V.3.1. Карл Бюлер
Крупнейший немецко-австрийский психолог и лингвист Карл Бюлер был единственным из упоминаемых в данном разделе ученых, кого безусловно знали авторы МФЯ. Одна из первых его посвященных лингвистике статей,[602] опубликованная в сборнике к 50-летию К. Фосслера, упомянута в МФЯ в связи с различением знака и сигнала: «Интересные и остроумные различения сигнала и комбинации сигналов (например, в морском деле) и языковой формы и комбинации языковых форм в связи с проблемой синтаксиса дает Карл Бюлер» (283). В «Отчете» также читаем: «Особое место занимают психолого-лингвистические исследования Карла Бюлера и Эрдмана».[603] Здесь же упомянуто, что Волошинов подготовил к печати перевод этой же статьи,[604] по-видимому, никогда не публиковавшийся. Наконец, «прекрасный пример» из той же статьи Бюлера, касающийся интонации в детской речи, рассмотрен в статье «О границах поэтики и лингвистики».[605] Данная статья, как можно видеть, активно используется в волошиновском цикле. Нет данных о том, были ли известны авторам другие статьи Бюлера, но, безусловно, уже по одной статье они отнеслись к нему с интересом, оценки его везде положительны. Сейчас К. Брандист подробно изучает сходство взглядов Бюлера и МФЯ, считая, что идеи немецкого ученого значи-тельно повлияли на всю концепцию книги.[606]
Однако лингвистические исследования Бюлера, психолога по основной специализации, далеко не исчерпываются статьей 1922 г. Главный его лингвистический труд[607] вышел уже после МФЯ. В этой книге концепция языка, отчасти уже изложенная в упомянутой выше статье, приобрела окончательный вид. С сильным опозданием книга сейчас издана и на русском языке.[608]
Книга, безусловно, посвящена философии языка, хотя этот термин автором не употребляется. В отличие от большинства работ по теории языка тех лет в ней можно видеть влияние не только Сос-сюра и других лингвистов, но и немецких философов начала XX в., прежде всего Ф. Брентано и Э. Гуссерля, что тоже могло быть близко авторам МФЯ.
Бюлер высоко оценивал идеи Соссюра, в том числе разграничение языка и речи и знаковую теорию языка,[609] и брал их на вооружение. Однако его интерпретация этих идей имеет значительную специфику. По мнению Бюлера, Соссюр «показывает, что необходимо, чтобы действительно создать linguistique de la parole» (т. е. лингвистику речи).[610] Бюлер предложил четыре аксиомы, определяющие, по его мнению, главные характеристики языка. Если вторая аксиома—о знаковом характере языка – близка к тому, что говорил Соссюр (близость к этому есть, несмотря ни на что, и в МФЯ), то третья аксиома – о языке и речи – имеет значительные отличия. По мнению авторов предисловия к русскому изданию Бюлера, эта аксиома «представляет собой синтез концепций Гумбольдта и Соссюра, а также теории актов Гуссерля и некоторых идей Аристотеля».[611] Двум соссюровским понятиям – языку и речи – соответствуют четыре: речевые действия, речевые акты, языковые произведения и языковые структуры. Речевые действия и речевые акты соотнесены с субьектом, а языковые произведения и языковые структуры отвлечены от него; речевые действия и языковые произведения более конкретны, а речевые акты и языковые структуры более абстрактны.[612] Языковые структуры и речевые действия (два полюса) более или менее соответствуют языку и речи у Соссюра, два других понятия специфичны для Бюлера. К уровню языкового произведения отнесены конкретные высказывания (в частности, предложения), отвлеченные от условий произнесения и личности говорящего. Например, предложение, произнесенное там-то, тогда-то, тем-то и тому-то – речевое действие. Оно же, используемое в разных условиях разными людьми, – языковое произведение. Его же структурная схема—языковая структура. Наименее разработано, как признает и автор книги, понятие речевого акта, взятое у Э. Гуссерля. Это понятие связывается с тем, «что именно подразумевает говорящий», с «внутренней концепцией отправителя сообщения».[613] Речевой акт соотносится с языковой структурой с точки зрения соотношения между значением, формируемым говорящим в определенном социальном контексте, и абстрагированным значением, фиксируемым в лингвистических описаниях. В комментариях к книге Т. В. Булыгина отмечает, что греческое energeia переводится на латинский язык как actus.[614] Именно в связи с актами Бюлер подчеркивает «социальный характер языка».[615]
Если сопоставить эту классификацию с тем, о чем говорится в МФЯ, то, по-видимому, в качестве реального объекта лингвистики в МФЯ рассматривается тот круг явлений, который Бюлер относит к сфере речевых актов и речевых действий. Устойчивое и закономерное—речевые акты, а вся конкретика—речевые действия. Проблематика же, связанная с языковыми структурами и языковыми произведениями, считается в МФЯ фиктивной или же годной лишь для педагогических целей. Бюлер же никак не ограничивал лингвистику какой-либо частью из четырех выделенных им явлений. Для него все было важно.
