На перроне, как обычно поутру, преобладали дачники: старушки и старики, а еще отпускники – мужчины и женщины – с рюкзаками, сумками на колесиках, многочисленными ведрами, корзинами и кошелками. Сейчас они были настроены весьма благодушно: дары садов и огородов не оттягивали руки и плечи, не ныли от усталости ноги, не кружилась голова и пока не повышалось давление от целого дня, проведенного на солнцепеке. Полусонные дети тоже вели себя спокойно: не крутились под ногами, а покорно держались за руки мам и бабушек – досыпали на ходу. Мужчины торопливо докуривали «Беломор» и мирно беседовали на вечные темы: получится ли по возвращении выпить холодного пивка, попасть на футбол и с каким счетом продуют на этот раз портовики своим соперникам – морякам-пограничникам. Женщины были заняты обсуждением насущных семейных проблем: как распорядиться излишками выращенных нелегким трудом плодов и овощей, где достать крышки для консервирования, получится ли вечером купить детям молока... Прилавки магазинов почти опустели, и многие продукты давно уже отпускали по талонам.

Подошла пригородная электричка, и сразу же пестрая, разноголосая толпа рысцой поспешила ей навстречу, разбилась на несколько групп и устремилась в вагоны.

Посадка в утренние электрички всегда напоминала Наташе то ли спешную эвакуацию отступающих войск, то ли взятие пиратами на абордаж торгового судна, а может, и штурм крепости Измаил героическими русскими войсками. Особенно усердствовали благонравные бабули и дедки. Забыв о возрасте и воспитании, ветераны труда не прокладывали себе дорогу в вагон сквозь возбужденную толпу дачников, а словно шли в атаку на вражеские позиции. Они шустро работали локтями, успевая вовсю поносить и железнодорожное начальство, и современную молодежь, и узкие двери, и высокие ступени, и зазевавшуюся невестку, и отставшего внука...

С молоком матери впитавшие понятия «дефицит» и «блат» как мерило истинной ценности человека в обществе, привыкшие добиваться жизненных благ с наскока, силовыми приемами, советские граждане с такой энергией брали приступом вагоны, что ее вполне хватило бы для запуска небольшого спутника Земли.

Наташа, наученная горьким опытом, предпочитала пережидать штурм вагона в относительно безопасном месте у газетного киоска. За несколько минут до отхода электрички бои местного значения поутихнут, и тогда можно спокойно войти в вагон и даже иногда устроиться на свободном месте, подремать под тихое жужжание разговоров или поглазеть на пролетающие за окном пыльные кусты, промышленные корпуса и караван невысоких сопок, поросших буйной дальневосточной растительностью.

На этот раз ей повезло. Шумная компания железнодорожных рабочих в оранжевых жилетах сошла через четверть часа на одном из разъездов, и Наташа уселась возле окна. Прислонившись виском к оконной раме, она попыталась вздремнуть, но сон не шел. Стоило прикрыть веки, и перед глазами, как на параде, выстраивались шеренги стеклянных баночек и пузырьков для анализов, громоздились окровавленные бинты в перевязочной, а запах хлорки и лекарств, казалось, навечно пропитал все вокруг. И хотя после каждого дежурства она тщательно мылась под душем, меняла всю одежду и белье, ароматы госпиталя продолжали преследовать ее в электричке и даже дома.

Наташа посмотрела на свои руки: загрубели и шелушатся от постоянного общения с водой и хлоркой. За месяц работы она перемыла, наверно, чуть ли не сотни гектаров пола, но кроме этого у санитарки масса других забот, и мытье туалетов и санобработка больных – не самые из них неприятные. Вчера в ночь, к примеру, ей пришлось делать клизмы двум морячкам береговой службы, поступившим в госпиталь с диагнозом «острый аппендицит». Но, как выяснилось позже, они просто-напросто соскучились по сладкому, добрались до корней солодки, росшей под забором охраняемого ими объекта, – и вот результат.

Парни, схватившись за пижамные штаны, согласны были идти на гауптвахту, в дисбат, куда угодно, лишь бы не подставлять задницы молоденькой санитарке. И только угроза вызова старшей медсестры Нины Ивановны Кочубей дала возможность Наташе выполнить служебные обязанности.

Появление на горизонте гренадерского роста дамы, обладавшей к тому же зычным генеральским басом, приводило в священный трепет не только больных, но и видавших всякое медсестер, а тем более санитарок. Даже врачи избегали с ней конфликтовать, изведав на собственном опыте ее крутой характер. Причем сама Нина Ивановна никогда в спор не вступала, но если находился смельчак, недостаточно осведомленный о порядках в хирургическом отделении, который пытался опротестовать ее решение, то уже через пару минут он выбрасывал белый флаг и спешно ретировался в безопасное место.

Однажды Наташа проводила влажную уборку в кабинете начальника отделения Якова Самойловича Лацкарта и случайно оказалась свидетельницей его разговора с лейтенантом медицинской службы, который опрометчиво решил пожаловаться на действия старшей медсестры. Оторвавшись на минуту от истории болезни, шеф хирургического отделения оглядел поверх очков долговязую фигуру жалобщика и недовольно хмыкнул:

– И кто же вас подтолкнул на столь смелые поступки?

– Товарищ подполковник, я думал... – смутился лейтенант, – в академии нас учили...

– Чему вас учили в академии, я знаю, – сухо сказал Лацкарт, – но здесь у нас свои академики. Старшую медсестру я знаю более тридцати лет. Она любого профессора за пояс заткнет, а вас тем более. Поэтому советую: найдите с ней общий язык, а не вступайте в контры. Уверяю, вам это пойдет на пользу.

Особой заботой грозной Кочубейши, как за глаза звал ее весь госпиталь, являлось моральное состояние вверенного ей коллектива медсестер, санитаров и санитарок. Всякие поползновения со стороны пациентов завести шашни с медперсоналом пресекались ею уже в зародыше раз и навсегда. А самым ретивым сердцеедам грозила порой досрочная выписка, а то и рапорт на имя командира части.

Особенно она не любила девиц со смазливой внешностью и в конце концов добилась того, что средний медперсонал хирургии получил очень точное прозвище «конеферма». Поэтому появление в отделении новенькой молоденькой санитарки Наташи Ливановой стало настоящей сенсацией для всего госпиталя. И пусть ее приняли временно, на период летних отпусков, но для всех осталось загадкой, почему Кочубейша изменила своим принципам. Поговаривали, что она лично просила о Ливановой начальника госпиталя, и он сделал ей одолжение, хотя не желал брать людей со стороны.

Наташе выдали белый балахон, украшенный черными пятнами ляписа, отдаленно напоминавшими буквы Х.О. Балахон заменял ей сорочку и целомудренно закрывал ноги по самые щиколотки. Верхняя одежда новой санитарки состояла из старого сатинового халата, когда-то коричневого, но теперь мерзкого бурого цвета. Его поясок давно оторвался, и вместо него Наташа приспособила две полоски бинта. Этот скромный «наряд» дополняла марлевая косынка и растоптанные, размера на четыре больше шлепанцы, которые она постоянно теряла на лестнице. Вдобавок ко всему в ее арсенале имелись глубокие черные калоши и резиновые перчатки. В них Наташа наводила порядок в местах общего пользования.

В первый же рабочий день Нина Ивановна провела с ней строгий инструктаж по технике безопасности, в котором важное место отводилось тактике поведения с молодыми лейтенантами и бравыми матросиками срочной службы. Трагически закатив глаза, старшая медсестра поведала о горькой участи соблазненных под сенью хирургического отделения и покинутых жертв быстротечной любви. Впрочем, даже эти наставления и нелепый наряд не уберегли Наташу от попыток самых прытких выздоравливающих закадрить новенькую санитарку. Но она быстро поняла, как отвадить навязчивых ухажеров, и зачастую ей хватало пары-другой словечек, которые мгновенно охлаждали пыл обитателей палат для младшего комсостава, в которых ей приходилось ежедневно наводить порядок.

Иногда, когда рабочий день Нины Ивановны подходил к концу и начиналось ночное дежурство Наташи, они выкраивали часок, чтобы почаевничать в маленьком закутке за ширмой в помещении для санобработки больных. Нине Ивановне спешить было некуда: кроме кота Тишки, дома ее никто не ждал. Замуж выйти не получилось, на любовников по складу характера она не разменивалась, жила одиноко, как старая волчица, никого не допуская в свою душу и в свое жилище. Но, устав от одиночества, она неожиданно для себя всем сердцем потянулась к Наташе, внучке Анастасии Семеновны Гончар – своей первой школьной учительницы.

Месяц назад Нину Ивановну вызвали в приемное отделение, и навстречу ей поднялась высокая пожилая женщина в соломенной шляпке и темном платье с белым кружевным воротничком, в которой Кочубей не сразу признала Анастасию Семеновну. Только глаза старой учительницы, хоть и за стеклами очков, остались прежними: большими, необыкновенно яркого голубого цвета. Женщины обнялись, и фельдшер приемного отделения с удивлением заметил, что по щекам всегда невозмутимой Кочубейши скатилась пара слезинок. Затем они вышли на улицу, а минут через двадцать Нина Ивановна вернулась с девушкой лет восемнадцати и, взяв у фельдшера взаймы халат, провела ее к начальнику госпиталя.

Так в отделении появилась новая санитарка. И Нина Ивановна опекала ее еще и по той причине, что бабушка воспитывала Наташу одна и ее небольшой учительской пенсии и внучкиной стипендии едва хватало, чтобы свести концы с концами. Дочь Анастасии Семеновны Ольга и зять Константин, родители Наташи, работали в одной из африканских стран врачами-инфекционистами. Двенадцать лет назад во время вооруженной стычки между местными племенами они погибли. Наташа училась в ту пору в первом классе, она хорошо помнила, что у мамы была необыкновенно длинная русая коса, с которой пришлось расстаться перед поездкой на жаркий континент. Эта коса хранилась у бабушки. Несколько раз девочка видела, как та доставала ее из марлевого мешочка, гладила мягкие золотистые завитки и тихо плакала.

На фотографиях папа и мама были молоды и красивы и, несомненно, очень любили друг друга: на всех снимках они всегда были рядом. Причем папина рука обязательно обнимала мамины плечи, а счастье так и струилось из их глаз.

Нина Ивановна помнила Наташину маму девочкой, школьницей – в то время они жили на одной улице. Она ездила с работы на электричке, и так получалось, что в то же время Оля Гончар возвращалась из школы. Они встречались на дороге, ведущей со станции в село, и вместе шли домой. Замкнутая и строгая на работе, юная тогда Нина Ивановна словно вспоминала о своем возрасте и принималась бегать по осеннему лесу наперегонки со своей маленькой подружкой. Они мастерили себе бусы и серьги из рябины, пели, иногда сплетничали о мальчиках из Олиного класса или о пациентах хирургического отделения военно-морского госпиталя.

Так получилось, что именно Оля, единственная в мире, узнала о безнадежной любви молоденькой медсестры к капитан-лейтенанту, тяжело раненному в схватке с нарушителями государственной границы. У капитана были жена и сын, и гордая медсестра не выдала себя ни словечком, ни взглядом. И только после его выписки выплакала всю свою боль десятилетней подружке.

– Ты понимаешь, – всхлипывала она, то и дело сморкаясь в платок, – уехал он на свои Курилы, а у меня даже его фотографии не осталось. И никогда я его больше не увижу...

Через два года фотография у Нины Ивановны появилась, но Оля про это уже не узнала. Нина Ивановна переехала во Владивосток, получила комнату в коммунальной квартире, а вскоре забрала к себе больную мать. Не узнала Оля и о том, что тогда медсестра Кочубей в первый и в последний раз в своей жизни совершила прогул и объяснять его причину категорически отказалась даже начальнику отделения. Но, судя по ее покрасневшим глазам и распухшему носу, в отделении догадались, что причина была серьезная, и прекратили расспросы. И действительно, весь предыдущий день Нина Ивановна прорыдала, впервые в жизни испытав подобные горе и отчаяние. Все эти годы в ее душе теплилась крошечная надежда на встречу с любимым, а теперь с ней пришлось распрощаться навсегда. И прощание это было нестерпимо горьким, а будущая жизнь казалась беспросветной и лишенной всякого смысла...

В газете тихоокеанских моряков она нашла не только фотографию любимого, но и очерк о том, как героические моряки-пограничники ценой своих жизней не дали уйти в нейтральные воды кораблю-шпиону. В очерке описывался бой и действия командира, того самого капитан-лейтенанта, ставшего уже капитаном третьего ранга, который так никогда и не узнал о тайной любви молоденькой медсестры. В этом бою он был тяжело ранен и умер по дороге в госпиталь.

Полностью весь очерк Нина Ивановна сумела прочитать лишь через три месяца, когда чуть поутихла боль. С тех пор истертая газета хранилась в шкатулке с самыми дорогими ее сердцу вещами: свадебной фотографией родителей, письмами отца с фронта и почетными грамотами, которые она неизменно получала к каждому празднику.

Мама Нины Ивановны умерла на следующий год после гибели любимого, и Нина осталась одна.

Наташа всем напоминала ей Олю – длинной русой косой, небольшим, чуть вздернутым носиком. Главное же – взгляд у них был одинаковый: смешливый, слегка лукавый, взгляд счастливого, всеми любимого ребенка. Как и у матери, глаза девушки могли менять цвет. В зависимости от настроения или погоды они были то нежно-голубыми, то темнели, становились фиолетовыми. Правда, Оля была невысокой, миниатюрной, а Наталья вымахала за метр семьдесят – ростом она пошла в отца. Отцовской же была и линия губ, полноватых, но резко и красиво очерченных.

Наблюдая исподтишка за девушкой, за тем, как она, насупив тоненькие брови, борется со шваброй и тяжелой тряпкой из старого байкового одеяла, Нина Ивановна вспоминала своего капитана. Сейчас она ругала себя, что не открылась ему. Разве не чувствовала она его особое расположение по тем взглядам, которые он бросал на нее, по мимолетным прикосновениям, улыбке?.. Но побоялась, не решилась, а так, гляди, родился бы от него сын или дочь... Сейчас уже и внуки могли бы появиться... Нина Ивановна вздыхала и отправлялась нести дальше свой тяжкий крест старшей медсестры.

Но по вечерам она расслаблялась, чувствовала себя вновь молодой, посиделки с Наташей чем-то неуловимо напоминали ей прежние разговоры с Олей. Конечно, Наташа была постарше, окончила уже второй курс Ленинградского мединститута, да и сама Нина Ивановна с приобретением житейского опыта на некоторые вопросы человеческого бытия смотрела теперь совершенно иначе, чем тридцать лет назад.

Из этих бесед Наташа поняла, что все ее романтические представления о будущей профессии и человеческих отношениях не выдерживают никакого сравнения с прозой жизни.

– Что ж, Нина Ивановна, по-вашему выходит, настоящей любви, о которой в книгах пишут, не бывает совсем? – начала очередной разговор Наташа, пододвигая к себе чашку с чаем. Перед этим Нина Ивановна сетовала на распущенность нравов в соседнем терапевтическом отделении, поэтому тема сегодняшних посиделок определилась как бы сама собой.

– Не знаю, девочка, что в книгах пишут, я про любовь не читаю, не до того мне. – Нина Ивановна затянулась «Беломором», задумчиво оглядела Наташу и вздохнула. – Просто думаю, что в прошлом, когда этим князьям и графьям не приходилось работать за кусок хлеба, они от скуки напридумывали себе развлечений – любовь, охи-ахи под луной, серенады, романсы, дуэли... Забавлялись кто во что горазд! А сейчас молодые поженятся вроде по горячей любви, а через год-два, смотришь, развелись. А почему, спрашивается? А потому! Квартиры нет, зарплата – кот наплакал, а тут еще дети пошли. Пеленки, болезни, крик по ночам... – Она с досадой бросила окурок в блюдечко, заменявшее пепельницу. – Ты только посмотри, в кого превращается наша баба к сорока. Ее и женщиной-то назвать язык не поворачивается. Замотанная жизнью, замордованная. После работы домой прибежит – ужин, постирушки, детям с уроками помочь надо... Хорошо, если еще мужик непьющий да работящий, но это же редкость! – Нина Ивановна подлила себе чайку, шумно прихлебнула из чашки. – Только послушай, о чем мои девки судачат. Да о любви как раз ни словечка, а больше о том, где что купили, что на ужин приготовили, какие туфли в военторге выбросили. – Она взглянула на Наташу, улыбнулась. – Конечно, ты девушка красивая, но запомни: у красивых гораздо больше соблазнов в жизни и больший риск оказаться несчастной. Не теряй голову от первой же смазливой мужской физиономии, разберись, что у него за душой, убедись, что мозги не в зачаточном состоянии.

Наташа тряхнула головой и рассмеялась:

– Вы мою подругу Соню не слышали... У нее уже сейчас все по полочкам разложено. Пять лет – на институт, пять – на диссертацию. И в этом графике мужчин не предусмотрено. «У меня, – говорит, – принцип такой: мужчина – первейшая помеха для достижения жизненного успеха. Только стоит расслабиться, как он тут же, точно вирус поганый, в твою жизнь вползет, и никакими антибиотиками его не вытравишь».

– Ох и дура девка твоя подружка! – проворчала Нина Ивановна, отодвигая чайную чашку. – А дети у нее в графике предусмотрены? Или она их в пробирке собирается выращивать?

– Нет, у нее это тоже запланировано, и, по-моему, где-то на стыке с третьей пятилеткой. Причем Соня составила что-то вроде фоторобота будущего отца своих детей – идеального по форме и содержанию, без отклонений в сторону вредных привычек. «Пусть, – говорит, – я рожу не гения, но зато мой ребенок не будет страдать от дурной наследственности».

Нина Ивановна озадаченно хмыкнула и покачала головой:

– И для этого надо ждать пятнадцать лет?

– Нет, она согласна выбиться из графика, если появится на горизонте подходящая кандидатура. В прошлом году познакомилась она с одним типом. Симпатичный здоровый парень, и по всем другим статьям вроде подходил, учился в политехническом. Домой его пригласила с родичами познакомить, а он от волнения, видимо, ногти стал грызть. И эта малахольная тут же сделала ему ручкой. Сколько я тогда ее уговаривала! Ведь кому сказать, неделю хохотать будут и не поверят, по какой причине парню дали от ворот поворот. Нет, уперлась, презрительно на меня посмотрела и говорит: «Если надо – уступлю, а лично у меня другие планы. Я знаю, куда потратить свое время с гораздо большей пользой, чем ликвидация чьих-то вредных привычек!» Вот такая у нее жизненная установка!

– А родители что ж? Отец, мать? Или это у них в семье так ведется – к людям придираться?

– Кто у нее отец, я не знаю, – пожала плечами Наташа, – Евгения Михайловна, Сонькина мама, по-моему, никогда замуж не выходила. С ними в квартире еще две тетушки живут, так они точно старые девы.

– О чем тогда говорить? – покачала головой Нина Ивановна. – Того гляди твоя подружка тоже останется на бобах, если станет разбрасываться мужиками.

– Нина Ивановна, – Наташа погладила ее по руке и заглянула в глаза, – вы не рассердитесь, если я спрошу?..

– Почему я сама замуж не вышла? – подхватила Нина Ивановна. – Что ж теперь сердиться, когда жизнь под горку покатилась? – Она взяла из пачки новую папиросу, закурила. – И скрывать нечего. Очень я одного моряка любила, ни на кого смотреть не могла. Он у нас в отделении лежал. Я его, можно сказать, после ранения и выходила. Жена у него где-то на Курилах осталась, с малышом на руках. Ухаживать за мужем она, естественно, не могла приехать. А мужики ведь если заболеют, то больше, чем дети, к себе внимания и заботы требуют. Вот и кажется им в этот момент: лучшей женщины, чем медсестра, и на свете нет. Вешают девкам лапшу на уши, а те, дурехи, не понимают, что они видят в них прежде всего мамку или няньку. Только на такую любовь их и хватает, а выйдут за ворота – ищи их, свищи! Там у них другая жизнь, другая любовь, а та, что в госпитале, исчезает, как с белых яблонь дым.

– Выходит, и ваш...

– Нет, у нас все по-другому было. Он и не подозревал, что нравился мне. Совестно мне было перед его женой, вроде как я чужим горем хотела воспользоваться... – Нина Ивановна тщательно прочистила нос в большой мужской носовой платок, деловито оглядела стол. – Я тут приберу, а ты зайди в десятую палату. Там сегодня новенький поступил, лейтенант. Огнестрельное ранение. Должен скоро в себя прийти после операции. Сестры на инъекциях, а ты сходи, посмотри, может, нужно что?

По пути в десятую палату Наташа заглянула в процедурную. Одна из сестер что-то записывала, другая готовила набор шприцев для обхода палат с тяжелобольными.

Наташа вынесла ведро с мусором. Зашла в ординаторскую, очистила от окурков пепельницу, полила цветы на подоконнике. Потом ее окликнули из пятой палаты, и она помчалась со всех ног выносить судно в туалет.

В десятой палате Наташа появилась только через час, по непонятной причине все оттягивая и оттягивая этот визит.

...Сегодня Наташа заступила на дежурство часа на три раньше, чем обычно, – подменила свою коллегу тетю Катю, у которой тяжело болела внучка. Помогая подавальщице из столовой развозить полдник лежачим больным, она уступила дорогу каталке, на которой из операционной везли молодого мужчину. Дюжие санитары из матросов срочной службы быстро вкатили ее в десятую палату. Операционная сестра, придерживая над больным капельницу, едва поспевала за ними. Наташа не успела разглядеть лица больного, но то, что на каталке этот человек умещался с трудом, заметила. Простыни хватило, только чтобы прикрыть его по грудь. Обнаженные широкие плечи и мощная шея говорили о том, что под белой тканью скрывается сильное, хорошо тренированное тело.

Наташе хотелось помочь, но она понимала, что в тесной палате люди, хлопочущие сейчас вокруг больного, только рассердятся, если она вздумает путаться под ногами...

Постепенно сумятица повседневных дел и обязанностей закрутила Наташу, затем Нина Ивановна пришла пить чай, но санитарка все время ловила себя на мысли, что ей очень хочется заглянуть в десятую. Однако какая-то странная боязнь мешала ей переступить порог этой палаты. За месяц работы Наташа уже успела наглядеться и на раненых офицеров, и на матросов. Привыкла спокойно обмывать тяжелобольных, помогала им справляться с уткой и судном, без смущения взирала на мужское тело. Но сейчас почти с содроганием думала о том, что подобные процедуры предстоит проделывать с тем лейтенантом...

Наконец она переступила порог этой палаты. В полутьме горел лишь синий ночник над кроватью новенького. Тишину нарушал негромкий храп мичмана Гаврюшина, сутки назад прооперированного по поводу аппендицита. Еще две кровати пустовали – по телевизору показывали футбол, и все ходячие больные собрались в столовой перед экраном. В палате Наташа недосчиталась двух стульев. «Вот прохиндеи! – выругалась она про себя. – Сколько раз надо говорить, что нельзя ничего выносить из палаты!»

Девушка вздохнула. Она знала, что утром ей самой придется расставлять стулья по местам. Унести их в столовую больные могут, а назад, видите ли, нет – они хворые, еле живые, и стул для них непомерная тяжесть.

Ну ничего! Кончится футбол, она специально встанет на выходе из столовой, и нарушителям достанется от нее по полной программе.

Наташа на цыпочках подошла к кровати у окна. В синем свете ночника лицо офицера казалось смертельно бледным, губы запеклись, под глазами залегли черные тени. Несмотря на заросший густой темной щетиной подбородок, он выглядел не старше тридцати. Страдания обострили его черты, казалось, состарив на несколько лет.

Она подошла ближе, поправила одеяло, свесившееся почти до пола. Потрогала ладонью лоб. Жара она не почувствовала, но лоб был влажным от пота. Наташа внимательнее вгляделась в бледное лицо, и сердце ее вдруг замерло, а потом затрепетало где-то в животе.

Лейтенант оказался очень симпатичным. Его не портили даже впалые щеки и темные круги под глазами. И хотя он оброс щетиной, а короткие волосы на голове слиплись от пота, все же он был из тех, на кого женщины обращают внимание с первого взгляда. Густые черные брови, четкая линия губ, твердые очертания подбородка и крепкий, почти правильной формы нос... Наташа судорожно сглотнула, бросила быстрый взгляд по сторонам и снова стала вглядываться в лицо так взволновавшего ее человека. Нет, она не ошиблась, перед ней в забытьи лежал герой ее ночных сновидений, предел девичьих мечтаний, настоящий принц из сказки. По крайней мере, именно таким она его себе представляла. И вот он здесь, в палате номер десять, в плену наркотического сна, и никто не в состоянии помочь ему, кроме нее самой.

Наташа протянула руку, кончиками пальцев коснулась легонько колючей щеки и тут же испуганно отдернула руку – странное и непривычное чувство заставило ее вздрогнуть, а сердце забиться еще сильнее.

На своей кровати заворочался Гаврюшин, приподнял голову:

– Это ты, Наташа? Парень давеча пить просил, но я побоялся дать, вдруг что случится!

– Правильно, пить ему пока нельзя, – подтвердила Наташа и добавила: – Разве только губы смочить...

– А то смотри! Мне сегодня супруга морсу принесла, нужно будет, возьми в холодильнике, – предложил Гаврюшин.

– Спасибо, но морс ему тоже пока нельзя, – ответила Наташа.

Она обмакнула ватку в стакан с водой, обвела покрывшиеся корочкой губы больного, и он тут же облегченно вздохнул. Наташе даже показалось, что сведенный болью рот приоткрылся в легкой улыбке. Тогда она намочила край полотенца и протерла его лицо влажной тканью, а потом не удержалась и осторожно ладошкой погладила колючую щеку.

Глаза раненого открылись. Некоторое время он продирался сквозь обволакивающую мозг паутину беспамятства, пытаясь понять, где он и что с ним случилось. Затем мутный еще взгляд остановился на женском лице.

Офицер с трудом выпростал руку из-под одеяла, медленно поднял и прижал ее к Наташиной ладони, все еще касавшейся его щеки.

– Так лучше! – прошептал он еле слышно и опять закрыл глаза.

Наташа склонилась ниже: кажется, моряк приходил в себя после наркоза. Дыхание стало спокойнее, но лицо оставалось бледным, почти белым в свете синей лампочки. Наташа свободной рукой вновь смочила ватку, провела ею по сухим губам лейтенанта, отжала несколько капель ему в рот и услышала слабое «Спасибо!». Девушка нагнулась к его лицу и с трудом разобрала: «Не убирайте руку!»

Наташа беспомощно посмотрела на Гаврюшина:

– Как-то нужно предупредить сестру о том, что он пришел в себя, – и вновь склонилась к больному. Он лежал спокойно, с закрытыми глазами. Наташа попробовала отнять ладонь, но офицер тут же открыл глаза, и легкая улыбка тронула запекшиеся губы.

– Не уходите, пожалуйста!

Наташа растерянно пожала плечами. Гаврюшин наблюдал за ними сквозь железные прутья спинки кровати. Заметив ее нерешительность, улыбнулся:

– Ты только посмотри, какой шустряк объявился! Еще очухаться как следует не успел, а уже девчонку подцепил!

Наташа смутилась, и мичман тут же извинился:

– Прости, Наташенька, я ведь шучу. Ты посиди пока с ним, может, действительно быстрее в себя придет. А я уж как-нибудь доберусь до поста, вызову сестру.

Он, кряхтя, спустил ноги с кровати и, придерживая левой рукой прооперированный живот, собрался встать.

– Что вы, что вы, – испугалась девушка, – никуда не надо ходить. Нажмите только кнопку экстренного вызова над своей кроватью.

Через минуту прибежала дежурная медсестра Лидия Яковлевна. Завидев санитарку, как ей показалось, без дела сидевшую у постели больного, рассердилась:

– Ты что ж, Наталья, не можешь на ноги встать и меня позвать? Кнопки и я нажимать умею! – Медсестра склонилась над молодым человеком и ласково произнесла: – Ну вот и хорошо, Игорь! Молодчина! – Тут она увидела, что больной сжимает Наташину руку, строго на нее посмотрела и вновь обратилась к пациенту: – А девчонку отпусти. У нее своей работы невпроворот! – Отвела его руку, положила поверх одеяла. – Сейчас Семен Семеныч, хирург, тебя посмотрит, потом я сделаю укол, и будешь баиньки до самого утра. Ты еще здесь? – обернулась она к Наташе. – А ну-ка, скачи в ординаторскую, зови Герасимова. Скажи, Карташов в себя после наркоза пришел.

Наташа пулей вылетела из палаты.

Через час, покончив со всеми делами, она осторожно приблизилась к дежурной сестре, готовившейся к вечерней раздаче лекарств:

– Лидия Яковлевна, можно я вам помогу?

– Помоги. – Та искоса посмотрела на нее и усмехнулась: – Успела разглядеть, какого здоровяка к нам положили?

– Да, парень, сразу видно, крепкий, – согласилась Наташа и робко поинтересовалась: – А что с ним случилось?

Не поднимая глаз, она раскладывала таблетки в маленькие пластмассовые стаканчики, то и дело сверяясь с листком предписаний для каждого больного.

Лидия Яковлевна поджала губы:

– Думаешь, нам много объясняют, когда таких орлов с пулевыми ранениями привозят? Видимо, опять на границе контрабандистов или шпионов ловили. Кто их знает? Но парню бок час зашивали, если не больше. К счастью, Герасимов говорит, пуля дальше не пошла, застряла в ребрах. – Медсестра язвительно улыбнулась, глядя на санитарку. – Он ведь Семен Семеныча просил, чтобы ты к нему вернулась...

Не дослушав, Наташа метнулась к палате, моментально забыв и про таблетки, и про обещание медсестре разнести их по палатам. Лидия Яковлевна засмеялась:

– Остановись, ракета! Сейчас твой Карташов спит сном младенца, а вот утром надо будет его умыть и переодеть в чистую рубаху. Герасимов сказал, что сам контр-адмирал звонил, спрашивал о его самочувствии. Выходит, не простой он лейтенант, как ты считаешь?

– Наверно, не простой, – согласилась с ней Наташа, вздохнув: исчез повод немедленно увидеть этого непростого лейтенанта.

Тут из столовой потянулись больные, и девушка бросилась им наперерез, приказав вернуть стулья в палаты. Затем Наташа вновь принялась помогать Лидии Яковлевне.

Наконец медсестра, проверив все предписания, разрешила Наташе раздавать лекарства, сама же подошла к трезвонившему телефону. И тут Наташа с изумлением отметила, как в долю секунды вытянулось и побагровело ее лицо. Лидия Яковлевна как-то вся вытянулась и, особо бережно прижимая трубку к уху, отвечала кому-то необыкновенно звонким для вечернего времени голосом. Девушка поняла: звонит кто-то из начальства. И в подтверждение ее догадки дежурная медсестра, положив трубку, перевела дух и на рысях кинулась в ординаторскую. Через минуту она вернулась с дежурным хирургом, тем самым Семеном Семеновичем Герасимовым. Рыжеватый санитар из операционной вывез каталку для тяжелобольных, и вся компания поспешила в десятую палату. Через секунду оттуда выглянула Лидия Яковлевна и скомандовала Наташе:

– Живо открой первую палату и приготовь там постель.

– Кого-то переводят? – попыталась узнать девушка, но та махнула рукой и вернулась назад.

Первую палату на Наташиной памяти ни разу не открывали – она предназначалась для персон из высшего командования. Девушка приготовила постель, на всякий случай вымыла пол, открыла форточку и включила небольшой вентилятор: в комнате было душновато.

Вскоре по коридору загрохотала каталка, и в палату ввезли Игоря Карташова. Он не проснулся и не знал, какой удостоился чести – лежать в отдельной палате со всеми удобствами в виде туалета и ванной комнаты.

Больного переложили на кровать. Герасимов посчитал пульс, удовлетворенно кивнул Лидии Яковлевне. Потом, откинув одеяло, тщательно осмотрел повязку, охватывавшую тело молодого человека от сосков до бедер. Оглянувшись на Наташу, движением руки подозвал ее:

– У тебя в каптерке найдется что-нибудь приличнее, чтобы переодеть нашего добра молодца? Этак на пару размеров больше нынешнего безобразия. – Он окинул критическим взглядом пижамные штаны, едва доходившие до середины икр пациента.

– Постараюсь найти. Мне на всякий случай оставляют несколько комплектов для вновь поступивших.

– Ну и лады. – Хирург посмотрел на санитара: – Петров поможет тебе его переодеть. Да, постой, – остановил он рванувшую к порогу санитарку. – Чем ты его успела приворожить? Давеча требовал, чтобы именно ты сидела рядом с ним. Так что при случае заглядывай к нему, раз приглянулась!

– Хорошо, – прошептала Наташа.

Вместе с рыжим Петровым они, намучившись с тяжелым, почти неподвижным телом, с трудом переодели Карташова в более просторное новое белье, удивляясь, почему этим нельзя заняться завтра, когда больной придет в себя.

Вскоре санитар ушел, а Наташа присела на стул рядом с кроватью больного. В этой палате ночник светил приятным зеленоватым светом.

Лицо раненого лейтенанта странно притягивало ее. И Наташа некоторое время завороженно смотрела на него, не понимая, что с ней происходит. К примеру, она вдруг поймала себя на мысли, что ей очень хочется узнать, какого цвета у него глаза. Если судить по цвету волос, должны быть карими, вернее, черными... Она вздохнула: зачем ей это? И все же она сидела рядом с ним как приклеенная. Хотя у нее было оправдание: сам Герасимов попросил ее присматривать за прооперированным моряком. Ночные тени легли на его скулы и ввалившиеся щеки, отросшая щетина подчеркивала неестественную белизну лба, чернели провалы глазниц. Каждая черточка лица спавшего тяжелым сном лейтенанта кричала о страданиях, которые ему пришлось пережить несколько часов назад. Но тем не менее весь его облик говорил о том, что он человек незаурядный, сильный и вместе с тем очень привлекательный и желанный для женщин.

Девушка испугалась своего открытия и невольно отодвинулась от кровати. Не существовало еще на свете мужчины, глядя на губы которого ей вдруг захотелось бы, чтобы ее поцеловали. Но сейчас с неудержимой силой ее влекло желание припасть к этим губам в поцелуе, почувствовать исходящий от них жар, взять на себя хотя бы малую частицу сковавшей их боли. Наташу тянуло коснуться его щеки, рук, лежавших поверх одеяла, однако она не решалась, боялась потревожить его. Карташов спал под действием лекарств, но сон этот был тревожным и беспокойным. Набухшие вены на кистях рук, длинные сильные пальцы, которые время от времени судорожно комкали одеяло и тут же расслабленно разжимались, – все говорило о том, что приступы боли продолжают беспокоить раненого даже после введения обезболивающих средств.

Наташа в последний раз окинула взглядом лицо молодого человека, вздохнула и поднялась со стула. К сожалению, она не могла всю ночь провести только у его постели.

Но дежурство на этот раз выдалось спокойное, и она время от времени заглядывала в палату новенького. Под утро вслед за ней вошел Герасимов, постоял около кровати, всматриваясь в лицо раненого, молча отошел и уже на пороге повернулся к санитарке:

– Наташа, сумеешь побрить Карташова, когда он полностью придет в себя?

Та смутилась и пожала плечами:

– Честно сказать, ни разу в жизни не пробовала...

– Ну что ж, попросим Петрова задержаться на дежурстве. Он в этом деле мастер, а ты поможешь ему, поучишься мужскую красоту наводить. Только запомни: поднимать Карташова и с боку на бок переворачивать пока нельзя. Может кровотечение открыться.

– Тогда не лучше ли дождаться, когда ему легче станет?

– Милая моя девочка, думаешь, я не знаю, что лучше, а что хуже? Но только это приказ контр-адмирала, а его приказы, знаешь, не обсуждаются! Утром нашего Карташова высокие гости собираются навестить, и негоже им лицезреть подобную пиратскую физиономию. В небритом состоянии он больше на разбойника смахивает, чем на доблестного советского офицера, ты не находишь?

Наташа рассмеялась, а Герасимов окинул ее оценивающим взглядом, прищурился:

– Послушай, хочу спросить, что, в отделении поприличнее халата для тебя не нашлось? Такая красивая девочка, а выглядишь как чучело. Я подозреваю, что это Нина, старая чертовка, специально так тебя вырядила! Все боится, что мужики себе шейные позвонки ненароком свернут. – Он развел руками, усмехнулся и уже серьезно посмотрел на санитарку. – Завтра пойдешь к ней и скажешь, что я приказал выдать тебе новый халат и нормальные тапочки вместо этих мокроступов. – Он весело рассмеялся. – В первый раз, когда я тебя в них увидел, подумал, что ты в ластах по коридору шлепаешь.

Продолжая тихо посмеиваться, врач пропустил вперед Наташу и вышел вслед за ней в коридор. Девушка осторожно прикрыла дверь, а Герасимов, кивнув в сторону палаты, прошептал:

– Помяни мое слово, девочка, ох и хлебнем мы еще лиха с этим лейтенантом! Что-то слишком много вокруг его особы возни!

Ссутулившись и устало шаркая ногами, хирург направился в ординаторскую.

Только под утро Наташа смогла прикорнуть часок на своей кушетке. Казалось, лишь минуту назад опустила она голову на подушку, а уже Лидия Яковлевна сердито тормошит ее:

– Вставай, вставай, мужики вовсю «рынду» бьют, судна требуют.

Наташа вскочила на ноги, быстро ополоснула лицо под краном и выбежала в коридор. Над сестринским постом беспрерывно мигала лампочка экстренного вызова, «рында» на местном жаргоне. Лидия Яковлевна отключила звонок, чтобы резкий сигнал не тревожил остальных больных. Срочный вызов шел из пятой палаты, и Наташа вздохнула: опять Федорчуку приспичило.

На Федорчука ей пришлось потратить минут двадцать. Обычные утренние процедуры пришлось провести еще в трех палатах, затем Наташа упросила Лидию Яковлевну, и та позволила ей сделать внутримышечные инъекции нескольким тяжелобольным, после этого она развезла по палатам лекарства.

Потом дошла очередь и до первой палаты... Наташа осторожно открыла дверь. В помещении, кроме Лидии Яковлевны, находились Герасимов и Лацкарт. Они осматривали лейтенанта. Похоже, раненый еще не совсем отошел от наркоза, на вопросы врачей отвечал с трудом, едва слышно, но уже улыбался в ответ на шутки Якова Самойловича. По обыкновению, тот балагурил не переставая. Но то, как старый доктор порой настороженно поглядывал на Герасимова, подсказало Наташе, что начальник отделения не совсем доволен состоянием прооперированного.

Наконец он отошел от кровати и что-то тихо произнес по-латыни – что именно, Наташа не успела разобрать.

Герасимов кивнул и вышел из палаты. На пороге остановился и с недоумением уставился на Наташу и рыжего Петрова, застывших за дверью с бритвой и помазком в руках.

– Что вам, голубчики, нужно?

– Вы же сами, Семен Семенович, приказали побрить Карташова. – Наташа посмотрела на него с недоумением.

– Отставить пока! Сейчас его нельзя беспокоить.

– Что с ним? Ему хуже? – Наташа ткнула в руки Петрова бритвенный станок и шагнула в палату.

Герасимов посмотрел на ее побледневшее лицо, озадаченно хмыкнул:

– Когда у тебя заканчивается дежурство?

– Через час, – прошептала она еле слышно, не решаясь посмотреть в сторону лейтенанта.

Лацкарт, повернувшись, внимательно оглядел санитарку с ног до головы.

– Очень устала? – спросил он мягко, и Наташа от этого неожиданного в устах начальника отделения вопроса растерялась окончательно.

Яков Самойлович, не дожидаясь ответа, показал ей на стул:

– Присядь, Наталья, мне надо серьезно с тобой поговорить. – Он хмыкнул и смерил ее взглядом. – Видишь ли, этому молодцу требуется постоянный уход. Сиделок у нас, сама знаешь, не положено. Медсестры – каждая на полторы ставки работает, а ты у нас почти готовый врач, все-таки два года мединститута...

– Я не пойму, что вы от меня хотите, Яков Самойлович. Я и так за каждым больным ухаживаю.

– Хорошо, давай пройдем в ординаторскую, и я тебе объясню все более популярно. – Лацкарт тяжело вздохнул и кивнул матросу: – Петров, я тебя очень прошу, пока я с юной леди буду беседовать, помоги Карташову справить все, что полагается. Только осторожнее, а то тебе бы камни ворочать, а не больным горшок подставлять!

В ординаторской заведующий отделением сел у открытого окна, достал портсигар и закурил папиросу. Потом повернулся к Наташе:

– Надеюсь, тебе не стоит объяснять, что этот лейтенантик у нас на особом положении. И не только потому, что командование требует создать ему надлежащие условия, но и по его состоянию. Честно сказать, я и сам поражаюсь, как после такого ранения он сумел до корабля доплыть... – Поняв, что сказал лишнее, Лацкарт замолчал и, глубоко затянувшись, пристально посмотрел на Наташу. – Ты комсомолка?

– В школе была комсомолкой, а теперь какое это имеет значение?

– Такое! Я надеюсь, ты согласишься ухаживать за Карташовым.

Наташа пожала плечами, почти не удивившись подобному предложению:

– Я согласна, но через месяц я должна уехать в Ленинград. У меня каникулы заканчиваются.

– За месяц мы тебе замену подыщем, а может, еще и не понадобится...

– Как – не понадобится? – испугалась Наташа. – Вы считаете его безнадежным?

Лацкарт засмеялся:

– Похоже, ты тоже запала на него? Ты-то в здравом уме, это он без памяти, но туда же! Только глаза открыл – уже твердит, где, мол, эта девочка с косой? Ты у нас месяц работаешь, а я и не заметил, что у тебя коса до пояса...

– И чем конкретно я буду заниматься? – посмела перебить своего начальника Наташа. – Вы думаете, я справлюсь?

– Вполне, вполне! Не велика наука! – Лацкарт, кряхтя, поднялся со стула и похлопал ее по плечу, потом посмотрел на часы. – Через полчаса тут один товарищ появится. Он тебе обстоятельно доложит все, что касается их дел. С нашей же стороны от тебя всего-навсего и требуется неотлучно находиться в палате, наблюдать за его состоянием, поить, кормить, помогать умываться и так далее. На первых порах тебе помогут матросы-санитары. Перевязку ему тоже будут делать прямо в палате. Все вопросы, если возникнут, решай только с Ниной Ивановной. – И, скривившись точно так же, как несколько часов назад Герасимов, сказал: – Ради бога, сними этот чудовищный халат! Нина Ивановна должна подобрать что-нибудь более подходящее. Да, чуть не забыл, – Яков Самойлович подошел к столу, заглянул в какую-то бумагу, – я тут уже приказ набросал. Переводим тебя медсестрой по уходу за тяжелобольным. Оплата в расчете полутора ставок устроит?

– Конечно! – Наташа радостно улыбнулась, мигом подсчитав в уме, что сумеет заработать на зимние сапоги. И только за дверью она поняла, что в принципе никто сильно не интересовался ее согласием. Приказ Лацкарт, известный в госпитале хитрец, заготовил заранее, и ее просто-напросто поставили перед свершившимся фактом.

Наташа прошла в кабинет к Нине Ивановне, немного побаиваясь ее реакции на происходящие события. Но та встретила девушку спокойно. Еще раз проинструктировала по поводу ее обязанностей, добавив, что первое время, пока больной будет находиться на постельном режиме, Наташе придется ночевать в его палате.

– Поставим еще одну кровать, за ширмочкой. Как ухаживать за больным, не мне тебя учить. Следи, чтобы сух да сыт был, а остальное – по ходу дела. А пока переоденься. – Она подала Наташе новый белый халат и шапочку. – Сейчас звонили, кто-то из его командиров с тобой беседовать желает. Я выйду, пока вы будете разговаривать. – Нина Ивановна внимательно посмотрела на Наташу. – Об одном умоляю: помни, о чем я всегда тебе говорила. Парень он не простой, не нашего поля ягода, и ясно, что из той породы, кто головы девкам кружит без особых усилий. Не забивай мозги всякими глупостями, тебе еще институт окончить надо. Ну а если приставать надумает, сразу мне сообщай. – Она нахмурилась. – Я не посмотрю, что герой и в адмиральских любимчиках ходит, живо все вывихи вправлю!

– Нина Ивановна, – рассмеялась Наташа, – он еще в себя не пришел, а вы уже мрачные прогнозы строите!

– Прийти не пришел, а уже успел разглядеть! – Нина Ивановна с досадой махнула рукой. – Говорила же Лацкарту, чтобы вместо тебя Лидию Яковлевну или сестру пенсионного возраста к лейтенанту приставил. Нет, руками машет, ругается, дескать, где им замену сыскать в самый разгар отпусков! А ты, значит, лучший вариант. – Она вздохнула и, будто маленькую, погладила Наташу по голове. – Ладно, переодевайся, а я пойду проверю, что на посту делается.

Нина Ивановна вышла из кабинета. И только-только Наташа успела переодеться, как в дверь вежливо постучали.

– Войдите. – Наташа перекинула косу за спину, пожалев, что не успела заколоть ее в более солидный узел.

– Здравия желаю! – На пороге возник высокий плотный мужчина лет сорока в форме морского офицера и, приложив руку к козырьку фуражки, представился: – Капитан второго ранга Сивцов.

Затем, окинув Наташу быстрым пристальным взглядом, он, не дожидаясь приглашения, по-хозяйски прошел в глубь кабинета и устроился за столом старшей медсестры.

– Присаживайтесь, – предложил он, заметив, что девушка нерешительно держится за спинку стула. Затем достал тоненькую картонную папку, заглянул в нее, поднял на Наташу глаза и приветливо улыбнулся. – Я не ошибаюсь? Вы – Наталья Константиновна Ливанова, семьдесят первого года рождения, русская, студентка третьего курса хирургического факультета Ленинградского медицинского института. Все верно?

– Верно. – Наташа села на стул, сложила руки на коленях и почувствовала, что пальцы слегка подрагивают от волнения. – Что вас интересует?

Сивцов в недоумении посмотрел на нее:

– Вы разве не в курсе, по какому ведомству теперь проходите?

Наташа пожала плечами:

– Честно сказать, меня это не особо волнует. Я знаю свои обязанности и думаю, что смогу с ними справиться.

Сивцов осуждающе покачал головой:

– К сожалению, вы слишком молоды и, наверное, не до конца осознали важность момента. Сказать всего не могу, но старший лейтенант Карташов выполнял специальное задание, и поэтому мы не можем позволить, чтобы он находился в общей палате вплоть до выздоровления. Кроме того, весьма желательно, чтобы он скорее встал на ноги. А это возможно только при индивидуальном уходе.

– Почему бы вам не пригласить кого-то из его близких, чтобы ухаживали за ним? Тут же важен психологический настрой.

– Я с вами вполне согласен, но Карташов категорически запретил сообщать матери о его ранении, а других близких людей у него пока нет. Кроме друзей, разумеется. Но, увы, у них есть свои должностные обязанности. – Кавторанг придвинулся ближе, положил широкую ладонь поверх ее руки. – Девочка, поймите меня правильно. От вас очень многое зависит. Ранение он получил тяжелое. Положение усугубило то, что он долгое время пробыл в воде, потерял много крови... Вполне возможны осложнения, если не повторная операция, не одно переливание крови... Человек он физически крепкий, и ваш Лацкарт надеется, что все сложится наилучшим образом. Но всякое может случиться, поэтому я прошу вас находиться при нем неотлучно, ухаживать так, как вы ухаживали бы за собственным братом или любимым человеком. Да он и сам этого хочет, говорит, что ваши руки снимают боль...

Наташа покраснела:

– Да я всего-то раз до его щеки дотронулась...

Сивцов опять улыбнулся, и Наташа успокоилась. Улыбка преобразила ее собеседника, сразу утратившего прежнюю строгость и сухость. Даже глаза, невыразительные и поначалу смотревшие сквозь нее, потеплели, а взгляд смягчился.

– Вы вспомнили про психологический настрой. Думаю, при постоянном общении с красивой девушкой он и сам не пожелает слишком долго валяться в постели.

– Но я уже говорила, что смогу ухаживать за ним самое позднее только до середины августа. С первого сентября начинаются занятия в институте.

– Если понадобится, мы все вопросы, конечно, уладим. Пока же не будем загадывать наперед, согласны?

Наташа кивнула, а Сивцов открыл папку и достал листок бумаги с машинописным текстом.

– Ознакомьтесь, пожалуйста, с этим документом. Это подписка о неразглашении, проще говоря, вы не должны рассказывать кому-либо о том, что увидите или услышите в своей палате. Конечно, это обычная формальность, и все же не стоит болтать, чем вы занимаетесь на самом деле. Для всех родных и друзей вы по-прежнему работаете санитаркой.

«Ух, какие нежности при нашей бедности!» – подумала про себя Наташа. Но озвучивать свои мысли не стала.

Прочитав бумагу, она молча ее подписала и вернула кавторангу. Он аккуратно вложил документ в папочку и вдруг хитро подмигнул Наташе:

– Ну, вот и нормалек! Можете заступать на службу, Наталья Константиновна!

– Простите, – Наташа встала со стула, – но сначала мне нужно съездить домой, предупредить бабушку, кое-что взять из одежды.

– Сколько вам на это понадобится?

– Завтра в восемь утра я буду здесь.

– Хорошо, только сейчас нужно решить вопрос о вашей временной замене...

– Не беспокойтесь, я сама поговорю с Ниной Ивановной, она сумеет найти кого-нибудь.

Но, как ни странно, Нина Ивановна решила в ее отсутствие сама присмотреть за Игорем Карташовым. Выслушав Наташу, она махнула рукой.

– Поезжай, пригляжу за ним не хуже тебя! Чему-то и нас учили в свое время!..

До электрички оставалось еще более часа времени, и Наташа решила напоследок забежать в первую палату. Лейтенанта все-таки побрили, и девушка отметила, что без щетины он выглядит намного моложе, но по-прежнему лежит с закрытыми глазами. Правая рука раненого была притянута бинтами к раме кровати, а процедурная медсестра копошилась рядом, устанавливая капельницу.

– Как он, Катя? – спросила ее Наташа.

Женщина неопределенно пожала плечами:

– Только что плановый обход прошел. Опять его смотрели.

Больной вдруг открыл глаза, и Наташа прикусила губу. Против ее ожиданий, они оказались не карими, а глубокого серого цвета. На фоне загорелого лица, обрамленного черными волосами, они напомнили ей льдинки, готовые вот-вот растаять. Увидев эти глаза, Наташа поняла, насколько беззащитен сейчас перед болью этот сильный и мужественный человек. Ее сердце сжалось: неужели он не перенесет страданий?

Раненый с трудом повернул голову, посмотрел на медсестру, потом перевел взгляд на Наташу. Губы его шевельнулись, едва слышно он произнес:

– Вы кто?

– Наташа, ваша сиделка. С завтрашнего дня начну ухаживать за вами...

Карташов слабо шевельнул рукой, словно подзывая ее ближе. Наташа подошла и склонилась над ним.

– Обычно я ухаживаю за девушками. – Каждое слово давалось ему с трудом, но он уже пытался шутить, и Наташа обрадовалась: значит, ему стало легче.

Она погладила его по руке и тоже отшутилась.

– Это не за горами, – улыбнулась она, – скоро не просто ухаживать, а танцевать будете с девушками. А пока придется слушаться меня.

– Есть, товарищ адмирал! – Раненый попытался поднести руку к виску, но сил не хватило, и рука обессиленно упала на одеяло. – О, черт! – Он виновато глянул на свою сиделку. – Не думал, что у меня появится нянька...

Отрегулировав поступление лекарства из капельницы, Екатерина вышла из палаты, а Игорь показал Наташе глазами на стул:

– Посидите чуток! Вы только завтра приступаете к работе?

– Да, мне нужно съездить домой. Я живу недалеко от Владивостока...

Она не успела закончить фразу. В палату влетела Нина Ивановна.

– Давай, Наталья, бегом отсюда! – Она расправила одеяло на Игоре, раздвинула шторы на окне, развернула цветочный горшок на подоконнике и, заметив, что Наташа в нерешительности застыла на пороге, взяла ее под руку. – Пойдем, пойдем! С минуты на минуту сюда высокое начальство пожалует. Сейчас они с Лацкартом в его кабинете беседуют, и нам лучше им на глаза не показываться...

...За окном прогрохотал товарняк, и, встряхнув головой, Наташа отогнала воспоминания. В окне показались первые дома станции, и она прошла в тамбур, приготовилась выходить.

Анастасия Семеновна Гончар варила варенье. Все пространство летней кухни занимали эмалированные тазы с ягодой, сахаром, разнокалиберные стеклянные банки, полиэтиленовые и жестяные крышки, и внучка знала: самое последнее дело лезть в это время к бабушке с расспросами, рассказами или просьбами.

Наташа бочком протиснулась к холодильнику, налила себе молока в большую кружку, отрезала кусок хлеба и направилась в дом.

– Наташа, ты опять всухомятку ешь? – окликнула ее бабушка. – Вернись, поешь нормально!

– Да я не голодна, в больнице позавтракала.

– Да какой теперь завтрак! – рассердилась Анастасия Семеновна. – Уже обедать пора! – Она посмотрела на часы и обеспокоенно спросила: – Почему задержалась? На работе что-то случилось?

– Случилось, но ничего страшного. – Наташа, прихлебывая молоко из кружки, прислонилась к косяку. – Повышение по службе получила, но об этом потом, – торопливо закончила она. – Сейчас часок посплю, после на сопку с козами прогуляюсь, а вечером подробно все изложу. Договорились?

– Договорились, – вздохнула бабушка, – дождешься тебя, как же! Ты что, забыла? У Петра сегодня день рождения. С утра прибегал, еще раз напомнил, что ждет тебя к семи.

Наташа с досадой хлопнула себя по лбу:

– Вот бестолковая! Хотела в городе забежать в универмаг, подарок ему купить, и все из головы вылетело. Теперь надо тащиться в наш военторг, а что купить – не знаю. – Наташа потянулась, сладко зевнула и с досадой добавила: – Придется со сном завязать! Нужно выбрать Петру подарок.

Бабушка поверх очков пристально глянула на внучку:

– Возможно, я ошибаюсь, но ты, кажется, не слишком жалуешь Петра. И чем он плох? Дом – полная чаша, и сам при деле. Из себя тоже видный и складный. Про таких раньше говорили: «Первый парень на деревне». Я ведь не вечная, давление скачет, сердце шалит... Вот-вот одна на всем белом свете останешься. За ним жила бы как за каменной стеной. Для тебя же лучше, что у вас десять лет разницы в возрасте.

– И чем же лучше, бабуля? – Наташа присела на порожек летней кухни и подставила лицо солнечным лучам.

– Да хотя бы тем, что он человек взрослый, трезво рассуждает о жизни, о семье. Одного не пойму: как он при своем уме и здравом рассудке мог в тебя влюбиться? Ты же совсем еще дитя, неразумное и частенько легкомысленное в некоторых вопросах.

Наташа засмеялась, вскочила на ноги и повисла у бабушки на шее.

– Обижаешь, бабуля, собственную внучку! А за Петьку, каким бы он ни был расчудесным и прекрасным, я замуж не выйду! Не люблю я его и ничегошеньки с этим поделать не могу. – Она отстранилась и заглянула бабушке в глаза. – Какие мои годы? Успею еще и замуж выйти, и правнуков тебе нарожать, но только уволь, не от твоего драгоценного Петра Васильевича Романова.

– Не хочешь выходить замуж, так ему и скажи. Он же не ребенок, чтобы ему мозги пудрить. Сегодня прямо все и объясни: дескать, буду принца заморского ждать!

– Бабуля, не сердись! Честное пионерское, обещаю тебе подумать до конца каникул, может, что и надумаю! – Наташа лихо развернулась на одной ноге, отчего юбка взлетела колоколом, и послала бабушке воздушный поцелуй. Сегодня по непонятным причинам она чувствовала себя необыкновенно легко и испытывала небывалую радость от того, что опять дома, бабушка варит варенье, в хлеву блеют козы, а она молода, красива и счастлива поэтому безмерно!

Бабушка замахала руками и кинулась к плите, где в медном тазу начинало закипать варенье из крыжовника.

Наташа сняла на бегу платье, сбросила босоножки и босиком побежала в огород. Недавно Петр соорудил там душ. Обтянув каркас из реек полиэтиленовой пленкой, он водрузил небольшой бак на помост, собственноручно изготовленный из металлических труб и вкопанный в землю. Оглядев сооружение, довольно усмехнулся:

– Надеюсь, я заслужил обновить душ на пару с тобой?

Наташа сначала смутилась, затем рассердилась:

– Даже не надейся, у тебя в огороде точно такой же, а здесь мне одной места мало!

Петр посмотрел на нее с легкой усмешкой и вдруг обнял за плечи, привлек к себе:

– Наталья, хватит строить из себя наивную девочку. Ты ж прекрасно поняла, что я имел в виду.

Наташа сделала удивленные глаза, отодвинулась от него и тут же пожалела об этом.

– Ах так! – Петр рывком прижал ее к себе. Наташа с размаху уткнулась носом в его широкую грудь. В то же мгновение сильные пальцы приподняли ее подбородок, и Петр впился в ее губы жестким, требовательным поцелуем. Наташа попыталась вырваться, но его руки соскользнули с плеч на талию, и он прижал ее к своим бедрам.

Продолжая сопротивляться, она старалась оттолкнуть Петра от себя. Но он пресек ее попытки, прижав к стене сарая. Его губы продолжали терзать ее рот. Наташа задыхалась, ей казалось, что она на грани обморока. Мужские руки обхватили ее бедра, скользнули под платье... Этого она уже не могла стерпеть!

Вскрикнув от ярости, Наташа заколотила кулаком по его плечу. Петр оставил в покое ее губы и погладил успокаивающе по спине:

– Ты что? Неужели испугалась? Я ведь ничего плохого не хочу. – И, задохнувшись, припал к ее уху: – Хорошая моя, пойдем на сеновал! Я ведь не мальчик, мне не до поцелуйчиков...

Наташа что было сил толкнула его в грудь. Петр с недоумением смотрел на нее:

– Боишься, что наиграюсь и брошу? По мне хоть завтра в загс, хоть сегодня! Чем быстрее распишемся, тем лучше! Я разве против?

Наташа отошла на безопасное расстояние, окинула взглядом его большую, мигом сникшую фигуру и выкрикнула сердито:

– Петр, ты в своем уме? Мне еще уйму лет учиться! Ни о каком замужестве и речи не может быть! Да и не люблю я тебя, ты ведь знаешь!

Петр с обидой посмотрел на нее:

– Что ты понимаешь в любви? Целоваться еще не умеешь, а туда же! А я тебя научу, поймешь, как это сладко.

– Петя, – Наташа покрутила пальцем у виска, – ты меня за дуру считаешь? Неужели я не понимаю, чем заканчиваются уроки на сеновале? – Она решительно отряхнула платье. – Ты – мой друг. Старший надежный друг. Мне с тобой спокойно, уютно, но не более того. Я всегда тебя уважала, но сейчас мне стыдно и обидно. За кого ты меня принимаешь? Если я не умею целоваться, то обязательно этому научусь, но не с тобой.

Петр отвел глаза и насупился.

– Наташа, поверь, мне тоже нелегко! Думаешь, я не замечаю, как мужики на тебя смотрят? И работа твоя мне не нравится. Сутками в госпитале пропадаешь, а там тоже мужик на мужике и мужиком погоняет. Я боюсь потерять тебя! Боюсь, что опять уедешь в свой Ленинград и какой-нибудь ловкач подцепит тебя. Пойми, я этого не переживу! – Он присел на корточки около сарая, обхватил голову руками. – Дай слово, что выйдешь за меня. Пусть не сейчас, через год, два... Я буду ждать, сколько скажешь!

Наташа присела рядом, осторожно провела пальцем по его плечу:

– Петя, милый! Ну как я могу тебе что-то обещать? Это даже нечестно. Мне пока никто не нравится, а вдруг завтра или через неделю я встречу человека, без которого не смогу жить, что тогда?

Петр поднялся на ноги, окинул ее тяжелым взглядом:

– Ладно, чего уж там! Извини меня за сегодняшнее. Сам не пойму, что на меня накатило!

Наташа вскочила на ноги и протянула ему ладонь.

– Давай оставим все по-прежнему. – Она заглянула ему в глаза и вдруг прочитала в них такую тоску и отчаяние, что не выдержала и отвернулась. – Прости меня, ради бога!

Петр криво усмехнулся, накрыл ее руку своей, слегка сжал:

– Прощаю, мне больше ничего не остается!

После этого Петр продолжал постоянно бывать у них, и когда Наташин выходной совпадал с субботой или воскресеньем, возил ее на своих «Жигулях» на пляж за селом, иногда встречал в городе после работы и отвозил домой. И все же в их отношениях словно что-то надломилось, не было уже прежнего доверия и раскованности...

Бабушка замечала, конечно, что между соседом и внучкой пробежала черная кошка, но предпочитала помалкивать, справедливо полагая, что встревать в сердечные дела – только портить.

Зато мать Петра была явно рада их размолвке и при каждом удобном случае старалась поддеть, больнее уколоть симпатию сына. Наташа понимала, что родители Петра не в восторге от его выбора.

Заметить их неприязнь было совсем не сложно. И Наташа наотрез отказалась бывать в кирпичных хоромах Романовых. Вскоре она прекратила и поездки на «Жигулях» Петра. Слишком пристальные взгляды соседа тревожили ее, портили настроение...

* * *

Наташа приняла душ, переоделась в пестрый шелковый костюмчик и отправилась за подарком. Идти было далеко, через все село, причем большая часть пути проходила вдоль глухих кирпичных и бетонных заборов доброго десятка воинских частей, расквартированных в селе. Она прошла половину пути и уже пожалела, что надела туфли на высоком каблуке, но возвращаться не хотелось, и Наташа отправилась дальше.

В селе была заасфальтирована одна-единственная улица – Сергея Лазо, – даже не улица, а участок тракта, потому что Полтавское располагалось как раз на полпути между Уссурийском и Владивостоком. Другие же улицы и переулки во время частых дождей превращались в непроходимое болото, которое не страшило только обладателей высоких резиновых сапог. Улицы не успевали просыхать, вдобавок недалеко располагалась танковая дивизия, и тяжелые машины, лязгая гусеницами, совершали регулярные марш-броски к учебным полигонам напрямую по сельским улицам, поэтому местные жители давно привыкли к постоянному дребезжанию оконных стекол и посуды и к разбитым дорогам. С трудом, постепенно Наташины земляки смирились и с тем, что после строительства на самой высокой сопке ажурного монстра непонятного назначения, нависшего над селом с востока в виде гигантской буквы Н, их телевизоры полностью отказались служить своим хозяевам.

В торговом зале военторга было прохладно и пусто. Кассирша не подняла головы от книги, а молоденькие продавщицы столпились в обувном отделе и, тесно сдвинув головы, что-то рассматривали.

Наташа медленно прошлась по залу. В принципе, она даже не представляла себе, что можно купить в подарок Петру. Модный галстук? Но он их демонстративно не носит, утверждая, что они ему и на службе надоели. Рубашку? Но это уж слишком по-родственному... Правда, она присмотрела неплохой эстамп, но вспомнила, что все свободное пространство в доме Романовых завешано пестрыми коврами, и ее картинке место вряд ли отыщется. Разве что где-нибудь на кухне или, к примеру, на потолке!

Настольная лампа, конечно, в хозяйстве вещь полезная, но стоила почти пятьдесят рублей. Для Наташиного кошелька это было слишком накладно. Она вздохнула и направилась к обувному отделу. Там работала ее одноклассница Милка Севостьянова. В седьмом классе они целый год сидели за одной партой и хотя задушевными подругами не слыли, но приятельские отношения поддерживали и после окончания школы.

Завидев Наташу, Милка выбежала из-за прилавка ей навстречу. Невысокая, пухленькая, с пышной «химией», отчего голова ее походила на воздушный шарик на тонкой ниточке-шее, Милка была девушкой неуклюжей, однако самонадеянной. Такую манеру держаться диктовало ей особое положение: как-никак ее мама имела доступ к дефициту, потому что возглавляла продовольственный магазин военторга, а подполковник папа являлся заместителем командира дивизии по тылу. Одежду и обувь Милка носила исключительно импортную, что немного компенсировало ее серенькую внешность.

В отличие от других Наташиных одноклассников она даже не пыталась поступить в институт или в техникум, а окончила курсы товароведов и больше года работала в одном из самых престижных отделов военного универмага – обувном.

Девушки обнялись, и Милка увлекла Наташу за собой в подсобку. Усадила на стул, пододвинула к ней коробку с конфетами, налила чаю из стоявшего на столе самовара. Перехватив Наташин взгляд, брошенный на коробки на полках, огорченно вздохнула:

– Прости, но ничего предложить не могу. Туфли – обалденные, но Галина даже в отдел не дала ни одной пары.

Галина, старшая сестра Петра, возглавляла гарнизонный универмаг. Она тоже училась в свое время у Анастасии Семеновны, но Наташу упорно не замечала, особенно когда узнала, что Петр ухаживает за этой соплячкой.

– Да мне ничего и не нужно, – успокоила Наташа одноклассницу. – Пришла подарок на день рождения купить и ничего не могу выбрать!

– К кому идешь? К парню или к девке?

– К парню. Петра Романова знаешь, вашей Галины брата?

Милка открыла рот:

– Так тебя тоже пригласили? Я и не знала, что вы знакомы!

Наташа улыбнулась:

– Мы ведь живем по соседству.

– Он что, за тобой ухаживает? – Милка подозрительно ее оглядела. – Мне Галина про это ничего не говорила.

– Успокойся, не ухаживает. – Наташа встала со стула. – А тебя случайно не за него сватают?

– Да, вроде этого. – Милка покраснела. – Наши родители давно уж сговорились, а он, видишь ли, ни в какую! На прошлой неделе пришли к ним в гости, хотели меня с ним познакомить, а он, кажется, специально на рыбалку уехал. Но со дня рождения, думаю, не сбежит. А тебе он вправду не нравится? А то я подслушала, как его мамашка моей жаловалась, что он вроде себе зазнобу нашел, говорит, голь перекатная, а за Петра уцепилась, клещами не оторвать!

У Наташи перехватило дыхание. Вот, значит, какого мнения о них семейство Романовых? От обиды запершило в горле, на глаза навернулись слезы, но она сдержалась: не Милке же показывать свои переживания. Да и переживать-то особенно нечего. Она никогда не стремилась в невестки к родителям Петра. И если им так хочется поскорее женить сына, Милка – лучшая кандидатура. Да и у нее гора с плеч свалится. За этот месяц, что она будет безвылазно находиться в госпитале, многое может измениться. Вдруг Петр передумает и решит, что Милка лучше подходит на роль его жены.

Пока Наташа допивала чай, предаваясь печальным размышлениям, Милка нырнула под стол и извлекла оттуда тяжелую коробку:

– Смотри, что я ему в подарок приготовила. Хрустальный набор для пива. Немецкий. Кувшин и две кружки. Ты случайно не знаешь, он пиво любит?

– Случайно знаю. Не просто любит, а обожает. Даже умудряется где-то чешское доставать.

– А это, верно, моя мамка его потчует. – Милка опять покраснела и, смущенно потупившись, прошептала: – Очень мне Петр нравится, Наташка. Тебе не кажется, что он на артиста Ивашова похож, того самого, что в «Балладе о солдате» играл?

Наташе этого не казалось. Простой русской физиономией Петр скорее смахивал на артиста Харитонова времен Ивана Бровкина, но она лишь пожала плечами.

Милка продолжала:

– По-моему, совсем не страшно, если муж немного старше. Мужики, я слышала, особенно ценят, если жена молоденькая да вдобавок еще и хорошенькая.

Наташа едва сдержалась, чтобы не рассмеяться: насчет своей внешности Милка, мягко говоря, сильно заблуждалась. Однако пусть себе думает, что хочет, это ее личное дело.

Милка осторожно задвинула коробку под стол и предложила:

– Пойдем посмотрим что-нибудь и для тебя.

Они прошли к ювелирному отделу, и Милка прошептала что-то высокой сухопарой продавщице. Та молча кивнула, достала из-под прилавка небольшой ящик, протянула девушкам красивый портсигар.

– Пойдет? – Милка повертела его в руках. – Можно с обратной стороны поздравительную надпись выгравировать.

– Смотря сколько он стоит. – Наташа испугалась за свой тощий кошелек: на дорогую вещь она не рассчитывала.

– Десять рублей. Берете?

Наташа замялась.

Продавщица поджала губы и протянула руку, желая забрать портсигар обратно.

Наташа вздохнула:

– Беру!

Расплатившись за покупку, она взяла из рук Милки пакетик с подарком.

– Ты в чем идешь к Романовым? – поинтересовалась одноклассница.

Наташа пожала плечами:

– Пока не думала. Наверно, так и пойду в этом костюме.

Милка окинула ее победным взглядом:

– Пошли покажу, что я купила к сегодняшнему вечеру. Обалдеешь!

– Прости меня, Мила, я твой наряд лучше вечером оценю. А сейчас спасибо тебе за помощь, но мне нужно спешить. Хочу часок поспать после дежурства.

– Ну, смотри! – Милка покачала головой. – Конечно, ты девчонка симпатичная, но я тебе по-дружески советую, надень что-нибудь более подходящее. Очень уж твой костюмчик простовато выглядит. А то там такие мадамы будут! В таких туалетах!

– Хорошо! – Наташа помахала ей рукой и вышла из магазина. В дверях она столкнулась с Галиной. Сестра Петра гордо прошествовала мимо, сделав вид, что не заметила ее.

Дома бабушка долго и придирчиво рассматривала портсигар, заметив, что негоже подарком привлекать внимание к вредным привычкам именинника.

Наташа обняла ее за плечи:

– Успокойся, бабуля, такие тонкости не для Романовых. Им главное, чтобы дорого стоило да выглядело бы богато.

Бабушка печально улыбнулась и покачала головой.

– Зря ты так о Петре. Он не в их породу пошел. Вспомни, сколько раз он в огороде и в саду мне помогал и ни копейки не взял. Тебе лет десять было, он только-только из армии вернулся, а у нас печь завалилась, так он сам всю ее переложил, и тоже бесплатно. И после того сколько добра сделал, когда шофером работал. И угля, бывало, привезет, и дров. А кто мы ему?

– Бабуля, не стоит об этом! – Наташа умоляюще посмотрела на бабушку. – Насильно мил не будешь! Я знаю, он хороший человек, но ему жениться надо, а у меня на первом месте – институт!

– Ладно, ладно! Я ведь не настаиваю! Но ведь согласись: душа у парня золотая. Никакими богатствами ее не испортили, – произнесла задумчиво бабушка и подняла глаза на внучку. – Наверно, уже не успеешь с козами прогуляться?

– Почему же, у меня еще часа четыре в запасе. Гулянье назначено на семь вечера, благо завтра суббота, выспятся!

– А у тебя разве не выходной завтра?

– Дежурю я завтра, бабулечка. – Наташа обняла старушку, прижалась к ее щеке. – Не огорчайся, но мне придется тебя покинуть на целый месяц. Определили меня сиделкой к одному моряку, его вчера только прооперировали. Теперь ему нужен особый уход, вот Лацкарт мне и предложил. Зарплата почти в два раза выше, но, пока больной на ноги не встанет, придется постоянно рядом с ним находиться.

– Какой уход ты можешь обеспечить? – всполошилась бабушка. – Он же небось неподъемный, надорвешься еще!

– Насчет этого не беспокойся, в случае чего мне санитары помогут. Они у нас парни здоровые! А я буду следить за его состоянием, кормить, поить и добрый настрой создавать.

Анастасия Семеновна подозрительно посмотрела на внучку:

– Какой еще добрый настрой? С чего, интересно, ты так зарозовела? Молодой этот больной или в летах?

– Примерно такой же, как Петька, может, чуть моложе.

Бабушка взволнованно поднялась со стула:

– Да что ж они, твои начальники, вытворяют? Виданное ли дело молодой девчонке за молодым мужчиной присматривать, да еще в одной палате с ним ночевать? Завтра с тобой в госпиталь поеду, сама со всем разберусь! Ишь, чего надумали! И Нина куда смотрит?

Наташа подтолкнула бабушку назад к стулу:

– Сядь и успокойся! Послушай меня, пожалуйста! Во-первых, госпиталь – вполне обитаемый остров, а палата – так вообще проходной двор. Днем врачи, медсестры, посетители так и снуют. Да и ночью дежурные врач и медсестра постоянно справляются о его состоянии. Во-вторых, Нина Ивановна всегда на страже, иначе она не позволила бы мне ухаживать за ним. Ей ведь на месте виднее, бабуля! В-третьих, надо знать его состояние. По-моему, его еще с полгода, если он выкарабкается, не потянет ни на какие подвиги. В-четвертых, у меня своя голова на плечах есть, а в-пятых... – загнула Наташа большой палец, но бабушка перебила ее:

– В-пятых, у твой мамы тоже вроде голова на плечах имелась, только вот на втором курсе замуж выскочила. На третьем уже тебя в люльке качала... Ну да ладно, я ведь знаю, тебя не переспоришь. Учти, на днях я все же наведаюсь в госпиталь, с Ниной поговорю, чтобы за тобой лучше присматривала.

На том и порешили. Наташа быстро побросала в чемодан кое-какое белье, два-три летних платья, теплый свитер и легкую курточку. Подумала и положила несколько книг и журналов, которые без конца перечитывала и знала почти наизусть. Один томик упал на пол, она склонилась над ним. «Мастер и Маргарита». На титульном листе сохранилась подпись отца. Наташа знала, что родители купили томик Булгакова в Ташкенте, где они работали три года после окончания Ленинградского мединститута. Каким образом удалось издать этот роман в конце семидесятых в среднеазиатской республике, ведомо было только его издателям, об этом Наташа не задумывалась, но с недавних пор именно «Мастер и Маргарита» стала ее любимой книгой.

Наташа застегнула чемодан, сняла со спинки стула спортивные брюки. Для выпаса коз она давно уже присмотрела отличную поляну на вершине сопки, но к ней приходилось пробираться сквозь густой лиственный лес, сплошь заросший диким хмелем и актинидией.

Стебли лиан – серые и коричневые, с блестящими овальными листьями – осенью покрывались сочными, похожими на крыжовник ягодами. Бабушка пересыпала их сахаром, и Наташа уже обещала привезти баночку кисловато-сладкого джема в подарок Разумовичам. Евгения Михайловна просила привезти еще и лимонника. Очень уж Сонькиному семейству понравились дальневосточные лакомства.

Наташа знала о неприятных сюрпризах, которые таились в густых влажных зарослях, поэтому всегда обувалась в резиновые сапоги. Но побаивалась она не змей и лягушек, все-таки сказывалась ее учеба в мединституте, где и не такое приходилось видеть и держать в руках, а огромных черных пауков. Они натягивали поперек тропинок такие прочные паутинные сети, что их с трудом удавалось разорвать рукой. Наташа на себе испытала, что значит запутаться в густой паутине, а потом отдирать от лица и от рук липкие нити.

Козы, как два резвых мустанга, ринулись вверх по горе, у подножия которой находился их огород. Наташа прихватила с собой серп и два больших мешка для травы, чтобы бабушка хотя бы пару дней после ее отъезда не заботилась о корме для прожорливой скотины.

Девушка вздохнула. Бабуле с каждым годом все труднее вести их небольшое хозяйство, особенно после смерти дедушки. Сначала пришлось отказаться от коровы. Но вот теперь уже и коз ей держать не под силу, и в зиму решено их продать. Только куры пока ей не в тягость. Их всего десяток во главе с петухом Квазимодо, потерявшим в боевых схватках глаз, гребень и почти все хвостовое оперение. Лихой боец Квазимодо, помимо своих основных обязанностей, успешно заменял цепного пса, на их калитке до сих пор сохранилась разрисованная дедушкой табличка «Осторожно! Злой петух!».

Потеряв из виду хозяйку, козы блеяли у каменной осыпи, густо поросшей лимонником. Наташа на ходу сорвала несколько молодых листочков, растерла их между пальцами – тонкий запах лимона держится, пока не вымоешь руки.

На вершине сопки она замедлила шаг. Огромная плоская поляна, покрытая пышным разнотравьем с одинокими зонтиками деревьев, напоминала ей африканскую саванну. Именно так она изображалась в школьном учебнике географии. Наташа с детства любила это место, где можно было пристроиться в тени деревьев с томиком Жюля Верна или Майн Рида. Прищурившись, она вглядывалась в волнующиеся травы и с замиранием сердца представляла себе стада зебр и антилоп, крадущихся львов, неторопливых слонов, вальяжных страусов и толстых бегемотов...

Вечером ее находил сердитый дедушка, дома отчитывала бабушка. Но уже на следующий день, улучив минуту, она сбегала от стариков на свою любимую поляну.

Повсюду в траве скрывались неглубокие широкие ямы с обвалившимися краями. Это капониры, следы старого танкового полигона. Но учения в этом районе не проводились уже много лет, и местные жители использовали его как место выпаса домашней живности.

Наташа привязала коз на длинных веревках к колышкам, иначе шустрые негодницы ринутся на поиски приключений, и тогда их искать не переискать.

Плотно утрамбовав скошенную траву в мешки, Наташа сложила их под молодым дубком, а сама, расстелив на траве покрывало, прилегла и решила подремать в тени.

Легкий ветерок путался в зарослях орешника, деловито шуршал в густой траве, приятной прохладой окутывал лицо. Бабочки и стрекозы, застигнутые врасплох его игривыми порывами, в панике планировали на ближайшие листья и цветы. Но шаловливый ветер на секунду затихал, чтобы с удвоенной энергией налететь на травы и деревья, гонять облака.

Все Наташины попытки заснуть закончились полной неудачей. Она не понимала, откуда взялось и вот уже сутки живет в ней странное, взвинтившее нервы предчувствие. Тревога овладела всем ее существом, и сколько она ни пыталась найти объяснение столь необычному состоянию своей души, так и не сумела в этом разобраться, понять, почему столь мучительно ноет и волнуется ее сердце.

Все вокруг было привычно, спокойно, знакомо, а она не находила себе места от беспокойства.

Девушка энергично растерла лицо ладонями. Может, это ее состояние связано с сегодняшним разговором с Милкой, вольно или невольно подтвердившей ее опасения, что родители Петра не в восторге от их дружбы и даже относятся к ней с презрением?

От этих мыслей на душе стало и вовсе муторно, и окончательно расхотелось идти на день рождения. Не хватало ей ядовитых подковырок и ехидных замечаний вроде: «За всю жизнь добра не нажили, а туда же!..» или «Нашему Пете шибко грамотная жена не нужна. Сами мы университетов не кончали и, дай бог, живем получше некоторых, кто только и умеет, что книги читать да языком болтать». К тому же Наташа знала, во что превращаются подобные гулянки: гости перепьются, и все пойдет по давно заведенному распорядку – разудалые пляски, разухабистые песни, а также тихий шепоток в дальней спальне, где мать и дочь Романовы под шумок станут рассматривать подарки и прикидывать их стоимость. Наташа представила, сколько язвительных замечаний вызовет ее портсигар, и скривилась, как от нестерпимой боли. Нет, свой подарок она отдаст Петру, и пусть только он выпустит его из своих рук!

Конечно, сегодня Петр вряд ли сумеет избежать знакомства с Милкой, тут уж обе мамаши костьми лягут, чтобы осуществить задуманное. А Наташе наверняка придется отсиживаться в дальнем углу, пока не удастся незаметно улизнуть. И все-таки не это ее беспокоило! Стараясь отвлечься, Наташа закрыла глаза, прислонилась головой к теплому стволу дерева и стала вспоминать свою встречу с Петром в прошлом году. Стоял конец августа – тихий, ласковый, необычно щедрый на тепло...

До ее отъезда осталось меньше недели, и Наташа, прихватив с собой коз, решила совершить последнюю вылазку к дальним сопкам за лимонником. Пути было километров восемь, поэтому она поднялась рано, часов в шесть утра. Надела джинсы, свитер и легкую брезентовую штормовку, положила в рюкзак несколько бутербродов и термос с чаем, обулась в резиновые сапоги и взяла в руки дедушкину двустволку.

Анастасия Семеновна строго оглядела внучку с головы до ног:

– Что-то боязно мне отпускать тебя одну в такую даль. Воинские части повсюду. Встретят в лесу вояки, мало ли что взбредет им в голову.

Наташа чмокнула бабушку в щеку:

– Не беспокойся, не впервой! К тому же я с оружием. Заодно парочку-другую уток на озерах подстрелю. – Девушка улыбнулась. – Жди меня вечером с большими трофеями!

– Так уж и с трофеями? – недоверчиво усмехнулась старушка. – Сама жива-здорова возвращайся. – Она обняла внучку. – А может, бог с ним, с лимонником? Варенья в этом году наварили – еще на пару лет хватит!

– Бабуля, я ведь обещала Сонькиной матери привезти и лимонника, и красной рыбки. У них в Ленинграде этого днем с огнем не сыщешь!

– Ну, тогда гляди! Только прошу, не лезь куда не следует! Паспорт не забудь, не дай бог за нарушителя границы примут...

Наташа рассмеялась:

– Меня – вряд ли, а вот коз – обязательно. Эти твари любому шпиону сто очков вперед дадут по скрытому преодолению советских рубежей...

* * *

Часам к четырем пополудни Наташа успела подстрелить двух уток и набрала полное ведро ярко-оранжевых ягод лимонника. Натруженные ноги гудели и требовали отдыха: за весь день она лишь однажды присела на четверть часа, чтобы перекусить. Пришло время возвращаться домой, и Наташа, выбрав небольшую поляну у подножия сопки, устроилась в тени пышных кустов передохнуть перед долгой дорогой домой.

Легкий хруст веток за спиной заставил ее насторожиться. Подхватив лежавшее рядом ружье, она вскочила на ноги и испуганно оглянулась. Из кустов встревоженно вспорхнула птица, чья-то рука раздвинула ветки, и в метре от нее, как из-под земли, выросли три дюжих парня в военной форме.

– Стоять! – приказал один из них, в звании прапорщика. – Бросай оружие!

– Еще чего! – Девушка повела стволом, нацелив его парню в грудь. Тот на мгновение опешил, а два других солдата схватились за автоматы. Но Наташа и не думала отступать и продолжала упорно сжимать приклад ружья.

Прапорщик улыбнулся:

– Чего ты, дурочка, боишься? Никто тебя не тронет, но ты проникла на территорию военного объекта. Мы должны выяснить, как ты здесь оказалась и с какой целью.

Наташа, кивнув в сторону коз и ведра с лимонником, с вызовом произнесла:

– Вон мой шпионский арсенал.

Прапорщик озадаченно хмыкнул:

– Документы с собой?

Не опуская ружья, девушка протянула ему паспорт. Прапорщик прочитал ее фамилию, проверил прописку, но паспорт не вернул. Приблизившись к Наташе, он безбоязненно отвел ствол ружья в сторону и вдруг радостно улыбнулся:

– Так ты Наталья, что ли? Анастасии Семеновны внучка? А я Петр Романов, на соседней улице живу, не помнишь разве?

Прапорщик оглянулся на солдат, словно приглашал и их разделить радость от нечаянной встречи. Поняв, что инцидент заканчивается благополучно, парни вернули автоматы на прежнее место. Наташа, последовав их примеру, повесила ружье на плечо и пожала руку соседа. Петр удержал ее пальцы в своей ладони и восхищенно прищелкнул языком:

– Надо же, какая из тебя красотка получилась! Сколько мы не виделись? Лет шесть-семь? Помню, бегала по улице белобрысая пацанка, конопатая, с мышиными хвостиками вместо косичек... – Глаза его мечтательно затуманились и тут же вдруг вспыхнули неподдельным интересом. – Замуж-то успела выскочить?

Наташа отрицательно покачала головой.

– И правильно! – Петр удовлетворенно потер руки. – С этим делом спешить никогда не следует. Как, орлы, согласны?

«Орлы» вяло улыбнулись и пожали плечами. Видимо, их мнение не совсем совпадало с мнением командира, но Петр уже отвернулся от подчиненных и переключил свое внимание на девушку.

– К сожалению, я должен препроводить тебя на контрольно-пропускной пункт. Нарушение зафиксировали приборы, и теперь ты должна дать объяснение, как и зачем ты проникла на территорию важного военного объекта.

– Вы шутите?

– Какие шутки? Когда по опушке шла, колючую проволоку заметила?

– Ну и что из этого? Тут ее везде видимо-невидимо. Я точно знаю: раньше никогда здесь никаких военных объектов не было и в помине!

Петр удрученно покачал головой:

– И чему вас в институтах учат? Ухудшение международной обстановки тебе ни о чем не говорит?

– Говорит! – Наташа сердито посмотрела на Петра. – С вашей международной обстановкой скоро в лесу не грибы-ягоды расти будут, а ракеты стратегического назначения. – И мрачно глянула на прапорщика. – Показывайте, куда идти!

Петр повернулся к солдатам:

– Продолжайте обход территории, а я провожу мою сердитую соседку к командиру.

Наташа вытянула руки вперед и с явным ехидством в голосе спросила:

– Как насчет наручников? Надеюсь, нарушителям они полагаются?

Петр развернул девушку за плечо на сто восемьдесят градусов:

– Иди, иди, обойдемся без цепей, а Анастасии Семеновне я посоветую запастись хорошей хворостиной, чтобы поучила внучку, как разговаривать со старшими.

Наташа обиженно дернула плечом, сбрасывая его руку, и двинулась по едва заметной тропинке среди сухой травы и опавших листьев...

* * *

На контрольно-пропускном пункте их встретил угрюмый дежурный офицер в чине капитана. Он так долго и дотошно во всем разбирался, что Наташа не выдержала и вспылила:

– Сколько уже вы будете меня здесь держать? По-моему, я убедительно объяснила, что я не китайский, не японский и не американский шпион, мои козы блеют не азбукой Морзе и в ведре просто лимонник, а не взрывчатка.

Капитан огорошенно посмотрел на нее и сухо заметил:

– Похоже, вы основательно начитались шпионских романов, товарищ Ливанова! Но ваше задержание уже отражено в документах, и я по долгу службы обязан сейчас решить, подвергнуть ли вас аресту в целях перевоспитания или провести профилактическую беседу с вами и вашими родителями на предмет укорачивания вашего слишком длинного языка.

Наташа рассердилась:

– А вам, наверно, доставляет удовольствие показывать свою власть над людьми?

Капитан побагровел.

– Не в моих принципах, девочка, грубить дамам. Но меня так и тянет снять сейчас ремень и хорошенько вас выпороть, чтобы знали, как разговаривать с людьми, которые находятся при исполнении служебных обязанностей. – И, отвернувшись от нее, крикнул в сторону двери: – Романов, зайди ко мне!

На пороге тут же возник Петр.

Роясь в бумагах и не поднимая глаз на подчиненного, капитан спросил:

– У тебя в машине место найдется, чтобы эту дикую кошку с ее козами домой доставить?

– Найдем, товарищ капитан, потеснимся, если что.

– Не стоит беспокоиться. – Наташа с вызовом посмотрела на капитана. – Как-нибудь сама доберусь!

– А это уже, милая моя, не получится. Скоро стемнеет, а до поселка не меньше десяти километров. Так что не спорьте. Через час Петр вас доставит домой в целости и сохранности.

– И правда, Наташа, зачем лезешь в бутылку? – подал голос Петр. – Ночью в лесу опасно, да и Анастасия Семеновна будет беспокоиться.

– Ну, хорошо, – согласилась Наташа и язвительно добавила: – Спасибо за чуткость и заботу, товарищ капитан. – Затем, развернувшись, направилась к выходу.

Петр и капитан переглянулись. Офицер огорченно покачал головой, а Петр развел руками: дескать, что с нее возьмешь, совсем еще зеленая, глупая...

Они вышли на крыльцо. Петр остановился и с подозрением посмотрел на Наташу.

– Ты что на капитана окрысилась? Он же мировой мужик и действовал по инструкции.

Наташа промолчала, а Петр продолжал допытываться:

– Или приставать к тебе надумал?

– Ничего он не надумал, – с досадой отмахнулась Наташа. – Просто мне его физиономия не понравилась!

– Ну, это ты зря. – Петр коротко хохотнул. – Бабы от него без ума, да и он не промах...

Наташа с тоской посмотрела на соседа:

– Давайте оставим вашего замечательного капитана в покое. Кажется, кто-то обещал отвезти меня домой?..

Минут через двадцать Наташа сидела на заднем сиденье «уазика» с откинутым брезентовым верхом. Запыхавшийся Петр пристроился рядом с водителем. Он только что закончил руководить рукопашным боем, который вело отделение солдат с рогатым противником.

Норовистая парочка брыкалась, отбивалась рогами и истошно блеяла. В конце концов коз связали и затолкали в кузов грузовика. Но Наташа подозревала, что впереди ее ждут более серьезные неприятности.

Наташа не ошиблась. Не спасло ее от сурового выговора и заступничество Петра, который пытался всячески защитить ее. Немного успокоившись и стараясь не глядеть на провинившуюся внучку, Анастасия Семеновна укоризненно бросила Петру:

– Слышала, что ты еще зимой вернулся домой, а глаз все не кажешь. Я уж думала, совсем забыл меня...

– Простите, ради бога, Анастасия Семеновна. – Петр огорченно поскреб в затылке. – Служба у меня такая. Сплошные дежурства, день и ночь на объекте пропадаю. Никак не получалось свободного времени выкроить, чтобы прийти навестить. – Он осмотрелся вокруг и остановил свой взгляд на Наташе. – А у вас все по-прежнему, ничего не изменилось, только Наталья вон какой красавицей выросла!

