23 сентября

Кошка мирно спала, свернувшись в ногах хозяев, но вот один из них неловко потянулся, потревожив ее, она мягко спрыгнула на пол и затаилась под кроватью. Виктор только что вернулся в реальность мрачного утра и ворочался, пытаясь утишить боль, сковавшую шею. Остеохондроз, только этого еще не хватало. Он повернулся к Таша, которая все еще спала, приоткрыв губы и ровно дыша. Она застонала. Кто ей снится? Его настойчивый взгляд словно разогнал ее сон, она приоткрыла глаза и некоторое время собиралась с мыслями.

– Виктор, который час?

– Еще слишком рано, – прошептал он и прижал ее к себе. Замерев, они насладились мгновением нежности, лишенным желания.

– В последние дни я чувствую, что ты как-то отдалилась от меня, моя милая. Ты не переутомилась?

Она высвободилась из его объятий, вздохнула и наконец произнесла:

– Я виделась с Гансом Рихтером.

– Тем, из Берлина?

Вот уж кого он выбросил из головы! Когда-то он ревновал к нему, так же, как и ко всем остальным мужчинам, которые приближались к Таша, но эта связь была в прошлом, том прошлом, в котором он, Виктор, еще не существовал в ее жизни.

– И что? Что ты почувствовала?

– Огорчение, – поспешила она ответить. – Я о нем не вспоминала. Он давно уже – восемь лет, целую вечность, – перестал что-либо значить для меня, и его присутствие в Париже вызывает неприятные воспоминания. Он участвовал в выставке под фамилией своей матери, Кэмперс.

– Он хочет обосноваться здесь?

– Он здесь временно, живет в пассаже Радзивилл, 33, планирует скоро уехать. А пока он докучает мне, и я боюсь случайно встретиться с ним где-нибудь.

Она почувствовала огромное облегчение, избавившись от груза, давившего на нее с тех пор, как Ганс, раздосадованный, что она убежала от его страстного напора, написал ей, требуя новой встречи у него дома. Она сожгла его письмо. Она понимала, что без Виктора ей не избавиться от навязчивого ухажера.

– Ты хочешь, чтобы я с ним объяснился?

– Я бы хотела, чтобы он смирился с тем, что я твоя жена и что никогда уже не вернуть то, что когда-то нас связывало.

Виктор ликовал. Это было самым изысканным доказательством любви, которое она могла ему предоставить. Поручив ему роль примирителя, она давала Виктору возможность хотя бы на время освободиться от недоверия, которое его терзало. Ненавистный образ человека, прижавшегося к его Дульсинее в темном дворе, рассеялся. Он поцеловал ее плечо, ладонь, вырез ночной рубашки, и вот его руки, движимые страстью, которую он не мог контролировать, проникли под тонкий батист и сдавили округлые теплые груди.

По ритмичному движению, от которого тряслась кровать, кошка поняла, что лучше перебраться на кухню и провести остаток ночи там. К тому же у нее оставалось еще полблюдца молока, и это было неплохим утешением.

Покупатель был одет так, словно натянул на себя первое, что попалось под руку. Он был в глухо застегнутом, на редкость уродливом рединготе и бархатных брюках, заштопанных в нескольких местах. Довершали образ широкополая фетровая шляпа, белая борода и длинная фарфоровая трубка, которая, хоть была погашена, не покидала его рта. Утверждали, будто он сказочно богат. Жозеф как раз пытался ему продать «Любовь Психеи и Купидона» Жана Лафонтена, оригинальное издание, вышедшее в 1669 году у Клода Барбена.

– Такая редкость, в старинном сафьяновом переплете, украшенном Трауцем^[226]. Всего тысяча пятьсот франков, это почти даром!

– Даже не знаю… – пробормотал человек.

Жозеф принял вдохновенный вид и принялся читать:

– Признайте, искушение велико! – сказал он.

– Да… Что ж, сдаюсь. Доставьте ее при первой возможности ко мне на улицу Вожирар.

– Мсье барон, сперва я должен получить аванс – таков порядок.

Жозеф положил три голубые бумажки в ящик, который запер на ключ, и проводил покупателя до двери.

– Вы действительно эксперт в искусстве убеждения, – заметил Виктор, присутствовавший при сцене.

– Барон де Вебер только что оплатил нам все счета за полгода, поблагодарите старину Лафонтена. У меня есть новости: я расшифровал адрес на миниатюрной книжечке! Это фабрика духов «Романт» в Шарантоне, улица де л’Аршевеше, 12а и 12б.

