Глава 19
Едва солнце поднимается над горизонтом, я, с красными глазами и помятым лицом, вскакиваю с постели и начинаю собираться, чтобы отвезти Санкиту на консультацию к доктору Чан.
Утро холодное и промозглое, одно из тех, что вы воспринимаете по звукам, а не по изображениям, — скрип снега под ногами, треск ледяных глыб на озере Мичиган и равномерный гул печки. Санкита сидит рядом на пассажирском сиденье, одетая в велюровый костюм и куртку с отороченным искусственным мехом капюшоном.
— Если верить журналу «Ю Эс ньюс», — говорю я, — в больнице при Чикагском университете одни из лучших специалистов в нефрологии.
Санкита опускает козырек от солнца и откидывается назад.
— Все равно не понимаю, зачем вам это надо. Вам что, заняться нечем?
— Я беспокоюсь за тебя. — Вижу круглые глаза Санкиты, но продолжаю: — Я понимаю, ты мне не веришь, не доверяешь моим словам, но это правда. Если человек о ком-то беспокоится, он хочет ему помочь.
— Но мне не нужно помогать. Ребенок родится, и мне станет лучше.
— Верно. — Как бы я хотела, чтобы так и было.
Лицо Санкиты кажется восковым при ярком утреннем свете, и, судя по размеру ее живота, она не набирает достаточный вес.
— Ты уже выбрала имя для малыша? — Я стараюсь уйти от неприятной темы.
— Угу. Назову в честь младшего брата.
— Ты очень любишь брата?
— Любила. Он был очень умный.
— Был?
— Он умер.
— О, дорогая, прости. — Я недавно усвоила, что Санкита предпочитает отмалчиваться, когда разговор заходит о ее жизни.
Какое-то время мы едем молча, но, к моему удивлению, девочка продолжает:
— Я тогда была в шестом классе, а Деонте и Остин совсем маленькими. Они одни оставались дома, мы все ходили в школу. Ну вот, они захотели есть, Деонте полез на верхнюю полку за хлопьями.
От предчувствия волосы встают дыбом, но я не успеваю ее остановить. На этот раз у меня нет желания слушать историю до конца.
— Он не знал, что плита включена, его пижама загорелась, а Остин не смог ничего сделать.
Санкита замолкает и смотрит в окно.
— Я до сих пор злюсь на мать. Правда, те люди, из участка, сказали, что она не виновата. Но я-то знаю, почему она не проснулась, когда братья кричали. Я вернулась из школы и все выбросила в унитаз, не хотела, чтобы нас отдали в детский дом. Теперь и сама вот думаю, зачем я это сделала.
Я едва могу дышать от шока. Что это было? Марихуана? Кокаин? В любом случае я не буду ее расспрашивать.
— Мне жаль, что так случилось, милая, — с трудом произношу я. — Теперь Деонте опять будет жить. Ты молодец.
— Угу, только не Деонте. Я назову ребенка Остин. С той поры он сам не свой. Мама убедила его, что это он во всем виноват. Он всегда такой тихий. Школу бросил в четырнадцать, а два года назад пытался застрелиться из пистолета дяди. После смерти Деонте ему жить совсем невмоготу.
Кроме медсестер и женщины за стойкой регистрации, в офисе доктора Чан никого нет. Санкита заполняет необходимые бумаги.
— Санкита Белл, — выкрикивает медсестра, открывая дверь в кабинет.
Она встает и поворачивается ко мне:
— Вы пойдете?
Я откладываю в сторону журнал.
— Думаю, не стоит. Подожду тебя здесь.
Она молчит, потупив глаза.
— Впрочем, если хочешь, я могу зайти. Решать тебе.
— Так было бы лучше.
Я не верю своим ушам. Санкита хочет, чтобы я была рядом. Решительно встаю, кладу руку ей на плечо, и мы проходим за медсестрой в смотровой кабинет. Санкита переодевается в зеленую рубашку и садится на кушетку, прикрыв простыней голые ноги. С убранными в хвост волосами, без следов косметики на лице она похожа на ребенка, пришедшего на прием к педиатру. Раздается стук в дверь, и появляется доктор Чан. Она здоровается с Санкитой и поворачивается ко мне:
— А вы?
— Я Брет Боулингер, учительница Санкиты — и подруга. Ее мама живет в Детройте.
Врач кивает, несколько смущенная моим ответом. После долгого осмотра, изучения анализов и подробных расспросов доктор Чан снимает резиновые перчатки.
— Буду ждать вас в кабинете в конце коридора.