Бабушка махнула рукой:

– Вырасти-то выросла, в институт поступила, а ума с воробьиный коготок нажила! Ты бы по старой памяти шефство над ней взял, поговорил при случае, пожурил, а то мои слова от нее как от стенки горох отскакивают!

– Попробую, – улыбнулся ей Петр, – только сильно сомневаюсь, что она меня послушает!

Осуждающе поджав губы, Анастасия Семеновна взяла подойник и отправилась доить коз, наказав Наташе накрывать на стол. Бабушка бесповоротно настроилась накормить ужином неожиданного гостя, и Петр, хотя до дома ему оставалось не более сотни шагов, согласился остаться. Наташа налила ему борща, подала кружку с молоком. Вернулась бабушка, достала бутыль с домашним вином:

– По случаю встречи не возбраняется и выпить.

Гость и хозяйка выпили, а Наташа отказалась. Во время ужина она в основном помалкивала и украдкой разглядывала Петра.

За годы, что она его не видела, парень заметно раздался в плечах, заматерел. И только густой темно-русый чуб, основательно укороченный стрижкой, по-прежнему свисал на лоб. Прежними были и не слишком густые, но широкие брови, и нос все тот же, уточкой. Петр его забавно морщил, когда смеялся, словно собирался чихнуть... Загорелое лицо, голубые с черными стрелочками ресниц глаза ласково смотрели на Анастасию Семеновну. Но если Петр обращал свой взор на Наташу, они почему-то темнели. И когда Наташа, забавляясь, пристально смотрела на него в ответ, он, казалось, чего-то пугался и отводил взгляд в сторону. И тогда она, от души наслаждаясь его смущением, как бы невзначай снова и снова останавливала на соседе задумчивый взгляд, отчего он тут же терял нить разговора и переспрашивал бабушку, о чем они только что говорили.

После ужина Петр вызвался помочь Наташе вымыть посуду и взялся за дело с таким пылом, что она не удержалась и съехидничала:

– Петр Васильевич, можно слегка умерить ваш энтузиазм? Бабуля вас простила, вы ей и без этого нравитесь.

– А вам? – Руки соседа застыли над грязной кастрюлей.

– А это будет зависеть от качества вымытой посуды, – рассмеялась Наташа.

* * *

До ее отъезда в Ленинград оставалось два дня. Наташа уже купила билет на самолет и упаковала чемоданы. В этот раз Наташа покидала бабушку с легким сердцем. После возобновления знакомства Петр дневал и ночевал у них. Вечерами, если не дежурил на объекте, почти допоздна возился в их дворе: починил сарай, в котором зимовали козы, подправил провалившуюся крышу курятника, попросил в части машину и привез угля и несколько кубометров дров. С помощью трех солдат распилил их на чурки, расколол и сложил в поленницы. С Анастасией Семеновной у них установились теплые отношения. По вечерам они вместе смотрели программу «Время», ругали поднимавших голову демократов и сетовали на развал экономики, обсуждали беспорядки в Грузии и национальные проблемы, возникшие в когда-то могучем и едином Советском Союзе.

Вот и в тот предпоследний перед Наташиным отъездом вечер бабушка и Петр пили чай на кухне и горячо обсуждали новое скандальное заявление Бориса Ельцина.

Поначалу Наташа пыталась делать вид, что целиком поглощена спором о дальнейшей судьбе перестройки, но вскоре начала клевать носом и, не удержавшись, во весь рот зевнула.

Бабушка подозрительно посмотрела на нее:

– Что-то ты спозаранку носом клюешь? Уж не заболела ли перед отъездом? – Она дотронулась ладонью до лба внучки и укоризненно покачала головой. – Кажется, есть температура. А ну-ка, сейчас же выпей чаю с малиной, прими аспирин – и в постель! Не хватало еще заболеть и опоздать на занятия.

– Ничего страшного. – Наташа обняла бабушку, прижалась щекой к ее плечу. – Это я слишком много горячего чаю выпила, не беспокойся, никакой температуры у меня нет.

Бабушка только вздохнула в ответ и принялась убирать со стола. Наташа повязала передник и взяла из ее рук стопочку грязных тарелок.

– Иди спать, бабуля, я посуду сама вымою и кастрюли вычищу.

Петр пристроился на порожке у открытой двери и закурил, а бабушка ушла к себе. Некоторое время Наташа слышала ее тихий голос. Анастасия Семеновна выговаривала коту Семену за грязные следы, которые пушистый любимец исправно оставлял на подоконнике после своих вечерних прогулок. Затем щелкнул выключатель, скрипнули пружины кровати, бабушка пробормотала что-то еще и затихла.

На кухне мерно постукивали ходики, в оконное стекло ударилась ночная бабочка, от ветерка вздулась занавеска... Наташа прикрыла форточку и выключила верхний свет, оставив гореть небольшую лампу над кухонным столом.

За ее спиной послышались шаги. Она оглянулась. Петр, закрыв входную дверь, подошел к ней. Наташа подала ему полотенце:

– Вытирайте посуду, если нет более приятных дел.

Петр улыбнулся и стряхнул с руки капельки воды, брызнувшие на него из мойки.

– А что, это идея! Почему бы нам вместе не заняться приятными делами?

Наташа посмотрела на него с недоумением и принялась усердно скрести сковороду.

– Наташа, – Петр подошел вплотную, встал рядом, – тебе кто-нибудь говорил, какая ты красивая, просто с ума сойти, какая красивая?

Она скосила на него насмешливый взгляд, отодвинулась чуть в сторону, но занятия своего не прекратила.

– Очень естественный переход от грязной посуды к моей неземной красоте, Петр Васильевич! Странные у вас ассоциации, товарищ прапорщик!

– Не смейся, Наташа, я вполне серьезно. Наш капитан, например, который с тобой на капэпэ беседовал, уже раз пять про тебя спрашивал. Говорит, что не прочь познакомиться с тобой поближе. Кажется, ты ему понравилась. Может, пригласить его в гости?

Сковорода с грохотом полетела в мойку, и Наташа, упершись руками в бока, сердито уставилась на Петра.

– Послушайте, товарищ прапорщик! Мне эта информация ни к чему, я вас ни в сводники, ни тем более в сторожа не нанимала!

И она с удвоенной энергией принялась за сковороду, но Петр решительно отобрал у нее щетку. Глаза его смотрели приветливо, почти ласково.

– Честно сказать, Наташа, я бы охотно нанялся в твои сторожа.

Он бережно обнял ее за плечи и привлек к своей груди. Наташа откинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Они сияли и лучились такой нежностью и любовью, что на мгновение ей захотелось плюнуть на все свои принципы, прижаться к нему, почувствовать сильные мужские руки. Однако Наташа быстро опомнилась и, отстранившись, поспешно сделала несколько шагов к выходу из кухни. Петр попытался удержать ее за руку:

– Постой, Наташа, мне надо серьезно поговорить с тобой.

Наташа почувствовала, что краска стыда заливает ей щеки. Она негодующе выдернула руку из его ладоней:

– Что вы лезете со своими объятиями? Разве я кукла какая-нибудь?

– Я вовсе не думал тебя обижать, – растерялся Петр, – просто ты очень мне нравишься, и я хотел сказать тебе об этом.

Наташа смягчилась:

– Не стоит, Петр Васильевич! И не надо забивать себе голову такими мыслями. Скоро я надолго уеду, и у вас будет достаточно времени, чтобы понять, насколько все это несерьезно.

– Нет, ты ошибаешься! – Петр посмотрел на нее исподлобья. – У меня это как раз серьезно! Жаль, что не понимаешь, насколько серьезно. – Он тяжело вздохнул и спросил: – Писать письма хотя бы позволишь?

– И это тоже ни к чему! – Наташа отошла к окну, присела на подоконник. – Терпеть не могу писать письма и, если даже напишете, сразу заявляю: отвечать не буду. Я своим однокурсникам – и то отказываю.

– Спасибо за честность! – Петр криво усмехнулся, желваки заходили на его скулах. – А я все думаю, что это ты меня по имени-отчеству кличешь? А сейчас догадался: стар я, видно, для тебя?

– Простите. – Наташа поняла, что разговор скатывается не в то русло, и встала с подоконника. – Давайте закроем тему. Меня не интересуют ни старые, ни молодые, ни в чьих ухаживаниях я не нуждаюсь. И вообще я в ближайшее время менять свою жизнь не собираюсь. Пока у меня другие планы!

Наташа вежливо попрощалась с соседом, даже проводила его до калитки, и со спокойной совестью отправилась спать. На следующий день улетела в Ленинград и принципиально ни на одно письмо Петра не ответила. А его непрочитанные письма складывала в шкатулку, чтобы летом вернуть их отправителю.

И вернула, после чего Петр ровно три дня не появлялся у них дома. Обижался. А потом как ни в чем не бывало возник на пороге и взялся ухаживать за ней с удвоенной силой.

Теперь он не скрывал своих намерений и всю энергию направил на Анастасию Семеновну, постепенно, шаг за шагом, превращая ее в союзника.

Поначалу бабулю тоже смущала их слишком большая разница в возрасте.

Но потенциальный зять, проявляя чудеса добродетели, сломил наконец ее сопротивление. Анастасии Семеновне, конечно, не слишком нравилось, что Петр настаивает на скорой свадьбе. С другой стороны, старушка боялась, что не сможет доучить внучку, а Наташино замужество, особенно если молодые подождут с детьми, эту проблему снимало. Было у бабули и еще одно тайное соображение. На ее глазах Наташа превращалась в прелестную девушку. Старая учительница понимала, что внучка пока не осознает, какой могучей силой одарила ее природа – силой воздействия на мужчин. И эта сила или поможет ей всего добиться в жизни, или навсегда искалечит, если не уничтожит совсем.

Исподтишка наблюдая за внучкой, бабушка пыталась предугадать начало пагубных изменений в ее привычках или характере. Наталья, казалось, ничего этого не замечала: в свободное от работы время пропадала в лесу, читала, ездила с Петром на пляж. И ни в грош не ставила его знаки внимания. Нина Ивановна тоже хорошо отзывалась о Наташе, и Анастасия Семеновна засомневалась, не совершает ли ошибку, подталкивая внучку к замужеству.

Она, конечно же, гордилась своей внучкой. Наташа с отличием окончила школу, поступила в престижный институт, училась без проблем, парням без толку головы не кружила, одна беда – за языком никак не научилась следить, что доставляло бабушке немало огорчений.

И все же кое-что Анастасию Семеновну настораживало в Петре: кроме качеств доброго, заботливого хозяина и отличного здоровья, ничем другим он не мог похвастаться. Книг почти не читал, ограничиваясь газетами и телевизором, и то лишь потому, что этого требовал замполит. И разговоры его вертелись вокруг собственного дома, хозяйства и автомобиля. А она никак не могла представить Наташу в роли клушки-хозяйки, заглядывающей мужу в рот и радующейся каждому новому приобретению в хозяйстве.

До диплома еще далеко, а ее Наташа уже строила грандиозные планы освоения Крайнего Севера или, например, Байкало-Амурской магистрали. Анастасия Семеновна даже не пыталась ее отговаривать, зная, что через год очередные призывы партии и комсомола способны в корне изменить намерения внучки. Бабушка понимала, что ее уговоры только укрепят строптивую Наташу в ее романтических стремлениях.

Петр достаточно быстро разобрался в ситуации и убедился в том, что в Наташиных планах на будущее места для него нет. Однако продолжал бывать у них с настойчивостью, достойной лучшего применения. Но в последнее время до Анастасии Семеновны стали доходить слухи о том, что его родители недовольны выбором сына. Она попробовала узнать об этом подробнее, но Петр отказался говорить с ней на эту тему:

– Анастасия Семеновна, мне давно уже не пятнадцать лет, и я в состоянии разобраться во всем без подсказки родителей. А что касается сплетен, сами знаете, собака лает – ветер носит! Мои намерения серьезны. И если Наташа надумает выйти за меня замуж, будьте уверены, никогда об этом не пожалеет.

Вот таким образом обернулась для Наташи прошлогодняя встреча в осеннем лесу...

Наташа взглянула на часы. До начала торжества оставалось чуть более часа, и она вприпрыжку помчалась вниз по склону сопки. Опаздывать было не в ее правилах!

Петр, против ее ожиданий, встретил Наташу у калитки и место за столом определил рядом с собой. И сразу же возбужденный шепоток пробежал по рядам разодетых в яркие наряды дам и затих на противоположной стороне стола, где сидели отец и мать Петра. Наташа удивилась: обычно родители сидят поблизости от любимого чада, но Петр в ответ на ее вопрос пояснил:

– Это наши семейные фокусы! Они решили меня уму-разуму поучить! Видишь девицу рядом с толстой теткой в розовом платье? Сегодня нас пытались познакомить на предмет скорой женитьбы. Девчонка, конечно, дура дурой, не понимает, куда ее эти две клушки толкают.

– Я ее знаю, – Наташа глянула в сторону Милки и ее расстроенной мамаши, – мы в одном классе с ней учились.

Петр ласково сжал под столом ее ладонь:

– Я уже выбрал одну из одноклассниц. Не обращай на них внимания! Сегодня мой праздник, и ты только моя гостья!

Но Наташа чувствовала себя не в своей тарелке под косыми, почти ненавидящими взглядами родственников Петра.

Честно говоря, она уже пожалела, что согласилась прийти на эту вечеринку. Весельем, как она и ожидала, здесь и не пахло. Гости, едва усевшись за столы, налегли на выпивку и закуски, словно десяток дней до этого усердно постились и сидели только на хлебе и воде.

Наташа почти ничего не ела, и вскоре ее тарелочка стала напоминать живописный натюрморт из разнообразных салатов и закусок, которые ей без устали подкладывал Петр. Первой это заметила Галина и, склонившись к Наташиному плечу, ехидно прошептала:

– Зря нос воротишь, дорогуша! В жизни небось ничего слаще редьки не пробовала, а корчишь из себя английскую королеву!

Наташа побледнела, но спорить не стала. Из противоположного угла комнаты за ними наблюдала Мария Андреевна, мать Петра. Девушка старалась не встречаться с ней взглядом: без сомнения, материнский гнев приближался к точке кипения.

Наконец старшая Романова не выдержала и присела рядом с сыном.

– Послушай, Петя, я, конечно, понимаю, мое мнение для тебя мало что значит, но Людмила очень хорошая девушка, и я советую все-таки подойти и поговорить с ней. Язык ведь не отвалится! – Тут она сделала вид, что вдруг заметила Наташу, и подчеркнуто любезно справилась: – А тебе, Наташа, не пора ли домой? Я слышала, ты завтра дежуришь?

Наташа почувствовала, как кровь прилила к лицу. Матушка Петра ясно дала понять, что ее присутствие здесь нежелательно. Обида, которая так долго таилась в Наташиной душе, вырвалась наружу, и девушка не выдержала:

– Извините, Мария Андреевна, что нарушила ваши планы и посмела прийти на день рождения вашего сына. Через минуту меня здесь не будет, и я никогда больше не переступлю порог вашего дома. Но напоследок я скажу все, что думаю. – Она перевела дух и с вызовом оглядела притихших гостей. – Хотя я и голь перекатная, как вы трубите об этом на всех перекрестках, но клещами за вашего Петра не держусь и держаться не собираюсь! И если вы желаете свести его с подходящей для вас девицей, то ради бога, мне от этого ни жарко, ни холодно!

Петр взвился на стуле:

– Я вам не бык колхозный, чтобы меня с телкой сводили! Я сам в состоянии решать, с кем мне встречаться и на ком жениться! Сегодня я уже просил вас, мама, не лезть в мои дела! Вашими советами и рекомендациями, – он провел ребром ладони по горлу, – я сыт по горло! Мила, – он повернулся к побледневшей девушке, такой нелепой в своем бело-голубом кружевном великолепии итальянского производства, – я не спорю, вы – девушка хорошая, но поверьте, нельзя мужа выбирать по маминой подсказке. И я сразу предупреждаю: между нами ничего не сложится, потому что я люблю другую девушку. – Он потянул Наташу за руку, и она, подчинившись, поднялась со стула. Петр пристально посмотрел ей в глаза и громко, так, что услышали все гости, произнес: – Наташа, милая, при всех прошу тебя выйти за меня замуж.

Наташа ошеломленно уставилась на него. Меньше всего она ожидала подобного предложения, да еще при таком стечении народа. Но ответить ничего не успела. Мать Петра, схватившись за сердце, сползла по стене. Галина и отец бросились к ней. Но Петр, казалось, не замечал возникшей суматохи, не отрываясь, он глядел в глаза любимой. Но видел в них лишь испуг и растерянность...

Заплаканная Милка метнулась к выходу, чуть не сбив с ног баяниста, за несколько минут до этого бойко наигрывавшего «Златые горы», а сейчас в воцарившейся неразберихе не менее резво прятавшего бутылку водки за пазуху.

Галина подскочила к брату:

– Сейчас же уведи отсюда свою сучку, пока я ей глаза не выцарапала!

Петр побледнел:

– Ну что ж, сестренка, в конце концов, вы сами настаивали на этой гулянке. Я видел ее в гробу и в белых тапочках! Желаю от души повеселиться! – Он подхватил Наташу под руку и увлек за собой.

Они вышли за ворота, и Петр, что-то вспомнив, попросил Наташу немного подождать и вернулся в дом. Минут через десять он выскочил на крыльцо с большой сумкой в руках. Следом за ним почти бежали старшие Романовы.

Тучный папаша, запыхавшись, судорожно хватал ртом воздух, мамаша же, подпитав боевой дух валерьянкой, голосила что было мочи. При этом она совершенно забыла, что уже завтра все село будет злословить о скандале в благородном семействе Романовых.

– Ты мне больше не сын! – что было сил орала Романова, пробудив ото сна окрестных собак, с готовностью поддержавших ее. – Твоей ноги здесь больше не будет! Дом и хозяйство завтра же отпишем Галине, а ты чтоб ближе чем на километр к усадьбе не подходил!

– Петр, учти... – Отец почти справился с одышкой, но в запале подрастерял значительную часть словарного запаса. Романов-старший хрипел и напоминал большую толстую лягушку, надсадно квакающую на берегу пруда. – Мы... тебя... добром... просили. Од-дума...ешься... только... поздно... будет! Смотри, Петр!

Вопли родственников провожали их всю дорогу вплоть до берега реки, куда Петр и Наташа бежали, взявшись за руки. Последнее, что они успели разобрать, было истошное:

– Прокляну тебя, скотина, и детей твоих прокляну, если женишься на этой девке!

Петр тихо чертыхнулся. Пробираясь сквозь покрытые ночной росой кусты, они основательно вымокли, к тому же Наташа повредила каблук, и, когда они ступили на покрытый галькой берег Суйфуна, он и вовсе отлетел.

– Секундочку! – Петр перебросил сумку на плечо и подхватил девушку на руки.

– Петя, ты что? Отпусти сейчас же! – Наташа попыталась освободиться, но он только крепче прижал ее к груди и ускорил шаг.

Вскоре впереди из темноты выступило низкое бревенчатое сооружение – домик сторожа лодочной станции. Старик умер еще по весне, и его убогое жилище пустовало все лето. Как-то раз Наташа и Петр пережидали здесь грозу, захватившую их на пляже. В тот раз Петр открыл замок гвоздем, но сейчас воспользовался невесть откуда взявшимся ключом.

К удивлению Наташи, домик выглядел обжитым: полы чисто вымыты, кровать застелена, хотя и стареньким, но еще приличным одеялом.

Она подошла к плите. Аккуратно сложенные рядом дрова и чисто вычищенные кастрюли окончательно убедили ее в том, что в домике кто-то поселился.

– Петя, тебе не кажется, что мы залезли в чужие владения?

– Не боись! – Петр весело подмигнул ей. – Это я все здесь устроил. Узнал в сельсовете, что никто на дедову хибару не зарится, взял и выкупил за энную, совсем небольшую сумму. Так что добро пожаловать в мой загородный особняк!

– Здорово! – Наташа захлопала в ладоши. – Что ж ты раньше об этом не сказал?

– Да я только вчера все документы оформил. А в секрете держал, чтобы сюрприз тебе преподнести. К слову сказать, родичи мои не в курсе. Я ведь планировал оборудовать себе здесь берлогу на случай критических ситуаций вроде сегодняшней. Правда, не знал, что она понадобится так скоро.

– Ты серьезно? – удивилась Наташа. – Ты решил уйти из дома?

Не ответив, Петр поджег щепу в печке. Огонь весело заплясал по поленьям, озарив комнату дрожащим светом. Петр снял с кровати одеяло, постелил его на пол перед печью. Приглашающе похлопал по нему ладонью.

– Садись, в ногах правды нет. А насчет того, серьезно или несерьезно я решил тут обосноваться, одно скажу – серьезнее не бывает. Осточертело мне, Наташка, под материнскую дудку плясать. Я ведь поэтому в свое время на Курилы смотался! Здесь на автобазе у меня была прекрасная работа, приличный заработок. Чего скрывать, жениться даже собирался. Девушка у нас диспетчером работала. – Он виновато посмотрел на Наташу. – Не обижаешься?

Петр нерешительно обнял ее за плечи, и Наташа, прижавшись к его теплому боку, положила голову ему на плечо. Он облегченно вздохнул и продолжал свой рассказ:

– Ту девушку Верой звали. Ее мать была алкоголичкой, сама Вера росла в детдоме. Окончила ПТУ, поэтому ни о каком приданом и речи не шло. – Петр тяжело вздохнул и прижал Наташу к себе. – До сих пор не знаю, кто сообщил моим родичам, что я встречаюсь с ней. В тот же день маменька встретила Веру по дороге на работу, и что уж ей такого наговорила, не знаю, но только моя Вера в одночасье собрала вещи и уехала. Я чуть с ума не сошел, когда об этом узнал. Вот тогда и завербовался на Курилы. Пять лет в море на сейнере ходил и домой вряд ли вернулся бы, но Галина дала телеграмму, что мать, дескать, тяжело больна. – Петр наклонился к Наташе и слегка коснулся губами ее щеки. – И вот теперь началось новое наступление, и опять против той, которую я сам себе выбрал.

– Петя, не сердись на меня, но, может, тебе и вправду жениться на Милке? – спросила Наташа. – Она – девушка спокойная, добрая, хозяйственная. Я ее по школе хорошо знаю. Никогда она ни с кем не конфликтовала, с учителями не спорила, а мне, ведь знаешь, всегда доставалось на орехи!

Петр немного отодвинулся от Наташи и с тревогой посмотрел на нее. В голосе его звучало сожаление:

– Эх, Наташка, родная моя, неужели ты так и не поняла, как сильно я к тебе присох? Я по тебе с ума схожу, а ты так и норовишь опустить меня на землю. Зачем постоянно плюешь мне в душу, я ведь готов ее дьяволу заложить, чтобы ты осталась со мной.

Он опять прижал ее к себе, склонился к Наташиному лицу, и она почувствовала его дыхание на своих губах. Поняла, что он собирается ее поцеловать, ловко вывернулась из его рук и вскочила на ноги.

– Петр Васильевич, хватит меня кормить разговорами. Проводи лучше домой, а то уже терпения нет, так проголодалась после твоего дня рождения!

Петр облегченно вздохнул и улыбнулся:

– Напугала ты меня! Думал, сейчас дверь вынесешь и убежишь домой. – Он поднялся на ноги и подошел к сумке, которую захватил из дома. – Я ведь знал, что ты проголодаешься. Ни ты, ни я почти ничего за столом не ели. – Он расстегнул баул и заглянул в него. – Давай-ка посмотрим, что нам бог послал с родительского стола. Надеюсь, в последний раз, зато в изобилии.

Петр достал тарелки, которые, оказывается, тоже водились в его хозяйстве, разложил вилки. Потом, словно фокусник из заветного сундучка, достал из сумки пару бутылок вина, шампанское, жареную индейку, кастрюльку с картофельным пюре и десятком котлет, круг копченой колбасы, яблоки, коробку конфет и напоследок – большую хрустальную салатницу, полную салата «Оливье».

Наташа потрясенно следила за его манипуляциями, потом не выдержала:

– Петр, ты же гостей оставил без закуски!

– Ничего, им жратвы тоже прилично осталось и водки море. Но, думаю, теперь им не до веселья, хотя, может, и тризну сейчас по мне правят с тем же удовольствием.

– Ты что? – ужаснулась Наташа. – Нельзя так говорить! Ты хотя бы знаешь, что означает это слово?

– Чего ж не знать! В школе тоже учились! Да и мамаша успела сказать мне, когда я у нее котлеты конфисковал, что ей легче увидеть меня в гробу, чем женатым на тебе!

– Господи, ну чем мы с бабушкой им не угодили? Живем вроде не хуже других.

– Не в этом дело, Наташа, мои родичи судят о людях по толщине кошелька и количеству сберкнижек, а у кого этого не имеется, тот для них вроде плесени. – Петр принес от окна две табуретки и подставил их к столу. – Садись, разговорами сыт не будешь! – Он открыл бутылку шампанского, разлил по стаканам. – Извини, хрусталем еще не успел обзавестись. – И предложил: – Давай выпьем за нас, больше ни о ком я сейчас слышать не желаю.

Они выпили, и Петр снова наполнил стаканы, теперь уже вином.

– А теперь выпьем за надежду, не возражаешь?

Наташа не возражала и довольно лихо выпила вино. Обида, которую она носила в своем сердце с момента разговора с Милкой в гарнизонном универмаге, засела в ее сердце, и боль от незаслуженного унижения с каждой минутой становилась все сильнее и невыносимее. Впервые она ощутила себя беззащитной перед людской несправедливостью и злобой. Она с надеждой посмотрела на Петра, может, он действительно тот человек, который ей нужен, и будет не просто любить ее, но станет надежной опорой и покровителем?

– Ну, ты сильна! – Петр с веселым изумлением посмотрел на ее стакан. – Будешь еще?

– Буду, – заплетающимся языком ответила Наташа и подставила свой стакан. Разве могла она признаться, что пьет вино второй раз в жизни? Причем первый ее опыт был ограничен одним бокалом шампанского на дне рождения у подруги.

На этот раз Петр плеснул ей всего полстакана и приказал:

– Выпьешь после того, как хорошо поешь, а то Анастасия Семеновна мне не простит, что я ее внучку спаиваю. – Он отломил ножку индейки и положил ее на Наташину тарелку. – Ешь давай, а то ведро воды тяжелее нести, чем тебя.

Наташа поперхнулась от неожиданности:

– Это как же тебя понимать?

– А так и понимай! Совсем исхудала со своей работой... – Петр протянул руку и осторожно коснулся ее подбородка. – Щеки ввалились, глаза, но все равно ты самая красивая, Наташка. – Его пальцы нежно скользнули по ее лицу, и Наташа испуганно отпрянула назад, но слишком резко и, покачнувшись от сильного головокружения, чуть не упала с табуретки. Петр подхватил ее.

Он прижал ее к своей груди и, задыхаясь, прошептал:

– Господи, Наташка! Ну почему ты так меня боишься? Поверь, я умею быть очень нежным и ласковым. – Его правая рука уже смелее обхватила ее плечи, а левая прижалась к спине, и Петр почти сдавил ее в своих объятиях. Наташа невольно вздрогнула, прикоснувшись к колючей щеке.

Но уже в следующее мгновение забыла об этом. Его губы, пахнущие вином и табаком, прильнули к ее губам. Петр покрывал поцелуями ее лицо, шею и плечо, до которого добрался, отогнув воротник платья.

Наташа попыталась оттолкнуть его, но вино так приятно кружило голову, поцелуи Петра смущали и волновали, и она в его объятиях уже почти не ощущала ни страха, ни обиды. Наоборот, все тревоги и сомнения в одночасье улетучились. Разумом она понимала, что эти поцелуи и не в меру настойчивые объятия следует немедленно прекратить, пока дело не зашло слишком далеко. Но ладонь Петра на ее щеке была такой теплой, пальцы так нежно поглаживали кожу, и Наташа поняла, что окончательно теряет голову от этих ласковых, возбуждающих прикосновений. И даже не удивилась, когда он поднял ее на руки, отнес и уложил на кровать.

И вдруг, едва вновь коснувшись ее губ, Петр отпрянул.

– Наташа... – Голос его изменился, звучал хрипло и незнакомо. – Наташка, – повторил он, – я ведь могу не остановиться.

– И не надо. – Наташа закрыла глаза, не понимая, во сне или наяву лежит она в чужой постели с мужчиной, но менее всего ей хотелось сейчас рассуждать по этому поводу. Она просто отдалась необыкновенно приятным ощущениям, которые ей доставляли поцелуи Петра.

И тут Петр приподнял ее с постели. Его подрагивающая от возбуждения рука скользнула ей за спину, пальцы легко пробежались по позвонкам, будто сыграли нежнейшую из мелодий, и запутались в Наташиных волосах. Другая рука обхватила ее за талию, прижала к горячему мужскому телу. Поцелуи, поначалу такие легкие, робкие, стали более настойчивыми и требовательными. И Наташа внезапно поняла, что навсегда переступила тот рубеж, за которым остаются детство и мимолетные поцелуйчики, совсем ничего не значащие и вызванные одним-единственным желанием доказать, что ты достиг заветного порога взрослости и теперь можешь свободно посещать вечерние киносеансы и ложиться спать после десяти вечера.

А Петр становился все напористее. Что-то незнакомое, властное и даже грубое проявилось вдруг в нем, полностью парализовав Наташину волю. И она уже не отдавала себе отчета, забыв обо всем: что давно пора быть дома, бабушка наверняка беспокоится и не спит, что завтра рано утром ей нужно ехать в госпиталь... Захваченная потоком чужой страсти, Наташа, точно бумажный кораблик, закружилась в водовороте эмоций и понеслась на гребне волны в неизведанные дали, не подозревая, что же они уготовили ей: грозный водопад, грохочущую стремнину порогов или спокойную гладь речного плеса...

Без всякого принуждения и стеснения Наташа потянулась к Петру, обхватила руками его голову и прижалась к нему всем телом.

Петр потрясенно вздохнул, и она ощутила, как он нащупал застежку ее платьица и начал расстегивать пуговицы.

Его пальцы коснулись ее обнаженной кожи, и приступ тревоги вдруг пронзил ее сердце. Ей захотелось заплакать, оттолкнуть Петра, но его руки держали ее крепко, и все Наташины робкие попытки освободиться ни к чему не привели; Петр как ни в чем не бывало освободил ее от платья. Наташа вздрогнула, как от ожога. И действительно, его ладони, охватившие ее грудь, были нестерпимо горячими, но почему же тогда все ее тело будто заледенело, покрылось «гусиной кожей»? Ведь еще минуту назад одних поцелуев ей стало мало, она хотела продолжения и своей уступчивостью подталкивала его на более настойчивые и откровенные ласки.

Петр моментально почувствовал перемену в ее настроении. Задыхаясь от возбуждения, он опустился рядом. Плотное, пышущее жаром мужское тело прижалось к ней, его губы приблизились к ее губам, и Петр тихо пробормотал:

– Малышка моя дорогая, теперь я не оставлю тебя в покое!

Наташа попыталась что-то прошептать, оттолкнуть его, но жадные горячие губы перекрыли ей доступ воздуха, она задохнулась и почти бессильно обвисла в его руках.

Вскоре Наташа полностью потеряла представление о существе происходящего. Волна сладостных, неизведанных ранее ощущений подхватила ее, закачала в своих объятиях, и Наташа неожиданно для себя почувствовала, что засыпает. Где-то далеко в мозгу сверкнула мысль, что сегодня она слишком много выпила вина и перед работой надо хорошенько выспаться. А все, что происходит с ней сейчас, лишь плод ее воображения, горячечные фантазии, вызванные алкоголем. И эти ласки, и поцелуи – всего лишь сон, а завтра она проснется, и все будет по-прежнему...

Она провела ладонью по волосам мужчины, лежавшего рядом, и подумала: «Интересно, почему у него серые глаза?»

Странное беспокойство овладело ею. Почему они лежат в одной постели, ведь ему еще не разрешено вставать? А если сейчас в палату войдет Герасимов? Или, не дай бог, Нина Ивановна? Что она им скажет? Как объяснит, почему вдруг оказалась в таком положении?

Но Наташа не успела придумать ни достойного ответа, ни объяснения своему поступку. Мужские руки скользнули по ее телу вниз, Наташа напряглась, пытаясь освободиться от навалившейся на нее тяжести. Теперь это был не Игорь, она знала это точно, кто-то чужой и не совсем ей приятный... Она попробовала открыть глаза, но безуспешно. Веки, как и все тело, налились свинцом, и она застонала от бессилия. Лежавший на ней мужчина, очевидно, подумал, что это проявление страсти; он прижался к ее уху губами и знакомым, хриплым от возбуждения голосом прошептал:

– Наташка, как я люблю и хочу тебя!

В следующее мгновение ее тело пронзила резкая боль. Вскрикнув, она забилась в сильных руках, но мужчина немного приподнял руками ее бедра и начал медленное движение внутри ее, продолжая то шептать ей на ухо ласковые слова, а то принимаясь покрывать поцелуями ее лицо, шею, обнаженную грудь.

На мгновение ей показалось, что темнота, разрываемая сполохами огня в печи, расступилась, стены дома раздвинулись и она лежит не на грубом, колючем одеяле, а на горячем речном песке. Знакомые серые глаза притягивают ее, манят, зовут... Она пытается позвать своего единственного, любимого.... Но вдруг сознание ее прояснилось, Наташа открыла глаза и увидела над собой лицо Петра. Зажмурив глаза и закусив губу, он быстрыми толчками двигался в ней, вскрикивая от возбуждения.

Она ощутила саднящую боль, которая усиливалась при каждом резком движении Петра. Наташа напряглась, подтянула под себя колени, Петр открыл глаза, с недоумением посмотрел на нее и в то же мгновение вскрикнул, задвигался еще быстрее, быстрее и, громко простонав, упал на нее обессиленный, прошептав едва слышно:

– Наташка, сейчас я сойду с ума!

Она осторожно отвела от себя его руки. На душе было пусто, и хотелось плакать. И слезы не заставили себя ждать. Одна за другой покатились по щеке, проложили влажную дорожку по шее.

Но Петр будто не видел перемены в ее настроении. Восторг и счастье захлестывали его, и, очевидно, поэтому он не сразу заметил, что Наташа не разделяет его настроения, а неподвижно лежит, безучастная и равнодушная. Хотя нет! Он слизнул языком одну соленую капельку на ее щеке, потом другую... Приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Наташу.

– Что с тобой, родная? – Он попытался вновь обнять девушку, но Наташа перехватила его руку и села на постели.

Петр смотрел на ее худенькую спину, выпирающие лопатки, тонкую талию, и его сердце вдруг сжалось от предчувствия беды. Совсем не так он представлял их первую ночь.

Он сел рядом с Наташей, крепко обнял ее за плечи, развернул к себе лицом и вопросительно посмотрел ей в глаза. Но Наташа отвела взгляд и, резко дернув плечом, попыталась сбросить его руку. Петр понял, что она расстроена и, вероятно, испугана, и попробовал ласками успокоить ее.

Но тело любимой по какой-то неведомой ему причине перестало подчиняться его воле. Наташа более настойчиво отстранила руки Петра и опустила ноги на пол.

– Который час? – спросила она тихо и испуганно вскрикнула, когда услышала, что уже третий час ночи. Хмель из головы окончательно улетучился, и Наташа с ужасом поняла, что натворила на самом деле. – Господи! Что теперь будет? Как я скажу бабушке? Она же меня на порог не пустит! – Девушка упала на кровать и в голос зарыдала. И не только бабушкиного гнева она боялась, было еще что-то, затаившееся в укромных уголках ее сознания, что тревожило гораздо больше и от чего ее сердце заходилось в тоске от отчаяния и безысходности.

– Успокойся, прошу тебя! – Петр ласково погладил ее по спине и протянул ей платье. – Одевайся, я провожу тебя и объяснюсь с Анастасией Семеновной!

– Ну уж нет! Я виновата, я и отвечать буду!

Петр застыл с пиджаком в руках.

– Наверно, ты боишься, что Анастасия Семеновна рассердится на нас за то, что мы поспешили и переспали с тобой до свадьбы? – попытался догадаться Петр. – Но мы сразу же в понедельник пойдем в сельсовет и подадим заявление. У меня там бывшая одноклассница работает, я с ней договорюсь, чтобы нас расписали до конца твоих каникул.

– Но с чего ты взял, что я хочу выйти за тебя замуж? – удивилась Наташа. – И я совсем не собираюсь посвящать бабушку в то, что случилось с нами. Я одна во всем виновата. Во-первых, потому, что слишком много выпила, во-вторых, что позволила тебе переступить рамки дозволенного. Так что я сама разберусь с бабушкой, а тебя прошу об одном: пусть все останется между нами.

– Что ты городишь? – Петр с досадой посмотрел на нее. – Через неделю мы поженимся. Я не собираюсь скрывать от твоей бабушки, что мы фактически уже муж и жена. – Он опустился на колени и стал покрывать поцелуями ее руки. – Не отталкивай меня, Наташка! Ты же знаешь, что никого дороже тебя у меня нет на этом свете. Ведь я из-за тебя из дому ушел, с родителями разругался. Неужели это не доказательство, неужели ты не в состоянии оценить, на какие жертвы я иду, чтобы добиться твоей любви? И сегодня я счастлив, как никогда, потому что ты стала моей. Теперь я еще сильнее люблю тебя. Выходи за меня замуж, и, я клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь. – Он приподнялся с колен, присел на кровать рядом с ней. – Сегодня для тебя все было в первый раз, и я знаю, это не очень приятно, но со временем ты научишься понимать меня, а я научу тебя любить по-настоящему.

– Но зачем ты сделал это? – зарыдала Наташа. – Ты же понимал, что я пьяная и себя не контролирую. Ты ведь опытнее меня, почему же не остановился сам и не остановил меня?

– Потому что это было выше моих сил, – сказал устало Петр. – Потому что я слишком люблю тебя, потому что тоже выпил и окончательно слетел с катушек!

Наташа закрыла лицо ладонями и вдруг вспомнила все, что произошло с ней на дне рождения Петра. Словно в немом кино перед глазами всплыли злые физиономии старших Романовых, разъяренное лицо Галины и растерянно-испуганное Милкино... «Ничего, – злорадно подумала Наташа, – знали бы они, где сейчас их дорогой Петруша, кого на коленях умоляет выйти за него замуж». Хотелось бы ей увидеть, как будет выглядеть все семейство и его дорогие гости утром, когда узнают, что они с Петром стали мужем и женой.

Наташа отняла руки от лица и посмотрела на Петра:

– Ты действительно хочешь жениться на мне?

– Наташка, – он осторожно дотронулся до ее щеки, – глупенькая, я только об этом и думаю...

– Хорошо, я выйду за тебя. – Наташа храбро посмотрела ему в глаза и с вызовом произнесла: – Но учти: я привыкла сама решать свои проблемы. С бабушкой сама объяснюсь и работу в госпитале бросать не собираюсь. Меня попросили ухаживать за одним тяжелораненым. Он перенес сложную операцию и нуждается в сиделке. Так что свадьбу пока придется отложить.

– То было вчера, а сегодня обстоятельства изменились. Насильно никто тебя работать не заставит. Хочешь, поедем и вместе утрясем все дела!

– Не стоит, Петя! – Наташа устало вздохнула. – И давай не будем спорить. Я отработаю в госпитале до конца каникул, а зарегистрироваться мы и в конце августа успеем, перед тем как я уеду в Ленинград...

– Так ты не собираешься переводиться во Владивосток? – Петр озадаченно уставился на нее.

Наташа пожала плечами, отвела глаза:

– Не знаю пока! Вероятно, первый семестр придется проучиться в Ленинграде, а там посмотрим...

Петр печально усмехнулся и обнял ее за плечи.

– Эх, Наташка, Наташка, как не было в твоем сердце местечка для меня, так, наверно, и не появится!

Наташа опустила голову и, когда его теплые, мягкие губы коснулись ее щеки, ничего, кроме досады, не испытала. Она чувствовала себя больной, разбитой и опустошенной. Ей было его нестерпимо жалко, но у нее не осталось уже сил ни на что – ни на уговоры, ни на обещания.

– Прости, если сможешь, но я такая, какая есть, и меня уже не переделать. – Наташа направилась к двери и, остановившись на пороге, спросила: – Ты проводишь меня?

В мгновение ока Петр очутился рядом с ней.

– Никуда я тебя не отпущу! Запру под замок, а утром сам объяснюсь с бабушкой. Думаю, она меня поймет и простит. – Он подхватил Наташу на руки и отнес на кровать. Заботливо поправил у нее под головой подушку, укрыл одеялом. – Поспи, успокойся. Я понимаю, что тебе сейчас нехорошо, но через день-два ты научишься получать удовольствие по полной программе! Поверь, учитель я хороший!

Откинув край одеяла, Петр уткнулся лицом в ее колени. В смятении она ухватила его за волосы и потянула вверх.

– Петя, милый, родной! – взмолилась Наташа. – Остановись, ради бога! Мне нужно срочно домой! У бабули больное сердце, ты же знаешь!

– Хорошо, – он поднял голову, – пойдем. Но дай слово, что сегодня окончательно обсудим и решим все вопросы. Обещаю, я не буду против твоих предложений, но учти: в разумных пределах.

Наташа облегченно вздохнула и даже поцеловала Петра в щеку.

– Спасибо, но ты тоже дай слово, что срочно сбреешь эту несносную щетину, а то она у тебя чище наждака.

Петр засмеялся, подхватил ее на руки и закружил по комнате:

– Девочка моя, только разреши, и я шага не позволю тебе по земле ступить!

Бабушка поджидала внучку на лавочке у калитки. Завидев две темные фигуры, показавшиеся на фоне заметно посветлевшего неба, она молча прошла в дом. Виновато взглянув на Петра, Наташа последовала за ней, но он решительно взял ее за руку, остановил на пороге:

– Давай-ка сначала я с бабушкой поговорю, а ты иди к себе в комнату. Я позову, если потребуется.

Прокравшись на цыпочках мимо кухни, Наташа успела заметить, как Петр, отобрав у бабушки чайник, поставил его на огонь. Анастасия Семеновна что-то тихо говорила ему, но что именно, Наташа не разобрала. Осторожно прикрыв за собой дверь в спальню, она забралась на кровать с ногами и попыталась осмыслить случившееся.

Несколько часов назад она и не помышляла о замужестве, а вечеринку у Романовых воспринимала лишь как тяжкую повинность, которую легче отбыть, чем отказаться от нее. Что же послужило толчком к тому, что она враз забыла обо всех своих принципах и легла в постель с мужчиной, которого никогда не любила и не любит сейчас? Почему с такой готовностью откликалась на его ласки?.. А может, это и есть самое главное в семейной жизни – ощущать себя любимой, а со временем она и сама научится любить?

Но почему тогда чувство безысходности и тоски рвет на части ее сердце? Почему с момента их соединения она испытывает стыд и отчаяние, словно изменила кому-то, чье присутствие ощущала рядом с собой с того самого момента, когда руки Петра впервые коснулись ее обнаженного тела? Ощущала сердцем... И к этому тревожному ощущению примешивалось усилившееся чувство вины перед Петром. Выходит, там, в маленьком домике на берегу Суйфуна, она подло его обманывала?

Наташа опустила голову на подушку. С удовольствием вытянула ноги. Наверно, стоит немного поспать, а после обдумать сложившееся положение на свежую голову.

Она закрыла глаза и забылась... И вдруг чье-то теплое дыхание коснулось ее щеки... Она вздрогнула. В затуманенной голове пронеслось: неужели проспала? Неужто бабушка сговорилась с Петром и специально ее не разбудила? Хотела посмотреть на часы – их на руке не оказалось. Наташа вскочила на ноги... и с удивлением оглядела чужой двор. Как она здесь очутилась? За спиной послышались шаги, и, повернувшись, она застыла в еще большем недоумении. От дверей совершенно незнакомого дома к ней подходил также совершенно незнакомый мужчина. Он молча, словно не заметив замершей в оцепенении девушки, прошел мимо. Наташа успела рассмотреть крошечные капельки пота, выступившие на его обнаженной загорелой спине. Под правой лопаткой виднелось темное родимое пятно в форме перевернутого вверх рожками полумесяца. Незнакомец подошел к висевшему на дереве умывальнику и склонился над тазиком. Умываясь, он шумно отфыркивался, затем обтерся полотенцем и, повесив его на плечо, поднялся на крыльцо. Наташа потрясла головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и тут поняла, что по-прежнему сидит на своей кровати, закутавшись в бабушкин пуховый платок.

Из кухни доносились тихие голоса. Выходит, Петр еще не ушел, и разговор, очевидно, идет нелегкий...

Наташа выглянула в окно. Дальние сопки уже зарозовели. Еще несколько минут, и солнце выплывет из-за горизонта, наступит новый день. Пока же можно еще немного поваляться в постели. Вещи у нее собраны, а до вокзала десять минут ходьбы...

Наташа вновь склонила голову на подушку, и в ту же секунду лицо незнакомца возникло перед ней. Впрочем, оно не было таким уж незнакомым. Она определенно где-то его уже видела, но где, не могла вспомнить. Наташа сжала голову ладонями и вдруг поняла, что этого человека она знает уже целую вечность и отчаянно его любит.

Мужчина медленно склонился над ней, и Наташа с готовностью подалась ему навстречу. Она обхватила его руками за шею и притянула к себе. Незнакомец шевельнул губами, точно порывался о чем-то спросить, но она мгновенно прижалась к этим губам пылающим от нестерпимой жажды ртом и, ощутив ответное движение, застонала от почти болезненного желания немедленно слиться с этим человеком в единое целое. Ее руки скользнули по его обнаженному телу и наткнулись на грубый рубец. Наташа удивилась, почему не заметила этого шрама, когда мужчина проходил мимо нее...

Между тем ее одежда словно испарилась, и его руки мягко коснулись ее груди. Сильные пальцы обняли упругие полушария, и Наташа почувствовала, что сердце неистово, странными рывками ответило на его ласку. Левой рукой он приподнял ее голову, и Наташа вдруг не ощутила привычной тяжести косы. Но и это почему-то ее не испугало, а лишь вызвало легкое недоумение. Правая рука незнакомца продолжала ласкать ее грудь, и девушка вдруг почувствовала, что вот сейчас с ней произойдет нечто необыкновенное, ни разу в жизни не испытанное. Она обняла мужчину, прильнула к его груди. Его губы ласково пробежались от ее уха до ключицы, и Наташа едва разобрала тихий шепот:

– Не уходи, останься со мной! Я так по тебе соскучился...

Она хотела ответить, что тоже очень соскучилась и никогда не уйдет от него, но резкий звонок заставил ее очнуться и открыть глаза. За окном вовсю светило солнце, она одна-одинешенька лежала одетая поверх одеяла, а рядом стояла бабушка с будильником в руке.

– Вставай, гулена! Через час электричка, а тебе и горя мало!

Наташа с опаской посмотрела на нее:

– Бабуля, Петр тебе все рассказал?

– Ну а как же? Целый час грехи замаливал. – Анастасия Семеновна присела на кровать и прижала внучку к себе. – Что же ты натворила, девочка? Понимаешь ли хотя бы, что это на всю жизнь?

Наташа пожала плечами:

– Теперь уже ничего не изменишь. Я пообещала Петру выйти за него замуж.

– Одного не пойму, – бабушка с грустью смотрела на нее, – почему ты вдруг согласилась выйти за него? Еще вчера днем ты и слышать об этом не хотела.

Наташа сердито нахмурилась:

– Знаешь, как его родственники на нас накинулись, когда он заявил, что хочет жениться на мне, а не на Милке Севостьяновой? Если бы не этот скандал, наверно, ничего бы не случилось... А то они считают, что я недостойна стать женой их дорогого Петеньки.

– Наташа, подумай, что ты говоришь! – Анастасия Семеновна схватилась за сердце. – Выходит, ты в пику его родителям так поступила? Лишь бы досадить им? Разве так можно? Ты же и себе, и Петру жизнь поломаешь!

Наташа фыркнула, поднялась с кровати и подошла к зеркалу. Распустив волосы, она тщательно расчесала их и принялась снова заплетать в косу. Бабушка некоторое время молча наблюдала за ней, потом встала за Наташиной спиной. Ее сердитый взгляд встретился в зеркале с безмятежным внучкиным взором.

– Откажи Петру, пока не поздно!

Наташа отвернулась от зеркала, обняла старушку за плечи и с расстановкой произнесла:

– Ни за что! Он меня любит, и это главное! Со временем и я его полюблю.

В дверь постучали и помешали бабушке высказать все, что она думает о своей пустоголовой и несерьезной внучке. В комнату вошел Петр. Мокрые волосы курчавились на затылке: он уже успел сбегать на реку и искупаться. В руках он нервно крутил сумку, которую вчера захватил из дома.

Наташа тщательно уложила косу в тяжелый узел, закрепила его шпильками и только после этого соизволила повернуться и бросить взгляд на будущего мужа. Петр смотрел на нее печально и виновато.

– Значит, ты все-таки едешь на работу? А как же насчет заявления в загс?

– Петя, мы ведь обо всем договорились! – Наташа недовольно скривилась. – Во вторник или даже в среду я попрошу Нину Ивановну подменить меня на пару часов, тогда и съездим, подадим заявление.

– Хорошо! – Петр вздохнул с облегчением. – Если хочешь, я могу тебя отвезти во Владивосток. Сейчас только сбегаю за машиной...

Он поспешил на улицу. Бабушка проводила его взглядом и покачала головой:

– Не думала, что он так быстро под твой каблук попадет. Мой тебе совет, внучка, если хочешь его полюбить, сначала научись уважать, прислушиваться к его мнению и помнить, что он-то тебя уже любит. – Анастасия Семеновна направилась к двери, но на пороге остановилась. – Петр поживет в дедушкиной комнате до свадьбы, раз уж у него так с родителями получилось.

Наташа пожала плечами и вновь повернулась к зеркалу.

Минут через пятнадцать Наташа вышла на кухню, за окном послышался шум автомобильного мотора. Наташа выглянула из окна и увидела у калитки «Жигули». Открыв багажник, Петр вытаскивал из него какие-то коробки и чемоданы. Наташа подозвала бабушку.

– Кажется, Наталья, у Петра и вправду полный развод с родителями. Ну что это за люди такие? – Анастасия Семеновна огорченно посмотрела на внучку. – Неужели из-за какого-то барахла можно расплеваться с собственным сыном? Иди-ка помоги мужику, – подтолкнула бабушка Наташу, и та поспешила на помощь Петру. Анастасия же Семеновна, заметив брошенный украдкой взгляд будущего зятя на окна, отступила в глубь кухни. Не увидев ничего подозрительного, Петр обнял Наташу и поцеловал в губы.

– Ты не представляешь, я уже успел по тебе соскучиться! Разреши мне хотя бы через день приезжать к тебе. Часок, думаю, сумеешь выкроить, чтобы повидаться и побыть вместе.

– Наверно, сумею. – Наташа чмокнула его в щеку и впервые со вчерашнего вечера улыбнулась. – Ну, пошли завтракать, а то на работу опоздаю.

Петр обнял ее за плечи, так они и вошли в кухню, где бабушка уже накрыла стол к завтраку. Наташа очень быстро управилась с тем, что лежало на ее тарелке, потом принялась торопливо глотать чай. Но Петр лишь ковырнул яичницу и отодвинул ее в сторону, к чаю же совсем не притронулся. Бабушка многозначительно скосила глаза в сторону Петра, и Наташа подсела к нему, участливо взяла за руку, отметив горькие складки около рта и глубокую морщину, прочертившую лоб.

Петр поднял на нее глаза и вдруг изо всех сил сжал ее руку, так что Наташа сморщилась от боли. Но Петр, похоже, не заметил этого и с грустью произнес:

– Понимаете, родители даже не захотели со мной разговаривать. Выкинули все мои вещи на крыльцо. Галина, правда, вышла, открыла гараж, но тоже молча. Но когда я сообщил, что мы с тобой, Наташа, поженились, она чуть с ума не сошла. Схватила полено – и на меня! Хорошо, я успел вовремя увернуться. Кое-как скрутил ее и затолкал в курятник. Орала как блаженная. Теперь весь поселок в курсе, что мы с тобой практически поженились! – Он невесело улыбнулся. – Извини, что так получилось!

– Знаешь, сплетен я меньше всего боюсь. – Наташа с вызовом тряхнула головой. – Поговорят и через неделю забудут.

– Я тоже так думаю. – Петр нежно погладил ее по плечу. – Утром я все успел обдумать. До регистрации, так уж и быть, поработаешь в госпитале, а я подготовкой к свадьбе займусь. А в сентябре у меня отпуск, так что следом за тобой прикачу в Ленинград. Там и решим все вопросы с твоим переводом, не возражаешь?

«Что мне теперь остается», – подумала Наташа, а вслух произнесла:

– Естественно, нет. Немного жалко, конечно. Я ведь так хотела именно в Ленинграде учиться. И дедушка наш мединститут окончил, и папа с мамой... – Наташа на секунду задумалась, словно избавляясь от сомнений, махнула рукой. – Обязательно приезжай! Я тебя с Сонькой познакомлю, с ее мамой и тетушками...

Анастасия Семеновна поставила на стол перед Наташей две стеклянные баночки: одну – с медом, другую – с лимонником:

– Отвези своему подопечному. Пускай быстрее поправляется!

Петр одобрительно усмехнулся:

– Спасибо, Анастасия Семеновна, вы всегда все правильно понимаете!

До начала дежурства оставалось чуть более получаса. Петр помог Наташе донести чемодан до входа в отделение. Тут их увидела Нина Ивановна. Строго оглядела ладного парня, сопровождавшего Наташу. Старенький халат, позаимствованный девушкой у знакомой санитарки, доставал ему едва до середины спины, а на плечах держался вообще на честном слове.

– Познакомьтесь, Нина Ивановна, это – Петр Романов, мой жених. – Наташа смущенно улыбнулась и виновато посмотрела на свою начальницу.

Обомлевшая от удивления Нина Ивановна машинально пожала протянутую руку. Парень улыбался и внешне производил весьма неплохое впечатление. Нина Ивановна с некоторым недоумением глянула на Наташу. Интересно, почему девочка ни разу не вспомнила о нем во время их вечерних чаепитий? Стеснялась? Из многолетнего опыта работы в женском коллективе Нина Ивановна знала, что основной темой разговоров молоденьких медсестер являлось обсуждение достоинств и недостатков женихов и мужей, толкование снов, различных высказываний, вольных или невольных намеков, которые могли бы поведать о грядущей судьбе. А тут вдруг ни слова! Нина Ивановна еще раз удивилась подобной выдержке и приказала попавшемуся под руку санитару отнести Наташины вещи в палату.

Оставив молодых людей за дверями отделения, она ушла по своим делам. Но прощание у них получилось неловким и скомканным. Врачи и сестры, спешившие мимо них на службу, считали своим долгом оглядеть их с ног до головы. Поэтому Наташа ограничилась лишь быстрым поцелуем в щеку и выпроводила будущего мужа восвояси, еще раз заверив его, что непременно отпросится у Нины Ивановны на пару часов, чтобы подать заявление в загс.

Она быстро добежала до первой палаты, радуясь в душе, что Нина Ивановна не стала расспрашивать ее о Петре. Честно сказать, она немного побаивалась грядущих объяснений со своей строгой наставницей. Хотя что тут особенного, если до поры до времени она скрывала скорое замужество? И совсем не обязательно Нине Ивановне знать, что все получилось так неожиданно, буквально с бухты-барахты...

В палате Наташа обнаружила Екатерину с очередной капельницей. Но больной по сравнению с предыдущим днем выглядел несравненно лучше: на впалых щеках появился едва заметный румянец, а глаза оживились и весело заблестели, когда он увидел свою сиделку.

– Я уж подумал, что вы мне приснились! – Раненый приподнял голову, точно пытался оглядеть Наташу с ног до головы, но, заметив косой взгляд Екатерины, широко улыбнулся и ей. – Вот вас-то мне уже никак не забыть! Ведь это не капельница, – он хитро блеснул глазами, – а прямо райское наслаждение, особенно в ваших искусных руках!

Процедурная медсестра покраснела и смущенно улыбнулась.

– Скажете тоже! – Она удобнее уложила его руку, которая свесилась с кровати. – Через часик капельницу уберем, и вам станет легче. После этого Наталья вас напоит, а до этого лучше не пить.

Екатерина вышла из палаты, а Наташа принесла из ванной тазик с теплой водой и осторожно влажным полотенцем протерла лицо и руки раненого лейтенанта. Все это время Игорь молча и исподлобья рассматривал Наташу. Она тоже молчала и старалась избегать его пристального взгляда. Стоило ей войти в палату, и она вновь ощутила знакомое возбуждение. Обнаружив, что ее подопечный выглядит вполне прилично, девушка неожиданно для себя страшно обрадовалась, поэтому чувствовала себя сейчас не в своей тарелке.

Странно, но все вчерашние события вдруг отступили на задний план как малозначительные и не требующие того, чтобы о них постоянно помнить.

Закончив умывание, Наташа решилась все-таки посмотреть на него и вдруг вздрогнула. Точно мощный электрический разряд проскочил между ними, и ее словно током ударило. Глаза лейтенанта на мгновение вспыхнули, и Наташа поняла, что он тоже испытал нечто подобное. Сиделка испуганно отпрянула, но раненый лишь молча усмехнулся и закрыл глаза. Девушка поспешила в ванную, чтобы вылить воду.

Вернувшись, она подошла к окну, раздвинула шторы и распахнула оконные створки. Поток свежего воздуха ворвался в палату. Стараясь лишний раз не смотреть в сторону своего подопечного, Наташа принялась наводить порядок на столике рядом с его кроватью. Судя по обилию фруктов и соков в холодильнике, вчера у ее пациента перебывало немало посетителей. Два огромных букета гладиолусов мешали друг другу на столике, и один из них она решила переставить на тумбочку у окна. Среди цветов что-то белело. Девушка вытащила из букета маленький кусочек картона и увидела аккуратные буквы, выведенные, несомненно, женской рукой: «Несравненному и любимому Игорю Карташову с надеждой на скорое выздоровление!» Наташа протянула карточку «несравненному» и кем-то любимому пациенту:

– Это, видимо, вам?

Повертев послание в руке, Игорь опустил его на одеяло и умоляюще глянул на девушку:

– Ради бога, Наташа, перестаньте суетиться! Лучше сядьте и поговорите со мной.

Наташа подчинилась, присела на краешек стула и уже смелее посмотрела на Игоря. Серые глаза встретились взглядом с голубыми, и молодые люди дружелюбно, хотя и смущенно, улыбнулись друг другу.

Игорь прищурился:

– Кажется, мы с вами подружимся. Признаюсь, вчера я как следует вас не разглядел и теперь очень рад, что за мной будет ухаживать такая красивая медсестра.

– Я не медсестра, всего лишь студентка мединститута.

– Что ж, тем лучше! Я постараюсь стать образцовым объектом вашей лечебной практики.

Игорь продолжал вежливо задавать вопросы, Наташа не менее вежливо отвечала. Изо всех сил она старалась скрыть свое смятение и почти проклинала тот день и час, когда согласилась поработать сиделкой. Этот человек, даже в нынешнем его состоянии, был слишком опасен для нее, но поняла она это чересчур поздно. Ее подопечный явно был из тех субъектов, которые добиваются всего, чего захотят, и в максимально короткие сроки. Здравый смысл подсказывал ей: с этим лейтенантом недопустим даже легонький флирт, и необходимо соблюдать приличную дистанцию, чтобы не попасть в расставленные им ловчие сети. Все это Наташа отлично понимала, но тем не менее уже ничего не могла с собой поделать. Она точно приклеенная сидела рядом на стуле, болтала с ним и даже улыбалась в ответ на его незамысловатые шутки, как самая последняя дурочка.

Наташа не подозревала, насколько сам Игорь поражен этой встречей. Умение сдерживать свои эмоции, всегда помогавшее ему и выручавшее в трудных ситуациях, на этот раз основательно подвело его. Поначалу он хотел признаться, что рыжий санитар не только побрил, но и умыл его. Но слишком велико было искушение почувствовать вновь тепло ее ладоней, которое так благотворно на него действовало, о нем он тайно мечтал во время ее отсутствия. Лейтенант знал, что прикосновение этих нежных рук вернуло его из забытья, но он почти не запомнил свою сиделку. В памяти осталась только необыкновенная яркость девичьих глаз да русая коса – большая редкость по нынешним временам.

Старшая медсестра предупредила его, что сиделка появится к восьми, и он все утро исподтишка наблюдал за дверью, в душе посмеиваясь над собой. Взрослый мужчина, а ведет себя как сопливый юнец на первом свидании. Неужели он ослабел до такой степени, что полностью потерял над собой контроль? Конечно, втайне ему очень хотелось, чтобы девица оказалась симпатичной.

В душе лейтенант Карташов был большим эстетом. В редкие свободные от службы часы старался выбраться в театр или на выставку. Женщин признавал исключительно красивых, с изюминкой. Они отдавались ему охотно, без лишних сантиментов, потому и он воспринимал их соответствующим образом: как приятное дополнение к тем удовольствиям, которые положены мужчине в расцвете сил, к тому же не обремененному семьей и заботами, с ней связанными.

Девочка, к его потаенной радости, оказалась прехорошенькой, очень юной и застенчивой, краснеющей по любому поводу.

Стараясь не выдать возникшего к ней интереса, Игорь прикрыл глаза, но сквозь ресницы продолжал наблюдать за своей сиделкой, которая, кажется, обрадовалась, что он прекратил свои расспросы и пытается теперь задремать.

Наташа тихо передвигалась по палате, не подозревая, с каким вниманием ее изучают, иначе она не вела бы себя так естественно, как ни одна еще женщина в присутствии Игоря Карташова.

На вид ей было не больше двадцати. При высоком росте она совсем не казалась худой. Грудь была высокой и, судя по углу отклонения белого халата, красивой формы. Но особенно его поразили ноги девушки: высокий подъем, изящные щиколотки – он не встречал ничего подобного в своей практике и потому уделил их разглядыванию гораздо больше времени, чем обычно. Халат прикрывал Наташины колени, но тут она подошла к окну и, поднявшись на цыпочки, раздвинула шторы. Мелькнули точеные колени, узенькая полоска бедра, и Игорь задохнулся от возбуждения: девочка, несомненно, произвела на него впечатление. С одной стороны, это его обрадовало: значит, основные функции его организма находятся в добром здравии, если на третий день после операции он уже способен реагировать на женщину. Может, сказалось почти месячное воздержание? Но почему же вчерашнее появление Виктории, с которой он спал последние полгода, ничего, кроме легкой досады, у него не вызвало? Он объяснил себе это состоянием после операции. Торопливый, жадный поцелуй любовницы не возбудил ответного огня, а сейчас он еле-еле сдерживал нетерпение при одном воспоминании о теплых девичьих пальцах, касавшихся его кожи.

Наташа могла только догадываться, какие мысли бродят в черноволосой голове ее подопечного. Игорь открыл глаза и уже без капли стеснения продолжал изучать ее, не скрывая при этом своего одобрения. Девушка отметила для себя, что холодные льдинки в его серых глазах растаяли и они стали теплее и выразительнее. Одновременно они неудержимо притягивали, манили обещанием чего-то неизведанного и потому еще более заманчивого.

– Сколько вам лет, Наташа? – спросил вдруг Игорь, и она, растерявшись, ответила, что ей девятнадцать.

Серые глаза еще раз пробежались по ладной девичьей фигурке и остановились на ее лице. Игорь не ошибся: его сиделка была слишком молода и, по всей видимости, совсем неопытна. От его вполне невинных вопросов она постоянно и отчаянно краснела и отводила взгляд в сторону. Но, с другой стороны, он впервые встретил женщину, которая столь быстро и безбоязненно ответила на вопрос о своем возрасте.

Игорь прикинул разницу. В принципе, ничего страшного – восемь лет совсем не смертельно. Это не должно ее испугать. Он вдруг осознал, что думает об их будущей связи как о деле решенном, но согласится ли на эту связь Наташа, если до сих пор невинна? Игорь еще ни разу не был близок с девушкой, но знал от приятелей, что это может привести к непредсказуемым последствиям и даже к необходимости жениться. Однако даже мысли о «подводных камнях» не помешали ему мечтать о своей юной сиделке.

Скосив глаза на одеяло, Игорь попытался рассмотреть, не слишком ли выдает себя. Кажется, все в порядке, но на всякий случай пришлось приподнять и согнуть ноги в коленях. К его удивлению и радости, это движение не отозвалось резкой болью в прооперированном боку, и Игорь принял это за добрый знак.

– Жених-то уже есть? – Он постарался скрыть свой интерес за отеческой интонацией, и вопрос прозвучал достаточно равнодушно, но вызвал у его хорошенькой сиделки неожиданную реакцию.

– Простите, но вас это не касается! – Наташа сердито фыркнула и, закусив губу, с негодованием посмотрела на своего пациента. – И впредь прошу все вопросы задавать только по делу!

Наташа прошла за ширму, оставив Игоря в недоумении. Почему вопрос о женихе так расстроил ее? Или это больная тема для нее? Он уже встречал таких женщин, не только красивых, а вдобавок еще умных и образованных, так и не сумевших найти себе мужа. Всех потенциальных соискателей их руки и сердца именно подобное сочетание и отпугивало. Обычный мужик всегда предпочтет феминистке, которой палец в рот не клади, женщину по всем показателям обыкновенную, смирную и сговорчивую. Только вот потом налево будет бегать именно к интеллигентной стерве, независимой и непредсказуемой, уготовив законной супруге место при кухне и детях.

В линии решительно сжатых губ сиделки, в ее внезапно сузившихся зрачках Карташов разглядел именно такой характер. Девочка, очевидно, не так проста, какой показалась на первый взгляд. Что ж, тем интереснее будет искать к ней подход и тем слаще может оказаться победа.

Следующие три-четыре часа и пациент, и его сиделка были заняты каждый своим делом. Утренний осмотр, во время которого Лацкарт и Герасимов упражнялись в латыни и ободряющих улыбках, несколько снял напряжение, воцарившееся в первой палате после неудачного вопроса Игоря, но взаимопонимания пока не добавил.

Перевязку тоже делали в палате. Медсестры прикатили специальный столик с бинтами, тампонами, дезинфицирующими средствами. При перевязке, несмотря на субботу, присутствовал Герасимов. Он собственноручно снял повязку и с удовлетворением осмотрел марлевую наклейку, прикрывавшую шов. Она была чистой и сухой, но, когда сестра с большой осторожностью сняла ее, Наташа заметила капельки пота, выступившие у раненого на лбу. Открылся шов, и девушка вздрогнула от испуга и сострадания, хотя ей приходилось видеть нечто и похуже. Багровая полоса с темно-коричневой линией разреза, стянутая стежками швов, начиналась почти у пупка и уходила наискосок под ребра за спину. Закусив губу от волнения, Наташа наблюдала, как длинные сухие пальцы хирурга исследовали страшную отметину. Наконец Герасимов, оставив Игоря в покое, удовлетворенно хмыкнул и вытер руки о полотенце, которое протянула ему Наташа.

– Ну что ж, – он с оптимизмом посмотрел на Игоря, – есть небольшое воспаление наружного характера, но с этим, я надеюсь, мы легко справимся. Главное, что резать вторично не придется. Благодарите бога, Карташов, что так легко отделались. – Герасимов вернул Наташе полотенце и строго посмотрел на нее. – Вставать вашему подопечному не позволим еще дня два, а дальше все будет зависеть от его поведения. Бинты мы уберем, оставим только наклейку, так что, Наташа, посматривайте, не появятся ли следы крови или гноя. Сегодня подержите его на соке и бульонах, а завтра уже можно что-нибудь в виде кашки предложить. – Заметив кислый взгляд Игоря, хирург ободряюще похлопал его по плечу. – Держитесь, молодой человек! Манная каша – еще не самое страшное испытание в жизни! – Он опять повернулся к Наташе и добавил: – Настоятельно прошу вас на некоторое время ограничить нашего героя в курении. Не больше одной сигареты в день!

– Я не курю! – пробурчал Игорь и с некоторой долей смущения посмотрел на Герасимова. – Доктор, можно мне по одному вопросу переговорить с вами с глазу на глаз?

– Хорошо, хорошо, – согласился Герасимов. Выпроводив медсестер, он присел на стул рядом с кроватью Игоря. Заметив, что тот выжидательно смотрит на Наташу, спросил: – Синьорите тоже прикажем покинуть палату?

– Извините, Наташа, но мне нужно обсуждать с доктором некоторые вопросы, не предназначенные для девичьих ушей, – пробормотал Игорь, старательно отводя взгляд, и вдруг неожиданно для себя сконфузился.

Наташа стремительно покраснела и уже привычно сердито закусила губу.

– Я в первую очередь медработник, а потом уже женщина, – произнесла она с негодованием. – И нечего стесняться. Если что-то у меня не получается, говорите сразу. Я свои обязанности знаю и все, что потребуется, выполню так, как положено.

– И правда, лейтенант, не стоит делать из мухи слона, – благодушно пробасил хирург. – Конечно, Наталья – девица у нас видная, но поймите: подобных вам орлов через руки наших медсестер за месяц по нескольку сотен проходит. Так что смутить наших дам вашей голой, простите, задницей больших усилий стоит. Если они на каждого будут заглядываться, надолго их не хватит.

Глаза Карташова сузились и гневно сверкнули из-под бровей.

– Я все прекрасно понимаю, но мне все-таки не хотелось бы, чтобы столь юная особа сажала меня на горшок.

Наташа задохнулась от злости: слишком уж демонстративно-насмешливым взглядом окинул ее Игорь. Она еле сдержалась, и только присутствие врача не позволило ей высказать все, что она думает об этом привереде, доставшемся ей в попечение.

Герасимов засмеялся:

– Вот оно что! Еще один хороший признак, что вы пошли на поправку, Карташов! Как только больной начинает стесняться медсестры или, наоборот, искать ее благосклонности, значит, пришла пора его выписывать. Только у вас, голубчик, это слишком рано, на мой взгляд, проявилось. И теперь Наташино расположение вряд ли получится заслужить. Она у нас девушка строгая, выдержанная... – Хирург предостерегающе посмотрел на сиделку. – И думаю, все-таки простит вас при условии чистосердечного раскаяния.

– Семен Семенович, Наташа, – Игорь попытался приподняться на локтях, но, охнув от боли, упал на подушку, – я никого не хотел обидеть. Просто я привык обходиться без нянек... – Он с трудом перевел дух и виновато посмотрел на продолжавшего улыбаться Герасимова и свою рассерженную сиделку.

– Ладно, хватит дискуссий по поводу и без повода! – Герасимов поднялся со стула и окинул пациента строгим взглядом. – В конце концов, я старше вас по званию и могу просто-напросто приказать выполнять все предписания врачей. Ну а что касается интимных сторон вашего бытия, так и быть, избавлю Наташу от созерцания ваших мужских достоинств. Не дай бог сглазит, правда, Наташка?

Девушка сердито сверкнула глазами и ушла к себе за ширму.

– Ох и серьезная девица! – посмотрел ей вслед хирург и повернулся к Игорю: – Мой вам совет, голубчик, вы уже взрослый, опытный человек, поэтому не унижайте девочку. Хотя, если пожелаете, я попробую найти вместо нее кого-нибудь из пенсионерок. – Герасимов с хитрецой посмотрел на помрачневшего больного. – Только подскажите, а то я запамятовал, кто из нас двоих настаивал на Наташиной кандидатуре?

– Хорошо, сдаюсь! – Игорь поднял ладони вверх. – Но при условии, что туалет и ванную я буду посещать в одиночестве.

– При условии, что Наташа все же поможет вам добраться до оных апартаментов. Но больше никаких прогулок по палате до моего особого разрешения.

На том и порешили.

Наташа, дождавшись, когда Герасимов покинет палату, подошла к Игорю с подносом, на котором стоял стакан с клюквенным морсом и тарелка крепкого куриного бульона. Лейтенант как ни в чем не бывало улыбнулся ей:

– Слышали, Герасимов разрешил мне пробежки до мест не столь отдаленных?

Девушка поставила обед на столик.

– Что ж, его слово для меня закон. Попробуем подняться. Придерживайте рукой наклейку, а я постараюсь помочь вам.

Склонившись над Игорем, Наташа обхватила его за талию, а правую руку закинула себе на плечо, и он удивился, как легко ей удалось помочь ему приподнять непослушное тело. Выходит, зря сомневался в ее способностях.

От волнения Наташа то и дело закусывала нижнюю губу, и Игорь, несмотря на неимоверные усилия, которые ему пришлось затратить только на то, чтобы спустить ноги с кровати, тем не менее улучил момент и прижался щекой к ее груди. Наташа не отстранилась, и он заподозрил, что девушка даже не заметила его уловки. Прикосновение к мягкой, упругой плоти заставило на мгновение забыть о неприятных ощущениях в заштопанном боку, и Игорь достаточно резво поднялся на ноги. Сильнейшее головокружение отбросило его в сторону, и он помимо воли обхватил девушку руками и повалился на постель. Наташа со всего размаху ткнулась носом ему в грудь, и оба зашипели от боли.

Наташа тут же оттолкнулась обеими руками от кровати и попыталась встать на ноги, но, по нелепой случайности запутавшись в ногах Игоря, со всего размаху приземлилась на пол. Придерживая рукой заклеенный шов, Игорь с трудом привел себя в сидячее положение. Но он не смог удержаться от смеха, когда увидел, как его молодая сиделка старается подняться с пола. Девушка обиженно взглянула на него и вдруг не выдержала и тоже расхохоталась.

Держась за спинку кровати, Игорь попытался поднять свое большое тело, но скривился от боли:

– Видно, не обойтись мне без вашей помощи.

Наташа молча поднялась с пола. Опять мелькнули изящные колени, а Игорь, вспомнив тепло, исходившее от девичьей груди, большую часть сил потратил на то, чтобы не выдать своего волнения. Подчинившись ее приказу, он обхватил рукой тоненькие девичьи плечи и сделал несколько неуверенных шагов на дрожащих от слабости ногах. Но молодой лейтенант не привык сдаваться и решительно отстранил сиделку у дверей известного помещения. Затем так же настоятельно попросил не заходить в ванную и, к своей большой – а позже заметил, и к Наташиной – радости, довольно успешно справился с водными процедурами. Потом он доковылял до кровати и приготовился к трапезе. Но тут силы неожиданно оставили его, и Игорь чуть не пролил суп себе на грудь. Поддерживая его голову, Наташа напоила его соком, вытерла губы салфеткой.

Игорь лежал спокойно, вытянув руки поверх одеяла. Боль отступила, стоило девичьим ладоням прикоснуться к нему. Наташа копошилась в своем углу, кажется, мыла посуду. Скосив глаза, он видел край ее халата и стройные ноги в белых босоножках. Она убрала посуду и сняла косынку. Тяжелый узел волос распался, и русая коса, будто сноп солнечных лучей, легла на ее плечи.

Игорю нестерпимо захотелось дотронуться до ее волос, зарыться губами в упрямые завитки, выбившиеся на шее и висках, вдохнуть их аромат...

У него был опыт общения с женщинами, и он знал и умел обращаться с ними сообразно своим намерениям и желаниям. Но случались в его жизни события, о которых он предпочитал никогда не вспоминать. Он не имел привычки афишировать свои победы на любовном фронте даже среди друзей и долго не мог понять, почему женатые приятели постепенно перестали приглашать его на семейные праздники. Их общение ограничивалось встречами в сугубо мужской компании в его холостяцкой комнате в офицерском общежитии. Оказывается, одна из отвергнутых возлюбленных не преминула отомстить ему, пустив слух о том, что Карташов, мол, не гнушается переспать даже с женами своих друзей. Товарищи, в принципе, не поверили, но от дома на всякий случай его отлучили. Игорю стоило больших трудов выяснить истинную причину, почему милые женщины, которым он не сделал ничего плохого, шарахаются от него как от зачумленного, а их мужья отводят глаза в сторону и что-то смущенно мямлят в ответ на его вопросы.

С тех пор все интимные встречи с женщинами Игорь воспринимал лишь как жестокую необходимость и физиологическую потребность. Но с его последней пассией отношения неожиданно затянулись, и, как он подозревал после вчерашнего ее визита, Виктория приобрела некоторую надежду, несовместимую с его планами на будущее. Сегодня Виктория непременно появится, и он уже заранее тяготился необходимостью поддерживать игривую беседу с легкими намеками и кокетливым щебетанием, что Игорь так ненавидел.

Наконец он приказал себе не расслабляться, не забивать голову дурными мыслями и возобновил визуальное наблюдение за ширмой.

Наташа тем временем навела окончательный порядок, налила себе стакан чаю из самовара, непременного атрибута первой палаты, и решила перекусить пирогами, сверток с которыми бабушка сунула в ее сумку.

Беспокойство, охватившее ее с момента появления на пороге палаты, не отпускало ни на минуту. Странное влечение к человеку, лежавшему в пяти шагах от нее, измученному ранением и операцией, тревожило ее, не позволяло полностью сосредоточиться на работе и чуть не довело до шокового состояния, когда, падая, она уткнулась лицом в твердую мужскую грудь. К своему стыду, она поняла, что ничего так не желала в тот момент, как прижаться в поцелуе к его губам, ощутить их тепло. Она не сомневалась, что Игорь тоже был готов поцеловать ее – слишком опасно сверкнули его глаза. Но он удержался от соблазна, хотя и с явным трудом, она тоже это заметила. Наташа вспомнила эти мгновения и невольно облизала вдруг пересохшие губы. Нет, определенно нужно срочно чем-то заняться, чтобы изгнать эту чепуху из головы.

Она прошла в ванную и, быстро раздевшись, встала под душ, словно спешила смыть прикосновения его рук. Интуиция ей подсказывала: это лишь малая толика тех испытаний, которые ей предстоит преодолеть в будущем. Зажмурившись под струями воды, девушка представила себе ласковые руки, скользнувшие по ее бедрам, погладившие живот и замершие на груди. Блаженство от предчувствия желанных ласк наполнило ее ощущением небывалого, никогда не испытанного счастья. Но тут она вспомнила о Петре. Менее суток прошло с того момента, как она согласилась стать его женой, и вот уже мечтает о другом мужчине. «Бред какой-то!» – рассердилась Наташа, отгоняя мятежные мысли. Она закрыла воду и принялась энергично растираться большим махровым полотенцем.

Одевшись и взглянув на часы, Наташа торопливо вышла из ванной, покосившись в сторону подопечного. Часа через полтора должны появиться первые посетители. И тут же она поймала себя на мысли: придет ли обладательница ровного, красивого почерка, которая ждет и надеется на скорое выздоровление Игоря Карташова?

Наташа на цыпочках прокралась мимо Игоря и вышла в коридор. Тетя Катя мыла полы, и девушка шепотом попросила ее одолжить на время ведро с водой и швабру.

– Прекрати выдумывать, – замахала руками пожилая санитарка, – закончу с коридором, приду подмахну полы и у тебя. – Не переставая елозить тряпкой по линолеуму, она кивнула в сторону палаты: – Ну, как там энтот генерал? Свирепствует небось?

– Да какой же он генерал? – улыбнулась Наташа. – Всего лишь старший лейтенант.

Старушка поджала губы:

– Что ж ему такой почет не по чину выходит? А может, у него папаша адмирал? Не зря ведь Самойлович перед ним прямо пташкой порхает!

Наташа развела руками:

– Ему приказали, он и выполняет, что тут такого? Да я и не заметила, чтобы Лацкарт перед ним слишком уж заискивал.

– Самойлович у нас мужик правильный, даром что еврей.

Девушка рассмеялась:

– У вас какие-то претензии к евреям, тетя Катя?

– Да нет, просто к слову пришлось, вроде присказки какой. – Тетя Катя оглянулась по сторонам и доверительно прошептала: – Я в отделении уже без малого сорок лет служу. Всякое на своем веку повидала. Но одно тебе скажу: вежливее и обходительнее мужиков, чем евреи, никого более не встречала.

В дальнем конце коридора показалась Нина Ивановна и поманила Наташу к себе.

– Спит твой Карташов?

– Вроде спит. Глаза были закрыты, когда я уходила.

– Ладно, посиди у меня с полчаса. Ничего с ним за это время не случится. – Старшая медсестра открыла двери в свой кабинет. – Заходи, теперь здесь придется чаи гонять и беседы беседовать.

– Почему же? – запротестовала Наташа. – Можно и у меня в палате, за ширмой. К тому же там и самовар есть, а в холодильнике мед и варенье, я из дома привезла.

Нина Ивановна с досадой махнула рукой:

– Чай-то он, конечно, и там чай, но уж поговорить от души вряд ли получится. – Она разлила по чашкам настоянный на мяте напиток, присела напротив Наташи. – Ты лучше, девонька, объясни мне, какой такой тактики придерживалась, когда о своем ненаглядном даже словом не обмолвилась? Или побоялась, что я сглажу?

Наташа подняла на нее глаза и вдруг неожиданно для самой себя всхлипнула от непонятной горечи и страха. В следующую секунду слезы полились ручьем. И Нина Ивановна, прижав к своей необъятной груди навзрыд плачущую девушку, выслушала такой знакомый и понятный ей рассказ об очередном девичьем грехе, совершенном из вечной женской жалости к кому угодно, но только не к самой себе.

Растерявшись в первую минуту, Нина Ивановна справилась с собой и попыталась утешить Наташу, осознавшую наконец, что произошло на самом деле.

Несмотря на слишком короткую встречу, Нина Ивановна успела достаточно хорошо парня рассмотреть и даже составить о нем некоторое мнение. Судя по всему, человек он серьезный, самостоятельный, и хотя далеко не мальчик, но выглядит приятно. В старые времена молодые редко сходились по любви, и ничего. Обвыкали постепенно, детей рожали, да еще потом бога и родителей благодарили, что так ладно их сосватали. Возможно, и Наталья вытянула свой счастливый билет, но по молодой дури просто не догадывается об этом.

Втайне от Наташи Нина Ивановна уже решила съездить в Полтавское, переговорить с Анастасией Семеновной и с Петром, если получится. Все равно завтра воскресенье, а она уже лет двадцать не была в селе, в котором, как она подозревала, прошли лучшие годы ее жизни.

Игорь не спал. Поначалу он действительно решил подремать до прибытия первых посетителей. Нельзя сказать, что он не был им рад. Но очень уж не любил разговоров, касавшихся его персоны. Он представлял, какие ахи и охи издадут благоверные его приятелей и как их мужья со снисходительностью здоровых людей будут осторожно хлопать его по плечу, уверенные, что с ними-то подобной неприятности не случится. У Игоря же это было уже второе ранение (первое, в плечо, он перенес на ногах).

Все это время Игорь лежал с закрытыми глазами и потому скорее почувствовал легкие шаги, прошелестевшие возле его кровати, чем увидел, кто это. Незадолго до этого до его ушей донесся шум воды из ванной, и он с удовольствием представил изящную девичью фигурку, изогнувшуюся под упругими струями. Он словно воочию видел, как капельки воды сливаются в ручейки и устремляются вниз по высокой груди и стройным бедрам, западая в ложбинке между грудей и в том самом местечке, где бедра смыкаются в нежный треугольник... Он вновь ощутил тот особый запах, который издает молодое девичье тело, и чуть не задохнулся от нахлынувших сладостных предчувствий.

И тут Игорь вспомнил, как совсем недавно склонилось к нему девичье лицо, и настолько близко, что при желании он мог, не поднимая головы, коснуться его губами. И удержался он от этого уже в последнее мгновение, побоявшись обидеть или испугать девушку. Однако он успел разглядеть в ее глазах такое выражение, которое у более взрослой и опытной женщины принял бы за призыв заняться любовью. Но девочка при этом казалась слишком испуганной и потрясенной, поэтому он приказал себе умерить пыл и оставить ее в покое.

Раскрасневшееся личико Наташи сильно взволновало Игоря. Ее по-детски пухлые губы, изящные скулы и хорошенький носик вновь и вновь являлись ему в щемящем душу видении, отчего ему совершенно расхотелось спать, а в голову опять полезли мысли, одна крамольнее другой... Синие глаза, такие ясные и чистые, не давали ему успокоиться, будоражили его воображение. Они таили в себе обещание необыкновенной страсти и восторга, которые им предстояло испытать в минуты близости. Теперь Игорь уже не сомневался, что они непременно будут вместе, и именно он станет ее первым мужчиной, который разбудит тщательно скрываемую страстность в этой совсем еще юной и чистой девочке.

Он понимал, что в любви Наташа – белый чистый лист бумаги, на котором нет ни одной помарки, и нужно быть очень осторожным, чтобы не измять, не испачкать его грязными руками, а написать на нем именно те строчки, которые будут дороги ей всю жизнь.

Игорь не допускал и тени сомнения в том, что их отношения завершатся закономерным и счастливым исходом, а потом, возможно, станут не менее счастливым воспоминанием. Чего скрывать, мысли о былых победах, не всегда джентльменских, зачастую вызывали у него гнев и даже ненависть к особам, которые ни в какую не желали прекращать их связь, грозили скандалами и разоблачениями. Порвав с очередной наскучившей до чертиков любовницей, он пытался забыться в постели с другой. И на какое-то время у него это получалось. По роду службы он не мог позволить себе даже рюмку водки, чтобы разрядиться, поэтому начальство весьма снисходительно относилось к его амурным похождениям.

Но вот сейчас он почему-то стал задумываться, имеет ли право перейти дорогу этой девушке, войти в ее жизнь, чтобы свойственный ему цинизм осквернил ее чистоту и невинность.

Впервые он задумался о будущем, поджидавшем его за стенами госпиталя. Раньше его жизнь текла как по маслу, вполне укладывалась в служебные рамки, и если ограничивалась, то лишь сроками выполнения очередного задания, и в ней никогда не было места другим людям. Даже любовь к родителям откладывалась на неопределенный срок, связанный с очередным отпуском, который ему не удавалось использовать вот уже три года...

Вдобавок после госпиталя ему полагался дополнительный отпуск за успешно выполненное сложнейшее задание и для полного восстановления сил. Игорь твердо решил провести его не в санатории, а на берегу с детства любимой реки с удочкой в одной руке и с парой бутербродов, приготовленных матерью, в другой. Но сколько еще ему предстоит пролежать в госпитале, зависит лишь от господа бога, медслужбы да, возможно, юной и прекрасной феи с голубыми глазами и нежными руками.

Игорь перевел дух и признался себе, что слишком много размышляет о молодой сиделке. Подумал, стоит ли усложнять свою жизнь, связываться с наивной девчонкой, ведь есть же под рукой Виктория – мягкая, податливая, готовая на все всегда и при любых обстоятельствах. А чувства, возникшие так некстати, надо пресечь в зародыше, чтобы не причинить девочке зла и позволить ей идти по жизни своим путем. Ведь соблазнить ее, очевидно, не составит труда – мысли его незаметно потекли в прежнем направлении, и он с горечью вдруг подумал, что ничего хорошего их роман не принесет. Со временем им все равно придется расстаться, а ему почему-то совсем не хотелось, чтобы его смешная в своей суровости сиделка страдала от несбывшейся любви...

* * *

Тем временем события в кабинете старшей медсестры текли своим чередом. Наташа успокоилась и, утерев слезы, во всех деталях изложила Нине Ивановне подробности отношений в семействе Романовых. Ее рассказ вызвал у ее старшей подруги однозначно негативную оценку поступка родителей Петра. Обе пришли к единому мнению о том, что предстоят серьезные бои и Петру практически в одиночку придется сдерживать атаки многочисленных родственников. Наташа, правда, сомневалась в способности Петра отстоять свои позиции по причине мягкости характера, но Нина Ивановна поспешила ее успокоить:

– Если уж он на виду у гостей сделал тебе предложение, а потом вместе с тобой ушел из-за стола, родителей не послушал, то теперь ему и море по колено! Тем более фактически ты ему уже жена. Наступит время – и с родителями разберется. Они и сами смирятся, когда вы распишетесь...

В кабинет постучалась тетя Катя, и Наташа, пообещав еще разок забежать в конце дежурства (на этот раз Нина Ивановна замещала заболевшую медсестру), вернулась вслед за санитаркой в палату.

Игорь по-прежнему спал. Наташа залила в термос кипяток из самовара, смешала его с медом и ягодами лимонника, вынула из холодильника кастрюльку с куриным бульоном и поставила ее на электроплитку.

Тетя Катя, закончив с уборкой палаты, заглянула к ней за ширму, с любопытством огляделась:

– Так бы и я согласилась работать! Все при месте – и холодильник, и плитка... Ты что, и готовишь ему?

– Нет, конечно. Обеды ему с кухни носят, я только разогреваю, если нужно...

– Укормишь такого бугая с нашей кухни, как же! – поделилась сомнениями тетя Катя. – Только посмотри на него: ноги еле на кровати помещаются. Небось теперь всей кухне придется на него работать!

– Простите, ради бога, что вмешиваюсь в ваш разговор, – вдруг подал голос Игорь. Чувствовалось, что он еле сдерживал смех. – Но вы напрасно беспокоитесь, госпиталь я не объем. В питании я достаточно сдержанный товарищ...

Тетя Катя испуганно ойкнула и, вытаращив глаза, пулей вылетела из палаты, забыв про швабру и ведро. Через секунду в дверь просунулась рука в резиновой перчатке и схватила оставленные в панике орудия труда. Наташа не выдержала и расхохоталась. В чувство ее привело появление первого посетителя, вернее посетительницы – высокой молодой и красивой женщины с пышной гривой темно-каштановых, недавно подкрашенных волос.

Женщина, демонстративно не повернув головы в сторону сиделки, прошла на высоких каблуках через всю палату. Остановившись рядом с кроватью, положила на грудь Игоря очередной букет, поставила на стол большой бумажный пакет. Склонившись над лейтенантом, она поцеловала его в губы и лишь после этого опустилась на стул.

