Пять месяцев спустя

Алекс бросилась вперед, расталкивая людей, вскочивших после признания Джози. Где-то в этой толпе были Ройстоны, только что узнавшие, что их сына убила ее дочь, но сейчас она не могла об этом думать. Она видела только перепуганную Джози, все еще сидящую на месте свидетеля, пока она сама пыталась попасть по ту сторону ограждения. Она ведь судья, в конце концов, и имеет на это право, но два охранника удержали ее на месте.

Вагнер стучал молотком, но никто не обращал на него внимания.

– Перерыв пятнадцать минут, – объявил он, и когда другой охранник увел Питера, судья повернулся к Джози.

– Мисс, – сказал он, – вы все еще находитесь под присягой.

Алекс смотрела, как Джози уводят в другую дверь, и закричала ей вслед. В эту секунду рядом появилась Элеонор. Помощница взяла Алекс под руку.

– Госпожа судья, идемте со мной. Сейчас здесь для вас небезопасно.

И впервые за всю свою сознательную жизнь Алекс позволила кому-то себя вести.

Патрик вошел в зал суда в минуту, когда тот взорвался. Он увидел отчаянно рыдающую Джози на месте свидетеля, судью Вагнера, пытающегося навести порядок. Но больше всего его беспокоила Алекс, которая стремилась в одиночку пробраться к своей дочери.

Он был готов немедленно достать оружие и помочь ей в этом.

Но пока он добрался до центрального прохода зала суда, Алекс исчезла. Он успел заметить, как она проскользнула в какую-то служебную комнату, и перепрыгнул через ограждение, чтобы последовать за ней. Но тут кто-то схватил его за рукав. Раздраженно обернувшись, он увидел Диану.

– Что, черт возьми, происходит? – спросил он.

– Сначала вы.

Он вздохнул.

– Я всю ночь провел в Стерлинг Хай, пытаясь найти подтверждение слов Джози. Но получалась какая-то ерунда – если Мэтт выстрелил. в Питера, то на стене за его спиной должен был остаться след от пули. Я предположил, что она опять говорит неправду. То есть, что выстрелил Питер, хотя Мэтт его не провоцировал. Когда я нашел место, где пуля срикошетила от пола, то использовал лазерный луч и понял, почему мы в первый раз не нашли эту пулю. – Порывшись в кармане пальто, он вытащил пакетик для вещественных доказательств с пулей внутри. – Ребята из пожарной бригады помогли мне выковырять вот это из дерева возле окна душевой. Я сразу же поехал в лабораторию и все время стоял у них над душой, пока они не согласились немедленно сделать необходимые анализы. Выяснилось не только то, что это пуля из пистолета «Б», но и то, что кровь и частицы тканей на ней принадлежат Мэтту Ройстону. Дело в том, что если проследить обратную траекторию пули – то есть, стоя на дереве, направить лазерный луч на место, где пуля срикошетила, чтобы посмотреть, откуда стреляли, – то получается, что это сделал вовсе не Питер, а…

Прокурор тяжело вздохнула.

– Джози только что призналась в том, что стреляла и попала в Мэтта Ройстона.

– Что ж, – сказал Патрик, передавая пакетик с вещественным доказательством Диане, – наконец-то она сказала правду.

Джордан прислонился к решетке камеры.

– Ты забыл мне об этом рассказать?

– Нет, – ответил Питер.

Он обернулся.

– Ты понимаешь, что если бы рассказал мне об этом в самом начале, все могло сложиться совершенно по-другому?

Питер лежал на койке, заложив руки за голову. Джордан был шокирован, увидев, что тот улыбается.

– Она снова была моим другом, – объяснил Питер. – А обещания, данные друзьям, не нарушают.

Алекс сидела в темной комнате, куда обычно приводили обвиняемых на время перерыва, и думала о том, что теперь и ее дочери предъявят обвинение. Будет еще один судебный процесс, и на этот раз Джози окажется в самом центре внимания.

– Зачем? – спросила она.

Она видела только серебристый контур профиля Джози.

– Потому что ты сказала мне говорить правду.

– И в чем правда?

– Я любила Мэтта. И ненавидела его. Я ненавидела себя за то, что люблю его, но если бы я была не с ним, то была бы никем вообще.

