МАЛЬЧИК ПО ИМЕНИ ТОДД

— Что нам теперь делать? — спрашивает мальчик, подползая вплотную ко мне.

Я вытаскиваю голову из воды, и холодные струйки сбегают по моей спине. Несколько минут назад я кое–как спустился с утеса, пробиваясь через толпы, хором обзывающие меня трусом, припал к берегу и засунул голову прямо в воду. Теперь меня трясет от холода, зато мир вокруг немного успокоился. Знаю, это ненадолго, лихорадка и заразная спэкская кровь скоро меня прикончат, но сейчас я должен соображать и соображать хорошо.

— Как нам к ним подобраться? — спрашивает мальчик уже с другой стороны. — Он ведь услышит наш Шум.

От дрожи я опять начинаю кашлять, — да что там, я кашляю от чего угодно, — и выплевываю целую горсть зеленой слизи, потом всетаки задерживаю дыхание и снова окунаю голову в воду.

Холодная вода похожа на тиски, но я не сдаюсь и головы не поднимаю. Мимо с ревом течет река, а у моих ног обеспокоенно прыгает Манчи. Под напором воды отклеивается и уплывает чудо–пластырь. А ведь и Манчи несколько дней назад избавился от своего пластыря в этой реке. Я забываюсь и начинаю смеяться прямо под водой.

Поднимаю голову, задыхаясь и кашляя еще сильней.

Открываю глаза. Мир светится, а на небе мерцают звезды, хотя сонце еще высоко, зато мир по крайней мере больше не двигается, и все лишние Аароны, Виолы и спэки исчезли.

— Как думаешь, мы справимся в одиночку? — спрашивает мальчик.

— У нас нет выбора, — говорю я себе.

И перевожу взгляд на мальчика.

На спине у него рюкзак, коричневая рубашка, как у меня, но на лице никаких шрамов и царапин. В одной руке книжка, в другой нож. Я все еще трясусь от холода — на большее не хватает сил. Я стою, дрожу, кашляю и смотрю на мальчика.

— Пошли, Манчи. — Я иду через выжженную деревню обратно к утесу.

Даже просто идти невыносимо трудно — такое чувство, что земля вот–вот выскочит из–под ног. Мое тело тяжелей горы и легче перышка, но я всетаки иду, иду, несмотря ни на что, и не выпуская из виду утес. Наконец подхожу, делаю первый шаг, потом еще несколько, а хватаюсь за ветки, чтобы удержаться, и вот я на вершине. Прислоняюсь к дереву и смотрю вниз.

— Это и впрямь он? — спрашивает мальчик.

Я смотрю вдаль, щурясь от яркого света.

Да, лагерь по–прежнему там, на берегу реки. Из сумки на плече я достаю бинокль и подношу к глазам, но меня так трясет, что ничего не разглядеть. Лагерь далеко, ветер скрадывает Шум Аарона, а вот Виолину тишину я чувствую очень хорошо.

Ошибки быть не может.

— Аарон, — говорит Манчи. — Виола.

Значит, это не бред. Сквозь собственную дрожь я все еще могу разглядеть, что Аарон стоит на коленях, а Виола лежит на земле перед ним.

Что же там происходит? Что он задумал?!

Я столько шел, падал, кашлял, умирал, и вот передо мной они, слава богу, это они!

Я еще не опоздал. По тому, как спирает грудь и горло, я понимаю: все это время я думал, что опоздал.

Но нет.

Я снова сгибаюсь и (заткнись!) плачу плачу я плачу но мне надо успокоиться, потомушто я должен все продумать, я должен продумать, только я могу ей помочь, я должен найти способ, я должен ее спасти…

— Ну что будем делать? — снова спрашивает мальчик, стоя чуть в стороне, по–прежнему с книжкой и ножом в руках.

Я закрываю ладонями глаза и с силой тру, пытаясь мыслить здраво, пытаясь сосредоточиться и не слупить…

— Вдруг это жертвоприношение? — спрашивает мальчик.

Я поднимаю голову:

— Какое еще жертвоприношение?

— Ну которое ты видел в его Шуме. Жертвоприношение для…

— С какой стати Аарон приносит жертву здесь? Он проделал такой огромный путь, чтобы остановиться посреди какого–то дурацкого леса?

Лицо мальчика не меняется.

— А вдруг ему пришлось. Потомушто она умирает.

Я делаю шаг вперед и чуть не теряю равновесие.

— Умирает от чего?! — В голове все свербит и кружится.

— От страха, — отвечает мальчик, пятясь. — От разочарования.

Я отворачиваюсь.