Зорким глазом Наташа окинула модный костюм с короткой юбкой, весьма откровенно обнажившей длинные красивые ноги.

Девица сняла с плеча бязевую больничную накидку, которая – наверно, для отпугивания микробов – имела ужасающий цвет и запах вываренной в хлорке портянки. Недовольно сморщив напудренный носик, посетительница с отвращением отбросила накидку на пол.

То, что девица была без казенных шлепанцев, Наташа могла еще простить. Но что касается накидки, это совсем другое дело! Носить ее в палате требовалось неукоснительно.

Вполне возможно, на суровость интонаций ее голоса повлияли совсем другие чувства, а не простое недовольство самоуправством посетительницы. Но у Наташи было слишком мало времени, чтобы разложить по полочкам собственные эмоции. Она просто строго посмотрела на наглую девицу, которая и так слишком близко устроилась от больного да еще закинула ногу на ногу, отчего ее юбка задралась самым непозволительным образом, явив свету стройные бедра, которыми их владелица явно гордилась.

– Попрошу вас надеть накидку! – Наташа собрала всю волю в кулак, чтобы не выдать себя чрезмерным раздражением и, не дай бог, сорваться от внутреннего напряжения. И тем не менее ее голос прозвучал довольно резко. – Без нее в палате находиться не положено!

Посетительница недоуменно изогнула брови, оглядела Наташу с ног до головы, передернула плечами и, повернувшись к Игорю, произнесла:

– Прости, дорогой, но запах этой тряпки меня убивает. Нельзя как-нибудь обойтись без нее?

Наташа сделала вид, что не расслышала презрения в голосе нахальной дамы, но еще больше разозлилась, заметив язвительную усмешку на губах Игоря, которую приняла на свой счет.

– Я не привыкла повторять! – Голос Наташи поднялся на тон выше, но не дрогнул, а Игорь, тайно забавлявшийся схваткой двух женщин с характером, увидел, что его приятельница стушевалась.

– Стоит ли поднимать шум из-за какой-то чепухи, – сухо бросила Виктория в сторону сердитой сиделки и натянула на плечи накидку. И Игорь вдруг почувствовал неожиданную радость, как будто только что сам одержал нелегкую победу в схватке с сильным противником.

Виктория, к чести своей, никак не показала, что ее гордость задета. Но Карташов слишком хорошо знал любовницу, чтобы не заметить сузившиеся зрачки и выражение досады, на мгновение промелькнувшее в чуть выпуклых карих глазах.

Добившись желаемого результата, Наташа ушла за ширму, и Игорю показалось, что она громче, чем обычно, хлопнула дверцей холодильника.

– Игорек, надо быстрее виноград куда-то выложить, – засуетилась вокруг пакета Виктория. – Тут я тебе еще груш принесла, яблочек...

– Господи, дорогая, куда столько всего? Я же в час по чайной ложке ем...

– Ну, это до поры до времени, – улыбнулась Виктория. – Через несколько дней тебе разрешат есть все, что угодно. Я только что разговаривала с Герасимовым...

– Пока до этого дойдет, все твои припасы испортятся, так что не суетись напрасно, – недовольно проворчал Игорь.

Но Виктория, не дослушав его, подхватила пакет, прошла к холодильнику, открыла дверцу и с недоумением оглядела забитые полки.

– Кажется, милый, ты перешел на полное флотское довольствие? Интересно, кто тебя так щедро снабжает?

Игорь опять недовольно поморщился:

– Помимо тебя у меня немало друзей, и они тоже считают своим долгом кормить раненого как на убой.

Наташа молча наблюдала, как Виктория пытается затолкать в холодильник принесенные фрукты, но от комментариев удержалась, справедливо полагая, что у нее еще будет время переложить все по-своему.

Виктория тем временем оставила в покое холодильник и повернулась к Наташе.

– Как я понимаю, вы – сиделка Игоря?

– Вы правильно понимаете, но что из этого следует?

– А то... – Виктория с вызовом еще раз оглядела Наташу, и увиденное, похоже, сильно испортило ей настроение. Голос ее не выдержал и сорвался на последнем слове: – А то, – повторила она более решительно, – что вы – не командующий Тихоокеанским флотом, и поэтому ведите себя соответствующе со старшими по званию!

– Простите, что не удосужилась узнать ваше звание, – Игорь констатировал, что и здесь не обошлось без изрядной порции яда, – но прошу принять к сведению, – голос Наташи окончательно окреп, – окажись командующий в нашем отделении, он с первой же секунды станет подчиняться любому санитару в звании матроса. Причем обойдется без лишних амбиций...

– Виктория, оставь девочку в покое! – приказал Игорь своей разозленной подружке. – Она знает, что говорит!

Виктория, казалось, успокоилась и уселась на стул рядом с ним. Однако по сердитым взглядам, которые она то и дело бросала в сторону ширмы, Игорь понял: она вне себя от злости. В душе он позлорадствовал: наконец-то его чересчур самонадеянной подруге пусть не совсем, но обломали рога.

– How is it going?^[1]

Игорь понял, что Виктория подобным образом демонстрирует свое превосходство. Она с первого взгляда на сиделку почувствовала опасность и бросила боевые резервы на усиление своих позиций в сердце мужчины, которого втайне считала без пяти минут мужем.

– Oh, you see, I’m alive and kicking!^[2] – Игорь поддержал игру, наблюдая боковым зрением за Наташей.

Сиделка, взяв кружку с водой, принялась поливать цветы на подоконнике. Ни одна черточка не дрогнула на ее лице, когда Виктория перешла на английский. И он подумал, что, окажись на ее месте, ни за что не стерпел бы подобного унижения.

– Сивцов ничего мне не сказал about this blue-eyed sweetie!

– Don’t worry! She’s too young and innocent!^[3]

– Send her away, be so kind!^[4]

– It’s impossible! She is rather careful and there aren’t any reasons to take her away!^[5]

Виктории не понравился странный огонек, вспыхнувший в глазах Игоря, и она сменила тему.

– I’m not going to be satisfied with billing and cooing forever, you know!^[6] – Она кокетливо повела глазами и, склонившись к Игорю, ласково погладила его по щеке.

Он убрал ее руку и, недовольно покачав головой, показал глазами на сиделку. Наташа в это время протирала оконное стекло, но по тому, как напряглась ее спина, он понял, что последние слова Виктории не остались без внимания. Между тем его подруга продолжала ворковать как ни в чем не бывало:

– I’m always drooling for you especially now while you’re in your bed... – Она попыталась обнять Игоря. – Send the girl off immediately!^[7]

– Stop a minute, darling! I’m a bird-watcher only for this moment!^[8]

Отбиваясь от наскоков Виктории, Игорь продолжал наблюдать за Наташей. С самого начала их конспиративной беседы он подозревал, что его приятельница недооценила девчонку. Похоже, сиделка посмеивается над их секретами, по крайней мере, его последняя реплика вызвала ехидную улыбку на покрасневшей девичьей физиономии.

– Давай поговорим о чем-нибудь более существенном, – предложил он уже по-русски. – Я слышал, ты отбываешь в командировку?

– К сожалению, дней на десять уезжаю в Москву. – Виктория положила руку ему на грудь и игриво улыбнулась. – Надеюсь, за это время у вас все будет о’кей, товарищ старший лейтенант! – Она проводила взглядом скрывшуюся за ширмой Наташу и перешла на шепот: – Объясни, на кой черт тут эта медсестра пасется? Небось шпионит за тобой, а вечерами строчит объективки о том, как весело проводит свое время старший лейтенант Карташов?

– Не язви, Виктория! – отмахнулся от нее Игорь. – Девочка она совершенно безобидная. Подать мне бульон да пару раз в день помочь умыть физиономию – вот и все ее обязанности.

– А в твою постель она не собирается себя подать? Что-то мне все это не совсем понятно. Слишком уж молода и, – тут Игорь понял, что в запале Виктория допустила оплошность, произнеся слово, которое раньше не сказала бы даже под угрозой расстрела, – красива! – Спохватившись, она попробовала реабилитироваться: – Правда, сразу заметно, особым умом не блещет...

Игорь скептически посмотрел на заревновавшую подругу. Пришла пора поставить ее на место.

– Прости великодушно, дорогая, но я смотрю, тебя тоже приставили не иначе как следить за моей нравственностью? Запомни, со своими проблемами я привык справляться без чьей-либо помощи!

Виктория побледнела. Забывшись, она пыталась диктовать условия человеку, которому прежде и слова поперек не смела сказать.

– Извини. – Она наклонилась и коснулась его щеки губами. Никаких ответных движений не последовало. Виктория с недоумением посмотрела на мужчину, с которым встречалась дольше, чем все его прежние любовницы, вместе взятые, и которого так страстно мечтала прибрать к рукам, причем в самое ближайшее время.

Во взгляде Игоря сквозило безразличие. Но Виктория сделала вид, что все обстоит по-прежнему, а некоторая его холодность вызвана, вероятно, закономерной слабостью после операции и дневным утомлением.

– Чао, милый! До встречи через десять дней! – Она весело помахала ему рукой и послала воздушный поцелуй. – Постарайся только скорее освободить холодильник. Я наказала девочкам из своего отдела не оставлять тебя без внимания и периодически снабжать овощами и фруктами.

– Упаси господи! – В волнении Игорь попытался приподняться на подушках, но неловко повернулся и громко охнул от боли в боку. – Избавь меня от своих подруг! – Он увидел, что Наташа спешит к нему на помощь, и, глядя исподлобья на Викторию, процедил сквозь зубы: – Я настоятельно тебя прошу уберечь меня от этих знойных вакханок!

Сиделка помогла ему сесть на постели. Виктория вздернула нос, повела плечом, всем своим видом выражая негодование.

– Подумаешь, не хочешь – не надо! Было бы предложено! – На мгновение она задержала взгляд на Наташе, поправлявшей подушки за спиной Игоря, скривила рот в презрительной усмешке. – Не там ищешь, дорогой!

Она снова послала ему воздушный поцелуй, демонстративно стянула с плеч накидку и, брезгливо удерживая ее двумя пальцами, покинула палату.

Наташа молча подала Игорю кружку с бульоном. Благодаря заботливой девушке он теперь мог сидеть в подушках и вполне сносно справился с бульоном, не пролив на этот раз ни капли. Наташа забрала пустую кружку и по-прежнему молча подала ему стакан киселя.

И тут уже Игорь не выдержал:

– Не пойму, по какой причине меня наказывают молчанием? Или я не в курсе и это тоже лечебная процедура?

Наташа едва заметно улыбнулась:

– Мне показалось, что свидание с невестой вас несколько утомило, и я решила не докучать вам разговорами.

– С чего вы взяли, что Виктория – моя невеста? – Насмешливая улыбка скривила губы ее подопечного. – Или вы намекаете на те, возможно, немного непонятные беседы, которые мы с ней вели в вашем присутствии? – Заметив ее растерянность, Игорь не преминул добавить, от души забавляясь ее смущением: – Объясните, почему вы как человек воспитанный не покинули нас и без всякого стеснения слушали то, что для ваших ушей не предназначено?

– Что ж вы не услали меня из палаты? По-моему, ваша... приятельница очень хотела выдворить сиделку, так почему же вы не согласились? Или испугались, что она воспользуется вашей слабостью в мое отсутствие?

Игорь улыбнулся и развел руками, сам же мысленно поаплодировал девчонке. Удивительно, но все новые и новые детали ее характера, пусть не совсем для него приятные, не раздражали, а скорее забавляли его. От постоянных пикировок у него учащался пульс, а кровь быстрее бежала по жилам...

– Не беспокойтесь, у меня еще хватит сил справиться с женщиной без чьей-либо помощи!

Наташа язвительно улыбнулась, но предпочла промолчать, испытав вновь странное напряжение, возникшее между ними. Она решила опять приступить к своим непосредственным обязанностям.

– Давайте посмотрим, в каком состоянии ваш шов.

Игорь откинул одеяло и приподнял рубаху. Девичьи пальчики осторожно пробежались по наклейке, и все бы ничего, но они вознамерились исследовать поверхность вокруг шва. Едва они успели коснуться его обнаженного тела, как Игорь, вздрогнув, точно от мгновенного удара, почувствовал озноб, а во рту у него моментально пересохло. Господи, что же такое с ним творится, если совсем невинное касание вызывает у него такую реакцию? Можно представить, в каком жалком состоянии он окажется, если решится поцеловать ее.

Спасло положение появление нового посетителя – давнего друга и соратника Севки Молчанова, протащившего мимо бдительного контроля две бутылки пива и тут же их опорожнившего, ввиду временной недееспособности приятеля. Игорь лежал, откинувшись на подушки, вполуха слушал Севку и удивлялся, как быстро и неожиданно эта худенькая девчушка с необыкновенно яркими голубыми глазами захватила в плен его сердце.

К десяти часам вечера Наташа уже едва стояла на ногах. К счастью, Игорь, утомленный визитами и вечерними процедурами, заснул быстрее, чем она думала. И, если судить по его спокойному, ровному дыханию и снизившейся температуре, ночь должна была пройти без сюрпризов и неожиданностей.

Наташа выключила свет и подошла к окну. Прохладный ветерок с моря проник под халат и заставил ее зябко поежиться. Город жил своей ночной жизнью. Серебристая лунная дорожка улеглась на водную гладь бухты Золотой Рог, мелкие красные огоньки телевышки зорко вглядывались в крадущуюся со стороны моря темноту. Из окна потянуло горьковато-пряным запахом сальвии, затянувшей огненно-рыжим покрывалом клумбы во дворе госпиталя.

Наташа вздохнула. Бессонная ночь накануне и суматошный сегодняшний день должны были, по идее, уложить ее в постель. Но насыщенный августовскими ароматами воздух, затихающий шум засыпающего города, звездный купол над ее головой словно призывали не расставаться с ними, посидеть еще немного у раскрытого окна.

Оглянувшись на спящего, Наташа осторожно подставила стул, взобралась с ногами на подоконник и, прикрыв колени халатом, уютно там устроилась.

В старых липах под окнами завозилась и слабо тенькнула испуганная ночными шорохами птаха, простучали внизу чьи-то быстрые шаги, прозвенел легкий девичий смех, и опять ночной покой ласково обнял ее, отгоняя остатки тревоги и сумятицу мыслей.

вспомнились вдруг Наташе давно любимые стихи. Она непроизвольно вполголоса произнесла ритмичные строчки Киплинга. На кровати тяжело вздохнул и то ли простонал, то ли пробурчал что-то во сне Игорь.

Виновато зажав рот ладонью, Наташа соскользнула с подоконника и на цыпочках подкралась к кровати. Осторожно дотронулась губами до лба Игоря.

– Что вы делаете, Наташа? – Сильные пальцы обхватили ее руку, которую она не успела снять с его груди.

– Тьфу на вас! – опешила от неожиданности девушка и выдернула руку. – Напугали до смерти!

Игорь едва слышно рассмеялся:

– Вы меня еще больше напугали. Снится мне сейчас прекраснейшая из женщин. Только собрался обнять ее, а она вдруг целует меня в лоб и голосом нашего замполита вещает: «Спи спокойно, дорогой товарищ!»

– Я вас не целовала, просто проверила, есть ли температура.

– Какая-никакая, очевидно, есть, если еще дышу и замполита во сне вижу.

– Простите, не хотела вас тревожить. – Наташа на шаг отступила от кровати. – Хотите, принесу попить?

– Спасибо, я бы и вправду сейчас попил чаю с превеликим удовольствием, но, наверно, поздно уже?

– Ничего страшного! Я для таких случаев кипяток держу в термосе.

Наташа разлила по чашкам чай, прихватила к нему несколько сухариков. Помогла Игорю принять сидячее положение, подложив ему под спину подушки.

Свет решили не включать, чтобы не привлечь комаров, а возможно, и потому, что разговаривать, не встречаясь взглядами, в темноте оказалось гораздо легче.

Наташа закрыла грудь Игоря полотенцем, подала ему чай и сухарик. Он засмеялся:

– Я даже представить себе не мог, насколько это приятно, когда за тобой ухаживают. Слюнявчики, манная кашка... Пеленок и подгузников не хватает, чтобы окончательно в младенца превратиться. И для вас, по-моему, неплохая практика, не так ли, Наташа?

– Если забыть, что младенец весит килограммов этак восемьдесят-девяносто!

– Это еще что! У меня есть брат, Славка, увидишь – не поверишь, что мы с ним близнецы. Так вот он прилично за сто килограммов тянет. Он боксер, за СКА выступает. В прошлом году ногу в автомобильной аварии повредил, так невестка писала, замучилась с ним совсем.

– Он здесь, во Владивостоке?

– Нет, в Ростове-на-Дону. Лет пять уже не виделись... – Игорь залпом выпил остатки чая, поставил на столик пустую чашку. – Честно сказать, я в первый раз оказался на больничной койке, и теперь на досуге всякие мысли лезут в голову. Когда здоров, силен, то не загадываешь наперед слишком далеко, не думаешь, как жизнь повернется, потому что зачастую живешь одним днем. Я вот маму со дня окончания училища не видел. А сегодня она мне приснилась – молодая, красивая и почему-то сильно на вас смахивает. Я ведь пошутил насчет замполита. Мне показалось, что это мама меня целует, ласково-ласково, как в детстве... Отец у нас погиб, когда мы с братом совсем еще пацанами были. Мы уже в училище учились, когда мама снова вышла замуж. За друга отца. Это мы со Славкой ее уговорили. Теперь вот сестренка подрастает, а я в основном ее только по фотографиям и знаю.

Наташа вздохнула:

– А у меня никого, кроме бабушки, нет! И родителей помню тоже только по фотографиям.

– Так вы сирота?

– Да, папа и мама погибли в Африке более десяти лет назад. Они не военными были, врачами, а их все равно убили. Там революция началась, и повстанцы напали на госпиталь.

Игорь осторожно сжал ее ладонь:

– Простите, что затеял этот разговор.

– Ничего страшного. – Наташа попыталась встать со стула, но он перехватил ее за запястье, и она осталась на месте. Игорь медленно притянул ее руку к своему лицу и вдруг прижался губами к тому месту, где тоненькой нервной ниточкой бился пульс. Прикосновение сухих теплых губ к ее коже отозвалось в ней тягучей болью, такой внезапной, что девушка на мгновение зажмурилась и не отняла руку даже тогда, когда ее ладонь оказалась прижатой к шершавой мужской щеке.

– Не будь я атеистом, девочка, поверил бы сию же минуту, что вы и вправду фея. От вашей ладошки прямо волна какой-то доброй энергии исходит – ласковая, теплая и приятно так покачивает, убаюкивает... Того гляди попаду в полную от нее зависимость и стану законченным наркоманом. – Игорь захватил ее ладонь уже обеими руками и спросил: – А хотя бы одно желание почти бездыханного инвалида фея сумеет исполнить?

– Смотря какое!

– Поцелуйте меня.

– Для почти бездыханного у вас непомерные запросы, – рассердилась Наташа. – В мои обязанности не входят поцелуи больным на ночь. К тому же вас совсем недавно целовали, мало, что ли?

Игорь тихо рассмеялся и еще крепче прижал ее ладонь к своей щеке.

– Не смейте убегать! Я понимаю, время уже позднее и пора спать. Но я ведь ничего плохого не имел в виду, кроме целомудренного поцелуя в лоб или в щеку. А что касается Виктории, так уж не ревнуете ли вы меня к ней?

– Вы слишком высокого мнения о своей персоне! – Наташа попыталась освободить руку, но безуспешно. Она сердито фыркнула и с негодованием произнесла: – Двух шагов без моей помощи не в состоянии ступить, а туда же! Вы бы на себя со стороны посмотрели... К тому же у меня жених есть...

– Зачем же тогда столь длинная речь, сударыня, – ехидно заметили с кровати, и мужские пальцы жестко и больно сжали ее руку. – Наклонитесь лучше пониже, я вам кое-что шепну на ухо, чтобы не слишком сердились на меня.

Наташа с досадой освободилась от его ладоней и оперлась руками о подушку по обе стороны от его головы.

– Давайте быстрее, уже спать пора!

– Я ничего не имею против. – Губы Игоря коснулись мочки ее уха и в то же мгновение прижались к ее губам. Наташа вздрогнула от неожиданности. Она попыталась отстраниться, но он обхватил руками ее затылок и принялся ее целовать. Сердце девушки стремительно ухнуло вниз и резкими толчками забилось где-то в районе пяток.

Подобное чувство она впервые испытала в прошлом году, когда прыгнула с парашютной вышки: шаг в пустоту, резкий рывок, затем медленное скольжение вниз и внезапное приземление – это Игорь оторвался от ее губ.

– Кажется, я немного переборщил, – прошептал он еле слышно и нежно обвел пальцем контур ее лица. – Просто мне хотелось доказать, что порох в пороховницах я держу сухим!

Наташа, ошеломленная случившимся, не нашлась, что ответить. Какое счастье, что он не видел ее лица! Ее губы до сих пор ощущали ласковые прикосновения его сладких, вероятно, от выпитого чая, губ. Более всего на свете ей хотелось повторения этого поцелуя, но остатки разума вовремя напомнили о себе, и Наташа в панике устремилась к спасительнице-ширме.

– Спокойной ночи! – прошептала она из последних сил и юркнула под одеяло.

– Приятных снов, девочка! – Ей послышалось, что Игорь улыбается. Но если бы она видела эту улыбку! Это была отнюдь не снисходительная усмешка видавшего виды мужчины, одержавшего моральную победу над неопытной девчонкой. Каким-то шестым чувством Наташа понимала, что он тоже переживает то впервые испытанное ею ощущение необыкновенного восхищения и восторга, ожидания чудесного исполнения мечты, которое выражается одним-единственным словом «счастье».

Она прижалась губами к крошечному участку кожи на запястье, который до сих пор хранил воспоминание о теплом дыхании Игоря, нежном прикосновении его губ, и вдруг поняла, что никогда и никому более не позволит целовать себя, кроме мужчины, лежавшего в пяти шагах от нее и старательно делавшего вид, что спит крепким сном.

Прошло три дня. Петр позвонил в воскресенье и разочарованно сообщил, что сможет появиться в госпитале не раньше среды, а то и четверга. У них на объекте неожиданно объявилась комиссия из Министерства обороны, и теперь он сутками пропадает на службе. Он просил Наташу не слишком расстраиваться, подать заявление они еще успеют, к тому же он договорился, что и зарегистрируют их быстро, максимум через две недели после подачи заявления.

Но Наташа если и расстраивалась, то совсем не по этому поводу. Все эти дни она жила как бы в другом измерении. Большую часть своих сил она тратила на то, чтобы не показать окружающим, и в первую очередь Игорю, что душа ее начиная с субботнего вечера парит в немыслимых космических высотах, с ехидством наблюдая за безуспешными попытками тела изобразить полную самоотдачу и трудовой энтузиазм.

Она избегала встречаться с Игорем взглядом, на вопросы отвечала односложно. Но вот он коснулся ее руки, подающей ему чашку с бульоном, и ее лицо вдруг вспыхнуло таким ярким и обильным румянцем, что он отставил обед в сторону и приказал ей сесть рядом с ним.

– Я постоянно наблюдаю за вами, Наташа, и вижу, что вы словно не в себе последние дни. – Игорь попытался заглянуть ей в глаза, но она еще ниже опустила голову, стараясь не встретиться с ним взглядом. Он недоуменно хмыкнул и продолжал: – Вы как будто специально избегаете разговоров, старательно прячете глаза... Неужели вы обиделись на меня? Ведь тот поцелуй был всего лишь шуткой, не более...

– Шуткой?! – Наташа взвилась на стуле от мгновенной пронзившей ее боли. – Пошутить изволили, господин выздоравливающий? Поразвлечься решили за чужой счет? – Она резко взмахнула рукой, словно хотела встряхнуть его за шиворот. Игорь отшатнулся, сбил рукой чашку с бульоном, и та покатилась по полу, оставляя за собой жирные пятна. Он проводил чашку растерянным взглядом и перевел глаза на разгневанную сиделку. Кажется, он понимал, чем вызван взрыв ее негодования, и попытался объяснить этой чудачке, что совсем не собирался оскорбить ее, а наоборот... Но Наташа даже слушать его не стала. Она тоже поняла, что все ее попытки скрыть потрясение, которое она переживала все эти дни, с треском провалились. Она выдала себя с головой, и понимание того, что выглядит сейчас в его глазах пустоголовой и наивной дурой, ввергло Наташу в еще большую ярость.

Изо всех сил она поддала ногой чашку, и та влетела в стену и разбилась. Остатки бульона выплеснулись на ее босоножки, и Наташа помчалась в ванную. Там под струей холодной воды она думала обрести спокойствие и воссоединить наконец душу с телом.

После этого ей вновь пришлось заняться уборкой. Несколько минут понадобилось, чтобы вытереть жирные лужицы на линолеуме, выбросить осколки чашки в мусорное ведро и заняться по новой приготовлением обеда для Игоря. На кухне ей еще с утра сварили бульон из курицы, которую принесла Виктория, и теперь нужно было только налить новую порцию из термоса и добавить в него сухариков.

Наташа выставила на прикроватный столик традиционный набор блюд, сложила руки на груди и сухо произнесла:

– На второе сегодня только каша и яблочное пюре.

Сиделка демонстративно смотрела в сторону, но взгляд серых, как осеннее небо, глаз настиг ее.

– Перестаньте корчить из себя леди Макбет, девочка! – Голос Игоря звучал непривычно строго и недружелюбно. – Если вы склонны любой ничего не значащий поцелуй расценивать как посягательство на свою честь, то успокойтесь сами и заверьте вашего драгоценного жениха, что чужая собственность меня не интересует!

Наташа подняла на него глаза. Его губы слились в тонкую, побелевшую от напряжения полоску, на переносице пролегла глубокая складка, а глаза смотрели так холодно и презрительно, что Наташа не выдержала, закрыла лицо руками и скрылась в своем убежище.

Она не видела, как Игорь откинулся головой на подушку и гримаса невыразимой боли исказила его лицо. Впервые он переживал из-за женщины, впервые неподдельно и искренне страдал оттого, что не имел никаких прав на эту девочку. Все его надежды рухнули в одночасье, лишь только она сообщила о существовании жениха. Субботний поцелуй был своеобразной местью хорошенькой сиделке, которая чуть не ввергла его в соблазн, заставила мучиться и даже тосковать о несбыточном и совершенно нереальном. Но почему же тогда он еще добрый час не мог заснуть после того поцелуя? Почему вслушивался в дыхание, приглушенное ширмой, безуспешно пытаясь избавиться от желания вновь испытать потрясшее его ощущение прикосновения к нежным и податливым девичьим губам.

Резкий переход от пронзительного восторга к пониманию полного провала отнял у него последние силы, и Игорь забылся в тяжелом, полном причудливых видений сне.

Проснулся он от пения. Низкий женский голос доносился из-за ширмы. С удивлением Игорь вслушался в странную мелодию и волнующие слова:

Песня завораживала, искушала окунуться в неизведанное, отринуть все земное, забыться в мире грез...

Игорь с трудом повернулся на бок и, оттолкнувшись руками от постели, сел на кровати. Пение за ширмой прекратилось. Он услышал продолжительный вздох, и тут же звякнула посуда. Игорь взглянул на часы. Сиделка готовила ему полдник. Он осторожно спустил ноги с кровати и вставил их в шлепанцы.

Сегодня он чувствовал себя несравнимо лучше. Слабость не наваливалась безмерной тяжестью, как это было еще вчера, да и голова почти не кружилась. Правда, лоб и спина покрылись потом, и руки, ухватившиеся за железный козырек, противно подрагивали, но боль в боку уже не была такой назойливой и тягучей. Он довольно улыбнулся, представив, как удивится Наташа, когда увидит, что он встал без ее помощи.

Но Наташа не удивилась, она расстроилась:

– Что ж вы меня не позвали? А если швы разойдутся?

– Теперь уже не разойдутся, – улыбнулся Игорь, – Герасимов на славу меня заштопал! – Он медленно выпил сок, повертел в руках печенье и с явной тоской посмотрел на него. – С каким удовольствием я слопал бы сейчас пару хороших шашлыков с горчицей или приличную отбивную!

Наташа забрала у него пустой стакан и, по-прежнему не глядя ему в глаза, сказала:

– Мечтать не вредно, а пока придется ограничиться кашками и соком.

Игорь пристально вгляделся в ее бледное, осунувшееся лицо и покачал головой:

– Не надо сердиться, Наташа!

Приподняв брови домиком и закусив нижнюю губу, девушка беспомощно глянула на него и тут же опустила глаза. Человек, которого обожают женщины и которому завидуют мужчины, в которого она влюбилась до безумия и который никогда не полюбит ее, сидел на кровати, свесив длинные сильные ноги в голубых пижамных брюках, и ехидно, как ей казалось, улыбался, рассматривая ее в упор.

Игорь понял, что она вот-вот расплачется, и его подвижное лицо стало сосредоточенным, губы приобрели более жесткие очертания.

– Послушайте меня, Наташа. Мне совсем не хочется находиться с вами в состоянии войны. Даю слово офицера, что ничем и никогда больше не обижу вас. Идет?

Ощущая нестерпимый холод в груди и все возрастающее отчаяние, смутно понимая, что ей говорят, Наташа молча опустила голову, не в силах произнести ни единого слова в ответ.

Игорь ждал, протянув руку, и она робко дотронулась до его пальцев и тихо произнесла:

– Идет!

Она почувствовала, как пристальный взгляд Игоря, словно острый клинок, проникает в ее сердце, и поспешно отвела глаза.

На нежном, без малейших следов косметики девичьем лице вновь вспыхнул румянец. Игорь мысленно выругался: его язык в последнее время, похоже, существовал сам по себе. Иначе чем можно объяснить поток воистину железобетонного косноязычия, из-за которого вот-вот расплачется ставшая дорогой ему девушка?

Но язык продолжал жить собственной жизнью, и, вместо того чтобы сказать что-нибудь ласковое, успокаивающее, Игорь, с трудом выдавив из себя улыбку, попросил Наташу помочь ему перебраться ближе к окну в кресло-качалку.

Расстояние в несколько шагов он преодолел почти самостоятельно, чуть опираясь на Наташину руку. По пути он разглядывал четкий пробор, разделявший ее волосы, от которых на него вдруг повеяло запахом лимона и еще чем-то знакомым, из далекого детства. И Игорь вспомнил. Так пахло недавно скошенное, немного подсушенное сено. Запах донника и ромашки, настоянный на аромате молодого девичьего тела. Игорь нервно сглотнул. Сейчас ему определенно противопоказано находиться рядом с женщиной, а с этой – особенно.

Вздох облегчения, который ее пациент издал, опустившись в кресло, Наташа приняла за стон. Вероятно, так оно и было на самом деле. Игорь испытал почти физическую боль, когда окончательно понял, что никогда не сможет не только обладать ею, но даже коснуться губами тонкой шеи, прижаться щекой к ее груди, услышать биение ее сердца.

Откинувшись на спинку кресла, он прикрыл глаза, наблюдая сквозь ресницы, как сиделка, беззвучно шевеля губами, следит за секундной стрелкой – считает пульс, который от прикосновения ее пальцев забился в страстной тарантелле.

– Придется пока повременить с вашими прогулками! Небольшое усилие – и пульс у вас бьется, как у загнанной лошади. – Наташа с укоризной посмотрела на него и добавила: – Завтра опять получу выговор от Лацкарта за то, что иду у вас на поводу и разрешаю передвигаться по палате.

– Ничего страшного, – улыбнулся Игорь, – предоставьте мне разговаривать с Лацкартом по этому поводу.

Наташа подошла к окну и немного затворила створку. Заметив протестующий взгляд, пояснила:

– Я прикрою вас одеялом, и можете спокойно дремать до самого ужина.

– Наташа, – Игорь потянулся к ней и взял за руку, – посидите со мной, пожалуйста!

– Я могу вам почитать, если хотите.

– Спасибо, чуть позже. Мне понравилось, как вы пели. Спойте что-нибудь еще.

– Хорошо. – К его удивлению, девушка не стала жеманиться, и он спросил:

– Я никогда не слышал этой песни. Чья она?

– Стихи Киплинга, а что касается музыки, то до сих пор не знаю, кто ее автор. У меня подруга есть, Софья, она поет эти песни под гитару в нашем студенческом театре. А я так, подпеваю...

– По-моему, очень неплохо подпеваешь!

– А мы разве перешли на «ты»?

– Только что, – улыбнулся Игорь, – и переход получился очень удачный, ты не находишь?

– Есть немного, – Наташа улыбнулась, – но мне удобнее все-таки обращаться к вам на «вы».

– А по имени-отчеству или, лучше того, по званию тебе не хочется? – рассмеялся Игорь. – Будь добра, оставь это удовольствие более солидным пациентам!

Наташа нерешительно присела на стул рядом с ним, и Игорь требовательно проговорил:

– Объясни, только без обид, что с тобой происходит? То бросаешься на меня, как тигрица, то чуть не плачешь!

– Это от усталости. – Наташа с вызовом посмотрела на него и, гордо вздернув подбородок, неожиданно улыбнулась. – Ты же просил песен? Или передумал?

– Наоборот, жду с нетерпением!

– Тогда потерпи чуточку. В ординаторской есть гитара, попробую выпросить.

Гитара была разбита до безобразия, и пришлось минут двадцать ее настраивать. Наконец Наташа взяла первый аккорд, и Игорь непроизвольно вздрогнул. Это было совсем не то, что он ожидал услышать. Его ночной кошмар – черная туча, предвестник грядущих несчастий, – вновь окутал его сознание, и, словно издалека, возникло видение тысячи ног в разбитых солдатских сапогах, мерно шагающих по раскаленным камням в извечном ритме скоротечной солдатской жизни:

Пытаясь избавиться от наваждения, Игорь открыл глаза. Наташа отрешенно смотрела куда-то за окно. Она пела песню для мужчин и о мужчинах, чье ремесло было и его ремеслом, в котором на первом месте стояло умение выжить и не дать выжить тому, кто в этот момент против тебя.

Игорь поймал себя на том, что шепотом повторяет слова песни. Наташа тоже это заметила, ободряюще улыбнулась, и он уже громче вместе с ней пропел-проговорил заключительные строки:

– Здорово! – Игорь взял из рук Наташи гитару и провел большим пальцем по струнам. – Хорошая песня, только после нее мне вдруг захотелось вытянуться по стойке «смирно», взять под козырек и даже вторично дать присягу Родине, хотя, понимаешь, ее один раз в жизни дают.

– Ты бы послушал, как Сонька ее по-английски поет, – слушаешь, и хочется тут же в Иностранный легион вступить...

– А что ж не в родимую Советскую Армию?

– Ну, потому, наверно, что в Африке Советской Армии нет...

– Ошибаетесь, сеньорита, но разубеждать вас не моя стихия. Лучше повтори, что ты там про Иностранный легион говорила? Есть возможность попасть в легионеры по знакомству?

– Ты что, шуток не понимаешь? Просто стихи эти очень странные, и ассоциации тоже непонятные вызывают... Почему-то хочется идти с кем-нибудь в ногу, сжимать рукой приклад автомата и с гордо поднятой головой смотреть в глаза опасности.

Игорь расхохотался так, как давно уже не смеялся.

– Боже мой, девочка, сколько еще ерунды в твоей головке! – Он вытер носовым платком выступившие на глазах слезы. – Ты хотя бы знаешь, сколько этот приклад в комплекте с остальными причиндалами весит?

Наташа покраснела и с негодованием посмотрела на Игоря. Он упреждающе поднял ладони:

– И запомни раз и навсегда: военные дела, прежде всего, – грязь, кровь, мат и – очень часто – смерть!

– Ты это видел? – прошептала Наташа.

– В кино, как и ты, – улыбнулся Игорь.

– А откуда тогда рана?

– Это тоже как в кино: шел, упал, очнулся – дырка в боку...

– Опять шутишь? – протянула разочарованно Наташа. – Но неужели тебе ни разу не хотелось побывать за границей? Мир посмотреть...

– С распоротым брюхом? Боюсь, теперь я в состоянии служить только как наглядное пособие для некоторых студентов-медиков.

– Ничего страшного у тебя нет. Через неделю швы снимут и отправят долечиваться в какой-нибудь санаторий, а я вовремя успею на занятия.

– Тебе не терпится избавиться от меня?

– Игорь, – Наташа предостерегающе посмотрела на него, – при чем тут это?

– Сдаюсь! – Темные брови сошлись на переносице, и он исподлобья взглянул на девушку. – Клянусь, больше никаких разговоров на посторонние темы. Только сознайся, ты по-английски так же хорошо понимаешь, как и по-латыни?

– Нет, гораздо хуже!

Он намеренно хотел смутить ее своим вопросом, но на этот раз не получилось. И он еще раз убедился, какое непредсказуемое создание его юная сиделка. Голубые глаза привычно метнули молнии в направлении серых глаз, и он почувствовал легкое покалывание в мышцах от предчувствия новой схватки. Но... о, женщины! В следующую минуту Наталья опять выглядела смирной овечкой.

– Значительно хуже, – уточнила Наташа, и Игорь с изумлением отметил, как быстро меняется цвет ее глаз. Мгновение назад они были под стать грозовому небу – и тут же приобрели зеленоватый оттенок, посветлели, успокоились. – Честно сказать, я почти ничего не поняла. Но по интонации догадалась, что это был весьма интимный диалог, – добавила она мстительно.

Игорь притворно тяжело вздохнул и не выдержал, опять рассмеялся:

– Слышала бы тебя Виктория! Она считает себя непревзойденным специалистом по сленгу. Хочешь, научу тебя кое-каким выражениям, твоя подружка с ума сойдет от зависти, но только в обмен...

– Что еще за обмен? – Наташа настороженно посмотрела на него.

– Обещай, что споешь мне еще парочку-другую песен на стихи Киплинга.

– Без проблем! – Наташа подмигнула ему, взяла гитару и вновь пристроила ее на коленях. – Сейчас я спою тебе песню, она написана не на стихи Киплинга, но очень близка ему по теме. Так и называется: «Я – Киплинга солдат». У меня подружка есть, Софья, так ее мама очень эту песню не любит. Ей постоянно какие-то напасти, беды мерещатся, а в последнее время она даже запретила Соньке ее петь. А мне она очень нравится... Мы ее в походах пели, у костра...

Наташа склонилась головой почти к самому грифу гитары. Вздрогнули худенькие плечи, и он услышал песню, слова которой определят всю его будущую судьбу, его нелегкое движение по жизни.

Игорь сжал виски руками. Темная ночь, разрываемая очередями трассеров, мертвенно-бледное свечение ракет, гортанные выкрики и запах свежей крови повсюду... Господи, что с ним творится? Он открыл глаза и заметил блестящую дорожку на девичьей щеке. В этой песне скрывалась какая-то непостижимая, жестокая истина, которая касалась только его, и никого более. Но почему плачет эта славная девочка? И какое ей дело до того, что связано с мерзким словом «война»?.. Ему пришлось всего полгода воевать в Афганистане, и он, как многие его сверстники, думал, что подобное уже не повторится никогда. Разумом он, казалось, понимал это, но сердцем... Сердце подсказывало, что страшные и кровавые войны еще впереди. Его войны... И возможно, еще более страшные, чем война в чужой стране, против чужого народа...

Наташа пела и не замечала его странный взгляд и посеревшее лицо:

Внезапно порывом сквозняка распахнуло створку окна. Игорь повернул голову и увидел в дверях палаты высокого светловолосого парня. По взгляду, отнюдь не братскому, которым его одарил незнакомый визитер, он понял, что это и есть Наташин жених. Посетитель, сжимая, как эфес сабли, букет из трех ярко-красных гладиолусов, миновал расстояние от дверей до окна и встал рядом с Наташей. Медленно перевел взгляд с девушки на Игоря, потом обратно. Увиденное, по всей вероятности, жениха совсем не обрадовало. Но нужно отдать должное его выдержке – ни один мускул не дрогнул на его загорелом лице, и только сузившиеся зрачки показали, что царивший в палате интим заметно ему не понравился.

Игорь перевел взгляд на Наташу. Кажется, появление суженого было для нее полнейшей неожиданностью. Вдобавок она сильно смутилась, если не испугалась, и ей не удалось скрыть это за жалкой, виноватой улыбкой.

– Извини, Петя, но я не думала, что ты сегодня приедешь.

– Слава богу, что имя не забыла, вспомнила. – Петр улыбнулся, но еще раз весьма неприязненно взглянул на Игоря. Затем по-хозяйски обнял Наташу за плечи и с явной издевкой в голосе справился: – Вы, надеюсь, не будете возражать, если я на несколько минут заберу Наташу.

Игорь лишь пожал плечами, и Петр увлек девушку за ширму.

Некоторое время Игорь слышал взволнованный Наташин голос, но потом макушка Петра исчезла, и шепот смолк. Игорю показалось, что он различает тяжелое мужское дыхание, и кулаки его непроизвольно сжались. За кого они его принимают? Неужто за жалкого инвалида, слепоглухонемого да еще вдобавок невменяемого? Словно в подтверждение его догадок, в углу скрипнула кровать. Игорь глубоко вдохнул воздух, поперхнулся и зашелся в кашле, тяжелом, мучительном, со слезой...

Наташа выскочила из-за ширмы и обеспокоенно спросила:

– Что с тобой? – И, обернувшись, крикнула застывшему, как бронзовый монумент, блондину: – Быстро неси воды!

«Монумент» оперативно выполнил приказ, и уже через минуту Игорь благодарно улыбнулся, хотя на душе у него кошки скребли: все пуговицы на халате и две верхние на блузке у его сиделки были расстегнуты, а челка выглядела более растрепанной, чем во время их импровизированного концерта.

Петр пришел в себя первым, достаточно трезво оценил обстановку и нехороший взгляд подопечного своей невесты.

– С вашего позволения, – если судить по манерам, воспитывался он не иначе как в Пажеском корпусе, – мне нужно переговорить с Наташей. На носу свадьба, – подчеркнул он, – а у нас масса нерешенных проблем.

– Конечно, конечно, – с готовностью произнес Игорь. Затем представил себя со стороны и чуть не сплюнул от досады и злости – с чего бы вдруг его раскатало на ответные реверансы? Наташа и ее галантный жених скрылись за дверью, а Игорь, припечатав кулаком подлокотник кресла, зашипел от боли в боку и с удовольствием выругался.

Ночью Игорю внезапно стало плохо. Вызвали Герасимова, следом, прямо со дня рождения дочери, благоухая хорошим вином и праздничными пирогами, примчался Лацкарт.

Резко упавшее давление и бледность кожных покровов указывали на возможность внутреннего кровотечения.

Перепуганная Наташа из своего угла видела только бессильно свесившуюся с кровати руку и слышала быстрый говорок начальника отделения, прерываемый глухим басом Герасимова.

– Наташа, – повернулся к ней Яков Самойлович, – выходит, ему стало плохо сразу же после ужина? Как я понимаю, ничего особенного он не ел, все, как обычно, в соответствии с диетой?

– Да, – подтвердила девушка и вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что же происходит за спинами врачей, – никаких отклонений от диеты не было.

– Подойди ближе, – приказал Лацкарт, – и расскажи подробно, как обстояли дела до ужина.

– В полдник он выпил только сок, даже печенье не съел, – почти прошептала Наташа, нервно теребя в пальцах косынку, – а потом я помогла ему добраться до кресла-качалки. До нее всего три шага; я подумала, что ничего страшного не произойдет, до туалета же он добирается...

– А ты подумала, дурья твоя башка, – Лацкарт постучал согнутым пальцем ей по лбу, – сколько усилий требуется даже здоровому человеку, чтобы с нее подняться? При этом прежде всего напрягаются мышцы живота, ты же будущий медик, должна это знать, черт побери! – Гневно сверкнув глазами, он с досадой произнес: – Старый идиот! Доверился сопливой девчонке! – И, отвернувшись от Наташи, пробурчал Герасимову: – Давай его на стол! Хорошо, если только внешние швы разошлись... – Он вновь повернулся к девушке и сердито прикрикнул: – А ты не реви! Будешь присутствовать на операции, убедишься, что своим «уходом» натворила!

– Погоди, Яков Самойлович, – прервал его Герасимов, – кажется, он приходит в себя.

Врачи вновь склонились над Игорем, а Наташа подкралась ближе и встала рядом с дежурной медсестрой, которая хотя и покачала головой и губы поджала осуждающе, но отодвинулась в сторону, предоставив девушке лучшее место для обзора.

Цвет лица Игоря почти сравнялся с цветом наволочки. Струйки пота, скатываясь с висков, слились в большое влажное пятно вокруг головы, а лицо стало походить на лик со старой иконы, измученный, почерневший...

Раненый открыл глаза, обвел собравшихся взглядом и вдруг улыбнулся. И это было так неожиданно и неестественно, что Наташа судорожно вздохнула, а Елизавета даже закашлялась.

– А ну-ка, марш за ширму! – рявкнул на них Лацкарт. – Когда надо будет, позову, а сейчас чтобы ни звука, пока я буду осматривать больного!

Осматривали Игоря минут двадцать, потом Лацкарт и Герасимов отошли к окну и еще с четверть часа обсуждали ситуацию. Но Наташа опять каким-то внутренним чутьем поняла, что с повторной операцией, очевидно, повременят и дела ее подопечного на самом деле не так уж и плохи.

И действительно, Лацкарт подозвал ее и Лизу и строго-настрого приказал им ночью не спать, каждый час измерять больному давление и температуру. При всех изменениях его состояния в худшую сторону немедленно докладывать доктору Герасимову, а в случае крайней необходимости не стесняться и самого начальника отделения поднять с постели.

– Извините, Яков Самойлович, но, кроме Карташова, у меня еще полсотни больных да придурковатый санитар, который если заснет, то только от пинка и просыпается! – Елизавета недовольно скривилась. – Зря, что ли, Наталью к нему приставили? Вот пусть она вокруг него и побегает, не поспит, раз умудрилась таких дел натворить!

– Успокойся, Лиза. – Лацкарт окинул Наташу суровым взглядом. – Вся информация как раз для этой милой дивчины и предназначалась. Но ты должна быть в курсе и контролировать исполнение моих распоряжений. На сегодня – никаких обезболивающих! Болезненные проявления пока в норме, так что до утра потерпит наш альбатрос как миленький, а там посмотрим. – Доктор положил руку на Наташино плечо и чуть сжал его. – Проследи, деточка, за ним: если боли усилятся или давление, не дай бог, упадет, мигом лети за Семеном Семенычем. Он покемарит сегодня в ординаторской. Тебе же придется потерпеть, завтра отоспишься, если Карташову легче станет.

Через несколько минут Наташа и Игорь остались в палате одни. Девушка выключила верхний свет и оставила лишь ночник над кроватью. Игорь, казалось, спал, но стоило ей пододвинуть стул и сесть рядом с его постелью, он открыл глаза и виновато улыбнулся:

– Наделал я тут переполоха... И тебе влетело!..

– О чем ты говоришь? – Наташа склонилась к его рукам, лежавшим поверх одеяла, и вдруг прижалась к ним щекой и горько, почти по-детски расплакалась. Игорь осторожно высвободил правую руку и принялся ласково гладить ее по голове:

– Успокойся, славная моя! Ничего страшного не случилось, завтра снова буду как огурчик! Не веришь? – Он приподнял пальцем ее подбородок. – Ты что ревешь, глупышка? Разве стоит лейтенант Карташов твоих слез?

– Прости меня, Игорь, если бы я не ушла с Петром...

– Ты считаешь, я здесь на радостях буги-вуги выплясывал? Да я этот час, пока вы миловались, проспал как у Христа за пазухой...

– Мы не миловались, к твоему сведению...

– Ну надо же! – На щеках Игоря выступили красные пятна. – Ты за дурака меня держишь? Или, скажешь, это я тебе блузку через раз застегнул?

– Игорь, тебе нельзя волноваться, – умоляюще попросила его Наташа.

– А я не особенно и волнуюсь! В принципе мне наплевать, с кем ты в кустах целуешься!

– Тебе доставляет удовольствие оскорблять меня? – спросила Наташа шепотом, чувствуя, что вот-вот слезы снова хлынут из глаз и выдадут ее отчаяние с головой. Она набрала полную грудь воздуха и с вызовом произнесла: – Но какое ты имеешь право разговаривать со мной подобным образом? Петр – мой жених, и я сама решаю, целоваться мне с ним или нет!

Наташа встала со стула. Глаза ее гневно сверкали, щеки раскраснелись.

Игорь пришел в себя первым и понял, что опять хватил лишку. Он умоляюще посмотрел на Наташу:

– Прости меня еще раз, пожалуйста! Порой сам себя не пойму, болтаю, не знаю что!..

– Хорошо. – Наташа смущенно улыбнулась и пожала плечами. – Ты тоже меня прости, что все так получилось. Честно сказать, я очень виновата, что позволила тебе воспользоваться качалкой.

– Выходит, мир? Отныне и навеки? – Игорь протянул ей руку, и Наташа пожала его ладонь, сухую и горячую. Температура продолжала держаться. Наташа сняла висевшее на козырьке кровати полотенце и обтерла его блестевшее от пота лицо. И вдруг, поддавшись какому-то импульсу, пронзившему ее с ног до головы так, что перехватило дыхание, а в глазах заплясали разноцветные искры, Наташа склонилась к Игорю и прижалась губами к его губам, таким же горячим, как и его руки. Игорь, казалось, только и ждал этого, потому что мгновенно обнял девушку и перехватил инициативу. Он целовал ее с такой жадностью, словно последний раз в жизни. И Наташа, вмиг отбросив все сомнения и колебания, точно в костер головой, устремилась ему навстречу, отдав в поцелуе всю свою жажду любви и счастья.

Игорь оторвался от нее первым, но не разжал объятий, а принялся исследовать девичью шею приоткрытыми губами. Наташа ощутила на своей коже легкие касания его языка и вздрогнула от внезапно возникшей и никогда ранее не испытанной сладостной боли. Она застонала и еще теснее прижалась к Игорю, и уже никто, никакие силы не смогли бы оторвать ее от него, даже появление Петра, даже Герасимова, даже самого Лацкарта... Лишь на мгновение она отпрянула от Игоря, чтобы перевести дыхание, но он тут же притянул ее к себе с гораздо большей настойчивостью и нетерпением, чем прежде, и, прижавшись к ее уху губами, прошептал:

– Наташка, я понимаю, что это сейчас нереально, но я безумно хочу тебя!

И она, к своему стыду и ужасу, осознала, что тоже сошла с ума, если желает повторения ночи в домике лодочника, но только не с Петром, а с Игорем. Хочет почувствовать его тело рядом со своим, его губы на своих губах... И еще она поняла, что все это обязательно произойдет, независимо от ее воли и вопреки рассудку. Рано или поздно она ляжет в его постель, не раздумывая, и даже если он никогда не скажет ей о своей любви...

Но тут словно стоп-сигнал сработал у нее в мозгу. Наташа отпрянула от Игоря, прижала пальцы к вискам. Господи, что же она вытворяет? Неужели она так развратна, что вид любого привлекательного мужчины вызывает у нее такой взрыв неуправляемых эмоций? «Ничего подобного, – пытался убедить ее внутренний голос, – весь твой любовный опыт ограничен одним-единственным мужчиной, и подобной реакции не было даже в момент вашей близости». Она и сама это прекрасно понимала. Она слишком хорошо запомнила то ощущение стыда и отвращения к самой себе, решившейся на эксперимент, который дал весьма плачевные результаты...

Игорь исподлобья наблюдал, как меняется выражение лица Наташи. Минуту назад она казалась опьяненной теми же чувствами, что и он. И вот уже растерянно и виновато смотрит на него, точно провинившаяся школьница.

– Наташа, не бросай меня, не уходи! – Он испытал нечто похожее на панику, когда она оторвалась от его груди, убрала руки от его лица. Жесткие мужские пальцы впились в девичьи плечи, дыхание Игоря участилось. – Не бросай, останься со мной! – Серые глаза просили ее, умоляли... И Наташа сдалась. Она опять опустила голову на грудь Игоря, и оба – и сиделка, и ее пациент – забыв о том, что в любую минуту в палату могут войти или толстая Елизавета, или, не дай бог, сам Герасимов, крепко обнявшись, заснули.

Герасимов и в самом деле уже под самое утро заглянул в палату. Постоял над мирно спящей парочкой и, вглядевшись в спокойное лицо Карташова, обнимавшего посапывающую на его груди Наташу, покачался в раздумье с пяток на носки, заложил руки за спину и вышел из палаты.

Карташов, видимо, самым лучшим образом реагировал на нетрадиционные способы лечения, а из более чем сорокалетнего опыта работы полковник медицинской службы Герасимов знал, что при умелом их использовании, в разумных, естественно, дозах, зачастую удается поставить на ноги даже самого безнадежного больного.

Наутро Лацкарт осмотрел Игоря, хмыкнул, пошевелив от удивления черными с проседью, в форме запятой бровями и посмотрел на Герасимова:

– Странные вещи, коллега, творятся в этой палате, вы не находите? Вчера этот джентльмен – чуть ли не кандидат в прозекторскую, а сейчас – хоть свадьбу играй! Что за фокусы вы демонстрируете, Карташов? Я ведь собрался вам ливер прополаскивать, а сегодня, гляжу, впору горло прополоскать в честь улучшения внешнего вида и общего состояния.

– Прощу прощения, Яков Самойлович, – Игорь виновато развел руками, – но я, право, не ставил своей целью беспокоить вас или Семена Семеныча!

– Смотри-ка, Семеныч, извиняется! – Лацкарт перевел взгляд с Игоря на Герасимова, потом обратно и весьма язвительно усмехнулся: – Выходит, мозги в относительном порядке, но я их вам, Карташов, все равно вправлю. Во-первых, три дня с кровати не вставать, во-вторых, все дела – в соответствующие сосуды! Пробежки до туалета я вам категорически запрещаю! Слышите? Категорически! И никаких разговоров! – повысил голос начальник отделения, заметив протестующий жест пациента. – Чувства юной мадемуазель мы, так и быть, пощадим, освободим от подобных обязанностей, но дипломатические переговоры с санитарами сами будете вести. Лично у меня от одного их вида изжога возникает. – Он поднял очки на лоб, склонился к Игорю и пристально посмотрел на него. – И никаких инициатив в дальнейшем! Вы меня поняли, лейтенант?

В палату вошла Нина Ивановна и пригласила Наташу к себе в кабинет. Лацкарт проводил их взглядом, а потом вновь повернулся к Игорю:

– И гляди у меня, девочку не слишком обижай, а то знаю я вас, альбатросов Тихого океана! – И, кивнув головой Герасимову, вышел из палаты.

Семен Семенович облокотился на козырек кровати, задумчиво оглядел Игоря:

– Передайте Наташе, когда вернется, чтобы она получила инвалидную коляску на складе. Пару дней все-таки потерпите, посмотрим, не будет ли ухудшения, и, если получите «отлично» по всем показателям, разрешу Наташе вывезти вас в парк на прогулку. Только без выкрутасов, договорились?

– Договорились, – ответил Игорь и улыбнулся. – Да, нелегкая досталась доля, не будь на то господня воля...

– Не отдали б Москвы, – подмигнул ему Герасимов и уже серьезно добавил: – А с Натальей и вправду будь осторожнее! Не испорти девчонку!

– О чем вы, доктор? – Игорь поднял в недоумении брови.

– Знаю о чем, потому и предупреждаю. У нее, говорят, жених – неплохой парень. Так что прежде разберись, что у тебя всерьез, а что – только игра. Чужую жизнь легче сломать, чем свою, подумай об этом на досуге.

Герасимов вышел из палаты, а Игорь закинул руки за голову и закрыл глаза...

* * *

А Нина Ивановна тем временем заканчивала допрос, который учинила Наташе по поводу не очень веселых событий в первой палате. Причем все подробности выпытывала с такой дотошностью, что Наташа в конце концов не выдержала:

– Нина Ивановна, я провинилась только в том, что позволила Карташову посидеть немного в качалке, но, честное слово, он не слишком сильно напрягался, когда вставал с кресла. Всего и трудов-то было – обнять меня за плечи и ухватиться за подлокотник...

– Ох, девка, дообнимаешься. – Нина Ивановна устало махнула рукой и тут же подозрительно оглядела Наташу с ног до головы. – С чего это у тебя глаза блестят? Или приставать уже надумал?

– Ничего он не надумал! – Наташа фыркнула. – Да и куда ему? – Потом смущенно спросила: – Вы меня послезавтра с дежурства отпустите на два-три часа? Мы хотим с Петром заявление в загс подать.

– Никаких разговоров, – Нина Ивановна с довольной усмешкой посмотрела на нее, – я уж, грешным делом, подумала, что ты решила ему отказать. Поезжай и ни о чем не беспокойся. А мне тоже есть о чем поговорить с твоим альбатросом.

– Это вы Игоря имеете в виду? – спросила Наташа и не выдержала, рассмеялась: – Его так Лацкарт часто называет.

– Альбатрос или не альбатрос, но парень он приятный, тут уж ни прибавишь, ни убавишь! Так что смотри: поглядывать на него поглядывай, но и про Петра не забывай. Он у тебя не хуже, а в чем-то, может, и получше будет. Я ведь вчера в Полтавском была. С Анастасией Семеновной разговаривала... Хороший парень тебе в мужья достанется, только не проворонь его по глупости.

– Что я, не понимаю, – нахмурилась Наташа, отвернулась от Нины Ивановны и уже почти шепотом добавила: – А на Игоря я не смотрю, вы предупреждали ведь, что он не моего поля ягода...

– А тут одному только господу богу известно, что он за ягода, – сказала Нина Ивановна задумчиво и затянулась неизменной «беломориной»...

Наташа вернулась в палату, и день опять закружился бесконечной каруселью плановых дел: процедур, инъекций, капельниц, очередных посетителей, уборки палаты, а кроме этого, неоднократных умываний, бритья, обеда и ужина и великого множества других занятий. От этого к концу дня отваливаются руки, болят ноги, а голова окончательно отказывается что-либо соображать. И остается лишь одно-единственное желание: послать все к чертовой матери, зарыться с головой в одеяло и отключиться хотя бы на ночь от всех забот и проблем.

На следующий день сразу же после обеда Наташа, воспользовавшись инвалидной коляской, с разрешения Герасимова вывезла Игоря на пару часов в парк, где они прогуляли до самого ужина. Даже полдник она принесла ему в парк. Все это время они почти не разговаривали. Кто-то из посетителей принес Игорю новую «Роман-газету», и теперь он с таким упоением читал повесть о военных разведчиках, что Наташе пришлось даже силу и власть применить, чтобы увезти его из парка. Зато вечером он не докучал ей ни разговорами, ни просьбами. Единственное – попросил поставить настольную лампу на прикроватный столик. Наташа взамен отпросилась на часок попить чаю с Ниной Ивановной, которая и на этот раз заменяла кого-то из медсестер.

Но за разговором они забыли о времени и всполошились, когда увидели, что будильник показывает уже двенадцатый час ночи.

– Нина Ивановна, я сбегаю до палаты. Как бы чего не случилось!

– Беги, беги, – согласилась с ней начальница, – я тоже по палатам пройдусь. Может, кому что надо? Хотя я «рынду» не отключала, так что в случае чего давно бы уже позвонили...

В первой палате было темно. Игорь спал сном младенца. Его дыхание было ровным и спокойным. Наташа улыбнулась про себя. Ее пациент обладал, не в пример ей, железной выдержкой. Оставшиеся недочитанными страницы, всего с десяток, не более, аккуратно заложил длинным листом гладиолуса. Возможно, решил продлить удовольствие на следующий день...

Наташа тоже любила читать. Обычно она зарывалась в книгу с головой, и никакие угрозы и уговоры со стороны бабушки не могли оторвать ее от чтения. Ну а если книга вдобавок попадала ей в руки на сутки или двое, то Анастасия Семеновна знала, что загодя сумеет добиться от внучки выполнения даже самых неприятных обязанностей вроде наведения порядка в курятнике, чтобы только потом ее не тревожили, оставили один на один с потрепанным томиком и не докучали вопросами и призывами пообедать или поужинать. В такие минуты бабушка, чтобы уберечь внучку от гастрита, прокрадывалась тихонько в ее комнату, ставила на стол тарелку с супом, кружку с молоком и так же тихо удалялась. Фанатизму Наташи она не удивлялась. Покойные муж и дочь готовы были все отдать за хорошую книгу, что ж тогда говорить о Наташе, которая их точный слепок...

За ее спиной скрипнула дверь, и Наташа вздрогнула от неожиданности. Нина Ивановна подошла и встала рядом с ней. Вгляделась в бледное в свете ночника мужское лицо и, вздохнув, произнесла:

– Красивый парень, ничего не скажешь! Но запомни: сегодня он здесь, а завтра – ищи ветра в поле... Альбатрос – он и есть альбатрос! И не за красоту его так прозвали, а за то, что из тех молодцев, что летают где хотят и с кем хотят! И ни о чем более не задумываются...

– Надеюсь, ты в состоянии толково объяснить, куда исчезла после обеда?

Наташа вздрогнула от низкого голоса, в котором сквозило неприкрытое раздражение, и застыла на полпути от двери к ширме. Вспыхнул свет – это Игорь включил настольную лампу, и девушка зажмурилась от неожиданности, а возможно, чтобы не встречаться с Игорем взглядом. Он попытался сесть на кровати, но сморщился от боли и шепотом чертыхнулся. Наташа, забыв, что она не в халате, а в джинсах и куртке, поспешила к нему на помощь. Но Игорь отстранил ее руку и достаточно ловко спустил ноги с постели.

– Итак, пока я спал, моя сиделка смылась в неизвестном направлении, и только путем неимоверных ухищрений мне удалось узнать у Нины Ивановны, что она опять пребывает в объятиях своего драгоценного жениха.

– Простите, товарищ старший лейтенант. – Кровь отхлынула от ее щек, а глаза с таким откровенным осуждением посмотрели на Игоря, что он стушевался и не сразу нашел достойный ответ на ее гневную тираду. – Встречи с женихом мое личное дело, а уход за вами – служебное, за которое я получаю зарплату. Надеюсь, замечаний по уходу нет? Тогда советую вам: оставьте свои попытки совать нос в чужие личные дела, отправляйтесь в постель и – спокойной ночи до утра, гepp офицер!

Игорь усмехнулся:

– Порой я сожалею, что у меня нет под рукой ремня...

– Бодливой корове господь рогов не дал, а ремень тем более! – Наташа окинула его презрительным взглядом и направилась к ширме, но следующая его фраза заставила ее остановиться.

– То-то и оно, – раздалось за ее спиной, – видно, мало тебя, голубушка, в детстве пороли...

– Слушайте, Карташов. – Наташа вернулась к его кровати и, сжав кулаки, сердито посмотрела на Игоря, не менее свирепо взиравшего на нее. – Я очень устала сегодня, и мне наплевать на ваши дурацкие подковырки! Впрочем, подозреваю, что у вас не все в порядке с головой. Завтра попрошу Лацкарта, чтобы вам вызвали психиатра для консультации. Вдруг уже необратимый процесс пошел!

– Что ж, попробуй пригласить психиатра, возможно, его совет не только мне понадобится, – неожиданно спокойно согласился Игорь. – Но сегодня, несмотря на смертельную усталость, – не утерпел он, чтобы не съязвить, – изволь помыть меня в ванне. Насколько я помню, это входит в твои обязанности.

– Сначала я должна спросить разрешение у вашего лечащего врача, и если он позволит, тогда...

– Разрешение уже получено, – перебил ее Игорь, – и тебе не отвертеться от выполнения своих обязанностей. Кстати, там, в твоем закутке, уже лежат бинт и клеенка, которой ты прикроешь мне шов. Так распорядился Герасимов.

Наташа устало посмотрела на него:

– Похоже, вы все основательно продумали.

– А что еще оставалось делать? «Роман-газету» я прочитал. Свозить меня на прогулку в парк было некому, а просить об этом Нину Ивановну у меня просто смелости не хватило. Она к концу дня и так едва ноги передвигала. – Игорь вгляделся в осунувшееся и побледневшее лицо девушки и уже более мягко спросил: – Кажется, встреча с женихом тебе не пошла на пользу, или я ошибаюсь?

– Забудьте о моем женихе хотя бы до утра! – взмолилась Наташа и сердито добавила: – Через полчаса я приготовлю вам ванну. Но не надейтесь на мытье по всем правилам. Помогу лишь помыть голову и немного ополоснуться.

– И на этом спасибочки! – Игорь попробовал изобразить низкий поклон, но зря старался, все его усилия пропали даром: Наташа уже прошла за ширму.

Она скинула с себя дорожную одежду, переоделась в халат и легкие тапочки на каучуковой подошве. Потом присела на пару минут, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства, разбежавшиеся в разные стороны с того момента, когда после обеда Петр заехал за ней и они отправились подавать заявление в загс. И теперь уже ничего не изменишь. Заявление у них приняли, и через две недели она станет его законной женой, но до сих пор не уверена, правильно ли поступает, не напрасны ли ее надежды и почему так странно она чувствует себя в присутствии Игоря? То кажется, что влюблена в него до беспамятства, то так сильно его ненавидит, что готова придушить без всякого сожаления.

Наташа понимала, что Петру не по нраву ее служба, особенно после того, как он увидел Игоря. Но поначалу он ни единым словом, даже намеком не выдал себя. И бабуля вроде тоже успокоилась. За ужином выпила шампанского, смеялась и шутила и, только прощаясь с внучкой, немного всплакнула:

– Все маленькая была, маленькая... Косички, бантики... А потом незаметно, как-то вдруг взяла и выросла. – Анастасия Семеновна обняла Наташу. – Вот уже и замуж собираешься. Выполнила я все, что Оле и Косте обещала, сохранила тебя и вырастила, так что теперь и умирать не страшно...

– Бабуля, красавица ты моя! – Наташа прижала ее седую голову к своей груди. – Прости, если что-то не так, но знай: что бы ни случилось, ты у меня всегда на первом месте!

– Поживем – увидим, – покачала головой бабушка. – На первом месте у женщины должна быть семья, муж, дети... А я никуда не денусь и помогать тебе буду, пока силы не оставят. Не возражаешь?

– Попробуй я возразить, – засмеялась Наташа, – с детства помню, как ты умеешь на путь истинный наставлять!

– Это не ты, косы твои запомнили. Прием далеко не педагогический, но действенный. Не приведи господь, если Петр им когда-нибудь воспользуется.

– А я косы обрежу. – Наташа попыталась пошутить, но бабушка шутку не приняла и печально посмотрела на внучку.

– Не хотела я тебе говорить, – Анастасия Семеновна чуть понизила голос и оглянулась на Петра, возившегося у машины, – но он, вероятно, хочет забрать тебя из госпиталя. Давеча приехал сам не свой, очень уж ему твой пациент не по душе пришелся.

– С этим как-нибудь я сама разберусь, – рассердилась Наташа, – и у него пока нет никаких прав, чтобы приказывать и тем более что-то решать за меня.

– Осторожнее, – одернула ее Анастасия Семеновна, – ради бога, не лезь на рожон! Но учти, я полностью на его стороне...

По дороге во Владивосток Петр то и дело косился на свою насупившуюся невесту. За эти несколько часов им так и не удалось побыть наедине, и он изнывал от нетерпения поцеловать или хотя бы обнять Наташу. Но она все норовила увернуться, отвести его руки, вздрагивала от каждого его прикосновения. И сейчас Наташа безучастно вглядывалась в вечерний сумрак, окутавший сопки, покрытые густыми шапками дубрав, простеганных толстыми нитями лиан, винограда и хмеля.

Тьма, захваченная врасплох светом автомобильных фар, на мгновение отступала и тут же вновь бросалась в атаку, заглатывая отвоеванные пространства, наливалась чернильной густотой, гасила проблески зарниц на горизонте, огоньки пролетающих мимо сел. Даже народившаяся луна не смела противостоять завоевательнице темноте и испуганно пряталась за реденькой кольчугой облаков.

Наконец Петр не выдержал. Не спрашивая Наташиного согласия, сбавил скорость, свернул на проселочную дорогу и затормозил на берегу речушки, бойко журчавшей в зарослях ивняка. Погасил свет в салоне, потом привлек к себе Наташу и нашел губами ее рот. Она не смогла не ответить ему, но тут же некстати вспомнился другой поцелуй. Наташа едва сдержала судорожный вздох, вообразив на мгновение рядом с собой Игоря, и тут же порадовалась, что Петр не может прочитать ее мысли, – сравнение было явно не в пользу будущего мужа.

Наташа вздрогнула то ли от стыда за подобные мысли, то ли от вечерней прохлады, проникшей под куртку вслед за руками Петра. Теплые губы тронули ямочку у основания шеи, а рука пыталась расстегнуть «молнию» на джинсах.

– Как ты себя чувствуешь? Не забыла еще, чему я тебя в избушке учил? – торопливо шептал Петр, наваливаясь на нее всем телом.

– Петя, милый, не надо, только не здесь! – взмолилась Наташа, пытаясь столкнуть его с себя. Неловко повернувшись, Петр надавил локтем на клаксон, и «Жигули» коротко взвизгнули.

– Тут неудобно, давай перейдем на заднее сиденье. – Жених, похоже, даже не расслышал ее просьбы.

И Наташа взбунтовалась. Она уперлась руками в грудь Петра и что было сил оттолкнула его от себя. Потом села, поправила волосы и только тогда произнесла с негодованием:

– Ты за кого меня принимаешь? Не хватало еще этим в машине заниматься!

Петр в недоумении пожал плечами:

– За кого я тебя должен принимать? За жену, конечно! А этим, как ты выражаешься, тебе всю жизнь придется заниматься, и учти: машина – весьма подходящее место для этого.

– Ради бога, уволь меня от таких подробностей! Твоей женой я стану лишь через две недели, тогда и поговорим об этом!

– Какая муха тебя укусила, Наташа? Я ведь люблю тебя, и желание мое естественно. – Он вновь попытался обнять ее, но Наташа отвела его руки и, застегнув блузку и куртку, включила в салоне свет.

– Поехали, я спешу.

– К Карташову своему драгоценному спешишь? – спросил Петр почти спокойно, поворачивая рулевое колесо. Но на щеке вздрогнула и забилась шальная жилка. Наташа вспомнила: точно так же она подергивалась, когда Петр давал отпор своим родителям на той памятной вечеринке.

– К твоему сведению, этот драгоценный Карташов на днях чуть не умер. И пока я работаю в госпитале, мне придется отвечать за его жизнь и здоровье.

– Клянусь, что с завтрашнего дня за это будет отвечать кто-нибудь другой, – мрачно произнес Петр. – А то ишь чего удумали! Где это видано, чтобы молодая девка за молодым мужиком доглядывала?

– Петр, не сходи с ума! – вскрикнула Наташа. – Я не твоя собственность, и не смей распоряжаться мной! Не лезь в мои дела, пожалуйста! Иначе завтра же наших заявлений в сельсовете не будет!

Петр яростно сплюнул в открытое окно:

– Видно, ловчее меня оказался офицерик? Поделись, чем он успел тебя приворожить!

Он резко повернул руль, и машина, рыкнув от натуги и подмяв росший на обочине кустарник, вкатилась на дорожную насыпь. Впереди замигали многочисленные огни жилых кварталов, промелькнул на дальней сопке журавлиный клюв телевышки, из открытых окон ресторана рвануло разухабистой музыкой.

Сжавшись в комок в углу сиденья, Наташа чуть не плакала от обиды: выходит, не такой уж уступчивый и покладистый ее суженый и своего точно не упустит и никому не уступит. И ее определенно тоже считает своей собственностью. Но посмотрим, мстительно подумала она, мало ли что произошло, но командовать собой она не позволит.

Машина остановилась у ворот госпиталя. Наташа молча подхватила сумку с бабушкиными гостинцами и открыла дверцу. Петр тоже не проронил ни слова, но столько тоски и боли было в его недавно счастливых глазах, что она не выдержала, обхватила его голову руками и крепко поцеловала в губы. Петр облегченно вздохнул и виновато произнес:

– Прости, если обидел ненароком. Сама решай, как поступить. В выходные я постараюсь закончить с баней, а потом заберу тебя хотя бы на день, и обновим ее перед свадьбой, не возражаешь?

– Не возражаю, – не стала спорить Наташа. Впереди еще несколько дней, и заранее лучше не загадывать...

...Наташа вздохнула и посмотрела на часы. Для воспоминаний и размышлений у нее оставалось совсем мало времени. Она быстро подготовила плацдарм для омовения капризного подопечного и вернулась в палату.

– Снимайте пижаму! – приказала она, не глядя на Игоря.

– Ты как предпочитаешь: полностью меня раздеть или частично?

– Полностью, – Наташа бросила ему на колени простыню, – прикройтесь, если боитесь сглаза.

– Мягко сказать, опасаюсь. Поэтому, будь добра, отвернись, пока я с неимоверными усилиями портки буду стягивать.

– Сами напросились! Можно было потерпеть до завтрашнего дня. Санитары вас бы в два счета обмыли.

– Обмывают только трупы, да еще, если не ошибаюсь, премии. К тому же нет в тех мужиках ни нежности, ни ласки, по которым так тоскует моя израненная твоей строгостью душа. – Преувеличенно кряхтя и постанывая, Игорь закончил обматывать чресла простыней и позволил Наташе повернуться.

Стараясь не встречаться взглядом с ехидно поблескивающими серыми глазами, Наташа закрепила бинтом клеенку вокруг его талии, потом отошла на шаг и критически оглядела его.

Игорь заметил откровенную насмешку в ее глазах:

– Мадам не нравится мой гидрокостюм?

– Почему же? Вполне прилично получилось! Но вот его содержимое, – девушка сморщила нос и брезгливо скривилась, – бледное, скукоженное и зловредное до невозможности. Завтра рапорт подам Лацкарту, чтобы мне молоко выдавали за вредные условия труда.

– Ох, Наталья, отольются тебе мои слезки! Дай только на ноги встать! Помяни мое слово, не пройдет и недели, как будешь молить меня о пощаде. – Игорь нарочито строго посмотрел на нее и скомандовал: – А теперь слушай приказ: доставить меня к месту назначения быстро, в целости и сохранности и, главное, без излишних комментариев.

Наташа, с опаской поглядывая на Игоря, подкатила коляску к кровати и помогла ему перебраться в нее. Только единожды он оперся о ее руку, и девушка немедленно потеряла самообладание. Опустив глаза в пол, она приказала себе успокоиться, изо всех сил стараясь не выдать желания прильнуть к его обнаженной груди и, выбросив из головы все доводы разума, мысли о настоящем и будущем, склониться перед ним повинно и, будь что будет, отдаться ему душой и телом, подчиниться власти его объятий и поцелуев...

В ванной тусклый свет электрической лампочки едва пробивался сквозь клубы пара. Плечи и грудь Игоря, клеенка, коляска – все покрылось капельками воды. Коса отяжелела от влаги, и Наташа, затянув ее в узел, закрепила шпильками. Влажная ткань халата прилипла к телу и выдала мужскому взору все, прежде тщательно скрываемое, а теперь достаточно откровенно и рельефно обозначенное.

– Ты решила сварить меня вкрутую? – спросил Игорь с единственной целью – отвлечься от созерцания недоступных ему богатств.

– На первый раз только всмятку! – огрызнулась сиделка. – Осторожно, поскользнешься! – закричала она испуганно, когда Игорь чересчур шустро, на ее взгляд, шагнул в ванну.

Она помогла ему сесть на сиденье, плеснула в ладони шампунь и приказала:

– Мойте голову, а я потом сполосну вас под душем.

– Ты боишься ко мне прикоснуться, девочка? – Из-под мокрой челки блеснул хитро прищуренный глаз, и Игорь, плотоядно щелкнув зубами, просипел, подражая герою сериала «Ну, погоди!»: – Я Серый волк, зубами щелк! Дай только голову помыть, и Красной Шапочке не жить!

– О боже! – рассмеялась Наташа. – Какие таланты пропадают! – Она набрала в ковшик воды и вылила ему на голову. – Ты не волк, ты – мокрая серая мышь!..

Отвернувшись, она хотела отрегулировать душ, но в этот момент какая-то неведомая сила толкнула ее в спину. Наташа вскрикнула от неожиданности, попыталась найти точку опоры, но не удержалась и свалилась в воду, отчего добрая половина содержимого ванны с шумом выплеснулась наружу, образовав на полу небольшое озеро.

С испугу девушка глотнула мыльной воды, сильно ударилась коленом, ко всему прочему, пытаясь встать, поскользнулась и снова рухнула в воду в ноги этому жалкому негоднику, похоже, едва живому от смеха.

Наконец Наташа поднялась на ноги и с негодованием посмотрела на Игоря. Прижав одну руку к животу и едва сдерживаясь от новых приступов смеха, другой он вытирал слезы, бегущие по щекам.

– Ну и кто теперь стал еще одной мокрой мышью? – еле выговорил он и зашелся в новом приступе смеха.

Наташа не ответила. Она прямо на себе отжала халат, потом косу, вылезла из ванны и, взяв в руки швабру, принялась вытирать лужу на полу.

Игорь притих, наблюдая, как, сердито нахмурив брови, сиделка с яростью возит тряпкой по плитке. Закончив уборку, Наташа повернулась к нему, окинула взглядом всю в хлопьях мыльной пены мужскую фигуру и неожиданно для Игоря влепила ему пощечину. Тут же молча схватила мочалку и принялась тереть ему спину. И вдруг остановилась, пораженная увиденным, тряхнула головой, не веря своим глазам: кажется, она окончательно сошла с ума. На спине Игоря, как раз под правой лопаткой, красовалась та самая родинка, которую она видела во сне у незнакомого мужчины. Наташа вгляделась внимательнее: нет, не ошиблась, именно она, в форме перевернутого вверх рожками полумесяца...

Стараясь избавиться от смятения, с новой силой охватившего ее, Наташа поймала себя на мысли, что все происходящее сейчас с ней не случайно, послано ей судьбой и, вероятно, это не последние испытания в ее жизни... Она глянула на Игоря и вдруг поняла, что все это время стоит, положив руки на плечи источнику своих переживаний, а он по-прежнему молча и серьезно смотрит на нее снизу вверх...

Он, как и Наташа, никак не мог прийти в себя от случившегося. И опешил он не от боли, хотя рука милой его сердцу дамы была на удивление тяжелой, а от неожиданности. Первой и последней в его жизни женщиной, без стеснения одаривавшей его подзатыльниками, была его дорогая матушка. Но чтобы девчонка, которая вызывает у него то симпатию, то бешенство, осмелилась на такое – с подобным он столкнулся впервые! И, что было совсем уж странным, он абсолютно не рассердился! Ситуация казалась скорее забавной и сулила, а чутье его еще ни разу не подводило, дальнейшее развитие событий в желанном направлении. Поэтому Игорь решил ее не усложнять – стоит ли обращать внимание на такие пустяки!

Гораздо приятнее было отдаться во власть легких касаний девичьих пальцев, скользивших по его обнаженному телу. Струи прохладной чистой воды, травяные запахи шампуня и мыла, наконец, эти почти невесомые прикосновения Наташиных рук – все создавало то особое ощущение свежести, чистоты и здоровья, которых ему так не хватало все эти дни...

Наташа, в отличие от Игоря, так до сих пор и не пришла в себя. Девушка не сомневалась, что ее купание в ванне дело его рук... Она судорожно вздохнула. Очевидно, завтра и вправду придется подавать рапорт Лацкарту и просить освободить ее от обязанностей сиделки. И причина есть уважительная: нежелание будущего мужа видеть ее в опасной близости от молодого привлекательного мужчины...

...Наконец с водными процедурами, к всеобщему облегчению, было покончено. Сиделка подала Игорю полотенце.

– Наташа, – взмолился он, – мне еще трудно руки поднимать. Вытри, пожалуйста, мне голову и спину...

Сквозь мягкую махровую ткань девушка ощущала плотные крепкие мышцы, гибкое, тренированное тело, которое даже сейчас, после ранения, было сильным и красивым. У Наташи перехватило дыхание, куда-то улетучился и остаток сил. Она бросила полотенце на колени Игорю, прижала ладони к щекам, тщетно пытаясь унять дрожь, которую уже невозможно было скрыть.

Игорь смотрел на нее в недоумении. Похоже, Наташа была на грани истерики, а то и обморока: лихорадочный взгляд, расширенные зрачки, гримаса отчаяния на лице... Неужели она до сих пор так сильно переживает эту злосчастную пощечину?

– Наташка, милая, – прошептал он, протянув к ней руки, и она бросилась в его объятия, забыв обо всех доводах разума, не думая о последствиях...

То, что последовало за этим, можно назвать бурей, тайфуном, ураганом, не суть важно. Наташа бросилась к нему с пылом обреченной, и он тоже потерял голову. Впервые Игоря целовали с таким неистовством и вместе с тем по-детски неловко и неумело. А он прижимал к себе тонкую, хрупкую фигурку, проклиная в душе свою беспомощность.

Наташа на мгновение оторвалась от губ Игоря, поймала его взгляд, но увидела в нем лишь отчаяние и стыд. Она поняла это по-своему и, почти теряя сознание от унижения, метнулась к дверям ванной.

Кое-как справившись с намокшими бинтами, Игорь осмотрел не пострадавшую от купания наклейку, с трудом натянул на себя пижаму и только после этого позвал Наташу.

Бледная, с заплаканными глазами, старательно избегая его взгляда, сиделка докатила его коляску до кровати. Игорь с удовольствием вдохнул запах чистого белья и, присев на самый край постели, попросил Наташу выключить ночник и открыть окно.

Она уже успела переодеться в домашний фланелевый халатик с длинными рукавами и глухой, по самую шею застежкой. И когда темный силуэт девушки обрисовался в проеме окна, Игорь прошептал севшим от волнения голосом:

– Наташа, не уходи, останься со мной!

Она еще не успела согласиться, а уже оказалась в плену сильных рук. На нее повеяло чем-то знакомым. Наташа поняла: так пахнет лосьон, которым он протирает кожу после бритья, – тонкий аромат хвои и густой запах таежных трав... Ее рука проникла к Игорю под пижаму, скользнула за спину и осторожно дотронулась до родинки.

Из раскрытого окна потянуло свежим ветерком. Захлопала, забилась под его напором штора. В палате стало прохладнее, и Наташа, защищая его от сквозняка, прильнула к Игорю.

Теплые, мягкие губы покрыли быстрыми поцелуями ее лоб и щеки.

– Углядела все-таки божью отметину? Это как бы наша семейная фирменная марка. Отец, помню, ее «Знаком качества» называл... Появляется она в нашем роду почему-то только у мужчин. Говорят, у прадеда тоже была, а что касается деда и отца, то я своими глазами видел – красовалась эта родинка у них на том же месте, что у меня и у брата, тютелька в тютельку, размер в размер, точно и вправду кто-то наше семейство на веки вечные заклеймил.

– Игорь, ты сильно на меня рассердился за то, что я тебя ударила? – спросила Наташа и погладила кончиками пальцев местечко, где совсем недавно красным степным маком расцвел след от пощечины.

– К сожалению, ты в этом деле не первая. В чемпионы по затрещинам вышла моя мамуля, и не зря братишка в бокс подался, наследственность – великое дело! Наташа, когда у тебя свадьба? – вдруг без всякого перехода спросил Игорь.

– Через две недели, – прошептала Наташа и, убрав его руку со своей талии, поднялась с кровати. – Уже третий час ночи, надо немного поспать...

– Сядь! – приказал Игорь сердито, и она послушно опустилась рядом с ним. – Почему ты спешишь выйти замуж, я же вижу: ты его совсем не любишь...

– Люблю...

– Только не ври! Сознайся, если бы не эта проклятая штопка в боку, шансов на хеппи-энд у твоего жениха осталось бы ноль целых, ноль десятых. Наташа, милая моя! – Он прижал девушку к себе и бережно погладил по влажным после нечаянной купели волосам. – Странно все получается, дорогая! Мы всего ничего с тобой знакомы, а я уже и жизни без тебя не представляю. Дай слово, что немедленно откажешь своему жениху...

– И что потом?

– Честно сказать, не знаю. Человек я безлошадный: ни кола ни двора, кроме комнаты в общежитии. Служба тоже – не дай бог, кому в дурном сне приснится! Командировки – триста дней в году. Одно обещаю – никогда тебя не разлюблю. Выходи за меня замуж. – Игорь ласково коснулся губами нежной щеки. – Почему ты молчишь? Ты ведь любишь меня?

– Люблю, – едва слышно прошептала Наташа, – но боюсь, что тебе просто кажется, что ты любишь меня, и вся твоя любовь вмиг улетучится, стоит только тебе выйти за стены госпиталя.

– Глупыш! – Игорь попытался в темноте разглядеть ее глаза. Слишком уж подозрительно они блестели, и он понял, что девушка с трудом сдерживает слезы. – Успокойся, родная моя! А то что-то совсем уж непонятное происходит: старший лейтенант Карташов впервые в жизни признается в любви, а любимая девушка, вместо того чтобы броситься в его объятия, того гляди разревется.

– Игорь, скажи, ты правда меня любишь и хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

– Наташка, ты только согласись, и я добьюсь, что нас зарегистрируют прямо в госпитале.

– Право слово, с ума сошел! – засмеялась Наташа и легко, безбоязненно поцеловала его в губы. – Давай дождемся, когда тебя выпишут. А пока ты в госпитале, я попробую объясниться с Петром...

Голос ее задрожал. Игорь тут же почувствовал перемену в ее настроении и еще крепче обнял ее за плечи.

– Ты боишься его, Наташа?

– Не то слово, Игорь. Я очень виновата перед ним. Выходит, я обманула его, а он из-за меня со всеми родственниками поссорился, ушел из дому, живет у моей бабушки и считает меня... – она с трудом перевела дыхание, – своей законной женой...

– Женой? – Игорь вздрогнул. – Так ты уже спала с ним?

Наташа попыталась отстраниться от него. Но жесткие пальцы сжали ее плечи и притянули назад.

– Как я сразу не догадался! – Его руки продолжали удерживать ее, и все усилия освободиться из объятий Игоря не увенчались успехом.

– Отпусти, – сказала Наташа тихо, – мне больно!

Отодвинувшись на край постели, она запахнула полы халатика и поднялась с кровати.

– Спокойной ночи, Игорь! Теперь мы во всем разобрались, и поверь, я совсем не хотела скрывать от тебя, что у меня с Петром...

– Наташа, – прервал ее Игорь, – терпеть не могу выяснять отношения. Честно сказать, мне наплевать, спала ты с ним, не спала... Главное, что с данного момента заниматься любовью ты будешь только со мной. Я очень на это надеюсь, иначе за себя не отвечаю, а в гневе я ужасен и беспощаден. – Игорь попытался смягчить резкость тона улыбкой. – Помоги мне лечь, пожалуйста!

Наташа склонилась над ним, и в следующее мгновение она уже лежала рядом с Игорем. Их тела на узкой больничной койке соприкасались слишком тесно, и через плотную ткань халата и пижамы они ощущали жар и напряжение, исходившие друг от друга.

Рука Игоря, подрагивая от возбуждения, проникла под ее одежду, скользнула по бедру, на миг задержалась на талии, потом прокралась выше, к груди. Наташа подалась навстречу ласковым прикосновениям, застонала от невыразимого наслаждения. Игорь заглушил ее стоны поцелуем, и тогда, презрев все советы осторожной Нины Ивановны, погасив последние проблески разума, Наташа сдалась. Этого человека она любила и желала всей душой. Всем своим сердцем и телом! Все их прежние поцелуи были всего лишь разведкой. Они как будто искали, нащупывали тайные тропинки к сердцу любимого человека и, когда поняли, что все преграды уничтожены, устремились навстречу друг другу со всем сумасшествием, пылкостью и восторгом молодости и впервые испытанного чувства взаимной любви.

Игорь осторожно раздвинул языком ее зубы, проник в ее рот, и два дыхания слились в одно, сердца забились в унисон, а дрожь нетерпения стала их общей дрожью. Но тут порыв ветра вновь разметал оконные шторы и, ворвавшись в палату, резко захлопнул незакрепленную створку окна. От удара задребезжали стекла, и Наташа испуганно отпрянула от Игоря.

– О, мама миа! – прошептала девушка. – Мы с тобой сошли с ума! Двери не заперты, а вдруг дежурный врач заглянет? – Она торопливо поправила одежду, пригладила волосы и спустила ноги с кровати.

Опершись на локоть, Игорь хмуро наблюдал за ней.

– Постой, не уходи, останься со мной до утра!

– Не дури, Игорь! Эта ночь не последняя, а тебе еще следует поберечься...

В воскресенье вечером позвонил Петр и предупредил, что заедет за ней во вторник после обеда. Он уже приглядел обручальные кольца, да и все остальное пора уже покупать.

Наташа всполошилась. Сказать Петру по телефону, что у нее изменились планы, она, естественно, не могла. И так ее поведение слишком явно смахивало на предательство. Поэтому на все вопросы бывшего, но пока ни о чем не подозревающего жениха Наташа отвечала односложно, тем более что в ординаторской, где стоял телефон, хватало любопытных глаз и ушей. Но Петр даже из этих коротеньких и торопливых «да», «нет» понял, что дело неладно, и забеспокоился:

– Что с тобой, Наташа? Не заболела случайно? Может, сегодня за тобой приехать?

– Нет, нет, не приезжай, – испугалась девушка. Она уже настроилась на неприятный разговор во вторник. Кроме того, в понедельник Герасимов пообещал Игорю снять швы. А ей совсем не хотелось омрачать этот маленький праздник разговором с Петром.

...Лацкарт и Герасимов не переставали удивляться, сколь быстро идет на поправку их пациент. И дело, вероятно, не только в дорогих импортных лекарствах, индивидуальной палате и хорошем уходе.

