Книга: Русская артиллерия в мировую войну (Том 1)



Барсуков Евгений Захарович

Русская артиллерия в мировую войну (Том 1)

Барсуков Евгений Захарович

Русская артиллерия в мировую войну

Том 1

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания после текста книги.

Аннотация издательства: Е. Барсуков. "Русская артиллерия в мировую войну 1914 - 1918 гг. Том первый". Автор настоящего труда всю свою многолетнюю службу провел в артиллерии. Начав строевую службу в 1884 г. младшим офицером в артиллерийской бригаде, в 1895 г. окончил Академию генерального штаба и далее продолжал служить в артиллерии, последовательно занимая должности в Главном артиллерийском управлении, в Управлении инспектора артиллерии; с 1904 г. по 1914 г. состоял по совместительству руководителем в офицерской артиллерийской школе; с 1910 г. до мировой войны был членом артиллерийского комитета и комиссии по составлению уставов и наставлений. Во время мировой войны 1914 - 1918 гг. получал командировки на Кавказский и Юго-западный фронты для обследования действий артиллерии и снабжения ее боеприпасами и с января 1916 г. по февраль 1918 г. был начальником Управления полевого инспектора артиллерии при верховном главнокомандующем и председателем комиссии по организации тяжелой артиллерии особого назначения. Близко знакомый по занимаемым должностям с важнейшими сторонами развития артиллерии царской армии, автор для своего труда широко использовал многочисленные архивные материалы и в первой части первого тома дал подробное изложение организации, состояния материальной части, тактической и технической подготовки русской артиллерии перед мировой войной. Во второй части изложены все перемены, которые произошли в русской артиллерии за время мировой войны как в отношении управления, организации, так и в особенности увеличения артиллерии всех видов. Книга предназначается для начальствующего и командного состава Красной Армии как военно-историческое исследование эволюции артиллерии за время мировой войны 1914 - 1918 гг.

Биографическая справка: Барсуков Евгений Захарович (16(28).3.1866, Смоленск, - 12.1.1957, Рига), советский военный ученый, генерал-майор артиллерии (1940), действительный член Академии артиллерийских наук (1948). В Советской армии с 1918. Окончил Александровское военное училище (1885) и 2 класса Академии Генштаба (1895). С 1899 правитель дел генерал-инспектора артиллерии в Главном артиллерийском управлении, член Артиллерийского комитета ГАУ, комиссии по составлению артиллерийских уставов и наставлений и комиссии по преобразованию армии при Главном управлении Генштаба. Одновременно преподавал в Офицерской артиллерийской школе. С января 1916 начальник Управления полевого генерал-инспектора артиллерии при Ставке и председатель комиссии по организации тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН). После победы Октябрьской революции генерал-майор Барсуков перешел на сторону Советской власти. С января 1918 начальник Артиллерийского управления при Верховном главнокомандующем. В апреле 1918 был назначен инспектором артиллерии Западного участка отрядов завесы. С ноября 1918 по июнь 1919 - военный руководитель Минского (Западного) ВО, затем работал в управлении ТАОН. С 1924 на научной работе в Управлении по исследованию и использованию опыта 1-й мировой войны. С 1934 в отставке. Автор более 50 военно-научных работ, в том числе фундаментальных трудов по истории русской артиллерии. Государственная премия СССР (1941). Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени и медалями. Сочинения: Русская артиллерия в мировую войну. М., 1938 - 1940. Т. 1 - 2; Артиллерия русской армии (1900 - 1917 гг.). М., 1948 - 1949. Т. 1 - 4. (Советская военная энциклопедия. Воениздат, 1990. Том 1, стр. 329)

С о д е р ж а н и е

От автора

Часть первая. Состояние русской артиллерий к началу войны

Организация высшего управления артиллерией

Организация артиллерии

Полевая артиллерия

Тяжелая артиллерия

Вооружение артиллерии

Полевая легкая и горная артиллерия. Полевая тяжелая артиллерия

Тяжелая артиллерия

Артиллерия специального назначения. Снаряды специального назначения. Универсальный снаряд

Обеспечение русской армии артиллерией

Мобилизационные запасы артиллерии

Боевая подготовка артиллерии

Общие основания подготовки

Руководства и наставления. Военная литература

Подготовка личного состава артиллерии: солдат (канониров, бомбардиров и фейерверкеров), младших офицеров, старшего командного состава

Офицерская артиллерийская школа. Артиллерийская академия. Артиллерийские учебные полигоны

Физическая подготовка и спорт

Подготовка в артиллерийском отношении общевойсковых начальников

Совместная подготовка артиллерии с другими родами войск

Выводы

Часть вторая. Организация и вооружение русской артиллерии во время войны

Высшее управление артиллерией

Организация артиллерии. Новые формирования артиллерийских частей

Полевая артиллерия

Тяжелая артиллерия. Создание тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН)

Артиллерия специального назначения: зенитные батареи, штурмовые и траншейные, минометы и бомбометы

Обеспечение артиллерии личным и конским составом

Обеспечение русской армии артиллерией

Вооружение артиллерии

Обеспечение артиллерии боевыми припасами

Эволюция техники артиллерии. Орудия

Снаряды, трубки, взрыватели

Порох

Связь

Средства определения места неприятельских батарей

Автобронирование. Механизация передвижения

Химические и другие специальные снаряды

Список условных названий и сокращенных слов

Перечень источников

Таблица перевода старых русских мер в метрические

Примечания

От автора

Мировая война 1914 - 1918 гг. подчеркнула огромную роль и могущество артиллерии в современных сражениях. В сентябре 1914 г., в начале маневренного периода войны, начальник штаба верховного главнокомандующего русской армии телеграфировал военному министру, что "вся тяжесть современного боя - на артиллерии", а один из видных представителей русской артиллерии докладывал верховному главнокомандующему, что "артиллерия начинает бой, она его ведет и решает".

Роль артиллерии при этом переоценивалась: участь боя решала всегда и будет решать не артиллерия, а пехота, способная сразиться грудь с грудью с неприятелем, и на пехоту всегда ложилась тяжесть боев - в смысле физических усилий, тяжелых моральных переживаний и наибольших потерь.

Но безусловно прав был начальник штаба верховного главнокомандующего, сообщавший тогда же военному министру, что центр тяжести сражений лежит "в широком применении артиллерийского огня, без чего невозможно достигнуть каких-либо ощутительных результатов", что при использовании противником "самоокапывания, подготовке ряда параллельных окопов и разброске громадного числа пулеметов по всему фронту продвижение вперед пехоты возможно лишь при энергичном и притом непрерывном содействии артиллерии, расчищающей доступы к противнику"...

Большое значение артиллерии еще резче выявилось в позиционный период войны, когда от артиллерии потребовалось полное обеспечение успеха боевых действий путем разрушения и уничтожения всего, что мешает действиям пехоты: укрепленных по последнему слову инженерной техники позиций, огневой и живой силы противника, с тем чтобы дать возможность атакующей пехоте занять совершенно обезвреженную неприятельскую позицию без тяжелых потерь, неизбежных при недостаточной работе артиллерии.

Отзывы о боевых действиях русской артиллерии в мировую войну, не исключая отзывов неприятеля, свидетельствуют о высокой ее подготовке в отношении искусства стрельбы и использования огня. Действие русской артиллерии по открыто расположенным или двигающимся неприятельским войскам было ужасающим. История мировой войны знает немало тому примеров. Тяжелая русская артиллерия, получившая наиболее мощные орудия крупных калибров лишь в последний год войны, разрушала самые прочные фортификационные сооружения противника.

В начале войны начальник штаба верховного главнокомандующего сообщал военному министру, что артиллерия "сметает смертоносные пулеметы противника и уничтожает его артиллерию", что "пехота не нахвалится артиллерией", которая стреляет "великолепно", и что, "боясь нашей артиллерии, австрийцы стали предпринимать ночные нападения". По другим отзывам, относящимся к маневренному периоду войны, "блестящие, выше всяких похвал" действия русской артиллерии в техническом (стрелковом) отношении "заслужили полное одобрение и восхищение; наши артиллеристы стрелять умели... и каждый раз, когда надо, они давали то, что может дать современная артиллерия в умелых руках".

В позиционный период войны, в мае 1916 г., войска 11-го русского корпуса, благодаря искусному действию своей артиллерии, разрушившей укрепления противника, прорвали австро-германский фронт, понеся незначительные потери, и проникли в глубину неприятельской оборонительной позиции на 7 - 8 км.

Тогда же, 22 - 23 мая, русские 5-й и 6-й стрелковые полки, штурмующие неприятельскую укрепленную позицию после артиллерийской подготовки, преодолели три полосы укреплений спустя только 50 минут после начала атаки и, развивая в дальнейшем успех, 26 мая захватили г. Луцк и форсировали переправу через р. Стырь. Все участники и свидетели боя единогласно приписывали такой блестящий и быстрый успех выдающейся работе артиллерии, причем количество бывших в бою русских орудий не соответствовало силе и протяжению атакуемой укрепленной позиции (участок штурма по фронту - около 4 1/2 км, и на каждый километр приходилось лишь 9 легких и 5 полевых тяжелых орудий).

При наличии же в своем составе могущественных орудий крупных калибров (ТАОН) русская артиллерия вполне обеспечивала атаку своей пехоты, настолько разрушая укрепления и проволочные заграждения противника, что усидеть ему за ними было невозможно. Русская пехота нередко в этих случаях почти без потерь проходила 2 - 3 линии укреплений неприятеля без сопротивления с его стороны. Некоторые части пехоты иногда даже упрекали свою артиллерию за то, что она подвергла неприятельские укрепления излишнему разрушению, сравняв их с землей, вследствие чего нельзя было в них закрепиться.

В октябре 1914 г. командующий 8-й германской армией генерал Франсуа в своих выводах из опыта войны говорил, что русская артиллерия "с большим искусством" занимает позиции, "очень хорошо" организует наблюдение за целями, "стреляет в общем хорошо". Гинденбург, давая оценку русской армии в 1915 г., выразился: "Русская артиллерия стреляет хорошо, хотя с огромным расходом снарядов".

В июне того же 1915 г. военный корреспондент главной квартиры австро-венгерской армии, отмечая в австро-германской печати "необычайную силу" русской артиллерии, писал (не без некоторого преувеличения, впрочем), что "во многих местах победа решалась" именно ею.

Наряду с положительными бывали в мировую войну и отрицательные действия русской артиллерии, когда она не оказывала должной помощи своей пехоте и не прикрывала ее от неприятельского огня.

Происходило это, - не говоря уже о таких причинах, как недостаток снарядов и ничтожное количество гаубичной и тяжелой артиллерии (особенно в 1915 г.), - вследствие довольно слабой тактической подготовки артиллерии, отсутствия умелого руководства ее боевой работой со стороны некоторых старших артиллерийских начальников и главным образом вследствие незнания свойств артиллерии и не соответствующего этим свойствам применения ее в бою со стороны многих общевойсковых начальников; причиной являлось также отсутствие должного единения и органической связи артиллерии с пехотой и другими родами войск.

Во всяком случае боевое использование русской артиллерии во время мировой войны и тесно с ним связанные вопросы боевой подготовки, вооружения, организации, управления и боевого снабжения артиллерии заслуживают самого внимательного и серьезного изучения, так как представляют не только большой научно-исторический интерес, но имеют актуальное значение для РККА.

Имея это в виду и принимая во внимание, что по службе в старой армии мне приходилось быть довольно хорошо осведомленным во всех указанных вопросах, я задался целью составить исторический очерк состояния и развития русской артиллерии в мировую войну.

При исследовании вопросов прошлого русской артиллерии мне, как непосредственно принимавшему участие в разрешении многих из них, нелегко быть в полной мере беспристрастным. Поэтому исследование архивных материалов я положил в основу при составлении своего труда, всячески избегая придавать ему мемуарный характер.

Однако, при извлечении необходимых архивных материалов встретились большие, даже непреодолимые затруднения. Центральный военно-исторический архив (в Москве) вообще не отличается богатством документов по артиллерийским вопросам. В нем не оказывается документов бывшего Артиллерийского комитета и многих дел Главного артиллерийского управления, а самые необходимые для настоящего труда дела бывшего Управления полевого инспектора артиллерии (Упарта) до сих пор не разобраны и перемешаны с имеющимися в архиве делами ГАУ и бывшей Санитарной части главноуполномоченного Красного креста. Описи этих дел составлены наспех; заголовки дел по описям не всегда отвечают содержанию дел по существу. Находящиеся в ЦВИА архивные фонды Упарта и ГАУ (всего по описям ЦВИА в этих фондах значится около 16 000 дел) в таком состоянии, что пользоваться ими почти невозможно. Некоторые дела Упарта остались в АУ РККА или взяты в другие управления, а некоторые исчезли или уничтожены. В ЦВИА не оказалось, например, таких наиболее ценных дел Упарта, как дела с докладами и отчетами о войне, с донесениями об атаках, с наставлениями и руководствами, об изобретениях, о действительном расходе боевых припасов во время войны и пр. Розыск материалов приходилось делать часто не сверху - со стороны распорядителей, а снизу - со стороны исполнителей или путем просмотра приказов и архивных дел разных управлений штаба верховного главнокомандующего и штабов армий фронтов. Поэтому выполнение этого обширного труда потребовало нескольких лет упорной работы.

В 1926 г. Штаб РККА издал составленную мною книгу "Подготовка России к мировой войне в артиллерийском отношении", являвшуюся первым этапом осуществления указанной общей задачи{1}. В 1928 г. Штабом РККА была издана вторая составленная мною книга - "Работа промышленности на боевое снабжение русской армии в мировую войну", предназначавшаяся для работников государственных учреждений в области артиллерийского снабжения армии. В этой книге, и в особенности в переработанном и дополненном мною в последующие годы для 2-го и 3-го изданий труде А. А. Маниковского "Боевое снабжение русской армии в мировую войну", вопросы обеспечения артиллерии и других войск армии оружием и боевыми припасами исследованы с достаточной подробностью.

Настоящий мой труд "Русская артиллерия в мировую войну", издаваемый в двух томах, охватывает следующие вопросы.

Том первый. Часть I. "Состояние русской артиллерии к началу войны". Обнимает вопросы организации, управления, вооружения, обеспечения мобилизационными запасами и боевой подготовки артиллерии, а также подготовки в артиллерийском отношении общевойсковых начальников и боевой подготовки артиллерии в связи с другими родами войск.

Вопросы эти отчасти уже были освещены в упомянутом моем труде "Подготовка России к мировой войне в артиллерийском отношении". Но в нем почти вовсе не была затронута сторона методики подготовки артиллерии старой армии, между тем освещение этого вопроса имеет значение; роль бывшей офицерской артиллерийской школы не была настолько выявлена, чтобы историческим примером положительных сторон ее работы воспользоваться при современных условиях подготовки артиллерии РККА; причины малого знакомства с артиллерией общевойсковых начальников и отсутствия органической связи артиллерии с другими войсками не были достаточно выяснены; отсутствовали указания о роли учебных артиллерийских полигонов и пр.

В части I этого труда я стремился исследовать все указанные вопросы с исчерпывающей полнотой, имея в виду выявить как все положительные стороны подготовки старой русской артиллерии, знакомство с которыми может быть полезным для приложения к жизни РККА, так и ошибки прошлого во избежание их повторения.

Часть II. "Организация и вооружение русской артиллерии во время войны". Обнимает собою исследование вопросов о состоянии русской артиллерии в период мировой войны 1914 - 1917 гг. в отношении ее управления, организации, вооружения, снабжения боевыми припасами, об эволюции ее техники, обеспечении личным и конским составом, а также касается вопроса обеспечения русской армии артиллерией.

При составлении обширной и сложной части II встретились большие трудности, в особенности при составлении 2-й и 7-й глав - об организации и формированиях и об эволюции техники арадллерии.



Архивные материалы, относящиеся к вопросу организации и формирований артиллерии, оказались разбросанными по множеству дел и приказов штабов армий, фронтов, верховного .главнокомандующего, главного штаба и приказов военного ведомства и не только разбросанными, но и перепутанными, иногда противоречащими друг другу. Например, для составления таблиц новых формирований артиллерийских частей в период войны пришлось пересмотреть все приказы верховного главнокомандующего и его начальника штаба и много приказов по военному ведомству.

Основными материалами для составления 7-й главы - "Эволюция техники артиллерии" - должны были служить архивные дела бывшего Артиллерийского комитета ГАУ и дела Упарта "Об изобретениях", но ни тех, ни других дел в ЦВИА не оказалось, и пришлось довольствоваться случайными материалами, обнаруженными в других архивных фондах, литературными источниками и отчасти даже личной памятью.

В части II особое внимание было обращено мною на исследование вопросов управления и организации артиллерии, так как эти вопросы были наиболее "слабым местом" при разрешении их в старой русской армии. Деятели ее постоянно, еще со школьной скамьи, твердили на словах, что правильная организация является залогом успеха во всяком деле, что "организация не терпит импровизации", а на деле нередко, и особенно часто во время войны, организационные вопросы разрешали именно путем импровизации.

Том второй. Часть III. "Эволюция тактики и стрельбы, личный состав русской артиллерии во время войны". Является исследованием указанных вопросов в отношении основ боевого применения артиллерии в маневренный и позиционный периоды войны, артиллерийских позиций, разведки, наблюдения, связи, методов стрельбы, а также касается вопроса подготовки и морального состояния во время войны личного состава артиллерии как нераздельной части русской армии.

Исследование вопросов о боевом использовании русской артиллерии в мировую войну, особенно в маневренный ее период, наиболее важно и существенно для РККА. Между тем архивных источников, относящихся к вопросу эволюции тактики и стрельбы артиллерии в маневренный период войны, почти вовсе нет, так как этим вопросом верховное командование русской армии в 1914 - 1915 гг. не интересовалось. Что же касается позиционного периода, то в 1916 - 1917 гг. Управлением полевого инспектора артиллерии был собран обширный материал по данному вопросу - и в делах, и в созданной библиотеке (до 2 000 - 3 000 разных книг и брошюр, как русских, так и полученных от бывших союзников России). Но в ЦВИА почти нет дел Упарта по вопросу о боевом использовании артиллерии; нет и библиотеки Упарта.

Из просмотренной мною нашей литературы, относящейся к этому вопросу, в общем далеко не богатой, я мог использовать для своего труда сравнительно ничтожное количество материала.

При составлении части III пришлось довольствоваться, главным образом, теми наставлениями, руководствами и указаниями, какие издавались командованием русской армии во время войны, по большей части распоряжением Упарта в 1916 - 1917 гг., и, кроме того, использовать выводы из примеров боевых действий русской артиллерии, приведенных в труде.

Исследование вопросов эволюции маневренной тактики артиллерии в различных условиях боевой обстановки иллюстрируется в мере возможности краткими примерами боевых действий русской артиллерии.

В ЦВИА имеется обильный материал в виде журналов военных действий, дневников и реляций, составленных различными частями артиллерии. Но пользоваться этим материалом или вовсе нельзя, или можно лишь с большой осторожностью, так как большинство документов составлено небрежно, так сказать, для отбывания номера, или с предвзятой целью самовосхваления, или обесценивается отсутствием необходимых схем. Так, например, к заслуживающим внимания журналам военных действий 19-й артиллерийской бригады, относящихся к маневренному периоду войны, должны быть приложены 532 схемы, но в ЦВИА не найдено было ни одной, а без схем использовать журналы военных действий оказалось невозможным.

Часть IV. "Боевые действия русской артиллерии". В этой части с достаточной подробностью рассматриваются боевые действия русской артиллерии в некоторых более крупных боевых операциях маневренного и позиционного периодов войны с целью дать представление о боевой роли и значении русской артиллерии и выявить все положительные и отрицательные стороны ее боевого использования.

Приношу благодарность В. П. Внукову за некоторые замечания, сделанные им при просмотре рукописи этого труда, принятые мною во внимание, а также за любезно предоставленные им для помещения в труде фотографии (1-13, 42, 45 и 46 в I томе и все фотографии во II томе).

Я считал своим долгом исследовать все указанные вопросы, по возможности широко использовав все более ценные материалы не только архивные, но и появившиеся в нашей военной литературе, с тем чтобы дать правдивый исторический очерк эволюции артиллерии старой русской армии, освещающий опыт минувшей мировой войны с возможно строгой критической оценкой. Вместе с тем я стремился осветить все эти большие и в общем сложные вопросы в общедоступном изложении, с тем чтобы не только специалисты-артиллеристы, но и другие (командиры Рабоче-Крестьянской Красной Армии могли почерпнуть из моего труда полезные сведения для настоящего и будущего.

Евгений Барсуков

Апрель 1938 г. Москва.

Часть первая. Состояние русской артиллерии к началу войны{2}

Организация высшего управления артиллерией

Верховным начальником всех вооруженных сил старой России являлся царь. Именем царя издавались указы и повеления относительно обучения войск, их дислокации, мобилизации, прохождения службы и вообще всего, касающегося обороны государства.

Все дела военного управления, подлежащие разрешению верховной власти, представлялись царю непосредственно ему подчиненным военным министром, который по закону "являлся главным начальником всех отраслей военно-сухопутного управления", но не войсковых частей. Главными их начальниками были командующие войсками военных округов, подчиненные непосредственно также царю.

Военный министр обязан был "наблюдать за благоустройством войск, всех военных управлений и заведений и направлять их деятельность". Понятие "благоустройство" не включает в себя понятия о боевой подготовке войск; следовательно, наблюдение за нею не входило в прямые обязанности военного министра; мало того, всякие указания в отношении боевой подготовки были бы со стороны военного министра вмешательством в прямые обязанности не подчиненных ему командующих войсками округов.

Обособленность отдельных родов войск друг от друга была обычным явлением в царской русской армии, весьма вредно отражавшимся на ее боеспособности. Со стороны же артиллерии всегда замечалось стремление выделиться из общевойсковой организации в самостоятельное "артиллерийское ведомство", возглавляемое лицами царской фамилии, подчиненными непосредственно царю. Старшие общевойсковые начальники привыкли считать такое положение нормальным и почти не интересовались артиллерией. Недаром издавна сложилась пословица: "артиллерия скачет, как сама хочет".

Только за несколько лет до начала мировой войны, по инициативе генерал-инспектора артиллерии, стали приниматься меры к тому, чтобы положить этому конец и органически связать артиллерию с другими родами войск. Но сама высшая военная власть, по крайней мере в лице военного министра Сухомлинова, слабо реагировала на это, даже после 1910 г., когда вся полнота военной власти должна была сосредоточиться у военного министра и ему был подчинен генерал-инспектор артиллерии{3}.

По положению, действовавшему до самого начала мировой войны, генинспарт назначался "для наблюдения и поверки боевой подготовки артиллерии и деятельности учреждений и заведений{4}, тесно связанных с боевой подготовкой артиллерии". Генинспарт обязан был следить за развитием артиллерийского дела, за усовершенствованием и однообразием всех отраслей боевой подготовки артиллерии, за правильностью применения уставов, наставлений и пр.; он должен был проверять целесообразность ведения учебных занятий в артиллерийских училищах и академии, проверять боевую готовность крепостей в артиллерийском отношении, оценивать лиц, предназначенных на высшие командные должности в артиллерии, и т. д. Генинспарту предоставлялось право возбуждать вопросы о мерах, какие необходимы для всестороннего усовершенствования всех отраслей обучения и боевой подготовки артиллерии, ее вооружения, устройства и снабжения материальной частью, а также для улучшения учебното дела в артиллерийских военно-учебных заведениях.

На генинспарта возложены были весьма ответственные и разнообразные обязанности, но никаких прав ему не предоставлялось, если не считать единственного права "возбуждать вопросы". Ежегодно он должен был представлять отчет о своей деятельности царю, но не иначе, как через военного министра. Он должен был периодически докладывать военному министру о результатах инспекции артиллерии и о всех желательных мероприятиях по артиллерийской части.

Военный министр, "если признавал необходимым", мог объявить в приказе или сообщить войскам для руководства указания генинспарта и передать в соответствующие главные управления военного министерства проектируемые генинспартом новые мероприятия. Военный министр Сухомлинов, не входя в сколько-нибудь внимательное рассмотрение вопросов, возбуждаемых генинспартом, передавал их в большинстве случаев на разрешение в ГАУ или в ГУГШ{5}.

При реорганизации военного министерства в 1910 г. из ГАУ были переданы дела по личному составу артиллерии (так называемая инспекторская часть) в Главный штаб, а дела по организации и мобилизации частей артиллерии - в ГУГШ, в остальном круг ведения ГАУ остался без изменений. В частности, на Артком ГАУ попрежнему возлагалось обсуждение вопросов, касающихся не только теории, техники и практики артиллерии, но и ее боевой подготовки, а также рассмотрение вопросов, касающихся артиллерийского образования, различных инструкций и программ.

