Книга: В синей шубе Дед Мороз



Михаил Гаёхо

В синей шубе Дед Мороз

* * *


Каждый Новый Год Вася Воробьев получал подарок от Деда Мороза.

Дед Мороз приходил большой, с мешком за плечами, в красной шубе, с длинной палкой в руке. Он появлялся в дверях, стучал палкой об пол, спрашивал громким голосом: «Здесь живет мальчик Вася?». Рукой поправлял усы и бороду (сплошной белый волос, и не разобрать было, где меж ними граница), разглаживал и, сделав щелку, отправлял туда, в скрытое место, рюмку водки.

На самом деле рюмки не было — это в какой-то другой раз видел Вася (наверное, по телевизору), но, глядя на Деда Мороза, представлял, как это происходит, когда Деду нужно поесть или выпить. И если попробует съесть что-нибудь серьезное — кусок пирога, например, или пирожное, то бороду и усы обязательно запачкает липким кремом. Жалко дедушку.

В этом году Дед Мороз подарил Васе шахматы. «Ты ведь уже большой мальчик и умный». «Спасибо»,— сказал Вася и взял в руки деревянную шахматную доску, сделанную в виде ящичка, а внутри были фигуры. Они громыхали там, когда двигались.

Доска и фигуры пахли особенным сладким запахом, как пахнут всегда новые предметы из дерева, покрытые лаком.

Вася знал, как фигуры называются, и как расставлять их на доске, но не знал, как они ходят. Объяснить это у папы не было времени. Такой занятый был у Васи папа. А бабушка сказала, что игра сложная и изучение ее требует порядка. Поэтому для начала пусть Вася освоит ходы пешкой. Пешка ходит просто: вперед на одну клетку. Для первого хода делалось исключение из правил — можно было двигаться сразу на две клетки.

Вася был немного разочарован. Такая игра показалась ему скучной по сравнению с шашками. Но были еще и другие фигуры, с которыми предстояло познакомиться, — наверное, более интересные.

У Васи были друзья: Толик и Дима. Толик учился с Васей в одном классе и жил рядом, а Дима был неизвестно откуда. Друзья иногда приходили к Васе в гости. В этот раз они пришли оба. Вася показал им свой подарок от Деда Мороза. Разложил на диване доску и расставил фигуры.

— А играть ты умеешь? — спросил Толик.

Вася рассказал, какая у него строгая бабушка, которая во всем любит порядок. Она, например, когда за столом пьют чай, то следит, чтобы в чашки сперва наливали заварку, потом насыпали сахар, а потом уже, в третью очередь, лили кипяток из чайника. В таком обязательно порядке и никак иначе.

— Я, вообще, в таком порядке и делаю, — сказал Дима, — но если это делать обязательно, чай не будет таким вкусным.

— И никакого чая из пакетиков, — сказал Вася, — а ложечкой нужно размешивать так, чтобы не стучала о стенки. А когда размешал, то обязательно вынуть ложечку из чашки и положить на блюдце.

— Ужас какой! — сказал Толик.

— Бабушка сказала, что шахматы — сложная игра, и учиться ей нужно в постепенном порядке. Поэтому она мне показала только, как ходят пешки. Вот так они ходят, вперед и вперед, — Вася передвинул на доске несколько пешек.

— А у своего папы ты не спрашивал, как ходят другие фигуры?

— У папы времени мало, — вздохнул Вася, — это раз, а два — это то, что если бабушка завела порядок, то его все блюдут — и папа, и мама.

— Что делают?

— Блюдут. Блюдут порядок. Поэтому, как ходит конь, мне скажут, наверное, только завтра.

— А я знаю, — сказал Дима, — конь ходит буквой «Гэ». И вообще я все знаю.

— И расскажешь?

— Легко. Конь ходит буквой «Гэ», — Дима пододвинул к себе доску, — вот так. А слон ходит — э-э, — на какое-то время он замешкался, — слон ходит по косой, как шашки.

— На одну клетку?

— На одну, пока не пройдет в дамки. Еще вот в шашках фигура берется перешагиванием, а в шахматах — наступанием сверху. И брать ее не обязательно, как в шашках. А ладья ходит вправо и влево на сколько угодно клеток.

— А вперед-назад?

— Иногда.

— Когда иногда?

— Может пойти, если на нее нападают… И еще если нет места, чтобы двинуться вправо или влево — другая фигура там, или край доски — тогда может пойти. На сколько угодно клеток.

— А от бабушки тебе не попадет, что ты раньше, чем положено, узнаешь как ходят фигуры? — вдруг спросил Толик. — У тебя ведь строгая бабушка.

— Строгая, — согласился Вася.

— И она у вас главная в семье?

— Наверное, главная, — согласился Вася.

— Так попадет тебе от бабушки? Не боишься?.

— Чего пристал? — недовольно пробормотал Вася, чувствуя, что и вправду немного боится, словно что-то неразрешенное делает здесь с друзьями. — Глупый твой вопрос, я тебе скажу.

За дверью комнаты уже долго мяукал кот. Вася открыл ему.

— Буська не любит, когда у комнат закрыты двери, — сказал Вася, называя кота по имени, — Это как бы немного бабушкин кот, — добавил, словно одно объясняло другое.

Кот по стеночке обошел комнату, осматриваясь по сторонам, словно проверяя, всё ли на месте, и прыгнул на диван. Там улегся и, не стесняясь чужих, вытянулся во всю длину, подставляя живот и бок.

В этом было какое-то нарушение порядка. К гостям обычно выходила собака Тильда, а тут спало животное, и вышел кот — как бы вместо, хотя был старый и разочарованный в людях.

Когда-то (Вася еще помнил это) кот приходил в комнату к человеку (человек лежал на диване). Языком, шершавым как маленькая терка, кот вылизывал человеку волосы, потом терся боком о человека, поднимал хвост трубой и поворачивался к лицу человека задом. Он хотел, чтобы и его полизали, особенно под хвостом, как принято у кошек. Но человек убирал кошачий зад от своего лица, и кот со временем оставил свои попытки. Только иногда, когда видел закрытую дверь, подходил к ней и мяукал, словно говорил: «ищу человека».

Сейчас кота гладили в две руки — «хороший котик, хороший» — он мурлыкал. И вдруг, коротко мявкнув, соскочил с дивана, шерсть дыбом, и бросился к выходу.

— С ним иногда бывает, — зачем-то сказал Вася и закрыл за котом дверь.


— Ферзь ходит как ладья и слон одновременно, — стал объяснять Дима. — А когда дойдет до конца доски, становится королевой.

— Я думал, что ферзь и королева, это одно и то же.

— А почему их тогда по-разному называют? Нет, королева, она как дамка в шашках — ходит в любую сторону по косой или по прямой на сколько угодно клеток.

— А король?

— Король никак не ходит. Он не двигается со своего места и сидит, как настоящий король сидит на своем троне. Те чужие фигуры, которые на соседних клетках, он может бить, но когда побьет, возвращается на свою клетку, поэтому все равно остается на своем месте. Я объяснил?

— А когда на него нападают, он, значит, даже отойти не может?

— Может. На соседнюю только клетку. Сам он не сдвигается со своего места, но считается, что он на соседней клетке — той, которая не под боем. Это сложное правило, — добавил Дима, подумав.

— Не очень сложное, — сказал Вася.

— И выигрывает тот, кто поставит мат королю, — сказал Дима. — В какой руке? — он протянул вперед кулаки с зажатыми там пешками.

— В этой, — Вася дотронулся пальцем до его правого кулака и угадал белую пешку, — вот, мои белые.

— Ты подсмотрел, — заявил Дима. — Эти пешки большие, в кулак не помещаются, и все видно.

— Да ладно, ничего там не видно, — попробовал возразить Вася.

— Надо переиграть, — сказал Дима и настоял на своем.

Переиграли. Дима держал кулаки за спиной, растопырив локти. Вася опять угадал белую пешку.

— Я, может быть, тоже хочу играть, — сказал Толик.

— Сперва мы, — сказал Вася, — это ведь мой новогодний подарок от Деда Мороза, а Дима знает правила.

— Подарок от Деда Мороза! Подарок от Деда Мороза! — закричал Толик противным тонким голосом. — Ха-ха-ха!

— Глупый твой смех, я скажу, — недовольно насупился Вася.

— От Деда Мороза подарок! — хихикнул Толик. — Ты что, маленький, получать подарки от Деда Мороза?

— Почему маленький? Это традиция такая, порядок. Бабушка считает, что в Новый Год все должны получать подарки от Деда Мороза. У нас и папа получает подарок от Деда Мороза, и мама.

Это было правдой. Вручив подарок Васе, дед Мороз не уходил, а продолжал спрашивать: «Где папа мальчика Васи?», «Где мальчика Васи мама?», «Где бабушка?».

Папа и мама, конечно, стояли тут же, рядом. Они получали из мешка свои подарки и громко радовались, хотя подарки с Васиной точки зрения были неинтересные — что-нибудь из одежды (галстук), что-нибудь из посуды (чашка), короче — такие вещи, которые взрослый человек и сам может купить, без всякого Деда Мороза. С бабушкой получалось иначе. Она выходила из своей комнаты через долгую минуту, когда Дед Мороз начинал уже беспокоиться: «А где же бабушка мальчика Васи?», «А есть ли у мальчика Васи бабушка?». И подарки получала необыкновенные. Последним подарком была красивая, ярко раскрашенная карусель-вертушка, которая сама крутилась, когда зажигали стоящие по краям свечи. Ее ставили на стол. Гасили свет. Начиналось тихое вращение, мелькали краски, звенели подвешенные колокольчики.

Бабушка объясняла, что воздух над свечами расширяется от нагревания, поэтому становится легким и поднимается кверху. Поднимаясь, он вращает колесо с лопастями, которое как зонтик было установлено над каруселью. Вращался зонтик, вращалось все остальное. «Газы от нагревания расширяются», — говорила бабушка.

— И бабушка у вас получает подарок? — не унимался Толик.

— И бабушка получает: традиция у нас, непонятно? — сказал Вася и подумал:

«Наверное, мы, Воробьевы, какие-то особенные люди».

— Папа, бабушка… а кто у вас за Деда мороза?

— За Деда Мороза? — не понял Вася.

— Дядю просите, чтобы пришел, или в фирме заказываете?

— Причем тут дядя? — опять не понял Вася. — Дед Мороз он и есть Дед Мороз.

— Может, ты думаешь, что он настоящий? Эх ты, тютя, — сказал Толик обидное слово.

— Ничего я не думаю.

Вася, конечно, не думал, что Дед Мороз настоящий, но он и другого не думал, как не думал, к примеру, смотря телевизор, что иногда людей видит на экране, а иногда — одетых в костюмы актеров.

— А почему это Дед Мороз не может быть настоящим? — вдруг спросил Дима.

— Какие-то вы ненормальные оба, — сказал Толик, — это люди наряжаются дедморозами, а настоящих дедморозов не бывает.

— Да знаю я, — стал оправдываться Вася, — красные шубы надевают, усы, бороды. Это традиция такая.

— А ты всех дедморозов видел? — спросил Дима. — Ведь нужно обязательно всех пересмотреть, чтобы говорить, что нет настоящего.

— А почему у Деда Мороза борода белая, знаете? — спросил Толик.

— Потому что снег белый, — сказал Дима.

И Вася закивал головой — «снег».

— Потому что из ваты! Ха-ха-ха! — засмеялся Толик и стал подпрыгивать, сидя на диване.

— Тихо, фигуры порушишь, — Дима придержал сползающую на край дивана доску.

— Кстати и не смешно вовсе, — заметил Вася.

— Ты и стишок, наверное, читал перед Дедом Морозом, — не унимался Толик. —

«Дед Мороз, Дед Мороз, ты подарки нам принес!»

— Нет, у меня другой был стих: «Пироги лежат на блюде, Новый Год встречают люди!»… Да не помню я дальше ничего, прочитал и забыл, — отмахнулся Вася.

