Глава 1

Фрея разделась и, стоя в одном белье, задумчиво смотрела в зеркало. В этот вечер ей хотелось приятно удивить Майкла. Ехать домой переодеваться времени не было, приходилось довольствоваться дамской комнатой на работе. Она располагалась в подвальном помещении, как раз под ее кабинетом. Безжалостный свет не давал простора ложным иллюзиям, как и затхлый подвальный запах, не способствующий романтическому настрою. Новое платье висело на дверях кабинки — не классическое черное, не леопардовое, в стиле «женщина-вамп», а самое что ни на есть крутое тысячедолларовое платье цвета бледной розы, расшитое стразами под жемчуг с молочным отливом, — платье Золушки, призванное сделать ее женственной и хрупкой, похожей на фарфоровую куклу. Именно этого она и добивалась: сегодня она должна выглядеть не роковой женщиной, а просто женщиной, такой, какой он хочет ее видеть, — неискушенной и бесхитростной.

«Давай сходим в какое-нибудь местечко, где мы могли бы поговорить», — сказал он ей в понедельник утром. Поговорить о чем? Почему не здесь, в квартире? Ей хотелось засыпать его вопросами, взрывавшимися у нее в голове, как зерна кукурузы на горячей сковороде, но она предпочла промолчать. И отправилась за покупками, истратив круглую сумму.

Его предложение сходить в какое-то особое местечко не шло у нее из головы и к концу недели поглотило все ее мысли. Что же все-таки случится в час «Ч»? Суждено ли ей стать нормальной женщиной, обсуждающей с приятельницами недостатки школьного воспитания и всерьез озабоченной состоянием газона возле собственного загородного дома? Фрея открыла кран и плеснула холодной водой на разгоряченные щеки. Затем принялась делать макияж. Взяла карандаш для бровей, тушь для век, оттенявшую ее голубые глаза, и стала выбирать помаду. «Скарлетт» не годится, слишком яркая. «Непорочная дева» — бледно-сиреневая — тоже не ее стиль, к тому же напоминает Фрее о ее недавнем увлечении одним художником, который оставил ее ради семнадцатилетней девицы. Лучше всего — «Малиновый поцелуй». Фрея провела помадой по губам, приоткрыла рот. На малиновом фоне зубы выглядели достаточно белыми. Я — класс, ты — класс, мы все — класс! Да благословит Бог американскую стоматологию.

А что, если она ошибается? Может быть, Майкл просто решил поговорить с ней о том, не сменить ли прислугу, или хочет внести уточнения в их планы совместной поездки в Англию? Фрея извернулась, чтобы застегнуть серьгу, и, продолжая размышлять, застыла в этой неудобной позе. Нет, подумала она, Майкл — мужчина и к тому же юрист. Каждый год во время рождественской распродажи покупает себе два костюма от Армани: один — синий, другой — черный. Вечером по воскресеньям звонит матери, учитывая разницу во времени между Нью-Йорком и Миннеаполисом, чтобы было подешевле, — по льготному ночному тарифу. Каждый год сразу после Дня сурка целую неделю болеет сенной лихорадкой и на чай всегда дает десять процентов от суммы заказа. Ничего непредсказуемого в Майкле, слава Богу, нет. И если он собирается с ней поговорить, значит, наверняка о чем-то важном.

Балансируя на одной ноге, Фрея натянула тонкие чулки, затем натянула роскошное шелковое платье, испытав при этом волнующую дрожь. Снабженное потайной молнией сбоку, платье обтянуло маленькую грудь так, что чудом появилась небольшая ложбинка. Фрея всунула ноги в туфли на плоской подошве, печально вздохнув: о других — на каблуках в четыре дюйма высотой, тех, что стояли в витрине на Пятой авеню, — пришлось забыть. Если бы Майкл был повыше ростом! Но она тут же напомнила себе о том, что отношения между мужчиной и женщиной основаны на компромиссе.

Фрея надушилась и снова оглядела себя. Выглядит ли она соответственно случаю? Она вдруг обнаружила, что в голову лезут совершенно непривычные для нее слова: невеста, помолвка, медовый месяц, мистер и миссис… папочка и мамочка. Схватившись обеими руками за раковину, она пристально всматривалась в свое отражение: узкое, заостренное книзу лицо, бледное, как снятое молоко, ключицы, на которых впору выбивать чечетку, непомерно длинные руки и ноги. В школе ее прозвали жирафой. Можно ли полюбить такую женщину? Полюбить навечно? Она повертела головой, дотронулась до модно подстриженных волос (еще сотня баксов), таких светлых, что при ярком электрическом свете она была похожа на альбиноса. Фрея прекрасная^[1] — называла ее когда-то мать, в честь волшебницы, согревшей теплом своего сердца льды той страны, в которой творила чудеса. Страны, откуда была родом ее мать. Ее, ту Фрею, все мужчины любили. Как и эту, которая стоит сейчас перед зеркалом в туалете. Но тогда ей было лет шесть. Никто не знает, что сказала бы мать о ней сейчас.

Поворачиваясь то так то эдак, со всех сторон оценивая себя, Фрея подумала, что очень напоминает заводную балерину из музыкальной шкатулки: откроешь — и она начинает кружиться на одной ноге. Фрея попробовала покружиться и едва не упала, потеряв равновесие. Укладка за сто баксов слегка растрепалась, и Фрея поправила волосы, задержав взгляд на безымянном пальце левой руки, где могло бы сиять обручальное кольцо. Она нахмурилась. «Приятно, когда тебя хотят, — сказала она своему отражению в зеркале. — Чудесно, когда тебя любят. Тебе уже не двадцать пять и даже не двадцать девять».

Да, Майкл тот самый мужчина, который может составить ее счастье; она в этом почти уверена.

Ресторан, выбранный Майклом, новый и очень дорогой, находился в Гринич-Виллидж. Фрея не сразу нашла крохотную кнопку селекторной связи. Дверь распахнул молодой человек с коротко стриженными обесцвеченными волосами. Фрея очутилась в вестибюле, обставленном по последней моде. Роскошные диваны располагались по обе стороны ложного камина. На каминной полке возвышались урны в геор-гианском стиле, журналы и книги лежали в художественном беспорядке на низких столиках; на одном из них была шахматная доска с фигурами, имитировавшими прерванную на середине партию. Пологие ступени вели вниз, в обеденный зал, откуда доносились изысканные ароматы и слышалась болтовня преуспевающих людей. Ресторан назывался «Фуд».

Следуя за молодым человеком, Фрея разглядывала посетителей. Почти все столики были заняты. Майкла она нашла сидящим на низкой лиловой банкетке с двумя ярко-зелеными валиками. Одетый с унылой строгостью и очень серьезный, он слегка хмурился, делая пометки на листе бумаги. Зная Майкла, Фрея могла предположить, что он коротал время, заполняя тест на совместимость их характеров. Майкл выглядел настолько неуместно среди завсегдатаев заведения — воротил с Уолл-стрит и масс-медийных позеров, что Фрея невольно прониклась к нему жалостью и улыбнулась с чуть насмешливой нежностью. Если она и испытывала тревогу, теряясь в догадках, о чем пойдет разговор, то теперь успокоилась. Майкл выбрал этот ресторан, чтобы сделать ей приятное. Что же, она наступит на горло собственной песне и тоже сделает ему приятное. Раз в жизни можно. Фрея решила быть милой и оставить все свои циничные комментарии при себе. Она будет очаровательна, забавна и внимательна, будет сама Мисс Совершенство. Фрея нарочито медленно спускалась по ступеням, чтобы он заметил ее еще издали. При ее появлении он замер потрясенный, почти шокированный. Ура! Тысяча сто долларов потрачены не напрасно! Сунув листок в карман, Майкл вскочил и вместо приветствия поцеловал ее в щеку.

— Фрея, ты неотразима!

— Я знаю. — Она положила руки ему на плечи и отступила на шаг, чтобы он мог ею полюбоваться. — Это новая я. Не говори, что ты думал, будто я рождена, чтобы носить брюки.

— Нет, нет… — Ее шикарный вид, похоже, вывел его из состояния равновесия. — Я хочу сказать, что ты всегда сказочно выглядишь.

Он усадил ее за столик и вернулся на прежнее место. Как чинно он смотрелся, каким добродетельно-правильным было его широкое лицо с серьезными карими глазами и прилизанными волнистыми волосами! В Англии его полюбили бы с первого взгляда. Интересно; купил он уже обручальное кольцо для нее, и если купил, то где прячет?

Официант принес меню и достал из холодильника бутылку вина.

— Шампанское?

— Именно. — Фрея одарила Майкла искрящейся улыбкой. — Мы что-то празднуем?

— Ну, — застенчиво протянул он, — сегодня пятница, вечер.

Фрея прикусила язык. Так было все пять месяцев, что она жила у него. Майкл всегда отмечал конец рабочей недели походом в ресторан — не слишком дорогой, затем следовал просмотр видеофильма, после фильма они ложились в постель — пораньше по случаю приближающихся выходных. В постели Майкл усердно трудился.

Пока официант наполнял бокалы, Фрея с удивлением отметила, что бутылка наполовину пуста. Майкл вообще-то не пил в одиночестве. Должно быть, собирался с духом.

— Как прошел день? — услышала она собственный голос. Бог ты мой, она уже превращается в образцовую домохозяйку!

— Отлично. В следующем месяце состоится голосование по выбору новых членов правления. Фред говорит, у меня есть шансы.

— Фред всегда это говорит. — Фрея закинула в рот пару жареных фисташек, но, увидев, что Майкл надулся, поспешила добавить: — Я тоже уверена, что у тебя хорошие шансы. «Король бракоразводных процессов» — так, кажется, тебя называют коллеги, ты сам говорил. Эй, смотри-ка… — она ткнула пальцем в меню, — «кошелек нищего», семьдесят долларов. Что это может быть? Расплавленные дойч-марки?

— Что-то вроде блинчиков, полагаю, с икрой внутри. По-моему, дороговато для рыбьих яиц, тебе не кажется?

— Нет, если это яйца белуги. Однажды отец взял меня с собой в Санкт-Петербург, когда работал в Эрмитаже, и мы ходили на званый обед. Мне было лет двенадцать, и тогда я впервые попробовала икру. Никогда не забуду ее вкус. Райское наслаждение. Давай попробуй, тебе понравится.

— От рыбы у меня несварение. Ты же знаешь. Я бы заказал суп.

— Хороший выбор.

Майкл всегда заказывал суп в ресторане.

Возникла напряженная пауза. Фрея внезапно почувствовала себя как-то неловко среди всей этой показной роскоши, и улыбалась она сидящему напротив мужчине вымученно, словно кто-то ее заставлял. Создалось ощущение, будто они разыгрывали спектакль и вдруг забыли слова. И Фрея решила устроить пантомиму под названием «Девочка выбирает блюдо». Вот это не слишком полнит? (Конечно, нет, она не склонна к полноте. Абсолютно.) Вот в этом не слишком много чеснока? (Не имело значения, поскольку Майкл любил чеснок.) Она окинула зал восхищенным взглядом, но с восхищением явно переиграла. Столько людей! Как ему удалось сделать заказ? Ну разве не оригинально вместо живых цветов поставить в вазы перья? Майкл отреагировал моментально: он стал чихать и сморкаться и сказал, что у него на перья может быть аллергия. Фрея подавила раздражение. Майкл всегда был стеснительным.

Именно своей застенчивостью он и привлек ее внимание, когда она увидела его впервые, в галерее на севере Манхэттена. Майкл пришел со своим боссом и его отвратительной женой, одной из этих напыщенных «снежных королев», которые считают себя меценатками в свободное от маникюра время. Предполагалось, что Фрея затмит ее, но единственное, что она могла тогда сделать, — это не ударить в грязь лицом. Фрея только-только приходила в себя после связи с этим злодеем Тодом, была безразлична ко всему на свете и крайне не уверена в себе. Никто с ней не разговаривал, она знала, что не только выглядит жалкой неудачницей, но еще и излучает пораженческую ауру, от которой нормальные здоровые люди бегут как от чумы. Из своего угла, откуда, оставаясь невидимой, она могла созерцать все, Фрея, прислонясь спиной к бетонной стене и загородившись стаканом, наблюдала за Майклом. Тот вел себя суперпримерно в то время, как его то снисходительно похлопывали по плечу, то откровенно унижали, то отсылали за спиртным или велели принести меховое манто. Она была буквально поражена его терпением и ангельской кротостью. Ей нравилось, как он наклоняется, с почтительным вниманием читая надписи к каждому из полотен, а затем распрямляется, чтобы серьезным и несколько растерянным тоном дать им свою оценку. Меньше всего она думала в этот момент о романе с кем бы то ни было, считая, что с романами покончено навсегда. Но глядя в его широкое открытое лицо, мужественное, лишенное цинизма, она вдруг подумала: а почему бы не влюбиться в этого симпатягу?

Позже Майкл признался, что посмел приблизиться к ней лишь потому, что она выглядела такой же потерянной и одинокой, каким ощущал себя он сам. Галереи не были тем местом, где он чувствовал себя королем. Он не владел искусством светской болтовни. Когда выяснилось, что гостеприимство босса не простирается до приглашения на ужин, он пригласил Фрею поужинать в каком-нибудь кафе. Она не помнит, что ему ответила. Возможно, ничего. Но он нашел ее пальто и вытащил на заснеженную улицу, а потом повел в прокуренный ресторан. Сказал, что она слишком худая, и заставил есть сдобу и пить красное вино до тех пор, пока щеки ее не порозовели. Он ни о чем ее не спрашивал, просто рассказывал ей о своем доме, о семье и о работе — успокаивающий, ничего не требующий разговор о нормальных людях, живущих нормальной жизнью. Потом он отвез ее домой на такси. Она помнила, как колеса буксовали в слякоти. Проводил ее до двери той жалкой квартиры в доме без лифта за углом Лексингтон-авеню. Он не давил на нее, не хватал быка за рога, даже не попросил разрешения войти; убедился, что ключи у нее с собой, и попрощался.

Началось неторопливое старомодное ухаживание, весьма старомодное и неторопливое по стандартам Манхэттена, — цветы, выставки, прогулки в парке, чай и горячая сдоба в Бен-делсе. Майкл трогательно заботился о ней, и ей нравилось его внимание. Пятнадцать лет жизни в Нью-Йорке научили ее искусству отрешенности, отрешенности от пьяниц и юродивых, от шума и вони, от мучительного чувства одиночества, приходящего незадолго до сна, и мужчин, которые обещают звонить и никогда не звонят. Приятно сознавать, что ты кому-то нравишься. Квартира Майкла на юго-западе оказалась божественно теплой и уютной. Фрея проводила там почти все время с того самого дня — к стыду своему, она не могла припомнить деталей, — как они стали любовниками. Вскоре Майкл настоял на том, чтобы она к нему переехала. И это ей тоже понравилось. Простые радости: ходить за покупками, готовить, рассказывать друг другу о том, что с ними случилось за день, с тех пор как они расстались утром, — приносили ей покой и уверенность в себе. Так комфортно иметь кого-то, кто выслушивает эти банальности, важные только для тебя; и еще: что-то особенное было в том, что тебе вверяют свои маленькие тайны, даже если эти тайны не всегда тебе интересны. Майкл был добрым и терпеливым, и она, в свою очередь, старалась польстить ему, как умела. Они, конечно, ссорились — однажды она упрекнула его в том, что он хотел бы видеть ее такой, какой она была в тот первый раз в галерее: жалкой, потерянной, а не такой, какой она стала сейчас, — ведь все нормальные люди ссорятся, не так ли? Теперь они очень напоминали семейную пару, и лучшим тому доказательством служило то, что Майкл ей что-то говорил, а она не слышала ни слова.

— …И я сказал: «О'кей, мы вас снесем», и это его сразило. — Майкл смотрел на нее с видом триумфатора. Фрее очень хотелось погладить его по голове. Он был такой милый и прямолинейный. Из него мог бы получиться прекрасный отец. Не то чтобы она хотела заводить детей прямо сейчас — нет, конечно. Но постоянно иметь под рукой качественную сперму совсем неплохо. — Однако хватит обо мне. Давай о тебе. Как Лола?

— В Милане, слава Богу. По крайней мере из-за разницы во времени поток телефонных звонков к вечеру иссякает.

Лола Присс — начальница Фреи, женщина непонятного европейского происхождения и легендарной репутации, чья галерея на Пятьдесят седьмой улице привлекала профессиональных коллекционеров с миллионами наличностью и заставляла раскошеливаться на искусство. Три года назад в результате упорных и порой нудных изысканий в доброй половине музеев и галерей Нью-Йорка, изучив все, начиная с того, как делать эстамп, и кончая приемами грамотной подсветки экспонатов; узнав все, что можно, о технологиях печати и рекламного дела, научившись ловко обходить таможенное законодательство США и одновременно развивая свой вкус, умение видеть все со своей точки зрения, Фрея была вознаграждена предложением обустроить с нуля и подготовить к открытию «Лола Присс даунтаун» — новенькую галерею в красивом месте в Сохо. Лола Присс также уполномочила Фрею найти молодых художников, которые со временем смогли бы приносить Лоле миллиарды. Фрее нравилась ее работа, и, если бы не эгоцентризм и чудовищное самомнение начальницы, учинявшей Фрее допросы с пристрастием по каждому поводу и без повода, жестоко критиковавшей ее за ошибки и каждое достижение Фреи выдававшей за свое собственное, она могла бы с гордостью сказать, что принадлежит к тем немногочисленным счастливчикам, которым платят за то, что они делают с удовольствием. К счастью, теперь, когда Лола (известная под кличкой Божий одуванчик) готовилась разменять восьмой десяток, она стала чаще, чем прежде, наносить «дружеские» визиты к самым богатым своим клиентам, разбросанным по разным концам Америки и Европы, и реже бывать в офисе. Увы, настырная старушенция не собиралась отходить от дел совсем и продолжала держать руку на пульсе своего бизнеса.

— Так неделю можно считать хорошей? — продолжал допытываться Майкл. — Удалось что-то продать? Что-то крупное?

Фрея закатила глаза:

— Майкл, нельзя же мерить искусство в ярдах.

— Знаю. Ты мне не раз об этом говорила. Я просто интересуюсь.

— Прости. — Фрея закусила губу.

Официант принес вино и еду. За салатом из трюфелей Фрея рассказала Майклу о сегодняшней встрече с клиентом, присланным Лолой, который приехал на час позже, заставив Фрею отменить встречу, назначенную другому клиенту, и ничего не приобрел.

— Все, что он сделал, — это прочел мне целую лекцию о внутреннем содержании каждого из полотен, все это по каталогу. В итоге пришлось его выставить, чтобы успеть переодеться. Иначе я выглядела бы замарашкой.

Фрея замолчала на случай, если Майкл имеет что-то сказать по поводу ее облика, весьма далекого от облика замарашки. Но он воздержался.

— Терпеть не могу подобных типов. А ты? — продолжала она. — Все эти часы «Ролекс» и фальшивый европейский акцент, а пялятся на тебя так, будто говорят о роли искусства в преодолении сексуальных барьеров и табу.

— Мне трудно судить. Вряд ли в моей конторе кому-либо придет в голову смотреть на меня с вожделением.

— Рада это слышать! Не хотела бы, чтобы ты удрал с миссис Ингверсон.

— Миссис Ингверсон пятьдесят пять лет, — холодно заметил Майкл, — и она отличная секретарша.

— Шутка, Майкл, — сказала Фрея, кокетливо взмахнув вилкой. До него сегодня действительно все как-то трудно доходит.

— О, прости.

— В любом случае, — бодро продолжала она, стараясь сгладить неловкость, — мы сегодня не будем говорить о работе, не так ли?

— Нет, — не слишком уверенно ответил Майкл. — Бери еще хлеб. — Он передал ей корзинку с хлебом. — Ты очень мало ешь.

Чтобы сделать ему приятное, она взяла ломтик. Через плечо Майкла Фрея заметила пару. Они склонились над столом и улыбались друг другу глаза в глаза, их лица освещало пламя свечей, а ноги переплелись под столом. Разве не так должно было быть у них с Майклом? По спине пробежал холодок беспокойства. Почему Майкл никак не перейдет к делу? Фрея занервничала.

Официант убрал со стола грязную посуду и принес горячее, а Майкл тем временем стал пересказывать статью из «Тайме», в которой говорилось о противоречивой политике муниципалитета касательно преступлений, совершенных подростками и детьми в возрасте, не предполагающем уголовной ответственности за совершенные проступки. Фрея кивала в нужные моменты, в то время как мысли ее витали далеко. Романтика — это не все в жизни, говорила она себе. К утру понедельника эта пара, возможно, вообще разбежится. Или он скажет, что позвонит, а звонить не станет. Она подождет немного у телефона, потом выйдет из дома, купит себе новое платье и начнет все сначала. Фрея все это знала не понаслышке. Было бы наивно думать, что тебя ни с того ни с сего подхватит вихрь страсти. Отношения взрослых людей основаны на взаимном уважении, плюс совместное ведение хозяйства и оплата счетов. Никакой тебе романтики. Не следует смотреть на жизнь сквозь розовые очки…

Майкл все говорил и говорил, словно нарочно тянул время, прежде чем сказать главное. Фрея нервно ковыряла рыбу в тарелке. Вот он, единственный мужчина всей ее жизни, до конца дней, «покуда смерть не разлучит нас»… Пугающая перспектива. Она говорила себе, что ей еще повезло, что одинокая женщина в этом городе может рассчитывать лишь на грязный телефонный звонок от мужчины и никак — на предложение руки и сердца. И потом, люди после свадьбы меняются. Майкл тоже может измениться — чтобы больше соответствовать ее, Фреи, вкусам. Разве не так?

Но когда Майкл доел наконец стейк и аккуратно сложил нож и вилку на тарелке, сердце Фреи забилось с утроенной силой. Он прочистил горло.

— Фрея, я должен сказать тебе нечто важное.

— В самом деле? — Она хихикнула.

— Пожалуйста, выслушай меня внимательно, это очень серьезно.

— Да, да, конечно, — пролепетала она, чувствуя себя словно рыба, попавшая в сеть. — Но знаешь, я бы еще чего-нибудь съела, — затараторила она, — к примеру, этот аппетитный шоколадный десерт.

— Ладно, — не слишком любезно сказал Майкл и подозвал официанта.

— А ты? Ягодный пирог, пожалуй, очень неплох. Или шербет. Мне всегда казалось, что ты должен любить шербет. Он такой…

— Я не хочу есть. Я хочу поговорить.

— Да. Хорошо. — Фрея схватила бокал и залпом осушила.

Майкл поправил галстук.

— Время, которое мы провели вместе, было самым счастливым в моей жизни, — начал он. — Благодаря тебе я узнал много интересного об искусстве, увидел в нашем городе такие места, о существовании которых и не догадывался. Ты — замечательный человек.

— Ты тоже, — весело прощебетала Фрея.

Майкл не среагировал. Он смотрел сквозь нее с выражением отчаянной решимости на лице. Никакие ее уловки не способны были его отвлечь, сбить с курса. Он просто ее не слышал. Фрея понимала, что свою речь он приготовил заранее и вызубрил, как прилежный ученик, отвечающий урок.

— Я должен подумать о будущем, — продолжал Майкл. — Мне тридцать шесть, и я знаю, чего хочу. Я хочу остепениться. Осесть. Если я войду в совет, то смогу купить дом за городом. В Коннектикуте или другом штате неподалеку. Кто знает, может, я даже стану играть в гольф.

— В гольф? — Фрея не на шутку запаниковала.

— И я хочу, чтобы кто-нибудь разделил со мной эту жизнь.

Фрея уже видела себя за частоколом в халате и фартуке.

— Дом. Стабильность. Общие интересы, — говорил Майкл с нажимом на каждом слове. — И обязательно дети.

За частоколом появился целый выводок пищащих ползунков с перемазанными сморщенными лицами, в толстых, отяжелевших от содержимого, памперсах. Фрея почти чувствовала, как ее собственные биологические часы дали задний ход. Перед ней вдруг возник заказанный ею десерт — что-то вязко-липкое в лужице из сливок. Ее затошнило.

— Вот чего я хочу, о чем мечтаю. — Он пристально смотрел на нее, буквально сверлил взглядом.

Быстро! Сбить его одним наскоком.

— Не заказать ли нам кофе? Я что-то устала.

— Минутку. Я пытаюсь сказать… — Он раздраженно замолчал, увидев, как она сладко зевает. — Боже, с тобой так трудно! Я хочу тебе кое-что передать.

Майкл полез в один карман, потом в другой. Сейчас достанет кольцо!

— Мне ничего не надо. В самом деле. Сегодня не мой день рождения.

— Пожалуйста, не перебивай меня. Я должен сказать тебе что-то важное.

— К чему торопиться? Давай отложим на завтра.

Фрея слегка растрепала волосы и улыбалась во весь рот, по-дурацки ослепительно, как бурундук из диснеевского мультфильма.

— Ты чудесная женщина, — продолжал Майкл.

— Ты тоже чудесный. Так почему бы нам… — Фрея огляделась в поисках вдохновляющего примера. Парочка за соседним столиком продолжала нежничать. Она перегнулась через стол, продемонстрировав Майклу то, что было в вырезе платья. — Почему бы нам не отправиться домой и не заняться сумасшедшей страстной любовью?

— Ты не понимаешь. — Майкл наконец нашел то, что искал в карманах, и сжимал это в кулаке с мрачной решимостью.

— Ты торопишь события, — произнесла она с наигранным трагизмом и погладила Майкла по руке. — Прошу тебя, убери это.

Майкл, будто не слыша, положил Фрее в ладонь маленькую коробочку.

Фрея замолчала. Разорился ли он на перстень с бриллиантом? Считал ли ее достойной таких трат? Или это кольцо с сапфиром «под цвет твоих глаз»?

Она открыла коробочку. Там лежала золотая печатка с монограммой МДП — инициалами Майкла Джошуа Петерсона. Она сама купила ему это кольцо. Мужчины в Америке любят такие вещи. Так она поблагодарила Майкла за то, что он предложил ей переехать к нему.

— Bay… — Фрея совершенно растерялась. В американских школах мальчики и девочки обмениваются кольцами. Может быть, это взрослая версия того же обычая. — Я… я не знаю, что сказать. — Она стала вертеть кольцо в руках, вопросительно глядя на Майкла.

— Нам было так хорошо вместе, — хриплым от волнения голосом произнес Майкл.

— Да, — кивнула Фрея.

— Я очень хочу, чтобы ты была счастлива.

— Я знаю.

— Но…

Но? Фрея вскинула голову. Но что? Она потеряла нить. Что вообще происходит?

— …Но я думаю, нам лучше…

— Лучше что?

— Ну, знаешь ли…

— Нет, Майкл, не знаю.

— Нам лучше остаться…

— Да?

— Думаю, нам лучше остаться друзьями.

— Друзьями, — едва слышно откликнулась она и уже громче повторила: — Друзьями? — уронив кольцо в шоколадный десерт.

Глава 2

Идти. Не идти. Мигали сигналы светофора. Фонари слепили глаза. Машины то взвизгивали, останавливаясь, то взрывались ревом, трогаясь с места. Противно выла полицейская сирена. Из открытых окон автомобилей несся привязчивый рэп. Фрея, стуча каблуками, шла вверх по Бродвею — длинные ноги, затянутые в кожаные штаны, касаясь друг друга, как лезвия ножниц, издавали шипящий звук. Она сжимала в кулаке кусок смятой ткани и время от времени со злостью взмахивала рукой, и тогда ткань со свистом рассекала воздух, словно хлыст дрессировщика в цирке. Люди расступались, давая ей дорогу.

Мерзавец! Как он смел ее кинуть? Он повел ее в чудесный сад по красивой дорожке и тут — бах, головой в компостную кучу. «Ты замечательный человек», — повторяла она, морщась и тряся головой, как безумная. Такая чудесная, что он повел ее в самый модный ресторан ради удовольствия раздавить ее публично. В глазах защипало, и она вышла на проезжую часть, не заметив, что сигнал светофора поменялся.

Рев гудков заставил ее подскочить. Фрея на автомате показала им средний палец и продолжила путь. Шмыгнув носом, прижала ладони к пылающим щекам. Не дождетесь, она не заплачет! Фрея начала петь, не вслух, но так, чтобы заглушить внутренний голос, говоривший ей, что она одна, что она всегда будет одна, что никто не разделит с ней ее одиночества, что она пропащая, смешная дура, если вообразила, будто Майкл решил жениться на ней. Мелодия всякий раз была одна и та же. По воскресеньям она и ее одноклассницы из интерната пели ее во время воскресной службы. Один из псалмов. Она и слов-то толком не знала.

Говорят, псалмопение укрепляет дух. Верно. Вполне действенное средство, ибо с каждым кварталом, пройденным маршевым шагом, и с каждым пропетым куплетом она становилась сильнее. Держись, повторяла она себе. Тверже шаг. Она не плакала с тех пор, как, будучи пятнадцати лет от роду, разрыдалась у себя в спальне, а маленькая подлая ябеда, сводная сестра, подсмотрев за ней в замочную скважину, побежала всем и каждому рассказывать, что Фрея — плакса-вакса. Нет, такого больше не будет. Она и выбрала этот город потому, что он самый бессердечный и жесткий в мире. Манхэттен не такой, как европейские города, в которых люди гуляют, взявшись за руки, останавливаются, чтобы поцеловаться, прямо на тротуаре или на мосту и водят своих бабушек и детей в рестораны. Здесь принято передвигаться быстро, избегая смотреть друг другу в глаза, и даже елку на Рождество вам привозят уже наряженную, а наутро после рождественской ночи выбрасывают. Нью-Йорк — это город, где водителю такси принято говорить, что он затраханный кретин, где у жителей вырабатывается особый сигнальный отблеск в глазах, на манер светофора, с той только разницей, что сигнал всегда один и тот же: «Меня не трогать». Фрее нравился этот город и все, что с ним связано. Ее это вполне устраивало.

О'кей, она опять на нуле. И что с того? Она и раньше бывала одна. Она привыкла быть одна. Все лучше, чем жить с человеком, который ее не любит. Нет, на это она не пойдет. Не проведет с ним больше ни одной ночи.

После того как он разложил все по полочкам, перечислив все причины, почему она ему не подходила, и при этом развел философию на тему взаимного доверия и совместимости жизненных целей, у него хватило наглости предложить ей пожить у него, пока она не подыщет себе жилье, и обвинить в «излишней эмоциональности», когда она ответила ему категорическим отказом. Вот тогда она встала и ушла из ресторана, прямо посреди его пространной речи. Она не могла допустить, чтобы кто-то видел ее расчувствовавшейся — «излишне эмоциональной». И было бы из-за кого — из-за Майкла! В любом случае она не нуждалась в его благотворительности. К счастью, у нее были иные альтернативы, помимо перспективы играть роль маленькой Мисс Благодарность, спящей на его кушетке и по утрам любовно наливающей ему обезжиренное молоко. «У меня хватает друзей», — заявила ему она.

К несчастью, никого из друзей на месте не оказалось. Она сделала несколько звонков из галереи, куда вернулась, чтобы снять это дурацкое платье и переодеться в свою обычную одежду. Но ведь сегодня пятница, всего десять вечера — время, когда все нормальные люди дома не сидят, развлекаются. Даже Кэт, лучшая подруга, которая недавно жаловалась ей, что уже несколько месяцев нигде не бывает, не отвечала на звонки. Если и дальше так пойдет, придется снять номер в дешевом отеле. Фрея представила, как будет пялиться на нее портье, когда она появится в плохо освещенном фойе, одна и без багажа. Мчась по улице куда глаза глядят, Фрея невольно замедлила шаг. Где она?

Площадь Юнион-сквер находилась прямо через дорогу. Инстинктивно, чтобы не задавили, она пересекла Четырнадцатую улицу и, поднявшись по ступеням, пошла бродить по площади без всякой цели. Ночь выдалась теплой — четвертое июня, начало лета, и многие горожане, еще не успевшие устать от жары, высыпали на улицу насладиться первым по-настоящему летним теплом. Людской поток вытекал из метро, кто-то останавливался у газетных киосков, многие направлялись к ресторанчикам, кольцом окружавшим площадь. На одной из скамеек девочки-подростки покатывались со смеху, в то время как двое ребят на роликах демонстрировали свое искусство, стараясь изо всех сил привлечь их внимание. Старик прогуливал колли от дерева к дереву, тихо уговаривая пса сделать то, ради чего его вывели. Несколько парней у фонтана в центре города устанавливали инструменты — импровизированный оркестр, состоящий из саксофона, бас-гитары и солиста в потрепанном котелке. Рядом стояла картонная коробка с медными монетами. На фоне ночного неба сверкал огнями город, словно неиссякаемый фейерверк. Хриплый голос певца уже несся над площадью:

Сердце мое разбито…

Ты для меня закрыта…

Навсегда.

Фрея остановилась, прижав руки к груди. Возможно, Нью-Йорк и производит впечатление самого романтичного города в мире, но не надейся найти в нем любовь.

Она решительно повернулась спиной к музыкантам, и тут взгляд ее упал на металлический мусорный контейнер, на котором кто-то размашисто написал краской «Иисус любит тебя». Она шагнула к контейнеру и с яростью запихнула в него платье между газетами, пластиковыми стаканами, окурками и пачками из-под сигарет. Она проталкивала его все глубже, пока ткань не затрещала и не выпачкалась чем-то красным о коробку из-под пиццы — в том месте, где поблескивали жемчужины. «Вот тебе, вот тебе!» — приговаривала она. Фрея отошла, чтобы полюбоваться делом рук своих. Ей вдруг пришло в голову, что некоторые из ее знакомых деятелей искусств немало бы дали, чтобы этот мусорный контейнер вот в таком виде отправить прямо в галерею и, прикрепив к нему ценник с четырьмя нулями, представлять как «Этюд с коробкой из-под пиццы, лот № 25». Пицца… Что же ей это напоминает?

Через двадцать минут она уже была в Челси. Фрея стояла перед парадной дверью одного из самых ветхих городских домов, держа под мышкой бумажный пакет. Единственное выходящее в крохотный палисадник окно было темным, шторы задернуты, но из-под двери виднелась полоска света и слышался приглушенный гул голосов. Сегодня первая пятница месяца. Кое-кто остается верен привычкам. Фрея нажала на звонок.

Она услышала, как открылась внутренняя дверь, до нее донесся мужской голос, затем приглушенный звук шагов по покрытому плиткой полу. За дверью из цветного стекла показалась тень. Щелкнул замок, и в глаза ей ударил поток света. В дверях стоял высокий, неопрятно одетый мужчина с копной светлых волос и стаканом какого-то напитка в руке.

Фрея ткнула двумя пальцами ему в грудь:

— Ни с места! Это налет!

Брови его удивленно поползли вверх. «Может, он здесь с какой-то малышкой?» — подумала Фрея, немного смутившись.

— Фрея! — воскликнул он. — Глазам своим не верю. — И обнял ее свободной рукой. От него пахло бурбоном.

— Привет, Джек. — Она высвободилась из его объятий. — Игру, надеюсь, не бросил?

— Разумеется, нет. Заходи. — Он усмехнулся: — Всегда рады обуть очередного лоха.

— Сам лох! — Фрея последовала за ним в маленькую прихожую, протиснувшись мимо стоящего у стены велосипеда. — Кто тебя тогда обул с паршивой парой девяток?

Джек уже ногой открывал дверь в комнату.

— Эй, ребята, смотрите, кто к нам пришел!

Сцена была настолько знакомой, что Фрея не знала, то ли плакать, то ли смеяться. Посередине стоял большой круглый стол, покрытый грязной скатертью. На столе среди всякого хлама, пустых сигаретных пачек, переполненных пепельниц, бутылок из-под пива валялись цветные фишки для покера и долларовые счета и — о да! — коробки из-под пиццы с прилипшим засохшим кетчупом и расплавленным сыром. Все плавало в сигаретном дыму. Его не мог до конца рассеять даже свет висящей под потолком шарообразной лампы. Все старые приятели были в сборе. Эл, сидящий верхом на стуле, сворачивающий папироску с травкой; Гас, тасующий колоду на свой особый манер; Ларри, считающий фишки и одновременно делающий вычисления на карманном калькуляторе. Был там еще один человек, незнакомец в темном костюме, с черными бровями и вызывающим взглядом. Немая сцена длилась не больше секунды, затем все вернулось на круги своя. Ее появление словно вдохнуло в них жизнь.

Вначале шел обычный обмен приветствиями. Кто-то отправился на кухню за льдом. Ей сунули в руку стакан. Ларри перегнулся и обнял ее, пощекотав жесткими курчавыми волосами ее подбородок.

— Боже мой, как выросла! — насмешливо протянул он.

Все спрашивали, как у нее дела, где она была все это время, и она, вспомнив про Майкла, с новой силой почувствовала негодование и обиду. Он пытался загнать ее в рамки своих дурацких домашних порядков и требований! Да как он посмел? Ее настоящие друзья здесь.

— Не знал, что ты допускаешь женщин к игре, — злобно проговорил незнакомец, стряхивая пепел с сигареты.

Джек расхохотался своим густым, обезоруживающим смехом и положил Фрее на плечо свою тяжелую руку.

— Женщин — нет, Фрею — да. Фрея — мой друг, Лео. Она — такой же парень, как и мы все.

— Тебе есть чему у нее поучиться, — заметил Гас. — Обчистит до нитки, если не будешь держать ухо востро.

— Но я всегда начеку. — Лео встал и пожал Фрее руку. — Лео Бранниган, — представился он. — Так вы и есть та самая знаменитая Фрея? — Он смотрел на нее с пристальным, но лишенным дружелюбия интересом.

— Полагаю, та самая, — со смехом ответила она.

— Джек говорил о вас. Вы англичанка, не так ли?

— Да.

— Но живете в Нью-Йорке.

— Да. — Что это? Допрос? Он продолжал удерживать ее руку в своей.

— Вы замужем?

— Нет! — Фрея выдернула руку, глядя на него с нескрываемой злостью. — А вы?

— Конечно, нет, — ответил он с насмешливой полуулыбкой.

Лео явно забавлялся. Фрея не смогла определить, то ли он пытался ее «опустить», то ли заигрывал с ней таким гнусным способом.

— Вы когда-нибудь играли в покер?

— С восьми лет.

— Ну-ну, — вскинув бровь, бросил он, — пусть победит сильнейший.

— О'кей. Эл, твой ход, — прервал обмен любезностями Джек. — Фрея, ты знаешь правила. — Он принес ей стул и отсчитал фишки. — Ставки от одного до пятидесяти.

Фрея знала правила, и первое из них гласило — никаких женских штучек и никакого снисхождения к слабому полу. Ее это вполне устраивало. Она извлекла из пакета и поставила на стол бутылку «Сазерн камфорт», сняла пиджак, бросила его вместе с сумочкой на кушетку, сунула большие пальцы за шлейки топа, словно то были подтяжки, и села.

— Кто на меня? — сказала она.

Вначале раздали по пять. Едва Фрея взяла в руки карты, как почувствовала, что ожила, к ней вернулась острота восприятия и уверенность. Она любила этот момент, когда весь мир сжимался в стопку фишек в пятне света от лампы, под шорох карт и звон бутылки о стакан. Там, снаружи, мир продолжал жить своей жизнью, но здесь все зависело от расклада карт и от того, насколько она сумеет сосредоточиться. «Покер не игра, — говаривал ее отец, — это античная драма; человек против Рока. Не скули и не ной. Никогда». Ну что же, она не будет скулить. Фрея налила себе на три пальца «Сазерн камфорт», глотнула от души и вынесла Майкла и весь этот горестный вечер за скобки.

Госпожа Удача была с ней, и она играла чертовски лихо, то и дело меняя тактику, чтобы сбить с толку противников. Всякий раз, как в памяти возникали глаза Майкла, смотрящие на нее с жалостью, или она вспоминала о том, что сегодня ей негде спать, она просто делала еще один глоток. И все отлично работало.

Вокруг сидели мужчины, говорили на свои мужские темы, и, слушая их, она чувствовала себя в родной стихии. Они действовали на нее приятно расслабляюще. Самые счастливые годы жизни она провела в мужской компании. Там не было места оскорбительным намекам и инсинуациям, столь присущим женскому обществу, никаких докучливых вопросов, никакой конкурентной борьбы, только спорт, шутки, новые истории, сплетни, распространяемые масс-медиа, но никак не теми, кто рядом, секс.

Кто-то начал воодушевленные дебаты на тему, является ли некая ведущая ток-шоу сексапильной или нет, и эта дискуссия перешла в разговор о том, какой тип женщин каждый из присутствующих предпочитает. «Всех», — сказал Джек. «С большими сиськами», — добавил Эл, снабдив слова впечатляющим жестом. «Упакованных», — сказал Лео. Ларри было все равно, лишь бы они были не выше его ростом.

— Верно, Ларри, — согласилась Фрея. — Всем известно, что идеальная женщина должна быть четырех футов ростом, с плоской головой, чтобы на нее можно было поставить стакан.

— В таком случае ты вне игры, — со смехом заметил Джек. — Так скажите нам, ваше величество, какого мужчину можно назвать идеальным?

— Того, который не боится пауков. Покажите карты, вы все. — Она бросила груду фишек в банк. — Поднимаю до двадцати.

Густав раздраженно бросил карты:

— Пас.

— И я, — вздохнул Эл.

— Она блефует, — запротестовал Джек. — Посмотрите на ее лицо.

Фрея насмешливо выгнула брови.

— Давай, Фрея, — подначивал Ларри, — сделай его.

— Как раз собираюсь.

— Спорим — не сделаешь? — вызвался Джек.

— Спорим — сделаю? — Фрея удерживала его взгляд. Оба улыбались, обоим это нравилось.

Джек выставил вперед палец:

— Если ты выиграешь этот кон, я…

— Ты что? Свозишь меня на Карибы? Подпишешь мне свою книгу?

— Оплачу тебе ужин в «Вальгалле» в день твоего рождения.

— Но до него еще несколько месяцев!

— Ну и что?

— Ты забудешь.

— Не забуду. Седьмого ноября, верно?

— Нет. Восьмого.

— Я так и сказал. — В его голубых глазах плясали искорки смеха. — Восьмого в восемь. Это будет особенная встреча — рандеву, как в том фильме…

— Да, да, знаю. Хэмфри Богарт и Лорен Бэкол в «Ключе Ларго».

— А вот и нет, — с нажимом произнес Джек.

— Кэри Грант и как ее там? — сказал Гас.

— Какая разница? — нетерпеливо перебила Фрея. Ей не терпелось закончить игру. Она кивнула Джеку: — Принимаю пари.

— Если проиграешь, платить будешь ты, — предупредил он.

— Разумеется.

— О'кей. Вы все свидетели. — Джек пересчитал свои фишки и церемонно выложил их на стол. — Открой карты.

Фрея с элегантностью опытного игрока перевернула карты. Королевский покер.

— Черт! — Джек стукнул по столу и бросил карты, демонстрируя флеш в трефах.

Фрея, издав победный клич, придвинула вожделенную кипу фишек к себе. Игра была классная. Она чувствовала себя великолепно.

— Я собираюсь заказать омаров и пирог с трюфелями. И конечно же, шампанское, — сообщила она Джеку.

Теперь настала ее очередь банковать.

— Миссисипи Хай-Лоу, — объявила она, тасуя карты. — Двойки, тузы, прочая мелочь без счета.

Лео презрительно скривил губы, затягиваясь:

— Эта игра для девчонок.

Фрея потянулась через стол, вытащила сигарету у него изо рта и затушила в пепельнице.

— Но не тогда, когда в нее играю я.

Около полуночи они прервали игру, чтобы выпить кофе. Фрея выиграла около сотни долларов. Она была на высоте.

— Это нечестно, — заныл Ларри, нажимая на кнопки калькулятора, — я проигрываю.

— Не надо быть излишне эмоциональным, — заметила Фрея. — Возьми вот булочку.

Она встала, потянулась, раскинув руки, чтобы расслабить затекшую спину, и пошла на кухню, где уже собрались все остальные. Там тоже все было как раньше: обшарпанные шкафчики для посуды в стиле пятидесятых, тостер в присохших крошках, пожелтевшие газеты, карикатура в рамке из «Нью-йоркер», изображавшая издателя в виде римского патриция, обращающегося к плебейского вида запуганному автору. Фрея не могла найти чистую чашку, пришлось выудить кружку из горы грязной посуды в раковине. Джек стоял у плиты, внимательно слушая Лео. Они представляли собой странную пару: один нарочито развязный, другой — собранный, как кот перед прыжком. О чем они могли говорить?

Сварив кофе, Джек обошел всех по кругу и налил каждому, обмениваясь шутками со своими гостями. На нем была голубая рубашка, выбившаяся из плотно облегающих потертых джинсов, кроссовки на босу ногу. За ухом торчала сигарета с марихуаной. Как это ему все сходило с рук? Фрея не могла смотреть на него без улыбки. Ей приятно было снова видеть его, хотя она не могла ему об этом сказать. У него и так самомнения хоть отбавляй, а от лишних комплиментов голова пойдет кругом.

Когда он подошел к ней, она перегнулась через стол и протянула ему чашку.

— Ну и свинья, — сказала она, выразительным жестом обводя кухню.

— Я занят, — парировал он. — У меня голова забита более высокими материями.

— Значит, роман движется полным ходом?

— Искусство не терпит суеты. Произведение должно вызреть. Спешка тут ни к чему.

— Не сказала бы, что три года работать над книгой — это спешка. Сколько контрольных сроков уже пропущено? — Она заглянула ему в глаза: — Ладно, уже заткнулась. Расскажи мне о Лео. Я его здесь раньше не видела.

— Это потому, что он здесь не бывал. Мы познакомились совершенно случайно пару недель назад, и я сказал, что он может заскочить, когда захочет.

Фрею не обманул нарочито непринужденный тон Джека. Лео зачем-то был нужен ему. Фрее стало интересно зачем.

— Так чем занимается Лео?

— Он раскручивал журнал. «Слово», помнишь? Тот самый, что опубликовал мой рассказ о мальчике, попавшем в шторм.

Фрея кивнула:

— Ты получил пятьдесят долларов и купил велосипед.

— Да, ну а теперь он известный литературный агент, ведет дела на миллионы долларов. — Джек провел рукой по волосам. — Он считает, что у меня есть талант.

— Конечно, у тебя есть талант. Я тебе твержу об этом уже несколько лет. И агент у тебя тоже есть. Ты ведь не собираешься бросить Эллу после всего, что она для тебя сделала?

— Нет… — неуверенно проговорил Джек. Он внезапно сник. Поставив кофейник на стол, засунул руки в карманы. — Как поживает Марк?

— Майкл.

— Не важно. Насколько я понимаю, он отпустил тебя поиграть сегодня?

— Это что за вопросы?

— Я спросил только потому, что мы не слишком часто тебя видим с тех пор, как вы вместе.

Фрея ничего не ответила, сложила на груди руки, словно подготовилась к обороне, и посмотрела ему в глаза. Унизительные подробности сегодняшнего вечера могли захлестнуть ее с новой силой. Какой она была дурой! Но она не станет плакать, как маленькая сопливая девчонка, в особенности перед Джеком.

— Все просто супер, так? — продолжал допытываться он, глядя на нее со своей особенной ленивой улыбочкой.

Фрея обхватила ладонями локти.

— Разве ты не в курсе, что словечко «супер» вышло из употребления у меня на родине году эдак в 1969-м?

— Что-то ты к старости стала раздражительной. Бедный старина Мартин, наверное, был счастлив отделаться от тебя хоть на один вечер. Сегодня ты уже не сможешь помешать ему заняться любовью с судебными отчетами.

— Его зовут Майкл. И он по крайней мере занят настоящим делом. Некоторым приходится зарабатывать себе на жизнь, знаешь ли.

Джек усмехнулся:

— Осторожнее. У тебя ноздри раздуваются. Ты становишься похожа на очень высокомерного верблюда.

— Да заткнись ты! — Фрея оттолкнула Джека и вернулась за карточный стол. Сегодня она была не в том настроении, чтобы парировать насмешки.

Когда игра возобновилась, удача ей резко изменила. Были ли тому виной алкоголь, или травка, или просто грубое, чисто мужское желание выиграть любой ценой, но мужчины стали играть куда агрессивнее. Фрея начинала чувствовать себя аутсайдером. От горы фишек ничего не осталось. Пришлось написать долговую расписку, чтобы продолжить игру. Фрея пошла в коридор позвонить Кэт со своего мобильника.

«Вы позвонили Катерине да Филиппо. Оставьте, пожалуйста, ваше сообщение, и я вам перезвоню».

Фрея тяжело вздохнула.

— Это я, — сказала она в трубку после гудка. — Ты мне нужна. Позвони мне на мобильник, как только услышишь мой голос. Пожалуйста.

Когда она вернулась за игровой стол, мужчины говорили о ком-то, кого она не знала. О парне, работавшем на Уоллстрит, сделавшем головокружительную карьеру. Его звали Уэверли Лайонс.

— Дурацкое имя, — сказала Фрея.

Никто даже головы не повернул в ее сторону. Они продолжали нудную болтовню о квартире этого Уэверли возле Центрального парка, о том, что у него там целых три спальни; потом переключились на его загородный дом в Восточном Хэмптоне с пляжем под самым носом; о его туфлях ручного пошива и часах за несколько тысяч баксов.

— Не знаю, когда он работает, — восхищенно проговорил Эл, — он постоянно бывает в барах, пьет французское розовое, затягивается травкой. Да, у него в каждом баре есть свой человек, который по первому же щелчку бежит за марафетом. А знаете, как он любит отмечать большую сделку? Он заказывает себе «красную угрозу». Знаешь, приятель, что это значит? — Эл многозначительно подмигнул соседу.

— И что же? — Ларри был явно заинтригован.

Эл бросил опасливый взгляд на Фрею и понизил голос:

— Русская проститутка. Классная. Пять сотен долларов в час. Уэверли говорит, что девка должна быть русской, а то он не сможет…

— Все это фрейдистско-марксистское дерьмо, — пробормотала Фрея. Она откинулась, поставив стул на дыбы, демонстрируя свое нежелание быть заодно с этими типами, вообразившими себя мачо. Словно их мужской статус зависит от количества произнесенных пошлостей в единицу времени.

— Пять сотен баксов в час! — с завистью протянул Гас.

— Для Уэверли спустить пять сотен — все равно что для тебя купить шоколадный батончик. У него одна только официальная ставка — полтора миллиона в год.

— Бог ты мой…

— И помимо всего, у него пенис гигантский.

Стул под Фреей вновь встал на все четыре ноги. Эти мужики просто невыносимы.

— И насколько гигантский? — дерзко поинтересовалась она.

— До неприличия.

— Самый большой в истории компании, как он мне сказал.

— Было бы вульгарно называть точные цифры.

— Могу поспорить, — презрительно фыркнула Фрея. — Мужчины хвастливы, как дети. — Она повернулась к Элу: — Хотелось бы знать, насколько ты уверен в цифрах?

— Он мне сказал. По секрету.

— Мало ли что он сказал. — Фрея презрительно усмехнулась. — Ведь сам ты не видел?

Все посмотрели на Фрею так, будто у нее не все дома. Может, ее заинтересованность предметом выходила за рамки приличий, но, раз уж она начала, надо было довести все до логического завершения.

— Конечно, не видел. Ты что, тупая?

— Почему это я тупая?

— Он не может мне показать.

— Почему?

— Он в банке, глупышка.

— Он держит пенис в банке? — У Фреи брови поползли вверх.

Пять секунд тишины. Пять пар мужских глаз смотрят на нее с жалостью.

Джек прочистил горло:

— Эл не говорил «пенис», Фрея. Он сказал «бонус».

— О!

Если до сих пор, задавая не вполне приличные вопросы, Фрея ни разу не покраснела, то теперь она залилась краской до корней волос. Она внезапно почувствовала себя школьницей, на голову выше одноклассниц, которая во время песнопения в церкви вдруг вступила чуть раньше, чем следовало. Она видела, как Лео посмотрел на Джека, словно говоря: где ты подобрал эту пустоголовую дуру? И готова была сквозь землю провалиться, когда Джек в ответ покрутил пальцами, мол, я знаю, но что тут поделаешь. Фрея заставила себя рассмеяться:

— В самый раз устроиться к Фрейду секретарем, да?

Она их рассмешила, хотя чувствовала себя идиоткой. С этого момента она предпочитала помалкивать и открывала рот, только чтобы глотнуть еще «Сазерн камфорт». Увы! Алкоголь лишь сильнее затуманил мозги. Она приняла шестерки за девятки и устроила сцену, когда проиграла очередной кон. Фишки снова кончились, и пришлось написать еще одну долговую расписку. Сигаретный дым щипал глаза, кожу на лице стянуло, словно от ветра.

С треском проиграв еще один кон, она закрыла глаза и положила голову на стол. Она чувствовала себя отвратительно. Зачем она пришла? Она проиграла все деньги и выставила себя дурой. Они все считали ее безмозглой бабой. Никто не любил ее. Никто больше ее не полюбит. Она хотела поскорее добраться до кровати. Кровать!

— Подождите секунду, — с трудом ворочая языком, проговорила она. — Мне надо позвонить.

Схватив телефон, она принялась нажимать на кнопки. Никакой реакции. Она положила его на стол и повторила попытку.

— Это дерьмо не работает.

— Возможно, потому, что вы пытаетесь позвонить с калькулятора. — Голос Лео был сух, как Сахара.

Всем стало очень весело. Фрея слышала их лошадиное ржание. Она видела, как Джек, сидящий напротив, скалит свои белые, по-мальчишески крепкие зубы. Взбудораженная алкоголем и собственным дурным настроением, она швырнула в него калькулятор. Тот ударился о стакан, опрокинул его, и содержимое вылилось Джеку на рубашку.

— Фрея, ты что делаешь?

— Отстань, Джек, я тебя даже не тронула.

— Она пьяна.

— Отстань, Эл, я не пьяная.

— Давайте вызовем ей такси.

— Отстань, Гас, мне не нужно такси.

Что-то странное творилось с комнатой — занавески раздувались и уплывали, как паруса, пол качался, как палуба в шторм.

Кто-то склонился над ней:

— Ты в порядке, любезная?

— Отстань, Ларри, я в порядке, — пробормотала она и отрубилась.

Глава 3

Простыни были горячими и влажными. Сквозь тонкие занавески ярко светило солнце. Где-то жужжала муха. Джек застонал, не разжимая пересохших губ. Во рту было как в пещере с летучими мышами. Он перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку.

Снова это жужжание: не муха, а дверной звонок. Джек с трудом открыл опухший глаз и покосился на часы. Почти полдень. Он перевернулся и с трудом сел. Голова раскалывалась, и мозг заработал не сразу. Хемингуэй, вероятно, почти всегда чувствовал себя именно так, сказал себе Джек и, воодушевленный этой мыслью, натянул джинсы и относительно чистую белую футболку. Орудуя пятерней как расческой, пригладил волосы и поплелся открывать дверь. По дороге что-то впилось в его босую ступню. Ругаясь и прыгая на одной ноге, он отцепил от ступни железную пробку от пивной бутылки и швырнул на пол. Он вспомнил, что Хемингуэй в итоге застрелился.

С порога ему улыбалась симпатичная молодая женщина. Джек тоже ей улыбнулся. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы признать в ней одну из студенток, посещающих его семинар по творчеству по вторникам. Кажется, ее звали Кэндис. На прошлой неделе после занятий они отправились вместе выпить. Он был под большим впечатлением от ее умения слушать.

— Я думала, вы не будете на меня в обиде, если я забегу по дороге, — смущенно проговорила она. — Вы говорили на днях, что если я окажусь по соседству… Мы собирались немного поработать над моим черновиком, помните?

После секундного замешательства Джек обнаружил, что она прижимает к груди, весьма аппетитной и круглой, стопку книг и бумаг.

— Но если я не вовремя…

— Нет-нет, — запротестовал Джек. Темные волосы сияющим каскадом рассыпались по ее плечам. Кожа была гладкой и глянцевой. — Время выбрано весьма удачно. Заходите. — Он отошел, пропуская ее в дом, вдыхая свежий запах мыла, который мгновенно унес его лет на пятнадцать — двадцать назад, в школьные годы.

— Красивое стекло, — сказала она, любуясь витражом на двери. — Мне нравятся эти старые дома. Они полны такой…

— Черт! — Джек скривился от отвращения, до того омерзительной вонью потянуло из комнаты. Картина, открывшаяся его глазам, способна была украсить самый «чернушный» фильм Квентина Тарантино. «А поутру они проснулись…» — Я забыл кое о чем. — Джек потер небритую щеку. — Подождите минутку, ладно?

Девица остановилась на пороге. Джек, передвигаясь на удивление проворно, подскочил к окну и раздвинул шторы, после чего обыскал пол на предмет пустых бутылок и окурков и, добавив найденные к уже валявшимся на столе, свернул привычным жестом скатерть узлом за четыре конца и отнес самодельный мешок с мусором на кухню. Вернувшись, он открыл окно, по дороге смахнув с дивана на пол оставшийся мусор, и, взбив одну из диванных подушек, приветливо сказал:

— Проходите. Садитесь. Я сварю кофе.

Кэндис наблюдала за его действиями, стоя в дверях. На лице ее застыло выражение искреннего, но приятного удивления. Кончик розового языка касался верхней губы.

— Что вас так рассмешило? — спросил он.

Она улыбнулась шире, открыв ровные жемчужные зубы:

— Вы.

Джек решил, что сейчас самое время заправить футболку в джинсы.

— Вчерашняя вечеринка, — буркнул он.

— Я догадалась.

Кэндис непринужденно плюхнулась на диван и села по-турецки, скрестив босые ноги. После чего издала мечтательный вздох:

— Я люблю вечеринки.

— Но не такие, — возразил Джек. — У нас был мальчишник. Карты, пьянка, все такое. Вы слишком молоды и невинны для подобного времяпрепровождения.

— Мне двадцать два! — запротестовала Кэндис.

— Вот именно.

Джек удалился на кухню, усмехаясь себе под нос: молоденькие девчонки такие милашки. Он пытался вспомнить, над каким рассказом она работает. Был ли то монолог подростка, собирающегося совершить самоубийство, или рассказ про волка-оборотня? Надо бросать пить. Или хотя бы уменьшить дозу.

Пока варился кофе, он нырнул в ванную, нашел таблетки от головной боли и бросил несколько штук в рот, запив стаканом воды из-под крана. Затем выдавил прямо в рот немного пасты из тюбика и растер ее во рту языком. Вот так-то лучше. Очистишь тело — очистишь мозги. Память благодарно откликнулась на заботу. Наконец-то он вспомнил, что Кэндис подошла к нему, когда он выходил из аудитории, спросив что-то про «Шум и ярость». Фолкнер был его героем — южанин, гений и любитель виски. Одно то, что эта юная женщина со свежим лицом решилась переступить санитарный кордон, включающий Сильвию Плат^[2], Тони Моррисон^[3] и подобных им политически корректных авторов, уже действовало на Джека возбуждающе. Он хотел узнать о ней побольше. Но и после трех пинт пива продолжал говорить о Фолкнере, о Юге, о литературе вообще и о своей роли в ней, затем просто о себе, польщенный ее вниманием, умело избегая опасных вопросов о модальности и семиотике. Это было совсем не просто со студентками самоучками и недоучками. Порой они оказывались знакомы с окололитературным жаргоном лучше, чем он сам. Настала полночь. Как-то так получилось, что они не добрались до самой Кэндис, хотя Джек смутно припоминал, что она говорила, будто работает секретарем и родилась и выросла в одном из этих унылых промышленных городов, то ли в Питсбурге, то ли в Нью-Лондоне. Он, должно быть, дал ей свой адрес и полупрозрачно намекнул, что она может зайти, когда они расставались, но об этом Джек напрочь забыл. В самом деле, пора завязывать с алкоголем.

Вернувшись с кофе, Джек застал Кэндис за изучением его книжных полок.

— Сколько книг! — воскликнула она. — Просто не верится, что вы все их прочли.

Ему тоже не верилось.

— Издатели присылают мне книги на рецензии, — сказал он, скромно пожав плечами и пролив при этом кофе.

— Позвольте мне. — Кэндис взяла поднос, наполнила чашки, добавила молока из пакета, и все это — экономными и продуманными движениями.

Джек тем временем развалился в кресле.

— Наконец-то я увидела, как живет Джек Мэдисон, настоящий писатель, — сказала Кэндис, усаживаясь на диван. — Вы и не представляете, что это для меня значит!

Джек мельком окинул взглядом комнату. Кипы старых журналов на полу. Плафон торшера соскочил с металлической стойки, когда кто-то наткнулся на него вчера вечером. Запах травки все еще витал в воздухе.

— Вы уж простите за беспорядок…

— Творчество и порядок несовместимы. Писательский труд требует полной отдачи. Когда соседка по комнате упрекает меня за беспорядок, я выхожу из себя. Иногда хочется поразмышлять в одиночестве. Записать свои мысли. — Она сделала паузу. — У вас такое бывает?

— Именно. — Джек ощутил знакомое беспокойство, смешанное со страхом. У него не было привычки записывать собственные мысли. Замысел рождался и зрел лишь в его воображении.

— Но у вас, наверное, нет соседа по комнате, который бы вам досаждал? — Кэндис, склонив голову набок, вопросительно посмотрела на Джека.

— Что? О нет. Терпеть не могу делить свою жизнь с другими.

— Даже… с женщинами?

— Особенно с женщинами. Все эти войны насчет того, кому выносить мусор или кто виноват, что молоко прокисло. Зачем это мне? Я хочу делать то, что мне нравится.

Кэндис кивнула:

— Одиночество — удел настоящего художника.

— Это верно.

Для двадцатидвухлетней американки у нее был очень неплохо подвешен язык.

— Джек, а вы кто?

Джек и глазом не моргнул.

— Как кто? Писатель, наверное.

— Нет, какой у вас знак Зодиака? — Кэндис рассмеялась. — Подождите, попробую угадать. — Она нахмурила брови, словно оценивала альтернативы. — Так, подумаем… Вы — творческая личность, чувствительный, умный…

— Продолжайте.

— …Немного эгоистичный. Так… Водолей?

— Понятия не имею. Я родился первого февраля, если это вам о чем-нибудь говорит.

— Я знала! — Кэндис захлопала в ладоши. Ее карие глаза округлились. — Иногда мне даже страшно бывает от своего дара. Наверное, это потому, что я Стрелец в противостоянии со Скорпионом.

Джек не имел представления, о чем она говорит, но она была такая ладная и бойкая, что он улыбнулся.

— Я хотела бы вас кое о чем попросить, — сказала Кэндис, вытащив из сумочки ручку и потянувшись к стопке принесенных с собой бумаг. У Джека упало сердце. Он не хотел убивать субботу на анализ чужой отвратительной прозы.

Она протянула ему книгу:

— Я знаю, это избито и пошло, но не могли бы вы…

Джек узнал сборник своих рассказов, самый первый, положивший конец написанию бредовых рецензий в периодические издания. И к тому же в твердой обложке.

— О, не надо было тратиться.

— Я купила его на распродаже, за полцены. Ну разве не удача?

Джек нахмурился. Авторам не очень-то нравятся подобные откровения. Он открыл книгу на титульной странице, взял ручку у Кэндис, подумал и написал: «Кэнди от денди», размашисто расписался и вернул книгу девушке.

Кэндис благоговейно погладила пыльный переплет:

— Если увижу свое имя на изданной книге, умру от счастья.

— У вас будет на редкость короткая карьера.

Кэндис рассмеялась и прижала книгу к себе так крепко, что груди едва не выскочили из облегающего топа. Не эти ли топы зовутся в народе «тюбиком для сисек», подумал Джек, или это бюстье? Или баска? Как бы эта штука ни называлась, он готов был пожать руку ее изобретателю.

— Послушайте, — сказал он непринужденно, — что вы делаете сегодня вечером?

— Я? — У Кэндис брови поползли вверх. — Ничего особенного. А почему вы спрашиваете?

— Вы могли бы оставить мне свою рукопись почитать, с тем чтобы за ужином мы ее обсудили.

— Только вы и я?

— Только вы и я.

— Но сегодня суббота, — кокетливо улыбаясь, протянула Кэндис. — У вас, должно быть, есть свои планы. Разве нет никого…

— Никого, — твердо ответил Джек. — И ничего. Ни планов, ни обязательств, ни…

Джек замолчал. Из коридора донесся вопль, затем грохот, потом гневная тирада, и на пороге возникло нечто с белым лицом, одетое в знакомую полосатую рубашку, которую Джек не сразу опознал как свою собственную. А женщина в его рубашке — Фрея. Он совсем о ней забыл.

— Простите, — пробормотала женщина-привидение. — Ох! — Она поморщилась от солнечного света и закрыла лицо рукой, после чего, шатаясь, побрела через комнату в ванную, по пути запустив в Джека металлической пробкой. Джек смотрел на нее, лишившись дара речи. Затем хлопнула дверь в ванную. Затем оттуда донесся звук изрыгаемой из желудка пищи. Беднягу рвало.

— Мне пора. — Кэндис поднялась. Искорка интереса потухла.

— Но вы только что пришли! — Джек вскочил с кресла, загораживая дверь. Он готов был задушить Фрею. — Послушайте, вы даже и кофе не допили. Сядьте.

Кэндис покачала головой:

— Мне надо сделать кое-какие покупки. Да и вы заняты.

— Я не занят. Вы ее имеете в виду? Да она просто забежала поиграть в карты и напилась. Не обращайте внимания.

— Вы сказали, что у вас был мальчишник.

— Пусть бросит в меня камень тот, кто скажет, что она девочка. — Джек нашел собственную шутку весьма забавной и даже рассмеялся. — Она мой старый друг. Старый-старый. В буквальном смысле этого слова. — Он сглотнул. — Ей почти сорок.

Кэндис нехотя подняла глаза на Джека. В них он прочел ужас.

— Лично мне, — понизив голос, поведал Джек, — становится грустно, когда кто-то в таком возрасте теряет самоконтроль настолько, что его приходится укладывать спать в комнату для гостей. Вы со мной не согласны?

Кэндис пожала плечами.

— Комната для гостей одновременно служит мне рабочим кабинетом. Из-за этого я не мог работать все утро. Чем скорее я от нее избавлюсь, тем лучше.

— Вам решать. — Кэндис взбила волосы. — Это меня не касается.

— Хорошо. Так мы сегодня встречаемся?

— Не знаю, что и сказать.

— Ну давайте же, — уговаривал ее Джек. — Я просто не смогу закончить роман, если вы не расскажете мне о семантике.

— Семиотике.

— Знаете, я всегда путаю эти слова. Почему бы вам не дать мне свой телефон? Я вам позвоню, как только выпровожу Фрею.

— Не знаю, — поигрывая локоном, протянула Кэндис. — Может, у меня будут дела.

— Все равно. Оставьте на всякий случай ваш телефон.

Несколькими минутами позже Джек стоял на тротуаре, глядя вслед Кэндис, которая шла, покачивая бедрами, по улице. Солнце бросало блики на ее гладкие икры, и он увидел, как блеснула золотая цепь на лодыжке. Она, несомненно, доступна. А почему бы и нет? Если только Фрея все не испортила. Джек засунул руки в карманы, набычился. Спасибо, Фрея, что ты свой парень.

Вернувшись в дом, Джек огляделся. Хоть бы помогла ему убрать после вчерашнего. Но похоже, она вернулась в кровать нянчить свое похмелье. Мысль о ней, спящей в его квартире, почему-то вселяла беспокойство. Джек в раздумье почесал грудь. Жаль, конечно, ей сейчас плохо, но все имеет свои пределы, даже христианское человеколюбие! Будь он ей мужем или любовником, тут сам Бог велел терпеть, но Фрея даже не его девушка. И вряд ли когда-нибудь станет ею. Майкл мог бы о ней позаботиться, он это хорошо умеет. Направляясь к телефону, Джек невольно представил себе, как Майкл несет Фрее чай на подносе или взбивает ей подушки. Но как сообщить Майклу о том, что его подруга провела ночь в квартире другого мужчины и этот мужчина он сам?

Обдумывая ситуацию, Джек подвинул стул к тумбочке с телефоном и принялся листать свою записную книжку. Страницы ее обтрепались и засалились, там и тут на полях были вписаны адреса и телефоны, потом вычеркнуты, над ними написаны новые, обведены, помечены таинственными звездами, некоторые имена читались как криптограммы. «Барбара, сестра Ц.» — это кто? «Бар Ангелов — платный» — что это такое? Джек еще помнил те времена, когда страницы были белыми, хрустящими и чистыми, а кожаный переплет сверкал и лоснился и на нем золотым тиснением гордо сияли его, Джека, инициалы — прощальный подарок от Лорен, его мачехи, «моему замечательному другу». Она частично заполнила первую страницу, предназначенную для информации о владельце. Имя: Джек Рандольф Колдуэлл Мэдисон Третий. Адрес: город Нью-Йорк. Род занятий: писатель. Джек помнил, как его, зеленого юнца, распирало от гордости — еще бы, писатель, да еще с таким звездным именем. Но не прошло и трех недель, как Нью-Йорк сбил с него спесь. В припадке меланхолии Джек вырвал и сжег первую страницу.

Сейчас его телефонная книга приобрела приличествующий возрасту солидно-потрепанный вид. Как и ее владелец. Кстати, она потолстела, и тут не желая отставать от Джека Мэдисона Третьего. Но когда-то девственно белые страницы ее заполнились телефонами и адресами нужных и не очень нужных людей и мест: издателей, кинотеатров, подружек, любимых баров, редакторов журналов, библиотек, спортивных клубов, ресторанов, книжных магазинов, мастерских фотокопирования и, конечно, друзей. Фрея занимала всю страницу: Фрея тут, Фрея там. Он не знал никого, кто переезжал бы с места на место так часто, как Фрея. Вверху страницы красовался адрес того самого прогнившего старого пансиона в Бруклине, куда он приехал в поисках дешевой комнаты в первую неделю своего пребывания в Нью-Йорке. Тогда он увидел ее впервые — длинные белокурые волосы упали ей на лицо, когда, перегнувшись через перила балкона на верхнем этаже, она окликнула его.

Фрея поразила его, как может поразить заурядного человека существо, многократно его превосходящее по всем параметрам. Она была умудренной опытом двадцатипятилетней женщиной, а он рядом с ней сопляк — юнец двадцати двух лет от роду. Она знала, где можно наесться супом и булками на пять долларов, на каких блошиных рынках продается самая дешевая мебель. Как прошмыгнуть на презентацию «чего-то там» и полакомиться бесплатным шампанским. Она знала, в каких кинотеатрах можно просидеть два сеанса подряд, заплатив за один, — просто чтобы погреться. Она представила его своей команде — разнузданной компании «перспективных» художников, актеров и музыкантов, которые вместе дрожали от холода зимой, вытаскивали матрасы на крыши и пожарные выходы летом, сплетничали за кофе и рогаликами в дешевых кафе, одалживали деньги и одежду и заверяли друг друга в том, что они — гении. Фрея славилась своими «макаронными вечеринками», которые устраивала в ознаменование их микроскопических успехов, в конце которых неизменно подавался отвратительный английский десерт, называемый пудингом, который Джек научился делать почти съедобным, добавляя в него толстый слой американского мороженого. С самого начала Джек полюбил ее резкий и острый ум, независимость взглядов и мнений, даже ее насмешки, столь отличные от кокетливых поддразниваний знакомых девчонок там, дома, на Юге. Однажды вечером много лет назад…

Джек нахмурился. Он не хотел вспоминать унижение, которое ему пришлось пережить. Он был тогда другим, и Фрея тоже. Он пробежал взглядом записную книжку. Адреса Фреи — на севере города, потом на юге, этот бойфренд, тот бойфренд, эта работа, та работа. Да, десять лет — срок немалый. Они все еще друзья, но у него своя жизнь, у нее — своя. Он нашел номер Майкла и позвонил.

Глава 4

«Серебряный луч, призрачный, полу-прозрачный, блуждал под луной, удерживая собой бездонный колодец ночи. И глядя на него, что-то темное и примитивное поднималось в нем, и застонал он от тоски. Ему казалось, что он, вращаясь, все быстрее и быстрее летит вниз, в бездну отчаяния. Неужели в этом мире нет для него любви лишь потому, что кожа его темна?»

Джек выхватил карандаш из-за уха, но рука замерла над страницей. С чего начинать? Подумав, он исправил ошибку в правописании: «полу-прозрачный» на «полупрозрачный». Затем исправил смысловую ошибку, вставив после «И глядя на него» фразу «Гарт почувствовал, как», и, пару раз надкусив карандаш, убрал его на привычное место — за ухо.

День клонился к вечеру. За два последних часа он успел вымыть посуду, убрать в гостиной, оставить чашку с чаем возле кровати коматозной Фреи и вынести мусор. Сейчас он лежал на диване у большого окна, закинув обутые в кроссовки ноги на подлокотник, со стопкой бумаг на груди.

Он пролистал оставшиеся страницы и вздохнул. Насколько он мог судить, «Затерянный мир», написанный Кэндис Твинк, представлял собой тоскливый любовный роман времен Гражданской войны, феминистскую версию «Унесенных ветром», где Скарлетт О'Хара была белой, а ее возлюбленный — черным рабом, которому не чужд экзистенциализм. Но опыт подсказывал Джеку, что Кэндис писала не пародию.

Что он ей скажет? Только не правду. Кое-что в ее рукописи было не так уж и плохо, но в целом — форменный мусор. Иногда Джек спрашивал себя, можно ли вообще научить творчеству. Он ненавидел слово «творчество», почему-то оно ассоциировалось у него с женщиной, танцующей босиком с неким артефактом из морских раковин на груди. Хорошее писательство — мастерство, очень хорошее — искусство, но творческое писательство зачастую не являлось ни тем, ни другим. Однако Джек нуждался в деньгах и потому не имел права на выбор. Из-за денег он преподавал, из-за денег писал рецензии в толстые журналы. Содержания, которое выплачивал ему отец, хватало лишь на оплату квартиры. Джек с раздражением подумал об отце, о его коттедже на море, о его доме в горах, о фамильном особняке, о его дорогих сигарах и еще более дорогостоящих женах. Отец и понятия не имел, сколько стоит жизнь в Нью-Йорке, на Манхэттене. Но стоило Джеку завести разговор о деньгах, как отец, насмешливо усмехаясь, предлагал поискать «настоящую работу», ту, за которую платят. Неудивительно, что роман так и не был закончен. Писатель должен вдыхать чистый воздух божественного вдохновения, не загрязненный земной суетой. Писатель не вправе распыляться по мелочам и осквернять свой талант халтурой.

Хотя и эта халтура имела свои преимущества. Джек пробежал глазами опус Кэндис, пытаясь найти эротические сцены, некие намеки на секс, — он мог бы почерпнуть там нечто полезное для себя на сегодняшний вечер, если, конечно, удастся ее уговорить. Кэндис злоупотребляла метафорами, однако «гордо вздувавшаяся мужественность» воодушевила Джека. Он положил голову на подлокотник дивана и закрыл глаза, пытаясь мысленно очертить контуры сегодняшнего свидания. Вначале он отведет Кэндис в бар «Z». Там они могли бы выпить по паре коктейлей в открытом кафе, устроенном прямо на крыше, и полюбоваться на знаменитостей — девушкам всегда это нравится. Важно покончить с деловой частью как можно скорее, так что он начнет с того, что вернет ей рукопись и выскажет свое мнение. Джек про себя попрактиковался в произнесении нужных слов: оригинальная концепция… тонкая наблюдательность… интересная — нет, тут надо улыбнуться — отличная пунктуация. За вторым коктейлем он предложит безжалостную купюру — убрать сюжет в сюжете про ампутацию, например, — так, чтобы ее слегка завести. Они поспорят, она даже может всплакнуть, он извинится, они помирятся, после отправятся в какой-нибудь уютный маленький ресторанчик, а затем к ней домой.

Удовлетворенный, Джек вложил рукопись «Затерянного» в папку — недешевую броскую папку, в которой принесла свой опус Кэндис. После трудов праведных Джек здорово проголодался: он бы не прочь сделать себе бутерброд и освежить интеллект чтением «Нью-Йорк тайме бук ревю» или же посмотреть телевизор, если будут играть «Янки».

Он встал с дивана, потянулся и зевнул, с шумом втягивая в себя воздух. Получился странный звук. Может, это клич одинокого гуся? Джек в виде эксперимента развернул плечи и приподнял локти, одновременно сводя лопатки, — вот бы взлететь!

— Куда летим? — раздался голос.

Джек резко обернулся:

— О, привет, Фрея! — Он попытался сделать вид, что у него зачесалась спина. — Ну как тебе, получше?

— Мне замечательно. — Фрея была уже одета, на плече сумочка — она собралась уходить. — Я просто зашла сказать до свидания и поблагодарить. Извини за назойливость.

— Ничего. — Ее официальность сбила Джека с толку. Он вгляделся в нее попристальнее. Она была очень бледна. — Дать тебе аспирин?

— Нет, спасибо. Мне пора.

— Ладно. — Джек колебался, не зная, имеет ли право задавать вопросы. Фрея всегда давала понять, что ее личная жизнь — закрытая территория. — Пора куда? — все же осмелился он спросить.

— Домой, конечно.

Это «конечно» решило его сомнения. Оно было произнесено таким тоном, что Джек не удержался и спросил:

— Почему бы тебе не позвонить Майклу? Он, должно быть, волнуется.

Джек тут же пожалел о своей жестокости. Она вся сжалась, словно медуза, в которую ткнули палкой.

— Знаешь… пусть потомится. Я не его собственность. — Фрея посмотрела на Джека так, как умела смотреть только она. — «Свистни, и я прибегу. Ты ведь умеешь свистеть, не так ли?»

— «Это просто — складываешь губы вот так и дуешь». — Он автоматически закончил цитату из Сэлинджера. Они когда-то любили эту игру.

Фрея расстегнула молнию на сумке.

— Уверена, что всем задолжала.

— Боюсь, что так. Но я заплатил за тебя, поскольку ты…

— Заснула, — закончила она и вытащила кошелек.

— Пусть будет так. Всего двести сорок семь долларов.

Рука ее застыла в воздухе.

— Боюсь, у меня нет с собой чековой книжки. Ты не против, если я расплачусь с тобой на следующей неделе?

— Разумеется, не против! — Что это с ней? — Отдашь, когда сможешь. Не торопись.

— Спасибо, Джек. — Она оттаяла, но только на мгновение. — Извини за мое появление утром. Надеюсь, что не особенно помешала.

Ему показалось, что брови ее приподнялись, — эдакий все понимающий взгляд. Но ему было плевать на инсинуации.

— Она моя студентка, — с укоризной сообщил он.

— В самом деле? И чему ты ее учишь? Азбуке?

Джек насупился:

— Я выйду, помогу тебе поймать такси.

— Нет! Я хотела сказать спасибо, но думаю, что обойдусь автобусом. — Она уже собралась уходить, потом нерешительно обернулась и вдруг подошла к нему своей твердой длинноногой походкой и поцеловала в щеку. Он ответил тем же. — Спасибо за игру и за постель. Увидимся.

— Увидимся, — эхом откликнулся Джек, провожая ее в коридор. Он открыл дверь и стал смотреть ей вслед. Куда же она пойдет? К подруге? К другому мужчине? Она не сказала, не хотела говорить, а он предпочел не спрашивать. Прекрасно. Джек закрыл дверь.

Сыр, арахисовое масло, чуть-чуть острой итальянской приправы, кукурузные чипсы и ледяное пиво. Вкуснятина. У Джека потекли слюнки. Он пошел на кухню, открыл холодильник. Какие загадочные существа эти женщины! Он знал Фрею десять лет, и все же она не сказала ему, что порвала со своим парнем; в то время как Майкл, которого он видел всего дважды и не питал к нему никакой симпатии, сразу все ему выложил. Мужчины слишком прямолинейны. Джек все еще не знал настоящей причины разрыва, но ему было совершенно ясно, что Майкл Фрею не ждет. Когда Джек сказал ему, что Фрея больна и ей надо где-то приклонить голову, Майкл прямо заявил: «Она твоя подруга, ты о ней и позаботишься».

Конечно, Майклу хорошо давать советы. Невыполнимые. Ему, Джеку, надо писать роман. Джек провел пальцем по внутренней кромке банки с арахисовым маслом и засунул палец в рот — восхитительно. В любом случае заботиться о Фрее — все равно что опекать саблезубого тигра. Фрея всегда делала то, что хотелось ей, и сегодняшний день — не исключение. Она сама виновата в том, что так и не устроила себе приличного гнездышка, что так и не нашла квартиру, которую могла бы назвать своей, оправдывая себя тем, что любит свободу. Джек выдавил чуть-чуть острой итальянской приправы на сыр, прижал к нему кусочек слегка черствого хлеба и откусил большой кусок. Как Фрея и Майкл вообще могли сойтись, для Джека было загадкой. Что она нашла в этом «белом воротничке», торчащем в своем офисе каждый день с девяти до пяти, в этом стряпчем из какого-то захолустного штата на Среднем Западе? К тому же парень оказался настолько примитивным, что стал жаловаться Джеку, мол, ужин в «Фуд» обошелся ему в триста шестьдесят пять долларов, «не считая чаевых». Джек рассмеялся, уронив несколько крошек. Ему это начинало нравиться. Майкла можно охарактеризовать тремя словами. Вышло так ладно, что ему захотелось записать свои мысли. Прихватив с собой бутерброд, он вошел в кабинет, чтобы забить получившееся творение в компьютер — в файл, который он так и назвал: «Идеи». Туда заносились наблюдения, остроты и обрывки подслушанных диалогов. Все, что угодно, кроме собственных мыслей. Этот файл по количеству знаков был на самом деле больше, чем тот, основной, с романом.

Когда Джек открыл дверь в комнату для гостей, то есть в свой кабинет, первое, что бросилось ему в глаза, — его узкая кушетка. Обычно она служила корзиной для бумаг, грязного белья, сломанных электрических приборов и прочего мусора, но сейчас была аккуратно, с поразительной симметричностью застелена, в центре красовалась стопка аккуратно сложенного постельного белья, его столь же тщательно сложенная полосатая рубашка и десятидолларовая купюра, на которой лежала записка: «За постель. Ф.». Джек взял записку и улыбнулся, глядя на хорошо знакомый почерк. Какая она все-таки забавная при всех ее снобистских замашках. Ему припомнились все эти безумные, обильно сдобренные кофеином диспуты, на которых она председательствовала; вечеринка-сюрприз, которую она организовала для Ларри, когда он получил свою первую работу на телевидении; бессчетное количество старых фильмов — они просмотрели их вместе, положив ноги на сиденья предыдущего ряда, поглощая поп-корн с двойной порцией масла. Досадное чувство вины, смутно терзавшее его все утро, разрослось до гигантских размеров, превратилось в чувство… сожаления? Заботы? Симпатии? Стыда? Когда он спросил ее, куда она направляется, она ответила — домой, конечно. Но у Фреи не было дома. Ее семья жила в тысячах миль от Нью-Йорка, в Англии. Майкл вышвырнул ее на улицу. Она осталась одна в самом одиноком городе на свете. Джек выставил ее из дома и после этого еще смел называть себя ее другом.

Джек бросил остаток бутерброда на стол. Глупая женщина! Ну почему она родилась такой гордой? Джек схватил ключи и помчался к входной двери. Так, секунду: а как насчет велосипеда? Джек вытащил его на улицу, выругался — жирные от масла руки соскальзывали с руля. Перебежками пересек тротуар, выскочил на дорогу и, оседлав велосипед, помчался в том направлении за ней. Машины сигналили, кто-то высунулся из окна: «Эй, кретин, движение одностороннее!» Да знаю, знаю. Джек изо всех сил жал на педали. Но ее нигде не было видно.

На перекрестке Джек ненадолго остановился. Автобус, двигавшийся в северном направлении, подъезжал к остановке. Джек заглянул внутрь, но за грязью, покрывавшей окна, ничего рассмотреть не сумел. В любом случае к Майклу она не поедет, а значит, и на севере ей делать нечего. Великолепно, Ватсон. Так куда же она пошла?

Джек петлял среди транспорта, не дожидаясь зеленого огонька, и мчался что есть мочи к Седьмой авеню, к остановке автобуса, что шел в центр. «Ты безумец», — говорил он себе, старый велосипед трещал и скрипел под ним. Она могла свернуть на любую из дюжины улиц. Или зайти в кафе. Могла в конце концов поймать такси, если, конечно, у нее осталось хоть немного денег, что маловероятно. Ты ублюдок, сказал себе Джек, переключая проржавевшую передачу на номер первый.

Когда ему исполнилось четыре, родители его развелись, и мать взяла его и Лейна, который тогда только родился, к себе в Атланту. Дом на Беннинг-стрит был первым домом, который остался у него в памяти, — кровать орехового дерева, горничная по имени Абигайль, лущившая пекановые орешки на заднем крыльце, в школе девочки в платьицах, которых он дергал за ленточки. Джек почти не помнил мать — она часто бывала в отъезде, однако помнил, что был счастлив. Но однажды все изменилось. Он узнал, что мать вновь собирается замуж и будет жить где-то далеко. Она хотела взять Джека с собой — разумеется, хотела, — но отец не допустил бы этого. Настало время для «мальчика» ощутить себя сыном и наследником, почувствовать себя одним из Мэдисонов. Джек помнил бурные семейные советы поздно вечером, «чтобы не беспокоить детей», взволнованные голоса в гостиной. Помнил, как приходили письма, от которых голос у матери становился испуганным и хриплым, и наконец, вскоре после его седьмого дня рождения, прибытие шикарной сверкающей машины и его, Джека, чемоданы на пороге, плачущую Абигайль, утиравшую фартуком слезы, и отца, высокого и недосягаемо прекрасного, как золотое божество, незнакомца, который, опустив ему тяжелую ладонь на плечо, сказал: «Сын, я пришел забрать тебя домой»…

Это не она? Джек заметил высокую женщину в черном, она куда-то спешила.

— Фрея! — закричал он. Но когда подъехал поближе, оказалось, что это не Фрея, а молодой индеец с подкрашенными глазами и губами — «голубой крейсер», ищущий приключений.

Проехав еще квартал, он свернул налево вместе с потоком машин. Черт, впереди был автобус, из него выходили две «крольчихи»-гимнастки с объемистыми спортивными сумками. К автобусу выстроилась очередь. Джек затащил свой велосипед на тротуар и поехал к остановке, лавируя между пешеходами. «Простите, сэр… простите, мэм». Он заметил фигуру в темном со светлыми волосами. Она? Нажал на звонок. Раз, другой.

К тому времени как он подъехал к остановке, она была уже одной ногой в автобусе, рука на поручне.

— Фрея, подожди! — крикнул он.

Она обернулась с отсутствующим видом, будто только что очнулась ото сна, нашла его глазами. Ему показалось, что она плачет. Но тут он вспомнил, что Фрея никогда не плачет.

— Джек?.. В чем дело?

— Я знаю о Майкле, — прокричал он через головы пассажиров. — Я звонил ему утром. Тебе ведь некуда идти, так?

Фрея открыла рот и снова его закрыла.

— Есть куда.

— Правда? Куда же? — Господи, как же она упряма. Осторожно балансируя на носках, он подъехал ближе.

Она так и стояла — наполовину в автобусе, наполовину на тротуаре. Другие пассажиры протискивались мимо — двое стариков в плотно облегающих череп шапочках, несколько домохозяек с набитыми сумками, толстая черная дама с букетом увядших цветов.

— Оставайся у меня. Пока не найдешь где жить.

— Нет, Джек. У тебя работа и все твои… студентки. Я буду тебя стеснять.

— Не будешь! — Конечно же, она будет его стеснять.

— Я пойду к тебе жить, красавчик, если она не хочет, — со смешком сказала черная леди, потрясая громадным животом.

— Эй, Ромео, убирайся! — это гаркнул водитель. Его зеркальные солнечные очки бросали грозные отблески, а руки, налитые мускулами, с трудом втиснутые в короткие рукава рубашки, напоминали цветом свиное сало. Он осклабился, взглянув на Фрею, — в его улыбке было что-то зловещее, паучье. — Давай, дамочка, проведем веселый денек вместе.

Фрея спрыгнула на тротуар. Дверь с шипением закрылась, и автобус поехал дальше.

— Все в порядке, Джек, в самом деле. — Она сверкнула на Джека глазами и снова опустила их.

— У тебя есть где остановиться? — настойчиво спросил Джек.

— Пока нет. Но…

— Тогда идем ко мне.

Она не отвечала. Он хотел обнять ее за плечи, но не решался.

— У тебя на джинсах велосипедная смазка, — сказала она наконец.

Джек улыбнулся. Как всегда, ушла от темы. Он развернул велосипед, не торопясь, медленно, давая и себе и ей время. Внезапно ему пришла в голову мысль:

— Честно говоря, Фрея, мне нужна рента.