Многое в жизни повидавшие и пережившие, приятели пришли к единому мнению: основной катализатор здесь – нешуточная влюбленность их подопечного в хорошенькую сиделку.

– Кажется, Яша, мы с тобой нечаянно выступили в роли свах, – проговорил Герасимов, раскуривая болгарскую сигаретку «Родопи». – Как думаешь, сладится у них?

– Не очень мне это нравится, – вздохнул Лацкарт. – У девочки жених есть. Как бы не наломала дров сгоряча. С тем-то ей будет спокойнее, а с Карташовым это вряд ли получится. Размах крыльев у него широкий, тщеславия и самомнения – не приведи господь! Сломает девчонке жизнь, как пить дать сломает! А мне ее жалко! Головенка у нее светлая, да и со временем станет настоящей красавицей...

– Нет, вы только посмотрите на этого мудреца! – воскликнул с досадой Семен Семенович и стукнул по столу кулаком. – А кто, скажите на милость, в сорок четвертом умыкнул невесту у командира полка и чуть в штрафбат по такому случаю не загремел? И я вслед за тобой, как свидетель и пособник! Или забыл уже?

Лацкарт рассмеялся:

– Не забыл. И как позднее он мне по роже врезал, помню. Вполне и пристрелить мог, только ординарец вмешался, пистолет у него из руки выбил...

– Слушай, Яшка, давай выпьем за то, что уже почти полсотни лет в одном окопе небо коптим и за одно дело страдаем. – Герасимов весело подмигнул своему начальнику и с видом опытного заговорщика прошептал: – У меня в столе полбутылки коньяка застоялось, как бы не скис, родимый! – Разлив по мензуркам коньяк, Герасимов вгляделся в янтарную жидкость. – Как у твоей Иришки глаза. Признаюсь, я ведь поначалу тоже был в нее влюблен. До сих пор помню, какой она была, когда я ее увидел в первый раз: беленькая, тоненькая, точь-в-точь Наталья. Вышла она из операционной, шатается от усталости, а тут опят орут: «Раненых привезли!» Аккурат это в январе было, в сорок третьем, под Сталинградом. Я только-только поступил в распоряжение их полевого госпиталя. И прямо с колес к столу, Иришке ассистировать. И надо было тебе через неделю в нашем госпитале нарисоваться!..

Герасимов залпом выпил коньяк. Лацкарт последовал его примеру, крякнул, отставил в сторону мензурку и тоже достал сигарету. Потом насмешливо посмотрел на друга:

– Почему же ты не решился отбить ее у командира, кто тебе мешал? – Лацкарт пожал в недоумении плечами. – Я до сих пор одного не пойму, почему Ирина за меня пошла, а не за полковника? Помнишь его? Еще тот орел был, а после войны, говорят, до генерала армии дослужился. А что я мог ей предложить? Да кроме шинели, черных кудрей и орлиного профиля, практически ничего! И помимо великой любви на всю жизнь – никаких грандиозных перспектив.

– Да любила она тебя, старый ты черт, неужели не понятно? И до сих пор любит! – Герасимов улыбнулся и вновь наполнил мензурки коньяком. – Давай, старик, выпьем за эту самую великую любовь.

– А я все-таки думаю с Ниной посоветоваться. – Лацкарт многозначительно посмотрел на Герасимова. – Она за ней доглядывает. Пусть по-матерински с девочкой поговорит, предупредит...

Герасимов с досадой махнул рукой:

– Твое дело, старая зануда, но я им завидую. Ты только посмотри на них, когда они друг на друга смотрят, ну точно два фонарика сияют!..

* * *

В понедельник Игорю сняли швы и уже во вторник разрешили самостоятельно передвигаться по палате, что доставляло ему несказанное удовольствие. Ковыляя на еще непослушных ногах, он получил возможность незаметно подкрадываться к Наташе и обнимать ее всякий раз, когда они оставались одни. К тому же каждое объятие заканчивалось поцелуем. Сегодня ночью должна была исполниться самая сокровенная его мечта. Без всякого сомнения, Наташа тоже ждала этой ночи, все читалось в ее глазах, и от этих весьма приятных предчувствий его пульс учащался и бился почти в запредельном режиме.

Быстрые, легкие поцелуи не снимали напряжения, и радостное возбуждение в ожидании предстоящего он почти уже не мог контролировать.

В тихий час, когда жизнь в отделении замирает и исчезает опасность неожиданных визитеров, Игорь прошел за ширму. Наташа сидела к нему спиной, склонившись к столу и положив голову на руки. Он осторожно приблизился сзади, обхватил ладонями упругие холмики грудей, а губами коснулся шеи.

– Боже, какая сладкая! – пробормотал он, задыхаясь.

Наташа охнула приглушенно, повернулась к нему, обняла.

– Сядь на стол, – прошептал Игорь.

– Зачем?

– Затем, дурочка моя! Сядь, пожалуйста, я пока не в состоянии поднять тебя.

Наташа с недоумением посмотрела на него, но просьбу выполнила. Придерживая девушку за ягодицы, Игорь втиснулся между ее бедер, и она непроизвольно обхватила его ногами за талию.

– Умница, – хрипло прошептал Игорь. Его пальцы скользнули по внутренней стороне ее бедра, миновали весьма условную преграду из трусиков и нырнули во влажную, теплую глубину... Наташа испуганно вздрогнула и обняла Игоря за плечи. На мгновение оба замерли, словно перед входом в мир новых ощущений, колдовской мир счастья и любви, мир, созданный только для них двоих, существующий лишь в их сердцах и только в их жизни.

Губы Игоря нетерпеливо нашли ее рот, и Наташа еще теснее прильнула к его бедрам.

– Я хочу тебя, – прошептал он сдавленно, но Наташа и без этих слов уже не принадлежала себе, даже голос перестал ей повиноваться. Она забыла и о Петре, и об опасности чужого вторжения в палату, и о том, что их очень легко услышать. Сейчас для нее существовал только один Игорь, а все остальное не имело никакого значения. Его ласковый голос, смешные милые глупости, которые он еле слышно шептал ей на ухо, проникая в него языком, щекоча его и еще более распаляя ее, были единственными звуками, которые Наташа продолжала воспринимать.

Она нерешительно, кончиками пальцев коснулась его груди, зарылась лицом в темные завитки волос и, воодушевленная собственной смелостью, осторожно попробовала языком глубину ключичной ямки. Потом подняла голову и встретилась с Игорем взглядом. Он, не опуская глаз, медленно приподнял ладонями ее грудь и дотронулся губами до болезненно напрягшегося соска. Наташа вскрикнула, подалась ему навстречу и тут же ощутила мощный толчок – это Игорь вошел в нее. Он что-то быстро прошептал, покрыл поцелуями ее шею и лицо, и Наташа теперь уже окончательно поняла, что безраздельно и навсегда принадлежит и будет принадлежать только ему – ее единственному и неповторимому мужчине.

Неиспытанная доселе радость переполнила ее сердце. Наташа целовала лицо любимого, его плечи, грудь. Он опять промычал что-то, приподнял ее бедра и задвигался в ней еще более стремительно, проникая, казалось, в самую сердцевину туго закрученной спирали, в которую скрутило все их чувства и ощущения. Наташа вскрикнула и забилась в его руках от нестерпимого наслаждения. Изгибаясь и трепеща от сладостных спазмов, она, лишившись сил, обвисла на руках у любимого.

– Наташка, сокровище мое! – Похоже, Игорь вновь обрел способность говорить. – Ты действительно колдунья! – Серые глаза с восхищением окинули взглядом точеную девичью фигурку, расслабленно раскинувшуюся перед ним.

Игорь медленно склонился и поцеловал Наташу. Она резко вскинула голову и с испугом посмотрела на него.

– Какая же ты еще дурочка! Запомни, в любви нет ничего запретного, поэтому с сегодняшнего дня я вплотную займусь твоим воспитанием. – Он прижался к ее уху губами. – Давай перейдем на кровать, а то мне твой стол больше напоминает лобное место, чем ложе новобрачных.

Но взвизгивающие от чрезмерных нагрузок пружины не дали им в полной мере повторить урок, и Игорь виновато посмотрел на Наташу, испуганно сжавшуюся под ним:

– Чертово сооружение! Грохочет, как танк по асфальту!

Потемневшие от страсти глаза смотрели на нее с любовью и нежностью.

– Сладкая моя, любимая! – Игорь прильнул к ее губам. Казалось, он хотел вобрать ее в себя всю без остатка, впитать, выпить так жадно и неистово, словно в последний раз в жизни. Он целовал ее припухший рот и все никак не мог утолить жажду, надышаться терпким ароматом ее губ и молодого, разгоряченного любовью тела.

– Игорь, – Наташа накрыла ладонью его губы, – остановись, пожалуйста! Не дай бог, кто-нибудь войдет сюда!

– Пусть только попробует! – Он отстранился от нее и ласково погладил по обнаженному плечу. – Успокойся и ничего не бойся, пока я с тобой! А я сейчас запру двери, и до завтра никто сюда не вломится! Ты ведь медик и должна знать: мне сейчас противопоказано ограничивать себя в желаниях.

– Смотри, чтобы шов не лопнул от чрезмерного усердия! Как потом с Герасимовым объясняться?

– Проще простого! Честно сознаюсь: от чрезмерного увлечения любовью. Так я закрываю дверь? А то перерыв у нас слишком затянулся!

– Ты с ума сошел! – притворно рассердилась Наташа. – Немедленно марш в свою постель! – И тихо добавила: – А я и не знала, что так бывает...

– Тебе понравилось? – спросил Игорь внезапно севшим голосом. – Как бы я хотел оказаться с тобой подальше от этого чертова госпиталя, чтобы никто не стоял под дверью, чтобы я мог любить тебя без страха, без оглядки, без спешки и не на этих кошмарных пружинах...

Вечером у Игоря было особенно много посетителей, и Наташа, чтобы не мешать, ушла к Нине Ивановне. Та, как обычно, была довольна ее приходом, но девушка сразу заметила, что ее старшая подруга и начальница словно недоговаривает чего-то, старательно избегая смотреть ей в глаза.

– Нина Ивановна, что происходит? – спросила Наташа, когда та в очередной раз уронила крышку чайника и просыпала сахар мимо чашки.

– А разве не понятно? – Нина Ивановна поджала губы и с обидой посмотрела на Наташу. – Я думала, старая идиотка, что ты мне доверяешь и хотя бы немного к моим советам прислушиваешься.

– Так оно и есть! – Наташа растерянно смотрела на нее. – Разве я от вас что-то скрываю?

– Нет, вы только посмотрите на нее! – всплеснула руками Нина Ивановна. – Все отделение, оказывается, уже знает о твоем романе с Карташовым, а я, как последняя дура, узнаю об этом от Лацкарта. Наташка, ты в своем уме? У тебя же через неделю свадьба!

– Свадьбы не будет! Игорь сделал мне предложение, и я выйду замуж за него, потому что люблю его, а не Петра.

Нина Ивановна схватилась за голову:

– Выходит, правда? И как я проглядела, ведь все к этому шло. Я так надеялась на тебя, на твое благоразумие! Да и он тоже хорош! В чем только душа держится, а уже к девке подход нашел! Не зря говорят: у петухов головы прочь летят, а все на кур глядят! Вот же чертова порода!

Наташа, опустив голову, молчала, дожидаясь, когда иссякнет поток обвинений, но потом не выдержала:

– Нина Ивановна, честное слово, мне очень жаль Петра! Но я окончательно поняла, что не смогу с ним жить. А с Игорем у нас серьезно. Он меня тоже любит...

– Петра ты знаешь всю жизнь, а этого Игоря – без году неделя, – перебила ее Нина Ивановна. – Ты видела, какая к нему деваха приходила? Где гарантия, что уже через полгода он не примется искать утех на стороне? А у тебя учеба, а если еще дитя родишь вдобавок?

– А я бы от него и так родила, без печати в паспорте...

– Точно с ума сошла девка! – Нина Ивановна от негодования сунула папиросу в рот не тем концом, чертыхнулась, сломала ее и бросила в пепельницу. Затем уперлась ладонями в столешницу и, словно смертный приговор, огласила: – Сегодня же подашь рапорт Лацкарту, что уходишь с работы по семейным обстоятельствам. А Карташов теперь и сам в состоянии за собой ухаживать, не велик барин! Скучно станет, пусть переходит в общую палату! И не спорь! – Она сердито сверкнула глазами и продолжала: – Поезжай завтра с Петром, но об одном прошу: отложи разговор на пару дней. Время еще терпит, а я пока за твоим лейтенантом понаблюдаю. Послушай, девочка, – Нина Ивановна умоляюще посмотрела на Наташу, – я ведь тебе добра желаю и не хочу, чтобы твоя жизнь разлетелась вдребезги!

Наташа тяжело вздохнула. Разве Нине Ивановне расскажешь, отчего Петр спешит с баней и что завтра предстоит покупка платья и колец, поэтому разговор нельзя откладывать. Получится с Игорем, не получится, но она уже все для себя решила.

Она вернулась в палату перед ужином. Игорь, счастливо улыбаясь, показал ей на столик возле кровати, на котором стояла тарелка с яблоками, а на салфетке лежали несколько пирожных.

– Смотри, что я тут без тебя приготовил. Пирожные совсем свежие. Приятель принес по моей просьбе, специально для тебя. Есть еще кое-что, припрятал на вечер. – С видом заговорщика Игорь приподнял подушку и показал бутылку венгерского вина. – Отметим помолвку, как в лучших домах загнивающего Запада.

– Боюсь, Игорь, что я здесь больше не работаю! – Наташа печально посмотрела на него и отвела руку с протянутым яблоком. – Только что я подала рапорт об уходе. Лацкарт считает, что нет резона держать сиделку при ходячем больном.

– Но я сей же момент стану снова лежачим. – Игорь преувеличенно громко закряхтел и заковылял к кровати. – Ты шутишь или они действительно сошли с ума?

Наташа не ответила, лишь отвернулась, стараясь не показать набежавшие на глаза слезы. Игорь озадаченно помолчал и вдруг решительно направился к двери.

– Сейчас я сам переговорю с этим сыном Авраама. Утром и словечком не обмолвился, старый лис, мог бы и меня спросить, согласен я на такой вариант или нет!

– Игорь, остановись! – окликнула его Наташа. – Лацкарт никогда и ничьего согласия не спрашивает, а поступает так, как считает нужным. Просто он не хочет скандала, потому что наши отношения уже ни для кого не секрет. Представляешь, что о нас говорят, если уже до Лацкарта дошло и он решился принять меры?

– Ну и что здесь такого? Пусть себе судачат, если им это нравится! А я до него все равно доберусь и доложу, что намерен жениться на своей сиделке в самое ближайшее время и не в состоянии обходиться без нее, а то загнусь, не познав счастливых минут супружества...

– Все это напрасные разговоры, Игорь. Рапорт он у меня уже принял, но до утра, ввиду позднего времени, разрешил остаться. Завтра я уеду и постараюсь уладить все с Петром. Вернусь дня через два-три, и, если ты меня к тому времени не разлюбишь, спокойно обсудим наши с тобой проблемы.

– По-моему, и здесь все за меня уже решили. – Игорь закусил губу, с тревогой посмотрел ей в глаза. – До сих пор сомневаешься?

– Сомневаюсь! – Наташа с вызовом встретила его взгляд.

– И в себе сомневаешься? – вкрадчиво спросил Игорь и попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, и губы скривились в горькой усмешке. – Хочешь свои и мои чувства проверить временем и расстоянием? Так, кажется, советуют дамские романы?

– Давай не будем ссориться. – Девушка робко дотронулась до его плеча. – Отпразднуем нашу помолвку, конечно, если ты еще не раздумал.

Игорь притянул ее к себе:

– Плевать мне на все разговоры, сплетни, пересуды. Я люблю тебя и хочу поцеловать, не спрашивая ничьего позволения, а если кто сюда с мечом войдет, тот от меча и погибнет.

Нетерпеливые, сумасшедшие поцелуи Игоря лишали Наташу остатков рассудка.

Боясь признаться самой себе, что вновь мечтает испытать сладостное чувство соединения с любимым, Наташа отстранилась от Игоря. Но он еще крепче прижал ее к себе, и она поняла, что мысли и желания у них совпадают и с ума они сходят тоже вместе. В любой момент кто-нибудь из чистого любопытства заглянет в их палату и сразу все поймет, увидев эти взлохмаченные головы и раскрасневшиеся лица. А у Игоря вдобавок и эту дурацкую улыбку на губах. К тому же он и халат исхитрился ей расстегнуть, а она и не заметила когда...

Заметив, что Наташа встревоженно посматривает на дверь, Игорь отпустил ее:

– Успокойся и дай мне ключ, я все-таки закрою дверь. – И не спрашивая ее согласия, он прошел за ширму, взял ключ и замкнул дверь. – Не бойся! Ты здесь с завтрашнего дня не работаешь, а объясняться, в случае чего, сугубо мужское занятие. А против чрезмерно любопытных Варвар есть одно верное народное средство...

Игорь взял Наташу за руку и церемонно подвел свою даму к столу и, прежде чем предложить ей стул, склонился к ее руке и поцеловал маленькую обветренную ладошку. Девушка смутилась, а Игорь ободряюще улыбнулся:

– Поначалу торжественная часть, на которой я сделаю небольшое сообщение. Потом банкет с распитием бутылки вина. Последним же пунктом повестки дня или ночи, как тебе больше нравится, соответствующие развлечения. Голосовать не будем: считаю, что данный распорядок принимается единогласно, с учетом пожеланий прекрасной дамы, которой все торжества и посвящаются. – Он вновь склонился к ее руке и прошептал: – А теперь к черту все эти дурацкие церемонии. – Продолжая удерживать ее руку, Игорь достал из кармана серую пластмассовую коробочку. – Позволь надеть тебе на палец это скромное колечко. К сожалению, это лучшее, что удалось достать моим приятелям в столь сжатые сроки.

– Игорь, когда же ты успел? – Наташа ошеломленно посмотрела на него, потом на тонкое золотое колечко с вкраплением капельки бирюзы, обнявшее ее палец.

Смущенно улыбаясь, Игорь привлек ее к себе:

– Не велик подарок, но я просил найти кольцо непременно с бирюзой под цвет твоих глаз.

– Говорят, бирюза – особый камень, камень влюбленных. Если человек заболевает или теряет любимого человека, то бирюза меняет свой цвет, бледнеет...

– Значит, нам не следует расставаться. – Игорь привлек ее к себе, поцеловал в губы. – Но ты так и не сказала, нравится тебе кольцо или нет?

– Ты не представляешь, что оно для меня значит!

– А я что-нибудь значу?

Наташа поднялась на цыпочки, обняла Игоря за шею и прильнула к его губам.

– Наташка, – простонал он и чуть отстранил ее, – не вовлекай меня в грех раньше времени. Ведь впереди у нас банкет, а потом ты обязательно споешь что-нибудь в честь праздника. Помнишь, ты пела про несчастную любовь, мне очень понравилось...

– Сдурел! – Наташа шлепнула его по плечу. – Плохая примета вспоминать сейчас про печаль-разлуку. Принеси гитару, и я спою тебе мою любимую песню. Кстати, про твои серые глаза.

Игорь принес из-за ширмы гитару, но Наташе ее не отдал, а, пристроив у себя на коленях, задумчиво посмотрел на девушку:

– Пока ты спала, я составил план дальнейших действий. Два дня тебе дается на выяснение отношений с Петром. Тем временем я решу вопросы с нашей регистрацией и с моей выпиской из этого заведения. Затем мы откупаемся от родных и знакомых небольшой вечеринкой и до конца твоих каникул отправляемся к моим родителям позагорать, на горячем песочке поваляться. В конце августа едем в Ленинград, живем в самой шикарной гостинице, решаем с твоим переводом, а по окончании моего отпуска возвращаемся во Владивосток.

– У меня нет слов! – рассмеялась Наташа и поцеловала Игоря в щеку. – В тебе пропадает великий полководец. Все распланировал, все учел, прямо как Кутузов – Бородинское сражение.

– Полководец во мне не пропадет! – Игорь подмигнул Наташе и улыбнулся. – Какие мои годы! Вполне могу под твоим чутким и мудрым руководством дослужиться до адмирала, а ты под моим приглядом того гляди адмиральшей станешь. Чем черт не шутит?

Потом они пили вино и целовались, ели яблоки и опять целовались... Игорь подчистил все пирожные и опомнился лишь тогда, когда на салфетке остались одни только крошки. Он сконфуженно посмотрел на Наташу:

– Надо же, как разошелся, словно год меня не кормили!

Она рассмеялась в ответ:

– Ничего страшного, только, говорят, на полный желудок кошмары могут присниться.

– Про сон ты вовремя напомнила, только вряд ли тебе придется сегодня уснуть... – Игорь посадил ее к себе на колени, обнял за талию и взял приступом застежку из нескольких мелких пуговиц на шелковой блузке.

Наташа прижала ладони к его груди:

– Не спеши, лучше расскажи мне о себе. Я ведь почти ничего о тебе не знаю. Главное, что это за служба у тебя такая, от которой дырки в боку появляются?

– Служба у меня самая обычная. – Он оставил в покое пуговицы, но от себя ее не отпустил, и Наташа, удобно пристроив голову на его плече, приготовилась слушать. – До обеда перекладываю бумаги слева направо, после обеда – справа налево. Часто бываю в командировках, в которых наблюдаю, как это делают другие.

– Исключительно в ночное время?

– С чего ты взяла?

– Но ты же сам недавно сказал: «Ночное время я привык использовать для служебных целей».

Игорь опешил:

– Разве я такое говорил? Да, кажется, попал я как кур в ощип! – медленно протянул Игорь. – Теперь, точно во вражеском тылу, придется за каждым словом следить. – Он с веселым удивлением посмотрел на Наташу. – А может, ты тайный агент ЦРУ?

– И как ты об этом догадался? Конечно же, агент, а твой ночной горшок – мой передатчик. На нем я шифрованные донесения передаю, пока ты дрыхнешь!

Игорь засмеялся, потом посмотрел на гитару и спросил:

– А как же обещанная песня? Гитара устала валяться на стуле без дела.

Наташа осторожно провела пальцами по струнам. Гитара умиротворенно вздохнула, выдала первый аккорд. Девушка справилась с легкой хрипотцой в голосе, запела чисто и нежно:

Игорь прижал ее ладонь к струнам:

– Но ты ведь не хотела петь о разлуке?..

– Так уж почему-то получается, – печально улыбнулась она в ответ.

Игорь завороженно следил за тонкими пальцами, трогающими струны, и необъяснимая тоска сжала его сердце. Внизу под окнами резко просигналила «Скорая помощь», и он подумал: «Вот и еще одного бедолагу привезли... Дай бог, чтобы с элементарным аппендицитом!»

Обстоятельства своего ранения он помнил смутно, словно в тумане. Разгоряченный ночной схваткой, он даже не почувствовал боли в боку и, вполне возможно, истек бы кровью в воде, если бы на помощь не подошел пограничный корабль. А потом был мутный свет ночника и прекрасная фея с ласковыми руками, которая вскоре превратилась в хорошенькую и дерзкую девчонку с удивительно голубыми глазами.

продолжала петь Наташа, —

Тебе не нравится песня? – Наташа с тревогой посмотрела на Игоря. – Прости, что не очень веселую выбрала...

Игорь осторожно взял из ее рук гитару и отложил в сторону.

– Хватит грустить! Пора переходить к последнему пункту нашего плана. Я тут кое-что придумал. – Он подошел к кровати, стащил матрац на пол, накрыл его простыней, бросил сверху подушки и одеяло. – Ну, чем не королевское ложе?

И не успела Наташа опомниться, как лежала уже навзничь с заведенными вверх и прижатыми к матрацу руками.

– Не трепыхайся! Теперь не я, а ты в моей власти!

Продолжая одной рукой удерживать девушку за запястья, второй он сноровисто освободил ее от одежды и замер на секунду от восторга. Великолепное молодое тело стремилось навстречу, требуя, чтобы его ласкали, целовали и голубили всю ночь напролет.

Но Игорь не спешил. Ему хотелось достичь пика любви неспешно, постепенно раскрывая и познавая все до единой тайны любимой женщины, приучая ее к себе и постигая вместе с ней все новые и новые высоты чувственных ощущений.

* * *

– Игорь, кажется, пора разбегаться по своим углам. – Наташа устало склонила голову на крепкое плечо. Тело ныло от непривычной гимнастики, но боль была приятной, а комплекс тех упражнений, которые они весьма успешно осваивали всю ночь, сулил новые радости и волнующие моменты во время медового месяца. Но что-то уж слишком быстро ночь пролетела! Вот-вот солнце вынырнет из моря, а у них по палате будто Мамай прогулялся.

Игорь быстро поцеловал ее в макушку:

– Не огорчайся, я тебе помогу убрать здесь, и ты еще успеешь поспать пару часиков!

Но подремать до общего подъема им так и не удалось... Наташу вызвали к телефону, и минут через двадцать ее ввела в палату дежурная медсестра, пальцем она придерживала ватку на игле шприца.

Игорь в недоумении переводил взгляд с мертвенно-бледного лица Наташи на сестру и обратно и ничего не понимал. Что ж такое могло произойти и безмерно испугать его любимую, если ей вдруг понадобилась медицинская помощь?

– Ее жених только что звонил. – Медсестра подняла глаза на Игоря, затем перевела взгляд на Наташу, погладила ее по голове. – Ложись, поспи, пока за тобой приедут, и успокойся немного. Теперь уже ничем не поможешь... А я пойду сейчас Нине Ивановне позвоню...

– Вы в состоянии объяснить, что происходит? – рассвирепел Игорь от того, что на него будто специально не обращали внимания.

Медсестра глянула на него поверх очков:

– Не шумите, Карташов! Я вам не обязана докладывать!

– Но Наташа – моя невеста, и я хочу знать, что с ней.

– Получается, еще один жених объявился? – хмыкнула медсестра. – Интересно, а тот, который звонил, знает об этом?

– Черт побери! – окончательно взорвался Игорь. – Прекратите ходить вокруг да около!

– Не орите, Карташов! Вы не в казарме, поберегите девочку. Она сейчас в коридоре чуть не потеряла сознание. У нее ночью бабушка скончалась от сердечного приступа...

Вчера похоронили бабулю... Ушли из дома тепло и счастье, оставив горе и непомерную тяжесть неожиданной утраты. Укрывшись с головой одеялом, Наташа лежала в постели, не простив себе, что не успела, не застала бабушку живой. Не останься она на ночь с Игорем, вернись домой с последней электричкой, глядишь, помогла бы старушке справиться с сердечным приступом, поддержала бы ее до приезда врача. Но не приехала, не помогла, не поддержала, и только один Петр был рядом с бабушкой, но что он мог поделать?

Нина Ивановна отпросилась у Лацкарта и все эти дни не отходила от Наташи ни на шаг. Петр занимался подготовкой похорон и поминального обеда. Наташа словно примерзла к стулу у гроба и даже ночью не прилегла ни на минуту. Сидела молча у изголовья, сухими отрешенными глазами всматривалась в самое дорогое и родное лицо и не верила, что никогда больше бабуля не заговорит, не улыбнется ей, не встретит у калитки шутливыми упреками...

Несмотря на дождь, казалось, полсела пришло на бабушкины похороны. Наташа и не подозревала, сколько людей помнят и любят ее бабулю. Ей приходили выразить сочувствие знакомые и малознакомые люди, некоторых она вообще видела впервые в жизни – все бывшие ученики, их родители, друзья, коллеги, соседи, просто односельчане... Только Романовы не появились ни на похоронах, ни на поминальном обеде. Петр, почерневший от усталости и забот, метался по поселку, и Наташа не раз слышала одобрительный шепоток соседок: мол, теперь Семеновна может быть спокойна, в хорошие руки попала ее внучка.

А внучка не находила себе места от беспокойства, не зная, как подойти к Петру и начать страшный разговор. Он же, со своей стороны, старался без дела не тревожить ее и лишь иногда, ласково коснувшись плеча или руки, глазами пытался показать, что любит и жалеет. У Наташи все тогда сжималось внутри: ее любят, надеются, и она не вправе промолчать, оставить все идти своим чередом...

На другое утро в Наташину комнату вошел Петр.

– Наташа, ты спишь? – спросил он и, не дождавшись ответа, присел рядом на осевшую под его весом кровать, осторожно сдвинул одеяло с ее лица. – Я сейчас Нину Ивановну везу во Владивосток, вероятно, и тебе следует съездить, вещи забрать, зарплату получить...

Наташа подняла голову. Петр ласково тронул губами побледневшую щеку:

– Поспеши, чтобы нам засветло домой вернуться.

– Петя, мне нужно с тобой поговорить. – Наташа села на постели и смело посмотрела в его недоумевающие глаза.

– Что случилось? Может, стоит отложить на вечер?

– Нет, сейчас, немедленно...

В комнату постучались. На пороге стояла Нина Ивановна в плаще и с дорожной сумкой в руках.

– Собирайся, девочка! Зачем вам лишний раз машину в город гонять?

Наташа молча кивнула. Возможно, так будет лучше. Она увидится с Игорем, и после этой встречи ей станет легче вести разговор с Петром. Волнующее предвкушение предстоящей встречи с любимым на какое-то время разогнало мрачные мысли о бывших и предстоящих потерях. В мгновение ока девушка надела куртку и последовала за Ниной Ивановной в машину.

Устроившись на заднем сиденье автомобиля, Наташа всю дорогу прокручивала в голове различные варианты разговора с Петром, пыталась найти убедительные доводы, способные смягчить его обиду и боль. Однако так ничего путного и не придумала.

У ворот госпиталя, не дожидаясь полной остановки машины, Наташа выскочила наружу и помчалась по дорожке к входу в здание. Нина Ивановна покачала головой и многозначительно посмотрела на Петра. Тот огорченно улыбнулся и развел руками, но зайти в госпиталь наотрез отказался.

Нина Ивановна с сердитым ворчанием проследовала за Наташей. Девушка, оставив сумку в палате, спускалась по лестнице ей навстречу.

– Куда это ты лыжи навострила? – Нина Ивановна с неодобрением отметила шальной блеск потемневших от нетерпения глаз.

– К Игорю. Он в парке, в беседке...

Беседка находилась за корпусом в густых зарослях акации. Наташа на цыпочках прокралась к ажурной деревянной решетке, увитой плющом. Улыбаясь от радостного ожидания, она представляла себе, как обрадуется Игорь ее неожиданному приезду. Девушка отвела в сторону колючие ветки и вдруг замерла на месте. Из беседки раздался заливистый, бесспорно, женский смех. Наташа прислушалась. Голос этой женщины она никогда бы не спутала с другим... Похолодев от ужаса, она осторожно раздвинула плети плюща и заглянула внутрь. Да, она не ошиблась! Смеялась именно Виктория, и мало того, соперница сидела рядом с Игорем, обнимала его. А он целовал ее!

Сильный спазм сдавил Наташе горло, а сердце ухнуло вниз и забилось резкими, тяжелыми толчками. Первым ее желанием было ворваться в беседку, взглянуть в бесстыжие глаза любовников, но уже в следующую минуту она поняла, что не сможет этого сделать.

Судьба уже второй раз за неделю наказала ее. И она знала: на этот раз справедливо! Предательство не прощается, а она предала искренне любящего ее человека, очертя голову кинулась в объятия лживого лицемера, умело использовавшего ее неопытность и доверчивость. Наташа взглянула на тоненькое колечко с бирюзой. Дешево же он купил ее! Она сняла кольцо и хотела зашвырнуть его в кусты, но передумала и положила в карман куртки. Пускай останется напоминанием о ее глупости и легкомыслии...

Наташа собрала вещи, которые не смогла увезти во вторник, задержала взгляд на гитаре, все еще стоявшей около кровати Игоря. «Серые глаза – рассвет...» – вспомнилось ей, и, с горечью усмехнувшись, она взяла с подушки «Роман-газету». Наташа нашла в тумбочке ручку, быстро написала несколько слов на обложке журнала и бросила его обратно на подушку. В последний раз оглядела палату и покинула здание госпиталя.

Боль поначалу гнездилась в области сердца, но постепенно захватила все тело, невыносимой тяжестью сдавила виски. Утомленная до предела, с измученным и подурневшим от невыплаканных слез лицом, Наташа безучастно смотрела в лобовое стекло. В голове у нее не укладывалось, что можно так жестоко и бесчеловечно растоптать любовь! Почему она ни разу не усомнилась в искренности Игоря, в подлинности его чувств и слов? Неужели любовь настолько застила ей глаза, что она не сумела разглядеть наглого, беспринципного циника, который ради ночи с женщиной готов на любую подлость?..

...Домой вернулись часов в девять вечера. Петр молча загнал машину во двор и прошел на кухню готовить ужин. Она бросила сумку с вещами в угол, не раздеваясь, упала на кровать, уткнулась головой в подушку и впервые за эти горькие дни разрыдалась.

Вместе со слезами пришло некоторое облегчение, и, наплакавшись от души, Наташа подняла голову от подушки, вгляделась в темноту за окном. Далеко у горизонта над светлой полоской вечерней зари сияла крупная звезда. Каждый вечер она видела ее из окна палаты. Возможно, Игорь тоже сейчас смотрит на нее и вспоминает их последнюю ночь? А впрочем, вспоминает ли? Ведь у нее появилась замена – высокомерная и красивая Виктория. У нее, у Наташи, нет на этого мужчину никаких прав, а у него, как оказалось, нет никаких чувств к ней. Ведь догадывалась же она, внутреннее чутье ей подсказывало, что рано или поздно их безрассудство закончится, наступит горький день разлуки. Но почему она не предвидела, насколько ей будет больно и обидно?

Наташа вновь дала волю слезам. Она оплакивала несбывшиеся мечты, свою невостребованную любовь, ее страшило будущее, терзала душу горечь разрыва... Наташа плакала, она не могла и не хотела остановиться, словно все закончилось и нет даже слабого проблеска надежды в длинном темном тоннеле под названием «жизнь»...

А ночью к ней пришел Петр, и Наташа не оттолкнула его...

– Тетя Белла, тетя Клара! Есть что-нибудь для меня?

Наташа разделась в прихожей и, подхватив тяжелый портфель с учебниками и конспектами лекций, заглянула на кухню. Две сухонькие черноглазые старушки торопливо накрывали на стол.

– Нет, деточка, сегодня опять ничего нет! – Клара Лазаревна виновато посмотрела на девушку, словно была причиной того, что от Петра более месяца нет ни слуху ни духу. Не позвонил, не написал... Обещал приехать в середине сентября, а сейчас уже начало октября...

– Куда сегодня Софочка подевалась? Мы уже все к обеду приготовили, – засуетилась Белла Лазаревна.

– Сегодня у нее старостат, а я не стала дожидаться. Что-то у меня весь день голова кружится, тошнит...

– Клара, смотри, на девочке лица нет! Корми ее живее, – заторопила сестру Белла.

– Боже, Наташенька, ты сейчас совсем зеленая, точно Медный всадник, – сказала Клара неожиданно басом, покачала осуждающе головой и увлекла Наташу на кухню.

После обеда Наташа прошла в комнату, которую они делили с Софьей. Переоделась в ситцевый халатик, подошла к зеркалу. Увиденное не обрадовало: глубокие тени под глазами, горькая складка у губ, совсем исчез румянец, и глаза глядят тускло, равнодушно.

Петр упорно молчал, не отвечал на ее письма. Два раза она пыталась вызвать его на переговоры, но муж на них почему-то не явился. Послала телеграмму, пришел ответ: «Адресат выбыл».

Сонька ее успокаивала:

– Он же военный человек, приказали и отправили в командировку, куда Макар телят не гонял, или на учения какие...

– Не тот он человек, Соня, чтобы не отвечать на письма и не позвонить ни разу, хотя сам меня уговаривал писать каждые три дня.

– Хорошо, давай подождем еще неделю, а потом сделаем запрос в его часть, ты согласна?

– Согласна!

Но неделю Наташа не выдержала и через два дня после разговора с подругой позвонила во Владивосток. Разбуженная среди ночи Нина Ивановна выслушала ее сбивчивый рассказ, потом недовольно проворчала в телефонную трубку:

– Что ж раньше-то не позвонила? Не беспокойся, завтра же вечером съезжу в Полтавское, разузнаю, что к чему! Не мог же твой Петр бесследно исчезнуть!

Наташа взглянула на часы. Сейчас в Приморье полночь. Надо ждать еще не менее семи часов, чтобы во Владивостоке наступило утро, и не опоздать, застать Нину Ивановну дома перед уходом на работу...

– Таточка, яблоко хочешь? – В дверь просунулась высохшая, как куриная лапка, рука. Тетя Клара заглянула в комнату. – Мы на ужин непременно морковный салат сделаем, скушаете его с Софочкой, и, дай бог, щечки у наших девочек опять порозовеют.

У Соньки с румяными щечками, очевидно, проблем не будет, вздохнула про себя Наташа, а что делать ей? Сегодня она окончательно убедилась в том, что подозревала уже больше месяца. Она ждала ребенка, и если судить по срокам, то появиться на свет он должен где-то в начале мая...

Она сжала пальцами виски. Господи, как ей хотелось, чтобы он был от Петра. А если от Игоря? Наташа стиснула зубы и тихо застонала. За какие великие грехи она наказана вечным мучением постоянно во сне и наяву видеть серые глаза, испуганно шарахаться от мужчин, даже отдаленно похожих на него фигурой, цветом волос, разворотом плеч или походкой? Когда же исчезнет из памяти воспоминание об их первой и последней шальной ночи?

Наташа с досадой стукнула кулаком по подушке и уткнулась в нее головой. Ну почему же милый и ласковый Петр не вызывает у нее подобных чувств? Почему так бесчувственно и равнодушно она воспринимала его ласки и сходила с ума, когда руки Игоря слегка касались ее? Почему ни разу не испытала даже тысячной доли того блаженства, которое подарил ей Игорь? Неужели она все еще не перестала его любить и мысли о нем отодвигают тревожные думы о непонятном молчании Петра и даже о своей собственной судьбе?..

С Петром они расписались в срок. Но Наташа отказалась от свадебного платья и фаты. Надела скромный светлый костюм, туфли на низком каблуке и сразу после регистрации попросила мужа свозить ее на кладбище, где положила свадебный букет на могилу бабушки. Нина Ивановна после ее отругала, дескать, плохая примета после свадьбы побывать на кладбище да еще оставить там что-то. Но Наташа не обратила на ее ворчание внимания. Сама она в приметы не верила и о словах Нины Ивановны быстро забыла... Вечером они распили бутылку шампанского под незатейливое угощение. Из гостей присутствовали лишь Нина Ивановна да молоденький лейтенант, свидетель со стороны жениха. Настроение у новобрачных было совсем не праздничным, и вскоре гости засобирались домой. Первым ушел лейтенант, следом поднялась Нина Ивановна. Она спешила, боялась опоздать на последнюю электричку. Петр вызвался проводить ее до станции, но не успели они выйти на улицу, как за окном раздался резкий автомобильный сигнал. Наташа выглянула в окно. За кустами сирени виднелся большой черный автомобиль.

– Подождите секунду, Нина Ивановна, – попросил Петр, – пойду выясню, кого это нелегкая занесла?

Он вышел из комнаты. Наташа и Нина Ивановна остались одни.

Некоторое время они молчали. Но Петр задерживался, и Нина Ивановна заговорила первой:

– Девочка моя, я при Петре не посмела сказать, хотя, честно говоря, и тебя не хотела тревожить. – Она непривычно робко посмотрела на Наташу. – Дай слово, что спокойно выслушаешь меня.

Наташа напряглась, но согласно кивнула:

– Хорошо, я готова, говорите!

Нина Ивановна вздохнула и вдруг взяла Наташу за руку, заглянула ей в глаза.

– Помнишь тот день, когда ты в последний раз приезжала в госпиталь?

Наташа молча кивнула – еще бы она не помнила этот день – и сильно сжала пальцы Нины Ивановны.

Та отвела глаза и скороговоркой произнесла:

– Карташов сразу же после твоего отъезда вернулся в палату и устроил дикий скандал на все отделение. Требовал, чтобы его немедленно выписали, грозился в одной пижаме уйти. Пришлось звонить его командованию. И только тогда кое-как его успокоили...

Наташа, побледневшая, с расширенными от волнения глазами, ждала продолжения рассказа. Нина Ивановна, не поднимая глаз, собрала в кучку крошки со скатерти и принялась катать из них шарик.

– Говорите дальше, не томите душу. Вот-вот Петр вернется... – взмолилась Наташа.

Медсестра подняла голову:

– Вечером он пришел ко мне и потребовал твой адрес.

– И что же вы?

Нина Ивановна пожала плечами:

– А что я? Пыталась все объяснить, только он даже слушать не стал, прямо чуть ли не за грудки меня взял; выложила я ему твой адрес... – Она хмуро посмотрела на Наташу. – Вчера его выписали...

Наташа судорожно сглотнула комок, застрявший в горле. В комнату вошел Петр, пропустив вперед Семена. Кот прошествовал в глубь комнаты и шумно запрыгнул на любимое лежбище – подоконник.

– Кто приезжал? – спросила Нина Ивановна.

– Военные какие-то. Не на ту улицу свернули, пришлось объяснять дорогу...

* * *

– Наташка, вставай! – раздался над ухом голос Софьи.

Наташа подняла голову от подушки. Погрузившись в воспоминания, она даже не заметила, что Софья вернулась домой.

Запрыгнув с разбегу в огромное кресло у письменного стола, черноволосая подружка устроилась в нем с ногами, скинула на пол мягкие домашние тапочки.

– Что, Иванушка, не весел, что головушку повесил? – пропела она дурашливо. – Никуда твой Петр не денется! День-два еще пройдет, и появится здесь как миленький! – Она вытащила из-под себя подушку, любимую постель всех проживающих в доме котов, и бросила ее в подругу. – Кто тебя замуж тянул? Жила бы себе сейчас припеваючи и плевала на все с верхней полки...

Наташа промолчала, предпочитая не отвечать на Софьины шутки и подковырки. Она отлично понимала, почему Сонька постоянно язвит и ехидничает. Подружка до сих пор не могла простить ей скоропалительного замужества.

– Вот же дура набитая, – жаловалась она матери, – с ее головой в науку надо идти. Так нет же – бамс! Выскочила чуть ли не за колхозного бригадира! Теперь всю жизнь доярок лечить будет да детей рожать своему бугаю!

– Софа, ты не права! Доярки такие же люди и трудятся, не в пример тебе, гораздо больше, и жизнь у них тяжелее, – пыталась усовестить дочь Евгения Михайловна. – К тому же если женщина любит, то она на все способна...

– Кто любит? – Сонька в гневе забывала об интеллигентском воспитании. – Эта дура стоеросовая вбила себе в голову, что виновата перед ним, жалеет, видите ли, за его непомерные страдания! А в чем таком сверхъестественном виновата, не говорит...

– Успокойся и оставь девочку в покое! – рассердилась Евгения Михайловна и выпроводила дочь из кабинета.

Но сама Наташа не могла поступить подобным образом: Софья была хозяйкой комнаты, и с этим приходилось считаться...

В полночь она набрала номер Нины Ивановны. Издалека, через шумы и потрескивания, донесся до нее знакомый прокуренный басок. Некоторое время Наташа напряженно вслушивалась в изрядно искаженный расстоянием и микрофоном голос и вдруг, странно запрокинув голову, медленно сползла со стула на пол. Софья едва успела подхватить падавший вслед за подругой телефонный аппарат и, немного послушав сбивчивую речь с другого конца страны, бросила трубку на рычаг. Наташа, согнувшись в три погибели, отчаянно рыдала у ее ног.

– Мама! Тетушки! – истошно заорала Сонька, когда три худенькие фигурки в ночных рубашках, как привидения, возникли на пороге их комнаты. – Воды и сердечных капель, живо! – приказала она. И фигурки сгинули, чтобы через минуту возникнуть вновь со стаканом воды и пузырьками с лекарствами в дрожащих руках.

Наконец Наташа пришла в себя. Ее уложили на диван в гостиной, и все семейство Разумовичей уселось вокруг на стульях. Наташа не могла говорить, поэтому пришлось рассказывать Софье. Она мало что поняла из быстрого, прерываемого всхлипами говорка Нины Ивановны. Одно было ясно: Наташе больше никогда не увидеть Петра. Через неделю после ее отъезда он погиб во время пожара, неожиданно возникшего на объекте. Хоронили Петра Романова в закрытом гробу родители. Даже в горе они не захотели признать жену сына и не сообщили ей о гибели мужа. Все село гудело, осуждая Наташу, не ведая об истинных причинах ее отсутствия.

– Изверги, это что ж за изверги такие! – рыдала в трубку Нина Ивановна, когда Евгения Михайловна вновь дозвонилась до нее следующей ночью. – И до них даже не доходит, что они на самом деле натворили! Первым делом машину со двора свели, все вещи Петра забрали, только бы Наташе не достались!

– А это они зря! Наташа – законная наследница, обязательно им передайте! Я как адвокат займусь этим вопросом. Пусть только Наташа придет немного в себя, и я сразу же прилечу во Владивосток. Постараюсь все дела с наследством уладить. Только вышлите мне вызов, чтобы я могла здесь пропуск оформить.

В Наташе после гибели мужа словно что-то сломалось. Поначалу она все порывалась бросить институт, уехать в Полтавское. В какое-то мгновение у нее промелькнула мысль избавиться от ребенка. Она сходила в женскую консультацию, даже сдала анализы, но буквально в последний момент не выдержала и рассказала все подруге.

Немедленно собрался семейный совет и четырьмя голосами против одного постановил: рожать и только рожать и не забивать себе голову разными глупостями вроде того, что негде жить и где взять денег на содержание ребенка.

– Мы с Беллочкой потеснимся и поживем в одной комнате, – успокаивала Наташу Клара, – а ты с малышом будешь жить в моей. И мы с удовольствием за ним присмотрим, пока ты будешь на занятиях. И никаких яслей, – потрясла она угрожающе пальцем, – если не хочешь хроника вырастить! Мы как-никак детские врачи с сорокалетним стажем и знаем, что почем в нашем государстве!..

– Помимо всего, – взяла слово Евгения Михайловна, – на ребенка тебе полагается пенсия в связи с потерей кормильца. За дом, если продавать надумаешь, тоже неплохие деньги получишь. Положишь их на сберкнижку, на черный день. И насчет машины не беспокойся. Романовым не видать ее как собственных ушей, это я тебе гарантирую!

Но прошел еще не один месяц, прежде чем Наташа рассталась со своими страхами, стерпелась с горем и навсегда утраченными надеждами. Благодаря стараниям Евгении Михайловны и Нины Ивановны уже через полгода она имела весьма приличную сумму на своем счету за проданный дом. Получила и «Жигули», которые предоставила в полное распоряжение Софьи и ее матери.

Сама Наташа уже с трудом протискивалась на заднее сиденье автомобиля. Пророчество Клары и Беллы о близнецах подтвердила и ее врач. На первомайские праздники Наташа родила двух черноголовых мальчишек, крепеньких, краснолицых и горластых. В комнате выдачи младенцев суровая медсестра деловито развернула казенные пеленки и заставила молодую мать внимательно рассмотреть головки, ручки, ножки, пересчитать пальчики. Потом она перевернула малышей по очереди животиками вниз и заявила:

– Меченые они у вас! Не потеряются! – И, увидев, как у мамаши медленно сползает едва заметный после тяжелых родов румянец, улыбнулась: – Не пугайтесь! Это всего лишь родимые пятна. Смотрите – одно в одно! Со «Знаком качества» родили пацанов! Вот уж папаше в радость!

«Господи! Есть же такое чудо на свете!» – подумала Наташа, переворачиваясь со спины на живот и прислушиваясь к ленивому плеску едва заметных речных волн, набегающих на пологий берег и слизывающих песок у нее из-под ног.

Она лежала почти у самой кромки воды: здесь было не так жарко.

За три дня она успела прилично загореть, хотя купалась обычно утром и вечером. Днем царила невыносимая жара, и, лишь обладая стойкостью йога, можно было вынести солнечные процедуры на белом, раскаленном, как сковорода, песке. Вода в реке тоже не давала прохлады. За долгий июльский день она прогревалась так, что лишь по чистой случайности не превращалась в источник бесплатной ухи для отдыхающих по ее берегам и разморенных жарой бездельников.

Наташа тоже бездельничала, осознав на тридцать пятом году жизни, что это весьма приятное занятие – не чувствовать себя кому-то обязанной, не спешить на работу, не заботиться о том, чтобы накормить, обуть, одеть, вовремя отвесить подзатыльник. Все заботы о Наташином беспокойном семействе на время ее отпуска взвалили на себя Разумовичи, наконец-то заполучившие его в свое полное распоряжение.

Софья, которая вышла замуж год назад, решила развить невостребованные до сих пор педагогические таланты на Наташиных близнецах с первых их шагов по питерскому асфальту.

После четырех часов перелета бывшим сибирякам позволили отдохнуть до вечера и пригласили на семейный совет. На нем гостья и муж Софьи Борис, рыжеватый и поджарый заведующий клиникой, в которой Наташе предстояло трудиться с сентября, в отличие от старожилов квартиры обладали пока лишь правом совещательного голоса.

Впрочем, и Евгения Михайловна, и сильно постаревшие Клара и Белла добровольно передали все бразды правления Софье. Она же, выйдя замуж, слегка притихла и не так часто заявляла о себе в качестве домашнего диктатора, как это бывало раньше. Но сейчас Софья вновь воспрянула духом и с первых же минут встречи обращалась с мальчишками, как с личной собственностью.

Наташа переглянулась с Борисом, с легкой усмешкой взиравшим на супругу, смахивающую в своем черно-желтом одеянии на суетливую пчелу, и подмигнула ему. Борис сделал большие глаза и исподтишка погрозил гостье пальцем. За несколько часов знакомства они уже успели подружиться. Наташа, с достаточной дозой скептицизма относившаяся к слишком скорому, на ее взгляд, замужеству подруги, по достоинству оценила острый ум и терпение своего будущего начальника. Уж кто-кто, а она на себе испытала неуемный и въедливый характер подруги, непримиримого борца с чужими недостатками и пороками общества. А тут вдруг в одном письме она сообщила, что у них в клинике новый заведующий – непроходимый тупица, лентяй, сквернослов и юбочник. Во втором – что он тайный алкоголик, картежник и любитель юных медсестер. А в третьем, уже без комментариев, – что выходит за него замуж.

Затем месяца два Наташа не получала от Софьи ни единого письма, а лишь одну замызганную, с множеством восклицательных знаков открытку из Сочи, из которой она с трудом, но поняла, что подруга счастлива!!! Безмерно!!! Безумно!!! Навсегда!!!

Теперь источник Сонькиного счастья сидел рядом с Наташей в кресле и с веселыми искорками в глазах наблюдал за жаркой дискуссией, разгоревшейся за длинным дубовым столом, который пережил семь десятилетий советской власти и только чудом не сгинул в «буржуйках» двух революций, Гражданской войны, первых пятилеток, самой страшной в истории человечества блокады и не попал в антикварный магазин в смутные девяностые годы...

– Парни останутся с нами, – вещала Софья. – Наташку отправим с глаз долой подальше на юг отдыхать. А то она уже на бабу не похожа. Ходячая вешалка для одежды. Ты не смотри на меня, я быстро тебя приведу в норму! – произнесла она с угрозой в голосе. – Иначе ты мне все отделение распугаешь! Или студенты, не дай бог, случайно тебя за наглядное пособие примут. – Сонька перевела дух и продолжала: – Маму и тетушек завтра же отвезем на дачу. Пусть готовят базу для приема гостей. Егорку и Петьку вместе с Борисом на эти два дня отправим разглядывать местные достопримечательности. Зимой на это времени уже не будет!

Борис склонился к Наташе и прошептал:

– До сих пор удивляюсь, как я осмелился жениться на ней! Соню в клинике прозвали Цунами, и с первых дней работы, стыдно признаться, я почти панически боялся встречаться с ней. Язык у нее, скажу я вам, поострее той гильотины.

Наташа улыбнулась ему в ответ:

– Надеюсь, теперь вы поняли, что она добрейшая из женщин, но порой бывает до безобразия принципиальной, хотя, я вижу, достаточно легко поддается перевоспитанию.

Борис кивнул, соглашаясь, и продолжал наблюдение за маленькой решительной женщиной, восседавшей во главе стола.

Егор и Петька, пристроившись по разным углам огромного кожаного дивана, одним глазом косили в телевизор, другим – в сторону матери, как, дескать, реагирует на тетки-Сонькины тирады. Втайне они уже успели сговориться с дядей Борисом и составили свой план летнего отдыха, который включал купание в Финском заливе, хождение на яхте под парусом и ночную рыбалку в серьезной компании мужчин, куда доступ женщинам был категорически запрещен.

– Главная наша тактическая хитрость – во всем соглашаться с дамами. – Мальчишки знали об этом из собственного опыта и поразились, что взрослый дяденька с хитрыми глазами, оказывается, думал и рассуждал точно так же. – Женщины решат, что мы у них на коротком поводке, успокоятся, налягут на дачные дела, тем самым обеспечат нам свободу маневра, и тогда мы займемся тем, что по-настоящему интересно и полезно...

На следующее утро, рассортировав и распределив домочадцев и гостей по видам деятельности согласно утвержденному вечером плану, Софья усадила Наташу перед большим, почти на треть стены супружеской спальни, овальным зеркалом.

Она окинула Наташу придирчивым взглядом и взъерошила ей волосы на затылке.

– Да-а! – протянула она задумчиво. – Думаю, пришла пора сменить тебе имидж. – Софья деловито потерла ладони. – Нужно основательно обновить твой гардероб: никаких темных тонов и сиротских расцветок. Ты вступаешь в новый период своей жизни, надеюсь, в более радостный и перспективный. Поэтому тебе предстоит многому научиться, чтобы вновь почувствовать себя женщиной, причем очень красивой женщиной! Забудь раз и навсегда, что свои достоинства надо скрывать, их надо демонстрировать, кричать о них на весь белый свет, подчеркивать с помощью умелого макияжа. Это дело нехитрое, я тебя этому за пару часов обучу! – Она чуть дернула подругу за короткую челку и покачала головой. – А волосы нужно было оставить подлиннее, а то с этой прической «а-ля бритый ежик» ты больше напоминаешь обитателя тифозного барака, чем молодую красивую даму.

– Соня, – улыбнулась Наташа, – ты ведь знаешь, с косой я бы не выжила! Это ведь ужас, сколько на нее времени уходило!

– Ну и Аллах с ней! Стрижка тебе, по-моему, даже больше идет! Вот глаза только как у стрекозы торчат, а так ничего!

Наташа рассмеялась:

– Что еще у меня торчит? Говори, не бойся! Вынесу самый жестокий приговор.

– Все остальное у тебя на уровне, нужной высоты и упругости. Но наша задача довести твой нежный облик до такой кондиции, чтобы торчало уже у мужиков, на тебя взирающих.

– Сонька, – охнула Наташа, – я же мать двоих взрослых детей, а ты такое болтаешь!

– Я что, тебя к первому встречному в постель укладываю? – Подруга взъерошила ей волосы и, отступив на шаг, критически оглядела содеянное. – Сначала мы изменим твою масть...

– Как это? – ошеломленно спросила Наташа. – Что ты имеешь в виду?

– А то, что через час ты превратишься в знойную брюнетку с ослепительно голубыми глазами. Такое сочетание сильнее атомной бомбы действует на мужиков!

– Ты считаешь, что от них даже кучки пепла не останется?

– Нет, наше оружие сработает избирательно, а на некоторые сугубо мужские детали повлияет как катализатор...

– Софья, смотрю, ты стала великим знатоком мужской физиологии? – улыбнулась Наташа.

– Вне всякого сомнения! – Софья подмигнула подруге. – У моего Андреева масса достоинств, но главное – большой ночной потенциал! – И не выдержала, рассмеялась: – И это скрашивает все его недостатки!

– Выходит, ты изменила своим принципам, дорогая? – Наташа язвительно улыбнулась. – У меня до сих пор хранятся твои письма, в которых убористым почерком, на пяти страницах, причем с той и другой стороны, ты обличаешь недостатки Бориса Сергеевича Андреева. Неужели ты его так быстро перевоспитала?

Сонька со всего размаху приземлилась на широкую супружескую кровать и, откинувшись навзничь, расхохоталась:

– Просто-напросто я слишком быстро в него влюбилась. А он, зануда такая, старательно делал вид, что хирург Разумович для него лишь строчка в штатном расписании. Вот я не выдержала и обозвала его земноводным. Он, в свою очередь, решил доказать, что в родстве с этими тварями не состоит, и доказывает до сих пор, в том же духе и в том же темпе. Знаешь, – Софья вновь заняла сидячее положение и укоризненно посмотрела на Наташу, – а ведь Борька тоже удивляется, как ты, такая видная женщина, до сих пор одна. И вправду, Наташка, пора о себе подумать! Хочешь, как Нина Ивановна или как мои дорогие родственницы, всю жизнь одна куковать? Ты ведь врач и понимаешь, к чему приводит длительное воздержание. Сознайся, с кем-нибудь спала?

Наташа пожала плечами:

– Знаешь, есть такие стихи:

– Ну ты даешь! – взвилась Софья. – Какие морщинки? Какая осень? Ты в зеркало на себя смотришь когда-нибудь? Ты ж у нас если не секс-бомба, то мина обязательно!

– Скажи еще, фугас! – засмеялась Наташа.

– И скажу! – разошлась Софья. – Себя любить надо, беречь, лелеять! И мужика, если понравился, не стоит под себя выстраивать! Учить их – только портить! Знаешь, сколько я шишек набила, пока Бориса встретила? И ты своего встретишь, да еще такого, что закачаешься!

– Да встречала я, встречала! Всяких! Только меня от их признаний уже тошнит, не говоря о большем. Объятия, поцелуйчики... Может, я больная, но не нужно мне это. Тем более в большинстве своем люди они женатые, куча семейных проблем. Бегать на тайные свидания, сидеть у телефона: позвонит, не позвонит... Стать любовницей, женщиной второго сорта... Упаси господь! – Наташа перекрестилась.

– И точно больная! – Сонька всплеснула руками. – Акценты смести немного! Это любовница – женщина первого сорта. Ей любовь, цветы, подарки, а жене – бытовуха, дети, грязные носки и рубашки!

– У тебя есть свои принципы? – строго спросила Наташа и сама же ответила: – Есть, конечно! И, что удивительно, у меня они тоже имеются: я не кручу романы с женатыми мужчинами и не разбиваю чужие семьи.

– Знаешь, если бы ты влюбилась, прочно забыла бы все свои принципы. – Софья обвела ее веселым взглядом. – Поэтому тебе нужно срочно сменить обстановку. Парней, как договорились, я беру на себя, а ты отправляйся на юга. Курортный роман, скажу тебе, это нечто! Никаких обязательств, и, главное, он способен расшевелить даже самую заторможенную дамочку вроде тебя.

– Соня, – ужаснулась Наташа, – какие юга? Квартиру следует обустроить, парней в школу определить, к тому же у меня статья горит. Через месяц мне ее нужно кровь из носу сдать, а я даже тезисы не набросала...

– Успеется! – вклинилась в ее тираду Софья. – Зарядишься в Сочи энергией на десять статей и, дай бог, наконец-то своего драгоценного Карташова забудешь! Потому ничего у тебя не получается, что ты всех мужиков под эталон подводишь. Но какой из Карташова эталон, скажи на милость? Поиграл, натешился – и в кусты? Ты думаешь, он не знает о пацанах? Стопроцентно знает, но хоть бы поинтересовался, каково тебе одной живется! Нет, все мужики – суки!

– Кобели, – рассмеялась Наташа, – все мужики – кобели, так говорят.

– А, беда большая! – махнула рукой Сонька. – Что кобели, что суки, от этого их сущность не меняется!

– Давай не будем про это, Соня! Хочешь не хочешь, но забыть его я все равно не смогу. Мальчишки-то в него, один в один... Тебе хорошо ругаться, ты его никогда не видела...

– Ага, не видела, – скривилась Софья, – сама только что сказала, что парни в него!

– Но им еще расти и расти до Игоря! – вздохнула Наташа. – Давай-ка я лучше фотографию Карташова тебе покажу, правда, я даже не знаю точно, он ли это на самом деле, но очень похож...

Софья на какое-то время потеряла дар речи от удивления и вновь обрела его лишь после возвращения Наташи, которая принесла большой почтовый конверт, а в нем цветную фотографию.

Рослый темноволосый мужчина с густой щетиной на лице курил, прислонившись к грязному БТРу, в компании таких же угрюмых, исподлобья глядящих в объектив усталых мужиков с автоматами на груди.

– Где ты ее выудила? – Сонька покачала головой. – Выходит, ты знала, где он служит? Что ж молчала тогда? Не пыталась его отыскать?

– Ничего я не знаю, Соня, – вздохнула Наташа, – и действительно не уверена, Игорь на этом снимке или кто-то другой. Вполне вероятно, что просто очень похожий на него мужчина. Ты ведь знаешь, он во флоте служил, а здесь, – взглянула она на фотографию, – армейский камуфляж. К тому же он не курил, а тут, смотри, дымит. Эту фотографию Нина Ивановна совершенно случайно увидела в каком-то журнале. Тайком от меня написала в редакцию, и ей, к нашему удивлению, выслали этот снимок. Ему, оказывается, больше десяти лет, и хранился он до поры до времени в архиве журнала с надписью «Разведчики на отдыхе». И все, больше никакой информации! Что за разведчики? Где они находятся? Фамилии, имена – ничего не известно! Скорее всего, это Чечня, видишь, на заднем плане горы, но с равным успехом может быть и Нагорный Карабах, и Абхазия, и Южная Осетия... Сколько за эти десять лет «горячих точек» появилось!

– Да-а! И вправду классный мужик! – Софья взяла фотографию и вгляделась в лицо человека, который почти пятнадцать лет ежедневно напоминал Наталье о себе двумя мальчишками, похожими на него как две капли воды. – Сильный мужик, ничего не скажешь! – Подруга вздохнула и вернула Наташе фотографию. – Возможно, ты права, если он все это время только и знал, что воевал, то ему было не до выяснений, как ты живешь и с кем. Конечно, если б любил, труда бы не составило узнать о тебе все, что полагается.

– Так он, наверное, узнал, что я вышла замуж за Петра. Почему же он должен интересоваться чужой женой? – Наташа нервно сглотнула. – Но ты права, если бы любил по-настоящему, нашел бы. На самом деле, ты верно говоришь, он провел недурно время, пока любовница была в отъезде. А когда она вернулась, мигом обо мне забыл.

– Но он ведь, кажется, сильно шумел, что ты с ним не встретилась, не объяснилась? Тогда ты еще не вышла замуж за Петра, когда Игорь устроил скандал в госпитале.

– Он знал мой адрес, но так и не приехал. – Наташа пожала плечами. – Теперь-то я понимаю, Игорю просто было стыдно перед врачами, Ниной Ивановной... Он же не мог признаться им, что никогда не относился ко мне серьезно, вот и изобразил отчаяние. Игрой это было, и он знал ее правила!

– Столько времени прошло, – покачала головой Сонька. – Что ж ты душу себе бередишь? Может, его давно в живых нет, а ты с ума сходишь!

– Бог с тобой! – ужаснулась Наташа. – Жив он! Я это сердцем чувствую!

– А что, трудно было узнать, где он, что с ним, когда фотографию получила? – осторожно справилась Софья. – В военкомат обратилась бы, наплела бы чего... Мне тебя учить?

– Я, честно говоря, тоже поначалу хотела сделать запрос, – Наташа, словно лаская, провела по лицу мужчины, которого принимала за Игоря, указательным пальцем, – но Нина Ивановна меня отговорила. Зачем, дескать, ерундой заниматься и старое ворошить? Столько лет прошло! У него небось семья, дети... И что я ему скажу, если даже наша встреча когда-нибудь состоится? Обмана я ему все равно никогда не прощу, а детей родила по собственной инициативе и желанию. Вон какие женихи выросли и без папкиного участия! И делиться с ним сыновьями я не собираюсь даже под угрозой расстрела!

– Но ты ведь до сих пор его любишь, этого ведь не скроешь, Наташка! – Софья обняла и прижала к себе подругу.

– Я сама не знаю, Соня, – тихо сказала Наташа и отвернулась от подруги, чтобы скрыть увлажнившиеся глаза. – Скорее уже не люблю... В душе я свыклась с тем, что не увижу его больше, а сердце постоянно подсказывает, что сон мой, помнишь, я тебе рассказывала, обязательно сбудется.

– Ну, это ты, подружка, прямо в мистику какую-то впадаешь! Ты еще в приметы начни верить, к гадалкам ходить, к экстрасенсам... Перестань дурить, наконец! – прикрикнула на нее Сонька и неожиданно спросила: – Сколько ему сейчас, Наташа?

– Думаю, сорок два – сорок три, не больше...

Софья с сочувствием посмотрела на подругу:

– А ты будто не знаешь: в столь солидном возрасте в холостяках остаются лишь морально неустойчивые или неизлечимо больные типы. – И, тряхнув головой, продолжала: – Претенденты же на твою руку и сердце, и заметь, нужного возраста и отменного здоровья, я подозреваю, вот-вот выстроятся в очередь! А мы их, – она коварно улыбнулась и потерла ладони, – будем тщательно исследовать, отбирать и распределять по степени пригодности к семейной жизни. Скажу по секрету, у Бориски парочка приятелей на примете имеется, а если по сусекам поскрести – еще добрая дюжина соискателей найдется!

– Ну нет! Не хватало мне еще Бориса в роли свата! – рассердилась Наташа. – Давай прекратим эти дурацкие разговоры! Замуж меня не тянет! И в ближайшее время, думаю, не потянет, потому что забот сейчас – выше крыши! – Она пододвинула стул к зеркалу, кивнула на многочисленные флакончики, баночки и тюбики, заполнившие туалетный столик. – Так и быть, меняй мой имидж! Посмотрим, что получится! Только не увлекайся и не делай из меня роковую женщину!..

* * *

Прошло ровно двое суток, и высокая темноволосая женщина с неправдоподобно яркими синими глазами, вызвав легкое замешательство среди пассажиров, а также в стане чернобровых и усатых проводников, вошла в вагон скорого поезда, следовавшего из Питера в южном направлении.

Наташа устроилась на нижней полке своего купе и уже через несколько минут познакомилась с попутчиками – четой пожилых и очень доброжелательных супругов, Надеждой Васильевной и Степаном Сергеевичем Руслановыми. Они возвращались из гостей, устали от впечатлений, к тому же вечером у Степана Сергеевича прихватило сердце, и Наташе пришлось отпаивать его лекарствами. Уже на следующий день, выспавшись и отдохнув, они пили вместе чай, весело болтали, и так уж получилось, что, подъезжая к Краснодару, Наташа знала, что ни в какой Сочи не поедет. Новые знакомые уговорили ее провести отпуск не на истоптанных берегах Черного моря, а в маленьком городке Тихореченске, утонувшем в садах на берегу спокойной ленивой реки. Единственными местами развлечений в этом городке, кроме танцплощадки и ресторана «Поплавок», были пляж и огромный рынок с горластыми продавцами и упитанными милиционерами...

...Солнце припекало все сильнее, и Наташа, решив напоследок искупаться, отправилась к недалекому песчаному откосу, на котором изобретательная детвора соорудила между двух деревьев нечто вроде качелей. Вечером к ним не подступиться: пацаны, раскачавшись и визжа от восторга, плюхались в воду, буквально вскипавшую от изобилия юрких, прокаленных южным солнцем детских тел.

Пока же время детворы не подошло, на пляже было пустынно и тихо. Наташа взобралась на перекладину с ногами, мальчишки на такое не часто осмеливались, сильно раскачалась, оттолкнулась, вылетела почти на середину реки, сделала кувырок и бесшумно вошла в воду. Вынырнула и кролем поплыла к берегу. Уже выходя из воды, она заметила, что около пакета с ее одеждой восседает, сложив ноги по-турецки, незнакомец – белобрысый, дочерна загорелый, длинный и нескладный, в силу своей молодости.

– Приве-е-ет! – протянул юный туземец и с явным восхищением оглядел Наташу. – Где так классно научилась в воду прыгать, да и плаваешь тоже неплохо?

– Привет! – Наташа вытряхнула из пакета полотенце, накинула на плечи, затем достала и надела шорты. Незнакомец не сводил с нее глаз, и она не выдержала: – Ты кто такой?

– Виталий, твой сосед. Я еще позавчера видел, как ты здесь купалась. Тебя ведь Наташей зовут?

– Наташей, – подтвердила она, улыбнувшись, и только тут заметила рядом с парнем рыбачий садок с копошившимися в нем здоровенными усатыми чудовищами. – Неужто раки? – Присев на корточки, она с любопытством разглядывала впервые увиденных вживую раков.

– Ты когда-нибудь раков пробовала? – полюбопытствовал Виталий.

– Нет, не получилось как-то...

– Сегодня вечером мы с Сергеичем, твоим хозяином, непременно их под пивко разыграем. Хочешь, присоединяйся!

– Спасибо. – Наташа оглядела с ног до головы своего нового знакомого. – Выходит, ты сосед Руслановых? А сам чем занимаешься, кроме ловли раков, если не секрет?

Парень смутился, пожал плечами, но ответил:

– После школы окончил горный техникум, армию отслужил в десантных войсках, а теперь вот у брата живу, ему по дому помогаю... Он у меня, видишь ли, батюшка...

– Ничего не пойму, брат и батюшка одновременно, что это значит?

– То и значит, – удивился ее недогадливости Виталий, – он у меня настоятель в храме...

– Так ты из поповичей?

– Нет, я из Калашниковых, – поправил ее паренек. – Так ты идешь? А то я тоже через вашу калитку домой хожу, так мне ближе!

Во дворе их встретила Надежда Васильевна. Обычно сдержанная и спокойная, на этот раз она была донельзя озабоченная и встревоженная.

– Ума не приложу, что делать, Наташенька! Только что зять звонил. Татьяне через неделю срок подходит рожать, а его опять в командировку несет!

– Успокойтесь, пожалуйста! – Наташа взяла хозяйку под руку и увлекла за собой на летнюю кухню, где они обычно завтракали. Еще в поезде она во всех подробностях узнала о том, что младшая дочь Руслановых, которую Надежда Васильевна родила поздно, в сорок лет, была на сносях. Беременность она переносила плохо, и будущая бабушка не спала вот уже несколько ночей, не находила себе места от беспокойства...

– Что ж, вашему зятю никак нельзя свои дела отложить на время родин? – спросила ее Наташа, разливая по чашкам чай и подвигая одну из чашек хозяйке.

– То-то и оно! – махнула та рукой. – У этих коммерсантов все не как у людей: на первом месте бизнес, а также на втором и на третьем. Семья же, как Степан Сергеич говорит, даже в призовую тройку не входит! Хорошо еще, что мы под боком. А то загнулась бы наша Танька, как пить дать, в своих хоромах да за забором высотой чуть ли не с Кремлевскую стену. Отгрохали двухэтажный дворец, и сидит она в нем, как Кощеева невеста, а он все по столицам-заграницам мотается! – Надежда Васильевна всхлипнула и отставила от себя чашку с чаем. – Выдавала дочку за нищего инженера – плакала, что нищий, а теперь плачу, что богатство вроде бы и есть, только мужа как бы не стало. Наташенька, – она виновато посмотрела на гостью, – очень жаль, но нам придется уехать на пару недель, а может, и на месяц, кто его знает, когда Сашка домой вернется! Я, конечно, понимаю, вы отдыхать приехали, покупаться, позагорать, а тут я со своими заботами. – Она перевела дыхание и умоляюще посмотрела на Наташу. – Я вас очень прошу присмотреть за домом во время нашего отсутствия! – Заметив, что Наташа собирается что-то сказать, заторопилась, заговорила быстро, стараясь предупредить отказ: – По дому ничего особенного делать не надо: в огороде автоматический полив, только насос надо включить да выключить, абрикосы начинают поспевать, так что сушите, варите варенье, сколько душа пожелает! Сергеич вас потом до самого поезда проводит и в вагон посадит. О корове и курах позаботится моя золовка, она через три улицы от нас живет... Самое главное: пусть люди видят, что дом не пустует. Сами знаете, сколько сейчас любителей до чужого добра...

– Надежда Васильевна, я с удовольствием сделаю все, что вы просите. И золовку вашу не нужно беспокоить. Я ведь не всю жизнь с маникюром. До двадцати лет в селе жила, так что корову и провожу, и встречу, и подою... Вот только что с молоком делать?

– Об этом, милая моя, не беспокойтесь! – засуетилась обрадованная хозяйка. – Его почти все соседи разбирают, но и вам останется, пейте, сколько душа пожелает! С курами тоже особых хлопот нет. Корма достаточно, а яйца, что не съедите, будете в холодильник складывать...

Следующие два часа Наташа как привязанная ходила за Надеждой Васильевной, выслушивала наставления по ведению домашнего хозяйства.

Помимо подробного инструктажа хозяйка поминутно извинялась:

– Наташенька, милая, простите меня, ради бога! Кто же знал, что так получится? Конечно, я хотела съездить к дочке, помочь в первую неделю, но не бросать же собственный дом? Да, – спохватилась она, – если из сыновей кто позвонит, скажите, что уехали, дескать, к Татьяне. Телефон я вам оставлю. Славик, тот знает, что Танька должна вот-вот родить, а Егору, тому на все наплевать, он, по-моему, даже не в курсе, что сестра его выросла и замуж успела выскочить.

Женщины присели в саду под вишней с кое-где оставшимися ягодами. Надежда Васильевна вытерла фартуком раскрасневшееся от жары лицо.

– У вас ведь тоже близнецы, Наташа? – Она вздохнула. – Так и не успели ни о чем толком поговорить. Большие они у вас?

– Самые что ни на есть женихи! – улыбнулась Наташа. – По четырнадцать уже. Самостоятельные мальчики. Неделю в Петербурге пожили, на море насмотрелись и категорически мне заявили, что собираются на следующий год в Нахимовское училище поступать...

– Вот и меня этим счастьем бог наградил. – Хозяйка печально усмехнулась. – Тоже такие самостоятельные были, старательные. Правда, с первых шагов по земле в разные стороны так и бежали. Вытащу из коляски, поставлю, смотрю: Егор – вправо, Слава – влево, так и в жизни получилось. Слава – всю жизнь в спорте. Прекрасная жена, две дочки. Одна институт окончила, вторая – школу. А у Егора – все наперекосяк! Училище прекрасно окончил, а потом пошло-поехало! Женился, развелся, никому ничего не сказал. – Надежда Васильевна вздохнула и перекрестилась. – После училища, почитай, раза три его и видела да три похоронки успела получить. Приедет если домой, то прежде, чем рубаху снять, предупреждает, чтобы в обморок не падала от его рубцов и шрамов. А ведь и падала, и в больнице с сердечными приступами лежала. – Она посмотрела на Наташу. – Врагу такого не пожелаешь! Отговаривайте своих мальчиков от поступления в военное училище изо всех сил, пока не поздно. Егорка мой веселый да заводной раньше был, а последний раз два года назад домой приехал весь издерганный, нервный, словечка нормально не скажет. Жена его бывшая из наших, местная, пыталась с ним встретиться, так он ей даже дверь не открыл. А отчего они разбежались, я и вовсе не знаю. Да ладно о них, – Надежда Васильевна махнула рукой, – я вижу, вы с Виталькой познакомились? Хороший парень, если нужно будет, он вас и на рынок свозит, и по дому поможет. И брат у него вежливый, обходительный, по утрам на велосипеде катается, не смотри, что батюшка...

Хозяйка заторопилась, нужно было собраться в дорогу: дочь жила в пригороде Краснодара, а до него езды почти четыре часа.

Наташа прошла в свою комнату, переоделась в легкий ситцевый сарафан. В портативной пишущей машинке, которую она прихватила с собой, сиротливо белел лист бумаги, вставленный в нее на второй после приезда день.

Статья, заказанная германским хирургическим вестником по материалам ее кандидатской диссертации, пока не вытанцовывалась, да и особого настроения заняться ею вплотную тоже почему-то не появлялось.

Накануне Наташа решилась позвонить в Петербург и сообщить подруге об изменении своих планов. Отставив трубку от уха на безопасное расстояние, выслушала все, что о ней думают и кем ее считают.

– Ты не женщина, ты – идиотка! Через пять лет ты если и будешь нужна кому-то, то одному Пенсионному фонду!

– При чем тут Пенсионный фонд? – опешила Наташа.

– При том! Я объясню это позже и наедине, а сейчас у меня трубку рвет Нина Ивановна. Постараюсь перезвонить тебе на днях. Хорошо хоть телефон имеется! С тебя ведь станет устроиться где-нибудь в ауле под саксаулом в обнимку с аксакалом!

Нина Ивановна приехала накануне Наташиного отъезда в отпуск и теперь отчитывалась в том, что контейнер с вещами и машина благополучно прибыли в Питер. Борис присмотрел уже в аренду гараж, а пока автомобиль поставили на платную стоянку. Сама она занимается квартирой, помогают ей Соня и ее муж, а мальчики – на даче под Зеленогорском. В выходные она тоже побывала на даче, хорошо отдохнула, рядом сосновый бор, озеро. Квартира ей понравилась, район Черной Речки, зелени много, недалеко метро, соседи интеллигентные, доброжелательные. Нина Ивановна перевела дух.

– О себе теперь расскажи. Поправилась немного?

– Поправилась, Нина Ивановна, – рассмеялась в трубку Наташа и тут же повинилась: – Мне очень неудобно, что взвалила на вас все хлопоты с переездом, а сама дезертировала с трудового фронта.

– Насчет этого не беспокойся, на твою долю тоже забот останется! Скажу по секрету, – прошептала она в трубку, – золотой мужик твоей Софье достался! Наш-то Петр не хуже был, да, видно, не судьба.

– Видно, не судьба, – повторила за ней Наташа, – а за Соню я рада.

– Я больше за тебя была бы рада, – сухо констатировала Нина Ивановна. – Сколько мужиков хороших сваталось! Помнишь начальника цеха с химкомбината? Красавец, машина, дача, квартира... Год потом убивался, когда отказала! Или этот, со «Скорой помощи»?..

– Ниночка Ивановна, дорогая, – прервала собеседницу Наташа, – все это пройденный этап! Вот вернусь домой, тут же начну новую жизнь! Уверяю, вам она понравится!

– Зарекалась кукушка «ку-ку» кричать, а лягушка квакать...

Нина Ивановна сомневалась, и правильно делала. Наташа никому, даже Софье, не признавалась, что испытывала перед замужеством почти панический ужас, страшась вновь пережить то горчайшее разочарование, которое изведала с Петром.

С позиции взрослой женщины, многое пережившей и повидавшей, она понимала, что старалась обрести в нем утерянную опору в жизни. Видела в муже в первую очередь не любовника, а человека, способного возместить ей недостаток отцовской любви, отсюда то почти стрессовое состояние, в которое она впадала после близости с ним. Не погибни Петр, и, вполне возможно, его терпение и любовь заставили бы ее побороть себя, забыть прошлое, превратиться в заботливую и любящую жену и мать. Но с другой стороны, Игорь был не намного младше Петра, но она-то ждала от него совсем другое и любила отнюдь не дочерней любовью...

Наташа закрыла глаза и прислонилась головой к теплой стене дома. Где он? Что с ним? Кто ждет его и заботится о нем? Кого он любит и о ком волнуется? Вспоминает ли хотя бы иногда свою молоденькую сиделку, а может, и думать забыл о том, что случилось пятнадцать лет назад? Целая жизнь прошла, а она помнит все до мельчайших подробностей. А мальчики растут и не догадываются, что их отец, возможно, жив-здоров и даже не подозревает о существовании двух сыновей, которые с каждым днем все сильнее походят на него, Игоря Карташова, ее первую и последнюю любовь...

Тут уж ничего не скроешь, да и что особенно скрывать, если Нина Ивановна, увидев их впервые в двухмесячном возрасте (бросила ведь свой драгоценный госпиталь, взяла отпуск и приехала за тридевять земель в Ленинград, чтобы поглядеть на ее малышей), только покачала головой:

– Без экспертизы ясно, кто тут папаша! Эх, Наталья! Знать бы, что ты от этого подлеца беременна, непременно все ему высказала бы! – Нина Ивановна осеклась, но посмотрела на насторожившуюся Наташу и, поджав сердито губы, решила продолжать: – Заходил он к нам в госпиталь где-то в конце декабря. Извинялся за скандал, который перед выпиской учинил. Долго с Лацкартом и Герасимовым разговаривал, мне цветы и коробку конфет подарил. Вид у него нехороший был, усталый... Думала, спросит про тебя, расскажу все как есть! Но нет, ни словечком ни обмолвился. Сказал, что в дальнюю командировку уезжает и его долго во Владивостоке не будет. Да, – спохватилась она, – ему к тому времени уже звание капитан-лейтенанта дали... – Она с тревогой посмотрела на побледневшую Наташу. – Что с тобой, девочка? Неужто до сих пор по нему сохнешь? Да не стоит он того!

Конечно, если бы не помощь семейства Разумовичей и самой Нины Ивановны, с двумя детьми на руках ей не только не удалось бы окончить институт, но элементарно выжить одной в чужом городе, без угла, без профессии, в конце концов, без обыкновенной защиты.

Наташа вспомнила, в какое представление превращался каждый приезд в мединститут Евгении Михайловны с двумя орущими младенцами на руках для очередного их кормления. Молодая мать стала местной достопримечательностью, и продолжалась эта эпопея до декабря, пока близнецам не исполнилось по полгода.

С не меньшей торжественностью обставлялись прогулки в сквере, куда Белла и Клара выкатывали громоздкую двухместную коляску, из-за которой едва виднелись их фетровые шляпки с большими атласными бантами и вуальками.

Проработав всю жизнь врачами-педиатрами, но так и не заимев собственных детей, старушки весь свой энтузиазм, всю свою нерастраченную любовь направили на маленьких Егорку и Петьку. Благодаря Белле и Кларе Наташа не знала, что такое детские болезни, ночное недосыпание и вечно мокрые пеленки. Воспитание, кормление и уход за младенцами осуществлялись по одним, вероятно, только Кларе и Белле ведомым методикам. Близнецы росли на радость всем крепкими, здоровыми, очень подвижными и жизнерадостными мальчишками.

К году, когда они сделали первые шаги, Наташа поняла, что непомерная резвость и склонность к проказам всего лишь первые ласточки и нужно серьезно готовиться к грядущим испытаниям. Сыновья не только внешне походили на отца, но даже характером и повадками являлись его точной копией.

Но что греха таить, многое о своих сыновьях в первые годы их жизни Наташа узнавала из рассказов старших Разумовичей. Училась, подрабатывала по ночам и выходным дням сначала санитаркой, затем на «Скорой помощи». Лекции, зачеты, экзамены, дежурства, и опять все сначала, изо дня в день, из месяца в месяц, и так все годы до получения диплома. Но все-таки это было самое счастливое время в ее жизни. Забота о детях заслонила, упрятала вглубь горе, и лишь иногда откуда-то возникали перед ней серые глаза, и тогда Наташа еще крепче сжимала зубы, и боль отступала, щадила ее. Только совсем она перестала петь песни, а прежние, особо любимые, которые она пела Игорю, почти возненавидела.

Сны она тоже перестала видеть, а возможно, просто не помнила, «засыпала» их, как говорила когда-то бабуля, потому что валилась в постель без задних ног от усталости. Но один запомнила. Страшный сон, дикий. Увидела его до рождения близнецов, и потом долго ее мучили какие-то мрачные предчувствия и на первый взгляд необоснованная тревога. В этом сне она впервые за многие дни видела Игоря. Грязный, оборванный, весь в крови, он лежал на вершине высокой горы и пытался отбиться от огромного черного коршуна, раз за разом падавшего на него с высоты. Наташа в длинном платье с нелепым шлейфом, который путался у нее в ногах, металась у подножия горы, кричала, плакала, но Игорь, отбиваясь от мерзкой птицы, так и не услышал, не заметил ее...

Наташа проснулась вся в слезах, с непомерной тяжестью в душе и болью в сердце, точно перенесла очередную потерю. А в конце января услышала по радио, что советские войска вошли в Нагорный Карабах, но не придала этому значения. Наступили тяжелые времена, голодные, безденежные, криминальные... И порой она думала, что этот сон в руку: черные птицы, могильщики-падальщики, кружили над страной и ее народом... Но одно не могла понять: при чем тут Игорь? Или его образ в Наташином сознании так навечно и остался воплощением ее мрачных мыслей, воспоминаний и предчувствий?

– Наташенька, где вы? Мы уезжаем! – окликнула ее со двора Надежда Васильевна. Наташа вышла на крыльцо попрощаться с хозяевами. Степан Сергеевич загружал в багажник ведра, корзины, баулы. Надежда Васильевна собралась к дочери основательно и с собственным боезапасом.

Наконец хозяева уехали. Наташа оглядела двор. Все спокойно: куры копошились в своем закутке за проволочной сеткой, толстый кот Боцман и пес непонятной породы с гордой кличкой Орел лежали в тени огромного куста сирени, изнывая от послеобеденной духоты.

В доме от прикрывавших окна деревьев было прохладно, полутемно и тихо. Самое время поработать над статьей. Наташа перенесла ногу через порог и вдруг, словно сполох молнии, возникло перед ней давнее видение. И развернувшись, она поняла, что именно с этого крыльца, по этому двору и именно к тому, в углу двора, умывальнику шел Игорь в том странном, до сей поры не забытом ею сне.

Прижав пальцы к вискам, Наташа вглядывалась и не верила, что ожили и воплотились в реальность ее ночные фантазии, пусть не полностью, частично, в отсутствие главного героя действия. И тогда она опустилась на ступеньки крыльца и зарыдала исступленно, как по покойнику, как никогда в жизни не плакала даже в минуты самых горьких потерь.

После отъезда хозяев прошло три дня. Постепенно Наташа втянулась в заведенный ею распорядок работы по дому, а вчера вплотную занялась статьей.

День был насыщен до предела. Вставала в пять утра, доила корову, потом провожала ее в стадо, отчего местные кумушки тотчас принялись строить догадки, кем же на самом деле приходится Руслановым молодая темноволосая женщина: что-то непохоже на Надежду Васильевну, чтобы она доверила свое хозяйство то ли жиличке, то ли гостье...

Затем наступала очередь кур. Наташа выпускала их в загон, кормила, собирала яйца.

Включив полив в огороде и в цветнике, она шла, к великой радости кота и пса, на летнюю кухню, где и завершалась утренняя раздача хлеба насущного голодной страже дома Руслановых.

В шесть часов утра со своего крыльца ей кланялся отец Антоний, каждое утро совершавший утренний моцион на велосипеде. Следом появлялся Виталька, и они шли купаться. Сегодня сосед предложил Наташе сходить на резиновой лодке на острова. Были у него на примете свои тайные заводи, где водились огромные щуки, и Виталий грозился накормить ее ухой, приготовленной по особому казачьему рецепту.

Пока ее юный приятель возился с лодкой – накачивал ручным насосом, укладывал вещи, – Наташа успела пару раз переплыть неширокую протоку. Наконец Виталий предложил ей закругляться и отправляться в путь.

Теплая вода мягко плескалась в борта, снопы брызг вылетали из-под весел и – Наташа подозревала, что это делалось нарочно – окатывали ее с головы до ног. Она в ответ ударяла ладонью по воде, и теперь уже гребец пытался увернуться от брызг и от души хохотал.

Показался длинный остров, густо заросший ветлой и серебристым тополем. Виталий в последний раз взмахнул веслами, и лодка мягко уткнулась в пологий берег. Виталий вытянул лодку на песок и устроил ее в тени деревьев, натянул рядом полосатый тент, поставил под него раскладное кресло. Наташа с удивлением наблюдала за этими приготовлениями.

– Кажется, ты решил здесь на целый день обосноваться? Учти, я не могу так долго. В крайнем случае до обеда...

– Пусть до обеда, но более-менее цивилизованно. На покрывале, как ты на пляже привыкла, здесь не очень полежишь! Смотри, сколько вокруг колючек!

Действительно, узкую полоску песка почти сплошь усыпали какие-то колючие семена, поэтому и речи не могло быть о том, чтобы пробежаться до воды босиком.

– Купайся без опаски, – успокоил ее Виталий. – Дно здесь хорошее, песчаное, а захочешь поплавать на лодке, бери, катайся, только на солнце потом не оставляй. А я пока сбегаю на другой конец острова, попробую что-нибудь поймать.

Наташа осталась одна. Тихореченск скрывался за зелеными кронами деревьев многочисленных островов. Прямо перед ней – широкий речной плес, над которым стремительно носились стрижи и ласточки-береговушки. За спиной – на первый взгляд непроходимые заросли, в глубине которых нежно и печально высвистывала тоненьким голоском незнакомая пичужка. Чуть слышно шумели высоченные тополя, в небе – ни облачка. Вскоре все живое, и даже река, замрет, притаится – наступает самое жаркое время дня.

Прищурившись, Наташа наблюдала за игрой солнечных бликов на воде. Жаль, что нет рядом Егорки и Петьки. Вволю бы наплескались, накувыркались в теплой воде, рыбу половили бы с Виталькой... А фруктов здесь какое изобилие! Знать бы, что все так повернется, обязательно взяла бы сыновей с собой...