Виктор предложил отдать кисть руки, подобранную в подвале заброшенного здания, на исследование специалисту мсье Мандолю. Мандоль был родом из городка Санлис, а в Париже снимал целый этаж в доме на площади Пантеон.

Жозеф неохотно спустился в хранилище, где накануне сжег сумку, которую теперь тщетно пыталась отыскать Эфросинья. Он взял руку, надежно укутанную в тряпки, и прихватил монографии Шевреля из запасов Тетушки.

– Если вы сядете на омнибус, то поедете в нем один. Это здорово воняет.

Виктор забрал принесенный Жозефом сверток с таким выражением на лице, с каким, вероятно, осужденный поднимается на эшафот.

Тремя часами позже он вернулся, сияя, и нетерпеливо притопывал, пока две покупательницы придирчиво выбирали книги. Когда они наконец ушли со сборником Франсуа Коппе^[228], он велел Жозефу набросить щеколду.

– Мели дома?

– Нет, она ушла за покупками. Ну, а Мандоля тебе удалось отловить?

– Мне повезло, он был дома. Хотя «повезло» – слишком сильно сказано. Там стоит такая вонь, что по сравнению с ней этот сверток пахнет ландышами.

– Насчет ландышей вы преувеличиваете, – пробормотал Жозеф, который, прежде чем слушать дальше, предпочел снова отправить сверток в подвал.

Они устроились на двух стульях, занимавших единственное свободное от книг пространство.

– Бюст статуи с песьей головой, который вы, как утверждаете, разглядели – это, бесспорно, египетский бог Анубис. Он был покровителем бальзамировщиков и – вместе с Осирисом – судьей в загробном мире. Скорее всего мы имеем дело с подпольной торговлей фальшивыми древностями. Представляете, Жозеф, увлечение древнеегипетскими предметами искусства сейчас чрезвычайно велико. Частные коллекционеры и работники музеев буквально с ума посходили. Соответственно, увеличилось число расхитителей гробниц и изготовителей фальшивых реликвий.

– Вам бы пришло в голову купить разлагающуюся руку и держать ее в гостиной?

– Мне – нет, а любителям древностей – да. Незаконная торговля мумиями процветает. Спрос превышает предложение. Порой умельцы бальзамируют свежий труп, обматывают бинтами и, снабдив подлинными украшениями, продают покупателю за очень большие деньги. Размах некоторых афер поражает воображение. Владелец одной из таких мумий обнаружил, что брюшная полость его приобретения набита газетной бумагой, а точнее, номерами «Таймс».

– Идеальный способ усвоить язык Байрона!

– В 1892 году в Берлинском королевском музее была выставлена целая когорта египетских царей и цариц самых древних династий. Многие из их величеств сохранились столь хорошо, что их прекрасный цвет лица вызвал подозрения знатоков. В результате они установили, что семнадцать мумий поддельные. Они были изготовлены в Александрии изобретательными, но не слишком порядочными египтологами.

– Ну, если уж и ученым нельзя доверять… Ну а что с нашей рукой?

– Она принадлежит обезьяне.

– Мы ведь не будем продолжать лезть из кожи вон ради шимпанзе или уистити! Зря я согласился положить наш трофей в мамину добротную хозяйственную сумку! Только вещь испортил.

– Мадам Пийот не покончила с собой, ее убили. Альфонс Баллю исчез. Жан-Батист Бренгар – тоже. А тут еще торговля мумиями, которая может привести к эпидемии сибирской язвы. Неужели вам все это безразлично?

– Но по большому счету мы по-прежнему ничего не знаем. Я запишу в свой блокнот то, что вам рассказал профессор, но меня это мало интересует.

Виктор вздохнул, готовый признать поражение. Упавший духом Жозеф схватил блокнот. Тоненькая ленточка зеленого бархата служила ему закладкой.

– Смотри-ка, а о нем-то я и забыл! Я нашел это рядом с пуговицей от формы.

– Кто угодно мог потерять. Архангел рассказывал, что в том доме частенько играют дети.

– Это улика или нет?

– Сдаюсь, положите ее к остальным предметам и держите наготове. Я устал. Думаю, велосипедная прогулка проветрит мне голову.

