X

Никогда ещё Кучак не был так близок к смерти. Измученный всем пережитым, он хотел встретить смерть как избавительницу, но предчувствие близкой кончины родило столь яростное стремление защищать свою жизнь, что Кучак даже сам удивился этому внезапно пробудившемуся у него желанию. Недаром мудрая народная пословица гласит: «Раненный насмерть бросается на льва». После того как Саид жадно и подробно расспросил Кучака о щели, где было золото, он пришел к весьма печальному для себя выводу. Он, Саид, просчитался, думая через Кучака быстро обогатиться. Наверняка найденная шкатулка была единственной. И в заблуждении его, Саида, виноват не кто иной, как Кучак. Саид так и сказал об этом Кучаку, и не просто сказал — Саид избил Кучака. Саид обвинил Кучака во лжи, обмане и коварстве. Именно это адское коварство, по словам Саида, и ввело его в заблуждение, заставило обмануть Кипчакбая и отравить басмачей с целью спасти Кучака. Теперь Кипчакбай будет всеми способами стремиться отомстить, и жизнь Саида будет как у волка, преследуемого стаей бешеных собак. Виноват же в этом Кучак, и нет ему прощения!

Саид мог бы сейчас же убить Кучака и отвезти его труп к Кипчакбаю, обвинив Кучака в отравлении басмачей. Вот чего заслуживает Кучак!

Избитый плетью Кучак лежал спиной на песке, закрыв лицо руками, а Саид сидел на нем верхом и выкрикивал все это, беспрестанно тыкая деревянной ручкой плетки в его окровавленные уши, чтобы Кучак лучше слышал. Саид остервенел от ярости и готов был на все.

Вот тогда-то и пришла Кучаку мысль выхватить нож из ножен Саида и всадить этот нож ему в живот. Кучак, чуть раздвинув пальцы, закрывавшие глаза, высматривал, как удобнее выхватить нож. Кучак сам страшился своего намерения, но оно овладело им с такой страстью, будто кто-то другой удесятерил его решимость, и уже не было такой силы, которая бы помешала ему. Никогда ещё незлобивый, веселый и покладистый Кучак не был так озлоблен. Хорошо рассчитать движение мешал предрассветный сумрак. Саид и в самом деле намеревался свалить отравление на Кучака и тем самым снять с себя подозрение. Но раздумал: Кипчакбай — человек бывалый, и его не проведешь. Что же тогда делать с Кучаком, чтобы тот не выдал? Убить и закопать? Возить с собой, как раба? Это неплохо. И как сделать, чтобы Кучак не стал обузой? — На что ты способен? — спросил Саид и прекратил избиение Кучака. Все же он не отпустил Кучака и продолжал сидеть на его животе.

Кучак ответил не сразу, и пришлось повторить вопрос. Кучак отнял руки от лица и хрипло сказал:

— Петь! Я манасчи!^[33]

Саид презрительно усмехнулся:

— Мне ты мог «напеть» о Биллянд-Киике, а здесь этим деньги не заработаешь. Кто любит песни, не имеет чем заплатить, а богатым не до твоих песен. Лучше бы ты знал молитвы буддистов или конфуцианцев и католиков. За то, что я принял католичество и имя Артур, мне дали сто американских долларов… Ну, говори скорее, или умрешь!

Потея от страха, Кучак торопливо перечислял все, что он умеет делать, и поглядывал на нож, подвешенный к матерчатому поясу Саида.

— Да умеешь ли ты в самом деле промывать золото? — заинтересовался Саид.

Из слов Кучака явствовало, что чуть ли не весь золотой песок для обмена в кишлаке Мин-Архар намывал он, Кучак. Саид хоть и хвастался, что нет такого дела, какое ему не удавалось бы, все же не имел успеха на промывке золота в Соургаке и Чижгане, хоть и пробовал много лет назад. Рассказов же об удачниках в этом деле он слышал немало.

И это решило судьбу Кучака.

Саид громогласно объявил, что дарует Кучаку жизнь. Отныне единственной заботой Кучака должно быть исполнение желаний Саида, и пусть Кучак страшится ослушаться.

Саид встал с Кучака, хлестнул его напоследок для острастки и приказал привести лошадей.

Кучак услужливо бросился исполнять приказание. Он так спешил, так заискивающе смотрел в глаза Саиду, что тот смягчился. Больше того: Саиду почти всю жизнь приходилось прислуживать другим, и ему сразу понравилось иметь своего слугу и раба.

