Архиепископ ашхабадский и среднеазиатский Владимир (Иким)

Большой полёт крылатого коня

Мы должны сохранить различие, как позитивную силу, таким образом, чтобы этническая, языковая и духовная солидарность различных наций и народностей в Туркменистане служила созиданию, а не разрушению.

Президент Сапармурат Туркменбаши

Глава I

О СУТИ ИСТОРИИ И ГЛУБИНАХ ЕЕ

С древнейших времен одним из любимейших символов туркменского народа является конь. На земле Туркменистана человек впервые приручил это благородное животное, сделал его другом и помощником. Туркменские кони неотъемлемая часть туркменской славы и туркменской цивилизации. На благородных ахалтекинцах восседали полководцы, цари, императоры. Этих коней называли "крылатыми" или "небесными". И вечный их полет сквозь времена видится образом, освещающим всю историю туркмен.

Туркменский народ поистине многострадален и велик в своем страдании. Трижды туркмены воздвигали могучие державы, но это шло на пользу не им, а другим народам.

Парфянское царство создало предпосылки для объединения Персии.

Янгикентский Джабгуат сплотил Маверроунахр.

Сельджукский султанат защитил весь мусульманский мир от западных хищников.

А сам Туркменистан - исконную и родную землю его народа - делили между собою и терзали всевозможные завоеватели...

Чужие властители бросали туркменскую гвардию в огонь сражений, ради чужих интересов гибли туркменские отряды, цвет нации становился "убойной силой" или, как говорят теперь, "пушечным мясом" в чужих междоусобицах, - в то время, когда семьи туркменских воинов грабили и душили поборами чужие правители. То, что туркменский народ сохранил свою самобытность, выстоял и выжил в выпавших на его долю страшных исторических потрясениях, - это чудо Божие. Но Всевышний Бог посылает Свои чудеса только стойким и мужественным. Подобно крылатому коню, легендарному Гирату, мужественный дух туркменского народа преодолел века и тысячелетия, - и ныне Туркменистан, ставший, наконец, свободным, устремляется в будущее.

Прежде чем говорить о сложнейшей истории туркменской цивилизации и духовных её аспектах, необходимо хотя бы вкратце определить саму методику подхода к историческим процессам, которая будет применена в данной работе.

По православному учению, для Бога каждая (каждая!) человеческая душа дороже всей материальной вселенной со всеми её звездами, галактиками и метагалактиками. Тем более душа человека дороже земного материального мирка со всем его комфортом и роскошью, ракетами и автомобилями, алмазными копями и сейфами, набитыми долларовыми бумажками. Человек есть любимое творение Всевышнего, предназначенное для вечности, а не для материального праха. Об этом сказано в Евангелии: "Что пользы человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?" Истинное богатство человека - сокровище внутреннее: любовь и вера, чистота и мужество. Средневековая философия определяла человека как "микрокосм" - "малый космос": малый по месту в пространстве, но великий по значению. Гибель человеческой души, растратившей свое внутреннее богатство, - есть катастрофа вселенская.

Расширение духовного представления о человеке приводит нас к осмыслению человеческих сообществ, к аксиоме - Народ есть Личность. Утверждение христианства: пред Богом "нет ни эллина, ни иудея, ни скифа, ни варвара, ни раба, ни свободного" - означает лишь равное потенциальное величие каждого в вечности, вне зависимости от нации и земного положения. Но каждый народ призван просиять особым блеском, сбыться неповторимой красотою в общей грандиозной симфонии Божественного мироздания. Гибель народа, большого или малого, - это утрата жуткая, невосполнимая. По учению Церкви, Бог посылает каждому человеку ангела-хранителя, стремящегося направить его к спасению, - а каждый народ, страну, государство оберегают уже высшие духовные существа, могучие архангелы-хранители из числа Престолов, Сил, Господств. История каждого народа проникнута таинственными Божественными явлениями.

Что же такое история? Коллекция интересных фактов, которые, словно блестящие безделушки, перебирает на досуге кабинетный знаток? Каталог бессмысленных войн, насилий, жестокостей, чудовищных преступлений, кровавый хаос, который заставил Анатоля Франса назвать людей "злыми обезьянами"? Холодная схема классовой грызни, ведущая к животному "потребительскому раю", как полагали "исторические материалисты"? (Отметим, что в рамки марксистских "общественных формаций" никак не вмещается история многих государств Азии, а новейший "социальный эксперимент" - создание СССР - ярко продемонстрировал лживость материалистических домыслов, как стимула объединяющего.) Подобные воззрения сводят историю к бесплодному академическому знанию, увенчанному отчаянным заявлением: "История учит нас только тому, что ничему не учит". (Впрочем, и в советское время появлялись выдающиеся исследователи истории, но их труды были известны только "в узком кругу" и не доходили до народного сознания.) Сокровенный смысл исторических событий и возможность извлечения из них уроков, обращенных в будущее, проявляется лишь при духовном взгляде на историю - как на пути Промысла Божия в судьбах народов.

По слову Священного Писания: "Судьбы Божии - глубокая бездна". Промысел Божий преображает "мир, лежащий во зле", взращивая и воспитывая человеческую душу и душу целого народа не только через опыт блага, но ещё более - через опыт страдания. Видимое, кажущееся очевидным зло по Промыслу Божию может привести к величайшему добру, - а то, что человеческому рассудку представляется добром, оборачивается катастрофой. Примеры тому в истории бесчисленны: вот лишь некоторые из близких нам...

Так называемое "татаро-монгольское иго", проклинаемое в большинстве исторических сочинений, - привело к объединению Русской земли и духовному величию государства Российского. А жесточайший разгром милитаристской Японии, в годы Второй мировой войны, помог народу выработать новый стимул будущей жизни нации, объединил и сплотил её, возродил к лучшей жизни и сделал самой технологически развитой страной мира.

Духовный взгляд на историю дарит утешение и надежду в любых испытаниях. И хорошо, когда понимание уроков истории, нахождение единственной духовной истины, ложится в фундамент новейших деяний народных вождей, осмысленно создающих и созидающих будущее своих народов.

Не об этом ли отчасти сказано в философском стихотворении Кийфа Усмана "Историк":

Иду в страну теней, где никого не встретишь,

Забвения река - напился и отник.

Но трудно дорожить итогами столетий,

Чтоб памяти живой не иссякал родник.

Голодные века: их никуда не спрячешь,

Не скроешься от них в грядущем торжестве,

Зачем же ум людской, пронзительный и зрячий,

На старые рубцы роняет соль и свет?

Нет силы прошептать: ушло и не вернется.

Ведь список страшных дат слоится: кровь на кровь.

Блистательный садизм великих полководцев.

Прельстительная ложь придворных мудрецов.

Забвения река. Туманы побережья.

Сырые письмена - прошли, но не прочли.

Лишь тем, кто верой жив, любовью и надеждой,

Ворота радуги увидятся вдали.

Им - слава прошлого... А остальным - похмелье.

Утратив полюса, вращается магнит...

Праматерь или Мать поет над колыбелью?

Младенец или Бог в той колыбели спит?

Историческое беспамятство, "склероз" в отношении к своему прошлому есть болезнь народного сознания. Одним из самых опасных явлений большевистской идеологии была попытка "начать историю человечества с 1917 года". Именно вследствие этого эксперимента, приведшего к некоторому историческому беспамятству, отдельные народы после освобождения от большевистского гнета поначалу проявили некоторую растерянность.

Но дерево не растет без корней, здание не стоит без фундамента, - и нельзя созидать будущее без опоры на прошлое...

Исторический "склероз" приводит к конформизму, к попыткам слепо подражать более благополучным в данный период народам. На этот путь "качнулись" было и некоторые, обретшие независимость, молодые государства. Но это - путь тупиковый. Такой подражательностью стирается личностное начало народа, обессиливается его творческая энергия - и в духовности, и в культуре, и в научной мысли. По поводу "нивелировки наций" великий русский философ Константин Леонтьев говорил: "Перед гибелью индивидуализация как частей, так и целого слабеет. Гибнущее становится однообразнее внутренне. Этот процесс ясен в ходе развития искусств, школ живописи, музыкальных стилей, философских систем, религиозных направлений и, наконец, в жизни племен, государственных организмов и целых культурных миров...

Ячейки и волокна надрубленного и высыхающего дерева - здесь горят, там сохнут, там гниют, везде смешиваются, восхваляя простоту грядущей новой организации и не замечая, что это смешение есть ужасный момент перехода к неограниченной простоте безжизненного праха".

Существует двоякая, равно гибельная для народной души опасность; она - и в чрезмерной открытости, рабском подражании чужому, - в национальной замкнутости. Истинно плодотворен лишь путь, который православные мыслители называют "царским", а античные философы - "золотой серединой". К. Леонтьев утверждает и на убедительнейших исторических примерах доказывает: только в тех государствах, где мирно соседствуют различные типы духовных, культурных, национальных мировоззрений, проявляется "цветущая сложность", возникает "цветение культур"; однообразные же социумы обречены на увядание. Присутствие отличных от главенствующего духовных течений для народной души подобно катализатору при химической реакции: это не дает успокаиваться, будит разум и творческие силы, стимулирует развитие. Ярчайшим примером "цветущей сложности" была эпоха Арабских халифатов. Тот же принцип интуитивно применял Амир Темур, стремившийся собрать в своей столице талантливых людей разных вер и наций: его эпоха сбылась "мусульманским Ренессансом". Тезис "цветущей сложности" практически воспроизведен в призыве Президента Туркменистана Сапармурата Ниязова: "Мы должны сохранить различие, как позитивную силу".

Теперь же, собственно, перейдем и к самой истории...

Ее постижение желательно начинать с глубинных корней, с первичных истоков. О "доисторическом периоде" в судьбах человечества могут говорить только те, кто отрицает историзм религиозных преданий. Однако в наши дни подобный нигилизм безнадежно устарел. Та самая наука, которую материализм пытался противопоставить религии, - в ХХ веке стала подтверждать религиозные истины одну за другой. Корифей современных естественных наук Паскуаль Иордан утверждает: "Возможность убедиться в наше время в провале великого похода человека против Бога - вот самая потрясающая и освобождающая уверенность, предлагаемая нам опытом последних лет. Первая Книга Бытия оказывается изложенной на языке своего времени точной научной картиной происхождения Вселенной и планеты Земля. Квантовая физика убедилась, что даже материальным миром управляют духовные сущности: "функции пси" - положительные (ангельские) и несравненно слабейшие отрицательные (демонские). Генетика доказала полную несостоятельность "обезьяньей теории Дарвина". Опыты врачей-реаниматоров подтверждают факт жизни души после смерти тела. В земной коре обнаружен слой всемирного потопа. В горах Армении найден остов гигантского древнейшего корабля Ноева ковчега. Обнаружены документальные свидетельства истины Воскресения Христова. Этот список религиозно-научных фактов можно продолжать и продолжать. В подобных условиях не принимать во внимание исторические свидетельства мировых религий - это не научно.

Религия называет имя родоначальника туркмен и всех тюркских народов. Согласно устойчивому мусульманскому преданию, им был Тюрк - сын Иафета, внук праведного Ноя, спасшегося со своей семьей во время великого потопа. Имя "Тюрк" означает - "сильный, крепкий, мужественный". Местом жительства Патриарха Тюрка и его ближайших потомков было побережье озера Иссык-Куль. Это предание, явно почерпнутое мусульманскими авторами из древнейших устных сведений, сохранено не только в средневековых "Родословиях тюрок", но и в труде персидского ученого Сейф-ад-Дина Ахсикенди "Собрание исторических сведений". Кстати, подобное же славянское предание утверждает, что скифы это одно из колен племени Иафета, которое поселилось в верховьях рек Амударьи и Сырдарьи и дало начало многим славным и знаменитым народам Азии и Европы, среди них и всем славянским народам. По этим преданиям между тюрками и славянами существует хоть и весьма древнее, но кровное родство.

Нет оснований для того, чтобы доверять мусульманским источникам меньше, чем некоторым опрометчивым предположениям ученых. Так, расхожая в научных кругах гипотеза о том, что предки тюрок якобы спустились с Алтая в V веке по Рождеству Христову, видится совершенно фантастичной. Сами алтайцы, о которых идет речь в этой гипотезе, создатели Великого Тюркского каганата, никогда не называли себя просто тюрками, они - тюркюты или тюрки-тюкю. Голубые тюрки, или тюрки небесные, - отрасль тюркского народа хунну. На протяжении тысячелетий истории отдельные тюркские племена, конечно, могли и спускаться с Алтайских гор, и подниматься на них, как это случалось не раз. Но название народа "тюрки" появляется в античных источниках уже в IV веке до нашей эры. А аль-Бируни, обращаясь к древнейшей истории Хорезма, говорит о существовании там царства тюрок за двенадцать с лишним столетий до Рождества Христова. К тому времени относится правление царя Турана Афрасиаба, чье имя носит городище древнего Самарканда. Туркмены же до наших дней сохранили имя своего прародителя - Патриарха Тюрка - в названии своего народа.

Греческие и персидские авторы часто именовали население древнего Туркменистана гузами. Однако это наименование на самом деле не имеет национальной окраски, а означает попросту роды или племена, родоплеменной союз. (Для сравнения можно привести терминологию средневековых китайских географов, которые называли всех кочевников "татарами", не различая их тюркского или монгольского происхождения.) Различные группы "гузов" отнюдь не туркменского происхождения неоднократно появлялись в разных местах на просторах Азии. Так, однажды весьма далеко от Каспия - в Восточном Туркестане - возник союз "девяти стрел", "токуз-огузов", возглавляемый уйгурами. А гузы закаспийские - это туркмены-степняки, называвшиеся так в отличие от туркменских горожан: знаменитых парнов. (Подобное деление туркмен на оседлых - "чомур" и степных - "чорва" сохранялось до ХХ века.) Поскольку наименование "гузы" все же чаще всего прилагалось к всадникам Закаспия, и мы в дальнейшем позволим себе иногда именовать так степное население Туркменистана.

Махмуд Кашгари приводит легенду, по которой Александр Македонский, увидев гузских всадников, сказал по-персидски "тюркмен энд", то есть "вот они похожи на тюрок", отсюда якобы произошло самоназвание туркмен. Гузы были не только "похожи" на тюрок, но и, несомненно, являлись таковыми. Существуют и другие, более или менее хитроумные, гипотезы по поводу происхождения этого этнонима. Однако ни в мифах, ни в гипотезах слово "туркмен" не нуждается, поскольку переводится просто и однозначно: "я тюрк".

Существует ещё одна фантастическая "научная" гипотеза - будто бы хорезмийцы, согдийцы и даже гузы имеют не тюркские, а персидские корни. Но если существовало кровное, национальное родство, почему тогда сако-массагеты Маверроунахра веками так яростно сопротивлялись попыткам Персии присоединить их земли к своим владениям? Почему основой их письменности стал сирийский алфавит, а не персидская клинопись? Почему гузы Маргианы (туркменская область), пока её удерживали за собой персы, смотрели на них, как на оккупантов, и постоянно восставали? "Персидская" версия основывается на том, что хорезмийцы и согдийцы будто бы говорили на языках североиранской группы. Но на деле оказывается, что хорезмийский и согдийский языки вкупе с аланским (современный осетинский) образовывают особую лингвистическую группу, которую лучше было бы называть "сакско-аланской" или "западностепной". Скорее, здесь прослеживаются связи с Кавказом; не случайно тюрки появились в Азербайджане. Что же касается гузов, то невозможно поверить мнению о том, что этот народ в Х веке внезапно "сменил свой язык, один из диалектов персидского, на тюркский". И о каком периоде это говорится? О том времени, когда гузы создали мощную державу со столицей в Янгикенте (в низовьях Сырдарьи), когда приказы гузского вождя-джабгу разносились по всей Великой Степи до предгорий Урала? Разве в моменты своего расцвета и могущества народы меняют родной язык на чужеземное наречие? Гораздо проще предположить, что под владычеством Персии гузская знать должна была с грехом пополам уметь объясняться по-персидски. Но, обретя свободу, туркмены тут же во весь голос заговорили на издревле родном языке. Необходимо отметить, что выдающийся лингвист Н. Я. Марр относит все тюркские (в их числе - и сакские) языки к глобальной иафетидской группе - то есть языкам потомков Иафета.

Согласно исследованиям древнейших захоронений, население Туркменистана ещё за несколько тысячелетий до Рождества Христова имело отчетливо выраженный "европеоидный" тип; такими же "европеоидами" на всем протяжении истории являлись и поныне являются туркмены. Термин "европеоидный" не точен: с тем же успехом европейцев можно было бы назвать "тюркоидами". На самом деле речь идет об "иафетидском" антропологическом типе - о схожести потомков Патриарха Иафета, к которым принадлежат и тюркские, и славянские, и европейские народы.

То, что некоторые тюркские этносы выглядят не столь очевидными иафетидами, как туркмены, объясняется сложностью их происхождения (этногенеза). Так тюркский народ куманов (киманов, кыпчаков), они же половцы, получил это последнее свое название на Руси за цвет волос: светлый, цвета зерновой половы. Внешне половец ничем не отличается от современного ему варяга (норвежца). Трудно было бы понять, что половцы - в числе главных предков современных казахов, если не учитывать другого генеалогического корня - монгольских народов. Как происходят подобные вещи, мы можем видеть на формировании тюркской народности ягма: по свидетельству современников, их горожане были "высокорослые, бородатые и голубоглазые", а степняки - "с широкими лицами, черными узкими глазами, малым количеством волос на бороде, с железными мечами и в черных одеждах". Жителей Чагатайского улуса (современный Узбекистан) ещё в ХIV веке называли "караунас" - "люди смешанной крови". Современный киргизский ученый О. Караев пишет: "Древнетюркские и отюреченные монгольские племена одновременно вливались в состав узбекской, кыргызской и казахской наций, которые формировались в одно и то же время. Это обусловило близкое родство этих трех тюркских народов Центральной Азии".

Судя по данным антропологии, туркмены представляют собой самый "этнически чистый" из ныне существующих тюркских народов. Этническая чистота - это само по себе не хорошо и не плохо. Значение этого факта лишь упрощает понимание таких черт туркменского национального характера, как цельность и упорство, - и эти качества, опять-таки в зависимости от исторических условий, могли приносить как пользу, так и вред народу.

Однако и туркмены на протяжении истории не избежали прилива инонациональных элементов: в каждом роду имелась группа "пришельцев", пользовавшихся равными правами со всеми членами рода. Впрочем, ни один народ мира не может похвастаться "этнической чистопородностью", - и это к лучшему, чтобы мы не забывали о нашем общем братстве, восходящем к сотворению человека Богом Вседержителем.

Азия есть колыбель человеческого рода. Здесь созидались и рушились гигантские империи, зарождались и достигали вершинного расцвета древнейшие цивилизации, здесь гениальные люди разумом и сердцем устремлялись к постижению высшей Божественной Истины. Душа туркменского народа (так называемый менталитет) формировалась на стыке двух замечательных цивилизаций: блистательной парфянской и таинственной гирканско-хорезмийской.

Открытия археологов, а также древние и средневековые письменные источники позволяют наметить своего рода пунктир развития искусств и ремесел на Туркменской земле. Первые произведения искусства, обнаруженные здесь, - женские украшения, изготовленные с использованием красителей, датируются шестым тысячелетием до Рождества Христова (находки в пещере Джебе). Тысячелетием позже появляются настенная фресковая роспись и глиняная скульптура, изображающая человека (находки в Яссы-Депе). В четвертом тысячелетии до нашей эры - керамика с так называемым "ковровым" многокрасочным орнаментом и изображениями животных; к тому же периоду относятся древнейшие из обнаруженных археологами орудий ткачества (раскопки в Анау и Намазга-Депе). Ткани - материал, который не может надолго сохраниться в почве, поэтому археология не может сообщить о развитии связанных с этим материалом искусств. Однако можно почти с уверенностью предположить, что именно в те времена, за пять-шесть тысяч лет до наших дней, зарождается искусство создания знаменитых туркменских ковров шедевров всемирной культуры, которые средневековый путешественник Марко Поло именовал "лучшими коврами в мире", а один из современных ценителей назвал их авторов "Рембрандтами Востока". В третьем тысячелетии до Р. Х. скульптура Туркменистана отходит от простой подражательности природе, переходя к некоему "символизму". Продолжается развитие "ковровых" орнаментов на керамике; к изображениям животных добавляется изображение птиц. Очень интересна относящаяся к тому же периоду находка на Кара-Депе: мраморная голова быка. Это означает, что задолго до нашествия Александра Македонского туркменские мастера использовали материал, принесший славу эллинской скульптуре, - мрамор. Конец второго - начало первого тысячелетия до Р. Х.: это уже не только прикладное и изобразительное искусство, но и становление архитектуры и градостроительства, - период, который В. М. Массон называет "культурой архаического Дахистана".

Представляется вполне убедительным мнение исследователей (В. Сарианиди, О. Гундогдыева) о том, что Туркменистан явился регионом раннего одомашнивания лошадей и именно здесь происходило улучшение конских пород. Изображения коня появляются в туркменском искусстве второго тысячелетия до Р. Х., к этому тысячелетию относятся сведения о конных колесницах. За сорок веков до наших дней в родственном Туркменистану Хорезме жил великий праведник, святой Патриарх Иов (Айюб), - в библейском его жизнеописании дан образ коня:

Ты ли дал коню силу и облек шею его гривою?

Можешь ли ты испугать его, как саранчу? Храпение ноздрей его - ужас!

Роет ногою землю и восхищается силою; идет навстречу оружию.

Он смеется над опасностью, и не робеет, и не отворачивается от меча.

Колчан звучит над ним, сверкает копье и дротик;

В порыве и ярости он глотает землю и не может стоять при звуке трубы.

При трубном звуке он издает голос: "гу! гу!"

И издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик.

Книга Иова, глава 39, стихи 19-25

Таково вошедшее в Святое Писание древнейшее свидетельство о боевых конях-ахалтекинцах, которых Хорезм приобретал в Туркменистане. Образ скакуна вошел и в языческие мифы; в туркменской форме митраизма "божество войны скачет по небесам на белых конях с серебряными и золотыми подковами, и кони эти не отбрасывают теней". Туркменские язычники приносили в жертву идолам коней, как самое дорогое из всего того, чем они обладали. (Необходимо отметить, что самой жуткой, сатанинской формы языческих обрядов - человеческих жертвоприношений - в Туркменистане не было никогда.) Ахалтекинцы позволили сакам и скифам успешно сопротивляться армии Александра Македонского, делая степных всадников "неуловимыми". Сами эллинские завоеватели быстро оценили достоинства туркменских скакунов: один из таких коней достался их предводителю и воспет всеми древними историками его грандиозных походов. "Когда Александр Македонский вошел в столицу Парфянского царства - Нису, руины которой находятся в двенадцати километрах от Ашхабада, то он восседал на одном коне, но выехал на другом ахалтекинце Буцефале", - пишет Президент Сапармурат Туркменбаши.

И китайская Поднебесная империя веками силилась захватить Давань (Ферганскую долину) именно потому, что эта область была местом торговли туркменскими "крылатыми конями". В обмен на табун ахалтекинцев какой-то китайский "бизнесмен" выдал туркменам одну из важнейших государственных тайн своей империи: секрет шелководства.

В Туркменистане изготовлялись изысканные шелковые одежды "марви" и тюрбаны "шахиджани", в которые облекались арабские халифы и их вельможи. Туркменское искусство ткачества использовало не только шерсть и шелк, но и хлопчатое волокно, славился выведенный в Туркменистане сорт хлопчатника "марви" (то есть мервский).

Трудно точно установить, когда именно туркмены изобрели перегонку нефти и начали производить керосин. Однако уже для туркмен-сельджуков не составляла секрета военная тайна Византийской империи: знаменитый "греческий огонь" - древний "напалм", использование горения нефтепродуктов в военных целях.

Туркменские (парфянские) воины предпочитали легкое вооружение. Однако туркменские ремесленники послужили созданию первых в истории тяжеловооруженных войск: закованной в броню конницы массагетов (согдийцев). В туркменской области Маргиане производилось "маргианское железо" вороненая сталь; там же ковались удивительной прочности и красоты доспехи. Согдийцы являлись хозяевами древних караванных дорог и были достаточно богаты для того, чтобы приобретать в Туркменистане и ахалтекинских скакунов, и тяжелое вооружение для всадников. Созданная таким образом могучая массагетская конница, которую современники называли "непобедимой", в свое время сумела умиротворить раздираемую междоусобицами Центральную Азию и послужила созданию гигантской империи, которую возглавляла согдийская династия Кушанов.

Военное искусство древнетюркского "рыцарства", появившегося благодаря туркменскому ремеслу и коневодству ещё до Р. Х., Европа сумела перенять лишь в Средние века.

Собственную сильную державу - Парфию - туркмены создали в VI веке до Р. Х. Ядром государства стала туркменская область Парпиена со своей столицей Нисой (Парфанисой). Сторонники теории "персидского этногенеза туркмен" ставят знак равенства между парфянами и персами, однако истине это не соответствует. В состав Парфии входили не только туркменские, но и северо-восточные персидские области; Маргиана первоначально оставалась небольшим независимым государством. Парфия была стабильной страной, где соблюдалось национальное равноправие: парфянами именовались все её граждане, как туркмены, так и персы. Однако государствообразующей нацией были жители Парпиены, туркмены-рапны. Когда Ахеменидская Персия захватила Парфию, парфяне вкупе с хорезмийцами и согдийцами оказались в роли населения одной из персидских колоний: 16-й сатрапии. Восстание туркмен во главе с Фрадой против персидских захватчиков стоило повстанцам 55 тысяч жизней. Впоследствии, когда роли переменились, государственный переворот в Персии, приведший к власти династию Сасанидов, совершался под лозунгом национализма - свержения иноплеменных парфянских (то есть туркменских) правителей. Достаточно четко прослеживается различие между персидским и парфянским искусством: если для первого характерно стремление к пышности, роскоши, своеобразному "барокко", то на творчестве туркменских мастеров явствен отпечаток строгости, мужественности, иногда даже аскетизма. Те же черты туркменской самобытности чувствуются и в найденных при раскопках Нисы шедеврах "восточного эллинизма", созданных уже во времена Македонской династии.

Нашествие войск Александра Македонского означало для Туркменистана смену персидской власти на эллинскую: эта гигантская военная авантюра, по Промыслу Божию, послужила культурному знакомству Азии и Европы. Однако думается, что культурное влияние эллинов на Восток не следует переоценивать: здесь имелись собственные богатейшие творческие традиции, лишь несколько дополнившиеся впечатлениями от европейской античности.

Как и следовало ожидать, супергигантская Македонская империя вскоре распалась, на её развалинах возникла Греко-Парфия, а затем восстановилась и собственно Парфия во главе с туркменской династией Аршакидов (Ашканов). С середины первого века до Р. Х. Парфянское царство пытается, и порою очень успешно, противостоять экспансии Римской империи на Восток. В периоды перемирия между державами развивалась торговля: в Рим начали привозить туркменские ковры, вызывавшие изумление и восхищение европейцев. Парфянское государство было погублено в 224 году по Р. Х. "ударом в спину", нанесенным из области Персида (Фарс), - следствие персидско-туркменских национальных противоречий.

Искусство Парфии - блистательная страница всемирной культуры восхищает нас не только высотой творческого вдохновения и художественным мастерством, но и разнообразием стилей, художественной техники, используемых материалов. Парфянская скульптура - это и высекание из камня, и лепка по глине с последующим обжигом, и отливка металлических фигур в алебастровых формах. Древнетуркменистанским мастерам были знакомы техника барельефа и горельефа, чеканка на металле, резьба по кости и дереву, геммы на драгоценных камнях. Живописцы и гончары были знатоками минеральных красок и керамических глин. В живописи, ковроткачестве, прикладном искусстве гармонически сочетались изображения людей и животных с орнаментом. В зодчестве при постройке обычных домов, к сожалению, использовался удобный, но непрочный материал - сырцовый кирпич (пахса), поэтому архитектурных памятников того времени сохранилось не так много. Но дворцы, общественные и религиозные здания возводились из камня или обожженного кирпича, использовалась не только глиняная, но и алебастровая штукатурка, помещения украшались фресковой живописью. Второй по значению город Парфии, её "культурная столица" - Мерв был одним из крупнейших городов античного мира, по размерам превосходивший древний Рим периода его расцвета.

Литературное отражение парфянская эпоха нашла в гениальной поэме перса Фирдоуси "Шахнаме": среди её героев - цари из династии Аршакидов и туркменский богатырь Рустам. А грандиозный народный эпос туркмен "Огуз-наме" восходит, видимо, ещё к допарфянским временам.

Скорее всего, справедливы утверждения туркменского ученого Овеза Гундогдыева, возводящего происхождение современной столицы Туркменистана Ашхабада к древней столице Парфии Нисе, а название "Ашхабад" - к имени основателя мощной парфянской династии Ашка (Аршака). (Точно так же и название столицы Киргизии - Бишкек происходит не от кокандской крепости Пишпек, а от знаменитого средневекового Тарсакента - тюркского "города христиан".) Нелепо сводить историю Ашхабада к русской постройке XIX века: как известно, русские в Туркестане почти никогда не строили свои "новые города" на пустом месте, а пристраивали их к "старым городам" коренных народов, чтобы легче налаживались связи и достигалось взаимопонимание. Древнейшая слава Ашхабада должна сочетаться с нынешним великолепным расцветом туркменской столицы, и величие древней Парфии должно вдохновлять современный Туркменистан на высокие свершения.

Кровно родственным Туркменистану краем являлся Хорезм с его удивительной цивилизацией, таинственной историей и напряженным духовным поиском. Туркменско-хорезмийские связи шли через степь: подвижные степные народы, хорезмийцы-печенеги и закаспийские гузы-туркмены постоянно смешивались между собой, переходя с территории на территорию целыми родами, иногда даже племенами. А Мерв и Гургандж, крупнейшие центры религии, науки и культуры своего времени, сочетались во взаимовлияниях духа и разума.

Хорезм был связан с корневой цивилизацией человечества, царством Шумера и Аккада. Эта связь прослежена в трудах крупнейшего исследователя хорезмийской истории, академика С. П. Толстова. Казахский мыслитель Олжас Сулейменов указал на тождественность языческого шумерского "божества" Дингира с тюркским Тангры; он же выявил лингвистические параллели в шумерском и хорезмийском языках. Фактом шумерско-хорезмийских связей объясняется появление в Гургандже ветхозаветного праведника, святого Иова Многострадального.

Выходцем из "земли Ур", то есть из Шумера и Аккада, был величайший Богоискатель всех времен и народов, названный в мировых религиях "отцом верующих", - святой Патриарх Авраам (Ибрахим в мусульманском произношении). Духовным подвигом Патриарха Авраама было восстановлено утраченное падшим человечеством знание о Едином Боге, Творце и Владыке всего существующего.

Иногда приходится слышать мнение, будто бы Патриарх Авраам принадлежит к "израильскому" или даже "еврейскому" народу; мнение это - от незнания библейской истории. Родоначальником израильтян был внук Патриарха Авраама, святой Иаков, за свое религиозное рвение удостоенный имени "Израиль", что означает - "борющийся с Богом". Потомки сына святого Израиля, Патриарха Иуды Иаковлева, унаследовавшего отцовское благословение, стали называться "иудеями". А антоним "евреи", что означает "пришельцы с чужой земли", стал применяться в отношении израильтян уже после исхода их из Египта в Палестину. Еще один внук святого Авраама - Патриарх Исмаил (Измаил) явился родоначальником арабских народов. Сам же Патриарх Авраам был по национальности шумер. Из той же "земли Ур", что и он, вышел и поселился в Хорезме другой великий праведник Ветхого Завета - святой Иов Многострадальный (в мусульманском произношении Айюб).

Всевышний, желая испытать верность праведного Иова, попустил ему жуткие страдания: обнищание, смерть детей, жесточайшую болезнь - проказу, при которой человеческое тело разлагается заживо. Святой Иов вынес все, но не изменил Богу своему. Подвиг его несравненного мужества и верности Господу освятил землю Хорезма. Еще во времена первого Вавилонского плена израильтяне приходили на поклон к находившейся в Гургандже (Ургенче) гробнице праведного Иова, потом оседали там и составили многочисленную общину. Впоследствии к этой святыне началось паломничество христиан, а затем и мусульман: об этом сообщает латинский монах-миссионер Паскаль, побывавший в Хорезме в 1335 году. Увы! Ныне местонахождение могилы Патриарха Иова нам неизвестно: на протяжении веков Гургандж многократно подвергался разгрому, и память об этом месте утратилась. Однако в нашем краю остались другие святыни, у которых и мусульмане, и христиане могут поклониться святому Иову Многострадальному. Согласно местному преданию, Бог по просьбам Патриарха Иова изводил из земли источники чистой воды, возвращающей здоровье больным. И в наше время на землях современных Узбекистана и Киргизии почитаются несколько таких источников - "родников Иова" ("Чашма Айюб"); самый известный из них находится в Бухаре. Через Хорезм пролегали пути и святых учеников Иисуса Христа, апостола Фомы и апостола Андрея, - так память о ветхозаветной праведности встретилась с благовестниками Нового Завета. Хорезмийцы тысячелетиями хранили воспоминания о подвиге праведного Иова: связь с Месопотамией не давала затухать исторической памяти.

Позднее из Хорезма начал распространение мощный языческий культ: здесь родился основоположник зороастризма, фантаст Заратуштра. Древняя история Хорезма отразилась в его "Авесте" и восточном эпосе, герой которых - перс Сиявуш ибн Кей-Каус считается родоначальником хорезмийской правящей династии. Если отделить историческую правду от языческих фантазий, авестийским сведениям в этой части, думается, можно доверять. Заратуштра должен был знать прошлое родного края, да и не имел возможности лгать в этом отношении. (Осмыслению древних мифов, как исторических документов, учит нас пример знаменитого археолога Генриха Шлимана. Результатом проведенного им анализа "Илиады" и "Одиссеи" явились обнаружение и раскопки древней Трои, а затем открытие крито-микенской культуры.) Дошедший до нас точный список хорезмшахов восходит к своему родоначальнику Сиявушу. Сын его Кей-Хосров, по преданию, подчинил себе "царство тюрок"; его потомки правили Хорезмом до конца Х века по Р. Х. Мы даже можем установить, какой именно тюркский народ признал над собою власть персидской династии. В предании о проповеди апостола Фомы хорезмийцы названы "гирканами". Ко временам апостольским Гиркания "стянулась" в небольшую область у юго-восточного побережья Каспия; но ещё жива была память о Великой Гиркании возглавлявшейся Хорезмом державе, простирающейся от дельты Волги до Арала и Урала. Само Каспийское море в то время называлось Гирканским, как впоследствии Хвалисским (Хорезмийским), а в русских народных сказках мы слышим о чудесном море Хвалынском. Хорезм сумел сохранить свою независимость даже от империи Александра Македонского, а после падения Греко-Бактрии восстановил свое государство почти в прежних пределах, под названием Кангюй. Это наименование оказывается тождественным с Кангхой древнейших авестийских сказаний. Кангюйцы - так проявилось имя тех тюрок, царство которых некогда покорил сын Сиявуша, Кангюйн, они же - канглы, они же - кенгерессы, они же - печенеги: этот тюркский народ оставил в истории яркий след. Очевидно, в течение веков население Хорезма расслоилось на собственно хорезмийцев-горожан и степняков-печенегов.

Характер древнего хорезмийца был словно высечен из каменной скалы: настолько неколебимыми, несгибаемыми кажутся эти люди. Из всех центральноазиатских христиан только хорезмийцы сумели не поддаться мощной несторианской ереси, а сохранить в чистоте Христову веру, Святое Православие. Но подобной же несгибаемостью этот народ отличался не только в духовном, но и в земном, политическом отношении, - а в этой сфере зачастую просто необходимы гибкость, смирение перед силой исторических обстоятельств. Этих качеств хорезмийцы не имели. Хорезм был яростно, можно сказать, фанатически свободолюбив: свою независимость он сумел отстоять и от македонцев, и от арабов, и вообще никакие завоеватели на его земле долго не удерживались. Хорезмийцев невозможно было согнуть, их можно было только сломать. И эта негибкость народа обернулась для него катастрофой. Монголы, не терпевшие никакого сопротивления, прозвали Хорезм "злой землей" и подвергли этот край геноциду: полчища Чингисхана полностью истребили коренной хорезмийско-гирканский этнос.

Трагедия степных хорезмийцев, печенежского народа, совершилась ещё ранее. Фанатично свободолюбивые, печенеги проявили фанатизм и в религии. Народ разделился натрое по религиозному признаку. Православные печенеги, потерпев поражение в гражданской войне, ушли в Европу и осели на Молдавской земле - их потомки, кровные родственники туркмен, - исповедующий Православие народ гагаузов, - и ныне живут в Молдове. Печенеги-мусульмане ушли в Семиречье (там они были известны под именем канглов) и вошли в состав киргизского этноса. Ко времени монгольского нашествия степное население Хорезма составляли уже исключительно закаспийские гузы, то есть туркмены.

Туркменский народ, при всей своей мужественности, имел смиряющий опыт страдания, - с древнейших времен его земля была вынуждена покоряться могучим завоевателям. Поэтому туркменский характер стал твердым и гибким одновременно, словно закаленная в огне сталь клинка. Туркмены смогли выстоять в истории, пережить сужденные им возвышения и унижения, стать родоначальниками больших и малых народов - азербайджанского, ногайско-татарского, а на собственной земле - сохранить жизнь и живую душу своего самобытного народа.

На рубеже ветхой и новой эпох в Туркменистане царила обычная для языческого мира мешанина культов и верований: от жестоких и диких до нелепых и смехотворных. Но все же языческие мифы имеют некую художественную ценность, как произведения народной фантазии. И современное человечество вряд ли вправе смеяться над "дикостью" далеких предков. Ведь нынешняя кичащаяся своей наукой и техникой обезбоженная западная цивилизация - да и не только! - до самого недавнего времени имела свой языческий "тотем", своего "звериного предка" - хвостатую особь, якобы общего предка обезьяны и человека. Правда, поскольку он так никогда не был обнаружен (да и, конечно, не может быть обнаружен), какой-то фанатик "обезьяньего атеизма" даже вынужден был подделать "череп питекантропуса"... Именно эта фальшивка, изобличенная лишь в 1953 году, дотоле и считалась "переходной стадией от обезьяны к человеку". И хотя наука уже к середине ХХ века доказала "генетическую запретность" подобных переходов - до сих пор находятся цивилизованные дикари, желающие происходить от обезьян или хотя бы от инопланетян, лишь бы не признавать в себе образ и подобие Божие. Древнее язычество было хотя бы выразительнее нынешних псевдонаучных басен. И то, что на переломе эпох в Туркменистане и Хорезме распространялись философски развитые виды язычества: зороастризм и буддизм, пытавшиеся привести в систему представления человека о себе и мироздании, - есть свидетельство напряженного поиска Божественной истины, духовной жажды, утолить которую могло только знание о Едином Боге, Творце вселенной и Создателе нашем. И это знание, принесенное на Туркменскую землю учеником Христовым, святым апостолом Фомой, было здесь понято и принято многими.

Христианство в Туркменистане, как вообще в этом регионе, имеет, несомненно, апостольское происхождение, чем не могут похвалиться даже многие европейские страны. Как известно, самый дальний из апостольских жребиев, определивших пути двенадцати учеников Спасителя, выпал святому Фоме Близнецу. Дух Божий указал ему для проповеди "страны Индийские", - а таким понятием древние писатели, имевшие об Азии туманное представление, обозначали не одну Индию, а все государства Востока за пределами Римской империи. Святой Фома благовествовал не только "брахманам", то есть собственно индусам, но и "бактрам, гирканам, парфянам" - предкам современных народов Центральной Азии. Истинность этого предания засвидетельствована христианами Индии, до новейших времен сохранившими за своими общинами название "христиан апостола Фомы". Мы можем точно идентифицировать названия и других народов, к которым обращался с проповедью святой Фома. "Бактры" - это согдийцы, после распада державы Александра Македонского и утверждения местных правительств ставшие наследниками Греко-Бактрийского царства. Под "гирканами", очевидно, подразумеваются жители Гиркании и Хорезма: региона, находившегося в теснейшем культурном и этническом взаимовлиянии с гузско-туркменским миром. Ну а "парфяне" в данном контексте - это туркмены, причем, как явствует из дальнейших исторических событий, проповедь апостола Фомы оставила наиболее глубокий след не в Парпиене, а в Маргиане.

В древней Центральной Азии расцвет христианской веры начинается уже с III века по Рождеству Христову, приводя к основанию мощных митрополий в Мерве и Самарканде, созданию знаменитого Хорезмийского (Хвалисского) архиепископства, провозглашению христианства государственной религией в огромной Эфталитской империи, проповеди Евангелия за Великой Китайской стеной. Такое, конечно, могло быть только всходами семян могучей апостольской проповеди, вершившейся в силе и славе чудотворений, по слову Господню ученикам: "Именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; возложат руки на больных и будут здоровы" (Евангелие от Марка, 16, 17-18).

Когда мы думаем о трудностях и опасностях, подстерегавших путников на дорогах Древнего мира, - нам могут показаться невероятными те колоссальные расстояния, какие преодолевали "красные ноги" Христовых апостолов на путях Благовествования. Однако выясняется, что дальние путешествия в те времена были вовсе не невозможными. Историк Церкви В. В. Болотов отмечает: "Дело в том, что путь апостолов был путь торговых сношений, простиравшийся с одной стороны до Китая и Цейлона, а с другой - до островов Британии и до полудиких стран Африки. По этому пути и двигались караваны, при которых всегда была вооруженная сила для охраны от врагов, разбойников и разных опасностей. Поэтому, естественно, каждое частное лицо должно было примкнуть к каравану для избежания дорожных неприятностей. Торговля была меновая. Купцы Греко-Римской империи обменивали свои товары на Востоке на смолу, ароматы и шелк, а потом отправлялись на Запад, чтобы и там получить прибыль. Отсюда нет ничего невероятного в том, что апостолы в краткий период времени представляются проповедующими то на Цейлоне, то в Британии; вместе с караванами они постоянно переезжали из одной страны в другую". Что апостол Фома странствовал вместе с караваном заезжавшего в Палестину индийского купца, мы знаем по его житию. А какова была дорога в Центральной Азии, известно: это Великий шелковый путь, сведения о ветвях и ответвлениях которого дошли до нас в подробностях. Так, склоняясь над географический картой, мы можем без большого труда установить маршруты апостольских странствий.

