X

Мы как раз заканчивали традиционный воскресный ланч: зеленый салат и твердый сыр «Грюйер» с хрустящими хлебцами, фрукты и кофе, — приготовленный на скорую руку после посещения церкви и сервированный на застекленной террасе, из окна которой открывался потрясающий вид на склоны Дан-дю-Миди вдалеке и Женевское озеро внизу. На прозрачно-голубом небе сияло солнце, холодный ветер гнул тонкие ветви деревьев. И я уже в который раз подумал, как нам повезло пять лет назад найти это чудесное место: удобный одноэтажный дом с садом, засаженным сортовыми кустами и деревьями. В свое время госпожа Донован, узнав о продаже дома, соблазнила нас переехать в Швейцарию.

— Еще чашечку? — спросила Нэн. — Хозяин, вам просто необходимо глотнуть еще кофе, а то вы сейчас заснете.

— Успокойся, детка. Ты же знаешь, что я обещал подрезать азалии. Если этого не сделать, в будущем году они не зацветут.

— Я как раз собиралась вам сказать, что уже подрезала. Но пионы требуют прополки.

— Ну вот, я уже настроился на азалии, а ты оставила меня без работы.

— Ой, смотри, какая хорошенькая синичка сидит на кормушке!

— Твоя хорошенькая синичка склюет всю мою вишню. Вот дурашка! А твой жирный черный дрозд, мистер Пиквик, с которым ты так носишься, портит газон.

Неожиданно раздался звонок в дверь.

— Проклятье!

— Я открою, — сказала Нэн. — У Джины сегодня выходной.

— Даже не вздумай! Это, наверное, опять кто-то хочет посмотреть наш сад. Не отвечай, и они сами уйдут.

Но в дверь позвонили еще раз, уже более настойчиво.

— Ничего не поделаешь. Придется открыть, — вздохнула Нэн и поспешила в холл.

Я услышал, что она с кем-то беседует в дверях, но слов разобрать не смог. Вскоре Нэн вернулась, вид у нее был встревоженный.

— Хозяин, — неуверенно начала она, — там какой-то странный человечек, весь в черном и с косматой седой бородой. Хочет вас видеть. Похоже, священник. Какой-то отец Кивер.

— Кивер? — Я живо вскочил со стула и бросился к двери. — А может быть, Сибер?

Так оно и было! Я в любом случае узнал бы его. Причем не только по описанию отца Сибера в письмах Десмонда, но и по фотографиям, вложенным в его забавные письма с просьбами о денежной помощи.

— Пожалуйста, входите, святой отец, — произнес я, протягивая ему руку. — Какая приятная неожиданность!

— Да-да, обязательно войду, — улыбнулся он. — Но чтобы вы не слишком переживали, сразу скажу, что я ненадолго. Я был в Кельне, навещал брата, но специально сделал крюк, чтобы на обратном пути заехать к вам.

— Вы просто обязаны погостить у нас.

— Нет-нет, доктор, не могу. У меня самолет из Женевы в шесть тридцать. Но от кофе не откажусь.

Нэн тут же налила ему чашку кофе, которую он принял с улыбкой.

— Мисс Рэдли, если не ошибаюсь? Наслышан, наслышан о вас от Десмонда. Похоже, вы его недолюбливаете. Это правда?

— Не его лично. А всякие поклоны и расшаркивания, которые он так любит.

— Ну, от этого его отучить невозможно, — рассмеялся отец Сибер. — Последнее время вы что-нибудь о нем слышали?

— Нет, вот уже целую вечность от него ни слуху ни духу.

— Сейчас услышите. Но сперва я хочу узнать, как вы поживаете. Вы оба здоровы?

— А разве наш цветущий вид ни о чем не говорит?

— Конечно, говорит. А как ваша несчастная жена?

— Физически она чувствует себя хорошо. Но… не более. Она уже не узнает ни меня, ни детей. Хотя вполне счастлива. А так как ей запрещено жить дома, она находится в прелестном загородном доме, где за ней ухаживают две сиделки и наблюдает опытный врач. Лучшее лечебное заведение для больных в таком состоянии.

