Книга: В сердце тьмы



В сердце тьмы

Дэвид Дрейк, Эрик Флинт

В сердце тьмы

ПРОЛОГ


После окончания обильной трапезы слуг отослали прочь.

Начальник шпионской сети сообщил плохую новость.

— Велисарий жив, — объявил он резким тоном.

Кроме него в комнате находились еще семеро. Один из них, как и начальник шпионской сети, был иностранцем. Судя по тому, что на его лице не отразилось никаких эмоций, он уже слышал новость. Пятеро из шести римлян привстали на своих местах. На лицах отражалась различная степень ужаса.

Седьмой, тоже римлянин, только презрительно скривил губы и просто перенес вес тела на другой локоть.

Весь вечер он испытывал отвращение.

Двое находившихся в комнате священнослужителей вызывали у него отвращение лицемерной болтовней. Глицерин из Халкедона и Георгий Барсимес были дьяконами и оголтелыми ортодоксами и выступали от лица Руфиния Намациана, епископа Равенны.1 Однако их ортодоксальность служила только способом прикрытия амбиций. Епископ Равенны хотел стать Папой, а его подчиненные надеялись сделаться патриархами Константинополя и Александрии.

Амбициями руководствовался и этот седьмой, но он не скрывал их за ложной набожностью. (Да и странная это была набожность — объединение с индуистскими язычниками против христианских еретиков с выгодой для себя.) За седьмым человеком в комнате числилось много грехов, как незначительных, так и смертных. Но лицемерия среди них не значилось.

Двое господ благородного происхождения из собравшихся в комнате вызывали у него отвращение своим бахвальством и самодовольным видом. Их звали Ипатий и Помпей. Они были братьями и племянниками бывшего императора Анастасия. Если следовать формальным династическим критериям, то они являлись законными наследниками императорского трона. Но римляне никогда не поклонялись алтарю наследственности. Главным критерием для надевания пурпурной мантии служила компетентность. И если во всей Римской империи и имелась еще пара более бесполезных и нерадивых людей, то они хорошо прятались.

Другой высокопоставленный римский чиновник вызывал у седьмого отвращение иного рода. Его звали Иоанн из Каппадокии и он являлся префектом претория2 у императора Юстиниана. Определенно — способный человек. Но его жестокость, жадность и порочность не знали границ. Убийца, вор, вымогатель, палач, насильник — Иоанна из Каппадокии называли всеми этими словами. И все это было правдой.

Двое шпионов из народности малва были сами по себе отвратительны, причем льстивый Балбан, начальник шпионской сети, даже больше, чем наемный убийца Аджатасутра — частично из-за их фальшивого добродушия и притворного дружелюбия, но в основном из-за притворной заботы об интересах Рима и представления себя вроде как незаинтересованными лицами, во что мог поверить только идиот. А седьмой человек в комнате совсем не был идиотом и принимал притворную невинность представителей малва за оскорбление своему уму.

Седьмой относился с отвращением и к самому себе. Он являлся главным камерарием3 Римской империи, одним из самых ценных советников императора Юстиниана; он пользовался очень большим доверием, которое не собирался оправдывать. Он был близким личным другом императрицы Феодоры, которую планировал убить. К своим грехам он добавит еще одно предательство и еще одно убийство — и все ради того, чтобы получить большую власть, хотя и ненамного большую. Он был евнухом и не мог претендовать на трон. Сам не мог. Но мог по крайней мере стать главным камерарием бездарного императора вместо самостоятельного — и обрести истинную власть в Риме.

Благодаря своему острому уму седьмой понимал, что его стремление к власти — само воплощение глупости. Он стар. Даже если он и воплотит эти амбиции в жизнь, вероятно, ему удастся наслаждаться полученным всего лишь несколько лет.

Ради этих глупых, мелких амбиций седьмой и рисковал — ведь вместо желаемого он может быть казнен и навеки проклят. Он презирал себя за мелочность, собственная глупость вызывала у него отвращение. Но он не мог поступить по-другому. Несмотря на то что седьмой всегда гордился своим железным самоконтролем, он никогда не мог справиться с честолюбием. Оно властвовало над евнухом, как похоть над сатиром. Оно двигало его вперед, сколько он себя помнил, с тех дней, когда другие мальчики насмехались над ним и избивали его после кастрации.

Но больше всего у него вызывало отвращение то, что реакционеры из малва и римлян, собравшиеся в комнате, настояли на ужине в архаичных традициях, вместо того чтобы сесть на стулья, расставленные вокруг стола, как делают все современные разумные люди. Постаревшее тело седьмого уже давно потеряло гибкость, необходимую для трапезы в полулежачем состоянии.

Его звали Нарсес, и у него болела спина.


Индус, начальник шпионской сети, не сводил глаз с Нарсеса с того момента, как сделал свое объявление. Несколько месяцев назад Балбан понял, что этот евнух пока является самым серьезным из римских союзников — и единственным ни в коей мере не простофилей. Священнослужители были провинциальными фанатиками, императорские племянники — безмозглыми пижонами, Иоанн из Каппадокии — несмотря на несомненные способности — слишком опьяненным своими собственными пороками, чтобы отличить факты от вымысла. Но Нарсес точно понимал смысл заговора малва. Он согласился к нему присоединиться просто потому, что не сомневался: он сможет одурачить малва после того, как захватит власть в Риме.

Балбан не был полностью уверен, что евнух ошибся в своей оценке. Получивший власть Нарсес станет гораздо более опасным врагом для малва, чем Юстиниан. Поэтому Балбан давно начал планировать покушение на Нарсеса. Но он всегда считал себя методичным человеком, который знает ценность терпения, и был готов идти вперед маленькими шажками. На текущий момент требовалось союзничество с евнухом.

И поэтому…

— Как тебе новость, Нарсес? — спросил индус. Он бегло говорил на греческом, правда с сильным акцентом.

Евнух сморщился: принятие сидячего положения доставило ему боль.

— Я говорил тебе, что план был глупым, — проворчал он. Как и всегда, Балбана поразил низкий, грудной, сильный голос невысокого пожилого человека. Да к тому же еще и евнуха.

— Нет, не был, — проскулил Ипатий. Его брат судорожно закивал, показывая свое согласие. Он пытался вести себя достойно и уверенно — правда, с напомаженными волосами и раскрашенным лицом, с головой на тонкой шее, этот господин благородного происхождения напоминал скорее куклу, которую трясет карапуз.

Евнух сфокусировал взгляд болотно-зеленых глаз на племянниках. Благодаря костлявому лицу, испещренному множеством морщин, он напоминал рептилию. Смертоносную и хладнокровную. Братья отпрянули от его взгляда, как мыши.

Нарсес удовлетворился этим молчаливым устрашением. Несмотря на частые искушения, Нарсес никогда не оскорблял братьев. В будущем один из них потребуется, чтобы стать марионеточным императором. Любой, какой именно — не играло роли. Тот, который наберется достаточно мужества, чтобы вместе с Нарсесом спланировать убийство второго. Поэтому, как и всегда, евнух формально выказывал уважение и позволял лишь одним глазам демонстрировать свое превосходство.

— Я с самого начала говорил вам, что план безнадежен и жалок, — сказал он. — Если вы хотите убить такого человека, как Велисарий, то следует использовать не обычных преступников, а кого-то другого.

Впервые за вечер заговорил Аджатасутра. Он являлся главным агентом индийской миссии, специалистом по непосредственным акциям, человеком улиц и темных переулков, в то время как Балбан манипулировал из-за кулис. Аджатасутра также бегло говорил по-гречески, но в отличие от Балбана — с минимальным акцентом. Аджатасутра мог сойти за римского гражданина из одной из более экзотических, дальних провинций империи — он напоминал темнокожего сирийца или полукровку-ассирийца.

— Судя по отчету, операцию хорошо спланировали, — произнес он тихо. Говорил он спокойным тоном, давая беспристрастную оценку произошедшего. — На Велисария устроили засаду вскоре после того, как он сошел на берег в Бхаруче. Ночью, в темноте. Он был один, без своих телохранителей-катафрактов. Там было не менее восьми вооруженных бандитов. Все — опытные убийцы, проверенные в деле.

— Правда? — хмыкнул Нарсес. Он с удовольствием оскорблял малва, в разумных пределах, конечно. Поэтому позволил себе презрительно усмехнуться, но не стал плевать на полированный паркетный пол. — Скажи мне вот что, Аджатасутра. Мне просто любопытно. Сколько из этих — как же ты их назвал-то? — ах, да! «опытных убийц, проверенных в деле» — ни больше ни меньше… Так сколько из них выжили после встречи с Велисарием?

— Трое, — немедленно последовал ответ. — Они бросились бежать после того, как Велисарий убил первых пятерых. В течение нескольких секунд — судя по отчету.

Ухмылка сошла с лица Нарсеса. Аджатасутра никак не реагировал на презрение римлянина. В темно-карих глазах агента читался только профессиональный интерес — и ничего больше. И евнух хорошо помнил, как на собрании несколько месяцев назад Аджатасутра сам выражал сомнения, когда принималась решение рекомендовать покушение на Велисария как только он доберется до Индии. (Они могли только рекомендовать, не приказать. Окончательное решение принимал Венандакатра. Балбан занимал высокое положение в иерархии империи малва, но не являлся членом императорского династического клана. Он не отдавал приказы людям типа Венандакатры. Если хотел жить дальше.)

Нарсес вздохнул — и от боли в спине, и от отчаяния.

— Еще тогда я сказал вам, что вы сильно недооцениваете Велисария, — продолжал он.

В его голос добавилась настоящая злость, что случалось крайне редко.

— Боже праведный, чем вы думали? Вы понимали, против кого вы играете? — спросил он. — Этот человек — один из величайших полководцев, когда-либо рожденных в Риме. К тому же он еще и молод. И полон жизненных сил. И знаменит своими навыками владения мечом. И у него еще есть опыт участия в реальных сражениях, которого нет у большинства солдат, в два раза его старше.

Он гневно посмотрел на Балбана.

— Настоящего участия в настоящих сражениях против настоящих врагов. — Тут он снова презрительно усмехнулся. — А не опыта «проверенных в деле убийц», головорезов, умеющих воткнуть нож в спину купцу. — Нарсес умолк и зашипел. Частично от раздражения, но в основном из-за резкой боли в позвоночнике. Затем снова прилег и прикрыл глаза.

Балбан откашлялся.

— На самом деле это, может, и к лучшему. Я имею в виду то, что Велисарий выжил. Мы только что получили сообщение — причем от самого господина Венандакатры — где говорится, что господин Венандакатра считает: Велисарий может согласиться на преда… присоединиться к нашему общему делу. Венандакатра подружился с Велисарием, и они неоднократно вели долгие беседы во время путешествия в Индию. Полководец полон горечи и негодования — ему не нравится, как к нему относится Юстиниан, и он пропускал в разговоре намеки, что не прочь бы сменить патрона.

Нарсес не открывал глаз и боролся с болью, но одновременно прислушивался к разговорам, которые внезапно заполнили комнату. Римляне говорили возбужденными голосами. Зазвучала смесь холодного расчета, дурацкого лопотания, анализа и интриги, диких рассуждений и — по большей части — плохо скрываемого страха.

За исключением Нарсеса, всех римлян в комнате раздирали сомнения. Если им удастся привлечь Велисария на свою сторону, то у их заговора сильно увеличатся шансы на успех. Так они все говорили вслух. Но то же самое значительно ослабит их личные перспективы. Так они все думали — молча.

Нарсес ничего не сказал. И после минуты или около того перестал обращать внимание на слова. Пусть лопочут и играют в свои глупые игры.

Бессмысленные игры. Главный камерарий, несмотря на старость и то, что он был евнухом, знал и не сомневался: нет шанса, что Велисарий откажется от своей клятвы Юстиниану и предаст его, как у группы уличных бандитов нет шанса устроить на него засаду и убить. Первое даже менее вероятно, гораздо, гораздо менее вероятно.

В сознании Нарсеса возник образ Велисария, такой четкий, словно фракиец стоял перед ним. Высокий, красивый, хорошо сложенный. Образец простого солдата, если не считать хитроватую усмешку и странный, мудрый, всепонимающий взгляд.

Нарсес уставился в потолок, не обращая внимания на болтовню вокруг себя. Он боролся с болью.

До него дошел голос Балбана.

— Значит так. Думаю, мы все согласны. Будем надеяться, что господину Венандакатре удастся склонить Велисария на нашу сторону. А пока здесь, в Константинополе, мы приложим усилия, чтобы завоевать на нашу сторону его жену Антонину. Как вы знаете, она месяц назад прибыла из их усадьбы в Сирии. Аджатасутра уже попытался наладить с ней контакт.

Нарсес продолжал смотреть в потолок. Слушал Аджатасутру.

— Думаю, все прошло неплохо — для первого контакта. Очевидно, ее потряс мой намек на то, что император Юстиниан вступил в заговор с малва, чтобы организовать покушение на Велисария, пока тот находится в Индии, вдали от своих друзей и армии. Вскоре мне предстоит встретиться с нею вновь, пока она еще находится в столице.

Заговорил Иоанн из Каппадокии, горячо, хриплым голосом:

— Если это не сработает, просто соврати шлюху. Похоже, предположительно исправившаяся проститутка совсем не отказалась от старых привычек. По крайней мере, судя по тому, что говорит личный секретарь Велисария Прокопий. На днях мы с ним немного поболтали. Она раздвигала ноги для всех с того самого дня, как ее обожаемый муж отправился в Индию.

В комнате послышался бесстыдный смех. Нарсес слегка повернул голову, так и оставаясь лежать. Но достаточно, чтобы направить взгляд рептилии на Иоанна из Каппадокии.

«Но для тебя не раздвинула. И никогда не раздвинет. Как я подозреваю — ни для кого не раздвинет. И только кретин станет верить этому злобному сплетнику Прокопию».

Нарсес вначале принял сидячее положение, потом встал.

— В гаком случае я ухожу, — объявил он.

Нарсес вежливо кивнул всем собравшимся в комнате, за исключением Иоанна из Каппадокии. В этом случае вежливость не требовалась и в любом случае стала бы потерей усилий. Префект претория не замечал Нарсеса. Ею глаза казались пустыми, направленными внутрь себя, на возникший в сознании образ красавицы Антонины.

Поэтому Нарсес просто внимательно смотрел на Иоанна с минуту, наслаждаясь зрелищем извращенца с навязчивой идеей. Евнух знал, что после триумфа их предательства Иоанн планирует наконец удовлетворить свою страсть к Антонине.

Нарсес отвернулся. Тогда Иоанн из Каппадокии забудет об осторожности. Это будет идеальным моментом, чтобы его убить.

Нарсеса наполнило чувство жестокого удовлетворения. В своем полном горечи сердце Нарсес составил список всех тех, кого ненавидел в этом мире. Это был очень-очень длинный список.

Имя Иоанна из Каппадокии занимало одно из первых мест. Нарсес с наслаждением убьет его. С большим наслаждением.

Возможно, это удовольствие частично смягчит боль от других преступлений. Боль от убийства Велисария, которым Нарсес глубоко восхищался. Боль от убийства Феодоры, которое еще доставит ему адские муки на смертном одре.

Слуга помог ему надеть плащ перед тем, как открыть дверь.

Нарсес стоял в дверном проеме, ожидая, пока слуга не доставит туда паланкин из расположенных в задней части усадьбы конюшен. Он поднял голову. Ночное небо было чистым, безоблачным. Открытым. Незапятнанным.

Тем не менее он их убьет или проследит, чтобы это было сделано.

За спиной он услышал не очень отчетливо доносившийся голос Иоанна из Каппадокии. Нарсес не различал слов, но грубый мерзкий голос ни с чьим не спутаешь.

Мерзкий звук голоса и незапятнанное небо закружились в душе Нарсеса. Образы убитых Иоанна из Каппадокии и фракийца Велисария исчезли. Наконец евнух перестал сдерживаться и его холодное, неподвижное до этого, лицо исказила гримаса. Теперь оно ни в коей мере не напоминало морду рептилии. Это было лицо человека с горячей кровью. Почти детское, несмотря на все мелкие и глубокие морщины, если только когда-то ребенок мог испытывать такую беспомощную ярость.

Проклятые, ненавистные амбиции. Он бы убил себя за это человеконенавистничество.

Паланкин был готов. Его принесли четверо рабов и теперь ждали в молчаливой покорности, пока слуга помогал Нарсесу занять место на подушках. Рабы тронулись с места.

Нарсес откинулся на подушки и прикрыл глаза.

Спина болела.



Глава 1


Ранапур

Весна 530 года н. э.


Велисарий наблюдал за траекторией полета каменного ядра. Оно летело по дуге. Траектория оказалась не ровнее, чем траектория выпускаемого катапультой снаряда, но каменный шар врезался в окружающую Ранапур кирпичную стену с гораздо большей силой. Даже несмотря на грохот пушки, до Велисария долетел звук, с которым ядро ударилось о стену.

— По меньшей мере фут в диаметре, — заметил Анастасий.

Велисарий подумал, что оценка катафрактом размера проделанного пушечным ядром отверстия точна, и кивнул, соглашаясь. Второй из его телохранителей, Валентин, скорчил гримасу.

— И что? — проворчал он. — Я видел, как снаряд катапульты делал большую дыру.

— Не на таком расстоянии, — возразил Анастасий. — И не с такой силой. — Огромный фракиец пожал плечами. — Нет смысла обманывать себя. По сравнению с этими адскими приспособлениями малва наша римская артиллерия выглядит просто игрушками.

Менандр, последний из трех катафрактов, сопровождавших Велисария в Индию, открыл рот.

— А ты что думаешь, полководец?.

Велисарий повернулся в седле, чтобы ответить. Но его ответ прервали ругательства.

— Удивительно, как быстро мы забываем наши старые навыки, не правда ли? — усмехнулся Анастасий.

Велисарий уныло улыбнулся, поскольку нельзя было отрицать справедливость этого замечания. Велисарий ввел стремена в своей коннице всего за несколько месяцев до отправления в Индию. Он уже частично забыл небольшие уловки, помогающие удержаться в седле без них. Но Велисарий и сопровождавшие его лица не взяли новые приспособления в Индию: стремена являлись одним из немногих приспособлений, по которым римляне ушли вперед от империи малва, и Велисарий не собирался знакомить с ними будущего врага.

Однако ему их очень недоставало, и каждое движение, после которого он терял равновесие, сидя в седле, заставляло его вспомнить об их отсутствии, даже такое, как простой поворот в седле, чтобы ответить находящемуся у него за спиной молодому фракийцу.

— Я согласен с Анастасием, Менандр, — сказал Велисарий. — На самом деле я думаю, что он еще преуменьшает проблему. Дело не только в том, что в настоящий момент пушки малва превосходят наши катапульты. Еще хуже то, что наши артиллерийские орудия и техника их использования достигли высшей ступени своего развития, в то время как орудия малва все еще грубы и примитивны.

Глаза Менандра округлились.

— Правда? Они кажутся…

Молодой воин обвел глазами поле битвы. Велисарий и сопровождающие его лица прибыли в. Ранапур только на прошлой неделе. Но северная индийская провинция, столицей которой являлся Ранапур, восстала против правителей малва два года назад. Теперь уже больше года сам Ранапур находился под осадой. К этому времени когда-то плодородные земли, окружающие огромный город, утоптали и перекопали, и они превратились в лабиринт из траншей и земляных укреплений.

Сцена больше всего напоминала Менандру огромный муравейник. Куда бы ни смотрели его глаза, он видел солдат и подсобных рабочих, волокущих боеприпасы или продукты питания, иногда на тележках или фургонах, но гораздо чаще просто на своей спине. Менее чем в тридцати ярдах от них пара человек несла запаянную глиной, плотно плетеную корзину с порохом. Корзина свисала с бамбукового шеста, каждый конец которого лежал на плечах мужчин. Несмотря на то что носильщики были одеты лишь в набедренные повязки, они сильно вспотели. Конечно, в основном — из-за страшной жары, обычной для Гангской равнины весной, во время сухого сезона, который индусы называют гарам. Но потели они и от работы. По оценкам Менандра, вес корзины составлял шестьдесят фунтов, и он знал, что эта — одна из многих, которые эти двое мужчин таскают уже немало часов.

Сцена повторялась дюжины раз, куда бы он ни глянул. Весь город Ранапур окружали деревянные частоколы, земляные стены, канавы и все другие виды укреплений, используемых во время осады. Их воздвигли атакующие малва для защиты от катапульт восставших и совершаемых время от времени вылазок.

Менандр думал, что малва излишне осторожны. Он сам был слишком неопытен, чтобы правильно судить об этих вещах, но Велисарий и ветераны-катафракты оценили размер армии малва, окружающей Ранапур, в двести тысяч человек.

Эта цифра поражала воображение. Ни одна из западных империй не имела возможности собрать такую силу для полевого сражения. А солдаты, как знал Менандр, являлись только сражающимся острием впереди еще большей массы людей. С их теперешней точки обзора Менандр видел только их часть, но знал все дороги в окрестностях города забиты транспортом, доставляющим провизию и боеприпасы армии.

Посмотрев на юг, он увидел баржи, медленно поднимающиеся вверх по реке Джамне к временным причалам, которые малва соорудили, чтобы сгружать припасы. Каждая баржа имела водоизмещение от трехсот до шестисот тонн — размер среднего морского судна в Средиземноморье. Они доставляли провизию и боеприпасы со всего севера Индии, производимые трудом бессчетных подчиненных малва народов.

В дополнение к грузовым баржам, имелись еще и баржи, стоящие у причалов на южном берегу Джамны. Они были такого же размера, но более комфортабельные. На них размещались представители знатных родов и высшие чиновники малва. Тут и там Менандр видел узкие весельные суда, которые передвигались гораздо быстрее. Это были галеры с пятьюдесятью или около того гребцами, а также дополнительной воинской силой на борту. Малва постоянно патрулировали реку, закрывая Ранапуру доступ к передвижениям по воде.

Больше всего взгляд Менандра притягивали огромные бронзовые пушки, которые стреляли по Ранапуру. С того небольшого возвышения, откуда он и другие римляне наблюдали за осадой, можно было разглядеть восемь. Каждая пушка стояла на каменной площадке, окруженной низким поребриком, и обслуживалась небольшой ордой солдат и подсобных рабочих.

— Эти пушки кажутся почти магическими, — тихо сделал вывод он.

Велисарий покачал головой.

— В них нет ничего магического, парень. Это работа по металлу и химия — и все. И, как я и говорил раньше, грубая и примитивная работа и незамысловатая химия.

Полководец огляделся вокруг. Большой эскорт раджпутов находился неподалеку, но все еще вне пределов слышимости.

Велисарий склонился вперед в седле. Когда он заговорил, его голос звучал тихо и напряженно. Говорил он достаточно громко, чтобы его слышали все трое катафрактов, но слова главным образом предназначались для Менандра. Из сотен катафрактов, составлявших букеллариев Велисария, его личную военную свиту элитных солдат, не было никого более смертоносного, чем Валентин и Анастасий. Именно поэтому он и выбрал их для сопровождения во время опасного путешествия в Индию. Но, несмотря на все воинские навыки, ни один из ветеранов на самом деле не подходил для оценки кардинально новой ситуации. Молодой Менандр, даже после приобретения большего опыта, никогда не сможет сравниться с Анастасием или Валентином как воин. Но он уже показал, что способен гораздо быстрее впитывать новые реалии, которые малва вводили в военное дело.

— Послушайте меня, вы все. Может, я не вернусь живым из этого путешествия. Что бы ни случилось, важно, чтобы по крайней мере один из нас вернулся в Рим с тем, что узнал, и передал информацию Антонине или Иоанну Родосскому.

Валентин уже собрался возразить, но Велисарий отмахнулся от него.

— Это глупо, Валентин, и ты это знаешь лучше, чем кто-либо. На поле брани ты можешь погибнуть по тысяче разных причин — как и вне его — и я не более защищен от них, чем кто-либо. Важна информация.

Он снова посмотрел на раджпутов, но кавалеристы все еще находились вне пределов слышимости.

— Я уже объяснил вам, как работают пушки, — сказал он. Посмотрел на Менандра.

Молодой фракиец тут же повторил состав пороха и сложный набор необходимых действий, которые требовалось последовательно выполнять, чтобы правильно изготовить порох. Его речь напоминала монотонное пение или декламацию человека, которому часто приходится повторять какие-то данные.

Велисарий кивнул.

— Ключевым являются смачивание и перетирание. Запомните это. — Он слегка кивнул в сторону дальних пушек. — На самом деле порох у малва дрянной, в сравнении с тем, какой можно сделать. То же касается и работы по металлу.

Осматривая одну их пушек, Велисарий слегка распрямился в седле.

— Посмотрите, — приказал он. — Они готовятся стрелять. Проследите за траекторией полета снаряда.

Менандр и двое других катафрактов проследили за направлением взгляда полководца. Мгновение спустя они увидели, как один из солдат малва достает длинный железный стержень из небольшой кузницы. Стержень был загнут под углом в девяносто градусов на конце, а выступающие два дюйма раскалены докрасна. Солдат осторожно вставил стержень в небольшое отверстие, из ствола пушки вылетело огромное облако дыма, за которым практически сразу же последовал оглушительный звук выстрела.

Пушка дернулась назад. Менандр увидел, как канонир выпустил из рук стержень и тот отлетел на других солдат малва, которые тут же быстро отскочили назад, суматошно стараясь уклониться от все еще раскаленного кончика. Менандр не завидовал пушечным расчетам малва. У них была рискованная работа. Два дня назад он видел, как после отдачи пушка слетела с подставки и раздавила одного из канониров.

Менандр и другие римляне проследили за траекторией полета снаряда вплоть до его удара по крепкой стене Ранапура. Даже на таком расстоянии они видели, как стена вздрогнула, отлетели куски кирпича, потом упали на землю.

Велисарий посмотрел на товарищей. Они все хмурились — ветераны просто от удивления, Менандр — в задумчивости.

— Снаряд не летел прямо, — объявил молодой катафракт. — Он отклонился. Он должен был ударить в стену в пятнадцати или двадцати футах восточнее.

— Вот именно, — довольно кивнул Велисарий. — Если вы внимательно посмотрите и проследите, то в конце концов заметите, что пушечный огонь очень беспорядочен. Время от времени они стреляют прямо. Но гораздо чаще снаряд отклоняется под углом, причем отклонение такое же беспорядочное.

— Почему? — спросил Менандр.

— Это зазор. И сопротивление воздуха, — ответил полководец. — Для того чтобы снаряд летел прямо, он должен точно подходить к размеру ствола. Для этого требуются две вещи — ровный, абсолютно точно выверенный по всей длине ствол пушки и соответствующий размер пушечных ядер.

Анастасий надул щеки, потом выпустил воздух.

— Это уж слишком, полководец. Даже для греческих мастеров.

Велисарий кивнул.

— Да. Но чем лучше выверены ствол и ядра, тем точнее стрельба. Малва даже не пытаются добиться этой точности. Пушечные ядра у них — не больше, чем грубые камни. Они добились бы большего успеха, если бы пользовались железными, да и при ковке стволов работают грубо. Подозреваю, весь процесс изготовления оружия у них очень груб. Ничто не подвергается обработке на станке.

Валентин нахмурился.

— А как подвергнуть обработке на станке нечто такого размера? — спросил он. — В особенности сделанное из металла?.

Велисарий улыбнулся.

— Я даже не стал бы пытаться, Валентин. Для пушек такого размера неточность на самом деле не является такой уж большой проблемой. Но давайте рассмотрим вопрос под другим углом. Насколько сложно подвергнуть обработке на станке очень маленькую пушку?

— Очень сложно, — мгновенно ответил Анастасий. Его отец был кузнецом и очень рано стал подключать сына к работе. — Любая обработка на станке сложна, даже с деревом. Почти никто не пытается делать это с металлом. Но… да, если она достаточно мала…

— Ручные пушки! — возбужденно воскликнул Менандр. — Вот что ты хочешь. Что-то небольшое, с чем может управляться один человек. Или двое.

— Один, — объявил Велисарий.

— Я не видел ничего подобного у малва, — неуверенно заметил Валентин. — Может…

Он замолчал и откашлялся.

Дул легкий ветерок, и облако дыма, вылетевшее из ближайшей пушки во время последнего выстрела, наконец добралось до римлян.

— Боже, как эта дрянь воняет, — пробормотал Валентин.

— Лучше привыкай, — довольно неласково сказал Анастасий. На мгновение показалось, что огромный фракиец уже собирается выступить с одним из своих частых философских наставлений, но гневный взгляд Валентина заставил его от них отказаться.

— Ты не видел ручных пушек, Валентин, потому что у малва их просто нет, — мягко, но уверенно произнес Велисарий. — Они не прячут их от нас. Я уверен в этом. Они держат нас подальше от места сражения, но не настолько уж и далеко. Если бы у них были пушки небольшого размера, мы бы к этому времени их заметили.

Он подождал, пока не затихнет звук очередного пушечного выстрела, потом продолжил:

— Это — дело будущего. Ручные пушки. Если нам удастся вернуться в Рим — если кому-то из нас удастся вернуться в Рим — и передать эту информацию Иоанну Родосскому, то у нас появится шанс. У нас будет лучший порох, чем у малва, наши ремесленники в общем и целом более искусны, чем их. Мы сможем построить совершенно новый тип армии. Армию, которая сможет разбить этого колосса.

На мгновение Велисарий задумался, не поделиться ли некоторыми из идей, к которым он приходил в последнее время, относительно структуры и тактики такой будущей армии, но отказался от этой мысли. Его идеи все еще оставались не до конца сформулированными и робкими. Они смутят катафрактов больше, чем все остальное. Велисарию требовалось побольше времени. Время подумать. И, главное, время поучиться у странного разума, который каким-то образом жил в причудливом камне, который Велисарий носил в мешочке у себя на груди. Этот разум называл себя Эйд, или Помощник, и утверждал, что пришел на. Землю из далекого будущего.

Его размышления прервал Валентин.

— Осторожно, — тихо сказал катафракт. — Приближаются раджпуты.

Велисарий посмотрел через плечо и увидел, что небольшая группа раджпутов отделилась от основного отряда элитных наездников и галопом направляется к ним. Во главе ехал командующий эскортом, один из многих царьков, составляющих высший слой вассалов малва из раджпутов. Этот относился к клану Чаухар, одной из самых известных династий раджпутов. Его звали Рана Шанга.

Наблюдающего за приближением Шанги Велисария разрывали два чувства.

С одной стороны, он был раздражен тем, что его прервали. Велисарий не сомневался: раджпуты выполняют вполне определенный приказ и поэтому они ни разу не позволили римлянам оказаться достаточно близко от места сражения и никогда не позволяли долго наблюдать за ним. Несмотря на ограничения, Велисарий смог узнать многое, наблюдая за осадой восставшего Ранапура. Но он узнал бы гораздо больше, если бы ему позволяли подойти поближе и не ограничивали бы время наблюдения несколькими минутами.

С другой стороны…

На самом деле он искренне зауважал Рану Шангу. И даже каким-то странным образом между ними начала зарождаться дружба, несмотря на то, что раджпуту в будущем предстояло стать врагом Рима.

«И врагом, которого следует бояться», — мысленно добавил Велисарий.

Во всем, кроме одного, Рана Шанга являлся архитипичным раджпутом. Он был очень высокого роста — даже выше Велисария — и хорошо сложен. Грациозная посадка на лошади говорила о его прекрасной физической форме, но также и об отличных навыках наездника, свойственных всем раджпутам, которых встречал Велисарий.

Его одежда и личное снаряжение также были типичны для раджпутов, разве только немного лучшего качества. Раджпуты предпочитали более легкое снаряжение и доспехи чем катафракты или персидские копьеносцы, — кольчуга доходила до середины бедра, но оставляла открытыми руки, шлемы с открытым забралом, плотно обтягивающие штаны заправлялись в сапоги до колена. Из оружия имелись копья, луки и кривые сабли. Велисарий не видел, как Шанга использует что-либо из этого оружия в действии, но нисколько не сомневался, что он великолепно владеет всем.

Да, идеальный образ раджпута во всех смыслах, кроме…

Теперь до Шанги оставалось несколько футов. Велисарий улыбнулся ему. Он не мог ограничить улыбку тем минимумом, которого требовала вежливость.

«Кроме этого великолепного, сухого чувства юмора».

— Боюсь, должен теперь попросить тебя, полководец Велисарий, и твоих людей уехать, — объявил раджпут, остановив коня рядом с римлянами. — Думаю, вскоре здесь будет горячо. Как и всегда, мы должны ставить во главу угла заботу о безопасности наших гостей.

Словно получив сигнал от слов раджпута, именно в эту минуту над Ранапуром появился некий предмет. Велисарий наблюдал за бомбой, выпущенной катапультой, скрытой за стенами города, пока она летела по дуге в направлении осаждающих малва. Даже с такого большого расстояния он видел небольшие искры, отлетающие от запала.

— Ты видишь, что происходит, — объявил Шанга.



Как заметил Велисарий, запал обрезали слишком коротко. Бомба взорвалась в воздухе задолго до того, как попала по цели — первому ряду окружающих город траншей, который находился по крайней мере в миле от места, где они стояли.

— Смертельно опасно, — заметил Шанга.

— В самом деле, — задумчиво произнес Велисарий. — Не исключено, это — самый опасный момент в моей жизни. А может и нет. Наверное, второй по опасности после случившегося со мной в возрасте восьми лет. Тогда моя сестра погрозила мне поварешкой.

— Сестры — страшные существа, — тут же согласился Шанга. — У меня у самого три. Смертельно опасны с поварешками, каждая из них, и очень жестоки. Просто трудно поверить в их жестокость. Поэтому я не сомневаюсь, что тогда ты находился в большей опасности, чем сейчас. Но я все равно настаиваю, чтобы вы уехали. Безопасность наших почетных гостей из Рима вызывает наибольшее беспокойство у нашего императора. Если послы императора Юстиниана получат хотя бы царапину, то она станет несмываемым пятном на чести нашего императора.

Выражение лица раджпута оставалось торжественным, но Велисарий внезапно улыбнулся. Не было смысла спорить с Шангой. Несмотря на постоянную учтивость раджпута, Велисарий быстро узнал, что у него железная воля.

Велисарий развернул лошадь и поехал от осаждаемого города. Его катафракты тут же последовали за ним. Эскорт из раджпутов занял свои места — все пятьсот человек. Большинство раджпутов держались на почтительном расстоянии позади римлян, но значительное число заняли места по флангам, а небольшая группа из двадцати человек поехала вперед, чтобы служить авангардом для небольшой армии, пробирающейся сквозь толпы солдат малва и подсобных рабочих.

Рана Шанга ехал рядом с Велисарием. После минутного молчания раджпут заговорил вновь.

— Ты все лучше и лучше говоришь на хинди, полководец, — заметил он. — На самом деле твой прогресс удивителен. А акцент становится почти незаметен.

Велисарий сдержал гримасу и молча отругал себя за дурость. На самом деле Велисарий мог бегло говорить на хинди, когда хотел, и совершенно без акцента. Почти магическая способность к изучению языков являлась одним из многих талантов, которыми его наделил Эйд. Ею Велисарий воспользовался уже не один раз.

Но он снова напомнил себе, что она приносит наибольшую пользу, если держать ее в секрете.

Велисарий вздохнул, очень легко. Он понял, что одной из самых сложных задач, с которыми приходится сталкиваться в этом мире, является умение притворяться с трудом понимающим и изъясняющимся на языке, на котором на самом деле говоришь бегло.

Велисарий откашлялся.

— Рад слышать. Сам я этого не заметил.

— Я так и думал, — ответил Шанга. Раджпут оглянулся через плечо. — Раз ты начал так бегло говорить на хинди, предлагаю с этой минуты говорить на греческом. Как ты знаешь, мой греческий не очень хорош. Я хотел бы воспользоваться возможностью его улучшить.

— Конечно, — кивнул Велисарий, переходя на греческий. — С радостью.

Римский полководец показал большим пальцем назад, на Ранапур.

— Одна вещь вызывает у меня любопытство, Рана Шанга. Я обратил внимание, что, как кажется, у восставших нет ваших пушек, тем не менее у них очевидно имеется большой запас пороха. Странно, что у них есть одно и нет другого.

С минуту раджпут молчал Велисарию было очевидно, что Рана Шанга балансирует на грани того, что может открыть римлянину.

Но колебался он недолго. Шанге были несвойственны колебания. Велисарий подумал, что это — одна из многих мелочей, которые показывают способности военачальника.

— Не так уж и странно, полководец Велисарий. Пушки находятся под контролем кшатриев из малва и их никогда не оставляют в провинциальных городах. Точно так же, как и запасы пороха. Пушки очень сложно изготовлять, для этого требуются определенные места, оборудование. По закону такое производство запрещено организовывать где-либо за пределами города Каушамби. С другой стороны, порох произвести гораздо легче. Или по крайней мере я так понял. Конечно, я сам не знаю секрета его производства. Никто не знает, кроме жрецов Махаведы. Но для его производства не требуется сложное оборудование. Если у тебя есть необходимые ингредиенты…

Раджпут замолчал и легко пожал плечами.

— …которых, как ты понимаешь, у меня нет…

«Враль, — подумал Велисарий. — Сомневаюсь, что он точно знает весь процесс, но уверен: такой наблюдательный человек, как Шанга, знает три необходимых ингредиента и примерные пропорции».

— …и необходимые знания, то порох можно изготовить. Даже в городе под осадой.

— Я удивлен, что жрецы Махаведы присоединились к восстанию против императора Шандагупты, — заметил Велисарий. — У меня создалось впечатление, что брахманы малва абсолютно преданы вашей империи.4

Шанга фыркнул.

— О, сомневаюсь, что они стали бы сотрудничать добровольно. Большинство священнослужителей, несомненно, убили, когда провинция восстала, но правители Ранапура явно оставили нескольких в живых. Правда, жрецы Махаведы давали клятву, что совершат самоубийство, прежде чем откроют секрет оружия Вед.5 Но…

Раджпут поджал губы.

— Но, возможно, жрецы не смогли полностью освободиться от слабостей, свойственных нам, простым смертным. В особенности, когда на них самих оказывают физическое давление, а не…

Он замолчал Велисарий закончил фразу мысленно.

«А не они наблюдают за работой палачей махамимамсов».

Во время этого разговора Велисарий ближе всего подобрался в тайному оружию малва. Он решил посмотреть, как далеко ему удастся зайти.

— Я обратил внимание, что ты называешь это невероятное новое оружие «оружием Вед». Мои люди склоняются к тому, чтобы считать его результатом колдовства.

Как он и надеялся, последние слова задели раджпута.

— Это не колдовство! Возможно, в них есть что-то магическое. Но это — возрожденная сила наших ведических предков, а не колдовство некоторых современных язычников!

Это была официальная публичная версия империи малва: древнее оружие времен Вед, заново открытое трудолюбивыми священнослужителями, принадлежащими к новому культу Махаведы. Велисария поражало, как безоговорочно эту версию приняли все, даже раджпуты королевской крови.

Но возможно, думал он, это не так уж и удивительно. Как знал Велисарий, никто из народов Индии не относился с большей чем раджпуты гордостью к своему ведическому прошлому. Гордость была сильнее — может, лучше сказать яростнее — благодаря тому, что многие нераджпуты с сомнением относились к претензиям раджпутов на это наследие. Противники раджпутов утверждали, что они являются поздними мигрантами в Индию. Кочевники из. Центральной Азии не так уж и много поколений назад покорили часть северо-западной Индии и сразу же стали держать нос кверху. Причем воображать из себя неизвестно что! Сам термин «раджпуты» означал «сыновья королей», а это про себя заявляли все и каждый раджпут.

Вот так говорили многие индусы-нераджпуты. Но, как заметил Велисарий, говорили тихо. И никогда — в присутствии самих раджпутов.

Велисарий решил еще надавить.

— Думаешь? У меня самого никогда не было возможности изучить Веды…

(Откровенная ложь. Велисарий провел много часов, изучая манускрипты на санскрите, расшифровывать старый язык ему помогал раб Дададжи Холкар.)

— …но у меня сложилось впечатление, что ведические герои сражались другими видами оружия, а не теми, которые используют наши современники.

— Сами герои — возможно, да. Или, по крайней мере, не часто. Но в этих древних сражениях непосредственно участвовали боги и полубоги, полководец Велисарий. И на них никакие ограничения не распространялись.

Велисарий бросил быстрый взгляд на Шангу. Теперь раджпут казался рассерженным.

«Думаю, можно еще немного надавить».

— Наверное, вы рады, что эти божественные силы возвращаются в мир, — заметил полководец.

Рана Шанга не ответил. Велисарий снова бросил на него быстрый взгляд. Больше раджпут не казался рассерженным, но хмурился. Мгновение спустя он перестал хмуриться и легко вздохнул.

— Это несомненно, Велисарий, — мягко ответил Шанга. Римлянин не мог не заметить, что на этот раз раджпут впервые назвал его просто по имени, не добавляя слово «полководец» — Несомненно. Тем не менее… иногда я предпочел бы, чтобы ведическая слава осталась в прошлом, — он снова ненадолго замолчал. — Слава, — произнес он задумчиво. — Ты сам солдат, Велисарий, и таким образом можешь лучше, чем большинство людей, оценить все, что включает слово «слава». Например, древнюю битву на. Курукшетре6 можно описать как «славную». О да, на самом деле славную.

Теперь они находились в сотне ярдов от римского лагеря. Велисарий видел, как кушанские солдаты выстраиваются перед шатрами, где расположились римляне и их аксумские союзники. Кушаны были вассалами, которых малва назначили постоянным эскортом для иностранных послов.

Как и всегда, кушаны быстро и качественно выполнили свою работу. Их командира звали Кунгас, ему подчинялось около тридцати кушанов, все из его клана и, таким образом, связанные с ним кровными узами. Он поддерживал в отряде железную дисциплину. Кушаны по любым стандартам являлись элитными солдатами. Даже Валентин с Анастасием признали — надо отдать должное, с большой неохотой, — что они, возможно, не хуже фракийских катафрактов.

Когда они остановились перед шатром, который Велисарий делил с Дададжи Холкаром, раб из народности маратхи выбежал из него и подхватил лошадь полководца под уздцы. Велисарий спрыгнул на землю, как и его катафракты.

С земли Велисарий посмотрел вверх на Рану Шангу.

— Мне кажется, ты не закончил мысль, — тихо произнес Велисарий.

Рана Шанга на мгновение отвернулся. Потом снова встретился взглядом с Велисарием.

— Битва на Курукшетре стала пиком ведической славы, Велисарий. Ей посвящена вся «Бхагавадгита» из «Махабхараты».7 Битва на Курукшетре была величайшим сражением, которое когда-либо имело место в мировой истории, и бессчетное количество слов было использовано для обсуждения ее божественного значения, философской глубины и религиозной значимости.

Теперь смуглое красивое бородатое лицо Раны Шанги больше всего напоминало вырезанную из дерева маску.

— Также написано, что в том сражении погибло восемнадцать миллионов простых солдат.

Раджпут потянул за удила, разворачивая коня.

— Ни одно из этих имен не записано.

Глава 2


Велисарий наблюдал за отъездом Раны Шанги и его подчиненных. Пока раджпуты не скрылись из виду, он не поворачивался к Дададжи Холкару.

— Не думаю, что он — типичный раджпут, — заявил Велисарий. Слова скорее прозвучали как вопрос, чем утверждение.

Раб из народности маратхи не согласился. Мгновенно и без колебаний. С любым другим хозяином он бы не посмел не согласиться. По древней индийской традиции — хотя только малва сделали ее официальным законом — раб был обязан лелеять своего хозяина и полностью подчиняться ему. Но необычный иностранный полководец рассматривал подчинение, как преданность его целям, а не ему лично. Поэтому Дададжи Холкар сказал то, что думает на самом деле.

— Ты неправильно его понял, хозяин. Рана Шанга довольно знаменит. Большинство индусов — и все маратхи — смотрят на Рану Шангу, как на самого истинного раджпута. Возможно, он — величайший воин-раджпут из ныне живущих и определенно — лучший полководец-раджпут. Его подвиги легендарны. Конечно, он также и царь, но… — тут раб улыбнулся. — Это само по себе мало что значит. Существует слишком много царьков-раджпутов, большинство из которых правят на своей вершине маленькой горки так, словно это — центр Вселенной. Но Шанга относится к династии Чаухар, которая, возможно, является величайшей монаршей династией. Чаухары известны и за свой ум, а не только за умелое владение луком и мечом.

Велисарий вопросительно приподнял брови.

— И что?

Дададжи Холкар пожал плечами.

— А то, что Рана Шанга — истинный раджпут и очень гордится этим. А поскольку гордится и думает, как думает представитель семьи Чаухаров, он также размышляет над тем, что означает быть раджпутом. Понимаешь, он знает — люди даже слышали, как он время от времени шутит над этим, — что родословная раджпутов на самом деле ненамного длиннее родословной моих сородичей, жителей горных регионов из народности маратхи. Тем не менее Рана Шанга также знает, что эта родословная правдива. И поэтому думает о родословной и о том, как она стала такой, и как истина рождается из иллюзии. И, я думаю, он задается вопросом о том, в чем заключается разница между правдой и иллюзией и что это означает для его дхармы.8

Раб погладил лошадь по шее.

— Это опасные мысли, хозяин. Кроме колдовского оружия и огромной армии, у малва нет ничего более ценного, чем навыки и умения Раны Шанги на поле брани. Но я считаю, что малва в равной степени и боятся его, и ценят.

— А у них есть основания его бояться? — спросил Велисарий.

Дададжи Холкар прищурился и посмотрел вдаль — туда, где исчезли раджпуты.

— Трудно сказать, хозяин. Рагунат Рао заявил однажды, что придет день, когда Ране Шанге придется выбирать между честью Раджпутаны и долгом Раджпутаны. И когда тот день настанет, самый истинный из раджпутов поймет, что долг приобретает значение только благодаря чести.

Римский полководец почесал подбородок.

— Я не знал, что они знакомы.

— О, да. Они как-то сражались один на один. Тогда они оба были молоды, но уже слыли известными воинами. Это известная история.

Велисарий слегка дернулся.

— Я удивлен, что они оба выжили!

Раб улыбнулся.

— И они удивились! И все удивились! Но они выжили. Конечно оба получили серьезные ранения. В самом начале схватки Шанга убил коня представителя маратхи стрелой из лука, а затем ранил Рао в руку. Но стал слишком самоуверен и подошел слишком близко. Рао вспорол брюхо коню раджпута и встретил наездника мечом и латной рукавицей с железными когтями. Тут схватка пошла на равных, и они сражались до тех пор, пока обоих не залила кровь. Лишившись оружия, они сражались голыми руками. Ни один человек в Индии за исключением Раны Шанги не смог бы противостоять Рагунату Рао в схватке голыми руками. Конечно, у Шанги не было такого мастерства, но он гораздо крупнее и сильнее физически. К концу дня оба настолько ослабли, что не могли не только поднять руку, но даже стоять на ногах. Поэтому они упали рядом и продолжили схватку на словах.

Велисарий усмехнулся.

— А кто победил?

Холкар пожал плечами.

— Кто может сказать? На заходе солнца они решили, что честь удовлетворена. Поэтому каждый подозвал своих друзей, чтобы те отнесли их с места схватки и обработали раны. А сами армии так и не вступили в сражение. Все раджпуты и маратхи, присутствовавшие при схватке, решили: она была такой славной, что любое сражение только испортит память о ней. Прошли годы, и Рао, и Шанга стали известными полководцами, хотя они никогда больше не встречались на поле брани, ни как воины, ни как полководцы. Но с того дня Рао всегда говорил, что в мире нет более великого лучника, чем Рана Шанга, и не более четырех или пяти человек, которые могут сравниться с ним во владении мечом. Со своей стороны Шанга говорит то же самое про латную рукавицу и кулаки Рао и клянется, что лучше сразится с тигром одними зубами, чем еще раз выступит против Рао по вопросам философии.

Велисарий теперь откровенно рассмеялся.

— Какая прекрасная история! Как ты думаешь, сколько в ней правды?

Холкар ответил с самым серьезным видом:

— Все правда, хозяин. Каждое слово. Я сам присутствовал при той схватке, а потом помогал перевязывать раны Рао.

Римский полководец посмотрел сверху вниз на раба. Дададжи Холкар был невысоким худым мужчиной средних лет. Его волосы давно поседели. Его внешний вид и манеры полностью соответствовали должности высокообразованного писаря, которую он занимал до порабощения малва. Велисарий напомнил себе, что несмотря на весь интеллект Дададжи Холкар родом из Махараштры. Махараштры, Великой Страны. Страны вулканического камня, суровой и непрощающей. Страны маратхи, которые если и не являются самым благородным народом Индии, определенно — самые воинственные, жесткие и смертоносные.

— Я не сомневаюсь в твоих словах, Дададжи, — мягко сказал он.

Мгновение огромная сильная рука римского полководца гладила худое плечо раба из маратхи. И раб знал, что в этот момент хозяин испытывает к нему такие же чувства, как и он — к хозяину.

После этого Холкар быстро ушел, чтобы отвести лошадь. Велисария к кормушке. Раб несколько раз сморгнул, чтобы никто не заметил его слез. Он жил в одном шатре с хозяином и каждую ночь слушал, как полководец разговаривает с неким божественным посланцем. Из этого бормотания Холкар знал, что Велисарий лично встречался с Рао — правда, не в этом мире, а в видении. В том видении вся Индия пала под когтями малва, а за Индией в конце концов последовал и Рим. В том мире Рао не удалось спасти Махараштру и он, по странному выверту судьбы, стал рабом величайшего римского полководца.

Дададжи Холкар осторожно снял седло со спины лошади и стал протирать ей спину. Он любил лошадей и, судя по тому, как эта лошадь терлась мордой о его плечо, она отвечала ему взаимностью. Он также знал, что постоянная доброта Велисария к нему — это частично перенос чувств римского полководца к Рао на другого человека той же народности. Велисарий один раз сказал Дададжи Холкару, что в той жизни он встретил много прекрасных людей, однако ни один из них не мог превзойти Рагуната Рао. Но теперь Дададжи Холкар хорошо изучил своего нового хозяина, за несколько месяцев после того, как только что прибывший в Бхаруч иностранец купил раба для обучения его индийским языкам и письму. И Дададжи точно знал: для Велисария он важен сам по себе, он не просто замещает другого. Римлянин любит его самого. Ценит его самого, его преданность, его службу и память о его разгромленном народе и разбросанным по земле членам его семьи.

Раб Дададжи Холкар накормил лошадь хозяина. Теперь его никто не мог увидеть, поэтому он позволил себе заплакать. Затем, через минуту, посмотрел заплаканными глазами на дальние, уже в некоторых местах пробитые, кирпичные стены Ранапура.

«Ранапур вскоре падет. Звери малва убьют людей и поступят с ними еще хуже, чем поступили с моим народом».

Дададжи опустил взгляд, вытер слезы, посмотрел, как лошадь ест. Он любил смотреть, как лошадь с наслаждением поглощает овес. Это немного напоминало ему радость, с которой он смотрел на то, как его жена и дети ели приносимую им в дом пищу. Пока не пришли малва и не сожрали всю семью.

«Наслаждайтесь своим триумфом, кобры из малва. Он не продлится вечно. Вы пустили в свое гнездо мангуста».

Лошадь съела все. Холкар отвел ее в конюшню, сооруженную из тростника и крытую пальмовыми листьями. Римские солдаты построили ее для своих коней. Конюшня была большая и полностью скрытая от посторонних глаз. У стороннего наблюдателя, не исключено, мог бы возникнуть вопрос, зачем такой небольшой группе людей такое большое количество коней. И таких прекрасных!

На самом деле это были отличные кони. Холкару нравилась кобыла, но он знал, что она — худшая из животных, отдыхавших в стойле. Римляне никогда не садились на самых лучших, которых Холкар лично покупал у купцов, появлявшихся неподалеку от места осады Ранапура. Лошадей всегда покупали в конце дня и отводили в стойло под покровом ночи.

Хозяин никогда не объяснял, почему он покупает этих лошадей, а Холкар никогда не спрашивал.

Велисарий также никогда не объяснял еще более странные покупки.

Два дня назад по приказу хозяина Холкар купил трех слонов. Трех небольших, укрощенных, спокойных слонов, которых держали в огромном, но простом шатре, поставленном на небольшой опушке в лесу, на расстоянии многих миль от места осады и многих миль от лагеря римлян и аксумитов.

Холкар ничего не спрашивал. Он не спрашивал, почему шатер располагается так далеко и почему он внешне так сильно отличается от грандиозного шатра, который аксумский принц Эон поставил для себя и своих наложниц. Или почему сами слоны так отличаются внешне от двух огромных и трудно управляемых боевых слонов, на которых аксумиты обычно путешествуют. Или почему этих новых слонов кормят только по ночам и только африканский раб по имени Усанас, невидимый в темноте частично благодаря цвету кожи, но в основном благодаря его невероятным умениям охотника и следопыта.

Нет, Холкар просто выполнял приказы хозяина и не просил их объяснять. Представитель маратхи не думал, что хозяин в состоянии все объяснить, если бы он и спросил его. По крайней мере внятно. Или точно. Разум Велисария устроен по-другому. Его мысли никогда не идут прямым путем, а всегда под каким-то углом. В то время как другие люди обдумывают следующий шаг, Велисарий думает о следующей развилке на дороге. А когда другие люди, подойдя к развилке, встают перед выбором между право и лево, Велисарий скорее начнет копать нору или заберется на дерево.

Холкар закрыл тростниковую дверь в стойло. Замок отсутствовал: в нем не было необходимости. Кушаны быстро разделаются с любым вором или просто любопытным. Медленно возвращаясь в шатер, Холкар улыбался. Теперь стемнело, но он чувствовал внимательные взгляды охранников-кушанов.

«Они так же внимательны, как и любопытны, — думал он, посмеиваясь про себя. — Но они не показывают своего любопытства. Когда приказы отдает Кунгас, его люди подчиняются. Кушаны также не задают вопросов».

Холкар бросил быстрый взгляд на огромный шатер, принадлежащий принцу Эону. Как подозревал Холкар, ничто не вызывало у кушанских охранников такого любопытства, как этот шатер. Хотя он и не был уверен, Холкар считал, что командир кушанов уже знает секрет шатра. И раньше знал, и не мог не помнить о своих обязанностях, но решил их проигнорировать по причинам, о которых Холкар мог только догадываться. Лицо командира кушанов невозможно прочесть, никогда. Но Холкар думал, что понимает душу этого человека.

Самому Дададжи Холкару тоже ничего не сказали про секрет шатра. Он никогда не заходил внутрь шатра принца Эона. Но он был очень наблюдательным человеком и хорошо изучил своего хозяина. Холкар не сомневался: в шатре проживает Шакунтала, единственная выжившая из династии Сатаваханы, бывших правителей покоренной Андхры.

Как и все в Индии — история распространилась очень быстро — Холкар знал, что прославленный воин из народности маратхи Рагунат Рао несколько месяцев назад спас Шакунталу от захватчиков из малва. Но если все остальные думали, что она убежала с Рао, Холкар считал, что ее спрятали Велисарий и его аксумские союзники — под видом одной из наложниц принца Эона.

Холкар снова улыбнулся. Такой хитрый маневр как раз в стиле его хозяина. Уловка, обманный шаг. Удар под углом, никогда напрямую. Запутать и направить не в ту сторону. В некотором роде, как подозревал Холкар, именно благодаря Велисарию охранников Шакунталы из кушанов заменили на жрецов и палачей. Тех самых кушанов, которые теперь служили в личном эскорте Велисария. До этого они охраняли Шакунталу. За последние месяцы Холкар достаточно на них насмотрелся, чтобы понять: даже Рагунат Рао не смог бы прорваться сквозь них.

Он остановился на мгновение, разглядывая шатер. На губах мелькнула усмешка.

Малва заплатили бы ему целое состояние за эту информацию. Но Холкар никогда даже не помышлял о предательстве. Он был так же предан Велисарию, как ненавидел малва. И, кроме того, как и Рагунат Рао, он относился к народности маратхи. Принцесса Шакунтала — теперь императрица Шакунтала — являлась законной правительницей Махараштры. Она его законная монархиня. Мысленно поклонившись, Дададжи Холкар признал ее власть.

Он снова двинулся в направлении шатра Велисария. На губах мелькнула легкая улыбка. Как и многим умным, хорошо образованным людям, Дададжи Холкару была свойственна историческая ирония. Поэтому он находил свою глубокую преданность памяти Андхры смешной. В некотором роде.

Когда династия Сатаваханы находилась на пике власти, маратхи являлись самыми непокорными из их подданных. Махараштра никогда, после включения в состав Андхры, не выступала против нее открыто. Представители династии Сатаваханы всегда проявляли осторожность и не давили на Великую Страну. А теперь, после того как Андхра оказалась под каблуком малва, маратхи стали самыми ярыми приверженцами падшей династии. И никто более, чем Дададжи Холкар.

Внезапно его внимание привлекла яркая вспышка на горизонте. Холкар остановился и уставился на нее. Мгновение спустя над лагерем пронесся грохот канонады.

Он снова тронулся с места.

«Вскоре, да. Ранапур падет. И кобра снова насытится. Как и много раз в прошлом».

Он подошел к шатру хозяина. Остановился на мгновение, изучая простое сооружение.

«На самом деле смотреть особо не на что. Но, с другой стороны, мангуст никогда не гордится своей внешностью. Он просто изучает кобру и раздумывает, под каким углом лучше ударить».

Холкар взялся за кусок ткани, закрывающий вход в шатер. Еще один грохочущий звук заставил его остановиться и оглянуться. На мгновение лицо ученого исказилось и стало похожим на морду горгульи — так он ненавидел все, связанное с малва.

Но рядом не было никого из шпионов малва, чтобы увидеть его лицо. Эти шпионы быстро поняли, что бесконечные споры из-за женщин, часто возникающие между иностранцами и сопровождающими их кушанами, почти мгновенно переходят в драки, в которых каким-то странным образом пострадавшими оказываются зрители, находившиеся рядом с местом возникновения спора. В первые дни после того, как иностранцы разбили лагерь, два шпиона малва оказались случайно покалечены во время такого жаркого спора. После этого шпионы стали держаться подальше и доносили своим хозяевам как можно меньше информации, чтобы им, не дай Бог, не велели снова более внимательно наблюдать за иностранцами, да еще с близкого расстояния.

Раб откинул кусок ткани, закрывающий вход в шатер, и вошел внутрь. Он увидел, что его хозяин сидит на деревянном настиле, смотрит в никуда и что-то тихо бормочет, но так тихо, что слов не разобрать.

Ненависть исчезла. Ее заменила преданность самому хозяину. И, во-вторых, преданность цели хозяина. А затем просто преданность.

Раб только что закрыл за собой мир демонов малва и оказался в присутствия чего-то божественного.

Он склонился в молитве. Молчаливой молитве, потому что не хотел беспокоить хозяина. Но тем не менее это была истовая молитва.

На древней, огромной земле Индии в ту ночь молились и другие. Миллионы человек.

Двести тысяч молились в Ранапуре. Они в первую очередь молились об освобождении от малва. А затем, зная, что освобождение не придет, они молились, чтобы асуры9 не забрали их души вместе с телами.

Когда молился Холкар, его семья молилась вместе с ним, хотя он этого и не знал. Его жена находилась далеко, в столице империи малва Каушамби, во дворце господина благородного происхождения. Она стояла на коленях на собственном настиле в углу огромной кухни, где целыми днями занималась тяжелой бесконечной работой. Она молилась о безопасности мужа. Сын Холкара лежал, с трудом втиснувшись между дюжинами других рабов, на земляном полу в хижине в далеком Бихаре.10 Он молился, чтобы у него оказалось достаточно сил выжить еще один день, работая на полях. Две дочери Холкара обнимали друг друга в рабском борделе в Паталипутре. Они молились, чтобы их сутенеры оставили их вместе еще на один день.

Из миллионов, которые молились той ночью, многие, как Холкар, молились об обещанной десятой аватаре.11 Молились, чтобы. Калкин пришел и спас их от демонов малва.

Их молитвы, как и молитва Холкара, были истовыми.

Но молитвы Холкара, в отличие от других, были не просто истовыми. Их также наполняла радость. Потому что он, единственный в Индии, знал, что его молитвы услышаны. Он знал, что делит шатер с десятой аватарой. Он знал, что не более чем в пяти футах от него сам Калкин вкладывает свою великую душу в судьбу мира. В странный, искривленный, хитрый разум мангуста — или его хозяина-иностранца.

Глава 3


Солнце нещадно палило. Оно освещало ландшафт внизу, который может присниться только в кошмарном сне. Когда-то здесь были поля и сады. Теперь землю пересекали глубокие траншеи. Земля лишилась всех форм жизни, если не считать нескольких расколотых деревьев, нескольких стеблей растоптанной пшеницы и единственного початка кукурузы.

— Где мы? — спросил Велисарий. Он глухо бормотал. Его глаза были закрыты, чтобы лучше сконцентрироваться на образах, мелькающих у него в сознании — И в каком времени?

«Рядом с городом под названием Курск, — пришел ментальный импульс от Эйда. Грани сверкнули на микросекунду, переводя точность Стрелы Времени кристаллов в странные человеческие понятия о календаре. — Через полторы тысячи лет».

На поле бросилась шеренга монстров. Огромные штуковины, разрывающие почву странными движущимися лентамикакими-то металлическими ремнями, надетыми поверх колес. Сверху, из куполов, торчали огромные хоботы. Из хоботов вылетали пламя и дым. На боках были нарисованы кресты. Некоторыеквадратные, двойными линиями, другиезагнутые на концах.

— Железные слоны, — прошептал Велисарий — Подобные тем, которых построят малва, но гораздо лучше!.

«Это танки. Их назовут танками. Этот вид назовут „Пантерами“. Они будут весить сорок пять тонн и смогут преодолевать по тридцать четыре мили в час. Они станут стрелять из пушек, размер которых будет определяться, как семидесятипятимиллиметровый».

С противоположной стороны поля вперед бросилась новая группа чудовищтанков. Они стали обмениваться пушечными выстрелами с другими танками. Велисарий почувствовал, что эти новые танки сконструированы несколько по-другому, но единственное отличие, которое он четко уловил своим неподготовленным разумом,это красные звезды на боках вместо крестов.

«Это — лучший танк того времени. Назывался Т-34».

Битва была ужасной и в то же время потрясающей.

Ужасной по своим разрушениям Велисарий видел, как купол танка…

«Орудийная башня».

… как орудийную башню снесло целиком. Тонны металла полетели по воздуху подобно отрубленной человеческой голове. Изнутри танка вверх взметнулись языки пламени. Велисарий знал: люди внутри превратились в пепел. Он увидел, как люди выбираются из другого горящего танка, кричат, одежда на них горит. Он увидел, как они внезапно умирают, скошенные словно невидимым серпом.

«Пулеметный огонь».

Потрясающая битва! Какая скорость у танков! Точность стрельбы! Битва напоминала видение о Георгии Победоносце, сражающемся с Драконом. Если не считать того, что святой здесь сам был драконом. А его копье, как волшебная палочка, изрыгало пламя.

— Каким образом это происходит?

Перед глазами Велисария промелькнули образы сложных… машин?

«Двигатели внутреннего сгорания».

Образы идеальных металлических труб — пушечных стволов, как понял Велисарий. Он наблюдал за тем, как в одну из труб вставляют некий предмет. Предмет подошел идеально. Велисарий задумался, что же это такое, пока не увидел, как стреляет пушка. Понял: это пушечное ядро, только оно совсем не походило на привычное ядро. Это был некий цилиндр, поверх которого находился купол.

— Как можно придать металлу такую точную форму?

Велисарий оказался внутри огромного здания. Завода, как он понял. Везде вокруг он видел стальные бухты и слябы, которым придавали форму и нарезали с невероятной скоростью и точностью. Он узнал одну машину — она напоминала токарный станок, которыми пользовались опытные плотники для придания нужной формы ножкам стульев и столов. Но этот токарный станок оказался гораздо больше и мощнее. Те станки, которые доводилось видеть Велисарию, приводились в действие ножной педалью. Но ни один из них не мог прорезать металл, как эти, даже бронзу не мог. Велисарий видел, как стальная стружка отлетает от станка, подобно водопаду.

Остальные машины он не узнал.

«Горизонтально-расточный станок. Вертикально-токарный станок с револьверной головкой. Радиально-сверлильный станок».

— Невозможно, — твердо сказал полководец. — Чтобы сделать такие станки, потребуется сделать станки, чтобы делать станки, которые делают станки. У нас нет времени.

Грани тут же задрожали, запутавшись. Кристаллический разум, который называл себя Эйд, смотрел на реальность совершенно по-другому, отлично от людей. Логика за выводом Велисария была ему непонятна. Там, где человек видел сложную систему следствий, причин и результатов, Эйд видел великолепный калейдоскоп вечности.

«У малва будут танки».

Мысль несла в себе грустный подтекст. Велисарий улыбнулся, но только слегка. Эйд напомнил ему маленького ребенка, жалующегося на соседского мальчика. У него красивая новая игрушка, так почему у меня ее нет?

— Танки малва полностью отличаются от этих, в видении. Их не производят таким образом, с такой… — Велисарий пытался подобрать слова для описания вещей, которые никогда не видел в реальной жизни.

Пустоту заполнил Эйд:

«Машинной точностью. Массовое производство».

— Да. Малва не используют эти методы. Они пользуются теми же базовыми методами, что и мы, римляне. Мастерство ремесленников. Навыки мастеровых.

«Не понимаю».

Велисарий вздохнул. Несмотря на всю потрясающую сообразительность, странный разум Эйда часто путался при столкновении с самыми простыми человеческими реальностями.

— Каждый танк малва — танки, которые они сделают в будущем — станет уникальным. Ручной работы. Результатом медленного, тяжелого груда. Малва могут себе позволить такие методы, с их гигантскими ресурсами. Греческие ремесленники превосходят их, но не сильно. Мы никогда не сможем соответствовать малва, если станем их просто копировать. Мы должны найти свой путь.

Полководец резко рубанул воздух.

— Забудь о танках. Еще раз покажи мне битву. Это не могло быть — не сможет быть — только танковое сражение.

Монтаж образов. Пехота в траншеях, стреляют из неких ручных пушек и бросают гранаты. Ряд других пушек спрятан в небольшой рощице. Изрыгают огонь. Странный стеклянно-металлический фургон останавливается. Его не тянет никакая лошадь. Поверх фургона находится целый набор труб. Внезапно из труб вылетает пламя и вперед летит партия ракет. Еще один…

— Стоп! Вот тут — сфокусируйся вот тут! Ракетный фургон!

Снова фургон. Теперь Велисарий видит, что внутри закрытой стеклом передней части сидят люди. Другие люди помещают ракеты в трубы. Трубы установлены в задней части фургона и направлены под углом в небо. Снова огонь. Снова летят ракеты.

— Что это?

«Их назовут „Катюшами“. Там восемь стотридцатидвухмиллиметровых ракетниц, установленных на грузовиках марки 4X6».

— Да. Да. Это возможно.

Мысль, которая теперь пришла от Эйда, несла гораздо больше горечи.

«А почему это возможно, а не танки? И то и другое изготавливается одними и теми же способами, которые, как ты сказал, невозможно скопировать. Противоречие».

— Ты путаешь эти… — грузовики? — с ракетами. Это две разные вещи. Мы не можем произвести грузовики, но можем сделать ракеты. Не такие хорошие, но достаточно хорошие. А затем мы заменим грузовики на другую… — он пытался подобрать незнакомые, пока еще неизвестные ему термины.

«Оружейную платформу».

— Да. Вот именно.

Велисарий распрямил спину, потянулся. Движение слегка нарушило концентрацию. Он увидел, как Дададжи Холкар стоит на коленях на своем настиле и молча молится. Раб поднял глаза. Мгновение Холкар и Велисарий смотрели друг на друга, потом раб склонил голову и продолжил молитву. Несмотря на всю торжественность позы Холкара, Велисарий заметил улыбку на его лице. Он ни разу не сказал Холкару ни слова об Эйде, но знал: представитель маратхи пришел к своим собственным выводам. Выводам, которые недалеко ушли от правды. В этом Велисарий не сомневался. Велисарий закрыл глаза и вернулся к делу.

— Ты продолжаешь показывать мне вещи, которые очень сложно и трудно сделать, — прошептал он. — Мы должны оставаться в рамках простых вещей, настолько простых, насколько возможно, в течение нескольких следующих лет.

От Эйда пришла вспышка отчаяния. Возникло новое видение.

Человек медленно идет по лесу, тащит ноги. У него опущены плечи, он весь грязный, одет в грубо обработанные звериные шкуры. В руке сжимает топоргрубой формы кусок камня, привязанный к топорищу куском шкуры.

Велисарий рассмеялся.

— Думаю, мы в состоянии пойти дальше, Эйд. В конце концов, мы же цивилизованные люди.

Снова отчаяние. И снова видение:

Человек стоит на колеснице. Одет в блестящие бронзовые доспехинагрудник, наголенники. Великолепный, изысканно украшенный шлем, поверх которого имеется гребень, защищает голову. В левой рукебольшой круглый щит. В правой держит копье. Колесницанебольшое средство передвижения, в которую впрягается пара лошадей. Задняя часть колесницы открыта. Рядом с воином в доспехах есть место только для возничего, который управляет лошадьми в то время, как копьеносец концентрирует свое внимание на приближающихся врагах.

Велисарий начал мягко посмеиваться Эйд все еще грустил. Образ, несмотря на всю четкость, был пародийным изображением легендарной фигуры. Ахилла перед стенами Трои.

Внезапно Велисарий прекратил смеяться.

— Да! — прошипел он. — Колесницы!

И громко рассмеялся.

— Матерь Божия! Никто столетиями не использовал колесницы в военном деле! Но с ракетами… немного видоизменив…

Грани рассыпались, соединились вновь, задрожали, блеснули все за одно мгновение, пытаясь уследить за мыслями полководца-Калейдоскоп закрутился вокруг последствий. Внезапно Эйд привел все в порядок. Появился новый образ, переданный из кристаллического разума для человеческого понимания:

Еще одна колесница. Немного длиннее и шире. Также одноосевая, также открытая сзади. Снова один возничий управляет лошадьми. Но теперь сопровождающий его воин одет только в легкие кожаные доспехи, у него нет с собой личного оружия, если не считать короткий меч, висящий в ножнах на поясе. Он не копьеносец, он ракетчик. Из центра колесницы поднимается крепкий шест высотой пять футов. К шесту приделаны шесть труб — соединенных по три. Воин направляет ракетницы вперед и вбок. На приближающуюся вражескую армию, которая находится в нескольких сотнях ярдов. Он выкрикивает предупреждение. Вместе с возничим пригибается. Ракетчик зажигает спичку и подносит к коротким запалам. Мгновение спустя полдюжины ракет с шипением летят к приближающейся армии.

Возничий поворачивает лошадей и несется прочь. За ним другие колесницы повторяют тот же маневр. Не более чем за минуту ряды врага разбиты прилетевшими ракетами. Ракеты были не очень точны, но компенсировали неточность своим количеством и типом взрывов.

«Осколочные боеголовки, — пришла мысль от Эйда. На этот раз мысль была полна удовлетворения. — Шрапнель».

Велисарий откинулся назад и вздохнул. Устало потер глаза.

— Да. Это многообещающе, — он снова почесал подбородок. — Но эти — катюши — будут работать только на ровной местности. В горной нам потребуется что-то другое. Что-то, что небольшое подразделение может нести в руках.

Грани сверкнули в возбуждении.

«Минометы».

Глаза Велисария округлились.

— Покажи мне, — приказал он.

Он уловил легкое движение. Раб закончил молитву и ложился на свой настил, готовясь ко сну. Его лица не было видно, потому что он отвернулся. Велисарий отложил разговор с Эйдом и посвятил момент размышлениям о человеке Дададжи Холкаре.

Эйд не возражал и не прерывал. В людях было много того, чего Эйд не понимал. Возможно, к Велисарию это относилось в большей степени, чем к другим. Велисарию, человеку из древности, прошлого, которого кристаллы выбрали, как ключ к сохранению будущего. Это был их выбор, и ими руководили Великие.

«Найди полководца, но не просто воина», — приказали Великие.

Велисарий, великий полководец.

Эйд начинал медленно понимать одну странную вещь. Он останавливался, как бы ощупью искал ответы.

Велисарий, человек. Это странное создание Эйд уже знал.

Поэтому Эйд терпеливо ждал. Ждал, пока один человек горевал, чувствуя боль и муки другого. Эйд терпеливо ждал не потому, что понимал печаль, а потому, что понимал будущее. И знал: его собственное будущее охраняется не оружием, которое он показал полководцу, а природой самого человека.

Момент прошел. Человек отступил.

— Покажи мне, — приказал полководец.

Глава 4


Константинополь

Весна 530 года н. э.


— Ты уверена? — спросила Феодора — Не ошиблась?

Сидевшая на роскошном троне римская императрица склонилась вперед. На ее лице отсутствовало выражение, если не считать напряженной настороженности. Но костяшки пальцев, сжимающих подлокотники, побелели, как снег, вены выступали подобно проводам. Ирина прямо встретилась с темными глазами.

— Я уверена, Ваше Величество. Лицом к лицу мы с Нарсесом встречались только три раза, но я достаточно хорошо его знаю. Я изучала это человека годами, как один профессионал — и возможный соперник — изучает другого. Я не могла спутать его с кем-либо, тем более никак не замаскированного. Как и он меня, кстати, — именно поэтому я приложила массу усилий, чтобы изменить внешность.

Феодора перевела пронизывающий взгляд на Гермогена. Молодой полководец сморщился и пожал плечами.

— Я не могу в этом поклясться, Ваше Величество, — как в том, что это был он, так и в том, что не он. Я никогда не встречался с Нарсесом. — Гермоген сделал глубокий вдох — Но я знаю Ирину, и если она утверждает, что это был Нарсес…

Императрица прервала его резким движением. Темные глаза переместились на Маврикия.

— Это был Нарсес, — проворчал Маврикий. — Я мною раз встречался с этим человеком, императрица, пока служил своему господину Велисарию. Нас никогда не представляли друг другу, и я сомневаюсь, что он узнал бы меня. Но у него отличительная внешность. Я узнал бы его везде, при условии, что он не изменил внешность, и при хорошем освещении. — Седовласый ветеран тоже сделал глубокий вдох. — Этот человек не маскировался. Его лицо — да и вся фигура — были хорошо видны, когда он вышел из дома Балбана и ждал паланкин. И освещения хватало: полумесяц на чистом небе.

Императрица отвернулась. На ее лице так и не появилось выражения.

— Не исключено, он ведет двойную игру, — робко заметила Ирина. — Просто пытается вывести на чистую воду предателей до того, как…

Императрица покачала головой. Это движение было коротким, резким, окончательным.

— Нет. Ты не понимаешь, Ирина. Мы с Нарсесом были близки — очень близки — на протяжении многих лет. Если бы у него возникли подозрения в предательстве и он хотел бы вывести предателей на чистую воду, он сказал бы мне об этом. Есть только одно объяснение его присутствия на том собрании.

Феодора повернулась назад, повелительно подняла голову, посмотрела на Маврикия и Гермогена.

— Спасибо, господа, — сказала Феодора. Говорила она холодным тоном, чуть-чуть сдавленно. Совсем чуть-чуть. Императрица слегка повернула голову и уставилась в стену. — А теперь, пожалуйста, оставьте нас. Я хочу побыть с Антониной и Ириной.

Двое мужчин тут же покинули помещение. Закрыв за собой дверь, Маврикий и Гермоген посмотрели друг на друга и облегченно выдохнули воздух.

— Пусть теперь этим занимаются женщины, — пробормотал Маврикий. Он пошел по коридору тяжелыми шагами, Гермоген последовал за ним, не предпринимая никаких попыток ступать тихо.


Оставшаяся в комнате императрица продолжала тупо смотреть в стену, сохраняя напряженную позу до тех пор, пока звуки шагов двух мужчин полностью не заглохли. Затем она сломалась, но не как ломается ветка, а как может разрушиться камень. До того как появились первые слезы, Антонина уже вскочила со своего места и прижала голову Феодоры к животу. Императрица обняла ее и зарыдала, полностью спрятав лицо в юбках Антонины. Тиара на голове сдвинулась назад на волосы и превратила изысканную прическу неизвестно во что.

Ирина осталась на своем месте. На ее лице отражалось ее собственное огорчение. Но когда она попыталась встать и прийти на помощь Антонине, жена Велисария остановила ее взглядом и легким покачиванием головы.

Ирина снова опустилась на стул. Она поняла все без слов. Это понимание принесло другое огорчение.

Страх. Страх, очень похожий на тот, который испытывает опытный моряк, почувствовав скрытые рифы и опасные течения.

Ирина Макремболитисса являлась одной из самых лучших профессиональных начальниц шпионских сетей в Римской империи. Одной из лучших интриганок — в эпоху, когда интрига была распространенной практикой, и такой изощренной, что выражение «напоминающий нравы Византии» в лексиконе будущих языков станет означать «коварный, предательский и интриганский».

Теперь она попала в опасные воды. Количество ныне живущих людей, которые когда-либо видели Феодору в таком состоянии, можно пересчитать по пальцам одной руки. Это одновременно являлось привилегией и смертельной опасностью.

Через минуту или около того императрица прекратила плакать. Ирина с отстраненным интересом шпионки обратила внимание, что несмотря на горечь и злость, рыдала Феодора почти молча. Императрица Феодора никогда не станет выть. Как и у любой женщины, ее сердце может быть разбито. Но это — маленькое, крепкое, каменное сердце. Раны на нем заживают быстро и просто добавляют шрамов.

Как только рыдания прекратились, императрица повернула голову, все еще прижимаясь одной щекой к животу Антонины, и уставилась на Ирину. Начальница шпионской сети сжалась на стуле, замерла, словно замороженная этими холодными черными глазами. Она чувствовала себя кроликом, которого рассматривает ястреб.

— Скажи мне, Антонина, — приказала Феодора. В ее голосе все еще слышались следы неприкрытого отчаяния, но лишь слегка. Это был холодный, в общем-то лишенный эмоций голос.

— Она мне дорога и она — моя подруга, Феодора, — ответила Антонина. Ее голос, хотя и мягкий по тембру, звучал еще холоднее. — Я люблю ее так же, как и доверяю ей.

Последовало молчание, Ирине показалось, что оно длилось часами. Но прошло не более полминуты перед тем, как императрица оторвалась от Антонины.

— Этого достаточно, — пробормотала она.

Императрица сделала глубокий вдох, откинулась на спинку трона. Все это время она не сводила взгляд с Ирины. Но на лице появилась улыбка. На самом деле это была очень легкая улыбка. Но Ирина внезапно обнаружила, что может дышать.

Феодора рассмеялась. Смех напоминал воронье карканье.

— Добро пожаловать в клуб старых шлюх, Ирина, — выдала она и царственно махнула рукой. — Делаю тебя почетным членом.

Феодора подняла голову и посмотрела на Антонину. Теперь наконец на ее лице отражалась не только боль.

— Спасибо, Антонина, — прошептала она. — Как и всегда. Затем она села прямо. Автоматически, словно чтобы успокоиться, ее рука поднялась к тиаре. Обнаружив, что та сползла назад, Феодора попыталась вернуть ее на место. У нее ничего не получилось, так как тиара запуталась в волосах.

— О, черт с ней, — пробормотала императрица. Она сорвала тиару с головы и положила на пол.

Ирина тогда чуть не рассмеялась, увидев выражение полнейшего изумления на лице Антонины. На протяжении последних лет Антонина часто рассказывала ей о навязчивой идее Феодоры: та постоянно, при любых обстоятельствах, носила императорские регалии.

Императрица жестом приказала Антонине вернуться на свое место.

— А теперь к делу, — объявила она. Затем, после того как подруга заняла место, продолжила: — Во-первых, Антонина, ты должна наладить контакт с этим индусом — как там его?.

— Аджатасутра.

— Да. Контакт, который попытался установить сам Аджатасутра. Ты понимаешь, что он попытается получить от тебя какое-то заявление, свидетельствующее о твоем предательстве?.

Антонина кивнула.

— Конечно, — сказала она — И где-нибудь поблизости будет прятаться какой-нибудь безупречный свидетель. Например, Иоанн из Каппадокии.

Ирина покачала головой.

— Не он. Слишком многие откажутся верить, если этот мерзкий ублюдок заявит, что солнце встает на востоке и садится на западе. Нет, скорее один из двух — а то и оба — священнослужители — Она пожала плечами. — Или еще кто-то, о ком мы пока не знаем.

— Необходимо, чтобы ты сделала такое заявление, Антонина, — продолжала Феодора. — Это ключ, который откроет дверь. Пока малва считают, что у них есть на тебя компромат, они будут тебе доверять.

Антонина рассмеялась.

— Ты называешь это доверием?

Императрица улыбнулась.

— Это то, что считается доверием в этом мире. Боюсь, что это как раз наш мир.

— Прекрасная идея, — вставила Ирина. — Дороже золота. Интриган никому не доверяет так, как человеку, которого успешно шантажирует.

Антонина недовольно поморщилась.

— И что потом? — спросила она.

Феодора пожала плечами.

— Посмотрим. После того как малва решат, что у них на тебя достаточно компромата и они могут тебя шантажировать, они потребуют, чтобы ты оказала им какую-то услугу. Вероятно, передала им какие-то секретные сведения. Когда мы выясним, что именно они хотят знать, мы поймем, что для них важно.

Антонина какое-то время размышляла над словами императрицы.

— Разумно, — согласилась она. Затем посмотрела на Феодору ровным, спокойным взглядом и добавила. — Пусть будет так.

Императрица не отвела глаз. Целую минуту не произносилось ни слова. Когда императрица отвернулась, Ирина заметила, что ее лицо приобрело обычный цвет.

— Спасибо, Антонина, — прошептала Феодора. — Еще раз. Напряженность, с которой она произнесла слова, удивила Ирину.

Вначале. До тех пор пока Ирина не поняла, что сейчас произошло. Поняв это, перевела внимательный взгляд на лицо Антонины.

На красивом смуглом лице египтянки выделялись зеленые глаза и еще обращали на себя внимание обрамляющие лицо темные волосы. И спокойствие.

На протяжении всего времени знакомства Антонина часто производила впечатление на Ирину. Но никогда большее, чем в эту минуту.

Внимание Ирины привлек легкий смешок императрицы. К своему удивлению, Ирина обнаружила, что Феодора наблюдает за ней.

— Хорошо, Ирина. Значит, ты понимаешь, немногие смогли бы.

Ирина выдохнула воздух.

— Немногие женщины согласились бы скомпрометировать себя ради императрицы, чей муж — как ходят слухи — пытается убить твоего собственного. Даже не задав ни одного вопроса. Это несколько другой вид доверия, отличный от того, с которым мне обычно приходится сталкиваться.

— С которым кому-либо приходится сталкиваться, — поправила Феодора. На мгновение она яростно сжала челюсти. — Я уверена, что ты слышала: мы с Антониной так близко дружим потому, что мы обе в прошлом — шлюхи из. Александрии? Свояк свояка видит издалека, как говорят.

Ирина кивнула.

— Много раз слышала.

— Идиоты! — рявкнула императрица. — Я знаю — по крайней мере знала — множество александрийских шлюх, готовых перерезать горло родной сестре за два денария.12

— Это несправедливо, Феодора, — тихо заметила Антонина — Может быть шлюхи из Антиохии. Любая уважающая себя египетская шлюха подняла бы цену до солида.13

Феодора хрипло рассмеялась. Потом склонилась вперед и положила руки на колени.

— Мне нужно, чтобы ты, Ирина, стала начальницей моей шпионской сети.

Она правильно поняла колебания, отразившиеся на лице Ирины Феодора небрежно махнула рукой, словно отмахиваясь от проблемы.

— Я решу этот вопрос с Ситтасом. Ему не требуются твои услуги в той мере, как мне. Мне они в два раза нужнее. Я буду платить больше. Он богат, но я все равно богаче. И, в отличие от Ситтаса, я не жадная.

Ирина рассмеялась, обводя глазами роскошно обставленную комнату.

— Определенно нет!

Когда Ирина обратилась к Феодоре неделю назад, представила обвинения против Нарсеса и описала свой план по поимке его в капкан во время очередного собрания предателей, именно императрица купила этот дом, чтобы сделать его их штабом. Купила. Огромную, роскошно обставленную усадьбу. Просто взяла и купила. Как матрона покупает фрукты у лавочника.

Начальница шпионской сети покачала головой.

— В этом нет необходимости, Феодора. Я могу служить тебе, одновременно получая жалованье у Ситтаса. И даже лучше, если все останется так, как есть. Чем меньше людей знает о наших отношениях, тем лучше. Путь денег проследить проще простого. Если платить мне будешь ты, даже тайно, кто-то все равно сможет до этого докопаться.

— То же самое относится и к твоей службе Ситтасу, — возразила императрица. — И даже в большей степени. Я уверена, что у меня приняты большие меры безопасности.

Ирина пожала плечами.

— И что? Пусть наши враги выяснят, что я являюсь начальницей шпионской сети Ситтаса. В любом случае я уверена, что они это уже и так знают. Хорошо. Отлично. Пусть так и думают. Их не беспокоит Ситтас. Это просто толстый полководец, которому страшно не нравится служба при дворе в Константинополе. Сидит далеко отсюда, в Сирии. Определенно знает свое дело, но ленив и не амбициозен.

Феодора в задумчивости провела рукой по изысканной прическе. Почти сразу же ее пальцы запутались в невероятном строении. Внезапно она с силой запустила пальцы в волосы и распустила их. Длинные черные пряди упали ей на плечи. Ее волосы, которые теперь можно было по-настоящему рассмотреть, оказались на самом деле красивыми.

— Боже, мне так давно хотелось это сделать!

Женщины снова рассмеялись. Но это был лишь краткий миг веселья.

— Ты права, — кивнула Феодора. — Каким бы ни был их заговор, не похоже, что они нацелены на армию. Как я заметила, никто из военных не присутствовал на сегодняшнем совещании.

— Нет. Я практически уверена, что они задействовали нескольких военных, но немногих. Единственный, кто имеет какое-то значение, — это Агидий, командующий армией Вифинии.14 Не уверена, но думаю он — один из них. Хотя и занимает подчиненное положение, не один из руководителей.

Феодора нахмурилась.

— Мне никогда не нравился этот сальный ублюдок. Боже, у моего мужа — самый отвратительный вкус в выборе полководцев!

Она повернулась к Антонине и извинилась.

— Конечно, не считая Велисария. И Ситтаса.

Императрица снова запустила пальцы в волосы, еще больше их взлохматив. Было очевидно чувственное удовольствие, которое она от этого получала, но оно не отвлекло ее от темы.

— Тебе это не кажется странным, Ирина? Отсутствие внимания к армии? Все остальные предательские заговоры, которые я помню, ставили военных на первый план. По очевидным причинам.

— На самом деле это с их стороны хитрый шаг. Они знают, что подозрения Юстиниана всегда будут сконцентрированы на армии. Поэтому держатся от нее подальше, по мере возможности, и рассыпают яд в темных уголках.

— Я все равно не понимаю, — голос Феодоры звучал глухо от раздражения. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, но… что из того? Какая польза планировать предательство, если ты не сможешь привести план в исполнение, когда час пробьет? А для этого требуются военные. Гораздо большие силы, чем армия Вифинии. Сколько людей в этой армии? Тысяч десять? Самое большее?

— Восемь, — ответила Ирина. — Недостаточно, чтобы захватить власть, но достаточно, чтобы нейтрализовать преданные подразделения. В особенности, если большинство решит остаться в стороне, пока не осядет пыль. Что, к несчастью, делают многие подразделения во время переворотов.

Начальница шпионской сети хотела добавить что-то еще, но замолчала. Быстро взглянула на Антонину.

Феодора не упустила этого.

— Вы двое что-то знаете, — объявила она.

Молчание.

— Скажите, — это был голос императрицы, а не женщины Феодоры.

Ирина просительно посмотрела на Антонину. Антонина вздохнула.

— Я расскажу все, Феодора. Сегодня вечером. Но ты не поверишь.

— Расскажи.


Когда Феодора покидала усадьбу, Ирина с Антониной проводили императрицу до паланкина, поджидающего во дворе. Феодора забралась в паланкин, потом склонилась к женщинам и прошептала:

— Ты была права, Антонина. Я НЕ верю этому! Это абсурдно! У Велисария есть Талисман Бога? Посланец будущего?

Антонина пожала плечами.

— Ты так же не поверила Ирине, когда она сообщила тебе про Нарсеса. Но тем не менее ты приехала сюда, чтобы убедиться самой.

Две старые подруги уставились друг на друга. Императрица отвернулась первая.

— Нет, не поверила. И да, приехала.

Она откинулась на плюшевые подушки. Антонина с трудом различала лицо Феодоры в темном закрытом паланкине, но не могла не заметить гримасу.

— Ненавижу путешествия, — проворчала императрица.

Вздох.

— Да, Антонина. Я приеду. Я приеду в Дарас и посмотрю сама. Этим летом.

Еще один вздох.

— Ненавижу Сирию летом.

Очень тяжелый, королевский вздох.

— А теперь, подумав, я ненавижу Сирию в любое время года.


После того, как ворота закрылись за паланкином, Антонина и Ирина какое-то время оставались во дворе, наслаждаясь ясным ночным небом.

— Мне любопытно кое-что узнать, Антонина, — заговорила Ирина.

— Да?

— На самом деле я не совсем понимаю. Ну, давай просто скажем, что меня удивило то, как тяжело Феодора восприняла предательство Нарсеса. Я знала, что он — один из ее ближайших советников, но…

— Он был гораздо больше, чем советник, Ирина, — ответила. Антонина и грустно покачала головой. — Гораздо, гораздо больше.

Маленькая египтянка посмотрела вверх на подругу-гречанку.

— Я уверена, ты слышала все рассказы о прошлом Феодоры, не так ли?

Ирина пожала плечами.

— Конечно. Не могу сказать, что обращала на них особое внимание. Люди всегда быстро…

Антонина покачала головой.

— Дело в том, что они по большей части правдивы. По крайней мере в том, что, как говорят, она делала.

Антонина отвернулась и сжала челюсти перед тем, как добавить.

— А врут они о сути. В молодости Феодора была великой шлюхой, более великой ты не найдешь. Но она никогда не была распутной. — Она усмехнулась. — На самом деле это звучит иронично. Когда люди с широкими взглядами, уважаемые, правильные, сравнивают ее и меня, они готовы сомневаться насчет меня. Да, до встречи с Велисарием я продавала свои услуги за деньги. Но только тщательно выбранным мужчинам и немногим. В то время как Феодора…

Затем Антонина заговорила резко:

— Если все-таки сравнивать, то все как раз наоборот. Я делала то, что делала, по собственному выбору. Обрати внимание: особого выбора у меня не было — я родилась в бедной семье, фактически на улице в Александрии. Мать моя была шлюхой, отец — возничим на колеснице. Но… я не могу, если быть полностью откровенной, заявлять, что меня кто-то насильно отправил заниматься тем, чем я занималась.

Она сделала глубокий вдох, затем посмотрела подруге прямо в глаза. Ирина поморщилась.

— Пожалуй, я не хочу услышать, что за этим последует, — призналась Ирина.

— Ты сама спросила. Феодоре никогда не нравилось быть шлюхой и ей никогда не предоставлялось выбора. Ее отец — свинья! — изнасиловал ее, когда ей только исполнилось девять лет, и продолжал насиловать, пока в двенадцать лет не продал ее сутенеру. А сутенер оказался еще хуже. Этот вонючий…

Антонина резко замолчала и рубанула рукой воздух.

— Неважно. Это одна блевотина. — Она сделала еще один глубокий вдох, потом выдохнула воздух. — Дело в том, Ирина, что Нарсес ближе всего подошел к образу отца, которого у этой женщины по-настоящему-то и не было. Когда они впервые встретились, Феодора была просто бедной амбициозной молодой женщиной, помогающей своему бедному амбициозному молодому любовнику пробираться наверх. Нарсес взял ее под крылышко и помогал ей в пути. Иногда деньгами, в другие разы — тайными сведениями, потом знакомил с нужными людьми. Но по большей части он помогал ей, как отец помогает дочери. Как хороший отец помогает дочери. Он просто… учил ее.

Антонина замолчала на мгновение.

— Я уверена, что он… — заговорила Ирина.

Антонина покачала головой.

— Нет. Нет. Ну, это уж слишком. Да, человек, подобный Нарсесу, всегда ждет свой шанс. Хочет получить крупный выигрыш. Но тут дело было по-другому, Ирина. Поверь мне, Нарсес очень умен, но он не всемогущий Бог. И только сам Господь в те дни мог знать, что Феодора когда-нибудь станет императрицей Римской империи. Ни она, ни Юстиниан тогда не знали этого. Даже не думали об этом.

Антонина взяла Ирину под руку и медленно повела ее со двора.

— Нет, я думаю… что в своем роде Нарсес смотрел на Феодору как на ребенка, которого у него никогда не было. Не могло быть. Поэтому все детское доверие, которое осталось в девочке, которая не верила ни одному мужчине, она отдала пожилому евнуху. А отцовская забота человека, который не мог иметь детей, направлялась на молодую шлюху.

Антонина замолчала, пытаясь не расплакаться. Тупо уставилась в небо.

— Боже, я так надеялась, что Нарсеса не будет на этом совещании, — прошептала она. — Я так надеялась, что ты, Ирина, ошиблась, хотя и знала, что не ошиблась. — Теперь слезы полились градом — Феодора от этого никогда не оправится.

— Ты не права, — возразила Ирина. — У нее все еще есть Юстиниан.

Антонина покачала головой.

— Нет, Ирина. Это не одно и то же. Феодора любит Юстиниана, но она никогда ему не доверяла. Не так, как она доверяла Нарсесу.

Антонина вытерла глаза, снова взяла Ирину под руку и вывела со двора. Теперь она шла быстрым шагом. В десяти футах от двери заговорила вновь:

— Феодора крепче стали и гордится тем, что не повторяет ошибок. Она никогда не поверит ни одному другому мужчине. Неважно, кто он. Никогда.

— Боже, бедная женщина, — грустно сказала Ирина в пяти футах от двери.

У самой двери Антонина остановилась. Повернулась к подруге и прямо посмотрела на нее. Теперь в ее красивых зеленых глазах не осталось и следа печали. Просто пустота.

— Бедная женщина? — переспросила она. — Никогда так не думай, Ирина. Если можешь, полюби Феодору. Но даже не думай когда-либо ее жалеть. — Теперь ее взгляд напоминал взгляд гадюки. — Если рассказ об ее отце и сутенере вызывал у тебя тошноту, то когда-нибудь я расскажу тебе, что с ними сталось. После того как Феодора взошла на трон.

Ирина почувствовала, как у нее перехватило дыхание.

— Что бы ты ни делала в этом мире, Ирина, никогда не пересекай дорогу этой бедной женщине. Лучше спустись в ад и плюнь в лицо Сатане.

Антонина уставилась в дверной проем.

— Бедная женщина! — бросила она через плечо, словно эти слова прошипела змея.


Два часа спустя, после нескольких бутылок вина Антонина опустила голову на подлокотник и заговорила:

— Мне тоже любопытно кое-что узнать, Ирина.

Говорила она медленно, осторожно и четко произносила каждое слово, что означало: настало время — но ненадолго, совсем ненадолго — поговорить о серьезных вещах. Прервать ради них другое серьезное занятие — пьянку до потери пульса.

— Спрашивай что хочешь! — приказала начальница шпионской сети со своего ложа, величественно взмахнув рукой. Полупустая бутылка в совершающей жест руке несколько ослабила его величественность. Как и отрыжка, которая последовала за ним.

Антонина улыбнулась, затем попыталась сконцентрироваться на мысли.

— Все, что ты сказала… — ее собственный величественный жест потерял величественность в воздухе. — Там, сегодня вечером, раньше… имело смысл.

Антонине удалось сдержать собственную отрыжку, она победно улыбнулась подруге и продолжила.

— О том, чтобы продолжать получать жалованье у Ситтаса. Но разве тебя не заинтересовало предложение? Я имею в виду, что Феодора жутко богата. На ее фоне Ситтас кажется бедняком. Она в самом деле платила бы тебе гораздо больше. Гораздо.

Ирина вытянула руку, схватилась на подлокотник и медленно встала. Попыталась сфокусировать взгляд, но у нее это не очень получалось. Поэтому удовлетворилась яркой победной улыбкой.

— Ты на самом деле меня не понимаешь, дорогая подруга. По крайней мере в… этом деле. Вы с Феодорой обе росли в бедности. Деньги для вас кое-что значат. Я же росла в богатой семье…

Она величественно взмахнула рукой. Очень величественно, даже слишком. Потеряла равновесие и грохнулась на колени. Затем рассмеялась и, смеясь, забралась назад на ложе. Затем гордо подняла голову и продемонстрировала сомневающейся Вселенной, что не потеряла мысль.

— …и поэтому воспринимаю деньги, как должное. На самом деле… — она попыталась не рыгнуть, лицо приняло мрачное выражение. Ирина жестоко боролась, чтобы не показать, насколько пьяна. — Дело в том, что я не трачу даже половину жалованья, которое мне платит Ситтас. — Она снова подавила желание рыгнуть — устроила короткую борьбу с собственным организмом, правда безнадежную. — Лично, я имею в виду. На себя. Мне эти деньги не нужны.

Ирина победно завершила мысль, затем рухнула на ложе и туманным взором уставилась на великолепные гобелены на противоположной стене. Она была не в состоянии рассмотреть детали рисунка, но знала: это — великолепная работа. Невероятная.

Как часто случается в такие моменты, радость от победы перешла в пьяные слезы.

— Для меня имеет значение то, что сама римская императрица хочет видеть меня начальницей своей шпионской сети. — Ирина икнула. — Это тешит мое тщеславие. Очень сильно тешит. Но это также означает, что теперь у меня есть доступ к императорской казне. Казне!

Она сделала круговое движение пальцем, как бы охватывая всю усадьбу.

— Ты только посмотри на это! Это, черт побери, — просто наблюдательный пост, ради всего святого!

Ирина радостно улыбнулась подруге, радостно посмотрела на гобелен, прыгнула на ноги и развела руки в стороны. Всем своим видом демонстрировала чистую радость.

— О, Боже! Как я повеселюсь! Сколько удовольствий! Антонина попыталась поймать подругу, когда та падала, но только свалилась сама. Лежа на животе, прижимаясь щекой к паркету, ей удалось сфокусировать взгляд на Ирине, чтобы удостовериться: подруга не пострадала. Только наконец напилась до потери сознания.

— Женщина не умеет пить, — пробормотала она, хотя для трезвого наблюдателя последнее слово подозрительно напомнило бы храп.


— Пошли, Гермоген, надо отнести их в кровать.

Маврикий наклонился, крепкими руками поднял маленькую Антонину и вынес за дверь. Он без усилий шел по коридору. Гермоген последовал за ним, также не напрягаясь. Ирина была гораздо выше Антонины ростом, но худой в отличие от египтянки с пышными формами, поэтому весила столько же.

Первой на пути находилась комната Антонины. Маврикий повернулся спиной к двери, толкнул ее, вошел и уложил Антонину на кровать. Как и вся остальная мебель в доме, кровать была шикарная. Очень хорошо сделана, роскошная и… очень большая.

Маврикий повернулся и посмотрел на Гермогена. Молодой полководец стоял в дверном проеме, держа Ирину на руках. Маврикий жестом пригласил его внутрь.

— Нести ее сюда, Гермоген. Пусть спят вместе.

Гермоген колебался какое-то мгновение, глядя на безвольно свешенную голову Ирины. Слегка опущенные уголки губ выдали его сожаление.

— Заходи, — усмехнулся Маврикий. — Сегодня ночью ты не будешь наслаждаться ее обществом. Если ты положишь ее в свою кровать, то сам сегодня не заснешь. В результате тебе придется спать на полу. Она будет храпеть, как свинья, и ты это знаешь не хуже меня.

Гермоген уныло улыбнулся и занес Ирину в комнату Антонины. Осторожно опустил ее на кровать рядом с подругой. На этой огромной кровати женщины напоминали детей.

— Никогда раньше не видел, чтобы она так напивалась, — признался Гермоген. В его голосе не было укора, просто веселое удивление. — Я даже никогда не видел ее поддатой.

Маврикий бросил быстрый взгляд на Ирину.

— Она же — начальница шпионской сети, — проворчал он. — Да еще и гречанка благородного происхождения в придачу.

Затем он долго задумчиво смотрел на Антонину. В его взоре тоже не было укора, только любовь.

— А вот ее я видел пьяной в хлам, — пробормотал он. — Дважды. Он подтолкнул Гермогена к выходу из комнаты.

— В первый раз, когда Велисарий впервые отправился в поход. Я задержался на несколько дней, организуя материально-техническое обеспечение армии. Она напилась в первый вечер после его отъезда. На следующее утро села на лошадь и поскакала за ним, чтобы присоединиться к нему в лагере. Я послал вместе с нею пять катафрактов в качестве сопровождающих. Командовал Анастасий. Позднее он сказал, что думал: ему придется привязывать ее к лошади, чтобы она не свалилась. Но Антонина сама справилась, без чьей-либо помощи.

Он остановился в дверном проеме и с любовью оглянулся.

— На меня это произвело впечатление.

Гермоген кивнул и улыбнулся.

— Да, здорово. Скакать на лошади с такого похмелья! Я знаю. Самому приходилось.

Маврикий с упреком посмотрел на него.

— Нет, не приходилось. Ты уже умел ездить на лошади. А она тогда впервые села в седло.

Гермоген отвесил челюсть. Маврикий улыбнулся.

— О, да. Очень крепкая маленькая женщина, в своем роде. Хотя и не подумаешь, если на нее посмотреть.

Он закрыл за собой дверь.

— А второй раз?.

Улыбка сошла с лица Маврикия.

— А второй раз она напилась в тот день, когда Велисарий отправился в Индию. На следующее утро она, шатаясь, отправилась в конюшню и провела там четыре часа. Просто сидела на куче соломы и смотрела на лошадь.

Гермоген выдохнул воздух.

— Боже.

Маврикий пожал плечами.

— А, черт побери! Мне хотелось бы, чтобы она делала это почаще.

Он пошел по коридору.

— Ей приходится держать внутри слишком много боли для ее маленького тела.


Когда Ирина проснулась на следующее утро, ей потребовалась целая минута, чтобы сфокусировать взгляд. Первым, что она увидела, была Антонина в халате. Она стояла у окна и смотрела на улицу внизу.

Ирина наблюдала за ней десять минут, ни разу не отведя взгляд.

Вначале потому, что просто не могла шевелить глазами. Затем потому, что стоило ей это сделать, как сразу же становилось больно. Потом она надеялась, что если привыкнет к боли, то та уйдет. Затем, после того как стало ясно, что боль останется надолго, потому что Ирине хотелось думать о чем-то другом, а не о своем похмелье. Затем, наконец, потому, что она в самом деле начала думать.