— «В белом венчике из роз Перед ними Дед Мороз», — сказал Толик и засмеялся.

— Хватит уже, надоело, — всерьез рассердился Вася.

— А я еще случай знаю про Деда Мороза, — посерьезнев, сообщил Толик. — Один мальчик в Новый Год остался дома без родителей, и пришел Дед Мороз. А мама мальчика, когда уходила, ему сказала, что если придет Дед Мороз в красной шубе, открой ему дверь, а если в синей, не открывай. И пришел Дед Мороз в синей шубе, а мальчик забыл, что ему говорила мама, и открыл дверь. Дед Мороз вошел в квартиру, дунул холодным воздухом, и все в квартире замерзло. Батареи замерзли, вода в трубах и мальчик. Родители вернулись и хотели мальчика разморозить, а он, оказывается, весь превратился в лед, когда Дед Мороз на него дунул, и когда его стали отогревать, то растаял весь полностью. Ту воду, которая от него натекла, собрали в таз, и так похоронили.

— В тазу? — спросил Дима.

— Нет, перелили в большую бутылку и пробкой заткнули.

— Говоришь, что Деда Мороза не существует, а сам про него рассказываешь, — заметил Вася.

— Все равно не существует, — сказал Толик.

— Ты сам не видел, значит не говори, — сказал Дима. — Я раньше вот думал, что гномов не существует, пока своими глазами не увидел. Мы тогда жили в старом доме, там печка стояла в углу. Ее не топили, потому что отопление было нормальное, с батареями, и она зимой стояла холодная. И вот, они выходили иногда из-за печки, такого вот роста, — Дима показал, подняв руку на метр с небольшим от пола, — в красных с белым шапочках, в полушубочках, как мелкие дедморозы, только без бород.

— Тогда это были не гномы, а просто маленькие люди, — сказал Толик, — а гномы должны быть бородатые, с топорами.

— Нет, это были гномы. Ты своих только в телевизоре видел, а я — живых, поэтому знаю.

— Откуда ты можешь знать, ведь тебе никто не говорил, что это гномы?

— Если никто не говорил, то, значит, и знать не могу? Все равно знаю. Есть вещи, которые мы знаем просто так — не важно, говорили нам про них или нет.

— Скажи, если ты видишь жирафа в зоопарке, то как ты можешь знать, что это жираф, если никто тебе не говорил об этом?

— Жирафа-то я как раз узнал бы, — с уверенностью сообщил Дима. — Ты послушай, слово какое: «ж-и-р-а-ф-ф». Увидишь жирафа и сразу станет понятно, что именно то слово.

— Ага, когда табличку прочтешь на клетке! — засмеялся Толик.

— Тупой ты! Ведь понятно, что если в клетке перед тобой какой-нибудь опоссум или выхухоль, то не придет в голову назвать того или другого словом «ж-и-р-а-ф-ф».

— А кто такой опоссум? — спросил Вася.

— Опоссум с носом, опоссум с носом! С носом, с поносом! — засмеялся Толик.

— Не знаю, — сказал Дима. — Но это не то, что жираф. Если бы ты не видел никогда жирафа, то все равно узнал бы его в клетке.

— А опоссума?

— А опоссума спутал бы с выхухолью.

Вася задумался.

— Если бы я не видел никогда жирафа, и никто не рассказал бы мне, какой он, то, наверное, я бы не узнал его в клетке.

— Ты не узнал бы, а я бы узнал. Слона я тоже узнал бы. И зебру.

— А медведя? — спросил Вася.

— Медведя — нет. Он слишком обыкновенный.

— А волка?

— Волк это то же самое, что медведь. Волка от медведя никогда не отличишь, если тебе не покажут заранее.

— Даже от белого медведя?

— И от белого.

— А собаку?

— Собаку и ты узнал бы. Смотри, сколько собачьих пород на свете, которые совсем не похожи друг на друга. Бульдог, например, и пудель — совсем разные животные. Но если тебе покажут собаку какой-нибудь невиданной породы, которую тебе никогда не показывали раньше, ты все равно определишь, что это собака. Сам определишь, без подсказки.

— Есть такие собаки, которых можно принять за волка, — подумав, сказал Вася, — а, значит, ты и не узнаешь такую, если подумаешь, что она — волк.

— Ты сможешь так подумать, только если тебе показали заранее волка, и ты узнал, что он похож на собаку. А если тебе волка не показывали, ты его с собакой не спутаешь.

— А как насчет котов? У нас дома кот и собака. Кот немного бабушкин, а собака Матильда — мамина. Они оба не любят закрытых дверей, но кот, чтобы ему открыли — мяукает, а собака скребет лапой. И сходство есть, и различие.

— О котах не будем, — сказал Дима.


— А гномы эти твои что делали? — спросил Толик.

— Ничего. Проходили мимо и на меня не обращали внимания.

— А ты что делал?

— Я смотрел на них. Они проходили мимо меня, все одинаковые, но иногда среди них появлялся один, такой же по виду, как все, но другой. Я боялся, что он когда-нибудь обернется и на меня посмотрит.

— И обернулся?

— Нет.

— А как ты стоял? Окаменев от страха, или остолбенев, или подняв волосы дыбом? — спросил Толик.

— Разве я говорил, что мне было страшно?

— А не было? Ты ведь сказал «боялся».

— И что? «Боялся» не значит «было страшно». Вот мама, когда меня зовет обедать, говорит: «Боюсь, что твой суп остынет» или: «Боюсь, пирогов на всех не хватит». И потом, я не стоял, а лежал в кроватке. Я тогда маленький был.

— А сколько тебе было лет?

— Меньше, чем полгода, где-то так. Это была первая зима после того, как я родился. Когда наступила весна, они перестали приходить. А осенью мы переехали на другую квартиру.

— И ты все так хорошо помнишь?

— Я вообще все хорошо помню. С самого рождения. Я даже, как рождался, помню, — сказал Дима и, помолчав, добавил: — лучше б не помнил. Правильно делают люди, что забывают какие-то вещи.

— Слушай, а как это у тебя получается? — спросил Толик. — Сперва вроде бы ты думал, что гномов не бывает, а потом их увидел и понял, что это гномы. И тебе в это время было полгода. Как же это ты в полгода мог думать?

— Да, — сказал Вася, — ты ведь еще и слова такого не знал — «гномы».

— А слова не особенно важны на самом деле. Вот видишь ты в клетке жирафа. Ты узнал его, пускай видишь в первый раз в жизни. Так бывает, и важно ли тебе то, что он называется словом «жираф», а не каким-нибудь другим словом?

— А что тогда значит «узнал»? — спросил Вася.

Толик тоже хотел что-то сказать, но промолчал и только почесал в голове от задумчивости.



— Узнал, значит узнал. Есть вещи, которые узнаешь с первого раза, когда встретишь. Конечно, в то время я не мог думать про гномов, что существуют они или что нет, — продолжал Дима, — это я думал потом, когда видел гномов в кино и по телевизору. А однажды вспомнил этих человечков, которых видел, когда был маленьким, а когда вспомнил, то понял, что они как раз и есть настоящие гномы.

Умел излагать Дима. Мозгами не понять, а возразить нечего.

Толик опять почесал в голове. Наверное, это помогало в трудных случаях

Вася посмотрел в окно. Пустырь за окном (летнее футбольное поле) был покрыт свежим, за ночь выпавшим, снегом. Протоптанные людьми тропинки пересекали его диагонально, и сами пересекались на нем. Три дедмороза (надо же, целых три сразу) шли по нему в разные стороны. Большая собака неизвестной породы присела покакать у ближнего ряда сугробов.

— Посмотри, — спросил Вася у Димы, — среди этих дедморозов есть настоящий?

— Нет, разумеется, — уверенно сказал Дима, — Где это ты видел, чтобы настоящий Дед Мороз ходил по улице в красной шубе?

— Не пойму я тебя: должен я что-то видеть или не должен? — сказал Вася.

— А как же он будет ходить, разве не в шубе? — спросил Толик.

— Не знаю. Если ты встретишь настоящего деда Мороза, он точно будет не такой, как эти.

— Он будет страшный, да? — спросил Толик.

— А мешок с подарками у него будет? — спросил Вася.


— Один мальчик в Новый Год остался один дома, и пришел Дед Мороз, — стал рассказывать Толик. — Это был Дед Мороз в синей шубе. Он дунул холодным воздухом и спрашивает: «Тепло ли тебе, мальчик?». Мальчик сразу замерз от холодного дутья. «Холодно», — он отвечает. Дед Мороз еще раз дунул и спрашивает: «Тепло ли тебе, мальчик?». Мальчик застыл весь, и ноги у него замерзли. «Холодно», — он отвечает.. Тогда Дед Мороз в третий раз дунул. «Тепло ли тебе?», спрашивает. А у мальчика ноги заледенели совсем. «Ой как холодно!», — он отвечает.. Дед Мороз ушел, а ноги у мальчика так и остались ледяные. И там рядом был второй мальчик. Он, когда Дед Мороз спрашивал, каждый раз отвечал «Тепло, дедушка!». И ему Дед Мороз оставил, когда уходил, мешок подарков. Пришли родители и увидели, что у одного мальчика ноги стали ледяные, а второй сидит с мешком подарков от Деда Мороза. Они стали отогревать первого мальчика.

— И его ноги растаяли? — спросил Вася.

— Нет, не растаяли, а остались ледяными и твердыми. И никак их не смогли растопить, как ни старались.

В это время за окном раздался странный и громкий звук, словно рев огромного зверя — низкий рык и несколько трубных пронзительных воплей. Он повторился три раза, а на четвертом вдруг оборвался.

— Что это? — спросил Толик.

— Я знаю, так ревет динозавр в тумане, — объяснил Дима. — Ученые по останкам черепа смогли восстановить его голос.

— В тумане? — переспросил Толик.

— Да. Огромный динозавр в тумане идет и сигналит, чтоб не столкнуться с другим динозавром.

— Это у нас один поставил такую сигнализацию на свою машину, — сказал Вася.

— Круто поставил, — сказал Дима. — А играть будем?

Он обернулся к Васе. — В какой руке? — спросил, держа за спиной готовые уже кулаки с зажатыми пешками

— Мы ведь уже разыграли, у меня белые.

— А играть ведь не стали, поэтому не считается.

Вася знал, что Диму не переспорить. Показал пальцем на руку, пешка в ней оказалась черная. А в общем-то, все равно, какими играть, подумал.

Сделали несколько ходов, и Вася понял, что игра получается неинтересная. Черные и белые пешки уперлись друг в друга и не хотели ходить дальше. Другие фигуры толклись каждая на своей половине доски, ограниченной извилистой линией пешек, переступить которую значило быть зазря съеденной.

— А ты правильные нам сказал правила? — спросил, наконец, Вася. — Ты уверен, что все фигуры ходят именно так?

— Просто ты играть еще не умеешь, — сказал Дима. — Черные должны играть правильную защиту: защиту кароканн, например, или сицилианскую. Ты знаешь, что такое сицилианская защита?

— Тогда сам бы и играл черными.

— Мне что ли они выпали? Все по-честному. — Он смахнул фигуры с доски и стал расставлять снова. — Давай переиграем.

— А я? — спросил Толик.

— Твоя очередь будет следующая. Мы ведь не новую игру начинаем, а будем переигрывать старую. И чтобы игра не тормозилась, — Дима обратился к Васе, — мы заключим соглашение: договоримся, что наши пешки не будут брать друг друга.

— Пешка не берет пешку, это еще одно правило?

— Нет, не правило, а соглашение. По правилам пешка может взять другую пешку, а может не взять. И если мы по этому поводу договоримся о чем-нибудь конкретном, это не будет нарушением правил.

— Но это, наверное, будет новым правилом.

— Нет, — важно сказал Дима, — это будет соглашением в рамках правового поля, — и обыкновенным голосом добавил: — Мы ведь не знаем, как играть сицилианскую защиту, чтобы сделать игру интересной.