Продолжая путь, Саид поучал Кучака мудрости жизни и сам удивлялся своему опыту и сноровке.

— Мы заедем в Хотан, — сказал Саид, — к моему дружку. Продадим ему все пять лошадей и купим двух других. А потом поедем на юг, в Керию. Туда пять дней пути. А от Керии на северо-восток, до Соургака и Чижгана, ещё четыре-пять дней пути. Там мы переждем некоторое время у моего знакомого, пусть Кипчакбай потеряет наши следы.

Саид рассказывал Кучаку об обычаях и верованиях различных народов, населявших Кашгарию. Он назвал уйгуров, дунган, казахов, узбеков, киргизов, китайцев, калмыков, долонов, бурутов, солонов и даже лулу, то есть цыган.

Саид говорил, перемежая свою узбекскую речь китайскими словами, калмыцкими, английскими, и Кучак не всегда понимал его. Они ехали часа три по ровной местности, избегая многолюдных дорог, и приехали к оврагу с родником и зеленой травой. Здесь Саид решил дождаться наступления темноты, чтобы ехать ночью в Хотан. Кучак со стоном сел на траву, и Саид засмеялся. — Это что! — сказал Саид. — Однажды меня связали, навалили сверху колючий кустарник — джаргенек — и прогнали через меня пятьсот баранов. Меня спас знахарь. Я несколько лет после этого вынимал колючки из тела.

Он тут же рассказал Кучаку о знахарях и колдунах, об оборотнях-лисах, о мертвецах, принявших человеческий облик. Саид лег спать, проспал чуть ли не до вечера, а проснувшись, спросил, почему Кучак не спит. Тот сознался, что ему, напуганному страшными рассказами Саида, было не до сна. Саид удивился, посмеялся, но сделал из этого далеко идущие выводы. Саид продал лошадей в Хотане. Он мог бы продать их своему знакомому, перекупщику, но тот понимал, что лошади краденые, и давал половину цены. Саид знал настоящую стоимость этих лошадей и хотел заработать побольше. В борьбе между осторожностью и жадностью победила последняя. Был базарный день, и Саид продал лошадей на базаре. Причем трех он продал с уздечками, чего не сделал бы ни один настоящий хозяин. Затем Саид купил двух лошадей, и они отправились в путь.

Вечером болтливый Саид рассказал Кучаку страшную историю о проделках крыс, о том, как крысиный царь спас город Хотан от вражеской рати. Саид лег спать. Как и предполагал Саид, перепуганный Кучак почти всю ночь не спал. С тех пор Саид обычно давал Кучаку с вечера немного поспать, а потом будил, заставлял греть чай и попутно рассказывал страшные истории, чтобы напугать Кучака. Саид был в восторге от своей выдумки. Теперь он мог спать спокойно, не боясь, что у них украдут лошадей. Кучак всю ночь не смыкал глаз.

Все было бы хорошо, если бы в одном из кишлаков на пути не было праздника. Здесь впервые Кучак увидел бои боевых баранов, боевых петухов и боевых перепелов и бои огромных мохнатых пауков — фаланг. Зрители заключали пари, выигрывали и проигрывали деньги. У Саида было много денег, и он умел разбираться в боевых качествах животных. Крикливый, горячий и грубый, он вмешивался в игру, командовал, спорил и влиял на решение и выигрывал немало. Но Саиду не повезло при игре в кости. К утру он проиграл китайцу все деньги и одну лошадь. Кучак ничего этого не знал и наблюдал, как толпа развлекалась. Нищие бросали китайские шутихи, те взрывались, и это очень нравилось Кучаку. Потом Кучак наелся и пошел спать. Под утро Саид разбудил Кучака и решил силой вернуть проигрыш. Он обвинил китайца в мошенничестве, но у китайца была своя большая компания, защищавщая его, и из этого ничего не вышло. Саида, а заодно и Кучака прогнали.