Святой апостол Фома Близнец двигался по главной, южной магистрали Великого шелкового пути, связывающей Малую Азию с Центральной. Пройдя через современный Иран, он оказался в Мервском оазисе, богатом и славном городе Антиохии-Маргианской, он же - Мерв (ныне Мары в Туркменистане). Затем законы караванных дорог - поиски выгодных сделок - уводили севернее, в изобильный Хорезм, а оттуда путь углублялся в Маверроунахр (Трансоксанию) знаменитое среднеазиатское Междуречье, долину между Священным Оксом (Амударьей) и Жемчужным Яксартом (Сырдарьей). Дорога проходила через средоточие центральноазиатской торговли - Согдиану (долину Зарафшана) и её столицу Кушанию (ныне Катта-Курган Самаркандской области Узбекистана), затем уходила в княжество Уструшана, спускалась в Давань (Ферганскую долину), оттуда через Ош и Узгенд - снова на север, в оазисы Восточного Туркестана, и, наконец, тяжело груженный китайским шелком и фарфором караван отправлялся в Индию. Там индийские купцы-караванщики принялись подсчитывать барыши, - а святой Фома продолжил проповедь Истины Христовой и просиял мученической кончиной, пронзенный стрелами в горах под Малипуром. Там основалась христианская община, свято сохранявшая память о своем благовестнике. Но ещё на Великом шелковом пути апостол Фома обратил ко Христу, а затем и рукоположил во епископа "для бактров, парфян и гиркан" знатного юношу Дионисия.

Первохристианские общины, основанные апостолами на своих путях, были поначалу немногочисленными. Они являлись как бы островами благодати среди бушующего вокруг языческого моря. Христиане подвергались ярым нападкам фарисеев-иудаистов, затем языческий Рим обрушил на них всю мощь имперского карательного аппарата, впоследствии так же гнали и казнили христиан в зороастрийской Персии. Но ничего подобного не было в Центральной Азии, в краю широчайшего гостеприимства, где разница вер, как и различие наций, не отражалась на человеческих отношениях. В тюркском мире принимали всех, а люди сильные, умелые или знающие "ценились на вес золота". Так китайский полководец, оклеветанный и приговоренный к смерти, бежал в государство Хунну и стал первым советником при дворе хуннского царя - шаньюя. Так гонимый за веру персидский царевич-христианин укрывался в Согдиане и получил в дар от буддиста - правителя Бухары - обширные земли для основания собственного княжества. Людей здесь оценивали, как мы это сейчас называем, "по деловым качествам".

В Центральной Азии много воевали, но по причинам политическим вследствие противостояний персидской, греческой, китайской экспансии или амбиций различных групп властолюбивой аристократии. Бывали вооруженные конфликты из-за территории, мест кочевий, иногда один народ "завоевывал" другой, - не чтобы поработить, а чтобы присоединить себе, слиться с ним и так усилить собственные ряды. Но из-за религиозных убеждений кровь не проливалась никогда. Веротерпимость в Центральной Азии была законом жизни. И когда Китай отказался, наконец, от безумных попыток подмять под себя всю Азию и перешел к переговорам о мирной торговле, - согдийцы, хозяева тогдашних караванных дорог, поставили одним из главных условий этого свободу совести, свободу проповеди любых религий не только в Великий Степи, но и в самом Китае. Это условие было принято и дважды подтверждено указами китайского императора, в итоге - согдийские миссионеры принесли за Китайскую стену и утвердили там сначала буддизм, а затем и христианство. Уже типичной стала картина, открывающаяся археологам при раскопках древних центральноазиатских городищ: на одной площади соседствуют дворец правителя, капище огнепоклонников, буддистская молельня и христианский храм. Здесь христианам не нужно было уходить в катакомбы, "скитаться в горах, пещерах и пропастях земли": их общины могли развиваться открыто, спокойно, не торопясь, умножая число своих членов. Так, очевидно, и происходило: к III веку Церковь Христова, хотя и не возвышаясь над языческими культами, уже прочно укоренилась на центральноазиатской земле, в первую очередь - в Туркменистане.

В наши дни каждая публикация, касающаяся древней истории христианства в Центральной Азии, производит впечатление сенсации. Эти страницы прошлого порой становятся неожиданностью даже для людей весьма знающих и эрудированных. Так современный ученый, профессор М. Барманкулов изумленно восклицает:

"Оказывается, ещё в IV-VI веках в центральноазиатском Семиречье христианство было развито настолько сильно, что христианские молитвы переводились на тюркский язык. А ведь это на пять веков раньше, чем пришло Православие на Русь!.. Каким же считать религиозное наследие казахов мусульманским или христианским? По вере отцов - мусульманским? Или по вере отцов этих отцов - христианским?" И из открывшихся ему фактов казахский ученый делает точный вывод: "Религия не принадлежность одной нации, она наднациональна и надрасова. Нет, не должно быть какой-то расы или народа, который мог бы объявить себя исключительным носителем религии. Именно поэтому религия не должна быть источником или оправданием межнациональных конфликтов. Религия не разделяет народы и расы, а объединяет их".

Распространению религиозно-исторических знаний, приводящему народы к лучшему взаимопониманию, препятствовало долгое засилье атеизма: религиозные вопросы были для историков полузапретны. Между тем речь идет о фактах, что называется, "широко известных в узком кругу". Еще в прошлом веке В. В. Болотов указывал на важность исследования судеб христианства в странах Востока и намечал пути к этому, но не успел посвятить данной теме подробных работ. История древнего христианства в Центральной Азии нашла отражение в трудах академика В. В. Бартольда, а затем - выдающегося мыслителя Л. Н. Гумилева, в отдельных статьях ряда новейших исследователей, в их числе туркменского ученого Овеза Гундогдыева. Открытия археологов дали дополнительный, богатейший материал для новых обобщений и обозрения целостной исторической картины. Это малоизвестная, но необычайно важная и поучительная страница всемирной истории.

Именно на Туркменской земле всходы проповеди святого апостола Фомы проявились раньше и ярче, чем в любом другом краю Центральной Азии. В пригороде Мерва археологами обнаружен христианский храм, построенный уже в начале II века по Рождеству Христову. В трудах аль-Бируни упоминается имя одного из первых наставников Мервской общины. Им был священник Барахий, память которого почиталась в этом городе на протяжении многих столетий.

Мервские христиане обращались с проповедью к туркменам-кочевникам, и проповедь эта имела широкий успех. Средневековый путешественник Захария Казвини свидетельствует, что главенствующей религией гузов являлось христианство. У древних туркмен была своя, особо чтимая святыня: по их преданию, гузам было видение Святого Семейства, - праведный Иосиф Обручник, поклоняющийся Богомладенцу Христу во время бегства в Египет. После этого видения на каменной скале запечатлелись следы ножек Божественного Младенца, колен преклоняющегося праведного Иосифа и копыт осла, на котором ехала Пресвятая Дева Мария. Священная скала, к которой гузы отправлялись в паломничество, находилась где-то в степи; место это ныне нам неведомо.

На рубеже III-IV веков в Мерве первой во всем центральноазиатском регионе утверждается епархия во главе с епископом, затем превращающаяся в мощную Мервскую митрополию. Эта митрополия вкупе с возникшей позднее Самаркандской первоначально окормляла всю Центрально-Азиатскую Церковь, которая простирала свое влияние и на Великую Степь, и на Афганистан, и на Китай. Вплоть до эпохи Тюркских каганатов и основания отдельной Невакетско-Кашгарской митрополии - из Мерва в города Семиречья (современная Киргизия) и Восточного Туркестана (ныне Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая) направлялись епископы, хорепископы (викарии) и священнослужители.

В самом Мерве имелся монастырь, где подвизалось около 60 иноков. Здесь же располагалась мастерская, где изготовлялись нательные крестики, образки, церковная утварь. Изделия мервских мастеров распространялись далеко по караванным тропам: сделанные здесь золотые образки-иконки, оттиски мервских печатей с изображением креста обнаруживаются на городище Ак-Депе, в районе Геок-Депе, в руинах древних поселений и крепостей на пути в Амуль (Чарджоу).

Интересен древний христианский храм Хароба Кошук, расположенный в 15 километрах севернее Мерва, на торговом пути из этого города в Хорезм. В архитектуре этого здания заметно влияние эллинистической храмовой традиции: вытянутый зал, сводчатые перекрытия. Впоследствии в Центральной Азии вырабатывается собственный стиль церковного зодчества. Строятся увенчанные одним куполом храмы, квадратные в плане, с пристроенной сбоку крещальней. Церковный двор - открытый, без галерей, с обязательным айваном - топчаном, где можно было отдохнуть в ожидании начала Богослужения. Стены зданий были сложены из сырцового кирпича - пахсы и расписывались яркими красками.

Родственный Туркменистану Хорезм вписал совершенно особую страницу в историю христианства в Центральной Азии. В Хорезме пересеклись маршруты странствий сразу двух апостолов Христовых: святых Фомы Близнеца и Андрея Первозванного. Первые известия об учреждении Хвалисско-Хорезмийской епархии появляются в IV веке, она принадлежит Антиохийскому Патриархату - епископов здесь получают не из Персии, как в других областях Центральной Азии, а непосредственно из Сирии. (В VII веке Хорезмийская епархия была возведена на степень архиепископства и причислена к Крымской митрополии.)

Впрочем, Хорезм имел связи не только с Антиохийским Патриаршим Престолом, но и со столицей Православной Византии - Константинополем. Рост влияния Христовой веры в Хорезме шел неуклонно: в течение VIII века, вплоть до принятия Ислама хорезмшахом Азкацваром, христианство даже являлось здесь государственной религией. Проповедь совершалась и среди степных хорезмийцев - печенегов, потомки которых - гагаузы сохраняют Православие и в наши дни. Следы христианства обнаруживаются в степных областях хорезмийского влияния: так, на побережье озера Челкар в Казахстане найдены древние монеты с христианскими символами. А прочные связи Хорезма с Русью привели к тому, что русский обычай - при праздновании Рождества Христова устраивать шествия с Вифлеемской звездой и вертепом, при этом славя Богомладенца песнями-"колядками", - оказывается одинаковым с хорезмийскими Рождественскими торжествами "каландас" (обычай восходит к византийскому православному видоизменению древнеримских "календ"). Аль-Бируни описывает хорезмийское "колядование": "На праздник Каландас собираются мальчики христиан, обходят дома, распевая: "каландас, каландас". За это в каждом дворе они получают лакомства и чашу вина". Хорезмийцы имели и собственное церковное торжество - "праздник роз", отмечавшийся 4 мая. По преданию, в этот день Пречистая Дева Мария пришла к праведной Елисавете, чтобы поделиться с ней радостью Благовещенья, и при этом поднесла ей розу. В память об этом событии хорезмийцы приносили в свои храмы букеты свежих роз.

В Туркменистане существование и развитие христианства поначалу поддерживалось влиянием Персии и связями с Сирией. В. В. Болотов отмечает: "В местах, соприкасавшихся с теми странами, где апостолы твердо насадили христианство, оно сохранялось и все более укреплялось. Так было в персидском государстве. Эта область соприкасалась с христианской Месопотамией (Сирией). Самым распространенным языком повсюду в этом краю был арамейский. Благодаря арамейскому языку и оживленным сношениям между Сирией и Персией, в последней и далее на востоке христианство могло постоянно поддерживаться и распространяться". В Сирии вера Христова была религией общенародной. Антиохийский Патриархат являлся одной из главных опор Вселенской Церкви, отличался мудростью и ученостью. Богословская школа в Эдессе славилась на весь христианский мир. Малоизвестен тот факт, что не Римская империя при равноапостольном Константине Великом, а Сирия явилась первым в истории христианским государством, - обретя независимость от Рима, сирийцы создали христианское царство Осроена (впоследствии вновь покоренное императором Каракаллой).

В то время, когда императорский Рим в своих владениях подвергал христиан жестоким гонениям, в Персии беженцы-христиане встречали радушный прием. Усиливаясь, персидские епархии поддерживали и христианские общины Центральной Азии. Отсюда в её пределы направлялись образованные проповедники и ученые-богословы, как персы, так и сирийцы. Вероятно, епископы Персии или Сирии поначалу рукополагали духовенство для Туркменистана; но по происхождению эти священники были местные, Божественная Литургия совершалась на тюркском языке. И, как ни велика была роль образованных миссионеров, проповедь Слова Божия в Центральной Азии велась уже на подготовленной почве. Современный кыргызстанский ученый С. Я. Перегудова замечает: "Нередко прибытие миссионеров довершало оформление церковной организации в тех местах, куда христианское учение проникло задолго до них. В Маргиане, Тохаристане, Семиречье следы распространения христианства прослеживаются задолго до упоминаний о миссионерах".

В Персии христианство настолько усилилось, что произведший в 226 году государственный переворот новый её царь Артахшир I думал найти в нем политическую опору. По совету своего визиря Абарсума он собирался креститься сам и объявить христианство государственной религией. Этому шагу правителя воспротивилась армия, в большинстве придерживавшаяся "национальной персидской веры" - зороастризма. Вообще переворот Артахшира I совершался под лозунгом национальным: изгнание иноплеменной парфянской (туркменской) династии. Горький парадокс в том, что потомки этого склонявшегося к христианству правителя - Сасаниды сделались впоследствии лютыми гонителями христиан. Видится, что причина неудачи Артахшира I - в его попытке сделать Персию христианской державой - в том, что для него это было политическим расчетом, а не высоким духовным порывом, каковым явилось для Римской империи деяние святого равноапостольного императора Константина Великого.

Персидское подданство в середине IV века больно ударило по христианам Мерва, как и по всем последователям Спасителя в пределах Сасанидской державы. Сасанидская Персия часто конфликтовала с Римской империей, а затем и с её наследницей - Византией из-за территорий и сфер влияния. Пока императорский Рим гнал христиан, их радушно принимали в Персии. Но вот Византия сделалась христианской державой - и персидские политиканы начали смотреть даже на своих отечественных последователей Христа как на "византийских шпионов". Страсти разжигали языческие фанатики-зороастрийцы вкупе с персидскими националистами. По их наущению шахиншах Шапур II начал истребление христиан. Гонения продолжались около сорока лет, с особым изуверством и ожесточением вспыхивая ежегодно при наступлении Пасхальных дней. Число жертв насчитывалось тысячами и десятками тысяч; в одном персидском городе Визаде было убито 9000 человек. Во время этих же гонений пострадало и множество подвластных Персии туркменских христиан, среди них святой мученик Иоанн Мервский, бывший во всей Церкви Центральной Азии особо чтимым святым: память его праздновалась 14 июля.

Антихристианские гонения, воздвигнутые Сасанидами, не принесли пользы их державе. Персидские фанатики и "охотники за шпионами" получили удар с совершенно неожиданной стороны. Отношения Персии с Византией нормализовались: войны вредили международной торговле, это было невыгодно обеим сторонам. Но в то же время восстала находившаяся под персидской властью христианская Армения, возмущенная произволом языческих палачей. В этой борьбе армяне нашли себе мощных соратников: христианскую державу Эфталитов, унаследовавшую от Кушанской империи власть в Центральной Азии. Древнеармянский историк Егише свидетельствует: "Эфталиты и армяне не замедлили вступить в договор по обрядам их законов, приняли на себя клятву христиан, - с твердостью хранить единство". Христиане Великой Степи ополчились на Сасанидский Иран, карая за пролитую гонителями кровь своих братьев по вере. Они разбили войска шахиншаха Пероза, пленили его, обложили Персию данью и оставили у себя в заложниках шахского сына; затем и сам Пероз погиб в бою с тюркской конницей. Спасла Персидскую державу только помощь той самой Византии, в которой Сасаниды так долго видели врага.

Эфталиты ("белые хунну") сменили в управлении Центральной Азией забывших свой государственный долг Кушанов. Индийские симпатии Кушанской династии, особенно же перенос столицы империи в Индию, постепенно ослабили нити державного управления и сделали Кушанов чужими для их центральноазиатских подданных. В конце IV века власть Кушанов окончательно пала и снова началось дробление на мелкие княжества и отдельные орды, возгорелись междоусобицы, а персидские войска доходили уже до Шаша (Ташкента). Порядок восстановил тюркский народ эфталитов, потомков воинственных тюрков-хунну.

Когда государство Хунну было уничтожено Китаем, часть хуннского народа сумела закрепиться на северных землях Хорезма. Это были эфталиты "белые хунну". От хорезмийцев, давших приют им в своих владениях, они восприняли веру Христову. По-видимому, не без помощи эфталитских войск Хорезм в III веке обрел независимость от державы Кушанов. Собравшись с силами, "белые хунну" вновь вышли на просторы Центральной Азии, чтобы возглавить огромное государство. Им удалось подчинить себе почти все земли бывшей Кушанской империи. В придачу они отвоевали у персов Маргиану; это уже при их власти Мерв стал центром митрополии. Эфталиты заняли и Афганистан; там в 430 году создается Гератская епархия (также возведенная затем на степень митрополии, в конце VI века). При этом эфталитские цари, в отличие от персидских шахиншахов, прекрасно умели отличать церковные дела от политики. Без всяких сомнений эфталиты принимали из Ктезифона (столицы своего политического противника - Персии) епископов для подвластных им областей, а в 549 году сами обратились к Ктезифонскому иерарху с просьбой назначить ещё отдельного епископа для степных народов.

Согдийцы, сторонники сильной державной власти, всячески способствовали эфталитам в государственном строительстве. Столицей Эфталитского царства стал город Варахша в Западной Согдиане, в Бухарском оазисе (ныне древнее городище с тем же названием). При эфталитах приобретает важнейшее значение для всего края Самарканд; и там появляется христианский епископ. В Варахше эфталиты чеканили свои монеты, явно указывающие их религиозную принадлежность: на одной стороне знамение Креста, на другой - агнец (символ Агнца Божия - Христа Спасителя) или лев (символ державной власти, подобный принятому в Византии).

Однако вероисповедного единства, как в Эфталитской державе, так даже и среди самих эфталитов, по-видимому, не было. Раскопки в Варахше выявляют характерную для древней Согдианы "религиозную мешанину": наряду с христианством здесь присутствуют и самые дикие языческие культы. Вера Христова была, вероятно, религией Эфталитской аристократии и части войска: верой, не охватывающей все слои населения. Потомки эфталитов и предки казахов - половцы, оказавшись снова на степных просторах, вскоре погрязли в язычестве. Внутренний разнобой среди "белых хунну", соблазнительная роскошь, окружающая их правителей в Варахше, а также стремление степняков к кочевой жизни сделало Эфталитскую державу непрочной. Провластвовав около полутора столетий, эфталиты уступили главенствующую роль в Центральной Азии алтайским тюркам-ашина.

Обращаясь к дальнейшим событиям, необходимо подчеркнуть: только Хорезмийское архиепископство до конца сохранило чистоту апостольского христианства. Рассказ о других общинах средневековой Центральной Азии, начиная с VI века, уже не относится к истории Православной Церкви Христовой, - это история впавшей в ересь несторианской церковной организации. Однако в наши дни, когда все множатся и все активнее становятся различные ереси и секты, история возвышения и падения несторианства может оказаться весьма поучительным уроком.

Зачинателем ереси, исказившей христианскую веру в Персии, а затем и в Центрально-Азиатской Церкви, был Несторий - человек внешне блестящий, талантливый, но одержимый смертным грехом гордости. Священная основа Христова Православия - это Соборность, утвержденная ещё святыми апостолами Спасителя, только сообща решавшими главнейшие вопросы церковного учения и устроения. Один человек, как бы гениален он ни был, своим ограниченным рассудком не способен постичь тайны Всеобъемлющего Бога, - эти Божественные тайны может понять и истолковать только собрание лучших и мудрейших сынов Церкви из всех народов: Вселенский Собор, осененный Духом Святым Божиим. Несторий попрал священный закон Соборности, и это привело к тяжелым последствиям для судеб христианства в Персии, откуда зараза ереси проникла и в Центральную Азию.

Несторий был Патриархом Константинопольским. В начале своего поприща он сам выступал как борец против ересей ариан и гностиков. Но гордыня сквозила уже в его восклицаниях, обращенных к императору Византии: "Поборай мне против еретиков, и я буду поборать тебе против персов!" - таким могучим святым молитвенником, способным выигрывать войны, считал себя Несторий. Он почитал себя и великим богословом: измыслил учение, противоречащее духу Евангелия, по сути принижающее подвиг Христа Спасителя, хулящее Пречистую Его Мать. Это учение сразу же вызвало сопротивление верующих, - но сам ересиарх посчитал ложь, угнездившуюся в его надменной душе, "святой правдой" и стал яростно её отстаивать.

Несторий возглавлял Константинопольский Патриархат, первый по чести во Вселенской Церкви. Если бы он имел права "церковного диктатора", узурпированные позднейшими Римскими папами, он бы неминуемо вовлек всю свою паству в свои заблуждения (как случилось потом с отпавшим Римом). Но Православная Церковь не приняла заблуждений Византийского Патриарха. Деянием III Вселенского Собора в Ефесе ересь была осуждена, сам Несторий лишен сана и проклят. Однако у ересиарха нашлись последователи: фанатики, также считавшие себя "умнее" Церкви Божией, которые начали распространять ложное учение. В Византии несторианство было побеждено, но оно сумело угнездиться в Персии.

Хотя и присвоившая себе название Сиро-Халдейской (по богослужебному языку), церковная организация несториан имеет преимущественно персидское происхождение. Началась же её история даже не с еретических мудрований - а с иного, но не менее пагубного явления, имя которому: раскол.

Когда персидские шахиншахи, теснимые эфталитами и армянами, приостановили травлю христиан, те начали восстанавливать свою церковную жизнь. Но тень недавних ужасов омрачала их существование. Церковь Персии в то время состояла из "катакомбников", вышедших из укрытий, а также "падших", отрекавшихся от Христа из страха перед гонителями, но затем покаявшихся и снова принятых в церковное общение. И "катакомбникам", и "падшим" хотелось пожить спокойно. Им мерещилось: сменится политическая обстановка, вновь обострятся персидско-византийские отношения - и палачи шахиншаха опять начнут гоняться за ними, как за "вражескими шпионами". Им хотелось выказать свое "верноподданичество", свой "персидский патриотизм". И вот в 410 году на местном соборе епископы Персии заявили о своей независимости от Антиохийской Патриархии, находившейся на территории "недружественной державы". Ни о каких вероучительных расхождениях и речи не было; да и случилось это за двадцать с лишним лет до того, как Ефесский Собор анафематствовал Нестория и его мудрования. Персидские раскольники сначала попрали не догмат, а канон: выход из подчинения Антиохийской Церкви без Ее согласия был грубым нарушением законов церковной жизни. В дальнейшем та же логика политиканства, ставящая земное выше Небесного, привела персидских иерархов и к искажению догматики, отступлению от Христовой Истины.

В 414 году посланец Византийского императора и Антиохийского Патриарха, святитель Маруф выхлопотал у шахиншаха указ о веротерпимости, обеспечивающий персидским христианам спокойное существование. Эта услуга не была оценена. Национализм продолжал возвышаться над церковным сознанием, политика - над верой. Собравшись в Ктезифоне в 423 году, персидский епископат провозгласил запрет на упоминание Антиохийского Патриарха за Богослужениями и избрал собственного первоиерарха, присвоив ему титул "патриарх-католикос".

Учинив раскол, Церковь Персии "выпала" из единства Вселенской Церкви и утратила противоядие против ересей - Соборность, где мнение одного богослова поверяется разумом всего христианского мира. Персидские епископы не присутствовали на III Вселенском Соборе 431 года, на котором святители разных стран и народов единодушно разоблачали несторианство.

Впоследствии возникла легенда о том, что в Персию несториане якобы "бежали из-за страшных гонений, которым они подвергались в Византии". В плену этого мифа оказываются даже некоторые современные историки, пишущие о "гонимых несторианах". Но что подразумевается под этими "гонениями"? Сослан был только сам Несторий и несколько его наиболее рьяных сторонников. Ни тюрьмы, ни уже тем более пытки и казни несторианам не грозили. Даже среди епископата еретических церковных организаций того времени находились люди, честно отмечавшие: худший вид гонений, которому мог подвергнуться неправославный, - это лишиться престижной епископской кафедры или богатого прихода. В подобных условиях говорить о "гонениях" - это надругательство над памятью древнехристианских мучеников, нечеловеческими страданиями и кровью запечатлевших верность Христу Господу. Изданный в 482 году императором Зеноном указ "Энотикон", на который обычно ссылаются пишущие про "гонимых несториан", просто отказывал еретикам в государственной поддержке, но не грозил им никакими карами. Даже в Сирии, входившей в состав Византийской империи, несториане смогли создать собственную иерархию и церковную организацию, - впоследствии, уже при власти арабов, слившуюся с аналогичной персидской. Но, конечно, в отпавшей Церкви Персии, где несториане могли играть первые роли, они чувствовали себя привольнее.

Разрыв между Церковью Вселенской и Персидской поначалу казался преодолимым. В Константинополе отнеслись к факту раскола в духе "икономии": христианской терпимости. Противоречия, вызванные причинами национальными и политическими, могли с годами сгладиться (как иногда и случалось в церковной истории относительно самочинных "автономий" и "автокефалий"). Виделось, что нет противостояния в вопросах веры. Хотя Персидский Собор 484 года в Бет-Лапате, подстрекаемый ярым несторианином, митрополитом Варсумой Низибийским, и заявил: "Мы веруем иначе, чем греки", но уже через два года католикос Акакий снял конфликт, обнародовав хотя и обходящее острые вопросы, но приемлемое для православных исповедание веры Церкви Персии. Персидских епископов, посещавших Царьград, его святители встречали приветливо: уже шла речь о совместном служении. Появилась общая для всех угроза со стороны ереси монофизитов, в неприятии которой Царьград и Ктезифон были единодушны.

Однако, как отмечает церковный историк А. В. Карташов: "Официальная политика католикосов приспособлялась к интересам шахской Персии. Персидскому правительству интереснее были подданные-еретики, отдаленные от греков, чем православные". Персидские иерархи вновь изменили Христовой Церкви в угоду политиканству. "Назло" Византии персидский епископат внес в Богослужебные книги восхваление "трех великих учителей" - отнюдь не учителей Вселенских (святителей Григория Богослова, Василия Великого и Иоанна Златоустого), но Нестория, Феодора Мопсуестийского и Иву Эдесского именно тех, ересь которых Церковь Вселенская предала анафеме. Православных персидские несториане стали называть "мелькитами" (то есть приверженцами "царской веры", религии императорской Византии); "мелькиты" попали под подозрение в политической неблагонадежности и подверглись преследованиям. С того момента (середина VI века) можно считать церковную организацию Персии окончательно впавшей в несторианскую ересь. Якобы "гонимые" несториане сами превратились в гонителей. Один из примеров тому находим мы в сирийской "Книге химьяритов": "Сила, епископ несториан Персии, ополчился на ромейских (греческих) и персидских мелькитов, желая задобрить язычников и иудеев".

Ценой искажения веры купив покровительство язычников-шахиншахов, несториане двинулись миссионерствовать в Центральную Азию. Как всякие еретики, чье внутреннее мировоззрение ущербно, они отличались повышенной внешней активностью. Как всякие еретики, они предпочитали не проповедовать язычникам, а совращать в свою ересь тех, кто уже воспринял Христово Учение. Как всякие еретики они не брезговали никакими методами пропаганды своих взглядов, употребляя при случае и насилие. Их "миссия" была направлена прежде всего против "мелькитов".

Большинство христианских общин Центральной Азии оказалось не готово дать отпор вторжению еретиков. Здесь привыкли смотреть на Церковь Персии, как на "старшую сестру", от которой принимали епископов, откуда приходили ученые наставники. Собственных богословских школ, могущих разобраться в тонкостях вероисповедания, ещё не было. Многие просто не понимали разницу между Православием и несторианством, не отличали Учения Спасителя от его искажения - и так принимали "змею вместо хлеба". Эфталиты, обращавшиеся в середине VI века к Ктезифонскому католикосу с просьбой прислать им епископа, вероятно, и не подозревали, что зовут в свой край еретика.

Несторианские пропагандисты являлись сюда хорошо подготовленными: за их спиной была мощная Низибийская школа, вскоре возникли и специальные центры по подготовке несторианских миссий, где обучали и языкам центральноазиатских народов, и искусству красноречия. Учебные центры несториан размещались на острове Харк в Персидском заливе, а также в Мерве, откуда православные были просто изгнаны. Казалось, "мелькитские" общины станут легкой добычей таких пришельцев. Однако борьба была.

Устояла Хорезмийская епархия, хранившая верность Православию, как некогда на этой же земле ветхозаветный Патриарх Иов хранил верность своему Господу. Хорезм и знать не желал никаких несториан, черпая чистую веру от Вселенской Церкви. Православную Мервскую митрополию несториане захватили насилием, когда Маргиана опять оказалась в руках Персии. По сообщению аль-Бируни, ещё в конце V века в Мерве был "мелькитский митран" митрополит антиохийского поставления; в VI веке его сменил несторианский иерарх. Тогда же несториане разгромили православный монастырь в Мерве. (Поначалу несториане выступили гонителями монашества. Впоследствии, правда, они в этом вопросе опомнились: среди них выделились "молельщики", не евшие мясного и ведущие целомудренный образ жизни, а затем они начали строить и монастыри.)

Мы не знаем всех подробностей той давней трагедии - борьбы, которую "мелькиты" вели с еретиками за каждый храм, за каждую человеческую душу. Но отдельные православные общины существовали в этом краю и в Средние века. Так, в Семиречье найдено датированное 1289 годом надгробие с надписью: "Дживардис, священник, настоятель церкви православной". Это же мы узнаём косвенно: из факта чудовищной, немыслимой с точки зрения вероучений "унии", которую заключили в 1142 году глава несториан - католикос Эбедьешу и глава монофизитов-мафриан Дионисий. Две еретические крайности: "приземленное" несторианство и "неземное" монофизитство объединились тогда - исключительно для подавления Православия. С тою же целью борьбы с "мелькитами" впоследствии несториане искали союза с папским Римом, пока не рухнула сама огромная церковная организация несториан.

По археологическим находкам трудно провести различие между православными и несторианскими общинами. Современное незнание религии, вызванное долгим засильем тотального атеизма, приводит к тому, что некоторые исследователи называют "несторианскими" христианские памятники даже IV века или именуют "несторианами" гонимых при Шапуре II христиан Персии. Конечно, это абсурд: никаких несториан тогда просто не существовало; все христиане Центральной Азии были сынами Единой Вселенской Церкви Православной. Нельзя называть несторианским и равноконечный крест, наиболее часто встречающийся на древних памятниках. Это - "крест равноапостольного Константина Великого": тот знак, который святой император повелел изобразить на знаменах своей армии. Лишь значительно позднее православные начали изображать на нательных крестиках Распятого Господа, а также ввели "восьмиконечное" изображение Креста, учитывающее его подножие и дощечку: "Иисус Назорей, Царь Иудейский", - чтобы священное знамение не уподоблялось разбойничьим крестам или бессмысленным элементам орнамента. Первоначально же "равноконечный крест святого императора Константина" (часто - с монограммой "ХР") был общеупотребителен в христианском мире. К тому же крест на центральноазиатских памятниках не всегда равноконечен, часто он изображается с удлиненным нижним концом, - то есть так, как мы привыкли изображать крест в наши дни.

Не были несториане и иконоборцами. Сиро-халдейский епископ Марий призывал "расписывать храмы священными изображениями, чтобы верные, взирая на них, могли просвещаться". Какова была несторианская иконопись, можно представить себе по средневековым фрескам в Хара-Хото (Восточный Туркестан). Если византийские мастера стремились к одухотворению ликов и обликов на святых иконах, - то для несториан, с их "плотскими мудрованиями", характерен подчеркнутый реализм. Персонажи их храмовых фресок в национальных одеждах, тщательно выписаны лица тибетского или уйгурского типа. Только впоследствии несториане отказались от икон или стали их прятать и поклоняться им тайно. Так путешественник XIII века Гильом Рубрук обнаружил изображения ангелов и святителей "за сундуком, служившим несторианам в качестве алтаря". Несторианский католикос Мар Тимотеус в 854 году анафематствовал врача-несторианина Гонсаика за отказ поклониться иконе Девы Марии. Но скрытность иконопочитания привела к тому, что со временем несториане утратили искусство иконописи.

О засилье несториан и утеснении "мелькитов" в Центральной Азии, мы можем судить, в первую очередь, не по археологическим, а по письменным источникам. Уже во второй половине VI века повсюду в этом краю (кроме Хорезма) на месте православной утверждается несторианская иерархия. Одно за другим идут сообщения об успехе несторианских миссий. Побывавший в Маверроунахре несторианский проповедник VI века Косьма Индикоплов утверждает, что встретил там множество своих единоверцев. Одновременно упоминания о центральноазиатских "мелькитах" становятся все скуднее. Проникновению несторианства способствовала смена политической власти в регионе, а затем возникшие вновь междоусобицы и смуты.

Всего полтора века потребовалось алтайским тюркам-ашина (тюркютам), чтобы выхватить власть над Центральной Азией из слабеющих рук эфталитов. Тюркюты подчинили себе и Великую Степь, и Маверроунахр, и Восточный Туркестан. На смену Эфталитской державе явился Великий Тюркский каганат. Первоначально союзником тюркютов выступала Персия, принявшая участие в "дележе эфталитского наследства". К Персидским владениям отошел Тохаристан (долина Сырдарьи), персы вновь захватили Маргиану. Этим, сравнительно недолгим, периодом тюркютско-персидского союза, очевидно, и воспользовались несториане, перехватывая повсюду возглавление епископских кафедр и христианских приходов.

Внутреннее самоуправление тюркютов строилось на аристократичности, строгом подчинении представителям влиятельных родов. Тот же принцип, приемлемый для управления малым народом, тюркюты пытались перенести на завоеванную ими огромную империю - выделяя племена "привилегированные" и "второстепенные". Ответом было появление самосознания у отдельных тюркских этнических групп: в противовес правящему "союзу десяти стрел (племен)" возникают союзы "трехстрельный" (карлуки), "девятистрельный" (уйгуры) и так далее. Тогда-то вместо однородного древнетюркского "сакского" мира перед нами является множество народностей, каждая со своим именем и судьбой. Для созданного тюркютами государства это дробление, естественно, оказывается пагубным. Уже в начале VII века Великий каганат распался на Восточный и Западный каганаты, начались междоусобицы, внутренние раздоры, усилилось давление со стороны сильных соседей.

Религией тюркютских правителей оставалось родовое язычество. Мы имеем известие о крещении лишь одного кагана из династии Ашина: в 619 году в Константинополе принял Православие "гуннский князь". Это был Колюг Сибир-хан, правивший Западнотюркским каганатом очень недолго. Однако именно в период Каганатов христианство (правда, по-видимому, в несторианском искажении) приобретает наибольшее влияние на умы тюркских народов. Возникают даже целые города с исключительно христианским населением.

В эпоху Каганатов несторианские миссии особенно активно действуют в Семиречье. Несторианские общины и храмы возникают в столицах-ставках тюркских каганов. Вопреки расхожим мнениям об "убогом быте кочевников", жизнь степных тюрок в те времена отличалась красотой и высокой культурой. Даже послы Китайской империи изумлялись тому, что видели при дворах каганов: великолепные дворцы, роскошь одежд из шелка и меха, обилие произведений искусства. В обеих столицах Западного каганата: Суябе (впоследствии переименованном в Ордукент, ныне городище Ак-Бешим близ Токмака) и Невакете (название это означает "новый город", в свое время это был знаменитый семиреченский "Новгород", ныне - городище неподалеку от села Красная Речка в Киргизии) - имелись крупные соборные храмы.

Несторианские миссии все дальше продвигались на восток, успешно проповедовали среди кочевых народов, создали мощные митрополии в Семиречье и Китае. Но несторианская экспансия исказила основы веры Христовой в краях, бывших местом апостольской проповеди и древнейшего распространения христианства - в Туркменистане и Маверроунахре. Тем временем религиозная ситуация в регионе кардинально изменилась: рядом с несторианством явилась уже не былая мешанина языческих культов, а мировая религия Ислама.

"Ты, несомненно, найдешь, что самые близкие по любви к мусульманам те, которые говорят: "Мы христиане!" Это потому, что среди них есть священники и монахи и что они не превозносятся" (Сура 5 "Трапеза", аят 85 /82/) - так сказано в Коране, главной книге исламского вероучения. В полном соответствии с этим утверждением Ислам выступил на историческую арену как религия не только не враждебная, а дружественная христианству.

Всего через 34 года после смерти основателя Ислама Мухаммеда его арабские последователи принесли мусульманство в Центральную Азию. Арабские завоевания носили характер мусульманских военно-миссионерских походов; однако обращена эта миссия была не на приверженцев Единобожия (христиан и иудаистов), а исключительно на язычников. К несторианам мусульмане поначалу относились с особым доверием. На протяжении ряда столетий казалось, что утверждение Ислама не только ничем не угрожает несторианству, но благоприятно ему. Недаром современник арабских завоеваний, несторианский патриарх-католикос Тимофей I писал восторженно: "Арабы, которым Бог дал власть над миром в эти дни, как вы знаете, не только не противодействуют христианству, но хвалят священников и святых Господа нашего, помогают церквям и монастырям".

Как известно, Коран непримиримо относится ко всем видам идолопоклонства. В покоренных странах арабы применяли к местным язычникам жесткую миссионерскую практику: в жилище зороастрийца или буддиста поселялся воин-мусульманин и следил за тем, чтобы все обитатели дома выполняли обряды Ислама. ("Зиндиков", то есть манихеев, просто убивали мусульмане не без оснований считали их сатанистами.)

Однако совершенно иным, благожелательным было отношение арабов к христианам - поклонникам Единого Бога, которых Коран именует "людьми Книги" (ахл-аль-Китаб), предписывая уважение к их убеждениям. Предпочтение же среди всех христианских конфессий в Арабском халифате выпало на долю несториан, поскольку те оказались ближе других к истокам мусульманства.

В окружении основателя Ислама Мухаммеда христиан было немало. Христианином был Варака ибн Науфал, его друг и брат его первой жены, Хадиджи. Мусульмане очень почитают Хадиджу, называя её "матерью верующих". Варака занимался переводом Библии на арабский язык (начал он с Ветхого Завета и, к сожалению, успел перевести только Пятикнижие Моисея). О нем сам Мухаммед заявлял, что Варака "не нуждается в обращении в Ислам, поскольку стоит на правильном пути". Когда на Мухаммеда ополчились язычники, его укрыл от гонений христианин - император Эфиопии. Личным секретарем Мухаммеда и первым переписчиком Корана был монах-несторианин Сергий. Впоследствии Мухаммед держал при себе врачей-несториан (в Арабском халифате медицина сделалась одним из основных занятий несторианских ученых, принося им почет и известность). В послании к христианам Аравии основатель Ислама говорит: "Епископу племени аль-Харис и епископу Неджерана, и их священникам, и их последователям, и их монахам всех церквей и монастырей больших и малых. Если вы будете хранить мир и добросовестно выполнять принятые на себя обязательства, - ни один епископ не будет изгнан из своей епархии". А христианских правителей Мухаммед заверял в близости их убеждений: "Свидетельствую, что Иса (Иисус), Сын Мариам (Девы Марии) есть Дух Бога и Его Слово". Все это хорошо знали и помнили арабские мусульмане и не видели оснований для того, чтобы относиться к христианам хуже, чем основоположник их религии.

Эпоху Арабских халифатов по праву именуют "золотым веком" мусульманской науки и культуры. Исламские ученые того времени превосходно разбирались в тонкостях вероучений: им в голову не приходило смешивать христиан с язычниками-многобожниками. В мусульманской империи христианство оказалось на положении религии хоть и не главенствующей, но признанной и уважаемой. Несториане же извлекли из утверждения Ислама наибольшую для себя выгоду. В Багдаде "под крылышком" халифа несторианские католикосы устроились гораздо уютнее, чем прежде, при дворе зороастрийцев - шахиншахов Персии.

Персия до покорения её арабами сотряслась от политической нестабильности и внутренних смут. Нужно сказать, что несториане внесли заметный вклад в разрушение Персидской державы. Разрыв с Вселенской Церковью и искажение веры явились той ценой, какой они оплатили безопасность. Гонения на христиан прекратились, несториане были признаны официально. Однако созданная ими еретическая "национальная "церковь" не принесла пользы государству.

Шахиншахи благоволили несторианам; католикосы находились при дворе "царя царей", благословляли его трапезу. Шахиншах Хормизд IV провозгласил зороастризм и несторианство "двумя опорами своего престола". Его сын, Хосров II Парвез, строил новые капища огня и в то же время посылал средства на несторианский собор. Но этого несторианам казалось недостаточно. Почувствовав под ногами твердую почву, они занялись политиканством и повели отчаянную борьбу за власть и влияние с зороастрийским жречеством. Несториане потребовали разрушения молелен огнепоклонников: таков был один из лозунгов спровоцированного ими восстания Анушзада. Подобные действия имели мало общего с христианским смирением, да и с христианством вообще. И уж совершенно была неприглядной роль несториан в перевороте, произведенном манихейской сектой Маздака.

Маздакиты были "древними большевиками". Руководитель секты Маздак заявлял, что все зло в мире происходит из-за "неравенства в обладании земными благами и женщинами". Подчинив своему влиянию шахиншаха Кавада I, Маздак со своими присными приступил к "национализации женщин и имуществ". Историк Ат-Табари пишет о происходившем в то время в Персии: "Часто человек не знал своего сына, ни сын - отца, и никто не имел достаточно, чтобы жить обеспеченной жизнью". Несмотря на всю эту гнусность, несториане маздакитов поддержали: им нравился террор, который сектанты обрушили на зороастрийских жрецов. В короткий срок маздакиты разложили общественную жизнь и подорвали экономику Персии. Изгнавшему маздакитов шахиншаху Хосрову I пришлось издавать указы о возвращении женщин их мужьям и об устройстве множества детей-сирот.

Хосров I и его преемники оказывали несторианам знаки внимания, надеясь на их помощь в государственном строительстве. Однако межрелигиозные распри продолжались. Наконец, устав от этих раздоров, шахиншах Хосров II провозгласил закон, по которому ни один перс не имел права переменять свою веру под угрозой смертной казни. Зороастрийцев это устроило, несториан нет. Хосров II был убит в результате несторианского заговора. Последовала смута: за четыре года на шахском престоле сменилось восемь правителей. По мнению историков, несториане в этот период были близки к своей цели достижению главенства в Персии. Однако они просчитались. Ослабевшая Персидская держава была с легкостью покорена арабами-мусульманами.