— Боже мой! Боже мой! Какое несчастье! — вздохнул он и добавил: — И наверное, стоит это удовольствие уйму денег?

Вопрос был чисто риторическим, но на самом деле именно поэтому я и перебрался в Швейцарию. В комнате повисла неловкая тишина.

— А вы, мои дорогие, теперь живете здесь совсем одни… — остановил на нас взгляд умных добрых глаз наш собеседник. — Скажите, вы ходили в церковь сегодня утром?

— Конечно, святой отец. В Веве. Наши церкви находятся буквально в сотне метров друг от друга. Я хожу к Святой Терезе, а Нэн — в англиканскую церковь Всех Святых.

— Хорошо, — кивнул он. — Значит, вы не утратили веру. И крепость не пала.

— Да, святой отец, крепостные стены много раз атаковали, но решетку на воротах пробить так и не смогли. Днем мы наслаждаемся обществом друг друга, а на ночь расходимся по своим комнатам. Я, конечно, несу всякий вздор и напеваю Нэн эту ужасную строку из «Прощай» Тости^[102]: «Прощай, последнее мгновенье, час расставанья настает».

— Да, нелегко вам приходится, — улыбнулся отец Сибер. — Но вы от этого станете только лучше. А любовь — сильнее. К тому же вам есть за что благодарить Небеса. У вас чудесный сад и прекрасный дом. Здесь так хорошо и спокойно. Domus parva, magna quies^[103]. — Отец Сибер обвел одобрительным взглядом комнату и воскликнул: — Но где же картины? Десмонд так много рассказывал о вашей замечательной коллекции импрессионистов. Я что-то ее не вижу.

— Картины забрала швейцарская полиция.

— Боже правый! Неужели за долги?

— Ну что вы! Просто в последнее время участились кражи ценных картин, а так как мы часто уезжаем, чтобы навестить мою жену, то меня вынудили, можно сказать обязали поместить картины в надежное место. Сейчас они в хранилище банка «Креди Суисс», куда мы можем приходить полюбоваться ими, когда захотим.

— Да, — кивнул отец Сибер и, подумав, добавил: — Конечно, осторожность никогда не помешает. И куда только катится мир?! Нет, не буду рассказывать об этом Десмонду. Он так гордится картинами, которые вам подарил.

— Да уж, пожалуйста, не говорите, святой отец. И уж конечно, не рассказывайте ему, что Мари Кассат, которую он мне прислал, не подлинная.

— Что?! Неужто подделка?

— Да, и очень качественная. Картина нигде не упоминается, и у нее нет даже провенанса^[104].

— Нет, ни за что не скажу А то он в качестве компенсации возьмет да и пришлет вам что-нибудь безумно дорогое.

Мы с Нэн с изумлением уставились на отца Сибера.

— Вы что, шутите, святой отец?! — воскликнул я.

В ответ он покачал головой и, улыбнувшись, произнес:

— Понимаю, вам не терпится узнать, как там Десмонд. Хорошо, сейчас я все расскажу. Итак, выслушайте мое повествование о том, что можно считать грандиозным финалом его полной перипетий непростой карьеры. — И после многозначительной паузы отец Сибер продолжил: — Когда Десмонд только приехал ко мне, он был энергичным, пылким и горел желанием проявить себя, словом, жаждал как можно скорее искупить грехи. Его тактично уговорили разоружиться, объяснив, что нож ему здесь не понадобится, разве только на кухне, ветчину нарезать. Затем мы представили Десмонда детям из его класса. Ему очень понравились мальчики, и он им тоже явно понравился. Правда, его несколько обескуражило, что дети, вопреки его ожиданиям, совсем не готовы изучать латынь и греческий, поскольку сперва их надо было научить хотя бы читать и писать. Еще одним потрясением для Десмонда оказался наш режим питания. Пища была сытной, но простой: ragi и varagu^[105], естественно, не рассчитанные на изысканный вкус. — Здесь отец Сибер позволил себе слегка усмехнуться. — Надо было видеть лицо Десмонда, когда ему подали такую еду. И все же он с трудом, но проглотил то, что лежало на тарелке. Решительности ему было не занимать, тем более что уже в первую свободную субботу он, по словам очевидцев, стараясь не привлекать к себе внимания, направлялся в сторону коммерческого отеля.