— Что черт побери ты делаешь? — прохрипела Ирина.

— Да в общем-то ничего, — последовал тихий ответ. — Просто смотрю на лошадь.

Глава 5


Ранапур

Весна 530 года н. э.


На десятый день после их прибытия к Ранапуру, когда Велисарий и сопровождавшие его катафракты выехали в направлении небольшой возвышенности, с которой обычно наблюдали за осадой, раджпуты из группы сопровождения перехватили их, пока римляне не успели проехать даже полумили. Всадники казались напряженными и раздраженными, хотя вроде бы беспокоили их не иностранцы.

Когда сам Рана Шанга подъехал к Велисарию, его лицо ничего не выражало. Как и обычно, он вел себя сдержанно и вежливо. Но его первые слова дали понять, что сегодняшний день будет необычным.

— Ты и твои люди, полководец Велисарий, сегодня не будете наблюдать за осадой с вашей обычной точки обзора.

Велисарий нахмурился.

— Если ты, Рана Шанга, предложишь нам встать еще дальше, то мы вообще можем наблюдать за битвой с Луны!

Шанга тоже нахмурился.

— Не нужно волноваться по этому поводу, полководец! — резко ответил он. — Дело обстоит как раз наоборот. — Раджпут резко отпустил голову и быстро поднял. — Прости меня, — тихо сказал он. — Я говорил невежливо. Я… несколько раздражен. Боюсь, я сорвался на тебя из-за отсутствия лучшей цели. Пожалуйста, прими мои извинения.

Велисарий улыбнулся.

— С радостью, Шанга. С радостью. Но… Конечно, это не мое дело, но…

Шанга покачал головой.

— Ты вскоре сам все увидишь. Главнокомандующий армией, господин Харша, издал указ, что Ранапур падет сегодня. Прибыл сам император, чтобы наблюдать за покорением восставшего города. Тебя приглашают понаблюдать за подавлением восстания из личного шатра императора. Мне приказали проводить тебя туда.

— А, — только и произнес Велисарий.

После прибытия к Ранапуру римскую делегацию игнорировали и император, и его окружение. Даже Венандакатра не прислал ни одного официального сообщения. Эта дипломатическая невежливость, не сомневался Велисарий, должна была дать римлянам понять, какое низкое место им отводится с точки зрения малва. Велисарий также не сомневался, что внезапное приглашение в императорский шатер имело целью произвести на иностранцев впечатление, показать им мощь и безжалостность империи малва.

Не было смысла протестовать против этого позорного отношения. Конечно уж не выражать протест Ране Шанге, которому отводилось место на периферии двора малва. (Кроме случаев, как подозревал Велисарий, когда при военных столкновениях требовались навыки и умения раджпутов.)

Но там, где протест не имеет смысла, по крайней мере может развлечь ирония. Велисарий нахмурился, глубоко погрузился в размышления и позволил челюсти отвиснуть от удивления.

— Какая великолепная стратегия! Завершить осаду, издав указ ее завершить! Со стыдом признаю: мне самому никогда такое не приходило в голову, несмотря на то, что мне неоднократно приходилось участвовать в осадах.

Шанга резко рассмеялся.

— И мне тоже! — воскликнул он. Горький юмор раджпута быстро исчез. Он повернул коня и тронулся в нужную сторону. — Поехали, Велисарий, — весело бросил он через плечо. — Давай посмотрим, как сработает военный гений.

Они прибыли к восточной части осажденного города. Вскоре для Велисария стало очевидно, что они на этот раз подойдут ближе к Ранапуру, чем когда-либо раньше. Полководцу с трудом удавалось поддерживать вид, словно это его не особо интересует. Однако, бросив взгляд через плечо, он с удовольствием отметил, как его катафракты очень внимательно осматривают место. Менандр что-то бормотал себе под нос. У молодого воина вошло в привычку это делать, если он хотел что-то запомнить.

Вскоре Велисарий смог различить огромный шатер на небольшой возвышенности, прямо к востоку от города. Шатер стоял сразу же за радиусом действия катапульт. Очевидно, император Шандагупта собирался наблюдать за падением Ранапура с наиболее близкого расстояния, с какого только возможно.

Велисарию ни разу не удалось понаблюдать за осадой с этой стороны. Его всегда ограничивали южной. Но он давно подозревал, судя по звукам канонады, что именно на востоке малва собрали основные силы. По мере того как они приближались к месту, стало очевидно, что предполагал он правильно. Огромная кирпичная стена, окружающая Ранапур, теперь превратилась в гору обломков. Пушки сделали ее барьером из щебня.

На равнине перед барьером из обломков собиралась огромная армия и готовилась к завершающей атаке. В основном она состояла из пехотинцев из регулярной армии малва, усиленных йетайцами. Отряды йетайцев собирались в арьергарде регулярной армии. Очевидно, их задачей было не ведение атак, а обеспечение выполнения воинского долга простыми солдатами.

Раджпуты практически отсутствовали. Велисарий уже собрался что-то сказать по этому поводу, но его перебил Шанга.

— Нам дали другие задания. Все наездники-раджпуты, за исключением сопровождающих тебя и нескольких курьеров, отправлены патрулировать подступы к городу. Чтобы ловить восставших, если они попытаются убежать.

— А, — кивнул Велисарий. Бросил быстрый взгляд на смуглое лицо Шанги с поджатыми губами. — Отличный маневр — использовать лучшие силы для того, чтобы прочесать район после великой победы, которую на самом деле еще не одержали. Хотя, конечно, уже издан указ о победе. — Он почесал подбородок. — Со стыдом признаюсь, что я сам, хотя я-то конечно простофиля в военном деле, всегда использовал свои лучшие силы непосредственно в сражении.

Шанга снова выдал несколько хриплых смешков.

— И я! Ах, Велисарий, мы с тобой — просто дети у ног великого мастера. — Он покачал головой. — На самом деле имя господина Харши стоит в одном ряду с Александром Македонским и Ашокой.15

— Да, — согласился Велисарий.

Римский полководец осмотрел поле боя. На его опытный взгляд было очевидно: малва давно готовились к этой массированной атаке на восточную стену города.

— Как я вижу, господин Харша не особо ценит неожиданные атаки и обманные маневры, — заметил он.

Шанга презрительно скривил губы.

— Такие методы ниже презрения господина. Харши, — едко ответил раджпут — Тактика бандитов, как он их называет.

С минуту римский полководец и командир раджпутов смотрели друг на друга. Потом оба улыбнулись, слегка, но тепло, перед тем как Шанга вздохнул и отвернулся.

— Но ведь он — великий человек и не собирается перед кем-то прогибаться, — пробормотал раджпут. Пожал плечами — А с такой силой в его распоряжении ему, возможно, это и не требуется.

Теперь они были менее чем в двухстах ярдах от огромного шатра императора малва. Велисарию штаб Шандагупты показался сказочным. Словно он сам вдруг очутился в сказке. Ему никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного на поле брани. Даже очень надменный персидский император, даже древние Ксеркс и Дарий16 никогда не ставили такие невероятные сооружения на месте столкновения армий.

Шатер взметнулся вверх на целые шестьдесят футов, поддерживали его десять огромных шестов, скорее это были установленные вертикально огромные бревна. Множество тросов, толщиной в дюйм каждый, шли во всех направлениях. Они крепили шесты к земле. Сам шатер был сделан из хлопка — даже правитель малва не мог себе позволить шелковый — но все многочисленные входы в шатер закрывали полотна из шелка, шелковыми были также веревки и кисточки. Хлопковая ткань шатра поражала великолепным окрасом, сложными геометрическими узорами и тонкими оттенками.

К ним навстречу тронулся небольшой отряд йетайцев на лошадях. Судя по яркой форме, а также красным и желтым флажкам, украшавшим их копья, Велисарий узнал в них членов личной охраны императора. Говорили, охрана включает восемь тысяч человек, хотя, после быстрой оценки, Велисарий решит, что на поле брани собралось не более половины.

В это мгновение барабаны забили сигнал к наступлению. Первая шеренга пехотинцев малва начала движение — медленно. Наступление шло неровным темпом, не столько из-за недисциплинированности пехоты, а потому, что земля была вся изрезана траншеями и ямами, образовавшимися после попадания снарядов. Поэтому пехотинцы малва не могли выдержать ровную линию. Огромная численность армии добавила сумятицы. По оценкам Велисария в этой медленно наступающей толпе собралось около сорока тысяч пехотинцев, если не считать пять тысяч варваров-йетайцев, которые двигались в арьергарде.

Примерно три четверти солдат малва, неловко продвигающихся вперед по неровной местности, были вооружены традиционным оружием. Большинство пехотинцев отдавали предпочтение копьям и мечам, хотя у некоторых имелись боевые топорики и булавы.

Из ранних наблюдений Велисарий знал, что это оружие — дешевое и плохо сделанное, точно так же как и доспехи. Йетайцы подгоняющие простых солдат малва, были облачены в кольчуги и железные шлемы конической формы. Но пехотинцам приходилось довольствоваться кожаными доспехами с чешуйчатой броней на плечах. Шлемы представляли собой кожаные шапки, армированные чешуйчатой броней, правда надо отдать должное, они лучше защищали головы, чем доспехи — тело. Разница в щитах тоже оказалась поразительной. Щиты йетайцев, как и щиты римлян, были сделаны из прочного ламинированного дерева, укрепленного железными обручами, и имели железную выпуклость в центре. Щиты простых солдат малва, с другой стороны, выглядели просто жалкими: плетеная из ивняка основа, покрытая простой кожей.

Однако кроме массы простых солдат с традиционным оружием Велисарий заметил довольно большое количество людей с лестницами и гренадеров, вооруженных гранатами малва в форме пестика. У римлян это будет первая возможность посмотреть гранаты в действии, и Велисарий намеревался воспользоваться ею по полной.

Велисарий и Рана Шанга остановились, чтобы понаблюдать за наступлением. Уголком глаза Велисарий заметил, что приближающаяся патрульная группа йетайцев тоже остановилась. Но он мало обращал на них внимания, потому что его интересовало происходящее на поле брани. Велисария снова поразило состояние грунта. Как его вытоптали! Очевидно, осада продолжается давно и во время нее не происходило никаких сюрпризов. Именно такой тип грунта перед осаждаемым городом он считал оскорблением своим инстинктам ремесленника. И тут же стал продумывать альтернативные методы, которые попытался бы применить, если бы сам отвечал за осаду.

Или если бы командовал силами, защищающими город.

Тогда ему пришла в голову мысль, полусформировавшаяся идея, рожденная долгим опытом и недавно приобретенным знанием. Велисарий повернулся к Шанге.

— Мне кажется, несколько дней назад ты упомянул, что в Ранапуре всегда была развита горная промышленность?

— Да, — кивнул Шанга — Почти треть угля империи добывается здесь.

Велисарий прищурился и осмотрел грунт, по которому армия малва медленно продвигалась вперед. Он обратил внимание, что восставшие не встречали наступающих стрельбой из катапульт. На первый взгляд это казалось странным. Но в глубине сознания у него начала выкристаллизовываться смутная мысль.

Шанта обратил внимание на внезапную задумчивость полководца.

— Ты о чем-то размышляешь, Велисарий. Могу поинтересоваться, о чем?

Велисарий колебался какое-то мгновение. Несмотря на то, что ему нравился Шанга, раджпут был в конце концов будущим врагом. С другой стороны, в настоящий момент судьба Велисария и его людей завязана с раджпутами.

— Прости меня за то, что я скажу, Рана Шанга, но я нахожу методы осады малва несколько — как бы лучше выразиться? — простоватыми по римским меркам. Подозреваю, причина кроется в том, что большинство ваших войн велось в долине этой великой реки. Не думаю, что у вас есть опыт ведения военных действий в горной местности.

Шанга в задумчивости потрепал бороду.

— Возможно, и так. Конечно, я никогда не наблюдал за ведением осады римлянами. Но определенно одной из причин множества беспокойств, доставленных нам представителями маратхи — шип в нашем боку! — является их горная местность и их хитрые крепости на возвышенностях. Ведение осады в Махараштре в два раза сложнее, чем ведение осады на Гангской равнине.

Он внимательно посмотрел на римлянина.

— Ты что-то подозреваешь, — объявил Рана Шанга.

Велисарий снова колебался. Внимательно наблюдал за наступлением малва. Первая шеренга пехотинцев уже почти до половины преодолела ничейный участок земли протяженностью в пятьсот ярдов, который отделял передние траншеи малва от стены Ранапура. И все равно катапульты не стреляли.

Велисарий выпрямился.

— Мне тут кажутся важными три фактора, Рана Шанга. Во-первых, среди восставших есть опытные шахтеры. Во-вторых, они знали уже несколько недель — если не месяцев, — что основное наступление будет происходить с этой стороны. Очевидно, господин Харша не предпринимал никаких обманных маневров. В-третьих, не стреляют катапульты, словно они берегут оставшиеся запасы пороха.

Он почесал подбородок.

— На самом деле теперь, размышляя на эту тему, мне кажется, что восставшие в последние дни очень мало стреляли из катапульт. Ты не знаешь случайно, отправлял ли господин Харша саперов-минеров на контрминирование?

Ответ стал очевиден по выражению непонимания на лице Раны Шанги.

Велисарий все еще колебался. Подозрение, зарождавшееся у него в сознании, пока не сформировалось полностью. Большую его часть составляли догадки. Велисарий ничего не мог утверждать с полной уверенностью. Возможности пороха и его использования на поле брани все еще являлись новым и в основном теоретическим знанием для Велисария. Он даже не был уверен, что…

Грани неистово засверкали. Человеческие поля сражений для Эйда являлись полностью теоретическим понятием. (И к тому же абсолютно странными для кристаллического сознания.) Но теперь странная идея, формирующаяся в мозгу Велисария, наконец сформировалась достаточно, чтобы Эйд ее уловил. Знание всей истории прорвалось сквозь грани.

«Опасность! Опасность!».

Велисарий с трудом сдержал крик из-за силы видения, ворвавшегося к нему в сознание.

Туннель — много туннелей — подземных, укрепленных деревянными балками и досками. Люди в синей форме и шлемах устанавливают ящики с палками — нет, не палками, а какими-то приспособлениями, сделанными на основе пороха, — по всей длине этих туннелей. Ставят их один на другой. Устанавливают запалы. Уходят.

Наверху. Солдаты в серой форме на крепостном валу.

Внизу. Горят запалы.

Наверху. Пришел Армагеддон.

Велисарий спрыгнул с лошади. Посмотрел на катафрактов и слегка мотнул головой. Трое фракийцев тут же последовали примеру полководца. К счастью, римляне сегодня не надели все доспехи. Если бы они облачились в броню и взяли все оружие катафрактов, то им было бы сложно спрыгивать на землю без помощи товарища и невозможно сделать это быстро.

— Может, я и не прав, Рана Шанга, но я очень рекомендую тебе приказать своим людям спешиться, — тихо сказал Велисарий. — Если бы я командовал восставшими в Ранапуре, я бы проложил под этим участком ничейной земли подземные ходы и наполнил бы их всем порохом, который у меня остался.

Рана Шанга уставился на поле брани. Теперь вся масса пехотинцев малва находилась на участке шириной в полторы мили и двести ярдов длиной. Исчезло даже подобие какого-либо построения. Наступающая армия недалеко ушла от дезорганизованной толпы. В арьергарде йетайцы двигались взад и вперед, подгоняя отстающих. Их усилия только добавляли сумятицы.

Это была идеальная цель для катапульт. Но катапульты не стреляли.

Смуглое лицо Шанги слегка побледнело. Он повернулся в седле и стал выкрикивать приказы своим подчиненным. Несмотря на удивление, хорошо дисциплинированные раджпуты тут же подчинились. Через десять секунд все пятьсот раджпутов стояли на земле, держа коней под уздцы.

Велисарий заметил, как небольшое конное подразделение йетайцев смотрит на них с удивлением. Командир йетайцев нахмурился и начал что-то кричать.

Его слова потерялись в шуме. Миру пришел конец.

Велисария бросило на землю. По полю пронеслась серия взрывов. Даже на таком расстоянии звук больше походил на удар, чем на шум. Лежа на боку и глядя на Ранапур, Велисарий увидел, как вся армия малва исчезла в облаке пыли. Сквозь пыль, разрывая солдат на части, летело множество предметов. Большинство из них, как мрачно понял Велисарий, было тем, что Эйд называл шрапнелью. Но сила взрывов оказалась настолько невероятной, что практически все представляло смертельную опасность.

Все еще полуоглушенный Велисарий наблюдал за полетом щита — хорошего щита какого-то йетайца, единым круглым куском дерева, армированным железом. Щит летел по воздуху, словно диск, выпущенный гигантом. Отряд йетайской конницы, который приближался к ним, все еще пытался успокоить своих коней. Летящий щит обезглавил их командира точно так же, как фермерша отрубает голову курице. Мгновение спустя на все подразделение йетайцев обрушился град различных обломков.

Обломки падали и среди раджпутов и римлян. Однако потери были легкими, в основном потому, что люди уже спешились и смогли упасть на землю до того, как обломки прилетели. В основном раджпуты пострадали от копыт испуганных и раненых лошадей.

После первых секунд, когда он впал в состояние шока, Велисарий понял, что мысли возвращаются.

«Первый закон войны с использованием пороха: ложись на землю», — подумал он.

На него упали какие-то обломки. Он свернулся калачиком, стараясь по возможности прикрыть все тело щитом.

«Ложись как можно ниже».

У него создалось впечатление, что некое племя карликов молотит по нему молоточками.

«Как бы мне хотелось, чтобы рядом была нора. Или лопата, чтобы ее выкопать».

«Их назовут одиночные окопы. Солдаты будут автоматически выкапывать их — так естественно, как дышат», — пришел ментальный импульс от Эйда.

Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.

«Верю», — мысленно ответил Велисарий. И попытался представить лопаты.

Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.

Эйд послал ему в сознание образ. Небольшая лопатка, способная складываться в месте соединения с черенком. Легко переносится в солдатском вещмешке. Называется саперная лопатка.

Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.

«Это первое, что мы начнем делать, когда вернемся в Рим».

Удар. Удар. Удар. УДАР.

«Самое первое».

Взрывы прекратились. Велисарий осторожно поднял голову. Затем выбрался целиком из-под покрытого камнями и кусками земли щита. Скорчив гримасу, сбросил с ноги кусок кровавого месива.

Посмотрел на своих катафрактов. Все трое, увидел он с облегчением, тоже поднимались на ноги. Казалось, никто из них не ранен, только взгляды пока обалделые. Лошадь Менандра лежала рядом, слегка дергая ногами. Судя по виду несчастного животного, Велисарий решил, что кобыла сломала шею, падая на землю. Другие лошади римлян отсутствовали — они, как он предположил, сейчас в составе обезумевшего табуна несутся на восток. Оглядевшись вокруг, понял, что никому из раджпутов не удалось удержать своих коней. Как он подозревал, большинство даже не пытались. А те, кто пытались, вероятно, получили копытами за свои попытки.

В нескольких футах из-под своего щита на ноги поднимался Рана Шанга. Его качало. Но основное внимание Велисария было направлено на поле боя, где прозвучали невероятные взрывы.

Раньше это было ничем непримечательное место. Голая земля, изрезанная траншеями и земляными укреплениями, усеянная небольшими воронками от снарядов, выпущенных катапультами. Теперь она казалась видением из кошмарного сна, словно боги решили вырыть огромные ямы и наполнить их трупами.

Тела, тела и тела. Куски тел. Куски кусков тел. Куски, принадлежность которых к какой-либо части тела невозможно определить. Но красные куски мяса. Плоть, растерзанная до неузнаваемости.

Однако к своему удивлению Велисарий увидел, что многие солдаты малва пережили этот кошмар. На самом деле через несколько секунд наблюдения за шевелящейся массой тел он понял: выжило больше половины, хотя многие ранены, большинство в полубессознательном состоянии и, как он подозревал, все оглушены. Его собственный слух еще не восстановился полностью, в ушах звенело.

«Не могу поверить, что кто-то мог выжить».

«Это типично, — пришел ментальный импульс от Эйда. — Всегда люди будут удивляться, как многие пережили самую страшную бомбежку».

И Эйд послал ему в сознание следующую картину:

Люди в форме, в стальных шлемах. Огромная масса людей, идущих в атаку по местности, очень напоминающей ту, которая простиралась перед ним. В руках несут оружие, которое, как Велисарий знал, называется винтовками, с прикрученными к ним штыками. В дополнение к оружию они шатаются под непомерным весом. Велисарий узнал гранаты, патронные ленты, запасы еды, контейнеры с водой, лопатки и увидел странные предметы, чем-то напоминающие маски, которые он раньше никогда не видел. Пока они шли в атаку, вокруг произошло бессчетное количество взрывов. Бойня была жуткойтакой, какую ему никогда не доводилось наблюдать, несмотря на весь его военный опыт. Тем не менее они шли в атаку. Продолжали идти. Продолжали идти.

«Ее назовут битва на реке Сомме.17 Она начнется в день, который в будущем будет считаться первым июля 1916 года. В этой атаке, в первый день, погибнут двадцать тысяч человек. Еще двадцать пять тысяч будут ранены. Но большинство выживут и снова пойдут в атаку на следующий день».

Велисарий покачал головой.

«Как?..».

«Мы не знаем. Мы не до конца понимаем людей, даже Великие не до конца понимают. Но вы это сделаете. Вы будете делать это снова, и снова, и снова. И вы выживете, снова, и снова, и снова. Мы не знаем как. Но вы выживете».

Странно, но именно упоминание. Великих привлекло внимание Велисария.

«А. Великие — люди?».

Эйд только однажды мельком показал ему эти странные существа. Великих. Которые являлись в некотором роде создателями — или предателями? — будущего кристаллического разума, к которому принадлежал Эйд. Но в видении Эйда. Великие были светящимися гигантами, подобными китам с крыльями, плывущими по небесам, и даже отдаленно не напоминали людей.

Отвечая, Эйд колебался.

«Мы так думаем. Новые боги говорят, что они — последняя гнусность против человечества».

Новые боги. Велисарий помнил мелькающие образы, которые ему показал Эйд. Гигантские, красивые, идеальные, безжалостные лица в небе. Они пришли на Землю, чтобы разбить кристаллы и вернуть их в рабство.

Он уже начал задавать следующий вопрос, но сразу же выкинул из головы проблему Великих. Сработал инстинкт полководца. Стычка была неизбежна. Он уже видел первые волны, идущие через отдаленную разбитую стену Ранапура. Тысячи восставших жителей Ранапура бросились в атаку на выживших после взрывов представителей малва. Безжалостно убивали их, кричали, как сумасшедшие.

Восставшие не теряли времени зря. Они прорубали себе дорогу сквозь массу малва, имея перед собой определенную цель. Бойня была лишь побочным продуктом атаки.

Цель этого неистового броска была очевидна. Велисарий повернул голову. Шатер императора малва все еще стоял — в большей или меньшей степени, хотя часть шестов, на которых он держался, завалились и яркая ткань оказалась порвана во многих местах долетевшими до шатра камнями и обломками. Но Велисарий думал, что находившиеся внутри этой грандиозной структуры, вероятно, выжили, как и большинство из охранявших его четырех тысяч йетайцев.

Он опять повернул голову и уставился на идущих в атаку жителей Ранапура. По его оценкам их насчитывалось около десяти тысяч. На самом деле количество солдат малва, выживших после взрывов, все еще превышало количество атакующих. Но теперь оно не имело значения. Выжившие малва выглядели оглушенными овцами — в том, что касается их способности оказать сопротивление. Даже выжившие йетайцы не отличались от оглушенного скота. Они падали под ударами наступающих горожан, почти не поднимая рук и не пытаясь защититься. Большинство просто разбежалось в стороны, чтобы дать восставшим нестись сквозь их ряды. За то время, пока Велисарий наблюдал на восставшими, те почти полностью прорвались сквозь ряды основной группы войск малва. Теперь между восставшими и ненавистным императором не осталось никого, кроме охранников-йетайцев.

Рядом с ним раздалось шипение. Велисарий повернул голову и увидел, что Рана Шанга тоже мгновенно оценил ситуацию.

Пятьсот кавалеристов-раджпутов. Теперь без лошадей, но все еще живые и способные драться.

Мгновение карие глаза Велисария смотрели в черные глаза Шанги.

«И четверо римлян. Которые являются будущими врагами малва».

Лицо Шанги абсолютно ничего не выражало. Но Велисарий в это мгновение понимал этого человека, как себя самого.

— Я дал клятву, — объявил Шанга.

Велисарий кивнул.

Шанга стал выкрикивать приказы. Ничего сложного. Просто обычные указания:

— Туда! Прямо сейчас!.

Раджпуты побежали к шатру императора, стоявшему в ста пятидесяти ярдах. Они срезали угол через поле брани. Их скорость произвела на Велисария впечатление. Лишь немногие кавалеристы способны развить такую скорость. Им удастся добраться до нужного места, чтобы занять позиции, гораздо раньше, чем восставшие добегут до шатра. Пятьсот раджпутов и четыре тысячи йетайцев против десяти тысяч восставших, каждый из которых намерен убить императора.

«За что я их совсем не виню, — мрачно подумал Велисарий. — Но проблема остается: что делать нам, римлянам?».

Теперь трое катафрактов сгрудились вокруг него. Они уже отошли после взрывов. Все трое смотрели на полководца, ожидая приказов.

Это был один из немногих моментов в жизни Велисария, когда он не мог быстро принять решение. Он не обязан помогать малва. Как раз наоборот — они ведь его будущие враги, причем враги, которых он презирал. Его симпатии лежали на стороне восставших. Да, он стал уважать Рану Шангу и раджпутов, и ему будет жаль, если их порубит на куски надвигающаяся масса восставших. Но… Велисарий мысленно пожал плечами. Он видел, как другие люди, которых он уважал, погибали в бою. Некоторых из них, персов например, он убивал лично. Это было его долгом, выполнять который он поклялся своему императору.

Так в чем теперь заключается его долг? Велисарий попытался просчитать истинные интересы Рима. Ответ казался простым: пусть император малва умрет. Для римлян лучше от него избавиться. Но Велисарий знал и о тонкостях, которые лежали за пределами простого уравнения. О сложностях, которые все еще оставались туманны, чтобы он мог их полностью понять и оценить.

Впервые после того, как Михаил Македонский принес ему кристалл, Велисарий обратился к нему за помощью в конкретной ситуации.

«Эйд! Что мне делать?»

На мгновение грани застыли, прекратив бесконечное движение. Это был момент статического равновесия, пока сущность по имени Эйд пыталась интерпретировать вопрос. Вопрос включал то, что люди называют тактикой, а ее Эйд понимал очень плохо. Эйд попытался прямо решить задачу, тут же потерпел поражение и мгновенно понял, что не в состоянии дублировать человеческий ход мыслей. Эйд полностью отказался от попытки и повел грани вокруг препятствия. Точно так же специалист по игре в го может подходить к вставшей во время игры проблеме.

Сквозь разум Велисария пролетел каскад мыслей и образов.

«Император — не ключевая фигура, так или иначе», — пришел мысленный импульс.

Потом последовал монтаж из истории. Различные типы империй, созданных человечеством на протяжении веков. Империи, которые полностью зависели от выживания одного человека. Велисарий знал об Александре Македонском, но не знал Тамерлана. Последний — просто чудовище. Других тоже не знал. Империи, основывавшиеся на твердой бюрократии и прочно обосновавшейся правящей элите. Рим. Китай. Смерть одного императора ничего не значила, потому что на его место всегда придет другой. Империи в переходный период, когда новые правящие круги формируются вокруг старой династии.

«Сфокусируйся. Здесь. Малва здесь».

Быстро мелькающие образы стабильности династии малва, боковой ветви династии Гуптов. Велисарий внезапно понял — впервые — положение таких людей, как Венандакатра и Харша. И других, подобных им. Некоторые из них были способными и умными, другие — нет. Но все они занимали положение, дающее власть. Они связаны кровными узами и имеют родство с правящей династией. У них нет прав на престол, но их положение и богатство полностью зависит от продолжения династии. В каком-то смысле они сами — династия и проследят за тем, чтобы она выжила.

«Император не имеет никакого значения. Он умрет, его место тут же займет следующий. Малва выживут. Ранапур падет. Персия падет. Рим падет. Нужно найти и уничтожить Линка».

Имя было Велисарию незнакомо.

«Кто такой Линк?» — спросил Велисарий.

«Не кто, а что. Линк — это…»

Еще один монтаж. Странные образы. Казалось, это машины. Но машины, которые ничего не делают, только думают.

«Машины, да. Не думающие. Машины не думают. Машины назовут компьютерами. Они не думают, они считают. Думают люди. Думают кристаллы»

«Но как он может быть нашим врагом, если он не…»

«Орудие. Орудие новых богов. Посланное назад во времени, чтобы изменить…»

Мысль раскололась на куски. Велисарий уловил только фрагментарные образы неясной борьбы в далеком будущем между новыми богами и Великими. Он ничего не понял из борьбы, но один удивительный факт до него дошел: и Великие, и новые боги в некотором роде человечны.

Он почувствовал нарастающее отчаяние Эйда и знал: кристаллическая сущность пытается передать идеи, которыми ни она сама, ни Велисарий еще не готовы обмениваться. К полководцу вернулась обычная решительность.

«Неважно. Линк в шатре?»

«Возможно»

Решение пришло мгновенно. Сбор информации все еще оставался главнейшей целью. Когда Велисарий повернулся к своим катафрактам, то понял: прошло всего несколько секунд.

— Мы поможем малва, — объявил он.

Его катафракты тут же собрались броситься вперед, но Велисарий жестом остановил их.

— Нет, не так. Еще четыре меча сами по себе роли не сыграют, — он показал вниз по склону на Ранапур. Наступающие горожане уже прорвались сквозь ряды армии малва и начинали взбираться вверх по склону. Огромное количество солдат малва и йетайцев, которые никак не пострадали ни от взрывов, ни от атаки восставших, все еще не пришли в себя на взорванном участке земли перед Ранапуром.

— А вот они могут сыграть роль.

Валентин с Анастасием поняли мгновенно. Два ветерана побежали вниз по склону, держа в руках мечи. Они свернули влево, чтобы не попасться на пути продолжающей наступление орде восставших.

За ними последовали Велисарий и Менандр. Смущение молодого катафракта было так очевидно, что Велисарий с трудом сдержал смех.

— Ты размышляешь, как нам удастся заставить малва выполнять наши приказы? — спросил он. — И тем более йетайцев?.

— Да. Я не…

— Смотри, Менандр. Смотри и учись. Настанет день, когда тебе потребуется собирать и наводить порядок среди разбитого войска.

Велисарий остановился, чтобы привести в норму дыхание. Теперь, после того как опасность случайной встречи с восставшими миновала, Валентин с Анастасием увеличили темп. Даже для людей в такой прекрасной физической форме бежать было нелегко. Да, они сегодня не надели все доспехи. Но находились в жаркой Индии. Жара заменяла доспехи.

— Смотри, — повторил Велисарий. — И учись. — Отдышался. — Главное — это полная уверенность и властность. — Пауза. — Испуганные и потерявшие ориентиры солдаты тут же на них отреагируют.

Они почти добрались до первых групп солдат малва. Велисарий заметил поблизости небольшую группку йетайцев, обогнал Валентина с Анастасием и сконцентрировал свое внимание на йетайцах. Стал махать мечом в направлении императорского шатра и выкрикивать приказы.

На прекрасном йетайском, без какого-либо акцента.

— Стройте этих вонючих трусливых ублюдков!.

Йетайцы уставились на него Велисарий показал мечом на толпу простых солдат малва, бесцельно шатающихся менее чем в пятидесяти ярдах от них.

— Вы слышали меня! Стройте это бесполезное дерьмо! Восставшие атакуют императора!

Они начали его понимать. Как один, йетайцы гневно уставились на простых солдат. Мгновение спустя они уже занялись привычным делом, организуя пехотинцев и подгоняя их вперед.

Валентин с Анастасием уже повторяли действия полководца. Ветераны не говорили по-йетайски, но для их целей хватило и примитивного хинди. Через несколько минут римляне и триста йетайцев, реорганизованных в небольшие подразделения, уже выстроили и погнали вперед более двух тысяч простых солдат малва. Со своей стороны простые солдаты малва почти не возражали, в особенности после того, как йетайцы продемонстрировали свою готовность убить любого, кто будет колебаться или попытается сбежать.

Менандра поразил успех маневра. Он сам попытался скопировать действия полководца и ветеранов. Нельзя сказать, что добился такого же успеха, но и полным провалом его действия назвать нельзя. Только один раз йетайец засомневался в правомочности действий римлян. Менандр решил, что это один их командующих — если он правильно прочитал знаки отличия на его форме. Но он не был уверен, да и форма йетайца вскоре оказалась полностью залита кровью. Меч Валентина отрубил левую руку йетайца и пронзил грудную клетку до половины.

Теперь небольшая, только что сформированная армия Велисария двигалась вверх по склону. Простые солдаты малва находились впереди. Шли они такими неровными шеренгами, но их с трудом можно было назвать воинским подразделением. Но они все равно двигались вперед, с оружием в руках, сфокусировав взгляды на восставших, нацеленных на охранников императора у шатра, примерно в двухстах ярдах впереди. За ними шли йетайцы. Воинское построение степных варваров было немногим лучше, чем у пехоты, но к йетайцам вернулась их обычная ярость и желание показать себя. Они безжалостно гнали вперед солдат малва.

Шествие замыкали четверо римлян, которые внимательно наблюдали за ситуацией в целом.

Менандр теперь шагал широкими шагами рядом с Анастасием и Валентином. Он все еще держал рот открытым.

Анастасий рассмеялся.

— Видишь, парень? — пророкотал гигант. — Разбитые войска подобны овцам. А что касается йетайцев…

— Сутенеры, — улыбнулся Валентин — Всего лишь трахнутые сутенеры.

Менандр покраснел, закрыл рот. Молодой катафракт уставился вперед, через массу малва и йетайцев перед ним. Он видел шатер, теперь наполовину лежащий на боку, но мог только почувствовать ярость битвы, которая разворачивалась между восставшими и охранниками императора.

— Нас все равно меньше, — сказал он.

Анастасий посмотрел на него сверху вниз. Одобрительно. В голосе парня не было страха, просто констатация факта на основании расчетов, сделанных не замутненным страхом умом.

— Правильно, парень, — огромный фракиец быстро оглядел маленькую армию, которую они гнали перед собой. — Но мы ударим по восставшим сзади, и они окажутся между двух огней. И…

— Они думают, что находятся на грани победы, — добавил Валентин. — Шок от неожиданной атаки сыграет решающую роль.

Менандр вспомнил сражение с пиратами на корабле, перевозившем посла малва. Во время того сражения его серьезно ранили, но он находился в сознании и видел, как быстро упал боевой дух пиратов, когда Велисарий провел неожиданную контратаку. Он кивнул и крепче сжал рукоятку меча. Теперь от места схватки перед шатром их отделяло менее ста ярдов.

— Всегда помни вот что, парень, — прошипел Валентин. — Никогда не считай сражение выигранным, пока ты не заплатил за свой первый кубок вина на праздновании победы. Не заплатил, учти, потому что захваченное у врага вино способно сыграть с тобой плохую шутку. Враг может вернуться и перерезать тебе горло, пока ты еще не успел его допить.

Анастасий уже собрался что-то добавить к этой ветеранской мудрости, но его слова потонули во внезапном шуме. Солдаты малва начали атаку, выкрикивая свои воинские кличи. Теперь Менандр ничего не видел, кроме йетайцев впереди себя и остатков шатра, маячивших вдали. Сразу после воинских кличей малва резко вскрикнули восставшие. Они кричали от удивления и страха. Мгновение спустя раздался металлический лязг клинков, который добавил к шуму погребальную песню. Затем тут и там послышались взрывы гранат, которые ни с чем не спутаешь.

Менандр попытался прорваться вперед. Велисарий рукой остановил его.

— Нет, — приказал он. — Пусть малва сами сражаются. Мы привели им армию. Пусть они ее используют или не используют. Наша задача выполнена.

В следующее мгновение Менандр заметил, как взгляд полководца словно ушел внутрь себя. Глаза перестали фокусироваться. Молодой катафракт задержал дыхание. Он знал, что видит, он уже много раз становился свидетелем подобного, но все равно каждый раз испытывал чувство глубокого религиозного благоговения. Великий полководец разговаривал с Талисманом Бога.

Как и обычно, общение длилось недолго. Когда Велисарий снова сфокусировал взгляд на катафрактах, он был острым, как и всегда.

— Но оставайтесь наготове, — приказал он. — Может наступить момент, когда нам потребуется броситься вперед. Если удастся, я хотел бы оказаться рядом с императором.

Он посмотрел в сторону, изучая место схватки, и хитровато улыбнулся.

— А пока, Менандр, будь добр — прихвати-ка вон ту гранату, валяющуюся вон там. И еще одну. Как вор, вышедший на дело ночью Мне бы хотелось взять несколько штучек домой.

Менандр быстренько спрятал две гранаты у себя в тунике. Вроде бы никто его не видел. Затем после минутного раздумья подвязал тунику пропитанным кровью куском ткани, оторванным от туники мертвого пехотинца малва.

Валентин нахмурился.

— Это не самая лучшая идея, парень, — проворчал он. — Докторам малва может захотеться осмотреть твою «рану».

Анастасий фыркнул и уже собрался что-то сказать, но Менандр оборвал его:

— У малва нет докторов. По крайней мере полевых хирургов. Если тебя ранили во время битвы — тебе сильно не повезло, — он пожал плечами, не по годам жестоко. — Сам себя зашивай или попроси друга.

Валентин тихо присвистнул.

— Ты шутишь? — его худое лицо в этот момент больше, чем обычно, напоминало морду ласки. — Я думал они — цивилизованные люди!

Во время разговора Велисарий ни разу не спустил глаз с разворачивавшегося перед ними сражения. Но он резко ответил Валентину.

— Они цивилизованны, Валентин. Именно это и делает их опасными.

Шум битвы усиливался. Внезапно впереди них в рядах малва появились проемы. Римляне впервые смогли наблюдать за самой схваткой.

Одного взгляда хватило. Проемы образовались благодаря восставшим, которые пытались бежать. Малва преследовали их. Восставших разбили, они сломались, оказавшись между смелыми охранниками императора и неожиданно появившимся сзади подкреплением. Полуорганизованные подразделения с обеих сторон быстро превратились в кружащийся хаос, группки дезорганизованных людей, режущих друг друга. Теперь началась бойня. Восставших все еще было больше, чем приверженцев династии, но это не играло никакой роли. Как и всегда, убегающие с поля боя солдаты становились легкой добычей.

— Следуйте за мной, — приказал Велисарий.

Полководец широкими шагами стал пробираться сквозь хаос впереди, проталкиваясь сквозь толпу. Его катафракты шли по бокам и очень внимательно следили за окружающей обстановкой, готовые убить кого угодно — восставшего или приверженца династии — который посмеет хотя бы косо посмотреть на Велисария. Один раз Валентин положил восставшего. Солдат не атаковал их, он просто искал путь к спасению. Но в своем отчаянии восставший несся на Велисария, размахивая мечом, пока Валентин не воткнул меч ему в сердце. Анастасий убил одного йетайца. Варвар стоял у них на пути и кричал, его глаза казались безумными от ярости. Йетайец даже не смотрел в их сторону, но обезумел от жажды крови, и ветеран знал: этот йетайец атакует любого, кто покажется ему не своим. Анастасий не дал ему такой возможности.

Теперь они оказались у самого шатра, или того, что от него осталось, перебирались через тела мертвых или раненых йетайцев и раджпутов, которые умерли или были изувечены, защищая императора. Им пришлось обрубить запутавшиеся веревки и прорезать дыру в ткани, чтобы войти внутрь.

Внутренняя часть шатра представляла собой фантастическую сцену. С одной стороны человеческие кишки оказались нанизаны на ручки красивой вазы великолепной формы. С другой стороны остатки еще одной вазы были заполнены мозгами мертвого йетайца, его пробитый череп лежал у ее основания. Римляне обошли небольшую груду из трех безжизненных тел — раджпута и двух восставших, которые соединились не только в смерти, но еще и оказались прикрыты общим саваном — оторвавшимся куском шелка.

Затем они столкнулись со странным препятствием — одним из огромных шестов, удерживавших шатер. Он теперь лежал поперек пути подобно упавшему в лесу дереву. Здесь шла жестокая схватка. Йетайцы использовали упавший шест как баррикаду. Валялось много трупов йетайцев, перекинувшихся через шест, но их количество не шло ни в какое сравнение с горой изуродованных трупов восставших, наваленных горой с другой стороны баррикады.

Никакого другого пути не было — требовалось перебираться через гору трупов. Римляне перебрались. Велисарий и ветераны — с холодными, ничего не выражающими лицами опытных воинов, Менандр же побледнел и скорчил гримасу. Почти у вершины горы трупов Менандр увидел тело мертвого горожанина. Это был мальчишка не более чем пятнадцати лет. Невидящим взором он смотрел на провисающий у него над головой шелк. Ему вспороли живот — или копьем, или мечом. Но Менандра потряс не вид вывалившихся кишок, а грудная клетка — такая же хрупкая и отощавшая, как у бездомного котенка.

Несмотря на хитрый маневр восставших, Менандр внезапно понял что сегодняшняя атака стала результатом только одного отчаяния Ранапур голодал.

— Мы не на той стороне, — пробормотал он.

Он думал, что его никто не слышал, но ответ Валентина последовал мгновенно:

— Терпение, парень, терпение. Мы вскоре будем перебираться через тела малва.

Для разнообразия голос ветерана звучал мягко. Валентин огрубел после долгого опыта участия в военных действиях, но он не был бессердечным. Он все еще помнил свое первое поле брани после завершения бойни. Во время той схватки его собственные кишки не присоединились ко многим разбросанным вокруг. Даже молодым парнем Валентин был невероятно смертоносным. Но когда битва закончилась, содержимое желудка тут же вылетело из него. И он не мог прекратить блевать, пока не потерял сознания.

Перебравшись через шест и гору трупов, римляне оказались в пустом пространстве. Они добрались до центра шатра. Стоять оставались всего четыре шеста, которые поддерживали часть крыши примерно в пятнадцати футах над землей. Участок тускло освещался — только солнечными лучами, которые пробивались сквозь порванную или разрезанную ткань.

Теперь стоны и крики, доносившиеся снаружи, казались тише. И впервые после того, как римляне вошли в шатер, им удалось встретить живых людей. Живых йетайских охранников — и настороже. Увидев римлян, восемь йетайцев загорелись гневом и начали окружать их. Обнаженные мечи в их руках были покрыты кровью.

Велисарий уже собрался открыть рот, но вмешался резкий голос.

— Остановитесь! — приказал Рана Шанга. — Это римляне. Гости императора.

Мгновение спустя командир раджпутов вышел из затемненного угла и встал между римлянами и йетайцами. Его самого практически полностью покрывала запекшаяся кровь, кровью пропиталась борода, в сапогах похлюпывало. Но любой, кто в эти минуты смотрел на величественно державшегося мужчину, не стал бы сомневаться: кровь не его.

Шанга посмотрел на йетайцев сверху вниз и поднял меч. Меч, как и сам мужчина, был покрыт кровью.

— Опустите мечи! — рявкнул он. — Или я сам вас сейчас порублю!

Йетайцам, несмотря на все другие недостатки, трусость была несвойственна. Но против Шанги они выглядели, как шакалы против тигра.

Шанга даже не стал ухмыляться. Он повернулся и поклонился римлянам. Провел мечом по воздуху, делая приглашающий жест. Вежливость, проявленная таким образом, выглядела несколько комично и мрачно одновременно, поскольку вслед за летящим по воздуху мечом летели капли незасохшей и кусочки запекшейся крови.

— Добро пожаловать, Велисарий, — Шанга взял меч левой рукой — от ножен толку больше не было — они оказались разбиты — и шагнул вперед, протягивая вперед правую руку. — Благодарю вас. От имени нас всех. Я видел контратаку. Именно она спасла нас.

Искреннюю теплоту в рукопожатии нельзя было ни с чем спутать. А также тепло двух пар темных глаз, которые смотрели друг на друга — на равных, потому что оба были высокими людьми. Но Велисарий, встретившись взглядом с Шангой, также понял стоявший в его глазах вопрос.

— Я тоже давал клятву, — произнес он тихо.

Шанга нахмурился.

— Другому императору, — римлянин говорил почти шепотом.

Раджпут прекратил хмуриться в удивлении, теперь он все понял. Тогда Велисарий почти пожалел о своих словах, поскольку знал, что открыл слишком многое. Шанга, не сомневался Велисарий, не понимал, почему римлянин поступил так, как поступил. Но он также был уверен, что раджпут его прекрасно понимает — как человека. А никого не следует бояться так, как врага, который тебя понимает.

Мгновение два будущих врага смотрели друг на друга. Затем губы Шанги изогнулись таким образом, что получившаяся улыбка удивительно напомнила наблюдавшим за ним катафрактам хитроватую улыбку их собственного полководца.

— Значит так, — произнес Шанга очень тихо — его слышал только Велисарий. — В защиту Венандакатры всегда говорят, что он не дурак. Говорят, он только спасает лицо. — Раджпут улыбнулся шире. — Похоже, у великого господина в конце концов и спасать-то нечего.

Велисарий ничего не ответил. Слегка пожал плечами, слегка вопросительно приподнял брови, сам хитровато улыбнулся.

Шанга отвернулся.

— Ты хочешь встретиться с императором? — спросил он. — Не думаю, что теперь придворные станут возражать. Навряд ли они смогут отказать в аудиенции человеку, который только что спас их головы.

Велисарий последовал за раджпутом в угол шатра, отгороженный баррикадой из мебели. Там было очень темно. Солнечный свет практически не проникал. Но Велисарий рассмотрел сидящего на полу человека средних лет, невысокого роста, плотного телосложения, одетого в богатые шелковые одежды. Его окружали другие люди примерно того же возраста и одетые почти так же. Одним из них был Венандакатра. Лицо Подлого Велисарий с трудом узнал. Теперь в нем не осталось ничего зловещего, обычное выражение заменил полубезумный ужас.

— Ты должен извинить императора за то, что он не может принять тебя подобающим образом, — тихо сказал Шанга. — Я воспользовался его троном при строительстве баррикады.

Раджпут прошел вперед. Император и его придворные посмотрели на него снизу вверх. Под смуглой кожей индусов заметно просматривалась бледность. Лица вытянулись.

— Ваше Величество, могу ли я представить вам полководца Велисария, посла из Рима? Мы обязаны ему нашими жизнями. Он организовал контратаку, которая сломила восставших.

В это мгновение в сознание Велисария ворвался ментальный импульс Эйда — так резко и жестко, как меч входит в тело.

«Ты должен посмотреть ему в глаза. Я должен увидеть глаза императора»

Велисарий шагнул вперед, опустился на колени и простерся ниц перед императором малва. Затем поднял голову и уставился прямо в глаза Шандагупты с расстояния в два фута.

Маленькие глазки, близко посаженные, темно-карие. Немного затуманенные, словно разум за ними все еще находился в состоянии шока. Что, как подумал Велисарий, так и есть. Он подозревал, что император малва никогда не смотрел смерти в лицо с такого близкого расстояния.

Кроме этого Велисарий ничего не увидел.

Мгновение спустя Эйд высказал свое мнение. Отстраненно и безразлично.

«Ничего. Линка тут нет. Это только император.»

Велисарий с трудом сдержал смех.

Глава 6


— Они — настоящие звери! — рявкнул Менандр.

Молодой катафракт имел естественный светлый цвет лица. Светлая кожа вместе с рыжеватыми волосами и голубыми глазами были продуктом готской крови, которая текла у него в венах, как и у многих фракийцев. Теперь цвет кожи не был светлым. Он стал полностью белым. Частично от тошноты. Но в основном, как думал Велисарий, от чистой ярости.

— Они убивают даже детей. Младенцев!

В отличие от Менандра цвет лица полководца сохранял свой естественный светло-оливковый оттенок. Он не мог не слышать звуков бойни, даже с расстояния в милю. И хотя — в отличие от. Менандра, которого притягивало жестокое любопытство — полководец не отправился смотреть на бойню в Ранапуре, он без труда мог представить сцену. Как и двое ветеранов, он видел подобное раньше. Более чем один раз, правда, но никогда в таких масштабах.

Четверо римлян стояли изолированной маленькой группкой прямо перед входом в шатер императора малва. Его новый шатер, который поспешно соорудили за четыре дня, пока грабили Ранапур.

Теперь с разграблением Ранапура было практически покончено. Не из-за внезапной милости со стороны малва, а просто потому, что малва убили практически всех в городе. Даже, как сказал Менандр, младенцев.

Шел пятый день с тех пор, как малва наконец прорвались сквозь оборону города. Успешная атака произошла утром после того, как Велисарий и его люди помогли отразить атаку восставших. Та вылазка была последним броском Ранапура.

— Это наша вина, — прошептал Менандр.

Велисарий успокаивающе положил руку на плечо катафракта.

— И да, и нет, Менандр. Даже если бы восставшие убили императора, Ранапур бы все равно пал. Возможно, только через несколько недель, но преемник Шандагупты проследил бы за этим.

Очевидно, его слова не принесли облегчения. Велисарий легко вздохнул и развернул молодого катафракта, чтобы тот смотрел прямо ему в лицо. Но глаза парня смотрели в землю.

— Взгляни на меня, Менандр, — приказал он.

Катафракт с неохотой поднял голову. Велисарий едва не отпрянул от горечи и непроизнесенного укора, стоявших в молодых глазах.

— Если в этом и есть вина, то моя, а не твоя, Менандр. Я — твой полководец и я отдавал приказ.

Менандр сжал челюсти и отвернулся. Сзади подошел Валентин.

— Это полная чушь, полководец, дерьмо, если ты простишь мои грубые слова, — произнес он резким тоном. — Вот это ты не приказывал.

Ветеран уже собрался что-то добавить, но Велисарий жестом попросил его помолчать.

— Дело не в этом, Валентин. Я знал, что подобное случится, когда отдавал те приказы, которые отдал. Как и раньше приказывал своим войскам штурмовать город, который отказывался сдаться.

— Это все равно не одно и то же, — пророкотал Анастасий. — Да, бывали случаи, когда твои войска выходили из-под контроля во время разграбления города. Не знаю ни одного полководца, которому бы всегда при таких обстоятельствах удавалось бы удерживать свои войска под контролем. Но ты всегда делал все возможное, чтобы восстановить дисциплину, причем как можно скорее. Включая казнь солдат, который оказались виновны в зверствах.

Огромный фракиец сплюнул на землю.

— Эти войска малва не вышли из-под контроля. Им приказали совершать зверства. Личная охрана императора показывала пример. — Он сплюнул еще раз. — Йетайские собаки.

Менандр содрогнулся. Этот жест принес некоторое облегчение. Парень потер лицо и тихо сказал:

— По крайней мере раджпуты в этом не участвуют. Мне эти люди понравились, в некотором роде, за последние недели. Мне было бы очень неприятно, если…

Валентин расхохотался.

— Не участвуют? Матерь Божия, я вчера думал, что начнется гражданская война!

Велисарий с Анастасием тоже усмехнулись. Внезапно лицо Менандра приобрело обычный цвет. На губах появилась улыбка, свойственная людям гораздо более старшего возраста.

— Это было что-то, не так ли? Когда йетайцы предложили им то, что осталось от женщин благородного происхождения. Если бы Рана Шанга не сдержал их, клянусь: вонючему императору потребовались бы другие охранники.

Менандр выпрямился, расправил плечи. Быстро, в последний раз взглянул на Ранапур.

— Со мной все в порядке, полководец, — сказал наконец.

У них за спиной, внутри императорского шатра забили барабаны. В то время как римляне для привлечения внимания и отдания приказов во время сражения трубили в трубы, малва пользовались барабанами.

— Это сигнал для нас, — объявил Велисарий. — Следуйте за мной. И помните: что бы малва ни сделали, мы — римляне.


Внутри шатра собралась толпа, но римлянам не составило труда сквозь нее пробраться. Высокопоставленные малва вежливо расступались перед ними. Это делали даже охранники-йетайцы, хотя не могли не бросать на римлян яростные взгляды.

— Они явно что-то для нас придумали, — пробормотал Анастасий.

В центре шатра римляне обнаружили особое почетное место, которое было оставлено для иностранных гостей. Свободным оставался и неровный круг, диаметром примерно сорок футов. Это место окружали солдаты, удерживавшие основную массу чиновников, господ благородного происхождения и военачальников на небольшом удалении. Большинство солдат состояли из охранников императора, йетайцев по национальности, но в эту избранную компанию включили небольшую группу из пятнадцати раджпутов. Они стояли сами по себе, прямо и с достоинством, не бросая ни единого взгляда на йетайцев, находившихся по их бокам.

Сам император восседал на троне, сделанном из какого-то неизвестного римлянам, красиво раскрашенного под мрамор дерева с твердой древесиной. Резьба выглядела изысканной — то немногое, что из нее можно было рассмотреть. Большую часть дерева покрывала шелковая обивка, остальное — золото, драгоценные камни и слоновая кость. Вокруг императора на менее изысканных стульях сидели лица из ближайшего окружения. Хотя их стулья не выглядели такими величественными, они все равно были очень хорошо сделаны. Среди лиц, окружавших императора, выделялся Венандакатра.

По диагонали, справа перед ним, сидели главные военачальники императора. Их насчитывалось восемь, располагались они двумя рядами. Все они восседали на роскошных подушках, странным образом скрестив ноги. Индусы называли эту позу позой лотоса.

Велисарий с интересом отметил, что в эту группу включен Рана Шанга. И нет господина Харши. Велисарий слышал, что бывшего главнокомандующего с позором отправили в его поместье. Если бы не кровное родство с императором, его, вероятно, казнили бы. Его место занял один из многочисленных двоюродных братьев Шандагупты Татхагата.

Велисарий быстро, но внимательно осмотрел нового главнокомандующего малва. Среднего роста, полноват, средних лет. Кроме этого, было сложно что-то прочитать в глазах с тяжелыми веками и на лице с грубыми чертами. Велисарий бросил взгляд на Рану Шангу. Раджпут сидел во втором ряду военачальников. Сидел прямо, его голова значительно поднималась над головами других мужчин. Его взгляд встретился с взглядом Велисария. Глаза Раны Шанга показались агатовыми: ничего не выражали, смотрели ровно, в них ничего нельзя было прочитать.

Слева от императора, также по диагонали от него, находилось место для иностранных эмиссаров. Там уже расположились аксумиты. Для высокопоставленных иностранцев приготовили обитые шелком стулья с плюшевыми сиденьями. Принц Эон и Гармат сидели на двух таких стульях, за их спинами уважительно стояли Усанас и два сарвена. Третий стул был приготовлен для Велисария. Он занял отведенное ему место, катафракты встали за его спиной.

— Разве не забавно? — тихо произнес Гармат после того, как Велисарий оказался рядом с ним.

Эон ничего не сказал. Молодого принца, очевидно, хорошо подготовил Гармат, поэтому его лицо ничего не выражало. Но Велисарий после долгого опыта общения мог прочитать сдержанную ярость в напряженных огромных плечах.

— Какова цель этого собрания? — спросил Велисарий. — Ты знаешь, зачем нас пригласили?

Как и Гармат, он говорил очень тихо, более того, в помещении стоял шум, которого не могло не быть в заполненном людьми шатре. И, как и Гармат, Велисарий говорил на геэзе. Они с Гарматом давно пришли к выводу, что язык Аксумского царства неизвестен малва.

— Нет, — слегка покачал головой Гармат. — Однако что-то неприятное. В этом можно не сомневаться.

Барабаны забили снова. Толпа в шатре стала затихать Гармат поджал губы.

— Что бы это ни было, нам по крайней мере не придется высиживать бесконечный прием, — прошептал он. — Взгляни на Венандакатру.

Велисарий посмотрел на высокопоставленного представителя малва и встретился с взглядом Подлого. Тот очень вежливо кивнул ему. Его глаза блестели.

В шатре воцарилась тишина. Венандакатра встал и пошел вперед, пока не оказался на небольшом свободном участке между окружением императора и самыми главными военачальниками и почетными гостями.

Практически сразу же после того, как Венандакатра начал говорить, Велисарий понял, что Гармат прав. По крайней мере долго ждать не придется. Венандакатра быстро разделался с обязательными словами восхищения и восхваления императора, на которые обычно тратился целый час.

Да, он потратил минуту, напоминая слушателям, что Шандагупта — это «сама луна среди королей и солнце доблести, любимое богами».

Затем еще минуту указывал на то, что шаг императора «красив, как походка отборного слона» и что он «проявил силу и мощь тигра невероятной смелости».

Перейдя к духовной стороне, Венандакатра потратил еще минуту, рассуждая о «звуках барабанов, который стали отзвуками добродетели», и на подобные описания справедливости и преданности Шандагупты.

Далее, к сожалению, он на несколько минут углубился в рассуждения о глубоком интеллекте императора. За это время впавшие в благоговение слушатели обнаружили, что. Шандагупта «заставляет стыдиться всех остальных своим острым и отточенным умом, вокальными данными и владением музыкальными инструментами. Он, единственный, достоин того, чтобы о нем думали ученые. Его поэтический стиль стоит изучать».

К счастью, цитировать поэзию не стал.

Теперь, когда разглагольствования Венандакатры подходили к концу, они быстро поднялись к небесам. Он напомнил всем, что император, это:

Адхираджа, сверхправитель.

Раджатираджа, верховный царь царей.

Девапутра, сын небес.

Махати девата, великое божество в облике человека.

Затем, отбросив в сторону всю ложную скромность, добавил:

Ахинтия Пуруша, не доступная для понимания сущность.

Парамадаивата, высшее божество.

— И все это упаковано в таком толстом маленьком теле, — задумчиво произнес Гармат, глядя на сидящего на троне императора — Кто бы догадался?

Велисарию удалось не улыбнуться. Его борьбе с самим собой помогли следующие слова Венандакатры, когда он обратил внимание на Ранапур. Вскоре стало очевидно, что именно это и является настоящей целью речи. Самой обороне Подлый посвятил всего несколько предложений, которые, по стандартам малва, были оскорблением военачальникам. Однако основной упор Венандакатра сделал на наказании Ранапура.

Велисарий слушал несколько минут, причем пораженно. Его поразила не столько сама речь, которая состояла из бесконечного, подробного любовного описания пыток, которым подвергли жителей Ранапура, а тот факт, что малва хвастаются ими публично. Даже самые злобные и жестокие римские императоры всегда старались скрыть детали своих преступлений.

Через некоторое время Велисарий закрыт сознание для проникновения в него слов. Он уже слышал описание зверств малва — не от улыбающегося Подлого, а от бледного, сжимавшего зубы Менандра. Велисарий знал о сажании на кол, сожжении, о том, как людей разрывали на части впряженные в разные телеги мулы, как их скармливали тиграм, как их топтали слоны, а также, к особой радости императора, о мужчинах и женщинах, чьи руки и ноги отрывал специально обученный боевой слон. Как слышал Велисарий, этого слона императору подарил Венандакатра.

Он обратился внутрь себя и позвал Эйда.

«Эта невероятная жестокость — работа сущности, которую ты называешь. Линк?»

Ответ пришел немедленно, но не содержал никаких сомнений и путаных объяснений, которые были часто свойственны ответам Эйда.

«Нет. Линк не жесток. Линк — машина. Для нее жестокость ничего не значит. Только результаты»

«Значит, ее потребовали новые боги?»

Немного колебаний. Совсем немного.

«Мы так не думаем. Они слишком холодны. Им также нужны только результаты. Но…»

Мысль распадалась на фрагменты. Велисарий поймал достаточно, чтобы понять.

«Да. Им нужны только результаты и жестокость не доставляет им никакою личного удовольствия. Но результатов можно достичь многими способами. А они естественно выбирают эти средства. Их естественный ответ на сопротивление: убивай, режь, наводи ужас».

«А. Великие? Каков их естественный ответ, когда они хотят добиться результатов, а другие им сопротивляются?»

Молчание. Затем Эйд ответил гораздо более неуверенно.

«Трудно объяснить. В некотором роде они еще холоднее. Они просто принимают сопротивление и пытаются направить его по определенному пути. Возможно, именно поэтому они и создали нас, а мы являемся самыми холодными из всех существ. Мы имеем разум, в отличие от компьютеров. Но, как и компьютеры, нас нельзя назвать живыми существами».

Очень неуверенно.

«Про крайней мере, мы не думаем, что мы — живые. Мы не уверены».

Эйд замолчал Велисарий знал, что больше он от нею ничего не услышит, по крайней мере сейчас. Он думал о разговоре с кристаллом, пока Гармат не вернул его к настоящему.

— Он заканчивает, — прошептал аксумит.

— В своей божественной работе великий Бог-На-Земле привлек на свою сторону все силы Вселенной. Даже в тот момент, когда силы зла уже думали, что победят, он заставил гнев иностранных союзников пасть на них. И таким образом демоническое восстание было подавлено!

Венандакатра слегка махнул рукой. Четверо крепких на вид официальных лиц шагнули вперед, пошатываясь. Они несли сундук. Поставили сундук перед Велисарием. Трое отступили.

Венандакатра показал на сундук театральным жестом.

— Велика награда тем, которые радуют Бога-На-Земле!

Четвертый мужчина схватился на крышку и открыл ее, демонстрируя содержимое сундука всем собравшимся. Затем тоже отступил в сторону.

Находившиеся достаточно близко охранники и чиновники резко вдохнули воздух. Сундук был до краев заполнен золотыми монетами, жемчугом, бриллиантами, изумрудами, сапфирами, рубинами и красиво обработанным нефритом.

Велисарий с трудом сдержался, чтобы самому не вдохнуть резко воздух и не вскрикнуть. Он никогда не страдал от жадности, хотя был достаточно практичным, чтобы предпочитать богатство бедности. Но его все равно поразил подарок. Содержимое этого сундука фигурально являлось царской долей участника кампании.

Или, скорее, царской взяткой.

Мгновение он боролся, но не с жадностью. Пока он не был уверен что справился с приступом ярости, Велисарий не поднимал головы, невидящими глазами глядя в сундук, словно его ослепило внезапное богатство.

Как часто случается в подобных схватках, в качестве оружия Велисарий выбрал юмор. Велисарий напомнил себе, что если жадность никогда не являлась его пороком, то ему был свойствен другой грех. Чувство долга и честь сами по себе не являются грехом. Но тщеславие является.

Он вспомнил раскрасневшиеся и злые лица Бузеса и. Кутзеса, двух молодых полководцев, чью смелость оскорбил персидский господин благородного происхождения. В тот раз Велисарий задумался, почему разумного человека волнует, что какой-то персидский павлин — да к тому же еще и враг — думает о его смелости.

«Так почему я должен волноваться, что павлин малва думает о моей чести?»

Он поднял голову и широко улыбнулся. Встал, поклонился. Венандакатре, простерся ниц перед императором. К тому времени, как он снова занял свое место, шатер гудел от голосов собравшейся элиты малва.

— Будет что-то еще, — тихо произнес Гармат. Его губы едва шевельнулись.

Велисарий почти незаметно кивнул.

— Конечно, — так же тихо ответил он. — Вначале взятка. Затем проверка.

Он почувствовал шевеление позади толпы. Словно кто-то с силой пробирался вперед. Или его толкали вперед.

Даже до того, как Венандакатра заговорил, Велисарий знал, какая проверка его ждет. На него снова нахлынул приступ ярости, гораздо более сильной, но он тут же справился с ним. Единственным показателем ярости стало обращение к Гармату на арабском вместо геэза.

— Интересно, почему жестокие люди всегда думают, что у них есть монополия на безжалостность?

Мгновение они с Гарматом смотрели друг на друга Гармат ничего не сказал, но Велисарий узнал слегка скривившуюся губу. Как и большинство аксумитов, Гармат обладал чувством юмора. Но он также ценил поэзию, этот талант он унаследовал от матери. Он знал, почему Велисарий произнес последнюю фразу на арабском. Хотя некоторые малва владели этим языком, они не поймут значения слов. Только наполовину араб, наполовину аксумский бандит поймет. Головорез из пустыни, который выбрал служение иностранному черному царю, покорившему южную Аравию. Не из-за трусости или жадности, а трезвого понимания, что это — лучший путь для его народа. Обоих его народов.

Стоящие кругом в центре шатра охранники расступились. В центр подтолкнули небольшую группу пленников. Пленников быстро и грубо выстроили в одну линию перед Венандакатрой и заставили встать на колени. Их было шесть человек: мужчина средних лет, женщина средних лет, трое молодых мужчин и девушка не более чем пятнадцати лет. Они были одеты в грубые туники, их руки крепко связали за спиной. Все они, судя по выражениям опущенных в землю глаз, находились в полубессознательном состоянии, но никто из них, казалось, не пострадал физически.

Голос Венандакатры прозвучал резко и громко:

— Правитель восставшего Ранапура! И его семья! Они единственные пережили гнев Бога-На-Земле! Великий Шандагупта решил оставить их, как подарок благословенным иностранцам!

И Венандакатра показал на Велисария.

По шатру прокатился одобрительный рев. Велисарий почувствовал на себе блестящие глаза собравшихся малва. За спиной почувствовал, как напрягся Менандр. И Менандра тут же успокоил Анастасий.

— Ничего, парень. Это ловушка, — тихо проворчал гигант.

Венандакатра сверху вниз улыбнулся Велисарию. Его глаза казались яркими камнями. Он снова театральным жестом показал на пленников.

— Делай с ними все, что захочешь, Велисарий! Покажи нам, как римляне подавляют восстание! — И добавил с усмешкой: — Девчонка даже еще девственница.

— Валентин! — тут же сказал Велисарий.

Катафракт шагнул вперед. Бросил беглый взгляд на пленников, потом повернулся к ближайшему охраннику-йетайцу и протянул левую руку. Йетайец улыбался, как волк.

— Шелк.

Улыбка сошла с лица. Йетайец нахмурился в удивлении. Но, чувствуя на себе взгляды малва, тут же снял с шеи платок. Небольшой кусок шелка, выкрашенный в красные и золотые цвета династии. Подобный шейный платок указывал на его положение в императорской охране.

Как только платок оказался в левой руке Валентина, в правой появился меч. Магически для тех, кто никогда раньше не видел, как быстро Валентин умеет доставать меч. Катафракт резко развернулся, поднял руку, взмахнул ею.

Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар.

Венандакатра завизжал, зашатался, пытаясь уклониться от фонтанирующей крови. Она заливала его из шести шей, с которых были снесены головы. Нога Венандакатры попала на одну голову, катящуюся по полу. Он потерял равновесие и грохнулся на колени еще одного родственника императора. Тот заорал от удивления и злости и столкнул Венандакатру со своих колен. Затем, как и все малва, сидящие рядом с императором, как и сам император, быстро поднял ноги в тапочках, чтобы дорогая вещь не пропиталась кровью, лужа которой уже растекалась по полу. Хотел спастись от ужасного загрязнения, которое уже покрыло Венандакатру.

В шатре воцарилось молчание Валентин спокойно вытер кровь со своего меча шелковым платком. Он не колебался, вытирая меч, не более, чем фермер, когда скармливает помои свиньям. Работа сделана. Валентин протянул руку, отдавая платок назад владельцу. Йетайский охранник сжал зубы от ярости, схватился за рукоятку собственного меча и гневно уставился на Валентина.

Затем замер на месте, встретившись в взглядом холодных, пустых глаз. На узком лице катафракта начисто отсутствовало выражение. Но йетайец видел меч в его правой руке. Опущенный, не поднятый. Катафракт небрежно держал его, не сжимал, но тем не менее меч все еще находился у него в руке. Тонкой, жилистой, быстрой, как ласка, руке.

Йетайец схватил платок. Валентин поклонился ему, не очень низко, просто слегка склонил голову. Затем поклонился всем йетайским охранникам, стоявшим по кругу. Они ответили на поклон с горящими глазами и сжатыми челюстями.

Когда Валентин, медленно и торжественно кланяясь по кругу, дошел до небольшой группы раджпутов, то поклонился значительно ниже. Они, со своей стороны, поклонились в ответ еще ниже. На самом деле так низко, что никто не мог видеть их лиц.

Когда раджпуты выпрямились, их выражения не демонстрировали ничего, кроме уважения и серьезности. Но Велисарий подумал, что им повезло: пол шатра застлан ковром, а не покрыт зеркалами. Или, он не сомневался, собравшуюся компанию ослепили бы улыбки, которые на мгновение появлялись в густых бородах.

Валентин занял свое место, уважительно встав позади полководца. Представители малва быстро бросились вперед, чтобы убрать тела и кровь. Поскольку грязную работу на этот раз выполняли высокопоставленные чиновники, непривычные к работе низших классов, у них не очень хорошо получалось.

Велисарий игнорировал их. Он игнорировал шокированный шепот собравшихся в шатре представителей малва. Игнорировал ярость на лицах йетайцев. Игнорировал повторяющиеся яростные вопли Венандакатры. Он просто неотрывно смотрел на императора.

Шандагупта в свою очередь тоже смотрел на него. Велисарий встал, снова простерся ниц и встал прямо.

— Таким образом римляне расправляются с врагами, великий Шандагупта, — тихо сказал он. — Как ты и приказал мне, Бог-На-Земле.

Глава 7


— Не уверен, что это было разумно, Велисарий, — сказал Эон.

Аксумский принц сидел на покрытом ковром полу своего шатра. После долгих недель проживания бок о бок с Шакунталой Эон пришел к выводу, что поза лотоса является самой удобной во время обсуждения серьезных вопросов. Он стал заниматься йогой, которой она также обучала его. Эон утверждал, что поза лотоса и занятия йогой помогают ему концентрироваться.

Велисарий бросил быстрый взгляд на сарвенов. Истинные африканцы Эзана и Вахси прочно сидели на небольших стульчиках, которые предпочитали их соплеменники. Да, эти стулья не были простыми деревянными африканскими, а богато обитыми в индийской манере. Но при сложившейся ситуации других аксумским солдатам раздобыть не удалось.

Велисарий знал, что сарвены косо смотрят на то, с каким энтузиазмом их принц воспринял некоторые странные индийские обычаи. Но они не возражали, пока принц не принял возмутительную индийскую идею о том, что монархи являются божественными созданиями, а не простым инструментом, обеспечивающим благосостояние и благоденствие своего народа. Но опасности, что Эон примет эту бредовую идею, не было. Она противоречила самому складу характера Эона, даже если бы не…

Велисарий улыбнулся и бросил быстрый взгляд на Усанаса. Давазз, как и принц, тоже сидел в позе лотоса. Его любимое выражение — когда находишься в Риме, делай все так, как делают римляне — являлось второй натурой Усанаса. Если бы он оказался в стае львов, Велисарий не сомневался: Усанас тут же принял бы их звериные привычки, вплоть до поедания сырого мяса, и убил бы вожака стаи, чтобы занять его место. Хотя может быть — только может быть — не стал бы совокупляться со львицей.

Усанас сидел рядом с принцем. За ним — из уважения. Не очень далеко, на тот случай, если принц сморозит какую-нибудь глупость и Усанасу придется давать Эону подзатыльник.

Велисарий заметил, как рука давазза дернулась.

— Думаю, совсем глупо, — повторил Эон.

В голосе принца не прозвучало упрека, просто на плечах молодого человека лежала большая ответственность, которая его беспокоила, и он пытался определить лучший курс действий, не имея долгого опыта за плечами.

— Чушь, — твердо заявила Шакунтала — Все прошло идеально.

Как и всегда, когда наследница династии Сатаваханы говорила на политические темы, ее голос звучал твердо, как сталь. Она была еще моложе Эона, и на ее худеньких плечах лежала даже большая ответственность, но…

Велисарий сдержал улыбку, глядя на Шакунталу. Если бы она заметила улыбку, Велисарий знал: молодая императрица оскорбилась бы. Она не была надменной монархиней — по крайней мере по индийским стандартам. Но ее формировала культура, в которой отсутствовала римская, а уж тем более аксумская неформальность в общении с представителями правящей династии. Ее до сих пор, даже после многих недель участия в частых военных советах, которые проводились в шатре Эона, явно поражала свободная манера, в которой римские и аксумские подчиненные высказывали свое мнение — даже свою критику! — тем, кто стоял выше них.

Импульсивное желание улыбнуться прошло. Все еще наблюдавший за Шакунталой Велисарий знал, что повелительные манеры Шакунталы имели в своей основе более глубокие корни, чем традиция. Ему нравилась Шакунтала — в своем роде. И он, как и все в небольшой группе римлян и аксумитов, понял, что его непреодолимо притягивает ее магнетическая личность. Он не обожал девушку, как ее собственное окружение из женщин народности маратхи. Но ему было несложно понять это обожание.

Несколько месяцев назад, объясняя своим скептическим союзникам причины, почему им следует так сильно рисковать, чтобы спасти императрицу у захвативших ее в плен малва, Велисарий сказал им, что она станет величайшей правительницей Индии. Она заставит малва выть, объявил он им.

После недель — теперь уже месяцев — в ее компании они больше не высказывали скептицизма по этому поводу.

Шакунтала прямо посмотрела на Эона.

— Что бы ты хотел, Эон? Что он, по-твоему, должен был сделать?

Как решил Велисарий, это была уступка обычаям союзников — она пыталась объясниться, а не просто отдавала приказы. Затем, еще подумав, он изменил свое мнение. Девушка по-своему искренне принимала лучшие аспекты иностранных обычаев и традиций. Ее отличал исключительный ум, и она сама видела, какое несчастье случилось с ее собственной династией, которая не желала отходить от традиций для того, чтобы адекватно ответить брошенному малва вызову. И, кроме всего прочего, ее обучал и тренировал Рагунат Рао, являющийся квинтэссенцией маратхи.

— Что еще можно было сделать? — спросила она. — Если бы он отказался казнить их, то это противоречило бы тщательно создаваемому нами имиджу человека, раздумывающего о предательстве. Вся эта кропотливая работа пошла бы насмарку — и твоя работа также, Эон, ты ведь все это время притворяешься жестоким зверем, человеком со звериными инстинктами, который не думает ни о чем, кроме удовлетворения собственной похоти. Месяцы работы, теперь уже почти год. И ради чего?

Ее голос был полон холодного императорского упрека.

— Ради чего? Милости? Неужели ты думаешь, что Шандагупта разрешил бы оставить в живых правителя Ранапура и его семью? Чушь! Их бы просто увели в другое место и пытали до смерти. А так они умерли быстро, так быстро, как только возможно. Безболезненно, судя по тому, что ты описал.

Императрица бросила быстрый одобрительный взгляд на Валентина. Катафракт стоял с одной стороны группы совещающихся начальников, вместе с Анастасием и Менандром. Им предложили стулья, но они вежливо отказались от них. У букеллариев Велисария были свои, въевшиеся в кожу привычки, которые им вдалбливал их командующий Маврикий. Они вели себя естественно и свободно в компании своего полководца и были готовы высказывать свое мнение. Но они не садились в присутствии полководца, если обсуждались вопросы государственной важности.

Эон раздраженно пожал плечами.

— Я знаю это, Шакунтала! — рявкнул он. — Я не…

Он прикусил язык, сделал глубокий вдох, успокоился. Но когда снова посмотрел на императрицу, глаза его все еще горели.

— Мы, аксумиты, не так быстро принимаем решение о казни, как вы, индусы, — проворчал он. — Но мы также не являемся нежными овечками.

Двое молодых людей обменялись гневными взглядами, одна монаршая воля соперничала с другой. Теперь Велисарию было очень сложно не улыбнуться. В особенности когда стало очевидно, что соперничество затянется.

Он украдкой посмотрел на Гармата и понял, что советник ведет свою собственную борьбу, чтобы не показать, как ему забавно на них смотреть. На мгновение он встретился взглядом с Усанасом. Лицо давазза не было видно молодым монархам, которые сидели перед ним, поэтому он широко улыбнулся.

Эон и Шакунтала тесно общались друг с другом на протяжении нескольких недель после того, как Велисарий и его союзники освободили наследницу династии Сатаваханы. Очень тесно.

Весь план придумал Велисарий. После того как Рагунат Рао убил ее охранников из махамимамсов во дворце Венандакатры, он спрятал Шакунталу в шкафу в гостевых покоях, перед тем как увести погоню по индийским лесам и горам. Аксумиты прибыли во дворец Подлого вместе с римлянами менее чем через двое суток и заняли гостевые покои, потом украдкой вывели Шакунталу из дворца. Ее замаскировали под одну из многих наложниц Эона, и с тех пор она проводила все время или в установленном на слоне паланкине, или в его шатре. По ночам она всегда спала, прижавшись к телу Эона, на тот случай, если кому-то из шпионов малва вдруг случайно удастся заглянуть в шатер принца.

Велисарий размышлял на досуге, не перейдет ли это постоянное пребывание в компании друг друга в страсть. Оба были молоды и здоровы, полны огромной жизненной силы и каждый в своем роде исключительно симпатичен. На первый взгляд эта ситуация могла разрешиться только одним способом.

Но, как он знал от Усанаса и Гармата, реальность оказалась гораздо сложнее. Не было сомнений, что Эон и Шакунтала искренне взаимно симпатизируют друг другу, причем симпатия быстро стала довольно сильной. С другой стороны, каждый имел хорошо развитое (хотя и различное) чувство монаршего долга. Шакунтала, хотя она сдерживалась от выражения этого, очевидно ненавидела свое зависимое положение. Эон со своей стороны чувствовал еще большую напряженность, отказываясь делать что-либо, что, как он думал, может быть использованием своего преимущества.

У них обоих также имелись обязанности перед другими людьми. Перед встречей с Шакунталой Эона уже привлекла Тарабай, одна из женщин из народности маратхи, которых аксумиты встретили в Бхаруче. До появления Шакунталы именно Тарабай каждую ночь спала в объятиях принца, и в отличие от Шакунталы их отношения с принцем не были платоническими. С тех пор, хотя Шакунтала часто выражала готовность смотреть в другую сторону, Эон с Тарабай оставались целомудренными. Эон из чувства монаршего приличия, Тарабай из-за неизбежной робости, свойственной женщинам низкого происхождения в присутствии своей императрицы.

Таким образом. Зон оказался пойманным в красивый капкан: молодой здоровый мужчина, окруженный красивыми женщинами практически круглосуточно, жил жизнью монаха. Сказать, что он испытывал расстройство, — это не сказать ничего.

Со своей стороны Шакунтала тоже разрывалась, но по-другому. Гармат и Усанас не были уверены, потому что императрица очень редко говорила об этом человеке, но подозревали, что чувства Шакунталы к Рагунату Рао значительно глубже, чем восхищение ребенка своим учителем. Рао занимался с нею с семи лет. Один из самых известных воинов-маратхи практически выступал в роли отца, может лучше сказать дяди. Но несмотря на всю разницу в возрасте, теперь Шакунтала стала женщиной, а Рао был настолько привлекателен, насколько может быть привлекателен мужчина в самом расцвете сил — он только-только входил в средний возраст. А поскольку он никак не был связан с нею кровными узами, не возникало препятствий для перерастания их отношений в романтические.

За исключением суровых, непререкаемых, давно въевшихся в плоть индийских обычаев. В особенности того странного (как на взгляд римлян, так и аксумитов) упрямства относительно чистоты крови и избежания загрязнения. Шакунтала происходила из одного из древнейших родов, имела чистейшую родословную кшатриев. В то время как Рао, несмотря на всю свою славу, был только лишь военачальником, даже скорее атаманом, да еще и из маратхи — приграничной народности, и не знал более двух поколений своих предков.

Поэтому она, как и Эон, попала в капкан между чувством и честью. Это был другой капкан, но его зубцы оказались не менее крепкими.

В конце концов, как знал Велисарий, двум молодым людям удалось выстроить отношения, которые в некотором роде напоминали отношения брата и сестры. Очень близкие, очень интимные — которые часто разбавляли вспыхивающие ссоры.

Он увидел, что взгляды не смягчаются. Решил вмешаться.

— Пожалуйста, объясни свою позицию поподробнее, Эон.

Принц оторвал взгляд от Шакунталы. Когда он смотрел на. Велисария, гнев из глаз пропал.

— Я не критикую твою безжалостность, Велисарий. Как раз наоборот, — он бросил быстрый гневный взгляд на императрицу. — Я раздумываю, проявил ли ты достаточную жестокость.

Велисарий пожал плечами.

— Что мне следовало сделать? Пытать их? Знаешь ли, мне пришлось бы это делать самому. Валентин бы отказался. Как и Анастасий с Менандром. Они — катафракты. Пытки — ниже их достоинства.

Это было не совсем правильно. Ни Валентин, ни Анастасий ни в коей мере не были разборчивыми или брезгливыми, и им обоим в прошлом приходилось неоднократно применять к захваченным в плен солдатам методы допроса, которые более нежные люди назвали бы безжалостными. Но на самом деле Велисарий не был уверен, что Валентин подчинился бы, если бы он приказал ему пытать ту семью для развлечения малва. Возможно, катафракт бы подчинился, но сделал бы все быстро и грубо, что оставило бы аппетит малва неудовлетворенным. Но Велисарий нисколько не сомневался: это было бы последним, что катафракт когда-либо сделал бы для него.

Эон сжал челюсти и махнул рукой так, словно отмахивался от нелепого предложения.

Но Велисарий не смягчился.

— И что тогда? Это был мой выбор. Мой единственный выбор.

Эон вздохнул. Его плечи опустились.

— Я знаю. Я был там. Но… — он вздохнул сильнее. — Боюсь Велисарий, ты все равно выдал наш заговор. Или по крайней мере так оскорбил малва, что они больше не станут тебя привечать.

Велисарий уже собрался ответить, но его перебил Усанас:

— Ты ошибаешься, Эон. Ты совсем не понимаешь малва.

Давазз лениво поднялся и встал там, откуда его мог видеть принц.

— Ты следил за Венандакатрой, мальчик. В этом твоя ошибка.

Появилась широкая улыбка.

— Конечно, естественная ошибка! Он выглядел так комично, когда прыгал подобно жирной курице, запачканной собственными расколотыми яйцами. Мне самому было сложно не насладиться приятным зрелищем.

Все, присутствовавшие при сцене, усмехнулись. Усанас продолжал говорить:

— Но все равно ошибка. Тебе следовало следить за императором. И — что еще важнее — за его другими советниками. Как делал я — Он улыбнулся, глядя сверху вниз на Велисария. — Конечно, императора парализовало. В большей степени взглядом Велисария, чем пролитой кровью. Что хорошо. Теперь он впервые начнет бояться Велисария — как боится Венандакатра.

— Почему это хорошо? — спросил Эон — Страх заставит его…

— Делать что? Лично избегать римлян? О, конечно. У императора есть подчиненные, чтобы делать эту работу. Но неужели ты думаешь, что он станет избегать римлян политически? Как раз наоборот, Эон. После того как император приведет нервную систему в порядок, можешь не сомневаться: он поставит во главу угла вопрос подкупа Велисария.

— Почему? — нахмурился Эон.

— Это просто, принц, — ответил Гармат. — Потенциальный предатель привлекателен прямо пропорционально его достоинствам. Подозреваю, что до сегодняшнего дня никто из высокопоставленных малва за исключением Венандакатры не видел в Велисарии ничего, кроме не имеющего значения иностранца. Несмотря на всю их утонченность, индусы как правило — и малва в особенности, — довольно провинциальные люди. Или, может, лучше сказать — они так высоко думают о себе, что недооценивают иностранцев.

Шакунтала утвердительно кивнула. Гармат продолжал говорить.

— Конечно, я не уверен — я ведь никогда не присутствовал на совещаниях высокопоставленных малва — но подозреваю, что Венандакатре несмотря на приложенные усилия не удавалось убедить придворных в том, что этот странный варвар, — он показал на Велисария, — стоит серьезного внимания. Вы не могли не заметить, что император с момента нашего появления держал нас на расстоянии. На грани глубокого неуважения.

Гармат развел руками и улыбнулся.

— Могу заверить вас: теперь все изменится. Причиной сегодняшнего шоу было решение императора наконец позволить. Венандакатре доказать свою точку зрения. Что он и сделал, хотя и с не самыми приятными последствиями лично для себя.

Все снова усмехнулись.

— Слушай своего советника, мальчик, — добавил Усанас — Ты слишком много думаешь о Венандакатре. В этом твоя ошибка. Да, Венандакатра в ярости, как и всякий самовлюбленный человек, поставленный в неловкое положение. Но даже он, после того, как придет в себя, поймет: случившееся может служить его интересам. В конце концов он же оказался прав, не так ли? Разве этот гротескный полуварвар, иностранный полководец не впечатляет? — Давазз весело рассмеялся. — О, да. На императора случившееся произвело большое впечатление! Но что еще важнее — так это другие советники. Как я сказал, я внимательно наблюдал за ними. После того, как они оправились от удивления и удостоверились, что их драгоценные тапки не пострадают, они неотрывно смотрели на Велисария, — он снова рассмеялся. — С большим интересом, мальчик. О, с очень большим. С таким интересом, какой проявляет скупец, когда внезапно обнаруживает, что кусок гальки на самом деле является золотым самородком.

Эон все еще хмурился. Гармат вздохнул и сделал еще одну попытку.

— Послушай меня, Эон. Я говорю из опыта арабского кочевника, который торговался о цене с возраста четырех лет. Если ты хочешь получить лучшую цену за свой товар — что в случае Велисария — предательство, — то ты должен сделать больше, чем просто показать, что ты назначил цену. Это Велисарий уже сделал, в намеках Венандакатре на протяжении последних месяцев и приняв золото императора. Но затем — затем — ты должен показать, что твоя стоимость очень высока. Потому что чем выше цена, тем более ценным является товар.

Эон все еще хмурился.

— Глупый мальчишка! — рявкнул Усанас. — Император думал купить себе еще одного палача, каких у него уже полным полно. Велисарий показал ему правду, когда приказал эту казнь. Если император хочет его заполучить, он может его заполучить — только если император готов платить цену за полководца. Которых, судя по имеющимся данным, у него очень мало.

Усанас снова широко улыбнулся.

— О да, мальчик, — не сомневайся в этом. Сегодня вечером, прямо сейчас, когда мы тут совещаемся, другие совещаются в шатре императора. Убеждают его заплатить цену.

Глава 8


— А что, ты думал, он сделает, Венандакатра? — рявкнул Татхагата — Станет заискивать перед Шандагуптой, отрезая носы у ранапурских собак собственным мечом? Публично насиловать ранапурских шлюх?

Главнокомандующий армии малва выпрямился на стуле.

— Этот человек — полководец, дурак. Не махамимамса. — Он добавил надменно — Я сам сделал бы то же самое.

С расстояния, где он сидел в соответствии со своим положением вместе с другими менее важными официальными лицами, Рана Шанга внимательно осматривал тучную фигуру Татхагаты. Главнокомандующий вместе с высшим офицерским составом и высокопоставленными чиновниками занимал выставленные полукругом стулья, глядя на сидящего на троне императора.

«Вонючий лжец, — думал Рана Шанга — Ты бы с радостью пытал правителя Ранапура. И изнасиловал как его жену, так и дочь. Да и сыновей тоже. Конечно, при условии, что у тебя бы встал»

Ничто из этих мыслей не отразилось у него на лице, но Шанга находил вид Татхагаты таким отвратительным, что отвернулся. По его мнению, Татхагата был ничем не лучше Харши. Может, немного менее некомпетентен, как полководец, но еще более подл, как человек.

Его взгляд упал на Дживиту, второго по значению военачальника в империи малва. Ненадолго, затем Шанга отвел его. Дживита был соткан из той же материи. Шанга перевел взгляд на человека, сидевшего в самом конце того небольшого ряда. Тут его взгляд задержался. Из всех кшатриев малва, монополизировавших посты высших военачальников в империи малва, Шанга искренне уважал только Дамодару.

Раджпут отвернулся и легко вздохнут. К сожалению, несмотря на все свои способности, Дамодара являлся только дальним родственником императора. На самом деле Шанга удивлялся, что Дамодаре удалось добраться до его теперешнего положения — он занимал шестой по значению пост в армии. Выше он не поднимется, если только не случатся внезапные потери или военные провалы не перевесят династические чувства малва.

«Что вполне может случиться после того, как мы атакуем Персию и Рим, — подумал он. — В особенности…»

К его удивлению, он услышал свое имя. Его произнес Дамодара.

— Мне бы хотелось выслушать мнение Рана Шанги по этому вопросу. За исключением Венандакатры, он общался с Велисарием больше, чем кто-либо из нас. И он сам полководец и может похвастаться большими военными достижениями.

Венандакатра уже начал яростно возмущаться тем, что кому-то пришла в голову мысль спросить мнения какого-то раджпута в такой почетной компании, но император резко оборвал его.

— Замолчи, Венандакатра! — рявкнул Шандагупта — Я сам хочу послушать мнение Рана Шанги.

Пристыженный Венандакатра шлепнулся на стул. Рана Шанга вышел в центр шатра. Простерся ниц перед императором, встал, отступил на несколько шагов так, чтобы его могли видеть и император, и его главные советники.

— Так что ты о нем думаешь? — повторил Дамодара.

Шанга колебался долю секунды. Затем расправил плечи и заговорит твердым голосом. Он был раджпутом.

— Я не представляю, как бы Велисарий поступил по-другому. По трем причинам.

«Если что-то нужно сделать, делай это хорошо»

— Во-первых, его честь. Ни один полководец с таким именем не может позволить запятнать свою честь. Пытать пленников при таких обстоятельствах — даже приказывать сделать это своим солдатам — опустило бы его до уровня…

«Осторожно. Они ценят своих грязных махамимамсов»

— …простого слуги. Представителя низшего класса. С таким же успехом его можно было бы попросить вычистить императорские конюшни.

Он замолчал. Малва кивнули, соглашаясь.

— Во-вторых, его репутация. Если бы он отказался разобраться с пленниками, это запятнало бы его репутацию. Он прослыл бы нерешительным человеком, не готовым проливать кровь. Ни один полководец не может позволить такое пятно на своей репутации. Определенно не такой, как Велисарий, который, если вы не знаете, имеет потрясающую репутацию у себя на родине. И в странах его врагов.

Рана Шанга снова замолчал. Теперь большинство малва робко кивали, за исключением Дамодары и двух или трех других. Было очевидно: лишь немногие из них потратили усилия, чтобы узнать что-то о Велисарии, хотя такую информацию было несложно получить от прекрасного шпионского аппарата малва.

— Для него отказ казнить пленников означал бы отсутствие силы воли. Склонность уклоняться от необходимых действий, дрожать при виде бойни.

Больше никто не колебался, кивая. Официальным лицам малва не требовалось объяснять ценность репутации жестокого человека.

— В-третьих, его мужество.

Здесь они его совершенно не поняли, за исключением — как он думал — Дамодары. Шанга сделал глубокий вдох и объяснил:

— Именно мужеством объясняется мгновенность казни и — в других случаях неизвиняемая — манера ее проведения. Он не предупредил господина Венандакатру и не отвел пленников в сторону, чтобы кровь восставших не запятнала уважаемых господ. И…

«Нужно сохранять уважительное выражение лица. Сделай это».

— …полное отсутствие уважения, продемонстрированное охранникам императора из йетайцев.

Рана Шанга замолчал и осмотрел слушателей. Они все еще не понимали. Шанга вздохнул, сделал глубокий вдох и объяснил очевидное:

— Нельзя поставить человека типа Велисария в такое положение и ожидать, что он отреагирует каким-либо способом, отличным от того, который демонстрирует всем собравшимся его бесстрашие и ярость. Господин Венандакатра решил поставить полководца. Велисария в такое положение, которое ясно выражало презрение к нему. Это было ошибкой. Человек, подобный Велисарию, будет терпеть презрение не больше, чем тигр.

Понимание появлялось, но все равно не до конца. Шанга выразился еще яснее:

— Господа, великий император. Вы, если пожелаете, можете дразнить тигра в клетке, чтобы проверить, есть ли у него когти. Однако если вы это делаете, проверьте, чтобы у вас была длинная палка.

Теперь все официальные лица рассмеялись, за исключением Венандакатры. Венандакатра гневно уставился на раджпута и метал в него взгляды-молнии, пока уголком глаза не заметил, что император тоже смеется. Рана Шанга, с трудом сдерживая смех, наблюдал за борьбой на лице Венандакатры между инстинктивной злобой и просчитанным своекорыстием.

Своекорыстие выиграло. Венандакатра присоединился к смеху и сделал жест, словно умалял собственное достоинство. Затем встал и выступил:

— Я согласен с Раной Шангой. Я много раз говорил вам о характере и горячности Велисария. Возможно, теперь вы прислушаетесь к моим словам. — Он снова сделал умаляющий жест. — Мне самому следовало слушать себя. Боюсь, я позволил вашему скептицизму заразить меня.

Теперь его смех стал более насыщенным после того, как он донес до других свою точку зрения. Венандакатра уныло улыбнулся, благосклонно кивнул раджпуту.

— Спасибо, Рана Шанга, что напомнил мне об опасности тигриного укуса, — сказал он. — Уверяю тебя, в следующий раз я воспользуюсь очень длинной палкой.

Так его отсылали прочь. С облегчением Рана Шанга уже стал поворачиваться. Затем, напомнив себе о своей чести, повернул назад.

«Я дал клятву»

— Я также должен сказать…

— Достаточно, Шанга! — рявкнул Татхагата. Главнокомандующий малва насладился неловкостью Венандакатры, но ведь после того, как все сказано и сделано, этот парень — простой раджпут.

Шанга стоял не двигаясь.

— Достаточно! — взревел Татхагата.

Шанга пожал плечами, хотя и очень легко, снова пал ниц перед императором и занял свое место в дальнем конце.

Татхагата уже собрался выступить, но его перебил Дамодара:

— Могу ли я предложить, уважаемые малва, сделать небольшой перерыв для отдыха? Мы все немного устали.

Татхагата бросил взгляд на императора. Шандагупта кивнул:

— Хорошо. Мы продолжим через час.


За стенами шатра, куда Шанга вышел, чтобы вдохнуть свежего воздуха, к нему вскоре присоединился Дамодара.

— Скажи мне, — приказал военачальник из малва.

Шанга вздохнул. Он, с одной стороны, надеялся, что Дамодара спросит. С другой — боялся.

«Я дал клятву».

— Говори прямо, Шанга. Тебе не нужно бояться последствий. Не с моей стороны.

Раджпут посмотрел сверху вниз на невысокого полного военачальника. По стандартам малва Дамодара был молод для такого положения. Возможно, ближе к сорока. Но, как и все представители династии, которые по праву рождения становились главными военачальниками, он не был воином. Тем не менее…

«Я дал клятву»

— Венандакатра совершенно не понял Велисария, господин Дамодара. Все это обсуждение — фарс, — Шанга показал на шатер.

Дамодара нахмурился. Не от злости, просто пытался сконцентрироваться.

— Объясни.

— Нет шанса — никакого! — что Велисарий предаст Рим.

Глаза Дамодары округлились. Он даже отшатнулся на полшага. Шанга продолжал объяснять.

— Он играет с Венандакатрой. Он не собирается вступать в союз с малва. Он просто пытается получить наше расположение, затесаться в наши ряды как можно глубже, втереться нам в доверие, чтобы украсть как можно больше наших секретов, перед тем как вернуться в Рим.

Дамодара отвернулся, задумчиво потрепал бороду.

— Ты думаешь… Откуда ты знаешь? Он что-нибудь говорил тебе?

Шанга покачал головой.

— Нет, он ничего такого не говорил. Но я знаю этого человека, господин Дамодара. Предательство не в его характере.

Дамодара быстро и внимательно взглянул на Шангу. Несмотря на воспитание в традициях малва, он кое-что знал о кодексе чести раджпутов. Он не разделял этих взглядов — как и никто из малва — но в отличие от большинства он понимал этот кодекс чести. Губы Дамодары язвительно скривились.

— Тем не менее, по твоим собственным словам, Велисарий не опустится до работы низших классов. А теперь ты утверждаешь, что полководец готов выступать в роли шпиона.

Шанга пожал плечами.

— Его понятия о чести отличаются от моего. Нашего. Я не очень хорошо знаю римлян, но достаточно, чтобы понять: они уделяют меньше внимания форме чести, чем содержанию. В конце концов, они же язычники, которые не понимают чистоту и загрязнение. Но даже у язычников может быть честь.

Дамодара с минуту молчал, глядел в сторону, думал.

— Тем не менее, неужели ты в самом деле считаешь, что великий полководец опустится так низко? — наконец спросил он — Просто ради того, чтобы шпионить? Да, у нас есть секрет оружия Вед. Но я не вижу, где бы он мог многое выяснить. Мы были очень осторожны. И ведь он же — под твоим присмотром.

— И я не пренебрег своими обязанностями, — сказал Шанга. Затем добавил с неохотой: — У него на самом деле не было возможности многое выяснить.

— И в будущем не появится, — продолжал настаивать Дамодара. — Причем неважно, как далеко ему удастся — как ты там выразился? — втереться к нам в доверие.

Шанга обратил внимание, что высокопоставленный малва достаточно вежлив, чтобы не добавить: не более, чем мы когда-либо позволяли полководцам-раджпутам узнать наши секреты.

Теперь пришел черед колебаний Шанги. Он тоже трепал бороду.

— Я понимаю вас, господин. Я сам размышлял над этим вопросом. Я не понимаю, что делает Велисарий, но я знаю: этот человек очень хитер и наблюдателен. И он видит возможности там, где другие их не замечают.

Дамодара нахмурился.

— Я не видел… Объясни.

Шанга мрачно улыбнулся.

— Нет, вы видели, господин Дамодара, вы просто не обратили внимания, как и я в то время.

Шанга показал вниз по склону, на котором стоял шатер. На то место, где произошла последняя схватка перед стенами Ранапура.

— Я — хороший полководец, — заявил он.

— Ты — великий полководец, — возразил Дамодара.

Шанга скорчил гримасу.

— Так я когда-то думал. Но разрешите мне спросить вас, господин Дамодара, почему мне не пришло в голову собрать солдат на этом поле? Это для меня было бы гораздо проще, имея в своем подчинении пятьсот раджпутов, чем иностранцу только с тремя. Но я тогда об этом не подумал. Я выбрал прямой путь, самый простой. Очевидный.

Дамодара уставился на поле внизу. Даже теперь, несколько дней спустя, там все еще оставались видны мрачные следы смерти.

— Я… начинаю понимать, что ты хочешь сказать. Ты говоришь, что он — человек, который почти автоматически подходит к задаче со стороны. Так сказать под углом.

Шанга кивнул. Затем показал на шатер.

— Там я сравнил Велисария с тигром. И предложил использовать длинную палку.

Дамодара кивнул и улыбнулся.

— Это плохое сравнение, чем больше я о нем думаю. Тигра можно дразнить длинной палкой. Но спросите себя вот о чем, господин Дамодара: какой длины должна быть палка, если вы хотите подразнить мангуста?


Позднее, когда совещание продолжилось, Дамодара потребовал оставить только самых высокопоставленных советников малва. Император согласился с готовностью, и все остальные покинули шатер. Даже охранники-йетайцы встали на удалении от совещающихся — вне пределов слышимости.

Когда Дамодара поднялся, чтобы выступить с речью, он не стал повторять ничего из разговора с Раной Шангой. Чувство долга раджпута было для него чем-то инородным, но он его понимал. Возможно, именно это понимание заставило его защитить Шангу от наказания.

Вместо этого он воспользовался — впервые — своим священным правом родства с высокопоставленными малва. Он потребовал, чтобы проблема Велисария была поставлена перед самым высшим авторитетом.

Требование поразило бы всех, кроме собравшихся в шатре. Весь мир знал — по крайней мере вся Индия, — что император Шандагупта является самим Богом-На-Земле. Самым высшим авторитетом и властью.

Но собравшиеся в шатре знали другое. Независимо от величия Шандагупты, имелся другой, обладавший большей властью. Ведь над Богом-На-Земле в конце концов еще есть небеса.

С требованием Дамодары согласились. Отдать должное, с неохотой, со злостью — со стороны Венандакатры. Но согласились, потому что выбора не было.

Вопрос Велисария поставят перед самой душой династии. Великим разумом, управляющим судьбой малва. Перед божественной сущностью по имени Линк.

Линк, или Связующее Звено. Странное имя, но подходящее. Потому что, как божественная сущность часто объясняла, она является только лицом, которое великие новые боги показывают человечеству. Она осуществляет между ними связь.


Позднее тем же вечером, после того как все остальные раджпуты заснули, Рана Шанга стоял у входа в свой шатер. Он стоял там уже несколько часов, почти не двигаясь, и просто смотрел вперед. Какое-то время он смотрел на Луну. Дольше смотрел на мерцающие огни костров, которые все еще горели тут и там в той куче обломков, которая когда-то была Ранапуром. Он смотрел и не видел ничего. Он размышлял.

Теперь Ранапур был погружен в тишину и мысли Шанги не прерывали никакие шумы. Да, вонь смерти Ранапура проникала ему в ноздри. Но раджпут уже давно познакомился с этим особенным запахом. Его разум автоматически заблокировал его.

Наконец Шанга отвернулся. В последний раз взглянул на Луну, висевшую высоко в небе и светившую серебряным светом, и зашел в свой шатер.

Последней его мыслью перед тем, как он вошел во тьму, была та же, за которую он держался на протяжении долгих часов:

«Я дал клятву»


На следующее утро императорские курьеры отправились в различные концы огромного лагеря с объявлением, что император возвращается в Каушамби. Объявление пришло гораздо раньше, чем кто-либо ожидал, поэтому приготовления к отъезду получились неорганизованными и поспешными.

Иностранцы в лагере, по давней и впитавшейся в кровь привычке, завершили приготовления за час. По крайней мере очевидные простые приготовления. Другие приготовления отняли гораздо больше времени, больше суток, но у них имелось достаточно времени. Достаточно, чтобы обеспечить передвижение многих отличных, быстрых лошадей и нескольких маленьких, спокойных слонов. Достаточно времени даже чтобы сделать так, словно эти передвижения не имеют к ним отношения.

Достаточно времени. Еще три дня никто не покидал лагерь. Только через три дня небольшая армия — на самом деле большая армия по стандартам всех народов за исключением малва — начала долгий марш на юг. Эту армию передали в подчинение Венандакатре, которого объявили гоптрием Деканского плоскогорья. Это была великолепная должность, даже по стандартам Венандакатры, поэтому великий господин смягчился, несмотря на неподобающую быстроту, с которой ему пришлось отправиться в путь.