— Хорошо, — согласился Дима, — но, посмотрев на расставленные фигуры, сказал: — По-моему это ничего не изменит. Упрутся пешки друг в друга, и будет то же самое.

— Тогда согласимся по-другому, — предложил Дима, подумав, — договоримся, что пешка не может ходить, если впереди нее нет ни одной своей фигуры. Это будет как положение «вне игры» в футболе.

— Кроме первого хода, — сказал Вася, тоже подумав, — а то первый ход можно будет сделать только конем.


С новыми договоренностями игра стала интереснее. А интерес появился после того, как что-то сместилось у Васи внутри — как будто бросили на стол горсть разноцветных камушков, и они сами собой сложились в картинку. Все прояснилось, что надо делать. Фигуры и пешки нужно было продвигать вперед, чтобы, дойдя до конца доски, они превратились и получили новые возможности. А потом уже нападать на короля. То, что пешка может превратиться в любую фигуру, он откуда-то знал, хотя Дима, объясняя, забыл про это сказать. И нужно было не давать продвигаться вперед чужим фигурам — между прочим, и для того, чтобы не могли ходить чужие пешки. Все это легко получалось у Васи. Дима пытался поставить на последнюю линию то коня, то слона, чтобы за ними провести пешку, но Вася не давал, защищаясь ладьями, либо заставлял следующим ходом отступить обратно. Несколько раз Дима брался рукой, чтобы пойти пешкой, но Вася напоминал ему о сделанном соглашении, и Дима убирал руку, при этом он смешно пыхтел, оттопыривая нижнюю губу, и, наконец, сказал:

— Это нечестно, что ты не даешь мне ходить пешками.

— Почему? — удивился Вася.

— Мы договаривались, чтобы не тормозить игру, а ты наоборот, тормозишь. Три раза я хожу вперед конем, чтобы иметь право пойти пешкой, а ты каждый раз нападаешь на него, чтобы мне помешать.

— А почему я не могу напасть на коня? Разве это не по правилам?

— Потому что ты это специально делаешь, чтобы я не мог пойти пешкой!

— Ну да, специально.

— Ты используешь наше соглашение во вред.

— А никто не договаривался о том, как его надо использовать.

— Давай тогда договоримся по-другому: пусть пешки, которые на чужой половине доски, ходят как обычно, без всяких условий.

— Хорошо, — согласился Вася. — Со следующей игры.

— Нет, сейчас.

— Нельзя же во время игры менять правила.

— Это не правило, а соглашение. Захочу и отменю его прямо сейчас, — и Вася передвинул вперед свою пешку.

— Смотрите, еще один Дед Мороз, — раздался голос. Толик стоял у окна и показывал пальцем.

— Что мы, Деда Мороза не видели? — недовольно сказал Дима, но подошел к окну, и Вася тоже.

— Вы скучно играете, — сказал Толик, — а там Дед Мороз в синей шубе.

По пустырю (футбольному полю) действительно шел Дед Мороз — не по протоптанной тропинке, а напрямик, по снегу. И не проваливался, а словно был на лыжах. Наверное, Дед Мороз и не должен проваливаться на глубоком снегу, если он настоящий Дед Мороз. И шуба на нем была длинная, длиннее, чем бывают обычные длинные шубы. Она мела краем по снегу, и Вася подумал, что ходить по улицам города в такой шубе, наверное, еще неудобнее, чем при бороде и усах есть пирожное с кремом.

— Он настоящий? — спросил Толик шепотом.

Никто не ответил ему, все продолжали смотреть.


— А вот еще один случай про Деда Мороза, — стал рассказывать Толик. — Один мальчик в Новый Год остался один дома, а мама, когда уходила, сказала ему, что придет Дед Мороз в красной шубе, а Деду Морозу в синей шубе чтобы мальчик не открывал дверь. Пришел Дед Мороз в синей шубе, а мальчик не послушался маму и открыл ему дверь. Дед Мороз стал дуть на мальчика холодным воздухом, и каждый раз спрашивал: «Тепло ли тебе, мальчик?». А мальчик отвечал всякий раз: «Тепло, дедушка!». Дед Мороз похвалил мальчика и оставил ему, когда уходил, мешок подарков. Но заморозил в квартире аквариум с рыбками, кота и собаку. Они все стали ледяные. И даже часы заморозил, и они остановились. Пришли родители и видят, что кот и собака лежат ледяные, а мальчик сидит с мешком подарков от Деда Мороза. Стали отогревать кота и собаку...

— А часы почему остановились? — спросил Дима.

— Замерзли, я же сказал. Это были старинные часы с маятником. Маятник там откачнулся в сторону, когда Дед Мороз дунул, и в стороннем положении так и застыл.

— А кот и собака? — спросил Вася.

— Они остались замороженные. И весной, когда земля оттаяла, их зарыли под кустами в каком-то месте.

— Если маятник застыл, так бывает, я знаю, — сказал Дима. — Когда в мою комнату приходили гномы… У нас тогда были в доме часы-ходики с гирей и маятником, и вот, когда эти гномы приходили, я видел что маятник замедляет свое движение, иногда, кажется, даже пропускает какой-то мах.

— Почему? — удивился Вася.

— Не знаю. Но если бы тот, особенный, гном посмотрел на меня, маятник остановился бы совсем. Я это позже понял.

— Он же на тебя посмотрел бы, а не на часы.

— Правильно. Причина-то во мне, не в часах, — сказал Дима. — Вот здесь, — он прикоснулся ко лбу рукой.

«Наверное, он тоже какой-то особенный человек», — подумал Вася, — Какой-то лоб у него не такой, и взгляд тоже… Может быть, он чукча?»

Предположение имело основу. Однажды, когда ребята начали рассказывать смешные анекдоты про чукчу, Дима единственный не смеялся. Даже, может быть, обиженным выглядел, вспомнилось Васе. Значит, чукча? Если бы Дима учился в одном классе с Васей, этого было б не утаить, а так он не рассказывал о себе ничего конкретного. Их знакомство началось с того, что Вася увидел Диму в бинокль. Этот бинокль обнаружился в ящике старого комода. Вася смотрел в бинокль на предметы в квартире, выбирая те, что подальше: вешалку в конце коридора или, книжный шкаф (от вешалки глядя обратно через открытую дверь комнаты), или на себя самого смотрел, отражаясь в большом зеркале. Предметы становились ближе и — постепенно стал замечать Вася — как-то дополнительно изменялись, начинали выглядеть по-другому, чем, если смотреть на них, подойдя вплотную. Как-то значительнее выглядели — может, цвет у них становился ярче. Позже Вася узнал, что когда смотришь на предмет в бинокль, то видишь уже не тот самый предмет, а в чем-то другой, но почему это происходит, не смог понять.

Когда Вася пошел гулять после обеда («ребенку нужно дышать воздухом», — говорила бабушка), он взял бинокль с собой. И там, на улице, направив бинокль куда-то вдаль, увидел мальчика примерно своего возраста. Вася не стал к нему подходить, но, передвигаясь туда-сюда, и больше глядя в бинокль, чем по сторонам, через короткое время оказался рядом.

— Дай посмотреть, — мальчик протянул руку к биноклю и, не встретив отклика, добавил: — Не бойся, не сломаю.

— Меня Димой зовут, — сказал он, возвращая. — Хороший бинокль.

— А я — Вася.

— Знаешь, на что посмотреть бы? — И Дима рассказал, что в город приезжает султан Брунея — настоящий султан, редкий случай. Хассанал Болкиах.

— Болкиах? — переспросил Вася.

— Хассанал Болкиах, так зовут султана. Самый богатый человек в мире, между прочим. И есть недалеко место, откуда все будет видно. Если только путь будет открыт, — добавил Дима, — И идти надо сразу, потому что времени уже мало».

Они пошли. Место начиналось в соседнем квартале, через дорогу. Там у дома с вывеской «Продукты» под аркой прошли во двор. Дима подвел Васю к мусорному баку, сказал: «Путь открыт». На бак нужно было залезть, а над ним начиналась приделанная к стене лестница из железных перекладин. Вася укоротил ремень и повесил бинокль за спину, чтобы не болтался. Самому бы не пришло в голову, но Дима правильно сказал, что так будет лучше. По лестнице поднялись на крышу и пошли вдоль. Вася старался идти подальше от края — там, где крутой жестяной скат переходил в пологий. С крыши перешли на другую, потом на третью, каждый раз перелезая через невысокие кирпичные стенки. Следующая, четвертая крыша была широкая и плоская. У дальнего ее края был установлен большой рекламный щит на железной раме. Там остановились. Дальше идти было некуда. Внизу была видна широкая улица, которая делала поворот как раз у дома, на крыше которого они стояли, а дальше шла прямо, открытая для просмотра. «Здесь они и проедут, — сказал Дима, — и лучше будет, если мы ляжем, чтобы нас снизу не было видно. Вот здесь, — он поправил Васю, указав место около щита, в его боковой тени». «Это почему?», — спросил Вася. «Чтоб солнце от биноклевых стекол не отражалось. Там на крышах, — Дима посмотрел в сторону двух высоких домов, стоящих впереди по двум сторонам улицы, — должны сидеть снайперы, чтобы отстреливать тех, кто захочет совершить покушение на султана. Такой порядок. И если они заметят блеск от стекол, то подумают, что у нас здесь винтовка с оптическим прицелом и мы, значит, собираемся совершить это покушение». «И что?». «Сам понимаешь. Если увидишь красного зайчика рядом, жди выстрела». «Какого зайчика?», — не понял Вася. «От винтовки с лазерным прицелом. Она перед выстрелом посылает вперед красного зайчика. Чтоб знали люди. Они, например, сидят у окна за столом, пьют чай с пирогами, и вдруг видят: у одного на лбу красный зайчик. Значит, снайпер сидит где-то на крыше и сейчас выстрелит. И в этот момент все знают об этом, кроме того, кого будут отстреливать». «Но у нас ведь нет винтовки с оптическим прицелом», — сказал Вася. «Тогда может быть, в нас и не будут стрелять, — сказал Дима, — А могут и выстрелить, если подумают что-нибудь», — добавил, помедлив, и Вася посмотрел на него, стараясь понять выраженье лица: наверное, шутит. «Знаешь, — сказал Дима, — если когда-нибудь, не сейчас, увидишь у меня на лбу красного зайчика, дай сразу знать. Можешь подмигнуть как-нибудь по-особенному. Вот так, — Дима подмигнул, сильно скривившись левой стороной лица, одновременно издав короткий звук, похожий на кашель. — А теперь повтори». Он заставил Васю несколько раз проделать это подмигивание-покашливание. «Нужно, чтобы у тебя получалось легко и быстро. Главное, чтобы быстро: секунда — это много для такого случая». Все-таки шутит, подумал Вася и взял в руки бинокль. Посмотрел на улицу внизу. Машины, люди. Перевел по линии вдаль. Там уже кончались городские дома и, отделенные дымкой, которую сильный бинокль не делал прозрачней, виднелись холмы, поросшие лесом. Необыкновенный вид для взгляда с городской крыши.

Отведя бинокль в сторону, Вася направил его на крышу высокого дома, того самого, где должен был прятаться снайпер. Начал крутить колесико для резкости, но Дима толкнул под локоть, сбивая направление. «Ты что?», — удивился Вася. «Думаешь, ему там понравится, если ты будешь на него смотреть в бинокль?», — сердитым шепотом произнес Дима. «А что такого?». «А если он на тебя будет смотреть через оптический прицел своей винтовки, тебе понравится? — сказал Дима, — Понимать надо. И вообще, смотри на дорогу. Сейчас проедут».