Фрея насторожилась:

— Тебе… рента? Да не смеши меня!.. О Боже, ты ведь не серьезно, правда?

— Абсолютно серьезно. — С осторожной медлительностью, так, будто он собирался взнуздать лошадь, норовящую лягнуть, Джек взял ее сумку с плеча и положил в корзину велосипеда. Она будто и не заметила. — Двадцать долларов в день, две недели — самое большее. — Он протянул ей руку. — Идет?

Поколебавшись несколько секунд, она решительно хлопнула Джека по руке.

— Предупреждаю, со мной тебе жизнь покажется адом.

Джек кивнул. Он в этом и не сомневался.

Глава 5

— Мужчины — такие скоты! — возмущенно говорила Кзт. Глаза ее светились сочувствием. — Так что у вас произошло?

— Ну вот, когда он выудил свое дурацкое кольцо и заставил официанта принести миску с водой, чтобы он мог его отмыть, он сказал, что я к нему, дескать, «не испытываю привязанности». Можешь себе представить? Этот слизняк бросил меня, а потом повернул дело так, будто я во всем виновата!

— Типично мужская логика. Помню, когда ты встречалась с этим вероломным Питером…

— Он сказал, что я ему не «сродни», что никогда его не слушаю и только критикую. Что слова не даю ему сказать, постоянно унижаю на людях.

— И все это неправда?

— Просто, когда он бывал не прав, я деликатно говорила ему об этом.

— Мужчины всегда не правы.

— О да, я забыла.

Фрея и Кэт понимающе улыбнулись друг другу. Они сидели в китайском ресторанчике за столом, покрытым огнеупорной пластмассой, перед ними стоял чайник со свежезаваренным чаем и две дымящиеся чашки — бледно-голубые с розовыми драконами. Был понедельник. Время ленча. В ресторан набилось полно народу: адвокаты, журналисты, полицейские, служащие муниципалитета — за углом начинался их район. Тут же обедали местные китайские рабочие и смиренные бритоголовые монахи из буддийского храма, тоже расположенного неподалеку. Кэт проводила немало времени в этом районе, поскольку работала семейным адвокатом, и постоянно приходила сюда на ленч. Подруги и раньше встречались в этом ресторане, но особого восторга он, в отличие от Кэт, у Фреи не вызывал, хотя жаловаться не приходилось. Кэт втихомолку отменила встречу с клиентом и ушла с работы, чтобы выслушать «сказку скорби» лучшей подруги.

— Стоит только вспомнить обо всех тех испытаниях, через которые мне пришлось пройти ради него! — продолжала Фрея. — Я пила обезжиренное молоко, потому что он считал каждый грамм холестерина, не встречалась с друзьями, чтобы мы могли «побыть вместе»! Притворялась, что мне нравятся все эти дурацкие концерты, на которые он меня таскал. — Ее лицо на мгновение прояснилось. — Одно хорошо: мне не придется высиживать этот проклятый Кольцевой цикл^[4]!

— В Метрополитен? Фрея, эти билеты на вес золота! Ты ведь практически немка, неужели тебе не нравится Вагнер?

— Все эти бурные страсти не для меня. — Фрея пожала плечами. — К тому же моя мать — шведка.

— Ну и что, я итальянка, но обожаю Вагнера. Он такой романтичный.

Кэт мечтательно открыла рот — вот-вот запоет арию Изольды.

— Только не надо цитировать, я умоляю тебя. — Фрея прижала ладонь ко лбу.

— Прости. Конечно.

Китаянка в стоптанных тапочках остановилась возле их стола, кивком давая понять, что готова принять заказ.

— Я беру номер пять, а ты, Фрея?

— Мне не хочется есть.

— Аппетит приходит во время еды. Быстрее решай.

Фрея пробежала глазами меню. «Кровавую Мэри» с двойным табаско — вот чего ей хотелось сейчас больше всего, но здесь алкоголь не подают. Ресторан специализируется на китайской здоровой пище, она приятна на вкус, но на вид весьма неаппетитна. Никогда не знаешь, что тебе подадут — глаз тритона, лягушачью лапу или еще что похлеще.

— Выбирай ты. Только мне не бери ничего, что имело бы больше четырех ног.

Когда официантка ушла, Фрея закончила свой рассказ и, подперев рукой подбородок, устремила на Кэт горестный взгляд.

— Скажи честно, Кэт, почему Майкл не захотел на мне жениться? Что у меня не так?

— Все у тебя так! — воскликнула Кэт. Фрее показалось, что она переигрывает. Или это у нее профессиональное? — Ты красива, умна, остроумна. Вопрос в другом: что у него не так? Будь на то моя воля, я бы сделала из этого Майкла паштет! Хм-м… Паштетный Майкл — и внесла бы его в свою коллекцию.

Кэт всем знакомым мужчинам подбирала эпитеты. Симон Симиан, что в переводе с латыни означает «обезьяноподобный», Род — развалина, Дилан — диванный клоп. Это был своего рода способ самозащиты, чтобы не растерять самооценку, когда отношения на закате или же просто порваны. Но сейчас речь шла не о мужиках Кэт. Фрея вернула разговор в прежнее русло — сегодня они обсуждали ее и ее очередное фиаско.

— Я нашла единственного мужчину в Нью-Йорке, который искренне и всерьез хочет жениться. Но при этом не желает связывать свою жизнь со мной. Почему?

Кэт задумалась:

— Ты не думаешь?..

— О чем?

— Ты не думаешь, что он мог найти другую женщину?

— Майкл? Не смеши меня.

— Ну, в таком случае он скорее всего испугался. Я лично считаю, что тут виноваты СМИ. Откроешь любой журнал, а там непременно статья о том, как отчаянно женщины хотят замуж. Неудивительно, что мужчины так напуганы. Стоит попросить парня передать тебе масло, как он вздрагивает от страха. Десять лет назад это был СПИД, сейчас — одинокие женщины: новая чума. Спасайся кто может!

Фрея засмеялась, забыв на миг о своем печальном положении. Кэт всегда умела поднять ей настроение. На худой конец, рассмешить. Они знали друг друга не один год. А познакомились не где-нибудь, а в классе чечетки! Кэт сломала лодыжку, пытаясь сделать очередной финт, и какое-то время не могла ходить. Помочь ей было некому, и Фрея, на тот момент бездомная, перебралась к Кэт жить, благо у той имелось лишнее раскладное кресло. Они обе провели немало вечеров за охлажденным вермутом, слушая старые записи Брюса Спрингстина^[5] и играя в триктрак^[6]. Фрея узнала, что Кэт обладает латинским темпераментом и развитым интеллектом, полученным в Колумбийском университете образованием и наивным стремлением недавней провинциалки, а ныне жительницы Нью-Йорка получить все быстро и сразу, а самое главное — благороднейшим из сердец. Кэт обожала свою семью, огромное итальяно-американское племя, базировавшееся на Стейтен-Айленд. Она знала всех соседей по именам. Совестливая и добрая по натуре, Кэт как адвокат и юрисконсульт безвозмездно оказала немало услуг тем, кому ее расценки были не по карману.

При всем афишируемом ею феминизме ее можно было довести до слез, сказав, что Скарлетт и Ретт так никогда и не сойдутся. Если их отношения с Фреей начались с того, что Фрея присматривала за Кэт, то теперь они поменялись ролями. Кэт готовила Фрее еду, когда та болела, выслушивала ее жалобы на Лолу и каждый раз, когда Фрея переезжала на новую квартиру, покупала ей растение в горшке, которое со временем погибало, вверенное заботам Фреи. Это Кэт собирала Фрею по кусочкам после очередного фиаско на любовном фронте. У Фреи в этом городе было немало добрых знакомых — приятелей из мира искусства, которые приглашали Фрею на вечеринки и ужины, тех, с кем она раскланивалась при встрече, но Кэт была единственной по-настоящему верной и преданной подругой.

Еду принесли до неприличия быстро — никто и не пытался делать вид, что она свежеприготовленная. Представляя все эти ведьмины черные котлы в кухне — жутком кошмаре инспектора санэпиднадзора, Фрея робко отправила первый кусочек в рот.

— Может, не следовало демонстративно порывать с Майклом, — вслух размышляла Кэт. — Что, если он тебя проверял, хотел посмотреть, как ты себя поведешь? Останься ты в ресторане, чтобы обсудить ситуацию, он мог и передумать. — Кэт бросила взгляд на подругу, чтобы увидеть реакцию на сказанное. — Может, он уже сожалеет о случившемся.

— Что? — Фрея едва не подавилась лапшой.

— Сама посуди, ты пока ничего не потеряла — все это может стать твоим: дом, дети, Коннектикут.

— Но…

— Большая машина — целый дом на колесах. Деревенский клуб.

— Не надо!

— Милая собачка, чтобы детям было не скучно.

— Прекрати меня терзать!

— Ага! Я тебя поймала. Тебе хочется замуж, как тем жалким женщинам, которые листают журналы для невест.

Фрея мрачно смотрела на тарелку со «здоровой пищей». Она вовсе не хочет замуж. Просто ей больно, потому что Майкл ею пренебрег.

— Хотела бы я посмотреть на тебя в розовом. Подумать только, в розовом!

— Ой, да заткнись ты!

— Прости, моя сладкая. — Кэт взяла Фрею за руку. — Мне жаль, что у тебя ничего не вышло с Майклом. Но ведь ты отзывалась о нем весьма пренебрежительно. Даже не захотела меня с ним знакомить.

— Знаю. — Фрея испытывала смущение. По определенным причинам в свою личную жизнь она предпочитала никого не пускать. К тому же она была уверена, что Кэт не одобрит ее выбора и скажет об этом с присущей ей прямотой. — Он бы тебе не понравился. Слишком прямолинейный.

— Но ты хочешь за него замуж?

Фрея поежилась под пристальным взглядом Кэт. Та смотрела на нее с вызовом. В принципе Фрея не возражала бы выйти замуж. Когда-нибудь. А Майклу скорее всего дала бы отставку, но не успела, не представилось случая.

— Наверное, да, — пробормотала она неуверенно, вертя в руках бутылку с соусом чили. — Поверь, в спальне он никогда не был Кинг-Конгом.

— В самом деле? — Кэт напряглась, выжидательно глядя на подругу. — Какие-то технические проблемы?

— Нет, все у него работало. Но я думаю, он прочел в каком-то журнале о важности прелюдии.

— Прелюдия — это то, что стоит на втором месте в ряду моих предпочтений!

— В зависимости от того, как это делается. — Фрея перегнулась через стол. — Представь, мы решили поужинать, предварительно сняв одежду, и договорились не прикасаться друг к другу. Такое вот удовольствие.

— Что-то в этом есть.

— Но с Майклом это все равно что пойти к дантисту. Ну, ты знаешь: сначала записываешься, потом сидишь в приемной, потом ассистентка чистит тебе зубы и рассказывает во всех подробностях об отпуске во Флориде, затем ты полощешь и сплевываешь, полощешь и сплевываешь, пока тобой не завладеет одна мысль: «Ради всего святого, уберите проклятую дрель у меня изо рта!»

Кэт громко расхохоталась, и все обернулись в их сторону.

— Слишком жестоко.

— Кстати, что это за размолотые кусочки? — Фрея мрачно ковыряла вилкой в тарелке. — Гениталии жабы?

— Видимо, китайские орешки или семена лотоса. Каждое блюдо имеет превосходный баланс энергии инь и ян. С тех пор как я стала сюда приходить, ни разу не схватила простуды.

— Может, в этом проблема Майкла: слишком много инь или слишком мало. Он постоянно просит у меня бумажный платок. Я просто бешусь. Бесилась, — уточнила Фрея.

Наступила пауза.

— Знаешь, Фрея, человеку иногда действительно нужен платок, а его нет под рукой. Это не значит, что он зануда.

Фрея хлопнула ладонью по столу.

— Я просто хотела сказать, что мужчина, который сморкается в мой платок, не выглядит сексуально. Все. Конец истории. — Она хмуро посмотрела на подругу. — Ты слишком добрая. Обещай, что не выйдешь замуж только из жалости.

Кэт выпрямилась и, важно посмотрев на Фрею, сказала:

— Я вообще не собираюсь замуж. Заявляю официально.

— Что ты хочешь этим сказать?

Кэт тщательно вытерла рот бумажной салфеткой.

— Я приняла решение. Никаких свиданий. Никаких выходов в свет. Никаких поисков Мистера Что Надо. Мне не нужны наряды, я не хочу думать, хорошо ли от меня пахнет, интересоваться его чертовой работой и ждать телефонного звонка. Суть в том, что мне не нужен мужчина.

Она так страстно и убежденно произнесла свой монолог, что Фрее оставалось лишь молча кивнуть.

— Работа у меня хорошая, денег хватает, квартира есть. Муж только все испортит и запутает. По-моему, идеология брака и феминизм несовместимы. В общем, одиночество меня вполне устраивает.

Фрея отнеслась к словам подруги с изрядной долей скептицизма. Уж кто-кто, а Кэт просто создана для семейной жизни. Она будет прекрасной женой и матерью.

— Как насчет любви? — спросила Фрея.

— Сказка для бедных. Я каждый день вижу мужей и жен на работе, и чаще всего они ненавидят друг друга. Мужчины бьют жен, обворовывают их, обманывают. Как раз сейчас я занимаюсь делом о разводе — женщина семидесяти лет обвиняет мужа в неверности. — Кэт вздохнула.

— Но иногда мужчина бывает нужен в качестве аксессуара. На деловой ужин обычно приглашают прийти с партнером. Как тогда быть?

— Нанять кого-нибудь.

— Что?

— Ну да, есть специальное агентство. Моя подруга Роза именно так и поступает. Мужчине надо сказать, во что одеться и как себя вести. По крайней мере он не напьется, не унизит тебя. А когда все кончится, не станет жаловаться, что ему было скучно, ты с ним расплатишься и пойдешь домой. — Глаза Кэт сияли торжеством.

— А как же дети? Ты же их любишь.

— Для этого есть банк спермы.

— Кэт!

— Я серьезно. В том самом здании, где я работаю, на пятом этаже находится клиника. Я зайду туда и через некоторое время выйду уже беременная.

— Да… — Фрея попыталась представить себя гордой, независимой амазонкой, попирающей прах войны полов. — А как насчет секса? — поинтересовалась она.

— Для этого тебе не нужен муж, — презрительно фыркнула Кэт. — Вся штука в том, что женщины хотят романтики, привязанности, верности, детей и серьезного человека рядом. Мужчины хотят секса, безусловного поклонения, абсолютного отсутствия ответственности и постоянной смены партнерш. Синергией^[7] тут и не пахнет. — Кэт вскинула голову. — Не могу тебе описать, насколько легче мне стало жить с тех пор, как я приняла такое решение. Странно, что ты не ощутила мою новую ауру безмятежности. Ну а теперь давай закажем что-нибудь сладкое, и я побегу.

Пока Кэт безуспешно пыталась привлечь внимание официантки, Фрея задумчиво разглядывала подругу — ее живое выразительное лицо, сливочного цвета кожу, густые вьющиеся волосы, пышные формы, — своей красотой она способна была посрамить новомодный культ ходячих скелетов. Мужчины должны были бы валом валить к Кэт, добиваясь ее расположения. Но в Нью-Йорке нет настоящих мужчин — одни придурки, с гневом подумала Фрея.

— Если ты перестала ходить на свидания, то где была в пятницу вечером, когда я тебя искала?

— У сестры, сидела с малышом. Дала Тонито бутылочку и пела ему песню. Потом сделала себе два мартини с водкой, разогрела спагетти, в одиннадцатый раз посмотрела по телику «Когда Гарри встретил Салли» и уснула на кушетке.

— Прекрасный вечер.

— Тоже своего рода отдых. — Кэт, похоже, обиделась. — Послушай, Фрея, жаль, что меня не оказалось дома в пятницу, но ты можешь всегда прийти ко мне и спать на моей кушетке столько, сколько захочешь. Я буду только рада.

— Спасибо, Кэт, но я могу с тем же успехом пожить и у Джека. Сейчас как раз я у него.

— Это тот высокий блондин, что был на вечеринке на пляже в прошлом году?

— Если вокруг него крутилось штук шесть нимфеток, то скорее всего да.

Кэт причмокнула губами в вульгарной итальянской манере:

— Может, познакомишь нас как-нибудь?

Фрея нахмурилась:

— Ты только что сказала, что мужчины тебя больше не интересуют.

— Я сказала, что феминистки не приемлют брака. Но готова провести исследование, чтобы проверить свою теорию на практике. — У Кэт заблестели глаза.

— Ну что же, исследуй, пока не поймешь, что Джек не из того теста, которое годится для брака. — Фрея сочла своим долгом предупредить подругу. — Если захочешь пойти в дансинг, или посмотреть старый фильм, или, если совсем рехнешься, покататься на роликах в Рокфеллеровском центре, Джек именно тот, кто тебе нужен. До всего остального он еще не дорос.

— Но тебе он нравится, — веско заметила Кэт.

— Я другая. У меня иммунитет.

— Понимаю. Ну что же, оставайся с ним, если хочешь, но будь осторожна.

— Чего мне бояться, скажи на милость? Мы просто друзья.

— Мужчины — странные создания. Они видят, как ты бродишь взад-вперед, закутавшись в банное полотенце, или вывешиваешь свое белье, и у них возникает желание словить момент. Это инстинкт. Тут ничего не поделаешь.

— Джек? Словить момент? — Фрея прыснула от смеха. Она представила себе белокурую гориллу в облегающих джинсах, вожделенно высматривающую ее из зарослей джунглей.

— Ты можешь смеяться, но близость — первый закон сексуального притяжения. Мужчины по природе своей ленивы — хватают то, что у них под носом. Вот и трахают своих секретарш. А вовсе не потому, что те молоды и красивы и всегда готовы угодить, соблюдая субординацию. На самом деле все происходит лишь от того, что они рядом. Если бы мужчины могли добывать себе женщин, не поднимаясь из-за стола, они бы так и делали. — Кэт взяла трубку воображаемого телефона и заговорила басом: — Одна женщина — зад средней величины, секс на стороне, не пилить.

— Прекрати! — Фрея схватилась за горло. — Я чуть не подавилась.

Кэт посмотрела на часы:

— Дорогая, я и в самом деле должна бежать.

— Я тебя провожу. Плачу я — без разговоров.

На улице Фрея взяла Кэт под руку и в знак благодарности крепко прижала к себе. Может, Кэт и права. Вот они, две одинокие женщины, идут вместе и вполне счастливы. У них нет нудных мужей. Нет детей, к которым надо бежать. Только друзья. Внезапно Фрея почувствовала прилив оптимизма. Сегодня после обеда она взяла отгул, чтобы заскочить к Майклу за своими вещами, пока он в офисе. Потом займется поисками жилья, подумает, как быть с Англией после того, как Майкл ее бросил. Как-нибудь все образуется.

Фрея огляделась. После утреннего дождя город очистился — такой летний, красивый, свежий. Сегодня градусов на десять прохладнее, чем вчера. Солнце пробилось сквозь серебристую завесу облаков, и над Нью-Йорком повисла радуга, где-то там, за зданием Центра международной торговли. Люди забыли, что Нью-Йорк — приморский город, с его особенным светом и колоритом. Здесь в рассветные и закатные часы порой можно наблюдать фантастические эффекты, когда небо из дымчато-зеленоватого становится ярко-розовым. Хорошо, когда можно остановиться и полюбоваться такой красотой, вместо того чтобы, глядя себе под ноги, мчаться куда-то, как те клерки-зануды в своих занудных деловых костюмах и…

Фрея издала сдавленный крик.

— Быстро! — Она схватила Кэт за талию и потащила за собой под козырек ближайшего здания. Перед ними оказалась дверь, очевидно, в какой-то магазин. Фрея распахнула ее и толкнула Кэт внутрь.

— Что происходит? — озираясь по сторонам, удивилась Кэт.

Фрея стремительно обернулась к окну витрины, выходящей на улицу, и, ткнув куда-то пальцем, прошептала:

— Это он!

— Кто — он? — в ответ прошептала Кэт.

— Майкл! Ты ведь не думаешь, что он меня выслеживает, правда?

— Который?

— Коричневый портфель, голубая рубашка, переходит улицу. Господи, он смотрит в нашу сторону!

— Ничего себе. Приятный костюм.

— К черту костюм! Что он тут делает?

— Он адвокат, ты же говорила. А здесь наш район. Элементарно, Ватсон, — самодовольно ухмыльнулась Кэт.

Фрея смотрела вслед удаляющейся фигуре в темном костюме — один бизнесмен среди тысяч ему подобных. Больше всего ей хотелось сейчас стать невидимкой. Все казалось нереальным. Невозможно! Она прожила с ним бок о бок несколько месяцев. Еще три дня назад готовилась стать его женой. Один отвергнутый ею любовник как-то сказал ей, что у нее вместо сердца ледышка. Возможно, он был прав.

— Я могу что-нибудь для вас сделать?

Хриплый голос, раздавшийся сзади, заставил ее подскочить. Она обернулась и увидела очень высокую, хорошо сложенную крашеную блондинку. Та улыбалась, раздвинув ядовито-розовые, как сахарная вата, губы.

— Мы просто смотрим, спасибо.

— Две молодые дамочки в гордом одиночестве. Так чего же вам не хватает? Может, одного из этих?

Женщина выдвинула ящик и поставила на прилавок. Фрея выпучила глаза. С чего эта блондинка взяла, что ей потребовался паяльник, к тому же розовый, усыпанный пупырышками на конце?

— Или же вы предпочтете одну из наших эксклюзивных моделей? — продолжала женщина. — Рок Хадсон, Эрол Флинн^[8].

Окончательно сбитая с толку, Фрея осмотрелась, пытаясь понять, что происходит, и едва не вскрикнула от изумления: кожаное белье и плети, наручники, кукла в человеческий рост, говорящая «Ох!». Они попали в секс-шоп. Фрея поискала глазами Кэт, чтобы предупредить ее.

— Каково назначение этой большой черной штуки? — поинтересовалась у продавщицы Кэт, вытащив что-то из ящика.

— Я вставлю батарейки и покажу, как она действует.

Фрея быстро подошла к Кэт, схватила ее за руку так, что та вскрикнула от боли, и потащила к двери.

— У нас назначена встреча, — пояснила она блондинке.

— Жаль. Желаю хорошо провести время.

Они вышли в полном молчании. Как только дверь за ними захлопнулась, обе разразились истерическим смехом, цепляясь друг за друга и шатаясь, как пьяные.

— Ну, — сказала наконец Кэт, промокая глаза, — вот тебе и решение мужской проблемы.

— Мы еще не настолько отчаялись, — возразила Фрея.

— Помещается в сумочку, — подметила Кэт, — всегда под рукой. Никаких неудобных поз. Никаких «Как тебе это понравилось?». А размеры!

Они шли в задумчивом молчании, рука об руку, мимо китайских бакалейных магазинов. Фрея старалась не смотреть на определенной формы овощи, выставленные на уличных прилавках. Она желала Кэт найти настоящего мужчину, а не суррогат на батарейках. Но не слишком скоро: приятно сознавать, что Кэт всегда рядом, всегда готова предоставить ей свою раскладную кровать, если Фрее станет совсем уж невмоготу, как и полную меру любви и участия. Если Кэт полюбит, с кем тогда она останется?

— Знаешь, что я тебе скажу, — донесся словно издалека голос Кэт, — эти безделушки дают моему Дейву-Побрякушке сто очков вперед.

Глава 6

— Важно понять, — сказал Лео, — как вы собираетесь себя позиционировать.

— В настоящий момент я нахожу свою позицию вполне комфортной, — отшутился Джек, поднеся к губам бутылку пива.

На самом деле он чувствовал себя крайне неудобно на обтекаемом пластиковом сиденье с хлипкой хромированной ножкой, поднятом на такую высоту, что Джеку приходилось то опускать ноги на пол, то ставить на специальную подставку. Может, такие штуковины и выглядят круто, но они сделаны для коротконогих итальянцев, а не для американца в шесть футов и четыре дюйма ростом, которому совсем не нравится сидеть скрючившись. Однако Джек не жаловался. Когда дело доходило до бесплатного ленча, он готов был мириться с мелкими неудобствами.

Они сидели в сияющем хромом баре за стойкой в форме подковы. Клиентов обслуживали два красавца бармена: белый и негр. Оба вполне гармонировали с обстановкой — обитыми угольно-черной и бежевой кожей диванами, затейливо расставленными вокруг полосатых паласов. Агрессивность цветового оформления дополняли стены, изобилующие рисунками в стиле наскальной живописи, и груды ярко-желтых лимонов и оранжевых апельсинов в металлических корзинах на стойке. Из динамиков неслась медитативно-восточная музыка, сливавшаяся с гулом голосов собравшихся сюда на ленч — мужчин в костюмах, кожаных пиджаках, женщин с конскими хвостами в рискованно коротких платьях.

Это был новый элитный бар в Сохо, расположенный в красивом здании с литой чугунной решеткой, колоннами и прочими архитектурными излишествами в псевдоитальянском стиле, наподобие тех, что строили несколько веков назад латиноязычные завоеватели в Новом Свете. Джек читал об этом баре, о собиравшихся здесь знаменитых сценаристах, актерах, агентах, продюсерах, но внутри помещения находился впервые. Ему тут понравилось. Атмосфера была непринужденная, без классовых различий и далеко не пуританская, не такая, как в старомодных клубах при колледжах, с их пугающей акустикой, официантами, напоминающими ходячих мертвецов и как две капли воды похожими друг на друга. Он не заметил при входе объявления «После сорока пяти вход воспрещен», но в воздухе витало: никаких заядлых алкоголиков и бузотеров из корпоративной среды, никаких закатившихся звезд эпохи семидесятых, никаких «бывших». Если ты бывал здесь — значит, информирован. Ты даже можешь написать собственные правила. То, что Лео курил, а его все еще не линчевали, говорило само за себя.

— Я серьезно, — настаивал Лео. — У людей просто времени нет самим во всем разбираться. Они нуждаются в подсказке. Пусть мед сам к ним течет. Только подсоедини форсунку.

— Ты всего лишь связующее звено, — пробормотал Джек. — Чьи это слова?

Лео поправил галстук с вызывающим рисунком под змеиную кожу, резко контрастирующий с малиновой рубашкой.

— Понятия не имею. Я в колледже не учился.

Весьма смелое заявление для человека из литературных кругов. Джеку стало любопытно.

— Как так?

— Не было времени. И денег.

— Разве ваши родители?..

— Мой отец был боксером-неудачником, а мать — ирландской католичкой, которая бросила школу в четырнадцать лет. Оба пьяницы. Оба умерли. Я поздно научился читать. Сейчас наверстываю упущенное. — Лео криво усмехнулся и затушил сигарету. — Пошли есть.

Джек поднялся следом за ним по ступеням, переваривая полученную информацию. Оба знали друг друга не первый год, поскольку ходили вокруг одного и того же литературного пруда, выжидая момент, когда можно будет с шумом запрыгнуть в него — чем больше шума, тем лучше. Но друзьями они никогда не были. Над Лео в свое время посмеивались, считая его бесстыдным коммерсантом и занудой, способным назвать по памяти сумму аванса, выданного любому из наиболее публикуемых авторов, как и размер тиража. Он знал по именам всех номинантов литературных премий за последние двадцать лет. О нем в шутку говорили, что вместо женщины он кладет рядом с собой в постель папку с цифрами. Пару недель назад Джек и Лео встретились на вечеринке, поговорили о какой-то книге и Джек пригласил Лео сыграть в покер, хотя до этого они едва ли здоровались при встрече. Однако Джек хорошо знал, что Лео резко взял вверх. Какими бы сомнительными ни были его методы, Лео в свои тридцать за последние пару лет превратился в едва ли не самого преуспевающего литературного агента. Не каждому нравилось, что он заполучал авторов, сманивая их с тихих пастбищ других агентов, — но никто не смог бы отрицать тот факт, что если уж он избрал мишенью какого-нибудь талантливого писателя, то заставлял его работать с полной отдачей. И не бесплатно. Джек спрашивал себя, не собирается ли Лео взять и его в оборот, и испытывал приятное возбуждение.

Ресторан располагался на втором этаже, простой, но стильный, с тремя высокими, в форме арок окнами, выходящими на улицу. Кухня не была загорожена дверью, и часть ее была видна из зала. Джек заметил огромную дровяную печь, похожую на улей, занимавшую почти всю стену. Железная дверца ее была открыта, радуя глаз видом пылающих углей, а нос — соблазнительным ароматом жареного мяса. По дороге к столу Лео остановился, чтобы поприветствовать какого-то мужчину, как оказалось — Карсона Макгуайра, — тот нисколько не походил на собственный автопортрет. Его первый роман «Большой палец Вандербилта» вот уже несколько недель оставался в числе самых покупаемых книг. Его называли шедевром. Джек еще не успел его прочесть.

Макгуайру уже перевалило за сорок. Он был неказист, приземист и толстоват, но не лишен лоска, присущего баловням судьбы: лоснящиеся щеки, на пиджаке — ни складочки, энергичная жестикуляция, стрижка под Брюса Уиллиса. С ним была темпераментного вида молодая женщина с продолговатыми кошачьими глазами, в интригующем наряде ввиду его почти полного отсутствия. Джек стоял позади Лео, нелепо торчал из-за его плеча с приклеенной к лицу улыбкой, в то время как трое мило общались, вспоминая вечеринку, на которой Джека не было, называя имена людей, которых он не знал. Ему показалось, что все заметили его потрепанный пиджак и джинсы и презирают за бедность, когда Лео наконец обернулся, чтобы включить в компанию и его.

— Карсон, вы знакомы с Джеком Мэдисоном? У него вышел превосходный сборник «Большое небо» пару лет назад.

— Разумеется. — Макгуайр пожал Джеку руку, глядя в глаза, как положено среди коллег. — Великая книга. Рад встрече, Джек.

— Спасибо. Да уж, великая.

Какое остроумие! Какая учтивость! Карсон Макгуайр наверняка запомнит его теперь. Джек поплелся следом за Лео к их столику, чувствуя себя ярмарочным медведем, которого заставляют танцевать. Ему было ясно, что Макгуайр не читал «Большое небо» и скорее всего даже ничего не слышал о нем.

— Отличный парень этот Карсон, — сказал Лео, как только они сели за стол, — один из моих любимых клиентов. Хочу подыскать для него голливудский контракт со многими нулями, только не говори ему, ладно? — Лео подмигнул.

— Я просто не смог бы этого сделать. Мы вращаемся в разных кругах.

— Ты будешь там, Джек, будешь.

Лео говорил с такой уверенностью, что Джек устыдился собственной мрачности.

— Контракт на сценарий, Лео, это классно. Карсону с тобой повезло. И в женщинах он знает толк. — Джек кивнул в сторону темноволосой искусительницы. — Ее зовут Мерседес. Она модель, откуда-то из Венесуэлы или что-то в этом роде. Карсон, конечно, женат и собирался перевезти в Нью-Йорк семью, но вышла неувязочка — не то продажа дома сорвалась, не то теща умерла. Так что, пока кошка спит… — Он подмигнул Джеку.

— Да, — протянул Джек, — мышонок шустер.

— Кстати, что случилось с той бедной женщиной?

— Какой бедной женщиной? — Улыбка Джека померкла.

— Твоей забавной подругой-англичанкой, запустившей в тебя калькулятором. Она не на шутку разбушевалась!

— С ней все в порядке.

— Значит, избавился от нее? Одна наглая дама вот так же застряла у меня дома. В пять утра просыпаюсь — она уже рядом со мной в постели. Я ей сказал: «Если ты достаточно протрезвела, чтобы перейти сюда с кушетки, сможешь и до дома добраться». Посадил ее в такси и отправил, пока она ничего себе не вообразила.

— Фрея не такая.

— Брось, Джек. Те из них, кому перевалило за тридцать, все одинаковые. Гормоны в переизбытке, тело в свободном падении, карьера слегка шатается. Они берут тебя эдакими нежными лапками, и вдруг — ба! — в ход пошли когти.

Джек вяло рассмеялся, подумав о том, что Фрея, вероятно, уже перевозит к нему свои вещи.

— В этом возрасте они становятся требовательными! Поговори со мной. Выслушай меня. Не так, а вот так. Им не нравится, как ты выглядишь, что ты делаешь даже в постели!

— Фрея просто мой друг.

— Вот они-то самые опасные. Уверены, что «понимают тебя». — Лео скривился. — Добиваются своего тихой сапой: вдруг приготовит тебе ужин, или набьет продуктами холодильник, или отнесет твои вещи в починку. Вчера говорила, что готова быть рядом, когда это нужно, а сегодня уже рядом, не спрашивая, хочешь ты этого или нет.

— Ха-ха. — Джеку вдруг захотелось напиться.

— Втайне, конечно, женщины в возрасте ненавидят мужчин. Они знают, что мы можем сколько угодно тянуть с женитьбой и детьми, в то время как им надо успеть до сорока, и им это жутко не нравится. Они понимают, какой это удар по их теории равенства. Все построения летят к чертям. Я лично предпочитаю иметь дело с теми, кому нет двадцати пяти. Для них главное — повеселиться.

— И они смотрят на тебя, как на Бога, верно? — усмехнулся Джек, вспомнив Кэндис. — В настоящее время я встречаюсь с очень миленькой девицей двадцати двух лет.

Лео перегнулся через стол, похлопав Джека по плечу:

— Так что ты будешь пить?

Симпатичная официантка приняла заказ и принесла бутылку вина. Джек с облегчением вздохнул — Лео сменил тему и заговорил об издательском деле. Джек смотрел в его умное, с резкими чертами лицо, наблюдал за выразительной жестикуляцией, но слушал вполуха. Между тем Лео энергично комментировал передачу новым владельцам средств масс-медиа, рассуждал о книжных ярмарках, о поездках в Лос-Анджелес, о сделках на суммы с шестью нулями, семью нулями. Время от времени Джек с умным видом кивал и хмыкал. Расслабься, говорил он себе. Лео не знает, что работа над романом застопорилась. Что ты проснулся однажды ночью, потный от страха, с уверенностью, что не напишешь больше ни слова, что ты — ничтожество и всегда был ничтожеством. Лео понравилось «Большое небо». Он сам сказал.

— И как только она решилась прийти сюда? — Лео прервал свою лекцию о продаже через Интернет. — Видишь вон ту блондинку печального вида? Ее теперь нигде не принимают, потому что она каждое утро приходит в местный книжный магазин и кладет стопку своих книг «Секрет Сюзанны» поверх «Большого пальца Вандербилта», надеясь, что люди купят ее книгу вместо книги Макгуайра. — Лео злобно усмехнулся. — Последний раз, когда я сверял рейтинг, она была девяносто пятая по суммам продаж.

— Значит, книга плохая?

Лео нашел вопрос таким забавным, что даже поперхнулся.

— Сбыт совершенно не зависит от качества книги. — Лео вытер крошки с губ. — Суть в том, что ее книга никогда не была позиционирована. Никто не знает, что это: девчачья возня или феминистский трактат. А может, это полное блюдо «клубнички».

Джек был озадачен.

— Но ее наверняка покупали бы в том случае…

— Джек, Джек… — Лео печально покачал головой, — народ думает, что если ты напишешь блестящую книгу, мир ее признает. Нет, дружище. Ни у кого нет времени читать настоящие книги, так что ты вместо книги продаешь идею, предпочтительно укладывая ее в десять слов. Дай-ка подумать… «Несчастная находит любовь — и безумную на чердаке!» Узнаешь?

— Джейн Эйр?

— Поймал. «Богатая дама изменила мужу и покончила с собой на рельсах Московской железной дороги».

— Анна Каренина.

— «Дилемма для студента: жениться на подружке или мстить убийце отца».

— Гамлет.

— Видишь, как просто. Можно то же самое вытворять и с авторами. «Мужчина в белом».

— Том Вулф^[9]. — Джеку понравилась эта игра. Он чувствовал себя как какой-нибудь хлыщ, принимающий участие в телевикторине.

— «Провинциальный адвокат защищает маленького человека».

— Джон Гришэм.

— «Манхэттенский болван с кокаиновым уклоном „снимает“ блондинок». Черт! Не отвечай, он вон там.

Джек набил полный рот, прожевал, проглотил и лишь после этого оглянулся, чтобы мельком взглянуть на самую последнюю скандальную сенсацию литературного мира, на этого enfant terrible^[10]. Да, место тут было крутое.

— Видишь ли, раньше издатели полагались на старые добрые рецензии, чтобы продать книгу, но в наше время кому какое дело до рецензий в журналах? В восьмидесятые и девяностые книги рекламировались в чартах, но это становится все дороже. Сейчас надо быть умнее. Это как в фильмах — все решает подача. Книга должна звучать броско, чтобы ее хотелось купить. — Лео отодвинул тарелку с почти нетронутой едой. — Ну, Джек, расскажи мне о своей новой книге.

— Ну, все вроде нормально. Продвигается неплохо, медленно, но…

— Как она называется?

— Пока «Долгое лето». — Джеку пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести название вслух.

— Хорошее название. Не меняй его. Объем большой?

— В общем, да.

— Время действия — современность?

— Да, но там постоянно идут отсылки назад, в некую семейную, так сказать, историю.

— Звучит интригующе.

— Ну, это не совсем историческая книга с датами и всем прочим, но знаешь…

— О прошлом?

— Да, о прошлом. — Джек с благодарностью принял подсказку. — Еще там есть любовная история, правда, не в общепринятом понимании. Знаешь, я не очень хорошо пересказываю собственные сюжеты. — Скромник года! Надо было отрепетировать речь, прежде чем являться на встречу. Джек схватил бокал и с жадностью осушил его.

— Дело происходит на Юге?

— Да.

— Что-то о рабах?

— Нет.

— Великолепно, жду не дождусь, когда наконец смогу прочесть роман.

Лео сменил тему:

— Как тебе нравится в клубе?

— Классное место. А как насчет членства?

— Почти невозможно. Но я знаю владельца. Могу замолвить за тебя словечко. Однако надо поторопиться, пока снова не подняли сумму взноса.

— А сейчас какой взнос?

— Четыре тысячи долларов.

— Ого! Придется, видно, ждать получения наследства.

— С твоим талантом? Я могу дать тебе аванс хоть завтра, чтобы ты не беспокоился о подобных мелочах.

Джек во все глаза смотрел на Лео. Блефует или правду говорит?

— Я знаю, у тебя есть агент, — сказал Лео.

— Ну…

— Элла Фрогарти, кажется?

— Она… Я… Мы давно вместе.

— Приятная женщина. Я восхищаюсь такой верностью, Джек. А сейчас как насчет десерта?

Джек кивнул и удрученно замолк. Похоже, Лео в нем совершенно не заинтересован.

После ленча Лео предложил спуститься вниз, в бильярдную, разыграть партию. В коридоре Джек задержался у искусно написанного портрета Трумэна Капоте. Поспешив следом за Лео, он столкнулся с мужчиной в переливчато-синей рубашке, такие здесь носила обслуга.

— Простите.

— Ничего.

На мгновение взгляды их встретились. Джеку показалось, что он знает этого человека, и у него почему-то возникло чувство неловкости. Джек уже хотел сказать «привет», но мужчина резко повернулся и пошел прочь.

— Кто-то знакомый? — Лео, вскинув бровь, придерживал для Джека дверь в бильярдную.

— Не совсем.

Складывая шары в деревянный треугольник, Джек не без стыда вспоминал эту маленькую ложь. Мужчину в форме звали Ховард Гарнард, или просто Хауи. Много лет назад, когда Джек только приехал в Нью-Йорк, они были в одной компании. Хауи, как и Джек, считал себя начинающим писателем, но в отличие от Джека так ничего и не сумел опубликовать. Когда Джек продал свой первый рассказ, Хауи самозабвенно льстил ему, восхищался его успехом, и Джек, польщенный, с удовольствием отвечал на всевозможные вопросы насчет издателей, литературных агентов и писательских приемов. Хауи присосался к нему как пиявка. Он узнал о компании Джека, скорее даже не Джека, а Фреи, о том, что они собираются в «Амбросио», и стал бывать там едва ли не чаще Джека и Фреи, с маниакальным упорством подсовывая им отказные рецензии и рассуждая о смерти литературы. Он выглядел таким несчастным, что им ничего не оставалось, как платить за его еду и выпивку. Постепенно он стал вызывать у них смешанный с отвращением страх самим фактом своего присутствия, был как бы немым укором их жизнелюбию — похожий на побитую собаку, с заискивающим взглядом и потными ладонями. Джек избегал его и постепенно, терзаясь чувством вины, перестал с ним общаться. И вот он здесь — официант или кто-то при клубе в Сохо. Пробрался в самое логово славы и успеха, при этом не приблизившись ни на дюйм ближе к славе или успеху. Ну что же, Богу — Богово, кесарю — кесарево.

Лео подкинул монетку — кому бить первому. Джек выиграл. Поглощенный своими невеселыми мыслями, он ударил так сильно, что шары разлетелись в разные стороны и ни один не попал в лузу.

Лео неодобрительно хмыкнул, натер мелом кий и сдул лишнюю пыль. Затем обошел стол, прикидывая, откуда лучше ударить. Белый мяч, ударившись о красный, залетел в угловую лузу.

— Вот видишь, позиционирование — это все, — с усмешкой заметил Лео. — Тебе вершки, мне корешки.

Джек продолжал размышлять о Хауи.

— Скажи мне, Лео, что делает автора знаменитым?

— Четыре вещи. — Лео загнал в лузу второй шар. — Первое — молодость. Молодость — это хорошо, о молодых слагают легенды. Если тебе удалось издать книгу до двадцати пяти, считай, что это — половина успеха. И еще, если автор молод, то скорее всего одинок, значит, его фото можно поместить в любом журнале, рядом с моделями, киноактерами и медиа-магнатами, и никаких мужей и жен, от которых только и жди неприятностей. Черт! — Следующий шар обогнул лузу и отскочил от борта на середину. — Впрочем, неприятности тоже могут способствовать успеху.

Теперь настала очередь Джека. Он загнал в лузу легкий шар. Между тем Лео, опершись на свой кий, как воин на копье, продолжал разглагольствовать:

— Второе — внешние данные. Лучше всего, когда автор хорош от природы, но многое зависит и от аксессуаров, а также под каким углом снимают. Если автор — женщина и ты можешь уговорить ее сняться обнаженной, отлично. Разумеется, в рамках приличий.

Лео вновь занял место у бильярдного стола. Еще один шар в лузе.

— Третье — связи. Желательно с богатыми, знаменитыми или влиятельными. Автору лучше не относиться ни к одной из этих категорий. Везунчиков не любят.

Лео предпринял попытку ударить рикошетом сбоку, но промахнулся и чуть не загнал в лузу белый. Джек обошел стол, выбирая, по какому шару ударить, но никак не мог сосредоточиться.

— И наконец, какое-нибудь удачное украшение, лейбл, — сказал Лео. — Подойдет любое, но лучше что-нибудь печальное или плохое. Например, увлечение наркотиками в юности, членство в секте, пережитое сексуальное насилие, впрочем, мода на него уже уходит. Лесбиянство иногда срабатывает, гомосексуализм — тоже ничего, но здесь надо знать меру. Болезни тоже годятся, но только не заразные или — как это называется? — Он щелкнул пальцами.

— Смертельные?

— Обезображивающие. Как ни забавно, лучше всего смертельная болезнь, особенно если смерть автора по времени совпадет с выпуском его книги. И конечно же, никаких каталогов книг, имеющихся в продаже, но выпущенных раньше.

Лео, критически прищурившись, наблюдал за Джеком, который так сильно перегнулся через стол, что едва не лег на него.

— Если ты захандрил, отдохни, и все пройдет. — Он снял со стены кий и подал Джеку, после чего продолжил лекцию: — Для женщины признание в том, что она была толста, как бочка, — верный шанс, если, конечно, сейчас она стройна, как тростинка. Необходимо, чтобы ее старые фото соседствовали с новым — для рекламы. Вот и все, четыре составные части, четыре ключевых момента успеха, моя золотая четверка: молодость, внешность, связи, лейбл. Я придумал стишок, чтобы не забыть… О, да ты, я вижу, на грани проигрыша.

Как насчет таланта? Стиля? Страсти, остроумия, человечности? Джек не стал задавать эти вопросы, не хотел выглядеть дураком, задал другой вопрос:

— Что, если автор — посредственность и с точки зрения внешности тоже, ему уже за двадцать пять, у него нет полезных связей и скандального прошлого?

— Всегда есть возможность это исправить. — Лео выбил шар так, чтобы Джек его не достал. — Вот тебе пример. «Простой фермер из Кентукки написал роман о любви и предательстве и попал в соискатели Пулитцеровской премии».

— Это ты про Макгуайра?

— И да и нет. На самом деле Карсон хорошо образован, к тому же он не ковбой, а землевладелец. На каких только курсах писательского мастерства он ни учился, именно там я его и нашел. Я понял, что рынок беллетристики перенасыщен урбанизированной заумью и прочей связанной с городом атрибутикой — наркотиками, моделями, изломанными характерами, — и стал искать автора с незатейливым реалистичным пером и мужественностью в стиле «мачо». Карсон как никто другой подходил на эту роль, но мне пришлось потрудиться, чтобы его продать. Он уже не молод и далеко не Адонис, к тому же его настоящее имя — Карсон Блоссом^[11].

— Блоссом? — Джек прыснул.

— Я знаю, убийственная фамилия. С такой фамилией в жизни ничего не выиграешь, разве что соревнование на самую дойную корову. Но я обнаружил, что его среднее имя — Макгуайр и — бинго! Посмотри на писателей, которые добились успеха за последнее время, — Кормак Маккарти, Том Макгуэйн, Джей Макинерни, Франк Маккорт. Так что мы выбросили Блоссом, откопали старую бабушку Карсона — юродивую из Кентукки, весьма колоритную фигуру, послали к нему высококлассного фотографа и дали все это на откуп прессе. Мы никогда не заявляли, что Карсон — работник на ранчо, люди дополнили недостаток информации, глядя на ковбойскую шляпу, которую мы надели на Карсона затем лишь, чтобы скрыть лысину. Раз-два — и дело в шляпе. Уметь надо.

— Это верно. — У Джека слегка кружилась голова от такой разоблачающей откровенности. — Но разве это не надувательство?

— Еще какое! Просто дерьмо. Но так уж устроен мир. Нельзя добыть клад, не испачкав руки. Здесь все средства хороши.

— Даже ложь?

— Ложь — своего рода способ сказать правду. Иносказание — вот. — Лео улыбался загадочно, как сатир. — Кстати, моя игра.

Лео в самом деле выиграл — здесь все было по-честному.

— Главное, чтобы материал был добротный. А ты… — Лео наставил свой кий на Джека, — просто классный материал.

— Я? — Джек не сдержал благодарной и чуть глуповатой улыбки.

— Угу. Потому что ты — настоящий. И по правде говоря, лучше Карсона.

— Не знаю…

— Зато я знаю. Что скажешь насчет еще одной партии?

Когда Джек вышел из клуба, был уже четвертый час. На его губах блуждала улыбка. Прохожие смотрели на него как на юродивого. Грудь его распирало от гордости — он будет звездой, ему не грозит судьба неудачника, такого как Хауи. Он разбогатеет! Но благодаря самому себе, а не папочке. Все у него будет: презентации и автографы. Поездки по стране и интервью. Письма от поклонников. («Дорогой мистер Мэдисон, вы не представляете, как сильно…») Он приобретет известность. Никто больше не спросит, чем он занимается. Все будут знать, что перед ними талант. Нет, гений. Он вступит в клуб в Сохо и станет там своим человеком. Персонал будет его узнавать. «Привет, Джек!» Он не возражал против фамильярности. Бармен, не спрашивая, приготовит ему его любимый коктейль, пока Джек будет протискиваться сквозь толпу к своему любимому месту у стойки, похлопывая по плечам знакомых. В ожидании некой ослепительной особы, пригласившей его (или приглашенной им) на ленч, Джек поговорит с другими писателями о том, какая чертовски трудная эта творческая борьба. Поравнявшаяся с ним женщина шарахнулась в сторону, посмотрев на него как на чокнутого.

Откуда ей знать, что он — художник, человек искусства? А людям искусства позволительны странности в поведении. Джек улыбнулся, посмотрел на голубое небо и врезался в дерево, после чего вернулся к реальности. Он никогда не оставит Эллу, конечно же, нет. Он закончит роман, и Элла продаст его за ту цену, которую он стоит. А сколько стоит его роман? И чего стоит он сам, Джек Мэдисон, как писатель? Без Лео, который способен его раскрутить до ошеломляющего успеха? Позиционирование — это все. Действительно ли это так? Джек нахмурился. Конечно же, нет.

Но, блуждая по улицам, вдыхая теплый летний воздух, слегка захмелевший от вина и лести, Джек повторял про себя: «И наконец, победитель Пулитцеровской премии этого года — Джек Мэдисон…»

Глава 7

Фрея повернула ключ в замке и толкнула дверь в квартиру 12В. Осторожно, с оглядкой, зашла внутрь. Тишину нарушало лишь урчание холодильника.

— Эй, есть тут кто-нибудь?

Ответа не последовало. Майкл, слава Богу, на работе. Квартира в ее полном распоряжении.

Притворив дверь поплотнее, она, ступая чуть ли не на цыпочках, прошла в гостиную, чувствуя себя почти воровкой. В крохотной кухне чашка, из которой Майкл пил молоко, и миска, из которой он ел хлопья — «мюсли + дополнительная порция отрубей», перевернутые лежали на сушилке для посуды. На диване в гостиной остались вмятины — будто он только сейчас с него встал. Профессиональный журнал лежал открытый на низком столике. Фрея с ужасом обнаружила, что все ее журналы по искусству куда-то пропали. Может, он уже упаковал ее вещи или, что еще хуже, выбросил их?

Фрея едва ли не бегом пересекла гостиную и распахнула дверь в спальню — нет, все по-прежнему — множество баночек с ее косметикой на комоде, кимоно на крючке за дверью, одинокий черный чулок — откуда он взялся? — перекинутый через спинку стула. Постель не застелена. Фрея была тронута тем, что Майкл по-прежнему спал на своей половине кровати. Она подошла к окну и прижалась лбом к стеклу. Больше всего в этой квартире ей нравился вид из окна. Умиротворяющий пейзаж — отсюда можно было окинуть взглядом весь Риверсайд-парк и далее — через Гудзон — разглядеть дымные трубы Нью-Джерси. Как приятно мысленно парить над кишащими людьми улицами, огибая лабиринты рождающих клаустрофобию скалообразных зданий, силящихся заполнить собой не только землю, но и небо. Иногда Майкл просыпался ночью и заставал ее стоящей у окна. Он вскрикивал и включал свет — ему были непонятны ее причуды.

Майкл. Фрея вздохнула. Закончилась еще одна глава в ее жизни. Сердце у нее не было разбито в том смысле, как это принято понимать, но она чувствовала… усталость. Ей казалось, будто жизнь остановилась и не хочет идти вперед. Год за годом никакого развития — просто одни вещи сменяются другими: еще один мужчина, еще одна работа, еще одна квартира. Что-то с ней, должно быть, не так. Майкл был одним из немногих неженатых мужчин в Нью-Йорке, которые искали долговременных, серьезных отношений — ладно, без обиняков, жену, — и все же с ней, Фреей, он не видел перспектив. Почему? Она слишком высокая? Слишком худая? У нее слишком маленькая грудь? Слишком костлявые колени? Она слишком часто насмехалась над его маленькими забавными привычками? Или она слишком стара, чтобы завоевать чье-либо сердце и отдать взамен свое? В ресторане Майкл вдруг погрустнел, впился в нее своими карими глазами и сказал: «Ты меня не любишь». И это была правда.

Некоторые со знанием дела утверждают, что они влюблены. Откуда им знать? Бывает, тебе хорошо в его компании, но ведь этого недостаточно; теперь она знала наверняка. Должно быть нечто большее, чем тревожное возбуждение, которое сопровождает каждое новое увлечение, сжимающее тебя подобно пружине, когда один взгляд, одно прикосновение приводят в действие невидимый механизм… и вот возбуждение переродилось в страсть. Она вспыхивает ярким пламенем — это приятно, пока костер горит, но рано или поздно он угаснет, и в душе останутся лишь шрамы от ожогов.

Жизнь порой заводила Фрею в темные аллеи. В одной из них пару лет назад она повстречала Тодда. Высокий, красивый, обаятельный, практически единственный дилер в сфере искусств, который не был голубым, он в буквальном смысле ее околдовал. Всего на пятой минуте знакомства, которое началось с обычного представления на скучной вечеринке, он поймал ее голодный заинтересованный взгляд и предупредил: «Даже не думай об этом. Я для тебя слишком опасен». Но она не слушала. Его глаза были горячи и темны, и он смотрел на нее так, как того хотела она. Короче, еще до того, как той же ночью он уложил ее в постель, она стала его рабыней. Любовь, как оказалось, не была досужей выдумкой.

Обычный кодекс поведения был забыт, словно его никогда и не существовало. Если он хотел ее, она могла уйти в разгаре вечеринки, отменить деловую встречу; услышав его голос в трубке, простить ему все, что угодно. Она объяснялась ему в любви и, не стесняясь, спрашивала, любит ли он ее. («Конечно, люблю».) Она боготворила в нем все: его лоб, его скулы, гладкие и твердые, как галька на берегу, его длинные ноги, переплетенные с ее ногами, запах его пота. У него ни разу не наступал оргазм, но она была так возбуждена, что поначалу даже не удивилась; он говорил ей, что она сама виновата, что торопится получить свое. Она пробовала ласкать его по-другому, делала то, что ей претило. Он всегда бывал немного холоден, отчужден. Он заставлял ее быть с ним до конца откровенной, но никогда не говорил о себе. Иногда во время секса он так сжимал ей горло, что она начинала задыхаться, но не жаловалась. Он говорил, что ищет совершенную женщину, и шесть долгих месяцев Фрея думала, что, возможно, она и есть та, которую он ищет. Каждая отметина на ее теле была боевым шрамом, знаком их страсти друг к другу. Они были как Антоний и Клеопатра, как Троил и Крессинда^[12], как Хитклиф и Кэтти^[13].

Чем более униженной и жалкой становилась она, тем более критичным становился он. Ей стало казаться, что она слишком толстая, недостаточно сексуальная, что от нее не так пахнет. Меняла диеты, цвет волос и прическу, самоутверждалась с помощью алкоголя. Она пропускала встречи, не откликалась на приглашения. Друзья и коллеги забеспокоились, все ли с ней в порядке: она отвечала, что еще никогда не была так счастлива. Однажды ночью Тодди в своих экспериментах зашел слишком далеко, и она потеряла сознание, а когда проснулась в ярком свете следующего утра, обнаружила, что лежит в луже собственной холодной блевоты, и ощутила сильную боль в горле. Она едва добралась до дома, отключила телефон, выпила виски, проглотила пригоршню таблеток аспирина и легла спать. Она не собиралась покончить с собой, до этого дело еще не дошло, однако Кэт была напугана, увидев, в каком она состоянии, и вызвала врача. Как-то вдруг Фрея поняла, что Тодд искал совершенную женщину не для любви, а для ненависти. Они никогда не были Антонием и Клеопатрой — они даже не были парой, а просто маленьким грязным секретом друг для друга. Фрея долго не могла оправиться от шока. Была сама себе противна. Потом встретила Майкла. Что, интересно, он в ней увидел? Во всяком случае, не то, что могло бы глубоко его тронуть.

Фрея моргнула и вернулась в настоящее. От ее дыхания стекло запотело. Она вытерла его рукавом. Дважды она пала жертвой собственных фантазий — страстная любовница Тодда, домашняя подруга Майкла. В следующий раз надо быть более осторожной, если он наступит, этот следующий раз.

Фрея отвернулась от окна. Хватит мудрствовать — пора собираться. Она подтащила стул к кладовке и, встав на него, сняла с антресолей два своих чемодана. С них полетели пыль и паутина. Черт. Фрея достала совок и щетку, смела сор в кучу, стряхнула пыль с головы и, отыскав старый хлопчатобумажный шарф, повязала голову, как заправская уборщица. Так повязывали голову квазифеминистки восьмидесятых! Фрея подумала, что похожа сейчас на Симону де Бовуар^[14].

Фрея наспех заправила постель и, бросив чемоданы на кровать, раскрыла их. В частых переездах есть свое преимущество — не успеваешь накопить лишних вещей: старых писем, фотографий, театральных программ, солидной коллекции книг с собственным автографом на форзаце, облысевшего плюшевого зайца — друга детства, елочной мишуры и любовных даров, всяких там вазочек, мисочек, репродукций в рамках и прочего сентиментального барахла, без которого иные просто не мыслят себе жизни. Независимая женщина, подумала Фрея, должна уметь упаковать свою жизнь максимум за час. Кроме того, когда у тебя рост пять футов десять дюймов, никто не предложит донести багаж.

Главное — паспорт, нижнее белье, туфли. Паспорт легко умещался в дамскую сумочку, что же до обширной коллекции обуви и дорогого нижнего белья, с этим дело обстояло сложнее — места требовалось слишком много. Фрее пришлось сесть на крышку, чтобы закрыть чемодан. Затем она набила второй чемодан, спотыкаясь, побрела к лифту и оттащила багаж консьержу. Туда же отнесла набитую до отказа спортивную сумку. Фрея изрядно вспотела и проголодалась. Ее инь и ян, возможно, и были на редкость хорошо сбалансированы после ленча в Чайнатауне, но она съела бы сейчас быка. Фрея прошла на кухню и буквально проглотила восемь крекеров один за другим — она имела на это право, потому что сама их купила, и совесть ее была чиста. Она обвела взглядом такую знакомую уютную и опрятную кухню. Представила себе Майкла в полосатом фартуке, в рубашке с закатанными рукавами, он что-то аккуратно нарезает и шинкует, взвешивает на микронных весах и то и дело заглядывает в поваренную книгу. Он хорошо готовил, и поначалу этот факт произвел на нее приятное впечатление. Сама она готовила плохо, ее никто не учил. Но в последнее время ее тяготила необходимость расхваливать его замысловатые блюда — все, что ей было нужно, это кусок сыра на тосте и хорошая книга в постели. И все же она не могла не испытать легкого сожаления, даже боли, подумав о том, что никогда больше не попробует стряпни Майкла.

Торопливо запив молоком последний крекер, Фрея схватила пластиковый пакет и пошла собирать остальные вещи: гель для душа, новое издание биографии А. Матисса, несколько кассет с любимыми записями.

Напоследок она взяла с комода маленькую фотографию в рамке — портрет матери в высоких сапогах и русской меховой шапке, смеющейся, окруженной стаей голубей на взлете, и подпись: «Париж, Вандомская площадь, 1972», — последняя неделя, возможно, последний день, когда Фрея видела ее живой.

Фрея на мгновение застыла с фотографией в руке. Почему тебя нет со мной? Беззаботные глаза смотрели на нее с улыбкой. Когда мать умерла, она была на четыре года моложе Фреи сегодняшней. Фрея провела пальцем по холодному стеклу и спрятала фотографию в потайной карман сумки.

Еще на комоде лежал конверт с двумя авиабилетами в Англию, один для нее, другой… Да для кого же другой? До свадьбы оставалось меньше трех недель. Неужели Майкл не мог дать ей отставку чуть позже? Она не поедет туда одна — ни за что. Воображение рисовало страшные картины ее унижения, и тут она вспомнила о шляпе. Фрея купила ее специально для этого случая. Где же она? Вновь взобравшись на стул, она принялась рыться на антресолях, заваленных сумками, коробками от теннисных мячей, свернутыми в рулоны плакатами, гантелями и прочим хламом, пока не увидела изящную полосатую коробку. Она вздохнула при мысли, что придется тащить еще и это, но оставлять шляпу не хотела…

Вдруг Фрея услышала металлический лязг, похожий на звук поворачиваемого в замке ключа, и замерла в ужасе. И в следующую секунду тихо слезла со стула. Не может быть!

Нет, может. Из открытой входной двери потянуло сквозняком. Раздались чьи-то шаги, зашуршали пакеты, в которых обычно приносят продукты. Хлопнула дверь. Фрея подскочила от страха. Часы показывали ровно пять, Майкл так рано с работы не возвращается. Кроме того, она уловила запах духов. И тут же вспомнила слова Кэт о том, что Майкл мог завести себе другую женщину, к которым отнеслась весьма скептически. А что, если это вор? Кто сказал, что вор не может быть женщиной? Фрея схватила совок и щетку и, выставив их перед собой, словно копье и щит, осторожно выглянула в коридор.

Пожилая дама что-то убирала в кладовку в коридоре. На ней был опрятный старомодный костюм цвета сельдерея, с плиссированной юбкой, закрывающей икры. Пышные седые волосы напоминали пирожное безе. Должно быть, Фрея издала какой-то звук, ибо женщина оглянулась и, схватившись за бант на шее — такие повязывают любимой кошечке, — воскликнула:

— Боже мой! Вы до смерти напугали меня!

Фрея, ни слова не говоря, пялилась на незнакомку, теряясь в догадках: кто она? Кем бы она ни была, но чувствовала она себя здесь вполне уверенно.

— Я думала, вы приходите по вторникам, — сказала дама, прикрывая дверь в кладовку. Вскинув голову, она наступала на Фрею. — Вы говорите по-английски?

Фрея открыла рот, но не произнесла ни звука.

Женщина ткнула себя указательным пальцем в грудь.

— Я, — сказала она с расстановкой, — миссис Петерсон, мать мистера Петерсона. — И, подумав, произнесла ту же фразу на испанском.

Что мать Майкла здесь забыла? И почему говорит на ломаном испанском? Фрея ничего не знала о миссис Петерсон, кроме того, что та была разведена, обожала сына, работала администратором в какой-то шикарной школе для девочек в Миннесоте и не желала признавать Фрею. Когда она звонила Майклу и трубку брала Фрея, что случалось нечасто, миссис Петерсон даже не снисходила до короткой беседы с ней, хотя бы из вежливости. «Могу я поговорить с сыном?» — спрашивала она таким тоном, словно была уверена, что Фрея вломилась к Майклу в квартиру и держит его под прицелом.

— О, ничего страшного. Пойдем со мной, — приказала миссис Петерсон и, поманив Фрею рукой, прошла на кухню.

Фрея попала в затруднительное положение. Неужели она и в самом деле похожа на уборщицу? Мексиканскую уборщицу? Из дальнего зеркала на нее смотрела женщина в фартуке, со щеткой и совком, с платком на голове — скорее не как у Симоны де Бовуар, а как у Миссис Половая Тряпка, Это открытие так подействовало на Фрею, что она, будто зомби, машинально последовала за миссис Петерсон на кухню. Та между тем, ткнув пальцем в холодильник, велела ей немедленно его разморозить, вынуть все из кухонных шкафов, хорошенько протереть и начистить до блеска металлический чайник. Тут она заметила на поверхности рабочего стола Майкла круглую отметину — он поставил на столешницу снятую с плиты сковородку, когда готовил очередное блюдо, — и начала причитать, глядя на Фрею так, будто уже готова была выставить ей счет за испорченное имущество. Следующим пунктом назначения была ванная, где Фрея прошла инструктаж по чистке и дезинфекции кафеля и унитаза.

Когда дошла очередь до спальни, миссис Петерсон с удовлетворением оглядела пустые вешалки в шкафу. Проверила, свободны ли выдвижные ящики комода от вещей Фреи, после чего провела пальцем по поверхности комода на предмет обнаружения пыли и брезгливо поморщилась. Фрея с ужасом посмотрела на свою сумку, стоявшую на стуле, и метнулась к ней, чтобы закрыть собой. Затем ткнула пальцем в пустой шкаф.

— Ради Бога! Где мисс Фрея? — на ломаном английском спросила она.

— Ушла, — прошипела миссис Петерсон, махнув рукой.

Фрея перекрестилась.

— Нет, нет, Хуанита, или как там тебя, это к лучшему. Нехорошая девочка. Артистка… — миссис Петерсон скривила губы, — англичанка.

— А… — сочувственно протянула Фрея.

Миссис Петерсон стала вытаскивать костюмы Майкла и складывать их на кровати.

— Отнеси все это в химчистку, поняла?

— Да. — Может, она считала Фрею заразной?

— Можешь начинать. Мне надо сделать несколько звонков.

Фрея осталась в спальне, прислушиваясь к удаляющимся шагам миссис Петерсон. Затем сняла фартук, свернула его и положила на середину кровати Майкла, а сверху — ключи от квартиры. Она хотела было написать записку, но сообщать было не о чем. Быстро пересчитала багаж — сумка, пара пакетов, коробка со шляпой — как она все это вынесет? Из гостиной доносился голос миссис Петерсон, таинственным образом преобразившийся, — сейчас он напоминал девичье воркование. Все эти «охи», «ахи». Видимо, она беседовала со старой подругой, с которой не виделась целую вечность. Фрея встала под дверью так, чтобы дама ее не видела, и ждала удобного случая убежать.

— …не так-то плохо. У меня тут горничная, все приводит в порядок. Думаю, надо переставить мебель. Для Микки очень важно забыть прошлое и начать все сначала.

Микки? Фрея закатила глаза.

— …Конечно, это было его решение, Майра. Ты же знаешь, я никогда не вмешиваюсь.

Ха!

— Он сердцем чувствовал, что эта женщина не для него. Когда я ему звонила и она брала трубку, тон у нее был вызывающий. Ты же знаешь, как эти городские девушки себя ведут. Впрочем, «девушка» не то слово. Судя по тому, что мне говорил Микки, она женщина с опытом, ты понимаешь, что я хочу сказать.

Ублюдок!

— …Да, я знаю, что времена изменились. Может, я и не либералка, но это не значит, что я не от мира сего. Я читаю женские журналы в парикмахерской со всеми этими статьями о сексе. В наших старых добрых Штатах слишком сильно тлетворное влияние заграницы. Мы должны бороться, если хотим защитить тех, кого любим. Мой Майкл всегда был славным, невинным мальчиком. Я тебе говорила, что он однажды сказал, вернувшись из воскресной школы?

«Девять миллионов раз, готова поспорить».

— …О, прости. Как бы то ни было, я знаю, что нужно моему сыну: милая американская девушка, свежая, юная, хорошая хозяйка, а не какая-то Мата Хари.

Фрея заскрежетала зубами.

— …Да нет, не голландка, насколько я понимаю, британка. Но эти иностранки все одинаковы. Он сказал, что она ни разу не приготовила ему настоящий завтрак. Не пришила ни одной пуговицы, хотя несколько месяцев они жили вместе.

Чаша терпения Фреи переполнилась. До чего же Майкл вероломный! Пока она предпринимала титанические усилия, чтобы приспособиться к нему, он давал матери еженедельный отчет о ее поведении. Фрея злорадно оглядела спальню, их с Майклом бывшее гнездышко. Взгляд ее упал на кипу костюмов, которые миссис Петерсон велела ей сдать в химчистку, и у нее родилась идея.

— …Мне кажется, между ними не было ничего, кроме физического влечения. Но это быстро кончается, не так ли? Знаешь, мне вспомнился Гарольд. Как он? По-прежнему увлеченный радиолюбитель? Куда это ты собралась?

Последние слова были адресованы Фрее, которая с вызывающим видом прошествовала через гостиную к выходу с костюмами Майкла, прикрывая ими собственные пожитки. Миссис Петерсон, выпучив глаза, привстала с кресла.

Фрея взглядом указала на кипу грозящих свалиться на пол вещей и попыталась мизинцем открыть входную дверь.

Наконец та распахнулась настежь, едва не свалив Фрею с ног. Она выскочила и торопливо, насколько позволяла ее ноша, переваливаясь по-утиному, поспешила к лифту. Скорее нажать кнопку! Ну, давай же, заклинала она лифт, с опаской оглядываясь на дверь квартиры 12 В, которая следом за ней с треском захлопнулась от сквозняка и таким образом отрезала ее от миссис Петерсон.

Лифт приехал на удивление быстро, и Фрея, побросав поклажу на пол, нажала на кнопку первого этажа. В последний момент выглянув из лифта, дабы убедиться, что спасена, Фрея с ужасом увидела, как белая одуванчикообразная голова миссис Петерсон показалась из-за дверей злополучной квартиры.

— The rain in Spain stays mainly in the plain^[15], — со злорадством на безупречном оксфордском английском сообщила ей Фрея и заскочила в кабину. Дверь лифта закрылась в дюйме от ее носа.

Через пять минут Фрея уже заходила в химчистку, расположенную в цокольном этаже того же здания. Бросив кипу костюмов на прилавок, она потерла занемевшие руки. Она вспотела и была страшно зла, отчасти и на себя тоже, так как чувствовала, что выглядит просто отвратительно.

— Фамилия?

— Петерсон. — Фрея произнесла фамилию по буквам, ее все раздражало.

— Обычная или срочная?

— Все равно, та, что подороже.

Фрея, облокотившись о прилавок, ждала, когда приемщик заполнит квитанции. И тут взгляд ее упал на объявление: «Производим любой ремонт!» С какой стати она здесь? Только дура может сдавать в чистку вещи экс-любовника по требованию своей несостоявшейся свекрови, принявшей ее за домработницу. Как посмел Майкл жаловаться на нее своей матери?

— Совсем забыла, — обратилась она к приемщику. — Все брюки надо укоротить.

— Ладно-ладно. — Приемщик снова взял ручку, выписал квитанции на ремонт и протянул ей.

Он послушно записал ее требования и протянул ей квитанции. Фрея сунула их в карман. Майкл сообразит, как получить свои костюмы. Жаль, она не увидит выражения его лица, когда он станет их надевать. Фрея распахнула дверь на улицу.

— Эй, погодите! Я про эти штаны: вы сказали… шесть дюймов?

Фрея задержалась на пороге. Затем обернулась и, глядя приемщику в глаза, сказала с ослепительной улыбкой:

— Разве вы не слышали? Короткое — это новое длинное.

Глава 8

Джек открыл дверь спальни. На нем была измятая после сна футболка и линялые широченные трусы с изображением сочных губ на правой ягодице. Взявшись за дверную ручку, он постоял немного и по знакомой траектории, досыпая на ходу, отправился в ванную. Благополучно обогнул угол и резким ударом, как обычно, попытался открыть дверь. Но не тут-то было. Дверь оказалась запертой изнутри, и всю силу удара приняла на себя его ладонь.

— Выйду через минутку, — прощебетал женский голос. Фрея. Он и забыл, что она здесь.

Зашумела вода — это Фрея включила душ. Теперь жди целую вечность, она и не начинала мыться! Бормоча про себя проклятия, Джек поплелся на кухню, а оттуда на задний двор — непаханая целина сорняков и полусгнивших картонных коробок. Он сделал пару неверных шагов по растрескавшемуся бетону и в сердцах наступил на семейство одуванчиков. Постепенно чувства и ощущения возвращались к нему после сна, и Джек стал замечать надоедливый свист. Взгляд его упал на крохотное коричневое создание на ограде. Прыг-скок. Чик-чирик. Тупая птица. Он терпеть не мог, когда кто-то веселится с утра.

Боковым зрением ухватил что-то белое и трепещущее. Повернул голову и едва не задохнулся от возмущения. В углу двора была протянута веревка, и с нее свисали различные предметы несомненно дамского туалета, включая нижнее кружевное белье. Этого еще не хватало! Что подумают соседи, особенно этот Гарри с верхнего этажа, который до неприличия привязан к своей жене — прилип к ней, как присоска, и втайне наверняка завидует Джеку, ведущему совершенно независимый образ жизни! Не хотелось бы его разочаровывать. Джек решительным шагом пересек поросшую колючими сорняками площадку, сорвал с веревки еще влажное белье и унес в дом.

Он собирался расположиться в кресле, стоявшем в проходе между ванной и комнатой Фреи, и при ее появлении с раздраженным шуршанием перевернуть страницу, но план его сорвался: ванная уже освободилась. Теплый пар источал аромат. Джек поморщился. Что, если эта дрянь попала в систему подачи воды? Он не хотел благоухать, как девчонка.

Джек заперся в ванной и лишь тогда вспомнил, что унес одежду Фреи. Свалив ворох белья на сиденье унитаза, он заткнул раковину, открыл воду и намазал лицо пеной для бритья. Окунув бритву в теплую воду, провел лезвием по намыленной щеке. Ой! Тихо стеная, Джек смыл пену с горящей щеки и взглянул в зеркало. Половина лица была в крохотных красных точках. Что случилось с его лезвием? Он тут же сообразил, в чем дело, и с шумом распахнул дверь ванной.

— Фрея! — взревел он.

— Доброе утро, Джек, — отозвалась она с расстояния примерно трех футов. — Я как раз собираюсь приготовить кофе. На твою долю варить?

Она стояла в дверях кухни — безукоризненно причесанная, в деловом костюме, делающем женщину абсолютно недосягаемой.

— Ты брила этим ноги? — гневно спросил он, размахивая станком, словно ковбой лассо.

— Возможно… Да, верно, я забыла свою бритву у Майкла.

— Тогда купи себе новую. Посмотри на мое лицо! Теперь я весь день буду ходить в прыщах, как сопливый подросток!

— Прости, — сказала она без должного смирения.

— И еще ты заперла дверь ванной. Я чуть не сломал себе кисть о дверь.

— Плохо дело.

— Из-за тебя я теперь неделями работать не смогу. Для писателя руки — все равно что пальцы для пианиста.

Фрея скрестила руки на груди и как-то нехорошо улыбнулась:

— Какую кисть ты чуть не сломал, Тосканини?

— Не понял?

— Какую руку ты повредил? Ту, в которой у тебя станок, или другую, которой опираешься о стену?

Джек насупился.

— Поцелуй меня в зад, — прошипел он и пошел в ванную.

— Похоже, кто-то это уже сделал, — крикнула ему вслед Фрея. — Мне нравятся твои трусы.

Джек хлопнул дверью, включил душ на полную мощность и подставил под него лицо. Это временно, напомнил он себе, максимум две недели. Сегодня вторник, значит, осталось всего девять дней. Только девять дней? Всего девять? Джек запрокинул голову, как в страстной молитве. Вода текла по его щекам, словно слезы.

Лучшая тактика — стараться как можно реже попадаться друг другу на глаза. До сих пор ему это вполне удавалось. У Джека немного поднялось настроение, когда он вспомнил, что сбил спесь с Кэндис и она согласилась прийти на свидание в субботу вечером. Он с самого начала знал, что все у него получится, хотя не звонил до половины седьмого, чтобы заставить ее поволноваться. Она схватила трубку после первого же гудка, и все сомнения, если они и были, вмиг рассеялись. Ох уж эти молодые девицы! Вечер прошел почти по плану, хотя обсуждение опуса Кэндис оказалось чуть более резким, чем он ожидал. Ему в голову не могло прийти, что она придает такое значение ею же изобретенным наречиям. Кэндис в своем маленьком черном платье оказалась симпатичнее, чем он себе представлял. А без платья — просто восхитительна. После ресторана Джек, как настоящий южный джентльмен, проводил ее домой. Он уже знал, что ее соседка по комнате весьма кстати уехала (вот тут-то она точно попалась, никуда бы не делась, пришла бы на свидание, раз и об этом успела позаботиться), и, поскольку дама не возражала, решил остаться у нее до утра.

Джек вышел из душа, растерся полотенцем. Кэндис — славная девчушка. Когда они наконец выбрались из постели, она настояла на том, чтобы приготовить ему завтрак — оладьи с кленовым сиропом. Он не особенно любил оладьи, но приятно было наблюдать, как она для него старается. После завтрака, честно признаться, его охватило беспокойство. Квартирка у Кэндис оказалась крохотной: окна выходили на глухую стену — грязную и мрачную. Наверное, она не могла позволить себе ничего лучшего, но в четырех стенах Джек мучился клаустрофобией. Она предложила пойти в парк (зачем?), но он отговорился, сказав, что у него назначена встреча, это была чистая правда — он сам попросил Гаса устроить попойку в спортклубе.

Джек вернулся мыслями к Фрее. Три дня они прожили без проблем, хотелось надеяться, что оставшиеся девять пройдут так же гладко. Главное — не вторгаться в личную жизнь друг друга. В конце концов они взрослые люди. Оставалась одна крохотная загвоздка — он не предупредил Кэндис, что Фрея несколько дней поживет у него. Просто забыл.

Обернув вокруг пояса полотенце, Джек пошел в спальню переодеться. Натянув любимые джинсы и футболку, он ощутил сладостный аромат кофе и свежеподжаренных тостов. Хорошо все же, когда в доме живет женщина. Он появился на кухне в отличном расположении духа. Огляделся — ни кофе, ни тостов.

— Ты тосты не жарила?

— Что? — Фрея сидела на единственной табуретке — его табуретке — и была поглощена чтением газеты — его газеты.

Джек кашлянул. Не дождавшись реакции, принялся готовить завтрак — нарочно шуршал пластиковым пакетом из-под хлеба, гремел тостером, надеясь, что она устыдится и попросит у него прощения.

Наконец она подняла голову:

— Послушай, Блисс и Рики расплевались!

Джек вопросительно посмотрел на нее. Кто, черт возьми, эти Блисс и Рики?

— Ну ты и кретин! Блисс Богардо — супермодель. Рики Рэдикал — рок-звезда. Она застала его с женщиной-барабанщицей и схватила за яйца. Вот умора!

Фрея вновь принялась за чтение, подбирая с тарелки промасленные крошки.

— Дурацкие имена, — сказал Джек, — наверняка не настоящие.

— Разумеется. Ты, случаем, не пещерный человек?

— Предпочитаю не забивать голову пошлостями. А теперь, будь добра, дай мне полосу со спортивными новостями.

Фрея, бросив на него подозрительный взгляд, отсоединила нужные страницы и подала ему. Джек сразу увидел заголовок: «Шансы „Янки“ под угрозой — „Пинки“ наступают из последних сил». Сердце Джека болезненно сжалось. Хуже новостей не придумаешь.

— Боже мой! — пробормотала Фрея. — «Пинки наступают из последних сил» — это, конечно, не пошлость.

Джек молча налил себе кофе, достал из тостера хлеб, отнес на стол, а газету положил рядом. Открыл и снова закрыл холодильник.

— Куда ты дела молоко?

— Оно кончилось. Там оставалось на донышке.

Джек терпеть не мог кофе без молока и готов был вылить его в раковину. Вместо этого он притащил стул из гостиной, кряхтя под его неподъемной тяжестью, сел за шатающийся на рахитичных ножках стол и потянулся за маслом — спасибо, хоть масла ему оставила, намазал щедрой рукой еще горячий тост, чувствуя на себе неодобрительный взгляд Фреи.

— Вижу, ты большой любитель масла.

— Да, это так, — с нажимом на каждом слове ответил он.

— От масла здорово поправляются.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. — Она принялась за второй — или третий? — тост. — Кстати, ты прибавил в весе с тех пор, как мы впервые встретились.

Джек машинально втянул живот.

— Это мышцы. Я регулярно играю в сквош^[16].

— Мышцы! — Фрея залилась смехом.

Джек развернул газету. Новости не такие уж печальные. Подающий был в порядке, но…

— Я вот думаю, — послышался голос Фреи, — если я здесь ненадолго останусь, нам надо выработать кое-какие правила.

Джек с хрустом расправил газету, не прерывая чтения.

— Я хочу сказать, что люди, которые живут вместе, обычно составляют график… Эй? Ты еще здесь?

— Что?

— Может, договоримся, кто когда выносит мусор, сдает в прачечную белье, готовит ужин и моет посуду?

— Не стоит.

— Как насчет уборки? Твоя ванна представляет угрозу здоровью.

— Уборка не входит в сферу моих интересов.

— Как насчет гостей?

— Обычно я сам хожу в гости. — Тут до Джека дошел смысл сказанного и он опустил газету. — Ты имеешь в виду себя?

— Нет, Микки-Мауса.

— Ну что же… — Джек был, мягко говоря, смущен. Неужели Фрея собралась привести мужчину в его квартиру, в его кабинет, в его святилище, и… и… развлекаться с ним здесь? Она только что рассталась с Майклом. Где ее моральные принципы? — Думаю, мы могли бы предупредить друг друга, если бы захотели… — Джек закашлялся. — Один из нас мог бы просто уйти, чтобы дать другому возможность…

— Возможность уединиться.

— Именно.

— Еще один момент: я хотела бы внести свой вклад в ведение хозяйства. Сегодня я могла бы сходить на рынок — набить продуктами холодильник. У тебя есть персональные пожелания в смысле пищи?

— Ореховое мас…

Джек замер на полуслове. Набить холодильник. Разве не об этом его предупреждал Лео? Женщина старше его, предположительно «друг», которая как червяк вползает в твою жизнь и никогда не уходит.

— Нет! Не ходи на рынок!

Фрея озадаченно посмотрела на него и пожала плечами:

— Ладно. Тогда пойдешь ты. Я терпеть не могу покупать еду.

Джек тоже терпеть не мог ходить за продуктами. Надо же вляпаться в такое дерьмо! Фрея, поднявшись, поставила чашку и тарелку в раковину — мыть посуду она и не подумала. Кажется, собиралась уйти. Джек снова взялся за газету. Наконец-то мир и покой.

Но она не ушла — нет! Она открыла дверь, ведущую во двор, и завизжала:

— Кто-то украл мое белье!

— Я принес твои веши в дом.

— Ты взял мое белье? Зачем?

— Потому что… потому что оно высохло!

— Так где же оно?

— Не знаю. — Как можно думать о белье, когда «Янки» в беде? Джек постарался сосредоточиться. — Я… я, кажется, оставил твои вещи в ванной.

— Объясни, пожалуйста, зачем тебе понадобилось брать мое белье в ванную? — В голосе Фреи зазвучали металлические нотки.

Джек швырнул газету на стол:

— Мне ничего не понадобилось. Я забыл, что эти проклятые тряпки у меня в руках. Господи, Фрея, не смотри на меня так, будто я извращенец.

— Я не смотрю!

— Смотришь!

— Я не смотрю!

— Смотришь!

— Я не смотрю!

— Смотришь!

— Я не смотрю!

— Смотришь!

— Я не смотрю!

— Смотришь!

— Я не смотрю!

— Смотришь!

— Нет!

— Господи, ты когда-нибудь уйдешь на работу?

— Прямо сейчас. Не устраивай истерику.

— Я не устраиваю.

— Устраиваешь.

— Нет.

— Да, да, да!

Фрея, похоже, забавлялась. Джек поджал губы. Больше она из него ни слова не вытянет. Вот теперь она точно уйдет.

Но она не уходила. Почистила зубы, потом удалилась в свою комнату, вышла, снова вошла, вышла и чисто по-женски воскликнула: «Ах, надо же!», вероятно, что-то забыв, снова вернулась к себе, вышла. Он слышал, как застучали по кафельному полу ее каблучки, затем она снова возникла на пороге кухни, на сей раз с папкой для бумаг, прямая и гордая, как флагшток.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, как я тебе благодарна за то, что ты меня приютил, — сказала она с веселой спонтанностью древнегреческого посланца, принесшего весть о резне в Спарте.

Джек пробурчал нечто невразумительное.

— Может, в качестве жеста доброй воли я могла бы тебе приготовить сегодня ужин?

О нет. Так легко ей его не поймать.

— Я ужинаю не дома.

— Вот альтернатива: я обнаружила в своей комнате множество сломанных электроприборов. Могу отнести их в ремонт, если хочешь…

— Нет. — Эти женщины хитрее самого дьявола. — Мне это совершенно не нужно.

— Тебе нравятся сломанные утюги?

— Очень даже.

— И сломанные будильники?

— Я страстно их люблю.

— И разбитые…

— Я люблю все, кроме разбитых пластинок. Не нуди, Фрея. Мне не нужна жена, иначе я давно бы ее завел.

— Жена, в единственном числе? Джек, ты тронулся.

— Послушай, тебе что, некуда пойти? Куда-то вроде публичной казни?

Ха! Вот что ее доконало. Она взбила волосы — то, что от них осталось, — и повернулась на каблуках. Она уходит! Тук-тук — стучат каблучки, — одна из пяти тысяч пар, что она складировала у него в кабинете. Он услышал, как открылась входная дверь, шум машин с улицы и… тишина. Часы отбивали секунды, и он с нетерпением ждал, когда наконец хлопнет входная дверь. Но так и не дождался. Голову распирало от напряжения, еще немного — и отлетят уши. Чего она ждет? Не выдержав, Джек встал из-за стола и пошел посмотреть, что происходит.

Она стояла на пороге, опустив голову и придерживая ногой пузатую сумку такого размера, в которой белке впору устроить зимний склад орехов. Зачем женщинам сумки, в которых они ничего не могут найти?

— О Джек, — пролепетала она, — у тебя есть мелочь на автобус?

— Нет, нет у меня долбаных четвертаков для твоего долбаного автобуса!

Фрея подняла голову и посмотрела на него как-то странно, даже испуганно. Но тут же распрямилась, повесила на плечо сумку, шагнула за порог и, одарив его ослепительной улыбкой, проворковала:

— До свидания, миленький. Удачного тебе дня в офисе. Ты не поцелуешь меня на прощание?

Джек захлопнул дверь перед самым ее носом.

Глава 9

Вернувшись с работы, Фрея облегченно вздохнула, не застав Джека дома. После утренней демонстрации своего дурного характера Джек почти убедил ее в правоте Кэт — мужчины и женщины просто не созданы для гармоничного сосуществования под одной крышей. Кроме того, его отсутствие давало ей шанс кое-что усовершенствовать в домашнем хозяйстве. Фрея водрузила на кухонный стол огромный сверток с принадлежностями для уборки — чистящим порошком, бутылкой отбеливающей жидкости для унитаза, щеткой, салфетками для полировки и резиновыми перчатками. Одно дело — беспорядок в комнате, совсем другое — душевая кабина со стенами, покрытыми таким слоем грязи, что на них можно писать письма.

Фрея быстро переоделась — надо поторопиться. Она не хотела, чтобы Джек застал ее за столь неблагодарной черной работой. Еще подумает, что таков удел женщины. Да и в отведенной ей комнате надо было навести порядок, поскольку она производила поистине удручающее впечатление. Она была совсем крохотной. У стены — односпальная кровать, у окна — рабочий стол Джека, заваленный чем попало. Почти все пространство занимали коробки с обувью и чемоданы, стоявшие на полу. Чемоданы Фрея использовала как комод. Одежда ее висела на плечиках над кроватью на бельевой веревке. Словно ей снова было девятнадцать. Впрочем, пристанище временное, и можно потерпеть. Завтра она купит газету с объявлениями о сдаче квартир. Если повезет, снимет подешевле — с летней скидкой.

Несколько минут потребовалось на то, чтобы облачиться в древние спортивные штаны, футболку и теннисные тапочки. Обильно припудрив стены порошком, она взяла щетку и принялась за работу, как ни удивительно, получая от этого удовольствие. Ничего нет нуднее ежедневной уборки, но, когда счищаешь вековую грязь и видишь блистательные результаты, сердце радуется.

Полчаса изнурительного труда — и кафель засиял, обретя свой первоначальный цвет — черно-белый. Унитаз в зловещих потеках засиял льдисто-голубоватой белизной, а на раковине проступило название торговой марки. Поскольку Фрея стала очень грязной, а ванная — очень чистой, она решила тут же проверить качество своей работы, приняв душ. Она уже почти закончила смывать шампунь, когда в дверь позвонили. Видимо, Джеку лень было достать ключи из кармана. Фрея сделала вид, будто не слышит. Она ему не привратник, в конце концов.

Выйдя из душа, она вытерлась насухо, набросила кимоно и обмотала голову полотенцем. В дверь снова позвонили. Фрея зарычала от злости. Этот идиот, должно быть, забыл ключи. Фрея зашлепала босыми ногами к двери, оставляя на полу мокрые следы.

— Эй, Джек Мэдисон, — протянула она, имитируя, как ей казалось, южный акцент, — это называется…

Но звонил не Джек. На пороге стояла молодая женщина, в ее искусно накрашенных глазах, как в зеркале, отразилось изумление Фреи.

Фрея поддержала готовый свалиться с головы самодельный тюрбан.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Джек… дома?

— Нет.

— О, он сказал, что встретит меня здесь.

— Зачем?

— У нас семинар по творчеству. Он сказал, что мы пойдем вместе.

— Как мило. Вам лучше зайти.

Фрея отступила на шаг и распахнула дверь. Она узнала девушку. Это была маленькая мисс ABC, «студентка» Джека, которая приходила к нему тогда, утром. Свеженькая, с пухлыми щечками и в коротком платьице, она выглядела лет на семнадцать. Когда она проходила мимо Фреи в своих босоножках на каблуках, Фрея обнаружила, что с высоты своего роста вполне может обозревать ее грудь в глубоком декольте. Теперь понятно, почему Джек такого высокого мнения о ее умственных способностях. Фрея запахнула кимоно и затянула пояс. Следуя за гостьей в гостиную, она заметила, каким опытно-собственническим взглядом девушка осматривает квартиру, словно хочет удостовериться, на самом ли деле Джека нет дома. Наконец девица обернулась и одарила Фрею нагловатой улыбкой.