В сущности и после реорганизации 1910 г. в ГАУ поступали на разрешение все вопросы по артиллерийской части - и не только от военного министра, но и от Главного штаба, передававшего через ГАУ на заключение генинспарта вопросы о назначениях на командные должности в артиллерии - от командира батареи и выше, и от ГУГШ, передававшего в большинстве случаев в ГАУ на заключение Арткома вопросы боевой подготовки артиллерии, организационные и отчасти мобилизационные. При таких условиях деятельность ГАУ не могла, разумеется, не сказываться на боевой подготовке артиллерии. А так как наблюдать и проверять ее и "деятельность учреждений, тесно с нею связанных", обязан был генинспарт, то вмешательство его в деятельность ГАУ являлось неизбежным, хотя по закону он мог только "присутствовать в Арткоме ГАУ с правом голоса", и никаких других взаимоотношений его с ГАУ законом не предусматривалось.

Целесообразное исполнение перечисленных выше ответственных обязанностей генинспарта возможно было лишь при тесной связи его работы с деятельностью ГАУ. В действительности генинспарту докладывались и от него в значительной мере получали разрешение почти все важнейшие вопросы, возникающие в ГАУ, в том числе и такие, которые по общему смыслу закона не входили в круг его обязанностей, например, вопросы о заготовлении и заказе предметов боевого снабжения армии.

По этому поводу происходили недоразумения при разрешении дел ГАУ в высших государственных инстанциях, отрицательно отзывавшиеся на работе артиллерийского ведомства{6}. Впрочем, указанная двойственность управления артиллерийским ведомством - с одной стороны, начальник ГАУ, с другой генинспарт, благодаря взаимным доброжелательным личным отношениям между ними, не имела особенно вредных последствий.

Но во всяком случае большая работа в ГАУ отвлекала генинспарта, особенно в последние 2 - 3 года перед началом мировой войны, от прямых его обязанностей, что до некоторой степени невыгодно отражалось на боевой подготовке артиллерии.

По закону генинспарт не являлся начальником войсковых артиллерийских частей и потому не мог давать им непосредственно никаких указаний по артиллерийской части. Указания эти, в случае согласия с ними военного министра, должны были исходить от него и подчиненных ему ГУГШ, ГАУ и Главного штаба и передаваться войскам для исполнения через командующих войсками, которые не были подчинены военному министру. Поэтому, а также ввиду недостаточной согласованности в работе главных управлений военного министерства указания генинспарта, и в особенности проектируемые им новые мероприятия или замечания, касающиеся боевого использования артиллерии, проводились в жизнь с большими трениями и всегда с запозданием.

Тактические и технические задачи, которые ставятся артиллерии в бою, тесно связаны между собою; они друг из друга вытекают и ввиду сложности и непрерывного усовершенствования артиллерийской техники старшие общевойсковые начальники могут с успехом распоряжаться артиллерией для надлежащего использования ее в бою только при содействии специалистов-артиллеристов. Между тем по организации 1910 г. в военных округах не предусматривалось ни инспекторов, ни начальников артиллерии, которые являлись бы ближайшими помощниками по артиллерийской части командующих войсками округов и властью последних могли бы направлять должным образом боевую подготовку артиллерии, быть проводниками указаний генинспарта и установления единства взглядов на свойства артиллерии, ее задачи и использование в бою.

Подчиненные командующим войсками, начальники артиллерии округов выполняли другие функции. По организации 1910 г. начальник артиллерии округа не имел никакого отношения к войсковым частям полевой артиллерии округа, и роль его свелась к заведыванию артиллерийским снабжением округа, артиллерийскими складами и мастерскими; в некоторых округах ему подчинялась крепостная и осадная артиллерия.

В довоенное время командующие войсками распоряжались артиллерией вверенного им округа без помощи и содействия специалистов по артиллерийской части - каждый по своему усмотрению. Не объединяемые руководящими указаниями свыше, они нередко уклонялись от той общей линии, какую стремился проводить генинспарт, или увлекались какой-либо одной стороной артиллерийского дела, часто внешней, в ущерб главному по существу.

При каждом командире корпуса состоял инспектор артиллерии корпуса (инаркор). По положению 1911 г.{7} на него возлагалось общее руководство всей технической подготовкой артиллерии корпуса, проверка специального артиллерийского обучения и надзор за материальной частью.

Инаркор не имел в своем подчинении артиллерийских частей, за исключением "мортирного" (гаубичного) дивизиона и в некоторых корпусах еще полевого тяжелого артиллерийского дивизиона. Инаркор не был в праве вмешиваться в руководство боевой подготовкой неподчиненных ему частей полевой легкой артиллерии, входивших в состав дивизий, не вызывая нежелательных трений с общевойсковыми начальниками, которым эти части были подчинены.

Роль инаркора, как руководителя боевой подготовкой артиллерийских частей корпуса, сводилась к составлению общих программ специальной подготовки этих частей и выявлялась лишь на сборах артиллерии для практических стрельб и то лишь в тех случаях, когда инаркор бывал начальником сбора; в остальное время инаркор мог, с разрешения командира корпуса, инспектировать артиллерийские части в специально техническом отношении, но проводить распоряжения по артиллерийской части инаркор мог только с разрешения командира корпуса; лишь в тех случаях, когда инаркор пользовался полным доверием командира корпуса, он мог оказывать существенное влияние на боевую подготовку всей артиллерии корпуса.

Генинспарт не мог проводить свои указания через инаркоров, так как они ни в каком отношении не были ему подчинены. По закону они находились в некоторой зависимости от ГАУ, так как должны были ежегодно представлять ему отчет о годовых занятиях артиллерии корпуса с заключением о причинах невыполнения или неуспеха занятий и о тех мерах, какие могли бы улучшить постановку артиллерийского дела в частях, Генинспарт знакомился с отчетами инаркоров лишь через ГАУ.

Полевая легкая артиллерия вошла в состав дивизий и была подчинена начальникам дивизий лишь с 1910 г., но Положение о начальнике дивизии и о командире артиллерийской бригады, определенное законом 1907 г.{8}, оставалось без изменений до начала мировой войны, вследствие чего начальник дивизии поставлен был в затруднительное положение, не зная, чем именно должен он руководствоваться и что требовать от подчиненной ему артиллерии. Большинство этих начальников, считая себя недостаточно компетентными в артиллерийской службе, продолжали держаться в стороне от нее и предоставляли разбираться в ней специалистам. А если некоторые из них брались руководить артиллерией по своему усмотрению, то в большинстве случаев далеко не с пользой для дела. Лишь с изданием в 1913 г. нового "Полевого устава" и "Наставления для подготовки полевой артиллерии к стрельбе" определились обязанности начальников дивизий и других старших общевойсковых начальников в отношении артиллерии. Указанные "Устав" и "Наставление" получены были войсками для руководства лишь за несколько месяцев до начала мировой войны, а потому и многие начальники не успели с ними достаточно ознакомиться и провести их в жизнь.



Что же касается командиров артиллерийских бригад, которым непосредственно была подчинена полевая легкая артиллерия дивизии, то они "по общему и материальному благоустройству" вверенных им частей, как говорилось в Положении о них 1907 г., "исполняли обязанности начальника дивизии", вследствие чего между ними и начальниками дивизий, с которыми они считали себя равноправными, происходили иногда нежелательные трения. Обязанности комартбрига в отношении боевой подготовки подчиненной ему артиллерии были определены тем же Положением весьма неясно. Согласно Положению на нем лежало "общее наблюдение за образованием вверенных ему частей", он должен был, главным образом, только "следить за подробностями исполнения общих программ, издаваемых инспекторами артиллерии корпуса", и мог "распоряжаться специальными занятиями бригады" во время артиллерийских сборов, "по предварительному разрешению старшего начальника в лагере".

Комартбриги в большинстве случаев принимали на артиллерийских сборах весьма ограниченное участие в руководстве боевой подготовкой подчиненных им артиллерийских частей, считая это прямой обязанностью начальника артиллерийского лагерного сбора, т. е. назначенного исполнять эту обязанность инаркора.

Комартбриги, за немногими исключениями, были всецело поглощены работой по административно-хозяйственной части, как главной ответственной своей обязанностью, и оставались почти в стороне от руководства боевой подготовкой подчиненной им артиллерии.

В общем, в организации высшего управления войсковыми частями артиллерии царской армии не было сколько-нибудь ясной, стройной системы, а законоположения, относящиеся к управлению артиллерией, отличались неопределенностью. Законодатели старой России считали эту неопределенность "гибкостью закона", которая в действительности давала возможность "обходить" закон и уклоняться от его исполнения.

В апреле 1914 г., по инициативе генинспарта, был разработан проект нового положения об инспекции артиллерии{9}.

По этому проекту предусматривалось создание должности инспектора артиллерии округа, который по указанию генинспарта должен был объединять деятельность инспекторов артиллерии корпусов, а также быть органом инспекции над артиллерийской частью крепостей. Круг обязанностей инспектора артиллерии корпуса предполагалось по проекту значительно расширить. Между прочим, по проекту инаркор должен был "способствовать усвоению и распространению в войсках корпуса правильных и единообразных взглядов на боевое применение артиллерии и на взаимодействие различных видов ее с другими родами войск".

Проект нового положения об инспекторах артиллерии в округах и корпусах был разработан настолько поздно, что не мог быть осуществлен до начала мировой войны.

Генерал-инспектор артиллерии персонально почти не считался даже со своим прямым начальником - военным министром, а самостоятельно осуществлял руководство артиллерией старой армии, вследствие чего дефекты высшего управления артиллерией не имели неблагоприятных последствий для подготовки артиллерии в отношении техники стрельбы и отчасти в отношении ее тактической подготовки. Но обособленность артиллерии, не изжитая к началу войны, крайне неблагоприятно отражалась на взаимодействии артиллерии с другими родами войск, что и подтвердилось опытом мировой войны, особенно в первый ее период - 1914 - 1915 гг.

Организация артиллерии

Русская артиллерия царской армии подразделялась на полевую, предназначавшуюся для обслуживания полевых войск, крепостную - для содействия обороне сухопутных и береговых крепостей и осадную - для действия при осаде неприятельских укреплений.

В связи с событиями войны, происшедшей на Балканах в 1912 г., лихорадочно усилилась деятельность по усовершенствованию вооруженных сил во всех важнейших странах Европы, в том числе и в России. В 1913 г. была разработана так называемая "Большая программа" по усилению армии. Наибольшее место в этой программе отводилось артиллерии, так (как к тому времени ГУГШ признавало, что "устарелые начала устройства артиллерии требуют особого внимания и коренного в некоторых частях преобразования ее"{10}.

Вопрос о необходимости коренного преобразования артиллерии на основе опыта русско-японской войны был решен еще в 1906 г. комиссией, образованной при ГАУ по инициативе генинспарта из участников этой войны и других специалистов. Ведомственные "трения" и "разногласия" в этом важнейшем вопросе затянулись почти на семь лет, и если бы не война на Балканах 1912 г., то вопрос этот едва ли бы дождался осуществления{11}. Законопроект об ассигновании кредита на увеличение и реорганизацию артиллерии был внесен ГУГШ в Государственную думу лишь 14(27) июня 1913 г., причем представитель ГУГШ объяснил такое запоздание тем, что усиленное вооружение немецкой артиллерии "стало известно лишь с февраля 1913 г.". Между тем комиссия обороны Государственной думы еще в мае 1912 г. "отмечала настоятельную необходимость увеличения нашей артиллерии, указывая на чрезвычайное количественное преобладание германской артиллерии над нашей"{12}.

Большая программа по усилению армии получила силу закона 24 июня (7 июля) 1914 г., т. е. за несколько дней до объявления войны, и потому не могла быть выполнена. Война застала артиллерию с так называемой "Новой организацией армии 1910 г.", мало чем отличавшейся от прежней, совершенно отжившей организации времен русско-японской войны.

Русское военное министерство, предпринимая переустройство армии, базировалось на предвзятой мысли, что "современные политические и экономические условия жизни главных соседей России почти не допускают для них возможности ведения длительной борьбы"{13}.

Проект преобразования русской армии 1910 г. не мог быть достаточно полным, так как он был разработан ГУГШ на следующих двух основных началах: а) новая организация должна быть осуществлена в пределах численности армии в мирное время, чтобы не увеличивать тяготы населения по выполнению воинской повинности; б) преобразование армии не должно отягощать государственный бюджет новыми постоянными расходами.

Главная цель преобразования армии в 1910 г. сводилась к удовлетворению насущнейших ее потребностей путем удешевления организации и осуществления новых мероприятий для усовершенствования армии за счет возможного сокращения состава в одних войсковых частях, с тем чтобы освободить денежные средства и личный состав для других частей.

В 1910 г. были упразднены самостоятельно существовавшие в артиллерии в мирное время резервные, запасные и парковые артиллерийские части, сокращено было в некоторых частях число артиллерийских и обозных лошадей, расформированы имевшиеся в некоторых артиллерийских бригадах 7-е и 8-е батареи, с целью сформирования за их счет гаубичной артиллерии и пр.

Полевая артиллерия

По организации 1910 г. полевая артиллерия подразделялась на легкую и конную, горную и конно-горную, "мортирную" (гаубичную) и полевую тяжелую. Батареи легкой и даже горной артиллерии остались при восьмиорудийном составе, конные и мортирные батареи имели по шести орудий, в полевых тяжелых батареях было по четыре орудия.

Необходимость реорганизации громоздких восьмиорудийных батарей в более подвижные и гибкие шести- или даже четырехорудийные батареи была признана с принятием на вооружение 3-дм (76-мм) скорострельных пушек образца 1900 г. Что же касается пеше-горных батарей, то по опыту войн русско-японской и на Кавказе горная артиллерия, по условиям горной местности, почти всегда действовала повзводно, т. е. по два орудия, даже поорудийно, и лишь в исключительных случаях в четырехорудийном составе. Поэтому реорганизация восьмиорудийных горных батарей в четырехорудийные признавалась необходимой еще до перевооружения их скорострельными пушками. Однако, осенью 1902 г. состоялось повеление царя временно остаться при восьмиорудийных батареях, так как военный министр Куропаткин признавал желательным предварительно выяснить путем опыта сравнительные преимущества батарей уменьшенного состава. Расход в 3 млн. руб., требующийся ежегодно на реорганизацию батарей в шестиорудийные, был обращен на установление чайного довольствия войск.

Предположенный особым совещанием при ГАУ, образованным под председательством генинспарта после окончания войны с Японией, переход к шестиорудийным батареям, с усилением каждого корпуса на девять огневых единиц (батарей) и на 30 орудий, не был разрешен вследствие отказа в ассигновании требующихся денежных средств.

Наконец, в 1910 г. проектировалось перейти к шестиорудийной организации без численного увеличения полевой артиллерии, путем переформирования в каждой артиллерийской бригаде шести батарей восьмиорудийного состава в восемь батарей шестиорудийного состава, но и эта мера была отклонена ввиду "недопустимости новых постоянных расходов".

Так обычно в царской России в жертву финансовым расчетам приносилось осуществление важных вопросов обороны. В результате только русская армия вступила в мировую войну с восьмиорудийными легкими и горными батареями (как упоминалось выше, мортирные и конные батареи имели по шести орудий, а полевые тяжелые батареи по четыре орудия).

Батареи по три сводились в дивизионы, за исключением конной и "мортирной" артиллерии, имевшей дивизионы по две батареи. В каждом дивизионе батареи были вооружены однотипными орудиями, за исключением полевой тяжелой артиллерии, где дивизионы состояли каждый из двух 6-дм (152-мм) гаубичных батарей и одной батареи 42-лин. (107-мм) пушек. В легкой артиллерии дивизионы сводились по два в артиллерийские бригады; дивизионы остальных видов полевой артиллерии в бригады не сводились.

Артиллерийские бригады подчинялись через командира бригады начальникам пехотных дивизий; дивизионы, не входившие в состав артиллерийских бригад, подчинялись: конно-артиллерийские дивизионы - начальникам соответствующих кавалерийских дивизий; "мортирные" (гаубичные) и полевые тяжелые командирам корпусов через инаркоров. Большинство горных батарей и дивизионов придано было артиллерийским бригадам; стрелковые артиллерийские дивизионы подчинялись командирам стрелковых бригад, в состав которых эти дивизионы были включены.

Второочередные (резервные) артиллерийские части и артиллерийские парки не только второй, но и первой очереди формировались в военное время из скрытых кадров, содержащихся при первоочередных артиллерийских частях. Так, например, в легкой артиллерии резервные (второочередные) и запасные батареи должны были формироваться из скрытых кадров - по 2 офицера и 46 солдат на батарею, добавленных в 1910 г. по штатам мирного времени в действующие (первоочередные) батареи соответствующих артиллерийских бригад и дивизионов.

Каждая пехотная дивизия первой очереди обеспечивалась первоочередной артиллерийской бригадой из шести батарей; каждая резервная пехотная дивизия (второй очереди) получала при мобилизации свою второочередную артиллерийскую бригаду также из шести батарей. Кроме того, из скрытых кадров формировалось при мобилизации 36 запасных батарей.

По организации 1910 г. в мирное время содержались 42 горные батареи, к ним в военное время добавлялась из скрытых кадров только одна горная батарея.

Боевое значение гаубиц было общепризнано после опыта войны с Японией (всеми, за исключением французов); отсталость русской армии в отношении гаубичной артиллерии считалась "угрожающей". Но в 1910 г., опять ввиду "крайнего недостатка средств", ограничились сформированием для каждого корпуса по одному двухбатарейному дивизиону (12 гаубиц на корпус), всего 74 гаубичных первоочередных батарей; к ним в военное время добавлялось девять гаубичных батарей второй очереди (резервных), формируемых из скрытых кадров, распределяемых по корпусам в зависимости от обстановки.

По организации 1910 г. гаубичная артиллерия являлась в сущности единственной корпусной артиллерией, к тому же весьма слабой. По новым штатам полевых батарей введены были необходимые специальные команды разведчиков, наблюдателей, ординарцев, телефонистов и сигналистов, добавлены верховые и упряжные лошади, была несколько усилена запряжка батарей в мирное время, причем был установлен двоякий состав батареи: 1) усиленный для батарей, расквартированных близко к угрожаемым границам - в запряжке четыре орудия и четыре зарядных ящика; 2) обыкновенный для большинства батарей - в запряжке четыре орудия и два зарядных ящика. Состав легкой батареи по новому штату мирного времени без скрытых кадров для второочередных частей - 6 офицеров, 155 солдат и 63 лошади - был несколько слабее существовавшего до 1910 г., а со скрытыми кадрами - 8 офицерев, 201 солдат и 63 лошадей 3 был сильнее прежнего{14}. Но введение скрытых кадров не принесло никакой пользы для артиллерии. Напротив, мера эта как бы обращала первоочередные части артиллерии в резервные. На ответственности батарей со скрытыми кадрами хранилось большое сложное артиллерийское имущество второочередных, запасных и парковых частей, причем содержание этого имущества в порядке мобилизационной готовности всегда отвлекало для работ по уходу за ним много людей, особенно в теплое время года, когда вместо занятий в поле приходилось производить чистку и окраску материальной части, просушку обмундирования второочередных частей и т. п. Заботы об имуществе, отвлекая личный состав от строевого обучения, не только не способствовали боевой подготовке кадров и развертываемых из них частей по сравнению с подготовкой резервных и запасных артиллерийских частей, существовавших до 1910 г. в кадровом составе самостоятельно в мирное время, но ухудшали подготовку даже первоочередных батарей, обремененных скрытыми в них второочередными кадрами и их имуществом{15}.

По организации 1910 г. предполагалось хозяйство перенести из батарей в управления артиллерийских бригад или отдельных артиллерийских дивизионов, но фактически к началу войны оно оставалось в батареях, за исключением некоторых мортирных (гаубичных) дивизионов, в которых хозяйством ведало, в виде опыта, управление дивизиона. Оопрежнему, как это было до реорганизации 1910 г., командиры батарей, перегруженные ответственными заботами о "процветании" батарейного хозяйства, обращали свое главное внимание на него и не всегда мотли надлежащим образом справляться со своими прямыми обязанностями по боевой подготовке батарей. Руководить подготовкой батарей в техническом и тактическом отношении скорее могли командиры артиллерийских дивизионов, будучи свободными от забот по хозяйственной части.

Положительной стороной организации 1910 г. полевой легкой, горной и гаубичной артиллерии являлось большее однообразие по сравнению с прежней организацией. В каждом корпусе нового состава (из 32 батальонов) было по 96 пушек и по 12 гаубиц, т. е. всего по 108 орудий, или, приблизительно, по 3,4 орудия на батальон (1 000 штыков). Это соотношение числа орудий на 1 000 штыков значительно уступало Германии, имевшей к началу войны по 6 орудий на батальон. В особенности значительно превосходила Германия по количеству гаубичной и тяжелой артиллерии.

Решение довольствоваться скромным числом легких гаубичных батарей (по две батареи на корпус) принято было еще в 1906 г. комиссией под председательством генинспарта. Решение это, помимо экономии денежных средств, объяснялось недоверием к балистическим свойствам 48-лин. (122-мм) гаубиц, а также гипнозом кажущихся несомненными преимуществ 3-дм (76-мм) полевой пушки в маневренном бою. Несмотря на уроки японской войны, гипноз этот продолжался в русской армии до самого начала мировой войны, хотя и в меньшей степени, чем во французской армии, признававшей только одну 75-мм свою пушку, которая, будто бы, может решать все боевые задачи маневренной войны. При этом большинство русских артиллеристов совершенно неверно оценивали значение 48-лин. гаубиц, которые, по их мнению, были пригодны по малоподвижности больше для обороны, чем для наступления, боевая действительность показала обратное.

Та же комиссия генинспарта признавала крайне необходимым, на основании опыта русско-японской войны, иметь в составе полевой артиллерии специальную полевую тяжелую артиллерию, обладающую большой дальностью и разрушительностью огня{16}. Она должна была оказывать содействие полевой легкой артиллерии в тех случаях, когда огонь ее орудий являлся недостаточным. С этой целью нашли желательным иметь в составе полевой тяжелой артиллерии батареи 6-дм. (152-мм) гаубиц для увеличения разрушительности огня и батареи 42-лин. (107-мм) пушек для увеличения дальности стрельбы. Первоначально предполагали иметь на каждый корпус, в виде корпусной артиллерии, по одному полевому тяжелому дивизиону из трех батарей - двух гаубичных и одной пушечной. Но затем по экономическим соображениям пришлось ограничиться меньшим количеством полевой тяжелой артиллерии, имея ее в виде армейской в составе армий, а не корпусов.

Царским повелением 12 мая 1909 г. постановлено было сформировать за счет осадной артиллерии 8 полевых тяжелых дивизионов резервного типа, развертываемых в военное время в 20 дивизионов; в каждом дивизионе по три четырехорудийных батареи - две батареи 6-дм. (152-мм) гаубиц и одна батарея 42-лин. (107-мм) пушек. Всего в военное время предполагалось иметь 60 полевых тяжелых батарей, из них 41 батарея с 6-дм. гаубицами и 19 батарей с 42-лин. пушками, которые должны были придаваться армиям в соответствии с боевой обстановкой.

При реорганизации армии в 1910 т. был несколько изменен лишь порядок развертывания полевых тяжелых батарей при мобилизации. В мирное время каждая полевая тяжелая батарея имела три взвода, из которых два взвода с 6-дм. гаубицами и третий взвод с 42-лин. пушками; в дивизионе первая и вторая батареи имели запряженными только первые взводы с гаубицами, а третья батарея - только третий взвод с пушками; в военное время каждый взвод обращался в батарею, а батарея в дивизион{17}. При таких слабых кадрах и запряжке мирного времени не обеспечивались ни надлежащая подготовка, ни боевая готовность полевой тяжелой артиллерии. К тому же лишь в 1910 т. ожидалось окончательное утверждение образцов скорострельных 6-дм. гаубиц и 42-лин. пушек, а изготовление этих орудий предполагалось закончить в 1914 г.{18}.

Боевое значение полевой тяжелой артиллерии признавалось, но далеко не в достаточной степени было учтено русским военным министерством, и мероприятия по созданию этой артиллерии проводились им в жизнь медленно и в минимальных размерах. Военное министерство могло шире развернуть усиление армии полевой тяжелой артиллерией, так чтобы численность ее довести хотя бы до одного трехбатарейного дивизиона на корпус и иметь этот более могущественный род артиллерии в виде корпусной, а не армейской артиллерии, так как комиссия обороны в Государственной думе шла навстречу в этом отношении и неоднократно обвиняла военное министерство в том, что оно не настойчиво требует денежных средств, необходимых на развитие артиллерии.

