Дружба

Катя сама не понимала, почему это так бывает, что первая половина недели всегда кажется длинное, чем вторая. Понедельник… вторник… среда… До воскресенья еще как будто так далеко! Но вот прошел четверг. Не успеешь оглянуться, как позади уже и пятница, а там и суббота — конец недели.

«Правду говорит бабушка, что за временем не угонишься! — думала Катя, возвращаясь в субботу из школы. — Вот и еще одна неделя кончилась».

Но что там неделя! Теперь, после зимних каникул, целые месяцы замелькали все быстрее и быстрее.

В начале школьного года, в те долгие осенние месяцы, когда все в классе было еще так ново, Кате казалось, что до зимних каникул целая вечность. Время текло неторопливо. Дни, правда, были короткие — не успеешь погасить свет, как опять зажигаешь, — но зато какими просторными казались вечера!

А теперь, после Нового года, время как будто заторопилось, полетело на крыльях. Быстро прошел январь месяц, еще быстрее — самый короткий месяц, февраль, и вот уже до весны рукой подать. День все прибавляется, да зато и дел прибавляется все больше и больше — просто дня не хватает.

Почти на каждом уроке Анна Сергеевна напоминала своим ученицам, что экзамены уже не за горами. Теперь им надо было и новое проходить — последние страницы учебников — и повторять старое, то и дело возвращаясь к давно пройденным уже страницам.

А тут еще московский альбом. Его давно уже пора было доделать, да мешали другие дела. Каждое воскресенье Катя вместе с подругами наклеивала на большие листы плотной бумаги цветные открытки, фотографии, старательно переписанные стихи из журналов.

А на заглавном листе она нарисовала четырехэтажный многооконный дом за железной узорной оградой и на стене дома у входной двери маленькую вывесочку: «Средняя школа имени Н.К. Крупской».

«Что бы сказали ореховцы, если бы увидели наш альбом?» — думала Катя.

Ровно через неделю после того, как она отправила в Орехово письмо, пришел ответ от Сережи. Писал он немного — всего несколько строчек, — но зато в конверте оказался подарок: маленькая книжечка в плотном, вроде кожаного, переплете, величиной с половину конверта. Это был макет детдомовского альбома. Смастерили его Сережа, Алик и Юра Белов.

Катя и ее подруги по очереди открывали коричневый с золотыми буквами переплет и перелистывали странички, где было почти все, что и в большом ореховском альбоме, но только очень маленькое. Кате эта книжечка в первые дни нравилась, кажется, даже еще больше, чем настоящий альбом, — может быть, именно потому, что была такая маленькая. Но когда Катя стала показывать этот макет своим домашним, ей понадобилось много и долго объяснять бабушке и Мише, как выглядят ореховские дома, улицы и фабрики на самом деле. Должно быть, оценить этот макет по-настоящему могли только те, кто видел большой детдомовский альбом.

То же было и в классе.

«Ореховские» — так прозвали в классе девочек, которые побывали в Орехове, — любовались каждой страничкой макета, узнавали все, что видели, а другие девочки больше слушали, что говорят подруги, чем рассматривали эту крошечную, уютную книжечку.

— Надо бы и нам что-нибудь послать в Орехово, — предложила Настя.

— Обязательно надо! — согласилась Катя. — Только что бы такое послать получше, поинтереснее? Ну да что-нибудь придумаем.

Но придумать оказалось не так-то легко. Да, по правде сказать, и времени на обдумывание не хватало. Катин отряд все чаще собирался то у себя в классе, то в пионерской комнате, то по звеньям — у кого-нибудь на дому. Кате уже не приходилось, как в начале школьного года, ломать голову над тем, чем занять отряд. Девочки то и дело сами прибегали к ней с каким-нибудь новым предложением. Валя Ёлкина прочла книжку о таком лагере, где мальчики долго отказывались дружить с девочками, потому что считали их трусихами и плаксами, и Вале очень хотелось обсудить на сборе вопрос, как заставить мальчиков уважать девочек. Зоя Алиева, которую выбрали в совет юных зрителей при детском театре, хотела рассказать на сборе, какие спектакли будут ставить в будущем году. Аня Лебедева собрала очень много открыток с видами Москвы и пересмотрела у себя дома «Огонек» чуть ли не за целый год, чтобы выбрать страницы, которые можно было бы вырезать или переснять для альбома. Целый сбор посвятили рассматриванию открыток и фотографий.

Катя едва успевала справляться со всеми этими делами, а дни так и летели.

И вот уже стало чувствоваться, что морозам конец. По утрам, когда девочки шли в школу, стояла еще как будто нетронутая, крепкая зима. Зачастую снег порошил мостовую, ветер гнал по обледенелым тротуарам белую пыль, и на ступенях школьного крыльца лежали только что наметенные волны свежего снега.