— Я — Кэндис, — объявила она.

— Отличное имя. Вам очень подходит. Готова поспорить, что Джек зовет вас Кэнди^[17]. Я права?

Кэндис порозовела. Надо думать, от смущения.

— Иногда. — Ее маленький вздернутый носик сморщился. — Чем это пахнет?

— Чистотой. Волшебный запах, не так ли? Предвосхищая ваш вопрос, сразу скажу, что я не горничная и не прислуга.

— Мне такое даже в голову не пришло, — бросила девушка несколько раздраженно. — Ведь я видела вас в субботу. Джек сказал, что вы его давняя подруга.

— Льстец! — промолвила Фрея, расхохотавшись.

— Но он не говорил, что вы тут живете.

— Ох уж эти мужчины… — Фрея закатила глаза, — они так забывчивы. А теперь, прошу извинить, мне пора браться за мое вязание. Угощайтесь всем, что найдете на кухне, — диетическая кола, лимонад, молоко с печеньем…

С этими словами Фрея удалилась в свою комнату, с горящими щеками, досадливо поджав губы. Она не любила оказываться в проигрышной ситуации. А кто любит? Почему Джек ее не предупредил? Мельком брошенный взгляд в зеркало убедил ее в том, что лицо ее без следа косметики малопривлекательно, не говоря уже о тюрбане из полотенца и стареньком халате с обтрепанными обшлагами. Кэндис, напротив, была ухожена, подкрашена, в нарядном платье. Кроме того, Кэндис в отличие от Фреи была тонкокостной и в то же время пышной именно там, где надо. Фрея хмуро усмехнулась: дворовая кошка рядом с домашним персидским котенком.

Фрея скинула халат и принялась торопливо натягивать свои любимые джинсы и черный облегающий топ. Почему Джек падок на этих безмозглых пустышек? Она едва ли могла припомнить хоть одну из его подружек, которая бы вызывала у нее симпатию. Фрея зачесала влажные волосы на уши и принялась накладывать грим. Неужели Джек не понимает, как опрометчиво, даже непорядочно, ведет себя по отношению ко всей их компании, Гасу, Ларри и остальным, когда заводит шашни с девицами, чей культурный уровень ограничивается «Звездными войнами» и прочей чепухой? Не одна встреча старых друзей была испорчена присутствием всяких там Кэнди-Мэнди или Бонни-Конни, воркующих с Джеком в то время, как всем хотелось просто расслабиться и предаться воспоминаниям. Пора бы ему повзрослеть.

Вернувшись в гостиную, Фрея застала Кэндис с очаровательной непринужденностью расположившейся на диване с «Поэтикой» Аристотеля из библиотеки Джека в руках.

— Это всего лишь я, — сказала Фрея. Девочка по крайней мере держала книгу не вверх тормашками. Фрея налила себе бурбон со льдом и, положив руку на подлокотник кресла, закинула ногу на ногу.

Кэндис смотрела на Фрею с неприкрытой враждебностью.

— Вы — Фрея, не так ли?

— Почти. Восемь из десяти.

— Джек сказал, что вы живете в центре со своим бойфрендом.

— Жила. — Фрея напряглась, но продолжала улыбаться.

— Что же случилось?

Фрея не собиралась ничего объяснять этой дурочке.

— Уж если хотите знать, он сделал мне предложение, а я отказалась.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. В это так трудно поверить?

— Нет, я просто восхищаюсь вами, — сказала Кэндис и, выдержав паузу, добавила: — Вы смелая женщина.

Фрея нахмурилась:

— Смелая?

— Ну… Я хочу сказать, в вашем возрасте…

Кэндис опустила глаза и пожала плечами. При этом груди ее заколыхались, как два воздушных шара. Интересно, как она себя чувствует с таким пышным приданым? Ведь оно мешает ей смотреть под ноги. Фрея сложила руки на собственной, куда менее сейсмичной груди.

— Вы хотите сказать, что я вряд ли когда-нибудь получу еще предложение?

— Я этого не сказала. Моя тетя Рейчл впервые вышла замуж в сорок два. Правда, детей у нее так и не было, а сейчас она в разводе.

— Какая вдохновляющая история. Спасибо, Кэндис.

Обе замолчали. Кэндис взглянула на часы.

— Он опаздывает, — сообщила она.

— Джек всегда опаздывает.

— Вы давно с ним знакомы?

— Десять лет. А вы?

Кэндис благоговейно закатила глаза:

— Разве можно измерить отношения временем? Я хочу сказать, хронологическая последовательность событий не дает должного представления о сути отношений.

— Возможно. Но если уж вы заговорили о хронологии…

— Я хотела сказать, что у нас с Джеком это — куп де фут.

— Что, простите?

— Куп де фут. Любовь с первого взгляда. По-французски.

— Ах да, понятно. Как мудро с вашей стороны не пытаться воспроизвести акцент!

Кэндис не уловила сарказма. Она уже не слушала. Ее губы приоткрылись, слегка обнажив крепкие белоснежные зубки.

— Когда он вошел в аудиторию, я едва не умерла.

— Едва? Это обнадеживает.

— Разве он не самый красивый мужчина в мире? Эти голубые глаза… — Кэндис вздрогнула, как в экстазе. — К тому же я преклоняюсь перед его талантом.

Фрея раскусила кубик льда.

— Вначале я не была уверена, что он заметил меня, как женщину, я хочу сказать. Но когда после семинара мы случайно столкнулись, я почувствовала эту необыкновенную искру, это короткое замыкание…

— О Боже. Надеюсь, вам не было больно?

— …Несмотря на то что он выше меня во многих областях. Умнее, глубже и…

— Старше?

Кэндис стала суровой, как оракул.

— Возраст — всего лишь количество лет, прожитых на планете, и к эмоциям отношения не имеет.

— Как это верно.

В это время в замке повернулся ключ. Женщины обернулись к двери и молча ждали, пока Джек затащит велосипед в коридор. Кэндис увлажнила языком губы и откинула назад волосы.

Дверь распахнулась, и в комнату, поправляя очки в тонкой металлической оправе, вошел Джек. Словно в фотографической вспышке Фрея вдруг увидела его глазами Кэндис: мужественный, слегка растрепанный, что ничуть его не портило, а лишь создавало ощущение вальяжной раскованности, умный, но без заносчивости. Можно даже потешить себя мыслью, что такого мужчину легко прибрать к рукам. Фрея с трудом сдержала смех — Джек наконец увидел их и замер в шоке, словно застал у себя в гостиной Сталина и Гитлера, сидевших рядом.

— Отлично, славненько! — вдруг оживился он, неуклюже разыгрывая Санта-Клауса. — Две мои любимые женщины. Вместе. Как замечательно!

— Я знаю. Ну разве не чудо? — в тон ему ответила Фрея.

Джек бросил на нее косой взгляд и с чахоточным возбуждением плохого клоуна принялся потирать руки.

— Ну, — восторженно проговорил он, — я вижу, девочки, вы уже успели познакомиться!

— Совершенно верно. Успели.

Кэндис, не в силах сдерживать чувства, с робким и трепетным «Ах!» вскочила с дивана и бросилась к Джеку, раскрыв ему объятия. Фрея с каменным лицом наблюдала эту трогательную сцену.

Джек по-отечески ласково потрепал Кэндис по голове, высвобождаясь из ее цепких объятий.

— Все прекрасно, девочки! — тем же напряженно-веселым голосом сообщил он. — Я только… э… возьму бумаги, и мы пойдем.

— Мы? — с запинкой переспросила Кэндис, в ужасе уставившись на Фрею.

— Нет, нет, — поспешила успокоить ее Фрея, небрежно махнув рукой. — Вы, детки, идите развлекайтесь. А я останусь дома — пусть вставные челюсти хорошенько отмокнут.

Джек и Кэндис поспешили к выходу. Фрея слышала, как они ворковали. Потом наступила тишина. Фрее предстояло провести вечер в гордом одиночестве.

Она взяла стакан с бурбоном, вставила в магнитофон кассету и плюхнулась на диван. На полу валялась стопка журналов. Она подобрала несколько, бросила рядом с собой на диван и от нечего делать стала просматривать. Билли Холидей пела что-то нежно-меланхолическое: «Не знаю, отчего мне так печально нынче…» Страницы журналов пестрели именами — Апдайк, Рот, Исаак Берлин Нижинский, Джеймс, Веласкес. Как мог человек, привыкший к пиршеству духа, проводить время с Кэндис и ей подобными? Неужто не мог найти что-нибудь получше?

Такое поведение Джека Фрея объясняла его непреодолимой ленью. Было в Джеке нечто такое, отчего женщины сами падали ему в руки, как созревшие яблоки с дерева. Ему даже не приходилось утруждать себя съемом. Она вспомнила, как впервые увидела его, — он только что сошел с самолета, доставившего его в Нью-Йорк из Северной Каролины. Был август — невыносимая жара, когда глаза щиплет от текущей туши, а от мусорных баков несет спекшимся на солнце дерьмом. В то время она вела богемный образ жизни — богатой лишь духовно. Мужчины, с которыми она общалась тогда, были дружелюбны, талантливы, достойны любви, но от них плохо пахло, а длинные волосы редко видели воду. И тут в их компании появился Джек с красивым кожаным чемоданом и старой пишущей машинкой, которой очень гордился. Он напоминал Роберта Редфорда в фильме «Босиком по парку». Такой юный. Такой чистый. Такой вежливый! Одна девчонка из бруклинского пансиона клялась, что от него пахнет свежескошенной травой. Он сказал, что собирается стать писателем.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы он уподобился остальным, — лоска как не бывало. Его дразнили по поводу и без повода — за красивые рубашки и богатого папочку, за южный акцент, за то, что привез с собой «В поисках утраченного времени» Пруста в твердом переплете — цикл романов, из которых он так ни одного и не прочел. Джек принимал все с благородным добродушием. Он был из богатой семьи, но денег не имел, поскольку не ладил с отцом, и стал своим в этой богемной нищей команде. Фрея взяла его под свое крыло. Джек оказался забавным парнем — щедрым, когда было чем поделиться, полным энтузиазма и очень серьезным, когда дело касалось работы. Он нравился Фрее. И она ему нравилась. Дальше этого дело не шло. Он был для нее слишком молод. К тому же девушки буквально липли к нему. В общем, по обоюдному молчаливому согласию они оставались просто друзьями.

Фрея лениво листала журналы. Хорошо, что у них с Джеком так ничего и не получилось. С ним было весело и легко, но его отношения с умными женщинами — те немногие связи, которые были на ее памяти, — быстро кончались. Возможно, потому, что Джек не выносил соревнования. Он часто вспоминал Фейетт, они вместе учились в университете в Северной Каролине. Она, по его словам, была превосходной во всех отношениях и разбила его сердце, однако Фрея догадывалась, что это лишь предлог не связывать себя брачными узами — даже гражданским браком. Гораздо проще дрейфовать по жизни, ничему и никому не отдавая себя целиком. Мужчинам нравится, когда их интеллекту бросают вызов, им также нравятся привлекательные женщины, а вот сочетание первого и второго им не нравится.

Или нравится? Внимание Фреи привлекли личные послания на последней странице журнала. Раздел «Знакомства».

«Выпускник Йельского университета, РВАЧ, ищет привлекательную культурную компаньонку для походов в театр, на выставки, за город, а там кто знает?»

Ну-ну.

«Богарт в поисках Бергман^[18]. Давай сыграем еще раз».

Фрея рывком села и огляделась в поисках ручки. Вот решение ее проблемы!

«Любимый, где тебя искать?» — надрывалась Билли. Фрее на самом деле не так уж был нужен герой-любовник, но она отчаянно нуждалась в мужчине, причем срочно — найти его надо было в ближайшие две недели. Подошел бы кто угодно, лишь бы выглядел импозантно. Читатели «Нью-Йорк тайме бук ревью» вне всяких сомнений выше среднего уровня членов общества «одиноких сердец»; мужчины, читающие и печатающиеся там, наверняка умны, образованны, респектабельны, словом, не примитивны…

«Я недавно овдовел, мужчина почти без возраста, которого часто принимают за Эйнштейна».

«Мудрая сова с гнездом и перьями ищет голубку для периодических миграций».

А может, они чокнутые?

И все же стоило попытаться. Фрея нашла три последних объявления и приступила к компиляции. Аббревиатуры создавали большие проблемы. РВАЧ — следует понимать буквально или это респектабельный военный, американец, черный? А как насчет УСС — удачливый степенный собственник или убийца со стажем? А может, усталый старый слон? Фрея в задумчивости постукивала ручкой.

Вначале она вычеркнула тех, кто не дал свой электронный адрес. Для контакта через абонентский ящик нет времени, а звонить напрямую — слишком опасно.

Вначале она исключила всех, кто сообщал о себе, что бородат, подтянут, старше сорока пяти, женат, а также тех, кто пользовался такими словами, как «интим», «удовольствие» или «втроем». Осталось совсем немного, но ей нужен был всего один.

Губы Фреи тронула загадочная улыбка — она начала сочинять ответ. Забавно. Примерно то же, что шопинг по Интернету.

Фрея решительно поднялась с дивана, прихватив с собой пачку журналов, и пошла к себе, в кабинет Джека, который сняла у него на время. Там стоял компьютер. Едва ли Джек станет возражать, если она им воспользуется, чтобы отправить пару сообщений. В этом нет ничего криминального, не так ли?

Глава 10

«Корабль зашел в гавань».

Не очень.

«Корабль вошел в гавань».

Лучше, но…

«Входя в гавань, корабль…»

Джек нервно забарабанил по клавиатуре компьютера, хмуро взирая на плоды своих творческих потуг.

«Корабль — пыхтя?.. скользя?.. на всех парусах?.. на крейсерской скорости?»

Нет. Думай. Корабль, рожденный его воображением, был старой здоровенной посудиной, пробивающей путь сквозь высокие волны. Как насчет этого?

«Корабль, вспахивая море килем, вошел в гавань».

О да! Блестяще. Джек опустил палец на кнопку Delete и с силой нажал.

Теперь ему светил лишь белый значок курсора — солнечный зайчик на плоском голубом поле экрана. Он закрыл глаза, стараясь настроиться на работу.

«Громоздкое судно, неуклюже переваливаясь, зашло в гавань промозглой февральской ночью. Ржавый металл потрескивал от холода».

Вот это уже лучше. Он сказал читателю, что ночь выдалась холодная, а корабль был большой и старый. Ему нравилось слово «промозглой» и выражение «потрескивать от холода». Он улавливал некий ритм в этом отрывке — словно он был написан белым стихом. Но индивидуальность автора ускользала от Джека — кем написаны эти строки: Джеком Мэдисоном, Сомерсетом Моэмом или Мистером Никто? Не станет ли высказывание более экспрессивным, если поменять слова местами?

«Однажды промозглой февральской ночью в гавань, тяжело переваливаясь…»

Или отрывочно, как в стихах?

«Промозглая ночь. Февраль. Холодный скрежет ржавого металла».

Ржавого? Проржавленного? Ржавеющего? Скрежет или треск?

Джек почесал нос. А ржавый металл трещит? И можно ли назвать это судно кораблем? Есть ли различие между кораблем и шхуной? Джек решил заглянуть в справочник. Нашел в энциклопедии раздел «Кораблевождение». Описание или картинка могли навести на мысль, вдохновить. Через полчаса Джек уже знал все и про всех на букву «К», он также узнал, чем отличается корабль от шхуны. Значит, все было правильно. Итак, корабль в гавани. Что же дальше? Джек взглянул на часы. Отлично! Время пить кофе.

На кухне царил чудовищный беспорядок. И это в квартире, где живет женщина! Джек решил заняться уборкой. Согрел воды, налил в раковину, добавил пенящееся средство и вымыл пару тарелок, но тут до него дошло, что посуда и сама может отмокнуть. И вместо того чтобы заниматься бесполезным делом, взял в руки газету — вдруг он пропустил что-то важное? Он узнал, что в Рио температура поднялась до 105 по Фаренгейту, а в Анкаре — всего 35 по Цельсию. Нью-Йорк, с его 70 по Фаренгейту, оказался как раз посредине — просто удивительно! Он налил себе кофе и хотел отнести его на рабочий стол, как вдруг вспомнил, что в одном из ящиков расшаталась петля и уже несколько недель он никак не соберется ее прикрутить. Джек вздохнул — еще одна задержка. И все же не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Где там отвертки?

Через двадцать минут он вернулся на прежнее место, только сейчас ноготь большого пальца был залеплен пластырем. Он сидел с отсутствующим видом, ожидая, когда на него снизойдет вдохновение. В голове была каша. Джек завыл. Ну почему он не может писать? Что случилось? Раньше слова сами лились мощным потоком, как-то он написал за день рассказ. В неистовом стремлении опубликоваться он трудился, не зная отдыха, придирчиво оценивая свою работу, и с первой же попытки добился успеха, который принял как должное. Обыкновенное чудо. Все тогда было для него внове: увидев свой рассказ напечатанным, он пришел в восторг, а оформление книги его совершенно не интересовало. Он даже удивился, когда его попросили высказать свои пожелания в отношении обложки. Так же равнодушно он относился к издательским рекламным объявлениям, которые ему приходилось писать. И к рецензиям, падавшим к его ногам, словно персиковый цвет весной.

Джек открыл нижний ящик стола, с трепетом вытащил папку с вырезками из журналов, лежавшую на дне, положил на колени, отъехал вместе со стулом назад и принялся листать страницы. По мере того как он читал, самодовольная улыбка все шире расплывалась у него на физиономии. Вот оно: «Мэдисон раскручивает сюжеты один за другим с изящной непринужденностью истинного профессионала и в то же время не отстраняется от своих героев, не теряет к ним сочувствия» («Нью-Йорк таймс»). Еще одна, из самых любимых: «Удивительно интеллигентный, он пишет блестяще, с изяществом, о котором многим писателям даже постарше приходится только мечтать» («Вашингтон пост»). «Блестяще» — о чем это? Ладно, это всего лишь «Литл-Рок пост», но не все же в Арканзасе такие тупые. Помимо некоего Хирш-берга, который полагал, что Джек «не полностью охватил постмодернизм» (что бы он ни имел под этим в виду), и чей роман Джек мечтал получить на рецензию, все авторы статей в один голос говорили одно: он, Джек Мэдисон, хорош. Был. Тогда. Джек взглянул на дату под одной из статей и захлопнул папку. Сроки сдачи нового романа давно прошли. Он должен торопиться! Джек тупо смотрел на пустой экран. В голове мелькали обрывки мыслей, никак не желавшие оформляться в слова. Все, о чем он мечтал, — соединить в своем романе достоинства «Больших надежд», «Великого Гэтсби», «Над пропастью во ржи» и «Шума и ярости». Сюжет был спрятан где-то в тайниках подсознания.

Джек взглянул на часы. Хоть бы кто-то позвонил и пригласил его на ленч. Он вымучил еще два предложения, прочел вслух, напечатал различными шрифтами, выбирая наиболее впечатляющий вариант, и попросил компьютер сообщить, сколько он настругал слов (163). Может, вдохновение не идет потому, что он голоден?

Джек пошел на кухню и стал готовить сандвич: ветчина, сыр, укроп, горчица. Мозг был занят сложными вычислениями. Предположим, он будет писать двести слов в день, в неделю — примерно тысячу; таким образом, с учетом выходных и отпуска, остается еще два года до окончания работы. Два года, Господи! Ему будет тридцать четыре, почти полжизни позади. И где гарантия, что он вообще напишет этот роман? Если быть честным, его продуктивность за последние два года оставляет желать лучшего. Один рассказ, россыпь ярких, но весьма быстро забытых статей в журналы, пара дюжин обзоров. (Но кто в наши дни придает значение обзорам? Рецензии, по словам Лео, выеденного яйца не стоят.)

Джек принес сандвич в гостиную, прихватив бутылку лимонада, и включил телевизор. Очень важно быть в курсе того, что творится на ниве поп-культуры. К тому же нельзя работать и есть одновременно. Пять благословенных минут он слушал признания толстухи в ковбойских ботинках, испытавшей на себе сексуальные домогательства. Мужчина с накладкой из искусственных волос на месте лысины, одетый словно для игры в гольф, вытягивал из нее одну сальную подробность за другой до тех пор, пока женщина не разразилась рыданиями, на что публика в зале ответила дружными аплодисментами. Должно быть, публичные казни так же будоражат общественное сознание — такого рода шоу не что иное, как корректная замена кровавых зрелищ, подумал Джек, переключая приемник на другой канал. Но сколько ни щелкай пультом, везде одно и то же — коктейль из приятно возбуждающих пошлостей, скуки и детской беззаботной жестокости. Джек начал было формулировать теорию культурной зрелости, согласно которой современная Америка оказывалась примерно в таком же возрасте, как средневековая Европа, пока его не отвлекла телевикторина, в которой новобрачным с завязанными глазами учиняли допрос по поводу домашних и сексуальных предпочтений партнера. Джек печально покачал головой и включил другой канал. Иногда Джек задумывался о том, стоило ли вообще связывать жизнь с литературным творчеством. Не лучше ли было податься в Голливуд и писать сценарии-однодневки? О, надо же — «Баффи — покоритель вампиров». Джек хлопнул себя по колену.

Джек, глядя на экран, медленно жевал бутерброд. Он отправил в рот последний кусок, когда зазвонил телефон. Недовольно фыркнув, Джек нехотя поднялся с дивана и, приглушив звук, пошел к телефону, продолжая смотреть на экран.

— Да? — Ого. Похоже, у Баффи будут проблемы с этим красноглазым парнем, который крадется к нему сзади.

— Привет! Фрея дома? — Голос мужской. «Фрея» прозвучало как «фраер».

— Нет, — пробормотал Джек, дожевывая сандвич.

— А вечером будет?

— Наверное.

— Ладно. Я перезвоню. Передайте, что звонил Макс. — В трубке раздались гудки.

Через пять минут повторилось то же самое, за тем исключением, что мужчина назвался Норманом. Джек разозлился. В конце концов, он ей не секретарь. У него работа. Как только он узнает, что случится с Баффи…

Черт! Опять телефон. Они что, не могут дождаться конца рабочего дня? Мужчина, назвавшийся Лукасом, заявил, что звонит из своего лимузина. До чего же у Фреи приставу-чие кавалеры.

— А вы, кстати, кто? — поинтересовался Лукас. — Не ее ли муж, ха-ха?

— Я… Я здесь живу. — Джек был в бешенстве.

— А, понятно. Вы и есть тот самый гей?

— Нет!

Джек швырнул трубку. Разве можно работать, когда без конца отвлекают? Джек снова уставился на экран. Женщину в белых, плотно облегающих теннисных шортах заслонил огромный наплывающий пакет с тампаксами. Чудесно! Грандиозно! Он пропустил самое главное в фильме.

Джек выключил телевизор и вернулся в свой «офис» в самом мрачном расположении духа. Вещи Фреи заполнили все пространство: везде были развешаны платья, на краю книжной полки примостились баночки с лосьонами и кремами, воздух был пропитан ароматом духов. На подоконнике появились какие-то чертовы цветы — ирисы, что ли? Или гладиолусы? Какие-то высокие красные штуковины — такие изображают на слащавых открытках. Мужчине для эффективной работы нужен строгий порядок, все должно быть просто и аккуратно. Это кабинет, а не салон красоты. Внезапно Джек увидел пачку журналов под кроватью и зашипел в гневе. Может, ему бы понадобилось сослаться на какую-то статью! Да как она посмела сунуть их под кровать?! Он мог потратить часы на поиски! Некоторые она даже открыла и перегнула! Джек сердито вытащил стопку из-под кровати. Некоторые страницы пестрели пометками. Из журнала выпала незакрепленная страница — наверное, реклама. Он подобрал ее.

Черновик письма. Чем дальше он читал, тем явственнее на его физиономии проступала злорадная ухмылка. Вот до чего она дошла! Похоже, начала охоту за новым бойфрендом — некого стало мучить.

«От Фреи (его электронный адрес). Тема: свидание.

Я видела ваше объявление в «Книжном обозрении». Если вы заинтересованы в том, чтобы поужинать в этот выходной с высокой / привлекательной — вычеркнуто, стройной — вычеркнуто / блондинкой, работающей / 35 — вычеркнуто, 33 — вычеркнуто, 29 — вычеркнуто /, около тридцати, свяжитесь со мной и убедите в том, что нам следует встретиться. Звоните только вечером, связь по электронной почте — исключительно с полуночи до 7 утра.

P.S. Если трубку возьмет мужчина — это мой сосед по квартире. / «Он только друг» — вычеркнуто, «он мой брат» — вычеркнуто. / Он гей».

Джек ударил кулаком по столу, схватил ее дурацкие цветы, свернул им головки, словно цыплятам, после чего запихнул в корзину для бумаг. Как посмела она дать его электронный адрес каким-то придуркам из Клуба одиноких сердец? Как посмела она осквернить его компьютер, его священную директорию, в которой он хранил сокровища своего сердца, свои мысли и надежды, безвкусными любовными записочками? Кого это она назвала геем? Джек заходил по комнате, пиная ногами попадавшиеся на пути коробки с обувью. Она дала им его телефон, мало того, что это опасно, так теперь всякие идиоты еще долго будут звонить сюда уже после того, как она съедет. Надо же быть такой эгоисткой!

Когда раздался очередной звонок, Джек, как разъяренный бык, бросился в гостиную.

— Ее здесь нет! — заорал он в трубку.

— Джек, это ты? Это Майкл Петерсон. С тобой все в порядке?

— Да, да. — Джек изобразил снисходительный смешок. — Творчество, знаешь ли, так засасывает.

— Прости, что оторвал тебя от работы, но я хотел бы узнать твой электронный адрес. Мне надо послать Фрее сообщение.

Джек усталым голосом продиктовал адрес. Только потому, что он дома днем, все думают, будто он не работает и его можно беспокоить по всяким пустякам. Почему этот парень не позвонит Фрее, не оторвет ее от работы?

— Фрея по вечерам обычно здесь, — с подчеркнутой сухостью сообщил Джек, — если тебя это интересует.

— Благодарю, — в тон ему ответил Майкл. — Полагаю, вы наслаждаетесь обществом друг друга, — добавил он, как показалось Джеку, обиженно.

— Наслаждаемся? — Джек хотел в соответствующих выражениях высказать все, что думал о Фрее, но тут ему в голову пришла блестящая идея. Он уговорит Майкла забрать ее обратно! Тогда он сможет принимать душ когда захочет, спокойно читать газеты, приводить красивых девчонок. Джек едва сдержал истерический вопль радости и прочувствованно сказал: — Как можно не наслаждаться обществом Фреи? Она такой хороший товарищ, с ней так… легко. Но… — в голосе его зазвучали грустные нотки, — я о ней беспокоюсь.

— В самом деле?

— Она сама не своя. Одинокая и несчастная. Думаю, ей тебя не хватает.

— Неужели? — ледяным тоном произнес Майкл.

— О, она притворяется счастливой. Улыбается, но… — Джек сделал многозначительную паузу, — сердце ее разбито.

— Хорошо, — сказал Майкл.

Хорошо? Кто пишет этот сценарий?

— Сейчас я тебе расскажу, что случилось в понедельник в моей квартире. — Майкл говорил так, словно выступал в суде, защищая своих клиентов: четко, последовательно, при этом отнюдь не бесстрастно.

Джек слушал, ошеломленный. Похоже, у матери Майкла случился приступ после краткого общения с Фреей в его квартире. Миссис Петерсон переехала в отель «Плаза» и по сей день живет там. Разумеется, за счет Майкла, пользуясь сервисом по высшему разряду. Но это еще не самое худшее.

— Шесть дюймов? — повторил Джек, когда Майкл, перечисляя постигшие его беды, достиг кульминации. — Это… это ужасно. — Джек едва сдержал смех, представив себе Майкла, облаченного в брюки, из-под которых торчат его волосатые ноги в эксклюзивных носках.

— Очевидно, ты находишь Фрею куда более забавной, чем я, — сказал Майкл. — Некоторые костюмы стоят больше тысячи. Я собираюсь с ней судиться.

— Хорошая мысль, — с мужским здравомыслием согласился Джек. — Не скажу, чтобы мне не нравилась Фрея, но она может быть чертовски своевольной. С женщинами всегда так: они прелестны, пока не начнешь с ними жить.

— Не знаю, что случилось с Фреей, — сказал Майкл жалобно, — она была такой славной и милой вначале.

Фрея — славной и милой? Умора!

— Потом я стал ее раздражать. Если не дать ей командовать, она срывается на асоциальное поведение. Так по крайней мере мне сказал психоаналитик — специалист по семейной терапии.

Специалист по семейной терапии! Джеку не терпелось сообщить об этом Фрее и посмотреть на ее реакцию.

— Ты считаешь, что укорачивание брюк — это символический акт кастрации? — Джек с трудом сохранял серьезный тон. — А может, это крик о помощи?

Однако Майкл был далеко не дурак, как показалось Джеку.

— Не думай, что ты можешь снисходительно похлопывать меня по плечу, Джек Мэдисон, только потому, что возомнил себя писателем и получаешь гонорары. Говорю тебе, Фрея — испорченный человек, разрушитель. У нее серьезные проблемы в отношениях с людьми. Так что будь осторожнее. — И Майкл повесил трубку.

Джек вернулся за стол, переваривая сказанное Майклом. С какой стати эти канцелярские крысы считают себя подарком богов? Джек развернул файл, в котором работал, пока его не прервали. Он назвал себя писателем именно потому, что писал. Если бы не эти бесконечные отвлечения — все из-за Фреи, — он написал бы целую главу. Или две. Так, значит: корабль вошел в гавань…

Джек скосил глаза на письмо Фреи. «Убедите меня в том, что нам следует встретиться» — как типично для ее высокомерного стиля. Жаль беднягу, который попадется на эту удочку. И тут Джека осенило. По крайней мере трое из соискателей нарушили запрет и позвонили. Может, то же самое и с его электронной почтой? Что, если там есть ответы, которых она еще не видела? Джек с жадным любопытством стал нажимать на клавиши, предвкушая сладкую месть.

Эврика!

«Кому: Фрее с/о Ошибка! Закладка не определена.

От кого: Сорванец.

Предмет: Свидание.

Привет, малышка! Не мог ждать до полуночи. Откуда ты узнала, что блондинки — моя слабость?! Во мне шесть футов роста, потрепанный кот, около сорока, с собственным похоронным бизнесом. Обожаю мех, длинные ноги, устриц и мертвецов (шутка!). Могу встретиться с тобой в любое время, в любом месте в эти выходные.

Давай устроим шоу!

Том».

Какая прелесть! Джек перепрыгнул на другое сообщение.

«Дорогая миссис Пенроуз. Ваше послание остановило меня на краю пропасти — я был готов покончить с собой. Жена ушла от меня в прошлое Рождество. Она выжила меня из квартиры, забрала все мои деньги и настроила против меня детей. Я потерял работу из-за сильнейшей депрессии и алкогольной зависимости, однако жажды насилия не испытываю. Мне нужна любовь хорошей женщины. Пожалуйста, встретьтесь со мной. Ларри.

P.S. Может, встретимся в парке и погуляем с моей собакой Бартоном, поскольку я не могу позволить себе ужин в ресторане».

Бедный парень. Джек еще раз щелкнул мышью.

«Дорогая Фрея, боюсь, мое сообщение вас озадачит. По правде говоря, я гей, который нуждается в компаньонке-женщине, чтобы появляться на деловых встречах три-четыре раза в год. Я культурен, образован и неплохо выгляжу, и это предложение чисто деловое. Мне показалось, что вы вполне мне подойдете. Если вам нужно особое платье для определенного случая, я мог бы вам его купить или одолжить одно из своих! Кристофер».

Последний электронный адрес был снабжен иконкой — самый знаменитый портрет Шекспира поверх двух скрещенных перьев. Сразу под ней значилось: Бернард С. Паркен-райдер, профессор, доктор философии. Джек презрительно хмыкнул. Текст гласил:

«Дорогая Фрея.

La table est reserve! С нетерпением предвкушаю нашу встречу завтра (и послезавтра и послепослезавтра, как сказал бы Шекспир!), при сем ваш в величайшем ожидании, Бернард».

Итак, Фрея решила, что нашла Мистера Что Надо. Джек не был в этом так уж уверен. Он еще раз просмотрел сообщения, стараясь сопоставить их с теми объявлениями о знакомстве, которые Фрея обвела. Если Бернард — «университетский профессор», то для Фреи готов сюрприз. Какая она все-таки глупая девчонка! Но урок она заслужила — она злоупотребила его, Джека, гостеприимством и спугнула его славную малышку Кэндис. Из-за Фреи миссис Петерсон пережила нервный припадок, а Майкл разгуливает теперь с лодыжками напоказ.

Минуту Джек размышлял. К нему наконец пришло вдохновение. За десять минут он зарегистрировал новый электронный адрес, перетащил икону и данные профессора и сочинил поэму, отправив ее Фрее от имени профессора.

Знаю, суждена нам встреча

Не на улице, конечно,

От соседей вдалеке

И в укромном уголке.

Назначаю вам свиданье

В эту пятницу, не ране

И не позже девяти,

И попробуй не прийти!

Ну а коли не по нраву эта рифма, так и быть:

Зла держать, поверь, не стану — можешь и не приходить.

Затем он сочинил послание от Фреи Бернарду.

«Дорогой Бернард!

Я вся дрожу от предвкушения встречи с настоящим ученым. Я хочу знать ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ о вашей работе. Возможно, вы захотите узнать больше обо мне, прежде чем мы встретимся. У меня есть художественные склонности, но я предпочитаю считать себя интеллектуалкой, хотя не прочь и повеселиться. Среди моих пристрастий психотерапия семейных (и не семейных) пар, мужская мода и немецкая опера. Я также питаю слабость к обуви. Мои друзья в шутку называют меня боссом и говорят, что я властная, что родилась с хлыстом в руке (!), но я уверена, вы с этим справитесь.

P.S. Обожаю волосатые ноги!»

Потирая руки, Джек взял мышь и нажал «Отправить».

Глава 11

Фрея свернула с Пятой авеню и направилась к Мэдисон-сквер, постукивая острыми, как пики, высокими каблуками. Вечер выдался теплый, и она радовалась, что в пятницу, в начале уик-энда, ей не придется сидеть в квартире у Джека. Она и так никуда не выходила вечерами, лишь однажды заехала к Кэт помочь готовить лимонный пирог для очередного семейного торжества. Терпеть Джека с его дурацкими шуточками и приступами черной меланхолии ей надоело. Он буквально достал ее, и она готова была на все, только бы избавиться от его общества. Джек тоже хотел, чтобы она ушла сегодня, — Кэндис должна была прийти к нему готовить ужин, хо-хо! Фрея с чувством глубокого удовлетворения заявила Джеку, что у нее вечером в пятницу свидание.

— Правда? — ухмыльнулся Джек.

— Да. Если хочешь знать, у меня встреча с известным профессором английской литературы. Для разнообразия с удовольствием приму дозу интеллектуального стимулятора. Мне так этого не хватает.

Джек выразительно вскинул брови, давая понять, что стимуляция от встречи с Кэндис обещает быть куда более сильной. Мужчины так примитивны. Живут во власти собственных животных инстинктов, им невдомек, что для женщины гораздо важнее интеллектуальные потребности.

К счастью, имелись и исключения из правил. Фрея повторила про себя слова объявления, привлекшего ее внимание. РБМ, университетский профессор, 39, культурный, с юмором, потрепанный, но не сломленный, ищет женщину себе под стать для оживленного общения. РБМ, как выяснила Фрея, означало разведенный белый мужчина. Она тут же представила себе эффектно взъерошенного мужчину в вельветовых штанах с лукавым взглядом и хитроватой улыбкой. Они один раз говорили по телефону, и Фрею приятно поразили его вежливость, обходительность и огромное желание встретиться с ней. Он даже процитировал Шекспира, предмет его последних изысканий, его «magnum opus». (Фрея надеялась, что вести разговор они будут не на латыни.)

Его звали Бернард, с ударением на втором слоге на американский манер, что по сравнению с британским вариантом делало его имя куда более значительным. Фрея гордо вскинула голову, вполне, впрочем, бессознательно, поздравив себя с удачным выбором. Бернард был образованным человеком, зрелым, хоть и не старым, обожженным в горниле жизни, но не потрепанным. Он желал встретиться с женщиной умной, знающей себе цену, а не с какой-нибудь девчонкой с планеты Баббл-Гам. И нечего стыдиться свидания вслепую. Если Бернард ей почему-то не подойдет, она по крайней мере сможет насладиться интеллектуальной беседой.

Вот и ресторан. Фрея распахнула дверь и вошла в роскошный полумрак. Пока менеджер проверял, прибыл ли профессор Паркенрайдер, она остановилась возле аквариума, стараясь не смотреть глаза в глаза усатым и клешнястым созданиям за стеклом. Она не очень любила японскую кухню, но была не прочь отведать чего-либо японского.

— Сюда, пожалуйста. Джентльмен ждет.

Они прошли через суши-бар, где мужчина в белом с поразительной ловкостью нарезал овощи лентами, и направились к хлипким столикам из черного дерева, расположенным за суши. Мужчина за одним из столиков поднялся, чтобы ее поприветствовать, — высокий, слегка сутулый и улыбающийся.

— Бернард? — спросила Фрея, протягивая руку.

Он не пожал ее, а поднес к губам с радостной галантностью и не выпускал.

— Ах, Фрея, наконец-то мы встретились.

— Да. Здравствуйте. — Фрея высвободила руку. — Присядем?

Усаживаясь за столик, Фрея окинула своего визави быстрым взглядом. Внешность его восторга не вызывала. У него оказались большие бледные оттопыренные уши и взлохмаченные волосы, коричневые с рыжеватым отливом, зачесанные за уши и завивающиеся на концах. На нем были белая нейлоновая рубашка, обтягивавшая впалую грудь, и яркий шоколадно-коричневыи вельветовый пиджак, слегка припорошенный перхотью. Если ему тридцать девять, то она — Мисс Вселенная. Профессору можно было дать все пятьдесят. Впрочем, первое впечатление бывает обманчиво. Внешность еще не все. Остроумие и ум — вот что главное. Стоит вспомнить Сирано де Бержерака. Или Квазимодо.

Бернард наполнил чашечку, стоявшую перед Фреей, саке.

— Давайте начнем наш пир!

Фрея сделала глоток, но чокаться с профессором не стала. Она помнила все эти статьи о знакомствах, которыми пестрят дамские журналы: не будь безразличной, проявляй заинтересованность, думай не только о себе, но и о партнере.

— Скажите, Бернард, — бодрым голосом начала она, — где вы в данный момент преподаете?

Бернард откашлялся и заявил:

— В данный момент я работаю в маленьком, но элитном молодежном колледже в южном Нью-Джерси. Моя работа связана в основном с библиографией, я составляю каталоги, заказы, выдаю и принимаю разнообразную печатную продукцию.

— Вы хотите сказать, что работаете в библиотеке?

— Именно. — Бернард с важным видом кивнул. — Это мое рабочее место, а занимаюсь я совсем другими проблемами, требующими величайшего напряжения, ночных бдений, лукубриаций.

— Луку… что? — Фрея попыталась разрядить обстановку и рассмеялась. Бернард был убийственно серьезен.

— От латинского lucubro, lucubrare, lucubravi, lucubratum — что означает труд при свете лампы. Я упоминал вкратце о том, что пишу научный труд о периоде ученичества Шекспира. Не слишком большой опус, зато мой собственный.

— Шекспир! Как интересно! Расскажите мне поподробнее.

Через полчаса Фрея поняла, что профессор зануда, каких свет не видел. Морская капуста и креветки сменяли друг друга с агонизирующей медлительностью. Бернард открывал рот не для того, чтобы есть, а чтобы вещать. Теперь на столе стояло блюдо с сырой рыбой, присыпанной рисом. (Бернард выбрал японский ресторан, как он объяснил Фрее, потому что знал, что девушки должны следить за весом, чтобы не превратиться в толстых свинок.) Фрея слушала нескончаемые разговоры об употреблении Шекспиром фаллических метафор и думала, что к тому времени, как рыба кончится, она умрет от скуки. Она с завистью посматривала на жизнерадостных людей, сидящих за соседними столиками. Даже весьма отталкивающий тип, ужинавший в компании своего портфеля и мобильника, казался значительно интереснее «профессора».

— …И вот еще примеры, — продолжал между тем профессор, цитируя Шекспира, и всякий раз, как в тексте появлялись слова «сосулька», «бревно», «дудка», замирал, делая паузу и многозначительно глядя на нее.

Фрея подавила зевок.

— Я собираюсь назвать книгу «Тип Венеры. Фрейдистские аналогии и диалектика в книгах Уильяма Шекспира».

— Очень впечатляет.

— Боюсь, это не дойдет до невзыскательного читателя, — Бернард захихикал — жди еще одного перла остроумия. — Мне очень хотелось назвать ее «Устами младенца».

— Да, весьма остроумно. — Фрея вонзилась палочками в рис.

— Как я уже говорил, здесь заложен двойной смысл…

— Пиф-паф! Вы убиты! — с истерическим смехом воскликнула Фрея, наставив на «профессора» два пальца. Сумрачный тип за соседним столиком испуганно огляделся, прервав увлекательную беседу по мобильнику о расписании самолетов. Она готова была броситься прочь отсюда — бегом, громко крича и размахивая руками.

— Кроме того, Уильям Шекспир, этот лебедь с Эйвона, сам… В какой же это главе? — Бернард задумчиво почесал родинку на щеке. Фрея заметила, что ноготь на его мизинце почти в дюйм длиной, заточенный и подпиленный — для каких целей, она даже не смела вообразить.

— Простите, я на минуточку, — сказала Фрея, внезапно поднявшись с места.

В дамской комнате, к счастью оказавшейся пустой, она подошла к зеркалу и стала строить себе рожи. Придя наконец в себя, вышла и прогуливалась по холлу, пока не заметила официанта. Фрея поманила его пальцем.

Официант подошел, несколько озадаченный.

— Мне нужно такси, — сказала она, вложив ему в руку десятидолларовую купюру. — Срочно. Прямо сейчас.

Она тряхнула головой, изобразив невинную улыбку, и вернулась к Бернарду, смотревшему на нее со спокойным злорадством.

— Прекрасные туфли, — сказал он, когда она села. — Они действительно причиняют боль, как это кажется со стороны?

— Да нет, — пожала плечами Фрея, — я люблю носить каблуки.

— Я имею в виду боль, которую ощутит тот, кому вы наступите на ногу.

Фрея уставилась на него. Рот его приоткрылся в сальной многообещающей улыбке. Она надеялась, что он хотел сказать совсем не то, что она подумала.

— Зачем мне наступать кому-то на ногу?

Бернард хитро подмигнул.

— И перестаньте подмигивать! — прошипела Фрея.

— Ладно, ладно, госпожа. — Бернард вскинул руки, показывая, что сдается. — Мне нравится эта игра. — Он облизнул губы.

Фрея забарабанила по столу. Угораздило же ее нарваться на такого придурка. Неудивительно, что от него сбежала жена.

— Вы разведены, не так ли? — спросила она, нарушив молчание.

— К сожалению, это так.

— А почему? Только говорите попроще.

— Простым языком? Лукреция была сукой, и я рад, что избавился от нее. Она мне помогала в исследованиях, ну, вы знаете. Я ее всему научил — поручал ей всю мою библиотечную работу. Потом отказалась мне помогать, сославшись на занятость. Я узнал, что она работает над собственной диссертацией у меня за спиной, по Шекспиру, кстати. Такого вероломства я не мог ей простить.

— Да… — протянула Фрея. Где же такси?

— Разуверился в женщинах. Но когда увидел вас, у меня появилась надежда. — Он перегнулся через стол и накрыл своей потной рукой ее руку.

— Я так не думаю. — Фрея убрала руку. — Я не ищу длительных отношений.

— Да? — Бернард нисколько не огорчился. — Недлительные тоже неплохо. — Он, хихикнув, полез под стол и закатал одну брючину до середины икры. — Прошу прощения, если мои брюки коротки или носки недостаточно длинные, — сказал он и выгнул брови, предлагая ей сделать свой ход.

— Что? — Фрея непонимающим взглядом смотрела на шершавые ноги, покрытые рыжими волосами.

— Должен сказать, что чувствую себя не как Мальволио в подвязках крест-накрест. Ха-ха.

— Прошу прощения, но я не понимаю, о чем вы, — сердито бросила Фрея. — Уберите эту свою отвратительную ногу. На нас смотрят.

Бернард бросил на нее лукавый взгляд:

— Дама слишком строптива.

Наконец она услышала:

— Мисс, ваша машина здесь.

К несчастью, Бернард тоже это услышал.

— Мы едем в вашу темницу? — Бернард потирал руки.

— Никуда мы не едем. — Фрея бросила несколько долларовых купюр на стол. — Я возвращаюсь домой. Одна. У вас, похоже, обо мне создалось превратное впечатление. Не знаю почему и как, но…

— Но вы же сами писали! — гневно воскликнул Бернард. — В своем e-mail.

— Держите себя в руках. Я написала, что я высокая и…

— Нет, во втором. Про волосатые ноги… плеть… артистизм…

За соседним столиком мистер Мобильник замер, весь обратившись в слух.

— Вы меня с кем-то спутали. — Так вот что он имел в виду под «оживленным общением». Она встала, смерив Бернарда мрачным взглядом. — Я не отправляла вам второго письма и не заинтересована в извращенном сексе. И в этом вашем проклятом Уильяме Шекспире тоже.

— Черт возьми! Вы такая красивая, когда злитесь! Это часть игры? Обещаю быть пай-мальчиком.

— Вы тошнотворный тип, вам это известно? Прощайте! — Фрея повернулась на каблуках и пошла к двери, провожаемая любопытными взглядами. Лицо ее горело от стыда.

Она услышала скрежет стула за своей спиной.

— Подождите! — воскликнул Бернард. И он потащился за ней, жалобно блея: — Я не грешу, я жертва греха!

Снаружи доносились раскаты грома — начиналась гроза. Фрея открыла дверь и нырнула под потоки воды, казалось, кто-то на небе поливал землю из гигантского ведра. Кеб ее мигал огоньком, словно маяк надежды. Она бросилась к такси по скользкому тротуару, чтобы какой-нибудь ублюдок не выхватил машину у нее из-под носа.

— Поехали! — бросила она шоферу.

— Куда? — спросил водитель, неторопливо складывая газету.

— Куда хотите, только быстрее!

Кто-то забарабанил по стеклу. Это был Бернард.

— Двигай! — заорала Фрея.

— Когда мы встретимся? — кричал Бернард уже на бегу. Машина набрала скорость, и его слова утонули в реве двигателя.

Фрея откинулась на сиденье и закрыла глаза, возблагодарив небо за избавление. Теперь она станет лучше, добрее, терпимее, постарается прощать людям их слабости.

— Поссорилась с бойфрендом? — спросил шофер. Она видела, как он улыбался, в зеркале заднего вида.

— Заткнись! — сказала Фрея. — Твое дело ехать.

Клик-клок — шелестели дворники по стеклу. В водяной дымке расплывались огни. Она промокла и замерзла. Но ехать домой было рано. Дело не в том, что она помешает Джеку и Кэндис, но они, чего доброго, начнут ее жалеть или, что еще хуже, посмеются над ней втихомолку. Идти в бар, где одни мужики, не хотелось, особенно после встречи с Бернардом. В кино она не любила ходить в одиночестве. Можно поехать к Кэт, но тогда придется выслушать лекцию о преимуществах феминисток. Между тем счетчик продолжал мотать доллары и центы.

— Отвези меня в центр, — обратилась она к водителю.

Полчаса спустя, одетая в топ и шорты, оставленные по счастью в ее шкафчике в раздевалке, Фрея ожесточенно крутила педали велосипеда, наматывая милю за милей и оставаясь при этом на одном месте. Пот тек у нее по вискам — она вымещала боль от разочарований этого вечера на сверкающей хромом машине. В зале было еще две женщины, сравнивающие движения инструктора на экране телевизора с собственным тонированным отражением. Что мы тут делаем, спрашивала себя Фрея, с нашими поджарыми, почти тощими, телами, с нашими одинокими жизнями и дорогими стрижками, с нашими мобильными телефонами, на которые никто не звонит? Господи, еще одна горка! Фрея надавила на педали так, что мышцы заныли.

Так, теперь беговая дорожка. Фрея установила нагрузку и пошла быстрой, уверенной походкой, стараясь убежать от стоящего перед глазами видения — Бернарда с его мокрым ртом и похотливыми глазами. Она могла бы наступить ему на ногу своей шпилькой — но не доставила ему такого удовольствия. Фрея прибавила скорость и побежала. Мозг, изобильно снабжаемый кислородом, вдруг переключил передачу. Что могло заставить Бернарда предположить, что она садистка? И что это за второй мэйл?

Она замедлила шаг, и ее чуть было не потянуло назад, следом за дорожкой. Чертов Джек! Так вот почему ее сообщения не появились на экране немедленно, она винила себя — свое неумение обращаться с компьютером, на самом деле Джек просто прочел их, переделал и придумал собственные ответы. Не Бернард отправил ей глупое стихотворение, это Джек сделал из нее дуру. Фрея вновь прибавила скорость. Она обливалась потом. Ну ты дождешься, мистер Джек Мэдисон Третий.

— Мы закрываемся, мисс. Пора домой. — Мужчина в комбинезоне с пылесосом в руках ласково улыбался Фрее с порога тренажерного зала.

Приняв душ и переодевшись, Фрея почувствовала, что ноги дрожат от переутомления. Она побрела к бару, заказала капуччино, булочки с корицей и села на высокий табурет у окна, глядя, как ударяются и текут по стеклу дождевые капли. Какой же она была дурой, если считала, что таким образом может найти совершенного мужчину или хотя бы партнера на время. Даже Джек правильно расшифровал послание Бернарда, хотя она так и не поняла, почему он сыграл с ней столь злую шутку.

Фрея уставилась в чашку, невольно прислушиваясь к разговору двух женщин позади нее — матери и дочери. Они болтали о всяких пустяках. Судачили о родственниках и друзьях, обсуждали рецепты вкусного и некалорийного салата, в какой цвет перекрасить гостиную — персиковый или желтый, и у Фреи защемило сердце. Фрея часто пыталась представить себе, что у нее есть мать. Ласковая и заботливая. Которой можно излить душу и в ответ услышать слова утешения. К которой можно прийти, когда некуда деться. Иногда она мысленно вела с ней разговоры. «Что ты о нем думаешь? — спрашивала Фрея, когда у нее появлялся новый бой-френд. — У вас с папой было так же?» Но мама никогда не отвечала. Потому что не было у Фреи матери, только злая мачеха.

Фрее исполнилось тринадцать, когда отец сказал, что они с Аннабел, его новой подругой, собираются пожениться и переехать в большой дом в Корнуолле. Фрея просто остолбенела. Зачем ему куда-то переезжать? Семь лет они жили вдвоем и им было так хорошо. Фрея ходила в школу, а отец в это время писал свои книги в большой лондонской квартире, которую приходила убирать португалка Сильвия, веселая и добрая, заражавшая всех своей неуемной энергией. Только она, казалось, могла навести порядок в этом доме и избавить их с отцом от хаоса. Во время каникул они путешествовали по Европе, посещали музеи, церкви, библиотеки, ходили в гости к друзьям отца — тоже историкам, как и он сам. «Ты можешь пойти со мной, — говорил отец, — только не жалуйся, что тебе скучно». И она не жаловалась. Отец брал ее с собой на званые ужины, беседовал с ней об архитектуре, о блюдах, которыми их угощали, о людях, с которыми приходилось общаться. Он научил ее играть в шахматы, вист, отличать свежих устриц от несвежих, рассказал, что такое спиннакер^[19] и пантеон. Иногда отец позволял ей смотреть, как он бреется, рисуя лезвием забавные узоры на покрытых густой пеной щеках, и она, глядя на него, весело смеялась. Фрея научилась укладывать свой чемодан, стирать белье и просить счет на всех европейских языках. Научилась не беспокоить его, когда он читал газету, сидел в туалете, записывал что-то в тетрадь или просто думал, никогда не спрашивала, сколько он проиграл и есть ли у них деньги. Они останавливались в дешевых пансионах с обшарпанными ванными комнатами и колючей туалетной бумагой, на чужих квартирах, где пахло непривычной едой, иногда — в роскошных отелях, где изображали из себя королей, путешествующих инкогнито. «Позвольте сказать вам, принцесса Пресканни, что вы превосходно выглядите сегодня. Ваши пряжки на туфлях просто ослепительны!»

Отец был хорош собой и нравился женщинам. Фрея даже гордилась его победами, зная, что очередное увлечение скоро закончится. Она незаметно следовала за отцом и его подругой, куда бы они ни пошли, и хранила память о прекрасной женщине, которая однажды утром пошла за рогаликами к завтраку и не вернулась — ее сбил грузовик. Несколькими годами позже, подслушав чужой разговор, она узнала, что ее мать была беременна.

У Аннабел была трехлетняя дочь Тэш. Отец объяснил Фрее, что у Тэш нет папы — как у нее, Фреи, нет мамы, так что они решили объединиться и создать семью. Фрея, которая любила отца больше всех в мире, приняла это как данность. В церкви она стояла, невидимая за огромным букетом, который держала в руках, и смотрела, как отец своими грубоватыми пальцами надевает кольцо на руку новобрачной. Аннабел была с ней очень мила, но свободолюбивая и неспособная к притворству Фрея сразу почувствовала, что очень скоро все изменится не в лучшую сторону.

Вначале все шло почти хорошо. Были восторженные охи и ахи по поводу новой спальни и нового дома — огромного, несуразного, где-то на краю света, в Корнуолле. В анфиладе комнат легко можно было заблудиться, не говоря уже о саде, заросшем и почти непроходимом, подступавшем к самому морю. Там были растения с огромными листьями, колючие с тыльной стороны, окна со стеклами, как в комнате смеха. Амбары, полуразрушенная голубятня, маленькая часовня, в которой зимой становилось очень холодно. И самое главное, не было ничего плохого и в самой Тэш — пухлой девчушке с прямым взглядом и вздернутым носом. Так легко было удрать от нее и избавиться от ее деспотичного присутствия. Тэш, ну-ка посмотри вверх! Тэш, лови банан!

Первый шок Фрея испытала тогда, когда Аннабел мягко, но весьма решительно заявила ей, что она должна стучаться, прежде чем входить в спальню отца, которая теперь стала и ее, Аннабел, спальней. Потом последовало решение отправить Фрею в интернат, поскольку местная школа казалась «не соответствующей требованиям». Фрея не жаловалась — она не хотела огорчать отца. По той же причине она терпела болезненное любопытство Аннабел. Сколько раз в неделю Фрея моет голову? Следует ли ей так много времени проводить перед телевизором? Не нужна ли ей лампа побольше? Теперь с отцом путешествовала Аннабел.

А пока Фрея была в школе, в доме заправляла Тэш. Единственный ребенок женщины, уже пережившей глубокую трагедию, и приемная дочь человека, который изо всех сил пытался сплотить семью, Тэш росла избалованной и вздорной. Ей прощалось все. Она отказывалась делить с кем бы то ни было место под солнцем. Вначале Фрея просто не могла поверить, что маленький ребенок способен так злонамеренно манипулировать взрослыми. Тэш изрисовала все ее книги, прятала ее вещи. Однажды разбила орнамент из шведского стекла — драгоценный подарок погибшей матери. Разбила нарочно, на глазах у Фреи и тут же побежала жаловаться матери, что Фрея ее ударила. Аннабел переговорила с отцом, который, смущаясь, отвел Фрею в сторонку и попросил быть поласковее с «сестрой». Фрея уже вступила в период отрочества, считалась взрослой, и от нее ожидали «взрослого» поведения. Как-то на каникулах она вернулась домой и обнаружила, что Тэш называет отца папочкой, а он воспринимает это как должное. Отец предал ее. Фрею будто ударили ножом в сердце, и рана день ото дня становилась все глубже. Фрея поняла, что то время, когда они с отцом жили вместе — свободное и славное время без правил, потому что им не нужны были правила, — кончилось навсегда. Она пыталась найти утешение в другом. Усердно училась, у нее появились свои интересы, она становилась все более скрытной. Тем летом, когда Фрея закончила школу, она нашла себе работу «за стол и кров» в Нью-Джерси, а осенью должна была поступить в университет, но она открыла для себя Нью-Йорк и осталась в Америке.

Фрея погрузилась в воспоминания, представив себе, как сложилась бы ее жизнь, если бы мать не погибла, но звон посуды вернул ее к действительности — бар закрывался, она засиделась за полночь. Фрея заплатила по счету, бросила в рот мятную таблетку и покинула бар.

В квартире было темно. Фрея на всякий случай не стала звонить, но, вставив ключ в замок и обнаружив, что дверь открыта, сняла туфли и на цыпочках пошла к себе. Дверь в гостиную была открыта. В темноте она смутно различала очертания мебели, зеленый огонек музыкального центра мерцал в темноте — стерео забыли выключить. Она подошла, чтобы отключить магнитофон, но вдруг услышала какой-то тихий звук и замерла. Вздох или чье-то мерное дыхание. В комнате кто-то был.

Фрея застыла — нервы на пределе. В этот момент мимо проехала машина и комнату залило каким-то жутким, потусторонним светом. Словно во сне, Фрея заметила початую бутылку на столе, подтаявшие свечи и разбросанную на полу одежду. Оранжевый свет задних фар залил комнату, и все стало на свои места. Джек лежал к ней спиной, голый. Она заметила клок светлых волос, гладкое плечо, изогнутое, поскольку он обнимал почти невидимую Кэндис, и четыре переплетенные ноги. Маленькая, вся в кольцах, рука девушки лежала на мускулистом изгибе его ягодицы.

Машина проехала, обнаженные тела утонули во мраке, и Фрея на миг ослепла. Но только что увиденная картина запечатлелась в памяти. Сердце гулко забилось. Вот так сюрприз, сказала она себе. Почти бегом Фрея пересекла комнату, вошла в свою спальню и закрыла дверь.

Глава 12

— Тише! — прошипел голос у нее за спиной.

Фрея, стоявшая возле раковины по локоть в пене, повернула голову. В дверном проеме стояла Кэндис и осуждающе на нее смотрела. В ярком дневном свете, без косметики и в банном халате Джека она выглядела совсем юной. Ногти на ногах покрывал лак темно-сливового цвета.

— Он спит! — возмущенно добавила Кэндис.

Фрея достала из раковины столько вилок, ложек и ножей, сколько уместилось в руках, и с грохотом швырнула на стальную сушилку.

— Кто спит? — переспросила она, когда шум стих.

— Джек, конечно! У него головка болит, у бедного мальчика. Я думаю, ему плохо.

— А! Похмелье! Мне кажется, я вынесла не меньше сотни бутылок. Не говоря уже о прочем мусоре. Как бы там ни было, сейчас почти полдень. — Фрея швырнула крышку на стол, где уже громоздились эмалированные миски и кастрюли.

— Вы могли бы этого не делать, знаете ли, — сказала Кэндис. — Я люблю убирать.

Фрея с мученическим смирением пожала плечами:

— Все уже сделано.

Из спальни Джека донесся стон, и Кэндис, встрепенувшись, как пташка, полетела к нему.

Минута, и она вернулась на кухню.

— У вас есть апельсиновый сок? — спросила она.

Фрея обдумывала вопрос, вытирая руки о полотенце для посуды.

— У меня есть сок, а у Джека нет. Ему нравится покупать продукты самостоятельно, только он их почему-то не покупает, а покупаю я. Где, кстати, мой кофе?

— О, это был ваш кофе? — спросила Кэндис упавшим голосом.

— Прекрасно! Великолепно! — Фрея отшвырнула полотенце. — Как мило со стороны этого баловня богемы, этого великолепного Джека, быть выше банальностей бытия. Таких, например, как покупка продуктов.

Кэндис отступила на шаг, во все глаза глядя на Фрею, словно хотела сказать: ненормальная старая карга, у тебя климакс.

Фрея с трудом взяла себя в руки, подошла к холодильнику и распахнула его. Одним быстрым движением достала пакет с соком и торжественно водрузила на стол.

— Вот, пожалуйста. Распоряжайтесь моим соком, как вам будет угодно.

Кэндис наморщила лобик:

— Значит ли это, что я могу отнести стакан Джеку?

— Да, да, да! Господи, такое впечатление, что ему не на что купить себе еду. Чертов Джек Мэдисон Третий.

— Третий? — Кэндис искала стакан.

— Глупо, не правда ли? Можно подумать, что он член королевской семьи. Но возможно, это и так, если считать королевскими атрибутами старую плантацию, магнолии в цвету, пруд с лягушками — ква-ква — и «кадиллак» — рык-рык.

— Каждый мужчина хочет быть королем у себя в доме. Думаю, это очень мило.

Фрея подавилась смешком. Кэндис подозрительно глянула на нее:

— Вы не феминистка?

— Если под этим словом вы подразумеваете признание за женщиной равных прав с мужчинами, то — да, конечно. А вы — нет?

Кэндис обдумывала ответ, наливая сок.

— Я знаю себе цену. Как женщина. Но мужчины и женщины очень разные. Особенно физиологически.

Что за чушь она порет! Фрея скрестила руки на груди:

— Скажите, Кэндис, чем конкретно вы занимаетесь?

— Маркетингом, — ответила Кэндис, уверенная, что Фрея в этом ничего не смыслит. — В настоящее время работаю оператором в телевизионном маркетинге, но скоро получу повышение.

— И что именно вы продвигаете на рынок?

— О, кучу всего. Работа интересная, но я не хотела бы заниматься ею всю жизнь. Карьера так сужает горизонты.

Не настолько, насколько его может сузить отсутствие карьеры, подумала Фрея, но вслух спросила:

— А чем бы вам хотелось заняться?

— Мне хотелось бы стать богатой и знаменитой. — Кэндис улыбнулась — мол, ты-то понимаешь, о чем я, но на всякий случай уточнила: — Магазины, путешествия, развитие собственной личности.

Фрея вскинула брови:

— Довольно амбициозные планы.

— Возможно. А вы? Чего хотели бы вы?

У Фреи был заготовлен стандартный ответ на этот столь часто задаваемый вопрос: создать собственную галерею, работать с художниками по своему выбору, стараясь помогать им чем можешь и не торопить, пытаясь приноровить их творчество к требованиям рынка, и т.д., и т.п. Но стоит ли сейчас об этом говорить? Фрея вскинула голову:

— Ого! По-моему, хозяин проснулся.

Кэндис схватила стакан с соком и выпорхнула. Фрея раздраженно тряхнула головой. Перспектива играть роль третьего лишнего на протяжении всего уик-энда мало ее привлекала. Ну почему никто не пригласил ее в Коннектикут или еще куда-нибудь? Она, конечно, уйдет, но лишь после того, как перекинется парой слов с Джеком, если тот, конечно, намерен подняться с постели. Головка у него болит, у бедняжки. Может, на него пала Божья кара и Господь послал ему опухоль мозга? В ожидании Джека Фрея принялась приводить в порядок буфет на кухне, напевая себе под нос незамысловатый веселый мотивчик. Там-там, титти-титти, там-там, титти-титти, там-там, титти-титти, там-там, люблю тебя… Между тем, судя по звукам, доносившимся из гостиной, парочка голубков успела покинуть пуховое гнездышко.

Несколько ранее, со своего капитанского мостика — места у раковины, Фрея заметила, что кто-то вынес на задний двор плетеные кресла. Ночью прошел дождь, небо умылось, и солнце сияло ослепительно ярко среди лазоревой синевы. Фрея взяла газету и почту, решив почитать, а заодно позагорать под жарким солнышком. Почта представляла собой множество унылых конвертов из оберточной бумаги, в которых обычно присылают счета — их и в руки брать не хотелось, за исключением одного, адресованного Джеку толстого конверта. Фрея перевернула его и прочла данные отправителя — им оказался отец Джека. Ну что же, может, ей повезет и Джек вскоре узнает, что Джек Мэдисон-старший решил лишить наследства своего старшего никчемного сына.

Было письмо и для нее, большой конверт, пересланный ей с бывшего адреса Майкла, помеченный лондонским почтовым штемпелем. Фрея насторожилась. Тэш никогда не писала ей, ни разу за все годы, пока она жила в Нью-Йорке, и если вдруг сделала это, то уж точно не из сестринской любви. Фрея вскрыла конверт. Бог мой — толстый глянцевый журнал «Кантри лайф». Фрея принялась листать нарядные страницы с фотографиями ландшафтов, домов и призовых коров. Из журнала выпала записка, на которой было небрежно нацарапано большими буквами: «Папочка сказал, что я должна отправить это тебе. См. стр. 51. Тэш».

Фрея, поджав губы, нашла нужную страницу. Там на развороте красовалось цветное фото ее сводной сестрицы. В таких журналах обычно помещают фотографии девушек — английский весьма сдержанный вариант «Плейбоя». Мисс Январь, Мисс Декабрь и прочее. Но в английских журналах для среднего класса хоть и печатали фотографии красивых девушек — как правило, в связи с помолвкой или свадьбой, но всегда в строгих блузках с высокими воротниками и перевязанными атласной лентой волосами, как у Алисы в сказке Кэрролла, обнимавших любимого Лабрадора или вишню в цвету, но только не раскинувшихся в полуголом виде на красном бархатном шезлонге. Да, в «Кантри лайф»^[20] произошли большие перемены. Фрея расправила страницу и долго смотрела на юную прелестницу с безупречной юной кожей, карими с зеленым отливом глазами, невинно распахнутыми, и кольцом на тщательно отманикюренном пальчике — деталь как бы второстепенная, но лишь на первый — поверхностный — взгляд. О, тут не было ничего случайного! И под портретом подпись — как на формуляре:

Мисс Наташа Пенроуз, 25, единственная дочь покойного Джона Хаффингтона и миссис Гай Пенроуз, хозяйка усадьбы Тревеноук, Корнуолл, выходит замуж за Роланда Суиндон-Смайта, единственного сына мистера и миссис Суиндон-Смайт, хозяев усадьбы Шраберриз, Эссекс.

Фрею охватила паника. Вот оно, написанное черным по белому объявление о свадьбе! О свадьбе, до которой осталось две недели. Всего только две недели, и никого, с кем бы она могла поехать. Что делать? Фрея швырнула журнал на землю портретом вниз и взяла в руки сегодняшнюю газету, чтобы отвлечься.

Она сосредоточилась на статье, автор которой сокрушался по поводу уходящей в прошлое традиции ужинать в столовой, а не на кухне, когда во дворе появился Джек. Господи! Только его тут не хватало. На нем были шорты и необъятная футболка с надписью «Сосиска с мозгами» на груди. У Фреи тоже была такая — бесплатное приложение к корзине с ленчем «на вынос» из одного ресторана — только она выбросила ее, а он — нет.

Джек плюхнулся на стул и, обхватив голову руками, тяжело вздохнул.

— Я думал, что уже покойник. Цветов не надо, пожалуйста.

Фрея в ледяном молчании читала газету и не видела его в упор — дешевого, неряшливого, жестокого и самовлюбленного ублюдка.

Джек потянулся и громко зевнул. В ответ — тишина. Фрея ждала. Наконец он спросил, тщательно отслеживая свой голос, — чтобы звучал как ни в чем не бывало:

— Ну, как провела вечер?

— Восхитительно, спасибо тебе.

— В самом деле? — удивился Джек.

— Не вечер, а сказка в стихах. Что может быть лучше мужчины, готового целовать прах, по которому ты ступаешь, в особенности если этот прах — его собственное тело. Простите, его ноги… его волосатые ноги. Хотя наручники пора обновить, сказала бы я.

Джек смотрел на нее с тревожной озабоченностью.

— Ты шутишь?

— Конечно, шучу! — Фрея вскочила на ноги и принялась лупить его по голове свернутой газетой. — Как ты посмел отправить меня на свидание с извращенцем?

— Я… Ой! Я не посылал тебя. Ты сама ответила на объявление. Это ты сделала выбор. Прекрати!

Джек отнял у нее газету и, удерживая Фрею на расстоянии вытянутой руки, спросил:

— Ты что, и недели не можешь прожить без мужчины?

— Кто бы говорил! Ты и дня не можешь прожить, не подцепив бабу, какой бы дурой она ни была!

Джек вызывающе улыбнулся:

— Меня в женщине другое интересует.

— Другое? Неудивительно, что ты больше не можешь писать. Кусок планктона легче заставить думать, чем тебя!

Глаза его зло блеснули.

— По крайней мере мне не приходится рыскать среди «одиноких сердец».

Фрея и Джек уставились друг на друга.

— А, чуть не забыла… — сказала Фрея, доставая из кармана стопку банкнот. — Рента за прошлую неделю. Большое спасибо за оказанную честь. — С этими словами она швырнула в Джека купюры, которые разлетелись по траве.

Выдержав паузу, Джек подобрал купюры, расправляя каждую с величайшим тщанием. После чего вновь опустился в кресло и, щурясь на солнце, скосил на нее глаза:

— Вряд ли тебе будет приятно, когда ты узнаешь себя в моем романе.

— Ты не имеешь права изображать меня в своем романе. Это называется пасквиль.

— Женщину, похожую на тебя.

— И что же происходит с этой женщиной, после того как ее изнасиловал извращенец?

Джек нахмурился:

— Не знаю. Кстати, о клевете. Вчера я разговаривал с Майклом. Кое-кто испортил его гардероб. Он собирается подать на тебя в суд.

— Он не посмеет.

— Шить дело о костюмах — забавная тавтология.

— Всем привет, — прощебетала Кэндис. — Я приготовила лимонад.

Кэндис вышла к ним с подносом, тщательно одетая и подкрашенная — само совершенство: губы блестят, волосы аккуратно причесаны, пальчики наманикюрены, в проблемных зонах проведена депиляция и все, что нужно, сбрызнуто дезодорантом. Фрея опустила взгляд на свои голые ноги, обтянутые велосипедными шортами. Пора уходить.

— Спасибо, Кэндис. — Фрея взяла стакан и залпом осушила его. — Если ты не против, я одолжу Росинанта, Джек.

— Я против.

— Роси… кого?

— Росинант — это ручной велосипед Джека, — сказала Фрея, — после вас, Кэндис, вторая вещь, которую он любит больше всего на свете. Он назван в честь коня Дон Кихота.

— Ах да… Дон. Он был в сборнике биографий этого, как его, Уолтона^[21]…

— Брось, Джек… — Фрея бесцеремонно пнула его ногой, — это в твоих интересах. Я еду искать квартиру.

Джек пристально посмотрел на Фрею:

— Ты съезжаешь?

— А ты намерен умолять меня остаться?

— Дай знать, когда вскрывать шампанское.

— Это ваша сестра? — вмешалась в разговор Кэндис. Она подняла журнал, который Фрея по глупости оставила на траве.

— Сводная, — сказала Фрея.

— Дай-ка посмотреть. — Джек протянул руку. Кэндис отдала ему журнал и присела на подлокотник кресла, прижавшись к нему щека к щеке, чтобы они могли читать вместе.

Джек окинул взглядом фотографию и присвистнул.

— Ты вроде говорила, что она школьница.

— Была. Теперь выросла.

— Смотри, Джек… — Кэндис ткнула пальцем, — тут написано, что они женятся. Как интересно!

— Событие поистине мирового значения. — Фрея выхватила у Джека журнал и с силой захлопнула. — У тебя есть своя почта, Джек… — Фрея подняла конверт, — или мы на сеансе групповой терапии и должны пройти испытание чтением вслух писем друг друга? Вот, кстати, письмо от твоего отца. Может, мне прочесть его вслух?

Джек смотрел на нее с нескрываемой неприязнью.

— Возьми велосипед.

— Что?

— Я сказал, возьми этот чертов велосипед!

Фрея, с секунду поколебавшись, пнула письма ногой.

— Отлично, Джек.

Фрея проехала около сорока кварталов от Челси до Центрального парка. Жарким воскресным днем предпринимать подобное путешествие — сущее безумие даже на хорошем спортивном велосипеде, но на старой, проржавленной развалюхе Джека, среди потока машин, изрыгающих выхлопные газы, это просто самоубийство. Однако Фрея была исполнена решимости получить удовольствие от своего вояжа. Я могу это, говорила она себе, изо всех сил налегая на педали на перекрестках, когда зажигался красный, стуча кулаком по крышам машин, не дающих ей проехать. Назад, в прошлое. Тогда она ездила только на велосипеде, но потому лишь, что была без гроша в кармане, а не из-за «артистичности натуры», как Джек, который думает, что старый потрепанный велосипед создает вокруг него эдакий мальчишески-книжный ореол, добавляя ему обаяния. Но стоит небу нахмуриться, как он сразу берет такси.

За какую только работу не бралась Фрея, чтобы выжить в этом городе, — была разносчицей сандвичей на дом и в офис, телефонным оператором на секс-линии, официанткой на роликах (с обязательными косичками), подопытным кроликом при испытании новых лекарств, горничной, убирающей блевотину после чужих вечеринок, туристическим гидом в «колониальном» костюме (включая дурацкий чепец, который называется голландской шляпой). Именно поэтому паразитизм Джека так ее злил. Он мнил себя героем лишь потому, что ему удалось выжить в Нью-Йорке год; потом отец простил его и снова стал выплачивать содержание. Он никогда не отказывал себе в еде, чтобы заплатить за уроки, как она; и не проводил зиму, питаясь супом в благотворительной столовке, ночуя на куске пенопласта, укрывшись пальто из Армии спасения. Даже сейчас ее банковский счет с опасной регулярностью улетал в минус, а после того как она купила розовое платье и проигралась в карты, она даже боялась проверить, что осталось на счету. И если Майкл в самом деле намерен с ней судиться… Фрея застонала. Сегодня же надо позвонить Кэт и попросить у нее совета.

Фрея свернула на север — там был уклон, невидимый глазу, но весьма ощутимый для ног. Квартал за кварталом характер местности менялся: от цветов — к мехам, от синагог — к церквам, от бриллиантов — к книжным магазинам, театрам и учреждениям, от бедных — к богатым, потом снова к бедным, и вот дома стали расти, а куски неба уменьшаться. Фрея уловила запах горячих сосисок и расплавленного асфальта и еще лосьона для загара — обычный запах Гудзона, — нефти и воды, уносимый на восток городскими сквозняками. От гранита и тонированных стекол шел жар. Туристы и жители города, делающие субботние покупки, толпились у перекрестков. Молодые водители грузовиков орали, надеясь запугать Фрею, но она лишь упрямо наклоняла голову и жала на педали, не оглядываясь по сторонам. Ее не впечатляла красота девятнадцати небоскребов Рокфеллеровского центра, высокий стройный шпиль Ар-си-эй, зловещий черный куб здания Си-би-си, выросший на углу Пятьдесят третьей улицы, словно гигантский телевизионный экран. Она миновала скульптуры Джима Дайна у Музея современного искусства — три Венеры, безрукие, безголовые и громадные, но с весьма женственными формами. Может, именно так мужчины подсознательно воспринимают женщин? Фрея подумала о соблазнительных округлостях Кэндис, похотливой желтозубой улыбке Бернарда, о плохо скрываемом волнении Джека, когда он спросил ее о свидании, в надежде поразвлечься. Она солгала ему, сказав, что поедет искать квартиру. Она ехала в парк, чтобы побыть наедине с собой и придумать месть.

Потная, запыхавшаяся, но живая, Фрея наконец добралась до парка. Народу было полно — велосипедисты, скейтбордисты, любовники, роллеры, женщины с собаками, мужчины с младенцами, дети, самозабвенно лижущие рожки с мороженым. Фрея съехала на тенистую велосипедную дорожку и, придерживая руль, направилась к озеру. У лотка постояла в очереди, чтобы купить запотевшую, только что из холодильника, бутылку минеральной воды. Опустив бутылку в корзину, где лежал рюкзак, Фрея продолжила путь в поисках относительно уединенного места. Среди искусственно воссозданного уголка «дикой природы», с многочисленными водопадиками, лесочками, ручьями и продуманно расставленными валунами, она отыскала одинокое дерево, перетащила велосипед через кусты и прислонила к дереву. Усевшись на изрядно вытоптанную траву в тени, она глотнула ледяной воды из бутылки и потянулась за рюкзаком. Достав из него ручку и записную книжку, она рассеянно наблюдала за лодками. Ей хватило нескольких минут, чтобы придумать следующее:

«Ты мнишь себя большой шишкой, но ПРЕДУПРЕЖДАЮ — СИЛЫ ТЬМЫ сгущаются. Я знаю, что происходит между тобой и Ею. Если она получит „5“, а я — нет, ты будешь наказан за ОСКВЕРНЕНИЕ принципов морали и за СЕКСУАЛЬНЫЕ пристрастия. Никому не позволено стоять на пути моей ГЕНИАЛЬНОСТИ. Так что будь осмотрительнее. Не то…

Друг».

Фрея перечитала послание и, очень довольная, улыбнулась. Как известно, посещающие семинары по творчеству склонны к паранойе и искаженному восприятию действительности. Фрее стало приятно при мысли, что Джеку придется помучиться, вычисляя автора среди множества подозреваемых. Она сложила письмо вдвое, опустила его в конверт и написала имя и адрес Джека печатными буквами. Затем достала из бумажника марку, лизнула ее и наклеила. В полном изнеможении Фрея прислонилась к стволу и закрыла глаза. В парке творилось бог знает что. Лаяли собаки, вопили дети, надрывались музыканты. К ней то и дело подходили мужчины с бегающими глазами, спрашивали, который час. В кустах хихикали парочки. Рейнджеры время от времени через громкоговоритель предупреждали лодочников о соблюдении правил безопасности на воде. Фрея терпела все это до тех пор, пока горный велосипедист не наехал ей на ногу, потный и исцарапанный. Она жаждала тишины и покоя и знала, где их можно найти.

Здесь прохладно и тихо. Высокие потолки с карнизами. От паркетного пола исходит приятный запах мастики. На стенах картины Гейнсборо, Ромни, Рейнолдса, Хогарта — спокойствие и размеренность жизни Англии восемнадцатого века. Когда-то в этой комнате располагалась столовая. Теперь особняк превратился в музей, а эта комната — в уголок старой Англии. Оазис в пустыне аристократизма, называемый Верхним Ист-Сайдом. Отсюда до парка рукой подать, Фрея нисколько не устала. Проезжая мимо почтового ящика, опустила письмо для Джека.

Музеи удивительным образом действовали на Фрею — здесь она чувствовала себя в безопасности, уверенно и спокойно. Возможно, потому, что еще в детстве, с отцом, часто бывала в музеях. Коллекция здесь никогда не менялась, только картины менялись местами и давно стали похожи на старых друзей. Она любила здесь бродить в одиночестве, не подгоняемая и не отвлекаемая ни гидами, ни спутниками, наслаждаясь красотой комнат и компанией Эль Греко, Тициана, Вермера и Хольбейна. Они успокаивали ее и давали ей силы.

Обычно она проходила мимо зала Фрагонара с его мебелью в стиле рококо и приторно-слащавыми изображениями юных влюбленных в роскошных нарядах. Но сегодня она почему-то решила заглянуть в этот зал. Внимание ее привлекла серия из четырех крупных живописных полотен, известных под названием «Фонтан любви». История до боли знакомая. На первой картине юноша протягивает розу девице, застигнутой врасплох в цветущем саду. Два купидона наблюдают за ними, стоя на фонтане в форме фаллоса, исторгающего воду. На второй картине молодой человек, одетый в красное — цвет страсти, — взбирается на стену, чтобы встретиться со своей робкой возлюбленной. На третьей картине она поддалась на его уговоры, позволяя ему целовать шею, у ног ее лежит маленькая собачка — символ верности. И наконец венец любви: триумфальное обладание под бескрайним небом. Счастливая пара улыбается с полотна, вся в символах верности и счастья.

И вот оно — «Конец», как в старых фильмах, где это слово всегда появляется после заключительного поцелуя. Фрея сложила руки на груди и поджала губы. В наши дни, кажется, все не так просто. Фрагонар изобразил любовь как игру юных и невинных созданий, игру по правилам. Но теперь любовь превратилась в игру без правил. Невинных не осталось, все осторожны и циничны, заботятся о запасных вариантах, боясь попасть в ловушку и остаться ни с чем.

Так в чем же секрет любви между мужчиной и женщиной? Секс, конечно же; романтизм, в идеале; домашняя стабильность, вероятно. Что-то еще? Фрея пожала плечами и зябко поежилась — кондиционеры работали на совесть. Быть может, она просто недостойна любви? Поэтому все ее бросили. Ей стало жаль себя.

Прежде чем уйти, Фрея еще раз окинула взглядом картины, обратив внимание на розовые щечки и пышный бюст девушки. Как бы иронично она ни относилась к Фрагонару с его слащавостью, она не могла не почувствовать тайной зависти к цветущей девице на картине — где ее, Фреи, юный оптимизм и энергия? Она словно во сне бродила по залам, потом вышла во двор, посидела там, любуясь прудом, растениями и классическими архитектурными формами особняка. В который раз она прочла себе нотацию, убеждая саму себя, что она должна быть приятнее в общении, более открытой, менее критичной. Направляясь к выходу, она заметила размер гульфика на панталонах господина с портрета Бронзино: возможно, дело в набивке или аналоге XVI века теперешней компьютерной ретуши фотографий, но размер тем не менее впечатлял. Улыбаясь, она вышла на Семидесятую улицу и тут обнаружила, что у Росинанта спустилась шина.

В этом районе она едва ли найдет ремонтную мастерскую. Порасспросив прохожих, Фрея узнала, что несколькими кварталами севернее имеется что-то вроде сервисного велосипедного центра. Фрея пошла в указанном направлении. Ей повезло. На облюбованной наркоманами улочке сбоку от Второй авеню она нашла старый гараж, пропахший резиной, припаркованный возле мастерской. Молодые мускулистые парни, орудуя отвертками, возились с велосипедами. Фрея заняла очередь, случайно задев колесом стоявшего впереди парня.

— Извините, — сказала Фрея.

— Не за что, — ответил молодой человек с дружелюбной улыбкой. — Я как раз пытаюсь убедить себя в том, что мне нужна бутылка для воды, но у меня и так причиндалов больше, чем надо. Что стряслось с вашим велосипедом?

— Прокол, — с горестным видом вздохнула Фрея.

Юноша озадаченно смотрел на нее.

— Колесо спустило, — пояснила Фрея.

— И это все? Почему бы вам не накачать колесо самой?

— Ну… как сказать… У меня нет необходимого оборудования. Это не мой велосипед.

— Есть у вас все, я уверен.

Он показал ей сумку для инструментов, прикрепленную позади сиденья.

— Пожалуй, это так, — с улыбкой призналась Фрея.

Он засмеялся, приняв ее слова за удачную шутку, обнажив на удивление ровные, ослепительно белые зубы. Только сейчас Фрея заметила, что он чертовски хорош собой.

— Послушайте, — предложил он, — давайте я вам его отремонтирую. Ведь в мастерской с вас бешеные деньги возьмут. Пошли.

Фрея последовала за ним. Парень прислонил к стене собственный велосипед, подошел и взял ее велосипед. Они были одного роста. Прямые темные волосы падали ему на лоб. На нем была черная футболка в обтяжку и серые облегающие шорты цвета асфальта.

— Сначала положим его на спину, — сказал он. — Нет, не вы. Я сам все сделаю.

Он ловко перевернул велосипед.

— Черт, тяжелая штука! Не надо бы вам таскать такую тяжесть. Свой велосипед я могу поднять одной рукой. Смотрите!

Он подошел к своему велосипеду и поднял стройную, тускло поблескивающую, изящную супермашину в воздух. Его футболка поднялась, обнажив полоску кожи цвета карамели.

— Восхитительно, — сказала Фрея.

— Из титана, — серьезным тоном пояснил он.

— Понимаю. — Фрея подняла глаза, встретилась с ним взглядом и улыбнулась. Он покраснел! Интересно, сколько ему лет?

— Да, настоящая музейная редкость, — пробормотал он, перебирая инструмент. — Сколько, интересно, ей лет?

На какую-то долю секунды Фрее показалось, что вопрос относится к ней, — Выпущен, пожалуй, еще до 1975-го, — продолжал парень, — в то время надевали колпачки на гайки с обратной стороны крыла и вставляли раздвоенные фланцы.

Как бы там ни было, возраст Росинанта он вычислил правильно. Фрея не могла отвести восхищенных глаз от мускулистых ног молодого человека.

— 1975-й! — Он одарил ее ослепительной улыбкой. — Этот велосипед старше меня!

Фрея быстро прикинула в уме. Он по крайней мере на десять лет моложе ее. Было время, когда она таких, как он, сосунков, с ходу осаживала. А теперь задалась вопросом, почему отказывала себе в угощении, которое ей предлагали.

Группа велосипедистов вышла из гаража. Кто-то крикнул:

— Идешь в парк, Бретт?

Молодой человек взглянул на Фрею.

— Попозже приду.

— Прошу вас, не задерживайтесь из-за меня, — быстро проговорила Фрея. — Я могу заплатить за ремонт. — Ужасно, если он видит в ней пожилую леди, которой обязан помочь. И не хочется, и отказать неловко.

— Нет. Все в порядке. Я хочу вам его починить. И мы могли бы поболтать.

Фрея взгромоздилась на пожарный гидрант и, слушая его, наблюдала за тем, как он умело управляется с велосипедом. Его длинные пальцы легко и проворно двигались. Бретт был актером. Но зарабатывал, работая официантом и барменом. На следующей неделе он открывает сезон новой ролью — ролью без слов в маленьком любительском театре. Там ему не платят. К сожалению. Но ведь это только начало, не так ли? Он в городе всего десять месяцев. Живет в Уэст-Виллидж, делит комнату с тремя такими же, как он, ребятами. Сначала было тоскливо, ведь они были чужими друг другу, а теперь — настоящие друзья. Как только получит хорошую роль, найдет жилье получше. Он хотел бы сыграть что-нибудь из Стоппарда: у него были кое-какие идеи на этот счет.

Слушая его, Фрея испытала приступ ностальгии. Были ли они все такими же оптимистами и жизнелюбами тогда, в бруклинские дни? Такими же привлекательными, крепкими и энергичными? Тогда «настоящая» жизнь виделась им в тумане будущего, там, за радугой, она ждала, когда они подготовятся к ней; а вот теперь они по уши погрязли в этой жизни — тонули и барахтались в ней. Энтузиазм Бретта был заразителен. То, что она была англичанкой, казалось ему «крутым»; когда она сказала, что временно жила в Челси, это тоже показалось ему «крутым». Между тем взгляды, которые он на нее время от времени бросал, поначалу заставлявшие ее задуматься, нет ли у нее грязи на щеке или внезапно она занедужила варикозным расширением вен на ногах, убеждали ее в том, что он находит ее привлекательной. Фрея принялась играть с волосами и то и дело переставлять ноги. Внезапно на нее напала амнезия касательно точной датировки событий ее прошлого, и сердце стало легким, как воздушный шар.

Наконец Бретт починил велосипед и победно расправил плечи.

— Восхитительно! — Фрея спрыгнула с гидранта и отряхнула шорты. — Большое спасибо!

— Конфет не надо.

Рука его крепко, по-мужски лежала на сиденье велосипеда. Фрею гипнотизировала двойная косточка его кисти и золотистый пушок, покрывавший гладкое предплечье. Когда он слегка сжал сиденье, она почувствовала столь острый приступ вожделения, что до боли вжала ногти в ладони.

— Ну… — сказала она.

Бретт улыбнулся ей, отвел в сторону глаза, снова посмотрел на нее, потом на носки своих кроссовок, вскинул голову.

— Я собирался прокатиться по парку, — сказал он, — может, выпить чего-нибудь. Отвязаться. Хотите со мной?

Фрея подумала о толпе, шуме, жаре и гудящих от усталости ногах. Напомнила себе, что ей уже тридцать пять и она с утра еще не причесывалась. Подумала о Джеке и Кэндис на диване в гостиной, и о юном воздыхателе Фрагонара с розой в руке, и о Тэш с ее улыбкой кошки, наевшейся сметаны. Бретт вопросительно смотрел на нее, нетерпеливо притопывая ногой. Она вспомнила гульфик Бронзино.

— Почему бы нет? — сказала Фрея.

Глава 13

Майкл вышел из лифта и пошел по коридору. Брюки его нового, плохо пригнанного по фигуре костюма хлопали по лодыжкам. Он опаздывал и не мог найти нужный кабинет.

— Извините! — Майкл остановил молодую женщину, спешащую, как и он, с кучей пухлых адвокатских папок. — Вы не могли бы подсказать, где находится кабинет 719? Дело Бирнбаума?

Она быстро окинула его профессионально-оценивающим взглядом, и лицо ее снова сделалось официально-бесстрастным.