Составители записки о мероприятих 1910 г. по усилению государственной обороны сами признавались, что

"мероприятия эти не полны, ибо мы, по недостатку средств, все еще недостаточно развиваем нашу полевую артиллерию, попрежнему остаемся при восьмиорудийных батареях, не дающих возможности вполне использовать свойства современной скорострельной артиллерии, требующей уменьшения числа орудий в батарее, а равно миримся с недостаточным числом полевых гаубиц, число которых надлежало бы довести примерно до 18 (три батареи) на корпус" и т. д.{19}

Признавая новую организацию полевой артиллерии неудовлетворительной, член Государственной думы Гучков в своей речи с обвинениями по адресу ГАУ (вместо того чтобы обратиться к действительному виновнику - военному министру) говорил, между прочим, что

"в силу быстрого прогресса, достигнутого нашими будущими западными противниками, мы должны признать себя крайне отсталыми. Германия уже довела свою артиллерию до 144 пушек на корпус, а у нас в корпусе состоит 96 орудий и предполагается придать еще 12 гаубиц. Следовательно, германский корпус сильнее нашего артиллерией в полтора раза, а принимая во внимание, что наш корпус многочисленнее германского, приходится признать, что немцы вдвое сильнее нас числом орудий..."

Тяжелая артиллерия

Тяжелая артиллерия приобрела в мировую войну большое, почти решающее значение. Успехи германской армии объяснялись в значительной степени именно тем, что она располагала многочисленной и могущественной тяжелой артиллерией. Наоборот, в недостаточности и несоответствии современным требованиям тяжелой артиллерии русской армии склонны были видеть причину ее неудач.

Русская тяжелая артиллерия подразделялась на осадную и крепостную для сухопутных и приморских крепостей; последняя называлась "береговой артиллерией".

Ввиду неудовлетворительного состояния осадной артиллерии в начале 1905 г., т. е. еще до окончания войны с Японией, для пересмотра вооружения осадных артиллерийских полков была создана при ГАУ специальная комиссия. Более широкой задачи, например об артиллерии с орудиями крупных калибров, могущей двигаться на поле сражения за войсками, комиссии поставлено не было, так как в то время в России этот вопрос еще не возбуждался. Комиссия установила, что

"ни одно из орудий тогдашнего состава наших осадных полков не удовлетворяет современным требованиям",

что вооружение нашей осадной артиллерии резко отличается в худшую сторону не только от испытываемых, но и принятых уже за границей осадных орудий, как в отношении могущества, так и скорострельности, подвижности и удобстве в обращении.

Весною 1906 г. Артком ГАУ одобрил заключение комиссии, установившей общие основания новой организации осадных артиллерийских полков, типы современных осадных орудий и требования к ним. Но подробная разработка организации, выбор новых образцов орудий, представленных заводами на объявленный конкурс, испытания их и пр. тянулись почти 4 года{20}.

На основании опыта войны с Японией осадная артиллерия предназначалась не только для действия против неприятельских крепостей, укрепленных пунктов и атаки временных полевых позиций, но и для вооружения укрепленных пунктов и полевых позиций временного характера, возводимых там, где это по ходу войны будет признано необходимым.

В июне 1909 г. ГУГШ предполагал иметь для указанной цели две группы тяжелых (осадных) орудий в Европейской России, по расчету для атаки двух крепостей, каждая группа силою до 400 орудий, одну группу на Кавказе в 200 орудий и одну группу от 100 до 200 орудий на Дальнем Востоке, - всего от 1 100 до 1 200 орудий.

На изготовление этих орудий требовалась столь значительная денежная сумма, что решено было ограничиться на первое время осадной артиллерией всего в 620 орудий: две группы в Европейской России по 200 орудий в каждой, одна группа в 120 орудий для Кавказа и одна группа в 100 орудий для Дальнего Востока.

По организации 1910 г. намечалось иметь группы осадной артиллерии в мирное время в виде четырех полков тяжелой армейской артиллерии - по одному полку в Киеве, Двинске, на Кавказе и на Дальнем Востоке, причем в военное время первые два полка (Киевский и Двинский) должны были развернуться каждый в бригаду из двух полков{21}.

В 1910 г. еще не были закончены опыты с новыми образцами орудий для осадной артиллерии, но признавалось возможным приступить к изготовлению этих орудий, так как окончательный выбор орудий ожидался: 42-лин. (107-мм) и 6-дм. (152-мм) пушек в том же году, а 8-дм. (203-мм) гаубиц, 9-дм. (229-мм) и 11 -дм. (280-мм) мортир - в 1912 - 1913 гг. На изготовление орудий с материальной частью и боевыми припасами испрашивалось к ассигнованию около 71 млн. руб.

Совет министров, несмотря на возражения министра финансов Коковцева, протестовавшего против отпуска средств, так как, по его словам, военные расходы достигли уже тогда "угрожающих размеров", постановил отпустить испрашиваемую сумму, но с рассрочкой кредита на десятилетие - с 1911 по 1920 г. Подобный порядок отпуска денег небольшими дозами крайне затягивал осуществление мероприятий и не обеспечивал боевой готовности армии.

Окончательный срок готовности тяжелой артиллерии осадного типа определялся отпуском кредитов к 1921 г., а понадобилась она с началом войны уже в 1914 г.

Намеченное по организации 1910 г. формирование четырех полков осадной артиллерии в сущности не начиналось до самого объявления войны. И не только потому, что в 1910 г. не были еще окончательно утверждены образцы новых орудий и что отказывали или затягивали отпуск кредитов, а и в силу того, что вопрос этот откладывался на неопределенное время, так как ставился в зависимость от разрешения другого, еще менее разработанного вопроса об усилении крепостной артиллерии. Формирование осадной артиллерии не начиналось и за "отсутствием личного состава", т. е. по такой причине, какую военное министерство само могло и должно было устранить.

В представлении ГУГШ 25 октября 1913 г. No 2055{22} в Государственную думу приведены были следующие соображения по данному вопросу:

"ввиду того что личного состава для тяжелой (осадной) артиллерии не имеется..., вопрос о создании тяжелой артиллерии пока не может получить осуществления. Ввиду же однородности, за малыми исключениями, орудий крепостной и тяжелой артиллерии, единственно правильным разрешением этого вопроса является размещение имущества тяжелой артиллерии в крепостях, чем одновременно достигается и обновление вооружения крепостей, а в случае необходимости двинуть осадные средства под неприятельскую крепость - группы тяжелых орудий получат подготовленный личный состав из крепостной артиллерии".

Подобная мера была уже осуществлена раньше в отношении кавказской группы осадной артиллерии. По сведениям ГУГШ, такой же порядок был принят в некоторых иностранных армиях. Поэтому, по мнению ГУГШ, не представлялось настоятельной надобности разделять заказы орудий - отдельно для осадной и для крепостной артиллерии,

"тем более, что кредиты на обе эти надобности шли по одной чрезвычайной смете, и только отдельные случаи могли вызвать от этого отступления".

В царской России было немало противников создания "сверхтяжелой" артиллерии осадного (позиционного) типа. Мнение их, повидимому, получило преобладающее значение в последние годы, предшествующие мировой войне. Русские предполагали, как известно, вести наступательную маневренную войну; участие осадной артиллерии в маневренных боях в ряду полевых войск не предвиделось. Противники создания сверхтяжелой артиллерии не без основания рассуждали, что такая артиллерия, вследствие тяжести и громоздкости ее тыла, свяжет маневренные действия войск, да и не понадобится в маневренной войне при отсутствии укрепленных позиций. Для разрушения преград в виде крепостей и других опорных пунктов, какие русская армия встретила бы при наступлении в глубь неприятельской страны, считалось возможным подвезти тяжелую артиллерию, взяв ее из крепостей, которые не нуждались бы в сильном вооружении, так как при нашем наступлении оставались бы в тылу в безопасности со стороны противника. Мысль эта разделялась многими представителями законодательных учреждений и особенно охотно поддерживалась министерством финансов, так как при этом не требовалось особых ассигнований на формирование тяжелой артиллерии осадного типа.

Под давлением противников армейской тяжелой артиллерии осадного типа вопрос о ней постепенно утрачивал значение, и в жертву финансовым расчетам приносилось осуществление серьезных потребностей обороны.

В результате к началу мировой войны большая часть устаревшей осадной артиллерии была расформирована, организованной же вместо нее тяжелой армейской артиллерии новейших образцов не оказалось. Создать ее за счет артиллерии крепостей не представлялось возможности, так как эта последняя, вооруженная орудиями прежних старых образцов, не отвечала современным требованиям и на замену этих орудий новыми требовала крупных денежных ассигнований.

Крайняя неустойчивость мнений в верхах русской армии по вопросу о крепостях весьма вредно отражалась на организации и вооружении крепостной артиллерии. Между тем боеспособность этой артиллерии - сухопутных и береговых крепостей - считалась "сомнительной" еще во времена, предшествующие войне с Японией, как по неудовлетворительности организации, так и, в особенности, вследствие плохого вооружения и крайнего недостатка в хороших вспомогательных приборах для стрельбы, в обеспеченных командных и наблюдательных пунктах, а также вследствие отсутствия надежных средств связи, необходимых для управления огнем.

Артиллерийские недостатки крепостей не только не были устранены после русско-японской войны, но скорее еще увеличились к началу мировой войны. А недостатки эти, в связи с недостатками по инженерной и другим частям, обращали крепости в "источники не силы, а слабости для русской армии"{23}.

В феврале 1909 г., по докладу начальника ГУГШ Сухомлинова, состоялось повеление об упразднении нескольких крепостей, в том числе крепости Новогеоргиевска, считавшейся первоклассной, Батума, Очакова и Усть-Двинска, о скорейшем приведении в "надлежащий вид" Брест-Литовска, Кронштадта, Выборга, Владивостока и пр., так как, по мнению Сухомлинова, "сохранение крепостей в том состоянии", в каком они тогда находились, "было бы изменой".

Затем через год, в мае 1910 г., новый начальник генерального штаба ген. Гернгросс испросил другое повеление о крепостях, в значительной мере отменявшее первое, по которому крепости Новогеоргиевск, Батум, Усть-Двинск и Очаков не только не упразднялись, а, напротив, должны были переустроиться, чтобы удовлетворять современным требованиям.

Тогда же ген. Гернгросс просил начальника Главного штаба разработать новую организацию крепостной артиллерии. Начальник Главного штаба ответил, что не может приступить к работе по реорганизации, так как не располагает необходимыми данными и так как вопрос о крепостях во всем его объеме разрешался по ГУГШ, и что правильное решение вопроса об организации крепостной артиллерии возможно лишь при знакомстве с теми задачами, которые в военное время могут быть возложены на те или иные крепости. Только при наличии этих сведений, которые должен был разработать генеральный штаб, начальник Главного штаба признавал возможным приступить к работе по организации крепостной артиллерии на новых началах{24}.

В результате переброски работы с генерального штаба на главный и обратно проект реорганизации крепостной артиллерии своевременно разработан не был, и преобразования армии 1910 г. не коснулись крепостной артиллерии. К началу мировой войны она осталась при старой организации - с разделением на роты и батальоны.

Хорошее вооружение - главная сила крепости, но ее не спасет и самая лучшая артиллерия, если крепость по своему устройству и по степени готовности к войне не отвечает современным требованиям{25}. Между тем русские крепости, являясь наследием прошлых времен, были в этом отношении весьма неудовлетворительными.

Артиллерия сухопутных крепостей располагалась на фортах и на прифортовых батареях, причем удалением фортов от ядра крепости стремились обеспечить внутренность крепости от бомбардировки неприятельской артиллерии.

В 90-х годах прошлого столетия стали стремиться достигнуть обеспечения крепости от бомбардировки маскировкой и укрытыми помещениями, так как при быстром росте дальности артиллерийского огня расширение радиуса обвода крепости имело бы последствием непомерный рост крепостного гарнизона. Считали необходимым, чтобы артиллерия обороны, как и атаки, пользовалась для своего развертывания преимущественно закрытыми позициями, для чего ей нужны хорошие наблюдательные пункты и прочно сооруженные опорные пункты для ближнего боя, броневые укрытия для артиллерийских наблюдателей, броневые батареи в опорных пунктах, прочно устроенные и обеспеченные укрытиями сооружения для батарей, установка противоштурмовых орудий в броневых куполах и пр.

В русских крепостях почти ничего этого не было.

Артиллерия располагалась в фортах, вблизи них и в ядре крепости, в большинстве случаев при открытой установке на валгангах и на барбетах. Броневых куполов и укрытий почти нигде не было; в редких случаях артиллерия в опорных пунктах прикрывалась кирпичными сводами или слабым бетоном, тогда как разрушительность огня осадной артиллерии требовала бетонного укрытия в 2,7 - 3 м (9 - 10 фут.). Противоштурмовая артиллерия должна была для отражения штурма крепости выкатываться из убежищ на открытые барбеты по крутым аппарелям с подъемом около 2 саж.,- и все это делать под убийственным артиллерийским огнем противника. Броневых батарей никаких не было.

Береговые крепости отличались почти теми же недостатками. Приморские батареи, за исключением укреплений Финского побережья, были прежней постройки устаревшего типа и недостаточно вынесены в море для обеспечения рейдов и портовых сооружений от бомбардировки; орудия, при открытой установке, не были обеспечены надлежащими укрытыми помещениями, размещались непомерно сгущенно и требовали разрежения для уменьшения потерь и пр.

Во всех крепостях ощущалась крайняя бедность в средствах связи, в воздухоплавательных, авиационных, осветительных и прочих вспомогательных средствах, крайне необходимых для успешного действия артиллерии{26}.

В 1910 г. был составлен план усиления военно-инженерной подготовки России. По плану на нужды крепостей испрашивалось 458 млн. руб., в том числе на артиллерийскую часть 192 млн., с рассрочкой ассигнования на два десятилетия, т. е. осуществление необходимых мероприятий по усилению крепостей предполагалось завершить лишь через 20 лет, т. е. к 1930 г. Вместе с тем ГУГШ в своей объяснительной записке к плану учитывало, что обыкновенно каждые 10 - 15, много 20 лет, наступает резкое улучшение образцов оружия, сильно отражающееся на военном деле и на крепостном строительстве в особенности. ГУГШ не скрывало, что испрашиваемый отпуск денег является уплатой за прежние недочеты и что в будущем нужно не наверстывать потерянное, а итти в уровень с требованиями времени или, еще лучше, смело заглядывать вперед и отпускать деньги с сознанием, что Порт-Артур и все тяжелые неудачи войны 1904 - 1905 гг. с Японией родились именно на подобной почве "закрывания глаз на действительность"{27}.

Правда, в 1910 г. ГАУ не могло приступить к устранению недостатков артиллерийского вооружения крепостей, так как еще даже не были установлены образцы новейших крепостных орудий; но это обстоятельство должно было побудить ускорить производство опытов с образцами орудий и осуществление других мероприятий по преобразованию крепостной артиллерии, а не отдалять срока приведения крепостей в надлежащую боевую готовность.

Россия и в 1910 г., как и прежде, в сущности продолжала "закрывать себе глаза", растягивая на 10 - 20 лет меры по улучшению крепостной артиллерии и усилению обороноспособности крепостей,- в то время когда состояние их признавалось совершенно неудовлетворительным.

Вооружение артиллерии

ГАУ должно было следить за всеми усовершенствованиями по артиллерийской части и после предварительного испытания представлять доклады о введении новых образцов вооружения военному министру, а затем на утверждение царю{28}.

Переработка конструкций орудий, снарядов и материальной части артиллерии, ближайшее рассмотрение изобретений, руководство исследованиями и опытами по всем указанным вопросам - все это возлагалось на Артком при ГАУ.

Артком, не имея в своем составе представителей от войск, работал совершенно обособленно. Ставя своей задачей дать армии образцы оружия наиболее совершенные, отвечающие всем требованиям современной техники, Артком в то же время недостаточно учитывал боевые требования, предъявляемые войсками к оружию, не всегда совпадающие с теоретическими и техническими.

Производимые Арткомом испытания полигонного характера не давали широкого знакомства со слабыми сторонами испытуемого предмета. Принимаемую систему необходимо предварительно проверить службой, по возможности при неблагоприятных условиях, причем крайне существенно знать суждение самих войск о новом предмете вооружения.

ГАУ, по объяснению его бывш. начальника Кузьмина-Караваева, данному Верховной следственной комиссии,

"стремилось испытывать в войсках вводимые на службу главнейшие предметы вооружения, но далеко не всегда удавалось осуществлять этот наиболее надежный способ ознакомления с ними"{29}.

Обособленная работа ГАУ, без надлежащей связи с войсками, приводила иногда к неудачному разрешению некоторых серьезных вопросов вооружения армии. Недостаточное знакомство Арткома с достижениями артиллерийской техники за границей также неблагоприятно отражалось на деле введения на вооружение армии новых образцов. Это несомненно весьма сложное и трудное дело, требующее большой осмотрительности и времени, велось в царской России в общем крайне медленно как вследствие не совсем целесообразной организации дела и перегруженности работой Арткома, так и вследствие стремления Арткома дать армии наиболее совершенные в техническом отношении образцы вооружения. Стремление похвальное, если бы при этом не упускалось из виду, что в погоне за быстро шагающей техникой, в погоне за лучшим останешься без хорошего ("лучшее враг хорошего"){30}.

Разработка вопроса о введении новых образцов тяжелой артиллерии, начатая в комиссии, образованной при Арткоме в 1905 г., была закончена для дачи заказов лишь в начале 1910 г. Представителей от войск в этой комиссии не было, только в конце 1909 г. в комиссию были назначены представители от ГУГШ.

Комиссия, в конечном результате, остановилась на следующих образцах орудий:

а) для полевой легкой гаубичной артиллерий: 48-лин. (122-мм) гаубица обр. 1909 г.

б) для полевой тяжелой артиллерии: 42-лин. (107-мм) пушка обр. 1910 г. 6-дм. (152-мм) полевая гаубица обр. 1910 г.

в) для осадной тяжелой артиллерии:

6-дм. (152-мм) крепостная гаубица обр. 1909 г. 6-дм. (152-мм) осадная пушка обр. 1910 г. 8-дм. (203-мм) осадная гаубица обр. 1911 г. 11-дм. (280-мм) осадная мортира обр. 1912 г.

На вооружении полевой легкой и конной артиллерии состояли 3-дм. (76-мм) пушки обр. 1902 г., на вооружении горной артиллерии - 3-дм. (76-мм) горные пушки обр. 1909 г.

К началу мировой войны, в 1914 г., в войсках состояли полностью все орудия, положенные для полевой артиллерии, т. е. 76-мм легкие, конные и горные пушки, 122-мм легкие гаубицы, полевые тяжелые 107-мм пушки и 152-мм гаубицы. Из орудий осадной тяжелой артиллерии имелись к началу войны лишь единичные экземпляры 152-мм осадных пушек и крепостных гаубиц. При оценке состояния русской артиллерии к началу войны это ничтожное количество осадных орудий не стоит принимать во внимание. Прочие орудия, принятые для осадной тяжелой артиллерии, были частью заказаны, причем сдача первых изготовленных орудий ожидалась в 1915 - 1916 гг., частью находились в периоде дальнейших испытаний с целью усовершенствования образцов.

В нижеприводимых двух таблицах (табл. 1 и 2) помещены сравнительные данные об основных свойствах орудий и снарядов к ним, состоявших в 1914 г. на вооружении полевой легкой и тяжелой артиллерии русской, французской и немецкой.

Полевая легкая и горная артиллерия

Стремление к "единству калибра" орудия и к "единству снаряда" было господствующим в русской армии (как и во французской) до самого начала мировой войны, несмотря на опыт предшествующих войн (русско-турецкой, русско-японской и др.), указавший на необходимость иметь в полевой артиллерии орудие крупного калибра с мощным снарядом фугасного действия.

Стремление это всемерно поддерживалось генеральным штабом по понятной причине: "единство калибра" и "единство снаряда" приводят к простоте обучения и использования в бою, к удобству изготовления и снабжения боевыми припасами.

В погоне за достижением идеала - дать армии одно орудие, которое могло бы разрешать все задачи полевого маневренного боя при одном снаряде (о позиционной войне не думали), русские артиллеристы остановились на 3-дм. (76-мм) полевой скорострельной пушке, система которой была разработана в 1900 г. Путиловским заводом по заданию ГАУ и основательно испытана в войсках перед тем, как была принята на вооружение.

Сравнение данных табл. 1 приводит к заключению, что русская армия к началу мировой войны обладала 76-мм полевой легкой пушкой обр. 1902 г.одной из лучших полевых пушек того времени.

Русская 76-мм легкая пушка имеет наибольшую начальную скорость и чрезвычайно настильную траекторию. Но при оценке балистических свойств пушек необходимо сравнивать скорость полета снаряда на разном расстоянии от орудия, которая зависит от наивыгоднейшей комбинации начальной скорости, веса и конструкции снаряда.

Шрапнель русской 76-мм пушки не приспособлена к сохранению большой начальной скорости, вследствие чего русская пушка, имеющая начальную скорость больше, чем у французской 75-мм пушки, преобладает над нею приблизительно лишь до 3 1/2 км, а на дистанциях свыше 3 1/2 км французская преобладает над русской. Германская 77-мм полевая пушка, в смысле сохранения скорости снаряда на больших дистанциях, лучше других, но дальность ее шрапнельного огня, наименьшая по сравнению с другими, объяснялась конструкцией дистанционной трубки, не дававшей большого времени горения, а также малым весом шрапнельных пуль, требовавших больших окончательных скоростей шрапнели, чтобы наносить поражение.

Впрочем, наибольшая, по сравнению с другими, предельная дальность стрельбы русской 76-мм пушки, как и французской, до 8 1/2 км не могла быть использована, так как, во-первых, лафет и прицельные приспособления были рассчитаны и сконструированы для дальности не свыше 6,5 км (хотя по уровню можно было стрелять гранатой до 8 км), а во-вторых, русская артиллерия вышла на войну с 22-сек. дистанционными трубками устаревшего образца, позволявшими вести стрельбу шрапнелью на дистанцию лишь до 5 1/2 км. Проектирование и испытание 34-сек. трубок в Арткоме шло так медленно, а валовое изготовление их, трудное в техническом отношении, так затянулось, что в течение почти десяти лет не могли справиться с этим делом. Между тем еще за 5 лет до начала войны французы предлагали нам принять вместе с 76-мм горной пушкой обр. 1909 г. их 37-сек. дистанционную трубку, позволяющую вести стрельбу шрапнелью из этой пушки до 7 км. Предложение это было отвергнуто, так как Артком предполагал применять разрабатываемую им 34-сек. трубку. Медлительность в снабжении 34-сек. трубками и в переделке прицельных приспособлений, послужившая причиной как бы добровольного отказа от дальнобойности собственных пушек, объяснялась, во-первых, тем, что по свойствам 76-мм пушки наносимое ею поражение на дистанциях свыше 5 км вообще и особенно шрапнелью неудовлетворительно; во-вторых, некоторым общим недоверием к действительности стрельбы на дальние дистанции - свыше 5 км, вкоренившимся со времен известного в старой армии М. И. Драгомирова.

"Мы считаем нашу артиллерию нашей хранительницей",- говорил этот генерал в бытность его командующим войсками Киевского округа,- "стыдно располагать ее дальше 2 500 м. Отныне всякий батарейный командир, ставший на маневрах на большую дистанцию, должен быть отрешен от командования".

Необходимое для корректирования огня наблюдение разрывов 76-мм шрапнели, дающей при разрыве незначительное облако дыма, являлось затруднительным на дистанциях свыше 6 км даже при наличии хороших оптических приборов, воздушное же наблюдение находилось тогда лишь в зачаточном состоянии.

Наконец, по инициативе некоторых пользовавшихся авторитетом русских артиллеристов, увлекавшихся французской артиллерией, многое не только хорошее, но и дурное заимствовалось у французов. По преобладавшему тогда у французов мнению, артиллерия нуждалась лишь в ограниченной дальнобойности, так как она является вспомогательным родом войск, имеющим одно назначение поддерживать атаки пехоты. У французов стрельба на большие дистанции была "осуждена, как ересь, и уставом и начальством".{31} Русская артиллерия, подражая до некоторой степени французской, весьма редко практиковалась в стрельбе на дистанции свыше 5 км, считая такую стрельбу, при довольно ограниченном отпуске патронов на ежегодную практику, отчасти излишней и даже бесцельной роскошью.

