Вот когда Эдуард III мог пожалеть, что обмен отказами не состоялся. Формально Карл V по-прежнему был сувереном Аквитании, выше герцога-короля. Жан д'Арманьяк это хорошо знал, и сир д'Альбре тоже.

Чтобы приехать в Париж, у обоих баронов был удобный повод. 4 мая 1368 г. Арно Аманьё д'Альбре женился на сестре королевы Жанны де Бурбон. Жан д'Арманьяк был как дядей жениха, так и кузеном невесты по второй жене. На свадьбе был весь двор: можно было говорить о делах Гаскони, не привлекая внимания.

Решительность Жана д'Арманьяка озадачила Карла V и его советников. Поощрить его апеллировать к суверену, принять его апелляцию значило порвать с духом Бретиньи в одной из его важнейших составляющих — признании суверенной независимости плантагенетовской Аквитании. До тех пор вопросов по этому поводу почти не возникало. Теперь нужно было решать. Прежде всего следовало понять, хочет ли Франция реванша, хочет ли она его в данный момент, есть ли для этого средства. Конечно, прием апелляции или отказ от этого теоретически были только формальными решениями: это не означало ни признания правоты апеллянта, ни его неправоты. В данном случае больше политического значения имело немедленное решение, чем приговор, который потом вынесут судьи. Отказать в приеме апелляции значило окончательно отречься от всякого суверенитета над землями, утраченными в 1360 г. Вступит в силу срок давности. Прием же означал войну.

Черный принц уже набрал несколько отрядов для борьбы с мятежниками, которых с появлением сборщиков подымной подати становилось все больше. В Париже понимали, что это значит.

Карл V все-таки посоветовался с юристами. Одно дело — дух Бретиньи, другое — буква, а она позволяет принять апелляцию. Юристы и бароны были единодушны: король не только может, но и обязан ее принять. Карл V не вправе уклониться от долга вершить суд, как надлежит суверену. Позже он напишет:

Все шло к разрыву. 1 июня за рентный фьеф от казны Арно Аманьё д'Альбре принес королю Франции «тесный» оммаж — иными словами и несмотря на все юридические оговорки относительно прежних оммажей, это означало публичное признание, что в случае конфликта сир д'Альбре окажется на стороне Валуа. А ведь никто не мог думать, что Арно Аманьё пожертвует своей сеньорией. Значит, Плантагенету останется выбор — потерять часть княжества или завоевать ее с оружием в руках. Пока что Арно Аманьё оказал королю несколько услуг в борьбе с компаниями, вернувшимися из Испании и дошедшими до парижского региона. Никто не обманывался. «Тесный» оммаж был принесен для достижения целей в Аквитании.

30 июня Карл V созвал Совет во дворце Сен-Поль. Присутствовали герцоги Беррийский и Бургундский, высокопоставленные чиновники, чиновники ведомства двора, нотабли парижской мантии, такие, как президенты парламента и прево Парижа Юг Обрио. Обсуждали мало — решение уже назрело. Проголосовали. Тридцатью шестью голосами из тридцати шести было постановлено, что апелляцию следует принять.

Юристы Карла V дошли даже до цинизма. Жан де Марес, Симон де Бюси, Пьер д'Оржемон и некоторые другие составили официальный акт, еще некоторое время остававшийся конфиденциальным, который уточнял позицию короля Франции: прежде чем открыто разорвать мир, ждали неизбежной английской реакции. Если отказами, предусмотренными в 1360 г., не обменялись, то якобы только по вине англичан.

Арманьяк и его друзья вовсе не рассчитывали, что от них когда-то могут отступиться. Они отвергли своего сеньора-принца, но король Франции обещал им никогда не отказываться от своего суверенитета над их землями. Все члены Совета должны были поклясться на Евангелии, что никогда не посоветуют совершить такой отказ. Удивительное дело: даже братья короля, герцоги Беррийский и Бургундский, принесли эту клятву на случай, если унаследуют престол.

Уверенная в королевской поддержке и рассчитывающая на обещанные деньги, партия апеллянтов не замедлила вырасти, все так же балансируя между настоящим неприятием подымной подати и подходом к ней как к фискальному предлогу для восстания против англичан. Каждый барон и каждый город воспринимали проблему по-своему. Одним, видевшим в Плантагенете правителя, пришедшего к власти в результате поражения, казалось, что само провидение предоставляет удобный случай. Жители Ла-Рошели, Каора, Перигё в большинстве никогда не считали англичанина законным сюзереном. Другие, кого волновали мысли об относительной независимости (например, Аршамбо, графа Перигорского) и кто тем легче приспосабливался к верховной власти, чем дальше она была, предпочитали управление из Парижа, чем из Бордо.

Третьи, наконец, считали политическую ситуацию неясной, и им казалось, что для ведения дел выгодней сохранять статус-кво, чем идти на риск конфликта, всегда парализующего дела. Бордоские бюргеры за два века привыкли, что один король у них в Лондоне, потому что он герцог в Бордо, а другой король — в Париже, потому что он король для их герцога. Таким образом, апелляция гасконских баронов только запутывает ситуацию, в которой можно было бы не оказаться, если не задаваться некоторыми вопросами. Многие бордосцы считали это положение вещей естественным, потому что не новым, и прежде всего думали о том, от чего зависело процветание города: о торговле вином из всего бассейна Гаронны со всеми землями Северного моря.