— Вы имеете в виду Бламберга?

— Апчхи! — Майкл громко высморкался. — Верно. Бламберга.

Женщина указала ему направление, стараясь держаться на расстоянии от распространявшего микробы типа. Майкл пошел дальше, продолжая сморкаться в платок. Он терпеть не мог такие ситуации: ему передавали дело, о котором он представления не имел, не был знаком и с самими участниками. Но Фред Рейнертсон, его босс, срочно лег в больницу с подозрением на колит. Возможно, пробудет там несколько недель. Шеф лично попросил Майкла провести дело. Майкл не знал, то ли его испытывают, то ли оказывают честь. В любом случае карьера его зависела от того, как он себя покажет.

Бламберг против Бламберга — так называлось дело. Он представлял мистера Лоренса Бламберга семидесяти шести лет из района Куинс, Нью-Йорк, выступавшего против жены, миссис Джесси Бламберг, семидесяти четырех лет. Это дело не походило на представительные шумные дела о разводах, которые вели такие старшие партнеры, как Фред, но очевидно, у Фреда имелись какие-то давние связи с мистером Бламбергом, раз он согласился представлять его в суде. На первый взгляд дело казалось простым, хотя времени встретиться с клиентом и лично выяснить обстоятельства у Майкла не было, не успел он и просмотреть документы, как привык это делать, накануне. Майкл никогда еще не испытывал такого жесткого стресса: Фрея, мать, игра в прятки, химчистка, срочные и непредвиденные покупки. Весь строгий распорядок летел к черту. В результате иммунная система дала сбой и он подхватил простуду, которая явно грозила перейти в грипп. Майкл закашлялся и прижал руку к груди. Возможно, у него начиналась пневмония.

Вот наконец кабинет 719. Майкл поправил галстук, высморкался и открыл дверь. Пожилой мужчина с редкими седыми волосами и скорбным выражением лица сидел в крохотной приемной. Он с сомнением посмотрел на Майкла из-под очков.

— Вы молодой человек из «Рейнертсон и Клэнг»?

— Да, верно, мистер Бирнберг, о, Блумбаум, я…

— Бламберг. Вы опоздали. Джесси уже там, — кивнул в сторону другой двери мистер Бламберг, — со своим адвокатом, женщиной. Кажется, очень серьезная молодая леди. Все у нее схвачено, вы понимаете, о чем я. — Выражение лица мистера Бламберга говорило о том, что в своем защитнике он был не очень уверен.

Майкл спрятал раздражение за профессиональной улыбкой.

— Не сомневаюсь, что мы с вами составим им хорошую пару. — Майкл сел рядом с мистером Бламбергом и вытащил из портфеля папку. — Хотелось бы пробежаться по нескольким пунктам, прежде чем мы начнем…

Мистер Бламберг давал очень точные наставления, но был столь многословен, что прошло добрых десять минут, прежде чем Майкл смог войти в кабинет. Он постучал и открыл дверь. Обычная квадратная комната без всяких украшений, из мебели только стулья и небольшой стол для переговоров, за которым сидели две женщины. Перед каждой стоял бумажный стаканчик. Миссис Бламберг была красивой и суровой, снежно-белые волосы убраны в пучок. Рядом с ней сидела женщина значительно моложе, предположительно ее адвокат, хотя Майкл заметил с легким неодобрением, что ее наряд — яркая изумрудная блузка с глубоким вырезом и прическа — копна непокорных черных кудрей не слишком соответствуют принятому в адвокатской среде этикету.

Майкл улыбнулся как можно обаятельнее:

— Всем добрый день. Мне очень жаль, что…

— Что вы тут делаете?

Майкл ошалело смотрел на подскочившую при его появлении адвокатшу, глаза ее метали молнии.

— Я — Майкл Петерсон из…

— Я знаю, кто вы такой, — сообщила она с оскорбительным презрением, — но вы не ответили, зачем явились сюда. — Женщина решительно задвинула стул и подошла к нему вплотную. — Да будет вам известно, что я не позволю вам прервать эту встречу, чтобы устроить смехотворную тяжбу с одной из моих клиенток.

Майкл застыл в дверях, открывая и закрывая рот, как пойманная рыба. Какая тяжба? Какая клиентка? Она, должно быть, приняла его за кого-то другого.

— Майкл Петерсон, — упрямо повторил он, — из «Рейнертсон и Клэнг». Я представляю мистера Бламберга. — Он прошел в помещение, давая возможность мистеру Бламбергу пройти следом. — Мистер Рейнертсон заболел, — добавил Майкл.

— Вот как, понятно. — Сумасшедшая адвокатесса не потрудилась извиниться, продолжая мрачно взирать на Петерсона, скрестив на груди руки.

— А вы… — Майкл напряг память, — должно быть, мисс да Филиппо. — Майкл безуспешно пытался придать голосу жизнеутверждающие интонации.

Мисс да Филиппо кивнула.

— Вы сказали, что будете представлять мистера Бламберга вместо Фреда Рейнертсона? — Кажется, эта дама не желала признавать очевидного. — Почему меня не информировали о замене?

— Разве наша коллегия?..

— Нет.

— Ну что же, приношу извинения, но… апчхи! — Капли слюны и прочей слизи брызнули во все стороны. — Простите. Мне так жаль. — Майкл полез за носовым платком. Надо ли говорить о том, что он чувствовал.

На какую-то долю секунды темные жаркие глаза мисс да Филиппо задержались на его лице, затем она опустила ресницы, повернулась и прошла на свое место — за стол рядом с миссис Бламберг. Она пожала клиентке руку в знак солидарности.

— Нам не о чем беспокоиться, — сказала мисс да Филиппо пожилой даме, по мнению Майкла — несколько преждевременно.

Майкл едва успел сесть рядом со своим клиентом, как мисс да Филиппо схватила со стола карандаш и быстро, энергично заговорила:

— Что же, давайте начнем, раз уж мистер Петерсон удостоил нас своим присутствием. Цель этой встречи, как вам известно, обговорить причины, по которым вы хотели бы развестись и, если вы будете настаивать на разводе, достичь соглашения без привлечения судебных инстанций, дабы вы избежали стресса и лишних расходов.

— Но я не хочу развода, — сказал мистер Бламберг.

— Зато я хочу, — заявила его жена.

— Она тоже не хочет, — обратился мистер Бламберг к Майклу. — Просто она очень упряма. Вы должны заставить ее вернуться домой. Я без нее ничего не могу найти.

Мисс да Филиппо энергично вступила в разговор:

— Я не считаю, что это причина для сохранения брака. Моя клиентка имеет весьма серьезные претензии к мужу. Возможно, Джесси, вы хотите нам рассказать о них.

Миссис Бламберг вдруг сникла. Присутствие мужа, с которым она прожила полвека, выбило ее из колеи.

— Ну, он храпит.

Майкл не сдержал улыбки. Мисс да Филиппо бросила на него полный ледяного презрения взгляд.

— Что еще? — спросила она у клиентки.

Миссис Бламберг смотрела на свои руки. Тихим напряженным голосом она заявила, что муж оставляет тапочки под кроватью вместо того, чтобы убирать их в кладовку, и что они иногда спорят по поводу того, что смотреть по телевизору. Она умолкла и вдруг выпалила:

— И у него роман с миссис Лемке, соседкой сверху.

Мистер Бламберг застонал и стукнул себя по лбу. Чувствовалось, что эта тема поднималась не раз.

— Все, что я сделал, — это спросил миссис Лемке, помнит ли она, как танцевать фокстрот. Откуда я знал, что она схватит меня и…

— Какая женщина станет танцевать с чужим мужчиной у себя на кухне среди бела дня? — мрачно поинтересовалась миссис Бламберг.

— Джесси, опомнись, Дорис шестьдесят пять лет, — запротестовал мистер Бламберг.

— Так она для тебя Дорис? Ну что же, прошу меня уволить.

— Она недавно переехала в наш дом. Она вдова, и я вел себя с ней просто по-соседски.

— По-соседски! Это по-соседски ты улизнул, чтобы пообедать с ней, когда я уехала к сестре?

— Я не улизнул. Просто зашел к ней пообедать.

И вот тут началось! Майкл был поражен тем, сколько в них страсти. Во время предварительной беседы мистер Блам-берг успел сообщить Майклу «по секрету», что у него был яркий двухнедельный безумный роман с шестидесятипятилетней Дорис, хотя безумства ограничились поцелуем украдкой и букетом цветов. Мистер Бламберг считал, что эта страница его жизни закрыта, и не понимал, отчего его жена устроила столько шума по этому поводу и почему он должен перед ней извиняться. Миссис Бламберг, напротив, считала, что ее предали, и жаждала крови.

— Я хочу развестись, и все, — решительно заявила она.

Мисс да Филиппо смотрела на Майкла с победным видом триумфатора, и он подумал, что она настоящая мужененавистница.

Разговор перешел в иное русло: об обеспечении миссис Бламберг после развода. Майкл находил требования, которые предъявляла мисс да Филиппо от имени своей клиентки, абсурдно завышенными, но всякий раз, как он начинал возражать, мистер Бламберг выбивал почву у него из-под ног, заявляя, что ему все равно, — он согласен на все. Так продолжалось до того момента, пока мисс да Филиппо не задала вопрос:

— А как насчет Пукки?

— Ха! Я знал, что до этого дойдет! — воскликнул мистер Бламберг, впервые за все время выказав кровную заинтересованность и оживление.

— Пукки — моя малышка, — заявила миссис Бламберг.

— Это верно, — кивнула мисс да Филиппо.

— Я ее купил и ухаживаю за ней, — вздернув подбородок, заявил мистер Бламберг.

— Неправда!

— Правда!

Майкл чувствовал, что вязнет в трясине. Украдкой листая страницы дела, он пытался узнать хоть что-то о столь важном предмете спора.

— Минуточку! О какой именно… э… малышке мы тут говорим?

Три пары глаз смотрели на него с презрением.

— Господи! — воскликнула мисс да Филиппе. — У меня всегда было такое чувство, что вы, мачо-отморозки из «Рейнертсон и Клэнг», не имеете ни толики сочувствия к людям, оказавшимся в столь печальной ситуации. Да будет вам известно, что Пукки — пятилетний элитный экземпляр хай-лэндского терьера, заказанный лично моей клиенткой, что может подтвердить и заводчик.

— И оплаченный моими деньгами, — веско заметил мистер Бламберг. — У Джесси нет ни пенни. Она никогда не работала.

— Никогда не работала? Никогда не работала? — Мисс да Филиппо, вскинув голову, словно римская аристократка — сходство с последней придавал ей римский профиль, — взирала на несчастного мистера Бламберга. — Эта женщина создала для вас дом, готовила вам еду, рожала детей, ухаживала за вами, когда вы болели, и дарила вам тепло своего тела на протяжении пятидесяти лет! Как же вы можете после этого утверждать, что она никогда не работала?

Наступила тишина. Майкл пытался вспомнить, что ему было известно об этой мисс да Филиппо. Она служила в адвокатской конторе, специализирующейся на разрешении семейных конфликтов, и имела большой опыт выступлений в суде. Майкл был уверен, что она феминистка.

— Разве это не типично для мужчин? — продолжала мисс да Филиппо зловещим шепотом. Ее пронзительный взгляд, словно лазерный скальпель, остановился на Майкле. Она смотрела на него, не мигая. — Разве женщина, которая делит с вами постель и мирится с вашими чуждыми ей музыкальными пристрастиями, не вносит свой вклад в вашу жизнь? Ходит на ненавистные оперы…

— Оперы? — удивленно воскликнули Бламберги.

— …пьет обезжиренное молоко из-за того, что вы на диете…

— Обезжиренное молоко?

— …терпит ваше неадекватное сексуальное поведение?

— Джесси! Как ты могла?!

У Майкла голова пошла кругом. Ему казалось, что мисс да Филиппо говорит о нем и Фрее.

— Вы добиваетесь этой женщины. — Мисс да Филиппо походила на Афину, разящую врага. Или на одно из грозных воплощений бога Вишну. — Вы посылаете ей цветы. Молите соединить ее жизнь с вашей. И вот в один прекрасный день — раз и все! — вы решаете, что она вам больше не нужна. И что же вы делаете? Приглашаете ее в ресторан, в общественное место, и там даете ей отставку.

— Но это Джесси меня оставила, — возразил старик.

— Конечно! А что мне оставалось делать? Ты завел роман с миссис Лемке.

— В последний раз говорю, я не…

— Вы бросили ее, бездомную, одинокую, с кровоточащей раной в сердце, выбросили, как старую, старую…

— Как старую, бездомную, одинокую туфлю, — сухо предложил Майкл, — в слезах.

Мисс да Филиппо хмуро смотрела на него. Чета Бламбергов выглядела окончательно запутавшейся и несчастной.

Майкл поднялся:

— Мисс да Филиппо, не могли бы мы с вами выйти на минутку в соседнее помещение?

— Охотно, — ответила та. Глаза ее горели, щеки пылали.

Майкл подошел к двери, с подчеркнутой вежливостью придержал ее, пропустив вперед даму, затем вышел сам, услышав в этот момент, как взвыла миссис Бламберг: «Но я не понимаю…» Майкл закрыл за собой дверь.

— А теперь, — он повернулся к мисс да Филиппо, — не будете ли вы любезны объяснить мне, что происходит?

— Не надо со мной разыгрывать невинность, — сказала она, глаза ее метали молнии. — Я знаю все. И считаю себя вправе заявить вам, что вы обошлись с Фреей возмутительно. Вы оскорбили ее. И если вы посмеете начать с ней тяжбу по поводу этих брюк, я лично буду ее защищать и, если понадобится, дойду до верховного суда.

Майкл растерянно смотрел на нее сверху вниз, только сейчас обнаружив, что она совсем маленькая. Откуда она знает про Фрею и брюки? Вряд ли Фрея стала бы нанимать адвоката на тот случай, если Майкл подаст на нее в суд. Ей бы это в голову не пришло. И почему такое предвзято-злобное отношение? Как случилось, что Катерина да Филиппо приняла все так близко к сердцу? Катерина… Дзинь… Это упала монетка.

— Вы — Кэт, — сказал он.

— Разумеется. — Она смотрела на него, готовая ринуться в бой, скрестив руки под довольно пышным бюстом. Майкл совсем не такой представлял себе Кэт.

— Ну что же, послушайте, Ка… мисс да Филиппо. Я не намерен судиться с Фреей — хотя вас это не касается. Более того, я бы хотел вам напомнить, что в данном случае я не осужденный, а вы не прокурор, и, на мой взгляд, вы демонстрируете крайний непрофессионализм, позволяя эмоциям влиять на ход дела, в котором представляете интересы клиента.

— Правда? — Она вскинула подбородок и сдвинула брови. Более выразительного лица он в жизни не видел. — Прошу прощения, но я не умею подавлять свои эмоции, как это делаете вы, мужчины. Я рада, что вы раздумали подавать исковое заявления. Это по крайней мере уже кое-что.

— Я не раздумал, я никогда…

— И я не могу согласиться с тем, что эмоции и личное отношение неуместны, когда речь идет о слугах закона. Разница между нами, между мужчинами и женщинами, состоит в том, что для меня развод — это человеческая трагедия, а для вас все упирается в деньги.

Внезапно Майкл так разозлился, что ему захотелось ее ударить.

— Как смеете вы самонадеянно утверждать, будто знаете, что я чувствую? Если хотите знать, я считаю, что развод — жестокое, болезненное и трагичное дело. Да, я делаю деньги на этом — как и вы, между прочим. И горжусь тем, что знаю свое дело и умею в отличие от некоторых держать свои эмоции в узде.

Майкл замолчал, пораженный собственной отповедью. Давно у него не было такого выплеска эмоций. Напрасно он шарил по карманам в поисках платка — видимо, оставил его в другой комнате.

— Вот. — Кэт протянула ему бумажный платок, достав из кармана целую пачку.

— Лично я никогда не разведусь. — Майкл громко высморкался. — Для меня главное — найти свою половину и прилепиться к ней — раз и навсегда.

— Прилепиться к Фрее у вас не вышло, — заметила Кэт.

Майкл раздраженно тряхнул головой.

— Я и не просил ее выйти за меня, — сказал он и совсем тихо добавил: — Не думаю, что она бы хотела. А вы как думаете?

Кэт не ответила. Она смотрела на него так, как будто он задал ей загадку, которую она не в силах разгадать. Теперь, когда весь гнев из него вышел, Майкл чувствовал себя круглым дураком.

— Давайте вернемся к нашему делу, вы не против? — предложил он. — Значит, так: я не вижу никаких препятствий к разводу, кроме этого собачьего дела.

— «Собачье дело», — презрительно хмыкнула Кэт. — Пукки — ее дитя. Вы — мужчина, вы не понимаете, что это значит.

— Ошибаетесь, понимаю! Мистер Бламберг хоть и мужчина, но любит… собаку.

— Вы даже не можете заставить себя произнести «Пукки» вслух. Думаете, это сюсюканье.

— Нет, я так не думаю.

— Тогда скажите.

Майкл закатил глаза. Какой абсурд! Он еще не встречал такую странную женщину.

— Пукки, — выдавил он из себя.

Она сверлила его своими жаркими карими глазами, и тут на него нашло какое-то сумасшествие.

— Пукки, Пукки, Пукки. Я люблю тебя, Пукки. Иди к мамочке, Пукки. Перестань гадить на ковер, Пукки.

Кэт как-то по-особенному скривила рот. Она смеялась!

За дверью раздался шум. Кто-то нажал на ручку.

— Эй, вы про нас не забыли?

— Разумеется, мы про вас не забыли, мистер Бламберг, — спокойно ответил Майкл. — Мы сейчас как раз обсуждаем, как в равных пропорциях разделить между вами собаку.

— Да уж…

Как только адвокаты вернулись за стол переговоров, зазвонил телефон. Майкл и Кэт кинулись к своим портфелям. Звонили на мобильник Майклу. Он бросил на Кэт взгляд, исполненный мужского превосходства, и с важным видом произнес:

— Петерсон слушает.

— Микки! Слава Богу, я до тебя дозвонилась.

Мамочка — только этого ему не хватало.

— В чем проблема? — спросил он деловым тоном. — Я сейчас замещаю мистера Рейнертсона, и у меня важное дело, так что не могу…

— Немедленно приезжай ко мне. Здесь нестерпимая духота, а я не могу включить кондиционер. У меня сейчас будет приступ.

Майкл прижал трубку к уху и склонился над столом, чтобы никто ничего не услышал.

— Ты уверена, что правильно его включала? — шепотом спросил он.

— Говори громче, Микки! Что ты там шепчешь?

— Вызови мастера! — сказал он, болезненно ощущая на себе взгляд трех пар глаз. Три пары ушей насторожились, прислушиваясь.

— Мастер занят. Мне не хочется его беспокоить.

— Мама, это их работа.

— Ты не мог бы забежать на минутку? Я тебя о многом не прошу. Всего лишь крохотная услуга. Или ты хочешь, чтобы твоя бедная мамочка умерла в одиночестве в чужом городе?

— Отель «Плаза» едва ли…

— Это деловая встреча или чертов цирк? — Мистер Бламберг стукнул кулаком по столу.

— Лоренс, не нервничай, у тебя язва.

— Ну и что? Этим людям нет до нас дела. Им нужны только наши деньги. Надо же, отель «Плаза»! Я поговорю с Фредом. Кого он там держит, в своей чертовой компании? Этот парень даже не знал, кто такой Пукки.

Майкл чувствовал, как по лбу потекла струйка пота. Он зажал наушник телефона большим пальцем и повернулся к клиенту:

— Простите, мистер Бламберг… миссис Бламберг, мисс да Филиппо. Это… срочный звонок. Я сейчас вернусь.

Майкл выбежал в соседнюю комнату.

— Мама, ты не могла бы не орать? У меня совещание. Я не могу приехать. Позвони в администрацию, пусть тебе пришлют мастера. Встретимся за ужином, как договорились.

В ответ тишина. Затем обиженный голос:

— Наверное, мне следует взять билет на ближайший рейс и вернуться домой.

— Возвращайся, если хочешь.

— Лучше бы мне вообще не приезжать. Ты за всю неделю не нашел для матери ни минуты.

— Мама, я не мог. Я работаю.

— Знай я, что из тебя получится, не отказывала бы себе во всем, чтобы отправить тебя учиться в колледж.

Майкл с силой стукнул себя телефоном по голове.

— Что за шум? Ты слышал, что я сказала?

— Слышал. А сейчас я должен с тобой попрощаться.

— У тебя женщина, да? Я чувствую по голосу. Какая-то нью-йоркская выскочка…

Чаша терпения Майкла переполнилась. Он выключил телефон и прислонился лбом к холодной стене. Из носа текло, глаза слезились. Ему так хотелось уйти, оставив Бламбергов копаться в собственном грязном белье. Он все равно завалил это дело, и полноправным партнером в фирме ему не стать. Он вспомнил мисс да Филиппо, ее презрительный взгляд. Она считает его закомплексованным занудой и к тому же бесчувственным эгоистом — конторской крысой. В общем-то ее мнение не так уж и важно для него, однако… Майкл бодро высморкался, расправил плечи и вошел в комнату.

Он не поверил своим глазам. Все трое сидели рядышком. Кэт прижимала к глазам платок — похоже, она плакала, а Бламберги утешали ее.

— Так, молодой человек, — сурово оглядев его, сказала миссис Бламберг, — думаю, вы должны извиниться перед Катериной.

Майкл нахмурился:

— Что?

— Надо научиться переступать через всякие мелкие проблемы. Все влюбленные ссорятся, даже такие, со стажем, как мы.

Влюбленные! Майкл вперил безумный взгляд в Кэт, ее глаза молили хранить молчание.

— Надо научиться признавать свою вину, — продолжала миссис Бламберг. Она улыбнулась мужу, который выглядел счастливым, словно после причастия. — Представьте, мы собирались развестись после пятидесяти счастливо прожитых лет.

— Представьте… — чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, еле слышно повторил Майкл, ничего не понимая.

— Ну же, — подталкивала его миссис Бламберг, — извинитесь.

Катерина между тем делала ему знаки — мол, извинись. Майкл проглотил слюну.

— Я прошу прощения.

— Я вас прощаю. — Она выглядела не менее смущенной.

— Ну давай же, обними ее.

После недолгого колебания Майкл шагнул к Кэт. Та поднялась ему навстречу. Он обнял ее за плечи, а она положила голову ему на грудь. От ее волос исходил пряный запах. «Ка-те-ри-на», — пропело у него в груди.

— Вот и хорошо, — произнес мистер Бламберг.

— Сейчас мы вас покинем, так что вы сможете побыть наедине, — сказала миссис Бламберг. — Пошли, Лоренс.

— Не забудь свою сумочку, Джесси. Она всегда ее забывает.

— Кто бы говорил! Вспомни про свои очки! Лоренс вечно их ищет.

— Вот они, со мной.

— Это потому, что я тебе их дала.

Рука об руку, ласково пикируясь, они вышли из комнаты.

Как только за ними закрылась дверь, Майкл обернулся к Катерине:

— Что произошло? Что вы им сказали?

Она подошла к столу и стала собирать свои бумаги.

— Я им сказала, что вы разорвали нашу помолвку.

— Нашу… что?

— Я сказала, что ваша мама не одобрила ваш выбор и хочет, чтобы вы меня бросили. — Она вопросительно посмотрела на него и запальчиво воскликнула: — Мне надо было что-то придумать!

— Зачем?

— Ради Бламбергов, конечно.

— Но…

— Ведь совершенно ясно: они не хотят разводиться, и я подумала, что мы можем прекратить эту глупую игру.

— Но… вы же плакали!

— Это мой коронный номер. — Она поправила волосы, похожие на грозовую тучу. — Я умею плакать, если это мне нужно.

— Понятно, — сказал Майкл, абсолютно ничего не понимая. Еще несколько минут назад все было запутано так, что концов не найти, а эта необыкновенная женщина тугой узел в мгновение ока превратила в гладкую шелковую ленту.

Майкл смотрел, как она ловко складывает документы.

— Ну… спасибо, — сказал он наконец.

Она взглянула на него и улыбнулась. Потрясающая метаморфоза!

Майкл хотел что-то сказать, но вместо этого чихнул.

— Вам надо срочно принять меры, — спокойно сказала она. — У вас в бронхах хрипы.

Майкл вдруг почувствовал, как непривлекательно выглядит с красным носом и слезящимися глазами, в этом ужасном костюме.

— Я пытаюсь, — сказал он. — Колдрекс, кодеин, всякие капли для носа — все перепробовал.

— Чепуха! У вас дисбаланс между инь и ян. Я вижу. Вам нужны витамины. Вы любите орехи?

— Ну… да… когда они к месту…

— Их место — в вашем желудке. Чтобы заставить антитела работать, вам необходим витамин «Е». Здесь неподалеку есть «Лавка здоровья». Сейчас напишу адрес. — С кипучей энергией, заряжавшей, казалось, все, за что бы она ни бралась, Кэт вырвала листок из своей записной книжки, написала что-то размашистым почерком и, сложив листок, подала ему. — Ну а теперь мне пора.

— Спасибо. Э… Мисс да Филиппо… Катерина…

Майкл замолчал. Ему не хотелось ее отпускать, но он не мог придумать предлог, чтобы ее задержать.

— Да? — Она настороженно, с любопытством, посмотрела на него, словно на диковинного зверя. Майкл не помнил, чтобы на него вот так когда-нибудь смотрели женщины. Глаза у нее оказались не чисто карими, а с желтыми кошачьими искорками.

— Я… это… — В голове было пусто. Майкл нахмурился. И вдруг его осенило: — Не могли бы вы поговорить с Фре-ей, разъяснить это недоразумение с иском. Я был бы вам очень признателен.

— С Фреей? — Эта просьба, казалось, не то напугала, не то озадачила ее.

— Вы ведь увидитесь, не так ли?

— Конечно. Без проблем. — Она стала засовывать папки в портфель. Сейчас возьмет сумочку и… уйдет!

— Подождите! Вместе поедем в лифте. — Майкл стал собирать свои документы. Но быстро не получалось.

— Сожалею, но мне пора. Пока!

Двигаясь, словно маленький, но весьма энергичный торнадо, она схватила портфель и умчалась, помахав ему на прощание рукой.

Майкл остался один в маленькой мрачной комнате. Он посмотрел на сложенный вдвое желтый листок, развернул его. Там был адрес магазина «Афродизиа» и еще название некоторых продуктов, ничего больше. Он смял листок в ладони и разочарованно выругался.

— Вот тебе на орехи, — сказал он.

Глава 14

— …И мне кажется, что та часть, в которой Мак рубит свою мать на куски, несколько тривиальна.

— Так было задумано, Мона. Ироничная ссылка на избитость, банальность насилия в нашем обществе.

— Но зачем он ее съел?

— Разве непонятно? Это и есть всепожирающая страсть, на которую я намекнул в первом параграфе.

— С кетчупом?

— Ты этого не уловила, верно? Кетчуп — это символ.

— В самом деле? Символ чего?

— Крови, наверное, — осторожно вмешался Джек. — Да, Лестер?

Лестер задумчиво посмотрел в потолок и кивнул. На Лестере была, как всегда, безупречно, слишком безупречно, отглаженная рубашка и неизменный галстук. Лысина его тускло поблескивала, волосы он зачесывал наподобие монахов периода инквизиции. Мог ли написать это письмо Лестер? — гадал Джек. Лестер всегда приходил в класс первым и садился на одно и то же место. Его последний рассказ, где он в гротескной манере описывает, как мать закормила сына до такой степени, что в результате он разрубил ее на куски и съел, не в силах справиться с обжорством, типичен для Лестера. Если кто и знаком не понаслышке с силами Тьмы, так это Лестер.

— Почему мужчины рубят на куски именно матерей, а не отцов? Хотела бы я однажды увидеть славную сцену кастрации. — Это уже Рита, толстая пятидесятилетняя дама, не так давно ставшая феминисткой. Но ненависть Риты к мужчинам носила чисто теоретический характер. Узнай она о Джеке и Кэндис, просто посмеялась бы. Или нет?

Джек попытался сосредоточиться, переводя взгляд с одного на другого.

— Давайте попробуем проследить развитие характера Большого Мака. Кто хочет выступить?

Натан, как всегда, начал трепаться, в то время как Мона, очевидно задетая тем, что ее щелкнули по носу с этим символическим кетчупом, демонстративно принялась чистить ногти заколкой для волос. Она была бледной и тощей и принадлежала к тому типу женщин, которым нравится вызывать жалость. Джек изучающе смотрел на нее. Уж не она ли написала письмо? В качестве мести?

Письмо он получил накануне. К счастью, Фрея к этому времени уже ушла на работу, так что никто не видел его потрясения. А Джек и в самом деле испытал шок. Он привык к тому, что его любят, считают душкой. Черт, он и в самом деле был славным парнем, разве нет? Но все утро, пока он пытался что-то написать, мысль о том, что над ним нависла угроза, не давала ему покоя. В конце концов он вытащил смятую бумагу из корзины для мусора и, разгладив листок, стал вчитываться в него в поисках намека на авторство. Сознание того, что кто-то так сильно его ненавидит, неприятно щекотало нервы. Он гадал, не получил ли подобное письмо кто-то из администрации, из тех, на кого он работал. Его работа преподавателя предполагала, в частности, «безупречное» поведение. Об этом ему было сказано во время подписания контракта. До сих пор Джек не задумывался над этим. Вокруг него всегда крутились девицы, и заводить интрижки со студентками не было нужды. Угораздило же его связаться с Кэндис! Джек нахмурился. Только сейчас до него дошло, какую глупость он совершил.

Каким бы ни было его личное мнение о некоторых преподавателях семинаров по творчеству (серые, бездарные выпускники университетов, имеющие всего две-три публикации — рассказы, в заштатных журналах), равно как и о студентах, посещающих эти семинары (не знакомых ни с правилами правописания, ни с синтаксисом, не желающих ничего читать), семинары по творчеству считались уважаемым и доходным бизнесом для людей из академической среды. У Джека были неплохие рекомендации. К тому же у него вышла книга. Он регулярно писал статьи в толстые журналы, тем самым внося посильный вклад в литературное наследие нации. Иногда он тешил себя мыслью, что когда ему наскучит литературный террариум Нью-Йорка, он удалится в какой-нибудь тихий университетский городок и будет там профессорствовать. А в свободное время — писать книги.

Сейчас эта маленькая американская мечта была под угрозой. Американское академическое образование переживало эпоху маккартизма. Преподаватель мог не являться хорошим специалистом, но должен был иметь кристально чистую репутацию. Он не смел даже прикрыть дверь, когда беседовал один на один со своей студенткой из страха быть обвиненным в сексуальных домогательствах. Любой намек на панибратство, не говоря уже о флирте или, не дай Бог, романчике, мог стать поводом для немедленного увольнения с волчьим билетом.

Джек взглянул на Кэндис, сидящую на противоположном от Моны конце стола, необычайно тихую и скромную. «Какого черта она так грубо переигрывает?» — подумал Джек со злостью. Не упоминая о письме, он сказал ей, что они должны всячески скрывать свои отношения, но это не значит, что она должна строить из себя монашку. Все наверняка заметили, что за все время она не произнесла ни слова. Почувствовав на себе его взгляд, Кэндис подняла глаза, прикусила губу и густо покраснела. Господи Боже!

Между тем Натан и Лестер дошли до опасной черты в своем споре, не устарело ли само понятие о характере персонажа в современной литературе. Джек уже пожалел, что инициировал этот спор. Он попросил их написать рассказ о любви. Вообще о любви. Не обязательно к женщине. Результаты оказались плачевными. Из страха быть заклеванными своими же сокурсниками за слащавость и сентиментальность изложения студенты представили любовь в самой извращенной форме: любовь к наркотикам, любовь к убийству, любовь во время Холокоста, любовь, которая оборачивается изнасилованием, и, разумеется, инцест, — унылая проба пера начинающего. Единственное светлое пятно — история любви двух школьников-изгоев, любовь и предательство — работа такая трогательная и субтильная, что Джек едва не поддался искушению ее украсть. Впрочем, он мог бы это сделать без риска для себя. Карлос, одержимый навязчивой идеей графоман, считал, что ни одна из его работ не может быть опубликована, поскольку никогда не будет доведена до совершенства — «отточена».

В этом и состоит извечная проблема учителей: если тебе и повезет и ты обнаружишь пару студентов с истинным талантом, они всегда найдут способ его саботировать. В своем стремлении к оригинальности они пишут триллеры, не способные никого вогнать в дрожь, или историю любви, в которой любовью и не пахнет, детективы, в которых нет ничего, кроме бессвязного бормотания автора в духе подражания литературе «потока сознания». Писатели становятся врагами самим себе — они не хотят, чтобы им помогали.

Джек откинул волосы и провел по ним рукой. Ну пусть он потеряет работу… Не так уж хорош этот академический мир, чтобы лезть в него, расталкивая себе подобных и обдирая локти, доказывая, что ты не хуже остальных, кичащихся своими дипломами… И уж конечно, этот мир не стоит того, чтобы жить в вечном страхе. Почему, черт возьми, он не может иметь отношений со взрослой совершеннолетней женщиной, если даже она его студентка?

Джек присоединился к дискуссии, доказывая, что «Биг Мак», несмотря на впечатляющий разворот сюжета и несколько мощных фраз, «не катит».

— Почему «не катит»? — попробовал копнуть Джек.

Тишина.

Неуверенный голос с галерки:

— Я понимаю, что никогда не смогу писать так, как Лестер, но то, что он пишет, не вызывает у меня никаких чувств.

— Чувства! — презрительно усмехнулся Лестер.

— Женские штучки, — поддакнул Натан.

Женщина, которая осмелилась высказаться, лет сорока, старомодно одетая, густо покраснела. Джек вспомнил, что она работает санитаркой и не имеет даже среднего образования.

— Вы очень проницательны, Лиза, — тепло сказал он. — Попали в самое яблочко. — Джек откинулся на стуле и заложил руки за голову. — Хорошо. Что для писателя, на ваш взгляд, самое важное?

— Раздобыть себе классного агента, — заявил Натан.

Все рассмеялись.

Джек улыбнулся, подождал, пока стихнет шум, и сказал:

— Самое важное для писателя — это быть правдивым. Я говорю об эмоциональной правдивости. Не надо вешать читателю лапшу на уши. Учить, что должно его шокировать, приводить в восторг или ярость — заставьте его это почувствовать.

— Значит, вы так работаете? Я правильно понял вас, сир? — Голос Натана звучал оскорбительно насмешливо.

— Я пытаюсь.

— Нам всем не терпится увидеть роман, над которым вы работаете.

Джек не дал себя отвлечь:

— Забудьте о моей работе. Выберите того, кем вы восхищаетесь, кого любите, и учитесь у них.

— Кого-нибудь вроде Карсона Макгуайра? — спросила Мона. — Он гениален, верно?

— Любого, кто вам нравится, — повторил Джек. — Помните, чтобы заставить читателя чувствовать, вы должны чувствовать сами. До сих пор мы на наших семинарах заостряли внимание на технике, эпитетах, метафорах, построении диалогов. Все это важно, не спорю, но нет ничего хорошего в том, чтобы прятаться под глянцевой поверхностью. Выбирайтесь наверх, покажите себя. Сегодня я хочу видеть вас обнаженными.

— Не меня, — со смешком сказала Рита.

— Всех вас.

— Извращенец, — пробурчал Натан, разминая бицепсы с татуировкой.

Джек посмотрел на часы. Оставался еще час до конца семинара. Натана надо было утихомирить, и Джек сказал:

— А теперь время для разминки.

Все застонали.

— Я хочу, чтобы за сорок минут вы написали сцену, которая заденет меня за живое.

Натан скрестил руки на груди:

— Я не в настроении.

— «Нельзя ждать вдохновения, надо ходить за ним с клюшкой» — это не я сказал, а Джек Лондон. Кто не справится с заданием, получит соответствующий балл. — Джек внимательно обвел взглядом лица. — И уж конечно, не получит «5» за курс.

— Я не смогу! — воскликнул Карлос. — Вы дали очень мало времени.

— Попытайтесь. Разница между писателем подающим надежды и настоящим в том, что последний доводит дело до конца. Еще есть вопросы?

— Надо заполнить одну страницу или две? — вскинув руку, как в нацистском приветствии, спросил Лестер.

— Одну, две, половину, всю тетрадь. Можете писать справа налево и снизу вверх. Напишите стихотворение, сценку, диалог или просто письмо. Можете рассказать о кошке. Мне все равно. Главное — будьте искренни и заставьте меня это почувствовать. Загляните в свои сердца и пишите.

Пошумев немного, студенты принялись за работу. В комнате стало тихо — приятная тишина, тишина сосредоточенного внимания, радующая душу преподавателя. За окнами мерцал огнями вечерний город. Джек обвел взглядом аудиторию: голубые стены, от запаха мела щекочет в носу. Вот они — двенадцать учеников, двенадцать апостолов — склонились над скрижалями и пишут, пишут, покусывая ручки, время от времени с надеждой поднимая на него глаза — может, он сотворит чудо, устроит какой-нибудь трюк: превратит воду в вино или сделает что-нибудь в этом роде. Джеку казалось, что сердце его разрослось до гигантских размеров и вместило их всех. Ему нравилась эта работа. Он любил учить. Любил эту странную комбинацию — чистой, высокой теории и земного, приземленного, человеческого. Любил споры и шутки и то непередаваемое чувство, когда студент постепенно приходит к пониманию того, что он, Джек Мэдисон, до него доносит. Ему не хотелось потерять эту работу и вообще возможность преподавать. Он гадал, кто из двенадцати оказался Иудой.

Послышался шорох — это Рита, исписав страницу, начала писать на обороте. Слова лились из нее легко, как из рога изобилия. Джека поражала уверенность в себе некоторых студентов. Они знали, чего хотели. К нему желание стать писателем пришло не сразу, исподволь. Порой его одолевали сомнения, он боялся, что никогда не станет настоящим писателем, потому что не был одержим писательской страстью с детства. Он рос вне литературной среды. Отец читал только биржевые сводки; мать — толстые иллюстрированные журналы с глянцевой обложкой. Но Джек рос созерцателем. Вернее, наблюдателем. Покуда приходили и уходили мачехи и отчимы, пока его носило из дома в дом, он научился распознавать эмоциональную температуру места и людей и фиксировать ее в памяти. Если жизнь, которой он жил, его не устраивала, он придумывал себе другую.

Когда Джеку исполнилось десять, его отец женился в очередной раз. Лорен ворвалась в их жизнь как порыв свежего ветра, с полными книг сундуками, и жизнь его сразу изменилась. Джек стал читать, и это занятие полностью поглотило его. Лорен покупала ему книги, читала ему вслух, поясняла незнакомые слова и понятия, выслушивала его мнение. Позднее Лорен поощряла его начинания, с осторожной настойчивостью заставляла переносить на бумагу некоторые из образов, живших в его воображении. «Большое небо» он посвятил ей.

Для Джека писать означало освобождаться от рутины. Это было все равно что открыть в себе шестое чувство или новое измерение. Ему нравился сам процесс: вначале свободный поток слов, торопливый и бессвязный, потом долгая, требующая немалых интеллектуальных усилий (что тоже было в радость) отделка. Нравилось, что хороший писатель способен создать все, чего бы ни захотел, и заставить читателя поверить в это.

Но сейчас ум его заблокирован. Джека словно загнали в угол, и он не может оттуда вырваться. А что, если после первой книги он не напишет больше ни строчки? Надо вернуться домой и сделать то, чего хочет от него отец, — взвалить на себя бремя семейного бизнеса: управлять складом или заниматься рекламой. (Эй, Джек, ты ведь должен быть в ладу со словами?) Он вспомнил со смутной тревогой о том, что в ближайшие выходные в Нью-Йорк приезжает отец. Он сообщил об этом в письме, типичном для Джека Мэдисона-старшего: две строчки, напечатанные секретаршей, извещавшие Джека о том, что в воскресенье отец выберет время, чтобы встретиться с сыном. Джека всегда бесило, что отец распоряжается его жизнью: предполагалось, что только Мэдисон-старший должен планировать свое время, в то время как Джек-младший всегда свободен. Отец не считал писательство работой. Противостояние Джека с отцом началось давно, еще в школе, когда Джек бросил футбол и сосредоточился на занятиях литературой. («Черт возьми, сын, зачем думать об учебе тому, кто наследует „Мэдисон пейпер“?») В один прекрасный день Джек заявил, что желает продолжить учебу в колледже, чтобы получить диплом магистра изящных искусств. («Каких таких искусств?») Когда Джек гордо презентовал отцу экземпляр своей первой книги, отец полистал ее и со смешком заметил, что Джек мог бы выпустить миллион таких книжек, работая в «Мэдисон пейпер». Джек был уверен, что отец так и не прочел его книгу. Если его следующее произведение окажется бестселлером и, чем черт не шутит, завоюет Пулитцеровскую премию, тогда, надо думать, отец перестанет над ним глумиться.

В конце семинара Джек собрал работы студентов и раздал листы с отрывком, который они должны будут обсудить на следующем семинаре. Кэндис, передавая ему работу, незаметно повернула руку так, что он прочел на ее ладони: «Увидимся в субботу», а внизу заметил смешную рожицу. Возвращаясь домой на метро, Джек вдруг обнаружил, что испытывает немалое облегчение от того, что ее нет рядом, что он не слышит ее беспрерывной болтовни, хотя ее детская непосредственность тронула его. Кэндис была куколкой, но иногда хотелось побыть одному и подумать о своем. О том, например, почему он не может писать. Этот вопрос Джек задавал себе ежедневно, и с каждым днем ему становилось все страшнее. Будьте искренни, говорил он студентам. Загляните в свое сердце и пишите. Но он сам так больше не мог. Что-то заслоняло его внутренний экран, загораживало обзор.

Джек вспомнил о внезапно возникшем чудесном рассказе Карлоса и испытал стыд. Он поклялся себе тайком от Карлоса отправить его рассказ в несколько лучших журналов — без переделок, без «отделки». Хороший редактор наверняка заметит талант. Джек представил себе полный энтузиазма ответ редактора, благодарность Карлоса и его блистательную карьеру (не такую, впрочем, как у его учителя и патрона). Выходя из метро, Джек улыбался, согретый своей фантазией.

Мимо прошла женщина — стильная, уверенная в себе, лет сорока пяти, очень привлекательная. Она встретила его взгляд с холодноватым, но приятным удивлением, словно хотела сказать: «Да, я знаю, что восхитительна. Спасибо, что заметил. А теперь исчезни». Джеку нравились такие женщины. Он прикинул, куда она могла направляться, замужем или нет, о чем ей нравится разговаривать. Он начал сочинять сцену. Летний вечер. Смеркается. Двое в ресторане — оба красивы и умны. Один из двоих — он сам, конечно (скажем, чуть стройнее). Они могли бы беседовать, он и эта таинственная незнакомка, даже спорить, пересыпая беседу намеками весьма интимного свойства. Она либо замужем, либо недоступна ему по другой причине, пока неизвестной читателю. Она сидит напротив, чуть склонившись над столом, и он смотрит на ее красивое лицо, оно совсем близко, красивое и страстное, ее выразительные руки рассекают воздух вот так…

Стоп. Вот пиццерия. Джек вошел и потянул носом воздух. Он зверски проголодался. Он не против взять кусок пиццы и съесть его дома, на заднем дворе, если только комары не доконают. Интересно, дома ли Фрея? Скорее всего да. Непохоже, что она сейчас нарасхват. Бедная старушка Фрея. Найти Мистера Совершенство ей так и не удалось, да и раньше не удавалось. Ей попадались неудачники и проходимцы. Женщины разборчивы только на словах. Неудивительно, что она постоянно не в духе, должно быть, разочаровалась в жизни. Надо бы ей научиться относиться к сексу, как к шведскому столу: подошел, взял, что надо, и отвали — пусть с него, Джека, берет пример. Но мужчине, конечно, проще.

Внезапно Джеку пришла в голову замечательная мысль: почему бы и для Фреи не взять кусок пиццы? Он знал, какую она любит: без грибов и сладкого перца, двойное количество анчоусов и много оливок — черных и зеленых. Это явилось бы своего рода предложением мира. Он поступил с ней некрасиво, но это была всего лишь шутка. Джек представил, как входит в квартиру, — Фрея моет голову или смотрит телевизор, ей лень что-то себе приготовить, а есть хочется, и она будет ему благодарна. Они сядут во дворике, поболтают. Он насмешит ее, рассказав, как Кэндис играла сегодня «в партизанку». Все будет как в старые добрые времена.

Глава 15

Фрея не в силах была больше терпеть. Она перекинула ногу на другую сторону, но это мало помогло. Между тем жесткое сиденье под ней отчаянно заскрипело и парень, сидящий впереди, сердито оглянулся. Серьга в виде крупного кольца, воткнутая в бровь, придавала ему зловещий вид.

— Простите, — пробормотала она.

Фрея постаралась сосредоточиться на том, что происходило на сцене. Там актер в костюме буддийского монаха уже двадцать минут стоял в свете рампы, опустив глаза и сведя вместе ладони. Вот и все. Фрея не могла с уверенностью сказать, был ли в этом какой-то скрытый глубокий смысл или что-то стряслось с реквизитом и следующую сцену нельзя сыграть. Фрея напомнила себе, что находится на спектакле альтернативного театра. Тут вам не бродвейский мюзик-холл.

Хотя… Послышался какой-то звук. Низкий, утробный — так гудит по ночам холодильник. Потом из-за черного как ночь занавеса показалась рука, затем нога, согнутый локоть, опущенная голова. Следующие десять минут или около того прошли в серии агонизирующих движений отдельно существующих рук и ног, к которым медленно присоединялись остальные части тела. Наконец появилась группа очень юных и очень мрачных американцев — юношей и девушек, одетых в саронги и рубашки, сшитые из старых мешков. Бретта среди них не было. Возможно, они подобрали для него особую роль — обнаженного бога, например. Она расспрашивала Бретта о его роли, но он сказал с полуулыбкой, ударившей ее ниже живота: «Во вторник премьера. Почему бы тебе не прийти?»

Фрея сжала свернутую в рулон программу, мысленно вернувшись к прошлой субботе. Она снова видела мускулистую спину Бретта — он ехал впереди, довольно быстро, и, когда оглядывался, ей стоило немалых усилий выдавить из себя улыбку. Не так-то просто было выкрикивать что-то в ответ на его жизнерадостные замечания — в легких не хватало воздуха. Зато она могла любоваться сколько угодно его сильными ногами и широкой спиной. Как только они приехали в парк, он замедлил темп и принялся показывать ей трюки — ездил, отпустив руль, балансируя. Он то и дело оглядывался на нее, и при этом ветер трепал его волосы. Фрея смеялась и повторяла за ним его трюки, и вскоре они затеяли что-то вроде игры — погоня за лидером. Поравнявшись с ним, Фрея отпустила педали и покатилась по инерции, широко расставив ноги; катаясь без рук, изображала цыпленка, хлопая локтями, как крыльями, потом раскинула руки, на несколько кратких триумфальных секунд отпустив и педали, и руль. Затем снова настала очередь Бретта. Прохожие останавливались поглазеть на них и улыбались. Все это было здорово и весело, будто пьешь шампанское. Фрея поняла, чего ей не хватало с Майклом, — его она и в страшном сне не могла представить себе верхом на велосипеде, разве только упакованным в шлем, наколенники и с рюкзаком, полным провизии и запчастей за спиной. К тому времени как они с Бреттом остановились, запыхавшиеся и смеющиеся, полпути к близости оказались пройдены.

— Пошли, сумасшедшая девчонка, я угощу тебя соком.

— Ни за что. Я угощаю.

И они шли и спорили, кому покупать сок, и это тоже было здорово. К тому времени как они зашли в бар, говорить было почти не о чем. Они сидели друг напротив друга и потягивали густой холодный сок с мякотью через соломинки. Она узнала, что Бретт родом из Денвера и в нем течет одна восьмая крови ирокезов — вот откуда эти резкие угловатые черты лица и чуть раскосые глаза под нависшими прямыми черными бровями. Фрея могла бы назвать его очеловеченным эквивалентом большого и сочного стека на Т-образной косточке — один вид его возбуждал в ней голод. Конечно, он был очень молод — смехотворно молод. Но это не имело никакого значения. В душе Фрея чувствовала себя почти его ровесницей. Так здорово сбросить с себя весь этот груз, называемый возрастом, и стать просто «сумасшедшей девчонкой».

Фрея заморгала, фокусируя свой отсутствующий взгляд на происходящем на сцене. Теперь к глухому уханью присоединился еще один звук — поживее, исходящий из какого-то духового инструмента вроде флейты или рожка. Актеры (пилигримы? крестьяне? безымянные человеческие существа?) разделились на группы. Каждая группа представляла какую-то пантомиму. Одни возделывали почву, другие качали воду, третьи разбрасывали семена. В центре пара изображала совокупление, с одной стороны от них тужилась женщина, игравшая роль роженицы, с другой — неподвижно лежал мужчина, имитируя мертвеца. Все вместе, видимо, иллюстрировало жизненный цикл. Фрея часто посещала подобные арт-шоу, но там публика и актеры были одеты получше — вот и все отличие.

Все это очень неплохо, если вы в соответствующем настроении. В большинстве своем зрители были увлечены представлением. Когда «мертвец» внезапно чихнул, зрители сделали вид, будто не заметили. Фрея стала придумывать, что скажет, когда придет за кулисы. Единственное, чего она боялась, — это не быть достаточно убедительной.

Раздалась медленная барабанная дробь. Актеры прекратили свои пантомимы — все, за исключением монаха, который продолжал молиться, обратив лицо к чудесному небу. Что это? Кажется, дождь собирается? Барабан ускорил темп, грозная молния сверкнула нежным золотом, и рисовые зерна — настоящий рис — посыпались на сцену. О да — урожай. Освобожденные от своего вялого транса, актеры запрыгали и закружились в яростном танце, а летящий сверху рис попадал в луч софита и обращался в дождь из золотых самородков. Взлетали саронги, раздувались рубашки, барабан исходил бешеным крещендо. Прошло добрых пять минут этого безумия, и актеры помчались за кулисы, остался один монах, безразличный к золотому дождю, бьющему его по голове. Фрея вспомнила, что пьеса называлась «Зерна истины».

Барабанный бой внезапно прекратился. Воцарилась мертвая тишина — Фрея слышала, как стучала кровь у нее в ушах. Публика затаила дыхание. На сцену вышел Бретт, в желтой набедренной повязке, с деревянными граблями на плече. Фрея подалась всем телом вперед. Он медленно прошелся по сцене, опустил грабли на землю, после чего под звуки невидимой флейты принялся собирать рис в кучи, образуя на полу узор. Бретт работал с полуопущенной головой, с сосредоточенным лицом и обращенным в себя взглядом. Золотистый свет падал на сцену под острым углом, создавая резкие светотени. Тело Бретта покрывал золотистый грим, подчеркивающий каждый мускул. Вот эта часть представления на самом деле эффектна, с удовлетворением подумала Фрея. Очевидно, ее мнение совпало с мнением большинства, поскольку все с неотступным вниманием следили за Бреттом, собиравшим рис в приятный для глаз спиралевидный узор. Оказавшись наконец у края спирали — прямо перед зрителями, он выпрямился и закинул грабли на плечи. Ударил барабан, из-за кулис появились артисты и, преисполненные достоинства, встали, взявшись за руки, в ряд перед публикой по обе стороны от Бретта. На этом спектакль закончился.

Маленький зал взорвался аплодисментами, актеры заулыбались и сразу стали выглядеть лет на десять моложе. Фрея тоже громко захлопала. Она сидела, едва ли не самая высокая в своем ряду, и не спускала глаз с Бретта. Увидев ее, он растерялся от радости и поклонился несколько преждевременно, чтобы спрятать лицо. Фрея рассмеялась от восторга.

Сцена опустела, свет погас, зал наполнился гулом голосов, зрители вставали с мест и, обмениваясь впечатлениями, направлялись к выходу. В зале в основном была молодежь — друзья актеров и их коллеги, однако Фрея заметила и несколько пожилых, нарядно одетых пар, видимо, родителей выступавших, гордившихся своими чадами. Были в зале и профессионалы от искусства. Фрея присоединилась к массовому исходу, прислушиваясь к отзывам, чтобы сообщить их Бретту.

— …Неудивительно, что спектакль шел без антракта, все остались бы в баре…

— …Вот что я называю театром. Такое ощущение, будто меня основательно прочистили…

— …Бедный малютка Бэзил так никогда и не поймет, что меньше не всегда лучше…

— …Я не сержусь на тебя, Дебора. Просто хочу узнать, почему ты заказала столик на десять тридцать, если знала, что спектакль закончится в девять тридцать…

Да уж, придется что-то придумать самой.

Добравшись до фойе, Фрея нырнула в дамскую комнату посмотреться в зеркало. Светлые потертые джинсы отлично сочетались с безукоризненно белой футболкой и минимумом косметики. Фрея предпочла стиль, который больше соответствовал девочке-подростку, чем взрослой эффектной женщине. Был ли правильным ее выбор? Отражение в зеркале улыбалось ей глуповатой улыбкой, совсем как у подростка. Фрея отвернулась от зеркала, смущенная охватившим ее волнением. Господи, он был всего лишь мужчиной.

У служебного входа болтались двое ребят — что-то вроде охраны. Она назвала свое имя, и через несколько секунд выскочил Бретт, еще не успевший переодеться, сияющий и радостный, буквально сочащийся адреналином. Она не успела еще его поздравить, как он заключил ее в объятия.

— Ну разве не классно?! — настойчиво спросил он.

От него пахло гримом, потом и возбуждением. Его кожа была горячей и скользкой.

— Потрясающе, — произнесла она, задыхаясь, и, набрав в грудь побольше воздуха, повторила: — Потрясающе!

— Я глазам своим не поверил, увидев тебя. Думал, ты не придешь. Послушай, я буду готов через пару минут. Мне надо собрать рис, помочь с уборкой и все такое. Подождешь?

— Возможно, — сказала она улыбаясь.

— Мы все идем к «Джулио» праздновать. Я мигом. — Он заскочил обратно, но в дверях остановился, оглянулся на нее, окинул горящим взглядом: — Не уходи.

Фрея покачала головой. Она не смогла бы, если бы и захотела.

«Джулио», тесная студенческая пивнушка, видимо, была излюбленным местом актеров во время репетиций. Хозяин тепло приветствовал завсегдатаев. Актеры, побросав сумки, с шумом принялись сдвигать столы, а Фрея тем временем подошла к бару и заплатила за две бутылки шампанского, после чего вернулась и села рядом с Бреттом. Его волосы, мокрые после душа, блестели. Все говорили разом, но слов было не разобрать из-за музыки. Играли фламенко. Пронесся слух, будто Гэл Принц сошел со сцены. Или Камерон Макинтош? Нет, Камерон Диас. Да нет, Камерон Диас снимается в Неваде. Кто-то видел фотографию в журнале. Но как бы то ни было, кое-какие газеты прислали критиков. Чего там ждать в обзорах? Боже, так не хочется об этом думать!

Принесли шампанское, парни возбужденно зашептались, откуда, мол, и, когда официант указал на Фрею, все взгляды обратились к ней, затем к Бретту.

— Это Фрея, — представил ее Бретт. — Она пришла на наш спектакль.

Наступила неловкая пауза. Фрея поняла, что ее широкий жест был неверно истолкован. Она как бы отделила себя от остальных — себя, более богатую, достигшую в жизни большего, чем они, — эдакую добрую мамочку. Фрея поторопилась поднять бокал.

— Вы великолепны! — воскликнула она, обведя взглядом множество неотличимых друг от друга юных лиц. — За… — она запнулась, память сыграла с ней злую шутку, — за «Зерна истины»!

Тост был встречен дружным радостным гвалтом, зазвенели бокалы, и у Фреи отлегло от сердца.

— Эй, ты молодец, спасибо. — Голос Бретта понизился до жаркого шепота, щекотавшего ей ухо. Она повернула голову. Его глаза были так близко. Ворот распахнут. Рубашка сбилась чуть набок, обнажив гладкую карамельную кожу плеча. Она хотела его. Хотела прямо сейчас.

— Я тебе тоже кое-что приготовила, — сказала она и полезла в сумочку. Фрея потратила больше часа, рыская по полкам в поисках идеального подарка. Она хотела купить второе издание самых лучших бродвейских пьес, когда на глаза ей попалась автобиография Энтони Хопкинса. После длительных раздумий и неоднократных фальстартов она надписала ее: «Для Бретта, в ночь премьеры, одну из многих. Фрея».

Бретт прочел. Его красивое лицо осветилось изнутри.

— Круто! — Он наклонился и чмокнул ее в щеку. — Спасибо. — От него пахло чистой мужской кожей.

— Всегда пожалуйста, — сказала она беспечно и зачем-то отвернулась, оказавшись лицом к лицу с грузным молодым человеком. Вид у него был далеко не веселый. — Вы не пьете? — спросила Фрея, заметив его пустой стакан.

— Я не могу, — ответил он, пожав плечами, — после того, что случилось.

— А что случилось?

— Не притворяйтесь, будто не заметили. Я труп.

— Вы… что?

— Я умер. С тем же успехом я мог уехать из города или застрелиться. — Выражение лица у него было трагикомичным, но «траги» больше. — На всех репетициях я лежал, словно камень. И надо же было мне в ночь премьеры чихнуть. Ведь я изображал мертвеца.

Фрея потянулась к бутылке.

— Я лично ничего не заметила, хотя сидела в пятом ряду, — солгала она, наливая ему шампанского. — Стоило лишь посмотреть, как вы держали руки, — вдохновенно сочиняла она.

— Уэз — перфекционист. Правда, малыш? — Женщина напротив перегнулась через стол и ткнула его пальцем в плечо. Волосы цвета соломы (и той же структуры) она заплела в косички, которые торчали, словно у Дороти из «Волшебника страны Оз». Девица остановила на Фрее недобрый взгляд: — И давно вы знакомы с Бреттом?

Обе женщины как по команде посмотрели на Бретта, который изо всех сил сдерживал смех, в то время как одна из актрис закидывала ему в рот стручки спаржи из салата.

— Славный, правда? — сказала женщина.

Фрея пожала плечами.

— Знаете, вы так здорово сказали насчет рук. — Уэз поддел Фрею мясистым плечом. — Руки — это очень важно. Я изучил много изображений мертвых тел, чтобы вжиться в роль. Не знаю, знакомы ли вы с системой Станиславского, но…

Он продолжал что-то гундосить. Фрея заметила, что шампанское он все-таки выпил. Между тем на стол подали маленькие тарелки с оливками и креветками, а также блюда с копченой грудинкой и бутербродами-канапе на палочках. За шампанским последовало красное вино, от которого першило в горле. Разговоры шли о людях, которых она не знала, и о вещах, которые она знать не хотела: публика, классы мастерства, пилюли для горла, летние гастроли, директора-ублюдки, что А сказал Б насчет В. Фрее казалось, что ведет она себя вполне нормально: слушает, вставляет более или менее уместные замечания, но все это время она кожей чувствовала присутствие Бретта, его близость, его магнетизм. Всякий раз, когда он случайно касался ее руки или ноги, желание ударяло ее словно током. Она то и дело подливала себе вина.

Уэз все еще разглагольствовал, когда Фрея почувствовала, как Бретт осторожно сжал ее колено под столом.

— Ты как? — спросил он, заглядывая в ее глаза снизу вверх из-под тяжелых надбровий. Взгляд показался Фрее весьма возбуждающим. Во всяком случае, на нее подействовал безотказно.

— Отлично.

Он склонился к ней и осторожно провел пальцем по обнаженной коже предплечья, от чего у нее мурашки побежали по телу.

— Я почти не говорил с тобой.

— Здесь много людей, — выдала она, тут же сообразив, что сморозила глупость.

— Мы можем уйти, если хочешь.

Фрея прикусила губу:

— А это удобно?

Через пять минут они уже были на улице. Даже ночью было нестерпимо душно. Пахло гамбургерами и грязью; огни фар пронзали темноту. Старый добрый Нью-Йорк.

— Так… — Бретт ковырял носком тротуар. — Ты ведь где-то рядом живешь?

— В нескольких кварталах отсюда. — Фрея засунула большие пальцы в боковые карманы джинсов, покачиваясь на носках. — Хочешь проводить меня домой?

Бретт улыбнулся:

— Конечно.

Несколько ярдов прошли молча.

— У тебя есть подружка? — спросила Фрея. — Что у тебя с той актрисой с косичками? Ты считаешь меня привлекательной? Как насчет того, чтобы съездить со мной в Англию?

— Скажи правду, — осторожно начал Бретт.

— Да? — Фрея сглотнула.

— Что ты на самом деле думаешь о моем выступлении?

Они говорили о Бретте, о его талантах и амбициях, об удачных моментах спектакля. О том, что этот спектакль требует огромного эмоционального напряжения и играть его можно только через день. Актеры должны быть в отличной физической форме и освободить сознание от всякой повседневной чепухи — очистить мозги, как сказал Бретт. Сам Бретт отказался от мяса, в два раза чаще стал заниматься йогой и всерьез собирался перейти в буддизм. Но обрить голову не хотел, сказал, что слишком тщеславен для такого самопожертвования. Сказал с озорной мальчишеской улыбкой, отчего показался Фрее еще более очаровательным.

— Мне, конечно, хотелось бы играть роли, за которые платят, — в коммерческих спектаклях. В «Кошке на раскаленной крыше», например.

— Знаешь, я видела премьеру этого спектакля в Лондоне…

— Но… разве это было не в восьмидесятых?

Промах. Фрея мгновенно произвела вычисления в уме. Бретту в то время было лет семь, мальчик в коротких штанишках.

— Нас возили на постановку из школы, — поспешила пояснить она. — Мне было лет тринадцать. Или нет, двенадцать. Одиннадцать или двенадцать. Я ведь немного старше тебя… Мне почти тридцать.

Фрея украдкой взглянула на него, ожидая реакции.

— Какая разница? — Бретт обернулся к ней, и в глазах его она прочла удивление. Видимо, разница в возрасте не имела для него никакого значения.

Вот что так славно в молодых мужчинах, сказала себе Фрея: у них нет предрассудков мачо. К тому же они сексуальнее.

Бретт с улыбкой посмотрел на нее и положил руку ей на плечо.

— Ты мне нравишься, — сказал он. — И это главное.

Фрея чуть-чуть помедлила, прежде чем обнять его за талию, чтобы сполна насладиться этим долгожданным моментом. Они шли, тесно прижавшись друг к другу: тело к телу, искра к искре. Тишина набухала грозой. Он коснулся пальцем ее затылка, и по спине у Фреи побежали мурашки. Все в ней было напряжено до предела, и в то же время она чувствовала упоительную расслабленность. Ей казалось, будто они плывут по сумеречной улице, как два странника из одного сна.

Ты мне нравишься, и это главное. Как просто и без претензий! Какая отрадная перемена после бесконечных позиционных игр с мужчинами постарше.

Она быстро взглянула на него, любуясь его профилем: чувственный изгиб губ и черная тень ресниц. Тело его было горячим и твердым. Она помнила его вздымавшиеся ребра и плоский живот над желтой набедренной повязкой. Да, вот он ответ: мужчина помоложе, горячий и неиспорченный.

У дома Джека она остановилась — Бретт обнял ее.

— Вот мы и пришли, — сказала она.

— Пришли? — несмело переспросил он.

Фрея почувствовала легкое раздражение — он мог бы быть чуть настойчивее. На его месте она затащила бы его в дом силой.

— Мы могли бы заскочить и выпить, если хочешь, — предложила она.

Глаза их встретились.

— Хочу.

Вначале она от волнения никак не могла найти ключ, затем вставила его не той стороной. Еще по дороге она с облегчением отметила, что дом пуст, — нетрудно догадаться, что Джек задержался с Кэндис после занятий. Ничего особенного, если он придет и застанет ее воркующей на диване с молодым человеком.

Фрее наконец удалось открыть замок. Они вошли в дом. Через секунду она уже включила торшер — не слишком ярко, вставила кассету с Билли Холидеем в магнитофон, скинула туфли и помчалась на кухню вытаскивать из морозилки лед. Руки у нее дрожали. Музыка, свет, действие!

— Классное место! — донесся из гостиной голос Бретта.

Фрея удивленно подняла брови. Квартира Джека — настоящий гадюшник, да и Челси район не из престижных. Но тому, кто живет в одной комнате с тремя парнями, эта трущоба может показаться дворцом.

— Это квартира моего друга, — отозвалась Фрея. — В настоящий момент я ищу жилье, а пока арендую у него комнату для гостей. — Фрея сделала паузу. — Его сегодня не будет.

Бретт сидел на диване. Фрея заметила, что он нервно откинул волосы со лба. Ну разве молодые мужчины не душки? Она подошла к нему с подносом в руке, босиком, плавно покачивая бедрами, в глазах — приглашение.

— Вот, возьми, — сказала она, подавая ему стакан. В этот самый момент он неловко взял ее за руку, привлекая к себе. Фрея едва не упала на диван. Коктейль со льдом расплескался на грудь. — Ого! Что ты делаешь? — хихикая, спросила она. — Я вся мокрая!

Фрея бросила взгляд на футболку. Под влажной тканью проступили соски.

Бретт тоже это заметил. Взгляд его потемнел, лицо напряглось. Внезапно он навалился на нее всей тяжестью, прильнув губами к ее губам. Фрея закрыла глаза и вздохнула, приоткрыв губы навстречу его поцелую. Она закинула руку ему на плечо, ладонью накрыв затылок. Язык его так и прыгал у нее во рту, она почувствовала, как он задирает ее футболку, и улыбнулась его жадному натиску. Прикосновение его пальцев лишило ее дыхания. Она выгнулась ему навстречу и застонала от удовольствия. Затем потянулась рукой к его рубашке, чтобы ее расстегнуть, ей не терпелось ощутить его тело. Она хотела большего. Всего. И сейчас. Бретт внезапно отшатнулся.

— Что это? — спросил он.

— Ничего, — ответила Фрея, привлекая его к себе.

Она тоже услышала, как повернулся ключ в замке и хлопнула входная дверь.

— Это я, Джеки! — раздался до ужаса знакомый голос.

Фрея едва успела выпрямиться и одернуть футболку, как дверь в гостиную с шумом распахнулась и на пороге возник Джек с двумя коробками пиццы на высоко поднятой ладони.

— Язычки жаворонков для ее высочества! — объявил он и тут заметил Бретта. Выражение его лица резко изменилось. Наступила напряженная тишина.

— Что ты тут делаешь? — выпалила Фрея.

— Я… это… как его… — стал выкручиваться Джек, — живу я тут. Или нет? — Джек почесал затылок.

— Это Бретт, — холодно представила своего юного друга Фрея.

— А я — Джек. Сосед Фреи по комнате. Я голубой.

— О, это ничего. Привет, Джек. — Бретт нервно взмахнул рукой. Он сидел на самом краешке дивана.

— Что-то у вас тут темно, — сказал Джек и включил верхний свет. Коробки с пиццей он водрузил в центр стола. — Кто-нибудь голоден?

— Нет! — хмуро буркнула Фрея.

— Не возражаете, если я приступлю к трапезе?

— Возражаем. Ты не мог бы поесть на кухне?

Бретт подскочил.

— Ну мне пора.

Фрея готова была завизжать от злости и разочарования.

— Не глупи. Ты только пришел.

— Ночь молода, — согласился Джек, отправляя в рот кусок пиццы. Он, казалось, заполнил собой всю комнату. — Я могу показать видео, как я ловлю рыбу.

— Нет, правда, — сбивчиво заговорил Бретт, — мне рано утром на работу в кафе. Надо поспать.

Джек приподнял бровь:

— Вы повар, Брад?

— Бретт! — Фрея чуть было не топнула ногой.

— Нет, официант, вернее, актер, то есть пытаюсь им быть.

— Актер! — Джек воспринял новость с энтузиазмом. — Вы в самом деле должны остаться. Фрея, должно быть, умолчала из скромности, но на самом деле она большой эксперт по части пьес Шекспира.

Что это на него нашло? Невыносимо наблюдать, как он превращает Бретта в испуганного школьника.

— Он шутит. Не обращай внимания. — Фрея улыбнулась Бретту и взяла его за руку. — Пойдем, я провожу тебя до двери.

Фрея плотно закрыла дверь в гостиную, тем самым вынеся Джека за скобки, затем открыла переднюю дверь для Бретта.

— Джек — неотесанный болван, — пояснила она, выйдя на порог вместе со своим кавалером. — Не знаю, стоит ли говорить, но он не гей и видео с рыбалкой у него тоже нет, это просто извращенное чувство юмора. Ну, так на чем мы остановились?

Она прислонилась спиной к кирпичной стене, втайне надеясь на продолжение. Но не вышло. Бретт был серьезным и сосредоточенным.

— Я позвоню, — сказал он.

— Спасибо за чудесный вечер, — ответила она. Бретт чмокнул ее в щеку, она ответила тем же. Но это был лишь ритуал — то, что его наполняло, исчезло.

Фрея недолго смотрела ему вслед, после чего вихрем ворвалась в дом, хлопнув дверью.

— Как ты посмел?! — заорала она.

— Ты о чем? — невинно спросил Джек, уплетая пиццу.

— Ты прекрасно знаешь, что сделал. Ты спугнул его.

— Прости. Я не знал, что это так серьезно.

— Я не сказала, что это серьезно. Но он мне нравится. Я хотела снова его увидеть. Хотела, чтобы он задержался подольше.

— А!

— Что ты хочешь сказать этим «А!»?

— Ничего.

— Брось, Джек, ты всегда что-то подразумеваешь. Ты сказал так, будто был удивлен.

Джек беззаботно жевал.

— Мне просто показалось, что он играет за юниоров. По правде говоря, я сначала решил, что он заблудился по дороге в школу и ждет, когда его заберет мамочка.

— Я знаю! — Фрея пылала гневом. В ярости она ударила себя по коленям. — Ты проводишь время с девицей моложе тебя на десять лет, которая не может связать двух слов, но это нормально, потому что ты — мужчина. Но если это делает женщина — какой ужас! Какой позор! — Фрея схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. — Дело в том, Джек, что ты эгоист. Ты можешь делать то, что тебе нравится, а когда другие так поступают, тебя это бесит.

— Ну, если ты правда хочешь забавляться с кем-то вроде…

— Его зовут Бретт. Не Брад, не Брат, не Шкипер и не Хиппи. Я знаю, ты умеешь притворяться забывчивым, когда делаешь вид, будто придумываешь сюжет для своего так называемого романа. А его зовут Б-Р-Е-Т-Т! И ему, если хочешь знать, двадцать шесть! И я по крайней мере не трахаюсь с собственной студенткой. Тебя могут за это уволить, ты знаешь. Сексуальное преследование, фаворитизм, осквернение моральных устоев… Кстати, где это маленькое Чмо?

Фрея замерла. Слова застыли у нее на губах.

— Это ты! — воскликнул он, побагровев от ярости.

— О чем ты?

Джек вскочил из-за стола.

— Не надо, меня не собьешь! Кто еще мог написать «осквернение принципов морали»? Господи, Фрея, я ночь не спал из-за этого письма! Как ты могла?

Он швырнул в нее коробку с пиццей, томатный соус растекся по футболке.

— Как я могла? А кто отправил меня на свидание с этим уродом Бернардом?

— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты ревнуешь!

— Ревную, как же!

— Да, ты мне завидуешь! Потому что я могу заполучить любую женщину, какую захочу, а ты не можешь удержать ни одного мужчину.

— Не ты можешь заполучить любую женщину, Джек, это они тебя имеют! И то лишь те, у которых с мозгами проблемы, если они хотят такого, как ты!

Лицо его напряглось. Оба тяжело дышали, словно борцы на арене.

— Не пора ли тебе съехать? Я сказал, две недели максимум.

— Я позвоню Кэт. Она меня примет.

— Ты это сделаешь. А пока давай будем держаться друг от друга подальше. — Джек шагнул к дверям своей спальни. — Если мне что-то понадобится, напишу тебе записку.

— Если мне будет очень скучно, я, может, и почитаю ее.

Джек обернулся и презрительно покачал головой:

— Поверить не могу, что ты мне когда-то нравилась.

— Ты был другим.

— Я был всяким.

Он хлопнул дверью.

Глава 16

— Мисс да Филиппо, можно мне уйти?

Кэт подняла глаза от документов. Бекки, ее новая помощница, стояла в дверях с сумкой на плече.

— Сегодня день рождения моего бойфренда, — пояснила она. — Будет ужин, ну, вы знаете, и мне надо успеть переодеться.

Кэт взглянула на часы, с удивлением обнаружив, что уже шесть.

— Господи, ну и денек сегодня выдался! — воскликнула она.

Бекки тревожно смотрела на начальницу. Неужели задержит? Бекки была очаровательна — румянец на юных пухлых щечках, свежевымытые волосы блестят.

— Так… мне можно идти? — повторила она с запинкой.

— Конечно. — Кэт улыбнулась как можно сердечнее, чтобы не выглядеть мегерой в глазах девушки, этаким старым драконом, стерегущим красавицу. — Желаю приятно провести вечер.

— Спасибо, — с облегчением произнесла Бекки и, спохватившись, вежливо добавила: — Вам того же.

Кэт кивнула. Она понимала, что Бекки и представить себе не может, что такая зануда, как она, Катерина, незамужняя тетка под сорок, одинокая, по рукам и ногам повязанная работой, может приятно провести вечер. Но Бекки глубоко заблуждалась. На самом деле вечером Катерина собиралась пойти с братом в кино, и Кэт ждала этой встречи с радостью. Она взглянула на небо, пожелтевшее от смога, и решила сходить домой переодеться. Кроме того, надо было накормить соседского кота, за которым она добровольно вызвалась присматривать, пока хозяйка съездит во Флориду навестить дочь. Стэнли, толстый и ленивый кастрат, уже просидел дыру на ее любимом кресле, но с ним ей было лучше, чем без него, — какая-никакая, а компания.

Кэт рассортировала документы по срочности: судебное предписание о том, чтобы удерживать насильника подальше от его жены; дело об опекунстве, внезапно приобретшее весьма дурной запашок; свидетельство о совершении сексуальных действий в отношении двухлетнего ребенка. Сколько бы муниципальные органы ни заверяли общественность, что очистят администрацию от лоббистов и взяточников, социальные проблемы города как не решались, так и не решаются. Новые меры всего лишь загнали нерешенные проблемы под ковер, и Кэт это бесило. Она выключила компьютер, собрала портфель и проверила, не забыла ли чего на столе. Взгляд ее ненадолго задержался на вазе с букетом. Букет принесли вчера — посыльный из цветочного магазина. К подарку была приложена карточка: «Огромное спасибо, и удачи вам с вашим молодым человеком! Джессика Бламберг». Катерина встала и направилась к лифту.

Не стоило даже думать о том, чтобы Майкл Петерсон стал когда-нибудь «ее молодым человеком». Катерине не были нужны понятия о верности и дружбе. Раз он, Майкл Петер-сон, предал ее лучшую подругу — вышвырнул на улицу без предупреждения, то о чем тут может идти разговор. Кэт нажала на кнопку первого этажа. Негодяй! Брут! Но как она могла сочинить эту душещипательную историю о разорванной помолвке? Помутилась рассудком, что ли? Или просто сжалилась над ним? Ей и раньше приходилось совершать глупости из жалости. Достаточно вспомнить этого Вини-Нытика или Дуга — Замороженного Принца.

Лифт приехал. Открылась дверь. Кэт вошла в переполненную кабину и уткнулась носом в чей-то синий пиджак. Говоря откровенно, Кэт мысленно похвалила себя за непредвзятость, Майкл не был таким уж неприятным, каким она представляла его себе по рассказам Фреи. У него даже было чувство юмора (дело о разделе собачки!); и к матери он относился с уважением и любовью. Кэт это оценила, пусть даже его мамочка была страшнее ночного кошмара. Он не был уродом. Ей всегда нравились карие глаза и густые вьющиеся волосы. На самом деле, когда миссис Бламберг заставила их обняться, ей не стало противно, скорее наоборот. Кэт опустила глаза. Лишнее доказательство того, что нельзя доверять инстинктам. Она сама решила завязать с мужчинами. Представить только, быть обрученной вот с таким парнем! Именно: представить только…

Кэт вздрогнула, когда лифт остановился, и вышла, поглощенная своими мыслями, в холл. Ближе к реальности, Катерина. Если отбросить в сторону все остальное, Майкл сам не делал никаких попыток к ней подступиться. Раз Фрея ему не подошла, с ее роскошными длинными ногами, классическим профилем и удивительной начитанностью, то уж за пухлой итальянкой со Стейтен-Айленда он точно не станет бегать. Кэт расправила свое канареечно-желтое платье на бедрах. Надо выбросить Майкла Петерсона из головы. Прямо сейчас. К счастью, маловероятно, что им доведется встретиться вновь.

Но, как только Кэт вышла на улицу, первым, кто попался ей на глаза, был не кто иной, как Майкл Петерсон. Он стоял на тротуаре и рассеянно смотрел в небо, словно пытался что-то вспомнить. У Кэт подпрыгнуло сердце. Она быстро вернулась в здание и спряталась за большим растением в кадке, что было на нее совсем не похоже. Нервно порывшись в сумочке, она извлекла оттуда солнечные очки и нацепила их на нос, осторожно выглядывая из-за растения. Нет, ей не показалось. Это действительно был Майкл. Что он тут делает?

Кэт видела, как он пригладил волосы. Похоже, он здорово волнуется. Может, ждет кого-то? Ее? Кэт тут же придумала возможные причины его появления. Может, у Блам-бергов опять не заладилось и он решил проконсультироваться с ней? Может, он хочет вернуть Фрею с ее, Кэт, помощью? Был только один способ выяснить, в чем дело.

Кэт пулей выскочила из здания и решительно направилась прямо к нему.

— Что вы здесь делаете?

Майкл оторопело смотрел на нее, потом растянул губы в улыбке:

— Я… я вас жду.

— Зачем? — Он был не просто хорош собой, он был великолепен.

— Катерина… Мы не могли бы зайти куда-нибудь выпить по чашке кофе? — Майкл махнул рукой в сторону кафе, расположенного на другой стороне улицы, и буквально впился в нее глазами.

— Давайте, — услышала Кэт собственный голос. Она пыталась овладеть ситуацией, а для этого надо было прежде всего овладеть собой. — Но не туда. Там подают не кофе, а ослиную мочу. За углом есть другое кафе.

Они шли в напряженном молчании. Пресвятая дева! Что заставило ее произнести это непотребство вслух? Она и так уже зарекомендовала себя сварливой, грязной на язык феминисткой. Ладно, к чертям.

Кафе «Оле» не поражало необычностью интерьера — белые стены, хромированные кофейные автоматы и классическая музыка из стереосистемы. Майкл настоял на том, чтобы она села за столик, а он подойдет к стойке и сделает заказ.

Под ней был нормальный прочный стул, но Кэт казалось, что она сидит на жердочке, свесив ноги в пропасть. Сейчас случится что-то ужасное — или чудесное, она не могла с точностью сказать, что именно. Для Кэт, которая хвалилась тем, что голова ее плотно упакована мозгами, а ноги прочно стоят на земле, неопределенность была хуже смерти.

Майкл принес две чашки кофе. Движения его были скупы и осторожны. У него оказались красивые руки с ухоженными ногтями. Когда он сел напротив, футах в двух от нее, ей стало не по себе. Даже мелкий узор на его рубашке завораживал, не говоря уже о спиралевидном изгибе его ушной раковины и ямочке на квадратном подбородке.

— Так о чем вы хотели со мной поговорить? — спросила она.

— Ну… — Майкл положил в кофе кусочек сахара и долго его мешал, — я хотел поблагодарить вас за то, что помогли мне с Бламбергами. — Он поднял глаза и чертовски обаятельно улыбнулся. — Вы были восхитительны.

— Я вела себя как ненормальная! — возразила она, просияв тем не менее от удовольствия. — Джессика Бламберг прислала мне цветы.

— А мне — бутылку вина.

Кэт могла бы спросить, не получил ли он в придачу записку с пожеланием удачи со «своей девушкой», но при одной мысли об этом залилась краской.

— Ну, вот вы меня и поблагодарили, — по-деловому кивнув, заключила она деловым тоном.

— И еще я хотел поговорить с вами о Фрее.

Фрея. Разумеется.

— О чем тут говорить? Вы ее бросили, и она очень расстроена. А я, ее лучшая подруга, сижу тут с вами и пью кофе. Мне даже неловко.

— Я не бросал Фрею! — запротестовал Майкл.

— Как еще можно назвать то, что вы сделали? Пригласить женщину, с которой живешь, в ресторан «по особому поводу» и, вместо того чтобы… — Кэт спохватилась, она едва не выдала Фрею.

— Теперь я вижу, что поступил неправильно. — Майкл нахмурился.

— Хотите сказать, что передумали?

— Нет! — испуганно воскликнул он. — Совсем нет. — Майкл потянул за узел галстука, будто ему не хватало воздуха.

— Вы можете его снять, если хотите, — сказала Кэт.

Он посмотрел на нее так, будто она сделала ему нескромное предложение, после чего снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Теперь он выглядел гораздо моложе.

— Я хочу рассказать вам о Фрее, вы должны знать… Вы столько всего наговорили мне на днях, а я… ну, я не хочу, чтобы вы обо мне плохо думали.

— Понимаю. — У Кэт сердце забилось с бешеной скоростью. Она не могла отвести от него глаз.

Медленно и сбивчиво, то и дело останавливаясь, он принялся объяснять, почему их отношения с Фреей закончились так, как закончились. Они с Фреей должны были отправиться в Англию на свадьбу — Кэт, должно быть, знает, о чем речь. Катерина кивнула. Но по мере приближения заветной даты он стал чувствовать себя все более неловко. В глубине души он знал, что у их отношений нет будущего, и был абсолютно уверен в том, что Фрея тоже это знает. Как бы он ни восхищался ею, как бы ни была она ему дорога, они не созданы друг для друга. И никто тут не виноват, просто так вышло. Если бы он поехал с ней в Англию, ее родственники расценили бы это по-своему и ему пришлось бы обмануть их ожидания. И, чтобы не ставить себя и Фрею в двусмысленное положение, он решил обсудить с Фреей сложившуюся ситуацию. Конечно, он все запутал и испортил, но с женщинами у него всегда было так.

Кэт, между тем наблюдавшей за выражением лица Майкла и слушавшей его сбивчивую речь, казалось, будто она знает этого мужчину очень давно и умеет читать его мысли, будто перед ней карта его подсознания и она знает, как он сейчас себя поведет. Она видела, что он добрый и непосредственный, понимала и уважала его принципы, сочувствовала его сомнениям и разделяла его мечты. Ей так хотелось протянуть руку и дотронуться до него, но она лишь улыбнулась, глядя ему в глаза, и повторила:

— Я понимаю.

Майкл перегнулся через стол, и теперь его лицо было совсем близко.

— Она очень расстроена?

— Кто? А, Фрея…

Кэт виновато вздрогнула. Она пыталась поставить себя на его место, но ничего не получилось. Все, что рассказывала Фрея о своих отношениях с Майклом, предстало теперь перед ней в совершенно ином свете. Женщина в ней победила адвоката. Майкл прав, думала Кэт, они с Фреей совсем не подходят друг другу. Недавно Фрея взахлеб рассказывала ей по телефону о каком-то сногсшибательном велосипедисте. Она и не думала страдать. Было бы нечестно вводить Майкла в заблуждение после того, как он излил перед ней душу.

— Она справится, — бросила Кэт.

— Я виноват, — продолжал Майкл. — Когда я впервые увидел ее, она была такая красивая, потерянная. И у меня родилась… фантазия… Я подумал, что смогу сделать ее счастливой.

— Вы романтик, — сказала Кэт и вдруг сама почувствовала себя необыкновенно счастливой.

— Разве? Никто мне этого не говорил. — Он был приятно возбужден ее откровением. — На самом деле я иногда кажусь себе занудой. Она такая остроумная и непоседливая. Вы знаете, что она как-то просадила в покер пятьдесят долларов?

— Нет! Не может быть! — Кэт широко открыла глаза, поддразнивая его.

Майкл смущенно засмеялся:

— Наверное, адвокаты правда немного занудливы.

— Ну, спасибо!

— Не вы, конечно. С вами не может быть скучно, Катерина. — Он улыбнулся ей такой теплой улыбкой, что остатки обороны растаяли, как коровье масло под солнцем. Она не предаст дружбу с Фреей, если всего лишь поговорит с Майклом. Она решила рассказать подруге об этой встрече, но без всяких подробностей. Иначе их дружба даст трещину, а этого Кэт совсем не желала.

Майкл и Кэт заговорили о своей работе, о вопросах права, о годах учебы, о том, что судьи сплошь и рядом доводят клиенток до слез. Обсудили, какой ботанический сад лучше — на Стейтен-Айленде или в Миннеаполисе, затем разговор перекинулся на политику, потом — на родственников Кэт в Калабрии и наконец на оливковое масло: куда и сколько его следует добавлять. Майкл перегнулся через стол, глядя на нее горящими жадными глазами, и от того мужчины, с которым она встретилась по делу Бламбергов два дня назад, не осталось и следа.

— Куда делась ваша простуда? — вдруг спросила Кэт.

— Прошла! Я пошел в аптеку, которую вы мне посоветовали, и купил отличное снадобье.

— В самом деле? Вы пошли в ту аптеку?

— Конечно.

Кэт была польщена.

— Знаете, так странно, что мы только сейчас встретились, — сказал Майкл. — Я постоянно слышал ваше имя. Кэт — то, Кэт — другое.

— Я тоже много слышала о вас: Майкл, Майкл, Майкл. Хотя Фрея вообще-то скрытная.

— Может, она думала, что мы не поладим? — предположил Майкл.

Они посмотрели друг на друга. Никто не сказал ни слова, но правда — теплая и почти осязаемая — уже была здесь, рядом. Они прекрасно ладили. У Кэт появилось ощущение, что она может просидеть здесь целую вечность.

— О Боже! — вдруг воскликнула она, взглянув на часы. — Я должна бежать.

Майкл сразу сник:

— Уже?

— У меня встреча.

— О, конечно. Понимаю. — Он был в отчаянии.

Да нет, ничего он не понимал, дурачок.

— Я встречаюсь с моим младшим братишкой, — сказала Кэт. — На самом деле ему почти тридцать, но вы себе представить не можете, в какие только истории не вляпывается мой «взрослый» младший брат.

— Брат, — с облегчением отозвался Майкл.

— Младший из пяти и безнадежно испорченный. Сегодня я намерена дать ему нагоняй. Куда же я дела портфель?

— Вот он. — Майкл нагнулся и подал ей пухлый портфель. — Хотел бы я иметь большую семью. Но я один у мамы.

Приоткрылась еще одна «дверца». Кэт, кажется, начинала понимать его еще лучше. Всю жизнь Майкл старался быть преданным сыном, отличным учеником, добросовестным работником и гражданином. Но в нем всегда жили, пытаясь прорваться наружу, иные страстные побуждения. Его ухаживания за Фреей, их «ужины», о которых она рассказывала, были всего лишь проявлением этих внутренних, тщательно подавляемых импульсов. И то, что он ожидал ее у входа в офис, тоже свидетельствовало о страстности его натуры. Но что, если она ошибается? Майкл не предложил встретиться еще раз, а она вот-вот уйдет. Кэт неохотно поднялась.

— Мне пора.

Майкл вскочил и вежливо осведомился, нельзя ли проводить ее до остановки. Он открыл перед ней дверь, галантно взял у нее портфель. О, как старомодно-куртуазно! Но Кэт это чертовски понравилось. Ей также нравилось, что он называл ее полным именем, нравилось, как он его произносил. Кэт — задиристая и драчливая адвокатесса, Кэт — надежный друг, «столичная штучка», а Катерина — нечто женственное и таинственное. Она принялась насвистывать мелодию, которую играли в кафе, — дуэт из «Богемы».

Майкл остановился как вкопанный и повернулся к ней.

— Вы любите оперу?

— Конечно. Я же итальянка.

— Даже… Вагнера?

— Особенно Вагнера.

Он облегченно вздохнул, будто камень свалился с его души.

— Это хорошо, потому что так случилось, что у меня оказался лишний билетик на «Кольцо нибелунга».

Глава 17

«Для Джека.

Звонила Кэт, но у нее была встреча, и она не могла говорить. Сказала, что перезвонит. Пожалуйста, объясни ситуацию, если она позвонит, когда меня не будет.

Сообщения.

1. Элла просила, чтобы ты ей позвонил.

2. Из «Вуаля» говорят, ты опоздал с обзором «Немых чудовищ».

3. Почтальон требует, чтобы ты заплатил по счету.