Улица опустела от машин, увидел Вася, значит, движение для простых людей перекрыли, так делают. Вот проехала черная машина с мигалкой: очень быстро, Вася едва успел поймать ее в бинокль. Он наставил бинокль на дальний конец улицы, откуда все должны были появиться. И вот покатились, не удерживаясь в узком биноклевом круге зрения: мотоциклы, машины, машины… одна машина в середке — черная крыша, сбоку флажок маленький, и в боковом окне увидел Вася плечо и локоть человека в черном костюме. «Хассанал Болкиах», — сбоку сказал Дима, — А своих слонов он, кажется, оставил дома». Машины пронеслись. Вася был разочарован. Не слонов, конечно, он ожидал увидеть но хоть что-то необыкновенное — ведь султан все-таки, Хассанал Болкиах, не кто-нибудь.

«Дай теперь мне», — сказал Дима. Наверное, на улице, людей и машины, было смотреть интереснее, чем на быстро проезжающего султана. Через пару минут Дима перевернулся на спину и направил бинокль в небо. Насмотревшись, передал Васе. В небе над Васей высокие перистые облака двигались ветром. При взгляде сквозь бинокль их движение становилось быстрее, но скоро Васе стало казаться, что облака стоят на месте, а движется он сам: плывет головой вперед, вместе с крышей дома, на которой лежит, — так же быстро, как перед тем облака.



Когда повернулись идти обратно, Дима показал Васе на кирпич, который лежал на крыше шагах в двадцати. «Посмотри на него в бинокль». Вася посмотрел и ничего особенного не увидел: кирпич как кирпич, красный, с неровно отбитым краем. Странно, конечно было — откуда на крыше взяться кирпичу, ведь кто-то зачем-то должен был его принести и оставить. «Хочешь, скажу секрет? Тот кирпич, который ты видишь здесь, — Дима прикоснулся к маленькому глазку бинокля, — и тот кирпич, который видишь там, — показал рукой, — это не один и тот же кирпич, а два разных». Вася не поверил, хотя что-то такое ему казалось утром. «Посмотри внимательно на этот кирпич в бинокль, а потом подойди и сравни тот кирпич, который видел с тем, что лежит». Вася посмотрел, потом подошел к кирпичу и не увидел никакой разницы.

«Разница может быть незаметной, — сказал Дима, — но кирпичи все-таки разные. Вот, посмотри».

Он присел на корточки и, подобрав мелкий кусок красного кирпича, провел прямую длинную линию, в середине ее нарисовал крестик, на одном конце — маленький кружок, на другом — квадратик. «Вот, это чертеж, — удовлетворенно сказал, закончив. — Крестиком я обозначил бинокль, кружочком тебя, а квадратик это кирпич, на который ты смотришь в бинокль. Теперь скажи, если ты смотришь в бинокль с другой стороны, что ты видишь?» «С другой стороны он все уменьшает», — сказал Вася. «Вот, вот, — обрадовался Дима. — И получается так, что кирпич, который ты видишь в бинокль, от тебя будет близко, а ты от кирпича — далеко. Если представить, что он смотрит на тебя через тот же самый бинокль, но со своей, уменьшающей стороны. Согласен?» «Вроде бы да», — сказал Вася, не видя причин не согласиться. «Но расстояние-то между тобой и кирпичом должно быть одно и то же в обе стороны. Так?» «Так», — согласился Вася. «Значит, это не одно и то же расстояние, и кирпич, на который ты смотришь в бинокль, это не тот кирпич, который на тебя смотрит. — Дима нарисовал второй квадратик рядом с первым. — Ну, и ты для него то же самое, — нарисовал второй кружок. — Понятно?»

Вася промолчал.

«Это называется доказательство, — сказал Дима. — Я доказал тебе сейчас, что есть один кирпич, есть другой кирпич, и они разные. С остальными предметами, кстати, то же самое».

« Это доказательство?»

« Доказательство».

« Хорошо, — согласился Вася, — пусть это доказательство. А как будет на самом деле? По-твоему выходит, что через бинокль, мы смотрим куда-то в другое место. Тогда в какое? Где оно находится?»

« Что я доказал, то доказал, — сказал Дима, — а какое место и где, это уже другой вопрос».

«И непонятно, зачем ты крестик, который обозначает бинокль, нарисовал посередине, а не рядом с кружочком?»

«Но различие между кирпичами почти незаметно, — сказал Дима, словно не слышал последний Васин вопрос. — Ты можешь просто не запомнить эти мелкие различия, пока переводишь взгляд с одного кирпича на другой. Поэтому лучше будет для тебя, если запомнишь какое-нибудь число. Например, сколько изломов идет по отбитому краю, или сколько зигзагов у мелкой трещинки. А потом сравнишь. Попробуй на чем-нибудь новом».

Ерунда какая-то, — подумал Вася, но послушно направил бинокль на столбик впереди, похожий на дымовую трубу. Выбрал там две трещинки по краю. Подсчитал: в одной было семь зигзагов, в другой одиннадцать. Но когда подошел к трубе и посмотрел все вблизи, числа не дали разницы при сравнении. «Попробуй еще пару раз», — посоветовал Дима. И вот, на следующей крыше — случилось. Это был жестяной козырек над чердачным окном, а на нем — пятно облупившейся краски, которое чем-то походило на лицо человека в профиль с открытым ртом и прищуренным глазом. Глядя в бинокль, Вася сосчитал мелкие изгибы по одной стороне пятна. Посмотрел, подойдя ближе, на реальное пятно, сравнил. Разницы в числах не было, но обнаружилось другое: пятно, которое видел перед собой Вася, не имело никакого особенного сходства с человеческим профилем. Усилием воображения можно было что-то такое представить, но в глаза не бросалось. «Уловил?» — поинтересовался Дима. Вася кивнул. «А про счет чисел можешь теперь забыть. Это я так тебе сказал, для поддержания интереса».

С этого момента все стало обнаруживаться очень легко. Иногда не надо было даже подходить близко. Один раз, направив бинокль вдаль, Вася даже увидел там какие-то остро подымающиеся крыши, покрытые красной черепицей — явно нездешние. А то, что смог увидеть простым глазом, было только отдаленно на них похоже — не такой крутой излом линий и обыкновенная жесть вместо черепицы. Но когда Вася второй раз посмотрел в бинокль на эти крыши, он увидел ту же скучную жесть. «Почему это?», — спросил он у Димы. «Боливар не снесет двоих, — сказал Дима непонятное слово. — Как-то так оно устроено, что два разных кирпича не могут надолго оставаться оба. Остается один, и уже не меняется, с какой стороны стекла на него ни смотреть. Но это всё сложно, нужно время, чтобы понять. Такие иногда есть сложные вещи на свете: пока поймешь, два раза состаришься».

Когда подошли к лестнице, по которой нужно было спускаться, Вася оробел. На самом деле он всегда боялся высоты, и даже непонятно было, как вообще сейчас смог гулять по крыше. «Да не бойся ты! — сказал Дима и стал на самом краю подпрыгивать, — гляди, не страшно совсем». Вдруг он потерял равновесие, чуть не упал и схватился рукой за поручень той самой лестницы, который торчал рядом над краем крыши, а бинокль выронил из руки, и он упал вниз (смотря в бинокль, они время от времени передавали его друг другу, и тут он как раз оказался у Димы). Бабушкин бинокль, а может быть, папин. Лучше бы я сам так упал, — с рухнувшим сердцем подумал Вася. Но кончилось все хорошо, бинокль упал в тот самый мусорный бак на колесах, который стоял внизу. Он не разбился и даже не запачкался, потому что сверху там лежали мягкие тряпки — пиджаки и рубашки, которые как раз перед тем кто-то выбросил. Бак, между прочим, за время, пока ребята были на крыше, откатили в сторону, и когда Вася, не помня себя, спустился по лестнице, ему пришлось повисеть на нижней перекладине на руках, а потом прыгать. Если бы сейчас захотели подняться на крышу, то не смогли бы уже. «Путь закрыт», — сказал бы Дима.


Итак, может быть, Дима — чукча. Между прочим, еще и потому, подумал Вася, что знал много слов незнакомых. Семит, спикер, тога. Некоторые такие слова неизвестны были не только Васе, но, кажется, и бабушке. Чукчи умные. Папа однажды рассказывал, что ученые проводили тестирование, и выяснилось, что уровень интеллекта выше всего у северных народов — эскимосов и чукчей. У них там суровые условия жизни, вот и приходится соображать людям. А анекдоты от зависти, стало быть, начали придумывать, сказал папа. Ну и естественно, что когда Дима и Вася играли в слова, Дима выигрывал чаще.

Эта игра была не та, всем известная, когда составляют короткие слова из букв длинного. Здесь правила были другие. Чтобы играть, выбирались несколько строчек — обычно из какого-нибудь рекламного объявления, каких много повсюду, или другая какая-нибудь надпись, например, та которую можно увидеть на стекле вагона в метро:


Места для пассажиров

с детьми

и инвалидов.


Из букв надписи нужно было составлять слова. Начинать можно было с любой строки. За один раз разрешалось взять из нее несколько первых букв — в прямом порядке, как они идут в строке, или в обратном — задом наперед. Но перемешивать буквы запрещалось. Если слово не было готово, брались буквы из соседних строк — выше или ниже. При этом с самой верхней строки можно было переходить на самую нижнюю, и наоборот. Это для того, объяснил Дима, чтобы между строками было равноправие. Закончив слово, следующее можно было составлять, начиная с любой строки. Использованные один раз буквы выбывали из игры. Вот и все.

Из надписи на стекле Дима получил слово «семит»: «сем» из первой строки, «и» — из третьей, и «т» опять из первой.

Странное слово — «семит». Вася спросил, что оно значит. Оказалось, араб или еврей. Непонятно, зачем этих двоих понадобилось обозначать одним словом. Вася не поверил, — наверное, придумал Дима. Но когда спросил у бабушки, оказалось, что правда.

Вторым словом могло быть «сад» («с» из второй строки, «ад» из первой) или «сани» («с» из второй, «а» из первой, «ни» из третьей). Длинное слово ценилось больше. Далее могли следовать разные варианты продолжения в виде слов «леди», «дед», «дева»…

Как играть в эту игру, Дима показал Васе в метро. В тот раз он уговорил Васю спуститься под землю, обещал показать что-то интересное. Там за платформой около одной станции начинался подземный ход. «Дверь в стене ржавая, как будто ей двести лет, а за дверью — ход». Дима открывал дверь, но далеко пройти не смог в темноте, а теперь у него был с собой фонарик. «А что там под землей может быть интересного? — возразил Толик, который оказался рядом при разговоре. — Грязно, наверное, вода капает. Крысы бегают вот такие» — он развел руками. «Люди делятся на два сорта, — сказал Дима, — одни, если услышат, что где-то есть подземный ход, то сразу готовы лезть и смотреть, что там и куда он ведет, а других туда силой не загонишь. И если Толик у нас относится ко второму сорту, то Вася должен относиться к первому, потому что их всего два. Я доказал?» — в упор спросил он у Васи. «У меня денег нет на метро», — сказал Вася. "Пройдем и так. Я проведу», — уверенно пообещал Дима. И провел. Там среди турникетов на выходе, которые были устроены так, чтобы пропускать выходящих, но тормозить тех, кто захотел бы войти, один оказался сломан и пропускал людей в обе стороны. Поломку не обнаружили, потому что никто и не совался туда пройти, а Дима каким-то образом узнал секрет и пользовался.

До места ехать было долго и, чтобы не скучать, Дима показал Васе, как играть по строчкам. Для игры выбрали такую надпись:


Торговая марка —

гарантия

качества продукции.


«Ка» из третьей строки, «тор» из первой, «га» из второй давали слово «каторга». «Го» из первой, «ра» из второй — «гора». Больше ничего не получалось у Васи.

Дима в ответ предложил три своих слова: «то» из первой, «га» из второй — «тога» (такая была одежда у древних римлян); «к» из третьей, «ран» из второй — «кран», «гр» из первой, «ач» из третьей — «грач». А перейдя трудную букву «ч», быстро выдал еще три: «тест» из букв второй и третьей строки; «ива» — тоже из второй и третьей, «повар» — из третьей и первой.


Перешли к следующей надписи.