— Больше я тебя не слушаю!

— Слушаешь, Тодд? — лает Манчи. — Виола, Тодд! Сюда!

Я снова прислоняюсь к дереву. Мне надо подумать. Подумать, черт побери!

— Нам нельзя приближаться, — говорю я. — Он услышит мой Шум.

— И сразу ее убьет, — добавляет мальчик.

— Я не с тобой разговариваю! — Голова опять начинает кружиться, и я кашляю еще сильней. — А со своим псом, — наконец выдавливаю я.

— Манчи, — говорит Манчи, облизывая мою руку.

— И я не могу его убить.

— Ты не можешь его убить, — повторяет мальчик.

— Даже если хочу.

— Даже если он заслуживает смерти.

— Значит, надо найти какой–то другой выход.

— Если она не перепугается еще больше, когда увидит тебя.

Я снова смотрю на мальчика. Он никуда не делся, так и держит в руках нож и книжку, а за плечами так и висит рюкзак.

— Уходи, — говорю я. — Уходи и никогда не возвращайся.

— Возможно, ты уже не успеешь ее спасти.

— От тебя никакой пользы! — повышаю я голос.

— Но я ведь убийца, — говорит он, и на его ноже блестит кровь.

Зажмуриваюсь и стискиваю зубы.

— Оставайся здесь, — цежу я. — Оставайся здесь.

— Манчи? — удивленно спрашивает пес.

Я открываю глаза. Мальчика нигде нет.

— Нет, не ты, Манчи. — Я глажу его за ухом. — Не ты.

И я начинаю соображать. Среди туч, ураганов, сияния, звезд, боли, гула, дрожи и кашля я начинаю думать.

И думать.

Я чешу за ухом своего пса, своего глупого клятого расчудесного пса, которого я не хотел, но который всегда был рядом и шел за мной по болоту, а потом укусил Аарона, когда тот пытался меня задушить, и нашел Виолу, когда та потерялась, и который сейчас лижет мою руку розовым языком, и чей больной глаз до сих пор зажмурен после встречи с Прентиссом–младшим, а хвост на две трети короче после схватки с Мэтью Лайлом, когда мой храбрый пес, мой пес напал на человека с мачете, чтобы меня спасти, и который в очередной раз вытаскивает меня из черноты и всякий раз напоминает, кто я, стоит мне позабыть.

— Тодд, — бормочет он, тыкаясь мордой мне в руку и топая задней лапой по земле.

— Есть идея, — говорю я.

— А если не получится? — спрашивает мальчик откудато из–за деревьев.

Не обращая на него внимания, я вновь подношу к глазам бинокль и нахожу лагерь Аарона. Прямо перед лагерем, ближе к нам, стоит сухое раздвоенное дерево, голое и отбеленное, как бутто в него давнымдавно ударила молния.

То, что нужно.

Я откладываю бинокль и обеими руками беру Манчи за голову.

— Мы должны ее спасти, — говорю я. — Мы оба.

— Спасти, Тодд! — лает Манчи, виляя обрубком хвоста.

— Ничего у вас не выйдет, — говорит по–прежнему невидимый мальчик.

— Тогда оставайся здесь! — говорю я в воздух и, борясь с кашлем, посылаю своему псу картинки с распоряжениями. — Все просто, Манчи. Ты просто беги.

— Беги! — лает он.

— Хороший мальчик. — Я снова чешу его за ухом. — Молодец!

Я с трудом встаю на ноги и полу–иду, полу–скольжу, полу–ковыляю обратно к выжженной деревне. В моей голове теперь что–то стучит — как бутто я слышу пульс собственной зараженной крови, — и весь мир пульсирует. Если крепко зажмуриться, сияющие ураганы немного меркнут, и все почтишто встает на свои места.

Первым делом мне нужна палка. Мы с Манчи рыщем по обугленным зданиям в поисках палки нужного размера. Все вокруг черное и трухлявое, но это как раз хорошо.

— Пойдет, Тодд? — спрашивает Манчи, вытаскивая палку с половину себя из–под кучи сгоревших стульев. Что же тут такое стряслось?

— Отлично! — Я беру у него палку.

— Ничего у вас не выйдет, — говорит мальчик, прячась в тени дома. Я вижу только поблескивающий в его руках нож. — Ты ее не спасешь.

— Спасу. — Я отламываю от палки все сучки. Один кончик у нее обугленный — как раз то, что надо. — Сможешь ее понести? — Я протягиваю палку Манчи.

Он берет ее в зубы и перехватывает поудобней.

— Дя!

— Отлично. — Я выпрямляюсь и чуть не падаю назад. — Теперь надо развести огонь.