А когда девочки возвращались домой, была уже настоящая весна. Выпавший утром снег успевал потемнеть и подтаять. С крыш капало, а пролившееся сквозь тучи солнце по-весеннему пригревало щеки.

Незаметно подошло и Восьмое марта.

Накануне этого дня школьницы собрали в классе восемнадцать рублей (по пятьдесят копеек с каждой девочки) и купили в большом цветочном магазине на Арбате пышную и нарядную гортензию в горшке. Цветок унесла с собой Аня Лебедева. Она обещала девочкам, что будет поливать его так, чтобы не помялась розовая рогожка, в которую был обернут горшок.

Наутро Аня перед школой зашла за Катей, и обе подруги зашагали рядом по аллее бульвара.

Аня бережно, обеими руками, несла завернутый в газету горшок с высокой, широколистой и как будто накрахмаленной гортензией. А Катя несла обе сумки — свою и Анину. Сегодня Катина сумка была гораздо толще, чем всегда: в ней, кроме книжек, лежал уже совсем готовый московский альбом.

Буйный мартовский ветер рвал бумагу из Аниных рук, и она еще крепче прижимала к себе горшок с живым, нежным цветком. Над верхушками деревьев метались, шурша крыльями, встревоженные галки.

— Ты осторожней, скользко, — говорила Катя. — И вообще, дай лучше цветок мне. У тебя, наверно, руки озябли.

— Ничуть не озябли, сама донесу, — отвечала Аня, все ускоряя шаг. Наконец она почти побежала вперед и вдруг в самом деле, поскользнувшись, с разгона упала прямо в снег, лицом вниз.

— Что — вдребезги?! — закричала не своим голосом Катя, подбегая ближе.

Но Аня быстро вскочила на ноги. К груди она крепко прижимала свою драгоценную ношу. Горшок был цел и невредим. Катя осторожно пощупала цветок под бумагой и убедилась, что гортензия тоже цела.

— Как это тебе удалось так ловко упасть? — спросила она, стряхивая снег с Аниного пальто. Аня, у которой брови и ресницы были еще в снегу, мотнула головой и сердито сказала:

— Сама разобьюсь, а его не разобью!

Девочки пошли медленнее.

В раздевалке они бережно, с опаской развернули чуть-чуть влажную бумагу. Все три шапки гортензии, пышные, нежно переливающиеся из белого в голубой, сиреневый и розовый, были целехоньки. Даже ни один из крупных ярко-зеленых листьев не отломился и не помялся. Одним словом, гортензия выглядела так, будто ее только что принесли из магазина, где она стояла на полке, среди нарядных корзин и букетов в больших вазах.

Анна Сергеевна вошла в класс, как всегда деловито, с классным журналом в руках. Увидя на столе цветы, она остановилась на минуту, как будто не узнавая своего стола.

— Что это, девочки? — словно не понимая, спросила она.

Тут Зоя Алиева, которой было поручено поздравить Анну Сергеевну, выступила вперед и торжественно начала:

— Дорогая Анна Сергеевна! — Она немножко помолчала, перевела дыхание и повторила громче и решительнее: — Дорогая Анна Сергеевна! Горячо поздравляем вас с Международным женским днем! Желаем вам здоровья, успехов, чтобы все у вас… то есть у нас… было хорошо. А цветок этот мы потом завернем и сами отнесем к вам домой.

Анна Сергеевна, улыбаясь, кивнула головой:

— Спасибо, спасибо, дорогие девочки! Я, конечно, очень благодарна вам и тронута. А цветок давайте лучше оставим здесь, в классе. Ведь я так мило бываю дома, и ухаживать-то за ним некому. А здесь вы по очереди будете присматривать за моим цветком. Ладно?

— Хорошо, Анна Сергеевна, — ответили хором девочки. — А где он будет стоять? У вас на столе?

— Нет, на столе он будет нам немножко мешать. Я из-за него не увижу, кто из вас вертится и шалит на уроке… Нет-нет, — это я так, в шутку: в последнее время вы отлично себя ведете. Но только цветок нам лучше всего поставить на подоконник, вот тут, посередине. Посмотрите, как хороню! И в классе как-то стало нарядней и веселей. Правда?

— Правда! — дружно ответили девочки.

— А теперь давайте заниматься.

Но тут Анна Сергеевна заметила, что у Кати на парте, рядом с учебниками, лежит пухлая, в красном шелковом переплете книга.

— Что это, альбом? Уже готов? — спросила Анна Сергеевна и подошла поближе.

Катя встала:

— Да, Анна Сергеевна. Хотите посмотреть? Мы так торопились, чтобы кончить к сегодняшнему дню.