От полевой артиллерии в то время требовался сильный огонь на дальностях решительного боя до 4 км. Наша 76-мм легкая пушка, как и французская 75-мм, вполне отвечала поставленной задаче, и большего от нее не требовали.

Шрапнельный огонь 76-мм легкой пушки на эти дальности по открытым живым целям наносит чрезвычайно сильные поражения.

Французское командование могущество 75-мм пушки переоценивало до того, что в одном из официальных документов говорилось:

"75-мм пушка достаточна для решения всех задач, могущих встретиться артиллерии в полевой войне"{32}.

Большая настильность траектории 76-мм легкой пушки способствует увеличению глубины площади поражения шрапнельными: пулями, что дает возможность мало считаться с точностью пристрелки при стрельбе по открыто расположенным живым целям, а это является очень серьезным преимуществом в маневренной войне, особенно при встречных столкновениях с противником.

Глубина площади разлета пуль группы шрапнелей, выпущенных из 76-мм пушки на дистанцию около 2 км, достигает свыше 500 м, ширина полосы разлета пуль - от 20 до 65 м. С увеличением дистанции, при одной и той же высоте разрывов, площадь, осыпаемая шрапнельными пулями, уменьшается.

Считалось, что при большем числе выпущенных шрапнелей на всех дистанциях стрельбы восьмиорудийная батарея 76-мм пушек осыпала шрапнельными пулями площадь весьма внушительных размеров - около 550 м в глубину и до 220 м по фронту и могла образовать перед собою надежно поражаемую полосу глубиною около 125 м и шириною около 180 м.

По силе шрапнельного огня одна русская восьмиорудийная легкая батарея могла в несколько минут буквально уничтожить неосторожно открывшийся для нее в сомкнутом строю целый батальон пехоты или даже целый полк кавалерии русская 76-мм легкая пушка, являясь по балистическим качествам чуть ли не лучшей в мире пушкой из бывших на вооружении армий к началу мировой .войны, вместе с тем обладала весьма существенными отрицательными боевыми свойствами.

Насколько могущественной была она при поражении шрапнелью открытых живых целей, настолько же она была слабой при поражении целей, сколько-нибудь укрывшихся. Та же огромная начальная скорость, обусловливающая исключительную настильность траектории, служила источником почти совершенной непригодности 76-мм легкой пушки для фронтального поражения шрапнелью закрытых целей.

После разрыва шрапнели пули, ввиду большой скорости их полета, продолжают лететь почти в направлении прежней настильной траектории шрапнели, причем линии полета их составляют с горизонтом весьма малые углы падения. Для крайних нижних пуль угол падения или наклона траектории равен для дистанций стрельбы в 1, 2, 3, 4 км соответственно 1/8, 1/6, 1/4, 1/3.

Ввиду малого веса шрапнельной пули - 2 1/2 золотника (10,7 г) и шарообразной ее формы пробивная способность ее мала; она бессильна против земляных насыпей даже самой незначительной толщины. За закрытием образуется пространство той или иной глубины, безопасное от поражения фронтальным шрапнельным огнем и являющееся надежным укрытием для находящихся на нем людей. Достаточно, например, людям, попавшим под обстрел шрапнелью 76-мм легкой пушки, лечь и набросать перед собой земляную насыпь в 60-70 см высоты, чтобы избавиться от потерь при стрельбе на дистанциях менее 4 км. При стрельбе даже на 4 км пуля, пролетевшая по касательной к гребню насыпи, упадет за ней на 60X3, т. е. в 180 см, и не поразит лежащего за ней человека среднего роста, около 170 см. Намерение разрушить шрапнельным огнем преграду, укрывающую противника, было бы напрасной тратой снарядов, так как шрапнель, поставленная "на удар", совершенно не годится для разрушения даже самых ничтожных закрытий ввиду слабого вышибного заряда ее, лишь в 20 золотников (85 г) пороха.

В общем фронтальный шрапнельный огонь русской 76-мм легкой пушки является бессильным для поражения сколько-нибудь и чем-нибудь закрытого противника. Напротив, облический и в особенности фланговый огонь той же шрапнели, направленный вдоль закрытия, является не менее губительным для укрывшихся за преградой людей, чем если бы они были открыты и попали под шрапнель.

Как видно из табл. 1, вес системы в походном положении русской 76-мм полевой пушки наибольший по сравнению с другими системами. В походном положении с посаженными номерами вес системы 76-мм пушки обр. 1902 г. около 2 200 кг, т. е. превышает предельный вес около 1 900 кг, допускаемый при запряжке в 6 лошадей. Словом, при такой тяжести этой системы трудно маневрировать на поле сражения, в особенности под неприятельским огнем. Поэтому и не рассчитывали на маневрирование легкой артиллерии с целью выигрыша фланга противника.

Значительная дальнобойность 76-мм полевой пушки давала возможность сосредоточивать огонь даже при весьма разбросанном широком расположении батарей на фронте и довольно легко делать переносы огня чуть ли не в любом направлении. Поэтому не столько путем подвижного маневрирования (на колесах), сколько путем одного, так сказать, "огневого маневрирования" (без перемены позиции) можно было выиграть огнем фланг противника и тем отчасти парализовать отрицательное свойство 76-мм легкой пушки - бессилие фронтального огня ее шрапнели против укрытого противника.

Наконец, признавали возможным парализовать это свойство согласованием тактических действий пехоты и артиллерии: наступающая пехота заставляет противника открыться, чтобы встретить и остановить наступление ружейным огнем, а тогда артиллерия поражает его шрапнелью и т. д.

К другим отрицательным свойствам 76-мм полевой легкой пушки, вытекающим также из большой настильности ее траектории, следует отнести ограниченность возможной стрельбы через головы своей пехоты и получающиеся непосредственно впереди укрытия батареи значительные непоражаемые или так называемые "мертвые" пространства, возрастающие с увеличением укрытия батареи и настильности траектории. Во избежание поражения своей пехоты при стрельбе через голову приходилось располагать артиллерию не ближе километра за пехотой и прекращать огонь артиллерии, когда атакующей пехоте оставалось пройти до противника около 200 - 400 м. Во избежание же больших мертвых пространств требовались осторожность и искусство при занятии закрытых позиций для батарей.

Большая начальная скорость влечет за собой меньшую устойчивость 76-мм полевой пушки при выстреле, что в связи с отсутствием у нее прицельных приспособлений с независимой линией прицеливания вредно отзывалось на ее скорострельности. Из табл. 1 видно, что наша 76-мм пушка по скорости стрельбы значительно уступала французской 75-мм полевой пушке.

Высококвалифицированные специалисты артиллерийской техники, давшие России отличную 76-мм полевую пушку, удовлетворяющую почти всем самым строгим балистическим требованиям, недостаточно учитывали указанные отрицательные боевые свойства пушки. Но в этом нельзя их винить, так как это должны были учитывать специалисты боевого использования войск, т. е. представители "мозга армии" - генерального штаба. Большая ошибка прошлого кроется в том, что русский генеральный штаб ограничивался постановкой общих задач артиллерийской технике (а то и вовсе не ставил никаких задач) и в дальнейшем не принимал обыкновенно участия в выборе образцов вооружения армии. Поставив общую задачу специалистам артиллерийской техники в отношении полевой пушки, генеральный штаб должен был одновременно указать, каким боевым требованиям она должна удовлетворять. Он обязан был подчеркнуть значение "пустынности" будущих полей сражения, о которой немало трактовалось после войны с Японией, и пояснить, что маневренные бои будут разыгрываться не на ровных открытых полях типа большинства артиллерийских полигонов того времени, а на пересеченной местности, где противник будет всячески укрываться, применяя разреженные строи, метод "накапливания", маскировку, фортификацию и пр. Генеральный штаб должен был своевременно осознать, что огневое маневрирование, на которое возлагали большие надежды артиллеристы, возможно при наличии сильной артиллерии не только в качественном, но и в количественном отношении, и, осознав это, не довольствоваться 2 - 3 пушками на 1 000 штыков, как это было в русской армии к началу войны. На обязанности генерального штаба лежало своевременно разъяснить, что взять во фланг, хотя бы только огнем, искусного противника не так просто, как полагали в довоенное время; что согласование тактических действий пехоты и артиллерии, в котором в мирное время почти вовсе не практиковались, будет крайне трудно в бою; что в то время, когда атакующая пехота подойдет на 200 - 400 м к противнику, т. е. в самый для нее критический момент, она останется без поддержки своей артиллерии, так как во избежание поражения своих огонь артиллерии, ввиду настильности траектории, 76-мм полевых пушек, приходится в это время прекращать и пр.

Опыт войны с Японией резко подчеркнул чрезвычайную слабость 76-мм шрапнели для действия по укрытым целям и отчасти по далеко расположенным (при стрельбе на дальние дистанции убойность шрапнельных пуль вообще недостаточна; кроме того, получается много высоких разрывов, дающих слабое поражение, или клевков, вовсе не дающих поражения), а также полное бессилие шрапнели для разрушения тех или иных закрытий. Та же война подчеркнула, что малый калибр полевого орудия обусловил слабое действие его гранатного огня и что только тяжелый фугасный снаряд крупного калибра остается всегда грозным и всегда разрушительным.

Еще до окончания войны 1904 - 1905 гг. принято было решение отказаться от идеала "единства калибра и снаряда", - решение неизбежное и необходимое. Но проведено оно было в жизнь в период подготовки России к мировой войне далеко не в полной мере.

Прежде всего принята была для 76-мм пушки, кроме шрапнели, фугасная граната. Мера эта была паллиативом, так как артиллеристам было известно, что эта граната не может оправдать возлагавшихся на нее надежд и будет малопригодной для разрушения земляных и других закрытий. При небольшом разрывном заряде - около 0,78 кг тротила или мелинита - фугасное действие 76-мм гранаты получается в общем слабое, и только оглушительный взрыв производит довольно сильное моральное действие.

В среднем грунте от фугасного действия разрывного заряда может образоваться довольно большая воронка диаметром до 1,5 м и глубиной около 0,6 м, но это бывает весьма редко при чрезвычайной настильности траектории 76-мм полевой пушки. В большинстве случаев 76-мм граната с принятым для нее взрывателем (ЗГТ) разрывалась после рикошета, пролетев около 4 м от места падения; фугасное действие получалось при этом весьма слабым, так как газы разрывного заряда лишь "слизывали" верхний слой земли, при среднем грунте.

Осколочное действие 76-мм гранаты, не имевшей мгновенного взрывателя, было также весьма слабое, и для поражения живых целей 76-мм граната не предназначалась. При разрыве после рикошета она давала разлетающиеся в разные стороны осколки, лишь несколько крупных осколков отлетали иногда на 400 - 600 м от места разрыва и могли нанести случайное поражение; масса мельчайших осколков вследствие ничтожного своего веса теряли силу уже в 20 - 30 м от места разрыва и не могли нанести сильного поражения. При разрыве же в земле, образуя воронку, осколки 76-мм гранаты летели вверх, yе нанося поражения.

Русские артиллеристы, зная слабое действие 76-мм гранат, изыскивали другие средства для поражения укрывшегося противника. Они старались найти вместо гранаты другой более соответствующий снаряд, изобрести для гранаты мгновенно действующий взрыватель и принять для полевой артиллерии, кроме 76-мм полевой пушки, другие орудия с более крутой траекторией (гаубицы, мортиры) и более крупного калибра, с мощным снарядом и по возможмости с большей дальнобойностью.

Взрыватель к 76-мм фугасным гранатам вырабатывался Арткомом ГАУ в течение 5 - 6 лет. Проектирование и испытание началось в 1906 - 1907 гг., а к маю 1912 г. русская артиллерия все еще не была снабжена фугасными гранатами за неимением взрывателя безопасного типа. К началу войны 76-мм гранаты имелись с обыкновенного типа взрывателями; что же касается взрывателей мгновенного действия, то они стали изготовляться по типу французских только с 1916 г., во время войны, организацией ген. Ванкова{33}.

Медленность снабжения взрывателями объяснялась конструктивными затруднениями, недостатком требующейся высокосортной стали и отчасти недобросовестностью некоторых артиллерийских инженеров, стремящихся, по объяснению бывшего начальника ГАУ Кузьмина-Караваева,

"в корыстных целях выделывать взрыватели исключительно из стали, поставляемой заводом Фирта, и на станках системы Гирша".

Бризантную гранату, имевшуюся в полевой артиллерии у немцев, русские артиллеристы считали средством, почти не достигающим цели. Разрываясь в воздухе, граната эта посылает около 100 довольно крупных и много мелких осколков, разлетающихся с большой боковой скоростью веером в обе стороны, вверх и вниз от точки разрыва; наиболее круто падающие осколки летят вниз под углом до 60° к земле и могут поражать человека, даже прижавшегося к внутренней крутости бруствера. Бризантная граната требует очень точной пристрелки; при малейшем отклонении разрыва по дальности смертоносные осколки минуют цель, так как глубина их поражения очень незначительна, всего лишь несколько метров. Для разрушения бризантная граната совершенно непригодна ввиду малого веса ее разрывного заряда, лишь около 0,2 кг. Почти единственное ее преимущество - сильное моральное действие - не могло служить серьезным основанием к введению ее в русскую артиллерию.

О состоявшей на вооружении французской полевой артиллерии 75-мм гранате, вмещающей в себе до 3/4 кг мелинита, имелись в то время лишь отрывочные и даже противоречивые сведения, так как французы держали в тайне устройство своей гранаты.

Наконец, с целью поражения неприятельских батарей, орудия которых снабжены щитами, изыскивались особые меры еще со времени перевооружения полевой артиллерии скорострельными орудиями. Попытки снаряжать шрапнели пулями, пробивающими щит, не увенчались успехом, так как эти пули вследствие их легкости быстро теряли скорость. Кроме того, щит был несколько утолщен для большей непробиваемости. Фугасная граната оставалась наиболее действительным средством против орудийных щитов, но она мало пригодна для действия по живым целям. Тогда приступили к испытанию бризантной шрапнели - по типу универсального снаряда{34}, который должен был соединять свойства гранаты и шрапнели. Бризантная шрапнель, разработанная в то время крупнейшими в Европе артиллерийскими заводами (Крупп, Шнейдер и Рейнский металлический), могла действовать при ударе и при разрыве в воздухе, выбрасывая вперед пули и головку, детонирующую от удара.

На основании произведенных опытов, законченных к 1913 г., Артком пришел к заключению, что бризантная шрапнель Рейнского завода при дистанционной стрельбе по войскам может заменить обыкновенную 76-мм шрапнель, причем головка шрапнели своими осколками усиливает поражение. При попадании в щит бризантная шрапнель пробивает его и затем разрывается, производя при этом сильное разрушение материальной части и поражая людей, скрытых за щитом. При дистанционной стрельбе отделившаяся головка бризантной шрапнели, попадая в щит, дает достаточную пробоину в нем и также поражает людей за щитом.

Ввиду признанных преимуществ бризантной перед обыкновенной шрапнелью первая партия бризантных шрапнелей была заказана Рейнскому заводу, но посланных в Дюссельдорф в 1914 г. двух офицеров для приема заказанных шрапнелей застала война: они были взяты в плен, не успев выслать ни одной партии бризантных шрапнелей.

Наиболее действительным средством для поражения укрытого противника являлось введение полевых гаубиц, которые при достаточной меткости и дальности стрельбы могли поражать укрывшегося противника навесным огнем, а при наличии мощного снаряда способны были разрушать закрытия, раскрывать укрывшегося за ними противника и поражать его.

Принятая на вооружение русской артиллерии полевая легкая 122-мм гаубица, превосходившая по балистическим качествам полевые легкие гаубицы Германии и Австрии (см. табл. 1), в общем удовлетворяла указанным условиям, так как при крутизне ее траектории пули гаубичной шрапнели довольно хорошо поражали укрывшегося противника сверху вниз, а тяжелые гаубичные бомбы{35} (23,3 кг) с мощным разрывным зарядом (4,7 кг тротила) могли разрушать земляные укрепления полевой профили.

Между тем русские артиллеристы недоверчиво относились к полевым легким гаубицам, вследствие чего их ввели на вооружение русской армии в весьма незначительном числе. Недоверие к гаубицам объясняется гипнозом казавшихся несомненными преимуществ 76-мм пушки в маневренном бою. Несмотря на тяжелые уроки русско-японской войны, гипноз этот не был изжит в русской армии до начала мировой войны под влиянием наступательных тенденций. При этом совершенно ошибочно оценивали значение 122-мм гаубиц, будто бы пригодных по малоподвижности больше для обороны, чем для наступления, а не наоборот, как в действительности следовало оценивать. Упускали из виду, что при наступлении не только на остановившегося противника, но и во встречных столкновениях придется выбивать противника или из-за укрытий или накапливающегося в складках местности, и что для разрешения подобных задач наиболее пригодна именно гаубица, а не пушка.

Система 122-мм гаубицы в общем тяжела (2217 кг в походном и 1 337 кг в боевом положении), но в отношении подвижности она мало отличается от полевой 76-мм пушки, хотя несколько уступает полевым гаубицам немцев.

На неудачном разрешении в русской армии вообще вопроса о гаубицах сказалось, несомненно, и влияние французов, упорно не вводивших на вооружение своей армии ни гаубиц, ни полевых тяжелых орудий. Один из русских артиллеристов, пользовавшийся большим авторитетом в Арткоме, много заимствовавший у известного в то время французского артиллериста Ланглуа, между прочим писал в 1910 г., что введение в артиллерию для поражения укрытого противника полевых гаубиц "представляется менее выгодным", чем принятие к полевой пушке особого бризантного снаряда,

"так как орудия навесного действия при стрельбе по целям, не находящимся за закрытиями, а также по целям движущимся, уступают пушкам орудиям отлогого действия; кроме того, весьма невыгодно иметь в полевой артиллерии орудия различных типов"{36}.

Другой не менее известный и притом отличившийся в русско-японской войне русский артиллерист продолжал "не сомневаться" даже в 1913 г., что

"гаубичные батареи в бою не всегда найдут для себя подходящую работу, и их часто будут применять для решения задач тяжелой артиллерии или, что хуже, заставлять расходоваться на стрельбу по целям легкой артиллерии"{37}.

Уменьшение начальной скорости 76-мм легкой пушки с целью получения более крутой траектории хотя бы в нисходящей ее ветви, чтобы тем дать возможность шрапнельной пуле, так сказать, заглянуть в окоп сверху вниз, считалось нецелесообразным посягательством на отличные балистические качества этой пушки, являвшиеся последствием ее большой начальной скорости.

Для русской конной артиллерии была принята та же 76-мм полевая пушка обр. 1902 г. с несколько облегченным передком, вмещавшим меньшее количество патронов, чем в передке легкой артиллерии.

Система эта была безусловно тяжела для конной артиллерии, обязанной не только не отставать от конницы, но в некоторых, правда, редких случаях боевых столкновений даже опережать ее. Поэтому еще в 1913 г. решено было перевооружить русскую конную артиллерию новой облегченной и более скорострельной пушкой Шнейдера, но этому решению противился военный министр Сухомлинов по каким-то личным соображениям, почему оно не было осуществлено к началу войны, хотя пушки Шнейдера были заказаны (несколько сот экземпляров) Путиловскому заводу.

По поводу материальной части полевой легкой и конной артиллерии генинспарт в своем докладе в начале марта 1913 г. писал, что хотя материальная часть "сравнительно в хорошем виде, но в скором времени придется думать о новом перевооружении", так как оба образца полевых пушек - один 1900 г., другой 1902 г. - "нужно признать уже устаревшими", и, кроме того, стволы орудий обр. 1900 г. вскоре выслужат свой предельный срок.

По мнению генинспарта, было бы "нецелесообразно заменять только тела орудий, не меняя устаревшей и расшатанной системы лафетов".

Что же касается конной артиллерии, то от всех командующих войсками поступали заявления о тяжеловесности полевой пушки обр. 1902 г. для конной артиллерии, и генинспарт признавал необходимым скорейшее перевооружение конной артиллерии пушкой системы Шнейдера, выдержавшей прекрасно испытания как на главном артиллерийском полигоне, так и в служебной обстановке в гвардейской конно-артиллерийской бригаде и в то время уже заказанной заводу Шнейдера для французской конной артиллерии.

Условия возможных для России театров войны - горы дальневосточных окраин, песчаные степи Средней Азии, горы Кавказа, Карпаты - вызывали необходимость иметь в составе русской армии горную артиллерию, более легкую, приспособленную для перевозки на вьюках, вооруженную орудием с более крутой траекторией, чем у пушки.

В 1909 г. была принята для русской горной артиллерии 76-мм пушка системы инж. Данглиза, разработанная во Франции заводом Шнейдера и предложенная Арткому Путиловским заводом. Артком относился к системе неодобрительно, так как она оказалась малопригодной для перевозки на вьюках вследствие тяжести (только патронные вьюки имели вес, терпимый для вьючной лошади русского типа, - около 100 кг, остальные вьюки были для нее непосильными, так как вес их был от 120 до 140 кг); при колесном же движении эта система расшатывалась. Только под давлением генинспарта на ней остановились, за неимением лучшего.

В действительности горная пушка обр. 1909 г., как видно из табл. 1, по балистическим качествам была наилучшей по сравнению с горными пушками 65-мм французской и 68-мм австрийской, но была значительно тяжелее.

Впрочем, высокими балистическими качествами 76-мм горной пушки русская артиллерия не воспользовалась в полной мере.

Система была предложена с боевыми припасами и с 37-сек. французской дистанционной трубкой (о ней уже упоминалось), позволяющей вести стрельбу из горной пушки почти на 7 км. Артком решил применять к горной 76-мм пушке снаряды того же калибра - гранату и шрапнель, какие имелись у полевой легкой 76-мм пушки, и, к сожалению, с той же 22-сек. дистанционной трубкой, с которой стрельба шрапнелью из горной пушки была возможна на дистанцию лишь около 3 1/2 км. Артком предполагал впоследствии применить для горной пушки разрабатывавшуюся в то время 34-сек. русскую трубку, но она не поддавалась изготовлению в массовом количестве, вследствие чего русская артиллерия, имея на вооружении горную пушку с дальнобойностью свыше 7 км, могла стрелять из нее шрапнелью лишь почти на вдвое меньшую дистанцию.

Непригодность системы 76-мм горной пушки как вьючной подтвердилась на параллельном испытании ее возкой: два орудия на вьюках, другие два орудия на колесах, причем при подъеме на довольно крутой берег р. Днестра большинство вьючных лошадей (за исключением патронных вьюков) легло, не пройдя и 1/2 км, тогда как взвод на колесах взобрался по тропе на весь подъем и благополучно спустился обратно вниз. Испытуемая батарея, бывшая участница русско-японской войны и боевых походов на Кавказе и в Туркестане с прежними горными пушками, более легкими, чем пушки обр. 1909 г., тогда же, во время опыта, призналась, что она вообще на войне не вьючилась, за редкими исключениями передвижений на Кавказе; что во всех случаях удобнее передвижение на колесах, притом вполне возможное даже по горным тропам при узком ходе системы горной артиллерии; что через весьма крутые перевалы предпочтительнее перетаскивать пушки на руках, отправляя лошадей по обходным путям; что система горной 76-мм пушки обр. 1909 г. на колесах не оставляет желать ничего лучшего, а при стрельбе "вызывает восхищение" своими отличными балистическими качествами{38}.

После указанного опыта в горной артиллерии на Кавказе стали производить испытания замены вьючных лошадей мулами. Муловодство в России было в зачаточном состоянии. Поэтому военный министр Сухомлинов приказал прекратить испытание, указав при этом, что мулы могут быть допущены при мобилизации в горные парки (т. е. туда, где они менее всего нужны, так как патронные вьюки самые легкие){39}.

При чрезвычайной легкости системы - 1 236 кг в походном и 624 кг в боевом положении - 76-мм горная пушка обладает такой же скорострельностью, как легкая 76-мм пушка, имеет одинаковые с нею снаряды и почти не уступает ей в меткости, но дальность горной пушки на 1 1/2 км меньше, чем легкой. При небольшой начальной скорости, около 380 м/сек, у горной пушки обр. 1909 г. получается траектория довольно крутая в восходящей и в нисходящей ветвях. Такая именно траектория необходима при действии в горах, чтобы бросать снаряды за крутые склоны, укрывающие противника; но она весьма желательна и в равнинной местности, не говоря уже о холмистой и пересеченной, так как только при наличии орудия с подобной траекторией возможно поражать противника, засевшего в окоп или спрятавшегося в складках местности. Следовательно, 76-мм горная пушка обр. 1909 г., являющаяся по существу гаубицей, может в значительной мере парализовать такой серьезный недостаток 76-мм полевой легкой пушки, как неспособность ее к поражению укрытых целей. По мощности снаряда горная пушка, имея меньший калибр, гораздо слабее гаубицы.