Вы, наверное, прекрасно понимаете, что Десмонд не собирался останавливаться на том, как пишется слово «кот» и сколько будет дважды два. И что же он сделал? Конечно же, принялся учить мальчиков петь. Что им чрезвычайно понравилось. И очень скоро они уже вовсю распевали гимны и детские песенки. И что, думаете, Десмонд на этом остановился? Ничуть не бывало. Он отобрал восемь мальчиков с самыми красивыми голосами и после уроков занимался с ними в церкви или в пустом классе. Таким образом он начал создавать хор. Ну и как по-вашему, преуспел он в этом деле? Сейчас скажу. В конце каждой четверти мы собираемся в актовом зале. Так вот, во время такого собрания он устроил показательное выступление своего хора. И смею заверить, успех был огромный. Господи помилуй, они спели две его любимые песни — «Часто безмолвной ночью» и «Та, что прошла мимо меня», — заработав бурные аплодисменты. Даже я был тронут, тронут до глубины души этими прекрасными чистыми юными голосами, так слаженно взмывающими ввысь.

Тут отец Сибер замолчал. Мы слушали его затаив дыхание, поскольку понимали, что это еще не все.

— Продолжайте, продолжайте, пожалуйста! — воскликнула Нэн. — Может, еще кофе? Пока не остыл.

Отец Сибер с удовольствием взял чашку горячего кофе и продолжил рассказ.

— Да, как вы, наверное, догадываетесь, после этого остановить Десмонда было уже невозможно. Мадрас — большой город, но новости там распространяются быстро. Слава о хоре Десмонда разошлась, как круги по воде, и очень скоро хор пригласили выступить на благотворительном концерте в правительственном колледже искусств. С моего согласия Десмонд принял приглашение. Конечно же, дети не могли идти в своей убогой заплатанной одежде. И тогда Десмонд сам взялся за дело и заказал для них… нет, ни за что не угадаете… восемь маленьких алых сутан и восемь красных шапочек. С тех пор хор стал называться «Маленькие кардиналы».

Я сразу понял, что в названии, несомненно, нашли выражение подавленные желания Десмонда. Мы уже не могли дождаться, когда отец Сибер допьет кофе.

— Ну а теперь я хочу испытать ваше терпение рассказом об успехах «Маленьких кардиналов», — сказал отец Сибер. — Мы с Десмондом решили, что будем принимать лишь некоторые приглашения от самых избранных. В Мадрасе, третьем по величине городе Индии, наряду с ужасающей бедностью можно встретить и неслыханное богатство, особенно в больших домах и поместьях, расположенных в аристократическом районе Адьяр. Многие из этих богачей — христиане, и нередко «Маленьких кардиналов» приглашали развлечь гостей на приемах, устраиваемых в саду, или на других светских мероприятиях. И их учитель Десмонд, наш кардинал manqu'e^[106], естественно, сопровождал своих питомцев, чтобы проследить не только за тем, как они поют, но и за тем, чтобы их не заласкали и не закормили сладостями. Десмонда, конечно, неизменно приглашали к столу, и все как один находили его очаровательным и гораздо более интересным, чем его питомцы. — Здесь отец Сибер сделал паузу и улыбнулся, погрузившись в воспоминания.

— Ради бога, святой отец, не дразните нас, — взмолился я. — Что вы нас мучаете!