P.S. Второй раз за эту неделю я прихожу домой и нахожу тарелку с расплавленным маслом на столе. После завтрака, ПОЖАЛУЙСТА, не забывай убирать масло в холодильник (это такой большой белый шкаф на кухне). Фрея».

«Для Фреи.

Так это холодильник? То-то я думаю, мое белье никогда не выходит оттуда чистым. Надеюсь, ты употребила слово «дом» во временном смысле этого слова.

От Кэт ни слова. Счетчик капает… Джек».

«Для Джека.

Говорила с Кэт. Она умирает от желания поселить меня у себя, но возникла проблема. Кошку ее соседки стошнило прямо на раскладную кровать, и она отдала матрас в чистку. Так что я могу либо остаться здесь до среды, либо переехать в отель. Дай мне знать, что тебе больше подходит.

Снова звонила Элла. Хочет назначить встречу. ПОЖАЛУЙСТА, перезвони ей.

Еще одно сообщение от этого проныры Лео Браннигана. Что происходит?

Кстати, Майкл не будет подавать на меня иск из-за штанов. Кэт столкнулась с ним по работе и прямо у него об этом спросила. Вот так-то. Ф.

P.S. Мне никто не звонил?»

«Для Фреи.

Итак, кошка сама раскрыла постель. Что за умное создание! Самая убедительная отговорка, которую мне когда-либо приходилось слышать.

Поскольку ты так любезно просишь, ладно: до среды — и ни днем позже! Можешь оплатить счет за газеты.

Нет, никто не звонил. Актеры — ребята занятые. Всякие там классы по пению и гримерные.

Это ты купила эту несъедобную белую дребедень в целлофановой упаковке? Нашел ее в холодильнике и пытался засунуть в сандвич. Не удалось, не пошло даже с пикулями и ореховым маслом. Может, это какой-то английский деликатес, рубец или что-то вроде? Дж.».

«Для Джека.

Ха-ха. Многие женщины охлаждают белье в холодильнике, когда на улице жарко. Оставь мои вещи В ПОКОЕ.

Звонил твой отец — такой очаровашка! Хочет, чтобы ты явился к нему в отель на коктейль, в воскресенье в шесть ноль-ноль. Позвони ему в номер для подтверждения. Он и меня пригласил — сказал, что, судя по голосу, я «восхитительная юная леди». Не могу дождаться встречи с ним. Ф.

P.S. Видела громадного таракана — залез под стакан. Оставила тебе полюбоваться».

«Для Фреи.

Не возбуждайся. Папочка будет флиртовать с печеной картошкой, если не найдет ничего лучшего. Кроме того, ты для него слишком стара. Спасибо за то, что передала приглашение, которое мы с Кэндис с удовольствием примем.

На компьютере сообщение от Тэш — что-то насчет подружек невесты. Смеялся от души, пытаясь представить тебя в розовом атласном платьице, так что большую часть его пропустил. У тебя есть что сообщить мне по этому поводу? Отнес таракана в зоомагазин. Меня заверили, что это мадагаскарский экземпляр, к жизни в Манхэттене не приспособлен. Куплен вчера «высокой блондинкой». Я объяснил, что у моей жены не все дома, и мы решили остановиться на таксе. Хотя шутка хорошая!

Да, чуть не забыл! Звонил твой юный галантный Б-Р-Е-Т-Т-Т (хотя, как я понял, последняя «Т» не читается). Интересовался, что ты делаешь в субботу вечером. Я сказал, что скорее всего будешь мыть голову. Разговаривал с ним очень любезно. Подобрал ему несколько определений. Вот самые, на мой взгляд, удачные: дискобол, приверженец порока, ловкач, недоросток, помесь гиппопотама с грифом, нарцисс константинопольский.

Или это был Бернард?

Нет, Бретт, я почти уверен.

В любом случае начало на «Б». Дж.».

«Для Джека.

Вот моя плата за квартиру. Спасибо за еще одну восхитительную неделю. Ф.

P.S. Стивен Спилберг звонил — хочет купить права на экранизацию «Большого неба». Он оставил номер, но у меня не было бумаги и пришлось записать его на руке, после чего я перемыла твою грязную посуду… Вот бестолковая!

P.S. Это был Бретт».

Глава 18

Клубнику? Или малину?

Фрея не долго думая положила те и другие ягоды в уже доверху набитую тележку и мечтательно вздохнула. Сейчас субботнее утро. Через несколько часов Бретт зайдет за ней, и они отправятся в город — это их первое настоящее свидание. Хуба-буба! — как говорят в Америке.

Она проснулась рано, охваченная радостным ожиданием. К одиннадцати закончила занятия в спортзале, позавтракала, купила в бутике на окраине Виллидж восхитительное платье и вернулась, когда Джек еще спал. Энергия била из нее ключом, и она решила предпринять поход за продуктами, чтобы набить холодильник разными вкусностями. Не исключено, что Бретт проведет с ней ночь, даже не одну. Здоровое молодое тело требует настоящей пищи, а Джек пусть ест бутерброды.

Фрея направилась к отделу выпечки. Интересно, любит ли Бретт рогалики? Или предпочитает бисквиты? Или оладьи? Или яйца? А может, он ест эту суперздоровую еду — шарики, очень похожие на гальку с пляжа. Фрея решила купить немного этой гадости, после чего затолкала в тележку какой-то сверхпитательный йогурт из козьего молока. Она пробовала колбасу у прилавка, когда кто-то тронул ее за плечо.

— Привет, Кэндис, — удивленно сказала Фрея. — Как жизнь?

Кэндис высунула язык.

Фрея наморщила лоб:

— Что это значит?

— «Гвоздик» на языке. Пирсинг, — гордо сообщила Кэндис, — Вот будет для Джека сюрприз.

— Да уж, представляю.

— Он не позволял мне видеться с ним всю неделю из-за какой-то там разборки: ну, преподаватель и студентка, все такое. Вот я и подумала, почему бы не использовать возможность? Чтобы опухоль спала, нужно несколько дней.

— Больно было? — Серебристая капля на пунцово-красном языке Кэндис выглядела катышком жира. Фрея решила салями не брать.

— Джек этого стоит. На самом деле я зашла купить ему кофе и что-нибудь к завтраку. У вас дома вечно ничего съестного не найдешь.

— Сейчас будет. — Фрея указала на тележку. — Я очень рада, что встретила вас, Кэндис. Сейчас куплю еще сыр, и вы поможете мне донести все это домой.

Кэндис откликнулась с похвальным энтузиазмом. Она не была вредной, только вот ума Бог не дал.

— Как там Джек? — спросила Кэндис, пока Фрея вываливала в пакеты купленные продукты. — Я не звонила ему. После пирсинга трудно говорить.

Фрея нахмурилась:

— Мы с Джеком не разговариваем.

— Плохо. Я думала, вы такие друзья. Джек мне много о вас рассказывал: как вы приехали в Нью-Йорк совсем без денег, как учились в школе искусств и жили впроголодь, как работали во всех этих ужасных местах, как открыли того знаменитого художника и как жили в одном пансионе и ходили вместе в кино.

— Бог мой, Кэндис! Не собираетесь же вы написать мою биографию! — Фрея не знала, то ли злиться на Джека за его откровения, то ли считать себя польщенной.

— Я ревновала, — призналась Кэндис. — Глупо, правда? Он сказал, что вы не в его вкусе.

— А он — не в моем, — уверенно заявила Фрея.

— Вы должны помириться. Всем в этом мире нужны друзья.

— Согласна.

— Позвольте мне поговорить с ним. Он мог бы по крайней мере быть благодарным за то, что вы все покупаете в дом.

— Вообще-то…

Кэндис заметила прилавок с журналами и улизнула. У кассы она подошла к Фрее и даже внесла свою лепту в дваддать долларов. Они пошли домой вместе — с громадными бумажными пакетами под мышками, в соскакивающих с потных носов солнечных очках.

— Сегодня обещают чуть ли не до сорока, — сказала Кэндис. — Меня может солнечный удар хватить.

— Здорово, — невпопад откликнулась Фрея, мечтая о Бретте и сегодняшнем вечере. Ее новое платье — короткое и облегающее, как раз по погоде. Оно сшито из блестящей ткани цвета аквамарина и очень идет ей. Она уже подумывала, не купить ли крем под загар, чтобы как-то освежить свою бледную кожу. Надо ли накладывать его на все тело или только на те места, что видны? Что, если она сделается оранжевой, как апельсин? Фрея бросила взгляд на Кэндис, мысленно сравнив цвет ее кожи со своей, благо большая часть тела Кэндис была выставлена на обозрение — короткое ярко-красное платье с бретельками, бантиками завязывающимися на плечах, скрывало не слишком многое, и под настроение вдруг решила сделать широкий жест. — Должна вас предупредить — приехал отец Джека и пригласил вас с Джеком завтра вечером на коктейль. В отель «Сент-Риджис».

— В «Сент-Риджис»! — воскликнула Кэндис. — Тот самый, весь из стекла и мрамора, с маленькой оловянной будкой для швейцара?

— У отца Джека личные апартаменты.

Фрея поняла, что попала в точку.

— Так Мэдисоны, они… старинного рода? — спросила Кэндис после многозначительной паузы.

— Боже, конечно же, нет! Они приехали в Америку в тридцатых, насколько мне известно, но быстро разбогатели. Вы американка и знаете, как это срабатывает: улица Мэдисона, фонд Мэдисона, центр Мэдисона, игровая площадка имени Мэдисона для больных детей — и все в таком духе. Отец Мэдисона платит огромные деньги своим многочисленным бывшим женам. Если так и дальше пойдет, Джек не получит ни пенни.

Кэндис молчала — нервничала, должно быть, бедняжка.

— Не волнуйтесь, — приободрила ее Фрея. — Я говорила с Джеком-старшим по телефону, и мне он показался премилым джентльменом.

— Думаю, мне следует надеть черное платье.

— Вот и славно. Он вас полюбит, уверена.

Джека нигде не было видно, дверь в его спальню оказалась заперта.

Дома они со стоном облегчения свалили пакеты на пол.

— Я же сказала, что буду к полудню, — в голосе Кэндис звучало отчаяние.

— Не сомневаюсь, вы найдете способ его разбудить, — сказала Фрея, вспомнив о гвоздике на языке.

Но у Кэндис были иные планы. Она отправилась в гостиную и вскоре вернулась с кассетой.

— Как вам это?

Фрея ухмыльнулась:

— По-моему, вполне подойдет.

Через пять минут Джек появился на пороге, в наспех натянутых джинсах и тенниске. Квартира походила на резонаторный ящик — музыкой могли наслаждаться соседи за квартал. Весь пол кухни был завален продуктами, но что действительно могло повергнуть его в ужас, так это то, что Кэндис и Фрея читали друг другу вслух статью из женского журнала.

— Что происходит? — прорычал он.

— Привет, Джек. — Кэндис одарила его ослепительной улыбкой, затем вновь повернулась к Фрее: — О'кей, следующий вопрос. Вы в клубе с вашим новым парнем. И вдруг другой классный парень подходит к вам и предлагает поехать с ним в Париж на выходные, чтобы заняться любовью. Вы (а) говорите ему, чтобы проваливал; (b) берете паспорт и едете; или (с) говорите: «Отлично! Поехали втроем».

— Однозначно «с», — бодро ответила Фрея. — Это анкета, — пояснила она Джеку, — «Насколько вы сексуальны?». Думаю, я выигрываю.

— Пустоголовые телки! В чем вы проигрываете, так это в мозгах, — с презрительной ухмылкой констатировал Джек. — Как можно написать роман века, если вокруг одна пошлость?

— Так ты творил? А мы думали, спишь! — Кэндис переглянулась с Фреей и захихикала, поражаясь собственной дерзости. — Ну, раз уж ты здесь, мог бы помочь нам разобрать все эти пакеты с продуктами, которые Фрея для тебя купила.

— Что?

Кэндис встала из-за стола, наугад вытащила из мешка упаковку с рисом и швырнула Джеку.

— Еда, — наставительно сказала она. — Для тебя. Осталось все разложить по местам, так что действуй.

— Но я не знаю, куда…

— Вот сюда, — сказала Фрея, стоявшая в дальнем углу кухни у буфета. — Ну давай, бросай мне!

— А я пока загружу холодильник, — вызвалась Кэндис. Раскрыв холодильник, она, подбоченясь, с улыбкой смотрела на Джека — давай, мол, шевелись.

— Что за цирк? — сказал Джек, прижимая к груди пакет с рисом.

Но в это время из стереосистемы на полную мощность ударила «Лихорадка субботнего вечера», и все трое будто обезумели. Кэндис принялась вилять бедрами и, словно сирена, манить Джека к себе. Завороженная ритмом, Фрея последовала ее примеру. Она набрала сорок шесть очков из пятидесяти, попав таким образом в разряд самых горячих. Думая о Бретте и о том, как она будет выглядеть в своем аквамариновом платье, Фрея рассмеялась Джеку в лицо и изогнулась всем своим длинным телом.

Джек, не выдержав, улыбнулся, резким броском отправил Фрее рис, выудил из ближайшего пакета связку бананов и огурец и стал рубить воздух — северо-восток и юго-запад, в стиле Джона Траволты. Кэндис визжала от восторга. Польщенный Джек крутанулся, показав дамам свой зад и продолжая буравить пространство продуктами — на этот раз в ритме северо-запад, юго-восток. После этого его уже было не удержать. Он исполнил бешеный танец лимбо с клубникой, после чего вонзился в нее зубами. Он жонглировал пакетами с лапшой и макаронами, играл на жестяных банках, аккомпанируя стерео. Подбрасывая в воздух грейпфрут, он стал вращать замороженную пиццу на кончике пальца и танцевал танго с сухой смесью для оладий. Кэндис так смеялась, что уронила яйца. Джек ударился босой ногой о ножку стола. Фрея как попало запихнула продукты в буфет, не переставая улыбаться. Она уже забыла, что Джек может быть таким. Оказалось, что может.

Когда пленка кончилась, они без сил повалились за стол, смеющиеся и запыхавшиеся. Два яйца оказались разбиты, несколько яблок побито, круглый хлеб с отрубями пролетел через кухню словно летающая тарелка, но не пережил путешествия. Настроение у всех было превосходное. Кэндис приготовила кофе, Джек — апельсиновый сок, и все трое позавтракали вместе, болтая о всяких пустяках и чувствуя при этом себя друзьями.

— Так что мы делаем сегодня вечером? — спросила у Джека Кэндис.

— Что хочешь. Сходим в кино. Заскочим куда-нибудь перекусить. У тебя есть конкретные предложения?

— Да, есть. Давай попросим Фрею к нам присоединиться.

— Что? — Джек и Фрея подскочили.

— Посмотрите, как славно вы можете ладить, если хоть чуть-чуть постараетесь. Совместные вылазки сближают, это доказано.

— Спасибо, но у меня другие планы, — прохладно заметила Фрея.

— Какие? Можно узнать?

— У меня свидание, Кэндис, — с улыбкой заявила Фрея, — с мужчиной.

— Ах да, верно! — воскликнул Джек с той преувеличенно комичной сердечностью, которой, как Фрея убедилась на опыте, не следовало доверять. — У Фреи новый бойфренд, — суфлерским шепотом пояснил он Кэндис.

Фрея почувствовала, что краснеет, и поспешила скрыть смущение:

— Мы едем на Кони-Айленд. Тебе там не понравится, Кэндис, — грязно, людно и никакого изыска.

— Но я обожаю Кони-Айленд, — вмешался Джек. — Я не был там с тех пор, как мы ездили туда с тобой, Фрея. Помнишь, как Ларри потерял свой хот-дог на Чертовом колесе?

— Я всегда хотела съездить на Кони-Айленд, — объявила Кэндис, захлопав в свои маленькие пухлые ладошки. — Говорят, там так здорово!

— Нет, — сказала Фрея, чувствуя себя загнанной в угол.

— Двойное свидание! — с энтузиазмом напирал Джек. — Вечер в стиле ретро. Совсем в стиле Джона Траволты. Эй, куда я подевал свой белый костюм?

— Нет, — повторила Фрея.

— Я думаю, этот вечер мог бы скрепить нашу дружбу.

— Я сказала, нет! Все, вопрос закрыт.

Глава 19

— …Он, конечно, был левшой — высокий парень, изящный, как акробат, — и попадал этим мячом прямо в точку. Хотел бы я, чтобы ты его видел, Бретт.

— Видно, игра была крутой, Джек. У левшей что-то такое есть в ударе — особая точность. Помнишь, как «Тигры»…

Джек и Бретт быстро шли по дороге с банками пива в руках, и рубашки их на ветру раздувались и хлопали, словно паруса. Они не замечали, что сгущаются сумерки, что ярче становятся звезды, не замечали ярмарочных увеселений вокруг и абсолютно игнорировали двух женщин, едва поспевавших за ними. Фрея не без злости подумала, что они с Кэндис сейчас напоминают домохозяек из дурацких телевикторин. Она велела Джеку вести себя по отношению к Бретту цивилизованно и не превращать разговор в лекцию о чертовом бейсболе.

— Кутикула — это важно, — щебетала Кэндис где-то на уровне ее плеча, — моя маникюрша клянется, что…

— Как вы можете называть это мировой серией, когда никто, кроме вас, американцев, в бейсбол не играет? — заорала Фрея, обращаясь к впереди идущим мужчинам.

Прервав разговор, Джек и Бретт вежливо обернулись и улыбнулись ей совершенно одинаковыми улыбками чрезвычайно занятых людей, которым досаждает трехлетка.

— Что ты сказала, Фрея?

Фрея нахмурилась:

— Хотелось бы знать, что мы будем делать сегодня?

Мужчины переглянулись. Бретт подошел к Фрее и взял ее за руку.

— А чего бы ты хотела? — спросил он с улыбкой.

— Не знаю, — протянула Фрея не выпуская его руки.

Она хотела, чтобы он сказал ей, что она красивая. Хотела прижаться губами к мальчишеской ложбинке у него на затылке, там, где мягкие волоски касались загорелой кожи. Хотела смеяться и делать глупости. Хотела влюбиться.

В конце концов они отправились в тир. Джек учил Кэндис стрелять, но никак не мог попасть в цель, потому что Кэндис все время вертелась в кольце его рук и хихикала. Между тем Фрея сбила три мишени с трех выстрелов.

— Десять подряд, и получишь приз. Бретт, твоя очередь.

Воодушевленный Фреей, он сбил еще три мишени. Джек тоже сбил три. Оставался один выстрел.

— Давай, Бретт, — галантно предложил Джек.

— Стреляй ты.

— Нет, нет, давай.

— Нет, в самом деле…

— Как насчет меня? — поинтересовалась Фрея.

— Пусть Бретт выстрелит, — настаивал Джек.

Бедняга Бретт занервничал под пристальным взглядом трех пар глаз и промахнулся.

— Плохо, приятель, — сказал Джек, ободряюще похлопав Бретта по плечу, с улыбкой глядя на него с высоты своего немалого роста.

Фрея взяла Бретта под руку.

— Не беда, — сказала она. — Куда теперь пойдем?

Бретт неуверенно огляделся:

— Куда хочешь.

— Мы не обязаны держаться все вместе.

— Все в порядке. Они очень милые.

— В самом деле? Ну ладно. Но больше никаких разговоров о спорте.

— Слушаюсь, босс.

Все четверо зашагали к парку аттракционов, омываемые со всех сторон преимущественно черной толпой: замученные папаши в погоне за убегающими ребятишками, крупные женщины, втиснутые в шорты, дети, сосущие леденцы и уплетающие липкую сахарную вату, девочки-подростки почти без одежды и мальчики-подростки в одежде на три размера больше. Мелькали разноцветные огни каруселей. Музыка била по ушам. Люди с гнусавым бруклинским акцентом объявляли в громкоговорители, где и за что можно получить приз. Соль во влажном воздухе, казалось, липла к коже. Фрея предложила Бретту пойти на Кони-Айленд, потому что там дешево и не как везде и еще потому, что она веселилась здесь, когда ей было двадцать шесть. В свое время Кони-Айленд считался самой большой в мире площадкой развлечений для основной массы ньюйоркцев, но это было давно. В дневное время он представлял собой большой замусоренный двор со старыми, облезлыми аттракционами и лотками с хот-догами, окаймленный с одной стороны унылыми обшарпанными коробками жилых домов, а с другой — пляжными зонтиками и голыми лоснящимися телами. Однако ночью, когда темнота скрывала мусор и облупившуюся краску, яркие цветные огни и океанский прибой творили чудеса. Фрея показала Бретту то, что ей больше всего здесь нравилось: «Циклон», аттракцион «Русские горки» в форме гигантского морского змея, знаменитый прилавок, где продавали чипсы уже почти сто лет; огни маяка на скале, клином уходящей в узкий залив, и безбрежный океан за скалой, катящий свои воды в Европу.

— Не могу поверить, что ты никогда не бывал в Англии, — сказала она, когда они локоть к локтю стояли, перегнувшись через перила, и смотрели на море. — Для театрального актера это Клондайк. Тебе бы там понравилось.

— Моя тетя ездила туда прошлым летом. Говорит, там всегда идет дождь.

— Ну, знаешь ли, у нас есть крыши. И зонты. А если бы ты вдруг выиграл бесплатный билет на самолет, полетел бы туда?

— Конечно, не знаю только, как будет с работой.

— Что? Ты готов отказаться от бесплатного билета, чтобы надрывать кишки в своем кафе?

Бретт нахмурился:

— Я имею в виду работу в театре.

— О да, конечно. — Фрея покраснела, совершив оплошность. — Но ведь «Зерна истины» в среду идут последний раз?

— Спасибо, что напомнила.

Несмотря на энтузиазм и теплый прием зрителей на премьере, критика была более чем прохладной. Шли разговоры о показе в Бостоне, но пока это были только разговоры.

— Уверена, тебе скоро дадут еще роль, — сказала Фрея. Билет на самолет, купленный для Майкла, лежал рядом с ее собственным в чемодане. Она уже видела себя на свадьбе Тэш под руку с Бреттом — настоящий трофей. Она скажет, что ему двадцать шесть, если кто-нибудь спросит. Тогда не придется объяснять, почему она до сих пор не замужем, — преимущества такого образа жизни будут очевидны всем. Фрея бросила взгляд на скульптурный профиль Бретта. Он красив, мил и сексуален, и она ему нравится. Он будет вне себя от счастья, стоит только намекнуть.

Фрея целиком сосредоточилась на задаче стать душой общества, уделяя особое внимание Бретту. Она потащила всю компанию в Зеркальную Комнату смеха и заставила низенького, толстого Бретта продекламировать свой любимый отрывок. Затем они пошли кататься на электромобилях, с головокружительной легкостью лавируя между машинами на черном резиновом полу технодрома. Фрея позволила Бретту вести машину, а сама, потирая ухо о его плечо, подбивала его врезаться в Джека с Кэндис. На одном из конкурсов Джек выиграл золотую рыбку и подарил маленькой девочке, которая плакала, потому что ее мороженое выпало из рожка. Бретт выиграл бейсболку с надписью «Кони-Айленд» и надел ее задом наперед, хотя Фрее это не понравилось и она сказала, что у него дурацкий вид. Как-то так получилось, что странствия вывели их под крестообразные тени, образованные громадными деревянными балками, поддерживающими «Циклон». Над ними взвизгивали машины и люди, беснующиеся на технодроме.

— «Циклон»! — Джек в предвкушении удовольствия потер руки. — Ну, держись, ребята!

— Эта штука безопасна? — с сомнением спросил Бретт, глядя вверх.

— Конечно! Я тут сто раз была. Четыре билета, пожалуйста.

Но тут Кэндис показала характер. Топнула своей миниатюрной ножкой с красными ноготками и остановилась как вкопанная. Ничто не могло заставить ее зайти в одну из этих машин смерти.

— Ну что же, я пошел, — заявил Джек.

— И мы, — сказала Фрея, поглядывая на Бретта.

Бретт наклонил голову:

— Вы идите. А я останусь с Кэндис, чтобы она не скучала.

— С ней все будет в порядке, — сказала Фрея.

— Спасибо, Бретт! — Кэндис одарила его лучезарной улыбкой. — Весьма галантно с твоей стороны.

Не дав Фрее затеять дискуссию, Джек купил два билета и направился к вагончикам. Фрея с мрачным видом последовала за ним. Вышло совсем не так, как она планировала. Она села рядом с Джеком и оглянулась: Кэндис и Бретт оживлено беседовали.

Джек проследил за ее взглядом.

— Как могла Кэндис даже помыслить о другом мужчине, когда у нее есть я? — насмешливо спросил он. Фрея пожала плечами. — Надо сказать, этот юный Бретт — лакомый кусочек, прямо модель с подиума.

— Что за отвратительная пошлость! Бретт — милый, интеллигентный, обаятельный парень, а не модный аксессуар.

— Ну, если ты так думаешь… Хотя роста ему для модели не хватает — к этому телу да еще бы голову…

— Он ведет себя как настоящий джентльмен, но тебе этого не понять.

Они молча пристегнулись, ожидая, пока заполнятся другие кабинки. Воздух был влажный и теплый, почти осязаемый, словно бархатный. При каждом движении платье ее отливало серебром. Странно, что никто так и не сделал ей комплимент. Может, оно слишком короткое, слишком облегающее, слишком молодежное? Фрея натянула подол на колени.

— Знаешь, я впервые приехал на Кони-Айленд с тобой, — сказал Джек.

— Правда? Не помню.

— Мы были с Ларри и той испанской девчонкой, что жила этажом ниже — она классно играла на гитаре, — и еще каким-то вегетарианцем с повязкой на голове.

— Ах да! — Фрея улыбнулась. — Эшли Франкс, скульптор и чудак. Он прямо-таки чокнулся на вегетарианстве. Да и был уверен, что все геополитические проблемы исчезнут, если человечество сядет на бобы. Я восхищалась им. Правда, недолго.

— Вы все были такие странные. Я чувствовал себя Гулливером.

Фрея мечтательно кивнула, глядя на свои колени.

— У тебя тогда были длинные волосы. Когда мы катались на «Циклоне», они развевались и падали мне на лицо. Я ничего не видел. Не знал, летим мы вверх или вниз.

— Сегодня эта опасность тебе не грозит. — Фрея провела рукой по коротко стриженным волосам. — Кстати, ты звонил Элле?

— Мы встречаемся в понедельник. Не нуди.

Машина пришла в движение, поднимаясь до первого крутого спуска, унося их в небо, темное, с серебряной луной, зависшей над океаном. На вершине на несколько кратких мгновений кабинка зависла.

— Сейчас мы умрем, — безапелляционно сообщил Джек.

Фрея чувствовала, как напряглось тело от страха и возбуждения. Она сделала глубокий вдох, и кабинка нырнула в пропасть.

— И-и-и-и… — завизжала она.

— А-а-а-а… — заревел Джек.

Зажмурившись, вцепившись в перила, Фрея отдала себя на волю «Циклона», ныряя вместе с кабинкой, накреняясь и падая. В ушах ее стоял грохот, ветер влетал в раскрытый рот. Снова головокружительный прыжок в небо. В любую минуту они могут сорваться с трассы и улететь в космос, но ей все равно. Такое чувство, что она может долететь до звезды.

«Циклон» наконец замедлил ход и вернулся в исходную точку. Фрея отдышалась и, щурясь, открыла глаза.

— Я только что придумал сцену для романа. — Дыхание Джека щекотало ей ухо. — Предложение руки и сердца на «Циклоне». Разве не здорово?

— Трудно сказать. Что-то вроде смеси «Незнакомцев в поезде» и «Норд-норд-вест».

— Именно. Смотри, как я тебя натаскал. До встречи со мной ты видела единственный фильм Хичкока, «Психо».

— Но на «Циклоне» так шумно. Она ни за что не услышала бы вопрос, а если бы и услышала, он не услышал бы ответ.

— Это и создаст психологическую драму и потянет сюжет.

Фрея посмотрела на Джека. Волосы у него встали дыбом, словно его пытали электрошоком.

— Ты же знаешь, в чем твоя проблема.

— Слишком хорош? Слишком умен?

— Ты фантазер.

— Я писатель.

Писатель пишет, едва не вырвалось у Фреи. Но она была в слишком хорошем настроении, чтобы затевать ссору с Джеком.

— Я умираю с голоду, — заявила она, выбираясь из кабины.

— Я тоже. Как насчет того, чтобы двинуть на Брайтон-Бич за водкой и морскими деликатесами?

Фрея застонала — слишком велико было искушение.

— Мы не можем, — сказала она. — Для Бретта там слишком дорого, а платить за себя — значит, ставить его в неудобное положение. Придется обойтись хот-догами или пирожками с рыбой.

— Когда последний раз я ел пирожки на улице, весь следующий день провел на унитазе. Что, если я заплачу по счету?

— Отлично! — сказала Фрея, с ходу принимая столь великодушное предложение.

— Ты можешь потом вернуть мне деньги.

Джек и Фрея влились в толпу, но Кэндис и Бретта нигде не было видно.

— Наверное, они сбежали, — сказал Джек.

— Вот они, — сказала Фрея. В том направлении, куда она указывала, несколько чернокожих подростков танцевали в плотном кольце, обступившем невидимый отсюда источник музыки, ухающей в каком-то икающем ритме. Двух белых у края кольца не так-то трудно было заметить.

— Где? — спросил Джек, хлопая себя по карманам рубашки в поисках очков.

— Давай пойдем к ним, — сказала Фрея, вырываясь вперед.

Но, когда они подошли к танцплощадке, у нее не хватило духу присоединиться к ним. Она не могла ни понять, ни разделить их поглощенности танцем: напряженно отрешенные лица, без тени улыбки, пугали ее. Она смотрела, как Бретт извивается своим гибким телом, а Кэндис вздрагивает и покачивается. Когда музыка стихла, Бретт подошел к Фрее — глаза сияют, тело пышет жаром.

— Вот было здорово, — сказал он, чуть задыхаясь.

— Время ужинать, — объявил Джек. — Я угощаю.

Джек пошел вперед с Кэндис, обнимая ее одной рукой, зажав последний позвонок на затылке, как бы невзначай, между большим и указательным пальцами. Так ходят парочки во всех американских фильмах про школьников. Впервые за многие годы Фрее захотелось быть маленькой, похожей на кошечку, чтобы Бретт мог вот так обнять ее, а не идти рядом, сунув руки в карманы, болтая о клубах и группах, о которых она никогда не слышала.

Постепенно огни стали тускнеть и шум ярмарочных забав поутих. Вскоре все поглотила тьма, и единственным напоминанием об увеселениях осталось Чертово колесо, сиявшее розовым и пурпурным в ночном небе, его крохотные кабинки казались бисеринками, свисавшими с браслета. Внезапно черная толпа сменилась белой. Вокруг все говорили по-русски: пожилые пары, выгуливавшие своих собачек, женщины средних лет в укороченных обтягивающих топах и мини-юбках, с черными корнями обесцвеченных волос, явно ищущие приключений субботним вечером.

— Невозможно поверить! — воскликнул Бретт.

— Русские эмигранты начали селиться здесь с пятидесятых. Они называют Брайтон маленькой Одессой. Я думала, тебе здесь понравится, — с улыбкой сказала Фрея.

Вдоль пляжа вытянулась цепь ресторанов со столиками на свежем воздухе. Свободных почти не было. Миловидные официантки в коротких фартучках сновали между столиками и исходящими паром кухнями под пристальным взглядом владельцев, зловещих в своих черных очках и мягких белых туфлях. Играла музыка — приятная, ненавязчивая. Атмосфера вполне европейская: никаких гамбургеров, никаких манхэттенских «шишек», никаких див с Пятой авеню, голодовками доводящих себя до совершенства, — обычные люди, которым хорошо друг с другом.

Вдруг Фрея заметила свободный столик, и они заняли его. Джек заказал водку, яйца с икрой, картофельный салат, копченого угря.

— Закажи селедку, — напомнила Фрея.

— Хорошая мысль.

— И свекольный салат со сметаной.

— Отлично. Еще что-нибудь?

Фрея оставила выбор за Джеком и вместе с Кэндис отправилась в уборную.

— Я прямо влюбилась в Бретта, — сообщила Кэндис из соседней кабинки. — Он мятежник.

— Я рада. — Фрея помрачнела. Она что-то не заметила, чтобы Бретт был мятежником, он, кажется, еще не ухватил, что сегодняшнее свидание — вещь серьезная, не просто веселая прогулка.

Фрея мыла руки, глядя на себя в зеркало.

— Скажи, Кэндис, что ты думаешь об этом платье? Только честно.

Кэндис со всей серьезностью отнеслась к вопросу и придирчиво осмотрела Фрею.

— Сойдет, — любезно заключила она. — Вы хорошо сохранились.

Когда дамы вернулись за стол, Джек рассказывал Бретту старый анекдот о поляке и таблице для проверки зрения.

— …Польский паренек спрашивает у окулиста: «Как я могу это читать? Это же портрет моего кузена!»

— Неправильно, — вмешалась Фрея, садясь напротив. — Он должен сказать: «Это мой дядя».

— Какая разница?

— Я просто говорю тебе, как надо.

— Не важно, что надо, важно, чтобы было смешно. Бретт смеялся. Не так ли, Бретт?

— Так. Очень смешно, Джек.

Джек подмигнул Фрее.

— QED^[22].

— О да, — восторженно выдохнула Кэндис, — я всегда мечтала прокатиться на океанском лайнере.

— Я тоже, — поддакнул Бретт.

Фрея встретилась глазами с Джеком. Она больше не могла сдерживаться, положила голову на стол и зашлась смехом.

— Что тут смешного? — обиженно спросила Кэндис.

Но Фрея слышала лишь заразительный басистый хохот Джека и хохотала до слез.

Наконец Бретт — милый, очаровательный Бретт — сказал Кэндис:

— Наверное, это знают только они двое. Позволь мне налить тебе немного водки.

Официант приносил блюдо за блюдом. Фрея объясняла Бретту, из чего приготовлено каждое, и кормила его с вилки. Говорили обо всем: о пирсинге, о квартирной плате, об ужасах открытого прослушивания, об искусственности самого понятия — список бестселлеров.

Бретта глубоко впечатлил тот факт, что Джек выпустил книгу.

— Каким именем вы подписались? — спросил он.

— Собственным, конечно, — поспешила ответить Фрея. Она знала, что этот вопрос стоял под номером один в списке вещей, которые, по мнению Джека, ни в коем случае нельзя говорить автору.

— Понятно, — кивнул Бретт. — Я попрошу вашу книгу в библиотеке. — Это высказывание шло под номером два.

Фрея, чтобы сменить тему, заговорила о России и о русских, но тут Джек и Бретт сцепились рогами по поводу Второй мировой.

— Русские были нашими врагами, — настаивал Бретт.

— Ты, дружок, ошибаешься, — увещевал его Джек. — Вспомни хотя бы о Ялте.

Бретт выглядел раздраженным.

— Но во всех фильмах, которые я смотрел, русские играют «плохих ребят».

— Ты абсолютно прав, Бретт, — вступилась за него Фрея, пнув Джека под столом ногой. — Холодная война и все такое.

Джек открыл было рот, но Фрея знаками дала ему понять, чтобы замолчал. Может, Бретт и не Эйнштейн, но она не даст Джеку его растоптать. Эрудиция Бретта меньше всего ее интересовала. К счастью, Кэндис в этот момент начала рассказывать им о недавно виденном ею телевизионном шоу, в котором принимал участие некий жуткий злодей с русским акцентом. Бретт тоже видел эту передачу, и они начали оживленно ее обсуждать. Фрея так и не смогла ухватить суть их разговора и стала болтать с Джеком ни о чем. У нее возникло неприятное ощущение, что сторонний наблюдатель мог бы распределить их по парам совсем не так, как это было на самом деле.

Между тем вокруг становилось все более шумно. Около полуночи за соседними столиками стали петь веселые мелодичные песни с припевом, сопровождая его прихлопываниями. Затем начались танцы. Девушки в нейлоновых дискотечных платьицах высыпали из ресторана, увлекая всех четверых в круг танцующих. Фрея держала Бретта за талию. Рубашка у него расстегнулась, и Фрея ощутила его теплую гладкую кожу. Она закрыла глаза и прижалась щекой к его вздрагивающей спине. Голова у нее кружилась. Пора было ехать домой.

Поезд, в шутку называемый «Транссибирским экспрессом», пришел довольно скоро. Вид из окон не представлял ничего примечательного, путешествие казалось бесконечным, да и попутчики имели вид арестантов, перевозимых из одной тюрьмы в другую, за исключением разве что Кэндис — из нее энергия била ключом, она кружилась вокруг металлической стойки, подражая стриптизершам у шеста, и показывала Джеку язык с серебряным гвоздиком, что-то напевая. «Слава Богу, мы не так вульгарны», — думала Фрея, сидя в обнимку с Бреттом, в его бейсболке, надетой задом наперед. С некоторых пор она называла его Бреттски.

— Ты не возражаешь, если Бретт останется на ночь? — спросила она у Джека, улучив за ужином момент, когда они остались вдвоем.

— А он хочет?

Фрея зло посмотрела на Джека. Конечно, хочет! Джек вел себя так, будто у него одного на земле есть право заниматься сексом.

— Бретти оставил велосипед в квартире, — уклончиво ответила Фрея. — Он слишком много выпил и вряд ли доберется домой.

— Будь я на его месте, ты не проявила бы такой заботы.

— Ты? Не смеши меня.

— Кэндис тоже останется на ночь, так что на уединение не рассчитывай.

— Право же, Джек, не будь ханжой.

Но когда они завалились в квартиру, Фрея остро почувствовала неловкость ситуации. Они стояли щурясь от яркого света. Было два часа ночи. Слишком большое количество выпитого и долгий путь домой лишили вечер пленительного очарования. Джек прав, расположение комнат не давало возможности уединиться. Двери обеих спален выходили в гостиную, а разделяла их тонкая фанерная стена. Так что ни о какой звукоизоляции не могло идти речи. Чтобы пройти в ванную, надо было пересечь нейтральное пространство гостиной.

— Кто хочет выпить? — спросила Фрея, желая реанимировать веселье — так легче было бы провалиться в романтическое забытье.

Но Кэндис уже схватила Джека за пряжку ремня и потащила в спальню.

— Ты идешь со мной, мой мальчик.

Джек беспомощно раскинул руки:

— Надо, значит, надо.

Казалось, его ухмылка повисла в воздухе и после того, как за парочкой захлопнулась дверь спальни, — ни дать ни взять Чеширский кот из «Алисы». Фрея приняла вызов.

Она приготовила пару коктейлей и принесла Бретту, который сидел на скрипучем подлокотнике кресла, помахивая ногой. Она забыла, как это бывает с мужчинами помоложе; все от него — тестостерона. Из комнаты Джека донеслось хихиканье и скрип пружин.

— Итак, Бретскович… — она взъерошила его волосы, — наконец мы одни.

Неожиданно Джек появился на пороге своей спальни в махровом халате, распахнутом на груди, едва прихваченном поясом.

— Ты все еще здесь, Бретт? — спросил он и пошел в ванную.

Бретт встал:

— Я думаю…

— И я так думаю… — Фрея потащила Бретта в спальню, — тут нам не помешают.

Она захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. С улицы струился свет, и лицо Бретта казалось темным пятном. Глаза его блеснули, когда он повернулся к ней.

— Ты доволен сегодняшним днем? — спросила она.

— Конечно. Было классно.

Он шагнул к ней с улыбкой. Его рука коснулась ее лица.

— На тебе моя бейсболка, — сказал он, снимая ее.

Фрее казалось, что сердце у нее колотится о позвоночник и его слышно за милю. Затем она поняла, что это стучат в дверь. Она чуть приоткрыла ее. На пару дюймов, не больше. Кэндис протиснулась в комнату — розовая и роскошная, небрежно завернутая в простыню.

— О Боже, вы все еще одеты. Я знаю, что это неловко, но, может, кто-то из вас захватил что-нибудь, чтоб… предохраниться? У нас с Джеком ничего не осталось. — Она переводила глаза с Бретта на Фрею, улыбаясь развязно и дерзко, никому бы и в голову не пришло, что ей неловко. — Мне очень нужно — время опасное.

Бретт молчал. Почему мужчины считают, что о таких вещах должна заботиться женщина? Фрея, ни слова не говоря, подошла к чемодану и достала пачку кондомов, зажав ее в руке, стараясь скрыть тот факт, что пачка непочатая, чтобы никто не подумал, будто она специально для сегодняшнего вечера ее купила. Что в общем-то соответствовало истине.

— Вот… — Она сунула презервативы в руки Кэндис.

— Спасибо. Ты буквально спасла меня. — Она помахала рукой, улыбаясь Бретту. — Желаю приятно провести время. Вам обоим. — И поспешила прочь, волоча за собой шлейф из простыни.

— Подожди, Кэндис. — Фрея поймала ее уже у дверей спальни Джека. — Мне тоже нужно, — гневно прошептала она.

— О, прости! — Кэндис принялась рвать целлофановую упаковку своими малиновыми ноготочками. — Сколько вам надо?

— Господи! Сколько вам надо?

Послышался шум воды, и из туалета показался Джек.

— Что происходит?

— Ничего! — зло бросила Фрея.

Он ухмылялся — заметил, видно, что Фрея все еще одета.

— Бретт ушел?

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть кондомов, — громко отсчитала Фрея презервативы, доставая их из пачки. — Их должно хватить до утра. Спасибо, Кэндис. Сладких снов, Джек.

— О!.. А-а-а!.. М-м-м! — Джек лежал на спине, чувствуя себя не вполне комфортно, а Кэндис в это время сопела и прыгала на нем. Ох! Его живот! Не надо было столько есть.

Шесть кондомов! Шесть! Она выпендривается, или это он стареет? Или он никогда не был настолько хорош? Вообще-то никто на него еще не жаловался в этом плане, по крайней мере на отсутствие разнообразия. Наоборот, женщины обвиняли его «в чрезмерной сексуальности», хотя это все равно что обвинить политика в излишней порядочности, а добермана — в сообразительности.

Господи, что происходит? Женщинам надо запретить носить распущенные волосы. Тем более ими размахивать. Так можно и зрения лишиться. Джек передвинул голову на подушке и снова закрыл глаза.

Должно хватить до утра. Предполагая, что под утром подразумевается часов десять, это значит — шесть раз за восемь часов, или один раз каждый час и двадцать минут. Ну а если отбросить четыре часа на сон, то один раз — каждые сорок минут, шесть раз подряд. Черт.

Джек задержал дыхание и напряг слух, пытаясь уловить звуки, доносящиеся из соседней комнаты, но Кэндис все время шумела. Обычно ему нравились ее комментарии по ходу дела, но сегодня она не давала ему возможности сосредоточиться. Интересно, думал он, слышат ли ее Бретт и Фрея или они слишком заняты? Заняты чем? Уж точно не разговорами о Платоне.

Фрея пренебрежительно относилась к тем, кому недоставало ума или остроумия. Джек это знал по собственному опыту. Она никогда не вела себя с ним потдевчоночьи просто, как с Бреттом, не носила таких крохотных платьиц. Джек криво усмехнулся. Да что в самом деле она нашла в этом Бретте — Шесть Раз За ночь?

Может, выскочить на минутку, посмотреть, что там происходит? В конце концов это его квартира. И еще ему вдруг стало жарко и захотелось пить.

Но в этот момент Кэндис сотворила нечто такое, что Джек мгновенно отключился и его мозги уступили ведущую роль совершенно иному органу.

— Я хочу сказать, Артур Миллер — хороший драматург, но и Эндрю Ллойд Вебер не хуже. Мой агент говорит, что у меня прекрасно получатся молодежные партии в мюзиклах, но я не хотел бы становиться типажным актером. Что скажешь?

— Думаю, ты отлично справишься с любой ролью. — Фрея, извиваясь, опустилась на постель, вытянув ногу и коснувшись босой ступней бедра Бретта. Твердые мышцы. Жаль, что брюки он еще не снял. — С такой внешностью и таким, талантом ты просто обречен на успех.

— Ну что ты! — Он слегка потрепал ее по ноге, вызвав желание, но тут же отдернул руку. Он здорово нервничал.

Из комнаты Джека доносилось хриплое бормотание, которое Фрея приняла за странные стоны Кэндис. Фрея надеялась, что они возбуждающе подействуют на Бретта, но ничего подобного не произошло. Наоборот. Бретт сидел на краю кровати, по-турецки поджав под себя ноги. Она же полулежала на подушке в противоположном конце. Она слышала о прелюдии, но то, что происходило сейчас, не укладывалось ни в какие рамки. В конце концов ему только двадцать шесть, бедному мальчику. Естественно, его пугают ее опыт и, назовем вещи своими именами, интеллект. Надо дать ему понять, что она хочет его.

Фрея сладострастно потянулась, закинув руки за голову, и чувственно вздохнула. Бретт поднял глаза. Она улыбнулась.

— Готова лечь в постель? — спросил он.

Эврика!

— А ты — нет? — Ее тело вот-вот растает от предвкушения. — Почему бы тебе не лечь рядом, чтобы я могла как следует тебя узнать?

Бретт смущенно рассмеялся, будто она выдала весьма скабрезную шутку.

Если гора не идет к Магомету, Магомет…

Фрея раскинулась на кровати и извиваясь скользнула вниз, ближе к нему. Дотянувшись до Бретта, она издала нежное урчание, села на колени и скользнула рукой ему под рубашку, погладив твердый мускулистый живот. Бретт напрягся.

— Расслабься, — велела она.

Ее пальцы нащупали шелковистую стрелку волос, уходящую вниз. Она дотронулась до его пупка и нежно его погладила. В соседней комнате воркование переросло в стоны, прерываемые возбужденным вскрикиванием. Кажется, она услышала слово «жеребец».

Бретт нервно засмеялся и выпрямился:

— Я не уверен…

— Забудь о них, — старалась успокоить его Фрея.

— Я не думаю…

— Не волнуйся. Все будет отлично. — Фрея снова потянулась к нему. Он был такой теплый, такой гладкий, такой твердый, такой…

Неожиданно Бретт вскочил на ноги:

— Думаю, мне пора домой.

— Что? — Фрея ушам своим не верила.

— Поздно. Мне надо возвращаться. — Бретт принялся заправлять рубашку в штаны.

— Но… Почему?

— Я чувствую себя… неловко.

Фрея поднялась на колени, обхватив руками живот, который сводило от неудовлетворенного желания.

— Почему? — повторила она.

— Мне здесь не место. Эти намеки, обстановка… и все такое. Я не хочу ничего серьезного, понимаешь?

Фрея не могла ничего понять. Может, она чем-то его обидела? Может, Джек слишком ощутимо щелкнул его по носу? Может, его смущает происходящее в соседней комнате? Может, он не любит секс?

— Ты ведь не гей?

— Нет! — Он вскинул подбородок. — Но и не мальчик для игр!

— Что?

— Я хочу сказать, ты выбирала сегодня место, куда бы меня повести, говорила о вещах, о которых я не имею представления, гладила меня по голове, будто ребенка, а теперь ждешь от меня… — Он замолчал, смущенно передернув плечами.

Фрея ошалело смотрела на него. Она все поняла. Он хотел сказать, что она для него слишком стара. Теперь и она вполне осознанно воспринимала звуки за стеной — казалось, кто-то забивал в нее гвозди.

— Хорошо. — Она поднялась одним плавным и быстрым движением и посмотрела Бретту в глаза. — Все ясно.

— Подожди… — Он положил руку ей на предплечье. — Ты мне нравишься. Мне интересно с тобой разговаривать. Ты очень привлекательная. Мы могли бы быть просто друзьями, если хочешь.

— Конечно. — Фрея нашла в себе силы пожать плечами как ни в чем не бывало. — На той неделе я уезжаю в отпуск. А когда вернусь, могу тебе позвонить.

— Отлично.

Она открыла дверь и прошла через гостиную в коридор, где Бретт оставил велосипед. Она видела, с какой поспешностью он отстегнул шлем от руля. Такого унижения она еще не испытывала, по телу побежали мурашки. Она открыла замок и распахнула входную дверь, придерживая ее.

— Ну пока, — пробормотала Фрея, когда он провез мимо нее свой велосипед. — Подожди. Не забудь свою бейсболку. — Она принесла кепку, водрузила ему на голову — на этот раз козырьком вперед — и потрепала его по щеке, словно и в самом деле приходилась ему любящей теткой. Затем, сложив руки на груди, отступила. — Увидимся, Бреттски.

— Пока. — Он поехал вниз, под уклон, и вскоре исчез из виду.

Несколько долгих мгновений Фрея глубоко дышала носом, приходя в себя. Ей хотелось крикнуть ему вслед: «Это только секс, знаешь ли! Ничего серьезного я не планировала».

Она вся горела от стыда и отвращения к самой себе. Как она могла поставить себя в такое унизительное положение? Терзаемая этой мыслью, Фрея бродила по палисаднику. Даже раскинувшись на кровати в полутьме, с задранной юбкой, она не вызвала в нем желания. Несмотря на то что Бретт был пьян и устал, он предпочел поехать домой. Снова старая сказка про «но». Ты восхитительна, НО… Ты мне очень нравишься, НО… Ты очень привлекательна, НО… То же самое происходило с Майклом. Почему мужчины хотят оставаться с ней «только друзьями»? Фрея пнула ногой мусорный бак. Даже ее друзья не хотят больше с ней дружить! Взять, к примеру, Кэт, которая отфутболила ее под дурацким предлогом и не отвечала на звонки. А уж что до Джека…

Она заметила пьяного. Фрея тихо закрыла дверь и, идя в гостиную, прислушалась. Было тихо. Она представила себе Джека и Кэндис, умиротворенно и удовлетворенно засыпающих. Ее растоптали, кинули и, черт возьми, выбили почву у нее из-под ног. Но хуже всего — триумф Джека, когда он обнаружит, что Бретт убежал. Вот он будет насмехаться! Тут уж он повеселится вместе с Кэндис, этим секс-символом вселенной. Если только не…

Фрея прошлась по гостиной.

— М-м-м, — пробормотала она. — Ах! О-о-о-о! — Она прыгнула на диван и покачалась на пружине. — О Бретт! Мне так хорошо-о-о-о!

Фрея обнаружила выскочившую пружину, которая громко скрипела, и принялась прыгать на ней, помогая себе руками для пущего эффекта.

— А! Ах! А-а-а-а! О да, Бретт! О!

Боковым зрением она ухватила чей-то темный силуэт и замерла. Кто-то нес в руке стакан.

— Наслаждаемся? — поинтересовался Джек.

Глава 20

Отец Джека всегда неукоснительно соблюдал этикет. Настоящий южанин и джентльмен, как он любил повторять, должен быть пунктуален, галантен с дамами и хорошо одет. Под «хорошо одет» он понимал пиджак, галстук и кожаные туфли со шнурками (шлепанцы предназначались для женщин, иностранцев и янки). Джек опаздывал минут на двадцать. На нем была рубашка с открытым воротом и кроссовки. Кэндис семенила сзади. В таком виде он предстал перед отцом в «Королевском баре» отеля «Сент-Риджис».

В воскресенье в это время дня бар был полупустой, но даже будь он набит битком, Джек все равно узнал бы, где сидит отец, стоило лишь взглянуть на официанта, склонившегося в раболепной позе у столика. В каждом учреждении, над которым Джек Мэдисон Второй осуществлял патронаж, он выбирал среди персонала жертву, которую представлял в качестве «моего старого друга Альфонса» или «Эдди, лучшего бармена в этом квартале», прежде чем попросить их о дополнительной услуге. Вот и сейчас Джек Мэдисон-старший сидел за самым удобным столиком в дальнем углу бара и о чем-то болтал с официантом в белых перчатках. Джек мог почти с уверенностью назвать тему разговора: или «Бур-боны, с которыми я знаком», или «Нью-Йорк, чертова дыра во вселенной».

Кэндис схватила Джека за руку.

— Это он? — шепотом спросила она.

— Он.

Весь день она только и говорила о его отце, пока Джек наконец не бросил в ответ:

— Это всего лишь мой папочка. Сама увидишь.

— Ну разве не красавец? — одобрительно промурлыкала Кэндис, глядя на Мэдисона-старшего. — Похож на тебя.

— Вообще-то нет.

По мере приближения к столику Джек испытал странную смесь ощущений: неприязнь, желание делать все назло, чувство обиды и вины, что-то вроде симпатии, хотя тут же сказал себе, что это просто животный «зов крови», генетическое притяжение, так сказать. В настоящий момент преобладала неприязнь. Он не вернется домой, чтобы заняться семейным бизнесом, если даже отец станет его об этом умолять. Он попросит отца увеличить содержание, ибо жалкая сумма, которую тот переводит на имя Джека, никак не вязалась ни с его возрастом, ни со стилем жизни.

Отец встал из-за стола — такой же высокий и широкий в плечах, как сын. Усы его были аккуратно подстрижены, густые белые волосы тщательно расчесаны на пробор — чем не красавец в свои шестьдесят пять.

— Джек, мальчик мой! Как я рад тебя видеть. — Он сердечно пожал Джеку руку и хлопнул его по плечу.

— И я рад… — Джек вовремя спохватился: он чуть было не добавил «сэр». Это слово засело у него в голове с детства, так его научили обращаться к отцу, когда он к нему переехал. — Это Кэндис, — сказал Джек, выставляя свою подругу перед собой в качестве то ли трофея, то ли щита.

Отец его тут же изменился в лице, явно заинтересованный дамой. Он любил женщин, и они его любили. Джек был против того, чтобы Кэндис так нарядилась, собираясь всего лишь на встречу с его отцом, но не мог не почувствовать удовлетворения: Кэндис в своем маленьком черном сексуальном платье выглядела на все сто.

Когда сели за столик, отец Джека заказал бокал розового шампанского для Кэндис. Оба проявили умеренный восторг по поводу того, что она ни разу его не пробовала, — какие незабываемые ощущения она сейчас испытает, какая честь для него предоставить ей эту возможность и так далее.

Чтобы досадить отцу, Джек заказал пива. По ходу этой фарсовой мизансцены они с Кэндис были представлены «моему старому другу Джорджу», тому самому официанту, что продолжал с подобающим почтением стоять у стола.

— В любое время, когда вам захочется сюда заскочить, Джордж о вас позаботится. Не так ли, Джордж?

— С удовольствием, мистер Мэдисон.

— Спасибо, Джордж, — тоном английской королевы произнесла Кэндис. — Разве это не мило, Джек?

Джек пожал плечами:

— Я не слишком часто бываю в этой части города.

Он знал, что выглядит грубияном, но ничего не мог с собой поделать. Будучи подростком, Джек упивался тем, что он «мальчик Мэдисон». Куда бы он ни пришел, ему все старались угодить. Мальчик, приносящий клюшки, во время игры в гольф, парикмахер в салоне, даже офицер полиции, закрывавший глаза на превышение скорости или запах алкоголя у него изо рта. Отцу доставляла удовольствие такого рода инициация — приглашение во взрослый мир или, если быть точнее, превращение Джека в настоящего Мэдисона. С тех пор как мать вернула Джека отцу словно посылку, время от времени Мэдисон-старший вместе с сыном совершали ритуальные визиты на фабрику по производству бумаги — это было начало семейного бизнеса. Джек помнил то возбуждение, порой чрезмерное, до усталости, с которым он взирал на огромные машины, истекающие маслом, на гулкие своды фабричных цехов, чем-то напоминающих соборы, помнил жару и шум, и жуткую вонь, словно в кипах были не старые тряпки, а мертвецы. Эта вонь была такой едкой, что, когда они возвращались домой, Минни, домохозяйка, заставляла его переодеться и отправляла его одежду в стирку. Отец ни разу не сказал Джеку, что «однажды, сынок, все станет твоим», это само собой подразумевалось. Отец гордился, когда футбольная команда Джека побеждала, когда он приглашал на свидание самую красивую девочку в школе, когда поймал свою первую рыбу, даже когда впервые напился и растянулся прямо на ступенях у входа. Он был «Маленьким Джеком», которому предстояло однажды стать «Большим Джеком», как когда-то стал «Большим Джеком» его отец. Но только Джек никогда не чувствовал себя «Будущим Большим Джеком» и не собирался им становиться.

Отец между тем рассказывал Кэндис об отеле, о том, что он был построен на стыке веков, что хрусталь привозили из Уотерфорда, а мрамор — из Франции, чтобы в соответствии с требованиями заказчика отель получился самым лучшим в мире.

— По-моему, он и по сей день лучший, — продолжал отец, — даже при всех этих новомодных штучках, которые появились здесь после реставрации. Немного позже я попрошу Джорджа устроить вам мини-тур по отелю, а мы с Джеком пока побеседуем. Как вам мое предложение?

Кэндис повела плечами, сказав, что предложение ей понравилось.

— А миссис Мэдисон тоже приехала с вами? — спросила она.

Отец Джека изобразил удивление, после чего от души рассмеялся. Делая вид, что она рассмешила его до слез, он принялся, уже переигрывая, хлопать себя по карманам в поисках платка.

— Нет. Кажется, сегодня я с собой ни одной не взял. — Он подмигнул Кэндис и пригладил усы. — Уже четыре миссис Мэдисон живут в разных концах страны, а это, скажу я вам, перебор. Обходится дороже, чем приличное рыболовное судно.

Кэндис бросила на Джека-старшего такой взгляд, который Джек-младший в лучшем случае расценил бы как вызывающий.

— Не хотите же вы сказать, что предпочитаете рыбу женщинам, мистер Мэдисон?

Джек-старший восторженно похлопал ее по коленке:

— В зависимости от того, какое удовольствие доставляет рыбалка.

Джек с каменным лицом вертел в руках бокал. Он давно привык к безграничной галантности отца, но со стороны Кэндис было предательством флиртовать с Джеком Мэдисоном-старшим. Джек гадал, для чего конкретно Мэдисон-старший увивается за Кэндис. На Юге девушки делятся на «хороших девочек» и «дрянных девчонок». Причем «хорошие» часто оказываются «дрянными», а «дрянные» — «хорошими». На «дрянных» не женились. К которым из них он причислил Кэндис?

Джек слушал, как Кэндис лепечет что-то о своей жизни, расцветая от мужского внимания.

— Не знаю, как вы тут живете, — ворковал отец, — среди такого шума и грязи, как можете наслаждаться жизнью в клетках, которые вы называете квартирами.

— Я вас понимаю, — многозначительно вторила ему Кэндис, будто сама родилась в загородном особняке, вылизанном до стерильности бессчетной армией слуг.

— Все выглядят такими усталыми и затюканными. Я не имею в виду вас, дорогая. Вы — счастливое исключение. Работа, работа, работа — только о ней эти янки и думают, даже по воскресеньям. — Джек-старший жестом указал на группу мужчин в деловых костюмах с пластиковыми визитками на лацканах пиджаков.

— Папа, это японские бизнесмены.

— Пусть так. В наши дни янки может стать кто угодно. Если даже не умеет говорить по-английски.

— Хотелось бы мне как-нибудь побывать на Юге, — театральным шепотом, словно по секрету, сообщила Кэндис отцу, перегнувшись через стол. — Столько истории и столько красивых деревьев!

— Попросите Джека взять вас с собой.

— Джек, свозишь меня к себе домой? — Кэндис обернулась к нему, обдав запахом духов. — Твой отец говорит, что у вас красиво.

Джек глотнул пива:

— Посмотрим.

Северная Каролина — штат в самом деле красивый, окаймленный океаном с одной стороны и горами с другой. Штат зеленых холмистых долин. Джек любил свою родину, но не смог бы там жить. Когда он изредка приезжал домой, груз исторической памяти давил на него. Это касалось не только страны, но и семьи. Жить в городе, где все тебя знают по имени, где твоя фамилия — пропуск к любым привилегиям и одновременно позорное клеймо, где ты постоянно рискуешь наткнуться на кого-то, кто нянчил тебя или танцевал с твоей матерью в день ее первого причастия, или же знал твою безумную тетушку Милли, которая слышала голоса, или встретить того, чей прапрадедушка сражался с твоим прапрадедушкой за какой-то городишко. Для Джека, когда он вырос, такая жизнь стала подобна существованию в роскошном сумасшедшем доме, в комнате с мягкими стенами и смирительной рубашкой, надетой на воображение, где невозможно ощутить реальность своего существования.

Они немного поболтали, пока Кэндис потягивала шампанское, и, когда ее бокал опустел, Джек-старший подозвал Джорджа и попросил устроить для нее приват-тур по отелю.

— Мужской разговор, — подмигнув, пояснил он Кэндис. — Вы понимаете.

— Конечно.

— Умница. Так что позаботься о ней, Джордж, хорошо?

Джек-старший с трудом оторвал взгляд от округлого зада Кэндис:

— Симпатичная девица.

Джек кивнул.

— Не похожа на этих твоих нью-йоркских карьеристок.

— Нет.

— Мне кажется, это не та, с которой я разговаривал, когда звонил тебе на прошлой неделе, — с британским акцентом? — хитро прищурившись, спросил отец.

— Ты разговаривал с Фреей. Она временно живет у меня на квартире.

— Ого!

— Она просто друг, папа.

Отец хмыкнул и принялся помешивать лед в стакане.

— Ну так скажи мне сын, как у тебя дела?

— Отлично.

— Закончил книгу?

— Почти. Последнее время у меня много журналистской работы. Только за нее сейчас и платят.

— Мисс Холли все высматривает твои статьи в журна-лах, знаешь ли. — Мисс Холли — учительница литературы, преподававшая Джеку до четвертого класса, теперь вышла на пенсию, но подрабатывала в архивах Публичной библиотеки Оуксборо. — Слышал, у нее собралась целая коллекция. Конечно, она сейчас совсем дряхлая.

Джек что-то буркнул и махнул рукой, давая понять, что ему безразлично, чем сейчас занимается мисс Холли. Он очень хорошо знал, как в округе восприняли новость о том, что он двинул на Север, чтобы стать — кем бы вы думали — писателем! Нью-Йорк был в их глазах логовом дьявола, и, попадая туда, нормальные люди превращались в диких свиней. Писательство — это по меньшей мере эксцентрично, а по большому счету — малодушно. Южная Каролина, штат, который потерпел сокрушительное поражение в войне, а для южан Гражданская война все еще оставалась свежей раной, не мог позволить себе плодить малодушных неженок. Джек чувствовал, что они все ждут, когда он вернется домой, поджав хвост, признается, что с него довольно дурацких литературных опытов, остепенится и осядет, как все нормальные люди. Никто из них не имел представления, как трудно написать роман.

Отец подозвал официанта, чтобы заказать еще выпивки. На этот раз Джек заказал бурбон и прокручивал в голове речь, которую собирался произнести: о дороговизне жизни в Нью-Йорке, о несовместимости журналистской работы и работы над беллетристикой, о его уверенности в том, что он у порога большого успеха, если бы только у него было чуть больше времени. Но не успел он придумать, с чего начать, как отец непринужденно откинулся на стуле, положил свои наманикюренные руки на стол и заговорил:

— Я рад, что нам представился шанс пообщаться, сын. В «Мэдисон пейпер» произошли некоторые изменения, и я думаю, было бы правильно ввести тебя в курс того, что происходит в бизнесе, даже если ты никогда не проявлял к нему большого интереса.

— Не то чтобы мне было неинтересно, папа, только я…

— Я знаю. Ты выбрал другое. Вот почему я и хочу ввести тебя в курс дела.

Отец говорил о новых рынках и о конкуренции с иностранцами, о трудовом праве и налогах. О том, как дорого модифицировать производство и как легко угодить в банкроты. О преемственности в управлении. О том, что один из членов правления умер, другой ушел на пенсию… Джек перестал слушать. Он знал, куда клонит отец. Так и есть, Джек-старший начал пространно говорить о поисках нового члена правления, со связями в бизнесе, кому он мог бы доверять.

— Отец, остановись! — Джек поднял ладонь. Он улыбался, чтобы подсластить пилюлю, которую собирался преподнести отцу. — Я знаю, что я — старший сын, что ты заботишься о моем благе, но я тебе не помощник.

Отец был в шоке, и Джек-младший добавил:

— Прости, папа.

Но тут Мэдисон-старший разразился хохотом.

— Ты! — воскликнул он. — Помощник!

Теперь настала очередь Джека испытать шок.

— Но разве ты не об этом просил?

Отец справился с приступом веселья:

— Джек, ты живешь в Нью-Йорке десять лет. Что ты знаешь о нашем бизнесе?

Джек уставился на отца, чувствуя себя на удивление глупо.

— Конечно, если ты хочешь вернуться домой, я постараюсь найти тебе место. — Отец нахмурился. — Но хорошо оплачиваемую должность я тебе не могу обещать. У тебя нет соответствующих навыков.

— Ну, возможно, и нет. Но… — Джек осекся. — Тогда зачем ты столько всего мне наговорил?

— Ты должен знать, что со следующего месяца я ввожу Лейна в правление.

— Лейна? — Джек представлял своего брата не иначе как в футбольной форме с набитыми ватой плечами и в шлеме, надвинутом на лицо.

— У него никогда не было таких хороших оценок, как у тебя, но он разбирается в деле. У него хорошая деловая хватка.

Лейн? Насколько помнилось Джеку, Лейн никогда ни в чем не разбирался.

— Было время, когда я надеялся и верил, молился о том, чтобы ты вернулся домой и стал работать в «Мэдисон пейпер», но ты не вернулся, а сейчас уже поздно. Время упущено. Бизнес есть бизнес. Я человек ответственный — у меня есть обязательства перед моими рабочими и перед обществом. Мне нужно передать дело в надежные руки.

Джек кивнул, но в голове его все шло кувырком. Лейн в своей комнате повесил на стену голову дикого кабана — обозначив приоритеты. Он подписывался на журналы для автолюбителей. От Лейна, когда ему едва исполнилось восемнадцать, забеременела одна из дочерей Данфорта, и ее пришлось по-тихому отправить на аборт в другой штат, потому что в Каролине аборты запрещены.

— До сих пор я вам обоим выплачивал содержание, чтобы помочь стать на ноги. Лейн учился газетному делу, а ты… ну, я думаю, ты тоже учился своему «ремеслу». — Джек-старший прищелкнул языком при последнем слове. — Конечно, Лейн моложе, но теперь он будет получать стипендию от правления, так что здесь все по-честному.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что я прекращаю выплачивать ему содержание и тебе тоже.

Джек во все глаза смотрел на отца, не в силах произнести ни слова.

— Ты — мой старший сын и после моей смерти получишь наследство, но пришло время тебе самому становиться на ноги. В твои годы у меня была жена и ежемесячные платежи по ссуде за собственный дом!

Джек пытался ухватиться за что-то, чтобы не улететь в пропасть.

— И когда ты думаешь…

— В следующем месяце последняя выплата.

— В следующем месяце?

Отец улыбнулся, осклабившись, как акула.

— Зачем тянуть? Ты говорил, что у тебя все хорошо с твоим писательством, и я в тебе уверен. «Мэдисон пейпер» — серьезное дело, рабочее судно, так сказать, а не прогулочный катер, мы не можем позволить себе возить пассажиров.

Джек глотнул бурбона. Горло сдавила обида. Отец тратил на охоту за «канарейками» больше, чем на Джека. С какой стати Лейн должен получать какую-то стипендию? Только потому, что у него не хватило мозгов сделать собственную карьеру? Джек смотрел на отца: элегантный белый костюм, стильный галстук, мощный разворот плеч, волевой подбородок. Джек сглотнул и стиснул зубы. Он не станет унижаться и просить.

Должно быть, внутренняя борьба отразилась на его лице. Отец нахмурился:

— Ты ведь не угодил в беду, сын?

Джек посмотрел отцу в глаза.

— Нет.

Джек-старший расслабился и добродушно улыбнулся:

— Ты нарочно одеваешься как нищий? Наверное, теперь это модно? У ньюйоркцев весьма странное представление о стиле… А ведь было время, когда здесь понимали толк в красоте… В таких, как она, — добавил он со внезапно загоревшимися глазами.

Джек обернулся и увидел, как Кэндис королевской походкой приближается к столику. Он встал, стол закачался.

— Нам пора.

— Как, уже?

Отец вежливо поднялся, взял Кэндис за руку, улыбнулся:

— Может, вы оба поужинаете сегодня со мной?

— Вряд ли, — бросил Джек.

— Было бы чудесно, — сказала Кэндис.

Джек сжал ей локоть и подтолкнул вперед, стремясь поскорее выбраться из этого вызывающего клаустрофобию полутемного бара. Они обогнули «Астор лондж», громадный зал с обилием мрамора, пальмами и парами, пьющими коктейль, и миновали стеклянные витрины с подсветкой, в которых выставлялись сшитые вручную рубашки и эксклюзивные галстуки. Джеку захотелось ударить по стеклу кулаком. Он заставил себя смотреть вперед, на полотно в позолоченной раме, висящее в конце коридора. На нем был изображен мужчина едва ли старше его самого — элегантный, усатый, уверенный, окруженный символами успеха. Джек прочитал имя. Джон Джейкоб Астор Третий (1822 — 1890). Приятно познакомиться, Джон. А я вот Джек Мэдисон Третий — без денег и без надежды их получить, списанный в отстой.

Кэндис восхищенно ахала и охала по поводу портьер, задвигаемых с помощью электроники, и гигантских ванн с джакузи. Джек встретил надменный отчужденный взгляд Джона Джейкоба. Помоги! Я тону…

Глава 21

Фрея шла к остановке, оставляя на расплавленном от жары асфальте красные следы своих каблуков. Дело в том, что по пути к одному из художников она наступила на окрашенную в красный цвет трубу. Вообще-то она ничего не имела против визитов к художникам — даже наоборот. Ей нравился запах скипидара и краски, нравилось смотреть, как грунтуют холст, как прикрепляют его скрепками к подрамнику, как шипит краска, разбрызгиваемая из баллончиков, — значит, работа идет и она может не беспокоиться. Нравилась ей и задушевность в отношениях с вверенными ее заботам художниками, нравилось вытаскивать их из депрессии, сочувствовать их творческим потугам, направлять их в новое русло. Творчество — это тайна. И чудо. Творить — все равно что зажигать огонь без подручных средств. Хоть и изредка, но ей все же удавалось превращать тлеющую искру в пламя. Ничто не сравнится с теми мгновениями, когда с мольберта срывают покрывало или поворачивают тебе стоящий у стены холст. Ничто не сравнится с волнующим чувством сопричастности таинству — таинству рождения новой картины, когда она — живая и трепетная, с еще не просохшей краской — приходит в мир.

Но сегодня визит к мастеру не принес Фрее радости. Скорее, расстроил ее. Мэтт Ривера был одним из юных, подающих надежды художников, чья первая сольная выставка намечалась на осень. Он позвонил ей, сказав, что работа его застопорилась, что он выдохся, исписался. Он не успеет к сроку и, возможно, никогда не закончит начатое, поэтому выставку надо отменить. Фрея сразу отправилась к нему и полдня обсуждала с ним его проблемы, пытаясь найти приемлемое решение. Однако вывести его из депрессии ей так и не удалось.

Смахнув со лба испарину, Фрея смотрела, как автобус медленно ползет к остановке, продираясь сквозь густой поток транспорта, — конец рабочего дня, час пик. В это время Нью-Йорк производит тяжелое впечатление. Уже второй день стоит влажная изнуряющая жара. Пыль оседает на коже, проникает в легкие. Все выглядят озабоченными и злыми. Город похож на чесоточный струп, покрытый слоем грязи.

Автобус набит битком. Ее толкают локтями. Пахнет горелой резиной и потом. Платье липнет к спине. Продравшись сквозь толпу к крохотному свободному пятачку, чтобы встать на обе ноги, Фрея схватилась за поручень. Перед глазами возник рекламный щит, пропагандирующий косметическую стоматологию. Фрея устала от напряжения, которым заполнена жизнь в большом городе. Устала от настырности рекламы. Носи это. Не ешь то. Сверкай улыбкой. Покупай по дешевке. Работай локтями. Побеждай. Вперед, вперед и только вперед! Не останавливайся! Невольно возникает желание схватиться за голову, зажать уши и завопить. Подождите! Остановитесь! Я хочу подумать! Но на это нет времени.

Чувство безнадежности охватило ее. Она собирала свою жизнь в Нью-Йорке по крохам, откладывала доллар за долларом, меняла работу в поисках более выгодной, приобретала друзей, а теперь все рассыпалось прахом. С той злополучной пятницы, когда они встретилась с Майклом в «Фуд», Фрея терпит одно поражение за другим — и, что самое неприятное, обстоятельства тут ни при чем, она сама во всем виновата. Все у нее наперекосяк. Она выставила себя дурой с Бернардом и еще большей дурой — с Бреттом. Она так нуждалась в дружеской поддержке, но Кэт вдруг оказалась слишком занята, чтобы найти для нее, Фреи, своей лучшей подруги, каких-то полчаса. Чем могла быть занята Кэт после работы? Невозможно представить. Фрею тошнило от необходимости ютиться в углу чужого кабинета, в чужой квартире. Жизнь под одной крышей с Джеком, с которым она всегда ладила, обернулась настоящим кошмаром. Но настоящий кошмар, от которого она просыпалась с сердцебиением и в холодном поту, был впереди: через два дня ей предстояло лететь в Англию на свадьбу Тэш. Лететь в одиночестве.

В квартире было тихо и почти так же душно, как на улице. Джека не волновали такие мелочи, как зловещее потрескивание кондиционера, — наверное, он уже сломался, как того и следовало ожидать. Если бы Джек был здесь, она могла бы взбодрить себя доброй ссорой. Фрея со вздохом сбросила туфли, швырнула на пол портфель и отправилась на кухню. Достала из холодильника пиво, ножом открыла крышку и залпом выпила целую бутылку. После чего, расстегнув две верхние пуговицы, принялась катать еще не успевшую нагреться бутылку по телу. Может, в Англию стоит поехать хотя бы ради того, чтобы замерзнуть в разгар лета. Если бы только…

Фрея запретила себе думать об этом и пошла в ванную, оставив на столе пустую бутылку и на ходу расстегивая платье. Она встала под холодный душ, пытаясь сосредоточиться на вещах, которые необходимо сделать до отъезда: упаковать свадебный подарок, купить открытку, решить, какую одежду взять, попробовать сдать лишний билет. Сегодня понедельник. Ее рейс в среду вечером. Она поедет одна — одна. Слово это застряло в сердце, словно заноза.

Она сказала им всем, похвасталась, что привезет с собой друга. Все знали, что это не друг, а любовник или долговременный партнер. Она представляла себя — приехавшую из-за границы крутую американку, немного таинственную и загадочную, с Майклом в роли сопровождающего и поклонника, защищенную самим его присутствием от назойливых расспросов и домыслов. Но Майкл ее кинул, а усилия найти ему замену кончились полным крахом. Она была жалкой и смешной — безнадежной старой девой. И поэтому летела на свадьбу Тэш одна.

Фрея знала, как это будет: весь дом вверх дном, полный гостей; отец занят сверх меры; мачеха, вся в хлопотах, станет беззастенчиво использовать ее в качестве лишней пары рабочих рук, а Тэш — испорченная и капризная маленькая принцесса — указывать ей, Фрее, что и как делать. Бедная старушка Фрея, которая не может удержать возле себя ни одного мужчину, — одинокая карьеристка, чье время стремительно уходит. Когда Фрея объяснила коллегам, чем вызвана необходимость срочного кратковременного «отпуска», они встретили новость с энтузиазмом. «Домой? На свадьбу сестры? Повезло!» Они не понимали, что это вовсе не ее дом, а Тэш — никакая ей не сестра.

Фрея вышла из душа и быстро вытерлась полотенцем. Теперь она снова была старой нью-йоркской галетой. Высушенной и закаленной. Разумеется, она справится. Она выдержит испытание свадьбой Тэш в одиночестве. Она выживет. В ушах у нее стоял голос Кэт: «Мне не нужен мужчина». Отлично. Ей он тоже не нужен. Завернувшись в полотенце и прихватив одежду, Фрея направилась к себе, когда из спальни Джека, мимо которой она проходила, донесся знакомый звук. Джек прочищал горло.

Она остановилась у дверей и на всякий случай спросила:

— Это ты, Джек?

— Да.

— Чем занимаешься?

— Ничем.

— Забавно.

Тишина. Фрея подбоченилась:

— Славно ты поработал над кондиционером.

Нет ответа. Пробрался ли он в квартиру, пока она была в душе, или все время был здесь? Фрея пожала плечами и зашла к себе в комнату. Переоделась в шорты и майку — снова было уже жарко. Она отправилась за пивом и обнаружила на кухне Джека. Он сидел у открытого холодильника, поставив ноги на полку. Он даже не поднял глаз.

— Не против, если я присоединюсь?

— У нас свободная страна.

Фрея поставила свой стул рядом с его табуретом. Он подвинул ноги, освобождая ей место, и они какое-то время сидели молча, глядя на всякие банки: с майонезом, маринованными овощами и виноградным желе.

— Жарко, — сказала Фрея.

— Да, — согласился Джек и прикрыл ладонью лицо — вид у него был измученный.

— Разве вы с Кэндис не приглашены сегодня на обед к твоему папочке?

— Приглашены.

— Почему же ты дома?

— Я не пошел.

— Почему?

— Не могу.

Фрея украдкой взглянула на Джека. Что это с ним? Похоже, он сник. Но он ведь не нытик.

— А где Кэндис? — поинтересовалась Фрея.

— Я разрешил ей пойти без меня. Отец обещал показать ей несколько своих старых излюбленных местечек.

— Везет Кэндис.

Джек равнодушно пожал плечами. Фрея попробовала иную тактику:

— Как прошел ленч с Эллой?

— Я не хочу об этом говорить.

— А!

Так они и сидели молча в душной кухне, пока холодильник не заревел от натуги. Джек пребывал в мрачном расположении духа, и Фрея уже хотела оставить его глотать свою черную хандру в одиночестве. Но что, если у него и в самом деле случилась беда? Она должна его поддержать — они же друзья.

— Эй! — Она поддела его босой ногой. — Я сегодня свободна. Ты тоже. Почему бы нам не сходить в кино? По крайней мере там кондиционеры нормально работают.

— Что-то не хочется. Иди одна.

— Не будь таким нудным.

— Мне нравится быть нудным.

— Да брось ты. — Она встала. — Одной идти не интересно.

Он поднял голову и хмуро уставился на нее.

— Ведь ты захочешь смотреть какую-нибудь куриную мелодраму.

— Неправда. — Фрея вскинула голову. — Кстати, что является мужским эквивалентом «куриной мелодрамы»? Петушиное мыло? «Эй, Баз, брось-ка мне вот эту стрелялку, а я прошвырнусь и прочищу ребятам мозги». — Фрея скорчила соответствующую рожу.

— Петушиное мыло, — вяло повторил Джек со слабым подобием улыбки на губах.

— Я куплю поп-корн, — пообещала Фрея.

— Спорим, масло будет прогорклое.

— Тогда не будем есть поп-корн! — Фрея с шумом отодвинула стул. — Давай вставай, старая развалина. Пойдем посмотрим, что идет. Будешь развлекать меня своими искрометными комментариями.

— Эх, — вздохнул Джек, — придется надевать туфли. — Он сказал это так, будто собрался покорять Эверест.

— Так надень же их. И потопали.

Джек ногой закрыл холодильник.

— Будь я твоим мужем, я сошел бы с ума.

— Будь я твоей женой, уже давно была бы сумасшедшей.

Фрея обулась, взяла сумку и вышла, ожидая, пока оденется Джек. Они шли по улице, стараясь держаться в тени деревьев, которые только-только расцвели. Возле соседнего дома на табурете сидел старик итальянец в серой мешковатой майке и пил пиво. Он дружелюбно кивнул и помахал банкой. Фрее начинало нравиться жить в Челси. Тихие улицы, красивые дома из красного кирпича, везде зелень. Многие здания сохранили свой первоначальный облик, не были перестроены, как того хотели яппи, там селились большие семьи или молодые одинокие люди, из соображений экономии предпочитавшие жить коммуной. Ей нравились маленькие палисадники, скрытые за домами игровые площадки и патио с навесами из плюща, ржавые литые решетки, засаженные клумбами балюстрады, большие лохматые собаки чуть ли не у каждого дома. Пять минут — и ты на «Файленс бэйзмент», и ройся себе в обуви с грандиозными скидками или сиди на краю пирса и смотри на Гудзон, любуйся статуей Свободы.

Новый спортивный комплекс был забит народом — всех возрастов и цветов кожи, играющих в гольф или хоккей на роликах. Однажды Фрея заглянула в щелку в ограде и увидела молодую женщину в облегающих брюках для верховой езды и ослепительно черных высоких сапожках, ведущую под уздцы лошадь. Вот он — Нью-Йорк. Здесь люди не ждут от жизни подачек — они выжимают из нее все, что могут, — хочешь быть счастливым, будь им.

Они зашли в книжный магазин на Седьмой авеню. Там было прохладно. Фрея пошла за поздравительной открыткой для Тэш, а Джек — за газетой с репертуаром кинотеатров. Фрея не испытывала сестринской привязанности к невесте, но твердо решила вести себя так, чтобы ее не в чем было упрекнуть. Она выбрала открытку и пошла искать Джека. Он стоял у стола, где были выложены на обозрение новинки книжного рынка. Фрею поразила некоторая странность его поведения. Она задержалась, чтобы понаблюдать за ним. Он брал книги, совершенно одинаковые, из одной стопки, просматривал их и осторожно убирал просмотренную книгу в самый низ соседней стопки — совсем в другой обложке.

— Что ты делаешь, Джек?

— Ничего. — Джек захлопнул книгу. Это был «Большой палец Вандербилта» Карсона Макгуайра.

Окинув взглядом стол, Фрея заметила, что в каждой стопке книг других авторов имеется одна Макгуайра — в самом низу. А та стопка, где изначально были только его книги, полностью исчезла.

— Пошли, — сказал он и потянул ее к выходу.

Фрея вышла следом за ним, вспоминая, как сама много раз заходила в книжные магазины, чтобы положить «Большое небо» поверх книг, считавшихся бестселлерами.

— Не очень-то порядочно, ты не находишь? — сказала она, когда они вышли на улицу. — Что плохого тебе сделал Макгуайр?

Джек откинул назад волосы:

— Хочу проверить, действительно ли его раскупают или это рекламный трюк. Все очень просто: загибаешь уголок какой-нибудь страницы, в моем случае это 313-я, заходишь в магазин и проверяешь, книга все еще там или нет.

— И что, уголки на 313-й загнуты?

— Нет, — признался Джек.

— Но ты все равно спрятал все книги.

— Если хочешь что-то купить, всегда можно попросить продавца принести еще.

Фрея прыснула:

— Да ты завистник!

— Прекрати! — огрызнулся он. — Ты меня не знаешь. Никто меня не знает.

Фрея открыла было рот, чтобы сказать ему в ответ что-то обидное, но, глянув на него, поняла, что он и впрямь расстроен, и осторожно дотронулась до газеты, торчащей у него под мышкой.

— Так что будем смотреть?

Они остановились, развернули газету и пробежали глазами репертуар в кинотеатрах.

— Смотри! «Высшее общество».

— Напыщенная чепуха, — возразил Джек.

— Бинг Кросби?

Джек скептически приподнял брови.

— Фрэнк Синатра, — напомнила ему Фрея. — Коул Портер. Грейс Келли… в купальнике.

— О'кей, твоя взяла.

Они сидели в последнем ряду полупустого кинотеатра, закинув ноги на сиденья предыдущего ряда, и ели воздушную кукурузу, доставая ее из пакетика. Фильм действовал успокаивающе, унося их из реальности в пятидесятые. Кросби, Синатра и Келли были бесподобны. Особенно Келли. И все же фильм оказался настолько пошлым и примитивным, что Фрея и Джек не досидели до конца и, ошалевшие, направились к выходу.

На улице Джек снял очки и, сложив их, засунул в карман.

— Проголодалась?

Фрея пожала плечами.

— Может, мороженое в этом итальянском местечке на Брум-стрит?

— Кафе «Пиза»? Оно на Малберри, а не на Брум.

— А вот и нет.

— А вот и да.

Они отыскали узкий вход, отмеченный увядающим вечнозеленым растением в кадке. В витрине было выставлено гипсовое изображение Пизанской башни.

— Ха! Брум-стрит, — сказал Джек.

Фрея махнула рукой:

— Они, должно быть, переехали…

Джек и Фрея протиснулись мимо узкой стойки, за которой пожилые мужчины пили граппу, и прошли через дымный и шумный ресторанный зал в патио, разукрашенное цветными фонариками. Две бетонные колонны, смутно напоминающие ионический стиль, возвышались в дальних углах для поддержания соответствующей атмосферы. Из громкоговорителя доносились песни о любви. Они заказали мороженое и кофе, сидя в дружелюбном молчании под зонтиками с рекламой мартини. Джек вращал пепельницу. Фрея склонила голову набок и водила пальцем по пыльной столешнице, дожидаясь, пока Джек заговорит о том, что его беспокоило.

Наконец он повернулся к ней.

— Мои издатели хотят расторгнуть контракт на книгу, — сказал он.

— Что? — Фрея резко выпрямилась.

— Поэтому Элла и хотела меня видеть. В компании появилась какая-то новая метла, она намерена вымести вон неэффективных стариков вроде меня.

— Господи, Джек! Они правда могут так поступить?

Похоже, это вполне могло случиться, несмотря на просьбы и заверения его верного агента. Джек нарушил все сроки. По новым правилам они имели право аннулировать контракт «из-за непредоставления книги в указанные сроки», они также требовали вернуть аванс, который Джек уже давно успел потратить.

— Но настоящий удар мне нанес отец. Сообщил, что больше не будет выплачивать мне содержание.

— Не может быть!

— Так что аванс я вернуть не могу. И мне не на что жить, пока я не закончу книгу. Короче, я в полном обломе.

— Ужасно, Джек. Мне очень жаль. — Фрея подумала, что, если бы он не тратил столько времени и сил на ленчи с сомнительными типами от литературы и не крутил романы с глупыми девчонками, он мог бы закончить книгу уже давно, но Джек выглядел таким подавленным, что она не решилась ему об этом сказать. — Что ты собираешься делать? — спросила она.

— Понятия не имею.

— Что думает Кэндис?

— Она еще не знает.

— Понимаю.

— Мне придется съехать с квартиры, может, вообще покинуть Нью-Йорк. Навсегда. Найти работу. — Джек провел рукой по волосам. Впервые Фрея заметила две маленькие морщинки у него на лбу. — Сам не знаю, как быть.

— По крайней мере обо мне тебе не придется беспокоиться, — сказала Фрея. — Я нашла жилье.

— Ты съезжаешь? — Он выглядел удивленным.

— Да. Я заберу вещи в среду и перевезу на новую квартиру еще до отъезда в Англию.

— Ах да, Англия… — Джек нахмурился. — Я совсем забыл. — Он собрал остатки мороженого и бросил ложку в креманку. Та жалобно зазвенела. — Ну что же, я в яме. И чем ты все это объяснишь?

— Что именно?

— Твое странное поведение в течение последних двух недель. Тебя что-то тревожит, я же вижу.

— Ничего меня не тревожит. — Фрея вскинула подбородок. — И ничего странного в моем поведении нет. — Если не считать странным то, что она опустилась до ответов на объявления от «одиноких сердец», подцепила парня на добрый десяток лет моложе себя и написала анонимку. Не говоря уже о порче имущества экс-любовника, симуляции секса и игре в мексиканскую горничную. Но этого она вслух говорить не стала.

Джек внимательно посмотрел на нее.

— Меня не обманешь, — сказал он.

Она вдруг поймала себя на том, что пытается объяснить ему проблемы, которые возникают у одинокой женщины определенного возраста. Ей приходится ехать на свадьбу своей юной сестры — хуже, сводной сестры — без партнера. Фрее пришлось нелегко. Но Джек этого не понимал.

— В чем проблема? — недоумевал Джек. — Подцепишь кого-нибудь прямо там. Свадьбы — весьма удобная площадка для охоты.

— Так может рассуждать только мужчина.

— Не все ли равно?

Фрея посмотрела ему в глаза:

— Кого именно, по-твоему, я должна подцепить?

— Меня. — Он усмехнулся.

— Тебя? Когда там будет полно молодежи до тридцати?..

— Я понимаю. Но я бы все равно тебя подцепил. — Он торжествующе улыбнулся. — Кстати, раз уж мы заговорили о двадцатипятилетних, почему бы тебе не взять с собой Бретта?

— Между нами все кончено. — Фрея сжала кулаки. — Нет, я поеду одна. По крайней мере не буду связана, если встречу своего Мистера Совершенство. Пардон, Лорда Совершенство.

Джек нахмурился:

— Ты не можешь этого сделать.

— Почему нет? Ты только что сам сказал, что свадьбы — прекрасное место для охоты.

— Но в этом случае ты можешь остаться в Англии и я никогда тебя не увижу.

— Ну и что? Разве не ты говорил, что собираешься покинуть Нью-Йорк?

— Да, но…

— Через пару месяцев, возможно, ни меня, ни тебя тут не будет.