Горная пушка обр. 1909 г. может парализовать и другой недостаток полевой легкой пушки обр. 1902 г. - неспособность ее вследствие тяжеловесности системы к непосредственному действию с пехотой и те сопровождению пехоты. Стоило только отказаться от вьючки, к которой по опыту прошлого редко прибегали на войне, сделать систему горной пушки обр. 1909 г. неразборной и попутно несколько облегчить ее. При разборной системе от движения на колесах расшатывалось скрепление лобовой части лафета с хоботовой и расстраивался ход лафета. Вследствие узкого хода при поворотах на быстрых аллюрах система кувыркалась, причем происходили поломки лафета; уширение же хода могло затруднить движение горного орудия по тропам в горах, лесах и болотах.

Ввиду превосходных балистическтгх качеств горной пушки обр. 1909 г. признавалось желательным сделать ее систему удобной для колесного движения, чтобы создать более подвижные батареи для непосредственного маневрирования в бою с пехотой и заменить малоподвижные 76-мм пушки обр. 1902 г. в конных батареях. С этой целью на Путиловском заводе делались соответствующие приспособления в материальной части горной пушки обр. 1909 г. - лафет делался неразборным, несколько упрощенной конструкции, уширялся; ход лафета, передка и зарядного ящика во избежание опрокидывания и пр. Но работа эта не получила реального осуществления к началу мировой войны.

Идея использования горной артиллерии в полевом бою в ближайшей связи с пехотой в качестве артиллерии, которая может двигаться "везде, где проходят люди", приветствовалась французским артиллеристом майором Бруссо, по мнению которого опыт русско-японской войны ясно доказал следующее:

а) на труднопроходимой местности горная пушка всегда должна быть предпочтена полевой;

б) наличность нескольких орудий на линии передовых стрелковых цепей дает решительный перевес как при атаке, так и при обороне;

в) использование для последней цели громоздких полевых орудий является делом очень "деликатным", опасным и часто совершенно невыполнимым.

По словам Бруссо, "горная артиллерия - это лучшая артиллерия для сопровождения атакующей пехоты".{40}

Полевая тяжелая артиллерия

Из рассмотрения табл. 2 можно убедиться, что по системе орудий и мощности снарядов русская полевая тяжелая артиллерия в общем не только не уступала, но даже несколько превосходила германскую, не говоря уже о Франции, которая вовсе не имела к началу мировой войны полевой тяжелой артиллерии и создавала ее в первое время войны, пользуясь орудиями устаревших образцов системы Банжа и Римальо, значительно уступавшими и русским и немецким полевым тяжелым орудиям.

Русская 107-мм полевая тяжелая пушка являлась лучшей пушкой этого типа того времени. Пушка эта изготовлялась для России на заводах Шнейдера во Франции. В январе 1913 г. французы, признав желательным, после долгого и упорного отрицания, иметь на вооружении полевой артиллерии дальнобойную пушку среднего калибра, решили принять для себя ту же пушку, калибр которой заводы Шнейдера обязались уменьшить до 105-мм; по балистическим качествам французская 105-мм пушка немного даже превосходила русскую 107-мм в отношении начальной скорости (почти на 30 м/сек) и в дальности шрапнели (почти на 1,7 км), но заказы на эти орудия были даны с большим опозданием, вследствие чего первые экземпляры стали выпускаться, когда уже разразилась война{41}.

Вследствие большой настильности траектории и большого числа шрапнельных пуль действие шрапнели 107-мм пушки по открытым живым целям губительнее, чем действие 76-мм шрапнели (у 107-мм шрапнели 600 пуль, а у 76-мм лишь 260), поражаемая площадь обширнее - на средней дистанции (около 4 км) - до 800 м в глубину (у 76-мм пушки около 500 м), при столь же незначительной ширине около 40-50 м, как и у 76-мм пушки. Действие 107-мм пушки по укрывшемуся противнику столь же ничтожно, как и 76-мм пушки,

Граната 107-мм пушки, имея небольшой разрывной заряд (около 2 кг взрывчатого вещества), немногим превосходит по силе фугасного действия 76-мм гранату. Однако дальность гранатного огня 107-мм пушки до 12 1/2 км является весьма ценным свойством для поражения противника на больших дистанциях, находящегося в походных колоннах или в глубоких резервах, или для поражения дальнобойной неприятельской артиллерии, для стрельбы по наблюдательным аэростатам противника и пр. При всех своих отличных балистических качествах 107-мм пушка относительно легка и для перевозки лошадьми на походе и в положении для боя.

Относительная легкость на походе 107-мм пушки делала возможным ее участие в составе авангарда, необходимое в наступательных и, в особенности, во встречных операциях. Противник, попавший под сильный дальний огонь 107-мм пушки, принуждается или развернуться из походного в боевой порядок или остановиться в невыгодных для него условиях; все это способствует захвату инициативы, что является залогом успеха в бою.

По большой программе (1913 т.) организации русской армии предполагалось иметь на каждый корпус три четырехорудийные полевые тяжелые батареи - одна 152-мм гаубичная и две 107-мм пушечных (было наоборот - две гаубичных и одна пушечная). Предпочтение, отданное 107-мм пушкам, объяснялось желанием использовать дальнобойность и прочие высокие балистические ее качества, которые, в связи с относительной легкостью на походе, делали 107-мм пушку, по мнению большинства русских военных специалистов того времени, незаменимым орудием для маневренной войны. С другой стороны, это предпочтение являлось следствием ложного представления о роли гаубиц, для которых цели в маневренном и, особенно, во встречном бою, будто бы, мало вероятны, между тем как гаубицы вследствие большого веса системы могут связать маневренные действия войск.

Полевая тяжелая 152-мм гаубица обр. 1910 г. русской артиллерии обладала мощным снарядом, довольно большой дальностью стрельбы и в общем по балистическим качествам не уступала пулевым тяжелым гаубицам немцев, превышая их дальнобойностью (германскую немного, австрийскую на 1 км с небольшим) и мощностью снаряда (разрывной заряд германской гранаты меньше русской 152-мм гранаты почти на 3 кг и меньше австрийской почти на 1 1/2 кг){42}. Фугасная 152-мм граната, при общем значительном весе 40,9 кг и разрывном заряде 8,8 кг взрывчатого вещества, пригодна для разрушения не только земляных укреплений, но и других более прочных построек, не исключая убежищ из бетона или прикрытых слоем земли 4 - 8 м. Шрапнель 152-мм гаубицы весьма сильная (около 700 пуль), но шрапнель вообще не свойственна гаубицам, в особенности гаубицам крупного калибра, прямое и главное назначение которых - разрушение укрытий, а не поражение живых целей. Германская 150-мм полевая тяжелая гаубица шрапнели не имела. Наличие шрапнели при 152-мм гаубицах является скорее вредным, чем полезным, так как в боевом комплекте, во избежание его перегрузки при наличии шрапнелей, приходится содержать меньше гранат; кроме того, у некоторых начальников, недостаточно знакомых со свойствами артиллерии, возникало желание пострелять из гаубиц крупного калибра шрапнелью в ущерб основному огню гранатой.

Что касается веса системы 152-мм гаубицы, то в походном положении вес ее лишь на 40 кг превышал вес системы 107-мм пушки, а в боевом положении гаубица на 12 кг даже легче пушки, т. е. полевая тяжелая 152-мм гаубица могла бы участвовать в маневренном бою наравне с 107-мм пушкой и могла бы оказывать могущественное содействие огнем своих бомб при необходимости разрушить закрытия противника.

Тяжелая артиллерия

Заказанные тяжелые орудия новейших систем - 6-дм. (152-мм осадная пушка, 6-дм. (152-мм) крепостная гаубица обр. 1909 г., 8-дм (203-мм) осадная гаубица, 11 -дм. (280-мм) осадная мортира еще не были готовы к началу мировой войны (имелось только несколько 152-мм крепостных гаубиц); поэтому сколько-нибудь существенных улучшений в тяжелой артиллерии (осадной и крепостной) не произошло, и она оставалась почти в том же состоянии, в каком была во время войны с Японией в 1904 - 1905 гг.

В 1914 г. осадной артиллерии, за неимением соответствующих орудий, уже не существовало. Она слилась с крепостной, а часть ее орудий нередана была временно в полевую тяжелую артиллерию - 42-лин. (107-мм) пушки, 6-дм. (152-мм) пушки в 120 пудов и единичные экземпляры 6-дм. (152-мм) крепостных гаубиц.

Недостаток орудий в крепостях составлял в среднем около 45% положенного количества, а некомплект некоторых орудий доходил до 80 и даже до 100%.

Большинство орудий, состоявших на вооружении сухопутных крепостей, было устаревших образцов, не отвечавших современным требованиям, хотя ко многим орудиям был применен вместо черного бездымный порох и некоторые лафеты были усовершенствованы, что повысило балистические качества орудий и увеличило скорость стрельбы.

Приморские крепости в отношении вооружения были в несколько лучшем состоянии, особенно, укрепления побережья Финского зализа.

Главнейшие данные об орудиях, состоявших на вооружении русской тяжелой (осадной, береговой и крепостной) артиллерии в 1914 г., сведены в табл. 3.

Большинство орудий, состоявших к началу войны в сухопутных крепостях и переданных туда из расформированной осадной артиллерии, были образца 1877 г., имели недостаточную дальность, были нескорострельны, могли стрелять только с платформ. Навесный огонь крепостных орудий был мало развит; сильно действующих фугасных снарядов было недостаточно; шрапнельный огонь, при наличии дистанционных трубок лишь короткого времени горения, возможен был только на 4 км.

Русской тяжелой крепостной артиллерии было весьма трудно состязаться с тяжелой артиллерией противников, вооруженной орудиями новейших образцов, дальнобойных, скорострельных, подвижных, стреляющих мощными снарядами крупных калибров и по большей части без платформ.

Тем не менее некоторые из показанных в табл. 3 орудий старых образцов с честью работали во время мировой войны, а 42-лин. пушка обр. 1877 г. и того же года 6-дм пушка в 120 пуд. входили даже в состав дивизионов полевой тяжелой артиллерии, восполняя недостаток скорострельных 107-мм (42-лин.) пушек и 152-мм (6-дм.) гаубиц обр. 1910 г.

Будучи ветеранами русско-японской войны 1904 - 1905 гг., пушки эти с успехом работали наряду со скорострельными,- настолько жизненной оказалась идея системы этих пушек и настолько прочной была их конструкция. Старая 42-лин. пушка обр. 1877 г., имея одинаковые снаряды с новейшей 107-мм пушкой обр. 1910 г., уступала ей в дальнобойности приблизительно лишь на 2 - 3 км и была несколько тяжелее. Наибольшая дальность 6-дм. пушки в 120 пуд. почти не отличалась от дальнобойности 152-мм гаубицы обр. 1910 г. и при стрельбе бомбой даже несколько превосходила дальнобойность 152-мм гаубицы, но 6-дм. пушка была значительно тяжелее гаубицы и имела бомбу более слабого действия.

Кроме орудий, указанных в табл. 3, в русских крепостях к началу мировой войны состояло еще около 40 - 50 разных устаревших образцов орудий. Например, в береговых крепостях состояло больше 3 1/2 тыс. орудий 34 разных образцов, из которых в табл. 3 указано лишь 10 образцов.

Орудия, состоявшие на вооружении русских приморских крепостей, в огромном большинстве были устаревшего образца, малы калибром, нескорострельны, недостаточно снабжены фугасными снарядами; многие орудия имели слабые установки и старые изношенные лафеты, не допускавшие стрельбы на полную дистанцию.

Даже наиболее мощные орудия береговой артиллерии уступали по дальнобойности, скорострельности и по разрывному заряду снаряда более новым орудиям, состоявшим на вооружении морского флота.

Главное орудие среднего калибра береговой артиллерии 6-дм. (152-мм) пушка Кане была в общем хороша - наибольшая дальность бомбы (гранаты) до 13 км и шрапнели до 8,5 км, скорость стрельбы до 5 выстрелов в минуту, но все же по дальности и скорострельности, а главное по отсутствию сильного фугасного снаряда (разрывной заряд бомбы у пушки Кане лишь около 2 3/4 кг) она уступала новейшим морским орудиям среднего калибра.

Недостатки береговых орудий мелких калибров: малая мощность и возможность наносить поражение, главным образом, шрапнелью, тогда как судовые пушки 100 - 120-мм калибра имели уже сильный фугасный снаряд, выводящий из строя неприятельский миноносец одним хорошим попаданием.

Наиболее мощным тяжелым орудием, из числа заказанных для России новейших систем, являлась 11 -дм. (280-мм) мортира (осадная гаубица) системы Шнейдера обр. 1912 г.

Испытания стрельбой, произведенные в 1912 г. на острове Березани, под личным руководством генинспарта, показали, что, несмотря на большое могущество 11 -дм (280-мм) гаубицы, все-таки это орудие не может дать решительных результатов в отношении разрушения наиболее прочных современных укреплений, сооруженных с применением железобетона, и что для этой цели необходимо ввести на вооружение русской тяжелой осадной артиллерии 16-дм. (42-см) мортиры. На необходимость более крупных калибров, чем 11-дм. (23-см) мортиры, указал еще опыт осады Порт-Артура в русско-японскую войну. Разработка проекта 16-дм. мортиры производилась в России членом Арткома Дурляховым и Металлическим заводом, и изготовление поручено было в начале 1913 г. заводу Шнейдера во Франции. Однако, приступив к осуществлению задачи, завод Шнейдера встретил серьезные затруднения, и по просьбе завода Артком согласился несколько уменьшить заданные начальную скорость и вес снаряда. Мортира эта, конечно, не могла поспеть к мировой войне. Однако, по донесению русского артиллерийского приемщика на заводе Шнейдера от 3 ноября 1914 г., мортира оказалась в такой степени готовности, что была спешно закончена, положена на упрощенный лафет (подобно железнодорожному лафету германской 16,5-дм. (42-см) гаубицы) и в таком виде отправлена в действующую армию{43}.

Об опытах с 16-дм. мортирами в Германии стало известно русским артиллеристам уже в 1913 г., т. е. после березанских опытов. Следовательно, не одни немцы, но и русские артиллеристы с отдельными представителями русского генерального штаба еще до мировой войны ясно представляли значение крупных калибров и принимали зависящие от них меры, хотя и недостаточно интенсивные и заблаговременные, для выработки образцов наиболее совершенных и мощных сверхтяжелых орудий.

На береговых батареях во Владивостоке и на финском побережье с 1912 г. производились установки 12-дм (305-мм) пушек и 11-дм. (280-мм) гаубиц. Работы по установке 12-дм. береговых пушек происходили крайне медленно как вследствие недостаточности оборудования Металлического завода, которому были заказаны части установок, так и вследствие недостаточного знакомства с современными установками орудий большого калибра офицеров Арткома, которые, по объяснению бывш. начальника ГАУ ген. Кузьмина-Караваева,

"впервые изучали установку во время работы ее на Металлическом заводе, но отнюдь не являлись, как бы следовало, компетентными руководителями работы частного завода"{44}.

Одной из причин отсталости в отношении тяжелой артиллерии служило недостаточное знакомство Арткома с достижениями артиллерийской техники у иностранцев и значительная зависимость от заграничных заводчиков (главным образом, от французского завода Шнейдера). Арткому приходилось в этом отношении довольствоваться донесениями русских военных агентов за границей, которые по малому знакомству с техникой артиллерии не всегда давали соответствующий материал, случайными сведениями артиллерийских офицеров, весьма редко командируемых за границу по недостаточному отпуску на это денежных средств, и литературой, данные которой по части вопросов артиллерийской техники, в особенности касающихся Германии, были крайне бедны.

Между тем по сведениям, полученным в 1913 г. от военных агентов и из других источников, в Германии и в Австро-Венгрии на вооружении артиллерии состояли весьма мощные тяжелые орудия осадного типа, данные о которых показаны в табл. 4{45}.

Германская 21-см стальная мортира принята была на вооружение полевой тяжелой артиллерии и предназначалась для разрушения сильных укреплений, хорошо действовала по земляным закрытиям, по кирпичным и даже по бетонным сводам, но при условии попадания в одно место нескольких снарядов, она предназначалась также для отравления противника пикриновыми газами разрывного заряда снаряда с внушительным весом в 119 кг.

Германская 28-см (11 -дм.) мортира была на колесном ходу, перевозилась двумя автомобилями, стреляла без платформы мощным снарядом весом 340 кг; мортира предназначалась для разрушения бетонных сводчатых и новейших бронированных построек.

Имелись сведения, что испытывались в германской армии еще мортиры калибром 32-см, 34,5-см и 42-см (16,5-дм), но подробные данные о свойствах этих орудий Арткому не были известны.

В Австро-Венгрии вводилась в 1913 г. мощная 30,5-см гаубица, перевозимая на трех автомобилях (на одном - орудие, на другом - лафет, на третьем - платформа). Снаряд этой мортиры (гаубицы) весом 390 кг имел сильный разрывной заряд в 30 кг. Мортира предназначалась для вооружения передового эшелона осадного парка, следовавшего непосредственно за полевой армией, чтобы поддержать ее своевременно при атаке сильно укрепленных позиций. Дальность стрельбы 30,5-см мортиры - по одним сведениям около 7 1/2 км, по другим - до 9 1/2 км (по позднейшим данным - до 11 км).

Австрийская 24-см мортира перевозилась, как и 30,5-см, на автомобильных поездах.

Таким образом, наиболее крупные новости заграничной военной техники были известны Арткому, хотя, конечно, с неизбежным запозданием. Необходимость в мощной тяжелой артиллерии осадного типа сознавалась русскими артиллеристами, и, как уже упоминалось, еще в самом начале 1905 г., т. е. до окончания войны с Японией, при ГАУ образованы были, по инициативе генинспарта, комиссии для пересмотра вооружения осадной артиллерии в соответствии с современными требованиями войны, причем сам Артком, на основании своих березанских опытов, признал необходимым иметь на вооружении осадной артиллерии 16-дм. мортиры, т. е. того же наибольшего 42-см калибра, какого подготовлялись осадные мортиры в Германии. Но ввиду слабого развития военной промышленности в России эту мортиру пришлось заказать французскому заводу Шнейдера, как приходилось заказывать иностранным заводам большинство других образцов орудий для русской артиллерии, в особенности для тяжелой. Если бы русская военная промышленность стояла на высоте западноевропейской, то был бы иной темп в деле развития и технического усовершенствования русской артиллерии и ей не приходилось бы в этом отношении плестись в хвосте германской и даже австро-венгерской армии, постоянно запаздывая с осуществлением идей, нередко зарождавшихся в России и становившихся достоянием заграничных заводов.

В общем по части тяжелой артиллерии осадного типа в России до мировой войны сделано было немного. Русский генеральный штаб, предполагая вести маневренную наступательную войну, не предвидел того большого, почти решающего значения, какое получила тяжелая артиллерия в мировую войну, и не предусмотрел осадной артиллерии мобилизационным расписанием 1910 г., действовавшим до самого начала мировой войны.

Артиллерия специального назначения. Снаряды специального назначения. Универсальный снаряд

В 1910 г., когда проводилась реорганизация русской армии и было составлено мобилизационное расписание, воздушный флот не представлял ничего угрожающего и об артиллерийской борьбе с ним не думали. К 1914 г. положение настолько изменилось, что приходилось уже серьезно подумать о средствах борьбы с военным воздушным флотом и с этой целью ввести на вооружение войск специальное зенитное орудие. Но в России, отчасти под влиянием Франции, раздавались голоса некоторых авторитетных в то время артиллеристов о совершенной ненужности особой зенитной артиллерии.

Большинство французских артиллеристов считало, что их 75-мм полевая пушка обр. 1897 г., "пригодная для решения всех задач", даст возможность снижать летательные аппараты или по крайней мере воспрепятствует им производить наблюдение и разведку. Однако, имея в виду, что для попадания в быстро летящую цель необходимо орудие с большим вертикальным и горизонтальным обстрелом, более скорострельное и с большой начальной скоростью, в программу усовершенствования 75-мм пушки 1897 г., утвержденную военным министром Франции в 1912 г., введено было требование возможности стрелять из этой пушки по воздушным целям. Требование это было распространено на все полевые орудия, не исключая легких гаубиц. Но до августа 1914 г. не было предложено ни одного удовлетворительного решения. Пушка же, сконструированная полк. Депором еще в 1909 г., с раздвижными станинами, широким горизонтальным обстрелом и вертикальным обстрелом от -10° до + 50°, пригодная, по его заявлению, для зенитной стрельбы, не была принята{46}. Мастерские Пюто в 1907 г., т. е. раньше Депора, признали необходимым проектировать, в целях разрешения задачи стрельбы по воздушным целям, специальный лафет, позволяющий быстро наводить орудие и легко следовать наведенному орудию за всеми перемещениями быстро двигающейся (летящей) цели, а для перевозки орудия пользоваться автомобильной тягой, позволяющей недостаточное число зенитных орудий компенсировать быстротой передвижения. Техникам Пюто удалось осуществить лишь в 1914 г. конструкцию 75-мм зенитной пушки, совершенство которой, по мнению французского генерала Эрра, "не было с тех пор превзойдено, ни даже достигнуто никаким другим французским и иностранным орудием!". Но к началу войны в августе 1914 г. имелся только единственный экземпляр такого зенитного орудия, и для валового его изготовления требовалось немало времени.

В России тоже предполагали, что задача стрельбы по летательным аппаратам может быть разрешена полевой 76-мм пушкой.

В лекциях по артиллерии, читанных в Академии генерального штаба, высказывалось, между прочим, следующее мнение:

"Нельзя прежде всего согласиться, что для борьбы с воздушными целями необходимы специальные орудия с большим вертикальным обстрелом и большой подвижностью.

Даже при том скромном предельном угле возвышения, который принят для 3-дм. пушки обр. 1902 г. (16°), и предельной дальности шрапнели (5 верст) цель, движущаяся на высоте 1 версты, будет находиться в сфере поражения 2,5 версты. А разве можно рассчитывать, чтобы не только современные, но и воздушные цели ближайшего будущего двигались свободно с надежными результатами наблюдения за противником выше 1 версты?"{47}

Ошибка в недооценке ближайшего будущего развития военного воздушного флота сделана была и Арткомом ГАУ, который не обратил должного внимания на идею проектирования специальной зенитной автомобильной пушки, возникшую у офицера постоянного состава офицерской артиллерийской школы В. В. Тарковского{48}.

Тарковский вынужден был уступить свою идею Путиловскому заводу, на котором инженер артиллерийского отдела Лендер при участии Тарковского приступил к проектированию пушки в июне 1914 г., т. е. за несколько дней до начала войны. Через два месяца, в августе того же года, начались работы по изготовлению материальной части в мастерских завода, но, несмотря на чрезвычайную интенсивность работ, первые четыре пушки были изготовлены лишь в начале марта 1915 г. Тогда же было закончено формирование из них первой "автомобильной батареи для стрельбы по воздушному флоту", повеление о формировании которой состоялось 5 октября 1914 г.

Таким образом, к началу мировой войны русская армия не имела ни одного орудия, специально сконструированного для стрельбы по воздушному флоту.

В отношении создания орудий для противосамолетной борьбы в Германии, начиная с 1907 г., производились опыты по двум направлениям:

- изготовления орудийных систем, пригодных для решения задач полевой пушки с одновременной возможностью обстрела воздушных целей;

- изготовления специальных систем орудий, предназначенных только для обстрела воздушного флота.

В результате было отдано предпочтение специальному зенитному орудию на автомобильной установке, которому предъявлялись в довоенное время следующие требования.

"Наряду с большим углом возвышения от полевого орудия, предназначенного для борьбы с самолетами, надо прежде всего требовать быстроты подготовки для открытия огня во все стороны, особенно легкого изменения вертикального и горизонтального положения ствола орудия усилиями одного лишь наводчика, причем необходима такая устойчивость орудия и такое устройство прицельных приспособлений и затвора, чтобы наводчик мог длительно следить за движением цели даже во время стрельбы и производить выстрел в момент, когда он правильно уловит цель"{49}.

Тем не менее война застала и Германию в отношении обеспечения армии зенитной артиллерией в стадии разработки и испытания. До мировой войны в Германии насчитывалось лишь 18 специальных противосамолетных орудий. В германской армии производились испытания нескольких образцов зенитных орудий, причем все образцы имели повышенную начальную скорость и облегченный снаряд, по сравнению со снарядом полевой пушки того же калибра, и во всех системах был достигнут круговой горизонтальный обстрел и вертикальный обстрел до +75°.