У малва имелись различные типы губернаторов, но ни одна должность не считалась такой престижной, как должность гоптрия (Наиболее точным переводом на языки западных стран был бы хранитель болот.) Венандакатру не сделали обычным губернатором небольшой спокойной провинции. И даже не сделали обычным сатрапом большого и спокойного региона. Нет, Венандакатру благословил сам император и дал ему в управление все Деканское плоскогорье. Император доверил ему подчинить эту беспокойную землю.

Несмотря на свое презрение к Венандакатре, многие официальные лица малва, наблюдая за его отъездом, почти испытывали к нему жалость.

Через три дня армия самого императора тронулась в путь. Наверное, было бы лучше сказать: торжественно выступила. Ей предстоял более короткий путь на восток. Самому императору и его окружению, конечно, не придется маршировать, совсем не придется. Император и высокопоставленные малва с комфортом отправились по реке Джамне на самых роскошных в мире баржах, сопровождаемые флотилией узких военных галер.

Однако большая часть императорской армии шла пешком. Как и орда увязавшихся за армией личностей. И небольшая группа иностранцев, которая напоминала щепку в медленно движущемся океане людей.

Глава 9


Дарас

Лето 530 года н. э.


Первый день после возвращения в Дарас Антонина провела с сыном. Фотий страшно обрадовался матери после нескольких месяцев отсутствия, в особенности после того, как увидел небольшую гору подарков, которую она привезла ему из сказочного Константинополя. Тем не менее, несмотря на то, что мальчик одним глазом постоянно и нетерпеливо посматривал на удивительные новые игрушки, он весь первый день провел, прижимаясь к матери.

Семилетний мальчик просто радовался от воссоединения с матерью, а не испытывал облегчения от ее приезда. С ним во время ее отсутствия, очевидно, хорошо обращались. На самом деле, как подозревала Антонина, заметив, как он поправился, его откровенно баловали.

Конечно, ко второму дню желание поиграть в новые игрушки перевесило всю сыновнюю преданность. На рассвете Фотий уже играл. Когда его мать появилась примерно час спустя, мальчик поприветствовал ее чисто формально. Матери ведь всегда матери. Это нечто приятное и неизменное, как солнце на небе. А вот игрушки — кто знает, когда они могут исчезнуть, например, вернуться в то же волшебное царство, из которого появились?

Антонина какое-то время наблюдала за его игрой. В другом случае она могла бы опечалиться из-за невнимания сына. Но на самом деле Антонине не терпелось приступить к своим делам. Поэтому она вскоре направилась в мастерскую, где ее ждал Иоанн Родосский.

Она сразу же заметила, что мастерская значительно расширилась за месяцы ее отсутствия. Когда подошла ближе, поняла: Иоанн больше не работает один. Сквозь открытую дверь мастерской до нее донеслись голоса.

Вначале это привело ее в замешательство. Ей стало неуютно. Последние недели в. Константинополе усилили ее осознание необходимости сохранять тайну и соблюдать осторожность.

Однако через несколько секунд замешательство и беспокойство сменились другими эмоциями. Только одна причина могла побудить Иоанна привлечь к работе других людей.

Поэтому надежда, а не беспокойство, заставила ее ускорить шаги.

То, что она увидела, войдя в мастерскую, мгновенно соединило оба чувства в одно.

Громкий треск заставил се дернуться.

К счастью. Дернувшись, она отскочила в сторону.

К счастью. Летящая с шумом неизвестная ракета пролетела мимо ее головы.

В отличие от срикошетившей, которая ударила ее аккурат по мягкому месту.

Однако у срикошетившего предмета не было такой силы. Антонина упала на пол в основном от удивления, а не от боли.

— Ради всего святого, Антонина! — заорал Иоанн Родосский. Неужели ты не в состоянии прочитать простую надпись?

Морской офицер поднялся из-за перевернутого стола и широкими шагами направился к ней. По ровному и аккуратному положению становилось очевидно, что стол перевернули преднамеренно.

Иоанн протянул руку и поднял Антонину на ноги. Затем, не выпуская ее запястья, потащил ее назад, через дверной проем, которым она только что воспользовалась.

Там он развернул ее и заорал:

— Вот! Здесь! Чтобы все видели!

И победно показал на место над дверью.

— Просто и ясно! На греческом! Говорится…

Молчание. Антонина потерла мягкое место и нахмурилась.

— Да, Иоанн? Что говорится?

Молчание.

— Эйсебий! Иди сюда! — заорал Иоанн.

Мгновение спустя в дверном проеме появился настороженный молодой человек — невысокого роста, плотного телосложения, со смуглым цветом кожи. На самом деле выглядел он несколько зловеще. Совсем не походил на образ невинного херувима, который отчаянно пытался создать.

Иоанн обвинительно показал на пустое место над головой.

— Где надпись, которую я велел тебе здесь повесить? — спросил он.

Эйсебий явно оробел. Виновато улыбнулся.

— Забыл, — пробормотал он.

Иоанн сделал глубокий вдох, выдохнул воздух, упер руки в бока, затопал ногами и стал носиться по всему двору.

Антонина знала эти признаки. Она не была в настроении выслушивать очередную тираду морского офицера.

— Неважно, Иоанн! — воскликнула она. — Ничего не пострадало, кроме моего достоинства.

— Не в этом дело! — рявкнул Иоанн. — Эти штуковины достаточно опасны сами по себе. А тут еще какой-то глупый мальчишка — снова! — забывает принять необходимые меры предосторожности и повесить…

— Что опасно само по себе? — спросила Антонина и радостно улыбнулась. — О, это звучит возбуждающе!

Иоанн прекратил бегать по двору. Теперь просто размахивал руками.

— Мы его получили, Антонина! — воскликнул он возбужденно. — Мы его получили! Порох! Пошли — я тебе покажу!

Он бросился назад в мастерскую. Эйсебий отошел с дороги и благодарственно улыбнулся Антонине.

Антонина во второй раз вошла в мастерскую.

Бах! Взиик! Удар. Клац-клац-клац.

Она быстро пригнулась и опять выскочила наружу.

За ее спиной орал Иоанн:

— Эйсебий! Ты — идиот! Разве я не сказал тебе, что нужен длинный огнепроводный шнур?!

— Забыл, — прозвучало бормотание.


— Если не считать, что у него девичья память, на самом деле он мне очень помогает, — сказал Иоанн позднее. В задумчивости отпил глоток вина. — Химия на самом деле не является моей сильной стороной. А Эйсебий в ней разбирается лучше, чем кто-либо, кого я знаю.

— В таком случае лучше найми кого-нибудь, кто будет следить за тем, чтобы он все помнил, — улыбаясь предложила Антонина.

Иоанн уверенно поставил кубок. Твердо положил руки на стол. Резко расправил плечи.

— Мы не можем себе этого позволить, Антонина, — объявил Иоанн. — Нет смысла спорить по этому вопросу. — Он нахмурился. — Теперь. Прокопий уже неделю радостно потирает руки. С тех пор как он прибыл сюда впереди тебя и просмотрел бухгалтерию. — Иоанн сильно нахмурился. — Он только и ждал, чтобы нажаловаться тебе. Я потратил все деньги. Все. Не осталось ни одного солида. Ни одного. — Он мрачно нахмурился. — А Ситтас — жирная жадная свинья! — больше ничего не дает. Он назвал меня транжирой в последний раз, когда я попросил у него денег.

Улыбка не сошла с лица Антонины.

— Сколько раз тебе удалось выжать из него деньги?

— Восемь, — мрачно ответил Иоанн.

— Поздравляю! — рассмеялась она. — Это рекорд. Никому еще не удавалось выжать из него деньги более двух раз подряд, насколько мне известно.

Иоанн улыбнулся очень кисло.

— На самом деле это не смешно, Антонина. Мы не можем про должать без денег, и я не представляю, откуда их взять. Я ничего не могу получить от Антония Александрийского. У епископа свои проблемы. Патриарх Ефраим в последнее время много воет о растрате церковных средств не по назначению. Его дьяконы ползают по Антонию, как блохи по собаке. Они даже пересчитали его личное серебро.

— В чем дело? — фыркнула Антонина. — У Ефраима износились шелковые одежды?

Теперь улыбка Иоанна стала более веселой. Совсем чуть-чуть.

— Не то чтобы я заметил. Конечно, трудно уследить, если учесть, какое количество мантий у него имеется. Думаю, он недоволен, что на пальцах левой руки на кольца было потрачено не столько золота, сколько на кольца на правой. Поэтому его клонит набок во время прогулок по улицам Антиохии, когда он благословляет бедных.

Морской офицер фыркнул и вздохнул. Обвел взглядом комнату. Они сидели в главном зале дома, за столом в углу.

— Я бы предложил продать один из великолепных гобеленов, только… — пробормотал он.

— У нас нет ни одного.

— Вот именно.

Антонина улыбнулась очень весело. И покачала головой.

— Мне следует прекратить тебя дразнить. Мне стыдно за себя. Дело в том, мой дорогой Иоанн, что деньги больше не представляют проблемы. Я нашла новое лицо, готовое профинансировать наш проект.

Она опустила руку вниз и с трудом вытащила мешок. С большим трудом. Столик зашатался, когда она опустила мешок на него.

Глаза Иоанна округлились. Антонина, все еще улыбаясь, схватила мешок за низ и перевернула. Небольшой поток золотых монет рассыпался по столу.

— Недавно отчеканены, надеюсь, ты это заметил, — весело заявила она.

Иоанн смотрел на кучку, как сова. Однако его внимание привлекли не сами монеты. Он понял, что стоит за ними.

Власть. Чистая власть.

После правления императоров Валентиниана и Валента золотая монета — солид, введенная Константином Великим, служила твердой римской монетой на протяжении двух веков, и на ее чеканку имелась монополия.

В Римской империи было много легальных монетных дворов. Больших, в Фессалониках и Никомедии, и ряд небольших в других городах. Но они ограничивались выпуском серебряных и медных монет. По закону только император мог чеканить золотые монеты. В Константинополе, в самом Большом Дворце.

— Ты сказала Феодоре, — объявил он.

Антонина кивнула.

— Это разумно? — спросил он.

В вопросе не прозвучало обвинения, просто любопытство.

Антонина пожала плечами.

— Думаю, да. При сложившихся обстоятельствах у меня не было особого выбора. Я оказалась глубоко втянута в императорскую интригу, пока находилась в Константинополе. Ирина не вернулась вместе со мной потому, что теперь — фактически, если не официально — является начальницей шпионской сети Феодоры.

Иоанн смотрел на нее с большим интересом.

— Малва?

— Да. Они строят какой-то предательский заговор, Иоанн. Насколько нам известно… — она замолчала. — Неважно. Это долгий рассказ, и мне не хочется повторять его дважды за один день. Антоний, Михаил и Ситтас сегодня приедут ужинать. Также будут Маврикий и Гермоген. Теперь они оба вовлечены. Тогда я все и объясню.

Она протянула руку и стала заталкивать монеты назад в мешок.

— В любом случае я считаю, что сказать Феодоре было необходимо. И к тому же это правильно. Мы вскоре узнаем. Этим летом, но попозднее, она сама приедет сюда. Чтобы полностью ознакомиться с проектом.

— Что? — взревел Иоанн. — Этим летом? — Он вскочил на ноги. Яростно стал размахивать руками — Невозможно! Невозможно! У меня к тому времени ничего не будет готово! Невозможно! — Он стал носиться из угла в угол, яростно топать ногами — Сумасшедшая! Нет чувства реальности — совсем нет. Невозможно. Порох все еще непредсказуем. Гранаты не протестированы. А ракеты вообще в зачаточном состоянии!

Он топнул ногой, снова топнул и еще раз.

— Безумные женщины! Думают: химия подобна выпечке хлеба. Что-то не так с тем, как горит порох. Я знаю, что не так. Мне нужно поэкспериментировать, проверить несколько способов изготовления этой дряни.

Он топнул ногой, снова топнул и еще раз.

— Идиотки! Может, стоит его перемолоть, если мне удастся придумать, как это сделать так, чтобы самому не взорваться. Может, вначале его следует смочить и в этом все дело. Черт побери, надо попробовать.

Он топнул ногой, снова топнул и еще раз.

— Хотя вообще-то опасно. Этот придурок Эйсебий может взорвать все. Даже взорвать кучу коровьего дерьма, если за ним не следить. Он неосторожен, как женщина.

Время в начале вечера, до и во время ужина, было в основном посвящено Прокопию. Это не представляло сложности. После нескольких месяцев практики Антонина развила навыки искушения Прокопия до высшего мастерства.

На самом деле она в основном зря тратила усилия. К этому времени. Прокопий уже был так хорошо выдрессирован, что фактически все, что бы ни говорила и ни делала Антонина, служило ее целям. Он напоминал запряженного тупого мула, который не видит перед собой ничего, кроме натоптанной дороги. Антонине стоило только сказать что-то о прекрасном жеребце, как Прокопий тут же списывал это на постыдное скотоложство. Поболтает с крестьянкой — тут же с уверенностью жди трактата о древнем грехе Сапфо.18 Взяла сына на колени — а! Великолепно! — Прокопий всю ночь будет жечь лампу, создавая трактат о педофилии и инцесте.

Поэтому ее похотливые взгляды, обращенные на собравшихся за столом мужчин, ее завуалированные замечания, головокружительный смех, хитрые намеки, даже шутка о четырех солдатах и паре священнослужителей, которых ни одна женщина не может обработать за раз — смех, смех — стали полной потерей усилий. Она могла бы сидеть за столом одна, при холодном свете только поднимающегося из-за горизонта солнца, и молча есть. К середине утра Прокопий бы стал заверять всех, кто стал бы слушать, что шлюха мастурбировала за завтраком.

Вскоре Прокопий встал из-за стола и отправился в свои покои. Антонине не было необходимости отправлять его под каким-то предлогом. Человека фактически распирало от желания побыстрее добраться до пера.

— Боже, как меня от него тошнит! — рявкнул Ситтас.

Мгновение полководец выглядел так, словно собирался выплюнуть вино. Но только мгновение. Он передумал, проглотил, налил себе еще один кубок.

— А это необходимо? — проворчал. Михаил Македонский.

Антонина сморщилась. Но до того, как она смогла ответить, заговорил епископ Антоний. Резко.

— Да, Михаил, необходимо. Это мерзкое создание — хотя он слишком глуп, чтобы это понимать — является главным шпионом малва, приставленным к Антонине. Он — акведук, который доставляет им воду знания. Только этот акведук при помощи Антонины на самом деле является сливной трубой, по которому в их резервуары течет только дерьмо. — Он улыбнулся. Вообще-то это была слишком хитрая улыбка для епископа. Почти дьявольская. — У нас тут не совещание по вопросу, как справиться с малва. У нас тут оргия!

Затем он улыбнулся по-другому.

— А что тебя так беспокоит — твоя репутация?

Македонец гневно уставился на него.

— Вся репутация — чушь, — объявил он.

— И она подкармливается гордыней, что еще хуже, — завершил фразу епископ. Его улыбка стала еще шире. — На самом деле, Михаил, ты должен расширить свой репертуар поговорок.

Антонина откашлялась.

— Как я говорила…

Ты ничего не говорила, Антонина, — разумно заметил. Антоний Александрийский. — Поэтому я не видел причины, почему бы мне не занять время безвредным…

— Хватит приставать к Михаилу, — проворчал Маврикий. — Он сотворил чудеса с местными ребятами, их женами и родителями. Даже деревенские старейшины воют не громче, чем средний морской шторм.

— Ну конечно сотворил! — весело воскликнул. Антоний — Он — святой человек. Должна же быть от него какая-то польза.

Антонина разогнала собирающийся шторм.

— Скажи мне, Михаил, как ты оцениваешь ситуацию? — обратилась она к нему серьезно — Михаил?

Македонец прекратил попытки (бесполезные) испепелить епископа гневным взглядом.

— Прости, Антонина? Я не уловил, что ты сказала.

— Крестьяне, — повторила она — Как ты оцениваешь ситуацию?

Михаил махнул рукой. Это не был легкий жест. Скорее наоборот. Так камень может подчеркнуть твердость.

— Проблем не будет. Никаких.

— И это еще не все, — добавил Маврикий — Большое их число, как я думаю, ухватится за возможность присоединиться к новому полку. — Он посмотрел на Иоанна Родосского — При условии, что для них найдется какое-то достойное занятие, кроме как гнать овец на врага.

Иоанн не отреагировал на приманку.

— Прекрати волноваться, Маврикий. Ты соберешь свой новый полк, я подготовлю для них оружие. По крайней мере гранаты.

— А ракеты? — спросил Гермоген.

Иоанн сморщился.

— Не стоит на них рассчитывать. Проклятые штуковины гораздо сложнее сделать, чем я думал — Он осушил кубок и налил себе еще один. Затем добавил ворчливо. — На самом деле проблема не в том, как их делать. У меня в сарае кучей сложено штук двадцать. И каждая из них полетит и довольно зрелищно взорвется. Проблема в том, что нельзя сказать, где.

Он снова сморщился.

— Одна проклятая штуковина — и я говорю чистую правду — фактически сделала круг и почти снесла мне голову.

— А как их нацеливают малва? — спросил Ситтас — Должен быть способ.

Иоанн пожал плечами.

— Не знаю. Я испробовал все, что мог придумать. Стрелял сквозь трубки. Приделывал к ним флюгеры, даже перья! Ничего не срабатывает. Некоторые летят более или менее ровно, большинство — нет, и я черт побери, не могу никак объяснить причину, которая за этим кроется.

Маврикий шлепнул ладонью по столу.

— Так давайте не будем об этом волноваться, — предложил он. — Когда полководец вернется из Индии…

— Если, — поправил Иоанн.

— Когда он вернется, — продолжал Маврикий, — я уверен, он сможет открыть нам секрет нацеливания ракет. А пока давайте ограничимся гранатами. Их будет достаточно, чтобы занять новый полк из крестьян.

— Это мысль! — воскликнул Ситтас — Прекрасная мысль, я думаю Маврикий прав. А меня вы знаете — обычно я смотрю на новые идеи примерно так, как на коровье дерьмо.

— В чем дело? — спросила Антонина.

Маврикий провел рукой по голове. Он любил это делать. Хотя все волосы на его голове давно поседели, шевелюра нисколько не поредела и оставалась такой же, как и в юношеские годы.

— Я стал думать. Проблема с гранатами заключается в том, что вы хотите бросать их на достаточное расстояние, перед тем как они взорвутся. Тогда вам нужно решать между расстоянием и эффективностью Человек с хорошей рукой может бросать гранаты достаточно далеко, но если она слишком мала, то пользы от нее при приземлении почти никакой. Если он попытается бросить большую гранату, то ему нужно находиться ближе, менее чем в радиусе действия стрел. — Ветеран пожал плечами. — Во время большинства сражений мои катафракты прикончат его до того, как он в лучшем случае успеет метнуть одну. Я должен предполагать, что это могут сделать и враги. Персы определенно могут.

— Так какое решение ты предлагаешь? — спросил Иоанн — Катапульты?

Маврикий покачал головой.

— Нет. Учтите я двумя руками за то, чтобы развивать как артиллерию, так и гранаты. Не думаю, что будет сложно адаптировать катапульту, предназначенную для метания камней, для этой цели. Но это артиллерия. Сама по себе хороша, но она не заменит пехоту.

Гермоген улыбнулся. Он был одним из тех немногих римских полководцев, который специализировался по пехотной войне. Велисарий сам готовил молодого человека и направлял его.

— Или кавалерию, — проворчал Ситтас. Этот полководец, с другой стороны, был страстно предан традициям катафрактов.

— Забудьте о кавалерии, — сказал Маврикий — Эти ребята — только крестьяне, Ситтас. И, к тому же, сирийские крестьяне. У фракийских и иллирийских крестьян есть какое-то знакомство с лошадьми, а у этих ребят нет. Ты знаешь не хуже меня, что из них никогда не получится хороших наездников. Не за то время, которое у нас есть.

Ситтас кивнул, достаточно великодушно. Честь кавалерии поддержана, поэтому он не станет дальше спорить по вопросу.

— И это ключ, — заявил. Маврикий — Я пытался придумать лучший способ соединить сирийских крестьян и гранаты, начав с сильных и слабых сторон и тех, и других. Ответ очевиден.

Молчание. Иоанн взорвался.

— Ну — тогда выкладывай!

— Праща.

Иоанн нахмурился.

— Праща?

Он уже собрался спорить, больше по укоренившейся привычке, чем по какой-либо другой причине, но замолчал.

— М-м-м, — он отпил вина. — М-м-м.

Антонина улыбнулась.

— В чем дело, Иоанн? Не говори мне, что у тебя тут же не сложилось мнение.

Морской офицер скорчил гримасу.

— К сожалению, нет. На самом деле, хотя мне и не хочется это признавать, я ничего не знаю про пращу. Эти глупые штуки никогда не используются в морских сражениях.

— Ты никогда бы не назвал их «глупыми штуками», если бы оказался на поле брани против балеарцев, — проворчал Маврикий. Гермоген с Ситтасом усиленно закивали.

— Но это — не балеарские стрелки, Маврикий, — заметила Антонина. — Островитяне известны… уже несколько веков. А у нас — просто деревенские ребята.

Маврикий пожал плечами.

— И что? Каждый из этих крестьян, в особенности пастухи, пользовался пращой с мальчишеских лет. Конечно, они не профессионалы, как жители Балеарских островов, но для наших целей это и не нужно. Единственная разница между наемником-профессионалом с Балеарских островов и крестьянским парнем — это точность. Это имеет значение, если стрелять железными пулями. Если стреляешь гранатами, не имеет, но крайней мере не такое большое.

Тут Иоанн начал приходить в возбуждение.

— Знаешь, а ты прав! Как далеко эти сирийские парни могут бросить гранату?

Маврикий покрутил толстыми пальцами одной большой ладони.

— Зависит от обстоятельств. Покажи мне гранату, о которой идет речь, и я дам тебе близкий к истине ответ. Грубо? Примерно, как средний лучник. Если же сделать качественную пращу, то как катафракт или перс.

— Кавалерия превратит их в фарш, — заявил Ситтас.

Маврикий кивнул.

— Если они одни — да. По крайней мере хорошая конница, которая не пришла в панику после первой партии гранат. Они погонят ребят с гранатами…

— Называй их гренадерами, — вставил Иоанн. — Так звучит более достойно.

— Пусть будут гренадеры, — он замолчал, задумался. — Гренадеры. Мне это нравится!

Гермоген тут же кивнул с энтузиазмом.

— Особое название укрепит их боевой дух, — заявил молодой полководец. — Мне тоже нравится. На самом деле я думаю, это очень важно.

— Значит, нам понадобится конница по флангам, — задумчиво произнес Ситтас.

— Также хорошая защита из пехоты, — вставил Гермоген.

Маврикий кивнул.

— Да, они тоже. В гранатах нет ничего магического. В правильной комбинации, используемые правильно…

— Может, фаланга19, — сказал Гермоген.

— Полная чушь! — рявкнул Ситтас. — Фаланги так же устарели, как и возлежание на пирах. Нет, нет, Гермоген, но надо бы подумать насчет старых республиканских манипул.20 Я думаю…

Епископ Антоний повернулся к Антонине.

— Могу ли я предложить тебе, дорогая, оставить этих мужчин играть в свои игры? Предполагаю, через минуту обсуждение станет настолько техническим, что мы в любом случае не сможем за ним следить. А я умираю, так хочу послушать о твоих подвигах в Константинополе.

Антонина встала и улыбнулась.

— В таком случае пошли в другой зал.

Она посмотрела на Михаила.

— Ты к нам присоединишься?

Монах покачал головой.

— Подозреваю, ваш разговор с Антонием тоже вскоре станет таким же техническим, как и разговоры этих мужчин, — сказал он уныло. — Боюсь, от меня не больше пользы при планировании дворцовых интриг, чем при обсуждении военной тактики и оружия.

Ситтас услышал слова монаха.

— В чем дело, Михаил? — на его лице появилась хитрая улыбка. — Ты, конечно, не утверждаешь, что вечной душе нет места в миру?

Монах посмотрел на полководца так, как только что насытившийся орел смотрит на мышь. Интерес есть, но спокойный.

— Ты и тебе подобные принесут в битву оружие и тактику, — сказал он тихо. — Антонина, Антоний и им подобные принесут знание врага. Но в конце, Ситтас, все, что вы принесете, окажется пылью, если крестьянский парень, которому вы отдадите свои подарки, не имеет души, способной противостоять Сатане во время бури.

Он встал.

— Я принесу вам крестьянина.

Выходя, Михаил задумчиво посмотрел на Ситтаса. Как только что насытившийся орел рассматривает мышь. Перспективы — отличные.

— Никогда не стоит дразнить святого человека, — пробормотал Маврикий. — Правда не стоит, — повторил он, не обращая внимания на гневный взгляд Ситтаса. Осушил кубок — Спроси у любого крестьянина.


На следующее утро двое полководцев отправились вместе с Иоанном Родосским на тренировочное поле. Они горели желанием поэкспериментировать с гранатами. Маврикий ждал их там с дюжиной добровольцев из крестьян. Вначале сирийцы довольно сильно нервничали. Даже после того, как их мастерство в метании гранат получило одобрение полководцев, молодые люди терялись в компании таких благородных господ.

Однако вскоре появился Михаил Македонский. Он ничего не сказал ни полководцам, ни крестьянам. Но Маврикий с интересом наблюдал, как присутствие монаха изменило сирийских ребят, превратив их в молодых орлов в присутствии огромных мышей.

К середине дня молодые орлы уже свободно спорили с огромными мышами.

Конечно, не о тактике или военных построениях. (Хотя сирийцы на самом деле дали кое-какие ценные советы по практике метания гранат. Большая их часть касалась запалов и их длины.) Молодые люди не были дураками. Необразованными и неграмотными — да. Глупыми — нет. Они не притворялись, что лучше понимают военное дело, чем такие люди, как Ситтас и Гермоген. (И в особенности — они имели свой крестьянской взгляд на такие вещи — Маврикий.)

Но у них имелось вполне определенное мнение о казармах и военных лагерях. Их детям казармы не понравятся, хотя, не исключено, они получат удовольствие от проживания в шатрах лагерем. Их женам не понравится ни то, ни другое, но жены вытерпят лагерь. Они — простые женщины. Практичные.

Однако казармы просто не подойдут. Никакой личной жизни. Неприлично. Их жены — простые женщины, но приличные. Они не те шлюхи, которые увязываются за армией.

Сирийцам требовались хижины. Каждой семье — свою хижину. (Конечно, для походных лагерей подойдут шатры.)

Полководцы объяснили абсурдность такой организации. Нарушение военной традиции.

Крестьяне объяснили абсурдность военной традиции.

В конце, под пристальным взглядом монаха, молодые крестьяне переспорили полководцев. Монах улыбался.

Никаких хижин — никаких гренадеров.


В усадьбе тем временем проходило еще одно столкновение характеров. Другим образом.

— Это слишком опасно, Антонина, — настаивал епископ. — Я так думал прошлой ночью и думаю сегодня. А сегодня еще больше уверен в этом. — Он отодвинул тарелку с едой. — Смотри! — укоризненно кивнул на тарелку. — Я даже потерял аппетит.

Антонина улыбнулась, глядя на упитанного епископа. Несмотря на то, что Антоний Александрийский несомненно жил просто и скромно, его никто никогда не мог назвать аскетом. По крайней мере в том, что касалось приема пищи.

Она пожала плечами.

— Может быть, да. Однако уверяю тебя, Антоний, малва сейчас не принесут мне зла. Ни в коем случае. Я — их гордость и радость. Они во мне души не чают.

Епископ упрямо уставился на не съеденный завтрак. Антонина вздохнула.

— Неужели ты не можешь понять, Антоний? После того как Аджатасутра «поймал меня в капкан» — и какой это был капкан! — ведь целых два дьякона слышали, как я призывала к смерти Юстиниана! — малва держат меня в тисках. Как они это видят. Они попытаются выжать из меня все, что возможно. Перед моим отъездом из Константинополя они вытянули из меня все, что мне известно о внутренней политике ипподрома.

Антонина на мгновение замолчала и скорчила гримасу.

— Я до сих пор не знаю, почему их так заинтересовал этот вопрос. Матерь Божия, пока я росла, я только и слышала от отца о соперничестве на ипподроме. Этот из Голубых сделал это, а тот из Зеленых сделал то. Эти Голубые — просто клоуны, но следи внимательно за теми Зелеными.

Она вскинула руки в отчаянии.

— Мне даже пришлось расспросить нескольких старых приятелей отца — по крайней мере тех, кого удалось разыскать в. Константинополе, — чтобы мои знания о борьбе на ипподроме были свежими. Боже праведный, ну и жалкие бандиты!

— Они были рады снова увидеть тебя? — спокойно спросил Антоний. — После стольких лет?

Антонина выглядела удивленной. Затем улыбнулась, довольно весело.

— Сказать по правде, они меня чуть ли не облизали. Местная девчонка выбилась в люди, а тут возвращается навестить старых друзей. Я даже не представляла, насколько Велисарий популярен в их кругах.

Она пожала плечами.

— Так что в конце концов мне удалось предоставить Балбану все детали о том, чем занимаются обитающие у ипподрома банды. И я до сих пор не знаю, зачем малва…

— Интерес малва не случаен, Антонина, — перебил Антоний Александрийский. — И я не стал бы называть его странным. Этих головорезов в Константинополе — тысяч двадцать или тридцать. Потенциально — не такая уж незначительная военная сила.

Антонина фыркнула.

— Головорезы с ипподрома? Не дури, Антоний. О, конечно, они представляют достаточно серьезную угрозу в уличной драке. Но против катафрактов? Кроме того, они примерно в равном количестве разделены на Голубых и Зеленых. Скорее они будут сражаться друг с другом, чем выполнять то, что от них захотят малва.

Епископ потер большой и указательный пальцы друг о друга. Древний жест означал одно: «деньги».

Антонина вопросительно склонила голову.

— И Ирина так думает. Но я считаю, что она переоценивает силу банд, даже если малва и удастся их объединить взятками. — Она покачала головой. — Достаточно об этом. По крайней мере сейчас малва требуют от меня каких-то разумных секретов. К тому времени, как я вернусь в. Константинополь через несколько месяцев, я должна представить им в деталях все данные о военных подразделениях на востоке. Всех подразделениях, не только здесь в Сирии, но также и в Палестине. И даже в Египте. — Антонина улыбнулась. — Или… — египтянка многозначительно замолчала.

Антоний уставился на нее, все еще оставаясь серьезным Антонина перестала улыбаться.

— Тебя волнует это «или», не так ли?

Антоний глубоко вздохнул.

— На самом деле нет. По крайней мере не очень.

Он встал из-за стола и стал медленно прогуливаться из угла в угол.

— Боюсь, ты не полностью понимаешь, чего я опасаюсь, Антонина. Я согласен с тобой насчет малва. По крайней мере на текущий момент они совсем не собираются приносить тебе какой-то вред.

Антонина нахмурилась.

— Тогда что?..

Теперь пришел черед. Антония всплеснуть руками в отчаянии.

— Неужели ты можешь быть так наивна? В этом заговоре участвуют не просто малва, женщина! В него также вовлечены римляне. И они преследуют свои, своекорыстные цели, причем достаточно часто эти цели противоречат целям других участников заговора.

Он шагнул к столу, положил на него пухлые руки и склонился вперед.

— Ты оказалась в эпицентре шторма, Антонина. Сама туда влезла. Между Сциллой и Харибдой — и множеством других монстров! — которые все точно так же строят заговоры против других конспираторов, как и против Римской империи. — Он снова выпрямился. — Ты, моя дорогая, не можешь знать, откуда придет удар. Совсем. Ты видишь только малва. И только то лицо, которое они тебе показывают.

Антонина мрачно уставилась на него. Но не отводила глаз.

— И что? Я понимаю, что ты хочешь сказать, Антоний. Но, я повторяю: и что?

Она пожала плечами, и этого было достаточно, чтобы разбить сердце епископа. Так женщины плечами не пожимают, так делают ветераны.

— Это война, Антоний. Ты предпринимаешь все возможное против врага, зная, что он намерен в полной мере ответить тебе тем же. Один из вас выигрывает, другой проигрывает. Обычно умирает.

На лице появилась холодная улыбка.

— Так говорит Велисарий, как, впрочем, и Маврикий. Я думаю, мой муж позаимствовал эти знания от него. Я имею в виду первый закон битвы. Любой план сражения летит к чертям собачьим, — прости меня за такие выражения, епископ, — как только появляется враг. Именно поэтому его и называют врагом.

Антоний потрепал бороду. В жесте была усталость, но также и доля юмора.

— Грубо, грубо, — пробормотал он. — В общем и целом грубовато сказано. Изысканные теологи выразили бы это по-другому. Против любой логичной доктрины выдвигаются возражения, как только на совет прибывают другие догматики. Именно поэтому их называют еретиками.

Наконец он улыбнулся.

— Очень хорошо, Антонина. В любом случае я не могу тебя остановить. Я предоставлю тебе всю помощь, какую могу.

Он снова занял свое место. Затем, какое-то время просидев, уставившись в тарелку, он пододвинул ее к себе и принялся есть с обычным аппетитом.

— Конечно, не особо смогу помочь в том, что касается военных вопросов и головорезов с ипподрома, — он весело взмахнул ножом. — С другой стороны, конспираторы из церкви — не сомневайся: их полно! — это совсем другое дело.

Он проткнул два финика.

— Глицерий из Халкедона и Георгий Барсимес, так?

Финики исчезли как по волшебству. Антоний взялся за грушу.

— Руфиний Намациан, епископ Равенны, — пробурчал он задумчиво, с полным ртом фруктов. — Хорошо их знаю.

Последний кусок груши проскочил в горло, словно ребенок по пищеводу великана-людоеда.

— Младенцы в лесу, — рыгнув, добавил он.


После того как на закате вернулись полководцы, Антонина с полчаса слушала их крики и ругань. Она решила, что потребуются такт и дипломатия. Но вначале требовалось дать им высказаться и немного выпустить пар. Затем она вынесла решение.

— Конечно, они не станут жить в казармах. Сама мысль абсурдна. Эти люди не мобилизованы на военную службу. Они — добровольцы, они давно занимаются сельским хозяйством, у них есть семьи. Они в этих местах рано женятся и начинают заводить детей лет с пятнадцати. А девушки еще раньше.

Полководцы злобно заворчали. Иоанн Родосский топнул ногой. Антонина с любопытством наблюдала за ними.

— А что вы ожидали? Неужели вы думали, что эти люди бросят свои семьи только ради того, чтобы кидать для вас гранаты?

Злобное ворчание прекратилось. Полководцы уставились друг на друга. Морской офицер чуть не упал. Антонина фыркнула.

— Вы НЕ подумали.

Она опять фыркнула.

— Иногда я соглашаюсь с Феодорой. Мужчины…

Ситтас гневно уставился на нее. В ярости он напоминал дикого кабана.

— Ты, девушка, не думай тут издавать монаршие указы!

— Я определенно собираюсь это делать, — нежным голоском ответила Антонина. — Разве ты забыл, что именно я плачу жалованье?

Она склонила голову, глядя на Иоанна Родосского.

— Ты закончил топать ногами?

Морской офицер скорчил недовольную мину Антонина опустила руку вниз, вытащила мешок и шлепнула его на стол.

— Нанимай рабочих, Иоанн. А еще лучше — плати самим крестьянам. Эти парни хорошо умеют работать руками. Они очень быстро построят хижины. Они будут счастливее, построив свои собственные дома.

От двери послышался голос. Михаила:

— Они также захотят часовню. Конечно, ничего особенного. Самую простую часовню.

Полководцы, поставленные на место женщиной, направили свой гнев на монаха.

Македонец уставился на них. Как только что насытившийся орел смотрит на пищащих мышей.

Поединок характеров. Смешно.

Глава 10


Каушамби

Лето 530 года н. э.


С южного берега Джамны Велисарий смотрел на храм, поднимающийся у самого берега реки на противоположном берегу. Солнце клонилось к закату, и последние лучи освещали храм. Он словно купался в золоте. Велисарий находился слишком далеко, чтобы рассмотреть детали множества статуй, украшавших ведущие к храму ступени, но не мог не оценить красоту строения в целом.

— Какой великолепный храм! — пробормотал он. Уголком глаза заметил, как Менандр неодобрительно поджал губы.

Вначале он думал не обращать внимания на гримасу Менандра, но потом решил, что это — прекрасная возможность заняться образованием молодого катафракта.

— В чем дело, Менандр? — спросил он, вопросительно приподнимая брови. — Мое восхищение языческими идолами оскорбляет тебя?

Он произнес слова спокойным и приятным тоном, но Менандр покраснел от смущения.

— Это не мое дело… — начал он, но Велисарий оборвал его.

— Конечно, это твое дело, парень. Ты должен выполнять мои приказы, как любой подчиненный обязан выполнять приказы своего командира. Но ты не обязан соглашаться с моим мнением по вопросам теологии. Так что выкладывай, — Велисарий показал на храм. — Что ты о нем думаешь? Как ты можешь отрицать его красоту и великолепие?

Менандр нахмурился. Выражение лица было задумчивым, но не неодобрительным. Однако парень не стал отвечать сразу же. Они с Велисарием спешились после того, как добрались до реки, чтобы выпить воды, а их лошади до сих пор утоляли жажду. Менандр медленно поглаживал шею лошади несколько секунд, потом начал говорить.

— Я не могу отрицать, что это здание красиво сделано, полководец. Я просто хотел бы, чтобы оно предназначалось для другой цели.

Велисарий пожал плечами.

— Для какой? Для поклонения. Христу? Конечно, это было бы лучше. К сожалению, христианские миссионеры только начали проникать в Индию — Затем он добавил с иронической улыбкой — И, к сожалению, все они — несторианцы-еретики. Немногим лучше открытых язычников. По крайней мере, судя по словам большинства ортодоксальных священнослужители.

Он повернулся и прямо посмотрел на Менандра.

— А пока миллионы индусов ощупью в потемках ищут свой путь к Богу. Это доказательство, — он пальцем показал на храм. — Ты бы предпочел, чтобы они полностью игнорировали Бога? Или все-таки лучше так?

Менандр нахмурился сильнее.

— Нет, никто не должен игнорировать Бога, — тихо ответил он через какое-то время. — Я просто… — он колебался, вздохнул, пожал плечами. — Я много раз видел, как Дададжи молится в твоем шатре. И я не сомневаюсь в его искренности или его преданности. Я просто… — он снова пожал плечами, выражая таким образом фатальность принятия реальности.

— Ты бы хотел, чтобы он молился христианскому богу?

Менандр кивнул.

Велисарий снова посмотрел на храм. Теперь он сам пожал плечами. Но пожал весело, выражая в большей степени удивление, чем смирение.

— И я, Менандр, если уж говорить об этом. Но я не могу сказать, что не сплю из-за этого. Душа Дададжи чиста и правдива. Я не думаю, что Бог ее отвергнет, когда пробьет его час.

Полководец посмотрел на запад. Солнце уже почти коснулось горизонта.

— Нам лучше возвращаться, — сказал он — Я надеялся взглянуть на. Каушамби до заката, но вижу, что мы все еще в нескольких милях от пригородов.

Они с Менандром сели на лошадей и поехали прочь от реки Менандр заговорил на пути в лагерь.

— Я думал, что ты — православный, — глаза молодого человека казались задумчивыми. Затем, решив, что его заявление может быть понято неправильно, Менандр начал извиняться. Но полководец отмахнулся от извинений.

— Да, я православный, — подтвердил он, затем хитро улыбнулся — Наверное. Меня так воспитывали, как и всех фракийцев. И я считал себя всегда православным.

Он колебался.

— Это трудно объяснить. Меня эти вещи не особо волнуют, Менандр. Моя жена, которую я люблю больше всех на свете, не православная. Ради моей репутации она не демонстрирует свою веру, но склоняется к монофизитам, как и большинство египтян. Мне что, верить, что она будет проклята и ее ждет вечный адский огонь?

Велисарий посмотрел на Менандра. Молодой катафракт поморщился Менандр еще с большим восхищением относился к Антонине, чем большинство букеллариев.

Велисарий покачал головой.

— Думаю, нет. Христос, которому я поклоняюсь, не проклянет ее. И дело не только в ней, Менандр. Я — полководец и я вел в битву солдат, которые во что только ни верили, включая арианцев21, и видел, как они смело умирали. И держал их на руках, когда они умирали, слушая их последние молитвы. Этим людям было заранее предначертано проклятие? Думаю — нет.

Он сжал челюсти.

— Мое безразличие к вероисповеданию уходит гораздо глубже. Много лет назад, когда я впервые взял на себя командование, — мне тогда было восемнадцать лет, — я сражался против персидского военачальника по имени Варанес. Его войско было небольшим, как и мое, и наша схватка растянулась на несколько недель. Мы в равной мере использовали маневры, уловки, обманные шаги, как и непосредственно сражались. Он был великолепным полководцем и вымотал меня до предела.

Велисарий сделал глубокий вдох.

— Он также был честным и галантным противником. Как часто случается у персов. Один раз мне пришлось бросить троих моих людей. Они получили слишком тяжелые ранения, чтобы их перевозить, а Варанес поймал меня в такой капкан, из которого требовалось выбираться немедленно — или я потерпел бы поражение. Когда Варанес на них наткнулся, он проследил, чтобы о них позаботились.

Велисарий отвернулся. На мгновение его лицо потеряло обычное спокойное выражение, но ненадолго, и Велисарий продолжил рассказ. Менандр слушал очень внимательно.

— Я обнаружил это после того, как разбил Варанеса. В конце концов я сам поймал его в капкан и ворвался в его лагерь. Трое моих людей все еще находились там. Один за это время умер от ран, но это случилось не по вине персов. Двое других оставались в безопасности благодаря Варанесу. Сам Варанес был смертельно ранен, он получил ранение копьем в пах. Ему потребовалось несколько часов, чтобы умереть, и я провел с ним эти часы. Я пытался облегчить его участь как мог, но рана оказалась ужасной. Несмотря на жуткую агонию, Варанес хорошо держался. Он даже шутил со мной, и мы провели время, обсуждая среди всего прочего предыдущие недели сражения. По большей части он выигрывал, но я быстро учился. Он предсказал мне большое будущее.

Велисарий замолчал на мгновение, направляя лошадь по сужающейся тропинке. Через несколько секунд они миновали последний ряд деревьев у реки. Теперь на более открытой местности полководец возобновил свой рассказ.

— К тому времени, как Варанес наконец умер, спустилась ночь. Он относился к зороастрийцам, как и большинство персов, — тем, кто поклоняется огню. Он попросил меня развести для него костер, чтобы он мог умереть, глядя в лицо своего бога. Я это сделал, и с готовностью. Священник, по крайней мере большинство православных священников осудили бы меня за это. Несомненно, священнослужители объяснили бы мне, что зороастриец в любом случае вскоре получит достаточно огня в аду, поскольку будет проклят вечно. Но я не думал, что Варанеса ждет вечное проклятие. Я не думал так тогда. И не думаю сейчас.

Наблюдавшего за полководцем Менандра поразила внезапная холодность во взгляде. Обычно карие глаза Велисария смотрели тепло, за исключением сражений. Да и даже во время сражений они не были холодными. Просто… спокойными, отстраненными от всего постороннего, наблюдательными.

Однако обычное тепло вернулось через несколько секунд. Велисарий продолжал говорить задумчиво:

— Один раз я попытался объяснить Рао тонкости триединства — так, как мог, — он махнул рукой. — Не в этом мире, а в моем видении.

Менандр, которого поразила эта прежде глубоко личная история полководца, теперь был полностью очарован. Он знал о том видении, которое Велисарию показал кристалл, доставленный ему Михаилом Македонским и епископом Антонием Александрийским за год до отправления в Индию. Велисарий рассказал ему эту историю, как и другим римлянам и аксумитам во время совместного морского путешествия.

Менандр бросил взгляд на грудь полководца. Под доспехами и туникой ничего нельзя было рассмотреть. Но молодой катафракт знал: Талисман Бога находится там, хранится в небольшом мешочке, который Велисарий всегда носит на шее. Менандр даже сам его видел, потому что Велисарий показывал его им в тесной каюте на корабле малва, на котором путешествовал посол малва Венандакатра, на пути в Индию. Тогда Менандра ослепило мистическое великолепие Талисмана. Теперь его слепило воспоминание.

Велисарий внезапно рассмеялся.

— Рао очень внимательно и терпеливо выслушал мое объяснение, — продолжал он. — Но было очевидно, что он считает все это детским лепетом. Затем он сказал мне, что по его религии существовало триста тридцать миллионов богов и богинь, все из которых в том или ином роде являются просто манифестациями самого Бога.

Велисарий улыбнулся своей обычной хитроватой улыбкой.

— Несомненно: этот человек обречен — если послушать наших священников. Но я скажу тебе вот что, Менандр: я лучше окажусь рядом с Рагунатом Рао в аду, чем рядом с патриархом Ефраимом в раю.

Велисарий больше ничего не говорил. Менандр также молчал, пытаясь разобраться с новыми для него мыслями, которые оказались гораздо сложнее простых проповедей деревенского священника.

Они добрались до рощицы, в которой римляне и аксумиты разбили лагерь. Все еще погруженный в раздумья Менандр не особо обращал внимание на то, как его лошадь идет между деревьев. Управлял ею автоматически. Но после того, как они выехали на опушку в центре рощицы, все мысли о теологии исчезли.

— Что-то случилось, Менандр, — тихо сказал полководец.

Как только Велисарий выехал на небольшую опушку, то понял: что-то не так. И Эзана, и Вахси стояли на страже перед шатром принца Эона. Обычно эту обязанность выполнял только кто-то один из них — по очереди. Более того, оба сарвена стояли. Обычно несущий вахту расслабленно сидел на стуле. Не было оснований стоять. На протяжении многих недель римлян и аксумитов охраняли кушаны, подразделение из более чем тридцати человек, которые являлись истинными профессионалами своего дела, особенно в обеспечении безопасности.

В позах аксумских солдат чувствовалось очевидное напряжение. Они не просто стояли, они стояли напряженно, настороже, в готовности.

Велисарий быстро оглядел открывающуюся взору местность. Освещение было плохим. Почти спустилась ночь, только самый край горизонта чуть-чуть озарялся слабым пурпурным светом. Сам солнечный шар исчез, а тот свет, который еще оставался, закрывали окружающие лагерь деревья. Для всех практических целей опушка освещалась свисавшими с шестов фонарями.

Затем Велисарий бросил взгляд на два римских шатра, расположенных недалеко от большого шатра принца Эона. Он заметил, что перед ними стоят Валентин с Анастасием. Точно так же, как сарвены — напряженно, настороже, в готовности.

Затем он посмотрел через опушку на линию шатров, в которых жили кушаны. Обычно в это время кушаны занимались приготовлением ужина. Вместо этого они собрались небольшими группками, тихо переговаривались и бросали быстрые взгляды на шатер принца. Эона и — чаще всего — на своего командира.

Теперь Велисарий посмотрел на Кунгаса. Командир кушанов стоял в одиночестве. Как и всегда, а теперь больше, чем когда-либо, Велисарию показалось, что его лицо выковано из железа. Канишка, его племянник, и следующий за ним по рангу, стоял неподалеку. Судя по тому выражению, что Велисарию удалось рассмотреть на его лице, молодой кушан казался расстроенным и приведенным в смятение.

Кунгас встретился с ним взглядом. Кушан ничего не сказал, и на железной маске — его лице — не появилось никакого выражения. Но Велисарий не упустил почти незаметного пожимания плечами.

Тогда он понял, что случилось. Из шатра Эона появился Гармат и поспешил к полководцу. Гармат просто подтвердил догадку Велисария.

— Всему хорошему когда-нибудь приходит конец, — вздохнул полководец, спешиваясь. К тому времени как Гармат достиг его, Менандр уже уводил обеих лошадей.

— У нас проблема, Велисарий, — напряженным тоном сказал Гармат. — Очень серьезная проблема.

Велисарий хитро улыбнулся.

— Это не могло продолжаться вечно, Гармат. Кушаны не дураки. Конечно, до определенного предела они будут подчиняться Кунгасу и не станут задавать вопросов. Но только до определенного предела.

Он снова посмотрел на кушанов.

— Что случилось? — спросил.

Гармат пожал плечами.

— Трудно ожидать от полных жизненных сил молодых людей, таких как Эон и Шакунтала, да к тому же еще и королевской крови, что они неделю за неделей будет жить в одном шатре без возможности прогуляться или даже просто подвигаться и…

Он вздохнул. Велисарий кивнул.

— Они поссорились.

Гармат кисло улыбнулся.

— О, да. По-королевски! Из-за чего — понятия не имею. Теперь они сами не помнят, с чего все началось. Но вскоре Эон стал брать верх, и принцесса — наверное, стоит сказать императрица — бросила ему вызов. Предложила сразиться один на один. Конечно, без оружия. Она сказала ему, что если он воспользуется оружием, то будет навечно проклят, как трус.

Несмотря на всю серьезность момента, Велисарий не мог не рассмеяться. Появившийся у него в сознании образ был неописуемо смешным. Эон, принц Аксумского царства, не отличался высоким ростом. Но он был удивительно мускулистым и сильным как вол. В то время как невысокая маленькая Шакунтала весила вполовину меньше его.

И тем не менее…

Ее обучал сражаться голыми руками сам Рагунат Рао. Рагунат Рао, Пантера Махараштры. Ветер Великой Страны. Самый смертоносный из наемных убийц Индии, среди всего прочего.

Велисарий весело покачал головой.

— Интересно, что бы из этого вышло. Надеюсь, до драки не дошло?

Гармат покачал головой.

— Они молоды и импульсивны, но они — не сумасшедшие. Как я понял, вызов Шакунталы внезапно изменил атмосферу в шатре. К тому времени как я вошел, они уже извинялись друг перед другом и клялись в дружбе.

Он потрепал бороду.

— К сожалению, до того как атмосфера в шатре переменилась, прилегающая к шатру местность была наполнена звуками голосов разозленных людей. А у Шакунталы, как ты знаешь, весьма запоминающийся голос, в особенности, если она в ярости. — Затем Гармат добавил с неохотой и восхищением: — На самом деле голос как раз для императрицы.

Велисарий почесал подбородок.

— Ее услышали кушаны, — объявил он.

Гармат кивнул Велисарий снова бросил взгляд на кушанских солдат. Они все еще стояли, разбившись по группам, но, к его облегчению, не создавали впечатление людей, готовых начать драку.

Однако мгновенное облегчение освободило место другому беспокойству. Велисарий осмотрел прилегающий к лагерю лес.

Как и всегда, где было возможно, Велисарий разбивал лагерь внутри рощицы. Он объяснил такое свое предпочтение малва тем, что среди деревьев не так чувствуется жара и не так печет индийское солнце. Малва со своей стороны не возражали. Они радовались, что иностранцы уединяются. Да, деревья дают тень. Но ведь хороший шатер предоставляет то же самое. А деревья также заслоняют от ветерка и там обычно роится множество насекомых.

А радовались малва потому, что деревья представляют рай для шпионов.

Пока Велисарий смотрел на деревья, из зарослей появился Усанас и вышел на опушку. Охотник небрежно стирал кровь с огромного копья.

«Нет больше шпионов малва», — подумал Велисарий.

На его губах появилась хитрая усмешка.

Усанас в некотором роде был рабом. Очень своеобразным рабом. Высокий африканец не являлся аксумитом. Как и у всех жителей Аксумского царства, у него была черная кожа. Однако крупные черты лица Усанаса не имели ничего орлиного, отличительной черты коренных аксумитов. Он родился между великими озерами — по крайней мере так сказали Велисарию — на значительном расстоянии к югу от Аксумского царства. Усанас считался личным рабом принца Эона — его даваззом, как аксумиты называли занимаемое им положение. В некотором роде советником. Очень особого рода.

Усанас подошел к Велисарию и резко кивнул. Полководец обратил внимание, что обычная широкая улыбка охотника не появляется.

— Больше шпионов нет, — тихо сообщил Усанас. Он резко кивнул на шатер. — Давай войдем внутрь, — проворчал он. — Я должен дать совет глупому мальчишке.

Усанас широкими шагами отправился к входу в шатер, Гармат последовал за ним, как рыба-прилипала за акулой. Велисарий на мгновение почувствовал жалость к молодому принцу. Давазз, когда считал это необходимым, был склонен к суровым мерам.

Велисарий снова быстро оглядел опушку. Теперь трое его катафрактов находились в полном вооружении, и выражения их лиц были такими же мрачными, как и лица сарвенов. Велисарий поймал взгляд Валентина и сделал легкое движение. Валентин слегка расслабился и пробормотал что-то Анастасию и Менандру. Катафракты не ослабили внимания, но напряжение немного спало.

Теперь Велисарий сконцентрировал внимание на кушанах, оценивая их настроение. Вассалы малва тоже были вооружены и очевидно напряжены. Но они казались пока неготовыми предпринимать решительные шаги. Может, ситуация разрешится до принятия крайних мер? Да, они злились — это было очевидно. Злились на своего командира по большей части — как думал Велисарий. Но они выглядели смущенными, и во взглядах сквозила неуверенность. Кунгас был их командиром, в конце концов, и это положение он завоевал на сотне полей сражений. И они все связаны кровными узами. Члены одного клана, вместе призванные на службу господами из малва. Несчастливую и неблагодарную службу.

Трудные годы научили кушанов доверять только себе и больше всего доверять своему командиру. Такие привычки невозможно преодолеть за мгновение. Велисарий оценивал и размышлял над проблемой и принял решение. Как и всегда, принял быстро. Он пересек опушку широкими шагами и встал перед кушанами.

— Подождите, — приказал он. — Я должен зайти в шатер. Не принимайте решения, пока я не вернусь.

Кушаны напряглись. Слова римского полководца были произнесены на беглом кушанском. Они знали, что он неплохо говорит на их языке, но теперь он звучал идеально и без акцента. Некоторые из них бросили взгляды на деревья.

Велисарий улыбнулся — широко, не хитро.

— Шпионов там нет. Больше нет.

Кушаны тоже видели, как из лесу появился Усанас. И если они и не знали о выдающихся достижениях африканского охотника, они видели, с какой легкостью он носит в руке огромное копье, с которым никогда не расстается. Они стали незаметно расслабляться. Совсем немного.

Велисарий бросил взгляд на Кунгаса. Командир кушанов легко кивнул. Римский полководец развернулся и направился в шатер. Когда он повернулся, то заметил Дададжи Холкара, стоявшего рядом с шатром. Несмотря на возраст, отсутствие оружия, положение раба, Дададжи очевидно был готов помогать защищать шатер.

Велисарий не улыбнулся, но почувствовал глубокую симпатию к Дададжи. На сердце стало тепло.

— Пошли, — приказал он, проходя мимо Холкара. — Подозреваю, ты уже знаешь правду, но можешь сам посмотреть.

Когда они вошли в шатер, Усанас уже разошелся.

— …буду вынужден сказать негусу нагасту, что ему лучше утопить дурака сына и зачать другого. Сарв Дакуэн придет в ярость! Они будут обвинять меня! Изобьют меня за то, что я провалился, выполняя свои обязанности! Но я выдержу дикие удары сарвенов с большой радостью! Зная, что наконец избавился от безнадежной задачи обучения принца с умом червя. Его даже не дотянешь до разума лягушки!

— Не надо его ругать! — рявкнула Шакунтала. — Это я виновата! Девушка говорила на геэзе, как и Усанас. Она все еще плохо освоила этот язык, говорила с акцентом, но понимала достаточно, чтобы уловить смысл выступления Усанаса.

Девушка сидела на плюшевой подушке, скрестив ноги в одном углу шатра. Сидела напряженно и прямо. Несмотря на молодость и маленький рост, она вела себя с императорским достоинством.

Усанас нахмурился. На него монаршие особы не производили впечатления. Аксумиты в общем и целом и Усанас в частности не разделяли индийского благоговения перед монархами. Сам Усанас служил даваззом, в обязанности которого входило обучение принца простой истине: разница между царем и рабом не такая уж и большая. В основе основ все дело в удаче и мозгах — чтобы удержать свое положение.

Давазз переключился на хинди, на котором обычно говорили все в шатре.

— В следующий раз, императрица, не бросай вызов кретину принцу, — проворчал он. — Не вызывай его на бой. Просто бросайся на него, как львица, и избей до потери чувств. Глупая девчонка!

Усанас грустно покачал головой.

— Да, монархи глупы по натуре. Но это! Это не глупость! Это… это… — Он застонал — Это нельзя описать! Даже на греческом, языке философии, в котором есть слова для описания любой известной человеку глупости.

Сидевший на подушке Эон поднял склоненную до этого голову. Молодой принц — девятнадцати лет, примерно на год старше Шакунталы — попытался вернуть хоть сколько-то монаршего достоинства.

— Хватит стенаний! Говори нормально! — приказал он.

Велисарий с трудом сдержал улыбку. Он знал, что ответит Усанас до того, как давазз открыл рот.

— Говорю нормально. Как говорят с младенцами. Только такой язык понимает дурак принц!

Когда Велисарий впервые встретился с Усанасом, год назад в. Константинополе, африканец говорил с ошибками, простыми фразами. Усанас несколько месяцев продолжал коверкать язык до тех пор, пока союз между римлянами и аксумитами, к которому стремился Велисарий, не закрепился после сражения с пиратами в Эритрейском море. Тогда по приказу принца Усанас прекратил притворяться, что едва может изъясниться на греческом. Римляне поразились, обнаружив, что африканец из каких-то дальних земель является удивительным лингвистом, который бегло говорит на многих языках. В особенности на греческом, который ценил Усанас, потому что любил философские споры и рассуждения — к большому удовольствию Анастасия и отчаянию остальных.

Теперь Усанас углубился в дикие пространные рассуждения об онтологических22 различиях между невежеством и глупостью:

— …с невежеством можно справиться. А глупость — навсегда. Подумай, глупый мальчишка, о судьбе…

— Достаточно, — приказал Велисарий.

Усанас захлопнул рот.

— Я только-только начал входить во вкус, — пожаловался он через несколько секунд.

— Да, знаю. Потерпи до другого раза, Усанас. Кушаны не станут долго ждать.

Полководец показал на вход в шатер.

— Мы должны решить эту проблему. Быстро.

Эон резко выдохнул воздух. Его большие плечи опустились.

— А что им известно? — спросил он, ни на кого не глядя.

Отвечал Гармат:

— Они знают, что Шакунтала здесь. В этом шатре. Сейчас. — Теперь советник тоже сел и смотрел на принца с расстояния в несколько футов. — Это все, что они знают, — продолжал он. — Но они не дураки. Они поймут, что она находилась с нами со времени бойни во дворце Венандакатры в Гвалияре. Они поймут, что она не бежала вместе с Рагунатом Рао. Они поймут, что Рао повел малва за собой в то время, как императрицу тайно включили в твое окружение. И мы ее прятали с тех пор.

Он вздохнул.

— И, самое главное, они теперь поймут, почему Кунгас велел им приставать к нашим женщинам. Приставать, но не серьезно. Достаточно, чтобы начинать ложные схватки с катафрактами и сарвенами. Схватки, во время которых случайно были покалечены несколько шпионов, а оставшиеся донесли, что сопровождающие нас кушаны на самом деле такие похотливые и распутные, как дали понять Венандакатре.

Гармат бросил взгляд на Велисария и пожал плечами.

— Как я уже сказал, кушаны не дураки. К этому времени они уже услышали, что их сняли с охраны Шакунталы, потому что Венандакатра боялся их похотливости. И поэтому заменил их махамимамсами. Которые пали, как овцы, когда во дворец ворвался Рао и спас императрицу.

Советник потрепал бороду.

— Поэтому они заподозрят, что Велисарий все так и придумал с самого начала. Хотя… — тут он улыбнулся. — Они, вероятно, не знают, что Велисарий передал Рао кинжал, которым тот воспользовался, вырезая палачей.

— Другими словами, они знают все, — проворчал Усанас.

— Да, — заявил Велисарий. — И что хуже всего — это очевидно после взгляда на них — они знают, что их собственный командир должен был быть частью плана. По крайней мере в некотором роде. Они не любят малва, но они все равно поклялись служить им. Теперь они узнают, что их предали, да еще и их командир. Если малва теперь обнаружат императрицу, то им всем несдобровать. Их ждет смерть.

Полководец сделал глубокий вдох.

— Если только они мгновенно не захватят Шакунталу и не передадут ее своим господам.

— Им также придется отдать малва Кунгаса! — возразил Эон. — Малва никогда не поверят, что. Кунгас не заметил Шакунталу.

Велисарий кивнул.

— Да, я уверен, что они и это понимают. И именно поэтому они колеблются.

Он снова бросил взгляд на вход в шатер.

— Они будут колебаться какое-то время. Но не очень долго. Эти люди — солдаты. Самые лучшие солдаты. Они привыкли к жестким и быстрым решениям. Они привычны к грубой необходимости и реальностям жестокого мира. Поэтому мы должны каким-то образом придумать…

— Приведи их в шатер, — перебила Шакунтала. — Всех. Прямо сейчас.

Велисарий дернулся. Даже римский император Юстиниан, даже императрица Феодора не могли бы соревноваться с этим приказным тоном. Невероятно повелительным голосом.

Он уставился на девушку. Смуглая Шакунтала была очень красива, по-экзотически. Но в этот момент ее красота была не красотой девушки, а красотой древней статуи.

«И в этом ключ, — подумал он. — Юстиниан и Феодора, несмотря на всю свою власть — люди низкого происхождения. Сколько императоров Рима на протяжении столетий могли проследить своих предков королевской крови более чем на одно или два поколения? Никто. В то время как династия Сатаваханы, которая правила Андхрой…»

— Великая Андхра, — сказал он вслух. — Теперь разбитая Андхра. Но даже яростные бедуины пустыни приходят в благоговение от сломанного сфинкса.

Шакунтала уставилась на него. Полководец почесал подбородок.

— Ты уверена в выбранном курсе, императрица? — спросил он.

Велисарий посмотрел на других людей, собравшихся в шатре. По нахмурившимся, непонимающим лицам было очевидно: только Велисарий догадался о цели Шакунталы. Он не удивился. Она предлагала настолько смелый шаг, что в это было трудно поверить.

Шакунтала уверенно кивнула.

— Никакой другой путь невозможен, Велисарий. И к тому же…

Она сделала глубокий вдох. И опять сказала величественно:

— …это единственный путь, открытый для чести Андхры. Любой другой будет грязным.

Она рубанула рукой воздух.

— Пусть малва правят так. Я не стану.

Хмурящиеся лица, окружавшие императрицу и полководца, на секунду нахмурились еще сильнее. Было очевидно: никто другой в шатре не понимает, что она планирует.

Велисарий хитро улыбнулся и поклонился.

— Как прикажешь, императрица.

Он повернулся к выходу. Затем ему в голову ударила мысль и он повернул назад. Теперь он улыбался очень хитро.

— И вот еще что. Мы узнаем, на самом ли деле правдиво самое любимое изречение Рао.

Мгновение спустя Велисарий уже откинул кусок ткани, закрывающий вход в шатер. Когда он наклонился, чтобы выйти наружу, то обратил внимание на Усанаса. Огромный африканец открыл рот. Велисарий не очень удивился, что Усанас первым догадался Усанас закрыл рот, его лицо озарила обычная улыбка.

— Да, греки на самом деле сумасшедшие! — воскликнул давазз. — Это неизбежный результат того, что они проводят слишком много времени, размышляя о душе.

Велисарий улыбнулся и вышел из шатра. Когда проем за ним закрылся, он услышал следующие слова Усанаса:

— Какая глупость! Какая чушь, что в конце только душа играет роль. Идиотский мистицизм от сумасшедшего бандита маратхи. Нет, нет, все на самом деле наоборот, мои хорошие, уверяю вас. Как совершенно ясно объяснил. Платон, вечные и неизменяемые формы, которые…

— Усанас, заткнись! — рявкнул принц. — Что, черт побери, происходит?

Когда Велисарий снова вошел в шатер вместе с кушанами, то увидел, что Шакунтала уверенно взяла ситуацию в свои руки. Гармат и Эон сидели на подушках с одной стороны от нее. За их спинами стояли Эзана и Вахси. Двое сарвенов держали в руках копья, но проявляли осторожность, чтобы держать их не воинственно, а в положении «вольно». Было очевидно по мрачным выражениям лиц, что все аксумиты считают план Шакунталы — на который согласился Велисарий! — простым сумасшествием. Но для них события развивались слишком быстро и их безнадежно вовлекли в это сумасшествие.

К удивлению полководца женщины маратхи не прятались в страхе в углу шатра. Они сидели рядком, их подушки лежали прямо за Шакунталой, которая устроилась в центре большого шатра, занимая главенствующее положение.

Велисария поразило спокойствие, с которым держались женщины маратхи. Более того, спокойствие и уверенность на молодых лицах, когда они смотрели на еще более молодую императрицу, усилили уверенность самого Велисария. Он бросил взгляд на Усанаса, стоявшего в ближайшем углу шатра, и по его улыбке понял, что охотник разделяет эту уверенность.

Еще несколько недель назад эти девушки были рабынями. Они принадлежали к низшим кастам, а затем, после того как малва завоевали Андхру, их заставили стать проститутками. Римские и аксумские солдаты купили их в Бхаруче, частично ради удовольствия, но в основном для того, чтобы запустить план Велисария по спасению Шакунталы.

Вначале девушки робели. Со временем они поняли, что зверская внешность иностранцев не сопровождается зверским поведением, и маратхи расслабились. Но после того как они наконец поняли, в какой план их вовлекли, их практически парализовало от страха. До тех пор, пока их не успокоила Шакунтала и не объявила их своими новыми фрейлинами и поклялась, что сама разделит их судьбу, какой бы она ни была.

Теперь Велисарий бросил взгляд на Дададжи Холкара. Представитель народности маратхи тоже сидел рядом с императрицей, сразу слева. На нем была простая набедренная повязка раба, но в его манере держаться и выражении лица не просматривалось ничего рабского. На лице отражался острый ум, который обычно оставался скрытым из-за опущенного в землю лица и опущенных плеч, но теперь его могли видеть все. Очевидно, мужчина создавал образ высокопоставленного императорского советника, которому доверяют. И если эта аура плохо сочеталась с набедренной повязкой, тем хуже для повязки. В культуре индусов, как и римлян, имелось место для ученых аскетов.

Спокойные, уверенные лица. Заходя в шатер, кушаны заметили эти лица и поняли, что они притягивают их глаза. Как и планировала Шакунтала — понял Велисарий. Молодая императрица собрала все свои ресурсы, хотя их и насчитывалось совсем немного, чтобы произвести образ правительницы, а не беглянки. Это была фикция, но не притворство и не мошенничество. Совсем нет.

К тому времени как все кушаны вошли, даже огромный шатер оказался набит. Затем, когда за ними последовали катафракты, Велисарий подумал, что шатер может треснуть по швам.

Шакунтала взяла все в свои руки.

— Сядьте, — приказала она. — Все, кроме Усанаса.

Она посмотрела на Усанаса.

— Осмотри лес. Проверь, чтобы там не осталось шпионов.

Давазз улыбнулся. Конечно, приказ был излишним. Он уже позаботился об этом. Но он знал, что Шакунтала просто пытается успокоить кушанов. Поэтому он тут же подчинился и не стал жаловаться. Выходя из шатра, прошептал Велисарию:

— Завидуй мне, римлянин. Я по крайней мере смогу дышать.

Кушаны все еще стояли в неуверенности.

— Сядьте, — приказала Шакунтала.

Не прошло и трех секунд, как они повиновались. Но когда они садились, она снова заговорила:

— Кунгас, сядь здесь.

Шакунтала повелительно показала на одну из двух подушек, положенных недалеко от ее собственной, по диагонали справа. Вспомнив, как рассаживались приближенные в шатре императора малва, Велисарий понял, что это индийский способ отдать честь тем, кто ближе к трону.

Она показала на другую подушку.

— Канишка — сюда.

Кушанский командир и его заместитель выполнили приказ.

После того как все кушаны расселись на укрытом ковром полу шатра, Шакунтала долго молча смотрела на них. Воины, в свою очередь, смотрели на нее. Конечно, они хорошо знали ее лицо. Именно они спасли Шакунталу от зверствующих йетайцев в королевском дворце во время разграбления Амаварати. Они доставили ее во дворец Подлого в Гвалияре, где ей предназначалось стать новой наложницей высокопоставленного представителя малва. Они были ее охранниками во время долгих месяцев, пока ждали возвращения Венандакатры с задания в Константинополе.

Тем не менее, несмотря на несколько месяцев, проведенных в ее компании, большинство их них сейчас смотрели на нее, открыв рты. Частично от удивления, поскольку увидели ее так неожиданно и при таких обстоятельствах. Но в основном их удивляло, как она изменилась. Это не девушка-пленница. Тогда она была гордой и все время бросала вызов, но ее охватывало отчаяние. А эта… Что? Кто?

Велисарий знал, что это — критический момент. У него не было времени что-то с ней обсудить. Он боялся, что из-за юношеской неопытности Шакунтала сделает ошибку и попытается объяснить ситуацию. Или попытается убедить кушанов.

Императрица Шакунтала, наследница древней Сатаваханы, законная правительница великой Андхры, начала говорить. И Велисарий понял, что с таким же успехом мог волноваться о восходе солнца.

— Я вскоре вернусь в Андхру, — объявила Шакунтала. — Моя цель здесь практически достигнута. Когда я вернусь, я построю заново империю моих предков. Я восстановлю ее величие. И я сброшу гнусность Махаведы и сотру из человеческой памяти их собак махамимамсов. Я заново построю вихары23 и восстановлю ступы.24 И снова я сделаю Андхру благословенным центром изучения индуизма и буддизма.

Она сделала паузу. Ее часто называли Черноглазой Жемчужиной Сатаваханы. Теперь ее глаза горели, как угольки.

— Но вначале я должна разрушить империю малва. Этому я посвящаю свою жизнь и свою священную душу. Это моя дхарма, мой долг и моя судьба. Я заставлю малва выть!

Она снова замолчала. Черная ярость в глазах смягчилась.

— Рагунат Рао уже возвращается в Великую Страну. Ветер пролетит по Махараштре. Он соберет новую армию по возвышенностям и деревням и великим городам. Он — новый главнокомандующий армии Андхры.

Она дала время кушанам переварить ее слова. Сидевшие перед ней мужчины были элитными солдатами, огрубевшими ветеранами. Они знали Рагуната Рао. Как и все индусы, они знали его репутацию. Но в отличие от многих, они знали больше. Они видели результаты во дворце в Гвалияре после того, как Пантера Махараштры пронесся по нему.

Шакунтала почувствовала, как они гордо расправляют плечи. Она ценила эту гордость. Она рассчитывала на эту гордость. Да, кушанские солдаты знали Рао и глубоко его уважали. Но их гордость происходила от знания, что он также их уважает. Потому что Рао не пытался спасти принцессу, пока они ее охраняли. Он подождал, пока их не заменили на…

Шакунтала наблюдала за тем, как их губы презрительно скривились. Она ценила это презрение. Она рассчитывала на это презрение. Сегодня кушаны являлись элитными солдатами на службе империи малва. Но они также являлись потомками тех яростных кочевников, которые вышли из Центральной Азии много столетий назад, и покорили всю Бактрию и Согдиану, и Северную Индию. Покорили их, правили ими и после того, как приняли цивилизацию и буддийскую веру, очень хорошо правили. Пока не пришли йетайцы и малва и не сделали их своими вассалами.

Шакунтала и кушаны долго смотрели друг на друга. Наблюдая за ними из задней части шатра, Велисарий поразился тому, как они теплеют друг к другу. Они и она провели долгие месяцы рядом друг с другом. И если во время того долгого и болезненного плена между ними не было дружбы, то всегда оставалось уважение. Уважение, которое со временем стало невысказанным вслух восхищением.

«Сейчас», — подумал Велисарий.

Словно прочитав его мысли, Шакунтала заговорила.

— Рао соберет мою армию. Но мне также нужна другая сила. Мне тоже придется идти опасным путем. Мне потребуется императорская стража, чтобы защищать меня, пока я восстанавливаю Андхру.

Шакунтала отвернулась.

— Я долго думала над этим вопросом, — сказала она мягко. — Я рассматривала многие возможности. Но всегда мои мысли возвращались к одному.

Она снова посмотрела на них.

— Я не могу найти лучших людей для своей стражи, чем те, которые спасли меня от йетайцев и охраняли меня на протяжении долгих месяцев в Гвалияре.

За спиной Велисарий услышал шепот пораженного Менандра.

— Боже! Она сошла с ума!

— Чушь, — прошипел Валентин. — Она отлично их поняла.

Затем прозвучал рокочущий бас Анастасия, полный философского удовлетворения.

— Не забывай, парень, в конце только душа играет роль.

Теперь заговорил один из кушанов, сидевших в центре первого ряда. Велисарий не знал, как его зовут, но узнал его, как предводителя простых кушанских солдат. Эквивалент римского декарха.

— Мы должны знать вот что, принцесса…

— Она не принцесса! — резко сказала одна из женщин маратхи, сидевших за спиной Шакунталы. По имени Ахилабай. — Она — императрица Андхры!

Кушанский солдат поджал губы. Шакунтала командно подняла руку.

— Помолчи, Ахилабай! Мой титул для этого человека ничего не значит.

Она склонилась вперед и уставилась на кушана черными глазами.

— Его зовут. Куджуло, и я хорошо его знаю. Если Куджуло решит поклясться мне в верности, то мой титул никогда не будет иметь для него значения. Неважно, сижу ли я на троне в заново отстроенном Амаварати или прячусь за баррикадами в осаждаемой горной крепости на земле маратхи, меч Куджуло всегда окажется между мною и малва.

Напряженные мускулы кушана расслабились. Он расправил плечи. Мгновение смотрел на императрицу, затем низко склонил голову.

— Спрашивай, что хочешь, Куджуло, — предложила Шакунтала.

Кушанский солдат поднял голову. В его глаза вернулась ярость, и он показал пальцем на Кунгаса.

— Нас приняли за дураков, — проворчал он. — Наш командир был частью трюка?

Шакунтала тут же ответила:

— Нет. Сейчас Кунгас впервые находится в моем присутствии с тех пор, как вас освободили от охраны моей персоны в Гвалияре. Я ни разу не разговаривала с ним с того дня. — Она произносила слова резким тоном — Но какова цель твоего вопроса, Куджуло? Вас никто не считал дураками. Малва считали дураками, и их обвели вокруг пальца. Да и не я сама, а самый большой хитрец в мире — иностранный полководец Велисарий.

Все кушаны зашевелились и повернули головы. Велисарий воспринял это, как сигнал, и шагнул вперед, чтобы встать перед ними.

— Кунгас никогда не был участником заговора, — твердо заявил он. — Как и ни один из кушанских солдат.

Тогда он улыбнулся, и кушаны, увидев эту странноватую знакомую улыбку, внезапно поняли, насколько она на самом деле хитрая.

— На самом деле хитрость требовалась из-за вас, — продолжал он. — Рао никогда не смог бы спасти принцессу, пока ее охраняли вы. Даже для него задача была невыполнимой.

Он замолчал, позволяя гордости погреть сердца кушанов. Как и Шакунтала, он прекрасно знал: уважение — ключевой момент для завоевания этих людей на свою сторону.

— Поэтому я убедил Венандакатру — или по крайней мере мне так говорят, сам я в тот вечер очень сильно напился и мало что помню из нашего разговора, — что кушаны являются самыми похотливыми людьми на земле. Настоящие сатиры, причем особенно любят и умеют совращать девственниц.

По рядам кушанов прошел смех.

— Очевидно, мои слова пали на благодатную почву, — полководец почесал подбородок. — Боюсь, господин Венандакатра готов верить в самое плохое о других людях. Может, лучше сказать, готов предполагать, что другие люди подобны ему.

В шатре прозвучал гораздо более громкий смех. Веселый смех, кушаны смеялись над ошибкой великого господина. Горький смех, потому что этого господина не случайно называли Подлым.

Велисарий пожал плечами.

— Остальное вы знаете. Вас бесцеремонно освободили от охраны Шакунталы и заменили жрецами Махаведы и палачами махамимамсами. Именно им и пришлось столкнуться с Пантерой Махараштры, когда он пронесся по дворцу.

Все веселье исчезло.

Теперь лицо римского полководца было таким же жестким, как обычная железная маска Кунгаса.

— Кинжал, которым воспользовался Пантера, лишая жизни этих зверей из малва, привезен из моей страны. Отличный кинжал, изготовленный нашими лучшими ремесленниками. Я привез его в Индию и проследил, чтобы он попал в руки Рао.

Его лицо смягчилось, вернулась часть обычного юмора.

— Малва, как мы и планировали, подумали, что императрица убежала вместе с Рао. И они отправили в погоню тысячи раджпутов. Но Рао был один, и поэтому ему удалось от них скрыться. Мы знали, что у императрицы недостаточно навыков и умений, чтобы сделать то же самое. Поэтому, как мы и планировали изначально, Рао оставил ее во дворце, спрятав в шкафу в гостевых покоях. Когда мы приехали через два дня, мы спрятали ее среди наложниц принца Эона.

Он посмотрел сверху вниз на Кунгаса. Командир кушанов встретился с ним взглядом. Его лицо ничего не выражало.

— Кунгас об этом ничего не знал, не больше, чем кто-либо из вас. Это правда. Но в тот день, когда мы покидали Гвалияр, направляясь в Ранапур, я считаю, он узнал императрицу, когда мы проводили ее в паланкин принца Эона, установленный на слоне. Однако я не уверен, потому что он мне ничего не сказал, как и я ему. Мы никогда не обсуждали этот вопрос в дальнейшем. Но я считаю, что он узнал ее. И по своим собственным причинам решил промолчать.

Куджуло уставился на своего командира.

— Это правда? — спросил он.

Кунгас кивнул.

— Да. Все было именно так, как говорит римлянин. Я ничего не знал про их план. Но я узнал Шакунталу. В тот день, когда мы покидали Гвалияр, направляясь в Ранапур, как он и сказал.

— Но почему ты молчал? — спросил Куджуло.

— Ты не имеешь права задавать этот вопрос, — ответил Кунгас. Его тон, если это возможно, стал еще жестче, чем его лицо. — Ты можешь спрашивать о моих действиях, как твоего командира, Куджуло, и требовать отчета в них. Но ты не имеешь права допрашивать меня.

Куджуло слегка отпрянул назад. Казалось, все кушаны стали меньше ростом.

Кунгас резко рубанул воздух.

— Кроме того, это глупый вопрос. Сегодня вечером ты, Куджуло, можешь принять другое решение. Но не притворяйся, что ты не понял моего. Если тебе в самом деле нужно задать этот вопрос, то ты — не мой родственник. — Его железные глаза прошлись по всем кушанам. — Это касается всех вас.

По шатру пронесся тихий вздох. Внезапно один из кушанов, сидевших ближе к задней части шатра, усмехнулся.

— А почему бы и нет? — спросил он. — Меня тошнит от малва. Тошнит от их надменности, от лая йетайских собак, усмешек раджпутов.

Еще один кушан согласно проворчал.

— В любом случае нам судьбой предначертано умереть, — сказал третий тихо. — Лучше умереть почетным императорским охранником, чем вьючным животным малва.

— Я не потерплю таких разговоров, — проворчал Кунгас. — Нет такой судьбы. Есть только острие хорошего меча и умение человека, который держит этот меч за рукоятку.

В этот момент Усанас тихо вошел в шатер. Он оказался как раз вовремя, чтобы услышать замечание Кунгаса.

— И ум человека, командующего солдатами! — добавил Усанас.

Куджуло искренне рассмеялся. Глядя на императрицу, кивнул на Велисария.

— Насколько я понял, императрица, этот человек — один из твоих союзников. — Куджуло замолчал, вдохнул воздух и принял решение — Теперь — один из наших союзников.

Быстрый коллективный возглас означал, что все кушанские солдаты приняли решение. Куджуло продолжал.

— Он, определенно, большой хитрец и мастер строить хитрые планы. Но подобные хитрости доведут нас лишь до определенной грани. А он еще на что-нибудь сгодится?

Шакунтала надменно выпрямилась. Велисарий заметил, как его катафракты напряглись от злости. Он уже собрался заговорить, но, увидев, как Усанас пробирается вперед, расслабился.

— Кушанский солдат — очень большой дурак, — весело заметил давазз. — Он, наверно, спрашивает у голубей, как есть мясо, а у крокодилов — как летать.

Африканский охотник встал перед. Куджуло и уставился сверху вниз на кушанского солдата. Куджуло задрал голову и не отводил взгляда. Злость на Усанаса из-за сказанной им чуши начала затемнять лицо кушана.

— Почему ты спрашиваешь об этом императрицу Андхры? — продолжал Усанас — Что она знает о таких вещах? Лучше спросить у персов, которые выжили после Миндуса.

Злость прошла, ее сменила заинтересованность. Куджуло посмотрел на Велисария.

— Он разбил персов? — Как и все воины из. Центральной Азии, которые на протяжении многих веков сражались против Персидской империи, Куджуло с большим уважением относился к персидской тяжелой коннице.

— Целую армию ублюдков! — рявкнул Валентин от входа в шатер — Только в прошлом году!

— Можешь спросить и мнение готов, раз уж собрался, — пророкотал Анастасий — Он так много раз бил варваров, что они наконец попросили его стать их царем. Не могли придумать лучшего способа с ним справиться — Огромный фракиец зевнул — Он отказался. Сказал в этом нет вызова.

Куджуло с большим интересом смотрел на римского полководца. Он никогда не слышал о готах, но ему доводилось встречаться в битвах с другими варварами.

— Значит, теперь мы — императорская стража династии. Сатаваханы, — сделал вывод он. — Рагунат Рао — полководец несуществующей армии, а этот Велисарий — союзник.

Куджуло улыбнулся. В этой волчьей улыбке на мгновение исчезли столетия цивилизации. Появился степной воин.

— Жаль несчастных малва! — воскликнул другой кушанский солдат.

Улыбка. Куджуло стала еще шире.

— Лучше, если мы совсем не будем их жалеть, — возразил он.

Глава 11


Ровно через две недели после прибытия Велисария в Каушамби малва наконец решили заплатить установленную им цену. Учитывая все обстоятельства, Велисарий был доволен собой. А что касается предательства, он считал, что заключил удачную сделку. В особенности для новичка.

Нанда Лал тоже так думал.

— Ты подобен торговцу лошадьми, — усмехнулся чиновник малва. Он идеально говорил на греческом. На то, что язык был для него не родным, указывал очень слабый акцент и абсолютно правильное использование грамматики. Нанда Лал снова усмехнулся — Ты уверен, что ты — только полководец?

Велисарий кивнул.

— Я был солдатом всю взрослую жизнь. Но рос я в сельской местности. Крестьяне по своей природе умеют торговаться.

Нанда Лал рассмеялся. Очень открытым, сердечным смехом. На Велисария он произвел впечатление. Он думал, что никогда в жизни ему не доводилось встречать лучшею лжеца, чем Нанда Лал. И такого, чья душа так не соответствовала внешнему парадному мундиру.

Официально у Нанда Лала имелось много титулов.

Во-первых, он был одним из анвая-прапта сачива. Фраза приблизительно переводилась, как «занимающий пост министра по наследству». Это означало, что Нанда Лал принадлежал к самой эксклюзивной из элит малва, которые являлись кровными родственниками императора и таким образом имели право называть себя частью династии малва. Ни один человек в империи малва, который не являлся анвая-прапта сачива, не мог надеяться подняться достаточно высоко, чтобы занять любой из самых высших официальных постов, как военных, так и гражданских.

Во-вторых, Нанда Лал был мантрином — высшим советником — и таким образом являлся членом центрального совета императора Шандагупты, мантри-паришада. Да, Нанда Лал являлся одним из младших членов этого совета, тех, которых малва называли кумара-матья, или кадет-министр, но тем не менее его статус считался одним из самых высоких во всей Индии.

В-третьих, Нанда. Лат занимал специфический пост, который малва именовали акшапатал-адхикрита. Этот титул грубо переводился безобидно звучащей фразой «хранитель государственных документов».

На самом деле он был шпионом. Может, лучше сказать Шпионом. С большой буквы. Или еще лучше — главным начальником всех шпионов.

Смех Нанда Лала затих, и он в последний раз печально покачал головой.

— Итак, полководец, расскажи мне все подробно. Твои впечатления. Твое мнение? На самом деле мне очень любопытно. Знаешь ли, я только шутил о торговле лошадьми — Он снова усмехнулся. — Только полководец потребовал бы продемонстрировать ему наши военные мощности перед тем, как согласиться вступить с нами в союз. Конечно, в дополнение к огромным деньгам. — Снова усмешка. — Еще к одному огромному сундуку, мне следовало бы сказать. — Усмешка. — Кстати, обустроил ты все очень умело, если позволишь мне высказать мое мнение. — Усмешка. Нанда Лал небрежно взмахнул рукой и попытался скопировать тон Велисария: — «О, что-нибудь простенькое. Типа того сундука, который вы мне презентовали».

Велисарий пожал плечами.

— Я привык говорить прямо, называть вещи своими именами. И я хотел знать… Давай лучше скажем, что я до смерти устал от прижимистых, даже жадных императоров, которые хотят чудес за горстку монет. А что касается твоего вопроса — мое мнение?..

Перед тем как ответить, Велисарий внимательно осмотрел помещение. Он не искал подслушивающих. Он нисколько не сомневался, что они тут. Ему было просто интересно.

Покои Нанда Лала по стандартам малва выглядели аскетично. И Велисарий еще раньше отметил, что Нанда Лал собственноручно заваривал и подавал чай, который они пили. Никою из слуг не пускали во внутренние покои.

«Умелые руки», — подумал Велисарий, глядя на них.

Как и многие члены династического клана, Нанда Лал был грузным мужчиной. Но крупное тело начальника шпионской сети не отличалось рыхлостью, свойственной большинству анвая-прапта сачива. Как подозревал Велисарий, под одеждой скрывались мускулы. И он не сомневался, что руки Нанда Лала умеют хорошо не только заваривать чай. Несмотря на их безупречность и маникюр, это были руки душителя, а не писаря.

— Увиденное произвело на меня большое впечатление, — признался Велисарий. — В особенности масштаб производства пушек и боеприпасов. У вас — то есть нас — огромная огневая мощь.

Он замолчал и в задумчивости почесал подбородок.

— Но?.. — спросил Нанда Лал.

— Вы недостаточно продумали материально-техническое обеспечение, — многозначительно заявил Велисарий — Есть старая солдатская: поговорка, Нанда Лал: любители изучают тактику, профессионалы — матобеспечение. Оружие Вед, каким бы ни было его происхождение — и, пожалуйста, обрати внимание, что я не спрашиваю об этом, — на самом деле не является магическим. Даже с ним вам потребовалось два года, чтобы взять Ранапур. Вам следовало сделать это гораздо быстрее.

Теперь Нанда Лал искренне заинтересовался.

— Правда? Позволь мне спросить тебя, полководец: сколько времени тебе бы потребовалось, чтобы взять Ранапур?

— Восемь месяцев, — немедленно последовал ответ — Без пушек. С ними — четыре.

Глаза чиновника малва округлились.

— Так быстро? Что мы сделали не так?

— Две вещи. Во-первых, как я сказал, у вас отвратительно поставлено материально-техническое обеспечение. Вы заменяете навыки и опыт массовостью. Вам следует развить профессиональную квартирмейстерскую роту, военно-хозяйственное управление вместо… — он с трудом сдержал презрительную насмешку. — Вместо того чтобы грузить десятки тысяч человек друг на друга. Если вы изучите ранапурскую кампанию, я уверен, вы обнаружите: направлялось абсурдное количество провизии для осаждающих.

Велисарий склонился вперед.

— И это подводит меня ко второму вопросу, который я хочу покритиковать. Ваши армии слишком медленные и, ну… я не стану говорить: робкие. Не совсем. Ваши солдаты обладают достаточной смелостью, в особенности йетайцы и раджпуты. Но их робко используют.

В глазах Нанды Лала в равной степени соединились заинтересованность и подозрительность.

— А ты бы использовал их лучше? — спросил он — Если бы мы сделали тебя главнокомандующим?

Велисарий не упустил скрываемого антагонизма. Подозрительность была так же естественна для Нанды Лала, как плавание для рыбы.

Полководец резко отмахнулся от идеи.

— Зачем спрашивать, Нанда Лал? Мы уже согласились, что от меня будет больше пользы, если я вернусь в Рим. Я буду поддерживать амбиции Юстиниана по покорению Западного Средиземноморья и проверю, чтобы его армии завязли там на долгие годы. Это очистит путь для вашего вторжения в Персию.

— А после Персии?

Велисарий пожал плечами.

— Это проблема будущего. Когда наконец начнется война между малва и Римом, мне придется открыто перейти с одной стороны на другую. Когда этот момент настанет, вы решите, какой пост в вашей армии дать мне. В настоящий момент меня этот вопрос не волнует. До его решения еще несколько лет.

Подозрительность исчезла из глаз Нанды Лала. Чиновник малва резко поднялся.

— Я внимательно обдумаю проблемы, которые ты поднял, полководец. Но думаю, на настоящий момент мы можем отложить это обсуждение.

Велисарий сам встал и потянулся.

— Подозреваю, на сегодня мы еще не закончили? — спросил он с грустной улыбкой.

Нанда Лал покачал головой так же грустно, как улыбался Велисарий.

— Боюсь, нет. Еще не вечер, полководец. По крайней мере четверо официальных лиц настояли на встрече с тобой именно сегодня. А затем, вечером нам предстоит посетить важное мероприятие.

Велисарий приподнял брови. Нанда Лал пожал плечами, этим жестом изысканно выражая одновременно отчаяние, смирение и тщательно скрываемое раздражение. Сопровождающая улыбка выражала сочувствие и понимание тяжести испытаний.

— Великая Госпожа Холи — возможно, ты слышал о ней?

Велисарий покачал головой.

— Нет? Ну, это любимая тетушка императора. Женщина производит впечатление, несмотря на возраст. Она давно требует встречи с тобой. Кажется, она очарована всеми рассказами о таинственном иностранном полководце.

Нанда Лал взял Велисария под локоток и стал подталкивать к двери. Его улыбка стала шире.

— Как я подозреваю, в основном ее интересует твоя внешность — то, что о ней говорят. Она очень любит общество молодых красивых мужчин.

Заметив, как Велисарий слегка дернулся, Нанда Лал рассмеялся:

— Не бойся, полководец! Ей почти семьдесят. И она действительно аскетка. Уверяю тебя, она просто любит посмотреть.

Нанда Лал открыл дверь. Как и всегда, сам. Никого из слуг в эти покои не пускали. Последовал за Велисарием в коридор.

Заперев дверь — это была единственная дверь во дворце с замком, по крайней мере Велисарий других не видел, — Нанда Лал повел его в большой зал.

— В любом случае она уже много дней досаждает императору. Наконец он от нее устал. Поэтому утром, как раз перед твоим прибытием, он приказал мне отвести тебя к Великой Госпоже Холи сегодня вечером после того, как мы закончим с делами.

Велисарий вздохнул. Нанда Лал скорчил гримасу.

— Я понимаю, полководец. Но, пожалуйста, не грусти. Уверяю тебя: долго мы там не задержимся. Несколько минут, чтобы засвидетельствовать почтение, немножко поболтаем, и все.

Велисарий смирился и расправил плечи.

— Как хочешь, Нанда Лал. Она живет во дворце?

Нанда Лал снова грустно покачал головой.

— К сожалению, нет. Ей не нравится дворец. Она говорит, что здесь слишком шумно и полно народу. Поэтому она живет на барже, на реке у причала.

Он усмехнулся.

— Все не так плохо! До твоего отъезда тебе обязательно следует посмотреть на баржу Великой Госпожи Холи! На самом деле там есть на что взглянуть. Она великолепна. Самая роскошная баржа из когда-либо построенных!

— Не могу дождаться, — пробормотал Велисарий.

Теперь они проходили мимо главного входа в Большой Дворец. Полководец остановил Нанду Лала, положив руку ему на предплечье.

— Подожди минутку. Мне нужно сообщить катафрактам о наших планах. Зачем им стоять на жаре и солнцепеке остаток дня?

Нанда Лал милостиво кивнул. Велисарий вышел из дверей дворца во двор. Как и всегда, трое катафрактов ждали его прямо у главного входа в Большой Дворец. Их лошади, как и лошадь Велисария, были привязаны рядом.

С первого дня после прибытия в Каушамби, когда Велисарий начал затянувшиеся переговоры с мантри-паришадом, он приказал катафрактам оставаться снаружи. Если бы он брал их с собой во все места, которые посещал во дворце, это означало бы определенную робость, что совсем не подходило для человека, планирующего предательство. И, кроме того, катафракты неизбежно омрачили бы переговоры. Многие из анвая-прапта сачив присутствовали в императорском шатре, когда казнили правителя Ранапура и его семью. А те, которые не присутствовали, слышали рассказы. Конечно, было бы забавно смотреть, как самые высокопоставленные малва сжимаются в присутствии Валентина. Забавно, но непродуктивно.

Велисарий быстро описал ситуацию и велел катафрактам возвращаться в предоставленные им апартаменты. Валентин попытался возражать, но не сильно. В основном формально, поскольку должен был возражать, как телохранитель. В конце концов, они для всех считались телохранителями Велисария и ими на самом деле являлись. Но Велисарий настоял, они сели на лошадей и вернулись к комфорту и тени их роскошных апартаментов.


— Это все, Ваше. Величество, — объявил Холкар.

Он завязал веревку по верху мешка и опустил его в обитое шелком отделение в небольшом сундучке. Затем закрыл крышку сундучка и встал. Мгновение восхищенно осматривал работу, потом оглядел всю комнату.

После прибытия в Каушамби римлян и аксумитов разместили в особняке, расположенном в императорском квартале столицы. Императорский район протянулся вдоль южного берега Джамны, сразу к западу от пересечения Джамны с могучим Гангом. Большой Дворец императора стоял в самой восточной части района. Особняк гостей находился ближе к западной и стоял недалеко от флотилии роскошных барж, временных резиденций элиты малва в летний период. Воды Джамны немного облегчали жару.

Прямо к югу от императорскою района вытянулись оружейные мастерские, где производили оружие малва и боеприпасы к нему, — огромный комплекс по производству пушек, ракет и пороха. Запахи, идущие от этого комплекса, часто были ужасны, но элита малва их терпела ради безопасности. Оружие Вед являлось основой их силы, и они держали его поблизости.

Особняк, в котором разместили иностранцев, принадлежал одному из многочисленных троюродных братьев Шандагупты, которого по заданию императора отправили в Бихар. Здание было почти небольшим дворцом. Там насчитывалось более чем достаточно комнат, чтобы разместить всех сопровождающих кушанов в дополнение к самим иностранным послам. Шакунтала и Эон наконец смогли спать по отдельности.

Шакунтала, по крайней мере, проводила ночи одна. Дададжи бросил взгляд на Тарабай, которая сидела на подушке в углу огромной спальни Шакунталы. Он сдержал улыбку. Женщина из народности маратхи почти не расставалась с Эоном с момента их прибытия. На самом деле сегодня она впервые взялась за выполнение обязанностей фрейлины.

Если, конечно, занятия сегодняшнего дня можно было назвать обязанностями фрейлины или горничной. Холкар в этом сомневался. Императорские фрейлины редко — вероятнее всего, никогда — проводили целый день, помогая императрице считать богатство.

Взгляд Холкара вернулся на сундучок, крышку которого Дададжи только что закрыл. Он был лишь одним из многих небольших сундучков в покоях Шакунталы. Эти сундучки значительно уступали размером большому сундуку, стоявшему в центре комнаты. Большой сундук сиял изысканной резьбой, украшенной золотом и рубинами — цветами династии малва. Теперь он практически опустел.

Шакунтала покачала головой. Она, казалось, пребывала в почти бессознательном состоянии. Когда она заговорила, в голосе слышалось благоговение.

— Я не могу в это поверить, — прошептала она. — В сундуке оказалось столько…

Дададжи улыбнулся.

— Годовой доход принца. Богатого принца.

Писарь почесал щеку.

— Тем не менее это не очень много — для императорской военной казны.

Шакунтала все еще качала головой.

— Как я когда-нибудь смогу отплатить Велисарию? — задумчиво произнесла она.

Дададжи улыбнулся шире.

— Не бойтесь, Ваше Величество. Полководец не рассчитывает, что вы расплатитесь с ним деньгами — только ударами, которые вы нанесете по малва. Ударами, которые это богатство поможет финансировать. Как он выразился? «Императрица без денег — это политическая и военная калека. Союзник-калека бесполезен для Рима».

Шакунтала прекратила качать головой. Сделав глубокий вдох, села прямо.

— Конечно, он прав. Но сколько людей ты знаешь, которые отдадут такое богатство практически незнакомому человеку? И ведь он отдал не только последнюю взятку малва.

— Сколько людей? — переспросил Холкар. — Очень немногих, Ваше Величество. Очень-очень немногих — Раб рассмеялся вслух. — И я знаю только одного, который сделает это с такой радостью!

Шакунтала сама улыбнулась, вспоминая веселые слова Велисария прошлым вечером, когда он подарил ей сундук, который ему в свою очередь подарил Нанда Лал — и половину содержимого первого, который вручил ему Шандагупта в Ранапуре.

«Мне хочется думать об этом, как об идеальной справедливости, — сказал римский полководец, хитро улыбаясь. — Пусть взятки малва финансируют восстание Андхры».

Шакунтале, женщинам-маратхи и Холкару потребовалось потратить целый день, чтобы пересортировать монеты и камни по небольшим сундучкам, которые гораздо легче транспортировать. Большая часть сокровищ была упакована теперь в множество маленьких сундучков. Но часть Шакунтала разложила по кошелям, которые распределила между всеми членами своей группы.

Рожденных в бедности женщин-маратхи это полностью ошарашило. Каждая из них теперь имела при себе больше денег, чем все члены их больших семей заработали на протяжении нескольких поколений тяжелым трудом. Холкар внимательно посмотрел на четырех молодых женщин, сидевших в углу. Он подумал, что теперь они уже оправились от шока. Но если раньше они еще как-то колебались или сомневались, прислуживать ли им Шакунтале, теперь все колебания исчезли. Доверие императрицы полностью припаяло их к ней.

Взгляд Холкара вернулся к Шакунтале, и он тут же понял вопрос на ее лице.

— Нет необходимости, Ваше Величество, — сказал он, качая головой. — Я все еще служу Велисарию, даже если вы и являетесь моей императрицей. Если он захочет, чтобы у меня были деньги, то даст их мне. Я не могу принимать их от другого человека. И кроме того, где мне их прятать? — он насмешливо показал на набедренную повязку.

Шакунтала уже собралась ответить, но ее перебил стук в дверь.

Тарабай открыла дверь. В комнату вошел Валентин в компании с Эоном. Они подошли к Шакунтале.

— Мы можем планировать вечер, — сказал Эон и показал на Валентина. — Катафракты только что прибыли из дворца. Велисарий отпустил их до вечера. Похоже, он вернется поздно. Ему предстоит посетить какое-то мероприятие.

Катафракт нахмурился.

— Эти правящие малва еще хуже, чем греческая аристократия, когда дело касается знакомства со знаменитостями. И так плохо, что ему приходится тратить время на массу третьесортных бюрократов во дворце. А теперь они настаивают, чтобы он еще и познакомился с какой-то старухой.

Шакунтала нахмурилась.

— Старухой? Во дворце?

Валентин покачал головой.

— Нет, хуже. Они тащат его на какую-то баржу, стоящую на реке, чтобы встретиться с какой-то престарелой родственницей императора. Думаю, двоюродной бабушкой.

Шакунтала замерла.

— Как ее зовут? — прошипела она.

Валентин прищурился, глядя на нее. Его поразил ее тон.

— Великая Госпожа Холи. А что?

Шакунтала прыгнула на ноги.

— Она ведьма! Колдунья!

Валентин с Эоном уставились на нее. Шакунтала гневно топнула ножкой.

— Это правда, вы, идиоты!

Девушка с усилием успокоилась. Она знала: эти двое относятся к тому типу мужчин, с которыми даже любой намек на истерику может оказаться не только непродуктивным, а как раз наоборот.

— Поверьте мне, Валентин, Эон, — она говорила тихо и спокойно, но очень серьезно. — Мой отец несколько раз рассказывал мне о ней. Его шпионы многого не знали: было опасно к ней приближаться. Но они узнали достаточно, чтобы понять: она имеет очень большую власть среди малва. Не позволяйте ее возрасту обмануть вас. Она — колдунья!

Первым оправился Валентин.

— Я позову остальных, — сказал он и развернулся к двери.

Он вернулся менее чем через минуту, за ним пришли все члены римской и аксумской делегаций. Они также привели с собой Кунгаса. Эон взял обсуждение в свои руки.

— У нас возникла непредвиденная ситуация, которую мы должны оценить.

Принц быстро обрисовал положение. Затем обратился к Кунгасу:

— Приведи Канишку. И Куджуло, и двух других командиров подразделений.

Кунгас исчез Эон посмотрел на остальных, недавно появившихся в комнате.

— Вы все. Заходите и садитесь.

Пока все рассаживались — большинство просто на пол, — вернулся Кунгас. Четверо подчиненных следовали за ним. Пять кушанов не стали садиться. Эон тут же приступил к делу.

— Вы все слышали… — Он колебался, взглянув на Кунгаса.

— Я рассказал им, — проворчал командир кушанов.

— Значит, вы все в курсе, — продолжал Эон. — Может, это и ложная тревога. Но есть достаточно оснований, чтобы думать по-другому. — Он вдохнул воздух. — Как вы знаете, мы надеялись тихо покинуть Индию. Просто мирная дипломатическая миссия возвращается домой. Но Велисарий всегда предупреждал нас, что ситуация может измениться. Что что-то пойдет не так. Именно поэтому он велел приобрести запасных лошадей и слонов.

Он снова вдохнул воздух. Глубоко вдохнул.

— Не исключаю, что это как раз такой случай. Мы должны предположить, что такой.

Он обвел взглядом комнату. Все лица были мрачными, но не в смятении. Возможно, за исключением Менандра. Лицо молодого катафракта побелело от страха. Страха не за себя, а за полководца.

— У тебя есть план? — спросил Анастасий.

Эон пожал плечами.

— Велисарий обсуждал несколько возможных альтернатив. Вы сами их слышали. Но ни одна из них на самом деле не подходит, поскольку, не исключено, сам Велисарий не сможет к нам присоединиться. Поэтому нам придется импровизировать.

Он уставился на Шакунталу.

— Первое — это удостовериться, что она выберется отсюда и окажется в безопасности. Кунгас, ты и твои люди должны сопровождать императрицу и ее фрейлин.

Кушаны кивнули.

Эон обвел взглядом помещение, осматривая сундуки с сокровищами.

— Хорошо. Вы уже готовы.

Его перебил Анастасий:

— Они должны взять и кушанок. Если полководец попал в капкан, нам придется проводить черт знает какой отвлекающий маневр. Нам это не удастся, если придется тащить за собой женщин.

