Сцепились с «шерманом»!

Наша «пантера», сбившись с курса при столкновении, на полной скорости врезалась в ближайший «шерман». Меня чуть не вышвырнуло из башни. Наушники с микрофоном покатились по крыше башни и повисли на проводе, раскачиваясь из стороны в сторону. Мое кепи осталось в качестве сувенира тем, кто был снаружи! Двигатель заглох. Наш танк застрял. Правое ведущее колесо крепко засело в гусенице вражеского танка. После секундной паузы вокруг разверзся ад. Засвистевшие у самого уха пули заставили меня укрыться в башне. Механик-водитель безуспешно пытался завести двигатель стартером. Я втащил обратно в башню бесценные наушники и начал размышлять о возможностях спасения. А были ли возможности?

Покинуть машину или обороняться в башне означало для нас примерно одно и то же: смерть или плен! Поэтому я спокойно переговорил с механиком-водителем. Он стал действовать заметно увереннее. В аккумуляторах еще оставался заряд. После нескольких неудач двигатель завелся и стал набирать обороты. Мы облегченно вздохнули! «Назад — марш!» Медленно и осторожно, чтобы гусеница не соскочила с катков, танк отцепился от «шермана» и выехал на дорогу. Подожженная дымовая шашка отогнала американцев. «Вперед — марш!»

Под прикрытием дымовой завесы мы продолжили путь. По той же дороге, мимо танков, колонн грузовиков, машин снабжения, среди которых были два бензовоза, мимо грузовиков медсанчасти с автобусом-операционной, мы, наконец, выехали на открытое место. Дома Манэя остались позади. Нам был открыт путь на Льеж! Как же мне хотелось в этот момент, чтобы моя машина стояла во главе ротной колонны, а за ней — весь мой взвод.

Когда я заметил, что нас преследуют вражеские машины, наводчик на ходу развернул башню назад и стал посылать им навстречу и в город снаряд за снарядом. Метров через триста я приказал остановить 401-ю и выключить двигатель и стал вслушиваться в звуки ночи. Со стороны Манэя доносился рев двигателей и гул танков. Мы сорвали сосредоточение американцев.