В русской артиллерии к началу мировой войны на вооружении не имелось никаких орудий специальной конструкции для сопровождения и непосредственного действия с пехотой в бою - ни батальонной, ни полковой артиллерии; о специальных "траншейных" пушках до войны вовсе не думали. Вообще орудиям "ближнего боя" - минометам, бомбометам и пр.- не придавали сколько-нибудь серьезного значения не только в "полевых" боях, к которым почти исключительно готовились, но и в осадных операциях. В качестве единственных представителей таких орудий для осадных операций предназначались имевшиеся в русских крепостях слабая медная "полупудовая" мортира Кегорна и 34-лин. нарезная мортира.

Между тем об орудиях "ближнего боя" не только упоминалось в курсах артиллерии и фортификации того времени (эти орудия признавались необходимыми в последнем периоде осадной войны, когда осадные работы приближаются к гласисам укреплений), но и необходимость их подтвердилась осадой Порт-Артура в русско-японскую войну. "Траншейная" артиллерия понадобилась вообще в длительные периоды той же войны с окапыванием и укреплением противников вблизи друг от друга, когда приходилось стрелять из траншей в траншеи на расстоянии каких-нибудь 1/2 км и когда для этой цели обыкновенная артиллерия со своими большими начальными скоростями и тяжелыми системами оказывалась непригодной. Во время войны с Японией выяснилось, что система "траншейной" артиллерии должка быть легкой, разборной, переносной, иметь сильный фугасный снаряд, небольшую начальную скорость (около 100 м/сек), но достаточную меткость огня при крутой траектории. Начало такой артиллерии было положено в 1904 - 1905 гг. русскими и японцами, т. е. за 10 лет до мировой войны; тогда уже применялась стрельба минами и другими снарядами из орудий ближнего боя, вырабатываемых самими войсками импровизированными средствами и устанавливаемых в траншеях и окопах. Известный русский артиллерист, защитник Порт-Артура Л. Н. Гобято в "Артиллерийском журнале" 1906 г., No 8 указывал на очень успешную стрельбу из 47-мм морских пушек шестовыми минами с 6 кг влажного пироксилина при обороне Высокой горы в Порт-Артуре{50}.

К началу войны 1914 г. только одна германская армия имела на вооружении минометы, которые предназначались первоначально для поддержки саперных войск в борьбе за сильно укрепленные пункты.

Благодаря нарезному стволу и откату ствола при выстреле минометы эти бросали мины с разрывным зарядом в 50 кг на 200 - 300 м{51}. Что касается орудий "сопровождения" и ближайшей поддержки пехоты в бою, то для этой цели русские артиллеристы не предполагали создавать батальонную, полковую или другого особого вида артиллерию, хотя и понимали, разумеется, чрезвычайную трудность выполнения задачи сопровождения для полевой легкой артиллерии ввиду ее вооружения слишком тяжелой 76-мм пушкой и крайней рискованности открытого продвижения орудий конной тягой под огнем противника. Надеялись отчасти, что дальнобойность и меткость 76-мм пушки возместит ее малоподвижность. Некоторые же предполагали, что конная артиллерия могла бы в маневренных боях, пользуясь своей подвижностью, неожиданно появиться под прикрытием своей конницы против флангов противника и поражать его продольным огнем, что позволило бы подвести атакующую пехоту почти вплотную к противнику, без особого риска поражения ее своим артиллерийским огнем. Наконец, считали, что горная пушка ввиду ее легкости могла бы до некоторой степени выполнять задачу "сопровождения" пехоты, так как при весе пушки с лафетом 20 - 38 пуд. (обр. 1909 г. - 38 пуд., обр. 1904 г. - 20 пуд., или 622 и 328 кг), она могла передвигаться на небольшое расстояние даже усилиями людей. Но при этом упускали из виду, что имелось ничтожное количество конных и еще меньшее число горных батарей (84 конных и 45 горных), причем конная артиллерия ввиду чрезмерного веса системы ее пушки была мало способна к быстрому маневрированию на больших пространствах.

Снаряды специального назначения. Универсальный снаряд

Русские, предполагая вести наступательную маневренную войну, не придавали значения артиллерийским снарядам специального назначения и ограничивались тремя основными типами снарядов: шрапнель, фугасная граната (бомба) и бронебойный (ударный) снаряд.

Не без основания некоторые русские артиллеристы универсальный "единый снаряд (или так называемую "шрапнель-гранату") называли иронически: "ни шрапнель, ни граната"{52}.

Обеспечение русской армии артиллерией

До мировой войны при расчетах числа орудий для вооружения армии обычно придерживались нормы из опыта войн наполеоновской эпохи: 4 - 5 орудий на 1 000 штыков и сабель.

Базируясь на принципах маневренной наступательной войны, крайне опасались перегрузить армию артиллерией, связать тыл армии громоздкой массой предметов материальной части артиллерии и, в особенности, тяжеловесных боевых припасов, сделать армию малоподвижной и неспособной к энергичным активным действиям.

В 1914 г., к началу войны, число орудий в русской армии не достигало даже указанной наполеоновской нормы, так как "Большая программа" по усилению армии, утвержденная в 1913 г., еще не была осуществлена, и на корпус из двух дивизий попрежнему имелось лишь 108 полевых орудий (96 пушек и 12 гаубиц), т. е. около 3,4 орудия на 1 000 штыков.

По мобилизационному расписанию русской армии, составленному по данным организации 1910 г. и действовавшему к началу войны, в войсках должно было состоять - и фактически состояло к началу войны - число батарей и орудий, показанное в табл. 5.

Недостающие 42 конные и 16 горных 76-мм пушек были изготовлены и переданы войскам перед началом военных действий.

Можно считать, что мировую войну Россия начала, имея всю полевую легкую и тяжелую артиллерию, положенную по мобилизационному расписанию 1910 г. для обеспечения армии{53}.

Перед войной ГУГШ имело достаточно определенные сведения о германской и австро-венгерской армиях.

Русский военный агент в Берлине доносил, начиная еще с 1908 г., о чрезвычайном увеличении германских вооруженных сил, в особенности артиллерии, а в 1909 и в 1910 гг. он представлял даже боевые расписания войск Германии{54}.

По данным ГУГШ к 1 (14) января 1914 г. полевая артиллерия, считая легкую полевую и гаубичную и полевую тяжелую и не считая тяжелой осадной артиллерии, состояла всего: в Германии из 1 432 батарей при 8392 орудиях, в Австро-Венгрии из 688 батарей при 3 750 орудиях. Кроме того, по тем же данным тяжелая артиллерия осадного типа состояла: в Германии из 281 батареи при 996 орудиях и в Австро-Венгрии из 97 батарей при 338 орудиях. Подробное распределение по родам артиллерии показано в табл. 6.

Из сопоставления данных табл. 5 и 6 видно, что по общему количеству огневых единиц (батарей) и числу орудий Россия к началу мировой войны значительно уступала Германии, а в отношении легких гаубиц и тяжелой артиллерии уступала даже австрийцам.

По сведениям русского генерального штаба, в 1914 г. к началу войны на пехотную дивизию приходилось следующее количество артиллерии, считая дивизионную и корпусную артиллерию:

Германия 12 полевых легких шестиорудийных батарей, в том числе:

1 1/2 легких гаубичных батареи - 72 орудия

2 полевых тяжелых четырехорудийных батареи - 8 орудий

Всего 14 батарей - 80 орудий

А в с т р о-В е н г р и я 6 полевых пушечных шестиорудийных батарей 36 орудий

2 легкие гаубичные шестиорудийные батареи - 12 орудий

1 тяжелая гаубичная четырехорудийная батарея - 4 орудия

1/2 горной батареи - 2 орудия

Всего 9 1/2 батарей - 54 орудия

В русской армии каждая пехотная дивизия обеспечивалась артиллерийской бригадой из 6 легких батарей, на каждый корпус двухдивизионного состава полагался один мортирный дивизион из двух батарей по 6 гаубиц, полевая же тяжелая артиллерия в состав корпусов не входила. Таким образом, на каждую русскую пехотную дивизию приходилось: 6 полевых легких восьмиорудийных батарей - 48 орудий 1 легкая гаубичная шестиорудийная батарея - 6 орудий Всего 7 батарей - 54 орудия Следовательно, каждая русская пехотная дивизия была обеспечена вдвое меньшим числом батарей и имела на 26 орудий меньше, чем германская пехотная дивизия, и каждая русская пехотная дивизия имела на 2 1/2 батареи меньше, чем австрийская (при том же количестве орудий - 54); при этом на каждую пехотную дивизию в Германии приходилось 8 и в Австрии 4 тяжелых орудия, тогда как русские пехотные дивизии и корпуса вовсе не были обеспечены тяжелыми орудиями.

По французским источникам, в числе 12 полевых легких батарей германской дивизии состояло не 11/2, а 3 легких батареи 105-мм гаубиц{55}.

Преимущество Германии в отношении обеспечения артиллерией дивизий и корпусов видно из табл. 7.

Германия в особенности значительно превосходила по количеству гаубичной и тяжелой артиллерии.

О количестве и составе германской тяжелой артиллерии к началу войны имеются разные сведения.

По сведениям русского генерального штаба, полученным к началу 1914 г., германская тяжелая артиллерия состояла, как упоминалось выше (см. табл. 6), из 381 батареи при 1 396 орудиях, в том числе 400 орудий полевых тяжелых и 996 орудий тяжелых осадного типа.

По сведениям штаба бывшего Западного русского фронта{56}, германская тяжелая артиллерия при мобилизации 1914 г. состояла, считая полевые, резервные, ландверные, запасные, ландштурменные и сверхкомплектные части, всего из 815 батарей с 3 260 орудиями; в том числе 100 полевых тяжелых батарей с 400 тяжелыми 15-см гаубицами и 36 батарей с 144 тяжелыми мортирами калибра 21-см (8,2 дм.).

По французским источникам, германская тяжелая артиллерия имелась при корпусах -16 тяжелых 150-мм гаубиц на корпус и при армиях - различное число групп, вооруженных частью 210-мм мортирами и 150-мм гаубицами, частью длинными 10-см и 15-см пушками. Всего, по исчислению французов, на вооружении германской армии к началу войны состояло приблизительно 1 000 тяжелых 150-мм гаубиц, до 1 000 тяжелых 210-мм мортир и длинных пушек, пригодных для полевой войны, 1 500 легких 105-мм гаубиц при дивизиях, т. е. около 3 500 тяжелых орудий и легких гаубиц{57}. Это число превосходит количество орудий по данным русского генерального штаба (табл. 6): 1 396 тяжелых орудий и 900 легких гаубиц и ближе подходит к числу 3 260 орудий, определявшемуся штабом Западного русского фронта.

Сверх того, у немцев было значительное число тяжелых орудий осадного типа, большей частью устарелых.

Между тем на вооружении русской армии к началу войны состояло (табл. 5) лишь 512 легких 122-мм гаубиц, т. е. втрое меньше, чем в германской армии, и 240 полевых тяжелых орудий (пушек 107-мм 76 и 152-мм гаубиц 164), т. е. в два или даже в четыре раза меньше, а тяжелой артиллерии осадного типа, которую возможно было бы использовать в полевой войне, в русской армии вовсе не предусматривалось по мобилизационному расписанию 1910 г.

Впрочем, в русских крепостях имелось около 1 200 орудий устаревших образцов, поступивших туда от расформированных осадных артиллерийских полков. Эти орудия - 42-лин. (107-мм) пушки обр. 1877 г., 6-дм. (152-мм) пушки в 120 и в 190 пуд. тоже обр. 1877 г., 6-дм. (152-мм) пушки в 200 пуд. обр. 1904 г., как и некоторые другие орудия крепостной артиллерии, например, 11-дм. (280-мм) береговые мортиры обр. 1877 г.,- служили во время войны, за отсутствием орудий новейших образцов, в полевой тяжелой и в осадной артиллерии.

Береговые 11-дм. (280-мм) мортиры имелось в виду выделить с личным составом для осады неприятельских крепостей, так как еше в 1913 г. при заказе французскому заводу Шнейдера осадных 11-дм. мортир (гаубиц) нового образца выяснилось, что они будут готовы лишь к 1916 г. С целью применения 11-дм. береговых мортир обр. 1877 г. в качестве осадных член Арткома ГАУ Дурляхов разработал особое приспособление в лафете этой мортиры (11 -дм. береговые мортиры с переделанными по проекту Дурляхова лафетами применялись при осаде Перемышля).

По табели вооружения русских крепостей положено было иметь 4 998 крепостных и береговых орудий 16 разных более новых систем, в счет которых к февралю 1913 г. состояло и было заказано 2813 орудий, т. е., как это видно из табл. 8, недоставало около 40% орудий; если же принять во внимание, что из числа заказанных орудий далеко не все были изготовлены, то к началу войны действительный недостаток крепостных и береговых орудий выражался в значительно большем проценте.

Кроме орудий, поступивших в крепости от расформированной осадной артиллерии и показанных в табл. 8, в крепостях имелось еще около 3 000 - 4 000 орудий разных устаревших образцов, уже снятых с вооружения.

При оценке состояния к началу мировой войны артиллерийското вооружения русской полевой армии, предназначенной для маневренных действий, нельзя принимать в расчет орудий, ни состоявших в крепостях, ни поступивших в крепости от расформированной осадкой артиллерии, ни единичных экземпляров 152-мм крепостных гаубиц обр. 1909 г., поступивших по заказам новейшего типа орудий для тяжелой артиллерии.

В общем следует признать, что русские, готовясь к войне с немцами и зная о мощном артиллерийском вооружении своего будущего противника, в отношении обеспечения своей армии артиллерией пренебрегли одной из основ военного искусства, установившейся еще в эпоху Наполеона: "не уступать в вооружении противнику". И хотя ввиду союза с Францией Россия не предполагала без ее участия вести войну с Германией и Австрией один на один, но все же русским следовало учесть: во-первых, то обстоятельство, что даже при направлении на западный фронт против Франции большей части своих сил Германия с Австрией все же в отношении артиллерии были бы сильнее России и, во-вторых, что союзная

французская армия к началу войны была обеспечена гаубичной и тяжелой артиллерией еще в гораздо меньшей степени, чем русская армия.

Во Франции к началу войны в 1914 г. тяжелая артиллерия была в зачаточном состоянии лишь при армиях; ни при дивизиях, ни при корпусах вовсе не имелось ни гаубичной, ни тяжелой артиллерии (см. табл. 7).

По поводу обеспечения французской армии тяжелой артиллерией тот же ген. Эрр пишет:

"Хотя французская армия и отставала значительно от германской в отношении тяжелой артиллерии (полевой, осадной и крепостной) и взгляды на применение этой артиллерии были еще предметом страстных споров, все же война не застала нас совершенно врасплох в области подготовительных работ и первоначальных опытов над материальной частью".

Интересно сопоставить (табл. 9) общее число батарей и орудий, какое оказалось в 1914 г. к началу войны на вооружении армий России и Франции, с одной стороны, Германии и Австро-Венгрии, с другой, - за округлением чисел.

Наглядный язык чисел этой таблицы указывает, что не только русские, но и союзники их, французы, готовились к мировой войне 1914 - 1918 гг. далеко не предусмотрительно, если не сказать больше, и оказались к началу войны по количеству артиллерии значительно слабее своих противников австро-германцев.

Французы, будучи приверженцами исключительно наступательной тенденции в области войны, недостаточно учитывали то огромное значение, которое, по словам Гаскуэна, "суждено было приобрести артиллерии, технике и машинизму в последней войне"{59}. Главное свое внимание они сосредоточили на полевой легкой артиллерии, закон о чрезвычайном усилении которой (на 50%) французский парламент принял еще в начале 1909 г., притом даже "вопреки мнению многих офицеров генерального штаба и строевых офицеров всех родов оружия"{60}.

Русские, во многом разделявшие в то время взгляды французов, однако, не последовали за ними в отношении обеспечения своей армии гаубичной и тяжелой полевой артиллерией и все же ее имели, хотя и слабую. Но русские не последовали за ними и в отношении, своевременного увеличения полевой легкой артиллерии, несмотря на тяжелые уроки войны с Японией и на неоднократные заявления генинспарта о настоятельной и неотложной необходимости реорганизации и усиления всей русской артиллерии вообще.

Если принимать во внимание численность только перволинейных войск, выставленных к началу мировой войны Россией и Францией, с одной стороны, Германией и Австрией, - с другой, то, как видно из табл. 10, по числу орудий иа 1 000 штыков (или сабель) Россия была слабее всех государств, а Россия с Францией вместе были слабее Германии с Австрией.

Между прочим, при рассмотрении сметы ГАУ на 1913 г. Государственная дума обратила внимание военного министра на то, что некоторые иностранные армии превосходили русскую по числу орудий, приходящихся на 1 000 штыков. Представитель военного министерства объяснил тогда, что вопрос о преимуществах того или иного соотношения между численностью пехотных и артиллерийских частей, составляющих одну боевую единицу, "признается весьма спорным"{61}. Такое неопределенное и необоснованное объяснение являлось "отговоркой". Однако, вскоре после того военное министерство вошло с представлением в Государственную думу об усилении армии, главным образом артиллерии, по большой программе 1913 г.

По большой программе проектировалось каждую пехотную дивизию обеспечить артиллерийской бригадой из девяти легких пушечных шестиорудийных батарей и двух легких гаубичных батарей и, таким образом, в каждом корпусе нормального двухдивизионного состава число легких 76-мм пушек довести с 96 до 108 и число 122-мм гаубиц увеличить вдвое; кроме того, каждый корпус обеспечить дивизионом полевой тяжелой артиллерии в составе трех четырехорудийных батарей: две батареи 107-мм пушек и одна батарея 152-мм гаубиц. Особенное внимание было обращено на увеличение числа огневых единиц (батарей) - почти на 87%. Число же орудий полевой артиллерии увеличилось бы лишь на 18%.

По осуществлении большой программы русская полевая артиллерия насчитывала бы в военное время 8 358 орудий, в том числе: 6 048 легких и конных, 666 горных, 1 176 легких гаубиц и 468 полевых тяжелых (107-мм пушек 312 и 152-мм гаубиц 156).

Вооруженные силы России получили бы по большой программе существенное приращение, в особенности по части полевой легкой и полевой тяжелой артиллерии, но не по части тяжелой артиллерии осадного и крепостного типа, которой большая программа почти не касалась{62}.

Таким образом, только в 1913 г., почти через 8 лет после русско-японской войны, решили приступить к проведению реформ в русской армии, и то лишь некоторых из множества мероприятий, которые вытекали из опыта этой войны и которые необходимо было осуществить в самый кратчайший срок при подготовке к следующей войне, неизбежной при создавшейся в то время обстановке крайних противоречий в интересах капиталистических государств.

Большая программа по усилению русской армии была утверждена законодательными органами - Государственной думой и советом - лишь в мае 1914 г. Эта программа послужила, между прочим, одной из причин, побудивших немцев поторопиться начать войну.

Большая программа оказалась запоздавшей, намеченное ею усиление русской армии, частично хотя и начатое еще до утверждения программы, осталось во многом в проекте и лишь в некоторых немногих частях, главным образом в отношении усиления артиллерии, осуществлялось уже во время войны в самых неблагоприятных условиях. На войну русская армия выступила чрезвычайно слабо обеспеченная артиллерией.

Мобилизационные запасы артиллерии

В 1910 г., одновременно с проведением реформ преобразования армии, образована была комиссия под председательством помощника военного министра Поливанова дли установления норм мобилизационных запасов снабжения армии на военное время.

Работы комиссии базировались на следующих главнейших соображениях:

1. Будущая война, требующая полного напряжения всех сил и средств государства, не может быть продолжительной; по господствовавшему в то время мнению представителей генерального штаба, война будет молниеносной и скоротечной, продлится 4 - 6 мес. и не более года, так как во всяком случае ранее годичного срока войны наступит полное истощение воюющих сторон и они вынуждены будут обратиться к мирному соглашению.

2. Нормы мобилизационных запасов должны быть определены по данным опыта последней войны с Японией, принимая во внимание имеющиеся сведения о запасах, установленных возможными противниками и союзниками России, в особенности в отношении норм огнестрельных припасов. Утрата материальной части, оружия и боевых припасов на полях сражений, как данная весьма неопределенная, не учитывалась.

3. В первые месяцы боевых действий война ведется за счет заготовленных запасов, а затем пополнение израсходованного должно производиться своевременной подачей предметов, изготовляемых уже во время войны. Запасы должны содержаться такого размера, чтобы их хватило на период времени, необходимый для развития наибольшей производительности заводов, изготовляющих предметы боевого снабжения{63}.

Нормы запаса военного времени для орудий полевой легкой и полевой тяжелой артиллерии были установлены комиссией Поливанова, принимая во внимание процент потерь разных орудий в русско-японскую войну вследствие порчи их от стрельбы и других повреждений, в зависимости от их прочности, а именно: для полевых легких орудий в размере 15%, для полевых тяжелых орудий в размере 10% от общего числа орудий, состоящих в войсках. Такие же нормы были установлены для лафетов, передков и зарядных ящиков к указанным орудиям. Для запасных частей к орудиям, лафетам и прочей материальной части, для конской амуниции и некоторых других предметов материальной части были определены другие нормы запасов, которые здесь не приводятся (как не имеющие значения для настоящего труда).

Нормы запасов для тяжелой артиллерии - осадной и крепостной - комиссия Поливанова не устанавливала. Эти нормы определялись Арткомом ГАУ отдельно для каждого образца орудий.

В приводимой ниже табл. 11 указано, сколько орудий полевой артиллерии должно было состоять в запасах по мобилизационному расписанию 1910 г. и сколько их оказалось к началу войны, к 20 июля 1914 г.

Кроме орудий, показанных в табл. 11, должно было состоять 224 поршневых 3,4-дм. полевых пушек обр. 1895 г. для 28 батарей государственного ополчения, а имелось таких пушек в запасах лишь 125, т. е. нехватало 99 пушек, или около 45%.

Недостаток орудий в запасах был пополнен в самом начале войны. Недостаток незначительный, но при общей слабости вооружения русской артиллерии, по сравнению с артиллерией Германии, он может служить показателем мало внимательного отношения к подготовке России к войне в артиллерийском отношении.

Что касается нормы запаса выстрелов к орудиям, то вопрос об этой норме, или о так называемом "боевом комплекте" на орудие, подвергался всестороннему обсуждению еще задолго до образования комиссии Поливанова.

Непосредственно после окончания войны с Японией, весною 1906 г., при ГАУ была образована комиссия под председательством генинспарта с привлечением видных участников этой войны для обсуждения ряда вопросов, назревших в связи с реорганизацией артиллерии, в том числе вопроса об установлении нормы боевого комплекта орудийных выстрелов, в первую очередь патронов на 76-мм пушку. Хотя в русско-японскую войну русская армия не ощущала острого недостатка в боевых припасах, но все же этому вопросу придавалось важное значение.

Впрочем, на одном из докладов ГУГШ, от 10 декабря 1911 г., имеется пометка начальника генерального штаба, свидетельствующая о недостатке боевых припасов в русско-японскую войну. Пометка следующего содержания:

"Во время войны 1904 г. заводы бастовали, и одна из причин, побудивших заключить мир, был недостаток снарядов и невозможность их изготовлять"{64}.

Основанием для комиссии генинспарта при определении числа снарядов, какое необходимо заготовить в мирное время на период войны на каждое орудие, служили следующие данные из опыта русско-японской войны:

1) число выстрелов, сделанное крупными артиллерийскими единицами (бригадами), принимавшими наибольшее участие в войне в течение года;

2) наибольшее число выстрелов, сделанное отдельными батареями в односуточном сражении;

3) среднее число выстрелов на орудие, участвовавшее в войне;

4) скорострельность орудия.

Из этих данных в распоряжении комиссии имелась лишь одна достаточно проверенная данная, а именно: наибольшее число выстрелов, сделанное отдельными батареями в односуточном сражении с японцами, доходило до 500 выстрелов на орудие.

При дальнейшем обсуждении вопроса о размере боевого комплекта приняты были во внимание еще следующие соображения:

а) чем больше общее число орудий одного типа и калибра, тем меньше может быть число снарядов, заготовляемых в боевой комплект на одно орудие;

б) при малой производительности русских заводов, изготовляющих снаряды и прочие боевые припасы, размер боевого комплекта должен быть больше, так как изготовление во время войны может оказаться недостаточным;

в) содержание боевых комплектов в большом размере ввиду небольшого расхода на практические стрельбы в мирное время затрудняет их освежение, между тем бездымный порох в негерметической укупорке способен портиться после 10 - 12 лет хранения;

г) стеснение батарей в расходовании в бою боевых припасов действует на войска угнетающим образом и приводит к упущению удобных случаев нанести неприятелю существенный вред внезапным массовым артиллерийским огнем;

д) в течение войны с Японией большинством начальников было заявлено требование иметь на полевую скорострельную пушку не менее 1 000 патронов, а некоторые старшие начальники требовали еще 40%-ный запас патронов сверх тысячи.