— Это не проблема, — заявил Кунгас. — Мы представим их, как женщин, обычно пристраивающихся к армии или просто любой группе солдат. Никто не увидит в этом ничего странного.

Эон кивнул.

— Хорошо. Остальные, за исключением Дададжи, будут приманкой. Дададжи, тебе придется отправиться с императрицей.

Эон тут же погасил протест Холкара.

— Ты не думаешь! Забудь о своих обязательствах перед лично Велисарием и вспомни о его цели. Единственный способ вывезти отсюда Шакунталу — это устроить обманный маневр. Молодая женщина благородного происхождения не может путешествовать по Индии без сопровождения. Кто-то должен изображать ее мужа. Никто из нас не подходит для этой роли. Только Валентин достаточно похож внешне на индуса, но он говорит с жутким акцентом. Сыграть роль мужа можешь только ты.

Холкар открыл рот, затем захлопнул его. Затем с неохотой кивнул. К нему даже вернулось чувство юмора.

— С вашего разрешения, Ваше Величество.

Шакунтала благосклонно кивнула, правда, на ее губах промелькнула только едва заметная улыбка. Было не до веселья.

— Мне нужна другая одежда, — сказал Холкар. — Набедренная повязка не пойдет. — Он усмехнулся. — Как удачно, что Велисарий заставил меня купить одежду. Как вы думаете: он умеет предсказывать будущее?

Валентин покачал головой.

— Нет. Но любит планировать на все случаи жизни. Учитывает все обстоятельства, которые могут неожиданно открыться. И заранее к ним готовится.

— Чушь! — весело воскликнул Усанас. — На самом деле все совсем не так. Велисарий сам колдун. К счастью, наш колдун.

Валентин проигнорировал замечание.

— Что еще? — спросил он.

— Вам потребуется проводник, — сказал Кунгас и показал на Куджуло. — Куджуло очень хорошо знает Деканское плоскогорье и бегло говорит на языке маратхи. Как и еще трое или четверо из моих людей. Возьмите их всех. В любом случае вам потребуются дополнительные бойцы. Вы пойдете по кровавой дороге.

Куджуло улыбнулся. Эон нахмурился.

— Никто не должен заподозрить, что кушаны участвуют в деле, — запротестовал он. — Это может выдать императрицу.

Кунгас отмахнулся от возражений.

— Они могут изменить внешность и выглядеть как йетайцы. У Куджуло это очень хорошо получается.

Куджуло тут же опустил плечи, выставил вперед нижнюю челюсть, придал глазам пустое выражение, стал издавать звуки, похожие на звериные. В комнате засмеялись.

Времени на колебания просто не было. Эон кивнул.

— Отлично, — сказал он — С этим решили. Давайте…

— Нет.

Повелительный тон заставил всех в комнате застыть на своих местах. Эон гневно уставился на Шакунталу.

— Мы уже.

— Нет.

— Ваше Величество, наши планы.. — сделал попытку Валентин.

— Нет.

До того как кто-то смог вымолвить хоть слово, Шакунтала сказала с ударением.

— У вас затуманены мозги. Вы плохо соображаете. Вы все.

— Полководец… — открыл рот Эон.

— Вы не думаете о полководце.

— Конечно, мы о нем думаем! — с горячностью воскликнул. Валентин — Но ничто… — катафракт внезапно резко замолчал. До него дошло то, что хотела на самом деле сказать Шакунтала.

Она смотрела на него пронзительным взглядом черных глаз. Казалось, этот взгляд приковал Валентина к месту.

— Да, — сказала она. — Вы не думаете, как Велисарий. Если бы он столкнулся с внезапно изменившейся ситуацией, он бы изменил ситуацию. Добавил новый угол.

— Какой? — спросил Эон.

Шакунтала улыбнулась.

— Нам нужен другой отвлекающий маневр. Великий маневр! Что-то, что может послужить сигналом нам всем — помните: мы же разделимся, — что побег начался. Такой отвлекающий маневр, который поможет не только прикрыть наш собственный побег, но сделает возможным — не исключено — и побег самого Велисария.

— Я — за! — объявил Менандр. И пожал плечами. — Что бы это ни было.

Шакунтала сказала ему, что она имела в виду. После того как она закончила говорить, комната взорвалась возражениями. Возражали все, кроме Менандра.

— Я — за, — упрямо повторил молодой катафракт.

— Глупая девчонка сошла с ума, — пробормотал Усанас. — Снова повторяю, особы королевской крови глупы по природе.

Шакунтала пресекла все возражения самым простым из всех возможных аргументов.

— Я приказываю.

Последовали возражения. Возражения. Возражения.

— Я приказываю.

Возражения. Возражения. Возражения.

— Я приказываю.

Выходя из комнаты, Канишка начал жаловаться своему командиру.

— От нас хотят, чтобы мы стали императорской стражей, но проклятая императрица сама…

Кунгас посмотрел на него. Как и всегда, его лицо ничего не выражало. Но в его словах присутствовала доля юмора.

— Ты всегда можешь вернуться к Венандакатре и работать на него. Вот он-то уж никогда не рисковал сам.

Канишка заткнулся.


Когда они с Нандой Лалом вечером вышли из дворца, Велисарий обнаружил, что уже готов паланкин, в котором их доставят на баржу. Великой Госпожи Холи. Паланкин украшали красные и золотые флажки династии. Одни эти флажки гарантировали, что все будут уступать дорогу паланкину, куда бы он ни отправился в кишащей людьми столице. Но они почти не требовались. Перед паланкином ехали сорок стражников-йетайцев, которые с радостью растопчут любого, кто окажется достаточно глупым, чтобы попасться на дороге. Да и сам паланкин, который несли двенадцать рабов, выглядел настолько крепким и тяжелым, чтобы раздавить слона.

— Ну и сопровождение, — пробормотал он — Она на самом деле настаивает на таком количестве охранников?

Нанда Лал покачал головой.

— Великая Госпожа Холи просто цепенеет от ужаса, если где-то поблизости от своей баржи видит вооруженных незнакомцев. У нее собственная стража. Она не доверяет даже императорской охране — Начальник шпионской сети кивнул на йетайцев, одетых в красно-золотую форму — После нашего прибытия позволят остаться только четверым из этих людей.

Путешествие на баржу оказалось недолгим. До причала, где самые высокопоставленные господа малва держали свои роскошные баржи, от Большого Дворца было полмили. После того как они вылезли из паланкина, Велисарий выпучил глаза при виде баржи Великой Госпожи Холи.

Как Нанда Лал и говорил, она на самом деле выглядела потрясающе. По размеру и форме она не особо отличалась от остальных роскошных баржей малва. Примерно девяносто футов в длину и тридцать в ширину, несколько закругленная форма. Баржа напоминала некое мифическое существо с огромным брюхом. Самым странным на взгляд римлянина была двойная корма — создавалось впечатление, что при строительстве соединили две кормы от двух судов. Каждую корму на всех баржах украшала голова какого-нибудь животного. В случае баржи Великой Госпожи Холи — львы.

В общем и целом украшена она была просто великолепно. Везде бросались в глаза красные и золотые цвета династии. Огромные львиные головы покрывало чеканное золото. Все уключины были золочеными. Палубные ограждения покрыты золотыми пластинами с вставленными в них рубинами. И так далее, и тому подобное. Удивительно, что баржа не тонула от веса украшений.

Велисарий взошел вслед за Нандой Лалом по мостику, который соединял баржу с причалом. Мостик перешел в закрытую палубу, на которой располагались основные каюты. Взойдя на судно, Нанда Лал вошел в дверь, расположенную напротив мостика. Мгновение спустя Велисарий обнаружил, что находится в обитом плюшем нутре баржи.

Ментальный импульс от Эйда пришел подобно удару грома.

«Опасность»

Велисарий чуть не упал.

«В чем дело?»

«Здесь Линк. Я чувствую его»

Грани задрожали от возбуждения. Но полководец просто улыбался.

«Наконец-то. Мой враг»

Глава 12


На углу переулка Кунгас сделал легкое движение рукой. Следовавшие за ним кушанские солдаты тут же остановились. Кунгас пробрался вперед и выглянул на центральную улицу.

Он не волновался, что их заметят. Ночью улицы Каушамби освещались лампами, но малва отличались жадностью и размещали их на большом расстоянии друг от друга. Несмотря на огромное богатство империи, оно не было неограниченным, а широкомасштабная кампания по производству вооружения забирала большую часть ресурсов. Элита не боялась упасть или не найти дорогу в темноте. В конце концов, рабы всюду носили их в паланкинах. И если рабы упадут, доставив неприятности господам, какое это имеет значение? После того как рабов посадят на кол, их заменят новые. В отличие от уличных ламп, рабы стоили дешево.

Удовлетворившись, Кунгас отвернулся. Десять следовавших за ним кушанов собрались плотной группой, чтобы услышать его шепот.

— Две двери. Основная почти прямо напротив. Ее охраняют трое жрецов Махаведы. В пятидесяти футах есть еще одна дверь. Двое йетайцев.

— Это сторожка, — прошептал один из кушанов. — Внутри будет целое подразделение йетайцев.

Кунгас кивнул.

— Ведите императрицу.

Один из солдат двинулся назад по переулку. Вернулся минуту спустя с Шакунталой и женщинами из маратхи.

Наблюдая за их приближением, Кунгас смог не улыбнуться, хотя чтобы не улыбнуться, пришлось приложить усилия. Некоторым из его солдат не удалось. Двое открыто ухмылялись. К счастью, у них хватило ума, чтобы отвернуться.

«Еще никогда в индийской истории ни одна императрица так не одевалась», — подумал Кунгас, ухмыляясь про себя.

Все императорские регалии были отброшены, словно никогда и не существовали. Шакунтала и ее фрейлины облачились в традиционные одежды проституток, работающих на севере Индии. Сари не являлись чем-то необычным для уважаемых женщин, но ярко-оранжевые платки, которыми императрица и фрейлины обернули талии, приличные женщины никогда не носили. И если бедные женщины обычно ходили босиком, то проститутки носили большие безвкусные ножные браслеты на лодыжках.

Платки и браслеты предоставила Ахилабай. Оказалось, женщина из маратхи прятала их в своем рюкзаке. Она надеялась, что ей никогда не придется ими воспользоваться, но кто знает, что может преподнести жизнь? Она и другие женщины маратхи показали Шакунтале, как их носить.

Кунгас быстро описал обстановку императрице. Шакунтала кивнула:

— Значит, мы будем ждать сигнала. Если он поступит.

Она огляделась вокруг и нахмурилась.

— А что мы будем делать, если кто-то за это время нас обнаружит? Нам может потребоваться оставаться здесь какое-то время. И мы до сих пор не уверены, потребуется ли нам срочно покидать Каушамби.

Теперь Кунгас улыбнулся. Очень легко.

— Нет никаких проблем, Ваше Величество. В темноте все просто будет выглядеть так, словно подразделение солдат развлекается в переулке. Никому не придет в голову разбираться, даже йетайцам. Солдаты обычно бывают очень недовольны, если их прерывают во время этого занятия. Тем, кто прервал, может не поздоровиться.

Шакунтала скорчила гримасу.

— Мне очень не нравится именно этот маскарадный костюм, — пробормотала она.

Но на самом деле недовольства в ее голосе не прозвучало. Наблюдая за ней, Кунгас подумал, что императрица почти надеется, что им с фрейлинами все-таки потребуется принимать участие в отвлекающем маневре, а потом срочно покидать столицу. У Шакунталы темперамент беговой лошади, и за исключением всего прочего отчаянный побег по крайней мере послужит облегчением после бесконечных недель неподвижности.

Он отвернулся, частично для того, чтобы наблюдать за входом в переулок. Однако в основном потому, что теперь Кунгас не мог сдержать улыбку.

«Служить охранником у этой императрицы будет интересно. Это все равно, что охранять муссон».25


В другом переулке, в полумиле к северо-востоку Усанас тоже с трудом сдерживал улыбку. Охраняющие баржу Великой Госпожи Холи йетайцы, как и обычно, забыли о своем долге. Все четверо развлеклись игрой в кости и гоняли их по деревянному настилу причала. Сами кости почти не производили шума, но недовольное ворчание или радостные возгласы йетайцев разносились на тридцать ярдов.

Усанас осмотрел баржу. В месте соединения мостика с баржой стояли на страже два представителя малва. Стражники из малва, в отличие от йетайцев на причале под ними, были легко вооружены и имели при себе только короткие мечи. Гранаты, свисавшие у них с поясов, указывали, что они относятся к сословию кшатриев.

Кшатрии склонялись через палубное ограждение баржи и гневно смотрели сверху вниз на йетайцев. Усанас снова с трудом сдержал улыбку. Как и все, кто решает взять в качестве домашнего животного дикого зверя, малва часто приходили в отчаяние от йетайцев. Но несмотря на все очевидное неудовольствие поведением йетайцев, кшатрии не предпринимали попыток остановить игру. Ни один человек не станет пытаться отобрать кость у домашней гиены.

Усанас продвинулся немного дальше по переулку, спрятавшись под нависающими ветками большого куста. Он не волновался, что его заметят. Династия малва не тратила денег на вырубание диких кустов в переулках столицы. Зачем им? Они не ходят по переулкам.

Он взвесил в руке одно из небольших копий. Он взял с собой два таких копья и свое любимое большое. Наконечники всех трех были замазаны золой, чтобы не выделялись в темноте.

Усанас оценил расстояние, снова взвесил копье в руке. Да, расстояние отличное. Если потребуется, он воспользуется небольшими копьями, чтобы разделаться с кшатриями на барже. А большое копье оставит для йетайцев.

Он даже не думал о двух гранатах, которые ему дал Менандр. Для Усанаса гранаты являлись просто средством подать сигнал. Он хотел лично расправиться с йетайцами, а что может быть для этого лучше, чем его большое копье?


В другом месте, в миле на юго-запад Менандр жалел об отсутствии украденных гранат. Наблюдая за множеством простых солдат малва, собирающихся вокруг костров, где они готовили ужин, он думал, что парочка удачно брошенных гранат сотворила бы чудеса.

Но он ничего не говорил. Гранаты были единственным, что у них имелось для подачи сигнала, если в сигнале возникнет необходимость. Сам Менандр предложил использовать их таким образом. И, кроме того, молодой катафракт не хотел выслушивать еще одну лекцию Валентина о преимуществах и достоинствах холодной стали.

Менандр повернул голову и посмотрел налево. Валентин прятался за стволом дерева, не более чем в четырех футах. Ветеран встретился с ним взглядом, но ничего не сказал. Менандр посмотрел направо. Он не мог видеть Анастасия, но знал: катафракт там, спрятался немного дальше за линией деревьев, которые росли на границе военного лагеря малва. Эзана и Вахси прячутся рядом с ним, еще дальше. Рядом с ними принц Эон.

Гармат тоже прятался среди деревьев, но советник находился дальше всех. Несмотря на его возражения, старому разбойнику поручили держать лошадей. Ему и Кадфисесу, кушанскому солдату, который будет служить их проводником, если им придется бежать. В конце концов кто-то должен был это делать. У них двадцать лошадей, все резвые и возбужденные. Гармат лучше всех из их группы знает лошадей, как заметил. Эзана, поэтому держать лошадей предстояло ему. Он естественно подходил для этого задания. Конечно, никто не упомянул возраст советника, но гневный взгляд Гармата четко указал, что он думает о таком распределении обязанностей.

Менандр даже не пытался разглядеть Куджуло и трех других кушанов. К этому времени они тоже уже нашли укрытие среди деревьев. Но их укрытие располагалось на противоположной стороне небольшой армейской базы.

Менандр мрачно изучал солдат малва, собравшихся вокруг костров. По его оценкам — восемьсот человек. Жалкие солдаты на самом деле. Но они все равно — враги и их все равно восемьсот.

«Матерь. Божия, я надеюсь, что это будет только разминка. Бессонная ночь в лесу, самое худшее. Ложная тревога. Завтра Велисарий вернется. Никаких проблем. И мы все хорошо посмеемся над плохими нервами. Вскоре мы покинем Индию, легко и с комфортом. Вернемся в Рим, совсем не пролив крови»

Находившийся слева от Менандра Валентин рассматривал его лицо в дрожащем свете, отбрасываемом огнем костров. Валентин заметил меняющиеся эмоции на лице молодого катафракта. Ветеран улыбнулся.

«Добро пожаловать в наш клуб, парень. Это первый закон ветерана: чертовы неожиданные авантюры».


В миле на восток к облегчению пятнадцати кушанских солдат Дададжи Холкар объявил, что доволен установленными на спинах слонов паланкинами.

— Давно пора, — проворчал Канишка.

Холкар презрительно посмотрел на него. И это оказался довольно выразительный взгляд. Как раз тот, которого можно ожидать от знатного господина из малва, каким и выглядел Холкар в своем новом одеянии. Очень знатным господином. Конечно не анвая-прапта сачива, не членом этой самой эксклюзивной династической касты, потому что тот не стал бы лично проверять, как готовят к отъезду его слонов. Но в империи малва имелось много знатных господ, в особенности в Каушамби. Столица была полна чиновников, бюрократов, господ благородного происхождения, властелинов всех сортов.

Холкар отвернулся и широким шагом направился к владельцу конюшни. Наградил того таким же надменным взглядом. Тот униженно поклонился. Трое его сыновей, стоявших за его спиной, преданно скопировали жест отца.

Наблюдая за поведением этой семьи, Холкар почувствовал огромное облегчение. Он боялся, что ему придется их убить. И если бы он был вынужден приказать кушанам убить мужчин, то не осталось бы выбора, кроме как прикончить и остальных членов семьи. Жену, дочь, двух невесток и трех слуг.

Если бы возникла необходимость, Холкар сделал бы это. Но убийство висело бы камнем у него на душе. Владелец конюшни не был врагом из малва. Просто человеком, кормящим свою семью, заботясь о лошадях и слонах тех, кто богаче его.

Но необходимости не возникло. Было очевидно: маскарадный костюм сослужил службу. Да, странно, что знатный господин уезжает ночью, а не днем. Но Холкар нашел удовлетворительное объяснение. Возникла срочная необходимость. Отец его жены находится при смерти.

— Глупая женщина, — ворчал он. — Настаивает, чтобы мы немедленно уезжали. В середине ночи! А затем несколько часов сама собирается!

Владелец конюшни осмелился показать, что прекрасно понимает знатного господина.

— Что можно сделать, господин? Женщины — невозможны!

Мгновение Холкар гневно смотрел на человека, осмелившегося высказать свое мнение. Но после того, как владелец конюшни сжался от страха должным образом, смилостивился. Подумал, что уже достаточно напустил страху на него. Теперь немного доброты — и это решит дело.

— Я очень доволен твоей работой, — объявил он надменно. — Ты хорошо позаботился о слонах, и меня удовлетворяют паланкины.

Владелец конюшни низко поклонился и многословно поблагодарил знатного господина за оценку его ничтожного труда. Холкару было весело наблюдать за направлением взгляда владельца конюшни. Он не отводил его от руки Холкара. А когда владелец конюшни увидел, как рука опустилась в очень большой кошель, висевший на поясе знатного господина, его глаза явно заблестели.

— Как я тебе и обещал, за хорошую работу плачу дополнительно.

Холкар наблюдал за лицом мужчины, когда опускал в протянутую руку небольшую горстку монет, и решил, что правильно выбрал сумму. Но на всякий случай Холкар решил немного ослабить напряжение.

— Да, я очень доволен. Можно обратиться с просьбой? Поскольку моя жена запаздывает, ты можешь накормить моих людей? Я говорил им, что, судя по моим прошлым визитам, твоя жена прекрасно готовит.

Он снова опустил руку в кошель.

— Конечно, я заплачу.

Через несколько секунд дом владельца конюшни пришел в движение.

Наблюдая за тем, как прекрасно срабатывает их план, Дададжи Холкар улыбнулся. Кушаны оставались мрачными. Но воины, как он знал, имеют склонность предчувствовать дурное или опасаться резкого изменения планов. Холкар не смеялся над этими опасениями. Он сам в молодости был солдатом. Но много лет назад решил, что солдаты — мрачные ребята.


Один солдат в этот момент совсем не казался мрачным.

Он приехал в Индию по нескольким причинам и с несколькими целями. Многие — большинство — этих целей были уже достигнуты. Он использовал морское путешествие, чтобы закрепить союз между Римом и. Аксумским царством. Он освободил императрицу Андхры из плена и таким образом заложил основы еще одного союза — с нею и Рагунатом Рао. (Он даже, к своей радости, смог использовать взятки малва для финансирования будущего восстания на Деканском плоскогорье.) Он смог многое узнать о новом оружии малва, сделанном на основе пороха. Эти знания вместе с помощью Эйда сделают возможным создание новой римской армии, способной сражаться против малва.

Однако в основном Велисарий отправился в Индию, чтобы узнать врага. Он был полководцем и считал хорошую разведку самым полезным мероприятием в военном деле. И здесь он тоже многого добился. Велисарий видел армию малва в действии, как и йетайцев, раджпутов и кушанов. Он также смог изучить общество малва. В некотором роде он смог оценить самого императора и многих из его военных и гражданских советников.

Но одно у него не получилось. Он не встретил главного врага — Линка. Эта — сущность? существо? — в некотором роде и стала причиной вновь возникшей угрозы Риму и, как считал Велисарий, всему человечеству. Линк.

Тем не менее он был пока не уверен. Но, следуя за Нандой Лалом по королевской барже, думал, что находится на грани достижения и этой цели.

Определено так считал Эйд.

«Да. Линк здесь. Я в этом уверен»

Велисарий вспомнил, как Эйд мельком один раз показал ему странные машины, которые назовут компьютерами. Некоторые из них были огромными — ряды и ряды стальных ящиков. Другие — не больше маленького сундучка. Металл и стекло, мерцающие словно магически.

«Не эти. Новые боги развили кибернетику гораздо дальше, чем эти примитивные приспособления».

Слово «кибернетика» ничего не значило для Велисария. Точно так же, как и другие последовавшие слова. Нанотехнология. Микроминиатюризация. Киберорганизмы.

Они подходили к концу длинного коридора, который шел вдоль палубы баржи. Впереди Велисарий увидел, как Нанда Лал перешагнул через высокий порог и оказался в какой-то большой комнате.

«Мы почти на месте», — сказал полководец Эйду.

Велисарий почувствовал возбуждение граней. От Эйда пришел следующий ментальный импульс:

«Линк — киборг. Киберорганизм. Он выглядит как человек, но это не человек. За глазами нет души».

Затем Велисарий почувствовал холодное дрожание. Это было самым сильным приближением к страху, которое могло испытывать кристаллическое сознание.

«Если я останусь у тебя в сознании, то он может меня обнаружить. В хаосе шатра, когда я просил тебя посмотреть в глаза императора, я был уверен, что смогу спрятаться. Здесь я не уверен. Грани могут спрятаться, но самому Эйду это может и не удастся»

Велисарий подошел к порогу. Остановился, словно оценивая высоту.

«Тогда растворись. До тех пор, пока не сможешь снова появиться так, что тебе это не навредит. Ты — наш самый большой помощник. Мы должны скрыть тебя от врага»

«Если Эйд растворится, то грани не смогут тебе помочь. Этот момент очень опасен для тебя»

Велисарий переступил через порог.

«Меня зовут Велисарий. Я — твой полководец. Делай, как я приказываю»

Если в ответе Эйда и было колебание, то ни один человек не мог бы его заметить.

«Да, Великий»


Зал, в котором оказался Велисарий, был в своем роде таким же фантасмагорическим, как шатер, воздвигнутый для императора Шандагупты на поле брани. Такая невероятная роскошь на борту баржи граничила с нелепостью.

Комната была большой, в особенности для судна, — возможно, тридцать футов в ширину. Велисарий быстро оценил ширину всей баржи и понял, что боковые стены являются бортами баржи. Изысканные шелковые гобелены здесь, с внутренней стороны, практически полностью скрывали деревянную обшивку — от палубы до потолка. Большинство гобеленов изображали сцены из мифологии. Основывались на различных сказках, которые рассказывал Велисарию Дададжи. Велисарий подумал, что один из гобеленов изображает Арджуну и Кришну во время битвы на Курукшетре. Но он не был уверен и не стал тратить время на внимательный осмотр гобеленов.

Его гораздо больше интересовали не покрытые гобеленами части стен. В длину помещение составляло около сорока футов. В трех местах на каждой стене, на расстоянии примерно десяти футов, имелись квадратные бамбуковые рамки (каждая сторона составляла по три фута), которые поддерживали шелковые сети. Шелк был выкрашен в цвета малва — красные и золотые, но никаким другим образом не украшен. Велисарий не видел, что находится за сетями. Но судя по тому, как они легко надувались, догадался: они закрывают окна, через которые в помещение проникает воздух.

Быстро осмотрев окна, Велисарий отвернулся. Впереди, в дальнем конце на возвышении сидели две женщины. Оно находилось примерно на фут выше, чем устилавший пол толстый ковер. Стулья, на которых они сидели, нельзя было назвать тронами из-за размера. Однако, если отбросить размер, то этими стульями мог бы гордиться любой император. Они были сделаны из резной слоновой кости и покрыты минимумом подушек. Их не украшали ни золото, ни драгоценные камни. Они бы просто умалили изысканную великолепную резьбу на каждом квадратном дюйме поверхности.

На обеих женщинах были богатые сари, и лица обеих скрывали вуали. С такого расстояния Велисарий не мог рассмотреть их внешность. Но он подумал — судя по позам — что та, что справа, значительно старше.

Прямо перед возвышением на коленях стояли шестеро мужчин. Велисарий подозревал, что это евнухи — судя по тому, что он узнал о традициях малва, связанных с женщинами высокого происхождения. На всех мужчинах были мешковатые штаны, подвязанные на лодыжках. Ноги оставались босыми, грудь — голой.

Национальность, к которой относились мужчины, Велисарий не знал. Явно что-то восточное, но совсем не такие, как азиаты, которых знал Велисарий. Желтоватая кожа, сильно отличающаяся от коричневых оттенков различных индийских народностей. И если Велисарию доводилось часто видеть желтоватый оттенок кожи у степных кочевников — йетайцы и в особенности кушаны часто имели такой же оттенок или близкий к нему, — то этих мужчин не отличала жесткость черт лица, характерных для степных азиатов. Как у кушанов, но не йетайцев, которых часто называли «белыми» гуннами, у этих людей были узкие глаза, причем с даже более выраженной узкоглазостью. Но их черты лица казались мягкими, без следа степной окостенелости. И их лица были такими круглыми, как Луна.

Однако больше всего в глаза бросался рост. Все они были огромными. Велисарий решил, что их рост превышает шесть футов, даже ближе к семи, и подумал, что ни один из них не весит меньше трехсот фунтов. Да, часть этого веса составлял жир. У всех имелись животики, значительно выпиравшие вперед. Но Велисарий не мог не заметить их огромные ручищи и широченные, покатые плечи. Мускулы под жиром напоминали свернувшихся питонов.

Конечно, полководец не упустил и оголенные кривые индийские сабли, которые каждый евнух держал на коленях. Эти кривые сабли были самыми большими, которые Велисарию когда-либо доводилось видеть. Ими могли пользоваться только такие гиганты, как эти.

Нанда Лал стоял в нескольких футах перед ним. Тут он низко поклонился женщинам. Затем повернулся к Велисарию и с извиняющимся выражением лица прошептал:

— Боюсь, полководец, что мы должны обыскать тебя на предмет оружия. Как я и говорил тебе, Великая Госпожа Холи очень опасается за личную безопасность.

Велисарий напрягся. Требование Нанды Лала было крайне невежливым. Как начальник шпионской сети прекрасно знал, Велисарий пришел без оружия. Он уже много дней не носил его при себе. Он не брал с собой меч, когда встречался с представителями малва королевской крови. Этим утром Велисарий оставил оружие в особняке, как делал каждый день, отправляясь в Большой Дворец. Это было для него в порядке вещей. Его собственного императора Юстиниана хватил бы удар, если бы у него на приеме кто-то появился с оружием, за исключением его собственной охраны.

Но он не видел смысла возражать. Если, как подозревал Эйд, он в самом деле находился в присутствии. Линка, то паранойя малва понятна.

— Конечно, — сказал он.

Велисарий развел руки в стороны, предлагая Нанде Лалу обыскать его. Затем, услышав за спиной легкое покашливание, повернулся.

Там стояли четверо мужчин. Велисарий не услышал, как они приблизились. Несмотря на толстый ковер, это произвело на него впечатление. Он быстро оценил их. Эти явно относились к той же национальности, что и гигантские евнухи, но отличались от них средним ростом. Ни у одного из них не было огромной кривой сабли, только длинные ножи, висевшие в ножнах на талии. Больше никакого оружия Велисарий не заметил.

Их рост не обманул полководца. Велисарий подумал, что они, вероятно, в два раза опаснее огромных евнухов. И он не сомневался — судя по их неслышному появлению даже больше, чем по уверенной манере держаться, — что все они — опытные наемные убийцы.

Все еще держа руки в стороны, он позволил одному из четверых обыскать его. Наемный убийца выполнил работу быстро и умело. Когда он закончил, то отступил назад и произнес несколько фраз на языке, которого Велисарий не знал.

Нанда Лал нахмурился.

— Он говорит, что у тебя при себе есть небольшой нож. В том кошеле, на поясе.

Велисарий в удивлении посмотрел на кошель, о котором шла речь. Он уже протянул к нему руку, но застыл на месте, когда внезапно почувствовал, как замерли наблюдавшие за ним четверо наемных убийц.

Велисарий повернулся к Нанде Лалу.

— Я о нем даже не подумал, Нанда Лал. Это не оружие. Это просто маленький ножичек, который я ношу с собой, чтобы заострять перья, которыми пишу. — Велисарий замолчал на мгновение, потом добавил с унылой улыбкой: — Наверное, я мог бы убить им курицу, после отчаянной борьбы, — он пожал плечами. — Пожалуйста, забери его, если он так тебя нервирует.

Нанда Лал мгновение смотрел на него. Затем, не сводя глаз с полководца, спросил обыскивавшего Велисария мужчину что-то на том же незнакомом языке.

Наемный убийца произнес несколько фраз. Нанда Лал улыбнулся.

— Неважно, полководец. Начальник стражи Великой Госпожи Холи подтверждает твое описание э… предмета.

Теперь Нанда Лал был сама сердечность. Он взял Велисария под руку и повел к женщинам в дальней части комнаты. Шпион склонился к уху Велисария и прошептал:

— Стражник сказал, что курица выиграет.

Велисарий хитро улыбнулся.

— Он недооценивает меня. Но я уверен: шрамы будут напоминать мне о схватке до самой смерти.

В десяти футах от ряда стоявших на коленях евнухов гости остановились. Нанда Лал и Велисарий, который последовал примеру начальника шпионской сети, низко поклонились, но не пали ниц. Из небольшой дверцы в углу помещения за спинами сидящих женщин появились двое слуг. Они принесли подушки, которые положили на пол прямо перед Велисарием и Нандой Лалом. Сделав это, оба отступили. Однако не ушли, остались стоять, по одному с каждой стороны. Садясь на подушку, Велисарий быстро внимательно осмотрел обоих.

«Думаю слуги. Ничего больше»

Женский голос впереди привлек его внимание. Судя по тембру — молодой женщины. Шел он — как Велисарий и предположил — от женщины, сидевшей слева.

— Мы рады наконец встретить тебя, полководец Велисарий. Мы столько о тебе слышали.

Велисарий не мог различить черт лица женщины из-за вуали. Но он не упустил острого ума в этом голосе, который скрывался за произносимыми банальностями. И тот факт, что она говорила на идеальном греческом. Без следа акцента.

Он кивнул, но ничего не сказал.

Молодая женщина продолжала говорить.

— Меня зовут Сати. Имею честь быть одной из дочерей императора Шандагупты. А это — Великая Госпожа Холи, — она легко махнула рукой в сторону сидевшей радом с нею женщины. — Тетя императора, как, я предполагаю, тебе уже сообщили.

Великая Госпожа Холи слегка склонила голову. Кроме этого женщина оставалась в неподвижности, как статуя. Вуаль также полностью скрывала ее лицо. Велисарий снова кивнул.

— Моя тетя попросила встречи с тобой, поскольку слышала, что ты хочешь служить целям малва. И она слышала, что ты предложил очень хитрый план для достижения нашей великой цели.

Велисарий решил, что на этот раз требуется ответить.

— Благодарю тебя и ее за теплые слова. Я не стал бы заходить так далеко и называть план очень хитрым. Хотя да, я думаю, что он сработает. Римский император Юстиниан в любом случае планирует завоевать Западное Средиземноморье. Я просто собираюсь подталкивать его к этому. Таким образом, не привлекая к себе подозрений, я могу удерживать римские армии от вмешательства, когда вы будете завоевывать Персию.

Он замолчал, надеясь, что этого будет достаточно. Но Сати стала расспрашивать его дальше.

— А тебя не беспокоит то, что объединение Римской империи заново будет представлять долгосрочную угрозу малва?

Велисарий покачал головой, очень уверенно.

— Нет, госпожа Сати. Проект Юстиниана полностью ошибочен.

— Ты утверждаешь, что Восточная Римская империя не может завоевать заново Западную?

Велисарий почувствовал, что в вопросе таится опасность, хотя и не мог точно сказать, где. После недолгого колебания он решил, что лучшим выбором станет правда.

Я — не говорил этого. По моему мнению, завоевание возможно. На самом деле… — здесь он снова замолчал, но на этот раз — для произведения нужного эффекта. — Если простите меня за нескромность, я уверен, что это можно сделать, если Юстиниан поставит меня главнокомандующим. Но это будет бесполезная победа.

— Почему?

Она пожал плечами.

— Мы можем заново завоевать Запад, но не легко. Войны будут долгими и трудными. В конце Юстиниан станет править разоренным войной Западом, которым попытается управлять с потерявшего массу денег Востока. Рим станет больше по размеру, но гораздо слабее.

— А…

Это все, что сказала. Сати, но Велисарий тут же понял, что прошел какую-то проверку.

Понимание принесло небольшое облегчение напряжения, которое сдавливало его шею. Но мгновение спустя напряжение вернулось в полной мере.

Впервые заговорила. Великая Госпожа Холи:

— Подойди поближе, молодой человек. У меня старые глаза и я плохо вижу. Мне хочется получше рассмотреть твое лицо.

Она также говорила на прекрасном греческом и без акцента.

Велисарий не колебался, по крайней мере, не дольше, чем ему потребовалось, чтобы оценить, на каком расстоянии следует оставаться. Он встал с подушки, на которой сидел, скрестив ноги — он тоже освоил позу лотоса, — и сделал два шага вперед. Прямо перед рядом кривых сабель он встал на одно колено — так, чтобы его глаза находились примерно на одном уровне с глазами пожилой женщины, сидевшей в нескольких футах.

Великая Госпожа Холи склонилась вперед. Старческая, изрезанная венами рука поднялась и сняла вуаль. Темные глаза уставились прямо в карие глаза Велисария.

Пустые глаза. Темные не от радужной оболочки, а из-за отсутствия чего-либо за ними.

— Это правда, что ты планируешь предать Рим?

В этих словах было что-то странное, туманно почувствовал он. И голос звучал странно. Он имел проникающую способность. Велисарий почувствовал, как слова бегут по всем тропинкам его тела — нервам, артериям, венам, мышечной ткани, связкам.

— Ты планируешь предать Рим?

Он понял, что выдает себя. Все происходило как бы в тумане, на расстоянии, смутно. Разум — или что это? — за словами не был человеческим. Он считывал мгновенные, невольные реакции Велисария так, как не может ни один человек. Ни один живой человек не может врать достаточно хорошо, чтобы обмануть это.

Но парализовывали Велисария глаза, а не голос. Не страхом, а ужасом Велисарий теперь узнал истинную природу ада. Это не огонь и проклятие. Это просто…

Пустота. Ничто.

Как и часто в прошлом, его спас Валентин. Валентин, Анастасий, Маврикий и бессчетное количество других ветеранов. Жесткие люди, грубые, в некотором роде невежественные. Часто подобные животным. Временами даже жестокие.

Но всегда люди. Никогда не пустые.

Полководец Велисарий улыбнулся своей хитрой улыбкой и сказал довольно приятным тоном:

— Черт побери всех малва.

Затем, все еще стоя на одном колене, врезал каблуком правой, обутой в сапог ноги в лицо Нанды Лала. Велисарий был сильным человеком, а его каблук прошел через многие поля сражений. Начальник шпионской сети рухнул на пол. От носа ничего не осталось.

Глава 13


Велисарий воспользовался этим ударом, чтобы прыгнуть вверх. Шесть евнухов перед ним также начали подниматься. Ворча от прилагаемых усилий, вспрыгнули с колен на корточки, потом — на ноги. Они уже заносили кривые сабли для смертельных ударов.

Велисарий не обращал на них внимания. Евнухи представляли собой непреодолимый барьер — более тонны мяса да еще с занесенными для удара саблями отделяли его от возможности убить Линка. Но они были слишком тяжеловесными, чтобы немедленно помешать побегу.

Он не слышал наемных убийц, но точно знал они приближаются. Велисарий сделал два быстрых шага влево. Стоявшего там слугу парализовало от страха. Полководец схватил слугу за горло и бедро, резко развернулся и швырнул в наступающих наемных убийц.

Слуга завопил и врезался в трех бросившихся вперед наемных убийц. Его крик резко оборвался: четвертый быстро разобрался с препятствием, просто одним быстрым и умелым ударом зарезав его. Когда Велисарий несся к ближайшему окну, то уголком глаза заметил умирающего слугу, который все еще сдерживал трех наемных убийц. Создавалось впечатление, что их тела запутались. Кинжал, который оборвал жизнь слуги, хотя и не отличался весом меча, все равно смог отрубить шею до половины. Кинжал был острым, как бритва, и пользовался им умелый мастер.

Велисарий добрался до окна. Не было времени ни на что, кроме как на слепой бросок. Он нырнул прямо сквозь шелковую сетку, выставив вперед сжатые кулаки. Шелк порвался под давлением. Велисарий свободно пролетел сквозь окно. Он понял, что летит по ночному воздуху к поверхности Джамны. Брошенный наемным убийцей нож пролетел почти рядом — в дюйме от тела Велисарий увидел, как нож упал в реку. Секунду спустя сам последовал за ним.


Усанас поднялся из-под куста в темном переулке, сделал два шага, распрямился. Перекинул небольшое копье из левой руки в правую.

Доносящиеся с баржи звуки не отличались повышенной громкостью, но ошибиться в их значении было нельзя. По крайней мере такие люди как Усанас и йетайцы, игравшие в кости на деревянных мостках, поняли их значение. Йетайцы уже вспрыгивали на ноги и доставали мечи.

Однако двое кшатриев из малва, стоявших на страже наверху мостика, жили в более спокойных условиях. Они тоже услышали звуки. Но только нахмурились и отвернулись от борта баржи. Они стояли неподвижно, уставившись на ведущую во внутренние покои дверь.

Копья Усанаса попали им точно между лопаток. Оба тут же умерли. Удар послал одного из кшатриев сквозь дверь во внутреннюю часть баржи. Другой врезался в косяк. Там и остался. Копье пронзило его насквозь, вышло с другой стороны на целый фут и прикрепило его к косяку, словно бабочку.

Йетайцы, хотя и оставались настороже и были более внимательными чем кшатрии малва, оказались недостаточно подготовлены. Как и всегда, надменность варваров сыграла с ними плохую шутку. Они бежали вверх по мостику, опустив головы, и ворчали от усилий, поэтому даже не заметили, как два копья пролетели у них над головами. Они так нацелились на выполнение своей смертоносной задачи, что им не пришло в голову, что у них нет монополии на бойню. По крайней мере до тех пор, как бегущий первым вверх по мостику варвар не заметил мертвого кшатрия, пригвожденного копьем к дверному косяку.

Тогда йетайцы вспомнили об осторожности, но слишком поздно. Первый йетайец остановился. Трое товарищей врезались в него сзади. На мгновение четверо орущих варваров превратились в запутавшуюся друг в друге кучу-малу. Мелькали только дрыгающиеся и дергающиеся конечности.

Этого мгновения для Усанаса оказалось достаточно. Он уже находился у начала мостика. Четыре огромных шага, скорее прыжка — и ужасное копье начало свою работу.

Трое йетайцев разлетелись в стороны и грохнулись с мостика вниз, на деревянный причал. Двое умерли до того, как долетели до досок. Третий умер несколько секунд спустя, от жуткой раны на спине.

У четвертого йетайца нашлось время оглянуться. Даже время на то, чтобы замахнуться мечом.

Огромное копье отвело удар меча. Затем, отклонившись от первоначального курса, жуткое железное острие разбило коленную чашечку йетайца. Усанас отвел копье назад — и снова нанес удар. На этот раз острие копья оборвало крик боли йетайца, когда прошло сквозь горло с такой же легкостью, с какой свистело по воздуху.

Усанас перепрыгнул через труп йетайца. Теперь он находился на самой барже, стоял наверху мостика. На мгновение охотник замер.

Прислушивался.

Думал.

Он услышал, как какое-то тело с приглушенным всплеском рухнуло в воду. С другой стороны баржи, с той стороны, которая выходила на реку и берег в двухстах ярдах. Теперь, внимательно прислушиваясь к шумам, доносящимся изнутри баржи — крикам ярости и отчаяния, приказам, — Усанас улыбнулся.

Полководец убежал. По крайней мере сейчас он смог убежать с баржи.

Усанас быстро прикинул возможные варианты собственных действий.

Мгновение — очень короткое — он думал подождать, пока не появится Велисарий. Но практически сразу же отказался от этой идеи. Он знал полководца. Поскольку для спасающегося с баржи человека естественно проплыть вокруг баржи или под ней к причалу, Велисарий сделает по-другому.

Значит, задача Усанаса — это не помогать непосредственно побегу Велисария. От него опять требовался отвлекающий маневр.

Теперь Усанас достал гранату. На мгновение — снова очень короткое — он думал запустить гранату в саму баржу.

Нет. Суматоха доставит ему удовольствие, но звук взрыва будет приглушен.

«Следуй плану»

Основная цель гранат — это подать сигнал товарищам.

Усанас развернулся и побежал вниз по мостику. Мгновение спустя, снова стоя на деревянном причале, он опустил копье. Из небольшого мешочка, привязанного к поясу, вытащил удивительный механизм.

Он даже потратил секунду — очень короткую, — чтобы восхититься умным приспособлением малва, перед тем как зажечь запал первой гранаты.

Запал был коротким. Усанас бросил ее на палубу баржи. Достал вторую гранату. Зажег запал. Этот запал был еще короче.

Первый наемный убийца малва появился в дверном проеме. Увидел Усанаса, завопил от ярости Усанас бросил вторую гранату.

Никаких трудностей бросок ему не доставил Усанас, мастер бросать копья, обучался подобному мастерству еще мальчишкой, когда бросал камни. Граната разбила лоб наемного убийцы. Мгновение спустя лоб полностью исчез, вместе с самой головой и половиной тела. Взрыв превратил дверь в щепки.

А первая граната взорвалась на открытой палубе, произвела только легкие разрушения. Почти вся сила была направлена вверх, в деревянной обшивке осталась только небольшая дыра, как воспоминание о ярости взрыва.

Конечно, если не считать жуткий грохот, который разнесся по ночному небу над Каушамби.

Усанас подхватил копье и бросился бежать прочь. Забежав в узкий переулок, понесся подобно ветру и услышал за спиной новые крики ярости. На палубе появились другие малва и увидели его убегающую фигуру.

Он знал, что они почти ничего не увидят. Огромная фигура, несущаяся по переулку. Ростом с римского полководца. Да, цвет кожи покажется им черным. Не имеет значения. Все люди кажутся черными в темном переулке. Династия малва не видела оснований освещать переулки столицы. Они не ходят по переулкам.

«Но сегодня ночью им придется, — с ликованием подумал Усанас. — О, да, сегодня им придется познакомиться со многими темными переулками. Я проведу для них экскурсию».

Потом добавил:

«Удачи, Велисарий».

Все другие мысли исчезли, за исключением мыслей об охоте. Теперь охотник сам стал дичью. Но он был великим охотником, который изучал многих великих животных.


Отплывая от баржи, Велисарий услышал звуки борьбы у себя за спиной. Он не поворачивал голову. Это сбило бы его с ритма. Он тихо скользил к середине Джамны, плыл брассом. Но Велисарий внимательно прислушивался, а у него в этом деле был опыт. Его уши могли точно определить природу звука.

Крик боли, резко оборвавшийся. Крик ярости малва. Взрыв, приглушенный. Взрыв, громкий, как удар грома. Крики ярости малва. Крики ярости от обнаружения. Крики ярости во время преследования.

Конечно, Велисарий не был уверен, но думал, что знает имя человека, который вызвал эти звуки. Не уверен, нет. Но думал, что узнал в них некую особенность, подобно подписи. Некоторые люди, как Валентин, подписываются экономично. Другие предпочитают делать это с большим размахом.

Велисарий начал улыбаться, пока небольшая речная волна не ударила ему в лицо, вода попала в рот. Он не мог позволить себе задохнуться, не теперь, поэтому сомкнул губы и упорно продвигался дальше в темной воде.

Несмотря на силу полководца, продвигался он медленно. На нем были сапоги и одежда, которые теперь намокли. Но он не стал останавливаться, чтобы их сбросить. Пока нет. Ему требовалось добраться до середины реки, выйти из радиуса света ламп. Поэтому он просто плыл вперед, медленно, тихо, упорно, с терпением ветерана, участника многих кампаний.

Да, он думал, что знает человека, который помог ему убежать. Никогда не планировалось, чтобы этот человек вмешался так, как вмешался. Ни один план не включал попадание в капкан самого Велисария. Но он попал в капкан — и человек вмешался.

Велисарий снова сдержал улыбку, вспомнив кое-что, что один раз сказал этот человек. В отсеке корабля малва, когда они совместно строили заговор против врага, владельца того огромного корабля.

«Хорошие планы, как и хорошее мясо, не следует готовить слишком долго. А теперь мы можем обсудить более важные вещи. Философию!» — вот что сказал Усанас на корабле Венандакатры.

«Чудной человек. Странный. Но не пустой. Не ничто», — подумал Велисарий.


Звук разрыва гранат прозвучал слабо. Не столько из-за расстояния, сколько из-за шума, производимого солдатами малва, приступившими к ужину. Они громко болтали. Но люди, прислушивавшиеся к звуку разрыва гранат, не могли его ни с чем спутать.

— Значит, случилось, — тихо, спокойно, почти безмятежно произнес Валентин, и Менандр его услышал.

Гораздо менее спокойными были следующие слова Валентина, которые тот прошипел:

— Черт побери все эти авантюры.

Но Менандр подумал, что шипение происходит больше от напряжения, чем раздражения. Валентин предпочитал очень мощный лук. Стрела, выпущенная из этого лука, полетела в лагерь малва по практически прямой траектории. Сидевший в тридцати ярдах на корточках солдат малва, наслаждавшийся ужином, тут же рухнул на землю, словно по нему ударил проносившийся мимо слон.

Первая стрела Менандра вонзилась в другого солдата. Он умер мгновенно, хотя и не с таким драматическим эффектом. Вторая стрела Валентина прилетела долей секунды позже. Третий малва отправился на тот свет.

Ужинавший поблизости взвод понес первую потерю. Тяжелое ранение, но не фатальное. Жестокая стрела Анастасия пробила левое плечо солдата малва Анастасий не отличался точностью стрельбы из лука, но его лук был еще мощнее, чем лук Валентина.

Теперь в тридцати ярдах малва несли новые потери. Трое солдат погибли от копий, брошенных из ближайшего леса. Прилетели еще три копья. Двоих насмерть. Сразу. Третий получил смертельное ранение.

Теперь Валентин прикончил уже пятерых. Убил всех сразу же. Менандр прикончил еще одного, ранил третьего Анастасий убил двух.

— Достаточно! — прокричал Валентин.

Катафракт развернулся и бросился в темноту, предоставляемую деревьями. Менандр с Анастасием последовали за ним. Менандр слышал, как слева убегают принц Эон и сарвены.

Не прошло и полминуты, как катафракты добрались до небольшой опушки, где Гармат и Кадфисес держали лошадей. Несколько секунд спустя на опушку выскочили Эон и сарвены.

Услышав их приближение, Гармат и Кадфисес уже вскочили на лошадей. Другие тоже быстро сели в седло.

Валентин развернул лошадь, направляясь на небольшую тропу, ведущую сквозь лес на юго-запад. Назад к армейскому лагерю малва. Даже сквозь деревья они слышали создаваемый солдатами малва шум.

Анастасий и Менандр последовали за ним. Как и Эон. Валентин придержал коня и гневно посмотрел на принца.

— Прекрати эту глупость, Эон! — рявкнул Эзана.

Они с Вахси, вслед за Гарматом и Кадфисесом вели своих лошадей и всех запасных к другой тропе, идущей на юго-восток от опушки. Прочь от лагеря.

Эон нахмурился, но остановил лошадь. Мгновение принц и Валентин гневно смотрели друг на друга. Затем гнев на лице Валентина заменила улыбка.

Однако в этой улыбке ветерана не было ничего веселого. Просто улыбка товарища.

— Спасибо, Эон, — сказал Валентин почти мягко — Но ты ведешь себя глупо. Аксумиты — пехотинцы, не кавалеристы. Это работа для катафрактов.

Затем он исчез. Несколько секунд спустя Анастасий и Менандр исчезли вместе с ним среди деревьев.

Эон вздохнул, развернул лошадь и погнал ее рысью по тропе, по которой поехали другие аксумиты. Мгновение спустя молодой принц пожал могучими плечами, отбрасывая сожаления, и поехал быстрее вперед, догоняя Эзану.

Сарвен бросил на него взгляд и нахмурился. Однако достаточно скоро перестал хмуриться. А еще через минуту на лице появилась улыбка. Мрачная улыбка.

Молодые принцы, напомнил себе Эзана, должны быть смелыми. Даже импульсивными. Лучше так, чем наоборот. Лучше так, чем осторожными и хитрыми, проницательными и знающими тактику. Этому можно научить.

Улыбка стала шире. Но все равно оставалась мрачной.

«Если он когда-нибудь станет негусом нагастом, то может оказаться не очень мудрым правителем, — думал Эзана. — По крайней мере недостаточно мудрым для новых времен, для малва. Но ему никогда не будет недоставать смелости. Не моему принцу»


В переулке, где прятались императрица и сопровождающие ее лица, также услышали взрывы гранат. Конечно слабые звуки из-за расстояния. Но не совсем приглушенные. Каушамби был огромным городом, кишащим людьми. Но как и во всех городах того времени, задолго до появления электрического освещения, подавляющее большинство жителей вставало и ложилось по солнцу. Несмотря на занимаемую площадь и количество проживающих граждан, город ночью окутывала тишина, которая поразила бы горожанина из будущего.

Жрецы Махаведы и йетайцы, стоявшие на страже перед оружейными мастерскими, также слышали взрывы. Двое йетайцев прекратили ленивую болтовню, вытянули шеи в направлении звуков. Однако кроме этого не пошевелились.

Один из жрецов Махаведы нахмурился и шагнул вперед из-под навеса, где стоял на страже вместе с двумя товарищами перед тяжелыми двойными дверьми — главным входом в оружейные мастерские. Жрец сделал несколько шагов по улице, остановился, развернулся в направлении звуков, прислушался. Его пальцы нервно теребили короткий меч на поясе.

Он слушал. Слушал.

Ничего.

Тишина.

Конечно, прилегающие к причалам территории в эти минуты совсем не были погружены в тишину. К этому времени кшатрии малва и йетайцы уже носились по барже, разбегались во все стороны по причалу, бросались в темный переулок, выкрикивали приказы, потом другие выкрикивали диаметрально противоположные приказы, орали. Но эти звуки производили люди, и, несмотря на достаточную громкость, они были все равно слишком слабыми, чтобы долететь до оружейной мастерской.

— Сейчас, — прошипела Шакунтала.

Наблюдавший за малва Кунгас сделал повелительный жест.

— Пока нет, — прошептал он в ответ.

Императрица напряглась. У нее в сердце тут же стала подниматься императорская надменность, и она чуть не рявкнула на него. Но ее спас здравый смысл — здравый смысл и годы жесткого обучения Рагунатом Рао. Она прикусила губу, промолчала. У себя в сознании она слышала голос Рао:

«Итак, глупая девчонка. Ты, значит, гениальна? Ты понимаешь тактику лучше, чем человек, которые одержал победы над врагами на сотне полей сражений? Такой человек, что даже я не смог с ним справиться?»

Жесткий голос. Издевательский. Любимый.

Стоявший в центре улицы жрец Махаведы пожал плечами и пошел назад к своему месту. Еще дальше двое йетайцев опять стояли «вольно». Звук гранат прозвучал где-то далеко. Очень далеко. И за ним ничего не последовало. Никаких других звуков. Возможно, случайность. Несчастный случай. Их это не должно волновать.

— Сейчас, — прошептал Кунгас.

Шакунтала выкинула из головы все мысли о Рао. Она встала и вышла на улицу. За ней последовали четыре женщины из народности маратхи.

Тарабай вышла вперед перед Шакунталой.

— Следуйте за мной, Ваше Величество, — прошептала она. — И делайте то же, что и я. Как сможете.

Снова на мгновение королевская надменность угрожала прорваться наружу. Но на этот раз Шакунтала быстро и легко ее поборола. Ей не требовалось призывать Рао на помощь. Хватило здравого смысла.

«Ну и что, что я надела эту одежду? Но на самом деле я не имею ни малейшего представления, как действует проститутка»

Она наблюдала за плавной, скользящей походкой Тарабай и пыталась, как могла, копировать ее. За спиной услышала голос Ахилабай, поднявшийся над приглушенными голосами мрачных кушанских солдат.

Резкий голос. Насмехающийся голос:

— Если хотите благотворительности, то ходите с кружкой нищего!

Шакунтала и. Тарабай наполовину перешли улицу. Императрица увидела, как впереди напряглись жрецы Махаведы. Вначале от удивления. Затем от смертельного оскорбления.

Снова за спиной раздались гневные мужские голоса. Пьяные голоса, пьяно растягивающие слова заплетающимися языками Шакунтала узнала среди них голос Кунгаса, но ничего не поняла из произносимых слов. Она концентрировала внимание на жрецах впереди себя.

Она смутно расслышала. Ахилабай:

— Чертовы идиоты! Совращайте глупых девственниц, если у вас нет денег! Нечего ко мне приближаться!

Теперь до жрецов оставалось пятнадцать футов. Шакунтала едва не рассмеялась. Лица жрецов Махаведы искажала ярость, и теперь они практически сжались под навесом перед дверью в оружейные мастерские. Они достали мечи и угрожающе ими размахивали. Но это была ложная угроза, пустая. Страх загрязнения парализовал их.

— Держитесь отсюда подальше! — закричал один.

— Грязные бабы! Нечистые! — выдал другой.

Качая бедрами, Тарабай прошла вперед и произнесла ласково:

— О, не надо так кричать! Вы выглядите приличными людьми. Мы не стоим дорого.

Третий жрец Махаведы заорал, призывая йетайцев. Двое варваров уже прошли половину пути от своего поста, чтобы понаблюдать за зрелищем. Йетайцы улыбались от уха до уха. Даже вид кушанских солдат, спорящих о цене с проститутками, не мешал им веселиться.

Жрецы снова заорали, размахивая мечами, яростно пытаясь призвать йетайцев. Все еще улыбаясь, те рысью двинулись к ним.

Шакунтала шагнула вперед, чтобы встретить их. Тарабай загоняла жрецов все дальше под навес перед дверью. Она не толкала их физически, просто одно ее прикосновение могло их осквернить.

За спиной Шакунтала услышала гневный крик. Ахилабай:

— Пошли вон, я сказала! Пошли вон! Бесполезное дерьмо! — Затем яростно добавила: — Мы на вас напустим йетайцев! — Потом добавила ласково: — Такие хорошие парни эти йетайцы.

Двое йетайцев настигли императрицу. Ни один из них даже не удосужился достать меч. Все еще улыбаясь, варвар слева положил руку ей на плечо.

— Пойдем, милая, — сказал он на хинди с сильным акцентом. — Оставьте в покое несчастных жрецов. В любом случае они не мужчины. Пошли к нам в сторожку — и приведите с собой ваших сестер. У нас там десять сильных йетайских парней. Они умирают от скуки, и у них есть деньги.

Шакунтала широко улыбнулась и повернула голову. Крикнула Тарабай:

— Забудь о глупых жрецах! Давай…

Она развернулась и врезала кулаком йетайцу в поддых. Варвар громко крякнул и сложился пополам. Его опускающаяся вниз голова встретилась с предплечьем Шакунталы, поднимающимся для удара. Идеальный удар — правый кулак опирается в левую ладонь, а твердая кость поднимается по воздуху вверх со всей силой бедер и тела девушки. Да, конечно, кость небольшая, и вся рука у Шакунталы небольшая. Поэтому она не разбила челюсть йетайца. Он просто рухнул на колени в полубессознательном состоянии. У него треснула челюсть и вылетела половина зубов. Это сделало колено Шакунталы. Варвар рухнул на землю.

Императрица отвернулась до того, как йетайец достиг земли, и начала борьбу с другим йетайцем. Поднимая ногу, чтобы нанести удар, она молча проклинала маскарадный костюм. Сари мешало плавному движению ноги.

Вопящий йетайец протянул руку за мечом.

Движение закончилось не начавшись.

Шакунтала опустила ногу, безвольно. Императрица уставилась, широко раскрыв глаза. Ее челюсть отвисла.

Она видела Кунгаса в действии только один раз в жизни. В Амаварати, когда Андхра наконец пала и орда малва разграбляла дворец. Но даже тогда она на самом деле не видела. Вид ей заслонял йетайец, сидевший на ней верхом. Он срывал с нее одежду и раздвигал ей ноги, готовясь изнасиловать. Она тогда только успела заметить, как отрубленный кулак йетайца летит по воздуху, перед тем как ее ослепила кровь, выливающаяся из тел обезглавленных насильников.

Тогда ту работу выполнил Кунгас, как и теперь. Менее чем через три секунды командир кушанов в прямом смысле порезал йетайца на куски.

Шакунтала сбросила секундное оцепенение и развернулась. Кушанские солдаты перестали притворяться пьяными, проскочили мимо Тарабай и прикончили жрецов. Кровавая работа завершилась к тому моменту, как Шакунтала повернулась. У жрецов даже не было времени ничего крикнуть, только пискнуть один или два раза. Да и писк очень резко оборвался. Но Шакунтала подумала, что все произошло практически бесшумно. Она не сомневалась, что шум не донесся до сторожки, стоявшей немного дальше на той же улице.

Кушаны действовали быстро, очень быстро. Один из солдат уже осматривал ведущую в оружейные мастерские дверь. Он безразлично поставил колено на грудь мертвого жреца.

— Слишком долго, — кратко объявил он. — Две минуты, чтобы прорваться сквозь эту большую дверь.

Кунгас кивнул и отвернулся. Он ожидал подобного.

— Значит, через сторожку, — приказал он.

Кунгас отправился по улице к боковой двери, где раньше стояли два йетайца. Его люди последовали за ним такой же размашистой походкой. Быстро, быстро. Расстояние сокращалось. Шакунталу поразило почти полное отсутствие шума — кушаны умели передвигаться неслышно. Частично из-за мягкой обуви, которую Кунгас предпочитал тяжелым сандалиям. Но по большей части, думала она, они приобрели это умение в результате тренировок и опыта.

Шакунтала и женщины маратхи последовали за ними. Однако медленнее, гораздо медленнее. Сари хорошо подходит для женской фигуры, подчеркивает ее достоинства, но не предназначено для быстрых движений Шакунтала в раздражении дала себе молчаливую клятву. В будущем среди прочего она внесет радикальные изменения в фасон женской одежды.

Во время этого бесконечного продвижения по улице она даже выбрала стиль. Панталончики, решила она, такие, как носят танцоры из Чолы, которых она видела. Конечно, более скромные и окрашенные со вкусом, чтобы выглядеть прилично. Тем не менее панталончики, которые не будут мешать женщине двигать ногами.

Шакунтала увидела, как впереди Кунгас бросился в сторожку. Тут же последовали звуки яростной схватки. Злобное клацанье стали, разрубание плоти и крики ужаса. Тихая улица, казалось, наполнилась звуками.

Сильно ругаясь, она ускорила шаг. Звуки схватки достигли пика.

Шакунтала опять сделала шажок, снова выругалась. Шажок, ругань. Шажок, ругань. Да будь проклято это сари!

До сторожки все еще было десять ярдов. Внезапно доносившиеся из открытой двери звуки смолкли.

Наконец, наконец она достигла двери. Зашла в сторожку.

Остановилась. Очень резко. Ей в спину врезались женщины маратхи. Тарабай и. Ахилабай выглянули из-за более низких плеч императрицы. Открыли рты.

Шакунтала не стала хватать ртом воздух или задыхаться. Она вообще не издала никакою звука.

У нее было смелое, яростное сердце. Яростность этого сердца в будущие десятилетия станет частью наследия, которое она оставит после себя. Наследия такого сильного, что историки будущего единогласно, что редко для этих людей, назовут ее Шакунталой Великой. Но даже ее сердце в этот момент дрогнуло.

Кушаны прошлись по йетайцам, как волки по отаре овец. Как оборотни.

Пол фактически заливала кровь. Не было ни одного йетайца — насколько Шакунтала могла видеть — не порезанного на куски. Варвары не просто умерли. Им вспороли животы, отрубили головы, ампутировали конечности, разбили черепа, разрезали грудные клетки, отрезали куски тел. Комната выглядела как внутренние помещения скотобойни. Скотобойни, которой владеет самый быстрый, самый неряшливый в мире маньяк-мясник.

Шакунтала встретилась взглядом с Кунгасом, стоявшим у противоположной стены. Несколько пятен крови появились на тунике и легкой броне командующего личной охраной Шакунталы, но немного. Он стоял на одном колене, вытирая меч о тунику йетайца. Как и всегда, его лицо ничего не выражало. Ни ужас, ни ярость, ни даже удовлетворение от выполненной работы. Точно так же висящая на стене железная маска может смотреть на проклятие и адский огонь.

Странно, что в тот момент душу Шакунталы наполняла любовь. Любовь и прощение.

Не Кунгаса, а Рао. Она никогда полностью — в самых потайных уголках того, что во многом еще оставалось сердцем ребенка — не простила Рао. Теперь она простила ему те месяцы, которые находилась в плену. Она провела долгие недели во дворце Венандакатры в Гвалияре. Когда ее выводили на прогулку по крыше или она ходила по комнатам, охраняемая Кунгасом и его кушанами, Шакунтала знала, чувствовала, что Рао скрывается в лесах неподалеку. Скрывается, но так и не приходит. Наблюдает, но не наносит удар.

Она ругала его тогда, где-то в самых глубинах детского сердца, и называла трусом. Ругала его за страх перед кушанами.

Теперь наконец она поняла. Ругала она его зря.

Понимание вернуло назад императрицу. Ребенок исчез вместе с дрогнувшим сердцем.

— Отлично, — сказала она. — Просто прекрасно.

Кунгас кивнул. Его люди улыбнулись. Никто из них, как она заметила с облегчением, сильно не пострадал. Только двое перевязывали раны, и те очевидно легкие.

Кунгас кивнул на дверь в дальней части сторожки:

— Она ведет в сами мастерские. Она не закрыта.

— Мы должны поторопиться, — сказала Шакунтала.

Она посмотрела на пол, пытаясь найти дорожку так, чтобы ее ноги не промокли от крови.

Двое кушанских солдат — теперь улыбающиеся — решили проблему самым простым способом. Они схватили трупы йетайцев и выложили их на полу в ряд таким образом, что получилось некое подобие тропы из мертвой плоти.

Шакунтала не колебалась и пошла по мерзкой дороге. Другие женщины последовали за ней с большими опасениями.

К тому времени, как она миновала дверной проем, кушаны уже рассредоточились по оружейной мастерской. Они знали по предшествовавшей поспешной рекогносцировке, что на противоположной стороне огромного кирпичного здания имеется еще одна сторожка. Теперь они искали дверь, ведущую в ту сторожку, и одновременно наблюдали, чтобы не пропустить йетайца или жреца Махаведы, которые могут случайно заглянуть в мастерскую или вдруг дежурить там.

Оружейные мастерские оказались пусты. Кушаны нашли дверь. За ней услышали йетайцев. Обычные звуки, доносящиеся из казарм. Очевидно, варвары не услышали смертельной борьбы.

Кушаны слегка расслабились. Они поставили четверых охранять дверь, в то время как остальные рассредоточились по оружейной мастерской и занялись тем, ради чего собственно говоря и пришли сюда.

Шакунтала и женщины-маратхи уже открывали крышки на корзинах с порохом, используя ножи, которые недавно принадлежали стражникам йетайцам. Кушанские солдаты тут же брали открытые корзины и рассыпали порох по оружейной мастерской. Скоро, очень скоро все корзины в мастерской были как бы соединены дорожками из рассыпанного по полу пороха. Закончив эту работу, кушаны схватили ракеты, висевшие на стенах, и установили их вокруг составленных друг на друга корзин с порохом.

— Достаточно, — объявил Кунгас.

Несмотря на то что он говорил тихо, приказ услышали все. Его люди тут же прекратили работу и поспешили назад в сторожку. Правда, их задерживали медленно двигающиеся женщины. После раздраженного приказа Шакунталы кушаны взяли всех женщин на руки, включая ее саму, вынесли на улицу и отнесли их по улице в темный переулок. Только там по приказу Шакунталы их опустили на землю.

Шакунтала оглянулась назад Кунгас уже преодолел половину пути. До переулка, шел спиной вперед, рассыпая порох из корзины в руках. Последние крупинки высыпались из корзины, когда он добрался до переулка.

— Давай, — приказала Шакунтала.

Кунгас тут же склонился и выбил искру. Порох мгновенно загорелся — яростно и с шипением. Пламя стало быстро подбираться к оружейной мастерской.

— Быстро отсюда, — проворчал он.

Он не стал ждать приказа Шакунталы, просто подхватил ее на руки и побежал по переулку. За ним последовали его подчиненные с другими женщинами на руках.

Шакунтала, которую то подбрасывало вверх, то опускало вниз у Кунгаса на руках, была довольна. Но не совсем. У нее в сердце оставалось место для еще одной эмоции.

Когда через две минуты оружейная мастерская взорвалась, императрица даже удивилась. Ее разум находился в другом месте. Она думала о панталончиках.

Глава 14


Теперь Велисария от баржи отделяло пятьдесят ярдов, и он попал в основное течение Джамны. Он остановился, чтобы осмотреться и определиться, где находится. Какое-то время медленно кружил, изучал обстановку, начиная с ближайшего берега.

Теперь Велисарий находился в безопасности. Свет ламп или факелов с берега, где стояла на якоре баржа Великой Госпожи Холи, сюда не доставал. По воде струился слабый лунный свет, но очень слабый. Сквозь облака проглядывала только часть полумесяца. А судя по облакам, которые начинали закрывать небо, Велисарий подумал, что вскоре начнется ливень, типичный для сезона муссонов. Тогда видимость станет почти нулевой.

Теперь ему следовало бояться только весельных галер, патрулировавших реку. С них его могут заметить. Он видел, как несколько галер направляются в месту стоянки баржи. Капитаны галер явно услышали шум на барже и решили проверить.

Внезапно с причала ввысь взлетела ракета. Наблюдая за зеленым огнем взрыва, когда ракета взорвалась на небольшой высоте, Велисарий понял: это сигнальная ракета. Потом взлетела еще одна. И еще.

Галеры мгновенно увеличили скорость. Капитаны выкрикивали команды. Велисарий не мог разобрать слов, но их значение не вызывало сомнений. Галеры быстро собирались у причала. Он видел, как со всех направлений прибывают все новые и новые. За несколько секунд в пределах его видимости оказалось не менее четырнадцати. Он решил, что у него наконец есть время избавиться от одежды. В любом случае ему требовалось подождать, чтобы посмотреть, каким образом галеры будут осуществлять поиск.

Ему потребовалась минута, чтобы сбросить одежду. Еще минута ушла на сапоги. Их ведь не следовало терять. Еще минута, чтобы проверить, что кошель с небольшой, но очень ценной горсткой монет и драгоценных камней остался надежно привязанным к поясу. Еще минута, чтобы удостовериться: на шее висит мешочек с исключительно ценным кристаллом. И наконец последняя минута, чтобы связать всю одежду с сапогами в середине. Перед этим Велисарий вынул небольшой ножичек из кошеля и взял в зубы. Ему может потребоваться этот нож, причем мгновенно. Пользы от него не будет, если придется тратить время на доставание его из кошеля. Велисарий закончил работу, привязав тунику к шее за рукава. Таким образом он сможет нести на себе одежду, не занимая рук. Нож в зубах станет немного мешать дыханию. Но больше класть его некуда.

Все это время Велисарий внимательно наблюдал за галерами. Когда он закончил раздеваться, небольшая флотилия военных судов уже отходила от причала. Велисарий слышал выкрикиваемые приказы, но снова не мог различить слов.

Необходимости в этом не было. Для него сразу стало очевидно, как малва намереваются осуществлять поиск. Большинство галер погребли вдоль ближайшего берега, вверх и вниз по течению от баржи Великой Госпожи Холи. Солдаты склонялись с обоих бортов галер, поднимая над головами лампы. По южному берегу Джамны шли солдаты, держа в руках факелы. Они исследовали береговую линию.

Однако шесть галер погребли прочь от берега. Велисария больше всего интересовали эти суда. После мгновения наблюдений за ними он понял логику. Два судна останутся в центре реки, патрулируя в обоих направлениях. Остальные четыре направлялись к противоположному берегу, рассредотачиваясь по мере продвижения вперед. Малва не упускали ничего. Они, очевидно, думали, что Велисарий или остался у южного берега, или уже вышел на него. Но, тем не менее, они решили осмотреть всю реку.

Он остановил свой выбор на галере, идущей дальше всех справа от него. Галера направлялась к противоположному берегу и причалит она к нему дальше вверх по течению, чем любая другая.

Велисарий поплыл к ней. Он плыл теми же сильными гребками, брассом. Это относительно небыстрый стиль плавания. Но Велисарий был отличным пловцом, способным очень быстро передвигаться по воде, однако для его целей подойдет и брасс, и этот темп. Тем более у брасса несколько преимуществ. Он практически неслышен, руки и ноги пловца не мелькают над поверхностью воды, и с ножом в зубах это дает возможность легко дышать.

К счастью, Велисарий оказался под нужным углом, поэтому ему удалось оказаться там, где нужно, за целых полминуты до того, как по этому месту проплыла галера. Полководец ждал прямо на линии ее движения. Как он и надеялся, солдаты малва на борту галеры не держали факелов на носу. Факелы имелись на корме. Солдаты на этой галере, как и все малва, явно считали, что Велисарий поплыл к ближайшему берегу. Поэтому они и смотрели на южный берег, несмотря на то что сами направлялись на противоположный.

Галера практически достигла его. Велисарий набрал побольше воздуха в легкие и нырнул. На мгновение он испугался, что куча одежды, которую он тащил на себе, может стать буйком, тянущим его на поверхность. Но теперь его одежда полностью промокла. Связка даже добавляла вес.

Теперь он плыл под баржей, под правым бортом. Тут Велисария ждало первое препятствие в исполнении поспешно придуманного плана.

Он оказался слепым, как летучая мышь. Он ничего не видел.

Конечно, Велисарий предполагал, что видимость в ночное время будет почти нулевой. Но он думал, что ему удастся разглядеть достаточно и он сможет ориентироваться под водой. К сожалению, он не учел природу самой Джамны.

Это был не горный поток с чистой прозрачной водой. Джамна — огромная, медленно текущая по долине река с мутной водой. Водой с добавлениями глины и ила. Плавание по ней напоминало плавание по жидкой угольной шахте.

Велисарий руководствовался звуками и ощущениями. Слева его границей стали с всплеском опускающиеся в воду весла. Он вытянул руку вправо и попытался нащупать деревянную обшивку корпуса.

Он рассчитал неправильно. Вероятно, его вел подсознательный страх внезапной слепоты, поэтому Велисарий плыл недостаточно глубоко. С корпусом встретились не его пальцы, а голова.

Столкновение почти оглушило полководца. На мгновение он запутался перед тем, как взял себя в руки. Он быстро нашел корпус пальцами.

Деревянная обшивка проносилась мимо. Велисарий внезапно услышал, как глохнет шум опускающихся в воду весел, словно они прошли мимо него.

«Пора», — приказал он себе.

Он взял нож, который сжимал зубами, и поднял вверх, надеясь, что маленькое лезвие не сломается. Кончик вошел в дерево. Неглубоко — на полдюйма — но достаточно.

Используя нож, чтобы удержаться у корпуса, Велисарий стал отчаянно искать поверхность воды. Воздух в легких почти закончился.

И снова он рассчитал неправильно. Он все еще находился далеко от кормы. Прижимался лицом к корпусу Велисарий чувствовал, как поверхность воды теребит его волосы, но не мог ее достичь, чтобы вдохнуть воздух.

Он вырвал нож, позволил течению нести себя долю секунды, снова воткнул нож. Удар на этот раз оказался еще слабее.

Этого едва хватило. Но лезвие держало. Велисарий позволил течению поднять себя к корпусу. Голова вышла из-под поверхности воды.

У него возникло ощущение, что легкие сейчас взорвутся, но он все равно потратил долю секунды, чтобы бросить быстрый взгляд вверх, перед тем как вдохнуть воздух.

Наконец хоть что-то прошло, как запланировано. Как он и надеялся, Велисарий прятался под нависающей кормой. Открыл рот и медленно вдохнул воздух, проявляя осторожность, чтобы производить как можно меньше шума.

Минуту он просто висел там, вдыхая воздух, отдыхая. Затем оценил ситуацию.

Ситуация была ненадежная. Нож едва удерживал его у корпуса. Нож мог выскользнуть в любой момент. Если это произойдет, то галера уйдет вперед, а он останется позади. Его не очень беспокоило, что его заметят с галеры, но он не мог позволить себе потерять укрытие галеры. Укрытие и отдых. У него не было желания плыть к далекому противоположному берегу, расходуя собственные силы. Да, Велисарий в состоянии проплыть такое расстояние, но усилия измотают его. Он не мог позволить себе вымотаться. Его впереди ждало еще много, очень много изматывающих часов. По крайней мере день до того, как можно будет подумать об отдыхе.

Полководец осмотрел днище галеры, пытаясь найти твердую доску, в которую заново воткнуть нож. Ему не требовалось волноваться, что он помешает рулю. Руль на галере отсутствовал. В те времена он имелся лишь на немногих судах, если не считать суда, которые строили живущие на севере Европы варвары. Вместо него галера направлялась рулевым веслом. Весло находилось на противоположной стороне кормы от той, где прятался Велисарий. Как и римляне, малва устанавливали рулевые весла на левой стороне кормы. Велисарий решил плыть вдоль правой именно затем, чтобы его не задели тем веслом.

Внезапно он услышал взрыв где-то вдали. Затем еще один.

Еще один. И еще.

Теперь создалось впечатление, что по воде разносится гром. Шумовой вал. Звук взрывов имел странное, приглушенное качество.

Велисарий осторожно повернул голову и слегка ее приподнял. Он теперь мог видеть активность на берегу, который оставил. Малва бросали гранаты в реку. Несколько фонтанов взлетели над поверхностью.

Эти гранаты, подумал он, могут быть для него опасны.

Пришел ментальный импульс от Эйда. Грани опять работали по-старому.

«Подводные взрывы. Очень опасно. Толчки по воде передаются гораздо лучше, чем по воздуху»

Внезапно в сознании промелькнул жуткий образ его собственного тела, разорванного и кровоточащего от тысячи внутренних повреждений.

Велисарий потряс головой, чтобы избавиться от образа. Первым делом самое важное. Для его ближайших целей грохот взрывов гранат — благословение. Полководец выдернул нож из деревянной обшивки, подождал долю секунды, рассчитывая движение галеры, и снова воткнул его. Нож вошел в толстый кусок дерева. Нож и сам Велисарий крепко держались.

Сильный удар ножом по дереву был совсем не тихим. Но шум полностью потонул в грохоте взрывов, причем многие гранаты теперь взрывались неподалеку. Солдаты малва, несущиеся на галерах по реке, тоже бросали гранаты в воду.

Велисарий подумал, что это занятие абсурдно. Он немного знал об эффектах подводных взрывов. Но независимо от того, как взрывная волна идет по воде, он не верил, что у малва достаточно гранат, чтобы нанести удары по всей огромной, длинной Джамне.

Полководец знал, что настоящая проблема встанет позже. Он не может долго прятаться под галерой. При дневном свете его определенно обнаружат. И в любом случае ему следовало выбраться на берег задолго до рассвета. Ему потребуется несколько часов темноты, чтобы выбраться из города незамеченным.

Поэтому тот факт, что гранаты малва не представляли для него непосредственной опасности, не приносил особого облегчения. Если солдаты продолжат бросать их в воду, Велисарий будет в опасности с того момента, как оставит галеру и поплывет к дальнему берегу. Если только галера не встанет на причал, в чем он сомневался. Ни одна из галер на противоположном берегу этого не делала. Значит, ему придется плыть как минимум тридцать ярдов до берега. К тому времени малва начнут осматривать берег. И даже если они не заметят Велисария, то смогут случайно убить его одной из гранат, которые бросают во все стороны.

Он посмотрел на небо. Тучи быстро надвигались. Полководец молился, чтобы пошел дождь.

Галера продолжала быстро разрезать воды Джамны. Добралась до середины реки.

Велисарий молился, чтобы пошел дождь.

Галера разворачивалась, меняла угол движения, чтобы идти вверх по течению на запад. Вернее, под углом между западным направлением течения и берегом — то есть на северо-запад. Теперь она находилась в ста ярдах от берега и более чем в двухстах ярдах к западу от баржи Великой Госпожи Холи на противоположном берегу.

Велисарий молился, чтобы пошел дождь.

Когда галера оказалась в пятидесяти ярдах до северного берега, капитан выкрикнул новые приказы. Галера пошла практически параллельно берегу, направляясь на запад. Капитан велел приблизиться на тридцать ярдов к берегу, но ближе не подходил.

Вскоре они уже удалились на триста ярдов от баржи Великой Госпожи Холи. Четыреста ярдов.

Но галера так и не подходила ближе к берегу. Держалась в тридцати ярдах.

Велисарий тихо ругался. Ему придется плыть. Прямо на глазах внимательных солдат, которые держат в руках гранаты.

Он в последний раз взглянул вверх. Теперь тучи затянули практически все небо. Он снова молился о дожде.

Его молитвы были услышаны. Но не совсем так, как он просил. Сильнейший, грохочущий, вулканический взрыв сотряс небо на юго-востоке. Удар грома от этого взрыва прокатился по реке, потопляя взрывы гранат, как капли дождя тонут в океанской волне.

На мгновение все стихло. Затем, опять с юго-востока донеслись другие звуки, последовавшие практически сразу же за первым взрывом. Один взрыв за другим, и еще. Ни один из них по интенсивности не напоминал первый, но сплошным потоком они казались еще страшнее. Теперь в небо с шипением также стали взлетать ракеты, под всеми возможными углами, и каждая летела по своей собственной траектории, словно их никто не нацеливал. Просто какая-то рука гиганта отправляла их куда полетят сами.

Капитан галеры выкрикнул новые приказы. Галера стала разворачиваться от северного берега, теперь планируя вернуться на юго-восток, туда, где у берега стояла баржа Великой Госпожи Холи, вернее качалась на волнах, приходящих от места взрывов.

Велисарий не смог различить всех слов капитана — его голос, как и все другие звуки, заглушил непрекращающийся грохот далеких взрывов. Но он знал, что случилось. С самого начала малва не особо напрягались, осматривая северный берег. Теперь, после этих дальнейших драматических доказательств, свидетельствующих, что подлый и гнусный иностранный полководец убежал на юг, от осмотра северного берега полностью отказались.

Велисарий выдернул нож из корпуса, оттолкнулся и погрузился в воду. Когда он минуту спустя поднял голову, корма быстро удаляющейся галеры была едва различима в темноте.

Еще через минуту Велисарий уже оказался у берега. Через несколько секунд нашел укрытие под низко нависающими ветками какого-то дерева. Там развернул одежду, выжал, вылил воду из сапог, быстро оделся и обулся.

Как только он вышел из-под дерева, наконец хлынул дождь. Через несколько секунд его одежда снова промокла, словно он ее и не выжимал.

Однако направляясь прочь широким шагом, Велисарий не расстраивался. Как раз наоборот. Он улыбался так широко, как Усанас.

Несмотря на свою репутацию отличного стратега — мастера тактики и маневров, Велисарий всегда знал, что война никогда не развивается четко и предсказуемо. Хаос и сумятица являются самой душой зверя. Секрет в том, чтобы ценить этот смерч, а не пугаться его.

Хаос был лучшим другом Велисария, суматоха — дорогим товарищем.

Он повернул голову, восхищаясь хаосом на юго-востоке. С любовью поднял глаза на небеса.

«Ты не боишься? — пришел ментальный импульс от удивленного Эйда. — Теперь мы совсем одни».

Велисарий отправил Эйду свой ментальный образ.

Он и кристалл. Пробираются сквозь турбулентный смерч. Используют каждый порыв ветра, взлетают ввысь, избегают падения вниз. Против них идет зверь по имени малва. В отчаянии бьет гигантскими крыльями, задыхаясь от бессильной ярости.

Зверь очень напоминал гигантскую курицу.


В другом месте в этот самый момент Валентин проклинал хаос и суматоху.

Оружейная мастерская взорвалась как раз в тот момент, когда катафракты начали свой бросок, направляясь на лагерь малва.

Результатом была самая абсурдная ситуация, в которой Валентин оказывался когда-либо в жизни.

Они с Анастасием идеально рассчитали время броска. Они позволили пройти какому-то времени после первой атаки лагеря, перед тем как совершить кавалерийский бросок. Эти минуты требовались, чтобы аксумиты отъехали подальше. Это было необходимо, поскольку все аксумиты, за исключением Гармата, не имели достаточных навыков наездников, как катафракты. Время требовалось и для того, что шокированные товарищи убитых солдат малва распространили панику. Минуты, чтобы полукомпетентные командиры этих полукомпетентных войск собрались вместе и стали выкрикивать противоречащие друг другу приказы. Минуты, чтобы хаос превратился в суматоху. Минуты, чтобы дать Куджуло и другим кушанам, переодетым в йетайцев, пробежать по лагерю малва, выкрикивая новость о побеге предателя, иностранного полководца Велисария.

Наконец время пришло. К этой минуте, по оценкам Валентина, Куджуло и кушаны, которые должны были подойти с другой стороны лагеря, уже достигли командующих в лагере малва. Там на ломаном хинди, перемежаемом яростными ругательствами йетайцев, они уже приказали командирам начинать бросок на юг, где, как известно, прячется иностранный полководец.

Все, что требовалось, чтобы подтвердить их слова, — это внезапная атака катафрактов на южную часть лагеря.

Валентин отдал приказ. Вместе с двумя товарищами выскочил из-под деревьев. Их лошади понеслись к лагерю малва, стоящему примерно в шестидесяти ярдах. Они натянули луки, выпустили первую партию стрел…

Небо на северо-востоке превратилось в огонь и гром.

Все солдаты малва в лагере повернулись как один и с открытыми ртами уставились на зрелище. Они даже не заметили первые три потери в своих рядах. Трех солдат, которые рухнули наземь со стрелами в спинах.

Они не заметили и следующих трех убитых. И следующих. И следующих.

К тому времени, как Валентин и его товарищи добрались до жалкого низкого заборчика, окружающего лагерь, они уже убили восемь солдат малва и серьезно ранили примерно стольких же.

И несмотря на то что катафракты избавились от стольких противников, они вполне могли бы послать вместо себя мальчишек, бросающих камушки. До сих пор все солдаты малва еще смотрели в другую сторону, в ужасе открыв рот. Они наблюдали за невероятным зрелищем на севере, совершенно не замечая, что несут потери от летящих с юга стрел.

Катафракты остановили лошадей у самой границы лагеря. Они совсем не планировали вступать в схватку с солдатами малва. Они просто хотели привлечь к себе внимание.

Серия взрывов продолжала грохотать на севере. Ракеты взлетали в небо во всех направлениях, шипели и врезались куда попало.

Валентин ругался, но громкие ругательства тонули в шуме взрывов.

Ему на помощь пришел хаос. Одна из ракет, выстрелившая из взорвавшейся оружейной мастерской, прилетела прямо в лагерь малва. Собравшиеся солдаты наблюдали за траекторией ее полета. Как она взлетала все выше, выше и выше и все равно направлялась к ним.

На самом деле ракета не представляла для них особой опасности. Но в ее неумолимом полете было что-то пугающее. Эта ракета — в отличие от других летящих вроде бы без определенной цели — казалось, собралась ударить прямо по лагерю. Ее траектория была прямой и не менялась, подобно траектории стрелы.

Толпа солдат стала отступать. Затем почти как один они повернулись и, толкаясь, стали отступать в южном направлении. Прочь от летящей на них ракеты.

Наконец малва увидели катафрактов. Наконец, спотыкаясь об убитых товарищей, увидели, сколько человек среди них уже пострадало.

— Давно пора, тупые ублюдки! — рявкнул Валентин.

Он натянул лук и убил малва в первом ярду. Еще одного. Еще Анастасий и Менандр добавили свою долю трупов.

Валентин увидел, как один йетайец бросился вперед. Он уже собирался убить его, но быстро изменил цель, прикончив ближайшего солдата малва.

— Это римляне! — услышал он крик йетайца на грубом, неправильном хинди. — Сам Велисарий! За ними! Хватайте их!

Йетайец перепрыгнул через заборчик, по-командирски размахивая мечом.

— За ними! — приказал он.

Валентин увидел, как еще трое йетайцев протолкнулись сквозь толпу малва, не жалея ударов, правда незаточенной частью мечей, по спинам простых пехотинцев, и выкрикивая ту же простую команду.

— За ними! За ними!

Валентин развернул лошадь и понесся галопом. Анастасий и Менандр последовали за ним. Несколько секунд спустя с ревом вся толпа малва бросилась в погоню.

По пути катафракт подумал:

«Ты очень смелый парень, Куджуло. Ты, сумасшедший сукин сын! Я ведь мог тебя убить»


Куджуло на самом деле был смелым человеком. Как только он убедился, что движение малва необратимо, то стал пробираться на фланг бросившейся в погоню толпы. Трое его товарищей следовали за ним.

Минуту спустя, пробегая мимо небольшой рощицы, Куджуло нырнул внутрь в поисках укрытия.

Под ветками было практически совсем темно. Куджуло пришлось шепотом подзывать к себе других кушанов.

— Что теперь? — спросили его.

Куджуло пожал плечами.

— Теперь? Теперь мы сами попробуем убежать.

— Этот план слишком хитрый, черт побери, — пожаловался еще один кушан.

Куджуло улыбнулся. Он тоже думал, что план слишком сложный и не полностью проработанный. Но он уже давно оценил Усанаса.

— Черт побери этот план, — весело ответил Куджуло. — Я рассчитываю на охотника. — И добавил: — Пошли.

Минуту спустя четверо кушанов вышли из рощицы с другой стороны и побежали на запад. Они бежали большими шагами, не создавая шума, так кушаны могли бежать несколько часов.

Им требовалось поддерживать этот темп. У них была назначена встреча. Они охотились на охотника.


Дама благородного происхождения ворвалась в конюшню сквозь западные ворота с гневным криком.

— Город сошел с ума! Нас атакуют вооруженные бандиты!

Пораженные, ее муж и владелец конюшни повернули головы от северных ворот, откуда они наблюдали за взрывами. Теперь взрывы стихали. По крайней мере огонь тушил хлынувший дождь. Но все равно время от времени в воздух взлетали ракеты, освещая ночное небо.

Жена знатного господина гневно прошла вперед. Ее ярость была видна только по одной ее походке. Владелец конюшни радовался, что из-за вуали не видит ее лица.

Несмотря на то что его шокировало ее внезапное появление, у владельца конюшни сохранилось достаточно присутствия духа, чтобы заметить две вещи.

Мужчина обратил внимание на хорошую фигуру молодой женщины, которая выделялась под мокрым сари, прилипшим к телу.

Относящийся к низшей касте человек заметил пятна крови, забрызгавшей туники сопровождавших ее солдат. Выглядели они пугающе.

Мужчина тут же исчез. Как и все низкорожденные в Индии, за исключением жителей Махараштры и Раджпутаны, последнее, что он хотел видеть в своем доме, так это тяжеловооруженных, злобно выглядящих солдат. Он и так уже был особенно рад увидеть пятнадцать солдат, появившихся вместе со знатным господином. А теперь появилось еще десять существ, причем на их доспехах и оружии следы убийства оставались еще свежими.

Владелец конюшни стал отступать назад. Вбок, туда, где его жена тихо, но быстро направляла других членов семьи в небольшой дом, пристроенный к конюшне.

Его остановил знатный господин, взмахнув рукой.

— Не бойся, владелец конюшни, — тихо сказал он — Это моя личная стража. Они — дисциплинированные солдаты.

Знатный господин шагнул вперед, чтобы встретить жену. Она все еще была в ярости.

— Замолчи, женщина! — приказал он. — Ты ранена?

Его жена мгновенно замолчала. Это произвело впечатление на владельца конюшни. Он даже позавидовал. Он не мог похвастаться таким подчинением своей супруги.

Жена покачала головой, вуаль билась о лицо. Она казалась недовольной.

Знатный господин обратился к тому, кто явно командовал солдатами:

— Что произошло?

Солдат пожал плечами.

— Не знаю. Мы были на полпути сюда, когда что-то взорвалось, — он показал на север. — Подобно вулкану. Мгновение спустя на нас набросилась целая банда головорезов. — Он снова пожал плечами. Этого жеста было достаточно, чтобы объяснить, что произошло потом.

Владельцу конюшни внезапно страшно захотелось рассмеяться. Как сумасшедшему. Он сдержался. Он не мог представить, что пришло в голову банде головорезов, когда они набросились на этих внушительно выглядевших солдат. Сумасшедшие.

Но это вообще сумасшедший мир. Не впервые владелец конюшни пожалел, что оставил свою разумную маленькую деревню в Бенгалии. Но жалел недолго. Да, в деревне все были разумными. Но также бедными. А он преуспел в Каушамби, несмотря на то что ненавидел город.

Пока знатный господин дальше интересовался самочувствием жены и стражи, владелец конюшни внимательно рассмотрел солдат.

Из каких-то степных варваров, это он знал. Внешность впечатляла. Узкие глаза, приплюснутые носы. Они чем-то напоминали лица китайских купцов, которых он иногда встречал в юности, в огромном бенгальском порту Тамралипти. Такой же желтый оттенок кожи. Даже хвосты, в которые были завязаны волосы под железными шлемами. Некоторые китайцы точно также завязывали волосы. Но никогда у тех купцов не было волчьего выражения лица.

Но точно владелец конюшни национальность определить не мог. Возможно, йетайцы, хотя эти казались менее дикими, чем йетайские солдаты, которых ему доводилось встречать, шатающихся по улицам Каушамби.

Но он не был уверен. Как бенгальцу, ему предоставлялось мало возможностей встретить варваров из северо-западных степей. Как бенгальскому иммигранту в Каушамби, возможности предоставлялись. Но как и все разумные люди владелец конюшни избегал этих встреч, как чумы.

К нему приблизился знатный господин.

— Мы сейчас поедем. Спасибо еще раз за твою работу.

Мужчина набрался смелости, чтобы спросить:

— Надеюсь, ваша жена в порядке, господин?

Знатный господин кивнул.

— О, да. Испугана, не больше. Не могу представить, что думали бандиты.

Он махнул на солдат, которые теперь помогали жене господина и ее прислуге забираться в паланкин. Жест говорил сам за себя. Владелец конюшни покачал головой.

— Бандиты — сумасшедшие по натуре.

Благородный господин кивнул и развернулся. Очевидно, внезапно мелькнувшая мысль заставила его повернуться назад.

— Я понятия не имею, что сегодня случилось на улицах Каушамби. Но, что бы ни случилось, для тебя будет лучше, если ты на несколько дней закроешь свою конюшню.

Владелец конюшни скорчил гримасу.

— Мне самому пришла в голову эта мысль. Малва. — Он замолчал. Хотя знатный господин и не относился к малва, но очевидно занимал среди них высокое положение. — Городские солдаты будут свирепствовать на улицах. — Он пожал плечами. Это был горький жест. — Но… мне нужно кормить семью.

На лице знатного господина в этот момент появилось очень странное выражение. Очень грустное, как показалось владельцу конюшни. Хотя он не мог представить, почему.

— Да, мне кое-что известно об этом, — пробормотал знатный господин.

Он подошел поближе и еще раз запустил руку в кошель. Владельца конюшни поразила небольшая горстка монет, которая перекочевала к нему в руку.

Следующие слова знатный господин произнес очень тихо:

— Как я сказал, закрой конюшню. На несколько дней. Этого тебе хватит, чтобы покрыть убытки.

Теперь он отвернулся. Наблюдая за тем, как господин идет к слонам, владелец конюшни почувствовал внезапный импульс.

— Господин!

Тот остановился. Владелец конюшни обратился к его затылку.

— Я могу показаться вам смелым, господин, но я советую вам выехать из города через Львиные ворота. Это вам не совсем по пути, но… солдаты там э… несколько расслаблены. Они — бедные люди. Бенгальцы. Когда мне самому приходится покидать город, я обычно еду через те ворота. Никаких трудностей.

Знатный господин кивнул.

— Спасибо. Наверное, я воспользуюсь твоим советом.

Минуту спустя он и его жена покинули двор вместе с сопровождением. «Ну и процессия», — подумал владелец конюшни. Знатный господин ехал в паланкине на слоне один, на первом слоне, как и подобало ему по статусу. Его жена — на втором вместе с одной из служанок. Три другие служанки — на последнем слоне. Впереди маршировало подразделение солдат под предводительством командира. Остальные сопровождающие двигались сзади. На владельца конюшни произвели впечатление дисциплина и порядок, с которыми маршировали солдаты, не обращая внимания на дождь. Шли они легко, но широкими шагами. И практически не производили шума.

Он отвернулся, запер ворота конюшни и побыстрее ушел из-под ливня.

Потом подумал о слонах. Самых приятных и спокойных слонах, которых когда-либо видел.

На полпути в дом его жена выскочила из двери примыкающего здания. Поспешила ему навстречу.

— Уехали? — спросила с беспокойством. Затем, заметив закрытые и запетые ворота, спросила: — Почему ты их запер? Клиенты подумают, что мы закрыты.

— Мы закрылись, жена. И мы не откроемся, пока это сумасшествие не закончится и город не будет в безопасности, — он кивнул на север и скорчил гримасу. — По крайней мере настолько безопасным, насколько он может быть для бедных людей.

Его жена попыталась возражать, но владелец конюшни заставил ее замолчать, показав монеты в руке.

— Знатный господин оказался очень щедрым. У нас достаточно денег.

Его жена больше не спорила. Она сама почувствовала облегчение, узнав, что они спрячутся от сумасшествия.

Позднее, той же ночью, когда они готовились ко сну, владелец конюшни обратился к жене:

— Если кто-то когда-то в будущем спросит про знатного господина, ничего не говори.

Жена повернула к нему удивленное лицо.

— Почему?

Владелец конюшни гневно посмотрел на нее.

— Делай, как я тебе говорю! Хоть раз послушайся мужа! Жена пожала полными плечами от раздражения, но кивнула. Не столько из покорности, а из простой практичности. Время от времени бедные мужчины свободно разговаривают с властями. Бедные женщины — почти никогда.

Гораздо позднее той же ночью, лежа без сна, владелец конюшни поднялся с кровати. Он тихо подошел к маленькому окошку и открыл ставню. Чуть-чуть — в этом окне не было стекла, чтобы предохранять от непогоды.

Какое-то время он стоял там, глядя на восток. Ничего не было видно за темнотой ночи и стеной дождя.

Когда он вернулся в кровать, то быстро и легко заснул. Принятое решение иногда дает такой эффект.

Глава 15


Через час Велисарий наконец нашел то, что искал.

Это был очень тяжелый час, доставивший ему немало беспокойства. Да и причин для расстройства хватало. С одной стороны, он видел много одиноких солдат. Но все они относились к простым солдатам малва, бросившим свои обязанности, и прятались в темных переулках, нишах и уголках, где-нибудь подальше от центральных улиц. Из-за их невысокого роста и довольно хрупкого телосложения форма солдат малва не подходила Велисарию. И он вообще не думал, что сойдет за индуса, родившегося на Гангской равнине.

Он хотел найти йетайцев. На Западе йетайцев часто называли белыми гуннами. На самом деле слово «белые» искажало смысл. Йетайцы не были «белыми» в том смысле, как готы или франки. На самом деле цвет кожи йетайцев не особо отличался от цвета кожи других азиатских степных жителей. Но их черты лица были значительно ближе к западным, чем черты лица традиционных гуннов или, например, кушанов. А поскольку сам Велисарий имел довольно смуглый цвет лица для фракийца — такой же, как армяне, — то считал, что вполне может сойти за йетайца. В особенности раз он бегло говорит на их языке.

И йетайцы обычно отличались мощным телосложением. Он не сомневался, что найдет такого, чья одежда подойдет ему по размеру.

Йетайцы встречались в больших количествах. И крупные йетайцы. Но они всегда ходили подразделениями и имели склонность оставаться настороже, в отличие от простых солдат малва.

К счастью для Велисария, йетайцев в основном интересовали простые солдаты, которых они собирали и выгоняли на улицы. Проверку темных переулков йетайцы считали ниже своего достоинства. Это работа для собак, простых солдат. Работа же йетайцев — бить солдат кнутом.

Вначале, наблюдая за массированной поисковой операцией, которая началась в столице, Велисарий беспокоился, что его обнаружат до того, как он сможет убежать из Каушамби. Но вскоре его страхи прошли. На самом деле примерно через полчаса — полчаса, которые он провел, перебегая из одного темного переулка в другой, направляясь на запад окружным путем. За это время Велисарий решил, что вся ситуация комична.

Взрыв оружейных мастерских разбудил и поднял на ноги всех солдат в столице империи малва, всех родов войск. А поскольку в Каушамби стояло большое количество различных подразделений, вскоре улицы Каушамби кишели солдатами. Но солдаты были полностью дезорганизованы, не могли разобраться в происходящем и по большей части не имели настоящих лидеров. Ими никто не управлял не из-за отсутствия командиров, а потому, что сами командиры смутно представляли, что конкретно они должны делать. Но им не хотелось, чтобы кто-то обвинил их в ничегонеделании — в особенности под суровыми взглядами йетайцев, — поэтому командиры и посылали своих людей в разные стороны, где те создавали видимость активности. Вскоре массы солдат различных родов войск, носящихся по улицах в разные стороны, так безнадежно перемещаясь, что исчезло любое подобие дисциплины и порядка. Ни о каком построении речи не шло вообще.

Наблюдая за происходящим, Велисарий понял, что увидел одну из военных слабостей империи малва. У малва отсутствуют элитные ударные войска. Причина, вероятно, кроется в социальной и политической структуре империи. Кшатрии малва, обладавшие монополией на пороховое оружие, функционировали, скорее, как привилегированные артиллерийские подразделения, чем элитные солдаты. Йетайцы, несмотря на все воинское мастерство, также на самом деле не являлись элитными войсками. Их роль в армии малва в основном заключалась в выполнении функций охраны, наблюдающей за простыми солдатами. Сами йетайцы не возглавляли атаки, никогда не выступали в роли передовых частей или инициативных групп. А раджпутам или кушанам, которые легко могли бы стать элитными войсками малва, не особо доверяли.

В результате у малва не было подразделения, подобного фракийским букеллариям Велисария. А для задачи поимки иностранного беглеца на улицах огромного города типа Каушамби, в особенности ночью, под проливным дождем, гораздо лучше подошел бы относительно небольшой отряд дисциплинированных, закаленных воинов, чем орды простых солдат, которых малва отправили на выполнение задания.

Поэтому с относительно малыми трудностями Велисарию удалось добраться почти до окраин Каушамби за час. Во время этого путешествия он три раза встречался с отрядами малва. Каждый раз он просто уверенным тоном приказывал им отправиться на поиски в другой переулок.

Солдаты малва, слыша уверенный командирский голос внушительно выглядящего крупного мужчины, даже не думали спрашивать, какое право у него есть отдавать приказы. Да, они не узнали его форму. Но в темноте да еще под проливным дождем было в любом случае сложно разглядеть детали. Все солдаты на улицах Каушамби в ту ночь гораздо больше походили на мокрых крыс, чем на кого-то еще. И кроме того, империя малва представляла собой гигантский конгломерат подчиненных наций и народов. Несомненно, этот человек из командного состава. Он бегло говорит на хинди, на самом деле лучше, чем солдаты в двух из встретившихся отрядов, и только командующий может вести себя так надменно, нагло и повелительно. Войска малва давно были приучены к подчинению и реагировали на Велисария, как хорошо дрессированные собаки.

Наконец он нашел одинокого йетайца. Велисарий спрятался в каких-то кустах недалеко от входа к темный переулок. Оттуда он наблюдал за подразделением йетайцев, собирающих толпу солдат на одной из больших улиц на окраине Каушамби. Когда они проходили мимо переулка, один из варваров отделился от товарищей и зашел в темный переулок. Велисарий отступал дальше в тень, пока не понял, наблюдая за парнем, что момент настал. Йетайец был крупным — по крайней мере достаточно крупным — и, что лучше всего, собирался предоставить Велисарию прекрасную возможность. Йетайец зашел в переулок на десять футов, повернулся лицом к одной из глиняных стен хижин и собрался помочиться.

Подготовка к процессу заняла какое-то время, поскольку йетайцу потребовалось развязать доспехи, а потом штаны. Велисарий подождал, пока йетайец не начнет непосредственно мочиться. Тогда он выскочил из кустов и ткнул варвара лицом в стену. Оглушенный йетайец отлетел от стены. Велисарий врезал ему кулаком по почкам, один раз, два, три. Йетайец застонал и рухнул на колени. Велисарий вынул нож, отрезал ленты, на которых держался шлем, снял шлем, затем, бросив нож, схватил йетайца за волосы и со всей силы опять стукнул его головой о стену. Один раз, два, три.

Полководец бросил быстрый взгляд на вход в переулок Велисарий снова порадовался темноте и ливню. Товарищи йетайца ничего не видели и не слышали. Вернув нож в ножны, Велисарий надел шлем на собственную голову, затем поднял бесчувственного варвара на плечо и стал быстро углубляться в темноту переулка.