Четырнадцать лет они практически неразлучны, за исключением нескольких редких и недолгих командировок и прошлогодней поездки в Швейцарию на Международный конгресс кардиохирургов. Изо всех сил Наташа старалась, чтобы ее ребята не отставали от сверстников по части мужского воспитания. Зимой бегала с ними на лыжах, летом пропадали на Столбах^[13] или в компании приятелей сплавлялись на плотах по Мане, притоку Енисея. Парни ее как кошки лазали по скалам, до ночи готовы были биться: летом – в футбол, зимой – в хоккей с мячом, но дрались редко. Все местное хулиганье знало, что против их двух кулаков всегда найдутся четыре – братьев Романовых, или Романят, как ласково называли двойняшек в школе...

Наташа, расслабившись, лежала в кресле и улыбалась. Ее черноголовые и сероглазые братцы-кролики помаленьку начинают сводить с ума девчонок, так что уменьшения забот и хлопот с взрослением сыновей в перспективе не предвиделось.

Солнце припекало все сильнее, тени становились темнее и короче. Наташа потянулась, села в кресле, огляделась по сторонам, затем взяла из сумки яблоко и с удовольствием захрустела им. Серьезный малый Виталька вплотную занялся ее воспитанием. Обрушился вчера на ее фруктово-бутербродную диету, но что поделать, если ей совсем не хочется готовить для одной себя все эти щи-борщи, стоять в жару около раскаленной плиты. То ли дело легкий салат, несколько абрикосов, в крайнем случае сваренное всмятку яичко.

Виталька, понаблюдав за ее системой питания, возмутился:

– За отпуск ты желудок в полную негодность приведешь!

– Виталя, – засмеялась Наташа, – не учи ученую! За день я литра два сыворотки и простокваши выпиваю. Это и есть лучшее лекарство для моего изношенного организма.

– Всем бы такой изношенный организм, цены бы им не было! – Сосед окинул придирчивым взглядом высокую загорелую женщину. Смуглая, с золотистым отливом кожа, ярко-голубые глаза и полные, подчеркнутые розовой помадой губы – все вместе притягивало внимание не только мужской половины Тихореченска, но и доброй части женской...

Сопровождать Наташу на базар было для Виталия сплошным наказанием. Обычно они занимались лишь созерцанием даров кубанской земли, а если и делали какие-то покупки, то с единственной целью – избавиться от чересчур назойливых продавцов, стремившихся не столько продать товар, сколько обратить на себя внимание красивой женщины. Неоднократно горячие горцы пытались подкупить Виталия, чтобы узнать, кто она такая и где живет. А однажды даже пришлось спасаться бегством от нахально преследовавшей их «Жигули» «Тойоты» местного рыночного воротилы.

В последнее время они стали реже ездить на базар, справедливо полагая, что беспокойства от подобных прогулок гораздо больше, чем удовольствия.

Наташа не удержалась от смеха, вспомнив, как на днях подшутила над толстым, заросшим дремучей щетиной торговцем. Кавказец хватал ее за руки, призывно заглядывал в глаза – уговаривал купить персики:

– Смотри, джаночка, какой персик! Прямо как твои щечки розовый. Сама не хочешь, брату купи. Он хочет, я вижу!

– Это не брат. – Наташа серьезно взглянула на продавца поверх солнечных очков. – Это мой старший сын, а дома младшие дожидаются.

– Вах! – всплеснул руками кавказец. – Такая молодая – и такой взрослый сын!

– Какая ж я молодая, скоро пятьдесят стукнет. – Наташа с торжеством обвела взглядом соседние торговые ряды. Продавцы замерли, пораженные талантом выглядеть в полсотни лет чуть ли не вполовину моложе.

– Ты, наверно, артистка, да? – продолжал допытываться кавказец. – Я слышал, они каждый год кожу на лице, как на барабане, натягивают?

– Ничего она не натягивает! – рассердился Виталька. – И про пятьдесят лет тоже лапшу на уши вешает! Слушайте ее больше! – Бросив грозный взгляд на озадаченных торговцев, он подхватил Наташу под руку и увел с рынка. – Сколько раз я тебя просил не вступать с ними в разговоры. Так привяжутся, что потом до вечера не отобьешься, – сердито выговаривал он, пристраивая пакет с виноградом и персиками на заднее сиденье «Жигулей».

Наташа, безмятежно улыбаясь, смотрела в окно, делала вид, что не слушает его.

– Эй, джаночка, – Виталька ласково обнял ее за плечи, – почему меня в сыновья произвела? Сказала бы проще, что вон мой муж рядом стоит и за всем наблюдает...

– Муж?! – Наташа сделала большие глаза и залилась смехом. – И кто же поверит, что ты мой муж? А вот что сын, сразу поверили.

Сосед снял руку с ее плеча и с обидой отвернулся.

– Мальчик мой, – Наташа потянула его за отросший вихор, ласково дунула в ухо, – успокойся, Алеша Попович! Если хочешь, в следующий раз именно так тебя и отрекомендую. Только не забывай: тебя здесь многие знают, и могут пойти некрасивые разговоры, тем более я скоро уеду. Помни, кто твой брат, и вряд ли ему будут приятны подобные слухи.

Виталька жалобно посмотрел на нее:

– Ты правда скоро уедешь? Оставайся, погости еще немного!

– Недели две я здесь точно проживу, а потом посмотрю. Если не надоест, еще на недельку задержусь...

– А я постараюсь, чтобы тебе здесь не надоело, – обрадовался паренек.

Сегодняшняя поездка как раз и входила в план развлечений, который разработал ее молодой сосед. Ежедневно, пользуясь любой свободной минутой, он перепрыгивал через забор, помогал Наташе собирать абрикосы. Вместе они освобождали их от косточек, потом варили варенье или вялили абрикосы на солнце, сушили в духовке. При этом смеялись по каждому пустяку, много шутили и дурачились.

Вчера отвезли на почту и отправили в Питер четыре посылки с вареньем и сухофруктами. Так незаметно Виталька стал незаменимым ей помощником, другом и затейником...

...Тем временем тени отступили еще дальше. Яростное светило сфокусировало, кажется, все свои лучи на тенте, и Наташа поторопилась выбраться из парусиновой духовки, чтобы окунуться в воду. Но и здесь она не нашла долгожданной прохлады. Поэтому, искупавшись, взяла покрывало и устроилась подремать в десятке метров от их лагеря, на небольшой продуваемой поляне в тени молодых ракит.

Проснулась она внезапно, словно испугавшись чего-то. Рядом с ней, опустившись на колени, сидел Виталька и пристально ее рассматривал. Заметил, что Наташа открыла глаза, и виновато отвел взгляд.

– Я тебя потерял, думал, уж не произошло ли чего? Случайно совсем наткнулся...

– Дурачок! – Еще не проснувшись окончательно, Наташа улыбнулась и провела кончиками пальцев по его щеке. – Что со мной может случится, когда такой рыцарь рядом?

– Наташа! – Виталий вдруг точно захлебнулся, с силой втянул в себя воздух, прижал ее ладонь к своим губам и, не дав Наташе опомниться, буквально упал на нее, придавил к земле неожиданно сильным и тяжелым телом. Ошеломленная столь стремительным натиском, она почувствовала, как жадные горячие губы скользнули вдоль шеи, замерли в ложбинке между грудей...

– Виталий, нет! Не смей! – стараясь изо всех сил вырваться, вскрикнула в панике Наташа, но он зажал ей одной рукой рот, а второй попытался стянуть с нее последнюю оставшуюся на ней нейлоновую тряпицу.

– Не кричи, пожалуйста, – умоляюще шептал Виталий, – тебе будет хорошо, вот увидишь!

Наташа застонала от бессилия. В такую ситуацию ей еще не приходилось попадать. Самонадеянная дура! Доверилась слюнявому мальчишке, забыла, что он прежде всего молодой мужчина, и не стоило слишком уж явно дразнить его видом своего почти обнаженного тела.

Неимоверным усилием ей удалось освободить одну руку. Наташа лихорадочно зашарила по земле, ухватила горсть песка. И, не заботясь об ощущениях молодого негодника, метнула песок ему в лицо. Бросок был слишком слаб, но все же песок попал Виталию в глаза, и, глухо вскрикнув, он скатился с Наташи.

Она села, поискала глазами верхнюю часть купальника. Та оказалась в руках у соседа. Ею он тер засыпанные песком глаза. Наташа вырвала у него из рук бюстгальтер, натянула на себя и приказала:

– Иди к воде и промой глаза, пока не протер их до дыр!

Виталий поплелся к реке, зашел в воду по грудь и принялся промывать покрасневшие, налившиеся слезой глаза. Наташа тем временем подтащила лодку к воде, быстро собрала вещи и погрузила их в нее. Потом окликнула Виталия:

– Все, милый мой! Возвращаемся домой, а там серьезно поговорим! И я тебе обещаю: даром твои фокусы не пройдут!

Всю обратную дорогу гребла она. Виталька сидел на корме, отвернувшись, и то и дело черпал ладонью воду и смачивал, очевидно, порядком беспокоившие его глаза.

«Вот тебе и отдохнули цивилизованно! – подумала она с усмешкой. – Дожила, голубушка, еще минута – и изнасиловали бы тебя за милую душу! Допрыгалась перед мальчиком, пока он не возомнил черт знает что!»

Причалив к берегу, она не стала дожидаться Виталия, подхватила сумку и отправилась в дом. Переоделась в легкую майку без рукавов, короткую ситцевую юбку и устроилась в тени под навесом очищать от косточек очередное ведро абрикосов.

Сосед не заставил себя долго ждать. Робко приблизившись к калитке, Виталий окликнул Наташу.

Она подняла голову и холодно посмотрела на него:

– Что тебе нужно?

– Ты же хотела поговорить со мной.

– Будем говорить вечером и желательно в присутствии отца Антония.

Виталий заметно побледнел, но не растерялся и решительно распахнул калитку.

– При чем тут мой брат? Мы с тобой взрослые люди и в состоянии разобраться во всем без свидетелей.

– Кроме меня, здесь взрослых людей не наблюдается! К тому же ты уже попытался разобраться со мной без свидетелей! – усмехнулась Наташа.

– Пожалуйста, не сердись! – Виталий подошел ближе и, осмелев, присел рядом с ней на табурет. Захватив из ведра несколько абрикосов, он попытался их очистить, но Наташа отвела его руку:

– Теперь в твоей помощи не нуждаются!

Внезапно Виталий обхватил ее колени руками, уткнулся в них лицом. Наташа испуганно оттолкнула его, вскочила на ноги, а он умоляюще смотрел на нее снизу вверх.

– Не отталкивай меня, ради бога! Я ведь люблю тебя!

– Кажется, здесь кто-то сошел с ума! – рассердилась Наташа. – Ты понимаешь хотя бы, какую глупость городишь? Да у меня дети не намного младше тебя!

Виталий озадаченно уставился на нее:

– Так ты замужем?

– Это тебя не касается! Главное, что я не женщина легкого поведения! Надеюсь, ты это уяснил?

– Наташа, выходи за меня замуж! – прошептал Виталий. – Детей твоих я усыновлю...

Она всплеснула руками:

– Старая песня на новый лад! Спасибо, что в грехе не предложил жить! А усыновить, наверно, тебя придется, чтобы дурью не маялся! А теперь марш отсюда, и чтобы духу твоего здесь не было!

– Наташа, прости меня! – взмолился парень. – Я же не хотел ничего дурного!

– Конечно, лишь слегка изнасиловать, но это же пустяки, дело житейское! Одним больше, одним меньше, авось не заметит, баба все-таки!

Виталий как-то странно посмотрел на нее, а потом метнулся к ведущей на крышу дома лестнице. В следующую секунду Наташа с замиранием сердца увидела, как он с ловкостью мартышки вскарабкался по железной кровле и встал, раскинув руки, на самом коньке.

– Виталий, сдурел! Спускайся с крыши сейчас же! – Наташа обессиленно присела на крыльцо.

– Слезу, если простишь! Иначе прыгну! – Он угрожающе закачался, и Наташа отчаянно замахала рукой:

– Спускайся, тебе говорят! Ишь, чего надумал! – И, вздохнув, добавила: – Делать нечего, придется простить!

Виталька что-то ликующе выкрикнул и тут же, видимо, поскользнулся и полетел вниз по железному скату крыши. С шумом, сбив попутно пустую бочку для дождевой воды, парень свалился в кусты малины.

Забыв обуться, босиком Наташа продралась сквозь колючие кусты и склонилась над скрючившимся Виталием, приподняла его залитую кровью голову. Сосед открыл глаза и через силу улыбнулся:

– Ты вправду меня простила?

– Ох и дурачок же ты, а еще жениться надумал! – Плача и ругаясь, Наташа обтерла ему лицо подолом своей майки, потом обследовала рану на голове и поняла, что придется везти Виталия в больницу, накладывать швы. Она бросилась в дом за аптечкой, потом туго забинтовала ему голову, тщательно обследовала на предмет переломов и облегченно вздохнула. Кажется, юный балбес легко отделался: несколько приличных ссадин и рваная рана на лбу. Виталий все это время достаточно толково отвечал на вопросы и вдруг в мгновение побледнел и потерял сознание.

Не помня себя от ужаса, Наташа выскочила на дорогу и почти упала на капот старенькой «Волги», напугав до полусмерти пожилого водителя.

– Я подумал, что на вас кто-то напал, – объяснил пенсионер свой испуг. Они с трудом погрузили бесчувственное тело молодого человека на заднее сиденье автомобиля, а сама Наташа устроилась рядом с водителем.

В приемном покое Витальку тут же уложили на каталку и увезли на обследование. Примерно через час в приемный покой спустился моложавый травматолог с поредевшей, но еще пушистой шевелюрой.

– Кто здесь ожидает вестей о молодом дьяке Крякутном? – Веселый взгляд остановился на Наташе. – Это вы, сударыня, бренные останки с земли подбирали?

– Что с ним? – Наташа бросилась к врачу, не обращая внимания на брезгливую гримасу на лице дежурного фельдшера приемного отделения. И правда, вид у нее был неприглядный! Босиком, в залитых кровью юбке и майке, с замурзанным лицом и растрепанными волосами, она сама сильно смахивала на жертву какого-нибудь маньяка, но у врача ее внешний вид вызвал лишь легкую усмешку.

– Похоже, вам тоже досталось? Мальчик попробовал изобразить вертолет, но, слава богу, отделался лишь слабым сотрясением мозга. Шрам, видимо, останется на лбу весьма приличный. Полежит у нас с недельку и опять сможет летать, если воздушной тяги хватит.

– Как насчет внутренних органов? Ушибы, разрывы?..

– С этим все в порядке, – удивленно протянул травматолог, – но вы, кажется, и сами неплохо разбираетесь в медицине? То-то я смотрю, повязка профессионально наложена... Медсестрой работаете?

– Нет, я врач, – ответила Наташа сухо и добавила: – Кардиохирург.

– Интересненько. – Доктор более внимательно всмотрелся в нее. – И чем же вы занимаетесь в наших краях, коллега, если не секрет?

– Отдыхаю, – коротко ответила Наташа и посмотрела на доктора. – Вы позволите пройти в палату?

– Не позволю, – с готовностью ответил он. – Теперь парень до утра будет спать, да и вам, думаю, следует отправиться домой. Отдохните, успокойтесь, а завтра, так уж и быть, разрешу свидеться с юным альбатросом. Кстати, кто он вам?

– Сосед, – ответила Наташа, почувствовав, как вдруг сжалось ее сердце. Альбатросом когда-то называли Игоря Лацкарт и Герасимов.

Пожилая фельдшерша уже без прежнего недовольства взглянула на нее и проворчала из своего угла:

– Геннадий Николаевич, как же ей по такой темноте да еще босиком до дому добираться?

Только теперь Наташа осознала, насколько дико и нелепо выглядит в своей ужасающей одежке, и растерянно посмотрела на своего холеного собеседника. Но тот, похоже, уже принял решение.

– Марусенька, дорогая, думаю, за двадцать минут меня здесь не потеряют? – обратился он к фельдшерице. – Я быстро, туда и обратно, отвезу коллегу до дома и вернусь. А вы, если что, потяните время, не мне вас учить! – Он озорно подмигнул пожилой женщине и увлек Наташу за собой.

Наташа устало закрыла глаза, откинулась головой на спинку сиденья, полностью доверившись словоохотливому доктору. До дома они доехали почти мгновенно, или ей так показалось, потому что дорога в больницу была бесконечной.

Доктор учтиво открыл дверцу, и Наташа вышла из машины.

– Так мы с вами как следует не поговорили! Вы не против поужинать со мной завтра в ресторане? – Травматолог ковал железо, пока горячо, не позволив ей собраться с мыслями.

– Не против! – согласилась Наташа. Она едва стояла на ногах от усталости и понимала, что отказ вызовет долгие уговоры, а ей так хотелось поскорее принять душ и лечь в постель.

– Спасибо, – обрадовался ее новый знакомый, – я вечерком, часов в семь, за вами заскочу...

Наташа, попрощавшись, из последних сил поплелась к калитке. Распахнула ее и замерла от неожиданности: в окнах дома горел свет!

Она остановилась, стараясь припомнить, включала ли свет перед отъездом в больницу, и тут же с ужасом поняла, что нет, не включала, еще вовсю светило солнце... И к тому же она, кажется, забыла запереть двери на замок!..

Наташа на мгновение замерла, потом сделала несколько осторожных шагов по направлению к крыльцу и опять остановилась. Возможно, это вернулись хозяева, и она напрасно испугалась. И тут же отвергла эту мысль. Нет, Руслановым еще рано возвращаться. Выходит, в доме грабитель, и хорошо, если один...

Она прокралась мимо крыльца, отметив при этом, что входная дверь распахнута настежь, а веранда тоже залита светом. Пригнувшись, Наташа миновала цветник, подобралась к кухонному окну и, встав на завалинку, заглянула в комнату. Незнакомый мужчина в спортивном костюме стоял к ней спиной. Совершенно спокойно он исследовал содержимое холодильника.

Наташа вздрогнула от неожиданности: осыпавшиеся с завалинки камешки звонко ударились о старый таз. Мужчина выпрямился, и по его напрягшейся спине она поняла, что он услышал шум. Во дворе громко залаял Орел, и Наташа, не разбирая дороги, бросилась к калитке. Но резкий рывок за майку остановил ее на полпути. Она метнулась изо всех сил, оставив в руках преследователя приличный кусок трикотажа, по инерции пролетела еще несколько шагов и приземлилась рядом с загоном для кур. Подбежал Орел и, радостно повизгивая, закружил вокруг Наташи, пытаясь лизнуть ее в лицо.

Наташа, опершись на руки, попыталась встать, но застонала от боли и вновь опустилась на землю. Над ней склонилось мужское лицо, сильные руки подхватили ее и понесли в дом. Яркий свет резанул сквозь стиснутые веки. Она открыла глаза, чтобы рассмотреть неожиданного то ли грабителя, то ли спасителя, и, вскрикнув, потеряла сознание.

Ледяной душ, окативший лицо и грудь, заставил Наташу прийти в себя. Задохнувшись от неожиданности, она открыла глаза, приподнялась на диване и огляделась по сторонам. Над ней возвышался незнакомец с ковшиком в руке. Наташа с трудом подняла на него глаза, страшась и вместе с тем надеясь, что увиденное ранее не сон, не очередная ее фантазия.

Игорь Карташов собственной персоной непонятно – то ли презрительно, то ли брезгливо – рассматривал грязную, растрепанную и крайне растерянную женщину, скорчившуюся в углу дивана. Заметив ее жалкие потуги встать, он схватил ее за плечо и перевел в вертикальное положение. Наташа попыталась сделать шаг, но зашаталась от слабости и опять опустилась на диван, прижав ладони к вискам. Голова разламывалась от невыносимой боли, ее слегка подташнивало.

– Ай-я-я-яй, у нас, оказывается, головка болит! – Его голос совсем не изменился, и она узнала бы его из тысячи других, как узнала бы этого человека даже с завязанными или, как сейчас, с закрытыми глазами. – Мало, сударыня, выпили, еще захотелось?

«О чем это он?» – подумала Наташа и упала на подушку. Словно сквозь толстый-толстый слой ваты, она слышала его шаги. Жесткие, неласковые руки подняли ее голову. Холодный край стакана коснулся губ. Она с готовностью открыла рот и тут же закашлялась, забилась в его руках, пытаясь оттолкнуть от себя стакан и избавиться от льющейся в рот жидкости.

– Ты что ж, голубушка, никогда в своей жизни коньяка не пробовала? – Ее оставили в покое, и уже без помощи Игоря Наташа села и с усилием открыла глаза. К ее удивлению, небольшая доза спиртного, проникшая в кровь, окончательно привела ее в чувство. Головная боль не ушла, а только немного отступила, затаилась где-то в районе затылка и давала о себе знать легкими уколами в переносицу и виски. Зато Наташа теперь почти без напряжения взирала на окружавшую ее действительность.

– Вижу, сеньора, вы вполне очухались и теперь в спокойной, доброжелательной манере объясните мне, что делали в столь поздний час на моем подворье?

Наташа продолжала молчать. Еще не до конца поверив в случившееся, она пристально разглядывала Игоря. Он понял это по-своему:

– Не хочешь говорить, не надо! Играть в гляделки с тобой я не собираюсь! Сейчас немедленно звоню в милицию и сдаю вас в ее нежные объятия! – Он поднялся со стула.

– Не надо! – сказала Наташа и не узнала свой голос – дрожащий и испуганный, словно у набедокурившей девчонки.

– Что не надо? – Игорь опять навис над ней. Похоже, со дня их последнего свидания он сильно увеличился в размерах, или ей просто показалось?

– Я здесь живу, – с трудом произнесла Наташа.

– Где? На помойке?

– Я снимаю у вас комнату, можете узнать у Надежды Васильевны по телефону...

– Вон, оказывается, что. – Твердые пальцы сжали ее подбородок и развернули лицом к свету. Наташа зажмурилась от страха: вот-вот ее узнают! Она втянула голову в плечи, но Игорь тут же вернул ее голову в исходное положение и озадаченно хмыкнул: – Помнится, мамуля меня уверяла, что здесь меня встретит спокойная интеллигентная женщина – и вдруг такой сюрприз!

Наташа не успела ответить. В дверь постучали, и на пороге возник отец Антоний. Ему позвонили из больницы, сообщили о несчастном случае, и он, старательно избегая смотреть Наташе в глаза, попросил рассказать об инциденте с его братом подробнее. Но как раз подробностей ему и не следовало знать! Наташа спешно выдумала версию с бедным Боцманом в главной роли, которому вздумалось поохотиться на птичек. Но кот непонятно почему испугался высоты и принялся орать на всю округу в надежде на спасение. Вот Виталий и попытался выступить в роли спасителя, но неудачно...

Дюжину раз извинившись, батюшка поблагодарил ее за спасение брата и удалился в свою обитель, видимо, молиться за скорейшее исцеление отрока Виталия.

Игорь вышел на крыльцо вслед за священником. До Наташи донеслись их приглушенные голоса и даже смех. Кажется, эти двое хорошо знакомы, подумала она, и состоят в давних приятельских отношениях...

Тяжелые шаги пересчитали ступеньки крыльца, проскрипели половицы веранды, и Игорь вновь вошел в комнату. Наташа по-прежнему сидела на диване и молча смотрела на него.

Игорь опустился в кресло напротив нее и, подхватив его под подлокотники, переместился поближе к дивану. Некоторое время они пристально разглядывали друг друга. Она поняла, что намеренно или нет, но Игорь ее не узнает. Наташа с облегчением вздохнула.

Игорь первым оторвал от нее взгляд и, закинув руки за голову, неожиданно рассмеялся:

– Не знаю, что здесь на самом деле произошло, но лапшу на уши преподобному отцу вы навесили профессионально!

– Все, что здесь произошло, вас ни в коей мере не касается! – дерзко ответила она, отметив для себя, что навыков своих Игорь не утратил и разоблачил ее мгновенно.

– Значит, мои подозрения не лишены основания, раз мне отвечают так строго и презрительно! – Игорь склонился к Наташе и попытался заглянуть ей в глаза. Она тотчас отвела их в сторону. – Все понятно! Врете и не краснеете! Ох, чует мое сердце, – притворно вздохнул Игорь, – зажарят вас черти на сковородке, а я пойду паровозом как соучастник. Будем лежать рядом, шкварчать, как шкварки, и исходить дымком...

Наташа неожиданно для себя улыбнулась. Судя по всему, Игоря уже успели изрядно поджарить, загар свой он заработал явно не на курортных пляжах...

Но он и тут перехватил ее мысль:

– Вы и сейчас похожи на шкварочку! Только на весьма закопченную и немного пожеванную. Поэтому я, так и быть, срочно включу воду в ванной, а вы пока подберите, во что переодеться.

Он легко поднялся с кресла и вышел из комнаты. Почти сразу же послышался шум льющейся воды, и низкий мужской голос замурлыкал какую-то знакомую мелодию. Наташа напрягла слух, и сердце ее мгновенно сбилось с ритма и зачастило в груди. Она узнала эту мелодию, эту песню, которая в исполнении Игоря лишь отдаленно напоминала то, что она пела ему в ту счастливую и одновременно горькую ночь...

Наташа улыбнулась. Выходит, ничего он не забыл, а если до сих пор не узнал ее, то это дело времени, а пока это даже лучше для нее. У нее появилась возможность обдумать сложившееся положение и найти способ заставить его пожалеть об обмане и о том, что он сотворил с ее любовью.

Она сделала глубокий вдох, потом не менее глубокий выдох и поняла, что окончательно пришла в себя. Теперь у нее появилась цель в жизни: она должна во что бы то ни стало заставить его влюбиться в нее, а затем не менее жестоко наказать это чудовище – возможно, неожиданно бросить его, уехать без объяснения причин... Честно говоря, подобное наказание казалось ей слишком ничтожным, но что ж, у нее есть время более тщательно продумать всю тактику окружения и взятия штурмом крепости под названием Игорь Карташов. И уже сегодняшней ночью она займется определением дальнейших стратегических ходов.

По звяканью сковородки и запаху топленого масла Наташа поняла, что Игорь переместился на кухню, и вошла в ванную.

Где-то через полчаса в дверь осторожно постучали и окликнули ее:

– Ау! Вы там случайно не утонули?

– Случайно не утонула! – Наташа распахнула дверь и вышла ему навстречу.

Игорь посторонился, и она с потаенной радостью отметила его несказанное удивление волшебным превращением замурзанной бродяжки в гордую и недоступную даму – пусть весь ее наряд состоял из легкого сарафана и шлепанцев на босу ногу.

Недоуменно приподняв брови, Игорь проводил женщину на кухню и приглашающим жестом показал ей на стол:

– Прошу оказать мне честь и отужинать со мной, миледи! Выбор блюд не богатый, зато экологически чистый!

– И весьма богатый холестерином, а в вашем возрасте, – Наташа, не скрывая злорадства, отметила огонек недовольства, промелькнувший в его глазах, – следует подумать об опасности атеросклероза.

– Матушка, к сожалению, не предупредила, что вы порядочная язва, – с досадой проговорил Игорь, – иначе меня здесь и в помине бы не было!

– Я не язва, – с ангельской улыбкой на лице парировала Наташа, – просто надо же кому-то позаботиться о вашем здоровье!

– Позаботьтесь лучше о себе! – менее доброжелательно ответил ее новый хозяин и пододвинул ей стул. – Вы будете есть, в конце концов, или нет? А то от одного взгляда на вас плакать хочется! Нельзя же доводить себя до изнурения в погоне за хорошей фигурой. Ешьте, пока не остыло! Зря я, что ли, старался?

Наташа старательно пропустила замечания по поводу ее изнуренного вида и тут же со страхом уставилась на порядочный кусок яичницы, шлепнувшийся на ее тарелку.

– Я столько не съем!

– Ничего подобного, съедите как миленькая и еще добавки попросите! – Игорь плеснул в стопки светло-коричневой жидкости. – Это бренди, с ног не валит, а кровь хорошо разгоняет, почти до космической скорости...

– Простите, я не пью!

– Только не надо ломаться! Вспомните незабвенного Папанова: на халяву пьют даже язвенники и трезвенники! – Игорь заметил ее взгляд, задержавшийся на стопке, улыбнулся. – Спаивать вас и тем более лишать невинности я не собираюсь. Воспользоваться вашей невменяемостью я мог уже раз пять, так что не пугайтесь и выпейте за знакомство.

Наташа залпом выпила содержимое стопки и ошалевшими глазами посмотрела на веселившегося от души змея-искусителя. Он тоже выпил и теперь, то и дело поглядывая на нее, принялся за яичницу.

Она тоже взяла в руки вилку и нож и быстро расправилась с содержимым тарелки.

– Ну, так не пойдет! – подчеркнуто расстроенно протянул Игорь. – Мы еще по второй не выпили, а вы уже всю закуску умяли!

Наташа сконфуженно улыбнулась:

– Оказывается, я с самого утра не ела...

– Это еще раз доказывает, что на временно вверенной вам территории события произошли неординарные, и есть повод докопаться до сути, чтобы спасти вас от геенны огненной.

– Похоже, вы большой любитель копаться там, где вас не просят?

– Вы это правильно заметили, – ухмыльнулся Игорь и пристально посмотрел на Наташу, – именно там, где меня не просят. Видите ли, у меня долгий отпуск, особо заняться мне нечем, так что не обессудьте, если я займусь и подобным видом деятельности.

– И долго вы намерены разгребать здесь навозные кучи?

– Два месяца и десять дней. К вашему великому сожалению, как я полагаю? Но, насколько я знаю, ваш отъезд не за горами, и вам не удастся в полной мере насладиться моим обществом.

– Не слишком надейтесь на мой быстрый отъезд. Я намерена хорошо отдохнуть, так что минимум пару недель еще нам придется как-то сосуществовать рядом.

– Что ж, ничего не поделаешь! – вздохнул Игорь и добавил: – Как говорил мой давний знакомый, очень хороший хирург, между прочим, летальный исход возможен, но в достаточно далеком будущем!

Наташа вздрогнула: прошлое опять напомнило о себе знаменитой присказкой Лацкарта.

Игорь тем временем наполнил по второй и подал стопку Наташе. Проследил, как она выпила, и серьезно посмотрел на нее:

– В конце концов, скажите, как вас зовут? Маманя на радостях, что заполучила третью по счету внучку, забыла приоткрыть сию тайну!

Наташа встретилась взглядом с помрачневшими вдруг серыми глазами и тихо произнесла:

– Наталья Константиновна Романова. – Но громы небесные, против ее ожидания, не грянули, небеса не разверзлись, а Игорь, в свою очередь, приподнялся со стула и слегка склонил перед ней голову:

– Егор Александрович Карташов, прошу любить и жаловать.

– Почему Егор?.. – с удивлением начала Наташа и испуганно осеклась.

– Потому что не Мефодий и тем более не Кирилл, – улыбнулся теперь уже не Игорь, а Егор. – Родители так назвали, а у меня не было возможности отказаться. В детстве и молодости меня все чаще Игорем звали. Имена вроде бы разные, но похожие, и тогда оно модным было... Да и сейчас иногда друзья по-прежнему нет-нет да и назовут. Особо близкие друзья, – подчеркнул он и вновь занялся яичницей.

– И любимые женщины? – не удержалась Наташа.

Игорь поднял голову, некоторое время задумчиво смотрел на нее, потом отодвинул тарелку, вытер рот салфеткой и только тогда ответил:

– Учтите, любимая женщина, во множественном числе я это понятие не употребляю. – Еще какое-то время помолчал, встал из-за стола и отошел к окну. Открыл его, все так же молча достал пачку сигарет, закурил и только тогда взглянул на притихшую гостью. – Дорогая Наталья Константиновна, давайте сразу же расставим все точки над «i». Я собирался здесь отдыхать, а не решать наши семейные дела, и уступил лишь настоятельным просьбам матушки. Она, видите ли, страшно переживает, что обременила хрупкую гостью непосильными заботами. Поэтому все дела по хозяйству с сегодняшнего вечера я беру на себя. Только не надо возражать! – повысил он голос, заметив ее протестующий жест. – Но не надейтесь, что я такой добренький и позволю вам валяться все время на пляже. От вас требуется сущий пустяк: кормить меня полноценной калорийной пищей три раза в день и не лезть в мои дела. Ну а я, с тем же успехом, не буду лезть в ваши. Договорились?

– Но послушайте, – возмутилась Наташа, – кто вы такой, чтобы мне приказывать?

– Милая моя, – Игорь-Егор смотрел на нее почти ласково, – у вас, насколько я понимаю, одна-единственная цель – хорошенько подзарядиться на следующий год. Я тоже хочу отдохнуть должным образом, поэтому давайте не будем мешать друг другу. И еще одно условие: вы обещаете не строить мне глазки и не играть в разные охи-вздохи под луной.

– Что вы себе позволяете, Карташов? За кого вы меня принимаете? – Наташа задохнулась от возмущения, но ее собеседник, по всему видно, шутить перестал, смотрел жестко и, как ей показалось, даже с некоторой долей презрения.

– Я вас принимаю за привлекательную женщину, которой, очевидно, не чужды земные радости. Поэтому и предупреждаю: никаких ваших ухажеров на вверенной мне территории я не потерплю! Крутите романы где-нибудь на стороне, как можно дальше от моего дома!

– Если я правильно поняла, то и вы свои амурные делишки будете устраивать подальше от родных стен? И ваши любимые женщины, – Наташа с приличной долей яда в голосе подчеркнула сей немаловажный для него грамматический нюанс, – не протопчут стежки-дорожки под моими окнами?

– К вашему сведению, – кажется, она добилась пусть небольшой, но победы: голос ее оппонента подрагивал от едва сдерживаемой даже не злости, а ярости – это было заметно по желвакам, вспухшим на скулах, – в Тихореченске есть только одна женщина, которую я, и то условно, могу назвать своей любимой. Вернее, своей бывшей любимой женщиной, – почему-то он решил исправиться. – И это очень несчастная женщина. Мы расстались с ней двенадцать лет назад. Теперь она замужем за местным криминальным авторитетом, с которым у меня с детства перпендикулярные интересы.

– Зачем вы это мне рассказываете? – холодно поинтересовалась Наташа, изо всех сил стараясь скрыть потрясение. Выходит, где-то рядом живет женщина, которую когда-то любил Игорь. И, вполне возможно, любит до сих пор, а она-то размечталась!.. Дура набитая, вздумала его проучить! Наташа судорожно сглотнула застрявший в горле комок. – Меня совершенно не интересуют ни ваши прошлые, ни ваши нынешние симпатии.

Но Игорь (или Егор) отмахнулся от нее, как от назойливой мухи:

– Моя бывшая благоверная пьет как сапожник. Но стоит ей узнать, что я здесь, сразу же нарисуется, и придется изрядно постараться, чтобы выпроводить ее отсюда. Поэтому настоятельно вас прошу: если на горизонте покажется упитанная дама с бюстом раза в два больше вашего, сообщите ей, что на данный момент я спешно отбыл в неизвестном направлении и на долгий срок...

Егор бросил на нее взгляд исподлобья и вышел из кухни. За порогом остановился и буркнул через плечо:

– На завтрак я люблю яичницу с ветчиной или на крайний случай омлет.

– Есть, товарищ... – усмехнулась Наташа, поднесла руку к виску и спохватилась: – Эй, как вас там, кто вы по званию, если не секрет?

– Капитан первого ранга, – глухо донеслось из-за двери.

– Есть, товарищ каперанг! – повторила Наташа. Бывший ее любимый старший лейтенант достаточно высоко вскарабкался по служебной лестнице. Еще лет этак пять – и точно в адмиралы выбьется...

Отделенные тонкой дощатой перегородкой, мужчина и женщина долго не спали, прислушивались к скрипу пружин и к достаточно хорошо различимым вздохам.

Наташа слышала, как Егор несколько раз вставал с кровати, подходил к окну. Глухо стучала оконная рама: он то открывал окно, то закрывал его... И она сделала вывод, что курит он недопустимо много. Наконец не выдержала и тоже открыла свое окно, в которое тут же потянуло сигаретным дымком.

Внешне он почти совсем не изменился, думала Наташа о своем бывшем возлюбленном, только немного крупнее стал, массивнее. На лице появились жесткие складки, и глаза не улыбаются по поводу и без повода, больше в них льда и, кажется, недоверия. И этот презрительный прищур, словно он давно знает о тебе нечто глубоко ему противное, а для нее – крайне постыдное, тоже ей незнаком и неприятен. Наташа вспомнила, с какой легкостью он подхватил ее с земли и отнес в дом. А вдруг он сейчас возникнет на пороге, позовет ее в свою постель, сможет ли она отказать ему или опять, как пятнадцать лет назад, доверится ему без страха и сомнения? Наташа прислушалась к тихим шагам за стеной. Похоже, его тоже взволновал сегодняшний вечер, или она ошибается и его голова занята в основном предстоящими хлопотами? Ведь даже мать почти ничего не знает о собственном сыне, а ей тем более этого не узнать!

Но Наташа не ошиблась! Егор думал именно о ней. Мать, замотанная подготовкой к скорому возвращению из роддома Танюшки и его очередной племянницы, подробностями ни себя, ни его не затруднила:

– На месте разберешься. Гостья моя – женщина видная, интеллигентная, незамужняя, к нашей жизни непривычная. Но твоя тетка звонила, сказала, что в доме все в порядке, только жиличка, кажется, вся вконец умоталась! Так что поезжай, займись хозяйством, тебе в охотку, а она пускай отдохнет...

По дороге домой Егор гадал, какая встреча ему предстоит, хотя не сомневался, что в Тихореченске ждет его старая дева лет этак пятидесяти, с плоским задом, с едва заметным намеком на бюст, занудливая, но трудолюбивая до безобразия...

К удивлению Егора, родной дом встретил его распахнутыми настежь дверями, мычащей у ворот коровой и полным отсутствием матушкиной гостьи как таковой...

Последующие события, хотя он не хотел себе в этом признаваться, произвели на него неизгладимое впечатление.

Он слишком поздно понял, что недооценил свою мать. Скажи она, что рядом с ним почти месяц будет проживать столь очаровательная женщина, он бы еще подумал, нужно ли менять свой, хотя и относительный, покой на риск сосуществования с интеллигентной и весьма соблазнительной дамочкой.

Оставшись один на один с сигаретой, Егор вернулся мыслями к ужину, перебрал в памяти весь разговор и с досадой признался сам себе, что не всегда оказывался на высоте положения, а порой даже уступал своей языкастой собеседнице.

Егор вздохнул и закурил новую сигарету. Чем-то неуловимо знакомым повеяло на него сегодня за столом. Целую вечность назад он так же весело пикировался с худенькой и ершистой своей сиделкой. Она сердито хмурила брови, а глаза, такие же синие и яркие, неистово вспыхивали огоньками, если он был слишком назойлив или досаждал ей своими шутками... Кроме глаз и забавной манеры в момент расстройства чувств закусывать нижнюю губу, эта женщина ничем не напоминала его давнюю горькую любовь, так нелепо и непонятно оборвавшуюся. Правда, имя у них одно и то же. Но его Наташка – светленькая, розовощекая, с тяжелой косой, вся будто устремленная ввысь, к облакам, к солнцу, а эта – весьма уверенная в себе особа, загорелая до цыганской смуглоты, со стрижкой, пожалуй, короче его собственной, но тело у нее!..

Егор почувствовал напряжение в чреслах и рассердился на себя: надо же, до какой степени расслабился! Первая встречная красивая женщина, а он реагирует на нее, как щенок на фонарный столб! Да, тело у нее отменное! То немногое, что ему удалось рассмотреть – обнаженные шея, плечи, руки – было вылеплено природой старательно и со вкусом. Ноги, хотя и грязные до умопомрачения, произвели впечатление не только на него. Батюшку лукавый, бесспорно, крепко поддел под ребро. Егор улыбнулся, вспомнив взгляд соседа на возлежавшую на диване женщину. Несомненно, отцу Антонию придется молиться перед сном не только за здоровье брата, но и просить смиренно об избавлении от искушения и мирских соблазнов.

Егор прислушался: вроде она тоже не спит? Конечно, он обидел ее своими дурацкими предостережениями. Но, с другой стороны, его совсем не прельщал скоротечный роман. Умные и красивые женщины легко не забываются. А повторения давней истории, из-за которой чуть не полетела не то что карьера, а вся его жизнь, ему совсем не хотелось.

Отправив щелчком окурок за окно, Егор вернулся в постель и услышал, как в соседней комнате глухо стукнула оконная рама. Он представил себе, что совсем близко от него облокотилась о подоконник молодая красивая женщина в короткой ночной рубашке, босоногая, с обнаженной грудью, и застонал сквозь зубы от неожиданно нахлынувшего желания. Окажись она сейчас рядом, теплая, податливая, и плюнул бы он на все условности и те глупости, что сам недавно болтал за столом, и любил бы ее, забыв про все, что скопилось в его душе за прошедшие отчаянно тяжелые для него годы.

Солнечные лучи, прокравшись за занавеску, разбудили Наташу. Она подняла голову и с тревогой посмотрела на будильник. Конечно, она забыла завести его с вечера, и он самым бессовестным образом проспал вместе с ней.

Наташа торопливо вскочила с постели и выглянула в окно. Егор, обнаженный по пояс, в спортивных брюках натягивал между деревьями бельевую веревку. Который все-таки час? Наручные часы тоже остановились в час ночи. Пришлось одеться и выйти в гостиную. Взглянув на массивные с колокольным боем часы, Наташа вздохнула: время приближалось к полудню, а она, будто нарочно, дала повод усомниться в собственной обязательности.

Она вышла на крыльцо. Домашняя живность признаков близкой голодной смерти не подавала.

Егор развесил для просушки выстиранные джинсы и несколько маек и поднялся ей навстречу. Сегодня он улыбался и к ней обратился вполне приветливо:

– А я решил, что вы никогда не проснетесь! Загляну, послушаю, вроде дышит. Ладно, думаю, пусть спит, на сколько ее хватит. Мне только интересно, как вы с такой любовью поспать умудрялись справляться с хозяйством?

– Да я уж, честно сказать, и не помню, когда так поздно просыпалась! – повинилась Наташа и вежливо справилась: – Вы, наверно, проголодались?

– Не на того напали! – улыбнулся Егор. – Пока вы подушку давили, я успел не только позавтракать и со всеми утренними делами управиться, но и на рынок съездить, и искупаться, и постирать. – Он улыбнулся. – Вы, я вижу, на реку собрались? – кивнул он на полотенце в ее руках. И вдруг, отставив в сторону пустой таз, склонился к ее ногам и, осторожно коснувшись пальцами самой большой царапины на колене, заметил: – Да-а, с такими отметинами вам долго ноги от зрителей придется прятать!

Наташа отступила на шаг.

– Я в зрителях не нуждаюсь, и мне плевать, если мой вид кого-то шокирует!

– Я вовсе не хотел вас обидеть, – Егор поднялся во весь рост, – просто посчитал своим долгом предупредить, чтобы были осторожнее и не занесли инфекцию.

– Спасибо. – Наташа посмотрела на него. – Через полчаса я вернусь и займусь обедом. Подумайте это время над меню.

– Меню крайне простое и незатейливое. Приличный борщ и что-нибудь мясное, тем более что мясом я холодильник затарил под завязку. Удивляюсь только: вы до меня одним святым духом питались?

– Я не увлекаюсь обильной едой. Мне вполне хватает овощей и фруктов.

– Но со мной у вас это не пройдет! Я любитель хорошо и вкусно поесть. И раз уж мы заключили деловое соглашение, свою часть договора, надеюсь, выполните?

– Постараюсь угодить вашим вкусам, но предупреждаю: повар я совсем не блестящий...

* * *

Наташа искупалась от души и вернулась в дом. Из дверей летней кухни доносились аппетитные запахи. Егор, вооружившись деревянным молотком, усердно отбивал куски мяса. Прислонившись к косяку, она некоторое время наблюдала за его работой, надеясь, что ее когда-нибудь заметят. Заметили и даже улыбнулись. Наташа отделилась от косяка и подошла к столу:

– Похоже, вы полностью решили перейти на самообслуживание?

– Не совсем, просто захотелось устроить вам выходной и заодно показать, на какой примерно уровень кормежки я рассчитываю.

А уровень был достаточно высоким, и это не сулило ей ничего хорошего. Стояние у плиты всегда было для нее сущим наказанием. И когда Нина Ивановна, перебравшись к ним в Красноярск после выхода на пенсию, взяла всю готовку на себя, Наташа не знала, каких богов благодарить за столь великое счастье. Но разве она предполагала, что жизнь преподнесет ей подобный сюрприз? И ничего теперь не поделаешь: назвалась груздем, полезай в кузов!

Борщ она только попробовала, а вот от сочной, с розовой корочкой отбивной, заманчиво выглядывавшей из-за ломтиков молодой картошки, обсыпанной мелко нарезанным луком и укропом, отказаться не смогла.

Егор плеснул в бокал сухого вина:

– В угоду красивой фигуре не стоит лишать себя маленьких житейских радостей.

Наташа подняла на него взгляд:

– Вы осуждаете красивые фигуры? Вам подавай мухинскую «Колхозницу»?

– Не стоит напрашиваться на комплимент, сударыня, я совсем не вашу фигуру имел в виду, хотя она у вас и отменная! Но вы об этом слышите в последний раз: я совсем не намерен отказываться от своих принципов!

Наташа бросила вилку на стол и сердито посмотрела прямо в глаза Егора:

– Понятия не имею о ваших принципах, но все ваши разговоры так и вертятся вокруг женских прелестей.

– Черт возьми! – Егор с досадой швырнул салфетку на стол. – С сегодняшнего дня обедаем по отдельности. Ваша смазливая мордашка и красивая фигура вызывают у меня изжогу, причем самую что ни на есть отвратительную изжогу!

– Взаимно! – крикнула ему вслед Наташа. – Желательно бы реже встречаться, а свои предложения прошу оставлять на холодильнике в письменном виде!

* * *

До пяти вечера она неплохо поработала над статьей, по крайней мере, перевалила уже за ее половину, и появилась надежда расправиться с ней до отъезда. С сознанием исполненного долга Наташа отправилась купаться. На узкой тропинке, бежавшей по краю косогора, ей встретился Егор, трусцой преодолевавший крутой склон. Она заметила, как напряглось его тело, покрытое капельками не просохшей после купания воды, а взгляд исподлобья чуть не испепелил ее. Но в тот момент, когда Наташа, пытаясь обогнуть его по самому опасному участку склона, потеряла равновесие и, покачнувшись, соскользнула одной ногой с обрыва, Егор обхватил ее за талию, на долю секунды прижал к своей груди и переставил на безопасный участок.

Наташа кивком поблагодарила его и сбежала вниз по тропинке, всей кожей ощущая пристальный мужской взгляд. Она понимала, что со стороны весь этот парад суверенитетов крайне смешон и напоминает известный турнир двух баранов над пропастью и, если верить притче, ничего хорошего не предвещает.

На берегу не было спасения от галдевшей, визжавшей, с размаху плюхавшейся в воду детворы. Наташа положила в пакет одежду, перешла реку вброд – в самом глубоком месте вода едва покрывала ей плечи – и устроилась на небольшой песчаной отмели в тени принесенных весенним половодьем деревьев.

Высокое голубое небо, посвист стрижей над головой, легкий ветерок, пробивающийся сквозь завалы плавника, должны были самым приятным образом успокоить взбунтовавшиеся нервы. А она никак не могла вернуть себе то состояние безмятежности, которое поселилось в ней с момента приезда в Тихореченск и было столь бесцеремонно разрушено внезапной встречей с Егором.

Игорь и Егор – два имени: одно – из прошлого, другое – из настоящего... Два разных имени и два разных человека с одним и тем же лицом, тем же голосом и взглядом... Но сколько нетерпимости, грубости, неприкрытого цинизма и даже жестокости появилось в Егоре! Куда исчез молодой лейтенант, в которого она так безоглядно влюбилась? Без конца шутивший и постоянно улыбавшийся... Нежный и ласковый, страстный и восторженный... Конечно, уже тогда проступали в нем и властность, и умение приказывать другим людям. Но она тоже была хороша! И лишь благодаря его терпению, а затем и любви ее недолгая карьера сиделки не превратилась в кромешный ад...

Сейчас ей давали понять, что она не интересна ему как женщина. В родном доме Егору спокойно и уютно, и единственное его желание – как следует отдохнуть, без особых хлопот и потрясений. И, верно, только ушиб головы стал причиной того, что она начала думать и надеяться, что Егор вновь сумеет полюбить ее. Наташе стало безумно жалко те долгие годы, что она прожила, постоянно вспоминая и мечтая о встрече с ним.

Вот и встретились! И ничего, кроме разочарования и обиды!

Уткнувшись лицом в песок, Наташа заплакала. Видно, слишком велики ее грехи, если судьба продолжает отвешивать ей оплеуху за оплеухой и жалеет расщедриться хотя бы на капельку счастья.

Она ударила кулаком по песку и сердито чертыхнулась. Опять рассиропилась, распустила слюни... И с какого такого великого горя вдруг разревелась? У нее умные и красивые сыновья! Материально она тоже ни от кого не зависит, хотя каких усилий это ей стоило, известно лишь одной Нине Ивановне! А разве не счастье, что она будет жить и работать в своем любимом городе рядом с самыми дорогими и близкими ей людьми? Нет любви? Но и это не страшно! Тысячи, миллионы женщин проходят через одиночество. И никто не стонет, не кричит на весь белый свет о вечных проблемах одинокой женской души, а что уж там по ночам в подушку шепчут, одному господу богу известно, а он тайн не выдает!

Наташа вскочила на ноги, потянулась и, тряхнув головой, рассмеялась. Нет, не сошелся на Карташове свет клином! Стоит только избавиться от наваждения – и все встанет на свои места. У нее хватит сил и терпения противостоять его хамству и цинизму. Сегодня она бросила ему вызов. Правда, еще неизвестно, кто одержит победу в этом поединке, который она затеяла, возможно, на свою же беду. Но у нее есть преимущество: она многое знает о Карташове, а ему пока ничего о ней не известно. И о том, что у него два сына подрастают, она ни в коем случае не скажет. Зачем мальчикам такой отец, который обманул их мать и палец о палец не ударил, чтобы поднять их на ноги?

Наташа пробежалась по раскаленному песку до воды, несколько минут поплескалась и вдруг вспомнила про Виталия. Весьма бессовестно с ее стороны забыть о вчерашнем и тем более не навестить его в больнице. Ведь она обещала этому доктору, как его, Геннадию Николаевичу, кажется... Черт возьми! Наташа выскочила из воды и начала спешно собирать одежду. Он же предупредил ее, что заедет за ней в семь часов...

Спринтерский забег до калитки сделал свое дело: во двор Наташа влетела взмыленная, с взъерошенными волосами, запыхавшаяся...

Егор, расстелив у крыльца кусок брезента, возился с лодочным мотором. Не преминул окинуть ее насмешливым взглядом, бросил вслед:

– Не торопитесь разбивать лоб о ступеньки! Звонил ваш кавалер, извинялся, что сможет заехать за вами лишь в полвосьмого.

За оставшийся час Наташа успела подкрасить корни волос, помыть голову, сделать макияж и облачиться в светло-серый брючный костюм из тонкого трикотажа. Подумав и соразмерив свой рост и рост доктора, позволила себе туфли на высоком каблуке.

Появление на крыльце изрядно прифрантившейся женщины не осталось незамеченным. Наташа специально надела темные очки, чтобы не выдать своего торжества. Похоже, впечатление она сумела произвести. Самый твердолобый из всех мужчин смотрел на нее холодно и невозмутимо, но его выдали слегка дрогнувшие губы и вдруг выскользнувшая из рук деталь. Егор выпрямился, вытер руки промасленной тряпкой, вытащил из кармана пачку сигарет, но не закурил, а, задумчиво постукивая ею о большой палец, подошел к Наташе почти вплотную, и она была вынуждена сделать шаг назад.

– Испугались, что пятно посажу на костюмчик? – Егор вновь оглядел ее со всех сторон и только тогда вытащил сигарету и закурил. – Видно, кавалер и впрямь перспективный, если из-за него вы чуть шею себе не свернули! Да и этот боевой прикид, думаю, тоже кое-что значит!

Наташа еще не успела сообразить, как достойно ему ответить, а Егор опять отвернулся и склонился над мотором, но явно заинтересовавшую его тему не оставил без внимания и продолжал, не поворачивая головы:

– Полюбопытствовать можно, когда вы вернетесь? Если завтра, то ключи оставьте, чтобы ненароком не потерять, а если поздно ночью, то прошу меня не тревожить и открыть дверь своим ключом.

– Если мне не изменяет память, «Поплавок» работает самое позднее до часу ночи. А для вас, по-моему, это детское время!

– Так, значит, вы идете в «Поплавок»? – Егор неожиданно резко выпрямился и повернулся к ней. Серые глаза с прищуром смотрели сердито. – Сударыня! А вам известно хотя бы, что это за место такое – «Поплавок», куда вас по недомыслию или, скорее, наоборот пригласил ваш кавалер?

– Он мне не кавалер! – рассердилась в свою очередь Наташа. – Мы познакомились только вчера. Геннадий Николаевич работает травматологом в вашей больнице.

– Понятно, выходит, ваш Геннадий Николаевич или дурак, или принял вас за несколько иной тип женщины.

– И за какой, если не секрет? – вкрадчиво спросила Наташа.

– Если вам не терпится это узнать, так уж и быть, скажу: думаю, за лихую искательницу приключений.

Наташа вскинула голову:

– Вам не кажется, что вы слишком много стали обо мне думать в последнее время? Но мне плевать и на вас, и на ваши домыслы! Я хочу провести вечер с интересным мне мужчиной, отдохнуть, потанцевать...

Егор вроде бы не обиделся и, как ей показалось, даже повеселел.

– Ну-ну, попробуйте! Поднаберетесь острых ощущений, потом, надеюсь, расскажете, поделитесь опытом.

– Я вас не понимаю!

– А что тут понимать? – Егор с откровенно ехидной усмешкой посмотрел ей в глаза. – Зарубите на всякий случай себе на носу, сударыня: «Поплавок» – грязный, вонючий притон, место оттяжки, как они изволят выражаться, всяческого жулья и ворья разного уровня! Порядочные люди туда не ходят! – Он отвернулся от нее, потом быстро взбежал на крыльцо и, не оглянувшись, захлопнул за собой дверь.

Наташа озадаченно смотрела ему вслед. С чего это вдруг он так заволновался? Уж не приревновал ли ее к доктору? Но продолжить эту весьма интересную мысль ей не дал шум автомобильного мотора. За ее спиной стукнула калитка, и во всей красе, в ослепительно белом костюме явился сам Геннадий Николаевич. Наташа могла только предполагать, что все его расшаркивания, целование ручки с закатыванием глаз, чрезмерно восторженные вздохи и улыбки не остались без внимания. Из своего короткого опыта общения с Егором Карташовым она успела сделать вывод, что воспользоваться моментом и со стороны понаблюдать за подобным зрелищем, а потом вдоволь позубоскалить – в этом удовольствии он бы себе не отказал.

Действительно, Егор проследил взглядом за парочкой, видел, как травматолог взял свою даму под руку и подвел к белому «БМВ».

– Вот же дуреха! – Егор сердито сплюнул. – Вляпается во что-нибудь, как пить дать непременно вляпается!

Громко фыркнув, «БМВ» отъехал от калитки. Егор покачал головой: доктор жил, судя по всему, на широкую ногу. Интересно, останется ли эта девица с непомерным гонором у красавчика-доктора на ночь? Похоже, его жиличка произвела на парня не менее сильное впечатление, чем на него самого во время ее вчерашнего выхода из ванной.

Егор с досадой стукнул кулаком по подоконнику. Не хватало ему собственных проблем, так мамаша подкинула ему свою «милую» гостью, черт бы ее побрал! Пусть все катится в тартарары! Скрипнув зубами, он обхватил голову руками и сел на кровать. Вчера он хотел ее так, как давно уже не хотел ни одной женщины. И утром, видит бог, сделал все, чтобы успокоиться, и даже попробовал приручить эту несносную гордячку. И чем это закончилось? Объявлением перманентной войны и почти ненавидящим взглядом удивительных голубых глаз. Он вздохнул. Нет, лучше держаться от нее подальше! Ведь на обрыве он едва сдержался, чтобы не поцеловать ее, а это появление на крылечке-подиуме? Еще парочка таких потрясений – и к концу отпуска он превратится в неврастеника с трясущимися головой и конечностями. И вместо желанного назначения пошлют его к чертовой бабушке на пенсию. Придется проситься к Таньке в батраки, потому что его профессиональные навыки никому на гражданке не нужны, кроме личностей, занятых деятельностью, не совместимой ни с законом, ни с жизнью как таковой...

Егор подошел к телефону, набрал номер. Произнес несколько фраз, выслушал ответ; затем навел относительный порядок на физиономии, переоделся в легкую рубаху и джинсы и вскоре выехал за ворота на родительской «Ниве», которую конфисковал у них на время отпуска.

Помня слова Егора, Наташа с опаской переступила порог ресторана «Тихореченск», известного в народе как «Поплавок», стилизованного под теплоход, но больше похожего на кита, по неизвестной причине выбросившегося на берег.

Против ее ожиданий, половина столиков в зале пустовала, но, приглядевшись, Наташа заметила на них крошечные таблички «Занято». Оказывается, время основных посетителей еще не наступило.

Юркий и смазливый официант провел гостей в дальний конец зала и показал на столик в нише, которую при желании можно превратить в отдельный кабинет, стоило задернуть тяжелые бархатные шторы.

Три музыканта на небольшом возвышении уныло пиликали некогда популярную мелодию. Немногочисленные посетители тихо переговаривались между собой. Приглушенный свет, белоснежные скатерти, букетики цветов в керамических вазочках, хрусталь на столах – все чинно, благонравно, спокойно...

Официант почти моментально выполнил заказ – еще один плюс провинции, хотя Наташа уже лет десять не бывала в ресторанах, не то что в столичных, но и в подобных этому, и она решила отнести исполнительность официанта на счет нынешнего экономического курса.

Геннадий Николаевич оказался приятнейшим человеком: много шутил, рассказывал байки из собственной практики и жизни городка. И уже через час оба поняли, что и взгляды у них на проблемы современной жизни, и медицины в частности, во многом совпадают. Возможно, впервые за много лет Наташа осознала, что она достаточно привлекательная женщина и, без сомнения, нравится симпатичному и обаятельному мужчине, и, что знаменательно, знаки внимания, прикосновения к ее руке его холеных пальцев были ей приятны, волновали и вызывали в душе давно забытые воспоминания о прекрасных минутах, проведенных наедине с мужчиной.

Принесли мясо, приготовленное в горшочках по местному фирменному рецепту. И отведав кусочек, Наташа даже зажмурилась от удовольствия.

Доктор улыбнулся:

– Жить здесь можно! – От выпитой водки у него чуть сильнее заблестели глаза, а колени коснулись Наташиных коленей. – На хлеб с маслом и даже с икрой хватает. – Геннадий Николаевич перегнулся через стол и почти вплотную приблизил к ней свое лицо. – Сами посудите, прием в поликлинике, дежурства в больнице, – загнул он два пальца на левой руке, – это одно. А другое, самое главное, – и он зажал все пять пальцев на правой, – крепкая дружба с пятой властью. Родина оценила мой труд высшей категорией, но господин Пеликанов платит в несколько раз больше. Значит, кому я служу верой и правдой? – Доктор победно улыбнулся. – Правильно! Господину Пеликанову!

Наташа удивленно смотрела на своего собеседника. Изложение жизненного кредо было вызвано определенной степенью подпития, и если травматолога потянуло на такие рискованные откровения, не значит ли это, что пора закругляться? Несмотря на симпатию к доктору, ей все-таки не хотелось, чтобы в ее присутствии напивались до положения риз.

Внешне мало похожий на пьяного, Геннадий Николаевич заказал еще один графинчик с водкой. С первыми двумя он справился в одиночку под хорошую закуску, но этот явно был лишним, и Наташа обеспокоенно огляделась по сторонам.

Незаметно зал ресторана заполнился людьми. Более разухабисто зазвучала музыка. Помимо гитаристов и пианиста на возвышении появился ударник, а субтильная, сиротского вида девица, изображая искушенную жизнью эстрадную диву, запела нечто очень печальное, выжимавшее слезу у подпивших посетителей.

Наташа улыбнулась, вспомнив вдруг рассерженное лицо Егора, и тут же пожалела об этом. Геннадий Николаевич, приняв ее улыбку за благоприятный знак, в мгновение ока оказался рядом с ней и попытался задернуть темно-малиновый занавес.

– Прошу вас, не надо, – остановила его Наташа, – здесь и так слишком душно. – Она посмотрела на часы. – Уже поздно, и мне пора домой. – Она вновь вспомнила суровый и осуждающий взгляд Егора. Вполне вероятно, он встретит ее по возвращении. Но от этих приятных мыслей ее отвлекла рука Геннадия Николаевича, скользнувшая ей под пиджак и застывшая на талии. Наташа поспешно отстранилась от него и с удивлением уставилась на шустрого коллегу.

– Наташа, – доктор, казалось, не заметил ее маневра и пододвинулся еще ближе, – поедем ко мне. Я живу уединенно, нам никто не помешает завершить вечер более приятным образом, выпьем шампанского, послушаем музыку, потанцуем... – Он не успел закончить фразу, потому что у входа в зал раздался шум, зазвучали громкие голоса, а оркестр мгновенно грянул что-то цыганское. И Наташа, и вмиг протрезвевший Геннадий Николаевич, тут же переместившийся на свое место, и все присутствующие в зале проводили взглядами группу людей, занявших несколько пустовавших до сих пор столиков. Четверо дюжих парней сдвинули два стола вместе, а сами уселись за третий, несколько в стороне от вновь прибывших, обеспечив тем самым хороший сектор обзора и преградив доступ к основной компании.

Геннадий Николаевич потянул Наташу за рукав:

– Наташа, не советую слишком откровенно их разглядывать. Пеликан этого не любит, могут прицепиться!

Наташа, которая успела не только рассмотреть, но и кое о чем догадаться, внимательно посмотрела на доктора:

– Это их вы называете пятой властью?

– Наташенька, ради бога, говорите тише. Честно признаюсь, они вот-вот и первой властью станут. Осенью выборы главы администрации района, и у Пеликана много шансов победить.

– Понятно теперь, откуда вы икру на бутерброды черпаете!

– Успокойтесь, пожалуйста, – доктор ласково погладил ее по руке, – в этом мире все непросто! Допустим, я откажусь, так тут же найдутся другие, и, учтите, с превеликим удовольствием.

– Я все прекрасно понимаю. – Наташа встала из-за стола. – Спасибо за приятный вечер, но мне правда пора домой.

– Но как же так? – растерялся ее кавалер. – Все самое интересное только начинается! – Он попытался удержать ее, но Наташа решительно отвела его руку.

– Не надо меня уговаривать. Может, как-нибудь в другой раз...

– Геннадий, что за базар развел за своим столом? Неужто с дамой не можешь договориться? – Незнакомый, пожалуй, несколько высоковатый для мужчины голос с явной издевкой прозвучал за ее спиной.

Наташа оглянулась. Малорослый худой мужчина, бледный, словно от хронического недосыпания, с остатками растительности вокруг идеально круглого черепа, в светлом вечернем костюме, в туфлях на высоких каблуках, сложив руки на груди, оценивающе разглядывал спутницу своего лечащего врача.

«О боже! Брахицефал какой-то!» – подумала Наташа и с брезгливой усмешкой смерила незнакомца взглядом с ног до головы.

– Пригласи-ка меня, доктор, к столику и познакомь с почему-то неизвестной мне дамой, – приказал «брахицефал».

Геннадий Николаевич заметно стушевался и, беспрерывно поправляя галстук, промямлил нечто, весьма отдаленно напоминавшее Наташино имя. Она продолжала стоять, наблюдая, как Пеликанов бесцеремонно оттеснил доктора в угол и развалился напротив. Прибывшие вместе с ним мужчины и женщины молча следили глазами за происходящим. Пеликан повел на них тяжелым взглядом, махнул рукой, и те тотчас же отвернулись. Только кто-нибудь из четверки явных телохранителей-тяжеловесов иногда, словно невзначай, посматривал в их сторону.

Пеликанов тем временем еще привольнее раскинулся на стуле и повернулся к доктору.

– Где ты ее откопал? Из отдыхающих?

– Из отдыхающих! – с вызовом вместо Геннадия Николаевича ответила Наташа. – Это что-нибудь меняет?

– Конечно, – добродушно улыбнулся ее новый знакомый. – Только местные лебедушки давно знают, что Пеликан к бабе сам не подлетает, но стоит ему глаз прищурить, они к нему на коленях подползут и все, что нужно, добровольно и с великим удовольствием предложат. Завтра вся наша дыра базлать будет, что Пеликан у бабы просил. Поэтому я не хочу, чтобы мои усилия пропали даром.

– Что вам нужно? – Наташа сняла сумочку со спинки стула. – На знакомство с вами я не напрашивалась и прошу запомнить: сама решаю, с кем и в какой компании проводить свое время. Поэтому оставьте меня в покое. Уже поздно, а мне надо еще поймать такси.

– Что ж, милая, – нараспев, с улыбочкой протянул Пеликанов. – Я не возражаю, а Санек тебя проводит, чтобы ножки не поломала в темноте. У нас ведь не только дома ниже, но и асфальт жиже, а такси я днем с огнем искал, – Пеликан развел руками, – увы, так и не нашел!

Могучий, с бритым черепом Санек, точно джинн из бутылки, вылетел из-за стола, подхватил Наташу под руку и повел к выходу. Но не успела она обрадоваться, что, кажется, легко отделалась, как Санек, будто эстафетную палочку, передал ее громиле с зубами из желтого металла. Тот крепко взял Наташу за локти и попытался втолкнуть в боковую дверь.

Она испуганно вскрикнула, стараясь освободиться, и в ту же секунду, как величайшее чудо в мире, восприняла знакомый низкий голос. Наташа повернула голову, поймала взгляд самого родного и любимого человека и поняла, что никогда в этом всерьез не сомневалась.

– Эй, братва! Куда это вы даму поволокли? По-моему, она не в восторге от вашего предложения!

Громила с железными зубами передоверил пленницу Саньку и вразвалочку подошел к Карташову, восседавшему на высоком стуле спиной к стойке бара. Лениво взглянув на верзилу, Егор отставил в сторону бокал с соком и спустился ему навстречу.

Наташа с удовольствием отметила легкое смущение в глазах ее захватчиков, но спеси и нахальства им было не занимать.

– Ты че, дяденька, нос суешь не в свое дело? Щас я его тебе вправлю! – Железнозубый поднес кулак к лицу Егора. Тот, по-прежнему лениво улыбаясь, протянул руку к кулаку, и Наташа даже не успела понять, что произошло: парень скорчился и рухнул к ногам Карташова. Санек тут же оставил ее локоть в покое, издал дикий вопль и попытался ударом ноги вбить Егора в стойку бара.

В зале пронзительно взвизгнула женщина, и вдруг наступила такая тишина, что икнувший от напряжения чувств бармен испугался слишком громкого звука и стыдливо присел за стойкой на корточки.

И опять Наташа не успела рассмотреть, что случилось, но Санек повторил путь собрата по профессии и улегся поперек неподвижного тела.

Краем глаза Наташа заметила, что от задних столиков к ним спешат молодцы с недобрыми взглядами и бритыми затылками, и метнулась к Егору. Он на мгновение прижал ее к себе и подтолкнул к выходу. Она почувствовала в руке ключи.

– Машину сумеешь завести? – спросил он отрывисто, не спуская глаз с приближавшихся телохранителей Пеликана.

– Егор, я не уйду!

– Кому я говорю, чертова кукла! – яростно прошипел Егор и вдруг, расслабившись, улыбнулся. – Кого я вижу! Пеликаша собственной персоной!

Из-за широких спин своих громил вынырнул Пеликанов и с радостной улыбкой на устах остановился напротив Егора.

– Егорка! Карташ! Каким ветром тебя сюда занесло?

– Попутным, Пеликаша, исключительно попутным, – усмехнулся Егор и кивнул в сторону сомлевших парней. – Твоего гнезда птенчики?

– Увы и ах! – Пеликанов развел руками и сокрушенно вздохнул. – Только что выпали, потому как желторотые и летать не умеют. – Он посмотрел на Наташу и быстро отвел взгляд. – Неужели из-за какой-то бабенки, Карташ, мы себе и всем окружающим, – кивнул он на зал, – настроение испортим?

– Заруби себе на носу, Пеликаша, и пацанам своим накажи, что эта дама – моя жена, которую твои бесхвостые орлы изрядно напугали! – Егор притянул к себе Наташу и вдруг быстро, по-хозяйски поцеловал ее в сомкнутые губы.

– Странненько, – на манер кота Базилио почти пропел Пеликанов, – и непонятненько, как непоколебимый Карташ мог допустить, чтобы его баба с чужим мужиком гужевалась?

– А это не твоего ума дело, Пеликаша! Это наши семейные дела, и если бы я ей не доверял, то никогда бы на ней не женился! А здесь я оказался по той простой причине, что давно знаю, в какой гадюшник ты превратил наш «Поплавок». Вот и решил свою жену подстраховать от приставаний различных подонков. И, как видишь, не ошибся!

Всю обратную дорогу домой они молчали. Егор завел машину в гараж и догнал Наташу уже у дверей ее комнаты:

– Задержитесь на минуту! Мне надо с вами поговорить!

– Я хочу переодеться!

– Пять минут еще перебьетесь! – Он схватил Наташу за руку, увлек на кухню, усадил напротив себя, потом облокотился о стол и с минуту сосредоточенно, в упор рассматривал ее. Наташа сидела ни жива ни мертва. Вот-вот он узнает ее. Нет, не узнал, потому что отвел взгляд, встал и отошел к окну.

«Сейчас закурит», – подумала Наташа, но ошиблась. Егор с остервенением ударил кулаком по холодильнику, от чего ни в чем не повинный агрегат задрожал и забился, как в истерике.

– За всю свою жизнь не встречал такой тупой и стервозной женщины! – Егор опять подошел к столу, оперся руками о край столешницы и с бешенством глянул в растерянные Наташины глаза. – В телохранители я вам не нанимался, и в следующий раз подобную кашу будете расхлебывать сами!

Наташа хотя и струсила порядком, но собрала все эмоции в кулак и с вызовом произнесла:

– Да, я признаю, что поступила как последняя дура, но это не дает вам права орать на меня и тем более заявлять на весь белый свет, что я ваша жена! Какая к черту жена, что вы себе позволяете?

– Здрасте! По-вашему, я должен был долго и подробно объяснять этому...

– Брахицефалу, – с готовностью подсказала Наташа.

Егор вдруг улыбнулся, покачал головой и повторил за ней:

– ...этому брахицефалу, что на самом деле вы для меня посторонняя женщина? Не догадываетесь, к чему все шло?

Наташа пожала плечами, и Егор в недоумении уставился на нее.

– Вы хотя бы соображаете, куда вас вели? – Он постучал себя кулаком по лбу. – Или вы живете на другой планете? – Егор опять отошел к окну и наконец закурил, при этом пальцы его подрагивали. Все-таки он очень испугался за эту очаровательную идиотку, а она или действительно ничего не понимает, или строит из себя невинную овечку. Не докурив, Егор смял сигарету и, чертыхнувшись, швырнул ее в мусорное ведро. – Идите спать, Дульсинея! Но учтите: для всех в Тихореченске вы – моя жена! Можете, конечно, отказаться, но тогда за ваши честь и достоинство, которые вы так ретиво отстаиваете, я и копейки не дам! В лучшем случае соколы Пеликана предварительно хорошо с вами позабавятся, а потом переправят в какой-нибудь турецкий или азиатский бордель. А в худшем, если не согласитесь на их предложения, окажетесь где-нибудь в сточной канаве с изуродованным лицом, если вообще не канете в неизвестность. – Он глянул на побледневшую Наташу и вдруг почувствовал к ней непомерную жалость. И плюнув на все, подошел к ней, обнял за плечи. – Успокойся, ради бога! Пеликан теперь на пушечный выстрел к тебе не подойдет, да и братве своей закажет! Он знает, что со мной шутки плохи, иначе ему самому в Турцию придется сматываться! – Не снимая руки с Наташиного плеча, он проводил ее до спальни. – Учти: наш предыдущий договор остается в силе, но на людях мы нежные супруги и должны научиться говорить друг другу «ты».

Наташа с досадой сбросила его руку:

– Надеюсь, что вам не придется этому учиться. По крайней мере, я постараюсь вас не затруднять. Завтра же отправлюсь за билетами на поезд. Но интересно, что вы объясните людям, когда я через несколько дней навсегда вас покину?

– Проще пареной репы! Скажу, что ты оказалась стервой и поэтому мы не сошлись характерами!

Наташа фыркнула от злости и захлопнула за собой дверь. Егор почесал в затылке, хмыкнул и, весело улыбаясь, отправился на кухню. В отличие от новоиспеченной «жены» ужином в ресторане его не накормили.

Три часа езды в душном автобусе до Краснодара, потом три – обратно, чуть ли не четырехчасовое стояние в очереди – и в итоге билет на поезд, который отойдет от перрона только через две недели.

Вдобавок ко всему пришлось встать в пять утра, чтобы приготовить обед и подоить корову. Но, к счастью, Егор ее опередил. Спускаясь с крыльца, она заметила, что он вышел из коровника с подойником в руках и направился в летнюю кухню.

– Привет! – Он тоже ее заметил. – Сегодня вы у нас ранняя пташка! Какие же заботы подняли вас ни свет ни заря? – спросил он непривычно учтиво.

– Я еще вчера сказала, что еду за билетами, – сухо ответила Наташа. – Кроме того, надо ж вам обед приготовить.

– Обед – святое дело! – ухмыльнулся Егор.

Наташа проследила взглядом, как он ловко и аккуратно процедил молоко, разлил его по банкам и поставил в холодильник. Оставшееся в ведре молоко вылил в две большие фаянсовые кружки, одну пододвинул к ней:

– Выпейте молочка на дорожку.

Наташа, чистившая в этот момент картошку, отвела его руку:

– Не сейчас, я завтракаю позже.

Егор пожал плечами и залпом выпил молоко. Отставил кружку и, оседлав табурет, пристроился рядом со столом.

– Гляжу я на вас и удивляюсь: интересная женщина, а не замужем. Неужели не было претендентов на вашу руку и сердце?

Наташа с размаху бросила картофелину в тазик с водой, капли воды брызнули ему в лицо. Егор вытерся носовым платком:

– Можете не отвечать! Но то, что у вас скверный характер, уже не скроешь. И я связываю это только с отсутствием мужчины в вашей жизни.

– К вашему сведению, я была замужем, но муж умер, и очень давно.

– И с тех пор никто не предлагал вам выйти замуж?

– Почему же? Предлагали...

Наташа принялась нарезать мясо для жаркого, но Егор отобрал у нее нож.

– Давайте помогу, а то на автобус не успеете. А почему, – он поднял голову и посмотрел на Наташу, – вы меня не попросили отвезти вас в Краснодар?

– Спасибо, я лучше на автобусе.

– Ну что ж, никому не возбраняется отстаивать свою независимость. – Егор поднялся со стула. – Пойду провожу Зорьку в стадо. – Он подошел к двери, остановился на пороге и вновь повернулся к Наташе. – Все равно не поверю, чтобы молодая красивая женщина много лет обходилась без мужчины. Сознайтесь, ведь у вас есть любовник, и не один? На зарплату машинистки сейчас не проживешь, тем более в отпуск не съездишь.

– С чего вы взяли, что я машинистка?

– А разве не так? Я же не глухой, пока отличаю стук пишущей машинки от стука дятла, например!

– Выходит, так!

Наташа чуть не расхохоталась. Знаток человеческих душ, черт бы его побрал!

Сквозь открытую дверь она видела, как Егор проводил корову в стадо, вернулся в дом, а через некоторое время в одних шортах, с полотенцем на шее отправился купаться. Наташа вздохнула: хотя бы раз из вежливости пригласил ее с собой. Упрямый, любопытный, грубый, бесцеремонный негодяй!.. «Остановись! – приказала она себе. – Вчера он спас тебя, и поэтому ему многое придется простить». Она вспомнила, как властно и решительно он поцеловал ее у стойки. Это был совсем не нежный поцелуй, но Наташа вновь испытала давно забытое чувство, которое напомнило тот первый их поцелуй в госпитале, когда он без ее помощи подняться с постели не мог. Не было в нем тогда и нынешней силы, хотя самоуверенности и в то время хватало, а нахальства – тем более...

Затем она долго тряслась в автобусе, без устали перебирая в мыслях вчерашние события, вспоминала слово за словом их вечерний и утренний разговоры. Вполне вероятно, сегодняшний интерес к ее прошлому возник не спонтанно, и, возможно, она вызывает у него совсем другие чувства, чем те, которые он постоянно демонстрирует.

Наташа тяжело вздохнула. Почему же тогда так равнодушно он отнесся к сообщению о том, что она едет за билетами? Информация о количестве ее любовников, кажется, занимала его гораздо больше. Или он намерен и себя попробовать на этом поприще? Отсюда и эта игра в «жену» и «мужа». Но у нее тоже имелся приличный опыт отваживания любителей чужих постелей, и, если ему не терпится развлечься подобным образом, пусть ищет утехи на стороне...

...Наташа огляделась и зашла на летнюю кухню. Заглянула в кастрюли и отметила, что их содержимое уменьшилось наполовину, но сама обедать не стала: от жары совершенно пропал аппетит. Она ограничилась стаканом молока из холодильника и вышла наружу.

Егор копошился в огороде. Еще до его приезда забарахлил насос, и полить огород и сад удавалось с большим трудом. На этот раз хозяин был внимательнее и тут же отметил ее появление поднятой в приветствии рукой с зажатой в кулаке отверткой. Наташа прошла к себе в комнату, переоделась в шорты и футболку, чтобы идти на пляж.

Егор поднимался по крыльцу ей навстречу.

– Купаться?

– Да, надеюсь, я теперь не должна спрашивать вашего разрешения, чтобы разок окунуться в воду?

– Валяйте! – Он махнул рукой. – Я сейчас тоже слиняю. Хочу поиграть в волейбол с друзьями. Вернусь поздно.

– Понятно! Чао! – Наташа сбежала с крыльца, изо всех сил стараясь не оглянуться на провожавшего ее взглядом мужчину.

Купание в этот раз не принесло ни радости, ни облегчения. И дело было не в усталости. Ее в мгновение ока смыла ласковая вода. Но тревога, поселившаяся в ней со вчерашнего вечера после разговора с Егором, ни на минуту не оставляла ее. В голове у нее не укладывалось, что с ней хотели, но не успели поступить так подло и бесчеловечно. Неужели в городе нет реальной силы, способной прижать к ногтю этого наглого выродка? И только Егора это тыквообразное существо, кажется, по-настоящему боится. Что ж такое неизвестное, невидимое глазу скрывается в ее бывшем возлюбленном?

Наташа удрученно вздохнула. Почти половину своей жизни она любит Егора и ничего толком о нем не знает: ни о его привычках, ни о привязанностях, друзьях, службе, наконец. За эти годы, как она успела разглядеть, у него появились два шрама, выходит, два ранения, но узнает ли она когда-нибудь, где, когда они получены и кто выхаживал его в госпиталях?

Она перевернулась с живота на спину, потом села, уткнувшись головой в колени. Две недели – слишком малый срок, чтобы вернуть любовь, и лучше заранее приготовить себя к неминуемой разлуке. Сон ее почти сбылся. Она встретила самого дорогого ей мужчину, и за это уже спасибо судьбе. После отпуска она постарается начать новую жизнь, и в ней не будет места сероглазому капитану первого ранга, мечтавшему когда-то стать адмиралом.

Наташа вернулась в дом и обнаружила, что Егор уже уехал. Она поискала ключ, который неосмотрительно положила в карман шортов, но он исчез, очевидно, выпал на пляже. Она вернулась на берег и просеяла сквозь пальцы чуть ли не весь песок в том месте, где загорала. Но ключ точно испарился.

Как на грех, Егор не оставил ни одного открытого окна, а значит, и шансов попасть в дом. Пригорюнившись, Наташа присела на крыльцо. Кто знает, с какими друзьями он встречается? Может и на ночь остаться... Интересно, его бывшая жена входит в число его друзей?

– Здравствуйте, Наталья Константиновна! – прозвучало из-за забора. – Смотрю, вы в дом не попадете?

– Здравствуйте, отец Антоний. – Наташа улыбнулась соседу. – Вот, ключи потеряла, а Егор в волейбол где-то играет...

– Они наверняка в парке упражняются. Хотите, я вас на машине подброшу?

– Нет, спасибо! Я прогуляюсь пешком. – Наташа виновато посмотрела на священника. – За два дня я так и не смогла выбраться к Виталию в больницу. Как он там? Лучше ему?

Сосед улыбнулся:

– Слава богу, завтра уже выписывают. Привет вам передавал...

– Спасибо! – Она попрощалась с соседом и отправилась в парк, который раскинулся на берегу пруда в трех кварталах от дома.

* * *

Парк был как парк, не лучше и не хуже своих собратьев, с традиционным набором аттракционов, лодочной станцией, парашютной вышкой, колесом обозрения, непременным фонтаном и парочкой бомжей, безмятежно отдыхающих в тени пыльных, замученных жарой кустов сирени.

По центральной аллее молодые мамаши выгуливали в нарядных колясках малышей. В фонтане плескалась детвора постарше, с качелей и каруселей доносились визг и смех. В деревянном павильоне уткнулись в шахматные доски с десяток представителей мужского населения Тихореченска в возрасте от десяти до семидесяти лет. Неподалеку фотограф с обезьянкой на плече скучал ввиду полного отсутствия клиентов.

Наташа поглядела по сторонам, подыскивая подходящую кандидатуру, чтобы спросить дорогу к волейбольной площадке, но тут сквозь крики детворы и гомерический хохот подростков, осваивающих рискованные виражи на скейтбордах и роликовых коньках, она различила громкие удары по мячу, слабые вскрики болельщиков и жиденькие аплодисменты.

Она свернула влево на узкую тропинку, миновала густые заросли акации и вышла на берег пруда. Чуть правее от нее располагалась волейбольная площадка, на которой двенадцать крепких мужиков прыгали, падали на песок, что-то орали, пытаясь отбить мяч.

Наташа присела на край длинной скамьи, заполненной болельщиками.

– Какая партия? – спросила она у худенького веснушчатого подростка, азартно болевшего у нее под ухом.

– Уже четвертая, – ответил паренек. В запале он не замечал, что к его нижней губе прилипло уже приличное количество шелухи от семечек, которые он щелкал с не меньшим азартом.

– А счет какой?

Но сосед не успел ответить. Команда слева выиграла очко, болельщики засвистели, заулюлюкали, а игроки покинули площадку, столпились около колонки, включили воду и принялись смывать с себя пот и грязь.

– Они уже закончили игру? – предположила Наташа.

Мальчишка с недоумением посмотрел на нее:

– Вы что, в волейболе не сечете?

– Секу немного, но я ведь поздно пришла, поэтому помоги мне разобраться, что к чему.

– Хорошо. – Паренек польщенно улыбнулся. – Я тут с самого начала сижу, потому как батя мой здесь играет. Вон тот, в красных трусах. Это его команда сейчас партию выиграла. А вообще-то пока ничья, два—два. После перерыва пятую будут играть.

Наташа отыскала глазами Егора. Он стоял в стороне от остальных игроков, вытирал обнаженные плечи и грудь большим полотенцем и разговаривал с отцом Наташиного соседа.

– Видите, – повернулся к ней паренек, – с кем мой батя разговаривает? Они вместе с этим дядькой в одном классе учились. Отец говорит, у Карташа орденов и медалей больше, чем у меня рыб в аквариуме. У бати тоже есть, но в милиции столько не заработаешь.

– У тебя папа милиционер?

– Начальник милиции, подполковник, – уточнил сосед. – Они с дядей Егором вместе в спортивной секции у нашего учителя физкультуры Василия Михайловича занимались. Ему на днях семьдесят лет исполняется, и папка всех собрал, чтобы обсудить, как они его поздравлять будут.

«Вот оно что! – подумала Наташа. – Вот, оказывается, по какому случаю у них сбор! Но и в волейбол, нужно признать, они играют отменно: слаженно, четко!»

Игроки вновь вышли на площадку. И с первой же подачи в счете повела команда Егора, против которой и играл начальник милиции в красных трусах.

– Продуются, как пить дать продуются! – сокрушенно махнул рукой Наташин сосед, когда разница в счете выросла до пяти очков. – За всю игру ни одну подачу Карташа не взяли, и у бати, похоже, опять голеностоп барахлит. – И словно в подтверждение его слов, коренастый милиционер упал на бок и схватился руками за щиколотку.

Игра прекратилась, и волейболисты столпились вокруг упавшего.

– Так и есть! – вскрикнул паренек. – Ну, будет нам теперь от мамки, когда приедет!

Наташа протиснулась сквозь толпу сочувствующих и подошла к отцу мальчика.

– Позвольте, я посмотрю вашу ногу. Я немного разбираюсь в травмах.

– С превеликим удовольствием! – заулыбался главный милиционер Тихореченска.

Наташа размотала грязный эластичный бинт, осмотрела сустав. Травма, по всей видимости, была старой, как следует не залеченной. Правда, сейчас подполковник отделался легко: всего лишь небольшое растяжение, но играть уже нельзя.

– Водочный компресс, тугая повязка и пару-тройку дней покоя. – Наташа вновь наложила повязку, сполоснула руки под струей воды из колонки и вытерла их полотенцем, которое подал один из игроков. Тут она наконец почувствовала тяжелый взгляд, который, казалось, просверливал ей спину насквозь. Наташа оглянулась. Егор направился к ней. Этот взгляд ничего хорошего ей не сулил, но, на ее счастье, Егора перехватил один из игроков команды начальника милиции.

– Слушай, Егор, что будем делать? Степанок выбыл, придется нам впятером играть.

– Может, кого из зрителей поставим? Хотелось бы все по уму закончить!

– Давай попробуем. – Мужчина повернулся к болельщикам. – Эй, ребята, надо бы партию закончить. Кто-нибудь из вас заменит Степанка?

И тогда Наташа сделала шаг вперед:

– Возьмите меня.

– Вас?

Обе команды с удивлением уставились на высокую незнакомую женщину, минуту назад бинтовавшую ногу их приятелю и вдруг заявившую, что не прочь сыграть в волейбол.

– Девушка, – насмешливо протянул собеседник Егора. На Карташова Наташа старалась не смотреть, но он почему-то молчал и своего отношения к происходящему не выказывал. – Девушка, – опять повторил игрок, – мы здесь не в классики играем, а в волейбол!

– В этом я не хуже вас разбираюсь! Так берете меня или нет?

– Ну, хорошо, – согласился неожиданно мужчина, – но учтите: никакого снисхождения для себя как для женщины от нас не ждите! Партия решающая, и биться будем, как швед под Полтавой.

– Все понятно! – Наташа бросила сумку с пляжными причиндалами на скамейку рядом с пацаном и вышла на игровую площадку.

В институте у нее был первый разряд, да и в последнее время она постоянно играла в волейбол: летом – в пионерском лагере, где подрабатывала во время отпуска, зимой – за команду городской больницы. Однако подобный накал страстей на волейбольной площадке ей довелось испытать впервые. Наблюдая со стороны за четвертой партией, она и не подозревала, что окажется в эпицентре взрыва дюжины мужских самолюбий и честолюбивого желания выиграть любой ценой. И теперь испытала на собственном опыте, что значит игра без поддавков в составе мужской команды. Мужики из кожи вон лезли, чтобы доказать друг другу, а особенно женщине, так безрассудно, на их взгляд, вступившей в игру, что тоже не лыком шиты.

Болельщики поначалу довольно скептически отнеслись к подобному повороту событий, но вскоре и та и другая сторона вынуждены были признать, что женщина без всяких скидок играет великолепно.

Ловкая и подвижная, она умело ставила блок, одинаково хорошо играла и у сетки, и у задней линии, поднимала порой самые «дохлые» мячи. И на подаче ничуть не уступала мужчинам, и вскоре ее команда, пусть и с минимальным перевесом в два мяча, но вырвала победу у соперников.

Судья спустился со своего «насеста», и после взаимных рукопожатий обе команды столпились вокруг Наташи. Игроки радостно галдели, улыбались, трясли ей руку, пока мужчина, разрешивший ей выйти на площадку, прикрикнув на приятелей, не остановил их. Он склонился к Наташиной руке, прикоснулся к ней губами и, выпрямившись, улыбнулся:

– Откуда вы взялись, фея-избавительница?

Наташа не успела ответить, потому что мужские руки легли ей на плечи и голос Егора за ее спиной произнес:

– Ребята, умерьте пыл, расступитесь чуток, и тогда я познакомлю вас со своей женой Наташей.

Похоже, появление на скамье болельщиков паукообразного инопланетянина произвело бы меньший эффект, чем заявление Егора. Мужики с растерянными физиономиями сделали как по команде шаг назад и застыли в немой сцене, подобно героям гоголевского «Ревизора».

– Ну, ты даешь, командир! – Начальник милиции бесцеремонно растолкал окаменевших приятелей и, опираясь на плечо сынишки, подковылял к Наташе и Егору. – Такую красавицу отхватил и молчишь, как воды в рот набрал! Разве так с друзьями поступают? – Он укоризненно покачал головой и, протянув Наташе руку, представился: – Станислав Степанок, можно просто Стас. – Он еще раз с восхищением оглядел Наташу и обратился к Егору: – Сейчас идем к Саддаму, и ты ставишь на всех ведро вина, иначе не сносить тебе головы!

– Ладушки, – улыбнулся Егор, – но разреши нам хотя бы искупаться. Не будет же она под одной колонкой с этими охламонами мыться!

– Идет! – кивнул милиционер. – Встречаемся в шашлычной через полчаса, я как раз за это время туда доскачу и заказ сделаю.