– Я не понимаю…

– Разве ты можешь это понять? Ты же идеал! – Джози покачала головой. – А мы, все остальные, мы такие же, как Питер. Просто у некоторых из нас лучше получается это скрывать. Какая разница, пытаешься ли ты всю жизнь вести себя так, чтобы на тебя не обращали внимания, или делаешь вид, что на самом деле являешься тем человеком, каким тебя все считают? В любом случае ты притворяешься.

Алекс подумала обо всех тех вечеринках, на которые она ходила, и первым вопросом, который она там слышала, было: «Кем вы работаете?» Словно этого достаточно, чтобы понять, кто ты. Никто никогда не спрашивает, кто ты на самом деле, потому что ответ постоянно меняется. Ты можешь быть судьей, или матерью, или мечтательницей. Можешь быть одиночкой, или созидателем, или пессимистом. Можешь быть жертвой и в то же время тем, кто издевается. Можешь быть родителем и в то же время ребенком. Можешь в один день быть больным, а на второй день выздороветь.

«Я не идеал», – подумала Алекс и, возможно, сделала первый шаг на пути к совершенству.

– Что со мной будет? – задала Джози тот же вопрос, что и вчера, когда Алекс считала себя компетентной давать ответы.

– Что будет с нами? – поправила Алекс.

На лице Джози мелькнула тень улыбки и исчезла так же быстро, как и появилась.

– Я первая спросила.

Дверь открылась, впустив в комнату свет из коридора, и он обрисовал силуэт того, что будет дальше. Алекс взяла дочь за руку и сделала глубокий вздох.

– Пойдем и узнаем, – сказала она.

Питера признали виновным в восьми убийствах первой степени и в двух убийствах второй степени. Присяжные решили, что в случае с Мэттом Ройстоном и Кортни Игнатио это было непредумышленное убийство. Его спровоцировали.

После вынесения приговора Джордан встретился с Питером в камере. Его отвезут обратно в тюрьму только до слушания, на котором определится мера наказания, а потом переведут в тюрьму штата в Конкорде. Но он умрет раньше, чем сможет отсидеть восемь сроков за убийство подряд.

– Ты как? – спросил Джордан, положив руку Питеру на плечо.

– Нормально. – Он пожал плечами. – Я ведь знал, что это случится.

– Но они услышали тебя. Поэтому они и признали два убийства второй степени.

– Наверное, я должен сказать спасибо за ваши старания. – Он криво улыбнулся Джордану. – Живите счастливо.

– Я навещу тебя, если буду в Конкорде, – сказал Джордан.

Он посмотрел на Питера. За шесть месяцев, прошедших с тех пор, как на него свалилось это дело, его клиент повзрослел. Теперь Питер был одного роста с Джорданом. А весил, скорее всего даже больше. Голос его стал ниже, а на подбородке появилась тень бороды. Джордан удивился, почему не замечал этого раньше.

– Что ж, – сказал Джордан. – Жаль, что не получилось так, как мы хотели.

– Мне тоже.

Питер протянул руку, но Джордан, вместо того чтобы пожать ее, обнял Питера.

– Береги себя.

Он уже выходил из камеры, когда Питер окликнул его. Он держал в руке очки, которые Джордан принес ему перед судом.

– Это ваши.

– Оставь себе. Тебе они еще пригодятся.

Питер сунул очки в нагрудный карман пиджака Джордана.

– Мне будет приятно знать, что вы о них позаботитесь, – сказал он. – И честно говоря, видеть мне здесь особо ничего не хочется.

Джордан кивнул. Он вышел из камеры, попрощался с работниками суда. А потом направился в вестибюль, где его ждала Селена.

Подойдя к ней, он надел очки Питера.

– Что это значит? – спросила она.

– Мне они нравятся.

– У тебя стопроцентное зрение, – заметила она.

Джордан смотрел, как линзы исказили окружающий мир, и понимал, что теперь ему нужно двигаться осторожнее.

– Не всегда, – сказал он.