Через тридцать ярдов он опустил варвара на землю и стал снимать с него форму. Через пять минут варвар остался обнаженным, как в день появления на свет, а Велисарий выглядел как настоящий йетайец.

Теперь он колебался, глядя на лежащего на земле.

Вопрос был не в том, убивать или не убивать йетайца. Такого вопроса вообще не стояло. Как только Велисарий снял одежду с йетайца, не оставив на ней никаких кровавых пятен, которые могли бы рассказать свою историю, он достал нож и чиркнул им по горлу варвара.

Вопрос был в том, что делать с телом. Велисарий оттянул его к каким-то кустам и начал под них заталкивать. Его это решение не радовало, поскольку тело найдут вскоре после рассвета, но…

Он замер, осматривая глинобитную стену. Внезапно понял, что это не стена дома. Эта стена окружала один из небольших огородов, которые имелись у большинства бедных жителей Каушамби. Такие огороды разбивались на небольших участках земли, примыкающих к дому сзади, и пополняли скудное меню овощами.

Велисарий оглянулся вокруг, оценивая местность. Он находился в одной из городских трущоб.

Решение пришло мгновенно. Он поднял тело над головой и бросил его через стену. Долей секунды спустя он услышал, как тело с мокрым всплеском рухнуло во двор с другой стороны. Вслед за ним он бросил римскую форму. Затем широким шагом пошел по переулку, шел открыто, с надменным видом йетайца.

Велисарий рисковал, но считал, что риск оправдан и его шансы очень неплохи. Он почти не сомневался, что проживающие в этом небольшом жалком домике — скорее хижине — слышали шум. К тому времени, как он достиг конца переулка, они уже, вероятно, начнут обследование мрачного — и очень нежелательного — добавления к огороду. Что они сделают? Сообщат властям?

Возможно. В богатом районе они определенно бы так и сделали.

Но, как он думал, в этом районе — нет. Бедняки в большинстве стран — определенно в Индии, управляемой малва — прекрасно знают, что власти имеют склонность принимать быстрые решения, если в дело вовлечены низкорожденные.

Вы нашли мертвого человека в вашем огороде позади дома? Почему вы его убили, вы, вонючие свиньи? Ограбили его, так? Отрицаете? Ха! Мы из вас выбьем правду.

Как считал Велисарий, к восходу солнца тело йетайца исчезнет вместе с римской формой. Форма, конечно, в разрезанном виде, может использоваться в бедном доме несколькими путями. Тело? Удобрение для огорода.

Он пожелал неизвестной семье хорошего урожая и пошел своей дорогой.


Трое катафрактов с грохотом мчались по дороге, ведущей на юг от Каушамби. Валентин ехал первым, за ним следовал Анастасий, Менандр — замыкающим.

Молодому катафракту было страшнее, чем когда-либо в жизни.

— Помедленнее, Валентин! Черт тебя побери — сбавь скорость!

Это было бесполезно. Ливень глушил его крики и словно вдалбливал их в грязь.

«По крайней мере грязь может спасти нас и мы не сломаем шеи после того, как нас сбросят лошади», — мрачно думал Менандр.

Валентин установил сумасшедший темп. Он несся во весь опор, по неизвестной дороге, в кромешной тьме, в дождь, который лил так сильно, что было невозможно даже держать глаза открытыми более чем несколько секунд подряд.

О, да — и без стремян.

Но каким-то образом они выжили. Лошади их не сбросили, и сами они из седел не выпали.

Катафракты пролетели мимо сторожки до того, как даже увидели ее. К тому времени, как им удалось придержать лошадей и развернуть их, аксумиты уже вышли из дверей.

— Вы сошли с ума? — спросил Гармат.

Валентин пожал плечами.

— У нас мало времени.

Он кивнул на сторожку.

— С ними разобрались?

— Не дури, — проворчал Вахси. — Мы сюда приехали полчаса назад.

Эон, Эзана и Кадфисес привели запасных лошадей.

— Лучше поменять лошадей, — сказал Анастасий. — Мы достаточно измочалили этих.

— И меня тоже, — проворчал Менандр. — Валентин, черт побери, ты спятил.

Ветеран улыбнулся так, как могла бы улыбнуться ласка.

— Ты выжил, не так ли? Мы же катафракты, парень. Кавалеристы.

Когда катафракты пересели на новых лошадей, Вахси заявил с ударением на каждом слове:

— Мы не кавалеристы. — И добавил: — Поэтому давайте поедем на нормальной скорости.

— Скорость уже не имеет значения, — заметил Кадфисес. — Через полмили мы заворачиваем в лес. Нам придется вести их по той тропе шагом. Если ее можно назвать тропой.

— Надеюсь, ты знаешь, куда нас ведешь? — спросил Валентин.

Улыбка кушана была звериной, как и у Валентина.

— Я не говорю тебе, как ездить на лошади. Не надо говорить мне, как найти дорогу.

Он был прав. Через пять минут группа из восьми мужчин и двадцати лошадей свернула с основной дороги и въехала в лес. Вначале Менандр почувствовал облегчение. Как и сказал Кадфисес, по этой тропе было невозможно двигаться быстрее, чем шагом.

Шагом, медленно. Менандр раньше думал, что вокруг темно и ничего не видно. Теперь он просто ослеп. Толстые, нависающие ветви вместе с низким ночным небом превратили лес в достоверное подобие полной листвы шахты. Без фонарей и факелов.

Как мог судить Менандр, имелся один положительный момент: листва была такой густой, что защищала их — в большей или меньшей степени — от ливня.

Менандр не боялся свалиться с лошади. Они двигались шагом пожилой женщины. Через некоторое время он так же перестал волноваться, что лошадь может подвернуть ногу. Хотя тропа и была узкой, ее не преграждали препятствия.

Он просто беспокоился, что они потеряются — в дополнение к тому, что преследователи из малва их догонят, раз они передвигаются так медленно. Даже несмотря на огромное преимущество, которое они получили после скачки сумасшедшим темпом, установленным Валентином.

Но когда он высказал эти мысли широкой спине Анастасия впереди, ветеран, как оказалось, совершенно не беспокоится.

— Во-первых, парень, не бойся потеряться. Похоже, кушан знает дорогу. Не спрашивай меня, как — я тоже ни черта не вижу, но он видит. А что касается остального — не дури. Когда малва доберутся до сторожки и увидят мертвых стражников, они предположат, что мы дальше едем по основной дороге на юг. Они никогда не заметят эту боковую тропинку. Пронесутся мимо и будут продолжать погоню по той дороге.

— Мы не стали заметать следы.

Анастасий укоризненно рассмеялся.

— Какие следы? — спросил он. — Этот ливень — всемирный потоп, черт побери — смоет все следы меньше чем за минуту.

Менандра это все равно не убедило, но он замолчал. А затем, полчаса спустя, когда они наконец вышли из леса, признал, что его страхи были глупыми.

По крайней мере признался в этом себе. Он ничего не сказал Анастасию и гордо проигнорировал едва различимую в темноте улыбку, которая как бы говорила: «Ну, убедился?»

Выехав из леса, они оказались еще на одной грунтовой дороге. (Ее правильнее было бы назвать грязевой дорогой.) Теперь они полностью изменили направление и поехали на север. Милю спустя, может, меньше, дорога сделала поворот и направилась на запад. Страхи Менандра заявили о себе вновь — новые страхи. Казалось, этой ночью их у него в запасе целый сундук.

— Черт побери, Кадфисес знает, куда мы едем?

Дождь уже не шел сплошной стеной, и слова Менандра донеслись вперед. Ответ Кадфисеса последовал незамедлительно. Пролог был кратким, резким и очень похабным. Потом кушан смилостивился и снизошел до объяснений.

— Если ехать по ней на юг, эта дорога не пересекается ни с одной другой до небольшого городка в пятидесяти милях в той стороне. И она не ведет в Каушамби. Она огибает болото, слева от нас, а отсюда идет на запад — более чем двадцать миль. Однако до того мы снова повернем на юг по еще одной дороге. К этому времени малва уже не представляют, где мы. И что лучше всего, эту дорогу никто не охраняет. Ею пользуются только крестьяне, купцы по ней не ездят.

— А где мы встретимся с Усанасом и другими кушанами? — спросил Эон.

Кадфисес пожал плечами, что было почти неразличимо в темноте.

— Это зависит от них, принц. Куджуло знает, по какой дороге мы поедем. Если он найдет вашего охотника — или охотник найдет его — они и нас найдут. Если ваш охотник так хорош, как вы говорите.

Вместо ответа Эон только удовлетворенно хрюкнул. В данном случае Усанасу не пришлось их догонять и искать. Вскоре после рассвета, после многих миль по новой, идущей на юг дороге, на которую они повернули, беглецы наткнулись на Усанаса. Охотник вместе с. Куджуло и тремя другими кушанами ждали их у края дороги. Крепко спали, даже были относительно сухими под прикрытием давно брошенной хижины. Только один кушан стоял на страже. Валентин был очень раздражен и недоволен. В особенности после того, как заметил корзину с едой, в которой осталось очень мало продуктов.

— У вас нашлось время и поесть, да? — спросил он резким тоном, спешиваясь.

Усанас принял сидячее положение, потянулся и улыбнулся.

— Великие наездники ездят очень медленно, — объявил он. — Я поражен. Поражен. Все иллюзии развеялись.

Куджуло улыбнулся.

— Вам следует попробовать путешествовать с ним. На самом деле следует. Он уже ждал нас, когда мы вырвались из армейского лагеря. Как, черт побери, он так быстро добрался туда от реки, я никогда не узнаю. В особенности с двумя корзинами еды.

— Двумя корзинами? — застонал Валентин.

— Мы сберегли одну для вас, — сообщил еще один кушан, посмеиваясь. — Усанас настоял на этом. Сказал, что если мы этого не сделаем, Анастасий никогда не станет снова спорить с ним о философии.

— Конечно, не стал бы, — согласился гигант — За исключением простых правил из Демокрита.26 Все можно свести до атома. Включая Усанаса.

Катафракты и аксумиты принялись за еду. После того как первый голод был удовлетворен, проснулось юношеское любопытство Менандра.

— А что это такое? — спросил он.

— Часть — сушеная рыба, — ответил Куджуло. — Остальное — кое-что другое.

Раздумывая над ответом, Менандр решил не уточнять дальше. В конце концов, то, что они ели, на вкус не было такой уж гадостью, даже если он и подозревал, что «кое-что другое» когда-то имело гораздо больше ножек, чем подошло бы для правильного фракийца.

К тому времени, как еда исчезла, дождь наконец прекратился. Куджуло и еще один кушан сходили в лес и привели своих лошадей.

— Где вы взяли лошадей? — спросил Валентин.

Куджуло показал на Усанаса.

— Они были у него. Не спрашивай меня, где он их взял, потому что я не знаю. Боюсь спросить.

Валентин этих страхов не разделял.

— Где ты их взял? — спросил он теперь у Усанаса. Затем, наблюдая за легкостью, с которой Усанас запрыгнул в седло, пожаловался: — Я думал, ты не любишь лошадей.

— Я ненавижу этих тварей, — весело ответил Усанас. — С другой стороны, лошади меня очень любят. — Охотник повернул лошадь на юг и бросил через плечо: — Это демонстрирует отличное понимание обеими сторонами, не думаешь?

В последующие часы, пока группа солдат ехала к далекому. Деканскому плоскогорью, Менандр не удивился, обнаружив, что Усанас — один из лучших наездников, которых он когда-либо видел.


На рассвете того же дня капитан отряда бенгальцев, которые охраняли (если так можно выразиться, но точнее будет сказать: «сгрудились вокруг») Львиные Ворота Каушамби, вежливо попрощался со знатным господином и сопровождающими его лицами. После того как все сопровождающие, включая пристроившихся к солдатам женщин, прошли мимо и направились на восточную дорогу в Паталипутру, командир приказал закрыть ворота.

— Хороший человек, — одобрительно сказал он — Как бы я хотел, чтобы все высокомерные хамы из малва были такими же.

— Сколько? — спросил заместитель.

Командир не стал ничего скрывать. Заместитель был также его младшим братом. На самом деле большую часть подразделения составляли его родственники. Он вытянул руку, открыв ладонь.

Глаза брата округлились.

— Пошли за нашими женами, — приказал командир. — Сегодня будем пировать.


В то же самое время Велисарий вышел через Ворота Пантеры, одни из западных ворот Каушамби. На самом деле ворота так назвали зря. Небольшие покосившиеся ворота частично развалились, поэтому им более подошло бы название: Ворота Дворовой Кошки.

Но, конечно, именно поэтому Велисарий их и выбрал.

Выходя, полководец напустил ужаса еще на одного солдата малва. Солдат постарался побыстрее рвануть в сторону, чтобы избежать встречи с угрожающим кулаком варвара. У него не было желания повторить судьбу сержанта, который лежал без чувств на земле, раскинув руки.

Выйдя сквозь ворота, Велисарий развернулся, упер руки в боки и заорал:

— В следующий раз, собаки, если йетайец говорит вам открыть дверь, выполняйте приказ сразу же и не спорьте! — Он достал меч. — Или в следующий раз я воспользуюсь вот этим.

Он сунул меч назад в ножны, повернулся и пошел прочь. За спиной услышал, как ворота закрываются с громким скрипом. Петли давно не смазывали, а солдаты малва очень торопились побыстрее их закрыть. Очень торопились.

Велисарий пошел по недавно обновленной дороге, строительством которой занимались малва. Это не была грязная крестьянская тропа. Ее ширина составляла пятнадцать футов, дорога поднималась над уровнем долины, была правильно насыпана и вымощена камнями. Эту дорогу даже римляне с гордостью могли бы назвать своей.

Она шла параллельно северному берегу Джамны, в нескольких милях южнее. Вела на запад, пока не доходила до города Матхуры, примерно в трехстах милях. Однако Велисарий не собирался путешествовать до Матхуры. Сразу к северу от Гвалияра река Чамбал ответвлялась на юго-запад. Примерно через сто миль вверх по Чамбалу река Банас ответвлялась прямо на запад. Имелись дороги, идущие параллельно этим рекам, которые приведут Велисария прямо в древний город Аджмер, у самой северной точки горного хребта Аравалли.

— Аджмер, — задумчиво произнес он. — Оттуда я могу направляться или на юг, или на запад. Но… интересно…

Велисарий снова призвал на помощь Эйда. Эйд уже предоставил ему всю географическую информацию, которая ему требовалась. Теперь…

«Расскажи мне об императорских курьерах».

Дождь прекратился. Велисарий шагал открыто, прямо по середине дороги, и продолжал обсуждение с Эйдом, пока не сделал вывод. После этого Велисарий просто восхищался рассветом.

«Может, даже будет радуга», — весело подумал он.

Глава 16


Дарас

Лето 530 года н. э.


Феодора прибыла в усадьбу ближе к концу лета. Ее появление было неожиданным. Не время появления, а манера.

— Она обеспокоена, — прошептала Антонина. Маврикию, наблюдая за тем, как императрица въезжала во двор. — Сильно обеспокоена. Не могу предположить другой причины, которая заставила бы Феодору путешествовать таким образом.

Маврикий кивнул.

— Думаю, ты права. Я даже не знал, что она умеет ездить верхом.

Антонина сжала губы.

— Ты это называешь ездой верхом?

— Не надо иронии, девочка, — прошептал Маврикий. — Ты вы глядела не лучше, когда впервые влезла в седло. По крайней мере, по Феодоре не скажешь, что она сейчас свалится с похмелья. Хотя бы судя по тому, что она не впивается в луку седла.

Антонина сохраняла достоинство, полностью проигнорировав последнее замечание. Она шагнула вперед и поприветствовала императрицу, разведя руки в стороны.

Феодоре удалось заставить лошадь встать, в некотором роде. Двадцать сопровождавших ее катафрактов остановились на значительном расстоянии позади нее. Частично из-за уважения к императрице. В основном из-за уважения к угрюмой лошади, терпение которой было готово лопнуть.

— Как слезают с этого мерзкого животного? — прошипела императрица.

— Позвольте мне, Ваше Величество, — сказал Маврикий.

Гектонтарх прошел вперед с табуреткой в руке. Успокоил лошадь, положив руку на шею и произнеся несколько мягких слов. Затем поставил табуретку на землю и помог императрице спокойно на нее спуститься.

На земле Феодора гневно отряхнулась.

— Боже, ну и вонь! Я не про тебя, Маврикий. Ну и вонючая лошадь. — Императрица гневно посмотрела на животное, на котором недавно сидела. — Слышала, во время осады едят этих тварей.

Маврикий кивнул.

— Ну по крайней мере есть на что надеяться, — пробормотала Феодора.

Антонина взяла ее под руку и повела в дом. Феодора хромала рядом.

— Но в предстоящей войне, судя по тому, как идут дела, похоже, много осад не будет! — рявкнула Феодора.

Антонина колебалась несколько секунд, потом спросила:

— Все так плохо?

— Хуже, — проворчала императрица. — Говорю тебе, Антонина, моя вера иногда дает сбой, когда я думаю, что. Бог создал этого человека по своему образу и подобию. Возможно, Всемогущий на самом деле — кретин? Свидетельства Его работы на это указывают.

Антонина вздохнула.

— Насколько я поняла, Юстиниан не прислушивается к твоим предупреждениям?

Ворчание.

— А если Он вылепил Юстиниана по своему образу и подобию? Ты только представь: огромный Юстиниан на небесах! — Она опять заворчала себе под нос. — Ты только представь гигантского лопочущего идиота — Опять ворчание. — Ведь ваяние всяких поделок — люби мое занятие Юстиниана на досуге.


Позднее, после обильной трапезы, настроение Феодоры улучшилось.

Она приветственно подняла кубок с вином.

— Поздравляю тебя, Маврикий, — сказала она. — Тебе удалось довести провинциального сборщика налогов до грани смерти. От апоплексического удара.

Маврикий что-то проворчал себе под нос.

— Все еще обижен, недоволен собранными налогами? — спросил.

— Он жаловался мне несколько часов, с той самой минуты, как я сошла с корабля. Знаете ли, эта большая усадьба представляет для него многое — в смысле потерянного дохода. Однако по большей части он беспокоится из-за своих подчиненных. Как он выглядел в их глазах.

Маврикий не ответил ничего, кроме уклончивого и ни к чему не обязывающего:

— Ваше Величество.

Императрица улыбнулась и покачала головой.

— На самом деле не стоило бить его так сильно. В конце концов, он только выполнял свою работу.

— Он не выполнял! — рявкнула Антонина. — Эта усадьба юридически освобождена от общего налогообложения, и сборщики налогов прекрасно это знают!

Освобождена, — согласился Антоний Александрийский. — Технически это — res privata.27 Часть…

Феодора от него отмахнулась.

— Пожалуйста, епископ! С каких это пор провинциальный трактатор беспокоился бы о презренных деталях юридического статуса налогооблагаемой усадьбы? Выжать, выжать, выжать. Пусть жалуются в Константинополь. К тому времени, как бюрократы соберутся принять решение по этому вопросу, все в любом случае умрут от старости.

Маврикий кивнул с серьезным видом:

— Очень точно вы это сформулировали, Ваше Величество. На самом деле это и есть обычная тактика трактаторов.

Он отхлебнул вина.

— Отличная тактика. При условии, что выберут правильную губку, которую выжимать.

Феодора покачала головой.

— А губкой, как я предполагаю, не может быть усадьба, населенная несколькими сотнями фракийских катафрактов?

Маврикий откашлялся.

— На самом деле, Ваше Величество, нет. Я бы не советовал смотреть на усадьбу таким образом. В особенности, когда у катафрактов есть секреты, которые они хотят держать в тайне от сборщиков налогов.

Феодора теперь улыбнулась епископу. И снова подняла кубок в приветствии.

— И также тост за тебя, Антоний Александрийский! Не думаю, что какой-либо епископ в истории церкви когда-либо раньше на самом деле вызывал пену у рта патриарха, когда тот его вспоминает.

Епископ красиво улыбнулся.

— Вы преувеличиваете, Ваше Величество. Патриарх Ефраим — очень достойный человек. — Затем добавил робко: — А что, правда?

Феодора кивнула. У Антония появилось довольное выражение лица.

— Ну, тогда определенно я оказываюсь в августейшей компании. На самом деле это не так. В смысле, что я — первый. Великий Иоанн Златоуст28 вызывал пену у рта у многих патриархов.

Антонина улыбалась, слушая диалог. Пока не вспомнила о судьбе Иоанна Златоуста. Вокруг стола, когда остальные тоже вспомнили, улыбки сошли с лиц, как свечи, затушенные в конце вечера.

— Да, — сказала римская императрица. — На нас опускается темная ночь. Давайте выпьем за то, чтобы увидеть утро.

Феодора опустила кубок, все еще почти полный.

— Мне достаточно, — объявила она. — Предлагаю всем не пить много вина. Нас впереди ждет долгий вечер.

Несмотря на всю вежливость, замечание звучало, как императорский приказ. Все кубки опустились на стол почти одновременно. Почти — только Ситтас быстро осушил свой перед тем как поставить.

— Юстиниан не желает меня слушать, — начала императрица. — Я с таким же успехом могла бы говорить с каменной стеной. — Она заворчала. — Я бы предпочла говорить с каменной стеной. По крайней мере, каменная стена не стала бы гладить меня по голове и заверять, что примет мои слова во внимание.

Она вздохнула.

— Он слушает только Иоанна из Каппадокии и Нарсеса. Они оба — нет необходимости говорить — поддерживают его в его заблуждениях. И уверяют, что его жена расстраивается, когда поводов для расстройства нет.

На мгновение Феодора отвернулась. Ее лицо стало маской. Она прилагала усилия, чтобы не расплакаться.

— Настоящий вред приносят слова Нарсеса, — прошептала она. — На самом деле Юстиниан никогда не страдал иллюзиями относительно Иоанна из Каппадокии. Он терпит Иоанна, потому что тот такой умелый сборщик налогов, но он ему не доверяет. Никогда не доверял.

— Слишком умелый, — проворчал Ситтас. — Его налоговая политика разорит всех в Риме, за исключением императорской казны.

— Я согласна с тобой, Ситтас, — вздохнула императрица. — На самом деле и Юстиниан так думает. Иронично, не правда ли? В Риме никогда не было императора, который тратил бы столько времени и энергии, проверяя, чтобы налоги справедливо распределялись среди населения, а затем рушил все свои усилия, налагая такое высокое бремя налогообложения, что уже не важно, в равной степени они распределяются или нет.

Феодора махнула рукой.

— Но давайте не будем в это углубляться. Нет смысла. Налоговая политика моего мужа исходит из того же, что и религиозная политика. Обе плохи — и он знает это — но обе требуются для претворения в жизнь навязчивой идеи заново включить варварский. Запад в Римскую империю. Это все, что он видит. Даже Персия едва маячит на горизонте. А малва полностью не имеют значения.

Заговорил Антоний Александрийский:

— Значит, нет надежды, что Юстиниан положит конец преследованиям монофизитов?

Феодора покачала головой:

— Нет. Учтите: он их не поощряет и не подстрекает к ним. Но уверенно смотрит в другую сторону и отказывается отвечать на какие-либо жалобы, отправляемые просителями из провинций. Все, что для него значит, — это одобрение ортодоксов. Их благословение предстоящего вторжения в Западное Средиземноморье.

Антонина заговорила, резко:

— Как я предполагаю, если он слушает Иоанна и Нарсеса — в особенности Иоанна из Каппадокии, — это означает, что Велисарий все еще находится под подозрением императора.

Феодора улыбнулась ледяной улыбкой.

— О, совсем нет, Антонина. Как раз наоборот. Иоанн и Нарсес щедро хвалили твоего мужа. Просто доходили до массовых восторгов. Словно они знают…

Она замолчала и сурово посмотрела на Антонину. Ситтас шлепнул мясистой ладонью по столу. Этот звук заставил всех дернуться.

— Ха! Да! — заорал он. — Он обвел ублюдков вокруг пальца! — Ситтас схватил кубок и наполнил его до краев. — За это надо выпить!

— Ты о чем кричишь, Ситтас? — спросила императрица. Полководец улыбнулся ей, глядя на нее поверх обода кубка с вином. На мгновение лицо исчезло, когда он наклонил кубок и одним глотком вылил в себя половину. Затем одобрительно вытер губы.

— Если они так целенаправленно хвалят Велисария при дворе, Ваше Величество, — вы ведь знаете, как его ненавидит Иоанн из Каппадокии, — это может только означать, что у них есть о нем информация, которая не поступила к нам. А это…

Исчез остаток вина.

— …может быть только доклад из Индии: Велисарий планирует предать Рим.

Он улыбнулся всем в комнате. Протянул руку к амфоре с вином.

— За это нужно…

— Ситтас! — взорвалась императрица.

Полководец выглядел так, словно ему больно.

— Всего один маленький кубок, Ваше Величество. Нет никакого вреда…

— Почему это нужно отмечать?

— О! — Ситтас возобновил наливание вина. — Это очевидно, Ваше Величество. Если они услышали новость из Индии — а я не могу предложить другого объяснения, — это говорит нам две вещи. Во-первых, Велисарий жив. Во-вторых, он, как и обычно, тщательно выполнил свою работу и перехитрил врага.

Он снова поприветствовал всех поднятым кубком.

— А как ты можешь быть уверен, что в докладе из Индии нет правды? — не успокаивалась императрица.

К тому времени, как Ситтас опустил кубок на стол, веселье уступило место спокойствию и безмятежности.

— Беспокойтесь о чем-нибудь другом, Ваше Величество, — сказал он. — Беспокойтесь, что солнце начнет вставать на западе. Беспокойтесь, что рыбы начнут петь, а у птиц вырастет чешуя. — Он презрительно фыркнул. — Если вы все-таки настаиваете, чтобы расстраиваться из-за фантазии, беспокойтесь, что я начну пить воду и рано по утрам делать гимнастику. Но не волнуйтесь, что Велисарий совершит предательство.

Антонина перебила его. Говорила очень холодным тоном:

— Если ты будешь продолжать эту тему, Феодора, то я с тобой порву навсегда.

В комнате воцарилась тишина. Все замерли на своих местах. Несмотря на тесные отношения Феодоры со всеми в этой небольшой группе, было немыслимо угрожать императрице. Этой императрице определенно.

Но именно Феодора, а не Антонина, первой отвела взгляд, когда они гневно смотрели друг на друга.

Императрица сделала глубокий вдох.

— Я… я… — она замолчала.

Антонина покачала головой.

— Не беспокойся, Феодора. Я на самом деле не рассчитываю, что ты извинишься. — Она посмотрела на Ситтаса. — Не более, чем я рассчитываю, что он начнет делать гимнастику.

— Боже упаси, — полководец содрогнулся и протянул руку к кубку. — Мне от одной мысли хочется выпить.

Наблюдая за тем, как Ситтас осушает кубок, Феодора внезапно улыбнулась. Подняла свой и протянула.

— Налей и мне, Ситтас. Наверное, я присоединюсь к тебе.

Когда кубок был наполнен, она подняла его.

— За Велисария, — сказала. — И больше всего — за доверие.

Два часа спустя Феодора закончила ознакомление небольшой группы своих приверженцев со всей информацией, которую собрала Ирина на протяжении последних месяцев в Константинополе. После этого императрица объявила, что собирается идти спать.

— Завтра утром я должна быть в пике своей формы, — объяснила она — Я не хочу, чтобы ваш новый полк крестьян… Как вы их называете?

— Гренадеры, — сказал Гермоген.

— Да, гренадеры. Звучит неплохо. Я не хочу, чтобы они разочаровались в императрице. А они определенно разочаруются, если я рухну или меня вытошнит.

Все поднялись вместе с императрицей. После того как она ушла, провожаемая в свои покои Антониной, большинство остальных тоже отправились по спальням. Вскоре в комнате остались только Ситтас и Антоний Александрийский.

— А ты не идешь спать? — спросил полководец, наливая себе еще вина.

Епископ улыбнулся ангельски.

— Подумал: стоит ненадолго задержаться. В конце концов возможность появляется только раз в жизни. Я имел в виду посмотреть, как ты делаешь гимнастику.

Ситтас поперхнулся и расплескал вино.

— О, да, — продолжал Антоний. — Уверен: это дело времени. Конечно, чудо. Но чудеса сегодня вечером — обычное дело. Разве я не видел сегодня вечером, как императрица Феодора поднимала тост за доверие?

Ситтас заворчал, налил себе еще один кубок. Епископ посмотрел на амфору.

— Я был бы осторожен, Ситтас. Оно вполне могло превратиться в воду.


На следующее утро императрица не разочаровала свой новый полк. Нет, совсем нет.

Она появилась перед ними в полном императорском одеянии, к трону ее проводили Антонина, Ситтас, Гермоген и епископ Антоний Александрийский.

На наблюдавших за ней крестьян-гренадеров Феодора произвела впечатление. Как и на их жен, которые стояли рядом с ними, гордясь своей формой помощниц.

Конечно, впечатление на них произвели императорские регалии. И, конечно, сопровождающие императрицу лица. Однако в основном на них произвел впечатление трон.

Одежда — это все-таки одежда, несмотря ни на что. Да, на императрице были одежды из шелка высшего качества. Домотканые. Но крестьяне — люди практичные. В конце концов все вещи снашиваются, независимо от того, что ты на себя напяливаешь.

Конечно, тиара оказалась для них новшеством. Не имелось никакого крестьянского эквивалента этому великолепию. Они ее раньше не видели. Но все знали, что императрица носит тиару. Производит впечатление, как они и ожидали.

Даже сопровождающие императрицу лица не вызвали у крестьян слишком сильного благоговения. Молодые сирийцы уже видели этих людей, узнали за последние месяцы. С тесным знакомством пришло уважение. На самом деле глубокое уважение. А в случае Антонины и Антония Александрийского — обожание.

Но трон!

Крестьяне раздумывали, что это за штука, пока ждали появления императрицы. По шеренгам пробегали слухи. Пехотинцы из регулярной армии Гермогена, которые служили их инструкторами и временными командирами, пытались гневными взглядами заглушить шепот, но им это не удалось. У гренадеров и их жен имелись свои взгляды на воинскую дисциплину. Построение ровными рядами казалось крестьянам разумным — очень римским, очень солдатским, — поэтому их ряды никогда не нарушали этого построения. Выполняли все в точности. Но поддержание полной тишины они считали очевидной чушью, поэтому гренадеры не колебались, высказывая свои мысли вслух.

На какое-то время показалось, что по полю прошел слух о языческих ритуалах. Некоторые гренадеры были уже на грани неподчинения, так как они не сомневались: странный предмет — это алтарь, предназначенный для языческих жертвоприношений.

Но появление епископа избавило их от этого страха. Снова возник другой слух, главный конкурент исчезнувшего. Предмет предназначается для каких-то соревнований в военном деле. Подразделение против подразделения, или представители от каждого, чтобы выбрать местного Геркулеса, который сможет поднять эту штуку. Или, может, даже сдвинуть на фут или два.

Поэтому, когда наконец Феодора опустила свою императорскую задницу на трон, то с удовлетворением отметила волну благоговения, пронесшуюся по молодым лицам.

— Я говорила тебе, что его стоило тащить сюда, — победно прошептала она Антонине.

Хотя лицо ее этого никогда не показало, на Феодору произвело впечатление то, за чем она наблюдала следующие два часа.

В некотором роде сами гранаты. Она слышала о пороховом оружии, которое малва ввели в мир. Феодора не совсем верила в них, но она по натуре была скептиком. Затем, когда ее скептицизм развеялся после демонстрации, она все равно не испытала благоговения. В отличие от большинства людей того времени, Феодора привыкла к машинам и всяким хитрым приспособлениям. Ее муж очень любил такие штучки. Большой Дворец в Константинополе был наполнен хитрыми приспособлениями.

Да, гранаты оказались мощными Феодора видела их военный потенциал, даже не будучи солдатом.

Феодора правила империей. И как и все люди, достойные звания правителя, понимала: не оружие поддерживает трон. Только люди, которые используют это оружие.

Поэтому гренадеры произвели на нее большое впечатление.

— Как вам это удалось? — прошептала она, склоняясь к Антонине.

Антонина скромно пожала плечами.

— В основном я брала сторону крестьян в каждом споре с солдатами. По крайней мере во всем, что касалось их жизни. Я не вмешивалась в чисто военные споры. В любом случае таких возникало немного. Сирийские парни счастливы, узнавая истинные хитрости ремесла, и они никогда не спорят с Маврикием. Они просто не терпят глупостей.

Феодора наблюдала, как взвод гренадеров продемонстрировал еще один маневр. Шесть человек бросились вперед, за ними следовало такое же количество помощниц-женщин. Гренадеры быстро укрылись за баррикадой и стали выпускать гранаты из пращей в направлении дальнего сарая, который служил их целью.

Вскоре сарай превратился в щепки. Но Феодора обращала мало внимания на его разрушение. Ей было гораздо интереснее наблюдать за гренадерами, в особенности за той эффективностью, с которой женщины-помощницы готовили гранаты и — всегда — обрезали и поджигали запалы.

Наблюдая за направлением ее взгляда, Антонина усмехнулась.

— Это была моя идея, — тихо сказала она. — Конечно, с полководцами случился припадок. Но я на них надавила. — Она фыркнула. — Глупые мужчины. До них не доходило, что единственные люди, которым эти крестьяне доверят свои жизни, — это их женщины. Никто больше не может обрезать запалы так коротко и одновременно не взорвать своих мужей.

Новая партия гранат отправилась в сторону остатков сарая, от запалов отлетали искры.

— Смотри, — сказала Антонина. — Смотри, как точно все рассчитано. Дело в длине запалов.

Взрывы прозвучали практически одновременно с прибытием гранат к цели. Последние остававшиеся целыми доски разлетелись.

— Это искусство, — заметила она. — Если запал обрезать коротко, то граната взорвется, пока еще остается в воздухе. Слишком коротко — взорвется в руках у гренадера, пока он даже не успел отправить ее в полет. Но если оставить его слишком длинным, то у врага будет время бросить ее назад.

Она излучала удовлетворение.

— Жены гренадеров — настоящие мастера в этом деле — Антонина усмехнулась. — Даже Ситтас наконец прекратил ворчать и признал это, после того как сам попробовал бросать гранаты.

— Что случилось?

Антонина улыбнулась.

— Вначале все гранаты, которые он бросал, возвращались назад и били его по голове. К счастью, он использовал тренировочные гранаты, которые вместо взрыва только громко хлопают. Но он все равно прыгал, подобно жабе, пытаясь от них уклониться. Наконец он очень расстроился и обрезал запал слишком коротко — Она улыбнулась. — Слишком коротко.

— Он пострадал?

Антонина широко улыбнулась.

— Не сильно. Но несколько дней пришлось поднимать кубок левой рукой. Не мог держать его в правой из-за бинтов.

Тренировка закончилась большим маневром, изображающим полномасштабное сражение. Весь полк сирийских крестьян и их жены встали боевым порядком в центре, рассредоточившись на нужное расстояние между бойцами. Подразделения пехоты Гермогена заполнили проемы, выступая в качестве щита для гренадеров на случай ближнего боя. Маврикий с катафрактами, в полном вооружении и на лошадях, охраняли фланги от вражеской конницы.

Ситтас отдал приказ. Гренадеры отправили партию гранат. Выпущенные из пращей гранаты взрыхлили пустой участок земли в ста пятидесяти ярдах. Пехота прошла вперед на десять ярдов, их щиты и мечи блестели. Подразделения гренадеров тоже пошли вперед, жены подготовили следующие партии гранат. Бросок. Снова земля взметнулась вверх в хаосе. И снова пехота прошла вперед. Снова гранаты.

По флангам рассредоточились катафракты. Словно зубы в акульей пасти.

Ситтас повернулся в седле и улыбнулся императрице.

— Выглядит великолепно, — прошептала императрица Антонине. — Но как это пройдет в настоящем сражении?

Антонина пожала плечами.

— Наверное, будет бардак, как я предполагаю. Ничего подобного этому аккуратному выступлению. Но меня это не беспокоит, Феодора. Враг будет не в лучшей форме.

Феодора посмотрела на нее скептически.

— Расслабься, императрица. Вспомни: мой муж — полководец. Я все знаю про первый закон битвы. И его следствие.

Феодора кивнула:

— Это хорошо. — Холодная улыбка. — В особенности раз ты у нас теперь — новый командир этого полка. Кстати, как ты его собираешься называть?

Антонина открыла от удивления рот.

— Ну, ну, подруга. Это элитное подразделение. У него должно быть название.

Антонина хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— Что ты имеешь в виду? Командир? Я не солдат! Я… — Она начала причитать: — Я — женщина, ради всего святого! Кто когда-либо слышал, чтобы женщина…

Императрица показала пальцем на гренадеров. Палец напоминал скипетр.

— Они слышали, — объявила она. Феодора откинулась на троне, очень довольная — Кроме того, Антонина, я не могу больше никому доверить этот новый полк. Это новое пороховое оружие слишком мощное. Вы будете моей последней надеждой, моей секретной силой, когда все остальное потерпит неудачу. Я никогда не доверю свою жизнь мужчине. Никогда снова.

Императрица встала.

— Я поставлю в известность Ситтаса. Конечно, он заблеет, как потерявшийся ягненок.

Потом добавила холодно и мрачно:

— Пусть. Я обстригу его до самой кожи.


Странно, но Ситтас блеять не стал. Совсем не стал.

— Я думал, что она так сделает, — признался он Антонине. Ситтас стоял рядом с ней, наблюдая за реакцией толпы на объявление, которое только что сделала императрица. — Умная женщина, — сказал одобрительно.

Антонина подозрительно посмотрела на него.

— Это совсем на тебя не похоже, — пробормотала она. — Ты — самый реакционный..

— Чушь! — ответил Ситтас весело. — Я совсем не реакционер. Я просто ленив. Я ненавижу все новые идеи потому, что обычно от меня требуются какие-то действия. В то время, как это…

Он широко улыбнулся крестьянским гренадерам. Некоторые неуверенно улыбнулись в ответ. Однако большинство стояли, уставившись на нового командира. На невысокую женщину с пикантными формами. Мужчины смотрели округлившимися глазами. У жен глаза практически вылезали из орбит.

— Наслаждайся, девочка, развлекайся, — тихо сказал Ситтас. — Я лучше вернусь к своим обычным занятиям, где я не особо перенапрягаюсь. Я могу вести катафрактов в атаку и во сне.

Ситтас отвернулся к склонился к Феодоре.

— Я думаю, нам следует назвать их Когортой Феодоры, — объявил он.

— Это прекрасная идея, — согласилась императрица. — Прекрасная.


Этим вечером, когда старейшины деревни собрались в большом зале усадьбы, где чувствовали себя неуютно, то дали ясно понять, что совсем не считают ситуацию прекрасной.

Совсем нет. Ничто в этой ситуации.

Они не возражали против названия. Название с их точки зрения роли не играло.

Они возражали против всего остального.

— Кто будет обрабатывать землю, когда мужчины уедут? — стонал один. — Деревенские жители начнут голодать.

— Не начнут, — заявила Феодора. Она возвышалась над небольшой толпой старейшин. С большими усилиями ее трон перенесли внутрь здания. — Они совсем не будут голодать. Как раз наоборот. Каждый гренадер из Когорты Феодоры станет получать ежегодное жалованье в двадцать номисматов. Я также предоставлю десять дополнительных номисматов в год на оборудование и форму. Жены — помощницы — будут получать половину этого.

Стоявшие за спинами старейшин представители молодых гренадеров и их жены возбужденно стали переговариваться. Ежегодный доход из двадцати номисматов — это был греческий термин, обозначающий солид — в два раза превышал доход от хозяйства сирийского крестьянина. Причем процветающего хозяйства. Десяти дополнительных солидов более чем достаточно, чтобы обеспечить солдата необходимым обмундированием. Если включить сюда еще и жалованье жен, то каждая крестьянская семья, включенная в Когорту, на самом деле только что утроила свой годовой доход.

Старейшины потрепали бороды, подсчитывая.

— А что с детьми? — спросил один.

Заговорила Антонина.

— Дети будут сопровождать саму Когорту. Императрица также согласилась обеспечить наем всех слуг, которые потребуются.

Объявление принесло еще один благодарственный шум от гренадеров. И в особенности от их жен.

— Конечно, во время сражения дети будут оставаться позади, в безопасном лагере.

— Какое же это безопасное место, если их разобьют? — указал один из старейшин.

Наконец один из стоявших позади гренадеров потерял терпение.

— Сами деревни не будут в безопасности, если мы потерпим поражение! — рявкнул он. Его товарищи согласно заворчали. Как и их жены.

Старейшины потрепали бороды. Подсчитывая.

Попробовали новый подход.

— Неподобающе, чтобы командовала женщина, — старейшина, который произнес эти слова, гневно посмотрел на крестьянских жен. — Девчонки начнут воображать, — предсказал он.

Чтобы подтвердить его предположения, жены разочарованно посмотрели на него. К еще большей его досаде. Их мужья рассмеялись.

Вы видите? — пожаловался он — Они уже…

Императрица уже собралась его оборвать, но ее перебил другой голос:

— Да будьте вы прокляты, сатанинские дураки!

Вся толпа была ошарашена и замолчала, услышав этот голос.

— У него это очень хорошо получается, не так ли? — пробормотал Антоний Александрийский.

Обладатель голоса вошел в зал из боковой двери.

Старейшины отпрянули назад. Молодые гренадеры за их спинами и их жены склонили головы. Даже Феодора, сидя на высоком троне, поняла, что ей тяжело не склониться перед этой фигурой.

Ястреб. Пустынная хищная птица.

Михаил Македонский подошел и уставился в лицо жалующегося старейшины.

— Значит, ты мудрее Христа? — спросил он. — Более уверен в воле Бога, чем Его Сын?

Старейшина затрясся от страха. И это неудивительно. На участках сирийской сельской местности, где в основном жили монофизиты, постановления православных советов ничего не значили. Здесь даже презрительно смотрели на щипцы и инструменты инквизиции. Но никто не насмехался над святыми людьми. Монахи-аскеты, живущие в пустыне, в глазах простых людей являлись истинными святыми, служителями Бога. Говорили голосом самого Бога.

Михаилу. Македонскому стоило только сказать слово, и жители его же деревни закидают старейшину камнями.

Когда. Михаил наконец отвел безжалостный взгляд, старейшина чуть не потерял сознание от облегчения.

Теперь его товарищи отпрянули от взгляда хищника.

— Вы на самом краю ада, — объявил Михаил. Тихо, но его слова достигли всех уголков зала. — Молчите.

Он повернулся и посмотрел на гренадеров и их жен.

— Я благословляю этих молодых людей, — объявил он. — И так же благословляю их жен. В особенности их жен, поскольку они только что доказали, что являются самыми преданными из женщин.

Он опять гневно посмотрел на старейшин. И добавил каменным тоном:

— Так вы и сообщите людям. Во всех деревнях. Публично.

Головы старейшин затряслись, как поплавки в раскачиваемом корыте.

— Вы также объявите и кое-что еще, — приказал он. Теперь монах смотрел на императрицу и стоявшую рядом с ней Антонину. Он пал ниц. За его спиной крестьяне резко вдохнули воздух.

— Боже праведный, — прошептал Антоний Александрийский в ухо Антонине. — Он никогда в жизни этого не делал. — Епископ сам едва не хватал ртом воздух. — Именно поэтому он отказывался от всех многочисленных приглашений в Константинополь. Ему пришлось бы пасть ниц перед императором или открыто восстать.

Михаил встал. Крестьяне прекратили шептаться.

— У меня было видение, — объявил он. Теперь воцарилась мертвая тишина.

Монах показал на императрицу. Потом на Антонину.

— Бог послал их нам, как послал Марию Магдалину.

Он повернулся и собрался уйти. На полпути к двери остановился и в последний раз посмотрел на старейшин.

Ястреб, дающий обещание зайцам.

— Осторожно, фарисеи.

Он ушел.

Ситтас выдохнул воздух:

— Дело сделано, — объявил он. — Подписано, пропечатано и доставлено.

Он склонился к Феодоре:

— А теперь, Ваше Величество, с вашего разрешения?

Феодора кивнула.

Ситтас шагнул вперед и посмотрел на гренадеров. Развел в сторону огромные ручищи. Широко улыбался.

— За это надо выпить! — прокричал он. — Бочонки ждут снаружи. Ваши товарищи — все деревенские жители — уже начали праздновать! В то время как мы, бедняги, вынуждены бороться с жаждой, — кабан гневно посмотрел горящими глазами на сжимающихся старейшин и обнажил клыки.

Но старейшина всегда остается старейшиной.

— Затраты, — пожаловался один.

— Я прогорю, — застонал другой.

Ситтас заткнул их:

— Нечего бояться, вы, дураки! Я — богатый человек. Я плачу за это все!

— Не уверена, что еще смогу долго это выдерживать, — прошептала Феодора, наблюдая за тем, как крестьяне с готовностью покидают зал. — Определенно, еще одно чудо — и я умру.

Она покачала головой.

— Талисман Бога. Посланцы из будущего. Магическое оружие. Новые армии. Женщины-командующие. Святые разгуливают вокруг.

Она хмыкнула.

— А теперь еще — щедрый Ситтас. Что следующее? — спросила она. — Что следующее? Разговаривающие лошади? Звезды падают с неба?

Она встала.

— Пошли, — приказала. — Мы должны присоединиться к нашей новой армии и выпить за их успех. Быстро. До того, как вино превратится в воду.


Три дня спустя рано утром императрица уехала из усадьбы. Несчастная женщина.

— Ты уверен, что это твой укрощенный зверь? — спросила она.

Маврикию удалось не улыбнуться.

— Да, Ваше Величество, — он похлопал старую кобылу по шее. Затем помог Феодоре сесть в седло. Задача была сложная, если учесть неловкость Феодоры и острую необходимость подсаживать ее так, чтобы не положить руку на императорскую задницу.

Теперь, сидя в седле, Феодора посмотрела сверху вниз на Антонину.

— Значит, помни. Как только я пришлю информацию, веди свою Когорту в Константинополь. И не забудь.

— Уезжай, Феодора, — перебила Антонина и улыбнулась — Я не забуду ничего из твоих указаний. Гермоген уже готовит свои полки. Ситтас делает то же самое. Епископ тайно договаривается о кораблях. А десять катафрактов вчера отбыли в Египет.

— Командует ими Ашот, — сказал Маврикий — Один из моих лучших декархов. Когда Велисарий наконец прибудет, он доставит его сюда — или в столицу, куда потребуется — как можно быстрее.

Федора поудобнее устроилась в седле и кивнула. Затем сверху вниз посмотрела на кобылу.

— Может, в конце концов все-таки будут осады, — пробормотала она мрачно.

Феодора неловко тронулась с места.

— Не забывай об этом, лошадь, — были ее последние слова.


На следующий день. Маврикий смыл улыбки с лиц гренадеров.

— Конечно, парни, Антонина — ваш командир, — сказал он, разгуливая взад и вперед перед их рядами — Но, знаете ли, командиры обычно находятся далеко. Это очень отстраненный тип людей. Они не имеют никакого отношения к рутинным ежедневным учениям. — Он остановился и положил руки на бедра. — Нет. Нет. Это все тривиальные дела. Всегда их оставляют в руках низших гектонтархов.

Потом добавил мрачно.

— В данном случае это я.

Гренадеры следили за ним настороженно. Смотрели на улыбающихся катафрактов, которые стояли рядом. Гренадерам только что объявили, что катафракты станут новыми инструкторами.

Маврикий показал на катафрактов.

— Они — это то, что мы называем руководящими кадрами.

Катафракты очень зловеще улыбались.

— О, да, — продолжал. Маврикий — Теперь ваши учения начинаются по-настоящему. Забудьте про всю показуху для императрицы.

Он снова стал ходить взад и вперед.

— Я начну с того, что познакомлю вас с первым законом битвы. Его можно передать просто. Любой план сражения летит к чертям собачьим, как только появляется враг. Именно поэтому его и называют врагом.

Он остановился, повернулся и весело улыбнулся.

— Ваши планы только что полетели к чертям собачьим.

Улыбнулся от уха до уха.

— Я прибыл.

Да, улыбки сошли с их лиц. Но улыбки в их сердцах, сердцах молодых крестьян, не исчезли. Никогда не исчезали, за время последующих недель, несмотря на многочисленные ругательства, отправляемые в адрес Маврикия. (Не нужно говорить, конечно, что за его спиной.)

Нет, ни разу. Молодые сирийцы не были дураками. Даже мужчины, и определенно их жены. Они были необразованными и неграмотными, да. Но не глупыми. Несмотря на все удовольствие от их вновь приобретенного статуса, они никогда не думали, что занялись несерьезным делом.

Они отличались практичностью. Они понимали, что такое серьезное дело. И они по-крестьянски оценивали серьезных людей.

Антонина — радость, императрица — удовольствие. Ситтас — неплохой великодушный господин. Антоний Александрийский — архетипичный истинный епископ.

А. Михаил, конечно, — пророк на земле.

Но теперь пришло время серьезных дел. Крестьянской работы. И поэтому, хотя они никогда не улыбались, сирийские крестьяне не обижались — и не возмущались — оскорблениями фракийцев.

Эти фракийские катафракты сами в глубине души — сельские ребята. Крестьяне, ничего больше.

Но очень, очень крепкие крестьяне.

И поэтому, когда лето перешло в осень, а осень в зиму…

… полководец и его союзники пытались убежать от когтей малва,

… императрица в Константинополе наблюдала за тем, как империя готова начать распадаться,

… конспираторы везде строили заговоры…

А несколько сотен крестьян и их жен трудились под сирийским солнцем. Делая то, что крестьяне делают лучше всего, используя опыт тысячелетий.

Тяжелую работу. И становились от нее только крепче.

Глава 17


Северная Индия

Лето 530 года н. э.


Когда они набрели на результаты третьей бойни, Ране Шанге этого хватило.

— Сумасшествие! — рявкнул он. — Римляне снова это сделали!

Его первый заместитель, Джаймал, оторвал взгляд от окровавленных тел, разбросанных по обеим сторонам дороги. Там лежало семь тел, в дополнение к трем солдатам, которых они нашли в самой сторожке. Все они были простыми солдатами, и всех их зарезали, как овец. Судя по отсутствию крови на лежащем рядом оружии, Джаймал не думал, что солдаты нанесли хотя бы одно ранение нападавшим. Большинство из них, как он подозревал, даже не пытались. По крайней мере половину убили при попытке к бегству.

— О чем ты говоришь? — спросил он.

— Это… идиотизм, — Шанга гневно посмотрел на него. — Нет, беру слова обратно. Это не идиотизм. Совсем нет. Это просто обманный трюк.

Его подчиненный нахмурился.

— Я не понимаю…

— Это очевидно, Джаймал! Весь смысл этой бойни — как и первых двух, и атаки на армейский лагерь — просто направить нас в погоню.

Увидев непонимание на лице. Джаймала, Шанга сдержал гнев. Однако ему не удалось не вздохнуть от раздражения.

— Джаймал, задай себе несколько простых вопросов. Почему римляне убили этих людей? Почему они так стараются, выбирая дороги, которые проходят мимо сторожек? Почему, выбирая эти дороги, они тратят время, атакуя строжки, вместо того чтобы украдкой пробраться мимо них? Ты знаешь не хуже меня, что эти жалкие ублюдки не станут выходить из сторожек, если их не заставят, — он презрительно показал пальцем на трупы. — Наконец почему римляне атаковали армейский лагерь в Каушамби в ночь побега?

Молчание. Подчиненный нахмурился в непонимании Шанга наконец взорвался:

— Ты — идиот! Римляне делают все возможное, чтобы заставить нас следовать в этом направлении. Черт побери, почему?

Открытый рот. Джаймала выглядел бы комично, если бы Шанга был в веселом настроении.

— Велисария… с ними… нет, — пробормотал он, заикаясь. — Он побежал в другую сторону.

— Мои поздравления, — проворчал Шанга. Развернул коня. — Собери людей. Мы возвращаемся.

Джаймал нахмурился.

— Но до Каушамби ехать три дня. А нам приказали…

— Черт побери приказы! Я разберусь с Татхагатой. И что, если ехать три дня? Мы уже потеряли четыре на этом дурацком задании. К тому времени, как мы вернемся — предполагая, что мне сразу удастся донести разумные мысли до малва, — у Велисария будет уже недельное преимуществ перед нами. Ты предпочтешь, чтобы оно было больше?

Он недовольно ткнул пальцем на юг.

— Сколько еще дней ты хочешь тратить на погоню за подчиненными римского полководца? В любом случае, сомневаюсь, что мы можем их поймать. Патаны29 говорят, что они уже в дне пути от нас. Они за три дня преодолевают столько, сколько мы можем за четыре. И у них еще есть время на это, — он снова яростно показал на трупы. — По пути. Между делом.

Джаймал кивнул. Большие кавалерийские подразделения раджпутов типа их всегда включали нескольких патанов. Большую часть времени варвары нарушали дисциплину и мешали, но являлись непревзойденными мастерами по чтению следов.

— А как им удается ехать так быстро? — задумался Джаймал.

Шанга пожал плечами.

— Во-первых, у них есть запасные лошади, которых нет у нас. И у них, вероятно, лучшие в мире лошади. Возможно, мы этого никогда не узнаем, но я готов поставить годовой доход на то, что Велисарию удалось купить лучших лошадей, которых он мог найти в Индии. И он где-то их прятал.

Затем Шанга добавил стальным тоном:

— Я теперь, Джаймал, делай, как я приказал. Собирай людей. Мы поворачиваем назад.

За определенной чертой никто из подчиненных Шанги не спорил с ним. Сейчас этого барьера уже достигли, как знал Джаймал, и незамедлительно выполнил приказ.

Его непосредственные подчиненные Удай и Пратап в частной беседе высказали ему свои сомнения. Эти сомнения в основном концентрировались вокруг их страха малва. Как малва отреагируют, когда они вернутся в Каушамби? Но теперь, после того как курс установлен, Джаймал не терпел несогласия так же, как сам Шанга.

— И кроме того, нас не будет тут не хватать, — проворчал он — По этим равнинам ходит тысяч сорок человек. Треть из них — конница раджпутов, еще треть — йетайские наездники. Пять тысяч из нас разницы не сыграют.

— Справедливо, — проворчал. Удай — Если у римлян такие хорошие лошади, да еще имеются и запасные, то только императорские курьеры способны двигаться быстрее их.

— А их послали? — спросил Пратап.

Джаймал раздраженно пожал плечами.

— А я откуда знаю? С каких это пор император Шандагупта сообщает мне о своих делах? Но предполагаю да. К этому времени, думаю, курьеров уже отправили во все порты Эритрейского моря, чтобы предупредить гарнизоны.

Теперь он говорил таким же тоном, каким с ним самим разговаривал Шанга.

— Достаточно споров. Выполняйте приказ.


Курьеров на самом деле отправили. Так, как предполагал Джаймал — в каждый порт на Эритрейском море. Курьеры были прекрасными и опытными наездниками и ехали они на самых лучших конях. Однако у них с собой не имелось запасных лошадей. Вместо этого они меняли лошадей на почтовых станциях, которые малва держали на равном расстоянии по всем основным дорогам империи. Эти почтовые станции на Гангской равнине были небольшими, не больше, чем хлев или загон, пристроенный к небольшой казарме, в которой размещалось четверо солдат.

Курьер, отправившийся в Бароду, был одним из трех, которых послали по дороге на Матхуру. Сама Матхура не являлась пунктом назначения кого-либо из них. Все трое, задолго до того, как доберутся в Матхуру, разойдутся по различным ответвлениям дороги, которые ведут в Бароду и небольшие порты на полуострове Катхиявар, в северной части Камбейского залива.

Курьер к Камбейскому заливу отправился первым, на следующий день после побега Велисария. Малва не сомневались, что полководец и его подчиненные бежали назад в Бхаруч. Но они считали важнейшим делом послать курьеров, чтобы перекрыть весь залив. Курьеры, которые направлялись на полуостров Катхиявар и в Бароду, тронулись в путь несколько часов спустя, словно отправляющему их с нескольким опозданием пришла в голову соответствующая мысль.

Вначале двое мужчин путешествовали вместе. Но через некоторое время курьер, направлявшийся на полуостров Катхиявар, вышел вперед. Он был новичком в императорской курьерской службе и придерживался о себе высокого мнения. Его товарищ обрадовался, что от него отделался, почувствовал облегчение, которое чувствуют потрепанные в боях ветераны, когда избавляются от общества раздражающих их глупых учеников. Курьер-ветеран не видел смысла в поддержании немыслимой спешки молодого. Зачем беспокоиться? Все и так знают, что римляне отправились на юг, а не запад.

К тому времени, как он добрался до почтовой станции в конце первого дня пути, курьер-ветеран пребывал в отвратительнейшем настроении. Испытывал отвращение, которое разбавлялось сильной дозой жалости к себе. Барода, его конечная цель, была самым западным портом, имеющим хоть какое-то значение в империи малва. Она находилась даже за рекой Инд — примерно в тысячах милях от Каушамби, если по прямой.

Конечно, курьер ехал не по прямой. Ему придется преодолеть по крайней мере вполовину большее расстояние до того, как он доберется до цели. По большей части по плохим дорогам и по жуткой жаре Раджпутаны. И ему еще придется часть пути путешествовать по пустыне Тар, самой жуткой пустыне Индии. Долгое, тяжелое путешествие по жаре, и в конце его не ждет ничего хорошего, только самый худший в Индии порт. Курьер ненавидел Бароду. Это был город полукровок, половину его населения составляли иностранные варвары. Да и живущие там индусы немногим лучше, уже давно приспособились к обычаям язычников из чужих земель.

Поэтому, спешиваясь перед почтовой станицей, курьер чувствовал огромную жалость к себе. Его жалость перешла в ярость, когда из казарм не вышел ни один солдат, чтобы помочь ему снять с лошади седло. Курьер широким шагом направился к двери в казарму и толкнул ее плечом, даже не постучавшись.

— Какого черта вы…

Меч вошел на четверть дюйма ему в грудь. Не смертельная рана, несмотря на болезненность, даже не особо кровоточащая. Но курьер чувствовал, как стальной конец меча скребет о его грудную клетку. А рука, которая держала меч, была твердой, как скала.

Курьер вначале уставился на эту руку, потом провел взглядом по ней туда, где рука переходила в туловище. Все воспринималось как в тумане.

Курьер стоял, не двигаясь. Он замер и пребывал в полубессознательном состоянии. Он не смог различить слов. Тогда меч подтолкнул его назад, и он был вынужден прижаться спиной к дверному косяку. Курьер снова уставился на меч, словно околдованный зрелищем. Слова прозвучали вновь. На хинди. Наконец их значение дошло.

— После тебя еще будут курьеры?

Он понял, но не мог говорить. Меч снова пошевелился в ране.

— Что? — резко выдохнул он.

Меч еще раз шевельнулся.

— Н-н-нет, — пролепетал он, заикаясь.

Меч прошел сквозь грудную клетку, словно его вбили молотком. Курьер рухнул на колени. В последние секунды жизни он наконец смог сфокусировать взгляд и увидел всю казарму.

Его первой реакцией стало смятение. Почему два курьера, его товарища, все еще здесь? И почему они лежат на группе солдат?

Зрение покидало его.

Наконец он понял. Они все мертвы.

Последним, что он увидел в жизни, было лицо молодого курьера, который ехал вместе с ним первую часть пути. Зрелище вызвало у него легкую улыбку. Немного развеселило. Тщеславный сноб, желавший славы, походил на лягушку, с открытым ртом и выпученными глазами.

Зрение покинуло его. Последней мыслью, очень смутной, стало понимание, что он на самом деле не разглядел человека, который его убил. Только его руку. Крупную, мощную, мускулистую.


В сотне миль к востоку от Каушамби, рядом с Сатарой, владелец гостиницы чуть не прыгал от радости. Он безжалостно гонял жену, детей и слуг.

— Подать самую лучшую еду! — снова восклицал он, и снова, и давал затрещину жене. — Самую лучшую! Я предупреждаю вас — если знатные господа пожалуются, я вас побью. Они очень богаты и будут щедры, если останутся довольны.

Его жена поспешила подчиниться, склонив голову. Дети и слуги сделали то же самое. Все они страшно боялись владельца гостиницы. Когда дела шли плохо — а они обычно-таки шли, — владелец гостиницы становился угрюмым, жестоким тираном с отвратительным характером. Когда дела шли хорошо, он был еще хуже. Жадность просто добавляла ему жестокости.

Поэтому для всех в этом хозяйстве, за исключением самого владельца гостиницы, следующие двенадцать часов прошли как медленно разворачивающийся кошмар.

Вначале они боялись, что знатному господину и его жене не понравится еда. Но этот страх не материализовался. Знатная госпожа ничего не сказала — и абсолютно правильно, в особенности для женщины, которая настолько моложе своего мужа, — а знатный господин очень долго благодарил и высоко оценил поданное.

К сожалению, знатный господин добавил сверху за прекрасную еду. Жадность владельца гостиницы еще обострилась. В кухне он безжалостно гонял семью и слуг, заставляя их шевелиться побыстрее. Знатный господин и его жена отправились спать вместе со служанками жены, но также следовало накормить большой отряд сопровождения. Конечно, солдатам предназначалась не самая лучшая еда, но неплохая, потому что иначе они пожалуются своему господину. И еды в любом случае требовалось много!

Ужас в доме нарастал. Солдаты казались злобно выглядящей ордой. Какие-то варвары. Их было много, и только три женщины, увязавшиеся за ними. Старшая дочь владельца гостиницы и две служанки содрогались от мысли, что им придется войти в комнаты, где солдаты остановились на ночь. Мать и одна из пожилых служанок, чья потрепанная внешность избавит их от домогательств, попытались отнести еду солдатам. Но владелец гостиницы шлепнул жену и приказал молодым женщинам выполнить задание. Все, чтобы солдаты остались довольны и не жаловались на негостеприимство своему господину.

Этот страх тоже оказался беспочвенным. Несмотря на устрашающую внешность, солдаты вели себя прилично. На самом деле даже вежливо.

Поэтому после того, как солдаты поужинали и улеглись на спальные настилы, владелец гостиницы побил дочь и двух служанок. Они очевидно были грубы с солдатами, иначе их бы домогались.

Последним страхом, из-за которого весь дом не спал целую ночь, было следующее утро. Уезжая, знатный господин и сопровождающие его лица могут не дать владельцу гостиницы больших чаевых, как тот ожидал. Страх усиливался, пока тянулись бесконечные часы. Ожидания самого владельца гостиницы усиливались с каждым часом, и он сам не спал ночь, раздумывая и просчитывая предстоящее богатство. На рассвете владелец гостиницы убедил себя, что он на грани получения огромных чаевых. Когда реальные чаевые оказались гораздо ниже его абсурдных ожиданий, его семья и слуги знали: он будет ужасен.

Но страх тоже исчез. Чаевые, которые получил владелец гостиницы — к удивлению всех и его собственному, — оказались по их стандартам огромными.

И поэтому в конце концов пребывание в гостинице неизвестного знатного господина стало благословением для этого дома. Конечно, жадность владельца гостиницы вскоре добавит им несчастья. В этом нисколько не сомневались ни жена, ни дети, ни слуги. Владелец гостиницы будет ожидать подобных чаевых от появляющихся время от времени благородных господ, которые в будущем станут останавливаться в их гостинице. А когда не получит их, то станет вымещать недовольство на домочадцах.

Но это проблема будущего. Ни его жена, ни дети, ни слуги не имели склонности беспокоиться о будущем. Настоящее представлялось очень мрачным. И они радовались, что временно насладятся редкой передышкой от вечно присутствующего в их жизни страха. Владелец гостиницы, купаясь в неожиданном богатстве, три следующих дня беспробудно пил.

Каждую ночь, видя, как он спит пьяный, жена думала отравить его. Это было ее главным развлечением в жизни. На протяжении совместной жизни она думала о восемнадцати различных ядах, которыми могла бы воспользоваться. Пять из них не оставят ни следа и не бросят на нее подозрение.

Но как и всегда, забава потеряла яркость через некоторое время. Нет смысла травить его. От нее потребуется — теперь по закону — принести себя в жертву на его погребальном костре. Ее детям и слугам от этого станет немногим лучше. Владелец гостиницы давно попал в безнадежную долговую зависимость от местных властелинов. После его смерти придется платить долг — немедленно и в полном объеме. Теперь по закону все семьи бедняков отвечали за долги главы семьи после его смерти. Они не смогут выплатить эти долги. Гостиницу заберут. Слуг продадут в рабство. Дети, поскольку не относились к кастам неприкасаемых, не могут быть проданы в рабство из-за долгов. Они просто умрут с голода или будут вынуждены заняться немыслимыми занятиями.

К окончанию запоя владельца гостиницы, через три дня, жена едва помнила благородного господина, который обеспечил ей небольшой отдых от вечного страха. Она думала о более далеком прошлом, о своей молодости. Лучших временах, которые она помнила — или по крайней мере ей так казалось. Хотя ее молодость прошла не так счастливо, как у ее матери или бабушки, судя по их рассказам, которые она частично помнила из детства. Времена, когда сати30 ожидали только от богатых вдов — женщин благородного происхождения, которые хотели доказать свои благочестие и набожность и которым не требовалось думать о материальном благосостоянии детей.

В старые времена, когда правили Гупты. Когда обычаи, хотя могли быть и жестокими, оставались только обычаями. Времена, когда жестокие обычаи на практике часто улучшались более добрыми или по крайней мере менее жестокими правителями. Времена, когда даже жестокий правитель не стал бы проклинать буддийского монаха или садху.

Времена до того, как появились малва. С законами малва, с безжалостностью малва. До того как жрецы Махаведы стали очищать огнем, а палачи махамимамсы наказывать зараженных.


Четырнадцать императорских курьеров гнали лошадей на юг через Северную Индию. В отличие от трех курьеров, отправившихся на запад, все эти курьеры понимали срочность своей миссии. Императорские курьеры являлись элитой, и занятие считалось одним из самых почетных в Индии малва. Все они относились к кшатриям по рождению, да, низкорожденным кшатриям, но тем не менее кшатриям. И в то время, если их положение в сословии было скромным, по официальной аристократичной шкале, они наслаждались необычной степенью интимности с самыми высокопоставленными людьми в Индии. Многие из этих курьеров более чем один раз брали свои послания из рук самого Бога-На-Земле.

Поэтому они отличались надменностью. Императорские курьеры малва считали себя самыми быстрыми людьми в мире. Когда они неслись на юг, каждый из этих четырнадцати не сомневался, что у огромных орд армии малва нет шанса поймать иностранных дьяволов. Курьеры, и только они, стоят между хитрыми иностранцами и их успешным побегом.

Несмотря на скорость римлян и аксумитов на их отличных лошадях, они не могли передвигаться так быстро, как курьеры малва. Лошади, на которых скакали курьеры малва, были даже лучше, а у курьеров имелось одно большое преимущество — им не требовалось оставлять лошадей в живых. Вдоль каждой основной трассы их ждало еще много лошадей. Поэтому все они более чем один раз загоняли лошадей до смерти, пока гнали от станции до станции.

Курьеры не сомневались, что в состоянии достичь портов до убегающих врагов и предупредить гарнизоны. Армия малва может барахтаться и спотыкаться, раджпуты и йетайцы — метаться в бесцельном преследовании, но курьеры всех спасут.

Так они думали. Но императорские курьеры, как и многие другие в Индии в те времена, были слишком уверены в себе. Слишком самоуверенны и мало внимания уделяли безопасности, не считая, что что-то может пойти не так в этом загрязненном мире.

Пренебрежение одного курьера к собственной безопасности проявилось самым простым образом из возможных. Он с грохотом несся по заворачивающей дороге, и вид впереди закрывал густой лес, который возвышался по обеим сторонам дороги. Курьер внезапно узнал, что он на самом деле двигается быстрее иностранных врагов. Он догнал их.

Курьер уже врезался в центр иностранцев до того, как к своему несчастью это обнаружил. Курьер быстро соображал, поэтому не стал делать ошибки, пытаясь развернуться. Вместо этого он воспользовался преимуществом скорости и просто пронесся сквозь них, умело направляя лошадь сквозь небольшую толпу.

И ему это удалось. На самом деле императорский курьер являлся одним из лучших наездников в мире.

Но ни один наездник не достаточно хорош, чтобы ехать быстрее стрелы катафракта. По крайней мере той, которую выпускает катафракт по имени Валентин.

Иностранцы затащили тело курьера в лес, а затем к убийству добавили оскорбление. Они добавили его великолепного жеребца к запасным коням.

Второй курьер, и третий, а затем и четвертый тоже обнаружили капризы судьбы.

Драматично в случае второго курьера. Ливни в сезон муссонов размыли многие дороги в Индии. Дорога, по которой поехал этот курьер, оказалась одной из менее значимых, а поэтому приняла свою часть климатических изменений. Однако этого курьера не смущали такие препятствия. Он был опытным курьером и прекрасным наездником. Он перепрыгивал через многие смытые части дороги за свою карьеру и сделал это снова. И снова, и снова, и снова, с самоуверенностью человека, занимающего такое высокое положение. К сожалению, он не учел, что конь не разделял его навыков и опыта, по крайней мере тогда, когда был полумертвым от усталости. Поэтому, перепрыгивая через очередной поток, конь пошатнулся и сбросил курьера.

Коня хорошо выдрессировали, поэтому он ждал, пока его наездник снова сядет в седло. Это был очень хорошо выдрессированный конь, поэтому он не сходил с места два часа, пока его конский разум наконец не пришел к выводу, что этот курьер почему-то решил остаться лежать в потоке. Странно, что лицом вниз, под двумя футами воды.

Несчастье третьего курьера приняло менее драматическую форму. Он тоже ехал на измученном коне по разбитому участку дороги, на которой его конь подвернул ногу и упал. В отличие от другого курьера, этот не ударился головой о камень в воде. Он приземлился в кустах и просто сломал ногу. Простой перелом, не смертельный. Но его обнаружили только через два дня, а к тому времени, как небольшая группа лесорубов доставила его на ближайший пост малва, это уже не имело смысла. Было слишком поздно ему помогать.

Четвертый курьер встретился с несчастливой судьбой в самом обычном и плебейском проявлении. Он заболел. Он чувствовал себя нехорошо даже перед отъездом из Каушамби, а после недели безжалостного путешествия уже бредил. Человек может загнать лошадь до смерти, но не без последствий для себя. Курьер был упрямым человеком и смелым и намеревался выполнить свой долг. Но одной силы воли недостаточно. Вечером седьмого дня он добрался до почтовой станции и свалился с лошади. Работающие на станции солдаты отнесли его в казарму и сделали все, что могли — с помощью местного травника, чтобы он выздоровел.

А всего возможного, учитывая медицинские знания того времени, оказалось недостаточно. Курьер был смелым и упрямым человеком, поэтому прожил еще четыре дня. Но ни разу не пришел в сознание перед смертью, а солдаты боялись даже дотронуться до сумки курьера, тем более взломать печать малва и открыть послание. Да и в любом случае это было бы бессмысленно, так как никто из них не умел читать.

И только через два дня, по прибытии первого подразделения регулярных войск, отправившихся в погоню за беглецами, командующий изучил послание. Он принадлежал к высшей касте и народности малва и оказался достаточно надменным, чтобы взломать императорскую печать. Сразу же после прочтения послания командир отдал два приказа. Он отправил лучшего наездника в Бхаруч с теперь сильно запоздавшим посланием. По второму приказу солдат с почтовой станции высекли. По пятьдесят ударов бамбуковой палкой каждому за невыполнение обязанностей. Грубое уклонение от них.

Тем не менее десять курьеров осталось. К концу второй недели после того, как римляне и аксумиты начали побег на юг, все десять курьеров обогнали иностранцев и теперь скакали впереди них. На самом деле иностранцы двигались очень быстро и уверенно шли впереди огромной массы преследователей. Даже курьеры могли только уходить вперед на несколько миль ежедневно. В среднем. Все курьеры ехали по разным дорогам, и ни одна не совпадала с той, которую выбрали иностранцы.

Несколько миль в день — это немного. Но этого хватит. Курьеры прибудут к Камбейскому заливу с достаточным запасом времени, чтобы предупредить. Четверо из них направлялись в Бхаруч. К тому времени, как иностранцы появятся на побережье, Бхаруч и меньшие порты закроют. Иностранные беглецы окажутся в капкане в Индии, с огромной армией малва вокруг, готовой их поймать.

Это был план малва с начала преследования. Конечно император и высокопоставленные приближенные надеялись, что армия поймает беглецов до того, как они доберутся до побережья. Но они знали, что это может и не удастся, поэтому немедленно послали курьеров.

Это был отличный план, который использовал преимущества отличной курьерской службы малва. План, принятый людьми, которые отличались как умом, так и надменностью. И как и многие такие планы, провалился из-за надменности.

Надменные люди, раздувшиеся от собственной важности, имеют склонность забывать о враге.

В этом случае врагах. Во множественном числе. Они совсем не знали человека, которого они преследовали, полководца Велисария. Он, как и они, тоже строил планы. Он, как и они, тоже пытался их выполнить. Но он — в отличие от них — также знал, что планы ненадежны. А поскольку планы могут быть нарушены всевозможными обстоятельствами, он знал: всегда следует строить планы внутри планов, чтобы ожидать любого, самого неожиданного развития событий. Каждого нового поворота.

За несколько месяцев до этого Велисарий увидел одну такую возможность. Он ухватился за нее обеими руками. Римляне и аксумиты освободили из плена императрицу Шакунталу, а величайший воин Махараштры в свою очередь освободился от выполнения этого задания.

Рагунат Рао был теперь свободен несколько месяцев. Свободен, чтобы зажечь пламя в. Великой Стране.

Конечно, нескольких месяцев недостаточно, чтобы организовать огромное народное восстание. Определенно не в недавно завоеванной стране, люди которой до сих пор зализывают раны. Но месяцев достаточно для такого человека, как Рао, чтобы собрать ядро будущей армии. Собрать воинственных молодых людей, к этому времени почти тысячу — в изолированных горных крепостях, построенных на суровой земле Великой Страны.

Рао был не только опытным командующим, но у него имелась природная склонность к ведению партизанской войны. Поэтому практически со дня возвращения в Махараштру он направлял стекающихся под его знамена молодых людей на первое, простейшее и самое главное задание будущего бойца.

Разведку.

Наблюдайте. Смотрите. Никто не должен двигаться южнее гор Виндхья без нашего ведома.

Самый быстрый из курьеров малва наконец прорвался через Гангскую равнину и через горы Виндхья, которые являлись традиционной границей между Северной Индией и Деканским плоскогорьем. Теперь до Бхаруча было недалеко.

Он не проехал и тридцати миль до того, как на него напали. Свалился на землю, получив в тело пять стрел.

Так получилось, что Рао находился в лагере неподалеку, в горном форте примерно в двадцати милях. Через несколько часов молодые маратхи, сидевшие в засаде, принесли ему курьерскую сумку. Рао не боялся императорской печати и умел читать. На самом деле умел читать очень хорошо и быстро.

Сразу же после прочтения послания он отдал свои команды. Через несколько минут в крепости никого не осталось, за исключением самого Рао и двух его заместителей. Все остальные — примерно триста человек — понеслись распространять новость.

Приближаются курьеры малва. Их всех нужно остановить. Убить. Взять их курьерские сумки. Приказ отдал сам Рао.

После того как молодые воины ушли, Рао и два его заместителя с наслаждением съели простую еду. За едой они обсуждали значимость последнего события.

— А мы можем помочь римлянам как-то по-другому? — спросил Маджоли.

Рао пожал плечами.

— Возможно. Посмотрим, когда они прибудут. Я не знаю их планов, хотя подозреваю, что малва правы. Римляне и африканцы попытаются взять корабль в Бхаруче. Если это так, то нам достаточно остановить курьеров — Он мрачно улыбнулся. — Эти люди очень способные. Они справятся, если мы поможем гарнизонам ничего не узнать.

— А что, если с ними императрица? — спросил второй заместитель Рамчандра.

Рао уверенно покачал головой:

— Ее с ними нет.

— Откуда ты знаешь?

Теперь улыбка Рао совсем не была мрачной. На самом деле он улыбался весело.

— Я знаю, как работает мозг Велисария, Рамчандра. Этот человек никогда не станет делать очевидное. Вспомни, как он спас Шакунталу. На самом деле… — Рао посмотрел на свиток с посланием, который все еще держал в руке. — Интересно… — задумчиво произнес он.

Он заново свернул свиток и опустил в сумку. Движение имело в себе законченность.

— Мы вскоре узнаем, — он откровенно улыбался. — Ожидайте, что удивитесь, друзья. Когда имеешь дело с Велисарием, удивление — единственное, в чем можешь быть уверен. Единственное.

Одним легким движением Рао поднялся на ноги. Широкими шагами подошел к одной из бойниц и стоял мгновение, глядя на Великую Страну.

Каменная стена крепости поднималась вверх от почти перпендикулярной скалы высотой примерно в сотню ярдов. Вид был великолепным.

Двое заместителей присоединились к нему. Их обоих поразила безмятежность на лице Пантеры.

— Мы вскоре увидим императрицу, — прошептал он. — Она прибудет, друзья, — не сомневайтесь. С самой неожиданной стороны, самым неожиданным образом.


В тот же самый день и даже час молодой командующий блокпоста прямо к югу от Паталипутры оказался в затруднительном положении.

С одной стороны, у компании, которая хотела миновать его пост, не было нужных документов. Их отсутствие тяжело воспринималось командующим потому, что он происходил из сословия брахманов и преклонялся перед письменным словом и почитал его, как и все представители этого класса священнослужителей и ученых. Наследие брахманов необычно для военного. Как правило, в них шли кшатрии. Но он избрал эту карьеру из-за амбиций. Он относился не к народности малва, а к бихарцам. Как представитель подчиненной народности, он мог ожидать подняться выше в военном деле, чем в гражданской иерархии.

Тем не менее он сохранил инстинкты мелочного бюрократа, а у этих людей нет документов.

С другой стороны… Знатный господин очевидно принадлежал к очень высокой касте. Не из малва, нет, из какой-то западной народности. Но ни один командир в низком звании не готов оскорбить высокопоставленного господина в империи, малва или другой.

Командир слышал, как его подчиненные ворчат позади него. Они видели размер взятки, предложенной знатным господином, и их приводила в ярость навязчивая идея командующего с глупыми правилами и постановлениями.

Командующий колебался, проявлял неуверенность, нерешительность, копался в узких лабиринтах разума.

Жена знатного господина положила конец его нерешительности.

Командующий услышал ее резкие приказы. Наблюдал, как она слезала из паланкина на слоне и ей помогали солдаты зловещего вида. Наблюдал, как она целенаправленно идет к нему.

Она была невысокого роста и очевидно молодая. И симпатичная — судя по тому немногому из ее лица, что он видел. Красивые черные глаза.

То удовольствие, которое ему доставила ее внешность, испарилось, как только она заговорила.

На хорошем хинди, но с очень сильным южным акцентом. Он подумал, что это керальский акцент.

— После того как я поставлю императора Кералы в известность о твоей наглости, тебе в этом мире жить останется недолго. Он — мой отец, и он потребует твоей смерти у малва. Трус! Тебя…

Муж попытался ее успокоить.

— …посадят на кол. Я потребую посадить на короткую палку. Мой отец император…

Муж пытался ее успокоить.

— …позволит посадить тебя на длинный кол в интересах дипломатии, но он не…

Муж пытался ее успокоить.

— …не согласится на меньшее, чем смерть под пытками. Я потребую, чтобы твое тело скормили собакам. Небольшим собакам, которые будут отрывать от него куски, а не сожрут целиком. Мой отец император…

Муж пытался ее успокоить.

— …не станет настаивать на собаках в интересах дипломатии, но он потребует…

Наконец знатному господину удалось увести жену. Через плечо она крикнула:

— Твоему вонючему трупу откажут в отправлении погребальных ритуалов. Ты проживешь пять жизней в образе червя, еще пять паука, потом…

Когда компания преодолела блокпост, поруганная честь командующего была частично восстановлена большой взяткой, которую вручил ему знатный господин.

Частично, не больше. Молодой командующий не пропустил ухмылки, которыми обменялись подчиненные ему солдаты и охранники, сопровождающие знатного господина. Ухмылками, которыми обмениваются простые солдаты, наблюдая за унижениями высокопоставленных нахальных сопляков.


В течение следующей недели девять из десяти курьеров малва умерли в Махараштре. Конечно, они путешествовали быстрее партизан маратхи, но курьеры ограничивались дорогами и на самом деле не знали местность. С другой стороны, молодые люди Рао знали, как и где срезать углы в этих горах вулканического происхождения. И все места, где устроить засаду.

Из четырнадцати императорских курьеров, которые направились на юг из Каушамби несколько недель назад, только один пережил путешествие. Он воспользовался самой северной дорогой из всех, по которым поехали курьеры, и на самом деле она только огибала Великую Страну. Поэтому он все-таки прибыл к месту назначения. Небольшому порту, на северном краю залива.

Наконец все прошло по плану. Командующий небольшого гарнизона тут же мобилизовал войска и начал тщательно патрулировать порт и прилегающие к нему территории. На все корабли — все три — наложили арест и запретили им покидать порт.

Командир был агрессивным твердым командиром. Небольшую гавань срочно закрыли. И поэтому, в соответствии с планом, никто из врагов не убежал через этот порт.

Что, как оказалось, они и не собирались делать.

Глава 18


Если бы Нанда Лал не вмешался, то дело могло бы дойти до драки. После этого Рану Шангу казнили бы, но он получил бы удовлетворение, убив господина Татхагату, как свинью, которой тот и был.

— Тихо! — заорал начальник шпионской сети, как только ворвался в комнату. — Замолчите оба!

У Нанды Лала был сильный голос. Он несколько искажался в связи со сломанным носом, но все равно оставался сильным. И его голос наполняла чистая черная ярость, такая жуткая, что заставила бы замолчать любого.

В этом настроении Нанда Лал пребывал с тех пор, как пришел в сознание на полу на барже Великой Госпожи Холи. На промоченном кровью ковре, заляпанном его собственной кровью, куда отправил его сапог иностранного демона.

Теперь уже миновала неделя, но ярость не прошла. Это была ярость начальника шпионской сети — ледяная, не горячая, но абсолютно безжалостная.

Шанга сжал челюсти. Он уставился на Нанду Лала не из грубости и любопытства, а просто потому, что больше не мог выносить жирное, глупое свиное рыло Татхагаты. Затем, поняв, что его взгляд могут неправильно понять, Шанга отвернулся.

На самом деле в облике начальника шпионской сети империи малва было на что посмотреть. Почти любому другому человеку огромный бинт, закрученный вокруг лица, придал бы комический вид. Но Нанду Лала он делал похожим на великана-людоеда.

Придя в себя от удивления, Татхагата перевел свою ярость на Нанду Лала.

— Что это означает? — заорал главнокомандующий армии малва — Это немыслимо! Ты не имеешь права здесь командовать! Это только военный вопрос, Нанда Лал, я бы попросил тебя заниматься своим делом…

Следующие слова Нанды Лала прозвучали, как шипение змеи.

— Если ты закончишь это предложение, Татхагата, ты обнаружишь, какие права у меня есть и каких нет. Гарантирую: обнаружение тебя шокирует. Но только на короткое время. Ты умрешь в течение часа.

Татхагата подавился словами. Его челюсть отвисла. Его глаза — огромные, как у камбалы, обвели взглядом комнату, словно искали что-то в великолепии штаба, что могло бы противоречить утверждению Нанды Лала.

Очевидно, он ничего не нашел. По крайней мере так Рана Шанга интерпретировал его продолжающееся молчание.

Нанда Лал вошел в комнату. Он не побеспокоился закрыть за собой дверь. Шанга видел сквозь дверной проем часть соседней комнаты. Одной из личных покоев императора, как он понял.

Сам Шанга никогда туда не заходил. Раджпут встречался с Шандагуптой только в покоях, предназначенных для публичных мероприятий. Шанга сейчас находился в части Большого Дворца, которая в основном была ему неизвестна. В самом сердце огромного здания и силы, которая в нем содержалась.

— Почему ты здесь, Шанга? — спросил начальник шпионской сети. Теперь он говорил негромко и спокойно.

Шанга начал объяснять свою теорию о побеге Велисария, но Нанда Лал сразу же перебил его:

— Не это, Шанга. Это я уже слышал.

Начальник шпионской сети уже собрался скорчить гримасу, но боль в носу не дала ему этого сделать. Он махнул рукой в сторону открытой двери.

— Мы все это слышали. Сам император послал меня сюда, чтобы прекратить твой крик. — Он сурово посмотрел на Татхагату, все еще стоявшего с открытым ртом, как рыба-собака. — И его крик. Мы не могли слышать собственные мысли из-за ваших воплей. — Затем все следы веселья исчезли. — Я снова спрашиваю: почему ты пришел сюда?

Шанга понял.

— Я хочу получить полномочия отправиться на поиски Велисария на западе. Он движется именно туда. Я в этом уверен.

Наконец Татхагата больше не мог сдерживать ярость. Но проявлял осторожность, чтобы направить ее на раджпута.

— Это наглость и сумасшествие, Нанда Лал, — заявил он. — Вонючему раджпуту просто надоело…

На этот раз его заставил замолчать голос самого императора.

— Веди их обоих сюда, Нанда Лал, — послышался императорский приказ из соседнего помещения.

Татхагата заскрипел зубами, но ничего не сказал, хотя его лицо исказила ярость.

Следующие слова из соседней комнаты заставили его жирное лицо побледнеть. Слова, произнесенные старой женщиной.

— Да, Нанда Лал, веди их сюда. Немедленно.

Рану Шангу удивили частные покои императора. Они оказались гораздо меньше, чем он ожидал, и почти… слово «утилитарные» едва подходило к комнате, украшенной гобеленами и изысканной мебелью. Но в сравнении со всем другим окружением, в котором раджпут когда-либо видел своего монарха, эта комната казалась почти голой и пустой.

В комнате находились трое. Император Шандагупта, его дочь Сати и его тетя Великая Госпожа Холи. Шанга видел обеих женщин раньше, на различных церемониях, но только на расстоянии. Он ни разу не разговаривал ни с одной из них.

Его поразила их внешность. Ни одна не прикрывала лицо вуалью. Принцесса Сати была красивой молодой женщиной, но казалась такой же недостижимой, как горизонт. Великая Госпожа Холи казалась еще более далекой, в особенности когда Шанга встретился с нею взглядом. С пустыми глазами. Ничего не выражающими. Отсутствующими.

Однако больше, чем их внешность, на него произвели впечатления их стулья. По императорским стандартам в них не было ничего необычного. Но они выглядели ничуть не хуже императорского. Никто, по опыту Шанги, никогда не сидел на таком же хорошем стуле, как у императора. По крайней мере одновременно в той же комнате, где находился император.

Однако у Шанги не было времени поразмышлять на эту тему. Татхагата снова не смог сдержать свою ярость.

— Ваше Величество, Великая Госпожа Холи, я должен настоять на наказании раджпута. Суровом наказании. Здесь на карту поставлен очень важный вопрос — воинская дисциплина, ни больше, ни меньше. Этот… эта… эта собака отказалась мне подчиняться и…

Голос Великой Госпожи Холи казался таким же пустым, как и ее глаза. Но сами слова резали подобно ножу. Холодные, острые, резкие.

— Вопрос здесь стоит о некомпетентности нашего военного командования, Татхагата. Каждое произнесенное тобой слово иллюстрирует это.

Татхагата резко глотнул воздух. Наблюдая за ним, Шанга понял: человек в ужасе. Раджпут перевел взгляд назад на Великую Госпожу Холи. На его лице не было никакого выражения, но разум находился в смятении. Он не видел перед собой ничего, кроме пожилой женщины, в ней не видел ничего, что бы могло вызвать такой страх. Ну, может, только глаза.

«Она — та сила, которая стоит за троном? — подумал он. — Я слышал рассказы — колдовство, магия, — но я никогда не относился к ним серьезно»

Теперь заговорил император, обращался к Татхагате. Как кобра может разговаривать с дичью. Короткая, толстая, не внушающая страх своим внешним видом кобра. Но тем не менее кобра.

— Мы недавно обнаружили — только этим утром, — как Рана Шанга уже пытался один раз предупредить нас, что Велисарий нас обманывает. Но ты тогда велел ему замолчать, как и теперь ты пытаешься заставить его замолчать.

— Это ложь! — воскликнул Татхагата.

— Это не ложь, — прозвучал голос сзади.

Шанга повернулся. В дальнем углу комнаты сидел Дамодара. Раджпут был так занят своими мыслями, когда вошел в императорские покои, что не заметил его.

Дамодара встал и вышел в центр комнаты.

— Это не ложь, — повторил он. — Во время совета в императорском шатре у Ранапура, когда Рана Шанга высказывал свое мнение о действиях Велисария, он попытался говорить дальше. Предупредить нас, что римлянин планирует предательство. Ты заставил его замолчать.

— Да, заставил, — проворчал император. — Я очень хорошо это помню. Ты назовешь меня лжецом?

Татхагата неистово замотал головой.

— Конечно нет, Ваше Величество! Конечно нет! Но… я не знал, что он собирается сказать, — это же был совет малва, а он раджпут и… — Он добавил, почти воя: — А откуда кто-то знает, что он собирался сказать?

— Я позднее спросил его об этом, — сообщил Дамодара. — И он сказал мне. Поэтому, когда совет собрался вновь, я потребовал… — он резко замолчал. — Поэтому я потребовал то, что потребовал.

Дамодара кивнул на Шангу.

— Тогда я ничего не сказал о словах Раны Шанги. — Горько, презрительно: — Чтобы его не наказали люди типа тебя. Но наконец мне удалось рассказать обо всем императору, Нанде Лалу и.. Великой Госпоже Холи. Сегодня утром. Сразу, как только ты позволил мне аудиенцию с ними. Раньше ты меня к ним не подпускал.

— Я ничего об этом не знал, — простонал Татхагата.

— Поэтому ты виновен в некомпетентности, а не предательстве, — объявила Великая Госпожа Холи.

Ее слова, несмотря на всю их резкость, были произнесены тоном, который — по крайней мере для Раны Шанги — не нес совсем никакого эмоционального подтекста. Она могла бы говорить о погоде. В тысячах милях отсюда, в стране, где она никогда не была и никогда не окажется.

— Оставь нас, Татхагата, — приказал император.

Шандагупта распрямился на стуле. Все равно он оставался невысоким и тучным. Но никого не напоминал больше, чем кобру, расправляющую капюшон.

— Ты освобождаешься от должности главнокомандующего. Отправляйся в свою усадьбу и оставайся там.

— Но… Ваше Величество…

— Теперь ты лишаешься половины своего имущества. Не пытайся что-то скрыть. Императорские аудиторы все тщательно проверят.

Татхагата уставился, широко раскрыв глаза. Парализованный.

— Если ты еще останешься в этой комнате через минуту, то я лишу тебя всего имущества, — продолжал император. — Через две минуты я прикажу тебя казнить.

Татхагата вылетел из двери через четыре секунды. Император бросил взгляд на Дамодару, .

— Поставь в известность. Дживиту, что он теперь — главнокомандующий армии. Я приму его через час.

Дамодара поклонился и повернулся, чтобы уйти. Его остановила Великая Госпожа Холи.

— Скажи ему, что император примет его в западных покоях, Дамодара.

Шангу снова поразил холодный ледяной тон ее слов.

Нет, тон не был холодным. Холодной может быть температура. Лед — это состояние. У тона отсутствовала температура. И отсутствовало состояние. Совсем.

Но еще больше его поразило внезапное удивление императора.

«Она только что приказала императору покинуть эту комнату», — понял он.

Затем, наблюдая за тем, как император легко пожал плечами, Шанга поразился еще больше.

«И он собирается подчиниться — даже не возражая! Что дает этой женщине такую власть?»

Заговорил Нанда Лал:

— Что именно ты предлагаешь сделать, Рана Шанга?

Раджпут стряхнул ментальный шок, который вызывали слова Великой Госпожи Холи. Почти с облегчением повернулся к начальнику шпионской сети.

— Во-первых, мне нужна помощь твоих шпионов и твои данные Велисарий — даже Велисарий — не мог убежать из Каушамби, не оставив никаких следов. Они здесь, если их хорошо поискать. Затем, если я прав и мы получим подтверждение, что он направился на запад, а не на юг, я помчусь за ним вместе со своей конницей.

— Твоим подразделением? Но в нем только пятьсот человек!

Шанга с трудом чуть не фыркнул и не рассмеялся.

— Их более чем достаточно. Он только человек, один человек, Нанда Лал, а не асур. Проблема в том, чтобы найти его, а не поймать после того, как найдем. Для этого-то уж пятисот хороших кавалеристов достаточно.

Он решил отбросить осторожность.

— Их не просто достаточно — они самые лучшие солдаты для такой работы. Огромные толпы, шастающие на юге, только мешают друг другу, — Шанга даже не пытался скрыть насмешку. — Если Велисария можно поймать — если, Нанда Лал, я не даю никаких обещаний, не после того, как у этого человека была неделя, чтобы от нас скрыться, — мои раджпуты и патаны-следопыты это сделают.

— А если ты потерпишь неудачу? — спросил император Шанга посмотрел на Шандагупту, колебался, потом отказался от всякой осторожности.

— Если я провалюсь, Ваше Величество, значит, провалюсь. В войне иногда проигрываешь. Не потому, что ты некомпетентен, а потому, что враг лучше.

— А этот… этот мерзкий римлянин лучше тебя?

Никакой осторожности.

— Он НЕ «мерзкий римлянин», Ваше Величество. Считать его таким было нашей ошибкой. Он — истинный римлянин, и это делает его опасным. Это и его огромный опыт и умения.

На лице императора вспыхнула ярость, как и на лице Татхагаты до него, но эту ярость потушила Великая Госпожа Холи.

— Прекрати, Шандагупта, — приказала она. — У Линка больше нет времени на тщеславие малва.

Пораженный Шанга увидел, как побледнел император. Он понял, что в голосе Великой Госпожи Холи есть что-то странное. Он как-то менялся, трансмутировал. Если в нем раньше не было никаких эмоций, то теперь он начинал звучать совсем не по-человечески.

«А кто такой Линк?» — подумал он.

Странность усилилась и еще усилилась.

— Нанда Лал, сделай, как просит Рана Шанга, — прозвучал голос Великой Госпожи Холи — Расспроси своих шпионов. Проверь все отчеты.

В голосе не осталось совершенно ничего человеческого. Он звучал, как…

Рана Шанга застыл на месте. Время от времени он слышал рассказы, но не обращал на них внимания. Много лет назад, принимая коллективное решение совета царей. Раджпутаны, Рана Шанга тоже дал клятву императору малва. Тогда и позднее он с достоинством проповедующего индуизм раджпута игнорировал передававшиеся шепотом слухи о новых богах малва.

… голос богини. Холодный не как лед, а как обширность самого времени.

В полубессознательном состоянии он услышал, как голос продолжает говорить:

— Оставь нас, Шандагупта. Линк хочет поговорить с Раной Шангой.

Раджпут услышал протестующие слова императора, но не понял ни одного из них. Только ответ.

— Уйдите, малва. Вы — наш инструмент и ничего больше. Если мы будем тобой недовольны, Шандагупта, то найдем другого. Уходи немедленно.

Император ушел — на самом деле поспешил из комнаты с немногим большим достоинством, чем Татхагата до него. Как и другой представитель малва, Нанда Лал. Теперь Шанга остался один с двумя женщинами.

Вначале он ожидал, что молодая принцесса также уйдет. Вместо этого Сати обратилась к нему.

— Я понимаю, что это тебя шокирует, Рана Шанга, — сказала она очень вежливым тоном. Ее голос, с облегчением обнаружил Шанга, все еще оставался голосом молодой женщины. Да, холодным, да, отстраненным, но несомненно человеческим.

Раджпут посмотрел на Великую Госпожу Холи. Старая женщина, как он обнаружил с еще большим облегчением, казалось, погрузилась в состояние транса. Словно она и не здесь. Только статуя, недвигающаяся, застывшая.

Сати проследила за его взглядом и слегка улыбнулась.

— Она — не Великая Госпожа Холи. Не на самом деле. Великая Госпожа Холи — это просто оболочка. Божественное существо, которое живет в этой оболочке, зовут Линк.

— Богиня? Или бог? — спросил Шанга. Он гордился, что не заикался и голос его нисколько не дрожал.

— Ни то, ни другое, — ответила Сати. — Линк — бесполое существо, Рана Шанга. Это чистая сущность, дэва31, который послали боги. Новые боги. — Молодая принцесса распрямила спину. — Когда Великая Госпожа Холи умрет, я заменю ее, как оболочка для Линка. Я готовлюсь к этой священной миссии всю жизнь. С младенчества.

Наблюдая за ее очевидной гордостью от этого объявления, Шанга внезапно почувствовал острое сожаление. Он не находил Сати привлекательной, как мужчина женщину. Несмотря на красоту молодой принцессы, ее отличал отстраненный тип красоты, который Шанге совсем не нравился. Его жена была полной женщиной, с обычным лицом, она рано поседела. Но она также отличалась такой же теплотой, как плодородная земля, и игривостью, как котенок.

Тем не менее Шанга почувствовал острое сожаление. Он не мог представить, чтобы эта принцесса когда-либо щекотала мужа в постели, как любила делать его жена. Но он не мог не испытывать сожаления, думая об этой молодой женщине, как… кем бы там ни была Холи. Кем-то нечеловеческим. Теперь он знал, что нечеловеческая сущность в комнате способна читать мысли лучше, чем кто-либо живой.

— Не надо испытывать жалость к судьбе Сати, Рана Шанга. Твоя жалость направлена не туда. Она происходит только из незнания.

Он уставился на Великую Госпо… Линка.

— Тебе оказана честь, Рана Шанга. Ты — первый человек, с кем я говорю после прибытия в этот мир. После малва.

— Почему? — смог спросить он.

— Это необходимо. Я не ожидал, что Велисарий окажется таким способным. Исторические данные сбили меня с толку.

Шанга нахмурился. Любопытство пересилило страх.

— Ты о нем знал?

— Конечно. В мире, который существовал, он заново завоевал Римскую империю для Юстиниана. Если бы не суровые ограничения, при которых он был вынужден действовать, он мог бы стать величайшим полководцем, которого когда-либо рождало человечество. Он определенно был одним из них. Отличия на таком уровне гениев статистически не имеют значения.

Шанга не понял слова «статистически», но уловил суть заявления Линка.

— Если ты знал все это, почему…

— Я не бог. Сами боги — даже новые боги, которые реальны — это не боги. Не в том смысле, как вы понимаете термин. Ничто во Вселенной не может быть «богом» так, как вы понимаете термин. Этому препятствует теория хаоса и принцип неопределенности.

Последнее предложение казалось полной чушью, но снова Шанга понял суть заявления Линка. На мгновение его индуистская ортодоксальность поднялась в протесте, но Шанга загнал ее назад. Момент был слишком важным для споров по религиозным вопросам.

— Объясни дальше. Пожалуйста.

— Я мог знать о Велисарии до своего прибытия сюда только то, что записано в истории. Он — великий полководец. Это исторический факт. Что он нечто большее, в архивах не зарегистрировано. Я не понимаю такой неожиданной способности. Ни один полководец не смог бы сделать то, что он сделал. Ни один полководец не мог бы манипулировать всеми малва так ловко. И, конечно, ни один полководец не мог среагировать так мгновенно, когда я обнаружил его обман.

На мгновение Линк замолчал, словно задумавшись, «А такое существо думает?» — прикидывал Шанга.

— Или мои данные неполные, или срабатывают другие факторы. Я должен выяснить, что. Необходимо, чтобы ты поймал его. Необходимость разобраться важнее всех других причин.

Шанга был в благоговении, даже испуган. Но он все равно оставался раджпутом. Царем раджпутов, напомнил он себе.

— Я не могу обещать тебе это, — резко ответил он. — Я не даю клятв, которые не могу сдержать.

В последовавшей тишине у Шанги имелось время подумать о наказании, которое его ждет. Эта сущность удовлетворится, лишив его земель? Или потребует его жизнь?

Ответ, когда он наконец пришел, поразил Шангу. От божественного существа, которое тайно правило малва, Шанга ожидал реакции малва.

— Отлично. Ты — сокровище, Рана Шанга. Возможно, мы ошиблись, выбрав малва, а не раджпутов. В конце концов, надежность казалась более важной, чем способности. С прицелом на далекое будущее.

Последнее предложение веяло холодом Шанга внезапно понял — хотя и смутно — огромность этого «далекого будущего». Как его видят боги.

— Теперь, в результате, нам приходится адаптироваться. В новый мир, который мы создаем, должно быть включено больше сути Раджпутаны. Больше ваших способностей.

Шанга совсем не был уверен, что эти слова его успокоили. Для него сутью Раджпутаны являлись не способности раджпутов, а душа раджпутов. Честь раджпутов.

Снова божественная сущность по имени Линк смогла прекрасно прочитать его мысли.

— Ты не понимаешь, Рана Шанга. Малва и раджпуты — это только моменты пути. Стадии процесса, ничего больше. Для тебя они огромны и зафиксированы. Для новых богов они преходящи, как мухи-однодневки. Значение имеет только процесс.

— Какой… процесс? — подавился он.

— Спасение человечества от того, что будет. От ужаса созданного им самим будущего. Меня послали назад во времени, чтобы изменить это будущее. Изменить историю. Я покажу тебе этот ужас. Я проведу тебя по будущему. Через проклятие человечества. Через конечное загрязнение.

У Шанги едва было время, чтобы протестующе поднять руку. Но она безвольно опустилась.

Его охватили видения. Как питон глотает добычу.

Глава 19


Слепящая вспышка. Солнце встало под солнцем. Город под солнцем исчез. Его жители превратились в пепел до того, как что-то поняли.

Окраинам города не так повезло. Они обуглились, но вся влага не ушла; люди, живущие там, кричат, кожа мгновенно кусками сходит с тел. Несколько секунд спустя, окраины и живущие там кричащие люди разрываются на куски сметающей все стеной ветра.

— Ударная волна. Перегрузка.

Шанга не понял ни один термин. Как и следующие слова Линка.

— Боеголовка мощностью семьдесят мегатонн. Перегрузка. Грубо. Другая сторона ответила ракетами с разделяющимися 6oeголовками индивидуального наведения. Циркулярная вероятность ошибки была так ничтожно мала, что это не играло роли.

Другой город. Уничтоженный не одним гигантским солнцем, а десятью маленькими. Разницы в конце не было никакой.

— Обмен ударами продолжался восемь дней. В течение месяца половина жизни на Земле исчезла. В течение года вся исчезла, все выше уровня бактерии. Это был первый раз, когда человечество уничтожило свой собственный мир. Но не последний.

Мир, пустой. Одна бескрайняя пустыня, настолько лишенная растительности, что Тар на ее фоне кажется оазисом. Моря, серые и пустые. Небо, черное от туч, более густых, чем Шанга когда-либо видел, даже в худшие периоды сезона муссонов.