Егор обнял Наташу за плечи и притянул к своей груди, потом с веселой улыбкой оглядел приумолкших приятелей:

– Братцы, давайте я вас всех чуть позже за столом представлю. Видите, на ней же лица нет! – Не снимая руки с Наташиного плеча, Егор повел ее к пруду. Но едва лишь волейбольная площадка скрылась за кустами акации, развернул Наташу к себе лицом и сердито прошипел: – Какого черта ты здесь появилась?

– Я потеряла ключ, а отец Антоний посоветовал сходить в парк. Сказал, что вы здесь играете в волейбол...

– И отчего же ты просто не взяла этот самый ключ, а ввязалась в игру и вынудила меня объясняться с ребятами?

– Никто тебя за язык не тянул! – огрызнулась Наташа. – По-моему, ничего предосудительного я не совершила!

– Естественно, лишь вволю потрясла кое-чем да голыми ногами помелькала!

– Какое твое дело? – Наташа уперлась в грудь Егора руками и попыталась оттолкнуть его, но он сердито сжал губы, переместил руки на ее талию и еще сильнее прижал к себе.

– Я предупреждал тебя, чтобы не выпендривалась? Предупреждал! Говорил, что надо вести себя скромнее? Говорил, но все как об стенку горох! Придется тебя за это примерно наказать! – И не успела Наташа опомниться, как горячие жесткие губы прильнули к ее губам, язык встретился с ее языком, и Наташе на миг показалось, что она теряет сознание, но губы ее непроизвольно шевельнулись в ответ. Она обняла Егора за шею, и тут же его рука скользнула ей под футболку и легла на грудь.

Но тут за спиной Егора раздалось легкое покашливание. Они отпрянули друг от друга. Один из игроков смущенно смотрел на них из-за куста:

– Ребята, все готово! Только вас ждем!

– Минутку! – Егор махнул рукой. – Передай Степанку, мы сейчас!

Игрок скрылся за кустами акации, а Егор как ни в чем не бывало посмотрел на Наташу:

– Что ж, искупаться мы уже не успеем, придется возвращаться к колонке. – Он окинул ее скептическим взглядом. – Вот только ума не приложу, как тебя в общество в таком одеянии ввести?

Наташа оглядела себя. Футболка, разорванная сбоку по шву, в грязных буро-зеленых пятнах, представляла собой печальное зрелище. Для светских раутов, даже на уровне Тихореченска, такое одеяние не годилось!

Она растерянно посмотрела на Егора:

– В принципе, я никуда не хочу идти! Отдай мне ключи, и я отправлюсь домой.

– Поздно, голубушка, слышала, что Степанок сказал? Пока я отделался ведром вина, но, если ты не пойдешь, мне придется поить этих бездельников до скончания века! Ладно, – Егор подтолкнул ее к колонке, – иди пока, мойся, а я что-нибудь придумаю...

Наташа успела умыться, помыть ноги, причесаться и даже подкрасить губы помадой, когда наконец появился Егор с ярким пакетом под мышкой.

– На вот, посмотри! Продавец посоветовал, говорит, очень модно!

Она развернула упаковку и чуть не поперхнулась от неожиданности, обнаружив в ней белую трикотажную маечку с узкими лямочками не толще шнурка на ботинках. Наташа видела подобные на девочках-подростках, но она-то взрослая женщина!..

– Надевай, надевай! – приказал Егор, заметив, что она нерешительно вертит майку в руках. – Это гораздо лучше, чем твое рубище.

– Ну что ж, если не понравится, то я не виновата, сам выбирал.

Наташа отошла за ближайшие кусты, убив тем самым двух зайцев: не видела, как Егор моется у колонки, иначе ее бедное сердце просто-напросто не выдержало бы еще одного искушения броситься ему на шею, а также смогла без смущения сбросить футболку и надеть на себя маечку. Некоторое время ушло на то, чтобы спрятать бретельки бюстгальтера, никак не умещавшиеся под тонкими лямочками. Наконец после нескольких тщетных попыток ее усилия увенчались успехом, и Наташа вышла навстречу Егору. Он свистнул и отступил в сторону.

– Однако! – только и смог произнести. Все прелести мадам обрисовались столь рельефно, что даже у него, видавшего в жизни многое, пересохло во рту. Но отступать было уже поздно. – Ладно, сойдет! – проворчал он и отвел взгляд в сторону. – Давай бегом, пока опять на поиски не отправились!

В помещении шашлычной оказалось прохладно, полутемно и очень шумно. Все столы были заняты, а приятели Егора оккупировали самый дальний угол и встретили их веселыми криками и единственным стулом.

– Ничего не поделаешь, – развел руками Степанок, – мы все в таком же положении, только особо толстым представителям прокуратуры сделали скидку. Сидений катастрофически не хватает. Думаю, вы по-семейному справитесь с этой проблемой?

– Ох, Стасик, Стасик, гляжу, ты большой любитель создания проблем, но где наша не пропадала! – Егор протиснулся к стулу, сел сам, притянул к себе Наташу, и она, к собственному удивлению, восприняла это спокойно и через секунду очутилась у него на коленях.

Все было понято окружающими совершенно правильно, и никто не обратил внимания на то, что и Егор, и Наташа на миг словно потеряли дыхание.

Рослый худощавый кавказец с роскошными усами действительно принес эмалированное ведро сухого вина и ковшик. Затем появился и большой поднос по крайней мере с тремя десятками шампуров.

Степанок принялся черпать ковшом вино из ведра, выказывая при этом хорошие навыки, и, не пролив ни единой капли мимо высоких стеклянных бокалов, довел процесс до конца. Плотный игрок в очках, который удостоился чести сидеть на жестком сиденье в одиночку, выдал каждому по шашлыку.

Наташа то и дело сползала с коленей Егора – все пыталась устроиться удобнее, пока наконец он не выдержал, подхватил ее за талию и прижал к своему животу. Коснувшись губами маленького уха, он прошептал:

– Еще одно ваше движение, и я лишусь возможности когда-нибудь по-настоящему жениться!

Наташа вспыхнула, сообразив, что доставляет ему беспокойство, и, судя по тому, что она вдруг ощутила, распалился он основательно. Выходит, все-таки реагирует на нее, и это была пускай маленькая, но победа!

Степанок, справившись с обязанностями виночерпия, поднял бокал:

– Давайте, друзья, выпьем за нашу встречу с самым неисправимым бродягой на свете, Егоркой Карташовым. Пусть ненадолго, но он опять с нами! – Он погрозил Егору кулаком. – Учти, черт копченый, за твою очаровательную жену мы будем пить сегодня отдельно, и не один раз!

...Давно Наташа не чувствовала себя такой счастливой! Да и Егор в компании бывших одноклассников и старых друзей стал совершенно другим человеком. Таким она его знала, любила и помнила все эти бесконечные пятнадцать лет! Он шутил, громко смеялся, подсовывал ей лучшие кусочки шашлыка и с отчаянной готовностью откликался на выкрики «Горько», на которые не скупились его прохиндеистые приятели. И Наташа понимала, что целует он ее не только для того, чтобы создать видимость счастливой пары молодоженов. Его рука то и дело скользила по ее талии вниз, нежно поглаживала обнаженную часть бедра...

Потихоньку Егор представил Наташе всех своих однокашников. Толстый субъект в очках, который специализировался на раздаче шашлыков, Юрий Монин, по прозвищу Гуд, был начальником следственного отдела районной прокуратуры. Сутулый, с рыжей бородкой, Фикус – директором местной школы. Маленький и юркий Костяныч (Наташа так и не поняла, прозвище это или фамилия) работал в местной газете фотокорреспондентом, а сидевший рядом с ним вальяжный красавец, которого все называли Скумбрией, оказался районным судьей. Седой, с бледно-голубыми глазами мужчина, который попеременно откликался то на свою странную фамилию Сибедаж, то на кличку Саботаж, то на имя Юрка, был тем самым игроком, который позволил Наташе выйти на поле. Служил он в налоговой инспекции и поэтому с профессиональной настойчивостью добился от Наташи согласия выпить с ней на брудершафт, а потом склонил повинную голову:

– Прошу не казнить, а помиловать! Разводись скорее с Егоркой и выходи за меня! На кой ляд тебе этот неудобоваримый элемент?

Наташа обняла Егора за плечи и прижалась к нему:

– Ничего, справлюсь как-нибудь и менять его пока ни на кого не собираюсь!

– Успокойся. – Егор ласково поцеловал ее в ухо. – Грозный дядя шутит, но если он еще раз полезет к тебе целоваться, учти: рога ему обломаю. Саддам, принеси-ка еще шашлыков! – крикнул он хозяину.

– Его из-за усов Саддамом прозвали? – спросила Наташа.

– Из-за них, родимых. Раньше он на Сашку откликался, но шашлыки были ужасные, заведение иначе чем бомжатником не называли. Теперь он его в аренду взял, порядок навел, так что усы, имя и хороший шашлык прямо пропорционально между собой связаны.

Саддам поставил на стол очередной поднос, выбрал самый аппетитный на вид шашлык, быстро обсыпал его какой-то пахучей травкой, намазал горчицей и подал Наташе:

– Это за мой счет самой красивой из всех женщин, которых я видел в этом заведении.

– Ну, Саддам, оказывается, ты у нас романтик! – Костяныч подмигнул хозяину шашлычной. – Пора тебе, брат, диссертацию писать, например «О влиянии прекрасных женских глаз на скорость роста усов у лиц кавказской национальности»!

Саддам молча улыбнулся, видно, привык к шуткам под этими сводами, и направился в сторону кухни. Но внезапно остановился на полпути, выглянул в окно, стремительно вернулся обратно:

– Ребята, там Пеликан приехал на трех машинах и с двумя «быками» идет сюда.

– Живо за стойку и сиди там, не высовывайся! – приказал ему Степанок и посмотрел на приятелей. – Интересно, что еще эта гнида задумала?

От входа, оскалив в улыбке все тридцать два тщательно отремонтированных зуба, к ним подошел Пеликанов. Два мордоворота с полусонными на первый взгляд физиономиями устроились за ближним к бару столиком.

– Господи, кого я вижу! – Радости Пеликана, казалось, не было предела. – Все мои бывшие корешата туточки! Только почему-то при встрече никто мне руки не подает, брезгуют старым Пеликанычем. А только зря! Вдруг невзначай первым человеком в районе стану, тогда с этой самой руки кушать придется, конечно, если придется! Я ведь тоже могу эту самую руку не подать!

– Брось, Пеликан! – брезгливо скривился Степанок. – Не загадывай заранее, знаешь присказку «Если б у бабушки что-то было, то она была бы дедушкой»? Так что запомни: не видать тебе поста главы администрации как своих ушей.

– А ты что ж, помешаешь, Стасик? – справился Пеликанов с улыбкой. – Или тебя уполномочили предупредить меня подобным образом? Учти: сейчас мы живем в демократическом государстве, и непозволительно людям при власти запугивать выдвинутых народом кандидатов. За такие дела ведь и с работы полететь можно. Куда тогда пойдешь, дорогой? Ментов у нас не слишком, Стасик, жалуют!

– Ах ты, гаденыш! – Степанок побагровел от гнева и вскочил на ноги. – Думаешь, денег куры не клюют, причем криминальных денег, так можешь позволить такие разговоры? Да я...

– Успокойся, Стас! – Егор надавил ему на плечо, усадил на место, сам же поднялся и встал рядом с Мониным.

– С чем пожаловал, Пеликанов? – Следователь достал сигарету, закурил от зажигалки Егора и лениво оглядел Пеликанова с ног до головы. – Не тяни резину! Мы здесь не для того собрались, чтобы лицезреть твою гнусную рожу. И распинаешься зря! Никто из нас в твоих корешах не значился и особой любви к твоей персоне не испытывал!

– Как знать, как знать! – глубокомысленно заметил Пеликанов. – Но одно скажу, братки: зря вы на меня бочку катите! Перековался я в нормального российского гражданина, свято чту Уголовный кодекс и Конституцию. И какие там кучи денег, зарабатываю вон детишкам, – он кивнул в сторону «быков», по-прежнему туповато взиравших по сторонам, – на молочишко.

– Короче, – оборвал Пеликана Егор, – ты, нормальный российский гражданин, скоренько говори, зачем испортил нам дружеский ужин, да и вали отсюда!

– Зря ты так, Егорша, ведь мы с тобой почти что родственники. – Наташа заметила, с какой яростью блеснули на миг глаза ненавистного ей брахицефала. – Но если ты и эту кралю надумаешь бросить, – Пеликанов задержал взгляд на Наташе, потом посмотрел на Егора, – то я ее подберу, не бойся! Она стоит гораздо больше, чем ты это понимаешь!

Егор сжал кулаки и сделал шаг от стола:

– Еще одно слово, и ты спланируешь к своим мокрохвостым орлам!

Пеликанов осуждающе покачал головой:

– Нехорошо вы со мной поступаете, а ведь я к вам со всей душой... Хотел пригласить на торжественный вечер, который устраиваю в честь юбилея нашего дорогого и горячо любимого Василия Михайловича.

– И с чего это вдруг ты его полюбил, Пеликаша? – справился из своего угла Скумбрия. – Рейтинг за счет старика решил повысить?

– И рейтинг тоже, но во вторую очередь! А в первую – я понял, что никто в городе не в состоянии это сделать по-человечески!

– А ты, получается, можешь? – ухмыльнулся Степанок. – И где же ты этот самый вечер решил провести? Уж не в «Поплавке» ли?

– Вы меня за лоха держите, ребята? Я ведь и сам хорошо понимаю, что интеллигентного человека туда не пригласишь. Тем более одновременно и новоселье справлю. Вы ведь не бывали еще в моем новом доме?..

– Мы и в старом еще не успели побывать, – опять прервал его Степанок и переглянулся с Егором, потом спросил уже более миролюбиво: – И что же, вместе с женами нас приглашаешь или поодиночке?

– Нет, право, ребята, вы слишком плохо обо мне думаете. Конечно же, вместе с вашими милыми супругами. Жду всех завтра к семи вечера.

Пеликанов отвесил учтивый поклон в сторону Наташи и величественно, сопровождаемый телохранителями, удалился из шашлычной.

– Нет, вы видели? Оказывается, все мы лучшие кореша этого выродка. – Степанок обвел взглядом помрачневших приятелей. – Со своей руки он нас собирается, видите ли, кормить! И как уверен, что непременно станет головой, скотина! Нет, братцы, надо это дело немедленно обсудить.

Егор положил руку Наташе на плечо и сказал:

– Надеюсь, меня на это совещание тоже пригласите. Сейчас я отвезу Наташу домой и через четверть часа вернусь назад...

Степанок прервал его:

– Нет, только не здесь! У меня жена в санатории, так что предупреждайте своих дорогих, что задержитесь, и ко мне. Разговор, я чувствую, предстоит долгий и серьезный.

Егор отвез Наташу домой, приказал запереть на ночь окна и двери и уехал. Она прошла в свою комнату, переоделась в халат, захватила банное полотенце и отправилась в ванную. После душа ей так захотелось спать, что она еле-еле добралась до подушки.

Проснулась Наташа от какого-то звука, села на кровати, прислушалась. В соседней комнате раздались шаги, потом скрипнули пружины кровати. Наташа с облегчением вздохнула: Егор вернулся.

За окном серело раннее утро. На будильнике – четыре часа. Долго же продолжалось их совещание! И вопросы обсуждали наверняка не слишком приятные для Пеликана! Не зря Степанок так возбудился. Видно, крепко ему досадил «дядюшка Тыква».

За стеной что-то звякнуло, покатилось по полу. Егор чертыхнулся и пробурчал несколько слов, судя по интонации, достаточно выразительных. И Наташа, не раздумывая ни минуты, тихо, стараясь не шуметь, открыла свое окно, вылезла наружу, прокралась к соседнему окну и осторожно заглянула в него.

Егор сидел вполоборота к ней за письменным столом, а перед ним на газете лежал какой-то странный предмет – то ли большой пистолет, то ли маленький автомат. Наташа вытянула шею, пытаясь рассмотреть, чем он занимается в столь ранний час. Оказывается, заканчивал собирать свое оружие. Закончил, вставил рожок, передернул затвор и еще раз внимательно осмотрел его. Потом отложил в сторону и подошел к окну.

Толчком руки он распахнул обе рамы и, облокотившись о подоконник, закурил. Наташа, едва успев отпрянуть от окна, вжалась в стену в промежутке между ставнями. Однако стоило Егору посмотреть в сторону, и ее убежище мгновенно было бы обнаружено. Вот удивился бы он, узрев ее, босую, в одной ночной рубашке...

Наташа зажмурилась, представив себе тот ужас, который за этим последует. А уж в этом она не сомневалась. Но Егору было, видно, недосуг глазеть по сторонам, он докурил сигарету и отошел от окна.

Наташа прислушалась к его шагам по комнате, выбрала подходящий момент и, не чуя под собой заледеневших от утренней прохлады ног, вернулась через окно в свою комнату. Натянула джинсы, теплую кофточку, шерстяные носки, но зубы продолжали выбивать чечетку, и она решила пройти в кухню и сварить себе кофе. Однако стоило ей открыть свою дверь, тут же распахнулась соседняя, и в дверном проеме показалась голова Егора.

– Наташа? Доброе утро! – Кажется, его совсем не удивил ее столь ранний подъем. – Если вам не трудно, включите чайник.

– Может, вам кофе сварить?

– Это даже лучше, сварите, пожалуйста.

Необыкновенная вежливость Егора и возврат к обращению на «вы» ее озадачили. С чего бы вдруг подобные метаморфозы?

Наташа выключила кофеварку, и тут же ее непредсказуемый хозяин появился на пороге кухни. По его виду нельзя было сказать, что он не спал всю ночь. Только морщинки вокруг глаз углубились и выдавали усталость и напряжение. Но почему он хочет выпить кофе? Разве не собирается ложиться спать?

Она осмелилась спросить об этом, и Егор отрицательно покачал головой:

– Сегодня у меня слишком много дел. Кроме того, вы слышали, нашу дружную компанию пригласил в гости Пеликан.

– Так вы решили принять приглашение? Зачем вам это нужно, или боитесь, что за отказ вас поставят в угол?

– Наташа, ради бога, не суйте свой нос туда, куда вас не просят! – Егор устало посмотрел на нее. – Мы приняли его приглашение только потому, что кое-кому из моих друзей это крайне необходимо. У Пеликана новая резиденция за городом – настоящий укрепрайон, и побывать там дорогого стоит!

– А не получится ли так, что он найдет способ облить всех вас грязью, и потом вы вовек от нее не отмоетесь? Как я поняла, стать главой района – его хрустальная мечта, а вашим приятелям это не слишком нравится.

– Пеликан – криминальный авторитет, положенец краснодарского вора в законе, его место – в тюрьме, а не в кресле главы администрации! – Егор зло прищурился. – И чрезмерную наглость надо примерно наказывать, что Степанок и Гуд Монин пытаются сделать, но пока без ощутимых результатов. – Он поднялся на ноги, посмотрел внимательно на Наташу и попросил: – Выйдем на крыльцо! Я покурю, а попутно обсудим некоторые вопросы.

– Простите, Егор, но я хочу еще выпить кофе, – отказалась Наташа. Не могла же она признаться, что до сих пор не согрелась после ранней прогулки под его окном.

Егор кивнул, соглашаясь, и продолжил:

– Ребята просили меня поговорить с вами об одном важном деле, вернее одолжении. По нашим, и моему в частности, наблюдениям, этот брахицефал, как вы его называете, воспарил на крыльях любви, и объект его романтических устремлений – вы, о чем тоже нетрудно догадаться.

– И что из этого следует? – Наташа холодно смотрела на Егора.

И он поспешно отвел глаза, не подозревая, что она на грани паники.

– Я не вправе принуждать вас помочь нам. Вы можете отказаться, и никто вас за это не осудит. Но мы все-таки надеемся, что вы согласитесь. Дело в том, что на вечере Пеликан не преминет похвастаться перед вами своими хоромами. Да и сама вечеринка для того наверняка и затеяна, чтобы произвести на вас впечатление. Нам в свободе передвижения, естественно, будет отказано. Как уже известно, все торжество будет проходить на лужайке рядом с домом. Вы единственный человек, которого он, возможно, пригласит осмотреть дом. И если вы согласитесь на эту экскурсию, желательно от чердака до подвала включительно, – цены вам не будет, Наташа!

– Егор, честно скажите, что вы задумали?

– Это не моя тайна, дорогая. Скажите, вы согласны? Но учтите: парни считают вас моей настоящей женой и, повторяю, поймут, если вы откажетесь.

– Но ведь Пеликанов знает, что я его на дух не переношу!

– Тем приятнее будет сюрприз, когда обворожительная молодая женщина немного выпьет, расслабится и вдруг обнаружит, что он не так уж и плох, особенно на фоне его добра...

– И как я, по-вашему, должна продемонстрировать свой интерес?

– Не мне же учить вас всяким женским штучкам?

– А если он вздумает мне под юбку залезть? – вкрадчиво спросила Наташа. – Или тоже советуете потерпеть ради общего дела?

– Если, если!.. – Егор сердито посмотрел на нее. – Не провоцируйте его, и все будет о’кей! Да и вряд ли он осмелится на активные действия. Знает, сволочь, что я этого не прощу.

Наташа выдержала некоторую паузу и осторожно спросила:

– Егор, я поняла, что Пеликан вас побаивается. С чего бы это? – Она тоже побаивалась, что ей в очередной раз посоветуют не лезть в чужие дела. Но Егор на удивление благодушно посмотрел на нее и даже соизволил едва заметно улыбнуться.

– А с того, что поганцем был с самого детства. Лупцевали мы его со Славкой нещадно, но, видно, недостаточно, тварь еще та выросла! – Егор пододвинул к Наташе пустую чашку. – Налейте еще кофе, если не остыл. – Отхлебнув темно-коричневую жидкость, поднял глаза. – Вы так мне и не ответили, согласны или нет?

– Согласна, – вздохнула Наташа, – при условии, что вы мне подробно расскажете, что я должна делать. – Она посмотрела на часы. – Но не раньше, чем я закончу с приготовлением завтрака и обеда. А теперь услуга за услугу. Я уезжаю через тринадцать дней, и если вас не затруднит, подбросьте меня с вещами на своей «Ниве» до Краснодара.

– Если все получится как надо, я вас до поезда на руках донесу! – Егор даже глазом не моргнул на ее заявление, а сожаления тем более не высказал. И Наташа почувствовала, как сердце сжалось в комок: и на этот раз ее просто используют в своих интересах и, стоит ей добиться успеха, тут же выбросят, будто ненужную тряпку.

Она подняла глаза, моля бога, чтобы Егор не заметил в них ни смятения, ни горечи, на борьбу с которыми у Наташи уже не осталось ни сил, ни желания. Но он смотрел на нее со странной, почти ласковой улыбкой.

– Сегодня вечером ты должна быть не просто привлекательной, а сногсшибательной, а для этого, наверно, нужно надеть что-нибудь вроде вчерашней маечки. Кстати, мужики оценили мою смелость показать им жену в столь сексуальном наряде. – Его пальцы без сомнения нежно пробежались по ее щеке. – Все-таки ты молодчина! Хочешь, признаюсь, почему мы продули партию? Все мужики, и я в том числе, больше на тебя глазели, чем за мячом следили. Играла ты здорово, ничего не скажешь, да и в шашлычной, ребята отметили, не жеманилась, не кокетничала, в нашем кругу это ценят! – Егор склонился к Наташе и неожиданно поцеловал ее в щеку. – А мне почему-то было приятно, когда тебя хвалили.

И тут Наташа окончательно осмелела и решила воспользоваться его настроением, чтобы прояснить для себя некоторые моменты его биографии. Внутренне она была готова к отказу, но чем черт не шутит? Сейчас, когда он так заинтересован в ее согласии, вполне возможно, плюнет на принципы, и ей удастся, пускай самую малость, узнать о его жизни без нее.

– Егор, извините меня и не сочтите за бестактность, но, если не секрет, чем вы на самом деле занимаетесь?

В голубых глазах Наташи, которые в сумраке рассвета казались темнее и глубже, Егор прочитал не просто любопытство, а нечто такое, от чего сладко защемило сердце, а на душе стало легко-легко. Он вдруг испытал не только давно забытое ощущение покоя, а даже что-то похожее на счастье. По уже сложившейся традиции первым его желанием было осадить ее, но, неожиданно для себя, Егор посмотрел на часы и сказал:

– Ладно, Зорька еще подождет. Что тебя конкретно интересует?

Он опять перешел на «ты», и Наташа вздохнула с облегчением: еще одну выволочку и резкий тон она бы уже не перенесла. Сорвалась бы, нагрубила и окончательно испортила с трудом налаженные отношения. Чтобы скрыть волнение, она встала, налила воды в кофеварку, включила ее и только тогда задала вопрос, ответ на который ей давно уже подсказало сердце:

– Я заметила у тебя несколько шрамов, а Надежда Васильевна рассказывала мне, что получила на тебя три похоронки. Это все «горячие точки»? Ты воевал на Кавказе?

Егор поморщился:

– Нет, сначала Афган, но там я полгода только провоевал и прошел его практически без единой царапины. Так, пара легких контузий, и все, словно хранило меня что-то.

– Сын Степанка сказал, что у тебя наград видимо-невидимо.

Егор с досадой посмотрел на Наташу и развел руками.

– Вот же паршивец! Теплая вода в одном месте не держится. – Он достал пачку сигарет, задумчиво повертел в руке. – Этого добра хватает, а вот с нашивками за ранения явный перебор. – Егор встал со стула, отошел к окну, закурил. Помолчал немного и вновь заговорил, но голос его звучал теперь непривычно глухо, словно пробивался сквозь сдавившую горло преграду.

Наташа вдруг пожалела, что затеяла этот разговор. Лицо Егора как-то вмиг постарело, осунулось, глаза смотрели печально, возле губ залегли две глубокие жесткие складки.

– Честно сказать, ненавижу тех людей, которые из пустого любопытства начинают расспрашивать, но к тебе это не относится, – торопливо добавил он. – За последние пятнадцать лет я прошел, кажется, через все круги ада. Через такую грязь и мерзость, что дальше некуда. Одна девочка как-то мне спела: «Отдыха нет на войне солдату...» – и словно судьбу мне напророчила. Сама посуди, после Афгана я думал, в Союзе передохну, ан нет, не тут-то было! В восемьдесят девятом только от Тбилиси отошли, Фергана... Девяностый – Карабах! Девяносто первый – снова Карабах! Девяносто второй – Осетия! Ингушетия!.. Я уже сказал, в Афгане меня ни разу по-крупному не зацепило. Но зато в Союзе – пошло-поехало! Первый раз меня в восемьдесят девятом во время операции по захвату наркоторговцев крепко задело. Отлежался в госпитале во Владивостоке. Затем в Нагорном Карабахе во время армяно-азербайджанского конфликта садануло. Три недели в госпитале в Ереване провалялся. Потом уже в Фергане две клинические смерти пережил, а мать чуть четвертую похоронку не получила. К счастью, через друзей успел ее упредить, мол, жив-здоров, а слухи о моей смерти сильно преувеличены. Девочка, что с тобой? – Он с тревогой посмотрел на Наташу. Она, с побледневшим лицом, смотрела на него глазами, полными слез. Он сделал несколько шагов, обнял ее и крепко прижал к себе. – Прости, я даже мужикам такое не рассказываю, а с дамами, видно, вообще разучился беседовать, поэтому и оплошал немного. Сильно напугал тебя?

Наташа шмыгнула носом, слегка отстранилась от него и посмотрела ему в глаза:

– Но ты ведь моряк, так почему же воевал на суше?

– Моряк с печки бряк! – Егор криво усмехнулся и вдруг осторожно, кончиком пальца снял слезинку с ее ресниц. – Удивительно, но я впервые не злюсь, когда ко мне пытаются залезть в душу. – Его шершавая ладонь легла ей на затылок, Наташино лицо приблизилось к его лицу, и Егор теперь уже губами попытался стереть следы слез на ее глазах и щеках. – Никто еще меня ни разу не спросил, почему так получилось. На самом деле это парадокс, и, считай, ты первая его заметила. – Он потянул Наташу за руку и усадил рядом с собой на стул. – Так вот жизнь извернулась, что пришлось мне не синие, а в основном песчаные волны рассекать. Поначалу меня откомандировали всего на несколько месяцев в распоряжение Министерства обороны, а они не сильно разбирались, кто из нас моряк, кто пехотинец... Задачу поставили – и шагом марш, солдат! Выполняй, как придется, и выживай, как получится... Там, видишь ли, были несколько другие критерии отбора. Да я и рад, что так получилось. Забыться мне надо было, по правде сказать, да и жить не очень хотелось... Как вспомню... – Егор махнул рукой и неожиданно весело улыбнулся. – Дело все прошлое, только вот железа во мне, как медяков в детской копилке. В аэропорту, бывает, металлоискатель соловьем заливается, когда сквозь него прохожу.

– И куда же ты теперь после отпуска?

Егор комично вытаращил глаза:

– Ну вот, закудыкала мне всю дорогу! Сплюнь через плечо! – И, дождавшись, когда она выполнит просьбу, добавил: – У меня теперь два пути: один – старый, исхоженный, о котором ты знаешь, второй – попробовать себя, как ни странно это звучит, на педагогическом поприще. Сейчас мои документы в министерстве. Какой уже месяц решают, достоин ли я стать заместителем начальника одного из военных училищ...

– А не лучше ли совсем уйти из армии, найти себе работу по душе и отдохнуть от всего, забыть про эту грязь?

– Смешно, а может, и грустно, что из армии я как раз не хочу уходить. Да и забыть вряд ли получится. Наградила меня судьба отличной памятью, и от прошлого, как говорится, не спрятаться, не скрыться. Степанок вот тоже постоянно забрасывает удочку на предмет моего служения ему и Отечеству, я и хочу послужить, но там, где что-то умею, знаю и, думаю, сумею научить других.

– Надежда Васильевна рассказывала, что вы с братом близнецы, но он ведь как-то в жизни устроился, семья у него, дети...

– А не рассказывала тебе Надежда Васильевна, что мы всегда бежали в разные стороны?

– Рассказывала.

– Так и в жизни получилось. Морды он бил только на ринге, а с какой стороны автомат стреляет, уже и забыл, поди. А звание точно такое же, и квартира есть, и жена, и дети... Правда, с потомством он подкачал, бракодел несчастный! – Егор опять посмотрел на часы. – Видишь ли, у нас в семье в каждом поколении обязательно рождаются мальчишки-близнецы. Причем одного из них, того, кто первым появился на свет, обязательно называют Егором в честь далекого-далекого предка, кубанского казака, как я полагаю. А вот на нас эта традиция, видно, и закончится. У Славки – девки, Танька по отцу нам не родная, а я вообще к семейным делам не приспособлен.

– Можно подумать, у тебя женщин помимо жены не было?

– Были, что тут скрывать. Но ни с одной до детей дело не дошло, тут уж я в курсе. Кроме того, я не из тех, чтобы женщину с ребенком, тем более с двумя бросить. Я ведь всегда разберусь, где мой, а где чужой... Заметочка на то особая имеется. – Он опять посмотрел на часы и вскочил на ноги. – Ну все, побежал Зорьку доить. – Внимательно посмотрел на Наташу. – А ты не переживай за меня, не надо! Терпеть не могу, когда меня жалеют! Я ведь мужик живучий и, чего хочу, всегда добиваюсь...

Наташа проводила его взглядом и вздохнула. И не вспомнил, что была у него еще одна возлюбленная помимо тех, о которых он точно знает, что не наградил их ребенком. А может, просто бахвалится, и она вовсе не исключение, и гуляет еще по планете парочка-другая близнецов один в один с ее Егоркой и Петькой. И ведь надо же было так случиться, что она, не ведая об их семейной традиции, назвала одного из сыновей Егором. Как ее отговаривала Софья, убеждала, что Игорь звучит красивее, не согласилась, не захотела, чтобы маленький своим именем напоминал ей о существовании Игоря большого. И вот, оказывается, Игорь совсем не Игорь, а Егор, и очень жаль, что он никогда не узнает, как со временем появятся на земле его внуки, а потом, вероятно, и правнуки с фирменным знаком Карташовых под правой лопаткой, но, увы, под другой фамилией.

– Пожалуйста, расскажи мне о Василии Михайловиче. – Наташа посмотрела на Егора, но он словно не расслышал ее вопроса и, спрятав глаза за темными очками, продолжал следить за дорогой, бегущей под колеса автомобиля. Сильные руки спокойно лежали на рулевом колесе, и лишь большие пальцы при повороте вздрагивали, показывали, что их владелец внимателен и сосредоточен.

Наташа вздохнула. Лимит на откровенность, очевидно, исчерпан. Она опустила окно, и тут же боковой сквозняк подхватил почти невесомый подол платья, оголив ее ноги чуть ли не до середины бедра.

Покраснев от смущения, она пыталась прижать шелковую ткань к коленям, но безуспешно.

– О, черт! – Придерживая одной рукой юбку, Наташа попыталась другой закрыть окно, но теперь уже узенькая бретелька сползла с плеча и обнажила белую полоску кожи – незагоревший участок груди.

Наташа спешно привела в порядок верхнюю часть своего туалета и чуть не взвыла от отчаяния: собранный в горсть подол платья выскользнул из пальцев и улегся ей на лицо. Двумя руками она стянула его вниз и увидела, что Егор закрывает окно со своей стороны. Сквозняк тут же прекратился.

– Репетиция прошла недурственно! – Насмешливая улыбка скривила губы водителя, но лица он не повернул, а разглядеть выражение его глаз за темными стеклами очков ей так и не удалось. А видеть это стоило, и, вероятно, этот взгляд стал бы достойной наградой за пережитые ею стыд и волнение.

Егор прокашлялся, достал из кармана носовой платок и вытер вмиг повлажневшие ладони. С каким наслаждением он сию же минуту наплевал бы на затею Степанка, загнал машину в лесозащитную полосу и помог бы Наташе справиться с платьем, а себе – с невыносимым желанием обладать ею немедленно...

Он вспомнил вчерашнее шоковое ощущение, когда его рука, независимо от сознания, проникла под ее футболку. Соприкосновение с упругим, разгоряченным игрой телом произвело не меньший эффект, чем взрыв мины. Егор на мгновение ослеп, оглох и, кажется, чуть помутился разумом, когда вместо очередного выговора самонадеянной дамочке принялся ее целовать. И менее всего он ожидал, что Наташа так легко и безбоязненно ответит ему. И если бы не чертов Фикус, так некстати вылезший из кустов, то вообще неизвестно, дошли бы они так скоро до шашлычной или нет.

В тот вечер он почувствовал вдруг странное беспокойство. Все происходящее казалось нереальным, фантастическим видением, сном, что вот-вот прервется, и навсегда исчезнет из его жизни женщина, которую он при всем желании теперь вряд ли забудет!

С тайной благодарностью к друзьям, то и дело оравшим «Горько!», Егор целовал ее терпкие от вина, мягкие и податливые губы, сжимал в объятиях гибкое изящное тело, касался пальцами нежной, шелковистой кожи. Он с горечью думал, что очень скоро она уедет, вернется в свою чужую, незнакомую ему жизнь и, возможно, еще посмеется, вспоминая израненного вояку, ни на что более серьезное, кроме поцелуев, не осмелившегося.

– Мы что, так и будем всю дорогу молчать? – спросила его женщина, о которой он думал беспрестанно, до сухости во рту, до мучительной головной боли...

Егор искоса взглянул на Наташу и улыбнулся:

– Слушаюсь, товарищ адмирал, что вам угодно от меня услышать?

– Я хочу знать, кто он такой, ваш Василий Михайлович, и почему такой ажиотаж вокруг его юбилея?

– Слушай, Наташа, – кажется, впервые со времени их встречи ее имя прозвучало так мягко и ласково, как в добрые старые времена. Впрочем, тогда он мог ее и «моей Наташкой» назвать, словно закреплял этим право на свою любовь. – Василий Михайлович – святой человек. В сорок с небольшим списали его с флотского довольствия и отправили на пенсию. И вот, почитай, три десятка лет он в нашей школе бессменный военрук и физрук. Сейчас, правда, ведет всего двенадцать часов, но до сих пор наши школьные команды по волейболу лучшие в городе и в районе.

– Так это он вас тренировал?

– Он, родимый. И не только по волейболу. Видишь ли, он в свое время служил в морпехе. Кое-что сам умел и нас понемногу научил. Один из его приемчиков, в частности, мне в «Поплавке» пригодился. Но я единственный, кто пошел по его стопам, не считая Славки, конечно, а пять человек из наших окончили юридический, ты уже поняла, наверное?

– А Пеликан тоже был в вашей команде?

– Никоим образом! Он всегда был метр с кепкой, поэтому не то что в волейбол, в лапту его никогда не брали играть: хилячок был, но с самомнением. Все пытался хоть в чем-то нас обойти. И обошел ведь, подлец! – Егор засмеялся и посмотрел на Наташу. – Знаешь в чем? В ножички. Так научился их в цель метать, куда тебе! Равных ему во всем нашем околотке не было, а возможно, и во всем Тихореченске. До сих пор, говорят, забавляется, сволочь. Он и на Люське по той причине женился, что думал мне досадить, и теперь сам же с ней мается. Пить она и раньше пила, а сейчас, Степанок сказал, еще и колоться вздумала.

– Из-за чего вы разошлись?

– А это уж наше личное дело, и мы договорились, кажется?..

– Договорились, – перебила его Наташа и отвернулась к окну. А Егор продолжал как ни в чем не бывало свой рассказ:

– Василий Михайлович, не для красного словца сказано, людей из нас сделал. Нам ведь лет по двенадцать было, когда он в школу пришел. Самый дурной возраст. Как волчата, в стаи собирались, по садам шмон наводили, патоку с сахарного завода ведрами таскали, жмых с маслозавода... А дрались как! Улица на улицу, правда, до первой крови или порванной рубахи. Мама одна, отец утонул, когда нам только-только одиннадцать исполнилось. Поддавала она нам, конечно, от души. Рука у нее тяжелая, как оттянет по заднице, но покряхтишь, поморщишься – и опять за старое. – Дорога сделала крутой поворот, и Егор замолчал на мгновение, но тут же заговорил вновь: – А Михалыч пришел и за год всех охламонов в норму привел. Мы с ним и в трудовом лагере работали, и каждое лето в горные походы ходили, и по реке на плотах сплавлялись... Да и так, соберемся человек пять-шесть, удочки в руки, кусок хлеба в зубы и ну к его калитке канючить: «Василь Михалыч, поедемте на рыбалку!» Раньше мы и без него на острова отправлялись, но с ним-то в сто раз интереснее.

– Но почему же Пеликан решил примазаться к этому торжеству?

– Ну что тут непонятного? – вздохнул Егор. – Очки, скотина, зарабатывает, голоса избирателей завоевывает. В ноябре выборы главы районной администрации, а он за свои деньги кого угодно с потрохами купит и перекупит. И ничего тут не поделаешь, государство у нас до такой степени демократическое, что готово любого жулика или элементарного вора к власти допустить.

– А вы что, не в состоянии дать ему от ворот поворот? Степанок, Гуд Монин и этот, как его, Скумбрия, что они, никакой роли в районе не играют? Даже удивляюсь, вроде не слабые мужики, а пасуют перед этой мелкой мразью.

– У этой мрази все вокруг схвачено и повязано. И дружбу он водит с такими мужичками, которые нашего Степанка одним щелчком в бомжи определят, если не хуже. Вот и старается он действовать в рамках закона, и в сторону ни-ни... Потому Пеликан и радуется жизни, да еще того гляди и вправду главой районной администрации станет! И юбилей для него просто лишний повод, чтобы раз и навсегда показать, кто на самом деле в Тихореченске и в районе верховный правитель. И настолько он в своей силе уверен, что задумал устроить этот бал-маскарад не где-нибудь, а в своем загородном доме, ублюдок!

– А почему бал-маскарад?

– А потому что большинство из приглашенных будут изображать из себя совсем не то, что представляют на самом деле. И ты в том числе, я надеюсь!

– Егор, по правде, я немного сомневаюсь, получится ли у меня? Я же не актриса и могу сорваться или перепутать что-нибудь.

– Соберись и думай только о том, что от тебя зависит. Одно скажу: мы со Стасом и Гуд Монычем, кажется, все предусмотрели, но по закону подлости обязательно какая-нибудь гадость приключится. Я уже понял, ты – смелая женщина, неглупая, поэтому постарайся сориентироваться, а в случае, если ситуация выйдет из-под контроля, мы выведем тебя из игры.

Наташа посмотрела на Егора. Чудовище железобетонное! Хотя бы словечко ласковое сказал. А уж инструктаж проводил – так чуть ли не по стойке «смирно» поставил. И несколько раз заставил повторить все слово в слово, и рассердился, когда она попыталась передать задание в вольном изложении. И вечерний наряд тоже он выбирал. И выбрал, конечно, именно тот, который Наташа взяла с собой, уступив требованиям Софьи. Находясь в здравом уме, она никогда бы не посмела его надеть.

Темно-голубое маленькое платье с оголенными плечами и широкой юбкой от пояса. В нем можно передвигаться лишь мелкими шажками, иначе легкая, почти невесомая ткань при любом резком движении или порыве ветерка взмывает вверх, в чем Наташа уже успела неоднократно убедиться. И теперь она с ужасом представляла, как поведет себя это платье, когда его хозяйке придется танцевать...

Машина тем временем свернула на обсаженную липами аллею, и вскоре они подъехали к высокой, метра три, кирпичной стене, окаймляющей огромный особняк с круглым, как в обсерватории, куполом.

На заасфальтированной, обнесенной чугунной решеткой площадке скопилось десятка три разномастных автомобилей.

Наташа обеспокоенно посмотрела на Егора:

– Послушай, а как мы уедем отсюда? Тебе ведь выпить придется?

– Без проблем! Я пью только в компании друзей, а здесь, считай, на службе. А что касается остальных гостей, так о них у меня голова не болит!

Егор отогнал машину на стоянку, взял Наташу под руку и подвел к калитке, врезанной в массивные металлические ворота. Нажал на кнопку звонка. Охранник выглянул в небольшое круглое, наподобие иллюминатора, окно.

– Смотри-ка, пуленепробиваемое, – успел прошептать Егор. Калитка распахнулась, и перед ними появился высокий крепкий парень, справился по списку, что они в числе приглашенных, и пропустил их внутрь ограды.

Оказывается, метрах в пяти от наружной стены была еще одна, несколько ниже первой, но с такими же воротами и окном-амбразурой.

– Черт бы побрал этого стервеца! – выругался Егор. – Противотанкового рва не хватает и навесного моста, да еще парочки снайперов на крыше... А то, что в стенах телекамеры, и ежу понятно! Ничего, Пеликаша, в свое время и не такие крепости брали, а с этой шарадой и подавно справимся.

Наташа остановилась на мгновение.

– Интересно, что за крепости ты брал?

– Тсс! – прошипел Егор. – Ворота открываются.

На втором пропускном пункте процедура сверки повторилась, и Егор не выдержал:

– У тебя случайно фотографий всех приглашенных анфас и в профиль не имеется?

Охранник словно не расслышал, показал им на калитку, и гости наконец-то очутились на территории парка, окружающего массивный четырехэтажный дом из красного и белого кирпича со стрельчатыми окнами и галереей, опоясывающей по второму этажу все здание.

– Н-да! – Егор замедлил шаг. – Похоже, он порядочную часть леса, не меньше двадцати гектаров, оттяпал. Интересно, кто ему разрешение на застройку выдавал в таких размерах и на таких площадях, к тому же в заповедной зоне? Еще одна неслабая задачка для Монина и его ребят.

– Егор, – прошептала Наташа, – я такое лишь в западных фильмах видела!

Он покосился на нее:

– Стоит только захотеть – и станешь здесь царицей. От Люськи он вмиг избавится, а при его нынешних доходах именно такая, как ты, и нужна. Жена – красавица, машина – загляденье, хата – какой ни у кого нет!

– Но он знает, что я твоя жена...

Егор поморщился:

– Наташа, это всего лишь игра, и я не имею на тебя никаких прав, а ты никаких передо мной обязанностей. Разве я могу тебе что-то навязывать?

– А ты не навязываешь! Ты наступаешь мне на горло и вынуждаешь поступать, как твоей душе угодно.

Егор обнял ее за талию, чмокнул в щеку и рассмеялся:

– Вот, оказывается, как выглядят семейные разборки?

Навстречу им уже поспешал Пеликан и в следующую секунду втерся между ними, дружески обнял за талии и повел к дому. Загорелая лысина едва возвышалась над Наташиным плечом, и она выругалась про себя, и крайне неприлично, что позволяла себе лишь в экстремальных ситуациях.

Поляна перед домом была полна гостей, и опять Наташа сравнила увиденное с зарубежными фильмами – Пеликанов привыкал жить по европейским стандартам. Правда, гости их явно не придерживались: дамы были массивнее фигурами, а их спутники одеты по принципу: по жаре и так сойдет!

Пеликанов подвел Наташу и Егора к высокому худощавому мужчине, чей возраст выдавала лишь седая, с короткой стрижкой голова и чуть поблекшие голубые глаза. Они с Егором крепко обнялись. Наташа поняла – это и есть легендарный Василий Михайлович.

Егор представил Наташу, и Василий Михайлович с одобрением посмотрел на нее:

– Ну, Егорка, я твою жену еще от ворот заметил и оценил. Смотри не упусти ее, с тебя ведь станется.

– Пусть только попробует упустить! – улыбнулась Наташа и прижалась щекой к плечу Егора.

Подошли Степанок и Гуд Монин, несмотря на жару, оба в темных костюмах. Их сопровождала пышная дама в ярком платье с рюшами, оказавшаяся женой Монина, звали ее Екатериной Алексеевной. Она страшно всех и всего смущалась и, когда мужчины, спросив разрешения, удалились на несколько минут, уже ни на шаг не отходила от Наташи. Но та была этому рада. В течение четверти часа, в которые вылились эти несколько минут, Наташа получила исчерпывающую информацию обо всех присутствующих. Похоже, Егор не ошибся: Пеликан собрал здесь все, так сказать, высшее общество Тихореченска.

Вскоре гостей пригласили во внутренний дворик, где они расселись за столики вокруг бассейна, на которых стояли карточки с фамилиями приглашенных. За одним столом с Егором и Наташей очутились Степанок и высокая плоскозадая и плоскогрудая дама в черном облегающем платье с таким низким вырезом на спине, что невольно возникал вопрос: а что-нибудь из белья присутствует на этой стиральной доске или нет?

Дама, не обращая никакого внимания на Наташу, тут же принялась напропалую флиртовать с Егором. Она вспоминала каких-то общих знакомых, хохотала даже при слабом намеке на шутку, хватала его за руку и постоянно забывала ее отпускать.

Наташа тихо забавлялась, наблюдая за попытками Егора освободиться от цепких и когтистых лапок, чтобы взять бокал с легким вином, вилку или нож.

Шустрые официанты из «Поплавка» сновали между столов, меняли грязные приборы на чистые, подливали вино и предлагали все новые и новые блюда.

Доктор тоже был приглашен. Его столик стоял чуть наискосок от их стола, по другую сторону бассейна, и Наташа от нечего делать следила за процессом обхаживания полногрудой блондинки в оливковом комбинезоне. На этот раз доктор действовал с большим успехом и скоро полностью завладел вниманием своей дамы.

Пеликан, или, как он не преминул напомнить собравшимся, предприниматель Леонид Андреевич Пеликанов, умело и решительно управлял торжеством. Ничто пока не омрачало праздник. Все шло по тщательно разработанному сценарию: заздравные речи (Степанок и Егор тоже внесли свою лепту), вручение подарков, песни, исполненные казачьим хором в честь юбиляра, его ответное слово...

Улучив момент, Степанок прошептал, кивнув в сторону хозяина:

– Смотрите, прямо светится от счастья, ублюдок! Хотел бы я посмотреть, как он чуть позже засветится!

Объявили начало танцев, и дама напротив призывно посмотрела на Егора, но тот улыбнулся в ответ:

– Извини, Марина, но первый танец я всегда танцую с женой.

Он вывел Наташу из-за стола, и они прошли на асфальтированную площадку, очевидно, для этих целей и предназначенную. Группа музыкантов из «Поплавка» честно отрабатывала свой хлеб, а молодой человек, солирующий в отсутствие певички-сиротки, обладал на удивление не только музыкальным слухом, но и приятным голосом.

Все было хорошо, только Егора будто подменили. За весь танец он не промолвил ни единого слова, даже из вежливости. Всегда такие теплые руки неподвижно лежали на ее талии, глаза смотрели поверх Наташиной головы и были холодными и равнодушными, словно танцевал он не с женщиной, а с пластмассовым манекеном. И куда вдруг подевалось его намерение изображать счастливого супруга?

Музыка смолкла. Егор взял Наташу под локоть и повел к столику. Но не успели они пройти и половину пути, как певец запел вновь, и теперь уже Наташа развернула своего партнера и увлекла его в гущу танцующих. Стараясь скрыть разочарование от предыдущего танца, она тесно прижалась к Егору и позволила себе несколько раз ласково пробежаться пальцами по его спине. И сразу же почувствовала, как его руки вздрогнули и легли чуть ниже ее талии. Воодушевленная ответным шагом, Наташа обняла Егора за шею и прижалась щекой к его щеке. И задохнулась от волнения. Зачем она так долго сдерживала себя, так долго отказывалась от прекрасных ощущений? Зачем дурила себе голову, запрещала думать о желанном, любимом мужчине? У Наташи опять перехватило дыхание. Она судорожно глотнула воздуха, потерлась носом о шершавую мужскую щеку.

Реакция Егора превзошла все ожидания. Он сбился с ритма, вновь поймал его и потихоньку увел ее в самый дальний и темный угол танцплощадки.

Тонкая ткань была слишком слабой преградой, и Наташа почувствовала, как жесткие пальцы сжали ее ягодицы, а живот прижался к мужским бедрам. И она вновь получила возможность понять, сколь велико его желание. Руки Егора из чужих и холодных вновь превратились в смелые и требовательные, чего она и добивалась!

Егор склонился, ласково коснулся губами ее сомкнутых век и внезапно, будто решился наплевать на все запреты, принялся осыпать быстрыми, жадными поцелуями ее лицо, шею, плечи... Нежная женская кожа покрылась мурашками. Наташа еще теснее прильнула к Егору. Но, похоже, ноги перестали слушаться не только ее. Егор остановился в нерешительности, и Наташа наконец решилась, посмотрела ему в глаза, и сердце ее сбилось с ритма, забилось шало где-то в низу живота. Он смотрел на нее потемневшими глазами со столь неприкрытой страстью и желанием, что она испугалась – не переборщила ли?

Мышцы на лице Егора напряглись. Он медленно приблизил свое лицо к Наташиному, приоткрыл губы, и она поняла, что умрет, если не получит этот поцелуй. Но поцелуй так и не состоялся. Словно испугавшись чего-то, он резко отпрянул от нее и глухо пробормотал:

– Наташка, не провоцируй меня, иначе мы все провалим!

И ей ничего не оставалось делать, как покорно проследовать рядом с ним к столику и уступить право на танец выпадающей из платья Марине. Наташа с тоской проследила взглядом за парочкой и, не сдержавшись, громко вздохнула. Потом повернулась к Степанку, по причине травмы скучавшему за столиком.

Подполковник посмотрел на соседку, протянул через стол руку, накрыл ею Наташину и, слегка сжав, тихо сказал:

– Не ревнуйте, Наташа! Егор вас любит, как никого в своей жизни не любил. Поверьте старому сыскарю, у меня на такое особый нюх. Зуб даю, как выражаются мои клиенты! – Он склонился к Наташе почти вплотную. – Марина тоже часть нашего плана, поэтому не беспокойтесь, держите себя естественнее... – Степанок глянул за ее спину и поднялся со стула. – Кажется, пришла пора сматываться. Пеликан спешит скрасить ваше одиночество.

Наташа проводила взглядом прихрамывающего милиционера. Знал бы бравый подполковник, что нюх его на этот раз основательно подвел. Ни о какой любви здесь и речи не шло. Егор хотел ее как женщину, и не более того. А вот она действительно любит его и никогда не переставала любить и надеяться. Но так уж, видно, предписано ей на веку – прожить его одной, тешить душу воспоминаниями и оплакивать раз и навсегда утерянное счастье...

– Мое почтение, Наталья Константиновна!

Это животное, оказывается, и отчество ее знает! Наташа надменно снизу вверх оглядела тщедушное тело, вероятно, в единственном на весь Тихореченск смокинге, и отвернулась.

– Не хотите разговаривать, и правильно! Провинился я перед вами, ох как провинился! – Пеликанов присел на освободившийся после Степанка стул и приветливо улыбнулся. – Но повинную голову ведь и меч не сечет, не так ли? – Он прижал руку к сердцу и склонил перед Наташей голову. – Простите, ради бога, опростоволосился. Кто же знал, что вы Егорки Карташа родная жена?

– А если бы не жена, то и под красный фонарь спровадить можно?

– Кто вам такую ерунду наговорил? – Похоже, от расстройства чувств у Пеликана даже слезы на глазах выступили. – Вы не из тех женщин, что на базаре за рупь двадцать продаются! Для такой, как вы, и домик этот выстроен, и кое-что на черный день имеется. – Он перегнулся через стол, попытался взять Наташу за руку, но она вовремя убрала ее на колено. Голова «первого парня» Тихореченска мешала ей наблюдать за танцующими, и она пересела на соседний стул. Пеликан мгновенно разгадал ее маневр:

– За мужем решили понаблюдать? Напрасно! Егор, похоже, одну из своих прежних бабенок встретил и вмиг позабыл о молодой жене. – Хозяин дома с язвительной усмешкой посмотрел на Наташу. – Видите, куда он ее увлек? Во-он за те кустики. Давайте вместе погадаем, какие они там танцы танцуют?

Наташа почувствовала, как кровь отливает от щек, и судорожно сжала край скатерти.

– Наташенька, ау! Вы меня слышите? – пропел рядом вкрадчивый голосок. – Приглашаю вас прогуляться по парку. Вы будете первой женщиной, которой я покажу свой розарий...

– Что ж, и жене не показывали?

– Даже жене... – Пеликанов внимательно посмотрел на Наташу. – Кстати, вы знаете, что она – бывшая любовь Егора? Сегодня ей несколько... э-э-э... нездоровится, поэтому мне приходится хозяйничать в одиночку. – Пеликанов опять настороженно глянул на нее, но губы тем не менее растянул в улыбке. И вдруг этот человек напомнил Наташе собаку, которая точно так же наблюдает за суровым хозяином и не ведает, что ее ждет через минуту – погладят ли по голове или дадут крепкого пинка. – Ну как, принимаете мое приглашение?

– Леонид Андреевич, честно говоря, прогулка по саду на высоких каблуках меня не сильно прельщает, а вот в телескоп посмотреть на звезды, на Луну всю жизнь мечтала!

– О чем разговор! – Пеликан щелкнул пальцами, подозвал высокого чернявого молодого человека и шепотом приказал ему что-то. Потом повернулся к Наташе: – Сейчас мой личный Галилео Галилей настроит телескоп, а пока позвольте предложить небольшую экскурсию по моим апартаментам. – Хозяин вежливо, не в пример давешним своим громилам, взял гостью под локоток и провел через двор ко входу в дом.

Наташа с облегчением вздохнула. Пока все идет как по маслу, и даже с опережением графика. Ей было невдомек, что с десяток пар мужских глаз проводили ее и Пеликана встревоженными взглядами, а у владельца одной из них вдобавок мучительно сжалось сердце. Сумеет ли Наташа обыграть известного подонка, сможет ли быть убедительной, чтобы заставить его показать то, из-за чего и был затеян весь этот сыр-бор?

С уходом Наташи и Пеликана отпала необходимость изображать горячий интерес к Марине. И Егор присел за столик, достал сигареты, закурил. Подковылял Степанок и сел рядом. Карташов мрачно взглянул на приятеля:

– Если с Наташкой что-нибудь случится, я тебе вторую ногу выдерну...

* * *

...Интерьер особняка лишний раз подтверждал, что указы о заполнении налоговых деклараций писаны не для Пеликана. Только чрезмерной верой в безнаказанность можно было объяснить великолепие драгоценного паркета, огромных мягких ковров, каминов, выложенных разноцветным мрамором, чудесную мебель, изготовленную отнюдь не из древесно-стружечных плит. Все это восхищало, в особенности таких неискушенных зрителей, как Наташа, изяществом линий и богатой отделкой.

Они переходили из комнаты в комнату, из зала в зал, но более всего поразила Наташу кухня с обилием тостеров, миксеров, шейкеров и прочих недавно еще диковинных для российских женщин западных причуд.

Наташа вздохнула. На такой кухне не грех и всю жизнь провести. А ночевать, с ее-то запросами, вполне можно вон на том диванчике, что притулился под окном.

Пеликанов довольно улыбнулся:

– Нравится?

– Еще бы! – здесь ей даже не пришлось кривить душой.

– Одно слово – и будете здесь хозяйкой!

Наташа язвительно улыбнулась:

– Леонид Андреевич, у вас редкий талант обольщения женщин при помощи кухонного комбайна.

– Наталья Константиновна! – Хозяин склонился к ее руке. – Разве можно позволить такой красоте возиться на кухне! Вы созданы для преклонения, любви, шикарных туалетов, постоянного праздника!

Наташа высвободила руку и с явной насмешкой посмотрела на Пеликана:

– И откуда все это возьмется? С моей зарплатой не слишком разбежишься!

Пеликанов многозначительно взглянул на нее:

– Вы не ответили на мое предложение.

– А его пока и не было, этого предложения. Конечно, если не считать того, что вы сделали мне в «Поплавке». Потрясающее предложение! Умопомрачительное по наглости! – Наташа с вызовом посмотрела на Пеликанова.

– Наташа, – Пеликанов, похоже, не рассердился, а обнял ее за талию и увлек к тщедушному, на тонких паучьих ножках диванчику, – давайте присядем, поговорим... – Он вытащил из пачки длинную сигарету, покрутил в пальцах и вдруг неожиданно спросил: – Скажите откровенно, что вы, бабы, находите в Карташове? Ни кола ни двора, избит, изранен, грубиян, каких поискать, не поверю и в то, что он на какие-то чудеса в постели способен. Почему же тогда моя Люська до сих пор готова за ним хоть на край света бежать? И сбегала уже один раз, но что-то слишком быстро ее развернули обратно. А ведь по части траханья она настоящий ас, мастер высшего пилотажа...

В дальнем конце коридора с шумом распахнулась дверь, раздался громкий женский визг. Весьма крупная дама в одном лишь бюстгальтере вихрем промчалась мимо опешившей Наташи и ее потерявшего дар речи собеседника.

Следом за женщиной выскочили двое рослых светловолосых, совершенно обнаженных парней. Пробегая мимо парочки, застывшей на диване, они дружно расхохотались. Один из них обернулся и, подмигнув Наташе, прокричал что-то на незнакомом языке. По неприличному жесту, который изобразил второй, она без труда догадалась, чем ей предложили заняться.

Наташа вскочила на ноги:

– Сейчас же проводите меня отсюда! Вы что, специально устроили эту демонстрацию?

Пеликанов удрученно махнул рукой:

– Простите, ради бога, Наташенька! Это супруга моя забавляется! Специально двух прибалтов для нее выписал, чтобы к охране не приставала. Затрахала их до основания, стерва! И на улицу ее без присмотра лишний раз не выпустишь. И так сладу с ней нет, а напьется – вообще дикой становится. До чего, зараза, докатилась, рэкетом стала заниматься. Завалится в какой-нибудь магазинчик, хрясь кулаком по прилавку, дескать, знаешь, кто мой муж? А если знаешь, гони бутылку без лишних разговоров! – Он виновато посмотрел на Наташу и, заметив брезгливую гримасу, поспешно сказал: – Да хватит уже о ней! Мою супругу теперь не перевоспитаешь! Честно говоря, я уже договорился поместить ее в специальную лечебницу, хотя и не верю, что ее можно вылечить... – Хозяин особняка поднялся с дивана и указал на узкую металлическую лестницу, ведущую вверх. – Давайте перейдем к более приятным занятиям, чем разговоры о моей недостойной супруге. Добро пожаловать в мою обсерваторию! Отринем на время земные заботы. Взирать на небесные светила – более приятное занятие.

Но Наташа отрицательно покачала головой:

– Нет, в следующий раз, что-то мне расхотелось!

В этот момент развеселая троица вновь вывернула из-за угла коридора. Женщина, видимо, очень красивая лет десять назад, а теперь расплывшаяся, обрюзгшая, посмотрела на них пустыми, полубезумными глазами и повисла на руках у своих кавалеров.

– Ну и нравы при вашем королевском дворе! – Наташа презрительно улыбнулась. – Кому скажи – не поверят!

Пеликанов взял ее за руку и прижал к своей груди.

– Наташа, выходите за меня замуж! Я ведь знаю, у вас с Егором нет детей, поэтому развестись вам не составит труда. Ну какие у вас с ним перспективы? Разве он способен создать вам такую роскошь? Я не знаю ни одной женщины, которая не мечтала бы о такой жизни! Неужели вам хочется всю жизнь прозябать, терять красоту, здоровье, и ради чего? Ведь Егор далеко не подарок!

– Конечно, не подарок! – вздохнула Наташа. – Я иногда задумываюсь над тем же и прихожу к выводу, что совершила ошибку, когда вышла за него замуж. Но теперь ничего уже не поделаешь, он меня просто так не отпустит. Знаете, Леонид Андреевич, но я его иногда просто боюсь. – И тут Наташа почти не кривила душой, она действительно порой побаивалась Егора, хотя именно в такие минуты вела себя еще более дерзко и вызывающе. – Сами знаете, каков он в гневе!

– Еще бы не знать! – Пеликанов потянулся к Наташе, но она отодвинулась от него. Тогда он схватил ее за руку. – Не отвергайте меня, дорогая. – И не успела Наташа ответить, как он вновь придвинулся к ней, обхватил за талию и стал осыпать поцелуями ее шею, плечи, грудь...

Наташу передернуло от отвращения, но на этот раз вырваться она не смогла. Пеликанов решил, что она задрожала от страсти, и вдруг оставил ее в покое.

– Еще ни одна женщина не устояла передо мной, – произнес он с победной улыбкой. – Но ты, Наташенька, единственная, кого я хочу постоянно, с той секунды, когда увидел тебя в «Поплавке». – Он поцеловал ее в ямочку у основания шеи, и Наташа едва сдержалась, чтобы не отвесить ему пощечину. – Пойдем, я кое-что тебе покажу! – Пеликан вдруг заговорщицки подмигнул ей и подвел к массивной двери в стене коридорчика за кухней. Набрал цифровой код, нажал кнопку – и дверь медленно отползла в сторону.

– Что это? Куда вы меня ведете? – Наташа с опаской посмотрела на Пеликана, потом в темноту дверного проема. – Я никуда не пойду!

– Не бойся! – улыбнулся хозяин дома. – Похищать тебя я не собираюсь и принуждать ни к чему не буду. Если хочешь изменить свою жизнь, пойдем со мной. Если решишь остаться с Егором, эта дверь опять закроется, и я провожу тебя к твоему ненаглядному.

Щелкнул выключатель, зажегся свет, и Пеликанов вопросительно посмотрел на Наташу. Вместо ответа она шагнула за порог, поймав краем глаза выражение торжества на лице мерзкого брахицефала.

По широким каменным ступеням они спустились в подвал. Все пространство огромного помещения занимали гигантские холодильные шкафы и ряд полок от пола до потолка, заставленных коробками с продуктами и спиртным.

– Да-а! С такими запасами не один год можно держать оборону! – съехидничала Наташа. Но спутник, похоже, не обратил или сделал вид, что не обратил внимания ни на ее слова, ни на интонацию. Он был озабочен другим.

– Мне совсем не улыбается ждать, когда ты освободишься от Карташова. Я хочу тебя, и как можно скорее.

– По-моему, вы опережаете события, Леонид Андреевич! Мы с вами ни о чем не договаривались...

– Не договаривались? – Пеликанов схватил ее за руку и с силой притянул к себе. – А зачем же ты спустилась сюда, если не договаривались?

– Хотела узнать, какие тайны скрываются за этой дверью...

Она не договорила. Пеликанов резво обхватил ее за талию, привлек к себе и потянулся губами к Наташиному лицу. Она попробовала оттолкнуть его, но неожиданно сильные руки притиснули ее к стене, скользнули под платье...

«О, черт!» – выругалась она про себя, вырываясь из лап ненавистного брахицефала. Охваченный страстью, Пеликанов затрясся от возбуждения и на миг ослабил хватку. Каким-то чудом Наташа вывернулась из его объятий, подбежала к лестнице и остановилась, обнаружив, что дверь закрыта. И тут она взяла себя в руки. Проклиная в душе Егора, Степанка, Пеликана и саму себя за то, что опрометчиво согласилась на авантюру, Наташа поправила свалившуюся с плеча лямочку, одернула подол и метнула гневный взгляд на взмокшего хозяина дома.

– Прекратите ко мне приставать, в конце концов! Что скажет Егор, и гости в особенности, если я появлюсь в таком растерзанном виде? Вам что, не хватает скандала накануне выборов?

Пеликанов виновато улыбнулся, развел руками:

– Свою ошибку понял и больше ее не повторю! – Он взял Наташину руку, поднес к губам и нежно поцеловал в ладонь. – Пойдем, я тебе один фокус покажу!

Вынув из внутреннего кармана узкую плоскую коробочку, похожую на пульт дистанционного управления телевизором, он нажал одну из трех кнопок. Острый луч устремился к невидимой точке на стене, часть которой тотчас же вместе с полками отошла в сторону. Вслед за этим открылась дверь, стилизованная под верхнюю часть огромной деревянной бочки.

Пеликанов цепко ухватил Наташу за руку и повел по низкому, выложенному бетонными плитами туннелю. Он слабо освещался редкими люминесцентными светильниками и был настолько узок, что, продвигаясь вперед рядом с тщедушным проводником, Наташа то и дело касалась бедром серой шершавой стены.

Ход то шел вниз под уклон, то поднимался вверх, но ни разу не повернул, не изогнулся. Наташа попробовала считать шаги, насчитала более трехсот, потом сбилась, начала снова, но впереди показалась новая металлическая дверь, и Наташа поняла, что это выход.

Пеликан снова поиграл кнопками на пульте, и дверь распахнулась, а он, как ребенок, довольный игрушкой, похвастался:

– Без этой штуки за эти двери никто не проникнет! А если и попробует, то – взрыв, обвал – и поминай, как звали! Его мне в одном «ящике» сварганили. Настоящий золотой ключик!

«А ты – крыса Шушара!» – хотела сказать Наташа, вспомнив вдруг любимую сказку сыновей, но промолчала, справедливо рассудив, что в данный момент это самое разумное. Не время сравнивать вслух ее проводника с гадкой хозяйкой подземелья.

Из открытых дверей потянуло сыростью, и Наташа поняла, что ход вывел их к реке. На улице стояла глубокая ночь, пахло водорослями и мокрым песком. Где-то за ракитами едва слышно шуршали речные волны. Полчища комаров обрадовались нечаянному ужину и ринулись в атаку. Наташа рассердилась:

– Куда вы меня завели? Не хватало еще дурацкой прогулки по песку! Давно уже пора возвращаться, пока мой муж, – подчеркнула она язвительно, – не отправился на поиски.

– Наташа, милая! – Пеликан умоляюще смотрел на нее. – Я все-таки надеюсь на нашу встречу. Конечно, мы могли бы встретиться в городе, но там за мной пристально наблюдают. Я не хочу причинять тебе неприятности. – При этих словах Наташа язвительно хмыкнула, но Пеликанов взял ее руки в свои и нежно сжал. – Я схожу с ума, готов пожертвовать всем, что имею, прошу, не отталкивай меня, позволь надеяться на встречу.

– Надейтесь, – усмехнулась Наташа, – этого я у вас отнять не могу!

– Спасибо! – обрадовался Пеликан. – Постарайся завтра или послезавтра каким-то образом улизнуть от своего Карташова. Найми такси на базарной площади и вели привезти тебя сюда якобы искупаться в одиночестве. Договорись, чтобы часика этак через четыре он забрал тебя отсюда. А теперь смотри, – Пеликан вытянул руку, – хорошо запомни это место. Дверь в откосе трудно заметить даже днем. Поэтому обрати внимание вон на тот тополь. Недавно в него попала молния и расщепила почти до основания. Недалеко от него съезд с шоссе на проселочную дорогу, которая кончается в десятке шагов отсюда, у старой насосной станции. Вон, видишь темную коробку? Это и есть станция... Надеюсь, теперь не заблудишься? – Пеликанов заглянул ей в глаза. – Так я буду ждать?

– А как вы узнаете, что я приеду? – вместо ответа спросила Наташа.

– А я тебе два номера телефона дам, – засуетился Пеликан. – Один – городской, другой – здешний. Когда наберешь номер, скажи лишь одно слово – «Ласточка», например, – и время назови, допустим, четырнадцать. И я тебя здесь у дверей встречу. Договорились?

– Договорились, – с облегчением вздохнула Наташа, – я подумаю над вашим предложением. – И попросила: – Пожалуйста, отведите меня обратно, а то я чувствую, не сносить мне сегодня головы!

Всю обратную дорогу домой Наташа, забравшись с ногами на заднее сиденье автомобиля, просидела с закрытыми глазами и не произнесла ни слова. Егор то и дело отрывал взгляд от дороги и наблюдал в зеркальце за ней. Однако заговорить с Наташей, к своему удивлению, так и не посмел.

Она не стала дожидаться, пока Егор поставит машину в гараж, и быстро прошла в дом. Открыла окно и услышала, как звякнул подойник. Значит, Егор прошел к корове, которая приветствовала его глухим мычанием. Соседка по его просьбе загнала Зорьку в сарай, но доить придется Егору. Значит, у нее есть немного времени, чтобы смыть с себя следы поганых лап Пеликана.

Ровно через полчаса она вышла на кухню. Егор уже ждал ее. Наташа молча села напротив, положила сжатые в кулаки руки на стол, подняла словно потускневшие глаза на Егора и тихо спросила:

– Что тебя интересует? Спрашивай.

– Если сумеешь, нарисуй план дома.

Наташа склонилась над листком бумаги и на удивление быстро и точно изобразила все, что от нее требовалось.

– Вот здесь крестиками я пометила кабинет Пеликана, его спальню и комнату охраны, а вот тут, сразу за кухней, вход в подвал, из которого идет подземный ход.

Она с явной неохотой, но подробно описала последний этап их прогулки.

– Так он тебе даже пароль дал? – усмехнулся Егор. – Конспиратор хренов!

– Да, «Ласточка»! – Наташа посмотрела на Егора. – Кажется, все. Можно мне теперь уйти к себе?

– Наташа, – Егор поднялся следом за ней, – подожди секунду. – Он обнял ее за плечи и поцеловал в крепко сжатые губы. Последовавшая за этим реакция была для него неожиданной. Наташа яростно оттолкнула его и залилась слезами.

– Не смей прикасаться ко мне! Я – грязная, мерзкая, вся излапана этим негодяем!

Егор потрясенно смотрел на нее:

– И ты позволила этому подонку?..

– Да, позволила, потому что пообещала тебе и твоим приятелям разведать все, что нужно! Позволила хватать себя, облизывать и прижимать к стене, чтобы только узнать, где находится этот чертов подземный ход! Только тебе наплевать на это! Ты прекрасно провел время в компании с этой драной кошкой, с этой ржавой селедкой... – Наташа отвернулась от него и вытерла слезы кулаком.

– О чем ты, Наташка? – Егор обнял ее за плечи, попробовал улыбнуться, но улыбка получилась жалкой и виноватой. – Успокойся, дурочка! Марина – сотрудница краевой прокуратуры, в городе ее не знают, Пеликану ее представили как племянницу Василия Михайловича. Мы ее использовали как отвлекающий фактор, чтобы дать этому мерзавцу возможность вновь воспылать надеждами.

– Отвлекающий фактор? – Наташа сбросила его руки со своих плеч и гневно посмотрела ему в глаза. – И в кусты ее ты для этого водил? Отвлекал или развлекал?

Егор с удивлением смотрел на разъяренную женщину. И куда только подевалась ее усталость? Глаза Наташи сверкали и метали молнии, волосы, еще влажные после душа, были взъерошены, щеки раскраснелись... И вдруг точно туман рассеялся, и все стало на свои места! Она же ревнует его, отчаянно и безрассудно ревнует и готова разорвать на части. Так же, как за несколько мгновений до этого он хотел разорвать Пеликана, посмевшего полезть к ней с гнусными предложениями.

Он рассмеялся, схватил ее за талию, закружил по кухне, стараясь поцеловать в губы. Но Наташа сердито вертела головой, отворачивалась и все пыталась оторвать его ладони от своих бедер. Наконец Егор не выдержал, подхватил ее на руки и понес в гостиную. И она вмиг притихла и даже положила голову ему на плечо, привычно и уютно, словно делала это уже множество раз.

Но, к ее тайному огорчению, Егор не донес ее до спальни, а присел на диван в гостиной, но с колен не спустил. Наташа открыла глаза и вдруг увидела исказившееся от боли лицо, обильно выступивший пот на лбу, помутневший взгляд.

– Игорь, что с тобой? – Наташа соскочила с его коленей, обняла за плечи. Кожа Егора покрылась испариной и была липкой и холодной.

– Голова... раскалывается... – с трудом прошептал он и, сжав пальцами виски, повалился на спинку дивана. Наташа прижала пальцы к шейной артерии. Кровь шла к сердцу неритмичными толчками, руки похолодели, и ей показалось, что Егор вот-вот потеряет сознание.

Она бросилась на кухню, схватила аптечку и с досадой отбросила коробку от себя. Ничего серьезного, самые примитивные лекарства! Но тут она вспомнила про бренди, рванула крышку холодильника и трясущимися руками налила полстакана. Вернувшись в гостиную, она увидела, что Егор лежит, но находится в сознании.

Наташа приподняла его голову и поднесла стакан к сведенному болью рту. С трудом разжав губы, он хлебнул ароматной светло-коричневой жидкости.

Наташа отыскала на его руке пульс и облегченно вздохнула. Кажется, ее усилия не пропали даром. Сердце билось уже ровнее, с любимого лица постепенно сползала синеватая бледность. Она даже не заметила, что стоит на коленях возле дивана и, обхватив голову Егора руками, прижалась щекой к его щеке.

– Наташка, какие у тебя ласковые руки! – прошептал он едва слышно, закрыл глаза, и по его спокойному дыханию она поняла, что Егор погружается в сон. Наташа с трудом подвинула его большое тело к спинке дивана и прилегла рядом. Ничто на свете – ни угроза позора или даже смерти – не заставило бы ее сейчас покинуть единственно дорогого и любимого ею мужчину...

Но утром Наташа проснулась в своей постели. Она никак не могла сообразить, как же она не услышала, не почувствовала, что Егор переносит ее с дивана. Он и халат умудрился снять с нее так, что она ничего не заметила. Наташа покраснела, представив, что он успел разглядеть при этом. Две кружевные полоски служили весьма условным прикрытием и были надеты под короткий халатик лишь для очистки совести.

На кухне ее ожидала записка: «Буду после обеда. Из дома никуда не уходи». И все. Ни обращения, ни подписи. Наташа скомкала бумагу и бросила в мусорное ведро. Похоже, пора возвращаться к своим баранам. Наташа с тоской взглянула на календарь. Итак, до отъезда осталось полторы недели, и ловить здесь больше нечего. Ведь она, по сути дела, легла в его постель – и что же? Словно в насмешку, он раздел ее – дескать, смотри, насколько я к тебе равнодушен!

Но не могла же она ошибиться вчера во время танца и еще раньше, в шашлычной, когда явственно ощутила его возбуждение. Да и все его поведение означало, что он хочет ее, и вдруг такой финал!

* * *

Егор появился только к трем часам пополудни, веселый, оживленный. Будто и не было вчера страшного приступа. С аппетитом пообедал, а потом пристроился с сигаретой на порожке летней кухни. О вчерашнем не говорили. Сам он не спешил начинать разговор, а Наташа тем более избегала неприятной для нее темы. Утреннее происшествие подействовало на нее, как ледяной душ. Холод, проникший в ее сердце, умерил ее романтические порывы, помог вернуть утраченный было здравый смысл.

– Собирайся! – Объект ее печальных размышлений поднялся на ноги.

– Куда еще? – Наташа с неприязнью посмотрела на него. – Никуда я больше не поеду!

– А если я приглашу тебя покататься на катере? – Плотоядно усмехнувшись, Егор вытянул руки вперед и направился к ней, довольно щурясь, ну, точно Боцман после сытного обеда.

– Не трогай меня! – Наташа отскочила к плите и, подхватив табуретку, выставила перед собой. – Не подходи!

– Не подойду! – заверил он, и не успела Наташа вскрикнуть, как табуретка полетела в угол, а она оказалась прижатой к стене сильными руками Егора.

– Даю тебе десять минут на сборы, или я за себя не отвечаю, – прошептали в ухо теплые губы.

Наташа сжала кулаки. Но Егор будто почувствовал, что она на грани срыва, отстранился, взял ее за руку и вывел во двор.

– Живее переодевайся в купальник, и отправляемся! Я от этой жары коньки сейчас отброшу, если не искупаюсь...

Катер на большой скорости рассекал воды реки. Наташа с удовольствием подставляла лицо порывам ветра и, как в далекой юности, радостно взвизгивала, когда прохладные капли падали на разгоряченную кожу. Егор стоял рядом в одних шортах и управлял катером. Порой он кричал ей что-то веселое и восторженное и показывал на проплывающие мимо острова. Рев мотора заглушал его слова, Наташа пожимала плечами, показывала на уши – дескать, ничего не слышу.

Наконец мотор сбавил обороты, рявкнул в последний раз, и катер врезался в пологий песчаный берег.

– Добро пожаловать на наш остров! – Егор выпрыгнул на песок, протянул Наташе руку и помог сойти на берег.

– Это и есть царство славного Салтана? – улыбнулась Наташа, оглядываясь по сторонам.

– Конечно, при условии, что ты прекрасная Царевна Лебедь!

– Кажется, кое-кто из присутствующих забыл о договоренности и готов раздавать комплименты?

Егор пожал плечами и рассмеялся:

– Давай объявим мораторий и перестанем подначивать друг друга. Ты согласна?

В ответ она улыбнулась.

Егор подхватил одной рукой корзину с продуктами, другой взял за руку Наташу и повел ее к полоске кустов в центре острова.

– Пойдем поищем то местечко, где мы обычно останавливались с Василием Михайловичем, когда на рыбалку ездили.

Чуть выше от берега они нашли небольшую поляну с кострищем, аккуратно обложенным камнями, и две металлические, основательно закопченные рогатины.

Егор расстелил на траве скатерть и раскрыл корзину. Оттуда он извлек и разложил на скатерти помидоры и огурцы, хлеб, зажаренную в духовке курицу, толсто нарезанную ветчину, желтые с розовым бочком яблоки и крупный черный виноград. Наташа с удивлением взирала на все это великолепие. Интересно, когда Егор успел расстараться и все заготовить? Неужели утром, пока она спала?

Наташа вздохнула. Разбираться в хитросплетениях его замыслов у нее уже не было ни сил, ни времени. Великий конспиратор все продумал до мелочей, и ей ничего не оставалось, как только наслаждаться тем, что реально и доступно в данный момент.

Наташа не могла вспомнить, когда еще еда доставляла ей такое удовольствие. Расправившись с курицей и ветчиной, она принялась за яблоко. Отбросив огрызок на пластмассовую тарелочку, Наташа улеглась на спину, подставив лицо ласковому ветерку.

Лежа с закрытыми глазами, она сначала вслушивалась в шепот листьев над головой, наслаждаясь щебетанием какой-то пичуги. Она слышала плеск воды, потом он стал отдаляться, стихать и, точно речной поток, подхватил ее, понес, укачивая, в неведомые дали. Наташа уснула.

Она не знала, сколько проспала. Ее разбудил легкий смешок. Открыв глаза, Наташа поняла, что Егор держит ее за запястье. Темная голова Егора заслонила небо. С озорной улыбкой он низко склонился над ней, и Наташа увидела в его руке длинную травинку, которой он будил ее. Она почувствовала, что краснеет, и попыталась сесть. Егор тут же вплотную приблизился к ней, и она различила крохотный шрам на его виске и ощутила прерывистое от волнения дыхание на своей щеке.

Небо над ней было того же цвета, что и глаза Егора. Наташу охватила внутренняя дрожь.

Неужели она настолько слаба, что не сумеет справиться с физическим влечением к этому человеку и отказать ему в решающий момент? Незамедлительно ей представилась возможность испытать свою силу воли и способность сопротивляться собственным желаниям...

Первая атака прошла без единого слова и с той, и с другой стороны. Лишь легкое прикосновение пальцев к обнаженному плечу и ласковое, медленное поглаживание руки. Серые глаза серьезно и пристально смотрели в голубые.

Смесь страха и желания переполняла Наташу. Егор поднес ее ладонь к губам, и Наташа поняла: это момент, когда еще можно отказаться от дальнейшего пути, повернуть назад, чтобы жить по-прежнему, без любви, без радости, но и без чувства вины за то, что уступила мужчине, которому она не дороже сломанной веточки на песке.

Но она переоценила свои силы. Стоило ей взглянуть в серые, в черной щеточке ресниц глаза, вдохнуть запах его кожи, и Наташа потеряла голову. Его губы коснулись ее вздрагивающих от волнения губ, она с готовностью подалась ему навстречу и поняла, что теперь ей уже не избежать не только объятий, но и других, более откровенных ласк.

Шершавые пальцы проникли ей за спину и расстегнули застежку лифчика, и тут же, застонав, Егор приник губами к ослепительно белой, незагорелой полоске кожи.

– Господи! Зачем ты прячешь такую красоту? – Он положил ладонь на ее грудь и слегка сжал ее. – Зачем носишь эти тряпки?

– Прикажешь голышом бегать по Тихореченску? – Наташа чуть не подавилась от смеха.

– Нет уж, я в этом деле собственник и никому не позволю видеть тебя в подобном виде.

– Спасибо за заботу! Выходит, на все оставшееся время я перехожу в твою собственность?

– А знаешь, это идея! – Он ласково поцеловал ее в краешек рта и вдруг уткнулся в ее плечо и виновато прошептал: – Как я жалею, что не занялся с тобой любовью в первый же день нашего знакомства. А теперь у меня такое чувство, что я вообще знаю и хочу тебя целую вечность!

– Ничего, скоро эта вечность закончится!

– Не надо об этом! – Егор прижался губами к нежной шее. Горьковатый аромат ее кожи, запах волос, вздрагивающая жилка на виске – он тонул в потоке чувственности, излучаемой этой женщиной. Она обхватила руками его затылок, зарылась пальцами в густые темные волосы с редкими пока ниточками седины.

– Игорь, – прошептала Наташа.

Егор понял, что напряжение постепенно отпускает ее и она тянется ему навстречу, а упругая грудь прижимается к его разгоряченному телу. Не помня себя от возбуждения, он обхватил руками ее бедра, уткнулся лицом в ее живот, снял с нее последнюю частичку одежды... И женщина раскрылась навстречу мужчине, как раскрывается цветок на рассвете!

Егор никак не мог справиться с застежкой на шортах, молнию, как на грех, заело. Выругавшись про себя, он вскочил на ноги, чтобы освободиться от последней между ними преграды.

– Игорь, смотри!

Вскрик Наташи заставил его оглянуться и посмотреть по направлению ее вытянутой руки.

С северо-запада заходила тяжелая черная туча с рваными, более светлыми краями. Мгновенно смолкли птицы, откуда ни возьмись налетел ветер, зароптали кроны деревьев, взбитые предвестником бури, струйки песка ударили по ногам, а по реке пошла невысокая пока волна.

Клинком дамасской стали пробила тучу молния, и над притихшими островами прокатился оглушительный раскат грома.

Егор подхватил Наташу с песка:

– Прости, родная! Нужно срочно возвращаться! Ну никак нам с тобою не везет! – Он быстро поцеловал ее и печально улыбнулся.

Обратный путь показался Наташе кромешным адом. Сильный ветер бил в лицо. Темноту то и дело разрывали сполохи гигантских молний, вслед за ними на землю обрушивались удары грома. Потоки воды заливали катер, и Наташа едва успевала ее вычерпывать. Сердце ее сковал ужас: сумеют ли они добраться до берега и спастись? Она глотала слезы вперемешку с брызгами воды, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не зарыдать в полный голос. Наташа понимала, что Егору сейчас неимоверно трудно. Мотор захлебывался, чихал, и если он вдруг заглохнет, тогда катер наверняка захлестнет волнами и потопит!

Несколько раз судно разворачивало поперек волны, и Егор нечеловеческими усилиями выправлял руль и продолжал вести катер против течения, каким-то чудом огибая песчаные отмели.

Наконец катер проскочил между двумя островами, и прямо по курсу засиял огнями Тихореченск. Наташа облегченно вздохнула. Жизнь еще раз доказала ей, что она полюбила незаурядного, сильного человека, способного даже в минуты смертельной опасности не терять присутствия духа. На такого можно всегда положиться!

И вдруг Наташа с удивлением услышала, что Егор поет, вернее, орет во весь голос песню, и это было не что иное, как кукинское:

Именно эту песню она пела ему в их последнюю горькую ночь...

Наташа повернулась к Егору, покрутила пальцем у виска и улыбнулась. Каким был этот человек шальным и непредсказуемым, таким он и остался! И тут ей стало легко и спокойно. И чего она испугалась, запаниковала, когда рядом такой бесстрашный человек, – случись что, он защитит, обязательно спасет!

Буря, казалось, начала уже утихать, когда они пристали к берегу. Однако едва Егор успел поставить в гараж машину, на которой они добирались от лодочной станции до дома, как новый шквал ветра обрушился на город...

Буря продолжала бесноваться, но Наташа больше не обращала внимания на зловещие завывания ветра, громыхание бившихся о стены ставней и жалобный скрип деревьев в саду.

Егор попросил приготовить на ужин омлет, и Наташе вдруг захотелось сделать что-то повкуснее и тем отметить их счастливое спасение. Она даже пожертвовала своей очередью в ванную, понимая, что Егору в этот вечер досталось гораздо больше, чем ей.

Она взбила яйца, добавила немного сливок, специй, потом растопила на сковороде масло, выложила в него нарезанные кружочками помидоры, залила их яйцами и присыпала тертым сыром. Когда блюдо было готово, Наташа поделила омлет на две части и выложила на тарелки.

– Просто умираю от голода! – признался Егор, усаживаясь за стол. – У меня даже слюнки потекли от запахов. – Он поднес ко рту кусочек омлета и закрыл глаза от наслаждения. – Боже, как вкусно! Ты почему прибеднялась, голубушка, что у тебя нет кулинарных талантов? Готовишь прекрасно! Никогда не ел омлета вкуснее!

– Да это ж простейшее блюдо! Всей готовки пятнадцать минут!

– Тогда объясни, почему все омлеты, которые мне довелось отведать, были синими, как ноги покойника, и по вкусу напоминали подошву?

Наташа улыбнулась, подала ему чашку с чаем, придвинула абрикосовое варенье.

– Спасибо. – Егор улыбнулся в ответ. – Иди мойся, а я посуду уберу. Вижу, еле на ногах стоишь от усталости!

Наташа попыталась возразить, но он мягко развернул ее по направлению к ванной и, слегка шлепнув пониже спины, подтолкнул к выходу из кухни.

В ванной было жарко. Наташа включила душ и встала под его прохладные струи...

Она вспомнила, как давным-давно мыла Игоря в госпитале, и как он подшутил над ней, и как она на него обиделась, а потом ночью он сказал, что любит ее... Наташа представила себе удивление Егора, если она сейчас позовет его. Вероятно, он уже жалеет, что позволил себе расслабиться на острове. «Совсем с ума сошла!» – осудила она сама себя. Егор небось уже постелил постель и заснул без задних ног. Весь его любовный пыл унесло бурей: за столом он выглядел таким спокойным, так безмятежно поглощал омлет...

Наташа закрыла глаза и представила, что не теплые струйки воды, а ласковые мужские руки касаются ее лица, шеи, гладят грудь, скользят по бедрам... Закружилась голова, и она будто воочию увидела рядом с собой обнаженное мужское тело – широкие плечи, крепкая грудь, длинные сильные ноги. Егор целует ее, скользит губами все ниже, ниже...

Внезапно резкий порыв ветра сотряс дом. Наташе показалось, что он вот-вот развалится. Загрохотал на крыше отодранный лист железа. Странный протяжный стон, а вслед за ним оглушительный треск разнеслись по всему саду, и в тот же миг погас свет. Страшный скрежет и звон разбивающихся стекол слились воедино. Наташа увидела, как из окна к ней протянулась черная когтистая лапа, и в ужасе закричала...

Защелка с шумом вылетела из двери, и Егор ворвался в ванную. Не говоря ни слова, он подхватил Наташу на руки и понес в темноту комнаты.

– Егор, подожди. – Наташа попыталась освободиться, она понимала, что полностью обнажена. Правда, он ничего не мог видеть, но руками-то ощущал... Она покраснела, но Егор как ни в чем не бывало принес ее в гостиную, посадил на диван и закутал в большое мягкое покрывало.

– Посиди пока здесь, а я разберусь, что случилось.

