На ходу врач оглядывает меня хорошо знакомым мне ощупывающим взглядом, оценивающим мои биологические параметры. Сердце мое опускается. Самые страшные мои опасения становятся реальностью. Я уже вижу, как за мной снова захлопывается решетчатая дверь клетки. Проклятые ирейзеры. Как я их ненавижу! Вечно появятся, все испортят, всех изувечат… Ненавижу!
Врагов, Макс, надо уважать. Не следует их недооценивать — это большая ошибка. Стоит их недооценить — они тут же тебя и уничтожат. Уважай их способности. Уважай их возможности. Даже, если они не уважают твои.
Это снова мой Голос. Я тяжело вздыхаю. Хватит трундеть. Как скажешь! Пройдя двойные двери, мы оказались в маленькой, выложенной кафелем и очень страшной комнате. Посередине каталка. На ней Клык. В рот ему вставлена трубка. Разные другие трубки прикреплены к рукам. Зажимаю рот рукой. Я не боюсь крови, но в мозгу невольно мелькают яркие болезненные воспоминания об экспериментах, которые над нами проделывали в Школе. Пусть опять прорежется мой внутренний Голос. Пусть говорит, что хочет, только бы его нотации отвлекли меня от возвращения в прошлое. Еще один врач и медсестра стоят рядом с Клыком. Они срезали с него рубашку и куртку. Весь бок у него разодран в клочья, и ужасные глубокие рваные раны по-прежнему кровоточат. Доктор привел меня сюда, но теперь он, похоже, не знает, что сказать. — Он… он выживет? — каждое слово застревает у меня в горле. Я не могу представить себе, как жить без Клыка. — Гарантировать мы пока ничего не можем. — Оба врача выглядят очень обеспокоенными, а женщина спрашивает меня: — Ты его хорошо знаешь? — Он мой брат. — Ты, как он? — продолжает допытываться она. — Да. — Челюсти у меня крепко сжаты, и я не отвожу глаз от Клыка. Чувствую, как напрягается у меня каждый мускул и как нарастает возбуждение от неожиданного прилива адреналина. Перво-наперво толкай тележку на ногу тетке, потом… — Это хорошо. Значит, ты сможешь нам помочь. — В голосе доктора, который меня сюда привел, звучит облегчение. — Потому что мы многих вещей не понимаем. У него, например, странный ритм сердца. Смотрю на кардиограмму. Зубцы на ней очень частые и беспорядочные. — Этот график недостаточно регулярный, но, по-моему, зубцам следует быть еще чаше. Нормальный ритм сердца у нас вот такой. И я несколько раз щелкаю пальцами в ритм ударам моего сердца. — Можно, я… — доктор подходит ко мне со стетоскопом. Опасливо киваю. Он слушает мое сердце и на лице его все отчетливее проступает полное недоумение. Потом он передвигает стетоскоп к моему животу и внимательно исследует несколько разных точек. — Ты можешь мне объяснить, почему я слышу вот здесь движение воздуха? — У нас в этом месте находятся воздушные мешки. Я терпеливо рассказываю им все, что сама про нас знаю. Но горло свело, а ладони уже давно сами собой сжались в кулаки. — У нас есть легкие, но вдобавок к ним еще небольшие воздушные мешки. У нас желудки не такие, как у людей. И кости. И состав крови. В общем, более или менее, у нас все не как у людей. — И у вас есть… крылья? — спрашивает второй доктор, понизив голос. Я только молча киваю. — Значит, получается, что вы — гибрид человека и птицы. — Значит, получается. Хотите, назовите гибридом, хотите, мутантом, хотите выродком. Как вам будет угодно. Я лично предпочитаю «авиан американ».
[1] Смотрю на медсестру. Она явно напугана, и по всему видно, что она бы с удовольствием в этот момент оказалась бы где угодно, только не здесь. Я ее очень даже понимаю. Но женщина-врач уже переходит к делу: — В качестве противодействия шоку мы вводим ему сейчас через капельницу солевой раствор. Но ему необходимо переливание крови. — Ему нельзя влить чело… обычную кровь. — Все те обрывочные сведения по анатомии, биологии, генетике, которые я узнала в Школе из рапортов и докладов, все это вдруг всплывает у меня в голове. — Наши красные кровяные тельца такие, как у птиц. Врач кивает: — Раздевайся. Готовься к переливанию крови. Ты дашь ему свою кровь.11