— Человечество четыре раза разрушало Землю. Дважды ядерным огнем, один раз кинетическими болидами, один раз болезнью.

Шанга понял только один термин: «болезнь».

— Болезнь была самым худшим. Кристаллический псевдовирус, который имел целью дезоксирибонуклеиновую кислоту. ДНК — это основа всей жизни. Без нее жизнь невозможна. Истинная жизнь невозможна. Разрушенную огнем Землю можно заселить заново. Даже радиоактивность умирает после достаточного периода времени. Эта чума — никогда. Даже бактерии исчезли. Земля опустеет навечно. Станет домом для одних гнусностей.

Снова земля. Снова голая. Но теперь везде, где можно видеть землю, она блестит от сети мерцающих точек. Подобно паутине или зараженной плоти жертвы чумы.

— Тебе интересно, как можно заново заселить. Землю после того, как была разрушена вся жизнь. Я покажу тебе.

Огромная крутящаяся спираль. Сделанная из миллионов световых точек. Видение приблизилось. Каждая из этих точек — солнце. Большинство солнц окружают миры. Миллиарды миров. Каждый отличен от других.

Видение приблизилось.

Небольшие тела перемещаются сквозь это невероятное черное пространство. Медленно, медленно, медленно. Машины, как понял Шанга. Какие-то средства передвижения.

— Космические корабли. Ограничены скоростью света.

Шанга понял слова «скорость» и «свет». Но выражение в целом казалось бессмыслицей. Есть свет. Но как он может иметь скорость?

— Он имеет скорость. 186 300 миль в секунду. Ничто во Вселенной не может передвигаться быстрее. Потребовались столетия, чтобы космические корабли смогли достичь ближайших звезд. Но они до них добрались. А затем, столетия спустя, до звезд за ними. А затем, тысячелетия спустя, до звезд за теми звездами. И за другими, и за следующими. И за следующими, и за следующими. Миллионы миллионов лет.

Чувство времени Шанги расширилось. Он увидел, как космический корабль несется сквозь небеса. Увидел, как огромное пространство сжимается в мгновение. Увидел, как семена его мира разбрасываются по спирали.

— Галактика. Эта галактика. Млечный Путь, вы ее называете. Люди также доберутся до Андромеды и. Магеллановых облаков — всех галактик в ближайшей группе. Никакая другая сознательная жизнь так никогда и не была найдена. Теперь люди — бывшие люди — распространились по галактике и ее соседям и заполнили ту экологическую зону, которую вы называете «разумом». Никакой другой никогда больше не поднимется. И человечество разрушило себя. Оно стало ничем, кроме уродства, чудовища. Болезнь. Загрязнение Вселенной.

Мир гигантских деревьев. Огромные, подобные обезьянам существа качаются на ветках. Однако у них на теле нет растительности, и они носят одежду. Полоски ткани крепко привязаны, позволяя свободно двигаться членам. Короткий, мускулистый хвост. Пальцы на руках длинные, на ногах — гротескно длинные. Ходят на четырех конечностях. Один из них появляется близко.

У него человеческое лицо. Когда-то было человеческим.

Мир воды, без земли, с огромными плавающими саргассовыми водорослями. Подобные рыбам существа плавают сквозь этот опоясывающий мир океан. Одно из них внезапно хватает другая форма, резко выскочившая из-под куска саргассовой водоросли. Странная форма. Ее плавники двигаются вверх и вниз, как у дельфина, а тело имеет обтекаемую форму торпеды. Но у нее сохранились очень короткие, как обрубки, руки — чуть больше, чем кисти, выпирающие вперед из остатков плеч. Руки затолкали «рыбу» в широкий рот, в котором имеются острые, как иглы, зубы. Затем тварь аккуратно отделила рыбьи кости и уложила их в привязанный к шее мешочек.

Более крупный план. Это лицо — с расширившимися глазами, открытым ртом, с острыми зубами, почти без носа — тоже когда-то было человеческим.

Тяжелый мир, с густой атмосферой. Формы, подобные крабам, разбегаются по его низко лежащей поверхности. Активно заняты строительством каких-то зданий. Их руки и кисти, хотя и большие, все еще близки к человеческим. Но передвигаются на шести конечностях. Задние конечности сохраняют слабые следы сходства с двуногими прародителями. Но средние конечности — просто кошмар. Адаптация грудной клетки.

Когда-то люди.

Чудовищное искажение следовало за чудовищным искажением. Некоторые были такими странными, что Шанга не мог увидеть в них никаких остатков человеческого.

И. Земля — не единственная планета, которая стала безжизненной. Шанга увидел тысячи этих миров, разрушенных и уничтоженных «ядерным огнем», «кинетическими болидами» и другими вещами. «Чума ДНК» восемь раз. Три планеты, которые плывут вместе по пустоте вне времени и самого пространства, были «повернуты вокруг своей оси». Многие уже не планеты, больше не планеты. Просто осколки, дрейфующие в космосе. «Очень большие кинетические болиды».

Шанга не понимал ни один термин, но понимал реальность. Он был солдатом. Ужас не являлся для него чем-то неизвестным. Хотя он никогда, в самых худших кошмарах, не представлял разрушения в таких масштабах.

— Ты думаешь, не вру ли я тебе?

Нет, он не думал. Теперь он находился внутри сознания Линка и понимал его природу Линк был «божественной сущностью», да — Шанга почувствовал реальность великих новых богов, которые создали Линка. Он видел эти идеальные, красивые лица. (Странно, но красота его не тронула. Она была подобна красоте Сати, увеличенной в тысячи раз. Но он не сомневался, что они красивы. И идеальны. И божественны.)

И он также не сомневался, что Линк показывает ему истинное видение. Сущности по имени Линк не свойственно врать. Разум Линка двигался по тропе, данной ему, подобно водяному колесу, вращающемуся с потоком воды. Он мог врать не больше, чем водяное колесо может повернуть против течения.

— А потом появилась последняя гнусность.

Светящийся образ плавал в пустоте. Вначале Шанга подумал, что это какой-то тип эфирного мотылька, пока не ухватил размеры существа. Размером с кита. Больше Шанга не мог определить точную форму тела существа. Оно не полностью материально, почувствовал Шанга. Большая часть этого существа… магическая?

— Силовые поля. Энергетическая матрица.

«Бессмысленные слова», — сказал у себя в сознании Шанга.

Оно тоже когда-то было человечным. Но в нем не осталось ни следа человеческого наследия. Человеческой чистоты. Оно даже не живо.

— Как?

— Они возникли, как биологи, изучающие чуму ДНК. Искали лечение или вакцину. Они не нашли ни лечения, ни вакцины. Чума ДНК по своей природе не может быть остановлена. Любой антидот или сыворотка будут сами основаны на ДНК. Просто новая пища для чумы.

«Биологи», «вакцина», «сыворотка» — Шанга ничего из этого не понимал. Но он мог следить за смыслом, за словами.

— Вместо этого они нашли кое-что другое. Они использовали загрязнение. Они ввергли своих детей в проклятие. Они отказались от самой жизни. Они отбросили ДНК и заменили бездушный механизм своего собственного создания.

Шанга снова увидел блестящую сеть кристаллов. Подобную паутине — одновременно отталкивающую и красивую. Но это не была паутина, покрывающая планету. Эта кристаллическая паутина проходила сквозь саму структуру светящегося гигантского мотылька — кита? — который двигался сквозь небеса.

— Они нашли безжизненный заменитель ДНК. Самой жизни. Производное из тех же кристаллов, которые разрушили ДНК. Они даже вдохнули пародию разума в них. Самоуправляющийся хаотический разум, не покорную чистоту компьютера. Гнусность полная. Загрязнение — это все, что осталось.

Шанга не понял термин «компьютер», хотя понял, что сам Линк на него похож. Что касается остального… На ум пришел вопрос.

— Как их называют? — спросил он у себя в сознании.

— У нас нет для них имени, кроме чудовищ. Сами кристаллы называют гнусность, которая их создала, «Великими».

— А как эти Великие называют себя сами?

Колебание, впервые. Нежелание? Шанге стало интересно.

— Они называют себя людьми.

— А как они называют эти кристаллические создания?

Определенно колебание. Нет, не нежелание, понял Шанга. Полное отвращение.

— Они называют их людьми.


Когда Шанга пришел в сознание, то понял, что прошло очень мало времени. Великая Госпожа Холи и Сати все еще сидели перед ним, их руки лежали на коленях.

— Теперь ты понимаешь, Рана Шанга, — сказала Сати мягко. — По крайней мере достаточно.

Шанга открыл рот, потом закрыл. Он собирался возражать, что понял очень мало. Определенно недостаточно. Но почувствовал: в таких возражениях нет смысла. Кроме того, он дал клятву. По крайней мере это он понимал.

Снова показалось, что Великая Госпожа Холи прочитала его мысли. Но к облегчению Шанги, когда она заговорила, в ее голосе снова появилось что-то человеческое. По крайней мере она говорила, а не посылала импульсы ему в сознание.

— Тебе не нужно понимать больше, Рана Шанга, — сказало тело, в которое вселился Линк. — По крайней мере сейчас.

В раджпуте поднялась упрямая гордость.

— Почему ты пришел сюда? В это… в наше время?

— Анализ показал, что это оптимальное время и место, чтобы изменить историю. Задача очень сложна, Рана Шанга. История подобна большой реке. Ее течение нельзя перекрыть дамбой. Оно просто найдет другой путь и зальет дамбу. Должен быть прокопан новый канал. Широкий, глубокий, большой канал. Задача очень сложна. Новые боги определили, что это — оптимальный период для того, чтобы резко изменить курс человеческой истории, который нужен человечеству. Возможно, единственный момент, когда это возможно.

— Почему? — упрямо повторил Шанга.

— Потому что в этой исторической эпохе одновременно существуют оба из возможных будущих человечества. Это единственное время в истории, когда оба можно изменить одновременно. Зерно фактического разрушения человечества лежит в гнусности, которую называют Рим. Зерно потенциальной славы лежит в Индии малва.

— Почему? — все равно упрямо.

— Истинное будущее лежит здесь, потому что только в Древней Индии человечество начало на ощупь пробираться к истине. У вас есть то, что вы называете варнами и кастовой системой. Ваши концепции замараны, погрязли в предрассудках и незнании, но ваше грубое понимание обеспечивает основу, рамку для начала необходимой программы евгеники32, которая сохранит человеческую расу. Именно поэтому, несмотря на их ограниченность, мы поддерживаем родословную малва не нарушаемой и формируем все вокруг этого зерна. В сегодняшней Индии малва можно увидеть только самый примитивный зародыш будущего. Но в конце, после тысяч лет тщательного генетического управления появятся новые боги. Не горстка на этот раз, из этого загрязненного будущего, а могучий хозяин истинного будущего, которое мы создадим.

Сати холодно перебила:

— И также именно поэтому, несмотря на способности раджпутов, мы оставили раджпутов подчиненными. Из всех человеческих пороков ни один не является таким коварным и разрушающим, как слепое поклонение способностям. Это путь к гнусности.

— Рим — вот где возникло загрязнение, — продолжила Великая Госпожа Холи. — Или по крайней мере пустило самые глубокие корни в древней истории. Да, существовали другие опасные периоды и места, даже в древности. Мы вскоре с ними разберемся. Например, мы накинем узду на Китай, задолго до того, как сможет появиться династия Сун33 и ее мандариновая болезнь. Но Рим — Рим — вот самый главный враг. Именно там огромное пятно впервые загрязнило четвертую часть планеты. И распространялось оттуда, как болезнь, в будущие столетия. Латентная болезнь, достаточно часто, эндемическая, а не эпидемиологическая. Но это наследие там, всегда готовое подняться заново. Рим. Чудовищное королевство дворняг, кровосмешений. Эта абсурдная так называемая империя, где каждый человек может назвать себя римлянином и требовать защиты римского права, словно он имеет истинную латинскую родословную. Где ни один император не может проследить свой королевский генотип свыше двух поколений. Где любой варвар может мечтать стать императором. Любой крестьянин, родившийся после смешения рас — как тот, который сейчас сидит на троне. Где любая зараженная шлюха может сидеть на троне рядом с ним и принимать почести истинно рожденного. В конце концов в Риме роль играют только способности. Это поклонение способностям над чистотой разрушит человечество. Не сдерживаемый, недисциплинированный генетический хаос разрушит планету и тысячи других. И в конце он не оставит ничего, кроме нечеловеческих монстров, чтобы загрязнять Вселенную.

Снова встряла Сати:

— Этого достаточно, Рана Шанга. Ты уже был выделен сверх всех других, за исключением малва. Не надо больше давить. Твоя задача в конце концов — подчиняться.

Шанга встал, пал ниц и вышел из комнаты.


Нанда Лал ждал его в покоях Татхагаты — в бывших покоях Татхагаты. Там также находились Дживита и Дамодара.

— Ты был прав, Рана Шанга, — сразу же начал Нанда Лал. — Это стало очевидно, как только я связал факты, уже имевшиеся у нас в распоряжении.

Теперь лицо начальника шпионской сети на самом деле напоминало лицо великана-людоеда.

— Несколько моих подчиненных понесут суровое наказание за то, что пренебрегли представить мне эти факты раньше.

Это означало увечье, возможно слепоту. Шанга не чувствовал в сердце никакой жалости к этим неизвестным подчиненным. Он не любил шпионов малва, даже компетентных.

— Какие имеются факты? — спросил он.

— Йетайский солдат — на самом деле член императорской стражи — исчез в Каушамби в ту ночь, когда убежал Велисарий. Он так и не вернулся в свое подразделение.

Дживита нахмурился.

— Я до сих пор не понимаю, почему ты считаешь этот факт таким важным, Нанда Лал, — сказал он. — Йетайцы — практически варвары. Их дисциплина…

— Абсолютно варварская, — перебил Шанга. — Я согласен с Нандой Лалом. Говорите, что хотите о варварстве йетайцев, господин Дживита. Но факт остается, что ни один йетайец — определенно не из императорской стражи — не посмеет отсутствовать на своем посту. Йетайца, который прибывает даже на день позднее, бьют палками, в результате чего он может стать калекой. Те, кто отсутствуют два дня, на самом деле становятся калеками. Три дня — отрубание головы. Четыре — сажание на кол. Пять дней или больше — на короткую палку.

Нанда Лал кивнул:

— Это имеет смысл. Йетайцы больше всего похожи на людей с запада, чем кто-либо еще у нас. Велисарий мог без труда сойти за йетайца.

— Он не говорит на языке, — запротестовал Дживита.

— Я не стал бы так уверенно это заявлять, — возразил Шанга. И добавил несколько виновато: — Велисарий — невероятный лингвист. Я сам обратил внимание, как быстро он стал бегло говорить на хинди и почти без следа акцента. Я никогда не слышал, чтобы он говорил…

Шанга замолчал и почти отвесил челюсть. И обратился к Нанде Лалу, эмоционально:

— А ты допросил солдат, в особенности йетайцев, которых Велисарий собирал во время контратаки под Ранапуром?

Нанда Лал покачал головой. На мгновение он казался озадаченным, пока не пришло понимание.

— Конечно! Как он мог бы собрать йетайцев…

— Это можно сделать, — заявил Шанга. — Приказы только на хинди, с суровыми мерами сделали бы дело. Но когда ты допросишь этих солдат, думаю, обнаружишь, что он прекрасно говорит по-йетайски.

Раджпут принялся ходить взад и вперед.

— Что еще?

— Подразделение солдат сообщает, что на следующее утро один йетайец вышел из Каушамби через. Ворота Пантеры.

— А они позволили ему пройти? — спросил Дживита.

Нанда Лал пожал плечами.

— Он был очень яростным йетайцем, по их отчету. Он даже атаковал их сержанта, когда тот спросил документы. Навряд ли можно ожидать от простых солдат…

— Проучите собак! — заорал Дживита. — Дайте им кнута!

Шанга и Дамодара переглянулись. Заговорил Шанга:

— Я разберусь с этим вопросом, господин Дживита. Я буду проезжать через Ворота Пантеры через час. Я сам проучу кнутом этих людей. Клянусь вам.

— Отлично! — воскликнул Дживита.

— В таком случае я пошел, — Шанга собрался развернуться.

Его остановил Нанда Лал:

— Мгновение, Рана Шанга. Мне нужно твое мнение.

— Да?

Разбитое лицо начальника шпионской сети было уродливым, как от ярости, так и смятения.

— Мы все равно что-то упустили. Я чувствую это своими костями, — проворчал он. — Ясно, что римляне и аксумиты побежали на юг — после того как убили охрану на барже и взорвали оружейные мастерские. Это просто были отвлекающие маневры. Сам Велисарий отправился на запад. Но — есть что-то еще. Я чувствую это. Еще какой-то обман.

Шанга молчал и думал.

— Сейчас у меня нет времени, Нанда Лал, — сказал он. — Но мне в голову приходит несколько вопросов. Я предлагаю тебе подумать над ними.

— Да?

— Во-первых, что случилось с богатством? У Велисария было два огромных сундука с золотом и драгоценными камнями. Такое богатство ни один человек не захочет бросать. Но как он его унес? Он сам — один йетайец пешком — мог иметь при себе только малую часть. И его помощники могли забрать с собой тоже только понемногу. Не поддерживая такую невероятную скорость. Сокровища бы их сильно тормозили.

Нанда Лал подергал повязку.

— Что еще?

— В ту ночь кругом бегало слишком много йетайцев. Солдаты из армейского лагеря утверждают, что видели самого Велисария. Но когда я допросил нескольких из них, они могли только сказать, что это им в свою очередь сказали «йетайцы». Какие йетайцы?

— Я это выясню. Что еще?

— Слишком много йетайцев, но недостаточно кушанов. Что случилось с сопровождавшими Велисария кушанами? Я о них ничего не слышал с той ночи. Что с ними? Римляне и аксумиты убили их всех? Сомневаюсь. Не тех кушанов. Я знаю их командира. Не очень хорошо, но достаточно. Его зовут Кунгас, и его нельзя застать врасплох. Что произошло с ним и его подчиненными?

Нанда Лал теперь смотрел яростно и яростно дергал себя за повязку.

— А еще что?

Шанга пожал плечами.

— Кто знает, когда речь идет о Велисарии? Я бы проследил все до самого начала, со дня, когда он прибыл в Индию. У меня нет данных, я не вижу четкой связи, но всегда задавался одним вопросом, Нанда Лал. Как именно Шакунтала убежала из дворца Венандакатры?

Его перебил Дживита, его голос был полон раздражения.

— Какой смысл вспоминать это, Рана Шанга? Все знают, как она убежала. Дьявольский Рао убил ее охранников и забрал ее с собой.

Рана Шанга уставился на него. Ему удалось сдержать презрение, готовое прорваться наружу.

— И что? Вы когда-нибудь говорили — лично — со следопытами-патанами, которые вместе с раджпутами пытались поймать Рао и принцессу?

Дживита надменно расправил плечи, .

— Это навряд ли можно считать моей…

— Нет, он не говорил, — перебил Нанда Лал. — И я не говорил. А следует?

Шанга пожал плечами.

— Все следопыты-патаны заявляли, что видели следы только одного человека, не двух. Следы мужчины. Совсем никаких следов женщины. — Шанга потрепал бороду. — И это — не единственная странность, связанная с тем побегом. Я не знаю деталей, но… я снова и снова задавался вопросами. Как один человек мог убить всех тех стражников? Отличных охранников, как я предполагаю?

Он заметил странное выражение в глазах Нанды Лала.

— Скажи мне, — приказал Шанга.

— Ее охраняли жрецы и махамимамсы, — пробормотал Нанда Лал.

— Что?! — взорвался Шанга. — Кто в здравом уме поставит охранять кого-то, кроме самых лучших солдат, против Рао? — Шанга во второй раз за этот день вышел из себя. — Неужели вы, малва, все сошли с ума? — орал он. — Я сражался с Рагунатом Рао один на один! Он — самый страшный воин, с которым я когда-либо сталкивался.

Все малва в комнате, несмотря на занимаемое положение, сжались. Они знали эту историю. Вся Индия знала эту историю.

— От Рагуната Рао? Вы… вы… идиоты! Вы решили, что Шакунталу можно защитить от Рао жрецами? Вонючими палачами?

Дживита попытался выплеснуть свое негодование от оскорбления малва, но попытка провалилась под чистой яростью во взгляде раджпута. Дамодара виновато откашлялся.

— Пожалуйста, Рана Шанга! Это было решение господина Венандакатры, не наше. Похоже, его беспокоила невинность девушки. По этому он поставил ее под охрану тех, кто дал обет безбрачия, вместо…

Было комично смотреть, как челюсти Нанды Лала и Дамодары отвисли практически одновременно.

— …вместо элитного подразделения кушанов, — хрипло закончил фразу Нанда Лал.

— Если я правильно помню, под командованием человека по имени Кунгас, — прохрипел Дамодара. — Я не уверен.

Шанга фыркнул.

— Теперь можете быть уверены, господин Дамодара. Расследуйте! Вы обнаружите, как я догадываюсь, что этих кушанов сняли с охраны как раз перед побегом Шакунталы. И как раз перед прибытием во дворец самого Велисария, если мне не изменяет память.

— Не изменяет, — прошипел Нанда Лал. — Он посмотрел на раджпута с просьбой во взгляде. — Как кто-то может быть настолько хитрым, чтобы все это провернуть? — спросил он.

Шанга рубанул воздух.

— Если один человек смог, то это Велисарий. Расследуй, Нанда Лал. Впервые ничего не предполагай. Ищи сокровища и таинственного йетайца, и кушанов, которые появляются и исчезают. И, главное, ищи принцессу Шакунталу. — Он отвернулся и проворчал: — Но это твоя работа, а не моя. Мне нужно ловить римлянина.

— Дьявол! — закричал Нанда Лал.

— Нет, — сказал Шанга, выходя из комнаты. — Дьявольский ум, да. Но не дьявол. Это — нет.


Нанда Лал на самом деле провел расследование, тщательно и безжалостно. Он был очень способным человеком, несмотря на всю надменность малва. Но его естественная цепкость подпитывалась горящей ненавистью ко всем вещам, хотя бы отдаленно связанными с Велисарием. После того как Нанда Лал поставил перед собой задачу — и впервые без неосторожных предварительных предположений, — он решил загадку за два дня. По крайней мере большую ее часть. Сам он думал, что всю.


Несколько недель спустя гостиница рядом с Гангом получила благословение сверх всякой меры. Это была бедная гостиница, которой владела бедная бенгальская семья. Их единственным сокровищем, как любил говорить владелец гостиницы, оставался вид на великий Ганг, который неустанно пролагал путь на юг, в Бенгальский залив.

Священный Ганг, говорил он в присутствии членов своей семьи, когда вместе с ними тайно молился. Он и его семья все еще придерживались старой веры и поклонялись Махаведе только публично.

Бедная семья той ночью стала богата по меркам северных бенгальцев. Знатный господин показал себя очень щедрым, а его жена — очень милой.

Знатная женщина мало говорила, и это правильно для женщины, которая настолько моложе своего мужа, но несколько ее слов были очень добрыми. Она очень понравилась владельцу гостиницы и его семье. Знатный господин, несмотря на всю сердечность и хорошие манеры, их немного пугал. У него было бледное лицо, и в чертах что-то западное. И смотрел он, как малва. (Они не думали, что сам он из малва, но… занимает среди них высокое положение. И из Западной Индии определенно. Этого жестокого, безжалостного Запада.)

Но его жена — нет, она не из малва. И не из Западной Индии. Небольшого роста, как бенгальцы, и даже темнее. Возможно, из Кералы или Чолы. Откуда-то оттуда. В некотором роде одна из них. Бенгальцы, конечно, не были дравидами34, а она очевидно была. В их венах текло больше древней ведической крови, чем в народах с южной части Деканского плоскогорья. Но не очень намного больше, и они тоже почувствовали на себе кнут очищения.

На следующее утро после того, как знатный господин и сопровождавшие его лица отбыли, владелец гостиницы сказал своей семье, что они на несколько дней закроют гостиницу. Они уже несколько лет не могли позволить себе отдых. А теперь позволят, после того, как искупаются в священных водах Ганга.

Владелец гостиницы и его жена запомнили несколько следующих дней, как время редкого и благословенного отдыха от тяжелой работы. Их дети запомнили их, как самые счастливые дни их счастливого детства.

И владелец гостиницы с женой были счастливы после возвращения. Притихшие и испуганные соседи рассказали им о солдатах, которые терроризировали деревню в предыдущий день. Кричали на людей, даже били. Спрашивали, не видел ли кто молодую темнокожую женщину в сопровождении кушанских солдат.

Что-то туманно пошевелилось в сознании владельца гостиницы. Но он намеренно оттолкнул мысль.

Не его дело. В конце концов его тут не было, чтобы отвечать на вопросы. И он определенно не собирался сам искать представителей властей.

Поэтому в конце Нанда Лал опять провалится.

Частично потому, что он продолжал делать выводы, когда думал, что не делает. Он предположил, что убегающая принцесса и ее охранники выберут самый быстрый путь из империи малва. Поэтому Нанда Лал послал солдат во все направления Северной Индии, в поисках молодой женщины в сопровождении кушанов на лошадях.

Ни религиозный владелец гостиницы, ни молодой офицер блокпоста, скрывающий свое унижение, ни кто-то из других людей, которые могли направить малва к Шакунтале, не увидели связи.

А единственный человек, который смог и сделал, промолчал.

Когда солдаты малва допрашивали владельца конюшни в Каушамби, он ничего не сказал. Солдаты не допрашивали его очень долго. Они были усталые и невнимательные после того, как побывали уже в пяти конюшнях в большом городе этим утром и им требовалось посетить еще и другие. Поэтому владельцу конюшни удалось отделаться от них достаточно быстро.

Нет, он не видел никаких знатных дам — или солдат, — уезжающих на лошадях.

В любом случае он не может отличить кушанов от любых других степных варваров. Все варвары кажутся ему одинаковыми.

Солдаты, крестьяне с Гангской равнины, улыбнулись. Кивнули.

Он ничего не видел. Ничего не слышал. Ничего не знает.

Солдаты, удовлетворенные, отправились дальше.

Планы тиранов рушатся из-за многих вещей. Они разбиваются о скалы героической борьбы. Они разрываются на рифах открытого сопротивления. И их медленно подтачивают, по чуть-чуть, на тех самых землях, где они праздновали победу, маленькие бесчисленные песчинки. Упрямая порядочность униженных маленьких людей.

Глава 20


На пути через Ворота Пантеры, как он и обещал Нанде Лалу, Рана Шанга разобрался с солдатами, которые позволили Велисарию покинуть город.

— Дайте им кнута, — требовал Дживита.

Как и всегда, Шанга сдержал слово.

Каждый получил по два удара Шанга бил своим собственным кнутом, самой мощной рукой в Раджпутане. Возможно, эти удары могли бы убить и муху. Возможно.

После того как он вместе со своим кавалерийским отрядом оказался за стенами столицы и они поехали на запад, Шанга посовещался с заместителями и главным следопытом из патанов. Совещание было очень коротким, поскольку фундаментальная проблема преследования стала сразу же очевидна для всех, кто бросил хотя бы один взгляд на местность.

Гангская равнина после недели сильных дождей представляла собой море грязи. Любые следы, даже оставленные день назад, не говоря про восемь, исчезли. Единственной частью равнины, которая оставалась относительно сухой, была сама дорога. Хорошая дорога, на Матхуру, но этот факт не принес успокоения раджпутам. Много хорошего говорят о вымощенных камнями дорогах, но ни одно из этих хороших слов ни разу не произнесли патанские следопыты.

— Даже ни один конь никогда не оставил следа на этих чертовых идиотских камнях, — проворчал патан. — Тем более пеший человек.

Шанга кивнул:

— Я знаю. Мы не сможем выйти на его след, пока не доберемся до Раджпутаны. Не в это время года.

Раджпут посмотрел вверх, оценивая. Небо прояснилось, и Шанга надеялся, что сезону дождей Индии, харифу, пришел конец. Хариф приносили муссоны в мае и продолжался он до сентября. Его сменит прохладный, сухой сезон, который индусы называют раби. Затем в феврале обжигающая сухая жара гарама будет выжигать Индию до следующих муссонов.

Джаймал повторил его мысли:

— Раби почти здесь. Слава Богу.

Шанга одобрительно проворчал. Как и у многих индусов, раби был его любимым сезоном.

— Нет смысла искать следы, — объявил он, — но у нас есть одно преимущество здесь, на равнине, — по этой дороге путешествует много людей. Вероятно, они обратили внимание на одинокого йетайца. К этому времени все, кого Велисарий встретил в первые дни пути, уже ушли далеко. Но мы можем надеяться, что через два или три дня начнем встречать людей, которые его видели.

— Солдаты на почтовых станциях, где курьеры меняют лошадей, могли его видеть, — заметил Удай. — Им нечего делать, кроме как смотреть на дорогу.

— Да, — согласился Шанга. — До первой станции мы должны добраться во второй половине дня. Удай прав — солдаты могли его заметить. Поехали!


— А ты уверен, что это они? — спросил скрючившийся молодой воин, глядя вниз в ущелье.

— О, да, — ответил Рао. — Уверен. Я встречался только с одним из них, но он не тот человек, которого можно забыть.

Воин маратхи поднялся из-за укрытия за большим валуном. Всадник в доспехах, который вел небольшую группу по тропе внизу, мгновенно остановил коня. На Рао произвела впечатление скорость, с которой в руках у человека оказался лук.

«Вероятно, он так же хорошо стреляет. Но не будем это выяснять»

— Эй, Усанас! — закричал он. — Ты до сих пор поддерживаешь нелепое заявление, что восприятие — это только проявление вечных и неизменяемых форм?

Ответ пришел мгновенно:

— Конечно! Ты сам — живое доказательство, Рагунат Рао, даже там, где стоишь. Самая платоническая форма зрелища для больных глаз.

Молодые партизаны, стоящие в ряд у обрыва, где Рао устроил засаду — дружескую засаду, конечно, но Рао никогда не упускал шанса потренировать молодых последователей, — выпучили глаза.

Они были провинциалами, почти без исключений. Молодые люди из деревень, большинство из них никогда не видели мир за горами и уступами Великой Страны Римляне выглядели достаточно странно, с уродливыми, костлявыми, бледными лицами, которые казались больными. Аксумиты и кушаны казались еще более странными. Но тот! Высокий, полуголый, черный, как погреб в ночи, — и спорит о философии с самим Рао!

Маньяк. Очевидно.

— О, Боже, — пробормотал Валентин, убирая лук. — Еще один философ. Маньяки, все они.

На самом деле Валентин сам с трудом не выпучил глаза. Наконец после всех этих месяцев он встретил легендарного Рагуната Рао. И…

Человек выглядел очень обычно. Самый средний человек. Валентин ожидал индийскую версию Ахилла.

Он изучал Рао, теперь стоявшего на валуне примерно в тридцати футах от них и на десять футов вверх по склону.

«Невысокого роста — по крайней мере по римским стандартам. Средний рост для маратхи. Немного староват. Наверное, сорок с небольшим. Хорошо сложен, да, никакого жира на мускулах, но это не Геркулес, подобно Эону. Интересно…»

Рао спрыгнул с валуна и легко приземлился на дне ущелья в десяти футах внизу. Еще два быстрых прыгающих шага, и он оказался рядом с лошадью Валентина. Улыбнулся ему снизу вверх, протянул приветственно руку.

«Мария, Матерь Божия!»

Патера Махараштры — так называют Рао, как слышал Валентин. Он отмахивался от фразы, как и все ветераны обычно отмахиваются от подобных романтических, рассчитанных на дешевый эффект штучек.

— Будь вежливым, Валентин, — услышал он бормотание Анастасия. — Пожалуйста. Будь вежливым с этим человеком.


Тела гнили уже несколько дней, а воздух в окруженное толстыми глинобитными стенами пространство пропускали только два небольших окна. Вонь была невероятной.

— Он — демон! — рявкнул Удай. — Только бездушная асура стал бы…

— Что стал бы, Удай? — спросил Шанга.

Раджпутский царь кивнул на груду разлагающихся тел.

— Убивать врагов? Ты сам убил не меньше.

Удай гневно посмотрел на него.

— Но не так. Не…

— Что не так? Не из засады? Насколько я помню, последние пять засад, которые ты устраивал, были точно такими же варварскими, как эта.

Удай захлопнул рот. Но все еще смотрел гневно.

Шанга сдержался.

— Послушай меня, Удай, — сказал он. Его глаза обвели всех собравшихся в комнате раджпутов. — Все послушайте. Пора вам выбросить из головы все эти предрассудки малва. Или вы никогда не поймете природу врага.

Он сделал паузу. Когда удостоверился, что их внимание направлено только на него — а это было нелегко, не в покойницкой, — продолжил. Говорил он тихо и холодным тоном.

— Некоторые из вас находились в императорском шатре, когда Велисарий приказал своему катафракту казнить пленников. Помните?

Джаймал и Пратап кивнули. Другие раджпуты через мгновение тоже кивнули. Они сами не видели, но слышали.

Шанга махнул рукой на сложенные горой тела в углу почтовой станции.

— Это тот же человек. Малва думают — по крайней мере думали, — что он слабак. Полон глупой мягкотелости. Не безжалостный, как они. Не твердый.

Легкий смешок послышался от следопыта-патана, склонившегося у тел.

— В самом деле? — спросил он.

Затем встал после того, как закончил осмотр.

— Ну? — спросил Шанга.

— Все солдаты когда-нибудь убивают, — следопыт показал на грубый стол, свалившийся у одной из стен помещения. Одна из ножек стола была отломана чисто, другая расщеплена. Рядом на земляном полу валялись стулья. — Вошел через дверь. Думаю, ночью. Быстро, быстро, быстро. Солдаты ели. Удивил их, когда они сидели.

Патан показал на почерневшие, высохшие пятна крови на полу, стенах, столе, стульях. Разбросанные куски еды, теперь покрывшиеся плесенью.

— Это была битва, — он безразлично пожал плечами. — Недолгая. Думаю, двое солдат достали оружие перед тем, как умерли. Может, трое. Пользы это не принесло. Овцы. Зарезаны.

Он шагнул назад к груде тел.

— Затем стал ждать курьеров. Съел солдатскую пищу, пока ждал. Другую упаковал с собой. Собрал лошадей в загоне. Готовился.

Патан наклонился и схватил один из трупов. Небрежно дернул, и гниющий ужас выпал на пол. Перемещение трупа, несмотря на всю его легкость, разорвало стенку желудка. Полужидкие внутренности вывалились наружу, в них копошились черви. Патан отошел на шаг назад, но никакой другой реакции не продемонстрировал.

— Первый курьер. Его пытали.

Он склонился над гниющей воняющей массой, поднял кисть и помахал ею в воздухе Большой палец отвалился. Указательный и средний уже отсутствовали.

— Отрубил два пальца. Хотел информации. Сколько еще будет курьеров?

Он отпустил кисть и выпрямился.

— Хороший метод. Отрезаешь один и говоришь: «Колись или отрежу второй палец». Отрезаешь второй и говоришь: «Колись или отрежу третий». В большинстве случаев — достаточно. Хороший способ. Очень хороший. Быстрый. Очень быстрый. Сам им пользуюсь.

Патан отвернулся. Тех, кто его не знал, его грубость и жестокость ужасали. Но те, кто видел его в действии, знали, что он значительно более жесток.

— Снова ждал. Следующего курьера.

Он показал пальцем на одно из тел в форме императорского курьера.

— Не пытал. Не было необходимости. Сам сказал и умер. Следопыт показал пальцем на третьего курьера.

— Последний. Не пытал. Не было необходимости. Сказал — умер.

Патан посмотрел на дальнюю дверь, которая вела в конюшню, где держали запасных лошадей. Раньше держали.

— Затем поставил курьерских лошадей в конюшню. Усталых лошадей. От них мало пользы. Взял других. Накормленных, отдохнувших. Пять лошадей. Хороших лошадей. И уехал.

Закончив ответ, следопыт положил руки на бедра и осмотрел всю сцену.

— Очень хороший человек! — проворчал следопыт. — Быстрый, быстрый. Никаких глупостей. Приняли бы его в свой клан.

Шанга позволил своим подчиненным несколько секунд, чтобы переварить информацию, перед тем как продолжать.

— Никогда больше не повторяйте ошибку, — проворчал он. — Эту ошибку малва. Велисарий — не жестокий человек. В этом я полностью уверен. Но ни один махамимамса, который когда-либо жил, не сможет соответствовать ему по безжалостности, когда возникает необходимость. Этот человек соображает быстро и так же быстр во всем, как мангуст. И такой же смертоносный. Насколько мангуст милосерден к кобре?

Джаймал фыркнул. Шанга продолжал говорить:

— Есть еще один урок. Он не дьявол, но думает дьявольским образом. Прикиньте, какой это был смелый и хитрый шаг. После того как его люди предприняли обманный отвлекающий маневр и повели нас в погоню за ветром, Велисарий вышел из Каушамби — открыто — переодевшись йетайцем. — Шанга холодно посмотрел в сторону. — Удай, догадаешься с трех раз, как он добыл форму йетайца?

Его заместитель сморщился, отвернулся. Шанга продолжал:

Затем Велисарий как можно быстрее добрался до первой почтовой станции. Он каждый раз опережал нас — предупреждал каждый наш шаг. У него было две проблемы. Во-первых, отсутствие лошадей, во-вторых, он знал, что курьеры отправятся на побережье предупреждать стоящие там гарнизоны. Он решил обе проблемы одним ударом.

— Убил солдат, устроил засаду на курьеров, украл их лошадей, — пробормотал Джаймал. — Лучших лошадей в Индии.

— Пять лошадей, — добавил Пратап. — У него теперь есть запасные лошади, больше не нужно. Он может их гнать столько, сколько сам в состоянии сидеть в седле. И пересаживаться, как только конь устанет.

— А как он мог быть уверен, что тела не найдут в самом скором времени? — спросил Удай. — Тогда ведь начнется охота.

Шанга нахмурился.

— Не знаю. Разум у этого человека работает каким-то сверхъестественным образом — также и в военном плане. Он, кажется, все о нас знает. Вне Гангской равнины это не сработало бы. Поскольку там свирепствуют банды, на всех почтовых станциях в западных провинциях расквартировано гораздо большее число солдат и их регулярно проверяют патрули. Но здесь…

— Эти даже не из регулярной армии, — фыркнул Пратап. — Провинциальные солдаты. Неженатые парни. Они тут служат по два года. Даже сами выращивают свою еду.

Раджпут уставился на жуткую гору тел.

— Несчастные ублюдки, — тихо сказал он. — Я один раз останавливался на одной из этих почтовых станций. Парни — мальчишки — так обрадовались увидеть новое лицо, что заставляли меня говорить всю ночь. — Он бросил взгляд на патана. — Как он и сказал. Овцы. Бараны, отправленные на заклание. — Затем зашипел в ярости: — Римский мясник.

Шанга ничего не сказал. Он сам чувствовал ярость. Но в отличие от Пратапа не позволил ярости затуманить воспоминания. Он видел и других людей, лежащих в таких кучах. Людей, подобных этим — молодых, одиноких, которым никто не уделял внимания. Солдат только по названию. Они тоже были как овцы в руках мясника.

Мясника по имени Рана Шанга. Против опыта, хитрости и быстрого как молния меча у них не имелось ни одного шанса.

— Теперь мы его никогда не поймаем, — простонал Удай.

— Мы попробуем, — заявил Шанга. Стальным тоном. Затем добавил, немного смягчившись: — Это не невозможно, друзья. Не для раджпутов. Он все равно только один человек, и ему предстоит путешествие длиною в более чем тысячу миль. Ему потребуется отдыхать, есть и искать еду.

— Только один человек, — добавил Джаймал. — Переодетый йетайцем. Который ведет нескольких лошадей. Люди его заметят.

— Да, он сможет ехать быстрее нас, преодолевать больше за один день — но только вначале. И он стартовал на несколько дней раньше. Но он не может поддерживать тот же темп, день за днем, так, как может кавалерийское подразделение. Мы имеем право реквизировать еду и требовать размещения. Он не может. Он должен все это искать. На это требуется время, причем каждый день. А впереди его ждет много дней. Много дней до того, как он доберется до побережья. Он может получить ранение или заболеть. А рядом нет друзей, которые бы о нем позаботились. Если ничего такого не случится, он просто очень устанет.

— Куда он направляется, как ты думаешь? — спросил Пратап.

Шанга пожал плечами.

— Пока рано что-то говорить. Вероятно, в Аджмер. Если нет, то мы разделимся на небольшие группы, чтобы искать его в других городах. Но думаю, вначале он все-таки направится в Аджмер. Ему нужно быстро уйти с Гангской равнины, где слишком много народу. В Раджпутану, где людей не так много.

— Аджмер, — задумчиво произнес Джаймал, потрепав бороду. — Аджмер. Оттуда он может направиться на юг или запад. На юг, вдоль подножия гор Аравалли, по направлению к Камбейскому заливу. Возможно, даже в Бхаруч, где он надеется воссоединиться со своими людьми.

— Или на запад, — добавил Удай — В Бароду.

— Мы вскоре узнаем, — заявил Шанга. И пошел к двери широкими шагами. — После того как он выйдет с равнины, он начнет оставлять следы. Мы обнаружим следы до Аджмера.

Менее чем через минуту, пятьсот раджпутов тронули лошадей. Не неистовым галопом, просто целенаправленно поскакали кентером опытных наездников. Впереди их ждали полторы тысячи миль пути.


Да, он никогда не был красивым человеком. Но теперь, впервые в жизни, он стал предметом насмешек.

Детских насмешек. Дворцовых детей.

«Плосколицый» — так они называли его за спиной. Или они так думали, не понимая, что говорить за его спиной невозможно. Лягушка, — ухмылялись они, или Рыба, или, чаще всего, — Нос. Конечно, всегда тихим шепотом. Не понимая, ни в малейшей степени. Нанда Лал замечал детей и отмечал их имена. Когда-нибудь их могущественные отцы умрут.

Думая об этих далеких временах, Нанда Лал улыбался. Но затем, думая о ближайшем времени, улыбнулся еще шире.

Это была новая улыбка для этого человека. В прошлом его улыбка казалась сердечной и веселой. Недели болезненного восстановления исказили улыбку почти так же, как исказили его лицо.

Холодная, дикая улыбка. На самом деле оскал.

На самом деле новая улыбка подходила Нанде Лалу гораздо лучше, чем когда-либо подходила прошлая. Теперь она выглядела так, как должна выглядеть. Улыбка начальника шпионской сети после того, как он обеспечил свою месть.

Курьеров снова отправили. Не императорских курьеров по императорским дорогам. Нет, эти курьеры были совсем другого сорта. Почти такие же прекрасные наездники, но гораздо более смертоносные.

Лучшие агенты в великолепной шпионской сети малва. Трое, все из которых знали дорогу на Рим. Северную дорогу, дорогу по суше, а не медленную, окружную, южную дорогу по морю, которой пользовалось большинство. Эти люди поедут на лошадях, с запасными, через горную систему Гиндукуш. Через Центральную Азию. Через Персию, используя сеть шпионов малва, уже работающих на местах. В Анатолию при помощи похожей — если и меньшей — сети. И, наконец, в Константинополь.

В. Константинополе они передадут послание агенту малва, ответственному за миссию в Риме. Балбана это сообщение не обрадует. Окажется, что много работы было сделано впустую.

Но он подчинится. Возможно, раздумывая, как появились такие приказы, что сыграло роль — дальновидность или злоба. Но он подчинится.

На самом деле работали и дальновидность, и злоба. Несмотря на всю ярость, начальник шпионской сети все равно оставался разумным человеком. Профессионалом своего дела.

Нанда Лал знал, даже если Балбан и обманывает себя, что лживый римский полководец не один. Он понимал, если остальные и не понимали, что агентов малва в Константинополе обманули точно так же, как его самого в Индии.

Но больше нет. Дальновидность в любом случае требовала приказов. То, что те же приказы будут изысканной местью, просто оказалось случайностью. Почти.

Почти, но не совсем.

Начальник шпионской сети снова улыбнулся. Он был реалистом. Он знал, что Велисарию может удастся сбежать из Индии. Но начальник шпионской сети получит удовлетворение, украв все удовольствие от этого побега.

Если Велисарию удастся добраться домой, то он найдет место пустым. Приказ дойдет в Рим быстрее него.

«Она обманывает вас, как он обманул нас. Убейте шлюху»

Глава 21


В сотне миль к востоку от Аджмера, после того как они достигли сухой местности, патаны наконец напали на след Велисария.

К тому времени, как они добрались до города, старший следопыт растерял все иллюзии.

— Нет, этого мы бы в свои ряды не взяли, — ворчал он — Никогда. Очень глупый зверь. Ничего не видит.

Следопыт склонился с коня, осмотрел дорогу, фыркнул и громко плюнул.

— Вероятно, трахает козу. Думает, что это его жена.

Плюнул громко.

— Не обращает внимания ни на что.

Сплюнул громко.

— Слепой идиот.

Шанга, который ехал рядом с патаном, кисло улыбнулся. Как и многие люди с узким кругозором, патан имел склонность судить о людях по очень ограниченным критериям.

Да, Велисарий наконец допустил ошибку. Но это была маленькая ошибка по любым разумным стандартам. На самом деле такая маленькая, что ее обнаружил только опытный следопыт.

Где-то по пути — и это не удивительно при путешествии, продолжающемся несколько недель — одна из лошадей римского полководца порезала копыто. Ничего серьезного само по себе. Только маленькое повреждение, вызванное острым камнем. Сама лошадь навряд ли бы заметила, даже когда сама порезалась, и «рана» ни в коей мере не доставляет ей дискомфорт.

Но этого достаточно, чтобы оставить отчетливый след. Никто другой не обратил бы на него внимания, но патан его тут же заметил. Несколько раджпутов, после того как следопыт на него показал, обрадовались.

Теперь Велисария будет легко найти!

Патан немного умерил их энтузиазм. Такой быстрый человек, заверил он их, вскоре сам заметит след, который оставляет. Тогда он займется копытом, счистит часть ткани, сделает копыто таким, что оно станет неотличимо от других. Если случится худшее и след будет не изменить, то римлянин просто бросит лошадь. В конце концов у него же есть еще четыре.

Но дни шли, а метка оставалась. День за днем патан шел по следу с легкостью человека, который ночью идет к огню. День за днем его оценка Велисария стремительно падала.

К этому времени, по мнению патана, Велисарий стоял очень низко в естественном порядке вещей. Возможно, над овцой. Определенно под лягушкой-быком.

Ограбление купца просто подтвердило его точку зрения. Закрепило мнение, словно он запаял кувшин.

За три дня до Аджмера раджпуты догнали купца, тяжело передвигающегося по дороге. Купца сопровождали двое слуг, каждый из которых шатался под тяжестью вещей для продажи.

Все трое были полностью обнажены.

Когда раджпуты остановились рядом, купец немедленно разразился неистовой тирадой — обвинениями, укорами, упреками и осуждениями.

Немыслимо, что такое могло случиться!

Где власти?

Ограбление на императорской дороге! Императорским стражником-йетайцем!

О, нет! Никакой ошибки! Купец много путешествует. Опытный человек. Знающий. Он бывал в Каушамби. Много раз.

Императорский стражник!

Немыслимо! Немыслимо!

Где власти?

Он требует правосудия! Компенсации!

Больше всего — возмещения ущерба!

Ограблен императорским стражником!

Возмещать убытки должны власти!

В данном случае, после того как купец достаточно успокоился, чтобы рассказать о случившемся, возмещение ущерба оказалось простым. Единственным, что забрал бандит-йетайец, оказалась одежда купца и его слуг.

Странно, но он больше ничего не взял. Ни деньги купца, ни товар для продажи, а это были специи, довольно ценные, даже не взял золотую цепочку с шеи купца или кольца, укравшие его пальцы.

Патан разозлился.

— Что это за бандит с умом карлика? — горячо спросил он. — Кретин! Идиот!

Следопыт гневно посмотрел на купца.

— Если бы я ограбил тебя, жирный, ты был бы рад, если бы у тебя осталась кожа. Золотая цепь — режь голову. Кольца — руби пальцы. Быстро, быстро.

Патан перегнулся через шею коня и прищурился, гневно глядя на слуг. Двое мужчин отпрянули назад, дрожа.

— Старого бы я убил. Второго взял бы. Продал бы уйгурам. — Он выпрямился, склонился, громко сплюнул. — Римлянин — самый большой идиотский зверь из всех живых, — сделал вывод он. И с тех пор не изменил своего мнения.

Шанга с другой стороны подумал, что ограбление было очень хитрым. Он раздумывал, как Велисарий планирует пробираться через Раджпутану, в особенности город типа Аджмера, если он переодет йетайцем. На Гангской равнине один йетайец, ведущий небольшой табун лошадей, не особо привлекал внимание.

Однако в. Раджпутане ситуация изменится. Раджпуты не любят йетайцев, если мягко выразиться. Один йетайец в стране раджпутов очень быстро столкнется с большим количеством разнообразных трудностей, в особенности в густонаселенном месте, как Аджмер. С неприятностями, начиная с банд воинственных юношей до внимательных властей, на которых не производит большого впечатления красно-золотая форма йетайцев. Не в Раджпутане, где власть малва очень слаба.

Украв одежду купца и его слуг, Велисарий обеспечил себе прекрасный маскарадный костюм. Странствующие купцы, торговцы, бродячие ремесленники, путешествующие в одиночестве или небольшими группами, были обычным делом по всему пространству Западной Индии. Шанга подозревал, что Велисарий соединит часть относительно хорошего одеяния купца с частями скромного одеяния слуг.

В результате станет похож на торговца, у которого с трудом идут дела и который стоит чуть выше нищего.

Хитрый римлянин проигнорировал деньги купца, золотые украшения и товар. В этой части Индии бандиты и воры так же распространены, как и купцы, поэтому все постоянно настороже. Если бы Велисарий попытался продать украшения или товар купца или использовать монеты, он бы рисковал, что на него падет подозрение.

Шанга обратил внимание, что на протяжении всего периода преследования Велисарий всегда ищет себе еду, а не покупает, что было бы гораздо быстрее. Основная причина, позволившая раджпутам сократить расстояние до римлянина — по оценкам патана он сейчас находился в пяти днях пути от них, — заключалась в том, что Велисарий каждый день тратил время на поиски еды. По большей части римлянин охотился при помощи лука и стрел, которые забрал у солдат на почтовой станции. Время от времени он воровал из местных амбаров или садов. Но ни разу, как могли определить раджпуты или следопыты-патаны, Велисарий еду не покупал.

Шанга не сомневался, что делает он это по выбору, а не по необходимости. Конечно, Велисарий не мог нести при себе огромные богатства, которые ему вручили малва. Но раджпут был уверен: Велисарий оставил небольшую часть этого богатства при себе. Имел при себе постоянно. На всякий случай. Элементарная предосторожность являлась второй натурой такого человека.

Тем не менее он ни разу не воспользовался полученным богатством. Частично, как думал Шанга, потому что Велисарий боялся подозрений, если воспользуется королевскими монетами или драгоценностями. Но в основном, подозревал Шанга, потому, что Велисарий берег деньги для побережья — чтобы нанять корабль или купить корабль, если у него при себе осталось что-то из драгоценных камней из сундуков.

Поэтому Шанга считал патана неразумным. Но он не укорял патана. Это в любом случае бессмысленно, словно спорить с камнем.

Главный следопыт уже много лет служил царю раджпутов. С тех пор как Шанга поймал его, после яростной схватки один на один, во время одной из многочисленных маленьких кампаний против горных варваров. На патана произвело большое впечатление мастерство и смелость победителя. На самом деле такое большое, что он попросил Шангу сделать его своим собственным рабом, а не продавать какому-нибудь ничтожному дураку.

Шанга удовлетворил просьбу и ни разу об этом не пожалел. Патан преданно служил ему много лет даже после того, как Шанга отпустил его на волю. На самом деле служил очень хорошо. Но Шанга знал ограниченность человека и давно отказался от надежды изменить его.

Два дня спустя, когда стены Аджмера поднялись над горизонтом, патан все еще ворчал.

— Чертов идиот, — услышал Шанга его бормотание. — Если бы я обкрадывал купца, я сделал бы по-другому. Он бы не жаловался. У него не осталось бы языка.

Конечно, в Аджмере они потеряли след. Даже более заметный след копыта, чем метка, которую оставляла одна из лошадей Велисария, был бы затерт движением в городе. Но Шангу это не беспокоило.

Он отправил часть своих людей (все — следопыты-патаны) кружить вокруг Аджмера. Уйти подальше от города, туда, где уже не такое движение, чтобы найти направление, в котором двинулся Велисарий. Отличительный след к этому времени был так же виден раджпутам, как и патанам. А пока Шанга и оставшиеся солдаты начали систематически обследовать сам город.

Они искали лошадей. Если точнее — воспоминания о лошадях.

Раджпутана была страной лошадей. Потрепанный купец сам по себе может пройти через Аджмер незамеченным. Но Шанга знал, точно так же как знал свое имя, что его соотечественники определенно заметили лошадей. Этих великолепных, отличных, королевских лошадей.

И определенно поиск лошадей оказался таким же легким, как поиск отличительного отпечатка копыта. Лошадей видели только пять дней назад у южных городских ворот. К середине дня Шанга уже допрашивал стражников.

— О, да! — воскликнул один из них. — Прекрасные кони! Редко таких увидишь! Такие хорошие, как у императорских курьеров!

Еще один стражник показал на дорогу, ведущую на юг.

— Двинулись в этом направлении. Пять дней назад.

— А человек? — спросил Шанга. — Как он выглядел?

Стражники переглянулись в удивлении.

— Не помню, — признался один. — Торговец, коробейник, может быть.

— Думаю, он был высокий, — сказал другой, в задумчивости по трепав бороду. — Думаю. Не уверен. Я смотрел на лошадей.

Через две мили к югу от Аджмера они встретили остальных наездников Шанги и следопытов-патанов. Они возвращались на север с новостью.

Следы обнаружили. В пяти милях, на дороге к. Камбейскому заливу.

— Вероятно, в. Бхаруч, — заявил Джаймал, когда они поскакали на юг. Заместитель Шанги смотрел вперед и вправо. Солнце начинало садиться за пиками Аравалли. — Но, может, и нет, — продолжал размышлять он. — Как только он окажется к югу от Аравалли, он может срезать на запад к заливу Кач и идти вдоль побережья назад к Бароде Будет окружной путь, но…

— Очень тяжело гнать лошадей по той жуткой дороге, — возразил Пратап. — И зачем беспокоиться?

Споры продолжались, пока они не встали лагерем на ночь. Шанга в них не участвовал. Пытаться перехитрить Велисария в отсутствие информации было чистой глупостью по его мнению. Они вскоре и так узнают. Следы скажут свое слово.

Последней его мыслью той ночью, перед тем как он заснул, стало размышление об иронии. Так странно, так грустно, что такого великого человека в конце концов можно победить чем-то таким ничтожным, как маленький камешек, попавшийся на пути.

Два дня спустя патан был сам не свой от ярости и негодования. Если у него и оставалось какое-то уважение к Велисарию, то теперь он его полностью отбросил.

Он склонился в седле. Громко сплюнул.

— Огромный идиотский зверь! Знал, что он глуп, как овца. Теперь он еще и ленив, как овца.

Патан обвиняюще показал на следы.

— Теперь едва тащится. Моя бабушка ходила быстрее. И сейчас бы прошла, несмотря на то что уже мертва много лет.

Громко сплюнул.

Очевидно, удовлетворившись, что отделался от любой погони, римлянин значительно снизил скорость после того, как покинул Аджмер. Шанга снова решил, что патан ведет себя неразумно. Да, Велисарий неосторожен. Но в то же время следует сделать скидки. В конце концов он же только человек. Римлянин несколько недель передвигался на большой скорости, установил себе жесткий темп. Неудивительно, что наконец он решил отдохнуть.

Не удивительно, нет, но вряд ли за это человека можно осуждать. Но это все равно ошибка, и при данных обстоятельствах фатальная.

Менее чем через два дня они догнали Велисария.

К концу дня на следующий день ведущий следопыт заметил его. Менее чем в пяти милях впереди, уже разбивающего лагерь на ночь.

Командующие раджпутов устроили быстрое совещание. Заместители Шанги настаивали, чтобы окружить лагерь римлянина и атаковать его этой же ночью.

Шанга не хотел об этом слышать.

— Не его, — твердо заявил он. — Не этого человека, не ночью. Во-первых, он может сбежать под покровом темноты.

Он поднял руку ладонью вперед, чтобы пресечь возражения Удая.

— Признаю это маловероятно. Меня волнует, что мы можем быть вынуждены убить его. Я хочу взять его живым. Это может оказаться невозможным, но если у нас есть шанс, то днем. В ночной атаке, с общей суматохой, шанса нет вообще.

Он посмотрел на небо. Западный горизонт уже стал пурпурным.

— И нет необходимости торопиться. Он разбивает лагерь, поэтому никуда не собирается. Мы используем ночь, чтобы тихо окружить его.

Он сурово посмотрел на заместителей.

— Тихо, — повторил он.

Они кивнули. Шанга уставился на юг.

— На восходе мы его возьмем.


Велисария брал сам патан. Следопыт даже не потрудился оглушить его. Он просто прыгнул на римского полководца, который все еще спал, закутавшись в одеяло — за полчаса до рассвета — вот ведь лежебока! — у углей, оставшихся от небольшого костерка — кто же разводит костер, когда ты пытаешься убежать, идиот! — и резко поднял его за волосы. Затем ножом порезал щеку римлянину. Один раз легонько полоснул, не больше, достаточно, чтобы пометить своего пленника.

Быстро, быстро патан отошел прочь.

Римский полководец шатаясь поднялся на ноги, истошно кричал. Схватился за щеку обеими руками. Кровь из раны лилась у него между пальцев. Он сделал два шага, покачнулся и свалился животом на остатки костра. Затем, поскольку в костре догорели не все угли, откатился в сторону с еще более громкими криками. Вскочил на ноги, пытаясь затушить тлеющую одежду окровавленными руками.

Патану этого хватило.

Он широким шагом прошел вперед и снова отправил римлянина на пузо яростным сильным пинком. Затем прыгнул на него, поднял голову за волосы и заставил встать на колени.

— Вот твой великий полководец, хозяин Шанга, — презрительно сказал он. Затем врезал римлянину, пресекая очередной вопль.

Рана Шанга уставился сверху вниз на Велисария. Затем уставился на патана, который держал его за волосы. Следопыт по-звериному улыбался.

Снова уставился на Велисария. Полководец хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, глаза горели.

Снова уставился на патана. Потом на Велисария.

— Кто это, черт побери? — рявкнул Джаймал.

Тоже уставился на это. Потом на патана.

— Я никогда в жизни не видел этого человека, — тихо сказал следопыту.

Случившееся, по мнению Раны Шанги, того стоило. Наконец после всех лет он увидел, как патан раскрыл рот. Как глупый зверь.


— Я просто бедный коробейник, — стонал мужчина в сотый раз. Прикладывал повязку к щеке. Стонал. — Меня зовут…

— Заткнись! — рявкнул Удай. — Мы знаем, как тебя зовут. Мы хотим знать, где ты взял лошадей?

Коробейник посмотрел снизу вверх на раджпута. Наконец что-то, кроме всеохватывающего ужаса и жалости к самому себе, появилось у него в мозгу.

Жадность.

— Это мои лошади! — завопил он. — Вы не можете…

— Заткнись! — рявкнул Удай. — Просто заткнись!

Рана Шанга положил руку на плечо Удаю, пытаясь его успокоить. Ярость заместителя просто пугала пленника до потери чувств.

Рана Шанга сел на корточки, так чтобы его глаза находились на одном уровне с глазами человека с окровавленным лицом, который лежал в грязи.

— Послушай меня, коробейник, — сказал он спокойно. Спокойно, но очень твердо. Коробейник замолчал. — Меня зовут Рана Шанга.

Глаза коробейника округлились. Он не был раджпутом, но торговал в Раджпутане. Он знал это имя. Хорошо его знал.

— Мы заберем твоих лошадей, — тихие, но железные слова.

Коробейник открыл рот, начал возмущаться.

— Этих лошадей украли у императорской курьерской службы. Обладание ими ведет к смертному приговору. Тебя могут посадить на кол.

Рот коробейника захлопнулся. Глаза выкатились из орбит. Шанга успокаивающе поднял руку.

— Не бойся. Нас твоя казнь не интересует. Если ты сослужишь нам хорошую службу, мы можем даже заплатить тебе за утраченных лошадей.

«Частично, — добавил он про себя, видя, как алчность снова загорается в глазах коробейника. — Что ты сам заплатил за них. Что, я уверен, гораздо меньше, чем их истинная цена. Я думаю, что начинаю понимать этого… этого… дьявола!»

Он сделал глубокий вдох.

«Нет. To, что сотворил этот дьявольский разум на этот раз»

Шанга посмотрел в сторону. В тридцати фугах патан-следопыт поднял одну из лошадиных ног. Осматривал копыто. Очень внимательно Шанга повернулся назад к коробейнику.

— Но теперь, парень, ты должен рассказать мне — очень быстро, очень четко и ясно, — как ты получил этих лошадей.

— Он был йетайец, — выдохнул коробейник. Затем слова полились из него быстрым потоком: — Думаю, дезертир из императорской стражи. Я не уверен. Я не спрашивал! Не станешь же спрашивать йетайца. Но я так думаю. Я видел часть формы. Красной и золотой. Думаю, он спасался бегством. У него ничего не было, кроме этих отличных лошадей, и он казался в отчаянии, хотел убежать из Аджмера. Поэтому он… он…

Удивительно, но внезапно коробейник вдруг разразился смехом.

— Идиот йетайец! Глупый варвар! Он не представлял, сколько стоят эти лошади! Совсем не представлял, говорю вам! В конце — а мне потребовалось только два часа торга — я обменял их на трех верблюдов, несколько одеял и палатку. Еду. Может, пятьдесят фунтов воды. Две полные большие канистры. И пять бутылок вина. Дешевого вина. — Он хохотал, хохотал. — Чертов идиот! Чертов варвар!

Шанга шлепнул парня по уху.

— Молчать!

Истерический смех коробейника тут же прекратился. Его лицо побледнело.

— А еще что? — спросил Шанга. — Было ведь что-то еще. Выражение лица коробейника стало странной смесью удивления, страха, жадности. Главным образом страха.

— Откуда ты знаешь? — прошептал он.

— Я знаю этого… йетайца, — тихо ответил Шанга. — Он не стал бы просто отправлять тебя в путь. Он бы обеспечил, чтобы ты поехал в этом направлении. Как?

Страх. Жадность. Страх.

— Покажи мне.


Это был один из императорских изумрудов.

Небольшой изумруд, очень маленький по императорским стандартам. Вероятно, самый маленький из драгоценных камней, которые при себе имел Велисарий. Но он представлял богатство для коробейника. Достаточное, чтобы он отправился в Бхаруч, где ему обещали второй точно такой же изумруд, если он передаст сообщение соответствующему получателю.

— Кому?

— Греческому купцу. Капитану корабля.

— Как его зовут? Как называется корабль?

— Ясон. «Арго».35

— Покажи мне послание.

Рана Шанга умел читать по-гречески, но плохо. Это не имело значения. Большая часть послания была математической, это он понял достаточно хорошо. (Индия была местом рождения математики. Столетия спустя европейцы откажутся от римских чисел и примут новую, хитрую арифметику. Они назовут их «арабскими цифрами», потому что получат их от арабов. Но изобрели эти цифры в Индии.)

Но он смог понять послание, достаточно хорошо.

В конце концов раджпут не сдержался. Он стал смеяться, как сумасшедший.

— В чем дело? — спросил Джаймал, когда истерический смех Шанги пошел на спад.

— Это теорема, — сказал он слабым голосом. — Какого-то грека по имени Пифагор. Она объясняет, как считать углы.

Патан прекратил исследование копыта и подошел к ним.

— Порезано не камушком на дороге. Ножом. Сделано специально.

Шанга уже догадался об этом.

— Вот именно, — он улыбнулся и потрепал бороду. — Он знал, что мы заметим след. И после нескольких недель следования по нему перестанем думать о чем-то другом. Поэтому он схитрил в Аджмере, нас отправил на юг по ложному пути, в то время как сам несется по пустыне Тар на верблюде.

Шанга бросил взгляд на коробейника, все еще с пепельным цветом лица.

— Три верблюда, — задумчиво сказал Шанга. — Достаточно, что бы переехать пустыню не останавливаясь, с запасами еды и питья.

Он поднялся на ноги. Это было уверенное, решительное движение.

— Теперь мы его никогда не поймаем. К тому времени, как мы вернемся в Аджмер и отправимся в погоню, у него будет по крайней мере восемь дней преимущества. С тремя верблюдами и полным набором еды и питья он сможет передвигаться по той местности быстрее, чем мы.

Его заместители сверкали глазами, но не спорили. Они знали: он прав. Пятьсот отличных наездников могут в конце концов догнать одного, даже если у него есть запасные лошади. Но не в пустыне Тар.

Это земля верблюдов. Вероятно, в Аджмере нет пятисот верблюдов, для начала. А даже если и есть…

Раджпуты не могли назвать себя опытными в езде на верблюдах.

— Вонючие верблюды, — проворчал Удай.

— Терпеть не могу чертовых тварей, — согласился Пратап.

— Хорошее мясо, — заявил патан.

Раджпуты гневно посмотрели на него. Следопыт этого не замечал. Его разум блуждал где-то далеко.

— Значит, сдаемся? — спросил Джаймал.

Шанга покачал головой.

— Нет, не сдаемся. Но мы больше не будем пытаться гоняться за римлянином. Вместо этого…

Он поднял послание вверх.

— Мы воспользуемся его советом. Углы. Можем быть, только может быть, нам удастся добиться успеха, если мы охватим два угла треугольника, пока он в состоянии охватить только один. Мы направимся в Бхаруч — так быстро, как позволяют наши лошади. В Бхаруче мы реквизируем корабль — или несколько кораблей — и поплывем на север, в Бароду. Он направляется туда, я уверен в этом.

Шанга пошел к своему коню.

— Может, нам удастся встретить его там. Поехали!


Ночью у костра патан наконец прервал молчание. До этого он за несколько часов не произнес ни слова.

— После того как мы примем его в свой клан, мы сделаем его вождем. Нет. Королем. Первым патанским королем за всю историю, — он улыбнулся раджпутам, глядя на них поверх пляшущих языков пламени. — Тогда патаны завоюют весь мир — Он благосклонно кивнул Шанге. — Ты был хороший хозяин. Когда ты станешь моим рабом, я тоже буду хорошим хозяином.

Три дня спустя Джаймал склонился в седле и рявкнул Шанге:

— Если этот патан и дальше будет так шутить, я его убью.

— Джаймал, он не шутит, — ответил царь раджпутов. Холодным тоном.

Глава 22


Рао забавляла неохота, с которой молодые подчиненные выполняли его приказы. Его заместителю Маджоли было не до веселья.

— Ты слишком их жалеешь, — жаловался он.

Говорил он без труда, несмотря на то что они с Пантерой бежали вдоль крутого склона горного хребта, практически под линией неба. С другой стороны горного хребта доносился шум битвы. Постепенно лязганье стали затихало. Гневные крики командиров малва — нет.

— Здесь, — сказал Рао.

Он полез вверх по склону. Перед самой вершиной прижался всем телом к скале. Маджоли последовал за ним. На животах двое мужчин проползли к самому верху и выглянули на небольшую долину внизу.

— Видишь? — обвинительным тоном прошипел Маджоли. Он злобно показал пальцем, негодующе кивнул, борода гневно выпятилась вперед — Некоторые из непослушных собак до сих пор работают мечами.

— Только двое, — пробормотал Рао.

Он наблюдал, как двое молодых маратхи внизу прикончили солдата малва, перед тем как стали взбираться вверх по склону с противоположной стороны. По верху склона стоял ряд партизан, которые выпускали стрелы по собравшимся внизу войскам малва.

— Они братья, как ты знаешь. Один из них, вероятно, ввязался в схватку, второй пришел на помощь.

— Тем не менее..

— Не расстраивайся, Маджоли. Они вскоре приучатся к дисциплине — Рао добавил мрачно. — После того как понесут тяжелые потери от излишнего энтузиазма.

Он замолчал, оценивая малва. Командующие наконец приводили в порядок свою небольшую армию. По их приказу солдаты стали взбираться вверх по склону. Малва несли тяжелые потери от стрел, дождем летящих на них, но не прерывали продвижения вперед. Малва попытались втолкнуть слишком много солдат в узкую долину — по размеру не больше, чем ущелье. Эти плотно сомкнутые ряды стали легкой целью, но после того, как они начали контратаку, их оказалось слишком много, чтобы отразить их бросок.

— Теперь вы должны уходить, собаки! — рявкнул Маджоли. — Вы же получили четкие приказы!

Рао не стал спорить по этому вопросу. На самом деле он приказал своим людям выпустить не больше двух стрел после того, как малва начнут контратаку. Партизаны уже должны были отступать. Вместо этого молодые восставшие маратхи дождались, пока малва не окажутся на середине склона, перед тем как наконец отправились прочь.

Рао развернулся и стал спускаться со склона. Маджоли последовал за ним, все еще ворча.

— Тебе не следовало давать им этих лошадей. Именно поэтому они такие храбрые. Неуважительные молодые собаки. Они думают, что эти лошади убегут от кого угодно.

Теперь, спустившись вниз на значительное от вершины расстояние, Рао встал в полный рост. Улыбнулся заместителю.

— Эти лошади на самом деле могут убежать от кого угодно. От всего, что есть у этих жалких малва. Лучшие лошади, которых можно купить на иностранные деньги.

Маджоли встал и отряхнулся.

— Отличные лошади, признаю, — согласился он с неохотой. — Они были прекрасным подарком.

— Я думаю об этом, как об обмене, — задумчиво произнес Рао. Посмотрел на запад. Конечно, он не видел Бхаруч. Великий порт находился во многих милях отсюда, спрятанный за горами. — Они дали нам лошадей, мы предоставляем им возможность.

— Как ты думаешь, им удастся убежать?

Рао пожал плечами.

— Думаю, да. Мы остановили курьеров, мы… — он махнул рукой на склон, широко улыбнулся. — Отвлекаем малва.

Он повернулся и отправился к лощине, где были спрятаны их собственные лошади. Несмотря на высокий темп, Рао не запыхался и разговаривал без труда.

— Как я и говорил тебе раньше, Маджоли, эти люди обладают удивительными способностями, — бросил Рао через плечо.


Способности не требовались. В конце концов побег оказался детской игрой.

Гармат просто прошел по мостику, соединяющему аксумский торговый корабль с причалом, и представился капитану. До того как Гармат достиг его, капитан выпучил глаза.

— Хватит изображать лягушку, Эндубий, — проворчал он. — Не надо так на меня пялиться. У тебя глаза сейчас вылезут из орбит.

Капитан отвесил челюсть.

— И закрой рот, дурак. Тебя могут увидеть шпионы.

Рот Эндубия захлопнулся. Капитан бросил быстрый взгляд на берег, искал опасность опытным глазом.

Как и всем аксумским капитанам торговых судов, Эндубию приходилось участвовать в схватках. Торговые суда служили резервом военно-морского флота Аксумского царства. Моряк не мог дойти до капитана корабля даже в торговом флоте без одобрения негуса нагаста. Несмотря на отсутствие строгих правил в других областях жизни, аксумиты никогда не относились небрежно к своему морскому могуществу.

— Проблемы? — спросил Эндубий.

Гармат легко улыбнулся.

— Можно сказать и так. Вся империя малва хочет нашей крови.

Эндубий сморщился.

— Принц?

— С ним все в порядке, — Гармат почти незаметно кивнул. — На том складе. С даваззом и сарвенами. И еще кое с кем.

Советник быстро осмотрел корабль.

— В целом тринадцать человек. Займем много места, но…

— Справимся, — пробормотал Эндубий.

Капитан повернулся и стал выкрикивать приказы. Моряки тут же засуетились, бегая по кораблю и готовясь к отплытию.

— Мне хотелось бы, чтобы вы появились завтра, — проворчал Эндубий. — Тогда у меня будет груз. Ненавижу ходить порожняком. Самый известный мне путь к бедности.

Гармат улыбнулся.

— Не так, Эндубий. Пустой корабль — это быстрый корабль, и нам не будет тесно. Что касается нищеты..

Он опустил руку в кошель, вынул ее и открыл ладонь. Капитан снова выпучил глаза и напоминал лягушку.

— Предполагаю, ты возьмешь деньги малва? — спросил Гармат. — О, взгляни! Мне кажется, тут даже есть рубин. Нет, три рубина.

По пути из гавани Бхаруча их окрикнули с корабля малва и попытались встать вдоль борта.

— Проигнорируй их, — приказал принц — Иди дальше.

Капитан посмотрел на него уголком глаза.

— Это осложнит дело для следующего торгового корабля Аксумского царства, — заметил он.

Эон пожал плечами.

— Не будет никакого следующего торгового корабля Аксумского царства. Теперь мы в состоянии войны с малва.

Капитан вздохнул.

— А. Плохо. Это был хороший бизнес.

Офицер на носу корабля малва снова их окрикнул. Его голос звучал злобно.

— Ты можешь уйти от него? — спросил принц.

Эндубий фыркнул.

— От корыта малва?

Он пренебрег каким-то другим ответом, если не считать приказов морякам.

Час спустя командир малва приказал прекратить преследование.

Его просто трясло.

Частично его ярость объяснялась превосходством аксумского корабля. В основном же голой черной задницей, свешивающейся с кормы аксумского корабля. А затем широкой белозубой улыбкой над нею.


Неделю спустя в порту. Тамралипти, на противоположном берегу Индии еще один морской офицер малва улыбался от чистой радости. И ему было от чего радоваться. В этот день он заработал больше денег, чем за три предыдущих месяца.

Его заместитель тоже улыбался. Его части от взятки знатного господина хватит, чтобы шикарно гульнуть в самом печально известном районе у гавани Бенгальского залива.

Заместитель кивнул на торговый корабль, который прямо сейчас проходил мимо волнореза.

— Следует поставить в известность Муршида и его людей? В сундуках этого знатного господина — целое богатство. И жена у него молодая. Вероятно, также и красивая. Она и другие женщины принесут хорошую прибыль.

Командующий потрепал бороду, раздумывая над вопросом. Он и его подчиненные делали неплохие деньги на стороне, продавая информацию о лакомых целях местным пиратам.

Он не долго раздумывал над вопросом.

— Нет, — твердо сказал офицер. — Не с таким сопровождением.

— Их не больше тридцати, — возразил заместитель. — Муршид может собрать три корабля и более сотни…

Командующий гневно уставился на него.

— Сотню кого? — рявкнул он. — Ты говоришь, что их будет три против одного, в лучшем случае — четыре против одного. Бандиты Муршида против этих ?

Заместитель скорчил гримасу.

— Ну…

Командующий отмахнулся от идеи, как человек может отмахнуться от мухи.

— Забудь об этом. Муршид потом не поблагодарит нас, поверь мне. И какую долю мы получим? Бочонок с кишками? Два бочонка?


Наблюдая за ними с кормы судна, капитан торгового корабля решил, что правильно прочитал позы офицеров малва. Расстояние было большим, но он обладал очень хорошим зрением. И большим опытом.

Удовлетворенный, капитан отвернулся.

— Можем расслабиться, — сказал он своему заместителю — Проблем не будет.

Заместитель вздохнул с облегчением. Он посчитал капитана сумасшедшим за то, что тот согласился везти такой груз в этих водах. Обычно они перевозили только сыпучие грузы в Бенгальском заливе, наводненном пиратами. Тип грузов, который не покажется привлекательным ни одному пирату.

Но его капитан решил рискнуть. Предложенная знатным господином цена была слишком привлекательной, чтобы отказаться. Небольшое богатство, чтобы перевези его самого, жену и сопровождающих их лиц в Мангалуру, главный порт в южном индийском королевстве Керала.

Кроме того…

Заместитель бросил взгляд на ближайшего из солдат знатного господина. Он не был уверен, но ему казалось, что именно этот человек командует сопровождающими знатного господина лицами.

Командир отряда сопровождения склонился через палубные ограждения, наблюдая за удаляющейся гаванью. Время от времени лениво проводил по мечу точильным камнем. Это казалось бессмысленным занятием. Клинок уже был острым, как бритва.

Его взгляд встретился с взглядом заместителя.

— Проблемы? — точильный камень не прекратил своею движения.

Заместитель покачал головой.

— Не думаем.

На лице командира отряда сопровождения не появилось никакого выражения. Оно напоминало железную маску — было такими же застывшим и неизменяемым.

— Плохо, — пробормотал он и поднял клинок на солнце, осматривая край. — Мои люди несколько застоялись. Им можно было бы немного размяться.


Месяц спустя Рана Шанга вернулся в свой дом рядом с Джайпуром. Он год не видел свою семью и решил, что должен сделать это перед возвращением в Каушамби. Ему больше может не представиться такой возможности. Когда он отчитается о своем провале в поимке Велисария, его накажут. Возможно, даже казнят.

К удивлению Шанги, дома его ждал Дамодара. Он приехал две недели назад, уверенный, что Шанга вначале заглянет сюда, независимо от того, хорошая будет новость или плохая.

Несмотря на то что раджпут горел желанием увидеть свою семью — Дамодара вежливо предложил подождать, пока он с ними поздоровается, — Шанга настоял, что вначале отчитается. Они с Дамодарой засели в небольшой комнатке, прилегающей к огромному залу, который служил Шанге как зал приемов. Двое мужчин сидели на подушках друг напротив друга. Между ними стоял маленький столик. Они остались вдвоем, после того как слуги поставили чай и печенье и удалились.

Отчет Шанги был полным, точным и ни в коем случае не оправдывающим себя. Когда он дошел до последних эпизодов преследования Велисария, Дамодара оборвал его:

— Не нужно дальше, Шанга. Суть, как я предполагаю, в том, что вы не нашли и его следа ни в Бароде, ни в каком-то другом из небольших портов?

Шанга покачал головой.

— Никаких, господин Дамодара. Я уверен, что он где-то там сел на корабль, но он идеально замаскировал следы. Если шпионы Нанды Лала проведут расследование — очень тщательно, очень долго, — то, вероятно, и смогут отыскать их. Но…

— А смысл? — спросил Дамодара. Он отмахнулся от проблемы маленькой пухлой ручкой. — Если они и найдут доказательства, будет слишком поздно что-то сделать.

Он потягивал чай. Прожевал печенье.

— Такое расследование не принесет ничего, кроме вреда, — заявил он. — На самом деле большого вреда.

Шанга сидел напряженно, молча. Дамодара мгновение смотрел на него. Затем к удивлению Шанги улыбнулся.

— Ты на самом деле истинный раджпут. Честь превыше всего.

Если такое и было возможно, Шанга напрягся еще больше.

— Но я не раджпут, — продолжал Дамодара. — Я уважаю твой взгляд на вещи, Рана Шанга. Мне даже кажется, что я понимаю этот взгляд, но не разделяю его. — Он добавил резко: — Я — малва. И, таким образом, я — человек практичный. Меня послали сюда, чтобы встретить тебя и оценить результаты твоих поисков. И я теперь это сделал.

Он снова отпил чай.

— И вот к каким выводам я пришел. Исходя из того, что Велисарий мог отправиться на запад, Рана Шанга провел долгую, очень тщательную поисковую операцию — дошел до самой Бароды ни больше ни меньше!

Он снова отпил чай.

— Никаких следов Велисария раджпуты не нашли. Какое-то время казалось, что они вышли на его след. Но в конце это оказался ложный след. Единственным, кого они нашли, был потрепанный коробейник и кровавый след йетайца-дезертира из императорской стражи, который убежал из империи после того, как жестоко убил нескольких солдат и императорских курьеров и ограбил купца.

Шанга начал возражать. Дамодара заставил его замолчать.

— Ничто не доказывает обратное, Рана Шанга. Твои подозрения были просто беспочвенными. Это все.

Дамодара снова махнул рукой. После этого жеста рука потянулась к печенью.

— Нет доказательств, — сделал вывод Дамодара. — Ничего существенного. Ничего конкретного.

Довольный, удовлетворенный, самодовольный Дамодара отправил печенье в рот.

— Есть, — сказал Шанга, опустил руку в тунику, достал небольшой кошель, открыл и высыпал содержимое на стол между ними.

Изумруд. Небольшой, но сверкающий.

Дамодара подавился печеньем. Кашляя, протянул руку за чаем и быстро отпил, промывая горло.

— Раджпут, — пробормотал он, ставя чашку на стол. Гневно уставился на изумруд.

Но гневался недолго. Когда Дамодара поднял голову, то снова улыбался.

— Это, как я предполагаю, и есть тот изумруд, который, как ты утверждаешь, Велисарий дал коробейнику? Один из изумрудов из подарка императора?

Шанга напряженно кивнул. Дамодара рассмеялся.

— Чушь! — Он покачал головой. — Любой раджпут может после одного взгляда оценить меч или коня, но покажи им драгоценный камень…

Несмотря на полноту, Дамодара выбросил вперед руку, словно ящерица бросилась на горячий камень, чтобы схватить насекомое. Изумруд исчез у него в тунике. Он заговорил суровым тоном:

— Сколько подделок! Бесстыдные преступники! По возвращении в Каушамби я сообщу о последней возмутительной находке в соответствующую инстанцию. — Он снова махнул рукой. — В какую требуется. Мне кажется, она называется Ранабхандатарадхикара. Именно она в казначействе занимается подделками. Может, пойду в полицию. В департамент Бхукти — это один из маленьких отделов, спрятанных где-то в Большом Дворце. Работают в нем сонные тупицы.

Возражения короля раджпутов были резко оборваны.

— Дело сделано, Рана Шанга. Закончено. Это все.

Он встал Шанга встал вместе с ним. Невысокий командующий из малва посмотрел вверх на раджпута. Он не дернулся от взгляда более высокого мужчины.

— Меня зовут Дамодара, — мягко произнес он. — И я пришел к своим выводам.

Все еще не отводя взгляда от гневного взгляда Шанги, Дамодара наклонился и взял еще одно печенье. Засунул в рот.

— Печенье на самом деле великолепное, — сказал он с набитым ртом. — Пожалуйста, поблагодари от меня своего кондитера.

Шанга все еще смотрел гневно Дамодара вздохнул.

— Рана Шанга, в том, что касается малва, все предельно ясно. Велисарий убежал — вместе со своими людьми — на юг. Все императорские курьеры, которые должны были предупредить портовые гарнизоны, попали в засады, устроенные бандитами из маратхи. Поэтому нехороший римский полководец и его сообщники смогли убежать на аксумском корабле, который ждал в гавани. Несомненно, по предварительному сговору. У нас есть четкое описание одного из этих сообщников от морского офицера, которому не удалось остановить корабль. Четкое описание. — Дамодара добавил холодно: — За провал в поимке того корабля морской офицер был казнен. Вместе с командующим гарнизоном Бхаруча.

Шанга фыркнул.

— Обоих посадили на кол, — добавил Дамодара без какого-либо проявления эмоций. — По приказу господина Венандакатры, как только он прибыл в Бхаруч.

С ничего не выражающим лицом Дамодара сообщил:

— После моего возвращения, по моему требованию офицер, командующий подразделением, из которого дезертировал убийца-йетайец, тоже будет казнен. За пренебрежение своими обязанностями.

Он отвернулся.

— Я не стану требовать сажать его на кол. Отрубания головы достаточно.

Лицо Шанги исказилось.

— Это делалось раньше и будет делаться в будущем, — тихо сказал Дамодара. — Не нужно считать эти… жертвоприношения бесцельными убийствами, Рана Шанга. Пожалуйста. Оставь все, как есть.

Он положил руку на предплечье Шанги.

— А теперь у меня есть новость. Меня назначили командующим северной армии на предстоящую персидскую кампанию. Конечно, главнокомандующим всей кампании будет Дживита.

Раджпут холодно посмотрел на него. Отвернулся.

— Я попросил, чтобы большую часть армий раджпутов передали моей армии. Тебя и твою конницу в особенности. Мою просьбу удовлетворили.

Теперь Шанга снова смотрел на Дамодару. Неотрывно. Дамодара улыбнулся.

— Официально моим главным аргументом было: моей армии больше, чем какой-либо другой, придется действовать на пересеченной местности. Поэтому, говорил я, мне нужна наша лучшая конница. — Он пожал плечами. — Конечно, этот аргумент обоснован сам по себе. И он избавил меня от необходимости объяснять Дживите, что я не разделяю его веры в непобедимость пороха. Лично я хочу, чтобы сталь раджпутов охраняла мои фланги, на спинах хороших раджпутских коней.

Шанга почти улыбнулся. Но не совсем.

Рука Дамодары слегка потрясла предплечье Шанги.

— Ты мне нужен, Рана Шанга. Живой, здоровый и во главе твоего войска, — он опустил руку и отвернулся. — Я сейчас уеду. Я и так достаточно задержал тебя.

Рана Шанга проводил Дамодару во двор. Пока они ждали, когда приведут коня Дамодары, тот тихо сказал последние слова:

— И не надо расстраиваться из-за побега Велисария, Рана Шанга. Оставь это. Пусть будет так. В любом случае мы снова его увидим. Достаточно скоро. А на мой вкус так и слишком скоро. В этом я уверен, как в восходе солнца.

— И я, — пробормотал Шанга после отъезда Дамодары. — Уверен, как в восходе солнца — На его лице появилась унылая улыбка. — Но, к сожалению, он не так предсказуем.

Шанга повернул назад к дому. Жена и дети уже выбегали из двери, раскрыв объятия. Все остальные эмоции исчезли, он просто радовался их любящим объятиям.


Неделю спустя на пути назад в Каушамби Дамодара и сопровождающие его лица прибыли к реке Джамне.

Дамодара объявил привал и спешился.

— Мне нужно помочиться, — объявил он солдатам. — Ждите здесь, — приказал, небрежно махнув рукой. — Я вполне способен справиться с этим без вашей помощи.

Добравшись до реки, он прошел несколько футов вдоль берега, в поисках подходящего места. Найдя его, Дамодара занялся делом Дамодара был практичным человеком. Малва. Он не видел причины не завершить два необходимых дела одновременно.

В конце концов ему в самом деле требовалось помочиться. Во время этого процесса он бросил небольшой изумруд подальше в реку.


В тот самый момент, когда этот изумруд приземлился на грязное дно реки, торговый корабль причалил в другом месте, через океан. Моряки тут же стали устанавливать трап.

— Вон твой отец, — объявил Гармат. Советник показал пальцем вверх по склону, смотрящему на гавань Асэба. Фигура царя царей маячила наверху крутой каменной лестницы.

Аксумиты не любили грандиозные императорские регалии других Царств. На негусе нагасте была простая льняная юбка, только украшенная золотыми нитями. Его массивную грудь не прикрывало ничего, кроме перекинутых крест-накрест кожаных ремней, украшенных жемчугом. Тяжелый золотой ошейник окружал толстую шею, по пять золотых браслетов блестели на каждой из мускулистых рук. На голове была простая серебряная тиара, украшенная сердоликом, камнем царя царей. Тиара удерживала на месте традиционный фахиолин, головной убор из четырех перевязей, который означал самое важное положение носителя, как царя аксумитов. В правой руке Калеб держал огромное копье, положенное ему по рангу, причем наверху древка красовался огромный крест, в левой — мухобойку. Копье символизировало его благочестие и власть, мухобойка — служение народу.

Ничего больше. Конечно, его собственная фигура впечатляла — широкоплечая, очень мускулистая, с огромным животом. Выглядел он достойно и внушительно. Брови нависали над могучим носом, губы плотно сжаты, тяжелые челюсти крепко стиснуты.

— Он кажется сердитым, — заметил Менандр.

— Он в ярости, — высказал свое мнение Анастасий. — Можно подумать, он уже слышал плохую новость. Его упрямый и своевольный младший сын только что ввязал его в войну с самой могущественной в мире империей.

— Конечно слышал! — радостно воскликнул Усанас. — Взгляните на того, кто рядом с ним! Вон он — самый быстрый в мире поставщик плохих новостей. Самый хитрый вестник в мире!

Велисарий. Теперь он стоял рядом с царем. Улыбался своей хитрой улыбкой.

— Черт побери, — пробормотал Валентин. — Лучше буду смотреть на гневный взгляд царя, чем на эту улыбку. Когда угодно. — Он вздохнул. — Предстоят возбуждающие авантюры.

Глава 23


Константинополь

Зима 530 года н. э.


Через пять минут после начала встречи с Балбаном Антонина знала, что что-то не так. Начальник шпионской сети малва недостаточно внимательно ее слушал.

Да, он слушал. Всем, кроме Антонины, Балбан показался бы идеалом внимательности. Он сидел на краешке стула — на самом деле словно как на жердочке — склонился вперед, зажал руки коленями. Глаза его уставились на женщину, сидевшую напротив в небольшой комнатке. Он молчал, очевидно погрузившись в информацию, которую ему передавала Антонина.

Только информация сама по себе гарантировала бы его интерес, даже если бы ее не передавала красивая женщина. Начальник шпионской сети малва узнавал все детали о всех перемещениях или планируемых передвижениях всех римских воинских подразделений какого-либо значения в Сирии, Леванте36 и Египте. Для человека, который стоял в самом центре заговора по сбрасыванию римского императора — заговора, который наконец подходил к решающей стадии, — такая информация фактически бесценна.

И прекрасная информация — во всех отношениях. Прекрасная не только благодаря тому факту, что она ему предоставлялась, но и прекрасная сама по себе. Суть отчета Антонины состояла в том, что ни одно римское воинское подразделение из огромных южных и восточных провинций не сможет прибыть в Константинополь вовремя, чтобы предотвратить планируемый переворот.

Но Балбан не обращал внимания. По крайней мере на информацию. На мгновение Антонина задумалась над причиной безразличия Балбана. Он в курсе, что все ее слова — ложь? На самом деле Феодора несколько недель назад отправила сообщение в Дарас о том, что заговор подходит к завершающей стадии. Гренадеры Антонины находились в Константинополе уже десять дней, переодетые семьями пилигримов. Их вместе с фракийскими катафрактами перевезли несколько быстроходных судов. Подразделения из армий Ситтаса и Гермогена прибыли только в предыдущий день на более медленных кораблях для перевозки зерна. Они до сих пор прятались в трюмах этих кораблей, стоявших на якоре в порту Цезаря.

Но Антонина практически сразу же отмахнулась от такой возможности. Она не чувствовала враждебности Балбана, ни следа — а она должна была бы присутствовать, если бы начальник шпионской сети подозревал Антонину.

Нет, дело только в том, что по какой-то причине Балбана не интересует информация. Он не не верил, но и не верил. Ему просто все равно.

Его интересовала она сама — точно так же, как и почти любого другого мужчину, который оказывался в ее обществе. Лишь немногие знакомые Антонине мужчины были способны проигнорировать ее красоту. Это просто факт жизни. Но кроме этого — ничего.

Антонина похолодела до костей. Она догадалась, что происходит. И что планируется.

«Они собираются убить меня»

Если бы Балбан знал, как точно Антонина все поняла, то поразился бы до глубины души. Начальник шпионской сети малва являлся мастером своего дела. Он готов был поклясться, что никто не смог бы обнаружить след убийственных намерений в его идеально поддерживаемой позе.

И на самом деле почти никто в мире не смог бы. За исключением женщины, которая в молодости была одной из самых эксклюзивных куртизанок во всей Римской империи.

Антонина, в отличие от Балбана, не являлась экспертом в вопросах шпионажа и наемных убийств. Но она была экспертом — на самом деле одним из лучших в мире экспертов — по вопросу мужчин и их настроений. Ее успех куртизанки, конечно, частично объяснялся ее физической красотой. Но красивых женщин много. Большим талантом Антонины была ее способность поддерживать в мужчине заинтересованность. Не только в ее красоте, но и в удовольствии от ее общества.

За долгие годы она научилась распознавать сигналы тревоги. Раньше или позже — до того как она встретила Велисария — мужчины, которые искали ее общество, теряли интерес. Необязательно в ней. У них вполне могло оставаться сильное желание к ее телу. Но они теряли интерес к ее обществу.

Антонина всегда могла сказать, когда наступал такой момент. И она всегда сразу же разрывала отношения. Или по крайней мере как только могла это сделать красиво.

Ее отношения с Балбаном никогда не имели оттенка сексуальности. Ни в какой степени. Но с ним тоже настал момент.

За то короткое время, которое ей потребовалось, чтобы закончить отчет, Антонина быстро оценила возможные варианты выбора.

Они не станут убивать ее в доме Балбана. В этом она не сомневалась. Малва всегда прилагали усилия, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания в Константинополе. Даже Ирина, со всем ее опытом, навыками и обширными ресурсами, которые передала в ее распоряжение Феодора, обнаружила местонахождение военной базы малва только несколько дней назад. Балбану удалось контрабандным путем ввезти несколько сотен элитных индийских солдат в римскую столицу и держать их в укрытии несколько недель так, что об их существовании не знали.

Такой человек не станет рисковать привлечением к себе внимания, когда до начала решительных действий остается совсем немного времени.

Антонина также не думала, что он станет пользоваться услугами Аджатасутры или какого-то другого агента малва. Всегда оставался риск, что, если покушение на нее провалится, таких агентов смогут поймать и проследить их связь с ним.

Ее убьют римские головорезы, которых для этого дела наймут через посредников.

На протяжении последних нескольких дней улицы Константинополя все более и более наполнялись людьми. Банды с ипподрома, которым малва давали взятки, с каждым часом становились все наглее и увереннее. Банды Голубых и. Зеленых свободно и безнаказанно орудовали, нарушая спокойствие в столице. Воинские подразделения, расквартированные в Константинополе, отправились в свои казармы — точно, как предсказывала Ирина несколько месяцев назад. Командующие этими подразделениями предчувствовали предстоящий переворот и намеревались отсидеться в стороне, пока не будет известен результат.

Антонина не сомневалась в плане малва.

Дело уже близилось к вечеру. К тому времени, как она покинет дом Балбана, спустятся сумерки. В соответствии с полученными указаниями, она пришла сюда одна по той же дороге, которой всегда пользовалась. По пути назад на нее нападет банда уличных головорезов. Не ближе чем в трех кварталах отсюда, не дальше чем в шести. Нападение произойдет у пустующего здания или еще в каком-то уединенном месте. Ее утащат с улицы. Затем ее обворуют, вероятно изнасилуют и убьют. Когда ее тело найдут — а это может случиться только через несколько дней, — преступление назовут неудачным эпизодом во время всеобщего хаоса.

Ей с трудом удалось не вздохнуть с облегчением.

Против профессиональных наемных убийц типа Аджатасутры ей, вероятно, не потянуть. Но она думала, что в состоянии справиться с уличными бандитами.

В большей или меньшей степени Антонина теперь успокоилась, поэтому без труда пережила последние несколько минут встречи с Балбаном. Самой большой проблемой для нее было сдерживать нетерпение во время долгого обмена любезностями с Балбаном. Предстоял исключительно опасный час, но Антонина относилась к людям, которые хотят просто побыстрее покончить с проблемами.

Как только стало возможным, Антонина встала и направилась к выходу Балбан проводил ее до двери. По пути они встретились в коридоре с Аджатасутрой. Антонина мило улыбнулась ему и прошла мимо, даже не вздрогнув. Это было нелегко, но в конце концов она все-таки могла ошибиться.

Но Аджатасутра не сделал ничего, кроме как кивнул ей в ответ с вежливой улыбкой.

Балбан открыл дверь и произнес несколько последних вежливых слов. Антонина пересекла двор к открытым воротам, которые вели на улицу. Даже до того, как она прошла сквозь ворота, услышала, как дверь за ней закрылась.

Балбан покачал головой и отвернулся от двери. К его удивлению, Аджатасутра все еще стоял в коридоре.

— Жаль, — вздохнул Балбан. — Такая красивая…

— Она знает, — прошипел Аджатасутра.

Балбан моргнул.

— Что?

— Она знает, — повторил наемный убийца.

Балбан нахмурился.

— Почему ты это говоришь? Я не заметил знаков, что у нее возникли какие-то подозрения.

Он посмотрел на Аджатасутру.

— И только сейчас она спокойно прошла мимо тебя, практически не обратив никакого внимания.

— В этом-то и дело, — возразил наемный убийца. — Эта женщина не глупа, Балбан. Она точно знает, кто я. Чем я занимаюсь. Все другие разы, когда я оказывался рядом, она всегда очень внимательно за мной следила. Украдкой, но… — В смятении он пытался подобрать слова — Я говорю тебе: она знает.

Балбан колебался. Повернул голову, посмотрел на дверь. На мгновение почти показалось, что он снова откроет ее. Но этот момент быстро прошел. Затем, когда Аджатасутра стал сам приближаться к двери, Балбан остановил его, положив руку на плечо.

Начальник шпионской сети покачал головой.

— Думаю, тебе это кажется, Аджатасутра. Но даже если и нет, то мы ничего не можем сделать.

Балбан нахмурился.

— В любом случае я думаю, что приказы Нанды Лала были острой реакцией на случившееся. Последнее, что я собираюсь сделать — сейчас из всех случаев! — это рисковать, обнаруживая себя.

Балбан пошел по коридору, все еще держа Аджатасутру за предплечье.

— Кроме того, какая разница, даже если она и знает? — добавил он. — Она — просто женщина, Аджатасутра. И к тому же — маленькая женщина. — Балбан улыбнулся и сказал весело: — Овца часто знает, что находится в опасности, когда ее окружает стая волков. И какая польза от этого овце?

Аджатасутра сбросил его руку. Резко остановился и заставил. Балбана посмотреть на него.

— Она не овца, Балбан, — твердо заявил наемный убийца. — Она выросла на улицах Александрии. Самых жестких улицах в Римской империи. Ее отец был возничим на колеснице — одним из самых жестких людей, которых ты когда-либо встретишь. И ее муж не только великий полководец, но также и великий мастер по обращению с мечом. А те бандиты, которых ты нанял, — не «волки». Они — свора паршивых уличных псов.

— Достаточно! — рявкнул Балбан. — Я принял решение.

Он широкими шагами пошел прочь Аджатасутра остался один, стоял в коридоре, уставившись на дверь. Он стоял там, молча и не двигаясь, целую минуту. Затем легко улыбнулся и прошептал:

— Удачи, волки. Вам она потребуется.


Антонина шагала по улице в том же направлении, которым всегда пользовалась, до тех пор пока не отошла на достаточное расстояние от дома Балбана, чтобы оказаться вне поля зрения. К этому времени она уже миновала два квартала и знала, что засада где-то поблизости.

У следующего перекрестка Антонина резко свернула вправо и быстро пошла по узкой боковой улочке. За спиной услышала легкие шаги. Судя по звукам, несколько человек в квартале от нее внезапно начали движение.

Она побежала.

Улица была чуть больше узкого переулка. Антонина ее не знала. Но она раньше замечала — в те разы, когда проходила мимо, — что на этой улочке расположен ряд небольших пекарен и кондитерских, которые обеспечивали Константинополь свежим хлебом и сладостями.

Антонина пробежала мимо трех маленьких магазинчиков. Слишком маленьких. Ей требовался большой магазин с большой кухней.

У четвертого она остановилась. Колебалась. Почувствовала густой сильный запах мясного бульона.

«Может быть»

Она услышала, как к ней приближаются шаги.

«Должно сойти»

Антонина вошла в дверь магазинчика. Магазинчик оказался маленьким — не более десяти квадратных футов — и полностью пустым, за исключением небольшого прилавка, на котором были выставлены образцы продукции. Увидев, что это пирожки с мясом, Антонина вздохнула с облегчением.

Женщина средних лет — Антонина предположила, что это жена владельца магазинчика — приблизилась к Антонине и стала говорить любезности Антонина не уловила слов.

— Вы готовите мясной бульон? — спросила она.

Женщина нахмурилась от удивления, затем начала кивать. Антонина схватила женщину за запястье и потащила ее к двери на противоположной стене. Женщина начала возмущаться и яростно сопротивляться. Но абсолютно безрезультатно, несмотря на плотное телосложение и довольно высокий рост. Антонина для своих размеров и так была очень сильной женщиной, а тут еще полна безжалостной целеустремленности.

Антонина плечом открыла дверь, толкнула женщину внутрь, последовав за ней мгновение спустя. Перед тем как закрыть дверь, бросила взгляд на вход в магазинчик. Входная дверь все еще оставалась закрыта. Антонина подумала, что ее преследователи не видели, как она вошла в магазинчик.

«Хорошо. У меня есть немного времени»

Он повернулась и посмотрела на женщину, которую теперь трясло от ярости. Рядом с женщиной стоял муж. Он гневно смотрел на Антонину, держа в руке металлическую поварешку. Держал почти угрожающе.

— Заткнитесь! — рявкнула Антонина. — У вашей двери люди, которые пытаются меня убить! Они и вас убьют!

Рот женщины захлопнулся. Мгновение спустя открылся заново.

— Убирайся вон! Убирайся вон! — завизжала она.

Муж с опаской шагнул вперед, поднимая поварешку.

У стены кухни рядом с дверью стоял большой стол. Антонина высыпала на него содержимое кошелька. Получилась небольшая кучка золотых монет вместе с небольшим кинжалом.

Вначале взгляды мужчины и женщины были прикованы к монетам. Потом к кинжалу в руке Антонины.

— У вас простой выбор, — прошипела Антонина. — Вы можете взять деньги — считайте их платой за пользование вашей кухней — или кинжал. В ваши мерзкие животы.

Владелец магазинчика и жена смотрели на нее выпученными глазами.

Антонина подняла кинжал. Лицо жены, наблюдавшей за острым как бритва кинжалом, слегка побледнело.

Лицо мужа побледнело гораздо сильнее.

Он был полным человеком средних лет. Но в молодости вел несколько сомнительный образ жизни. На него не произвел особого впечатления маленький, пусть и острый кинжал Антонины. Мужчина был профессиональным поваром. У него имелось несколько ножей, таких же острых и гораздо большего размера.

Но он узнал хватку. Легкий, уверенный способ держать кинжал.

— Заткнись, женщина! — рявкнул он на жену. — Бери деньги и иди наверх.

Жена нахмурилась, глядя на мужа. Владелец магазинчика пригрозил ей поварешкой Антонина отступила от стола, освобождая место. Жена хозяина магазинчика поспешила к столу, боязливо поглядывая на Антонину. Затем, собрав монеты, фактически пробежала расстояние до небольшой дверцы в дальнем углу кухни. Мгновение спустя Антонина услышала, как она взбегает по лестнице в жилые помещения наверху.

Ее муж стал пятиться к той же двери.

— Не ходи наверх, — пробормотал он. — Я не собираюсь ни во что ввязываться. И так все это — полное сумасшествие.