И тогда, все с той же загадочной улыбкой на губах, он продолжил:

— Самый горячий и постоянный интерес к «Маленьким кардиналам» проявляла хозяйка одного из адьярских домов, дама евроазиатского происхождения, госпожа Луиза Пернамбур, христианка, но настоящая рани^[107], вдова члена Верховного суда Мадраса, которая унаследовала от отца — владельца процветающих бумагопрядильных фабрик и сотни ткацких станков в Калькутте — колоссальное состояние. Луиза Пернамбур — тридцатипятилетняя хозяйка не только роскошного поместья в Адьяре, но и дома в Пуне, куда она обычно удалялась на время жаркого мадрасского лета, — отличается восхитительной медлительностью движений, приятной округлостью форм, и, с ее кремовой кожей и томными черными глазами, подобно всем женщинам евроазиатского происхождения, чрезвычайна привлекательна. Но, как очень скоро обнаружили ее поклонники, сонный взгляд мгновенно становится очень жестким. Госпожа Пернамбур знала себе цену и дешево не продавалась. А потому казалось весьма похвально, хотя и несколько странно, что столь жесткая, богатая и красивая женщина проявляет нежную заботу о восьми маленьких хористах. Более того, даже когда «Маленькие кардиналы» не выступали, их учитель обязательно получал приглашение на обед или на ужин, во время которого изысканный стол был сервирован на террасе в саду под огромной яркой луной. — Неожиданно отец Сибер замолчал и взглянул на часы: — Боже милостивый, уже почти половина четвертого! За мной должна приехать машина, и я, кажется, даже слышу шум мотора на подъездной дорожке. Ладно, не буду вас больше дразнить. В любом случае вы уже и так все поняли. Словом, хотя она еще в этом и не призналась, Луиза по уши влюбилась в Десмонда. Итак, в один прекрасный субботний день, приехав в Адьяр на встречу с одним из наших попечителей, я решил воспользоваться случаем и заглянуть к госпоже Пернамбур. Я знал, что она пригласила Десмонда на чай, а поскольку сам страшно взмок и ужасно хотел пить, то решил, что и мне перепадет чашечка освежающего чая с булочкой. Было уже половина четвертого, погода стояла прекрасная, и ничто не напоминало о дождях и наводнениях, терзавших штат Бихар на севере. Итак, поскольку я принят в этом доме и мне все там хорошо знакомо, я вошел через дверь на террасу и по коридору прошел в гостиную. И, никем не замеченный, остановился в дверях. На большом низком диване, под опахалом, которым ритмично взмахивал мальчик-слуга, сидели Десмонд и хозяйка дома: мадам в прелестном голубом неглиже из тончайшего газа. Тут следует отдать должное Десмонду. Он сидел на приличном расстоянии от мадам, которая, вероятно повинуясь таинственным законам гравитации, придвигалась к нему все ближе и с обожанием заглядывала ему в глаза. Неожиданно она что-то прошептала ему на ухо. В ответ Десмонд вежливо улыбнулся, не в силах скрыть выражение усталости, можно даже сказать скуки на лице, и тогда она вдруг протянула руку и нажала на кнопку Я сразу понял, что сейчас будет, ибо недавно из Нью-Йорка доставили огромный электроорган с записями песен в исполнении Десмонда и установили в дальнем конце гостиной. И вот послышалось какое-то гудение, а потом:

И когда несравненный юный голос заполнил комнату, мадам придвинулась к Десмонду еще ближе. Может, я раньше и не видел в женских глазах готовность связать себя узами брака, но сейчас я увидел именно это и ошибиться не мог, так как слишком хорошо знал Луизу, которая всегда хотела или все, или ничего. Итак, я повернулся и на цыпочках пробрался туда, откуда пришел, затем, сделав круг, подошел к главному входу, где попросил дворецкого передать мадам, что я приходил.

Отец Сибер умолк, а мы с Нэн смотрели на него в немом удивлении.

— Ну, — с трудом выдавил я. — Желаю Десмонду мягкой посадки. Надеюсь, он будет счастлив.