В древности шахиншахи-Сасаниды были лютыми гонителями христиан. Но случилось так, что последний их потомок, шахиншах Йездигерд III, был похоронен по христианскому обряду. Потерпев поражение от арабов, Йездигерд III бежал в Туркменистан, в Маргиану. Будучи зороастрийцем, шахиншах попросил убежища у своего единоверца, некоего мельника. Тот, польстившись на богатства гостя, убил его как раз в тот момент, когда Йездигерд III совершал обряд поклонения огню. Затем мельник обобрал труп и выбросил его в реку. Предать земле тело шахиншаха никто не решался из страха перед арабами. Узнав об этом, мервский митрополит Илия обратился к своей пастве с пламенной речью, напомнив о "христианском происхождении" Йездигерда III (по женской линии - от византийской царевны Ширин, православной) и о добром отношении его отца и деда к христианам. Смерть шахиншаха во время зороастрийского молебствия митрополит назвал "мученической". Туркменские несториане извлекли тело Йездигерда III из реки, завернули в саван и, совершив над ним отпевание, похоронили в митрополичьем саду. Гробница последнего персидского "царя царей" недавно обнаружена археологами при раскопках древнего Мерва.

В Персии несториане (вероятно, не без злорадства) следили, как их древних врагов - зороастрийцев арабы суровыми мерами переводят в свою веру (образно этот процесс назывался "прибить чалму к голове"). Самим несторианам ничто не грозило.

Арабский халифат - "золотой век Ислама" - явился образцовым примером добрососедства и сотрудничества мировых религий. При дворе халифов были представлены православные, несторианские, яковитские священнослужители, в обязанность которым вменялось молиться о здравии повелителя империи и благословлять его трапезу. Первенствовали несториане: их католикос-патриарх утвердил свою резиденцию в Багдаде. Приветствовался успех христианских миссий среди язычников. По поводу обращения в христианство крупного монгольского народа кераитов - мусульманский летописец Рашид ад-Дин восклицал: "Религия Иисуса (мир Ему!) просветила кераитов, и они приняли ее!" При дворе халифа часто проводились диспуты с участием исламских и христианских богословов - каждая из сторон неизменно оставалась при своем мнении, но такие встречи имели смысл как для взаимопонимания религий, так и в качестве демонстрации веротерпимости. Зрелый халифат пришел к "толерантности" даже в отношении к язычеству. В 738 году наместник халифа Наср ибн-Сейяр провозгласил полную амнистию отступникам от мусульманства (речь шла об идолопоклонниках, приведенных в Ислам силой, - теперь они могли вернуться к прежним верованиям, не опасаясь смертной казни, которая грозила отступникам по исламским законам). Однако большинство новообращенных мусульман возвращаться к былым культам не пожелало, - и не только из-за налоговых льгот и карьерных возможностей, которые давались принадлежностью к государственной религии. Ислам есть единобожие, неизмеримо превосходящее язычество в духовном плане, украшавшееся к тому же обаянием великолепной арабской культуры.

Что же касается христиан - в правительственных структурах халифата они могли занимать сколь угодно высокое положение. Христианство исповедовали один из визирей левой руки (госсекретарь) и несколько казначеев (министров финансов) мусульманской империи. Особенно же славились христианские ученые, среди которых выделялись выходцы из Туркменистана и родственного ему Хорезма. Когда халиф Мамун основал "Дом мудрости" (Академию наук), то поставил во главе его христианина Абу Закария Юханна. В Гундигапуре (Хузистан) христианами была создана лучшая медицинская школа своего времени. Личными врачами самого халифа и видных вельмож обычно были христиане. Низибийская богословская (несторианская) школа преобразовалась в подобие университета, где изучалась не только религия, но и философия, история, география, естественные науки, - так что и мусульманская знать посылала туда своих детей на обучение. Знамениты были ученые-христиане Мерва; среди них - человек разносторонних дарований, знаток философии, медицины, математики, филологии Сахл Раббаи, прозванный "учителем мудрецов"; его сын Али ибн Сахл, философ и медик; ботаник и врач Ибн-Маса, трудами которого пользовался аль-Бируни. Христиане трудились над переводами с греческого и латыни, делая сокровища античных знаний доступными Востоку. Так, труды Аристотеля переводил на арабский язык православный хорезмиец, Абулхаир ибн Хуммар, а на сирийский - несторианский епископ Павел Дершехарский. Современный востоковед Айдер Куркчи заявляет даже: "В VII-VIII веках процветание Месопотамии, Ближнего Востока, Персии, Центральной Азии было в значительной мере основано на деятельности крайне многочисленных христианских общин". Разумеется, не следует слишком уж переоценивать заслуги христиан во времена "золотого века Ислама", - в создании великолепия халифата главенствовали, безусловно, мусульманские гении. Среди них также выделялись выходцы из Туркменистана и Хорезма: достаточно назвать хотя бы имена Мухаммеда ибн Мусы аль-Хорезми, одного из основоположников высшей математики, внесшего выдающийся вклад и в астрономию, и в изучение географии и истории, хорезмийца Абу-Рейхана Мухаммеда ибн Ахмеда аль-Бируни, которого один из новейших биографов назвал "гигантом мысли всех времен и народов", мервского поэта Масуди Мервези, автора первого варианта "Шахнаме", ставшего основой для грандиозного творения Фирдоуси, композитора из Мерва Барбуда, создателя восточной музыкальной системы...

Однако в созидании халифата роль христиан была значительной не только благодаря их действительному вкладу в науку и искусство. Их труды, их идеи реально стимулировали и обогащали исламскую цивилизацию. Мусульманский халифат, просвещенный и веротерпимый, сплотивший представителей многих народов и разных религий в державном созидании, - явил миру то самое "цветение культур", о котором писал философ Константин Леонтьев.

Гармония в отношениях между христианством и мусульманством была и в Хорезме, где на протяжении долгого времени первенствующее положение занимало Православие.

Сохранивший независимость и от Эфталитской державы, и от Тюркских каганатов, Хорезм в 712 году был вынужден сам призвать на помощь арабов, Хорезмийское государство было "взорвано изнутри" заговором, подобным маздакитскому. Брат законного шаха Хорезма Азкаджавара II, Хурразат, оттеснил его от дел правления и приступил к "реформам" манихейски-маздакитского типа - то есть "национализации имуществ и женщин". Заговор был "двухслойный": за спиной манихеев таилась ещё и иудейская община, готовившая свой переворот и своего диктатора - в лице "священного иудейского царя", некоего Хамджерда или Хангири. Талмудисты уже чеканили свои монеты, на которых печать династии хорезмшахов-Сиявушидов заменена значком в виде тройной развилки, а хорезмийская надпись стилизована под древнееврейское квадратное письмо. Хамджерд первоначально выступал вместе с Хурразадом, но, очевидно, должен был сменить его у власти; планировалась иудаизация Хорезма (такой план впоследствии удался в Хазарии). Видя, что его государство гибнет, Аскаджавар II тайно направил послов к арабам. Явился полководец Кутейба ибн Муслим со своим войском, взял Хорезм и восстановил порядок. Но стоило арабам уйти, как заговорщики вновь возмутились и убили хорезмшаха. Кутейбе пришлось вернуться. На этот раз меры были приняты суровые. Арабы казнили и Хурразада, и Хамджерда, и ещё четыре тысячи заговорщиков. Расправа с покоренным населением в таких масштабах была совершенно не свойственна войскам халифата: так поступали мусульмане, только сталкиваясь с особо мрачными демоническими культами. Из Хорезма были изгнаны идеологи заговора, раввины - "хабры". К тому времени "хабры" играли роль хорезмийской интеллигенции и заведовали библиотекой: Кутейба приказал сжечь все обнаруженные там книги, не разбирая (об этом впоследствии очень сожалел аль-Бируни, поскольку среди прочего погибли труды древнехорезмийских историков). На хорезмийский престол взошел сын убитого шаха, Аскаджамук. Кутейба, чтобы закрепить союз, женил своего брата Абдашаха на хорезмийской царевне и оставил его при Аскаджамуке в качестве советника. Однако правители Хорезма вскоре избавились от арабского влияния и вновь начали проводить самостоятельную политику.

"Хабры" вместе с замешанной в заговоре Хурразада частью хорезмийской аристократии бежали в Хазарию. Среди беглецов оказался царевич-Сиявушид Булана. Хазарский каганат охватывал значительную часть Кавказа и Нижнее Поволжье, населял его тюркский народ, и правил там хан из тюркской династии Ашина. Блестящие в культурном отношении и искушенные в политических интригах пришельцы из Хорезма вскоре оттеснили местную знать на второй план. Булана женился на иудейке (после чего его потомки, согласно талмудическим законам, определяющим нацию по женской линии, могли считаться "чистопородными иудеями") и основал династию беков-Сиявушидов, вставшую во главе Хазарии. Столица страны была ими перенесена из Дагестана в низовья Волги, в Итиль.

Хорезм с апостольских времен хранил в чистоте православную Христову веру. Несториан в этом краю не приняли: хорезмийцы умели отстаивать свои убеждения, да и в культурном отношении они тяготели не к Персии, а к Византии и странам Кавказа и Крыма, также отвергавшим несторианскую ересь. Православные составляли большинство населения, но жили здесь и буддисты, и зороастрийцы, и иудаисты, и манихеи (общины последних были обезглавлены арабами). Воины Кутейбы, вероятно, провели исламизацию хорезмийских язычников, но следы её не могли быть глубоки, - поскольку Хорезм сохранил независимость и так и не вошел в состав халифата. Уроки манихейско-иудаистской смуты заставили правителей Хорезма определиться в религиозном отношении. Во второй четверти VIII века на престол вступил деятельный хорезмшах Сиявушфарн (имя означает "прославленный, как Сиявуш"), который объявил Православие государственной религией. Преемник его, вероятно в пику арабам, принял демонстративно тюркское имя Турксаната. Сиявушфарн сумел подчинить себе младшую ветвь Сиявушидов, правившую в Хазарии, и присоединить этот край к хорезмийским владениям. К своим титулам хорезмшах присовокупил звание "господин царь благословенный хазарский". Однако такое положение длилось недолго.

Большинство хазар также принадлежало к Православной Церкви. Итильская епархия, окормлявшая Поволжских хазар, считалась второй по значению в Крымской митрополии. Но в 60-х годах VIII столетия правивший Хазарией каган Обадия, внук хорезмийского беглеца Буланы, проводит насильственную иудаизацию страны. План раввинов - "хабров", провалившийся в Хорезме, осуществился в Хазарии. Вспыхнула гражданская война, в которой победили иудаисты. Часть православных хазар и хорезмийцев бежала в Венгрию (один из хорезмийских беков упоминается в родословной венгерского короля Самуила Абы), часть - в Хорезм (хазары помнили хорезмийскую православную общину; в XIII веке Плано Карпини упоминает хазар среди христиан Гурганджа /Ургенча/). Религиозное различие сделало невозможным единение Хорезма и Хазарии; начался затяжной конфликт. В попытках одолеть Хазарию хорезмшахи вынуждены были искать союзников в Маверроунахре, который уже стал исламским. Вероятно, с этим связана перемена веры хорезмшаха Азкацвара. Перелом в религиозной принадлежности хорезмийских правителей можно отчетливо проследить на государственном чекане: крест, появившийся на монетах во времена Сиявушфарна, исчезает с переменой имени Азкацвара на мусульманское - Абдаллах.

Тем временем в Туркменистане и в других тюркских регионах, вошедших в состав халифата, шло утверждение национальных правительств. Подобно тому как в христианстве пред Богом "нет ни эллина, ни иудея, ни варвара", - так же наднационально и мусульманское вероучение. Движение мурджиитов преодолело претензии арабов, в среде которых возник Ислам, на главенствующую роль и политическую власть во всем мусульманском мире. В соответствии с этим тюркские народы выходят из-под власти арабов и создают собственные государства, хотя по-прежнему признают верховный религиозный авторитет халифов. В 822 году обретает политическую независимость Хорасан, где правит династия Тахиридов. В Маверроунахре образуется государство Саманидов, воспринявшее блеск мусульманской культуры, затем тюркскому народу ягма удается на время восстановить пределы древних центральноазиатских империй от Маверроунахра до Китая под властью династии Караханидов. В Х веке наступает черед туркмен создавать империю: утверждается держава гузских вождей - джабку со столицей в Янгикенте.

Одним из глав движения мурджиитов, являвшихся миротворцами при возникновении мусульманских междоусобий, утверждавших равенство тюркских и персидских мусульман с арабами, был великий исламский законовед Абу Ханафа. Трудами Абу Ханафы и его последователей был разработан ханафитский махзаб это самая "мягкая" из четырех равноправных канонических форм шариата. Среди "золотых правил" ханафитов - терпимость: "факх (закон) не должен создавать неудобств в жизни верующих" - и аполитичность духовенства, выраженная в изречении знаменитого ханафитского вероучителя из Бухары ас-Садра аш-Шахида:

Дело улема - познание Корана,

А государство - забота эмира и хана.

(До новейших времен ханафитский махзаб являлся главенствующей формой шариата для мусульман-суннитов Центральной Азии.)

В Туркменистане Ислам быстро укреплялся в городах, однако религией туркмен-кочевников долго оставалось христианство. Христианами называет гузов автор XI века Захария Казвини. В Х веке Абу-Дулеф упоминает гузский храм, не имевший изображений: видимо, несторианский, поскольку православные иконопочитания не скрывали. За влияние на гузов боролись несторианский Мерв и православный Хорезм (уже внутренне ослабленный). Как нередко бывает в таких случаях, в конце концов выиграла третья сторона - Ислам.

Хазарии, противостоявшей Хорезму, удалось заключить военный договор с гузами. Началось братоубийство: на острие противоборства оказались два родственных народа, между которыми дотоле шло постоянное этническое смешение, - печенеги, составлявшие основу хорезмийской армии, и войска степняков-туркмен. Печенежская гвардия несла тяжелейшие потери в боях с гузской конницей; Хазария готовилась торжествовать победу. Хазарский каган Иосиф в письме к испанскому иудею Хасдаи ибн Шапруту уже хвастливо причислял Хорезм к своим владениям. Однако вместо торжества - Хазарский каганат ожидал полный крах, явившийся следствием восстания Руси.

Языческая Русь фактически являлась колонией Хазарии, выплачивая каганам тяжелейшую дань. Именно непосильность хазарских поборов вызвала возмущение племени древлян, убивших собиравшего деньги для внеочередного взноса каганату князя Игоря. Вдова Игоря, равноапостольная княгиня Ольга, покарала древлян, но эта "мудрейшая из жен", как её называли современники, понимала, кто истинный виновник смерти её мужа. Равноапостольная Ольга приняла Православие и содействовала заключению союза своего сына Святослава с православным Хорезмом против иудаистской Хазарии. Хазарский каганат оказался "колоссом на глиняных ногах", возвышавшимся лишь благодаря политическим интригам. Тюркское население Хазарии не испытывало особой любви к своим иудейским правителям и не оказало почти никакого сопротивления русско-печенежским войскам, разгромившим столицу каганата. "Этническая химера", как называет Л. Н. Гумилев властвование иудеев в Хазарии над тюркским народом, перестала существовать.

Однако, избавившись от внешнего врага, Хорезм не сумел избежать внутренних потрясений - как политических, так и религиозных. В IX веке часть печенегов приняла Ислам: недостаток религиозных знаний у степняков привел к вспышке фанатизма и гражданской войне. По сообщению аль-Бакри: "Случился у них пленный из мусульман, ученый богослов, который объяснил Ислам некоторым из них, вследствие чего те и приняли его. Остальные же порицали их за это, и дело кончилось войной. Бог же дал победу мусульманам". Печенеги-христиане прорвались в Европу и осели на территории современной Молдовы, образовав народ гагаузов, и ныне являющийся православным. (Можно отметить, что недостаточное знание истории приводит к современным недоразумениям. Болгарская Церковь высказывала претензии на окормление гагаузов на том основании, что народ этот якобы родственен болгарам. Между тем к происхождению болгарского этноса и его названия имеют отношение отнюдь не печенеги, а совсем иная ветвь тюрок. Это тюрки-булгары, в VI веке отколовшиеся от Тюркского каганата и основавшие в срединном течении Волги свое ханство со столицей Великий Булгар. А одна из булгарских орд во главе с ханом Аспарухом дошла до Дуная, на некоторый срок захватив власть над тамошними южнославянскими племенами, которые с той поры унаследовали имя пришельцев, чуть видоизменив его: болгары. Волжские же булгары-тюрки явились предками современных казанских татар: при правлении хана Узбека этот народ стал опорой Золотой Орды и перенял славное и грозное имя "татары". К гагаузам они никакого отношения не имеют. Так что на окормление гагаузов, если вспомнить их хорезмийское происхождение, скорее может претендовать Среднеазиатская епархия, чем Болгарская Церковь.)

Стремление печенегов к дальним кочевьям и военные походы ещё задолго до описываемых событий увели часть печенегов далеко от Хорезма - в Поволжье, Причерноморье, Семиречье, - приводя к отрыву от древней родины. Печенеги Причерноморья оставались язычниками до 1051 года, когда их орда крестилась вместе со своим ханом при заключении договора с Византийским императором Константином Мономахом. В Семиречье, где печенеги более известны под именем канглов, представителям этого народа принадлежат самые поздние из надгробий, запечатленных крестом. А судьба печенегов-мусульман, оставшихся в Хорезме после гражданской войны, оказалась трагичной.

Хорезмийское государство переживало политический раскол: Хорезм разделился на южный, где правили хорезмшахи из династии Сиявушидов, и северный, власть над которым захватили эмиры Гурганджа. В таком-то положении хорезмшах Абу-Абдаллах Мухаммед, ища для себя славы распространителя мусульманства, ввязался ещё и в религиозную авантюру. По сообщению Марвези, именно хорезмийские послы явились к "падишаху Руси Булдамиру" (то есть к равноапостольному великому князю Владимиру) с требованием, чтобы русский народ принял мусульманство. Этот эпизод знаменитого "выбора вер" в русской летописи описан мягко; на самом же деле хорезмшах требовал перехода русских в Ислам в ультимативной форме. Раздраженный отказом, правитель южного Хорезма бросил на Русь печенежскую армию.

В самый год Крещения Руси, в 988 году, разразилась русско-печенежская война, длившаяся целых восемь лет; в результате хорезмийская гвардия была обескровлена и разбита. Разгром довершили союзники русского князя туркмены, нанесшие печенегам сокрушительный удар в Устюрте; остатки хорезмийского степного войска бежали в Причерноморье. Там эти печенежские полки ввязались в войну с Византией, на Балканах были окружены византийско-половецкой армией и сброшены в море.

После упоминания русско-туркменского союза видится уместным краткий обзор отношений Древней Руси с тюркскими народами. К сожалению, многими историками эта картина представляется в искаженном виде: говорится о "набегах кочевников" - и нет понимания сути реально существовавшего содружества.

Тюрки были давними знакомцами русичей. Еще в V веке славянские племена выступали союзниками западных хунну (гуннов) при разгроме Готской империи. На Русь из Центральной Азии шли западные ответвления Великого шелкового пути. Русские купцы везли на Восток пушнину, мед, деготь, через их руки проходили и "фряжские" (западные) товары. Главным торговым партнером Руси в Азии был Хорезм. Средневековый ученый Якут пишет о поездках хорезмийцев в русские земли и о том, что в Хорезме существовало постоянное русское "представительство". Эти русичи, как свидетельствует историк Ибн-аль-Aмир, вместе с хорезмийцами сражались против монголов при обороне Гурганджа. И позднее, в XIII веке, Плано Карпини отмечает русских в числе прихожан православных храмов Хорезма. Хорезмийская печенежская армия была союзником Руси в борьбе с иудаистской Хазарией. В 969 году приближенный равноапостольной Ольги православный воевода Претич побратался с печенежским ханом. После принятия русским народом Православия русско-хорезмийские, и в частности русско-печенежские, отношения могли ещё более укрепиться, приобрести черты духовной близости. Это не произошло из-за военно-религиозной авантюры хорезмшаха Абу-Абдаллаха Мухаммеда.

Союзниками Руси и старшей ветви её князей стали туркмены - "торки", как их именуют древнерусские летописи. Еще до русско-печенежского конфликта торки вместе с равноапостольным великим князем Владимиром ходили в поход на Волжскую Булгарию. Одно из туркменских племен - баяндыр - было на Руси столь многочисленно, что русские считали его отдельным народом и в летописях оно упоминается под самостоятельным наименованием "берендеи". Во времена русских удельных междоусобиц туркмены встали на сторону клана Мономаховичей, а затем - князей Северной Руси, за которыми была несравненно большая правота, чем у их противников. Летопись сохранила слова торков, призывающие великого князя Изяслава на Киевский престол: "Иди, князь добрый! Мы все тебя хотим, не желаем Ольговичей. Где увидим твои знамена, там за тебя и стоять будем". Так говорить могли только те, кто имел на это право. Это не слова чужих, не слова наемников, - это речь верной гвардии, призывающей любимого вождя воспринять законную власть. Российские туркмены - торки - чувствовали себя полноправными гражданами Русской земли и являлись таковыми: они не только воевали, но и жили, оседали там. Например, известный русский город Торческ, очевидно, в свое время имел чисто туркменское население.

Истинной язвой Руси, грозившей ей гибелью, были отнюдь не набеги степняков, - а внутренние распри, братоубийственные междоусобные войны. Удар по Киеву, от которого древнерусская столица уже не смогла оправиться, был нанесен войсками Рюрика Смоленского и князей-Ольговичей в 1203 году. Обороняла город дружина Романа Волынского вместе с союзниками - торками и "черными клобуками". В современных этнических терминах это выглядит парадоксом: туркмены и каракалпаки защищают русскую столицу от казахов, которых ведет на штурм русский князь-раздорник. Рюрик Смоленский взял Киев и сжег его дотла, не пощадив православных святынь - были разрушены Киево-Печерская Лавра и знаменитый "Десятинный" сoбoр Пресвятой Богородицы. По слову летописца, князья-братоненавистники "сотворили великое зло, которого не было от Крещения на Русской земле". Когда явилась армия монгольского хана Бату (Батыя), Киев только-только начинал отстраиваться после этого разгрома, и потому монголы взяли его с легкостью.

Вместе с князьями, не желавшими междоусобиц, торки и берендеи ушли в Северную Русь, ещё больше удалившись от исторической родины, и впоследствии слились с русским народом. Многие современные русские и не подозревают, что в их жилах течет не только славянская, но и туркменская кровь.

Для полноты картины нужно сказать несколько слов ещё об одном тюркском народе - половцах, сыгравших в русской истории заметную роль. Половцы (куманы, кыпчаки) также не были "нашественниками", каковыми их представляют некоторые историки; их можно упрекнуть разве что в неверном выборе союзников среди русских князей. Эти потомки эфталитов и предки казахов в середине XI века главенствовали в Великой Степи и продвинулись к границам Южной Руси, их набеги начали тревожить русские княжества. Однако после того как великий князь Владимир Мономах организовал общерусский поход на половцев, они смирились и начали искать дружбы с русичами. И уже русские князья-раздорники из дома Олега Черниговского (Ольговичи) водили половцев в походы на Русскую землю: таких набегов было пятнадцать.

Часть половцев приняло Православие ещё во время союза с Византией; крещение их продолжалось и после того, как половецкие орды вошли в соприкосновение с Русью. Летописи извещают о крещении половецких ханов: Амурата в 1132 году, Айдара в 1168 году, Бастия в 1223 году. Хан Кончак, с которым так неудачно воевал герой "Слова о полку Игореве" князь Игорь, имел сына и наследника, крещенного с именем Георгий. Кстати, сам Игорь был наполовину половец; eгo отец, великий князь Святослав, был женат на половецкой княжне. О принятии половцами Православной веры рассказывается в "Сказании о пленном половчине" и "Житии черноризца Иоанна", в "Кириковых оглашениях" устанавливается порядок крещения булгар, чуди (эстонцев) и половцев.

Русские князья роднились с половецкими ханами, женя своих сыновей на их дочерях и выдавая своих дочерей замуж за знатных степняков. Так, в 1107 году князья Владимир, Олег и Давид Святославичи одновременно женили на половчанках своих сыновей. Подобные браки были нередки и для простых людей. Крещеные степняки для русских являлись братьями по вере, а некрещеных половцев на Руси называли "свои поганые" - это определение тогда было вовсе не ругательством, а просто указанием на вероисповедание: от латинского слова "паганус" - "язычник". Половецкие орды вошли в многообразную систему Русского государства, наподобие автономных кочевых княжеств. Эти предки современных казахов были для русских своими, друзьями и союзниками, - вот почему в 1223 году русские князья так горячо вступились за орду хана Котяна, преследуемую монгольским отрядом. Это был первый конфликт Руси с монголами, спровоцировавший нашествие монгольской армии на Русскую землю.

Хорезм остался без военной силы и был вынужден привлекать к себе на службу тех самых туркменских степняков-гузов, с которыми так долго враждовал. Антирусская авантюра не принесла шаху Абу-Абдаллаху Мухаммеду ни славы, ни чести: в 995 году он был убит эмиром Гурганджа Мамуном ибн-Мухаммедом, который провозгласил себя хорезмшахом и объединил государство под своей властью. На этом династия Сиявушидов оборвалась.

Хотя последний Сиявушид и пытался исламизировать далекую Русь, в самом Хорезме Православие занимало ещё очень видное место. Великий мусульманский ученый ХI века аль-Бируни описывал праздники православных хорезмийцев и сочувственно отзывался о христианстве - "благородной философии того, кто забирающему платье отдает и рубашку, философии, благословляющей врагов и возносящей молитвы за весь мир". Хвалисское (Хорезмийское) архиепископство упоминается в документах ХIII века; историк ХIV века Гайтон пишет о том, что хорезмийские христиане подчинялись Антиохийскому Патриархату.

Беда православных хорезмийцев была в том, что они слишком полагались на своих наставников из Антиохии и Византии и потому не сумели создать собственной богословской школы, воспитать собственное духовенство. А положение самих Восточных Патриархатов тем временем становилось все более затруднительным, и там уже не хватало сил для окормления отдаленных епархий.

В 717 году император Лев Исавр отстоял Константинополь от арабов и тем положил предел их завоеваниям. Но Сирия и многие другие бывшие византийские области вошли в состав мусульманской империи. А на положении "любимчиков" халифов оказались несториане. В ХI веке несторианский католикос Сабарьешу III добился от халифа указа, по которому епископы "мелькитов" (православных) и "яковитов" (монофизитов) подчинялись несторианам. Православные ставились в прямую зависимость от еретической несторианской церкви: деятельность Антиохийского Патриархата была парализована. В довершение этого в 1142 году состоялось "воссоединение" несториан и монофизитов, организованное католикосом Эбедьешу и главой яковитов, мафрианом Дионисием, - две ереси, несмотря на прямую противоположность их учений, объединились в антиправославный союз.

Страшный удар по Православному Востоку был нанесен так называемыми "крестовыми походами" - религиозными военными авантюрами властолюбивых Римских пап. Эти западные вторжения под девизом "освобождения Святой Земли от мусульман" принесли несравненно больше вреда не мусульманам, а православным христианам. Впрочем, хищный Запад и не скрывал своих целей: на сейме в Вероне, предшествовавшем Первому "крестовому" походу, была решена "война против сарацин и греков", то есть против мусульман и православных.

Большинство в папских войсках составляли отнюдь не романтики "освобождения Гроба Господня", а различные авантюристы и уголовный сброд; в обозах за ними следовали скупщики награбленного и профессиональные блудницы. Власть "крестоносцев" в Иерусалиме оказалась недолгой, а Латинская империя, созданная ими на Ближнем Востоке, распалась на мелкие княжества. В 1204 году папские бандиты, вместо провозглашенного ими похода в Палестину, вероломно захватили и разрушили Константинополь, Православной Византии был нанесен такой удар, от которого она уже не могла оправиться. Сирийским православным тоже пришлось несладко в Латинском Антиохийском княжестве. Папские "рыцари креста" быстро превратились в "рыцарей наживы", обогащаясь на вывозе в Европу восточных предметов роскоши и наркотиков. Вдобавок рыцарские ордена заразились мрачными магическими культами; храмовники-тамплиеры превратились попросту в сатанистскую секту.

Одним из худших следствий папских военных авантюр было недоверие, на века посеянное между христианским и исламским мирами: в западных агрессорах, называвших себя "христианами", мусульмане увидели своих врагов.

В этот период Хвалисское (Хорезмийское) архиепископство оказалось в духовной изоляции. Ослабели связи с Патриархатами. Крымская митрополия, к которой относился православный Хорезм, была полуразрушена иудаистской Хазарией. Принявшие хорезмийское подданство гузы восприняли Православие, но, к несчастью, не по духу Божественной Любви, а по букве обрядности. Посетивший этот край в 1300 году Гий-хан писал о его жителях: "Они не имеют ни письмен, ни законов, отличаются свирепостью, но соблюдают обряды и церемонии греков". Конечно, никакие "обряды и церемонии" не могли заменить живой веры. И вот уже в середине ХIV века о хорезмийцах говорят, как о "людях без религии".

В Х веке туркмены создали собственное мощное государство. Столица гузских вождей-джабгу находилась в Янгикенте (ныне городище в среднем течении Сырдарьи); границы туркменской державы доходили до областей Шаша (Ташкента), Тараза (Джамбула) и до предгорий Урала. Эта держава имела высокоразвитое государственное устройство. Ближайшим советником джабгу был избранный "кударкин" (премьер-министр), при дворе постоянно действовал совет знатнейших беков и военачальников, для обсуждения особо важных вопросов созывалось народное собрание.

В это время тюрки начали играть все более заметную роль в мусульманском мире, халифат обладал сказочными богатствами, арабы от завоеваний перешли к неге и роскоши, и среди них все меньше находилось желающих вступать в военную службу. Гвардии мусульманских стран формировались уже из тюрок, они становились телохранителями халифов, занимали посты военачальников и видные государственные должности. Этим возвышением выходцев из родственных им народов воспользовалась туркменская династия Сельджукидов, подчинившая себе почти весь мусульманский Восток.

В конце Х века Сельджук, вождь туркменского племени канык, поднимает восстание против янгикентских джабгу. Повстанцы по имени своего предводителя начинают называть себя "сельджуками", как бы отделяя себя этим от всех остальных туркмен. В Маверроунахре сельджуки терпят поражение, но вторгаются в Хорасан и Хорезм, где находят себе новых сторонников. В 1038 году Сельджук провозглашен султаном в Нишапуре, а его брат Чагры-бек - в Мерве. Сельджук имел крещеного сына Михаила, вероятно, когда-то был крещен и сам, - но перешел в мусульманство и сделал Ислам знаменем своих завоевательных походов, которыми начинается создание новой гигантской империи. Султаны-Сельджукиды подчиняют себе Туркменистан, Хорезм, Азербайджан, Армению, Сирию, Маверроунахр, Ирак, Афганистан, Персию, предпринимают походы на Египет, доходят до Испании, овладевают столицей халифата - Багдадом. При Сельджукидах в мусульманской империи окончательно оформляется разграничение светской и духовной власти: султан оказывает халифу всяческий почет и признает его верховенство в религиозных вопросах, но государственные дела вершит без его участия.

К христианам сельджукские правители относились соответственно традициям халифата: не просто терпимо, но и покровительственно, помогая им и в строительстве храмов, и в нуждах монастырей. Особой благотворительностью такого рода отличался султан Мелек, самый могущественный из Сельджукидов, который был женат на православной царевне, дочери Византийского императора Романа Диогена. Мелек-султан распорядился восстановить историческую справедливость: вернуть несторианам храмовые здания, отнятые у них при Саманидах, даже те, которые уже были обращены в мечети.

Исконные земли туркмен оказываются на территории могучей империи Сельджукидов; в Туркменистане сельджукские вельможи возводят роскошные дворцы, караван-сараи, усыпальницы (среди них - один из прекраснейших памятников мусульманского зодчества, мавзолей султана Санджара). Все шире распространяется образованность, и все больше становится проповедников мусульманства, говорящих не на арабском, а на туркменском языке. Гузы, чье восприятие христианства было лишь поверхностным, массово принимают государственную религию султаната - Ислам.

Вопреки сообщениям источников римо-католических, проникнутых ненавистью ко всему мусульманскому, и византийских, чьи владения захватывали сельджуки, - наиболее осведомленные современники, в их числе и христиане, единодушно свидетельствуют о благодетельности правления султанов-Сельджукидов и их наместников. Сельджукские правители заботились о неимущих, занимались упорядочением ремесел и сельского хозяйства; об одном из таких наместников пишут - "запретил притеснения, принудительный труд и тяготы по отношению к подданным", о другом - "навел такой порядок, что по всей области никто не запирал двери домов, а орудия труда оставались спокойно в поле". Так что визирь Сельджукидов, выдающийся мыслитель Низам аль-Мульк составлял свою теорию просвещенной монархии не путем абстракций, а вглядываясь в реальные достижения султаната.

Великая историческая заслуга сельджуков в том, что они отстояли страны Востока от нашествия папских "крестоносцев": отстояли не только Ислам, но и Православные Патриархаты. Л. Н. Гумилев констатирует: "Наступление латинян на Православие было остановлено тюрками". После захвата Константинополя папскими бандитами именно сельджуки преградили им дальнейший путь в Малую Азию. Овез Гундогдыев пишет: "Сельджуки не только спасли Восток от разграбления, они спасли весь исламский мир и саму мусульманскую веру. Их заслуга состоит также в том, что они вместе с кыпчаками (половцами) защитили Православную Церковь, взяли православных под свою защиту".

Сельджуки стали этнической основой для формирования турецкого и азербайджанского (азери-тюркского) этносов, создали предпосылки для создания Турецкого султаната. Однако нужно сказать, что сельджуки забыли народ, из которого вышли, отгородились от остальных туркмен стеной высокомерия, начали даже измышлять легенды об особом "благородстве" своего происхождения. По свидетельству Абулгази-хана: "Сельджуки говорили, что они братья туркмен, но народу и племени пользы не принесли. До того времени, пока они не возвысились, они говорили, что принадлежат к туркменскому роду кынык. А когда они стали царить, они заявили, что вышли из рода Афрасиаба".

Туркмены не пожелали терпеть спесивое властвование своих бывших соотечественников. Начиная с середины ХII века восстания гузов сметают сельджукских наместников с земель Туркменистана. Гузы устанавливают свою власть в Маргиане, затем - в Хорасане. Однако сравнительно небольшие государства туркмен оказываются нестойкими, и вскоре правители Хорезма присоединяют Туркменистан к своим владениям.

Гигантский размах деятельности сельджуков обернулся огромной растратой энергии туркменского народа - того качества, которое Л. Н. Гумилев называет "пассионарностью". Туркмены-сельджуки в далеких краях одерживали военные победы, занимались имперским строительством, их потомки образовывали новые мощные этносы. А на родной земле Туркменистана у народа ещё долго не находилось сил для противостояния разнообразным захватчикам, до новейшего времени не появлялось вождей, способных преодолеть родовую и племенную разобщенность, сплотить воедино туркменский народ для создания собственной государственности.

Во времена империи Сельджукидов влияние несторианства в Туркменистане значительно уменьшилось. Хотя правители по-прежнему покровительствовали несторианам, те не смели противиться успехам исламской проповеди среди гузов. В качестве подданных мусульманской державы несториане вели себя смирно, довольствуясь деятельностью своих уже существующих общин, миссионерством среди язычников в далеких краях и давлением на православных "мелькитов". Но совсем иначе повели себя несториане, когда политическая и религиозная ситуация была изменена потрясшими мир завоевательными походами монголов.

Как было сказано выше, первый клин недоверия между христианским и исламским мирами был вбит отнюдь не мусульманами, а авантюрными "крестовыми походами" римо-католиков. Окончательно же созданное халифатом содружество мировых религий было разрушено "желтым крестовым походом" монгольских несториан.

Появление в центральноазиатской Великой Степи мощнейшего военного союза монгольских и тюркских народов во главе с Чингисханом было реакцией на геноцид кочевников, планомерно проводившийся китайской Поднебесной империей. Объединение для степняков было единственной возможностью выживания; знаменем сплочения разрозненных народов, народностей, племен стала главенствовавшая в Степи религия - несторианство. Хотя сам создатель Великоордынской империи Чингисхан был язычник - монгол "черной веры", но в своем возвышении, и в своих завоевательных походах, и в имперском строительстве он опирался на несториан.

Со времен древних монголов-сяньбы, некогда разгромивших державу Хунну, их потомки вплоть до начала Х века не создавали сильной государственности. Разрозненные монгольские племена населяли Забайкалье и Внутреннюю Монголию, кочевали в Великой Степи. Правда, из монгольского племени Тоба (тобгачей) вышла возглавившая Китай династия Тан, представителей которой степняки называли "тобгачскими ханами". Танские императоры, проводившие политику национальной и религиозной терпимости, долго и успешно правили Поднебесной империей. Но, после падения династии Тан в 907 году, в Китае начинается смута: империя распадается на девять суверенных царств. Входившим в состав китайских войск потомкам хунну, тюркам-шато, удалось на время восстановить единое государство; вождь шатосцев был провозглашен императором, - однако вскоре он погиб от рук заговорщиков. Междоусобица продолжалась. В Китае стала разжигаться ненависть ко всему иноземному. С середины Х века начались гонения на христианство.

Одновременно в Западной Маньчжурии создается и крепнет государство киданей - союза восьми монгольских племен. Пользуясь смутами в Поднебесной империи, кидани покорили Северный Китай, а также подчинили себе Уйгурию и создали обширную державу. В 937 году кидани дали своему государству название - империя Ляо (Железная). Еще через девять лет глава киданей Дэгуан овладел и Южным Китаем, а затем провозгласил себя всекитайским императором. Однако после его смерти Южный Китай восстал и вышел из-под власти киданей. Южнокитайские династии, Поздняя Чжоу и Сун, под флагом "борьбы за национальную идеологию" развернули ожесточенное преследование христианских общин. В 987 году бежавший в Константинополь китайский монах заявлял: "Христиане в Китае исчезли и уничтожены по разным причинам, только я один спасся". Но несторианам, гонимым в Южном Китае, вовсе не обязательно было бежать так далеко: они массами уходили в империю Ляо или в свободную Степь.

Хотя в державе киданей гонений не было, однако несториане и там чувствовали себя не очень уютно. Императоры Ляо, пленившись китайским образом жизни, не нашли ничего лучшего, как заняться принудительной китаизацией своих подданных. Монгольская письменность была запрещена, государственным языком стал китайский, национальной религией - буддизм. Те, кто придерживался иных вероисповеданий или степных обычаев, сделались "гражданами второго сорта". Разумеется, много недовольных появилось и среди самих киданей. Империя Ляо постоянно воевала с Южным Китаем и, одновременно, враждовала с Великой Степью, куда уходили её непокорные подданные и где кочевали не желавшие признавать её власть монгольские и тюркские народы. Но как могли противостоять имперской мощи разрозненные кочевые племена? Основу для единения Степь обрела в христианстве.

В 1009 году крестился самый культурный и сильный из степных монгольских народов - кераиты. Крещению их предшествовало чудо: хану кераитов, заблудившемуся в пустыне, явился святой мученик Сергий (память 7 октября) и указал ему путь домой. Хан крестился с именем Маргуз (Марк) и привел к вере весь свой двухсоттысячный народ. Можно отметить, что обращение кераитов в веру Христову приветствовали и мусульманские летописцы. Вскоре крестились тюрки-шато (тангуты). Несторианство достигает берегов Ангары, распространяясь среди обитавшего там монгольского народа меркитов. Еще раньше принял Крещение тюркский народ басмалов. Богатая, сильная и образованная уйгурская несторианская община была готова всячески поддерживать своих единоверцев в степи. Общность веры позволила степнякам сплотится для сопротивления общему врагу: империя Ляо уже не могла с ними не считаться. В 1014 году кидани были вынуждены заключить со Степью мир, причем вождю кочевников Убе был присвоен титул "вана" - "царя". "Уба" - это тюркское произношение имени "Уар": степной царь был крещен в честь святого мученика Уара, почитавшегося как православными (память 19 октября), так и несторианами.

Удивителен успех несториан - очевидно, они преодолели наибольшую трудность общения между разноязычными народами, то есть нашли в языках местных племен слова, передававшие адекватно сложные христианские понятия. Благодаря этому они стали для кочевников своими, близкими, а их учение было усвоено органически, без насильственных мер, для которых у несторианских проповедников и не было никаких возможностей. Ведущую роль в этом успехе сыграли туркменские миссионеры - посланцы Мервской митрополии, говорившие на тюркском языке.

"Универсализм христианства, в котором "несть ни варвар, ни скиф, ни еллин, ни иудей", привился в свободолюбивом кочевом мире, потому что он не третировал кочевников, как неполноценных людей, и не вел их к подчинению чужому хану, будь то китайский "сын неба" или багдадский "потомок пророка"", - пишет Л. Н. Гумилев. Он же замечает: "Гонения (в Китае) сделали несторианство мощной антикитайской силой".

Несториане действительно старались обращаться к народам Степи на их языках. По поводу найденного близ казахского поселка Булайик средневекового христианского текста "Поклонение волхвов" профессор И. Барманкулов замечает: "Это были не случайные переводы, поскольку многие из имен уже приобрели тюркскую окраску. Вифлеем на древнем тюркском звучит, как Бидильхим. Ирод - как Иродис-хан, Мессия - Мсиха. Прибегали древние тюрки к таким умозрительным понятиям, как "барча" - сущее, "бильмегенни" неведомо".

В середине ХI века империя Ляо возобновила попытки порабощения степных народов. Вождем сопротивления стал креститель кераитов, престарелый хан Маргуз (Марк). Кидани, воспользовавшись степной междоусобицей, пленили хана и жестоко умертвили: степной герой был распят на "деревянном осле". Подобная участь постигла и его преемника, хана Могусы (христианское имя Моисей, в честь библейского пророка-Боговидца): он также был захвачен киданями и публично разрублен на куски на рыночной площади. Но свободная Степь выстояла под напором китаизированной державы.