Джек, казалось, был в шоке от этих слов. Он как-то сник и, безнадежно пожав плечами, сказал:

— Ты права.

— Напоминаю, я все еще рассчитываю на то, что ты угостишь меня ужином в день моего рождения. Пари есть пари.

— Восьмого в восемь, — кивнул Джек. — Я не забыл.

— Если к тому времени я и в самом деле не стану Леди Совершенство.

— А я не буду держать речь при получении Пулитцеровской премии. — Джек скептически усмехнулся. — Видела когда-нибудь летающих поросят?

Фрея вдруг почувствовала себя страшно усталой. Она запрокинула голову и уставилась в ночное небо — темное, но беззвездное: звезды затмили городские огни. Когда-то у нее были длинные светлые волосы, кипучая энергия, много работы, много мужчин и друзей, вечеринок, загадочное и манящее будущее. Когда-то Джек был самым красивым, самым удачливым и самым талантливым мужчиной в Нью-Йорке. А теперь только взгляни на них: Джек — у разбитого корыта, она — жалкая старая дева, насмерть запуганная перспективой ехать домой на свадьбу без сопровождения мужчины. Они дошли до конца пути и разорвали финишную ленточку.

Фрея выпрямилась и глубоко вздохнула. Глаза ее встретились с глазами Джека.

— Кто хочет быть миллионершей? — запел он.

— Я хочу, — ответила Фрея.

Оба улыбнулись. Официантка с подносом проходила мимо. Джек остановил ее:

— Две граппы, пожалуйста.

— Мне не нужен алкоголь, — сказала Фрея.

— Нужен.

— Нет, не нужен.

Официантка ждала в замешательстве. Джек улыбнулся ей и подмигнул:

— Две граппы, пожалуйста.

Фрея с брезгливым неодобрением наблюдала, как официантка, которой было без малого лет пятьдесят, растаяла, расцвела и, игриво покачивая бедрами, упорхнула. Она вернулась через минуту, расставляя бокалы, и кокетливо улыбнулась Джеку. Какие все-таки женщины ветреные! Фрея подперла ладонями подбородок, мрачно глядя в пространство. Вдруг Джек принялся тыкать ее пальцем в предплечье.

— У меня блестящая идея, — сообщил он.

— Прекрати. — Она шлепнула его по руке.

— Послушай… — он пододвинул стул поближе, — хочешь, чтобы кто-то поехал с тобой на эту свадьбу?

Фрея закатила глаза:

— Десять из десяти.

— Кто-то респектабельный?

— Да.

— Симпатичный?

— Определенно.

— Кто бы тебе нравился?

— Предпочтительно.

— И мужского пола.

— Ха-ха.

— Ну вот… — Он откинулся на стуле и сложил руки на груди.

— Ну что?

Джек приподнял брови с таким видом, словно ответ напрашивался сам собой. Она тоже вскинула брови, показывая, что так не считает.

Джек раскинул руки:

— Это я.

Фрея ошалело смотрела на него несколько секунд, после чего расхохоталась.

— Не смеши меня!

Он сразу сник:

— Терпеть не могу, когда ты так говоришь. Что тут смешного?

Фрея с досадой вздохнула:

— Ты не понимаешь. Предполагается, что я поеду с бойфрендом.

— Ну и что? Я вполне сойду за бойфренда. Речь идет о паре дней.

— Четыре дня. С четверга по воскресенье. Мы будем жить в одной комнате. Тебе придется держать меня за руку, смотреть мне в глаза, делать вид, что находишь меня восхитительной.

— Но это мой коронный номер!

— Ты не сможешь гоняться за подружками невесты, не сможешь напиться и не сможешь постоянно мне противоречить.

— Кто посмеет тебе противоречить?

— И тебе придется быть очаровательным.

— А я и так очарователен! «Простите, миледи, мне думается, этот лорнет принадлежит вам».

— О Джек! — Фрея не могла сдержать улыбку.

— Так скажи, почему нет? Было бы забавно.

— Посмотри, как ты одет.

— У меня есть приличные вещи, просто я их не ношу.

— А прическа?

— Она всегда у меня такая!

— Это точно.

— Что, если я постригусь, — только для тебя? Чик-чик…

Джек включил свое южное обаяние на максимум. Фрея старалась не улыбаться.

— Ты просто хочешь в очередной раз уйти от своих проблем, — сурово сказала она.

— Я хочу тебе помочь.

— Честно?

Он сжал ее ладонь в своей и так пристально посмотрел на нее, что она испугалась.

— Мы могли бы помочь друг другу, — с нажимом произнес он.

Уголки его губ поползли вверх — знакомая залихватская улыбка бретера, — но глаза оставались серьезными. Их пальцы переплелись. Она чувствовала сухое тепло его ладони. Джек, подумала она. Джек?..

Фрея высвободила руку и взяла стакан с граппой. Внутри поднималось и росло что-то такое, чему невозможно противостоять, было так, словно она вновь оказалась на «Циклоне» в тот момент, когда кабина замирает наверху, прежде чем ринуться в пропасть. Она поднесла стакан к губам, осушила его и со стуком опустила на стол. Глаза ее блеснули и встретились с глазами Джека.

— Поедешь со мной!

Глава 22

— Милая кровать.

Джек подпрыгнул, покачавшись на огромной, снабженной балдахином кровати, подняв облако пыли. Джек протер глаза. Он бы не удивился, если бы обнаружил здесь целое семейство мышей, мышей, которые жили в этом доме из поколения в поколение, со времен легендарной королевы Елизаветы I. Сэр Мышь и леди Мышь и их маленькие аристократические отпрыски. Он представил себе их фамильный герб — крыса на задних лапах на ломте сыра и изречение на латыни: «Здесь не место кошкам». Джек откинулся на спину и громко рассмеялся. Розовое пойло, которым отец Фреи угостил его, ударило в голову.

— Рада, что тебе понравилось. — Фрея принялась вытряхивать вещи из чемодана. — Ты сможешь наслаждаться ее великолепием отсюда, с шезлонга.

Джек приподнялся на локте и, прищурившись, посмотрел на угловатое чудище, нечто среднее между тюремной койкой и древним креслом дантиста.

— Эй, брось. Я слишком высокий. Хочешь явиться на свадьбу с горбуном из Нотр-Дам?

— Перестань рычать. Ты в Европе. Следи за произношением. И перестань корчить рожи.

— Oui, madame. Но спать на этой штуковине я не буду.

— Кому-то все равно придется на ней спать. Мы только изображаем из себя пару.

— Уже легче. Не знаю, как долго я смогу это терпеть. Ха! Промахнулась.

Джек перегнулся через край кровати, чтобы поднять туфлю, которой в него запустила Фрея. (Она привезла с собой восемь пар — восемь! — об этом он узнал, когда, вызвавшись донести ее чемодан до аэропорта, чуть не оторвал себе руку.) Он повертел туфлю в руках, с сомнением глядя на высоченный тоненький каблук и узенькие ремешки, которые, как предполагается, должны каким-то образом выдерживать всю нагрузку, приходящуюся на ступню. Он швырнул туфельку обратно.

— Лови, Золушка.

Не комментируя, Фрея убрала и эту пару в массивный гардероб, под опасным углом накренившийся вперед — пол в спальне был весьма неровный. Джек тоже решил распаковать чемодан.

Она была такой… заведенной, как тугая пружина, с того самого момента, как приземлился самолет. В течение первого часа долгого пути в Корнуолл она ни разу не взглянула в окно. Взгляд ее был устремлен лишь на спидометр взятой напрокат машины, который редко когда показывал меньше девяноста. Фрея вела машину так, как делала все в этой жизни: быстро, решительно, на грани риска.

Она не выглядела усталой. Когда он пожаловался на бессонную ночь, проведенную на тесном сиденье салона эконом-класса, она заявила, что не верит в разговоры о сбоях биологических часов из-за разницы во времени. Он не посмел произнести слово «ленч» и в итоге уснул в пассажирском кресле.

Джек проснулся во второй половине дня и обомлел, увидев за окном целый ряд ветряных мельниц с вращающимися лопастями. Они походили на чудовищ-пришельцев, соскочивших со страниц Герберта Уэллса. Фрея объявила, что они прибыли в Корнуолл. Джек нацепил очки и с интересом огляделся. Он пару раз бывал в Англии, но не выезжал за пределы обычных туристических маршрутов. Он никогда не был в гостях у настоящих англичан в настоящем английском доме.

На первый взгляд Корнуолл показался ему довольно унылым местом: смесь болотных пустошей и серокаменных городов. Один раз Джек заметил дымовую трубу, торчащую прямо посреди чистого поля; труба, как объяснила ему Фрея, это все, что осталось от рудника, в котором когда-то добывали медь.

Дорога петляла, извиваясь серой лентой то вниз, то вверх по склонам холмов. Постепенно пейзаж обрел более жилой вид, стал похож на лоскутное одеяло — на зеленых лужайках паслись пегие коровы. Машина неслась мимо крохотных тихих городков, каждый с пабом и церковью в начале единственной улицы. На дорожных щитах красовались сделанные вручную надписи, рекламирующие велосипедные маршруты, кемпинги, клубнику, которую предстояло самостоятельно собирать, свежую макрель и приглашали принять участие в праздновании Дня города, и вдруг среди них одна интригующая: «Суки — в хорошие руки». Деревья попадались все реже, и все какие-то чахлые, низкорослые, в форме перевернутых зонтиков. Остроконечные, с разлапистыми листьями растения возникали совершенно неожиданно в палисадниках возле домов — все это больше походило на Флориду, чем на Англию. Горизонт постепенно становился все более плоским и таял в серебристой дымке. Джек почувствовал, как внутри у него что-то зашевелилось — он почуял близость моря.

— За следующим холмом, — сказала Фрея, прочитав его мысли, и действительно за поворотом дороги открылся захватывающий вид: сверкающая водная гладь, постепенно темнеющая до темно-синего, как звездное небо. Она торжествующе взглянула на Джека и улыбнулась так, будто сама сотворила это чудо.

Вскоре они свернули с главной дороги и оказались в лабиринте дорог, петляющих среди зарослей, изобилующих скрытыми густой порослью речушками. Плющ с кружевными белыми цветами живой изгородью окаймлял их путь. Нью-Йорк казался невозможно далеким. Джек опустил стекло и вдохнул аромат Англии — сладкий и нежный. Июньское солнце ярко светило с высокого голубого неба. Они в Англии, а дождем не пахнет. Джек счел это добрым предзнаменованием.

Дорога уходила круто вниз, но Фрея повернула в узкий пролет между двумя видавшими виды каменными столбами, и они оказались в тенистой аллее. Деревья густо росли по обеим сторонам дороги, узловатые и шишкастые от старости, с корой серой и шершавой, как слоновья кожа. Крона образовывала нечто вроде кружевного навеса, сквозь который пробивались солнечные лучи, рассыпая по земле цветные пятна. Аллея тянулась на полмили, и Джек пытался представить себе «большой старый дом», о котором несколько раз упоминала Фрея. Она никогда не говорила много о своей родне, хотя в самолете обрисовала в живых красках свою мерзкую мачеху с ее дочкой.

Аллея кончилась, они выскочили на простор и поехали прямо через пастбище по колдобинам. Овцы шарахались от машины, прячась в лесу. Моря отсюда не было видно, но Джек угадывал его близость по особому лучащемуся цвету неба. Там, впереди, за нарядно постриженными деревьями, стоял старинный особняк из серого камня. Сколько же ему лет? Четыре сотни? Шесть сотен? У Джека округлились глаза. Декоративные фронтоны, романтично увитые плющом, огромное центральное окно высотой в два этажа, с витражом, сверкающим, словно сотни бриллиантов. Целый лес кирпичных труб. на крыше. Множество флигелей, и среди них часовая башня и купол чего-то, похожего на часовню.

— Ты никогда не говорила, что живешь в замке.

— А я и не живу тут. Я живу в Нью-Йорке. Это дом моей мачехи.

Джек ожидал увидеть слуг, выстроившихся в шеренгу, чтобы приветствовать ее светлость, выходящую из экипажа, — но это он насмотрелся фильмов о жизни аристократов. На самом деле Фрея завернула за дом, проехав через каменную арку, и припарковалась на пыльном дворе, где уже стояло несколько грязных машин. На веревке трепыхались кухонные тряпки, в углу валялась груда битых кирпичей, а рядом со скособоченной кадкой с геранью копались в грязи цыплята. Никто не вышел их встречать, если не считать черного Лабрадора.

Она повела Джека по коридору, уставленному грязными ботинками и пустыми бутылками; на медных крюках висели пальто и шляпы, рыболовные сети, пластиковые пакеты и собачьи поводки. Они вошли в большую комнату со сводчатым потолком, каменным полом и окнами на обе стороны. Солнечные лучи пронзали застывшее в воздухе пыльное облако. Джек подумал, что это кухня, но такой кухни он ни разу не видел: ни шкафчиков для посуды, ни сверкающих кухонных комбайнов, даже холодильника нет, если не считать холодильником маленький эмалированный шкаф в наклейках, изображающих летающих поросят. У стены стоял огромный сервант, где на полках громоздились кувшины и тарелки, а рабочая поверхность была завалена газетами, письмами, пластиковыми цветочными горшками, вешалками для одежды, пакетиками с семенами. Сверху лежала щетка для волос. Еще была глубокая каменная раковина с бронзовыми кранами и желтыми потеками там, где стекала вода. Огромный дубовый стол в центре комнаты был накрыт на пять персон. Что-то кипело на старинной, странного вида плите с железными круглыми конфорками, напоминавшими задвижки на иллюминаторах подводной лодки. Пахло вкусной едой, душистым горошком в глиняном кувшине посреди стола и псиной — на полу лежала собачья подстилка.

— Снаружи, наверное, — бросила Фрея, подошла к открытому окну и — словно это было вполне обычное дело — залезла на подоконник, используя для этого необструганный деревянный брус, поставленный сюда, видимо, именно для этой цели, и спрыгнула вниз. Джек последовал за ней со странным чувством, будто проходил сквозь зеркало в Зазеркалье, в манящую приключениями страну чудес.

Он оказался в маленьком саду, скрытом от мира высокой живой изгородью. Сад рассекали на четыре части вымощенные камнем тропинки… Пьянящий аромат поднимался от серо-зеленых растений с желтыми и лиловыми цветами, над которыми гудели пчелы.

Фрея зашагала к арке в изгороди, затем обернулась и остановилась, дожидаясь его. Он услышал голоса. Женщины о чем-то спорили на повышенных тонах.

— Мамочка, это же моя свадьба.

— Знаю, дорогая, но ты не можешь просить преподобного Туэкера зачитать в церкви «Песнь песней». Разве я не права, Гай?

Раздался резонирующий звук от удара дерева о дерево, затем звук более глухой, и мужской голос победно заключил:

— Вот вам!

Джек почувствовал на своем предплечье стальной захват.

— Помни, — скомандовала Фрея. — Бойфренд. Безумно влюблен. Я восхитительна.

Джек почувствовал раздражение. Он сам знает, как ему сыграть свою роль. Как завоевать своим обаянием всю семью — включая саму Фрею. Он взял ее руку и сунул под мышку, ощущая, как она напряжена.

— Называй меня «дорогой», — сказал он, когда они проходили сквозь арку.

Их взглядам предстала типично английская картина. Перед ними расстилался длинный ровный газон, расцвеченный маргаритками, с живой изгородью по сторонам, а за ним — цепь зеленых холмов. Там было одно такое элегантное раскидистое дерево — кипарис? кедр? — в тени которого стояли шезлонги и столик из кованого чугуна с напитками на подносе. Никто их сначала не заметил. Две женщины стояли к ним спиной, опираясь на клюшки для игры в крокет. Они смотрели на мужчину в панаме, который наклонился, чтобы установить мяч в правильную позицию у одной из белых ямок. Он распрямился, прикрыл глаза от солнца и радостно воскликнул:

— Фрея!

Она сделала несколько шагов, увлекая за собой Джека, и остановилась в растерянности.

Мужчина поспешил им навстречу. Он был высок и худ и так похож на свою дочь, что Джек чуть было не рассмеялся: то же овальное лицо, тот же длинный нос и располагающая улыбка, та же посадка головы. Только цвет глаз и волос другой — глазами Фрея пошла, наверное, в мать.

— Наконец-то приехали. — Отец с безыскусной радостью обнял дочь. — Как здорово! — Он погладил ее по голове по-отечески нежно и просиял.

— Привет, Фрея! Приятно видеть тебя. — Должно быть, это Аннабел, почтенного вида женщина в цветастой юбке, скромно прикрывающей полные икры, и белой блузке. Темные волосы ее, припорошенные сединой, были схвачены широким ободком. Лицо немолодое и усталое, но все же приятное. Она никак не походила на злую мачеху. Фрея позволила расцеловать себя в обе щеки.

Женщина помоложе обернулась, взмахнув молотком. Она оказалась симпатичной яркой брюнеткой с полными губами и миндалевидными глазами. Чуть прищурившись, она смотрела на Джека понимающим взглядом. На ней были белые бриджи до колен и топ, открывающий гладкие, округлые плечи.

— Привет, Фрея.

— Здравствуй, Тэш.

Они держались на расстоянии, оценивающе глядя друг на друга и напряженно улыбаясь. «Bay!» — подумал Джек.

Наступила неловкая пауза. Затем Аннабел шагнула к Джеку и с доброй улыбкой протянула руку.

— Вы, должно быть, Майкл, — сказала она.

Джек снова почувствовал тугой захват на предплечье.

— Это Джек, — сообщила им Фрея несколько раздраженно, — мой друг, Джек Мэдисон.

— Простите… — Аннабел покраснела.

— Я тебе говорила, — злорадно прошептала Джеку Фрея.

— Ей-богу, Фрея, ловко ты их меняешь. — Тэш озорно подмигнула Джеку.

— Рады видеть вас с нами, Джек, — сказал отец Фреи, выходя вперед. — Я — Гай Пенроуз, а это моя жена Аннабел. А теперь позвольте мне познакомить вас с тайной древнего племени аборигенов. Странноватый английский напиток, но я думаю, вам понравится. Называется пимм.

Джек с некоторым облегчением направился к столу с напитками, прочь от поля напряженности, созданного усилиями всех трех женщин. Мужчины всегда более прямолинейны. Мистер Пенроуз достал сигару из-за потертой ленты на панаме. Джеку он уже нравился. Они стояли, непринужденно беседуя, а между тем тени удлинялись, и птицы клином потянулись по небу. Напиток напоминал пунш, но с добавлением фруктов и листьев мяты. Джек пил с жадностью. Усталость после дороги как рукой сняло. Он начинал наслаждаться жизнью.

— Вы ведь не адвокат, не так ли? — Это уже Тэш вперилась в него, хлопая накрашенными ресницами.

— Нет, это Майкл — адвокат, — сухо заметил Джек. Будь он и вправду любовником Фреи, наверняка вышел бы из себя.

— Я так и подумала. Эти адвокаты — такие зануды.

— Ну спасибо, — со смехом сказал Джек.

— Что за шутки? — Фрея внезапно оказалась рядом с ним.

— О, Фрея, я хотела сказать… — Выражение лица Тэш внезапно изменилось. Оно стало жестким, даже хищным. — Ты не против, если роль подружки невесты достанется другой?

— Конечно, нет, — довольно сдержанно ответила Фрея.

— Хорошо. Папочка сказал, что мне следует тебя спросить.

— Все нормально. Даже к лучшему. Джек просто не представляет меня в розовом атласном платье.

Джек внезапно вспомнил сообщение, там, на квартире в Нью-Йорке. Пришло неделю назад. Джек подумал, что поздновато его отправили, если учесть, что свадьба послезавтра.

Тэш уже размахивала пальчиками перед носом у Фреи.

— Не хочешь посмотреть на мое кольцо?

— Да, конечно. — Фрея наклонилась, чтобы рассмотреть его. — Чудесное кольцо, Тэш. В самом деле, очень милое. — В голосе ее было немного тепла, но Джек видел, что это ей дается с трудом.

— Рубины, знаешь ли. Стоит целое состояние. К счастью, все оплатил Ролле. После свадьбы мне не придется работать. Не то что тебе, бедняжке, — все тянешь и тянешь лямку.

Фрея приподняла бровь. «Bay!» — подумал Джек.

— Забавно, — пробормотала она. — Я думала, женская добродетель важнее рубинов.

— Еще выпьем? — Джек схватил кувшин и разлил пряный напиток по стаканам.

— Гай, дорогой, почему бы тебе не помочь с чемоданами, пока я присмотрю за ужином? — сказала Аннабел. — Думаю, вы захотите переодеться после дороги.

— Хорошая мысль, — с энтузиазмом откликнулся Джек. — Освежающий душ, и я снова готов в бой.

Он был смущен, видя, как они обмениваются улыбками.

— Джек — американец, — объяснила Фрея.

Конечно, душа здесь не было. Даже так называемая ванная мало напоминала то, к чему привык Джек. Она была огромной, с красивым, оправленным в камень окном, которое Фрея почему-то называла муляжом, но все, что касалось санитарно-гигиенических приспособлений, имело возраст, сравнимый с возрастом самого дома. Унитаз возвышался на малахитовом троне, но над ним нависала цистерна черного металла с цепью, уместной разве что в пыточной камере. Судя по тому, что здесь же имелся книжный шкаф, пестревший корешками с веселыми заголовками, британцы привыкли проводить в этом помещении значительную часть жизни, восседая на троне в позе орла и от души веселясь. Огромная ванна на бронзовых лапах, сжимающих четыре шара для опоры, располагалась посредине. Из крана с надписью «горячая» лилась холодная вода и наоборот. Джек убедился в этом на собственном горьком опыте. Он мог лишь догадываться о том, что подобными штучками британцы надеялись сломить моральный дух немцев во время Второй мировой, если бы те все же завоевали остров. Весь дом представлял собой странную смесь Замка ужасов и Дворца принцессы. Имелась в доме комната Бесси, то бишь Елизаветы, и Красная комната, и Зеркальная комната и что-то похожее на скит или келью. Было «новое» крыло, пристроенное в веке эдак семнадцатом. Были бронзовые бюсты и странного вида настенные часы, персидские ковры, наспех заштопанные, ужасные старые кушетки, покрытые индийскими покрывалами, расписной китайский сервант, на котором восседал кот, сонно мигая. Все было ветхим и дряхлым: отвалившаяся штукатурка, растрескавшиеся панели, плесень на потолках, дамасские шелковые ковры на стенах, рассыпающиеся в прах. Он не мог понять, очень богаты Пенроузы или очень бедны. Фрея вела его по бесконечным коридорам и черным лестницам к огромной спальне с мрачной мебелью и обветшалыми коврами, ничего не объясняя, делая вид, что все это в порядке вещей. Ничего. Он как-нибудь уложит это все в голове. Может, даже использует в своем романе. Между тем весьма любопытно было понаблюдать Фрею в среде ее обитания.

Джек ни разу не видел, чтобы она так нервничала. И не мог понять, что тому виной — ее семья или он сам. Надо признать, было несколько непривычно провести вдвоем ночь в этой огромной спальне. Огромная кровать приветливо манила к себе, наверное, и ее тоже, отчего, по-видимому, Фрея встречала с ледяным высокомерием его вымученные глупые шутки. И все же это она отчаянно нуждалась в «бойфренде», а он лишь согласился взять на себя эту роль. Надо признаться, не без удовольствия. Все могло бы получиться забавно.

Она распаковала вещи. Он тоже. Джек достал пижаму, купленную специально к случаю, с заботой о приличиях, и положил на «свою» сторону постели. После недолгого колебания она положила свою — бледно-розовую с черной отделкой — на другую. Потом вдруг взяла его пижаму и демонстративно переложила на шезлонг. Джек пошел в ванную, переоделся, она сделала то же самое, вернувшись в облегающих белых брюках и сиреневом топе, который был ей весьма к лицу. Пока она возилась с волосами, Джек стоял у окна, любуясь садом, лужайками с пасущимися овцами и серебристой полоской моря вдалеке. Не было видно ни дорог, ни электрических линий, ни машин — ничего, что напоминало бы о современности. Он бы не удивился, если бы, проснувшись поутру, увидел, что за окнами разыгрывается рыцарский турнир или девушки-селянки водят хоровод вокруг майского столба. В этом заколдованном месте может случиться все, что угодно. И близость чуда действовала на него возбуждающе.

Наконец Фрея объявила, что готова. Джек распахнул перед ней дверь и, жестом приглашая пройти вперед, сказал:

— Только после вас, любимая.

Фрея резко обернулась. Она смотрела на него так надменно, что он рассмеялся.

— Брось, Фрея. Мы в Англии. И дождя нет. И мы влюблены как сумасшедшие. Давай повеселимся. — Он предложил ей руку.

Она вдруг улыбнулась:

— Идет, дорогой.

Они спускались по главной лестнице в обеденный зал торжественно и плавно — рука об руку.

Фрея в миллионный раз перевернулась на другой бок. Она испробовала все возможные позы на этом проклятом шезлонге, и все они обернулись пыткой. Если она садилась, откидываясь на спинку, у нее начинало ломить шею. Если растягивалась, ноги свешивались с острого края, и к ним приливала кровь. Если она сворачивалась калачиком, бедра затекали, ноги начинало сводить судорогой. Стоило ей повернуться, как одеяло сползало и ей становилось холодно. Было уже два часа ночи, она знала это точно, потому что эти чертовы часы с маятником били каждые четверть часа.

За окнами совы занимались тем, что у сов получается лучше всего — ухали. В комнате раздавался негромкий ритмичный храп Джека. Фрею так и подмывало растолкать его. Как он смел взять и уснуть, когда ей так плохо? Она села и со злостью посмотрела на Джека. Луна была полной, а занавески — старыми и протертыми. Она видела его голову, мирно покоящуюся на подушке, и выступающее под пуховым одеялом большим бугром его коматозное тело. Как случилось, что он там, а она здесь?

Фрея со стоном снова легла на свое ложе пыток. Она сама виновата, Джек уверял ее, что кровать достаточно просторна для обоих, но ей не понравился фривольный тон, которым он предложил ей лечь вдвоем. Бросить монетку после долгих споров предложила она сама, и сама же проиграла. Сейчас она ругала себя за дурацкое легкомыслие, а Джека — за то, что так легко принял ее поражение. Настоящий джентльмен стал бы протестовать, настоящий джентльмен предпочел бы спать на полу, нежели лишить леди комфортного сна.

Но Джек не был джентльменом, он только притворялся таковым. Фрея мрачно выругалась, вспоминая, как он актерствовал за ужином, как бесстыдно втирался ко всем в доверие.

«Позвольте мне принести вам это блюдо, миссис Пенроуз… Великолепная сигара, мистер Пенроуз». Даже Тэш воздержалась от своих обычных ехидных комментариев. Вот так он сидел за столом, абсолютно непринужденно, в темно-синей рубашке и отглаженных брюках, которых она ни разу на нем не видела, с новой аккуратной стрижкой, развлекая всех рассказами о его родном доме и забавным южным акцентом. Отец даже принес из погреба заветную бутылку портвейна, словно Джек был самым настоящим Мистером Милый Парень, а не скупым, самодовольным, бессердечным, спящим чудовищем.

Сова глухо ухала в темноте. Часы громко тикали. Джек похрапывал. Под ковром кто-то, о ком ей даже не хотелось думать, скребся и попискивал.

Фрея откинула одеяло и встала. С нее довольно. Если так будет продолжаться и дальше, утром ее можно будет принять не за старшую сестру Тэш, а за ее мать. Она босиком прошлепала к кровати и хмуро уставилась на Джека. Он лежал на спине, на самой середине кровати, с дурацким аристократически-надменным выражением лица.

— Джек, — на всякий случай позвала его Фрея.

Ни звука.

Фрея пребывала в нерешительности. Она так устала и так замерзла. Она напомнила себе, что совершенно незнакомые люди прижимаются друг к другу, чтобы согреться, когда пурга застает их на горных перевалах. Ковбои иногда даже спят со своими лошадьми. Что такого, если она займет крохотный участок кровати всего лишь на несколько часов? Джек даже не узнает, если она проснется засветло и вернется на шезлонг. Практичное решение, только и всего. Она легонько толкнула Джека в плечо. Он послушно повернулся на бок, перекатившись на свою половину, освободив для нее пространство. Фрея забралась под одеяло.

О! Райское наслаждение! Фрея откинула голову на подушку и с удовольствием вытянулась. Простыни были исключительно теплыми, нагретыми телом Джека, и от них исходил приятный мужской запах, напоминавший запах свежеиспеченного хлеба. Она едва не застонала от удовольствия. Она уже совсем было расслабилась, когда Джек пробормотал что-то несвязное, повернулся к ней и положил тяжелую руку ей на талию. Фрея нахмурилась. Скорее всего это было инстинктивной реакцией Джека на присутствие в постели женского тела. Она осторожно взяла его руку и положила поверх одеяла. Через несколько секунд он снова что-то пробормотал и водрузил руку на прежнее место, однако на этот раз привлек Фрею к себе. Фрея сдалась. Ей было удобно, тепло и хотелось спать. На самом деле она чувствовала себя… изумительно. Глаза сами закрылись. Она уже стала засыпать, но тут на нее нахлынули воспоминания.

Тогда стояла осень. Улицы были усеяны листьями, желтыми, как шевелюра Джека, когда он прокричал ей снизу, что продал свой первый рассказ. Она выглянула из окна, а потом сбежала вниз, перепрыгивая сразу через две ступеньки, чтобы сказать, что у нее тоже есть для него восхитительная новость, что она добилась наконец зеленой карты — получила драгоценный документ, дающий ей право на нормальную работу в США, с приличным жалованьем, что с рабским трудом за нищенскую плату покончено. Старые друзья, теперь разбогатевшие, овеянные славой, решили отпраздновать свой успех ужином в складчину в шикарном ресторане. Джек откопал смокинг, а она нарядилась в платье и надела туфли на высоких каблуках, они взяли такси, как парочка яппи. Они заказывали не скупясь, чокались за успех и пробовали то, что заказал другой, из тарелок друг друга. Джек курил сигару, она тоже закурила, просто из солидарности. Они болтали, спорили и смеялись, пока не пришло время оплатить чудовищный счет и отправиться домой на бобах. Джек проводил ее до двери, они пожелали друг другу спокойной ночи, и тут Джек испортил все, внезапно навалившись на нее и заявив, что он хочет прямо сейчас лечь с ней в постель. Так и сказал! Не было ни романтической прелюдии, ни ухаживания — просто грубый наглый наскок, типичный для незрелых пьяных мужиков. Ему захотелось — Фрея была под рукой. Эй, почему бы нет? Она, конечно, сказала «нет». Что он о себе возомнил? Только потому, что он симпатяга, все женщины в Нью-Йорке должны валиться под него, как кегли? Фрея не хотела стать еще одной зарубкой над его кроватью. Кроме того, он был до неприличия молод. Джек удивился ее реакции, даже рассердился. С тех пор никто из них ни разу не упомянул об этом случае, однако он омрачал их дружбу. Джек больше не повторял подобных попыток, за что она была ему весьма признательна. Видимо, относился к ней как к сестре. К старшей сестре.

Фрея тихонько рассмеялась. И вот после многих лет она в постели с Джеком Мэдисоном. И ей совсем не так плохо с ним. Конечно, ведь он спит. Фрея поглубже забралась в постель, прижавшись спиной к груди Джека. Это инстинкт, сказала она себе, вполне естественная животная реакция. И сладко зевнула. Она должна что-то сделать… Ах да, проснуться пораньше. Никаких проблем. Будет сделано.

Она слышала ровное дыхание Джека, он перестал похрапывать. Его голова была на расстоянии всего лишь фута от ее головы. Что сейчас происходит у него в голове? Какие мечты, какие образы, какие темные желания, какие цели бороздят его мозг? Фрея зевнула. Веки отяжелели. Она уснула.

Глава 23

Джек проснулся в потрясающе хорошем настроении — он на удивление хорошо выспался и отдохнул. Какое-то время он тихо лежал в своем теплом коконе, постепенно возвращаясь в реальность. Шевелиться не хотелось, даже глаза открывать. Хотелось просто лежать и наслаждаться покоем.

Сознание постепенно фиксировало приметы его нынешнего местоположения: ни скрежета тормозов об асфальт, ни воя сирен, ни рева двигателей — лишь щебет птиц и мычание коров где-то вдали. Ноздри щекотал запах свежескошенной травы и жареного бекона. Золотистый свет пробивался сквозь смеженные веки, обещая солнечный день. Джек почесал колено, сладко зевнул и улыбнулся. Покрутил головой, дабы убедиться, что он в самом деле в Англии — о! в июне! — и чуть не умер от шока. В постели кто-то был! Женщина с растрепанными золотистыми волосами, очень и очень знакомыми.

Джек мигом выпрыгнул из кровати на потертый коврик и стал лихорадочно приглаживать волосы. Что? Как? Когда? Он окинул взглядом комнату в поисках ответа. Шезлонг был пуст. Рядом с ним валялось одеяло, в которое вчера вечером завернулась Фрея. Одежда, и его и Фреи, лежала аккуратно сложенная на разных стульях. Он не видел никаких признаков… неадекватного поведения. Тут неожиданная мысль пришла ему в голову, и он осторожно опустил глаза: пижама была на нем, обе половины. Он на цыпочках обошел кровать, вздрагивая и кривясь, как от боли, при каждом скрипе древних половиц, и заглянул Фрее в лицо. Она крепко спала, укрытая до самого подбородка, так что он не мог определить, есть на ней что-нибудь или нет. Безусловно, он вспомнил бы, если бы что-то… Нет, не надо было пить этот портвейн.

Как тихо она спит. Веки ее неподвижны, губы чуть-чуть приоткрыты, дыхания почти не слышно. Она лежит на боку, одна щека прижата к подушке, другая — раскрасневшаяся — чуть золотится от падающего на нее солнца. Джек не мог удержаться от улыбки — во сне Фрея была такая тихая, совсем не похожая на себя бодрствующую. Словно почувствовав на себе его пристальный взгляд, она глубоко вдохнула. Джек отскочил, но Фрея лишь повернулась, устроившись поудобнее. Однако она могла в любую минуту проснуться, и Джек решил удалиться в ванную, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию.

Пока горячая вода с шумом лилась в ванну, Джек снял пижамную куртку и намылил физиономию кисточкой для бритья. Из зеркала на него смотрели озабоченные глаза. Не в первый раз он проснулся утром, неожиданно обнаружив женщину у себя в постели. Не очень приятно, когда не можешь вспомнить, как она туда попала и вообще кто она такая, хотя, к чести Джека будь сказано, с ним давно ничего подобного не случалось. Но проснуться рядом с Фреей! Ситуация не просто неловкая. Умопомрачительная!

Джек поморщился при воспоминании о своей промашке, совершенной много лет назад, когда они оба отправились отмечать продажу его первого рассказа. Фрее он рассказал об этом событии первой, он так хотел произвести на нее впечатление. Он никогда не встречал таких женщин, как Фрея, — красивых, порывистых, умных. Она была остра на язык, находчива и по-английски неожиданна, она много знала и многое успела повидать. (Когда я была в Венеции… или в Толедо, или в Осло, или в Зальцбурге.) Тогда он, двадцатитрехлетний мальчишка, был на седьмом небе от счастья, когда отправился к ней на свидание. Конечно, у него было много подружек, но они не шли ни в какое сравнение с Фреей. Внезапно он оказался в роскошном ресторане, в нью-йоркском Сити, с блондинкой из фильмов Хичкока, шикарно одетой — специально для него. Прямо Скотт Фицджеральд! Они болтали и смеялись, и, может, он выпил лишний бокал арманьяка (он и слово-то это впервые услышал от нее). Потом он проводил ее домой, в обшарпанный пансион в двух кварталах от такого же дома, в котором жил сам, и пожелал ей спокойной ночи: поцелуй в надушенную щечку, взмах руки, щелканье замка. Он спустился на два пролета вниз, затем вернулся, постучал в ее дверь и, как только она открыла, выпалил: «Я хочу тебя».

Ой-ой! Джек дотронулся до пореза под подбородком, включил холодную воду и плеснул на ранку. Ванна уже наполнилась. Джек залез в нее и поскользнулся на странно зернистой эмали. «Я хочу тебя!» Джек закрыл глаза. Как грубо, как резко, как неучтиво! После секундной паузы она улыбнулась своей насмешливой улыбкой и выгнула дугой свои роскошные брови. «Не будь смешным, Джек. Я для тебя слишком стара».

Это воспоминание заставило Джека сесть в ванне. Он потянулся за мылом — просто чтобы что-то делать. Взглянул на серо-зеленую резиновую мочалку с сомнением, но все же намылил ее и принялся с остервенением растирать тело. Ледышка, вот она кто, сказал он себе тогда, хотя ее многочисленные романы убеждали в обратном; просто он ей не нравился. К счастью, она ни разу не упомянула о том случае; скорее всего забыла о нем. Но в его память он врезался намертво, и Джек поклялся себе никогда больше не совершать подобной ошибки.

Так как насчет прошлой ночи? Могли он?.. А она?.. Джек заметил огромного жирного паука, свившего паутину в дальнем углу ванной, и решил, что следует внести в этот вопрос ясность. Он вытащил пробку, накинул цепочку, которой она крепилась к ванне, на кран и вылез на деревянный настил времен, очевидно, Второй мировой, призванный служить ковриком. Самое ужасное, что события прошлой ночи напрочь вылетели из его сознания. Придется довольствоваться тем, что скажет Фрея.

Джек вытерся насухо, проверил, не кровоточит ли порез, обмотал узкое ветхое полотенце вокруг талии, закинул пижаму на плечо и открыл дверь. Так, надо подумать: вниз по ступеням, потом направо (или налево?). Он чуть было не заблудился, когда женский голос у него за спиной весело произнес:

— Доброе утро, Тарзан. Хорошо спалось?

Джек обернулся и увидел Тэш, полуодетую во что-то из розового шелка. Воздавая ему должное взглядом, она поощрительно улыбалась.

— Да, спасибо.

Ее кошачья улыбочка красноречиво свидетельствовала: она-то знает, что с ним было этой ночью, а он — нет. Джек придержал рукой полотенце.

— Ваша спальня вон там, — указала она, — а это семейное крыло. — Она отступила на шаг и помахала ему рукой: — Бай-бай.

Джек проводил ее взглядом. Почему, интересно, Фрея не живет в «семейном крыле»? — пронеслось у него в голове. Джек расправил плечи и выпятил грудь. Тарзан, говоришь?

Отыскав дверь в их с Фреей спальню, он остановился, прислушиваясь. Было тихо. Фрея либо спит, либо уже завтракает внизу. Лучше бы второе, куда проще при сложившихся обстоятельствах встретиться на людях. Джек нажал на ручку. Дверь поддалась. Он вошел и огляделся. Фрея полулежала на подушках, в глазах ее не было ни капли сонливости, а на губах играла довольная улыбка.

— Привет, — осторожно сказал Джек.

— И тебе доброе утро. — Ее хрипловатый голос и то, каким взглядом она окинула его обнаженный торс, подразумевали определенную меру интимности.

Стараясь выиграть время, Джек тщательно прикрыл за собой дверь и прошел на нейтральную территорию в центре комнаты. Она выглядела довольно сексуально, растрепанная и озорная, но простыня укрывала ее до самой шеи. Трудно было сказать, есть на ней что-нибудь или нет.

— Ты… э… хорошо спала? — спросил он.

— О, великолепно. — Она соблазнительно взмахнула ресницами, метнув из-под них синий искристый взгляд. — Конечно, не всю ночь…

Джек глубокомысленно кивнул, гадая, что она имела в виду. Он чувствовал себя полным идиотом, стоя перед ней обмотанный полотенцем, но одеваться у нее на глазах не решился. Наконец он решил поступить как Джон Вейн. Перебросив пижаму через плечо, он втянул живот.

— И как?.. — Он указал на шезлонг.

— Ужасно. — Фрея слегка передернула плечами.

Джек снова кивнул, прикусив нижнюю губу. Жаль, не было табачка во рту, не то он картинно сплюнул бы жвачку на пол.

— Ты был прав, Джек. Кровать — куда лучше.

Джек сглотнул.

Она села поудобнее, сексуально извиваясь, и глубоко, роскошно вздохнула.

— О Джек! Ночь была незабываемой.

Джек выпучил глаза:

— Еще бы!

Поскольку она молчала, а ему сказать было нечего, Джек с болезненной остротой стал понимать, что его реакция оказалась неадекватной. Улыбка Фреи померкла.

— Только не говори мне, что ты не помнишь!

— Ну… Мне классно! Но подробностей я и в самом деле не помню.

— О Джек! Как ты мог забыть? — Голос ее дрожал от обиды. — Как ты по-хозяйски натянул на себя одеяло… Этот могучий храп, похожий на ржание дикого жеребца… Как сексуально ты ворочался, как неистовый гиппо… гиппо…

Фрея хохотала как безумная. Она согнулась пополам, схватившись за живот и упав на колени. Простыня соскользнула, и оказалось, что она в джинсах и футболке.

— Очень смешно, — сказал Джек. Он должен был знать. Да он и знал, что так будет. Он с достоинством подошел к гардеробу и вытащил рубашку, придумывая, как бы получше отомстить.

Фрея поднесла простыню к мокрым от слез глазам:

— Честное слово, Джек, посмотрел бы ты на себя, когда храпел с открытым ртом. Все равно что заниматься любовью с китом, которого усыпили.

Она вскочила на ноги и принялась прыгать на пружинах, восклицая: «Мне здорово! Мне здорово!», и бить себя в грудь кулаками. Джек еще не видел ее такой.

Джек, нисколько не разделяя ее веселья, застегивал пуговицы.

— По крайней мере я не разговариваю во сне, — сказал он как бы между прочим.

— Что? — Фрея перестала прыгать. — Хочешь сказать, что я разговариваю? — Она сдвинула брови. — Чушь.

Джек пожал плечами:

— Если хочешь, могу сказать, что ты говорила.

— Со мной такого не бывает.

— Оставайся при своем мнении.

— Ну и что же я говорила?

— Я лучше промолчу.

— Давай выкладывай.

— Скажи «пожалуйста».

Фрея топнула ногой:

— Говори!

— Ладно. — Джек сложил руки на животе, потупился и тонким голосом произнес: — О, Джек, какой ты красавчик! Какой гениальный! О, Джек, будь со мной нежным. Ой!

Подушка угодила ему прямо в физиономию. Он швырнул ее обратно. Она запустила в него второй. Разразилась настоящая подушечная война. Фрея пряталась за столбами, поддерживающими балдахин. Но ей приходилось выходить за подушками, и во время одной такой вылазки Джек сумел точным ударом подушки сбить ее с ног. Он вскинул руки, издав победный клич, мгновенно забыв о полотенце, едва державшемся на бедрах. Он почувствовал, как узел ослаб и оно упало на пол. Фрея, корчась от смеха, схватилась за балдахин, который оказался не слишком надежно закреплен, и вся конструкция повалилась на нее. Фрея выбралась из пыльных складок, моргая от набившейся в глаза пыли, с черной полоской грязи на носу как раз в тот момент, когда Джек успел вернуть полотенце на место. Вокруг них, словно снежинки, кружились перья, медленно оседая на пол. Наконец глаза их встретились, предлагая перемирие.

— Завтрак? — сказал Джек.

Глава 24

Они застали Аннабел на кухне. Она была в очках, в руках держала папку.

Пока Фрея жарила себе и Джеку яичницу, какие-то молодые люди с серьгами в ушах, а также местные жительницы в фартуках появлялись и исчезали, принимая распоряжения относительно цветов, провизии, машин и белья. Сегодня останется на ночь не меньше дюжины гостей, включая парочку подружек невесты и родителей Роланда (ужасно богатые, мы должны произвести впечатление); Роланд с друзьями остановится в местной гостинице. Большинство «молодых людей» приедут из Лондона на поезде; их надо встретить на станции и довезти до места. Отец Фреи отправился к Труро за книгой, которую он заказал (именно сегодня! Фрея, твой отец просто невозможный человек!). Тэш, естественно, нервничала (свадьба все-таки) и на этой почве страдала мигренью (бедняжка!). Поэтому отправилась в спальню полежать. Отношения Фреи с мачехой так сложились, что Аннабел просто не могла не нагрузить падчерицу какой-нибудь работой: от нарезки роз, чтобы украсить стол к ужину, до выгонки глистов у собак, и Фрея не могла сказать «нет». Поэтому мрачно жевала еду, ожидая, пока на голову ей опустится топор.

Но топор так и не опустился. Джек уговорил Аннабел присесть рядом с ним и выпить чашечку кофе. Он вместе с ней просмотрел список, терпеливо выслушивая объяснения по поводу того, что необходимо сделать и почему она ничего не успеет! Затем он взял у нее ручку и каким-то образом сократил нескончаемый список дел до пяти пунктов. Обвел один, пометив его «Дж. и Ф.», и вернул несколько растерянной Аннабел.

— Мы вернемся около шести, — объявил он.

Работа, которую вызвался сделать Джек, включала поездку на станцию с заездом в паб и заказ свежей рыбы в деревне, которую Фрея так или иначе собиралась ему показать. В общем, теперь в их распоряжении был целый день.

— Как тебе это удалось? — спросила Фрея, когда они шли к машине.

— В Оуксборо полно таких женщин: они счастливы, лишь когда у них по уши дел, но при этом любят жаловаться на занятость. С Аннабел все в порядке. Она просто побаивается тебя.

— Побаивается? — Фрея даже остановилась. Она помнила, сколько раз глотала обиду и вежливо соглашалась исполнить любое поручение, чтобы Аннабел не наябедничала отцу. — Почему?

— Ты умна, живешь в столице, ты — высокая стройная блондинка, и ее муж тебя обожает. Она — провинциальная домохозяйка средних лет, изо всех сил старается не ударить в грязь лицом и одновременно тянуть все это. — Джек обвел рукой двор с цыплятами, и сад, и громадный ветшающий дом. — Просить тебя сделать то или это в ее понимании все равно, что сказать тебе, что ты — член семьи и это твой дом, если даже ты сюда редко приезжаешь, а когда появляешься, пугаешь ее до бесчувствия. С тебя ведь не убудет, если ты станешь с ней немного поласковее, не так ли? Так кто сядет за руль?

Фрея настолько ошалела от краткой лекции по психоанализу, что не расслышала вопроса. Аннабел — злая мачеха, которая разбила ей жизнь и украла у нее отца, — ее боится? Аннабел, которая преподнесла ее отцу вторую дочь, когда ему вполне хватало одной — собственной. Мысль о том, что Аннабел могла быть нормальным человеческим созданием, со средними пропорциями плохого и хорошего в характере, казалась Фрее революционной. Фрея только сейчас заметила, что Джек вопросительно смотрит на нее, держа ключи на протянутой ладони. Фрея надела солнечные очки, спрятав под ними глаза.

— Я поведу.

Вначале они заехали в паб с гостиницей на втором этаже, где должны были поселиться Роланд с компанией, и, согласно инструкциям Аннабел, проверили, все ли готово к их приезду. Затем Фрея повернула на запад, к морю, умело ведя машину по узким улочкам, где по обеим сторонам тянулись живые изгороди из жимолости и шиповника в цвету. Солнце поднялось высоко. Стало жарко — на небе ни облачка. Сквозь открытые окна машины слышны были надрывные крики чаек и рокот моря. Впервые с тех пор, как она приехала в Англию, Фрея почувствовала, что напряжение начинает спадать. Если не считать того, что она проспала и проснулась в кровати Джека, все шло нормально. Впереди был целый день, суливший только приятное.

Она провезла Джека мимо своей любимой церкви, так близко расположенной к морю, что во время шторма вода подходила к паперти. Несмотря ни на что, здание простояло пять веков и могло простоять еще пять. Затем она свернула к востоку и вернулась в деревню, в рыбную лавку у самого причала. Лодки слегка покачивались в гавани, окруженной серыми каменными коттеджами, — было время отлива. Покончив с заказом Аннабел, Фрея сделала свой собственный — разумеется, поменьше: пару хрустящих рогаликов со свежим крабовым мясом, которые она упаковала в рюкзак, где уже лежала бутылка воды, пакет сочных слив и купальник. В ее планы, в которые она за завтраком посвятила и Джека, входила прогулка до пляжа, где они могли бы устроить пикник и поплавать.

Фрея никогда не была с Джеком за городом и не знала, как он себя поведет. Он мог оказаться одним из тех достойных презрения типов, которые ни за что не желают выходить из машины, опасаясь запачкать туфли, и ждут, что им дадут орден за то, что они прошли милю по пересеченной местности. Джек шел рядом с ней в хорошем темпе с рюкзаком за спиной и, кажется, наслаждался буквально всем — от оригинальной конструкции из камней до задумчивой овцы, жующей живую изгородь. Его забавляло, что цветы с остроконечными саблеобразными лепестками здесь называли «свистящими Джеками». Узкая пешеходная тропка, то поднимаясь, то ныряя под гору сквозь заросли папоротника, доходившего им до пояса, и колючей ежевики, проходила по открытым всем ветрам утесам, мимо разрушенных башен и заброшенных медных копей, огибала усыпанные галькой бухточки и уставленные палатками кемпинги. Они шли и шли, пока не оказались высоко над мысом желтого гладкого песка, омываемого синим морем. Кое-как они спустились, соскальзывая по каменистой тропинке, вниз и, горячие и пыльные, упали на песок почти пустынного пляжа. Неглубокая пещера в утесе давала тень — прекрасное место для пикника и достаточно уединенное, чтобы Фрея могла переодеть купальник.

— Кто последний, тот дурак! — по-детски закричала Фрея и бегом бросилась в воду. — Здорово! — крикнула она Джеку, стуча зубами от холода — вода была ледяная. Она смотрела, как он бросился в воду следом, и зашлась от смеха, когда он выскочил, словно ужаленный, возмущенно крича. Она оставалась в воде ровно столько, чтобы доказать Джеку, какая она закаленная, потом, посиневшая, выскочила на песок, и они носились друг за другом по песчаному берегу, пока не согрелись, потом просто гуляли, собирая ракушки и изучая птичьи следы на песке, распугивая крохотных крабов, спешащих забраться в свои норки. Сидя на полотенцах, они перекусили, глядя на рыбачьи лодки на горизонте, потом легли на животы, подставляя спины солнцу и играя на песке в крестики-нолики. Они болтали о своих школьных каникулах, об общих знакомых, о фильмах, которые оба смотрели, спорили о том, где лучше жить: в городе или за городом, пока монотонный шум волн не убаюкал их. Лишь когда Фрея почувствовала, как прохладная тень, падавшая от Джека, легла ей на спину, и услышала его голос, напоминающий, что пора возвращаться, она поняла, что уснула. На обратном пути впереди шел Джек. Фрея тащилась за ним. Она опьянела от солнца, кожу приятно пощипывало от соли и песка.

В деревне они погрузили в багажник пенопластовые ящики с рыбой, переложенной льдом, и направились на железнодорожную станцию. Фрея никогда не видела Роланда. Знала лишь, что ему двадцать девять, что он служит в какой-то частной фирме и очень много зарабатывает. Тэш хвасталась его «ультраклассной» лондонской квартирой, в которой провела не одну ночь, в перестроенном торговом складе на южном берегу Темзы с видом на Тауэрский мост, квартирой, которую он приобрел благодаря какой-то очень удачной сделке. Но, когда поезд прибыл, она сразу поняла, кто из пассажиров прибыл на свадьбу. Трое молодых мужчин выглядели так, словно весь неблизкий путь из столицы только и делали, что пили. Забросив чемоданы на багажную тележку, двое из них принялись толкать ее по платформе, приплясывая на бегу и выкрикивая пьяными голосами заздравную жениху, в то время как третий, предположительно Роланд, взгромоздился на чемоданы, оккупировав тележку в качестве пассажира. Темноволосый, с очень белой кожей, с темными, чуть навыкате глазами, он был вызывающе хорош собой. Когда Фрея представилась, Роланд посмотрел на ее голые ноги и сообщил, что она может на него рассчитывать в любое время и т.д. и т.п. Одного из друзей звали Джемми (регбист-тяжеловес, решила про себя Фрея), второго — Спондж (белокурые локоны, частная школа, все — шик и блеск). Все они были в таком дурашливом настроении, что без Джека вряд ли смогли бы уложить багаж. Потом все трое втиснулись в машину на заднее сиденье, не переставая возмущаться тем, что их куда-то увозят.

— Как поживает моя крошка Тэш? — спросил Роланд, когда Фрея, набирая скорость, выехала с парковочной площадки у вокзала. — Не передумала выходить замуж?

— Разумеется, нет, — сказала Фрея.

— Плохо, Ролс, — пошутил Джемми. — Теперь ты у нас человек конченый. — Он напел первые такты похоронного марша.

— Заткнись! — рявкнул Роланд.

— Он прав, знаешь ли, — сказал Спондж. — Пока смерть не разлучит вас, и все такое.

— Заткнись!

— Или развод, — добавил Спондж.

— Заткнись! — с заднего сиденья донесся шлепок и жалобное поскуливание.

— Имей в виду, завтра еще не наступило, — понизив голос, произнес Джемми. — Еще есть время приналечь на весла.

— Как актриса сказала…

— Тсс!

Вскоре все трое заржали. В машине воняло перегаром и окурками. Роланд потребовал тишины — кто-то звонил ему на мобильный.

— Сделка на двадцать миллионов. Я могу хорошо погреть руки, — сообщил он друзьям.

Фрея надавила на газ. Ей, в общем, не было дела до развязного чванства Роланда. Очевидно, Тэш любила, или по крайней мере хотела, его таким, какой он есть. Фрея даже могла бы назвать эту сделку разумной: у него были деньги, у Тэш — недвижимость, требующая вложений. Оба были жадными и амбициозными. Он будет обделывать дела, а она смазывать колеса его карьеры. Стильная и преуспевающая пара. Такая жизнь мало привлекала Фрею, но Роланд и Тэш могли бы быть вполне счастливы. Фрея взглянула на Джека и была приятно удивлена тем, что он, приподняв бровь и скосив глаза в сторону заднего сиденья, понимающе смотрел на нее.

На самом деле Джек вел свою партию очень даже неплохо. Она хотела поехать с кем-то, кто произвел бы хорошее впечатление на родню, — Джек как нельзя лучше сыграл свою роль. Фрея поздравила себя с верным решением. Куда приятнее находиться здесь с другом, нежели с любовником. На друзей можно положиться, с ними легко, по крайней мере не надо думать каждую секунду о том, как ты выглядишь. И спальню делить с ним не так уж плохо. Внезапно перед глазами всплыло лицо Кэт, когда во время встречи в ресторане она, перегнувшись через стол, многозначительным шепотом предупредила ее, что Джек может воспользоваться ситуацией. Как это смешно! Интересно, чем сегодня вечером занята Кэт? Сегодня пятница — конец недели. Наверное, коротает время за бокалом вина в компании телевизора. Ах ты, Кэт, подружка!

Дома, пока Джек принимал ванну, Фрея прикорнула на кровати. Потом настала ее очередь. Но не прошло и минуты, как Фрея вернулась в спальню. На стене под потолком в ванной сидел паук — громадный, черный, изготовившийся к прыжку ей за пазуху. Фрея решила ждать, пока он не исчезнет.

— Господи! Тоже мне, угроза жизни! — Джек повел ее назад в ванную. Она осталась ждать за дверью, пока Джек ловил паука. Джек поймал насекомое, сжав его между ладонями. Его жест напомнил ей жест Майкла, сжимавшего в ладонях свое кольцо: что за странная ассоциация! Джек выбросил паука в окно, снисходительно посмотрел на Фрею и удалился.

К тому времени как Фрея вернулась в спальню, Джек исчез, тактично предоставив ей возможность переодеться. Она встала у окна, чтобы заняться макияжем, держа перед собой на вытянутой руке маленькое дорожное зеркало, в которое пыталась поймать солнце, все еще ярко светившее сквозь облака, розовые, как крылья фламинго. Лицо загорело, но ничего плохого в этом не было. Она решила не возиться с тональным кремом, подкрасить только глаза. Завершив макияж и прическу, Фрея надела платье — то самое, аквамариновое с блеском, в котором ходила на Кони-Айленд. Не так уж плохо.

В дверь осторожно постучали. Фрея схватила расческу:

— Кто там?

— Всего лишь я, — ответил Джек, открывая дверь. — Готова? — Он легким шагом зашел в комнату и тут, увидев, что на ней надето, остановился. — О! Русалочий наряд.

— Жаль, что тебе не нравится, — запальчиво проговорила Фрея. — У меня не так много денег, чтобы расшвыривать их направо и налево на новые наряды.

— Кто сказал, что оно мне не нравится?

Она увидела, что Джек одет безукоризненно стильно: белые джинсы, ярко-синяя рубашка и черные кроссовки с белыми шнурками. Его соломенного цвета волосы были свежевымыты и тщательно зачесаны назад с широкого загорелого лица. Он выглядел как Мистер Америка.

Он подошел и наклонился, чтобы быть с ней плечо к плечу, глядя на их отражение в зеркале. Фрея нашла его жест довольно интимным.

— Идеальная пара, — с улыбкой произнес Джек.

Она решила, что он над ней издевается, и быстро поднялась на ноги.

— Я хочу отдать это Тэш, а затем мы можем присоединиться к остальным.

Она взяла прислоненный к кровати большой, красиво упакованный сверток.

— Давай я понесу.

— Зачем? — подозрительно спросила она.

— А почему бы нет? — Он осторожно потянул сверток на себя.

Тэш и Роланд находились в библиотеке. Весь пол был завален свадебными подарками вперемешку с обрывками упаковочной бумаги — банные полотенца с монограммой, хрустальные вазы для конфет, хромированные кофемолки и кухонные комбайны, японские вазы, итальянские кофейные сервизы, египетские хлопчатобумажные простыни и другие необходимые для современной жизни вещи. Тэш стояла на коленях на полу, извлекая дары из нарядного облачения, под восхищенными взглядами подружек. Сцена вернула Фрею в прошлое, ей вспомнились похожие как близнецы празднования дней рождения, на которых Тэш была именинницей, а Фрея — бедной родственницей.

Роланд сидел на диване позади своей будущей жены, дымя сигаретой и слушая охи и ахи своей половины и ее завистливых подружек. «Машинка для нарезки лапши! О, как восхитительно! Ролл, куколка, ты только посмотри!» На ней было открытое крохотное платье, которое запросто можно было спутать с ночной рубашкой, — розовое, с изумрудной пышной нижней юбкой.

Фрея взяла сверток из рук Джека и, изобразив самую дружелюбную улыбку из тех, на которые была способна, шагнула навстречу Тэш и протянула подарок. Не взглянув на открытку — сколько времени было убито на то, чтобы сочинить послание! — Тэш принялась рвать обертку.

— Боже, что это? — Она передала подарок Роланду. — Кстати, это дочь отца от его первой жены — той, что умерла. А этот великолепный парень — ее бойфренд, Джек. Так что руки прочь, девочки!

— Это картина… — как можно более непринужденно сообщила Фрея, — молодого художника, который, я думаю, станет великим.

Роланд смотрел на полотно, наклонив голову в одну сторону, потом в другую, глубокомысленно выпуская из ноздрей дым.

— Где тут верх, где низ?

Тэш захихикала и бросила взгляд на Фрею. Глаза ее горели как угли.

Фрея вымучила улыбку:

— Можешь забросить ее на чердак, если не нравится, но я все же советую тебе повесить ее на стену. Когда-нибудь она станет очень ценной.

— Да, верно. — Роланд нехотя поднялся с дивана, смачно и без всякой нужды чмокнув Фрею в щеку. — Спасибо, Фрея. Очень мило с твоей стороны. В любом случае хоть какое-то разнообразие, не все же тостеры получать. Не так ли, дорогая?

— А? Ты что-то сказал? О, смотри, что подарила нам Лулу! Кувшин в форме свиньи. Ну разве не прелесть?

Фрея стояла выпрямившись, натянуто улыбаясь, посреди разбросанной бумаги и горы подарков, чувствуя себя словно цапля среди воркующих голубей. Едва дождавшись, пока внимание публики переключится на другое, она, переглянувшись с Джеком, отступила к застекленной двери и удалилась на террасу. Стук ее каблуков гулко отдавался на каменном полу. Скворец, нежившийся в закатных лучах, испугался и улетел, вспорхнув со сложенной из пустых коробок колонны.

— Ну что ж, мне картина понравилась. Это портрет, не так ли?

— Конечно, даже ты это понял. Ну почему она такая злая?

— Она просто девушка, которая завтра выходит замуж. Это ее день.

— «Дочь отца от первой жены», — передразнивая Тэш, сказала Фрея. — Она даже не могла заставить себя произнести мое имя. Черт возьми, я так старалась сделать ей оригинальный подарок!

— Забудь, — сказал Джек. — Она, наверное, немного тебя ревнует. Ее папочка на самом деле твой отец, и она это знает. Ты выше ее, сообразительнее, и у тебя такой классный парень, как я. Кто бы на ее месте не позавидовал? Брось, пошли на праздник. — И он положил руку ей на плечо.

— Что ты делаешь? — Фрея дернула плечами.

Спокойные голубые глаза смотрели на нее сверху вниз.

— Играю свою роль, — сказал Джек без запинки. — Ты моя девушка. Забыла? Так ведут себя нормальные пары.

— Ах да. Все в порядке. — Фрея позволила себе расслабиться, прислонившись к его теплому плечу. По крайней мере Джек был высоким, и она смогла надеть туфли на каблуках.

Фрея давно слышала звуки музыки и гул голосов — вечеринка набирала обороты. Фрея огляделась. Кавалькада машин катила к дому по длинной аллее, распугивая овец. Небо начинало терять насыщенность цвета, зато облака переливались всеми теплыми цветами радуги — от оранжевого до темно-пурпурного. Рассеянный золотистый свет падал на траву, делая ее густо-зеленой, цвета шартреза. Народ шел к дому со всех сторон, стекаясь в один поток на тропинке, ведущей во двор, где была устроена вечеринка.

Среди гостей Фрея увидела дочь местного заводчика, которую приводили сюда, чтобы Фрее было с кем играть, когда она приезжала домой на каникулы. Вики, так ее звали, здорово прибавила в весе. Фрея встретилась с ней глазами, и Вики сразу узнала ее. Она подошла поздороваться с Фреей, держа за руку мужа Тоби (лысеющего толстяка средних лет, местного нотариуса). С чувством превосходства Фрея представила Джека (молодого, американца, писателя). Все четверо влились в праздничную толпу, по-дружески болтая. У Фреи поднялось настроение. Все, кажется, будет в порядке.

У входа во двор мальчишки и девчонки, приглашенные из деревни, держали подносы с напитками. Фрея взяла бокал с пуншем и пила его, оглядывая двор, пока Вики, Тоби и Джек о чем-то беседовали. Местность волшебным образом преобразилась. Двор, обычно захламленный, сверкал чистотой. В центре лужайки играл оркестр. Вдоль стены в мангалах горели угли — все было готово для того, чтобы испечь привезенную из деревни рыбу. Рядом с мангалами стояли столики, на них — миски с салатом, хлебом и сыром и полевые цветы в простых садовых ведерках — без претензий, но очень нарядно. Аннабел разговаривала с поваром, видимо, насчет рыбы, и Фрея, повинуясь внезапному импульсу, подошла к ней.

— Поздравляю, Аннабел. Выглядит все просто роскошно. Должно быть, ты трудилась как пчелка.

— О, я… — Аннабел растерялась от неожиданного комплимента. Она пригладила платье. — Хорошо, что ты приехала. Я бы хотела, чтобы ты бывала здесь чаще, Фрея. Честное слово.

Их взгляды встретились.

— Я попытаюсь, — сказала Фрея.

— И привози Джека. Он нам всем так понравился!

— В самом деле? — Фрея поискала глазами Джека, чтобы поделиться с ним этой шуткой, и увидела его рядом с Тоби. Поймав ее взгляд, он молча взмолился о пощаде, видимо, Тоби его насмерть заговорил.

Фрея поманила его, знаками давая понять, чтобы принес бокал и для Аннабел. Через минуту он уже был рядом.

— Пожалуйста, миссис Пенроуз, — сказал он, протягивая ей бокал. — Пейте до дна.

— О, зовите меня Аннабел. Я уже такая старая, что вам можно. — Она сделала большой глоток и удовлетворенно вздохнула. — Как раз то, что я хотела. Спасибо, мои дорогие. А теперь не сделаете ли мне одолжение и не проверите ли, чем заняты эти люди вон там? — Она указала в направлении ветхой постройки, образующей одну из внутренних сторон двора. — Тэш хотелось устроить караваки, так, кажется, эта штука называется, а у меня не хватило духу ей отказать. Но мне не нравится, что они протягивают провода. Электричество — это ведь опасно. Не хотелось бы, чтобы они спалили дом после того, как он столько веков простоял. Было бы жаль, не правда ли?

Джек и Фрея едва не прыснули со смеху, но сохранили серьезное выражение лица.

— Как я люблю эту британскую сдержанность! Ей «было бы жаль», если бы сгорел замок, простоявший пять веков! — воскликнул Джек, когда они вошли в дом.

— «Караваки»! — хохотала Фрея. — Звучит как название японской машины.

Она обвела взглядом зал с высоким потолком, шахматным полом, потрескавшимися и сломанными панелями и запахом плесени. На Рождество здесь устраивались представления для всей деревни, покуда крыша не стала очень уж сильно протекать. Здесь она училась кататься на роликах, спотыкаясь о неровные плиты, и до упаду играла с Вики в настольный теннис, когда шел дождь. И здесь Аннабел сотворила чудо. На столах, покрытых розовыми бумажными скатертями, стояли цветы. Перед импровизированной сценой оставалось свободное пространство — танцплощадка, а над ней с потолочных балок свисали надувные шары — розовые и серебристые, с надписями «Наташа» и «Роланд». На сцене — самодельном помосте — двое мужчин проверяли микрофоны и установку для караоке. Фрея следом за Джеком подошла к сцене и, пока Джек беседовал с мужчинами о предохранителях и амперах, с интересом изучала машину. К ней подошел весьма самодовольного вида молодой человек в пиджаке из блестящей ткани, представился Рокки и спросил, что она хотела бы спеть.

— Можете выбрать все, кроме «Оставайся со мной», — сообщил он ей. — На эту песню заказ уже поступил.

Фрея без обиняков сообщила ему, что в ее планы не входит выставлять себя дурой на публике. Рокки сказал, что караоке только начнет вечер, а затем диск-жокей проведет дискотеку.

— Но танцы только до полуночи. У меня приказ от миссис Пенроуз. Она не хочет, чтобы завтра, в день свадьбы, кто-то мучился от похмелья.

Зал начал заполняться. Собралось не меньше сотни гостей, в основном молодежь двадцати с чем-то лет из Лондона, разместившаяся в коттеджах по соседству, в гостинице, в свободных комнатах дома и даже в палатках. Атмосфера становилась все более раскованной. Оркестр заглушала музыка в стиле фанк-рок, звучавшая из громкоговорителей, со двора доносился восхитительный запах печеной рыбы. Джек знаками дал ей понять, что пора сесть и перекусить. Фреей овладело незнакомое ей чувство — она была счастлива.

Глава 25

— …And my heart will go on. — Пока девушка в наряде хиппи тянула последнюю ноту, аудитория одобрительно гудела и хлопала.

Фрея попросила Джека передать ей бокал с белым вином, чтобы запить клубнику со сливками. Она чувствовала приятную сытость и дружеское тепло Джека с одной стороны и Спонджа, сидевшего по левую руку от нее, с другой. Напротив две похожие на близнецов очаровательные подружки невесты, обе в черных платьицах без рукавов, кокетливо хихикали. Спондж на редкость быстро протрезвел. Оказалось, что он «лучший друг жениха», или свидетель, и очень нервничает по поводу своего предстоящего выступления. Джек помог ему составить речь — написал ее на бумажной салфетке и вручил ему. Спондж был потрясен, узнав, что Джек — настоящий писатель.

Караоке на поверку оказалось совсем не дурной идеей. Пусть Рокки и не отличался изобретательностью в роли массовика-затейника, но публика оказалась снисходительна к его промахам, а самодеятельное пение помогло сломать барьеры между молодежью и людьми постарше, между приезжими из столицы и местными жителями. Даже зануда Тоби вышел и исполнил песню.

— Люблю английские свадьбы, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Джек. — Куда веселее, чем «ужины накануне» у нас в Штатах.

— А что такое «ужины накануне»? — спросила Полли (или это была Лулу?).

— Примерно то же, что молитвенное собрание квакеров, только еще скучнее.

Джек принялся описывать леденящий кровь ритуал встречи близких родственников жениха и невесты накануне свадьбы, где от каждого требуется встать и спонтанно произнести речь за здравие будущей пары. Фрея подумала, что Джек сегодня в хорошей форме, и с улыбкой наблюдала за ним. И новая стрижка ему идет, недаром она настояла на том, чтобы он постригся.

— Обычно две семьи до этого момента не встречаются, поэтому никто не может понять, почему его сын, или дочь, или брат сделали такой ужасный выбор. Но им приходится притворяться, что они без ума друг от друга. — Джек придал своему голосу слащавую сентиментальность: — «Я просто хочу сказать, что Джон — лучший брат, которого я мог бы иметь, и сердцем чувствую, что Энни сделает его счастливым, хотя узнал, что в школе ее прозвали „Энн — малышка без штанишек“. Разумеется, последнюю часть он вслух не произносит.

Спондж рассмеялся и озабоченно вытащил из кармана салфетку, чтобы сделать пометки.

— Но главная проблема в том, что, приобретая жену, получаешь в придачу еще одну пару родителей, не говоря уже о многочисленной родне, — продолжал Джек, — папу невесты, маму невесты, папу невесты от второй жены, маму невесты от второго мужа, папу невесты от теперешнего мужа второй жены и так далее. Если я когда-нибудь женюсь, то всю церковь заполнят мои родственники.

— А вы вообще-то намерены жениться? — сверкая глазами, кокетливо спросила Лулу (или Полли?). Фрея скептически подняла бровь. Интересно, как он вывернется?

Но в этот момент внимание ее отвлек веселый голос Рокки:

— …Прямиком с американского Юга, где ночи жаркие, а девочки доступные, — Джек Мэдисон. Джек собирается спеть.

Фрея удивленно посмотрела на Джека и увидела, что он хмуро уставился на нее.

— Ты меня подставила!

— Нет.

— Я видел, как ты шепталась с Рокки.

Полли и Лулу восторженно захлопали.

— Давай, Джек, давай!

Хорошо смазанная аудитория, почувствовав драматизм в нерешительности Джека, хором принялась скандировать: «Джек, Джек, Джек, Джек…»

Джек встал и больно ткнул Фрею в плечо.

— Ты мне за это ответишь! — прорычал он.

Фрея смотрела ему вслед, надеясь, что он не выставит себя круглым идиотом.

— Передайте мне вина, пожалуйста, — попросила она Спонджа.

Джек стоял на сцене с микрофоном в руках. Раздались первые с невообразимо сложным ритмом аккорды. Слова песни запрыгали на экране. Для начала он спел совсем не плохо, даже заслужил одобрительный смех. Но почти сразу что-то пошло не так. Музыка продолжала играть, но Джек не пел. Фрея вытянула шею, чтобы увидеть, что происходит. По тому, как Джек, щурясь, смотрел на экран, Фрея все поняла. Господи, он не взял очки, болван! Он не мог прочесть ни слова. Собравшиеся стали перешептываться. Рокки судорожно рылся в бумагах, пытаясь отыскать распечатки слов. Фрея не знала, куда деваться от стыда.

Но Джек снова поднес к губам микрофон. Он собирался извиниться и покинуть сцену на середине песни. Она была в отчаянии. Даже Тоби и тот справился лучше. Фрея опустила голову, закрыла глаза и зажала уши ладонями.

Но Джек не стал извиняться. Он просто запел.

Фрея медленно подняла голову и решилась открыть глаза. Вот он стоит — белые джинсы ослепительно сияют в свете софитов, на лице улыбочка, настоящий шоумен. Публика любит его, считает весельчаком. Фрея вздохнула с облегчением. Он выглядел здорово. Просто великолепно. Сердце ее оттаяло. «Мой герой!»

В конце песни он взглянул на нее:

Родная, прости,

ты поверить не в силах,

что это мой голос

поет так противно.

Джек покидал сцену под гром аплодисментов. Он шел мимо столиков, и к нему тянулись руки, каждый хотел похлопать его одобрительно по плечу — кто-то даже по заду, как заметила Фрея с внезапным раздражением. Руки прочь! Когда он снова сел рядом с ней за стол, встреченный радостным щебетанием Лулу и Полли, Фрея подумала, что было бы весьма уместно напомнить всем, кто есть кто. Она привлекла Джека к себе за ворот рубашки и поцеловала в щеку.

— Дорогой, восхитительно — не то слово, — проворковала она, цитируя известного англичанина.

Его смеющиеся голубые глаза, такие отчаянно близкие, задержались на ней дольше, чем было нужно по роли. Она прочла в них удивление и что-то еще, чего она не смогла разобрать. Затем он стукнул кулаком по столу:

— Я хочу выпить!

Караоке закончилось, и гости потянулись на танцплощадку, чтобы дать выход своему веселью. Спондж галантно пригласил Фрею, и она приняла приглашение, довольная тем, что может показать миру, что и в тридцать с чем-то она не разучилась веселиться на вечеринках. Незнакомые люди улыбались ей и иногда криком выражали свое одобрение так же, как когда выступал Джек. Она танцевала то с одним, то с другим и видела, как переливается в электрическом свете ее смелое платье. Тоби прыгал, сняв пиджак, с мокрыми кругами под мышками, изображая перед ней пыхтящий паровоз. Фрея краем глаза увидела, что Джек танцует с Вики — какой предусмотрительный! — затем с одной из подружек невесты. Хм!

Когда она вернулась за столик, чтобы отдохнуть, все куда-то исчезли. Фрея налила себе вина и хмуро уставилась на стол, где ничего не осталось, кроме смятых салфеток, пустых стаканов, бутылок и крошек. Никто не подошел, чтобы поговорить с ней. Не пригласил на танец. Ей казалось, что все взгляды обращены на нее, когда кто-то обнял ее за плечо и плюхнулся на стул рядом с ней.

— Привет, сестричка, — дыша ей в лицо перегаром, сказал Роланд.

Фрея встрепенулась. Роланд подвинул стул ближе. Рубашка его была расстегнута. Кожа блестела от пота.

— Итак. Про ту картину. Так сколько, говоришь, она стоит?

Чтобы удержать его в рамках, Фрея принялась болтать о современном искусстве, а Роланд смотрел на нее мутными глазами с пьяной улыбкой.

— Около тысячи долларов, если бы вы купили ее в галерее, — сказала она в заключение.

— Ах ты, маленькая лгунья. — Он похлопал ее по бедру. — Не ноги, а фантастика. Пошли потанцуем.

Он схватил ее за руку и встал, покачиваясь. Фрея стиснула зубы. Будь на его месте любой другой, она велела бы ему проваливать, но Роланд был женихом Тэш, и ее отказ мог бы оскорбить невесту. Она позволила ему провести себя в тесный круг танцующих, высоко держа голову и сохраняя отсутствующее выражение лица. Роланд между тем размахивал руками и высоко подпрыгивал. Но быстрая музыка практически мгновенно сменилась медленной, и Роланд тут же привлек Фрею к себе, прижимаясь к ней всем своим потным телом. Рука его легла ей пониже спины и сжала ягодицу, медленно и со значением. Для него она была одинокой девушкой определенного возраста. Легкая добыча. Фрея не могла этого вынести.

Совершенно неожиданно она оказалась на свободе. Джек стоял рядом, широко и вежливо улыбаясь, а рука его сжимала воротник рубашки Роланда. Зубы его сверкали, пока он что-то говорил Роланду на ухо. В следующую секунду Джек положил руки ей на плечи и увел от растерянного Роланда.

Фрея благодарно улыбнулась Джеку:

— Что ты ему сказал?

— Сказал, что сейчас играют нашу песню.

— Вот как? Это пошло.

— У тебя в душе нет романтики.

— А у тебя она там когда-нибудь была? Кстати, куда ты запропастился?

— Тебя искал.

С этими словами он обнял ее. Фрея расслабилась, прижавшись к нему в танце. Джек был такой твердый, удобный и знакомый. Его теплое дыхание щекотало ей шею, когда он напевал под музыку: «Будь со мной…» Наверное, теперь, после головокружительного успеха в караоке, он вообразил себя певцом. Фрея опустила голову ему на плечо и, полуприкрыв глаза, наблюдала за плавным покачиванием тел, танцующих в полумраке. От его рубашки хорошо пахло.

Когда заиграли старую песню с четкой, веселой мелодией, они отошли друг от друга и продолжили танцевать. Фрея извивалась всем телом, Джек кружился, притопывая своими кроссовками. Назад… вперед… поворот… Они подмигивали друг другу и смеялись своей дурашливости. За столик оба вернулись заряженные энергией и раскрасневшиеся. Фрея смотрела на руку Джека, откупоривавшего бутылку с вином.

— Тут так… весело!

— Это потому, что ты сейчас не злая.

— Не злая?

— Не напряженная. Не заведенная как пружина. Кускус, как маленький злобный крокодил.

— Ты такой меня видишь? — Фрея почувствовала себя задетой за живое.

— Нет, сегодня ты не такая. — Джек осушил стакан и вытер губы. — Сегодня ты сама доброта. Богиня. Богиня любви и красоты. Пошли потанцуем.

Они вернулись на танцплощадку. Фрея видела, как Роланд и Тэш слились в страстных объятиях, как Спондж прыгал вокруг Полли (или Лулу?). Джемми снял рубашку и прыгал, как воин масаи, казалось, он совсем спятил. Джек на минуту оставил Фрею и вернулся с протестующей Аннабел, которую закружил в медленном рок-н-ролле, а Фрея, прислонившись к стене, наблюдала за ними с улыбкой. Можно понять женщин, которые находят Джека привлекательным: высокий, атлетического сложения, мужественный — все при нем. И еще эти искристые голубые глаза, глядя в которые думаешь, будто ему на ум пришла какая-то ослепительно удачная мысль или он сейчас расскажет анекдот. Ни с кем не может быть так весело и интересно, как с Джеком, когда он в хорошем настроении! Глядя на его густые, слегка взъерошенные волосы, Фрея вдруг подумала, что он никогда не облысеет. Не следует, однако, забывать, что Джек предпочитает молоденьких и на три года ее младше, что флиртовать для Джека — естественное состояние, что здесь он для того, чтобы притворяться безумно влюбленным в нее. Ничего не может быть хуже, чем свалять дурака с Джеком.

Когда Аннабел удалилась с танцевальной площадки, раскрасневшаяся и тщетно пытающаяся заправить выбившиеся пряди в пучок, Джек вернулся к Фрее и уже не отпускал ее до конца вечера. Быстрые танцы, медленные танцы, глупые песни, под которые они размахивали руками, старые любимые, когда они выкрикивали слова вместе с солистами, — они танцевали и пили, пили и танцевали. Неожиданно музыка стихла и свет погас, и Рокки объявил, что уже полночь. Вечеринка закончилась.

Фрея, пошатываясь, вышла с Джеком во двор, в легкой растерянности от внезапной прохлады и темноты. В кронах деревьев горели фонарики. Тропинку с обеих сторон освещали фонари. Молодой месяц сиял в небе, чуть подернутом облаками. Она слышала, как ее старая знакомая, сова, глухо ухнула со своей невидимой ветки. Она как-то позабыла о животрепещущей проблеме: кто сегодня будет спать на шезлонге? Джек держал ее за руку — по тропинке их несла толпа. Кто-то с кем-то прощался, кто-то спорил о том, у кого ключи от машины и кто достаточно трезв, чтобы сесть за руль. Фрея видела, как Аннабел пытается собрать друзей Роланда и вместе с ним посадить их в ожидающий микроавтобус. По мере того как Джек и Фрея приближались к дому, шум стихал. Они поднялись по каменным ступеням на террасу. Лужайка казалась серебряной, на нее падали смутные тени от подрезанных кустов.

— У-у-у-у-у! — Джек завыл на луну.

Фрея толкнула его в бок:

— Ты напился.

— Кому какое дело? — Джек раскинул руки и глубоко, возбужденно вдохнул. — Я люблю Корнуолл.

— Не надо тянуть последний слог. Британцы произносят его отрывисто.

— Правда? — Широко улыбаясь, Джек привлек ее к себе и закружил в вальсе, напевая.

Она тоже запела и споткнулась на неровной плите.

— Стой! — Фрея налетела на Джека и подвернула лодыжку, туфля отлетела в сторону. Она наклонилась, чтобы поднять ее. — Черт. Каблук сломался.

— О-хо-хо. Похоже, придется мне поднять тебя и понести.

Фрея засмеялась ему в лицо. Никто не носил ее на руках с тех пор, как ей исполнилось три года.

— Не будь сме…

— Прекрати!

Он попытался ее поймать. Она увернулась и запрыгала на одной ноге. Он пустился вдогонку. Она шмыгнула в стеклянные двери веранды, бросилась через библиотеку в зал, но у деревянной лестницы поскользнулась и, схватившись за перила, чтобы не упасть, обернулась и оказалась лицом к лицу с Джеком.

Он подхватил ее на руки.

— Легкая как перышко, — констатировал он и понес Фрею через зал.

Фрея начала брыкаться, требуя, чтобы он опустил ее на пол.

Откуда-то сверху незнакомый женский голос спросил:

— У вас все в порядке?

Фрея и Джек переглянулись и засмеялись. Она храбро обняла его за шею.

— Ладно, неси меня, герой. Посмотрим, как долго ты это выдержишь.

Он взял ее поудобнее и начал подниматься по лестнице. Лунный свет струился сквозь большое окно на лестничной площадке. Фрея мечтательно смотрела на его профиль. Какие у него красивые уши! Она игриво подула на волосок у него на затылке. На площадке он остановился.

— Уже запыхался? — поддела она его.

Он повернул голову и поцеловал ее. Фрея была потрясена. Глаза ее закрылись, потом широко распахнулись.

— Фрея, — прошептал он. Голос его был полон томления.

— Джек… — Она дотронулась до его лица. Оно было мягким и твердым, шероховатым и гладким, знакомым и совсем новым. Внезапно ей захотелось прикоснуться к его ушам и шее, к бровям и уголку рта, который чуть-чуть приподнимался, когда его что-то втайне забавляло. Она соскользнула на землю, оставаясь в кольце его рук, чувствуя его тело своим телом. Потом она обвила его шею руками и поцеловала. Ей казалось, что мозг ее расщеплен надвое, что часть ее уплывает в туманную дымку ожидания чуда, и желание током пронзило ее.

Он был возбужден, дышал хрипло и часто. Спальня тонула в лунном свете. Она опустилась на кровать с закрытыми глазами, раскинув руки, и кровать слегка качалась под ней, как палуба корабля. В следующее мгновение она оказалась прижатой его телом. Она улыбнулась и провела рукой по его спине. Он опустил бретельки ее платья, приподнялся. Ресницы ее встрепенулись. Глаза открылись. Он стоял на коленях у нее в ногах и расстегивал рубашку.

Он расстегивает рубашку? Это правильно? Нет… Да! Голос разума зазвучал громче. Это Джек, ее старый друг, ее младший друг, любовник Кэндис и тысяч других, сменяющих друг друга женщин, в прошлом и будущем. Она попала в темную аллею; здесь ей могут сделать больно. Фрея уперлась ладонями ему в грудь.

— Не думаю, что это хорошая мысль. — Голос ее был слабым и неуверенным.

Джек схватил ее руки и стал целовать.

— Это очень хорошая мысль, — шептал он. Глаза его были полузакрыты, черты лица заострились, отвердели от желания.

— Нет. — Она вывернулась и резко села. Джек потянулся к ней, слепо, жадно. Она оттолкнула его. — Нет, — повторила она. Нечеловеческим усилием воли она перебросила ноги через край кровати и опустила на пол. Встала. Ее била дрожь. Она схватилась за столб, чтобы не упасть. — Мы выпили лишнего. Не будем делать того, о чем потом пожалеем.

— Я не пожалею, — с нажимом и яростью сказал Джек. Он соскользнул с кровати и взял ее за плечи. Он тоже дрожал. — Брось, Фрея. Мы оба хотели этого многие годы.

— Я — нет.

Ложь. Она хотела. О, как она этого хотела! Тело ее сочилось соком, как спелый фрукт. Это только секс, сказала она себе. Она не хотела иметь «только секс», во всяком случае, с Джеком.

Но только это и возможно между ними. В воскресенье он вернется домой, а она лишь пополнит список его любовниц.

— Это всего лишь притворство, Джек, — с усилием сказала она. — Игра зашла слишком далеко.

— Я не притворяюсь! И ты тоже! — Пальцы его больно впились ей в плечи.

— Вспомни о Кэндис.

Джек тряхнул головой, настолько неуместной показалась ее реплика.

— Фрея…

— Мы друзья, Джек. Это все.

— Нет, не все.

— Ради Бога, оставь меня! — Она чуть не плакала.

Пальцы его сжались еще сильнее, затем он отшвырнул ее от себя. Они смотрели друг на друга зло, исподлобья.

Глаза Джека превратились в узкие щелки. Рот скривился.

— Только и знаешь, что завести и кинуть. Холодная притворщица.

Фрея отшатнулась, будто от удара. В глазах защипало от слез. Но она приказала себе не плакать, спрятав обиду за колкими словами:

— Ты и твой член — вот все, о чем ты способен думать. Ты хочешь меня только потому, что я рядом.

— Неправда!

— Тебе не нужна такая, как я. Не нужна женщина, которая способна держать удар. Которая не восхищается тобой, не боготворит тебя. А я не хочу иметь дела с праздношатающимися типами. Так что давай не начинать, ладно? — Фрея слышала собственное дыхание, хриплое и сбивчивое. И ей стоило немалых усилий сдержать дрожь в голосе, когда она сказала: — Я буду спать на шезлонге.

Джек ударил кулаком о ладонь:

— Неужели ты думаешь, что я здесь останусь? Залезу в кроватку, как послушный маленький мальчик, когда ты, ханжа, спишь в другом конце комнаты? Господи, Фрея, у тебя и правда вместо сердца ледышка!

Джек дрожащими руками застегивал рубашку, пальцы не слушались. Кипя гневом, он распахнул дверь. Рот его скривился в подобии улыбки, которую она так любила.

— Кровать в полном твоем распоряжении, — сказал он и хлопнул дверью.

Глава 26

К этому времени он уже должен был отрубиться. Какого черта он все еще на ногах? Джек налил еще виски в стакан и поднес к губам. От одного запаха его затошнило. Он опустил стакан на пол и принялся ходить взад-вперед по библиотеке, пиная ногами обрывки серебристой бумажной ленты и хрустящей бумаги. Он был вне себя от злости.

Первым его побуждением было уехать — прыгнуть в машину, махнуть в аэропорт и домой. К черту Фрею с ее семьей и этой дурацкой свадьбой! Но ключи от машины у Фреи в сумочке, а возвращаться в спальню — значит, подвергнуть себя еще одному унижению. Джек битый час бродил по росистому саду под бдительным присмотром недоумевающего Бедивера. Попытки успокоить ум и вымотать тело оказались тщетными. Все, чего он добился, — промочил ноги. И еще увидел бренные останки вечеринки: погашенные фонари, разбросанные салфетки, окурки и лопнувшие шары. Из амбара доносились стоны и вздохи совокупляющейся пары, и это сыпало соль на раны.

Он ненавидел ее, но не мог не думать о ней. Фрея, бегущая по песку в своем бикини, капли морской воды на длинных ногах сияют на солнце. Фрея, танцующая в своем русалочьем платье. Фрея — у него в объятиях, ее взгляд, обращенный на него, когда он возвращался после караоке. Ее лицо, когда она подняла голову, чтобы его поцеловать. И сам поцелуй. Тот поцелуй!.. Джек со стоном потянулся к бутылке. Спасибо, Господи, за то, что сотворил алкоголь.

Вернувшись в дом, Джек вспомнил о кушетке в библиотеке, на которой восседал Роланд. На ней вполне можно было разместиться. Глотнув виски, Джек откинулся на продавленные подушки и закрыл голову руками. Но уснуть не мог. В нем кипела обида. Как она могла сделать с ним такое? Не один раз, а дважды! Чего она от него хотела? Иди сюда, Джек. Пошел вон, Джек. Ну разве не забавно, Джек? Нет, не будь смешным. Тяни-толкай, вперед-назад. Так продолжалось до тех пор, пока он окончательно не растерялся, не запутался, не вымотался и не разозлился. Ведь ради нее он готов был разбиться в лепешку, бросил работу, полетел за тысячи миль, чтобы принять участие в этой дурацкой игре, а она не могла даже!.. Джек дернул себя за волосы. И упомянуть о Кэндис в такой момент! Он с тех пор как прилетел сюда, ни разу не вспомнил о Кэндис — ни единого раза! Джек вскочил и вновь принялся ходить по комнате.