Дрожа от страха, Наташа прислушивалась к шагам Егора. Наконец он вернулся с зажженной свечой в руке. Огонек разорвал мрак и разогнал его по углам. Егор поставил свечу в подсвечник, поправил фитиль, чтобы не коптил, и только тогда объяснил:

– Старая яблоня не выдержала бури – сломалась. Ветками она разбила окно в ванной и в твоей спальне. Хорошо, что тебя там не было. – Он задумчиво посмотрел на Наташу. – Придется тебе спать в моей комнате, а я уж как-нибудь на диване устроюсь!

Наташа, стараясь не показать своего разочарования, попросила разрешения взять на время свечу. Но тут саднящая боль в икре заставила ее поднять покрывало – под коленом виднелась небольшая ранка. Она попыталась получше рассмотреть ее, но Егор тоже заметил рану и приказал ей лечь на живот.

– Что ты собираешься делать? – встревожилась Наташа.

– Элементарно обработать и забинтовать порез. Осколочное ранение стеклом, – поставил он диагноз.

– Но я в этом лучше разбираюсь...

– И где же тебя этому научили? На курсах секретарей-машинисток? – заметил Егор язвительно и принялся за дело. Пинцетом из ее косметички он вытащил из ранки кусочек стекла, очистил рану и наложил повязку. Причем сделал все это он настолько мастерски, что она почти ничего не почувствовала.

Наташа поднялась на ноги, но запуталась в покрывале и чуть не упала. Егор инстинктивно подхватил ее, обнял, а потом вдруг поднял на руки.

Наташа прижалась к нему, услышала, как бешено и неровно стучит его сердце. И, крепко обняв его за шею, положила голову на грудь любимого.

Он молча донес свою ношу до спальни и опустил на кровать. Но Наташа не разжала рук, продолжая удерживать его около себя.

– Не уходи, Игорь, – попросила она и еще теснее прижалась к нему. Егор опустился на кровать рядом с ней.

– Наташка, моя Наташка! – едва слышно прошептал Егор и, точно изнывающий от жажды странник, припал к ее губам.

Мурашки пробежали по ее спине, Наташа забыла обо всем. Упоительны и необычны были его ласки, то нежные, то настойчивые, то сдержанные, то откровенно бесстыдные... Егор касался языком, слегка проводил пальцем по самым чувствительным участкам ее тела, и Наташа таяла, как свечной воск. Сильные горячие руки жгли даже через покрывало, которое Егор стянул с ее плеч. Он, словно скульптор, придающий форму глине, принялся гладить ее тело – высокие груди, тонкую талию, мягкие изгибы бедер, плоский прохладный живот...

Наташа не старалась скрывать своего нетерпения. Она касалась его лица, волос, ямки на шее... Потом осмелела настолько, что расстегнула молнию на спортивной куртке и уткнулась лицом в жесткие курчавые волосы на его груди. Пальцы отыскали шрам, его первую боевую рану, из-за которой и произошла их встреча, переросшая в любовь. Она нежно поцеловала узкую и твердую, похожую на серп полоску.

– Очень больно было? Как бы я хотела позаботиться о тебе в то время!

Егор вздрогнул и погладил ее по голове.

– Спасибо, позаботились в свое время! На всю жизнь запомнил! – И столько неподдельной горечи было в его голосе, что Наташа пожалела, что затеяла этот разговор. Но, похоже, он тоже не был склонен вдаваться в подробности, потому что тут же добавил: – Но это к делу не относится. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой...

Наташа благодарно прильнула к Егору, душа ее ликовала: ничегошеньки он не забыл и все-все помнит... Она вдохнула запах мужского тела, все такого же сильного и красивого, каким она знала и помнила его все пятнадцать лет.

– Наташка, родная, – он почти простонал ее имя, – ты совсем свела меня с ума!

– Я слишком долго этого ждала! – призналась Наташа и посмотрела на любимого сквозь полуопущенные ресницы. Дыхание его стало хриплым и прерывистым, словно от утомительного подъема в гору.

– Ты не боишься, что будешь потом жалеть о случившемся? – Егор попытался освободиться от ее объятий, хотел достать с тумбочки сигарету. Но ему это не удалось: Наташа не отпускала его.

В полумраке, царившем в комнате, она различала контуры его тела, все еще стройного, без капельки жира, подтянутого и мускулистого. Егор смотрел на нее так, будто собирался умереть через минуту.

– Слушай, – он говорил с трудом, словно сильнейший спазм сжал его горло, – Наташа, дай слово, что не будешь претендовать на дальнейшее продолжение наших отношений. Я страшно тебя хочу, но не более. У тебя есть возможность отступить, потому что я никогда не смогу стать для тебя кем-то иным, кроме любовника. Да и то на короткий срок. Я не хочу вновь пережить то, что уже однажды пережил. Так что решай сама! Если ты сейчас прогонишь меня, я не обижусь, так мне будет легче забыть тебя. Не отпустишь – буду любить, ручаюсь, как никто тебя до этого не любил!

Буря стихла, и в доме воцарилась тишина. Ее нарушало лишь тиканье будильника, прерывистое от возбуждения мужское дыхание и бешеный стук двух сердец.

– Егор, мне все равно, что будет потом, но в эту ночь я хочу остаться с тобой!

Он быстро освободился от костюма и опустился на кровать. В следующее мгновение его рука скользнула по ее животу и осторожно раздвинула ноги. Горячие пальцы на секунду задержались у входа, проникли вовнутрь, и она, охнув, обхватила его за плечи руками, обвила поясницу ногами. И Егор не выдержал, провел языком по точеной женской шее, достиг ждущих поцелуя губ и резким толчком вошел в нее...

Они полностью отдались захлестнувшим их чувствам. Легкие вскрики, стоны, прерывистый шепот... Наташа извивалась в руках Егора, а он словно пытался вобрать ее в себя, всю без остатка. Необузданно, яростно целовал изгиб ее шеи, набухшие груди, изящные плечи, чувствуя, как с неимоверной силой растет в нем сладостное напряжение... Тела их содрогались от крайней степени возбуждения и страсти.

Егор окончательно потерял контроль над собой. Давно он так остро, бурно и волнующе не ощущал женщину. Его не покидало чувство, что он знает Наташу всю свою жизнь – и этот одуряющий аромат ее тела, и завораживающую глубину глаз, и неповторимый вкус губ, с готовностью откликающихся на его поцелуи. Его ладоням известны очертания этого стройного тела и так знакомы контуры ее фигуры... Неужели он окончательно поддался женским чарам и безвозвратно потерял рассудок?

Движения его все убыстрялись, толчки становились все сильнее и сильнее. Откинув голову назад, Егор подхватил Наташу под колени и увеличил и без того бешеный темп... И тут, выкрикнув ее имя, он на мгновение замер, и с последним его мощным толчком волна блаженства накрыла их с головой. Они оба вскрикнули, содрогаясь в объятиях друг друга, и Егор вновь припал к губам Наташи, благодаря за минуты счастья, которые подарила им судьба. Обессилев, Егор лежал рядом с Наташей, а она обнимала любимого, слушала, как выравнивается его дыхание, успокаивается ритм сердца... Не зря она мечтала об этом несносном Игоре-Егоре Карташове. Он был и навсегда останется для нее единственным любимым мужчиной на свете. И пусть сейчас он не хочет продолжения их отношений. Но впереди у нее остается еще больше недели, и она сделает все, чтобы как можно реже выпускать его из своей постели. Этот безмозглый и точно ослепший ее возлюбленный должен понять, что жить без нее он не сможет. И когда он признается в этом, она сумеет рассказать ему всю правду.

Всю ночь Наташе снился Егор – он снова и снова овладевал ею, и во сне она, казалось, испытывала не меньшее блаженство, чем наяву. Ее тело словно пробудилось от долгой спячки и жаждало восполнить то, чего ему не хватало долгие годы.

Желание обладать спящей рядом женщиной беспокоило и Егора. Он то и дело просыпался и облегченно вздыхал, обнаружив, что Наташа никуда не исчезла. Руки вновь принимались блуждать по ее телу, она в полусне шептала его имя и покорно раскрывалась ему навстречу.

Под утро Егор окончательно понял, что попал в такую трясину, из которой ему уже не выбраться! Их отношения выходили за рамки обычных отношений и чувств. Ему было страшно признаться самому себе в том, что он не представляет дальнейшей жизни без нее. Но будущее было слишком неясным, неопределенным. Наталья, по всему видно, привыкла к комфорту, красивым вещам и легкой жизни. Иначе не объяснить, почему, прожив тридцать с лишним лет, она не захотела вторично выйти замуж. Именно не захотела. Потому что такие красивые женщины редко остаются без мужского внимания. И что она нашла в нем, неприкаянном вояке, который умеет только палить из автомата да сворачивать челюсти? Не нажил он великих богатств, чтобы содержать семью. Ведь Наташа еще молода и захочет, вероятно, родить ребенка... Лишь от одной женщины в мире хотел он когда-то иметь детей. Но она ушла, предала его...

Егор отодвинулся от Наташи и осторожно, чтобы не разбудить ее, сел на краю постели. Только сейчас он вспомнил, что они прочно кое о чем позабыли, безрассудно и безответственно поддавшись захватившей их страсти. Но странно, он совсем не испытывал раскаяния...

За завтраком Егор был молчалив и сердит. А затем пошло-поехало!

Прежде всего основательно досталось Орлу и Боцману, носившимся по цветнику. Затем он позаимствовал у соседа бензопилу и, недовольно ворча, распилил на чурки наделавшее бед дерево. Потом собрал разбросанные по всему двору и саду сломанные ветром ветки. Много дел было и в огороде. Ветром повалило помидоры, землю усыпали яблоки и груши. В общем, работы хватило бы на целый день, если не на два.

Поначалу настроение Егора Наташа отнесла на счет бури, принесшей столько неприятностей. Однако вскоре поняла, что дело в ней, – он избегал, даже боялся встречаться с ней взглядом, словно нашкодивший Боцман, слизнувший сливки с молока.

Когда Егор в третий раз раздраженно отпихнул ногой кота, Наташа не выдержала:

– А ну-ка, милостивый государь, соизвольте поднять глаза и объяснить, что произошло. Если вас волнует то, что случилось ночью, то не беспокойтесь. Умолять взять меня замуж я не собираюсь! И в вашу постель больше не лягу! Если вы не желаете терпеть мое присутствие в доме, то, будьте добры, отвезите меня в Краснодар. Оставшиеся до поезда дни я с большим удовольствием проведу в гостинице.

– У тебя все? – Егор отставил в сторону кружку с молоком. Он зашел на летнюю кухню, чтобы выпить чего-нибудь холодного, и Наташа воспользовалась моментом. Егор отодвинулся от стола и позволил наконец Боцману вскочить себе на колени. Окинув ее хмурым взглядом, он достал из кармана пачку сигарет и с досадой бросил на стол. – Значит, никаких разочарований, огорчений и обид?

– Конечно, – беспечно улыбнулась Наташа, – о чем разговор?

– А если ты уже забеременела? – вдруг тихо спросил он. – Мы же с тобой не предохранялись!

– И тут нет проблем! Всех делов-то на несколько минут, если вовремя успеть!

– И это говорит женщина, которой давно пора иметь детей, а не порхать, как стрекоза с цветка на цветок! Ты собираешься убить малыша, которого еще можешь родить?

– Но не от первого же встречного мужика? – рассмеялась Наташа и вдруг в испуге замерла, не в силах оторвать взгляда от его потемневших глаз и побледневшего лица.

– Повтори, что ты сказала? – Медленно роняя слова, Егор поднялся со стула. Он угрожающе навис над ней и произносил слова глухо и отрывисто: – Повтори немедленно! Выходит, тебе все равно, с кем переспать?

Упитанный кот свалился с его колен и, глухо шмякнувшись на пол, выскочил из кухни.

Наташа попыталась встать, но Егор ладонью придавил ее к стулу:

– Сидеть! Слушай, дорогая ночная подруга, меня внимательно! Когда станет известно, забеременела ты или нет?

– Дней через десять-двенадцать.

– Та-ак! – протянул задумчиво Егор. – Получается, после твоего отъезда? – И вновь он жестко и пристально посмотрел ей в глаза. – Дай слово, что непременно сообщишь мне, как обстоят дела. Постой, – вдруг спохватился он, – но я ведь почти ничего о тебе не знаю. – Егор пододвинул свой стул к Наташиному, сел, притиснул свои колени к ее коленям, взял за руку. – Расскажи о себе, где и с кем живешь, чем занимаешься?

– Чем занимаюсь, тебе уже известно, а вот жила и работала в Красноярске. Недавно удалось удачно с небольшой доплатой поменять квартиру, и теперь я проживаю в Питере, чему очень и очень рада!

– Вот оно как! – протянул озадаченно Егор. – Возможно, я тоже получу назначение в Питер, и мы опять окажемся в опасной близости друг от друга...

– Ради бога, не беспокойся! Тебя это не должно смущать! И если я надумаю родить, то не бойся, алиментов не потребую! Тебя это не касается!

– Как это не касается?! – Егор захлебнулся воздухом от негодования. – Мои дети – не ублюдки, и у них должен быть отец! Если забеременеешь, мы немедленно поженимся!

– Если забеременеешь... – передразнила его Наташа. – Плевать я хотела на твое благородство! Я не нищенка, чтобы принимать подачки! Мне хватит и сил, и средств, чтобы вырастить ребенка!

– А если двух? А если ты родишь близнецов? – закричал Егор. – Ведь и это возможно!

– Ничего особенного! Не привыкать! – Наташа с яростью посмотрела на Егора и вдруг неожиданно и для него и для себя влепила ему звонкую пощечину. – Это мое спасибо за прекрасную ночь!

Егор попытался схватить ее за руку, но она вывернулась и со всех ног бросилась в дом.

Через некоторое время Егор Карташов, ошеломленный столь необычным проявлением благодарности, постучал в дверь Наташиной комнаты. Против его ожиданий дверь сразу же открылась. За спиной спокойно взирающей на него женщины он увидел раскрытый чемодан и разложенные на постели вещи.

– Все-таки уезжаешь? – произнес Егор угрожающе.

– Я здесь больше ни дня не останусь!

– Хорошо, – сказал он, – сделаем так: сейчас я уезжаю и не знаю, когда вернусь. Обещай, что дождешься меня, и тогда в спокойной обстановке мы обсудим наши проблемы.

– У нас нет общих проблем, и обещать я могу лишь одно: когда ты вернешься, меня здесь уже не будет! – взвилась от злости Наташа.

– Ну что ж, гляди! – процедил он сквозь зубы. – Уговаривать тебя больше не собираюсь. Но предупреждаю: я найду возможность все узнать, и берегись, если попытаешься что-то скрыть от меня! – произнес он жестко.

Изо всех сил хлопнув дверью, Егор вышел из комнаты. На пол посыпалась штукатурка. Наташа услышала, как лязгнули ворота гаража и, сердито рявкнув, «Нива» рванула по дороге в сторону центра города. Она проводила взглядом автомобиль, обессиленно опустилась на кровать, уронила руки на колени и заревела – теперь-то уж все было кончено бесповоротно и навсегда!

Облегчив слезами душу и сбросив тем самым напряжение, Наташа затолкала остаток вещей в чемодан и вышла на крыльцо. Ей хотелось в последний раз посмотреть на двор, на сад, на летнюю кухню, где она готовила ему обед... на то, с чем придется попрощаться навсегда...

– Здравствуй, Наташа! – послышалось из-за соседского забора. Она повернулась и увидела Витальку, похудевшего, побледневшего, с повязкой на лбу. Господи! Она совсем забыла о его существовании! Некоторое время они молча и виновато смотрели друг на друга. Виталий не выдержал первым, окончательно смутился и отвел глаза в сторону.

– Здравствуй, Алеша Попович! – Наташа приветливо улыбнулась. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально! – Виталий кивнул на плотно набитый рюкзак с прикрепленной к нему каской. – Вот с друзьями в поход собрался, в пещеры...

– Какие еще пещеры? – всполошилась Наташа. – После сотрясения мозга тебе это категорически противопоказано!

– Мы давно к этому походу готовились, и я не могу подвести ребят, – возразил сосед. – К тому же Геннадий Николаевич сказал, что я легко отделался. Обошлось без сотрясения, потому так быстро и выписали. Вот только швы наложили, но их снимать через несколько дней, так что я в самый раз успею вернуться. Да и, как известно, – он скривился в улыбке, – шрам на роже для мужчин всего дороже!

– Это верно! – согласилась Наташа и вдруг, совсем некстати, вспомнила другие шрамы, и сердце защемило нестерпимой болью. Она сморщилась и прижала руку к груди.

– Что случилось? – Виталий перемахнул через забор. – Тебе плохо?

– Мне очень хорошо, – вздохнула Наташа и опустилась на крыльцо. – Сегодня вот домой уезжаю...

– Как уезжаешь? – Сосед растерянно посмотрел на нее. – Я думал, ты еще хотя бы пару недель поживешь...

– Мало ли что я хотела, но так сложились обстоятельства, что мне надо немедленно уехать!

– Ты из-за Егора Александровича уезжаешь?

– С чего ты взял?

– Брат сказал, что ты якобы его жена...

– Твой брат, видно, не совсем правильно понял, – сухо ответила Наташа.

В этот момент пробился слабый телефонный звонок. Она торопливо попрощалась с Виталием, стараясь не смотреть ему в глаза. Похоже, парень вбил себе в голову, что любит ее!

Звонил, как ни странно, Степанок. Он просил о встрече минут через пятнадцать.

– Хорошо, приезжайте! – согласилась Наташа. Ровно через четверть часа начальник милиции уже стоял у калитки. Она с нетерпением поджидала его, то и дело поглядывая на часы. До отправления автобуса оставалось меньше двух часов.

Степанок проковылял на летнюю кухню, похоже, этот маршрут он хорошо знал, и посетовал:

– Чертова работа, поболеть как следует не дают!

Милиционер уселся на стул, и Наташа поняла, что разговор предстоит серьезный. Она включила чайник и с тоской посмотрела на часы: теперь придется ехать вечерним автобусом. Следовательно, до краевого центра она доберется не раньше десяти часов вечера. Значит, нужно будет устраиваться где-нибудь на ночь...

А Степанок не спешил начинать разговор. Пил чай чашку за чашкой, отдуваясь и нахваливая варенье и оставшийся от завтрака капустный пирог. Наконец ее терпение лопнуло.

– Может, хватит тянуть кота за хвост? Признавайтесь, зачем сюда пожаловали?

– Сдаюсь! Сдаюсь! – Степанок шутливо поднял руки вверх, но его глаза смотрели строго и пристально. – Наташа, мы вынуждены снова просить вас об одолжении. Видите ли, в чем дело... – Он подобрал с тарелки крошки и щепотью отправил их в рот. Наташа молча налила ему очередную чашку чая и положила на тарелку оставшийся кусок пирога. Милицейский начальник сверкнул в улыбке зубами. – Прямо на ходу мысли читаете. Бедный Егор, тяжело ему, видно, ничего от вас не скроешь!

– По-моему, вы опять отклонились от темы? – Наташа сердито поджала губы и села напротив гостя.

– Дело в том, что наша просьба опять касается Пеликана...

– Ну нет! Хватит с меня! Тем более я сегодня уезжаю!

– Как? Без Егора?

– Без Егора. Знаете ли, не сошлись характерами и решили расстаться.

– Не может быть! Полчаса назад мы с ним встречались, и он мне ни слова не сказал об этом!

– Значит, скажет в самое ближайшее время...

Степанок ошарашенно смотрел на нее. Наташа поднялась со стула:

– Надеюсь, тема разговора исчерпана?

– Послушайте, Наташа, я не знаю, что у вас с Егором произошло, но уверяю, лучшего мужика вам днем с огнем не найти!

– Не думаю, – усмехнулась Наташа, – а теперь давайте прощаться, мне еще надо успеть на автобус.

– Но хотя бы выслушайте меня, Наташа! – взмолился Степанок. – От этого зависит успех всей операции. Если вы не согласитесь, через три месяца этот выродок захватит всю власть в городе и в районе.

– К вашему сведению, выродки в нашем государстве плодятся с гораздо большей скоростью, чем нормальные граждане. От Пеликана избавитесь – на его месте пять новых выведутся.

– И это верно, – охотно согласился Степанок, – но ведь мы тоже пускай потихоньку, полегоньку, но учимся бороться с ними. А теперь давайте перейдем к делу.

Он вытащил сигарету и вопросительно посмотрел на Наташу. Она кивком разрешила ему закурить.

– Вы сделали хорошее дело, Наташа. – Милиционер глубоко затянулся и выпустил струю дыма в сторону открытой двери. – Однако тайно проникнуть на территорию его фазенды вряд ли получится. Вы видели, какие там бастионы? Без боя нас туда не пропустят, поэтому придется прибегнуть к хитрости. Наташенька, милая, нам вот так, – приставил Степанок ладонь к горлу, – надо попасть в дом, пошарить по всем углам. Добром он не согласится! У него вооруженной до зубов охраны человек двадцать, а это не фунт изюму, должен вам сказать! Ордер на обыск у нас имеется, но если мы затянем время, сюда нагрянет свора его покровителей, и где гарантия, что нам же не дадут по башке?

– Но ведь его офис в городе, и в «Поплавке» он почти каждый день бывает!

– Самого Пеликана можно схватить хоть в сортире, а на следующий день отпустить. Его адвокаты от любого дерьма отмоют. А вот если мы его возьмем в особняке да со всей начиночкой, тогда ему вряд ли отвертеться. И если поторопимся, то, вполне возможно, изолируем его от общества лет этак на пятнадцать. По оперативной информации, у него в тайничке хранятся такие бумажки, из-за которых полетят головы крутых воротил не только у нас в районе, но и в крае, и даже в Москве. Если получится их достать, конечно!

– Что я должна сделать и когда?

– Уже сегодня, Наташенька, – засуетился обрадованный Степанок. – Если мне не изменяет память, он вам пароль дал, старый потаскун?

– Ну да, «Ласточка»!

– Ишь, пернатое отродье! Братва у него – «соколы», сам – Пеликан, женщины – «ласточки»!

– Давайте не отвлекаться! – прервала Наташа словоохотливого подполковника.

– Значится, так, – поскреб затылок Степанок, – вам надо как можно скорее позвонить Пеликанову и назначить время встречи. Допустим, так: «Ласточка, четырнадцать». Пойдет?

– Пойдет! И на этом моя миссия закончится?

– Честно говоря, поначалу мы хотели этим ограничиться. – Степанок опять почесал в затылке. – Но эта холера не просто хитер, он все свои дела на десяток ходов просчитывает. Вы знаете, что он почти окончил юридический институт? На последнем курсе погорел: с дружками угонял машины. Причем даже собственного ректора не пожалел.

– То-то я смотрю, слишком уж он изысканно выражается, но сволочь действительно изрядная!

– Поэтому мы и просим вас помочь. Пеликаша, по нашим наблюдениям, основательно в вас влюбился. Вчера в Краснодар, похоже, только за этим и ездил. Купил дорогой бриллиантовый гарнитур – ожерелье, кольцо и браслет. Покупку оплачивал один из его «быков», но понятно, кто его субсидировал.

– Почему вы думаете, что это для меня?

– Потому что для местных дамочек он и на самоварное золото не расстарается!

– Хорошо, продолжайте дальше, а то мы так никогда до сути не доберемся.

– Ну, значит, так. Вы звоните ему, сообщаете время, потом в машине с нашим переодетым сотрудником подъезжаете к указанному месту. Пеликан вас встречает. Мы его хватаем, и вся недолга! Остальное – дело техники и везения!

– Но я ведь говорила, кажется, что без него никто не пройдет подземным ходом. Там, если Пеликан не врет, все махом взорвется! – напомнила Наташа Степанку. – К тому же я не уверена, что он будет ждать меня у открытых дверей с разинутым от радости ртом. Наверняка он притаится где-нибудь поблизости, проверит, все ли спокойно, и только тогда раскроет мне свои пылкие объятия!

– Я все больше убеждаюсь, что у Егорки не просто жена, а настоящая боевая подруга, – льстиво произнес Степанок, – и, главное, хорошо понимает поставленные задачи! – Затем в третий раз поскреб в затылке и вздохнул. – Никто Пеликана за простачка не держит. Мы предполагаем, что помимо него по кустам еще с пяток, если не больше, амбалов засядет. Но вы не бойтесь! – Он улыбнулся и пошутил: – Мы не будем ждать милостей от Пеликана, взять его – наша задача!

Еще минут пятнадцать они обговаривали возможные варианты поведения Пеликана и Наташины действия в той или иной ситуации. Наконец Степанок удовлетворенно потер руки:

– Кажется, все! Теперь позвоним господину Пеликанову и назначим ему свидание.

– А если он вдруг откажется встретиться?

– А вы настаивайте, скажите, что Егор завтра возвращается, да постращайте, что иначе, мол, он вас никогда не увидит. Но не надейтесь на его отказ! По всем наблюдениям, он вознамерился стать добропорядочным семьянином и гражданином нашей страны. А потом, возможно, и какой-нибудь зарубежной. С него станется! И вы для него отличная вывеска – красивая, умная, с характером...

– Спасибо! Комплимент от милиционера дорогого стоит! – усмехнулась Наташа. – Пойдемте в дом. Буду звонить обожаемому господину Пеликанову.

Ее звонок был принят на автоответчик, и это не очень понравилось Степанку. Его ребята с раннего утра уже сидели в засаде. Егор был уверен, что Наташа откажется помочь им. Он не хотел афишировать свое участие в операции и поэтому удовольствие вести переговоры с женой передоверил другу. Но теперь Степанок понял, что поведение Карташова связано с его размолвкой с женой. Просто-напросто друг побаивается лезть к ней с подобными предложениями.

Пригорюнившись, милиционер смотрел на Наташу.

– Жаль, если вы с Егором разбежитесь. Такая красивая пара! Я тут ему заказал к следующему отпуску наследника произвести. Я бы в крестные отцы пошел...

– Давайте не будем воду в ступе толочь! – остановила Наташа Степанка. – Скажите лучше, что дальше делать? Вы мне позволите уехать хотя бы вечерним автобусом? – Она посмотрела на телефон. – Что, если он до завтрашнего дня не получит сообщения?

И словно в ответ на ее вопрос, зазвонил телефон, и она схватила трубку.

– Очень жду! – услышала Наташа знакомый фальцет, и сразу же раздались частые гудки: трубку опустили на рычаг.

– Ох и хитрый же стервец! – покачал головой Степанок. – Егорку больше прокурора боится. Но и жену у него отбить страсть как хочется.

Наташа проводила Степанка до калитки, видела, как он ковыляет по узкой дорожке вдоль забора, и даже пожалела его: бедный милиционер, даже долечиться не в состоянии... Но стоило «бедному милиционеру» скрыться за углом, как тут же заурчал мотор автомобиля. Наташа сердито чертыхнулась: еще один хитрец по ее душу!

Задержание Пеликана против всех ожиданий прошло четко, быстро и, по словам довольного Степанка, «оперативно». Влюбленный Пеликан и думать забыл о предосторожностях. Он вылетел навстречу Наташе из темного проема хода чуть ли не на крыльях. Наташа ждала захвата, но появление парней в камуфляже, в масках и в касках-сферах было внезапным и стремительным и потому особенно впечатляющим.

На мгновение она увидела искаженный яростью рот Пеликанова, выброшенную вперед руку с тускло блеснувшим в ней пистолетом, и в ту же секунду какая-то неведомая сила подхватила ее и отбросила в самую гущу зарослей молодого ракитника...

Всю обратную дорогу, а потом и дома Наташа не переставала думать о человеке, который, возможно, спас ее от пули Пеликана. Эти руки она не могла спутать ни с чьими другими. Но почему он оказался там в этой страшной маске и желто-зеленом комбинезоне? И еще она заметила, что ее спаситель был полон решимости размазать ее незадачливого кавалера по песку...

Наташа закрыла глаза, и вновь, как в страшном сне, перед ней предстала вся сцена захвата Пеликана: с пеной у рта бандит визжал и бился в истерике, пока бойцы СОБРа надевали на него наручники. Перед глазами стояла самая ужасная картина, какую ей когда-либо приходилось видеть: выстрел, направленный в грудь бойцу, который отбросил ее, как куклу, в сторону. Невыносимое зрелище... Она, кажется, тоже что-то кричала, когда кинулась к нему. Но кровяного пятна на куртке не увидела. Вместо этого – лишь небольшое сухое отверстие. Наташа догадалась, что боец милицейского спецназа был в бронежилете и счастливо отделался только синяком.

Правда, она так и не узнала, сумел ли СОБР проникнуть к тайникам и сейфам Пеликана. Ей просто-напросто запретили там оставаться, посадили в милицейский «газик» и быстро отправили домой.

До отправления вечернего автобуса оставалось еще более двух часов, но она уже твердо решила: была не была, но она и шагу не сделает из Тихореченска, пока не узнает, чем закончилась вся эпопея.

Кроме того, Егор поступил, на ее взгляд, не по-хозяйски. Последствия бури на подворье не ликвидированы. Загон для кур повален, и бедные несушки промаялись весь день в своем курятнике. Разбитые стекла не заменены, окна заложены кусками фанеры... А он куда-то уехал, словно она обязана на него батрачить.

И все же: Егор это был или нет? Наташа тряхнула головой. Хватит забивать себе голову дурацкими мыслями. Завтра спросит у Степанка, и все встанет на место. Мало ли на свете высоких, крепких мужиков? Да и с руками она могла ошибиться: видела их всего лишь мгновение...

* * *

Егор не появился ни ночью, ни на следующий день.

Проснувшись на рассвете, Наташа прислушалась к звукам наступающего утра: звонко перекликались петухи, верещали воробьи под застрехой, мычанием призывали хозяек к утренней дойке коровы...

С вечера она надеялась, что к утру ей станет легче. Боль и унижение, испытанные при расставании с Егором, потеряют свою остроту. Ведь она уже научилась скрывать от постороннего взгляда и тоску, и страх одиночества, и желание увидеть своего несносного любимого хотя бы еще разок. При одном воспоминании о Егоре все внутри у нее сжималось и хотелось реветь белугой – он не вернется, никогда не вернется! Даже если она опять забеременела, то все равно не позволит брать себя в жены из милости, из жалости, только ради ребенка. Есть у нее и гордость, и силы, чтобы выдержать и это испытание...

Весь день Наташа работала в саду и огороде, забыв про купание и то, что намеревалась оставшиеся до отъезда дни полностью посвятить отдыху. Подвязала помидоры, убрала сломанные кусты, нашла в чулане стеклянные банки и, не пропадать же добру, занялась консервированием овощей. Потом собрала падалицу и, выбрав яблоки и груши спелее, сварила компот и настряпала два огромных пирога. Только потом до нее дошло, что теперь она обречена до самого отъезда питаться пирогами и компотом.

Управившись с делами, Наташа присела на ступеньки крыльца и подставила лицо ласковым солнечным лучам.

Воспоминания продолжали преследовать ее, не давали покоя.

Если говорить откровенно, ей приходилось встречать мужчин, у которых и фигура, и внешность были не хуже Егоровых. А уж что касается характера, то наверняка лучше. Но ни разу сердце ее так не трепетало, ни к кому так не стремилась ее душа...

Егор разбудил в ней нечто тайное, истинно женское, скрытое в самых сокровенных глубинах ее существа, не доступных до поры до времени ни рассудку, ни сердцу...

Прав был в свое время Петр. Она словно приворотного зелья хлебнула, поэтому, верно, до сих пор не в силах избавиться от колдовских чар, опутавших ее, как паук свою жертву.

Есть, правда, одно средство, иногда помогавшее ей хотя бы на короткий срок забыть о Карташове. Наташа поднялась в дом, прошла на кухню и открыла холодильник. В бутылке оставалось еще граммов двести бренди, и она, плеснув немного в стопку, решительно выпила.

– Похоже, тебе сегодня тоже не слишком весело?

Наташа вздрогнула от неожиданности. Раздавшийся за ее спиной голос был ей незнаком. С легкой хрипотцой, он явно принадлежал курящей женщине. Наташа подняла глаза и с недоумением посмотрела на шикарно, но несколько неряшливо одетую даму. Следы былой красоты были тщательно подправлены макияжем, но одутловатое лицо, оплывший подбородок и мешки под глазами говорили о том, что незнакомка злоупотребляет не только сигаретами.

Женщина не менее уверенно, чем накануне Степанок, прошла мимо Наташи в комнату, села за стол и усмехнулась:

– Чего застыла, подруга? Иди садись, в ногах правды нет!

И Наташа наконец ее узнала. Перед ней была Людмила Пеликанова, бывшая возлюбленная и жена Егора Карташова. Трезвая и полностью одетая, теперь она являла взору более приятное зрелище, но Наташа так и не могла отделаться от другого видения, всплывшего в ее памяти, – слишком уж дикой и отвратительной была ситуация, в которой она увидела Людмилу впервые!

Стараясь скрыть смятение, Наташа с вызовом посмотрела на нее:

– Кажется, мы не знакомы. Чем могу служить?

– Служить мне не надо, я от этого отвыкшая! – усмехнулась Пеликанова. – Заглянула вот на огонек с новой Егоркиной женой познакомиться.

– Я так полагаю, что вы его старая жена, Людмила?

– Не старая, а бывшая, – уточнила женщина, подняв указательный палец с длинным ногтем, покрытым пунцовым облезшим лаком. – Курить у тебя можно? – деловито справилась она и достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. – И как тебя, молодушка, зовут, если не секрет?

– Наталья, – тихо ответила Наташа.

Кажется, Пеликанова захватила инициативу разговора в свои руки.

– Это тебе повезло! – глубокомысленно заметила Люська. – По крайней мере, когда трахает, не узнаешь, то ли о тебе, то ли о той, своей первой думает...

– Простите, я что-то не пойму?.. – перебила ее Наташа.

– А что тут понимать? Вы давно с ним живете?

– Н-н-н-недавно, – промямлила Наташа и с удивлением посмотрела на Пеликанову. – О какой первой вы говорите? Разве у него была еще одна жена? До вас?

– Святая простота, – засмеялась Люська и пустила в потолок очередь круглых дымовых колечек. – До меня и после меня, то есть до тебя, у него была пропасть женщин. Но любил он, похоже, только одну. Они даже пожениться сговорились, Егор ей кольцо подарил, а она то ли изменила, то ли выгоднее мужика себе нашла, об этом история умалчивает. Егор же обо всем этом только в крайней степени подпития мне рассказал.

– Как ее звали? Кто она? – Наташа покраснела, как от удушья. Ей на самом деле стало не хватать воздуха. Она подошла к окну и открыла раму.

– Я же говорю – Наталья. А работала она, кажется, медсестрой в госпитале, где он лечился после ранения.

– Егор женился на вас после того, как они расстались?

– Выходит, так! – тоскливо сказала женщина, и Наташа заметила, как в уголке ее глаза блеснула слезинка. Людмила торопливо смахнула ее пальцем и смущенно улыбнулась. – Вряд ли он тебе рассказывал, как брал меня в жены. В книжке прочитала бы, не поверила, что так бывает. В восемьдесят девятом это было, аккурат в сентябре... Егор в отпуск после ранения приехал. Жил у своих почти месяц и не просыхал ни на один день. Пил, скажу тебе, как последний алкаш. – Людмила тяжело вздохнула. – Я в то время на пристани в кафешке работала, и он у меня частенько водку покупал. Мы ведь с ним в одной школе когда-то учились. Я, правда, на четыре года младше. Сама посуди: какой десятиклассник, красавец, спортсмен, посмотрит на сопливую шестиклашку? А тут через столько лет появился, я и сомлела. А он и здесь меня не замечал. Обидно было до ужаса! За мной в то время пол-Тихореченска бегало, Пеликан из тюрьмы жалостливые письма писал... А тут пьяница, которого того и гляди из армии погонят, а на меня ноль внимания! – Она просительно взглянула на Наташу. – Слушай, плесни-ка мне коньячку, вроде после тебя кое-что осталось?

Наташа вылила из бутылки остатки и пододвинула к неожиданной гостье вазочку с виноградом.

– Не надо, чего там, – отодвинула Люська вазочку, выпила коньяк и, шумно втянув носом воздух, уже веселее посмотрела на Наташу. – Ну что, продолжать?

– Продолжайте, – тихо попросила Наташа. Отчаяние тисками сжало ее сердце. Что же она наделала пятнадцать лет назад, пустив под откос не только свое счастье и судьбу, но, оказывается, и Егорову тоже!..

– Уезжал он теплоходом, – продолжала Пеликанова, – пришел на пристань – ни отца, ни матери! Никто его не провожал. Позже он рассказал мне, что в дугу разругался и с друзьями, и с родителями. Я вышла на порог кафе. Дескать, прощай, Егор! А он будто в первый раз меня увидел. «Привет, – говорит, – Люська! Хочешь за меня замуж?» Я, недолго думая, взяла и ляпнула: «Хочу!» – Женщина перевела дыхание. – В общем, через полчаса оказались мы с ним в каюте и целые сутки с постели не вставали. И все было бы чудесно, только целовал, обнимал и любил он не меня, а ту свою Наташку. Прижмет меня к себе и шепчет: «Наташенька, Наташка!» Я реву, а он словно не видит и не слышит ничего! – Людмила высморкалась в кружевной платочек и посмотрела на Наташу. – Что ты так побледнела? Неприятно слышать? Но Егор тебе такое никогда не расскажет, а знать это полезно. – Затянувшись сигаретой, она усмехнулась: – Представляешь его глаза поутру, когда мы проснулись в одной постели? Смотрит на меня, как на гадюку какую, и спрашивает: «Ты кто?» – «Я – Люська, – объясняю ему. – Ты же вчера меня замуж за себя позвал». – «Раз позвал, значит, так и будет!» Поженились мы в конце сентября, и его почитай сразу отправили в командировку в Москву. На трезвую голову он только раза два со мной и переспал. И как уж я ни старалась, все равно продолжал звать меня Наташкой. Я сначала пробовала качать права, но он меня так отчистил, что я чуть не забыла, как саму себя звать. Еще раз появился в ноябре. Потом исчез на два года. Не писал, ничего не сообщал о себе, а когда вернулся, в первый же день мы подали на развод.

– Но ведь это жестоко и бесчеловечно! – едва выговорила Наташа. – Вы же любили его?

– Конечно, любила и сейчас люблю. – Женщина оглядела Наташу с ног до головы. – Только куда мне с тобой тягаться? – вздохнула она. – Егор, правда, при разводе все деньги, что у него были, мне отдал. Я себе купила шубу норковую и так еще кое-что. А пить и курить я позже стала, когда в Москве по гостиницам работала... Но честно скажу тебе, подруга, с Егором в постели ни один из тех козлов, что я знала, не сравнится! – Она встала со стула, потянулась. – Хорошо с тобой сидеть, но надо к тетке ехать. Обе хазы Пеликана опечатали, так что ночевать негде.

– Но вы же выпили, тем более скоро ночь, оставайтесь...

– Ни за какие пироги! Не дай бог с Егором встретиться! – Людмила остановилась на пороге. – Это ведь я Пеликана сдала. Думала хоть так Егоркино внимание на себя обратить. Для Степанка и Гуд Монина я бы палец о палец не ударила. Но вот посмотрела на тебя и поняла, что здесь мне уже ничего не отломится. Уехал вокзал для Люськи Матросовой! – И, махнув на прощание рукой, она дурашливо запела:

Наташа вышла следом за ней на крыльцо. Людмила открыла калитку и подмигнула ей:

– Не поминай, Наташка! Береги этого черта, а при случае, если не побоишься, скажи ему, что Люська, несмотря ни на что, его крепко любила! – И лихо затянула:

* * *

С силой захлопнулась дверца автомобиля, и машина рванула с места. Наташа зябко поежилась. Надо возвращаться в дом. Очевидно, и сегодня ей придется ночевать одной. Но заснуть теперь вряд ли получится. Рассказ Людмилы не просто потряс ее до глубины души. Она была раздавлена, как будто ее вывернули наизнанку и забыли вернуть в прежнее состояние. Кровь стучала в висках, а голова раскалывалась от невыносимой тупой боли.

Звонок телефона вторгся в ее сознание, и Наташа неуверенно, как сомнамбула, прошла в гостиную и взяла трубку.

– Алло, – прорвался издалека голос Софьи. – Наташу пригласите, пожалуйста.

– Это я, Соня! – с трудом произнесла Наташа и опустилась на диван.

– Что с тобой случилось? – надрывалась подруга. – Мы уже больше недели не можем дозвониться до тебя!

– Ничего не случилось, и вообще я скоро выезжаю домой.

– Дай телеграмму, когда тебя встретить.

– Хорошо, – пробормотала Наташа, стараясь из последних сил не выронить трубку.

– Ты что, заболела? У тебя ненормальный голос, как у умирающего лебедя!

– Все нормально, не беспокойтесь! – И, не выдержав, Наташа зарыдала в трубку: – Сонька, я здесь Карташова встретила!

Эта новость, похоже, свалила подругу с ног, потому что в одно мгновение трубку перехватила Нина Ивановна. Однако она не успела даже поздороваться, как Сонька вновь зачастила в трубку:

– Он тебя узнал? Ты рассказала ему о детях?

– В том-то и дело, что не рассказала, он меня в упор не узнает.

– Вот же подлец! – опять подключилась Нина Ивановна, и, судя по всему, ей едва слышно вторила Евгения Михайловна. – Он женат?

– Нет. – Наташа продолжала плакать.

– Тогда чего ты ревешь?.. То как зверь она завоет, то заплачет как дитя!

– Мы с ним поругались, и он уехал. Думаю, до моего отъезда не появится.

– О времена, о нравы! – воскликнула подруга. – Завтра утром вылетаю к тебе и достану твоего Карташова даже из-под земли! И Егорку с Петькой захвачу для убедительности!

– Только посмей! – закричала Наташу в трубку. – Со своими делами я сама разберусь!

Пробормотав что-то сердитое на идише, Софья бросила трубку. Наташа облегченно вздохнула и отправилась в ванную. Но принять душ ей не удалось. Вновь зазвонил телефон. Завернувшись в полотенце, она подскочила к аппарату, лелея слабую надежду, что звонит Егор. Но это был опять Степанок, и Наташа поначалу не узнала его голос.

– Наташа, я знаю, что у вас недавно побывала Людмила Пеликанова. Не могли бы вы рассказать, о чем вы с ней говорили?

– Господи, – взмолилась Наташа, – неужели нельзя подождать до завтра, ведь уже двенадцатый час ночи? И к тому же разговор был личный, касался нас двоих. Да, – спохватилась она вдруг, – вы что, следите за мной?

– Не следим, а охраняем, – поправил ее начальник милиции, – учитывая вашу роль в прошедшей операции.

– Как все прошло, благополучно?

– Благополучно, ну так как насчет Людмилы?

– Я ведь прошу, подождите до завтра. Сил у меня нет на разговоры! Лучше скажите, как тот парень, в которого стрелял Пеликан?

– Жив-здоров ваш спаситель! – Наташе показалось, что подполковник крякнул от досады. – В отличие от Людмилы. Час назад ее машина сбила ограждение и свалилась с коммунального моста. И кажется, по собственному желанию хозяйки...

– Она жива?

– О чем вы говорите, Наташа? – сказал устало Степанок. – Иначе я бы вас не потревожил.

Егор стоял на пороге и смотрел на спящую в его постели женщину. Все-таки не уехала и, кажется, уютно чувствует себя на его подушке и под его одеялом. И улыбается во сне, видно, снится что-то приятное... Непохоже, чтобы его тут очень ждали. Но чем черт не шутит, по какой-то причине она ведь не выполнила свои угрозы и осталась. Егор глубокомысленно наморщил лоб и потер его ладонью. Попробуй разберись в женской психологии!

Он на цыпочках прокрался на кухню, открыл холодильник и присвистнул от удивления. Наталья, кажется, полностью перешла на компотно-пироговое питание. Егор налил себе большую кружку ледяного компота, отрезал кусок пирога и устроился на крыльце, вытянув натруженные ноги. В операции по захвату «гнезда» Пеликана он участвовал неофициально. То есть нигде не числился по бумагам. Однако то, что операция прошла гладко и все обошлось почти без шума и крови, если не считать нескольких разбитых о капот носов наиболее несговорчивых «соколят» Пеликана, Егор считал и своей заслугой.

И Наталья вела себя превосходно. Только для него стало неожиданностью, когда она выскочила из кустов и бросилась к нему. Дурочка, подумала, что Пеликан пустил ему кровь... Егор усмехнулся. Знала бы она, за кого так испугалась!

Лежа в засаде, он, против обыкновения, думал не о поставленной боевой задаче, а вспоминал прошедшую ночь. Растравила его душу эта женщина, посеяла смуту в душе! Отправляясь в Тихореченск, он, разумеется, не рассчитывал, что его жизнь изменится к лучшему. Но, встретившись с Натальей, понял, что с ним произошло нечто неожиданное.

Карташов неуверенно провел рукой по волосам, потрогал отросшую за эти дни щетину. Он не был убежден, что ему нравится его нынешнее состояние. И не был к нему готов. Новые надежды, прокравшиеся в сердце, настораживали и пугали его. Все хорошее в жизни так мимолетно, так эфемерно, и за минутами счастья всегда следует новый удар. И как следствие – беспросветная тоска и одиночество. К этому его приучила предыдущая жизнь, да и будущее не сулило ничего хорошего.

За его спиной скрипнула дверь, и объект его печальных размышлений появился на пороге. Егор глянул в припухшие ото сна глаза Наташи, отметил порозовевшие при виде него щеки, окинул взглядом всю ладно скроенную женскую фигурку в коротком ситцевом сарафане. Ему захотелось сказать ей, что вел он себя как последний осел и все слова, сказанные сгоряча, не стоят и ломаного гроша! И ему совсем не хочется видеть ее такой печальной.

– Ты не уехала? – спросил он, глупо улыбаясь, и, ухватившись за перила, вскочил на ноги.

– Это вызывает у кого-то сомнения? – Наташа опустила глаза и попыталась пройти мимо.

Егор взял ее за руку, осторожно притянул к себе:

– Давай мириться! – Он пригладил ее взлохмаченные волосы, подправил прядки за ушами. – Тебе совсем не идет сердиться!

– А что мне, по-твоему, идет? – воскликнула Наташа и тут же поняла по его заблестевшим глазам, каков будет ответ.

Егор прижал ее спиной к перилам и прошептал:

– У нас есть немного времени до Зорькиных проводов в стадо. Пошли в постель, не возражаешь?

– Возражаю, – как можно строже ответила Наташа. – У меня на сегодня дел невпроворот, за тобой, между прочим, доделываю.

– Плевать я хотел и на твои, и на свои дела тоже! – засмеялся Егор. – Сейчас мы отправляемся в гости к моему лучшему другу Аркаше Старовойтову. Ты с ним не знакома, он с тобой – тем более! Вот удивится старик, когда мы к нему на кордон нагрянем! С теткой я уже договорился. На пару дней, пока нас не будет, сил у нее на хозяйство хватит! – Егор взял Наташу за руку и повел в дом. – Пошли, посмотрим, что можно в дорогу взять.

– Прости, Егор, но я так ничего и не поняла! Толком все объясни, пожалуйста. Какой кордон? Какой Аркаша?

– С Аркашкой мы были неразлейвода с первого класса. Сейчас он егерь в заповеднике. В прошлый отпуск я встретился с ним в больнице. Его браконьеры тяжело ранили, но поговорить нам почти не удалось: после операции он очень слабый был. Вчера я подумал-подумал и решил, что от Степанка ты благодарности вовек не дождешься, поэтому сию благородную миссию должен выполнить я: от лица моих товарищей выразить тебе горячую благодарность за помощь в проведении операции. А наградой будет поездка в горы на пару дней. Ты ведь не была раньше на Кавказе?

– Ни разу в жизни!

– Тем более! Красота там неописуемая! Уговорим Аркадия, чтобы взял нас с собой в обход. Форели половим, в источнике нарзановом искупаемся, в баньке попаримся. Согласна?

– Согласна! – Наташа притворно тяжело вздохнула, стараясь не выдать охватившую ее радость. Еще целых два дня они будут вместе. И пусть эта поездка для нее что-то вроде похвальной грамоты, но она постарается, чтобы Егор навсегда запомнил эти дни.

Выехали сразу же после завтрака. Не мудрствуя лукаво, Наташа натянула джинсы, кроссовки, светлую футболку. Егор настоял еще на спортивном костюме, свитере и теплой куртке – вечера в горах прохладные. Сам тоже хорошо экипировался в дорогу, но в машину сел лишь в шортах и трикотажной майке без рукавов.

Горные вершины, напоминавшие белые папахи, издалека казались нарисованными и наклеенными на ярко-голубое небо. Но чем выше поднимались вверх, горы подступали все ближе, становились выше и мрачнее. Остались позади росшие по краям дороги пирамидальные тополя. За каждым новым поворотом открывались картины одна прекраснее другой.

Наташа вертела головой то влево, то вправо, следуя указаниям своего добровольного гида.

– Смотри, виноградники! – Она едва успевала рассмотреть длинные ряды деревянных опор, опутанных лозой, между которыми копошились сборщики винограда. – Чайные плантации! – И они проскакивали на полном ходу мимо зеленых террас на склоне горы, усыпанных маленькими фигурками женщин с высокими корзинами за спиной.

Мелькали горные селения с яркими и шумными базарчиками у дороги. На одном из подъемов догнали мальчишку верхом на осле. Егор просигналил и весело помахал рукой юному всаднику, и тот радостно заулыбался им в ответ щербатым ртом.

Через открытые окна доносились ароматы фруктов, горных цветов, пряно пахнущей зелени. В одном из селений дорогу им преградила арба, груженная арбузами и дынями. Пока возница с односельчанами прилаживали отвалившееся колесо, Егор успел добежать до базарчика и принес арбуз и две небольшие дыни. И еще полный пакет крупного розового винограда. Из пакета сочилась вода. Егор, оказывается, сполоснул виноград под колонкой. Пришлось Наташе перекладывать виноград в сухой пакет, а Егор тем временем старался оторвать от кисти самые аппетитные ягоды и затолкать ей в рот.

Через час они свернули с главного шоссе на покрытую щебенкой дорогу, проложенную по дну ущелья. Сразу стало прохладнее. Егор перестал шутить и сосредоточился на дороге. Лишь иногда, когда Наташа подносила к его губам виноград, брал ягоду губами и ласково ей улыбался. А один раз даже исхитрился поцеловать влажную ладошку и, когда Наташа быстро убрала ее, весело подмигнул ей и запел:

– «Серые глаза – рассвет...»

Вскоре машина съехала с насыпи и, прокатившись метров сто по заросшей куриной слепотой поляне, остановилась на берегу неглубокой, но ворчливой и шумной речушки.

– Пойдем, я что-то тебе покажу! – Егор взял Наташу за руку и повел через густые заросли по едва заметной тропинке вдоль берега.

Метрах в трехстах от их стоянки река, разбившись на несколько потоков, падала с крутого скального выступа. Тысячи сверкающих на солнце струй на мгновение терялись в кипящем котле у основания водопада и вновь сливались в сплошной серебряный поток, клокочущий и исчезающий под старым подвесным мостом.

– Этим мостом пользовались, пока не построили автомобильную дорогу, теперь о нем почти никто не помнит, – прокричал Егор ей прямо в ухо и посмотрел по сторонам, – а жаль, с ним связана красивая легенда.

– Расскажешь? – прокричала она в ответ.

– Непременно, когда вернемся к машине.

Недалеко от своей стоянки они нашли чудесную поляну, укрытую зарослями незнакомого Наташе кустарника. В густой траве вовсю ковали чье-то счастье кузнечики. И стоило расстелить скатерть, как с десяток наиболее прытких представителей этого скачущего племени тут же почтили их своим присутствием.

– Иди умойся, а я пока приготовлю поесть. – Егор разгладил руками скатерть и принялся выкладывать на нее провизию, которой они запаслись на дорогу.

– Егор, – Наташа проследила за тем, как он ловко нарезает арбуз, – ты не даешь мне проявить себя как женщине. Иногда мне кажется, что ты просто не доверяешь мне. Все пытаешься сделать сам.

– К этому меня приучила долгая и многотрудная холостяцкая жизнь. Но проявить себя как женщине я позволю тебе, и уже сегодня ночью, например. А если пожелаешь, можем и сейчас на часок задержаться.

Наташа вспыхнула:

– В последнее время у тебя все мысли работают в одном направлении!

– А кто виноват? – Егор с деланой угрозой посмотрел на нее. – Учти: если сейчас же не умоешься, я тобой займусь вплотную. И тогда, уверяю, не сделаешь этого до вечера!

* * *

Ополоснувшись ледяной водой, Наташа почувствовала, что усталость куда-то испарилась, кровь побежала по жилам быстрее, щеки загорелись, как после жарких поцелуев Егора.

После обеда путешественники устроились на траве, позволив себе полчаса безмятежного ничегонеделанья.

Егор положил голову Наташе на колени и, прикусив зубами травинку, закрыл глаза, намереваясь подремать. Наташа потеребила его за ухо:

– Эй, лентяй! Кто-то мне легенду обещался рассказать!

– Легенду? – Егор повернулся на бок, взглянул ей в глаза. – Хорошо, слушай! – Он сел и, обняв Наташу за талию, прижал к себе. – И думай, чем вознаградишь меня за рассказ. – Он поцеловал ее в щеку. – Слушай! Давным-давно в этих местах обитало гордое и смелое племя, которым правил отважный вождь по имени Дахор. Во время одного из набегов на соседние селения его воины захватили много пленников, и среди них дочь вождя – врага Дахора, красавицу необыкновенную. Увидел ее Дахор и полюбил больше жизни. Но старейшины его рода воспротивились их браку. И когда Дахор отправился в очередной поход, старики сбросили Анаит, так звали возлюбленную молодого вождя, в водопад. Красавица погибла, но ее душа переселилась в красивую птичку, пение которой было похоже на звонкий голосок Анаит. Удача тогда отвернулась от Дахора. Его войско было разбито, а самого вождя враги взяли в плен и ослепили. Потом связали ему руки и подвели к подвесному мосту. Иди, дескать, мы тебя отпускаем! И захохотали, потому что знали: слепому да еще со связанными руками Дахору мост не перейти. Но тут запела птичка, и он узнал голос любимой. Птица пела, и он спокойно шел по мосту, но стоило ей замолчать, и он понимал, что впереди опасность. Например, сломанная доска. Тогда слепой вождь осторожно нащупывал ногами дорогу и преодолевал препятствие. Так он перешел мост, и пораженные враги вынуждены были отпустить его.

– А что было дальше?

– Дальше? Птичка принесла из источника каплю живой воды, промыла глаза Дахора, и он прозрел. Но и это еще не конец истории. Дахор покинул свое племя, которое погубило его любовь, и поселился в хижине у водопада. Каждое утро птичка голосом его любимой будила его, а вечером провожала ко сну. В полнолуние она превращалась в прекрасную девушку, и они могли любить друг друга.

– Егор, – Наташа уткнулась ему в грудь лицом, пряча повлажневшие глаза, – расскажи мне о девушке, которую ты когда-то любил.

Егор вздохнул:

– Слишком давно то было, и порой кажется, что все мне только приснилось. Она была очень хорошенькой и молоденькой девочкой, с длиннющей косой какого-то необыкновенного солнечного цвета, а вот ее глаза были очень похожи на твои. Мы и знакомы-то были чуть больше недели, а потом расстались. Поначалу все шло хорошо, она согласилась выйти за меня замуж. Но тут, к несчастью, у нее внезапно умерла бабушка, и она уехала на похороны. Меня же не выпустили из госпиталя. Все эти дни я не отходил от окна, все ждал, когда она вернется. А в тот день впервые спустился самостоятельно на улицу, решил подождать ее в беседке. И как она умудрилась проскользнуть мимо – ума не приложу! Вернулся в палату, а мне говорят, мол, только что была твоя Наталья, да сплыла. Я туда-сюда! Гляжу, а на подушке лежит «Роман-газета», которую я читал перед этим, и прямо во всю обложку написано... – Наташа почувствовала, как напряглось тело Егора, – ...«Я тебя ненавижу, Карташов!» Вот и все! Позже мне рассказывали, сам-то я ничего не помню, что я чуть не разнес всю палату. Почему она со мной так поступила, до сих пор не пойму! Через несколько дней я выписался и попросил друга, чтобы он на своей машине отвез меня в село под Владивостоком, где она жила. Хотел в глаза ей посмотреть, спросить, с чего вдруг решила меня ударить мордой об лавку?

– И что же? Увидел?

– Куда там! Вышел из дома мне навстречу амбал – Афанасий восемь на семь, мужик, за которого она еще до меня замуж собиралась. Он сообщил, что поезд «ту-ту» – ушел для старшего лейтенанта Карташова и моя Наташка уже два часа его законная супруга.

Наташа помертвела. Она вспомнила и тот день, и ту машину, что остановилась под их окнами... Выходит, Петр ее обманул, а она целых пятнадцать лет считала, что Игорь о ней и думать забыл. Но как же тогда быть с Викторией?

– И тогда я запил, – продолжал Егор, не замечая ее смятения. – Пил беспробудно почти два месяца. По пьянке и на Люське женился.

– Егор, а ночью, когда мы вместе были, ты эту девушку вспоминал?

– Наташка, родная моя! – Он вновь прижал ее к своей груди, коснулся губами волос. – Прошла уже целая вечность, я забыл ее лицо, не помню голос, но встретил тебя, и словно опять вернулся на много лет назад. Но учти: любил не ее, а тебя, поверь. А что касается той девочки, то, думаю, она о коротком любовном приключении наверняка даже не вспоминает. А ведь я тогда чуть из армии не вылетел из-за чрезмерного увлечения алкоголем. Выручили друзья да мой непосредственный отец-командир. В октябре я попал в спецподразделение, куда собрали особо ловких ребят из армии и флота. Там нам создали такие условия, что не только о пьянке, свое имя забудешь! Перед отъездом я побывал в госпитале, но про Наталью не стал даже спрашивать, хотя старшая медсестра порывалась заговорить на эту тему. Но я держал фасон, правда, на душе кошки скребли сильнейшим образом, но я виду не подал, гордый был, непреклонный тогда! А в конце декабре все-таки не вытерпел и перед самой отправкой на Кавказ отпросился на два дня и слетал в Ленинград. Подъехал на такси к мединституту, она там училась. Часа три простояли. Я чуть ли не месячное денежное довольствие по счетчику уплатил, но так ее и не увидел. Да и где там, студентов уйма, мельтешат, как муравьи...

– Когда это было? – Наташа провела ладонью по лицу, словно сбрасывая паутину. Она не нуждалась в ответе, потому что уже знала когда...

...Тогда в конце декабря они с Сонькой спешили на семинар по политэкономии и чуть не попали под колеса разворачивавшейся «Волги» с шашечками по бокам. Мокрый снег, вылетевший из-под колес, брызнул им на пальто. И, обругав недотепу водителя, они отскочили подальше от проезжей части и принялись носовыми платками оттирать грязные пятна. Но Наташа вдруг замерла, скомкала платок, затолкала его в карман и бросилась к стоянке такси. Сонька едва догнала ее.

– Ты сумасшедшая, что случилось? До семинара пять минут... – Она взглянула на вмиг посеревшее и осунувшееся лицо подруги. – Тебе плохо?

– Соня, – Наташа схватила ее за руку, – ты случайно не рассмотрела, кто в такси сидел рядом с водителем?

– Моряк, по-моему, какой-то! Черная шинель, погоны...

– Это был Игорь! Господи, почему я сразу не сообразила? Он же меня разыскивал! – Наташа присела на каменный парапет над подземным переходом, расстегнула пальто. Ей было жарко.

– Наташка, сейчас же вставай, придумала на камни садиться, – потянула ее за рукав Софья, – простудишься еще на мою голову! – Но, заметив странный, будто отсутствующий взгляд подруги, прошептала: – Не сходи с ума! Откуда он мог здесь взяться? Четыре месяца ни слуху ни духу, да если бы он решил тебя найти, разве это так трудно сделать?

– Нет, это был Игорь! Я чувствую, мне сердце подсказывает. – Наташа приложила руку к животу и вдруг ощутила легкий толчок, потом другой и завороженно прошептала: – Сонька, он шевелится...

Сонька ошеломленно смотрела на счастливо улыбающуюся подругу.

– Кто шевелится?

– Ребеночек! Сын Игоря!

– С чего ты взяла, что Игоря? Может, Петр постарался?

– Не-ет, – покачала головой Наташа, – Игоря! Не зря он сегодня мне привиделся...

А оказывается, вовсе не привиделся! Судьба постоянно сводит и разводит их, точно ей доставляет несказанное удовольствие наблюдать за страданиями и горем двух любящих друг друга людей.

– Егор, – Наташа положила руку ему на плечо, – не поверю, чтобы она тебя так просто разлюбила. И те слова она не просто так написала. Вспомни. Должна быть какая-то веская причина, почему она не захотела тебя больше видеть.

– Не было никаких причин! Да я ни о ком, кроме нее, даже думать не мог в то время. Пойми, я ждал ее, я думал о ней постоянно!

– А ты все-таки постарайся вспомнить! Может, она что-то увидела или ей что-то о тебе рассказали...

– Господи! Не может быть! Это произошло так быстро... – Егор вскочил на ноги, потом опять сел, лихорадочно потер виски. – В тот вечер меня пришла проведать моя бывшая подруга...

– Любовница?

– Скажем так, – неохотно согласился Егор. – Мы встретились в беседке, и я тут же сказал ей, что собираюсь жениться на другой и наши отношения на этом прекращаются. Она попыталась изобразить истерику, бросилась мне на шею, но я эти бабьи штучки терпеть не могу и живо привел ее в чувство. Но паршивка умудрилась поцеловать меня на прощанье...

– Что и требовалось доказать, – вздохнула Наташа. – А Наталья знала, что она твоя любовница?

– Догадывалась!

– Насколько я разумею своим бабским, как ты изволишь выражаться, умом, девушка увидела, что ты целуешься со своей любовницей. Отсюда и те нежные слова в твоем журнале. Или, думаешь, я не права?

– Но это же глупость! – Егор недоуменно посмотрел на Наташу. – Неужели нельзя было спросить у меня, что на самом деле произошло?

– Знаешь, что касается меня, я тоже не стала бы ничего выяснять. В молодости мы все максималисты. Часто доходим до абсурда: если любовь, то до скончания века! Если измена – никакого прощения и тоже до скончания века! Это сейчас я бы просто отхлестала тебя по морде!..

– Ты уже раз попробовала, от души попрактиковалась, и, честно признаюсь, не хотел бы опять испытать подобное удовольствие! – Он взглянул на часы и вскочил на ноги. – Ого! Поехали быстрее, а то дотемна не успеем на кордон. – Егор помог Наташе подняться и поцеловал ее в губы. – Извини, что пришлось все выслушать, но и спасибо большое, что помогла мне что-то понять. Легче не стало, скорее еще больнее, ведь все могло получиться иначе, но тогда мы с тобой никогда бы не встретились...

– Егор, я должна тебе что-то сказать. – Наташа виновато посмотрела на него.

– Давай попозже, когда приедем на кордон. – Он ласково глянул в широко распахнутые женские глаза. – Мне тоже нужно многое тебе сказать!

Ранним утром воздух в горах особенно прозрачен. От земли, скал и камней поднимался легкий пар, высыхала роса на травах, раскрывались лепестки цветов, над кустами с легким треском носились стрекозы, а в зарослях барбариса копошились мелкие птахи. Солнце едва поднялось над горизонтом, а двое мужчин и женщина уже поднимались по крутой тропе, то и дело огибая бесконечные заросли барбариса, рододендронов и можжевельника.

По одну сторону от них лес обрывался в отвесное ущелье, по другую – высился сплошной буковый древостой, перепутанный колхидскими лианами и ожиной. Идти было трудно, но, пока солнце еще не поднялось высоко и не наступила жара, им предстояло преодолеть самый трудный участок пути.

Туман еще цеплялся за кроны буков, однако солнечные лучи уже прошили лес, высветили стволы деревьев, заставили птичье царство вспомнить весеннюю пору и запеть, как пелось в счастливое время любви.

Путешественники поднялись на небольшую скалу и замерли в восхищении перед открывшейся взору красотой. Солнце розовым покрывалом уже накрыло вершины гор, а внизу на склонах ущелий и в каменных цирках еще лежала сахарно-белая вата облаков. Темнота нехотя уползала в узкие расселины, пряталась под выступами скал, но жгучие лучи доставали ее и там. Солнечное тепло плавило туман на альпийских лугах, ласкало яркие цветы, и мир становился светлей и прекрасней.

– Хорошо? – Егор обнял Наташу и заглянул ей в глаза. – Не жалеешь, что поехала?

– Нисколечко! – Она заметила, как дрогнули губы любимого, а в глазах появилась сумасшедшинка, как вчера вечером, когда они остались наконец вдвоем на сеновале, где Люба, жена Аркадия, постелила им постель...

* * *

Пообедав на поляне, они долгих три часа добирались до кордона. Наконец дорогу преградил шлагбаум, а вывеска на высоком столбе возвестила о том, что они вступили на территорию заповедника.

Егор заметно повеселел. Он словно сбросил тяготивший его груз и то весело что-то напевал, то рассказывал смешные байки, то вдруг остановил машину на перевале, и они, обнявшись, смотрели на бесконечную горную страну, уходившую вдаль на все четыре стороны света.

Голубые, зеленые, фиолетовые и белые пятна менялись, как в калейдоскопе, жили своей жизнью. Ближняя к ним гора казалась розовой, как чисто отмытая морская раковина, но стоило солнцу скользнуть за тучу, и она стала зеленой в цвет зарослей у ее подножия. Громады черно-белых вершин, словно всадники небесного войска, вставали до самого горизонта. Они поднимались над взлохмаченными шевелюрами гор пониже, и от всего этого великолепия захватывало дух и щемило сердце.

Заслышав шум мотора, навстречу им вышел Аркадий – сухощавый, подвижный, с темно-коричневым от горного солнца лицом.

– Карташ! Егорка! – Мужчины обнялись. – Какими судьбами? – Аркадий отстранился и пристально посмотрел на друга. – Цветешь, как маков цвет, с чего бы это? – И, проследив за его взглядом, воскликнул: – Понятно! Женился все-таки! А ну, знакомь со своей красавицей! – Аркадий склонился перед Наташей в шутливом поклоне. – Милости прошу к нашему шалашу! – Он подхватил ее под руку. – Дозволишь жинку до хаты проводить? – повернулся он к Егору, достававшему вещи из машины.

– Ну уж нет! – Егор догнал их у порога. – Я твои таланты знаю, стоит Любаше зазеваться...

– Кто это меня поминает? – Из окна выглянула дородная темноглазая казачка и, ойкнув, исчезла, чтобы тут же появиться перед ними и броситься на шею Егору. – Ах ты, бисов сын! Сколько же я тебя не видела?

– Да, почитай, со школы, а гляди-ка, узнала. – Аркадий почесал в затылке.

– С чего ж его не узнать? Не изменился совсем, разве капелюшечку здоровше стал. А это неужто женка твоя? – Любаша отступила на шаг, окинула оценивающим взглядом молодую женщину и приветливо улыбнулась: – Не стесняйтесь! У нас тут по-свойски, хотя и видим этого парубка раз в двадцать лет. – Она потрепала Егора по плечу. – Но теперь-то я вас не отпущу. Жаль, сегодня баню уже поздно топить, но завтра по полной программе все устроим! Деток еще не успели завести?

– Пока нет, – Егор подмигнул покрасневшей Наташе, – но после вашей баньки, говорят, с этим вопросов не бывает?

– И с банькой, и со всем остальным у нас вполне благополучно. Детьми тоже господь не обидел. Пятерых послал, все живы-здоровы, а старший на следующий год школу оканчивает, в университет собирается поступать, на биолога.

Младшие Старовойтовы тоже высыпали на крыльцо и, выстроившись по ранжиру, молча наблюдали за церемонией встречи гостей.

За ужином выпили молодого вина, пели казачьи песни, потом мужчины вышли покурить, а хозяйка, прижавшись к Наташе теплым боком, рассказывала о трудной жизни на кордоне, которая в последние годы стала еще тяжелее: браконьеры с той стороны гор грозят вырезать всю семью неуступчивого егеря. Высокое начальство больше обеспокоено своими проблемами, а они – люди маленькие, с небольшой зарплатой, у них дети. Не дай бог что с Аркадием, куда деваться? Здесь хоть хозяйство выручает, огород...

Любаша взглянула на притихшую гостью и всплеснула руками:

– И-и-и, девонька! Да ты же спишь совсем! Такой уж у нас воздух! С непривычки быстро засыпаешь! Эй, мужики! – окликнула она мужчин, засидевшихся на крыльце. – Хватит лясы точить! Спать пора! Веди-ка, Егор, свою женушку на сеновал. Я там вам постелила. Простору больше и над душой никто не стоит. – Любаша хлопнула Егора по плечу. – Это мы уж по-стариковски, в спаленке, а ваше дело молодое, на сеновале в самый раз!

Взобравшись по узкой лестнице, они оказались в просторном помещении над хлевом, наполовину заполненном сеном.

– Наташа, ты еще можешь передумать и спуститься вниз, я все пойму! – прошептали ей на ухо теплые губы.

– Ты хочешь избавиться от меня? Нет, дружок, на этот раз у тебя ничего не получится. С некоторых пор я стала бояться спать одна.

– Я тоже боюсь спать один, как ни странно. Слушай, – Егор взял ее за руку и приложил к своей груди, – то ли дождь тарабанит, то ли мое сердце стучит?

– И то и другое, – улыбнулась Наташа, – под дождь так хорошо спится.

– И не надейся, что тебе быстро удастся заснуть! – Он улыбнулся и провел пальцем по ее подбородку. – Я так по тебе соскучился за эти дни!

Наташа прижала его ладонь к своей щеке и тихонько засмеялась. По телу Егора пробежала дрожь, он закрыл глаза и коснулся губами ее ладони:

– Наташка, радость моя, прости, если сумеешь!

Она обняла его и нежно погладила по спине:

– Успокойся, я все уже забыла!

Целая вечность прошла с тех пор, когда Егор обнимал и целовал ее той тревожной и бурной ночью. Похоже, и сегодня природа решила напомнить о себе. Сильные дождевые струи хлестали по крыше и стенам сеновала. Требовательные губы прижались к ее губам, и Наташе показалось, что сильный порыв ветра подхватил, закружил ее, словно перышко, и она уносится куда-то в заоблачные дали...

Она зарылась пальцами в волосы Егора, а он целовал ее так исступленно и неистово, словно последний раз в жизни.

Наташа почувствовала, как мужские руки потянули с нее футболку и затем скользнули вниз и ловко освободили ее от джинсов и всего остального.

Наташа попробовала проделать то же самое и с его брюками, но Егор вдруг отстранился от нее, и на его лице отразилось отчаяние.

– Девочка моя, беда в том, что я слишком хочу тебя. Мое самое большое желание – остаться с тобой на всю жизнь, но я не уверен, сумею ли дать тебе то, чего ты заслуживаешь. – Из его горла вырывались горестные слова, он словно задыхался, волнение душило его. Егор сел на сено, обхватил голову руками и опустил ее на колени. – У меня нет дома, куда я мог бы тебя привести. К тому же я старше тебя...

– Кажется, ты готов позвать меня замуж и тут же сам от этого отговариваешь?

– Черт возьми! Я тебя совсем не отговариваю!

Наташа резко толкнула его в плечо, и он упал спиной на сено. Она прижалась губами к его горячему рту. Это был один из самых дерзких поступков в ее жизни, но он был оправдан – ей очень хотелось почувствовать себя вновь счастливой.

Егор охнул, когда она неловко расстегнула молнию и коснулась рукой его возбужденной плоти. И тут же их обнаженные тела приникли друг к другу.

В эту ночь они почти не спали. Тонкие сухие травинки, проникая сквозь ткань, покалывали им спины, поочередно приникавшие к простыне. Одеяло затерялось где-то в ногах, а подушки точно испарились, и под утро любовники обнаружили их почему-то у входа на сеновал.

«Неужели это наша последняя ночь?» Эта мысль пришла к ним одновременно, но ни Наташа, ни Егор не рискнули произнести эти слова вслух. Устав от занятий любовью, они лежали рядышком и умиротворенно прислушивались к шуму дождя. Наташа обнимала его за шею, а он, прижавшись к ее щеке своей, горячей и колючей, покрывал поцелуями ее лицо, шею, грудь...

Дождь под утро стих. Тесно обнявшись, точно боясь и во сне потерять друг друга, они наконец уснули...

Разбудил Наташу и Егора пронзительный крик петуха и звонкие удары молочных струй о стенки подойника. Карташов поцеловал женщину в припухшие от ночных поцелуев губы, и она, скользнув под него, снова приняла его в себя. Они старались не выдать своего занятия, совершенно упустив из виду, что сенная труха сквозь щели слетает вниз. И Аркадий, который зашел в сарай, многозначительно усмехнувшись, показал Любаше глазами вверх и тут же, отставив в сторону подойник, увел ее в дальний угол хлева. Теперь уже хозяева занялись тем, от чего неистово бились сердца их гостей...

После завтрака, который все участники трапезы проглотили с необыкновенным аппетитом, Аркадий должен был обойти свой участок и пригласил с собой гостей.

...К обеду они прошли уже более десяти километров и остановились на берегу хрустально прозрачного озера, расположенного за пределами заповедника. Мужчины отыскали снасти, которые Аркадий прятал в кустах, и, облюбовав каждый себе по глубокой ямке у берега шустрой речушки, вытекающей из озера, забросили удочки.

Наташа увидела, как две форели, стараясь опередить друг друга, тотчас бросились на мушку и та, что побольше, схватила наживку. Егор подсек ее, выхватил серебряную рыбку из воды и присвистнул от восторга. Аркадий стоял неподалеку и усмехался в густые буденновские усы. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как гости, точно малые дети, радуются первой удаче.

Им потребовалось не более двадцати минут, чтобы выудить десятка полтора рыбок. Серебристая, с двумя рядами красноватых и черных пятен по бокам, горная форель не слишком велика. Так, с карандаш, не более. Но вкус!

У нее нет запаха тины и стоячей воды, который бывает у речной или озерной рыбы. Чистое белое мясо без костей легонько припахивает морозным утром или только что выпавшим снегом.

После обеда предстояло пройти еще километров шесть, замыкая круг, который Аркадий и его гости сделали вдоль границ заповедного участка лесничего. Он предупредил, что это самый опасный участок маршрута и идти надо как можно осторожнее. Их путь лежал, по сути дела, браконьерскими тропами. А горцы – ребята лихие, ходят с оружием, и не с допотопным дробовиком, а вооружены армейскими карабинами и даже автоматами. Вроде своя земля, российская, а чувствуешь себя как партизан в Беловежской Пуще.

Тропа бежала по хребтине невысокого увала. Аркадий уверенно, как ходят по хорошо известной дороге, шел впереди. Серый от стирки и дождей рюкзак будто приклеился к его спине, на левом боку болталась фляга в чехле, на правом – ракетница. Карабин лесничий повесил на грудь, а руки положил одну – на ствол, другую – на приклад. Солдатские берцы ступали уверенно, ни разу не поскользнулись и не оступились.

Друзья продирались сквозь темно-зеленые заросли рододендрона, карабкались по каменистому взлобку горы, заросшему дубовым и грабовым лесом. Наташа не догадывалась, пока Егор не объяснил ей, что Аркадий ведет их по звериной тропе. Кабаны и косули – отличные знатоки леса – всегда выбирают самые рациональные маршруты, и егерь не ошибся, отправившись по их следам.

Вскоре путники вышли на открытую лужайку и сделали короткий привал. Наташа замерла от восхищения: прекрасная панорама открылась ее глазам. Она сделала несколько шагов вперед, но Аркадий предупредил:

– К самому краю не подходи. Осыпь. Может поехать.

Егор приблизился к Наташе, обнял за плечи и тоже посмотрел вниз.

Лужайка, заросшая светло-зеленым вереском, резко обрывалась вниз... Наташа почувствовала легкое головокружение, но надежные мужские руки крепко держали ее, и она отважилась заглянуть в пропасть. Гора обрывалась вниз метров на семьсот. Отвесная скала, словно стесанная ударами гигантского лезвия, белела острыми выступами, языки щебня ползли на дно затянутого голубоватой дымкой провала. Повсюду громоздились поваленные стволы, похожие на выбеленные солнцем кости гигантского доисторического чудовища. А внизу – сумрачная могила, на дно которой сброшены трупы деревьев вперемешку с камнями...

– Вот это да! – прошептала Наташа и отшатнулась от края.

– Снег поработал, – отозвался Аркадий и подошел к ним. – Зимой отсюда сошла лавина. Лес, смотрите, как бритвой срезало! – Он протянул вперед руку. – Видишь, Наташа, вон ту двугорбую горушку? Ее так и называют – Верблюд. Гляди чуть ниже: там во время войны проходил передний край обороны против немцев. Земля обильно полита кровью! Мой да Егоров батьки там воевали. Здорово тогда «эдельвейсов» поколошматили! Не раз, говорят, дело до рукопашной доходило!

– А кто они такие, эти «эдельвейсы»? – спросила Наташа.

– Так у фашистов горная дивизия звалась. Егеря все. Опытные бойцы. Еще до войны многие из них пешком, почитай, весь Кавказ исходили. Вместе с нашими альпинистами и вершины брали, и водку пили, а война началась – оказалось, что почти все они офицеры! Наши, конечно, тоже не лыком шиты. Крепко надавали альпийским стрелкам по сопатке, не особо церемонились с бывшими-то приятелями. Но в честном бою, без подлянки! – Аркадий вздохнул. – Я все думаю, и на кой ляд люди все время дерутся, счеты сводят? В горе и радости все люди одинаковы, и умирать прежде времени никому не хочется, ни русскому, ни немцу, ни американцу, ни тому же чечену... По уму, те, кто власть не могут поделить, пусть бы дрались, если им так уж хочется кулаки почесать, а простой народ оставь в покое, не трогай...

Егор рассмеялся:

– Простой народ не так уж прост, Аркаша! Он долго терпит, но если разогнет спину, закусит удила, тогда уж точно не только по морде кое-кто схлопочет, без головы останется!

– Смотри-ка, Наташа! – перебил Егора лесничий и протянул ей бинокль.

Наташа нашла указанное направление и улыбнулась. В поле зрения попал огромный медведище, который, видно, не знал, куда применить немереную силушку. Зверь переворачивал камни и наблюдал, как они летят по крутой щеке горы, высекая искры и увлекая за собой шлейф мелких камней.

– С чего он дурью мается? – спросила Наташа, не отрываясь от бинокля.

– Выползня ищет, – объяснил Аркадий. – Это червяки такие под камнями.

– А я думала – играет.

– Велик уже, не подросток.

Путники спустились с высоты и вступили в мрачные неприветливые лесные дебри. Продвигаясь вперед, они потревожили на лежке двух коричневатых козочек с маленькими рожками, которые в несколько прыжков скрылись среди камней. Вспугнули и мирно отдыхавших кабанов. Недовольные животные кинулись бежать от непонятного шума – взрослые впереди, а сзади, цепочкой, черно-желтые полосатые поросята.

Вся поляна была взрыта кабанами. Аркадий вздохнул и остановился:

– Не хватает им пока корма. Груша еще не созрела, каштан и желудь, даже прошлогодний орех подобрали. Сейчас на кореньях да на личинках живут. Вот в сентябре возьмут свое, отъедятся на славу! Такие гладкие станут – одно загляденье! Иначе не перезимуют...

Где-то внизу заревел олень. Его печальный и требовательный призыв долго колебал воздух, эхом отскакивал от скал, потом затих. Еще раз протрубил рогач, но уже далеко. И тогда с юга донесся слабый звук выстрела, потом еще два выстрела подряд.

– Слышите, балуют, стервецы! – сердито буркнул Аркадий. – На своей территории что хотят, то и творят, но ведь и на нашей умудряются гадить! – Он развернул карту и ткнул пальцем в сторону зеленого склона горы. – Вон там стоят три берестяных пастушьих балагана. Пасут стадо коз и бычков и постоянно лезут в запретную зону. Прямо база у них там для разных проходимцев. Тропа проходит в ста метрах от границы, так они подойдут вплотную и начинают заводить: из винтовки вверх стреляют, а то оленью или турью голову показывают... Дескать, видишь, да не возьмешь! Несколько раз из кустов стреляли, форменную фуражку всю изрешетили, а однажды в камни меня загнали и весь световой день не давали головы поднять! К пограничникам мы обращались за помощью, кое в чем, правда, они помогли, но ненадолго. Им бы свои проблемы решить, а до наших когда еще руки дойдут! – Аркадий посмотрел на солнце, клонившееся к западу. – Поспешать надо! Аккурат тогда к баньке успеем!

Но не прошли они и километра, как со стороны небольшого распадка послышалось фырканье лошадей. Аркадий молниеносно вскарабкался на скальный выступ и показал Егору три пальца. Мужчины о чем-то пошептались и нырнули в кусты по обе стороны тропы. Наташе приказали спрятаться под вывороченным с корнями деревом и не высовывать носа, что бы вокруг ни происходило.

Первым показался молодой высокий парень. За поясом у него торчал топор на длинном топорище, за спиной висел карабин. Похоже, это был авангард браконьеров, посланный разведать путь. Из кустов в грудь ему неожиданно ткнулся ствол карабина.

– Тихо! – скомандовал Аркадий. – Руки за голову! Влево марш!

Егор выскочил из-за спины браконьера, мигом связал его и оттащил с тропы в камни.

– За что? – яростно прохрипел парень, жгучие черные глаза запоздало налились яростью.

– За все хорошее! – успокоил пленника Егор и похлопал его по плечу. – Профилактика, чтобы не вздумал топориком помахать. Не вздумай орать, рука у меня тяжелая, задавлю, как мышь!

Мужчины опять затаились в кустах. Вскоре показался небольшой караван: две вьючных лошади с мясом и три человека с карабинами – за ними.

Наташа чуть не вскрикнула от испуга, когда Егор, заложив руки за спину и посвистывая, появился на тропе и двинулся навстречу чужакам.

– Эй, мужики! Куда путь держим? – Он остановился на пути каравана и с веселой усмешкой оглядел насупившихся абреков.

– Иди своей дорогой, турист, – проговорил один из них, до черноты прокаленный южным солнцем, худой и горбоносый. – И не оглядывайся – хуже будет!

– Простите! – Егор вежливо улыбнулся и извлек правую руку из-за спины.

Браконьеры в отличие от Наташи в оружии разбирались, но, похоже, приняли Егора за одного из своих.

– Слушай, русский, разойдемся по-хорошему, – предложил старший из горцев, – зачем шум поднимать? Договоримся, как брат с братом!

Даже из своего убежища Наташа видела, как побледнел Егор. Губы его вытянулись в узкую, твердую полоску.

– Всем брюхом в землю! Лежать! – крикнул он и, подцепив ступней под колени ближе всех стоявшего к нему горбоносого, свалил его на землю. Два других бандита потянули со спины карабины, но Аркадий, выскочив из зарослей орешника, встал позади них и приставил ствол винтовки к спине старшего горца. Злобно выкрикнув что-то на своем гортанном языке, браконьер нехотя опустился на колени, потом лег, расставив ноги и заложив руки за голову. Третий, совсем еще молодой парнишка, сделал вид, что тоже опускается на колени, но когда Аркадий протянул руку за оружием, он, как пружина, выпрямился и одним прыжком скрылся в зарослях. И тотчас же почти рядом раздался выстрел. Пуля вырвала клок ваты из бушлата Аркадия, он обернулся и, не целясь, ударил по кустам. Треск валежника показал, что браконьер уходит в гору.

– Наташа! Помоги Аркадию! – крикнул Егор и бросился в погоню.

Наташа выбралась из своего укрытия, и Аркадий передал ей отобранный карабин, а сам связал руки пленным сыромятными ремнями. Потом собрал оружие и привязал его к вьюку с мясом.

Не прошло и пяти минут, как кусты раздвинулись и появился Егор, подталкивая перед собой беглеца.

– Держи, Аркаша, своего архара!

Аркадий вытащил ракетницу:

– Сейчас погранцов вызову. Застава у них в трех километрах отсюда, но они на лошадях, так что вмиг примчатся.

Пограничники прибыли быстро, но все равно на оформление документов о задержании, составление актов о браконьерстве, изъятии оружия и другие процедуры, с этим связанные, ушло более часа. Аркадий и его гости тронулись в путь, когда солнце почти уже касалось горных вершин.

Они шли гуськом по узкой тропинке, и Аркадий уговаривал друга:

– Иди к нам в егеря! У нас здесь сейчас как на войне! Опытные люди во как нужны! Вот и сегодня разве я решился бы выступить один против четверых, а вдвоем видишь как складно получилось!..

Вдали показалась крыша дома с большой белой цифрой «четыре» на ней – номером кордона. Лесничий приложил сложенную козырьком руку к глазам и вдруг воскликнул:

– Что за черт!

Снизу навстречу им на лошади без седла скакал во весь опор старший сынишка Аркадия. Осадив на полном скаку светлого в яблоках жеребца, парнишка крикнул:

– Папка, дядя Егор! Там с обеда почти каждый час вас по рации какой-то Монин вызывает! Сказал, что через полчаса опять выйдет на связь. – Паренек посмотрел на часы. – Нет, уже пятнадцать минут осталось.

Егор и Аркадий переглянулись.

– Опять у них пожар какой-то! – Егор протянул руку к поводьям. – Слезай, Димка, надо узнать, с чего это вдруг Монычу приспичило даже здесь меня отыскать.

Через полчаса это стало известно всем...

Егор встретил их у ворот, и по гневно сжатому рту и яростным искоркам в глазах Наташа поняла, что событие произошло из ряда вон выходящее. Известие оказалось действительно хуже некуда: сбежал Пеликан.

– Как это случилось? – тихо спросила Наташа.

Сейчас ему очень хотелось крепко и отчаянно выругаться, но Егор сдержался: женщины и дети – не лучшая для этого аудитория.

– Лопухи из краевой прокуратуры отправили Марину... Помнишь ее? – обратился он к Наташе и, когда та утвердительно кивнула, продолжил: – В общем, отправили ее проводить следственный эксперимент в лесопосадки к югу от Тихореченска. Там в свое время нашли труп одного из членов правления афганского фонда. Его братки Пеликана сначала пристрелили, а потом закопали. Вот и поехали обстановку убийства воссоздавать. Воссоздали, черт бы их побрал! Выскочили из кустов бравые хлопцы с автоматами, ребят из сопровождения уложили наповал, Марина в реанимации, до утра доживет – хорошо будет! А этой сволочи и след простыл! На трех машинах ушли, а прокурорские в пионерский костер превратили!

Егор посмотрел на погрустневшую Наташу, расстроенных Аркадия и Любашу:

– Придется нам с Наташей возвращаться. Любаша, Аркадий, простите, ради бога, что так неудачно все получилось. И в баньке не удалось попариться, и не наговорились досыта. В следующий раз как-нибудь...

– Дождешься тебя, как же! – Любаша обняла и поцеловала его в щеку, потом прижала к пышной груди Наташу. – Уговори его вернуться, когда вся эта свистопляска закончится.

– Папка! – крикнул с крыльца Димка. – Скорее, опять вызов идет!

– С ума они там посходили, что ли? – Егор в три шага обогнал Аркадия и скрылся в дверном проеме.

Из распахнутого окна до женщин доносился взволнованный голос Егора, потом кто-то из мужчин зло выругался, и наконец они появились на крыльце.

Егор присел на верхней ступеньке и закрыл лицо руками. Аркадий спустился к женщинам; трясущимися пальцами он пытался выхватить из пачки сигарету, но только ее сломал.

– Что, что случилось? – всполошилась Любаша. – Говори, не рви душу!

– Эта падаль час назад захватила в заложники ребятишек в детском лагере «Орешек», – буркнул Аркадий и выругался.

– О боже! – Любаша сползла вниз и села на землю. – Там же наш Колька!

– Не паникуй раньше времени! – прикрикнул на нее Аркадий. – Степанок только что с нами гутарил. Все детишки были на озере, а дежурный отряд столы к ужину накрывал в столовой. Вот их и взяли. С ними три женщины. Воспитательница и вожатые. А повара, говорят, успели через подвал уйти. Шкуры свои спасали, говнюки! – Он смачно сплюнул. – Девочка-вожатая тяжело ранена, и во время погони, кажется, Пеликана подстрелили. Представляете, что сейчас творится, если Егора даже отсюда выцарапывают? Содом и Гоморра!

Егор поднялся с крыльца и подошел к Наташе:

– Я срочно должен быть там. Это моя работа, Наташа! Единственная, в которой я профессионал. Прости, что все получилось не так, как мы с тобой хотели. Побудь пока здесь, с Любашей и детьми. А нам с Аркадием придется уехать.

Наташа с вызовом посмотрела на него:

– Я еду с тобой и никаких отказов не приму, даже не мечтай! Я – врач, хирург и тоже в этом деле профессионал!

Серые глаза словно покрылись ледяной корочкой. Егор приподнял пальцами ее подбородок, удивленно и недоверчиво протянул:

– Вот это сюрприз! Что еще новенького мне предстоит узнать о тебе?

– Егор, сейчас не время выяснять отношения! – Наташа отстранила его руку. – Как далеко лагерь?

– Сорок километров. – Егор посмотрел на часы. – Ну что ж, тогда по коням, господа хорошие! – И, внимательно оглядев Наташу с ног до головы, покачал головой: – Хирург, и как я раньше не догадался, дурья башка!..

Сорок километров до лагеря было по трассе, но Аркадий предложил сократить наполовину путь и воспользоваться просекой, проложенной строителями ЛЭП еще в шестидесятые годы.

Два десятка километров по заросшей кустарником, размытой горными ручьями, заваленной щебенкой просеке вытрясли бы душу даже из самого отъявленного автогонщика, а что тогда говорить о женщине?