В 1119 году империя Ляо была захвачена тунгусским народом чжурчженей (они же - маньчжуры или жуаньжуани), вскоре подчинившим себе также Южный Китай и образовавшим империю Цзинь (Золотая). Часть киданей покорилась чжуржанам, остальные во главе с принцем Елюем Даши ушли на Запад, в Семиречье. Ушедшие приняли имя кара-киданей ("черных" киданей). Это были в основном те, кому давно претила китаизация, немало среди них оказалось и несториан. Елюй Даши отказался от ненавистных его окружению китайских титулов и назвался "гурханом" (военным вождем). Ему удалось подчинить семиреченских Караханидов, а затем - Маверроунахр, Хорезм и Туркменистан, и создать державу, простирающуюся от Каспия до пустыни Гоби. А часть кара-киданей, отделившаяся от своих соплеменников, создала на севере Степи независимое Найманское ханство. Отделение, видимо, происходило по вероисповедному признаку: все найманы были несторианами. Однако и в кара-киданьской империи несторианские общины умножались и пользовались покровительством государства. Расширилась сфера влияния Невакетской митрополии, включившей в себя и Восточный Туркестан, ранее бывший в ведении митрополитов Мерва. Кроме Невакета, звание кафедрального центра получила и одна из кара-киданьских столиц, Кашгар; титул митрополита теперь звучал так: "Кашгарский и Невакетский". Это было общим укреплением Центрально-Азиатской несторианской церкви, но в то же время резким ослаблением Мервской митрополии, потерявшей право на окормление дальних приходов: в самом же Туркменистане уже главенствовал Ислам, и несторианские общины становились все малочисленнее.

Преемники Елюя Даши на кара-киданьском престоле были несторианами и содействовали проповеди своих единоверцев; однако приверженцы Ислама никаким притеснениям не подвергались, - мусульманские авторы хвалят справедливость гурханов и их уважение к Исламу.

Слухи об успехах несторианства на Востоке проникли в Европу и дали пищу для возникновения легенд о "папе Иоанне", некоем могучем восточном царе-первосвященнике, якобы желающем помочь латинским "крестоносцам" в их походах. Этот миф, появившийся в 1145 году в сочинениях Оттона Фрейзингенского, был повторен другими хронистами и воспринимался, как совершенная достоверность. Римский папа Александр III направил восточному "папе Иоанну" обширное послание, однако его посол не нашел в Азии ни "царя-первосвященника", ни его царства. Последующие путешественники считали героями легенды реально существовавших правителей-несториан, возглавлявших степные ханства. Гильем Рубрук полагал, что речь идет об Иоанне (Инанч-хане) Найманском, а Марко Поло - о Ван-хане (Тогрул-беке) Кераитском. Однако оба они возглавляли свои народы позднее даты возникновения легенды о "папе Иоанне". В новейшие времена личность прототипа "царя-первосвященника" стала предметом исследований и споров ученых. Загадка разъяснена В. В. Бартольдом и окончательно разрешена Л. Н. Гумилевым, посвятившим этой проблеме целую книгу. Героем слухов, переродившихся в легенду о "папе Иоанне", мог быть только гурхан Елюй Даши, основатель кара-киданьской державы. Походы его финансировала несторианская Уйгурия. В Катванской битве 1141 года войска Елюя Даши разгромили армию сельджукского султана Санджара, дотоле внушавшую ужас папским "крестоносцам", одержавшую победы над лучшими полководцами Европы. Но мощь султаната уступила силе Великой Степи. "Крестоносцам" хотелось видеть в кара-киданях своих союзников: так родилась легенда о "папе Иоанне" и его царстве.

Сам гурхан Елюй Даши несторианином не был. Воспитание он получил конфуцианское. Мусульманский автор Ибн Ал-Асир называет его манихеем. Свои послания к мусульманским правителям гурхан предварял исламской формулой: "Во Имя Бога, Милостивого, Милосердного". Достоверно известно, что незадолго до смерти Елюй Даши перед своими полками приносил серого быка и белую лошадь "в жертву небу, земле и предкам", - а это уже акт не несторианства и не манихейства, а древнемонгольской "черной веры". Впрочем, возможно, Елюй Даши (подобно Чингисхану и первым Чингисидам) отличался религиозным равнодушием и совершал языческие обряды в угоду части своей армии. Остается невыясненным: почему Елюй Даши в легенде назван "Иоанном"? Несториан среди кара-киданей было не меньше, чем язычников, - а имя "Иоанн" в несторианских общинах Центральной Азии являлось очень популярным. Их кафедральный собор в Самарканде был освящен во имя святого пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Особо почитался святой мученик Иоанн Мервский. Больших успехов в Великой Степи несторианская проповедь достигла при католикосе Иоанне IV. А в войсках Елюя Даши имя Иоанн (Инанч или Эниат в местном произношении) носил один из видных полководцев-несториан. Возможно при появлении легенды имя военачальника было "присвоено" самому "царю", то есть гурхану. Впоследствии именно этот полководец Иоанн-Инанч возглавил сделавшееся самостоятельным ханство несториан-найманов. Крестились и потомки Елюя Даши, ставшие гурханами кара-киданей. Его сын носил имя Илия, а внук был назван Чжулху (Джурка, Георгий). Джулху был ревностным несторианином, помогал католикосу Илии III в организации митрополии Кашгара и Невакета.

В то время, когда кара-кидани создавали свое государство, их степные соплеменники - кочевые монгольские народы оказались перед угрозой уничтожения. Китайская империя Цзинь приступила к планомерному геноциду населения Степи. По словам китайского летописца, эта агрессия началась после того, как какой-то гадатель предсказал чжурчженьскому Богдо-хану, ставшему императором Северного Китая, гибель его державы от кочевников. Это был типичный случай демонского внушения: впоследствии Китай действительно пал под натиском монголо-тюркского союза, - "пророчество" сбылось: но именно потому, что император поддался лукавому суеверию, начал истреблять степняков, чем вызвал их ненависть и объединение в борьбе с Поднебесной империей.

С презрением относясь к кочевникам, китайцы даже не разбирались в их племенных и национальных различиях. С VIII века в китайских источниках все степняки именовались "татарами" - по названию одного из самых сильных кочевых племен (средневековые татары - народ чисто монгольский, ничего общего не имеющий с современными казанскими и крымскими татарами, народами тюркскими). "Татар" китайцы подразделяли на "белых, черных и диких". "Белыми татарами" называли народы, ведущие полуоседлый или оседлый образ жизни, перенимавшие китайские обычаи: таковыми считали киданей, уйгуров и тюрок-шато. "Черные татары" - это кочевники-скотоводы: кераиты, найманы, собственно татары, басмалы, меркиты, имевшие начатки государственной организации, объединенные в степные ханства. Наконец, "дикими татарами" именовали живущие охотой и рыбной ловлей разрозненные племена и роды. Монгольского или тюркского происхождения были те или иные "татары" - в этом китайцы не разбирались.

С середины ХII века империя Цзинь обрушивает свою военную мощь на "черных и диких татар". Очевидец событий, китаец Ман Хун писал: "Цзиньский император с испугом воскликнул: "Татары непременно будут причиной беспокойства для нашего царства". Поэтому он отдал приказание немедленно выступить в поход против их степной страны. Через каждые три года отправлялись войска на север для истребления и грабежа: это называлось "приобретением рабов и уничтожением людей". В Китае помнят - в чьем доме не было куплено в рабство татарских девочек и мальчиков. Это были все захваченные в плен войсками. Татары убежали в пустыню и мщение проникло в их мозг и кровь". Геноцид продолжался около тридцати лет.

Разумеется, для отпора мощному и беспощадному врагу требовалось единство Степи. Все крупные степные народы (кроме собственно татар) были несторианскими: религия казалась естественной опорой объединения. Но оставался вопрос: кто именно выступит объединителем? Два сильнейших народа, кераиты и найманы, не желали уступать друг другу в споре о чести и власти. Так, в разгар геноцида, вспыхнула ещё внутренняя степная война, лозунг которой сформулировал Инанч-хан Найманский: "В Степи не должно быть двух ханов!"

Об Инанч-хане (Иоанне) Найманском писал Гильом Рубрук: "Несторианин пастух, человек могущественный и владычествующий над народом, именуемым Найман и принадлежавшим к христианам-несторианам. Этот несторианец превознес себя в короли, и несториане назвали его королем Иоанном, говоря о нем вдесятеро больше, чем было согласно с истиной". Его соперником в борьбе за возглавление Степи был Ван-хан Тогрул-бек Кераитский (китайский его титул "Ван" - "царь" казался европейцам именем "Иоанн"). Марко Поло называет его "папой Иоанном, обладателем Восточной области, в которой много городов и замков". Оба эти степные властители могут считаться прототипами легенды о "царе-первосвященнике Иоанне". Возможно, они действительно были этнархами: и военными, и духовными вождями своих народов. Ведь несторианство, вопреки канонам Апостольской Церкви, не воспрещало своим священникам заниматься политикой и даже носить оружие и вести войны. К примеру, под Самаркандом обнаружено захоронение несторианского епископа - в соответствующем облачении, с золотым наперсным крестом, - и в ту же могилу положены лук и колчан со стрелами.

В степной междоусобице на сторону найманов встали меркиты и татары. Кераитское ханство оказалось бы в изоляции, - если бы его союзниками не выступили племена Внутренней Монголии, наконец объединившиеся и принявшие древнейшее наименование "моалов", собственно монголов.

Ван-хану Тогрул-беку в юности пришлось пережить немало трудностей в борьбе со своими родственниками за кераитский престол. Он добился власти, благодаря поддержке монгольского богатыря Есугей-баатура. Ван-хан не забыл об этом, - и, в свою очередь, поддержал Тэмучжина, сына Есугея, когда того начали преследовать в его собственном племени. Опираясь на помощь кераитов, Тэмучжин сумел добиться того, что его признали своим главой "черные" монголы. В 1183 году Тэмучжин был провозглашен монгольским ханом с титулом "Чингис" - "Всеобъемлющий".

Караитско-монгольский союз оказался сильнее своих противников: в 1202 году Чингис разгромил татар, Ван-хан победил меркитов, а затем союзники общими силами нанесли удар по найманам. Во время этого похода Ван-хан попал в окружение: Чингис выручил его из беды, но, шантажируя своего былого благодетеля, заставил того в награду за помощь "усыновить" его и объявить своим наследником. Ван-хан вынужден был принять это условие.

Однако родной сын Ван-хана Нилха (Илия) не желал смириться с тем, что престол караитского ханства переходит к какому-то чужаку. Через год Нилха поднял восстание против воцарения Чингисхана. Вероятно, поднимаясь против язычника - "моала", караиты руководствовались и религиозными лозунгами; в "Сокровенном сказании монголов" одному из сторонников Нилхи приписаны слова: "Все мы моления и курения приносим, Абай-Бабай ("Авва Отче") твердим, вознося молитвы". Ван-хан, поколебавшись, примкнул к родному сыну. Чингисхан восстание подавил, и Илия-Нилха, и Ван-хан были убиты.

Два несторианских ханства, кераиты и найманы соперничали за право возглавления степных народов. В итоге выиграла третья сила. Во главе объединенной Великой Степи оказались язычники-монголы Чингисхана.

В степной междоусобице побежденные не унижались и не порабощались, а присоединялись к победителям. Добровольно признала над собой власть Чингиса богатая Уйгурия, финансировавшая его походы. Мощный монголо-тюркский союз во главе с Чингисханом выступил против общего врага: китайских агрессоров. Началось падение империи Цзинь; в 1215 году монголы взяли Пекин. Окончательное покорение ими Китая было отсрочено только потому, что Чингисхан повернул свои войска на запад, желая предварительно подчинить себе всю Центральную Азию.

В Семиречье слабело государство кара-киданей, уже утратившее свои владения в Маверроунахре, - там власть захватил Хорезм. После победы Чингисхана над Найманским ханством к кара-киданям бежал наследный принц найманов, царевич Кучлук (Георгий). Кара-киданьский гурхан Чжулху (также Георгий, в несколько ином произношении) принял беглеца с почестями и выдал за него свою дочь. Ведь кара-кидани и найманы принадлежали к одному народу - киданям, разделившимся лишь по религиозным и политическим причинам. Но Кучлук оказался человеком неблагодарным, темным авантюристом. Вскоре он устроил заговор, лишил престола своего тестя-гурхана и провозгласил себя главой государства.

Отплатив злом за сделанное ему добро, Кучлук затем изменил и своей вере. Влюбившись в местную красавицу шаманку, он прогнал от себя законную жену, дочь низложенного гурхана, и вступил в новый "брак". До того Кучлук, как все найманы, придерживался несторианства, но жена-шаманка вовлекла его в какой-то демонический культ. Вместе с женой он начал заниматься магическими опытами: по мнению найманов, "Кучлук обладал такой властью над дивами и пэри, что выдаивал их молоко и изготовлял из него кумыс". Сирийский автор Бар Гебрей пишет о нем: "Он покинул веру отцов и стал поклоняться странным богам". Правитель-вероотступник и бесопоклонник вызывал возмущение своих подданных-несториан. Кучлук, враждовавший с мусульманами Маверроунахра в своих владениях объявил Ислам вне закона и начал гонения на мусульман семиреченских. Ненависть народа к самозванному гурхану стала почти всеобщей.

К этому времени хорезмшах Алаэддин Мухаммед II, опираясь на гузскую (туркменскую) гвардию, подчинил себе весь Маверроунахр, Маргиану, Западный Иран, Афганистан, начал претендовать на главенство во всей мусульманской Азии. Чтобы приобрести популярность, хорезмшах объявил себя "опорой Ислама" и вел свои войны под религиозными лозунгами, - однако тот же Мухаммед II затеял вражду с духовным главой мусульман, халифом Насиром. По поручению халифа несторианский католикос, считая Кучлука своим единоверцем, снарядил к нему посольство с просьбой выступить против Мухаммеда II. Кучлук, уже отступивший от несторианства, послов не принял. Однако и без просьб халифа и католикоса война между гурханом и хорезмшахом сделалась неизбежной. Оба правителя претендовали на Маверроунахр, прежде бывший данником гурхана, а затем покоренный хорезмшахом. Оба правителя были нелюбимы своими подданными, оба желали закрепить свою власть военными победами.

Несмотря на декларируемую Мухаммедом II приверженность к Исламу, установленный им режим военной диктатуры был для мусульман Туркменистана и Мавераннахра очень тягостен. Хорезмийские наместники позволяли себе всяческие насилия по отношению к мирному населению. В ответ вспыхивали восстания. Ожесточение доходило до того, что изрубленные на куски тела хорезмийских чиновников повстанцы выставляли на всеобщее обозрение.

В самом Хорезме, уже подорванном политическими потрясениями во времена манихейско-иудейского заговора, милитаризация жизни при Мухаммеде II отозвалась огрублением и одичанием нравов. В 1335 году побывавший здесь латинский монах Паскаль хотя и отмечал почитание могилы святого Патриарха Иова в Гургандже, но называл всех вообще хорезмийцев "людьми без религии".

Мухаммеду II удалось одержать победу над кара-киданями, но в Семиречье он не пошел, ограничившись утверждением своего владычества над Маверроунахром. Кучлук же продолжил гонения на семиреченских мусульман, прибегнув к "вывернутому наизнанку" приему арабов: он размещал в мусульманских домах воинов-язычников, которые не позволяли мусульманам совершать намаз.

Весть о том, что какой-то правитель на Востоке воюет с мусульманами, достигла Европы и дала пищу разрастанию слухов о "папе Иоанне". Теперь уже Кучлука, этого вероотступника, объявили "царем-первосвященником Иоанном", а в придачу ещё и "царем Давидом". В западных хрониках писали: "Во всем христианском мире ходили слухи, что индийский царь Давид, называемый священником Иоанном, приближается с большим войском, покорил Персию, Медию (имелся в виду Маверроунахр) и много других сарацинских земель и известил халифа Багдадского Балдаха (?), верховного папу сарацин, что хочет идти войной на него и на все язычество (?), если тот не перейдет в христианскую веру. А христианскому войску в стране Иерусалимской (то есть папским "крестоносцам") он обещал прийти на помощь".

Однако подданные Кучлука гораздо лучше, чем легковерные европейцы, знали, что на самом деле представляет из себя их правитель. При первом же известии о приближении монголов и несториане, и мусульмане Семиречья восстали против своего гурхана. Кучлук бежал на Памир, там был настигнут монгольским отрядом и убит. Семиречье приветствовало монголов, как освободителей. Армия кара-киданей влилась в войска Чингисхана. Завоевание прошло совершенно мирно, ни один город Семиречья не пострадал. Монголы вообще никогда не совершали насилий в краях, подчинившихся им без сопротивления.

Иначе развивались события во владениях Хорезма. Чингисхан поначалу вовсе не собирался воевать с Мухаммедом II; между монголами и хорезмийцами завязались мирные торговые отношения. Надменный хорезмшах сам спровоцировал монгольское нашествие, - сначала одобрил разграбление монгольского купеческого каравана, а затем казнил послов, прибывших для разъяснения случившегося. Убийство послов, по законам монгольской "Великой Ясы", считалось самым страшным преступлением, - город, где произошло такое, должен был быть стерт с лица земли. Чингисхан бросил все имевшиеся у него силы в карательную экспедицию на владения хорезмшаха.

Народы, становившиеся жертвой монгольского нашествия, вряд ли понимали, какого рода сила на них обрушивается и по каким правилам действует эта сила. Орда Чингисхана щадила только тех, кто сдавался на милость победителей: покорившихся присоединяли к себе, и так увеличивали ордынское могущество. Но с оказавшими сопротивление расправлялись беспощадно. Приверженец "черной веры", Чингисхан сделал девизом своих походов свирепое заявление: "Милосердие не приносит ничего, кроме вреда". В отношении нарушителей "Ясы" (ничего о "Ясе" не ведавших) монголы применяли тот самый жуткий способ ведения войны, который прежде пытался применить к ним Китай: "заклание", геноцид.

Столкнувшись с монголами, Хорезм заплатил за свое свободолюбие гибелью своего народа. Хорезмшах был виновен в убийстве монгольских послов, но месть за это нарушение "Ясы" войска Чингисхана обрушили на ни в чем не повинное население края. Не щадя ни младенцев, ни женщин, ни стариков, монголы стремились истребить всех жителей Хорезма: уцелели лишь спасавшиеся бегством, и из этих беглецов вряд ли многие решились вернуться на "закланную" родину. В боях с монголами полегла степная туркменская гвардия, затем настала очередь городов. После взятия столицы Хорезма Гурганджа (Ургенча) - этот город был затоплен водами Амударьи. В то время в Гургандже существовал целый квартал, населенный русскими купцами, ведшими торговлю с Хорезмом. Как сообщают мусульманские авторы, во время нападения монголов все эти русичи вышли на стены Гурганджа с мечами в руках, проявляли чудеса героизма при обороне города и пали вместе со всеми его защитниками. Очевидно, при "заклании" Хорезма погибла вся его православная община, включая духовенство и архиепископа. Это произошло в 1219 году. Успевший отступить с частью войска хорезмийский царевич Джалаль-ад-Дин стал главным вождем сопротивления монголам, - и это ещё более усугубило бедствия его родного края. Монголы называли Хорезм "злой землей" и охотились на хорезмийских туркмен и на горожан-хорезмийцев, как на диких зверей, стремясь превратить край в пустыню. Так погиб хорезмийский этнос и безвозвратно исчезла древняя "гирканская" культура. Впоследствии хорезмийские города начали восстанавливаться, край вновь заселился - но уже в основном выходцами из Маверроунахра, не столь пострадавшего от монголов. Еще несколько столетий спустя новый хозяин Средней Азии, Амир Темур, перенявший многие советы "Великой Ясы", вновь подверг геноциду непокорный Гургандж, приказав сровнять его с землей и распахать эту землю, а затем велел восстановить город; но заселяли его опять-таки согдийцы. С тех пор, хотя туркменская компонента в некоторой степени и сохранилась в этническом облике Хорезма, этот край уже нельзя было называть кровно родственным Туркменистану.

Туркменистан также оказал упорное сопротивление монгольским завоевателям - и также подвергся страшному разрушению, хотя и не в столь жуткой степени, как Хорезм. Был разграблен и сожжен центр древнейшей цивилизации - Мерв, о котором географ Якут писал: "Мерв - знаменитейший из городов Хорасана. В городе десять библиотек, подобных которым я не видел нигде в мире". Погибли не только сокровища книжных знаний, но и сами деятели науки и религии. В частности, последнее письменное упоминание о Мервской митрополии относится к началу ХIII века, то есть к домонгольскому периоду: по всей видимости, кафедра митрополитов Мерва рухнула вместе с падением города. Хотя несториане в монгольской империи непомерно возвысились, эту кафедру восстанавливать они не сочли нужным - в мусульманском Туркменистане оставалось слишком мало несторианских общин, и управлять ими было поручено архиереям Самарканда.

После смерти Чингисхана монгольские завоевания не только не остановились, но приобрели грандиозный размах. В 30-х годах ХIII века степные армии закончили покорение Северного Китая, завоевали Иран, Армению, Грузию, Русь, разгромили Польшу, Венгрию, Болгарию. Держава ханов-Чингисидов, Великая Орда, становилась одной из величайших во всемирной истории империей.

Чингисхану удалось не только основать империю, но и обеспечить для неё государственное управление. Ближайшим его советником был царевич из киданьской династии, Елюй Чуцай, сказавший: "Можно завоевать весь мир, сидя на коне, но управлять им с коня невозможно". Чингисхан воспринял этот совет: уже при объединении Степи начали формироваться монгольские "министерства" (среди них было и "управление по религиозным делам"). При комплектовании штатов советников не обращали внимания ни на национальность, ни на вероисповедание, смотрели только на деловые качества. Какой-нибудь грамотный найман или тюрк, только что взятый в плен ханскими войсками, мог сразу же занять видный пост в государстве. Естественно, что выдвигались прежде всего выходцы из самых культурных областей: Уйгурии, Маверроунахра, Маргианы.

Сами себя завоеватели именовали "моалами" (монголами), но в покоряемых ими странах их чаще называли "татарами". Для Китая называть так всех степняков было традиционным. Для других краев сыграло свою роль то, что отряды монгольского народа татар обычно шли в авангарде монгольских армий. Татары дольше других степняков сопротивлялись Чингису и примкнули к нему в числе последних, поэтому из них формировали "штрафные батальоны", которые шли впереди войск и направлялись в самые опасные места. Первыми из завоевателей, с которыми сталкивались народы Европы и Малой Азии, оказывались татары. Оттого имя "татар" стало применяться ко всем ханским воинам, а впоследствии, как говорит летописец, "сделалось славным и грозным". Называли их и двойным именем "татаро-монголы".

Однако ко времени расширения империи именовать ордынцев "татаро-монголами" можно было лишь весьма приблизительно. В армиях Великой Орды появились полки тюрок, чжурчженей, тибетцев, китайцев, славян. Формировались войска исключительно из добровольцев. Сплачивало эту разноверную и разноязычную массу воинов то, что монгольские ханы умели не только быть беспощадными к противникам, но и награждать своих сторонников.

Разумеется, принципом руководства таким войском и управления таким государством должна была явиться веротерпимость.

Язычниками "черной веры" были только монгольские ветераны, вместе с Чингисом некогда начинавшие объединение Степи. Попытка навязать языческий культ остальным подданным немедленно разрушила бы и армию, и державу: Чингисхан понимал это превосходно. В утвержденном им монгольском своде законов, "Великой Ясе", предписывалась неприкосновенность духовенства любой религии. Особое благоволение выказывалось к христианам. Правда, по "Ясе" ханы-Чингисиды не должны были исповедовать других вер, кроме древнемонгольской "черной". Однако вскоре же после смерти Чингиса этот запрет начали обходить.

В объединившейся Великой Степи несториане составляли большинство, и язычник Чингисхан всячески старался привлечь к себе их симпатии. Несторианские храмы воздвигались в ханской ставке; несториане занимали видные государственные должности, становились наместниками покоренных монголами областей. А "черная вера" не давала никаких привилегий: когда монгольский верховный жрец Кокочу попытался вмешаться в государственные дела, ему, по приказу Чингиса, переломали хребет. Одна из жен самого Чингиса была несторианкой. На несторианках он женил всех своих сыновей и наследников. Из них старший и нелюбимый Джучи был убит незадолго до смерти Чингисхана, вероятно, по его приказу. Второй, Чагатай, сам был несторианином, причем ревностным. Третий, Угэдей, ставший после смерти отца великим ханом, был женат на несторианке - меркитке Туракине. Она выписала из Константинополя мастеров-изографов, чтобы те украсили храм близ ханского дворца в монгольской столице Кара-Коруме. В этом храме были помещены большое серебряное Распятие, выполненные на золотошвейном верблюжьем сукне иконы Спасителя, Блаженной Девы (так несториане называли Пречистую Деву Марию), Крестителя Господня Иоанна, ангелов; иконы украшались драгоценными камнями. (Приглашение византийских художников означает, что несториане к тому времени уже утратили искусство иконописи.) Когда умер Угэдей, Туракина в течение нескольких лет возглавляла империю; при дворе её находился несторианский епископ. Женой младшего, Толуя, была дочь главы кераитов Ван-хана, принцесса Соркактани-беги. Своих сыновей, будущих великих ханов Мункэ, Хубилая и Ариг-бугу, и будущего властителя Персии Хулагу она воспитывала в пристрастии к несторианству.

Советники правителей-Чингисидов, как несториане, так и мусульмане, стремились обратить хана в свою веру. Для уйгуров религиозное рвение усугублялось ещё и корыстью: мусульманские купцы были соперниками уйгурских в торговле. В. В. Бартольд отмечает: "Началось соперничество культурных народов: мусульманских и уйгуров-несториан за влияние на ханов. Уйгуры были непримиримыми врагами мусульман. Религиозная вражда и политическое соперничество должны были принять особо ожесточенный характер в Средней Азии (то есть в Семиречье и Маверроунахре), где силы обеих партий были приблизительно равны". При первых Чингисидах казалось, что победа несториан обеспечена; впоследствии ситуация стала резко меняться.

Великая Орда не смогла избежать политических потрясений. Перед смертью Чингисхан разделил свое наследие между сыновьями. Чагатаю предназначалась Уйгурия, Семиречье, Маверроунахр. Угэдею достались Западная Монголия и Джунгария. Толую выпал "отцовский юрт", коренные монгольские земли. Не забыты были и дети убитого Джучи: им отводился удел от Хорезма до тех краев, "куда достигнут копыта монгольских коней". Эти внуки Чингиса тоже поделили между собой наследство: Орда-Ичэн взял себе Белую Орду, располагавшуюся между Иртышом и хребтом Тарабагатай, Батый (Бату) - Золотую Орду на Волге, Шейбани - Синюю Орду, простиравшуюся от Тюмени до Арала. Объединять же всю империю должна была власть великого хана.

Великие ханы избирались, вернее, утверждались на общемонгольских съездах - курултаях, где полководцы торжественно поднимали нового правителя "на белом войлоке", демонстрируя его народу. Однако, несмотря на всю демократичность этой процедуры, никому на курултае обычно и в голову не приходило избирать кого-то вместо законного наследника. Законом же престолонаследования у монголов был "минорат": после смерти отца его преемником делался младший сын. Первым этот закон нарушил сам Чингисхан, желавший, чтобы его власть воспринял не младший Толуй, а Угэдей, казавшийся ему более способным правителем. В дальнейшем это нарушение закона привело к соперничеству потомков Угэдея и Толуя и стало причиной монгольских междоусобиц, расколовших империю. Первым отделился хан Бату (Батый), сделавший свой удел - Золотую Орду самостоятельным государством. Туркменская земля оказалась разорванной надвое: Северный Туркменистан стал "крылом" Золотой Орды, Южный - отошел к ильханству Хулагу и его преемников в Персии.

В основанной Чингисханом гигантской державе несториане сразу же заняли выдающееся положение. Они составляли верхний слой ордынского общества: несторианские народы - уйгуры, кераиты, найманы - поставляли ханскому двору самых грамотных и деятельных чиновников. Правда, по "Великой Ясе", как мы уже упоминали, сами ханы не должны были отказываться от язычества, "черной веры". Но запрет этот был нарушен сразу же после смерти Чингиса, причем самым неожиданным образом. Верховным судьей империи и блюстителем "Ясы" был избран второй сын Чингисхана - Чагатай. И вот тот самый Чагатай, в котором видели оплот языческих законов, торжественно и принародно крестился в несторианском храме Самарканда.

По завещанию Чингисхана Чагатай, кроме звания судьи, получил ещё и огромный удел: он становился властителем Маверроунахра. Поведение несториан, получивших такого покровителя, в отношении к прежним своим благодетелям-мусульманам нельзя назвать иначе, как предательским.

При поддержке Чагатая несториане повели с мусульманами открытую борьбу за власть и влияние. Центром этой борьбы сделался Самарканд, кафедральный город несторианской митрополии.

Хан Чагатай, покровитель несториан, не отличался ни мудростью, ни дальновидностью, ни необходимой христианину кротостью. Еще Чингисхан, хорошо знавший этого своего сына, говорил о нем: "Чагатай ведь жесток, пусть около него с утра до вечера будет Коке-Чос (один из ханских советников). Пусть помогает ему обдумывать свои поступки". Но никакие советники не помогли Чагатаю избежать опрометчивых действий. В Маверроунахре, где мусульмане составляли большинство населения, он вздумал запретить обряды Ислама. При этом Чагатай ссылался даже не на несторианство, а на монгольские суеверия, по которым перерезать горло убиваемому барану или входить в текущую воду считалось дурным предзнаменованием. Мусульманские авторы сетуют на то, что при Чагатае никто не смел совершать намаз, - поскольку традиционное омовение перед молитвой было запретным; застигнутым в реке или ручье грозила казнь. По приказу Чагатая был казнен мусульманский ученый Абу Якуб Юсуф Секкаки. Когда Чагатай умер, мусульмане сложили ему эпитафию:

Вот тот, из-за которого народ воды речной страшился,

Сам в океан безбрежный смерти погрузился.

Опираясь на монгольские завоевания, несториане стремились все дальше распространить свое влияние в мусульманском мире. Покоритель Персии, монгольский полководец Чормаган был женат на несторианке, двух своих дочерей выдал замуж за несториан, вероятно, и сам был тайно крещен. Уполномоченным по религиозным делам (такие "министерства" монголы начали учреждать ещё при Чингисхане) в правительстве Чормагана являлся ревностный несторианин Симеон Раббан-ата, строивший храмы в Тебризе.

Чормаган выступил в поход, преследуя остатки хорезмийских войск. Монголы углубились в Месопотамию и вышли на берега Тигра: это был плацдарм для дальнейшего наступления на Ближний Восток. Хорезмийцы ушли в Египет, по пути отобрав у папских "крестоносцев" Иерусалим. Используя распри мусульманских правящих династий, "крестоносцы" выступили против Египта в союзе с мусульманской Сирией, но были вновь разгромлены в битве при Газе в 1244 году. А свободолюбивые хорезмийцы, которых в Египте обратили в "государственных рабов-солдат", подняли восстание и были полностью истреблены египтянами.

Сыновья Чингисхана, Угэдей, Чагатай и Толуй, ещё держались вместе, действовали сообща. Но в следующем поколении среди Чингисидов начались распри, дошедшие до смертельной вражды.

На курултае 1246 года великим ханом был избран Гуюк, сын Угэдея. Мать и жена его были несторианки, он рос и воспитывался в несторианском окружении, и ордынские несториане возлагали на него большие надежды. Однако, хотя Гуюк и стремился покровительствовать несторианской религии, политических чаяний несториан он не оправдал. Взойдя на престол, он заявил о своем намерении: согласно завещанию Чингиса, идти походом на Запад. Несториане же видели в римо-католиках союзников, даже заискивали перед ними и совершенно не желали войны монголов с европейскими государствами и папским Римом. Верхушка несториан, уйгурские финансовые воротилы жаждали иного: покорить мусульманские страны Востока, отнять у мусульманских купцов караванные дороги и перехватить у них огромные прибыли.

Плано Карпини пишет о хане Гуюке: "Говорили нам христиане, принадлежавшие к его челяди, что они твердо веруют, что он должен стать христианином, и явный признак этого они видят в том, что он держит христианских клириков и дает им содержание, также перед большой своей палаткой имеет всегда христианскую часовню; и они поют всенародно и открыто и звонят к часам, согласно обычаям греков, как бы ни была велика там толпа татар". Карпини не уточняет, о каком именно христианском исповедании идет речь. Однако в его свидетельстве содержится указание на "обычаи греков" (православных) и на колокольный звон. У несториан колоколов не было: они объясняли это тем, что не хотят уподобляться буддистам с их бесчисленными колоколами и колокольчиками. Так какого же исповедания были христиане, молившиеся в часовне перед "золотой юртой" великого хана - по "греческому обычаю" и с колокольным звоном? Вполне возможно, что часовня была православная и сам хан Гуюк склонялся к Православию. Такая догадка отчасти подтверждается тем, что Гуюк-хан приглашал на совет в Великую Орду византийских, сирийских, кавказских и русских православных священников. Планируя западный поход и ощущая в самой Орде сопротивление несторианской клики, Гуюк искал поддержку православных стран в намечавшейся войне с католической Европой. Однако несториане, враждебно относившиеся к православным, отнюдь не сочувствовали этому намерению хана. Гость из Православной Руси, великий князь Ярослав был оклеветан и отравлен по приказу матери Гуюка, несторианки Туракины.

Гуюк благоволил к христианам всех конфессий. При нем самаркандские несториане продолжали теснить мусульман. Побывавший в Самарканде в 1248 году Сембат, брат армянского царя Гетума I, не без злорадства отмечает: "Сарацины (то есть мусульмане), прежде наводившие страх на христиан, теперь сами терпят вдвое больше". Однако, говоря о нравах несториан, он указывает: "Те, которые здесь считаются проповедниками, заслуживали бы великого наказания". А Гильом Рубрук пишет: "Несториане - люди, не искушенные в тонкостях богословия, лихоимцы, пьяницы и многоженцы, поста по пятницам не соблюдают. - И добавляет о несторианских иереях: - Хотя они и учат Евангелию и вере, однако своей дурной жизнью и страстями, скорее, удаляют от Закона Христа, так как жизнь идолопоклонников более невинна, чем жизнь этих священников". Мнение римо-католика Рубрука можно было бы считать предвзятым, но в достоверности свидетельства монофизита Сембата (учитывая несторианско-монофизитскую "унию") сомневаться нет оснований. Впрочем, некоторые выходки тогдашних несториан говорят сами за себя.

На одном из часто проводившихся монгольскими правителями межрелигиозных диспутов несториане грубо оскорбили знаменитого имама Нур ад-дина Хорезми во время совершения им намаза. Современник описываемых событий, персидский историк Джузджани утверждает, что хан Гуюк был убит мусульманами за попустительство этому хулиганству: "В ту же ночь Гуюк за оскорбление имама лишился жизни; сыновья его на следующий день извинились перед оскорбленным и постарались удовлетворить его". О нравах несториан этот эпизод свидетельствует достаточно ясно. Однако в том, что касается обстоятельств смерти Гуюка, известие Джузджани сомнительно. В то время мусульмане при дворах монгольских властителей не имели ещё ни сил, ни влияния, которые позволяли бы мстить великому хану.

Известно, что Гуюк умер во время начатого им западного похода, - умер внезапно, скорее всего от яда. Выгодна его смерть была уж никак не мусульманам. Во главе общемонгольского войска Гуюк шел с целью смирить мятежную Золотую Орду, а затем - приступить к покорению Европы.

Вражда между Гуюком и золотоордынским ханом Бату вспыхнула во время первого западного похода монголов: тогда Гуюк обозвал Бату "старой бабой", именно за то, что тот снял главные силы с европейского направления и бросил их на Северную Русь. Тайных врагов у Гуюка было больше чем достаточно: и сторонники Бату, и законники языческой "Ясы", и наверняка имевшиеся среди его советников папские агенты (не случайно у одного из новейших историков вырвалось восклицание: "Смерть Гуюка спасла Европу!"). Но все же, по-видимому, с покровителем христиан Гуюком расправилась могущественная несторианская клика. Несториане имели в виду гораздо более выгодную, чем он, кандидатуру на престол великого хана. После внезапной смерти Гуюка во внешней политике монгольской империи произошел резкий поворот: острие завоевательных походов обращалось уже не на европейские государства, а на мусульманские страны. Такая война была давней (еще со времен похода Елюя Даши на Маверроунахр) мечтой уйгурских купцов, сочетавших приверженность к несторианству с корыстными интересами.

Великий хан Гуюк, по-видимому, был человеком искренним как в своих религиозных исканиях, так и в стремлении выполнить завещание Чингисхана. Его преемник на престоле Великой Орды, хан Мункэ был прежде всего ловкий политик. Он заявлял, что пять религий (христианство, мусульманство, буддизм, "черная вера", конфуцианство) как пять пальцев на одной руке одинаково дороги и нужны ему. На самом же деле Мункэ рассматривал религии как карты в большой политической игре. Он умел угодить язычникам, монгольский летописец одобрительно отзывается о нем: "Степенен, решителен, говорил мало, не любил пиршеств, о себе говаривал, что он следует примеру своих предков. Верил волхвам и ворожеям, при каждом предприятии призывал их к себе и ни одного дня без них не был". В Китае он поддерживал буддизм. На организуемых им диспутах несториане и мусульмане, основываясь на общей вере в Единого Бога и как бы восстанавливая былое добрососедство, против буддистов выступали вместе. Но, будучи ставленником несторианской партии, великий хан Мункэ прежде всего старался угождать политическим амбициям несториан.

На прошедшем в 1251 году при возглавлении Мункэ-хана общемонгольском курултае было решено: прекратить продвижение на Европу и завершить покорение Азии. Во главе завоевательных армий Мункэ поставил своих братьев. Хан Хубилай отправлялся в поход, чтобы окончательно подчинить монголам Китай. Целью наступления хана Хулагу являлась Палестина - это был "желтый крестовый поход" (термин Л. Н. Гумилева). На оба направления завоеваний несториане возлагали огромные надежды. Хубилай, по словам Марко Поло, в то время уже принял несторианское крещение, - он должен был возвысить несторианскую церковь в Китае. Хулагу был буддист; но жена его кераитка Докуз-хатун, являлась ревностной несторианкой и везла с собой целый штат священников-несториан, среди них - и епископа. Непосредственно во главе войск Хулагу стоял найман Кит-Бука, несторианин фанатичный.

"Желтому крестовому походу" придавалось значение особое. Мункэ-хан озаботился тем, чтобы приобрести союзников. Вместе с монголами выступал царь Малой Армении Гетум I. При заключении договора Мункэ торжественно поклялся, что в случае победы крестится со всем своим народом. Нет сомнений, что хан сдержал бы это слово: слишком лакомой добычей представлялись богатейшие мусульманские страны, чтобы отказываться от союзнических обязательств. К участию в походе Гетум I привлек ещё правителя созданного "крестоносцами" Антиохийского княжества, князя Боэмунда. Чтобы скрепить союз, армянский царь выдал свою дочь замуж за этого антиохийского князя.

Поход Хулагу начался триумфально. В 1258 году монголы взяли Багдад. Хан, по просьбе своей жены-несторианки, подарил дворец халифа несторианскому католикосу. Тот не долго думая вселился в апартаменты своего недавнего благодетеля. Католикос благословил Хулагу на "священную войну". В следующем году монголы окончили завоевание Месопотамии, покорили Сирию, войска Хулагу стояли уже у стен крепости Газа. Во всех городах, оказавших сопротивление, фанатичные несториане Кит-Буки первым делом жгли мечети. Местных несториан не только не грабили, но даже делились с ними военной добычей. Последней опорой мусульманского мира, последним мусульманским государством оставался Египет. Если бы Хулагу удалось одержать верх над Египтом, мусульмане повсюду оказались бы под властью несториан. Казалось, Ислам вот-вот падет, уступив место несторианской монгольской империи.

"Желтый крестовый поход" был несравненно опаснее и для мусульманской, и для православной веры на Востоке, чем остановленное сельджуками вторжение латинских "крестоносцев". Западные рыцари были явными оккупантами, их властвование не могло продолжаться долго и даже в марионеточных латинских "империях" и "княжествах" как мусульмане, так и православные сохраняли свои веру. А степняки, монголо-тюркское воинство Орды на Востоке было "своим"; к тому же ордынцы несравненно превосходили западных "крестоносцев" по боевым качествам, пощады же от монгольских несториан представителям иных религий и конфессий ждать не приходилось.

Великий хан Мункэ уже не сомневался в успехе "желтого крестового похода", а вот медлительность действий Хубилая в Китае его раздражала. Мункэ сам отправился в Китай, где принял на себя командование монгольскими войсками. В 1259 году он умер во время осады одной из китайских крепостей. В том же году (до или после смерти Мункэ - неизвестно) в Самарканде произошел очередной конфликт между несторианами и мусульманами. Очевидец, самаркандский мусульманин Ашраф-ад-Дин, рассказывал об этом так: "Молодой христианин (несторианин) в Самарканде принял Ислам, и самаркандские мусульмане осыпали его благодеяниями. Христиане пожаловались монгольскому начальнику на то, что мусульмане совращают в свою веру их детей. Начальник хотел заставить новообращенного юношу отказаться от Ислама, но юноша остался тверд и за это поплатился жизнью. Мусульмане обратились с жалобой к хану Берке, мусульманину. Берке велел убить всех христиан, участвовавших в этом деле. Они были перебиты в своей церкви, которая подверглась разрушению".

Существует иная, несторианская версия относительно происшедшей в Самарканде резни несториан. По этой версии, наместником города был монгол, женатый на несторианке. С её помощью несторианские миссионеры проникли ко двору, им удалось окрестить какого-то крупного военачальника. Мусульмане возмутились и донесли хану Берке: дескать, "христианство проповедует всепрощение и любовь к врагам, и если все полководцы окрестятся, то некому будет воевать". Невероятно, чтобы такой довод мог подействовать на хана. Несторианами были очень многие монгольские военачальники, и религия никак не отражалась на их боевых качествах. Даже несторианские священники порой с оружием в руках участвовали в битвах. Не знать этого хан не мог. После доноса хан будто бы устроил избиение несториан. Оставшихся вместе с митрополитом изгнали из Самарканда, и они поселились в окрестностях города за арыком Даргом. Версия эта невероятна в целом ещё и потому, что хан Берке правил Золотой Ордой, а отнюдь не в Самарканде, и до полководцев Чагатайского улуса ему не было никакого дела. Мусульманин Берке послал карательный отряд в чужие владения явно в отместку за какую-то обиду исламской вере. По-видимому, в несторианском источнике спутана хронология и рассказано о каком-то гонении, происшедшем не при Берке, а в более позднее время. Но рассказ этот очень показателен для характеристики миссионерских методов несториан: политиканства и стремления действовать через женщин.