— Вот молодцы! — сказала Анна Сергеевна. — Конечно, посмотрю с удовольствием, но только не сейчас, а после уроков. А пока положи альбом я парту, чтобы он не отвлекал от работы ни вас, ни меня.

…Как только прозвенел последний звонок, Анна Сергеевна сама вспомнила про альбом, взяла его у Кати из рук и тут же начала перелистывать.

— Великолепно сделан, — сказала она, — не хуже ореховского. Неужели сами обтянули? А буквы как хорошо получились! Ну прямо точно напечатанные.

И в самом деле, альбом вышел на славу. Сквозь красный шелк нигде не проступило ни одного пятнышка клея. Буквы, вырезанные из золотой бумаги, были одна в одну — прямые и очень аккуратные.

Вкось — из угла в угол — шла сверкающая надпись: «Наша Москва. Альбом. Составил 4-й кл. «А» московской средней школы им. Н.К. Крупской».

На плотных, гладких страницах ровным, старательным почерком — то с нажимом, то легким прикосновением пера — были переписаны стихи разных поэтов о Москве и коротенькие рассказы о том, как выглядели раньше различные улицы города. Рассказы чередовались с видами теперешней Москвы — Кремля, Красной площади, набережных, театров и скверов с пышными каскадами фонтанов. Глянцевитый картон цветных открыток поблескивал и отсвечивал, словно водяная гладь. Под снимками нынешней Москвы были четко выписаны старые и новые названия улиц и объяснения, когда что построено и что тут было прежде.

— Вот как! — проговорила с улыбкой Анна Сергеевна — Вы даже знаете, откуда взялись названия улиц и переулков!

— Да, только жалко, что не все названия, Анна Сергеевна, — сказала Лена Ипполитова. — Мы знаем, что на Поварской жили повара, в Хлебном переулке — хлебники, пекари, а вот откуда взялся, например, Воротниковский, мы так и не узнали. Что там, воротнички делали, что ли?

Анна Сергеевна рассмеялась:

Наконец учительница отложила альбом в сторону, сняла очки и сказала:

— Я вижу, девочки, что вам немало помог макет, который вам прислал Сережа Решетников?

— Да, очень помог! Очень! — ответили девочки.

А Катя спросила:

— Может быть, и нам тоже сделать макет своего альбома? И тоже послать в Орехово?

Но не успел класс отозваться на это предложение, а Кате уже пришла в голову новая мысль.

— Девочки, — сказала она, — а что, если бы мы послали в Орехово не макет, а самый альбом? Как вы думаете, Анна Сергеевна?

Но за Анну Сергеевну ей ответила Аня Лебедева. Она круто повернулась в сторону Кати и спросила, всплеснув от удивления руками:

— Альбом послать? Наш альбом? Да что ты, Катя! Ведь у ореховцев же есть свой! А мы столько работали, так радовались, и вдруг — на тебе, отправим, а сами ни при чем!

— Правда, — сказала Стелла. — Пошлем лучше макет.

Аню и Стеллу поддержали еще несколько девочек.

Катя растерялась. Пожалуй, она слишком поторопилась, предлагая отослать альбом. Ведь не она одна его делала, а весь отряд — и «ореховские» и «не ореховские» девочки. Может быть, лучше отнести его в пионерскую комнату и отдать Надежде Ивановне? Пусть она положит его на большой стол, чтобы каждая из девочек могла в свободную минуту присесть и перелистать в тишине красивые и плотные страницы.

Но тут подняла руку Настя.

— Анна Сергеевна, — сказала она серьезно и неторопливо. — А я думаю, что Снегирева права. Ведь ореховским-то ребятам этот альбом будет интереснее, чем нам. Мы и так хорошо знаем Москву. А они, если и приезжают сюда, так ненадолго, на денек-другой.

— А что же нам останется? — спросила Стелла. — Ведь мы столько работали, читали, столько музеев обегали!

— Вот это и останется, — сказала Анна Сергеевна улыбаясь.

— То есть что? — спросила Ира Ладыгина.

— Ну как ты не понимаешь! — сказала Настя. — То, что узнали, то у нас и останется.

Катя обрадовалась.

— Ну конечно! — сказала она. — А как удивятся ореховцы! Вы только подумайте: принесет почтальон посылку, а они сначала и догадаться не смогут, что в ней такое. А потом развернут… а там вот что!

И она подняла обеими руками раскрытый, пестреющий всеми красками альбом.

Никто из девочек уже больше не спорил. Всем захотелось, чтобы альбом как можно скорее оказался в Орехове.

— А нельзя ли послать его воздушной почтой? — спросила Аня.

— Ну, если так, то уж лучше по телеграфу, — смеясь, ответила Анна Сергеевна.