— Не получится, — говорит мальчик, поджидая нас у выхода. — Чудо–коробку вы давно сломали.

— Много ты знаешь! — говорю я, не глядя на него. — Бен меня научил.

— Бен умер.

— Как–то ранним утр–р–ром… — громко и четко пою я. Сияющие деревья и кусты вокруг начинают мерцать., бутто их посыпали блестками, но я не умолкаю. — На восходе солнца…

— Да тебе сил не хватит развести костер!

— Песню услыхал я из долины… — Нахожу длинную дощечку и ножом вырезаю в ней небольшую полость. — Не предай меня… — Беру палку поменьше и закругляю ей кончик. — Не оставь меня….

— Ах, не отпускай меня, любимый, — заканчивает мальчик.

Я не слушаю: приставляю закругленный конец палки к дощечке и начинаю вертеть ее между ладонями, с силой вжимая в дерево. Ритм моих движений совпадает с пульсацией в голове, и я уже вижу самого себя, в лесу, с Беном. Мы соревнуемся, у кого первым пойдет дым. Он всегда выигрывал, а мне часто вапще не удавалось высечь искру. Славные были времена.

Славные.

— Давай же! — Я потею и кашляю, и голова идет кругом, но я заставляю себя вертеть палку. Манчи, стараясь помочь, без конца тявкает на дощечку.

И тут из полости поднимается крошечная струйка дыма.

— Ха!!! — Я заслоняю дощечку от ветра и дую на искры, чтобы огонь занялся. Вместо растопки я подложил туда немного сухого мха, и когда над дощечкой взмывают первые языки пламени, я испытываю такую радость, какой не испытывал уже бог знает сколько. Я накладываю сверху сухих прутиков, жду, когда они тоже займутся, потом подбрасываю палок покрупней — и вот передо мной самый настоящий костер.

Минуту он просто горит. Надеюсь, мы находимся с подветренной стороны, и Аарон не учует дыма. И вапще я возлагаю большие надежды на ветер.

Я иду в сторону берега, хватаясь за стволы деревьев, чтобы удержаться на ногах. Наконец добираюсь до доков.

— Давай, давай, — бурчу я себе под нос, пробираясь по доку к лодке. Доски скрипят у меня под ногами, и один раз я едва не падаю в реку.

— Она потонет, — говорит мальчик, заходя по колено в реку.

Я прыгаю: лодчонка ходит подо мной ходуном, но не переворачивается.

И не тонет.

— Ты не умеешь грести.

Я выбираюсь из лодки и иду обратно в деревню, где нахожу довольно длинную доску, которой можно грести, как веслом.

Больше мне ничего не нужно.

Мы готовы.

Мальчик стоит на берегу с моими вещами в руках и рюкзаком на спине, лицо у него равнодушное, Шума нет.

Я окидываю его взглядом. Он молчит.

— Манчи! — зову я, но пес уже у моих ног.

— Здесь, Тодд!

— Хороший пес. — Мы подходим к костру. Я беру палку и сую в огонь ее обугленный конец. Через минуту он становится красный и дымится, а по дереву начинает ползти огонь. — Точно сможешь удержать? — спрашиваю я для верности.

Манчи берет другой конец палки в зубы — лучшим пес на свете готов нести огонь в лагерь врага.

— Готов, дружок?

— Атов, Тоуд! — отвечает он, не выпуская из зубок палки, и так бешено виляет хвостом, что его не видать.

— Аарон убьет пса, — говорит мальчик.

Я стою, — мир вертится, как сумасшедший, тело меня не слушается, я выкашливаю собственные легкие, в голове стучит, ноги дрожат, кровь кипит, — но я стою.

Стою, черт побери.

— Меня зовут Тодд Хьюитт, — говорю я мальчику. — А ты остаешься здесь.

— Ничего у тебя не выйдет!

Но я уже поворачиваюсь к Манчи и говорю:

— Беги, малыш.

С горящей палкой в зубах он взлетает на утес и спускается по другому его склону, а я считаю до ста, громко, чтобы больше никого не слышать, и потом еще раз до ста, вот теперь хватит, я мчусь обратно к докам и лодке, залезаю в нее, отрезаю ножом ветхую веревку и начинаю грести доской.

— От меня не уйдешь, — говорит мальчик, стоя на доке с книгой в одной руке и ножом в другой.

— Посмотрим! — кричу я в ответ, и он начинает отдаляться, постепенно исчезая в сиянии и гаснущем свете, а моя лодка плывет вниз по течению.

К Аарону.

К Виоле.

К тому, что меня ждет.