В библиотеке было полно книг — в матерчатых и кожаных переплетах, в твердых обложках, в свитках, обтрепанных и новых. О утешительная сила литературы, способной овладеть сознанием, унести на благословенные пастбища духа или по меньшей мере наслать сон! Он обвел взглядом тома Горация и Байрона, Пипса и Босуэлла — и с нелегким сердцем вспомнил о своем незаконченном романе. Джек прошелся вдоль полок в поисках чего-то интригующего и достаточно сложного, требующего полной концентрации внимания. Ах вот оно: Генри Джеймс, «Золотая чаша». То что надо.

Джек положил книгу возле кушетки, а сам принялся собирать подушки, чтобы положить на них свою больную голову. Ворча, он стал расшнуровывать свои промокшие насквозь кроссовки. Брюки внизу тоже намокли. Может, если развесить их на стуле, к завтрашнему дню они высохнут? А вместо одеяла вполне можно использовать пару банных полотенец из числа подаренных на свадьбу. Он уже начал расстегивать брюки, когда вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд, и резко обернулся.

В дверях библиотеки стояла женщина. В первый момент он подумал, что это Фрея явилась просить у него прощения, и чуть было не запустил в нее Генри Джеймсом. Но женщина сделала шаг и обрела более четкие очертания.

— Тоже не можешь уснуть? — спросила Тэш.

Джек в ответ пробормотал что-то невразумительное. Он заметил, что Тэш босиком. Распущенные волосы слегка растрепаны. Она куталась во что-то розовое.

— О как замечательно! Ты нашел выпивку. — Она улыбнулась ему с таким видом, словно их связывала какая-то интимная тайна.

— Да вообще-то. — До Джека дошло, что со стороны он выглядит довольно странно: один, среди чужих свадебных подарков, без обуви и с наполовину опорожненной бутылкой виски, которая принадлежала тоже не ему, а хозяевам дома. — Боюсь, что я взял виски без спроса. Надеюсь, это не страшно.

— Брось, Джек! Ты практически член семьи. Все в этом доме твое.

— Спасибо. — Ее дружелюбие вдохновляло. По крайней мере хоть кому-то здесь он нравился. — Позвольте мне принести вам стакан.

Он налил ей виски и сел. Тэш забралась с ногами на кушетку.

— За последние часы моей свободы! — сказала она, поднимая бокал.

— Свобода… — эхом откликнулся Джек, — за это стоит выпить.

— Подумать только, завтра в это время я уже буду миссис Суиндон-Смайт. — Тэш захихикала. — Звучит пугающе взросло.

— Ты храбрая девушка.

— Не говори так! У меня ветер в голове и смелости ни капли. Но, мне кажется, у Роланда есть все, что нужно, так почему бы и нет? — Она лукаво засмеялась.

— Так что же все-таки самое главное для женитьбы? Просвети меня, чтобы я мог избежать ловушки.

— Куча бабок для начала.

— Бабок?

— Джек, ведь ты писатель, а не знаешь такого простого слова. Капуста. Зелень. В штуках и кусках. Отец Ролли владеет чуть ли не половиной железных дорог в стране.

— А, деньги. Как старо! И что еще?

— Ну, он меня обожает, конечно.

— Конечно.

— И еще он по-настоящему хорош в постели.

Она смотрела на него своими широко распахнутыми притворно-наивными глазами. Маленькая секс-бомбочка. Джек был абсолютно уверен, что под халатиком у нее совсем ничего нет. Везет Роланду.

— Так скажи мне, Джек, что ты тут делаешь в одиночестве? Она тебя отлучила от тела за какой-то страшный проступок?

— Кто, Фрея? Нет… — Джек небрежно взмахнул рукой, — я только…

— Ты только… что? Забыл презервативы?

— Нет.

— У тебя не встал?

— Да нет же!

— Только ничего не говори: ты попробовал что-то более экзотичное, чем поза миссионера, и она взорвалась возмущением.

Ее рискованная откровенность смущала его, раздражала и возбуждала. Взгляд его упал на синий томик.

— На самом деле я пришел сюда за книгой.

— За книгой! Вот это да! Какая, должно быть, у вас интригующая сексуальная жизнь! Ты всегда снимаешь обувь прежде, чем почитать ей вслух, порочное ты создание?

— Заткнись, Тэш! — рявкнул Джек.

— Ой, простите. — Тэш свернулась калачиком, как котенок. — Я вторглась на запретную территорию — территорию любви?

— Нет! — Джек хлопнул по подлокотнику. — Мы не любовники!

Последовала долгая пауза.

— В самом деле? — с обостренным интересом спросила Тэш.

Джек прижал ко лбу ладонь. Голова раскалывалась. У него больше не было сил притворяться.

— Пожалуй, я могу тебе рассказать. — Он поставил на пол стакан с виски. — Мы с Фреей просто друзья. Уже много лет. Она хотела, чтобы кто-то приехал сюда с ней, и я согласился. Вот и вся история. Мы никогда… — Он вдруг замолчал.

— Что, ни разу? — Тэш недоверчиво улыбалась. Джек покачал головой.

— Но сегодня ты попытался, и она щелкнула тебя по носу?

Джек отвернулся и ничего не сказал. Как унизительно сознавать, до какой степени он опустился — низвел себя до того, чтобы сменить прическу, одеться прилично, умасливать все семейство Фреи, семенить за ней всюду, словно комнатная собачонка, делать вид, что идет в спальню вместе с ней, а потом спать порознь. Обнаружив свое унизительное положение перед этой горячей раскованной девицей, Джек словно расписался в том, что он — старый дурак, к тому же импотент.

— Бедняга Джек… — Голос ее был сладок, как патока. — Может, тебе надо немного… взбодриться?

Джек повернул голову и посмотрел на нее. Тэш держала стакан у губ, улыбаясь ему глазами. Она в самом деле была очень хорошенькой: темные блестящие волосы, рассыпанные по плечам, нежная кожа розовела, как налитой соком фрукт. В вырезе халата виднелась полная грудь, соски выступали под переливчатой розовой тканью.

Тэш высунула розовый кончик языка и медленно облизнула ободок стакана — слева направо, сделав круг, затем справа налево, не отводя от него темных с поволокой глаз. Внезапно он вспомнил, что брюки его расстегнуты под выбившейся рубашкой. Было бы глупо застегнуть их сейчас. К тому же он не был уверен, что смог бы сейчас это сделать.

— Не дразни, — сказал он.

— Почему нет? — Она надула полные губы и медленно закинула ему на колено ногу. Халатик задрался, обнажив сливочное бедро.

— Потому что я устал от игр. — Джек схватил ее за ступню.

— Я люблю поиграть, — хрипловато проговорила Тэш. — Это я записала тебя на караоке, чтобы посмотреть, как ты будешь… выкручиваться. Ты был очень хорош, Джек.

Он чувствовал, как пальцы ее ног все шире раздвигают молнию на ширинке. Тело его начало гудеть, как трансформаторная будка.

— Зачем ты это делаешь, Тэш? Завтра ты выходишь замуж.

— Вот поэтому и делаю. Последний чудесный глоток свободы. С чудным, милым Джеком. — Тэш опустила стакан. Не отводя глаз, она развязала пояс халата и повела плечами. Халат соскользнул вниз. Ее груди выпрыгнули навстречу ему — теплые нежные щенки с высунутыми розовыми язычками, так и просятся, чтобы их погладили. Она выгнула спину и улыбнулась. — Что ты об этом думаешь?

Джек уже едва ли мог о чем-то думать.

— Я думаю… ты очень скверная девчонка.

— Чтобы в этом разобраться, надо самому быть очень скверным. — Голос ее понизился до хрипловатого шепота. — Давай, Джек. Никто не узнает. Это будет наш секрет.

Крохотный уголок мозга, который все еще функционировал, сообщал Джеку, что такое поведение можно назвать по меньшей мере нетипичным для без пяти минут невесты. И все же, если она хочет, кто он такой, чтобы с ней спорить? Это просто секс. Ему нравился секс. Он чуть отпустил ее ступню, чтобы она могла продолжать «роуминг» вверх, и вниз, и вокруг. Скользнул рукой ей под халат, и, когда пальцы коснулись нежной, непостижимо шелковистой кожи внутренней стороны бедра, она раздвинула ноги. Джек откинул халат. Он видел ее всю. Он чувствовал ее запах. Сердце его учащенно забилось. С ним плохо обошлись. Он нуждался в утешении.

Тэш протянула руку к стакану и опустила средний палец в виски. Когда она вынула его оттуда, Джек мог видеть, как золотистая жидкость сбегала вниз, собираясь в тяжелые крупные капли.

— Надеюсь, тебе нравится виски, — сказала она.

Заведенный ее игрой, Джек опустился на нее сверху. Он слышал, как она застонала от удовольствия, и чувствовал, как ее маленькие ручки нырнули ему под полуспущенные брюки. Справившись с последней линией обороны молнии на ширинке, она обхватила его член ладонью — сжимая, поглаживая, щекоча. Голова ее откинулась назад, касаясь края кушетки, волосы разметались по ковру.

Джек накрыл ладонями ее грудь. Он пытался освободиться от брюк, и они вместе свалились с кушетки. Тэш тяжело упала на пол, ударившись спиной. Он слышал, как она застонала от боли. Но глаза ее горели желанием. Ей это нравилось. Она протянула к нему руки, рывком распахнув его рубашку. Затем приподнялась и толкнула его ладонями в плечи, опрокидывая на спину. Волосы скрывали ее лицо, когда она села на него верхом. Губы полураскрыты, пышные груди вздрагивают. Руки ее жадно шарили по его животу, по груди, по мускулистым плечам и предплечьям. Кошачье личико сморщилось от удовольствия.

— Ты слишком хорош для моей большой сестрички, — пробормотала она и опустилась на него.

Она знала много трюков — ее податливое тело сжималось и выгибалось, покуда Джек не схватил ее и не перевернул на спину. Он что-то задел ногой — раздался пронзительный звук бьющегося фарфора. Тэш потянулась к нему. Он прижал ее руки к полу над головой и потянул на себя. Мыслей не было. Только ощущения. Потом он услышал ее прерывистое дыхание — все чаще и чаще. Он открыл глаза и увидел, что голова ее откинута, а рот приоткрыт. Некий инстинкт заставил его засунуть ей в рот свою руку, чтобы заглушить ее крик. Боль от ее острых маленьких зубов, впившихся в его ладонь, возбуждала, заставляла толкать глубже и резче. Быстрее, быстрее. Раз, два, три, четыре…

Все кончено. Джек лежал на ней, навалившись всем телом, закрыв глаза, без мыслей. Сердце его продолжало учащенно биться. Кожа горячая, чуть тронешь — высечешь искру. Постепенно мускулы расслабились, дыхание вошло в норму. Застонав, он откатился в сторону.

Джек слышал, как тикали часы. Сознание вернулось с шокирующей внезапностью — как выскакивает поезд из темного тоннеля. Он поднял голову. Чашка от кофейного сервиза лежала перевернутая у его ног. Отколовшаяся ручка — рядом. «Золотая чаша» валялась на полу кверху обложкой, драгоценная бумага смята.

Джек приподнялся на четвереньки, нелепо, неуклюже. Он взглянул на бело-розовое тело Тэш, разметавшееся на полу, похожее на тело марионетки. Он видел огонек в ее полузакрытых глазах, расслабленный, вялый рот, который он не мог заставить себя поцеловать еще раз. Кусок упаковочной ленты, серебристой, с каймой из свадебных колокольчиков, запутался в ее волосах. По ее ногам медленно стекала сперма, оставляя извилистый след на полотенцах с вышитой монограммой.

Глава 27

Фрея наполнила водой чайник и поставила на конфорку. Где, черт побери, его носит? Наверное, сидит где-то и дуется на нее. Чертовы твари эти мужики. Мозги у них между ног, от самомнения готовы раздуться, как дирижабли. Ты говоришь им «нет», в ответ — ругательство и обиженный хлопок дверью. Типичное поведение. Они лицемерны до мозга костей и делают вид, будто ты и в самом деле оскорбила их в лучших чувствах. На самом же деле им просто хотелось секса. Причем немедленно.

Да, конечно, возможно, вчера она и впрямь вела себя несколько смело. Но ведь ситуация обязывала. Если не притворяться влюбленной парой, то зачем было его привозить? Ладно, ладно, она вчера немного перевозбудилась. Выпила лишнего. К тому же Джек привлекательный мужчина, она никогда этого не отрицала. Секс — это совсем не плохо. Она и сама не раз позволяла себе эротические похождения и секс на скорую руку — перепихнулся, и готово. Всем хорошо, и никаких обязательств. Но она ехала сюда за тридевять земель не ради того, чтобы разок переспать с Джеком Мэдисоном! Именно. Так.

Фрея залила кипящей водой пакетик чая с бергамотом. Так где же его носит, черт возьми? До свадьбы осталось каких-то три-четыре часа. Она с ума сойдет, если придется в одиночестве выносить весь этот балаган и терпеливо слушать, как мать Вики рассказывает о муже Вики, о детях Вики, об обоях Вики, о герани Вики, о том, как Вики сохраняет руки нежными, когда приходится мыть столько посуды, о том, как чудесно ездить на Викином «вольво», и самое интересное и захватывающее — о том, как Тоби играет в гольф.

Кроме того, Фрея хотела знать, что думает Джек о ее шляпе. Светло-зеленая, с дорогой отделкой, с широкими полями — заметная издали. «Да, я — старшая сестра, очаровательная дама из чарующего Нью-Йорка вместе с очаровательным мужчиной, — которая при своей занятости нашла время приехать на старомодный свадебный ритуал, устроенный в честь не родной, а сводной сестры. Черт, молоко пролила».

Фрея плохо спала. Почему-то кровать показалась куда менее удобной, чем прошлой ночью, — холодной и неровной, с продавленными пружинами. Сова ухала, мешая уснуть. Луна светила ярко, так что она даже могла различить красные полоски на пижаме Джека, висящей на ручке двери. Стоило где-то скрипнуть половице, и она вздрагивала, думая, что это он ползет назад, чтобы вымолить у нее прощение.

В коридоре послышались быстрые шаги. На кухню влетела Аннабел, волосы в папильотках, на носу очки, в глазах — злобная сосредоточенность.

— Чайник закипел? Фрея, ты святая! Куда я дела их чайный поднос? Они ведь не будут против фруктового сахара? Надо было мне собрать немного цветов в саду. Но теперь уже поздно… Ой, как время летит! Столько всего еще надо успеть! Боже мой…

С этим она удалилась. Прислонившись к плите, Фрея прихлебывала чай. Она отчетливо представляла себе весь день сплошного идиотизма вплоть до благословенного момента, когда невеста, покидая сцену, бросит букет в толпу. Ей даже казалось, что она слышит перешептывание деревенских кумушек. Ну разве Тэш не смотрится душкой? А платье? Какая красота! Какая красивая пара! А когда твоя очередь, Фрея? И, если Джек не появится, придется все это выдерживать в одиночестве. Так где он? Фрея мрачно уставилась в угол, где стояла корзина Бедивера, а он, свернувшись калачиком, спал в ней. Перехватив взгляд Фреи, пес поднялся на ноги, при-топал к ней и поднял нос, принюхиваясь.

Фрея подскочила.

— Пошел вон, нюхач чертов!

Даже собака и та туда же. Проклятые самцы. Все они одним миром мазаны.

Отец юной пружинящей походкой вошел на кухню. Свежевыбритый и улыбающийся, с влажными после ванны волнистыми волосами.

Фрея приподняла бровь:

— Все принарядились, чтобы сбыть с рук твою дочь, как я вижу.

Он несколько секунд смотрел в глаза дочери, потом дипломатично спросил:

— Блинчики или тосты?

— Ни того ни другого. Я не голодна.

— Чепуха. Сядь и позавтракай с отцом. Расскажи, как у тебя дела.

— Что, прямо сейчас? Ты слишком занят.

— Времени хоть отбавляй. Я почти не видел тебя с тех пор, как ты приехала.

Крещендо стремительных шагов, и на кухню, словно торнадо, влетела Аннабел и метнулась к буфету.

— Дорогой, у нас есть соевое молоко? Почему Барри не сказал мне, что он на особой диете? Мэрилин клянется, что видела у себя в спальне мышь. Я говорила, надо поставить побольше мышеловок…

Мистер Пенроуз перехватил взгляд дочери и подмигнул ей.

— Обезжиренное молоко его не устроит? Надеюсь, они не ждут, что им подадут завтрак из трех блюд. Эти девочки еще не встали, а парикмахер будет здесь в любую минуту. Ради Бога, Гай! Ты не забыл, что Тэш сегодня выходит замуж? Ты не можешь стоять здесь и молчать!

— Почему нет?

Аннабел рассерженно вздохнула и вылетела из кухни.

— Теперь ты понял, что я имела в виду? — спросила Фрея.

— Лучше затаиться на некоторое время. Она скоро выдохнется. Знаешь, пошли ко мне в кабинет. Там нас никто не побеспокоит. — Гай замер в нерешительности. — Или ты предпочла бы вернуться наверх к Джеку?

— Нет, — сказала Фрея. Ее словно подзарядили от аккумулятора, и она решительно направилась к буфету. — Мед или мармелад?

— И то и другое.

Кабинет отца располагался в красивой комнате с высокими потолками и все же уютной, геометрически правильной квадратной формы, со стенами, обитыми дубовыми панелями, камином и окном, выходящим на медовый луг с овцами.

Фрея внесла поднос, отец освободил место на столе — просторном и солидном чудище красного дерева, заваленном книгами, журналами, вырезками из газет и журналов, коробками с диапозитивами и письмами под бронзовым пресс-папье в виде улитки. Фрея помнила это пресс-папье с тех пор, как помнила себя.

— Рада видеть, что ты не стал опрятнее, — как бы вскользь заметила Фрея. — Помнишь, как миссис Сильва называла твой кабинет? Свинячьим хлевом.

Отец сдержанно засмеялся и закрыл дверь. Он опустился в кресло, глядя, как Фрея возится с его тарелкой и кружкой.

— Приятно, когда тебя обслуживает собственная дочь! Садись скорее.

— Что это? — спросила Фрея, разгребая его бумаги, чтобы достать бандероль. — У тебя вышла еще одна книга?

— Нет, это лишь вклад в одну из мерзких академических серий. Сам не знаю, зачем этим занимаюсь. Оплата мизерная. — Он вздохнул. — Не знаю, будет ли вообще «еще одна» книга. Я, знаешь ли, превращаюсь в старика.

Фрея стремительно обернулась.

— Не говори ерунду, — резко сказала она.

— Брось ковыряться. Садись рядом и расскажи, что там за жизнь у тебя в Нью-Йорке. Как работа? Люди искусства действительно чокнутые или кажутся такими со стороны? Ты счастлива?

Фрея устроилась в старом кожаном кресле, поставив кружку на подлокотник, и ответила на вопросы. По крайней мере на первые два. Ответила коротко, скупо, но стоит ли вдаваться в подробности? На самом деле ему все это не особенно интересно. У него есть Аннабел и Тэш, и этот дом, и собака. Короче, есть о ком и о чем думать.

За разговором Фрея скользила взглядом по фотографиям в рамках, выставленным на обозрение на книжной полке над столом отца, — раньше эти фотографии Фрея держала у себя в комнате. На одной из них были сняты отец с Аннабел в день их свадьбы, а также Тэш и сама Фрея. Все улыбались, кроме нее. Фрее тогда казалось, что все это дурной сон, проснешься — и жизнь вернется в прежнее русло, и она окажется в лондонской квартире вместе с отцом, как это было всегда. Она никак не могла понять, зачем ему понадобилась еще и Аннабел. Теперь Фрея готова была посмеяться над собственной наивностью. С одной стороны, угрюмая тощая школьница, неприветливо смотрящая из-под уродливой челки, с другой — цветущая женщина и ее ребенок, как доказательство плодовитости. Все, как оказалось, сводится к сексу. Она ненавидела Джека.

Отец, заметив, что внимание дочери что-то привлекло, обернулся на фотографии. Лицо его потеплело, и он достал один из снимков.

— Вот, взгляни, фотография была сделана в тот самый день, когда ты родилась.

— Я знаю, ты говорил. — Фрея сумрачно смотрела на собственную обезьянью рожицу.

— Ты была такой крошечной и в то же время сильной, как магнитное поле. Совершенно выдающийся ребенок! Ты не представляешь, что я чувствовал, когда впервые взял тебя на руки. Я хотел защитить тебя от всего и всех. Смешно, но я представил себе этих грязных длинноволосых байкеров, которые придут, чтобы увезти тебя бог знает куда, тебя, выросшую настоящей красавицей. Я уже тогда боялся и ненавидел тот день, когда придется отдать тебя какому-то мужчине, который, возможно, не стоит тебя.

Фрея ощетинилась. Ее этот разговор раздражал.

— Как видишь, тебе пришлось выдавать замуж Тэш, а не меня.

Улыбка его померкла. Лицо внезапно осунулось, словно он вдруг понял, как сильно утомила его жизнь. Она сделала ему больно. Он со вздохом положил фотографию на колени. Она заметила коричневые пятна на его руках. Когда они появились?

— Тэш — это Тэш, а ты — это ты. Я сделал все от меня зависящее, чтобы стать ей отцом, но ты — моя. Ты особенная. Я всегда любил тебя и всегда буду любить. Не надо бы тебе напоминать обо всей этой свадебной суете. Она не имеет никакого отношения ни к тебе, ни ко мне.

Фрея несмело улыбнулась. Она не знала, как реагировать.

— Я просто бестактный старый болван, — продолжал он. — Не важно, кто выходит замуж, а кто нет. Но пришло время, когда я хотел бы, чтобы ты нашла того, до кого тебе было бы дело, кто заботился бы о тебе, — не для того, чтобы у тебя появился статус замужней дамы, а чтобы ты испытала нечто самое значительное в жизни. Дружбу. Доверие. Общность. Материнство.

Фрея поджала губы. Неужели он думает, что ей до боли не хочется того, о чем он говорит? Еще как хочется! Она даже готова была выйти за Майкла, хотя никогда его не любила.

— Я не домашняя женщина, — полушутя сказала она. — Во всяком случае, я еще не встретила того, кто мне нужен.

Отец внимательно посмотрел на нее.

— Мне показалось, что вы с Джеком славно ладите. И мне он понравился.

— Джек — нормальный парень, — пожала плечами Фрея. — Он просто… — Она осеклась. Она почти проговорилась, что он просто друг. Притворяться становилось все сложнее.

— Что случилось с парнем, которого мы ждали, — с Майклом?

— О, с ним все кончено, — сказала Фрея, махнув рукой.

— И сейчас ты встречаешься с Джеком?

— Да.

— И он тебе нравится?

— Да, — выдавила Фрея.

— Он должен тебе нравиться, раз ты с ним живешь, не так ли?

— Ну… да…

— Звучит не слишком убедительно.

— Ну… Джек — слегка плейбой.

— Возможно, он нуждается в сильной встряске, чтобы пересмотреть свое отношение к жизни.

Фрея пропустила эти слова мимо ушей.

— Плейбой — это забавно и весело. По крайней мере мне с ним не бывает скучно.

— В таком случае, дорогая, ты должна вцепиться в него мертвой хваткой!

— Папа, ради Бога, не надо. Между нами ничего такого нет. Не то, что у тебя с мамой. Мы все время ссоримся.

Отец сдвинул брови:

— Думаешь, мы с Кариной никогда не ссорились? Господи, не прошло и месяца после свадьбы, как я, хлопнув дверью, выскочил из дома, сказав, что мы совершили ужасную ошибку и что пора разводиться.

Фрея была потрясена признанием.

— Почему? Что между вами произошло?

— Да я уже и не припомню. — Отец засмеялся, будто речь шла о чем-то очень забавном. — Люди должны выплескивать свои эмоции.

— Но… Но ты любил ее? — едва слышно спросила Фрея.

— Конечно, любил. И она меня любила. Любить — не значит считать любимого человека совершенством. Ты видишь все его недостатки, но все равно любишь. Карина была упрямой, необузданной и дерзкой, ты вся в нее, но мне это нравилось, хотя я порой страдал.

Фрея вспомнила, какое было у Джека лицо вчера, когда она заявила ему, что всего лишь притворяется. На миг ее бравада дала сбой. Что, если она допустила ошибку? Что, если он провел такую же мучительную ночь, как и она? Фрея опустила глаза.

— Если вы ссорились, серьезно ссорились, что делали потом?

— Извинялись. Просили друг у друга прощения. Мирились. — Он усмехнулся. — И это было так здорово!

Фрея улыбнулась. С точно таким же выражением лица он говорил ей, что собирается заглянуть в казино, чтобы попытать счастья, или о том, что в аэропорту Венеции они возьмут лодку и махнут на ней прямо поперек лагуны, вместо того чтобы трястись на старом автобусе.

Отец наклонился к ней, опираясь руками на костлявые колени.

— Так приятно поговорить с тобой, дорогая. Хотелось бы видеть тебя почаще. Осенью собираюсь приехать в Нью-Йорк. Возможно, удастся выудить что-то из одного американского благотворительного фонда. Хорошо бы провести время вместе.

Фрея нахмурилась:

— Осень — время аукционов.

— Но ведь не вся осень.

— Думаю, Аннабел захочет приобрести что-то на рождественской распродаже.

— На самом деле я хотел бы приехать один. Чтобы мы могли побыть с тобой наедине, если ты, конечно, не против.

Его смирение повергло ее в шок. Фрее нелегко было общаться с отцом. Оно и неудивительно. Она снова взглянула на свадебную фотографию. Он выбрал свою жизнь, она — свою. Вот так.

— Ну, подумай об этом. — Отец внезапно засуетился и взглянул на часы, отодвинув подальше руку. Дальнозоркость — признак старости. — Пора вести Бедивера на прогулку.

Фрея тоже взглянула на часы. Страх охватил ее с новой силой. До свадебной церемонии осталось два часа. Где Джек?

Глава 28

Начинался отлив. Первая волна, набегая на берег, сглатывала ракушки, гальку, обтесанные морем деревяшки, а вторая выплевывала это все на берег. Джек и понятия не имел, сколько времени просидел здесь, но, судя по всему, долго. Вода отхлынула от подножия скал, оставив после себя черную кашеобразную массу водорослей, — от их аммиачного запаха у Джека перехватило дыхание. Солнце уже успело взойти и распалиться так, что слепило глаза. Достаточно долго, чтобы принять решение.

Джек решил уехать. Как только начнется свадьба, он прошмыгнет в дом, соберет свои пожитки и смоется. Фрея как-нибудь объяснит его отъезд, на выдумки она мастерица.

Джек не хотел вспоминать вчерашнюю ночь. Не чувствовал себя победителем после того, что случилось в библиотеке. Он был пьян, а Тэш напирала. Да и вообще, кому какое до этого дело? Через пару часов она выйдет замуж. Что касается Фреи… Она его не хочет, и вчерашняя ночь это доказала со всей очевидностью. Слишком мучительно продолжать эту идиотскую игру, прикидываясь ее партнером, особенно когда вокруг свадебное веселье. Он выжат словно лимон, измучен похмельем. С него довольно мотаний, издевок и всего прочего. Он уедет домой.

Джек разжал ладонь, пропуская камешки сквозь пальцы. Джек с трудом поднялся на ноги. На лбу выступили капельки пота. Ноги налились свинцом. В животе словно поработали вантузом, отсосав содержимое желудка, после чего промыли внутренности уксусом. «Мужчине не стоит забавляться выпивкой, пока ему не стукнет пятьдесят». Спасибо тебе, Уильям Фолкнер. Джек огляделся в поисках тенистого местечка, где бы он мог полежать и прийти в себя. Позади него раскинулся сад, тот самый, в котором он бродил ночью. Дом отсюда не виден. Джек не помнил, по какой тропинке пришел сюда. Скользя на мелких камнях, Джек пошел вверх, свернув в первый попавшийся проем в кустах.

Узкая тропинка круто брала вверх. Джек видел, что когда-то она была шире. Когда-то здесь даже были ступени, вырезанные в грунте и укрепленные цельными бревнами. Но бревна сгнили, и тропинка почти заросла. Огромные, как в джунглях, листья касались лица, репей цеплялся за брюки. Крохотные насекомые роились тучами, норовя его облепить. Он уже подумывал, не вернуться ли обратно, когда вдруг услышал треск, идущий из-под земли. Словно деревья трещали под тяжелой поступью великана. Джек остановился. Звук приближался. В Англии до сих пор обитают дикие вепри? Джек ускорил шаг. Треск становился громче, он уже слышал злобное дыхание. Дорожка внезапно оборвалась, и Джек очутился на краю обрыва футов десять высотой. Под ним находилась поросшая кустами яма. И вдруг из зеленой глубины вынырнул, радостно виляя хвостом, Лабрадор и мужской голос крикнул:

— Ай да молодец, нашел «Трамплин в Лету».

Джек обернулся и увидел отца Фреи. Он шел прямо к нему, опираясь на трость, сделанную из крепкой палки. Посадка головы и улыбка придавали ему сильное сходство с дочерью, что усугубляло страдания Джека.

— Названный так в честь реки забвения в греческой мифологии, — продолжал между тем Гай. — Один прыжок — и забываешь обо всех условностях, запретах и обязательствах, налагаемых правилами хорошего тона. На самом деле вы стоите на доске, откуда и производится сей прыжок.

Джек взглянул вниз, где сорняки, переплетаясь, пробивались сквозь трещины в каменных плитах. Наконец он понял.

— Это плавательный бассейн!

— «Был» — вот ключевое слово. Не думаю, что им кто-то пользовался с начала пятидесятых. Фрея наверняка рассказала вам колоритную историю родового замка Аннабел?

Джек нахмурился:

— Фрея мне ничего не рассказывает.

— Мне знакомо это чувство. — Гай глубокомысленно вздохнул. — Ничего. Я вас просвещу на обратном пути. — Он остановился и сказал вежливо: — Если у вас нет иных планов.

Джек вдруг увидел себя со стороны: этот растрепанный вид, один черт знает где…

— Да нет, я только…

— Вот и славно.

Гай бодро зашагал по извилистой тропинке, которая вывела их в лес. Джек еле поспевал за ним, вполуха слушая историю о семье Эшли, которая владела этим домом несколько веков. Джек опасался, как бы его опять, словно барана на заклание, не привели в дом, где он лицом к лицу столкнется с Фреей, — тогда открытой конфронтации не избежать. Но постепенно рассказ завладел его вниманием.

Случилось так, что в двадцатых годах двадцатого века дом перешел по наследству к некоему Фредерику Эшли — «убежденному холостяку», увлекавшемуся молодыми мужчинами, которых толпами привозил в дом и устраивал настоящие оргии.

— Это он и построил бассейн, — сказал Гай, — очевидно, для того, чтобы молодые люди разоблачались. Местные жители клянутся, что граммофонная музыка и выстрелы пробками от шампанского были слышны на другой стороне эстуария.

Особо близким другом Фредерика был юноша лет на двадцать его моложе по прозвищу Банни — «один из эксцентричных парней, которым нравится рисовать голубок, расписывая их всеми цветами радуги, и поить собственную лошадь чаем в гостиной». Гай говорил таким тоном, что можно было подумать, будто в каждой английской семье есть такая «черная овца» или белая ворона. «Двое друзей» полгода проводили в Корнуолле, а полгода — в Лондоне. Несмотря на показательные ссоры и полное отсутствие верности со стороны Банни, они были крепкой парой, и Фредерик, не имея наследников, завещал дом Банни. «Прекрати, Бедивер!» Джек поморщился, глядя на собаку, с наслаждением катающуюся в липкой каше. Бедивер виновато подполз к ним поближе. Джека чуть не вывернуло от вони. Гай между тем продолжил:

— Банни после смерти Фредерика уехал в Лондон, где, говорят, очень дурно вел себя в Сохо, а дом обветшал без присмотра. Пришел и его час — захлебнулся блевотиной в пабе и даже завещания не оставил. После многомесячных судебных изысканий выяснилось, что его ближайшей родственницей из ныне здравствующих является Аннабел.

— Понятно. — Джек клевал носом. Больше всего ему хотелось лечь. Ему было в высшей степени наплевать на семью Эшли, но из вежливости он сказал: — Итак, Аннабел не имеет к Эшли никакого отношения?

— Абсолютно. Она дочь армейского капитана из Суффолка, а я — сын викария из Беркшира. Ни в ней, ни во мне нет ни капли голубой крови. Мы познакомились вскоре после того, как она унаследовала дом. Муж ее умер, на руках осталась дочь, а денег почти не было. Она пыталась продать дом, но покупателя не нашлось. Так что в конце концов мы решили выпутываться вместе.

Они вышли к невысокой изгороди. За ней располагалась лужайка. Гай не слишком уверенно полез на забор. Джек, несколько встревожившись, подошел и встал рядом, боясь, как бы тот не упал. Но для своего возраста Гай был достаточно бодр и в неплохой физической форме. Чего стоила его способность подниматься в гору и одновременно оживленно разговаривать, не сбивая дыхания! Джек, обливаясь потом, ковылял следом, заинтересованно мыча в паузах между объяснениями Гая о том, какие усилия предпринимались для поддержания недвижимости в мало-мальски приличном состоянии. Заслуга в этом принадлежала Аннабел, как сказал Гай, поскольку сам он по работе часто отлучался в Лондон и за границу. Это она добивалась субсидий, контактировала с местными ремесленниками и прочими умельцами, узнала все о цементном растворе и различных видах кровли, занималась изысканиями в области истории садового дизайна, возделывала и возрождала сад, чтобы его можно было показывать за деньги. Они завели магазин, где продавали растения, и кафе, которое приносило небольшой доход. Сдавали поля под кемпинги, крылья замка — буддистам и творческим личностям, часовню — под проведение свадеб, пристройки — для вечеринок.

— Итак, мы продаем себя оптом и в розницу и тем в основном и живем. Как женщины древнейшей профессии. А что делать, приходится. Дом все еще далек от идеального состояния, как, я полагаю, вы успели заметить.

— Нет, нет. Он очень… — Джек сник, глядя, как брови Гая скептически изогнулись. Это выражение было слишком хорошо ему знакомо. Джек глуповато улыбнулся. — Он восхитительный, — решительно закончил он. Ему нравился этот мужчина.

Наконец они дошли до вершины холма и остановились, чтобы перевести дух. На все стороны открывался величественный вид. Позади, за деревьями, сверкающей полосой проглядывало море. За долиной, среди лужаек, мирно покоился дом. Прямо под ними, укрытая зеленью, за опрятной железной оградой виднелась маленькая часовня. Джек видел снующие туда и обратно фигурки. В часовню тащили цветы и картонные коробки. Он вспомнил про свадьбу и обернулся к морю, чтобы вдохнуть его освежающее дыхание.

— Да… — задумчиво протянул Гай, — дом должен нас пережить. Ума не приложу, что с ним будет делать Тэш.

Упоминание имени невесты заставило Джека насторожиться. Он задавался вопросом, что скрывается за, казалось бы, непоследовательными переходами от одного к другому. У Джека давно возникло чувство, что его тянут за веревочку.

— Итак, все это перейдет Тэш, а не Фрее, — медленно проговорил он.

— Да, и тут возникает проблема.

Джек ковырял траву носком ботинка. Какая еще проблеме? Гай считает его, Джека, охотником за приданым и хочет предупредить, что охотиться не на что? Джек разозлился. В нем заговорила гордость отпрыска Мэдисонов. Как может Мэдисон присвоить чьи-то деньги?! Или Гай думает, что Фрея завидует Тэш? Джек почувствовал раздражение. Гай должен был бы лучше знать свою дочь.

— Не думаю, что Фрея заинтересована в этом доме, — прохладно заметил Джек.

— Господи! И я так не думаю! Но мне не нравится, что она чувствует себя изгоем. На самом деле это Фрея держится от нас особняком. — Гай вздохнул. — Не знаю, заметили вы или нет, но Фрея — довольно независимая личность. — Джека передернуло. Да, уж он-то это заметил. — Она не желает, чтобы ей помогали. Не взяла у нас денег, когда уезжала в Нью-Йорк. Все сделала, как хотела. Она стала очень жесткой. Словно боится потерять то, чего достигла в жизни.

— М-м-м… Да. — Джек чувствовал себя крайне неловко. Он выдавал себя за другого и не заслуживал, чтобы Гай с ним откровенничал.

— К сожалению, то, что мы считаем своим, уходит от нас помимо нашей воли. Для девочки ужасно потерять мать. Это потеря невосполнимая… — Гай приминал землю палкой. — Кажется, она так и не простила мне моей женитьбы. Видимо, не понимает, что Аннабел не заменила мне ее, а Фрея не могла бы заменить Аннабел. — Гай поднял глаза на Джека. — Возможно, именно поэтому она так и не устроила до сих пор свою жизнь.

Джек избегал смотреть Гаю в глаза. Он не желал больше играть в эту игру.

— Думаю, она еще не нашла своего мужчину, — сказал он, беззаботно пожав плечами.

— Очень возможно. Чтобы сделать Фрею счастливой, надо обладать особыми качествами. Мы будем спускаться?

Джек побрел следом, чувствуя полный разлад в душе. Какое ему дело до Фреи? Она сама не захотела вверить себя его заботам. Они на самом деле не были парой, так не все ли равно, есть у него, Джека, эти качества или нет. Он старался не думать о том, что злоупотребил гостеприимством этого человека. Не надо было поддаваться на уговоры Фреи и ехать сюда.

— Я очень рад, что Фрея взяла вас с собой, — с дружелюбной улыбкой сказал Гай, обернувшись. — Нам не часто приходится видеть ее друзей-мужчин. Ей нравится жить своим мирком. И вы, конечно же, это знаете, раз вместе живете.

Что? Джек вскинул голову, споткнулся о кочку и чуть было не упал.

— Она мне рассказывала об этом утром.

Утром?

— Сказала, что ей с вами никогда не бывает скучно. Должен сказать, впечатляющее признание.

— Но…

— Не беспокойтесь. Не мне об этом судить. Я просто рад, что есть кому о ней позаботиться.

— Да… — Джек представил себе ее лицо, когда орал на нее прошлой ночью.

— …Кто может предостеречь ее от опрометчивых поступков.

— Верно… — Как, например, ходить на свидание с профессором Франкенштейном и молокососом Бреттом. Как проигрывать сотни долларов в покер и укорачивать Майклу штаны.

— Она напоминает мне кошку, которая забралась на верхушку дерева и не может слезть, а меня нет рядом, чтобы помочь.

Лицо Гая выражало неизбывную грусть и нежность. Джек был тронут. Чтобы отвлечься, он показал на маленький огороженный дворик у часовни и спросил:

— Что это?

— Пойдемте, увидите.

Они прошли через ржавую калитку и оказались на поросшей дикой травой и сорняками площадке с могильными плитами. Одни были нормальных размеров, другие — совсем маленькие и стояли торчком.

— Это дети? — Джек был поражен. Трудно представить, что в этих краях так велика детская смертность.

— Это домашние питомцы. Питомцы и слуги — именно в таком порядке.

У Джека голова пошла кругом. Он разобрал полустертые буквы. «Ксено, черепаха». «Эхо, попугай». «Мэйбл Кратуэлл, 1820-1910, няня семейства Эшли. От нас, семьи, — благодарная память за девяносто лет преданного служения». «Гарольд, кот». «Суитин, дворецкий». Целая когорта собачьих могил с именами: Артур, Джиневра, Гавейн, Ланселот, Моргана, Кей, Мерлин, Галахад — антология сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого стола.

— Я думаю, мы продолжим традицию семейства Эшли и начнем с этого парня. — Гай махнул палкой в сторону Бедивера, который тут же подлетел бодрым галопом и задрал ногу над беднягой «сэром» Кеем.

Джек присел на один из камней. Внезапно голова стала на удивление легкой. И что-то странное случилось с его рукой. Он почувствовал болезненный укол, когда раздвигал руками растения у одной из могил. Теперь он с тревогой заметил, что кожа его покрывается красными пупырышками. Он надеялся, что это растение не было английской версией отравленного плюща.

— Не беспокойтесь. Это всего лишь жгучая крапива. — Гай показал на густо-зеленые заросли неподалеку. — Весь фокус в том, что их нельзя легко коснуться. Если вы сожмете листья вот так… — Гай для наглядности сорвал пучок, — не будет больно. Это как с некоторыми женщинами. — Он усмехнулся.

— Спасибо, — сухо поблагодарил Джек, потирая руку. Он представил себе Фрею на свадьбе в гордом одиночестве. Подбородок в небо, глаза настороже. Чуть что… О Фрея… Она так упряма, так недоверчива. Как могла она подумать, что он притворялся прошлой ночью!

— Мне пора, — сказал Гай. — Аннабел будет нервничать. Такая у мужчины участь — до последнего момента стоять в стороне, а потом успокоить даму своим появлением. Согласны?

Джек молчал. Он сидел верхом на «няне Кратуэлл», глядя, как разворачивается вдали машина. Сегодня будет много машин. Забросят сюда народ, и обратно. Доехать до вокзала не составит труда.

— Ну, увидимся в доме. Пошли, Бедивер. Кстати… — Гай наклонил ветку ежевики. — Мне не хотелось бы показаться навязчивым, но я знаю средство от похмельного синдрома.

Глава 29

Часовня постепенно заполнялась. Натужное сопение органа сопровождалось всевозможными шумами, издаваемыми гостями: шелест нарядов, хлопанье сиденьями, кудахтанье двоюродных тетушек, украшенных брошами величиной со значок шерифа, утробный смешок дядюшек, упакованных в застегнутые на все пуговицы жилеты, оставшиеся с тех времен, когда их обладатели были стройными и гибкими юношами; щебетание юных дам с чрезвычайно пышными прическами в облегающих платьях и накинутых на плечи кашмирских шалях, лопотание малолетних детей, временами переходящее в мощный крик — для разогрева голосовых связок.

Джемми стоял у дверей, одетый в полосатые брюки и черный фрак, и раздавал распечатки с текстами псалмов. У алтаря его преподобие Туэйкер, румяный гном, утонувший в своей сутане, никак не мог успокоиться, проверяя, все ли на месте, и периодически улыбался своей пастве близорукой улыбкой. Роланд и Спондж восседали рядышком на деревянных стульях, позаимствованных у учащихся воскресной школы, напряженно наблюдая за действиями преподобного, словно тот раскладывал орудия пыток. Спондж периодически нырял в жилетный карман, дабы убедиться, что обручальное кольцо все еще там.

Фрея посмотрела на часы — три минуты до начала. В глубине души она не верила, что Джек так ее подставит, но случилось самое худшее. И вот она сидит одна в первом ряду в преддверии события, которого со страхом ждала несколько месяцев. Справа сидит Аннабел — видение в персиковых шелках, слева от Фреи — пустующее деревянное сиденье, обозначающее ее статус одинокой женщины и отделяющее от родственников родного отца Тэш, которых она не знала. Отца в капелле не было, он общался с невестой. Если не считать семьи Вики и нескольких старых друзей отца, знакомых тут у Фреи не было. Спиной она чувствовала на себе любопытные взгляды. Кто эта женщина в несуразной шляпе? Это сводная сестра невесты. Одна-одинешенька, бедняжка.

Фрея раздула ноздри и смотрела прямо перед собой, словно мученица, взирающая на костер, на который ей вскоре суждено взойти. Окружающая обстановка действовала на нее угнетающе: запах отсыревшей штукатурки и плесени, холод, исходивший от каменного пола, аляповатые гладиолусы на алтаре, безвкусный узор из ягнят, крестов и солнечных лучей, вышитых вручную добрыми прихожанками.

Фрея опустила глаза на листок у себя на коленях. «Вход в Иерусалим» — не лучший выбор для свадебного гимна, но здесь было одно преимущество — мелодию знали все присутствующие. Едва ли в Англии найдется с десяток людей, которые посещали бы церковь хотя бы раз в месяц. Церковь давно перестала быть местом отправления религиозного культа, она превратилась, скорее, в традиционный пункт сбора для свадеб, крестин, похорон. И еще сюда приходили на Рождество. Такие праздники, словно обеденный гонг, собирали гостей в обитель Бога для некой духовной подпитки. Так что проявлять изобретательность в меню было опасно.

Его костюм все еще висел в шкафу — она проверила, набор для бритья и щетка по-прежнему лежали в ванной. Но сам Джек пропал. Где он? Что, если он уехал? Фрея сжала зубы.

Внезапно музыка оборвалась. Природа не терпит пустоты — все зашептались, громче, громче, потом зашикали. Роланд встал. Лицо преисполнено решимости. Спондж еще раз полез в карман. Его преподобие Туэйкер занял полагавшееся ему место во главе прохода, стекла его очков нестерпимо горели в лучах солнца. Аннабел вынула из рукава носовой платок, подготовившись к демонстрации материнского счастья. Орган астматически захрипел, готовясь к исполнению свадебного марша. Фрея обернулась и увидела Тэш, предательски девственную в своем открытом платье цвета слоновой кости. Полли поправляла на невесте фату, а может, это была Лулу. По правую руку от Фреи началось какое-то движение — бормотание извинений, шарканье ног, скрип деревянных сидений. Она обернулась и увидела Джека.

Вначале она даже не нашлась, что сказать. Он выглядел великолепно. Его костюм был само совершенство. Рубашка хрустела. Галстук ослеплял. Волосы отливали старинным золотом. Сказать, что у нее отлегло от сердца, значит ничего не сказать.

— Что случилось? — спросила она.

Не успел Джек собраться с мыслями для ответа, как орган грянул «Вход царицы Савской». Все встали, чтобы полюбоваться невестой. Фрея тоже встала, одновременно с Джеком, вдыхая мужественный запах крема для бритья и крахмального раствора для сорочки. Он раскованно улыбался ей:

— Классная шляпа.

— Писатель, говорите?

На Барри Суиндон-Смайта, отца новобрачного, который только что прочел Джеку лекцию о приватизации британских железных дорог и о своем личном вкладе в сие благородное начинание, известие о том, что он беседует с настоящим писателем, казалось, не произвело должного впечатления. Бизнесмен глотнул шампанского, обвел взглядом праздничную толпу с таким видом, будто тут же высчитал номинальную рыночную стоимость каждого из присутствующих и всего того, что находилось в пределах его поля зрения, и вновь повернулся к Джеку.

— Я мог о вас слышать? Каким псевдонимом вы подписываетесь?

— Моим собственным именем.

Барри покачал головой:

— Сожалею. Нет времени читать. Жена у меня любительница литературы. Уткнется носом в какую-нибудь дерьмовую книжку — не оторвешь. Сейчас она как раз читает книжку вашего соотечественника. Такое у него смешное американское имя. Картер или что-то в этом роде.

Джек прищурился:

— Карсон Макгуайр?

— Он самый. Знаете его, да?

— Конечно. Мы недавно завтракали с ним в моем клубе в Нью-Йорке. — Джек утешился тем, что соврал только наполовину.

— Мэрилин будет в восторге. Попробую ее найти.

Джек посмотрел ему вслед. Барри, гладкий и скользкий, напоминавший в своем костюме-тройке толстого сытого кота, продирался сквозь толпу. Джек решил не ждать его возвращения. Обсуждать гениальность Макгуайра у него не было желания. Приняв решение во что бы то ни стало держать слово, данное Фрее, Джек, однако, не собирался разыгрывать из себя мученика. Жизнь дана для того, чтобы наслаждаться ею при любых обстоятельствах. Похмелье чудом исчезло. Солнце, шампанское и сознание собственного благородства вернули ему доброе расположение духа. Он вышел из душного, пропахшего свечным воском шатра и зашагал по зеленой лужайке, останавливаясь лишь для того, чтобы хорошенькая официантка смогла наполнить его бокал.

Так вот что такое английская свадьба! Он должен кое-что записать. Перед ним возвышался дом. Его фронтоны в причудливых завитушках резко выделялись на фоне безмятежно-голубого неба. Гости собирались под аркой, чтобы, пройдя мимо выстроившихся в ряд хозяев дома, оказаться в холле, после чего появлялись вновь из застекленной двери библиотеки, ведущей на террасу, где свадебные дары были выставлены на всеобщее обозрение. Цветы были повсюду — на клумбах у входа, похожих на урны, в вазочках на столах, застеленных шелком. Судя по всему, вскоре должны были подать ленч. В Америке свадебные приемы больше напоминали вечеринки с коктейлями. Сидеть за столом считалось пережитком северного варварства; однако, глядя, как на столы ставят тарелки с лососиной, Джек, сглотнув слюну, решил, что американскую точку зрения можно и пересмотреть.

Джек обошел кругом шатер — бело-розовый полосатый тент, похожий на цирк шапито, прислушиваясь к разговорам, стараясь уловить настрой и нюансы общения. Были тут и друзья Гая — академические мэтры, старые вороны, выделяющиеся своими галстуками дерзких расцветок, мятыми льняными пиджаками и старомодными прическами. Местные жители отличались строгостью нарядов — позеленевшими от времени черными костюмами и платьями в розочках, похожих на кочаны капусты. Более раскованный и бойкий контингент со стороны Суиндон-Смайтов имел знаки отличия в виде цепей в палец толщиной и навороченных мобильников. Роланд и Тэш вращались в кругу сверстников двадцати с небольшим: сигареты отравкой, языки и галстуки уже распущены. Все, казалось, пребывали в приподнятом настроении — разговаривали громко и возбужденно.

— От пива совсем никакой…

— …Прошлогодняя прибыль — семь с половиной тысяч.

— Может, Этельбергская школа и лучше в академическом плане, но мы с Найджел считаем, что они не учитывают личностный склад ребенка. Орсон легкоранимый мальчик…

— Нет, ты ни капельки не изменилась. Просто человек в шляпе выглядит совсем по-другому…

Ах да! Кстати, о шляпках. Тому, кто считает англичанок сдержанными и холодными, стоит побывать на традиционной английской свадьбе, чтобы оценить жар, который тлеет под столь причудливым экстерьером. Шляпки как средство самовыражения. Соломенные с лентами, шелковые с пряжками, тюлевые с цветами, бархатные с перьями; шокирующего розового, малинового, цвета английского гвардейского мундира, желтого — под цвет нарцисса, шляпки в форме колоколов, печных труб, фонтанов и треножников, в форме летающих тарелок. И все это пиршество вкуса плывет, подпрыгивает и трепещет над толпой, словно стая экзотических птиц, сбившихся с курса.

Джек узнал согбенную фигуру, расправляющую салфетку на постаменте, с которого когда-то давным-давно свалилась урна или статуя, и подошел ближе.

— Привет, Спондж. Как речь?

— Джек! Слава Богу. Чернила потекли. Ничего не могу прочесть.

Джек помог Спонджу с речью, после чего, хлопнув парня по плечу, сказал:

— Говори кратко, громко, не тараторь. И они тебя полюбят.

— Ты действительно так думаешь?

— Я не думаю, я знаю. А сейчас почему бы тебе не глотнуть шампанского и не подойти к этой симпатичной девушке в голубом? Она не сводит с тебя глаз уже минут десять.

Поправив импозантный шейный платок, Спондж отправился на охоту. Джек еще раз обвел взглядом толпу. Он искал Фрею. После церемонии она осталась, чтобы сфотографироваться с семьей на память, и с тех пор он ее не видел. У них не было возможности поговорить, хотя он чувствовал единение с ней, не требующее слов, когда они стояли плечом к плечу и слушали слова священника: «В радости и в горе, в бедности и богатстве, в болезни и здравии, любить и лелеять…» Дешевые сантименты, сказал он себе тогда. Но он был рад, что не оставил ее одну, не бросил.

Между тем он исполнял свой долг. Беседовал с викарием. Болтал с Аннабел. Сделал комплименты Полли и Лулу по поводу их платьев — розовых, облегающих до колен, а затем расходящихся пышными складками. На самом деле они выглядели как парочка вареных креветок. Когда Вики помахала ему рукой, он подошел, и она представила его своей матери, полной женщине с приклеенной улыбкой и колючим взглядом маленьких черных глаз, твердо стоящей на земле на своих толстых ножках с мясистыми лодыжками.

— Итак, вы новый бойфренд? — Она шарила по нему глазами, словно оценивала экстерьер собаки. Точнее, «лучшего пса» на местном дог-шоу. Она деликатно вздохнула. — Милая Фрея… Помню, когда она только сюда приехала, все бродила по дому, как потерявшийся щенок. Тогда я сказала Аннабел — только частная школа-интернат. Это единственно возможное решение. Девочки ее возраста, свежий воздух и трудности, которые надо преодолевать. Она и сейчас выглядит как будто ее морят голодом. Это все жизнь в Нью-Йорке, наверное. Когда читаешь обо всех этих одиноких девушках, отчаянно рвущихся замуж, которым уже «за…», а они пытаются выглядеть как подростки… Ради карьеры так себя изматывать! Нужно быть благодарной, что собственная дочь…

— Рвется замуж? — Джек, которому порядком опротивела эта речь, обильно спрыснутая ядом, запрокинул голову и расхохотался. — Дорогая миссис Карп, Фрея и думать бы не стала о каком-то занудливом муже. У нее насыщенная и интересная жизнь. И если после долгих уговоров она и согласится выйти замуж, то все равно не бросит работу. Слишком хорошо у нее идут дела. Вы слышали, что она продала пару картин из своей галереи Тому Крузу?

Глаза у Хильды Карп стали величиной с блюдца.

— Актеру?

— Да. Или это был Дастин Хоффман? Серьезные коллекционеры ловят ее как ястребы добычу, знаете ли.

— В самом деле?

Джек видел, как она буквально на глазах раздувается от проглоченной наживки. То-то будет сплетня.

В этот момент Джек увидел Фрею. Она шла по лужайке — высокая и стройная, как скаковая лошадь, и выглядела потрясающе в коротком платье с глубоким декольте — такие ему больше всего нравились. Ее шляпа была воистину нелепой, но при этом чудесно нелепой. Эта шляпа словно бросала вызов окружающим: «Эй, ну что на меня пялитесь?» Если шляпа могла выражать характер, то в этом сосредоточилась вся сущность Фреи. Она подчеркивала изящный изгиб ее длинной шеи, поля отбрасывали интригующие тени на лицо. Он поднял руку, чтобы привлечь внимание Фреи, и перехватил ее облегченную улыбку, быстро сменившуюся тревогой, когда она заметила, с кем он беседует. Защитная реакция у нее работала безотказно.

— Любимая, где ты была? — крикнул он.

— С тортом вышла заминка. Помогала Аннабел.

— Как это мило с твоей стороны. — Он обнял ее за талию и слегка прижал к себе. Почувствовал ее сопротивление и прижал крепче. Он испытывал извращенное наслаждение от того, что, взяв его с собой именно для такого рода представления, она едва ли может выдерживать проявления интимности с его стороны на людях. Кроме того, от нее очень хорошо пахло.

— Извините нас, миссис Карп. Я должен влить в эту женщину немного шампанского.

— О да. — Мать Вики уважительно отошла в сторону, словно пропуская королевскую чету. — Вы чудесно выглядите, Фрея, — заискивающе произнесла она им вслед.

— Что, скажи на милость, ты наговорил этой хитрой старой кошке? — настойчиво спросила Фрея, как только они отошли на достаточное расстояние, чтобы Хильда не могла их услышать. — Она вот-вот заурчит от удовольствия.

— Я просто рассказывал ей, какая ты чудесная.

— О!

— Это все, что ты можешь сказать?

— Спасибо, Джек. Ты неподражаем.

— Это только начало.

Он отпустил ее на мгновение, чтобы взять с подноса бокал шампанского, и, снова обняв, протягивая ей бокал и чокаясь с ней. Между тем народ потянулся в шатер на запах еды. Многие бросали в их сторону дружелюбные и чуть завистливые взгляды.

Фрея сделала долгий глоток, глядя на него из-под полей шляпы.

— Не надо переигрывать, — сказала она ему. Но при этом улыбалась.

Фрея отложила десертную ложку и удовлетворенно вздохнула. Ленч изысканный, вина вдоволь, компания приятная — что еще надо? Ровный гул голосов действовал на нее успокаивающе; теплый, пропитанный вкусными запахами воздух под пологом шатра навевал сытую дрему. Джек был в ударе и одинаково хорош, когда обсуждал с Тоби особенности американской политики, а затем поощрял одну из подружек Тэш написать роман. Где-то рядом гудел его приятный баритон, его рука, покоившаяся на спинке ее стула, как и знакомые интонации его голоса, вселяли уверенность и спокойствие.

Зря она посчитала, что он ее предаст. Конечно, мужская гордость его была задета. И ему требовалось время, чтобы прийти в себя. Фрея вспомнила, что утром говорил отец об умении прощать и сочувствовать, и решила быть с ним поласковее. Джек недавно пережил двойной удар судьбы: вначале лишился финансовой поддержки отца, а затем узнал об аннулировании контракта на книгу. Он сделал пас в ее сторону — возможно, из психологической потребности поддержать себя, и она ему отказала. Нет, она поступила правильно, но не в этом суть. А в чем? Фрея вдруг вспомнила, какое было у него лицо, когда он поцеловал ее при лунном свете и когда она его поцеловала. Она выпрямилась и скрестила ноги. Женщина едва ли может отвечать за спонтанные реакции своего тела, особенно под воздействием алкоголя. Возможно, она все еще продолжает страдать от чисто физического неудовлетворения после того случая с Бреттом — неужели это было всего неделю назад? Суть в том… Взгляд Фреи остановился на профиле Джека. Он что-то говорил об агентах и профессиональных приемах. Короткая стрижка подчеркивала правильную форму головы и сильные мужественные черты. Он и в самом деле выглядел совсем как… Суть в том, напомнила себе Фрея, что они с Джеком снова друзья. Да, именно так.

Дремотное течение мыслей было прервано звоном стекла. Кто-то стучал вилкой о бокал, призывая к тишине.

Джек повернулся к ней:

— Что происходит?

— Речи, — небрежно бросила Фрея. Этого момента она боялась больше всего. Подвинув стул так, чтобы сидеть лицом к столу с молодоженами, Фрея смотрела, как встает отец, и, подавив ревность, приготовилась слушать, как он будет славить невесту.

Он был очень красивый и представительный — высокий, в сизо-сером фраке и вызывающем темно-розовом галстуке.

— Дамы и господа, — начал он, обведя гостей дружелюбным улыбчивым взглядом, — мне повезло в жизни. — Слова его были встречены одобрительным гулом. — Я имел счастье наблюдать, как Наташа из трехлетнего ребенка постепенно превращалась в очаровательную женщину, которую вы видите перед собой сегодня. Я помню…

Фрея сжала руки на коленях и уставилась на соломенные циновки на полу. Отец подготовил хорошую речь, прочувствованную, с малой толикой насмешки над самим собой — Фрея всегда умела по достоинству оценить юмор отца. Он нашел теплые слова для Роланда, давая понять, что рад видеть его членом семьи. Нашел слова благодарности для Аннабел. Воздал должное родному отцу Тэш, который умер молодым и чьих родственников он был рад принимать у себя сегодня. Он был галантен и куртуазен. Фрея не могла не гордиться им.

— Есть у меня и еще одна причина чувствовать себя счастливым. У меня две дочери.

Фрея, встрепенувшись, подняла глаза.

— Я бесконечно рад, что моя дочь Фрея сегодня с нами. Она и ее друг Джек. Для тех из вас, кто не знает, — Фрея живет в Нью-Йорке очень интересной жизнью. Она сделала хорошую карьеру — я рассчитываю на то, что, когда состарюсь, она будет меня содержать. Она очень хороший друг и очень красивая женщина, как и ее мать. Я люблю ее и горжусь ею. Это событие не было бы полным без ее присутствия. Спасибо, что приехала, дорогая.

Фрея опустила голову, желая скрыть лицо. Сердце ее переполняли чувства. Он не забыл про нее. Он все еще был ее папочкой.

Отец закончил, уступив место Роланду, которому предстояла непростая задача поблагодарить всех, никого не забыв. Фрея заметила, что когда отец садился, то не рассчитал расстояние до стула и оступился. Никто, наверное, не обратил на это внимания, но для Фреи это был шок — он действительно старел. Недалек тот час, когда она потеряет его навсегда. Она обернулась к Джеку, сама не зная почему, импульсивно, и увидела, что он на нее смотрит. Он поддержал ее улыбкой, словно угадал ее мысли.

После Роланда поднялся Спондж. Джек весь обратился в слух.

— Брак — это поле битвы, а не усыпанное розовыми лепестками ложе.

Как странно! Именно это пытался донести до нее отец нынешним утром, когда рассказывал о своей жизни с ее матерью. Возможно, все эти годы она находилась в плену заблуждений, представляя себе супружеские отношения в совершенно ином свете. Она искала идеал и, не находя его, разрывала отношения. С новой позиции «усыпанное розами ложе» выступало довольно пресной альтернативой партнерству, соревновательному, но не деструктивному, в котором мужчина и женщина, словно бойцы на ринге, прощупывая противника на предмет обнаружения слабых мест, узнают друг друга все лучше и лучше и, главное, узнают себя, получают в той же мере, что и дают, и постепенно притираются друг к другу, при этом не теряя индивидуальности. Жить такой жизнью куда веселее, чем возлежать на благоухающем ложе. В спарринг-партнерстве есть место духу авантюризма, манящему духу приключений.

— …За Роланда и Тэш!

Черт, она пропустила речь, хотя, судя по широкой улыбке на лице Спонджа, речь его произвела фурор. Фрея подняла бокал за здоровье молодых, пригубив шампанского. Неожиданно для себя она повернулась к Джеку и, подняв свой бокал, сказала:

— Спасибо, что приехал со мной, Джек. Без тебя все было бы по-другому.

Официальная часть закончилась. Все стали подниматься с мест и выходить на свежий воздух. Фрея собиралась сделать то же самое, когда Хильда Карп, невесть откуда взявшаяся, прошептала ей в самое ухо:

— Фрея, дорогуша, ты не могла бы мне уделить минутку? Я хочу попросить тебя об одолжении. Раздобудь мне автограф Тома Круза!

— Мы могли бы показать ему наши старые местечки в Бруклине, для начала сводить его в «Амбросио», — убедительно говорил Джек.

— Я не знаю…

— И этот японский ресторанчик с живыми креветками.

— М-м-м-м…

— Или сводить его на футбольный матч?

— На самом деле, у меня ему негде остановиться.

— Ему все равно, где остановиться. Он хочет тебя видеть, вот и все. Он твой отец. Он тебя любит.

Фрея опустила голову:

— Я знаю.

— Так сделай это! Почему бы тебе один раз не сделать финт и не обеспечить себя приличной постоянной квартирой? И устроить новоселье. Специально для него.

— Новоселье? — Что за жуткая идея.

— Я тебе помогу.

— В самом деле?

Джек и Фрея сидели на качелях, спрятанных среди разросшихся тисов, лениво наблюдая за гостями, бороздившими лужайку. Свадебный торт уже разрезали. Роланд и Тэш поднялись наверх, чтобы переодеться. Солнце продолжало сиять на синем небе. После того как отзвучали речи, Фрея вскользь заметила, что подумывает, не пригласить ли в Нью-Йорк отца, и была удивлена мгновенной и бурной реакцией Джека.

— Ему понравится! — с энтузиазмом говорил Джек. Фрея не была в этом так уж уверена, но чувствовала себя комфортно и легко и с удовольствием обсуждала с Джеком программу визита Гая.

— Какой счастливый день! — Жена викария остановилась на тропинке прямо перед ними и, близоруко улыбаясь, смотрела в их сторону.

— Да, все хорошо прошло. — Фрея улыбалась.

— Ну разве они не чудная пара?

— Да, — безмятежно повторила Фрея.

— Кто знает, может, ваша очередь следующая? — Взгляд ее маленьких и темных, как бусинки, глаз был обращен прямо на Джека.

— Кто знает? — услышала Фрея полушутливый, полусерьезный ответ Джека. — Люблю старых леди, — сказал он, когда жена викария удалилась. — Они такие субтильные.

Фрея со вздохом откинулась на спинку качелей.

— Сегодня, — объявила она, — я люблю всех.

— Джек, ты в машинах разбираешься? — Это подошел Спондж. Он вел за руку симпатичную девушку в голубом, и глаза у него были тревожные. Спондж и Джемми украшали машину необходимыми атрибутами. Машина, в которой молодые отправятся в свадебное путешествие, была подарена Роланду родителями — новенький спортивный японский автомобиль. Джемми случайно заблокировал руль, и теперь никто не знал, как его разблокировать. Джек сказал, что посмотрит, что можно сделать, и Фрея помахала ему на прощание.

Она осталась сидеть на качелях, прикрыв глаза. Все почти кончено. Она осталась жива. На самом деле она даже получила немало положительных эмоций. Все дело в том, что у нее была компания — в хорошей компании даже этот дом может показаться приветливым и теплым. Она подумывала о том, не сбежать ли им с Джеком вечерком в паб, чтобы тихо поужинать вдвоем. Она представила, как они сидят в деревянном кабачке, в отдельной кабинке, за пивом с чипсами или лучше на террасе за столиком с горящей свечой и слушают, как шумит море. Они могли бы посплетничать, вспоминая свадьбу, поделиться своими мыслями, поговорить, с полуслова понимая друг друга, как у них повелось. Фрея почувствовала приятное возбуждение. Потом они бы отправились на прогулку под луной и…

Фрея вдруг резко выпрямилась, и качели издали протестующий скрип. Она вдруг поняла нечто такое, что повергло ее в шок. Да она просто слепая была все это время! Сама постановка вопроса — поедет ли она с кем-то или одна на эту свадьбу — была до оскомины банальной и пошлой. Ей хорошо и комфортно не потому, что с ней приехал мужчина. Она не смогла бы почувствовать ничего подобного, будь на месте Джека Майкл, или Бретт, или еще кто-нибудь. Дело именно в Джеке. Мужчине, у которого с юмором все в порядке, с которым она связана многолетней дружбой, который ей нравится, а может, больше, чем нравится…

Фрея открыла глаза. Гости стекались к дороге, где неподалеку от дома стояла новенькая сверкающая машина Роланда, похожая на только что убитую морскую щуку. Фрея насмешливо улыбнулась. Она не сомневалась в том, что Джека уже распирает от гордости за свои выдающиеся таланты механика, даже если для того, чтобы завести машину, потребовалось только повернуть ключ в замке зажигания. Для мужчины это так типично! Фрея пошла к остальным гостям, ища взглядом Джека, хотя можно было не торопиться. У нее будет вдосталь времени до приезда в Нью-Йорк, чтобы с разных сторон оценить жизнеспособность зревшей в ней новой возбуждающей идеи.

Тэш переоделась в летнее платье с тюльпанами по темному полю. Она выглядела очень милой и приятно взволнованной. Фрея видела, как, обняв Аннабел, Тэш садится в машину. Роланд с важным видом восседал за рулем — эдакий крутой босс. Кто-то через головы передавал корзину с розовыми лепестками. Многие запаслись конфетти и торопливо вскрывали пакеты.

Роланд нажал на гудок, и Тэш встала, высоко подняв над головой свадебный букет. По толпе пробежал возбужденный шепот. Тэш обвела взглядом лица собравшихся.

— Где Фрея? Где моя большая сестра?

Фрея испытала минутную неловкость, разозлившись на Тэш за то, что та столь бестактно привлекла к ней внимание, — «большая сестра, а все не замужем». Она подумала, не отец ли подсказал Тэш эту мысль — «красивый» жест сопротивляющейся падчерицы. Чувствуя себя довольно глупо, Фрея сложила на груди руки, словно могла от этого стать невидимой. Ей совсем не хотелось ловить этот букет, даже брать его в руки. Но она была слишком высокой, чтобы ее не заметили, к тому же еще эта зеленая шляпа. Тэш уже увидела ее, вышла из машины и с улыбкой направилась прямо к ней. Толпа расступилась. Все разом запричитали:

— Ах как мило, как мило!

— Какая благородная девочка!

Какие бы чувства сестры ни питали друг к другу, это касалось только их лично. Возможно, Тэш протягивала ей оливковую ветвь мира — надо принять ее с достоинством. Фрея подняла голову и вышла навстречу сестре. Тэш всучила ей букет и по-сестрински обняла. Фрея наклонилась, чтобы ответить ей тем же, и почувствовала руку Тэш на своей шее и жаркое дыхание возле уха.

— Джек — большой мальчик, не так ли?

Фрею передернуло. Глаза Тэш светились таким злорадством, что Фрея сразу все поняла. Она попыталась отстраниться, но Тэш держала ее крепко, больно впившись в тело ногтями.

— Жаль, что он не твой настоящий бойфренд, — оскалилась она. И отпустила Фрею. Злобная улыбка, прищуренные горящие глаза. И все — Тэш ушла.

Фрея покачивалась на каблуках. Кровь шумела в ушах, заглушая приветственный гул голосов. «Удачи! — кричали люди. — До свидания!» От качающихся в прощальном жесте десятков рук подступала тошнота. Перед глазами плыли серебристые точки. Потом заревел двигатель, злобно зашелестела галька под колесами, забренчали колокольчики. Фрее было холодно. Она боялась шевельнуться, чтобы не упасть. Что-то впилось в ладонь. Это жесткая проволока, которой был обмотан букет.

Толпа рассеялась. Она стояла на тропинке, усыпанной конфетти и лепестками, с букетом в руке. Издали она увидела Джека. Он шел к ней и улыбался.

Ах вот она где!

Снежинки конфетти медленно опускались на землю. Толпа рассосалась. Джек увидел Фрею. Она пристально смотрела на него. Шляпа превращала ее лицо в кубический портрет — изломы и фрагменты, из которых складывалось то, что было Фреей. Сколько разных личностей скрывалось в ней одной, с восхищением думал Джек. Надменная богиня, дерзкая картежница, маленькая негодница, умница, неустанно заботящаяся о том, чтобы ум ее и язык были остры как бритва; восхитительное видение в бикини, бегущее по пляжу. Ему захотелось ее поцеловать.

— Фрея! — позвал он.

Она, будто не слыша, пошла прочь, словно лунатик.

— Фрея! — Он бросился за ней.

— Простите, — произнес у него над ухом визгливый женский голос, — вы не Джек Мэдисон? — Он услышал перезвон браслетов, и чья-то наманикюренная птичья лапка схватила его за предплечье. — Мой муж сказал, что вы знаете Карсона Макгуайра. Члены нашего маленького общества любителей чтения в Тоттеридже хотели бы узнать, что он на самом деле собой представляет.

— Извините. — В ноздри бил сильный запах духов и лака для волос. — Мне надо кое-что сделать. Потом я вас разыщу. — Джек вырвался из цепких объятий миссис Суиндон-Смайт.

Но Фрея исчезла. Он ее потерял. Джек зашел в дом. Там было прохладно и тихо. Он заглянул в пустую библиотеку, зашел на кухню. Из крана медленно капала вода. Бедивер спал, прижавшись к плите. Открыв глаза, он доброжелательно, как истинный джентльмен, поприветствовал Джека помахиванием хвоста.

— Где она? — спросил Джек.

Ему показалось, что из смежной с кухней каморки послышался еле уловимый звук. Он вышел в коридор, заставленный всяким хламом, наугад заглядывая в дверные проемы. Она стояла спиной к нему в какой-то кладовке и что-то делала возле раковины.

Он облегченно улыбнулся:

— Фрея, я хотел…

— Убирайся!

Она развернулась, и что-то ударилось ему в низ живота. Джек инстинктивно перехватил это что-то, но смотрел он на Фрею. Она сняла шляпу. Лицо ее было серым, глаза — злые припухлые щелки.

— Что с тобой, любимая? Что случилось? — Джек не знал, что и думать.

— Как ты мог? — закричала она. — После всего, что я тебе рассказала. Ведь ты знал, как я к ней отношусь. Как мог ты вот так просто взять и трахнуть мою маленькую суку-сестричку?!

Джек проглотил слюну. Плохо дело.

— Так получилось. Я пытался поспать в библиотеке, а она…

— Тэш, из всех ты выбрал именно ее! Что с тобой не так, Джек? Ты словно пес, который задирает лапу у каждого столба.

— Ты не понимаешь! Она практически меня соблазнила.

— О конечно.

— Но это правда! Она вошла ко мне и разделась догола…

— Чушь, Джек. И ты думаешь, я тебе поверю? В ночь накануне свадьбы?

— Честное слово. — Он беспомощно развел руками. — Прости. Я был на тебя зол.

— И решил, мол, ладно, пойду пересплю с Тэш, вот посмеемся над старой унылой Фреей!

— Нет!

— Да! Она сама мне хвасталась. Хотела доказать, что я не могу никому понравиться хотя бы самую малость, настолько, чтобы заслужить хоть капельку верности, — что мои чувства ни черта не стоят, что я сама ничего не стою. И самое ужасное, что она права.

— Это неправда!

— Ты даже рассказал ей, что мы не настоящая пара, что ты притворялся. Представь, как мне это приятно! Представь, какое это будет для нее удовольствие: год за годом все глубже всаживать нож. Но эй, кому какое дело? Джек Мэдисон сбросил напрягу, и не все ли равно, какой ценой?

— Все было не так. — Джеку казалось, что его подхватила какая-то темная волна и несет в водоворот. Он пытался нащупать твердую почву. — Это ничего не значило.

— Но это кое-что значит для меня! — Фрея ударила себя кулаком в грудь так сильно, что Джек услышал хруст. Внезапно нахлынувшая нежность вылилась в желание обнять ее, приласкать. Но ее глаза сверкали ненавистью. — Что ты за друг? Я просила тебя об одном — притвориться, будто мы пара, на четыре паршивых дня. Но ты и этого не смог — одно искушение, и ты готов. Ты просто жалок, Джек!

— Эй, погоди. Это ты меня оттолкнула. Ничего бы никогда не случилось, если бы мы…

— О, ради Бога, начни взрослеть! «Это ничего не значило», «это не моя идея»… Да мне глубоко плевать, с кем и как ты занимаешься сексом. Речь не о Тэш, речь о тебе. О том, что ты за никчемное создание!

Слова ее, жестокие и непререкаемые как приговор, сыпались ему на голову огненным градом.

— Во всем всегда виноваты другие: твой отец, твой издатель, Тэш, я. Лишь бы выкрутиться! Ты хочешь постоянного обожания, но при этом не желаешь палец о палец ударить, чтобы его заслужить. Ты как золотым дождем был усыпан всеми благами, которыми только может одарить человека судьба, и ты сам, сам промотал все дары — один за другим. Ты слишком бесхребетен, чтобы совершить хоть что-нибудь, будь то ради женщины, или друга, или твоего собственного дела — романа, который ты никогда не напишешь.

— Это нечестно!

— Разве? — Лицо ее перекосило презрение. — Позволь мне сказать тебе правду, Джек. Ты не писатель. Ты испорченный дилетант, живущий на папочкины деньги и транжирящий время на людей типа Кэндис Твинк и Лео Браннигана. Ты никогда не закончишь свой роман из-за собственной чертовой лени! Никогда не станешь настоящим писателем, потому что тебе на всех плевать!

Фрея прерывисто вздохнула. Наступила тишина. Он ощутил боль. Оказалось, что Фрея запустила в него букетом роз. Шип проткнул кожу. Из ранки показалась кровь.

Когда она заговорила вновь, голос ее звучал тихо и безнадежно, и это было еще опаснее, чем когда она злилась.

— Я открыла тебе всю мою жизнь, Джек. Дом, мой отец, моя мачеха, что я чувствую к каждому из них. Я думала, ты тот человек, на которого я могу положиться. Тот, кому я могу доверять. Кого могу уважать. Я думала, мы друзья…

Голос ее сорвался. Голова поникла. Джек видел, что она плачет. В груди его словно открылась пещера, и оттуда выкатился тяжелый камень.

Она посмотрела ему в лицо. Глаза ее были влажными от слез.

— Я стараюсь хорошо к тебе относиться, Джек, но не могу…

Он шагнул к ней:

— Фрея…

— Уходи! — Она отшвырнула его руку и чуть не упала. Схватилась за край раковины. — Убирайся! Убирайся из этого дома и из моей жизни! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда!

Глава 30

В летний сезон, да еще в выходные, ни одного места на ближайший рейс до Нью-Йорка не было. Джеку пришлось провести ночь в аэропорту Хитроу среди усталых пассажиров, таких же бедолаг, как и он, скорчившихся в креслах зала ожидания, по которому то и дело сновали уборщики с метлами. Ночь прошла в неспокойном сне, перебиваемом громкими объявлениями об очередном рейсе и прочими внешними шумами.

Наконец в воскресенье утром ему предложили место на рейсе неких «Средневосточных авиалиний», и он протянул свою кредитную карточку, даже не поинтересовавшись ценой билета. Ему хотелось как можно скорее попасть домой. Исчезнуть из аэропорта до того, как явится Фрея, — он должен был лететь в Нью-Йорк вместе с ней, если бы все не пошло из рук вон плохо.

И вот он находился в этом странном пространстве — в салоне самолета, оглушенный гулом двигателей, работающих плохо из-за негодной вентиляции, ослепленный бесконечным мельканием экрана телевизора, на котором разворачивалась какая-то арабская драма. Его место было средним из пяти в ряду. Он едва уместился между пышнотелыми кувейтскими дамами, завернутыми в шали. Все, кроме него, были или арабами, или индийцами. Все объявления делались на арабском. В соответствии с требованиями ислама крепких напитков во время полета не предлагали. Но это его устраивало.

Джек чувствовал себя усталым и больным. И глубоко несчастным. Ему хотелось забыться, но уснуть он не мог. Перед глазами стояли сцены из недавнего прошлого. Он видел Фрею, прыгающую на кровати и мечущую в него подушки. Слышал голос Гая — суховатый и серьезный: «Я рад, что есть кому о ней позаботиться». Но чаще всего он слышал последние слова Фреи, болезненно горькие, жалящие словно змея. Может, ее приговор справедлив? Он совершил большую ошибку. И все же он не заслуживал такого глубокого презрения.

Она не дала ему шанса ответить. Словно в тумане, он собрал сумку, набросал краткую благодарственную записку Гаю и Аннабел, оставив ее на кухонном столе, и как вор выскользнул из дома. И сейчас голова его распухала от возможных ответов и объяснений. Мысли требовали словесного выражения. Наконец он достал рюкзак из-под сиденья, вытащил ручку и писательский блокнот. Откинул крохотный пластиковый стол, собрался с мыслями и начал писать.

«Дорогая Фрея.

Я знаю, ты скомкаешь это письмо, как только увидишь, от кого оно, но прошу тебя, не делай этого. Хотя бы раз выслушай то, что хочет сказать кто-то другой.

Да, я спал с Тэш. Совершил чудовищную глупость, и я искренне сожалею об этом. Следует, правда, учесть, что я был зол и пьян, а она намеренно хотела меня соблазнить. Но что сделано, то сделано. Я не горжусь своим поступком. Не считаю Тэш своей «победой». Я раскаиваюсь в содеянном.

Но, Фрея, давай будем честными. Объясни, почему мне не следовало спать с Тэш или с любой другой женщиной? Ты меня не хочешь — это ясно как день. Ты вышвырнула меня из спальни — помнишь? Так зачем все драматизировать?»

Джек пробежал глазами написанное. И тут тоненький голосок совести подсказал ему, что он не совсем прав. Но слова Фреи уже возвращались к нему, наплывали, захлестнули волной, наполняя гневом и яростью. Последние несколько дней он прыгал, как дрессированная собачка, в каждое кольцо, которое она ему подставляла, послушный и преданно заглядывающий в глаза. И после этого она смеет называть его никчемным!

«Правда в том, что твоя гордость задета. Ты не хочешь меня, но все должны были думать, что я безумно тебя люблю. А ведь это не совсем честно. Разве нет? И вообще как-то по-детски. Ты вбила себе в голову что-то такое про возраст, Фрея. А правда в том, что ты красива и пользуешься успехом, но как-то так получилось, что в данный момент ты „не у дел“. Конец истории. Ты считаешь, что все в Корнуолле только и делают, что над тобой глумятся, ты целиком поглощена лишь собой.

Почему бы тебе для разнообразия не подумать о других? О твоем бедном отце, например, который тебя обожает и получает в ответ лишь твои холодные отповеди, как и все остальные. Ты винишь его в том, что он женился, предав твою мать, которая двадцать лет назад умерла. А что было делать бедному парню — ждать, пока драгоценная дочка разрешит ему пожить собственной жизнью?

Плохо, что твоя мать умерла, но ведь и для него это был удар. Он и Аннабел старались дать тебе дом, которому позавидовали бы многие. Но ты не захотела там жить, уехала, селилась в самых дерьмовых квартирах в Нью-Йорке. С чего бы это? Ты не бездомная, ты сделала себя бездомной; ты хочешь быть бездомной, чтобы жалеть себя и доказывать всем, что ты жертва».

Джек остановился. Фрея не жертва, она самая храбрая из женщин, которых он знал. Но сейчас он не думал об этом. Шлюзы открылись, и долго сдерживаемое возмущение стремительно выплеснулось на бумагу.

«И как насчет меня?»

Он писал, отчаянно царапая бумагу.

«Мы столько лет были друзьями. Я позволил тебе пожить в моей квартире. Поехал с тобой в Англию, потому что ты отчаянно в этом нуждалась. Думал, что у нас все здорово. Но ошибся. В эпизоде с Тэш ты явно перегнула палку, он был для тебя лишь предлогом, чтобы оскорбить меня и показать, как мало я для тебя значу.

Я знаю, что далек от совершенства. Но по крайней мере я человечен, тянусь к людям, пусть я лентяй, дилетант и бездельник. В то время как ты при первом же промахе отвергаешь тех, кто тебе предан и кто любит тебя.

О'кей! Ладно, Фрея. Можешь выбросить на помойку десять лет дружбы. Мне есть о чем думать».

О чем, например? Джек мысленно задал себе этот вопрос. И поставил в конце жирную точку. Ручка зависла над листком, но вскоре снова забегала, выводя строку за строкой.

«Мне жаль, что ты невысокого мнения обо мне как о писателе. Хорошо узнать правду после стольких лет. Твое мнение будет поддерживать меня, когда я буду дописывать роман без жалованья, без издателя и без квартиры, в которой можно работать. К счастью, я не утратил веры в себя».

Джек перестал писать и прикусил кончик ручки. Он представил себе потертую папку на своем столе с черновыми набросками, далекими от совершенства. Закончит ли он когда-нибудь свой роман? Может, переметнуться к Лео, и тогда он получит более солидный аванс от другого издательства? Вот именно — славный новенький контракт с кучей нулей. И пусть она называет его дилетантом. Что она вообще смыслит в творчестве?

«Ты не понимаешь, как трудно написать книгу — достичь глубин собственной души и…»

В этот момент Джек как раз и достиг глубин собственной души. Рука его неподвижно зависла в воздухе. Надолго. Затем он швырнул ручку с такой яростью, что обе кувейтские дамы подпрыгнули и, недоумевая, посмотрели на него. Пусть себе пялятся. Он закрыл глаза и откинулся в кресле.

Все, что он увидел там, в глубине, было сведенное гримасой боли лицо Фреи и слезы у нее в глазах. Он ее обидел. Заставил плакать. Причинил ей боль. Он пытался разложить вину на двоих, скрупулезно оценивая виновность каждого, что так же жестоко и бессмысленно, как предложение Соломона разрубить надвое младенца.

Он внимательно прочел написанное. Он презирал себя. Со страниц соскакивали осколки правды. А настоящая правда рвала ему сердце.

Фрея права. Секс с Тэш тут ни при чем. Главное, что он предал Фрею, рассказал ее злейшему врагу, зачем приехал на свадьбу.

И насчет книги она права. Он сам виноват, что не закончил роман, — не его отец, не агент, не отсутствие денег или времени.

Возможно, и насчет его таланта она права. Пытался ли он всерьез заглянуть себе в душу (что бы под этим ни подразумевалось)? Или же не решался? Боялся наткнуться на пустоту. Джек сгреб в широкой ладони листы и смял их, скатав в комок. Он сжимал бумажный шарик в кулаке все сильнее, пока тот не стал совсем маленьким.

«Я пытаюсь хорошо относиться к тебе, но не могу…»

Он не винил ее. Он был неудачником. Пропащим. И он заставил ее плакать.

«Я не хочу больше тебя видеть».

Ну что ж, прекрасно. И не увидит.

Глава 31

Фрея мечтала лишь об одном — поскорее увидеться с Кэт. Кэт поймет. Кэт откроет бутылку с чем-нибудь, и они будут сидеть допоздна. Кэт поможет ей разобрать Джека по косточкам. Вместе они назовут Тэш своим именем — шлюхой и змеей. Наконец Фрея сможет дать волю возмущению и жалости к себе — и то и другое придется держать под контролем еще целые сутки. Только бы выдержать. Только бы пламя, пылавшее в ней, не спалило ее.

Она сказала своим, что у Джека заболел отец — сердечный приступ — и он полетел домой. Она была почти уверена в том, что отец ей не поверил, в ее рассказе было слишком много темных мест. (Почему она сама не поехала с ним, чтобы поддержать в трудную минуту? Почему, на худой конец, не довезла его до вокзала? Почему, наконец, так странно выглядит?) Фрея видела, что ее скрытность обижает и ранит отца, но изменить что-то было не в ее силах. Велико было искушение выставить Тэш настоящей сукой перед ее собственной мамочкой — и ее «папочкой», — но у Фреи не хватило бы духу причинить им такую боль. Да и признаться в случившемся было бы для нее унизительно. И хотя ей до боли хотелось, чтобы ее пожалели и утешили, сказать правду она не могла — все, связанное с Джеком, было замешено на ее собственной лжи. Сославшись на головную боль, она ушла к себе и легла, свернувшись калачиком, на огромную кровать, терзаясь воспоминаниями о мстительных откровениях Тэш. Ее клонило в сон, но уснуть она не могла. Джек забыл пижаму, и она так и осталась висеть на дверной ручке. Это усугубляло страдания Фреи. Наконец она не выдержала, соскочила с кровати и сунула пижаму в мусорную корзину. От пижамы еще пахло Джеком.

Весь обратный путь в самолете она плакала. Ненавидела себя за эту демонстрацию слабости, смущалась под любопытными взглядами, но ничего не могла с собой поделать — слишком устала и измучилась. Словно в полусне, она поймала такси до своего нового дома. Крохотная, унылая квартирка в самом недорогом квартале в Виллидж. Две комнатушки, никакого вида из окна, тихо и пусто. На полу в спальне кучей были свалены вещи, которые она привезла из квартиры Джека. Холодильник пустой. На улице шел дождь.

Задержавшись только для того, чтобы принять душ и переодеться в чистые джинсы и рубашку, Фрея, уже собравшись выходить, решила все же позвонить Кэт — удостовериться, что она дома. Впрочем, где еще может быть Кэт в девять вечера в воскресенье, в дождь? Номер оказался занят, а ждать Фрее не хотелось. Она накинула плащ и выскочила на улицу — руки в карманах, голова опущена, чтобы дождь в лицо не хлестал. Кэт жила всего в нескольких кварталах отсюда. Фрея буквально бежала. Пожав руку привратнику — старому другу, она бросилась к лифту. Слезы подступили к глазам — Фрея мысленно повторяла то, что собиралась рассказать подруге. Ей не терпелось услышать, как Кэт будет клеймить позором мужской род. Ведь с недавних пор она сделалась мужененавистницей, не так ли? Фрея знала, стоит хорошенько разозлиться, и боль утихнет.

И вот она уже звонит в дверь. Скорее! Никакого движения, ни единого звука. Фрея позвонила еще. Она прислонилась щекой к двери и застонала от отчаяния. Где ты? Она потянула носом. Раз, другой. Разве это не аромат легендарных итальянских спагетти? Фрея в третий раз позвонила и принялась колотить в дверь кулаками.

— Это я! — вопила она. — Открой!

За дверью кто-то зашевелился, затем щелкнул замок. Дверь открылась, и на пороге возникла Кэт — знакомая, чудная. Фрея, спотыкаясь, вошла в квартиру и забросила руки Кэт за шею.

— Слава Богу, ты дома!

Кэт слегка прогнулась под ее весом.

— Что с тобой? — Кэт, чтобы удержать равновесие, схватила Фрею за плечи, обвела взглядом ее лицо, растрепанные волосы. — На тебя напали?

— Гораздо хуже. — Фрея принялась стаскивать плащ. — Ты не поверишь, что со мной произошло в Англии.

— Но ты не ранена? Я имею в виду физически.

— Нет, не в том дело. — Фрея посмотрела на Кэт, слегка раздраженная тем, что ее перебивают на этой ноте. — Но я пережила чудовищно трудное время. — Она сняла плащ и откинула назад мокрые волосы.

— Фрея, — с нажимом начала было Кэт.

— Я ненавижу мужчин, Кэт. А ты?

— Ну, это только…

— Давай выпьем, и я расскажу тебе, что случилось.