Он молод,

красив и гибок,

и превосходно справляется

с трудными соло.


Это говорилось про какого-то балетного артиста, незнакомого Васе.

Дима сразу нашел слово «спикер» — «с» из четвертой строки, «пи» из третьей, «к» из второй, «ер» — снова из третьей. Варианты следующего слова ребята предлагали поочередно: «трон», «ворот», «ворона» — «во» из третьей строки, «р» из второй, «он» из первой, «а» — из третьей. Вместо «вороны» можно было взять слово «ворон», тогда следующим получалось «масло» — «м» из первой строки, «ас» из второй, «ло» из первой. И так далее.


Дима, конечно, подряд выигрывал, но это каким-то образом не имело большого значения для Васи. Главным было то особенное ощущение удовлетворения, которое возникало, когда поперек строк из не предназначенных для него букв образовывалось хорошее слово. Ощущение оставалось во рту и на нёбе, похожее на то, которое бывает, после того, как съел что-то вкусное, — кусок теплого пирога, например.


Выйдя на станции, пошли в сторону первого вагона, — туда, где было видно большое зеркало, поставленное под углом. Смысл зеркала был в том, чтобы машинист в первом вагоне хорошо видел в длину весь свой поезд на остановке, а польза была та, что оно давало кое-какое укрытие, под которым можно было попробовать незаметно подойти к концу платформы. Но торопиться не стали, Дима остановил Васю: «Подожди». В зеркале отражалась стена по ту сторону рельсов и рекламный щит на стене с надписью непонятными в зеркальном отражении буквами. «А те отраженные вещи, которые мы видим в зеркале, это, наверное, будут не те самые вещи, которые мы видим просто так, до того, как они отразились?», — спросил Вася, вспомнив про кирпич и бинокль. В этот бинокль, кстати, ему с тех пор так и не пришлось посмотреть: дома отобрали и спрятали. «Те самые, разумеется, это ведь отражения, — засмеялся Дима, — что это тебе такое пришло в голову?»

Подошел поезд и открыл двери. «А теперь пошли», — сказал Дима, и Вася понял его идею — обойти зеркало под прикрытием толпы выходящих пассажиров. За зеркалом открылся угол платформы, упиравшийся в стенку прямо у входа в тоннель. Вход был квадратный, не по форме круглых колец тоннеля. На углу была решетчатая дверь с запретительной строгой картинкой и надписью, а за дверью — лестница вниз. «Стоим пока, — сказал Дима, — а то машинист нас увидит».

Вася без энтузиазма глядел в темную трубу тоннеля, уходящую по дуге вправо и вниз. Мрак в ее глубине был непроницаем для внешнего света, а над чернотой мерещилась голубоватая дымка, словно свет далекого прожектора, который оставляет, проходя сквозь, след в воздухе, а стенок почему-то не задевает.

Вася не боялся темноты, но идти в темноту не хотелось. И уж совсем не хотелось Васе, который всегда был послушным мальчиком, идти под запретительную надпись на двери.

«Эй, — раздался вдруг громкий голос, — что это вы там делаете? Дети, я к вам, к вам обращаюсь!» К ребятам подошла женщина в форме. «Мы посмотреть хотели», — сказал Дима. «Нечего там смотреть», — строгим голосом сказала женщина, Наверное, она была милиционер; потому что в форме, а так Вася мог бы подумать, что — учительница. «Посмотреть время, — сказал Дима, — здесь на стене табло со временем, а оттуда, — он показал рукой в сторону зеркала, — его не видно». «Почему не видно?» «Зеркало загораживает». «А сколько можно смотреть на время, узнал и уходи. Ну, живо!» Спорить ребята, конечно, не стали, повернули обратно. «А что это вы одни ходите? Где ваши родители?», — донеслось вдогонку.

«Хорошо, отпустила нас, — с облегчением вздохнул Вася, когда двери вагона закрылись за ними, и поезд набрал скорость, — могла ведь задержать и сдать в милицию, в детскую комнату». Он слышал от бабушки, что в милиции есть специальная детская комната, куда забирают детей, которые без родителей ходят по улицам. «Ничего, — успокоил его Дима, — вернемся и попробуем еще раз». «А дверь там ведь, наверное, закрыта», — осторожно предположил Вася. «Эту дверь я знаю, как открыть, — сказал Дима, — просовываешь сквозь решетку руку и отодвигаешь задвижку с той стороны. Там на взрослых рассчитано, у взрослых рука не пролезет, а у мелких детей — легко».

Проехав две остановки, пересели на встречный поезд, но стали выходить на остановке и сразу увидели ту самую женщину-милиционера, которая стояла буквально в нескольких шагах от зеркала, да еще и смотрела оттуда прямо в их сторону. Выходить передумали. Проехали несколько остановок и снова попробовали вернуться. Так раза три возвращались и каждый раз натыкались на эту женщину, то есть милиционера, иногда почти вплотную. Васе уже начало казаться, что люди на них обращают внимание, хотя люди вокруг, разумеется, каждый раз были разные.

Наконец, Дима сдался: «Еще раз попробуем, и если не получится, то — домой». «А может, сразу домой?», — предложил Вася. «Можно и сразу, — легко согласился Дима, и добавил задумчиво: — если бы мы с самого начала отъехали подальше, прежде чем вернуться, то может, что-нибудь и получилось бы». «Что получилось?», — спросил Вася, хотя вместо «что» имел в виду спросить «как». «Не было бы здесь этой тетки, и прошли бы спокойно». «Почему?», — удивился Вася. «Знаешь, — издалека начал Дима. — В Японии самый большой город Токио, а может быть, это даже самый большой город в мире. И метро в Токио тоже большое. Оно, может быть, не самое большое в мире, но очень запутанное. И в этом метро есть станция с секретом. Если от этой станции человек проедет по определенному сложному маршруту с пересадками и возвратом в конце (совершенно бесполезный маршрут, если реально нужно куда-то приехать), то этот человек попадет не совсем в то место, из которого выехал, хотя это и будет та же самая станция». «Что значит, не в то место?», — спросил Вася. «Картинка будет другая, — сказал Дима. — В каких-нибудь мелочах, конечно. Но если бы там на станции, с которой отъезжал человек, дежурила вредная тетка, ее, очень возможно, не было бы на той станции, куда он вернулся». «Не понимаю», — замотал головой Вася. «А ты не понимай, ты поверь, — посоветовал Дима. — Пока поймешь, три раза состаришься. Там, где я читал про это метро, между прочим, говорилось о времени. Когда человек возвращался на станцию, обнаруживалось, что время там сильно отставало по сравнению с его часами. По такому маршруту мы, прокатившись, и от тетки избавились бы, и время сэкономили ». «Но мы ведь не в Токио», — заметил Вася. «В нашем метро тоже есть маршруты. сказал Дима. — Я знаю. Но у нас метро не такое запутанное, поэтому нужно сильно постараться, чтобы накрутить эффект, — посмотрев на стенку вагона, он сменил тему разговора: — Вот надпись подходящая, а? Играем?»

Он показал на столбик слов в рекламе семейного журнала.


Попробуем

ответить

на самые

сложные

детские

вопросы.


— обещала реклама.


«Играем», — согласился Вася.


Странное слово «семит». Какой может быть смысл в том, чтобы называть араба и еврея одним словом? Вася спрашивал об этом Диму. «А какой, между прочим, смысл у самой этой надписи?» — спросил Дима. «А что непонятного, — немного удивился Вася. — Места для пассажиров с детьми и инвалидов». «Вот именно, места, — сказал Дима. — Но значит ли эта надпись, что именно на этих местах должны сидеть пассажиры с детьми? Значит ли она, что другие пассажиры не могут сидеть на этих местах? Не значит, конечно, согласен?». «Да, — кивнул Вася. — Но получается, что у этой надписи вообще нет смысла». «Смысл, конечно, есть, — возразил Дима, но другой, не тот, что сразу кажется». И больше не сказал ничего. Дима умный, настоящий чукча, — подумал Вася, вспоминая этот случай, и посмотрел на Диму внимательней. Какой у него лоб, какой взгляд. Про лоб говорят — «высокий» про взгляд — «пронизывающий». То ли здесь слово? Может быть «проницательный» или «проникновенный»? И странно было: там, где у Толика, который рядом, в зрачках отражалось окно — светлое пятнышко, поделенное на четыре части крестовиной рамы, у Димы какие-то желтые искры мелькали.

— Ты что уставился? — недовольно спросил Дима. Повернул голову и искры пропали, на их месте тот же светлое пятно окна отражалось, что у Толика.

— А что такое «ходики»? — спросил Толик.

— Такие часы с гирей и маятником, — сказал Дима и, помолчав, добавил: — Гиря там висит на цепочке и, когда опускается, приводит в движение механизм. Это удобно, потому что никаких батареек не нужно. А когда их делали, эти часы, никаких батареек еще и не было. Только их давно уже не делают, — закончил он и вздохнул.


Дед Мороз за окном, тем временем, перешел футбольное поле и, не сворачивая, шел дальше — через дорожку у дальнего его края, через газон (а остается ли, думал Вася, полностью покрытый снегом газон газоном, или его уже нельзя называть этим словом?), потом мимо кучи песка. Эту кучу насыпал большой самосвал летом и уехал. Вася ожидал, что самосвал вернется, подходил к окну и смотрел, чтобы не пропустить события, но так и не дождался. А куча осталась лежать на своем месте. Полностью покрытая снегом куча песка, конечно же, оставалась кучей песка, думал Вася, поэтому и покрытый снегом газон тоже должен был, наверное, оставаться газоном.

Вася мог уже дорисовать в уме линию, по которой двигался Дед Мороз, и она упиралась в забор. За забором была вырыта яма, торчали столбы, лежали бетонные плиты. Строился, кажется, какой-то дом, или, наверное, все же не строился, потому что, сколько помнил себя Вася, ничего там не добавлялось нового. Непонятно, почему это место называли стройкой.

— Странно, — сказал Толик. — Зачем он туда идет? Что делать Деду Морозу на стройке?

— А это, может быть, вовсе не Дед Мороз, — сказал Дима.

— Ненастоящий Дед Мороз?

— Нет, вообще не Дед Мороз. Есть дедморозы ненастоящие, есть, может быть, настоящий, а это — вообще не Дед Мороз.

Вася хотел бы узнать, чем ненастоящий Дед Мороз отличается от того Деда Мороза, который вообще не Дед Мороз. Хотя ясно было, что ненастоящий, ряженый Дед Мороз все-таки в каком-то смысле является Дедом Морозом. Но кем же тогда являлся тот, которой вообще не был Дедом Морозом, хотя и был ряженым? «Кто же он тогда?», — хотел спросить Вася у Димы. Толик тоже раскрыл рот. И оба промолчали. Такое было у Димы свойство. Иногда что-нибудь скажет и словно точку поставит — ни спросить, ни возразить после этого.

Дед Мороз в синей шубе (все равно Дед Мороз, а как еще его было называть) скрылся за забором, и тут раздался громкий рев динозавра.

— И еще случай, — сказал Толик, — Один мальчик в Новый Год остался дома один, и пришел Дед Мороз в синей шубе. Мальчик сперва впустил его, а потом испугался, потому что мама, когда уходила, говорила ему, чтобы не открывал дверь никаким дедморозам. Он испугался и убежал на улицу, а Дед Мороз вошел в квартиру и все там заморозил. Потом притворился мальчиком и сел около мешка с подарками. Родители пришли и видят, квартира вся заморожена, а мальчик сидит рядом с мешком с подарками. Мама мальчика смотрит на него и спрашивает: «Мальчик, почему у тебя такие большие зубы?»

— А что она его по имени не называет, если родная мама? — спросил Вася. — И вообще у тебя конец из другой сказки.

