12

Пирушкой визит генерала не закончился.

Едва подвыпившие (именно подвыпившие, а не пьяные – что такое для шестерых здоровых военных литр с небольшим коньяка?) офицеры успели убрать со стола и разблокировать палату – вынуть из дверных ручек вставленную туда ножку табурета, адъютант Мещерякова, сопя и отдуваясь, втащил еще один подарок. Портативный телевизор.

– Вот, Василий Никитович приказали, – вытер пот со лба поручик. – Чтобы героям не скучно было выздоравливать.

– Передайте господину Мещерякову нашу благодарность. – Хлебников опять возлежал на своем ложе в позе римского патриция. – Теперь выздоровление будет идти в два раза быстрее.

– Если бы он еще о девочках распорядился, – фыркнул со своей койки Рихтер. – То сразу в четыре!

– К чему вам кордебалет, штабскапитан? – лениво буркнул Сапунов. – Вы и так храпите, словно симфонический оркестр.

– Рад мнению ценителя…

Установил и настроил чудо техники двадцатого века прапорщик. Увы, ловила комнатная антеннарогатка всего четыре канала. И ни одного русского. Но и это для Саши, забывшего, когда он в последний раз видел телепередачу, было роскошью.

Истинно демократическим способом – голосованием, всеобщим и явным – выбрали программу. Если быть честным, выборато особенного и не было – ни дари, ни пушту в достаточном объеме никто не знал, а смотреть два выступления и некое подобие телеспектакля без перевода – занятие малопривлекательное. Четвертый, Тегеранский канал, правда, транслировал тоже чтото вроде новостей. Носатый брюнет, в черном, под горлышко, одеянии («Вылитый раввин из нашего местечка! – заявил Рихтер, взявшийся переводить. – Только пейсов и кипы не хватает!») излишне, на взгляд Александра, гнусавя и грассируя, читал пофранцузски с бумажки чтото длинное и невразумительное.

Штабскапитан, на взгляд Бежецкого, язык знал вполне прилично. По крайней мере, Хлебников, Стебельков и Храмов слушали его беглый перевод, обильно пересыпаемый шуточками и комментариями, с неподдельным интересом. Трое, потому что Сапунов, отговорившись нелюбовью к политике, сразу же попросил сделать «это блаблабла» потише и отвернулся к окну с хлебниковской книжкой в руках.

– Его величество МахмудШах Второй, – гнусаво вещал тем временем артиллерист, подражая интонации персидского диктора, – принял сегодня послов иностранных держав… Ха! Мы вот тоже приняли, хоть и не иностранных!.. Почтение королю засвидетельствовали посол Российской империи, посол Французской Республики, чрезвычайный и полномочный посол Соединенного Королевства…

– А что англичането тут делают? – бухнул, как обухом, Храмов. – Будто не натерпелись от них туземцы по самое некуда!

– Вот то и делают, – развел руками Рихтер. – Миссия их сокращена до минимума, но полностью выдворить их из Королевства – кишка тонка у афганцев. Это, дорогой мой, объявление войны, и тут уж никакие страныгаранты не помогут… Вот интересно! Король заявил послам, что Афганистан будет расширять связи со всем мировым сообществом, не отдавая предпочтения никому в отдельности…

– Видал?! – подскочил на койке прапорщик. – Мы тут, значит, кровь льем, чтобы этих… защитить, а они!..

– Допустим, защищаем мы тут свои интересы, – буркнул, не оборачиваясь, Сапунов. – А вовсе не афганские.

– Какие такие свои? Нет у меня тут никаких интересов! И у Павла Тихоновича нет, и у Костика, и у Саши. У вас, случайно, нет, Михал Матвеич? – повернулся прапорщик к переводчику, благоразумно промолчавшему. – Вот и у артиллериста нашего нет. Только у вас одного!

– Бросьте прикидываться, Иван Иванович. – Сапунова проняло, и он захлопнул книгу. – Вы отлично понимаете, что речь идет об интересах Империи, а не отдельно взятых людей.

– Ааа… Империи… – широко улыбнулся прапорщик, действительно, похоже, валявший дурака. – Так и говорили бы. Империи мы, батенька, присягу давали, и защищать ее будем везде, где ступает сапог российского солдата. А уж те, кто на той землице волею Божьей обитает, стало быть, тоже у нас под защитой обретаются.