— Погодите! — воскликнул отец Сибер. — Не будем обгонять события. Итак, в тот вечер Десмонд вернулся раньше обычного и сразу же прошел в свой класс, где его уже ждали маленькие ученики. Когда он вошел, они встретили его песней собственного сочинения — строфами, полными любви и признательности, которые в милом детском исполнении звучали по-настоящему трогательно. Я заметил, что, выходя из класса, Десмонд вытирал глаза. Потом он прошел в часовню. Я знал, что он непременно ко мне зайдет, и действительно, через полчаса он постучался в мою дверь.

«Входи, Десмонд».

Он вошел и тут же упал передо мной на колени.

«Отец, я должен вам кое-что сказать».

«Вставай сейчас же, дуралей, и садись в кресло, — произнес я и, когда он встал с колен, добавил: — Не нужно мне ничего говорить. Я уже в курсе, и тебе некого винить, кроме себя. А все твоя манера целовать ручки и бросать томные взгляды. В результате бедная женщина решила, что ты безумно влюблен, но слишком застенчив, чтобы признаться. А потому сделала это за тебя. Ну что, не прав я?»

«Да, святой отец, — ответил он убитым голосом. — Она хочет увезти меня в Пуну, где мы сможем без лишнего шума сочетаться браком».

«А ты сам-то этого хочешь?»

«Нет, я не хочу кончить свою и без того несчастную жизнь в ее будуаре, — печально покачал головой наш дурачок и промямлил: — К тому же мне не нравится, как от нее пахнет».

Нам с Нэн жутко хотелось смеяться, но под строгим взглядом отца Сибера мы сдержались.

— Десмонд был просто сам не свой, — продолжил он. — И мне ничего не оставалось, как твердо объявить ему, что если он не хочет лишних неприятностей, ему надо убираться отсюда, и поскорее. В Бихаре, где во время наводнения река вышла из берегов и смыла целую деревню, остро требуются помощники. Я велел ему отправляться туда и прихватить с собой матрац, поскольку путь до Калькутты неблизкий.

«Святой отец, но я не хочу покидать вас и своих мальчиков!»

«В таком случае мадам никогда в жизни не оставит тебя в покое!»

И тогда он нехотя встал, молча прошел к себе в комнату, собрал дорожную сумку и послушно свернул матрац. В тот же вечер, в половине одиннадцатого, я посадил его на мадрасском вокзале на почтовый поезд, идущий на север.

На этом отец Сибер закончил свой длинный, но крайне интересный рассказ, и в комнате воцарилась тишина.

— Так он все-таки добрался до Бихара или нет? — спросила Нэн.

— Добрался. И если судить по поступающим оттуда телеграммам, держался он удивительно мужественно и достойно.

— А как же госпожа Пернамбур? — поинтересовался я.

— Я счел, что в моем положении будет благоразумнее совершить поездку к брату, которую так долго откладывал, — мягко улыбнулся отец Сибер. — Когда я вернусь, она уже будет в своем прекрасном доме в Пуне, куда я и отправлю длинное, умащенное лестью послание с объяснениями.

Подъехавшая к дому машина нетерпеливо загудела, и отец Сибер встал.

— Жаль, что не удалось погостить подольше. А сейчас мне пора прощаться. Я очень рад, что нашел вас обоих в добром здравии и хорошем расположении духа. Так и передам Десмонду.

Мы проводили его до дверей. Он остановился и, взяв Нэн за руку, что-то с улыбкой прошептал ей на ухо. Затем попрощался, забрался в такси и уехал.

— Какой чудесный человек! — воскликнула Нэн. — Такой славный.

— Что правда, то правда, — согласился я. — Надо будет послать ему чек на приличную сумму. Но, боже правый, ох уж этот Десмонд! Ну и дела! Кстати, что там тебе шепнул на ушко отец Сибер?

— «Оставайся хорошей, доброй девушкой, и вы оба будете жить долго и счастливо», — потупившись, тихо сказала Нэн.