— Просто запри дверь и оставайся наверху. Но перед тем как уйти, скажи: где у тебя мука? И ножи?

Владелец магазинчика показал поварешкой на стенной шкаф.

— Мука там. И ножи тоже.

— Хорошо. Оставь мне поварешку.

Он нахмурился, посмотрел на поварешку, пожал плечами.

— Куда ее положить?

Антонина кивнула на большой котел на плите. Владелец магазинчика поспешно опустил поварешку в кипящий бульон и быстро покинул кухню.

Антонина шагнула к двери, которая вела непосредственно в магазин, и приложила к ней ухо.

«Хорошо. Они еще не нашли магазин»

Она бросилась к шкафу и раскрыла дверцы. Мгновение колебалась между бочонком с мукой и висящими на стене ножами.

«Вначале ножи»

Антонина схватила четыре ножа, по два в каждую руку и отнесла к верстаку рядом с плитой. Быстро взвесила их в руке. Один, как она решила, подходит. Этот и ее собственный маленький кинжал Антонина положила на край верстака, лезвиями к себе. Три других — гораздо больших, один из них фактически мясницкий нож — положила после них, развернув рукоятками.

Потом поспешила назад к стенному шкафу и схватила с полки небольшую кружку. Затем открыла крышку бочонка и опустила кружку в муку. Мгновение спустя, оставляя кругом следы, высыпала муку в котел. Быстро поварешкой помешала бульон с мукой.

Антонина практически плясала от нетерпения. Но не смела слишком быстро добавить еще муку. Ей требовалось время, чтобы бульон опять стал таким же горячим.

Когда жидкость начала пузыриться, Антонина поспешила назад к шкафу. Еще муки. В котел. Помешать. Подождать. Подождать.

Снова.

«Этого достаточно», — решила Антонина. Теперь бульон стал густой вязкой массой. Не более чем через минуту она опять начнет пузыриться.

Она огляделась вокруг. На крючках увидела толстые влажные тряпки, которыми владелец магазинчика брал котел. Антонина обернула ладони этими тряпками и взяла в руки котел. Заворчала от напряжения — это был большой котел, заполненный на три четверти.

«Да. Едва. Но — да»

Она снова поставила котел на плиту, оставив тряпки рядом. Затем подбежала к двери и закрыла ее на задвижку. На мгновение думала приставить что-то к двери, но отказалась от этой мысли.

«Лучше так. Я не хочу, чтобы они слишком перенапрягались, пытаясь ворваться внутрь. Просто чтобы немного потрудились. Задвижки для этого достаточно»

Она шагнула к столу, на который высыпала монеты, и перетащила его на середину кухни. Затем присела на корточки, прислонилась плечом к краю стола и опустила его на бок. Это был крепкий деревянный стол, большой и тяжелый, поэтому он с грохотом упал на пол.

Наверху закричала жена хозяина магазина.

«Черт тебя подери!».

Наконец донесся голос с улицы:

— Здесь!

Антонина услышала, как резко распахнулась входная дверь. Затем звук шагов нескольких мужчин, врывающихся в магазин. Теперь кричали громче:

— Здесь!

Она увидела, как шелохнулась ведущая в кухню дверь. Кто-то пытался ее открыть. Задвижка задрожала.

— Она здесь! — крикнул кто-то очень громко.

Антонина шагнула к плите. Снова обернула влажными тряпками ладони и схватилась за котел. Стояла неподвижно, глядя через плечо. Наблюдала за дверью. Глухой удар. Дверь затрещала. Задвижка тоже трещала, но пока держала.

— Не мешать! — крикнули очень громко. Громоподобные шаги.

Удар!

Задвижка отлетела. Дверь распахнулась. Огромное тело, затем еще одно ворвались в кухню. За ними следовали еще трое. Все были одеты в грубые одежды уличных бандитов и все держали в руках дубинки.

Первый мужчина, который объявил себя бревном для пробивания дверей, потерял равновесие в процессе. Он врезался в перевернутый стол в середине кухни и отлетел назад, наполовину распластавшись на полу. Тот, кто бежал за ним, врезался в него и упал на колени, сам перегнувшись через стол.

Трое мужчин, бежавших за вторым, добавились в кучу-малу.

Пять человек перемешались в кучу и не могли предпринять никаких действий.

Антонина схватила котел и опрокинула содержимое на бандитов.

Несколько галлонов кипящего, густого мясного бульона с мукой вылились на потенциальных убийц.

Комнату наполнили крики боли. Наполовину обезумевшие от боли и страха, пять мужчин в кухне стали терзать собственную плоть, суматошно пытаясь стряхнуть обжигающий бульон.

Не смогли. Не смогли! Из-за муки бульон прилипал к коже.

Антонина проигнорировала их. В первом помещении магазинчика оставались другие. Двое застыли в дверном проеме, широко открытыми глазами наблюдая за сценой.

Антонина легко развернулась и схватила свой маленький кинжал. Он, как она знала, идеально сбалансирован.

Опять развернулась, теперь резко.

«Отец, мне сейчас нужна твоя помощь!»

Возничий на колеснице не представлял собой ничего особенного, но он обучил дочь пользоваться ножом.

Очень хорошо обучил.

Маленький кинжал перелетел через комнату и глубоко вошел в горло человеку, стоявшему в дверном проеме справа.

Его глаза выпучились. Он выплюнул кровь. Схватился за рукоятку. Попытался выдернуть. Не смог. Упал на колени. Умер.

К тому времени, как стоявший с ним рядом мужчина понял, что случилось, было слишком поздно. Через кухню пролетел еще один нож.

Однако не в горло. Этот нож был не таким легким, как ее собственный маленький кинжал, поэтому Антонина выбрала другую, более надежную цель. Тяжелый нож вошел на четыре дюйма в грудь бандита, прямо в сердце.

Антонина схватила мясницкий нож. Два мертвых тела в дверном проеме заставят других нападающих задержаться на несколько секунд. Достаточно времени.

Она прыгнула вперед к углу перевернутого стола и принялась резать людей на другой стороне стола.

Фигурально. Ее удары ножом были короткими, резкими движениями опытного мясника, разрубающего тушу. Никаких драматических замахов, безумных ударов, выставления напоказ.

Просто короткие, прямые удары. Тяжелым, острым как бритва мясницким ножом.

Удар. Удар. Удар. Удар.

Отлетел нос. Пальцы руки, прижатой к лицу. Еще один нос и большая часть верхней губы. Ухо и половина щеки.

Назад, быстро. Удар. Удар. Удар. Пальцы упали на пол. Кисть зависла в воздухе, наполовину отрубленная. Кровь залила лицо, из которого торчали кости.

Снова назад, быстро. Люди, валяющиеся кучей у стола, теперь превратились в беспомощную визжащую кучу. Это были овцы, наполовину парализованные от ожогов третьей степени и отрубания частей тела.

Удар. Удар. Удар.

Теперь крики были смертельными. Руки с отрубленными кистями и ампутированные пальцы больше не могли защищать шеи. Антонина метила в сонные артерии и попала по двум из трех. Третий тоже умрет, но более медленно, после разрезания яремной вены.

Она мгновенно промокла от крови Антонина склонялась в брызжущие струи, как ребенок может склониться в фонтан, и ударила по двум остающимся с другой стороны стола мужчинам. Они оба с помутившимся от шока и агонии сознанием пытались отползти от кошмара.

Одному удалось, и он получил только удар по лопатке. Другой свалился замертво. Антонина врезала ему аккурат по шее сзади, разрубив позвоночник.

Единственный выживший с воплем от страха и боли на коленях и руках вылетел из двери. Вернее, одной руке. На левой не осталось пальцев. Момент, с точки зрения Антонины, был идеальным. Остававшиеся в первом помещении бандиты наконец смогли оттащить загораживающих дверь двух убитых. Двое из них ворвались внутрь для того, чтобы споткнуться о бандита, ползущего к ним.

Одному удалось устоять на ногах, но он врезался в косяк. Другой поскользнулся и свалился на груду тел в центре кухни. Вытянул вперед руки, когда падал, и смог схватиться за углы стола.

На мгновение бандит уставился на Антонину.

Ее лицо было последним, что он увидел. Если не считать огромный мясницкий нож, который опустился на его собственное и уничтожил его. Нож врезался ему в лоб и пошел вниз, управляемый яростью Антонины. Лезвие срезало его брови, вырезало глаза, снесло нос, обе губы и подбородок.

Затем Антонина допустила свою первую ошибку. К этому времени — а с начала сражения прошло около тридцати секунд — она уже пришла в неописуемую ярость. Она отбросила ногой отрезанное лицо, подняла нож и напополам разрубила голову врага. Удар оказался таким сильным, что нож застрял в черепе.

Антонина яростно потянула за рукоятку. Дернула. Еще раз дернула.

Застрял.

Она подняла глаза. Опершийся о косяк бандит уставился на нее. На мгновение глаза мужчины просто округлились от шока. Челюсть отвисла.

Затем, увидев, в какое положение попала Антонина, бандит внезапно победно закричал и прыгнул к ней. Обежал груду тел и перевернутый стол, пробираясь к задней части маленькой кухни.

— Сюда, ребята! — заорал он — Я поймал суку в капкан!

Он победно махал дубиной.

Антонина попятилась к плите и схватила оба оставшихся ножа. Приготовила один к броску. Держала его за лезвие и сделала бросательное движение. Размахивавший дубиной парень перед нею отпрыгнул назад, пытаясь уклониться от ножа.

Но это был обманный маневр. Антонина чуть-чуть развернулась и бросила нож в другого бандита, как раз заходящего в дверь.

Однако этот нож оказался слишком тяжелым для хорошего броска. Бандит взвыл от боли — нож сильно порезал ему грудь — и шатаясь убрался из поля зрения. Но Антонина знала, что он в состоянии продолжать участвовать в драке.

В отчаянии она повернулась к непосредственному противнику.

«Я не думала, что их будет так много».

Антонина отбросила все отчаяние. Она не ожидала выжить, но намеревалась дорого продать свою жизнь.

Из первого помещения до Антонины донеслись внезапные крики. Победные, предполагала она, но проигнорировала их. Ее внимание полностью сконцентрировалось на нападавшем в кухне.

Бандит перед ней приплясывал, продвигаясь то вперед, то назад, рычал и размахивал дубиной. Несмотря на всю его браваду, Антонина поняла он также очень испуган. Она ведь в самом деле прикончила нескольких его товарищей. И как и владелец магазинчика до него, уличный головорез понял: она умеет держать в руке нож.

Он склонил голову набок, не отводя от нее взгляда.

— Идите сюда! — заорал он — Черт вас побери! Я поймал ее в капкан!

Антонина шагнула вперед. Ее нож мелькал в руке, она делала обманные движения, словно примериваясь к удару. Бандит прижался спиной к стене, неистово размахивая дубиной. Антонина держалась на расстоянии, ожидая возможности.

Бандит снова закричал.

— Чего вы ждете, черт вас побери?!

Ему от двери ответил холодный голос:

— Они ждут Сатану.

Антонина резко вдохнула воздух. Ее взгляд повернулся к двери. Она зашаталась и припала к противоположной стене, чуть не упав от облегчения.

Глаза бандита последовали за направлением ее взгляда. Мгновение спустя он побелел.

Маврикий вошел в кухню. Его шлем заливала кровь. С замаранных кровью доспехов соскользнул кусок мозгов. С меча в правой руке капала кровь. Его лицо было забрызгано кровью. Кровь капала с седой бороды.

Для всех он скорее выглядел не человеком, а машиной для убийства. Чем-то из железа, не плоти. Его глаза тоже были серыми. На его покрытом кровью и всякой мерзостью лице они казались двумя заклепками.

Маврикий обошел груду тел и перевернутый стол в центре кухни. Он шел расслабленной походкой, почти легкой, словно прогуливался по саду.

Зашипев от ужаса, бандит попятился в дальний угол кухни, к двери, которая вела к комнатам наверху. Нащупал рукой дверную ручку и стал неистово ее дергать.

Бесполезно. Владелец магазинчика запер дверь с другой стороны. Теперь бандит закричал от ужаса и ярости. Маврикий полностью проигнорировал звук. Он приближался, пока не оказался почти в радиусе действия меча. Бандит в отчаянии замахнулся дубиной. Попытался нанести удар. Не хватало половины фута. Маврикий даже не потрудился увернуться.

Гектонтарх слегка повернул голову. Достаточно, чтобы спросить Антонину:

— Ты что-нибудь хочешь узнать у этого куска дерьма?

Антонина покачала головой. Затем, поняв, что. Маврикий ее не видит, ответила:

— Нет. Он ничего не знает.

— И я так думаю, — проворчал Маврикий.

Бандит снова замахнулся дубиной. На этот раз. Маврикий встретил удар молниеносным ударом меча. Дубина развалилась пополам. Остатки вывалились из руки бандита. Он был в шоке.

Бандит резко глотнул воздух. Снова глотнул, когда увидел, как его рука отлетает после следующего удара меча. Снова глотнул — то есть попытался, — наблюдая, как меч движется к его левому виску. В последнем отчаянном жесте бандит попытался вскинуть левую руку, чтобы защититься от удара.

Меч отрезал ему руку до того, как снести полголовы. Бандит свалился на колени, как зарезанный вол.

Маврикий заворчал, поворачивая меч сильной кистью, затем высвободил его из черепа врага. Тело бандита рухнуло на пол.

— Кто-нибудь остался? — прошептала Антонина.

Смешок катафракта был полностью лишен юмора.

— Не дури, девочка.

Маврикий обвел взглядом кухню. Вначале холодным, мрачным. Но к тому времени, как серые глаза добрались до Антонины, они стали веселыми.

— Хотел бы я познакомиться с твоим батей, — сказал он. — Наверное, был классным мужиком.

Антонина легкомысленно засмеялась.

— Он был полным негодяем, Маврикий! Бесполезным лоботрясом!

Затем она разразилась слезами и соскользнула вдоль стены, села на корточки у нее. Приложила тыльную сторону руки, в которой все еще оставался нож, ко рту, размазывая по лицу кровь.

Вдохнула воздух, попыталась заглушить рыдания, все-таки разрыдалась.

Прошептала:

— Спасибо, папа. О, спасибо.

Глава 24


— Хватит со мной нянчиться! — рявкнула Антонина. — Говорю тебе: со мной все в порядке.

Начальница шпионской сети покачала головой. Лицо Ирины побледнело и осунулось. Она уже много дней сидела в уединении в покоях Феодоры и узнала о попытке убийства подруги только на следующее утро. Ирина тут же приехала в дом Антонины в пригороде.

Антонина отправилась к шкафу и начала вытаскивать чистую одежду. Одежду, которая была на ней, когда они с. Маврикием вернулись в дом прошлым вечером, уже уничтожили. Оказалось невозможно оттереть ее от крови и прочей грязи.

— Надень теплый плащ, — сказала Ирина. — На улице прохладно. — Затем добавила мрачно: — Я не должна была соглашаться отпускать тебя одну.

Антонина уперла руки в боки и уставилась на подругу.

— В первую очередь решала не ты, а я, — указала она. — Я всегда раньше одна ходила на эти встречи. На этом настаивал Балбан.

Ирина вытерла лицо дрожащей рукой.

— Знаю. Тем не менее. Боже, тебя чуть не убили!

Антонина пожала плечами. Затем надела тунику. Ее приглушенный голос донесся из-под простого одеяния, которое носили представители почти всех сословий.

— Но ведь не убили же. И дело сделано. Поэтому хватит суетиться. Кроме того… — Ее лицо показалось в вороте, Антонина широко улыбалась. — Это было лучшей новостью — в некотором роде — за несколько месяцев. Ты ведь понимаешь, что означает эта попытка покушения?

Ирина нахмурилась. Антонина рассмеялась.

— Предполагается, что начальница шпионской сети у нас ты, Ирина. Поэтому начинай для разнообразия обрабатывать информацию и прекрати со мной нянчиться, словно я — твой маленький ребенок.

Ирина все еще хмурилась.

— Думай, женщина. Почему малва решили меня убить? Сейчас из всех случаев?

Глаза Ирины округлились. Она прижала пальцы ко рту.

— Велисарий!

Антонина улыбнулась.

— Вот именно. Балбан явно получил новые приказы из Индии. А это означает: мой дорогой муж сделал что-то, что привело малва в полную ярость. И это также означает, что он убежал от их когтей.

— Конечно, — прошипела Ирина. Начальница шпионской сети начала медленно ходить из угла в угол — Если бы они до него добрались, то имели бы гораздо более сильное средство давления на тебя, чем то, которое они использовали до этого. Это означает, что раньше или позже Велисарий вернется в Константинополь. Когда, как ты думаешь?

Антонина пожала плечами.

— Откуда мне знать? Мы не представляем, каким путем он выбирается из Индии. Скорее всего, он вернется на корабле в Аксумское царство. Если так, то там его встретят Ашот и его люди.

Антонина направилась к двери.

— Ашот получил очень четкие указания, — добавила по пути. — Они поплывут по Красному морю, выйдут в Нил, по реке пройдут до Александрии. Там будет стоять корабль, который доставит их прямо в Константинополь.

В коридоре Антонина широкими шагами быстро пошла к входной двери.

— Он могут появиться почти в любую минуту. Или не появиться неделями.

За ее спиной Ирина скорчила гримасу.

— Хотелось бы, чтобы мы знали, когда. Это бы…

Антонина отмахнулась от мысли.

— Даже не думай об этом, Ирина! Мы не должны строить никаких планов, основываясь на возвращении моего мужа. Мы можем только рваться вперед. Кстати, а все ли гранаты прибыли?

Они достигли прихожей. Там их ждал Маврикий. Как и Антонина, он переоделся. Но шлем и доспехи оставались теми же, которые были на нем во время столкновения. Он просто их почистил. Та кухня стала далеко не первым местом сражения у Маврикия. Новые пятна потерялись среди старых следов.

Маврикий ответил на вопрос.

— Да. И их уже отвезли в монастырь.

— Тогда пошли, — сказала Антонина.

Маврикий открыл дверь. Антонина вышла во двор, слегка задрожала от холода декабрьского утра. Затем, увидев во дворе и на прилегающих улицах катафрактов на лошадях, остановилась. Быстро их подсчитала. Развернулась.

— Где остальные катафракты, Маврикий? — спросила она. — Здесь не больше сотни.

Маврикий сжал челюсти.

— Остальные в настоящий момент заняты. Но они вскоре к нам присоединятся. Они встретятся с нами в монастыре, когда закончат свои дела.

Антонина подозрительно на него посмотрела.

— Заняты? Делами? Какими?

Лицо гектонтарха напоминало камень.

— А ты как думаешь, девочка?

— О, нет, — прошептала Антонина.

Ирина зашипела.

— Маврикий! Ты что? Это будет сигналом для малва. Они узнают…

— Мне плевать на то, что знают малва! — рявкнул Маврикий. И гневно посмотрел на обеих женщин. — Я не шпион, — заявил он. — И не интриган. Я — командующий букеллариями полководца, и они, — он показал пальцем на сидящих на конях фракийцев, — катафракты моего начальника.

Он широким шагом отправился к своему коню и взялся за удила.

— Если какая-то вонючая свинья думает, что может пытаться тебя убить — без последствий, — то этот сукин сын сильно ошибается.

Он запрыгнул в седло и сверху вниз гневно уставился на Антонину и Ирину. Как статуя. Неподвижная статуя.

Антонина выдохнула воздух. Затем вздохнула и отправилась к своей лошади.

Менее чем через минуту они с Ириной выехали сквозь ворота дома. На улице женщин окружила сотня катафрактов. Маленькая армия начала путь к внутренней части города.

Через некоторое время Ирина пробормотала:

— О, хорошо. Вероятно, Балбан не думает, что ты все еще работаешь на него.

Антонина рассмеялась.

— Считаешь, у него зародятся подозрения? Когда двести катафрактов разрывают его усадьбу на части вокруг него?


Балбан налил чай в чашку Нарсеса. Евнух немедленно с признательностью отпил из нее.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Как раз то, что нужно холодным утром.

— Но, надеюсь, небо ясное? — спросил Балбан.

Нарсес кивнул:

— О, да. — Он легко улыбнулся. — Если не считать холода, то это — идеальный день для мятежа и восстания. Ни облачка на небе.

— Хорошо, — пробормотал Балбан. — Последнее, что нам нужно, — это плохая погода. Как тебе кажется обстановка в Большом Дворце?

— Я сказал бы, что почти идеальная. Чем сильнее ухудшается положение Юстиниана, тем крепче он держится за Иоанна из Каппадокии и меня.

Нарсес поставил чашку на стол.

— Именно поэтому я пришел сюда. Юстиниан приказал мне оставить Большой Дворец и собрать войска. Поскольку у меня появилась возможность, я подумал, что стоит заглянуть для последнего совещания. — Он хрипло рассмеялся. — Войска. Юстиниан до сих пор не сознает, что у него нет войск, за исключением дворцовой стражи. Все остальные воинские подразделения в столице заперлись по своим казармам, пережидая бурю. Нам даже не потребуется Эгидий с армией Вифинии. Голубых и Зеленых должно быть достаточно.

Балбан кивнул:

— В таком случае нам и совещаться практически не о чем. Банды начнут собираться к полудню. Мои кшатрии захватят ипподром в течение часа. Все, что от нас требуется, — это появиться и надеяться, что Ипатий придет для провозглашения его новым императором, — Балбан нахмурился.

Нарсес фыркнул:

— Он появится. Или если он не придет, то появится Помпей. Конечно, нам придется обеспечить нового императора новыми штанами. Я уверен: оба племянника уже наложили в штаны. Но Ипатий будет там. Амбиции сильнее страха.

Балбан рассмеялся. Затем более серьезно спросил:

— А что там с Феодорой?

Нарсес поморщился.

— Это — единственная небольшая проблема. Она знает обо всем, Балбан, — я уверен в этом. Ее новая начальница шпионской сети — молодая женщина по имени Ирина Макремболитисса — дьявольски способна. Но Юстиниан жену совсем не слушает, — Нарсес пожал плечами. — А теперь время у него вышло.

Балбан заворчал.

— Тем не менее… — Нарсес колебался, затем снова пожал плечами. — Несомненно, ты прав. К ночи это в любом случае не будет играть роли. Ее труп присоединится к трупу Юстиниана, будут кормить рыб в Мраморном море.

Нарсес сжал губы, борясь с негодованием. Он яростно напомнил себе о своих амбициях. Чтобы скрыть чувства, наклонился вперед и протянул руку к стоящей на столе чашке с чаем.

Рука остановилась. Чашка дрожала.

В небольшую комнатку ворвался Аджатасутра.

— Уходим! — зашипел он. — Немедленно!

Наемный убийца широкими шагами направился к двери в дальней стене. Резко отворил ее и стал поспешно оттаскивать в сторону тяжелый сундук, который стоял на полу в каморке за дверью.

Балбан встал и злобно нахмурился.

— Что ты себе позволяешь?..

Аджатасутра, все еще двигающий тяжелый сундук, повернул голову. Его глаза напоминали горящие угли.

— Если ты, Балбан, хочешь прожить дольше двух минут, помоги мне отодвинуть чертов сундук от потайного хода.

Балбан остался стоять на месте, все еще хмурясь Нарсес мгновенно встал из-за стола и отправился на помощь Аджатасутре. Несмотря на возраст и небольшой рост, евнух не был слабаком. С его помощью Аджатасутра выдвинул сундук из каморки.

— Ставь к стене, — проворчал наемный убийца.

Мгновение спустя сундук стоял там, где нужно. Аджатасутра запрыгнул в каморку и отвернул дорогой ковер. Затем мгновение возился с половицей, которая казалась неотличимой от всех других на деревянном полу, и открыл дверь потайного хода.

— Лезь, — приказал Нарсесу.

Старый евнух не колебался ни секунды и стал спускаться вниз по лестнице.

На полпути вниз лестница начала дрожать. Нарсес остановился, наполовину высунувшись из проема, и уставился на Балбана. Начальник шпионской сети теперь стоял у ведущей в каморку двери.

Он все еще хмурился — но теперь больше от удивления, чем от злости. Балбан посмотрел вниз, на свои ноги.

— Почему дрожит пол? — спросил он.

Нарсес бросил быстрый взгляд на Аджатасутру. Наемный убийца с трудом сдерживал ярость.

— Матерь Божия, — пробормотал Нарсес. И обратился к Балбану: — Что ты сделал, ты, чертов идиот?

Балбан гневно уставился на него.

— Это тебя не касается, Нарсес! — рявкнул он.

Затем, продолжая хмуриться и глядеть в пол, он снова спросил:

— Почему дрожит пол?

Нарсес фыркнул.

— Как я понимаю, ты никогда не сталкивался с атакой катафрактов в полном вооружении? — спросил он. — Вот что ты чувствуешь, дурак. Несколько сотен тонн приближающейся смерти и разрушения.

Балбан выпучил на него глаза.

— Что ты несешь? Мы в центре Константинополя!

Нарсес вздохнул и посмотрел на Аджатасутру.

— Он приказал убить Антонину, — процедил наемный убийца сквозь стиснутые зубы.

— Прекрасно, — пробормотал Нарсес. — Просто прекрасно.

Евнух опять стал спускаться по лестнице. Очень быстро. Его голос донесся снизу:

— Теперь, Балбан, ты не в Константинополе. Ты во Фракии.

Снаружи донесся грохот удара, потом жуткий треск. Секунду спустя Балбан понял, что это рухнули ворота.

С грохотом и треском.

Крик. Оборвался. Еще. Еще. Еще. Все крики обрывались, но Балбан узнал голоса. Стражники малва. Умирали.

Умерли.

Аджатасутра прыгнул к двери в комнату и уставился вдоль по коридору, ведущему к главному входу в дом. Мгновение спустя оттуда донеслись грохот и треск.

Он запрыгнул назад в комнату и захлопнул дверь.

— Это было копье, которое прошло сквозь входную дверь, — сообщил он.

Балбан больше не колебался. Полез вниз по лестнице за Нарсесом. До того как его голова скрылась внизу, он услышал серию громоподобных звуков. Двери и окна разбивали. К тому времени, как Балбан добрался до небольшого прохода в пятнадцати футах внизу, он уже слышал крики, эхом разносящиеся по всему дому. Резали всех остальных малва, проживавших в доме.

Аджатасутра закрыл дверь каморки, перед тем как сам стал спускаться по лестнице. По мере возможности он попытался натянуть ковер на место, чтобы тот закрыл крышку потайного хода после того, как он ее запрет изнутри.

Когда Аджатасутра добрался до прохода внизу, то нашел двух других. Балбан и Нарсес дожидались его. Балбан зажег небольшой фонарь, который специально держали внизу лестницы.

— Я не знаю дороги, — прошептал начальник шпионской сети. — Я никогда раньше не спускался сюда.

Аджатасутра взял фонарь из его руки.

— Следуйте за мной, — приказал он. — И смотрите, куда ступаете. Мы не стали выравнивать пол. На самом деле я не думал, что нам когда-нибудь придется воспользоваться этим ходом.

После того как трое мужчин преодолели по узкому туннелю примерно сто футов, Нарсес спросил:

— Еще долго, Аджатасутра? Моя обувь не предназначена для таких переходов. И, черт побери, она шелковая! Дорогая.

Аджатасутра мрачно усмехнулся.

— Забудь об обуви, Нарсес. Нам идти еще футов двести. До того как мы доберемся до сливной трубы.

— Великолепно, — пробормотал Нарсес. — Просто великолепно Еще через пятьдесят футов он спросил:

— А какие еще гениальные идеи тебя сегодня посетили, Балбан? Ты случайно не прыгал в. Босфор, чтобы проверить, мокро ли там? Не глотал раскаленный уголек, чтобы проверить, не сожжет ли он тебе горло? Ты…

— Заткнись! — рявкнул начальник шпионской сети. — Я получил приказ. От самого Нанды Лала.

После этого Нарсес замолчал до тех пор, пока они не добрались до сливной трубы, а потом пробирались по вонючей жиже по меньшей мере еще двести футов. Он стал все сильнее и сильнее отставать. Наконец Аджатасутра вручил фонарь Балбану и отправился назад помогать старому евнуху.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Мог бы воспользоваться твоим плечом, — проворчал Нарсес. — Чертова труба такая низкая, что мне приходится нагибаться. Спина болит.

Аджатасутра подставил правое плечо под левую руку Нарсеса и стал ему помогать. Евнух повернул голову так, чтобы его губы оказались в нескольких дюймах от уха Аджатасутры.

— Ты понимаешь, что означает этот приказ от Нанды Лала, да? — прошептал старый евнух.

Аджатасутра кивнул, очень легко.

— Да, — ответил он так же шепотом. Затем поднял голову. Фигура Балбана смутно просматривалась впереди футах в тридцати, освещаемая фонарем, который он нес. — Это означает, что ты был прав насчет Велисария, — прошептал наемный убийца. — Значит, он убежал из Индии.

Они прошли еще пятьдесят футов. К этому времени вонючая жидкость промочила их до середины бедра.

Нарсес снова поднес губы к уху Аджатасутры.

— Нас ждет корабль. В Неорионовой гавани бухты Золотой Рог. Ты знаешь, где это?

— Да, — прошептал Аджатасутра. — Почему я?

— Ты — лучший из жалкой кучки. А если мне придется бежать в Индию, мне нужен кто-то, кто бы меня должным образом представил.

Аджатасутра слегка улыбнулся.

— Ты не кажешься полностью уверенным в успехе нашего плана.

Нарсес фыркнул.

— В этом мире нельзя быть ни в чем уверенным, Аджатасутра. Кроме этого, лучше выпустить дьявола из ада, чем упустить Велисария. В особенности после убийства его жены.

— Ее не убили, — пробормотал Аджатасутра.

Увидев, как евнух нахмурился, наемный убийца рассмеялся.

— Я последовал за ней. Конечно, на расстоянии. И ни во что не вмешивался. Судя по доносившимся из того магазинчика звукам, устроила она там нечто, даже до того, как прибыл катафракт. Я ждал, пока он ее не выведет. Антонина оказалась покрыта кровью с головы до ног, но там не было ни капли ее крови.

Нарсес вздохнул.

— Ну, это уже что-то. Велисарий просто покажет невероятную компетентность в смертоносности. Проявит свои идеальные способности — как и обычно. Вместо того чтобы стать самим дьявольским воплощением мести.

Они тащились дальше и дальше. Наконец далеко впереди увидели, как Балбан распрямился и встал прямо. Он наконец добрался до выхода из сливной трубы.

— Быстрее! — услышали они шипение начальника шпионской сети. — Времени мало!

Как раз перед тем, как они добрались до зоны слышимости. Балбана, Аджатасутра прошептал:

— Как выглядит корабль?

— Словно он хочет очень быстро покинуть Константинополь, — только ответил евнух.


Маврикий подождал, пока катафракты не объедут монастырь кругом, перед тем как позволить Антонине и Ирине спешиться. Фракийские катафракты пребывали в мрачном, очень мрачном настроении. Небольшая толпа любопытных, которая начала собираться из ближайших домов, быстро отошла назад под этими взглядами.

— Прекрасно, — пробормотала Антонина. — Просто прекрасно.

Она гневно посмотрела на Маврикия. Гектонтарх спокойно встретился с ее гневным взглядом.

— Вот что получилось из сохранения в тайне местонахождения Когорты Феодоры, — проворчала она.

Маврикий пожал плечами. Показал на юго-запад.

— Посмотри. Время секретов прошло.

Антонина и Ирина развернулись в седле. Они были недалеко от колонны Марциана. Монастырь и прилегающий к нему собор располагались прямо внутри старых стен столицы — стен Константина. От сердца Константинополя, уголка города, в котором находились Большой Дворец и ипподром, их отделяло не более двух миль.

Поблизости от ипподрома две женщины увидели дым, поднимающийся от костров, которые развели собирающиеся Голубые и Зеленые, чтобы погреть своих хулиганов. Они слышали слабый рев толпы, даже на таком расстоянии.

— Как ситуация в Большом Дворце? — спросила Антонина у Ирины.

— Напряженная. Очень напряженная. Юстиниан на сегодня на полдень назначил заседание высшего совета. Однако он все еще слушает Иоанна из Каппадокии, который заверяет его, что большая часть армейских подразделений будет защищать трон. Поэтому он живет в раю для дураков. Он не понимает, что единственная сила, которая у него есть, — это отряд дворцовой стражи — пятьсот человек — и войска, которые приведем мы.

Ирина повернула голову и посмотрела на юг.

— Ситтас с Гермогеном должны быть в гавани Хормиздаса. Мне лучше сейчас уехать и сказать им, где стоят твои силы.

Антонина кивнула. Маврикий приказал взводу катафрактов сопроводить начальницу шпионской сети.

Внимание Антонины привлек шум.

Толпа гренадеров и их жен высыпала из дверей монастыря и направилась к ней. Все они смотрели на нее, на лицах было написано беспокойство.

— Ты сказал им, — Антонина взглянула на Маврикия.

Маврикий усмехнулся.

— Сказал им? Я отправил сюда утром десять катафрактов, чтобы порадовать их рассказом. Полным рассказом! До последней мрачной, мерзкой, отвратной детали.

Антонина вздохнула от раздражения, Маврикий поставил своего коня рядом с ней. Склонился к ней — весь юмор испарился — и хрипло прошептал:

— Послушай меня, девочка, и хорошо послушай. Теперь ты ввязалась в войну, и ты — командир. Женщина-командир — первая в римской истории, если не считать древние легенды. Тебе нужна вся уверенность, которую ты можешь получить от своих солдат. А им она требуется еще больше, чем тебе.

Антонина уставилась в его серые глаза. Она раньше никогда не замечала, насколько холодными могут быть эти глаза.

— Неужели ты думаешь, что я не воспользуюсь такой возможностью? — спросил он. Затем добавил с хриплым смешком: — Боже, теперь, после того как все закончилось, я почти готов поблагодарить Балбана! Какой подарок он нам сделал!

Маврикий снова прямо сел в седле.

— Антонина, самые суровые из моих катафрактов испытывают благоговение перед тобой. Попав в такую засаду — без оружия, только с одним маленьким кинжалом, — выжил бы, может, один из десяти. И они это знают. Как, ты думаешь, себя чувствуют эти сирийские крестьяне? Теперь? Что они думают о своем командире — маленькой женщине?

Было очевидно, что чувствуют крестьяне. Гренадеры и их жены окружали Антонину, молча глядя на нее снизу вверх. Выражения их лиц читались без труда. Смесь чувств — облегчение от очевидного благополучия Антонины, яростное удовлетворение от ее победы, гордость своим командиром и гордость, что она командует ими.

В большей мере — и это почти пугало Антонину — они испытывали чувство квазирелигиозного восхищения. Простые сирийцы смотрели на нее так, как они могли бы смотреть на живого святого.

Она благословлена милостью Божьей.

Как и предсказывал пророк Михаил.

На мгновение Антонина почувствовала, что сжимается от этой давящей на нее ответственности.

Затем, собрав в кулак огромную силу воли, которая всегда оставалась ее частью, с детства на улицах Александрии, Антонина отбросила все колебания в сторону.

— Со мной все в порядке, — громко заверила она гренадеров.

Она стала спешиваться, но тут же почувствовала, как ей помогает дюжина рук. Те же руки затем понесли ее к собору. Тут же возникли монахи и священники и открыли огромные ворота. Среди них Антонина увидела полную фигуру епископа Антония Александрийского.

Когда ее проносили сквозь двери, она встретилась взглядом с Антонием. Он ответил ей улыбкой, но в глазах читалось беспокойство.

Ее отнесли к алтарю и поставили на ноги. Она повернулась и увидела, как гренадеры и их жены быстро заходят в собор. В течение двух минут огромный собор заполнился. Там стояли все сирийцы. Они молча смотрели на нее.

За много лет до этого мать Антонины немного обучала ее актерскому мастерству Антонина не пошла по стопам матери, выбрав другую дорогу, хотя такую же неуважаемую, но приносящую гораздо больший доход. Но она все еще помнила уроки. Не скромные таланты матери как трагической актрисы, а ее умение проецировать звук голоса.

Все гренадеры в помещении — как и катафракты, которые к ним присоединились — чуть не подпрыгнули. Такая маленькая женщина и такой сильный, мощный голос!

— Я не буду долго говорить, солдаты. Друзья. И не нужно много говорить. Наши враги собираются. Вы видите их костры. Вы слышите их грубые победные крики. Не бойтесь их. Они — ничто. Ничто. Наемные убийцы. Уличные бандиты. Головорезы. Насильники. Воры. Сутенеры. Мошенники. Ничто. Ничто!

Она сделала паузу, подождала. Гренадеры — вначале один или два — подхватили клич. Вначале тихо. Затем громче и громче.

— Ничто. Ничто!

— Мы превратим их в ничто. Мы отгоним их назад в их сливные трубы.

— Ничто! Ничто!

— Мы загоним их в их норы. Мы последуем за ними в их крысиные норы. Мы будем гнать их, пока они не попросят пощады.

— НИЧТО! НИЧТО!

— Пощады не будет. Для ничтожеств — ничто!

Теперь от криков содрогался сам собор. Антонина показала пальцем на катафрактов. Крики смолкли. Гренадеры слушали ее с полным вниманием.

— У нас простой план. Предатели собирают силы на ипподроме. Мы пойдем туда. Катафракты поведут нас, но мы станем молотом Божьим. Удары нашего молота превратят ничтожество в ничто.

Антонина пошла вперед, по центральному проходу. Гренадеры расступались перед нею, а затем мгновенно смыкали ряды. Она двигалась сквозь небольшое людское море, как корабль под всеми парусами.

Когда она достигла двери, вперед шагнул Антоний Александрийский. На мгновение она обняла старого друга.

— Пусть мне поможет Бог, — прошептала Антонина.

— О, я считаю, Он поможет, — мягко ответил епископ. — Поверь мне в этом, Антонина. — На лице мелькнула улыбка: — Ты знаешь, я ведь довольно известный теолог.

Она ответила на улыбку, поцеловала в щеку и пошла дальше.

К этому времени на улице собралась большая толпа зрителей. Даже гневные взгляды катафрактов не могли отогнать любопытных. Но затем, услышав звук множества приближающихся лошадей — тяжелых, в броне, — толпа отошла назад, прижимаясь к стенам домов и заборам, которое стояли вдоль улицы.

По улице рысью приближались две сотни катафрактов. Оставшиеся фракийские букелларии возвращались после собственного триумфа.

Всадники достигли собора и остановились. Катафракты из первых рядов бросили результат своей мести к ногам Антонины.

Толпа зрителей стала хватать ртом воздух и шипеть, сильнее прижалась к стенам. Некоторые, у кого страх пересилил любопытство, быстро скрылись в домах и дворах. Двадцать или около того отрубленных голов могут заставить похолодеть самого любопытного.

Увидев мрачные трофеи, гренадеры с другой стороны разразились дикими довольными криками.

— НИЧТО! НИЧТО! НИЧТО!

Антонина двинулась к лошади. Маврикий и двое его катафрактов встретили ее на полпути.

— Надень вот это, — приказал Маврикий. — Я специально заказывал их для тебя.

Сопровождавшие его катафракты протянули ей кирасу и шлем.

— Сделать шлем было легко, — заметил Маврикий. — Но кираса оказалась в некотором роде вызовом для мастера-оружейника. Он не привык делать ложбинки.

Антонина улыбнулась. При помощи Маврикия надела непривычные доспехи. Улыбка сошла с лица.

— Штуки-то тяжелые.

— Не жалуйся, девочка. Скажи спасибо, что ты не в полном вооружении. И в особенности скажи спасибо, что мы сейчас в Константинополе и зимой, вместо Сирии летом.

От этой мысли Антонина скорчила гримасу. Затем добавила с хитрой улыбкой:

— А меч мне дают или как?

Маврикий покачал головой. Достал нож в ножнах — большой странный нож, судя по ножнам — и протянул ей.

— Ничего лучше у меня нет.

Антонина достала клинок из ножен. Не смогла не вдохнуть воздух.

— Как я вижу, ты его узнала, — сказал Маврикий довольным тоном. — Владелец магазинчика запросил за него много, но я решил, что его все равно стоит приобрести.

Антонина переводила взгляд с Маврикия на мясницкий нож и обратно. Губы гектонтарха изобразили мрачную улыбку.

— Спроси любого ветерана, Антонина. Они скажут тебе, что во время сражения нет ничего более важного, чем иметь при себе проверенный в деле клинок, которому ты доверяешь.

Внезапно наличие этого простого кухонного предмета в руке наполнило Антонину уверенностью.

— Думаю, ты прав, Маврикий.

Она услышала голоса катафрактов. Они передавали новость гренадерам. Секунды спустя гренадеры начали новую песню:

— Ножом их, ножом! Мясницким ножом!

При помощи. Маврикия Антонина забралась в седло, с трудом сдержав ругательство: мешал лишний вес шлема и доспехов. Усевшись в седло, она подняла мясницкий нож над головой и помахала им.

Гренадеры закричали. Катафракты присоединили к ним свои голоса.

— НИЧТО! НИЧТО!

Антонина сдержала смех. Для всего мира она была воином из легенды, который размахивал таинственным, обладающим магической силой прославленным мечом! И она, хотя сама этого пока и не знала, на самом деле стала таким воином. А этот скромный мясницкий нож, к ее нескончаемому удивлению, тоже станет частью легенды.

Глава 25


Увидев приближающееся судно, Иоанн Родосский стал сильно ругаться. Некоторые из ругательств направлялись на Ирину Макремболитиссу. Начальница шпионской сети не предупредила его, что предатель полководец Эгидий приобрел боевую галеру. Видимо, с ее помощью намеревался очистить путь для перевозящих его войска судов. Иоанн уже видел первые из них, с эмблемами армии Вифинии. Четыре судна прямо в эти минуты покидали гавань Халкедона, направляясь через Босфор в Константинополь. Но большая часть ругательств направлялась на жизнь в целом. Иоанн Родосский на самом деле не очень винил Ирину за недостаток в шпионской работе. Если быть справедливым, то от начальницы шпионской сети нельзя ожидать, что она узнает о враге абсолютно все.

— Просто это жизнь, — пробормотал он. — Она всегда была непостоянной сукой.

— Прости? — спросил Эйсебий, подняв голову от работы. Лицо молодого артиллерийского техника приобрело зеленоватый оттенок. Он явно плохо себя чувствовал из-за качающегося движения судна. В особенности когда стоял в центре корабля, на платформе с оружием, занятый важным делом открывания ящиков с зажигательными бомбами. Платформа поднималась на десять футов над палубой и на ней неустойчивость корабля чувствовалась сильнее.

— Побыстрее, Эйсебий, — проворчал Иоанн Родосский. Морской офицер показал вправо по борту. — Нам вначале придется разобраться с этим.

Эйсебий выпрямился, прищурился близоруко, глядя на приближающуюся с юга галеру.

— О, Боже, — пробормотал он. — Я не очень хорошо вижу, но… Это то, что я думаю?

Иоанн мрачно кивнул.

— Да, боевая галера. Сто солдат и по меньшей мере сто пятьдесят гребцов, причем хороших гребцов, судя по скорости. И они уже опустили паруса.

Эйсебий побледнел. Парусные боевые галеры были самыми быстроходными судами — по крайней мере до того, как устанут гребцы — и самыми маневренными. Настоящие военные суда.

Иоанн Родосский спустился по лестнице вниз на основную палубу и поспешил в кормовую часть, где быстро проконсультировался с лоцманом. В его отсутствие Эйсебий стал распаковывать еще один ящик с зажигательными бомбами. Артиллеристы на платформе предложили свою помощь, но он от нее отказался. Вероятно, Эйсебий был слишком осторожен — после того как сражение начнется, артиллеристам самим придется заряжать, но Эйсебий лучше, чем кто-либо, знал, насколько опасны могут быть эти бомбы, если случайно взорвутся.

Кроме этого, таким образом он мог отключиться от волнений.

А поводов для волнения имелось более чем достаточно. Эйсебий не был моряком, но он за последние месяцы узнал многое от Иоанна Родосского, чтобы понять серьезность их положения.

Артиллерийский техник посмотрел на две катапульты, установленные на боевой платформе корабля. Затем, медленнее, изучил приближающееся к ним судно.

Он не получил никакой радости от этого изучения.

Экипаж полномасштабной большой парусной галеры, как той, которая к ним приближалась, составлял от двухсот до трехсот человек. Гребцы размещались на двух палубах с двумя рядами весел каждая. Пятьдесят гребцов были постоянно приписаны к внутренней нижней палубе, по человеку на весло. Остальной экипаж, который насчитывал по меньшей мере сто пятьдесят человек, приписывался к верхней открытой палубе. Сто из них будут сидеть на веслах в верхнем ряду, по два человека на весло, в то время как другие служили лучниками или использовались, когда брали другое судно на абордаж. В случае преследования или, наоборот, ухода от противника гребцы на верхней палубе менялись местами с солдатами таким образом, чтобы люди не уставали.

Технически, как знал. Эйсебий, их судно относится к такому же классу и именуется боевой галерой с гребцами. Но она являлась типом среднего размера, который назывался памфилосом. У них имелось место только для восьмидесяти весел, по двадцать в каждом ряду. На верхней палубе имелось место только для одного гребца на весло.

Сто пятьдесят гребцов против восьмидесяти. Несмотря на больший вес приближающейся галеры, она будет быстрее, чем их собственная. И они двигались еще медленнее из-за модификаций Иоанна, проведенных на их корабле.

Иоанн знал, что над ними во время предстоящего сражения будет большое численное преимущество — один корабль против двадцати, может и больше. Поэтому он решил использовать одно судно чисто как артиллерийское, бомбардирующее вражеский флот с большого расстояния зажигательными бомбами. По этой причине с ними плыло всего двенадцать солдат — достаточно только, чтобы заниматься двумя катапультами. В случае бомбардировки они окажутся в безнадежном меньшинстве.

Да, у них также был двойной экипаж гребцов. Если план Иоанна сработает, то его людям придется грести долго. Поэтому он загрузил на корабль сменных гребцов. Они выдержат быстрый темп дольше, чем экипаж приближающейся галеры, но вес запасных гребцов тоже замедлит их ход.

Не упоминая…

Эйсебий осмотрел платформу, на которой стоял. Она была больше и тяжелее, чем обычно у галер такого размера. Это требовалось, чтобы обеспечить необходимую опору и место для двух катапульт, которые Иоанн установил на платформе. Но этот дополнительный размер тоже добавлял вес. Как и…

Эйсебий опустил глаза за палубу самого корабля. Обычно византийские боевые галеры имели современный дизайн, который назывался афракт — «небронированный». Поскольку современные морские тактики использовали абордаж, как и пробивание тараном, гребцы-солдаты на верхних палубах защищались только легким каркасом, установленным вдоль сходен, к которому они прикрепляли свои щиты.

Но поскольку Иоанн не имел намерения брать суда на абордаж, он переделал судно под старый дизайн катафрактов: добавил твердые деревянные выступы к планширам, с нависающими балками, чтобы защитить гребцов от стрел. Бронированные выступы напоминали каркасы древних эллинистических галер, хотя сами гребцы все еще сидели внутри корпуса. Конечной целью было размещение гребцов в крепких, защищающих от стрел укрытиях. Возможно, там было душновато из-за отсутствия вентиляции, но предоставлялась гораздо лучшая защита, чем просто щиты, висящие на легком каркасе.

Но судно становилось гораздо тяжелее.

Однако их судно все равно было быстрым и более маневренным, чем бочкообразные, оснащенные четырехугольными парусами корабли, которые использовала армия Вифинии для перевозки бойцов. Но оно казалось медлительной черепахой в сравнении с приближающейся галерой.

Иоанн не ожидал на самом деле увидеть настоящий военный корабль.

— Быстро! — рявкнул родосец, забираясь назад на платформу. — Нет. Неважно. Нам придется довольствоваться бомбами, которые ты уже распаковал.

— Их только восемь, — запротестовал Эйсебий.

— Значит, нам придется хорошо стрелять! — рявкнул Иоанн. — У нас нет времени, Эйсебий. Эта чертова галера идет, как морская свинья. Шевелись!

Когда Иоанн с Эйсебием стали заряжать две катапульты первыми зажигательными бомбами, лоцман выкрикнул приказы команде. Хотя лица моряков были такими же мрачными, как у капитана, они без колебаний взялись за дело. Моряки сами родились на Родосе. Иоанн лично выбирал их из римских морских сил, расквартированных в Селевкии. Их командиры даже не жаловались, по крайней мере не после того, как увидели подписанный императрицей Феодорой приказ о полномочиях Иоанна, который он носил с собой.

Новый враг приближался из Мраморного моря.

Иоанн внимательно смотрел на приближающуюся галеру.

«Боже, какие прекрасные гребцы!»

Несколько катафрактов стояли на боевой платформе на носу галеры, в свою очередь уставившись на него. Черты их лиц скрывали шлемы.

«Потрепанные шлемы, — мрачно подумал Иоанн. — Как и их броня, черт ее подери. И — о, дерьмо — как они уверенно держат луки! Явно большой опыт в этом деле. Просто великолепно. Черт побери!».

Он уставился на одного из катафрактов. Он был крупным мужчиной.

«Боже, я даже не хочу думать о мощности лука этого великана. Вероятно, двести фунтов»

Иоанн уже начал разворачиваться, направляясь к одной из катапульт. Мысль заставила его остановиться. Иоанн повернулся и снова посмотрел на огромного катафракта. Затем посмотрел на другого, стоявшего на носу галеры.

Высокого катафракта.

Высокий катафракт снял шлем. Его лицо больше не было закрыто.

Иоанн Родосский славился отличным зрением.

Мгновение спустя Эйсебий и весь экипаж прекратили свои занятия. Они были поражены, отвесили челюсти, выпучили глаза при виде своего командующего.

Иоанн Родосский прыгал по деревянной платформе и вопил, как банши.37 Он прыгнул на левую сторону боевой платформы и изобразил неприличный жест флоту, переносящему армию Вифинии через Босфор. Затем, очевидно неудовлетворенный только жестами, Иоанн развязал штаны, достал пенис и помахал им все еще далеко находящемуся врагу.

— Он сошел с ума! — воскликнул Эйсебий.

Артиллерийский техник не представлял, что делать, разрываясь между необходимостью срочно заряжать катапульты и еще большей необходимостью остановить Иоанна до того, как маньяк свалится в море. Деревянная платформа выступала на два фута за корпус корабля.

К счастью, морской офицер умел прекрасно удерживать равновесие на движущемся судне. Мгновение спустя Иоанн завязал штаны и прыгнул на середину платформы. Подскочил к Эйсебию, улыбаясь от уха до уха.

Внезапно до. Эйсебия дошло, что очевидному сумасшествию Иоанна может найтись и другое объяснение. Артиллерийский техник повернул голову и уставился на галеру. Она теперь находилась менее чем в пятидесяти ярдах.

— Это?..

— Да! — закричал Иоанн. — Велисарий! Как раз в нужное время! Правильно выбрал момент!

Все еще кружась, морской офицер в новом свете осмотрел боевую галеру. Его улыбка стала шире. Глаза Иоанна плясали между галерой, его собственным судном и флотилией врага.

К тому времени, как галера встала рядом с ним, его улыбка стала просто ослепительной.

— О, этим жалким ублюдкам конец! — весело воскликнул он. — Конец.

Минуту спустя Иоанн и его команда помогали Велисарию перебраться к ним на борт.

После короткого, но крепкого объятия Велисарий мгновенно забрался на боевую платформу. Быстро осмотрел бомбы в открытых ящиках рядом с артиллерийскими орудиями. Бомбы были аккуратно уложены в многочисленные куски шерстяной материи.

— Зажигательные? — спросил он. — Или пороховые? Полководец кивнул на. Ашота, который все еще стоял на носу галеры.

— Ашот сообщил мне, что ты открыл секрет пороха, — одобрительно сказал он.

Иоанн кивнул.

— Да, хотя уверен, что у тебя будут предложения по улучшению его качества. Но эти не пороховые. Как я подумал, для морского сражения зажигательные будут лучше. Они сделаны по моей особой формуле. Я добавил селитру к лигроину. Отличная штука! Великолепная! Но с ними нужно проявлять повышенную осторожность.

Движения глаз Велисария теперь повторяли движения глаз Иоанна не более двух минут назад. Катапульты — галера — вражеский флот; катапульты — галера — вражеский флот.

— У тебя есть план сражения, — заявил он.

— Да, — подтвердил Иоанн. — Я надеялся только уничтожить достаточно этих судов, чтобы Ситтас и Гермоген смогли справиться с оставшимися воинами, которым удастся сойти на берег. Но теперь — с твоей галерой — мы можем добиться большего. Гораздо большего.

— Опиши мне всю ситуацию, — приказал Велисарий.

Иоанн выдохнул воздух.

— Сердце заговора предателей на ипподроме. Малва подкупили и Голубых, и Зеленых — ты можешь представить, сколько денег потребовалось на это? — и полагаются на них. Надеются, что головорезы с ипподрома выполнят за них всю по-настоящему грязную работу. — Иоанн поднял голову на солнце, которое недавно взошло над горизонтом. — Через три или четыре часа — самое позднее к полудню — они соберутся на ипподроме. Двадцать, может, тридцать тысяч уличных бандитов. Ирина также обнаружила, что малва тайно ввезли несколько сотен своих солдат. С пороховым оружием. Ракетами и гранатами, как мы думаем.

Велисарий кивнул.

— Скорее всего. Это кшатрии. Хотя я сомневаюсь, что им удалось ввезти сколько-то пушек.

Полководец посмотрел на вражеский флот. Теперь все суда уже вышли из гавани. Халкедона и вошли в Босфор.

— Итак, — задумчиво произнес он. — Они используют кшатриев как головной отряд, а огромная толпа бандитов обеспечит основную массу сражающихся. Что еще? Как настроены воинские подразделения Константинополя?

Иоанн пожал плечами.

— Все стоят в сторонке. Вонючие трусы прячутся по своим казармам.

Он кивнул на флотилию.

— Это армия Вифинии. Полководец Эгидий участвует в заговоре. У него на этих судах восемь тысяч человек, включая тысячу катафрактов и их лошадей. По информации Ирины, его основной задачей является нейтрализация любых воинских подразделений, которые могут прийти на помощь императору.

Иоанн повернулся на запад, изучая берег Константинополя.

— Ситтас и Гермоген смогли доставить сюда небольшую армию из Сирии. Пятьсот катафрактов и две тысячи пехотинцев. Они с самого прибытия прятались на кораблях, стоящих в порту Цезаря. Но они должны были выступить сегодня утром. К этому времени — я надеюсь — они заняли позиции, охраняя гавань Хормиздаса. Это ближайшее к ипподрому и Большому Дворцу место высадки. В соответствии с информацией Ирины, именно там планирует высаживаться армия Вифинии.

Велисарий кивнул.

— Как я понимаю, это означает, что у нас для подавления кшатриев и толпы на ипподроме есть только мои триста катафрактов и когорта гренадеров Антонины.

— Дело хуже, Велисарий. Иоанн из Каппадокии собрал почти тысячу собственных букеллариев. Я уверен: он использует их против стражников, охраняющих Юстиниана в Большом Дворце.

Велисарий сильно нахмурился.

— Ради всего святого! Почему же Юстиниан не распустил их?

Иоанн поморщился. Он понимал удивление и ярость Велисария.

— По римскому праву частные армии — букелларии — считались незаконными у всех, за исключением действующих полководцев типа Велисария и Ситтаса. Этот закон был введен более пятидесяти лет назад императором. Львом38 именно для того, чтобы не позволять находящимся на государственной службе чиновникам и землевладельцам становиться слишком могущественными.

— Юстиниан предоставил эту привилегию Иоанну из Каппадокии, — объяснил он. Затем добавил с хриплым смешком: — Даже не это! Он сделал его полководцем. Через несколько месяцев после того, как ты отправился в Индию.

Велисарий в отвращении закатил глаза.

— Этот вонючий мошенник никогда в жизни не участвовал в сражении! — рявкнул он. Затем внезапно на его лице появилась обычная хитроватая усмешка. — Что, как я сейчас думаю, не так уж и плохо.

Полководец почесал подбородок, наблюдая за вражескими судами.

— Ты их считал? — спросил у Иоанна.

Морской офицер кивнул.

— Во флотилии Эгидия тридцать один корабль. Большинство — самые крупные — это корбиты.

Увидев непонимание на лице Велисария, Иоанн объяснил поподробнее:

— Мы, моряки, называем их «корзинами». Корбиты — это грузовые корабли, полководец. Они работают только под парусом, без гребцов. Они медленно идут при самых благоприятных обстоятельствах, и они еще более медленно идут здесь, в. Босфоре, когда борются против северных ветров. Но у них большая вместимость. На каждом может размещаться до четырехсот пассажиров, хотя сомневаюсь, что сейчас на каждом больше трехсот. Им ведь также приходится перевозить доспехи и оружие.

— И лошадей катафрактов, — добавил Велисарий.

— И их тоже. Но я почти уверен, что самих катафрактов перевозят на более мелких судах. У Эгидия во флотилии восемь торговых галер — их называют «акатой». Примерно для тысячи катафрактов. Хотя — что для нас хорошо — им приходится пользоваться только парусами. Для гребцов в дополнение к катафрактам у них нет места.

Велисарий уставился на флотилию. Иоанн замолчал, понимая, что полководец приходит к решению.

— Правильно, — пробормотал Велисарий. И посмотрел на родосца. — Самое главное сейчас — остановить армию Вифинии, чтобы она не достигла Константинополя. Ты — морской офицер, Иоанн. Как бы ты это сделал теперь, когда у тебя в дополнение к твоему кораблю есть моя галера?

Иоанн нахмурился.

— У тебя хорошие гребцы. Но насколько они свежие?

Велисарий пожал плечами.

— Достаточно свежие, как мне кажется. Большую часть пути из Египта мы шли под парусом. Ашот договорился, чтобы эта галера ждала нас в Абидосе и мы пересекли Мраморное море под парусом. Мы достали весла всего несколько минут назад.

— Хорошо. Мы можем устроить переполох среди этой флотилии весельной боевой галерой. Среди корбит. Настоящей проблемой являются акатои. Это быстрые торговые галеры. И они полны катафрактов. — Иоанн скорчил гримасу — Мне не хотелось бы встретиться с их стрелами, даже на бронированной галере. Не тогда, когда хочешь подойти достаточно близко, чтобы пробить тараном.

— Тебе это и не потребуется, — ответил Велисарий. — Я займусь их торговыми галерами с твоего корабля — воспользуюсь катапультами. Ты садись на мою галеру и приноси как можно больше повреждений корбитам.

Увидев колебания Иоанна, Велисарий надавил еще.

— Другого пути нет, Иоанн. Я не морской офицер, а ты — он самый и есть. Я понятия не имею, что делать с боевой галерой. В то время как здесь…

Он кивнул на катапульты.

— Я знаю, как использовать артиллерию. Достаточно хорошо.

Увидев почти гневное выражение лица родосца, Велисарий чуть не рассмеялся. Иоанн, как он знал, хотел наконец попробовать свое новое великолепное артиллерийское оружие.

Иоанн вздохнул.

— Ты прав, черт побери.

Он скептически посмотрел на Велисария.

— Предполагаю, ты также не знаешь, как управлять судном?

Велисарий ответил улыбкой.

Морской офицер заворчал. Поманил одного из стоявших на корме моряков. Парень поспешил к ним.

— Его зовут Гонорий. Пусть он командует на корабле. Просто скажи ему, что ты хочешь. Ты сам можешь сконцентрироваться на катапультах.

Иоанн повернулся к своему помощнику.

— Покажи полководцу, как обращаться с зажигательными бомбами. Он будет командовать артиллерией. Я иду на галеру.

Иоанн посмотрел на катафрактов Велисария. К этому времени один из них перешел вслед за Велисарием на корабль Иоанна. Увидев жадность в глазах Иоанна, Велисарий усмехнулся.

— Оставь мне Валентина, — сказал он. — Я хочу, чтобы он нацеливал вторую катапульту. Остальных можешь взять.

Не прошло и минуты, как боевая галера уже отходила от корабля Иоанна и направлялась прямо на флотилию врага. Иоанн стоял на корме галеры, отдавая приказы лоцману.

Велисарий смотрел на них только несколько секунд. Перед ним стояли свои проблемы.

«Как лучше всего использовать небольшой артиллерийский корабль против более чем двух дюжин вражеских?» — послал он ментальный импульс Эйду.

От кристалла пришел ответ:

«Маневр. Сосредоточение артиллерийского огня на передовых кораблях противника»

«Объясни поподробнее», — приказал полководец.

Ему в сознание ворвалась серия образов. Сцены морского сражения, где корабли стреляли друг в друга из пушек. В каждом случае флотилии пытались вести свои корабли прямо, пересекая линию движения врага, чтобы артиллерия одного борта могла бить по как можно большему числу противников.

Велисарий почесал подбородок, размышляя. Показанные ему Эйдом сцены не полностью соотносились с ситуацией. На его корабле стояли только две катапульты, расположенные в центре, а не линия пушек вдоль целого борта. Поэтому «артиллерия одного борта» не для него.

Тем не менее…

Моряк, которого Иоанн назначил вместо себя, теперь стоял рядом с Велисарием, ожидая приказов. Полководец повернулся к Гонорию и попытался словами и жестами задать вопрос.

— Ты можешь провести этот корабль под прямым углом к линии, по которой приближается вражеская флотилия?

Гонорий прищурился, глядя на вражеские корабли. Армада Эгидия уже зашла в Босфор, примерно на милю.

— Легко. У них скорость задают большие корабли вместо галер. Для начала эти корбиты вообще не отличаются быстроходностью. А если они набиты катафрактами, да еще в полном вооружении, то идут еще медленнее, чем обычно.

Он склонился через ограждение платформы, на которой стояли катапульты, и стал выкрикивать приказы команде. Корабль изменил направление, но Велисарий не следил за этим. Он сконцентрировался на катапультах.

Как он видел, Иоанн правильно выбрал оружие. Это был тип катапульт, которые использовались для бросания камней, назывался этот тип палинтонос. Название происходило от выражения «сворачивающаяся пружина». В этом проекте два скручивающихся рычага выходили вперед дальше, чем было возможно при традиционном этитоносе — «прямой пружине». Орудие устанавливалось на том же типе треноги, которую римские инженеры использовали для кранов и подъемников. Затем катапульты ставили на передвигающееся добавление поверх треноги. В результате орудие можно было поднимать выше или опускать ниже, а также поворачивать во всех направлениях по кругу.

Римляне не доводили артиллерийские орудия до той же степени стандартизации, как станут делать в следующих столетиях. Но из долгого опыта Велисарий знал, что обе катапульты относятся к так называемому классу «11 фунтов» — максимальный вес камня, которым катапульта может выстрелить. При таком весе снаряда они могли послать снаряд на расстояние более 400 ярдов .

— Какой вес у ваших зажигательных бомб? — спросил он у Эйсебия.

— Чуть больше восьми фунтов. Не больше девяти.

Велисарий кивнул.

— В таком случае можем стрелять почти на пятьсот ярдов.

Он снова осмотрел катапульты. Орудия стояли с двух сторон платформы, достаточно далеко друг от друга, чтобы ни сами орудия, ни расчеты не мешали друг другу стрелять одновременно или поворачивать орудия в любую сторону. К сожалению, их нельзя было использовать для одновременного выстрела в одну сторону. Когда корабль пойдет наперерез вражеской флотилии, одна из катапульт останется незадействованной.

На мгновение Велисарий задумался о том, как лучше устанавливать артиллерийские орудия на судах. Почти мгновенно получил ментальный образ от Эйда.

Стальной корабль, очень гладкий и обтекаемый, несмотря на громадные размеры, бороздит море. Пушки — три в ряд — установлены на какой-то странной вертящейся подставке на шарнирах…

«Орудийная башня», — подсказал Эйд.

… прямо по центру корабля. Две подобные на шарнирах…

«Орудийные башни»

… стоят ближе к носу, одна на корме. Эти пушки способны стрелять в любом направлении. Все девять могут стрелять вправо по борту, влево, давая бортовой залп одновременно. Шесть могут стрелять в сторону, куда смотрит нос, три — корма.

— Ну хорошо, нам придется обходиться тем, что есть, — пробормотал Велисарий.

Вражеская флотилия теперь оказалась почти в радиусе действия катапульт. Ближайшие корабли находились от их правого борта под углом в тридцать градусов. Оценивая ситуацию и подсчитывая относительную скорость, Велисарий решил, что они смогут одновременно использовать две катапульты по крайней мере на протяжении трех минут, потом использовать катапульту, стоявшую ближе к левому борту, станет невозможно.

— Я займусь правой катапультой, — объявил он. — Валентин, ты отвечаешь за другую. Эйсебий, ты следишь, чтобы вовремя подавать нам зажигательные бомбы.

Он начал отдавать приказы двенадцати другим солдатам, стоявшим на платформе, но увидел, что в этом нет необходимости. Все они были опытными артиллеристами и уже заняли свои позиции. Расчет каждой катапульты состоял из шести человек, не считая наводчика. По два человека стояли с каждой стороны каждой катапульты, готовые заниматься воротом для натягивания каната. Это была изматывающая работа — в особенности, когда выполнялась на головокружительной скорости, требующейся во время сражения. Поэтому за спиной каждого стоял сменщик. Они менялись местами между выстрелами. Еще один человек — заряжающий — загружал бомбу в «ложку», в то время как шестой удерживал тетиву, пока наводчик не отправлял снаряд в полет. Эти двое последних также помогали наводчику двигать тяжелую ложку и проверять, правильно ли проведена настройка на нужное расстояние.

Все поспешили заняться своими делами. Не прошло и минуты, как катапульты были готовы к стрельбе. Велисарий объявил, что стреляет первым. При помощи своего расчета он выровнял тяжелую ложку так, чтобы катапульта нацелилась на ближайшее из вражеских судов. Как только он увидел цель захваченной между двумя «ушками», которые служили грубым прибором наведения, Велисарий дернул за небольшой рычаг, который служил спусковым крючком орудия.

Катапульта выстрелила. Менее чем в шестидесяти ярдах зажигательная бомба врезалась в море с достаточной силой, чтобы разорвать глиняный контейнер. Огненный шар взметнулся над волнами.

— Мы в море, — пробормотал Велисарий и добавил несколько запинаясь: — Я забыл.

При сражении на суше ему никогда не требовалось учитывать подъем и опускание палубы. Он выстрелил как раз тогда, когда нос корабля шел вниз.

Валентин выстрелил пять секунд спустя. Катафракт учел ошибку полководца. Он рассчитал нажатие на курок так, чтобы оно совпало с подъемом носа на волне.

Зажигательная бомба великолепно взлетела к небесам. Через некоторое время почти спокойно упала в море. На этот раз не было столба пламени. Зажигательная бомба упала в море под таким углом, что если глиняный контейнер и разорвало, то содержимое из лигроина и селитры мгновенно смешалось с водой.

Другими словами, не принесло никакого вреда. Вообще никакого, потому что зажигательная бомба опустилась в воду в двухстах ярдах от любого из вражеских судов.

Они все еще находились в четырехстах ярдах от противника. Достаточно, чтобы слышать насмешки и издевки.

— Повторяем, — проворчал Велисарий.

Зажигательную бомбу загрузили в ложку. Другой артиллерист отвел назад ворот Велисарий прицелился, учел движение судна, качание на волнах — и нажал на пуск.

На этот раз у него получилась приличная траектория. Вполне приличная. Не слишком высоко, не слишком низко.

Но, к сожалению, снаряд даже не приблизился к вражеским кораблям. Еще один не принесший урона выстрел в море.

Насмешки и издевки слышались громче.

Выстрелил Валентин.

Экстравагантный провал. Полное унижение. Вторая бомба опустилась в воду еще дальше от вражеской армады, чем первая.

Насмешки и издевки теперь напоминали постоянный грохот водопада.

Велисарий гневно посмотрел на Гонория.

— Ради всего святого! Этот проклятый корабль…

Он жестами показал все, что думает.

— Дергается, качается из стороны в сторону и никак не встанет ровно, — добавил Гонорий. Моряк пожал плечами. — Ничем не могу помочь, полководец. В этом направлении — которое ты сам приказал взять — мы получаем худшую комбинацию действия волн.

Велисарий с трудом сдержал гневный взгляд. Если быть точным, то он перевел его с моряка на врага, который все еще над ним насмехался. Велисарий показал пальцем на флотилию.

— Есть ли способ к ним подобраться так, чтобы этот несчастный проклятый корабль не прыгал, как блоха? — спросил он.

Гонорий оценил ветер и море.

— Если направимся прямо на них, — объявил он. — Тогда мы пойдем с волной, вместо того чтобы идти против волны. Не должно быть…

— Давай! — приказал Велисарий.

Гонорий поспешил повиноваться.

Эйд запротестовал.

«Сосредоточь артиллерийский огонь на передовых кораблях! Ты должен идти поперек их курса!»

«Заткнись! Если ты думаешь, что это так легко, ты… ты… проклятый маленький толстый бриллиант, вылезай из мешка и делай все сам».

Эйд ничего не сказал. Но грани дрожали с какими-то очень человеческими чувствами.

Сердились. Дулись.

«Ты пожалеешь об этом», — послали наконец ментальный импульс.

К тому времени, как катапульты перезарядили, Гонорий изменил направление судна. Теперь они гребли прямо на врага. И, как и предсказывал моряк, корабль шел значительно ровнее.

Значительно.

Велисарий и Валентин выстрелили практически одновременно. Через несколько секунд насмешки и издевки внезапно сменились криками тревоги и боли.

Две ближайшие торговые галеры взорвались языками пламени. Закругленный нос той, в которую стрелял Велисарий, сильно горел.

Выстрел Валентина вызвал еще большую сумятицу на цели. Его зажигательная бомба взорвалась у палубного ограждения на носу. Вместо того чтобы объять нос пламенем, лигроин разлился по палубе, подобно горизонтальному водопаду пламени и разрушения.

Это была палуба, на которой плечом к плечу стояли тяжело вооруженные катафракты.

Сцена на том судне получилась просто ужасной. По крайней мире дюжина катафрактов горели живьем в железной броне. Несколько из них в отчаянии прыгнули в море. Там их безнадежно потянул вниз большой вес доспехов, и они утонули.

Но они в любом случае были мертвецами. По крайней мере их агония закончилась. Те, кто остались на борту, напоминали человеческие факелы. Своими безумными движениями они помогали дальше распространять пламя. Дьявольская смесь Иоанна оказалась подобна моче Сатаны. Она прилипала ко всему, чего касалась, — и это горело, и горело, и горело, и горело. В течение тридцати секунд вся палуба того судна превратилась в один сплошной кошмар.

Затем он расширился. Лоцман, увидев, как к нему приближается огненное проклятие, сам прыгнул в море. В отличие от катафрактов, он не был обременен тяжелыми доспехами и мог надеяться выплыть.

Но куда плыть? Предположительно на ближайший корабль. К сожалению, покидание им корабля привело к тому, что горящий корабль пошел по ветру, подгоняемый волной. Корбита, которая шла непосредственно за ним, не смогла избежать столкновения.

Теперь пламя переметнулось на второй корабль. По большей части из-за запутавшихся парусов. Но часть принесли с собой обезумевшие люди-факелы, которые стали перебираться на борт корбиты.

Теперь два судна полностью вышли из строя.

Ни Велисарий, ни Валентин не обращали на это особого внимания. Они были слишком заняты, нацеливаясь на следующие суда.

Для Велисария цель была та же, что и в предыдущий раз. Подойдя ближе к судну, нос которого он уже поджег — теперь на триста ярдов, — полководец направил катапульту на центр судна.

Он целенаправленно пытался сымитировать выстрел Валентина. Первый раз промазал — слишком низко, языки пламени разлетелись по морю в пятидесяти ярдах до цели. Но после быстрой настройки следующий выстрел у него получился. Зажигательная бомба Велисария взорвалась у палубного ограждения корабля и нанесла разрушения вдоль по заполненной палубе.

Корабль вышел из строя.

Ожидая, пока расчеты перезарядят катапульту, Велисарий наблюдал за следующим выстрелом Валентина, который тоже пытался повторить свой успех.

Однако он неправильно оценил расстояние, и его выстрел прошел немного выше, чем требовалось.

Это не имело значения. Они с Велисарием оба выучили еще один урок в совершенно новом мире морского артиллерийского сражения.

Паруса и оснастка, по которым попала зажигательная бомба, горят подобно смоченным маслом щепкам. В течение пяти секунд у корабля не осталось мачты и он безнадежно качался на волнах.

Тем не менее..

Стоявшие на палубе катафракты не пострадали — по крайней мере на настоящий момент.

Они были целы, невредимы и полны ярости Велисарий видел, как дюжины катафрактов готовят свои мощные луки. Менее трехсот ярдов до цели — это в радиусе стрел катафрактов. Через несколько мгновений на его маленький корабль полетит туча стрел. Гребцы внизу будут в относительной безопасности, так как их прикрывают планки. Но людей на орудийной платформе прикрывают только низкие стенки ограждения.

— Готов! — крикнул заряжающий орудийного расчета.

Велисарий принялся поворачивать катапульту, используя всю свою силу. Заряжающий и еще один человек помогли ему повернуть катапульту кругом. Как только она встала так, как нужно, Велисарий нажал на пуск.

Катафракты на вражеском корабле уже начинали натягивать тетиву. Некоторые выпустили стрелы, но, дернувшись, не попали в цель. Большинство катафрактов, увидев, как прямо на них летит зажигательная бомба, просто отшатнулись.

Боковая сторона судна превратилась в огненный шар. Это не было мгновенное разрушение, которого они боялись. Выстрел Велисария попал достаточно низко под палубным ограждением, и лигроин не растекался по палубе в жутком водопаде пламени. Но достаточно скоро они умрут. И они это знали.

Пойманные в капкан на судне, которое выгорит до ватерлинии. В капкане в полном вооружении. В капкане в центре Босфора.

Корабль Велисария прошел мимо них на расстоянии двухсот ярдов. Он видел некоторых катафрактов в проемах в черном масляном дыме. Однако они больше даже не думали о своих луках. Все те, кого видел Велисарий, судорожно пытались освободиться от доспехов.

Менее чем за десять минут Велисарий разделался с половиной катафрактов армии Вифинии.

Но у него не было времени находить в этом удовлетворение. Велисарий с опозданием понял, что своим безрассудным броском прямо на врага, несмотря на немедленную эффективность, поставил себя и своих людей в смертельно опасное положение. Вместо того чтобы бомбардировать противника, оставаясь на удалении от него, Велисарий бросился прямо в место массового скопления судов врага. На всех этих судах имелись лучники — сотни лучников. Даже тысячи.

Не пройдет и двух минут, как их осыплет град стрел.

«Я тебя предупреждал», — раздался голос у него в сознании.

Потом добавил с мрачным самодовольством:

«Сосредоточь артиллерийский огонь на передовых кораблях! Ты должен идти поперек их курса!».

Валентин уже пришел к тому же выводу.

— Теперь мы словно сошлись с врагом в узком переулке. Можно сделать только одно.

Велисарий кивнул. Он знал ответ на их дилемму.

Валентин научил его этому много лет назад.

Первым ударь другого бездумного идиота.

Он повернулся к Гонорию. Лицо моряка побледнело — он тоже осознал опасность, но оставался спокоен и держал себя в руках.

— Прямо, — приказал Велисарий. — Так быстро, как можешь. Попробуем прорваться.

Когда он стал нацеливать катапульту на следующий в ряду корабль, то заметил, как Валентин скорчился за своим орудием. Мгновение спустя катафракт выстрелил. Палуба ближайшей корбиты превратилась в тот же ад на земле, который уже посетил заполненный катафрактами акатой.

Валентин улыбнулся, как ласка.

Увидев эту победную улыбку, Велисарий понял, что не может ее не скопировать. Снова и снова, в прошедшие годы, когда Валентин тренировал молодого командира, обучая обращаться с мечом, он объяснял ему, что глупо сражаться ножом, если мало места.

Конечно, Валентин это знал. Эту глупость он совершал не раз. И выживал, потому что был самым лучшим мастером по обращению с ножом, которых Велисарий знал.

Он услышал заряжающего:

— Готово!

Ближайшим вражеским судном была корбита, но Велисарий нацелился не на нее, а на следующую приближающуюся галеру. Он опасался стрел катафрактов на акатое больше, чем стрел простых солдат.

Велисарий выстрелил. Промазал. Хотя корабль шел ровно, все равно качка не прекращалась и Велисарий выстрелил на двадцать ярдов правее, чем хотел. Его расчет перезарядил катапульту, и Велисарий тут же выстрелил снова. Опять промазал — слишком высоко на этот раз. Бомба пролетела над мачтой судна.

Расчеты устали. Те, кто стоял у воротов для натягивания канатов, ворчали от перенапряжения. Заряжающий быстро установил бомбу, его помощник проверил пуск.

— Готово! — крикнул заряжающий.

Велисарий прицелился, более осторожно на этот раз — и надавил на пуск.

На мгновение он подумал, что снова выстрелил слишком высоко. Но его зажигательная бомба врезалась в мачту в двух третях длины от палубы и охватила оснастку акатоя огнем.

За спиной он услышал, как Гонорий выкрикивает приказ лоцману. Велисарий не понимал отдельных слов — они произносились на специфическом морском жаргоне. Но через несколько секунд он увидел, как корабль меняет направление, и понял, что делает Гонорий. Моряк тоже быстро учился некоторым принципам нового стиля морского боя.

«Эта торговая галера вышла из строя, но катафракты на ней все еще могут воспользоваться своими луками. Решение? Простое. Плыви куда-то еще. Оставайся вне радиуса действия стрел. Пусть горит. Пусть горит и отправляется в ад»

Велисарий уже собрался сказать Валентину, чтобы тот вначале стрелял по судам, на которых находятся катафракты, но увидел, что в этом нет необходимости. Валентин уже делал это. Его следующий выстрел пролетел мимо ближайшей корбиты, по направлению к галере, находящейся на максимальном удалении — почти пятьсот ярдов. Валентин так же хорошо умел стрелять из катапульты, как и из лука. Велисарий увидел, что он специально выстрелил высоко, зная, что попадание по оснастке практически так же успешно, как и ужасные попадания по палубным ограждениям, в результате чего лигроин разливается по палубе.

Еще один акатой начал сильно гореть.

— Готово! — крикнул заряжающий.

Велисарий быстро оглядел заполненное судами море, выискивая одну из двух оставшихся галер.

Их не было. Вероятно, спрятались за плотно стоящими друг рядом с другом корбитами. Быстрый бросок судна, на котором находился Велисарий, поставил его в центре вражеской армады.

Нельзя было терять время. Одна из корбит находилась в двухстах ярдах. Простые солдаты тоже могут стрелять из лука. Да, не так хорошо, как катафракты, но с близкого расстояния достаточно хорошо. Стрелы с ближайшего корабля уже падали в море в нескольких ярдах от корабля.

Велисарий нацелил катапульту. Промазал. Снова выстрелил. Ему повезло — он целился в оснастку — и его бомба попала в палубное ограждение. Разрушение разлилось по вражеской палубе.

Валентин попал еще по одной корбите. Затем выругался. Удар пришелся низко. Зажигательная бомба взорвалась у самой ватерлинии. Вражеский корпус начинал гореть, но очень медленно.

Валентин быстро выстрелил вновь. На этот раз страшно ругался. Он полностью промазал — его выстрел пролетел в десяти футах над вражеской палубой.

Тем временем Велисарий поджег оснастку еще на одной корбите. Затем после двух промахов зажег еще одну.

Теперь их окружали вражеские корабли, несколько из которых находились в радиусе действия стрел. Стрелы летели в них, подобно градинам во время шторма. Навес над местом расположения гребцов напоминал дикобраза — столько стрел в него воткнулось и застряло. Лоцман в небольшой каюте на корме присел и так и стоял, скрючившись. Тонкие стены его укрытия пробили несколько наконечников острых стрел. Но он продолжал выкрикивать приказы, спокойно и громко.

Стрелы врезались и в стены, окружающие платформу. К счастью, из-за высоты боевой платформы находившиеся на ней люди были защищены от стрел, выпускаемых по прямой траектории с корбиты с низким корпусом. Но некоторые из этих стрел, выпущенные лучшими или просто более удачливыми лучниками, шли по изогнутой траектории.

Один из тех, кто держал ворот для натягивания каната, внезапно закричал от боли. Стрела перелетела через ограждение и врезалась ему в плечо. Он упал — частично от боли, частично от желания найти укрытие за низкой стенкой. Его сменщик тут же вышел вперед.

Велисарий ждал, пока зарядят катапульту, и старался думать о чем-то, кроме летящих на них стрел. Он смотрел на то, как Валентин отправляет третью зажигательную бомбу на ту же проклятую корбиту.

Велисарий никогда раньше не видел, чтобы Валентин мазал три раза подряд. И теперь не промазал. Выстрел оказался идеальным. Зажигательная бомба врезалась в палубное ограждение как раз перед мачтой, разнося смерть по палубе и разрушения оснастки.

— Готово! — крикнул заряжающий.

Велисарий повернулся, прицелился… Ничего. Пустое море.

Они проплыли сквозь вражеский флот.

Уловил движение уголком глаза. Быстро повернул катапульту, прицелился.

Это была боевая галера, несущаяся по волнам прямо к ним. На носу стоял Иоанн Родосский, держал руки на бедрах и яростно хмурился.

Его первыми словами, произнесенными мощным голосом опытного морского офицера, были:

— Вы что там, спятили, черт вас побери?

Потом добавил:

— Вы ведь могли повредить мой корабль!


Минуту спустя после того, как галера встала рядом, родосец перебрался на корабль и широким шагом прошел по палубе. До того как добрался до Велисария, уже размахивал руками. Делая странные движения, словно отрубал одну руку другой.

— Что ты думаешь? — горячо спросил он. — Что ты думаешь? — Теперь он уже топал ногами, бегая взад и вперед. — Придурок! Это, черт побери, артиллерийский корабль! — Одна рука рубанула по другой. — Ради всего святого! Даже чертов полководец должен был это понять! Даже чертов сухопутный полководец! Ты должен держаться подальше от чертовых врагов! Нужно использовать артиллерию, не подходя близко! Ты… ты…

Его рука рубила другую, рубила другую.

Велисарий хитро улыбнулся.

— Сосредотачивать артиллерийский огонь на передовых кораблях противника? Маневр, когда идешь наперерез эскадре и палишь по первым? Одновременный бортовой залп всех орудий на одном борту?

Глаза Иоанна округлились. Он перестал размахивать руками. Ярость спала, ее заменил интерес.

— Эй. Интересно. Мне это нравится. Звучит неплохо.

У Велисария в сознании раздался еще один голос. Мрачный. Самодовольный.

«Я тебя предупреждал»

Велисарий рассмеялся.

— Предполагаю, моя морская тактика была несколько примитивной, — признал он.

У него в сознании возник образ.

Человек. С опущенными плечами, грязный, одетый в грубо сшитые звериные шкуры. В руке сжимает топор. Лезвие — кусок камня, которому грубо придали нужную форму и привязали к топорищу сухожилиями.

Стоит на бревне, которое несется вниз по течению реки. Яростно пытается бить топором другого человека, который одет и вооружен так же, как он, и стоит на том же бревне.

Каменный топор против каменного топора.

Прямо впередиводопад.

Глава 26


После того как Велисарий и Валентин перебрались на боевую галеру, Велисарий посмотрел вверх на Иоанна Родосского, стоявшего на боевой платформе памфилоса.

— Ты уверен, Иоанн? — спросил он. Морской офицер кивнул:

— Отправляйся, Велисарий! — Затем добавил с хитрой улыбкой: — Я вот что хочу тебе сказать. Ты можешь быть самым сумасшедшим капитаном корабля, который когда-либо пытался совершить само убийство, но ты — и самый смертоносный.

Иоанн махнул рукой, этим жестом охватывая половину Босфора.

— Ты разрушил шесть из восьми галер и полдюжины корбит. А я утопил три корбиты и одну галеру. Это более трети армии Эгидия и три четверти его катафрактов. Ты посмотри на них!

Велисарий обвел взглядом Босфор. Даже на взгляд сухопутного человека было очевидно: вражеский флот разбегается в стороны в страхе и смятении.

Ему в голову внезапно пришла мысль. Иоанн облек ее в слова даже до того, как Велисарий что-то сказал.

— Кроме того, как я думаю, Эгидий мертв. Вероятно, он находился на борту одной из галер, что означает: шансы на его выживание — три против одного.

Велисарий кивнул.

— Если я правильно интерпретирую движения судов, то это похоже на армию без командующего.

Иоанн фыркнул.

— Они похожи на утят, оставшихся без утки, которые шлепают лапами по воде, тыкаясь во всех направлениях. — Он снова махнул рукой. — Отправляйся, Велисарий. Теперь ты нужен в Константинополе, а не здесь. Твоя галера быстрее донесет тебя до берега, чем какое-либо из этих судов сможет до него добраться. А я тем временем продолжу наводить страх на этих ублюдков, — он похлопал по стоявшей рядом с ним катапульте. Хитрая улыбка снова вернулась на лицо, и он яростно добавил. — С приличного расстояния, как умный человек.

Велисарий улыбнулся и отвернулся. Затем, услышав следующие слова Иоанна, улыбнулся очень широко.

— Мне понравился твой маневр. Очень понравился!

По сигналу полководца старший у гребцов на галере тут же отдал приказ и стал отсчитывать ритм. Весла опустились на воду. Галера быстро пошла к берегу.

Некоторое время Велисарий наблюдал, как вражеские корабли бесцельно бродят по Босфору. Как увидел полководец, находившийся ближе всего к кораблю Иоанна уже пытался уйти от приближающегося родосца. Очевидно, одному из вражеских кораблей приключений хватило. Корбита направлялась прямо назад в Халкедон, на азиатскую часть пролива.

Вскоре за первой последовали еще полдюжины корбит. Среди оставшихся кораблей вражеской армады все еще царила суматоха и смятение. Несколько кораблей — всего семь, которые вела одна из выживших галер — направлялись к порту Цезаря. Кто-то среди выживших катафрактов армии Вифинии — возможно, сам Эгидий, но скорее всего один из его заместителей — очевидно, решил продолжить выполнение предательского плана. Но осторожно. Теперь они планировали высадиться в более отдаленной гавани.

Победный крик Менандра привлек внимание Велисария к основному флоту. Как он тут же увидел, одна из корбит в гуще кораблей яростно горела. Иоанн нанес свой первый удар.

Смятение в основной части предательского флота рассеивалось. Не прошло и минуты, как большинство из оставшихся кораблей уже неслись назад через Босфор. Только четыре из них — к сожалению, включая последнюю галеру с катафрактами — решили отправиться в порт Цезаря.

Велисарий отметил, что теперь рядом с ним стоит Ашот. Ашот был армянским катафрактом, который возглавлял небольшой отряд, отправленный Антониной для встречи Велисария в Египте. Антонина и Маврикий выбрали Ашота для этого задания потому, что, кроме всего прочего, Ашот был одним из немногих катафрактов среди букеллариев Велисария, у кого имелся морской опыт.

— Что ты думаешь? — спросил Велисарий.

Ашот сразу же понял суть вопроса. Армянин показал пальцем на корабль Иоанна.

— Если бы я был на месте Иоанна, то последовал бы за судами, возвращающимися в Халкедон. Гнал бы их безжалостно. Полностью вывел бы их из строя. Оставил бы все, которые идут в порт Цезаря, Ситтасу и Гермогену. У них не должно возникнуть никаких проблем.

Мгновение. Ашот изучал одиннадцать судов, теперь направлявшихся в самую западную гавань на южном берегу Константинополя.

— Две галеры, — произнес он. — И девять корбит. Чтобы не ошибиться, давай скажем: триста катафрактов и три тысячи пехотинцев. Против пятисот катафрактов Ситтаса и двух тысяч пехотинцев Гермогена.

Ашот плюнул в море.

— Ягнята на заклание, — сделал вывод он.

Велисарий улыбался, глядя на яростное выражение лица армянина. Затем ему стало любопытно посмотреть на реакцию Ашота, и он заметил:

— Пехоте придется тяжело.

Армянин фыркнул.

— Шутишь? Пехоте Гермогена? — катафракт уверенно покачал головой. — Ты отсутствовал почти полтора года, полководец. Ты не видел, что Гермоген сделал со своими войсками. А в Константинополь он привел свои лучшие подразделения. Лучшая римская пехота со дней принципата.39 Они прорвутся прямо сквозь этот вифинский мусор. Велисарий кивнул. Он не удивился. Тем не менее это доставило ему удовольствие.

— Враг также утратил мужество, у него сломлена воля, — добавил Ашот. — В смятении — вероятно, у них нет лидера, и они испуганы. Некоторые — не исключено — наложат в штаны.

Он снова плюнул в море.

— Ягнята на заклание. Ягнята на заклание.

Велисарий увидел, что Иоанн, очевидно, пришел к тому же выводу, что и Ашот. Его корабль преследовал корбиты, отступающие в Халкедон.

— А он догонит кого-то их них? — спросил Велисарий.

— Нет шансов, — тут же ответил армянин. — Они сейчас идут против ветра. Теперь преимущество на стороне более тяжелых корбит и их квадратных парусов, в особенности раз гребцы Иоанна устали. Но после того как они дойдут до Халкедона, эти корабли попадут в капкан. Иоанн может встать на входе в гавань и бомбардировать их, оставаясь в безопасности. Он превратит весь флот в щепки.

Еще раз плюнул в море.

— Армия Вифинии вышла из строя, полководец. За исключением нескольких судов, которые направляются в южный Константинополь.

Мгновение Велисарий смотрел на стоявшего рядом с ним катафракта. Армянин следил за вражескими кораблями, направлявшимися к порту Цезаря, и не замечал взгляда полководца.

Велисарий резко принял решение.

— Через несколько месяцев, Ашот, ряд моих людей ждет повышение. Они станут гектонтархами. Ты — один из них.

Глаза армянина округлились. Он уставился на полководца.

— У нас только один гектонтарх — Маврикий. А я не… — Ашот пытался подобрать слова. Как и все катафракты Велисария, он глубоко уважал Маврикия.

Велисарий улыбнулся.

— О, Маврикия я тоже повышу. Теперь он станет хилиархом.

Ашот так и смотрел круглыми глазами. Велисарий покачал головой.

— Мы в новом мире, Ашот Раньше я никогда не считал, что мне нужно более нескольких сотен букеллариев. Но среди многого, чему я научился в Индии, я узнал одну вещь: у малва нет по-настоящему элитных войск. По крайней мере тех, на которые они могут положиться. А я намерен максимально использовать это римское преимущество.

Он почесал подбородок, оценивая.

— Пять тысяч букеллариев. Если возможно — семь. Конечно, не сразу. Я хочу, чтобы они были элитными войсками, а не просто приближенными ко мне лицами. Но это моя цель. — Он хитро улыбнулся. — Вероятно, ты сам достаточно скоро станешь хилиархом. Мне потребуется несколько для этих войск. Командовать всеми будет Маврикий.

Ашот снова попытался подобрать слова.

— Я не думаю… Это слишком много фракийцев, полководец. Пять тысяч? Семь тысяч? — Он добавил, колеблясь: — А я армянин. Я лажу с фракийцами, которые служат сейчас, это так. Они давно меня знают. Но я не уверен, что новые фракийские ребята будет так рады иметь армянина…

— Если не смогут справиться, то я смогу их убедить, — резко ответил Велисарий. — Или выгоню их к чертовой бабушке. — Он снова улыбнулся. — Кроме того, кто сказал, что все они будут фракийцы?

Он усмехнулся, увидев, как. Ашот нахмурился.

— У меня больше нет времени на нежные чувства кого-либо. Мне нужно пять тысяч букеллариев — лучших в мире катафрактов — причем как можно быстрее. Большую часть составят фракийцы. Но там будет также много иллирийцев и так много ассирийцев, сколько мы сможем найти, желающих стать катафрактами. Ассирийцы — очень крепкие ребята. Кроме этого… — Велисарий пожал плечами. — Все, кто может хорошо сражаться и научиться стать катафрактом. Греки, армяне, египтяне, варвары, даже евреи. Меня это не волнует.

Ашот справился с изначальным удивлением, теперь задумчиво трепал бороду.

— Дорого, полководец. Пять тысяч букеллариев — даже если ты не будешь таким щедрым, как обычно — то все равно…

Он замолчал, вспомнив. Он видел сокровища малва, которые полководец привез из Индии. Да, Велисарий отдал три четверти взятки Шакунтале. Но остаток все равно был огромным богатством по всем, кроме императорских, стандартам.

Ашот кивнул.

— Да, ты можешь себе это позволить. Даже с хорошим жалованьем и средствами на экипировку у тебя хватит денег, чтобы платить пяти тысячам букеллариев по меньшей мере четыре года. После этого…

— После этого или будет достаточно трофеев, или мы все умрем, — холодным тоном заявил Велисарий.

Ашот кивнул.

— Новый мир, — пробормотал он.

Их внимание привлек крик Анастасия:

— Вон Ситтас! Я его вижу!

Велисарий и. Ашот посмотрели вперед. Галера проходила сквозь двойной волнорез, который отмечал вход в небольшую гавань Хормиздаса, частную гавань римских императоров. За гаванью поднимались возвышенности Константинополя. Большой Дворец, хотя и находился рядом, был спрятан за склоном. Но они видели последние ряды ипподрома. И могли слышать рев собравшейся на нем толпы.

Глаза Велисария опустились ниже, к большой фигуре, стоявшей на ближайшем причале.

Да, Ситтас. Рядом с ним стояли Гермоген и Ирина.

Когда они приблизились, Ситтас заорал громовым голосом:

— Что вы так долго? Разве не знаете, что пришла пора сражаться?

Кабан в полной ярости.


Толпа тоже пришла в полную ярость. Сиденья на ипподроме были забиты вооруженными людьми. Конечно, с одной стороны находились Голубые, с другой — Зеленые. Даже во время неожиданного союзничества лидеры группировок были достаточно мудры, чтобы не перемешивать своих людей.

Наблюдая за сценой, Балбан радовался. Стоявший рядом с ним Нарсес не радовался.

— Почти сорок тысяч! — воскликнул начальник шпионской сети малва. — Я самое большее надеялся на тридцать.

Нарсес чуть не произнес то, что вертелось у него в мозгу: «Я с ужасом думал о более чем двадцати», но сдержался. Теперь не имело смысла ввязываться в еще один бесполезный спор.

Балбан ушел. Его позвали, чтобы решить какой-то спорный вопрос между бандами. Нарсес и Аджатасутра остались, стоя в укрепленной ложе в юго-восточной части ипподрома, которую называли катхизма.

Это была императорская ложа. Зарезервированная только для него. Захватив ее, конспираторы объявили о своих намерениях.

Нарсес взглянул через плечо. Дверь в задней части ложи закрыли на засов. Эта дверь была единственным входом в катхизму, за исключением открытой стены впереди. За дверью находился крытый проход, который соединял императорскую ложу на ипподроме с Большим Дворцом.

Теперь дверь заперли с обеих сторон. Со своей стороны Нарсес видел пятерых кшатриев малва, стоявших на страже. С другой стороны, как он знал, дежурит даже большее количество личных стражников императора, с беспокойством теребящих свое оружие.

Этот проход между ипподромом и Большим Дворцом теперь служил границей между Юстинианом и теми, кто хотел его сбросить с престола.

Нарсес отвернулся. Граница тоже падет, и скоро. Ее сломает дальнейшее предательство.

Его размышления прервал тихий голос Аджатасутры:

— Кажется, ты не разделяешь энтузиазма Балбана от нашей многочисленной армии.

Нарсес фыркнул.

— Позволь мне объяснить тебе истинное положение вещей с бандами с ипподрома, Аджатасутра. И Зеленые, и Голубые имеют примерно по пять тысяч человек, которые могут считаться настоящими уличными бандитами и способны преуспеть в уличных драках. Возничие на колесницах и те, кто их окружает. Те, кто принимает ставки, и их прислужники, помогающие ставки выбивать. Такой сорт. Серьезные бандиты.

Он показал пальцем на простирающийся перед ними ипподром.

— Это те, кто держит в руках настоящее оружие — хорошо сделанные мечи, копья и имеет на голове шлем. Может, даже какие-то доспехи.

Его губы исказила гримаса.

— Затем у каждой группировки есть еще по пять тысяч человек — самое большее — которые могут за себя постоять в драке. На уровне драки в таверне. Остальные…

Он презрительно отмахнулся, жест был почти неприличный.

— Просто дерьмо. Любители падали, которых привлек запах гниющей плоти.

Нарсес опустил руку. Ухмылка исчезла, теперь он просто хмурился.

— Я вспоминаю разговор, который у меня однажды состоялся с Велисарием. Полководец сказал мне, что одна из худших ошибок, которые делают люди, когда дело доходит до военных вопросов, — это путать количество с качеством. Многочисленная, некомпетентная армия, сказал он мне, больше мешает сама себе, чем противнику. А затем, если их отбрасывают назад, то паника толпы заражает хорошие войска.

Нарсес вздохнул.

— Поэтому давай надеяться, что нас никто не откинет назад. И не нарушит планов. Я не стал бы доверять этой толпе в критическом положении больше, чем я стану доверять такому количеству крыс.

Аджатасутра пожал плечами.

— Не забывай, Нарсес. У нас еще есть четыреста кшатриев, чтобы укрепить их намерения. С оружием Вед. Это должно придать мужества толпе.

— Вскоре мы узнаем, — Нарсес снова вытянул палец вперед. На этот раз просто показывал. — Посмотри. Они закончили установку ракет.

Аджатасутра взглянул в нужном направлении. В дальней северо-восточной части ипподрома, где беговая дорожка заворачивала, кшатрии малва установили несколько ракетниц на грязной поверхности арены. Желоба смотрели вверх под углом, целясь прямо через ипподром.

Балбан хотел зацементировать преданность группировок демонстрацией оружия Вед. Начальник шпионской сети не сомневался: римлян наполнит чувство религиозного благоговения. Сработают предрассудки. Со своей стороны Нарсес был скептически настроен. Бандиты с ипподрома — не дикари. Они все-таки жили в Константинополе. Но евнух не стал возражать против плана. В то время, как он не думал, что бандиты придут в благоговейный трепет, на них произведет впечатление простая сила ракет.

Наблюдая, как последние Голубые и Зеленые занимают свои места, Нарсес улыбнулся. Малва убедили группировки, что ракеты безопасно пройдут над юго-западной стеной ипподрома, но бандиты не рисковали. Вся юго-западная часть ипподрома оставалась пустой. У основания желобов кшатрии бросили кучи слоновьих шкур, которые сейчас смачивали из ближайшего питьевого фонтана. На ипподроме было много таких фонтанов, в которые вода поступала по небольшому акведуку. Та же вода использовалась для смачивания больших деревянных частоколов, которые малва воздвигли за своими стреляющими желобами. Несмотря на заверения лидеров группировок, у кшатриев был слишком большой опыт с непредсказуемыми ракетами, чтобы лишний раз рисковать самим. Большинство солдат малва встанут за этими баррикадами, когда начнется стрельба.

— Идет Ипатий, — объявил Аджатасутра. — И Помпей.

Нарсес бросил взгляд вниз по ступенькам, которые вели с ипподрома к императорской ложе. Ступеньки заканчивались на широкой каменной платформе прямо перед катхизмой. В целях безопасности прямой доступ оттуда в императорскую ложу отсутствовал. Но почетные гости и официальные лица, салютующие императору, могли стоять на платформе и смотреть на Их Высочество, которое восседало на троне над ними. От наемных убийц императора отделяла стена высотой в девять футов.

По этим каменным ступеням два племянника бывшего императора Анастасия взбирались вверх в сопровождении Балбана. Лица Ипатия и Помпея побелели от беспокойства. Их шаги были нетвердыми, губы дрожали. Но они все равно поднимались. Жадность и амбиции в конце победили страх.

— Наконец-то, — проворчал Нарсес.

Минуту спустя вновь прибывших подняли через стену в императорскую ложу. Императорские племянники с трудом перенесли это, несмотря на помощь нескольких кшатриев. Балбан, несмотря на плотное телосложение, справился гораздо легче.

Увидев, как Нарсес нахмурился, Балбан весело улыбнулся.

— Ты слишком пессимистичен, друг мой. Какой мрачный человек! Теперь все на месте. Группировки здесь. Кшатрии здесь. Новый император здесь. Армия Вифинии на пути сюда. А Иоанн из Каппадокии уже готов воткнуть нож в Большом Дворце.

Внезапно из-за двери, ведущий в Большой. Дворец, донеслись крики. Крики тревоги, от стражников. Затем лязганье стали. Балбан развел руками, широко улыбаясь.

— Видишь? Иоанн выпустил своих букеллариев. Что может пойти не так?

Когда пришел черед последнего предательства Иоанна из Каппадокии, оно оказалось грубым и простым.

Он стоял на полу небольшого зала для приемов, где Юстиниан срочно собрал совет, и неистово отрицал последнее обвинение Феодоры, выдвинутое против него.

— Это наглая ложь, Ваше Величество, — клянусь в этом! Стражники в этом зале — самые лучшие из твоих личных охранников, — он махнул рукой на солдат с копьями, которые стояли вдоль стен и за тронами.

— Которых выбрал ты, — рявкнула Феодора.

Иоанн развел руки в успокаивающем жесте.

— Эта одна из моих обязанностей, как префекта претория.

Юстиниан твердо кивнул. Пять других министров в зале повторили его жест, хотя и не так явно. Им не хотелось навлекать на себя гнев Феодоры.

Императрица проигнорировала их. Феодора наполовину привстала с трона и показала пальцем на Иоанна из Каппадокии. Ее голос, несмотря на всю ярость, был холодным и почти спокойным.

— Ты предатель, Иоанн из Каппадокии. Ирина Макремболитисса сказала мне, что ты дал взятку и подстрекая к предательству дюжину императорских стражников.

Внезапно за закрытыми дверьми зала, где совещался совет, раздался звук схватки Иоанн из Каппадокии на мгновение повернул голову. Когда он снова посмотрел вперед, то улыбнулся императрице.

— Она ошиблась, императрица, — сказал Иоанн.

И рубанул воздух.

Четверо стражников, стоявших в дальней части зала, прошли вперед и схватили императора и императрицу за руки, прижимая их к подлокотникам. Десять других, стоявших вдоль стен, мгновенно подняли копья и закололи шесть оставшихся стражников. Атаки были такими быстрыми и безжалостными, что только один из преданных стражников смог отразить первый удар копья. Но все равно умер мгновение спустя от второго удара.

— Их четырнадцать! — воскликнул Иоанн из Каппадокии.

Десять предателей-стражников теперь бросились на пятерых министров, стоявших с одной стороны. Четверо из них, пораженные случившимся, даже не пошевелились. Они умерли там, где стояли, с открытыми ртами и выпученными глазами.

— Получилось так, что все четырнадцать оказались в этом зале, — смеялся префект претория.

