Рефаим

— У тебя такая мягкая кожа, — Рефаим провел пальцами по изгибу обнаженной спины Стиви Рей, восхищаясь радостью, которую испытывал, держа возлюбленную в объятиях и прижимаясь к ней своим человеческим телом.

— Мне нравится, что ты считаешь меня особенной, — прошептала Стиви Рей, смущенно улыбаясь.

— Ты и есть особенная, — сказал он. Затем вздохнул и попытался мягко высвободиться из кольца ее рук. — Скоро рассвет. Мне нужно на улицу.

Стиви Рей села и прикрыла голую грудь теплым покрывалом, которым заправляла кровать в своей удивительно милой комнатке в туннелях. Ее голубые глаза внимательно смотрели на Рефаима. Взъерошенные кудряшки обрамляли ее лицо так, что она выглядела совсем юной и невинной.

Рефаим натянул джинсы, думая, что Стиви Рей — самое прекрасное из всего, что он видел в жизни. Ее следующие слова кольнули его в самое сердце:

— Я не хочу, чтобы ты уходил, Рефаим.

— Ты же знаешь, я тоже не хочу, но должен.

— Разве ты не можешь просто остаться здесь? Со мной? — нерешительно спросила Стиви Рей.

Он вздохнул и сел на краешек кровати, которую они только что делили. Он взял ее руку и переплел пальцы со своими.

— Ты посадишь меня в клетку?

Он почувствовал, как ее тело изумленно дрогнуло — или это был приступ отвращения?

— Нет! Я думала по-другому. Мне просто показалось, что тебе можно попробовать один день побыть здесь. Ну, вроде как держаться за руки, пока ты не превратишься?

Он грустно улыбнулся ей:

— Стиви Рей, у ворона нет рук. Эти пальцы, — он положил ладонь на ее руку, — скоро превратятся в когти. А я очень, очень скоро стану зверем. Который не знает тебя.

— А если я буду тебя обнимать? Тогда тебе, наверное, не будет страшно. Может, ты просто ляжешь рядом со мной и уснешь. Ну, то есть, тебе же надо иногда спать, верно?

Рефаим обдумал свой ответ, а затем неторопливо попытался объяснить необъяснимое:

— Да, конечно, но, Стиви Рей, я не помню ничего из тех часов, что провожу в обличье ворона.

«Ничего, кроме агонии превращения и почти невыносимой радости, которую испытываю, рассекая крыльями воздух», — подумал он, но об этом ей нельзя было рассказывать. Первое причинит ей боль, а второе — испугает. Поэтому вместо неприглядной правды он решил выложить более причесанную и понятную версию.

— Ворон — не домашний питомец. Это дикая птица. Что, если я испугаюсь, попытаюсь улететь и каким-то образом раню тебя?

— Или себя, — хмуро уточнила Стиви Рей. — Я все это понимаю. Просто это мне не очень нравится.

— Как и мне, но именно этого и хотела Никс. Я расплачиваюсь за все, что натворил в прошлом. — Рефаим дотронулся до щеки Стиви Рей и прижал губы к ее рту, шепча: — И я с готовностью плачу эту цену, потому что с другой, хорошей, стороны, у нас есть эти украденные часы, которые мы проводим вместе, пока я человек.

— Мы не крадем их! — искренне возмутилась Стиви Рей. — Никс подарила их тебе за сделанный тобой правильный выбор.

От ее слов камень, лежащий на его сердце, стал легче, и Рефаим улыбнулся, снова целуя ее:

— Я это запомню.

— Я хочу, чтобы ты запомнил еще кое-что. Сегодня ты хорошо поступил, не отвернувшись от своих братьев.

Она накрутила светлую кудряшку на палец, и Рефаим понял, что эти слова даются ей тяжело. Поэтому, хотя ему нужно было поскорее выбраться из туннелей и подняться в небеса, он остался рядом со Стиви Рей, держа ее за руку, пока она говорила:

— Мне жаль, что твоего брата убили.

— Спасибо, — прошептал он, не доверяя своему голосу.

— Они прилетели в Дом Ночи за тобой? — спросила она.

— Не совсем. Отец послал их найти меня, но не забирать с собой. — Рефаим замолчал, думая, как бы объяснить все Стиви Рей. Они не говорили о его братьях, когда остались вдвоем — им слишком хотелось трогать, обнимать и любить друг друга.

Стиви Рей сжала его руку.

— Можешь мне рассказать. Я доверяю тебе, Рефаим. Пожалуйста, доверяй мне и ты.

— Я доверяю тебе! — воскликнул он, не в силах видеть в ее глазах боль. — Но пойми, что даже если отец и отрекся от меня, это ничего не меняет здесь, — он указал на свое сердце. — Я навсегда останусь его сыном. Но я пойду путем Богини, буду сражаться на благо добра и Света. И всегда буду любить тебя. Но ты должна понять, что где-то глубоко в душе я буду любить и его. Став человеком, я это понял.