Направляя войско на подавление самаркандских несториан, хан Берке выходил за границы своего удела и открыто вмешивался в дела Великой Орды. Он показал себя врагом великого хана ещё перед началом "желтого крестового похода", воскликнув: "Мы возвели Мункэ-хана на престол, а чем он воздает нам за это? Тем, что отплачивает нам злом против наших друзей, нарушает наши договора, домогается владений халифа, нашего союзника. В этом есть нечто гнусное!" Берке тайно готовился к заключению союза с Египтом. Султаны Египта Куттуз и его преемник Бейбарс по национальности были половцы. Через своих соплеменников - половцев, которых в Золотой Орде было много, они завязали сношения со своим единоверцем - мусульманином Берке, склоняя хана на свою сторону. Самаркандский инцидент должен был ускорить назревавшее столкновение Золотой Орды с Великой. Смерть Мункэ стала тем рубежом, после которого вспыхнули и эта, и другие монгольские междоусобицы.

Золотоордынский хан Берке был ревностный мусульманин и в то же время превосходно разбирался в различиях между христианскими конфессиями. Направив карательную экспедицию против самаркандских несториан, Берке в том же году озаботился созданием православной епархии в собственной столице Сарае. Это был не просто жест в сторону Православной Руси, входившей в состав Золотой Орды. Разрывая отношения с великим ханом, Берке не желал, чтобы его воины-ордынцы сохраняли религиозные связи с несторианскими митрополичьими центрами. Берке просто приказал несторианам из своего окружения перейти под окормление русских православных священников, заявив: "Веру Исы (христианство) нужно держать так, как русы, а не так, как эти чагатайские собаки (то есть самаркандские несториане)". Берке издал ярлык (указ), по которому любому ордынцу за оскорбление православной веры и православного духовенства грозила смертная казнь. Этот указ впоследствии неизменно подтверждали все ханы Золотой Орды вплоть до самозванца Мамая. Л. Н. Гумилев по поводу позиции Берке замечает: "Друг халифа и враг несториан искал опоры в Православной Церкви и на Руси".

При известии о смерти Мункэ-хана Хулагу немедленно отправился в Кара-Корум: курултай с выборами нового великого хана требовал его личного присутствия. С собой Хулагу увел главные монгольские силы, оставив своему полководцу Кит-Буке для борьбы с Египтом только двадцатитысячное войско.

Арабы к тому времени уже разучились воевать; армия Египта была тюркская. Она комплектовалась из мамлюков: "государственных рабов" - на невольничьих базарах египтяне скупали у монголов их военнопленных и ставили на свою воинскую службу. В 1250 году мамлюки совершили в Египте государственный переворот и начали избирать султанов из своей среды. Первым мамлюкским султаном был туркмен Айбек, затем во главе Египта встали половцы Куттуз и Бейбарс. Тюрки-мамлюки были такими же степняками, как монголы, и их армия ничуть не уступала монгольской по воинским качествам. После отхода Хулагу получив численный перевес, султан Куттуз наголову разгромил монголов в битве при Айн-Джалуде. На стороне Египта выступило и присланное Берке из Золотой Орды вспомогательное войско, в составе которого была русская дружина. Так в этой "битве за спасение Ислама" против несториан плечом к плечу с мусульманами сражались и православные русичи. Монгольский полководец, "надежда несториан" Кит-Бука попал в плен и был казнен. Затем мамлюки перешли в наступление, отвоевали Сирию и Ирак. Мстя за обиды, причиненные монгольскими несторианами, мусульмане этих стран начали громить несторианские общины. "Желтый крестовый поход" провалился.

Монголы закрепились в Иране, но там вскоре началась "персизация" правителей и правительств. Ханы стали на местный лад именоваться "ильханами". Наследник Хулагу, ильхан Абага ещё пытался опираться на христиан. Он отчаянно взывал к Римским папам Клименту IV, а затем к Николаю III, умоляя организовать "крестовый поход" против Египта, - и обещал принять римо-католицизм, подчиниться папскому престолу. Но у Римских понтификов в то время не было сил для оказания помощи кому бы то ни было; в самой Европе шла жестокая борьба между гвельфами и гибеллинами, сторонниками и противниками светской власти пап. (Рим не мог спасти даже остатки своего ближневосточного "Иерусалимского Королевства".) Покровитель несториан Абага ходил походами на Маверроунахр. Его войска взяли Бухару и, по образцу "желтого крестового похода", разрушили знаменитую мечеть Масуд-бека. То была ещё одна рана, нанесенная мусульманско-несторианским отношениям. Преемник Абаги, ильхан Газан склонился к религии большинства своих подданных и принял мусульманство с именем Махмуд. Переход в Ислам он ознаменовал разрывом отношений со всеми остальными монгольскими улусами. Во время правления Газана был разрушен несторианский храм в Термезе: остались обугленные стены, на полу археологи нашли монгольскую железную стрелу.

Как и в Персии, в Маверроуннахре монгольские ханы начали принимать религию большинства народа. Возглавлявшие Чагатайский улус и боровшиеся между собой за власть ханы Барак и Мубарек-шах, правнуки гонителя мусульман Чагатая, теперь оба были мусульмане. Фактическим правителем улуса являлся неизменный ханский советник Масуд-бек, мусульманин ревностный. Свой пост ему удалось сделать наследственным: после смерти Масуд-бека делами Чагатайского улуса управляли его сыновья Абу-Бекр, Сатылмыш-бек и Суюнунч, унаследовавшие и исламское рвение своего отца. Еще действовала Самаркандская несторианская митрополия: в числе участников собора несторианской церкви в Багдаде, проходившем в 1281 году, упомянут митрополит Мар-Йаблахи Самаркандский. Но власть в Маверроунахре мусульмане уже твердо держали в своих руках.

Последнее известие о туркменских несторианах относится ко временам "желтого крестового похода", позднейших сообщений - нет. Очевидно, в Туркменистане шло угасание несторианских общин, обусловленное целым рядом факторов. Первая из таких причин, конечно, распространение и утверждение Ислама, с которым несторианство уже не могло соперничать. Вторая причина: падение Мервской архиерейской кафедры и, как следствие, невозможность поставления духовенства на месте. Третий фактор: Самаркандская митрополия, под окормлением которой оказались туркменские несториане, сама клонилась к закату (ко временам Амира Темура самаркандская несторианская община действительно оказалась вне городских стен, "за арыком Даргом"). Кроме того: Самарканд находился в государстве Хайду, враждебном ильханству Хулагуидов, которому принадлежал юг Туркменистана, - и посылка священников через границы враждующих стран вряд ли была возможна. Таким образом, туркменские несториане остались без духовенства, и их общины были обречены.

Монгольский "передел Азии" поставил туркменский народ в тяжелейшее положение. Уже разорение края во время монгольского нашествия было ужасным. Затем Южный Туркменистан вошел в состав ильханства Хулагуидов, то есть (в который уже раз на протяжении истории) сделался персидской колонией. К этому нужно добавить, что ильханы Персии управляли государством крайне дурно. Северный Туркменистан вошел в Золотую Орду, державу несравненно более самобытную и лучше управляемую, чем ильханство, но и там туркмены оказались на положении "пограничной стражи", чьей кровью оплачивались монгольские междоусобицы. И в ильханстве Хулагуидов, и в Золотой Орде туркмены несли воинскую повинность: в постоянных войнах, которые вели между собой эти два Чингисидских улуса, в составе противостоящих армий туркмены Юга и Севера шли друг против друга, проливали братскую кровь ради чужих и чуждых интересов.

История Золотой Орды необычайно важна для понимания развития событий в Центральной Азии и для осмысления русско-восточных отношений. К сожалению, в большинстве исторических сочинений роль этой державы доселе трактовалась совершенно искаженно, как "татаро-монгольское иго над Русью". Но, если не идти на поводу эмоций средневековых русских летописцев, проявляется совершенно иная картина.

Вскоре же после действительно свирепого похода хана Бату на Южную Русь ("Батыева нашествия") характер ордынско-русских отношений резко изменился. Заслуга этой перемены принадлежит великому русскому патриоту и гениальному политику, святому благоверному князю Александру Невскому. Святой Александр по опыту княжения в Новгороде и столкновений с западными интервентами сумел понять, что папский Запад представляет для Руси несравненно большую опасность, чем татаро-монголы. Знаменитый воин и человек неколебимого мужества, святой Александр пошел на личные унижения, чтобы умирить завоевательную ярость монголов и превратить отношения Орды с Русью из вражды в союз. Северная Русь не была завоевана монголами: это святой Александр своею властью подчинил её Золотоордынской империи, сам жестокими мерами подавлял антимонгольские восстания - главарям повстанцев по его приказу выкалывали глаза ("вынимали очи"). Святой Александр сумел заключить договор о содружестве с ханом Бату, побратался с его преемником, ханом Сартаком, заслужил расположение хана-мусульманина Берке. Тогдашние русские "западники" ненавидели благоверного Александра, называя его "татарским угодником", - но после его кончины русичи поняли, кого потеряли: "застонала Русская земля", а Православная Церковь прославила его в лике святых. Завет святого Александра Невского для Русской земли: "Крепить оборону на Западе, а друзей искать на Востоке" - видится необычайно актуальным и в наши дни.

Благодаря деятельности святого Александра Русский улус вошел в Золотую Орду на правах отнюдь не колонии, а протектората, почти равноправной составной части. Пресловутое "иго" свелось к сбору государственного налога. При этом подати на русских налагались "с дыма", то есть с жилища, - это было почти вдвое меньше "подушного", индивидуального налога, который платили ханскому двору сами ордынцы. (Правда, для русских это тягота усугублялась необходимостью содержать собственных удельных князей и их дружины.) Как полагается в цивилизованных государствах, кандидатуры правителей отдельных областей (великих князей Русского улуса) утверждались верховной (ханской) властью. Русские дружины в случае войны несли общую для всего государства воинскую повинность. Тогдашние русичи видели в монгольском хане верховного главу своего государства: в летописях его именовали "царем". "Добрыми царями" называли Бату-хана (несмотря на его опустошительные походы), Мангу-Тимура, Джанибека. Хана Узбека, казнившего тверских князей и установившего на Руси твердый порядок, называли "царем суровым". Войдя в состав Золотой Орды, Русь оставалась независимой духовно и культурно; не было только формальной политической независимости. Вот и все "татаро-монгольское иго".

В установлении власти Орды над Русью видится деяние Всеблагого Промысла Божия. На Руси, раздираемой игрой княжеских честолюбий, православные люди проливали кровь друг друга в нескончаемых междоусобных войнах. Князья-властолюбцы попирали святыни, то и дело нарушая "крестные целования" клятвы о мире, жгли монастыри и храмы Божии в уделах своих соперников. Голос духовенства и Святителей, голос Матери-Церкви был не в силах остановить это безумие. Раздробленная и обескровленная Русь катилась к гибели, вот-вот должна была стать добычей хищного Запада. Что это сулило русскому народу, известно: в областях, захваченных Польско-Литовским Королевством, немедленно начиналось подавление Православия и искоренение русской культуры. Монголы брали дань, но не касались веры и обычаев. Латиняне стремились умертвить саму душу русского православного народа. Л. Н. Гумилев отмечает: "В рамках Запада русичей ждала участь людей второго сорта". Золотая Орда воцарилась над Русью: для Русской земли это была кара Господа Правосудного за братоубийство - и зов Господа Милующего к объединению. Монголы явились, по воле Всевышнего, как суровые спасители Православной Руси от внутренних смут и погибельной западной угрозы.

Случавшиеся в дальнейшем монгольские набеги на Русь были продолжением все тех же междоусобиц русских удельных князей. В Орде всегда находились свободные воинские отряды, скучавшие без дела и готовые идти куда угодно, чтобы "погулять и пограбить". Князья-братоненавистники приводили на Русскую землю монголов точно так же, как прежде - половцев, для сведения счетов со своими соперниками. Особенно усердствовал в этом князь Андрей Александрович, недостойный сын святого Александра Невского. К нему благоволил хан Тохта - пользуясь этим, князь Андрей руками монголов жег города и опустошал земли неугодных ему князей. Так, в Переяславль он ворвался в самый день Рождества Христова, - залил город кровью и, вопреки даже монгольским законам, не пощадил и храмов Божиих.

Однако самим повелителям Золотой Орды вскоре опротивели постоянные беспорядки в Русском улусе. Со времен хана Мангу-Тимура по образцу монгольских курултаев начался созыв общерусских княжеских съездов, где враждующие стороны должны были не мечами, а словами выяснять свои отношения. Представителями хана на эти съезды направлялись епископ Сарайский и один из монгольских вельмож, обязательно - православный, таких было в Орде уже немало. Выполнения решений общерусских съездов ханы требовали от князей под угрозой присылки карательных отрядов. Однако и эта мера не всегда оказывалась действенной. Только казнив четырех князей из Тверской династии, хан Узбек сумел положить конец вражде между Москвой и Тверью.

Тем временем Православная Русь уже начинала оказывать духовное воздействие на своих завоевателей. Паству Сарайской епархии составляли не только русские посольства. Золотая Орда разорвала связи с другими монгольскими державами. Ханы были мусульманами, к несторианству они относились неприязненно, несторианское духовенство было изгнано ещё ханом Берке. Золотоордынские монголы-несториане, оставаясь без священников, начали заглядывать в православные храмы. Русские иереи обращали их в Православие. По поводу организации Богослужений для степняков епископ Феогност Сарайский в 1269 году запрашивал святителя Кирилла, митрополита Киевского: можно ли, освятив Трапезу, переносить её с места на место и на ней совершать Литургию? Святитель Кирилл отвечал: "Подобает, если есть в том нужда. Ходящие люди (то есть кочевники) не имеют у себя спокойного места; но беречь Трапезу со страхом и трепетом, в чистом месте поставить её и служить на ней".

Каждый хан Золотой Орды имел своего любимца из числа русских князей. У Бату, Сартака и Берке это был святой Александр Невский, у Мангу-Тимура благоверный Феодор Ярославский, у Тохты - Андрей Александрович. Ханы Узбек и его сын Джанибек покровительствовали князьям Московским: помощь ордынских властителей помогла Москве объединить вокруг себя Русь.

Деятельность величайшего из правителей Золотой Орды, хана Узбека, имела множество следствий, среди которых - преодоление княжеских междоусобиц и объединение русского народа. Узбек стремился не к внешним завоеваниям, а к стабильности и процветанию подвластного ему огромного государства. Хан-миротворец не желал никаких смут в Русском улусе. Приближенным его сумел стать князь Георгий Московский, за которого Узбек выдал замуж свою сестру Кончаку (в Крещении - Агафию). Видя в зяте надежного правителя Русского улуса, Узбек одного за другим казнил его противников - четырех князей из Тверской династии. Этим была сломлена сила Твери, главной соперницы Москвы, и положено начало деятельности "собирателей Русской земли" - государей Московских. После смерти Георгия хан Узбек поддержал и его преемника на Московском великом княжении, благоверного князя Иоанна Калиту. При хане Джанибеке, сыне и наследнике Узбека, его друг Московский князь Симеон Гордый правил Русью уже практически самодержавно.

Ревностный мусульманин, хан Узбек в собственной ставке решил произвести исламизацию и объявил, что все его вельможи и воины должны принять мусульманство или покинуть его двор. Принявшие Ислам ордынские воины-ветераны назвались "узбеками", по имени хана и в знак преданности ему. Так образовалась "узбекская" аристократия, состоявшая из перешедших в Ислам найманов, и уйгур, родоначальников будущих "узбекских" ханских династий. Непокорные язычники ушли в Великую Степь и стали именоваться "казахами" - "вольницей". Православные и тяготевшие к христианству ордынцы уходили на Русь, где их встречали со всем радушием. Эти степные богатыри впоследствии составили ядро московской конницы и стали для русских дружинников учителями в искусстве конного боя. (Подобные "выходцы" степняков на Русь случались и впоследствии. Во времена великого князя Василия Темного каждому пожелавшему служить Москве знатному тюрку жаловали княжеский титул.) Сарайская епархия продолжала существовать, но её паству составляли уже исключительно русские. Собственно монголов в обособившейся Золотой Орде оставалось немного: проведя исламизацию, хан Узбек должен был опереться на мусульманские народы, жившие в пределах его государства. Таковыми являлись волжские булгары и осевшая в Крыму половецкая орда. Они сочли для себя честь назваться "татарами"; как писал Рашид-ад-Дин: "Из-за чрезвычайного их (татаро-монголов) величия и почетного положения некоторые тюркские народы полагали свое достоинство в том, что себя относили к ним и стали называться "татарами" и стали известны под их именем". От этих народов произошли современные татары, казанские и крымские: оба этих этноса были сплочены исламской реформой хана Узбека. К несчастью, великий правитель Золотой Орды не смог таким же образом содействовать объединению туркменских мусульман, поскольку значительная часть туркменского народа находилась за пределами его государства.

Русский улус спокойно оставался в составе Золотой Орды, укрепляя свое внутреннее единство, до тех пор, пока в самой Орде не начались междоусобицы. Русь восстала не против законного хана-Чингисида, а против самозванца - темника Мамая, нарушившего заветы прежних правителей и посягнувшего на Православную Церковь. С этого началось обретение Русью национальной независимости и создание собственного государства.

В трудах позднейших историков-"западников" взаимоотношения Руси и Золотой Орды получили одностороннее освещение. Подчеркивались свидетельства о нашествиях и набегах, о тяжести ордынских налогов. Выделялись известия, почерпнутые от удельных князей, которые не могли простить ни Орде, ни Москве унижения своих княжеств. Да, в этом "лежащем во зле мире" любая история запятнана памятью о жестокостях и страданиях человеческих. Но в совместной истории Руси и Орды было и иное - взаимопомощь, дружество, союз.

Не человеческим злопамятством, а познанием путей Промысла Божия должны мы измерять исторические события. Для духовного взора очевидны Промыслительные благодатные следствия "ордынского ига" для Православной Руси. Так спасено русское Православие от латинской угрозы, русский народ от западного порабощения. Так, через страдания и потерю политической свободы, на Русской земле был понят и преодолен смертный грех внутренней братоубийственной резни. Так, под жестким "протекторатом" Орды, было достигнуто единство русского народа Божия, приведшее к созданию великой православной державы. Эту память мы должны хранить и ныне, думая об отношениях России с Востоком.

В Золотой Орде установилось добрососедство Ислама и Православия, подобное существовавшему в халифате, - но совершенно иначе развивались мусульманско-несторианские отношения. На всем пространстве распадающейся империи Чингисидов несториане утратили всякое политическое влияние. Мечты их о величии и главенстве рухнули. Еще гораздо худшим было то, что во времена своего возвышения несториане высокомерием и оскорблением чужих религий нажили себе грозных врагов. Ни мусульмане Центральной Азии, ни буддисты Китая не забыли перенесенных от них гонений. Но самым худшим, смертоносным для несториан было то, что до самого своего краха они так и не сумели смириться с утратой прежнего высокого положения.

Под властью мусульманских правительств, в мусульманских странах, в мусульманском окружении - несториане продолжали судорожные попытки миссионерства. Методы этих миссий были порочны. Несториане думали не о человеческих душах, обращались с проповедью отнюдь не к простым людям, они были одержимы затаенной мечтой о власти.

С несторианами в Персии было покончено довольно быстро. Престол монголо-иранского улуса после Газана наследовал его брат Ульчжейту. Этот ильхан имел много имен. В несторианстве он был крещен Николаем, затем перешел в Ислам с именем Худабандэ - "раб Аллаха". Персы не любили этого своего правителя и насмешливо прозвали его "Харбандэ" - "раб осла". Тогда он стал именоваться Мухаммедом, полагая, что уж над именем основателя Ислама смеяться не посмеют. Преемником его стал ильхан Абу-Саид, человек суровый, и деятельность его была не шуточной. Ревностный мусульманин Абу-Саид удалил из своего окружения всех несториан, оставив только принявших Ислам монголов и мусульман - персов и арабов. Монголы-несториане, ещё помнившие блеск "желтого крестового похода", этого не стерпели. В 1319 году они подняли восстание, быстро и жестоко подавленное, после чего началось избиение несториан по всему Ирану. Уцелели только малочисленные группы местных, персидских несториан, успевших бежать в горы.

Мусульмане Маверроунахра и Семиречья, все крепче забирая власть в свои руки, начали третировать несториан, как прежде - язычников. В ряде мест (в том числе в Самарканде) несторианские общины были изгнаны за городские стены. Но и в таких условиях несториане не прекращали миссионерской активности. Мусульманские авторы неоднократно с возмущением упоминают о попытках их проповедников проникнуть в гаремы местных правителей. Это была традиция несториан: в Великой Орде они привыкли проводить свою политику через ханских жен-несторианок. Однако в мусульманской среде подобные попытки неизменно оборачивались разгромом несторианских общин.

В то же время в Центральной Азии усиливается деятельность римо-католических миссионеров, вступивших в соперничество с несторианами. В деятельности как несториан, так и латинян религия была смешана с политиканством. Проповедь обращалась не к народу, а к власть имущим. Иногда несторианам или римо-католикам удавалось окрестить какого-нибудь вельможу, чтобы потом через него начать распространять свое влияние. Но последствия этого оказывались плачевными для самих проповедников и для их единоверцев. И чем "оглушительнее" был успех, тем сокрушительнее оказывались его конечные результаты.

В 1326 году латинскому монаху Фоме Мангазоле удалось окрестить хана Ильчигидая. Миссионер поехал докладывать папе Иоанну ХХII о своем блистательном успехе и был отправлен обратно в сане епископа Самаркандского. Однако епископ Фома уже не застал в живых своего высокого покровителя. Ильчигидай проправил меньше полугода: против хана-католика вспыхнуло мусульманское восстание, и он был убит.

В том же 1326 году на престол Хайду вступил хан Али ад-Дин Тармаширин, объявивший Ислам государственной религией. Прямых известий о гонениях на несториан при Тармаширине в источниках нет. Но гонения были это можно понять из сообщений о том, что преемник Тармаширина хан Бузан, тоже бывший мусульманином, все же позволил несторианам восстанавливать их храмы (следовательно, прежде разрушенные). Бузан, как и Ильчигидай, правил меньше года: он был свергнут и убит собственными военачальниками.

В 1337 году ханом Семиречья стал буддист Дженкши. Столица его находилась в Алмалыке, в те времена - знаменитом, цветущем городе (ныне городище у подножия горы Талка, в Талды-Курганской области Казахстана). Дженкши радушно принимал римо-католических миссионеров. Уведомленный об этом, папа послал в Алмалык группу миссионеров во главе с епископом Ричардом Бургундцем. Местные несториане встретили пришельцев восторженно, видя в них сильных союзников. Несторианские вельможи подарили епископу Ричарду усадьбу, где тот выстроил красивый собор. Несторианам вскоре пришлось горько пожалеть о своем гостеприимстве: римо-католики вытеснили несториан из окружения Дженкши. Среди миссионеров были врачи, им удалось вылечить заболевшего хана. В награду Дженкши разрешил им окрестить своего семилетнего сына и наследника - царевич был крещен с именем Иоанн. Эта удача латинской миссии оказалась смертоносной не только для нее.

Заговор против хана Дженкши организовывала его собственная мать, фанатичная мусульманка. Она уговорила другого своего сына, Есун-Тимура, убить Дженкши и взойти на его престол. Тот поддался на её внушения, но его совесть не выдержала совершенного преступления. Братоубийца сошел с ума: в припадке безумия Есун-Тимур вырезал грудь матери, проклиная её за то, что она подстрекала пролить братнюю кровь. Сумасшедшего хана низложил Чингисид угэдейской ветви, Али-султан, человек жестокий (мусульманские авторы тоже называют его "свирепым тираном").

К дворцовым смутам прибавилось общенародное бедствие: в Семиречье начала свирепствовать чума. Али-Султан объявил, что во всех несчастьях виноваты христиане. Латинские миссионеры в Алмалыке вместе со своим епископом Ричардом погибли мучительной смертью; затем по всему Семиречью началась резня несториан. Волны мусульманского фанатизма перекатились в Маверроунахр, где захватил власть дервиш Халиль, называвший себя потомком Чингиса (в источниках, приводящих списки Чингисидов, - его имя не значится, возможно, это был самозванец). Халиль перенял у своего соперника Али-Султана лозунг "джихада" - мусульманской "священной войны" - и также приступил к истреблению несториан. Так порочные методы несторианских и латинских миссий привели к резне 1339 года, когда брат убивал брата. Несторианская Церковь в Центральной Азии была почти полностью уничтожена.

Религиозная война страшнее обычной войны. Она отличается жестокостью и беспощадностью. Думая, что поднимаются на защиту своих святынь, люди могут впасть в ослепление фанатизма - и тогда уже не способны разглядеть в своем противнике брата по человечеству. Фанатичные толпы часто не слушают ни законных правителей, ни даже религиозных наставников. Что самое ужасное - страдает множество невинных людей. А ведь в Библии сказано: "Голос крови брата твоего вопиет ко Господу от земли" (Быт.4,10). Еще более грозные слова звучат в Коране: "Кто убил душу человеческую без вины, тот как будто бы убил людей всех" (Сура 5, аят 35/32/).

Л. Н. Гумилев высказывает предположение, что "именно удар в спину, нанесенный римо-католиками, сделал несторианскую церковь на Востоке нежизнеспособной и беззащитной перед буддизмом и мусульманством, разделившими в конце ХIV века несторианское наследство". Однако это мнение далеко не бесспорно. Миссионерскую практику самих несториан, особенно в мусульманской среде, смело можно назвать самоубийственной.

К чести Туркменистана можно отметить, что здесь не было межрелигиозной бойни. Туркменские мусульмане предоставили несторианским общинам возможность угасать естественным образом, от отсутствия духовенства.

Преемниками монгольских династий во владычестве над Центральной Азией стали Амир Темур и его потомки. Историк Ибн-Арабшах сообщает, что одна из жен Амира Темура, дочь Хызр-хана, была несторианкой. Однако неясно: как это могло быть? Ведь её отец, хан Могулистана Хызр-Ходжа отличался приверженностью к мусульманству и даже проводил насильственную исламизацию уйгуров. Как же и где эта женщина приняла несторианскую веру? Возможно, что именно её крещение привело к трагическим событиям, разыгравшимся в Самарканде.

Известно, что несторианским проповедникам удалось окрестить какую-то из жен Амира Темура. Но он был не из тех людей, которые позволяют хозяйничать посторонним в своем гареме. Последовала казнь миссионеров и полное истребление несторианской общины в Самарканде. Часть несториан попыталась укрыться в своих убежищах за арыком Даргом, но их настигли и перебили. Перед пещерой, в которой спрятались последние беглецы, развели огромный костер, и те задохнулись от дыма. До новейших времен в окрестностях Самарканда (в Паст-Даргомском районе) сохранились памятники того давнего разгрома: развалины, называемые "кафир-кала" - "укрепление неверных", а поблизости - "кафир-мола" - "пещера неверных", где задохнулись несториане.

Некоторые исследователи считают, что Амир Темур "уничтожил последних христиан Центральной Азии". Однако это мнение действительности не соответствует. С самого начала своего правления Амир Темур, при том, что являлся ревностным мусульманином, руководствовался многими положениями "Великой Ясы" Чингисхана, в том числе - необходимой для правителя империи веротерпимостью. Уничтожение самаркандских несториан было не религиозным актом, а его личной реакцией на их миссионерскую выходку. Самаркандская несторианская община погибла в 1376 году, а побывавший при дворе Амира Темура через сорок лет после этого посол кастильского короля Рюи Гонсалес де Клавихо встретил в Самарканде множество христиан - и несториан, и сирийских яковитов, и армян, и греков (православных). Эти люди были переселены Амиром Темуром из завоеванных стран в его столицу: как известно, он свозил отовсюду "самых красивых, самых умелых, самых знающих и самых талантливых", чтобы и их трудами Самарканд украшался ещё больше.

По-видимому, в ХV веке в Центральной Азии ещё имелись укрывавшиеся в глухих местах отдельные общины несториан, а возможно, и других исповеданий. Однако их существование в "катакомбах", при отсутствии епископата и, следовательно, без возможности рукополагать новых священников должно было неминуемо угаснуть. В 1603 году латинский миссионер Гоэс беседовал с правителем восточнотуркестанского города Джамина (ныне Карашар), который хвалил христианство и рассказывал, что христианами были его предки. Однако Гоэс, пересекший всю Центральную Азию, нигде не нашел никаких христиан.

В ХIII веке багдадский несторианский католикос-патриарх имел в своем ведении 25 митрополий, 126 епископских кафедр. В следующем столетии сохранилась только горстка малочисленных несторианских общин в горах Урминэ и Курдистана. Могучая несторианская церковная организация как бы мгновенно остановилась в своем развитии и стала рассыпаться в прах.

Возвышение несториан дошло до того, что они стояли на пороге создания охватывающей всю Азию "христианской империи третьего типа", - отличающейся как от православных держав Византии и Руси, так и от римо-католических государств Запада. Л. Н. Гумилев утверждает даже: "Тысячелетняя история Азии от Мраморного до Желтого моря - это история сложения и гибели этноконфессиональной несторианской цивилизации". В своем фундаментальном труде "Поиски вымышленного царства", ныне являющимся главным пособием по изучению духовной истории Азии монгольского периода, он пишет: "Проблема исчезновения несторианства столь сложна, что заслуживает специального исследования не меньшего объема, чем предпринятое нами". Востоковед Айдер Куркчи подчеркивает: "После Л. Н. Гумилева до сих пор не существует второй попытки "взять тему" - описать причину падения несторианства на Востоке". Взгляд на события, связанные с "несбывшейся историей несторианства", требует анализа исторической ситуации не в одной Центральной Азии, но и в Персии, и в Китае, а в монгольской период - и на Руси. С православной точки зрения эта проблема представляет отнюдь не только исследовательский интерес, но тесно соприкасается со многими животрепещущими проблемами современности. Происшедший всего за несколько десятилетий (по историческим масштабам - мгновенно) крах мощной несторианской организации во всех странах средневековой Азии служит ярким примером того, к чему может привести любое искажение веры и разрыв общения с Вселенской Соборной Церковью. Порочные методы прозелитизма, некогда применявшиеся несторианами и приведшие к почти полному их истреблению в межрелигиозной резне 1339 года, в точности напоминают методику многих нынешних сект: это указание на грозную опасность, которую таит в себе деятельность сектантов в современных центральноазиатских государствах и вообще в мусульманских странах.

Казалось, что несторианам всякий раз не хватало какого-то "чуть-чуть" для осуществления их планов, для достижения величия и господства. Чагатай "чуть-чуть" не успел подавить мусульман Маверроунахра. Мункэ "чуть-чуть" не крестился вместе со своей монгольской державой. Хулагу "чуть-чуть" не сокрушил весь вообще мусульманский мир. В лице Ариг-Буги "чуть-чуть" не появился великий хан, способный объявить несторианство государственной религией империи Чингисидов. Так что же это за "чуть-чуть"? Почему Господь не попустил несторианству восторжествовать?

Погибельным "чуть-чуть" для несториан, как для любых еретиков, явилось отступление от чистоты Христовой веры. Вроде бы "чуточное" искажение догматов или канонов Святой Церкви Господней приводит к ущербности мировоззрения. Отсюда: забвение о спасении собственной души и лихорадочное стремление обратить всех окружающих в свою "конфессию". Отсюда: вместо стремления в Царство Небесное - является желание властвовать и господствовать здесь, на земле. "Чуточная" ложь, примешанная к Божественной Истине, разверзается пропастью, уходящей в бездну погибели.

В истории несторианства не было таких грязных и кровавых страниц, как в истории средневекового папского Рима. Однако при возвышении несторианской церкви в ней уже появлялись те же черты, что и в папизме: властолюбие, политиканство, высокомерие, неразборчивость в средствах и методах проповеди, развращенность духовенства, падение нравов среди верующих.

Напряженность в отношениях между мусульманским и христианским мирами, во многих регионах остро чувствующаяся и в наши дни, коренится именно в средневековых авантюрах папизма и несторианства. До пресловутых "крестовых походов" мусульмане видели в христианстве близкую и дружественную религию; арабские халифы, духовные главы мусульман, христианам покровительствовали. Латинские рыцари и монгольские несториане, шедшие огнем и мечом навязывать свои верования мусульманам, разрушили это согласие. Именно с тех пор мусульмане стали называть христиан не "назаретянами", к которым Коран предписывает уважение и дружелюбие, а "кафирами" - "неверными". Это предубеждение может быть преодолено только православным смирением и кротостью, нелицемерной христианской любовью.

В современных исторических трудах можно встретить сетования: мол, только из-за предательства римо-католиков, обманувших ожидания искавших с ними союза несториан, потерпел поражение "желтый крестовый поход", - иначе, дескать, весь Восток стал бы "христианским". Но это - только человеческие мирские умствования по поводу путей Промысла Божия. Какое именно "христианство" сулил успех монгольских "крестоносцев"? Мы знаем, что Православную Византию разрушили "крестоносцы" папские, вероломно захватившие в 1204 году Константинополь. Какая участь могла ожидать Православную Русь, зажатую между латинством и несторианством? Мы знаем о враждебности несториан к православным: трудно сомневаться в том, что, будь их воля, несторианская деятельность в Московской Руси мало чем отличалась бы от латинских насильственных "миссий" в юго-западных русских областях, захваченных Литвой и Польшей. Но Господь не попустил еретического ига для Русской земли.

Исторический выбор народы Центральной Азии сделали в пользу Ислама: после арабского завоевания большинство населения приняло мусульманство. Однако ещё шесть столетий здесь спокойно существовали многочисленные христианские общины: отношение к мусульманам оставалось благосклонным. Только властолюбие несториан и порочные методы несторианских миссий привели их к крушению.

Если бы христиане Центральной Азии остались "мелькитами", сберегли бы святыню Православной веры, - нет сомнения, что история Церкви здесь была бы неразрывной, без длившегося около четырех веков "провала" в молитве и совершении Таинств. Проповедь Православия тиха и мирна, она чуждается навязчивого прозелитизма: эта проповедь есть прежде всего исповедание любви к Богу и людям, свидетельствуемое чистотой христианской жизни. Такой путь вызывает уважение у приверженцев Ислама.

На протяжении веков многократно возникали тяжелейшие конфликты между мусульманами и римо-католиками, несторианами, а затем и протестантами. Однако последователи, умеющие отделять религию от политики, могут засвидетельствовать: на всем протяжении истории между Исламом и Православием конфликтов не возникало никогда. Яркий пример тому: действия мусульманских правителей Золотой Орды. Восточные Патриархаты сохранялись на территории Египетского и Турецкого султанатов и ныне свободно действуют в мусульманском мире. Еще один ярчайший пример добрососедства мусульман и православных: история основанной в ХIХ веке Туркестанской (Среднеазиатской) епархии Русской Православной церкви.

Первый Туркестанский архипастырь ХIХ века, архиепископ Софония (Сокольский), глубоко изучивший историю Центральной Азии, пишет: "Все громадное, многовековое здание несторианства не устояло в искусительном огне народных переворотов. В нем недоставало смиренной преданности в волю Божию и закрепления его узами Евангельской любви, духовного общения и единения с Церковью Вселенской, - а ещё более недоставало оживления его духом Истины Божией, духом Православия. И вот это дело, казавшееся Божиим и святым, - сгорело, рухнуло и рассыпалось, подобно тем предприятиям и делам, которые слагаются "не из злата, серебра и камения честна, а из дерева, сена и трости" (1 Кор. 3, 12)".

Туркменский народ, избежав религиозных потрясений, не избежал потрясений политических. При переходе власти от Чингисидов к Амиру Темуру и его династии по земле Туркменистана вновь прокатилась война. Эпоху Темура и Темуридов называют "мусульманским Ренессансом": попав в систему Темуридских государств, Туркменистан начал несколько оправляться от бедствий, испытанных при монгольском владычестве. Строятся величественные здания, среди них - знаменитая мечеть в Анау, восстанавливаются мавзолеи Бурейды и аль-Хакама в Мерве. Развиваются искусства, среди них - и фресковая портретная живопись, керамика с изображениями животных и растений, на знаменитых туркменистанских коврах появляется не только орнамент, но и изображение коней и караванов верблюдов. (Вопреки распространенному мнению, запрет на изображение живых существ в Исламе не обязателен и был принят далеко не во всех мусульманских странах.) Туркменские мастера достигают высокого искусства в чеканке, резьбе по камню и дереву, изготавливают стекло, не уступающее венецианским образцам. Развиваются религиозная мысль, суфийская литература и поэзия.

Однако и этот период истории не был безоблачным: Темуриды не смогли хранить мир между собою. Туркменская земля не раз становилась ареной их междоусобиц. И уже в эту эпоху начались набеги так называемых "узбекских" ханов.

"Узбекские" ханы имеют к современному узбекскому народу весьма косвенное отношение. Амир Темур в своем "Уложении" весьма резко отзывается об этих "узбеках", - имея в виду, конечно, отнюдь не население своего родного Маверроунахра. Степные вожди, называвшие себя "узбеками", были потомками мусульманских вельмож хана Узбека, ордынских ветеранов, оставшихся при его дворе после исламизации. Когда распалась Золотая Орда, "узбекская" аристократия ушла в Великую Степь - и там, имея опыт государственной и полководческой деятельности, сумела возглавить кочевников и создать собственные армии. Жители Маверроунахра с древнейших времен отличались лояльностью к действующей власти: когда их край был "чагатайским улусом", они называли себя "чагатаями", а когда воцарились "узбекские" династии - стали именоваться узбеками, и это имя народа сохранилось по сей день.

В начале ХVI века "узбекские" армии завоевывают Маверроунахр. Затем начинается длительнейшая и кровавая борьба за Туркменистан, которую ведут отнюдь не туркменские силы. В соперничество за обладание многострадальной землей вступают персидско-азербайджанская династия Сефевидов, Бухарский "узбекский" эмират и Хорезмийский "узбекский" султанат (ставший впоследствии Хивинским "узбекским" ханством). Каждый из противоборствующих властителей подкупом, коварством или насилием стремится привлечь на свою сторону туркменские племена: вновь под чужими знаменами туркмены идут друг против друга, льется братская кровь. Из числа персидских правителей особой жестокостью отличался Надиршах, по чьему приказу была разрушена Мервская плотина: прежде плодороднейшие земли стали пустыней. Надиршах собирал с туркмен "налог кровью", забирая в свое войско всех, способных носить оружие, - а семьи этих солдат в это же время обременялись непосильными поборами. Разрозненный народ не имел сил свергнуть тирана. Восстали текинцы, - Надиршах восстание подавил и приказал складывать башни из голов казненных повстанцев.

В целом ситуация в Центральной Азии была практически такой же, как положение Руси во времена удельных междоусобиц, когда "князья друг на друга крамолу ковали". В разные периоды на территории региона насчитывалось до сорока государствоподобных образований: местные правители стремились в кровавых конфликтах расширить свои владения или обогатиться за счет соседей. От междоусобной резни не спасало ни единство мусульманской веры, ни этническое тюркское родство, ни сходство языков: братья шли войной на братьев. Развивались дичайшие формы государственного "бизнеса": грабеж соседей и захват пленных для продажи в рабство казались выгоднее, чем мирное развитие собственной экономики. Ужас ситуации усугублялся персидской экспансией, набегами калмыков, казахов и афганских племен. Посланец Петра I Флорио Беневени, побывавший в этом краю в 1723 году, отмечал: "Все генерально между собою драки имеют". По подсчетам историков, в течение целых трех столетий Центральная Азия имела всего шесть мирных лет: все остальное время в различных "горячих точках" шло кровопролитие.

Даже в этой тягостной ситуации положение туркменского народа являлось наихудшим. Воинская доблесть - качество, которое для других народов служило началом создания собственной государственности, для туркмен обернулось бедствием. Абулгази-хан, один из лучших правителей Хивы, искренне симпатизировавший туркменам, однажды обмолвился фразой: "Всем нужна туркменская конница". Это утверждение имеет жуткий смысл: всем нужна была туркменская конница - всем нужна была туркменская кровь. Страшное разорение родной земли Туркменистана вынуждало многих искать лучшей доли в иных краях: и туркменские роды становились на службу чужим правителям. Туркменские отряды оказались на службе у эмиров Бухары или беков Шахрисабза, у казахских ханов или калмыцких тайшей. Туркменскую конницу первой бросали в огонь междоусобиц, и в кровавой игре удельных властолюбий туркмены несли наибольшие потери. Скорбь народа отразилась в строках гениального туркменского поэта Махтумкули:

Грабеж и бедность. И, греша,

Ожесточается душа;

И ветер, яростью дыша,

Огнем проходит над степями.

В Хорезмийско-Хивинском государстве туркменская гвардия играла особую роль, и туркменская аристократия постепенно начала выдвигаться в правительственные круги. Несколько раз туркменским вельможам даже удавалось оттеснить ордынскую династию и самим на некоторое время возглавить Хорезм. Но, как и прежде сельджуки, так и эти туркменские правители "пользы народу не принесли", - ибо думали лишь о своей власти и чести или, в лучшем случае, только о собственном племени, а не обо всем туркменском народе. Лучшие сыны народа остро чувствовали необходимость объединения; Махтумкули призывал:

Теке, гоклен, языр, алиль, иомуд Пускай семьей единою живут.

Однако мудрого и самоотверженного вождя, способного дать Туркменистану единство, не находилось.

Невыносимые условия жизни в смутные времена заставляли людей уходить в дальнюю эмиграцию. Десятки тысяч туркмен переселялись в стабильные государства: в Турецкий султанат или в Россию (несколько многочисленных туркменских родов осело в Астрахани). Русский царь Петр I, известный своим стремлением "прорубать окна" на различные моря, сделал попытку выйти на Каспий. Туркмены были проводниками отряда князя Бековича-Черкасского, погибшего в этой военной авантюре. В России туркмены были хорошо известны: и честностью своих купцов, и гостеприимством, проявляемым в своем собственном краю. Русский "торговый человек" Мартын Кондратьев в 1647 году отмечал: "Туркменские люди пропускают нас вцеле, и шкоды никакой ни в чем от туркменцев не бывает". Туркмены соперничали с калмыками за получение выгодной работы: охраны направлявшихся в глубь Азии русских купеческих караванов. Туркменский правитель Хорезма Исфендиар-хан вынашивал идею союза Хорезма, России и Бухары для борьбы с набегами калмыков. Туркмены искали союза и дружбы с Россией (но, конечно, отнюдь не российского военного вторжения, как это произошло впоследствии).