Наташа едва успевала зажмуриваться от страха, когда «Нива» с ревом брала очередной крутой подъем. Она молила бога, чтобы не погнулись колесные диски, не полетели тормоза, когда автомобиль с разбегу приземлялся на все четыре колеса и, присев на амортизаторах, словно горячий рысак перед барьером, брал очередное препятствие. При этом он скрежетал и рычал от гнева на варваров, так безбожно его истязающих.

В яростном реве двигателя Наташа ничего не слышала, но видела в зеркальце над водителем, как порой шевелятся губы Егора и он, не поворачивая головы, бросает в сторону Аркадия короткие фразы. Тонкая струйка пота, стекавшая с виска и исчезавшая за воротником рубашки, сказала ей, каких нечеловеческих усилий стоит Егору удерживать бьющуюся в судорогах «Ниву» и не дать ей уйти в свободный полет.

Наконец просека закончилась и они выехали на широкую песчаную дорогу. Наташа не успела как следует опомниться и перевести дух, а впереди уже мелькнула высокая арка с яркой вывеской, сообщавшей, что перед ними цель их рискованного путешествия – детский лагерь «Орешек».

Группа военных с автоматами преградила им путь. Егор открыл дверцу, выскочил из машины и, растолкав охрану, поспешил навстречу Степанку, Гуд Монину и еще каким-то, очевидно облаченным властью мужчинам. Они тут же скрылись в деревянном коттедже с вывеской «Директор».

По территории лагеря деловито сновали мужчины в камуфляже и с портативными рациями. Наташа присмотрелась и поняла, что большое двухэтажное здание в глубине лагеря и есть та столовая, где засели бандиты, захватившие детей и женщин.

Поблизости от столовой располагалось несколько двухэтажных кирпичных корпусов, на крышах которых залегли молчаливые крепкие ребята в черных масках, с автоматами и снайперскими винтовками наготове.

Ни детей, ни взрослой обслуги лагеря Наташа нигде не заметила. Один из офицеров ей пояснил, что ребятишек, а их немало, почти шестьсот человек, пришлось переправить за озеро и разместить на территории турбазы и дома отдыха.

– А Пеликан вон он, на втором этаже притаился, видите, что делает, гад! – Лейтенант подал Наташе бинокль, и она с ужасом разглядела на подоконниках детей. По трое, по четверо, мальчишки и девчонки, испуганно прижавшись друг к другу, сидели, свесив ноги наружу.

– За детьми укрылся, гаденыш! – Офицер в сердцах виртуозно выругался. – Раненая девочка истекает кровью, а он ее не выдает, прежде себе врача требует!

– И что же, никого в наличии нет? – спросила его Наташа, почувствовав вдруг холодок в сердце. Лейтенант с досадой махнул рукой.

– Да есть три телки в лагере. Одна – врач-инфекционист, в детских поносах только и разбирается, а две – двадцатилетние фельдшерицы. Им бы самим от медвежьей болезни вылечиться. Куда уж к Пеликановой братве в зубы соваться!

– Быстро покажите, где здесь медпункт! – приказала ему Наташа.

– Чего? – поперхнулся лейтенант от неожиданности.

– Того! – Наташа жестко посмотрела на него. – Я – врач-хирург, и нужно предпринять все меры, чтобы спасти девочку. Веди в медпункт!

– Я без приказа не могу, – промямлил лейтенант и вдруг радостно прокричал в сторону директорского коттеджа: – Товарищ полковник, тут женщина-врач обнаружилась! Говорят, что хирург, требуют отвести ее в медпункт и, кажется, собираются Пеликана проведать!

– Наталья, ты что, с ума сошла? – Егор, как тисками, сжал ее плечи. – Уймись, через час здесь будет военный врач!

Наташа вывернулась из его рук:

– За этот час девчонка изойдет кровью, да и примет ли Пеликан вашего мужика? Женщине больше доверия.

– Ты уверена, что он не открутит тебе голову за то, что ты его сдала?

– Ему об этом доложили?

– Не думаю!

– Тогда я найду способ убедить его, что меня просто-напросто выследили. К тому же сейчас он сам заинтересован в моей помощи и вряд ли решится сводить со мной счеты.

– Если он сдохнет, я в церкви свечку поставлю, – процедил сквозь зубы Егор. – Но ты никуда не пойдешь, клянусь! Мы и без тебя найдем способ его достать, и по возможности скорее!

– Не забывай о девочке. Жизнь из нее уходит с каждой секундой ваших совещаний. А я бы попробовала спасти ее немедленно! – в отчаянии крикнула Наташа и, ища поддержки у окруживших их военных, с мольбой в голосе добавила: – Чего вы молчите? – Она кинулась к высокому седому полковнику, которого посчитала старшим в группе, и схватила его за руку. – Поймите, одним заложником больше, одним меньше, роли сейчас не играет. Но я врач и, поверьте, смогу практически и психологически поддержать детей и женщин. Тем более Пеликан когда-то симпатизировал мне. Думаю, я смогу это использовать и помочь в освобождении заложников. – Наташа с нетерпением смотрела на офицера. – Прикажите проводить меня в медпункт, я найду все, что нужно, только скорее, ради бога!

– Хорошо! – Полковник посмотрел на Егора. – Егор Александрович, ваше слово решающее.

Карташов подошел к Наташе, взял ее за плечи, она отважно посмотрела ему в глаза и сказала то, что раньше боялась произнести:

– Игорь, родной, я очень люблю тебя! Прости, что так все вышло, но прошу об одном! В машине осталась моя сумочка, и если со мной что-то случится, загляни в нее и тогда узнаешь обо мне все, что я не успела тебе рассказать! – Она прижалась губами к его губам, и Егор вдруг обхватил ее руками, притянул к себе и, не обращая внимания на окружающих, стал, словно безумный, покрывать поцелуями лицо Наташи.

– Наташка, любимая, бесценная моя! – шептал он. – Я все сделаю, чтобы освободить детей! Я эту сволочь как блин по сковороде раскатаю! Клянусь тебе, или я не Карташов и сорок с лишним лет на земле зря прожил!

Он разжал руки, и Наташа, не оглядываясь, чтобы не расплакаться, поспешила за двумя офицерами в медпункт. К счастью, там оказался необходимый набор медикаментов, шприцы и перевязочный материал. Но из хирургических инструментов был один только скальпель, а вот наложить швы было нечем. Она набросала список самого необходимого инструментария для оказания экстренной хирургической помощи и передала его одному из сопровождавших ее офицеров.

Минут через двадцать они вернулись к директорскому коттеджу, но Егора среди офицеров не было, исчез и Аркадий.

Уже знакомый Наташе полковник держал в руке мегафон и, увидев ее в белом халате с медицинским саквояжем в руках, поднес его к губам:

– Эй, Пеликан! Слушай внимательно! Врача тебе нашли, но с условием, что отпустишь раненую девушку.

Висевший на столбе репродуктор, обычно разносивший окрест удалые шлягеры и распоряжения местного начальства, сейчас захрипел, зашипел и наконец выплюнул слова Пеликана:

– Заруби себе на носу, начальник, если ты мне под видом доктора своего эсэсовца зашлешь, то не только девку, но еще и парочку пионеров тебе верну, но учти: в охлажденном состоянии. Ты меня понял, полкан?

– Врач – женщина, и ты хорошо ее знаешь, – прервал половник Пеликанова. – Наталья Константиновна, жена твоего бывшего одноклассника...

Репродуктор помолчал, видно, Пеликан собирался с мыслями, потом прохрипел:

– Пойдет такой вариант. А как насчет остальной заявочки, господа хорошие? Если через два часа не будет автобуса и обещанного оружия, детское поголовье будет убывать по одному каждые десять минут. Я ведь человек гуманный, терплю до последнего и даже денег не прошу за моральный ущерб!

– Прекращай базар, гуманист! – остановил его полковник. – Ты девушку отпускаешь или нет?

– Делать нечего! Подарок ты мне хороший приготовил, поэтому и я тебя порадую!

Полковник через мегафон, а Пеликан из кабинки радиоузла, примыкавшего к столовой, перебросились еще несколькими фразами, обговаривая порядок передачи раненой.

Перед зданием столовой располагалась асфальтированная площадка с флагштоком, место для проведения линеек, подумала Наташа, вспомнив свой опыт работы в детских лагерях. Колючий кустарник окаймлял аллеи, ведущие от корпусов к площадке. Теперь за этой живой изгородью скрывались спецназовцы.

Наташу заставили пригнуться, вместе с двумя бойцами она добежала до площадки и села на бетонный бордюр, еще хранивший дневное тепло. Там она должна была ждать сигнала, который позволит ей идти к Пеликану.

Ночь спустилась быстро, но фонари, которым, казалось, не под силу было справиться с густой темнотой, вдруг ярко вспыхнули. Ослепительный свет залил и столовую, и все пространство перед ней.

– Прожекторные установки подогнали, – пояснил Наташе один из сопровождающих.

Теперь она смогла разглядеть детей, сидевших на окнах, и даже смерить на глаз расстояние от окон до земли. Высота – третий этаж обычного многоквартирного дома. Внизу бетон, камни...

Она старалась пока не думать о том, что творится сейчас в столовой. Вначале нужно будет осмотреть раненую, оказать ей необходимую помощь... Но мысли вертелись вокруг несчастных детей, и Наташа представила, что бы она почувствовала, окажись на месте заложников Егорка и Петька... Вероятно, родители уже проведали о страшном происшествии и спешат в лагерь, чтобы узнать о судьбе детей...

Она вздохнула. Егора-старшего, похоже, тоже задействовали, не зря, наверно, они с Аркадием так быстро куда-то исчезли. Иначе он сам бы проводил ее до столовой, не доверил бы незнакомым мужикам. В этом она была уверена на все сто процентов!

И вдруг раздался выстрел и в небо ушла зеленая ракета – сигнал к началу обмена. Тотчас же открылась дверь на первом этаже – вход в клуб – и показались две темные фигуры – одна с автоматом, другая – с девушкой на руках. Они бегом преодолели половину освещенного пространства, положили раненую в центре площадки и так же быстро отступили.

Наташа и ее охрана в том же темпе преодолели расстояние до раненой и склонились над ней. К ее удивлению, девушка была в сознании и даже пыталась улыбнуться.

Пуля навылет пробила ей плечо, но повязка из разорванной на полосы скатерти была наложена достаточно умело.

– Кто тебя перевязал? – спросила Наташа, соображая, что вожатая в состоянии дождаться санитарного вертолета.

– Парень один, из этих... – пояснила девушка, кивнув на столовую.

– Молодец, бродяга! – Один из бойцов подхватил девушку на руки. – Держись, сестренка, для тебя все позади!

Девушка внезапно заплакала:

– Ребятишек спасайте! Они ведь голодные, замерзли, спать хотят...

Боец сплюнул, выругался и понес девушку в глубину аллеи. Наташа глубоко вдохнула воздух, подняла руку и помахала на прощание всем, кто оставался за ее спиной. Потом выпрямилась во весь рост и пошла к столовой. Полы халата белыми крыльями взметнулись вверх, и Царевна Лебедь капитана первого ранга Карташова миновала освещенное пространство. Не одно мужское сердце дрогнуло и сбилось с ритма, когда высокая стройная фигурка женщины ступила в темный проем и тотчас же дверь с шумом захлопнулась за ней.

– Здравствуй, красавица, уже и не чаял с тобой свидеться. – Маленькие глазки на иссиня-бледном лице впились в женщину, которая только что появилась на пороге радиорубки. Это было узкое, тесное помещение с маленьким окном под потолком, которое в лучшие времена, очевидно, использовали еще и как фотолабораторию: в углу на столике Наташа заметила старенький фотоувеличитель и ванночку для реактивов.

– Здравствуйте, Леонид Андреевич, – постаралась как можно спокойнее произнести Наташа. С первого взгляда на раненого она поняла, что дела его обстоят неважно. Темная корочка стянула тонкие губы, глаза лихорадочно блестели.

Наташа опустилась перед ним на колени, достала из саквояжа градусник и подала его Пеликану.

– Измерьте температуру, а я пока осмотрю бедро и колено.

– Погоди, – Пеликанов сжал ее руку, – опять Егорка что-то против меня придумал? Даже тебя не жалеет, второй раз подсадной уткой использует.

– Никто меня не использует! И в планы свои он меня не посвящает! Я кошка, которая гуляет сама по себе и в ничьих указаниях не нуждается!

– Хочешь сказать, что ничего не знала о засаде на берегу, а здесь по собственному желанию?

– Я ничего доказывать и тем более оправдываться не собираюсь. – Наташа размотала самодельную повязку все из той же скатерти и подняла на Пеликана глаза. – Девочку стало жалко, побоялась, что погибнет...

– А меня тоже пожалела?

– Поначалу – нет. Потому что самое паскудное дело прятаться за детскими спинами, Леонид Андреевич! И будь у меня пять минут назад в руках автомат, я бы не задумываясь весь магазин в тебя всадила!

– А ты смелая! – Пеликан усмехнулся. – Не боишься, что за такие слова мои парни из тебя омлет сделают?

– Не боюсь, потому что я для тебя сейчас – самый жизненно важный человек. Да и, кроме всего, мне тебя очень жалко...

Пеликанов усмехнулся:

– И с чего вы вдруг, Наталья Константиновна, воспылали жалостью к такому ничтожеству, которое и мизинца вашего драгоценного Егора не стоит?

– Не тебе судить, кто сколько и чего стоит! – Наташа внимательно осмотрела рану и покачала головой. – А жалко мне тебя потому, что раны у тебя такие же пакостные, как ты сам и вся твоя поганая свора! Рентгена здесь, конечно, нет, но у тебя, похоже, раздроблена бедренная кость, а колено, и на глазок видно, восстановлению не подлежит. Самое лучшее, что я могу сейчас сделать, – очистить рану от обломков кости, наложить тугую повязку и шину. Нужна срочная операция при общем наркозе и, естественно, не в полевых условиях, надеюсь, тебе понятно почему?

– Ногу можно сохранить?

– Ничего определенного сказать не могу. Но инвалидом останешься, это уж точно!

– Наташа, милая, сделай что-нибудь! – Пеликанов умоляюще схватил ее за руку.

Она пожала плечами:

– Поставлю обезболивающие, вколю антибиотики, чтобы заражение не началось, – и это все, что я в состоянии сделать. Остальное – в условиях стационара!

– Выходит, ты предлагаешь мне выбросить белый флаг, чтобы спасти жизнь и ногу? – вкрадчиво спросил Пеликанов, но по лихорадочному блеску в его глазах Наташа поняла, что он на грани истерики. – Не-ет, дорогуша! – выкрикнул он пронзительно. – Так дело не пойдет! В больнице мне ногу живо оттяпают, что им с зэком особо церемониться? А следом и головенку отвернут, которая слишком много знает и понимает!

– Послушай, воспаление уже началось. Смотри сам. – Наташа поднесла градусник к его глазам. – Тридцать девять и пять. Ты человек грамотный, должен понимать. Рана инфицирована, если ее не обработать по всем правилам, начнется гангрена, заражение крови...

– Ничего, до утра я продержусь! Вот-вот автобус подадут. Рванем на юг, за горы, там меня никто не достанет! А друзья у меня есть везде. Только свистни, предложат все, что ни пожелаю. – Пеликанов посмотрел на парня, сидевшего на пороге с автоматом в руках. – А ну-ка, Леха, сбегай посмотри, что там в столовой делается.

Парень молча поднялся на ноги и вышел. Но тотчас его место занял не менее крепкий бандит.

Наташа набрала в шприц новокаин:

– Обезболивание только местное, так что терпи, голубчик!

Рана на колене представляла собой отвратительное месиво из костей, разорванных сухожилий, мышц и сгустков крови. Часовой, которого Наташа попросила подержать ногу Пеликана, побледнел и вздохнул с видимым облегчением, когда ему позволили вернуться на свое место.

Пеликанов сидел, прислонившись к стене, с закрытыми глазами, по лицу и вискам стекали обильные струйки пота, синие губы дрожали. Он изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать от боли, и несколько раз буквально впечатал кулак в стену. Наташа почувствовала к нему нечто вроде уважения и даже сочувствия. Но тут же напомнила себе, что перед ней мерзкий бандит и убийца, на совести которого более десятка жизней, и принялась считать ему пульс. Сердце Пеликана билось, как у загнанной лошади.

– Тебе плохо? – поинтересовалась Наташа, хотя понимала, что при подобном пульсе вряд ли кому бывает хорошо.

– Долго еще? – прохрипел Пеликан.

– Все, что в моих силах, я сделала, теперь остается уповать на бога и твое благоразумие, – сказала Наташа, заканчивая бинтовать рану. Потом занялась окровавленным бедром. Выходного отверстия не было, значит, пуля застряла в мышцах или в кости. Второе предположение было наиболее вероятным.

– Позови-ка сюда парня, который тебе и девушке оказал первую помощь, – предложила она Пеликану.

– Зачем? Он все равно в медицине ничего не понимает! Так, несколько месяцев в травматологии санитаром проработал.

– Для санитара он неплохо справился. Но мне сейчас надо осмотреть детей, поэтому пусть он за тобой пока присмотрит.

Пеликан что-то недовольно проворчал и уже громче сказал:

– На все про все тебе дается полчаса. – Похоже, он опять обрел способность приказывать.

– Ну это уж как получится! – усмехнулась Наташа. – С тобой одним возилась почти целый час, а там все-таки дети. Четырнадцать человек, насколько мне известно.

– Четырнадцать, – буркнул Пеликан, – и две бабы-воспитательницы. И давай поторапливайся, – повысил он голос. – А то передумаю и не отпущу.

– Пока я их не накормлю, не осмотрю, шагу из столовой не сделаю! – Она повернулась навстречу коренастому Лехе, возникшему на пороге радиорубки. – Это ты, что ли, бывший санитар?

Парень молча кивнул.

– Молодец, вожатую, почитай, от смерти спас, думаю, тебе в дальнейшем это зачтется, когда судить будут...

– Но-но! – рассердился Пеликан. – Ты моих соколов не деморализуй! Они хлопцы боевые, в обиду себя не дадут!

– Посмотрим, но учти: с такой оравой заложников, тем более детей, тебе далеко не уйти. – Наташа посмотрела на раненого и усмехнулась. – Хлопцы у тебя, конечно, боевые. Особенно против женщин и детей бесстрашные. Но на амбразуру за тебя не лягут и, если ты, не дай господь, окажешься им в тягость, а при твоем нынешнем положении я в этом не сомневаюсь, бросят под первым же кустом, если не хуже.

– За мое спасение им кругленькая сумма в баксах причитается.

– А если они тебя в безвыходной ситуации просто-напросто пристрелят?

– Не пристрелят! – усмехнулся Пеликанов. – Кое-кому я живой нужен, вот тут, – постучал он пальцем по лбу, – такое имеется, что, кроме меня, никому на свете не известно! – Он торжествующе посмотрел на Наташу. – Не знаю, чего ты добиваешься, но, пока я добрый, иди к пацанве, иначе вообще из этой комнатенки не выпущу!..

Обеденный зал столовой освещало несколько светильников. Столы и стулья были сдвинуты к дверям, ведущим с первого этажа. Две женщины, одна лет сорока, а другая совсем молоденькая, прижавшись друг к другу, сидели на полу под окошком с надписью «Грязная посуда». Боевики стояли в простенках между окнами, молча лежали на полу.

Наташа подошла к женщинам и кивнула на бандитов.

– Это все?

– Нет, еще есть самый главный и с ним двое, и четверо, кажется, на первом этаже. Там всего одно окно, зато двери на обе стороны клуба выходят.

«Итак, – Наташа мысленно подвела итог, – семнадцать человек заложников и пятнадцать-шестнадцать бандитов. Почти один к одному...»

– Детей кормили? – громко спросила она женщин.

– Не получилось, – испуганно ответила старшая, – бандиты нас к ним не подпускают. Анна вон попробовала... – кивнула она на младшую с багровым украшением под глазом.

– Значит, сделаем так: вы идете на кухню и готовите детям еду. Вход в склад продуктов открыт?

– Да, повара сбежали и забыли закрыть. Но ужина не было, и поэтому есть два бака молочной каши, какао и хлеб с маслом. Остыло все, правда!

– Не беда! А бандиты ели?

– Вроде нет! Им же не до того было!

– Вот и их покормите заодно!

– Еще чего не хватало! – взвилась молодая. – Я им куска не подам за то, что они, сволочи, сотворили!

– Успокойтесь! – прикрикнула Наташа. – Сытый человек гораздо добрее и сговорчивее голодного. А нам с вами нужно думать, как спасти детей и себя.

Девушка фыркнула, но пошла на кухню следом за воспитательницей. Через минуту послышались бряканье крышек кастрюль и звон посуды. Дети и бандиты оживились. Те и другие как по команде повернули головы в сторону кухни.

Один из боевиков жестом подозвал к себе Наташу и приказал сесть рядом.

– Чего тебе здесь надо?

Она по голосу поняла, что перед ней кавказец.

– Леонид Андреевич разрешил накормить детей и вас заодно. Сколько они, часа три уже в окнах сидят?

– Так, кажется. Но учти: ни одного с подоконника я не уберу, пока не придет автобус!

– Подумай: от усталости они могут выпасть из окна, ночь на дворе, им спать давно пора, да и в туалет сходить не мешает.

– Ты, докторша, совсем с ума сошла? Хочешь моих пацанов вместо этих сопляков на окна посадить? За дурака меня держишь?

– Все вы здесь очень умные, как я погляжу! А когда воспитатели будут кормить детей и по очереди водить в туалет, я сама там посижу, чтобы твоих пацанов ненароком не продуло!

– Достала ты меня, докторша! – Кавказец выругался. – Думаешь, здесь курорт Минеральные Воды или санаторий? То дай, это сделай, своди туда, своди сюда... Тогда и моих парней проводи на унитаз, на пару вон с той молодухой! Но если они и вам штаны спустят, не обессудь! Я первым к тебе в очередь стану! – Он попытался ущипнуть ее за грудь, но Наташа ударила его по руке и вскочила на ноги.

– Ты у Пеликана спроси, кто ко мне первый в очереди, он популярно тебе объяснит! Но учти: если тебе прострелят задницу, я лечить не буду.

– Ладно, хрен с тобой! – Бандит опять лег на пол. – Корми, пои, но учти, что на крышах сидят их снайперы, могут ненароком и тебе в башке сквозняк устроить!

Наташа обошла детей. Девять девочек и пять мальчиков, зареванных, дрожащих от страха и холода, смотрели на незнакомую женщину в белом халате с такой тоской и надеждой, что она сама чуть не разрыдалась. Наташа вместе с вожатой собрали в столовой какие были полотенца, скатерти, халаты, шторы. В эти тряпки они закутали детей, чтобы уберечь их от ночного холода, который в горах ощущается особенно сильно.

Прошло уже почти два часа, как Наташа очутилась здесь, но обещанный автобус все не появлялся, и бандиты начали беспокоиться.

Иногда Наташа подходила к окну и из-за спин детей пыталась разглядеть, что же делается на территории лагеря. Однако свет мощных прожекторов слепил глаза, и разобрать, что происходит за стенами столовой, было практически невозможно. В какой-то момент Наташе показалось, что по краю площадки мелькнула тень, и тотчас с первого этажа ударили два автомата. И вновь все стихло...

* * *

– Эй, Пеликан, выходи на связь! – раздался вдруг из темноты усиленный мегафоном голос. – Автобус подогнали. Патроны и гранаты в наличии, сколько просил, все теперь твое!

Репродуктор откашлялся:

– Все относительно, начальник! Было твое, стало мое. Но к тебе вернется, гарантирую, если помешаешь нам в горы уйти!

– Баш на баш, Пеликан! Мы тебе автобус и оружие, ты возвращаешь детишек и женщин!

– Ну ты даешь! – Пеликан расхохотался. – Чтобы ты из-за первого же куста нас из гранатомета шибанул или что похуже придумал? Не на того попал, корешок! Требования остаются прежними: автобус, оружие, дети. Границу благополучно пройдем, слово даю, всех отпущу! Подгоняй автобус, пока я не разозлился!

Где-то неподалеку зафырчал мотор, и тяжелый «ЛиАЗ» вкатился на площадку перед входом в клуб.

Наташа вернулась к Пеликану:

– Послушай меня, среди детей пятеро – очень слабые. Одна девочка с больным сердцем, боюсь, не выдержит дороги. Не бери грех на душу, отпусти их, прошу тебя!

– Ах, они меня просят? – скептическая ухмылка скривила губы Пеликана. – Что же, ты меня совсем за зверя считаешь? Но замена должна быть равнозначной! Решай: детей я освобожу, но при условии, что ты добровольно уходишь со мной на юг.

Наташа сжала зубы. Что-то подобное она предчувствовала, но все-таки нашла в себе силы и язвительно спросила:

– А ты в состоянии содержать меня на должном уровне? Сам говорил, что я создана для красивой жизни.

– Говорил и от своих слов не отказываюсь! Все, что ни пожелаешь, будет в твоем распоряжении. Думаешь, я лагерный придурок и деньги в тихореченской сберкассе хранил? Да я теперь, может, только и развернусь как следует! По крайней мере, нахлебников поубавится!

– Свежо предание, да верится с трудом! – процитировала классика Наташа. – Не мне тебя учить, есть своя голова на плечах. Только интересно, кем я при тебе буду?

– А это зависит только от тебя! Хочешь, прежний договор в силе останется. Нет – все равно от себя не отпущу, не надейся! Но слово свое сдержу и детей освобожу.

– Хорошо, я согласна! – Наташа вздохнула. Все равно Егор что-нибудь придумает и рано или поздно заложников освободят. Видно, в милиции хорошо осведомлены о его способностях, если даже на кордоне его нашли. Да и в лагере начальство смотрело ему в рот. Очевидно, чувствовали, что от его опыта и умений зависит не только их дальнейшая карьера, личный авторитет, но и внимание высокого командования.

Сама Наташа перестала испытывать какой-либо страх. Ситуация, скорее всего, была под контролем, да и бандиты вели себя пока спокойно. Однако как они поведут себя дальше, когда окажутся в ограниченном пространстве автобуса, менее защищенные от нападения, на сложных горных дорогах, где и днем-то передвижение опасно, а им придется ехать ночью? И у каждого в душе страх, а в руках – автомат, в котором таится тридцать смертей...

– Все, Пеликан, автобус у дверей! – прокричал из столовой кавказец. Два бандита вошли с носилками, осторожно перенесли на них Пеликана.

– Дети пусть по одному переходят в зал и вместе с бабами спускаются вниз, – приказал Пеликан, – а вы следом за ними. Выходить по моему приказу. Автобус стоит дверь в дверь?

– Да, как и договаривались!

– Отлично! Пусть доктор отберет самых дохлых, но не выпускайте никого, пока все парни не сядут в автобус, а потом просто оставьте их! Понятно?

– Все о’кей! – проговорил бандит и скрылся в столовой. Оттуда сразу же послышался шум и топот ног. Эвакуация началась!

Егор, Степанок и Гуд Монин наблюдали за происходящим с чердака ближайшего спального корпуса. Автобус прикрывал вход в клуб, и им были видны лишь головы и плечи детей, закутанных в какие-то тряпки. Бандиты разместили их у окон автобуса, сами же уселись в проходе между креслами. Там же, очевидно, поставили носилки с Пеликаном.

Егор поразился выдержке бандитов: четко, быстро, слаженно погрузились в автобус – без криков, ругани, без неразберихи. Что-что, а в умении наводить порядок и поддерживать дисциплину Пеликану не откажешь. Но и жестокости ему не занимать. Хладнокровно, в упор расстрелять десять человек, из них двух женщин, а потом на протяжении нескольких часов умело уходить от погони, захватить заложников и выдвинуть требования, выполнение которых не требует большого времени, а значит, не дает противной стороне возможности детально продумать операцию по освобождению детей, – поистине нужно обладать нестандартной выдержкой и изощренным умом.

Пеликан наотрез отказался от услуг предложенного водителя. Вероятно, автобус поведет кто-нибудь из бандитов... У дверей автобуса взметнулся краешек белого халата, и мужчины посмотрели на Егора.

– Умница и молодчина твоя Наталья! – Степанок слегка сжал его локоть. – Нынче такие женщины большая редкость!

Егор судорожно сглотнул. Приходилось ему бывать в переделках и почище этой, но впервые от него зависела жизнь не людей вообще, а самого дорогого и близкого человека на свете. Он понял это, когда Наташа уходила к столовой, напряженная как струна, побледневшая, с закушенной нижней губой. Его славная и любимая женщина...

Он не допускал и капли сомнения, что сумеет сделать все, чтобы спасти ее и детишек. Но сама мысль о том, что она находится рядом с этой грязной, развратной тварью, настолько волновала и бесила его, что порой ему казалось: он теряет не просто контроль над собой, но и остатки разума.

– Смотрите, – вскрикнул вдруг Монин, – пятерых оставили! – И с одобрением посмотрел на Егора: – Голову даю на отсечение – твоей Натальи работа!

Тем временем автобус тяжело развернулся, выбросил струю отработанных газов и медленно пополз по аллее к выезду из лагеря. Из открытых окон торчали стволы автоматов. Бандиты укрылись за спинами подростков и настороженно следили за обстановкой. Бойцы спецназа молча провожали взглядами удалявшийся автобус.

Приятели спустились с чердака. Пошел мелкий дождь, и Степанок выругался:

– О, черт! Дождя нам только не хватало! Мокрая горная дорога и битком набитый автобус. Опытный водитель в таких условиях днем с трудом справляется с управлением, а тут, ко всему прочему, ночь. Тучи все небо закрыли, – он посмотрел вверх, – луне не пробиться!

– Машины сопровождения вышли? – спросил Гуд Монин.

– Ведут их как миленьких! – ответил Степанок. – Одна – впереди, другая – сзади, как и договаривались с этим отродьем. С мегафоном, с мигалками, все честь по чести, будто президент какой едет!

Из темноты вынырнул Аркадий, подошел к бывшим одноклассникам:

– Ну что, ребята, посмотрел я участок старой трассы. Сразу же за лагерем она сворачивает вправо, вот здесь. – Он достал карту и ногтем отметил место, где дорога раздваивалась. – Проехать на «Ниве» в принципе можно. Мосты, правда, кое-где порушены, но уровень воды, если дождь не усилится, – Аркадий, как до этого Степанок, озабоченно посмотрел на небо, – пока невысокий. В некоторых местах не выше колес.

Подул резкий, пронизывающий ветер, дождь усилился и захлестал тысячами кнутов по асфальту, по крышам строений, по спинам людей, спешивших в укрытие. В канавах закипели мутные потоки, с навесов над входом в клуб и директорский коттедж низвергались целые водопады. Вода глухо барабанила по крышам автомобилей, скопившихся у въезда в лагерь.

– Все понятно, «грачи» прилетели! – огорчился Степанок, заметив машину телевизионщиков. – Надо быстрее сматываться, пока не застукали. Пусть краевое начальство комментирует и анализирует...

Шустрый подполковник юркнул в свой «уазик», а Егор, Аркадий и Гуд Монин с трудом протиснулись сквозь плотную толпу репортеров, оккупировавших прихожую, и вошли в большую, ярко освещенную комнату, в которой ранее проходили собрания коллектива лагеря.

Теперь вокруг длинного обшарпанного стола сидели человек двадцать в камуфляже разных цветов и оттенков – от желто-зеленого до серо-голубого – и ожесточенно спорили. Каждый цвет отстаивал свой план захвата бандитов. И судя по количеству окурков и крепким выражениям ораторов, до установления мира и согласия в этом крошечном регионе, ограниченном стенами кабинета, было как до Луны пешком!

Егор поискал глазами свободный стул, ничего не нашел и устроился рядом с приятелями на корточках у стены. Кое-кто из присутствовавших искоса поглядывал на странных наблюдателей, молча взиравших на ведомственные баталии за столом.

Наконец Егор не выдержал, поднял руку и подошел к столу:

– Прошу внимания!

Собравшиеся переглянулись, зашептались. Аркадий расслышал, как волной по кругу пронеслось: «Карташов!» Шум мгновенно стих.

Егор внимательно всех оглядел:

– В сложившейся ситуации, как вы понимаете, невозможно идти на штурм автобуса в лоб. Людей в нем – как семечек в тыкве. Шум будет большой, и жертв с той и другой стороны предостаточно. Ставка на внезапность тоже не подходит, но дать им уйти на юг – страшнее нет для нас позора! Тут некоторые товарищи предлагали остановить автобус в Базыбайском ущелье. Дескать, горы кругом высокие, пара выстрелов по колесам, и некуда им, голубчикам, деваться. Правильно, деваться некуда. Поэтому они займут круговую оборону и опять же прикроются детьми. Я беседовал с девушкой, которую ранили бандиты. Они настроены весьма решительно, никаких идейных раздраев. Единственное светлое пятно в данной ситуации – тяжелое ранение Пеликана. Думаю, только боязнь потерять его в дороге заставила их выдвинуть столь ничтожные требования. Кое-кому он нужен живым, как и нам, несомненно! До наступления утра не более четырех часов, а если дождь не перестанет, то и все пять. За это время надо остановить автобус, но так, чтобы это выглядело естественно, не насторожило бандитов. Значит, никаких взрывов, выстрелов и прыжков ниндзя из кустов.

Высокий грузный офицер со светлыми усами недовольно посмотрел на Егора:

– Мы уже просчитали несколько моделей ситуаций, в том числе и те, о которых вы нам только что любезно сообщили. Нас интересуют конкретные предложения. Если они у вас есть, то мы их внимательно выслушаем.

Егор повернулся к Аркадию:

– Подойди сюда! – Положил ему руку на плечо и вновь посмотрел на офицеров. – Это – Аркадий Старовойтов, егерь заповедника. Только что вернулся с участка старой трассы, по которому практически никто не ездит уже лет двадцать, но раз в год забрасывают соль для оленей. Поэтому мосты более-менее сохранились, хотя и на ладан, но все-таки дышат. – Егор склонился над картой и провел по ней карандашом, обозначив предполагаемый маршрут. – Мы с группой парней, человека три, не больше, проходим участок на моей «Ниве», обгоняем автобус и выходим к деревянному мосту через Базыбай. Его постоянно сносит речным потоком, но сегодня эту роль исполним мы и обставим все как природное явление. Дождь проливной, уровень воды в реке быстро поднимается, так что Пеликану трудновато будет что-либо заподозрить. С вашей стороны к этому времени, как уж вы сумеете это выполнить, не моя забота, необходимо доставить в ущелье человек тридцать крепких ребят, хороших скалолазов в первую очередь.

Если остановка произойдет неожиданно и бандиты увидят, что на их пути встала стихия, а не спецназ, у них появится время на обдумывание ситуации. Мы предполагаем, что лучшим вариантом для них будет уйти в горы по руслу реки, а потом траверсом по горе Акштау к перевалу и вниз к пастушьим кошам. Там можно взять лошадей. Но мы должны захватить их на выходе из ущелья. Там горловина, самое узкое место. К тому же они будут нести носилки, а это существенно замедлит их передвижение, а возможно, заставит отказаться от части заложников.

– В принципе, вариант приемлем, и если Пеликан не законченный дурак, то по крайней мере детей должен оставить. С ними бандитам вообще из ущелья не выбраться. Но есть опасность, что женщину-врача он не отпустит.

– Сто процентов вероятности, что не отпустит. – Егор нахмурился. – Но я вижу опасность в другом. Мы не знаем, кто и какой приказ отдал боевикам в отношении спасения Пеликана. В случае безвыходной ситуации его просто-напросто пристрелят, тогда и от врача избавятся!

– Егор Александрович, мы знаем, что она ваша жена...

– Да, и поэтому прошу не вмешиваться в мои действия, а команду я себе сам наберу. Пеликанова надо брать как можно скорее и живым, но это не значит, что нужно дышать мне в затылок!

– А если Пеликан все-таки заберет детей с собой или, того хуже, расправится с ними?

– Нельзя отбрасывать и такой вариант. Но я знаю одно: Пеликан может быть кем угодно, но он не самоубийца. Если что-то случится с детьми, ему тогда точно не жить! И он понимает это не хуже нас!

Автобус качнулся на рытвине, натужно зарычал и внезапно остановился. Наташа вздрогнула от неожиданности и чуть не упала с переднего сиденья: оказывается, она умудрилась задремать, несмотря на все передряги и не отпускающую ни на минуту тревогу.

Водитель выключил фары. Чернота поглотила все вокруг. Ни одного постороннего звука, ни шороха, только стук дождя по металлической крыше да тяжелое дыхание Пеликана. Но тут, точно вороны на слетке, загалдели боевики, что-то гортанно выкрикнул уже знакомый Наташе кавказец, и она, не понимая ни слова, уловила панику в их голосах.

– Что случилось? – Пеликан обеспокоенно приподнялся на локтях. – Почему остановились?

Ему никто не ответил. Хлопнула дверца. Боевики, сидевшие до этого в ногах у Наташи, нырнули в темноту. Но очень скоро они вернулись, промокшие насквозь.

Один из них снял маску, вытер ею лицо. Пассажиры, вольные и невольные, настороженно ждали объяснения, почему остановился автобус.

– Вода в Базыбае поднялась от дождей. Мост снесло. На той стороне машин пять скопилось, а на нашей – мы да одна – ГИБДД. Та, что шла перед нами, похоже, успела мост проскочить, прежде чем он развалился.

Бандиты как по команде громко выругались, а у Наташи сжалось сердце. Она уже смирилась с мыслью, что до рассвета их не тронут, но вмешалась стихия, и, вероятно, все самое трудное еще впереди.

К чести Пеликана, он сразу же пресек панику и приказал уходить вверх по течению реки к перевалу. Невзирая на недовольство боевиков, главарь распорядился оставить в автобусе девочек и женщин-воспитательниц.

* * *

Дождь хлестал не переставая. Одежда на Наташе промокла насквозь, в кроссовках хлюпала жидкая грязь, она пропитала и джинсы, и полы халата.

Долговязый боевик-кавказец с самого начала пути задал бешеный темп движения. Мальчишки путались в набухших мокрой грязью тряпках, в которые их закутали еще в лагере. Они то и дело спотыкались о корни и камни, падали, поднимались, но на удивление молчали, не хныкали, а ведь на каждого из них боевики надели подсумки с дополнительными магазинами к автоматам.

Бандиты двигались быстро, без остановок, хотя на крутых каменистых склонах приходилось почти ползти на четвереньках, цепляясь руками за корни деревьев, за кусты. Влажная поверхность скал ускользала из-под ног, и люди падали, ругались сквозь зубы, но вновь поднимались и карабкались вверх по направлению к гребню горы.

Путь этот был небезопасен даже днем, а ночью – почти невозможен, но проводник, повинуясь извечному инстинкту горцев, безошибочно чувствовал ловушки каменных расселин, коварство осыпей, притаившиеся в темноте когтистые лапы упавших деревьев или острые, как лезвие кинжала, обломки твердых пород.

Наташа уже догадалась, что громогласный приказ Пеликана идти вверх по течению Базыбая предназначался для ушей оставшихся в автобусе. Поначалу они действительно прошли с полкилометра по галечной отмели. Потом ущелье резко сузилось, а старые завалы из стволов деревьев и обкатанных водой каменных глыб сделали берег совершенно непроходимым.

Путники поднялись выше и пошли по щеке горы. Поток, точно сорвавшись с цепи, ревел и грохотал где-то внизу. Приходилось продираться сквозь лесные заросли, от корней до вершин деревьев опутанные плющом и ломоносом. Вода, кажется, пропитала весь окружающий мир, а холодная ночь, похоже, не собиралась сдавать свои позиции.

Постепенно глаза привыкли к темноте, и Наташа стала различать более крупные и высокие фигуры боевиков и тщедушные фигурки мальчишек. Сама она старалась не отставать от носилок с Пеликаном, которые бандиты несли, меняясь каждые десять минут. Иногда она дотрагивалась до руки раненого, и он в ответ шевелил пальцами, горячими и сухими, несмотря на дождь, подтверждая, что жив пока и даже находится в сознании.

В очередной раз Наташа коснулась ладонью его лба, поправила свесившуюся с носилок руку и не почувствовала ответного движения. Она шепотом окликнула Пеликана, но он не ответил. Пульс еле прощупывался, и Наташа поняла, что дела Дядюшки Тыквы хуже некуда!

– Ребята, – обратилась она к парням, – нужно минут на пять остановиться.

– В чем дело? – Кавказец был откровенно недоволен. – Ты, докторша, здесь не командуй! Будешь время тянуть, первой пулю схлопочешь!

– Мое дело маленькое, – рассердилась Наташа, – но если ваш Пеликан через пять минут отдаст концы, меня в этом не вините!

– Ладно! – Боевик понизил тон. – Но на все про все тебе – две минуты!

– За две минуты можно в гроб уложить, – огрызнулась Наташа, – а вот чтобы поднять из гроба, нужно гораздо больше времени! – Она набрала в шприц лекарство, ввела в предплечье Пеликана.

– Что ты ему воткнула? – угрюмо справился горец.

– Этим нужно было раньше интересоваться. – Наташа поднялась с колен. – Лекарство называется кордиамин, чтобы сердце вашего несравненного атамана чуть лучше заработало.

Через несколько минут она дотронулась до руки раненого и ощутила слабое ответное пожатие пальцев. Пеликан был вновь на плаву.

Только теперь она поняла, что давно уже не слышит шума дождевых струй. Ливень прекратился, но еще сильнее похолодало, изо рта стали вырываться струйки пара. Идти стало во много раз труднее: появились участки раскисшего снега, и ноги проваливались в ледяную жижу. Где-то в зарослях жалобно завыл шакал, ему вторил собрат, рассерженный на беспросветное житье-бытье. Небо посветлело, но опустилось ниже, нависло мохнатым балдахином рваных неряшливых туч, которые вскоре и вовсе упали к ногам, затопили всю землю серой мглой.

Плотный, тяжелый туман стоял недвижимо, как Великая Китайская стена. Фигурки людей тонули в нем, на мгновение где-то мелькала чья-то спина или голова, иногда слышался негромкий металлический звук – кто-то из боевиков задел автоматом о выступ скалы. Или вдруг тихо вскрикивал оступившийся или ударившийся о камни мальчишка...

Теперь они спускались вниз по склону. Они уже не шли, а в основном скользили на согнутых ногах, хватаясь руками за траву, низкий кустарник и камни, поросшие можжевельником и рододендроном. Постепенно вершины ближних гор скинули с себя мохнатые бурки туч и зарозовели в лучах восходящего солнца. А беглецы все спускались и спускались в мрачную, сырую и узкую расщелину.

Вдруг непонятный звук зародился в глубине посветлевшего неба. Пеликан насторожился, приподнял голову, и в этот же миг кавказец-проводник истошно заорал:

– Ложись, мать вашу так!

И боевики, и заложники мгновенно попадали на камни, и туман, словно пуховое одеяло, скрыл их от посторонних глаз.

Наташа перевернулась на спину и проследила взглядом за удалявшимися в сторону трассы двумя желто-зелеными тушками военных вертолетов. Случайно или нет они прошли над их головами? Удалось ли Егору разобраться, куда на самом деле ведут их бандиты?

* * *

Никто из них не знал, что доклад о чрезвычайном происшествии в горах уже лег на столы российского Президента и главы правительства, а по радио и телевидению в утренней сводке новостей прошла информация о захвате заложников. Причем в ней упомянули имя и фамилию женщины-врача, добровольно ставшей заложницей, благодаря которой часть детей уже освобождена.

Первыми новость, как всегда, услышали Клара и Белла, словно ранние пташки чирикавшие на кухне. Через полчаса Борис уже выводил машину из гаража, а Софья подпрыгивала от нетерпения на переднем сиденье. У Евгении Михайловны был знакомый редактор на телевидении, и он пообещал им выяснить подробности случившегося.

Детям и Нине Ивановне решили пока ничего не сообщать. Все понимали, что Наталья в силу непонятного стечения обстоятельств попала в смертельно опасную переделку!

Знакомый Евгении Михайловны почти ничего нового к короткому телевизионному сообщению не добавил, но в полдень «Вести» доложили, что бандиты оставили автобус и ушли в горы, захватив с собой врача и пятерых мальчиков. Однако продвижение их, по сведениям, поступившим из штаба операции, якобы контролировалось, и только погодные условия и сложный рельеф не позволяли пока группе захвата приступить к исполнению своих обязанностей.

Софья сжала кулаки:

– Борис! Аллюр три креста – и в Пулково, за билетами на самолет! На месте быстрее разберемся, что к чему. Сидеть здесь и ждать у моря погоды – этого я не вынесу!

– Соня, – осторожно заметила Евгения Михайловна, – бандитов, очевидно, обезвредят и без тебя, а крутиться под ногами у военных никто никому не позволит.

Софья гневно сверкнула глазами:

– Но я не собираюсь отсиживаться здесь, как сфинкс в пустыне! Ты хочешь, чтобы твоя единственная дочь сошла с ума!

– Ты уже сошла с ума, – устало отмахнулась от нее Евгения Михайловна и посмотрела на зятя. – Ради бога, Борис, одна надежда на тебя! Проследи, чтобы она не ринулась в горы впереди группы захвата, с нее ведь станется!

* * *

Конечно же, Наташа ни о чем подобном не подозревала. Как не догадывалась и о том, что почти след в след за ними, но параллельным маршрутом, двигалась группа из пяти мужчин с автоматами. Вел их Аркадий одному ему известными звериными тропами. Егора с ними не было. Он бесшумно скользил среди кустов под сенью деревьев буквально в десятке метров от бандитов и их пленников, но туман рассеивался, и Егор сознавал, что очень скоро ему придется отступить на безопасное расстояние, чтобы не выдать своего присутствия.

Наблюдая за Наташей, он видел, что она смертельно устала. Глаза и щеки ее ввалились, как от неизлечимой болезни. Некогда белый халат жалкими клочьями свисал с плеч, рукава превратились в грязные лохмотья. Она едва переставляла ноги, но не отставала от носилок с раненым и то и дело что-то говорила двум мальчишкам, державшимся рядом с ней.

Остатки тумана закупорили узкую теснину ущелья. Бандиты и заложники словно растворились в нем, а Егор присел в зарослях можжевельника, выждал некоторое время и просвистел дроздом.

Через минуту рядом появился Аркадий с его рослыми спутниками. Мужчины недолго посовещались.

Аркадий хлопнул себя по лбу:

– Вот же старый осел! Только сейчас понял, куда они спешат. Здесь в ущелье до нынешней весны существовало нечто вроде природного туннеля. Он вел на ту сторону хребта. В войну «эдельвейсы» по нему вышли в тыл к нашим войскам. Отец рассказывал, кто-то из местных им путь показал... Только зря хлопцы Пеликана стараются. В этом году был большой паводок. По весне сильный оползень обрушил часть туннеля. Наркокурьеры и браконьеры, говорят, месяц рыдали: как же, такой тайной тропы лишились, а погранцы небось на радостях свечку в церкви поставили. Эти отморозки, видно, еще не в курсе. Смотрите, – Аркадий вытянул руку в направлении одинокой скалы, торчавшей, словно бивень гигантского мастодонта, над скоплением валунов, – вернулись, обнаружили, что не пройти. Сейчас совещаться будут!

Спутники Егора юркими ящерицами скользнули между камней и вышли на покрытое мхом плато, поросшее редким щетинником и кустами вереска. От бандитов их скрывала скала, и они короткими перебежками достигли высшей точки местности и затаились в зарослях березняка и жестколистого падуба.

Скальная стена уходила вниз, но Аркадий показал Егору на сланцевые и известковые столбы, разрушенные временем. Местами они осыпались, кое-где получились уступы. В бинокль Егор разглядел много выемок, полочек, карнизов, покрытых кустами барбариса и самшита. Не совсем удобное и безопасное место для спуска, но все-таки лучше, чем отвесная базальтовая стена, у подножия которой расположились бандиты.

– Похоже, братки что-то не поделили! – тихо произнес Аркадий. Они с Егором, свесив головы с карниза, наблюдали за жестикулировавшими боевиками. Носилок с Пеликаном и заложников из-за камней видно не было, но то, что именно они стали источником разногласий, сомнения не вызывало. В этот момент боевики разделились на две примерно равные группы. В бинокль было видно, что автоматы и у той, и у другой стороны находятся в боевом положении и сами парни выглядят воинственно.

– Кажется, пора переходить к решительным действиям. – Егор повернулся к Аркадию. – Оповещай группу захвата, а то эти горячие головы перестреляют друг друга, а заложников и Пеликана – в первую очередь!

Аркадий приложил ладони ко рту и звонко прокричал, подражая молодому петуху улара. Среди камней мелькнули широкие спины крепких парней в камуфляже и в касках-сферах. Между тем одна группа бандитов стала быстро подниматься по крутому склону и вскоре скрылась в густом молодом ельнике.

– Шкуру спасают, сволочи! – выругался Аркадий. – Но далеко не уйдут! Там самый лавиноопасный участок, а снега еще с зимы видимо-невидимо... Пусть бога благодарят, если спецназ их вовремя перехватит. О, черт! – Он внезапно поднялся на колени. – А этих-то куда понесло?

Егор проследил в бинокль за оставшимися бандитами. Двое из них подхватили носилки с Пеликаном, и вся процессия двинулась в противоположную от первой группы сторону.

– Неужели вернутся на трассу? – Егор посмотрел на Аркадия. – Может, надумали сдаться?

– Нет, Егорша! – Аркадий осторожно положил бинокль обратно в футляр. – Не к дороге они идут, а хотят нам голову заморочить, в пещерах отсидеться. Тут неподалеку вход в настоящий подземный лабиринт. Его на моей памяти еще никто до конца не проходил. Слышал я, что спелеологи проводили эксперимент: окрашивали воду красителями в подземной реке, и разноцветный поток аж в районе Хадыженска появился. Если наши приятели там укроются, то силами целой дивизии их оттуда не выкуришь!

– Не паникуй раньше времени! – оборвал друга Егор. – Давай веди к пещере. На месте разберемся, что к чему!

А тем временем группа боевиков во главе с долговязым кавказцем быстро уходила в глубь гор. Перед ними лежал единственный путь к спасению, по которому он в здравом уме ни за что бы не повел свою группу. Снежники не лучшее место для прогулок, особенно летом, но если преследователи не осмелятся туда сунуться, то Аллах, как всегда, им поможет. Ведь он не взял сегодня грех на душу, не расстрелял из автоматов ни детей, ни смазливую докторшу, даже Пеликана позволил унести, а за это ему самому ох как не поздоровится по ту сторону гор!

Тем временем ветер усилился, похолодало еще сильнее, и вдруг понеслась, закружилась поземка. Это в долинах август – самый разгар лета, а в горах уже пробиваются первые признаки зимы. Снег повалил хлопьями, и началась настоящая метель. Боевики почти бежали, надеясь в круговерти и хаосе взбесившейся природы уйти от спецназа. Они благополучно миновали один снежник, другой... Казалось, спасение близко, но непогода укрыла от них главное и страшное препятствие – противоположную сторону ущелья, увенчанную огромным снежным карнизом. Внезапно справа мелькнула тень то ли человека, то ли вспугнутого зверя. И боевики не выдержали. Безрассудно ударили вслед тени несколько автоматных очередей...

Земля дрогнула, и будто гигантское чудовище резко вдохнуло и выдохнуло воздух, а вслед за этим...

На полукилометровой высоте, где сероватый пласт снега сливался с небом, вдруг возникла черная линия отрыва. В мгновение ока она расширилась и сползла вниз. Сначала медленно, а потом быстрее, быстрее, словно курьерский поезд, лавина набирала скорость. Воздух расколол ни с чем не сравнимый рев: впереди лавины мчалась разрушительная воздушная волна...

Страшный взрыв раздался внезапно, будто поблизости сбросили несколько авиабомб. Тысячетонная снежная глыба обрушилась на дно ущелья...

Бандиты не успели ничего предпринять. Спрессованный воздух толкнул их, поднял в воздух и сбросил вниз с тридцатиметровой высоты. Снежная лавина докатилась до изуродованных тел, но тучи снежной пыли накрыли и засыпали их. Природа поспешила укрыть тела погибших бандитов холодным белым саваном...

Эхо донесло до группы Егора и далекие выстрелы, и рев сошедшей с гор лавины, но у них не было времени, чтобы сопоставить и соединить вместе оба события.

Вслед за Аркадием они свернули в узкое ущелье. Лесник резво прыгал с камня на камень и постоянно оглядывался, не отстают ли спутники. Егору ущелье не понравилось. Такие места слишком похожи на ловушку. Зачастую они в своей верхней части круто поднимаются и еще быстрее сужаются, заканчиваясь отвесной стеной. Выхода из них не бывает.

Но, вопреки его сомнениям, впереди вдруг возник просвет, и они вышли на маленькую лужайку. Сбоку из трещины в скале вытекал ручей. Впервые за весь день они напились, потом продолжили свой путь по узкому карнизу все выше и выше, пока не очутились в ста метрах над травянистой площадкой.

Прямо перед ними зияло черное отверстие пещеры.

– Е-мое! – воскликнул один из парней и почесал в затылке. – Как они умудрились тут с носилками пройти?

– А они здесь и не шли. Просто я вас к другому входу привел, а они сейчас во-он там должны появиться. – Аркадий протянул руку в сторону противоположного склона, и, будто в подтверждение его слов, там показались люди. Похоже, они были при последнем издыхании: часто падали, садились на камни, а потом с трудом поднимались...

Егор, как ни вглядывался, никак не мог разглядеть вход в пещеру. И только когда люди нырнули в самую гущу кустов, понял, что его закрывают буйные заросли самшита.

– Ничего, далеко не уйдут голубчики! – успокоил его Аркадий. – Заблудиться там пара пустяков, так что не думаю, что они полезут вглубь. Тут-то мы их и возьмем! Посмотришь, еще умолять будут, чтобы быстрее на белый свет вывели.

– Нельзя нам ждать, когда они попросят пощады. Пеликан Монину нужен живым, и ребятишки от голода и усталости того гляди замертво падать начнут, а... – Егор не успел закончить фразу. С ближайшего склона скатилось несколько камней, закачались ветки кустарников, облепивших скальный выступ, послышался громкий смех, и группа молодых ребят с заросшими щетиной щеками, в брезентовых комбинезонах и с рюкзаками за спиной возникла перед удивленными взорами Егора и его спутников. Ребята с недоумением уставились на вооруженных людей в масках. Один, с русой щетиной на щеках, озадаченно присвистнул:

– Кажется, мы не туда попали, братцы спелеолухи?

– Точно спелеолухи! – засмеялся Аркадий. – А теперь живенько седала на землю, и чтоб ни звука, ни шороха!

– А ты кто такой, дяденька, чтобы нам приказывать? – осторожно справился у него с виду самый молодой спелеолог в строительной каске и с перевязанным лбом. – Мы своей дорогой идем, вы – своей...

– Виталька, ты, что ли? – Высокий широкоплечий дядька с автоматом в руках стянул маску с лица. – Ты как здесь оказался?

Ошалевший от неожиданности Виталий посмотрел на Егора и пояснил:

– Мы тут топосъемку двух новых ходов проводили, а вы-то здесь почему, да еще в таком виде?..

Через десять минут вся компания устроилась на каменном полу. Из глубины пещеры тянуло запахом остывшего очага и сырого погреба, но главное, в ней было сухо и относительно тепло: порывы ветра сюда не проникали.

Коренастый парень лет тридцати, руководитель группы, достал из планшета свернутый лист кальки и коробочку горного компаса. Говорили шепотом, чтобы эхо по подземным коридорам и галереям не донесло до боевиков их голоса.

– Самый лучший вариант – зайти им со спины. – Егор задумчиво смотрел на малопонятную несведущему человеку систему ходов, нанесенных карандашом на кальку. – Если полезем в лоб, то никого не спасем, все полягут – и бандиты, и заложники. Пуля – дура, а в темноте особенно. Надо проникнуть туда незаметно и попробовать отделить детишек от бандитов. Но как это сделать? Если судить по карте, наша пещера не соединяется с той, в которой сейчас бандиты.

– Егор Александрович! – Виталий посмотрел на соседа, потом на своего руководителя. Он уже знал, что Наташа в руках у бандитов. Его лицо посерело и как-то сразу осунулось, и Егор понял, что эта женщина сразила наповал не только его, горемычного, но кое-кого и помоложе... – Вадим! – Голос Виталия прервался от волнения. – А если воспользоваться сифоном?^[14]  – И заметив, что его внимательно слушают, торопливо объяснил: – Тут метрах в двухстах есть колодец. На дне – подземное озеро, от него идет стометровый сифон. – Виталий склонился над картой и показал направление. – Он имеет выход в нижнюю галерею, в другое озеро, аккурат под залом, в котором, судя по всему, окопались бандиты. Поднимемся по шкуродеру^[15] и оттуда на эту сволочь сверху свалимся!

– Это ты, что ли, прыгать собрался? – Бородатый Вадим скептически посмотрел на приятеля. – Не напрыгался еще?

– А почему бы и нет? – рассердился Виталий. – Зря, что ли, два года в десанте Родине служил?

– Давайте, хлопцы, ближе к делу! – прервал их перепалку Егор. – Рассказывайте, что это за сифон и насколько он может нам пригодиться!

– В нашем случае это русло подземной реки, своеобразная труба с несколькими ложными ответвлениями – тупиками. Оно соединяет пещеру, в которой сейчас бандиты, с отвесным тридцатиметровым колодцем. Именно о нем только что говорил Виталий, – объяснил Вадим. – Вам, ребята, крупно повезло, что мы на вас напоролись и что подходящее снаряжение имеем. Без веревок и лестниц там ни за что не пройти!

– Ну не мы, так спецназ их, как блох, выловил бы! – усмехнулся Аркадий.

– То-то я смотрю, вертолеты туда-сюда шмыгают! Думал уж, что чечены в Грузию пробиваются! – Вадим почесал заросший подбородок. – Ладно, командиры! Слушай сюда! В пещере, где скрывается этот самый Пеликан, есть очень хитрый ход с дыркой в потолке. Там можно навесить пару веревок, лестницу и организовать эвакуацию заложников. Все необходимое для этого у нас имеется, даже раненого можем вытянуть, если он выдюжит, конечно! Однако только в случае, если получится вывести их в этот грот. Но это уже вам решать, господа хорошие, как дело устроить! – Он разложил кальку на полу, и несколько сильных фонарей осветили план. – Прохождение сифона мы обставим лучшим образом. Единственная закавыка – у нас два акваланга, и баллоны к ним наполовину пустые. Но на разовый заплыв должно хватить. Без проводника в сифоне немудрено заплутать – и потом, свет наших фонарей виден издалека и сразу же подскажет бандитам, что ими кто-то очень интересуется...

– Передвигаться в темноте для нас не проблема. Есть у нас известные штучки завода «Зенит» с гарантией, что носы не расквасишь и все, что необходимо, рассмотришь. – Егор поднялся на ноги. – Через сифон пойду я. По-видимому, я единственный, кроме спелеологов, кто плавал с аквалангом. Думаю, – он смерил взглядом спелеологов, – ваш гидрокостюм мне подойдет. А в проводники возьму Виталия. Говоришь, в десанте служил? – Егор встряхнул соседа за плечо. – С тезкой еще не разучился обращаться, брат Калашников?

– Никак нет, товарищ капитан первого ранга! – Виталий радостно улыбнулся и вскочил на ноги. – Только от бронежилетов придется отказаться. В них через сифон не пройти. – Он подхватил рюкзак и прошептал Егору: – Очень мне хочется этой падали кишки на просушку вывесить!..

* * *

Наташа включила фонарик, который ей отдал Пеликан. Посмотрела на часы. Половина второго. Это что? Тянется сегодняшний день, середина ночи или уже новая ночь? Дети вповалку спали рядом с ней на каменном полу. Два боевика с автоматами на коленях сторожили вход в грот. Пеликан без движения лежал на носилках. Бандит уже ни на что не реагировал, лекарства почти не помогали и были на исходе. Он потерял сознание вскоре после того, как они обосновались в пещере, и еще ни разу не пришел в себя. Только изредка что-то бормотал или тихо мычал, тяжело и мучительно. Наташа уговаривала боевиков оставить их и самим уходить в горы, но старший, теперь им был Леха, отрицательно покачал головой:

– Нет, доктор! Мы должны доставить Пеликана живым или мертвым, а если сдадим его ментам, то спасения нам даже в тюрьме не будет.

Двое бандитов с час назад отправились по подземным коридорам на поиски другого выхода из пещеры. Еще два боевика охраняли пленников, а трое – вход в пещеру.

Дети вскрикивали и всхлипывали во сне, то один, то другой надрывно кашлял, и Наташа с ужасом думала о том, что завтра на ее руках может оказаться не только тяжело раненный Пеликан, но и пять больных и голодных мальчишек.

Она поднялась на ноги и направилась к выходу из грота, ведущему в глубь пещеры.

– Куда ты? – окликнул ее один из стражников.

– Популярно объяснить? – справилась женщина. – Или рядом пристроишься?

Бандит промолчал, а она миновала почти на ощупь огромную, всю в известковых сталагмитах плиту и вышла в соседний грот. Фонарик светил слабо, но Наташа почувствовала движение воздуха и остановилась на краю черневшей внизу пропасти. Сбоку гудела вода, она била откуда-то из-под стены и падала в провал. Наташа повела лучом фонаря вниз и осветила воду – целое озеро. Внезапно на его поверхности возникли расходящиеся круговые волны, словно в воду бросили камень. Наташа подивилась этому природному явлению и выключила фонарик, решив поберечь батарейки. Прислонилась к скользкой и влажной глыбе. Что делать? Как отсюда выбраться? Знают ли там наверху, что они сейчас в этом мрачном гадком подземелье, или продолжают искать в горах?

Она огляделась по сторонам, но казавшаяся поначалу кромешной темнота отступила, и женщина заметила над головой слабый отблеск дня. В потолке, метрах в двадцати над ней зияло небольшое отверстие, а еще выше играл солнечный луч. Страх перед глухим подземельем исчез, а луч солнца словно подарил надежду на скорое избавление. Точно зачарованная, Наташа сделала несколько шагов к свету и не расслышала за шумом воды, как прошуршали по камням осторожные шаги. Сильные руки обхватили ее сзади, и не успела она вскрикнуть от неожиданности, как мягкие теплые губы закрыли ей рот.

– Егор! – Она узнала и эти руки, и эти губы и тихо заплакала. – Откуда ты взялся?

– А я как тот чирей, – засмеялся он тихо, – появляюсь внезапно и там, где меня вовсе не ждут!

– Слава богу, ты нас нашел!

– А я вас и не терял! – Наташа почувствовала улыбку в его голосе и прижалась к груди любимого.

– Ты один?

– Нет, в компании с одним черным резиновым головастиком. Вон он, шкуру снимает. Эй, Виталий, – тихо позвал он в темноту, – иди обнимайся с соседкой!

– О боже! Виталька! – ахнула Наташа и обняла соседа. Виталий на мгновение прижал ее к груди, но тут же отстранился и молча прошел к выходу из грота. Только сейчас Наташа поняла, что мужчины обходятся без фонарей, а на лбу у них закреплены странные приборы, нечто среднее между очками и биноклем.

– Это приборы ночного видения, – коротко пояснил ей Егор, потом потянул за руку в дальний темный угол грота. Еще раз торопливо привлек к себе, поцеловал в губы. Они присели на обломок скалы, и Наташа, прижавшись к его уху губами, коротко обрисовала ситуацию.

– Та-ак! – протянул Егор. – Ребятам у входа устроим развлечение с помощью группы захвата. Двух ваших охранников мы с Виталием сами постараемся обезвредить. Таким образом, главную опасность представляют хлопчики, которые ушли в разведку. Если не заплутали бедолаги, то вскоре должны вернуться и вполне способны испортить нам обедню! Но в любом случае детей надо срочно эвакуировать. Да и Пеликана стоит попробовать поднять наверх, если не загнется к тому времени.

Наташа не успела узнать, как Егор собирается это сделать. Один из боевиков, видно, заждался ее возвращения и отправился на поиски. Для освещения он использовал факел из сухих пихтовых веток, который шипел, плевался искрами и вовремя предупредил об опасности. Егор шепнул Наташе несколько слов. Она застыла посреди грота, а ее любимый метнулся к выходу и прижался к стене напротив Виталия.

Бандит, высоко поднимая факел, появился в гроте и сердито рявкнул:

– Эй, докторша! Сколько можно пропадать! Пеликан очнулся и тебя требует!

В следующее мгновение он уже лежал на животе, а еще через секунду его в наручниках и с кляпом во рту оттащили в сторону и уложили в небольшую каменистую нишу.

Наташа метнулась в следующий подземный зал. Второй боевик был уже на ногах и бросился ей навстречу:

– Генка где?

Наташа весьма успешно изобразила сильный испуг:

– Он не разглядел трещину и свалился в нее. Я его окликнула – молчит, может, сознание потерял? Пойдем, одна я его не вытащу!

Охранник растерянно покрутил головой, образно выразился по поводу косолапости приятеля и всех его родственников, потом распорядился:

– Иди старшого насчет Генки предупреди, а я пойду посмотрю, что с ним.

Бандит скрылся за камнями, но Наташа и не подумала исполнять приказ. Она принялась будить мальчишек и освобождать их от заскорузлого тряпья.

Егор и Виталий появились несколько минут спустя, подхватили на руки по два ребенка, Наташа взяла за руку пятого мальчика, и все они быстро покинули место своего заточения.

Из отверстия в своде пещеры уже свисала капроновая веревка с закрепленной на ней парашютной беседкой. Детей, а следом и тела все еще не пришедших в себя боевиков быстро подняли на поверхность. Пеликана Наташа не позволила трогать. Он опять впал в забытье, и она боялась, что он просто-напросто не перенесет резких движений при подъеме в беседке. Но и оставлять его в пещере было опасно: бандиты могут избавиться от него, когда обнаружат исчезновение заложников.

– Наташа, теперь Пеликан не твоя, а моя забота, – успокоил ее Егор. – Сейчас ты вслед за Виталием уйдешь наверх, а вам на смену спустятся отменные ребята, которые будут холить и лелеять твоего ненаглядного Пеликана, пока мы его приятелей будем выкуривать, как моль из комода.

Она не успела ни рассердиться, ни что-либо возразить. Откуда-то сбоку вдруг гулко ударила автоматная очередь. Пули выбили искры из гигантского сталактита, нависшего над их головами. В то же мгновение Егор швырнул ее на каменный пол, прикрыл своим телом. Наташа больно ушибла колени, ободрала до крови ладони. Егор скатился с нее и прошипел на ухо:

– Затаись, будто тебя и нет!

Над их головами прошла новая автоматная очередь. Эхо выстрелов многократно оттолкнулось от стен, наполнив грот ужасающим грохотом. На голову посыпалась каменная крошка, и Наташа еще плотнее вжалась в скользкие, покрытые то ли плесенью, то ли каким-то лишайником обломки известняка...

Вдруг луч сильного фонаря осветил все пространство грота, под потолком заметались летучие мыши, у стены что-то прошуршало, послышался жалобный вскрик, ударил одиночный, похоже пистолетный, выстрел, опять пропал свет, и наступила тишина...

Наташа услышала чье-то учащенное дыхание и поняла: это она дышит так тяжело и часто, как стайер на финише. На лбу выступила испарина, а ужас, кажется, парализовал и остатки сил, и волю, и разум...

Мысли работали только в одном направлении: что с Егором? Жив ли? И когда знакомые руки вновь обняли ее, Наташа заплакала, потом засмеялась, потом опять заплакала, и тогда Егор решительно подтолкнул ее к веревке:

– Давай наверх! Теперь тебе здесь делать нечего!

Они обнялись еще раз, и через несколько минут Наташа оказалась на поверхности.

Егор вбежал на крыльцо. У него оставалось всего полчаса на то, чтобы помыться, переодеться и захватить документы Наташи, которые потребовались в больнице.

Чуть более суток минуло с момента захвата заложников, а ему казалось, что он пережил целую вечность страха за судьбу дорогой ему женщины. Боязнь потерять Наташу заставила Егора забыть об опасности, об усталости, наконец. И теперь пережитый кошмар давал о себе знать тупой болью в висках и неприятной сухостью во рту.

Он успокоился, когда передал Наташу и детей в руки спасателей и врачей. Да и для него самого бой тоже закончился с последним выстрелом боевиков, внезапно выскочивших из глубины пещеры.

К счастью, реакция у Витальки оказалась отменная, и один из бандитов рухнул от удара прикладом автомата, а второй уже достался Егору. Боевик, правда, успел выстрелить из пистолета, каменный осколок оцарапал щеку Виталия, но стрелявшему пришлось гораздо хуже – в горячке ему сломали руку.

Часовых у входа чуть раньше взяли ребята из спецназа. Причем передовой отряд «соколов» Пеликана даже не успел возмутиться – в их укрытие рядом с узкой щелью входа полетели гранаты со слезоточивым газом. Через несколько минут, когда еще и газ не успел выветриться, чихающих и кашляющих парней уложили рядом с остальными, присмиревшими по не зависящим от них обстоятельствам бандитами. На носилках вынесли Пеликана, и тут Егор совершил ошибку, о которой до сих пор не мог вспоминать без содрогания: он доверил молодому бойцу спецназа обыскать раненого. Тот похлопал Пеликана по карманам, вытащил из-за поясного ремня пистолет Макарова, запасную обойму к нему и, не надев ему наручники, передоверил бандита медикам. Позже он объяснил свою оплошность тем, что Пеликан, дескать, был без сознания и опасности не представлял.

На склоне горы показались бойцы группы захвата и спелеологи. Они помогали бывшим заложникам преодолеть самый трудный участок спуска...

Только на миг отвлекся Егор, и слишком поздно вскрикнула молоденькая медсестра, обрабатывавшая раны Пеликана. Каким-то нечеловеческим усилием бандит приподнялся на носилках, выхватил спрятанный под спиной тяжелый нож и метнул его в сторону Егора.

Сильный удар сбил Егора с ног, и он не увидел, как навстречу ножу бросилась Наташа. Она выставила перед собой ладони, словно пыталась остановить смерть, летевшую навстречу ее любимому. Следом за ней устремился Степанок, хотел оттолкнуть ее в сторону, но не успел. Лезвие ножа вошло в грудь Наташи, и она, слабо вскрикнув, упала навзничь в траву.

На Егора навалились Степанок и Аркадий, подбежали два бойца спецназа и выбили из его руки пистолет. В ярости Карташов расшвырял их в разные стороны, бросился к Пеликану, но не успел. Медики спешно затолкали носилки в вертолет. И в тот момент, когда он почти уже был у цели, вертолет поднялся в воздух.

Егор опустился на колени рядом с Наташей. Она была без сознания. Молодой врач уже успел обработать рану и теперь с помощью все той же медсестры накладывал повязку.

– Как она? – Егор не узнал свой голос, внезапно севший, как от сильной простуды.

– Благодарите бога, что эта гадина нож в четверть силы метнула. Лезвие задело ребро, но не сломало его, лишь повредило мышцы. Но главное – легкое не задето. – Врач посмотрел на Егора и едва заметно улыбнулся. – Успокойтесь, пожалуйста! Женщина она молодая, так что живенько на ноги поставим!

Егор сел на землю, закрыл лицо руками. Рядом пристроились Аркадий, Степанок и несколько похудевший Гуд Монин...

Заложников и все еще не пришедшую в себя Наташу отправили вторым вертолетом, а третьим вылетел спецназ.

Егор продолжал молчать и не реагировал на шум и гам, царивший вокруг. Возбуждение, охватившее удачно завершивших операцию людей, било через край. Бойцы во весь голос орали, хохотали до слез, не замечая промокшей насквозь униформы, ободранных в кровь рук, покрытых грязью ботинок... Откуда-то взялись бутылка водки и эмалированная кружка, всем досталось чуть более глотка, но языки развязались, и в конце концов спецназ громко и не очень стройно грянул: «Давай за вас, давай за нас, и за Сибирь, и за Кавказ!..»

Егор словно пришел в себя, поднял голову и посмотрел на приятелей весело заблестевшими глазами:

– Ну, братцы, кажется, я теперь и вправду скоро женюсь!..

Братцы вытаращили глаза и на какое-то мгновение потеряли дар речи. Когда же узнали, по какой причине он сделал подобное заявление, обрели его вновь и поклялись вытрясти из Егора не иначе как цистерну вина...

– Егорка! – бросилась ему навстречу Надежда Васильевна. – Что с Наташей? Я весь день от телевизора не отхожу. Только сейчас сообщили, что она ранена...

– Слава богу, ничего страшного! – Егор обнял мать. – Даже без операции обошлось. Просто повезло, что Пеликану не хватило сил бросить нож. Но в больнице ей придется с недельку полежать. Да, а ты с чего здесь оказалась? Неужто решилась Таньку бросить?

– Таньку пусть отец пока караулит. Я как прослышала, что за страсти у нас творятся, сразу прилетела. – Надежда Васильевна несколько раз мелко перекрестилась. – Спаси и сохрани ее, господи!

Егор быстро прошел в гостиную и уже оттуда крикнул матери:

– Мама! «Ниву» пригнали?

– Пригнали! Что ты с ней такое сотворил? Отца же инфаркт хватит!

– Не беспокойся, пока он там с Татьяной, я все приведу в порядок, лучше прежней будет скакать! – Егор появился на пороге. – Посмотри, пожалуйста, в машине Наташину сумочку. Найди ее паспорт, пока я помоюсь и переоденусь.

– Вечно у тебя то спешка, то горячка! – проворчала Надежда Васильевна и отправилась в Наташину спальню, куда уже успела отнести сумочку.

Через несколько минут она вернулась в гостиную, где Егор решал перед зеркалом вопрос: побриться или оставить щетину до вечера. Он с недоумением оглянулся на мать, заметив в зеркале ее сильно побледневшее лицо.

– Егорка, объясни мне наконец, что здесь все-таки происходит?

Егор пожал плечами:

– По-моему, все и так предельно ясно. Но самое главное то, что сегодня я собираюсь сделать официальное предложение одной хорошо тебе известной даме, надеюсь, ты догадалась кому?

– Я-то догадалась, а вот это что такое? – Надежда Васильевна протянула ему несколько фотографий. – Откуда у Наташи взялись твои и Славкины снимки? Причем цветные, у меня таких отродясь не водилось!

Егор медленно опустился на диван, неотрывно вглядываясь в одну из фотографий. Мать заметила капельки пота, выступившие на лбу ее сына. Он сильно побледнел и непонятно охнул. Надежда Васильевна кинулась на кухню, налила в стакан холодной воды... и замерла как вкопанная. В гостиной раздался громкий смех, и Егор позвал ее:

– Мамуля! Скачи сюда незамедлительно!

Обхватив голову руками, Егор хохотал над разложенными на коленях фотографиями. Поднял на мать глаза, вытер выступившие от смеха слезы.

– Мать, ты ж у нас известный Штирлиц, а что пацаны в кроссовках и в джинсе, не заметила. Мы отродясь такие джинсы не носили, тем более кроссовки!

– Егор, что стряслось? – Надежда Васильевна в недоумении приблизилась к нему, взяла в руки фотографии и вгляделась в хорошо знакомые детские мордашки. – Кажется, я схожу с ума!

– Успокойся, мамуля, ты в своем уме и в полном здравии, а я вот дурак, дебил и идиот в одном лице! Она провела меня, как сопливого младенца! Меня, который на подобных штучках зубы съел! Господи! Но я даже представить себе не мог, что она отрежет косу и выкрасит волосы в темный цвет... – Егор ласково провел пальцем по фотографии. – Ведь она все время меня подталкивала, намекала. Я же был, как та лошадь, которой мешок на голову надели, а она все бежит и бежит по кругу... Ох, мама, эта женщина когда-нибудь действительно сведет меня с ума!

– Егор, – рассердилась мать, – ты толком объяснишь мне, что происходит?

Сын счастливо улыбнулся, обнял мать и поцеловал ее в лоб.

– Ты нашла Наташин паспорт? – И когда та утвердительно кивнула головой, протянул руку и потребовал: – Гони его сюда! – Егор открыл маленькую темно-красную книжицу на странице с фотографией и вернул его матери. – Гляди, перед тобой та самая дивчина, из-за которой я еще в восемьдесят девятом чуть не свихнулся!

На Надежду Васильевну смотрела совсем еще юная светленькая женщина с огромными печальными глазами и толстой косой, перекинутой через плечо. Егор прижался щекой к материнскому плечу и проследил, как она перевернула страничку.

– А здесь она чуть старше, но уже без косы... Скажи, совсем другая женщина?

– Ладно, не оправдывайся! – Надежда Васильевна перевернула еще страничку, другую... – Итак, если не ошибаюсь, твоих сыновей зовут Петром и Егором? А я, старая, четырнадцать лет живу и не знаю, что у меня подрастают два внука!

– Можно подумать, я это знал! – пробурчал Егор. – Без всякого сомнения, это мои сыновья, а твои внуки. – Он подхватил мать за талию и закружил ее по комнате. – Живо доставай мой парадный мундир и крикни водителю, что я задержусь еще на полчаса! Да! Срежь в цветнике самые лучшие розы, а я пока физиономию приведу в надлежащий вид!

– Егор, шальной! – Надежда Васильевна покачала головой и снова всмотрелась в фотографию. На ней Наташа и двое мальчишек стояли, обнявшись, на фоне широкой реки и закрывающих горизонт лесистых сопок.

Егор появился из ванной через четверть часа, задумчиво оглядел парадный китель и красивый букет из темно-алых роз и усмехнулся:

– Матушка, ты пошто эти цацки не сняла?

Надежда Васильевна недовольно поджала губы:

– Это не цацки, а государственные награды. Пусть Наталья видит, за кого замуж идет!

– По-моему, все-таки лучше обойтись без них! – Егор сконфуженно почесал в затылке.

– Ничего подобного! Ты не каждый день предложение делаешь!

– Да-а! Здесь, конечно, случай особый! То один как перст, и вдруг сразу и жена, и почти взрослые сыновья! Полный боевой комплект! – Егор опять взял в руки паспорт Наташи. – Одного, мать, не пойму: по какой дури я не узнал ее? Словно пелена на глаза легла! – Он в недоумении пожал плечами. – Я постоянно чувствовал, что здесь что-то не так... А ведь голос, улыбка, взгляд – все прежнее, даже манера делать выволочки не изменилась! Точно, мама, пора мне на пенсию! Узнает кто, как Егор Карташов погорел на женских штучках, засмеют безбожно!

– Успокойся! – Надежда Васильевна дернула его за влажный чуб. – Больше, чем уверена, виной всему твое дурацкое самолюбие. Представляю, как ты повел себя, если Наташа не решилась тебе признаться.

– Вел я себя хуже самой последней скотины, ты это верно заметила!

– И я, как женщина, ее прекрасно понимаю и очень ей сочувствую.

Егор тяжело вздохнул:

– Конечно, я еще тот негодяй, но зато знаю, почему она тогда бросила меня и почему детей родить решилась...

Надежда Васильевна сложила в сумочку фотографии и строго посмотрела на сына.

– Теперь, надеюсь, ты хоть раз в жизни примешь правильное решение, немедленно отправишься к Наташе и попросишь прощения. И не дай бог, если она тебя не простит! – Она промокнула платочком скатившуюся по щеке слезинку. – Видно, и вправду материнское сердце что-то чувствует. Не зря ж я ее в гости пригласила. Верно, господь подсказал!

– А про мальчишек ты знала?

– Знала, но из-за суматохи с Танькой мы не успели ни поговорить как следует, ни фотографии посмотреть. Все б тогда гораздо раньше прояснилось. – Она ласково посмотрела на сына и улыбнулась. – Но что у вас так быстро все сладится, я на это даже боялась надеяться!

– Но надеялась, сознайся, мамуля! Иначе не скрыла бы от меня, что гостья твоя молодая и красивая.

Мать рассмеялась:

– Я же знаю тебя как облупленного! Скажи я, что она молодая да красивая, тебя бы сюда на аркане не затащить!

Егор преувеличенно тяжело вздохнул:

– Кажется, ты быстро споешься со своей невесткой. И тогда держись, старый бродяга Карташов! – Он подошел к телефону и набрал номер Степанка. – Слушай, друг, не в службу, а в дружбу помоги! Мне нужно срочно зарегистрировать брак с Наташей!

– Не понял? – насторожился милиционер. – Что это тебя понесло? Собирался же только предложение сделать, но если так уж не терпится, переговорим об этом завтра. Думаю, дня через три...

– Ты меня не понял! Если я говорю «срочно!», это значит – сейчас!

– Кто-то из нас двоих точно рехнулся, и я подозреваю кто!

– Это твоя работа всех подозревать, но ты должен меня понять! Помнишь, я рассказывал тебе про девочку, которая выхаживала меня в госпитале во Владивостоке?

– Не может быть! – поперхнулся от неожиданности полковник. – Выходит, она не вышла замуж за другого?

– Это долгая история, и рассказывать ее надо не по телефону. Но самое главное... Ты держишься за стул, Стасик? – справился Егор у приятеля.

– Давно уже, причем двумя руками, – ответил Стас.

– Ну так держись крепче, дорогой! У меня, оказывается, есть два сына. Близнецы, как мы со Славкой. Карташовская порода, тут уж никакого сомнения!

– Постой, черт! – Степанок перевел дух. – Так и инсульт можно заработать! Совсем ты меня запутал!

– Наташка меня почище запутала. Я ведь ее даже не узнал!

– Да, встречал на свете кретинов, но ты – особый случай! Место тебе в зоопарке, не иначе! Не узнать такую женщину!

– Перестань обзываться! Это особая женщина, и я люблю ее, несмотря ни на что! Тебе это понятно, гражданин мент? Потому тебя и прошу, а хочешь, на колени встану, помоги жениться на ней незамедлительно! Я ведь знаю ее способности и боюсь, что она в очередной раз от меня сбежит. Ее поезд отходит через три дня...

– Ну, приятель, с тобой не соскучишься! – прокряхтел в трубку Степанок. – Она же едва в себя пришла. Я слышал, что целая толпа родственников из Питера прикатила. Они-то в курсе творящихся событий?

– Я сам полчаса назад случайно в курс вошел!

– Теперь тебе одной цистерной вина не отделаться, – задумчиво изрек подполковник, – иначе грехи не отмолишь!

– Клянусь поить всю ораву до конца отпуска, чтоб вам лопнуть! – весело заверил приятеля Егор.

– Ну, тогда ладушки! – Степанок довольно вздохнул. – Заведующая загсом – дама зловредная и принципиальная. Однако по случаю вашего с Натальей геройства, а также моего авторитета и мужского обаяния, думаю, сумею сговорить ее на подобную авантюру. – Он помолчал, пошелестел в трубку какими-то бумажками и продолжил: – Да, знаешь, какой сюрприз приготовил твой сосед? Передо мной лежит заявление старшего сержанта запаса Виталия Калашникова с просьбой принять его в милицию! И как ты смотришь на подобное предательство интересов святого отца Антония?

– Смотрю положительно! Нашему дорогому батюшке пора уже себе матушку подыскать, а не держать на кухне молодого здорового парня. Рекомендуй его в ОМОН или в СОБР, не пожалеете!

– Егор, – окликнула сына Надежда Васильевна, – совсем забыла тебе сказать. Еще до обеда на твое имя из военкомата принесли пакет. Я за тебя расписалась.

Карташов распечатал проштемпелеванный казенными печатями конверт, пробежал глазами извлеченный из него лист бумаги и посмотрел на мать.

– Похоже, и вправду черная полоса в моей жизни плавно переходит в светлую. Можешь поздравить меня с новым назначением в Петербург. – Егор обнял Надежду Васильевну за плечи и весело прикрикнул на нее: – А ты почему еще не переоделась? Собирайся сей момент! С минуты на минуту здесь должен появиться Степанок с грозной дамой из загса...

* * *

Дежурный врач районной больницы поначалу растерялся. Десятый час вечера, а в его отделении – ЧП. Едва удалось отбиться от журналистов, как нагрянули друзья и родственники, а теперь еще и это!..

Но вооруженный магнитолой начальник милиции смотрел на него так льстиво, заведующая загсом – проникновенно, а сам жених и его мамаша – умоляюще, что неискушенное подобными испытаниями сердце сурового хирурга дрогнуло, и он сдался:

– Ладно, чего уж там, проходите! Но завтра, если главный врач сделает мне выволочку, скажу, что сам начальник милиции меня к стенке поставил!

– Не боись! – радостно хлопнул его по плечу Степанок. – С твоим начальством мы общий язык завсегда найдем!

– Да осторожнее только там! – крикнул вслед им доктор. – У вашей Романовой в палате подруга с мужем. Такая дамочка вредная! Ни в какую не уходит! Наши методы лечения забраковала и даже с главным поскандалила. Может, вы посодействуете ее оттуда убрать!

– С каким еще мужем? – Егор замедлил шаг и оглянулся. Степанок озадаченно хмыкнул, а хирург насмешливо посмотрел на жениха:

– Подруги, вероятно! Тоже врач, и на визитках у них фамилии одинаковые...

* * *

...Подобного события в истории Тихореченской районной больницы еще не наблюдалось. У дверей Наташиной палаты столпились все более-менее ходячие больные и обслуживающий персонал больницы. И не только из хирургии, но, кажется, со всех отделений...

Люди молча расступились, когда торжественная процессия с Егором во главе двинулась под своды палаты. Он выхватил взглядом маленькую черноглазую женщину в белом халате, стоящего рядом с ней рыжеватого мужчину, сухонькую седую женщину у окна... Наташа приподняла голову с подушки, протянула руку Софье, та помогла ей подняться...

Голубоглазая худенькая женщина с повязкой, охватившей плечо и шею, шагнула навстречу сияющему моряку с огромным букетом роз в руках.

Слабость на мгновение качнула ее в сторону. Наташа ухватилась за спинку кровати и умоляюще посмотрела на подругу. Черноглазая женщина обняла ее за талию и подтолкнула к Егору.

– Встречай своего альбатроса! – И когда они обнялись, прошептала Борису и Евгении Михайловне: – Теперь я, кажется, понимаю Наташку! Veni, vidi, vici.^[16] Такие мужики действительно не забываются! – Она ткнула Бориса кулачком в бок и ехидно добавила: – Посмотрим только, каким он светом засияет, когда Нина Ивановна сюда с обоими парнями заявится...

– Наташа, – Егор наконец оторвался от ее губ, – прости меня дурака, ради бога, что не узнал тебя! Честно говоря, меня сбили с толку твои необыкновенные превращения!

– За это ты должен Соню благодарить! – Наташа улыбнулась подруге, а та лихо ей подмигнула. – Это ей взбрело в голову мне масть поменять!

– Но ты от этого еще красивее стала!

– С каких это пор ты заделался льстецом, Карташов? – Наташа смело посмотрела ему в глаза. – Ты нашел фотографии?

– Да! – Егор прижал ее голову к своей груди. – У меня просто нет слов, Наташка! Не знаю, как благодарить тебя за то, что родила сыновей. Очень хочу поскорее увидеть ребят... – Он поцеловал ее и прошептал: – Но, кроме фотографий, я обнаружил в сумочке еще кое-что, и оно вселило в меня непомерные надежды... – Егор осторожно достал из кармана маленький пакетик с тоненьким золотым колечком, украшенным голубой бирюзовой капелькой. – Как ты думаешь, у меня есть шанс вновь надеть его на твой палец?

– Есть, но, увы, последний! – улыбнулась Наташа.

Егор не успел ответить. Степанок обнял их за плечи:

– Граждане брачующиеся! Кончай выяснять отношения. Народ жаждет положительных эмоций. – Он по очереди заглянул им в глаза и с очевидным ехидством в голосе спросил: – Ну что, стоит мне надеяться на крестника через годик или слабо на третьего расстараться?

– Какие наши годы! – засмеялся Егор. – Зови начальницу загса, включай торжественный марш, иначе моя неподражаемая невеста опять найдет способ смыться от меня!

– Ну уж нет! Теперь ты этого не дождешься, даже не надейся! – улыбнулась Наташа.

– Только попробуй снова бросить меня!

– Боже, какими мы были с тобой дураками! – Наташа поцеловала его в щеку.

– Надеюсь, очень скоро мы сумеем искупить свою вину. Степанок говорит, что при хорошем поведении вполне можно рассчитывать на амнистию... – Егор снова обнял ее.

Процедура регистрации отняла не слишком много времени. Официальная мадам прослезилась и потому отбарабанила торжественную речь пятое через десятое. Потом Наташа вслед за Егором расписалась в регистрационной книге и облегченно вздохнула, когда муж надел ей на палец колечко с бирюзой.

– Что ни говори, оно нас пятнадцать лет назад соединило и не позволило потерять друг друга. – Егор нежно поцеловал жену. – Носить его тебе – не переносить!..

Он продолжал не отрываясь смотреть на Наташу, словно никак не мог поверить в свое счастье. Казалось, навсегда утраченная любовь опять рядом с ним, и теперь уже навечно...

Вокруг них смеялись, кричали «Горько!», пили шампанское, а два с таким трудом нашедших друг друга человека стояли, обнявшись, и даже огромная радость не могла перебороть тихую печаль: слишком много времени они потеряли, слишком долго шли навстречу своей любви...

Шум в палате и в коридоре вдруг смолк, и внезапная тишина заставила их оторваться друг от друга. Наташа и Егор оглянулись в недоумении. В дверях палаты на фоне растерянной Нины Ивановны застыли младший Егор и Петька. Близнецы исподлобья и немного испуганно смотрели на мать и на странно знакомого им мужчину в морской форме.

И тут старший Егор еще крепче прижал к себе жену, и они медленно пошли навстречу своим сыновьям, точной копии отца и деда, с фирменным знаком Карташовых под правой лопаткой...