2
До глубины души пораженный, я сидел и смотрел на профессора.
Я пытался переварить его рассказ о сыне Сатаны, и вдруг до меня дошло, что загадочным мужчиной, который звонил мне, когда я вернулся из Киева, и продолжал мучить меня потом, пока полиция не конфисковала мой мобильный телефон, был Альдо Ломбарди.
Я должен был узнать его голос. Или нет? Многие ли могут узнать голос незнакомца, с которым говорили только по телефону?
— Вы удивлены? А теперь представьте, каково было мое удивление, когда вы сами позвонили мне и спросили про Джованни Нобиле!
Я хотел сказать Ломбарди, что звонил вовсе не ему, что на него меня переключила секретарь, представив его как человека, который предположительно мог знать что-то о Нобиле. Но сердце билось так сильно, что я испугался потерять голос.
Моник сложила вязанье на коленях и смотрела на нас.
— А как вы узнали, что манускрипт у меня? — спросил я в конце концов.
— Один из наших контактов сообщил об этом, когда вы вернулись из Киева.
— Трюгве Арнтцен!
Это была чистая догадка. Но по выражению лица Ломбарди я понял, что попал в точку.
— Мы никогда не открываем наши источники.
«Но у них, по-видимому, не было источников в Институте Аурни Магнуссона, — радостно подумал я. — Поэтому они не узнали, что я побывал в Исландии».
Моник вынула блокнот, как будто хотела что-то сказать. Но не написала ничего. Она с подозрением смотрела на профессора Ломбарди. Когда я устремлял на нее взгляд, она отводила глаза.
— Вы, наверное, устали, — проговорил профессор. — Давайте пойдем спать. И продолжим нашу беседу завтра.
Ни я, ни Моник не сказали ему: «Спокойной ночи!»
Профессор Альдо Ломбарди — формально и церемонно — попрощался с нами, надел свою шляпу и покинул нас.
Я не знаю, почему я так упорно стараюсь верить в людей. Может быть, из-за маминого предательства. Или из-за папиного. Все мое детство прошло под знаком фальши. Или же у меня в воспоминаниях все перепуталось. Я не исключаю и такого варианта.