– И докуда же, позвольте спросить, дойдет тот сапог? – прищурился Сапунов. – До Африки – дошли, до Америки – тоже… Что там осталось? Австралия? Антарктида? Интересы пингвинов отстаивать будем?

– Понадобится – отстоим! – рубанул Храмов. – И пингвинов, и марсиан, буде такие найдутся!

– Ну, что тут можно сказать… – развел руками штабротмистр, обращаясь почемуто к Саше. – Какие можно привести аргументы против такой упертости? Будем защищать императорских пингвинов на Земле Аделаиды, а люди разумные, императорские подданные в российской глубинке – пусть подождут. Пока руки до них не дойдут.

Видимо, спор тут шел давний, и оба играли «на публику», то есть на него, свежего в тесном палатном обществе человека. Увы, Саша сразу принял точку зрения Храмова, простую и верную, как штык, рассуждения же Сапунова, которого невзлюбил сразу за язвительность, его возмущали.

– Почему не дойдут? – прапорщик покачал тяжелой головой. – Вы, Илья Модестович, в деревне самито хоть раз бывали? В глубинке нашей посконной? Видали своими глазами, как мужичкито живутпоживают? Или все по сочинениям литературных классиков наших судите, при царе Горохе написанных, да по газетенкам, прости господи, левым?

– Это к теме никакого отношения не имеет.

– А вот и имеет, дорогой вы мой! Вы с младых ногтей по пансионам да по гимназиям, до двадцати лет, поди, считали, что картошка на деревьях растет, а молоко из землицы, как нефть, добывают?..

– А он и сейчас так считает, – улыбнулся Хлебников. – Господин Сапунов у нас истый горожанин. Урбанист и социалист…

– Вот именно! – Иван Иванович продемонстрировал широкие мужицкие ладонилопаты. – А я вот с малолетства, этими вот руками…

Спор явно переходил в горячую фазу, и этому немало способствовали коньячные пары, будоражащие застоявшуюся кровь. Но разгореться окончательно ему было не суждено.

– А я слышал, что англичане свою миссию в Кабуле увеличили, – тихо сказал со своей койки Стебельков. – И в Герат их понаехало много…

– А вы откуда знаете? – повернулся к нему Сапунов. – Кто вам об этом сказал?

– Да так… – пожал тот плечами.

– Ты это… – поддержал оппонента Храмов. – Раз начал – договаривай. Словото, оно не воробей…

– Я же при штабе служу, – пожал плечами подпоручик, краснея, как девушка. – При нашем, Джелалабадском. Ну и прочел както в бумагах.

– На какую разведку работаете? – сурово нахмурился Рихтер. – Английскую? Японскую? Германскую? Отвечать! Смотреть в глаза! – и прыснул, не выдержав взятого тона киношного контрразведчика.

– Да я одним глазком, – принялся оправдываться длинношеий, похожий на гусенка, подпоручик. – Интересно стало…

– Не обращайте на него внимания, – прервал оправдания юноши Хлебников. – Господин артиллерист неудачно пошутил. Так что вы там прочли? Не бойтесь: из этих стен ничего не выйдет.

– Да я, собственно… – пожал плечами молодой человек. – В общем, там табличка такая была, и в ней цифры по городам. За точность не поручусь, но по Кабулу, кажется, восемьдесят с чемто человек, по Газни – тридцать пять – это я точно помню. А в Герате аж около двухсот…

– Врешь! – ахнул прапорщик. – Что же это получается?..

– То, что афганцы занялись иезуитской политикой, – тихо проговорил Сапунов. – И нашим, и вашим.

– Опять как в Китае получится! – взъярился прапорщик. – В семидесятые! Мы к китаезам, как к людям, – под протекторат их взяли, армию вооружили, а они – нож нам в спину: самостоятельности, мол, хотим!

– Это их право, как любой суверенной нации…

– Да хрен бы с ним, если бы суверенной! Они, как лярвы подзаборные, от нас – бочкомбочком, а к британцам со всем ихним удовольствием!..

«Не надо было столько пить, – подумал Саша, чувствуя, как в виски колотят мягкие, но упорные молоточки, а подзабытые уже сверла врезаются в изнанку глазных яблок. – Чтото я погорячился, похоже…»

– Саша, что с вами? – всполошился Хлебников, заметив, как побледнел свежеиспеченный орденский кавалер. – Вам плохо? Сестра! Сестру сюда! Стебельков, мать вашу, не сидите разинув рот – бегом за сестрой!..