— А я тоже знаю историю, — сказал Дима. — Один бухгалтер утром под Новый Год вышел из дому и встретил на улице человека, который попросил его помочь поднести тяжелый чемодан. У этого чемодана были две ручки, и не посередине, как у всех чемоданов, а на крайних концах, поэтому нести его в одиночку было неудобно, и человек стоял рядом со своим чемоданом на перекрестке (в темных очках, между прочим, на лице) и ждал, чтобы кто-нибудь прошел мимо. Бухгалтер помог ему поднести чемодан, но нести пришлось долго, а в чемодане что-то все время тикало. Бухгалтеру стало немного страшно, он уже начал жалеть, что согласился нести этот чемодан (кстати, и маму при этом не послушался, которая говорила ему не ходить никуда с незнакомыми людьми).

— А что он, маленький был? — спросил Толик.

— Не перебивай, — сказал Дима. — Могла быть у бухгалтера мама, которую нужно слушаться? И вот, — продолжал он рассказывать,. — они пришли в такую часть города, где все было другое (не такое, как в том месте, где жил бухгалтер): дома были другие, улицы другие, и даже люди, которые попадались навстречу, были другие. Бухгалтер хотел уже бросить чемодан, который так и продолжал тикать все время, но как-то неудобно было, если уж согласился нести, а может быть, это чемодан был особенный, у которого если взялся за ручку, то отпустить не можешь, пока не донесешь, куда нужно. Наконец, они пришли в дом, в котором была большая комната вроде спортивного зала. Там несколько людей (шесть всего человек) играли в шахматы. Это были необыкновенные шахматы: все фигуры там имели форму шара, а доска была большая и с углублениями в каждой клетке, чтоб шары не выкатывались. Игроки ходили по этой доске как по полу. У каждого был деревянный молоток на длинной ручке и, когда нужно было сделать ход, он бил молотком по шару, и стук от удара раздавался такой громкий, что слышно было еще на улице, когда подходили к дому.

— Какие же это шахматы? — засмеялся Толик.

— А так они назывались: шахматы. Разве запрещено? И фигуры там были, как в шахматах: король, слон, ладья… Но правила игры, конечно, свои. Сложные очень. Если начну их вам рассказывать, мне и двух дней не хватит.

— А какие могут быть в игре разные фигуры, если все они одинаково круглые? — удивился Вася.

— Понимать надо, — сказал Дима. — Не форма фигуры важна, а правила, по которым она ходит. Ну и, конечно, на шарах были нарисованы картинки, чтобы отличить друг от друга. А вообще-то, — подумав, добавил он, — для шахмат все фигуры могут быть сделаны одинаковыми. Они даже одного цвета могут быть — и черные, и белые одним серым цветом.

— Это как же? — спросил Вася.

— А очень просто. Вот в начале игры в левом нижнем углу стоит ладья, рядом с ней — конь. Пусть это одинаковые фишки, но ты по месту расположения отличаешь их друг от друга: вот ладья, вот конь. Сделал ход ладьей на какую-то клетку, и знаешь, что вот на этой новой клетке стоит ладья…

— Так это же всё запоминать нужно.

— А то.

— Неудобно.

— Неудобно для тех, кто не умеет играть, и у кого память плохая. Некоторые гроссмейстеры, между прочим, вообще играют друг с другом вслепую.

— Вслепую — это как?

— Как, как, — рассердился Дима. — Что это вы меня все время перебиваете? Если вам не интересно, могу не рассказывать.

— Интересно, интересно, рассказывай, — попросил Вася.

— Ну вот. Они поставили чемодан на пол (а из чемодана все время тикало) и человек в очках открыл его. В чемодане лежали большие часы с гирями и маятником.

— Как же это часы с гирями могли тикать в чемодане? — поинтересовался Толик?

— Не перебивай. Я же не сказал, что в чемодане не было других часов. Были такие часы с пружиной внутри, их вынули из чемодана и поставили на пол. А ходики с гирей повесили на стену, и человек в очках подтянул вверх гирю и качнул маятник. Чтобы такие часы пошли, нужно качнуть маятник. Когда он завел часы, то сел под ними на стул и стал смотреть, как люди играют. И темные очки, которые у него, между прочим, были на лице, ему не мешали. Бухгалтер помогал человеку в очках повесить часы, а потом тоже стал смотреть за игрой. Правил игры он, конечно, не знал, и не мог разобрать, кто выигрывает, но смотрел, как люди машут и бьют своими молотками на длинных ручках. А люди, которые играли, не обращали на бухгалтера никакого внимания. Они были совсем одинаковые и одеты были одинаково. Они били по шарам все сильнее, и грохот от ударов раздавался громче и громче. У бухгалтера закружилась голова, он сел на диван. И тут он увидел, что маятник часов качается как-то странно: он все время застывает в самом наклонном положении, и срывается оттуда только, когда какой-нибудь игрок бьёт молотком по шару. Потом вдруг стало тихо. «Мат королю», — сказал человек в очках. Он снял очки и посмотрел в упор на бухгалтера. И тогда все замерзло вокруг: часы, шары, люди с молотками и бухгалтер тоже. Только он не замерз полностью, а как бы заснул. Он спал несколько месяцев, и уже было лето, когда проснулся и вернулся домой.

— Непонятная история, — сказал Толик, — ты ее, наверное, сам придумал. Или прочел неправильно. Я, между прочим, недавно читал очень похожую историю про одного голландца, который приехал в Америку и там в горах набрел на странных людей, они были бородатые и одеты странно. Эти люди играли в похожую игру, там вместо шаров были камни, и стук раздавался очень громкий. Когда закончили играть, они стали пить из бочонка. Голландцу тоже дали выпить. Он выпил только один глоток и сразу заснул, а когда проснулся и вернулся в свою Голландию, оказалось, что он спал двадцать лет, дети его выросли, а знакомые состарились. Но в этой истории все понятно: заснул потому что выпил, а у тебя путаница.

— А человек в очках, наверное, был Дед Мороз? — спросил Вася.

— Я не говорил, что это был Дед Мороз, — сказал Дима.

— А почему бухгалтер? — спросил Толик.

— Почему нет? — обыкновенный безымянный бухгалтер.

— Все непонятно, — продолжал Толик, — почему у чемодана две ручки? Зачем часы двух сортов? Зачем эта игра в шахматы, которые не шахматы? Зачем люди с молотками?

— А я знаю? Если я говорю «что было», это не значит, что могу сказать «зачем было». Зачем вот недавно этот дед в синей шубе полез в дырку в заборе?

Вася вздохнул. С его точки зрения история не была непонятной. Или не так. Конечно, она не была понятной, но непонятной была по-другому. И у Васи здесь были совсем другие «зачем-почему». Почему бухгалтер не повернулся и не ушел сразу из этой странной комнаты? Помог донести чемодан и ушел бы, ведь Новый Год наступал, бухгалтера, конечно же, ждали дома; мама была у бухгалтера и, может быть, бабушка. Они, наверное, там с ума посходили, когда бухгалтер не вернулся. Сам Вася, разумеется, не стал бы оставаться смотреть на странных (и страшных, наверное) людей с молотками, а побыстрее убежал бы. Или остался бы? Может быть, бухгалтер, когда вошел в эту большую комнату, увидел людей с молотками и часы, уже не мог ничего сделать, то есть все для него решилось не в тот момент, когда он был заморожен пронзительным взглядом, а раньше? Может быть еще тогда, когда он попал в город с другими улицами и домами? А может быть, еще на перекрестке, когда встретил человека в очках с чемоданом. Грустная, в общем, история.

— Зачем Деду Морозу понадобилось замораживать своих людей с молотками? — продолжал спрашивать Толик.

— Во-первых, надо было, — отвечал Дима, — а во вторых, никто не говорил, что это был Дед Мороз.

— А этот бухгалтер, — Вася захотел спросить про бухгалтера, хотя, конечно, не было смысла спрашивать, — этот бухгалтер, заснул он все-таки, или был заморожен?

— Есть истории, в которых человек засыпает, и есть истории, в которых человек замораживается, — сказал Толик. — Это разные истории, и смешивать их будет неправильно.

— Не все ли равно, заснул или заморозился, — сказал Дима, — главное, что проснулся после одного или оттаял после другого. И что пролежал полгода.

— Когда человек спит, у него растут волосы и борода, — сказал Толик, — поэтому, если бухгалтер спал столько времени, он должен был весь зарасти бородой и усами. А если лежал замороженный, волосы не будут расти.

— Если бухгалтер заснул противоестественным сном, то почему его волосы во сне должны расти естественным образом? — возразил Дима.

Какой умный, — подумал Вася, — настоящий чукча.

— И потом, какая разница, бородатый он был или нет, когда шел домой по улице, — продолжал Дима.

Вдруг Вася с неожиданной для себя самого быстротой подмигнул и кашлянул особым образом — как показывал ему Дима и о чем просил в тот день, на крыше, когда они ходили смотреть на брунейского султана. Потому что на лбу у Димы Вася увидел красного зайчика — метку лазерного прицела. Дима вздрогнул и ушел головой вниз, — не наклонившись, а как-то странно, словно на миг уменьшившись в размере. Яркое пятно луча скользнуло вверх и, метнувшись по стене, пропало.

— У-ух, — выдохнул из себя Дима.

— Что это? — спросил Вася. Так быстро все промелькнуло перед глазами, что он не мог быть уверен в увиденном. Невозможным казалось, что на крыше соседнего дома прячется живой настоящий снайпер, но и померещиться все полностью не могло.

— Ерунда, — успокоил его Дима, — только уши кому-то оторвать надо.

За окном по снеговой дорожке бежал мальчишка в яркой куртке — синей с желтыми плечами. В руках держал детский автомат вполне реального вида, — главное, что с лазерным прицелом была игрушка. Пробегал несколько шагов, останавливался, стрелял перед собой — красный зайчик прыгал перед ним по снегу, стрелял по сторонам, поднимал ствол и стрелял по окнам.

— Может спустимся? — предложил Толик.

— Уши ему и без нас оторвут, — сказал Дима. — А вообще, спустимся, посмотрим, куда там пошел этот, в синей шубе.

— Не, — замотал головой Толик, — не хочу сейчас. Мне домой скоро пора.

— Тогда завтра. Договорились встретиться завтра.

— А ты правильно все сделал, — Дима повернулся к Васе и хлопнул его по плечу.

— И быстро, просто супер! Не забудь и дальше, если что.


Когда ребята ушли, Вася вспомнил про оставленную игру и подошел к дивану. Фигуры, смысл расположения которых какое-то время назад был прозрачен, теперь стояли на доске бестолково. Казалось, те камушки, которые, из горсти выпав, сложились однажды в узор, потеряли цвет и потому снова лежат в скучном беспорядке.

Пришел кот Буська и потрогал белого короля лапой. Понюхал, смахнул с доски и стал катать по дивану. У котов свой способ играть в шахматы.

Вася убрал кота с дивана и собрал фигуры. Доска и фигуры пахли, как пахнут новые фигуры и доски, покрытые лаком, но сейчас как-то особенно сильно. Вася вдохнул глубоко этот запах, когда закрывал доску. Словно кто-то сказал ему вдохнуть и запомнить.

* * *


Вася стоял у ларька и смотрел на консервную банку с морской капустой.


Морская

капуста

по-корейски


было написано на этикетке.


Буква «к» со второй строки, «ом» с первой, «а» со второй и «р» снова с первой. Получалось слово — «комар». Вторым словом могло быть «пупок» (две буквы со второй строки, три — с третьей) или «пуск» (две со второй, две с первой). Вася задумался о третьем слове. И тут подошел Дима. Толик тоже оказался рядом. В общем, так вчера и договаривались. Тут Вася как раз нашел это третье: после слова «пупок» слово «соска» («с» из второй строки, «о» — из третьей, «ска» — из первой). Хорошие, длинные слова получились. Вася хотел похвастаться, но Толик играть не умел и отказывался слушать — «Какая-то нудная эта ваша игра», Дима тоже не захотел вникать.

— Думаешь, этот Дед Мороз так со вчера и будет нас ждать? — усомнился Вася.