Спустя несколько недель после суда Льюис начал играть с числами. Он провел некоторые предварительные исследования и ввел данные в программу STATA, чтобы посмотреть на результат. И вот что интересно – это ни имело абсолютно никакого отношения к счастью. Наоборот, он начал изучать жизнь городков, где имели место инциденты стрельбы в школе, чтобы проверить, как одно преступление такого рода может повлиять на экономическую стабильность. Или, другими словами, можно ли обрести твердую почву под ногами после того, как твой мир рухнул.

Он опять преподавал в Стерлингском колледже – основы микроэкономики. Занятия начались только в конце сентября, и Льюис обнаружил, что без труда влился в учебный процесс. Рассказывать о кейнсианских моделях, товарах и конкуренции было привычным делом. Это было так легко, что ему почти удалось заставить себя поверить, будто это всего лишь один из очередных курсов ознакомительных лекций, которые он читал когда-то, до того как Питер попал в тюрьму.

Льюис рассказывал, прохаживаясь вверх-вниз по аудитории – необходимая предосторожность с тех пор, как в студенческом городке появился беспроводной Интернет и студенты играли в покер друг с другом, пока он читал лекцию, – и оказался рядом с ребятами на заднем ряду. Два игрока футбольной команды колледжа по очереди сжимали пластиковую бутылку со спортивной крышечкой так, чтобы струя воды попадала прямо за шиворот кому-то из сидящих впереди ребят. Парень, сидящий в двух рядах от них, все время оборачивался, пытаясь понять, кто льет ему на спину воду, но в тот момент эти спортсмены уже с умным видом рассматривали графики на экране.

– А теперь, – как ни в чем не бывало, продолжал Льюис, – кто расскажет мне, что случится, если установить Цену выше точки «А» на графике? – Он выдернул бутылку из рук одного из спортсменов. – Спасибо, мистер Грейвз. Мне как раз хотелось пить.

Тот самый парень, сидящий впереди, тут же поднял руку, и Льюис кивнул ему.

– Никто не будет покупать товар за такие деньги, – сказал он. – Следовательно, спрос упадет, а это значит, что и цену придется опустить, иначе склады будут завалены товаром.

– Отлично, – сказал Льюис и посмотрел на часы. – Хорошо ребята, в понедельник мы рассмотрим еще одну главу. И пусть для вас не станет неожиданностью неожиданная контрольная в начале занятия.

– Если вы нам об этом сказали, то это уже не неожиданность, – заметила одна из студенток.

Льюис улыбнулся:

– Ой, проговорился.

Он стоял рядом со стулом парня, давшего правильный ответ. Тот пытался впихнуть тетрадку в рюкзак, где уже было столько бумаг, что молния не закрывалась. У него были слишком длинные волосы, а на футболке портрет Эйнштейна.

– Вы сегодня хорошо поработали.

– Спасибо.

Парень переминался с ноги на ногу, и Льюис видел, что он не знает, что сказать. И тут парень порывисто протянул руку.

– Э-э, приятно познакомиться. То есть, вы всех нас знаете, но не лично.

– Конечно. Напомните, пожалуйста, как вас зовут?

– Питер. Питер Грэнфорд.

Льюис открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом просто покачал головой.

– Что? – Парень наклонил голову. – Вы… Мне показалось, вы хотели сказать что-то важное.

Льюис смотрел на этого тезку своего сына, на то, как он стоит, ссутулившись, словно не заслуживал так много места в этом мире. Он ощутил знакомую боль, которая камнем падала на грудь каждый раз, когда он думал о Питере, о жизни, загубленной в тюрьме. Он жалел, что редко смотрел на Питера, когда у него была такая возможность, потому что теперь ему приходилось восстанавливать свои размытые воспоминания или – еще хуже – искать своего сына в лицах чужих людей.

Льюис порылся глубоко внутри и вытащил на свет улыбку которую берег специально для таких случаев, когда радоваться было совершенно нечему.

– Это было важно, – сказал он. – Вы напомнили мне человека, которого я когда-то знал.

Лейси потребовалось три недели, чтобы набраться смелости и войти в комнату Питера. Теперь же, когда приговор был вынесен, когда они знают, что Питер никогда не вернется домой не было больше причин делать из этой комнаты то, чем она оставалась на протяжении последних пяти месяцев – святилищем, островком надежды.