Духовной опорой туркменского народа в тяжелые времена стал суфизм: аскетически-политическая форма Ислама, многими своими чертами напоминающая православное монашество.

Суфизм есть реакция на "мир, лежащий во зле": суфий отрешается от этого зла, уходя в свой внутренний мир и занимаясь его совершенством. Суфийская литература, прежде всего - поэзия, сочетает в себе красоту формы и глубину философской мысли. Широкое распространение суфизма в Туркменистане началось ещё в ХI веке. Изобретателем знаменитой суфийской поэтической строфы "рубайя" был туркмен Абу-Саид. В городе Нисе (бывшей столице древней Парфии) находилось более 400 почитаемых гробниц суфийских шейхов, так что Нису называли "Малой Сирией". Жизнеописания шейхов служили для туркмен таким же утешением, как для русских - жития святых.

Отток туркменов-сельджуков за пределы родной земли, тяжелейший монгольский гнет, роль наемного "воинского мяса" в центральноазиатских междоусобицах - все это грозило гибелью, полным уничтожением туркменского этноса. Однако, хотя и не сумев достичь единения политического, туркмены сохранили глубинное духовное единство, - потому в жутких условиях смогли совершить главное: выстоять и выжить, сохраниться как народ, способный вновь заявить о себе в истории.

В наши дни Президент Сапармурат Туркменбаши с полным правом утверждает: "Да, у нас не было государства, но у нас были сильные и энергичные предки. Благодаря им, несмотря на тяжелейшие испытания, туркмены сохранили свой язык, традиции и обычаи, развили свое самобытное искусство, пропущенное через сито чистоты и таланта народа. Мы можем гордиться этим".

В 1839 году Казахский Большой Жуз в поисках защиты от кокандско-афганских нашествий принял решение о присоединении к Российской империи, а затем - восставшие против власти Коканда киргизы Таласской и Чуйской долин тоже призвали на помощь Россию. За этим мирным продвижением в Центральную Азию последовала военная авантюра императора Александра II, затеявшего соперничество с Великобританией за "сферы влияния на Востоке". Ни в Маверроунахр, ни в Туркменистан русского "белого царя" не звал никто: дальнейшие события явились интервенцией, завоевательной войной. Русские войска захватили государства Маверроунахра, из-за своей раздробленности и взаимных распрей не сумевшие устоять против завоевателей (независимость сохранил только Бухарский эмират). Но в Туркменистане могучая Российская империя нежданно встретила твердое сопротивление.

"Двадцать долгих лет туркмены, одновременно отражая нашествие хивинцев, бухарцев, иранцев, курдов, вели борьбу с царскими войсками... Победоносно завоевывая все новые земли в Средней Азии, русская армия споткнулась и надолго застряла в Туркменистане. Каждый шаг царских войск в глубь туркменских земель стоил обеим сторонам многих человеческих жизней", - пишет Овез Гундогдыев.

В ведении военных действий туркмены отличались благородством, словно в соответствии со своим героическим эпосом "Героглы":

Из-за угла не нападай,

Лишь трусы прячутся в углы.

Идя на бой, предупреждай:

Сражаться идет Героглы!

Гениальный полководец завоевателей, генерал Скобелев (личность весьма неоднозначная: в Средней Азии он оставил по себе недобрую память), положившись на честное слово туркмен, в сопровождении их отряда спокойно разъезжал по покоряемому краю.

К сожалению, противоположная сторона таким благородством не отличалась. Некоторые российские генералы не понимали и не желали понимать, в каком краю оказались. Этих военных карьеристов раздражала невозможность посылки в Петербург победных реляций. На их совести клевета на туркмен и провоцирование русских войск на жестокость. Русская армия, известная своим человечным отношением к мирному населению, нигде и никогда - ни прежде, ни после - не проявляла себя так недостойно, как при завоевании Туркменистана. Это завоевание - позорное пятно российской истории, требующее покаяния в сознании русского народа и в честных трудах русских историков.

Однако нужно сказать, что дальнейшие действия России в покоренном Туркменистане никак не вписываются в схему колониального захвата.

"Лев британской разведки" С. Рейли называл политику Российской империи в Средней Азии "странной, но эффективной". Действительно, привычным к административным и миссионерским насилиям над завоеванными странами государствам могла показаться непонятной позиция российских властей: не покорять, а просто присутствовать, не навязывать своих взглядов и традиций, а поддерживать местную религию и культуру. В неприкосновенности оставались не только имущественные права населения, но и привилегии среднеазиатской аристократии, представители которой вдобавок к прежним титулам получали русские дворянские звания: туркменские беки сделались одновременно и российскими князьями. В немногочисленном тогда российском высшем военном командовании были предусмотрены специальные вакансии для генералов-мусульман: известны три туркменских военачальника в звании российских генералов; кроме того, шестнадцать офицеров-туркмен были "полными" георгиевскими кавалерами.

На местах имперские представители в "российском Туркестане" осуществляли только контроль: реальная власть оставалась в руках местной аристократии. Администрация "российского Туркестана" строго следила лишь за тем, чтобы повсюду в крае сохранялись мир, закон, порядок.

Нужно отдать должное российским властям: они сразу поняли, что туркмены - особый народ, требующий особого отношения, и Туркменистан был выделен в особый регион империи - Закаспий.

По Промыслу Божьему, "странные завоеватели" явились в многострадальную страну как миротворцы. Российская империя сыграла для Центральной Азии ту же роль, какую некогда Золотая Орда - для раздробленной на удельные княжества Руси. В мирных условиях, принесенных Российской империей, туркмены сумели, наконец, преодолеть внутреннюю разобщенность и осознать себя единым народом: это была основная предпосылка для обретения собственной государственности. Нужно отметить также, что российский "протекторат" над Туркменистаном был несравненно мягче, чем золотоордынский "протекторат" над Русью.

Прежде всего, российская власть сразу проявила свое уважение к Исламу, как к главенствующей религии региона. Имперские чиновники в этом краю не просто демонстрировали веротерпимость, но стремились покровительствовать мусульманам. В инструкциях направлявшимся в Туркменистан чиновникам сразу же за призывом к верности Отечеству и Царскому Престолу следовало требование "проявлять справедливость к нуждам и интересам мусульман". Полностью были сохранены привилегии, доходы и владения ("вакуфы") исламского духовенства, не облагавшиеся налогом; вдобавок преподавателям мусульманских учебных заведений - медресе и мектебов - стали выплачивать государственное жалованье. За счет имперской казны был массовым тиражом издан Коран - весь тираж был безвозмездно передан исламскому духовенству. Пять тысяч томов направлено в Закаспий (Туркменистан). Крупные дотации выделялись на реставрацию старинных мечетей. На личные средства царя Александра III была восстановлена из развалин знаменитая ташкентская мечеть Джами. В обращенной к "белому царю", как здесь называли российского императора, благодарственной речи, казий ташкентских мусульман Мухаммед Мухитдин Ходжа говорил: "Хвала Аллаху! При белом царе ничто не мешает нам следовать адату и шариату. Повсеместно у всех народов наиболее почитаются два предмета - религия и знание. И правитель, оказывающий покровительство этим двум предметам, большей милости оказать не может".

Разгадка "странной политики" России видится в том, что политика эта была проникнута духом Православия - духом смирения, братолюбия и кротости. Поэтому неудивительно, что мусульмане Туркестана добротою и радушием встретили иноземцев - православных русских людей.

Православие явилось в этот край не как торжествующая религия завоевателей, а смиренно, лишь для скромного пастырского окормления переселенцев: ссыльного уральского казачества и безземельных крестьян из густонаселенных областей России. К этим бедствующим скитальцам туркменские мусульмане отнеслись с высоким милосердием. Иеромонах Харитон, очевидец того времени, свидетельствует: "Местные жители сочувствуют бедным переселенцам, без того многие бы поумирали бы с голоду и нужды".

Русские люди и в далеком краю помнили о родной православной вере. Как только они обживались на новом месте, первой их заботой становилось создание храма. И в этом им помогала щедрая рука мусульман. Три сельских храма в Туркестане были полностью построены на средства мусульманских жертвователей.

Вместе мусульмане и христиане Туркестана осуществляли дела благотворительности, создавали приюты для детей-сирот. Помимо средств православного Казанско-Богородичного братства, большую помощь в этом оказал дар Бухарского эмира Саида Алимхана, приславшего десять тысяч червонцев "на доброе дело". В приютах вместе воспитывались сироты разных национальностей: Закон Божий местным детям преподавал мулла, русским - православный священник.

Туркмены относились к православному духовенству с уважением, а к православным обрядам - с доброжелательным любопытством. Сохранились описания того, как в дни церковных праздников туркмены во множестве собирались неподалеку от храма, наблюдали за Крестным ходом, а когда православное торжество заканчивалось, - устраивали собственный праздник: демонстрировали искусство джигитовки, играли на музыкальных инструментах, пели. Взаимное любопытство приводило к сближению туркмен и русских. Как известно, туркменский народ отличался широким гостеприимством, - а относительно русских поэт М. Ю. Лермонтов однажды точно заметил: "Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить".

Истинная миссия Православия в Туркестане виделась в том, чтобы мусульмане стали терпимо и с уважением относиться к христианам.

В 1899 году ферганский губернатор Чайковский писал царю: "Цель сближения правительства с местным мусульманским населением будет вернее достигнута путем любвеобильного учения Христова. На почве сострадания, милосердия, любви, понятных и мусульманам, гораздо легче может последовать доверчивое сближение личных мировоззрений и достигнуто смягчение отношений. Местному мусульманскому населению желательно дать полное представление и понятие о православном быте, о нравственных его стремлениях.

Устройство благолепных обителей, широкое развитие церковного строительства, открытие домов призрения местных убогих, калек и душевнобольных, лишенных в настоящее время всякого попечения, основание училищ для дарового начального образования и изучения ремесел, - все это, несомнительно, послужит лучшим средством для полного и доверчивого сближения и утверждения крепкой связи местного населения с русским народом".

Именно это место из докладной ферганского губернатора император Николай II выделил, пометив: "Особому вниманию обер-прокурора Священного Синода".

В тяжелейших трудах ради душ собственной паствы, оказавшихся здесь русских людей, совершало свое служение православное духовенство Туркестана. Нет, это совсем не было похоже на приход "религии колонизаторов". Западные миссионеры присылали из покоренных стран Азии и Африки блистательные рапорты о десятках тысяч обращенных (результаты их деятельности обычно рассыпались в пыль, как только "просветители" уходили восвояси). Но что было в "имперском" Туркестане? Никакого миссионерства среди мусульманских народов Туркестанская епархия практически не вела. А на робкую попытку епископа Григория (Полетаева) организовать проповедь среди ещё имевшихся в Киргизии язычников, - ответом явился указ генерал-губернатора Вревского от 6 марта 1893 года: "Управление религиозными делами кара-киргизов предоставляется сартскому (то есть узбекскому) мусульманскому духовенству".

В 1912 году епископ Димитрий (Абашидзе) приводил весьма своеобразную статистику "обращений" за весь период присутствия Российской империи в Туркестане. В течение "имперского периода" крестились: 8 кара-киргизов, 2 туркмена, 3 сарта (узбека) и 1 перс (вероятно, таджик). И это вся миссия почти за полстолетия! В то же время: 9 россиян в Туркестане приняло мусульманство, среди них оказался даже священник по фамилии Громов (последний, впрочем, пробыл в Исламе всего 6 лет; побывав даже муллой, он впоследствии вернулся в лоно Православия). Очевидно, перемена веры была сделана этими немногими людьми из внутренних побуждений, нисколько не затрагивая общие отношения между православными и мусульманами.

Видится, что отсутствие миссионерства среди мусульман вызвано даже не тем, что у епархии не было сил и средств для такой деятельности. Умнейшие из православных деятелей в Туркестане понимали, что центральноазиатские народы более тысячелетия тому назад сделали свой исторический выбор в пользу Ислама и что попытки поколебать религиозно-национальный монолит их веры могут оказаться не только бесплодны, но и вредоносны.

Вот интересный диалог того времени протоиерея Андрея Малова, одного из ревностнейших пастырей Туркестана, с пришедшим к нему мусульманином, решившим креститься.

- Что это тебе вздумалось? - спросил о. Андрей.

- Да я вижу, что ваша вера лучше, - отвечал пришедший. - Вижу, что русских Бог любит. Вот, знает Бог, что вы любите снег, морозы, любите кататься на санях, - и вот никогда у нас снегу не бывало, а пришли русские, пришла зима, на санях русские катаются!

- Все это хорошо, да ведь наша вера трудная...

- Чем трудная? - возразил пришедший. - Русские меньше молятся, чем мусульмане.

Однако о. Андрей отослал его с напутствием: сначала выучить славянский язык, чтобы понимать церковные службы, а уж потом приходить креститься. Этот мусульманин больше к нему не обращался.

Преосвященный Димитрий (Абашидзе) заявлял прямо: "Мусульманские подданные всегда были и остаются друзьями Православной России; а в своей собственной среде мы видим отступников, безбожников, предателей". Миссионерская деятельность этого выдающегося архипастыря Туркестана была направлена отнюдь не на противодействие Исламу, - а на борьбу с сектантством и губительным революционным поветрием.

Ислам, благожелательно относящийся к "людям Книги" - христианам, в то же время болезненно реагирует на попытки миссионерства в его собственной среде. Православные таких попыток не делали - и отношения между ними и мусульманами сложились наилучшие.

Встретив русских переселенцев милосердием и гостеприимством, мусульмане сочувственно отнеслись и к их религиозным нуждам. Храмы они называли "русскими мечетями", священника - "русский мулла в черном халате". Один крестьянин из села Троицкое (ныне город Чирчик), занимавшийся сборами средств на строительство храма, рассказывал, как в его избу вдруг явился "человек в большой чалме и в очень блестящем тулупе (очевидно, в парчовом чапане)". Крестьянин сначала страшно перепугался. Но пришедший, оказавшийся муллой из соседнего кишлака, положил перед ним мешочек с несколькими золотыми монетами, - пожертвование на "русскую мечеть".

Божественные службы совершались первоначально на "походных" алтарях, в "походных" храмах. Эти картины заставляют вспомнить о том, как в древности совершались Богослужения для "ходящих людей" - кочевников. Так же и переселенцы "не имели для себя спокойного места". На привалах обычно устраивалось что-то вроде часовни: навес из подручных материалов, под которым размещался переносной алтарь. На нем священник совершал Литургию, а молящиеся стояли вокруг, под открытым небом. При продолжительных стоянках сооружались "походные храмы": ими были небольшие строения из бревен или палатки из непромокаемой ткани (в качестве материала для таких храмов-палаток православные начали использовать местную ткань: "кокандскую мату"). Первым домом Божиим в Красноводске явилась "походная церковь кавказского отряда" - удлиненный дощатый шалаш, внутри которого размещались складной иконостас и переносной алтарь. "Временным храмом" для первого православного прихода края, созданного в 1850 году в городе Копале, стала большая юрта; таков же был первоначально дом молитвы в городе Каракол. (Это заставляет вспомнить "золотые" церковные юрты, воздвигавшиеся ханскими женами и монгольскими вельможами во времена Чингисидов, хотя, конечно, храмы-юрты русских переселенцев были обставлены не так роскошно.)

Священников для всех открывающихся приходов взять было неоткуда. Духовенство ехало из России в Туркестан крайне неохотно, из-за боязни перед дальним краем и населявшими его незнакомыми народами, известий о землетрясениях, эпидемиях чумы и холеры, слухов о трудностях священнического служения в этом краю. Попыткой хоть как-то удовлетворить нужду верующих в Богослужениях и Таинствах было учреждение штата разъездных священников. Такой пастырь с "походной церковью" (то есть с переносным алтарем и складным иконостасом) посещал селения, не имевшие своих священников. Это поприще требовало мужества и крепких телесных сил. Тогдашние дороги были плохи; далеко не везде могла проехать телега или арба. Священнику приходилось переплывать бурные горные реки, ездить верхом или идти пешком, неся с собою "походную церковь" и дорожные припасы. После создания на озере Иссык-Куль Свято-Троицкого мужского монастыря послушание служения в качестве разъездных пастырей стало возлагаться на его иеромонахов.

Когда в Туркестане построили железные дороги, по каждой их ветке были пущены "вагоны-церкви". Они останавливались на станциях и полустанках, и окрестные жители, заранее оповещенные о времени их прибытия, собирались к "вагону-церкви" для участия в Богослужении. Священники этих "храмов на колесах" совершали и требы: крещение младенцев, венчание, отпевание. Перед Пасхой снаряжались экстренные поезда, состоявшие из паровоза и "вагона-церкви": для освящения куличей. Особым благолепием отличался "вагон-церковь" во имя святых равноапостольных царя Константина и царицы Елены: украшенный позолотой снаружи и внутри, с иконостасом и иконами работы санкт-петербургских мастеров. Для организации деятельности привокзальных храмов и "вагонов-церквей" учреждались особые "железнодорожные благочиния".

Первоначально приходы Туркестана находились в ведении частью Оренбургских, частью - Томских архиереев; Закаспий (Туркестан) был в церковном отношении произвольно причислен к Грузинскому Экзархату. Наконец, когда стало очевидно, что для окормления этого необъятного края требуется отдельная архиерейская кафедра, в 1871 году была учреждена Ташкентская и Туркестанская епархия Русской Православной Церкви.

Появление в Туркестане православных приходов и храмов в большинстве случаев не было бы возможно, не будь горячей любви к Матери-Церкви у русских крестьян, купечества и казачества. Очевидец создания епархии священник Евстафий Малаховский свидетельствует: "Переселенец-хлебороб был счастлив, когда после долгих прошений и скитаний ему, наконец, удавалось получить надел земли. Первой заботой его после этого было построить хотя бы маленький храм, и своими жертвами и трудами он вскоре воздвигал его". Когда у христианской общины не хватало средств, они избирали из своей среды благочестивых сборщиков и посылали их по городам Туркестана. Русские предприниматели и купцы, развивавшие торговлю и промышленность края, не только созидали храмы в городах, но и охотно откликались на просьбы сельчан о помощи в святом деле храмоздательства.

В 80-х годах ХIХ века начали создаваться первые постоянные - из камня или дерева - православные храмы на территории Туркменистана: в Теджене (1883), Асхабаде (Ашхабаде), станице Николаевской, Кызыл-Арвате, Чикишляре, Серахсе, Каракале (1885), Красноводске (ныне город Туркменбаши), Мерве (ныне город Мары), Ак-Тепе, поселках Ванновский (ныне город Безмейин), Алексиевский и Казанджик (1886), Тахтабазаре и поселке Фирюза под Асхабадом (1888), Кушке (1889).

Хотя приходы Закаспия были произвольно включены в состав Грузинского Экзархата, однако церковная ситуация в самой Грузии была сложна и требовала постоянного присутствия архиереев, так что ни экзархи Грузии, ни их викарии за двадцать лет ни разу не сумели посетить свою закаспийскую паству, ограничиваясь перепиской и присылкой по почте антиминсов для новосозданных храмов. В 1900 году Закаспийские благочиния были включены в состав Ташкентской и Туркестанской епархии.

Когда Закаспий ещё не входил в Туркестанскую епархию, оттуда была оказана здешней пастве братская помощь: был пущен "вагон-церковь" по маршруту "Асхабад - Самарканд". Впоследствии в Асхабаде появился свой "вагон-церковь", курсировавший по Мургабской железнодорожной ветке.

Нужно сказать, что закаспийские православные проявили особую ревностность. Перед катастрофой 1917 года Асхабад являлся "самым церковным городом" во всей епархии: здесь имелось 22 храма, среди которых красотой и величественностью выделялись Воскресенский и Александро-Невский соборы, храм во имя святителя Алексия при техническом училище. Михаил-Архангельский, Свято-Никольский и Свято-Георгиевский (гимназический) храмы. Из них при большевиках уцелело только одно здание Александро-Невского храма (отреставрированного и вновь открытого в 1993 году).

В Красноводске имелось три храма. Один из них, во имя святого Архистратига Михаила, в 1995 году при разливе Каспия оказался под угрозой затопления. Русские моряки перенесли его с затопляемого места полуострова и поставили вновь на безопасном месте. (Это - единственный сохранившийся храм Красноводска, ныне действующий.) В Кушке были созданы казачий собор и приходской храм. В Мерве был построен прекрасный храм в стиле русского "барокко". Один из первых храмов Закаспия, в станице Николаевской Мангышлакского уезда, был построен в 1884 году, когда там жило всего 25 казачьих семей. Строил этот храм во имя святой равноапостольной Нины (деревянный на каменном фундаменте) казак Захария Дубский с помощью других станичников. В 1895 году жители села Михайловское Асхабадского уезда воздвигли храм из горного камня в честь Преображения Господня. На острове Малом Долгом, где размещался поселок русских рыбаков, в 1895 году был построен красивый храм во имя святителя Николая Мирликийского, из сосновых брусьев на фундаменте из тесаного камня. Рыбаки острова Долгого происходили из Астрахани, за помощью в храмоздательстве обратились к своим землякам астраханским купцам, и те прислали доброхотные пожертвования. В этом же году был построен большой "каменный" храм с колокольней во имя святителя Алексия Московского, в селе Ванновском (ныне Безмейин).

В условиях, когда Закаспий пребывал без полноценного архиерейского возглавления, успехи церковного строительства в этом краю явились во многом заслугой благочинных его приходов - протоиереев Алексия Танашевича, Василия Покровского, Михаила Колобова.

Особой является история возникновения в Туркменистане города Байрам-Али и его храма. Император Александр III Миротворец, знавший о славе древнего Мерва, решил возродить знаменитый Мервский оазис - область, сделавшуюся засушливой полупустыней после того, как Бухарский эмир Хайдер в 1799 году разрушил Султан-Бентскую плотину. Расходы по превращению пустыни вновь в цветущий край Александр III решил принять на свой личный счет и в 1887 году издал указ: "Все, впусте лежащие земли по течению реки Мургаба, на которые по сооружению плотины известной под названием Султан-Бентской, возможно будет распространить орошение без ущерба, однако же, для прочих орошаемых уже водами этой реки частей Мервского оазиса, - признать собственностью царствующего императора, с наименованием Мургабским Государевым Имением".

За безводные и бесплодные земли туркменские старейшины получили огромную компенсацию - сто пятьдесят тысяч червонцев; после этого туркмены прозвали русского царя "хозяином песка". Центром управления работ по сооружению плотины стала железнодорожная станция Байрам-Али, расположенная неподалеку от развалин древнего Мерва. Первый инженерный проект плотины оказался неудачен; только в 1895 году план орошения оазиса осуществился, было создано Гиндукушское водохранилище и от него проведен "царский канал". На возрожденные земли, также за счет императора, были переведены пожелавшие там расселиться 250 туркменских семейств. У железнодорожной станции был выстроен город Байрам-Али: из белокаменных зданий, стилизованных под туркменское и персидское зодчество. В городе были посажены рощи миндальных деревьев, сады и парки, растения для которых доставлялись из Китая, Индии, Мексики. Работы по возрождению Мервского оазиса стоили Александру III около полутора миллионов золотых рублей. В 1902 году благочинный церквей Закаспия протоиерей Михаил Колобов возбудил ходатайство о создании в Байрам-Али храма. Мургабское Имение было не простое, а Государево, поэтому храм в нем создавали лучшие мастера русского искусства - архитектор В. Щусев и художник М. Нестеров.

Туркестан, прежде неизведанный край, привлек внимание выдающихся русских ученых и деятелей культуры. Здесь трудились Н. М. Пржевальский, Потанин, Северцов, Федченко и многие другие. Порой им удавалось делать открытия, обогащающие историческую память народов Центральной Азии, - так, например, археологом А. Вяткиным была обнаружена обсерватория Улугбека. Среди последующих исследователей необходимо назвать В. В. Бартольда, С. П. Толстова, М. Е. Массона, Г. А. Пугаченкову, Л. Н. Гумилева - ученых, которых без всяких оговорок следует назвать великими.

Образцом того, каким может и должен быть русский православный человек на Востоке, явилась личность Николая Остроумова - замечательного мыслителя, историка, этнографа, храмоздателя, просветителя. С первых же шагов деятельности Остроумова в этом краю проявились и его приверженность к родной православной духовности, и открытость его сердца для любви к народам Центральной Азии. Его попечением была создана система разнообразных школ и училищ, в их числе и "русско-туземных" для детей и юношества коренных народов, дававших возможность получить образование на основе новейшей науки. Он начал издавать первую в крае газету на тюркском языке, которую узбекский мыслитель Абдурауф Фитрат впоследствии назвал "светильником знания для всего Туркестана". В совершенстве владевший всеми языками народов Центральной Азии, он перевел на русский множество местных народных сказок, произведения гения туркменской литературы Махтумкули, узбекского поэта Мукими и многое другое. Он глубоко изучал мусульманство, и плодом его изысканий явились шесть томов "Исламоведения". Остроумов был дружен с мусульманским духовенством; об искренности этих отношений свидетельствуют страницы его личного дневника. Так, к примеру, он пишет:

"Сегодня начался у мусульман большой праздник разговления после 30-дневного поста в месяц Рамадан. Я ездил в старый город, чтобы поздравить с праздником моего сердечного друга, казия Мухитдин-ходжу, и пил у него чай. К казию приезжали почтенные мусульмане с поздравлениями. Я заехал к старшему аксакалу, имаму Инаам-ходже, в доме которого в первый раз увидел египетских голубей (кумри) с черной полоской на шее. Хозяин дома объяснил мне, что эти голуби пользуются у мусульман большим почетом, потому что они хорошо выговаривают звуки имени Божиего: "он-он" (Сущий). И мусульманские поэты приравнивают этих голубей к соловьям в своих стихотворениях".

В то же время Остроумов оставался глубоко верующим и ревностным православным христианином. Он был "душою" просветительной и благотворительной деятельности Православного Епархиального Братства; сам выступал перед народом с блестящими лекциями на богословские и христианско-нравственные темы. Им переведено на узбекский язык и издано Святое Евангелие. Став председателем комитета на постройке в Ташкенте храма во имя преподобного Сергия Радонежского, Остроумов всего себя посвятил созданию этого прекрасного дома Божия. Он состоял в переписке с видными иерархами Русской Православной Церкви.

Однажды, получив в подарок от митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского) русский перевод Нового Завета, Остроумов записал в своем дневнике:

"Я тотчас же раскрыл Священную Книгу. Открылось Евангелие Луки, и я прочитал: "Блаженны вы, когда возненавидят вас люди... Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь". Вот в какой Книге нужно искать утешения в минуты скорби!"

При оценке русского влияния на Туркменистан необходимо учитывать ещё тот факт, что Российская империя являлась одной из мощнейших промышленных держав того времени. Раскрепощение крестьян, совершенное Александром II Освободителем, вызвало взрыв творческой энергии народа - Россия принялась стремительно осваивать вершины научной и технической мысли. Создалась высокоразвитая экономика. По прогнозам специалистов, к 20-м годам ХХ века Российская империя должна была стать самой могучей и процветающей страной мира (этому помешали Первая мировая война и революционная катастрофа). Когда Туркменистан попал в российскую орбиту, здесь также началось строительство железных дорог, фабрик, заводов, расширение сети учебных заведений; все больше туркмен становилось деятелями промышленности и коммерции.

В то же время российские интеллигентные круги все больше заражались маловерием, безбожием, неприязнью к государственному устройству. Целый спектр политических партий: от "розовых" кадетов до кровавых террористов-эсеров - расшатывал устои державы, рвался к политической власти. Их идеями и настроениями заразилась и часть русской интеллигенции Туркестана. Положение усугублялось ещё и тем, что в этот край, как в Сибирь, ссылались подрывные элементы: и здесь эти профессиональные революционеры развертывали свою губительную агитацию.

Смута 1905 года, потрясшая Россию, не миновала и Туркестана. В Ташкенте и других городах вспыхивали мятежи, бунтовала учащаяся молодежь. "Либеральная" интеллигенция и с общественных трибун, и в печати поносила царя, законную власть. По сути, силилась разжечь братоубийство. Вспышки вооруженного мятежа были подавлены, но яд революционной пропаганды остановлен не был и продолжал разливаться все шире, и шире.

Революция 1905 года была только "генеральной репетицией" темных сил кануном переворота 1917 года.

Перед грозным испытанием Господь укрепил Туркестанскую ниву Свою, послав на неё достойного архипастыря. Им стал архиепископ Димитрий, происходивший из древнего грузинского рода князей Абашидзе. При его возглавлении православная епархия достигла небывалого расцвета.

Даже сейчас, когда к нашим услугам самолеты и автомобили, кажутся поразительными размах и стремительность передвижений Владыки Димитрия по епархии. Преодоление центральноазиатских дорог ещё в начале ХХ века считалось для путешественников подвигом; о "гиблых местах", сквозь которые им приходилось идти, с ужасом вспоминали молодые разъездные священники. Преосвященный Димитрий сумел посетить все углы и закоулки этого необъятного края. Часто его выручала приобретенная в юности кавалерийская выучка. Однажды Владыке пришлось верхом на коне переплывать бурную реку. Выйдя на берег в мокрой одежде, он пошутил: "Теперь-то я понял, что я - настоящий туркменский архиерей!"

Подробно и методично Преосвященный Димитрий один за другим объезжал благочиннические округа. Он был первым архиереем Русской Церкви, ступившим на землю Туркменистана: прежде экзархи Грузии не находили возможности посетить паству Закаспия.

Зато теперь сын Православной Иверии побывал во всех закаспийских городах и селениях. Маршруты поездок архипастыря предварительно публиковались в журнале "Туркестанские епархиальные ведомости" (им же основанном), - при этом помечалось, что сроки прибытия в тот или иной населенный пункт могут быть передвинуты из-за возникающих на пути "церковных надобностей". Такие "надобности" чаще всего появлялись в селениях, где ещё не было храма. Тут Владыка Димитрий времени не жалел: пламенно проповедовал, воодушевлял, стыдил за недостаток усердия к святой вере, так что крестьяне позажиточнее тут же развязывали кошельки и все село, засучив рукава, приступало к строительству. Вскоре новый храм появлялся, - а у архиерея прибавлялось хлопот, ибо к нему поступала очередная просьба прислать священника.

При таком образе действий архипастыря за те шесть лет, когда он окормлял епархию, число храмов в Туркестане увеличилось более чем вдвое (с 78 до 161). "Туркестанские епархиальные ведомости" ежемесячно сообщали то об освящении новых храмов, то о начале строительства. Перечислять их все значит переписать половину названий сел и поселков с карты Туркестанского края 1912 года.

Неутомимые храмоздатели-асхабадцы, вдохновленные посещением Владыки Димитрия, с 1906 по 1912 год успели выстроить шесть новых домов Божиих.

Продолжалось украшение главного храма столицы Закаспия - Асхабадского собора Воскресения Христова. Воскресенский собор был заново расписан фресками в стиле художника Виктора Васнецова, новыми большими образами Господа и четырех евангелистов. Об этом соборе современники писали: "Соборный храм Асхабада, изобилующий арками, подобен таинственному Небесному дворцу" (храм уничтожен в 1924 году).

В делах благочестия принимали участие все слои населения: так, например, имеется известие о том, что извозчики Асхабада решили поставить в собор икону "Нагорная проповедь".

В 1908 году православный Закаспий торжественно встречал икону святого великомученика Пантелеимона афонского письма: благословение от Святой Горы, безвозмездный дар иноков-святогорцев для Свято-Александринского (во имя святой мученицы царицы Александры) "вагона-церкви", то есть для всего края.

В 1910 году двумя выдающимися мастерами русского искусства, архитектором Алексеем Щусевым и художником Михаилом Нестеровым было завершено создание Свято-Алексиевского храма в Государевом Имении Байрам-Али. Творческое содружество этих замечательных художников в трудах на благо Церкви началось в Москве созданием храма Марфо-Мариинской обители и продолжилось теперь на далекой земле Туркменистана. Байрам-Алийский храм, построенный в форме креста, отличался нежной и затейливой красотой. Фрески Нестерова в нем - и поныне неизвестная искусствоведам страница творчества великого мастера.

Храм в Государевом Имении был освящен в честь святителя Алексия Московского, являвшегося Небесным Покровителем наследника Престола, царевича Алексия. Этот храм посещали представители многих знатных русских родов, приезжавшие в Байрам-Али как на почетный курорт (подобный которому по климату для лечения заболеваний почек имеется лишь в Египте). В 1932 году Свято-Алексиевский храм был у верующих конфискован, в здании устраивали столовую, сиропный цех, склады, даже баню; несколько раз случались пожары. В 1991 году храм, лежащий в развалинах, без купола и крыши, был возвращен Церкви; стараниями прихода он восстановлен до той степени, что в нем можно совершать Богослужения, но средств на полноценную реставрацию нет, уникальные фрески М. Нестерова в плачевном состоянии...

В 1911 году в Асхабаде при кладбищенском храме организовалась женская иноческая община под руководством молодой и энергичной начальницы, монахини Евгении. (После революции община продолжала свое существование "в катакомбах": сосланная в Асхабад игумения Ташкентского Свято-Никольского женского монастыря мать Лидия (Нагорнова) вместе с матерью Евгенией и её сестрами-послушницами организовывали помощь ссыльным архиереям и гонимому духовенству. Когда эта деятельность в конце 20-х годов была раскрыта чекистами, игумения Лидия бежала в Ташкент, большинство сестер тоже разъехалось по разным местам, а мать Евгения укрылась в поселке Теджен. Впоследствии она вернулась в Ашхабад, где мирно скончалась в 1953 году глубокой старицей, оставив по себе добрую и благодарную память.)

После дарования императором Николаем II "либеральных свобод" все больше распоясывались пропагандисты безбожия и революционного насилия. Владыка Димитрий (Абашидзе) превосходно понимал суть этих "хищных волков" и пытался предостеречь туркестанскую паству от тайных врагов Православной Церкви и России. Так, в 1907 году, при освящении Софийского кафедрального собора, он говорил: "Наши добрые друзья - мусульмане Туркестана своею искренней любовью к народу русскому оказались настоящими братьями нашими, гораздо более близкими к нам, чем некоторые изменники, будто исповедующие даже православную веру, но исподтишка заколебавшие устои русской жизни. Вот уже четыре года, как обнаглевшие враги не дают покоя народу русскому и сеют смуту, пользуясь недальновидностью русской молодежи, поддающейся лукавой их проповеди. Опасность, ужасная опасность, горе и горе грозит земле нашей от пакостников плоти нашей, безбожников, социалистов-изменников и их прямых руководителей - тайных врагов наших".

Не ограничиваясь устным обличением носителей революционной заразы, не брезгующих в своих целях и разжиганием межнациональной розни, Преосвященный Димитрий в 1907 году разослал по всем приходам окружное Послание, предупреждавшее пастырей и паству:

"Оказались среди нас изменники, по имени считавшиеся сынами России, а на деле явившиеся лютейшими врагами отечества. Они решили, что сейчас самое удобное время всколыхнуть Россию, помутить её истинных сынов, создать среди них рознь, вызвать вражду между братьями, словом, взяться за дело диавольское. Вспомним, возлюбленные, как эти бесстыжие изменники, явившись в наш отдаленный край, где людей русских немного, вкрадчивыми речами натравляли нас на наших многочисленных соседей, а этих последних возбуждали против нас, уговаривая совершить над нами насилие. Но мирные богобоязненные сыны степей, мусульмане не поддались соблазну, они оказались мудрее и дальновиднее наших образованных изменников, не вняли наветам их и просили законную власть изгнать их из среды своей".

(Послание архипастыря сохранилось в государственных архивах: в описи, сделанной большевистским чиновником, этот документ назван "черносотенной листовкой епископа Димитрия". Так деяния, направленные к межнациональному и межрелигиозному миру, с точки зрения богоборцев представлялись "черносотенством".)

Разумеется, кровавой "красной сотне" очень не нравился такой архиерей, как Преосвященный Димитрий, открыто обличавший её происки, действенно препятствовавший влиянию агитаторов, готовившихся затопить Россию кровью, на народные массы. Одними клеветами и анонимными угрозами в адрес епископа дело не ограничилось. К нему на дом присылали издевательские "посылки" с нечистотами. Дважды в карету Преосвященного Димитрия подкладывали бомбы, по милости Божией, оба раза так и не взорвавшиеся. Но архипастырь оставался неустрашим.

Несмотря на все тревожные явления, невзирая на всю активность разрушительных сил, - в Туркестане начала ХХ века они явно уступали силам, хранящим в народе веру православную и верность законной власти. В этом неоценимая заслуга Владыки Димитрия (Абашидзе). Его попечением приходам даны храмы, прихожанам - пастыри, народу - живая и горячая проповедь Христова Учения. Единый Господь ведает, сколько тысяч человеческих душ спасено от соучастия в преступлениях революции, сколько соблюло святую веру среди жутких испытаний - благодаря трудам Преосвященного Димитрия, сплоченного им духовенства и ревностных православных мирян.

Весной 1912 года Преосвященный Димитрий императорским указом был переведен на Таврическую кафедру, сам он воспринял эту весть как внезапно обрушившееся несчастье. Перед отъездом архипастырь пишет трогательный "Прощальный привет Туркестану" и в этом письме отмечает:

"Радовало мою душу убеждение, что епископствовать было указано мне Промыслительной десницей Божией в стране, где в наши дни перед лицом всего света сыны русского народа доказали истинность и чистоту православной веры своей бескорыстной любовью к новым своим соотечественникам, народам туркестанским".

При прощании с паствой Владыка Димитрий воскликнул: "Прильпне язык гортани моему, аще забуду тебя, Туркестане". Впоследствии он прославился как бесстрашный исповедник веры Христовой перед лицом большевиков-богоборцев. Он принял схиму с именем Антоний и в годы жестоких гонений возглавлял "колыбель русского монашества" - Киево-Печерскую Лавру.

Слова Владыки Димитрия о том, что мусульмане являются верным друзьями России, подтвердились на фронтах Первой мировой войны, где особо отличились воинской доблестью туркмены. Еще М. Д. Скобелев говорил о них: "Это первая в свете кавалерия". Выяснилось, что по боевым качествам конные полки туркмен превосходят даже гордость русской армии - казачество. В 1916 году туркмены разгромили армию австрийского генерала Пфланцера, хотя неприятель вдвое превосходил их численно и пытался подавить наступление конницы артиллерийским огнем.

Когда в России началась революционная смута, туркмены встали на сторону законной власти.

Текинский конный полк участвовал в походе генерала Корнилова, пытавшегося спасти Российскую империю, туркменский полковник Хан Хаджиев находился при Корнилове до самой его трагической смерти.

Туркмены составляли личную охрану и другого вождя Белого движения, генерала Деникина.

Доблесть туркменских воинов воспета в стихах белого офицера А. Брагина:

Слава вам, текинские джигиты,

Вы России гордость сберегли.

Подвиг ваш, отныне знаменитый,

Вспомнит летопись родной земли.

В результате смуты 1917 года власть над Россией захватила самая коварная и жестокая из политических группировок: большевики.

Писатель В. Набоков определяет большевистского лидера Ленина как "гения квартирной склоки". Действительно, большевикам не было равных в умении плести интриги, стравливать друг с другом различные сословия, разжигать зависть и ненависть, организовывать "войну всех против всех". Не было им равных и по бесстыжей лживости лозунгов, бесчеловечности, готовности на любое массовое преступление.

Лозунг "Мир - народам" стал прологом к развязыванию чудовищной гражданской войны, в которой брат убивал брата. Последующая "мирная" жизнь России при большевистском режиме сопровождалась планомерным уничтожением целых слоев общества, начиная со знатных, богатых и образованных и кончая трудовым крестьянством.

Лозунг "Земля - крестьянам" провоцировал крестьян не столько на "экспроприацию" земель, сколько на грабеж помещичьих усадьб и угодий. Нужно заметить, что принадлежавшие помещикам участки составляли ничтожный процент земельного фонда России; и даже если бы "экспроприация" состоялась по-настоящему, она ни в коей мере не смогла бы решить земельного вопроса. В дальнейшем большевики как бы переиначили и этот лозунг, отобрав землю у семейств, действительно начавших серьезно и добротно крестьянствовать. Новый лозунг теперь звучал так: "Земля - колхозам". Государственная власть, по сути, восстановила крепостное рабство, загнав земледельцев в эти колхозы и лишив их паспортов.

Лозунг "Хлеб - голодным" послужил прелюдией к продразверсткам, обрекающим людей на голодную смерть.

Большевистским режимом и гражданской войной был спровоцирован голод в Поволжье, на Украине, в Центральной Азии: вымирали целые области, распространялось людоедство. Народное бедствие стало поводом к новым грабежам, на этот раз - Церкви. Веками собираемые как дары - святые церковные сокровища, имеющие не просто художественное, но национально-историческое значение, эта живая память о людях и событиях, изымались, шли в переплавку; за цену, несоизмеримую с истинной, шли за границу... Попутно громились алтари, разламывались иконостасы, сжигались иконы.

Большевики объявили себя "авангардом рабочего класса", хотя верхушка их партии, состоявшая из профессиональных смутьянов-революционеров, ничего общего с "рабочим происхождением" не имела.

При царе средний заработок рабочего был достаточен для покупки шести килограммов мяса или килограмма красной икры ежедневно. (Российская империя была остановлена на резком взлете экономики, шла к тому, чтобы стать самой могущественной и богатой страной мира.) А при большевиках рабочие впали в полунищенское существование, были загнаны на каторгу "ударных производств" и "великих строек": не то что забастовки, а простое опоздание на работу вело за собой заключение в концлагерь.

Большевики декларировали "свободу совести, печати и собраний". При них печать подверглась неслыханной в истории всесторонней идеологической цензуре. "Свобода собраний" стала такова, что и участники самой невинной дружеской встречи могли оказаться там же.

Что касается "свободы совести": для мыслящих иначе, чем предписывала официальная пропаганда, вариантов было немного - либо умереть за свои убеждения, либо - в лучшем случае - попасть в сумасшедший дом для принудительного лечения.

Наконец, лозунг "отделения Церкви от государства" был сигналом к гонениям на религию вообще, гонением, своей свирепостью затмившим времена язычества.

Остервенение в расправах над православными и мусульманскими священнослужителями, уничтожение храмов и мечетей, поругание святынь - все это выявило скрытую сущность большевизма: богоборчество. Вот почему Ленин под предлогом "изъятия церковных ценностей для помощи голодающим" призывал "расстрелять как можно больше духовенства". Вот почему объявлялась "безбожная пятилетка", в ходе которой стремились самое слово "Бог" изъять из русского языка. Вот почему даже в 60-е годы Н. С. Хрущев клялся "искоренить последнего попа".