Виктор оставил велосипед на попечение консьержки, сидевшей верхом на табурете перед плитой, где на медленном огне томилась свинина. Девятиэтажное здание, в котором поселился Ганс Рихтер, долгое время считалось самым высоким в столице. Две узкие слабоосвещенные аллеи, начинающиеся на улице Валуа, тянулись до улицы Бонзанфан и объединялись в темный проход, заканчивавшийся лестницей, которая вела в другие закоулки. Двойная лестница была разделена перилами, так что те, кто поднимался, никогда не сталкивались со спускающимися. Виктор торопился, убежденный, что удача не может сопутствовать ему дважды и что если он застал мсье Мандоля в его жилище, маловероятно, что так выйдет и со скульптором.

Он едва не заблудился в лабиринте коридоров, но ему повезло: пышная дама с восхитительным декольте подсказала ему, куда идти. Наконец Виктор постучал в нужную дверь, та отворилась, и он увидел человека, которого, как он помнил, не так давно уже встречал в своей книжной лавке.

– Мсье Легри, чем обязан… Входите же и простите мой вид, я поздно лег.

Ступая за хозяином, одетым в домашний халат, Виктор пробирался среди статуй из бронзы и обожженной глины, изображавших, в своем большинстве, обнаженных женщин. Они быстро подошли к крошечному столику, на котором стояла плитка и куча грязной посуды.

– Кофе? – предложил Ганс.

– Нет, спасибо. Я буду краток. Моя супруга запрещает вам преследовать ее.

– Не понимаю, Таша боится меня или своих собственных порывов?

– Я был бы вам признателен, если бы вы взяли назад эти непристойные слова, – ответил Виктор, у которого непроизвольно сжались кулаки.

– Я приму во внимание вашу просьбу. Пусть Таша не беспокоится, я больше не буду настаивать на встрече. Она принадлежит вам, постарайтесь быть достойным ее и способным ее удержать. Эта бабочка порхает там, где ей вздумается.

– Да как вы смеете?!

Ганс принял оборонительную позицию, но на его лице вызывающее выражение мешалось с беспокойством. Виктор же не двинулся с места, не зная, как следует начать драку. Ударить в подбородок? В нос? В низ живота? Он представил себя зрителем, оценил нелепость ситуации и порекомендовал Виктору-боксеру сдаться. Его руки опустились.

– Я не собираюсь опускаться до драки, потому что доверяю своей жене.

– Браво, вы благородны! Если только это не свидетельство трусости.

Ганс даже сделал какой-то выпад, хотя на самом деле не был расположен к драке. Виктор был ему чем-то симпатичен. А что касается Таша, лучше временно от нее отказаться, чем рисковать получить фингал.

Он протянул Виктору руку:

– Оставим этот разговор, мсье Легри, не буду вас провожать. Прощайте, и лучше нам больше не встречаться.

На выходе Виктор резко обернулся и бросил:

– Ваше общество было мне куда приятнее, когда вы нанесли визит в нашу лавку, чтобы приобрести книги по истории искусства. Мой компаньон, который любит придумывать пословицы, сказал бы: маска украшает фата.

Отблагодарив консьержку чаевыми, Виктор сел на велосипед. Он ехал, не останавливаясь, вдоль Пети-Шам, замедлив ход лишь на улице Вольне. Он остановился там перед фасадом художественно-литературного кружка, чтобы полюбоваться фризом, который тянулся под карнизом второго этажа. Он был членом этого клуба в то время, когда встречался с Одеттой Валуа. Здесь он наводил справки о выходе книг и писал письма в роскошном зале корреспонденции. Слуги в коротких штанах сколь угодно наполняли его тарелку и бокал, а один раз в год у него была привилегия посетить новую театральную постановку.

Одетта… Тогда он был другим человеком – ветреным, светским. Любовь к Таша совершенно изменила его.

Он выехал на бульвары. Торговцы хрусталем, сапожники, ювелиры, лавки с безделушками, отели и рестораны зазывали покупателей. Пользуясь солнечным деньком, господа потягивали вермут на террасе кафе, дамы беседовали под каштанами и там же женщина, одетая в черное, сдавала стулья напрокат.

Его внимание привлек салон цирюльника, обитый ярко-желтыми панелями. Под вывеской находилась любопытная картинка: из прядей прямых, вьющихся и кудрявых волос всевозможных оттенков хозяин парикмахерской собрал изображение процессии жрецов перед египетской пирамидой. «Буквально все ведет меня в Египет», – сказал себе Виктор и вдруг увидел витрину парфюмерного магазина. Он попросил лакея в красном пиджаке присмотреть за своим транспортным средством, намереваясь купить бензойной смолы для Таша. Этот подарок смягчит неприятное впечатление, которое оставила у него в душе встреча с Гансом Рихтером.