На самом деле этот Дед Мороз вроде бы не был Дедом Морозом, и, называя его так вслух или про себя, Вася мысленно брал свои слова обратно. Но продолжал называть этого неизвестно кого Дедом Морозом, а значит, в каком-то смысле этот неизвестно кто и был Дедом Морозом, — наверное, так.

— Мы ведь место хотели посмотреть, а место осталось, и интересно посмотреть, что там такое, — сказал Дима. — А потом, мы ведь вчера один раз договорились. Зачем обсуждать это во второй раз?


Снег на футбольном поле был рыхлый, пушистый. Когда Дед Мороз проходил там вчера, край его длинной шубы отчасти заметал следы, но они еще оставались видны. Эти следы шли к краю поля от его середины — места, где пересекались диагональные тропинки. А до того Дед Мороз, очевидно, шел по одной из тропинок и следов не оставил — точнее сказать, эти следы были затоптаны людьми, которые проходили там после него вчера и сегодня. Но длинная дедморозова шуба, подумал Вася, должна была обметать снег по краям узкой тропинки, а этого не было заметно. Хотя какое это могло иметь значение, подумал Вася. Ребята шли по следу, проваливаясь в глубоком снегу. Толик жаловался: «Премся как дураки прямо». Конечно, легче было бы сразу пойти к стройке, туда, где видели из окна этого Деда Мороза. Но Дима сказал, что идти по следу от самого его начала будет правильней. «Если кто этого не понимает, не важно, но путь этот, которым мы идем, имеет свое значение. И если прийти прямо к стройке, к дырке в заборе, то мы можем не увидеть в итоге того, что увидим, наверное, если будем идти длинным маршрутом, от самого начала.

— А что мы собираемся увидеть? — спросил Вася.

Дима промолчал.

— А я, может быть, не хочу куда-то идти, когда мне что-то недоговаривают, — сказал недовольный Толик.


На заборе была надпись красной краской, сделанная от руки: «Охраняется злыми собаками». Первые два слова были неправдой. На стройке жила небольшая стая собак — штук восемь-десять, но злыми они не были и стройку не охраняли, разве что от других собак, особенно домашних — это по своему опыту знал Вася, прогуливая собаку Матильду. Человек же, если без собаки на поводке, да с мясной костью из супа — приходили такие старушки — всегда был желанным гостем. Может быть, и Дед Мороз был здесь, чтобы покормить собачек? Вася заглянул в дыру в заборе — щель между двумя покосившимися щитами. Следы Деда Мороза шли прямо туда, мимо ямы, утыканной сваями и, обогнув кучу бетонного хлама, скрывались из видимости. А обратных следов не было, вдруг понял Вася.


— Я дальше не пойду, — заявил Толик, глядя на надпись.

— Собаки? — Вася проследил направление его взгляда. — Они не злые.

— Я их не боюсь, я просто так не пойду, — сказал Толик. — А собаки не злые только когда сытые.

Собаки по виду своему были сытые. Они лежали в снегу в своих шубах из теплого зимнего меха — не вся стая, а около половины. Вася хотел увидеть среди них одного пёсика, но его не нашел. Этого пёсика — «Настоящий Пёс», называл он его про себя — Вася любил и выделял средь прочих.

Это было прошлогодней весной. Вася шел по дорожке мимо футбольного поля и увидел собаку, которая бежала ему навстречу. В походке — побежке — собаки что-то странное бросалось в глаза, какая-то неестественная плавность хода. Собака — тот самый пёсик — поравнялась с Васей, и Вася увидел, что она бежит на двух ногах — левых, а две правые, бездеятельные, совсем не касаются земли. Вася проводил собаку (пёсика) взглядом и запомнил его. Пёсик был небольшой, с жесткой шерстью и маленькой симпатичной бородкой. Травматический случай с ним случился, или он от болезни лишился ног, было неизвестно, но факт был тот, что он смог приспособиться к жизни («это просто какой-то герой собачий», — думал Вася и удивлялся), научился бегать на двух ногах, сохраняя равновесие, и несчастным не выглядел.

Примерно в то же самое время бабушка дала Васе прочесть старую книгу: «Повесть о настоящем человеке». Книга была не слишком детская, но бабушка решила, что Васе полезно будет ее прочесть. Это была история героя-летчика, который потерял обе ноги, но смог приспособиться к жизни. Ему пробовали запретить, но он с протезами вместо ног летал на самолете и сбивал немцев. И на тех же протезах он танцевал вприсядку, удивляя людей. Вот и вся, в общем, история. Лишние страницы Вася пропустил, когда читал.

Вася задумывался над названием книги. Летчик-герой в книге лишился ног, и он был настоящим человеком. Понятно, что одно и другое было взаимосвязано, но оставалось неясным, стал ли герой-летчик настоящим человеком только после того, как ему ампутировали ноги, или же он был настоящим с самого начала, но то, что он настоящий, оставалось неизвестным, пока ноги не ампутировали.

И что еще получалось: настоящий человек, без сомнения, был чем-то особенным, исключительным среди обыкновенных людей (и только его исключительность давала ему право называться настоящим), а эти обыкновенные люди, по сравнению с ним хоть и являлись людьми, но в каком-то смысле не были людьми настоящими. Вроде того, как не был настоящим ряженый дедмороз в шубе, хотя и назывался запросто Дедом Морозом.

А пёсик? Прочитав книгу, Вася стал про себя называть его «Настоящий Пёс, хотя не был уверен, что собаке нужно иметь какие-то исключительные качества, чтобы быть настоящей собакой.

— Голодные собаки однажды старушку обкусали, — сказал Толик.

— Покусали, — поправил его Вася.

— Нет, обкусали, — сказал Толик. — Я случай такой знаю про старушку. Эта старушка выносила бездомным собакам остатки еды после обеда. Старушка была бабушкой в семье, семья была большая, и еда после обеда всегда оставалась. И вот, однажды папа у них был голодный и съел всю еду, осталась только одна косточка. Бабушка вынесла эту косточку собакам, а собаки в этот день тоже были голодные. Когда они увидели, что у бабушки, кроме косточки, ничего нет, то напали на нее и всю обкусали.

— Эти собаки сытые, — сказал Дима, кивнув на дыру в заборе.

— Обкусали всю, но не полностью, — уточнил Толик, — осталась жива старушка.

— А вот знаете, — Васе захотелось рассказать ребятам про пёсика, — если собака без одной ноги, она может бегать, это понятно, а если без двух, как тогда?

— Как кенгуру, что ли, будет прыгать? — предположил Дима.

— Нет, без двух ног с одной стороны. Без двух правых, например.

— Так не бывает, — сказал Толик.

— А вот бывает! — и Вася рассказал про Настоящего Пса.

— Как же он встает и садится? — спросил Толик. — А стоять на месте, наверное, вообще не может.

— Не знаю. — Настоящего Пса Вася видел только бегущим, всегда на одной скорости, плавно и ровно. Когда Вася глядел на это, ему казалось, что песик должен был упасть по законам природы, но потеря равновесия на каждом шаге оборачивалась движением вперед, и это скользящее движение на грани падения по производимому впечатлению (впечатлению скорее умственной природы, чем зрительной) напоминало ровный бег велосипеда. После этого представить пёсика стоящим казалось таким же противоестественным, как стоящего в неподвижном равновесии человека на велосипеде. Хотя умеют некоторые…

— Есть такие велосипедисты, которые могут неподвижно стоять на месте, даже на одном колесе могут стоять, — сказал Вася, — так почему пёсик не может?

— А я про другого настоящего пса знаю, — сказал Толик. — Это был маленький рыженький пёсик. Он какал, как все другие собаки, а когда писал, становился на передние лапы. Он это делал так: поднимал у дерева заднюю ногу, потом поднимал ее выше, еще выше, отрывал от земли вторую заднюю ногу и, стоя на двух передних, писал. Он писал выше всех собак, даже самых крупных, и собаки, когда обнюхивали дерево, думали, что где-то рядом живет очень большой пёс. Они уважали его и боялись, хотя никогда не видели.

— Почему «хотя», — возразил Вася, — не «хотя», а «потому что». Потому и боялись, что не видели.

— Нет, все правильно, — сказал Дима. — Они ведь думали, что по-настоящему страшно им будет, когда они его увидят, и боялись как бы заранее.

— А почему ты считаешь, что это был «настоящий пёс»? — спросил Вася.

— Ну так, — Толик развел руками так, словно пытался охватить что-то большое, — настоящий… то есть самый-самый такой…

У Толика было свое представление о тех «самых-самых» качествах, которые делали пса настоящим, — очевидно более простое и понятное, чем то, которое сложилось у Васи. Наверное, если бы Вася не читал книгу о настоящем человеке, а знал только слово «настоящий» и имел показанный пример пса перед глазами, его представление не слишком бы отличалось от того, что имелось у Толика. Не более обычного между людьми различия смыслов, которое не мешает им, называя одинаковые слова, думать, что говорят об одном и том же.


— Ваши настоящие псы в цирке должны выступать, и учить не надо, — сказал Дима, словно подвел итог, и направился к дырке в заборе.

— Я не боюсь собак, — сказал Толик, — но с вами не пойду. Придумали переться по полю. У меня снег в сапоги набился и теперь тает.

— Люди делятся на два сорта, — сказал Дима, — одни, если начали идти по следу, то будут идти до конца. А другим все равно, по следу они идут, или просто так. И если один кто-нибудь относится ко второму сорту, — он посмотрел на Толика, — то другой должен относиться к первому, — он перевел взгляд на Васю. Вася понял.

* * *


Дверь в стене была ржавая, как будто ей двести лет. Словно давно уже стояла на этом месте, а потом уже выстроили вокруг нее стены, пол, потолок и прочее — подвал недостроенного дома. Следов к двери на бетонном полу, конечно, не было, или не было рядом следопыта, который нашел бы эти следы на каменной крошке, которой усыпан был пол. Но следы на снегу привели к подвалу, а из подвала вела только эта дверь неизвестно куда. У двери была ручка — длинный рычаг с шариком на конце. Дима повернул рычаг и потянул на себя. Дверь открылась с ржавым противным скрипом, но вроде бы легко. За дверью оказался коридор, не особенно длинный, так что подвального тусклого света хватало, чтоб видеть его целиком. Коридор сворачивал влево, и какой-то свет там еще пробивался с другой его стороны из-за поворота, делая яснее кусок стены напротив двери и угол. На стене нарисованы были большие часы, цифр не разобрать, но стрелки были видны хорошо.

Вася шагнул через порог, а Дима вдруг подтолкнул Васю сзади и захлопнул дверь за его спиной, так быстро, что она даже не успела скрипнуть.

— Эй, ты что это! — вскрикнул Вася.

По ту сторону двери молчали. Вася поискал рукой по двери. Ручки не было, дверь с этой стороны была гладкая.

— Эй! — еще раз крикнул Вася. Он не то чтобы испугался, а не знал, что думать.

Наверное, Дима почему-то хотел, чтобы дальше он шел один. Но там, с другого конца коридора должен быть выход. Выход всегда есть. Вот был человек — это Вася когда-то читал или слышал — который шел длинным подземным ходом, а обратного пути там тоже не было, это друзья-предатели ему так устроили, или даже братья, и он шел, шел, потом увидел свет впереди и вышел. Свет впереди — означает выход, а свет тут, за углом, рядом.

— Эй! — Вася в последний раз постучал по двери, уже готовый идти, и дверь открылась со знакомым уже ржавым скрипом.

— Ну что, — как ни в чем ни бывало спросил Дима, — дверь оттуда не открывается?

Вася кивнул.

— И что если, пока мы будем там, кто-нибудь подойдет и закроет дверь?

— Кто закроет?

— Мало ли кто? Кто-то ведь ее закрыл перед нами.

— Значит, не пойдем?

— Пойдем, но один из нас должен остаться около двери, иначе — никак. Думаю, будет нормально, если я останусь, а ты, когда вернешься, мне все расскажешь, что видел.

«Почему это я?» — хотел спросить Вася, но Дима упредил вопрос:

— Ты можешь и не идти, если не хочешь.

— Могу не идти? — спросил Вася. «А могу ли?» — подумал он. Потому что разве не решилось уже все само по себе в какой-то незаметный момент, как для того безымянного бухгалтера? Может быть, на снежном поле такой был момент, когда шел по дедморозовому следу, тратил силы, и словно вдруг встал на какие-то рельсы, с которых уже неудобно сворачивать в сторону. А может, еще раньше что-то такое случилось, еще в тот раз, когда полез на крышу (а высоты боялся), чтоб посмотреть, как проезжает султан Хассанал Болкиах (больно надо было). И всё.


Часы на стене были нарисованы в две краски: циферблат — белый, стрелки и цифры — красные или коричневые, насколько можно было разобрать при слабом боковом свете. Это не был свет в конце, а только слабая лампа на стене коридора, закрытая прямоугольным колпаком и решеткой из железных прутьев. Цифры часов на рисунке — это были римские цифры, и четверка непривычно изображалась четырьмя палочками — не хотели стоять ровно в кружок, а с разной скоростью расползались в стороны, как жуки- тараканы. некоторые уже выползли за пределы белого круга, но разобрать время это не мешало. На часах было без пяти минут двенадцать.

Вася постоял у часов. Ему казалось, что это не просто рисунок, а знак, в котором содержится какое-то указание или предупреждение. Наверное, предупреждение, как в той надписи на стене, у места, где кому-то однажды проломило голову упавшей сосулькой.


Опасная зона!

Угроза обрушения льда

с кровли.


Надпись была сделана основательно — синими буквами по трафарету и прочно держалась, на три месяца в году наполняясь полезным смыслом.

Вася посмотрел наверх. Ничего вроде не грозило обрушиться. Пошел дальше по коридору. Коридор несколько раз поворачивал под прямым углом. У каждого поворота на стене были нарисованы часы — в точности такие, как те, первые, только время показывали разное: без десяти минут двенадцать, без пяти двенадцать, потом десять минут первого, двадцать минут первого, и всё. За следующим поворотом был тупик. Коридор заканчивался такой же дверью, как та, которая была в начале. И так же эта дверь не открывалась наружу. Вася пошел по коридору обратно: мимо часов, которые показывали двадцать минут первого, и мимо тех, которые показывали десять минут первого, а у часов, на которых было без пяти минут двенадцать, он остановился. Какой-то шум слышался на этом месте из-за стенки, даже голоса. Вася посмотрел. Поверхность стены под часами была гладкая, не похожая на грубую штукатурку других мест. А сбоку Вася увидел длинную узкую щель сверху вниз до самого полу — едва заметную, в этой полутьме нужно было постараться, чтобы увидеть. А увидел, и стало понятно, что это дверь, и открылась легко, когда толкнул.


Переступил порог и сказал:

— Здравствуйте!

— Здравствуй-здравствуй, — Дед Мороз в синей шубе повернул к нему голову. А Дед Мороз в красной шубе, который оказался тут же, взял большую книгу, это была Голубая Книга Мальчиков, и, поискав в ней, нашел.

— Мальчик Вася, значит. Подойди сюда, мальчик Вася.

В комнате была елка. На полу стояли мешки с подарками. Дедморозы сидели за столом и играли в шахматы. Доска у них была обыкновенная, большая, а вместо фигур — одинаковые серые шары, у которых около четверти размера снизу было срезано, чтобы стояли на местах и не укатывались. Понятно, что если помнить все время какой шар какой фигурой является, можно играть. Но тому, кто пришел и стал смотреть на игру с середины, уже будет непонятно.

На стене за столом висели часы, это были ходики с гирей и маятником. Они громко тикали. Маятник качался. На часах было без пяти минут двенадцать. Другие часы, прямоугольные, как ящик, стояли на полу и тоже тикали. А рядом с часами на стуле с высокой спинкой сидел человек в черных очках. На нем была шуба вроде дубленки: не красная и не синяя. Лицо широкое и какое-то неживое, словно второе, правильное лицо было у него спрятано глубже, под толстыми щеками.

Три мысли были в голове у Васи. Первая — не в ту ли самую комнату он попал, куда пришел, за ручку чемодана держась, безымянный бухгалтер. Вторая — куда он попал бы, если б открыл какую-нибудь другую дверь с нарисованными часами (всё это были двери, пять дверей, в этом Вася не сомневался). И третья мысль (в этот момент почему-то больше других занимавшая Васю) — до каких пор шар, у которого какая-то часть отрезана, можно все-таки называть шаром?


Дед Мороз в синей шубе убрал с доски один шар и поставил на его место другой. Дед мороз в красной шубе крякнул и передвинул один шар на две клетки вперед. «Ну-ну», — сказал Дед Мороз в синей шубе, убрал с доски шар Деда мороза в красной шубе и поставил на его место другой. «А вот шах тебе!» — сказал Дед мороз в красной шубе, взял с угла доски шар и со стуком поставил его в центр. «Ну-ну», — сказал Дед Мороз в синей шубе и задумался.

И тут Вася увидел под столом собачку. Это был Настоящий Пёсик, он лежал на полу у ног Деда Мороза в красной шубе и дремал. Это, значит, не просто была собака из стаи, а собака Деда Мороза. Пёсик почувствовал на себе Васин взгляд, приподнял голову и вильнул хвостом. Узнал, может быть? Незначительный случай, но на душе как-то спокойнее стало, словно знакомого встретил. И на человека в очках, а он страшный сидел за спиной у Васи, можно было не оборачиваться.

— А что мальчик Вася нам приготовил? — спросил Дед Мороз в красной шубе. — Может быть, он споёт для нас или спляшет?

Вася промолчал.

— Может быть, он прочтет нам стихотворение?

— Прочту стихотворение, — сказал Вася и, вытянувшись по стойке «смирно», начал:


Новый Год несут на блюде,

Рядом радуются люди.

К ним приходит Дед Мороз

В шубе и с лопатой,

У него стеклянный глаз

Борода из ваты.

В синей шубе Дед Мороз,

У него холодный нос.


— У кого это борода из ваты? — рассердился Дед Мороз в красной шубе. — И у кого глаз стеклянный?

— Да, у кого это, интересно, — сказал Дед в синей шубе, подняв взгляд от доски.

— Я, вообще-то, не Дед Мороз, а ты — не в синей шубе.

— Плохо подготовился мальчик, — сказал Дед Мороз в красной шубе.

— Но, с другой стороны, — продолжал Дед в синей шубе, — ты — Дед Мороз, а я — в синей шубе, значит этот мальчик своими стишками захотел надсмеяться над нами обоими. И откуда он взял этот холодный нос?

— Нет, я не хотел, — сказал Вася жалобным голосом, — у меня так само вышло. Я слова правильные забыл, потому вот… А холодный нос получился потому что с другим нескладно.

— С каким это другим? — поинтересовался Дед в синей шубе, который, выходит, все-таки не был Дедом Морозою. — Может быть, ты хотел сказать «красный нос»? Или «синий»?

Вася молчал, опустив голову.

— А тебе самому какой больше понравится, красный или синий? — и Дед, вытянув губы, дунул на Васю холодным воздухом. Очень холодным.

— Ну как, тепло тебе? — спросил Дед.

— Тепло, дедушка, — сказал Вася.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Дед и второй раз дунул на Васю, уже сильнее. — А теперь тепло ли тебе, мальчик Вася?

— Тепло, дедушка, — сказал Вася, а зубы у него стучали. Раньше не знал, как зубы стучат от холода.

— Да он никак тягаться со мной вздумал! — рассердился Дед. — Думает, я его не заморожу? Так заморожу же!

— Подожди, — остановил его Дед Мороз в красной шубе, а Настоящий Песик под столом тихонько заскулил.

— Заморожу. В ледышку превращу, — и Дед начал делать глубокий вдох.

— Заморозь, если хочешь, но не полностью. Он ведь мальчик хороший, — Дед Мороз заглянул в Голубую Книгу Мальчиков. — Хороший мальчик. Он колбасой угощал моего песика, и песик за него просит.

Песик заскулил под столом.

— Ладно,— сказал Дед, — я ж не изверг какой.

— А может быть, мы ему даже сделаем подарок? — предложил Дед Мороз. — Если песик просит.

Вообще-то Вася никогда не угощал ничем Настоящего Песика, но объясняться не стал. При случае и рад был бы угостить, но при взгляде на бегущего в неустойчивом равновесии песика такое просто не приходило в голову — все равно, что предлагать тарелку супа проезжающему велосипедисту.

— Ну-ну, — Дед повернулся к доске, взял шар и поставил его, сделав ход буквой «Гэ». Шар, значит, был конем. Дед Мороз тоже сделал ход. По два или три хода они сделали молча. Вася смотрел и, конечно, ничего не понимал.

— Ну что же, — сказал, наконец, Дед в синей шубе, — исполним ему одно желание?

— Исполним, — наклонил голову Дед Мороз, — говори, мальчик Вася.

— Поднимите, — произнес за спиной у Васи какой-то неживой голос (человек в черных очках, конечно), — поднимите мне веки.

— Ну, мальчик, говори, чего ты хочешь, — повторил Дед Мороз, не обращая на голос внимания.

Вася тоже не стал оборачиваться.

— Хочу научиться играть в шахматы, — сказал он, глядя на доску.

Деды рассмеялись, и голос за спиной, кажется, тоже смеялся вместе с ними.

— Ну что, будем ли пользоваться неискушенностью этого молодого человека в делах житейских? — спросил Дед Мороз.

— А как же! — смеясь, сказал Дед в синей шубе.

В это время часы на стене громко начали бить.

После первого удара часов Дед Мороз сказал: «С Новым Годом!».

После второго удара часов «С Новым Годом!» сказал Дед в синей шубе.

«С Новым годом», — повторил за ними Вася после третьего удара часов.

После четвертого удара часов Дед Мороз сказал: «Исполнено!», и Вася вдруг понял, какие фигуры стоят на доске, обозначаемые шарами — так, словно следил за партией с самого начала и держал все в памяти.

После пятого удара часов. Вася понял смысл расположения фигур и знал совершенно точно, каким должен быть следующий ход.

После шестого удара часов Дед в синей шубе сделал этот ход: двинул вперед шар обозначающий черного (своего) ферзя и громко сказал: «Мат на доске!».

После седьмого удара часов «Поднимите мне, наконец, веки! — сказал голос человека в черных очках.

Вдруг Вася увидел на лице Деда Мороза знакомое пятнышко — красного зайчика, который, приплясывая, скользил от щеки к середине лба, месту между бровями. Вася подмигнул и кашлянул тем самым особенным образом, как показывал Дима — быстро, не рассуждая, и зайчик, соскользнув в сторону, пропал, но выглядело это так, словно это сам Дед Мороз выскользнул из-под зайчика.

До восьмого удара часов прошло много времени.

До девятого удара часов времени прошло еще больше.

«Откуда здесь мог взяться снайпер? Ведь ни окна, ни крыши за окном», — думал Вася.

После десятого удара часов Дед Мороз сказал: «Ты молодец, мальчик Вася!»

После одиннадцатого удара часов Дед в синей шубе сказал: «Ты молодец, мальчик Вася, но красный зайчик все равно должен на ком-нибудь остановиться».

После двенадцатого удара часов оба Деда вдруг подмигнули и закашляли одновременно. Гул последнего удара не затихал, становился громче. Вася почувствовал тепло в середине лба, почти жжение, и одновременно холод во всем остальном теле, — словно только сейчас Дед в синей шубе дунул морозом по-настоящему. Гул удара уже не был похож на металлический колокольный звон, а больше на шум водопада. Вася хотел соскользнуть вниз, сделаться маленьким, но, кажется, не успел. Стало темно и тихо.


на главную | моя полка | | В синей шубе Дед Мороз |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 2
Средний рейтинг 4.5 из 5



Оцените эту книгу