Религия ничем не мешала большевикам строить "коммунистический рай на земле", откуда же такая антирелигиозная ярость? Все это объяснимо только одним: сквозь ложь большевистских лозунгов проступала действительная суть режима - ненависть диавола к Богу Вселюбящему.

Укрепившись в России, большевики начали методично прибирать к рукам и другие области бывшей империи. Для этого в национальные регионы ушли очередные лозунги "борьбы с великодержавным шовинизмом" и "национально-освободительного движения". Однако после достижения большевиками поставленных целей тотчас были заменены противоположными: "борьбой с буржуазным национализмом", а для Туркестана - "с пантюркизмом и панисламизмом", лозунгами "расстрельными".

В отношении к мусульманам большевики проявили особо изощренное коварство: режим, ненавидящий Бога, прикинулся другом Ислама.

Уже 20 ноября 1917 года большевики распубликовали "Обращение к мусульманам России и Востока", сулившее им все возможные свободы и блага. Народы Туркестана манили призраком создания собственных государств, для чего созывались "мусульманские" съезды, создавались "мусульманские" советы и комиссариаты. Однако, когда мусульманские лидеры действительно стали проявлять самостоятельность, на Туркестан была брошена Красная армия, беспощадно подавившая повстанческое движение, известное под наименованием "басмачества". С 20-х годов в Туркестане начинается физическое уничтожение мусульманской аристократии, интеллигенции и духовенства, массовые расправы над населением, не желавшим подчиняться большевистскому режиму. "Красные" банды расстреливали из пушек города, в районах возмущения поголовно истребляли жителей, устраивали голодный геноцид.

По подсчетам статистиков, славянские народы России во времена гражданской войны, "красного террора" и каторжных лагерей потеряли миллионы жизней.

А. Авторханов приводит подобную же статистику для мусульманских народов.

Прекратив междоусобицы в Центральной Азии, Российская империя создала условия для роста населения: в 1880 году в пределах державы жил один миллион мусульман, к 1917 году их уже было двадцать три миллиона, - но утверждение большевизма стоило мусульманским народам жизни шести миллионов человек.

В Туркменистане, где Белое правительство продержалось дольше других, репрессии приняли особо ожесточенный характер. Поскольку сопротивление велось под мусульманскими ("Армия Ислама") или православными ("За Веру и Отечество") лозунгами, чекисты пытались здесь "вырубить под корень" обе религии. Все православные приходы Туркменистана были разгромлены (за исключением трех, в которых духовенство угоднически переметнулось в "обновленческую" ересь, заискивавшую перед большевиками). За мусульманским духовенством была устроена настоящая охота, впрочем не всегда удачная: туркмены тщательно укрывали своих духовных наставников. В поисках "реакционного духовенства" чекисты зачастую арестовывали туркмен только потому, что у них хранились книги на арабском языке. Но даже когда оказывалось, что это была просто художественная литература, все равно их владельцев ожидали аресты и каторжные лагеря.

Содружество мусульман и православных утвердилось в Туркменистане уже в ХIХ веке. Но ничто так не сближает людей, как совместно перенесенные страдания. Большевики-богоборцы с одинаковой силой обрушили репрессии на Православие и Ислам. В этом краю одни и те же кощунники взрывали храмы и жгли мечети. Одни и те же чекисты арестовывали муллу и священника. Одни и те же "воинствующие безбожники" врывались в дома православных, срывали со стен и рубили топорами иконы, а в дни поста Рамадан вламывались в дома мусульман и насильственно запихивали им в рот пищу, заставляя нарушить пост. Перед лицом свирепых гонителей мусульмане и православные проникались взаимным сочувствием, стремились помочь друг другу.

Если Сибирь во времена большевистских репрессий называют "землей мучеников", то Центральная Азия должна быть названа "землей исповедников" сюда гонители массово ссылали твердое в вере православное духовенство и монашествующих. Здесь в разных городах и селеньях претерпевали ссылку 17 архиереев Русской Православной Церкви. Некоторое время в Ашхабадской ссылке находился один из величайших иерархов Русской Церкви, кандидат в Патриархи, митрополит Арсений (Стадницкий), - в конце своего поприща он возглавлял Среднеазиатскую епархию.

Известны случаи, когда мусульмане укрывали православных от гонений, рискуя собственными жизнями. Так в Теджене, в туркменской семье скрывалась приговоренная к расстрелу знаменитая подвижница, монахиня Евгения; к счастью, чекистам не пришло в голову искать её в доме мусульманина. О матери Евгении ссыльные архиереи говорили, что даже им она служит примером христианского мужества.

Преследование православных в Туркменистане усугублялось засильем еретиков - "обновленцев", официально признанных властями. "Обновленцы" занимались доносами на православное духовенство и провоцировали расправы с ним. Гениальный врач и святой подвижник, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), некоторое время возглавлявший Среднеазиатскую епархию, с горечью отмечал: "В Полторацке (Ашхабаде) обновленчество пустило глубокие корни". Борьбу с обновленческой ересью в Туркменистане пытался вести энергичный архиерей, епископ Андрей (князь Ухтомский), действовавший сначала в Теджене, а затем и в Ашхабаде. К сожалению, епископ Андрей уклонился в другую крайность - в старообрядчество "беглопоповского" толка, и отпал от Православия.

Заключенные и ссыльные архиереи, невзирая на собственные страдания, горячо принимали к сердцу страдания всей Христовой Церкви. Там, где эти архипастыри могли собраться вместе, они обсуждали вопросы общецерковной жизни. В летописи Русской Церкви вошли "Марыйское" и "Ходжейлийское" совещания духовенства, сосланного в Туркменистан и Каракалпакию. Среди участников этих собраний - священномученики архиепископы Аверкий (Кедров), Прокопий (Титов), Августин (Беляев), впоследствии принявшие смерть за веру Христову.

Большевистский план "окончательного разложения Церкви" руками обновленцев провалился: еретики заработали только презрение православного народа. И тогда Церковь начали брать измором. Быстро раскручивался маховик репрессий: духовенство гноили в ссылках, лагерях и на каторге, сроки заточения все увеличивались - сначала два, три года, потом "шестерки", потом пошли "восьмерки" и "десятки". Через мясорубку заточений прошло практически все православное духовенство: священнослужителей время от времени арестовывали по соответствующим "спискам" и "распорядкам"; случаи, когда бы пастырь не имел бы в биографии "лагерной строчки", уникальны. Расчет был на то, что даже выжившие в лагерях будут нравственно сломлены. Но большинство вернувшихся из заточения священников вновь приступало к своему пастырскому служению.

Богоборческий режим долго выжидал, пока ослабеет и вымрет старшее верующее поколение, одурманивая молодежь пропагандой безбожия. Он готовился к часу, когда можно будет уничтожить Церковь при равнодушном молчании народа. В момент объявления "безбожной пятилетки" богоборцам несомненно казалось, что такой час настал. Ведь к 1941 году на свободе оставалось всего четыре православных епископа. Однако антихристово "планирование" было сорвано, по Промыслу Божию, началом войны с гитлеровской Германией.

Видный религиозный философ, протоиерей Сергий Булгаков писал: "Гитлеризм, как религиозное явление, есть ещё более отрицательное даже, чем воинствующий атеизм большевизма. Он более глубоко отравляет душу народную, чем большевизм, поскольку последний есть удушающее насилие, первый есть некоторое зачатие духовное, но зачатие в антихристианском язычестве". Тогда всем казалось, что фашизм представлял собою бульшую угрозу человечеству, чем большевизм. Потому даже в безбожном большевистском СССР как православное, так и мусульманское духовенство сразу же заняло антифашистскую позицию. А правительство, испуганное страшной военной угрозой, было вынуждено воззвать к религиозным чувствам народа - из уст Сталина впервые прозвучало церковное обращение: "братья и сестры".

В битве с гитлеризмом народы СССР проявили массовый героизм, - в их числе и туркмены, как свойственно этому народу, блистали воинской доблестью. Явные чудеса Божии, свидетелями которых стало множество людей на фронтах и в тылу, привели к вере новое, "военное" поколение.

Необходимость в некой объединяющей народ истинной идее, укрепляющей патриотизм, заставила власти ещё в годы войны ослабить атеистический пресс. Православные и мусульманские общины начали признаваться официально. Верующим были возвращены некоторые здания храмов и мечетей, а в отдельных случаях новые такие здания - взамен уничтоженных - даже строились за счет государства.

В 1944 году Православная Церковь привела к покаянию главаря туркменистанских обновленцев, лжемитрополита Анатолия Синицына, после чего в Туркменистане начали воссоздаваться православные приходы. Однако уцелевшие здания старинных храмов их "новые владельцы" крайне неохотно и далеко не всегда возвращали Церкви. По большей части верующие получали какой-нибудь домишко "под храм", а потом уже на свои небогатые средства должны были обустраивать и благоукрашать дом Божий.

Многие величественные храмы Туркменистана вообще были взорваны или снесены богоборческим режимом. Потому неудивительно, что один из скромнейших храмов старинного Ашхабада - Свято-Никольский кладбищенский, например, - стал громко именоваться "собором".

Создававшиеся в конце 1940-х - начале 1950-х годов храмы часто напоминали "времянки" периода основания епархии. Но в них во множестве молился, наслаждался Богослужениями и Таинствами православный народ.

Большевистскими репрессиями было уничтожено большинство духовенства: при восстановлении церковной жизни епархии России страдали от острейшей нужды в пастырях. Однако в Средней Азии положение оказалось иным: этот край был местом ссылки духовенства. Восстановитель Среднеазиатской епархии, епископ Гурий (Егоров), впоследствии - митрополит Ленинградский, имел возможность строжайшего отбора: абсолютное большинство (37 из 42) включенных им в клир священников являлось исповедниками Христовыми, как и сам архипастырь, претерпевшими за веру, познавшими заключение в лагерях. Лишь в редчайших случаях к служению допускались покаявшиеся обновленцы. Несомненно искренним было покаяние одного из них, протоиерея Алексия Микулина. Его стремление искупить тягчайший грех отпадения от Православия в ересь засвидетельствовано не только ревностным трудом на благо возрождающейся православной епархии, но и редким мужеством, проявленным во время страшного Ашхабадского землетрясения 1948 года. Стихийным бедствием были до основания разрушены Свято-Никольский собор и домики священников: настоятель храма о. Алексий Микулин едва успел выбраться из разрушенного здания. По описанию очевидцев: "Железная крыша собора лежала на груде кирпичей. Протоиерей Микулин проявил мужество, бодрый дух, терпение и самопожертвование. Несмотря на болезненность и пожилой возраст (70 лет), он, не щадя себя, с первого часа отдал все свои силы и время на молитву с верующими и заботу о них; совершал панихиды, утешал, причащал, не ожидая и не требуя вознаграждения. Первые дни он не имел на себе никакой верхней одежды, кроме старого подрясника и поврежденной обуви. С опасностью для жизни диакон и уборщица проникли в развалины храма и достали все необходимое для Богослужения, и о. Алексий Микулин в течение многих дней без отдыха обслуживал верующих, проводя без крова холодные ночи, буквально не имея где главу приклонить. В первое воскресение после катастрофы протоиерей Микулин уже совершал Божественную Литургию, за которой присутствовало 1000 человек и было 60 причастников. Его энергией и настойчивостью был сооружен рядом с развалинами церкви дом для общественных служб с алтарем, солеей, иконостасом; построены крещальня, просфорня и сторожка". К чести тогдашних властей Туркменистана нужно отметить, что они оказали православным помощь при строительстве нового дома Божия взамен разрушенного. (Этот скромный храм и поныне служит в Ашхабаде соборным. Но уже появилась и реальная надежда, что столица Туркменистана в недалеком будущем украсится собором, достойным былой славы ашхабадского церковного зодчества.)

Во времена "хрущевщины" на Православие и Ислам вновь были обрушены ожесточенные нападки: однако на массовые репрессии власти уже не решались, ограничиваясь атеистической пропагандой и притеснениями. Глава Среднеазиатской епархии конца 50-х - начала 60-х годов архиепископ Ермоген (Голубев) мужественно противостоял атеистическому напору, сумел сохранить все православные приходы епархии, - и за это был "в административном порядке" выслан из Средней Азии.

После отставки Н. С. Хрущева советское правительство уже не столь яростно нападало на религию, проводя политику "медленного её удушения", не допуская к духовным источникам молодежь в прежнем ошибочном расчете, что "вера сама угаснет вместе со старшим поколением верующих". Однако, по Промыслу Божию, и эти лукавые планы потерпели крах.

Тем не менее необходимо сказать, что иго безбожной власти принесло Православной Церкви колоссальные разрушения. Поскольку большинство православного духовенства в период тотальных репрессий было уничтожено физически, славянские народы остались без духовных наставников, оказались в положении "овец без пастырей". Значительная часть славян утратила навык молитвы, поста, посещения храма и приобщения Таинств; многие были просто обезбожены атеистической пропагандой. Сейчас при возрождении Православия в народе остро стоят задачи не только восстановления храмов - но и возвращения значительной части славян к родной вере.

Мусульманство во времена атеистических гонений понесло значительно меньшие утраты. Стойкость Ислама обусловлена особенностями его внутреннего устроения. В мусульманстве любой сведущий в вероучении человек может возглавить религиозную общину: нет Таинства посвящений духовенства, нет иерархических степеней, без которых не может существовать Православная Церковь, нет и иных христианских Таинств, для совершения которых необходимы священник и храм. От атеистических гонений Ислам укрылся в потаенных общинах, скрылся в семьях, где роль вероучителей выполняло старшее поколение. В Туркменистане "воинствующие безбожники" оказались не в силах прекратить народное паломничество к гробницам почитаемых шейхов. На атеизм в мусульманских регионах смотрели, как на навязанную извне официальную идеологию, проводили показные "атеистические мероприятия", - но даже секретари ЦК среднеазиатских компартий и местные министры в быту выполняли требования Ислама, оставались мусульманами. Поэтому после обретения свободы совести не было необходимости "возрождать Ислам", он просто вышел на поверхность: так, в независимом Туркменистане стремительно, за 2-3 года, повсюду были восстановлены мечети - благодаря единодушному национальному порыву и при действенной государственной поддержке.

Большевизм был режимом преступным. Однако рисовать весь советский период только черными красками - значило бы отступить от истины.

Когда провалился безумный план Л. Троцкого "сделать Россию растопкой для мировой революции", - большевики были вынуждены заняться государственным строительством, восстанавливать и развивать экономику. Скованный духовно, творческий потенциал народов устремился в "идеологически нейтральные сферы" - в область естественных наук, техники, промышленности. Достижения СССР в этих направлениях - неоспоримы. В Туркменистане в течение советского периода были созданы собственные естественнонаучная и высшая техническая школы, воспитавшие плеяду крупных ученых и специалистов, созданы предпосылки для разработки и освоения новейших технологий, обещающих в будущем процветание экономики.

Большевикам не удалось "снивелировать" национальные культуры безликим "интернационализмом", о котором один из персонажей М. Шолохова скажет так: "При коммунизме все будут одинаковые и с личика приятно смуглявые".

Но - подсознательно - даже самые средние партийные чиновники понимали неосуществимость и глупость подобной задачи. Поэтому в послевоенное время "развитие национальных культур" снова сделалось одним из лозунгов КПСС. Тем более что на протяжении всех советских десятилетий туркменский (и не он один) народ хранил и обогащал свою самобытную культуру: народные художественные ремесла, изобразительное искусство, музыку, пение, танец. Даже в литературе, под гнетом жесточайшей идеологической цензуры, туркменским писателям удавалось создавать художественно ценные произведения, напитанные вечной духовностью, хранимой в гениальных творениях прошлого - героическом эпосе "Героглы" и произведениях великого Махтумкули.

Провозгласив "равноправие наций", КПСС вынуждена (подчеркнем: вынуждена!) была соблюдать приличия в этом отношении. Реальная власть в национальных республиках предоставлялась представителям местных народов, а "московские контролеры" далеко не всегда и не везде пользовались влиянием. Поскольку партия узурпировала дело государственного управления, из её рядов иногда выдвигались не только "идеологи", но и настоящие государственники, патриоты своих народов, заботившиеся об их благе. Такими государственными деятелями явились Шараф Рашидов в Узбекистане и Сапармурат Ниязов в Туркменистане.

Большевики не сумели бы обмануть массы и встать во главе революции, если бы в их программе содержались только разрушительные элементы. Главным соблазном большевизма был посул всеобщей сытости, "коммунистического рая на земле". Режим держался на материалистической "романтике" революции, "великих строек", войны и послевоенного возрождения экономики. Построение так называемого "развитого социализма", по сути, явилось тем самым "материалистическим раем", который сулили большевики. В СССР не стало голодных, раздетых, бездомных. Каждый знал, что государство обеспечит ему удовлетворение насущных потребностей, - и это социальное достижение сделалось несомненным. На этом "романтика" кончилась. И оказалось, что одной материальной сытости человеку мало, - он стремится к высшему, духовному, Божественному. Атеистический же режим обрекал народы на духовный голод. Потому в сравнительно благополучных материальных условиях государство впало в застой, народ - в апатию, власть - в бессилие.

Просуществовав менее восьми десятилетий (срок ничтожный по меркам истории), большевистский режим лопнул от собственной духовной пустоты и тем доказал нежизнеспособность и лживость материалистической доктрины.

В течение российско-имперского и советского периодов, по Промыслу Божию, свершилось внутреннее объединение туркменского народа, преодолевшего разобщенность и осознавшего свою неразделимую духовно-национальную общность. При распаде СССР Туркменистан обрел долгожданную собственную государственность и сделал это достойно, без суеты, с наименьшими нравственными и экономическими потерями преодолев сложнейший период исторического перелома. В этом проявилось и благородство туркменского народа, и тот факт, что во главе Туркменистана уже стоял заслуживший народное доверие опытный и мудрый руководитель - Сапармурат Ниязов, ставший первым Президентом независимого Туркменского государства.

Путь независимого Туркменистана - это "золотая середина", это воистину "царский путь" справедливости и милосердия, национального достоинства и уважения к другим народам, духовной свободы и строгой законности.

Новейший опыт Туркменистана уникален. Туркменистан - единственная из "бывших советских республик", где никогда не было межнациональных конфликтов, где не пролилось ни капли невинной крови. Туркменистан - одно из немногих государств, образовавшихся при распаде СССР, где реформы экономики вели к благу каждого гражданина, а не к страданиям и слезам обездоленных. Туркменистан - единственная из этих стран, у которой хватило мужества не слушать западных "теоретиков", а опереться на собственную историю, неколебимо хранить духовные и нравственные устои собственного народа.

Есть два явления, кажущиеся очень схожими, но на деле прямо противоположные: патриотизм и национализм. Первый - высокая добродетель, второй - мерзкий грех. Патриот отличается от националиста, как добрый мудрец от злого безумца. Патриот искренне любит свой народ, потому способен понимать подобные чувства других народов и уважать их. Любуясь величием родной духовности и культуры, патриот понимает и уважает подобное величие и в других нациях. Отвергая чужеродные и вредоносные влияния извне, патриот в то же время стремится перенять и обратить на благо своей Родины то ценное и полезное, что есть у других. А националист - это дикарь, бьющий себя в грудь кулаком с криками "я - ариец", "я - пуштун" или "я - представитель великого африканского племени тумба-юмба". Националист не способен увидеть в других народах братьев по человечеству, он презирает и ненавидит всех "чужаков". И в древней и в новейшей истории не счесть примеров того, какое зло несет народам душевная болезнь национализма. Но в то время, когда на просторах разваливающегося СССР бушевали мутные волны национализма, в Туркменистане буквально сразу же верх взял истинный патриотизм.

Когда в "перестроечном СССР" почти повсеместно, при попустительстве и подстрекательстве "центра", политические авантюристы разыгрывали кровавую "национальную карту", - в Туркменистане был принят закон, по которому не то что за разжигание межнациональной розни, а даже за оскорбление чьих бы то ни было национальных чувств можно было получить три года заключения. Честь и хвала руководителю Республики С. А. Ниязову, сумевшему добиться принятия этого закона. Честь и слава благородному туркменскому народу - за то, что этот закон ни разу не пришлось применить.

Сапармурат Атаевич Ниязов на собственном тяжелом опыте научился понимать людские скорби, проникся великими чувствами сострадания и милосердия. Сын героя войны с гитлеризмом, доблестно павшего на поле битвы, потерявший затем мать и братьев в страшном землетрясении 1948 года, будущий глава Туркменистана с раннего детства познал горечь сиротства. Но упорным трудом и соленым потом достиг он знаний, опыта, мудрости, посвятил себя служению народу и встал на защиту каждого от бедствий переломной эпохи. Когда он возглавил страну, первым его желанием было - чтобы никто здесь себя не чувствовал сиротой, обездоленным, забытым. В народе его прозвали "Туркменбаши" - "глава туркмен". Всенародный Совет сделал это прозвание его официальным титулом: но в звании этом слышится смысл и более человечный, чем просто признание роли лидера и руководителя, поскольку его правление больше, чем только "руководящее", скорее, отеческое - он ещё словно бы и "отец всех туркменистанцев".

Поистине прекрасны слова Президента Сапармурата Туркменбаши: "Наше государство - государство, где главная ценность человек, и я как президент несу ответственность не только за то, что в целом делается в стране, но и за каждого младенца и старика". Еще прекраснее то, что слова эти никогда не расходились с делом.

В тяжелейших условиях переходного периода - разрыва устоявшихся экономических связей и необходимости реконструкции экономики - Президент Сапармурат Туркменбаши сумел найти средства для того, чтобы уберечь людей от нищеты и бесприютности, растерянности и отчаяния. В независимом Туркменистане каждый почувствовал на себе добрую заботу государства, освободившего народ от платы за электричество, газ, воду, соль; больше того, взявшего на себя бесплатное обеспечение нуждающихся насущными продуктами питания. Нашлись бездушные "теоретики", пытавшиеся оспорить это высокое проявление человечности сухими экономическими расчетами. Но, обосновывая свое решение, Президент независимого Туркменистана ответил им так: "А чем провинилось нынешнее поколение людей перед историей, почему их надо наказывать больше того, чем они уже наказаны? Я считаю, что нельзя к человеческой жизни подходить с одним лишь мерилом рынка".

В 1917 году большевики революционным путем, на человеческой крови реформировали экономику, отняв предприятия у частных владельцев и отдав управление ими в руки невежд - комиссаров, результатом стала экономическая разруха.

В новейшей истории необольшевики-"реформаторы" бывшего СССР перестраивали экономику наоборот, но столь же революционно, отдавая госпредприятия различным аферистам, быстро доводившим их до банкротства; следствием стала та же разруха. Так же, как большевистская, новейшая "капиталистическая революция" руководствовалась бездумными теоретическими схемами и строилась на ломке человеческих судеб. Независимый Туркменистан не принял подобных жестоких схем, не стал применять к своему народу преступной "шоковой терапии", но пошел по "царскому срединному пути" сочетания экономических реформ с заботой о людях. Президент С. Туркменбаши говорит: "Любое решение о проведении структурных государственных изменений мы принимаем лишь тогда, когда есть уверенность, что они не повлекут за собой ущемление интересов большинства населения...

Туркменистан - единственная страна, отказавшаяся подписать транш с Международным валютным фондом. Нам предлагали 60 миллионов за либерализацию цен, за отстранение государства от управления экономикой. Нас уговаривали, пытались внушить, что иностранные компании не придут, что финансовый рейтинг страны упадет, но мы отказались и до сих пор отказываемся. Я открыто сказал руководителям Международного валютного фонда и Мирового банка: "Ваша прямая вина в развале экономики многих стран СНГ. Вы навязали свои модели либерализации, ценообразования неподготовленным системам". Их ведь надо сначала отрегулировать. Мы занимаемся этим очень серьезно. Если у нас сейчас в торговле доля частного сектора составляет 70 процентов и магазины полные, то мы к этому медленно шли, не обваливали экономику, не создавали антимонопольные комитеты. Работающие у нас представители валютного фонда, Мирового банка - те, которые обижались, теперь восхищаются, готовы всячески помогать.

Реформируя экономику, мы двигались поэтапно, что позволило сохранить сильную социальную защищенность малоимущих слоев населения...

Независимость политическая немыслима без независимости экономической. Поэтому с самого начала Туркменистаном был взят стратегический курс на осуществление глубоких преобразований в экономике, направленный на постепенный переход от централизованной административной системы к рыночной, интеграцию страны в мировой рынок. При этом мы исходили из того, что проведение экономических реформ не должно негативным образом сказаться на жизненном уровне населения, привести к обнищанию народа. Отсюда поэтапность наших реформ, отказ от "шоковой терапии". И это себя оправдало".

Милосердие в независимом Туркменистане стало основой государственной политики и получило статус высшего закона государства. "В Туркменистане на высоком конституционном уровне объявлено, что высшей ценностью общества и государства является человек", - констатирует министр иностранных дел Б. О. Шихмурадов. Здесь государство взяло на себя широчайшую благотворительность, такая доброта может подействовать даже на очерствевшую совесть. От одного бизнесмена, особой честностью не отличающегося, мне довелось услышать: "Такое государство грех обманывать".

В 1917 году большевики объявили всю предшествовавшую им историю "мрачным прошлым". Они силились разрушить прошлое "до основанья, а затем...". Нынешние необольшевики пытаются так же вычеркнуть из истории советский период, оскорбительно называя жившие в нем поколения поколениями "совков", "хомо советикус"... Конечно, тоталитарный режим духовно калечил многих. Но и при нем в народе хранились доброта и любовь, благородство и вера. И тогда были люди долга и подвига, в том числе и в пресловутой "номенклатуре", в государственном руководстве.

В свое время мне довелось настоятельствовать в Петро-Павловском храме чехословацкого города Карловы Вары. В этом курортном городе часто проводила отпуска и советская "партийная элита". Там я сделал удивительное открытие: выяснилось, что среди многих чиновников высшего ранга были православные верующие, делавшие карьеру в КПСС с единственной целью - по мере сил защищать Церковь от насилий той же КПСС, смягчать атеистический пресс, служить родной вере в таком качестве. Кое-кто осудит этих людей, я же считаю их деятельность подвигом. Точно так же были в "номенклатуре" и такие, для которых власть даже в "коммунистической" форме была средством служения народу. Таков был С. А. Ниязов: инженер-энергетик, несший людям свет и тепло, затем - строитель, обеспечивавший людей жильем (на посту секретаря горкома он вдвое увеличил жилой фонд Ашхабада). Теперь, когда "тайны ЦК КПСС" перестали быть тайнами, мы знаем, какую мучительную борьбу с командно-административной системой вел руководитель Туркменской ССР С. А. Ниязов за то, чтобы его родной Туркменистан не использовали в качестве лишь "сырьевого придатка", чтобы с его народом поступали по справедливости. Спрашивают: почему сейчас в Туркменистане нет коммунистов? Да потому, что их здесь никогда и не было: большевистская идеология всегда оставалась чуждой туркменскому народу. Однако, несмотря на свой горький опыт в этом отношении, Президент С. Туркменбаши не стал "вычеркивать из истории советский период", а понял, признал и сохранил для своей страны некоторые несомненные достижения СССР, говоря об этом:

"Мы сохранили те социальные ценности, то человеколюбие, которые пропагандировались в СССР. Советские социальные институты - детские сады, школы, больницы - не имели аналогов в мире... Мы не отреклись от этой социальной системы, мы её сохранили, но повернули к национальным, нравственным началам".

Туркменистан не разрушал прошлое "до основанья", но с отвращением отмел от себя главный грех большевистского режима - атеистическое насилие над человеческими душами. На заре независимости Туркменистана прозвучал голос его Президента: "Религия - духовное богатство народа. И мы никому не позволим её ущемлять". В независимом Туркменистане сокровище духовной свободы вместе с туркменскими мусульманами обрели и русские туркменистанцы, возрождающиеся в родной православной вере.

Воодушевление мусульман Туркменистана, стремительное восстановление и строительство мечетей - в каждом районе, в каждом селении, развитие мусульманского образования, радость миллионов туркменских последователей Ислама - это целая эпопея, честь запечатления которой принадлежит мусульманским наставникам туркменского народа.

Подобная же радость выпала и живущим в Туркменистане русским, украинцам, белорусам, грекам, грузинам, молдаванам, чья вера - православное христианство. Сразу же после провозглашения независимости Туркменистана Православной Церкви были возвращены здания двух старинных храмов: Александра Невского в Ашхабаде и знаменитого Свято-Алексиевского в Байрам-Али (и это в то время, когда в самой России при возвращении храмов Церкви приходилось преодолевать упрямое сопротивление местных чиновников). В Туркменской ССР сумело сохраниться 4 православных прихода, на которых служило 5 священников, - в независимом Туркменистане православных приходов уже 13, окормляют их 12 священников (правда, до большевистского переворота 1917 года в Туркменистане было 43 прихода). Впервые на Туркменской земле появилась православная иноческая обитель: в 1999 году в Ашхабаде учрежден женский монастырь, поименованный в честь святителя Николая Мирликийского. Монастырским стал Свято-Никольский храм (бывший "соборный"), на его территории построен ещё храм-часовня во имя иконы Пресвятой Богородицы "Услышательница" - для иноческих молитвенных бдений. В монастыре введена "неусыпающая" (то есть круглосуточная посменная) молитва: каждый миг сестры обители будут молиться о процветании "земли Туркменской, властей и воинства ее". Заново построен дом Божий в Безмейине (б. Ванновское), где некогда был величественный пятиглавый храм, - есть надежда в будущем создать подобное же великолепие. Впервые в истории воздвигнут благолепный храм в Небит-Даге. В Теджене, где в годы гонений туркмены укрывали от репрессий исповедников Христовых, ныне с помощью местных властей строится новый храм в честь апостола Фомы, некогда просветившего Центральную Азию верой в Единого Бога. Намечается создание храма в новооткрытом приходе поселка Хазар. Там, где храмы уже имеются, они украшаются новыми иконами и росписью; возведены колокольни при храмах Мары и Безмейина. В Мары и Туркменбаши (б. Красноводск) расширяются территории храмов. Вместо бывшего прежде единственным "Туркменистанского благочиния" учреждены три православных благочиннических округа: Ашхабадский и Ташаузский, Балканский, Марыйско-Туркменабатский. Введена должность секретаря правящего архиерея.

Незабываем, необычайно трогателен, дорог сердцу православных Туркменистана и всей епархии поступок Президента Сапармурата Туркменбаши: глава государства лично выбрал и подарил Православной Церкви один из красивейших участков столичного Ашхабада для строительства нового собора. Теперь мы уповаем, что в будущем в столице Туркменистана воздвигнется кафедральный собор Воскресения Христова, по красоте достойный уничтоженного большевиками главного храма Ашхабада, который современники называли "подобным таинственному Небесному дворцу". На той же территории мы надеемся создать Православный духовно-административный центр, где могли бы разместиться и Епархиальное управление, и воскресная школа для детей верующих, и воскресный университет для взрослых, и Центр русской культуры и искусства в Туркменистане (общеизвестно, что вся культура русского народа пронизана православной духовностью). В год 2000-летия Рождества Христова Президент Сапармурат Туркменбаши сделал православным ещё один подарок: его личным указом возвращено Церкви здание старинного Свято-Никольского храма в Туркменабате (этому долго противилась одна из местных организаций, в чьем ведении оказалось здание).

Церковное строительство в Туркменистане идет медленно лишь из-за недостатка средств: на пожертвования наших очень небогатых прихожан или благодаря помощи друзей-мусульман. В царское время Туркестанская епархия была "самой дальней и самой бедной" в Русской Церкви. Тогда средства на содержание епархии поступали из имперской столицы Санкт-Петербурга, на её развитие - в основном от российских благотворителей, сбором таких пожертвований занимался святой праведный Иоанн Кронштадтский. Среднеазиатская епархия так и осталась "дальней и бедной", однако помощи из нынешней России нет ни гроша. Российские власти иногда посылают в "ближнее зарубежье" какие-то средства разным "культурным центрам" и "славянским фондам"; средства эти зачастую исчезают неизвестно куда, а епархии Православной Церкви, истинной хранительницы русской духовности и культуры, поддержки не получают никакой.

Российские журналисты муссируют миф о том, что Туркменистан якобы "стремится уйти от России". Необходимо, наконец, прямо высказать правду, о которой Президент С. Туркменбаши, при его дипломатичности и нежелании никого обижать, предпочитает не говорить. На самом деле целый ряд российских политиков интенсивно "выпихивали" искренних друзей России Узбекистан и Туркменистан - из сферы российских связей, и к этому добавлялись клеветнические выпады в российских средствах массовой информации. Подобные акции нельзя назвать иначе, как предательством, - не только по отношению к живущим здесь русским, но и в отношении интересов Российского государства и будущего России.

Среди наций, в свое время добровольно примкнувших к России и защищенных ею от бедствий, вспыхивала антирусская истерия, - а вот в Туркменистане, некогда подвергшемся имперской агрессии, в советский период обреченном на роль "сырьевого придатка", антирусских настроений не было никогда. Здесь не возлагали ответственность за грехи СССР на русский народ; ибо народ не виновен в том, что его заразили большевистской духовной чумой, и при тоталитарном режиме русскому народу пришлось горше многих других наций. Это превосходно знает глава Туркменистана, в свое время учившийся в российском вузе, а в годы работы в ЦК КПСС объездивший русскую "глубинку" и видевший беды простых русских людей.

"На Россию, как ни на какую другую страну в мире, пришелся самый тяжелый удар при историческом перераспределении судеб. Такова и её собственная судьба, во все роковые эпохи принимающая огонь на себя" - так философски осмысляет участь России Президент С. Туркменбаши. Убежден он и в следующем: "В том, что сегодня происходит, русский народ не виноват. Его система довела... Прошлое у нас общее, мы ни на кого не обижаемся, тем более на Россию".

Высокое благородство и мудрость - в том, чтобы уметь хранить не злую, а добрую историческую память. Это понимание звучит в словах главы Туркменистана, оценившего промыслительную миссию Российской империи, даже "советскую" Россию нашедшего за что поблагодарить:

"Вспомним, когда пришла сюда царская Россия, с каким уважением и достоинством она повела себя. Все делалось мирно, спокойно, с пользой для людей. Россия обосновалась здесь в 1881 году, а уже через четыре года сюда пришли фабриканты Морозов, Нобель, другие крупные предприниматели, стали строить кустарные хлопкозаводы, осваивать нефть на Каспии...

Нет у нас и грамма обиды на Россию. Ведь только благодаря ей в Туркменистане всеобщая грамотность. Это неоспоримо и неоценимо. Благодаря России Туркменистан изучил мировую культуру и приобщился к ней. Имея такой уровень культуры и образования, мы сможем быстро провести реформы...

России нужна осознанная потребность расчистить слегка запыленные дороги нашего взаимодействия и нашей дружбы... Давайте жить и работать по-братски, со взаимопониманием, со взаимовыгодой".

Еще неясно, куда новый Президент Российской Федерации В. В. Путин поведет страну. Но нужно надеяться, что российские власти вспомнят, наконец, завет величайшего русского патриота, святого князя Александра Невского: "Друзей искать на Востоке".

В независимом Туркменистане русские его граждане пользуются такой же заботой государства и теми же правами, что и туркмены; а к Православной Церкви отношение здесь лучше, чем во многих российских регионах. Вообще, религиозная политика Правительства Туркменистана является образцовой. Президент Сапармурат Туркменбаши с полным на то правом утверждает:

"Ислам для туркмена никогда не был источником того, чтобы ощущать превосходство над людьми, исповедующими другую веру, он никогда не учил непримиримости. Думаю, нам удалось создать тонкую и в то же время удивительно современную систему взаимодействия государства и религии, куда, кстати, прекрасно вписалась и православная конфессия. У них разные инструменты воздействия на общество, но едина цель - духовное развитие человека, его нравственное очищение".

Всем нам памятны большевистские Советы по делам религий (СДР), чьей целью было удушение духовной жизни народов. Теперь положение изменилось, но в большинстве госучреждений СНГ, занимающихся вопросами религии, зачастую сидят чиновники, в этих вопросах мало что понимающие. А ведь кажется очевидным, что любой отраслью знания, культуры, производства должны заниматься специалисты, профессионалы, мастера, тем более такой тонкой областью, как духовность, должны ведать люди религиозно образованные и просвещенные. Эту истину поняли пока только в Туркменистане. Могли ли мы когда-либо мечтать, что на место недоброй памяти СДР явится такое прекрасное учреждение, как Комитет по делам религий при Президенте Туркменистана, где председательствует непосредственный представитель мусульман, один из его заместителей - представитель православной епархии. Это учреждение по праву может назваться "министерством заботы о верующих" или "министерством помощи в духовных нуждах народа".

То, что "православная конфессия прекрасно вписалась в эту систему", вполне естественно. Ислам и Православие, по самой сути их вероучений, есть религии дружественные: это проявлялось и в Арабском халифате, и в Золотой Орде, и в Православной России, и очень ярко проявляется в современных государствах Центральной Азии. Однако есть "конфессии", которые в картину межрелигиозного содружества никак не вписываются, ибо, в отличие от Ислама и Православия, несут в себе не созидательное, а разрушительное начало.

Религиозная политика в Туркменистане есть все та же "царственная золотая середина": принимать полезное и отсекать вредоносное. Президент С. Туркменбаши дает исчерпывающее объяснение такой позиции: "Религия духовное богатство народа. И мы никому не позволим её ущемлять. Но и на почве религии нельзя допустить разногласий между людьми. Спаянность народа является важнейшим условием для упрочения нашей независимости...

Глава православной конфессии в Туркменистане (секретарь епархии) назвал себя сыном туркмен. Что может быть приятнее этого?! Мы считаем туркменскими сынами и дочерями всех людей, живущих в Туркменистане. И дальше будем крепить дружбу между нашими народами, что является залогом нашей сплоченности, стабильности и уверенности в будущем. Если мы, уважая свою веру, с таким же почтением будем относиться к другим религиям, это всегда найдет понимание и искренний отклик в душах людей.

Однако есть и другая крайность, способная нанести непоправимый вред туркменистанцам. Если пришлые проповедники начнут подстрекать верующих, науськивать их, это может создать определенные препятствия на пути к укреплению независимости страны. Среди миссионеров встречаются и такие, кто пытается помешать свободной жизни нашего народа.

Нашествие религиозных сект западного происхождения на Россию и страны СНГ видится массированной духовной агрессией. В одной только Киргизии сейчас действует более 120 сект. Заезжие миссионеры пытаются спекулировать на духовном вакууме, созданном богоборческим режимом СССР. Сектанты зачастую вербуют прозелитов отнюдь не религиозными методами, а подкупом "покупая человеческие души за деньги". Тоталитарные секты пользуются ещё и гипнозом, кодированием, наркотиками и прочими диавольскими средствами. Деятельность сектантов ведет не к просвещению, но к духовной смуте, а в мусульманской Центральной Азии является прямой провокацией межрелигиозной и межнациональной вражды.

Практически в каждой сектантской брошюре или листовке содержатся нападки на Ислам и Православие. Православные, привычные к кощунствам воинствующих безбожников, могут это перетерпеть. Но вот долго ли будут терпеть мусульмане презрительные и оскорбительные отзывы заезжих проповедников об их вере, об основоположнике Ислама Мухаммеде? Станут ли они спокойно смотреть на сектантскую вербовку прозелитов среди мусульманской молодежи, к чему Ислам всегда относился болезненно? Впрямь ли самозванные "учителя" не понимают, что делают, или слишком хорошо это понимают?

К миссионерской экспансии пытается подключиться "тяжелая артиллерия": Римский Престол. В Туркменистане побывал папский легат в сане кардинала, добивавшийся открытия здесь римо-католической епархии, приходов, семинарии и так далее. Спрашивается: кого собираются окормлять в такой епархии и приходах, кого учить в такой семинарии - если в Туркменистане не было и нет ни одного римо-католика? Знающим образ действий этой конфессии очевидно: какие бы заверения ни делал Рим, - от прозелитизма, в том числе и в мусульманской среде, римо-католики не удержатся. А знающие историю могут вспомнить: именно порочная римская миссия, к примеру, в Киргизии ХIV века послужила провокацией к глобальной межрелигиозной резне.

Сюда, в страны древнейших цивилизаций Востока, иноземные проповедники явились с такими амбициями, будто к каким-то дикарям! Но на протяжении тринадцати веков народы Центральной Азии исповедуют Ислам, а предки живущих здесь славян более тысячелетия тому назад приняли Православие. Чему же могут научить нас миссионеры, чьим сектам зачастую несколько десятилетий от роду? Чему могут научить нас незваные гости, не знающие традиций, обычаев, истории этого края, не желающие уважать наши религиозные убеждения?

Некоторые выходки сектантов просто безобразны: они зазывали людей "встречать Христа на озере Иссык-Куль", то "на Красной площади в Москве", пытались запугать общественность указанием "дат конца света" то в 1992-м, то в 1996 году, был целый ряд скандалов при попытках "миссионеров" подкупить разных людей, даже государственных чиновников.

Имеют ли подобные действия хоть какое-то отношение к христианству, к религии вообще? И какая нормальная государственная власть станет терпеть подобную "религиозную активность"? Но когда какую-нибудь особо зарвавшуюся секту лишают регистрации, тут же поднимается крик об "отсутствии свободы религии". Но вышеназванные явления - это не религия, а подрывная антигосударственная деятельность.

На состоявшейся в 1995 году в Ташкенте международной христианско-мусульманской конференции "Совместно жить под одним небом" главы мусульманского и православного духовенства Центральной Азии приняли обращение к живущим в регионе верующим обеих религий. В этом документе сказано:

"Мы имеем общую заинтересованность в том, чтобы укрепился дух Ислама среди мусульманских народов и дух Православия среди славянского населения стран Центральной Азии. Поскольку эти вероисповедные убеждения являются священным наследием наших предков. Мусульмане и православные видят свою общую задачу в созидании процветающих, высоконравственных, духовно просвещенных обществ в своих родных государствах Центральной Азии.

Мы стоим за религиозную свободу, однако нас беспокоит, когда ею злоупотребляет все растущее число иностранных миссионерских организаций. Мы озабочены их действиями, их невниманием к нашей культуре и традициям, их агрессивной религиозной пропагандой и тем, что они используют материальные нужды людей в целях прозелитизма...

Деятели Ислама и Православия, как добрые соседи и искренние сотрудники в укреплении наших государств, решительно настроены на борьбу со всяким искажением образа наших великих мировых религий. Мы будем стремиться к тому, чтобы наши верующие получили объективное, полное и почтительное к иной вере образование, которое открывает наши умы и сердца к уважению религиозных убеждений друг друга".