И потом. Бордо впервые стал по-настоящему столицей государства. Прежние герцоги Аквитанские до времен Алиеноры имели основную резиденцию в Пуатье. Теперь, когда усложнение центральной администрации вынуждало каждого монарха размещать органы своего правления и суда в каком-нибудь городе, у Бордо появилось новое основание именоваться метрополией. Администрация, суд, финансы в основном располагались в самом сердце города, в замке Омбриер. Появлялись новые служащие — как у нового государства, так и у тех, кем управляли, у тех, кто подлежал суду, кто платил подати. Эта служба приносила свои выгоды, причем всем слоям населения, всем ремесленным цехам. Подъема Парижа в течение века, подъема Авиньона за пятьдесят лет было достаточно, чтобы просветить бордосцев. С этой стороны апеллянты едва ли могли питать надежды на поддержку.

Зато другие шли по стопам Жана д'Арманьяка, и прежде всех Альбре, который наконец окончательно решился и 8 сентября заверил у двух нотариев свое заявление об апелляции. Его примеру последовал Аршамбо Перигорский. К апеллянтам примкнул город Родез. 3 декабря Карл V написал всем городам Аквитании, чтобы оправдать свое решение; по сути, он призывал их к новым апелляциям, ловко обратив против Черного принца аргументы, так часто использовавшиеся против власти Капетингов и Валуа.

Вольности, привилегии — для бюргеров и мелких сеньоров это были не пустые слова… За три месяца о подчинении королю Франции объявили восемьсот городов и бургов.

У Карла V были свои юристы. Впрочем, герцог Ланкастер не упускал случая съязвить: «Это не мудрый король, это адвокат!» Но этот дотошный король хотел быть уверенным, что ему не льстят, этот осторожный король старался убедиться, что другие юристы не говорят обратного. Он обращался за консультацией к юристам из университетов Тулузы и Монпелье. Получали запросы даже болонские магистры. Может быть, свое мнение высказывали и специалисты по каноническому праву из папской курии.

В то же время король искал консенсуса в политике. Он писал разным монархам, прося их излагать у себя французскую точку зрения. С этой просьбой он обращался в Лотарингию, Савойю, Брабант. Граф Фландрский Людовик Мальский воздержался от того, чтобы втягиваться в это дело, — неявно одобряя короля, от сотрудничества он тем не менее отказался:

Карл V не настаивал. В отношении Фландрии главной его заботой было другое. В сентябре 1368 г. граф Людовик Мальский отдал — довольно неохотно — свою дочь и наследницу Маргариту за герцога Филиппа Бургундского. Фландрия переходила под руку Валуа.

Тогда же король Франции развил успех за Пиренеями, ведь там у него был должник, который мог стать самым ценным из союзников. Энрике Трастамарский решительно вступил в союз с Францией. Его победа несколько месяцев спустя позволит Валуа выиграть в деле, казавшемся весьма рискованным. Поэтому к началу 1369 г. у Карла V от Эбро до Шельды имелись силы, чтобы противостоять английской мощи. 28 декабря 1368 г. расширенный Совет — сорок восемь принцев, баронов и чиновников — констатировал, что можно продолжить процедуру.

Сенешаль Пьер-Раймон де Рабастан, уже несколько дней назад подготовивший повестку в суд, отправил из Тулузы двух королевских чиновников.

Одним из них был Бернар Пало, легист, доктор права и судья сенешальства, другим — Жан де Шапонваль, рыцарь, который прежде служил в должности бальи и знал феодальное право.

Черный принц был болен. После Испании и дизентерии победитель при Пуатье был обречен часто оставаться в постели. Ему зачитали повестку, вызывавшую его в Париж, на королевский суд, на ближайшее 2 мая. В комнате повеяло яростью. Принц приподнялся на подушке, посмотрел в угол, где стояли посланцы короля, и призвал в свидетели окружающих:

Обычный гонец отвез в Париж ответ:

Другой гонец обогнал Пало и Шапонваля, которые возвращались, не посмев попросить пропуска. Сенешаль Ажена велел их арестовать и казнить.

Карл V не преминул воспользоваться — и поручить своим платным перьям это сделать — этим поступком, откровенно нарушавшим дипломатические обычаи, пусть даже Черный принц пытался оправдаться, утверждая, что оба посланца были наказаны за кражу лошади и вообще не имели пропусков. Через девять лет французский король даже расскажет об этом деле во всеуслышание своему дяде, императору Карлу IV. В свою очередь искажая реальность, автор «Сновидения садовника» — один из легистов Карла V — не побоялся сделать жертв «двумя важными особами из Совета» и использовать печальную историю Пало и Шапонваля, чтобы написать черной краской картину преступлений, приписываемых принцу Аквитанскому: