Книга: Последняя камелия



Последняя камелия

Сара Джио

Последняя камелия

Посвящаю моей матери, Карен Митчелл, которая познакомила меня с камелиями и прочими значительными и прекрасными цветами в саду.

© Кононов М., перевод на русский язык, 2015

© ООО «Издательство «Э», 2015

Примечание автора

Камелии из тех цветов, которым не трубят фанфары. Их любят не так, как розы. Они не вызывают у людей той ностальгии, что вызывают тюльпаны или лилии. У них нет аромата гардений и пышности георгинов. Из них получаются не слишком эффектные букеты, и довольно скоро их лепестки тускнеют и опадают. И все же камелии всегда поражали меня своей тихой недосказанностью.

Не могу припомнить, когда я впервые заметила камелию. Помню только, что они росли в бабушкином саду и цвели – одна розовая, другая белая – у входа в дом моего детства. Как-то так получилось в моей жизни, что камелии всегда присутствовали в ней, грациозно покачиваясь на ветерке.

Это не модные цветы (а по правде сказать, это деревья). В Сиэтле, где я живу, многие дома, построенные в конце прошлого века, можно отличить по старым камелиям, растущим в палисадниках. Когда мы с мужем купили наш первый дом в Сиэтле – викторианский, построенный в 1902 году, – он достался нам вместе с камелией. До сих пор помню этот огромный ствол и его ветви, достававшие до окна нашей спальни на третьем этаже.

Хотя и в современных садах порой можно увидеть эти роскошные деревья, камелии все же уступили свое место более популярным растениям – теперь любят ряды лаванды, декоративные травы, азалии и японские клены. Мода меняется, и садовые предпочтения тоже. И все же я до сих пор питаю слабость к камелиям.

Когда я собралась писать этот роман, у меня в уме возник образ одинокого дерева с цветами размером с блюдце и блестящими изумрудно-зелеными листьями. А потом на сцене появилось и остальное: ряды и ряды камелий. Целый сад.

Я задумалась: а не сделать ли дерево в воображаемом камелиевом саду редкой разновидностью, возможно даже, последней в своем роде? Как оказалось, в реальной жизни камелии встречаются очень редко – они скрываются в частных садах и общественных оранжереях по всему миру, по большей части в Англии.

Теперь, через несколько месяцев после написания романа, закрывая глаза, я по-прежнему вижу сад в Ливингстон-Мэноре. Должна признать, мне грустно оттого, что этого места на самом деле не существует, потому что мне больше всего на свете хотелось бы там побывать. Я бы сидела в саду, смотрела на сарай, расположенный за статуей каменного ангела, и любовалась камелиями.

Надеюсь, эта история сделает для вас более близким ваш собственный уединенный садик, где бы он ни был – тут же за дверью или в вашем сердце.

Моя судьба в ваших руках.

Именно это означает цветок камелии на викторианском языке цветов.

Пролог

Коттедж в английской деревне

18 апреля 1803 года


Старая женщина дрожащей рукой сжимала чашку. Она тяжело дышала, под ногтями чернела грязь. Она стояла у плиты и ждала, когда же засвистит чайник. От нечего делать женщина принялась рассматривать еще не зажившую ранку на пальце. Она случайно порезалась садовыми ножницами, и теперь палец ныл под окровавленной повязкой. Но ранкой она займется позже. Сейчас надо прийти в себя.

Она налила воды в маленький белый заварочный чайник с трещинкой вдоль края и подождала, пока чай заварится. Возможно ли такое? Она видела цветок ясно как божий день. Белый с розовой каймой по краям. Несомненно, это миддлберийская розовая. Ее муж, царство ему небесное, ухаживал за этой камелией двадцать лет – пел ей песни весной, даже накрывал одеялом ее изумрудные листья, чтобы их не тронул мороз. Он называл ее особенной. Жена не понимала этой суеты вокруг неказистого дерева, особенно когда было нужно вспахивать поле и копать картошку.

Увидел бы он это дерево теперь! Оно расцвело. А вдруг заметит кто-то из деревни? Нет, этого она не допустит. Это ее долг.

Несколько лет назад муж купил саженец за шестипенсовик, и это был просто прутик в горшке. Бродячий торговец сказал, что это побег миддлберийской розовой – самой красивой камелии во всей Англии, а возможно, и во всем мире. Уникальный сорт, цветущий самыми большими, самыми изумительными цветами – белыми с розовой каймой по краям, – занимал почетное место в розарии самой королевы. Конечно, жена не поверила этой истории, тогда не поверила, и ворчала на мужа за то, что тот заплатил такие деньги неизвестно за что. Этот прутик может оказаться просто сорняком; но в душе она радовалась тому, что видит мужа счастливым.

– В конце концов это лучше, чем пропить деньги, – говорила она. – Кроме того, если в самом деле появятся цветы, мы, может быть, сможем продавать их на рынке.

Но дерево не зацвело. Ни через год, ни через два, ни через три, ни через четыре. А к десятому году женщина потеряла всякую надежду. Она злилась, когда муж шептал что-то деревцу по утрам. Он говорил, что прочитал в садовом руководстве, как ухаживать за этим деревом, но когда она заметила, что он опрыскивает ветви смесью воды и ее потрясающего овощного супа, то пропустила мимо ушей его слова о том, что якобы это защищает растение от всяческих хворей. Ее терпение истекало. Иногда ей хотелось, чтобы в дерево ударила молния, расколола его пополам и муж перестал бы лелеять его. Не раз ей хотелось взять топор, вонзить его в древесину и излить таким образом свою досаду. Но она сдерживалась. И когда муж умер, деревце осталось в саду. Прошли годы, и вокруг ствола выросла высокая трава. Плющ обвил деревце своими причудливыми завитками. Старуха не обращала внимания на камелию, пока этим утром ее глаз не уловил что-то розовое. Единственный цветок, размером с блюдце, был великолепнее, чем она могла себе представить. Прекрасный цветок, нежнее всякой розы, этот цветок покачивался на утреннем ветерке с такой царственностью, что старуха ощутила желание сделать перед ним почтительный реверанс.

Она отхлебнула чаю. Надо же так подгадать! Всего несколько дней назад вышел королевский указ, извещавший, что во время бури в королевском саду погибла камелия редкого сорта. Узнав, что бывший придворный садовник взял от дерева черенок и продал саженец какому-то деревенскому фермеру, опечаленная королева велела слугам разыскать деревню, где растет отпрыск ее любимого дерева, и арестовать человека, скрывавшего растение все эти годы.

Женщина смотрела прямо перед собой. Услышав вдали топот копыт, она повернулась к окну. Через несколько мгновений раздался стук в дверь, и чай в чашке всколыхнулся. Хозяйка пригладила выбившиеся из узла редкие седые пряди и, вздохнув, отворила дверь.

– Добрый день, – проговорил опрятно одетый мужчина. Его голос звучал вежливо, но настойчиво. – По приказу Ее Величества мы обыскиваем деревню на предмет ценного сорта камелии.

Женщина осмотрела одежду пришельца – в общем, обыкновенная, простая. Самозванец, даже ей ясно. Муж предупреждал о подобном – о цветочных ворах. Конечно, для них эта ситуация оказалась очень кстати. Если воры сумеют добраться до камелии прежде королевских слуг, то смогут потребовать за нее целое состояние. Человек держал в руке листок, свернутый в тугой свиток. Развернув его с чрезвычайной осторожностью, он указал на нарисованный цветок – белый с розовой каймой.

Сердце женщины так колотилось, что она ничего вокруг не слышала.

– Может, вы выдели у кого-то такой цветок? – спросил незваный гость и, не дожидаясь ответа, повернулся, намереваясь лично осмотреть сад.

Он прошел по садовой дорожке мимо грядок с овощами и зеленью, топча морковную ботву, которая только-только пробилась сквозь недавно оттаявшую землю, и остановился, глядя вперед, где над черной землей приподняли свои головки тюльпаны. Там он опустился на колени, чтобы сорвать цветок, еще совсем молодой и зеленый, и тщательно его осмотрел.

– Если увидите такое дерево, – сказал он, повертев в руке тюльпан, прежде чем выбросить его, – сообщите мне. Спросите Харрингтона.

Старуха согласно кивнула. Человек указал на север. Тут рядом, за холмом, поместье Ливингстонов, Ливингстон-Мэнор. Любезная хозяйка предложила им остановиться в старом коттедже рядом с сараем, если они позаботятся об огороде.

– Но никому не говорите, где я остановился.

– Да, сэр, – поспешно проговорила женщина. Застыв, она наблюдала, как он направляется к своей лошади. Когда цоканье копыт стихло, старуха прошла по садовой дорожке мимо грушевого дерева у забора и приблизилась к камелии, украшенной единственным восхитительным цветком.

– Нет, – сказала она себе, дотрагиваясь до нежных лепестков. Королева может обыскать все здешние сады, а цветочные воры осмотреть лепестки всех растений, но она не допустит, чтобы кто-то нашел эту камелию.

Глава 1. Эддисон

Нью-Йорк-Сити

1 июня 2000 года


На кухне звонил телефон, настойчиво и как-то ехидно. На гранитной столешнице он напоминал брикет динамита.

Если я не возьму трубку через три звонка, включится автоответчик. Этого допустить нельзя.

– Ты что, не слышишь? – крикнул с дивана мой муж Рекс, оторвав глаза от своей тетрадки.

У него очаровательная склонность к старомодным аппаратам. Пишущие машинки, магнитофоны и автоответчики года эдак 1987-го. Но в данный момент мне хотелось голосовой почты. Была бы у нас голосовая почта!

– Я слышу! – Я вскочила из-за стола и поморщилась, ударившись ногой о ножку стула.

Один звонок. Два.

Мои руки покрылись гусиной кожей. А вдруг это он? Он начал звонить две недели назад, и при каждом телефонном звонке я испытывала знакомый страх. Успокойся. Дыши глубже. Может быть, это один из моих клиентов. Например, ужасная миссис Этуэлл, заставившая меня три раза переделывать ее розарий. Или налоговая служба. Пусть это будет налоговая служба. Я была рада кому угодно, кроме одного человека… Но мне казалось, что на другом конце провода именно он.

Если я повешу трубку, он позвонит снова. Как акула, учуявшая в воде кровь, он будет кружить рядом, пока не получит свое. Придется ответить.

– Алло? – беззаботно проговорила я в трубку.

Рекс улыбнулся и вернулся к своей тетрадке.

– Здравствуй еще раз, Эддисон, – раздалось в трубке.

От его голоса у меня мурашки побежали по коже. Конечно, я не могла его видеть, но ясно представляла себе его рожу – клочковатую щетину на подбородке, нахальное удовольствие в глазах.

– Знаешь, мне наплевать, как тебя зовут теперь. Имя Аманда шло тебе куда больше.

Я молча открыла застекленную дверь и шагнула в патио, выходившее в сад, – редкость для большого города, но это была наша полная собственность. С высокой камелии, которую мы с Рексом посадили год назад в честь годовщины нашей свадьбы, счастливо чирикнула птичка. Меня тошнило от мысли, что он вторгся в мое святилище.

– Послушай, – прошептала я, – я же просила тебя больше не звонить.

Взглянув на многоквартирный дом рядом с нашим особняком, я подумала, не смотрит ли на меня он из одного из окон.

– Аманда, Аманда, – проговорил он, забавляясь.

– Прекрати называть меня этим именем!

– Ах да, я забыл, – продолжал он. – Ты теперь зазналась. Я читал в газете о твоей свадьбе. – Он насмешливо прищелкнул языком. – Просто счастливый конец сказки для девочки, которая…

– Пожалуйста, – перебила его я, не в силах выносить его голос, который погружал меня в прошлое, а мне этого очень не хотелось. – Почему ты не оставишь меня в покое? – взмолилась я.

– Ты хочешь сказать, что не скучаешь по мне? Возгордилась, что вышла за английского короля? Думаешь, ты действительно что-то из себя представляешь? Тогда позволь спросить: твой муж знает, кто ты на самом деле? Знает, что́ ты когда-то сделала?

Мне стало дурно, подкатила тошнота.

– Ради бога, оставь меня в покое, – взмолилась я, чувствуя, как перехватывает горло.

Он самодовольно рассмеялся:

– Не могу. Нет и нет. Видишь ли, я провел в тюрьме десять лет. Это достаточно долгий срок, чтобы подумать. И я много думал о тебе, Аманда. Почти каждый день.

Меня передернуло. Пока он был за решеткой, я чувствовала себя в безопасности. Его посадили за отмывание денег и еще одно мелкое преступление, но пока он находился за решеткой, я ощущала себя укутанной в толстое мягкое одеяло. А теперь он вышел на свободу и это одеяло сдернул. Я была напугана и чувствовала себя беззащитной.

– Есть одна штучка, милая, – продолжал он. – Я обладаю очень ценной информацией. Ты ведь не можешь упрекать меня за то, что я тоже хочу такой сытой и уютной жизни, как у тебя.

– Я сейчас повешу трубку, – сказала я, поднося палец к красной кнопке.

– Ну что ж, пожалуйста. Но ты знаешь, чего я хочу.

– Я уже сказала тебе, что у меня нет таких денег.

– У тебя, может, и нет, но у родственников твоего мужа есть точно.

– Не надо, не впутывай их.

– В таком случае, – проговорил он, – у меня не остается выбора.

Я услышала на другом конце сигналы развозчика мороженого и вспомнила, как девочкой, выпучив глаза, в надежде бегала за такими развозчиками. Не знаю, зачем. У меня никогда не было доллара на мороженое, и все же они притягивали меня к себе как магнит.

Я опустила трубку и поняла, что мороженщик приближается, он совсем рядом, может, в квартале от меня. Рядом. Совсем рядом. Я ужаснулась.

– Ты где? – спросила я, погружаясь в панику.

– А что? Хочешь меня увидеть? – забавлялся мой мучитель. Я представила угрожающую ухмылку на его лице.

У меня задрожал подбородок.

– Пожалуйста, отстань от меня, – взмолилась я. – Почему ты не можешь оставить меня в покое?

– Это было бы слишком просто, – ответил он. – Но ты испытываешь мое терпение. Если к концу недели у меня не будет денег, я все расскажу твоему мужу. А когда я говорю «все», это значит все.

– Нет! – вскричала я. – Не надо, пожалуйста!

Я обошла дом и заглянула через ограду в боковой двор. Мимо медленно проехал развозчик мороженого. Дети радостно визжали при звуках мелодии, льющейся из громкоговорителя, но у меня каждая нота вызывала парализующий страх.

– У тебя пять дней, Аманда, – раздалось в трубке. – И, кстати, ты потрясающе выглядишь в этом платье. Синее тебе идет.

Связь прервалась, и я, прежде чем взглянуть на улицу, посмотрела на свое синее платье. Вдали виднелся каштан. Рядом припарковалась старая «Хонда» с тонированными стеклами и ржавым капотом. Остановка автобуса отбрасывала на тротуар неровную тень.

Я побежала обратно в дом, закрыла застекленную дверь и крепко заперла ее.

– Слушай, давай поедем в Англию, – я обратилась к Рексу, едва дыша.

Поправив на носу темные очки, он ошарашенно спросил:

– Ты серьезно? Ты вроде бы не собиралась путешествовать. С чего такая перемена?

Родители моего мужа недавно приобрели историческое поместье в английской деревне и приглашали нас с Рексом провести там лето, пока они путешествуют по Азии, где работал отец Рекса, Джеймс. Рекс же писал роман, действие которого происходило именно в английском поместье, и эта поездка казалась ему прекрасной возможностью для погружения в материал. И мы оба любили старые дома. Из того, что рассказала по телефону его мать, Лидия, мы знали, что поместье буквально переполнено историей.

Но время для поездки было совсем неподходящим. Мой бизнес в ландшафтном дизайне набирал обороты, и я обхаживала четырех новых клиентов – в том числе с заказом на грандиозный проект по разбивке садов на крышах Манхэттена. Уехать в такое время – непоправимая глупость. Однако у меня не было выбора. Шон ничего не знает про поместье. Там он меня не найдет. А поездка даст мне время все как следует обдумать.

Я нервно обвела комнату глазами.

– Ну, я не то чтобы… То есть да, не хотела. – Я глубоко вздохнула, чтобы взять себя в руки. – А потом еще раз подумала, и мне показалось, что, возможно, нам бы следовало развеяться. Приближается наша годовщина. – Я села рядом с Рексом на диван и стала накручивать на палец его блестящие волосы. – Я бы могла изучить в тех местах все сады, может быть, даже кое-чему научиться. Знаешь, здесь все сходят с ума по английским садам. – Я говорила очень быстро, как всегда, когда волновалась. Наверняка Рекс заметил это, потому что сжал мою руку.

– Ты нервничаешь из-за авиаперелета, да, милая? – спросил он.

Я на самом деле побаивалась летать самолетами, и врач прописал мне для таких случаев успокоительное. Но Рекс не догадывался об истинной причине моей тревоги, и я бы никогда не позволила ему узнать правду.

Когда-то я думала, что расскажу ему о себе все. Но чем дольше я откладывала, тем невозможнее казалось открыть рот и произнести трудные слова. Поэтому я так ничего ему и не рассказала. Вместо этого я спряталась за историей, которую сама же и сочинила. Девушка из зажиточной нью-гемпширской семьи, чьи родители погибли в автокатастрофе несколько лет назад. Все семейные деньги пропали из-за жульнической инвестиционной схемы. Рекс все это проглотил, не задумываясь, он безоговорочно верил мне. Ему не казалось странным, почему я не получаю рождественских открыток и никто не звонит мне на день рождения. Он не спрашивал, не хочется ли мне повидать дом моего детства. Он говорил, что восхищается моей силой, тем, что я умею жить настоящим, а не скорблю по прошлому. Если б ты только знал!



Я положила руку ему на ладонь и сказала:

– Со мной все будет хорошо. Помнишь, ты говорил, что тот дом будет идеальным местом для написания романа? Ну, так давай, Рекс. Поехали.

Он улыбнулся и легонько погладил меня по щеке:

– Знаешь, я буду счастлив поехать в Англию вместе с тобой, но только если ты сама так решила.

– Да, я так решила, – ответила я, взглянув на стоящую на улице ржавую машину. Потом встала и зашторила окно. – Сегодня такое солнце. – Я взяла телефон. – Вот прямо сейчас позвоню в турагентство и закажу билеты на завтра.

– Серьезно? – удивился он. – Так скоро?

Я натужно улыбнулась:

– А что? Мы прекрасно проведем лето.

– Что ж, – он отложил свою тетрадку, – я позвоню родителям и сообщу о нашем решении. Подожди, а как же твои клиенты?

Я внутренне содрогнулась, вспомнив замысловатый дворик, огороженный самшитом, который планировала для клиента, и прилегающий сад бабочек[1] для двух его девочек. Я обещала, что все будет готово к концу следующей недели, ко дню рождения его дочки. Но я могу поручить завершение этой работы Каре, моей помощнице. Она прекрасно справится, хотя я, конечно, сделала бы лучше. Астильбы вряд ли будут высажены идеально. Хебе не будут подстрижены в гладкие шары, как мне хотелось. Я вздохнула. Все равно я не могла здесь остаться, тучи неумолимо сгущались надо мной. Надо постараться сделать так, чтобы они не увязались за мной в Англию.


– Готова? – на следующий вечер спросил Рекс, стоя у входа в дом.

Мне удалось заказать два билета на девять вечера – прямой рейс в Лондон.

– Да, – ответила я с порога, потуже укутывая шею шарфом. Сделав несколько шагов к такси, ожидавшему нас у тротуара, я оцепенела.

Рекс взглянул на меня:

– Звонит телефон?

Дрожа, я оглянулась на дом. Звонок звучал приглушенно, но его было отчетливо слышно.

– Мне взять трубку?

– Не надо, – ответила я, торопливо шагая к машине. – Не будем задерживаться, а то опоздаем на самолет.

Глава 2. Флора

Нью-Йорк-Сити

9 апреля 1940 года


– Ты не забыла упаковать свое твидовое пальто? – с усталым видом спросила меня мама. Ветер растрепал ее седые волосы, и она убрала их перепачканным в муке рукавом.

– Мама, – ответила я, поглаживая свой серый пиджак. – У меня есть вот это. Пальто не понадобится.

– Но пиджак слишком легкий, – возразила она. – А в Англии холодно, Флора.

– Все будет хорошо, – заверила ее я. Я знала, что мамино беспокойство вызвано вовсе не моим выбором одежды, и отчетливо понимала, что она вот-вот зарыдает. – Пожалуйста, мама, не беспокойся. – Я обняла ее одной рукой.

Она закрыла лицо руками.

– Мне просто не хочется, чтобы ты уезжала.

– Ой, мама… – Я вытащила из кармана носовой платок. В правом углу виднелись вышитые красной нитью мои инициалы – Ф. А. Л. Она только что закончила паковать вещи, а за несколько часов до моего отъезда сложила всю одежду в идеальные плотные стопки.

– Не надо расходовать на меня платок, – сказала мама, хлюпая носом. Папа взял ее за руку. – Посмотри на меня еще раз. – Она вздохнула и взяла меня за руки. – Моя маленькая девочка, ты стала совсем взрослой.

Я была их единственным ребенком. Маме и папе, наверное, хотелось, чтобы я жила с ними вечно, просыпалась до рассвета, чтобы хозяйничать в пекарне под нашей квартирой в Бронксе, с первыми лучами солнца готовила тесто, выкладывала на поднос батоны и булочки для столпившихся покупателей. Я умело вела дело в пекарне, и все шло как по маслу.

Я даже представить себе не могла, как они будут без меня обходиться. Мамины руки уже ослабли, а плечи согнулись от многолетней возни с тестом. И папины способности к бизнесу тоже вызывали беспокойство. На прошлой неделе какой-то школьник вытащил из кассы семь долларов. Папа даже не бросился его догонять: он заметил дырявые ботинки парнишки и позволил ему убежать. Все это было бы хорошо, если бы не протекающая крыша и счета за электричество, которые нужно было оплачивать. Мама всегда говорила, что будь его воля, папа бы просто раздавал весь хлеб направо и налево. Такой уж он был человек.

И все-таки кто-то должен был вести дела. Квартирку над пекарней тоже нужно было оплачивать. В последний месяц хозяин квартиры не раз появлялся со злым и красным лицом. Мистер Джонсон требовал оплатить задолженность за три месяца. Я унимала его пыл батоном хлеба с корицей и обещаниями заплатить.

Я с тревогой посмотрела на пароход.

– Я так горжусь тобой, – торжественно произнес папа, прижав руки к моим щекам.

– Наша девочка, – добавила мама. – Едет в Лондонскую оранжерею, чтобы стать ботаником.

Я не могла смотреть им в глаза. Казалось, они неминуемо разгадают мою тайну. Обманывать их было невыносимо.

– Совсем скоро она сделает там карьеру, – вставил отец.

Я с трудом изобразила улыбку. В Лондонской оранжерее не было никаких вакансий. Даже для учеников. Я сочинила эту сказку, чтобы скрыть истинную причину поездки. Да, я мечтала стать ботаником, мечтала всю жизнь, это правда. Заплетая тесто для халы, я все время думала о разных породах клена и рододендрона, и еще посадила в большой горшок лозу глицинии, которая благополучно принялась и вскоре протянула свои лианы через навес пекарни. А ночью, когда мы закрывали булочную, я бесплатно работала в Нью-Йоркском ботаническом саду. Мне приходилось подбирать прутья и подметать опавшие листья, но зато я вдоволь могла любоваться пионом Белый Феникс или розой Леди Хиллингдон с лепестками цвета консервированных абрикосов.

Да, моей страстью было садоводство, а вовсе не выпечка хлеба. Думаю, мистер Прайс знал об этом, когда два месяца назад пришел сделать мне это предложение.

– Меня зовут Филип, – представился он. – Филип Прайс. – Он протянул мне белую визитную карточку. – Насколько мне известно, по вечерам вы работаете в ботаническом саду?

Я кивнула:

– Да, но как вы…

– Я ищу кого-нибудь с острым глазом ботаника, – продолжил он, отправляя в рот кусок рулета с подноса, стоящего на витрине, – для очень важной работы.

Мама предостерегала меня от подобных мужчин с прилизанными волосами, блестящими под ярким светом ламп. Даже не дослушав его до конца, я замотала головой и, выставляя на витрину шесть заказанных пончиков, быстро проговорила:

– Нет, спасибо.

Он надкусил один пончик и протянул мне хрустящую долларовую бумажку.

– Эту булочную держат мои родители, – продолжала я, – и мне нужно им помогать.

Он осмотрел тесное помещение, задержался взглядом на трещине на столешнице, на облупившейся краске над дверным косяком.

– Значит, у вас прибыльный бизнес?

Мне не понравился его снисходительный тон, да и вообще это его не касалось.

– Да, мы не Рокфеллеры, если вы об этом, – нахмурилась я. – Родители открыли эту булочную двадцать три года назад. Я здесь выросла.

– Понятно, – насмешливо произнес мистер Прайс. – Как это трогательно.

Раздраженная, я отвернулась к подносу с выпечкой.

– Послушайте, – заговорил он снова, – я знаю, что у ваших родителей сейчас непростое время.

Наши глаза снова встретились.

– Я слышал, что аренда помещений в этой части города недешева, – продолжал он, стряхнув с усов сахарную пудру. – А вы, конечно, беспокоитесь о родителях.

Я действительно беспокоилась за них. Папа из принципа отказывался поднимать цены на свою выпечку. Но если торговля не приносит прибыли, скоро булочную придется закрыть. Все это я прекрасно понимала. Нахмурившись, я отвернулась к подносу с лепешками, чтобы выложить их на витрину.

– Больше ничего не хотите, мистер Прайс?

Финансовые проблемы моей семьи – не его дело.

– Я могу помочь, – сказал он.

Я с трудом улыбнулась:

– Не обижайтесь, но мы не нуждаемся в помощи.

– Я могу предложить вам работу. Хорошую работу – там вы сможете применить свои способности.

– Но я же вам только что сказала: я работаю здесь.

Над дверью зазвенел колокольчик.

– Цельнозерновой еще остался, Флора? – спросила миссис Мэдисон, наша постоянная покупательница.

Эта старая вдова жила на ужасающе маленькую пенсию, и папа велел мне всегда давать ей свежий хлеб бесплатно.

– Да, мэм, – ответила я, с улыбкой оборачиваясь к ней. – Только самое лучшее. – Я протянула ей буханку цельнозернового, еще теплую, и она начала рыться в кошельке.

– Не нужно, – улыбнулась я. – Папа просил не брать с вас денег.

Ее глаза засветились.

– Спасибо, милая моя, – сказала она, укладывая буханку в корзинку.

Мистер Прайс обернулся и тоже улыбнулся:

– Разве не прекрасно проделывать это изо дня в день, понимая, что деньги – ничто?

Я саркастически рассмеялась.

– Послушайте, сэр, не знаю, что вас не устраивает, но, пожалуй, пора нам распрощаться.

Он засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул конверт. И я увидела, что он набит деньгами. Мистер Прайс положил его на прилавок.

– Выполнив работу, сможете получить в десять раз больше.

Я разинула рот.

– Я вам уже дал мою карточку. Позвоните, когда будете готовы.

Я открыла конверт, пересчитала купюры и вытаращила глаза. Денег с лихвой хватало, чтобы заплатить за аренду. Кивнув мне на прощание, мистер Прайс направился к выходу.

Я позвонила ему через неделю, после того, как на аллее позади булочной на папу набросился громила, который выколачивал долги. Отец прибежал на кухню с окровавленным лицом.

– Мистер Прайс, это Флора Льюис, – дрожащим голосом произнесла я в трубку. – Я готова поговорить с вами о той работе.

– Вот и хорошо, – ответил он. – Я чувствовал, что вы позвоните.

Ветер обдувал мое лицо на причале, возвращая меня в настоящее. Нет, родители никогда не должны узнать правду о моей поездке в Англию. Мама вытерла слезу и сказала:

– Я так горжусь тобой.

Я поцеловала ее в щеку и, подойдя к трапу, показала контролеру свой билет. Последний раз взглянув на родителей, я ощутила свою вину перед ними. Папа с мягкой улыбкой на круглом лице; мама с руками, деформированными артритом. Как они справятся без меня? Но я знала, что мне надо уехать. Мне не терпелось увидеть мир за пределами булочной, хотя бы узнать, что такой на самом деле существует.

– Обещай мне, что будешь осторожной, – крикнула мне с причала мама, а папа двинулся в мою сторону. – Обещай, что не останешься там слишком долго.

Я кивнула. Ветер сдул в сторону пелену дождя, обдав мое лицо крупными брызгами.

– До свидания, – крикнула я. – Я напишу вам, когда устроюсь.

– В добрый путь, милая, – сказал папа, засовывая мне в карман рулет с корицей, завернутый в вощеную бумагу. – А то пароход отчалит без тебя.

Я помахала рукой и пошла на судно, на этот раз не оборачиваясь.


– Плывете в Англию, одна?

Я повернулась и увидела мужчину, прислонившегося к перилам на верхней палубе в нескольких футах от меня. Примерно моего возраста – может быть, на несколько лет старше, в сером костюме и низко надвинутой на лоб шляпе в елочку. Я кивнула и пошла дальше – в конце концов, какое ему дело до моих планов? – но он обезоруживающе улыбнулся.

– Помню, как я первый раз плыл один через Атлантику, – сказал незнакомец, приближаясь, словно мы были старые друзья.

Мне понравился его британский акцент, и я задумалась о том, что он делал в Нью-Йорке.

– Мне было девять лет, и я перепугался до смерти.

– Вот как? – каменея, проговорила я. Я надеялась, что скрываю свои чувства, а чувствовала я себя, как маленькая девочка, которую оторвали от родителей. – А вот я совсем не боюсь.

Он кивнул, взглянув на мой чемодан, но я быстро спрятала его за спиной. Папин чемодан выглядел не очень эффектно, но другого у нас не было. Холщевина износилась и ободралась, а медные петли потускнели и стали бурого цвета.

– Так что вас влечет в Англию? – спросил он, сняв шляпу и вертя ее на указательном пальце.

Я судорожно искала ответ. Что сказать?

– Я, я… – замялась я. – Собираюсь работать в Лондонской оранжерее.

Глаза незнакомца заинтересованно расширились.

– Правда? Значит, вы ботаник?

– Ну, – начала я в надежде, что он не заметит моего смущения, – я…

– Моя мать любила ходить в Лондонскую оранжерею, – произнес он. – Это место заслуживает внимания.

– Да. Ну, я должна буду…

– Где вы будете работать? – спросил он, шагнув ко мне. – Я имею в виду, в какой теплице?

– М-м-м… ну, наверное, во всех.

Он кивнул и протянул руку:

– Меня зовут Десмонд.

Его зеленые глаза искрились теплым светом.

– Флора, – ответила я, быстро спрятав полоску бумаги, на которой был напечатан номер моего скромного места, явно далекого от воображаемой отдельной каюты, которую занял мой собеседник. – Я, пожалуй, пойду.

Подошел стюард.

– Могу я проводить вас до вашей каюты, мисс?

Я кивнула, оглядывая огромный океанский лайнер.

– Увидимся, – сказал Десмонд, снова надев шляпу и коснувшись края полей, и стал подниматься на верхнюю палубу.

– Вы в первом классе? – с сомнением в голосе поинтересовался стюард, посмотрев на трап, где скрылся Десмонд.

– Нет. Боюсь, что я, ммм, в третьем.

Он хмыкнул и подозвал другого стюарда, помоложе, который провел меня на нижнюю палубу, а потом еще ниже, в самое чрево корабля. Мы спустились в грязный полутемный коридор, и стюард остановился у какой-то двери без надписи.

– Ваша каюта, – равнодушно произнес он.

Внутри была койка с потертым одеялом и маленький столик, на котором в стеклянной вазе с мутной водой стояла увядшая желтая хризантема. Каюта была размером с кладовку в булочной, но и этой каморке я была рада, как пентхаусу: это было первое место, которое я могла назвать своим. Я удовлетворенно вздохнула, а мое «спасибо» прозвучало слишком восторженно. Стюард кивнул и удалился.

Я прижалась носом к крошечному иллюминатору, вытерев запотевшее стекло рукавом платья. За стеклом виднелся мол. Какое-то время я смотрела на него, пока не прозвучал рожок и машина не начала греметь и вибрировать. Пароход медленно вышел из гавани, словно ему не хотелось отправляться в путь. Но вскоре он набрал ход, и я смотрела, как морской туман медленным, ровным и глубоким глотком проглатывает город. Что говорила моя мать? Да: «Кошелек всегда держи при себе. На этих пароходах воруют». Как будто она что-то знала о пароходах!

Я обещала в тот день встретиться с мистером Прайсом и поэтому рискнула выйти за дверь и прошла по синему коврику коридора один поворот, а потом еще один.

– Простите, сэр, – робко обратилась я к какому-то моряку, – вы не могли бы мне сказать, как пройти на прогулочную палубу?

Он с изумлением посмотрел на меня:

– Ищете жилье получше?

Мои щеки зарделись.

– Ну, да… то есть нет, – ответила я, сбиваясь. – У меня там кое с кем назначена встреча.

Он пожал плечами и указал на трап:

– Дело ваше.

На прогулочной палубе я встретила мистера Прайса, и он попросил меня сесть рядом с ним.

– Я рад, что вы пришли, – сказал он, оглядев меня. – Вы не говорили родителям о нашей договоренности?

Я покачала головой. Мне не понравилось, что он говорит о родителях.

– Конечно, не говорила.

– Хорошо, – проговорил он, прежде чем сделать долгий глоток мартини. Когда он поставил бокал на стол, несколько капель сползли через край на внешнюю поверхность. – А кому-нибудь еще?

Я вспомнила молодого человека, которого встретила при посадке на корабль, Десмонда. Но решила о нем не упоминать:

– Нет.

Мистер Прайс кивнул:

– Итак, я уже говорил вам, что вы будете работать няней в одном поместье. Но я не сказал точно, что вы там будете делать.

Я ждала.

– Я руководитель международной сети похитителей цветов, – проговорил он.

Услышав эти слова, я разинула рот. Он словно выпрыгнул со страниц романа – рядом со мной, ухмыляясь, сидел главарь банды.

– Конечно, нам не очень нравится считать себя ворами, – сказал он с невинной улыбкой, заметив мою реакцию. – Мы просто посредники. Некоторые ценные экземпляры в вашем любимом Нью-Йоркском ботаническом саду попали туда от людей, с которыми я работаю. Дело в том, что цветы – такой же товар, как любой другой. Если кто-то готов заплатить, мы готовы доставить его куда угодно.

Я осторожно кивнула. Мне вспомнились розы, лилии, редкие гардении в восточном крыле – неужели они были приобретены нечестным образом, выкопаны в темноте из чьей-то клумбы? Это было печально, неправильно. Мои щеки горели.

– Мистер Прайс, как вы только можете…

– Нет смысла рассказывать вам подробности, – продолжил он. – Это мое дело. Вам нужно лишь знать, что некий клиент положил глаз на редкое дерево, которое, как он полагает, растет где-то в тех краях. Камелия. И он готов заплатить за него целое состояние, а ваша работа состоит в том, чтобы разыскать это дерево.



– Не понимаю, – сказала я. – Вы хотите, чтобы я разыскала дерево? Но это может сделать любой!

– Нет, – ответил он. – Это частное владение, а в частное владение попасть трудно – то есть если вы не относитесь к числу работников, которым доверяют.

У меня заныло под ложечкой.

– Вот, – сказал он, порывшись в кармане и вытащив мятый конверт с фотографией.

Даже на черно-белом фото было видно, что это поразительный экземпляр камелии. Я перевернула карточку и прочла: «миддлберийская розовая».

– Когда-то она росла в королевском саду Букингемского дворца, – продолжал мистер Прайс, – но по какой-то причине семян не сохранилось, и с годами вид был утерян. Если верить моему источнику, последнее известное дерево этого вида могло расти в поместье Ливингстонов.

Я не отрывала глаз от фотографии.

– А почему ваш клиент просто не поедет туда и не заберет его сам?

– Это совсем не так просто, – ответил он со снисходительной усмешкой. – В поместье растет по меньшей мере сто разновидностей камелий. Вероятно, дерево имеет очень короткий период цветения. – Он закурил. – А поскольку вы будете наняты няней к детям лорда Эдварда Ливингстона, то сможете дождаться, пока дерево зацветет. Это идеальное решение. Няню никто не заподозрит – пока не обнаружат пропажу дерева, а к тому времени вы уже будете далеко.

– Но я не умею обращаться с детьми, – сказала я, испытывая паническую дрожь. – Как я справлюсь?

– Очень просто. Войдете к ним в доверие, потом спросите про камелию. Когда разыщете ее, напишите мне. – Он протянул карточку с лондонским адресом. – Не звоните. Наш разговор могут услышать.

Я кивнула:

– И все-таки я не понимаю. Зачем тому человеку эта камелия? Что он будет с ней делать?

Мистер Прайс прищурился, потом пожал плечами и проговорил:

– Какого черта! Ладно, скажу. – Он зевнул. – Ее хочет заполучить некое высокопоставленное лицо в Третьем рейхе. Для своей любовницы.

– В Третьем рейхе, – в ужасе повторила я. В животе у меня все перевернулось. – Но как вы могли… Как я смогу… Конечно, не смогу.

– Послушайте, мисс Льюис, – строго сказал он. – Технически вы не сделаете ничего предосудительного. Все, что от вас требуется, – найти дерево, сообщить о нем и получить оплату. Все очень просто. Товар – деньги. Остальное предоставьте мне.

– Но…

Он поставил свой бокал с мартини и стал выуживать со дна маслину.

– Вам ведь не наплевать на своих родителей, правда?

Я кивнула, вспомнив, как вышибатель долгов разбил папе лицо.

– И вам бы хотелось, чтобы они расплатились с долгами и немного отдохнули, правда?

– Да, – пробормотала я, вытирая платком глаза.

– Тогда отыщите эту камелию.


Не находя себе места в каюте, я решила прогуляться по палубе. Поднялся ветерок, но мне не хотелось возвращаться в каюту за пальто. Вместо этого я уселась на скамейку в западной части парохода, где не было такого сильного ветра, и достала блокнот и карандаш. Из головы не выходила камелия, которую меня наняли отыскать, и я нарисовала на листке бумаги ее нежные лепестки, ее большие округлые листья. Неужели я пройду через все это?

– О, здравствуйте еще раз!

Я подняла голову и увидела Десмонда, который направлялся ко мне.

Поскорее спрятав блокнот в сумочку, я быстро проговорила:

– Здравствуйте.

– Вам, наверное, холодно здесь, – сказал молодой человек, садясь рядом. – Вот, наденьте. – Он снял пальто. – Мне и так хорошо. Я люблю свежий воздух.

Он накинул пальто мне на плечи, и я была благодарна ему за участие.

– Я настаиваю. Мама воспитывала меня не для того, чтобы я спокойно наблюдал, как молодая леди ежится от холода рядом со мной.

Я немного успокоилась, а пароход накренился вправо.

– В первые дни всегда немного качает, – сказал Десмонд. – Скоро это пройдет.

Я кивнула.

– Я видел вас на прогулочной палубе. Это был ваш приятель?

Я покачала головой и категорично ответила:

– Нет, – в надежде, что он не слышал нашего разговора с мистером Прайсом. – Это…

– Я… Я понимаю, что это, конечно, не мое дело, – забормотал он, – но я…

– Это деловой партнер.

– О, из оранжереи? – спросил он.

– Да, – быстро ответила я.

Солнце начинало садиться. Горизонт окрасился в персиковый цвет.

– Вы всегда жили в Лондоне?

Десмонд снял шляпу и почесал в затылке.

– Да, – неторопливо ответил он. – Ну, по большей части за городом, но у моего отца есть дом в Лондоне.

Я кивнула, представив себе мир, из которого он пришел, – столь отличный от моего.

– И что вы делали в Америке?

Он пригладил свои светлые, песочного цвета волосы.

– О, просто приводил в порядок некоторые дела.

Я понимающе посмотрела на него. Конечно же, я не могла рассчитывать на то, что он расскажет мне подробности своей жизни. Да и сама я не была с ним откровенна.

Пароход качался на морских волнах, как в колыбели, и мы несколько мгновений посидели молча.

– Можно, я кое в чем вам признаюсь? – наконец спросил Десмонд.

Я кивнула.

– Когда я был в Нью-Йорке, – проговорил он осторожно, – я чуть было не решил там остаться. – Его глаза не отрывались от горизонта.

– Почему же не остались?

Он пожал плечами:

– Долг. Шесть месяцев назад я вступил в Британскую армию. И скоро меня отправят на фронт.

– О, – с тревогой воскликнула я.

В булочной я мало знала про войну, лишь иногда читала тревожные заголовки газет. Но теперь? Мой собеседник в сером костюме с водяной пылью на плечах олицетворял ее.

– В Нью-Йорке я чувствовал себя таким свободным, ничем не обремененным, – продолжал он. – Меня подмывало бросить все и остаться. – Десмонд улыбнулся. – Начать все с начала, понимаете? – Он покачал головой. – Но я должен закончить начатое.

Я снова кивнула, думая о камелии и той лжи, в которую впуталась.

– Я понимаю, что вы имеете в виду.

И тут с верхней палубы донеслась музыка.

– Ах, чуть не забыл, – сказал Десмонд. – Сегодня вечером капитан приглашает на бал. Вы видели приглашение?

У меня покраснели щеки. Конечно же, пассажирам третьего класса не подсовывали под дверь таких приглашений.

– Да, – сказала я, и тут же мне стало стыдно. Но Десмонд взял меня за руку, и все тревоги мгновенно растаяли.

– Пойдемте, – сказал он. – Вместе.

– Но я не одета для бала, – засомневалась я, глядя на свое простое синее платье. – Я ничего не взяла с собой для такого случая.

– Ерунда, – ответил он. – Вы и так выглядите великолепно. И потом, нам не обязательно заходить внутрь, если не хотите. Мы можем слышать музыку и пить шампанское в холле.

– Ну, тогда…

– Прекрасно! – воскликнул он. – Значит, договорились.

Мимо спешили дамы в вечерних нарядах под руку с изысканно одетыми мужчинами. Я чувствовала себя нелепо и подумала, как бы отнесся мистер Прайс к моему присутствию здесь. Я огляделась в надежде, что не увижу его в бальном зале.

– Добрый вечер, сэр, – поприветствовал Десмонда стюард, прежде чем обратиться ко мне. Мне показалось, что он удивлен, но постаралась не обращать внимания. – Добрый вечер, мадам. Шампанского?

– Да, спасибо, – сказал Десмонд. Взяв с подноса у стюарда два полных бокала, он протянул один мне.

Я рассматривала, как за стеклом поднимаются пузырьки. Десмонд выпил, и я последовала его примеру. Я впервые попробовала шампанское, и мне понравилось. Как только я допила, снова появился стюард с подносом. Я чувствовала, как по всему телу разлилось тепло, и когда Десмонд предложил пойти подышать воздухом, холодный ветер уже не досаждал, как раньше, тем более на мои плечи был накинут пиджак Десмонда.

Музыканты заиграли медленную мелодию, и Десмонд улыбнулся:

– Потанцуем?

– Да, – ответила я, чувствуя себя легко и раскованно. Интересно, что подумает мистер Прайс? Но я быстро отогнала эту мысль.

Десмонд прижал меня к себе, и мы закачались под музыку под звездным небом. Он взглянул вверх и показал рукой:

– Смотрите, эта звезда пытается связаться с нами.

Я улыбнулась:

– Правда?

– Да, – ответил он. – Знаете, у звезд собственный язык. Если постараетесь, можете ему научиться.

– Хорошо, Аристотель, – сказала я. – Так что эта звезда хочет сказать?

Он несколько мгновений смотрел на небо, глядя на мерцание звезд.

– И?

Он погрузился в свои мысли, а потом посмотрел на меня.

– Я так и думал.

– Так вы скажете мне?

– Не могу, – усмехнулся он.

– Похоже, вы что-то скрываете, – сказала я, украдкой взглянув на него.

Я положила голову на грудь Десмонда, и какое-то время мы раскачивались вместе, пока я не ощутила, как кто-то похлопывает меня по плечу.

Подняв голову, я увидела мистера Прайса.

– Извините, мисс Льюис, – проворчал он, как пес, охраняющий свою территорию. – Время позднее. Вам не кажется, что пора пробираться в свою каюту?

Я уронила руки и шагнула в сторону.

– Я только…

– Мисс Льюис, – строго повторил мистер Прайс, бросив на меня суровый взгляд.

Я обернулась к Десмонду. Он казался растерянным и озабоченным.

– И правда, – сказала я ему, – уже поздно. Спасибо за чудесный вечер.

Десмонд кивнул, несмотря на очевидную досаду; я повернулась и последовала вслед за мистером Прайсом к лестнице, застеленной синей ковровой дорожкой.

– Мисс Льюис, – сказал мне мистер Прайс, останавливаясь у дверей моей каюты, – советую вам до окончания поездки вести себя более сдержанно.

– Да, сэр, – ответила я.

Он удалился по длинному коридору, и когда свернул за угол, я вставила ключ в скважину, но быстро обернулась, услышав за спиной «пссст!».

Из каюты напротив высунула голову какая-то женщина на несколько лет старше меня.

– Простите, – сказала она. – Можно сказать вам пару слов?

– Мне? – удивилась я.

Она вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

– Да. Это важно.

– Хорошо, – кивнула я.

– Лучше поговорить там, – сказала она, подойдя ко мне, – в вашей каюте.

Мы вошли ко мне, и я закрыла дверь.

– Вы работаете с мистером Прайсом, – сказала женщина, – не так ли?

Я покачала головой:

– Не понимаю, о чем вы.

– Не надо притворяться. Мне все про него известно. Я сама работала на него.

Я удивленно разинула рот:

– Вот как?

– Да, – сказала она. – Я видела, как вы сегодня разговаривали на верхней палубе, и поняла, что вы одна из его девушек.

– Ну, я… Что ж, да, – наконец призналась я. – Но поймите меня, я вынуждена это делать. Ради моей семьи.

– Я так и подумала, – понимающе улыбнулась она. – Но существуют и другие способы.

Я покачала головой:

– Я уже взялась за это. Теперь назад дороги нет.

– Есть, – возразила женщина. – Подумайте об этом как следует. Поверьте, не стоит вам связываться с этим человеком. Я сама пытаюсь выпутаться.

Я кивнула.

– Меня зовут Джорджия.

– Флора, – представилась я.

– Приятно познакомиться, Флора.

Она повернулась к двери, но потом оглянулась:

– Советую до конца поездки оставаться в каюте. Скажите стюарду, что плохо себя чувствуете, и пусть приносит еду сюда. Чем меньше будете видеть мистера Прайса, тем лучше. А когда причалим, вы можете скрыться в Лондоне. Я могу помочь вам найти средства на обратный билет.

Я подумала о Десмонде, об отце и о людях, которые ему угрожали. План Джорджии казался нереальным.

– И, пожалуйста, что бы вы ни решили, не говорите мистеру Прайсу, что виделись со мной.

Глава 3. Эддисон

Я ощутила, что кто-то легонько потрепал меня за плечо.

– Милая, – шепнул мне Рекс, – мы приехали.

Я открыла глаза и всмотрелась в картинку за окном.

– Вот так раз! Ты не говорил мне, что твои родители купили Букингемский дворец!

Рекс усмехнулся:

– Довольно просторное здание, правда?

– Просторное – не то слово, – ответила я, не в силах оторвать глаза от поместья. – Оно грандиозное.

Над нами возвышалось трехэтажное строение замысловатой архитектуры. По кладке покорно расползся светло-зеленый плющ. На третьем этаже я заметила слуховое окно, и мне показалось, что там колышется занавеска. Мой взгляд снова встретился с глазами Рекса.

– Ты вроде бы говорил, что дом пустует?

– Ну да, – ответил он, выходя на засыпанную гравием подъездную дорожку. – Никого, кроме домоправительницы. – Он усмехнулся. – Отец говорил, что приобрел ее вместе поместьем.

– О! – воскликнула я, скользя по сиденью, пока он не взял меня за руку и не помог вылезти.

Я почувствовала, как под ногами хрустит гравий. Рекс обернулся ко мне:

– Войдем?

Он взял у водителя сумки и направился ко входу.

Шофер такси кашлянул, и я обернулась:

– Ой, муж не заплатил вам?

– Все в порядке, мэм, заплатил, – поспешно ответил он. Сдвинув шляпу и нервно потирая лоб, он смотрел на старое здание. – Просто дело в том… Ну, вы ведь знаете про это старинное поместье?

Я нахмурилась.

– Что знаю?

Рекс ушел уже слишком далеко, чтобы слышать наш разговор.

– Моя мама суеверна, – сказал шофер, на шаг приблизившись ко мне и с любопытством разглядывая фасад. – Она говорила, что это единственное место в Клайвбруке, куда бы она не посмела и шагу ступить. – Он тихонько покачал головой, не отрывая глаз от поместья, потом наконец прикоснулся к шляпе и с нервной улыбкой произнес: – Простите, я не хотел вас тревожить.

– В чем дело? – спросил Рекс, когда я догнала его.

– Его мама считает, что дом заколдован, – ответила я, глядя на двух каменных львов по бокам от парадной лестницы.

– Ха, заколдован? – Рекс быстро поднялся по лестнице, а потом вдруг обернулся ко мне и крикнул страшным голосом: – Бу!

От неожиданности я отскочила назад.

– Прекрати! – крикнула я.

Рекс поставил сумки и взял меня на руки. По его серьезному лицу я поняла, что он больше не шутит.

– С тобой все в порядке, Эдди? – спросил он, заглядывая мне в лицо.

– Конечно, в порядке, – ответила я, как будто оправдываясь. – А что?

– Ты в последние дни выглядишь какой-то издерганной.

– Извини, – сказала я, слегка смутившись. – Наверное, на меня очень подействовала эта поездка…

Он прижал нос к моему. Рекс всегда умел читать мое настроение, как в тот день, когда я вернулась с работы больная.

– У тебя мигрень, – сказал он тогда.

Я спросила, как он узнал, но он только пожал плечами.

– Когда она начинается, у тебя глаза становятся другими.

Теперь я ощутила, как при мысли о телефонных звонках, при мысли о нем сдавило грудь, но выдавила улыбку.

– Ты такой милый, – сказала я, – но со мной все прекрасно. Правда. Я очень счастлива, что оказалась здесь, – я махнула рукой в сторону поместья. – Вместе с тобой.

Он нежно поцеловал меня в запястье, но глаза по-прежнему были тревожными.

Перед нами откуда ни возьмись появилась старая женщина, она словно материализовалась ниоткуда. Ее легкие, как дымка, длинные седые волосы были зачесаны за уши, открывая вытянутое лицо с темными, глубоко посаженными глазами и впалыми бесцветными щеками. На ней было темно-синее платье с небольшими буфами на плечах и завязанный на талии накрахмаленный белый передник. Руки она сцепила на животе.

– Добро пожаловать в Ливингстон-Мэнор, – почтительно проговорила она своими тонкими губами, которые на мгновение изогнулись в стесненную улыбку, а потом уголки рта снова опустились вниз.

– Спасибо, – ответил Рекс, протягивая руку. – Я Рекс Синклер, а это моя жена Эддисон. А вы, должно быть, миссис Диллоуэй? Отец говорил, что вы работаете здесь с 1930 года. Это впечатляет.

– Да, – без всякого выражения подтвердила женщина. Она с любопытством посмотрела на меня, и я задумалась о том, как я выгляжу в сравнении с другими женщинами, приезжавшими в поместье в прошлые годы, – с дамами, несомненно, в безупречных платьях и с безупречными прическами. Я откусила заусеницу на большом пальце левой руки. Жаль, что забыла взять с собой губную помаду.

Рекс доброжелательно смотрел на пожилую женщину.

– И вы одна тут управляетесь?

– Я, кухарка миссис Клейн и еще я наняла мальчика, чтобы время от времени ухаживал за садом. Да, и по субботам приходит девушка помогать мне со стиркой, – ответила миссис Диллоуэй, бросив на меня строгий взгляд.

Рекс носком ботинка поворошил гравий, раздавив муравья, потом с любопытством взглянул на домоправительницу.

– Отец сказал, что вы желаете по-прежнему здесь работать, и я этому очень рад, но мне бы хотелось, чтобы вы знали: мы с женой можем и сами прекрасно следить за домом. Я хочу сказать, что если вы захотите на лето куда-то уехать, то мы не будем возражать.

Я понимала, к чему Рекс ведет. Старушке давно пора на покой, хватит уж менять здесь постельное белье.

– Мистер Синклер, – проговорила она чопорно, – Ливингстон-Мэнор – мой дом. И всегда будет моим домом. Поэтому я почтительно прошу уважить мою просьбу оставить меня здесь, для того чтобы служить вам.

Рекс согласно кивнул:

– Договорились.

Миссис Диллоуэй облегченно вздохнула:

– А теперь войдемте в дом.

У меня в кармане загудел мобильник, но я решила не отвечать.

Глава 4. Флора

11 апреля 1940 года


На второе утро после отплытия, когда я уже позеленела от морской болезни, в дверь моей каюты кто-то постучал.

– Кто там? – спросила я с койки, не в силах встать. Я решила, что это, должно быть, стюард принес завтрак. По мне, так он мог бы выбросить свой поднос за борт. Никогда я не чувствовала себя так паршиво, и меня все больше настораживала предстоящая работа.

– Флора? – приглушенно послышался из-за двери голос Джорджии.

Я села на койке. Мгновенно закружилась голова, и я схватилась за столик рядом, потом лихорадочно пригладила волосы.

– Флора, ты там?

Я посмотрелась в овальное зеркало на стене. Бледная и невзрачная. В ночной сорочке. Джорджия снова постучала, на этот раз громче и решительнее.

– Минутку, – крикнула я, протягивая руку за розовым халатом, что висел на дверном крючке.

Повернув дверную ручку, я высунула нос в щель.

– Слава богу, – сказала Джорджия, – а то я уже забеспокоилась.

Она быстро протиснулась мимо меня и посмотрела так, будто видит меня впервые.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Нет, – раздраженно ответила я.

– Я подумала, может, тебе захочется что-нибудь почитать.

– Пожалуй, – сказала я, – а то я слишком долго смотрела в эту стену.

– Тогда вот. – Она протянула мне роскошный том в черном кожаном переплете.

Я посмотрела на корешок и прочла: «Вирджиния Вулф. Годы»[2].

– Думаю, тебе понравится, – сказала Джорджия. – Я прочитала эту книгу, когда впервые ехала из Нью-Йорка в Лондон.

– Что угодно, лишь бы отвлечься от этой тошноты.

Я открыла книгу на первой странице и прочла: «Весна была неровная». Да, так оно и было.

* * *

14 апреля 1940 года


Делать было нечего, и все оставшееся время поездки я читала. Закончила я книгу как раз в последний день, и только тогда вернулась к началу и увидела на форзаце надпись:

Флора, на самом деле мы всегда знаем, как поступить правильно. Трудность же заключается в том, чтобы именно так и поступить.

Удачи!

Джорджия

Я засунула книгу в сумку и, когда паковала чемодан, подумала, насколько все изменилось за столь короткое время поездки. В Нью-Йорке было правильное и неправильное, а теперь? Теперь, даже несмотря на намеки Джорджии, я поняла, что кроме черного и белого существует и серое. Мне страшно не нравилось то, чем мне предстояло заниматься, но я взялась за это ради родителей. И теперь, когда уже зашла так далеко, назад дороги нет, даже если Джорджия полагает, что выбор по-прежнему существует.

Я надвинула поля шляпки пониже на лоб и рискнула выйти. Потом отыскала путь на причал. Мистер Прайс позаботился о такси, чтобы отвезти меня на вокзал, где я села на поезд до Лондона, а из Лондона, опять на такси, добралась до Клайвбрука. В глубине души я надеялась еще раз увидеть Десмонда, но, следуя совету мистера Прайса, всю дорогу пробыла одна. Может быть, Десмонд искал меня, но теперь уже не имело смысла думать об этом. У меня работа, которую нужно выполнить, и больше я никогда его не увижу.

Хорошо, что на поезде из Ливерпуля в Лондон не было Джорджии. Я уже все решила. Глядя в окно на пролетавшие мимо туманные пейзажи, я улыбнулась молодой матери, сидевшей напротив меня. Она вытащила из сумки буханку хлеба, разломила и дала кусок своему крошечному сыну, сидевшему рядом. На нем была кепка и комбинезон, он обрадовался хлебу и быстро засунул ломоть в рот. Женщина протянула хлеб и мне:

– Не желаете кусочек, мисс?

Я заметила заплатку у нее на рукаве и с улыбкой покачала головой:

– Нет, спасибо. Вы очень любезны, но я не голодна. Позавтракала на пароходе.

Мальчик посмотрел на меня из-за матери и улыбнулся. А что бы они подумали, если бы знали, кто перед ними? Если бы знали, что я приехала в их страну совершить преступление? Я закусила губу. Но я ведь ничего не украду. Мистер Прайс сказал, что мне предстоит только распознать редкую камелию и сообщить ему. Это совсем не кража, убеждала я себя. И все же чувство вины разрасталось во мне, как раковая опухоль.

Когда поезд прибыл в Лондон, я собрала вещи, вышла на улицу – медленно, на свинцовых ногах – и достала из сумочки адрес: Ливингстон-Мэнор, дом 11, Вестленд-Драйв, Клайвбрук. Ну, вот и все.

Подъехало такси.

– Подвезти, мисс? – крикнул из окошка шофер.

Я выдавила улыбку:

– Да. Можете отвезти меня в Клайвбрук?

– Запросто, мисс.

Он выскочил забрать мой багаж.

В машине я откинулась на сиденье и тяжело вздохнула. Потом достала из сумочки фотографию камелии.

Шофер завел двигатель, медленно вырулил на улицу и вдруг резко затормозил.

– Вы знаете его? – спросил он, рассматривая что-то в зеркале заднего вида.

– Кого? – переспросила я, оборачиваясь.

На тротуаре стоял Десмонд и махал рукой. Наверное, он увидел, как я сажусь в машину. Он казался немного грустным. Мне захотелось выскочить и подбежать к нему, но что я могла ему сказать? А если сказать правду, что он подумает?

– Не хотите, чтобы я сдал назад, мисс? – спросил шофер.

Я крепче сжала в руке фотографию.

– Нет, – ответила я и помахала Десмонду рукой, беззвучно выговорив слово «извините», чтобы он прочел по губам. – Нет, – повторила я. – Пожалуйста, не останавливайтесь.

– Слушаюсь, мэм, – ответил он и нажал на газ.

Глава 5. Эддисон

Миссис Диллоуэй показала нам наше жилище – несколько больших комнат, выходящих в сад.

– Раньше здесь жил сам лорд Ливингстон, – сказала она. – Конечно, когда он перешел в мир иной, комнаты переделали для лорда Эбботта – он несколько лет жил здесь.

Ее взгляд наполнился воспоминаниями, она провела рукой по темной отделке и тут же, быстро отдернув руку, продолжила:

– Полотенца вы найдете в ванной. Попросить миссис Клейн приготовить что-нибудь на обед?

– Не стоит, – ответил Рекс. – Мы перекусили в Лондоне.

Я подошла к боковому окну и взглянула на рощицу вдали. По изумрудно-зеленым листьям бегали разноцветные пятнышки – розовые, красные и даже белые. Эффект получался изумительный.

– Понятно, – проговорила миссис Диллоуэй, поворачиваясь к двери.

– Погодите, – попросила я. – Этот сад такой прелестный. А деревья там, вдали – это камелии, верно?

Миссис Диллоуэй поджала губы.

– Да.

– Я никогда не видела их в таком количестве, – сказала я и помолчала, чтобы полюбоваться дивными растениями. Сезон их цветения, конечно, уже прошел. Одни цвели раньше, другие позже, но подавляющее большинство камелий прекраснее всего ранней весной, при свежей бодрящей погоде. Но и по нескольким оставшимся цветкам было легко представить сад на пике его великолепия, подобно раскрашенным розам Дамы Червей из «Алисы в Стране чудес».

– Все, я могу идти? – коротко спросила миссис Диллоуэй.

Похоже, она не привыкла к разговорам.

Я кивнула и повернулась к окну.

Рекс обнял меня рукой за талию и пристроился рядом. С озорной улыбкой он сделал жест в сторону кровати красного дерева с идеально разглаженным пуховым одеялом.

– Теперь я лорд, а ты леди этого дома.

Я отстранилась и быстро проговорила:

– Не теперь, милый. Нам еще столько вещей распаковывать.

– Угу, – обиженно хмыкнул он и, усевшись на кровать, стал теребить воротник рубашки.

Как бы мы ни были счастливы и как бы ни любили друг друга, всегда у нас в комнате будет огромный слон, который преследует нас повсюду, напоминая о том, что Рекс хочет детей, а я не хочу. Я слабо улыбнулась.

– Да к тому же эта домоправительница слоняется рядом… – Я поцеловала его в щеку. – Давай вечером?

Рекс широко улыбнулся.

– Это место идеально для твоих изысканий, – сказала я, меняя тему. – Ты заметил ту жуткую старую черную лестницу, когда мы поднимались?

– Да. Это для слуг?

Я кивнула:

– В старых фильмах ужасов убийца всегда убегает по такой лестнице.

– В этом доме явно чувствуется дух Альфреда Хичкока, верно? – Муж повесил свой пиджак на стул. – Я не мог поверить, что мои родители купили его за сущие гроши – и вместе со всей мебелью.

– А что за слухи ходят об этом доме? – спросила я, глядя на портрет сурового с виду, но красивого мужчины. – Очень странно, что хозяева продали все свои семейные реликвии.

Рекс пожал плечами:

– Насколько я знаю от мамы, лорд Ливингстон умер в шестидесятые годы, и миссис Диллоуэй осталась ухаживать за одним из его сыновей. Бедняга страдал от осложнений после детского заболевания. И его состояние все время ухудшалось.

– Так он умер?

– Да. В прошлом году, и тогда семья выставила дом на продажу. Мама говорила, что это была невероятно странная сделка. Юрист, занимавшийся продажей, настаивал, чтобы вся мебель и произведения искусства остались в доме.

– Тут что-то не то… Какая-то тайна, – сказала я, проводя рукой по краю стола красного дерева. – Думаешь, у семьи были какие-то сентиментальные привязанности?

– Думаю, нет, – ответил он. – Отец рассказывал мне про одного из наследников. – Рекс почесал в затылке, словно вспоминая подробности. – Он несколько лет, вплоть до своей смерти, не разговаривал со своим отцом. Наверное, какая-то семейная распря.

Мне вспомнились слова шофера такси про этот дом.

– Рекс, ты думаешь, здесь что-то произошло?

– Кто знает? – ответил он с легкой усмешкой. – Может быть, домоправительница припрятала в подвале кучу трупов.

– Ш-ш-ш! А что, если она услышит? – Я начала распаковывать одежду из чемодана и развешивать в стенном шкафу. – И мне ее немного жаль. Представь: работать домоправительницей на девятом десятке.

Рекс пожал плечами:

– Отец, покупая дом, предложил выплатить ей щедрое выходное пособие, но она сама настояла на том, чтобы остаться.

Я осмотрела комнату, антикварную мебель, хрустальную люстру под потолком.

– Должно быть, она чувствует себя хранительницей этого места.

Рекс склонил голову.

– Может быть. А может, что-то скрывает. – Он вытащил свою тетрадку и что-то быстро записал. – Смотри, все сходится. Зачем еще оставаться на службе более чем на полвека, даже когда все хозяева и их родня умерли или уехали? Тут материал для романа.

– Вот видишь, ты сам об этом говоришь, – проговорила я.

Он возбудил и мое любопытство. Я подошла к окну и посмотрела на пологие холмы, поросшие кустами и деревьями. А потом меня охватила ностальгия. Я ощутила тоску по люпинам, астрам, редким сортам маков, что вырастила из семян несколько месяцев назад в своем нью-йоркском садике. Это было бы симфонией красоты и цвета для… белок.

Присев на туалетный столик, я провела расческой по своим светло-русым волосам. Я так старалась скрыть свое прошлое, а теперь оно рычало и угрожало, как бешеный зверь в клетке. Я покрутила на пальце обручальное кольцо.

– Пожалуй, приму душ, – сказал Рекс, роясь в своем чемодане. – Ты случайно не упаковала мою бритву?

– Извини, нет.

– Ладно. Съезжу в город и куплю. Тебе что-нибудь надо?

– Нет, – ответила я, – у меня все есть. Погоди, нет… Шоколадку. Мне нужна шоколадка.

Усмехнувшись, Рекс потянулся к своему пальто на столике в углу.

– Скоро вернусь, – сказал он.

Когда он уехал, я посмотрела на свое отражение в огромном золоченом зеркале и подумала, сколько графинь и других знатных дам смотрелись в это же самое зеркало времен короля Эдуарда – завитые, несомненно, затянутые в шнурованные корсеты. Взглянув на свой неряшливый купленный в «Гэпе» серый кардиган и черные хлопковые лосины, я содрогнулась от чувства неловкости. Вот он снова – этот укоренившийся страх, что гнетет меня с детства, нашептывая: «Ты не так уж хороша».

Чтобы отвлечься, я схватила пульт, включила телевизор и прослушала новости CNN. Снова беспорядки в Израиле. В Ираке разбился вертолет. Я быстро выключила телевизор, подошла к выходящему в сад широкому окну и раздвинула желто-белые тюлевые плиссированные занавески. Дизайнер Лидии, до того декорировавший лондонскую квартиру Найджелле Лоусон[3], убеждал мою свекровь сохранить традиционный облик старого здания, и, слава богу, убедил. Дочь застройщика, она собиралась перестроить дом, чтобы проводить там выходные. Но ее первоначальное намерение выпотрошить многовековое поместье и придать ему открытый минималистский дух казалось мне неправильным. Это все равно что взять и установить белый штакетник вокруг произведения Франка Ллойда Райта[4]. К счастью, ее отговорили от такой радикальной перестройки. Но кое-какие реконструкции все же предстояли. Рекс сказал, что архитектор уже чертит планы. Мне оставалось надеяться, что единство и гармония дома и сада сохранятся.

За окном на подъездной дорожке стоял Рекс перед старомодным автомобилем, по-видимому «Роллс-Ройсом». Его отец их коллекционировал, и Рекс, зайдя в гараж, был в восторге от автомобиля. К нему подошла какая-то женщина, и я нагнулась, чтобы лучше рассмотреть. Ее светлые волосы были завязаны в дурацкий пучок, и она была в темных солнечных очках. Я наклонилась ниже. Это еще кто такая? Она заговорила с Рексом. Оглянувшись на дом, он покачал головой. Они обменялись несколькими словами, потом она протянула ему большой конверт и направилась к стоявшему поодаль синему кабриолету. Рекс залез в свою машину. Оба одновременно завели двигатели. Прижавшись к стеклу, я смотрела, как машины удаляются. Вероятно, просто кто-то из прислуги.

Я ждала, когда Рекс вернется, но через полчаса рискнула сама спуститься вниз. Миссис Диллоуэй предлагала провести меня по поместью, но где же она? Заполнявшую дом благопристойную тишину нарушало только тиканье старинных стенных часов с маятником. Миновав замысловато обшитую филенками стену, богатую лепнину и картины, изображавшие пасторальные сцены из английской жизни, я миновала фойе и вошла в восточную часть здания. Мое внимание привлек шкаф у окна. Его двери из старой древесины были покрыты витиеватой резьбой в виде цветов. Протянув руку к стеклянной ручке, я попыталась открыть дверцу, но ее заело. Я потянула сильнее, и ручка осталась у меня в руке. За спиной у меня послышалось покашливание. Я покраснела, встретившись глазами с миссис Диллоуэй.

– Ой, здравствуйте, – виновато проговорила я. – Я восхищалась этим шкафом. Но, боюсь, я сломала ручку. Извините, пожалуйста. Я уверена, что смогу…

– Дайте мне, – строго проговорила миссис Диллоуэй. Она подошла ко мне, взяла ручку и положила в карман. – Я починю.

– Простите меня, – повторила я.

– Ничего страшного, – ответила она, хотя я видела, как побагровело ее лицо. Она не доверяла мне и не хотела, чтобы я рыскала по поместью и открывала шкафы, которые во что бы то ни стало должны оставаться закрытыми. – А теперь не желаете ли осмотреть остальные помещения? – спросила она, глядя на лестницу.

– Да, но, может быть, лучше дождаться Рекса. Я знаю, что он хотел осмотреть все основательно, – сказала я и в некотором раздражении отвернулась к окну. – Он наверняка скоро вернется. Он поехал купить станок для бритья.

– Ах да, – проговорила миссис Диллоуэй, – ваш муж позвонил и сказал, что задержится в городе на пару часов. Сказал, что у него там деловая встреча.

– Деловая встреча? – удивилась я. Какие дела могут быть у Рекса в этом городе? Ведь он только что приехал и никого не знает. – Не понимаю. А больше он ничего не сказал?

– Нет, – медленно выговорила миссис Диллоуэй, с любопытством рассматривая меня; ее руки были сцеплены на животе, как при нашей первой встрече.

– Ерунда какая-то, – еле слышно пробормотала я. – Почему он не позвонил мне?

Но, достав из кармана свой мобильник, я убедилась, что батарейка разряжена.

Вслед за миссис Диллоуэй я прошла в дверь и вдруг остановилась перед книжным шкафом, вспомнив, что оставила свою книгу в самолете.

– Может быть, я возьму что-нибудь почитать? – сказала я и встретила взгляд миссис Диллоуэй. – То есть если вы не возражаете, конечно.

– Разумеется, не возражаю, – ответила она, хотя ее лицо говорило, что возражает, и еще как.

Я вытащила какую-то книгу в синем кожаном переплете и прочла на обложке: «Вирджиния Вулф. Годы».

– Как странно, – проговорила я. – Мой ассистент Кара как раз говорила мне, что, когда я окажусь в Англии, мне непременно нужно прочесть эту книгу. Персонажи книги вроде бы жили в доме, похожем на этот.

Я проследовала за миссис Диллоуэй в фойе, где наши глаза снова встретились. В ее взгляде мелькнула улыбка – всего на мгновение, а потом она снова поджала губы.

– В чем дело? – спросила я, надеясь, что ничем не обидела ее.

– Нет-нет, ни в чем, – ответила она и помолчала. – Я, кажется, позабыла, как звучит американский акцент. – На мгновение она вроде бы смягчилась. – Вы напомнили мне одну особу, которая жила здесь много лет назад.

Глава 6. Флора

– Ну, вот мы и на месте, – сказал шофер, когда мы въехали в Клайвбрук. – Какой там был адрес, мисс?

Городок оказался меньше, чем я ожидала, – всего несколько лавок вдоль главной улицы и фонтан в центре. Мое внимание привлек зеленый навес. Вывеска на двери гласила: «БУЛОЧНАЯ ГАРОЛЬДА». У меня заурчало в желудке.

– Если не возражаете, – сказала я, – я бы остановилась здесь перекусить.

– Конечно, конечно, – ответил шофер.

Я заплатила за проезд и, прежде чем войти в булочную, осмотрела необычную выпечку на витрине.

– Добрый день, – поздоровалась пожилая женщина из-за прилавка.

– Добрый, – ответила я.

– Откуда-то приехали?

– Да. Из Нью-Йорка.

– Подумать только! – воскликнула булочница и повернулась к подсобке: – Гарольд! Иди сюда!

Оттуда появился приземистый мужчина с округлым брюшком и тепло мне улыбнулся.

– Она из Нью-Йорка! – сказала женщина. – Была бы тут Элси! Как она мечтала съездить в Нью-Йорк! – Хозяйка указала на фото, висящее на стене, как раз над бочкой со льдом. – Это наша дочка. Пропала четыре года назад. Полиция считает, что она убежала в Лондон с каким-то парнем, – женщина печально покачала головой, – но наша Элси была не такая. Она бы так не сделала.

– Я вам очень сочувствую, это такое горе, – проговорила я.

На лицо женщины вернулась улыбка, и она нежно посмотрела на мужа.

– Вот, снова я о ней, Гарольд. Я же обещала больше так не делать. Что толку ворошить прошлое! Элси бы это не понравилось. – Она снова обернулась к фотографии на стене.

Вокруг лица молодой женщины, как нимб, вились светлые волосы, она напоминала херувима.

– Так что вас привело в Клайвбрук, мисс?

Я нервно улыбнулась:

– Так… Пожить.

– Что ж, – она протянула мне абрикосовую лепешку, – надеюсь, вам здесь понравится.

Я поблагодарила ее. На улице поднялся ветер, и я поскорее застегнула верхнюю пуговицу своего пальто, вспомнив родителей. Мне очень их не хватало. Что, если со мной что-то случится, и они будут вот так же хранить мое фото на стене булочной?

Я направилась по тротуару к железнодорожной станции, где шофер в черном костюме и твидовой кепке, прислонившись к своему такси, крутил на цепочке карманные часы.

– Куда? – спросил он, когда я подошла.

Я взглянула на клочок бумаги, что дал мне мистер Прайс, и заколебалась, хотя понятно было, что уже поздно сожалеть о случившемся.

– Ливингстон-Мэнор, – наконец выговорила я.

Приподняв брови, шофер с любопытством посмотрел на меня.

– В тот большой дом, верно?

– Да.

– Американка? – заинтересовался он.

– Американка.

– И что же влечет такую хорошенькую девушку в Ливингстон-Мэнор?

– Работа, – сухо ответила я. Мне не понравился его высокомерный тон.

– Что ж, надеюсь, там хорошо платят, – фыркнул таксист. – Я бы запросил немалые деньги, если бы согласился там работать, особенно после… Ну, после всего этого.

– Что вы имеете в виду?

– Хозяйка дома умерла в прошлом году, – сказал он, понизив голос до шепота и наклоняясь ко мне. – Там что-то нечисто. – Он покачал головой. – Мой брат берется за всякую работу, у него золотые руки. Так вот, в феврале он чинил в поместье окно на третьем этаже и говорит, что слышал, как под крышей дома плачет какая-то женщина. Словно…

По моей спине пробежал холодок.

– Не надо, – прервала я шофера. – Я не верю в привидения.

– Увидите это место – поверите. Впрочем, как знаете, дело ваше. – Он взял мой багаж и снова с любопытством посмотрел на меня. – Так на какую работу поступаете в поместье?

– Я новая няня.

Шофер усмехнулся.

– Что тут смешного?

– Я просто удивился, вот и все.

– Чему? – спросила я, скрестив на груди руки.

– Ничему, – ответил он с ухмылкой.

Машина осторожно подъехала к поместью, мотор чихнул и заглох, словно ему не хотелось приближаться к дому. От увиденного у меня захватило дыхание. Заросший плющом фасад с витиеватыми карнизами и изящными лепными украшениями напоминал рисунок на странице, вырванной из исторического романа. Здание было трехэтажным, на крыше виднелось пять труб, оно было грандиознее, чем я представляла, и когда я шагнула ко входу, мое сердце заколотилось в недобром предчувствии.

– Мне подождать здесь? – спросил шофер.

Я покачала головой:

– Подождать? Зачем?

Он посмотрел на меня, как на дурочку.

– Вдруг вы передумаете.

– Нет, – ответила я. – Не передумаю.

Он достал из багажника мой чемодан и со стуком поставил его в нескольких шагах перед машиной, то и дело робко поглядывая на поместье.

– Что ж, дальше я не поеду. Удачи вам, мисс.

Я кивнула и дала ему несколько купюр – последние мои деньги.

– Спасибо, но я сама творю свою удачу. – Так бы сказала мама.

Когда машина уехала, я взяла чемодан и быстро обернулась, услышав за спиной хруст гравия. Ко мне приближался пожилой человек лет шестидесяти с царственным лицом. Высокий, со слегка выпирающим брюшком, в черном костюме, он с любопытством посмотрел на меня:

– Добрый день, мисс. Вы?..

– Флора, – ответила я. – Флора Льюис. – Вам говорил обо мне мистер Прайс? – Меня прислало агентство, – быстро сказала я, словно оправдываясь, что я тут по делу, а не просто шатаюсь в чужих владениях. Смущаясь от его пристального взгляда, я разгладила складки на платье.

– Ах да, – сказал он, сверкнув обезоруживающей улыбкой. – Конечно. Новая няня. – Мужчина протянул руку. – А я мистер Бердсли, дворецкий. Как поживаете?

– Спасибо, хорошо, – ответила я, немного нервничая.

– Хочу извиниться за состояние сада, – проговорил мистер Бердсли.

– Простите? Я не совсем вас поняла.

– Видите ли, – ответил он, бросив взгляд на мой чемодан (я надеялась, он не заметит мамину заплатку на боку), – в настоящий момент у нас не хватает прислуги, и боюсь, дела в этой области в ближайшее время не улучшатся.

– Вот как?

Он прокашлялся и продолжил:

– Наш садовник попал в определенную ситуацию. И поэтому сады выглядят так, как они выглядят. Я очень разочарован, что они пришли в запустение.

Я кивнула:

– Да нет, что вы, все выглядит не так уж и плохо.

Азалии да, разрослись, и, может быть, самшиты можно бы подстричь, но буйная зелень радовала глаз. Дорожку окаймляла стена кроваво-красных рододендронов. Под дневным солнцем я ощущала их легкий древесный аромат.

– Спасибо вам за добрые слова, мисс Льюис, – сказал мистер Бердсли. – Но это не соответствует стандартам ее светлости. – Он говорил приглушенно, словно у лавровой изгороди могли быть уши. – Она ухаживала за каждым лепестком. А они заботились о ней. – Он вздохнул. – С тех пор как она умерла в прошлом году, сад стал совсем другим. – Дворецкий указал на дорожку впереди. – Ну, позвольте мне ввести вас внутрь. – Он остановился, чтобы взять мой багаж. – Должен вам сказать, я не ожидал, что приедет американка.

– О, – удивилась я. – Разве мистер… м-м-м… Разве в агентстве вам не сказали об этом?

– Боюсь, они опустили подробности.

– Надеюсь, это не вызовет трудностей, сэр.

– Нет-нет, – ответил он, и уголки его глаз смягчились, осветившись добрым светом. – Позвольте мне показать вам ваше жилище, чтобы вы освежились перед встречей с его светлостью и детьми.

Вместе с дворецким я прошла мимо участка, где квадратом были посажены самшиты. Они выглядели несколько неухоженными, их бы не помешало подровнять. Мистер Бердсли остановился и опустился на колени, чтобы поднять с дорожки большой розовый цветок, полюбовался им и сунул в карман.

Мне хотелось остановиться, задержаться в саду, впитать окружающую красоту, но я вслед за мистером Бердсли прошла в боковую дверь и спустилась по ступеням.

– Конечно, учитывая особенность ваших обязанностей, вы не будете проводить много времени здесь, в доме, разве что спать, но знайте, что в зале для прислуги вам всегда рады.

Я кивнула. Тут к нам подошла девушка, которой, наверное, не было и восемнадцати. Вьющиеся рыжие волосы непослушно выбивались из-под шапочки и падали на ее круглые розовые щечки.

– Простите, мистер Бердсли, – проговорила она, нервно теребя свой белый фартук, – можно мне с вами поговорить?

– В чем дело, Сэди?

– Дело в том, сэр, что… ну…

– Что?

– Это мистер Николас. Она снова высыпал муку из мешка.

– Как, опять? – нахмурился мистер Бердсли.

– Да, сэр. И рассыпал ее в библиотеке. Книжные полки теперь словно запорошены снегом. – Она хихикнула, но тут же прикрыла рот рукой, прежде чем продолжить: – Миссис Диллоуэй говорит, что том Шекспира пострадал особенно сильно. Боюсь, она страшно рассердилась. Говорит, что не знает, что делать с этим мальчишкой, что следующий раз он спалит дом дотла и…

– Значит, нам повезло, что у нас новая няня, она прибыла сегодня, – ответил мистер Бердсли. – Сэди, позволь мне представить тебе мисс Льюис.

– Рада познакомиться, мисс, – с теплой улыбкой проговорила девушка.

– И я тоже, – ответила я. – Пожалуйста, зови меня Флорой.

Сэди кивнула.

– Я должна идти, – сказала она и взяла корзину с бельем, что стояла у ее ног.

– Сэди, – спросила я, не обращая внимания на мистера Бердсли, который уже двинулся дальше. – А что, дети действительно… так плохо себя ведут?

Она кивнула и шепотом сообщила:

– С января мы сменили трех нянь, – и, увидев мою реакцию, снова улыбнулась. – Надеюсь, вы останетесь. Вы мне нравитесь.

– Спасибо, – я натянуто улыбнулась.

Потом я догнала мистера Бердсли, и мы прошли по коридору на кухню. Там у плиты сидела хмурая женщина и сосредоточенно чистила картошку.

– Это миссис Марден, кухарка, – представил ее он. – Миссис Марден, это мисс Льюис, новая няня для детей.

– Еще одна? – пробормотала та, не поднимая глаз.

– Да, мисс Льюис прислало агентство, и мы очень рады, что она будет у нас работать.

– Ну-ну, – проворчала миссис Марден, бросая очищенную картофелину в кипящий котел, и наши глаза впервые встретились. В воздух взлетели брызги кипятка, и я отшатнулась, чтобы не обжечься. – Особенно не обольщайся. Это место тебя достанет – это лишь дело времени. – Кухарка оглядела меня с ног до головы. – Не обижайся, но я удивлюсь, если ты дотянешь хотя бы до конца ужина.

Мистер Бердсли покашлял.

– Работа, конечно, нелегкая, но миссис Марден, я уверен, согласится, что в ней есть и свои плюсы. Нигде в округе вы не найдете дома лучше. А блюда, приготовленные миссис Марден, – дополнительная награда.

Женщина самодовольно улыбнулась и принялась резать овощи. Взяв в руки худосочную морковку, скрюченную на конце, она проговорила:

– Эта морковь горькая. Не знаю, как я управлюсь с подобными продуктами. С тех пор как ушел мистер Блит, огород пришел в упадок. А ругают все кухарку. Это нечестно, говорю вам. Хорошая кухня требует хорошего огорода. Так дело не пойдет.

– Спасибо, что высказали свои опасения, миссис Марден, – произнес мистер Бердсли. – Мы продолжим этот разговор в другое время.

Что-то проворчав себе под нос, кухарка вернулась к своему занятию.

Я прошла вслед за мистером Бердсли через еще один коридор, и он указал на дверь справа:

– Это будет ваша комната. Надеюсь, она вас устроит.

Внутри стояла кровать, туалетный столик, комод и платяной шкаф. Я выглянула в окно и увидела импозантного вида мужчину; он в одиночестве стоял на террасе и смотрел на сад.

– Этот человек, – спросила я мистера Бердсли, – он кто?

– О, – ответил дворецкий, нервно затягивая галстук, – его светлость, видимо, раньше времени вернулся из Лондона. Значит, мне пора. Пожалуйста, умойтесь и через час будьте готовы к встрече с детьми. Миссис Диллоуэй, домоправительница, будет в гостиной в два часа.

Я кивнула, а он повернулся к двери.

– Погодите, – сказала я, не отрывая глаз от пышного пейзажа за окном. – Эти деревья вдали. С цветами. Это… – мое сердце заколотилось. – Камелии? – Мне вспомнились слова мистера Прайса: «Отыщите миддлберийскую розовую, и можете возвращаться домой».

Мистер Бердсли вздохнул и огорченно ответил:

– Да. Леди Анна особенно их любила.

– Они прекрасны, – проговорила я, снова поворачиваясь к окну. – И их так много. – Смогу ли я определить миддлберийскую розовую?

– Действительно, – согласился мистер Бердсли, снова улыбнувшись. – А теперь мне пора. Увидимся в два.

Когда дверь за ним закрылась, я повернулась к окну и уставилась на камелии, на ряды этих изящных деревьев с яркими цветами, отливающими розовым, белым и алым. Через оконную раму проникал холодный ветер, наполняя воздух зловещим свистящим звуком. Я поежилась, думая о камелиях и их тайнах.

Глава 7. Эддисон

У подножия лестницы нас остановила миссис Клейн, кухарка. С ярким розовым румянцем на щеках она обратилась к миссис Диллоуэй:

– Извините, что отвлекаю вас. Миссис Диллоуэй, вас к телефону.

– Дом недостаточно модернизирован, – извинилась миссис Диллоуэй. – На второй этаж телефонную линию так и не провели. Мне придется зайти на кухню.

– Ничего страшного, – сказала я, спускаясь вместе с ней по лестнице в гостиную, где уселась на синий бархатный диван с резными ножками красного дерева. Этот диван напоминал мне старую ванну с когтистыми лапами, какая была в моей первой квартире; я снимала ее после окончания колледжа, до того, как встретилась с Рексом на благотворительном мероприятии, собиравшем средства для Нью-Йоркского ботанического сада. Тогда жизнь не была такой сложной. Вздохнув при этом воспоминании, я взглянула на книгу у себя в руках. «Годы». Облокотившись на валик дивана, я раскрыла книгу. Было такое ощущение, что книгу не открывали десятилетиями: она заскрипела, словно говоря «а-х-х-х!», и в ноздри ударил затхлый запах с примесью чего-то приятного, цветочного. Я перелистнула хрупкий, с водяными пятнами титульный лист и в начале первой главы, озаглавленной просто «1880», прочитала несколько раз первую строчку:

«Весна была неровная»

Эта фраза показалась мне знакомой, словно я уже читала ее раньше тысячу раз. Но я точно знала, что эту книгу я никогда не читала. Я вспомнила о Нью-Йорке, об угрозах, и только тогда заметила надпись на форзаце. Синие чернила частично стерлись, но я все-таки сумела разобрать слова. Эти две строчки озадачили меня: «Флора, на самом деле мы всегда знаем, как поступить правильно. Трудность же заключается в том, чтобы именно так и поступить. Удачи! Джорджия».

Кто была эта Флора? А Джорджия? И что означали эти слова?

Я стала торопливо листать страницы, словно ответ скрывался внутри книги, и тут мне на колени что-то выпало. Я взяла маленький квадратик и перевернула его, чтобы лучше рассмотреть это сокровище – черно-белую фотографию разноцветной камелии с единственным цветком, таким потрясающим, что я вскрикнула. Прежде чем вложить фотографию обратно в книгу, я заметила, что к ней приклеена еще одна. Я осторожно разделила два изображения и обнаружила портрет красивого молодого человека в военной форме. Он стоял у подножия лестницы и улыбался, словно был влюблен в фотографа, по уши влюблен. Я узнала фон на заднем плане. Это было фойе в Ливингстон-Мэноре.

За спиной раздались шаги, и я поскорее засунула фотографию обратно в книгу.

– Ой, слава богу, это ты, – сказала я, обрадовавшись, что в дверях стоит мой муж.

Он чмокнул меня в лоб.

– Я пропустил что-то интересное?

– Да, – ответила я. – Посмотри, что я нашла.

Он взял у меня книгу и пожал плечами.

– Загляни внутрь, – сказала я. – На надпись.

– Флора?

– Да. Интересно, кто это.

– Может быть, жена лорда Ливингстона, – предположил Рекс.

– Может быть, – согласилась я. – Или его дочь. – Я снова вытащила фотографию цветка камелии и внимательно ее рассмотрела. – А почему, как ты думаешь, это фото находится здесь?

– Возможно, закладка?

Я покачала головой, вспомнив фотографию розы, которая висела над моим письменным столом дома.

– Нет, я думаю, цветок имел для нее какое-то особое значение.

– Может быть, – согласился Рекс, усаживаясь на диван.

Свет из окна сверкал на загорелой коже Рекса и отражался в его глазах орехового цвета. Рекс был красавец. Иногда мне казалось, что он слишком красив, это даже вызывало тревогу.

– Ты купил себе бритву?

Он на мгновение смешался, потом кивнул.

– Ах да. – Он потер щетину на подбородке. – Да, купил.

– А что так долго? – спросила я, вставая. – Миссис Диллоуэй сказала, что у тебя были какие-то дела в городе.

– Да, всякие документы для отца. Их нельзя зарегистрировать из Китая, и поэтому мне пришлось заверить их получение у нотариуса. – Он указал на подъездную дорожку. – Курьер их доставил сюда как раз перед моим отъездом.

– Понятно, – сказала я, вспомнив женщину в синем кабриолете.

Внезапно в дверях появилась миссис Диллоуэй.

– Извините за вторжение, – проговорила она, и ее голос звучал так чопорно, как не говорили уже, наверное, несколько десятилетий, а то и целый век. – Если изволите, я готова начать экскурсию по поместью.

Мы поднялись вслед за ней по лестнице, и меня поразили огромные хрустальные люстры под потолком. Цепи, на которых они висели, казались слишком хрупкими для такого веса. Под скрип ступеней мы поднялись на второй этаж. Там над лестничной площадкой висел портрет прекрасной женщины. Ее светлые волосы ореолом обрамляли лицо, а под ложбинкой на шее покоился медальон с выгравированным цветком. В другое время я бы могла не обратить внимания на эту деталь, но сейчас подошла поближе, чтобы рассмотреть его, и у меня возникло ощущение, что женщина смотрит прямо на меня. Точно, она смотрела на меня! Я поняла этот взгляд. Одинокий. Встревоженный. Затравленный. Я отвела глаза, но их тянуло обратно к холсту. В правой руке женщина сжимала цветок. Розовую камелию. Я узнала знакомую структуру лепестков и форму листка и покосилась в тусклом свете на ее руку. Не кровь ли у нее под ногтями? Я потерла свои ногти. Вероятно, просто игра теней.

– Ты идешь, Эддисон? – позвал из коридора Рекс.

– Иду, – откликнулась я, приходя в себя и с трудом отрывая от картины взгляд. – Подождите, миссис Диллоуэй, – а кто эта женщина на портрете?

Она неохотно подошла ко мне и, помолчав, наконец ответила:

– Это леди Анна. Она была женой лорда Ливингстона. – Миссис Диллоуэй сильно зажмурилась, а потом снова открыла глаза. – Когда она впервые приехала в поместье, ей было всего восемнадцать. Совсем девочка. – Домоправительница рассматривала портрет так, словно ей долгое время не было позволено смотреть на него. – Все изменилось с тех пор, как… – Миссис Диллоуэй быстро отвернулась. – Пойдемте дальше.

Леди Анна. Я ощущала какие-то флюиды с первого момента, как ступила в поместье сегодня утром. В каждом дверном скрипе, в каждом дуновении ветра, проникавшем через окна из сада, крылось чье-то присутствие. Я представила, как эта женщина стоит в конце длинного коридора и смотрит на нас, таких странных современных людей, шатающихся по ее дому, трогающих ее вещи, взирающих на ее портрет. Что она подумала о нас, эта леди с медальоном на шее и камелией в руке? И почему она такая грустная?

– Это крыло занимали дети лорда Ливингстона, – сказала домоправительница, указывая в темный коридор.

– Дети? – переспросила я. – Сколько их было?

– Пятеро, – ответила она, но потом покачала головой. – То есть четверо.

Я бросила на Рекса озадаченный взгляд.

Миссис Диллоуэй остановилась у двустворчатых дверей в конце зала. Когда она открыла их, заскрипели петли, и домоправительница обернулась к Рексу.

– Этот ужасный декоратор вашей матери еще не добрался до этих комнат. – Ее лицо на мгновение потеплело. – Здесь все так, как было при детях. – Казалось, миссис Диллоуэй это нравится. – Они провели здесь много счастливых часов.

Я подошла к книжному шкафу и увидела сборники сказок. В детстве я мечтала иметь свои книги. В сказках можно было затеряться, в иных мирах – найти пристанище и покой, ведь мой мир был так суров! Вот почему каждый день после школы я ходила в библиотеку, к тому же дома меня никто не ждал.

Я со вздохом провела рукой по корешкам книг, но, ощутив тревогу миссис Диллоуэй, отошла назад. У меня было ощущение, что мы ходим по музею, который создала она.

– Пойдем дальше? – спросила я, направившись к двери.

– Посмотри-ка! – воскликнул Рекс, подзывая меня к ящику с игрушками у дальней стены. Он вытащил жестяной самолетик. Красная краска на нем давно облупилась. – Это одна из старых заводных моделей. Один мой друг их коллекционирует. Теперь это большая редкость. Наверное, стоит целое состояние.

Миссис Диллоуэй смотрела на самолетик, словно стараясь его защитить, пока Рекс не положил его обратно в ящик.

– Это была игрушка лорда Эббота, одного их сыновей лорда Ливингстона. – Она повернулась и направилась к двери, что означало команду следовать за ней.

– Я что-то не то сказал? – шепнул мне Рекс.

Я пожала плечами, и мы быстро двинулись по коридору вслед за домоправительницей.

– Там, дальше, гостевые комнаты, – сказала она. – В них останавливались гости Ливингстонов. А теперь, – продолжила миссис Диллоуэй, – я должна проверить шторы на третьем этаже. Этот дьявол-декоратор повесил их на прошлой неделе, и они такие тоненькие, что, боюсь, свет повредит картины лорда Ливингстона.

Я повернулась, чтобы подняться вслед за ней по лестнице, и положила руку на перила, но миссис Диллоуэй положила сверху свою ледяную ладонь.

– Там нет ничего интересного, – проговорила она.

– О! – удивленно воскликнула я.

– Увидимся с вами вечером, – не обращая внимания на мое восклицание, сказала домоправительница.

Когда она ушла, Рекс повернулся ко мне:

– Как странно.

Я кивнула.

– Эдди, – прошептал он, – она говорит о лорде Ливингстоне, как будто он по-прежнему жив.

Глава 8. Флора

В час миссис Диллоуэй встретила меня в гостиной.

– Здравствуйте, мисс Льюис, – поздоровалась она из дверей.

Неужели это в самом деле домоправительница? Она выглядела как моя ровесница. Ее светло-русые волосы были убраны назад в аккуратный узел, так что не выбивался ни один волосок. Лицо ее с высокими скулами и чувственным ртом казалось царственным. В ней чувствовалась чопорность, но одновременно и теплота. Я задумалась, сможем ли мы быть друзьями.

– Здравствуйте, – ответила я.

Она с любопытством посмотрела на меня и улыбнулась:

– Вы ожидали увидеть кого-то другого?

– Нет, нет, – забормотала я. – Это просто так, так…

– Я знаю, о чем вы подумали, – сказала она с мимолетной улыбкой. – Я слишком молода для домоправительницы такого большого хозяйства. Но могу вас уверить: я вполне подхожу для этого места. Ее светлость, да упокоит Господь ее душу, не желала никого другого, чтобы вести хозяйство.

– Разумеется, – ответила я. – Ничуть в этом не сомневаюсь.

Лицо миссис Диллоуэй смягчилось – искренняя попытка замять неловкое начало.

– Что ж, – сказала она, – я рада, что вы наконец прибыли. А то еще один день присмотра за детьми мог бы вогнать меня в гроб. – Она снова улыбнулась и повернулась к лестнице. – Хорошо, что теперь вы займетесь этой работой.

Лампа над нашей головой задребезжала, и тут же загремели шаги по лестнице. Я вцепилась в край стола, чтобы совладать с собой.

– Напоминает топот носорогов, – нервно заметила я.

– Носороги так не топают, – пробормотала миссис Диллоуэй и крикнула несущимся по лестнице сорванцам: – Дети! Вам известно, что ваш отец не позволяет бегать по дому! Мистер Эббот, немедленно слезьте с перил.

Из-за угла показался светловолосый мальчик.

– Мистер Эббот, – продолжала миссис Диллоуэй, – пожалуйста, подойдите и познакомьтесь с вашей новой няней, мисс Льюис.

– Нам не нужна новая нянька! – завопил из-за спины брата другой мальчик, этот черноволосый сорванец был помоложе.

– Мистер Николас, так не положено говорить о мисс Льюис, которая проделала столь долгий путь, чтобы вас увидеть. Пожалуйста, будьте вежливы и поздоровайтесь с ней.

Николас высунул язык и плюхнулся в кресло у окна.

– Не хочу с ней здороваться. И вы меня не заставите!

Миссис Диллоуэй бросила на меня сочувственный взгляд.

– Мисс Кэтрин и мисс Джейн?

Появилась темноволосая серьезная на вид девочка, она держала в руке грязную растрепанную куклу. За ее спиной пряталась светленькая малышка.

– А вы поздороваетесь с мисс Льюис?

Я опустилась на колени перед девочками и смущенно улыбнулась.

– Здравствуй, – сказала я старшей. – Скажи, сколько тебе лет?

– Десять, – ответила она. – А Джени два. – Она недовольно вздохнула. – А ты нам вовсе не мама.

– Я вас оставлю, – сказала миссис Диллоуэй и, улыбаясь, направилась к двери.

Эббот плотно скрестил руки на груди.

– Я приехала, чтобы заботиться о вас, и надеюсь, мы подружимся, – нервно проговорила я и направилась к дивану. Мне было неприятно притворяться перед этими детьми, особенно после того, что они пережили. Я ведь знала, что вряд ли пробуду здесь долго. Но мне требовалась их помощь, чтобы отыскать в саду ту камелию. – Думаете, мы сможем подружиться?

– Я не дружу с девчонками, – пискнул Николас.

– И я тоже, – присоединился Эббот.

Я сложила руки на коленях и вздохнула. Старые часы на стене повторяли свое «тик-так».

– Ладно, – сказала я. – Понятно.

– А я буду с тобой дружить, – проговорила ласковым голоском Джени, растопив ледяное молчание.

Она подошла, забралась ко мне на колени и начала гладить меня пухлой ручкой по щеке. Я не удержалась от улыбки.

– Спасибо, – сказала я малышке.

Кэтрин раздраженно пожала плечами и хмыкнула:

– Джени не понимает, что несет. Она еще маленькая.

– Нет, – запротестовала крошка, – я большая.

– Кэтрин права, – проговорил Николас. – Джени даже не помнит маму.

Джени посмотрела на меня, а потом перевела унылый взгляд на себя.

– Ничего, милая, – шепнула я ей и обратилась к старшим детям: – Как вы уже знаете, я приехала из Америки. У нас там более свободные нравы, поэтому я спрошу вас: должна я называть вас «леди» и «лорд»? Дело не в неуважении, но это звучит как-то нелепо и слишком официально. А вы ведь дети.

– Ну, я, например, терпеть не могу этого титула, – сказал Эббот, наконец убрав руки с груди.

– И я тоже, – проговорил Николас вроде бы с облегчением, но потом на мгновение задумался. – Можете называть меня Николасом Великим? Я читал в книжке про одного смешного человека, которого так звали.

– Что ж, значит, Николас Великий, – улыбнулась я.

– А меня называйте леди Кэтрин, – с раздраженным видом промолвила Кэтрин. – А няня нам не нужна. Мы сами о себе позаботимся.

Эббот усмехнулся:

– Это мистер Бердсли устроил ваш приезд, верно?

– Да, – ответила я. – Полагаю, он.

– Мистер Бердсли – противный старый болван! – заявил Николас, скрестив на груди руки.

– А теперь, Николас, – сказала я, изо всех сил сдерживая смех, – то есть Николас Великий, – его улыбка выявила отсутствие переднего зуба, – я не думаю, что это очень красиво – звать мистера Бердсли… – Я зажала рот рукой, но не смогла удержать вырывающийся смех, – болваном.

Николас улыбнулся:

– Вы и сами считаете его болваном, ведь так?

Все затихли в ожидании моего ответа. Я взглянула через плечо посмотреть, нет ли поблизости миссис Диллоуэй; ее, к счастью, не было. Тогда я, улыбаясь, снова посмотрела на детей.

– Думаю, можно сказать, что он обладает некоторыми чертами болвана.

Дети рассмеялись – кроме Кэтрин, которая нахмурилась, сосредоточенно рассматривая ленты в своих волосах.

Джени, сидевшая у меня на коленях, посмотрела на меня и хихикнула:

– Болван!

Я улыбнулась. Да, придется нелегко, но пока все идет нормально.

Позже в зале для прислуги миссис Диллоуэй проинструктировала меня:

– Дети пьют чай в три. Сразу после этого Николас и Эббот берут уроки верховой езды, а Кэтрин и Джени – уроки фортепиано.

Я кивнула, а она направилась в коридор.

– Позвольте спросить: почему Кэтрин не позволяют ездить верхом с братьями? – спросила я сидевшую рядом со мной Сэди.

Та вздохнула.

– Лорд Ливингстон против. С тех пор, как умерла леди Анна.

Я понизила голос:

– Она погибла, катаясь верхом?

– Нет, нет, – ответила Сэди. – Что вы, если бы катаясь верхом! – Она сжала бусы у себя на шее и вздохнула. – С тех пор как она умерла, лорд Ливингстон стал совершенно другим человеком.

– Как это?

Сэди осмотрелась по сторонам, словно опасаясь, что среди чашек, выстроившихся на полке, могли прятаться шпионы.

– Он совсем переменился. Замкнулся в себе. Ну, пожалуй, он всегда был замкнутым, но теперь совсем другое дело – стало гораздо хуже. Я бы сказала, в день, когда умерла леди Анна, дети потеряли обоих родителей. Он не обращает на них никакого внимания. Жаль.

Я придвинулась поближе к Сэди.

– А как она умерла?

Девушка пожала плечами.

– На самом деле никто не знает. Ее тело нашли там. – Она махнула рукой, помолчала, а потом понизила голос до шепота: – В саду.

Я прикрыла рот рукой.

– Ужасно. Наверное, лорд Ливингстон очень ее любил.

Сэди как будто боролась с собой. Она откусила булочку и, не успев прожевать, сказала:

– Наверное, можно и так сказать, но леди Анна не была здесь счастлива. Никогда. Ей никогда не нравились болота, уединение. Она скучала по Америке. Конечно, лорд Ливингстон пытался сделать ее счастливой. – Девушка указала на окно. – Он привозил всевозможные растения, деревья и кусты, какие только можно себе представить. И редкие. Надо было видеть, как тут дефилировали садовники с цветами из дебрей амазонских лесов. – Она вздохнула. – И этот сад… Лорд Ливингстон помог ей отыскать все камелии. Боже, как она любила камелии! Когда дело касалось сада леди Анны, никакие траты не принимались в расчет. Но знаете, он все равно не мог сравниться с ее садом в Америке. – Сэди кивнула своим мыслям. – Никогда не забуду ее лица в дни, когда она получала оттуда письма. Можно было подумать, что у нее вот-вот разорвется сердце.

– И она никогда не ездила домой?

Девушка покачала головой:

– Леди Анна была из богатой семьи. Насколько я знаю, его светлости нужно было состояние, чтобы сберечь это поместье. А ее отец хотел, чтобы она жила как можно дальше от Чарлстона.

– Почему?

– Поговаривали, что она влюбилась в парня, который был беден. Они не могли быть вместе. Поэтому ее послали в Англию. Но лорд Ливингстон не понимал, что нельзя держать жену, живую женщину, под замком. Даже в компании редчайших цветов. Она тосковала по жизни в Чарлстоне, но лорд Ливингстон и слышать об этом не хотел. А когда родились дети, ее приговор был подписан. Она уже не могла уехать. И, думаю, это ее и сломило.

– Неудивительно, что дети так горюют, – сказала я, качая головой. – Сколько им, наверное, пришлось пережить!

Сэди кивнула.

– Ты говоришь, ее нашли в саду?

– Да. В то утро между ней и его светлостью произошла ссора. Тяжелая ссора. Я знаю, потому что скребла полы рядом с гостиной. Леди Анна выбежала, и я видела, что она плачет. Она попила чай на террасе с этим ужасным садовником мистером Блитом, а потом отправилась на прогулку в сад. Там ее вечером и нашли.

– Что же случилось? – с волнением спросила я.

– Никто не знает, – приглушенным голосом произнесла Сэди. – Но мне никогда не нравилась вся эта история. Его светлость немедленно уволил мистера Блита. – Она вздохнула. – Одному Господу известно, что произошло в этом саду. Бедная леди Анна, она…

– И на этом все, Сэди, – из дверей послышался голос миссис Диллоуэй.

Как долго она там стояла? Ни я, ни Сэди ее не заметили.

– Да, мэм, – быстро ответила девушка, покраснев. – Я только рассказывала мисс Льюис о…

– Да, я знаю, что вы обсуждали с мисс Льюис – то, о чем ты не должна говорить. А теперь тебе пора начинать уборку. Пора собирать белье для стирки. Пожалуйста, займись этим.

– Да, мэм, – сказала Сэди, вскакивая.

Миссис Диллоуэй неодобрительно посмотрела на меня и повернулась на каблуках.

Позднее в зале для прислуги (на самом деле это был совсем не зал, но так называли людскую; там вдоль одной стены стоял длинный стол со скамьей, а вдоль другой – ряд стульев) Сэди спросила:

– А как там, в Америке?

– О, я бы сказала, прекрасно, – ответила я.

– Я всегда недолюбливала американцев, – сказала миссис Марден, бросив на меня взгляд. – Но мне нравится их акцент. У леди Анны было такое же произношение. – Кухарка нахмурилась, словно вспомнив что-то неприятное. – Насколько я поняла, в Америке не едят рагу?

– Простите, я не совсем вас понимаю, – встревожилась я.

– Сегодня ты почти не прикоснулась к обеду, – усмехнулась она.

– Извините, у меня как-то нет аппетита с тех пор, как я покинула дом.

Кухарка была крупная: рослая и полная. У нее была короткая стрижка, а когда она улыбалась, что случалось не часто, был виден ее кривой передний зуб.

– Если тебе не нравится моя стряпня, можешь так и сказать. Нечего ходить вокруг да около.

– Я вовсе не это хотела сказать, мэм, – вспыхнула я и, чтобы оправдаться, указала на хлебную доску на столе. – У вас прекрасная выпечка.

Миссис Марден удивленно изогнула брови.

– А тебе-то откуда знать?

– Я разбираюсь в выпечке. Я выросла в булочной.

– Боже, боже, – проговорила она, словно мое замечание подлило масла в огонь. – В Ливингстон-Мэноре поселилась дочка пекаря.

Миссис Диллоуэй прокашлялась.

– Миссис Марден, возможно, она сумеет дать вам несколько дельных советов по поводу ваших лепешек.

Усмехнувшись, кухарка вернулась к своей миске.

В дверях зала для прислуги появился большой мужчина с темными волосами и выпирающим кадыком. Он был так высок, что ему пришлось наклониться, чтобы войти. Он остановился у раковины у окна, чтобы помыть руки, прежде чем сесть за стол. Ища мыло, он встретился со мной глазами, но, не улыбнувшись, отвернулся. С его рук потекла грязноватая вода.

– Мисс Льюис, это мистер Хэмфри, шофер лорда Ливингстона, – представила его миссис Диллоуэй, когда он сел и начал есть, помогая себе куском хлеба. – Мистер Хэмфри, мисс Льюис – наша новая няня.

Он кивнул и спросил:

– И что вы думаете о них?

– Простите? – не поняла я.

– О детях, – пояснил он, твердой рукой намазывая маслом толстый ломоть хлеба. Под ногтями у него оставалась грязь, которую не удалось выскрести.

– Ах да. Я надеюсь, они привыкнут ко мне после всего, что им пришлось пережить.

Жуя, он пробурчал что-то невнятное.

– Следите за старшим, – сказал шофер, когда приступил к чаю. – Говорю вам: это просто черт с вилами.

– Не знаю, пока я бы так не сказала.

– Говорите, что хотите, – хмыкнул он, – но этот мальчишка – воплощение дьявола.

– Мисс Льюис, – вмешалась миссис Диллоуэй, – мистер Хэмфри просто сердится, полагая, что это Эббот проколол ему шину на прошлой неделе.

– Что заставляет вас думать, что это сделал он?

Мистер Хэмфри откинулся на спинку стула.

– Я узнаю виновного по лицу. К тому же вы, наверное, видели его ухмылку, когда мне пришлось поставить на шину заплатку.

– Возможно, вы неправильно его поняли, – сказала я. – И его братьев, и сестер тоже. В конце концов, они ведь недавно потеряли мать.

В помещении воцарилась тишина, и я ощутила, как мои щеки покраснели.

– Мисс Льюис, – начала миссис Диллоуэй, – если у вас нет аппетита, почему бы мне не показать вам дом?

Я кивнула:

– Это было бы здорово. Спасибо.

Мы поднялись по лестнице и миновали дверь в фойе. Миссис Диллоуэй сразу подошла к золоченому канделябру на дальней стене и потерла его рукавом.

– Ох уж эта Сэди! – буркнула она. – Вечно забывает про эти штуки. – Домоправительница сделала шаг назад, рассматривая канделябр, и нахмурилась. – Лорд Ливингстон не любит, когда на предметах заметны отпечатки пальцев.

Я оглядела фойе, занимавшее по высоте все три этажа. Стены были обшиты резными деревянными панелями и украшены картинами, изображавшими конные прогулки, охоту на лис и другие сцены из жизни помещиков прошлых веков. Мне вдруг вспомнился Десмонд, и я подумала, что он, наверное, вырос в подобном доме.

– Неплохо, а? – с гордостью проговорила миссис Диллоуэй.

– О да, – ответила я.

– Помню мой первый день здесь. Тогда я подумала, что в жизни не видела ничего прекраснее.

– Понимаю, – в восхищении согласилась я. – Это так не похоже на места, откуда я приехала.

– Вы полюбите это место, как полюбила его я, – доверительно произнесла домоправительница.

Я посмотрела на портрет сурового мужчины с собакой у ног и подумала о папе с его простой улыбкой и розовыми щеками.

– А мистер Ливингстон, хм, то есть лорд Ливингстон, какой он?

Миссис Диллоуэй с нежностью посмотрела на портрет.

– Он сложный человек. Он…

Передняя дверь распахнулась, и в фойе ворвался большой желтый лабрадор. Его светлую шерсть покрывал толстый слой грязи. Пес завилял хвостом и положил к моим ногам резиновый мячик. Через мгновение робко появились Эббот и Николас в заляпанных грязью штанах.

– Мистер Эббот! Мистер Николас! – возмущенно воскликнула миссис Диллоуэй. – Где вы были?

– Мы просто вывели Ферриса на прогулку в розовый сад, мэм, – ответил старший из братьев.

– Мальчики, ваш отец запретил это, – продолжала домоправительница. – Почему вы не слушаетесь?

– Это все Феррис, – сказал Николас. – Он убежал. И нам пришлось преследовать его.

Миссис Диллоуэй сняла с рубашки Эббота розовый лепесток, приставший туда вместе с грязью. Для розы он казался слишком большим.

– Вижу, вы были со мной не вполне искренни, – проговорила она, рассматривая лепесток. – Вы снова были у камелий?

У камелий.

Мальчик виновато кивнул.

– Мистер Эббот, вам двенадцать лет. Вы лучше меня это знаете. Живо наверх и принять ванну. И вы тоже, мистер Николас. Времени как раз хватит, чтобы помыться и до ужина убрать в фойе. Вам очень повезло, что у мисс Льюис и у меня такое доброе сердце и мы не сообщим об этом вашему отцу. А теперь поторопитесь!

Мальчики взлетели по лестнице наверх, и миссис Диллоуэй вздохнула.

– Нужно заставить мистера Хэмфри мыть Ферриса. Если он так хочет держать собаку, то должен ухаживать за ней. Я говорила лорду Ливингстону, что эта затея с собакой к добру не приведет, но мистер Хэмфри уговорил его. – Она снова вздохнула. – Ступайте к детям. Проследите, чтобы помыли за ушами и чтобы их одежду выгладили к ужину. Я представлю вас лорду Ливингстону в шесть часов в столовой. Прислуга не ест вместе с членами семьи, но для няни делают исключение.

– Да, мэм, – ответила я, поднимаясь по лестнице.

На площадке было прислонено к перилам что-то большое, накрытое белой простыней. Я приподняла угол и увидела портрет женщины, сжимающей в руке розовый цветок. Ее печальные глаза буквально впились в мои, и меня поразило, как художник сумел передать выражение ее лица: женщина словно кричала: «Пожалуйста, спасите!» Содрогнувшись, я поскорее накинула простыню обратно на холст, пока никто не увидел.

Глава 9. Эддисон

– Сегодня ночью в городском парке концерт, – сказал Рекс вечером. – Не хочешь пойти?

– Ты меня приглашаешь? – улыбнулась я.

– Приглашаю, – ответил он с широкой улыбкой.

Мы поехали в город на старом «Роллс-Ройсе», оставили его на улице и вошли в парк. Перед маленькой сценой были расставлены столы, где за пинтами пива улыбались, болтали и перешептывались молодые и пожилые пары.

– Выбери столик сама, – сказал Рекс, легонько целуя меня в щеку. – А я пойду притащу пива.

Я выбрала столик ближе к правому краю и села. Дожидаясь Рекса, я заметила за соседним столиком пару постарше. Они держались за руки и смотрели друг другу в глаза, словно говоря на каком-то своем языке.

– Это тебе, – сказал Рекс, ставя передо мной пинту янтарного эля.

Пена грозила вылиться через край, и я отхлебнула. Рекс сделал глоток и откинулся на спинку стула.

– Вот о чем я подумал. В романе злодеем окажется скрытная экономка…

– Вроде миссис Диллоуэй?

Он кивнул.

– Или темная лошадка вроде вон того парня. – Рекс указал на пожилого человека в темном костюме, сидевшего в дальнем конце парка. У его ног сидел шоколадного окраса лабрадор.

– Нет, только не надо парня с собакой, – сказала я. – Собака свидетельствует о доброте человека.

– Нет, это специально, чтобы сбить читателя с толку, – пояснил Рекс. – Таким образом персонаж покажется добрым.

– Что ж, в этом что-то есть, – согласилась я, отпив еще немного. – Значит, ты думаешь ввести в роман новый персонаж?

– Возможно, – таинственно проговорил мой муж. – Но у меня есть идея.

– Какая?

Он наклонился ближе.

– А что, если переписать начало и начать с таинственного убийства в старом поместье вроде того, где мы поселились? С тайны, хранимой несколькими поколениями?

– Мне кажется, это блестящая идея.

Рекс оперся подбородком на ладонь и улыбнулся. Я обожала, когда он на меня так смотрит, словно положение земной орбиты зависит от моего одобрения.

– Ты мне поможешь?

– Милый, это ты у нас мастер слова.

– Но ты так хорошо придумываешь сюжеты. Помнишь, как ты помогла мне с кульминацией, где главный герой уезжает из Нью-Йорка…

– И понимает, что оставил там любовь всей своей жизни?

Рекс кивнул:

– Без этой сцены книга была бы совсем не та.

Я пожала плечами:

– Я просто знала, что они были созданы друг для друга. Читатель бы возненавидел тебя, если бы ты их разлучил.

– Вот именно. Ты поняла это. А я нет.

– Что ж, – скромно проговорила я, – похоже, все те годы, когда я читала про Нэнси Дрю[5], не прошли даром, или же сыграла роль моя любовь к романтическим комедиям.

– У тебя шестое чувство на такие вещи. И, думаю, с твоей помощью этот роман может стать бестселлером.

Я сжала его руку.

– Тогда я твоя.

На сцену вышли музыканты, и я наблюдала, как один из них возится с ремнем своей гитары.

– Хочешь еще пива? – спросил Рекс.

– Конечно.

– Сейчас вернусь, – сказал он, вскакивая со стула.

Я проследила за ним взглядом, он скрылся в толпе у пивной палатки.

Солнце село, и свечи на столиках отбрасывали теплый оранжевый свет. Старые липы в отдалении выглядели сказочно. Проведя глазами по изгибу их ветвей, я вдруг заметила темную фигуру, скользнувшую за ствол дерева. В животе у меня что-то екнуло. Нет, это не может быть он… Или может? Я отчаянно рассматривала толпу, пока не увидела Рекса с пивом в обеих руках и улыбкой, от которой все мои страхи тут же улетучились.

На следующее утро Рекс взял с собой в гостиную стопку книг, которые нашел в спальне, в том числе одну о женской моде в довоенной Британии.

– Думаю, ты можешь сразу перейти к разделу о нижнем белье, – усмехнулась я.

– А что, там есть раздел о белье? – игриво спросил он.

Я выхватила у Рекса книгу и открыла в конце, на странице, детально описывающей всевозможные нижние юбочки того времени.

– Приятного чтения, – сказала я, кладя книгу ему на колени.

Рекс широко улыбнулся:

– Вообще-то я имел в виду что-то другое.

Жаль, что в тот момент я не сфотографировала его. Эта мальчишеская ухмылка. Этот взгляд, наполненный любовью и удовлетворенностью. Разве он сам не понимает? Мы и так счастливы, нам не нужны дети. У меня есть цветы и растения, у него – романы. Разве этого не достаточно? Разве он не любит все перипетии нашей совместной жизни? Вот я прибегаю домой на ужин с полной корзинкой овощей с рынка и тороплюсь прочитать то, что он написал за день. Вот наш совместный завтрак в саду, когда мы, потягивая эспрессо, обсуждаем наш последний поход на блошиный рынок в Куинсе или в антикварный магазин в Коннектикуте. Однажды он привез на запись «Антикс Роудшоу»[6] огромный расписной комод, но оказалось, что этот предмет изготовлен в Китае. Я усмехнулась, вспомнив об этом.

Рекс отложил книгу и взглянул на меня.

– Значит, тайна угнездится прямо здесь, в поместье. Совершенно новая книга. Кто будут действующие лица?

– Ну, – сказала я, – конечно, властный хозяин поместья и его печальная таинственная супруга.

Рекс сделал несколько пометок в своей тетрадке.

Я посмотрела на сад за окном.

– Может быть, она проводила много времени в саду от своей печали? Может быть, цветы дарили ей чувство покоя?

– Мне нравится, – сказал Рекс. – А домоправительница – одна из немногих, кто кое-что знает. Может быть, она неравнодушна к лорду?

– Может быть. Но есть и другие персонажи. Например, дети в детской. Кто-то из прислуги. – Я посмотрела на экземпляр книги Вирджинии Вулф, что оставила на туалетном столике. – И еще есть Флора.

Рекс на мгновение растерялся.

– Флора?

– Да. Я нашла это имя в книге.

– Кто она такая? – спросил Рекс.

– Не знаю. Но хотелось бы выяснить.

– И мне тоже, – сказал он, возвращаясь к своей тетрадке.

Снаружи послышался какой-то шум.

– Поднимается ветер, – сказал Рекс.

Я выглянула в окно – ливень лил стеной.

– Жаль. Я надеялась, что сегодня мы сможем выйти в сад.

– Может быть, во второй половине дня прояснится.

– Надеюсь. – Я взяла «Годы» Вирджинии Вулф. – Пожалуй, я поднимусь наверх, а ты пока пофантазируй сам.

С лестницы я взглянула в коридор в западном крыле, уходящий в направлении детской. Мне чуть ли не слышался детский смех, доносившийся из прошлых веков. Были они счастливы здесь? А как же не быть – с этаким кукольным домиком, всеми этими игрушками и богатым книжным шкафом?

Я повернулась к восточному крылу, в правой части которого притягивала взгляд двустворчатая дверь красного дерева. Раньше я не замечала этой комнаты; миссис Диллоуэй не показывала нам эту часть дома. Я подошла ближе и оглянулась, прежде чем взяться за ручку. Я медленно повернула ручку. К моему удивлению, она легко поддалась.

Дверь скрипнула, когда я толкнула ее, и я скользнула за порог. Внутри было холодно, и я поежилась, пока глаза привыкали к полумраку. Жаль, что рядом нет Рекса. Шторы были опущены, но я сумела разглядеть, что эта спальня раньше принадлежала женщине – очень важной персоне. На отороченном кружевами покрывале не виднелось ни единой морщинки, а большой шкаф у противоположной стены был распахнут, открывая длинный ряд платьев.

Я подошла к туалетному столику и рассмотрела набор гребней и зеркальце с выгравированными буквами А. М. Л. Это была личная комната леди Анны? Я посмотрелась в старое зеркало с кривой трещиной в середине. Леди Анна смотрелась в это самое зеркало в день своей смерти? Я прикоснулась пальцем к изломанной, как молния, трещине в стекле.

До сих пор слышу тот дождь за окном. Он стучал в стекло. И порыв ветра завыл в трещинах рамы, а мне в ноздри ударил аромат цветов – пьянящий, мускусный аромат, может быть, сирени – словно у меня за спиной стояла женщина, недавно опрыскавшая духами шею. Сердце неистово заколотилось у меня в груди, я быстро обернулась, и только тут заметила на комоде вазу с цветами. В большой хрустальной вазе стояли недавно срезанные пионы и несколько веточек пурпурной сирени. Это миссис Диллоуэй оставила их здесь? Зачем? Для кого?

Я подошла к комоду, чтобы получше их рассмотреть, и увидела на кружевном покрывале какую-то книгу. Довольно большого размера, она напоминала альбом с вложенными вырезками и фотографиями. Я открыла первую страницу и, прищурившись, прочла рукописную надпись: «Камелии Ливингстон-Мэнора; собраны Анной Ливингстон».

Я широко раскрыла глаза. Это был гербарий. Внутри в определенном порядке были разложены десятки засушенных цветков. Поблекшие и тонкие, как бумага, они были приклеены к страницам, а внизу от руки были написаны даты и название, а также содержалась подробная информация о том, как эти цветы надо сажать и ухаживать за ними. Рядом с цветком Petelo Camellia леди Анна написала: «Эдвард подарил мне это деревце на день рождения. Его доставили из Вьетнама, из рощи у подножия горы. Его ярко-желтые лепестки сразу подняли мне настроение. Он напомнил мне тот цветок, что я видела в ботаническом саду Чарлстона много лет назад».

Значит, лорд Ливингстон привозил жене редкие камелии, чтобы поднять ей настроение. Но почему она в этом нуждалась? Меня околдовало разнообразие камелий в альбоме – красные, розовые, желтые, разноцветные гибриды, камелии со всего мира.

Особое внимание я обратила на заметки у края каждой страницы.

«Не получала достаточно солнца в северной части сада. Перемещена на запад, где почва лучше. Больше дренажа». Вдруг я заметила особенную закономерность: каждый правый верхний угол страницы был помечен рядом цифр. Я вернулась к странице с Petelo и изучила код: 5:3:31:2:1. Под ним виднелись буквы: «Л. суссекс Герцберг». Вероятно, цифры означали код ботанической систематики, но эти слова не относились к этой камелии, и вообще я не знала камелий с подобными названиями.

Я пролистала весь альбом, пока не добралась до последней страницы, которая оказалась вырвана. О ее существовании напоминал лишь неровный обрывок. Кто вырвал ее? И зачем? Гербарий Анны был собран кропотливо и аккуратно. Конечно, это не она вырвала страницу.

На лестнице послышались шаги, и я поспешила в коридор, осторожно закрыв за собой дверь. Засунув альбом под мышку, я пошла по коридору к лестнице и едва не столкнулась с миссис Диллоуэй.

– Мисс Синклер, – сказала она, поправляя розовые стебли в руке. – Разрешите мне… помочь вам?

– Да, – забормотала я, стараясь, чтобы она не заметила альбом. – То есть нет. Все в порядке.

– Конечно, конечно, – несколько подозрительно ответила она.

Я побежала в спальню и была рада увидеть сидящего на краю кровати Рекса.

– Вот ты где, – сказал он, отрываясь от книги.

– Я была в восточном крыле, – ответила я, садясь рядом. – И обнаружила одну комнату.

– Вот как? – заинтересовался он.

– Я вошла. Там было не заперто. Рекс, это было очень странно. Раньше это была комната леди Анны. Миссис Диллоуэй содержит ее, как будто Анна все еще жива. Там ее наряды, вещи. Даже живые цветы в вазе.

– А вот это уже жутковато, – заметил он.

– Да. – Я положила на кровать альбом с камелиями. – И посмотри, что я нашла.

– Что это? – Он взял альбом в руки.

– В этом гербарии она вела записи обо всех камелиях в поместье, с очень странными пометками. И видишь последнюю страницу? Ее вырвали.

Рекс некоторое время рассматривал альбом, потом пожал плечами.

– Может быть, одна из камелий погибла, и она не захотела оставлять страницу, где рассказывалось о ней?

Я покачала головой:

– Нет. Некоторые растения погибли во время снежной бури в 1934 году. Посмотри на эту, видишь? Но об этом прямо сказано на этой странице. Тут что-то другое.

Он почесал в затылке, а потом замер, словно его осенило.

– А что, если это какой-то шифр?

– Я тоже об этом подумала. Знаешь, это прекрасный сюжет для захватывающего романа.

Рекс улыбнулся мне:

– Спасибо.

– За что?

– За веру в меня. Знаешь, мои родители терпеть не могут эту затею с романом. Они бы предпочли, чтобы я основал инвестиционную компанию.

– Но ты бы был несчастен на такой работе, – сказала я.

Однако счастье Рекса и было первым в списке приоритетов у его родителей. По их мнению, человек с фамилией Синклер должен быть успешным управляющим, а не едва сводящим концы с концами романистом.

– Что ж, – сказала я, – посмотрим, что они скажут, когда твоя книга попадет в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».

Рекс усмехнулся.

– Мы уже почти промотали все наши сбережения. Пожалуй, мне нужно разработать запасной план, если этот литературный бизнес не выгорит. – Он пожал плечами.

Я покачала головой.

– Нет, подожди немного. Мой бизнес на взлете. И, – я помолчала, тщательно подбирая слова, – твои родители всегда помогут, если дело дойдет до разорения.

– Я не возьму у них денег, – ответил Рекс.

Это была его болевая точка. После того как его родители купили нам таунхаус в Нью-Йорке, они поставили нам дополнительные условия. Мой отец любил говорить: «Я привел тебя в этот мир, я могу и убрать», – но от родителей Рекса это звучало в несколько иной интерпретации: «Мы дали тебе привилегированную жизнь, мы можем и отобрать ее». Но они, конечно же, хотели ему только добра. Они с нетерпением ждали его на Рождество и на Пасху, и еще раз на день рождения бабушки. Думаю, с этим можно было смириться. Но когда его мать предложила ему обратить меня в англиканскую веру (она даже послала ему по почте членскую карточку с моим именем), он положил этому конец.

– Я не позволю им помогать нам, – с гордостью произнес он. – Знаю, что могу показаться идеалистом, но когда у нас будут дети… То есть если у нас будут дети, я хочу, чтобы они знали, что все, что их окружает, заработали их родители.

Я потупилась.

– Рекс, я думала, мы уже решили…

– Что решили?

Я вздохнула.

– Что мы пока отложим этот разговор.

– Не могу, Эдди. Я хочу детей от тебя, от женщины, которую люблю. Не могу и не хочу от этого отказаться. И не собираюсь делать вид, будто мне это неважно.

Я встала и подошла к окну, мое сердце трепетало.

– Хорошо бы ты мне рассказала, – проговорил он.

Я обернулась:

– Что рассказала?

Его глаза наполнились тревогой.

– То, что ты от меня скрываешь. Иногда, когда ты спишь, я смотрю на тебя, и мне кажется, что я вот-вот разгадаю твои мысли.

Конечно, подобные разговоры у нас случались десятки раз. И каждый раз мне удавалось его успокоить. Я говорила Рексу слова, от которых ему становилось легче, что дело-то было не в нем, а во мне. Как ему объяснить, что я не могу представить себя мамой и что не считаю, будто материнство нужно всем. Но когда я смотрела ему в глаза, то понимала, что мои слова не убедили мужа. Я знаю, он догадывался, что тут кроется что-то еще. И это в самом деле было так. Я отвернулась. Не могу выносить его взгляда: боюсь, что мои глаза выдадут раны и боль, которые я скрывала внутри. Иногда у меня закрадывались подозрения, что Рекс действительно может прочесть мои мысли, чему свидетельствовали маленькие наивные моменты, когда он заканчивал за меня мои фразы или приходил домой с фаршированными блинчиками или тайской лапшой как раз, когда я звонила в ресторан, чтобы купить чего-нибудь навынос. И еще у него была необъяснимая способность распознавать мою мигрень. Может быть, он сумел прочесть мои мысли и теперь?

Рекс встал и потянулся к своей сумке, потом засунул в нее свою тетрадку и несколько книг.

– Пожалуй, поеду в кафе в городе и попытаюсь раздобыть какой-нибудь материал.

Я кивнула. Терпеть не могу, когда он расстроен, но я не знала, что еще сказать, чтобы успокоить его. Рекс закинул ремень сумки на плечо, прошел по коридору и с легким щелчком закрыл за собой дверь.

Я положила под голову подушку и долго думала о Рексе, а потом услышала, как на туалетном столике сигналит мой ноутбук. Родители Рекса оборудовали комнату Интернетом, а я чуть не забыла, что накануне вечером подключилась к сети. Взяв компьютер на колени, я вошла в электронную почту. Там было сообщение от клиента и еще одно от моего ассистента Кары; она извещала меня, что сад бабочек благополучно разбит, и приложила к письму фото. Астильбы были посажены чересчур плотно, но в остальном она справилась.

Мне не хотелось думать о собственной жизни, и я снова вернулась мыслями к Ливингстон-Мэнору, в частности, к камелиям и альбому леди Анны. И решила послать электронное письмо одному из моих бывших преподавателей, Луизе Кларк, ведущей курс садоводства в Нью-Йоркском университете. Прошлой осенью мы обменивались письмами о редкой розовой сирени, на которую я наткнулась в саду одного моего клиента в Бруклине. Может быть, она знает что-нибудь о камелиях?

Привет, Луиза!

Как поживаешь? Я вместе с мужем Рексом провожу лето в Англии, в поместье его родителей. Оно великолепно и загадочно, как будто из потустороннего мира. Ты не поверишь, какой тут сад, а особенно старые камелии. Об этом и хочу написать. Я здесь нашла старый гербарий с записями о посаженных камелиях. Большинство из них я узнала. Некоторые весьма редкие. Я пошлю тебе фото, если этот дождь когда-нибудь кончится. А пока у меня есть два вопроса: 1) ты не слышала о сорте с названием Анна-Мария Беллуэтер? Мне это название незнакомо, а цветы великолепны – большой розовый цветок с темно-розовой серединой. И 2) ты не знаешь случайно что-нибудь о редких сортах, которые могли расти в Англии в 20-х или 30-х годах XX века? Что-нибудь такое, на что мне стоит обратить особое внимание? Не знаю, с чего начать, – хорошо бы ты мне хоть что-то подсказала. В альбоме одна страница вырвана. Не могу удержаться от мысли, что там был описан какой-то важный сорт. Во всяком случае, совершенно очевидно, что та запись имела ценность.

Не забудь о разнице во времени.

Заранее огромное спасибо, Луиза! Наилучшие пожелания из Англии.

Эддисон.


P. S. Ой, забыла написать: на каждой странице проставлен очень странный код рядом с данными о цветке. Например, на странице с Petelo стоят цифры 5:3:31:2:1, а снизу надпись «Л. суссекс Герцберг». Нет какой-нибудь идеи, что это может означать?

Я отправила мейл и вернулась к альбому с камелиями, еще раз прочла все записи, а через пятнадцать минут снова услышала сигнал компьютера. Я в нетерпении открыла ответ Луизы:

Привет, Эддисон!

Очень рада твоему письму. Отвечаю кратко, поскольку я в отъезде, на совещании с руководством. Скоро вернусь, но не терпится ответить. Ты действительно обнаружила нечто интересное. Во-первых, я поискала в базе данных сорт Анна-Мария Беллуэтер, и оказалось, что это название было дано сорту в начале XX века в честь одной женщины из Чарлстона. Насколько я знаю, все молодые девушки из высшего сословия хотели, чтобы в их честь был назван какой-нибудь сорт этих прекрасных растений. Это считалось в обществе высокой честью. Та мисс Анна Беллуэтер, наверное, была ничего себе. А что касается второго вопроса, о редких камелиях, то – да. Есть одна особенная разновидность, которую тебе стоит погуглить, – миддлберийская розовая. Лет пятнадцать назад к ней возобновился интерес. Припоминаю статейку, кажется, в «Телеграфе» [7] . Тебе придется порыться. Но как бы то ни было, ее считали утраченной. Может быть, так и есть; может быть, нет. Но как будет здорово, если ты сможешь ее обнаружить! Это же мечта цветовода! Что касается твоего ботанического кода, тут ты меня поставила в тупик. Я подумала, что это, может быть, венский код, который использовали в Англии в начале прошлого века, но получается бессмыслица. Наверное, это личный код садовника для обозначения цветов. А насчет «Л. суссекс Герцберг» я ничего в базе данных не нашла. Загадка! Отключаюсь, чтобы разобраться с бумагами.

С наилучшими пожеланиями,

Луиза.


P. S. Держи меня в курсе!

Я тут же вошла в «Гугл» и набрала «миддлберийская розовая». Нашлись сотни упоминаний. Пройдясь по статьям, я узнала, что смогла, о поразительной разновидности с белыми лепестками с розовыми кончиками. Она упоминалась в ботанической истории, но в последние десятилетия садоводы не могли найти признаков ее существования, и многие считали это растение просто мифом. Но потом в блоге одного ботаника из Лондонского ботанического сада я прочла, что последний экземпляр видели в тридцатых годах именно в Ливингстон-Мэноре.

Я бросилась к окну и выглянула в сад, где над холмами висела мгла. Неужели миддлберийская розовая пережила все эти годы?


– Эй! – крикнул Рекс несколькими часами позже, подходя к дому по подъездной дорожке.

Я вышла его встретить.

– Ты не поверишь, что я сегодня придумал.

– Вот как? – усмехнулась я.

Я была рада, что он снова улыбается после нашего разговора.

– Да. Похоже, я определил план места действия. – Он прижал палец ко лбу, словно вспоминая какую-то деталь. – А знаешь что? Сегодня в городе произошло нечто крайне необычное.

– Что же?

– Я встретил парня из Нью-Йорка. Из Бронкса.

Я вздрогнула. Это должно быть совпадение.

– Жаль, не могу вспомнить его имя. То ли Том, то ли Шон. Он сказал, что приехал сюда к своей подруге. В общем, мир тесен, а?

– Да, – кивнула я, ощущая, как на меня наползает прежний страх.

На мгновение мои мысли вернулись в лето 1985 года, к той ночи, которая навсегда изменила мою жизнь. Мне только исполнилось пятнадцать. Стоит жара, невыносимая жара. На полу теплицы № 4 в Нью-Йоркском ботаническом саду под моими ногами шуршат листья. Шон протягивает мне лопату и говорит: «Закапывай».

– Ты хорошо себя чувствуешь, милая? – спросил Рекс, кладя руку мне на локоть.

Я часто заморгала, приходя в себя, и ответила:

– Да, – я схватилась за живот. – Наверное, я еще не привыкла к этим обильным английским трапезам, вот и все.

Рекс кивнул.

– Тебе надо подышать воздухом. А то сидишь в душном доме целый день. – Он взял со столика у двери газету и засунул под мышку. – Давай посидим на террасе.

Я вышла вместе с ним на террасу, где под навесом стояли два кресла. Дождь наконец закончился, и от земли поднимался серый туман. Рекс открыл газету и через какое-то время взглянул на меня.

– Посмотри, – сказал он, – наш городок, похоже, – центр нераскрытой тайны. В 1931 году пропала какая-то девушка из Клайвбрука. – Он показал черно-белую фотографию молодой женщины с темными волосами и добрыми глазами. – Очевидно, сегодня годовщина ее исчезновения.

– Как печально, – проговорила я, беря у него газету. – И ужасно. – Я прочитала заголовок: – «2 января 1931 года была похищена Лайла Герцберг, и так и не была найдена».

Герцберг. Где я слышала это имя?

Рекс оторвался от своей книги.

– Я знаю. Похоже, в те дни в Клайвбруке был собственный Джек Потрошитель. Вчера я говорил с владельцем кафе, и он сказал, что в тридцатые годы исчезла еще одна женщина. Некто по имени Элси. Когда я был маленький, у меня была няня с таким же именем. Когда мы ложились спать, она обычно добиралась до маминого вина в коробках. – Он улыбнулся, отвлекаясь от мрачных мыслей. – Не знаю, что меня больше тревожит: нераскрытое похищение или мамино вино.

Я натянуто улыбнулась, и в это мгновение с неба стремительно спустился ворон и сел на каменную урну на террасе, нахально каркая на нас, как призрак из моего прошлого. Я хлопнула в ладоши, и ворон отступил, но продолжал с вызывающим видом смотреть на меня.

Рекс достал из кармана зазвонивший мобильник.

– Лучше приезжай сюда, – сказал он в трубку, направляясь по дорожке к входу в дом, и помахал мне рукой, как бы говоря «Я буду через минуту». Я слушала, как с каждым шагом его голос затихает.

– Ты нашел его? – говорил Рекс. – Хорошо. Я сейчас же еду. Хочу увидеть сам… Да, конечно… Нет, ее не будет…

Когда он скрылся из виду, я решила вернуться в дом. Поднялся ветерок, и надо было взять свитер. Я прошла мимо стопки корреспонденции в почтовом ящике у входа, и мое внимание привлек желто-коричневый конверт. В левом верхнем углу я прочла имя отправителя: лорд Николас Ливингстон. Не так ли звали одного из детей прежних владельцев поместья? Письмо предназначалось моему свекру. Конечно, отец Рекса не стал бы возражать, если я его вскрою, – там могла быть ценная информация, которую он должен узнать. Я взяла конверт и направилась в гостиную. Бросив взгляд на дверь, я открыла конверт и торопливо вытащила письмо.

Мистеру Синклеру:

Я – Николас Ливингстон, раньше проживавший в Ливингстон-Мэноре. Я хотел бы сообщить Вам нечто чрезвычайно важное. Если Вы будете любезны позвонить мне в мой офис в Лондоне, мы сможем обсудить этот вопрос. Пожалуйста, не говорите ни слова о нашей переписке обслуживающему персоналу, особенно миссис Диллоуэй.

С уважением, Николас Ливингстон.

Что он собирается сообщить моему свекру и почему не хочет, чтобы об этом узнала миссис Диллоуэй? За спиной у меня послышались шаги, и я поскорее засунула письмо в карман джинсов. Когда я обернулась, в дверях стояла миссис Диллоуэй.

– Ой, здравствуйте, – нервно проговорила я.

– Когда вы и мистер Синклер предпочитаете ужинать: в шесть или в шесть тридцать?

– Нет-нет, – ответила я. – Я как раз хотела сказать вам об этом. Вечером мы собираемся в город и перекусим там.

– Да, конечно, – чопорно проговорила она, прежде чем протянуть конверт.

– Это вам.

– Мне? – удивилась я, беря конверт со штемпелем «Федерал Экспресс»[8]. – Не понимаю. Я никому не говорила, что еду сюда.

Старая женщина с любопытством посмотрела на меня и повернулась к двери.

– Ну, я вас покидаю.

С конвертом в руке я села на диван в ожидании, когда стук ее каблуков затихнет. Когда я вскрыла письмо, мое сердце заколотилось. Я еще раньше узнала почерк на конверте и ощутила знакомое чувство тошноты. Как он отыскал меня здесь? Внутри был свернутый листок бумаги с потертыми краями, небрежно вырванный из блокнота, и на нем всего два слова: «Привет, Аманда».

Я скомкала его и прислонила голову к спинке дивана, вспоминая то, что так отчаянно хотела забыть.

Глава 10. Эддисон

Пятнадцать лет назад


– Назовите свой возраст, – без всяких эмоций сказал мне полицейский.

Он сидел за заваленным папками серым стальным столом. Настойчиво звонил телефон, но он не брал трубку.

– Мисс Бартон, – повторил он, – пожалуйста, не будем зря терять время. Вы видите, у меня куча дел.

Я смотрела под ноги.

– Я спрошу вас еще раз, и если вы не захотите сотрудничать, вас отправят в учреждение для несовершеннолетних преступников, – пролаял он.

Этот тон был мне знаком – тон моего отца. Как хорошая машина за считаные секунды разгоняется с места до шестидесяти миль в час, так и в нем закипала злоба, мгновенно превращая его в монстра. Когда я была маленькой, то не знала, что вызывает эту перемену и как это происходит. Только что был нормальным человеком – и тут же хватает ремень и бросается на меня с этой дикой злобой в глазах. Мама говорила, что он болен. Но это не давало ему права так себя вести.

– Вы, сбежавшие из дома, никогда ничему не учитесь, – продолжал полицейский. – Вы думаете, жизнь на улице интереснее, но потом все идет наперекосяк, и нам приходится помещать вас куда следует. – Он постучал ручкой по краю стола. – На случай, если ты плохо слышишь, даю тебе еще один шанс объяснить свои действия, прежде чем попадешь в исправительную колонию – в этот раз на шестьдесят дней. Назови дату своего рождения, чтобы я записал.

Я грызла свои кровоточащие ногти, и так обгрызенные до мяса. Неужели он не видит, что я хочу в колонию? Я посмотрела ему прямо в глаза и не произнесла ни слова.

Он хлопнул папкой по столу и встал.

– Стэн! Занеси ее в список.


– Ах, вот ты где, – сказал Рекс. – Извини, что я так долго.

– Да ничего. Мы же никуда не торопимся, – примирительно ответила я. – И все-таки, кто звонил?

– Менеджер отца. Мне придется подписать согласие на некоторые архитектурные изменения дома.

– А-а-а.

– Слушай, почему бы нам не пойти в сад? Наконец-то выглянуло солнце, и прогулка тебя приободрит.

– Прекрасно, – снова заулыбалась я. – Только куртку возьму.

Сунув в рюкзачок мобильник и альбом с гербарием, я вышла вслед за Рексом на террасу, выходящую к садовой дорожке. За самшитами вдоль дорожки явно никто не ухаживал много лет, но я пыталась представить, как они должны были выглядеть в лучшие времена – несомненно, подстриженные под линейку. Однако теперь они разрослись, и без всякого порядка – кое-где густые, а где-то пожелтевшие и анемичные. Бедняжки, – как старые леди, лишенные еженедельных визитов в парикмахерский салон. Мне хотелось взять в руки триммер и сделать им стрижку. Да, поместье заросло, но все было небезнадежно. Есть хороший скелет, как говорят о домах. Если немного кое-что обрезать и пересадить, сад снова станет великолепным. У меня так и чесались руки начать работу.

Мы с Рексом прошли мимо захиревшего цветника роз, и я на мгновение задержалась, чтобы вырвать побег плюща, угрожавший задушить старую чайную розу. В теории плющ привлекателен, даже прелестен, но я повидала слишком много садов, погубленных вьющимися стеблями, которые в некоторых частях света становятся агрессивными сорняками. Они расползаются и постепенно покрывают клумбы своими змеевидными завитками, пока не прикончат всю жизнь под ними. Я присела на корточки, чтобы запустить пальцы в землю под разросшимися стеблями роз, которые, похоже, не обрезали по крайней мере лет десять, и нащупала основание корня плюща. Упрямый и решительный, он держался крепко, но я оказалась сильнее и вытянула весь клочковатый корень. Сорняки похожи на пороки: единственный способ обеспечить, что они не вернутся, – встретиться с ними в открытом бою и искоренить. Все остальное – временные меры. Я вздохнула, подумав о своей жизни. Я дала сорнякам разрастись во мне, и они угрожают моему счастью, а некоторым образом и жизни. Так почему я не могу встретить их лицом к лицу?

– Не можешь удержаться от маленькой прополки? – с улыбкой проговорил Рекс.

Я отступила полюбоваться своей работой и сказала:

– Так лучше.

Солнце скрылось за облаком, и горизонт затянуло темными тучами. Я ощутила на щеке каплю дождя и быстро подняла капюшон куртки, прежде чем мы спустились по пологому склону в низину. Здесь мои глаза наткнулись на каменную статую, почти полностью увитую плющом. Я остановилась и, поставив рюкзак на землю, раздвинула вьющиеся стебли.

– Подожди, я помогу, – сказал Рекс.

Вместе мы открыли лицо каменного ангела. Рекс освободил от плюща ее крылья, а я распутала ее туловище.

– Вот, – сказала я каменной красавице. – Так гораздо лучше.

Не успев встать, я заметила несколько пурпурных побегов, высунувшихся из земли у подножия статуи, и наклонилась рассмотреть их поближе. Сонная одурь, или Atropa belladonna.

– Рекс! – позвала я.

Он тоже нагнулся:

– Что это?

– Это называется Atropa belladonna, – объяснила я. – Очень ядовитое растение. – Мне вспомнилась история про садовника, который попал в больницу после того, как случайно потер глаза пальцем, запачканным соком сонной одури. Даже в малых дозах растение губительно для здоровья и может привести к смерти. – Напомни, чтобы я предупредила твоих родителей: от этого растения нужно держаться подальше.

У младшей сестры Рекса были маленькие дети.

Поднялся ветер. Я ощутила, что он проникает сквозь куртку, и поежилась.

– Вернемся назад? – спросил Рекс.

– Нет, – ответила я. – Посмотрим на камелии.

После сезона цветения деревья сбросили большинство своих цветов, но оставшиеся были живы и эффектны, как последние вспышки фейерверка. И при ближайшем рассмотрении деревья не разочаровывали меня. Я в трепете смотрела на желтый цветок и легонько коснулась его лепестков, вдыхая бальзамический, лимонный аромат. Вытащив альбом Анны, я раскрыла его на странице с Petello.

– Думаешь, это она? – спросил Рекс.

Я кивнула, изучая записи леди Анны, чтобы сравнить строение лепестков.

– Должна быть она. Но что это за цифровой код? Ты как думаешь? 5:3:31:2:1. Может быть, местоположение? – Я сосчитала ряды деревьев – всего пять. – Да, пятый ряд, если считать с востока. – Я повернулась, чтобы сверить свои выкладки.

– И дерево третье от начала, – подсказал Рекс, встретив мой взгляд. – Похоже, мы взломали этот шифр.

– Почти. Но что означают последние числа?

Я подошла к следующему дереву и остановилась полюбоваться его темными изумрудно-зелеными листьями, блестящими и гладкими. Подобрав с земли недавно упавший розовый цветок, я снова сверилась с альбомом. Анна-Мария Беллуэтер. Но под записью об этом растении стояло только два числа – 5:4 – и ничего больше.

– Это бессмысленно, – сказала я Рексу.

Мы обошли все ряды. Некоторые деревья были в лучшем состоянии, другие в худшем, и я остановилась потрогать ствол одного дерева, которое, похоже, когда-то обгорело. С одной стороны его ветви были голыми и изломанными. Возможно, растение пострадало от молнии. Я надеялась, что это не миддлберийская розовая.

Дождь усилился.

– Черт побери! – выругался Рекс и указал на какой-то сарай в отдалении.

Мы бросились туда и укрылись под его навесом. Его замшелая крыша провалилась, а старый ржавый флюгер скрипел, с трудом вращаясь на оси. Протерев рукавом запотевшее стекло, я заглянула в темное окно, и мне показалось, что внутри я заметила какое-то движение.

– Кто здесь? – спросила я, слыша, как в груди колотится сердце.

– В чем дело? – спросил Рекс.

– Дорогой, мне показалось, что внутри кто-то есть.

Он, похоже, струхнул, но я знала, что муж ни за что не покажет свой страх.

– Никого нет, – сказал он.

Мне показалось, что скрипнула дверь, и я в ужасе вздрогнула, а потом повернулась и, как спринтер, бросилась прочь, но споткнулась о какой-то корень и упала. Ударившись локтем, я вскрикнула от боли.

– Эддисон! – крикнул сзади Рекс. – Что с тобой?

Когда он приблизился, у меня из руки шла кровь.

– Милая, ты поранилась.

– Извини, – ответила я, с облегчением испытывая чувство безопасности. Сарай остался внизу, и его замшелая провалившаяся крыша практически сливалась с садом. – Я немного перепугалась.

– Ничего, – сказал он, помогая мне встать. – Пойдем домой, перевяжем.

Мы оставили нашу грязную обувь у двери и прошли в фойе, где я повесила куртку.

– Вижу, вы ходили в сад, – с лестницы донесся голос миссис Диллоуэй.

– Да, ходили, – ответил Рекс. – Хотя сегодня не лучший день для прогулок.

– Да уж, – заметила домоправительница.

Направляясь к лестнице, я чувствовала, как ее глаза буравят меня. И вдруг меня осенило. Герцберг.

Я резко обернулась:

– Рекс, ты оставил газету на террасе?

– Кажется, да, – ответил он.

Миссис Диллоуэй покачала головой.

– Когда пошел дождь, я ее убрала. Вон она. – Она указала на столик.

Несколько дождевых капель попало на газету, но читать было можно. Сунув ее под мышку, я направилась к лестнице. Когда мы с Рексом поднялись на второй этаж в спальню, я закрыла дверь, положила на кровать газету и рядом альбом. Статья сообщала, что Лайла Герцберг была похищена 2 января 1931 года. Я открыла страницу с Petelo и прочла последние числа: «31:2:1». У меня захватило дыхание. Это наверняка дата. Я внимательно изучила статью, выискивая сведения о Лайле Герцберг. Она родилась в Суссексе. Я снова прочитала надпись под кодом: «Л. суссекс Герцберг». Мы с Рексом переглянулись.

– Боже, – воскликнула я, серьезно качая головой. – Что же мы только что обнаружили?

В тот вечер Рекс отвез меня в Милтон, в деревенскую пивную.

– Что возьмем? – спросил он, просмотрев меню. – Сэндвич с пряной говядиной или рыбу с жареной картошкой?

– Ну, я-то знаю, что ты возьмешь, – улыбнулась я, отодвигая меню и пригубляя вино, которое официант только что откупорил и разлил по нашим бокалам. Рекс никогда не отказывается от рыбы с картошкой.

У нас обоих не выходило из головы открытие, сделанное сегодня в саду.

– Рекс, я не знаю, что и думать об этом.

– Я тоже, – сказал он, потирая лоб. – Думаешь, эти сведения мог сообщить похититель?

– Не знаю, – ответила я, глотнув еще немного вина. – Может быть, это его визитная карточка. – Я кивнула своим мыслям. – Или, может быть, леди Анна пыталась собрать все сведения воедино.

– Я бы проголосовал за последнее. Может быть, она знала, что в поместье происходит нечто зловещее. И искала ключи к этому, и нашла их в саду у камелий.

Я расправила салфетку на коленях.

– Думаешь, миссис Диллоуэй что-нибудь знает?

– Наверняка, – ответил Рекс. – Она так долго живет в поместье, что просто обязана что-то знать.

Я вздохнула.

– Но не так-то просто заставить ее говорить. Никогда не встречала более замкнутого человека.

– Слушай, давай ненадолго перестанем быть детективами и насладимся этим вечером. – Рекс коснулся моей руки. – Что скажешь?

– Хорошо, – ответила я, изобразив улыбку.

Он взял мою руку и легонько провел пальцем вдоль нее, пока не добрался до часов.

– Хочешь услышать нечто невероятное? – спросил он, склонив голову вправо. – Я никогда не видел твоего обнаженного запястья.

Я инстинктивно отдернула руку.

Он удивленно взглянул на меня.

– Я только что понял, что видел каждый дюйм твоего тела, – он просунул палец под мои часы, – но никогда не видел этого запястья.

Я быстро выпрямилась, пряча руку за спиной.

– Конечно же, видел.

– И все же, – проговорил он, нежно беря мою руку.

Его намерения были романтичны, игривы, однако он затронул опасные струны.

– Давай их снимем. – Он оттянул ремешок часов и увидел шрам, который я всеми силами скрывала. – Боже! Что это?

– Ничего, – сказала я, вырывая руку. – Это… После ветряной оспы.

– О, – проговорил он, все еще пораженный. – Я не знал, что у тебя была ветряная оспа.

– Была, – сказала я, радуясь, что приближается официант. – Теперь ты знаешь.

Глава 11. Флора

– Тук-тук!

В мою комнату заглянула миссис Диллоуэй. Я оставила дверь не запертой, не желая показаться затворницей.

Дети были заняты уроками, и я решила воспользоваться свободной минутой и написать письмо домой. Родители, наверное, ждут не дождутся весточки, что я благополучно добралась до места назначения. Отложив ручку и бумагу в сторону, я обернулась к двери.

– А, здравствуйте, – сказала я, пряча письменные принадлежности в ящик стола.

– У вас есть все, что нужно?

– Да, – ответила я, набираясь мужества, чтобы спросить про сад. – Я просто подумала… ну… Не могла бы я собрать несколько камелий для гербария… Пока они еще не отцвели.

– Я бы вам не советовала, – быстро ответила домоправительница и, прежде чем я успела что-то сказать, сцепила руки на животе. – А теперь, поскольку наша экскурсия прервалась, продолжим?

– Да, пожалуйста, – ответила я.

Наверху миссис Диллоуэй провела меня мимо гостиной, показала чулан, где, как она сказала, иногда прячется Николас, и кухонный лифт, где время от времени исчезает Джени. Мы миновали столовую, приемную, комнату отдыха и направились наверх в детскую. Это была большая комната с огромными окнами из свинцового стекла, выходящими на сад и гряду пологих холмов. Я представила себе, как летом они распахнуты и через них льются ароматы сада. Я прошла мимо кукольного домика высотой с Кэтрин и чуть не споткнулась о деревянный кубик.

– Смотрите под ноги, – сказала миссис Диллоуэй. – Дети ужасно не любят убирать за собой.

Я увидела справа книжный шкаф.

– Они любят сказки?

– Любили, – ответила она.

Я взяла с полки одну книжку с картинками.

– О, обожаю Беатрис Поттер[9]. Как вы думаете, им понравится, если я им почитаю?

Миссис Диллоуэй пожала плечами:

– Попробуйте. Но у последней няни не очень получилось.

Я села на диван рядом со шкафом.

– Можно вас кое о чем спросить?

– Разумеется.

– Нет ли чего-то такого, что мне нужно знать о случившемся с их матерью? Сэди сказала, что…

– Вам лучше не слушать сплетни горничных, мисс Льюис, – нахмурилась миссис Диллоуэй. – Не стоить ворошить прошлое, это не пойдет детям на пользу. Они многое пережили в прошлом году, больше, чем бы надо детям.

Я кивнула.

– Продолжим? – спросила она, когда я встала.

– Да, – ответила я, направляясь за ней к двери.

Мы прошли по темному коридору.

– Здесь детские спальни, – сказала миссис Диллоуэй. – Девочки спят здесь, а мальчики занимают комнаты справа.

Я насчитала пять дверей.

– Тут еще одна комната, – сказала я, подходя к последней двери справа и собираясь открыть ее. – Чья она?

Но миссис Диллоуэй опередила меня.

– Просто запасная спальня, – быстро проговорила она, сворачивая в новый лестничный пролет.

– А что это за зал? – спросила я, указывая в темный коридор впереди.

Она как будто задумалась, а потом проговорила, словно погрузившись в воспоминания:

– Восточное крыло принадлежало леди Анне. Там ее спальня, гардеробная и кабинет.

– А-а-а, – протянула я, смущенная своим вопросом. – Я… я…

– Ничего, – сказала миссис Диллоуэй. – Вы должны знать. Дети обычно ходили здороваться с ней по утрам. Его светлость обычно бесило, что она разрешала им запрыгивать на кровать. Она никогда не была такой чинной, как он.

Ее глаза смотрели грустно, отстраненно. Мне хотелось побольше узнать о леди Анне. Я смотрела в коридор, чувствуя гипнотическое влечение, но не успела двинуться туда, как ощутила у себя на запястье холодную руку миссис Диллоуэй.

– Прошу вас, – проговорила она, указывая на лестницу, идущую на третий этаж. – Мне нужно кое-что показать вам.

Я поднялась вместе с ней наверх и взглянула на изогнутый в виде купола потолок с причудливо отделанной росписью и фресками, изображавшими ангелов, зверей и цветущие пейзажи.

Каково, должно быть, жить детям в настоящем музее?

Миссис Диллоуэй указала на дверь впереди:

– Мисс Льюис, можно доверить вам один секрет?

– Конечно, – ответила я, слегка смутившись.

Когда мы подошли к двери, она достала из кармана платья медный ключ, вставила его в замок и предупредила:

– Он туговат.

Замок открылся, и домоправительница повернула ручку. Дверь громко заскрипела.

– Петли немного заржавели за эти годы. – Ее голос звучал явно неодобрительно. – А все этот проклятый деревенский воздух. Чудо, что все мы тут не проржавели насквозь.

Я смотрела вперед, за дверь, мимо миссис Диллоуэй.

– Входите, мисс Льюис, – сказала она, чувствуя мое замешательство.

В сумрачную прихожую проникал луч света, и домоправительница внимательно осмотрелась по сторонам.

– Скорее. Нас не должны увидеть.

Как только я шагнула внутрь, она с торопливым щелчком закрыла дверь. Свет лился вниз через стеклянную крышу над головой. Я прошла вслед за миссис Диллоуэй, оттолкнув от лица своенравный стебель какого-то вьющегося растения. Он тут же спружинил назад и нахально шлепнул меня по лицу.

– Что здесь было? – спросила я зачарованно.

– Оранжерея, – ответила она и понизила голос: – Оранжерея леди Анны. – Она сделала еще несколько шагов вперед. – Это стоит увидеть, верно?

Я была слишком потрясена, чтобы говорить. На сварных решетках плясали вьющиеся стебли с ярко-розовыми цветами. Я сразу же их узнала – бугенвиллея, тот самый вид, что рос в теплице № 4 в Нью-Йоркском ботаническом саду. Сразу за ней стояли наготове два дерева в горшках – лимон с блестящими на солнце желтыми шариками и что-то вроде апельсина, усеянного совсем крошечными плодами, каких я никогда не видела.

– Что это? – околдованная, спросила я.

– Кумкват. Леди Анна обычно собирала их для детей. – Она сорвала один крохотный апельсинчик. – Вот, попробуйте.

Я взяла его в руку, восхищаясь его гладкой блестящей кожицей, и вонзила зубы в мякоть плода. Его тонкая кожица лопнула у меня во рту, наполнив его кисло-сладким соком. Вкус был такой изумительный, что я зажмурилась и улыбнулась.

– Боже, – сказала я, – никогда не пробовала ничего подобного.

Миссис Диллоуэй кивнула:

– Потом вам надо попробовать клементины. Они персидские.

Я прошла еще несколько шагов, восхищаясь орхидеями в горшках – не меньше сотни экземпляров, такие изящные, они казались южными красавицами в юбочках. У дальней стены располагались разноцветные папоротники, дицентры и росла сирень, запах которой я ощутила сразу.

Миссис Диллоуэй молча смотрела на меня.

– Вы бы понравились леди Анне, – проговорила она.

Я недоуменно взглянула на нее.

– Других нянь она чаще всего не любила, – сказала домоправительница. – Вот почему я привела вас сюда. – Мне нужна ваша помощь.

– Чем я могу вам помочь?

– Присядьте, – сказала домоправительница, указав на каменную скамью слева от нас.

Я повиновалась, она села рядом со мной.

– Видите ли, – продолжила миссис Диллоуэй, оглядывая обширную оранжерею, – после смерти супруги лорд Ливингстон не может видеть этого места. И дал всем слугам строгое указание не входить сюда.

– Но растения, – сказала я, прикрывая рот рукой, – они же все погибнут.

Она кивнула:

– Я бы не могла простить себя, зная, что ценнейшие цветы леди Анны гибнут прямо у нас над головой. Кроме того, я дала ей слово и сдержу его.

– Какое слово?

Она улыбнулась своим мыслям грустной, сокровенной улыбкой.

– Присматривать за ее садами. – Домоправительница вздохнула. – Это было непросто. – Она приложила руку к сердцу. – Вы что-нибудь понимаете в цветах, мисс Льюис?

– Да, – быстро ответила я и лишь потом обеспокоилась, что мой ответ мог показаться слишком страстным. – То есть немножко.

– Хорошо, – сказала она, снова вздохнув.

Я провела глазами по вьющемуся стеблю. Он взобрался по стене до стеклянного потолка, и я указала не него:

– Страстоцвет?

Миссис Диллоуэй кивнула:

– Она любила, когда он цвел.

– Не могу понять, почему лорд Ливингстон хочет избавиться от всей этой красоты, – восторженно проговорила я.

Домоправительница сцепила руки.

– Иногда я думаю, что, когда леди Анна умерла, у его светлости возникло чувство, что с ней умерла вся красота мира. В те дни он не мог даже смотреть на цветы в саду. Попросил мистера Хэмфри уничтожить тюльпаны, и боюсь, следующими будут камелии.

У меня перехватило дыхание.

– Но он не уничтожит их, ведь нет? – воскликнула я, подбирая с земли пожелтевший лист и сминая его пальцами.

– Не знаю. – Миссис Диллоуэй встала. – Но у меня так много обязанностей по хозяйству, что совсем нет времени ухаживать за ними. Было бы хорошо, чтобы вы за ними присматривали. Поливайте растения. Следите, чтобы не было сорняков. Время от времени подрезайте ветви, ну и все такое.

Я вытаращила глаза. Можно сказать, что сбывалась моя мечта. Оранжерея, наполненная экзотическими растениями, в моем распоряжении? Но ответственность была слишком велика. Я встала, намереваясь вежливо отказаться.

– Миссис Диллоуэй, на самом деле я не подхожу для этой работы. У меня лишь поверхностные знания о растениях.

Она провела рукой по краю светло-зеленого папоротника, изящного, как французское кружево.

– Леди Анна тоже не имела ботанического образования. Но она любила эти растения, как своих детей. Она прислушивалась к ним. Позволяла им учить ее. Вот и все, что нужно. – Миссис Диллоуэй повернулась ко мне. – Могу я рассчитывать на вас?

Я глубоко вдохнула.

– Ну, я…

– Вот и хорошо, – сказала она. – Кран с водой вон там. Садовые ножницы в чулане. Постарайтесь не шуметь. Его светлость может услышать. Его спальня и терраса прямо под нами.

Мое сердце учащенно забилось при мысли, что он застанет меня в запретном саду его жены.

– Может быть, мне не стоит…

– Да, – продолжала миссис Диллоуэй, – и еще кое-что. После смерти леди Анны пропало одно из ее украшений, медальон. Я все думала, что обнаружу его здесь, но его здесь не оказалось. Так вот, если увидите его, то немедленно принесите мне.

– Хорошо, – сказала я. – Конечно.

Она повернулась к двери, и я двинулась за ней. Мы прошли мимо цитрусовых деревьев, источавших на солнце сладкий, головокружительный аромат. Прежде чем пройти в увитую цветами арку, миссис Диллоуэй задержалась, чтобы сорвать несколько кумкватов. Когда она взялась за ручку двери, я дотронулась до ее плеча и прошептала:

– Этот медальон… Он представляет особенную ценность?

Я чувствовала, что в этой истории кроется что-то еще и, возможно, немало.

Домоправительница несколько долгих мгновений смотрела на меня и наконец проговорила:

– Дело не в самом медальоне, а в том, что у него внутри.

Я кивнула.

– Вот, – сказала она, кладя кумкваты в карман моего платья. – На потом. И никому ни слова об этом. Никому.

Я прошла с ней до лестницы, в фойе стоял мистер Бердсли.

– Миссис Диллоуэй, – сказал он, вытирая лоб носовым платком. – Пойдемте скорее. Возникла неприятная ситуация.

Глава 12. Эддисон

Я проснулась в два часа ночи. Взглянула на Рекса, он безмятежно спал рядом. Это всего лишь сон. Это всего лишь сон. Но, закрыв глаза, я видела только его лицо.

* * *

Пятнадцать лет назад


Моя тетя Джин закурила в машине и выпустила на меня облако дыма.

– Ты не разговорчива, а?

Скрестив на груди руки, я смотрела сквозь сигаретный дым в окно на деревья, растущие вдоль дороги.

– Что ж, Нью-Йорк-Сити тебе понравится, – сказала тетя.

На голове у нее была голубая бандана, в ушах болтались бирюзовые сережки. Мама, когда была жива, называла свою старшую сестру хиппи. Выпустив новое облако дыма, она улыбнулась:

– Квартирка маленькая, но со временем ты привыкнешь.

Я знала, что она желает мне добра. Она не была обязана брать меня к себе, когда инспектор оценил ситуацию, сложившуюся у нас дома. После маминой смерти папа начал пить.

– Я слышала, что он с тобой делал, – осторожно произнесла тетя Джин. – Бедняжка. Ты столько пережила…

– Он не нарочно, – быстро ответила я, прикасаясь к шраму на виске. – Это все выпивка.

– Ну, теперь ты будешь в безопасности, – сказала она.

Я кивнула, думая про Нью-Йорк-Сити. До того я никогда не уезжала далеко от нашего дома в горах Адирондака. Я рассматривала татуировку на тетином предплечье. Там была выколота бабочка. Тетя Джин и мама, хоть и сестры, были совсем разными.

– Слушай, – сказала она, гася сигарету о приборный щиток, при этом пепел скатился на коврик, – ты же знаешь, что со мной можно говорить, верно? О чем угодно.

Я кивнула, закусив губу.

Мы проехали пастбище с коровами, церковь и свалку с сотнями проржавевших машин.

– Мы с сестрой не были близки, – говорила тетя. – Ты, конечно, сама знаешь. Боже, подумать только, что она, наверное, говорила обо мне! – Она вздохнула. – Ну, это все позади. Надеюсь, теперь мы с тобой подружимся. – На мгновение оторвав глаза от дороги, она мне улыбнулась.

Я снова повернулась к окну. Мы ехали уже второй час, а то и дольше. Я, наверное, задремала, потому что, когда открыла глаза, за окном виднелись высокие здания.

– Мы почти дома, – сказала тетя Джин. – Я рада, что тебе удалось поспать.

Она подрулила к какому-то кирпичному дому, где на крыльце сидел мужчина без рубашки и курил сигарету. Он что-то крикнул проходившей женщине. Вдали залаяла собака.

Я взяла с пола свой рюкзачок и, крепко прижав его к груди, вылезла из машины. Вместе с тетей Джин мы вошли в подъезд, где в углу рядом со скомканным пакетом из «Макдоналдса» валялась раздавленная жестянка из-под кока-колы. Около уха зажужжала муха, я отмахнулась от нее. В подъезде пахло мочой.

– Надо подняться на шестой этаж, – сказала тетя Джин. – Лифт уже год как не работает. Это высоковато, но ты привыкнешь.

Тяжело дыша, я поднялась вместе с ней на шестой этаж. Она остановилась у двери посредине площадки, вставила ключ и крикнула:

– Мама дома!

До этого момента мне не приходило в голову, что у тети Джин есть дети. Во всяком случае, мама никогда не говорила о них.

Из-за кушетки выскочила кошка, и тетя Джин обняла этот пушистый комок. У двери по полу было рассыпано содержимое полиэтиленового пакета из супермаркета – подгузники и мешок с яблоками.

– Шон! – крикнула она. – Где ты?

Из глубины спальни доносилась музыка хеви-метал.

– Ох уж этот парень! – пробормотала тетя. – Я ведь просила его присмотреть за Майлзом.

Перед телевизором сидел малыш в мокром подгузнике. Она присела перед ним на корточки.

– Ты как, ничего, мой сладкий?

Он не отрывал глаз от экрана.

Тетя положила малыша на коврик и сменила ему подгузник, потом вытерла грязный ротик.

– Время от времени я беру на воспитание малышей, – пояснила она. – Мне кажется, это мое призвание. К тому же сто тридцать долларов в месяц помогают оплатить счета. – Тетя Джин схватила мальчика с пола и усадила его на колени. – Это Майлз. Он почти не разговаривает. У него дома ужасная ситуация. Ему уже три годика, но он плохо развит для этого возраста.

Я кивнула.

Она подобрала игрушечного медвежонка, валявшегося в стороне. Голова его была оторвана. Тетя взглянула на Майлза, а потом нахмурилась и посмотрела в сторону спальни.

– Это сделал Шон?

Малыш кивнул и уставился на свои колени.

– Шон! – закричала тетя Джин. – Скажу честно, – обратилась она ко мне, – этот парень сведет меня с ума. Я думала, что смогу его перевоспитать, но, знаешь, у некоторых детей такой норов!

Мгновение спустя появился парень на пару лет старше меня, с виду ему было лет шестнадцать – может быть, семнадцать. Его длинные сальные волосы свисали на лицо. Парень был одет в джинсы и футболку с надписью «AC/DC».

– Еще одна? – ухмыльнулся он.

– Это Аманда, – сказала тетя. – Моя племянница. Она будет жить у нас. И ты будешь обращаться с ней уважительно, ты слышишь меня, Шон?

Парень не счел нужным ответить, просто посмотрел на меня и улыбнулся, и эта улыбка напугала меня до смерти.

* * *

На следующее утро на завтрак миссис Диллоуэй выставила в столовой поднос с яйцами, беконом и пшеничными лепешками.

– Надеюсь, этого будет достаточно, – строго сказала она, обернувшись ко мне. – Миссис Клейн не привыкла готовить американцам.

– Прошу прощения, – игриво ответил Рекс. – Я, может быть, и живу в Соединенных Штатах, но до мозга костей британец.

Я покашляла.

– Он хочет сказать, что еда превосходна, спасибо.

Я обрадовалась, что хрустальная чаша была наполнена разнообразными фруктами, и долго выбирала, пока не остановилась на крошечном апельсинчике.

– Это…

– Кумкват, – подсказала миссис Диллоуэй, с любопытством взглянув на меня.

Я воткнула в крохотный плод вилку и раскусила его. Мой рот наполнился кисло-терпкой влагой, вкус был восхитительным. Я взяла в руки книгу.

– Что читаешь? – поинтересовался Рекс.

– «Годы», – ответила я. – Я нашла эту книгу в гостиной.

– Ах да! – воскликнул он. – Миссис Диллоуэй?

Она подняла глаза от подноса, который собиралась унести обратно на кухню:

– Да?

– Вы не знаете, не было ли когда-нибудь среди обитателей поместья женщины по имени Флора?

Графин с апельсиновым соком задребезжал на подносе, и она быстро поставила его на стол, чтобы не уронить.

– Почему вы спрашиваете об этом, мистер Синклер?

Рекс указал на книгу у меня в руках:

– Там написано ее имя.

Миссис Диллоуэй посмотрела в окно, словно видя сцену из прошлого.

– Может быть, так звали кого-то из детей Ливингстона? – спросил Рекс.

Домоправительница покачала головой и, помолчав, ответила:

– Много-много лет назад ее наняли няней к детям. – Она достала из кармана тряпочку и вытерла со стола пролитый апельсиновый сок. – А теперь извините меня, я выйду, мне нужно принести чай.

– Значит, Флора была няней, – прошептал Рекс, когда миссис Диллоуэй удалилась. – Это добавляет совершенно новую окраску, ты не находишь?

Я кивнула:

– Странно, что на миссис Диллоуэй так подействовало упоминание о Флоре.

После завтрака мы поднялись наверх, и я снова погрузилась в книгу. Листая ее, я обнаружила кое-что, чего не заметила раньше: в верхнем углу на форзаце синими чернилами было написано: «Ф. Льюис». Теперь я знала фамилию Флоры. Обуреваемая непонятным интересом, я достала свой ноутбук и начала искать какое-нибудь упоминание о Флоре Льюис в сороковых годах. Я понимала, что ищу иголку в стоге сена, но надеялась, что, может быть, мне повезет.

Я просмотрела список найденных результатов, но все было не то, пока мое внимание не привлекла ссылка на статью в Википедии – «Нераскрытые тайны».

– Что-то ищешь? – спросил Рекс, заглянув в экран моего ноутбука.

– Посмотри, – сказала я, указывая на статью.

Внизу страницы был выделен заголовок: «АМЕРИКАНСКАЯ НЯНЯ ИСЧЕЗЛА В АНГЛИИ». Я щелкнула мышкой и прочла отсканированную копию статьи из «Нью-Йорк сан» за 13 ноября 1940 года:

Жительницу Нью-Йорка Флору Льюис последний раз видели в Ливингстон-Мэноре в Клайвбруке (Англия), где она по найму ухаживала за детьми лорда Ливингстона, вдовца и лондонского бизнесмена. Ее родители, у которых не удалось получить комментариев, держат булочную в Бронксе. Местная жительница Джорджия Хиллман запомнила Флору как яркую и добрую молодую женщину. «Я познакомилась с ней на пароходе по дороге в Англию, – сказала она. – И никогда ее не забуду». Всех, кто что-либо знает о местонахождении Флоры Льюис, убедительно просим связаться с нью-йоркской полицией или немедленно известить английские власти.

Значит, Флора пропала? Вспомнив Лайлу Герцберг, я задумалась.

– Не нравится мне это, – сказала я Рексу. – Что за чертовщина, по-твоему, случилась с этими женщинами?

Откинувшись на подушки, он уставился в свою тетрадку.

– А как, ты сказала, звали ее подругу, которую цитируют в статье?

Я посмотрела на экран.

– Джорджия Хиллман.

У Рекса загорелись глаза.

– Это же имя из книги! – воскликнул он, доставая «Годы» и открывая обложку. – Смотри, это ее надпись.

– Хм-м-м, – протянула я, снова поворачиваясь к компьютеру. – Может быть, мне удастся найти и ее.

Я погуглила и отобрала результаты с ключевыми словами, пока не отыскала женщину с такими же именем и фамилией в статье об открытии дома престарелых в Манхэттене. Найдя телефон этого дома, я позвонила туда. Раздался гудок, второй, третий, четвертый.

– Рузвельт Старшая слушает, – проверещал женский голос.

– Здравствуйте, я звоню, чтобы узнать, не живет ли у вас мисс Джорджия Хиллман.

– Мы не даем сведений о проживающих, – с некоторым раздражением ответила женщина.

– Да, конечно, – сказала я. – Тогда не могли бы вы просто передать ей сообщение?

– Разумеется.

– Надеюсь, мисс Хиллман может мне позвонить, – продолжала я. – Мне нужно поговорить с ней об одном важном деле.

Я продиктовала ей номер своего мобильного и повесила трубку. Интересно, позвонит ли она? И вообще, живет ли она там? Статья-то в газете семилетней давности.

– Ну вот, хотя бы так, – произнесла я. – Она, вероятно, больна.

Я опять уткнулась в ноутбук, и тут раздался сигнал входящего мейла. Я не разобрала от кого. Сначала. А потом открыла письмо, и мое сердце упало.

Я виделся с твоим мужем в местном кафе. И чуть было все ему не рассказал. Но я потерплю, Аманда. Я понимаю, что родители твоего мужа в Азии, поэтому даю тебе возможность подумать. Но не долго.

Рекс лежал рядом, беззаботно листая какую-то книгу по истории, а мое сердце вырывалось из груди. Боже милостивый! Он здесь. Он в самом деле здесь.

Глава 13. Флора

Мне было любопытно, что так встревожило мистера Бердсли, но разбираться не было времени: в детской ждали дети. Эббот сидел у окна, глядя в сад. Николас, протестуя против чего-то, лежал ничком на полу. Кэтрин, демонстрируя вечное уныние, дергала себя за волосы, стоя у кукольного домика, в котором беззаботно играла Джени.

– Николас, – строго сказала я, – ты испортишь свой костюм.

Мальчик неохотно, со змеиной неторопливостью сел, потом встал и, прошаркав к окну, уселся рядом с Эбботом.

– Эй! – закричал тот и отпихнул брата. – Я первый сюда пришел.

– Ребята, успокойтесь, вам обоим хватит места, – я попыталась их помирить.

Миссис Диллоуэй уже рассказала мне о детском распорядке дня. Его светлость забрал их из пансиона, и теперь их дни были заполнены толпой воспитателей и уроками, а поиграть времени почти не оставалось, разве что в выходные, и только по часу в день.

Я следила за часами: к шести дети должны быть одеты и готовы к ужину. У меня замирало сердце от мысли, что я впервые встречусь с лордом Ливингстоном, и мне не хотелось получить от него нарекания.

Эббот вздохнул и прижался лицом к стеклу. За окном висела серая пелена. По стеклу барабанил дождь.

Ко мне подбежала Джени:

– Почему здесь всегда идет дождь?

– Это просто гроза, милая, – сказала я, гладя ее по шелковистым светлым волосам.

– Я не люблю грозу, – заныла она. В ее голубых глазках отразилось беспокойство, а углы рта опустились. Это была прелестная девочка. Я подумала, что она, наверное, похожа на свою мать.

– Нам надо как-то отвлечься от мыслей о плохой погоде, – проговорила я, осторожно поглядывая на Кэтрин, которая, скрестив руки на груди, сидела у дивана. – Кэтрин, можешь что-нибудь предложить?

– Леди Кэтрин, – резко поправила меня она.

Николас бросил резиновый мячик, и тот отскочил от кукольного домика.

– Ты еще не леди, – он начал поддразнивать сестренку.

– Нет, леди, – заявила она. – Мне десять лет, и папа велел прислуге звать меня леди Кэтрин.

– Мисс Льюис не прислуга, – повысил голос Николас.

– Прислуга, – возразил Эббот.

– Дети, – сказала я, повышая голос. – Пожалуйста, не спорьте. Можете считать, как хотите. Но я ваша няня, и я здесь, чтобы присматривать за вами. Нравлюсь я вам или нет, но, пожалуйста, не ссорьтесь и не кричите друг на друга.

Кэтрин со вздохом отвернулась к книжному шкафу. Она потянулась к верхней полке, и рукав ее платья спустился до локтя, открыв с дюжину рваных запущенных ран. Вскрикнув, я бросилась к ней.

– Кэтрин, что у тебя с рукой? Ты поранилась?

Она быстро натянула рукав на предплечье и огрызнулась:

– Ничего.

– Дай мне взглянуть, – настаивала я. – Кто-то тебя поранил? Пожалуйста, я…

– Все в порядке, – снова огрызнулась она. – Просто я упала в саду. Пустяки.

Я легонько коснулась ее руки.

– Но я только хочу помочь…

– Пожалуйста, не надо. – Она отдернула руку. – Говорю же, это пустяки.

Эббот взял журнал комиксов и уткнулся в него носом, а Николас насупился. Я повернулась к маленькой Джени, которая держала куклу с льняными спутанными волосами, ее не мешало бы причесать. Мне бы следовало разобраться с Кэтрин, но я предпочла сменить тему.

– Давай сделаем кукле прическу, – сказала я, наклоняясь к расческе, что валялась на полу у дивана. – Ты любишь кукол? – спросила я у Кэтрин.

– Нет, – ответила она, не глядя на меня.

– Кэтрин ничего не любит, – усмехнулся Эббот.

– Ты ничего обо мне не знаешь! – запротестовала та.

– Раньше она любила смотреть на цветы, – добавил Николас. – Вместе с мамой.

Кэтрин с отвращением взглянула на брата:

– Не смей говорить о маме при ней!

– Почему это? – взъерепенился Николас.

Она не ответила.

– Я тоже люблю, – сказала я. – Когда дождь пройдет, я надеюсь, что вы устроите мне экскурсию по саду. Может быть, завтра.

Мне была неприятна мысль о том, что я использую детей, чтобы они провели меня к камелиям, но нужно было найти способ попасть в сад, не вызвав особых подозрений.

– Папа не любит, чтобы мы ходили в сад, – зарубила идею Кэтрин.

– Почему? – спросила я, вспомнив схожее предупреждение миссис Диллоуэй.

– Потому что мама…

Кэтрин ткнула Николаса локтем в бок.

– Ой! – закричал он.

– Болтает какую-то ерунду, – пояснила Кэтрин, закатив глаза.

– Пожалуйста, – попросила я, – перестаньте спорить. Давайте чем-нибудь займемся. – Я взглянула на книжный шкаф, стоящий неподалеку. – Кто любит сказки?

Старшие дети промолчали в ответ, но маленькая Джени подошла ко мне и прислонилась к моей ноге.

– Я люблю, – сказала она с улыбкой.

– Ну, и хорошо, – обрадовалась я и наугад взяла с полки книжку. – Будем читать.

Я ощутила, как Кэтрин протиснулась между мной и Николасом, чтобы занять удобное место на диване.

– Простите, – проговорила она коротко, прежде чем устроиться у подушки, и вернула руки в прежнюю позицию, скрестив их на груди. Николас сел рядом с ней, а Эббот лег на бок на ковре и зевнул.

– Вот, – начала я, открывая первую страницу и взглянув на часы. – У нас достаточно времени, чтобы прочитать хорошую сказку и успеть переодеться к ужину.


– Дети! – строго закричала миссис Диллоуэй. – Быстро сядьте по местам, вот-вот придет ваш отец.

Я подумала о папе, оставшемся дома, в своей булочной, о его руках, испачканных в муке, и широкой добродушной улыбке, и мне стало жаль этих детей.

Николас и Эббот забрались на стулья. В своих вечерних костюмах они выглядели сурово, как маленькие мужчины. Кэтрин села напротив, разглаживая мнимую морщинку на рукаве своего светло-желтого платья, она озорно мне улыбнулась. Она больше других детей беспокоила меня.

Миссис Диллоуэй указала на мое место в конце длинного стола, слишком большого и пустынного для четверых детей и их отца.

– Мисс Льюис, можете сесть там, рядом с Джени. Ей нужно помогать во время еды.

– Да, мэм, – ответила я, хватая Джени на руки и усаживая рядом с собой.

Миссис Диллоуэй покинула столовую, а у меня было чувство, будто все мы участвуем в какой-то детально проработанной театральной постановке и вот-вот поднимется занавес.

Эббот постучал ножом по тарелке, и, словно в ответ, Николас взял вилку и начал стучать по стакану.

– Эй, вы! – шикнула на них Кэтрин. – Что вы ведете себя как варвары?

Джени завизжала от восторга и, пытаясь присоединиться к застольной группе ударников, схватила ложку и ударила по своему хрустальному стакану. Стакан с водой опрокинулся, покатился по столу и упал на пол мимо ковра на твердый паркет, где и разбился на мелкие осколки.

– Боже! – воскликнула я, опускаясь на колени, чтобы навести хоть какой-то порядок.

И тут в столовой воцарилась тишина.

– Для детей твоего возраста больше подходят жестяные кружки. Я скажу об этом миссис Диллоуэй. – Я сгребла осколки хрусталя под стол и встала. – Вот. Ваш отец ничего не узнает. Это будет наш маленький секрет.

Мои щеки покраснели, когда я увидела, что в столовую вошел лорд Ливингстон. Высокий и худой, с висками, тронутыми сединой, он все же выглядел много моложе своих лет. Я поняла, откуда у Николаса такая привлекательная внешность. Он был вылитый отец, и я подумала, что Эббота, возможно, возмущает это сходство.

Лорд покашлял.

– Добро пожаловать! – выкрикнула Кэтрин.

Он чопорно кивнул ей и обратился к миссис Диллоуэй, которая подошла к столу с большим блюдом под металлическим колпаком, и спросил, указывая пальцем на меня:

– Кто это?

– Это мисс Льюис, – нервно проговорила домоправительница, – новая няня. Она прибыла вчера…

– Рада познакомиться с вами, сэр, то есть мистер… – забормотала я.

Миссис Диллоуэй поморщилась.

– Мисс Льюис из Америки, ваша светлость, – зачастила она, словно стараясь поскорее и навсегда покончить с этим.

Не удостоив меня взглядом, его светлость отдал мистеру Бердсли свое пальто и, скривившись, проговорил:

– Не знаю, как воспитывают детей в Америке, но в Ливингстон-Мэноре никто не пьет из жестяных кружек.

– Да-да. Конечно, – запинаясь, начала я. – Я лишь подумала, что дети могли бы…

– Дети, – продолжил он, – будут учиться пить из стаканов, как леди и джентльмены.

– Я очень уважаю ваши традиции, сэр… Но ведь маленькой Джени всего два года, и…

– Я осведомлен о возрасте моей дочери, мисс…

– Мисс Льюис, сэр, – подсказала я. Мои щеки горели, и мне показалось, что Кэтрин ехидно хихикнула. – Да, сэр, то есть ваша светлость.

Лорд Ливингстон сел, и я тоже.

– Папа, я уже могу на лошади прыгать через речку, – похвастал Николас.

– Не можешь, – вмешался Эббот. – Ты тогда недопрыгнул добрых три фута.

Николас потупился, потом снова посмотрел на отца, не обращая внимания на Эббота.

– Можешь утром пойти со мной на верховую прогулку и сам увидишь.

– Только не завтра, мой мальчик. Завтра утром у меня дела.

Николас прислонился к спинке стула, и миссис Диллоуэй разлила по тарелкам густой суп оранжевого цвета из раков.

– Отец, не хочешь после ужина послушать, как я играю на пианино? – нежно прощебетала Кэтрин. – Я разучила менуэт соль-минор.

– Очень хорошо, Кэтрин, – ответил он. – Но я сразу после ужина уезжаю. В другой раз, дорогая.

– Да, отец, – разочарованно вздохнула девочка.

Я дала Джени ложку супа, и она с радостью проглотила ее, не обращая внимания на разочарование сестры.

– Как вы тут обустроились, мисс Льюис? – спросил лорд Ливингстон, промокая губы салфеткой.

– Спасибо, очень хорошо, – ответила я. – У вас прекрасный дом.

– Да, – важно подтвердил он. – Этот дом принадлежал нескольким поколениям нашего семейства.

– Особенно красив сад, – добавила я и сжала кулаки, пожалев, что сказала это.

Миссис Диллоуэй бросила на меня строгий взгляд из угла.

– Ну, этой осенью можно ожидать некоторых изменений в поместье. Камелии отцветают. – Он ударил по столу вилкой с такой силой, что я испугалась, что что-то разобьется. – Все. Сейчас земля слишком влажная, но следующей весной, до дождей, их выкорчуют. – Одобрительно посмотрев на ростбиф, он стал резать его ножом. – От камелий никакого толку. Совсем никакого. Они не дают плодов. Только цветы, да и те цветут совсем недолго.

Я содрогнулась от мысли, что деревья будут уничтожены. Это напоминало жестокую бойню. У меня даже мелькнула мысль, что пусть уж лучше миддлберийская розовая окажется в саду у какого-нибудь нациста.

– Миссис Диллоуэй, – сказал лорд Ливингстон, вытирая салфеткой уголок рта, – мне предстоит заняться бумажной работой. Будьте любезны, принесите ужин ко мне в кабинет. Я закончу там.

– Да, ваша светлость, – с готовностью ответила домоправительница, беря с бокового столика поднос.

Лорд встал. Эббот и Николас выглядели расстроенными, Кэтрин потупилась, рассматривая что-то у себя в руках.

– Отец, мне бы так хотелось, чтобы ты остался, – сказала она, бросив коварный взгляд в мою сторону. – Я хотела тебе кое-что показать. Я нашла это в детской. Оно выпало у мисс Льюис из кармана.

– Что такое, дорогая? – спросил отец, подходя поближе, чтобы рассмотреть предмет на ее протянутой руке.

Я скосила глаза, тоже пытаясь его рассмотреть, и в панике поняла, что она держит кумкват. Из оранжереи.

– Боже милостивый! – воскликнул лорд Ливингстон. – Где вы нашли это, мисс Льюис?

Кэтрин сверкнула злорадной улыбкой.

– Я…

– Миссис Марден принесла их целую корзину с рынка, – вмешалась миссис Диллоуэй. – Она предлагала их вам на обед, не так ли, мисс Льюис?

– Да, – поддержала я эту ложь. – Я положила несколько штук в карман и, наверное, забыла про них. Пожалуйста, простите меня.

Лорд Ливингстон вроде бы лояльно отнесся к этому сообщению и быстро потерял ко мне интерес.

– Ну, что ж, – проговорил он. – Я должен попрощаться.

– Доброй ночи, отец, – сказал Эббот, а за ним Николас.

Кэтрин насупилась, а Джени выпрямилась и пролепетала:

– Спокойной ночи, папочка.

Но отец был уже слишком далеко.

– Мисс Кэтрин, – нахмурилась миссис Диллоуэй, – кумкват я заберу.

Девочка отдала экзотический фрукт и торжествующе сложила руки на груди.

– Что бы вы ни говорили, а я знаю, где вы его взяли.

– Достаточно, – строго сказала миссис Диллоуэй. – Мальчики получат десерт и Джени тоже. А вы отправитесь в свою комнату и хорошенько там подумаете о том, как мы в Ливингстон-Мэноре принимаем гостей.

Кэтрин встала и с надменным видом направилась к двери.

– Пожалуйста, – попросила я, – не наказывайте ее.

Кэтрин бросила на меня колкий взгляд.

– Это неважно, – сказала она, идя к лестнице. – Все равно я не люблю лимонный торт миссис Марден.

Когда дети легли спать, я вернулась в свою комнату и принялась за письмо домой.

Дорогие мама и папа,

я в Англии, у меня все хорошо. Но должна вам признаться: я работаю не в Лондонской оранжерее. В интересах нашей семьи я сделала небольшой маневр и, надеюсь, что это вас не разочарует. Я поступила на работу в поместье Ливингстон-Мэнор, чтобы ухаживать за четырьмя детьми. Поместье прекрасное, а дети очаровательные. Недавно их мать умерла, поэтому их поведение легко простить. У них холодный и бесчувственный отец. Он совсем не такой, как ты, папа! У меня разрывается сердце от мысли, что самая младшая девочка даже не может залезть ему на колени, как делала я, когда была маленькой. Ах, дорогие мои родители, как я по вас скучаю! И все-таки я должна остаться здесь, хотя бы на какое-то время. Я должна сделать тут кое-что важное и рада сообщить, что, когда выполню свою задачу, это положит конец нашим финансовым затруднениям.

Не волнуйтесь обо мне. У меня все будет хорошо. У меня здесь прелестная маленькая комнатка, выходящая в сад с камелиями. Здесь так красиво, но вряд ли кто-то это ценит. Я молюсь, чтобы помочь тем, кто живет в поместье, увидеть эту красоту.

Ваша любящая дочь Флора.

Сложив лист и засунув его в конверт, я легла на кровать. Я лежала и, глядя на звезды за окном, думала о детях, лорде Ливингстоне и загадочной леди Анне. Если бы узнать, что с ней случилось! Я ворочалась в постели целый час, а потом решила одеться и выйти погулять. Прогулка пойдет мне на пользу. А кроме того, можно проведать малышку Джени.

На цыпочках я прошла по коридору, поднялась по лестнице и тихонько проскользнула в главное здание. В лунном свете оно выглядело совсем иначе, тени делали картины зловещими, а мебель казалась отвратительной.

Дрожа, я поднялась по ступеням и, пробравшись по коридору к спальням девочек, заглянула в каждую из них. Джени посапывала на своей кроватке, а Кэтрин спала в соседней комнате. Бедняжки. Как жаль, что они потеряли маму!

Я подумала, что нужно бы вернуться к себе, но оранжерея, расположенная этажом выше, манила к себе. Я запомнила, где миссис Диллоуэй оставила ключ – под ковром при входе в коридор. Почему бы мне не пойти туда? Она же просила меня приглядывать за растениями, а я заметила в горшках с орхидеями несколько сорняков. Я бы могла позаботиться о цветах. А почему бы и нет? Я зайду туда только на минутку. Я быстренько полью деревья, вырву сорняки и тут же вернусь к себе в постель.

Я нашла ключ, вставила его в скважину и, быстро шагнув в оранжерею, закрыла за собой дверь. Над головой сквозь стеклянную крышу виднелось ночное небо с луной и звездами, и у меня захватило дух от ошеломительного вида, это напоминало фреску великого художника. Неудивительно, что леди Анна так любила это место.

Я подошла к орхидеям и выдернула сорняк из маленького терракотового горшка, в котором рос пестрый бело-розовый цветок.

– Вот ты где, красавец, – прошептала я, вытаскивая корни клевера из торфа. – Так лучше?

Мне показалось, что в ночной тишине я услышала благодарный вздох цветка.

Подойдя к крану, я наполнила до краев зеленую лейку и полила цветы. Капельки воды искрились в лунном свете. Кэтрин знала про кумкваты. Значит, мать приводила ее сюда? Я подошла к окну, что выходило на площадку перед фасадом дома, подняла шпингалет и впустила в помещение ночной воздух. Наклонившись, я заметила на балконе этажом ниже чью-то фигуру. Человек стоял и смотрел в сад. Лорд Ливингстон. Он оперся локтями на перила и положил голову на руки.

Я завозилась со шпингалетом, стараясь закрыть окно, прежде чем он меня заметит, и случайно уронила вниз, на балкон, камешек с подоконника. Поскорее закрыв окно, я съежилась, а потом потихоньку пробралась к выходу, заперла дверь и положила ключ обратно под ковер.

С колотящимся сердцем я на цыпочках пробежала по коридору и спустилась по лестнице. Там я с облегчением вздохнула, радуясь, что оказалась на втором этаже, но когда свернула за угол, то на кого-то наткнулась. Судя по габаритам, это был мужчина.

– Простите, – быстро проговорила я, – я тут, м-м-м, просто посмотрела, спят ли дети.

Освещение было слишком тусклым, чтобы рассмотреть его лицо, но когда он заговорил, мои руки покрылись мурашками.

– Флора?

– Десмонд?

Глава 14. Эддисон

На следующий день, пока Рекс принимал душ, на столике у кровати зазвонил мой мобильник. Номер был незнакомый, и я решила не отвечать, предполагая, что это может быть Шон. Однако когда проверила голосовую почту, с облегчением поняла, что это был деловой звонок. Какая-то женщина из Челси интересовалась, нельзя ли разбить садик на заднем дворе недавно купленного дома.

– Ты что-нибудь разузнала про Джорджию? – спросил из дверей ванной Рекс, обернув бедра полотенцем; его грудь была мокрой.

– Нет, – ответила я. – Сомневаюсь, что что-то получится.

– Что ж, тогда поищем другой путь. Может быть, Флору знал кто-то в городе. Я подумал, не сходить ли сегодня в кафе? Там и провести исследования. Возможно, я смогу кого-нибудь расспросить об этом.

– Да, – сказала я. – Неплохая мысль.

– Хочешь поехать со мной?

– Нет, я лучше останусь.

– Хочешь заняться прополкой, не так ли?

– Как ты угадал?

– Прочитал по твоим глазам.

Я улыбнулась:

– А тебя разве не раздражает, что в клумбах с гортензиями растут одуванчики и клевер?

– Нет, – усмехнулся он. – Но тебя точно раздражает. Я это прекрасно понял. – Он прижал меня к себе. – Ты ведь знаешь, что мои родители могут нанять кого-нибудь для работы в саду?

Я кивнула:

– Но мне нравится заниматься садом.

– Я тебя обожаю.

Чуть позже мой мобильник опять зазвонил, и я осторожно ответила:

– Алло?

– Здравствуйте, это Джорджия Хиллман. – Женский голос был усталым и каким-то надтреснутым. – Я получила сообщение с просьбой позвонить по этому номеру.

– Да! – оживившись, ответила я. – Меня зовут Эддисон Синклер. Я сейчас в Англии, в месте, которое называется Ливингстон-Мэнор, и я…

– Что вы сказали?

– Я говорю, что я сейчас в Ливингстон-Мэноре.

Из трубки не доносилось ни звука.

– Мисс Хиллман, вы на проводе?

– Да, – наконец ответила она. – Я тут.

– Простите, что беспокою вас, – продолжала я, – но я случайно обнаружила информацию о женщине, которая здесь работала, ее звали Флора Льюис. Вы случайно не знаете ее?

Женщина молчала.

– Мисс Хиллман?

– Да, – сказала она. – Извините. Я не слышала это имя много лет.

– Значит, вы ее знаете?

– Да. Знала.

– Я нашла газету, где упоминается ваше имя. Насколько я поняла, она пропала здесь, в Англии?

– Пропала. И могу вам лишь сообщить, что ее, к сожалению, так и не нашли.

– А как вы думаете, что могло с ней случиться?

– Понятия не имею, – ответила она. – Сама хотела бы знать. Мы были знакомы совсем недолго.

– Во время поездки в Англию, верно?

– Да, – подтвердила она. – Она работала с одним мошенником.

– С мошенником?

– Да, и я, к своему стыду, должна признаться, что одно время тоже работала с ним. Знаете, я не горжусь этой страницей моей биографии, но я покончила с той жизнью. И я не хотела, чтобы Флора оказалась замешана в грязной истории. Она была слишком хороша для этого.

– Я вас не понимаю.

– Мистер Прайс знал, как добиться своего, – продолжила она. – Он делал из людей марионеток, которыми умело управлял. Семья Флоры отчаянно нуждалась в деньгах, он это узнал и использовал в своих целях.

– Значит, Флора участвовала в каком-то мошенничестве в Англии?

– Да. Я подслушала ее разговор с мистером Прайсом, и, насколько помню, ей предстояло разыскать то ли редкий цветок, то ли дерево в поместье.

– Вы не камелию имеете в виду?

– Вполне возможно, – сказала она. – Да, действительно, наверное, так оно и было.

– И что же хотел сделать с этой камелией мистер Прайс?

– Он хотел получить за нее деньги. Вероятно, она была кому-то очень нужна, и его наняли, чтобы достать ее. Он возглавлял банду цветочных воров. Не было растения или дерева, которое он бы не мог раздобыть. – Джорджия вздохнула. – В общем, он умер в семидесятых в тюремной камере в Тампе[10], если это название говорит вам что-нибудь. Во всяком случае, хорошие люди туда не попадают.

– Вы думаете, Флора выполнила свою работу? Нашла ту камелию?

– Не знаю, – ответила Джорджия. – Иногда я думаю, что ей удалось убежать в какое-нибудь отдаленное место, где этот бандит не мог ее разыскать. А он бы точно разыскал, если бы хоть на минуту мог предположить, что она жива. Мне нравится думать, что где-то далеко она живет той жизнью, о которой мечтала. Но я не уверена. Она любила своих родителей, а они, насколько я знаю, больше никогда ничего о ней не слышали.

– Откуда вы знаете?

– Я приезжала к ним через пять лет после исчезновения Флоры. У меня было немного денег, совсем немного, они остались от моей последней работы на мистера Прайса. Сначала я хотела вернуть их одной шведской семье, которую мы обокрали, но потом решила отдать их родителям Флоры, чтобы они расплатились с долгами. Я помнила, как она говорила, что они переживают трудные времена. Но когда я к ним приехала, они не приняли от меня помощи. Сказали, что кто-то из родственников оставил им много денег. Я была рада узнать, что о них позаботились. Но деньги не могли вернуть им дочери. Они так и не узнали о ее прегрешении, и я этому очень рада.

– Мисс Хиллман, – сказала я, – спасибо огромное за то, что вы мне все это рассказали. Если у вас возникнут еще какие-то мысли, ну хоть что-то, вы бы не могли позвонить мне?

– Да, конечно, – ответила она. – Я так долго ни с кем не говорила об этом периоде моей жизни, что почти все забыла. Мой муж, да будет земля ему пухом, так ничего и не узнал. Забавно, но наше прошлое возвращается и находит нас снова.

Я кивнула и тихо проговорила:

– Да, это так.

Закончив разговор, я решила снова осмотреть дом. По средам миссис Диллоуэй уезжала в город. Миссис Клейн говорила, что она ездит в парикмахерскую, но если ее спросить, она ни за что не признается. В общем, я поняла, что отсутствие домоправительницы дает исключительную возможность незаметно покопаться в доме.

С первого дня, когда я заметила, как она проскользнула в помещение наверху, мне хотелось заглянуть туда самой.

Когда машина миссис Диллоуэй отъехала от дома, я поднялась на третий этаж в уверенности, что никто за мной не следит. Я знала, что в доме никого нет, кроме Джона, деревенского мальчишки, которого миссис Диллоуэй наняла подстричь живую изгородь перед домом. Вдали слышалось жужжание электрического триммера.

Поднявшись, я огляделась вокруг. Миссис Диллоуэй была права: на этом этаже не было ничего заслуживающего внимания, разве что здесь можно было поближе рассмотреть роспись под куполом. Я прищурилась, рассматривая херувимов, порхающих по нарисованным садам. Углы заплела паутина. Подойдя к двери, я повернула ручку. Заперто. Я толкнула дверь в надежде, что старый замок не выдержит, но он не поддавался. Со вздохом я опустилась на ковер и села на корточки.

Я рассматривала узор на ковре, износившемся и обтрепавшемся за долгие годы. Наверняка моя свекровь скоро его заменит. Она бы назвала его ужасным. Я задумалась, есть ли под ковром паркет, и задрала край. Да, под ковром блестел паркет, но вдруг я заметила отсвет металла. Нагнувшись поближе, я подобрала маленький латунный ключик. Нет, не может быть! Я встала и быстро вставила его в старый замок. Он застрял, но я легонько пошевелила им, и через мгновение ручка повернулась. Затаив дыхание, я открыла дверь.

Осторожно войдя внутрь, я поразилась открывшемуся виду. Передо мной была просторная оранжерея или то, что когда-то было оранжереей. Сквозь широкую стеклянную крышу проникали солнечные лучи. Я поняла, что она располагалась в доме таким образом, что ее невозможно было увидеть снизу. В благоговении, с колотящимся сердцем, я задержалась в беседке, заросшей ярко-розовой бугенвиллеей с таким мощным стволом, что он был толще моей талии. Дерево практически погибло, но осталась одна живая лоза, и она была усыпана пурпурными цветами. Я ощутила запах нагретого на солнце цитруса и тут же обнаружила его источник – в углу в горшке росло старое лимонное деревце. Все это наверняка принадлежало леди Анне.

Я прошла по усыпанной листьями дорожке к столу, где явно некогда красовались орхидеи. Теперь это можно было назвать кладбищем. Остались только их бурые увядшие стебли, но я могла себе представить, как они выглядели в лучшие времена, и улыбнулась, увидев табличку в одном из горшков: Леди Фиона Биксби. Видимо, она давала цветам имена. В конце концов, возможно, не было ничего страшного в этом визите в оранжерею. Леди Анна явно была творческим человеком, и это, возможно, выразилось в ее отношении к саду и именах, которые она присваивала цветам и деревьям.

Я села на скамейку у окна и задумалась о Флоре. Бывала ли и она здесь? Любила ли это место так же, как леди Анна? Я подобрала заржавевший у краев старый садовый совок. Это вызвало в памяти нежелательные воспоминания. Я крепко зажмурилась, тщетно пытаясь отогнать неприятные мысли.

* * *

Пятнадцать лет назад


Тетя Джин взглянула на настенные часы.

– Как, уже шесть? Я опаздываю на собрание. – Она обернулась ко мне: – Милая, там, в буфете, есть банка «СпагеттиОс»[11]. Ты бы не могла разогреть их для себя и Майлза?

– Ты не забыла? – раздраженно напомнил ей Шон. – В прошлый раз я проверил: правительство каждый месяц присылает тебе довольно жирный чек на мое содержание.

Тетя сразу стала серьезной.

– И бо́льшая часть этих денег ушла на ремонт стены, которую ты на прошлой неделе поджег. – Тетя обернулась ко мне: – Пригляди за Майлзом. Я вернусь к восьми.

Остолбенев, я смотрела, как она вылетела из квартиры.

– Ага! – сказал Шон. – Она никогда не пропускает своих собраний и уже целый год трезвая – по крайней мере, хочет, чтобы все верили в это. – Он пошел на кухню и, пошарив на буфете, вытащил бутылку виски. Отвинтив пробку, он сделал приличный глоток и предложил мне.

Испуганная, я покачала головой.

– Давай, выпей немного, – настаивал он. – Помогает расслабиться.

– Нет, – быстро сказала я.

Шон повернулся к малышу перед телевизором.

– Может, ему подлить в бутылочку?

Я в ужасе разинула рот, потрясенная подобным предложением.

– Однажды я проделал такое, в другом доме, с малышом в Куинсе, – рассмеялся он. – Было весело.

– Это ужасно, – проговорила я.

– Ладно, пай-девочка. – Он сделал еще глоток, потом завинтил пробку и поставил бутылку обратно.

Я пошла в гостиную и села рядом с маленьким Майлзом. Он с опаской посмотрел на меня.

– Привет! Я Аманда, – сказала я ему.

Он робко улыбнулся и протянул мне безголового мишку.

– Я уверена, что мы сможем его починить. Ты не знаешь, где… его голова?

Малыш указал на пожарную лестницу рядом с кухней. Я кивнула и, подойдя туда, выглянула в открытое окно. Там, на металлической площадке, рядом с неухоженным розовым кустом в горшке лежала мишкина голова. Я подобрала ее, задержавшись, чтобы полюбоваться одиноким цветком, ярко-оранжевым, цвета заката. Слегка прикоснувшись к розе, я посмотрела на город, расстилавшийся внизу. Звучали клаксоны, сияла яркая неоновая реклама. Услышав какое-то движение за спиной, я схватилась за перила и замерла. Заметив ржавый садовый совок неподалеку, я инстинктивно схватила его.

– Эй, не пугайся так, – сказал Шон, и я ощутила его горячую руку у себя на пояснице. – Ты что, думаешь, я скину тебя вниз? – Он протянул руку, чтобы сорвать оранжевую розу. – Любишь цветы?

Я съежилась. Какое вредительство!

– Ой! – крикнул парень. – Эта чертова штуковина меня уколола. – Он протянул руку, показывая капли крови, а потом бросил розу и каблуком растоптал ее нежные лепестки.

* * *

Я отвлеклась от воспоминаний, всеми силами стараясь сосредоточиться на красоте, открывшейся мне. Я надеялась, что она затмит мое ужасное прошлое. Подойдя к дереву в горшке у беседки, я сорвала с ветки крошечный апельсинчик и улыбнулась. Конечно, это кумкват. Я откусила кусочек, давая едкому соку разлиться во рту, он помог мне прийти в себя, но в этот момент я услышала, как за спиной открывается дверь. Раздались шаги. Схватив ржавый совок, я собралась с духом.

Глава 15. Флора

Мое сердце бешено заколотилось, и я взглянула на знакомое лицо в тусклом свете.

– Что вы тут делаете? – в панике спросила я. Я не ожидала увидеть его снова, но вот он стоял передо мной, такой красивый, в сером костюме, а я-то! В ночной рубашке!

– Я здесь живу, – сказал Десмонд, улыбаясь.

– Как это «здесь живу»?

– Это мой дом, – сказал он. – Ну, то есть дом моей семьи. – Запутавшись, он покачал головой.

– Но вы говорили мне… О, простите меня, – пробормотала я, собирая просторную рубашку на талии. – Я была с вами не совсем честной. – Я совершенно смутилась, мое лицо горело. – В Лондонской оранжерее нет никакой работы. Дело в том, что я здесь работаю няней. – Я прикусила губу. – Понимаю, вы, конечно, захотите, чтобы я немедленно ушла. – В животе у меня все сжалось. Как объяснить ему мою ложь, не выдав настоящую цель моего пребывания в поместье?

– Ради бога, – сказал он, дотрагиваясь до моей руки. – О чем вы говорите? Чтобы вы ушли? И слышать об этом не хочу. Вы не хотели, чтобы я знал, что вы едете наниматься сюда на службу. Понимаю. У каждого свои предрассудки. Ничего страшного.

– Предрассудки? – переспросила я, отбирая руку.

– Да, – ответил он. – Никто из нас не совершенен.

– Ну, если вы подразумеваете, что я…

– Я ничего не подразумеваю.

Он сделал шаг ко мне. Я отступила назад.

– Забавно, – продолжал он. – Я сожалел, что никогда не увижу вас снова, и вот вы появляетесь у меня дома в ночной рубашке. – Он усмехнулся и снова протянул мне руку. – Послушайте, может быть, нам начать все сначала? Здравствуйте, меня зовут Десмонд Ливингстон.

Я робко улыбнулась в ответ.

– Привет, а я Флора. Флора Льюис.

* * *

15 апреля 1940 года


– Кто-то не выспался? – наутро поддразнивал меня мистер Хэмфри.

– Извините, – сказала я, стараясь подавить очередной зевок. – Все никак не могу привыкнуть к европейскому времени.

Конечно, я умолчала о ночной встрече с Десмондом, ведь мы проболтали с ним почти до утра.

Мистер Хэмфри встал и убрал с коленей салфетку.

– Ну, мне пора. Сегодня повезу его светлость в город.

– Вот как? – удивилась миссис Диллоуэй. – Что у него за дела в городе?

Шофер посмотрел на меня, потом на миссис Диллоуэй.

– Он не докладывает мне о своих планах, мэм. Он платит мне за то, чтобы я водил машину, а не задавал вопросы.

Я достала из кармана письмо родителям.

– О, мистер Хэмфри, а вы не будете проезжать мимо почты? Возьмите, пожалуйста, мое письмецо. – Я дала ему несколько монет на марки. – Должно хватить.

– Конечно, – ответил он и сунул конверт в карман.

– Спасибо.

– Как вы тут устроились, мисс Льюис? – послышался голос мистера Бердсли, он сидел во главе стола. Завтракая, он то и дело заглядывал в записную книжку, которая лежала перед ним на столе.

– Хорошо, сэр, – ответила я. – Это прекрасный дом.

– Да, – подтвердил он, не глядя на меня и одновременно делая какую-то пометку в записной книжке.

– Я подумала, сэр, нельзя ли сегодня взять детей в сад – конечно, после уроков.

Мистер Бердсли посмотрел на миссис Диллоуэй, потом на меня.

– В сад?

– Да, – сказала я. – мы с детьми нашли общий язык, но они все время сидят дома. Мне бы хотелось погулять с ними. Например, среди камелий.

– Я бы не советовал, – быстро ответил мистер Бердсли.

– Но, сэр, – стала упрашивать я, – я обещаю, что мы будем в саду недолго. Конечно же, его светлость не станет возражать против прогулки под моим присмотром.

– Что ж, ладно, – сказал дворецкий, закрывая свою записную книжку и снова обратив взор на меня, – только не заходите далеко. Сад большой, и когда туман… В общем, это не идеальное место для детей.

– Мы будем осторожны, – пообещала я. – Даю слово.

– И будьте добры вернуться домой до двух, когда мистер Хэмфри привезет его светлость обратно, – добавил мистер Бердсли.

– Да, сэр, – ответила я.

Пока дети завтракали, я смотрела, как Кэтрин с мрачной расчетливостью тычет вилкой в свой омлет. Я понимала, что потребуется немалое время и терпение, чтобы проникнуть в ее тайны, ее печаль.

– Дети, – сказала я, нарушая могильное молчание, – сегодня после уроков я предлагаю вам прогуляться в саду.

Десмонд этим утром собирался в город и по каким-то причинам хотел оставить в тайне свой визит домой. Я пообещала хранить этот секрет.

Эббот выпрямился на своем стуле.

– Правда? Можно?

Николас взмахнул рукой, словно держал в ней меч.

– Я буду защищать всех нас от злых духов.

Эббот пихнул его локтем:

– Придурок.

– И я тоже пойду? – спросила Джени, пытаясь вскарабкаться на стол.

Я взяла ее на руки и поцеловала в щечку.

– И вы тоже, мисс Джени.

Кэтрин взглянула на меня и ухмыльнулась:

– А вам известно, что папа вас уволит, если узнает, что вы предложили такую…

– Что? – возмутилась я. – Что я предложила детям подышать свежим воздухом? Ерунда! Детям нужно гулять на улице! Не вижу ничего предосудительного в прогулке по саду. Кроме того, миссис Диллоуэй и мистер Бердсли дали свое согласие.

– Дали? – переспросила Кэтрин.

– Да, дали, – подтвердила я, усаживая Джени на стул и снова повернувшись к Кэтрин. – Так ты пойдешь с нами? – улыбнулась я, встретившись с ней глазами. – То есть если у тебя нет других дел?

Она пожала плечами.

– Тогда все в порядке, – сказала я, вставая. – Мы с Джени подождем вас в детской. Встречаемся в одиннадцать и выходим на террасу все вместе.

Вскоре Джени стала засыпать, а я решила прибраться в детской. Первым делом я выровняла рельсы детской железной дороги, починила мост, с которым накануне возился Николас. Он обрадуется, увидев, что все работает как надо. Я сложила кукольные платья в аккуратную стопочку и засунула в маленький белый комодик рядом с кукольным домиком. Комиксы Эббота я поставила на книжную полку. Потом залезла на стремянку, чтобы заглянуть на самую верхнюю полку. Снизу она казалась пустой, но при ближайшем рассмотрении я обнаружила маленькую кедровую шкатулку, задвинутую в самый дальний угол, и потянулась к ней, стараясь не перепачкаться пылью. Миссис Диллоуэй смутилась бы, узнав, что я заметила такую небрежность. Спустившись с лестницы, я присела на пол, чтобы рассмотреть содержимое своей находки, и подняла крышку шкатулки. Внутри лежал конверт, адресованный Десмонду. Почерк был женский, витиеватый. Я посмотрела на обратный адрес: Вивиан Уэйнрайт. Кто это такая? Как бы мне ни хотелось открыть конверт и посмотреть, что внутри, но я заставила себя положить его обратно и достала пачку старых фотографий, связанных измятой белой тесемкой. Развязав тесемку, я бегло просмотрела изображения и сразу заметила фото лорда Ливингстона рядом с привлекательной женщиной. Ее глаза смотрели мимо объектива. «Может быть, это леди Анна?»

Услышав шаги в коридоре, я быстро засунула шкатулку обратно на полку, и тут в комнату вбежали дети.

– Привет! – сказала я, немного смутившись.

Ко мне подошла Кэтрин, за ней Николас с Эбботом.

– Что вы делаете? – спросила она.

– Я прибиралась в детской. Видишь? – быстро проговорила я. – И нашла на полке эту шкатулку. – Я внимательно посмотрела на лица детей и хлопнула в ладоши: – Вы еще хотите пойти со мной на прогулку?

– Да! – крикнул Николас. Из окна на его темные ресницы падал солнечный свет.

– Тогда надевайте пальто и будите вашу маленькую сестренку.

Прекрасный день для изучения растений, – сказала я на улице, радуясь солнцу. На деревьях чирикали птицы. – Наверное, вы хорошо знаете поместье?

– Раньше знали, – сказал Николас, наступив в грязь и забавляясь чавкающим звуком. – Пока мама не умерла. А теперь отец редко пускает нас на улицу, только для уроков верховой езды.

Кэтрин закатила глаза.

– Не строй из себя мученика. Ты, по крайней мере, ездишь верхом. Хотя еще маленький.

– Дети, пожалуйста, давайте не будем портить такой чудесный день, – вмешалась я.

Мальчики побежали вперед, а мы с Кэтрин молча следовали за ними. Через некоторое время я попыталась растопить лед в наших отношениях:

– Я только хотела сказать, что, ну, если ты захочешь поговорить о чем-нибудь, я всегда буду рада. Тебе, наверное, очень не хватает матери, и…

– Вы ничего не знаете обо мне и моей матери, – отрезала она, ускорив шаг.

Я вздохнула, глядя на темные тучи, собирающиеся вдали. Миссис Диллоуэй не понравится, если мы попадем под дождь. Я натянула на светлые локоны Джени капюшон и проверила, что пальто застегнуто на все пуговицы. Слава богу, я заставила детей надеть пальто, несмотря на протесты Эббота. Взглянув наверх, я увидела, как с неба спустился черный ворон и сел на клен поодаль. Птица поклевала кору на дереве, а потом каркнула, повернув голову ко мне и словно говоря: «Ни шагу дальше. А то пожалеешь». Я поежилась. Мама всегда говорила, что вороны умнее, чем принято считать, и очень хитры. Например, они точно знали момент, когда папа высыпает мусорный бак на аллее за булочной, и, когда не обнаруживали своей любимой черствой буханки, всегда неодобрительно каркали.

Может быть, вернуться назад?

– Дети! – крикнула я. – Не убегайте далеко!

С Джени на руках я не успевала за старшими.

– Мы здесь! – крикнул в ответ Эббот, бегом направляясь ко мне.

– Бу! – страшным голосом закричал Николас, высунув голову из-за ели.

Я почувствовала на запястье первую каплю.

– Похоже, собирается дождь, – сказала я. – Пожалуй, лучше продолжить наше путешествие завтра.

– Ну-у! – заскулил Эббот. – Мы же только что вышли. – Он указал на небо. – Маленький дождик нам не страшен. И потом, мы хотели вам кое-что показать.

Я с сомнением посмотрела на тучи, но камелии были совсем рядом и манили меня. Что страшного, если мы пройдем чуть дальше, тем более что рядом может оказаться миддлберийская розовая? Мистер Прайс надеялся, что я разыщу ее и сообщу ему до окончания лета. Завернув Джени в свое пальто и прижав к себе, чтобы та не замерзла, я уступила:

– Хорошо. Но через несколько минут мы должны вернуться.

– Ура! – завопил Николас.

На нас налетел ветер, когда мы шли по заросшему травой склону холма, усеянному пурпурными и светло-розовыми полевыми цветами.

– Тут все немного заросло, – объяснял Эббот. – С тем же успехом папа мог бы выращивать сорняки.

– Это не сорняки, – вмешалась Кэтрин. – Разве не видишь флоксы, которые посадила мама? Смотри, они здесь, в траве.

– Для меня они все равно сорняки, – сказал Эббот. – Мне двенадцать лет, и я знаю намного больше тебя.

– А теперь, Эббот, – сказала я, стараясь не отставать, – покажи, что ты хотел показать, и нам уже пора возвращаться, пока мы вконец не промокли.

Мальчик кивнул:

– Хорошо, мы уже почти дошли.

Впереди я заметила голову каменного ангела, почти скрытого в высокой траве и зарослях чертополоха. Виднелось лишь лицо и край крыла.

– Это мамина статуя! – закричал Николас, подбегая к ангелу размером почти с него самого.

– Осторожно, Николас, – предупредила его Кэтрин. – Там в траве может быть ядовитый цветок.

Эббот не проявил никакого интереса и пошел вперед проверить заросли ежевики. Я подумала, что каменный ангел может напоминать ему мать. Наши глаза встретились, и мальчик быстро отвел взгляд.

– Что ты имеешь в виду, Кэтрин? – спросила я.

Она указала на маленький кустик с полынно-зелеными заостренными листьями и пурпурными, похожими на ягоды, цветами. Они напомнили мне аквилегии, что я посадила около булочной.

– Видите? – сказала Кэтрин. – Это ядовитый цветок. Он может убить, если его коснуться. Это мне мама говорила.

Я присела на корточки, чтобы рассмотреть растение поближе.

– Трудно поверить, что такой красивый цветок может оказаться ядовитым.

– Но это так, – настаивала Кэтрин. – Мама не стала бы лгать.

– Конечно-конечно, – поспешно согласилась я.

Николас, засунув руку в карман, смотрел на ангела.

– Мама любила эту статую, – с чувством сказал он. – Отец прислал ее из одной своей поездки. Когда ее привезли в наш дом, она была завернута в коричневую бумагу. Мама велела мистеру Блиту поставить ее здесь, в саду, рядом с камелиями.

Я посмотрела на часы, которые папа подарил мне в честь моего девятнадцатилетия, и проговорила:

– Боже, а мы так и не увидели камелий!

Эббот был нашим проводником, и мы быстро спустились с холма в низинку. Здесь туман был такой густой, что окутал нас облаком. Эббот вел нас вдоль ряда больших камелий, и я внимательно осматривала цветы. Некоторые были очень эффектны, размером с мою кисть, другие маленькие и хрупкие, с шелковыми лепестками, и у всех были яркие, словно вощеные, изумрудные листья. Мы прошли второй ряд и третий, но пока никакой миддлберийской розовой не было видно. Я протянула руку, чтобы потрогать один цветок, но споткнулась о выступавший из земли корень и, стараясь не уронить Джени, потеряла опору. Я покачнулась влево и выставила левую руку, чтобы смягчить падение, а упав, сморщилась от резкой боли в запястье.

И в этот момент Кэтрин закричала:

– Осторожнее, мисс Льюис!

Но было поздно. Я упала на ржавые грабли, лежащие зубьями вверх. Усадив Джени на землю, я осмотрела травму. На руке была глубокая царапина, из запястья сочилась кровь.

Кэтрин присела на корточки рядом со мной:

– Ничего? Больно?

– Да, – сказала я. – Нужно перевязать.

– Вот, – гордо произнес Эббот, протягивая мне лоскут, оторванный от своей рубашки. – Воспользуйтесь этим.

– Спасибо, – поблагодарила я, улыбнувшись его жесту и перевязывая запястье белой тканью.

Повязка быстро пропиталась кровью, и я попросила Эббота затянуть ее потуже.

– Если хотите вернуться, – сказал он, – то я это пойму.

Запястье отчаянно болело, но я встала на ноги, отряхнула пальто и снова взяла на руки Джени, стараясь не слишком нажимать на рану. В ушах звучал шепот мистера Прайса: «Это твой шанс! Это удобный случай! Воспользуйся им!»

– Пойдем дальше, – сказала я.

– Вы уверены? – спросил Эббот.

Я кивнула:

– Пройдем еще немного.

Мы начали петлять среди рядов камелий – ни одна не напоминала миддлберийскую розовую, – и, верный своему слову, через минуту Эббот остановился.

– Вот и пришли, – сказал он с широкой, будто наклеенной, ухмылкой.

Я посмотрела направо, потом налево и покачала головой:

– Куда? Я ничего не вижу.

– Подойдите поближе и увидите, – сказал он, указывая вперед, где до самой земли висел туман и было трудно что-либо рассмотреть.

Мы прошли через беседку, увитую розовыми степными розами. Я сильнее прижала к себе Джени, чтобы она не уколола ручки торчащими шипами, а картина впереди с каждым шагом вырисовывалась все четче. Появилась замшелая крыша со старым ржавым флюгером, застывшим по стойке «смирно». Дом?

– Что это? – спросила я Эббота, чувствуя, как кожа покрылась мурашками.

– Сарай, – ответил он, волнуясь, и обернулся ко мне. – Мисс Льюис?

– Да, Эббот?

– У вас никогда не было чувства, что какое-то место… – Он помолчал, чеша в затылке. – Ну, что какое-то место может быть… наполнено злом?

Кэтрин со вздохом скрестила руки на груди. Однако через несколько мгновений по низине пронесся внезапный порыв ветра, отчего ставни в окнах заскрипели на петлях, и девочка подскочила.

– Видите? – сказал Эббот, и его щеки торжествующе порозовели.

Он заметил прислоненные к клену поодаль вилы и взял их.

– Для защиты.

– Эббот! – крикнула я. – Пожалуйста, не пугай своих сестер.

К Эбботу подошел Николас:

– Думаешь, здесь злые духи?

– Может быть, – ответил Эббот, оглядываясь по сторонам.

Николас кивнул.

– Не беспокойся. Камелии нас защитят. Мама говорила, что они особенные. – Он огляделся. – Вот почему она столько их посадила.

Кэтрин пошла вперед, якобы чтобы рассмотреть красный цветок на дереве.

Эббот взглянул на брата, а потом метнул вилы в розовый цветок камелии и состроил гримасу.

– Но почему-то эти деревья не спасли маму, когда она больше всего в них нуждалась.

– Эббот! Прекрати, – закричала я и снова осмотрела свое запястье. – Ты увидел, что хотел?

– Нет еще, – ответил он, пристально глядя на дверь сарая. – За месяц до маминой смерти я следил за ней отсюда. Отец тогда сердился на нее, и потому она любила ходить в сад одна. Я хотел поговорить с ней. Думал, что смогу подбодрить. Но когда пришел сюда, ее не было. Я бегал туда-сюда вдоль деревьев, разыскивая ее. А потом обернулся и увидел, как она выбегает из этого сарая. Она рыдала.

– Ох, Эббот, – произнесла я, кладя руку ему на плечо.

– Она, наверное, поцарапала руку, – вмешался Николас. – Я всегда плачу, когда такое случается.

– Потому что ты неженка, – поддразнила его Кэтрин.

– Ты не неженка, – успокоила я мальчика.

– Нет, насколько я мог видеть, у нее не было никакой царапины и ничего такого, это все из-за проклятого мистера Блита.

– Почему ты так думаешь? – спросила я.

– Он был здесь. Я увидел, как он бежит за ней. Это из-за него она плакала. Я знаю.

– Может быть, тебе показалось, – сказала я, сомневаясь в достоверности рассказа Эббота, но он покачал головой:

– Я точно видел.

Он посмотрел на старое строение с крышей, покрытой комками мягкого зеленого податливого мха, сверху выцветшего до светло-серого.

Эббот подошел ближе и, потрогав рукой дверную ручку, обернулся к нам:

– Заперто.

– Ну, на этом и закончим наше большое приключение, – сказала я. – Пойдемте. Достаточно этих ужасов. Пора домой.

Эббот вздохнул.

– Говорю вам, в этом месте кроется что-то подозрительное, – проговорил он, тревожно оглядываясь на сарай.

Мы направились назад, к выходу из сада. Я положила руку Эбботу на плечо, но вдруг резко обернулась. Какой-то звук. Отчетливо скрипнула дверь, она открылась, а потом захлопнулась.

– Побежали! – крикнул Эббот, поворачивая к дорожке.

Кэтрин завизжала, а Николас выронил палку, которую держал в руке. Оба бросились вперед, а я с Джени на руках не могла их догнать.

– Дети! – закричала я. – Не торопитесь, вы поранитесь.

Бесполезно, они бежали что было сил. Поэтому я прижала Джени покрепче к себе и, как только могла, побежала по дорожке вдоль камелий, не оборачиваясь, пока не добралась до холма. Снизу он казался крутым, как гора, но я начала отчаянно карабкаться вверх по склону. Вдали послышался громовой раскат, и снова пошел дождь, на этот раз сильнее.

– Эббот, Кэтрин, Николас! – кричала я. За туманом и дождем я могла различить лишь смутные фигуры впереди. – Подождите, пожалуйста!

Я продолжала свой путь, казалось, целую вечность и чувствовала себя дурой – прежде всего оттого, что взяла детей на прогулку. Наконец показался дом. Но когда я увидела сцену у входа, мое сердце упало. Трое забрызганных грязью, промокших ребятишек стояли под зонтиком рядом с суровым лордом Ливингстоном и миссис Диллоуэй.

– Я очень сожалею, – проговорила я, едва дыша и бегом приближаясь к ним. – Мы ходили гулять и попали под дождь.

– На этом ваша работа здесь и закончится, мисс Льюис, – пролаял лорд Ливингстон.

– Но, отец, – закричал Эббот, – мисс Льюис поранилась!

В глазах лорда Ливингстона тут же вспыхнула тревога.

– Что случилось?

– О, это ничего, – сказала я. – Просто царапина.

– Дети, бегом мыться, – скомандовала миссис Диллоуэй. – Я буду через минуту. Отдайте мокрую одежду Сэди. И поспешите, а то простудитесь!

Кэтрин и мальчишки, потупившись, бросились в дом, а миссис Диллоуэй взяла у меня Джени.

– Иди сюда, лапушка. Бедняжка, промокла до костей. – Она взглянула на лорда Ливингстона. – Я сама ее искупаю.

Думаю, я выглядела ужасно – промокшая, с текущими по щекам размокшими румянами. Набор косметики был прощальным подарком моей подруги Перл. По глупости я решила воспользоваться им в это утро.

– Пожалуйста, сэр, мне действительно очень жаль, – уговаривала я лорда Ливингстона. – Я…

– Придержите свои сантименты, – строго проговорил он. – Больше вы не будете брать детей в сад. Вам понятно?

– Да, да, конечно, – сказала я, глядя на свои раскисшие от воды туфли. Что я вообще тут делаю? И почему я решила, что разыскать ту камелию будет легко?

У меня защипало глаза, но я сдержала слезы.

– Идите в дом и переоденьтесь, – сказал лорд Ливингстон. – А потом встретимся в гостиной.

Я кивнула и, побежав к черному ходу, поскорее стянула с ног промокшие туфли и потом прошлепала к двери на черную лестницу, оставляя за собой мокрые следы. Спустившись, я поспешила по длинному коридору в свою комнату и чуть не налетела на мистера Хэмфри, шофера.

– Простите, – пролепетала я, – я немножко не в себе.

– Действительно, – проговорил он. – А я чуть не наступил вам на ногу. Где ваши туфли?

– Оставила у дверей. Там, в саду, ужасно грязно. – Я посмотрела на свои мокрые чулки и тут заметила грязь и на его ботинках. – Вижу, вы тоже запачкались.

– Ах, это? Просто наступил в лужу, когда подъехал.

– Ну, я пойду переоденусь, – сказала я.

Взяв из кладовки полотенце, я поспешила в свою комнату и там, прежде чем раздеться, опустила штору, а потом тщательно вытерлась. Там сегодня действительно кто-то был? В сарае? А Эббот говорил, что видел свою мать рыдающей. Я надела сухие чулки и новое платье, прошлась расческой по волосам, заколола их сзади и взглянула на себя в зеркало над комодом. Нельзя, чтобы он меня уволил. Пока еще нельзя. Мне нужно время. Миддлберийская розовая может скоро расцвести. И я найду ее. Должна найти.


Разгладив на себе платье, я вошла в гостиную. Благодаря мистеру Бердсли моя рука была промыта и перевязана. Лорд Ливингстон сидел в зеленом бархатном кресле перед камином. Огонь, потрескивая, отражался в его глазах.

– Заходите, – проговорил он, не поднимая глаз.

Я направилась к нему, чувствуя на лице тепло от огня, и пощупала волосы, все еще мокрые от дневных происшествий.

– Пожалуйста, позвольте мне оправдаться, сэр, – то есть ваша светлость, – проговорила я, едва узнавая свой кроткий голос.

Он по-прежнему смотрел в огонь и несколько долгих мгновений не оборачивался ко мне.

– Разве миссис Диллоуэй не говорила вам, что я запретил детям ходить в сад?

Я уставилась на свои сложенные на коленях руки.

– Ну, да, сэр, то есть…

– Тогда почему вы взяли их туда вопреки моему явно выраженному желанию?

– Милорд, мне было жаль их. Дети любят играть на улице. Я думала, это будет весело.

– Весело?

– Да, – сказала я. – И полезно для здоровья.

Он встал и провел рукой по своим темным волосам.

– Я сам знаю, что для моих детей лучше. Каждую субботу они ездят в город, а мальчики на неделе берут уроки верховой езды. Мы вовсе не держим их взаперти, мисс Льюис.

Я натянуто улыбнулась:

– Я имела в виду не это, сэр. Я просто хотела, чтобы они развлеклись.

Он сцепил руки.

– Я прощу сегодняшний инцидент, если вы обещаете, что больше никогда не возьмете детей в сад. Пусть играют на террасе, если уж вам так хочется, но им не дозволяется гулять у камелий. Это не безопасно. В нескольких милях оттуда живут бродяги. Никогда не знаешь, кто там шляется. – Его лицо смягчилось. – Как ваша рука?

Я посмотрела на повязку, и на глазах у меня выступили слезы. Я так истосковалась по родителям. По дому.

– Спасибо, хорошо, – выговорила я. – Но боюсь, останется безобразный шрам.

Он протянул руку к моему запястью, и на мгновение на его лице отразилась нежность, но потом быстро отдернул руку и взглянул на часы.

– Дети, наверное, уже помылись, – сказал он, отходя. – И миссис Диллоуэй ждет вас, чтобы вы помогли ей в детской.

– Конечно. Я пойду.

В детской Эббот, надувшись, лежал на диване. Николас спокойно играл с игрушечным поездом, а Кэтрин у окна читала книжку, в то время как миссис Диллоуэй застегивала Джени платье.

– Отец рассердился на вас? – спросил Николас с искренней заботой в глазах.

Кэтрин в ожидании оторвала глаза от книги.

– Конечно же нет, – ответила я.

– Он вас уволил? – спросила Кэтрин.

– Кэтрин! – с упреком воскликнула миссис Диллоуэй.

– Он меня не уволил, – сказала я. – Но строго наказал больше никогда не водить вас в сад.

– Проклятье! – воскликнул Эббот. – Если бы мы могли вернуться, то, возможно…

– Эббот, ты слышал, что сказала мисс Льюис, – строго проговорила миссис Диллоуэй, вплетая свежевыглаженную ленточку во влажные волосы Джени, а потом обратилась ко мне: – Мисс Льюис, мы можем выйти поговорить?

Я вышла за ней в коридор и закрыла дверь в детскую.

– В чем дело?

– Вам следует знать, что изгнанный сын лорда Ливингстона вернулся домой, – неодобрительно сказала она.

– Я знаю.

– Вы знаете?

– Да. Мы, гм, мы случайно встретились.

Миссис Диллоуэй вытаращила глаза.

– О!

– Почему вы сказали «изгнанный»?

– Они так обижены друг на друга… даже не знаю, с чего начать. Утром он на день уехал в город, и его светлость не видел его. Думаю, он скоро вернется за своими вещами. Он не останется здесь надолго. – Она решительно посмотрела на меня. – Кроме того, после свадьбы они с невестой уезжают на юг.

Мне тут же вспомнилось письмо с витиеватым почерком. Вивиан. Я надеялась, что миссис Диллоуэй не заметила, как я залилась краской.

– Его невеста?

– Да. Он женится на графине. По-моему, это самая большая удача в его жизни.

Глава 16. Эддисон

Мое дыхание участилось, я крепко сжала в руке совок.

– Эй! – крикнула я, не видя, что там, за бугенвиллеей. – Кто там?

В беседке показался силуэт человека.

– Так и думала, что найду вас здесь, – сказала миссис Диллоуэй.

– Что вы здесь… но я думала, вы уехали в…

– В парикмахерскую?

Я кивнула.

– Я вернулась, поскольку забыла кошелек, и заметила, что люстра качается. Видите ли, она качается, когда в оранжерее кто-то ходит. – Она приблизилась ко мне на шаг, и меня охватил леденящий холод. – Если живешь в доме так долго, как я, то узнаешь привычки дома. Маленькие особенности, которые другие не замечают. – Она остановилась перед лимонным деревцем. – Слышите?

Я покачала головой.

– Здесь скрипит пол. – Она указала на покоробленную половицу под правой ногой. – Мне всегда приходится быть осторожной. – Она оторвала увядший лист орхидеи, стоявшей на столе. – Полагаю, вы хотите узнать про эту оранжерею все, почему она сохранилась здесь через столько лет?

Я молчала.

– Я дала слово леди Анне, – сказала домоправительница. – Мне представляется это правильным, после… после того, что с ней случилось.

– Миссис Диллоуэй, что же с ней случилось?

Домоправительница посмотрела в окно, и солнечный луч осветил на ее ресницах слезу. Она раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но быстро снова сжала губы и строго проговорила:

– Пойдемте. Я опаздываю на встречу.

Глава 17. Флора

19 апреля 1940 года


За завтраком Сэди выглядела более усталой, чем обычно. Она зевала над тарелкой овсяной каши.

– До десяти я свободна, – шепнула я. – У детей урок музыки. Давай я помогу тебе убрать постели наверху?

Сэди оживилась.

– Правда?

– Конечно. Я буду рада помочь.

Из моей головы не выходило известие о помолвке Десмонда, и мне не хотелось наткнуться на него внизу, дожидаясь детей. Было наивно так переживать, и все же почему он честно не рассказал мне об этом? Я вспомнила, как мы танцевали на пароходе, как он смотрел на меня в ту звездную ночь…

Вокруг повисла тишина.

Я оглянулась и в дверях людской увидела Десмонда.

– Добрейшего вам утра, – проговорил он с натянутой улыбкой.

– Десмонд, – сказал мистер Бердсли, вставая. – Мы можем быть вам чем-то полезны?

– Нет, – ответил он. – То есть да. Я… я бы хотел поговорить с мисс Льюис, если можно.

Миссис Диллоуэй и мистер Бердсли переглянулись. Я кивнула. Мы с Десмондом вышли и отошли на несколько шагов, чтобы из людской нас не было слышно.

– Вы не зашли ко мне вчера вечером, – сказал он с обиженным видом. – А я ждал.

– Как я могла, Десмонд? – Я посмотрела в его большие зеленые глаза. – Миссис Диллоуэй рассказала мне про вашу помолвку.

– О, – проговорил он, беря меня за руку. – Это правда. Я был помолвлен, но уверяю вас, сейчас я свободен.

Я посмотрела ему в лицо.

– Что вы говорите?

– Я расторг ее. Вчера я ездил к невесте. – Он покачал головой, будто вспоминая что-то. – Это было неправильно. Я должен был бы знать это после… – Его голос затих. – В общем, брак должен быть связан с любовью, а не с деловыми расчетами.

– Деловыми расчетами?

– Женитьба на Вивиан могла упрочить финансовое положение семьи, сохранить это поместье, – объяснил он. – В глазах отца я бы стал героем. Но я бы не смог жить с нелюбимой женщиной. Я не любил ее и никогда бы не смог полюбить.

Я смотрела на его лицо, чувствуя, как мое сердце разбухает в груди, чего я никак не ожидала.

– И когда мы сможем увидеться? – спросил он.

– Сегодня вечером.

Он поцеловал меня в лоб и повернулся к лестнице.

– Десмонд определенно положил на вас глаз, – с улыбкой сказала Сэди после завтрака.

Я улыбнулась в ответ, и мы вместе поднялись на второй этаж и прошли по коридору в восточное крыло.

– Подожди минуточку, – попросила я Сэди, заметив закрытую дверь справа. – Чья это комната?

– Восточное крыло принадлежало ее светлости, – ответила Сэди, сделав большие глаза. – Теперь никто сюда не ходит – ну, кроме миссис Диллоуэй.

– Почему? – спросила я, с любопытством рассматривая дверь.

Сэди пожала плечами:

– Может быть, из-за чувства вины.

– Вины?

Сэди жалобно посмотрела на меня:

– Давай начнем со спален?


– Спасибо за помощь, – сказала Сэди, взбивая последнюю подушку.

– Не за что, – ответила я, выходя вместе с ней из комнаты.

Она взяла корзину белья для стирки и исчезла на черной лестнице.

Оставшись одна на втором этаже, я не могла отделаться от мыслей о восточном крыле, о леди Анне. Зачем миссис Диллоуэй ходит в ее покои и что имела в виду Сэди, говоря о какой-то вине?

Идя по коридору, я дважды обернулась. Добравшись до двери, я ожидала, что она окажется заперта, но ручка легко повернулась.

Воздух внутри помещения показался мне тяжелым и жарким. Ощущался мускусный запах ванили и лаванды. Шторы были опущены, но как только мои глаза привыкли к полумраку, я разглядела большую кровать с четырьмя резными столбами. Я подошла ближе и провела рукой по покрывалу. Когда ладонь коснулась мягкого белого кружева, мое сердце забилось чаще. Это была ее спальня. Ее кровать. Ее простыни.

Открыв шкаф, я увидела внутри десятки платьев. Мое внимание привлекло одно вечернее, из белого шелка; я взяла его и, приложив к себе, закружилась, как девочка в воображаемом магазине одежды. Оно зашуршало, когда я повесила его обратно. Я подошла к туалетному столику, и мои щеки вспыхнули, когда я увидела себя в зеркале. Что бы подумала обо мне леди Анна, о незнакомке, роющейся в ее вещах? Я старалась себя сдерживать, но все-таки провела пальцами по груше пульверизатора. Легкое сжатие – и желтая трубочка, соединенная с величественным резным флаконом, наполнила воздух сладким цветочным туманом. Я вдохнула пьянящий аромат и тут же услышала в коридоре шаги. Кто-то идет? Как я объясню свое присутствие здесь? Меня подвело любопытство, и я задержалась здесь слишком долго. Нужно спрятаться. В сумрачной глубине комнаты виднелась внутренняя дверь, которая была распахнута. Я проскользнула туда. Здесь, наверное, был личный кабинет леди Анны. Над столом и книжной полкой висели эскизы на ботаническую тему.

Затаив дыхание, я прильнула к дверной щелочке посмотреть, кто же пришел. Фигура двинулась к окну и подняла шторы. Увидев лицо лорда Ливингстона, я прикрыла рот рукой. Он выглядел огорченным, подавленным и опустился на колени у кровати леди Анны. Я видела, как он склонил голову, глотая слезы.

– Прости, любовь моя, – пробормотал он. – Мне так жаль!

Я замерла. Тут дверь снова скрипнула. Лорд Ливингстон обернулся и, увидев миссис Диллоуэй, нахмурился.

– Извините за вторжение, – чопорно проговорила она. В руках у нее была ваза с розовыми цветами. Пионами. – Я сейчас уйду.

Вытирая платком слезы, он посмотрел ей в лицо.

– Мы были не правы, и вы это знаете, – проговорил лорд Ливингстон. – Страшно не правы.

Она мрачно уставилась на руки, сцепленные на животе.

– Да. Да, не правы.

Мое сердце заколотилось. О чем они говорят? Что имеют в виду?

Лорд Ливингстон бросил взгляд в мою сторону.

– Я ведь только хотел… – Он покачал головой, но волнение помешало ему продолжить.

Миссис Диллоуэй шагнула вперед, и он, притянув ее к себе, прижался лицом к изгибу ее шеи.

– Пожалуйста, Эдвард, – проговорила домоправительница, поднимая голову. – Ты не должен нести это бремя один. Позволь мне…

Он только махнул рукой. Через мгновение следы их близости улетучились.

– Нет, – проговорил он своим обычным резким деловым тоном. – Мы не должны продолжать в этом духе.

Я видела, как изменилось и лицо миссис Диллоуэй; она последовала его примеру. Что бы они ни пережили вместе, какое бы понимание ни было только что в их глазах, – это все исчезло в одно мгновение.

Когда лорд Ливингстон покинул комнату, миссис Диллоуэй поставила вазу с пионами на столик у кровати. Она задержалась, чтобы разгладить покрывало, а потом закрыла лицо рукой и зарыдала. Я отвела глаза. Было неловко подглядывать за чужим горем.

Услышав щелчок двери, я глубоко вздохнула и тут заметила какой-то альбом, наверное, упавший с книжной полки. Было что-то нелепое в том, что он валялся на полу в аккуратно убранном кабинете. Я нагнулась, чтобы его поднять, и с интересом рассмотрела обложку. «Камелии Ливингстон-Мэнора. Собраны Анной Ливингстон». Я сунула альбом под мышку и поспешила за дверь, через спальню и дальше в коридор.


– Что это у вас? – подозрительно спросила Кэтрин, когда я проскользнула в детскую.

Сколько времени прошло? Я взглянула на настенные часы: четверть одиннадцатого.

– Извините, дети, я опоздала. Сегодня утром я помогала Сэди менять белье.

Джени подбежала ко мне и в нетерпении ухватилась за альбом, словно видела его раньше.

– Это книжка про цветы, – проговорила она, указывая на обложку.

– Где вы нашли мамин альбом? – спросила Кэтрин, маяча рядом.

Я села на диван, осторожно открыла свою находку и, чтобы не отвечать на вопрос, спросила:

– Хотите посмотреть со мной?

Кэтрин кивнула, мальчики тоже собрались вокруг, а я, скрипнув корешком, начала листать страницу за страницей этого дивного гербария. Под каждым цветком камелии стояла подпись. На странице, озаглавленной Camellia reticulata, с большим, лососевого цвета, цветком, леди Анна написала: «Эдвард привез ее из Китая. Она очень хрупкая. Я отвела ей в саду лучшее тенистое место». На следующей странице, посвященной Camellia sasanqua, было написано: «Рождественский подарок от Эдварда и детей. Она потребует особой любви. Едва пережила поездку из Японии. Всю весну я буду выхаживать ее и верну ей жизнь».

На каждой странице сохранились тщательные пометки, как подкармливать и ухаживать за камелиями, когда они были посажены, как часто нужно их поливать, удобрять и подрезать. В правом углу каждой страницы я заметила необычные ряды цифр.

– Что это значит? – спросила я детей.

Николас пожал плечами.

– Вот эта – мамина любимая, – сказал он, открыв последнюю страницу в альбоме.

Я залюбовалась белыми цветами с розовой каймой, и мое сердце заколотилось чаще. Миддлберийская розовая.

Я склонилась над альбомом, разбирая почерк леди Анны.

– Здесь говорится, что это последний представитель этого сорта в мире. – Я обернулась к Кэтрин. – Это дерево растет в саду вместе с другими?

– Наверное, – ответила она, вставая. – Если мистер Блит его не пересадил. Он всегда все меняет местами. Он и мистер Хэмфри.

– Мистер Хэмфри? – удивилась я.

– Он иногда помогает в саду, – пояснил Эббот, закатывая глаза. – Мама не любила, когда он совал свой нос в сад. Рассказывала, как он однажды напортачил с ее розами.

– Ну, конечно же, он просто хотел помочь, – сказала я и вернулась к альбому.

На последних страницах перед миддлберийской розовой леди Анна разместила статью из старой энциклопедии, подробно описывающей, как эта камелия попала в Новый Свет. Какое-то время я читала, потом обратилась к детям:

– Эти семена привозили на кораблях со всей Азии, и они считались драгоценными. В этой статье написано, что камелии могут жить сотни лет, они хранят невероятное количество тайн.

– Мне кажется, это глупо, – заметила Кэтрин с деланым равнодушием, но я видела, что ее это заинтересовало. – Деревья не хранят тайн.

– А здесь говорится, что в викторианские годы люди верили, что, если загадать желание под камелией, оно непременно сбудется.

Николас усмехнулся:

– Вроде как бросить шиллинг в фонтан?

– Да, – сказала я. – Наверняка ваша мама была человеком, не похожим на других, раз так любила камелии.

– Тогда почему же эти деревья не уберегли ее? – спросил Николас. – В тот день, когда она умерла?

Эббот протопал к окну. Из всех детей, похоже, он тяжелее всех перенес смерть матери.

Я закрыла альбом, поняв, что воспоминания о ней могут быть слишком тяжелы для малышей.

– Давайте почитаем что-нибудь другое, – предложила я, откладывая альбом в сторону. Посмотрю его потом. Возможно, там можно обнаружить ключ, как найти миддлберийскую розовую.

– Что за запах? – спросил вдруг Эббот, принюхиваясь.

– Не знаю, – ответила я, смутившись.

– Пахнет, как мама, – сказал Николас.

Духи их матери.

Кэтрин раздраженно фыркнула:

– Это не мамины духи, придурок. – Она тоже принюхалась. – Это запах из кухни. У кухарки, наверное, опять подгорело жаркое.

Николас внимательно посмотрел на мамин альбом с камелиями, а потом снова на меня:

– Мисс Льюис, можно задать вам вопрос?

– Конечно.

Он вздохнул.

– Наша последняя няня, мисс Фэйрфилд, когда ее уволили, говорила про маму гадости.

– Боже, милый, что же она могла такое сказать?

Николас сцепил руки.

– Она говорила… говорила… что наша мама не настоящая леди…


Проживи я в поместье десять лет, думаю, я бы все равно не привыкла к трапезам в тягостном присутствии мистера Бердсли. Он подавал блюда, а миссис Диллоуэй ему помогала. Он выкладывал нам на тарелки булочки, будто мы не могли взять их сами. Все это вызывало у меня тоску по дому и тихим, скромным ужинам за кухонным столом над нашей булочной, когда мама, папа и я смеялись и болтали и макали хлеб в мамин картофельный суп. И если мне хотелось еще кусок или, боже упаси, еще масла, мы брали все сами. Нью-Йорк казался мне невероятно далеким, будто он находился в другом мире.

Мистер Бердсли держал супницу и черпаком наливал каждому в тарелку рыбный суп. Проходя мимо меня, он посмотрел, как мне показалось, холодно, но, повторяю, я просто не привыкла к церемонности, царившей в доме.

– Ох! – пожаловался Николас. – Опять эта тушеная рыба!

Я бросила на него предостерегающий взгляд, прежде чем отец отчитал его:

– Николас хотел сказать «Благодарю вас, мистер Бердсли».

Лорд Ливингстон кивнул мне и погрузил ложку в суп, в то время как мистер Бердсли нависал над его спиной.

– Если можно, ваша светлость, – проговорил он, вытирая лоб платком. – Могу ли я сказать вам пару слов?

Лорд Ливингстон кивнул, убрал с коленей салфетку и обратился к нам:

– Прошу извинить.

Через некоторое время он вернулся, снова сел за стол и, протянув ладонь, на которой лежала серебряная монета, многозначительно прокашлялся.

– Мне сообщили, что одна из римских монет из моей коллекции оказалась… – Он помолчал, глядя на меня в упор. – В комнате мисс Льюис.

Я окаменела и, не веря своим ушам, покачала головой.

– Не понимаю, – быстро проговорила я. – Этого не может быть.

– У меня не остается другого выбора, мисс Льюис, как попросить вас покинуть мой дом сейчас же.

– Но, сэр, но, пожалуйста… Я…

Лорд Ливингстон поднял руку.

– Пожалуйста, не усугубляйте ситуацию.

Мои щеки вспыхнули, я встала и положила салфетку на стол. Миссис Диллоуэй с презрением посмотрела на меня. Джени заплакала. Старшие дети отводили глаза.

В дверях столовой я остановилась, услышав, как по паркету отодвигается стул.

– Подождите, – сказал Эббот. – Не уходите, мисс Льюис.

– Эббот, – проговорил лорд Ливингстон, – я уже принял решение. Не противоречьте мне, молодой человек.

– Но, отец, мисс Льюис не брала монету. – Он нервно почесал голову. – Это я.

Мистер Бердсли обменялся потрясенным взглядом с миссис Диллоуэй.

Лорд Ливингстон не смог скрыть своего изумления.

– Что ты?

И тут Николас отодвинул стул и встал рядом с братом.

– И я тоже виноват, отец. Это мы подложили ее в комнату мисс Льюис.

Тут встала и Кэтрин.

– И я тоже знала. Мне следовало пресечь это раньше.

– Дети, – проговорил лорд Ливингстон, – зачем же вы совершили такой гадкий поступок?

Эббот посмотрел на Николаса.

– Понимаешь, – в волнении начал он, – нам не понравилась мисс Льюис. Сначала. Мы думали, она будет как все прежние няни. И мы попытались сделать так, чтобы ее уволили. – Он замолк, с извиняющейся улыбкой глядя на меня. – Но потом мы поняли, что она другая, отец. Не похожа на прежних. Но было уже поздно. Мы пытались забрать монету обратно, но когда пробрались в ее комнату, она уже исчезла.

– Мы очень раскаиваемся, – сказал Николас.

Лорд Ливингстон стукнул кулаком по столу.

– Эббот, Николас и ты, Кэтрин, тоже – я никогда не был так разочарован своими детьми. – Он обратился ко мне: – Мисс Льюис, пожалуйста, примите мои искренние извинения за это… недоразумение.

– Конечно, сэр, – быстро проговорила я.

Кэтрин заплакала.

– Пожалуйста, ваша светлость, не наказывайте их, – вступилась я. – Они и так много пережили; это естественно, что…

– Ради всего святого, что это? – взревел лорд Ливингстон, когда к нему подбежал Феррис и положил что-то на колени.

Пес в ожидании вилял хвостом, не замечая, что разбрасывает по столовой грязь.

– Бердсли, что это Феррис притащил? – Он взял с коленей потрепанный лоскут ткани телесного цвета. – Пусть меня повесят, но это, похоже, мой носок.

В помещении воцарилась непроницаемая тишина. Я не знала, то ли лорд Ливингстон сейчас ринется в свой кабинет, то ли отошлет детей в детскую. Определенно случится одно из двух. Но он взял салфетку и прикрыл рот. Сквозь салфетку послышался смех. Потом начал посмеиваться и мистер Бердсли, но вскоре не выдержал и разразился громким хохотом. За ним последовали дети, даже Кэтрин.

– У меня два негодных сына, – с кривой улыбкой проговорил лорд Ливингстон, – но совершенно необъяснимая вещь, миссис Диллоуэй: они как-то говорили мне, что им очень бы хотелось по вечерам помогать Сэди мыть посуду. Могу я предложить ей небольшую помощь по кухне?

Миссис Диллоуэй, подняв брови, посмотрела на меня, потом на мистера Бердсли.

– Если вам угодно.

До окончания ужина Эббот и Николас улыбались. Я знала, что их не огорчает мытье посуды, ведь они впервые, должно быть за очень долгое время, увидели отцовскую улыбку. Я тоже улыбалась, понимая, что заслужила детское признание.

– Надеюсь, они не сильно помешали с мытьем посуды, – уже позже, вечером, сказала я Сэди.

– Нет, – ответила она, заплетая свои длинные волосы в косу, – они старались. Николас разбил блюдце, но в этом доме блюдец хватит, чтобы пригласить на чай всю страну. – Она помолчала. – Я слышала, его светлость смеялись за ужином.

Я кивнула, улыбнувшись своим воспоминаниям.

– В этом доме могло бы быть больше смеха, – сказала Сэди. – Знаете, у его светлости так тяжело на душе.

– Что ты имеешь в виду?

Не поднимая глаз, она стянула конец косы лентой.

– Могу вам сказать, что леди Анна была святая. Все эти женщины…

Я покачала головой:

– Ты хочешь сказать…

– Что он не был верен своей жене? – пожала плечами Сэди. – Пусть это останется между ним и Господом. – Она со вздохом заправила косу под чепец. – Да, их было много, в том числе… – Девушка покачала головой, словно отгоняя свою мысль. – Не следует распространять сплетни. Ну, спокойной ночи, мисс Льюис. Я, пожалуй, лягу спать.


Не успела я погасить свет, как в дверь постучали.

– Да, – откликнулась я.

В дверях стояла миссис Диллоуэй в ночной рубашке.

– Входите.

– Вы сможете когда-нибудь простить меня?

– Простить? За что?

– Не знаю, о чем я думала, когда рылась в ваших вещах, – сказала она, садясь на стул. – Меня беспокоила ваша безупречность, и я подумала, что, если найду что-нибудь компрометирующее у вас в комнате, у меня будет причина не доверять вам. Однако, даже найдя монету, я не поверила, что вы ее взяли, но…

– Ничего, – сказала я, когда до меня дошло, о чем идет речь. – Я все понимаю. Вы делали то, что должны делать.

Она покачала головой, вытирая глаза платком.

– Нет, это было слишком. – Миссис Диллоуэй посмотрела мне в глаза. – Умоляю вас простить меня, мисс Льюис.

– Не надо умолять. Я и так готова простить вас.

– Спасибо, – сказала она, поднимаясь.

– Миссис Диллоуэй, – спросила я, когда она взялась за ручку двери. – Вы долго любили лорда Ливингстона?

Мой вопрос, казалось, ничуть не поразил ее. Возможно, сегодняшний инцидент уравнял наши отношения. Мы перешли от строгой иерархии дома к отношениям двух женщин – двух женщин, столкнувшихся с собственными тревогами, собственной любовью, собственными сердечными ранами.

– О, – проговорила она задумчиво, – мне кажется, с того дня, как я прибыла в поместье.

Я внимательно посмотрела на нее.

– Я никому не хотела зла, – продолжала миссис Диллоуэй, – особенно леди Анне.

– Я знаю, – заверила ее я. – Пожалуйста, не считайте, что вам нужно оправдываться.

– Ох, мисс Льюис, – проговорила она, глядя на меня беззащитным взглядом – это было лицо друга. – Я поняла, что человек может бороться со многими пороками и слабостями, но не с любовью. Нельзя изменить выбор сердца. Боюсь, этот факт стал величайшей трагедией моей жизни.


Я не потрудилась включить лампу у кровати: лунный свет лился в окно с мощностью лампочки в сорок ватт. Я достала из ящика стола лист бумаги и конверт и начала писать письмо домой.

Дорогие мама и папа,

я очень по вас скучаю и все же боюсь оставить детей. Я уже полюбила их, даже за такое короткое время. Я сочувствую им: они недавно потеряли мать и теперь живут вместе с отцом, который едва их замечает. Хотя, возможно, я преувеличиваю насчет его. Может быть, у него все-таки есть сердце? Но все равно я боюсь, что без моего присутствия они будут очень страдать, особенно самая маленькая, Джени. Ей всего два годика, и она отчаянно нуждается в родительской любви. Впрочем, труднее всего с десятилетней Кэтрин. Она ужасно тоскует по матери. И Эббот, старший мальчик, глубоко переживает эту потерю. Я еще не выяснила, почему. И все-таки здесь есть что-то еще: у меня такое чувство, что смерть леди Анны окружена какой-то темной тайной. Не бойтесь за меня. Я знаю, мне тут ничто не угрожает, но на мои вопросы о причине смерти хозяйки никто не хочет отвечать, и я хочу сама раскрыть эту тайну. Что вы думаете по этому поводу?

Пожалуйста, напишите мне, когда сможете. Иногда мне здесь так одиноко, и ничто бы меня так не порадовало, как письмо из дома. Я бы попросила вас прислать хлеба из нашей булочной, но, боюсь, пока он прибудет, станет совсем черствым. Лучше я представлю папину медовую цельнозерновую булку и помечтаю о доме.

Ваша любящая дочь Флора.

Я сложила письмо и засунула в конверт, запечатала его, надписала адрес и положила на стол. Завтра надо отдать его мистеру Хэмфри, чтобы отправил из города. Потом я забралась в постель и стала думать о миссис Диллоуэй, потом о леди Анне и ее альбоме с гербарием. Можно было бы тихо, на цыпочках пройти в детскую, никого не тревожа, и принести его к себе, чтобы почитать.

Оказавшись в детской, я взяла альбом со стола, где оставила его днем, а когда принесла в свою спальню, то сразу открыла последние страницы. Но где же миддлберийская розовая? Я посмотрела внимательнее и обнаружила, что страница вырвана. Остался лишь неровный оборванный край.

Глава 18. Эддисон

В эту бессонную ночь меня потянуло в восточное крыло. Я вошла в затемненную спальню. Кружевное покрывало было туго натянуто на постель под балдахином, а рядом на столике стояла ваза с оранжевыми тигровыми лилиями. Когда глаза привыкли к темноте, я заметила на вишневом столике капельку воды. Кто-то здесь был. Возможно, только что.

За спиной скрипнула дверь.

– Что вы думаете о покоях леди Анны? – спросила миссис Диллоуэй. Лицо ее скрывала тень, и я не могла разглядеть его выражение. – Здесь все так, как было при ее жизни.

– Извините, что я вот так вторглась, – сказала я, кладя обратно зеркальце, которое нашла на туалетном столике. – Я не могла уснуть и решила пройтись. – Мои слова звучали суетливо, я как будто оправдывалась. – И вошла в эту дверь. Она была не заперта. Наверное, не смогла сдержать любопытства.

Миссис Диллоуэй подошла к туалетному столику, нежно глядя на него.

– Леди Анна – редкий человек, таких, как она, не было и не будет, – проговорила она. В зеркале ее глаза вспыхнули возбуждением, хотя лицо оставалось скорбным – странное сочетание радости и горя.

Мне было неловко стоять так близко к ней, хотелось броситься в дверь и во всю прыть бежать к себе, к Рексу, но ноги будто приросли к полу. А потом я ощутила на запястье ледяную руку миссис Диллоуэй.

– Я бы хотела вам кое-что показать, – сказала она. – Пожалуйста, пойдемте со мной.

Домоправительница сняла с шеи золотую цепочку, на которой висели два ключа. Один из них она вставила в дверь в глубине спальни. Я заглянула внутрь, а миссис Диллоуэй тем временем включила торшер. У окна стояло позолоченное кресло в стиле Людовика XVI, а рядом письменный стол с раскрытой книгой, ее страницы пожелтели от солнечного света. Рядом были разбросаны бумаги, фотографии, записная книжка и ручка, словно леди Анна только что подписывала свою корреспонденцию – может быть, ответ на приглашение на обед в Лондоне или официальный прием в доме какого-нибудь герцога. Я представила, как она выводит букву «А» с вытянутой черточкой и росчерком на конце. Может быть, она подписывалась маленьким цветочком в углу, как делала я. Я сделала несколько шагов ближе, заинтересовавшись книжной полкой у окна. Однако вместо художественной литературы там были только книги по ботанике. Я вытащила за корешок одну – «Питание роз и уход за ними». Другая, побольше, с изображением гортензии на обложке, оказалась руководством по уходу за многолетними растениями.

– Она была самоучкой, – сказала миссис Диллоуэй, – но знала о растениях и цветах больше, чем любой другой.

Я наблюдала, как старая женщина осматривает комнату. Она подошла ко мне поближе и указала на обитую материей скамью у окна. Я пошла за ней и села. Мне представилось, как сюда к маме прибегают дети. Маленькая девочка, лежа на этой скамье, выглядывающая в сад, пока ее мать работает; мальчики поглощены чтением комиксов. Такое счастье. Что разрушило его?

В свете торшера миссис Диллоуэй выглядела дряхлой, намного старше, чем показалось мне раньше. Свет от лампы высвечивал морщины на ее коже, усталость в глазах.

– Я знаю, что стара, – сказала она. – Мне недолго осталось. – Она провела рукой по седым волосам. – Мисс Синклер, мои поездки в город по средам – это не визиты к парикмахеру. Я хожу к доктору. У меня рак. Скоро я начну лечение и уже не смогу выполнять свои обязанности здесь.

– О, извините, я не знала…

– Мне не нужна ваша жалость, – прервала меня она. – Но нужна ваша помощь. – Она выдвинула ящик стола и вытащила стопку газетных вырезок. – Перед смертью леди Анна призналась мне в одном темном деле, которое не давало мне покоя все эти годы.

Я просмотрела первую газетную вырезку.

– Это о пропавшей девушке, Лайле Герцберг.

– Да, – подтвердила миссис Диллоуэй. – И есть еще.

Я посмотрела следующую вырезку, а потом другие.

– Джейн Ианелла, Эллен Гановер, Дорис Уилер, Беатрис Крейн, Лизбет О’Нелли. – Я покачала головой. – Все были похищены.

Миссис Диллоуэй кивнула, потом протянула руку к оловянной коробочке на книжном шкафу.

– Это нашла леди Анна.

Я взяла коробочку и открыла крышку. Внутри на синей бархатной подушечке лежал золотой браслет. Вынув его, я посмотрела на миссис Диллоуэй.

– Не понимаю. Что это?

– Прочтите надпись.

Я перевернула браслет. На внутренней стороне было выгравировано: «Лайле, с любовью…»

– Вы думаете, это…

Миссис Диллоуэй указала на стопку газетных вырезок. Я оттянула ремешок своих часов.

– Но Лайла тогда было распространенным именем, верно? Как можно быть уверенным, что браслет принадлежал той Лайле?

Миссис Диллоуэй взяла его и повернула, показывая букву «Г» на застежке.

– Ее отец был ювелиром. Фирма «Герцберг Джевелерз».

Я разинула рот.

– И где же леди Анна нашла этот браслет?

Миссис Диллоуэй помолчала, прежде чем ответить:

– В спальне лорда Ливингстона.


– Ты сегодня виделась с миссис Диллоуэй? – спросил Рекс после завтрака на террасе.

– Да, совсем недолго, – ответила я. Мне еще предстояло рассказать ему о нашей полуночной встрече. – А что?

– Она что-то неважно выглядит.

– Ей нужен отдых, – сказала я, встревожившись. – Пора бы ее убедить взять небольшой отпуск.

Миссис Диллоуэй хотя и не согласилась взять день отдыха, но во второй половине дня вместе с миссис Клейн пришла посидеть с нами на террасе. Мы играли в «тридцать одно», и домоправительница, сначала игравшая неохотно, потом разошлась и оказалась серьезным соперником, она выиграла четыре партии подряд. Позже, когда Рекс задремал в шезлонге, миссис Клейн посмотрела на сад.

– Когда видишь какое-то место каждый день в течение многих лет, – задумчиво проговорила она, – то перестаешь замечать, насколько оно прекрасно.

– Оно прелестно, – подтвердила я.

– Иногда мне жаль ее, – продолжала кухарка.

– Кого?

– Леди Анну.

Миссис Диллоуэй выпрямилась в своем кресле, но смотрела в сторону, будто наш разговор был ей неинтересен.

– Почему? – спросила я.

– Ну, конечно, я никогда хорошо ее не знала, – сказала миссис Клейн, – но могу себе представить ее состояние. Талантливый садовод, лишенный радости поделиться своим творением с другими, подобен кулинару, никогда не видящему одобрительных улыбок в адрес своих десертов.

– Как я вас понимаю! – сказала я. – Редчайшая чайная роза в моем нью-йоркском саду не была бы такой привлекательной, если бы Рекс не любовался ею вместе со мной.

Миссис Клейн одобрительно посмотрела на меня.

– Может быть, леди Анна смотрит сверху на все это? – после некоторого молчания проговорила я.

Миссис Диллоуэй на мгновение подняла голову, а потом быстро отвернулась к ряду гортензий у террасы. Они недавно расцвели и превратились в ошеломительную синюю стену. Синие гортензии растут только в кислой почве, и я подумала, уж не поливала ли леди Анна годами их корни кофейной гущей. Только так я добилась нужного оттенка для гортензии своей клиентки.

– Ну, что ж, – проговорила я, – Пожалуй, пойду вздремну.

Я налила в чашку чаю и направилась наверх, в спальню, на ходу размышляя о леди Анне. Не пыталась ли она перед смертью сообщить кому-нибудь о своей находке? Не поссорилась ли с лордом Ливингстоном? Мне не терпелось рассказать все подробности Рексу.

Закрыв за собой дверь спальни, я услышала, как в сумке Рекса гудит мобильник. Я открыла ее, чтобы его достать, но в поисках телефона наткнулась на желтоватую папку с надписью «Аманда».

Глава 19. Флора

Через несколько дней в поместье появился Десмонд, он успешно избежал встречи с отцом – конечно, с помощью мистера Бердсли и миссис Диллоуэй. Ему отчаянно хотелось повидаться с младшими братьями и сестрами, но здравый смысл все же восторжествовал, и он отказался от этой мысли. Одно слово от Кэтрин или Джени, и лорд Ливингстон взорвется. Я не понимала причины их разрыва, но не выпытывала у Десмонда подробности, а он, по-видимому, не горел желанием поделиться ими со мной.

Однажды утром после завтрака мы с ним встретились в гостиной. Закрыв дверь, он заключил меня в объятия.

– Я только что получил телеграмму от своего командира, и, боюсь, мне придется явиться на службу в Лондон.

– Ох, Десмонд! – заплакала я. – Пожалуйста, скажи мне, что все в порядке. Скажи, что тебе не грозит никакая опасность!

– Ну что ты, – сказал он, – убирая прядь волос с моего лица. – По крайней мере, я надеюсь на то, что никакой опасности нет.

– И как долго тебя не будет?

– Не знаю.

– Но дети, ты даже не повидался с ними. Что я им скажу?

– Не говори ничего, – быстро сказал он. – Я не хочу их беспокоить. Кроме того, может быть, я вернусь раньше назначенного срока. – Он провел пальцем по моему лицу. – Обещаешь, что никуда не уедешь?

– Обещаю.

Он чмокнул меня в щеку и ушел.

Прошел месяц, потом другой. Я перестала вскакивать при звуке подъезжающего к поместью автомобиля.

– Не волнуйся так, – как-то раз сказала мне миссис Диллоуэй. – Он обязательно вернется домой. – Она как будто читала мои мысли.

В ожидании я наладила свои повседневные отношения с детьми. Я бы совсем забыла про миддлберийскую розовую и сад, если бы однажды, сразу после заката, когда в небе отсвечивал последний луч солнечного света, не взглянула из окна своей спальни на камелии. У деревьев маячила какая-то темная фигура. Там кто-то есть.

– Простите, сэр, – сказала я, постучав в дверь кладовой, куда мистер Бердсли всегда удалялся после завтрака. Это была скорее не кладовая, а его кабинет, и здесь стоял шкаф, где хранилось столовое серебро. Помещение примыкало к винному погребу, который всегда был заперт.

– Да, мисс Льюис, – ответил мистер Бердсли, взглянув на меня из-за своей конторки. Его манеры вызывали почтение.

– Простите, что отвлекаю, – произнесла я. Дети еще завтракали, и у меня оставалось минут пятнадцать до встречи с ними в детской. – Я хотела вам кое-что сказать. О том, что видела.

– Вот как? И что же вы видели, мисс Льюис?

– Вчера вечером, прежде чем лечь спать, я увидела из своего окна мужчину – в саду у камелий, сэр.

– Мужчину?

– Да. Мне показалось это странным. Кто мог ходить там так поздно?

– В самом деле, странно. После обеда я попрошу мистера Хэмфри посмотреть.

Этим же утром у детской я наткнулась на миссис Диллоуэй и Сэди.

– Все в порядке, мисс Льюис? – спросила Сэди. – Вы выглядите усталой.

– Да нет, спасибо, – сказала я. – Все хорошо.

– Вы так много работаете, с тех пор как приехали, – продолжала она. – Почему бы вам… – Она взглянула на миссис Диллоуэй, а потом снова на меня.

– В чем дело, Сэди? – спросила домоправительница.

– Ну, я не хочу выходить за рамки, но дело в том, что… гм… Миссис Диллоуэй, мисс Льюис, с тех пор как приехала, не имела ни одного выходного.

Суровое лицо миссис Диллоуэй тут же смягчилось.

– Да, ты права, Сэди. Мисс Льюис, если хотите денек отдохнуть, то пожалуйста.

Сэди победно улыбнулась, а я отправилась в детскую к детям. Николас, слышавший наш разговор, за спиной у миссис Диллоуэй сделал кислую мину.

– Пока вас не будет, я могу присмотреть за детьми, – сказала Сэди, указывая на дверь. – Почему бы вам не съездить в город, развеяться? С тех пор как приехали, вы только и делаете, что следите за детьми да чините их одежду. И она могла бы вместе с лордом Ливингстоном отправиться на верховую прогулку и вернуться во второй половине дня, – обратилась девушка к миссис Диллоуэй.

Та заколебалась.

– Но вряд ли…

– Он не будет возражать, – заверила Сэди. – У мисс Фэйрфилд каждую субботу был выходной, и он позволял ей вместе с ним ездить верхом в город.

Миссис Диллоуэй кивнула.

– Хорошо, – согласилась она с некоторой неохотой; потом посмотрела на часы и улыбнулась. – Вы успеете сходить к себе и взять сумку.

– Что ж, – ответила я, – если вы считаете, что лорд Ливингстон не будет возражать…

– Да, пока не забыла, – воскликнула миссис Диллоуэй. Она полезла в карман и вытащила письмо. – Это вам.

– Мне? – Я осмотрела конверт, ожидая, что пришло письмо от родителей, но почерк был незнакомый, а обратный адрес лондонский. – Спасибо, – поблагодарила я и направилась к лестнице.

У себя в комнате я закрыла дверь, вскрыла конверт и вытащила письмо.

Не слишком расхолаживайтесь, мисс Льюис. У вас есть задача, которую нужно выполнить. Сделайте свое дело, иначе я нанесу визит вашему отцу, и наша встреча будет не очень сердечной.

Филип.

Я зажмурилась и смяла письмо в кулаке.


Когда я вышла из поместья, мистер Хэмфри возился в багажнике машины.

– О, здравствуйте, мисс Льюис! – воскликнул он, сверкнув удивленной улыбкой, бросил запачканные рабочие перчатки в багажник, потом захлопнул его и открыл мне боковую дверь.

Я проскользнула на заднее сиденье и положила свою черную сумочку на пол у ног, где сразу же заметила поблескивающий на солнце металлический предмет и нагнулась рассмотреть его поближе.

– Мистер Хэмфри, я, кажется, что-то нашла…

– Ах да, – сказал он, схватив с пола что-то вроде серебряной цепочки. – Вот она, а то я думал, что потерял. Подарок для мамы. Купил вчера в городе.

Я смотрела, как он открыл бардачок и засунул цепочку туда. Услышав вдали хруст гравия, шофер оглянулся.

Я лихорадочно стянула перчатки. Надо было надеть черную шляпку вместо этой синей, которая совсем не идет к сумочке. Хотя какая разница? Кого я ожидаю встретить в городе? Я откинулась на спинку сиденья, но снова выпрямилась, увидев, что мистер Хэмфри вытянулся перед кем-то.

– Здесь мисс Льюис, милорд, – проговорил он. – Сегодня она едет с нами в город.

– Очень хорошо, – сказал лорд Ливингстон, заглядывая в машину. – Здравствуйте, мисс Льюис.

– Здравствуйте, – ответила я.

Он сел рядом со мной в своем отглаженном костюме в тонкую полоску, который миссис Диллоуэй отутюжила накануне вечером. Я какое-то время следила за ней и заметила, с какой заботой она гладит, проходя утюгом по каждому шву снова и снова, добиваясь идеальной складки.

Лорд Ливингстон не держал личного камердинера, так что на миссис Диллоуэй ложились дополнительные обязанности, но она не возражала. Я не знала, как себя вести рядом с лордом, и уставилась в окно.

– Я надеюсь, дети слушаются вас, мисс Льюис?

– Спасибо, да, – ответила я, переключая внимание на пейзаж за ветровым стеклом.

– А ваша комната вас устраивает?

– Комната очень хорошая.

После долгой паузы он снова обратился ко мне.

– Мисс Льюис, я вот что хочу сказать… То есть сообщить вам… – Он посмотрел на меня. – Я очень доволен вашей работой с детьми. Хочу, чтобы вы знали: я рад, что вы здесь.

– О, – сказала я, немного ошарашенная его словами, – благодарю вас.

– Разрешите задать вам вопрос, мисс Льюис, – продолжал он. – Что привело вас к тому, чтобы стать няней? Я хочу сказать, мне казалось, вы бы должны уже были выйти замуж за какого-нибудь хорошего парня в Америке.

Мои щеки вспыхнули.

– Пожалуй, это довольно длинная история, – ответила я.

Он понимающе кивнул:

– Что ж, я рад, что сегодня вы выбрались в город. У вас есть какие-то планы?

Я покачала головой:

– Нет, ничего особенного. Я просто думала пройтись по магазинам, сэр… То есть лорд Ливингстон, сэр… То есть…

Да что такое со мной? Дома, в булочной, я могла прекрасно говорить с любым состоятельным человеком. Однажды к нам зашел даже сам губернатор, и я сама его обслуживала.

Я достала из кармана письмо родителям.

– И еще хочу отправить письмо домой.

Он выхватил у меня конверт.

– Не нужно тратить свой драгоценный день на стояние в очереди на почте. Пусть его отправит Хэмфри. – Он перегнулся через сиденье. – Хэмфри, обеспечь, чтобы письмо мисс Льюис было отправлено, слышишь?

Шофер посмотрел на хозяина в зеркало заднего вида.

– Будет сделано, милорд.

– Спасибо, – сказала я.

Он кивнул в окно на череду холмов, окрашенных пурпурным вереском.

– Я путешествовал по миру, мисс Льюис, но не видел ничего прекраснее этих мест.

– Хотелось бы мне написать этот пейзаж, – согласилась я, указывая на луга, колышущиеся от ветра.

– О, вы интересуетесь живописью?

– В общем, да. Изображением растений.

– Вы бы в самом деле написали этот пейзаж?

– Да, пожалуй, – ответила я. – Мне только нужны подходящие материалы – мольберт, холст, краски. Я взяла с собой в Англию только альбом для эскизов.

– Ах, какая прелесть! – улыбнулся лорд Ливингстон. – Ваши эскизы, должно быть, прелестны.

Через несколько минут мы въехали в город. Сначала мистер Хэмфри остановился на вокзале.

– Ну, – сказал лорд Ливингстон, – я на несколько дней уезжаю в Лондон.

– Счастливого пути! – пожелала ему я.

Прежде чем он вылез из машины, с тротуара нам помахала рукой хорошенькая женщина примерно моего возраста. Ее кремовое платье облегало тело, подчеркивая фигуру. Женщина подошла к машине, улыбаясь, словно они с лордом Ливингстоном старые друзья. Он опустил стекло и посмотрел на нее довольно холодно.

– Здравствуй, Тереза.

Мистер Хэмфри наблюдал за ними в зеркало.

– Зайдете сегодня, лорд Ливингстон? – спросила она с улыбкой, но тут заметила меня. – Ой, извините. Я не знала, что вы не один.

Лорд Ливингстон неохотно обернулся ко мне:

– Мисс Льюис, это Тереза Мюллер. Тереза работает в ресторане на этой улице.

– Ну, я пошла, – сказала она и, бросив на него последний взгляд, направилась по тротуару.

– Извини, – произнес он.

Мистер Хэмфри прокашлялся и добавил:

– Его светлость в городе вроде как знаменитость – все его знают.

– Ну, мне пора, – сказал лорд Ливингстон. – Я опоздаю на поезд. – Он протянул руку к своей сумке, потом задержался и снова взглянул на меня. – Мисс Льюис, я хотел сказать… – Он посмотрел мне в глаза. – Видите ли… – Он потер лоб. – Я так сожалею о том эпизоде с монетой.

– Все в порядке, – успокоила его я.

Его лицо разгладилось.

– Надеюсь, вы сможете простить меня.

Я кивнула.

Он вылез, и мистер Хэмфри, который уже обежал машину, чтобы открыть дверь, попрощался с ним.

– Счастливого пути, милорд.

– Спасибо, Хэмфри. – Он оглянулся на тротуар, где раньше стояла мисс Мюллер. – Проследи, чтобы сегодня с мисс Льюис ничего не случилось.

– Будет сделано, сэр.


Вечером в мою дверь постучала миссис Диллоуэй.

– Как провели время?

– Спасибо, хорошо, – ответила я, вспоминая свой день в городке. Я прошла до площади и купила мешочек арахиса, а потом устроилась на скамейке и смотрела, как у фонтана резвятся дети. Потом я зашла в кафе, заказала чашечку кофе и, сидя на мягком стуле, наконец-то дочитала «Годы». – Я бы хотела пожелать детям спокойной ночи, но они, пожалуй, уже спят.

– Да, – сказала миссис Диллоуэй, заходя в комнату и закрывая за собой дверь. – Не возражаете, если мы немного поговорим с глазу на глаз?

– Конечно, пожалуйста. А в чем дело? Что-то не так? Джени не простудилась? Вчера она шмыгала носом, и я беспокоилась…

– С Джени все в порядке. Вы очень добры к ним. Может быть, даже слишком. Вот об этом я и хочу с вами поговорить.

– Не понимаю.

– Мисс Льюис, – сказала домоправительница, – такие няни, как вы, не остаются навсегда. И вы не сможете. У вас вся жизнь впереди. Замужество. Собственные дети.

– Да, когда-нибудь, но…

– Но вы не останетесь навсегда в этом доме, верно?

– Не останусь.

– То-то и оно. Просто я думаю о детях, вот и все. Думаю о том, как они воспримут это известие, если окажется, что ваши намерения… – Она помолчала, словно подыскивая правильное слово. – Не такие, как предполагалось.

У меня мурашки пробежали по коже. На что она намекает?

– Простите, я не совсем понимаю вас.

– Я лишь говорю, что, если вы по какой-либо причине решите покинуть поместье, дайте им время привыкнуть к этой мысли, – объяснила она. – Их мать ушла из жизни внезапно, и потом няни одна за другой появлялись и уходили. Мне было бы невыносимо видеть, что после всего пережитого они вдруг потеряют и вас.

Я кивнула:

– Вы любите их, правда, миссис Диллоуэй?

– Полагаю, что да, – ответила она, глядя на часы на стене. – Ну, уже поздно, почти полдесятого. Я обещала миссис Марден, что до того, как лечь спать, положу мясо мариноваться. Она любит поливать его жиром за целых двенадцать часов до обеда. – Миссис Диллоуэй улыбнулась и повернулась, чтобы уйти. – Спокойной ночи, мисс Льюис.

– Спокойной ночи, – ответила я.

Когда она ушла, я подумала о выбранной ею одинокой жизни и, положив голову на подушку, вздохнула. Миссис Диллоуэй была права. Кто-то должен присматривать за этими несчастными детьми. Эббот уже на пороге взросления, но по-прежнему остается хрупким и чувствительным. Хорошо бы отец уделял им побольше внимания. А Николас, милый Николас, с красивым личиком, своими черными, как вороново крыло, волосами и дерзкой улыбкой, хочет только одного – чтобы его не замечали. Проблемы Кэтрин казались глубже, и я не могла их понять, а мне хотелось помочь ей. Джени была слишком мала, чтобы помнить мать, и это одно могло уберечь ее от сердечных ран, пережитых остальными детьми – их ноша была так тяжела, что горе иногда отражалось в их глазах и отпечатывалось на лицах. И Десмонд. Десмонд. Вернется ли он? Когда?

Их отец – весьма сложный человек. Когда я только приехала, он казался суровым и расчетливым, но теперь смягчился ко мне, чего я не ожидала. Как бы сделать так, чтобы он проявил эту теплоту к своим детям? Как дать ему понять, насколько дети нуждаются в этом? Я зевнула и взяла еще одно шерстяное одеяло с изножья кровати. В этом большом доме ночью всегда было холодно.

Миссис Диллоуэй была права. Я не останусь тут насовсем, но я максимально использую оставшееся время. Из головы не выходило письмо от мистера Прайса. Времени оставалось немного. Нужно отыскать камелию, иначе будет беда.


В течение месяца, пока лорд Ливингстон оставался в Лондоне, весь дом словно испытывал облегчение. Даже дедовские часы в фойе стали словно бы ходить живее, будто время получило выходной. Я не испытывала волнения, когда дети играли в классики среди розовых цветников или когда Джени уронила тарелку с гороховым супом на ковер. Нам всем стало легче дышать.

Каждый вечер перед сном я заходила в оранжерею на третьем этаже. Я не беспокоилась, что споткнусь о цветочный горшок и лорд Ливингстон услышит. Впрочем, мне по-прежнему приходилось ходить туда украдкой, и я работала при свете лампы. Я привязалась к этому месту и поняла, почему его так любила леди Анна. Орхидеи были великолепны. Она поставила у каждого растения табличку с соответствующим ботаническим названием, но я любила неофициальные ласковые имена, которые она дала каждому цветку. Например, поразительная розовая Cattleya звалась «Леди Каталана», а желтую Oncidium, напоминавшую мне стайку дам в пышных бальных платьях, она назвала «Леди Аралия из Байу».

В ночь накануне возвращения лорда Ливингстона из Лондона я поднялась в оранжерею полить цветы, зная, что несколько дней не смогу сюда приходить. Когда дети улеглись спать, я тихонько, как всегда, поднялась по лестнице и, достав из-под ковра ключ, проскользнула внутрь. Я хорошенько полила орхидеи, потом из крана наполнила лейку и прошла к растениям у восточного окна. Когда я поливала лимонное деревце, немного воды попало на подол моей ночной рубашки. Глядя в ночное небо, я вспомнила, как увидела лорда Ливингстона в халате на террасе. И покраснела при этой мысли. В тот вечер он смотрел на камелии. И думал о детях? Или об Анне? Или о своем раскаянии? Я вылила последние капли на пальму в терракотовом горшке и протянула руку к светильнику, но в это время мое внимание привлекло какое-то мелькание за окном. Я всмотрелась в темноту и увидела среди камелий какое-то слабое свечение. Фонарь? Свет сдвинулся на несколько шагов вправо и исчез.

Я поспешила к выходу и, прежде чем отважилась войти в коридор, огляделась, а потом заперла за собой дверь. Мне послышалось какое-то сопение.

На полу сжалась в комок какая-то фигура, и я сразу узнала розовую ночную рубашку.

– Кэтрин?

Прислонившись к стене и прижав колени к груди, она смотрела на меня, и по щекам ее текли слезы.

Я присела рядом.

– Кэтрин, дорогая, что случилось?

– Я следила за вами, – ответила она. – Хотела узнать, зачем вы поднимаетесь туда каждую ночь.

Я поставила лампу на пол.

– Мама никогда не позволяла мне туда ходить, – сказала девочка, указывая на дверь. – А сама проводила там по несколько часов. А я всего лишь хотела посмотреть на ее цветы. Просто хотела увидеть их.

– Ох, Кэтрин, – сказала я, гладя ее по темным волосам.

– Ничего, – проговорила она, придя в себя и вставая. – Глупо с моей стороны так себя вести.

– Вовсе нет, – сказала я, приобнимая ее за плечи. – Может быть, мы никогда не узнаем, почему мама не позволяла тебе ходить вместе с ней в оранжерею, но я уверена, у нее были на это причины. – Я вздохнула, вспомнив предупреждения миссис Диллоуэй. Какая польза от этого запертого места, когда оно могло бы доставить радость девочке, так тоскующей по своей матери? – Знаешь, Кэтрин, думаю, тебе нужно сейчас посмотреть на них.

Она расширила глаза.

– Вы позволите?

– Да. Но ты не должна говорить братьям и Джени.

– Не скажу, – с готовностью кивнула она.

– Хорошо. Это будет наш секрет. – Я снова вставила ключ в дверь. – Пойдем.

Вслед за мной Кэтрин вошла внутрь и затаила дыхание.

– Это… это… так прекрасно, – восхитилась она, проходя мимо цитрусовых деревьев. – Мама приносила нам кумкваты. – Помолчав, она смущенно улыбнулась мне. – Простите, мисс Льюис, что я так ужасно вела себя по отношению к вам.

– Ничего, – сказала я, наклоняясь, чтобы заглянуть ей в глаза. – Ты ведь меня не знала. – Я сорвала с дерева кумкват и положила ей в рот. – А теперь знаешь. – Я нежно коснулась ее локтя. – Милая, можно спросить тебя об этих рубцах? Что же все-таки случилось?

Она инстинктивно отдернула руку, но потом глубоко вздохнула и успокоилась.

– Обещаете не рассказывать?

Я кивнула.

Она медленно подняла рукав, открывая усеянное ранами предплечье – одни зарубцевались, некоторые были свежие, другие покрылись коростой. Я содрогнулась.

– Ой, Кэтрин! Скажи, кто это сделал?

– Я сама, – потупилась она.

Я прижала руку к губам.

– Не понимаю.

– Я должна была сделать маму счастливее, – сказала она, разражаясь слезами. – Если бы я не была плохой дочкой, она бы не была такой несчастной.

– Нет, нет, Кэтрин, – я обняла девочку. – Это вовсе не так. Она была несчастна не из-за тебя. Поверь мне.

Она уткнулась лицом мне в плечо.

– Ты не должна больше ранить себя, – сказала я. – Пожалуйста, пообещай мне, что больше не будешь.

– Мне так стыдно, – плакала Кэтрин.

– Тебе нечего стыдиться, милая. – Я взяла ее за руки. – Твоя мама не хотела бы видеть тебя в таком состоянии. – Я заглянула ей в глаза. – Наверняка она сейчас смотрит на тебя с небес и хочет снова увидеть твою улыбку.

– Вы в самом деле так думаете?

Я кивнула.

– А она не рассердилась бы на меня, что я пришла сюда с вами? – Ее темные волосы упали на лицо, и я заправила прядь ей за ухо.

Конечно, я не знала ответа на этот вопрос. Действительно не знала. Чем больше я узнавала о леди Анне, тем более таинственной она мне казалась. Мне хотелось верить, что она любила своих детей и желала им добра. Но было неважно, так оно было на самом деле или нет. Теперь уже неважно. Важно было помочь Кэтрин справиться с горем.

– Конечно, не рассердилась бы, милая. Я даже думаю, она ждала, когда тебе исполнится десять, чтобы показать тебе это место. Знаешь, десять лет – это очень важная дата.

– Правда?

– Конечно.

Она подняла голову чуть выше и подбежала к окну, чтобы лучше рассмотреть пальму.

– Это та, что от короля Таиланда?

– От короля Таиланда?

– Да. Я помню, папа рассказывал про это.

– Возможно, – сказала я. Оранжерея полна сокровищ.

Но я хотела, чтобы у Кэтрин было свое собственное. Она заслуживала этого. Пока она любовалась деревом кумкватов, я прошла к орхидеям и нашла одну с незаполненной табличкой. В струящемся сквозь стеклянный потолок лунном свете ее ярко-пурпурные цветы казались почти что синими. Я взяла на столике карандаш и написала «Леди Кэтрин Вересковая» и воткнула табличку в горшок.

– Кэтрин, – позвала я, – тебе надо это увидеть.

Она прибежала и встала рядом:

– Что такое?

– Это одна из орхидей твоей матери. Ее ботаническое название – Dendrobium, но взгляни, мама написала что-то еще.

Девочка нагнулась, прочитала надпись и удивленно взглянула на меня.

– Она назвала ее Кэтрин. В честь меня?

– Вот видишь! – улыбнулась я. – Самую красивую орхидею она назвала в твою честь. Могу поспорить, она очень хотела показать ее тебе.

Кэтрин обняла меня одной рукой и крепко прижалась.

– Спасибо, мисс Льюис. Огромное спасибо, что привели меня сюда.

– Пожалуйста, – ответила я.

Взглянув в окно, я снова увидела мерцание фонаря среди камелий и шепнула Кэтрин:

– Пошли. Давно пора спать.

Глава 20. Эддисон

В фойе появился Рекс, держа в одной руке письмо, а в другой вазу с цветами. Рано утром он отправился в кафе проводить свои изыскания.

– Смотри, что дожидалось тебя у порога. – Он положил на столик у входа письмо и, протянув мне оранжевые розы, усмехнулся. – Похоже, у тебя появился тайный поклонник.

Дрожащими руками я распечатала маленький конвертик. На карточке было лишь одно слово: «Помнишь?»

– От кого? – спросил Рекс.

– Ах… от моей подруги Келли, – быстро сочинила я.

Он почесал в затылке.

– Келли? Из колледжа?

– Да, – ответила я. – Она, м-м-м, хочет поздравить нас с годовщиной.

Рекс кивнул.

– Ого, очень мило с ее стороны. – Он какое-то время с любопытством рассматривал букет.

– Как продвигается твоя работа? – спросила я, ставя вазу на столик рядом с письмом.

– Прекрасно, – ответил он, потирая лоб. – Но мне кажется, что в этой истории не хватает ключевого элемента…

– У меня есть идея, может тебе пригодиться… Прошлой ночью я не могла заснуть и решила пройтись. И, знаешь, миссис Диллоуэй показала мне кабинет леди Анны. Рекс, мне кажется, много лет назад здесь произошло нечто ужасное.

– Правда? Но что именно?

– Трудно сказать… Думаю днем поехать в город. Может, что-то удастся раскопать.

– Хорошая мысль, – одобрил он. – Я бы составил тебе компанию, но я только что оттуда. Кроме того, в полдень у меня встреча с бригадиром строителей.

– Бригадиром строителей?

– Да. Отец нанял его для реконструкции.

Я знала, что планируются перемены, но мне было неприятно думать о том, что в поместье будет проводиться грандиозная перестройка.

– Но ведь они не будут делать ничего существенного?

– Не уверен, – ответил Рекс. – Но это не мое решение. У родителей уже есть план. Я должен лишь поставить подпись под последними деталями.

Я подумала об оранжерее. Неужели ее уничтожат? Не устроят ли там домашний кинотеатр или что-то в этом роде? Не срежут ли бугенвиллеи, чтобы поставить телевизор с плоским экраном?

Мое сердце заколотилось.

– Рекс!

– Эддисон? – откликнулся он, и наши глаза встретились.

Я рассматривала его лицо, такое нежное, честное и сильное. Он был моей скалой, моим покоем, единственной семьей, какую я знала. Почему же он не понимает, что происходит в моем сердце? Оранжерея, миссис Диллоуэй, букет оранжевых роз, символизирующих ужас моего прошлого…

Я открыла рот, но не смогла сказать ни слова.

– Ты хорошо себя чувствуешь, милая? – спросил Рекс, целуя меня в шею. Он поставил сумку около лестницы, и оттуда выскользнуло несколько папок, на одной из них было написано: «Аманда».

Рекс быстро нагнулся, чтобы положить их обратно, и снова взглянул на меня. Мне показалось, что я заметила в его глазах холод – как вспышку, как намек, что он знает обо мне все.

Я слабо улыбнулась:

– Конечно, хорошо.

Он с любопытством посмотрел на меня с лестницы.

– Будь осторожна по дороге в город.

Я кивнула. Когда я проходила мимо вазы с оранжевыми цветами, их лепестки напоминали яркое, горячее пламя.


По дороге в город я едва уворачивалась от встречных машин. Сзади, обгоняя меня, засигналил автомобиль. Несмотря на мои частые поездки в Англию вместе с Рексом, я так и не могла привыкнуть к левостороннему движению.

В городке я припарковала машину и снова обдумала свои планы на день. Что я надеялась здесь найти? Я осмотрела фасады магазинов вдоль булыжной мостовой. Почта. Сапожник. Кафе Гретхен. Пивная Милтона. Посмотрев, как полицейский раскачивает жезл на запястье, я вошла в кирпичное здание полицейского участка с красной дверью и быстрыми шагами направилась к конторке.

– Чем могу помочь, мисс? – спросила женщина средних лет в очках, как у Джона Леннона. Ее волосы были завязаны сзади в хвост, а глубокие морщины на лбу вытянулись в совершенно прямую линию.

– Видите ли, – проговорила я, чувствуя стеснение в груди, – я провожу небольшое исследование и подумала, может быть, вы сможете сориентировать меня.

– Ах, вы американка, – дружелюбно произнесла дама. – Добро пожаловать в Клайвбрук!

– Спасибо.

– Что привело вас в наши края?

– Родители моего мужа недавно приобрели Ливингстон-Мэнор. Мы проведем здесь лето.

– А, понятно. Значит, вы из семейства Синклеров.

– Да, – сказала я. – Я Эддисон Синклер.

– Приятно познакомиться, – ответила она, протягивая руку. – А я Мэйв.

Передав папку подошедшему клерку, она снова повернулась ко мне.

– Приятно видеть, что в старом доме поместья снова кто-то улыбается! А раньше царило полное уныние. – Она задумалась. – У нас тут некоторые считают, что это место проклято.

– По этому поводу я и пришла, – кивнула я. – Я узнала, что в тридцатых и сороковых годах здесь пропали несколько молодых женщин.

– Да, действительно, – ответила Мэйв и указала на плакат на стене у двери. – Вон их имена.

– И их так и не нашли?

Она медленно покачала головой:

– Это такое мрачное время в нашей истории. Конечно, я была слишком мала, чтобы помнить его, но моя мама все еще говорит об этом, будто в Клайвбруке по-прежнему орудует свой Джек Потрошитель.

– Боже! – проговорила я. – Вы считаете, такое может быть?

– Боже упаси! Да и если бы он был, ему бы было уже за девяносто. – Она покачала головой. – Нет. В 1940 году преступления прекратились. Думаю, этот злодей тогда умер. Но мы, наверное, никогда точно не узнаем.

Я вынула записную книжку и записала дату. Потом спрошу об этом у миссис Диллоуэй.

– А вы знаете что-нибудь о лорде Эдварде Ливингстоне?

– Только то, что он умер в шестидесятые годы. Он был очень скрытен. Никто ничего толком о нем не знает, одни слухи. Помню, когда я была девочкой, однажды он приехал в город. Я тогда играла у фонтана в камешки, и один мальчишка стал кричать на него. Называл убийцей. Я тогда его пожалела. – Женщина вздохнула. – Он был не похож на человека, который убил свою жену. По-моему, он был слишком мягким для такого преступления.

Я внимательно смотрела на собеседницу.

– А еще что-нибудь не можете припомнить? Может, кто-то работал в поместье в те годы и показался вам странным?

– Ну, там была домоправительница, экономка, – усмехнулась она. – Как ее звали? Миссис…

– Диллоуэй?

– Да, точно. У меня от нее мурашки по коже. Прожить в этом старом доме семьдесят лет! Она наверняка что-то скрывает.

– Она была очень привязана к леди Анне Ливингстон, – сказала я. – Вот почему остается здесь все эти годы. Она присматривает за ее садом.

– Это она вам сказала?

– Да. И, я полагаю, это правда.

– Тогда почему же она ходатайствовала, чтобы акт вскрытия леди Анны остался в тайне?

– Что?! – Чтобы не упасть, я схватилась за край конторки.

– Сядьте, – сказала Мэйв. – Пойду посмотрю, не смогу ли достать это дело.

Вскоре она вернулась с конвертом.

– Вы не поверите, но судья удовлетворил ее просьбу. Документы запечатаны, но здесь вы можете увидеть само ходатайство. – Она показала мне фотокопию. – Вот. Внизу ее подпись.

Следующий час я бродила по улице, пытаясь осмыслить все, о чем говорила мне миссис Диллоуэй. Если она так любила леди Анну, если хотела защитить ее, почему же она решила скрыть правду о ее смерти?

Я шла по тротуару, пока не дошла до маленького сквера на краю города. Рядом играли дети. Услышав их смех, я посмотрела на двух маленьких девочек, взлетающих в воздух на качелях. Счастливые. Беззаботные.

* * *

Пятнадцать лет назад


– Аманда! – кричал мальчик.

Продирая глаза, я вскочила с кушетки. Сколько я проспала? Тетя Джин, отправляясь на очередной сабантуй, просила меня присмотреть за Майлзом. Она должна была вернуться еще вчера, но не вернулась. Я бросилась в спальню, но на раскладушке рядом с кроватью тети малыша не было. Смятое одеяло с Большой Птицей[12] валялось на дощатом полу.

– Аманда! – снова раздался крик.

На этот раз я подбежала к окну и выглянула через пожарный выход на аллею внизу, где какой-то добрый жилец много лет назад установил алюминиевые качели. У меня захватило дыхание. Шон. Он раскачивал малыша слишком сильно. Ручки Майлза изо всей силы ухватились за ржавые цепи.

– Прекрати! – закричала я в открытое окно. – Шон, он же сейчас упадет!

Я быстро обулась и схватила куртку, вздрогнув, когда рукав задел за запястье – ожог от сигареты, который оставил Шон прошлой ночью.

– Майлз, я иду! – крикнула я, спускаясь вниз по пожарной лестнице и кляня себя, что проспала. Шон мог мучить меня, но я не позволю ему искалечить малыша.

Оказавшись на улице, я свернула за угол в аллею, где старые рахитичные качели грозили вот-вот опрокинуться вместе с Майлзом.

– Аманда! – кричал он. – На помощь!

– Прекрати, Шон! – кричала я.

– Ну-ну-ну, и что ты сделаешь? – ухмыльнулся он.

– Ради бога! Он сейчас упадет.

Я возненавидела тетю Джин за то, что оставляла нас с этим монстром. Майлз, которому едва исполнилось три годика, взлетал в воздух. Я смотрела на его ножки. Еще несколько мгновений, и он упадет. У него не хватало сил держаться. Он сползал с сиденья.

– Смотри, он снова обдулся, – со смехом сказал Шон. – Посмотрим, как долго он продержится.

– Прекрати! – крикнула я, пытаясь оттащить его от качелей.

– Вопрос в цене, – ответил он, отпихнув меня. – Ты знаешь, что я люблю.

– Я тебя видеть не могу, – сказала я, содрогнувшись, а потом сжала зубы. – Не смей прикасаться ко мне!

Следующие мгновения напоминали замедленное кино. Рука Шона коснулась спины Майлза. Последний крик малыша. Печаль, ужас и отчаяние в его взгляде, когда маленькое тельце взлетело в воздух, в панике махая руками и ногами. А потом его голова ударилась о бетон. Он лежал с раскрытыми глазами, и кровь текла из маленького носика. Лицо ребенка, никогда не знавшего любви, выражало ужас.

Я подбежала и прижала его головку к себе.

– Майлз! – рыдала я. – Милый, нет, нет, не умирай! Я здесь. Я здесь. Я не дам ему больше мучить тебя. Обещаю, – а он лежал, безжизненный, и я положила голову на его неподвижное тельце, а потом в злобе обернулась к Шону: – Ты убил его! – По моему лицу текли слезы. – Как ты мог?

Он с ухмылкой сложил руки на груди.

– Я ничего такого не сделал.

– Ты столкнул его. Ты знал, что он маленький и не удержится. – Когда я прикоснулась к щеке малыша, на моих руках осталась кровь. – Я иду в полицию.

Шон опустил руки и шагнул ко мне. Впервые я увидела его испуганным.

– Не пойдешь, – сказал он.

– Нет, пойду, – повторила я, скрипя зубами. – Тебе это так не пройдет.

Он рассмеялся.

– Ты не поняла. Это тебе так не пройдет.

– О чем это ты?

– Убийца. Джин оставила Майлза тебе, чтобы ты присматривала. А теперь у тебя на руках его кровь.

Я посмотрела на руки, покрытые свежей кровью Майлза.

– Нет, зря надеешься. Я расскажу в полиции, что случилось, и…

– Вопрос в том, кому они поверят. – Он улыбнулся, указывая на открытое окно на шестом этаже. – Я скажу, что он тебя выводил из себя, и ты спихнула его.

– Тебе не поверят. Ты лжец.

– Поверят. Вот посмотришь!

У меня задрожали руки. Неужели он прав?

Положив руку мне на талию, Шон проговорил:

– Вот что ты сделаешь. Ты поднимешься и возьмешь мусорный мешок.

– Нет, – заскулила я.

– Да. Как называется тот идиотский сад в Бронксе, где ты бесплатно работаешь?

– Ботанический сад, – еле дыша, ответила я.

Он кивнул:

– У тебя есть ключ?

– Есть, но я…

– Хорошо. Вечером, когда стемнеет, мы его там закопаем. Никто не узнает.

Сквозь слезы я посмотрела на улицу. Мир казался туманным, серым, чужим.

– А как же тетя Джин? – всхлипнула я. – А инспектор, который следит за Майлзом?

– Скажем, что мальчишка убежал, – усмехнулся Шон. На его верхней губе пробивались усики. – Приемные дети всегда убегают. Никто не станет волноваться.

– Нет, – сказала, – я этого не сделаю.

Он сжал крепче мою талию, мне стало больно. В этот момент я думала лишь о том, чтобы остановить его, остановить боль и отчаяние.

– Пожалуйста! Отпусти! – зарыдала я. – Мне больно.

– Иди наверх, Аманда, – отчетливо проговорил он. – И возьми мусорный мешок.

Я едва держалась на ногах. Разве у меня был выбор?


– Скорее, – проговорил из-за спины Шон. Дома он завернул тело Майлза в три слоя черного пластика и засунул его в старую спортивную сумку, которую нашел в чулане. – Скорее! – снова прорычал он.

Я тупо подошла к входу в ботанический сад. Руки меня не слушались, я едва сумела вставить ключ в замочную скважину. До этого дня сад был моим тайным святилищем, местом, где Шон не мог достать меня. Я работала здесь два раза в неделю, поливала растения, выметала опавшие листья, а когда работа заканчивалась, с отвращением возвращалась домой. Тетя теперь появлялась там редко. Но я возвращалась ради Майлза. Иногда я брала его с собой в сад. Ему там нравилось. Помню, как он взобрался на причудливый разлапистый дуб. Помню, как он улыбался. А теперь его там закопают. Слезы застилали мне глаза.

– Ты уверена, что здесь никого нет? – прошептал Шон, когда мы вошли в дверь.

Я кивнула. Последние садовники уходили в девять. По пути я заметила на стене кнопку пожарной сигнализации. Протяни руку – и включится сирена. И что тогда? Шон убежит, а я останусь с трупом малыша. Как я объясню это? А что, если Шон прав, – что никто мне не поверит? Но это уже было неважно. Майлз уже не вернется.

Шон взял со стойки у стены лопату и указал на сад в отдалении:

– Закопаем его там. Давай.

Я прошла вслед за ним в двери, и мы оказались в розарии. Землю в середине цветника недавно вскопали. Никто даже не заподозрит, что мы здесь были. Шон небрежно отшвырнул сумку и вонзил лопату в землю. На его лбу и верхней губе выступил пот. Я с отвращением отвернулась, уставясь на куст оранжевых роз в нескольких футах от меня. Жизнь Майлза была невеселой. Он видел так мало красоты. Теперь, по крайней мере, его будут окружать прекрасные розы. Шон вытер со лба пот и опустил сумку в кое-как выкопанную могилу. Розы покачивались от ночного ветерка. Они теперь будут охранять малыша. В розах чувствуется материнская нежность.

Шон начал засыпать яму, но я остановила его.

– Подожди. – Сунув руку в карман пальто, я вытащила любимого мишку Майлза, которому когда-то аккуратно пришила оторванную голову. Я приложила лохматую игрушку к своей щеке, а потом пристроила ее рядом с малышом в их последний приют.

* * *

Я потерла руки от холода. Ветер усиливался. Когда дети на площадке ушли? И вдруг я заметила его. Он стоял, прислонившись к стволу клена, и курил. Глубоко затянувшись, он бросил сигарету на землю и раздавил ее каблуком.

– Привет, Аманда.

Увидев его ухмылку, я похолодела. Вернулся знакомый страх. Он выглядел все так же. В точности, как я представляла. Густые брови. Щетина на подбородке.

– Ты получила мои цветы? – спросил Шон.

– Оставь меня в покое, – сказала я, сжимая кулаки и озираясь в надежде, что кто-нибудь есть рядом. Но сквер был пуст. – Я тебе уже говорила: у меня нет таких денег, какие ты требуешь.

– Ой, Аманда, ты всегда была такой сообразительной. – Он подошел ближе. – Такой умной. Вот ведь как получается, – сказал он, приблизившись ко мне так, что я ощутила запах немытых волос и кислого пота. – У меня была уйма времени подумать, пока я сидел в тюрьме. Десять лет – немалый срок.

– В этом не моя вина. Ты изнасиловал девочку. – Я покачала головой. – Я читала об этом в газете. Ей было всего тринадцать. Ты ублюдок.

Он улыбнулся, словно я сказала что-то забавное:

– А помнишь Майлза? Помнишь, как он звал на помощь?

Я посмотрела ему прямо в глаза.

– Ты извращенец.

Шон хмыкнул.

– А ведь ты могла остановить меня.

– Я пыталась.

– Не очень-то усердно. А знаешь что? Ты права. На самом деле мне нужны не деньги. На последней работе я неплохо заработал. И копы не доберутся до моего офшорного счета. – Он удовлетворенно улыбнулся. – Видишь ли, дорогая… – Он провел пальцем по моему лицу. – Что мне действительно нужно, так это ты.

Я плюнула ему в рожу, и он утерся рукавом, а потом схватил меня за запястье и сдвинул ремешок часов.

– Знак все еще на месте, – сказал Шон.

От его прикосновения меня затошнило.

– Что подумает твой муж, если узнает, что ты убила маленького мальчика?

– Не прикасайся ко мне! – завопила я.

Двое прохожих вдалеке, мужчина и женщина, обернулись на нас.

– Помогите! – закричала я.

– Заткнись, Аманда, – предупредил Шон.

Мужчина подбежал к нам.

– Отпустите эту леди, – сказал он.

Его подруга стояла в отдалении. У нее была короткая стрижка, на носу – солнечные очки. Она мне показалась знакомой, но в этот момент я не могла вспомнить, где ее видела.

Шон с ухмылкой попятился и побежал к дорожке на главную улицу, крикнув напоследок:

– Мы еще не закончили, Аманда!

– Пойдемте в полицию, – сказал мужчина. – Нужно написать заявление.

– Уже вернулись? – спросила Мэйв, женщина в полицейском участке. – Раскрыли дело клайвбрукского убийцы? – Но ее лицо изменилось, когда она увидела слезы в моих глазах. – Все в порядке, мисс?

– На нее напали, – сообщил мужчина. – Мы подоспели как раз вовремя.

– Проходите, – сказала Мэйв, вставая.

Женщина-полицейский указала мне на стул:

– Пожалуйста, садитесь. Меня зовут Люси. – Она протянула мне пенопластовую чашку с водой.

Я села за стол и, начав кусать ноготь, ощутила вкус крови.

– Давно вы так? – спросила Люси, указывая на мою руку.

Я инстинктивно согнула пальцы, пряча обгрызенные ногти.

– Уже много лет пытаюсь избавиться от этой дурной привычки.

– Люди грызут ногти, когда испуганы и чувствуют себя загнанными в клетку. Я знаю. Я давно на этой работе.

Я разжала руки и посмотрела на них новым взглядом.

– Ничего, бывает, – сказала Люси.

По моей щеке покатилась слеза, и когда Люси попросила рассказать мою историю, я не стала скрывать правду и рассказала ей все: о трудном детстве, о Майлзе, об обожженном запястье, об угрожающих письмах и звонках, об обещании раскрыть мое истинное лицо мужу, о прошлом, которое я так стремилась скрыть и от которого хотела отречься. Когда я все выложила, мне стало намного легче.

– Не корите себя, мисс, – успокоила меня Люси. – Вам было пятнадцать. Вы тогда были ребенком. На вашем месте любой бы сделал то же самое. Важно то, что вы пытались спасти малыша.

Я кивнула.

– Если вы подождете здесь, я позвоню нашим коллегам в Америке и попрошу досье на этого Шона. Посмотрим, что у них есть на него.

Я кивнула. Через полчаса она вернулась с охапкой бумаг, только что выползших из факса, и протянула мне его фото.

– Да, есть такой, – проговорила она. – Объявлен в розыск в трех штатах за кражу, изнасилование, он представляет для детей опасность, за ним числятся и другие преступления. Если мы разыщем его и учтем ваши показания, то отправим назад в Америку, снова за решетку, где ему и место.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Где ваша машина?

– На улице.

Она кивнула:

– Уже темно. Я пошлю полицейского проводить вас до дома. На всякий случай.

– Спасибо, – снова поблагодарила я.

– Спасибо вам, Аманда. За вашу смелость.

Я опустила голову.

– Я больше не Аманда. Я Эддисон.

* * *

Я собиралась рассказать Рексу о случае в сквере, когда вернусь в поместье, но, войдя в спальню и увидев его лицо, не смогла решиться. Если расскажу о происшествии в сквере, то придется рассказать все, а я была еще не готова разбить вдребезги свой образ в его глазах, который я так тщательно создавала годами.

Когда Рекс уснул, я на цыпочках спустилась вниз, чтобы проверить, все ли двери заперты, но задержалась в гостиной, заметив в углу у окна несколько рулонов бумаги. Не светокопии ли это? Я подошла и развернула их на полу перед собой. Мне было приятно узнать, что дом в основном останется прежним. На первом этаже планировалась новая кухня. Подъездную дорожку украсят новыми колоннами. Прекрасно. Детская, кабинет Анны, третий этаж с оранжереей останутся нетронутыми – по крайней мере, согласно этим чертежам. Я развернула другой лист с подробным планом дома и сада. Останутся ли камелии? Похоже, что да, но потом я посмотрела последний лист и не поверила своим глазам. Возможно ли такое? Неужели Рекс скрывал это от меня? Я вспомнила, как он вел себя, когда на днях ему позвонили, как он скрытно говорил. Я стала рассматривать лист с грубо набросанным планом чего-то похожего на поле для гольфа. На полях от руки было написано: «Разросшиеся деревья будут вырублены этим летом» – и в углу инициалы мужа: Р. Л. С.

Глава 21. Флора

1 августа 1940 года


Лорд Ливингстон должен был вот-вот приехать из Лондона, и атмосфера в доме сразу же изменилась. Скатерти были отглажены с особой тщательностью. Столовое серебро еще раз отполировали. Даже дети, казалось, находились в напряжении. Джени все утро прижималась ко мне, отказываясь спать, а учитель сказал, что Николас был рассеян на уроке арифметики.

Мы знали о прибытии лорда Ливингстона, потому что мистер Хэмфри поехал за ним на вокзал. Дорога туда и обратно занимала пятнадцать минут, поэтому в половине одиннадцатого я попросила детей выйти на подъездную дорожку встречать отца. Джени завизжала, когда мальчики заметили вдали машину, направляющуюся по извилистой дороге к дому. Она пошла было навстречу, но я взяла ее на руки. Кэтрин без конца трогала свою косу, которую я скрутила ей в пучок и заколола шпилькой. С такой прической она выглядела на удивление взрослой.

– Думаете, отец заметит, как я убрала волосы? – спросила она.

– Конечно, – ответила я. – Наверняка заметит, дорогая. И поймет, какая ты красавица.

– Надеюсь, он привезет нам подарки из Лондона, – улыбнулся Николас.

– Как вы думаете, купил он модель аэроплана, о которой я говорил? – обернулся к нам Эббот. – Из каталога «Хэрродса»?

Я надеялась, что отец обрадуется встрече с ними, но когда машина подъехала, он вылез оттуда, даже не улыбнувшись.

– Добро пожаловать домой, отец! – крикнул Николас.

Лорд Ливингстон поднялся по ступеням в дом и лишь кивнул нам.

– Здравствуйте, дети, – произнес он без всяких эмоций, отдавая шляпу и пальто мистеру Бердсли.

– Принесите мне чай в кабинет, и поскорее! – велел он дворецкому. – Есть срочное дело, требующее моего внимания.

Лорд Ливингстон быстро скрылся в доме, и дверь за ним захлопнулась. Когда мы вышли на улицу, было довольно тепло, но теперь поднялся ветер. Джени поежилась, и Кэтрин начала потирать плечи. Николас надулся.

– Пойдемте, дети, – сказала я. – Вы увидите отца позже.

Эббот пнул камешек, и тот отлетел на дорогу, и, отскочив от колпака колеса, чуть не попал в мистера Хэмфри.

– Эббот! – закричала я. – Сейчас же извинись перед мистером Хэмфри.

– Не извинюсь! – крикнул он, убегая на террасу.

– Простите, – сказала я шоферу. – Я поговорю с ним.

– Бесполезно, – сердито пробурчал тот. – Я говорил вам, что этот парень – дьявол.


Мы так и не увидели лорда Ливингстона до самого обеда, и дети все утро обижались на него. Но когда начали садиться за стол, то каждый на своем стуле обнаружил подарок. Подарки были завернуты в синюю бумагу и перевязаны шпагатом.

Увидев это, Кэтрин радостно закричала и тут же сорвала обертку. Там была фарфоровая кукла в розовом шелковом платье. Джени досталась серия детских книжек, а Николас получил игрушечный поезд. Мое сердце слегка затрепетало, когда свою коробку открыл Эббот. Но по выражению его лица я поняла, что там была не модель аэроплана. Его лицо окаменело.

– Спасибо, отец, – проговорил он, вытаскивая пару сапог для верховой езды. – Я очень рад.

Лорд Ливингстон сел во главе стола и улыбнулся.

– У меня есть кое-что и для вас, мисс Льюис. – Он кивнул на обернутую розовой бумагой коробку в углу стола.

– О! – удивленно воскликнула я. – Как любезно с вашей стороны, но на самом деле вам не нужно было ничего мне покупать.

Он улыбался. Все следы его скверного настроения, которое мы видели утром, исчезли.

– А мне захотелось. Откройте, пожалуйста.

Кэтрин в предвкушении вытянула голову:

– Да, пожалуйста!

Я придвинула к себе коробку, осторожно развязала ленточку, сорвала обертку и открыла крышку. Внутри лежали три маленьких холста, блуза, набор акриловых красок и пять кисточек.

– Я попросил мистера Хэмфри принести в вашу комнату мольберт, – сказал он. – Надеюсь, вам понравится.

– Да, – ответила я, как только обрела голос. – Не знаю, как вас благодарить.

– Не стоит благодарности. Просто наслаждайтесь.

Я кивнула:

– О, обещаю, теперь я буду рисовать.

Николас с любопытством посмотрел на меня:

– Мисс Льюис, мы и не знали, что вы художница.

– Да я и не художница. Так, немного рисую, – ответила я. – Но я люблю писать цветы и пейзажи.

– Мама тоже любила, – сказала Кэтрин с гордой улыбкой.

Лорд Ливингстон неловко закашлялся.

– Я надеялся, что вы напишете что-нибудь для нас. Может быть, какой-нибудь пейзаж для нашей коллекции?

– О, не думаю, что смогу написать что-либо стоящее.

– Позволю себе не согласиться, – сказал он, кивнув мистеру Бердсли, который половником наливал в его тарелку суп.

Дети обедали с удовольствием, а потом я отвела их в детскую поиграть с подарками. Когда миссис Диллоуэй и мистер Бердсли ушли, я тоже встала, но лорд Ливингстон пристально посмотрел на меня:

– Вы не задержитесь на минутку, мисс Льюис?

Я остановилась.

– Да, конечно.

– Спасибо, – сказал он.

– За что?

– За то, что я увидел.

– Не понимаю, – покачала головой я.

Он вздохнул.

– Я был слишком подавлен своим горем и не видел, что дети нуждаются во мне. – Он нервно потер лоб. – Сегодня, когда я приехал домой, вы вывели их на подъездную дорожку встречать меня, и это, как бы сказать, меня тронуло. Впрочем, я не сразу это понял. Но теперь прекрасно понимаю, что в последнее время был отвратительным отцом.

– Вы не были отвратительным, – сказала я. – Ваши дети очень вас любят.

– Все равно, я должен как-то исправить это.

Я кивнула:

– Можете начать с Эббота. Он днем и ночью мечтает о модели аэроплана.

– Неужели?

– Да. И будет еще лучше, если вы будете запускать ее вместе с ним.

Лорд Ливингстон уставился в пол, словно только сейчас понял, что все, что он якобы знал о сыне, ничего не стоит, как вчерашняя газета.

– Я… – Он помолчал, беспокойно глядя на меня. – Я подумаю об этом.

– Еще раз спасибо за подарок, – добавила я, кивнув на коробку с принадлежностями для живописи. – Я пойду посмотрю, как там дети.


Уложив детей спать, я прибрала в детской и, зевая, поднялась наверх. День был долгий, и мне очень хотелось спать, но я обещала Джени, что починю платье ее куклы. Она оставила ее на диване в гостиной. Мне только надо было показать ее миссис Диллоуэй, чтобы подобрать нитку под цвет розовой ткани.

Я поспешила в гостиную и осмотрела диван, ища куклу. Забавно, ведь она только что оставила ее здесь.

– Вы ищете вот это?

Я подскочила и, быстро обернувшись, увидела лорда Ливингстона со светловолосой куклой в руках.

– Да, – выговорила я и глубоко вдохнула.

– Извините, я не хотел вас напугать, – сказал он, подходя ко мне и передавая куклу.

– Вы нашли Агнес, – улыбнулась я.

– Агнес?

– Да, точнее Эджи.

– Понятно, – сказал он, поворачиваясь к радио на боковом столике. – А теперь мне бы хотелось поймать нужную волну этой чертовой штуковиной.

Я разбиралась в радио довольно хорошо. То, что стояло у нас в булочной, вечно покрывалось мукой, но мне всегда удавалось найти нужную волну. Я не могла месить тесто без музыки.

– Хотите, я посмотрю? – спросила я, подходя к столу. – У меня особый дар к этим штуковинам.

– Спасибо, – сказал он. – Если вас не затруднит.

Я стала осторожно крутить колесико, прислушиваясь к какофонии звуков.

– Это из-за антенны, – сказала я, оглядываясь.

Я оттянула провод к окну, и через мгновение из репродуктора зазвучал мужской голос – чисто, будто говорящий стоял перед нами.

– Прекрасно, – похвалил меня лорд Ливингстон.

Я оглянулась на дверь:

– Ну, я пойду.

– Останьтесь, если хотите, – сказал он, указывая в сторону дивана. – То есть если хотите услышать последние новости с войны.

– Боюсь, это меня ужасно угнетает, – ответила я.

Он смущенно посмотрел в сторону, а потом со свойственной ему холодностью произнес:

– Да, верно.

Из репродуктора доносились пулеметные очереди.

– Гитлеровская армия наступает. Что это значит для Англии, для всего мира?

Мои глаза не отрывались от радио. Я думала только о Десмонде.

– Пожалуй, я останусь, – проговорила я, машинально садясь. – На минутку.

Как и раньше в машине, было странно сидеть рядом с лордом Ливингстоном, особенно в вечернем сумраке комнаты. Но из радиоприемника доносились звуки войны, и тяжесть ситуации сломала эмоциональные барьеры. Я сжала кулаки, реагируя на звуки стрельбы из репродуктора, и напряженно слушала: «Пока Гитлер и его войска проходят по Европе, все больше молодых людей призывается в ополчение», – продолжал диктор, подробно информируя о положении в Европе. Мы слушали двадцать минут, пока диктор не закончил словами: «Мы можем лишь надеяться и молиться, чтобы наша страна избежала ужасов войны. Боже, храни Англию! Боже, храни королеву!»[13] Лорд Ливингстон встал и стал крутить колесико, пока шумы и хрипы не сменились спокойной музыкой, какую я слушала в клубе дома, в Нью-Йорке, а потом сел рядом со мной.

– Вы думаете, это правда – то, что говорят? – спросила я. – Думаете, война придет в Англию?

– Конечно, никто из нас не хочет в это верить, – ответил он. – Один из моих деловых партнеров в Лондоне, высокопоставленный чин в Королевских военно-воздушных силах, заверил меня, что пока непосредственной угрозы нет, они укрепляют оборону.

Зазвучала спокойная мелодичная песня, и я сразу же ее узнала – Луис Армстронг, «All of me… why not take all of me?»[14] Заметив, что лорд Ливингстон смотрит на меня, я опустила глаза.

– Скучаете по дому?

– Да, – ответила я, глядя на свои руки, лежащие на коленях. В этот момент мое сердце изнывало от тоски по родителям, по булочной, по многолюдным улицам Нью-Йорка, такого далекого от угроз Гитлера, от этой чужой семьи и их проблем. – Мне нравится здесь, но я не ожидала, что мир так изменится. – Я смахнула со щеки слезу.

– Держите, – сказал лорд Ливингстон и протянул мне носовой платок.

– Спасибо, – ответила я, вытирая глаза.

Услышав шаги за спиной, я обернулась. В дверях стояла миссис Диллоуэй.

– Простите за вторжение, – чопорно проговорила она.

Следуя примеру лорда Ливингстона, я быстро встала.

– Кэтрин приснился кошмар, – сказала домоправительница. – Вам надо пойти ее проведать.

Хотя она обращалась ко мне, но смотрела мимо меня. Ее глаза – усталые, горестные – смотрели прямо перед собой, прямо на лорда Ливингстона. Мне было неловко, я чувствовала себя лишней.

– Конечно, – проговорила я, и мой голос разрезал молчание, как нож.

Я поспешила мимо миссис Диллоуэй в фойе, и дверь за мной захлопнулась, приглушив их голоса.

Наверху Кэтрин сидела на краю кровати, прижав колени к груди.

– Мне приснилось, что мама уехала в город с мистером Хэмфри, и… – Девочка всхлипнула, закрыв лицо руками. – И машина разбилась. – Она продолжала рыдать. – Мистер Бердсли пытался ее спасти, но не смог.

– Моя милая Кэтрин, – нежно проговорила я, гладя ее по голове.

Она нахмурилась:

– Отец уже забыл маму, да?

– Конечно же, нет, – быстро ответила я.

– Забыл! – закричала она, и ее глаза снова наполнились слезами. – Забыл! И мне невыносимо об этом думать!


Прежде чем уйти к себе, я задержалась в оранжерее. Без лампы в помещении было довольно темно. Луна, отчасти скрытая облаками, светила тускло, но я все равно сумела полить растения. Хотя миссис Диллоуэй и предупреждала меня о летучих мышах, я подскочила, когда одна из них с писком пролетела мимо под стеклянной крышей.

Я стояла у окна и смотрела наружу. Пальмовая ветвь щекотала мне щеку. Что говорила Кэтрин? Что это подарок получила Анна от короля Таиланда? Я не могла сравниться с детьми в их привязанности к женщине, обладавшей таким бесподобным обаянием, что ей присылали подарки короли; да я и не должна была. «У меня здесь другая задача», – напомнила я себе. Миддлберийская розовая.

Я посмотрела в окно на террасу внизу. Тихо играла музыка, и я задержалась послушать романтическую мелодию. Под покровом темноты я видела, как в лунном свете по террасе двигаются две тени.


На следующее утро, после завтрака, мистер Хэмфри объявил, что везет его светлость на вокзал.

– Он так скоро уезжает? – спросила Сэди, взглянув на домоправительницу, которая в это утро выглядела более усталой, чем обычно.

– Я знаю только, что у него неотложные дела в Лондоне, – ответил шофер. – Он просил меня отвезти его к десяти часам, не позже.

Я посмотрела на миссис Диллоуэй, и наши взгляды встретились, но она тут же снова уткнулась в свою тарелку.

Миссис Марден пожала плечами:

– Что до меня, то так даже и лучше. Одним ртом меньше.

Мистер Бердсли нахмурился:

– Миссис Марден, я не позволяю вам говорить о лорде Ливингстоне в такой манере. Вы все должны знать, что причина, по которой его светлость проводит так много времени в Лондоне, тесно связана с нашим благосостоянием в поместье.

– Что вы хотите сказать? – спросила миссис Марден.

– Прежде чем так пренебрежительно говорить о нем, – продолжил дворецкий, – запомните, что он усердно работает на благо своего дома, на благо всех нас.

– Мистер Бердсли, – спросила я, – а о Десмонде ничего не слышно?

– Боюсь, что нет, – ответил он.

Мистер Хэмфри вскочил.

– Ну, я лучше пойду. – Он посмотрел на миссис Марден. – В городе я заскочу в бакалейную лавку и могу зайти на почту, если кому-нибудь надо отправить письмо.

Я протянула ему конверт с письмом и обратилась к мистеру Бердсли:

– А мне не было письма?

– Простите, нет, – ответил он. – А вы ожидали?

– Да нет, – ответила я одновременно с облегчением, что нет напоминаний от мистера Прайса, и с тревогой, что так ничего и не получила от родителей.

– Я только сейчас вспомнила, какой сегодня день, – сказала Сэди, оборачиваясь к миссис Диллоуэй.

– Какой же? – полюбопытствовала я.

– День рождения ее светлости, – задумчиво сообщила Сэди. – Помните, как удивлял леди Анну его светлость за завтраком, как он…

Под столом послышался звон разбитого фарфора.

– Только полюбуйтесь на меня! – воскликнула миссис Диллоуэй.

Сэди поспешила к ней и стала подбирать осколки белого фарфора и складывать их в кучку на столе.

– Не беспокойся, – сказала миссис Диллоуэй, подняв руку. – Я сама справлюсь. – Пожалуйста, вычтите это из моего жалованья, – обратилась она к мистеру Бердсли.

Миссис Марден пожала плечами.

– Зачем столько суеты из-за разбитой чашки? Я бы отдала целую кухню чашек за хорошее яблоко. – Она взглянула на миссис Диллоуэй и презрительным тоном спросила: – Вы видели, какие яблоки доставили нам сегодня утром? Сморщенные и червивые. Не знаю, как я приготовлю хороший пирог из таких фруктов.

Сэди пододвинула к ней газету.

– Мы должны к этому привыкать. Я вчера слышала, как мистер Бердсли говорил с его светлостью в фойе, и, ну, я не хотела подслушивать, но его светлость сказал, что у него трудная ситуация с финансами.

– Ха! – хмыкнула миссис Марден. – Неудивительно – когда эдак швыряешь деньгами. Вы видели партию сигар, что прибыла вчера из Южной Америки?

– По-моему, сейчас трудности с деньгами совсем некстати, – заметила Сэди. – Мне как-то не хочется лишиться работы во время войны. Говорят, что немцы наступают. И глазом не моргнешь, как они окажутся на пороге и попросят приготовить им яичницу с беконом.

– Болтовня и чепуха, – проговорила миссис Марден, вставая и подтягивая фартук на своей обширной талии. – Я поверю в это, когда увижу белки их глаз[15]. А пока, я думаю, нет смысла волноваться.

Когда я уезжала, моих родителей беспокоила война в Европе, но никто не верил, что ситуация может настолько ухудшиться и что мы можем подвергнуться действительной опасности. Я взяла газету и пробежала глазами первую страницу. Конечно, это неправда. Это не может быть правдой.

Позже, когда я пришла сказать «доброе утро» детям, миссис Диллоуэй протянула Эбботу коробку в коричневой бумажной обертке, перевязанную белой ленточкой.

– Ваш отец просил передать вот это, – сказала она, бросив на меня понимающий взгляд.

– Мне? – воскликнул Эббот.

Миссис Диллоуэй кивнула, протягивая коробку. Через мгновение он сорвал бумагу и уставился на модель аэроплана.

– Спасибо, – шепнула мне миссис Диллоуэй.

Глава 22. Эддисон

– Ты точно не хочешь поехать со мной? – спросил Рекс, заправляя прядь волос мне за ухо.

Я обдумывала возможность поехать с ним в Лондон, где он планировал встретиться со старым другом. После инцидента в городке мне не хотелось оставаться одной, но я продвигалась к разгадке тайны поместья, и потому хотелось остаться здесь. В то же время я ощущала, что Шон где-то рядом, и это пугало меня.

– Не хочу, – сказала я. – Думаю остаться здесь и снова заняться альбомом с камелиями. У меня такое чувство, что мы чего-то не заметили в саду. Какой-то ключ к разгадке.

– Ладно, – согласился он. – Я вернусь завтра, тогда и поговорим. Чем больше мы узнаем, тем лучше для моего романа.

Он закинул сумку на плечо, и я вспомнила, что внутри лежит папка с надписью «Аманда». Я так и не спросила его о ней.

– Я буду по тебе скучать, – сказал Рекс, целуя меня в щеку.

– Желаю вас с Кевином хорошенько развлечься.

Рекс с любопытством посмотрел на меня:

– Ты так и не поняла?

– Не поняла чего?

– Лучше всего я развлекаюсь с тобой.

Я благодарно улыбнулась Рексу, чья любовь ко мне была такой искренней. Но останется ли она такой же, если он узнает правду о моем прошлом?

– Вот и мое такси, – сказал он, услышав, как шины зашуршали по гравию.

– Береги себя, – сказала я, поцеловав его на прощание.

– Если возьмешь машину, не забывай о левостороннем движении.

Я шутливо закатила глаза.

– Позвоню тебе из гостиницы, – сказал он.

Я посмотрела, как машина удаляется в направлении города, а потом заперла дверь, тут же пожалев о своем решении остаться. На стене таинственно тикали старинные часы. Я сжала кулаки, решив не обращать внимания на свой страх. Я не дам Шону свести меня с ума. Все будет хорошо. Даже если полиция его не разыскала, они регулярно патрулируют местность, и у меня есть номер телефона полицейского участка на горячей кнопке.

Поднявшись наверх, я вытащила письмо от Николаса Ливингстона и набрала его номер.

– Алло, – сказала я. – Это Эддисон Синклер. Родители моего мужа недавно приобрели ваше поместье. Они сейчас путешествуют по Азии, и, увидев пришедшее письмо, я позволила себе распечатать его за них.

– Да, конечно, – ответил он. – Здравствуйте, Эддисон. – Он прокашлялся. – Я бы хотел кое-что обсудить с вами лично, если можно. Завтра вы ничем не заняты?

– Не занята, – сказала я. – Я буду здесь.

– Хорошо. Я мог бы сесть на девятичасовой поезд и приехать в обед.

– Это было бы прекрасно. Мистер Ливингстон, только… Ну, я подумала, учитывая обстоятельства покупки, что ваше семейство, м-м-м, что вы не хотите снова приезжать в поместье.

– Это верно, – быстро ответил он. – Особенно после… Знаете, лучше мы обсудим это завтра, мисс Синклер.

Вечером, вскоре после того как я легла спать, послышался стук в дверь.

– Мисс Синклер, вы не спите?

Просунув руки в рукава халата, что висел на спинке стула, я затянула пояс. За дверью, чуть дыша, стояла миссис Клейн.

– Простите, что беспокою, мэм, но миссис Диллоуэй… Она упала в обморок. И ударилась головой об стол. Я уже вызвала «Скорую».

Я поспешила вниз, на кухню. Миссис Диллоуэй сидела на полу, прислонясь к шкафу, и ее глаза казались какими-то отстраненными. Я опустилась на колени рядом с ней.

– Что с вами?

Она пробормотала что-то нечленораздельное. Я сжала ей руку и обернулась к миссис Клейн:

– Скоро прибудет «Скорая»?

Она посмотрела в окно. В ночи вспыхнули фары.

– Кажется, уже подъезжает.

Миссис Клейн бросилась к двери и провела санитаров на кухню. Когда миссис Диллоуэй укладывали на носилки, она повернулась ко мне:

– Пожалуйста… письмо…

Я сжала ее руку:

– Берегите силы.

– Похоже, у нее инсульт, – сказал один из санитаров. – Один из признаков – потеря речи.

– Я поеду с вами в больницу, – сказала я.

– Уже поздно, – заметила миссис Клейн. – Останьтесь. Отдыхайте. Я проработала с миссис Диллоуэй двадцать лет. Я поеду. Если у нее потеря памяти или что-то такое, то ей лучше видеть знакомое лицо.

Я согласилась.

– Но обязательно позвоните, когда что-то прояснится.

Когда они уехали, я зашторила окна на первом этаже. Было страшновато остаться одной в этом доме. Он был огромен, а я одна-одинешенька. А может быть, здесь, со мной, были сотни душ. Тех, кто давно умер. Души, которые наблюдают и чего-то ждут. Я поежилась, поднимаясь в спальню. Здесь спал лорд Ливингстон. С Анной. И другими женщинами?

Внезапно похолодало, и, подойдя к шкафу, чтобы взять еще одно одеяло, я вдруг заметила на шкафу задвинутую в угол деревянную шкатулку. Потянувшись к ней, я обрушила себе на голову стопку одеял, но потом взяла шкатулку с собой в постель и медленно подняла крышку. Внутри лежал измятый листок бумаги, сложенный в квадратик. Еще не развернув его, я поняла, что это. Страница из альбома леди Анны. Страница с миддлберийской розовой. Засушенный цветок исчез, но записи остались. Ее вырвал лорд Ливингстон. Зачем? И почему сохранил?

Я подошла к окну и выглянула в покрытый темной мглой сад. Миддлберийская розовая там, я знала это. И – мои глаза в ужасе расширились – там был кто-то еще. Среди деревьев мерцал фонарь, двигаясь от ряда к ряду. Я задвинула штору и бросилась к своему мобильнику у кровати.

– Алло, это Эддисон Синклер из Ливингстон-Мэнора, – сказала я диспетчеру. – Кажется, кто-то забрался в сад. Вы бы не могли прислать полисмена?

Глава 23. Флора

18 сентября 1940 года


Лето незаметно прошло, но от Десмонда по-прежнему не было ни слова. Лорд Ливингстон бо́льшую часть времени проводил в своей лондонской квартире. Он говорил мистеру Бердсли, что его задерживают дела, но я боялась, что его задерживает что-то другое, посерьезнее.

Как-то во вторник, дождливым утром, он позвонил из Лондона, и я подслушала, как мистер Бердсли разговаривает с ним в гостиной.

– Ваша светлость, – говорил он, – так рад слышать ваш голос… Да, да, с детьми все хорошо… Да, с мисс Льюис тоже… Что? Так печально слышать это… Что-нибудь можно сделать?.. Да, хорошо, конечно. Ах, вот как?.. Лорд Десмонд, сэр? Вы хотите сказать… Нет, об этом я и не догадывался, милорд. И никто из нас… Да, да, разумеется.

– Простите, сэр, – сказала я, останавливаясь в дверях, когда мистер Бердсли повесил трубку.

– Да, – ответил он, разглаживая на себе пиджак, – это был лорд Ливингстон. Он звонил из Лондона узнать, как дети. Его светлость планирует остаться в столице еще на две недели, а потом до конца осени пробудет дома.

– Хорошо, – сказала я, – а то дети сильно по нему скучают.

Дворецкий молча смотрел на меня.

Я поколебалась, прежде чем спросить его:

– Можно задать вам вопрос?

– Да, что такое, мисс Льюис?

– Когда вы только что говорили по телефону, то упомянули Десмонда. С ним все в порядке?

Мистер Бердсли достал из кармана носовой платок и приложил ко лбу, словно вытирая пот, которого на самом деле не было.

– Ничего такого, о чем вам следовало бы беспокоиться, мисс Льюис.

Он спрятал платок обратно.

– Разумеется, – сказала я. Повисло неловкое молчание. – Понимаю.

– А пока что извините…

– Да, сэр, – сказала я, уже поднимаясь по лестнице.

Ох, Десмонд! Пожалуйста, вернись домой.


– Приближается буря, – объявила миссис Марден, вручную взбивая сливки на кухне.

Мистер Бердсли предлагал купить ей современный миксер со станиной и механической мутовкой, но она отказалась.

– Это будет какое-то жульничество, – объяснила она. – Я кухарка. Мне платят, чтобы я взбивала, и я буду взбивать.

– Невыносимо прощаться с летом, – сказала Сэди, с тоской выглядывая в сад из кухонного окна.

Миссис Марден окунула палец в белую миску перед собой и подняла его, проверяя густоту и вязкость, потом недовольно покачала головой и продолжила взбивать дальше.

– Какая разница, какая погода, когда нет кавалера, чтобы поехать на пикник? – проворчала она.

Сэди налила чашку чая и поставила на блюдце передо мной, не обращая внимания на ворчливую кухарку.

– Наверное, вам скоро захочется обратно в Америку.

– Да, – призналась я. – Но вчера я разговаривала об этом с мистером Бердсли и узнала, что пассажирские рейсы через Атлантику отменены, по крайней мере временно. – Я вздохнула, садясь на стул, на котором миссис Марден обычно чистила овощи.

Сэди похлопала меня по спине.

– Тоскуете по родным?

– Да, – вздохнула я. – Хоть бы написали мне. Не могу понять, почему они не пишут. Уже прошло пять месяцев.

– Вы уверены, что написали правильный обратный адрес? – спросила Сэди.

– Да. Я проверяла много раз.

Она пожала плечами:

– Может быть, им просто некогда…

– Нет, – сказала я. – Я беспокоюсь, что что-то неладно.

А что, если до них добрался мистер Прайс? А что, если?..

Миссис Марден протянула мне мешок с картошкой и нож.

– Предлагаю сделку, – сказала она с улыбкой, открывшей ее кривые зубы. – Ты почистишь мне картошку, а я расскажу, как видела лорда Ливингстона без единой нитки на теле.

Сэди застонала от смеха.

– Этот рассказ стоит картошки!

Я улыбнулась:

– Хорошо. Дети будут на уроках еще полчаса. Думаю, я успею почистить несколько штук.


Прошла неделя, за ней другая. Со старого клена в саду начали облетать листья, кружась на ветру и словно напоминая о переменчивости окружающего мира. Над Англией, как темная грозовая туча, нависла война, и мы все молились, чтобы она прошла стороной, как легкая гроза, которая больше гремит, чем проливается ливнем.

Как-то утром в начале октября я согласилась разрешить детям после завтрака послушать радио. Когда передача закончилась, я встала:

– Вот и все, дети. Мистер Бердсли сегодня утром делает в гостиной небольшой ремонт, так что вам пора отправляться в детскую.

Когда дети отправились наверх, хлопнула входная дверь и к нам ворвался мистер Хэмфри.

– Я только что из города, – сказал он, тяжело дыша, и протянул закапанную дождем газету. – Взгляните!

Заголовок гласил: НЕМЕЦКИЕ БОМБАРДИРОВЩИКИ БОМБЯТ ЛОНДОН. ЕСТЬ РАЗРУШЕНИЯ.

– О господи! – воскликнула миссис Диллоуэй и стала обмахивать лицо.

– А что с лордом Ливингстоном? Кто-нибудь слышал о нем?

– Пока нет, – сказал мистер Хэмфри. – Я уже был у мистера Бердсли. Он сейчас звонит в Лондон.

Мы бросились в кладовую дворецкого, где за конторкой сидел мистер Бердсли.

– Есть какие-нибудь известия от его светлости? – спросила миссис Диллоуэй; я даже предположить не могла, что ее голос может так дрожать.

– Боюсь, что нет, – ответил дворецкий. – Телефонная линия не работает. Нам всем придется подождать. – Он полез под стол и достал графин. – И помолиться.


Мистер Бердсли остался сторожить телефон, ожидая новостей из Лондона. Поскольку в это утро пришли маляры, миссис Диллоуэй попросила меня проверить, как продвигается их работа. Мне было интересно, как будут смотреться стены, перекрашенные в другой цвет. Последнее решение предполагало сделать их изумрудно-зелеными, что мне очень понравилось.

– Извините, – сказала я человеку в гостиной, сидевшему в кресле лорда Ливингстона спиной ко мне, он положил ноги на диван. Как возмутительно! Мистер Бердсли был прав. Рабочие совсем разленились. Их нанимаешь выполнить работу, а они только и ждут, чтобы плюхнуться в удобное кресло и отведать разносолов со шведского стола. – Сейчас же уберите ноги с мебели!

Человек в кресле обернулся. Десмонд!

– Добрейшего тебе утра, – проговорил он, вставая.

– Десмонд! – воскликнула я, бросаясь к нему. Он обнял меня и крепко прижал к себе.

– Я так по тебе соскучился, – шепнул он мне на ухо.

Я отпрянула назад, чтобы посмотреть на него.

– Почему ты не писал? Почему не звонил?

– Не мог, – ответил он. – Я участвовал в операции. Наша миссия заняла гораздо больше времени, чем ожидалось. Всякая связь была запрещена.

– Ладно, – сказала я. – Так и быть, я тебя прощаю.

– Иди сюда, – позвал он, снова привлекая меня к себе. – Не могу описать, как я по тебе соскучился.

Глава 24. Эддисон

– Мы прочесали все поместье, но никого не нашли, – сказал появившийся на пороге полисмен. – Вы уверены, что видели кого-то постороннего?

Я кивнула.

– Думаю, да. Извините, что вы зря потратили время. – Я не могла себе представить такого же внимания со стороны нью-йоркской полиции.

– Не зря. Если хотите, я могу посидеть перед домом, пока не наступит рассвет и вы не успокоитесь.

Я глубоко вздохнула:

– Да, было бы хорошо. Спасибо.

Меня утешало, что у входа в поместье стоит полицейский автомобиль, и все же я не могла уснуть, зная, что Шон где-то рядом. Я кожей ощущала его присутствие, это черное пятно моего прошлого.


– Ну, как, побудете здесь одна, мисс? – спросил полисмен утром. Он зевнул. – Если хотите, я могу прислать кого-нибудь из дневной смены, чтобы проведал вас позднее.

– Спасибо за предложение, – сказала я, заметив тени под его глазами, – но не стоит беспокоиться. Сегодня муж возвращается из Лондона.

– Что ж, ладно. И все же запирайте двери.

– Спасибо, – еще раз поблагодарила я, задвигая за ним засов.

Я подошла к своей сумочке, лежащей на столе. Мэйв из полицейского участка в тот вечер, когда Шон напал на меня, дала мне конверт, но я тогда была слишком утомлена, чтобы вскрыть его.

– Вот, посмотрите, я кое-что нашла, – сказала она тогда, – для другого вашего расследования.

Я открыла конверт и вытащила лежавшие там листы – фотокопии показаний, данных официанткой местного кафе в 1942 году по делу об исчезновении ее подруги и коллеги по работе Терезы Мюллер. К материалам была прикреплена записка: «Еще одна девушка, пропавшая в сороковых. Может быть, есть какая-то связь? Удачи вам!»

Я открыла гербарий и пролистала все страницы, проверяя, не совпадет ли дата исчезновения, 25 июня 1940 года, с числами в альбоме. Нет, ничего не получилось. Может быть, мое предчувствие оказалось совершенно безосновательным? Исчезновения девушек могли быть совсем не связаны между собой и с леди Анной.

Я просмотрела показания и уже почти отчаялась что-то найти, когда в конце второй страницы вдруг заметила имя лорда Ливингстона.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ РАНКИНС: Вы сказали, что в день исчезновения мисс Мюллер ждала лорда Ливингстона.

СЬЮ ГИЛМОР: Да, сэр. В тот день он пришел пообедать. Я помню это, потому что Тереза попросила меня заменить ее, пока она бегала подкрасить губы.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ РАНКИНС: У вас не было ощущения, что они, мисс Мюллер и лорд Ливингстон, были знакомы и раньше и это не связно с кафе?

СЬЮ ГИЛМОР: Я знаю, что она хотела этого, но не уверена, встречались ли они когда-нибудь, если вы понимаете, что я имею в виду. Тереза говорила, что ей хотелось бы поехать с ним в Лондон. Она всегда была несколько легкомысленной и говорила не совсем подобающие вещи.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ РАНКИНС: Он приглашал ее поехать с ним в Лондон?

СЬЮ ГИЛМОР: Я ничего такого не знала, сэр. В тот день он ушел рано. Жаловался на головную боль. Насколько я знаю, она могла с ним поехать. Но мне ничего не говорила.

Я подняла голову. Значит, связь есть. Но почему нет записи в альбоме? Почему день ее исчезновения не был отмечен? Я закусила губу и вдруг поняла. Конечно! Тереза Мюллер исчезла после смерти леди Анны. Леди Анны уже не было в живых, чтобы добавить ее к своему списку и пополнить досье. Она подозревала мужа? Или кого-то другого? Кто-то захотел заткнуть ей рот, поняв, что она подобралась слишком близко к истине?

Я засунула листы обратно в конверт и отправилась к столу в гостиной, где Рекс оставил светокопии планов поместья. Я вытащила из ящика блокнотик бумаги для заметок с клейким краем и записала шесть числовых кодов из альбома, которые как будто содержали даты, и сравнила их с датами похищения девушек. Мое сердце заколотилось. К плану с нынешним состоянием сада я приложила бумажки с кодами из альбома. Когда я отступила на шаг, у меня захватило дыхание: бумажки на карте сложились в окружность. Боже, а что, если несчастные женщины похоронены там?

Глава 25. Флора

6 октября 1940 года


В дверях людской, еле дыша, появился мистер Бердсли. В руке он держал телеграмму.

– Только что пришла. Из Лондона. Лорд Ливингстон жив и здоров. Завтра вернется.

Все мы оживились, и впервые с тех пор, как пришло известие о блицкриге, щеки миссис Диллоуэй приобрели здоровый цвет. Конечно, это была лучшая новость, какую только мы могли получить, но с тех пор, как лорд Ливингстон уехал, многое изменилось. Земная ось сместилась, а с ней и Ливингстон-Мэнор.

– А мисс Льюис сообщила мне, что вернулся Десмонд, – добавила миссис Диллоуэй.

– Что-то скажет его светлость? – задумчиво проговорила Сэди, складывая кухонные полотенца в аккуратную стопку.

– Что ж, ему придется принять лорда Десмонда, – ответила домоправительница. – В конце концов, это его сын.

Мистер Бердсли покашлял.

– Я поговорю с его светлостью, когда он приедет. Сейчас, я думаю, Десмонду лучше не занимать свою старую спальню. Пусть лучше разместится в гостевой комнате – там лорд Ливингстон вряд ли будет встречаться с ним.

– Да, – согласилась миссис Диллоуэй, направляясь в коридор. – Мисс Льюис, пойдемте со мной. В детской вас ждут дети.

Когда мы поднимались по лестнице, нас догнала Сэди:

– Миссис Диллоуэй, вас к телефону.

– Можно подождать?

– Нет, мэм, – ответила девушка. – Это бакалейщик. Какая-то проблема с заказом.

– А не может этим заняться миссис Марден?

Сэди покачала головой:

– После инцидента с яйцами он отказывается с ней говорить.

Миссис Диллоуэй понимающе улыбнулась.

– Хорошо, я поговорю. – Домоправительница вздохнула. – В этом доме ничто не обходится без моего вмешательства. – Она взглянула на меня: – Мисс Льюис, поднимайтесь без меня и устройте Десмонда. Встретимся наверху через минуту.

По пути к лестнице на второй этаж я прошла через фойе, но вдруг остановилась, увидев у входной двери человека с большой пустой дорожной сумкой. Когда он обернулся, я похолодела.

– Мистер Прайс! Что вы здесь делаете? – Я уставилась на его сумку. – Зачем вам эта сумка?

– Ах, эта? – улыбнулся он. – Забавно, что вы спрашиваете. – Он потрогал позолоченную настольную лампу. – Никогда не знаешь, что найдешь в этих старых поместьях. Всевозможные сокровища.

– Оставьте Ливингстонов в покое, – умоляющим голосом попросила я.

– Позвольте вам напомнить, мисс Льюис, что такое отношение к нашему уговору не принесет ничего хорошего вашим родителям. – Он снял шляпу и с интересом наблюдал за мной. – Вам не стоит перечить мне, ведь я вас нанял, вы работаете на меня, не так ли? – Медленной и размеренной походкой он подошел ко мне. – Видите ли, несколько раз я пытался связаться с вами по почте.

– Но я, я… – невнятно мычала я. – Я получила от вас только одно письмо. Честное слово. – Я озиралась по сторонам в страхе, что кто-то может нас услышать.

– Не лгите, молодая леди, – проговорил он уже в нескольких дюймах от меня. – Это очень вам не идет.

На лестнице раздались шаги, и меня охватила паника.

– Пожалуйста, поговорим в другом месте. Нас могут услышать.

– И узнать, что вы совсем не та, за кого себя выдаете? Боже, боже, неужели вам понравилась эта работа? Вы воображаете себя ласковой няней?

Я схватила его за руку и потянула в приемную у входной двери. Когда за спиной закрылась дверь, я вздохнула:

– Пожалуйста, вы должны уйти.

– Нет, пока не узнаю, где находится та камелия. Вы уже должны были найти ее.

– Есть одно обстоятельство, – попыталась объяснить я. – Я пока не нашла ее. Нужно еще время.

– Еще? Мисс Льюис, вы прожили здесь несколько месяцев – или камелия здесь, или ее здесь нет. Я начинаю думать, что вы сами ее выкопали. – Он подошел ко мне поближе. – Но вы бы не сделали такое, ведь нет?

– Дайте мне еще несколько месяцев, – взмолилась я. – Мне нужно как следует осмотреться в саду. Когда деревья отцвели, определить их сорт невозможно.

Он кивнул:

– Хорошо. Но если вы не найдете ту камелию к концу ноября, я пошлю людей еще раз поговорить с вашим отцом.

– Я так и знала, что это были вы, – проговорила я, сжимая кулаки. – Пожалуйста, не впутывайте моего отца, умоляю вас.

– Все в ваших руках, мисс Льюис, – усмехнулся мистер Прайс. – А теперь, дорогая, – он протянул руку, – вот моя визитная карточка, если вы потеряли старую. – Он повернулся к двери. – Позвоните мне, когда разыщете камелию. В следующий раз я не буду таким терпеливым.

Я ждала, когда закроется дверь, а потом рискнула выйти в фойе, где, слава богу, никого не было. Какое-то время мне понадобилось, чтобы прийти в себя, а потом я поспешила в гостиную.

– Ах, вот и вы, – сказала миссис Диллоуэй, появляясь на площадке первого этажа.

– Простите, – пролепетала я, – я просто выпроваживала… попрошайку.

Мы вместе пошли в гостиную. Десмонд, вскочив с кресла, приподнял домоправительницу за талию.

– Миссис Диллоуэй! – кричал он, кружа ее по комнате.

Она пыталась скрыть улыбку и коснулась значка на его мундире.

– Вам идет военная форма.

Он замер по стойке «смирно» и отдал честь.

– Младший лейтенант.

Глаза миссис Диллоуэй стали тревожными.

– Надеюсь, вы не уезжаете сражаться?

– Уезжаю, мэм, – с гордой улыбкой ответил он. – Я только что вернулся с первого задания, и моя часть снова отплывает, на этот раз на юг, примерно на месяц. – Мы посмотрели друг другу в глаза, но он отвел взгляд. – Я думал провести последние недели здесь – то есть если никого не стесню, конечно.

– Какая чепуха! – сказала миссис Диллоуэй. – Я рада, что вы дома. Мы все рады.

– А отец? – спросил он.

– Не могу сказать. Вы ведь поссорились. Время покажет, как будут развиваться события. Но все равно он сейчас в Лондоне.

Десмонд разинул рот.

– Он в безопасности, – успокоила его миссис Диллоуэй. – Сегодня мы получили от него телеграмму. Лондонский дом оказался всего в нескольких кварталах от места, где город пострадал сильнее всего. Но ему повезло.

– Слава богу, – с облегчением произнес Десмонд. – Когда он приедет?

– Завтра.

– Я бы хотел повидаться с детьми, если можно.

Миссис Диллоуэй посмотрела на меня:

– Мисс Льюис отведет вас наверх.

– Давай устроим им сюрприз, – сказал Десмонд с озорным блеском в глазах.

– Давай, – шепнула я.

Мы подкрались к дверям детской, и я услышала, как Эббот на что-то жалуется, а Николас изображает вой пожарной сирены.

Десмонд наклонился ко мне и прошептал:

– Войди и скажи им, что пришли учителя.

– Они возмутятся, – усмехнулась я. – Сегодня ведь суббота!

– Ерунда! Я подожду за дверью и удивлю их!

Я вошла в детскую.

Эббот лежал на полу, положив ноги на какую-то игрушку, и листал книжку комиксов.

– Почему жизнь такая скучная?

Кэтрин и Джени сидели у кукольного домика, а Николас двигал к нему пожарную машину, вызывая у девочек раздраженные крики.

– Дети, – сказала я, – с прискорбием сообщаю вам, что сегодня у вас будут уроки.

– Уроки? – завопил Эббот. – Но сегодня же суббота. Это… противозаконно!

Я притворно усмехнулась:

– Уверяю вас, это не противозаконно.

– Туфта, – состроила рожицу Джени.

– Мисс Джени, – ответила я, едва сдерживая смех, – кто вас научил такому слову – туфта?

– Николас, – с улыбкой ответила Кэтрин.

– Ладно, бог с вами. Я даже наняла для этого случая специального субботнего учителя. Он уже за дверью.

– Я, наверное, умру, – застонала Кэтрин.

– Я совершенно уверена, что не умрешь.

– Кто учитель-то? – спросил Николас. – Не тот нудный старикашка с усами?

– Мистер Уортингтон – не нудный старикашка, – сказала я. – Он очень милый человек.

Я подняла Джени на ноги, и Кэтрин тоже встала.

– Давайте, – продолжала я, – встретим его.

С унылыми лицами дети вереницей поплелись в коридор, и тут из-за двери выскочил Десмонд.

– Сюрприз! – воскликнул он.

– Десмонд? – закричал Николас, улыбаясь до ушей.

– Десмонд! – завизжала Кэтрин, подбежала и обхватила старшего брата руками.

Джени захлопала в ладоши, хотя не думаю, что она его узнала.

Десмонд присел на корточки рядом с самой младшей сестренкой.

– Когда я последний раз тебя видел, ты была совсем малышкой. А теперь, смотри, как выросла!

Она засияла. Потом он взглянул на Эббота, который с хмурым видом скрестил на груди руки.

– В чем дело, Эббот? – спросила я.

Тот не отрывал глаз от Десмонда.

– Ты не должен! – закричал мальчик. – Ты не можешь вернуться сюда как ни в чем не бывало!

Десмонд побледнел.

– Это нечестно! – продолжал кричать Эббот, а потом протиснулся мимо нас и убежал в свою комнату.

– Оставайся с детьми, – тихо сказала я, – а я пойду к нему.

Я бросилась по коридору за Эбботом. Дверь в его спальню была заперта.

– Эббот, – позвала я, – пожалуйста, открой дверь, милый. Пожалуйста, давай поговорим. Ну почему ты обижаешься?

– Отстаньте от меня! – крикнул он. – Пожалуйста, оставьте меня в покое.

– Хорошо, – согласилась я. – Но потом я вернусь тебя проведать.

Десмонд провел вторую половину дня с детьми в гостиной, где Джени и Кэтрин по очереди танцевали с ним вальс. Обе визжали от восторга, когда он кружил их по комнате. Николас, хлопая в ладоши, подзадоривал танцующих.

Десмонд установил граммофон.

– Я нашел эту штуку в магазине грампластинок в Лондоне, – сказал он, нащупывая штырек. – Гленн Миллер. В Америке он знаменитость. Ты его знаешь?

– Да, – сказала я, вспомнив джаз-банды в «Кабана-Клаб» в Бронксе. Мне бы хотелось осмелиться потанцевать с парнями, которые меня приглашали, но я всегда находила причину для отказа. В ту ночь на пароходе я впервые танцевала с Десмондом.

– Хорошо, тогда ты узнаешь «Лунную серенаду». – Он протянул мне руку.

Кэтрин улыбнулась, когда он правой рукой обхватил мою талию. Мы сомкнули руки, а потом я положила правую на его плечо.

– Приятная песня, правда?

– Да, – согласилась я, радуясь, что снова оказалась в объятиях Десмонда.

Не знаю, как долго продолжалась песня, но мне это показалось вечностью. Я потерялась в этой музыке и его объятиях, когда он нежно кружил меня по комнате.

– Простите, – послышался из дверей голос миссис Диллоуэй. – Извините, что прерываю. Мисс Льюис, можно вас на пару слов?

Я отпустила Десмонда и поспешила в коридор. Миссис Диллоуэй прикрыла дверь в гостиную.

– Извините, – сказала я. – Похоже, я увлеклась.

– Я пришла не для того, чтобы вас бранить, – ответила домоправительница. – Видит бог, я хуже всего умею говорить о сердечных делах. – Она тяжело вздохнула. – Дело в Эбботе. Я только что ходила его проведать и нашла его в страшной лихорадке. Я вызвала доктора.

В тот вечер Эббот отказался от ужина. Я очень тревожилась за него. Он был трудным подростком, и мне было очень неприятно видеть его таким взбешенным. Почему появление Десмонда вызвало у него подобную реакцию? Доктор пришел к вечеру и заявил, что Эббот подхватил редкую форму вирусного менингита. Ему нужен покой и время.

Несмотря на серьезность заболевания брата, Кэтрин и Николас за ужином весело болтали с Десмондом.

– У тебя есть настоящий пистолет? – допытывался Николас.

– Да, – ответил Десмонд, – есть.

– С собой? Можно нам посмотреть?

– Думаю, мисс Льюис не понравится, что мы за столом говорим об огнестрельном оружии, – сказал он, улыбаясь мне. – Это неприлично.

Сэди подбросила полено в камин, потом обернулась и сделала реверанс перед Десмондом.

– Сэди! – воскликнул он. – Рад тебя видеть.

– И я вас тоже, – сказала она смущенно, как бывало всегда, когда кто-либо из Ливингстонов замечал ее присутствие.

Мистер Бердсли, покачав головой, предложил Десмонду булочку. Но прежде чем дворецкий успел воспользоваться щипчиками, чтобы положить ее на тарелку, Десмонд схватил одну из корзинки и, подбросив вверх, снова поймал. Николас вытаращился на него.

– Скажите, – спросил Десмонд, – кто хочет ночью пойти посмотреть на звезды? Как в былые времена.

– Я! Я! – вскочил Николас.

– И я тоже! – подала голос Кэтрин.

Я покачала головой:

– Не люблю занудства, но детям нужно будет принять ванну и лечь спать.

– У-у-у, – заскулил Николас, обиженно откинувшись на спинку стула.

Кэтрин сложила руки на груди.

– Ну, ничего. Я пробуду здесь целый месяц, так что мы многое успеем, – с улыбкой утешил их Десмонд.

Николас встал.

– Разрешите, мисс Льюис?

– Пожалуйста, – сказала я, глядя в его тарелку. – Но ты почти не притронулся к ужину.

Он пожал плечами:

– Если Эббот не может есть, я тоже не буду. Из солидарности с ним.

– Очень изобретательный повод, чтобы не есть горох, – сказала я и обратилась к Десмонду: – Ты посидишь здесь с детьми, пока я схожу проведаю Эббота?

– Конечно, – согласился он.

Солидарность с братом увяла в Николасе, как только миссис Диллоуэй принесла пирог.

– Мне кусок побольше, – сказал он и тут же в нетерпении обернулся к Десмонду: – А меч у тебя есть?


Я приложила руку ко лбу Эббота.

– Ты весь горишь.

Отжав тряпку, я приложила к его лбу компресс. Он затрясся и пробормотал что-то себе под нос.

– Бедняжка, это страшная лихорадка. – Я погладила его по голове. – Это пройдет, милый. Мы справимся.

Выйдя из комнаты, я встретила в коридоре мистера Бердсли.

– Как он? – спросил дворецкий.

– Боюсь, что не очень.

– Эббот – крепкий парнишка, – заверил он меня. – Думаю, ему лучше всего выспаться как следует. Завтра доктор Энгстром прямо с утра придет снова осмотреть его. – Прежде чем повернуться к лестнице, мистер Бердсли улыбнулся мне. – Спасибо.

– За что?

– За то, что так заботитесь о детях.

– Я не делаю ничего особенного.

– Делаете. И ее светлость была бы вам благодарна.

Когда Эббот погрузился в сон, я уложила остальных и тихонько спустилась вниз с корзиной детского белья для стирки. Штаны Николаса упали на пол, а когда я нагнулась за ними, подбежал Десмонд.

– Я подниму! – Он с улыбкой протянул мне штаны. – Тебя здесь крепко взяли в оборот, а?

– Я не возражаю, – ответила я, слегка улыбнувшись.

– Давай стащим еще кусок пирога с кухни, – предложил он, сверкнув озорной улыбкой.

Я покачала головой:

– Ты знаешь, что миссис Марден ненавидит, когда посторонние болтаются по кухне.

Он усмехнулся:

– А что я могу предложить, чтобы ты стала моим соучастником?

– Какой коварный! – усмехнулась я.

Смахнув со рта несколько крошек пирога, Десмонд направился в кладовую дворецкого.

– Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я впервые сюда приехал. Конторка Бердсли, шкаф с бельем… – Он взглянул наверх, на висящую на проводе лампочку. – Ничего.

Я прищурилась.

– А я всегда считала, что ты здесь родился, что твоя семья всегда жила здесь.

– Ну… Это долгая история, – ответил он.

Мы вместе направились к моей спальне.

– А что, – сказал Десмонд, взглянув на черный ход, – сегодня прекрасная ночь. Пойдем, полюбуемся на звезды?

Я улыбнулась, вспомнив, как мы смотрели на звезды при нашей первой встрече.

– Как тогда, на пароходе?

– Именно. Думаю, они много чего могут нам поведать.

Он открыл дверь, пропуская меня, и мы вместе вышли в сад.

– Смотри, – сказал Десмонд, указывая на небо. – Ни облачка.

– Кажется, я никогда не была здесь так поздно, – проговорила я, любуясь на луну в вышине. – Честно сказать, даже жутковато.

– Не бойся, – улыбнулся он. – Когда ты захочешь спать, я не стану тебя задерживать. – Он протянул мне руку. – Ты замерзла, – Десмонд стал согревать мои пальцы своим дыханием.

– Немного холоднее, чем казалось.

– Я сейчас сбегаю и принесу тебе мое пальто.

Я улыбнулась, вспомнив, как он накинул свое пальто мне на плечи в нашу первую ночь. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь.

Через минуту он уже вернулся и протянул мне пальто. Оно было тяжелое и толстое, но мне сразу стало тепло, и мы спустились с террасы.

– Я любил выходить сюда ночью, – сказал Десмонд, глядя на сад.

Мы побродили среди остатков розовых кустов, заглянули на поросший травой холм, откуда открывался вид на камелии. Десмонд подвел меня к каменной скамье, и мы сели там рядом.

– Десмонд, что произошло между тобой и твоим отцом?

– Это сложный вопрос, – ответил он. Десмонд совсем не был похож на лорда Ливингстона; мне казалось, что он унаследовал черты леди Анны. – Знаешь, что я любил делать в детстве?

– Что?

– Выходить сюда с мамой, мы ложились на траву и смотрели в небо, на облака, находя в них образы. Однажды я увидел паровую машину, ясно как божий день.

– Вы были близки с матерью, да?

– Да, – ответил он.

Я поколебалась, прежде чем заговорить снова.

– А как она умерла?

Я знала только то, что мне рассказала об этом Сэди.

Десмонд вздохнул.

– Я понимаю, об этом тяжело говорить. Я просто…

– Нет, – сказал он, поднимая глаза на камелии. Он помолчал какое-то время, прежде чем заговорить снова: – Они с отцом ужасно ссорились. Постоянно были страшные сцены. Он хотел, чтобы она стала другой, хотел держать ее в этом доме, как птичку в золотой клетке. Но она не могла жить в заточении. Ей хотелось свободы. – Он бросил с холма камешек. – Однажды я увидел, как она плачет на террасе. Когда я спросил ее, в чем дело, она ответила, что хотела бы ненадолго уехать. Спросила, не могу ли я отвезти ее на вокзал. Конечно, я попытался ее отговорить. Но она настаивала. Говорила, что хочет съездить одна домой в Чарлстон и что вернется, когда немного развеется.

– И ты отвез ее? На вокзал?

– Нет, – сказал он, на мгновение опустив глаза. – Отец услышал наш разговор и рассвирепел. Сказал, что я лезу не в свое дело, и все такое. В общем, обвинил во всех грехах.

– Не понимаю, – сказала я. – Почему он набросился на тебя?

– Мы никогда не могли найти общий язык, и я в конце концов понял, что это бесполезно.

Он наклонился и оперся локтями о колени.

– В общем, отец страшно рассердился. Никогда раньше я не видел его таким взбешенным. Мама тоже вышла из себя. Они кричали друг на друга. Отец вышел и хлопнул дверью. После этого мама позвала из розового сада мистера Блита и предложила попить чаю на террасе. Она это сделала, чтобы позлить отца, который мог видеть их из своего кабинета. Мистер Блит любил маму. Все это знали. Это очень раздражало Эббота. Он ненавидел мистера Блита.

– Ненавидел?

Десмонд кивнул:

– В общем, мистер Блит пришел к маме на чай. После этого мама отправилась к камелиям, одна.

– И отец позже пошел ее искать?

– Нет. Не думаю, что у него возникла такая мысль. Ссоры между ними были обычным делом, и мама всегда находила уединение среди камелий. – Он сложил руки на груди, потом снова опустил их. – Но мама не пришла к ужину, я начал беспокоиться и потому решил поговорить с ней, уговорить вернуться в дом. Уже темнело, а она не любила находиться в темноте. Спустившись с холма, я прошел через луг перед камелиями и увидел, что она лежит на траве.

– Что с ней случилось?

– Когда я ее нашел, ее сердце уже не билось, – сказал Десмонд изменившимся голосом. – Я все думаю, что все могло бы быть иначе, если бы я отправился за ней раньше. Если бы отец не кричал на нее тогда, если бы не давил…

– Ох, Десмонд, – сказала я, – как все это ужасно.

– Да, – сказал он. – Я отнес ее в дом. К счастью, дети спали и не видели ее.

– А удалось выяснить, отчего она умерла?

– Точно никто не знает. И, поверь мне, все мы восприняли эту трагедию очень тяжело. Особенно миссис Диллоуэй и Эббот. Он всегда так защищал маму. Какое-то время все мы находились под подозрением. Но, в конце концов, доктор заключил, что она умерла от естественных причин. У нее от рождения было слабое сердце. Но отец обвинил в ее смерти меня. А я, наверное, в некотором роде обвиняю его.

– Но, конечно же, никто из вас не виноват, – сказала я.

Десмонд покачал головой.

– Ты хочешь сказать, что…

– Нет, – ответил он. – Нет, он не убивал ее, если ты имеешь в виду это. Думаю, она умерла от горя.

Я содрогнулась при этой мысли.

– Впрочем, наверное, мы никогда этого не узнаем, – продолжал Десмонд. – Теперь я готов жить дальше, готов оставить все это позади. Сыграл мой отец свою роль в ее смерти или нет, я не могу ненавидеть его вечно. Ненависть подобна раку, она разъедает сердце. Я решил простить ему былое. Вот почему я вернулся домой, почему хочу его увидеть. Война вызвала во мне мрачную мысль о смерти, хотелось бы помириться с ним, ведь на фронте всякое бывает.

– Я уверена, отец оценит твой поступок.

– Надеюсь, – вздохнул он. – Мне только жаль, чтоб мы не смогли ее спасти. Я прокручивал в уме эту историю сотни раз и до сих пор не могу ее осмыслить. Я так тоскую по маме… – Он посмотрел на мерцающую в небе большую звезду. – Знаешь, я столько об этом думал, и мне кажется, люди подобны этим звездам в вышине. Некоторые слабо горят миллионы лет, едва видимые с земли. Они существуют, но ты не знаешь об этом. Они сливаются, как точки на холсте. А другие сверкают так сильно, что освещают небо. Их невозможно не заметить, невозможно не любоваться ими. Но они не живут долго. Не могут. Они быстро сжигают свою энергию. Мама была из таких.

– Как прекрасно ты сказал… – проговорила я.

Десмонд продолжал смотреть на небо.

– После войны ты вернешься домой? – спросила я.

Он на мгновение задумался.

– Не знаю. В детстве мама брала меня в сад, и мы говорили о жизни, о том, кем я могу стать, когда вырасту. Она велела мне никогда не прекращать поисков, пока я не найду свой настоящий север.

– Настоящий север?

– Она имела в виду не географические направления, а поиск своего пути, своего места в жизни, любви. Она говорила о моей судьбе. – Он помолчал, потом посмотрел на меня. – В тот день, когда я сошел с парохода в Ливерпуле, я дал себе клятву.

Я с любопытством посмотрела на него, робко улыбаясь, в ожидании, что он скажет дальше.

– Я поклялся, что если увижу тебя снова, то сделаю так, чтобы никогда не расставаться с тобой.

Его слова удивили меня, и все же они были искренни. Я поняла это, потому что сама чувствовала то же. Я посмотрела ему в глаза.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю, что после войны, когда все останется позади, я хочу, чтобы каждый день моей жизни был связан с тобой, Флора Льюис.

Я разинула рот.

– Ты правда этого хочешь?

– Всем сердцем, – ответил он, нежно целуя меня.

Конечно, я мало его знала. Но знала, что люблю его, – возможно, с того момента, когда впервые его увидела.

– Сделай меня самым счастливым человеком, – сказал он, – и обещай, что будешь меня ждать. Обещай, что после войны будешь здесь.

У меня в голове закружились и замелькали образы родителей, мистера Прайса, детей, но все поблекло, когда я посмотрела в глаза Десмонду.

– Обещаю.

Взглянув налево, я вдруг заметила вдали какую-то фигуру, поднимающуюся по склону от камелий. Десмонд встал и загородил меня.

– Здесь, в нескольких милях на восток, цыганский табор, – тихо произнес он. – Иногда заходят бродяги.

– Да, твой отец говорил мне об этом.

Фигуру трудно было разглядеть, но силуэт, маячивший впереди, казался довольно крупным.

– Кто здесь? – крикнул Десмонд.

Мужчина остановился и посмотрел на нас, потом подошел чуть ближе, и свет из окон осветил его лицо.

Я разинула рот.

– Мистер Хэмфри?

– Мисс Льюис, – поздоровался он, прикасаясь к кепке. В одной руке у него была лопата, в другой джутовый мешок. – Добрый вечер, лорд Десмонд.

– Привет, Хэмфри, – коротко ответил тот. – Что ты делаешь в саду в такое время?

Мистер Хэмфри смешался и какое-то время молчал.

– Я просто проверял сарай, сэр, – наконец ответил он. – Вчера мне показалось, что там горит свет, и я хотел убедиться, что никто там не поселился.

– Понятно, – сказал Десмонд. – И как там, все в порядке?

– Да, милорд.

Десмонд посмотрел на мешок у него в руке.

– А что это за мешок, Хэмфри?

– Ах, этот, милорд? Это так. Просто, м-м-м, я подумал, не принести ли миссис Марден картошки, если найду.

– Картошки?

– Да, милорд. Здесь растет дикая картошка.

– Ладно Хэмфри, не смеем тебя задерживать.

– Доброй ночи, мисс Льюис, – попрощался мистер Хэмфри и вошел в дом.

Десмонд обернулся ко мне и шепнул:

– Не люблю я его. Никогда не любил.

– Но ведь он не делает ничего плохого.

– И все равно, я ему не доверяю.

Десмонд встал и, взглянув на подъездную дорожку, сказал:

– Машина. Кто же это?

Мы увидели, как оттуда вышел лорд Ливингстон.

– Наверное, сел на более ранний поезд, – сказала я. – Мистер Бердсли не ждал его до утра. Надеюсь, все в порядке.

Я встала и направилась к дому, но Десмонд взял меня за руку.

– Я не могу. Не могу его видеть. Пока что не могу. Не готов.

– И что ты собираешься делать? На этот раз мы не можем тебя спрятать, ведь дети тебя уже видели.

– Именно об этом я и хотел тебя попросить, – ответил он. – Спрячь меня хотя бы до утра. Дети уже спят, а настроение у отца всегда лучше, когда он хорошо поспит ночью. Лучше увижусь с ним утром, чем устраивать сюрприз сейчас, когда он устал и бог знает что пережил в Лондоне.

– Ты прав.

– Проведи меня через цокольный этаж, – попросил Десмонд. – Мне нельзя оставаться на втором этаже, а то еще наткнусь на него ночью. Поверь мне, ты не представляешь себе, каким вспыльчивым он может быть.

– Подожди, – сказала я. – У меня идея. Пошли со мной.

Через черный ход мы пробрались в цокольный этаж и осторожно, чтобы не разбудить мистера Бердсли, прошли мимо его спальни. От его храпа дрожала штукатурка. Я тихонько открыла дверь шкафа с бельем, она скрипнула, и я съежилась от этого звука.

– Вот, – прошептала я, протягивая Десмонду одеяло и подушку. – Мы поднимемся по черной лестнице.

Черной лестницей в основном пользовалась Сэди, нося белье и одежду для стирки на цокольный этаж и обратно. Мы открыли дверь на третьем этаже, и я осмотрелась, прежде чем шагнуть в коридор.

– Куда ты меня ведешь? – прошептал Десмонд.

– Увидишь, – усмехнулась я.

Я подняла край ковра, где лежал ключ, и вставила его в замок. Десмонд вслед за мной вошел внутрь.

– Что это?

– Ты хочешь сказать, что никогда здесь не был?

– Не был, – ответил он. – Эта дверь всегда была заперта. Я думал, что это вход на чердак.

Он подошел к беседке, изумляясь увивавшей ее розовой бугенвиллии, и вдохнул аромат цитрусовых деревьев.

– Это мамино, верно?

– Да.

Он подошел к столу с орхидеями.

– Ее всегда сопровождала красота. Удивляюсь, что отец не уничтожил все это.

– Эту оранжерею спасла миссис Диллоуэй. Она поддерживает здесь все так, как оставила твоя мать. Я прихожу сюда поливать растения и ухаживать за ними. И я приводила сюда Кэтрин. Ей понравилось. – Я сорвала с дендробиума побуревший лист и снова обернулась к Десмонду. – Переночуй здесь. Там у окна есть несколько мешков торфяного мха, из них выйдет прекрасный матрац. А восход солнца будет впечатляющий.

Десмонд положил одеяло и подушку на мешок со мхом.

– Да, – проговорил он, будто впитывая дух матери, – это будет здорово.

Мы подошли к краю оранжереи и открыли окно. Петли скрипнули.

– Ш-ш-ш, – предостерегла я. – Твой отец услышит.

Десмонд прижал ухо к окну.

– Послушай. Слышишь?

Из открытого окна доносилась музыка.

– «Я увижу тебя во сне», – сказал он.

– Что? – улыбнулась я.

– Эта песня, – объяснил он. – Я знаю ее. Джанго Рейнхардт. – Он подошел ко мне и взял за руки. – Потанцуй со мной.

Музыка, должно быть, доносилась из апартаментов лорда Ливингстона, расположенных внизу, но мне было все равно. Мое тело свободно, естественно плыло вместе с Десмондом. Мы слились в танце. Я прижалась щекой к его щеке, и когда песня закончилась, он привлек меня к себе ближе, чем когда-либо, и нежно поцеловал.


На следующее утро я вскочила, не понимая, где я нахожусь. Мне приснилось, что в саду среди камелий я встретила леди Анну. Она сказала, что ей нужна моя помощь, чтобы спасти камелию, которую она любит больше всех других. Вдали маячил человек без головы с факелом в руке и черным пауком в петлице, и мы бросились спасать дерево, пока он не поджег его. Анна была красивее, чем я могла вообразить, и в ее присутствии я казалась заурядной простушкой.

Я быстро оделась и поднялась проведать Эббота, все еще думая о его матери.

Подойдя к его спальне, я постучала.

– Это мисс Льюис, – сказала я. – Как ты себя чувствуешь?

– Войдите, – откликнулся он.

Я поставила на столик у его кровати поднос с тостами и чаем, а он сел и, потянувшись, произнес:

– Мне лучше.

Я потрогала его лоб.

– Жар прошел. Слава богу.

– А как долго Десмонд пробудет у нас?

– Ну, я думаю, сколько захочет. Это же и его дом, Эббот.

Мальчик отвернулся лицом к стене.

– Хотела бы я знать, почему ты так зол на Десмонда, – сказала я.

– Не хочу об этом говорить! – крикнул он, падая на постель и закрывая лицо подушкой.

– Ладно. Сегодня отдохни, но мы должны с этим разобраться. В конце концов, вы братья.

Внизу, из кухни, мне помахала рукой Сэди.

– Мистер Бердсли вас ищет. Он собирает нас всех в зале для прислуги.

– В чем дело?

– Не знаю, – сказала она, – но думаю, что-то важное.

Мне не терпелось отнести Десмонду в оранжерею чайник и булочки, и потому я надеялась, что мистер Бердсли не станет затягивать с сообщением новости. К тому же хотелось верить, что новость не будет плохой.

– Как вы думаете, что он хочет нам сказать? – шепнула мне Сэди.

– Понятия не имею.

– А как Эббот?

– Слава богу, лучше.

– Я заглядывала к нему утром, пока вы были с детьми, – сказала она.

– Спасибо, – шепнула я.

Мистер Бердсли и миссис Марден вошли в людскую вместе и переглянулись, прежде чем она уселась рядом с ним во главе стола.

Мистер Бердсли смотрел перед собой.

– Мне сообщили, что пропало кое-что из хрусталя и столового серебра.

Сэди разинула рот.

– Это фамильные ценности, принадлежащие этому дому, – продолжал он, внимательно оглядывая каждого из нас. – И я ни перед чем не остановлюсь, чтобы вернуть их. Я понятно выразился?

Мы все кивнули.

После завтрака мы с Сэди вошли вслед за миссис Марден на кухню.

– Странно, что пропадают вещи, – сказала Сэди. – Что происходит, как вы думаете? Уж не завелся ли в доме настоящий, живой вор?

Я молила бога, чтобы не подумали на меня. С одной стороны, я и в мыслях не держала, чтобы что-то украсть в этом доме, а с другой, все-таки мои намерения были недалеки от этого.

– Какой стыд! – вставила миссис Марден. – Одному богу известно, кто тут может быть замешан.

– Не смотрите на меня так! – взвизгнула Сэди, состроив гримасу.

Миссис Марден понизила голос:

– Тут есть один ушлый молочник, он приходит по воскресеньям и средам. Всегда норовит пошнырять на кухне и говорит так задушевно, прежде чем уехать обратно к себе в деревню. Как-то раз я забежала в кладовую, всего на минутку, а вернулась – он уже намазывает себе маслом хлеб!

Я улыбнулась:

– Не знала я, что молочники – такой ушлый народ.

– Самые прохиндеи.

– Да, кстати, хотела вас спросить – вы случайно не разбираетесь в картошке?

– Разбираюсь ли я в картошке? – попугаем повторила она. – Да вы лучше спросите доктора, смыслит ли он что-нибудь в медицине! Да я, девушка, умею готовить жареную, печеную, тушеную, делать картошку фри. Умею делать картофельные клецки, картофельный гратен, готовить пюре и пирожки с картошкой.

– Нет-нет, – улыбнулась я. – Я имела в виду – не готовить, а знаете ли вы, как картошка растет. Вы выращивали картошку из семян?

– Если семена прорастут, это будет чудо, деточка, – сказала она со смехом.

– Значит, дикой картошки не бывает?

– И быть не может. Особенно в здешних краях, с такой твердой, неподатливой почвой. Я удивляюсь, как это ее светлость умудрялась вообще тут что-то вырастить. А с картошкой все не так просто. Нужно посадить рассаду, и то не все росточки принимаются. – Она помешала еду в горшке. – А что, почему ты спрашиваешь?

– Просто так, – сказала я. – Из любопытства.

– Американцы! – проворчала она себе под нос, когда я засунула в карман лепешку и направилась к черной лестнице.


– Десмонд! – прошептала я, проскользнув в оранжерею.

Он сел, еще не совсем проснувшись.

– Добрейшего тебе утра. – Он зевнул.

Я улыбнулась. Я надеялась, что когда-нибудь я буду слышать эти слова каждое утро.

Десмонд потянулся и взглянул вверх, на стеклянную крышу оранжереи, где только начало проявляться из темноты утреннее небо.

– Ой, который уже час?

– Половина восьмого, – ответила я. – Как спалось?

Он протер глаза.

– Прекрасно. Знаешь, если бы я был предприимчивым человеком, я бы занялся производством матрацев из мха. Давненько я так хорошо не спал.

– Рада слышать. – Я протянула ему лепешку. – Я стащила ее для тебя. Хотела принести чаю, но не решилась. Трудно было придумать причину.

– Очень любезно с твоей стороны, – сказал он, откусывая лепешку. – Видишь, как получилось: я скрываюсь в собственном доме.

Я села рядом, слегка покраснев от мысли о предыдущей ночи.

– Знаешь что, – произнесла я, собираясь с мыслями. – Я хочу спросить тебя про Эббота.

– Да?

– Что между вами произошло? Почему он так злится на тебя?

– О, я бы не стал о нем беспокоиться. Он придет в себя. Я уверен, он просто дуется. В двенадцать лет все дуются.

Я покачала головой:

– Нет, обычно он не такой. Твое появление выбило его из колеи. Хотелось бы понять, почему.

Десмонд встал и, прежде чем расправиться с остатками лепешки, стряхнул с мундира несколько крошек.

– Есть ли у усталого солдата шанс получить горячий завтрак?

– Мистер Бердсли всегда подает завтрак ровно в восемь.

– Старый добрый Бердсли, – улыбнулся он. – Всегда одинаковый, изо дня в день. Но разве тебе не хотелось бы увидеть в нем хоть тень юмора?

– Ну, я…

– Распорядок и традиции, традиции и распорядок. – Десмонд покачал головой. – Нет, это не для меня.

Я посмотрела ему в лицо.

– Ты не такой человек, да? Не как он?

– Совсем не такой, – ответил он.

За окном, которое оставалось открытым, раздался шум. Мы с Десмондом настороженно переглянулись.

– Наверное, твой отец на террасе, – сказала я. – Он иногда читает там газету перед тем, как спуститься к завтраку. – Я помолчала. – Ты готов встретиться с ним?

– Готов!

Мы подошли к двери, но, прежде чем открыть ее, я оглянулась на Десмонда:

– Насчет Эббота. Ты бы не попробовал поговорить с ним?

– Обязательно попытаюсь. Но сначала мне надо побеседовать с отцом, и я не уверен, что это будет легко.

– Вперед, – сказала я. – Я пойду с тобой.

Глава 26. Эддисон

Не Шон ли это в фойе? Я осмотрела первый этаж, потом подкралась к входной двери, выглянула через боковое окно и с облегчением вздохнула: на подъездной дорожке машины не было. Ни одной. Значит, мне послышалось. Но, отойдя от окна всего на шаг, я замерла, услышав звук подъезжающего автомобиля. Такси.

Оттуда вышел пожилой человек лет за шестьдесят, и тогда я вспомнила о визите Николаса Ливингстона.

– Здравствуйте, – поздоровалась я, выходя ему навстречу; меня обрадовало его появление.

– Рад вас видеть, Эддисон. Я – Николас Ливингстон.

Он молча посмотрел на старое поместье, словно этот вид на мгновение очаровал его.

– Все в точности так, как я запомнил. Похоже, поместье неподвластно времени. Могут проходить годы, может крошиться раствор, могут трескаться камни, но оно все равно сохраняет свой облик. – Он посмотрел на двух вяхирей, синхронно клюющих что-то на карнизе дома. – Я даже не ожидал, что встреча с этим старым домом так на меня подействует. Птичьи крики звучат так же одиноко, как и много лет назад.

– Думаю, вам будет интересно узнать, что в скором времени в доме планируются перемены, – сказала я. – Родители моего мужа затевают перепланировку. – Я выглянула в сад, все еще удивляясь, как это Рекс мог поставить свою подпись под планом вырубки камелий, чтобы освободить место под поле для гольфа. – По крайней мере, что касается дома.

За спиной у гостя стоял таксист, рассматривая каменных львов у въезда. Вся его фигура говорила о том, что он не намерен сделать вперед ни шагу. Я подумала, что он тоже считает, что дом проклят.

– Спасибо, – сказал Николас, сунув ему в руку деньги.

Шофер поскорее уехал, словно радуясь избавлению.

– Так вот о чем я хотел с вами поговорить, – сказал Николас, озираясь, будто деревья могли иметь уши. – Тут есть место, где бы мы могли поговорить… с глазу на глаз?

Я кивнула и провела его в дом.

– Последний раз я был здесь, когда мне было тринадцать, – проговорил он, остановившись в фойе. – После окончания школы я никогда не приезжал домой. Сразу поступил в университет.

– И все-таки я не понимаю, – сказала я. – Что мешало вам навестить этот старый дом?

Его волосы поседели, детские щечки, запечатленные на фотографиях, теперь казались ввалившимися. И все же, в отличие от лорда Ливингстона на виденных мною фотографиях, черты его лица казались нежнее, мягче. Вместе мы прошли в приемную и сели на диван у бокового окна, выходящего в сад.

– С этим местом связано слишком много печальных воспоминаний, – ответил он. – А после того, как Кэтрин вышла замуж, а состояние Эббота ухудшилось, я понял, что мне тут делать больше нечего. Все изменилось.

– Что вы имеете в виду, говоря о состоянии Эббота?

Он печально кивнул.

– В 1940 году Эббот слег от лихорадки. Врачи сказали, что это менингит. Казалось, он полностью выздоровел, но лихорадка дала осложнения на сердце. Он сразу как-то сдал. А с годами состояние его только ухудшалось. К тому времени, когда я поступил в университет, он был прикован к постели.

– Как ужасно, – сказала я. – Значит, ваш отец ухаживал за ним?

– Нет. Отец умер в 1963 году. За ним ухаживала миссис Диллоуэй, до самой его смерти в прошлом году.

– Простите, я не знала.

– Я много раз пытался навестить Эббота, но миссис Диллоуэй заявляла, что присутствие родственников плохо скажется на его нервах.

– Не понимаю.

– Я тоже не понимал, – сказал Николас. – И вот однажды, в конце семидесятых, когда моей дочке было десять, мы с женой навестили его. Мы думали, что Эбботу нужно наконец познакомиться со своей племянницей. Когда мы приехали, миссис Диллоуэй не было, и мы нашли Эббота на террасе в коляске. Выглядел он ужасно, как дряхлая копия своего образа. Никогда не забуду его лица, худого и бледного. Он казался много старше своих лет. – Николас достал из кармана платок. – Сначала он не узнал меня. Но потом он оживился, улыбнулся, и он, – Николас помолчал, вытирая глаза, – он сказал, никогда этого не забуду, он сказал: «Брат?»

– Мы немного поговорили, – продолжал Николас, – он рассказал мне такие вещи, которые надолго засели в моей голове. Конечно, я не уверен, насколько в нем говорила болезнь, но…

– И что же он рассказал?

Николас оглянулся.

– Он сказал, что маму убили.

– Но он тогда был еще ребенком. Как он мог узнать?

– Честно сказать, я подумал, что болезнь повлияла на его разум. И все же он говорил, что кто-то несет ответственность за ее смерть и за это их должна ждать расплата. Он повторял это снова и снова.

– И кто был этот «кто-то»?

– Ну, не знаю точно, но я чувствовал, что должен разобраться в этом деле более основательно. Я нанял юриста, попытался открыть дело снова, получить акт вскрытия, подписанный специалистом, но домоправительница, миссис Диллоуэй, сделала его недоступным.

– Я знаю, – сказала я. – Я сама читала документы. А вы не догадываетесь, почему она решилась на этот шаг?

– В своем ходатайстве она утверждала, что защищает честь моей матери. Заявила, что кто-то из местных жителей без всякой необходимости рассматривал фотографии ее обнаженного тела. – Николас пожал плечами. – Но, думаю, дело совсем не в этом. Единственная очевидная причина – она хотела что-то скрыть. Когда Кэтрин рассказала мне о ее любви к отцу, я начал задумываться, не было ли в этой истории чего-то, о чем никто из нас и не догадывается.

Я разинула рот.

– Она любила вашего отца?

Николас вздохнул:

– Да. Конечно, в то время мы этого не знали, но, если верить Кэтрин, миссис Диллоуэй любила его, еще когда мама была жива.

– Ну, думайте, что хотите, – сказала я, – но сейчас она в больнице. Сегодня ночью ее хватил удар.

– О, – несколько ошеломленно произнес он, – мне жаль это слышать. – Он встал, подошел к окну и провел рукой по подоконнику. – Я хотел приехать сюда, чтобы посмотреть, не забыл ли чего-нибудь. Ради памяти матери. Ваши родственники будут здесь что-то перестраивать, как вы упомянули, и пока этого не случилось, я хотел убедиться, что в этом доме не осталось ничего важного.

– Я уверена, родители мужа не станут возражать, если вы захотите осмотреть поместье.

– Спасибо, – ответил он. – Я не знал, будут ли они так уж рады моему маленькому расследованию, и потому нанял пару частных детективов.

– Частных детективов?

– Надеюсь, вы меня простите. Они следили не за вами. Я лишь хотел узнать, каковы планы в отношении поместья, и любопытствовал насчет сада, не найдут ли они чего-нибудь интересного в сарае.

– Так вот кто шнырял там, – пробормотала я.

Вместе с ним я подошла к окнам, выходящим в сад.

– Значит, мне не нужно говорить вам о поле для гольфа, вы уже об этом знаете.

Он на мгновение смешался, но потом его взгляд остановился на террасе за окнами.

– Сад! Камелии! – воскликнул он. – Мама была бы так счастлива, что все осталось так, как было при ней. Ну, все немного заросло, но все равно это великолепно.

– Да, – сказала я. – Мистер Ливингстон, я бы хотела вам кое-что показать. Там, в гостиной.

Я протянула ему папку с вырезками о пропавших женщинах и показала карту сада с приклеенными бумажками.

– Что это? – спросил Николас.

Я взяла альбом его матери и открыла на странице с камелией Petelo.

– Вы видели это раньше?

Его взгляд затуманился.

– Да, – ответил он, – я помню тот день, когда Флора нашла его.

– Ваша няня?

– Да, – сказал он, глядя на вырезки. – Когда она пропала, мы страшно перепугались. Она словно сквозь землю провалилась. Даже не попрощалась с нами. – Погрузившись в свои мысли, он рассматривал страницу альбома. – Мама любила свои камелии. Я до сих пор помню, как она ходит среди деревьев, что-то напевая. Они напоминали ей любимый Чарлстон.

– Мистер Ливингстон, мне кажется, ваша мать пыталась перед смертью раскрыть какую-то тайну. – Я указала на цифровой код в правом верхнем углу страницы. – Я установила, что эти номера соответствуют датам исчезновения нескольких женщин. Думаю, ваша мать догадывалась, что здесь, в поместье, происходит что-то неладное. Вы не можете что-нибудь припомнить? Какую-нибудь мелкую деталь, которая могла бы пролить свет на исчезновение тех женщин?

– Ну, мои детективы действительно кое-что нашли среди камелий.

Мы вышли наружу, где на подъездной дорожке у синей машины стояла какая-то пара. Женщина с короткими светлыми волосами сняла солнечные очки и улыбнулась.

– Это вы! – воскликнула я. – Это вы спасли меня в сквере.

– Да, – подтвердил мужчина. – Меня зовут Джеймс, а это Майра. Мы работаем на мистера Ливингстона. А наткнулись на вас в городе совершенно случайно. Мы вас видели раньше, когда обследовали сарай. За это извините. Мы не хотели вас пугать.

– Ничего, – сказала я. – Я рада, что это были вы, а не…

– Я запомнил ваше лицо, – продолжал Джеймс, – и когда заметил того мужчину, шедшего за вами в сквере, мы тоже пошли следом.

– И хорошо, что пошли, – заметила я.

– Его поймали?

– Нет, – ответила я. – Но поймают. Я уверена, что поймают.

Я кивнула в сторону синего кабриолета у входа, вспомнив загадочную женщину, остановившуюся поговорить с Рексом в день нашего приезда.

– А ведь вы были здесь сразу после нашего приезда, – сказала я, с любопытством глядя на Майру. – Разговаривали с моим мужем. А он сказал, что вы курьер.

– Ах, тогда! – ответила она. – Да.

Николас Ливингстон указал на камелии вдали:

– Мы вам все объясним.

Я кивнула и повернулась к деревьям.

– Ладно, пойдемте, пока дождь не начался. – Ваша мать содержала прекрасный сад, – сказала я Николасу. – Я садовый дизайнер, и можете мне поверить, никогда не видела ничего подобного.

– Да, – согласился он, – она очень гордилась своей коллекцией. Там есть несколько редких видов. По крайней мере, были раньше.

Я вынула страницу, вырванную из альбома леди Анны.

– Вот этот, например. Его назвали миддлберийская розовая. Вы знаете эту камелию?

Николас взял страницу.

– Да, я помню ее. Она цвела только один раз, после маминой смерти. – Он покачал головой. – Маме так и не пришлось увидеть ее цветения.

– Где она? – спросила я, оглядывая место в саду, где, согласно цифровому коду, она должна была находиться. Там остался лишь осевший грунт.

Глаза Николаса вспыхнули, словно его поразило внезапное воспоминание.

– Вон там. – Он указал на сарай. – Если это та, которую я помню, отец ее перенес. После маминой смерти у него были причины полагать, что кто-то пытается эту камелию украсть. Цветочные воры. И он перенес ее туда, за сарай.

Мы обошли старое строение, но на месте, где якобы стояло дерево, остался только пень, причем очень старый.

– Как жаль… – разочарованно произнесла я и опустилась на поросшую мхом землю.

Джеймс поманил Николаса к боковой стене сарая.

– Хотите посмотреть, что мы обнаружили?

Я вслед за ними подошла к двери.

– Она заперта, – сказала я, дергая ржавый замок.

Джеймс улыбнулся:

– Это моя специальность. Одну секунду.

Через мгновение он вынул замок из засова и распахнул дверь.

Мы вошли внутрь.

– Похоже на старый садовый сарай, – заметила я.

Майра и Джеймс переглянулись.

– Видите ту дверцу? – спросил Джеймс.

Я кивнула.

Он открыл ее, за дверцей оказалась маленькая каморка. У стены стояли несколько лопат и грабель, а на самой стене виднелась грубая надпись, сделанная от руки черными чернилами. Я подошла ближе, вгляделась и прочитала: «Да будут цветы окроплены ее кровью, чтобы проявить свою красоту».

– Что это?

Майра снова взглянула на Джеймса.

– Мисс Синклер, – проговорила она, поворачиваясь ко мне, – мы думаем, что это написано кровью.


– Мы подаем заявление в полицию, – сказал Джеймс, когда мы вернулись к дому. – Думаю, тут хватает улик, чтобы возобновить следствие по делу о смерти леди Анны Ливингстон. – Он сжимал в руках бумаги, которые я ему дала, в том числе и карту сада. – А с вашей помощью, Эддисон, я думаю, мы можем достичь серьезного результата.

– Держите со мной связь, – сказала я, когда он с Майрой сели в машину.

– Обязательно, – ответила она, и машина отъехала.

– Ну, – сказал Николас, – я тоже должен подумать о возвращении. Моей жене не нравится, что я здесь. Она содрогается от этой старины.

– Да, тут есть от чего содрогнуться, – улыбнулась я.

Он достал из пиджака мобильный и вызвал такси.

– А что стало с вашими сестрами? – спросила я. – Они тоже держались подальше от поместья?

– После смерти отца Кэтрин и Джени никогда сюда не возвращались, – ответил он, – возможно, по тем же причинам, что и я. Кэтрин вышла за лондонского банкира и завела свою семью. Джени уехала в Швейцарию.

– Значит, из всех четверых здесь никто не остался?

Николас посмотрел вдаль, а потом его глаза снова обратились ко мне.

– Был еще один, – сказал он. – Десмонд.

– Десмонд?

– Наш самый старший брат. Он пропал без вести на войне. Печально, что его так и не нашли.

– Извините, – сказала я.

– Ну, мисс Синклер, – проговорил он, когда ко входу подъехало такси, – был рад познакомиться. Я буду вас держать в курсе расследования. Полиция, вероятно, приедет сюда за вашими показаниями. И еще им нужно рассмотреть улики.

– Хорошо, – сказала я. – Я дам знать родителям мужа.

Я посмотрела вслед такси, а потом остановилась полюбоваться пионами, в изобилии цветущими на клумбе. Их цветы были такими роскошными, такими тяжелыми, что склонились к гравию на дорожке, словно целуя землю. Я опустилась на корточки, чтобы их поддержать.

– Бедняжки. Кто-то должен вас подпереть. – Я встала. – Сейчас посмотрю, не найдется ли в доме шпагата.

Я взглянула вверх на ступени и сначала не заметила его, он слился с серым камнем. Но когда заметила, мое сердце замерло.

– Ну, здравствуй еще раз, Аманда, – проговорил он.

Глава 27. Флора

Десмонд ждал в фойе, а я проскользнула в столовую и заняла за столом свое место рядом с Джени. Лорд Ливингстон тут же встал и положил салфетку.

– Мисс Льюис, – сказал он, весело улыбаясь, – я так рад видеть вас снова.

– А я вас, – ответила я.

Он отсутствовал два месяца, но мне казалось, что прошли годы. Лорд Ливингстон заметно похудел, и в волосах виднелось больше седины.

– Мы все так рады, что вы дома, живы и здоровы, – продолжила я.

– Спасибо, – ответил он.

Мистер Бердсли снова наполнил детям стаканы и нервно посмотрел в сторону фойе. Миссис Диллоуэй кивнула Десмонду, что пора.

– Простите, что прерываю вас, ваша светлость, – осторожно проговорил мистер Бердсли, – но кое-кто хочет вас видеть.

Лорд Ливингстон положил салфетку на стол.

– Вот как? Я не слышал, чтобы кто-то приехал.

Мистер Бердсли посмотрел в фойе и кивнул Десмонду, и тот медленной походкой вошел в столовую.

– Здравствуй, отец, – сказал он, остановившись у стола.

– Можешь ли поверить, отец? – радостно воскликнула Кэтрин. – Десмонд вернулся домой!

– Вижу, – ответил лорд Ливингстон, глядя в сторону.

В столовой повисла ледяная тишина. Слава богу, Джени стукнула вилкой по тарелке и захныкала.

– Разве ты не рад, отец? – резко проговорила Кэтрин.

Лорд Ливингстон встал и повернулся лицом к Десмонду:

– Я поговорю с тобой наедине.

Они вышли в фойе, и мистер Бердсли закрыл за ними дверь.

Я попыталась отвлечь детей от доносившихся из-за двери криков. Через несколько минут Десмонд выбежал из дома и хлопнул дверью. Лорд Ливингстон вернулся в столовую, приглаживая растрепанные волосы. Глубоко вдохнув, он обратился к нам:

– Я попросил его собрать вещи и немедленно покинуть дом.

– Но, отец… – сказал Николас, явно в страшном разочаровании.

Кэтрин заплакала.

– Он не может здесь оставаться, – холодно проговорил лорд Ливингстон, словно речь шла о ком-то чужом, а не о родном сыне.

– Но почему, отец? – рыдала Кэтрин. – Почему нужно быть таким жестоким?

– Я принял решение, – сказал он, оборачиваясь к мистеру Бердсли.

– Ваша светлость, – храбро произнесла миссис Диллоуэй, – я умоляю вас подумать еще раз. – Она понизила голос до шепота. – Ради ее светлости.

– Да, – добавил мистер Бердсли. – Он член семьи. Нельзя прогнать из дома члена семьи.

Лорд Ливингстон бросил салфетку на тарелку и встал.

– Можно, старина. Еще как можно. – Он посмотрел на всех нас. – Может быть, от меня скрывают что-то еще?

Миссис Диллоуэй кивнула.

– Вы, наверное, должны узнать, что Эббот заболел, – осторожно проговорила она. – У него сильный жар. Доктора говорят, что это приступ менингита, но мальчик идет на поправку.

– Могу я его видеть? – спросил лорд Ливингстон с полными тревоги глазами.

– Сейчас он спит, – ответила миссис Диллоуэй. – Вы могли бы сначала уделить внимание другому своему сыну.

– Отец! – плакала Кэтрин. – Пожалуйста! Разве ты не можешь разрешить Десмонду остаться? Сделать исключение? Англия же воюет!

Он ударил кулаком по столу, отчего зазвенели стаканы.

– Я прекрасно осведомлен, что Англия находится в состоянии войны.

Кэтрин разразилась рыданиями, Джени тоже. Лицо Николаса побелело.

Я встала и взяла Джени на руки.

– Ничего, ничего, – утешала ее я, легонько похлопывая по спине. Я больше не могла молчать. С колотящимся сердцем я повернулась к лорду Ливингстону. Мне больше не было дела до миддлберийской розовой и деликатных семейных проблем. Я думала о детях.

– Может быть, вы и знаете, что лучше для поместья, – заявила я, – но явно не предполагаете, что лучше для ваших детей. – Я повернулась к ним и протянула руки: – Кэтрин, Николас, пойдемте со мной.

Только когда дети занялись со своими учителями, я задумалась, до какой степени мое противостояние с лордом Ливингстоном подорвет мое положение в доме. Я посмотрела в окно, но было невыносимо видеть свое отражение.


За окном спальни я видела, как, пробиваясь сквозь облака, на камелии падает свет, отчего их изумрудные листья сверкают. Подойдя к шкафу, я вытащила мольберт, подаренный мне лордом Ливингстоном, и нагнулась к ящику с принадлежностями для живописи, который стоял под кроватью.

Выложив на палитру тюбики красок, я выбрала маленький холстик, потом подготовила палитру с набором цветов и закрыла глаза, вспоминая, как выглядели вересковые поля, когда мы с лордом Ливингстоном въезжали в город. В ту поездку, перед отъездом в Лондон, он был совсем не такой. Тогда я понимала, почему в него влюбилась леди Анна. Я обмакнула кисточку в черную краску, смешала ее с белой, чтобы получить нужный оттенок серого, и коснулась ею холста. Я любила ощущать кисть в своей руке. Лорд Ливингстон был так добр и купил мне принадлежности для живописи, но я вспомнила, как он вел себя сегодня в столовой, и некоторые другие случаи, которые происходили раньше. Как он мог быть таким жестоким, таким бесчувственным?

Сначала я изобразила облака, потом перешла к холмам, смешав для изображения травы шалфеевый серовато-зеленый цвет, а потом добавила сверху точечки бледно-лилового, лавандового, чтобы было похоже на вереск. Отступив от холста на шаг, я нахмурилась. Требовалось что-то еще. Но что? Я посмотрела в окно на камелии.

Миддлберийская розовая. Кто вырвал ту страницу из альбома леди Анны? Лорд Ливингстон? Обмакнув кисточку в коричневую краску, я изобразила структуру дерева. Потом покрыла точками ветви с листьями в виде сердечек и изобразила большие, размером с блюдце, цветы с розовой каймой. И снова сделала шаг назад, чтобы посмотреть на свою работу.

– Вы прекрасно это уловили.

Я вздрогнула и обернулась. В дверях стоял лорд Ливингстон.

– Это была любимая камелия моей жены, – сказал он. – Миддлберийская розовая. Мне потребовалась масса времени и сил, чтобы определить, где она растет. Она увидела ее в старой ботанической книге и хотела заполучить больше всего на свете. Вы знаете, этот сорт некогда рос в Букингемском дворце. – Он словно бы погрузился в размышления. – Она была похожа на эту камелию, моя Анна. О, она была такой увлекающейся натурой! Но ничто не захватывало ее сильнее, чем камелии. Я нанял садовника, чтобы обследовать всю страну. Через год мы уже было сдались. Существование этой камелии казалось мифом. Ботаники, посвятившие свою жизнь изучению редких цветов, прочесали всю страну в поисках этого вида, но никто не смог найти. Однако я не мог разочаровать леди Анну. Не хотел. А потом кто-то в деревне сказал, что вроде бы миддлберийская росла здесь, в Ливингстон-Мэноре. Конечно, я сначала не поверил, но потом он нашел ее у сарая. Один ботаник идентифицировал ее, а это было не так просто, поскольку она не цвела. – Он покачал головой. – Она целый век украдкой росла прямо у нас под носом. Я сохранил это открытие в тайне, а потом в рождественское утро сделал Анне сюрприз. – Лорд Ливингстон потер лоб. – Но это несчастное дерево так и не зацвело при ней. Она всегда говорила, что оно расцветет, когда ощутит покой и справедливость мира. – Он посмотрел на холст и улыбнулся, смахнув слезу. – Да, вы изобразили эту камелию совершенно точно, мисс Льюис. Удивительно, что вы питаете такой интерес к ботанике. – Он сел на кровать и посмотрел на камелии за окном. – О многом в жизни я сожалею, но больше всего сожалею об Анне.

– Пожалуйста, успокойтесь, – попыталась утешить его я. – Все мы совершаем ошибки. Вам не следует казнить себя.

Он покачал головой.

– Нет, я очень виноват перед ней. Теперь должна последовать расплата. – Взяв себя в руки, лорд Ливингстон встал. – Извините за беспокойство, – сказал он и повернулся к двери.

– Подождите, пожалуйста, – остановила его я. – А что с Десмондом? Конечно же, никакой разлад между вами не стоит отлучения сына от дома.

Лорд Ливингстон неуверенно вздохнул и проговорил:

– Я не могу обещать примирения, но я просил его остаться.

– А он?

– Он сказал, что подумает.

– Это хорошо, – сказала я. – Он скоро отплывет на войну, и я знаю, что вы были бы рады провести с ним хотя бы некоторое время.

Он посмотрел мне в глаза.

– Полагаю, мы все хотим этого.


На следующее утро за завтраком в людской мистер Бердсли оторвался от своей тетрадки и резко встал.

– Мисс Льюис, – сказал он, – могу я поговорить с вами?

– Разумеется, сэр, – ответила я и последовала вслед за ним в кладовку дворецкого.

– Сядьте, – сказал он, закрывая дверь. – Я проверял записи, – начал мистер Бердсли, – и наткнулся на одну вещь. Возможно, это просто совпадение. Простите меня за вопрос, но тот джентльмен, что недавно посетил вас, – какое отношение он к вам имеет?

Мои ладони вспотели. Мистер Прайс.

– Я не знала, что вы…

– Об этом визите мне рассказала миссис Диллоуэй. Мы записываем всех, кто приходит в поместье. Такова традиция.

– О, – проговорила я, вся дрожа. Должно быть, это она его впустила.

– Мисс Льюис, – продолжал дворецкий, – я не придавал этому визиту значения до сегодняшнего утра, но сегодня заметил, что как раз в тот день пропало столовое серебро и хрусталь. Конечно, вы поймете мое беспокойство.

Я кивнула.

– Кто это был, мисс Льюис? Пожалуйста, скажите.

Я потерла лоб.

– Мисс Льюис, – снова заговорил мистер Бердсли, – вы попали в какую-то беду? Если так, то позвольте нам помочь вам.

Я посмотрела на его широкое доброе лицо. Я обманывала этих людей, и мне было стыдно. Очень стыдно.

– Да, – призналась я. – Я попала в беду. Но я сама о себе позабочусь. Мне бы и во сне не приснилось обременять вас или кого-то еще в поместье своими проблемами. Простите, что этот человек проник сюда. Если он украл фамильные вещи, я понесу за это ответственность.

– Но, мисс Льюис, возместить убыток невозможно. Эти вещи стоят, по меньшей мере, вашего жалованья за четыре года.

– Значит, пусть будет так, – сказала я. – Если мое присутствие привело в Ливингстон-Мэнор вора, то я заплачу за это.

– Такие слова делают вам честь, – заметил дворецкий, – но я бы хотел прояснить: никто не называет вас воровкой.


За столом я положила себе в кашу одну ложку тростникового сахара вместо двух, поскольку миссис Марден предупредила нас о связанных с войной ограничениях. «Нам еще повезло, что у нас вообще есть сахар», – сказала она.

– О чем вы говорили? – шепнула мне Сэди. – Он поймал вора?

Я покачала головой.

– Я думаю, старик Бердсли просто куда-то не туда запрятал столовое серебро, – предположила она. – В прошлом месяце мы перевернули весь дом вверх дном в поисках обувного рожка, и, конечно, он оказался у него на конторке.

– Сомневаюсь, что дело в мистере Бердсли, – сказала я. – Он знает на кухне каждую ложку.

Она покапала сливок в свою овсяную кашу.

– Неприятно думать, что среди нас вор.

– Поосторожнее, юная мисс, – предупредила ее миссис Марден. – Мы должны ограничить себя; мистер Бердсли еще не пил кофе. А вам известно, что он любит кофе со сливками.

Сэди поставила сливочник.

– Да, мэм.

– Сейчас, когда разгорается война, мы все должны привыкнуть обходиться без той небольшой роскоши, к которой привыкли, – сказала миссис Диллоуэй.

– Именно так, – добавила миссис Марден. – Вчера в городе я говорила с одной кухаркой, и она сказала, что у них нет даже муки. О мелассе[16] и речи нет. К счастью для нас, у его светлости есть поставщик в Лондоне, но я слышала, что и на него мы не сможем долго рассчитывать. Все расходы сокращаются, и неважно, кто ты такой и с кем водишь знакомство. Запасы вот-вот иссякнут.

Сэди наклонилась ко мне и шепнула:

– Что ж тут удивляться, если кто-то ворует.

Я вспомнила, как прошлой ночью видела мистера Хэмфри. Тот случай показался мне странным, особенно после разговора с миссис Марден о картошке.

– Сэди, – шепнула я, – а у мистера Хэмфри есть какие-нибудь дела в саду?

Она почесала в затылке.

– В саду? Что ему делать в саду? Он же шофер.

– Вот именно, – сказала я.

Глава 28. Эддисон

Шон шагнул ко мне с улыбкой, от которой у меня волосы встали дыбом.

– Ты думала, я забыл о тебе?

Нужно бежать.

Он продолжал улыбаться.

– Что, язык проглотила?

Я отступила на дюйм.

– И правда, – сказал Шон, – не надо говорить. Говорить буду я. Видишь ли, время в тюрьме – это время для размышлений. – Он уже был рядом, совсем рядом. – Я все время думал о том, что скажу тебе, когда тебя увижу. Что я сделаю. – Он сжал мне запястье. – Боже, да ты красотка! Сегодня утром я наблюдал, как ты одевалась. – Он кивнул. – Черт, девчонка что надо! Десять баллов. Одиннадцать. Но тебе надо подумать о покупке штор в спальню. Никогда не знаешь, кто за тобой может наблюдать.

Я отвела глаза от его рожи, от этой отвратительной кривой улыбки.

– Ты уже сказала ему? – спросил он, крепко сжимая мое запястье. – Рассказала, что ты сделала?

И я снова ощутила себя пятнадцатилетней девочкой. Испуганной. Затравленной. Мне было противно, что он смог низвести меня до такого состояния.

– Я задал тебе вопрос, Аманда, – сказал Шон, прищурив глаза, а его голос превратился в сердитое рычание.

Я услышала звук автомобиля на дороге и взмолилась, чтобы он свернул к поместью. Боже, пожалуйста! Пожалуйста, пусть это будет Рекс! Он позвонил утром и обещал приехать во второй половине дня. Шум мотора становился все громче, машина приближалась, но на повороте свернула. Мое сердце упало. И тут я вспомнила про ключи в кармане, которые оставил Рекс. Один был от входной двери, а другой от машины. Если я смогу вырваться, если буду действовать быстро и решительно, то смогу добежать до старого «Роллс-Ройса», припаркованного неподалеку. Он стоял перед фонтаном на круговой дорожке, всего несколько метров отделяло его от меня. Но смогу ли я до него добраться?

– Аманда! – повторил Шон, на этот раз более требовательно.

Он отпустил мое запястье и переместил руку на талию, и в этот момент я вырвалась.

– Не называй меня так! – крикнула я, мчась к машине.

Еще несколько шагов! Я слышала, как его ноги топчут гравий позади, словно в замедленном кино. Вот мне удалось открыть дверь и прыгнуть внутрь. Он схватился за ручку двери со стороны водителя в тот самый момент, когда я заблокировала замок. Я тут же наклонилась, чтобы заблокировать замок и с другой стороны. Трясущимися руками я возилась с ключом и выронила его, когда Шон урной ударил по окну. Оно покрылось изломанными трещинами, а в центре образовалась дыра размером с бейсбольный мяч. Как зверь, знающий, что добыча рядом, он просунул руку в эту дыру и стал выламывать края, но, поранив ладонь, выругался и убрал руку назад. Наконец я вставила ключ зажигания, завела двигатель и стартовала так быстро, что гравий из-под колес взлетел в воздух.

В зеркало заднего вида я видела, как Шон с криками бежит вслед, и прибавила газу.

Жаль, что у меня не было при себе мобильника, чтобы позвонить Рексу и в полицию. До города было всего десять миль. Я часто заморгала, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из моих глаз. Из старых динамиков радио донеслась тихая музыка, и я узнала битловскую «Good day, sunshine». Слова песни показались мне издевательством[17]. В этом дне не было ничего доброго, да и быть не могло. Слезы мешали смотреть на дорогу, и, вытирая глаза, я чуть не потеряла контроль над машиной. Я забыла про крутые повороты на этом участке дороги, и когда машину занесло влево, ухватилась за руль. Послышался скрежет металла, машина пробила тонкую защитную ограду и понеслась вниз по откосу.

Нет, нет, Боже, пожалуйста, нет-нет-нет…

Машина мчалась среди высокой травы и развесистых деревьев и в конце концов с глухим ударом врезалась в бугор; она завязла в темном лесном грунте. Из носа у меня потекла теплая кровь, оставляя едкий металлический привкус во рту. Где-то поодаль чирикала птичка, и ее чистая беззаботная песенка контрастировала с охватившим меня страхом. Нет, ничего не случилось. Я попыталась приподнять ноги, но они не двигались. Боль пронзила все мои члены. Нет, я не могу вот так умереть, одна, вдали от дома. Не найдет ли меня здесь Шон? А Рекс? Я моргала, как будто отщелкивая кадры своей жизни, только образы были бессвязными и беспорядочными: потрепанного вида кукла в розовом платьице; вязаные детские варежки с дырками; грядка с ярко-красными тюльпанами; улыбка Рекса; вертящийся на ветру ржавый флюгер.

Мои веки дрожали от напряжения, я изо всех сил старалась не закрывать глаза, но когда они все же закрылись, приветливый образ поманил в небытие, обещая утешение и покой, которого я так желала.

Камелии.

Я увидела их – бесконечный ряд больших, пышных зеленых деревьев с блестящими, лоснящимися листьями и роскошными цветами размером с блюдце. Розовые, красные – в полном цвету, словно раскрашенные Дамой Червей[18].

Глава 29. Флора

4 ноября 1940 года


Ноябрь начался необычным для этого времени снегопадом. Дети, конечно, были в восторге и после ужина побежали лепить снеговика прямо на дороге. К счастью, я уже достала из кладовки и почистила их зимние пальто.

Днем Десмонд встретился в городе с отцом по каким-то делам. Они еще не вернулись. Я заметила, что они пребывали в согласии и приподнятом настроении.

– Хорошо, что они поладили, – прокомментировала миссис Диллоуэй этот факт, убирая посуду после завтрака.

Дети не могли нарадоваться на снежинки, и я решила дать им поиграть подольше, прежде чем ложиться спать. В виде исключения. Я надела пальто и присоединилась к ним на террасе. Джени и Кэтрин высунули языки, ловя снежинки, а Эббот и Николас играли в снежки. Когда поднялся ветер, я забеспокоилась, что для Эббота это опасно: он еще не вполне оправился от болезни.

– Еще несколько минут, – сказала я, – а потом пора выпить горячего чаю. Я не хочу, чтобы вы простудились.

Николас вдруг замер и указал на небо.

– Что это, мисс Льюис?

Я взглянула вверх, но не увидела ничего особенного, только темноту.

– А ты что видишь?

– Вон там, – сказал он, указывая на низко летящий самолет вдали. Его огни сияли в темноте.

У меня заколотилось сердце.

– Дети! – закричала я. – В дом, скорее!

Через черный ход я провела их в цокольный этаж.

– Боже милостивый! – воскликнула миссис Диллоуэй. – Вы думаете, это?..

– Не знаю, – сказал мистер Бердсли, – но мы должны на всякий случай погасить свет.

Он щелкнул выключателем на стене, и дом погрузился в темноту.

Джени прижалась ко мне, и я почувствовала, как она дрожит.

– Все в порядке, малышка, – сказала я. – Все будет хорошо.

– Мы умрем? – спросила Кэтрин.

– Конечно же, нет, милая, – успокоила ее я в надежде, что она не заметит моей неуверенности.

Рядом кто-то зашмыгал носом; я обернулась в темноте и увидела, как Эббот вытирает глаза.

– Отец с Десмондом сейчас там, – сказал он. – А что, если… Что, если они…

– Не волнуйся, милый Эббот, – сказала я. – Я уверена, ваш отец и Десмонд скоро вернутся домой.

Эббот закрыл лицо руками, а потом, весь в слезах, снова посмотрел на меня.

– Десмонд, наверное, скоро отправится на войну.

– Да, наверное, – задумчиво проговорила я. В последнее время Эббот потеплел к своему старшему брату, и я была рада этому.

– Мне стыдно, что я так себя вел по отношению к Десмонду, когда он вернулся домой, – сказал мальчик.

– А почему ты так себя вел, Эббот?

Он глубоко вздохнул и ответил не сразу:

– Когда мама умерла, я подслушал, как отец разговаривал с мистером Бердсли. Они обсуждали дела поместья. Отец сказал, что Десмонд его не настоящий сын, и это несправедливо, что когда-нибудь он унаследует поместье вместо меня.

– Не понимаю, – сказала я. – Как это не настоящий? Он же…

Миссис Диллоуэй покашляла:

– Может быть, сменим тему?

– Да, конечно, – быстро согласилась я.

В ту ночь, прежде чем лечь спать, я постучалась в спальню миссис Диллоуэй.

– Извините меня. Можно войти?

Она предложила мне ветхий синий стул, а сама села на кровать.

– То, что говорил сегодня Эббот, – это правда? – спросила я.

Ее глаза были бесстрастны. Она будто погрузилась в прошлое.

– Лорд Ливингстон познакомился с ее светлостью на светском балу, – проговорила миссис Диллоуэй. – Она приехала из Америки, и он влюбился в нее с первого взгляда. Некоторые говорят, что он влюбился не в нее, а в ее состояние, но это было не так. Он любил ее. Глубоко и безумно. Но он не знал ее прошлого.

– Ее прошлого?

– У нее был сын, – продолжала миссис Диллоуэй. – В Америке.

– Десмонд.

– Да. Когда он родился, леди Анне было всего пятнадцать. Она была всего на несколько лет старше, чем наша Кэтрин. Отцом был батрак на их семейной ферме в Чарлстоне. Она хотела уехать с ним, но родители и слышать об этом не желали. Они прогнали его, а когда ребенок родился, посадили ее на пароход, чтобы она поступила в элитную школу для девочек в Лондоне. И она не могла простить родителям, что ее разлучили с Десмондом.

– И лорд Ливингстон не знал этого, когда женился?

– Нет. А когда узнал, то стал относиться к ней иначе. Он больше не мог смотреть на нее как прежде, особенно когда в поместье приехал Десмонд. Его присутствие подпитывало паранойю его светлости. Он был непоправимо уязвлен, а леди Анна все глубже погружалась в печаль. После этого она стала много времени проводить в саду. А он… Ну, в общем, у него было много женщин.

– А Десмонд?

– Он долго жил в Америке, и, думаю, ему было около девяти, когда он поселился в поместье. Кстати, леди Анна говорила, что полюбила его с первого взгляда. Но лорд Ливингстон всегда оставался холоден к Десмонду, как ни просила его Анна быть терпимее.

– А как вы? – спросила я. – Как вы все это выносили, учитывая ваши чувства к…

– Я сотню раз готова была взять расчет, – ответила домоправительница. – Были моменты, когда это становилось невыносимо. – Она вздохнула. – Но я решила остаться, чтобы посвятить себя леди Анне. Это была моя епитимья, мое наказание. Я пообещала ей, что буду присматривать за ее садом всегда, и это мой долг.

– А она знала о вас и…

Миссис Диллоуэй посмотрела на меня с печалью.

– Не знаю. Но если знала, я молю и надеюсь, что она простила меня. – Она покачала головой, и ее лицо омрачилось глубоким страданием. – В городе пропадали женщины. И я думаю, Анна что-то подозревала.

– И что же именно она думала?

– Некоторые из девушек, с которыми лорд Ливингстон, – она прокашлялась, – развлекался… В общем, они исчезли.

– И леди Анна думала, что он причастен к этому?

– Она не знала, что и думать. И я тоже.

Я почувствовала, что слабею.

– Почему же вы не пошли в полицию?

Миссис Диллоуэй искоса посмотрела на меня:

– Вы должны понять, мисс Льюис. Слуги никогда не предают своего хозяина, чего бы это ни стоило.

Глава 30. Эддисон

Тьма поглотила меня, как огромное темное покрывало. Я скосила глаза, пытаясь разглядеть, где я. Где я? Где-то стрекотали сверчки. Облака разошлись, пропуская поток лунного света, который просачивался сквозь деревья и освещал покрывшееся паутиной трещин ветровое стекло и кровавое пятно от раны на моей голове. Авария. Я прикоснулась к лицу и, ощутив теплую кровь, вздрогнула. Сколько я здесь пробыла? Несколько часов? Дней? Я попыталась приподнять ноги, но они по-прежнему не двигались, а потом я ощутила жжение в ступнях и тут же сильную боль в животе. Боже, меня придавило!

С трудом глотнув, я вздрогнула от сухой боли в горле. У моих ног стояла бутылка с водой, и я попыталась до нее дотянуться. Почти достала, еще немного. Мне вспомнились занятия пилатесом, на которые меня таскала подруга Эмма. Напрягись, Эддисон. Наконец кончики пальцев коснулись горлышка. Трясущейся рукой я ухватила бутылку, подняла, отвинтила крышку и поднесла к губам. Несколько капель воды попало мне в рот, но я не удержала ее, и бутылка упала и закатилась под сиденье, откуда ее уже было не достать.

Луна снова скрылась за облаками, в вышине прогремел гром.

– Боже милосердный! – крикнула я. – Если ты слышишь меня, пожалуйста, пожалуйста, не дай мне умереть вот так! Пожалуйста, верни меня Рексу. – Я зарыдала. – Пожалуйста, Боже, дай мне знак, что все будет хорошо.

Когда я открыла глаза, ветка, которая пробила ветровое стекло, осветилась лунным светом. Это была камелия, самая обычная камелия, со светло-розовыми цветами, усеянными желтыми тычинками. Я повидала сотни подобных камелий. Но в эту ночь я не могла отвести глаз от такой красоты. Окрестности снова оглушил гром, на этот раз он гремел громче, и я увидела, как один лепесток упал мне на колени. По крыше машины забарабанил дождь. Сначала капли вежливо постукивали сверху, потом стук стал громче, чаще и превратился в злобный непрерывный шум. Я плотно зажмурилась и начала думать об Анне, о Флоре, позволяя шуму дождя убаюкать меня.

Глава 31. Флора

5 ноября 1940 года


– А Америка, какая она? – спросил меня за ужином Николас.

Я ощутила приступ тоски по дому, вспомнив Нью-Йорк, каким он выглядел из окна булочной, подумав о папе за прилавком и маме, хлопочущей с булочками на витрине, и ответила:

– Это чудесное место.

– Вы нас когда-нибудь возьмете туда? – снова спросил он.

Я обняла его.

– Возможно, когда-нибудь. А сейчас вместе с сестрами беги наверх. Встретимся в детской.

Я несла тарелки на кухню и едва не наткнулась на мистера Хэмфри, который собирался бросить мешок в мусорный бак. Я задела его пальто.

– Извините, – сказала я, и в этот момент из его кармана выпал конверт.

Он нагнулся, чтобы поднять его, но, мгновенно узнав почерк, я опередила его и схватила первой: это было мое письмо родителям. Конверт был надорван.

– Мистер Хэмфри, – проговорила я пораженно, – как это понять? Это письмо следовало отправить неделю назад. Почему вы…

– Я очень виноват, мисс, – ответил он. – Я не хотел, чтобы вы узнали, но теперь ничего не остается, как признаться вам. Лорд Ливингстон просил меня не отправлять их.

Я покачала головой:

– Но почему?

Он виновато пожал плечами:

– Он просил меня придержать их. Это он прочел по дороге из Лондона.

– У меня нет слов! – рассердилась я.

– У вас есть все основания сердиться.

– Что ж, – сказала я, беря себя в руки, – я рада, что теперь знаю его истинное лицо.


– Телефон здесь, – сказал мистер Бердсли, указывая на стол в своей кладовке. Он виновато улыбнулся, зная о случившемся. – Если у лорда Ливингстона возникнут вопросы, я возмещу ущерб из своего жалованья.

– Вы слишком добры, – сказала я, прежде чем связаться с телефонисткой и попросить ее соединить меня с химчисткой, которая находилась рядом с булочной моих родителей. Эли передаст им от меня сообщение.

– Эли! – прокричала я в трубку. – Это я, Флора. Флора Льюис… Да, слушай, Эли, я звоню из Англии… Да, из Англии… Да, у меня все хорошо… Мне нужно, чтобы ты сходил за моей мамой. Можешь это сделать? – Я зажала ладонью микрофон. – Он сейчас приведет ее! Не могу поверить!

Чуть погодя трубку взяла мама:

– Флора?

Ее голос бальзамом пролился на мою душу. У меня подогнулись ноги, и мистер Бердсли пододвинул мне свой стул.

– Мама! – закричала я. – Я так рада тебя слышать!

– Ох, Флора! – сказала она. На линии что-то трещало, напоминая, что между нами океан. – Мы так волновались.

– Ой, мама, мне столько надо тебе рассказать! Не знаю, с чего начать.

– Ты где? – Я услышала ее приглушенные всхлипы. – Ты в безопасности?

– Да, да, в безопасности. Я работаю няней, ухаживаю за тремя детьми в английском поместье.

– Почему ты не писала?

– Я писала, но письма… – Я взглянула на мистера Бердсли. – Их так и не удалось отправить. Но, пожалуйста, знай, что я вспоминала о вас каждый день. Я просто подумала, что вы слишком заняты в булочной, чтобы написать ответ.

– Ох, милая, – сказала она. – Когда ты уехала, я так волновалась за тебя. Но надеялась, что тебе будет интересно попутешествовать. Папа верил, что все хорошо. А я, тупоголовая…

– Как папа? – спросила я.

– Мне очень жаль, но он болеет.

– Что с ним, мама?

– Легкие. Это оттого, наверное, что он столько лет вдыхал муку. Доктора говорят, что, если как следует отдохнуть, он может поправиться. – Она заплакала. – Ох, Флора, я молюсь, чтобы он поправился.

– Мама! – закричала я. – Я вернусь домой. Я сделаю все, чтобы вернуться.

– Но как же ты вернешься, милая? Война, пассажирские рейсы отменили.

– Я найду способ. Должна найти.

На следующее утро за детьми в детской присматривала миссис Диллоуэй, а я отправилась в кабинет лорда Ливингстона.

– А, Флора, – несколько удивленно произнес он, подняв взгляд от письменного стола. – Рад видеть вас этим прекрасным утром.

– Мне известно о письмах, – быстро проговорила я, сразу беря быка за рога.

Он вперил взгляд в стол.

– Как вы могли? – продолжала я. – А теперь я узнаю, что мой отец болен. Он, может быть, умирает, а я даже не знала об этом!

– Ну, тогда я, в свою очередь, должен спросить вас: как могли вы? – перешел в атаку он.

Я села на стул перед его столом.

– Вы знаете?

– Да.

– Давно?

– Уже некоторое время, – ответил он. – Конечно, подозрения у меня возникли, когда вы нашли альбом моей жены, тот самый, с гербарием. А потом мой человек в Лондоне проследил вашу связь с мошенником по имени Филип Прайс. – Он откинулся в своем кресле, осклабившись, словно я его забавляла. – Мне хотелось посмотреть, сможете ли вы справиться с его заданием. Хотелось посмотреть, найдете ли вы это. – Он выдвинул ящик, вытащил сложенный листок и развернул его, чтобы я могла видеть. – Вы ищете эту камелию?

Это была пропавшая страница из альбома леди Анны.

– Я давно решила, что никогда не смогу предать вас и ваших детей, – сказала я, мой подбородок дрожал.

Лорд Ливингстон холодно улыбнулся.

– Но вы думали об этом, правда? – Он смял листок и бросил в мусорную корзину под столом.

– Нет, – сказала я. – Это неправда. Я полюбила их, полюбила вас всех. И Десмонда.

– А что он подумает о вас теперь? – сказал он, снова протянув руку к ящику. – Когда узнает о вас правду?

Мое сердце заколотилось чаще.

– А как насчет правды о вас? – перехватила инициативу я. – Обо всех ваших женщинах, в том числе пропавших?

Когда я увидела его лицо, мне тут же захотелось взять свои слова обратно.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Лорд Ливингстон покачал головой, потом заглянул в ящик стола и вытащил мои письма к родителям. Они были перехвачены шпагатом. Мои щеки вспыхнули, я схватила пачку писем и бросилась к двери.

– Постойте, Флора, – окликнул он меня.

Я бросилась в фойе.

Миновав подъездную дорожку, я побежала вниз по склону, сама не зная куда. А потом увидела камелии. Снова шел снег, но мне было наплевать. С каждым шагом я удалялась от этого дома, от его тоски. Я больше не могла ее выносить. Наверное, и Анна ощущала такую же тоску, когда убегала в любимый сад? Я посмотрела на камелии. Они были похожи на сладости, посыпанные сахарной пудрой.

Я продолжила свой путь и повернула к старому сараю. Подойдя, я потянула дверь, и на этот раз она оказалась не заперта. Внутри на крюках, вбитых в стену, висели веревка, пила, садовые ножницы и прочие инструменты. У дальней стены на земле рядом с маленькой внутренней дверцей лежал джутовый мешок. Я открыла дверцу, и когда заглянула внутрь, у меня перехватило дыхание. На обшивке дальней стены, написанная чем-то красным, виднелась загадочная надпись: «Да будут цветы окроплены ее кровью, чтобы проявить свою красоту».

Снаружи послышался треск сломанной ветки. Мое дыхание участилось, в холодный воздух поднимались облачка тумана. Нужно убираться отсюда. Я тихонько открыла дверь и, шагнув наружу, заметила еще какие-то следы на снегу. Свежие следы. Я посмотрела по сторонам и решила проследить, куда они ведут.

– Кто здесь? – позвала я, и мои слова тут же растворились в снежной кутерьме.

За южной стеной сарая я заметила камелию, которой не видела раньше. И прямо под нижней веткой мои глаза различили розовое пятнышко. Я подошла ближе. Там на тонкой веточке висел цветок. Это был совсем маленький цветочек, и тем не менее он был необыкновенный, белый с розовой каймой. Я затаила дыхание. Миддлберийская розовая.

– Снежный цветок, – раздался мужской голос за спиной, вызывая эхо.

Я обернулась и увидела Десмонда.

– Вот почему она так любила камелии, – сказал он. – Они цветут, когда другие растения погружаются в зимний сон.

– Что ты тут делаешь? – спросила я, немного напуганная.

Он снял пальто и укутал им меня, как делал всегда, а потом повернул меня к себе. Я взглянула на это лицо, такое сильное и уверенное, лицо, на которое я могла бы смотреть всю жизнь, которое никогда мне не надоест, – и все же, могла ли я быть уверенной в нем? Он взял мои руки в свои ладони.

– У тебя ледяные пальцы, – сказал Десмонд, гладя их, как в ту ночь, когда признался мне в любви, – разве что теперь ощущения были совсем иными.

– Я уезжаю домой, – сказала я.

– Не понимаю, – сказал он, очевидно огорченный. – Почему?

– Мой отец болен. Я нужна ему. Не знаю, смогу ли я сесть на пароход, учитывая войну, но я обязательно попытаюсь это сделать.

Десмонд отвернулся.

– Ты знаешь, что если уедешь, то разобьешь мое сердце. Разобьешь на тысячу осколков.

– Я не хочу этого.

Он снова повернулся лицом ко мне.

– Что мне сделать, чтобы убедить тебя остаться?

– Прости, Десмонд, – сказала я. – Я должна уехать.

Как ни глубока была моя любовь к нему, но так же глубока была усталость; я была сломлена и напугана.

Он полез в карман.

– Хочу, чтобы у тебя осталось кое-что на память обо мне.

Он раскрыл мою руку и опустил на ладонь холодную серебряную цепочку.

– Что это? – спросила я.

– Это особенная цепочка. Она принадлежала моей матери.

Я поднесла ее к глазам и увидела прикрепленный к ней медальон. На нем был выгравирован цветок, напоминающий камелию. Несомненно, это была та цепочка, которую описывала миссис Диллоуэй, тот медальон, в котором, по ее мнению, хранилось нечто драгоценное.

– Десмонд, – сказала я, качая головой, – где ты нашел это? Миссис Диллоуэй говорила…

Он улыбнулся своим мыслям.

– Мама никогда не снимала эту цепочку. Она принадлежала еще ее матери. Она очень старая. Чистое серебро. Таких больше не делают.

Я потянула за застежку, но не смогла ее открыть.

– Разреши мне надеть ее на тебя, – сказал Десмонд. – Мама была бы рада, что ты ее носишь.

Я поежилась, когда его холодная рука коснулась моей шеи. Мое сердце забилось чаще, когда он застегнул застежку. Откуда он достал эту вещь?

– Снимите, – сказал лорд Ливингстон, подходя сзади. – Эта цепочка принадлежала моей жене.

– Но я, я… – робко залепетала я.

– Мама бы захотела отдать ее Флоре, отец, – проговорил Десмонд.

Лорд Ливингстон прищурился на него.

– Что ты знаешь о желаниях своей матери? Ты был просто избалованный ребенок. Ты был ей обузой.

Мне было неприятно слушать эти слова.

Десмонд шагнул к отцу, сжимая кулаки.

– Как ты смеешь!

В глазах лорда Ливингстона закипела злоба. Я отвела глаза.

– Ты убеждал свою мать, что она не любит меня, – произнес он. – Ты посеял ненависть в ее сердце.

– Это не я ее посеял. Она уже была там.

Лорд Ливингстон бросился на него, и оба упали на снег. Я стояла над ними, умоляя прекратить эту бессмысленную драку.

Глаза Ливингстона-старшего стали безумными. Он быстро вскочил на ноги и поковылял к сараю. Он толкнул дверь, но она не открылась, тогда он пнул ее ногой и вломился внутрь, а через мгновение появился с топором.

– Стойте! – закричала я. – Что вы делаете?!

Он шел к нам, но глаза его смотрели мимо. Он уставился на камелию. Я вскрикнула. Миддлберийская розовая.

– Надо было давно срубить это дерево, – сказал он, и я едва узнала его голос, дикий в безумном отчаянии. – Здесь она слишком много думала о жизни. Слишком много времени проводила вдали от меня. – Он поднял топор над головой и крикнул: – Отойдите!

Мы с Десмондом отошли в сторону, но я умоляла его остановиться:

– Вы сами не знаете, что творите! Только не эту камелию. Это уникальное дерево, вы же сами говорили!

Не слушая меня, он ударил топором по величественному стволу. Я вздрогнула, словно приняла на себя первый удар. Ветви храбро качались, пытаясь удержаться и прося о помощи. Но он снова взмахнул топором и ударил еще сильнее. Я увидела на его лице страдание. Он не мог заставить кого-то расплатиться за смерть Анны и ее великую печаль, но мог выместить свою злобу на камелиях. На этой камелии.

– Пожалуйста! – кричала я, тщетно пытаясь остановить лорда.

На этот раз топор перерубил ствол. Раскидистая крона, трепеща ветвями, рухнула кучей на заснеженную землю. Лорд Ливингстон упал на колени и закрыл лицо руками.

– Отец, ты ранен, – сказал Десмонд, подбежав к нему, чтобы лучше рассмотреть рану. – Рана глубокая. Я разыщу Бердсли. Нужен доктор! – Он обернулся ко мне: – Оставайся с ним. Я скоро вернусь, – и побежал вверх по склону холма к дому.

Я осторожно подошла ближе.

– Вам самое время исчезнуть, мисс Льюис, – сказал лорд Ливингстон.

Я кивнула.

– Не делайте из этого трагедии, – продолжал он. – Вы нашли дерево. А теперь его не стало. Теперь оно не достанется никому.

По моей щеке стекла слеза.

– Я не скажу Десмонду и детям, – сказал лорд Ливингстон. – Это разобьет их сердца. – Он потер бровь. – Пора. Пожалуйста, покиньте нас.

Я попятилась назад, а потом, быстро повернувшись, побежала по дорожке сквозь снег, вверх по склону к дому, видневшемуся впереди. Никем не замеченная, я проскользнула во флигель для прислуги и бешено стала засовывать вещи в кожаный чемодан. Мое сердце защемило при мысли о детях. Выбежав из дома, я увидела мистера Хэмфри, очищавшего от снега ветровое стекло машины.

– Вы бы не могли отвезти меня на вокзал? – спросила я, едва дыша.

– Конечно, мисс Льюис, – ответил он с улыбкой, с любопытством взглянув на меня. Я заметила в его глазах странный блеск. – Все в порядке?

– Мне нужно уехать, – ответила я, оглядываясь. – Как можно скорее.

Я забралась на заднее сиденье, а мистер Хэмфри сел за руль. В зеркале заднего вида я заметила Десмонда. Когда машина отъезжала, он побежал следом, крича:

– Флора, стой! Пожалуйста, остановись!

Мистер Хэмфри необычно резко нажал на газ, и колеса, подняв в воздух блестящий гравий, рывком тронули машину вперед. Несколько минут мы ехали молча. Он несколько раз посмотрел на меня в зеркало, а потом наконец заговорил:

– Вам очень идет.

Я покачала головой, смахнув с глаз слезу.

– Простите, не понимаю, о чем вы.

– Ее цепочка, – ответил шофер, поглядывая на меня в зеркало.

Я увидела, как его глаза сощурились в улыбке, и поднесла руку к шее.

– Как вы…

– Я сделал глупость, – усмехнулся он. – Она, наверное, выпала у меня из кармана в доме, и Десмонд нашел ее раньше меня. Конечно, он ничего не заподозрил. Тогда. Но непременно заподозрит.

– Мистер Хэмфри, я не понимаю – сказала я, чувствуя, как кровь приливает к щекам, а потом вспомнила, что когда-то видела в его машине серебряную цепочку. Так она все это время была у него?

– Подумайте, мисс Льюис. Вы сообразительная девушка. Наверняка вы уже все поняли. – Он вытащил из кармана пистолет и положил его на сиденье.

Я прижала руку ко рту.

– С другими девушками было легко, – продолжал шофер. – Они сникали, как петунии. Но Анна была не такая. Я так и не смог ее поиметь. Она умерла, прежде чем я до нее добрался. А все этот чертов Эббот. Конечно, он хотел, чтобы тот чай выпил мистер Блит. Но чайнички перепутались. – Он хохотнул. – Мальчишка убил собственную мать.

Я хотела что-то сказать, но не могла издать ни звука.

– Вероятно, Десмонд, вернувшись домой, все сопоставил, – продолжал мистер Хэмфри. – Я думал, моя песенка спета, когда вы нашли в машине эту цепочку. И потом, когда увидели меня в саду. – Он удовлетворенно облизал губы. – Помните Терезу в городе? Ее я тоже поимел. И закопал под последней камелией в дальнем ряду.

У меня тряслись руки. Почему я ничего не замечала все это время? Грязные ботинки. Свет фонаря среди камелий. Джутовый мешок. Боже мой!

– Если бы Десмонд тогда попросил показать, что в мешке, он бы очень удивился. – Шофер покачал головой. – Как и его отец, он остерегался наезжать на меня. Они оба трусы.

Я не могла вымолвить ни слова. Я едва дышала. Машина неслась по дороге, а время словно замедлилось, почти остановилось.

– Мне не следовало брать цепочку, – говорил он. – Небрежность с моей стороны. Но, найдя Анну у камелий, я сорвал ее у нее с шеи. Поверьте, мне хотелось от нее большего. – Его глаза в зеркале вспыхнули. – Но из дома бежал Десмонд. Пришлось взять хоть что-то. – Он хмыкнул. – Думаю, я мог бы выручить за эту вещицу десять фунтов. Посмотрим, когда закончу с вами.

Ужас проник в каждую клеточку моего тела, но я не могла себе позволить поддаться ему. В приоткрытую щелочку окна залетали снежинки. Я искала глазами ручку двери. Смогу я выскочить? Смогу выброситься из машины?

– Я собираюсь сделать с вами то, что планировал для леди Анны, – продолжал говорить шофер.

– Господи! – закричала я. – Пожалуйста, мистер Хэмфри. Вы больны. Отвезите меня в город. Мы найдем, как вам помочь.

Он покачал головой:

– Этим деревьям нужна кровь.

– Кровь? – сморщилась я.

– Да будут цветы окроплены кровью, чтобы проявить свою красоту.

– Это слова на стене сарая, – сказала я. – Так это написали вы.

– Да. А вы не знали? Только так они расцветут.

– Но это неправда! – воскликнула я. – Они цветут. Им нужно лишь дать время. Нельзя заставить растение расцвести по вашей прихоти.

– Ах, мисс Льюис, можно, – ответил он. – Вы же сами видели. Миддлберийская розовая не расцветала целых десять лет. А вы видели на ней тот цветок? – Он поднял руку, перевязанную у запястья. – Мне пришлось полить ее самому. Этого хватило, чтобы появился один цветочек. Но теперь, благодаря вам… Теперь дерево расцветет снова.

– Вы сумасшедший, – сказала я.

Он улыбнулся своим мыслям и проговорил:

– Лорд Ливингстон сам не знал, как он помогал мне, приводя девушек. Он спал с ними, так что, когда в саду найдут тела, естественно, заподозрят его. Прекрасно придумано, я могу себя за это похвалить.

Я в ужасе мотала головой.

– Думают, что прислуга ничего не замечает, – продолжал шофер. – Что мы ничего не слышим. Но я следил за ним. Я знал, как он украдкой водит этих девушек к себе и где встречается с ними в городе. Через несколько месяцев они ему надоедали. И тогда приходил мой черед. – Он повозился с колесиком радио. – Теперь уже недолго осталось. Мне, конечно, хотелось взглянуть на ваше личико в саду у камелий в тот первый день.

– Так это вы были в сарае?

– Я и Женевьева Преус, – ответил он. – Это была вздорная девка. – Он улыбнулся. – Да, а сегодня я займусь вами, а потом этой чертовой горничной. Если опять услышу ее тявканье… – Он покачал головой. – Скоро будет готова и леди Кэтрин. Я внимательно за ней наблюдаю. – Он потер лоб. – Что там говорил Томас Джефферсон? – Его глаза в зеркале встретились с моими. – Вы американка, вы должны знать. – Он напряженно вспоминал. – Да! Он сказал: «Дерево свободы нужно время от времени освежать кровью патриотов…»

Трясущимися руками я достала из кармана носовой платок, на котором мама в уголке вышила мои инициалы – Ф. А. Л. Я приложила его к глазам, и в некотором роде это принесло мне утешение и придало сил, словно родители сказали мне: «Не бойся». И я вспомнила, что Джорджия написала на форзаце книги Вирджинии Вулф: «На самом деле мы всегда знаем, как поступить правильно. Трудность же заключается в том, чтобы именно так и поступить».

И тут я поняла, что делать. Я наклонилась вперед и впилась пальцами мистеру Хэмфри в глаза. В желудке у меня все перевернулось, когда я ощутила, как его правый глаз лопнул, выдавленный моим пальцем. Шофер закричал и отпустил руль, чтобы схватить мои руки, и машина вильнула вправо, потом влево, пробила защитный рельс на обочине и покатилась вниз по откосу. Я сорвала с шеи цепочку, ощутив щелчок застежки. Я не знала, останется ли мистер Хэмфри в живых и останусь ли в живых я. Но даже если он будет жить, он не продаст эту цепочку за десять фунтов. Больше никто не прикоснется к ней. Я выбросила цепочку в окно и зажмурилась.

Глава 32. Эддисон

Я открыла глаза. Чуть поднявшееся над горизонтом солнце струилось сквозь ветровое стекло, согревая меня, придавленную к сиденью. Я был рада теплу, рада утру. Солнце прорезало охвативший меня холод. Я чувствовала себя насквозь продрогшей, а когда взглянула на свои брюки, то увидела, что они мокрые. Как долго я здесь пробыла? Несколько дней? Найдет ли меня Рекс? Или Шон? Голова болела, в ногах пульсировала боль – но я хотя бы чувствовала их. Я потрогала ветку камелии, что проникла сквозь ветровое стекло, и рассмотрела замысловатый цветок. Несколько лепестков завяли и сжались, как будто признав свое поражение в жизни.

– Нет, – прошептала я. – Вы не умрете. Вы еще поживете. Вы моя единственная надежда.

Никто не может рассказать, что испытываешь перед смертью. Перед глазами мелькает вся жизнь? Или впадаешь в приятную уютную дрему, и тебя окружают облака, как из взбитых сливок, звучит тихая музыка? Поют ангелы? Иисус протягивает тебе руку, приглашая в жемчужные ворота? На тех воротах действительно жемчуг? Сидя в искореженной машине, я думала, что это, возможно, последние моменты моей жизни. Над головой поблескивал росой цветок камелии. Открыв рот, я ждала, когда капля росы упадет на мой запекшийся язык. Сильный порыв ветра слегка качнул машину, и я вздрогнула. Камелия над головой закачалась, и один лепесток упал на сиденье. Держись, цветочек. Держись.

Прошел, наверное, час. Или день, или, может быть, три. Я не знала.

– Она в машине! – крикнул кто-то в отдалении. Мужской голос. Низкий. Торопливый. Я услышала возбужденный лай собак.

– Теперь спокойно, – сказал кто-то. – Ее придавило. Придется воспользоваться струбциной. Осторожно. Не слишком быстро.

Я на мгновение открыла глаза, но все расплывалось.

– Она очнулась!

Мои губы приоткрылись, и я ощутила давление на ногах.

– Не пытайтесь говорить, мэм, – проговорил мужчина откуда-то сверху. – Вас просто сдавило. Мы вытащим вас отсюда, обещаю.

– Эддисон! – Этот голос. Такой знакомый. – Эддисон, дорогая моя! – Я открыла глаза и усилием воли попыталась сфокусировать взгляд, пока не увидела его лицо. Рекс.

Мои глаза закрылись, я погрузилась в темноту.

Слева от меня донеслось несколько автомобильных сигналов. Я даже не вздрогнула, когда чья-то холодная рука взяла меня за предплечье и игла проколола кожу. Где я? Что происходит? Я попыталась открыть глаза, но сад камелий манил меня обратно к себе, по мощенной кирпичом дорожке – еще несколько шагов – в розовую беседку, мимо каменного ангела, туда, где в тумане, рядом с сараем с вертящимся на ветру ржавым флюгером, росло дерево. Ее дерево. Я мысленно сделала шаг, ощущая под ногами мягкую почву. Свежую землю. Я услышала крики жертв. Теперь они могут успокоиться. Но могу ли я? Я открыла глаза.

– Мы вас чуть не потеряли, – сказала молодая медсестра, заправляя за ухо прядь волос. – Теперь вы в безопасности, милая. Мы транспортировали вас на вертолете в больницу Первый Мемориал в Лондоне[19]. Вы попали в страшную аварию и просидели зажатой в машине четыре дня. Знаете, не всякий такое выдержит.

Рядом послышалась знакомая песенка. Я прислушалась к словам: «Good day, sunshine…»

– Эта песня, – прошептала я.

– Ой, извините, – сказала медсестра, указывая на телевизор. – Документальный фильм про «Битлз». Я помешана на Поле Маккартни. – Она подмигнула мне. – Давайте, я выключу. – Она нажала кнопку на пульте и снова с улыбкой повернулась ко мне.

Какая-то женщина в очках с толстыми стеклами в черепаховой оправе нажала кнопку на кровати, чтобы слегка ее наклонить.

– Здравствуйте, я доктор Холлис, – сказала она, читая медицинскую карту, а потом ободряюще кивнула. – У вас сильный ушиб головы. Последние сорок восемь часов вы пробыли в коме. Мы рады, что вы очнулись. – Женщина обратилась к фигуре слева от себя: – Это ваша жена?

– Эддисон. – Этот глубокий голос. Мои веки отяжелели. Лучше бы медсестра не давала мне столько лекарства. Они размыли черту между реальностью и каким-то другим измерением, каким-то другим местом. Может быть, небесами? Не побывала ли я на небесах? Мои глаза закрылись, хотя я и не хотела этого.

– Эддисон. – Теперь его голос звучал громче и настойчивее. Я ощутила на щеке горячую руку. Мои веки снова затрепетали, и, собрав все силы, я открыла глаза и осмотрела комнату. А потом увидела его – желто-коричневый пиджак, его теплый взгляд – и улыбнулась, чувствуя, как жизнь снова забирает меня в свои объятия.

– Рекс, – сказала я, когда тепло волной наполнило все мои члены. Я тут же вспомнила аварию, и мне хотелось рассказать ему сотню вещей – про Шона, про мое прошлое, про камелию, про пропавших женщин, про леди Анну, – но когда открыла рот, от радости у меня перехватило дыхание. Я попыталась вдохнуть.

– Ничего, милая, – сказал он. – Я здесь. Я здесь, и мы никогда не расстанемся.

– А что с…

– Ты больше не должна о нем беспокоиться, – быстро проговорил Рекс. – Его поймали. И сейчас экстрадируют обратно в Штаты. Он больше никому не принесет вреда. – Он смахнул с глаза слезу. – Зря ты не рассказала мне о нем. Жаль, что я не смог тебя защитить.

По моей щеке скатилась слеза, и я вытерла ее.

– Так ты знал? – сказала я, качая головой. – Конечно, ты все это время все знал. Рекс, я видела папку у тебя в сумке.

– Какую папку? – не понял он.

– С надписью «Аманда», – пристыженно прошептала я.

– Ах, эту! Эту папку я завел для одного из персонажей моего романа, милая. Я думал, ты знаешь, что главную героиню зовут Аманда.

Я посмотрела на свои руки. На предплечье виднелся багровый синяк.

– Она смелая и сильная, – говорил Рекс. – Как ты.

– Но разве ты не сердишься на меня, что я не была с тобой честной и ничего не рассказывала о своем прошлом? – Я закусила губу, чтобы не расплакаться. – За то, что лгала тебе?

– У тебя были на то причины. И я их уважаю. Но уясни, пожалуйста, одну вещь. – Он заглянул мне в глаза. – Ничто в твоем прошлом не может изменить моей любви к тебе – ничто.

Он поцеловал мое запястье и потер пятно, которое я так старалась скрыть все эти годы. Наверное, медсестра сняла мои часы, но теперь мне было все равно. Рубцы уже не имели для меня прежнего значения.

– Рекс, – заплакала я, – когда мне было пятнадцать, то с нами жил один маленький мальчик. Ему было всего три годика. Шон убил его, Рекс. Столкнул с качелей. – Я всхлипнула. – Я хотела спасти его, так хотела!

Рекс забрался ко мне в постель и стал убаюкивать.

– Но не смогла, – продолжала я. – Не успела… Его звали Майлз. Шон заставил меня закопать его. Я никогда никому не говорила об этом, Рекс. Никогда, все эти годы. Я боялась. Ох, Рекс, мне так стыдно!

Он провел пальцем по моей щеке.

– Ну что ты, тут нечего стыдиться. Пожалуйста, не надо, милая. Ты же была ребенком.

Я покачала головой:

– Нужно заявить в полицию и рассказать, как все произошло.

Рекс кивнул:

– Я поддержу тебя во всем, и мы все сделаем. У нас есть семейный адвокат, который поможет разобраться с этим делом.

Я всхлипнула, уткнувшись в его плечо.

– Я не хочу больше никого ранить.

– И не придется, – сказал он. – Больше не придется.

Рекс поцеловал меня, а потом вытащил из кармана письмо.

– Я нашел это наверху на туалетном столике. Адресовано тебе.

Я вскрыла конверт, вспомнив, как миссис Диллоуэй, прежде чем ее увезли в больницу, бормотала что-то про письмо.

Дорогая Эддисон,

здоровье мое неважное, и на случай, если времени у меня осталось мало, вам пора узнать правду о леди Анне. Что бы ни случилось с прочими девушками, да упокоит Господь их душу, Анна умерла совсем по-другому. Видите ли, в саду у камелий растет ядовитое растение. Леди Анна всегда говорила, что оно слишком красивое, чтобы его уничтожить, но в итоге это самое растение ее и убило. Эббот знал об этом растении и собрал несколько побегов. Когда он спросил, нельзя ли ему заварить чай, я поняла, что он задумал. Он ненавидел мистера Блита, ненавидел за то, что его мать уделяла ему внимание. И он отравил чай. Этот чай предназначался для мистера Блита, а для матери он приготовил другой чайник, но все получилось не так, как он планировал. Чайники случайно перепутали, и его мать выпила яд. Ее светлость любила детей больше самой жизни. Она не хотела, чтобы сына покарали или чтобы он нес бремя своей вины. Поэтому после ее смерти, когда он спросил, подала ли я тот чай, я, прекрасно зная причину этого вопроса, сказала, что нет. Сказала, что, увидев в одном из чайников муху, вылила чай из обоих и заварила новый. Вот так получилось. Когда следователь попытался вновь открыть дело и изучить акт вскрытия, я не позволила сделать это. Ради Эббота. Сын не должен жить с такой виной.

Ваша миссис Диллоуэй.

– Рекс, – сказала я, откладывая письмо. – Как она, миссис Диллоуэй?

Он внимательно посмотрел на меня.

– Я сегодня утром звонил в больницу. Она перенесла серьезную операцию. Только время покажет.

В дверях снова появилась медсестра.

– Простите, мисс Синклер, мне не хотелось бы вас беспокоить, но вас пришел навестить санитар. Он был в команде, которая вас спасла. Вы достаточно хорошо себя чувствуете? Пропустить его? Если нет, я скажу, чтобы пришел позднее; ничего страшного.

Я кивнула:

– Да, пожалуйста, пусть войдет. Мне бы хотелось поблагодарить его.

В палату робко вошел высокий черноволосый мужчина.

– Рад видеть, что вы очнулись, – с улыбкой сказал он и замолчал, прикручивая звук радиоприемника на своем ремне. – Какое-то время мы не были уверены, что вы придете в себя. – Он протянул руку. – Я Джон Симмонс.

Я пожала ему руку.

– Не знаю, как и благодарить вас, Джон, что спасли мне жизнь.

– Мне жаль, что не нашли вас раньше, – сказал санитар. – Вы настоящий боец. Провести так четыре дня!

– Я американка, – ответила я. – Это у нас в крови.

Усмехнувшись, он полез в карман.

– Мисс Синклер, причина, по которой я здесь… В общем, около места аварии я кое-что нашел, и подумал, что это могло быть ваше. – На его ладони лежала цепочка, и он передал ее мне. В центре овального медальона была выгравирована камелия. Медальон леди Анны. Я тотчас же узнала его и от изумления разинула рот.

– Не понимаю. Я…

– Должно быть, вы потеряли его во время аварии, – сказал Джон Симмонс, вставая. – Что ж, не буду вас утомлять. Приятно видеть, что вы выздоравливаете. Люди на станции будут рады услышать это.

– Но… – пробормотала я, глядя на цепочку.

Он уже подошел к двери, но обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нас.

– Ой, чуть не забыл сказать: в том же овраге мы нашли кое-что интересное. Поверите ли: проржавевший «Роллс-Ройс» сороковых годов с чьими-то останками внутри.

Я снова разинула рот.

– Чьими-то?

– Да. Похоже, это был мужчина, судя по размерам. Ну, не хочу вас волновать, мисс. Я просто подумал, вам будет приятно знать, что вы выбрали правильное место для аварии и привели нас к несчастной душе, пробывшей там десятки лет. – Он улыбнулся. – В общем, все мы желаем вам всего наилучшего, мисс Синклер. – Он кивнул в сторону Рекса и подмигнул. – И, может быть, отныне вы предоставите водить машину вашему мужу.

– Так и сделаю, – сказала я, взглянув на Рекса, который сжал мое плечо.

– Не могу поверить, – сказала я, когда санитар ушел, и показала гравировку на медальоне. – Видишь? Это камелия.

– Да, действительно, – сказал Рекс, целуя меня в макушку. Он взял цепочку, чтобы рассмотреть ее поближе.

– Это цепочка леди Анны, – медленно проговорила я, вспомнив картину, написанную неизвестным художником: на ней шею леди Анны украшала цепочка. Эти печальные глаза. Это выражение тоски и какой-то тайны.

Рекс потряс медальон у моего уха:

– Послушай. Похоже, там внутри что-то есть. – Он повозился с застежкой и пожал плечами: – Похоже, заело. Надо дать посмотреть ювелиру.

– Дай, я попробую, – сказала я, снова беря цепочку, и мое сердце забилось в предчувствии. Что хранила там леди Анна? Я возилась с крючком, пока он вдруг не сдвинулся. Медальон раскрылся, оттуда выпало что-то маленькое и заскакало по полу. Рекс подобрал эту штучку и протянул мне на ладони, чтобы я рассмотрела ее.

– Как странно, – сказал он. – Что это такое, как думаешь?

Мои глаза наполнились слезами.

– Семечко, – сказала я. – Конечно же, семя камелии.

Я вспомнила пень, который обнаружила за сараем в тот день, когда приезжал Николас. Конечно же, Анна хранила в медальоне семя на случай, если что-то случится с ее драгоценной камелией. Нашла ли это дерево Флора? Спасла ли его? Была ли она в той машине? С кем?

– Это миддлберийская розовая, – сказала я. – Я знаю.

– Неизвестно, прорастет ли это семя, пролежав в медальоне десятки лет, – усомнился Рекс.

За годы работы я прочла несколько статей о прорастании семян, в том числе одну о пшеничном зерне, найденном в гробнице с египетской мумией, которое было успешно выращено спустя века.

– Камелии выносливы, – ответила я. – Оно прорастет.

Я поднесла медальон к свету и внимательно осмотрела его внутренность. Там было что-то выгравировано, и я прочла: «Дорогой Эдвард, мой истинный север».

– Ты плачешь, – сказал Рекс, прижавшись щекой к моей щеке.

– Рекс, у меня такое чувство, что мне дали шанс начать все сначала.

– У меня тоже, – сказал он. – Я чуть не потерял тебя.

Я сжала в руке медальон.

– Мне бы только хотелось, чтобы сад не был уничтожен…

Рекс озадаченно посмотрел на меня.

– Я не понял, о чем ты.

– Я видела бумаги с планами, – ответила я, вспомнив, как содрогнулась, увидев планы перестройки поместья. – Рекс, я хочу, чтобы ты не подписывал эти планы.

Он поцеловал меня в шею.

– Я никогда не подпишу ничего подобного. Эти бумаги, Ватсон, – выпали из проекта, в который вложились мои родители. Он находится к северу от Кембриджа.

– Нет, – возразила я, – я уверена, что все поняла правильно. На плане были деревья и поместье.

Рекс почесал в затылке.

– Ну, деревья, о которых ты говоришь, – это пораженные тлей дикие яблони, а «поместье» – старый коровник. – Он улыбнулся. – Как я понял, ты не слишком внимательно рассмотрела эти планы.

Я ощутила, как к щекам прилила кровь.

– Но я думала…

– Ты думала, я позволю родителям послать бульдозер в сад, в который влюбилась моя женушка? – Он покачал головой. – И к тому же эти камелии вдохновили меня на новый роман.

– Вот как? – усмехнулась я.

– Да. Цветы, тайна, поместье – я не мог бы разобраться в этой истории, если бы ты не нашла ключ.

Раздался стук в дверь, и мы переглянулись. Вошел пожилой мужчина, лицо его отчасти скрывал низко надвинутый на лоб берет в елочку, но когда он взглянул на меня, у меня возникло отчетливое чувство, что когда-то я его видела – но где?

Он покашлял.

– Простите меня. Я шел к своей жене и был уверен, что она в тридцать четвертой палате.

В руке он держал чашку кофе.

– Вы, наверное, перепутали, – ответил Рекс. – Это в другом конце коридора, за углом.

– Прошу прощения, что помешал, – сказал мужчина, глядя на чашку. – Надо же! Снова забыл сливки для Флоры. Если пойду обратно в кафетерий, ее кофе совсем остынет.

Услышав знакомое имя, я вытаращила глаза.

– Вот, – сказал Рекс, беря два пакетика сухих сливок с подноса у моей койки. – Возьмите.

– Спасибо, – поблагодарил незнакомец. – Похоже, вы знаете американок и их предпочтения относительно кофе.

Рекс улыбнулся.

– Я женат на одной из них.

Мужчина приподнял берет и улыбнулся мне:

– Добрейшего утра вам обоим.

Он вышел, а я едва сдержала слезы. Возможно ли такое? Флора. Фотография молодого человека у ступеней Ливингстон-Мэнора. Туман начинал рассеиваться.

– «Добрейшего вам утра», – повторила я про себя.

Рекс сжал мою руку.

– Все хорошо, любовь моя?

Я кивнула и улыбнулась ему, сжимая в руке медальон.

– Я просто подумала, – ответила я, и мой голос чуть дрогнул, – что знаю, где мне хотелось бы посадить это семя.

– В поместье?

– Нет. В Нью-Йорке, в ботаническом саду, в теплице номер четыре.

Рекс одобрительно сжал мою руку.

Лежа на кровати, я закрыла глаза и представила себе дерево, которое вырастет из этого семени, и прекрасные цветы на нем. Его путь, как и мой, был драматичен, полон неизвестности. И страданий. Но теперь оно пустит корни и начнет расти. И жизнь его будет полна достоинства, мира и прощения.

И моя тоже.

Эпилог

Поместье сияло в лучах июльского солнца. Прошло два года, но мне казалось, что миновала целая жизнь с тех пор, когда я впервые появилась здесь, глядя на каменный фасад. Прошлым летом родители Рекса предлагали нам приехать, посмотреть на завершившуюся перестройку, но тогда я была не готова. Еще не готова. Но потом получила письмо от Кэтрин Ливингстон. Она и ее младшая сестра Джейн планировали посмотреть на мемориальную табличку, которую Джеймс и Лидия поставили в честь памяти тех женщин, которые погибли здесь в тридцатых и сороковых годах. Настала пора вернуться в поместье.

Выйдя из такси, я робко взглянула на фасад старого здания. Мне вспомнились мои чувства, когда я приехала сюда впервые – неуверенность, страх перед призраками моего прошлого. А теперь… Я посмотрела на Рекса, вспомнив, как он стоял рядом, когда я давала показания на суде над Шоном. В итоге мерзавец сел за решетку, на этот раз на всю жизнь, – и теперь я чувствовала себя вполне уверенно.

– Эддисон, Рекс! – позвала со ступеней моя свекровь Лидия.

Сначала они с Джеймсом предполагали сделать поместье своей летней резиденцией, но потом провели здесь бо́льшую часть последних двух лет. И я знала, почему: это место имело свое таинственное очарование, как никакое другое.

– Вы как раз вовремя. Ливингстоны будут с минуты на минуту. Пойдемте в сад. Вы, должно быть, хотите пить. Я попрошу миссис Брайтон принести чего-нибудь прохладительного.

– Миссис Брайтон?

– Наша новая экономка, – пояснила Лидия. – Она приступила к своим обязанностям шесть месяцев назад. Прекрасно справляется. Ее подобрала миссис Диллоуэй перед своей кончиной.

– О, я не слышала об этом, – тихо проговорила я. В горле у меня появился комок.

Когда мы отправились в сад, я взяла с собой маленький мешочек, который все время сжимала в руке в самолете.

– Как вам нравится мебель? – спросила Лидия, указывая на набор шезлонгов, разных столиков и корабельных кресел. – На следующей неделе я сделаю подсветку, а Джеймс хочет устроить гриль и, может быть, камин на улице.

– Должно получиться чудесно, – улыбнулась я.

К нам подошел отец Рекса. В руке он держал какую-то книгу.

– Здравствуйте, – с гордой улыбкой сказал он. – Посмотрите, что я в прошлые выходные нашел в Хитроу, когда зашел в книжный магазин.

Я узнала цветок на обложке и улыбнулась Рексу:

– Сколько стоит автограф на моем экземпляре?

Рекс взял книгу, вынул из кармана ручку и расписался на форзаце. Мне никогда не надоедало смотреть на обложку: «Рекс Синклер. Последняя камелия» – и посвящение внутри: «Моей жене Эддисон с вечной любовью». Я сжала его руку.

– Смотрите! – воскликнула Лидия, указывая на склон холма, откуда к нам направлялись три человека. – Вон они.

Я сразу узнала Николаса. Его волосы стали совсем седыми, а лицо немного осунулось, и я задумалась о том, как годы изменят мое лицо.

– Эддисон, – сказал он, тепло пожимая мои руки, – я так рад видеть вас снова. – Николас повернулся к стоявшим рядом с ним женщинам. – Это мои сестры, Кэтрин и Джейн.

– Так чудесно увидеть вас, – сказала я им. – У меня такое чувство, будто мы знакомы.

– Если бы не вы, мы бы, наверное, никогда сюда не вернулись, – улыбнулась Джейн.

Кэтрин кивнула и взяла брата за руку.

– У меня нет слов, чтобы описать мои чувства от одного пребывания здесь.

Я держала в руке мешочек.

– Прежде чем пойти посмотреть на табличку, я подумала, что, может быть, сначала покажу вам еще кое-что – это нечто особенное, я привезла это из Нью-Йорка.

Все в ожидании уставились на мешочек, а я вынула оттуда терракотовый горшок, который держала на руках, как дитя, в течение всего полета через Атлантику. Из земли, еще сырой от воды, которой я полила его в самолете, высовывался маленький, но полный жизни побег почти в фут высотой, который мне удалось прорастить из семени миддлберийской розовой, найденного в медальоне.

– Любимая камелия вашей матери, – сказала я, поднимая росток всем на обозрение.

– Как вам удалось?.. – воскликнула Кэтрин.

– Она сохранило семечко, – объяснила я.

Кэтрин расплакалась, и Николас предложил ей свой носовой платок.

– Мне удалось прорастить растение в Нью-Йоркском ботаническом саду, – сказала я, – и когда он прошлой зимой зацвел, нам удалось ускорить его рост. Довольно скоро это будет полноценное дерево, и я знаю точное место, где его посадить.

Мы направились к старому сараю, где остался пень от старой камелии.

– Вот здесь, – сказала я, приложив руку к животу, прежде чем опуститься на колени.

– Все в порядке, милая? – шепнул Рекс.

Я улыбнулась и кивнула:

– Наверное, малыш кувыркается.

– Мой внук будет спортсменом, – улыбнулся Джеймс.

– Или садовником, как его мама, – добавила Лидия.

– Кем бы он ни решил стать в жизни, – сказал Рекс, обняв меня одной рукой, – мы все его будем очень любить.

Лидия протянула мне совок, и я выкопала ямку, а потом вытащила побег из горшка и нежно посадила в прохладную английскую землю. Мы все наблюдали, как маленькая камелия колышется на летнем ветерке.

– Проследите, чтобы ваш садовник приглядывал за ней, – сказала я. – Когда она подрастет, ее нужно привязать к столбику и не слишком обильно поливать. А то бедняжка захлебнется.

Лидия кивнула.

– Вот, – сказала я, слегка утрамбовав землю, прежде чем обернуться к Николасу, Кэтрин и Джейн. На мгновение я увидела их такими, какими они были раньше: трое детей в саду. – Что, вы думаете, сказала бы ваша мать, если бы была здесь?

Кэтрин шагнула ко мне.

– Я думаю, она бы сказала вам спасибо. Большое спасибо.

Джейн положила руку сестре на плечо.

– Жаль, что с нами нет Эббота, он никогда не увидит это, – сказала она. – Он бы так обрадовался.

Мы в молчании направились к мемориальной табличке, где так же молча посмотрели на имена женщин, а потом повернулись и пошли обратно к дому. Вокруг щебетали птицы.

На холме у дома появились две фигуры – пожилые мужчина и женщина. Мое сердце забилось чаще, и мы с Рексом обменялись понимающими взглядами.

Пара подошла ближе, и Кэтрин повернулась к Джейн:

– Неужели это?..

– Не верю своим глазам, – проговорил Николас.

Мы с Рексом стояли позади его родителей и смотрели на волшебное воссоединение.

Я улыбнулась, сжав медальон на груди. Конечно, в нем все эти годы хранилось семя мира, согласия и исцеления. Просто кому-то нужно было его посадить.

Выражение признательности

Посвящаю эту книгу моей матери Карен Митчелл не только за то, что она пережила мои младенческие колики (я кричала целых три месяца!), но и за то, что дарила мне образцовую любовь и милосердие, за то, что еще в детстве познакомила меня со всем прекрасным, важным и особенным в моей жизни, будь то садовые цветы, рождественский эгг-ног[20] или вера в Бога. Кроме того, она каждый год на мой день рождения пекла пирог, поскольку я не любила тортов.

Эта книга не была бы написана без удивительной поддержки со стороны моего литературного агента Элизабет Уид, которая с невероятной энергией способствовала моей литературной карьере и всегда была рядом (а это дело нелегкое!). Для меня огромная честь иметь в качестве моего профессионального партнера такого человека, как Элизабет, и я особенно благодарна судьбе за то, что могу положиться на нее как на друга.

Особые благодарности приношу моему дорогому редактору в издательстве Plume – Денизе Рой, которая всегда была рядом со мной во многих, многих проектах и которая помогала мне видеть свет – а точнее, прекрасный сад – в конце туннеля. Ты имеешь особый дар. Также приношу благодарность Милене Браун, Элизабет Кинан, Эшли Паттисон, Ким Сарридж, Филу Буднику, Кейт Наполитано и всем прочим работникам издательства Plume. Для меня большая честь и удовольствие работать вместе с вами. Сердечная благодарность милой Стефани Сан, которая прочла все до единой мои книги на самых ранних стадиях проектов и которая всегда давала мне бесценные советы, в частности, относительно данного романа.

Большое спасибо изумительной Дженни Мейер, которая поделилась моими историями с читателями в семнадцати странах мира и каким-то образом умудрилась быть в курсе дел, касающихся всех моих книг. Я ей очень благодарна.

Благодарю Дану Боровиц за веру в меня и за напоминания, что стоящих результатов в жизни невозможно достичь короткими спринтами, а только размеренным шагом и большим терпением.

Спасибо моим дорогим подругам: Салли Кассаб за напоминание о том, как важна преданность, и за ее «разоблачения»; Венди Парьера за то, что смешила меня и всегда принимала мою сторону; Камилле Ноэ Паган за ободрение – и многим, многим другим, кто «болел» за меня столь разными способами. Спасибо вам.

И последней по очереди, но не последней по важности, я выражаю благодарность моей семье: маме, папе, Джессике, Джошу, Джосии – я люблю вас. И особенное послание моему мужу Джейсону: считай, что я должна тебе ужин со стейком (и под стейком я подразумеваю вовсе не веганское «мясо» из морозилки, которое ты так любезно ешь, потому что его приготовила я). Я люблю тебя.

Примечания

1

Сад бабочек – сад с растениями, которые привлекают бабочек. Есть такое направление в садоводстве. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания переводчика.)

2

Роман написан английской писательницей в 1937 г., считается одним из самых значительных ее произведений. (Прим. ред.)

3

Найджелла Лоусон – британская журналистка и телеведущая.

4

Франк Ллойд Райт – американский архитектор; проповедовал «открытый план».

5

Нэнси Дрю – литературный и киноперсонаж, девушка-детектив, известная во многих странах мира. Была создана Эдвардом Стратемаэром, основателем Синдиката Стратемаэра, фирмы, занимавшейся упаковкой книг. Нэнси Дрю впервые появилась в книге «Тайна старых часов», опубликованной в 1930 году. Книги были написаны рядом авторов и опубликованы под коллективным псевдонимом «Кэролайн Кин». (Прим. ред.)

6

«Антикс Роудшоу» – «Антикварные гастроли», популярная в Британии телепрограмма, в которой антиквары разъезжают по стране и оценивают предметы антиквариата.

7

По-видимому, имеется в виду газета «Дэйли телеграф».

8

«Федерал Экспресс» – американская частная почтовая служба срочной доставки.

9

Беатрис Поттер (Элен Беатрикс Поттер; 1866–1943) – английская детская писательница и художник. (Прим. ред.)

10

Речь идет об Окружной тюрьме Хилсборо в Тампе, штат Флорида (США), которая вмещает 4000 заключенных и считается самой крупной тюрьмой штата. (Прим. ред.)

11

«СпагеттиОс» – американский бренд консервированных макарон с сыром и томатным соусом.

12

Большая Птица – один из главных персонажей детской телепрограммы «Улица Сезам».

13

На самом деле в 1940 году в Британии правил король, и слова гимна звучали так: «Боже, храни короля!»

14

«Всего меня… почему бы не взять всего меня?» (Прим. ред.)

15

«Не стрелять, пока не увидите белки их глаз» – вошедший в историю призыв полковника Уильяма Прескотта к американским бойцам экономить боеприпасы в сражении при Банкер-Хилле во время Войны за независимость США (1775–1783).

16

Меласса – кормовая патока, побочный продукт сахарного производства; сиропообразная жидкость темно-бурого цвета со специфическим запахом. (Прим. ред.)

17

В песне «Good day, sunshine» («Здравствуй, солнечный свет») поется о том, как все хорошо и гармонично в этом мире, когда сияет солнце.

18

Дама Червей – имеется в виду персонаж из книги английского писателя Л. Кэрролла «Алиса в Стране чудес».

19

На самом деле такой больницы в Лондоне нет. Подобные названия характерны для американских больниц.

20

Эгг-ног – напиток на основе взбитых яиц с добавлением молока, коньяка или рома, сахара, специй.


на главную | моя полка | | Последняя камелия |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 55
Средний рейтинг 4.3 из 5



Оцените эту книгу