Недостаточное внимание комиссии генинспарта было обращено только на продолжительность будущей войны; предполагали, что война, как русско-японская, затянется не более года и на этот срок определяли размер боевого комплекта.

Комиссия решила установить боевой комплект в 1 000 патронов на полевую 76-мм пушку. Решение это было утверждено военным министром в 1908 г.

Вопрос о норме боевого комплекта артиллерии вновь пересматривался в комиссии при ГУГШ, возглавляемой Поливановым. При этом, кроме соображений, имевшихся в виду у комиссии генинспарта, принято было во внимание еще следующее:

1. Во время главнейших боевых операций русско-японской войны было израсходовано на каждую 76-мм полевую пушку: за время боев:

Ляоянских - по 190 выстрелов

Шахейских - по 25 выстрелов

Сандепу - по 88 выстрелов

Мукденских - по 387 выстрелов

2. Всего в войне с Японией со стороны русских участвовало 1 276 полевых 76-мм пушек, в течение всей кампании было расстреляно и утрачено 918000 орудийных 76-мм патронов, а в среднем за всю кампанию израсходовано было около 720 выстрелов на 76-мм пушку.

3. По сведениям ГУГШ, в то время и французы и немцы имели в боевом комплекте не свыше 1 200 - 1 500 выстрелов на орудие.

4. Комиссия генинспарта учитывала, что наибольший расход выстрелов в течение года войны будет не свыше 1 000 патронов на 76-мм пушку; следовательно, этого количества 76-мм патронов должно хватить во всяком случае на полгода войны, т. е. на всю максимальную продолжительность современной большой войны, какая мыслилась по предположениям генерального штаба.

На указанных основаниях комиссия Поливаноба установила в 1910 т. следующие нормы боевого комплекта на орудие, которые и были утверждены{65}: на 76-мм легкую пушку - 1 000 выстрелов

на 76-мм горную пушку - 1 200 выстрелов

на 76-мм конную пушку - 1 000 выстрелов

на 122-мм легкую гаубицу - 1 000 выстрелов

на 107-мм полевую тяжелую пушку - 1 200 выстрелов

на 152-мм полевую тяжелую гаубицу - 1 000 выстрелов{66}

В боевом комплекте для пушек 1/7 часть выстрелов полагалась в мелинитовых гранатах, остальные 6/73в шрапнелях; в боевом комплекте гаубиц - 2/3 в гранатах (бомбах) и 1/3 в шрапнелях.

О норме запаса выстрелов к орудиям более крупного калибра тяжелой осадной и крепостной артиллерии вопрос в комиссии при ГУГШ не поднимался.

После 1910 г., в связи с получаемыми сведениями о норме пушечного боевого комплекта в иностранных армиях, неоднократно возбуждался вопрос об увеличении боевого комплекта только для 76-мм полевых пушек.

Так, в 1911 г. начальник генерального штаба Жилинский высказывался о необходимости увеличить боевой комплект до 1 500 патронов на 76-мм пушку{67}. По сведениям ГУГШ, французы предполагали в 1912 г. увеличить боевой комплект 75-мм пушечных патронов до 1 800 и даже до 3 000 на орудие{68}.

По настоянию Жилинского, было отпущено ГАУ в конце 1912 г. 10 млн. руб., чтобы приступить к увеличению боевого комплекта полевой артиллерии. Но это небольшое ассигнование не могло иметь существенного значения, тем более, что в то время русские заводы были перегружены заказами боевых припасов по установленной норме боевого комплекта и по новым дополнительным заказам они не могли бы иичего изготовить приблизительно до 1915 г.; заказывать же боевые припасы за границей было вообще нежелательно.

В 1914 г. началась война. Попытка увеличения боевого комплекта артиллерии не успела получить осуществления, и установленная в 1910 г. норма боевого комплекта оставалась к началу мировой войны не увеличенной.

Установленный для русской полевой артиллерии боевой комплект нельзя считать чрезмерно малым по сравнению с комплектом, принятым в иностранных армиях.

О боевом комплекте германской артиллерии точных сведений не имелось, но с достаточной достоверностью можно предполагать, что к началу мировой войны он не превосходил 1 500 патронов на полевую пушку. Что же касается французов, то у них к началу войны состояло по 1 300 и не свыше 1 500 выстрелов на 75-мм пушку{69}.

Число выстрелов к орудиям русской полевой артиллерии, какое положено было содержать в боевом комплекте по нормам, установленным в 1910 г., и какое действительно состояло в 1914 г. к началу войны, показано в табл. 12{70}.

Как видно из таблицы, к началу войны в боевых комплектах оказался недостаток выстрелов к 122-мм легким гаубицам - около 62 000, или 12%, и особенно к 107-мм пушкам и 152-мм гаубицам полевой тяжелой артиллерии около 133 000, или почти 52%. Недостаток этот мало тревожил верхи царской русской армии ни в довоенный период 1910 - 1914 гг., ни даже в первый период маневренной войны 1914 г. Причиной тому было установившееся общее убеждение, что участь войны решится быстрыми внезапными ударами в полевом бою и что центр тяжести боевых маневренных операций лежит в 76-мм полевых пушках, для которых боевой комплект был заготовлен в большем против положенного количестве почти на 215 000 патронов.

Принимая во внимание средний расход патронов на 76-мм пушку за год русско-японской войны, ГУГШ признавало 76-мм полевые пушки обеспеченными патронами, "по крайней мере на год войны".

В докладе ГУГШ начальнику генерального штаба 10/23 декабря 1911 г. No 219 средний расход за год определялся не 720, а около 900 патронов на 76-мм пушку (по 1 057 патронов в 1-й Манчжурской армии, по 708 во 2-й и по 944 в 3-й){72}.

Но в том же докладе ГУГШ обращало внимание на крайнюю медленность снабжения 76-мм патронами с 3 - 2-го месяца войны, приблизительно по 30 патронов на легкую пушку в месяц, тогда как, по мнению ГУГШ, "крупные боевые столкновения уже начнутся со второго месяца войны", один большой бой может потребовать

"расхода большей части положенного запаса патронов, а пополнение израсходованных патронов необходимо произвести с возможной быстротой".

Питание русской армии выстрелами предполагалось организовать следующим образом{73}.

Из 1 000 выстрелов боевого комплекта на каждую 76-мм полевую пушку 428 патронов составляли "возимый запас" батарей и артиллерийских парков и находились в непосредственном распоряжении и ближайшем наблюдении за их состоянием своего же строевого начальства; остальные 572 патрона составляли так называемые "местные парки" и хранились в мирное время при артиллерийских складах. Местные парки должны были подаваться на театр военных действий по железной дороге в назначенные пункты, откуда необходимые для питания батарей выстрелы подвозились в зарядных ящиках артиллерийских парков. Всего для полевой легкой артиллерии действующей армии было положено иметь 112 легких местных парков, причем боевой комплект каждого парка состоял из 29 072 пушечных 76-мм патронов (4 296 с гранатой и 24 776 со шрапнелью) и 14 миллионов 3-лин. винтовочных патронов.

Боевые припасы не выдерживают продолжительного хранения без герметической укупорки и подвергаются порче. Поэтому боевые комплекты местных парков необходимо было содержать в разной степени готовности, причем, в зависимости от готовности, парки эти разделялись на три типа:

1. Тип А, в котором пушечные патроны содержались в не окончательно готовом виде, т. е. дистанционные трубки и взрыватели не ввернуты в снаряд и во избежание порчи хранятся в герметической укупорке, ввертываются же в очко снаряда только в войсках.

2. Тип Б, в котором пушечные патроны хранятся в разобранном виде, т. е. порох в зарядах в герметических ящиках, шрапнели с пулями, но не снаряженные порохом, капсюльные втулки, трубки и взрыватели - в герметической укупорке.

3. Тип В, в котором пушечные патроны хранятся в том же разобранном виде, как и в парках типа Б, но в котором в разобранном виде хранятся и винтовочные патроны, тогда как в парках типа А и Б они снаряжены.

Для приведения в мобилизационную готовность в случае войны парка типа А требовалось только пополнить его личным составом, укупорить патроны и погрузить на железную дорогу; в парке типа Б надо было, кроме тото, предварительно снарядить пушечные патроны, а в парке типа В - и винтовочные.

Снаряжение пушечных патронов несложно и производится довольно скоро; снаряжение же винтовочных патронов представляет сложную операцию, требующую специально оборудованной мастерской и обученных рабочих, и производится в общем медленно.

Местных парков типа А было 19, типа Б - 25, остальные 68 были типа В.

Местные парки для горной, гаубичной и полевой тяжелой артиллерии, как не имеющие 3-лин. патронов, отнесены были к двум типам: А - в не окончательно снаряженном виде и В - в разобранном виде.

Все легкие парки типов А и Б и 12 парков типа В были расписаны по армиям, о чем были поставлены в известность соответствующие командующие войсками в округах; остальные 56 местных парков типа В предназначались в резерв, в распоряжение военного министра.

Указанное распределение местных парков объяснялось в докладе ГУГШ 10 декабря 1911 г. No 219 начальнику генерального штаба следующим; образом{74}:

а) запасы парков рассчитаны на продолжительное ведение войны, и потому нет надобности в первый же период кампании иметь при армиях все парки;

б) условия обстановки могут заставить главнокомандующего изменить состав той или иной армии и соответственно количество потребных ей огнестрельных запасов;

в) первые столкновения с немцами на линии рек Бобр и Нарев возможны на 12-й день, а с австрийцами - на 15-й день.

Участие в боевых столкновениях в первые две недели могут принять лишь 1-я и 2-я армии, а они к тому времени могут иметь выстрелов:

1-я армия на легкую пушку - 785, на легкую гаубицу - 558;

2-я армия на легкую пушку - 737, на легкую гаубицу - 629, т. е. свыше 50% всего положенного боевого комплекта.

ГУГШ считало это количество достаточным, имея в виду, что утвержденный в 1910 г. боевой комплект рассчитан на год войны.

Подробное мобилизационное расписание местных парков по армиям с указанием пунктов расположения в мирное и военное время и с указанием, к какому дню мобилизации парки должны быть снаряжены, было утверждено военным министром 5 марта 1911 г.{75}.

Из подробного расписания местных легких парков возможно сделать следующие выводы о сроках их мобилизационной готовности:

При существовавшем в то время убеждении, что предстоящая большая война будет молниеносной и продлится 2 - 6 мес., такой чрезвычайно длительный срок мобилизации парков можно было допустить разве только при полной уверенности, что значительная часть парков вовсе не понадобится в течение предполагаемой краткосрочной войны.

В табл. 13 показано количество боевых припасов (патронов, выстрелов) к орудиям, каким могли располагать русские армии по мобилизационному расписанию 1910 г. в первое время мобилизации, сосредоточения и начала войны, а также к концу года войны на единицу оружия. Количество это было определено ГУГШ и считалось им достаточным, по крайней мере по соображениям 1910 г.{76}.

Обратив внимание на крайнюю медленность увеличения числа боевых припасов в армии во время войны, ГУГШ считало необходимым только 7 местных парков, готовность которых определялась в последнюю очередь с 360-го по 480-й день, снарядить в первый год (упомянутый доклад ГУГШ 1911 г. No 219).

На докладе No 219 начальник генерального штаба Жилинский сделал пометки как об увеличении комплекта пушечных патронов до 1 500 на орудие, так и, между прочим, пометки следующего содержания:

"Изготовление снарядов в первые месяцы надо усилить, ибо в Европе война будет вестись и скорее и интенсивнее, чем в Манчжурии, и размер армий будет иной и подвоз легче и пр.".

Хотя на увеличение комплекта пушечных патронов были отпущены деньги, но выше объяснялось, что никаких существенных результатов от этого не получилось. Что же касается пожелания Жилинского об усилении снаряжения местных парков в первые месяцы войны, то на него не обратили внимания и о нем, повидимому, вовсе не сообщалось в ГАУ.

В том же 1911 г. стали поступать в ГУГШ с разных сторон тревожные заявления по поводу сроков готовности местных парков. Начальник штаба Киевского военного округа считал необходимым к концу третьей недели мобилизации иметь в округе по крайней мере по 500 выстрелов на орудие, но с тем, чтобы в течение первых 4 месяцев войны изготовлялось ежемесячно по 1 500 выстрелов на орудие{77}. Затем в декабре 1911 г. командующий войсками Киевского округа возбудил вопрос о необходимости такого усиления снаряжа-тельных мастерских, чтобы изготовление патронов в местных парках закончить в трехмесячный, а не в годичный срок.

Начальник генерального штаба, тот же Жилинский, признававший необходимость скорейшего снаряжения местных парков, на этот раз !(20 января 1912 г. No 110) уклончиво ответил на эти заявления, что прежде всего нужно довести боевой комплект до установленной нормы, а затем поднимать вопрос об увеличении "ормы и расширении снаряжательных мастерских. Ответ Жилинского заканчивался следующими словами:

"Вполне сочувствуя пожеланию относительно усиления запаса патронов, полагаю более правильным идти к нему более планомерно, так как повышенные требования могут повести лишь к тому, что вопрос будет разрешен только теоретически"{78}.

Одновременно ГУГШ возбудило вопрос о необходимости предусмотренного еще в 1910 г. устройства в 1912 г. всех шести снаряжательных мастерских, так как только при наличии таких оборудованных мастерских армии могли быть снабжены патронами по установленной норме к концу года войны. В результате так называемой "междуведомственной" переписки по поводу этих мастерских они вовсе не были построены к началу войны в 1914 г.

С целью увеличения готовности парков часть парков типа Б была переведена в начале 1912 г., путем снаряжения патронов, в тип А. Но от этого готовность парков в общем не повысилась, так как в местные парки на пополнение патронов, отпускаемых войскам на практическую стрельбу, поступали с заводов не патроны, а огнестрельные припасы в виде составных частей.

Совещание начальников штабов округов, собранное в ноябре 1912 г. для обсуждения нового плана войны, разработанного в ГУГШ в связи с реорганизацией армии 1910 г., пришло к заключению, что мобилизационная готовность местных парков по расписанию 1910 г. не обеспечивает армии боевыми припасами после первых 2 - 3 боев (в течение 1 - 2 мес. войны).

Совещание пришло к следующим выводам: 1) местные парки, назначенные в непосредственное распоряжение армий, должны прибыть в районы сосредоточения не позже 40 - 45-го дня мобилизации; 2) все остальные парки должны быть изготовлены в первые три месяца с таким расчетом, чтобы пушечных патронов было к 45-му дню по 370 на орудие, на 60-й день - еще по 130 и на 90-й день - все остальные запасы.

Несмотря на решение совещания, ни ГУГШ, ни ГАУ, рассчитывая друг на друга, никаких мер не предпринимали, и сроки снаряжения местных парков, установленные совещанием, остались непроведенными в жизнь.

В июне 1914 г., когда неизбежность войны стала очевидной, состоялось несколько совещаний об ускорении подачи боевых припасов в армии. ГАУ стало торопиться с постройкой и оборудованием снаряжательных мастерских, но едва успело (закончить в самом начале войны устройство лишь двух мастерских (в Луганске и в Томылове). ГУГШ сообщило в ГАУ, что по оперативным соображениям все парки должны быть готовы не позднее третьего месяца мобилизации, причем половина всех парков - не позднее 30-го дня мобилизации и 75% - не позднее конца второго месяца{79}.

Многочисленные совещания в 1914 г. являлись запоздавшими и не могли привести к сколько-нибудь действительным результатам.

Для осуществления пожеланий, намеченных совещаниями, необходимо было провести в жизнь целый ряд мероприятий организационного, хозяйственного и технического характера, на что требовалось значительное время.

В результате к началу мировой войны необходимое сокращение сроков готовности местных парков осталось только на бумаге.

Ввиду той ужасающей кровавой трагедии, какую пришлось пережить русской армии в первый период мировой войны из-за недостатка выстрелов к орудиям, главным образом из-за недостатка 76-мм патронов, с самого начала войны посыпались на ГАУ и отчасти на ГУГШ тяжкие обвинения в непредусмотрительности при определении норм запаса выстрелов только по данным русско-японской войны, как говорили, "по примеру прошлого без учета вероятного будущего".

Непредусмотрительность царского правительства России была, несомненно, большая, но не только в том, что неправильно были определены нормы мобилизационных запасов армии. Основная ошибка заключалась в том, что русский генеральный штаб и правительство царской России не учли, что война будет проявляться не только в столкновении вооруженных сил и в работе тыла армий, но и в борьбе народных хозяйств; что армия во время войны будет жить не на мобилизационные запасы, а на производительность страны. Верхи царской армии не предусмотрели того, что колоссальные потребности войны нельзя покрыть никакими запасами мирного времени, как бы велики они ни были.

Вследствие уверенности в том, что война не может продолжаться свыше 6 мес., не обратили должного внимания на то, что требуется не только полное обеспечение войск мобилизационными запасами выстрелов по установленной норме, но и непрерывное пополнение этих запасов или, иначе говоря, незамедлительное снабжение армии выстрелами сверх установленных норм. Впрочем, военный совет, обратив внимание на громадный расход патронов в русско-японскую войну, еще в 1904 г. указал на необходимость такого оборудования технических артиллерийских заведений, чтобы они могли при напряженной работе выделывать в год то количество боевых припасов, какое в течение года войны будет расходоваться. При норме годового расхода в 1 000 патронов на 76-мм пушку общий расход в течение года войны на всю полевую легкую и конную артиллерию составил бы около 5 650 000 патронов. По сведениям ГАУ, русские заводы были способны при напряженной работе к изготовлению в течение года до 5 1/2 миллионов 76-мм патронов. Поэтому ГАУ считало этот вопрос благополучно разрешенным, не предприняв с своей стороны необходимых мер к обеспечению указанной производительности заводов и к ее возможному усилению с открытием военных действий.

Царское правительство России не предусмотрело того, что война будет продолжительной, что она будет вестись не за счет тех запасов, которые заготовлены в мирное время, а на те средства, которые могут дать во время войны производительные силы своей страны. Оно не подготовило к большой войне мобилизацию промышленности и прочих производительных сил страны, вот в чем кроется основная причина бедствий русской армии, пережитых ею в первый период мировой войны, главным образом, вследствие недостатка пушечных патронов.

Боевая подготовка артиллерии

Основная довоенная доктрина царской русской армии была проведена в "Уставе полевой службы" 1904 г. и по существу в мало чем от него отличавшемся "Уставе полевой службы", утвержденном 27 апреля 1912 г., которым русская армия руководствовалась в течение не более полутора лет до начала мировой войны.

Уставы эти преследовали почти исключительно наступательные тенденции.

По уставу 1904 г.

"действительным средством для поражения неприятеля служит нападение на него; посему стремление к наступательным действиям должно быть положено в основание при всякой встрече с неприятелем".

В полевом уставе 1904 г. подчеркивалось важное значение инициативы и самостоятельности частных начальников, значение единства цели и взаимной поддержки.

Устав полевой службы 1912 г. давал следующие общие указания{80}.

"Наилучшим способом достижения поставленной цели служат действия наступательные. Только эти действия дают возможность захватить почин в свои руки и заставить неприятеля делать то, что мы желаем".

"Стремление к достижению общей цели требует взаимодействия всех частей и родов войск, самоотверженного исполнения всеми своего долга и взаимной выручки".

Руководящие мысли полевых уставов 1904 и 1912 гг. плохо проводились в жизнь старой русской армии. Причиной тому служило малосознательное отношение к существовавшим правилам дисциплины, требовавшей "точного и беспрекословного исполнения приказаний начальства", с другой стороны, далеко не изжитая к началу мировой войны старая традиция царской русской армии: "не сметь свое суждение иметь". Что же касается боязни ответственности, то известно, что в русской армии страх перед начальством бывал нередко больше, чем перед неприятелем в бою. При таких условиях, вместо проявления инициативы, проще было ссылаться на неполучение приказания свыше, придерживаться пословицы "моя хата с краю" и ничего не предпринимать, чем брать на себя самостоятельные решения, всегда рискованные в боевой обстановке.

Устав полевой службы 1904 г, редактировался известным М. И. Драгомировым и, ввиду авторитета редактора, признавался большинством современников последним словом военного искусства. Поэтому доктрины устава свили прочное гнездо в старой русской армии. Излюбленный тезис Драгомирова, что на войне главное - человек и дух его, а материя и техника лишь нечто второстепенное, был широко проведен в уставе; поэтому в нем весьма мало учитывалось могущество огня современной артиллерии, пулеметов и ручного огнестрельного оружия. Такой выдающийся военный мыслитель, как М. И. Драгомиров, не мог, конечно, не понимать значения техники в военном деле. Он, например, настоял после русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. на введении в русской артиллерии 6-дм. мортиры. С другой стороны, он же противился усовершенствованию в технике ручного огнестрельного оружия. Писал он против 3-лин. магазинных винтовок, а пулеметы высмеивал так{81}:

"Если бы одного и того же человека нужно было убивать по несколько раз, то это было бы чудесное оружие. На беду для поклонников быстрого выпускания пуль человека довольно подстрелить один раз и расстреливать его затем, вдогонку, пока он будет падать, надобности, сколько мне известно, нет".

Такими приемами, более остроумными, чем серьезными, не брезгал даже Драгомиров, чтобы побить своих противников, придающих большое значение могуществу огня современного оружия.

Старая суворовская "Наука побеждать", для которой "человек" - все, а "материя" - почти ничто, авторитетным словом Драгомирова глубоко внедрялась в толщу русской армии и: жила в ней до самого последнего времени как более простая и милая русскому сердцу, чем немецкая военная наука с ее сложной техникой.

Нельзя, разумеется, отрицать глубокого смысла суворовских истин в отношении воспитания духа армии, но нужно понимать внутреннее их содержание и не закрывать глаза на значение современной техники. Но именно этого необходимого понимания и не было. Суворовские афоризмы, казалось бы, вполне ясные и категоричные, толковались различно и послужили в свое время яблоком раздора между двумя партиями военных мыслителей: одни признавали "штык" знамение отваги, духа, храбрости и утверждали, что каковы бы ни были совершенства техники и силы огня, все же главное на войне будет "человек", что важно не огнестрельное оружие, а человек с его решительностью, и что так как представителем этого качества является штык, то суворовский афоризм "пуля - дура, штык - молодец" вечен; другие, увлеченные могуществом современного огня, признавали преобладающее значение техники, отрицали "штык", а с ним и суворовский афоризм.

М. И. Драгомиров окрестил первых "штыколюбами", вторых "огнепоклонниками". Первые, возглавляемые самим Драгомировым, остались победителями, покровительствуемые верхами военной власти. В боевых уставах подчеркивалось преобладающее значение духа над материей; с давних времен в русской армии воспитывалось отчасти даже пренебрежительное отношение к технике, всемерно развивался и поддерживался так называемый "моральный элемент". Например, даже в последнем Уставе полевой службы, утвержденном в 1912 г., сохранилось суворовское "Поучение воину перед боем", в котором имелись такие "руководящие указания": "В бою бьет, кто упорнее и смелее, а не кто сильнее и искуснее"; "лезь вперед, хотя бы передних и били"; "не бойся гибели"; "неприятеля можно бить или штыком, или огнем; из двух выбор не труден"...; "если враг близко - всегда штыки; если подальше - сначала огонь, а потом штыки" и т. п.

Россия, впрочем, не была одинока в этом отношении. Во Франции до мировой войны много говорили и писали о могуществе огня под влиянием уроков последних войн, но все же реальное значение его большинством не было осознано. Обучение французской армии велось энергично "в наступательном духе, в духе решительного и непреодолимого движения вперед, поддержанного огнем".

"Наши большие маневры, завершающие год обучения,- говорит Эрр,состояли из нескольких дней походов, заканчивающихся большим военным спектаклем, где пехота в сомкнутых строях, с развевающимися знаменами и барабанным боем продвигалась вперед к атакуемой позиции о полным презрением к неприятельскому огню".

Во французских уставах говорилось между прочим:

"Ведение войны должно быть проникнуто необходимостью придать операциям решительно выраженный наступательный характер..." "Пехота главный род войск. Она... действует маневром и огнем; лишь движение вперед, доведенное до штыкового удара, является решающим и непреодолимым..."