Еще более заметны переклички с МФЯ в первой, самой известной из аксиом Бюлера (четвертую аксиому, касающуюся слова и предложения, мы специально рассматривать не будем). Соответствующие положения (при небольших различиях в терминологии) уже содержались в известной авторам МФЯ статье 1922 г. Здесь предлагается общая модель языка. Бюлер помещает язык как бы в центр условного пространства, а с трех сторон от него находятся: 1) предметы и ситуации; 2) отправитель; 3) получатель.[616] В связи с этим выделяются три смысловых отношения: соответственно репрезентация, экспрессия и апелляция. Сложный языковой знак обладает тремя семантическими функциями. «Это символ в силу своей соотнесенности с предметами и положением дел; это симптом (примета, индекс) в силу своей зависимости от отправителя, внутреннее состояние которого он выражает, и сигнал в силу своего обращения к слушателю, чьим внешним поведением или внутренним состоянием он управляет так же, как и другие коммуникативные знаки».[617] «Все три основные понятия должны быть семантическими».[618] В связи с тремя функциями должны быть написаны «три книги о языке» [Бюлер 1993: 38].
Такая концепция отличалась и от традиционного подхода (слово – обозначаемый предмет), и от идей структурализма (означающее – означаемое). Бюлер говорит о трехкомпонентности функций каждого знака (хотя, разумеется, в разных знаках разные функции могут присутствовать в разной степени). Традиционно лингвистика выделяла в первую очередь отношения между языком и «предметами и ситуациями». Бюлер же говорит о трех равноправных сторонах, в число которых входят отправитель—говорящий и получатель – слушающий. Этим его концепция прямо сближается с концепцией МФЯ. Особо надо отметить равноправность слушающего с осталь-ными сторонами треугольника. Такой подход встречался не так часто, например, Соссюр время от времени упоминал говорящего и вовсе игнорировал слушающего.
Концепция Бюлера может быть названа умеренно структуралист ской. Не отвергая (в отличие от МФЯ) основные положения Сос-сюра, он не принял сосредоточения лингвистики на изучении языка в смысле Соссюра и не отказался от психологизма. Его теория повлияла на некоторых ученых, в том числе на Н. Трубецкого, опирающегося на нее в «Основах фонологии»,[619] но все же она находилась вне магистрального пути лингвистики того времени.
Встает вопрос о том, насколько идеи Бюлера повлияли на МФЯ и другие работы круга Бахтина. Несмотря на то, что Бюлер упомянут в этих работах лишь по частным вопросам, его влияние могло быть и более существенным. Недавно появилась статья,[620] в которой высказывается предположение о том, что именно статья Бюлера 1922 г. была одним из основных источников идей МФЯ и других работ волошиновского цикла (при этом автор статьи стремится отделить Волошинова от Бахтина, считая, что оппозиционный к неокантианству Бюлер влиял только на Волошинова). В част ности, первая аксиома Бюлера о трех смысловых отношениях и трех семантических функциях стала «основой того, что известно как бах-тинская теория высказывания».[621] Эта идея развивается и в другой статье.[622] Имеется в виду определение высказывания (слова) как продукта социального взаимодействия трех: говорящего, слушателя и героя; оно появилось в «Слове в жизни и слове в поэзии» и было повторено в последних статьях волошиновского цикла. Сходство несомненно, а у Бюлера здесь исторический приоритет. К Бюлеру возводится и идея о возникновении значения в процессе общения.[623] Все-таки трудно сказать, где во всех этих случаях влияние Бюлера, а где самостоятельный ход мыслей Бахтина и его кружка. Однако в любом случае в концепции венского психолога можно было находить опору и идейную близость.
Отмечу, что К. Брандист показывает сходство между Бюлером и волошиновским циклом и в критике фрейдизма, хотя здесь нет данных о том, были ли Волошинову или Бахтину известны соответствующие работы Бюлера.[624] В любом случае Карл Бюлер был одним из наиболее концептуально близких ученых к авторам МФЯ, и переклички их идей требуют всестороннего изучения.