Фрея протиснулась мимо Кэт, обогнула угол высокого книжного шкафа, разделявшего прихожую и гостиную.

— Фрея, подожди!

Уже потом Фрея припоминала, что осколки не хотели сразу складываться в мозаику: необычный полумрак, романтическое освещение, маленький обеденный стол накрыт на двоих. На столе — зажженная свеча, теплый аромат свежеприготовленной пищи, звук позади, то ли всхлип, то ли виноватый стон; только сейчас Фрея заметила, что Кэт слишком уж нарядно одета. Потом вспомнилось, что Кэт намеренно не открывала дверь. Но в тот момент она испытывала только изумление. В квартире Кэт сидел мужчина. И этим мужчиной был Майкл.

Он неловко поднялся, встал по стойке «смирно» между Фреей и столом. За воротом рубашки осталась белая льняная салфетка. Да, и это тоже — драгоценные салфетки Кэт, семейная реликвия.

Фрея и Майкл, потрясенные, смотрели друг на друга. Фрея никак не могла понять, что он тут делает. Кэт упомянула о своей встрече с Майклом — их свела вместе работа. Но не станет же она приглашать коллегу домой! Должно быть, они ее обсуждали, как это унизительно! Затем взгляд Майкла скользнул куда-то за плечо Фреи, и выражение его лица изменилось. Фрея резко обернулась и увидела то же выражение на лице Кэт. Взгляд соучастников — неприкрытая, обнаженная близость! Фрея перебегала глазами от одного к другой. Фрея все поняла. Кэт и Майкл. Майкл и Кэт. Ее лучшая подруга и ее бывший любовник. Вместе.

Она попыталась изобразить смешок, но вместо смешка получился всхлип.

Кэт уже шла к ней, протянув руки.

— Дорогая, не расстраивайся. Позволь мне объяснить.

— Мы собирались рассказать тебе, как только ты вернешься из Англии, — добавил Майкл, сделав шаг вперед, чтобы встать рядом с Кэт.

— Дело в том, что вначале не о чем было рассказывать.

— Я встретился с Катериной только пару недель назад.

Катерина?

— Все произошло так быстро.

— Это сюрприз даже для нас.

Слово «нас» заставило Фрею почувствовать себя лишней.

— Я с ума сходила от чувства вины, — говорила Кэт, глядя на нее с мольбой. — Но это было выше моих сил. Такое случается. Пожалуйста, не расстраивайся. — Она потянула Фрею за руки, стараясь до нее достучаться. — Я не могу видеть, как ты страдаешь.

Фрея распрямилась, гордо вскинула голову:

— Почему я должна расстраиваться? Вы оба свободны. И меня совершенно не касается…

Кэт метнула в сторону Майкла полный отчаяния взгляд, Майкл беспомощно посмотрел на Кэт.

— Очень даже касается! Ты моя подруга. Я люблю тебя. Пожалуйста, не будь такой.

— Какой? — Фрея попыталась улыбнуться, но губы словно онемели. — Послушайте, у меня был длинный перелет, и я устала. И ваш ужин стынет.

— К черту ужин! Извини, Майкл. Останься и поговори с нами, Фрея, — умоляла Кэт.

— Может, в другой раз, ладно? — Фрея ретировалась, помахав на прощание. — Приятного вечера, — стараясь контролировать интонацию как можно тщательнее, произнесла она. Затем шмыгнула за шкаф. Потом послышались шаги и жалобно-виноватый вопль Кэт, но Фрея, зажав ладонью рот и схватив плащ, распахнула дверь и помчалась к лифту. Дверь в квартиру Кэт захлопнулась. За дверью слышался напряженный шепот — это спорили Кэт и Майкл.

Оказавшись на улице, Фрея вдруг остановилась посреди тротуара. Она не знала, что делать и куда идти. Она испытывала сильнейшее чувство потери. В голове ее роем возникали мучительные вопросы — о том, как часто Кэт и Майкл встречались, где и когда, сравнивал ли Майкл ее с Кэт и что Кэт ему о ней говорила. Она представила, как сейчас эта сладкая парочка ее обсуждает — словно родители трудного подростка. Она представила, сколько у них от нее может быть секретов.

«Только не говори Фрее».

Люди потоком огибали ее, задевали зонтиками и плечами, что-то кричали ей или тихо бормотали проклятия, а она неподвижно стояла на мокром тротуаре.

Фрея огляделась. Светофоры, машины, огни рекламы и люди, люди, потоки людей. Если Кэт ее бросит, она найдет другую подругу. Но она не спешила уходить. Вдруг перед глазами возникла очень четкая и пугающая картинка — как весь этот многотысячный поток все уходит, уходит, протекая мимо, редея и мельчая, пока она не остается совсем одна на этой поворотной точке. Или она вернется в свою молчаливую квартиру и запрется там — одна, в тишине и безопасности, или вернется к Кэт и Майклу и развеет тучу, которую нагнала на их счастье. Фрея поплотнее запахнула плащ — дождь усиливался. Так который путь выбрать?

Глава 32

Джек притормозил на ухабистой дороге, затем вовсе остановился и потянулся к листу бумаги, на котором нацарапал схему пути до загородного домика. За последний час он останавливался уже дважды: один раз, чтобы сменить колесо, второй — чтобы осторожно перенести на другое место загорающую на дороге черепаху, и сейчас третий — чтобы проверить, действительно ли он заблудился или ему просто показалось.

Естественно, он и раньше бывал в горах. У Мэдисонов был собственный курорт рядом с Ашвиллом, летняя игровая площадка для денежных каролинцев, Джек бывал там на каникулах, плавал на плоту со своим братом Лейном, покуда их дорогой папочка играл в гольф или устраивал вечеринки с коктейлями. Студентом он приезжал сюда с сокурсниками, чтобы покататься на лыжах зимой и побездельничать летом, послушать местные ансамбли, играющие кантри. Но с тех пор он ни разу не забирался так далеко на север и никогда не приезжал сюда в одиночестве. Эту часть его родного штата называли Затерянной провинцией, и теперь он понял почему.

Джек огляделся с некоторой опаской. Его начинали одолевать неприятные предчувствия. На поросшие лесом холмы упали голубоватые сумерки. Внизу, в долине, трава казалась гладкой и ровной, как бильярдный стол. Русло Нью-Ривер обозначалось зарослями густого кустарника и растущими рядком соснами. Здесь было красиво, но как-то очень пустынно. Уютные курортные городки остались позади. Несколько километров дорога все забиралась вверх и вверх, асфальт давно кончился. Он проезжал мимо апельсиновых садов и плантаций рождественских елок, мимо крохотных беленых церквушек и хуторов с большими красными амбарами и пасущимся скотом. Домики для туристов все не попадались, так что Джек уже сомневался, правильно ли он понял Лорен. Но мосты были уже сожжены: нью-йоркская квартира перешла в руки риэлтеров, все его пожитки отданы на хранение, за исключением тех, что он вез с собой в багажнике. Машину он взял напрокат в аэропорту Шарлотта и должен был вернуть, как только подыщет какой-нибудь старый рыдван, который был бы ему по средствам. Изучая карту, Джек пришел к выводу, что ехал правильно, какой бы малообещающей ни казалась местность. Джек поглубже натянул старую рыбацкую шляпу с широкими полями, чтобы солнце не било в глаза, и нажал на газ.

В Нью-Йорке ему потребовалось не более двенадцати часов, чтобы понять, что больше он там жить не сможет. Темп жизни в Манхэттене после сонного Корнуолла казался просто бешеным. Каждый стремглав мчался к своей цели, каждый — за исключением его самого. Да и Нью-Йорк теперь был ему не по карману — ни работы, ни денег. Но самое мучительное — это сознание того, что Фрея живет на том же острове, всего в паре миль от него, однако путь к ней заказан. Казалось, сам грязный манхэттенский воздух был пропитан ее к нему презрением, и это презрение разъедало мозг. Ленивый… испорченный дилетант.

Все, что ему надо, как он решил, это какая-нибудь конура, ничего роскошного — просто тихое место, где бы он мог засесть за компьютер и сосредоточиться на работе, вдали от соблазнов большого города и утомительной необходимости вести хозяйство. Его мачеха Лорен сейчас жила в Виргинии, в очень милом, уютном доме, из которого она каждый день выезжала на работу в качестве главы некой организации помощи трудным детям. Джеку пришло в голову, что комната для гостей могла бы оказаться самым лучшим для него местом, — вот он и позвонил ей, чтобы напроситься в постояльцы. К его немалой досаде, Лорен восприняла его блестящую идею без энтузиазма. Ее вопросы о внезапно возникшей отчаянной необходимости покинуть Нью-Йорк и посвятить себя работе показались ему весьма неприятными и въедливыми. Вот так всегда бывает с умными женщинами — нет чтобы воспринять то, что им говорят, как данность, обязательно надо доискиваться до причин, во всем они видят какой-то скрытый смысл.

— Только не говори мне, что ты наконец влюбился по-настоящему, — по-южному растягивая слова, сказала она. — Очень хочу на нее посмотреть.

— Не понимаю, о чем ты, — хмуро ответил Джек.

И все же Лорен не бросила его в беде. Утром следующего дня она позвонила ему с конкретным предложением. Ее подруга владела загородным домиком, передававшимся по наследству из поколения в поколение. В прошлом году его взломали бежавшие из тюрьмы преступники, и с тех пор никто там так и не показывался. В доме не было электричества, и подруга не знала, в каком именно состоянии находится ее собственность, однако Джеку разрешалось пожить там бесплатно при условии, что он приведет дом в пригодное для жизни состояние. Джек с энтузиазмом принял предложение, тут же представив себя в роли Торо наших дней — один на один с природой, живое воплощение грубого американского индивидуализма. В таких условиях воображение получит простор и работа над романом закипит.

На обочине появился вручную намалеванный краской указатель поворота налево. Джек надел очки и, близоруко щурясь, стал присматриваться к указателям сквозь лобовое стекло. «Продовольственный склад», — прочел он. Хорошо. В соответствии с его схемой предстояло проехать еще милю, затем повернуть направо у раздвоенной сосны и уже пешком добираться до домика. Он испытывал прилив сил, возбуждение, предчувствие приключения. И вот наконец та самая дорога, вернее колея, так сильно заросшая, что он чуть ее не пропустил. Он услышал, как под колесами зашуршала трава, усыпанная сосновыми иглами. Над головой кроны деревьев смыкались, образуя ажурный шатер, сквозь который пробивались золотистые лучи. Машина накренилась на ухабе, Джек резко повернул руль вправо, влево, и тут нога его соскользнула с педали. Джек потрясенно смотрел на дом — конечный пункт его путешествия. Перед ним возвышались густые заросли амброзии в человеческий рост, над которыми едва угадывалась жестяная крыша, опутанная ползущими растениями, и верхняя часть бревенчатого строения, с грубо прорубленным в стене проемом, накрест заколоченным деревяшками. Джек стоял и смотрел. Это не то место, где человек может провести отпуск. Это даже не дом, скорее хибара, жалкая хижина.

Отключив двигатель, Джек распахнул дверцу машины и выбрался наружу. Тишина ударила по ушам. Какое-то время он пребывал в шоке, его охватила паника, страх, тот животный страх, который заставляет бежать куда глаза глядят. Но он сумел собраться с духом, вытащить из багажника домкрат и с его помощью прорубить просеку до дверей хижины. С помощью домкрата он сковырнул с двери деревянную планку, не дававшую ей открыться. Рассохшаяся, пробитая топором дверь распахнулась, жалобно пискнув, — петли проржавели, и она держалась лишь чудом. Джек переступил порог, спугнув птицу, она выпорхнула из дома и едва не задела Джека крылом.

Он оказался в довольно просторной комнате, футов пятнадцать на двадцать, с грубо обструганным дощатым полом и такими же стенами. В углу стоял квадратный сосновый стол и покосившаяся газовая плита. В другом углу, рядом с каменным очагом, — два стула и кушетка с порванной обивкой, наполовину выпотрошенная. То ли последние постояльцы устроили драку, то ли содержимое кушетки решили использовать для гнезда какие-нибудь лесные жители. Повсюду валялись мышиный помет и сухие листья. Джек обнаружил два маленьких окошка, закрытых самодельными ставнями, и еще одну дверь, которая привела его в крохотную комнатушку с тумбочкой, табуретом и железным проржавленным брусом в углу под потолком — на него, вероятно, вешали одежду. Вот и все.

Джек вышел и сел на порог. Он старался мыслить рационально, не давая воли смятению и страху. Он уже подумал было о том, не попытаться ли найти отель хотя бы на ночь, но решил, что через час уже стемнеет и весьма высока вероятность того, что он заблудится в этой глуши. В любом случае таким образом он смог бы лишь отложить решение проблемы, да и деньгами швыряться он не мог. Ключевой вопрос состоял в том, собирается ли он вытянуть этот воз или опять задерет лапы кверху. Шорох в кустах заставил его поднять голову. Из-под зелени показался сурок и замер на задних лапках, с круглым животом и любопытным, как у старика, взглядом. Он смотрел на Джека, а Джек — на него. В голове его прокручивались объяснения, он слышал собственный голос: «Видите ли, я собирался закончить книгу, но, к сожалению, оказалось, что в доме невозможно жить. Я всегда хотел стать писателем, но, к сожалению, у меня вышли сроки. Я всегда хотел чем-то отличаться от своего отца, но ничего не вышло. Была женщина, которая мне всегда нравилась, но…»

Джек сидел и размышлял, а лес тем временем, оправившись от шока, вызванного появлением человека, вернулся к прежней жизни — зашумел, задвигался. Джек дружелюбно кивнул сурку.

— Мы с тобой братья по крови, ты и я, — сказал он и решительно поднялся на ноги.

Последний светлый час он потратил на то, чтобы набрать хвороста, разыскать родник и вымести дом с помощью на удивление добротной метлы, которую он обнаружил в пристроенном к дому сарае. Когда комары начали кусаться особенно яростно, а летучие мыши вылетели на охоту, Джек сменил шорты на джинсы, достал из рюкзака старый свитер и принялся перетаскивать вещи из машины в дом. К тому времени как он сумел закрепить сломанную дверь, небо стало черным как смола. Поднялся довольно прохладный ветер, звезды заволокло тучами, а месяц только народился и проку от него было мало. Джек развел костер, но не для тепла, а чтобы развеять мрак в доме и на душе. Он уселся перед огнем на спальный мешок и принялся медленно жевать сандвич, закусывая яблоками и припасенными на десерт хрустящими рогаликами с кремом. Настроение пошло вверх. Он стал мысленно составлять список того, что должен завтра купить. Ветер разыгрался не на шутку. Резко похолодало. Какие-то звери шуршали в кустах (опоссумы? олени? скунсы? медведь?).

Около десяти начался дождь. Капли звонко ударялись о жестяную крышу, стекая на пол сквозь многочисленные прорехи. Джек забрался в спальник и, положив голову на сложенную вчетверо куртку, стал смотреть на огонь. Артур Миллер, как ему помнилось, своими руками построил шалаш перед тем, как взялся писать «Салемские колдуньи». Джек понимал, что до Миллера ему далеко, он, к примеру, ни за что не женился бы на Мэрилин Монро. Но он был Мэдисон, и в нем взыграла фамильная гордость. Он ни за что не сдастся!

Джеку понадобилось пять дней, чтобы сделать дом пригодным для жилья. Он установил маленький генератор, который качал воду из ручья, расположенного выше по склону холма, извел амброзию, залатал крышу и перевесил дверь. Затянул окна сеткой от комаров и очистил дымоход от птичьих гнезд. В маленьком сонном городке он купил старую плиту и холодильник и к ним канистры с газом, а также разорился на две совершенно новые керосиновые лампы. Он получил лицензию на ловлю рыбы и приобрел карту с туристическими маршрутами. Кровати не было — он повесил в доме гамак и почти приучил себя в нем спать. Маленькую заднюю комнатушку оборудовал под кабинет — стол соорудил из старой двери, прибив к ней ножки из сосновых бревен. Снаружи, под деревьями, теперь стояло его новое средство передвижения — хрипящий пикап, купленный по дешевке из-за расцветки: бывшие владелицы, девчонки-хиппи, выкрасили его в ярко-розовый цвет, а капот разрисовали ромашками. Деревенские мальчишки улюлюкали ему вслед, но Джек лишь усмехался в ответ и включал на полную громкость музыку.

Теперь можно было браться за работу. Его портативная пишущая машинка плотно и основательно стояла на самодельном столе рядом с большой пачкой девственно белой бумаги и несколькими папками, содержавшими заметки и недописанный сюжет. Джек решил сделать этот день — первый день настоящего творчества — особенным. Он придумал целый ритуал. Встал рано, побрился перед зеркалом, которое повесил на дереве возле домика, сварил кофе и поджарил яичницу с ветчиной — настоящий плотный завтрак, надел шорты и чистую футболку и сел за стол. Исполненный решимости и надежды, он открыл знакомую рукопись. Ах да! «Корабль медленно входил в гавань…»

Через четыре часа Джек в отчаянии ударил кулаком по столу и вышел на крыльцо, чтобы полюбоваться величественной панорамой. Он был все там же, где и месяц назад. Роман жил у него в голове, но на бумагу ложился мертвым, он был не в силах вдохнуть в него жизнь. Остаток дня и еще два последующих Джек бился над проблемой, вымарывал фразу за фразой, закатывал бумагу в машинку, вытаскивал и рвал, снова вставлял, писал, прочитывал написанное и снова рвал. Может, изменить конец или начало, дать изложение от первого лица? Пот лил с него градом, когда июльское солнце раскаляло жестяную крышу, превращая его «кабинет» в настоящую духовку. Он проклинал себя за каждый час, впустую потраченный в Нью-Йорке, где он мог работать с комфортом, имея кондиционер и компьютер. Он подсознательно искал повод, чтобы отвлечься, ему приходилось чуть ли не привязывать себя к стулу, чтобы не прыгнуть в свой пикап и не отправиться в город в поисках пива или компании. Время утекало в песок. Если не выходить из нищенского бюджета, пятьдесят долларов в неделю, денег хватит на три месяца. Отодвигать срок больше нельзя. Все, точка.

На четвертый день он встал с первыми лучами солнца, натянул старые походные ботинки, закинул на спину рюкзак и отправился в лес. Утренние облака, густые и влажные, повисли над деревьями. Наполненный сосновым ароматом воздух казался живым от пения птиц и журчания холодных и чистых ручьев. Однажды он спугнул стадо оленей, легконогие животные бросились врассыпную, мелькая белыми попками. Глаза его жадно впитывали все, что он видел, — солнце изменяло цвет окружающего пейзажа от туманно-размытого, как на фото в технике сепии, до яркого, вибрирующего, лучащегося. Но мысли были поглощены еще не выстроенным сюжетом романа. Вот он, висит перед ним как голограмма, но видеть мало — надо ощутить.

Тропинка, извиваясь, поднималась в гору, и Джеком постепенно овладевали воспоминания — детство, сцены из фильмов. Потом прикинул, хватит ли хлеба до конца недели, и вдруг, ни с того ни с сего, в памяти всплыла Фрея. Он пытался выбросить ее из головы, запрещал себе думать о ней и вдруг увидел ее, словно она была рядом. Он чувствовал холодновато-влажное прикосновение листьев к руке — боль, когда уколол палец шипом розы, видел, как судорожно изогнулось ее тело, когда она схватилась за раковину. «Тебе плевать на людей и их чувства». Джек испытал стыд и нежность, сожаление и неуверенность в себе — мощный водоворот чувств и ощущений.

Он продолжал карабкаться вверх к гранитной вершине. Достиг наконец ее, отдышался немного и окинул взглядом окрестность. Он был потрясен совершенством увиденного. То, что казалось таким запутанным и хаотичным внизу, здесь приобрело строгую логичность. Он видел, как ручьи соединяются с реками, понял, почему фермеры так, а не иначе, засевают поля, увидел красоту и смысл в этих узорах; осознал, почему холмы сменяются долинами — своим зеркальным отражением. Увидел, что скопление грунтовых дорог, где он так часто блуждал, является всего лишь копией естественных очертаний ландшафта, копией, воспроизведенной людьми, которые испокон веков живут в гармонии с этой природой. Хотел бы он так же ясно увидеть структуру своего романа! У Творца был план. А писатель, настоящий писатель, сродни Творцу.

И в этот момент его мысли о книге и о Фрее взаимно переплелись, соединились и родили искру, озарившую все каким-то неземным светом. Он увидел свою книгу. Целиком. Всю. Понял, что, заботясь о стройности сюжета, забыл о человеческом сердце — о живом, бьющемся сердце своего романа, забыл, потому что до сих пор не желал заглянуть в свое собственное. Ни один писатель не напишет и сотни слов, не вложив в них что-то от себя — от своего видения мира. Джек понял, что причина его кризиса — его упрямое нежелание признать очевидное. Он сел на голую скалу, внезапно ощутив усталость от всего, что на него свалилось. И в то же время — облегчение и подъем. Он не станет больше загонять вглубь и подавлять неприятные эмоции — чувство вины, зависть, гордыню, сомнения, — будет смотреть им в глаза, противостоять, обуздает их, запряжет и заставит вытащить сюжет. Это будет его книга, и ничья больше. Ему наплевать, что скажут о ней рецензенты или что подумает его отец, он не станет даже прислушиваться к голосу чревоточащего сомнения, который живет в нем самом. Мысли, сцены, эпизоды, целые главы и диалоги вдруг ожили и натянулись, как леска на удилище, когда на крючок поймалась крупная рыба.

Джек вернулся уже к вечеру. Наскоро умылся, скинул одежду, опрокинул на голову ведро ключевой воды, оделся и бросился к столу, на ходу схватив кусок хлеба с сыром. Мускулы ныли, но мозг работал, как заведенный. Он поставил зажженные лампы по обеим сторонам от машинки, не желая экономить на керосине. Когда он садился за машинку, сюжетные нити уже связывались в узор, цеплялись одна за другую. Мелькнула мысль о Фрее. Чем она, интересно, сейчас занимается? Затем все, что связано с этим миром, померкло. Его увлекал за собой завораживающий поток слов.

Фрея была в Челси. Полдня провела, осматривая пустующие гаражи и заброшенные склады. Две недели назад Лола объявила о своем намерении перевести галерею из Сохо, который усилиями дизайнеров и рабочих стремительно превращался в райские кущи с соответственной рентой. Некоторые сноровистые дилеры уже переезжали в Челси, и Лола не хотела отставать. Фрее она поручила представить список вариантов возможного размещения галереи.

В пять вечера возвращаться в офис не имело смысла, и Фрея завернула за угол, гадая, где лучше поймать такси, чтобы доехать до своей крохотной квартирки. Но день выдался отличный, солнечный и не очень жаркий, и возвращаться домой не хотелось. Нет, решила она, надо немного погулять, просто побродить по улицам.

Она дошла до конца причала, немного постояла, полюбовалась рекой, затем повернула обратно по узеньким тенистым улочкам в направлении станции метро. Все здесь было таким знакомым — кованые невысокие ограды, тротуар в колдобинах, о которые она постоянно спотыкалась, мужчина, учивший своего сына принимать мяч, восторженные крики ребятишек, обливающих друг друга из пластиковых бутылок на игровых площадках. На самом деле на этой улице жил Джек. Она надеялась, что он не смотрит сейчас в окно. Она не желала его видеть. Но повернуться и уйти было бы глупо. Просто надо идти по другой стороне улицы, и тогда можно чувствовать себя в безопасности.

Бросив взгляд на противоположную сторону, она увидела троих мужчин в рабочей одежде, загромоздивших тротуар деревянными планками, носилками с цементной смесью и прочими строительными причиндалами. Жаль, что еще один дом перестраивают на новый лад. Вскоре весь район заселят банкиры и атмосфера изменится до неузнаваемости. Но когда она подошла ближе, ностальгия сменилась удивлением. Реконструкции подвергался дом, в котором жил Джек, и именно его квартиру выворачивали наизнанку. Что происходит?

Не долго думая Фрея перебежала дорогу и спросила у строителей, не на мистера ли Мэдисона они работают. Однако никто не знал фамилии нанимателя, кроме прораба, а тот как раз отлучился, точнее, пораньше ушел домой. Но рабочие с уверенностью сообщили, что сюда въехали новые жильцы, из этих скороспелок-нуворишей, судя по тем наво-ротам, которые предстояло установить в доме.

Фрея подтянулась на перилах, идущих по фронтону, и заглянула в окно. Гулкая пустота — осталась только шелуха хорошо знакомой ей квартиры. Оправившись от шока, она осознала, что нет ничего удивительного в том, что Джек съехал. Он говорил, что не может себе позволить остаться в этой квартире. Однако ее поразила стремительность его действий. Интересно, куда он подался?

Фрея шла по улице, погруженная в собственные мысли, пока некий звук — среднее между ворчанием и приветствием — не заставил ее поднять голову. Тот самый старый итальянец в майке поднял бутылку пива в знак приветствия.

Фрея помахала ему рукой и подошла, заслоняя глаза от солнца.

— Вы помните моего друга Джека? — спросила она. — Большой светловолосый парень лет тридцати, который раньше жил в квартире, где идет ремонт, — уточнила она.

— Конечно.

— И что с ним произошло?

— Съехал, — ответил старик, глотнув пива.

— Давно?

— Недели три… четыре назад.

— Не знаете, случайно, куда? Вы с ним говорили?

— Я сказал ему: «Уезжаете?» Он в ответ: «Да, из города».

— Из города? — Фрея была в шоке. — Но зачем? Куда?

Старик угрюмо смотрел на нее:

— Люди приезжают, уезжают. Это Нью-Йорк.

Фрея вежливо поблагодарила его и пошла дальше. Она говорила себе, что глупо так волноваться. Ей нет никакого дела до того, куда и зачем уехал Джек. Негодяй, она никогда его не простит. И не желает больше видеть. Она сама ему об этом сказала. Никогда. Слово гулко ударило в грудь. Июль, август, сентябрь… В сентябре он должен вернуться. У него работа.

Что, если он вообще не вернется? Если она прогнала его навсегда? Фрея никак не могла вспомнить название города, откуда Джек родом. Оуквилл? Окленд?

О, да какая разница! Она ступила на проезжую часть и чуть было не столкнулась с велосипедистом, выразительно покрутившим пальцем у виска. Как поступил Джек с Росинантом? «Где ты?» — сердито воскликнула она про себя. Но ответа не последовало.

Жизнь Джека вошла в рабочую колею. Он вставал на рассвете вместе с птицами, умывался, одевался, делал необходимую работу по дому. До пяти сидел за машинкой, потом отправлялся на вечернюю прогулку, плавал в быстрой речке, иногда ловил форель на ужин. По вечерам разводил огонь в очаге и перечитывал написанное. Делал пометки на завтра. Потом забирался в гамак и засыпал еще до десяти. Скучновато, но он чувствовал себя здоровым и сильным. Кроме того, строгий распорядок способствовал сосредоточению. Медленно, но верно стопка напечатанного росла на его столе.

В субботу после обеда он садился в пикап и возвращался в цивилизацию. Он так привык к затворничеству, что поездка в сонный крохотный городишко казалась ему не менее захватывающей, чем прогулка по Пятой авеню. «Эй, пиццерия! Женщины! Телевизор!» Повсюду приходилось задерживаться подолгу: здесь люди любили поговорить, и он считал, что хотя бы из дружелюбия должен поддержать разговор.

Вначале он заезжал на почту, проверяя, нет ли для него писем. Писем было мало, поскольку немногие знали, где его искать. Затем он заезжал в магазин, чтобы пополнить запас продовольствия. Джек решительно обходил прилавок с вином и пивом (крепкие спиртные напитки — вне закона), он также игнорировал взгляды, которые на него бросала молоденькая кассирша, и ее игривый тон, когда она задавала ему вопросы. «Притормози, парень!»

Раз или два он хотел купить открытку с видами, чтобы послать Фрее — пару строк, и все. Но что он ей напишет? «Я здесь работаю над романом» — слишком хвастливо. «Думаю о тебе» — она сразу порвет открытку. Сделав покупки, Джек неприлично рано, к шести часам, отправлялся в трактир, где съедал целую гору цыплят и бараньих котлет на косточке. Еду подавали на деревянных блюдах в виде свиньи, на гарнир шла кукуруза с густой подливой. Затем он возвращался домой и читал Пруста. Еще немного, и он начнет его понимать.

Сегодня жара стояла страшная, несмотря на то что осень уже заявляла о себе, слегка позолотив кроны деревьев. Джек припарковал машину на главной улице и поспешил в прохладный сумрак почтового отделения — там работал вентилятор. Как обычно, люди подходили, чтобы поздороваться и поболтать, он отвечал с улыбкой. У него не было ровным счетом никакого предчувствия.

— Похоже, вы сегодня именинник, — сказал мужчина за стойкой, когда Джек наконец добрался до маленького окошка, и протянул ему целых три письма.

Джек отошел с письмами в угол, испытывая нелегкое чувство от того, что его собственный отец, Кэндис и Лорен одновременно решили ему написать. Он решил начать с послания Кэндис (сиреневая почтовая бумага, почерк с закорючками, обратный адрес на конверте). Он разрезал конверт и вытащил то, что, очевидно, являлось длинным важным сообщением.

«Дорогой Джек, — писала она. — Боюсь, что новость, которую я должна тебе сообщить, явится для тебя страшным ударом…»

Глава 33

Три месяца спустя

— Не нервничай.

— Я не нервничаю!.. Как я выгляжу?

— Я уже говорил тебе, ты выглядишь прекрасно!

— Прекрасно? В последний раз, когда я спрашивала, ты сказал «красиво»!

— Ты выглядишь красиво.

— А еще раньше ты сказал «сказочно».

— Ты выглядишь сказочно и красиво — лучишься и сияешь, в общем, так, как положено выглядеть невесте.

— Как насчет прически? Я ненавижу ноябрь. В ноябре в Нью-Йорке всегда так ветрено.

— Твоя прическа — само совершенство. Мы в такси, ты не забыла?

— Что, если его там нет?

— Он там. Прекрати ощипывать свой букет.

— Но я так нехорошо с ним поступила!

— А он ужасно относился к тебе. Вы простили друг друга. Это называется любовью.

— Я сейчас упаду в обморок.

— Не упадешь.

— Я на самом деле его люблю, правда.

— Я знаю.

— О Боже, мы уже на месте! Ты захватил успокоительное?

Церковь была битком набита, невеста опаздывала. В третий раз органист начинал играть «Возрадуемся во Христе». Джек, теребя манжеты, осматривал ряды собравшихся: все одеты словно на похороны, кругом с детства знакомые лица. Запах дорогих духов смешивался с удушливым ароматом белых лилий. Ему было жарко и неуютно в непривычном костюме. Воротник сдавливал горло, как удавка, заставляя вытягивать шею под агрессивным углом, словно ему предстояло вести в последний бой армию конфедератов на проклятых янки. И тем не менее он обещал Кэндис и обещал отцу. Он должен был через это пройти.

— О'кей! Вдохни поглубже. Ты готова?

— Ты первый.

— Не глупи.

— Только выгляни. Ради меня. Пожалуйста!

Дверь в церковь была приоткрыта. Проход к алтарю выложили красной керамической плиткой. Гости шушукались. На том конце красной дорожки в тревожном ожидании стоял мужчина и смотрел на весьма колоритное изображение распятия. Фрея улыбнулась. Майкл повернул голову, и лицо его озарилось такой радостью, что глаза защипало от слез.

— Мы собрались здесь, чтобы приобщиться к святому таинству соединения в браке этого мужчины и этой женщины, что является высокой честью…

Джек перехватил взгляд мачехи. Она подмигнула, и на какой-то миг ему стало легко. После Лорен отец женился еще дважды: он никогда не принимал брак всерьез. Джек иногда задумывался, не повторит ли он отца в этом смысле.

И все же обстановка венчания не располагала к легкомыслию. Любовь. Верность. Стойкость. Выдержка.

— Кэндис Мэри Твинк, согласны ли вы взять в законные мужья…

Джек был весь внимание. Наступал великий момент. Где же кольцо?

— Майкл Джошуа Петерсон, согласны ли вы взять в законные жены?..

— Согласен.

Фрея посмотрела на его лицо, такое гордое и взволнованное. Она никогда не видела, чтобы его карие глаза так сверкали, чтобы в улыбке было столько нежности. Любовь и вправду творит чудеса. Кто бы мог подумать, что единственной женщиной из всех живущих на земле, которая составит счастье Майкла, окажется ее лучшая подруга Кэт, чье лицо тоже сияло от счастья, когда она повторяла венчальные клятвы!

У Фреи слегка кружилась голова. Как плохо она знала людей! Вот два человека, которые, она могла бы поклясться, с первого взгляда возненавидят друг друга, и тем не менее они подошли друг другу так, как ключ подходит к замку, и вот они открывают дверь в совместное будущее. Все, кажется, так просто. Если только…

— Объявляю вас мужем и женой.

Кто-то всхлипнул у нее за спиной. Должно быть, это мама Кэт или кто-то еще из их клана. Итальянцы такие чувствительные. Орган заиграл что-то светлое и торжественное. Фрея опустила голову, разглядывая носки своих новых дорогих туфель. В этот момент она сама ощущала себя итальянкой.

— Поздравляю, миссис Мэдисон. — Джек наклонился, чтобы поцеловать невесту.

Кэндис улыбалась ему победной улыбкой. Она была совсем воздушная, словно сказочная фея во всех этих пенных кружевах. Фата, шлейф и еще бог знает что такое. Никаких гвоздиков на языке сегодня и в помине не было.

Через улицу, напротив церкви, вторая половина Оуксбо-ро, состоящая из тех, кого на свадьбу не позвали, толпилась на тротуаре, усыпанном красными и желтыми листьями, выглядывала из окон магазина. Футбол по телевизору уже кончился, а вечернее шоу еще не началось. Что может быть приятнее, чем, греясь в последних лучах ноябрьского солнца, наблюдать, запоминая все и во всех подробностях, чтобы было о чем судачить, за последней невестой Мэдисона? Интересно, как она им, подумал Джек.

— Все сюда! — Джек поморщился, услышав командирский баритон отца. — Возвращаемся домой и празднуем!

— Дорогая, как мне тебя отблагодарить за все? — Кэт вскинула руки, чтобы обнять Фрею, — высоко, словно хотела воздушного змея поймать. — Ты просто чудо.

— Не говори глупости, я всего лишь…

— Нет, она права… — Майкл благодарно сжал Фрее локоть. — Мы никогда не смогли бы все так устроить, если бы не ты. — Он обвел рукой толпы гостей, уже атакующих стол. — Ты молодец.

— То, что ты сделала… Просто фантастика!

— Трудно поверить, — поддакнул Майкл.

— Ерунда. Спасибо вам, что дали мне шанс. Я трудилась в свое удовольствие.

Фрея улыбалась. От отсутствия практики щеки ныли.

Вот так они стояли и улыбались друг другу, напрягая лицевые мускулы, пока Фрея под предлогом того, что должна кое-что сделать, не оставила Кэт и Майкла вдвоем, дабы они могли заняться другими гостями. Она смотрела им вслед со смешанным чувством нежности и облегчения. Она не имела ничего против того, что Майкл и Кэт влюбились друг в друга. И против того, что Кэт переехала к Майклу и спала с ним на кровати, которую она сама только недавно освободила. Она помогала Кэт выбрать подвенечное платье, организовать заказ цветов, прием гостей и прочее. Она даже согласилась быть подругой невесты, но отказалась надеть на голову дурацкий венок. И все же ей было немного… больно. Вот и все. Между ними тремя оставалось чувство легкой неловкости, которое они старательно скрывали. История с отрезанными брюками теперь превратилась в забавную шутку. Ха-ха! Откровения Фреи об интимной стороне их с Майклом совместного проживания были напрочь стерты из памяти. А то, что у Майкла оказался лишний билет на оперу Вагнера, было воспринято как чудесный дар провидения.

Теперь Фрея могла поздравить себя с тем, что в тот ужасный вечер заставила себя вернуться в квартиру Кэт, хотя потребовалось немало мужества, чтобы, забыв о собственных неприятностях, освободить Кэт и своего бывшего сожителя от чувства вины. Фрея по праву гордилась собой. На самом деле уже несколько месяцев она вела себя на удивление хорошо. Проводила долгие часы сверхурочно с Мэттом Риверой, внушая ему оптимизм, вдохновляя его, уговаривая не обращать внимания на мафию критиков, — в результате выставка явилась настоящей сенсацией, Мэтт имел колоссальный успех, финансовый и профессиональный, и Лола Присс наконец перестала мучить Фрею, подвергая придирчивому обсуждению каждое ее решение.

На домашнем фронте тоже все было о'кей. Она наконец подписала долговременное соглашение о ренте квартиры и сделала в ней ремонт по собственному вкусу. В прошлом месяце она устроила новоселье, пригласив Кэт, Майкла и их друзей, хотя подготовка вечеринки, в той части, которая касалась приготовления еды, чуть не довела ее до нервного срыва. Не говоря уже о необходимости играть роль приветливой хозяйки с теми из друзей Майкла, которые еще помнили ее, Фрею, в качестве его близкой подруги. Квартира была вполне приличной, с консьержем внизу, на солнечной стороне, с красивым видом из окон, там даже нашлась небольшая отдельная комната для ее отца, который собирался приехать через месяц.

Что касается личного, то, хотя Фрея рассказала Кэт о Джеке и Тэш и Кэт назвала Джека грязным подонком, что принесло Фрее определенное удовлетворение, муссировать эту тему Фрея не стала. С ее стороны было бы слишком эгоистично упиваться жалостью к себе, когда Кэт была так счастлива. Фрея поднатужилась и продемонстрировала подруге свою искреннюю преданность.

Но и Фрее воздалось по заслугам. Ей было по-настоящему приятно, что клан да Филиппо принял ее чуть ли не как члена семьи, родственники были счастливы, что Кэт наконец удалось выдать замуж. Ей было по-настоящему приятно выступать в качестве одной из основных персон на вечеринке, где царило искрометное веселье. Итальянцы знали толк в праздниках. В углу играл небольшой ансамбль. Куда ни кинь взгляд, везде блюда с пирожными, щедро украшенными кремом, сливками, миндальными орешками, засахаренными фруктами и прочими вкусными вещами. Шампанское лилось рекой. Свадьбу играли в помещении, находящемся над рестораном «Маленькая Италия», которым владел один из многочисленных родственников Кэт. Среди гостей были дядюшки разбойничьего вида, тетушки с осветленными волосами, дети в бархатных костюмчиках и платьях с оборочками и даже маленькая собачка Пукки, похожая на половую тряпку. Пришли и ставшие легендой Бламберги, они сияли улыбками и обнимались со всеми — ходячая реклама для брачных агентств. Фред Рейнертсон, босс Майкла, тоже был здесь. Он провел несколько недель в дорогостоящей больнице, а когда после операции вернулся домой, обнаружил свою квартиру полностью обчищенной. Жена подала на развод. Но несмотря на пережитое потрясение, он с удовольствием заглядывал в декольте пышнотелых племянниц Кэт подросткового возраста и выглядел не таким уж безутешным.

А вот и миссис Петерсон, мать Майкла, в синем костюме! Фрея сделала вид, будто не заметила ее. Миссис Петерсон упорно не замечала Фрею, развязную девицу, одну из бывших подружек ее сына, разыгравшую из себя испаноговорящую горничную, а теперь выполнявшую почетную роль подружки невесты на свадьбе ее драгоценного отпрыска. Как бы там ни было, миссис Петерсон испытала один из самых жестоких сердечных приступов, узнав, что ее сын женится на женщине, с которой она никогда не встречалась (о том, что он женился, не получив родительского благословения, и говорить не стоит). Мало того, что эта женщина оказалась карьеристкой, читай — феминисткой, жила в Нью-Йорке, что тоже характеризовало ее не с лучшей стороны, мало того, что ей перевалило за тридцать, она в довершение всего была итальянкой, а значит, католичкой! Но Кэт, к чести ее будь сказано, обращалась с будущей свекровью как с императрицей, умоляла разрешить называть ее мамой и лила потоки лести на голову ее сына. Миссис Петерсон была непреклонна, держалась с царственным высокомерием и болезненно морщилась всякий раз, как взгляд ее останавливался на подружке невесты. Фрея с трудом сдерживалась, чтобы не щелкнуть пальцами и не крикнуть ей «Фас!».

Фрея растворилась в толпе, потягивая вино и болтая с гостями, стараясь не вспоминать о свадьбе, на которую ездила в Англию. Этот день принадлежал Кэт и Майклу, и она хотела, чтобы все было на высшем уровне. Кэт что-то рассказывала Майклу, оживленно жестикулируя, а Майкл как завороженный смотрел на нее, словно на богиню, спустившуюся к нему на облаке. Кэт буквально светилась от счастья. Фрея готова была поклясться, что не пройдет и года, и Кэт забеременеет. Ей вдруг вспомнилось, как всего несколько месяцев назад, когда они сидели в китайском ресторане, Кэт заверяла ее, что мужчины для нее больше не существуют. Фрея улыбнулась. Какие только сюрпризы не преподносит жизнь!

Фрея, как устроитель праздника, следила за тем, чтобы еда и напитки доставлялись бесперебойно. Это отвлекало ее от печальных мыслей. Вдруг кто-то постучал по столу, призывая к тишине, и вперед выступил отец Кэт. Он обвел собравшихся взглядом и сказал:

— Долго же мы ждали этого дня.

Фрея с доброжелательным вниманием слушала, как он говорил о Кэт, о ее большом сердце, о бойцовском характере, о ее маленьких недостатках. Он церемонно вложил руку Кэт в руку мужа. Фрея, покусывая большой палец, наблюдала за Майклом, надеясь, что его речь не будет слишком напыщенной и сентиментальной. Когда Кэт призналась, что ее привлекло в Майкле его необыкновенное чувство юмора, Фрея с трудом удержалась от вопроса: «Его… что?» Но сейчас, когда он начал рассказ о том, как они с Кэт встретились словно враги во время бракоразводного процесса Бламбергов, Фрея подумала, что Кэт права. Майкл всех насмешил. Любовь придала ему уверенности в себе. Он даже выглядел по-другому — в глазах появился блеск. Радуясь за него, Фрея в то же время не могла не думать о том, что это Кэт и ее любовь столь благотворно подействовали на Майкла.

Кэт вела себя отвратительно. Или крайне эмоционально? То и дело перебивала его, поправляла, даже позволила себе пригладить ему волосы. Майкл все сносил со счастливой улыбкой, на шутки отвечал шуткой. Кэт тоже произнесла короткую речь. Она сказала, что брак — это союз равных.

После того как отзвучали речи, время, казалось, понеслось вскачь. Заказная машина должна была доставить Майкла и Кэт в аэропорт, откуда они полетят на Карибы, к солнцу и лету. Надо было отнести вниз чемоданы. Кто-то должен был расплатиться с музыкантами. Случился небольшой международный инцидент, когда Пукки без видимых причин укусил миссис Петерсон за лодыжку. Кэт и Майкл поднялись наверх переодеться. Выполняя свои обязанности организатора, Фрея обвела взглядом гостей и заметила, что бабушка Кэт сидит в одиночестве, явно утомленная суетой и шумом. Бедной старушке было наверняка за восемьдесят. Фрея подошла к ней:

— Может быть, вам что-нибудь принести?

Старушка взяла Фрею за руку и усадила на соседний стул. Она была рада с кем-нибудь пообщаться и с восторгом говорила о том, какой замечательный сегодня праздник, как ей понравился Майкл и как великолепно выглядела Кэт в свадебном наряде. Фрея вежливо улыбалась и поддакивала старушке.

Миссис да Филиппо, пока они разговаривали, ласково поглаживала руку Фреи. Ладонь у бабушки была маленькой и невероятно легкой, а кожа — нежной, как изношенный бархат.

— Вы не замужем? — спросила она.

Вопрос застал Фрею врасплох. Она посмотрела на свои пальцы без колец и вся напряглась.

— Нет, — ответила она.

— На то есть особая причина?

— Нет.

— Но почему нет? Вы такая хорошенькая.

Фрея тряхнула головой:

— Мужчина — не главное в жизни.

— Смотря какой мужчина. — Старушка пытливо посмотрела на Фрею своими выцветшими глазами. — Вы никогда не любили?

Фрея почувствовала, как задрожала нижняя губа. Пожалуйста, прекратите!

— О, любовь… — она пожала плечами, — какое глупое слово! Ведь никогда не узнаешь, где любовь, а где нет.

Миссис да Филиппо улыбнулась и ласково похлопала ее по руке.

— Впервые я увидела своего будущего мужа на вечеринке, где отмечалась его помолвка с другой девушкой. Но это меня не остановило. — Она захихикала. — Женщина всегда знает. И должна действовать.

— А как именно действовать? — Фрея оставила напускную браваду и с искренней серьезностью посмотрела в глаза пожилой женщине.

Миссис да Филиппо сжала ее руку.

— Вы должны слушать голос своего сердца, — убедительно сказала она. — Мы с Джованни прожили вместе пятьдесят пять лет. И я до сих пор по нему тоскую. — Ее доброе морщинистое лицо затуманила печаль.

Фрея проглотила комок.

— Ой, смотрите! — воскликнула бабушка, указывая на Кэт и Майкла, появившихся в обычной одежде. Наступила пора прощания. Кэт подошла к бабушке, и Фрея встала, уступив место подруге. Ей надо было побродить в одиночестве, чтобы прийти в себя, восстановить душевное равновесие. Фрея не заметила, как оказалась лицом к лицу с Майклом.

— Великолепная речь. — Она улыбалась.

К ее удивлению, он обнял ее и сказал:

— Надеюсь, ты пригласишь меня на свою свадьбу.

— Конечно, — сказала Фрея не слишком любезно. Она знала, что Майкл не хотел ее обидеть, просто сказал, не подумав. — Дыши глубже, — добавила она, обратив все в шутку.

Настало время прощаться с Кэт, и Фрея вдруг ощутила себя покинутой. Не так-то легко найти замену старым друзьям.

Фрея понимала, что их отношения с Кэт уже никогда не будут прежними, и крепко обняла подругу.

— Будь счастлива!

— Ой, миленькая, как я буду по тебе скучать!

— Ерунда! У тебя теперь есть Майкл. А у него — ты. — Фрея улыбалась.

Жених и невеста стояли уже у двери, в окружении гостей, выслушивая напутствия и добрые пожелания.

— Всем до свидания! — крикнула Кэт, взмахнув рукой и подбросив в воздух букет.

Букет ударился о потолок прямо у Фреи над головой и, казалось, завис на несколько долгих секунд. Затем, увитый сверкающими золотыми и кремовыми лентами, стал стремительно опускаться. Крохотные лепестки отсвечивали сотнями искр. Букет летел все быстрее и быстрее. О нет! Он летит прямо ей в руки. Она не может позволить букету Кэт упасть на пол! Кто-то должен его поймать! Только не она… Но никто и не думал его ловить. В последний момент Фрея протянула руку и поймала букет.

— Ах! — выдохнула толпа. — Браво!

Фрея стояла, сжимая в руках букет, глядя в открытые крохотные сердечки цветов, и вдруг заплакала.

Все в недоумении зашептались. Фрея закрыла лицо руками. Пожалуйста, не надо! Не делай этого, Фрея! Но эмоции вышли из-под контроля.

— Дорогая, что с тобой? — Кэт обняла ее.

— Ничего. — Фрея всхлипывала. Все взгляды были устремлены на нее. Она испортила свадьбу Кэт. Как она могла?

— Скажи мне, — мягко, но настойчиво потребовала Кэт, — в чем дело?

— Сама не знаю. — Слезы текли ручьем. — Иди. Пожалуйста.

— Я не оставлю тебя в таком состоянии. — Кэт говорила тихо, но твердо. — Давай найдем укромное местечко и поговорим.

— Ты опоздаешь на самолет, Микки, — раздался в наступившей тишине голос миссис Петерсон.

Кэт вскинула голову.

— Самолет подождет! — бросила она. Обняв Фрею за плечи, она потащила ее в коридор, где, переминаясь с ноги на ногу, ждал Майкл. Кэт, не останавливаясь, повела Фрею в комнату с табличкой «Для дам». Но, проходя мимо Майкла, успела послать ему взглядом сообщение. Он кивнул — мол, все нормально, буду ждать.

Фрея очутилась в маленькой комнате, пахнувшей освежителем, Кэт усадила ее на перевернутую корзину для мусора, а сама опустилась на корточки.

— В чем дело? — требовательно спросила она. — Кто тебя расстроил?

— Никто. — Фрея шмыгнула носом.

— Сейчас найду салфетки. — Кэт принялась копаться в своей объемистой сумке, потом выбросила содержимое на пол, отыскала пачку с бумажными носовыми платками, разорвала упаковку и протянула Фрее. Подождав, пока Фрея высморкается, она схватила ее за руки. — О, малышка, я думала, что ты в порядке насчет этого.

— Я в порядке.

— Наверное, нам надо было повременить со свадьбой.

— Нет, нет… — Фрея покачала головой, — вы с Майклом здесь ни при чем.

— Ты уверена?

Фрея кивнула.

— Тогда в чем дело?

Фрея покачала головой. Все, что копилось и зрело в ней все эти недели и месяцы, наконец прорвалось наружу.

— Это… Джек! — выпалила она.

— Джек? — Кэт ушам своим не поверила и округлила глаза. — Этот мерзавец?

Фрея вскинула голову.

— Он не мерзавец! — выкрикнула она сквозь слезы.

— Тот самый, что переспал с твоей сводной сестрой?

— Он не хотел. — Фрея с шумом высморкалась.

— Испорченный, ленивый, никчемный дилетант, живущий на папочкины деньги?

— Он не виноват в том, что его отец богат. Как бы то ни было, он теперь на его деньги не живет.

— Паршивый писака?

— Он замечательный писатель!

— Что-то я не возьму в толк… — Кэт нахмурилась, — кажется, ты сказала ему, что не желаешь его больше видеть.

— Я знаю, — всхлипывая, проговорила Фрея, — но я думаю, он тот самый — единственный.

— Ой, миленькая…

— А теперь он женился!

— Что?

Фрея ударила себя кулаком по лбу.

— Это я сама во всем виновата! Я его оттолкнула. А теперь я больше никогда его не увижу.

Тот день в Челси стал для Фреи поворотным. Гнев и обида на Джека как-то постепенно сошли на нет. Ее грызло любопытство. Где он? Чем занимается? О чем думает? Она вновь и вновь мысленно возвращалась к их поездке в Корнуолл. Теперь все случившееся предстало перед ней в ином свете. Не все было так уж плохо. Совсем наоборот. Теперь она поняла, что Джек сказал правду, что Тэш действительно его соблазнила, чтобы причинить боль Фрее. И ей это вполне удалось. Тэш переспала с Джеком, в то время как сама она уже дважды упустила такой шанс. И теперь уже им никогда не быть вместе. Она стыдилась своего желания, потому что не считала Джека порядочным человеком. На него нельзя положиться. У него нет сердца. И все же ей очень его не хватало. Она не могла не думать о нем.

К сентябрю отчаяние ее достигло предела, и она позвонила Мэдисону в Оуксборо (Оуксборо — вот как назывался город!) — не для того чтобы поговорить с ним, просто чтобы узнать, там ли он сейчас. Услышать его голос. Но трубку взял управляющий. Фрея осторожно поинтересовалась, здесь ли Джек. «Сейчас нет, — ответили на той стороне. — Он ужинает в ресторане со своей невестой… мисс Твинк». Фрея не могла в это поверить. Она опустилась до того, что, зайдя в Интернет, принялась рыться в местных газетах, пока не нашла объявление в светской хронике и не убедилась, что Джек действительно женился.

В дверь настойчиво постучали.

— Катерина! Аэропорт! Быстрее! — говорили по-итальянски.

— Сейчас! — бросила из-за двери Кэт.

Фрея заставила себя встать. Посмотрела на свое отражение в зеркале и взяла себя в руки.

— Ты должна идти, Кэт. Сегодня твой праздник.

— К чертям праздник! Моя лучшая подруга нуждается во мне. — Кэт обняла Фрею и прижала к себе.

— О Кэт! — Фрея тихонько засмеялась и опустила голову Кэт на плечо, чтобы та могла погладить ее по голове. Глядя в пустоту невидящими глазами, она простонала: — Что мне делать, Кэт?

Кэт чуть отстранилась и посмотрела Фрее в глаза.

— Забудь его, — твердо заявила она и, взмахнув рукой, добавила: — Сколько мужчин вокруг! Обещаю по возвращении найти тебе хорошего парня. Как ты нашла для меня Майкла.

— Но я не находила Майкла для тебя, — возразила Фрея, смеясь сквозь слезы. Они держались за руки и улыбались. Глаза у обеих были влажные.

В дверь снова постучали. На этот раз очень тихо.

— Дорогая, машина внизу. Спускайся, когда будешь готова.

— Иду. — Кэт просияла счастливой улыбкой. — Ну разве он не прелесть? А теперь умойся. Ты выглядишь просто ужасно.

Пока Фрея плескала водой в лицо, Кэт собирала с пола содержимое сумки: паспорт, салфетки, бутылку с минеральной водой, витамины в капсулах.

— О, смотри! Я подобрала это в книжном магазине.

— Что это? — Фрея смотрела на отражение Кэт в зеркале. Перед глазами все еще стоял туман. Кэт уже успела закинуть сумку на плечо. В руках ее была какая-то карточка, которую она внимательно изучала. Похоже на пригласительный билет.

— Пятая авеню… Восьмого ноября, то есть послезавтра. Годится?

— Что годится? — Фрея повернулась к Кэт и посмотрела на карточку повнимательнее. — Ни за что!

— Ты обязательно пойдешь! Разве ты не понимаешь? Это же знак.

— Но восьмого день моего рождения! И я не желаю идти на вечер одиноких сердец, будь он неладен.

— У тебя есть иные планы?

Фрея открыла было рот, но снова его закрыла.

— Послушай, ты должна пойти. Обещай мне, иначе я не уеду. — У Кэт был такой начальственный вид, что Фрея не могла не улыбнуться.

— Обещаю, — сказала она.

— В понедельник вечером ты должна быть в форме. Купи себе что-нибудь новенькое. Сделай прическу.

Фрея проворчала что-то неопределенное.

— Ты пойдешь на этот чертов вечер… — Кэт сунула карточку Фрее в руку, — и ты встретишь хорошего человека.

— Правда? — Фрея скептически усмехнулась.

— О Фрея… — Кэт нежно обняла ее и мечтательно проговорила: — Кто знает! Посмотри на нас с Майклом. Чего только не случается в жизни!

Глава 34

Джек вышел из офиса и, ежась на холодном ветру, поднял воротник плаща. Он забыл, каким промозглым бывает ноябрь в Нью-Йорке. Небо из серого уже превратилось в серо-черное, цвета влажной земли. Машины мигали желтыми фарами. На дорогах пробки. Люди, одетые в темное, куда-то спешат. Обычная нью-йоркская круговерть. Джек сунул руки поглубже в карманы и, сделав глубокий вдох (воздух пропитан парами бензина), стал думать, что делать дальше. Он взглянул на часы, хотя знал время с точностью до минуты. Многие дни, недели, месяцы внутренние часы тикали в нем, отсчитывая мгновения до сегодняшнего дня, до того часа, когда, возможно, произойдет что-то очень важное.

Оставался еще час. Надо было его как-то убить. Если он возьмет такси, то окажется на месте через двадцать минут. И тогда придется сидеть в одиночестве в кафе или баре во власти раздирающих его эмоций и медленно сходить с ума. Нет, лучше пойти пешком. Джек влился в поток пешеходов и решительной походкой ньюйоркца двинулся к центру.

Хорошо снова оказаться в городе! Он чувствовал, как заряжается его энергией. Вечер понедельника — выходные позади, вечер первого трудового дня новой недели. Улицы заполнены пешеходами: молодыми и не очень, стройными и стильными и уродливо толстыми, белыми, черными, коричневыми, в роскошных мехах и в старых тренировочных костюмах. Джека забавляла показная роскошь витрин — портфели из крокодиловой кожи, тапочки из кашемира, тысячедолларовые плюшевые медведи, серебряные зубочистки — и везде напоминания о Дне благодарения: стилизованные индюшки и початки кукурузы. Джеку нравилось это чувство — оказаться дома, в городе, который стал частью тебя и в котором ты, слава Богу, не последний человек.

Именно так, далеко не последний. Об этом сообщила ему сегодня Элла. По крайней мере на одном фронте он достиг успеха. Элла, его литературный агент, заглянула ему в глаза, положила длань на рукопись, которую он отправил из заштатного городишки две недели назад, и объявила, что роман «великолепен». Лучший из тех, что ей удалось прочесть в этом году. «Драматичный», «трогательный», «запоминающийся», «оригинальный». Она уже отправила отдельные выдержки разным издателям, один из них пытался добиться эксклюзивных прав на публикацию, но Элла решила устроить нечто вроде аукциона. Парень из «Кнопфа», самый строгий и придирчивый из издателей, позвонил и, зевнув в трубку, сказал, что он не прочь посмотреть. Даже издательство, аннулировавшее контракт с Джеком, быстро дало обратный ход. У них произошла очередная смена руководства, и новая метла опять мела по-новому. Элла не назвала примерную сумму аванса, но с уверенностью заявила, что она будет «значительной».

Джек провел пару восхитительных часов, расспрашивая ее о том, что ей особенно понравилось — какая сцена, какая фраза, какая шутка (помните, та, на странице 211? Замечательно, не правда ли?). Кстати, не проронила ли она случайно слово «шедевр»? Нет, чего не было, того не было. Джек улыбнулся. До чего же он тщеславен! Книга получилась хорошей, он ее закончил. Этого довольно. Никто больше не посмеет назвать его «дилетантом». Последние недели он работал день и ночь, чтобы закончить роман до свадьбы.

Он замедлил шаг, проходя мимо книжного магазина. Вот он — один из новомодных дворцов литературы и кофеина, где вы можете потеряться по дороге от новой беллетристики до путешествий, вынырнув оттуда через несколько часов с безумно хаотичной теорией русской революции в хрустящей бумажной обложке, набив желудок пирожными с корицей. Витрины были ярко освещены и искусно оформлены. Разложенные в витрине книги на любой вкус звали заглянуть внутрь. Джек много месяцев не посещал подобных мест. Он остановился просто для того, чтобы дать попировать глазам. Одна из витрин целиком была посвящена единственной книге. Номеру первому в списке бестселлеров по версии «Таймс». Взгляд его упал на увеличенный портрет автора. Молодой человек с внешностью кинозвезды. Джек стоял и смотрел, прислушиваясь к себе, — когда же его начнет грызть зависть? Но зависти не было — лишь симпатия к собрату по цеху. Отличное начало, парень; сделай так, чтобы оно не стало концом.

— Эй, мужчина, посторонись! — Джек услышал за спиной звон бутылок — человек в униформе катил перед собой тележку, обогнул Джека и, развернувшись, заехал в стеклянную дверь магазина. Должно быть, на сегодня здесь намечено какое-то мероприятие — авторские чтения или раздача автографов. Джек подтянул штаны, подумывая, не зайти ли внутрь. (Что-то странное случилось с его костюмами: пиджаки жали в плечах, а брюки сваливались, несмотря на то что он застегивал ремень на последнюю дырку. Таинственное превращение…)

Джек еще раз посмотрел на часы. Грудная клетка сдавила легкие. Обратный отсчет почти закончен. В магазине можно неплохо скоротать оставшиеся двадцать минут. Но что, если она уже ждет? Такой оптимизм граничит с безумием. Джек переминался с ноги на ногу, не зная, на что решиться. Изо рта у него шел пар. Резко похолодало.

Глава 35

— Воспоминания — вот моя жизнь, — говорил мистер Синий Костюм.

— О, про себя могу сказать то же самое! — соглашалась мисс Серый Костюм.

— Может, встретимся как-нибудь и повспоминаем вместе?

— Хорошая мысль. Вот моя визитка. Можете мне позвонить на работу.

Мистер Синий Костюм прячет карточку в карман и отворачивается — миссия завершена, теперь можно домой или продолжить охоту. Его ищущий взгляд скользит по толпе, не задерживаясь на Фрее, как будто на ней шапка-невидимка. Ничего удивительного — она не вписывается в обстановку. Нарядилась так, что трудно было себе представить, будто ей за тридцать и она в отчаянном положении. Кэт сказала, что она должна выглядеть на все сто. И Фрея последовала ее совету. На ней было короткое с глубоким вырезом платье из тончайшей лайковой кожи, на ногах — алые туфли на непостижимо высокой шпильке. Было бы преступлением не купить такую сногсшибательную вещь. Но она выглядела белой вороной — остальные женщины явились в деловых костюмах: юбки умеренной длины, белые блузки. Очень эффектно! Пара незначительных фраз, визитка, перемещение, и все по новой — так, словно они собирали урожай: чем больше визиток, тем лучше. Будто эти кусочки картона служили гарантийными талонами от одиночества.

Фрея глотнула тепловатого кислого белого вина и посмотрела вдаль с таинственной полуулыбкой на лице, словно она не была участницей этого печального и жалкого действа, а наблюдала его со стороны, чтобы написать заметку для одного из женских журналов. Этот вечер грозил стать самым худшим в ее жизни. Она готова была задушить Кэт, распивающую сейчас коктейли под пальмами с любимым человеком.

Вечеринка, если то, что здесь происходит, можно так назвать, была устроена на втором этаже книжного магазина, в секции биологии (как остроумно!). В ярко освещенном помещении было жарко и душно. Обстановка не располагала к раскрепощенному общению. Так по крайней мере казалось Фрее. И вообще она устала и не видела перспектив — все ее романы неизбежно кончались крахом.

Но она обещала Кэт, что будет стараться, и решила сделать над собой усилие. Фрея расправила плечи и храбро влилась в поток. Прошло совсем немного времени, и она обнаружила, что непринужденно болтает с симпатичным парнем лет тридцати. Он был любезен и вежлив, но она не могла ничего придумать, что бы сказать ему, что не было бы банальным или пошлым. Или и тем и другим. Она видела, что он теряет интерес, — он принялся что-то высматривать у нее за спиной. В итоге он извинился и смылся под предлогом того, что хочет взять еще вина. Несколько мгновений спустя Фрея уже видела его смеющимся от души вместе с мисс Серый Костюм. Он брал ее визитку. Фрея поняла, что не прошла даже первого уровня этой дурацкой игры. Она обошла толпу, набираясь храбрости, чтобы начать все сначала, невольно прислушиваясь к обрывкам разговоров.

— Я обожаю романы, особенно фантастику.

— Нет, но я видел фильм.

— Он сказал, что его любимый писатель Том Клэнси. Он что — с приветом?

— Вы не чувствуете, что Шекспир сейчас здесь, с нами?

Если бы Джек был здесь! Если бы она не сказала ему тех ужасных слов. Если бы он не был женат. Фрея не могла найти разумного объяснения его браку с Кэндис Твинк. Может, она забеременела? Может, отец Джека заставил его на ней жениться? Может, от его женитьбы каким-то образом зависело получение наследства? Может, он махнул на себя рукой и решил жениться на первой попавшейся, решив, что Кэндис не хуже и не лучше других? Но все эти версии имели массу контраргументов и не казались убедительными.

Кто-то тронул ее за локоть, и Фрея чуть не подпрыгнула от неожиданности. Это был Лео Бранниган со своей обычной высокомерной ухмылкой. Весьма неприятный тип. На нем был наряд, который смело можно отнести к униформе работников масс-медиа. Высшего звена, разумеется. Дорогой, небрежно накинутый пиджак и безукоризненная тенниска.

— Как дела? Я слышал, эти вечера — классные охотничьи угодья.

— О, я тут не за этим. — Фрея рассмеялась — мол, как такая идея вообще могла прийти к ему в голову. — Я просто зашла купить книгу, ну и решила перехватить стаканчик вина. Сегодня у меня день рождения, — добавила она для большей убедительности.

— В самом деле? — недоверчиво спросил Лео.

— А как насчет тебя? — Фрея пошла в контрнаступление. — Нашел себе хорошую девушку?

— Я? — У Лео брови поползли вверх. — Боже упаси! Я скорее умру, чем свяжусь с какой-нибудь неудачницей. — Фрея подумала, что у него лицо словно создано для такой гнусной ухмылки. — Нет. Мой писатель внизу раздает автографы, а я жду, пока он закончит.

— Это… это не Джек?

— Кто? О… Джек. Хотел бы я, чтобы Джек был у меня. Но он решил остаться с Эллой Фогарти.

Фрея кивнула. Молодец, Джек, подумала она про себя.

— Нет, — продолжал Лео, взглянув на Фрею так, словно она была виновата в том, что он упустил Джека, — хочется верить, что Элла сумеет выбить из издателей нормальные деньги. В последнее время они все стали жмотами.

— М-м-м… Да… — Фрея понятия не имела, о чем это он.

— Говорят, классная вещь. Еще лучше, чем «Большое небо». Вполне может стать бестселлером.

Фрея от души надеялась, что у нее не слишком дурацкий вид. Было чему удивиться: Джек закончил книгу! Она глотнула вина, чтобы закамуфлировать удивление, поперхнулась, и Лео пришлось похлопать ее по спине.

— Я всегда знала, что он сделает это, — выдавила она из себя.

— Летом все выглядело совсем по-другому, — заявил Лео. — Я хоть и намеревался взять его к себе на заметку, но не был уверен, что из него выйдет толк. Казалось, он катится в никуда. Но потом с ним что-то произошло. Не знаю, что именно.

Зато я знаю, подумала Фрея. Душа ее пела.

— Возможно, женитьба, — предположил Лео.

— Чепуха! — воскликнула Фрея. Кэндис Твинк могла вдохновить его на написание романа с тем же успехом, что она, Фрея, слетать на луну. Эта женщина не видит дальше своего носа. Поймав удивленный взгляд Лео, Фрея добавила: — Не понимаю, почему женитьба должна была как-то сказаться на его работе.

— Что же тут непонятного? Ведь это удар ниже пояса!

— В самом деле? — Фрея ослепительно улыбалась. Какой еще удар и при чем тут Кэндис? Да, сегодня разговор у нее явно не клеится.

— Удар, который нанес ему старик, — объяснил Лео.

Фрея нахмурилась:

— Прекратив выплачивать ему содержание?

— Так у Джека было содержание? Господи, вот уж эти избалованные богатые мальчики! Нет, я имел в виду историю с его подружкой.

— С какой подружкой?

— На которой он женился. — Лео говорил таким тоном, словно перед ним была тупица. — Подумать только! Прямо сюжет для романа.

— Ты так думаешь? — Фрея склонила голову, чтобы придать себе глубокомысленный вид. На самом деле она окончательно запуталась.

— Разумеется! Ты представляешь свою подружку отцу, а потом узнаешь, что они женятся. В кошмарном сне не привидится. — Лео злобно захихикал.

Фрея смотрела на него, открыв рот. В голове гудело, как в перегруженном компьютере. В то самое время, когда они с Джеком уехали в Англию, Кэндис отправилась с его отцом в Каролину. Отец Джека любит женщин. Кэндис любит деньги. Все ясно. Фрея глотнула воздух — сияющая, чудесная, кристально ясная правда пробила дорогу в ее голову, и наконец все встало на место. Кэндис вышла замуж за Джека Мэдисона-старшего! Что означало… что означало, что Джек не женат!!! Фрея зашлась от смеха.

Лео смотрел на нее так, будто она окончательно спятила.

— Я просто подумала, что это ужасно смешно, — пояснила она, прикрывая рукой рот.

— Женщины такие жестокие! — Лео презрительно покачал головой. — Сама подумай, как был расстроен бедняга.

Фрея не могла сосредоточиться, в голове творилось что-то невообразимое. Джек не женат! Он свободен! Он закончил книгу!

Лео закатил глаза:

— Разве Джек не расстроен из-за того, что его, то есть Джека, отец женился на его, то есть Джека, подружке?

— Ты что, чокнутый? — презрительно бросила Фрея. — Джеку наплевать, кто бы на ней ни женился. Она пустышка, да простит меня Бог. Бимбо! Не понадобится и пяти пальцев, чтобы сосчитать извилины в ее мозгу. Джек для нее слишком хорош. Он так… талантлив, в нем столько юмора… и еще он такой милый, и красивый, и… — Упс! Что-то ее понесло. — По крайней мере многие так думают, — неуверенно закончила Фрея.

— А, понимаю. — Лео лукаво посмотрел на нее. — Я слышал, вы когда-то встречались. Эта девчонка мешала. Верно? А сейчас поле свободно, можно снова начать охоту.

— Я никогда за ним не гонялась! — с достоинством сообщила Фрея. — Мы всегда были только друзьями.

— Да, конечно, — скептически ухмыльнулся Лео.

— И до сих пор друзья! — с нажимом сообщила она, задетая за живое.

— В самом деле? Так почему ты не празднуешь свой день рождения с ним, вместо того чтобы охотиться за одинокими мужиками?

— Что?

Лео вздохнул — непроходимая тупость.

— Разве сегодня не твой день рождения?

— Ну и что с того?

— Ну как же, пари. У вас с Джеком. Помнишь?

— Какая пара? — Фрея вспыхнула. Ей вспомнился Корнуолл, когда они с Джеком разыгрывали влюбленную парочку. Но как, интересно, об этом мог узнать Лео?

— Пари. Па-ри, — словно для дебильной повторил Лео. — Не говори, что ты забыла.

Фрея смотрела на него во все глаза. Сердце колотилось как бешеное. Сколько раз она мысленно проигрывала эту сцену! Кафе «Пиза», они с Джеком под зонтиком с рекламой мартини… Кажется, это было в другой жизни. Джек говорит: «Я буду там» — и она с ее глупой шуткой о том, что выйдет замуж за лорда. Но она не вышла, а Джек женился, Но ведь он тоже не женился…

— Пари! — воскликнула она так громко, что все удивленно на нее уставились. Восьмого в восемь. Боже, он уже, должно быть, там.

Фрея схватила Лео за руку и посмотрела на часы, забыв, что у нее есть свои. Пятнадцать минут десятого. Он может подумать, что она не придет, что действительно не хочет его больше видеть. О Джек, подожди!

Фрея рванулась к эскалатору, затем обернулась и крепко обняла Лео за шею.

— Ах ты, чертов десятипроцентник! — сказала она и чмокнула его в губы.

Лео почесал щеку.

— Так ты его любишь! — выдохнул он изумленно. Но Фреи уже след простыл.

Глава 36

Официант покосился на пустой стакан Джека и недовольно посмотрел на клиента. Почти час он просидел за столом, выпив всего две «Кровавые Мэри», а за дверьми уже выстроилась очередь. Официант еще раз спросил, не открыть ли шампанское, и в очередной раз Джек велел ему подождать.

Сколько еще ждать? Джек много часов в жизни провел в ожидании женщин. Но до сих пор не мог понять, почему они опаздывают. Фрея в общем-то не опаздывала. Разве что чуть-чуть. А вот Кэндис заставила его отца прождать ее в церкви Оуксборо сорок пять минут — умудрилась опоздать на собственную свадьбу. Но в итоге она все-таки появилась. Сейчас они проводят медовый месяц в городе ее мечты — в Лас-Вегасе. Кэндис Твинк была в своем роде замечательной женщиной.

Ее записка лежала на полу под дверью — ждала его возвращения из Корнуолла.

«Ты ублюдок. Гарри со второго этажа сказал мне, куда ты поехал и с кем. Я всегда думала, что между вами что-то есть. Ну что ж, каждому свое, как говорят французы. Я слишком уважаю себя как женщину, чтобы играть вторую скрипку. Пора мне сконцентрироваться на собственных жизненных целях и использовать свой человеческий потенциал. Не звони мне».

До Джека не сразу дошло, что «цель жизни» Кэндис — выйти замуж за его отца. На самом деле, когда он вскрыл письма от Кэндис, Лорен и отца, все на одну тему, то чуть было не нарушил собственный сухой закон. А когда пришел в себя от изумления, это известие показалось ему вполне закономерным, хотя его и поразила целеустремленность Кэндис. За одну ночь она дала фору Скарлетт О'Хара. С решительностью, вызывавшей благоговейный трепет, если не восхищение, она переступала через дружбу, перечеркивала прошлое и даже, можно сказать, пренебрегла собственной семьей, с готовностью согласившись играть свадьбу в Оуксборо, куда была допущена только жалкая кучка перепуганных Твинков, которым даже в церкви не нашлось места. Они стояли снаружи, одетые в лучшие наряды, смешавшись с толпой зевак. Теперь Джек начал подозревать, что даже сочиняя свою «ноту об отставке», Кэндис ни на секунду не упускала из виду перспективу куда более ценную, чем он, Джек. Он не сомневался, что она сделает все возможное, чтобы перекачать к себе как можно больше от богатства Мэдисонов; а если произведет на свет ребеночка от «старины Джека», чья способность к воспроизводству не угасла с годами, лишь ускорит процесс. Лейн, брат Джека, бойкотировал свадьбу и пытался подбить Джека на судебный иск, дабы защитить их финансовые интересы, но Джек ответил отказом. Напротив, он принял предложение отца играть роль лучшего друга жениха, чтобы показать всем и каждому, что они остались друзьями. «Всем и каждому» следовало понимать буквально — всем жителям Оуксборо и всем знакомым отца за пределами родного города. Он не сомневался, что им доподлинно известно, при каких обстоятельствах встретились будущие жених и невеста. История о том, как мужчина под семьдесят увел подружку у родного сына, была слишком пикантна, чтобы не рассказывать ее в каждом баре и в каждом салоне красоты графства.

Как ни странно, потенциально унизительная ситуация возымела обратный эффект. Созерцая Кэндис во время процесса бракосочетания, видя, как отец под руку ведет ее к алтарю, доставая из-за пазухи кольцо с бриллиантами ценой в несколько тысяч долларов, Джек не чувствовал зависти, а только горечь сожаления, что представление о счастье у Кэндис оказалось столь убогим. Он жалел отца, женившегося на женщине, умопомрачительно много моложе себя, которая едва ли могла и хотела сделать его более счастливым, чем предыдущие четыре жены. Сколько бы его дружки ни шутили насчет старого коня и борозды, они не понимали главного: отец не способен оценить в женщине ум и прочие достоинства, которыми обладала, например, Лорен. Джек хотел построить жизнь по-другому.

Перемена, произошедшая в нем, была воистину революционной. Его отец, король «Мэдисон пейпер», чье уважение он стремился завоевать хотя бы тем, что не пошел по пути Джека-старшего, вдруг стал просто Джеком Мэдисоном — его отцом. Джек был перед ним в сыновнем долгу — он должен был любить и поддерживать отца, но больше не был от него зависим ни материально, ни морально. Он понял, что если даже завоюет сотню Пулитцеровских премий, отец не изменит к нему своего отношения.

И все же, чтобы считать Кэндис мачехой, требовалось время. Джеку не терпелось рассказать обо всем Фрее. Он знал, что она найдет в этой истории немало забавного. Но ее не было.

Джек посмотрел на часы. 9.15. Она должна прийти. Должна! Он ждал и надеялся, понимая в то же время, что надежда может обернуться несбыточной мечтой. Всякий раз как открывалась дверь, он поднимал глаза. Он заказал один из лучших столиков, в тихом уголке, с романтическим освещением. Он получал удовольствие, выбирая шампанское (сухое? брют? розовое?), и тут же заказал его, чтобы оно охладилось в серебряном ведерке со льдом. Он хотел рассказать ей о своей книге. Хотел увидеть ее улыбку, глаза, губы.

Настал час подвести черту под несколькими месяцами трудной работы, и не только писательской. Все лето и большую часть осени, совершая «чартерные рейсы» в городок и обратно на своем пикапе, слушая песни в стиле кантри о любви, о женщинах, которых обидели мужчины, о мужчинах, потерявших единственную женщину, которая была им по-настоящему нужна, он мечтал о том моменте, когда сможет повиниться перед ней и доказать, что он изменился. Иногда вспоминая собачье кладбище в Корнуолле и обелиски с именами рыцарей Круглого стола, он представлял собственное надгробие с надписью: «Сэр Джек, не слишком доблестный рыцарь». Фрея его уничтожила, и она одна может его оживить. Если сочтет нужным.

Джек схватился за край стола так, что побелели костяшки пальцев. Где же она? Он тосковал без нее, без ее смеха, без ее бойцовского духа, без постоянных ссор с ней. Со времени Корнуолла он не мог думать ни об одной другой женщине: вновь и вновь его захлестывали эротические мечтания. Он видел ее глаза, грудь, ноги. Вспоминал, как она выглядела, когда лежала на кровати, раскинув руки, а он стоял перед ней на коленях. Однажды она сказала ему: «Тебе не нужна такая женщина, как я». Но она была не права. Фрея была той самой женщиной, которую он хотел. Единственной женщиной.

Опять подошел официант. Джек махнул ему рукой, чтобы уходил, и взглянул на часы. Половина десятого. Что могло ее задержать? Чем она объяснит свое опоздание? Размышляя об этом, он понимал, что тешит себя иллюзией. Она не пришла не потому, что заболела, или застряла на какой-нибудь встрече, или безуспешно ловила такси. Она не пришла потому, что не захотела прийти. Он вспомнил заключительную сцену из фильма «Третий человек», в котором Джозеф Коттен ждет девушку, а она идет к нему по длинной улице между двумя рядами по-зимнему голых деревьев, к нему… и мимо него, даже не оглянувшись, не повернув головы. Пламя надежды, горевшее в нем, погасло.

Ну что же. Больше он не будет ее беспокоить.

Может, она забыла? Нет, слишком хорошо он ее знал, чтобы на это надеяться. Джек взглянул на шампанское в ведерке, на букет цветов на стуле напротив, подозвал официанта и попросил принести счет.

Глава 37

Куда они все подавались? Фрея не могла поверить в то, что такое возможно. Столько машин, и ни одной свободной! Черт, огонек не горит. Фрея окинула взглядом улицу и решила перебежать на другую сторону — может, там повезет? Зеленый. Ура! Вот и такси! Она отчаянно замахала рукой. Слава Богу! И тут увидела, что кто-то ее опередил. Черт! Фрея погрозила таксисту кулаком, когда машина проехала мимо. Она представила себе, как Джек сидит в ресторане, дожидаясь ее, взглянула на часы и почти побежала.

Может, она просто тешит себя напрасной надеждой? Мог ли он помнить об их пари спустя столько месяцев? Даже если и так, то решится ли он прийти после всего, что она ему наговорила? Возможно, его вообще нет в Нью-Йорке. Она знала, что он не женился на Кэндис, но это не означало, что он не забавляется в тени магнолий с какой-нибудь другой милашкой.

Такси по-прежнему не было. Впереди показался перекресток. 34-я улица. Уже половина десятого. Полная безнадежность. Может, не стоит и пытаться? Фрея остановилась, переводя дыхание. В ушах стоял звон. И сквозь этот звон она вдруг ясно услышала голос старушки да Филиппо. Женщина всегда знает. И, когда знает, должна действовать.

Фрея перешла на бег, путаясь в фалдах длинного пальто. Бежать на высоченных каблуках было опасно для жизни. Она знала уже тогда, но не поверила голосу сердца. Страх быть отвергнутой и дурацкая гордость встали у нее на пути. И внезапно она обрела абсолютную уверенность в том, что Джек ее ждет. Она прибежит в ресторан запыхавшаяся и… она видела его неподражаемую улыбку. Она тоже будет улыбаться. Она подойдет прямо к нему и скажет… Что же она скажет? Те слова, что она ни за что бы не решилась произнести вслух, набухали в ее голове, словно почки — вот-вот лопнут, откроют миру свое содержимое. Я люблю тебя.

Такси! Фрея отчаянно замахала, и машина остановилась. Спасибо, спасибо, спасибо! Фрея откинулась на сиденье, оглушенная тем, что вдруг с такой поразительной ясностью осознала. Она его любит! Ну разумеется, любит. Поэтому и не знала покоя все эти месяцы. Она тосковала по его смеху. По его обществу. Мечтала о нем ночами, так хотелось до него дотронуться, почувствовать тепло его тела.

Наконец-то! Вот и изогнутая застекленная витрина ресторана. Снаружи очередь, люди кутаются в пальто, переминаются с ноги на ногу. Фрея наспех расплатилась с таксистом и бегом бросилась к входу.

— Эй, в очередь!

— У меня встреча, — бросила она через плечо.

Работая локтями, пробралась ко входу. Из зала доносился гул. Вдоль хромированной стойки бара группами по двое, по трое сидели люди. Смех, запах духов, блеск зеркал, стук кубиков льда в шейкерах. Фрея, озираясь по сторонам, шла к столикам. Сердце грозило пробить ребра. Где же он?

— Простите, мисс, у вас заказано?

— Да, — бросила она на ходу — этот вежливый голос ее раздражал. — Я кое с кем должна встретиться. — Фрея была на грани истерики. — Он должен быть здесь.

— Могу я узнать его имя?

Фрея неохотно повернулась к говорившему. Белая рубашка, черные брюки, профессиональная улыбка.

— Мэдисон, — сказала она, почувствовав легкую дрожь уже от того, что произнесла имя вслух.

— Вы не пройдете со мной?

Фрея пошла следом к административной стойке в небольшой нише. Затаив дыхание, она смотрела, как метрдотель водит пальцем сверху вниз по открытой странице с фамилиями заказчиков. Он дошел до конца страницы, затем стал медленно подниматься наверх.

— Он здесь, я знаю, — уверенно заявила Фрея, стараясь заглушить зловредный голос, нашептывающий ей, что его тут отродясь не было, что она круглая дура.

— Мэдисон. Да вот он.

Фрея готова была расцеловать метрдотеля.

— Но столик был заказан на восемь. — Молодой человек быстро взглянул на часы. — Боюсь, он уже ушел.

Нет!

— Вы уверены? За каким столиком он сидел?

Мужчина жестом остановил молодую женщину, проходившую мимо, — стройную блондинку в черном платье.

— Сьюзен, эта дама должна была встретиться с мистером Мэдисоном, двенадцатый столик. Ты не помнишь, он не ушел? Сьюзен принимает верхнюю одежду, — пояснил метрдотель.

Сыозен с любопытством взглянула на Фрею.

— Да, я хорошо его помню. Он дал мне цветы — просто восхитительные! Сказал, что они ему больше не нужны. И ушел.

Фрея смотрела на нее невидящими глазами. Она не желала в это верить.

— Высокий, светловолосый парень, — добавила Сьюзен. — Красивый.

— Вы не видели, куда он пошел? — спросила Фрея. — Он ничего не сказал? Когда он ушел? Как выглядел?

— Ушел минут двадцать назад, — ответила Сьюзен. — Выглядел довольно подавленным. — По выражению ее лица можно было догадаться, что она не заставила бы такого мужчину ждать.

Фрея удрученно вздохнула.

— Ну что же, спасибо, — сказала она и пошла прочь.

Она прошла мимо стойки и вышла на улицу. Там по-прежнему стояла очередь. Она свернула с улицы, залитой светом рекламы, в темный переулок и побрела, опустив голову, засунув руки в карманы.

Джек пришел, но она опоздала. Что она скажет ему? «Прости, Джек, я была на вечере одиноких сердец». Она уже отказывала ему раньше. Он подумает, что она так поступила намеренно, что ей нет до него дела. Джек гордый. Он дал ей последний шанс, но она упустила его.

Джек сдержал обещание. Прождал ее почти два часа. Купил цветы. Это она подвергла сомнению их дружбу. На этот раз она разочаровала его почти так же жестоко, как однажды он разочаровал ее. Можно ли что-то поправить? Могут ли они стать снова просто друзьями? Только друзьями? Что значит «только»? Что может быть более волнующим, чем близость с тем, кто знает наперед, что ты скажешь, еще раньше, чем ты об этом подумаешь, кто на лету ловит твои шутки и мгновенно дает обратный пасс, кто знает о твоих предпочтениях и, наоборот, кто способен заглянуть в самые темные уголки твоей души, кто знает все слабости — и от этого не относится к тебе хуже, кто вдобавок ко всему этому чертовски сексуален?! Фрее всегда нравился Джек как мужчина, она могла теперь себе в этом признаться, но самое драгоценное в их отношениях — дружба.

Фрея всхлипнула. Она даже не знала, как его разыскать. Он мог быть где угодно в этом огромном городе. Она потеряла его, возможно, навсегда.

Фрея сморгнула слезу. Еще одну. Что-то мешало ей, светило в край глаза. Она обернулась. Светящиеся буквы во всю стену. «Норд-норд-вест», — прочитала она, предпоследняя буква соскочила и висела на кабеле, исторгая искры. Перед ней был кинотеатр. И в нем шел один из самых любимых фильмов Джека.

Она и сама не заметила, как вошла в кинотеатр. Настоящая развалина, доживавшая свой век перед сносом. Кассирша, на вид не то китаянка, не то кореянка, сидела в стеклянной кабинке, смотрела портативный телевизор и жевала поп-корн.

Фрея просунула голову в маленькое окошко:

— Простите, около получаса назад у вас не покупал билет мужчина?

Кассирша смотрела на нее со скучающим видом, не переставая жевать.

— Хотите купить билет?

— Хочу. — Фрея достала кошелек и протянула купюру. Зачем она сюда пришла?..

— Фильм уже кончается, — сказала женщина, протягивая билет.

Фрея ничего не ответила. Она прошла через обшарпанное фойе, открыла дверь в зал и остановилась, ослепнув от темноты. На экране Кэри Грант, одной рукой цепляясь за скалу, другой сжимал руку блондинки, висящей над пропастью.

Фрея, привыкая к полумраку, обвела глазами зал. Не больше дюжины зрителей. Джека среди них не было.

Лицо блондинки, искаженное страхом, заполнило экран.

— Я не могу! — кричала она, в отчаянии поднимая глаза на Кэри Гранта.

— Ты можешь. Давай.

— Я устала…

Фрея повернулась, чтобы уйти. Она чувствовала себя покинутой и несчастной. Глупо было надеяться, что она найдет Джека только потому, что любит его.

Вдруг в самом конце ряда она заметила одинокую фигуру. Мужчина сидел, закинув ноги на сиденье переднего ряда. Джек. На нем были очки эдакого прилежного мальчика из колледжа. Фрея думала, что сердце ее сейчас разорвется. Она поспешила к проходу между рядами пустых кресел.

На экране Кэри Грант и блондинка уже обнимались на верхней полке купе. На женщине была белая пижама.

— Это глупо! — со смехом говорила она.

— Я знаю. Но я сентиментален.

Фрея приближалась к Джеку. Он ее еще не заметил. Сидел, погруженный в себя, задумчивый и печальный. Фрею переполняла нежность. От волнения ее бросило в дрожь. Но когда она заговорила, голос звучал легко к звонко, почти насмешливо:

— Это место занято?

Джек поднял глаза. Удивление сменилось восторгом. Он откинул сиденье, схватил Фрею за руку и привлек к себе.

— Я приберег его для тебя.

1

В скандинавской мифологии богиня плодородия, любви и красоты, сестра Фрейра. — Здесь и далее примеч. пер.

2

Сильвия Плат (1932-1963) — американская поэтесса, покончила с собой.

3

Тони Моррисон (р. 1931) — американская чернокожая писательница. Тема ее романов — отношения между черными и белыми американцами. Лауреат Пулитцеровской премии (1988).

4

Речь идет об оперной тетралогии «Кольцо нибелунга» Рихарда Вагнера.

5

Брюс Спрингстин (р. 1949) — американский эстрадный певец и композитор.

6

Старинная игра в шашки и кости.

7

Совместная деятельность мышц, обеспечивающая функционирование того или иного органа.

8

Американские киноактеры 1930-1950-х гг. Снимались в амплуа «неотразимых героев».

9

Том Вулф (р. 1932) — американский писатель-социолог. Создатель так называемой новой журналистики.

10

Несносный ребенок (фр.).

11

Расцвет. Обычно дается как кличка домашнему скоту.

12

В греческой мифологии Троил — троянский царевич, которому изменила его возлюбленная Крессинда, «Троил и Крессинда» — поэмы Чосера, Шекспира, Дж. Драйдена и опера У. Уолтона.

13

Герои романа Э. Бронте «Грозовой перевал».

14

Французская писательница, жена Жан-Поля Сартра, представительница экзистенциализма.

15

Фонетическое упражнение профессора Хиггинса из мюзикла «Моя прекрасная леди».

16

Игра слов — название игры в мяч и сленговое название попойки.

17

В переводе с английского — конфета, сладость.

18

Хамфри Богарт — американский актер, снимался в амплуа обаятельных гангстеров и преступников. Ингрид Бергман — шведская киноактриса.

19

Треугольный парус.

20

Игра слов. Буквальный перевод названия журнала — «Деревенская жизнь».

21

Айзек Уолтон (1593-1683) — английский писатель, автор биографий.

22

Quod erat demonstrandum — что и требовалось доказать (лат.). Выражение принадлежит древнегреческому математику Эвклиду.