Они поехали дальше. И снова Саид стращал Кучака рассказами, и тот не спал по ночам. И все же настала ночь, когда Кучак заснул неподалеку от кладбища, а проснувшись, удивился, что ещё жив. Может быть, злые духи Саида и не так уж страшны? И чем больше Кучак об этом думал, чем больше вспоминал свою жизнь и последние события, тем больше убеждался, что не духи мучили его, а живые люди. Пусть он, Кучак, порой и несведущ, но зачем же над ним и теперь насмехаться, после всех слов, сказанных Саидом о дружбе? Кучак рассердился на Саида и затаил в душе обиду. Саид с удивлением заметил, что даже после самых страшных рассказов Кучак засыпает спокойно. Кучак снова стал разговорчивым и рассказывал много случаев из своей жизни. С этих пор Саиду уже не спалось так крепко. Он проклинал свою жадность, толкнувшую его на базар с лошадьми. Человек хитрый, он понимал, что совершил непростительную ошибку и дал нить в руки Кипчакбаю. У Саида не стало денег. Чтобы прокормиться, они продали одежду басмачей и часть своей.

— И все из-за тебя страдаю! Вот до чего ты меня довел! Во всем ты виноват!

Эти и подобные им слова весь день сыпались на Кучака. Он тяжело вздыхал и молчал.

— Только бы доехать до Чижгана! — говорил Саид. Саид умело пользовался своим знанием местных обычаев. Однажды он подучил Кучака, и они не только поели в доме, где умер зажиточный человек, но прежде всех нищих получили по куску мыла и одежду из плотной синей материи на каждого.

Саид переоделся сам и заставил Кучака сделать то же. Теперь они были одеты в синие пиджаки и штаны из плотной синей парусины, на голове у них были тюбетейки, а на ногах ичиги. Когда же есть было нечего, Саид украл кусок сыра курута и научил Кучака дополнять его диким ревенем и сельдереем, которые Саид рвал по дороге в известных ему местах. Ели они и молодые побеги тростника. Кучак показал свое мастерство и ловил голубей в силки. Саид то держался настороженно, то наглел, и Кучак никак не мог его понять и приспособиться к нему. Поучая Кучака, Саид чувствовал свое превосходство, а Кучак узнал много интересного о съедобных травах и корнях и, например, о том, что отвар горького перца согревает зимой.

Саид любил спорить, и вовсе не потому, что стремился доказать истину или убедить других в правильности своей точки зрения. Саид переводил спор в ругань, ругань в ссору, ссору в драку, а драка давала некоторое успокоение его строптивой натуре. Если собеседник говорил одно, Саид доказывал противоположное. Кучак, познавший эту особенность Саида, который искал разрядки накопившейся в нем ярости в ссоре и драке, стремился во всем соглашаться с Саидом. Но это не всегда удавалось. Так, в разговоре о причинах несчастья Кучака в кишлаке прокаженных Саид объяснял его беды тем, что он не знал местных людей и обычаев. Кучак соглашался с этим. Это не понравилось Саиду, и он начал объяснять все беды Кучака происками злых духов.

Кучак и с этим охотно согласился.

— Ты синий осел! — кричал Саид. — При чем здесь духи? Ты накурился анаши, разум твой помутился, и капля тебе казалась озером, а верблюд — неземной красавицей. Да побьет меня огонь мой, если проделки с анашой не дело рук Янь Сяня! Я знаю этого короля лис. С помощью опия и анаши он хотел тебя сделать своим вечным рабом. А уж золото, не попадись ты Кипчакбаю, он бы прикарманил. Он, наверно, подозревал в тебе скрытого богача и запугивал духами. А я их не боюсь. Мне приходилось прятаться в склепах, превращать людей в трупы, и если я боюсь кого, так только людей. Я не верю ни одному человеку на свете. Дружба — это только красивые слова для людей, которые не верят в свои силы. Я тебе друг, пока ты мой раб, а если ты не захочешь быть моим рабом, я тебя прирежу, как барана. Приказываю: спорь со мной, иначе буду бить!

И Кучак вынужден был спорить, а значит, быстро думать и очень много говорить, чтобы доказать свою правоту. Они спорили обо всем: и что такое счастливая жизнь, и какими путями должен стремиться к ней человек, и как вкуснее приготовить баранину, и о том, как влияют драгоценные камни на характер человека, спорили о злых и добрых духах и о многом другом.

Кучак спорил и сам себе удивлялся. Он видел, как сбивают масло: молока много, его бьют, бьют, а масла все нет, и вдруг появляются кусочки масла; ещё несколько ударов — и сразу становится много масла. Так и в споре. Из множества слов рождается немного правильных слов. В кишлаке аксакал разрешал ему только петь и не считал умным. А если все сказанные Кучаком правильные слова высечь на камнях, сложить в курджумы, то для перевозки не хватило бы и тысячи верблюдов.