Германцы также "были абсолютно убеждены в превосходстве наступления".

"Но в то время, как наша доктрина,- говорит Эрр,- придавала главное значение маневру и основывалась на решающем значении движения вперед, их доктрина лучше оценивала могущество огня и важность его роли"{82}.

Общие основания подготовки

По уставу 1904 г. основная задача артиллерии в бою определялась так: "Артиллерия своим огнем должна содействовать пехоте и коннице". При широком осмысленном понимании и толковании устава в этом общем указании основной задачи возможно было усмотреть вытекающие из нее частные обязанности артиллерии - при подготовке и при поддержке атаки и пр. Но командный состав царской русской армии в большинстве своем, не исключая артиллеристов, не был подготовлен к восприятию подобного устава. Большинству тогдашнего командного состава, обладавшему недостаточно широким тактическим кругозором, нужны были пунктики, правила на все случаи, а не общие указания, требующие проявления личной инициативы, т. е. разрешения чуть ли не самого больного вопроса старой армии.

Опыт русско-японской войны показал, что современная артиллерия, обладающая в скорострельных дальнобойных орудиях могущественным средством внезапного и сильного поражения противника, может достигать решительных результатов лишь при условии, если ее командный состав в тактическом отношении будет стоять не только не ниже, но выше других родов войск, если он будет способен быстро разбираться в тактической обстановке и безбоязненно принимать решения.

После войны с Японией возникла трудная задача внушить командному составу артиллерии доверие и уважение к тактике, подняв его образование в тактическом отношении, и, наконец,- что было особенно нелегко,перевоспитывать его в духе проявления личной инициативы.

Задача эта была выполнена в период после японской и до начала мировой войны, лишь до некоторой степени: во-первых, по полученному образованию большинство артиллерийских офицеров было не склонно к столь неточному искусству, как тактика, с ее неопределенными данными "повелевающей обстановки"; во-вторых, рутина беспрекословного исполнения приказаний начальства и обеспечивающая от ответственности привычка держаться в стороне в случае неполучения приказания пустили слишком глубокие и крепкие корни в царской армии.

В полевом уставе 1904 г. содержалось немного указаний относительно боевых действий артиллерии; указания эти были в общем правильны, за исключением некоторых, не отвечающих условиям боя при современной скорострельной дальнобойной артиллерии, как-то: оставление части артиллерии в резерве, требование быстрых переездов артиллерии за атакующими войсками на ближайшие к противнику позиции, требование избегать стрельбы через головы своих и пр.

Полевой устав 1904 г. не вполне отвечал современным требованиям боя и считался устаревшим, почему им мало руководствовались, предпочитая разные официальные, чаще же неофициальные руководства, инструкции и наставления, по большей части значительно даже уступавшие уставу 1904 г. и в основной мысли и в изложении, представлявшие удачные или неудачные измышления отдельных лиц, не объединяемые общей руководящей идеей. Вследствие этого в русской армии после русско-японской войны проявилось колебание мысли в важнейшей области тактики - в вопросе о применении войск в бою, в особенности в области тактики артиллерии.

Полевой устав 1904 г. следовало переработать на основании опыта русско-японской войны непосредственно по ее окончании, но русский генеральный штаб удосужился выпустить новый полевой устав только осенью 1912 г. и в продолжение 7 лет после окончания войны с Японией не предпринял решительных шагов, чтобы рассеять туман тактических воззрений, сгустившийся в армии. Правда, в академии генерального штаба на тактику артиллерии было обращено серьезное внимание; тактика артиллерии была выделена в особый предмет. В академию приглашены были лекторами известные артиллеристы с ученым и боевым стажем, работавшие рука об руку с профессорами тактики. Некоторые профессора и преподаватели академии специально занялись тактикой артиллерии и с целью практического ее изучения прикомандировывались по собственному желанию для прохождения курса к офицерской артиллерийской школе; они писали статьи по вопросам тактики артиллерии, издавали даже учебники и руководства. Но труды их не могли служить официальными руководствами для войск, и в них не было определенного начала, объединяющего различные, иногда противоречивые взгляды в области тактики артиллерии.

На большинстве трудов сказалось влияние доктрины французской артиллерии, так как многие русские генштабисты и артиллеристы того времени увлекались трудами знаменитого французского артиллериста ген. Ланглуа и др.

Вскоре после окончания русско-японской войны, в январе 1906 г., появилась статья одного из талантливых исследователей французской артиллерии, майора Эстиена, в которой, несмотря на недавно минувший опыт этой войны, между прочим говорилось следующее{83}:

"Современный артиллерист должен хорошо проникнуться мыслью, что его польза при атаке измеряется не потерями, которые он причиняет, но потерями, от которых он уберегает свою пехоту, или, еще лучше, тем пространством, которое он дал пройти своей пехоте без выстрела.

Такой вид атаки, может быть, не представляется классическим; во многих сочинениях говорят еще охотно о подготовке атаки артиллерией; даже в последних войнах еще прибегали к помощи устарелого приема усиленного артиллерийского обстреливания, предшествовавшего атаке пехоты; это применимо по отношению к постройкам, к материальным преградам, но результат оказывался всегда очень плохим против войск, которые умеют укрываться, когда проходит ураган, и обнаруживаться, как только он прошел.

Для артиллерии есть дело лучше, чем подготовлять атаку, это поддерживать ее{84}, не обнаруживая ее раньше времени бесполезной пальбою. Огонь артиллерии и наступление пехоты должны быть одновременны; одна стреляет, стоя на месте, другая идет без стрельбы. Такое разделение труда требует тонкого согласования, но зато в высокой степени плодотворно и экономично".

Комментируя эту статью, переводчик ее, выдающийся русский артиллерист С. Н. Дельвиг, в бытность которого в 1905 - 1910 гг. помощником начальника офицерской артиллерийской школы эта школа достигла высшего расцвета своей деятельности, в заключение, между прочим, говорил:

"Угодно или неугодно, но есть и атака и оборона... атака требует такого превосходства в артиллерии, чтобы она была способна одновременно привести к молчанию артиллерию противника и прикрыть движение вперед своей пехоты. Можно почти всегда достичь этого превосходства в одном районе, прибегая, если надо, к обороне на всем остальном фронте.

При атаке долг пехоты наступать; долг артиллерии удерживать как можно дольше защитников противника лицом к земле{85}, чтобы они плохо стреляли. Ударная стрельба драгоценна в последние минуты из-за своей точности и получаемой стойкости дымовой завесы...

При обороне первая обязанность артиллерии бороться с батареями противника, мешать им стеснять ружейный огонь обороны, которому в принципе надлежит задача остановить наступление нападающего.

Одним словом, прежде чем мечтать о поражении, все равно где, наибольшего числа врагов, будем иметь постоянную заботу помочь нашей пехоте, иногда ее движению без стрельбы, иногда ее стрельбе без движения".

Во французской армии тактическая доктрина 1914 г. в части, касающейся артиллерии, выражена следующим образом в докладе военному министру, служившем введением к новому французскому полевому уставу{86}:

"Вплоть до последнего времени считали, что основной долг артиллерии в бою - достигнуть превосходства в огне над артиллерией противника, а затем роль ее заключается в подготовке пехотных атак путем разрушения снарядами предназначенных для атаки целей, прежде чем пехота начнет действовать.

В настоящее время признано, что существенная роль артиллерии заключается в поддержке пехотных атак путем разрушения всего, что препятствует их успеху. Стремление достигнуть превосходства над артиллерией противника преследует лишь цель добиться максимума действия по объектам пехотной атаки... Что касается подготовки атак артиллерией, то она не будет независимой от действий пехоты, так как артиллерийский огонь мало действителен против укрытого противника{87}, а для того, чтобы вынудить его выйти из закрытий, нужно атаковать его пехотой. Взаимодействие между двумя родами войск должно быть, следовательно, постоянным. Артиллерия не подготовляет больше атак, она их поддерживает"{88}.

Германцы своевременно учли, что единственным средством поражения противника за закрытиями является применение навесного огня артиллерии. Они приняли на вооружение гаубицы не только легкого 105-мм калибра, но и среднего и крупного калибров (см. выше).

Германский артиллерийский устав 1912 г. так определял назначение гаубицы{89}:

"Легкая гаубица решает те же задачи, как и полевая пушка. Она значительно действительнее пушки при стрельбе по укрытой артиллерии, по целям, расположенным позади закрытий, по населенным пунктам и по войскам в высокоствольном лесу".

Русская артиллерия при разрешении вопросов боевой подготовки шла в большинстве случаев по самостоятельному пути, и если прислушивалась иногда, то в гораздо большей степени к голосу французов, чем к голосу немцев. Влияние французов сказалось отчасти на подготовке русской артиллерии в тактическом отношении. Русская артиллерия своим основным назначением считала содействие в бою войскам других родов, понимая, как и французская артиллерия, что это содействие должно заключаться в поддержке атак, но не в подготовке их.

Проводником основ боевой подготовки русской артиллерии в тактическом и техническом отношении являлась офицерская артиллерийская школа. После неизбежных колебаний при установлении выводов о боевом применении артиллерии по опыту русско-японской войны и после урегулирования идей в предположениях о войне будущего офицерская артиллерийская школа, приблизительно с 1908 г., не дождавшись нового полевого устава, пошла по намеченному ею пути в отношении тактической подготовки.

Русская полевая артиллерия подготавливалась в тактическом отношении на следующих главнейших основаниях, проводимых офицерской артиллерийской школой и одобренных генинспартом{90}:

Артиллерия назначается для содействия пехоте и коннице; своим огнем она подготовляет успех в выполнении общих задач боя.

Артиллерия не имеет собственных конечных целей в бою; лишь в исключительных случаях самообороны она может временно направлять свои выстрелы против угрожающего ей неприятеля.

Роль артиллерии в бою сводится к огню по тем войскам противника, которые при данной обстановке имеют наибольшее значение для своей пехоты или конницы.

Общевойсковой начальник ставит артиллерии задачи, которые распределяются старшим артиллерийским начальником между подчиненными ему частями артиллерии.

В пределах поставленной задачи каждому артиллерийскому командиру предоставляется самостоятельность в выборе целей для стрельбы.

При современных условиях ведения боя, когда обстановка создает самые разнообразные и непредвиденные заранее положения, а управление боем настолько затруднено, что приказания свыше часто будет ждать некогда и подчас и неоткуда, артиллеристу нельзя оставаться только исполнителем первоначально поставленной ему задачи и в ожидании распоряжений начальства не избирать самому цели для стрельбы.

Артиллерийский начальник, как и всякий другой, обязан проявить почин и принять самостоятельное решение в тех случаях, когда требуется немедленная помощь соседним войскам или когда обстановка боя быстро изменилась, а новых приказаний не получено.

В артиллерии проявление частного разумного почина при неполучении приказаний имеет не меньшее значение, чем в других войсках, так как выгодные случаи действия батарей представляются минутами, а свойства огня полевой артиллерии позволяют наносить поражения в самый короткий срок.

Уверенность в правильности поставленной задачи и сделанного распределения огня артиллерии может быть только при совершенно выяснившейся обстановке, например: в бою с неподвижным противником, пассивно обороняющимся на укрепленной позиции, или в бою на ровной открытой местности, допускающей полный кругозор и обстрел для батарей, и притом при сосредоточенном расположении батарей, когда управление ими просто и легко. Подобные благоприятные условия представляются в исключительных случаях. Напротив, в бою приходится обыкновенно действовать в крайне изменчивой обстановке (на разнообразной пересеченной местности, рассчитывая иа разрыв связи и выбытие из строя начальников). Поэтому, несмотря на желательность объединения тактического управления огнем артиллерии в руках старших начальников, необходимо допустить инициативу и для младших командиров, до командиров батарей включительно.

При выборе целей для стрельбы по личному почину необходимо руководствоваться прежде всего долгом взаимной выручки и поддержки, не зарываясь, в ущерб общей задаче боя, для преследования личных целей и не забывая, что в бою усилия всех войск должны быть направляемы к достижению одной общей задачи. При этом следует соблюдать следующие правила: 1) доносить непосредственному начальнику о принятом решении стрельбы по личному почину и 2) не обстреливать по своей инициативе фронтальным огнем ту цель, против которой уже рвутся снаряды своей артиллерии.

В противном случае проявление артиллеристами частного почина может привести к вредным последствиям: к раздробленному и хаотическому огню, а следовательно, и слабому, вместо сосредоточенных усилий массового огня орудий, или к бесполезному нагромождению огня многих батарей по одной и той же цели, в особенности при фронтальном огне.

Для боя нельзя дать правил, пригодных на все случаи, так как в бою приходится действовать большею частью в условиях непредвиденной обстановки. По той же причине не может быть неизменных определенных правил выбора целей для стрельбы артиллерии в бою. В данном вопросе следует руководствоваться следующими общими основными положениями: необходимо избирать цели, важнейшие в тактическом отношении при данной обстановке; при трудности решить, какая цель важнее, избирается цель, опаснейшая для своих войск или для себя и, наконец, удобнейшая для поражения. Прочно организованная в бою связь артиллерии с другими войсками облегчает оценку целей, имеющих для них наибольшее значение. Высокая тактическая подготовка артиллерийских начальников и командиров служит вернейшим залогом правильного выбора ими целей для поражения и способности их принимать безбоязненно самостоятельные решения для достижения общей задачи боя, не ожидая приказаний свыше.

В частности, при разрешении тех или иных боевых задач в зависимости от различия в характере боевых столкновений полевая артиллерия должна была руководствоваться следующим:

В наступательном бою полевая артиллерия обязана обеспечить движение вперед своей пехоте.

Огонь артиллерии должен быть так направлен, чтобы поражать и разрушать все, что при данной обстановке наиболее вредит и мешает наступлению пехоты.

Задача эта сводится к следующим главным обязанностям артиллерии в наступательном бою:

1) заставить замолчать артиллерию противника, чтобы она не мешала движению нашей пехоты и огню нашей артиллерии;

2) уничтожить или во всяком случае заставить обороняющуюся пехоту приткнуться к земле, чтобы лишить ее возможности препятствовать ружейным и пулеметным огнем движению нашей пехоты;

3) разрушать сооружения, которые, защищая противника, преграждают наше наступление;

4) препятствовать передвижению резервов обороняющегося.

По существу вся сила атаки состоит в движении вперед пехоты. Наступление пехоты замедляет не только тот огонь, который она выдерживает, но и тот, который она сама ведет. Пехота должна стрелять только тогда, когда безусловно не может итти. Огонь и движение несовместимы: при желании выполнить их одновременно лучшая пехота теряет и свой порыв и свои пули.

Артиллерия как могущественная помощница пехоты должна позволить последней подойти к противнику возможно ближе без ружейного огня. Огонь артиллерии и наступление пехоты должны быть одновременны: первая, стоя на месте, стреляет, вторая идет без стрельбы. В таком разделении труда, требующем искусного согласования, заключается, в сущности, внутренняя связь между пехотой и артиллерией.

Действия артиллерии наступающего в бою против неподвижного противника и в бою встречном различны, в особенности при завязке боя.

В бою с неподвижным противником, занявшим оборонительную позицию, и тем ограничившим себе свободу действий, наступающий имеет время и возможность выяснить обстановку с достаточной полнотой; артиллерия атакующего может получить более определенную задачу, действия ее могут быть более объединенными, планомерными и более осторожными.

При завязке такого боя наступление пехоты авангарда, при содействии огня его батарей, должно заставить противника показать свою артиллерию и до некоторой степени раскрыть свое расположение. Первыми целями для стрельбы авангардных батарей могут быть неприятельские войска, занимающие передовые опорные пункты и остановившие наше движение. Затем, когда противник откроет свою артиллерию и очистит передовые пункты, но наступающая пехота еще не войдет в сферу ружейного и пулеметного огня, батареи авангарда, поддержанные артиллерией главных сил, должны обрушиться на батареи обороняющегося, стремясь сразу получить перевес над огнем противника. Борьба с батареями противника не должна быть, однако, самостоятельной целью для артиллерии атакующего и служит лишь средством облегчить движение вперед своей пехоте.

Со вступлением пехоты в сферу ружейного и пулеметного огня обороны артиллерия, в целях поддержки наступления и атаки, обязана: удерживать пехоту противника лицом к земле, чтобы она вовсе не стреляла или плохо стреляла и заставить молчать ту артиллерию противника, которая или непосредственно останавливает пехоту или мешает батареям пролагать путь своей пехоте.

Атака требует чрезвычайного превосходства в артиллерии, чтобы она была способна для обеспечения движения вперед своей пехоты одновременно привести к молчанию батареи противника и затушить его ружейный и пулеметный огонь. Всегда возможно достичь необходимого превосходства, искусно сосредоточивая огонь лишь в одном районе, намеченном для нанесения противнику главного удара, и прибегая, в случае надобности, к обороне на всем остальном фронте.

Сосредоточивая сильнейший огонь по атакуемому району главного удара, артиллерия должна обстреливать и смежные с ним участки, а также ближайшие тыловые и фланговые подступы, чтобы воспрепятствовать подаче помощи атакуемым войскам.

Артиллерия должна как можно дольше поражать войска противника, избранные для нанесения решительного удара, принимая меры к сокращению той полосы перед противником, в которой ее огонь опасен для своих; с этою целью предпочтительно вести огонь по атакуемым войскам теми батареями, которые занимают фланкирующие позиции (или хотя бы охватывающее положение).

При успехе атаки артиллерия обязана его закрепить. С этой целью она должна, пользуясь своей дальнобойностью и подвижностью, во-первых, помогать пехоте опрокидывать того противника, который еще упирается или пытается вернуть утраченные пункты, и, во-вторых, добивать преследуемого противника, начиная обстреливать более удаленные части отступающего, где легче возникает паника.

При неудачной атаке артиллерия встречает огнем неприятеля, перешедшего в наступление, и прикрывает отступление своих войск, ведя огонь до последней крайности и жертвуя собою для их выручки.

Во встречном бою главнейшей задачей является захват почина в свои руки.

Авангарды должны обеспечить главным силам наивыгоднейшие условия для развертывания и успешного ведения боя, чего можно достигнуть, заставив противника возможно скорее остановиться и обратиться к обороне. Быстрота и решительность действий приобретают преобладающее значение.

Артиллерия, в особенности авангардная, не должна терять времени на производство детальной разведки и ожидать сколько-нибудь полного выяснения обстановки.

Батареи авангарда должны занимать позиции и действовать без колебаний и потери времени, чтобы захватить противника огнем возможно раньше и вынудить к развертыванию в неблагоприятных для него условиях.

В дальнейшем, по развертывании главных сил, действия артиллерии во встречных столкновениях не могут быть достаточно объединенными и будут протекать в большинстве случаев по частной инициативе артиллерийских начальников, которые должны уметь быстро оценивать обстановку, принимать решения и энергично приводить их в исполнение.

При обороне главная роль принадлежит огню.

Огонь должен остановить наступающего, поколебать его и расстроить настолько, чтобы обороняющийся мог перейти в наступление и разбить противника.

Стрельба артиллерии обороны по умело наступающей пехоте (одиночными людьми, искусно применяясь к местности) трудна, требует большого расхода боевых припасов и едва ли нанесет больше вреда, чем ружейный или пулеметный огонь.

Огонь артиллерии по наступающей пехоте бывает выгоден, если возможно обстреливать уже накопившуюся пехоту. Пехота обороняющегося, если она избавлена от меткого огня артиллерии атакующего, своим огнем вполне способна остановить и расстроить атакующего, так как пехота обороны лучше артиллерии обстреливает все складки ближайшей местности.

При обороне артиллерии нужно стремиться прежде всего облегчить огонь своей пехоте, а так как мешать этому огню будут, главным образом, батареи атакующего, то против них преимущественно должен быть направлен огонь артиллерии обороны. По наступающей пехоте, и почти исключительно по направленной для нанесения главного удара, артиллерия обороны должна стрелять, но в тех случаях, когда пехота обнаруживает себя в положениях, удобных для нанесения ей поражения артиллерийским огнем. При этом артиллерия обороны не должна оставлять безнаказанными батареи противника, всегда помня, что главной ее задачей при обороне является обеспечение своей пехоте полной возможности отразить атаку ружейным и пулеметным огнем.

Артиллерия обороны не должна торопиться открытием огня по передовым войскам противника и по дальним целям, чтобы не обнаруживать своего расположения слишком рано. Стрельба на дальние дистанции с целью заставить противника развернуться возможно раньше может производиться лишь небольшим количеством артиллерии, в том числе батареями, обороняющими передовые опорные пункты.

Огонь артиллерии на дальние дистанции может быть выгоден также при действии в арьергардах или в боковых отрядах и вообще в тех случаях, когда требуется лишь замедлить или на некоторое время приостановить наступающего противника.

В кавалерийском бою задача конной артиллерии - содействовать атаке своей конницы.

Огонь конной артиллерии должен обеспечить развертывание конницы и поддержать ее атаку. Ввиду скоротечности кавалерийского боя соображения о предварительной подготовке позиции и огня в конной артиллерии могут иметь место лишь в исключительных случаях. Решительность и быстрота являются вернейшим залогом успеха боевых действий конной артиллерии.

Огонь конной артиллерии направляется первоначально против ближайших частей неприятельской конницы, а когда стрельба по передним ее линиям становится опасной для своей конницы, огонь переносится на последующие тыловые линии.

Только при невозможности поражать конницу конные батареи направляют огонь на артиллерию или на пулеметы противника.

***

Руководящая мысль приведенных выше общих оснований боевого применения артиллерии ясна: необходимость для артиллеристов самого широкого проявления инициативы, в соответствии с изменениями боевой обстановки.

До начала мировой войны указанные общие основания для действия полевой артиллерии в бою признавались, в общем, правильными и почти не противоречащими официальным "Уставу полевой службы" и "Наставлению для действия полевой артиллерии в бою", полученным войсками для руководства лишь осенью 1912 г.

Новый полевой устав 1912 г., как и прежний устав 1904 г., недостаточно учитывал могущество современного огня, давшего большие преимущества обороне. В уставе 1912 г. относительно артиллерии имелось больше указаний, чем в прежнем уставе. Некоторые (указания были весьма ценными, как-то{91}: взаимная ориентировка в положении неприятеля и в своих действиях и предположениях между общевойсковыми начальниками и подчиненными им артиллерийскими начальниками; введение артиллерии в бой сразу в таких силах, чтобы достигнуть перевеса в огне; образование самостоятельных артиллерийских боевых участков; признавалось, что

"в небольших отдельно действующих отрядах легкую полевую артиллерию выгодно не распределять по участкам"

пехоты; важность в бою не массирования орудий, а возможности сосредоточения огня, с раздельным расположением для этой цели артиллерии: на боевых участках, но для облегчения управления огнем считалось полезным артиллерийские дивизионы без надобности не разделять; охватывающее расположение артиллерии, чтобы иметь возможность обстреливать неприятеля "фланговым или хотя бы косым огнем"; важность связи между пехотой и артиллерией, установление которой возлагалось на артиллерийских начальников; выдвижение к авангарду .хотя бы некоторых частей артиллерии главных сил, не ожидая развертывания их в боевой порядок, чтобы поддержать это развертывание и быстрее достигнуть перевеса в артиллерийском огне над противником и пр. В полевом уставе имелись краткие, но в общем правильные указания о боевом применении мортирной (гаубичной) и полевой тяжелой артиллерии. Согласно уставу мортирные (гаубичные) батареи считалось выгодным

"применять по целям, закрытым спереди: по щитовым орудиям, по пехоте и артиллерии в окопах; по пехоте, занимающей населенные пункты и укрывшейся в лесу, и по опорным пунктам";

тяжелые полевые гаубицы предлагалось применять "для разрушения прочных целей (укреплений, блиндированных построек и пр.)", а тяжелые полевые пушки считались выгодными "также для поражения с дальнего расстояния войсковых колонн и войск, сосредоточенных на небольшом пространстве"; кроме того, "особыми задачами" тяжелой полевой артиллерии по ее свойствам считались "обстрелы глубоких резервов, опорных пунктов внутри расположения неприятеля и т. п.".

Наряду с целесообразными указаниями, в уставе 1912 г. сохранились некоторые указания устава 1904 г., не отвечающие свойствам современной артиллерии и могущие вызвать несоответствующие распоряжения со стороны исполнителей, а именно: оставление части артиллерии в общем резерве в "крупных отрядах", но понятие "крупный отряд" - относительное, растяжимое, и некоторые начальники могли оставлять часть своей артиллерии в резерве с пехотой в ущерб указанной в том же

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64

XML error: Invalid character at line 64


на главную | моя полка | | Русская артиллерия в мировую войну (Том 1) |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения



Оцените эту книгу