* * *

Осень, даже в этих южных широтах, уже вступала в свои права.

Кабульской осени было далеко до российской Золотой Поры, воспетой десятками поэтов и запечатленной сотнями живописцев – слишком мало зелени, да и та – далеко от «каменных джунглей» городского центра. Полковник Седых не раз жаловался, что все его попытки озеленить хотя бы территорию вокруг госпиталя разбиваются о вороватость окрестных жителей, проявляющих чудеса воображения, чтобы разжиться дровами за счет беспечных «руси». Так что о смене времени года обитателям «медицинского царства» говорили лишь ночные заморозки да заметно посвежевшие дни. Но солнышко светило попрежнему, став гораздо ласковее летнего, и выздоравливающие пользовались любым случаем, чтобы выбраться из палат и подышать свежим воздухом, блаженно подставляя светилу отвыкшие лица.

Не стал исключением и Саша. После «орденского» кризиса, чуть было не уложившего его на госпитальную койку всерьез и надолго, он быстро выздоравливал – молодость брала свое – и постепенно приходил в норму. Не проходило дня, чтобы он не гулял на госпитальном дворе, украдкой, несмотря ни на какие запреты врачей, занимался гимнастикой, укрепляя несколько одрябшие мышцы, и подумывал о том, чтобы по примеру некоторых коллег (тех же Храмова, Рихтера и Сапунова) простонапросто сбежать изпод врачебной опеки к реальным делам.

– Добрый день, – раздалось у него за спиной, когда он, как обычно, предавался китайским и индийским членовредительским упражнениям, уединившись в непросматриваемом из начальственных окон углу двора, у самого забора – «мертвое пространство» подсказали ему завзятые курильщики, прячущиеся тут от зоркого взора полковника Седых. – Чем это вы заняты?

– Здравствуйте. – Александр узнал жандармского ротмистра и неприязненно подумал: «Какой черт принес этого сатрапа на мою голову?»

– И всетаки?

– Да ничего особенного, – пожал плечами поручик. – Вот решил размяться немного…

– А мне показалось, что я узнал тхеквандо.

– Вполне возможно, я не слишком силен в этой премудрости. Так, усвоил несколько упражнений между делом.

– И довольно профессионально, я бы сказал, – хмыкнул ротмистр. – Хотя вот это делается так…

Не чинясь и не беспокоясь за целостность мундира, жандарм тут же изобразил нечто азиатское, и Бежецкому осталось лишь признать, что у него то же движение вышло гораздо грубее.

– А вы где этому научились? – тяжело дыша, поинтересовался молодой человек, когда под руководством самозваного инструктора у него стало получаться гораздо лучше.

– Да было дело… – уклончиво ответил Кавелин, вытирая платочком, извлеченным из кармана, пот, обильно струящийся по лицу. – Примерно в ваши годы, юноша.

Саша прикинул, и вышло, что «его годы» ротмистра, тогда, понятное дело, будущего, пришлись как раз на разгар конфликта, вылившегося в конце концов в знаменитое «ЮжноКитайское противостояние».

«А жандармто, оказывается, боевой, – с некоторым уважением подумал он. – А ведь так и не скажешь…»

Первоначальная неприязнь както сама собой забылась, да и ротмистр оказался неожиданно интересным собеседником… Короче говоря, через полчаса, когда Кавелин, спохватившись, засобирался восвояси, Александру даже жаль было расставаться с гостем.

– Приходите еще, Кирилл Сергеевич, – совершенно искренне провожал он жандарма, совсем позабыв про свою неприязнь к его статусу, сейчас проявлявшемуся разве что в эмблемах на воротнике камуфляжа – ни одной голубой нитки его суровую простоту не нарушало.

– Непременно, непременно, Александр Павлович… Забегу на днях.

Но, уже распрощавшись, ротмистр вдруг остановился, звонко хлопнул себя по лбу и рассмеялся:

– Вот голова садовая! Забыл, зачем приходил! Извините, Александр Павлович, – Кавелин снова подошел к поручику и заговорщически приблизил свое лицо к его лицу. – А как вы смотрите на то, чтобы… Как бы это выразиться… Побыть немного в роли экскурсовода?..

– Я вас не понимаю, – искренне удивился поручик. – В каком смысле?

– Ну, вы же прилично знаете Кабул, – пожал плечами ротмистр.

– Не сказал бы…

– Да не скромничайте! Вот и дворец королевский посещали. Хотя и с черного хода.