Видится, что такой подход полностью соответствует интересам как Православия, так и Ислама всюду, где они приходят в соприкосновение.

На том же межрелигиозном форуме 1995 года, когда общественность ещё мало слышала о ваххабитах и им подобных, - именно представитель мусульман Туркменистана имам Ходжи Иманулло Меджидов предупредил об опасности исламского сектантства. В своем выступлении он привел образ овечьего стада, к которому подбираются хищные волки: правители подобны пастухам своих народов, и их долг - охранять граждан от волков-сектантов, искажающих как христианство, так и мусульманство.

Теперь уже общеизвестна зловещая роль ваххабизма в трагедии чеченского народа, разжигании гражданской войны в Таджикистане, попытках "взорвать" мирную жизнь Узбекистана и Киргизии. Однако далеко не все знают, в чем суть ваххабизма и насколько это течение враждебно мусульманской религии. Поскольку ваххабиты прикрываются лозунгом "чистоты Ислама" и могут этим ввести в заблуждение простых людей, необходимо точно знать происхождение и характер деятельности этой секты.

Здание начинается с фундамента, затем создаются стены, архитектурные украшения. Так и мировые религии, начавшись с основ вероучения, в ходе истории обогащаются их осмыслением, из поколения в поколение укрепляются и украшаются трудами самых разумных и самых преданных своей религии людей. Это прямое естественное развитие, непрерывное строительство, целью которого провозглашается вечность. Пренебрежение историческим опытом религии, самовольные радикальные "реформы" и "новшества" - это как разрушение стен здания, неминуемо приводящее и к искажению всего строения всех вероучительных основ (хотя именно под лозунгом "возвращения к основам" такие разрушительные новшества зачастую и вводятся). Искажение религиозных основ называется ересью; на месте грандиозного здания мировой религии еретик-реформатор возводит домик собственного изобретения - секту. Протестантизм, пытавшийся "начать историю христианства с ХVI века", породил бесчисленное множество сект, стремительно размножающихся и в наши дни и все дальше уходящих от Учения Христова. Явления сектантства, хотя и в значительно меньшей степени, знакомы и мусульманскому миру. Пример исламской ереси - секта Ахмадийа, последователей некоего Мирзы Гуляма Ахмада, объявившего себя "мессией" ("махди") и на свой лад "исправлявшего" Коран. Приверженцами классического Ислама еретики Ахмадийа были объявлены не только "хуже неверных", но даже "хуже собак".

Ваххабизм, сделавшийся столь активным в наши дни, - это тоже просто-напросто мусульманская ересь. Учреждена она в ХIХ веке на Аравийском полуострове Мухаммедом Абд-аль-Ваххабом под лозунгом "Очистить Ислам от суеверий". Суеверием же, по мнению этого "Мухаммеда-второго", были все труды мусульманских ученых и вообще все, что происходило в мусульманском мире после царствования "четырех праведных халифов". Абд-аль-Ваххаб заявил, что все это время (то есть на протяжении тысячелетия) мусульмане "находились в заблуждении" (то есть Ислама попросту не существовало), - но вот пришел он, "Мухаммед-второй", изобрел свой собственный шариат и этим "очистил" мусульманскую веру. Самозванец явно считал себя равным основателю Ислама Мухаммеду.

После выхода за пределы Аравии ваххабизм проявил типичнейшие черты тоталитарной экстремистской секты. Ваххабизм - это, конечно, "облегченный вариант Ислама". Не нужно изучать тонкости мусульманского права, книги мусульманских мыслителей былых времен, зато, в качестве дополнения к образованию, при ваххабитских мечетях открыты школы рукопашного боя (а в некоторых странах - ваххабитские наставники обучают и владению оружием, и методике совершения террористических актов, и применению пыток). Все адаты, в их числе и паломничество в Мекку, объявлены суеверием. В самой Мекке доходило до кровопролитных столкновений между ваххабитами и шиитами.

Тщательно скрываемая "тайна" ваххабитов - в том, что они считают "истинными мусульманами" только себя, а приверженцы всех форм классического Ислама для них "неверные". И к лозунгу "убей неверного" (которого нет и не может быть ни в Коране, ни в других мусульманских источниках) сводятся все "религиозные убеждения" ваххабитских фанатиков-боевиков.

Существует простая схема, позволяющая установить, является ли то или иное учение мусульманским или антимусульманским. Достаточно сличить некоторые черты псевдоисламских извращений с требованиями основных книг Ислама - Корана и Сунны.

В общественное сознание Запада, а теперь уже и России, внедряется представление о мусульманском мире, как о рассаднике терроризма, фанатизма, национального экстремизма, наркобизнеса. На самом же деле все эти явления чужды и враждебны основам мусульманского вероучения (тому самому "чистому Исламу", о "возвращении" к которому кричат его извратители).

ТЕРРОРИЗМ совершенно абсурдно считать специфически мусульманским явлением. Этот преступный метод политической борьбы известен с древнейших времен. Античный пример теракта: убийство императора Юлия Цезаря древнеримскими республиканцами. В новейшей истории террор приобрел особо злодейский характер - орудием его стали взрывчатые вещества, при применении которых неминуемы "побочные" жертвы: невинные люди, не имеющие к политике никакого отношения. Хуже того, террористы стали сознательно убивать невинных с целью запугать общество. Во второй половине ХIХ века революционеры-"бомбисты" повергали в ужас Россию - минируя здания, взрывая бомбы на улицах и площадях. Столетие спустя тот же кошмар повторился в Западной Европе, где свирепствовали "красные бригады" и им подобные. Террор взяли на вооружение и национальные движения: "ирландская республиканская армия", баскские сепаратисты. Однако ни российские "чернопередельцы", "народовольцы" и эсеры, на "краснобригадники", ни национал-боевики мусульманами не были.

Из Ветхого Завета перешла в христианство строжайшая заповедь: "Не убий". Еще более грозные слова звучат в Коране: "Кто убьет человека без вины, тот как будто бы убил людей всех" (этот аят цитировал недавно муфтий мусульман России Равиль Гайнутдин, разоблачая антиисламскую сущность бандитизма в Чечне). В этом изречении Ислам демонстрирует полное понимание того, что в очах Всевышнего каждая человеческая душа дороже всей материальной вселенной, - потому нет преступления страшнее, чем убийство невинного. От терактов неминуемо страдают ни в чем не повинные люди: старики, женщины, дети, просто мирные жители. Террорист - убийца невинных мусульманином быть не может. И когда он действует под исламскими лозунгами, он клевещет на мусульманство.

ФАНАТИЗМ есть искажение сознания верующих, порожденное религиозным невежеством. Не только в мусульманстве, но и в любой религии появлялись невежды - фанатики, следующие не вероучению, а самозванным "вождям". И лишь невежда в Исламе может служить организациям, занимающимся такими гнусными с точки зрения мусульманства делами, как терроризм и наркобизнес, - и при этом ещё думать, что совершает некий мусульманский подвиг. Разжиганием фанатизма занимается тот, кто рвется к власти или имеет иную корысть. Он-то и использует в своих темных целях слепую ярость обманутых невежд. А политические или своекорыстные спекуляции на религии - это страшное оскорбление Божества.

НАЦИОНАЛИЗМ был изжит Исламом ещё на заре его существования. Движение мурджиитов преодолело претензии арабов, в среде которых возник Ислам, на особую роль в мусульманском мире. Как в христианстве "нет ни эллина, ни иудея, ни скифа", - так и в мусульманстве равноправны араб и тюрк, хазареец и пуштун. С точки зрения вероучения недопустимо смешение религиозных и национальных понятий, ибо религия - дело Небесное, а нация и политика дело земное. Националисты не имеют никакого религиозного права на объявление джихада, мусульманской "священной войны". В Коране совершенно точно определено это понятие: джихад мусульмане могут объявить лишь тем, кто "сражается с ними из-за религии и изгоняет их из их жилища". Точно так же и в Православии (отнюдь не являющемся "толстовством-непротивленчеством") почитается святым долгом защита веры, ближних, Родины. Использовать лозунг священной войны в политических или национальных целях есть спекуляция на религии, противная Богу.

НАРКОТИКИ - тоже великое зло, к которому Ислам, воспрещающий своим последователям даже алкоголь, относится совершенно непримиримо. Согласно очередной трактовке целого ряда сур Корана и хадисов, говорящих о "веществах, помрачающих разум", наркоделец приравнивается к отравителю, а наркоман - к самоубийце. Первый, по действовавшим во времена "четырех праведных халифов" нормам шариата, должен был быть зашит в мешок с ядовитыми змеями и утоплен в стоячей воде. О втором сказано в хадисе: "Тот, кто убил себя какой-либо вещью, на Страшном Суде будет казним этой вещью"; то есть наркоман обрекается на вечную "ломку" в адской бездне. Как наркоман, так тем более наркоделец - мусульманами быть не могут.

Боевик из банды Джумы Намангани, захваченный в плен во время вторжения в Киргизию, рассказывал о характере подготовки ваххабитских "воинов Аллаха": "В афганской провинции Файзабау нам преподавали основы партизанской войны - как организовывать рейды в тыл противника, устраивать взрывы объектов коммуникаций, связи и жизнеобеспечения, планировать и проводить физическое устранение государственных лиц. При каждом боевом центре есть мулла, проповедующий "чистый Ислам" (то есть ваххабизм). Мулла говорил нам, что террор необходим для "победы Ислама" и что любой муфтий, имам, мулла, не принимающий "чистый Ислам", должны быть физически устранены".

Для верующих мусульман ужасна сама мысль о покушениях на духовенство своей религии, к которому они относятся с глубочайшим почтением. Для ваххабитов же наставники классического Ислама становятся первыми в ряду объектов террористической "охоты". Совершенно очевидно, чьих рук дело убийства муфтиев Дагестана и Таджикистана, ряд покушений на жизнь бывшего муфтия Чечни Ахмада-Ходжи Кадырова. Ставший игрушкой в руках ваххабитов чеченский лидер Аслан Масхадов открыто призывал к уничтожению духовного главы своего народа А. - Х. Кадырова: откровеннее уже некуда.

Мусульмане Северного Кавказа первыми на горьком опыте поняли, какую опасность для исламской религии несет с собой ваххабизм. Когда ваххабиты пытались уничтожить одно из главных мест суфийских паломничеств в Чечне, зиярат Хеди, - мусульмане вынуждены были противостать им с оружием в руках. Выяснилось, что и преступный "бизнес" похищения людей и работорговли был санкционирован ваххабитами, - "фетву" (так сказать, "благословение") на преступления этого рода выдал эмир ваххабитов в Чечне Абдурахман, саудовский араб по происхождению.

В 1996 году по инициативе муфтия Чечни А. - Х. Кадырова в Грозном был созван Конгресс мусульман Северного Кавказа, призвавший "объявить ваххабизм вне закона и немедленно расформировать вооруженные группировки проваххабитского характера". Однако за "братьев-ваххабитов" вступились не только их местные ставленники типа Ш. Басаева, М. Удугова, С. Радуева и др., но и юристы из "федерального центра", заявившие, что запретом тоталитарной секты ваххабитов якобы нарушается принцип "свободы совести". Московские "законники" самоуверенно решили, что разбираются в делах мусульман лучше, чем сами мусульмане. Результат этой "федеральной толерантности" известен: ваххабиты сумели создать плацдармы на Дагестанской земле, печально известные укрепрайоны Чабанмахи и Карамахи, - и мирный Дагестан подвергся агрессии ваххабитских банд. Так "терпимость" к религиозному экстремизму, вызванная самодовольным религиозным невежеством, привела к разгулу бандитизма, войне, пролитию крови мирных граждан и российских солдат, превращению чеченского народа в заложника преступного режима, страданиям сотен тысяч людей.

Проникновение ваххабизма на "постсоветское пространство" - это одно из множества плачевных следствий засилья тоталитарно-атеистической идеологии в СССР. Наибольшие разрушения иго безбожной власти принесло Православной Церкви. Но и Исламу, несмотря на его стойкость, атеистический режим нанес большой ущерб. Мусульмане сохранили веру, но многие из них утратили глубину знаний о своей религии, подчас не только о её тонкостях, но и об основах Ислама. В СССР пришла в упадок мусульманская ученость, в новых условиях возникла нужда в повышении образованности мусульманского духовенства, - религиозные же знания можно было поначалу получить только за границей. И в заполнении этого "духовного вакуума" ваххабизм проявил особую активность. Молодых мусульман СНГ радушно приглашали в зарубежные ваххабитские училища, и там их воспитывали не как будущих духовных наставников родных народов, а как подрывные элементы, несущие на Родину яд ваххабизма. Не только на Северном Кавказе или в Таджикистане, но и в Узбекистане и Киргизии такие пропагандисты "чистого Ислама" принесли истинным мусульманам немало зла.

В Туркменистане ваххабизм успеха не имел: туркменские мусульмане к фанатизму не склонны, многое в ваххабитской агитации прямо противоречило их национальным традициям, они имеют собственную голову на плечах, да и правительство вовремя распознало опасность и приняло соответствующие меры. Но все же при встрече с пропагандистом "чистого Ислама" (называет ли он себя ваххабитом или "конспиративно" умалчивает об этом) каждый туркменский мусульманин должен ясно понимать, что на самом деле его призывают отречься от всего, что его предки в течение тысячелетия считали священным, надругаться над гробницами почитаемых шейхов, сделаться бандитом и убийцей.

"Не представляю, как можно бороться с исламским экстремизмом, не заботясь прежде всего о развитии мусульманской культуры, образования, не заботясь о признании важной позитивной роли уникальной и самобытной исламской цивилизации. Самая эффективная борьба с экстремизмом - это внедрение иных, традиционных исламских ценностей", - утверждает виднейший правовед Леонид Сюкияйнен. С этим утверждением невозможно не согласиться.

Лучшее средство борьбы с любыми извращениями Ислама - это широкое мусульманское просвещение. Если мусульманские народы будут иметь глубокие знания о своей вере, - экстремистские секты, выступающие под личиной "борцов за чистый Ислам", повсюду будут получать должный отпор.

Традиции Ислама в Туркменистане необычайно богаты: здесь нет нужды прибегать к небезопасным иностранным заимствованиям. Туркменистан должен иметь собственную школу мусульманского духовенства: многое в этом направлении здесь уже делается, и дальнейшее развитие исламского просвещения - есть задача огромной духовной, культурной и государственной важности. А мусульманским ученым предстоит увлекательнейшее освоение и популяризация духовных сокровищ Туркменистана: суфийской литературы, многих иных религиозно-философских и религиозно-исторических древних трудов, и все это для того, чтобы ещё больше укрепить уже существующее гармоническое сочетание мусульманского права с туркменскими народными традициями.

Кроме ваххабизма, можно наблюдать ещё одно небезопасное и гораздо более сложное явление: так называемый "исламский фундаментализм", на идеях которого кое у кого есть стремление к созданию закрытых для внешних влияний государств или обществ, где должны быть восстановлены наиболее суровые нормы шариата и обычаи (адаты) средневекового мусульманства. Термин "фундаментализм" в приложении к этому явлению крайне неудачен, - ибо ничего действительно фундаментального, то есть утверждающего основы вероучения, в нем нет. По сути, это обрядоверие, подобное русскому старообрядчеству, в котором также не было ничего "старого" и причиной которого был недостаток религиозного просвещения. То же и с исламским фундаментализмом: реанимируются второстепенные частности, иногда даже вопреки основам Ислама. Просвещенный мусульманин понимает, например, что ворам не обязательно отрубать руки, их можно наказывать иначе. Он же знает, что обычай закрывать лицо женщинам или запрет на изображение живых существ появились лишь через несколько веков после Мухаммеда, к тому же - далеко не во всех мусульманских странах (в Туркменистане таких адатов не существовало никогда). Второстепенные частности могут соблюдаться или нет: сущность Ислама не в этом.

Действительно фундаментальным, то есть воплощающим суть мусульманства, был просвещенный Ислам Халифатов - с их открытым и веротерпимым общественным устроением, со стремлением воспринять лучшие достижения науки, искусства, ремесел со всех концов света.

Некоторые журналисты в своих статьях путают фундаментализм с ваххабизмом, но это - следствие их неосведомленности, абсурдная постановка знака равенства между явлениями прямо противоположными. Ваххабиты, при всей их демагогии о "четырех праведных халифах", - это появившаяся в ХIХ веке модернистская секта, исламское "диссидентство". Фундаменталисты же действительно пытаются вернуться к мусульманской старине; беда их лишь в том, что возрождать они пытаются не лучшее и неотъемлемое, а второстепенное и мешающее развитию. А когда экстремисты, фанатики и политиканы, прикрываясь буквой шариата, начинают попирать дух Ислама, - в этом не только нет ничего фундаментального, это не мусульманство вообще. Но необходимо сказать, что подобные извращения совсем не обязательно сопровождают фундаментализм: стремление фундаменталистов к изоляции от западной цивилизации вызвано отнюдь не агрессивностью, а глубокими духовными причинами.

Шведский социолог Л. Йонсон с некоторым недоумением констатирует: "Одним из основных вопросов является взаимодействие исламских традиций с принципами модернизации общества. С одной стороны, многие исламские государства претерпели существенные изменения, подвергаясь влиянию научно-технического прогресса и осуществляя коренные преобразования в общественном устройстве, но, с другой стороны, нет ни одного примера успешной завершенной модернизации исламского государства. Достигнув определенного уровня модернизации, государство сталкивается с мощным организованным сопротивлением со стороны части населения, призывающей к возвращению к истокам, к чистому Исламу, что приводит к конфликтным ситуациям".

В Туркменистане, идущем по пути экономических реформ, доныне никаких конфликтов не возникало. Президент С. Туркменбаши говорит:

"На заре независимости, когда мы вернули народу возможность соблюдать наши обычаи и обряды, произошло подлинное возвращение к религии. Нас в тот момент пугали угрозой фундаментализма. Но тот, кто знает историю нашего народа, понимает, что для прорастания такой проблемы в Туркменистане нет почвы". Видится, что противоядием от фундаментализма для Туркменистана служат не только исторические традиции, но, ещё в большей степени, блистательный современный опыт создания самобытной государственности. Именно это главная защита Туркменистана от фундаментализма - исламской трагедии, представляющей собой болезненную реакцию мусульман на явления, несовместимые с их верой. Если бы Президент Туркменистана не избрал путь государственного созидания на основах народного духа, а поддался бы навязывавшимся ему схемам западных "прав и свобод", - кто знает, устояли бы туркменские мусульмане против опасности фундаментализма.

Наблюдение Л. Йонсона, приведенное выше, во многих случаях оказывается правильным, только западный специалист не уточняет: что именно в "модернизации общества" вызывает протест мусульманского мира? Неужели же религия Ислама - всегда, всюду и неизбежно становится "тормозом на пути прогресса"? Отнюдь. Современные мусульмане, как и их дальние предшественники из эпохи Халифатов, с готовностью и радостью перенимают новейшие достижения науки и техники. Однако в приложение к этим благам цивилизации - как непременное условие их передачи - Запад не просто предлагает, а навязывает мусульманским странам свои представления о "демократических свободах и правах человека", а также пропаганду "западного образа жизни" через "культурную" продукцию весьма сомнительного свойства. Некоторые из этих "свобод", "прав" и "культурных явлений" с точки зрения Ислама не просто неприемлемы, а - преступны.

Мусульманская религия в первую очередь является Законом (тогда как христианство - это прежде всего Завет). Ислам требует, чтобы грех карался не только в вечности, но и на земле: согласно шариату, контролирующему все поступки мусульманина, преступления против веры и нравственности - есть преступления уголовные. Нужно заметить, что законодательства и христианских стран до сравнительно недавнего времени предусматривали наказания за оскорбление религии и аморализм. В средневековой Европе прелюбодеяние и содомия карались смертью. Никакой мусульманский шариат не вырабатывал таких свирепых мер борьбы с религиозным инакомыслием, как римо-католическая инквизиция. Что касается России, Петр I ввел закон, по которому за богохульство следовало "губы отсечь и язык прожечь". Еще в начале ХХ века в Австрии виновную в убийстве ребенка в своей утробе (аборте) ожидала казнь через повешение. В новейшие времена на Западе законы по охране религии и нравственности все более смягчались, пока многие из них не исчезли вовсе. Действия уголовных кодексов сужаются до сугубо материалистических пределов, ограничиваясь наказаниями за телесные насилия и покушения на чужую материальную собственность. Оскорбления чужой религии, кощунства и богохульства, извращенный разврат, проституция, порнография все увереннее претендуют на вхождение в состав "демократических свобод" и "прав человека". Вкупе с пропагандой наживы и насилия эти "свободы" начинают доминировать в западной так называемой "массовой культуре".

Со времен пресловутых "крестовых походов" главным аргументом в развернутой римо-католиками антиисламской пропаганде было обвинение мусульман в развращенности - на том основании, что Коран допускает многоженство. Но вот парадокс: абсолютное большинство современных мусульман по доброй воле избирает для себя единобрачие; и это крепкие многодетные семьи. А вот на вроде бы "христианском" Западе процветает "свободная любовь", то есть свобода разврата, включающая содомско-гоморрские его формы.

Поскольку Запад величает себя "христианским", у мусульман нет формальных оснований для обвинения его в "кафре" (неправоверии, то есть безбожии или язычестве), - зато есть полное право для обвинения в "ширке" (нечестии). И когда правительство мусульманской страны вместе с модернизацией экономики начинает внедрять "западный образ жизни", по мере этого внедрения растет возмущение мусульманских масс. Приверженцы Ислама не могут спокойно смотреть на то, как поток "ширка" - пропаганда всех видов смертного греха - затопляет их страну и разлагает общество. Ислам религия строгая: в ней недопустима не только порнография, но и полупорнография, считающаяся на Западе уж совершенно "безобидной". С точки зрения просвещенного мусульманства женщину не обязательно упаковывать в паранджу и запирать в ичкари, - но её одежда и поведение должны быть скромными: это непреложное требование любой школы шариата. Совершенно неприемлема для Ислама западная "рок-поп-культура", вполне точно идентифицируемая как реанимация языческих оргий. Среди навязываемых Западом "демократических свобод" значительное место занимает "свобода совести", что на деле означает для мусульманской страны появление в её пределах миссионеров всевозможных сект и религиозных движений. Во всей подобной "модернизации" мусульмане видят разгул беззакония и покушение на их религию. Реакцией на это становится полное отторжение всего, что идет с Запада, и стремление утвердить Ислам в наиболее строгих его формах: сурового ханбалитского махзаба или средневековых персидских адатов. Тогда мусульманский Закон принимает жестокие меры для пресечения "ширка": содомитов побивают камнями, ворам отрубают руки, мужчину, заговорившего на улице с незнакомой женщиной, сажают в тюрьму... Это и есть исламский фундаментализм: восстановление древнемусульманского уголовного права, жестокими мерами охраняющего не только материальные интересы, но и мораль общества, и его религиозные устои.

Вышеназванные аморальные "свободы" одинаково противны как Исламу, так и Православию. Но там, где человек Завета - православный христианин просто отвернется и, сдерживая приступ тошноты, пройдет мимо, - там человек Закона - мусульманин - в гневе сожмет кулаки. На чудовищный по богохульству фильм режиссера Скорсезе "Последнее искушение Христа" Православная Церковь ответила только письмами протеста. На книгу Салмана Рушди "Сатанинские стихи", оскорбляющую основоположника Ислама Мухаммеда, мусульманский мир отозвался объявлением писателю джихада, поклявшись уничтожить его в любом месте, где он будет застигнут. Таково различие реакций, обусловленное различием мировоззрений.

Видится, что фундаментализм с его попытками "возвести каменную стену вокруг Ислама" не приносит пользы мусульманству. Дело даже не в том, что на нем паразитируют такие, по сути антиисламские, явления, как фанатизм, а порой и терроризм. Ничего фундаментально мусульманского, как уже говорилось, в фундаментализме нет. Это ошибка, может быть - ошибка трагическая. Не только Арабский халифат, но и все известные в истории мощные мусульманские государства: Персидское шахство, Египетский и Турецкий султанаты - имели достаточную степень открытости. Современные фундаменталисты пошли по простейшему пути отсечения всех воздействий извне, - вместо гораздо более трудного, но дающего перспективы развития дела: фильтрации иностранных влияний в социальной и культурной сферах. Такая фильтрация (то есть недопущение наиболее грубых видов "ширка") возможна и в рамках демократических принципов. Но ещё больший эффект в защите духовно-нравственных ценностей мусульманства имеет противопоставление проникновению западной "масс-культуры" широкого исламского просвещения и поддерживаемой государством талантливой пропаганде национальных традиций и национальной истории, развитие на этой основе национальной культуры и искусства. Это путь просвещенного Ислама, наиболее соответствующий классическому Исламу Халифатов.

После "перестройки" Россия успела перенять с Запада отнюдь не новейшие технологии и материальное процветание, а аморальную "масс-культуру", заполнившую средства массовой информации и растлевающую народ. В этом грязевом потоке - основная причина нынешних российских бедствий: роста преступности, разложения семьи, массовой детской беспризорности, наркотизации подростков и молодежи - всего того, что поставило русский народ на грань вымирания. Российские журналисты пытались почерпнутую ими на Западе грязь "экспортировать" в Туркменистан, но услышали отповедь его Президента: "Смотришь ваше телевидение - и становится жутко. Все эти ужасы, насилие, сексуальные фильмы нам не нужны. Вы не обижайтесь - наш народ не воспринимает этого". Можно отметить, что православным русским людям так же омерзительны такие мерзости, как и туркменским мусульманам, но русскому народу при попустительстве властей интенсивно навязывают растление, и многие не выдерживают соблазна. Вообще, Туркменистан мог бы преподать нынешней России множество важнейших уроков, главный из которых - следование народному духу, а не обезьянничанье с "западных моделей".

Туркменистан и здесь пошел "срединным царственным путем": проводя политику "открытых дверей" для всего полезного и "закрыв двери" перед вредоносным и чуждым. Свершенное Президентом Сапармуратом Туркменбаши можно назвать чудом: ему удалось и привлечь в свою страну западную промышленность, и уберечь свой народ от растлевающей западной "масс-культуры".

Прошу прощения у мусульманского духовенства за то, что в данной работе столь много занимаюсь вопросами, которые находятся в их прямом ведении и в которых они наверняка разбираются лучше меня. Но дело в том, что в развитии мусульманского просвещения заинтересован не только сам Ислам, но также и Православие. Это залог того, что будет крепнуть содружество наших мировых религий, - побывавший в нашем краю представитель Всемирного Совета Церквей Терек Митри назвал это содружество "образцовым и поучительным для всего мира".

На сегодняшний день Туркменистан являет собой образцовый опыт мусульманской государственности. Именно мусульманской: светское по форме, это государство является исламским по духу. Тезис главы Туркменистана: "религия не должна вмешиваться в государственные дела" и его ссылки на "мягкость" туркменского шариата ("мы - нация, которая никогда не закрывала лица своих женщин"), - находятся в русле мусульманской классики: суфизма и махзаба Ханафийа, с их требованием аполитичности духовенства и постулатом: "шариат не должен причинять неудобств в жизни верующих". Туркменистан, несомненно, входит в "Дар-уль-Ислам" (мусульманский мир), согласно классическому его определению: здесь мусульманство есть религия большинства, получающая государственную поддержку. Президент С. Туркменбаши имел полное право провозгласить духовную миссию своей Родины: "Наш долг явить миру лицо просвещенного мусульманства, разрушить тот искаженный образ, который пытаются придать сегодня Исламу некоторые политики. Это было бы нашей величайшей заслугой перед всем исламским миром, да и с точки зрения универсальной объективности".

Абсурдом, хуже того, - клеветой являются попытки обвинить Туркменистан в "отсутствии демократии". Демократия по самому смыслу этого слова - есть власть народа. А каждый народ в основе своей состоит из добрых, честных, нравственных людей. Навязываемые Западом "права и свободы человека" зачастую сводятся к "правам и свободам" антинародных элементов: подрывных, уголовных и аморальных меньшинств. При том "демократическом беспределе", какой мы недавно наблюдали в России, да и в ряде других стран СНГ, эти меньшинства получают "права и свободы" для насилия над народной душой, для того, чтобы грабить, притеснять, растлевать большинство народа. Подменять вседозволенностью понятие демократии - это фальсификация.

Туркменистан имеет собственный, древний и самобытный опыт демократии. Когда в Европе ещё и не слыхивали ни о каких парламентах - в туркменском государстве, Янгикентском Джабгуате уже действовали демократические институты: Совет лучших (древнейшая "палата пэров") и Народное Собрание (древнейшая "палата депутатов"). Мудрая традиция туркмен: использование опыта и знаний, накопленных старшим поколением, на благо народа. В созданном в незапамятные времена туркменском эпосе "Героглы" звучит наставление:

Слушай голос старейшин,

Что судят о добром и злом:

Это слово народное

Вникни, что сказано в нем.

На основах древнего опыта народовластия зиждется истинная демократия современного Туркменистана. Президент С. Туркменбаши с неколебимым мужеством отстаивает право своей Родины на самобытный народный путь и проницательно отмечает ущербность многих свойств демократии западной:

"Выбор пути собственного развития, выбор приемлемой формы государственного устройства - высшее право каждого независимого народа и государства...

Совет старейшин и всенародный Совет - за этим кроется многовековой опыт туркменского народа. Это самая настоящая народная демократия...

Кто сказал, что действующая на Западе модель демократии совершенна и тем более универсальна для всех типов общества? Посмотрите на некоторые находящиеся на слуху у мировой общественности процессы, когда за проявление демократии выдается бесцеремонное подглядывание в замочную скважину и выворачивание наизнанку личной жизни людей... Когда я слышу упреки в ущемлении каких-то прав нашего населения, возникает вопрос: а о каких правах идет речь? Да, у нас "ущемлены" права на вседозволенность, на разжигание межнациональной и межэтнической розни, на рэкет и разгул бандитизма, на строительство обманывающих граждан финансовых пирамид, на расшатывание государственных устоев. Для нас демократия - это прежде всего защищенность человека от беззакония и преступности, возможность спокойно жить и трудиться, растить и воспитывать своих детей. Судить же об уровне демократизма общества только по отсутствию "желтой" прессы, оппозиционных партий да антиправительственных митингов - означает впадение в примитивизм и одностороннее понимание смысла прав человека...

Опыт народной демократии, которая была присуща туркменам во все века, помог нам в создании государственной модели, формировании национальных институтов управления...

Что же касается западной демократии, то вряд ли будет уместным и умным стремление механически перенести её на нашу почву. Я глубоко убежден, что демократия в чистом лозунговом виде, искусственно привитая на неподготовленной почве, неминуемо родит охлократию. Мы бы не хотели получить её взамен стабильности... Конфликты и вспышки насилия в том или ином регионе бывшего СССР в какой-то степени связаны с тем, что политики мало учитывали эти факторы...

Мы учимся демократии не в кричащей толпе, общество должно само прийти к универсальным ценностям...

Создавать искусственно партии для того, чтобы формально считаться страной с многопартийной системой, мы не намерены...

У нас нет достойной упоминания оппозиции. Мы объясняем это обстоятельство прежде всего тем, что общество консолидировано вокруг своих главных целей. Ведь цивилизованная оппозиция и развитие демократии должны строиться на созидательных принципах. Нельзя сводить их исключительно к развалу существующих государственных институтов, как это очень часто происходило на руинах бывшего СССР. Инициаторы и исполнители такого развала, как правило, стремятся прежде всего к карьере или к деньгам. Хотя много говорят при этом о благе народа..."

Всенародное единение - это действительно одно из главных достижений независимого Туркменистана. Все прошедшие здесь выборы и референдумы ярчайшим образом показали, как монолитен, невзирая на разницу наций и религий, народ Туркменистана - в доверии к своему Президенту, в преданности родной стране, в решимости вместе трудиться на общее благо, строить будущее. Зачем нужно и кому может быть выгодно в таких условиях дробление народа на части - то есть на "партии" (слово это ведь и означает "часть")?

Приходится слышать: мол, в Туркменистане "культ личности". Бывают, конечно, "культы" тиранов и завоевателей, требующие человеческих жертв, но откуда может быть такое в Туркменистане, где каждый гражданин есть общегосударственная ценность? Полный абсурд: называть культом всенародную любовь к достойному вождю. Джордж Вашингтон в США, Шарль де Голль во Франции, Александр III в России - разве эти люди, снискавшие любовь своих народов, были "культовыми фигурами", языческими идолами? "От добра добра не ищут", - гласит пословица. Народ Туркменистана избрал Сапармурата Туркменбаши своим главой пожизненно: ибо большего добра, чем приносит его правление, искать немыслимо, и надеяться на появление в ближайшее время нового государственного деятеля такого уровня - значило бы искушать Бога. Это точное, демократичное и, кстати, экономичное решение народа, ибо устраивать ещё одну церемонию выборов, исход которых очевиден, - значило бы играть дорогостоящий спектакль, не имеющий практического смысла.

"Внутренняя потребность единства вызывает наклонность к единоличной власти, которая по праву и по факту всегда крепнет в эпоху цветущей сложности", - утверждает великий русский мыслитель Константин Леонтьев, безошибочно предсказывавший ход исторических процессов. Он же предупреждает: "Централизация власти спасительна для страны до тех пор, пока почва под этой властью разнообразна", - о том же говорит Президент С. Туркменбаши: "Мы должны сохранить различие, как позитивную силу". В современном Туркменистане всенародное единство сочетается с многообразием: многонациональность и многоукладность, приобщенность к мировой культуре, содружество мировых религий Ислама и Православия, стремление к освоению новейшей науки и техники - все предпосылки для достижения "цветения культур" и "цветущей сложности".

В благородных словах Президента С. Туркменбаши: "Никогда туркменский воин не будет сражаться на чужой земле", - звучит историческая боль туркменского народа, чьих сынов на протяжении многих столетий вынуждали проливать кровь в чуждых войнах. Знаменитый нейтралитет Туркменистана - это надежда на то, что трагедия народа больше не повторится. А сознательный отказ от участия в бездушной и пахнущей кровью демагогии о "сферах влияния" и "регионах стратегических интересов" - это забота о судьбе детей, всех будущих поколений. Но такой "политический" нейтралитет - вовсе не нейтралитет, отменяющий все внешнеполитические - тем более выгодные для страны - контакты... Пример: молодое государство имеет такого опасного соседа, как охваченный гражданской войной, наркотизированный Афганистан. Зная это, Туркменистан сумел понять ещё и то, что конфликт в этой стране могут разрешить только сами афганцы... Следовательно, при любых ситуациях контакт с этой страной просто необходим. Результат: на сегодня Туркменистан стал единственным государством, сумевшим установить по-настоящему конструктивные отношения с законным правительством Афганистана - Северным альянсом, обезопасив тем собственные границы. Нейтральный Туркменистан показал свою способность защищать себя и других. Немногим известно о подвиге туркменских пограничников, которые, не щадя своих жизней, долгое время вели "опиумную войну" с афганской наркомафией, рвавшейся проложить через Туркменистан транзитные пути "белой смерти", ведущие в Россию и далее в Европу. Конечно, таким образом Туркменистан защищал прежде всего свой народ: известно, что население стран "наркотранзита" неминуемо заражается наркоманией. Но в то же время воздвигнутые на пути наркопотоков "туркменский и узбекский щиты" спасли и продолжают спасать от "белой смерти" многие тысячи жизней российской молодежи: за это Россия должна бы низко поклониться и Туркменистану, и Узбекистану. Как внутренняя, так и внешняя политика Туркменистана проникнута милосердием. Не вмешиваясь в конфликт в Таджикистане, Туркменистан в то же время оказывал страждущему таджикскому народу помощь продовольствием и медикаментами (некоторые из таких благотворительных акций осуществлялись совместно мусульманским и православным духовенством).

Деятельность нейтрального Туркменистана в межгосударственной сфере это не политические амбиции, а налаживание дружеских культурных и взаимовыгодных экономических связей. Более всего Туркменистан сосредоточен не на внешней политике, а на внутренней своей жизни, заботе о благе собственного народа. Ярки исторические примеры того, что именно "внутренняя сосредоточенность" ведет к процветанию государства: взлет экономики России при Александре III Миротворце, преуспеяние нейтральной Швейцарии, "экономическое чудо" в отказавшейся от внешнеполитических амбиций послевоенной Японии.

Президент Сапармурат Туркменбаши однажды признался: "Я вот часто думаю: почему со времен Библии и Корана, завещавших людям: "не греши", "не воруй", "люби ближнего", влияние этих заветов все более ослабевает? Почему цивилизация порождает зло, коррупцию, преступность?" Ответ на этот вопрос: так происходит только в бездуховных обезбоженных цивилизациях, где люди в погоне за материальными благами забывают о Всевышнем, о высших ценностях милосердия и чистоты, красоты и истины, любви и веры. Туркменистан, где государство строится на прочнейших духовно-нравственных основах, является единственной из стран СНГ, где преступность не растет, а уменьшается.

Новейшая история разоблачила фальшь материалистической теории о "происхождении духа из материи". Нет: дух - первичен, материя - вторична. На фундаменте духовно-нравственных достижений народ Туркменистана объединился в созидательном труде; на духовном "базисе" успешно развивается экономическая "надстройка".

В Туркменистане решен столь болезненный для современной России вопрос становления сельского хозяйства: здесь достигнута зерновая, а затем и продовольственная независимость. Нужно сказать, что длящаяся поныне разруха русского села - это следствие осуществленного большевиками "великого перелома" хребта русского крестьянства и великой войны, по сути повыбившей больше всего именно крестьянствующий народ... Народы Средней Азии сумели сохранить любовь к земле и умение на ней работать. В Туркменистане применению этого народного таланта помогло государство: земельные наделы передаются не под дачи и "латифундии", а в безвозмездную аренду или владение труженикам. Туркменистан - единственное в мире государство, не взимающее налогов с земельных угодий и содержания скота. Туркменистан позаботился и о том, чтобы хозяйствование велось современными методами: 800 миллионов долларов потрачено на закупку сельхозтехники. Плоды такой государственной поддержки - налицо.

Президент С. Туркменбаши делает философско-историческое умозаключение: "В истории человечества нередко богатство становилось причиной бедствий и несчастий". Подобна этому английская мудрость: "Богата не страна золота, а страна железа", то есть ключ к процветанию государства не в финансах, а в развитии производства, техники и науки. Благодаря этому знанию в свое время промышленно развитая Великобритания взяла верх над Испанской империей, отягощенной золотом своих колоний.

Туркменистан не желает более быть "сырьевым придатком", пусть даже и очень богатым. В отличие от России, живущей сейчас распродажей своих природных ресурсов, - Туркменистан заботится о будущих поколениях и для их благополучия стремится создать всесторонне развитую экономику, опирающуюся на достижения науки. Президент С. Туркменбаши намечает методику такого развития:

"Разумеется, мы связываем и нашу стабильность, и будущее процветание с богатейшими минеральными ресурсами, но все это до определенных пределов... В течение долгих десятилетий Туркменистан рассматривался лишь как поставщик сырья. Поэтому сейчас у нашего правительства проблема номер один - развитие перерабатывающих отраслей...

Для активного делового партнерства у нас созданы все необходимые международные правовые условия, что могут подтвердить многие фирмы, работающие на нашем рынке... Мы проводим политику "открытых дверей", чтобы представители зарубежных компаний могли приехать к нам, обосноваться здесь, совместно вести дела...

Мы не просто ориентируемся на многоотраслевую экономику, мы в реальности создаем её - разнообразную, основанную на высоких технологиях и принципах саморазвития...

Мы в Туркменистане, сознавая масштабность задач, стоящих перед нашим молодым государством, придаем огромное значение развитию науки, подготовке научных кадров...

За годы, прошедшие со дня обретения независимости, главное, чего мы добились, - это объединение народа и государства, консолидации всех граждан во имя высших интересов народа...

Главное наше богатство - это наш народ, наша история, наша культура".

При такой всеобъемлющей духовно-интеллектуальной программе можно надеяться и ожидать, что в будущем в Туркменистане возникнет не только добывающая и перерабатывающая промышленность, но получат развитие и машиностроение, и производство компьютерной техники, и точное приборостроение, и тонкие химические технологии, и другие высшие достижения современного научно-технического прогресса. Это, конечно, дело не сегодняшнего дня, но верится, что не так уж далек час, когда Туркменистан встанет в ряд самых передовых стран мира.

Один из важнейших уроков истории заключается в том, что в ней крайне редко бывают легкие времена. Лев Гумилев, гений исторической науки, на десять лет был заключен в большевистские каторжные лагеря; в невыносимых условиях он вспоминал трагедии, перенесенные народами на протяжении истории, - и, по его признанию, это помогло ему выжить. Туркменистан перенес трагический, мучительный исторический опыт, изобилующий кошмарами войн, нищеты, чужестранных насилий. Что в сравнении с этими ужасами материальные трудности, которые мы испытываем в наши дни? На всем "постсоветском пространстве", в том числе и в Туркменистане, множество людей переносит материальные тяготы, - но мало где так, как в Туркменистане, тверда надежда на наступление светлого периода. Президент С. Туркменбаши говорит: "Сейчас всем нелегко, общество, государство небезболезненно переживают сложный переходный этап реформирования экономики. Но ведь и возможности открываются новые".

И как много мы имеем уже сейчас! Мы обрели величайшее благо духовной свободы - счастье свободно совершать Богослужения, украшать свои души молитвой, устремляться в вечность Божию. Мы имеем твердую надежду на будущее процветание родного Туркменистана, на счастливую жизнь наших потомков. Мы ощущаем на себе заботу и любовь родного государства - и должны отвечать ему любовью. Будем же радоваться и жить этими высшими благами: верой, надеждой, любовью.

Президент Сапармурат Туркменбаши выразил надежду, что наступающее ХХI столетие сбудется для Туркменистана "золотым веком": на это уповают, в это верят, об этом молятся и мусульмане, и православные Туркменской земли. Говоря о духовности этой земли, мы вспоминаем "золотой век Ислама" - эпоху Арабских халифатов: мудрой, веротерпимой, справедливой государственности, при которой люди разных религий, наций, традиций вместе трудились на общее благо и создали вершинные творения культуры и науки своего времени. В наши дни созданы все предпосылки для того, чтобы "крылатый конь" туркменского народного духа достиг подобных высот. И вечный его полет сквозь времена видится образом, освещающим всю прошлую, всю нынешнюю, всю будущую историю туркмен.