Он прохаживался между прилавками, где женщины в мехах подставляли продавщицам запястья, а затем вдыхали аромат, который должен был превзойти запах лилий и роз. Он пренебрег новинками от Lubin, Houbigant, Bourjois или Pinaud, несмотря на то, что продавщица – девушка в бирюзовой блузке – всячески старалась привлечь к ним его внимание. Через несколько метров он остановился перед флаконом, вокруг которого была обвита зеленая ленточка, похожая на ту, что показал ему Жозеф. Бирюзовая блузка примчалась на выручку.

– Мсье хочет понюхать «Улыбку Индии»? Или вам просто нужен совет?

Он разглядывал палевый шелк, которым была выстелена изнутри коробочка с духами. Внезапно сердце забилось так быстро, словно он оказался за рулем вожделенного автомобиля «Серполе»^[229] от Реджинальда Лимингтона, о котором мечтал год назад. Ему показалось, будто в тот момент мигнула маленькая красная лампочка, висевшая в книжной лавке рядом с бюстом Мольера. Что ему говорил Жозеф?..

«Ну и болван же я, улица де л’Аршевеше, 12а и 12б, фабрика “Романт”!»

– Мадемуазель, духи «Романт» такого же качества, как и у производителей-конкурентов?

– Отличного. Но духи не выбирают, как обычный товар, поскольку не всё всем подходит. Есть духи для блондинок, рыжих и брюнеток. «Улыбка Индии» лучшего всего подходит брюнеткам, запах слегка пряный, чуть с кислинкой, однако…

– Я беру!

Расстроенная продавщица поставила флакон, с которого уже хотела снять колпачок, чтобы полить из него пальцы Виктора.

– Я полагаю, это подарок? Мы завернем его для вас.

– Минуточку! У вас есть бензойная смола?

Продавщица едва сдерживала улыбку. «У него уж точно нет ни жены, ни любовницы!» – сделала она вывод.

– Бензойную смолу тоже завернуть?

Виктор кивнул. Итак, формула из книжечки, проглоченной карпом, была формулой духов. Алоэ, нард, оникс, циннамон, мирра, – ароматические вещества, в определенной дозировке входящие в состав единого аромата. Но как фабрика «Романт» из Шарантона связана с происхождением эссенции, созданной неким Пентауром^[230]? И какое отношение это имеет к смерти Александрины Пийот, у которой, в коробочке из-под мигренина, хранилась эта формула?

– Ваши свертки, мсье. Извольте оплатить на кассе, – с заискивающим видом сказала бирюзовая девушка.

Инспектор Вальми развернул бурную деятельность. Он долго и нудно расспрашивал соседей Александрины Пийот. Торговка пухом и пером, которой было едва пятнадцать, замерев от страха, опустив глаза, с пальцами, исколотыми и распухшими от постоянного перебирания перьев, рискнула намекнуть на военного, встречавшегося ей здесь несколько раз, мсье Альфонса Баллю.

– Он такой мерзавец! Он затаскивал меня в темный угол, требовал, чтобы я задрала юбку, и демонстрировал мне свой член… Только не говорите никому, а не то я лишусь места! И так уже мной все помыкают, заставляют бегать для них в лавку и относить любовные записки!

Испытывая одновременно отвращение и удовлетворение, Огюстен Вальми пошел помыть руки – ему казалось, будто он испачкался, слушая рассказ девчонки про всякие гнусности. Один из его подчиненных занялся поисками вышеупомянутого Баллю. К концу дня выяснили, что тот обедает у кузины, консьержки с улицы Сен-Пер, где как раз расположена книжная лавка господина Легри. Узнали и адрес этого чиновника военного министерства: улица Виоле, 37.

Если мадам Арманда Симоне не выказала волнения по поводу визита полиции, то лишь благодаря своей выдержке. На самом деле в горле у нее пересохло, сердце сжалось, а колени дрожали, но она давно уже научилась не выказывать своего смятения. Указав инспектору на кресло, она села напротив и приготовилась отвечать на вопросы.

– Правда ли, что одного из ваших жильцов зовут Альфонс Баллю?

– Совершенно верно. Но в данный момент он отсутствует.

– Это отсутствие беспокоит генерала Барне, секретарем которого он является, поскольку разрешение на это ему не выдавалось. У вас есть предположения, где он может находиться?

– Жильцы редко предупреждают меня о своих передвижениях.

Она лгала. Огюстен Вальми догадался об этом по бегающему взгляду и по тому, как нервно она покусывала губы.