— Рефаим, я должна тебе кое-что сказать. Знаю, это прозвучит омерзительно, но думаю, тебе нужно это услышать.

Он кивнул.

— Говори.

— До того, как меня Пометили, я ходила в школу с девочкой по имени Салли. Ее мама бросила ее и ее отца и уехала, когда Салли было лет десять, потому что была просто мерзкой шлюхой и не хотела брать на себя ответственность за ребенка. Когда мама ушла, Салли сильно расстроилась, хотя отец и пытался облегчить ей жизнь. Но хуже всего, что ее мама ушла не навсегда. Она время от времени возвращалась, как говорит моя мама, поворошить дерьмо.

Рефаим вопросительно посмотрел на нее, и Стиви Рей пояснила:

— Прости, это значит, что ее мама возвращалась исключительно чтобы действовать ей на нервы, просто потому, что была эгоистичной гадкой сволочью.

— И что стало с этой Салли? — спросил Рефаим.

— Когда меня Пометили, и я ушла из школы, она полным ходом двигалась к тому, чтобы стать такой же сволочью, как и ее мамаша, поскольку не находила в себе сил послать ту куда подальше. Салли мечтала, чтобы ее мама снова стала хорошим человеком, любила ее и заботилась о ней, хоть это и было невозможно. — Стиви Рей набрала в грудь воздуха и шумно его выдохнула. — Что я пытаюсь сказать, хотя, возможно, у меня плохо получается: ты должен решить, хочешь ли ты стать таким же, как твой отец, или начать новую жизнь.

— Я уже выбрал новую жизнь.

Стиви Рей посмотрела ему в глаза и грустно покачала головой:

— Не целиком.

— Я не могу предать его, Стиви Рей.

— А я тебя и не прошу. Я прошу только не позволять ему ворошить свое дерьмо.

— Он хотел, чтобы я шпионил для него. И он отправил ко мне братьев, чтобы те меня уговорили. Я отказал Нисроку. — Рефаим говорил быстро, словно пытаясь не ощутить горечи произносимых слов.

Стиви Рей кивнула.

— Угу, видишь: он ворошил дерьмо.

— Вижу, хотя на это не совсем так. Давай не будем о нем? Для меня все ново. Мне нужно разобраться, где мое место в этом мире. — Рефаим заглянул в добрые глаза Стиви Рей, отчаянно моля ее понять. — Я сотни лет находился рядом с отцом. Мне нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что я больше не с ним.

— Справедливо. Как насчет этого: я скажу Зои и остальным, что твои братья прилетели передать тебе, что Калона заберет тебя назад, если ты скажешь, что совершил ошибку. Ты сказал «нет», а они как раз собирались улетать, когда вас заметили Дракон и этот Аурокс. Так и было, да?

— Да. А все остальное, то есть, та часть, где отец просил меня шпионить?

— Ну, все довольно хорошо представляют, как Калона попытался бы использовать тебя против нас, если бы ты ему позволил. А ты отказался, поэтому я не думаю, что так уж необходимо им такое рассказывать.

— Спасибо, Стиви Рей.

Она улыбнулась.

— Без проблем. Как я уже говорила, я тебе доверяю.

Рефаим снова поцеловал ее, чувствуя знакомое жжение под кожей, словно там уже вырастали перья, желающие вырваться на волю.

— Я должен идти. — На этот раз он быстро встал и направился к двери, слыша, как Стиви Рей поднимается с кровати, а когда оглянулся, она уже натягивала футболку и озиралась в поисках джинсов.

— Нет, — сказал он тверже, чем собирался, но его тело уже обжигала боль, и он знал, что времени осталось немного. — Не надо идти со мной. Ты должна встретиться с Зои.

— Но я могу пойти туда после...

— Я не хочу превращаться в зверя на твоих глазах!

— Мне все равно, — отозвалась Стиви Рей, готовая вот-вот расплакаться.

— А мне нет! Прошу тебя, не иди за мной!

И не сказав больше ни слова, Рефаим поднырнул под одеяло, служившее дверью в комнату Стиви Рей. Он почти бежал, когда добрался до металлической лестницы, ведущей из туннелей в подвал вокзала. Он вспотел, и крепко сжимал зубы, чтобы не закричать от охватившей все тело жгучей боли, сопровождавшей превращение.

Рефаим пронесся по подвалу, распахнул калитку как раз в ту секунду, когда солнце показалось из-за горизонта, и с криком, переросшим в воронье карканье, обратился в черного ворона, не помнящего себя человеком, взлетев в соблазнительные желанные объятия утреннего неба.