Лейси села на кровать Питера и прижалась лицом к его подушке. Она все еще хранила его запах, и Лейси подумала о том, сколько понадобится времени, чтобы он исчез. Она посмотрела на разбросанные книги на полках, те самые, которые не забрали полицейские. Она открыла ящик стола, тронула пальцем шелковистую поверхность книжной закладки, металлические челюсти степлера. Пустое брюшко пульта дистанционного управления от телевизора без батареек. Увеличительное стекло. Старый набор карточек с покемонами, набор для фокусов, флеш-карта на цепочке для ключей.

Лейси взяла коробку, принесенную из подвала, и осторожно сложила туда все предметы по одному. Это было похоже на головоломку: посмотри на то, что осталось, и попытайся восстановить мальчика.

Она сложила его плед, потом его простыни, затем сняла наволочку. Она вдруг вспомнила, как однажды за ужином Льюис рассказал, что за десять тысяч долларов можно снести дом. Подумать только: насколько меньше нужно усилий, чтобы что-то разрушить, чем что-то построить, – меньше чем за час комната выглядела так, словно Питер никогда здесь не жил.

Когда все вещи были аккуратно сложены, Лейси опять села на кровать и обвела взглядом пустые стены: краска была чуть ярче в тех местах, где висели постеры. Она погладила матрац, Питера и подумала, сколько еще лет она будет считать его матрацем Питера.

Говорят, что любовь сдвигает горы, что она способна изменить мир. что любовь – это все, что нужно человеку, но она бессильна в мелочах. Она не смогла спасти ни единого ребенка: ни тех, кто, ничего не подозревая, пришел в школу в тот день, ни Джози Корниер, ни, конечно же, Питера. Так в чем же секрет? Может быть, любовь нужно смешивать еще с чем-то? С удачей? С надеждой? С прощением?

Она вдруг вспомнила, что сказала Алекс Корниер во время суда: «Все существует до тех пор, пока кто-то об этом помнит».

Все будут помнить Питера за девятнадцать минут его жизни, но как насчет остальных девяти миллионов? Лейси придется стать хранительницей этих воспоминаний, потому что только таким образом эта часть Питера будет продолжать жить. На каждое воспоминание о нем, связанное с выстрелом или с криком боли, у нее найдется сотня других: маленький мальчик купается в бассейне, в первый раз едет на велосипеде, машет ей рукой с высокой горки на детской площадке. Поцелуй на ночь, нарисованная карандашами открытка на День матери или выключатель душа, реагирующий на голос. Она соберет вместе все мгновения, когда ее ребенок был таким же, как и любой другой. Она будет носить их с собой, словно нить драгоценного жемчуга, каждый день до конца своей жизни. Потому что если она их потеряет, тогда мальчик, которого она любила, вырастила и знала, действительно умрет.

Лейси начала опять застилать кровать простыней. Она разровняла плед, подоткнула углы, взбила подушку. Она поставила книги обратно на полку, а игрушки, инструменты и прочие мелочи на ночной столик. В последнюю очередь она развернула длинные языки постеров и повесила их обратно на стены. Они внимательно следила, чтобы кнопки попали в те же дырочки, где были раньше. Чтобы больше ничего не испортить.

Ровно через месяц после вынесения приговора, когда свет был приглушен, а охранники в последний раз прошли по проходу между рядами камер, Питер наклонился и стащил с правой ноги носок. Он лег на бок на нижней койке лицом к стене Он сунул носок себе в рот и затолкал его как можно глубже.

Когда стало тяжело дышать, ему приснился сон. Ему был по-прежнему восемнадцать, но он шел в первый класс. Он не рюкзак и коробочку для завтраков. Оранжевый школьный автобус остановился и, вздохнув, разомкнул свои челюсти. Питер поднялся по ступенькам и направился в хвост автобуса, но на этот раз он был единственным пассажиром. Он прошел по проходу в самый конец, к аварийному выходу, поставил рядом с собой коробочку для завтраков и посмотрел в заднее окно. На улице было так светло, что ему показалось, будто само солнце преследует их по шоссе.

– Почти приехали, – сказал голос, и Питер оглянулся, чтобы посмотреть на водителя. Но, как и в салоне, за рулем никого не было.

Удивительно, но во сне Питеру было совсем не страшно. Почему-то он был уверен, что едет именно туда, куда нужно.