– Правда? Разве вы не начинаете беспокоиться, если они подолгу отсутствуют?

– Не особенно. Может, прикажете еще и письмами с ними обмениваться!

– Вы помните, в какой день исчез капитан Баллю?

Арманда Симоне сделала вид, будто размышляет. Она и в самом деле размышляла: что опаснее, признаться или смолчать?

– В последний раз я разговаривала с ним в субботу 12 сентября. Он встретился с женщиной на улице, и они вместе удалились.

– Черт возьми, прошло уже полторы недели! Не могли бы вы ее описать?

– Она казалась старше его.

– Ее одежда? Прическа?

– С чего бы мне обращать на это внимание?

Недовольный инспектор встал. Дама оказалась упрямой. Однако официальный вызов на допрос, возможно, ее образумит. Заодно он пригласит эту кузину, Мишлин Баллю, так же, как и Виктора Легри, этого проныру, который вместе со своим родственничком перевернул вверх дном сарай перекупщицы. Выходя, он машинально провел пальцем по колпаку над камином. Ему пришлось долго тереть серый от пыли палец белоснежным платком, прежде чем он надел замшевые перчатки.

Арманда Симоне прислонилась к дверной раме. Она была в ярости. Какое право они имеют вмешиваться в ее частную жизнь? Неучтивые замечания, назидательные речи, немой укор по поводу чистоты жилища! Ей никогда не нравились визиты полицейских, и если этот наглец в перчатках надеялся ее запугать, то он ошибался, как и незнакомец, принудивший ее к молчанию.

Кэндзи и Виктор долго обсуждали книжные дела, пока Жозеф беседовал то со специалистом по Стендалю, то с последователем Огюста Конта, обрушив при этом целую гору книг в поисках фолианта для маркиза, увлекавшегося генеалогией.

Когда все разошлись, Кэндзи взялся за свои любимые карточки, терзаясь все тем же вопросом: если он хоть однажды уступит очарованию Евдоксии, означает ли это, что он потеряет Джину?

– Жозеф, найдите мне несколько книг по парфюмерии, – попросил Виктор, тихо добавив: – Есть новости, надо поговорить с глазу на глаз.

Как только они зашли в дальнюю комнату, он прошептал:

– Дайте мне ту зеленую ленточку!

Жозеф достал ее из блокнота, в то время как Виктор рвал сиреневую бумагу, в которую была завернута «Улыбка Индии». Они сравнили ленточки, одинаковые по размеру и текстуре.

– Вы записались на ускоренные курсы магии? Как вам это удалось?

– Пути Господни неисповедимы. Теперь пора нанести визит на фабрику «Романт». Я могу сделать вид, будто снимаю фоторепортаж.

– Отличная мысль, это поможет все выведать. Я сейчас туда позвоню. Завтра вас устроит?

– Я только что предупредил Кэндзи, что завтра мы с вами идем к Шанморю проверять списки иллюстрированных изданий.

– Готовьте ваш фотоаппарат, если они согласятся, я дам вам сегодня вечером по телефону два сигнала, а после отбоя – еще один. Это будет означать: встречаемся у моего дома в восемь утра.

Когда они вернулись, Эфросинья, засучив рукава, как живое воплощение Правосудия, вырисовалась в дверном проеме.

– Мама, я ж тебя просил…

– Я знаю, запретная территория! Бессовестный сын, это ведь твоя мать! А между тем бедняжка Мишлин так страдает из-за своего кузена, которого ты обещал разыскать. И вы тоже, мсье Легри!

– Мы очень заняты, но с завтрашнего дня…

– Ага, понятно, когда рак на горе свиснет! Скажи-ка, Жозеф, ты случайно не видел мою зеленую сумку?

– Нет.

– Ну и куда она могла запропаститься?

Она бросила подозрительный взгляд на сына, который притворился, будто листает книгу заказов.

– А это точно не ты?

– Что – я? Ну подумай, зачем бы мне понадобилась твоя зеленая сумка?

Эфросинья так яростно хлопнула дверью, что колокольчик чуть не отвалился. Кэндзи отвлекся от своей дилеммы и, опустив очки, пристально посмотрел на компаньонов.

– Мальчишки, играющие в конспираторов! Вам не совестно, в вашем-то возрасте!

Жозеф приготовился отпираться, но Виктор его опередил.

– Не могли же мы признаться Эфросинье, что кузен ее лучшей подруги завел шашни с торговкой сыром с центрального рынка!

Слово «шашни» вновь пробудило у Кэндзи угрызения совести, и он вернулся к своим карточкам.