– Королевский? Вы ошибаетесь, наверное, – криво улыбнулся Бежецкий, внезапно вспомнив, кто перед ним. – Или осведомители ваши чтото перепутали.

– Да полно вам! Какие еще осведомители? – добродушно расхохотался жандарм. – Пол Кабула тогда судачило про ваш тайный визит к принцу.

– Да, но это и был дворец принца Махмуда!

– А вы… Черт, – Кавелин хлопнул себя по бокам. – Я же забыл, что самое интересное вы пропустили! МахмудШах – настоящий затворник! Он и не думал переселяться в королевский дворец после смерти дядюшки! Заявил, что желает оставить все как есть, но злые языки утверждают, что он просто боится сторонников Ибрагима и предпочитает знакомое до мелочей жилище официальной роскоши. Так что Большой дворец – только для приемов.

– И что, его опасения не беспочвенны? – Александр вспомнил жалкого, затерявшегося среди подушек Ибрагима. – Сторонники неудачливого принца так сильны?

– Да боже упаси! Разбежались, как крысы, стоило Махмуду нацепить золотую саблю и взять в руки скипетр. Да и в народе не слишком любят неудачников… Тем более что армию он в своем первом и единственном походе положил вполне успешно. Да что я вам, Александр Павлович, рассказываю! Вы же сами при этом присутствовали.

Ротмистр помолчал.

– Я слышал, что вы не в большом восторге, поручик, от действий нового короля.

– А кто может этим восторгаться? – вскипел молодой человек. – Да он же простонапросто предает Россию! Еще чутьчуть, – и нас отсюда попросят! Да я бы…

Кавелин слушал Сашу и задумчиво кивал, не говоря ни слова.

– Так вот почему вы здесь, – внезапно понял Бежецкий, оборвав себя на полуслове. – Вы хотите, чтобы я…

– Вы очень догадливы, Александр Павлович…

– Но я же… Как я смогу вам помочь? Я же был во дворце всего один раз!

– А большего и не нужно. Да не переживайте вы! Те, кого вы проведете, отлично знают свое дело. Ваша забота лишь в том, чтобы они не заблудились. Там ведь весьма сложный маршрут, не правда ли?

– Ну да… Только смогу ли я?

– У вас великолепная зрительная память. Полковник Седых мне рассказывал, что вы в бреду говорили, будто вспомнили карту.

– Но ведь это было бредом!

– Не скажите… В бреду или нет, но вы со своими спутниками вышли точно на казачью заставу. А ведь заблудиться в горах и Прилогарской степи – проще простого. Стоило вам отклониться на пару верст в сторону… Но не будем о плохом. У вас дар, юноша.

– А как же я выйду отсюда? – Саше была приятна похвала, и он боялся, что предательски раскрасневшиеся щеки его выдадут.

– Ну, это несложно…

* * *

– Знаете, Саша, – Иннокентий Порфирьевич поджал губы, – я бы на вашем месте не торопился. Не знаю, конечно, для чего вы понадобились жандарму…

– Я же уже совсем здоров!

– Я бы этого не сказал… По совести говоря, вам еще месяцдругой стоило бы побыть под присмотром врачей. Последствия контузии, дорогой мой, так быстро не проходят. Порой она напоминает о себе даже спустя годы…

– Вы собираетесь держать меня под замком годы?

– Да что вы! Вот документы о вашей выписке. – Медик прихлопнул ладонью тоненькую картонную папочку. – Все подписано и проштамповано. Вы можете быть свободны хоть сейчас.

– За чем же дело стало? – протянул поручик руку за папкой.

– Саша, – проникновенно сказал полковник. – Я еще раз хочу сказать вам: эта война не для вас. Вам повезло остаться в живых тогда, под Гератом. Вы уцелели в бойне, устроенной принцем Ибрагимом. Наконец, вы отделались контузией там, где сложило головы множество людей. Про чудесное ваше бегство из плена я и не говорю. Может быть, довольно искушать Господа?

– Вы предлагаете мне бежать отсюда?

– Почему «бежать»? Вам положен отпуск по ранению, поручик. До полного выздоровления. Езжайте домой, подлечитесь…

– Я подумаю над вашим предложением, – Александр прикоснулся к папке нетерпеливыми пальцами, – Иннокентий Порфирьевич.

– Подумайте, Саша, подумайте… – Седых со вздохом отпустил папку. – И серьезно подумайте…