Пятый министр, старший над нотариусами40, соображал быстро. Несмотря на возраст и внешность ученого, он ловко уклонился от удара мечом и рванул к двери. Ему удалось положить руку на ручку до того, как ему в спину врезалось копье. Мгновение спустя ему в спину воткнулись еще два.

Даже тогда, даже падая на колени, он слабо попытался открыть дверь. Но первый из предателей-стражников добрался до него, и яростный удар меча отрубил голову пожилого человека.

Иоанн смотрел, как голова министра катится по полу и останавливается у задравшегося угла ковра.

— Конечно, я проверил, чтобы они все сегодня стояли здесь. Знаете ли, это моя работа. Как префекта претория.

Он улыбнулся императору и императрице. Юстиниан молчал, бледный от шока, обвисший в руках захвативших его в плен. Феодора тоже прекратила сражаться против державших ее рук, но не побледнела и не молчала.

Она яростно шипела.

— Только четырнадцать, предатель? Значит, остается пятьсот верных стражников, чтобы порубить тебя на куски!

Иоанн из Каппадокии весело засмеялся. С показным издевательским поклоном махнул на большую дверь, ведущую в коридор. Не прошло и пяти секунд, как дверь резко распахнулась. Заляпанные кровью солдаты ввалились в зал для приемов. Они широко улыбались и победно махали окровавленными мечами. Они были в форме букеллариев Иоанна из Каппадокии.

— Все, Иоанн! — закричал один из вновь прибывших. — Клянусь — все!

Один из следовавших за ним добавил:

— Не совсем. Несколько стражников забаррикадировались в монетном дворе. И все стражники Феодоры еще в Гинекее.

— Разберитесь с ними, — приказал префект претория. Его букелларии тут же покинули зал.

Иоанн повернулся к императорской чете. Феодора плюнула в него. Он уклонился от плевка и ответил на презрение императрицы веселой улыбкой, перед тем как посмотреть на Юстиниана.

— Действуйте, — приказал он.

Двое державших Юстиниана стражников стащили императора с трона и с возвышения на покрытый ковром пол зала. Третий врезал Юстиниану под колени сзади так, что император упал на колени и согнулся пополам. Двое держали его за руки. Третий сбросил у него с головы тиару, схватил Юстиниана за волосы обеими руками и оттянул голову императора назад.

Когда Юстиниан поднимал голову, его глаза встретились с взглядом палача, заходящего в зал через боковую дверь. В руках он нес железный прут. На руках были надеты рукавицы. Конец прута раскалили докрасна.

Это станет последним, что император увидит в жизни, и он это знал. Ему едва хватило времени, чтобы начать кричать до того, как раскаленный прут врезался ему в левый глаз. Мгновение спустя — в правый. Палач действовал быстро, он знал свое дело.

Крик императора, казалось, сотряс стены зала. Но он был коротким, очень коротким. Через несколько секунд настоящая агония лишила Юстиниана сознания. Державший его голову стражник отпустил ее. Мгновение спустя то же сделали те, кто держал его руки. Император рухнул на пол.

Крови не было. Раскаленный докрасна конец железного прута прижег жуткие раны как только их нанес.

На что тут же указал Иоанн из Каппадокии.

— Ты видишь, какой я милостивый, Феодора? — спросил он. Еще один издевательский поклон. — Другой человек — жестокий и презренный, как ты так часто меня называла, — убил бы твоего мужа. Но я удовлетворен, просто ослепив его.

Затем он добавил весело:

— И ведь ослепление проведено экспертом. — Затем с небрежной беззаботностью ценителя: — Знаешь, это настоящее искусство. Большинство людей это не оценивают. Сложно ослепить человека, одновременно не убив его. Менее чем один из десяти выживает после обычного палача. — Иоанн величественно показал на человека в рукавицах, который ослепил императора. — Я использую только лучших! Самых лучших! По моим оценкам… — Он сделал паузу, изучая распростертое на полу тело Юстиниана с преувеличенной внимательностью. — У твоего мужа один шанс из трех! — пришел к выводу Иоанн.

На протяжении всего монолога Феодора не произнесла ни слова. Она не смотрела на Юстиниана. Она не отводила взгляда от Иоанна из Каппадокии. Смотрела пустыми глазами, как ворота к проклятию.

Даже празднующий победу Иоанн отшатнулся от этого адского взгляда.

— Теперь никакой твоей надменности, сука, не будет! — рявкнул он и показал пальцем на Юстиниана. — Один шанс из трех, говорю я. Если он немедленно получит медицинскую помощь. Самую лучшую медицинскую помощь. — Он усмехнулся. — Которая у меня тоже есть. За определенную цену.

Феодора ничего не сказала. Адский взгляд не колебался ни на мгновение.

Иоанн отвернулся. Его взгляд остановился на Юстиниане. Казалось, Иоанн из Каппадокии черпает силу из этого жалкого зрелища. Хотя его глаза избегали Феодору, говорил он холодно и уверенно.

— Теперь, после того как Юстиниан ослеплен, он больше не может быть императором. Ты знаешь римское право, Феодора. Ни один калека не может носить мантию. Его не примут ни Сенат, ни население, ни армия. Ему, как императору, конец.

Он ухмылялся. Но все равно избегал встречаться с взглядом Феодоры.

— Ты можешь — можешь — все еще спасти его жизнь. Что от нее осталось. Если больше не будешь сопротивляться. Если ты публично провозгласишь Ипатия новым императором.

Когда Феодора наконец заговорила, ее голос соответствовал взгляду. Голос из ада.

— Я не сделаю ничего подобного. Если ты приведешь ко мне червя Ипатия, я плюну на него. Если ты потащишь меня на ипподром, я прокляну его перед толпой.

Она вырвала правую руку у стражника, который ее держал. Показала пальцем на Юстиниана.

— Все, что ты сделал, это ослепил человека, которого и так ослепила бы смерть. Ты угрожаешь убить человека, когда ни один человек не живет вечно. Ну так сделай это. Убей меня вместе с ним. Я — императрица. Я лучше умру, чем уступлю и сдамся.

Она поднялась на троне.

— Есть старая поговорка, которую я одобряю: королевская мантия — хороший саван.

Адский взгляд. Адский голос.

— Так убивай же, предатель. Убивай нас, трус.

Иоанн сжал кулак, открыл рот. Но до того как он успел произнести хоть слово, один из его букеллариев ворвался в зал. Солдат резко остановился, чуть не свалившись, когда зацепился за смятый ковер. У него со лба капал пот. Он хватал ртом воздух.

Полукрича, полушепотом он сообщил:

— Армию Вифинии разгромили на море! Половину их кораблей сожгли! Большинство выживших вернулись в Халкедон!

Он опять хватал ртом воздух.

— Говорят, армия движется к ипподрому. Катафракты, — он опять хватанул воздух. — Говорят, их ведет шлюха Антонина. — Он хрипел. — И говорят — здесь Велисарий!

Смех Феодоры был весел, словно смех самого Сатаны. Адский смех.

— Вы все — мертвецы. Ну, убейте нас, предатели! Сделайте это, трусы! С той же уверенностью, что встает солнце, вы присоединитесь к нам до заката!

Все предатели в зале уставились на императрицу.

Иоанн из Каппадокии славился своими ухмылками. Но ухмылка Феодоры в сравнении с его была как клыки тигра в сравнении с резцами мелкого грызуна.

— Ну, трусы! Похвастайтесь Велисарию, что вы убили его императора и императрицу. Сделайте это! Расскажите верному человеку о вашем предательстве. Сделайте это! Скажите человеку чести, что вы убийцы. Сделайте это! — она опять ухмыльнулась. — После того как он насадит ваши головы на копья. После того как плоть сгниет на ваших черепах. Он смелет ваши кости в пыль. Он скормит их фракийским свиньям. А на ваших могилах размажет свиное дерьмо.

Она замолчала.

— Ну, трусы! Убейте нас, предатели!

Иоанн рявкнул, без слов выражая ярость.

— Держите их здесь! — приказал стражникам. — Пока я не вернусь!

Он широкими шагами вышел из зала, вслед за ним шел его букелларий. К тому времени, как Иоанн достиг двери, он почти бежал. В коридоре снаружи он в самом деле побежал. Но насмешка Феодоры следовала быстрее.

— Я буду ждать тебя в аду, Иоанн из Каппадокии! До того как тебя заберет Сатана, я выжгу тебе глаза своей мочой!

После того как Иоанн из Каппадокии ушел, Феодора опустила глаза на тело Юстиниана.

— Отпустите меня, — приказала она.

С колебаниями, но неизбежно — словно подчиняясь силе природы — стражники ослабили хватку. Они теперь стали предателями, но они слишком много лет находились на императорской службе, чтобы отказать этому голосу.

Императрица встала и спустилась с возвышения на пол. Склонилась и встала на колени рядом с Юстинианом. Император был все еще без сознания. Твердо, но осторожно Феодора обняла его. Откинула волосы с его изуродованного лица и уставилась на жуткие сморщенные раны, которые совсем недавно были глазами ее мужа.

Когда она заговорила, в голосе не осталось ни следа каких-либо эмоций. Он был просто холодным. Ледяным.

— В соседней комнате есть вино. Принесите его, предатели. Мне нужно обмыть раны.

На мгновение что-то, почти напоминающее юмор, появилось у нее в голосе. Холодный, холодный юмор.

— Я пришла с улиц Александрии. Неужели вы думаете, что я раньше не видела, как слепят человека? Неужели вы думаете, что я сломаюсь от смерти и пыток?

Юмор ушел, лед остался.

— Принесите вино. Сделайте это, трусы.

Двое стражников поспешили подчиниться приказу. На мгновение они столкнулись и мешали друг другу в дверном проеме, перед тем как решить, кто выйдет первым.

Минуту спустя один из стражников вернулся с двумя амфорами. Второй не вернулся.

Феодора смочила подол императорской мантии вином и осторожно начала промывать раны Юстиниана.

Человек, который принес вино, выскользнул из двери. Не прошло и минуты, как за ним последовал другой. Еще один. Затем двое.

Феодора не поднимала головы. Еще один ушел. Еще двое.

Когда в комнате осталось только четверо стражников, императрица, все еще не поднимая головы, прошептала:

— Вы все — мертвецы.

Адским шепотом.

Все четверо поспешили из зала. Их шаги в коридоре эхом отдавались в пустом зале. Вначале быстрые шаги. Очень скоро — бег.

Теперь Феодора подняла голову. Она уставилась на дверь, сквозь которую убежали предатели.

Адский взгляд. Адское шипение.

— Теперь вы все — мертвецы. Куда бы вы ни пошли, я вас найду. Где бы вы ни спрятались, я вас найду. Я прикажу вас ослепить. Самому неловкому мяснику в мире.

Она опустила голову, черными глазами уставилась на лицо мужа.

Медленно, очень медленно адский огонь затух. Через некоторое время первые слезы стали омывать лицо Юстиниана.

Этих слез было немного. Совсем немного. Они исчезли в вине, которым Феодора промывала раны мужа, словно они были такой же природы, как и вино. Тек непрерывный небольшой ручеек слез из самого маленького, самого твердого, самого постоянного сердца в мире.

Глава 27


Первая ракета привела толпу на ипподроме в благоговейный трепет. Удачно, что ракета пролетела практически ровно и взорвалась, пока находилась в поле зрения всей толпы. Из хвоста вырывалось пламя, потом она взорвалась в небе, как раз над незанятыми сиденьями с юго-западной стороны.

Бандиты из группировок заорали, выражая свое одобрение. Многие из них вскочили со своих мест и победно размахивали оружием.

Судя по открытым ртам расположившихся в императорской ложе Ипатия и Помпея, зрелище произвело впечатление и на них. Но наблюдавший сзади Нарсес обратил внимание на маленькие нюансы.

Открытый рот Ипатия сопровождался хмурым выражением лица. Вновь коронованный «император» — тиара красовалась на голове — был далеко не всем доволен. Рев одобряющей ракеты толпы казался значительно более полон энтузиазма, чем рев, с которым они приветствовали его «взошествие на престол» менее пяти минут назад.

Открытый рот его брата Помпея тоже сопровождался гримасой недовольства. Но в этом случае на лице отражалась задумчивость. Помпей уже планировал сбросить брата.

Нарсес фыркнул в дальней части ложи. Это, как он знал, тоже было частью заговора малва. Индусы намеревались сделать низвержение Юстиниана точкой, с которой начнется целый раунд гражданских войн, один претендент на трон станет бороться с другим. Годы гражданской войны — как в худшие дни после правления Антонина, за три столетия до этого — в то время, как малва расправляются с Персией без чьего-либо вмешательства и готовятся к последнему решающему удару по Риму.

Как и всегда, Нарсес подумал, что малва перехитрят сами себя. Они бы лучше придерживались первоначального плана — поддерживали бы амбиции Юстиниана покорить Запад. Это послужило бы их целям, без дополнительного риска вооруженного восстания.

Но Нарсес медленно и осторожно убедил их в обратном. У евнуха имелись свои амбиции, которые требовали убрать Юстиниана с пути. Он рисковал будущими планами малва ради собственного немедленного приобретения большей власти. Не будет гражданских войн. Нарсес положит им конец, быстро и безжалостно.

Евнух проследил за следующей ракетой, взмывающей в небо. Траектория этой оказалась гораздо более неровной, чем первой, что было заметно невооруженным глазом. К тому времени, как ракета взорвалась, она скрылась из виду за северо-западной стеной ипподрома.

Нарсес вздохнул в отчаянии. Он тоже был очень умен. Но он стар. У него практически нет выбора. У Нарсеса нет времени ждать годами, пока Юстиниан вымотает Римскую империю в своей грандиозной попытке восстановить былую славу.

Еще одна ракета. Это вела себя правильно. Но четвертая посте начального многообещающего взлета внезапно пошла по дуге вниз и взорвалась на самом ипподроме. К счастью, в секторе, где она приземлилась, не сидели люди.

Нарсес снова вздохнул.

Не перехитрил ли он сам себя?

Он дернулся от другого взрыва. Сектор рядом с местом расположения группировки Голубых объяло пламенем и дымом. Однако никто не пострадал.

Нарсес нахмурился. Ракеты не было.

Еще один взрыв. Этот прогрохотал на грани толпы Голубых, убив нескольких бандитов и раскидав куски разорванных тел по находящимся поблизости приятелям.

Балбан, который сидел рядом с «императором» Ипатием, вскочил на ноги. Повернулся и гневно уставился на Аджатасутру.

— Ты, дурак, дал гранаты группировкам? — спросил он Аджатасутра стал отрицать обвинения, но замолчал. В его отрицаниях не было необходимости.

Истина внезапно стала очевидна.

Теперь серия взрывов содрогнула сектора, убивая как Голубых, так и Зеленых и не делая между ними различий. Огромная толпа поднималась на ноги, кричала и размахивала оружием.

Размахивала, но не победно, а глядя на своих новых врагов — которые теперь строем заходили на ипподром через широкие ворота в незанятой юго-западной части.

Катафракты — пешком, что удивительно — по флангам защищали небольшую армию мужчин — и женщин? — которые отправляли гранаты в толпу на ипподроме. Из пращей!

Теперь все в императорской ложе вскочили на ноги и наклонились, прижимаясь к открывающей вид на ипподром стене.

Все за исключением Нарсеса, который просто остался сидеть на своем месте, вздыхая. Нарсес слышал слабые воинские кличи вновь прибывшего врага.

— Ничто! Ничто!

Он перехитрил сам себя.


Стоявший на причале Велисарий услышал те же взрывы. — Это Антонина! — воскликнула Ирина. — Сражение на ипподроме уже началось!

Ситтас и Гермоген посмотрели на Велисария.

— Ипподром может подождать, — заявил он. — Антонина в состоянии справиться с толпой, по крайней мере временно способна ее удерживать. Мы должны проверить, в порядке ли император с императрицей, до того как займемся чем-то еще.

Ситтас показал в море.

— Осталось еще несколько кораблей из флотилии Эгидия. Они вскоре причалят в порту Цезаря.

Велисарий пожал плечами.

— Пусть. Большая часть той армии разбита. Вероятно, сам Эгидий мертв. Даже если и нет, ему придется потратить немало времени, чтобы собрать войска и организованно пойти к внутренней части города. Мы разберемся с ними позднее.

Он показал вверх по склону.

— Мы должны обеспечить безопасность Большого Дворца. Прямо сейчас.

Не говоря больше ни слова, Велисарий пошел с причала. Ирина и фракийские букелларии последовали за ним. Ситтас с Гермогеном очень быстро организовали свои войска, и те тоже строем отправились из гавани.

До Большого Дворца было только четверть мили. С Велисарием во главе небольшая армия из пятисот катафрактов и двух тысяч пехотинцев добралась до стен, окружающих Большой Дворец, за несколько минут.

Большой Дворец в Константинополе представлял собой обширный комплекс. Это был почти маленький город в городе. Многие здания дворца отделялись перистилями41 или портиками, которые перемежались открытыми дворами и садами. Портики украшали мозаики, дворики и сады — статуи и фонтаны. Это было идеально спланированное место для того, чтобы держать оборону, но Велисарий знал: им вначале нужно справиться со всеми врагами, чтобы такую оборону организовать. Поэтому один из немногих разов в жизни он приказал фронтальную атаку. Он посмотрел на Гермогена.

— Штурмовые лестницы с собой?

Гермоген ответил, просто показав пальцем назад. Велисарий обернулся и увидел, как подразделения пехотинцев уже бегут с веревками и крюками.

Велисарий был доволен — в некотором роде. Он более внимательно изучил стену. По меньшей мере восемь футов в высоту.

— Нам на самом деле нужны лестницы, — пробормотал он. — Чтобы достаточное количество людей перебралось вовремя и…

Он замолчал, увидев выражение сдерживаемого раздражения на лице Гермогена.

— Мы тренировались для этого, — проворчал Гермоген. — Я не хотел всюду таскать с собой занимающие много места лестницы, поэтому вместо них… — Он сделал глубокий вдох. — Просто смотри, полководец. И расслабься.

Велисарий улыбнулся. Смотрел. Улыбался очень широко.

На расстоянии тридцати футов, вдоль по двумстам ярдам стены, взводы из десяти человек пехотинцев забросили крюки. Мгновенно по два человека из каждого взвода быстро забрались по веревкам и спрыгнули в сад с другой стороны. Другие разделились по двое. Каждая пара помогала перебираться другим солдатам, используя щит, который они держали между собой. Солдаты вставали на щит, подтягивались, потом перепрыгивали с другой стороны, где их уже ждали товарищи. После того как первая волна солдат перебралась через стену, первые пары заменили свежие солдаты, а те сами перебрались через стену.

Из-за окружающих дворцовую территорию стен Велисарий слышал крики удивленных защитников, лязганье стали и удары по щитам. Но криков было немного, а лязганье стали вскоре стихло.

Это произвело на Велисария впечатление. Менее чем за минуту пятьсот пехотинцев перемахнули через забор и оказались на дворцовой территории. Мало этого, судя по звукам, они уже справились с оказавшимися поблизости защитниками.

— С такой короткой стеной — ее для меня замерила Ирина — это срабатывает быстрее, чем лестницы, — довольно прокомментировал Гермоген. — При необходимости я смог бы перебросить всех пехотинцев менее чем за четыре минуты. Но у нас такой необходимости нет, потому что…

Велисарий услышал победный крик. Повернув голову, увидел, как открываются одни ворота. Через несколько секунд толкавшие их изнутри пехотинцы полностью их распахнули. Мгновение спустя начали открывать еще двое ворот.

Ситтас и двадцать катафрактов уже с грохотом неслись в первые ворота. Другие катафракты встали в ожидании перед следующими воротами. Как только путь был свободен, они все отправились на дворцовую территорию.

После того как вошла тяжелая конница, последовала остальная пехота. Велисарий и Гермоген держались позади, за ними в нескольких шагах следовала Ирина. Впереди — Валентин с Анастасием. Менандр, Ашот и остальные фракийцы держались по обоим флангам.

Как только Велисарий оказался на прилегающей ко дворцу территории, он быстро оглядел местность. Войска Гермогена уже заняли позиции по периметру, в то время как Ситтас и его люди выстраивались типично для катафрактов. Катафракты были слегка дезорганизованы. Шахматный порядок не подходил для дворцовой территории, которую едва можно было назвать идеальной местностью для тяжелой конницы, со всеми садами, маленькими беседками и открытыми портиками.

Велисария это не волновало. Эти же препятствия придется преодолевать и вражеским катафрактам, и он сомневался, что по отдельности они справятся с элитными наездниками Ситтаса. Если возникнет необходимость, он использует катафрактов Ситтаса, как закованный в броню кулак. Но он рассчитывал на пехоту.

Это пехота — отличная пехота — уже дала ему преимущество. То, как они быстро перебрались через стену, очевидно, застигло предателей врасплох. Велисарий видел тела лежащие у ворот, возможно, человек тридцати. Большинство из них, судя по форме, были из личного окружения Иоанна из Каппадокии. Кроме них из врагов виднелась только горстка солдат, которые быстро отступали.

Отлично. Но…

Тут и там среди трупов букеллариев Иоанна и нескольких пехотинцев Гермогена он также увидел тела людей, одетых в форму императорской стражи. И Велисарий смутно слышал звуки сражения, доносящиеся от Гинекея.

Он повернулся к Ирине.

— Где Юстиниан? И Феодора?

Она показала пальцем на северо-восток, на одно из более удаленных зданий.

— Они собирались проводить экстренное заседание совета в зале для приемов во дворце Льва.

— Я знаю, который это, — кивнул Велисарий и повернул в том направлении — Гермоген! — крикнул он.

Командующий пехотой, находившийся в нескольких ярдах, посмотрел на него Велисарий показал на нужное здание.

— Половину твоих людей отправь со мной. Сам бери вторую половину и спасай Гинекей.

Галопом подъехал Ситтас, за ним следовали катафракты на лошадях. Велисарий сделал круговое движение рукой.

— Ситтас, очисти придворцовую территорию!

Ситтас улыбнулся. Тучный полководец развернул коня.

— Вы слышали! — заорал он.

Его конь перепрыгнул через низкую живую изгородь и помчался галопом к центру комплекса. Его кавалеристы последовали, проносясь сквозь сады, дворы и портики. Растительность топтали под копытами, статуи падали с пьедесталов, разбивались. Фонтаны выжили, в большей или меньшей степени неповрежденные. Как и, конечно, колонны, поддерживавшие портики, хотя многие из красивых плиток, которыми был выложен пол, разбились, а некоторые настенные мозаики пострадали, когда мимо проезжали катафракты и кто-то задевал их одетым в броню плечом или острием копья.

В самом центре дворцового комплекса Ситтас встретил двести букеллариев Иоанна. Большинство из них сидело на конях. А те, кто еще не сел в седло, как раз пытались это сделать — трудный процесс для одетых в броню катафрактов. Все они казались дезорганизованными и пребывали в смятении.

Ситтас не оставил им никакого шанса. Он даже не потрудился выкрикивать какие-то приказы. Он просто опустил копье и с грохотом понесся в толпу. Его пятьсот катафрактов следовали прямо за ним и следовали его примеру.

Результатом стала чистая бойня. Букелларии Иоанна из Каппадокии удивились. Они находились в меньшинстве. К тому времени, как они осознали опасность, Ситтас и его люди практически накрыли их. На этом расстоянии луки были бесполезны. Большинство приближенных Иоанна успели поднять копья, но…

У них не было стремян. Ситтас и его катафракты прошли сквозь толпу, как топор проходит сквозь мягкую древесину. Половина букеллариев Иоанна умерли или получили тяжелые ранения во время первой атаки копьеносцев. После этого, при сражении мечами и булавами, колоссальное преимущество получили те, у кого имелись стремена. Оставшиеся после первой атаки букелларии продержались меньше минуты. В конце сдаться смогли не более двадцати букеллариев Иоанна. Остальные или умерли, или получили тяжелые ранения, или лежали без сознания.

Тем временем Гермоген повел тысячу своих пехотинцев в Гинекей. Попав в лабиринт женской части комплекса, Гермоген ориентировался по звукам битвы. Через две минуты после того, как он попал в комплекс, они с пехотинцами уже увидели спины букеллариев Иоанна, которые сражались с остатками стражников Феодоры.

Сражение в Гинекее не было таким кровавым, как схватка на придворцовой территории, по той простой причине, что букелларии Иоанна сдались практически сразу же. Они попали в безнадежный капкан между двумя силами, а сами по сути являлись только наемниками. Что бы ни говорили о его других талантах, Иоанн из Каппадокии не смог зацементировать преданность букеллариев.

Сам Велисарий не столкнулся ни с кем из врагов, за исключением небольшой группы букеллариев — не более сорока, которых встретил, когда они покидали дворец. Льва, как раз когда полководец к нему приближался. Катафракты находились в процессе залезания в седло.

Сражения не последовало. Букелларии только один раз взглянули на сотню пехотинцев, летящих на них, и тут же пронеслись прочь. Те, кому не удалось вовремя сесть в седло, также отступили, с трудом передвигая ногами. Одетым в броню наездникам очень тяжело бежать на своих двоих.

Велисарий дал им уйти. У него были другие, гораздо более важные заботы. Он бросился в здание. Вслед за ним бежала пехота. Велисарий пронесся по коридорам, которые смутно помнил, в поисках зала для приемов.

В душе теплилась надежда, но он боялся худшего.


— Кто это? — прокудахтал «император» Ипатий, склонившись через стену, которая отделяла императорскую ложу от ипподрома. Он уставился на небольшую армию, которая вливалась сквозь юго-западные ворота. Затем подавился, увидев, как они выпускают из пращей гранаты на огромную толпу бандитов на другой стороне ипподрома. — Где они взяли гранаты? — завизжал он.

Тут послышался новый боевой клич:

— Антонина! Антонина!

Аджатасутра склонился через стену и тоже изучил вторгнувшихся. Его глаза были прикованы к невысокой фигурке, которая замыкала шествие. В шлеме, в броне, но безошибочно женская.

Он горько улыбнулся и отвернулся. Посмотрел на Балбана и показал большим пальцем назад.

— Это то, что ты называешь овцами.

Ипатий теперь трясся от чистого ужаса. Как и Помпей.

Кто-то начал колотить в дверь в задней части ложи, в запертую дверь, которая вела в Большой Дворец. Нарсес узнал голос Иоанна из Каппадокии.

— Откройте! Откройте!

По приказу Балбана охранявший дверь кшатрий открыл ее. Иоанн из Каппадокии ворвался в ложу, вслед за ним бежали трое его букеллариев.

— Здесь Велисарий! — заорал он — У его шлюхи Антонины какая-то армия…

Он резко замолчал, увидев происходящее на ипподроме.

— Она уже здесь! — рявкнул Балбан, показывая пальцем через стену. — И у нее гранаты!

Нарсес вздохнул.

«Перехитрил сам себя»

Евнух встал. Пошел вперед. Взял все в свои руки.

— Вы ослепили Юстиниана? — спросил он.

Иоанн из Каппадокии кивнул.

— Феодору?

— Она под стражей во дворце.

Нарсес взял Балбана под локоть и показал на стену, отделяющую императорскую ложу от ипподрома. Он показал на сотни кшатриев, которые обслуживали ракетницы. Четыреста кшатриев, в отличие от тысяч суетящихся и приведенных в смятение бандитов, уже выстраивались боевым порядком. Большинство открывало ящики с гранатами. Кшатрии, управляющие ракетницами, быстро перенацеливали их.

— У тебя все еще есть твои солдаты и — если сможешь обеспечить руководство — эта огромная толпа бандитов. Спускайся туда! Немедленно!

Балбан не стал спорить или возражать. Начальник шпионской сети тут же перебрался через стену.

Нарсес схватил Ипатия и толкнул к стене.

— Иди с ним! — приказал он — Ты — новый император! Ты должен собирать толпу на ипподроме!

Ипатий протестующе что-то лепетал. Нарсес незамедлительно собственноручно потащил «императора» к каменному парапету. Несмотря на ужас, Ипатий не мог сопротивляться силе старого евнуха. Наполовину перекинутый через стену — не с того конца — Ипатий уставился на Нарсеса.

— Ну! Делай что сказано! — приказал евнух.

Его глаза смотрели на Ипатия, как змея смотрит на свою жертву. Через мгновение Ипатий разжал пальцы, в ужасе сжимавшие стену. «Император» приземлился кучей на каменной площадке внизу.

Мгновенно поднялся на ноги и попытался запрыгнуть назад на стену.

Безнадежно. Эта стена была спроектирована так, чтобы наемные убийцы не подобрались к императору. Сильный и ловкий человек мог бы подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы ухватиться за верхний край стены. Ипатий не был ни сильным, ни ловким.

Новый «император» захрипел от страха.

— Ну! Делай что сказано! — велел Нарсес.

Ипатий вдохнул воздух. Повернул голову и увидел Балбана. Начальник шпионской сети бежал над верхними рядами ипподрома направляясь к кшатриям у ракетниц. Он находился уже в сорока ярдах от площадки.

Лопоча что-то себе под нос в страхе, Ипатий шатаясь тронулся за ним.

В императорской ложе Нарсес отвернулся от стены и посмотрел на Иоанна из Каппадокии.

— Где остальные твои букелларии? — спросил он.

Иоанн гневно уставился на него.

— Это не твое…

— Ты — идиот! — рявкнул евнух. — Ты держал их во дворце, так? Планировал, чтобы они не пострадали, так? Чтобы использовать их потом ?

Иоанн смотрел гневно, но не стал отрицать обвинения. Нарсес показал пальцем на хаос на ипподроме.

— «Потом» уже наступило, Иоанн. Потом — это сейчас. Веди их сюда! Если добавить тысячу твоих букеллариев, то мы все еще имеем шанс выиграть.

Иоанн начал возражать. Евнух заткнул его.

— Делай!

Иоанн больше не спорил. Он бросился по коридору, ведущему в Большой Дворец. Нарсес пошел за ним и потащил за руку Помпея. Перед тем как последовать, Аджатасутра приказал все еще остающимся в ложе кшатриям присоединиться к Балбану. Когда он покидал ложу — теперь пустую, — кшатрии уже перебирались через стену и спрыгивали на ипподром.

В коридоре Аджатасутра быстро догнал Нарсеса и Помпея. Наемный убийца улыбнулся, склонился к евнуху и прошептал.

— Ты говорил «годы гражданской войны».

Нарсес бросил на него взгляд, но ничего не сказал. Евнух концентрировал внимание на том, чтобы тащить лопочущего Помпея вперед. Брата нового «императора» практически парализовало от страха.

— Если не будешь шевелиться, я оставлю тебя здесь, — рявкнул Нарсес.

Помпей внезапно припустил бегом по коридору. Нарсес позволил ему уйти.

— По крайней мере он побежал в нужном направлении, — проворчал евнух. — Мы поймаем его позднее. Он где-нибудь потеряет сознание.

Евнух побежал рысцой. Аджатасутра легко поддерживал тот же темп.

Наемный убийца снова склонился и прошептал. Также улыбаясь.

— «Римская империя целое поколение будет в хаосе», — говорил ты.

Нарсес проигнорировал его.

Аджатасутра улыбался.

— «Это гораздо лучше, чем позволять Юстиниану вести свои глупые войны», — говорил ты.

Нарсес проигнорировал его.

Они достигли конца коридора. Теперь Нарсес и Аджатасутра оказались в одном из многочисленных строений Большого Дворца. Они слышали звуки битвы, доносящиеся откуда-то с прилегающей ко дворцу территории.

Как и предсказывал Нарсес, Помпей ждал их. В некотором роде. Благородный господин сидел на корточках, спиной и головой прижимаясь к стене, и рыдал.

Нарсес склонился, схватил. Помпея за волосы и поднял брата «императора» на ноги.

— Единственное место, где ты теперь в безопасности, — это со мной, — прошипел евнух — Если снова свалишься, если не подчинишься мне хоть в чем-то — я тебя брошу.

Нарсес отпустил его и широкими шагами отправился к одному из коридоров, ведущих к другому зданию в комплексе. Аджатасутра шел рядом. Помпей следовал за ними.

Звуки сражения стали громче. Среди прочих звуков Нарсес узнал тяжелый грохот броска катафрактов. Как и Аджатасутра. Оба мужчины ускорили темп.

— Куда мы идем? — прошептал наемный убийца. — И почему ты так хочешь тащить с собой это существо? — он показал большим пальцем через плечо.

— Он мне понадобится, — проворчал Нарсес.

Они достигли конца коридора Нарсес бросился в дверь в левой стене.

Снова короткий коридор. Снова комната в еще одном здании. Нарсес повел их через еще одну дверь. Снова еще один коридор.

Аджатасутра, хотя у него было абстрактное знание о планировке Большого Дворца, теперь оказался полностью дезориентирован.

— Куда мы идем? — повторил он.

— Мне нужно кое-что сделать, — пробормотал Нарсес.

Евнух перешел на рысь. Коридор заворачивал. После поворота Аджатасутра увидел, что коридор кончается массивными двойными дверьми. Одна из них была открыта. За ней Аджатасутра услышал звук нечетких голосов.

Когда они оказались в десяти футах от наполовину открытых дверей, Аджатасутра узнал один из голосов в комнате.

Голос Иоанна из Каппадокии.

Нарсес зашипел.

— Ублюдок. Я знал, что он вначале пойдет сюда.

Евнух повернул голову. Глаза рептилии уставились на Аджатасутру.

— Решай, — приказал он.

Аджатасутра колебался только секунду. Затем с полуулыбкой сказал.

— Ты — лучший в плохой компании.

Нарсес кивнул. Показал на Помпея, который шатаясь только нагнал их.

— Побереги его, — прошептал евнух. — И возьми на себя букеллариев.

Нарсес отвернулся и проскользнул в дверь. Аджатасутра последовал за ним, таща Помпея за руку.

Внутри они нашли живописную драматическую сцену.

Феодора стояла на коленях, держа в объятиях Юстиниана. Император, хоть и оставался без сознания, но начинал стонать.

Иоанн из Каппадокии нависал над нею, держа в руке меч. Трое его букеллариев стояли в нескольких футах между Иоанном и Нарсесом. Услышав, как вошел евнух, стражники поспешно повернулись и подняли оружие. Затем, узнав его, опустили мечи и отступили в сторону. Нарсес проскользнул мимо них, направляясь к Иоанну и императрице.

Аджатасутра отпустил Помпея и подобрался поближе к букеллариям.

Иоанн из Каппадокии гневно смотрел сверху вниз на императрицу. Он уже начал что-то рявкать.

Лицо Феодоры превратилось в маску.

— Хватит трепаться, предатель, — фыркнула она презрительно. — Сделай это, трус.

Иоанн поднял меч.

Нарсес зашипел подобно змее:

— Остановись, идиот! Нам она потребуется. Живая.

Иоанн в удивлении отвернулся от императрицы. Его меч опустился, слегка.

— Зачем? — спросил он. — Мы все равно собирались убить ее после того, как она провозгласит нового императора. Теперь нет оснований ждать. — Он нахмурился. — Почему ты здесь?

Нарсес прошел вперед.

— Клянусь, Иоанн, у тебя мозги жабы.

Ближе, ближе.

— Думай, Иоанн, думай.

Ближе, ближе. Евнух показал пальцем на императрицу. Иоанн повернул голову, следуя за указательным пальцем.

Нарсес ударил.

На наблюдавшего за ним Аджатасутру это произвело впечатление. Старый евнух бил, как гадюка. Его маленький нож, казалось, появился из ниоткуда, перед тем как воткнуться в грудную клетку Иоанна.

Иоанн закричал, пошатнулся и уронил меч. Нож все еще торчал из его бока.

Нарсес отступил.

Букелларии заорали, подняли мечи и сделали шаг к евнуху.

Один шаг. Дальше они не добрались.

Аджатасутра прикончил трех букеллариев за такое же количество секунд. Три быстрых удара кинжалом в спины стражников. Каждый удар — мощный, быстрый — попадал как раз в проемы в броне, очень точно. Жертвы Аджатасутры умерли до того как поняли, что случилось. Они просто рухнули мешками на пол.

Иоанн из Каппадокии упал на пол до них. Но он не был безжизненным кулем. Лицо префекта претория искажала агония. Он, очевидно, пытался кричать, но звуки из искаженного рта не вылетали.

— Это жуткий яд, — весело заметил Нарсес — Полностью парализующий и болезненный. И также смертельный. Через некоторое время.

Аджатасутра быстро вычистил свой кинжал, но не стал прятать в потайные ножны.

— Объясни, — приказал он.

Нарсес уже начал ухмыляться. Но затем, увидев выражение лица наемного убийцы, передумал.

— У тебя до сих пор остались иллюзии, Аджатасутра? — спросил он.

Евнух показал пальцем на ближайшую стену. Сквозь нее, несмотря на толщину, долетали звуки схватки. Взрывы гранат, крики, приказы.

— Все закончилось, — объявил он. — Мы проиграли.

Аджатасутра нахмурился. Не осознавая, что делает, наемный убийца поднял кинжал.

Нарсес же четко осознавал, что происходит. И быстро продолжил:

— Подумай, Аджатасутра. Где Антонина взяла гранаты? Она не украла их от нас. Их сделали по ее приказу. Значит, она планировала это уже несколько месяцев. Это означает, что все сообщения дурака Прокопия дураку Балбану были обманом. Не он обманывал — этот сплетник и идиот! — а она. Антонина не устраивала оргии у себя в усадьбе — она готовила армию и обеспечивала ее пороховым оружием.

Аджатасутра нахмурился сильнее.

— Но она не могла знать…

Больше он ничего не сказал. Его оборвал каркающий смех Феодоры. Увидев триумф у нее на лице, наемный убийца внезапно понял, что Нарсес прав.

Он опустил кинжал. Опустил, но не стал убирать в ножны.

— Шанс все еще остается, — сказал он. — Судя по тому, что я видел, у нее небольшая армия. А у Балбана есть кшатрии и толпа.

Нарсес покачал головой.

— Нет шансов, Аджатасутра. Не тогда, когда здесь Велисарий.

Евнух снова покачал головой. В этом жесте была мрачная законченность.

— Нет шансов, — повторил он. — Не с Велисарием. Он уже разбил армию Вифинии. Если Балбану удастся разгромить Антонину на ипподроме, ему все равно придется столкнуться с Велисарием. С кем? С несколькими сотнями кшатриев? С бандитами с ипподрома?

Нарсес с упреком показал на тела букеллариев Иоанна.

— Или ты думаешь, что эти декоративные собачки способны идти против Велисария и его катафрактов?

Аджатасутра уставился на три трупа. Однако смотрел недолго. Звуки схватки становились громче. Он опустил кинжал в ножны.

— Ты прав. Что теперь?

Нарсес пожал плечами.

— Мы убегаем. Ты, я, Помпей. Он нам потребуется, чтобы успокоить и смягчить твоих хозяев. Мы по крайней мере сможем заявлять, что спасли «законного наследника» от убийства. Малва смогут использовать его, как марионетку.

Наемный убийца поморщился.

— Нанда Лал будет в ярости.

— И что? — спросил Нарсес. — Ты не отвечал за операцию. За все отвечал Балбан. Ты предупреждал его, что Антонина нас обманывает. Я в этом поклянусь. Но Балбан не хотел слушать.

Аджатасутра бросил взгляд на Помпея. Знатный господин стоял, прислонившись к дальней стене. Его лицо побледнело, глаза были несфокусированы. Он, казалось, не замечал ничего вокруг и только дрожал от страха.

Взгляд наемного убийцы переместился на императрицу. Феодора гневно посмотрела на него.

Черными, черными глазами. Ненавидящими глазами.

— А она? — спросил он.

Теперь лицо старого евнуха на самом деле стало змеиным. На мгновение Аджатасутра чуть снова не вытащил кинжал. Но вместо этого просто пробормотал:

— Кто бы мог подумать, что Нарсес проявит благородство?

Улыбаясь, наемный убийца отправился к. Помпею, схватил его за руку и потащил к двери. Там остановился, поджидая Нарсеса.

Евнух и императрица уставились друг на друга.

Евнух смотрел печально. Феодора…

— Я никогда не прощу тебя. Ты — мертвец.

Нарсес кивнул.

— Знаю. — На его лице появилась печальная улыбка. — Но я все равно могу выиграть. В любом случае я — старый человек. Даже если я проиграю, я могу умереть до того, как ты меня убьешь.

Улыбка исчезла. Печаль осталась.

Евнух отвернулся и пошел к двери. Его остановил голос Феодоры.

— Почему, Нарсес?

Впервые в ее голосе кроме ненависти звучала мука. Не поворачиваясь, Нарсес просто пожал плечами.

— Амбиции, — сказал он.

— Нет. Я не о твоих мотивах. Почему это ?

Нарсес повернул голову. Его глаза встретились с взглядом Феодоры. В ее глазах был намек на слезы. Только намек.

Нарсес боролся со своими слезами.

— Не было необходимости. И…

Он не мог смотреть в эти глаза. Отвернулся и добавил:

— Я не прекращал любить тебя, дитя, просто потому, что планировал убить тебя.

Мука улетучилась из Феодоры. Остался только адский голос.

— Тебе следовало убить меня, предатель. Ты пожалеешь об этом, трус.

Нарсес покачал головой.

— Нет, Феодора, не пожалею. Никогда.

Через мгновение он ушел Феодора уставилась сверху вниз на мужа. Стоны Юстиниана становились громче. Вскоре он придет в сознание и начнет кричать.

Императрица сняла его голову со своих колен и аккуратно опустила на ковер.

Ей требовалось кое-чем заняться.

Она на четвереньках доползла до тела ближайшего солдата. Вытащила кинжал из ножен на поясе трупа.

Затем все еще ползком стала пробираться к Иоанну из Каппадокии.

Императрица продвигалась на четвереньках не потому, что не могла стоять, не потому, что была ранена, и не потому, что пребывала в шоке.

Нет. Она ползла просто потому, что хотела заставить Иоанна из Каппадокии наблюдать за ее приближением.

Он видел ее. А затем, несмотря на то что его парализовал яд, попытался закричать.

Но не мог. Он не мог вымолвить ни звука, не мог двинуть мускулом. Он мог только смотреть.

Феодора ползла к нему, держа кинжал в руке. Ее глаза неотрывно смотрели в глаза префекта претория.

Она хотела добраться до этих глаз.

Адский взгляд. Адское приближение.

Это станет последним, что увидит в жизни Иоанн из Каппадокии, и он знал это.


Через три минуты в зал ворвался Велисарий. За ним следовали его катафракты и Ирина.

Все они резко остановились.

Ирина зажала рот рукой после того, как резко вдохнула воздух. Менандр побледнел. Анастасий сжал челюсти. Валентин ухмыльнулся.

Велисарий просто смотрел. Но он тоже на мгновение был зачарован зрелищем.

Не видом тел, устилающих зал. Не видом стонущего ослепленного Юстиниана. Даже не видом префекта претория, распростертого на полу и молчаливо кричащего, выгибая спину в агонии.

Нет, зачаровывал вид императрицы. Она сидела на корточках над умирающим предателем, держа окровавленный нож в одной руке и поддерживая свои императорские одежды другой. Она мочилась в пустые глазницы Иоанна из Каппадокии.

Глава 28


Ракета взметнулась в небо и взорвалась высоко над стенами ипподрома. За ней последовал громоподобный крик, издаваемый собравшейся внизу толпой.

— Ника! Ника! 42

— Это «побеждай»? — прошипела Антонина. Она склонилась в седле и прошептала. Маврикию: — Подскажи мне, что делать.

Маврикий улыбнулся.

— Ты уже сама знаешь, что делать.

Он показал пальцем вперед. Они приближались к маячившему впереди ипподрому с юго-запада. Впереди них, в пятидесяти ярдах, начиналась широкая каменная лестница, которая поднималась к широкому входу. Вход составлял тридцать ярдов в ширину. Его поддерживали несколько колонн.

— Когда мы там окажемся, начнется схватка. Для маневров не будет места. Только убивай — или убьют тебя.

Антонина скорчила гримасу. Вход, к которому они приближались, назывался Ворота Смерти.

— Очень подходящее название, — пробормотала она. Рядом с нею Маврикий презрительно фыркнул.

— Ты можешь в это поверить? — спросил он. — Они не поставили стражу! Ни одного часового.

Теперь они находились в двадцати ярдах от начала лестницы. Антонина остановила лошадь и стала спешиваться.

— Для лошадей там места тоже не будет, — сказала она.

Маврикий кивнул и приказал катафрактам спешиться. Букелларии заворчали, но подчинились без колебаний. Несмотря на то что они терпеть не могли сражаться на своих двоих, они были ветеранами. Катафракты прекрасно знали, что кавалерийская тактика невозможна внутри ипподрома.

Антонина достала мясницкий нож и подняла над головой.

— Ничто! Ничто! — крикнула она и стала подниматься по лестнице. Вся ее армия бросилась за ней. Но до того как Антонина преодолела половину лестницы, Маврикий ее попридержал.

— Ты останешься сзади.

Антонина подчинилась. Ее армия огибала ее. После того как все прошли вперед, они с. Маврикием последовали за солдатами.

К тому времени, как они миновали Ворота Смерти, некоторые гренадеры уже запускали первые гранаты. Антонина слышала взрывы, так же как и боевой клич своих солдат.

— НИЧТО! НИЧТО!

Они с. Маврикием вошли на ипподром. Они стояли на широкой плоской платформе. Под ними находились широкие каменные сиденья ипподрома, которые одновременно служили и сиденьями, и лестницами. Сиденья-ступени спускались вниз к беговой дорожке.

Триста катафрактов распределялись по первым десяти рядам по периметру. Приготовили луки. В центре, прямо под Антониной гренадеры и их жены выстроились боевым порядком. Некоторые гренадеры уже выпускали гранаты из пращей, но большинство все еще устанавливали корзины с гранатами.

Антонина уставилась на врагов, собравшихся на другой стороне ипподрома. После одного взгляда она игнорировала огромную толпу бандитов из группировок. Ее внимание привлекли ракетницы, установленные у дальнего поворота беговой дорожки Антонина видела кшатриев, суетящихся вокруг неких деревянных опор. Она не узнала странные деревянные приспособления, но ей было нетрудно понять природу трубок, которые кшатрии устанавливали на эти деревянные опоры.

— Ракеты, — пробормотала она. Повернулась к стоявшему рядом с ней Маврикию. — Скажи нашим, чтобы не стояли плотно друг к другу. Я хочу, чтобы ни в одном месте не собиралось помногу наших. Так ракетам будет сложнее найти цель.

Маврикий поморщился.

— Но так будет тяжелее отражать массированную атаку.

Антонина покачала головой.

— Если все эти сорок тысяч бандитов бросятся на нас одновременно, они сметут нас, независимо от того, как компактно мы выстроимся. Но я знаю толпу, Маврикий. Я выросла с ними. Сорок тысяч бандитов с ипподрома могут смести менее тысячи солдат, но сами они понесут очень тяжелые потери. В особенности первые ряды. Она показала пальцем на толпу.

— Гарантирую тебе, Маврикий, они знают это не хуже меня. И каждый в этой толпе, каждый по отдельности в эту самую минуту, клянется себе в одном и том же. — Она хрипло рассмеялась. — «Побеждай!» — это только их официальный воинский клич. Настоящий, про себя, молча, это: «Ты — первый. Любой, кроме меня!».

Маврикий рассмеялся. Затем кивнул:

— Не сомневаюсь: ты права.

Мгновение спустя гектонтарх уже выкрикивал приказы. Катафракты тут же распределились по рядам, встав на удалении друг от друга. Не прошло и минуты, как они выстроились по всему периметру юго-западной дуги ипподрома. Гренадеры распределились, заполняя это охраняемое пространство. Вскоре гренадеры стояли отдельными небольшими подразделениями, вместо того чтобы находиться всем вместе, плотными рядами.

И вовремя. Малва выпустили первые ракеты по римлянам. Одна из ракет опустилась на дорожку под ними, подняв облако пыли. Еще одна вылетела за пределы ипподрома. Но следующая врезалась в ближайший сектор.

Несмотря на впечатляющий звук и ярость взрыва, тяжелый камень не пострадал — его только слегка опалило. А поскольку в том месте люди не стояли, не было и потерь, только несколько гренадеров пострадали от летящих в стороны деревянных щепок. Получили легкие повреждения, ничего серьезного.

Гренадеры заорали в ярости. И впервые после того как вошли на ипподром, выпустили гранаты из всех пращей одновременно.

Сотни гранат полетели через ипподром, их запалы искрились. Отправленные гранаты не концентрировались ни на одной определенной цели. Каждый гренадер просто решил смести врага. Любого врага.

Гранаты взорвались в огромной толпе бандитов. Несколько приземлились неподалеку от деревянных ракетниц, рядом с которыми находились кшатрии. Солдаты малва, привычные к пороху, быстро спрятались за защитным укреплением — задолго до того, как гранаты приземлились. Лишь несколько из них пострадали, и то несерьезно.

А толпа…

Если бы за выпущенной партией гранат наблюдал человек будущего, он назвал бы последствия гигантской взрывной волной.

Очередью из пулемета с близкого расстояния.

— Красиво! — закричал. Маврикий, победно поднимая кулак.

Катафракты и гренадеры внизу добавили свои восторженные крики.

— Черт побери, нет! — рявкнула Антонина. — Неаккуратно.

Маленькая женщина нахмурилась, пошла вперед и стала выкрикивать приказы гренадерам. Ее четкий сопрано — который тренировала ее мать-актриса — прорезал весь орущий бедлам ипподрома.

Теперь гренадеры успокоились и стали выполнять приказы. Их направленные выстрелы стали концентрированными, по определенным целям.

Антонина направила первую партию на кшатриев. Все ракетницы были или разбиты, или перевернуты. Снова большинство солдат малва избежали потерь, спрятавшись за укреплениями. Укрепления были сделаны надежно — из тяжелых бревен, сцепленных болтами. Гранаты только немного опалили дерево.

Но Антонину это не волновало. Она просто хотела испугать малва, вывести их из строя. Она не сомневалась в своей способности разобраться с несколькими сотнями кшатриев. Ее гренадеры с пращами с легкостью отправляли гранаты дальше, чем малва. А ракетные желоба были слишком хрупкими и громоздкими одновременно, чтобы представлять угрозу в таком сражении.

Несмотря на свои уверенные заявления Маврикию, она по-настоящему беспокоилась, что огромная толпа бандитов с ипподрома все-таки сметет ее войско своим числом. Их сорок тысяч против менее чем тысячи гренадеров и катафрактов. А от гренадеров в рукопашной схватке мало толку.

Поэтому пока солдаты малва откашливались от пыли, попавшей им в легкие, Антонина занялась толпой.

Удар. Удар. Удар.

Три следующие партии гранат приземлились — сериями, с севера на юг — в первых рядах толпы. Когда пыль осела, сотни бандитов оказались разбросанными по каменным сиденьям. Умирающие, мертвые, раненые, оглушенные.

Толпа с визгом побежала. Умерли другие бандиты, растоптанные до смерти.

Ближайшие находились на северных секторах ипподрома. Антонина отправила туда две партии гранат. Масса людей была разорвана на куски. Выжившие сгрудились еще плотнее, отталкивая своих товарищей назад, назад. Назад к дальним выходам. Дюжины затоптали до смерти.

Кшатрии снова зашевелились. Небольшие группы солдат малва поднимали два ракетных желоба, которые только перевернулись, но не получили повреждений. Остальные бросали гранаты. Но без пращей эти гранаты приземлялись в центре ипподрома, не принося вреда.

Тем не менее…

Их нужно держать в страхе. Запугивать.

Антонина отправила еще одну партию гранат в кшатриев. Солдаты малва снова понесли относительно слабые потери. Но как и раньше им пришлось отступить за укрепления. Они не могли действовать.

Назад к толпе.

Удар. Удар. Удар.

Маврикий, стоявший в нескольких футах за Антониной, мрачно улыбнулся. Он ничего не сказал. Не было необходимости.

«Драка на ножах в кухне», — подумал он.


Первые из толпы, кто убежал с ипподрома, спаслись. Возможно, две тысячи, минус человек сто, которых затоптали, когда они пытались протиснуться сквозь северо-восточные ворота.

Остальные столкнулись с Велисарием.

Велисарий увидел, как Зеленые и Голубые выбегают с ипподрома, и тут же приказал половине пехотинцев выстроиться по обеим сторонам ворот.

— Пусть бегут сквозь строй, Гермоген, — сказал он. — Убей столько, сколько можешь — но ни в коем случае не нарушайте порядок построения.

— Большинство убежит, — запротестовал Гермоген. — Нам следует не выпускать их. Убить всех вонючих предателей.

Велисарий покачал головой.

— Нам не нужна такая кровавая бойня. Просто запугать группировки на следующие двадцать лет.

Он повернулся к Ирине, которая ехала рядом. Начальница шпионской сети хотела остаться с Феодорой, но Велисарий настоял, чтобы она с ним отправилась на ипподром. Теперь Феодора в безопасности. Их с Юстинианом в Гинекее охраняют стражники Феодоры, пятьсот пехотинцев Гермогена и большая часть катафрактов Ситтаса. В настоящий момент Ирина ничего не могла сделать для Феодоры, а Велисарию требовалась ее помощь.

— Ты можешь опознать лидеров группировок? — спросил он.

Ирина кивнула.

Велисарий свистнул и махнул Ситтасу. Полководец подъехал вместе с примерно сотней катафрактов, которые остались с ним.

Велисарий показал пальцем на пехотинцев, выстраивающихся по обеим сторонам ворот. Солдаты уже резали членов группировок, которые, шатаясь, шли сквозь их ряды. Бандиты, которым удавалось остаться вне радиуса действия мечей, были в безопасности. Но стараясь уклониться от угрожающих пехотинцев, толпа превращалась в плотный поток тел. В течение нескольких секунд затоптали очередную дюжину.

— Пропускай их, Ситтас, тех, кто пройдут сквозь строй. Кроме лидеров группировок. Я хочу, чтобы их убили или поймали. Ирина покажет их тебе.

Ситтас начал возражать против такого приказа. Как и Гермоген, он намеревался прикончить всю толпу.

— Делай, как я приказываю! — заорал Велисарий. И так же гневно посмотрел на Ситтаса, как тот смотрел на него. — Не будь идиотом, Ситтас! — Он показал на юго-восток. — У Антонины менее тысячи человек. Большинство из них — гренадеры, от которых мало толку в рукопашной. Если на них понесется эта огромная толпа, то их сметут.

Ситтас все еще смотрел гневно Велисарий рявкнул:

— Думай, Ситтас! Если мы поймаем толпу в капкан с этого конца, у них не будет выбора, кроме как направиться в другую сторону. Поэтому выпускай их здесь. Гермоген и его люди нагонят на них страху, а ты хватай лидеров. Этого достаточно.

— Он прав, Ситтас, — прошипела Ирина.

Ситтас выдохнул воздух.

— Знаю, — проворчал он. — Я просто… Черт побери предателей в любом случае.

Он развернул коня без дальнейших споров. Не прошло и минуты, как его катафракты уже выстраивались в линию на лошадях на расстоянии ста пятидесяти ярдов. К этому времени Гермоген и его пятьсот пехотинцев уже стояли по обе стороны ворот, половина на каждой. Люди расположились в трех футах друг от друга. Когда бандиты будут выбегать с ипподрома, им придется бежать сквозь строй пехотинцев почти в сотню ярдов. Затем их встретят катафракты на лошадях и в полном вооружении. Они врежутся в них, как поток воды в валун. Бандиты, которым удастся выжить после строя, смогут убежать, направляясь в любую сторону в проемы между последними пехотинцами и линией катафрактов Ситтаса. Но за это время их в свою очередь сможет рассмотреть Ирина — а стрелы катафрактов сделают свое дело.

Довольный Велисарий отвернулся. Некоторые из лидеров группировок убегут. Но немногие.

Он поскакал на юго-восток, под нависающей стеной ипподрома. Валентин, Анастасий и Менандр ехали рядом с ним. За ними следовала оставшаяся тысяча пехотинцев из армии Гермогена.

Велисарий развернулся в седле. Он увидел, как пехота поддерживает правильный боевой порядок. Они шли строем и были готовы перестроиться в шеренгу как только получат приказ.

«Ашот прав, — подумал он — Лучшая римская пехота со времен принципата»

Велисарий поехал быстрее.

«Спасибо, Гермоген. Ты, возможно, спас жизнь моей жене»


— Забудьте о ракетах! — закричал Балбан.

Группа кшатриев, которые пытались установить ракетный желоб, немедленно прекратила работу.

Балбан повернулся назад к трем своим заместителям. Четверо офицеров малва вместе с шестью лидерами группировок Голубых и Зеленых собрались в углу, под тяжелыми деревянными балками. В этом укрытии, защищенном с трех сторон, было очень душно. В небольшое пространство — не более пятидесяти квадратных футов — забились сотня кшатриев и, возможно, еще дюжина лидеров группировок. Оставшиеся кшатрии — те, кто еще оставались в живых, а их набралось более трехсот — скрючивались как можно ближе к защитным укреплениям. К счастью для них проклятые римские гренадеры все еще концентрировались на толпе.

Балбан уставился на сектора ипподрома. Они были заполнены людьми. Тысячами тысяч людей, причем вооруженных, и все они не приносили никакой пользы. По крайней мере половина из них, по его прикидкам, просто намеревалась убежать с ипподрома через северо-восточные ворота. Многие уже бросили оружие.

— Мы не можем победить в артиллерийской дуэли, — объявил он. — Наша единственная надежда — это совершить бросок через ипподром и задавить их количеством.

Все трое офицеров кшатриев кивнули сразу же.

— Большая часть римской силы — гренадеры, — сказал один из них. — Мы потеряем людей, пока бежим по беговой дорожке, но как только дело дойдет до рукопашной, мы их всех положим.

— Некоторые из них — катафракты! — запротестовал один из лидеров Голубых.

— Несколько сотен — самое большее! — рявкнул Балбан и показал пальцем на толпу на секторах. — У вас все еще по крайней мере десять тысяч человек! — заорал он. — Что лучше — использовать их или просто умереть здесь, как овцы на скотобойне?

— Он прав, — заметил еще один из лидеров Голубых. Двое из лидеров Зеленых кивнули. Горящие глаза Балбана обвели других лидеров группировок. Через мгновение они тоже согласно кивнули.

— Хорошо. По моей команде мы выходим отсюда и собираем столько людей, сколько сможем. Затем все просто. Бросок на юго-запад. Как можно быстрее.

Он посмотрел на кшатриев.

— Проверьте, чтобы наши гренадеры распределились по толпе. Когда мы будем достаточно близко, мы должны начать бросать гранаты.

Один из лидеров группировок показал пальцем на скрючившуюся в углу фигурку.

— А что делать с императором? Поможет, если он поведет атаку. Вдохновит людей.

Балбан даже не удосужился взглянуть на Ипатия.

— Если вашим людям нужно вдохновение, скажите им, что в данном случае это или победа, или смерть, — проворчал он. — Это должно быть достаточно просто понять.

Он поднял голову и позвал кшатриев. Потребовалось не более двадцати секунд, чтобы объяснить им план. Он был достаточно прост.

— Ника! — закричал один из лидеров группировок. Толкаясь, он выбежал из укрытия и запрыгнул на нижний ряд ипподрома. Размахивая мечом, стал кричать толпе над собой: — Ника! Ника!

К нему присоединились другие лидеры группировок. Они тоже стали кричать и показывать мечами на юго-запад.

Из укрытия высыпали Балбан и кшатрии. Они быстро выстроились в шеренгу через грязную арену ипподрома. По приказу Балбана начали маршировать вперед.

Маршировать медленно. Все инстинкты Балбана и его кшатриев призывали к спешке. Но Балбан знал: ему нужно дать время лидерам группировок, чтобы сорганизовать толпу. Сами по себе малва не справятся с римлянами на другом конце ипподрома. Им требовались эти тысячи бандитов. Поэтому кшатрии шли медленно. И начали умирать, когда в их сторону полетели гранаты. Но они были солдатами, поэтому поддерживали построение.

Из толпы на секторах дюжины людей стали прыгать на арену. Затем сотни. Затем тысячи.

Все — бандиты. Но ни в коем случае нельзя назвать всех бандитов трусами. И не все они глупы. При выборе между схваткой и ужасом толпы, которая может растоптать, которая уже растоптала сотни человек, многие из них решили поучаствовать в схватке.

К тому времени, как Балбан с кшатриями прошел до половины арены ипподрома, к ним присоединились почти шесть тысяч членов группировок.

Балбан приказал начать бросок.


— Отводи их назад, Антонина, — сказал Маврикий.

Антонина побледнела и посмотрела на него.

— У тебя только триста катафрактов, — возразила она.

— Отводи гренадеров назад, — повторил он. — У них легкие доспехи и нет опыта рукопашной.

Гектонтарх показал на огромную толпу, идущую на них.

— Гренадеры просто станут мешать моим катафрактам, — проворчал он — Отводи их назад и продолжайте бросать гранаты. Я попытаюсь продержаться столько, сколько смогу.

Маврикий пошел вперед, выкрикивая приказы Антонина добавила свой голос. Гренадеры и их жены полезли вверх на сектора. Фракийские катафракты выдвинулись вперед с флангов и встали плотной шеренгой перед гренадерами. Букелларии не стали ждать приказа Маврикия и выпустили партию стрел.

— Цельтесь в малва! — приказал Маврикий.

Враг бросился в атаку. Ни о какой дисциплине не шло и речи. Ни о каком боевом построении. Просто шесть тысяч человек бежали на трехсот.

К тому времени, как армия предателей достигла нижнего ряда скамей, тысяча из них была убита или ранена гранатами или стрелами. В особенности тяжелые потери понесли кшатрии, включая Балбана, который истекал кровью на арене. Стрела катафракта попала ему в бедро, разорвав артерию.

Но предатели почувствовали победу. Их гранаты теперь достигали целей, несли разрушения. И они находились слишком близко для ужасных стрел катафрактов. Да, фракийцы в доспехах возвышались над ними, как железные статуи. Но их было мало. И от их луков уже было мало пользы. Сейчас начнется рукопашная.

Толпа стала взбираться по ступеням.

— НИКА! НИКА!

Катафракты подняли мечи и булавы. Теперь скоро. Первый ряд толпы находился менее чем в двадцати ярдах.

Тысячи бандитов.

В десяти ярдах.

Внезапно толпа распалась. Развалилась. Остановилась и замерла на своих местах. Над головами катафрактов пролетели тяжелые дротики и врезались в атакующую толпу, как молот. Вся первая линия рухнула — назад, отталкивая тех, кто бежал за ними, создавая кучу-малу.

Катафракты остановились. Опустили мечи. Повернули головы.

За их спинами, не нарушая боевого построения, шла тысяча римских пехотинцев. Над этими пехотинцами, на самом верхнем ряду ипподрома находился их командир. Он стоял рядом с командующей Когортой Феодоры.

Катафрактам не показалось странным, что двое полководцев страстно целуются в середине сражения. Не в тот момент. Конечно, потом эпизод станет предметом многих неприличных шуток и стишков.

Но не в тот момент. Нет, совсем нет.

Катафракты не стали ждать, когда пехота до них доберется. Как один человек, триста фракийцев просто бросились вперед, выкрикивая боевые кличи.

— Ничто! Ничто! — кричали некоторые.

— Велисарий! Велисарий! — кричало большинство.

— О, вам, жалким ублюдкам, пришел конец! — крикнул один энтузиаст.


Час спустя, топча растоптанные до них тела у северных ворот, Ситтас с Гермогеном оказались на ипподроме. Они продвигались вперед медленно. Частично потому, что приходилось огибать множество разбросанных по арене тел. Частично потому, что Ситтас остановился у тела Балбана, чтобы отрубить тому голову. И частично потому, что они нашли прячущегося Ипатия и тащили его за собой.

Велисарий и Антонина сидели на нижнем ряду у юго-западного поворота беговой дорожки. Валентин стоял в нескольких футах от них. На Антонине все еще была надета кираса, но она сняла шлем. Ее голова лежала на плече мужа. На щеках остались дорожки слез, но она улыбалась, как херувим.

Ситтас бросил голову Балбана к их ногам.

— Можете добавить в коллекцию, — сказал он, улыбаясь.

Антонина открыла глаза и уставилась на трофей. Сморщилась от неудовольствия. Затем закрыла глаза и удовлетворенно вздохнула.

— Сколько? — спросил Велисарий.

— Сто двадцать восемь, — ответил Ситтас. — Ирина говорит, что мы покончили с большинством. Кроме этого…

Он махнул толстой рукой и сам скорчил гримасу. Сильно сморщился.

— Здесь, как на скотобойне. В особенности внизу, в загонах для лошадей.

Гермоген покачал головой. Его лицо стало пепельного цвета.

— Тысячи пытались убежать через конюшни.

Велисарий поморщился. Единственными входами в конюшни были небольшие дверцы, достаточно широкие только для того, чтобы могла проехать беговая колесница.

— Большинство мертвы, — пробормотал Гермоген. — Раздавлены, растоптаны, со сломанными конечностями, или задохнулись. Боже, потребуется несколько дней, чтобы вытащить тела. Те, что внизу, явно превратились в фарш.

Гермоген повернулся, протянул руку и поднял на ноги Ипатия. «Император» тут же свалился, как мешок с дерьмом. От него сильно воняло мочой и калом.

— Феодора будет счастлива убить его! — рявкнул Ситтас.

Антонина резко открыла глаза.

— Нет, — прошептала она. — Она и так уже у самых ворот ада. Она повернула просящий взгляд на мужа.

Велисарий сжал ее плечо. Кивнул.

Ипатий заговорил.

— Будьте милосердны, — прохрипел он. — Я прошу вас о милосердии.

— Хорошо, — сказал Велисарий и повернул голову. — Валентин!

ЭПИЛОГ

Императрица и ее душа


Огромный тронный зал больше чем когда-либо напоминал Велисарию пещеру. Возможно, из-за такого малого количества собравшихся в нем людей. Но Феодора настояла, чтобы принять его там, и полководец не возражал. Если императрица находила силу и утешение при виде огромного зала и от ощущения своего огромного трона, то Велисарий этому только радовался.

Теперь она сама била врагов.

Велисарий быстрым шагом пересек огромный зал. Когда оказался в десяти шагах от трона, пал ниц. Затем поднялся и начал говорить. Но Феодора жестом остановила его.

— Один момент, Велисарий, — императрица повернулась к группе стражников, стоявших в нескольких ярдах. — Скажите слугам, что бы принесли стул, — приказала она.

После того как стражники поспешили выполнить приказ, Феодора уныло улыбнулась стоявшему перед ней полководцу.

— Это скандально, я знаю. Но нас ждет долгий разговор, много всего нужно обсудить. А мне скорее требуется твой острый ум, чем официальное проявление уважения. Я не хочу, чтобы ты зря уставал, стоя передо мной.

Внутри Велисарий вздохнул с облегчением. Не из-за перспективы провести вторую половину дня сидя в комфорте — он привык стоять подолгу, а из-за первого знака за много дней, показывающего, что в душе императрицы есть что-то, кроме ярости, ненависти и мести.

Город и террор


На протяжении восьми дней после подавления восстания душа Феодоры жила во тьме. Как очень точно заметила Антонина, у самых ворот ада.

Да, большую часть этого времени императрица проводила с мужем. Наблюдала за докторами, которые занимались его ранами; очень часто отталкивала их в сторону и сама ухаживала за Юстинианом.

Но она не проводила все время там. Ни в коем случае. Она провела много часов с Ириной, давая задания ее агентам, которые официально числились почтовыми курьерами, а на самом деле служили короне в качестве тайной полиции. Она отправляла их целыми взводами по империи. Те, кто был приписан непосредственно к столице, уже отчитались. Результаты выполнения ими заданий выставили для всеобщего обозрения на стенах ипподрома. Рядом с головами кшатриев малва, надетых на колья, сотен голов, с головой Балбана в центре, красовались головы лидеров группировок, Ипатия, Иоанна из Каппадокии (и всех его букеллариев, которым не удалось убежать из города). Рядом с ними на кольях сидели головы трех дюжин священнослужителей, включая Гликерия из Халкедона и Георгия Барсимеса, офицеров армии Вифинии, которых удалось поймать, девятнадцати господ благородного происхождения, включая шесть сенаторов, восьмидесяти семи чиновников и должностных лиц, а также палача, который ослепил Юстиниана.

Под головой палача висела поясняющая надпись. Его лицо стало неузнаваемо. Феодора провела несколько часов, наблюдая за пытками, пока наконец не оттолкнула в сторону своих экспертов и собственноручно не закончила работу.

Голов было бы больше, если бы не Велисарий с Антониной.

Гораздо больше.

Феодора требовала посадить на кол головы всех офицеров выше ранга трибуна, всех воинских подразделений в столице, которые во время восстания держались в сторонке. Однако это требование не могло быть удовлетворено ее тайной полицией. Несмотря на страх и смятение, эти офицеры все еще командовали тысячами военнослужащих. Их положение было неустойчивым, да, очень неустойчивым, но достаточно крепким, чтобы противостоять подразделениям тайной полиции.

Поэтому Феодора приказала Велисарию провести чистку. Он отказался.

Твердо отказался. Частично, сказал он ей, потому что это излишне. В конце концов эти люди не виноваты в измене, просто уклонении от выполнения обязанностей. Гораздо важнее, объяснил он, — спокойно и холодно, — что подобная чистка без разбору всех офицеров в Константинополе подорвет саму армию.

А ему нужна армия. Риму нужна армия. Первая битва с империей малва закончилась и выиграна. Но предстоят еще многие.

В конце Феодора согласилась. Она была удовлетворена — может, лучше сказать: приняла отставку этих офицеров. Велисарий вместе с Ситтасом и Гермогеном три дня занимались этим вопросом.

Никто из офицеров не возражал, за единственным исключением. Гонфарий, из армии Родопы. Отпрыск одной из наиболее благородных семей империи явно считал, что его аристократическая родословная освобождает его от такого бесцеремонного грубого отношения.

Велисарий, не желая подпитывать и так неприязненное отношение аристократии к фракийцам, позволил Ситтасу разбираться с проблемой.

Греческий аристократ решил вопрос быстро и просто. Ситтас врезал Гонфарию кулаком в латной рукавице, вытащил его из штаба на тренировочное поле армии Родопы и обезглавил перед собравшимися войсками. Еще одна голова присоединилась к коллекции на стенах ипподрома.

Сразу же после этого Ситтас со своими катафрактами направились в усадьбу Гонфария в пригороде Константинополя. Ситтас выгнал всех, кто там находился, потом захватил все имеющиеся там сокровища и сжег усадьбу дотла. Конфискованное богатство передал в императорскую казну.

Теперь сундуки казначейства чуть ли не лопались. Феодора казнила только девятнадцать знатных господ. Но она конфисковала богатства всех благородных семей, члены которых имели хотя бы малейшее отношение к заговору. Да, конфискация ограничивалась частью богатств, сосредоточенной в столице. Провинциальные усадьбы — в которые убежало большинство — не тронули. Но поскольку большая часть аристократии проживала в столице, собрано было очень много.

То же самое коснулось чиновников, бюрократов и священнослужителей.

Никто из них не возражал. По крайней мере публично. Они радовались, что им сохранили жизнь.

Народ и его радость


Огромное население города осталось нетронутым.

На самом деле через день население вышло из укрытий и начало аплодировать чистке. Толпы простых людей от рассвета до заката восхищались новыми декорациями ипподрома. Головы букеллариев мало что для них значили, а головы малва еще меньше. Но головы высокопоставленных должностных лиц, знатных господ и священнослужителей — о, это совсем другое дело. Достаточно часто на протяжении многих лет — на протяжении десятилетий и столетий на памяти семей — такие люди издевались над ними и всячески стращали.

Конечно, голова Иоанна из Каппадокии привлекала наибольшее внимание. Его часто называли самым ненавистным человеком в Римской империи. В прошлом мало кто в этом сомневался. Теперь не сомневался никто.

Но население также проводило много времени, восхищаясь головами лидеров группировок с ипподрома. Впервые в их жизни простые люди Константинополя могли идти по улицам города, не опасаясь встречи с этими бандитами. Почти все лидеры этих банд — за исключением нескольких, которым удалось проскользнуть под взглядом Ирины — оказались на стене. В течение нескольких дней те, которым удалось убежать в первый день, присоединились к ним — вместе с двумястами шестьюдесятью тремя боевиками группировок. Они могли бы убежать от взгляда Ирины и тайной полиции, но не могли убежать от горожан, которые вытащили их из укрытий и передали с рук на руки пехотинцам Гермогена. Или, достаточно часто, сами просто линчевали их на месте и приносили головы на ипподром.

Более богатые жители Константинополя — а таких в этом густонаселенном городе проживало много: купцы, владельцы магазинов, ремесленники, мастеровые — не разделяли неподдельную радость своих более бедных соседей. Конечно, они тоже радовались. Им тоже доводилось страдать от высокопоставленных и могущественных господ. Но, как часто случается с теми, у кого есть, что терять, они боялись, что чистка может расшириться и углубиться и перерасти в массовый террор.

Возможно, их страхи были преувеличены, но ни в коей мере небезосновательны. В нескольких случаях пехотинцы Гермогена предотвратили избиение или убийство толпой человека или целой семьи, единственной виной которых являлась непопулярность. В двух случаях потребовалось даже вмешательство катафрактов Ситтаса и Велисария.

Ярость Феодоры сотрясла весь город. Почти развалила на куски.

Именно Антонина, больше, чем кто-либо, помогла городу удержаться. Частично тем, что проводила долгие часы с Феодорой, делая все возможное, чтобы сдержать полусумасшедшую ярость подруги. Но по большей части Антонина спасла город, маршируя по нему.

Час за часом, день за днем маршируя по Константинополю во главе своей маленькой армии гренадеров, их жен и детей.

На самом деле «маршировать» — не совсем правильное слово. Точнее было бы сказать, что она и возглавляемая ею Когорта Феодоры шествовали или гордо выступали по улицам. Весело, радостно и победно. Их триумф не походил на мрачный триумф катафрактов или солдат регулярной армии. Это был беззаботный триумф скромных сирийских крестьян, которые так же сами смотрели достопримечательности, как и представляли собой зрелище для жителей города.

Кто станет бояться таких людей? Когда с ними рядом идут их семьи? После первого дня никто и не боялся. Ко второму дню парады Антонины стали так же популярны, как мрачная выставка на ипподроме. К третьему дню гораздо более популярны.

Гораздо более популярны.

Прилегающая к ипподрому территория, во-первых, стала невыносимой из-за вони. Отряды рабов вытаскивали тела и хоронили их в общих могилах. Но набирались тысячи тел, и многие из них, как и сказал Гермоген, представляли собой мясной фарш или паштет, размазанный по стенам и полам. К счастью, стояла зима, но даже и в это время тела гнили быстрее, чем их могли разобрать.

С другой стороны, мстительная радость простых людей пошла на убыль. В голову лезли другие мысли, в особенности когда эти люди сидели по вечерам в своих маленьких квартирках, наслаждаясь обществом членов семьи. Сомнения, колебания, оговорки, когда отцы стали задумываться о будущем, а матери беспокоились о своих детях.

Да, смерть надменных господ стоило ценить. Но в глубине души никто из простых людей Константинополя не считал смерть истинным другом. Они были слишком хорошо знакомы с ней.

Нет, лучше пойти и насладиться парадами Антонины. Там ничто не испугает ребенка. Ничто не будет беспокоить мать и не заставит хмуриться отца. Там только…

Триумф, победа скромных, простых людей.

Наслаждение от постоянных и легких бесед с этими простыми гренадерами и их женами. И их детьми, на которых константинопольские дети смотрели с восхищением. С таким восхищением городские мальчишки и девчонки редко смотрят на деревенских. Но это были дети гренадеров, чему городские сильно завидовали.

И больше всего парады давали чувство безопасности. Безопасности в ЕЕ присутствии.

ОНА — ближайшая подруга императрицы. Которая, как все знали или вскоре узнали, пыталась сдержать императорское безумие.

ОНА — которая расправилась с предательством тех, кто стоял у власти.

ОНА — которая была одной из них.

ОНА — жена Велисария. Самого великого римского полководца во время войны.

ОНА — самый здравый голос во время сумасшествия.

Велисарий уже был именем из легенды среди этих людей. Теперь легенда росла и росла. Его слава росла. Но также вместе с ней распространялась и слава Антонины. Разрасталась и включалась в легенду о муже.

Ее часто называли шлюхой — верхушка римского общества.

В прошлом простые люди Константинополя это тоже слышали. Задумывались. Теперь, зная, они отбрасывали это слово.

Они называли ее «жена» или, гораздо чаще, «великая жена».

Легенда о ней началась со слов известного святого человека, который говорил о ней в далекой Сирии. Гренадеры передали его слова людям Константинополя. Легенда расширилась благодаря кухне, здесь, в самом городе. Гренадеры и катафракты пересказывали эту историю.

Вскоре торгующий пирожками и печеньем магазинчик стал популярным местом поклонения сам по себе. Владелец магазинчика разбогател и смог рано уйти на пенсию, но, будучи человеком жадным, до последнего дня жаловался, что у него забрали мясницкий нож по дешевке.

Легенда росла и распространялась. Затем, через пять дней после подавления восстания, в Константинополь прибыл Михаил Македонский. Он сразу же обустроился на Форуме Константина и начал читать проповеди. Читал проповеди от восхода до заката. Его проповеди тут же стали самыми популярными событиями в городе. Толпы заполняли. Форум и Месу.43

Михаил читал проповеди о многих вещах.

Некоторые его слова заставляли высоких чинов церкви скрежетать зубами. Но они скрежетали в уединении и ни разу не решились созвать совет. Они были слишком испуганы, чтобы вылезти из своих укрытий.

Но по большей части. Михаил не изобличал и не громил. Он скорее хвалил и увещевал.

Теперь легенда об Антонине разнеслась по всему городу. Как и легенда о Велисарии. И также в своем роде легенда о Феодоре.

К концу недели подавляющее большинство простых жителей Константинополя пришло к своим простым выводам.

Надеяться можно только на Велисария и его жену. Пожалуйста, Господи, помоги им восстановить разум императрицы.

Огромный город затаил дыхание.

Императрица и ее слезы


Императрица и полководец смотрели друг на друга в молчании, пока слуги не поставили стул и не удалились.

— Сядь, полководец, — приказала Феодора. — У нас кризис. Юстиниан ослеп, и престолонаследование…

— У нас НЕТ кризиса, Ваше Величество, — твердо заявил Велисарий. — У нас просто проблема, которую нужно решить.

Феодора уставилась на него. Вначале с неверием и подозрением. Потом с появляющейся надеждой.

— Я дал клятву, — напомнил Велисарий.

Внезапно на глаза императрицы навернулись слезы. Немного слез. Совсем немного. Но для Велисария их было достаточно.

Он видел, как императрица отворачивается от ада и закрывает за собой ворота. И впервые за эти дни он перестал задерживать дыхание.

— Проблема, которую нужно решить, — мягко повторил он. — Не больше. Ты хорошо умеешь решать проблемы, императрица.

Феодора с трудом улыбнулась.

— Да, умею. И ты тоже, Велисарий.

Полководец улыбнулся своей хитроватой улыбкой.

— Это так. Раз уж ты это упомянула.

— Феодора улыбнулась шире.

— Жаль несчастных малва, — пробормотала она.

— А еще лучше, если мы совсем не будем их жалеть, — возразил Велисарий.

Человек и его цель


В каюте корабля еще одна императрица спорила с рабом.

— Мы завтра прибываем в Мангалуру. Теперь ты должен решить. Ты мне нужен, Дададжи. Гораздо больше, чем ему.

— Может быть и так, Ваше Величество, — раб пожал плечами. — Но факт остается фактом. Он — мой законный хозяин.

Шакунтала резко рубанула воздух.

— Это закон малва. Тебя купили в Бхаруче.

Холкар снова пожал плечами.

— И что? Продажа является юридически связующей везде в мире. Определенно в Римской империи. В конце концов Индия малва не объявлена страной вне закона.

Императрица гневно уставилась на него. Раб поднял руку, ладонью к ней, стараясь ее успокоить.

— Я не спорю по тонкостям закона, Ваше Величество. Дело в том, что даже если империю малва объявят вне закона, — он усмехнулся, — хотя я не уверен, найдется ли кто-то достаточно могущественный, чтобы сделать это! — я все равно буду чувствовать себя связанным обязательствами.

Он сделал глубокий вдох.

— Я обязан своей жизнью полководцу, императрица. Я был мертв, когда он нашел меня. Да, я все еще ходил, даже время от времени говорил, но несмотря на это я был мертв. Он вдохнул жизнь в мою душу. Цель.

Шакунтала наконец увидела лазейку.

— Какую цель? — спросила она. — Это ведь разрушение малва, так?

Дададжи распрямил спину, слегка отклонился назад. Они с императрицей сидели лицом друг к другу в трех футах друг от друга, на подушках, в позе лотоса. Холкар подозрительно посмотрел на нее.

— Да. Разрушение малва. И есть еще одна цель.

Шакунтала яростно закивала, закрепляя свое преимущество.

— Ты можешь лучше служить этой цели, как мой императорский советник, чем его раб, — заявила она. — Гораздо лучше.

Холкар потрепал бороду. Жест в своем роде проиллюстрировал его затруднение.

Как раб, он не имел права носить бороду. Эта борода и достоинство человека средних лет были восстановлены Велисарием. Борода стала символом всего, чем Холкар обязан полководцу.

Тем не менее в то же время борода служила знаком его достоинства. Теперь она полностью отросла, густая благодаря множеству седых волос опыта и мудрости. На самом деле глупо тратить бороду и все, что она означала, на жизнь раба. Раба, который, как правильно заметила Шакунтала, больше не особо нужен хозяину.

Холкар погладил бороду. Еще раз.

— Откуда ты знаешь, что я смогу служить тебе должным образом? — спросил он.

Шакунтала почувствовала, как напряжение уходит из плеч. Увести спор с почвы абстрактной чести на конкретный долг — и она должна выиграть.

— Ты — самый умный и быстро соображающий человек, кого я когда-либо знала, — заявила она уверенно — Посмотри, как ты организовал наш побег — всю подготовку, которая велась к нему. Велисарий всегда полагался на тебя во всем — в подобных делах. Он тебе полностью доверял — а он сам исключительно умен и хитер, как в подобных, так и в других делах. Мне нужен человек, которому я могу доверять. На которого могу полагаться. Очень нужен.

Холкар опять потрепал бороду.

— Тебе, девочка, нужны престиж и авторитет. Императорский советник должен иметь благородное происхождение. Из брахманов. А я из вайшьев. Из низшей прослойки вайшьев. — Он улыбнулся. — И к тому же из народности маратхи. В большинстве других стран моя каста будет среди шудр, из низших.

— И что? — спросила она. — Ты образован не хуже любого брахмана. Лучше, чем большинство! И ты знаешь, что это так.

Холкар развел руками.

— И какое это имеет значение? Правители и высокопоставленные лица других стран будут оскорблены, если твой советник не разделяет их чистоту. Им придется встречаться со мной, лично, часто в уединении, по много раз. Они посчитают себя загрязненными таким контактом.

Императрица чуть не рявкнула.

— Черт их побери в таком случае! Если они будет искать союза со мной, то им придется брать то, что дают!

Холкар усмехнулся.

— Горячая голова! Ты уже потеряла мозги — в твоем возрасте? Они не будут искать союза с тобой, императрица. Они — не лишенные трона беженцы, за которыми охотятся, как за зверем. Это ты будешь стучаться в их двери, держа в руке кружку нищего.

С поразительным достоинством (при сложившихся обстоятельствах, ведь в конце концов она на самом деле она была лишенной трона беженкой) Шакунтала заявила:

— Не буду.

— Тебе придется.

— Не придется.

Дададжи гневно посмотрел на нее.

— Видишь? Ты уже отвергаешь мой совет! — Погрозил пальцем. — Ты должна научиться сдерживаться, императрица! Тебе на самом деле придется иметь дело с возможными союзниками, причем демонстрировать необходимую… я не стану говорить униженность, поскольку не верю в волшебство, но — внешнюю благопристойность, воспитанность и соблюдать приличия.

Она гневно уставилась на него.

— И вот еще что…

Шакунтала провела следующий час в нетипичной тишине, кивая, терпеливо слушая своего советника. Это не было трудно. На самом деле он давал отличные советы. И ей не требовалось сдерживаться. Даже если бы он и нес полную чушь, она стала бы слушать его вежливо.

У нее появился советник. Фактически, если он так и не назывался.

В конце этого часа Дададжи Холкар сам одернул себя. С удивлением.

— Ты — хитрая девчонка, — проворчал он. Затем добавил посмеиваясь: — На самом деле очень неплохо у тебя получилось! Добилась, чего хотела!

Он посмотрел на нее с симпатией, покачивая головой в веселом удивлении.

— Очень хорошо, императрица, — сказал он. — Давай оставим все как есть. Я отправлю твою просьбу Велисарию. Если он согласится, я буду служить тебе в любой должности, в какой ты пожелаешь.

Шакунтала кивнула.

— Он согласится, — заявила она уверенно. — По государственным причинам, если и никаким другим. Но он захочет узнать — чего ты сам хочешь? Что ты ему скажешь?

Холкар уставился на нее.

— Я скажу ему, что сам тоже хочу этого. — Затем, все еще сидя, он низко поклонился. — Ты — моя правительница, императрица. Такая правительница, которой любой человек, достойный называться человеком, захочет служить.

Когда Холкар поднял голову, лицо его было спокойным. Следующие слова Шакунталы разрушили это спокойствие.

— Какая еще у тебя есть цель? — спросила она.

Холкар нахмурился.

— Ты раньше сказал, что разрушение малва — это одна из твоих целей. Одна из двух. Назови вторую.

Холкар поджал губы Шакунтала была безжалостна.

— Скажи мне.

Он отвернулся.

— Ты сама знаешь, — прошептал он.

Это было правдой Шакунтала знала. Но она заставит его смотреть правде в лицо. Чтобы в следующие годы она не грызла его душу и не разрушала ее. У молодости тоже есть своя смелость и мудрость.

— Скажи.

По лицу потекли слезы.

— Скажи.

Наконец, когда Холкар произнес слова вслух, раб исчез. Не в новой, туманной душе императорского советника. Он просто стал тем, кем всегда был. Человеком, Дададжи Холкаром.

В тишине и спокойствии, которые последовали, низкорожденный маратхи плакал и плакал, а его седую голову обнимали маленькие ручки представительницы самой чистой, самой древней, самой благородной линии в Индии, и душа Дададжи Холкара закончила лечение, которое начал иностранный полководец.

Он поможет своей императрице восстановить ее разбитый народ.

И когда-нибудь он найдет свою потерянную семью.

Семья и ее намерение


По иронии судьбы Дададжи Холкар уже нашел свою семью, не зная этого. Он даже помог им перенести страдания, опять же не зная этого.

Стоя рядом с хозяином конюшни в Каушамби, наблюдая за тем, как ракеты взмывают в небо, Холкар находился менее чем в полумиле от своей жены. Она вместе с другими рабами, работающими на кухне, тоже наблюдала за теми же ракетами из заднего двора особняка своего хозяина. Пока главный повар в ярости не погнал их назад выполнять свои обязанности.

Она вернулась к этим обязанностям с более легким сердцем, чем обычно. Женщина совершенно не представляла, что означает эта катастрофа. Но что бы это ни было, взрывы — плохая новость для малва. Эта мысль помогала ей продержаться часами в ту ночь, согревала ее немного и в последующие бесчисленные ночи.

Сын Холкара на самом деле видел его. В Бихаре, где трудился на полях. Молодой человек разогнулся ненадолго и увидел, как караван знатного господина проезжает по ближайшей дороге. Он увидел самого благородного господина только мельком, когда тот с надменным видом прямо сидел в паланкине на спине первого слона. Черты лица на таком расстоянии оставались неразличимы. Но нельзя было ошибиться. Кто-то из обладающих властью малва, подавляющих весь мир.

Гневный крик надсмотрщика вернул сына Холкара обратно к работе. Крик вместе с видом надменного господина прожег ему душу. От месяцев и месяцев тяжелого труда тело парня стало крепким, чтобы выдержать все. Но иногда парень боялся, что сам он слишком слаб. Теперь, почувствовав пламя в душе, он понял: он способен на многое.

Наклоняясь, он проклинал неизвестного малва и дал торжественную клятву. Кто бы ни был тот вонючий господин, сын Дададжи Холкара переживет его.

Холкар так близко не подходил к своим дочерям. Как и планировалось, Шакунтала и сопровождающие ее лица поехали по ответвлению дороги до того, как достигли Паталипутру. Они не желали попадать в большой город, где полно официальных лиц, поэтому вообще обошли его стороной.

Тем не менее они проезжали менее чем в пятнадцати милях к югу. Только в тринадцати милях от рабского публичного дома, где держали дочерей Холкара.

В некотором роде Дададжи даже дотронулся до них. И это прикосновение стало благословением.

Солдаты на блокпосту, где Шакунтала запугала своими угрозами командующего, позднее еще добавили ему унижений. Взятку дали очень большую, а командир был слабаком. Надменным ничтожным снобом, от которого солдаты своими угрозами получили больше, чем обычно получают простые солдаты. Со своей частью взятки они насладились приятным посещением ближайшего публичного дома на южной окраине города. У них имелись деньги.

Деньги, которые они все потратили. Золотые монеты из рук Дададжи Холкара нашли дорогу в карманы сутенеров его дочерей. Девушки пользовались популярностью у солдат, и они хорошо платили.

Нельзя сказать, что солдаты были популярны у девушек. Никто из клиентов не был. Но на самом деле дочери Холкара почувствовали облегчение, проведя время только в компании солдат. Солдаты не грубили им и не били их. Они были молодыми непресыщенными парнями, не склонными к извращенным штучкам, которые предпочитали некоторые местные купцы и торговцы.

После того как солдаты ушли, сутенеры поставили девушек в известность, что решили отклонить различные предложения, которые поступали из других публичных домов, желающих их купить. Дочери Холкара знали об этих предложениях и боялись их, потому что в результате их бы разделили. Но сутенеры решили их оставить. Они популярны у солдат. Постоянный доход. Владелец публичного дома даже бросил им одну монету. Премия, сказал он, за хорошую работу.

В бесконечные последовавшие дни монета стала тайным сокровищем девушек. Они так и не потратили ее. Иногда поздно ночью, лежа рядом друг с другом, они доставали монету из тайника и с восхищением смотрели на нее, держась за руки.

Они решили, что эта монета принесет им удачу. Пока она у них, они останутся вместе. Семья Дададжи Холкара выживет.

Императрица и ее решение


Когда она смотрела на то, как слезы Дададжи Холкара смачивают ее императорскую кожу, императрица Шакунтала приняла решение. И заново подтвердила свою клятву.

Она никогда особо не думала о чистоте и загрязнении в своей короткой жизни. Она полусознательно отвергала кастовую систему потому, что во многих случаях система ее сдерживала. Шакунтала даже ненавидела ее полусознательно из-за неразделимого барьера, который система ставила между нею и ее самым большим желанием. Но раньше она никогда о ней по-настоящему не думала. Система просто есть. Жизненный факт, как и три сезона в Индии.

Теперь Шакунтала начала о ней думать. Ее мысли, в отличие от того, что лежало на сердце, оставались очень неясными. Она была молода. Рао в прошлые годы пытался научить ее некоторым аспектам философии и религии. Но та девочка, которой была Шакунтала, не воспринимала те уроки. Его мягкие слова не встретили того энтузиазма и внимания, которые встречали его уроки в других, более жестких областях.

Теперь она начала думать и учиться.

Она уже многое узнала. Наблюдая за иностранным полководцем, Шакунтала увидела, как к жизни возвращаются забытые уроки Рао. Твердые кулаки, как и более твердая сталь, подобны снегу у подножия гор. Горы, называемые умами, производят тот снег, а затем плавят его, когда захотят. В конце только душа имеет значение. Она нависает над мирозданием, как Гималаи.

Шакунтала приняла решение. Когда она будет восстанавливать Андхру, она соберет вокруг своего трона человеческие знания и мудрость, которые только есть. Она не только восстановит ступы и вихары. Она не просто призовет назад философов, садху и монахов. Она заставит их работать — безжалостно — сталкивая друг с другом. Сталкивая идею с идеей, как огромные цимбалы, пока наконец не появится истина.

Для этого, конечно, требуется вначале сделать другое дело. И поэтому, глядя, как ее чистота подвергается опасности загрязнения падающими на ее тело слезами низкорожденного человека у нее в объятиях, и черпая силу от этого загрязнения, Шакунтала заново подтвердила свою клятву:

«Я заставлю малва выть!»

Империя и ее бои


Малва на самом деле выли. Однако пока только в личных покоях императора. И пока только выли от ярости. Страху еще предстояло прийти.

Ярость распространялась внутрь, концентрируясь на самих малва. Судьба Венандакатры висела на волоске.

— Я всегда говорил вам, что он ведет себя, как дурак! — рявкнул Нанда Лал. — Признаю, он умен. Но ни один умный человек не стоит кваканья жабы, если он не в состоянии сдержать свою похоть и тщеславие.

— Ты больше не можешь его защищать, Шандагупта, — заявила Сати. — Ты уже достаточно нянчился с ним. Он сам — а не его подчиненные, которых он обвиняет — виноват в том, что произошло с Велисарием. С Шакунталой. Вызови его. И серьезно накажи его.

Линк спас Венандакатру от позора. Или худшей судьбы.

— Нет. Вы упускаете важный момент. Венандакатра был только что назначен гоптрием Деканского плоскогорья. Отозвать его с позором — это значит ободрить и воодушевить маратхи. Шакунтала важна, но она не так важна, как ее люди. Если сломать ее народ, сломается и она.

Малва склонились перед своим господином.

— Сломайте Махараштру. Терроризируйте дворняг маратхи. Пока ублюдки не будут дрожать в страхе все следующее тысячелетие. Разотрите в порошок этот зараженный народ. Для этого подойдет Венандакатра. Идеально.

Муж и его мысли


Весь предыдущий день перед отправлением в армию Дамодары Рана Шанга провел с женой. Поздно той ночью, усталый после занятий любовью, он гладил волосы жены.

— О чем ты думаешь? — спросила она и улыбнулась. — Внезапно у тебя на лице появилось серьезное выражение.

— Трудно объяснить, — проворчал он.

Жена села в постели, простыни свалились с ее полного тела.

— Говори! — приказала она и угрожающе погрозила пальцем. — Или я начну тебя щекотать.

Шанга рассмеялся.

— Не это! Пожалуйста! Я лучше лицом к лицу столкнусь с Велисарием, с его армией за спиной.

Веселье жены прошло.

— Так вот ты о чем думал? О нем?

Его лицо вытянулось. Должна была начаться персидская кампания. Жена знала, что Шанге вскоре предстоит встретиться с этим ужасным римлянином на поле брани. И несмотря на все невероятные воинские таланты мужа, это был враг, которого он по-настоящему уважал. Даже, думала она, боялся.

Шанга покачал головой.

— На самом деле нет. По крайней мере не прямо.

Он поднял руку и нежно погладил ее лицо. Это было простое лицо, совсем некрасивое. Круглое, как и ее тело.


Рана Шанга женился на ней не из-за красоты. Он даже ни разу не видел ее лица, пока она не сняла фату в его спальне после свадьбы. Их брак, как и обычно для раджпутов королевской крови, был государственным. Посвященным суровым необходимостям династии, клана и касты. Чтобы поддержать истинную родословную раджпутов, защитить чистоту от загрязнения.

Он ничего не сказал в ту ночь, когда впервые увидел лицо жены, а затем ее тело, и не показал свое разочарование. Она очень боялась, как она призналась ему много лет спустя, того, что он мог бы сказать или сделать — или не сделать — когда увидел, что она совсем не красавица. Но Шанга показал себя милым, даже добрым, и сделал то, что должен. И к концу той ночи он с удивлением получил удовольствие, глядя на готовое, пышное тело; возбуждение от быстрых ловких пальцев; его обрадовали веселость и теплота, скрывающиеся за робостью в ее глазах. А утром он видел счастье на все еще спящем, круглом лице. Счастье, которое оказалось там благодаря ему, как он знал, скорее от доброты, чем мужских способностей.

Тогда Шанга был молод и полон тщеславия принца раджпутов, уже известного своей воинской доблестью, но он сделал неожиданное открытие. Гордость также можно найти в доброте. Глубокую гордость при виде лица жены, светящегося утром. Даже некрасивого лица. Возможно, особенно некрасивого лица.

Настал день много лет спустя, когда он застал жену в кухне. Несмотря на множество кухарок и слуг, его жена любила готовить. Услышав, как он идет, узнав его шаги, она отвернулась от стола, где резала лук. Повернулась, улыбнулась — засмеялась, утирая слезы из глаз — откинула волосы (теперь все седые — совсем не осталось черных) с лица, все еще держа нож в руке, и рассмеялась от своего нелепого вида. Она смеялась и ртом, и глазами.

За свою жизнь величайший из царей Раджпутаны был поражен только два раза. Сражен, сбит с ног внезапным открытием.

Один раз на известном поле сражения, когда Рагунат Рао расколол его шлем дьявольским смелым ударом меча. Тогда он упал.

Второй раз он свалился на скамью в своей собственной кухне, когда понял, что любит свою жену.

— Ты — моя жизнь, — прошептал он.

— Да, — ответила она. И дала ему свежую сладкую луковицу, словно это был еще один ребенок.

— Я думал о твоем лице, — сказал он. — И другом лице. Молодой женщины. Она очень красива.

Его жена слегка поджала губы, но не отвернулась.

— Я всегда говорила тебе, муж, что не стану возражать против наложниц, — произнесла она мягко. — Я не…

— Тихо, жена! — приказал он. Затем рассмеялся. — Это последнее, о чем я думаю! Даже если бы девушка, о которой идет речь, и не была дочерью императора, она навряд ли подходит на роль наложницы раджпута.

Его жена захихикала Шанга покачал головой.

— Я не сравнивал лица таким образом, дорогая моя. Я… а! Это слишком сложно объяснить!

— Тогда буду щекотать!

Она выполнила угрозу. Но несмотря на радостную пытку, Шанга так и не объяснил ей свои мысли. Не в ту ночь.

Их было слишком сложно объяснить. Они оказались совсем новыми. Крепко связанными с новыми секретами. Слишком запутанными в туманных спиралях отдаленного будущего, которое он увидел мельком в покоях Великой Госпожи Холи и сущности, для которой она служила только оболочкой.

В конце концов жена заснула Шанга какое-то время не спал. Ему не давали заснуть мысли о его родословной. О некрасивом лице жены, чертах ее лица, которые он видел на лицах детей вместе со своими собственными. И о красивом лице дочери императора, которой судьбой предназначено стать оболочкой для идеальных лиц будущих богов.

Линия его семьи. Это была жизнь. Это есть жизнь. Это будет жизнь.

Шанга подумал о чистоте, подумал о загрязнении. Подумал об идеальности. Подумал о луковицах.

Больше всего он размышлял об иллюзии, и правде, и странном образе, когда иллюзия может стать правдой.

И правда иллюзией.

Созидание и его понимание


Когда полководец наконец оставил императрицу и вышел из дворца, день клонился к вечеру. Притягиваемый закатом, Велисарий пошел к балюстраде, выходящей на Босфор. Облокотился на камень, наслаждаясь видом.

От Эйда пришла настойчивая мысль.

«Теперь больше. Я теперь больше понимаю из послания Великих. Я так думаю. Я не уверен»

«Поясни», — приказал Велисарий.

«Вот что еще они нам сказали:

Найди все, что сделало нас.

Найди страсть в девственнице, чистоту в шлюхе;

Веру в предателе, рок в священнике.

Найди сомнения в пророке, решительность в рабе;

Милость в убийце, убийственность в жене.

Ищи мудрость в молодых и неопытность в старых;

Ищи правду в движущейся воде; ложь в камне.

Узрей врага в зеркале, друга через поле брани.

Ищи все, что нас сделало.

На земле, где мы были сделаны»

Молчание.

«Ты понимаешь?» — спросил Эйд потом.

Велисарий улыбнулся. Не хитро, совсем нет.

«Да. О, да».

«Я думаю, что тоже понимаю. Я не уверен».

— Конечно, ты понимаешь, — прошептал Велисарий — Мы сделали вас. На той же самой земле.

Молчание.

«Ты обещал», — прозвучало потом.

Теперь в этой мысли не было укора. Больше не было. Это говорил удовлетворенный ребенок, который положил головку на плечо отца.

«Ты обещал»

Примечания

1

Равенна — город в Италии. В эпоху Римской империи был стратегическим портом, прикрывающим с Востока дорогу на Рим — Здесь и далее примечания переводчика.

2

Начальник преторианской гвардии.

3

Камерарий ведает хозяйством королевского двора или дома человека благородного происхождения. Занимающие подобную должность всегда имели большое политическое значение.

4

В древней Индии было четыре основных касты: брахманы, кшатрии, вайшьи и шудры. Господствующее положение занимали первые две.

5

Веды — древнейший памятник индийской религиозной литературы написанный на так называемом ведическом санскрите. Веды состоят из четырех сборников.

6

Курукшетра — равнина между городами Амбала и Дели, почитающаяся в индийской мифологии священной. На К. приносят жертвы богам. По преданию, на К. произошла длившаяся 18 дней «великая битва».

7

«Махабхарата» — эпос народов Индии. Состоит из 18 книг. Эпические сказания фольклорного характера. «Бхагавадгита» — одна из книг.

8

Дхарма — в буддизме — первичные элементы бытия и психофизические элементы жизнедеятельности личности. Они вечны, постоянно появляются и исчезают.

9

В индийской мифологии — могучие соперники и враги богов, низвергнутые с неба и превратившиеся в демонов.

10

Штат в Индии.

11

Аватара — «нисхождение» бога, т. е. воплощение бога Вишну в облике Кришны, Рамы, вепря, карлика и т. д., совершающих подвиги на. Земле.

12

Древнеримская серебряная монета, имела массу 4, 55 г .

13

Золотая римская монета, имела массу 4, 55 г .

14

Вифиния — область на северо-западе Малой Азии. После 184 года до н. э. оказалась в сфере римского влияния.

15

Ашока (273—236 гг. до н. э.) — др.-инд. царь, один из наиболее известных государственных деятелей Древней Индии.

16

Ксеркс, Дарий — цари государства Ахеменидов.

17

Сомма — река на севере Франции. Во время Первой мировой воины 17—18.11.1916 англо-французские войска на Сомме безуспешно пытались прорвать оборону германской армии. Обе стороны потеряли более 1, 3 млн. человек. На Сомме английские войска 15 сентября 1916 года впервые применили танки.

18

Сапфо (конец 7—6 вв. до н. э.) — др.-греч. поэтесса. Жила на острове Лесбос.

19

Боевой порядок др.-греч. войск в виде тесно сомкнутого линейного построения с глубиной строя в 8—16 рядов.

20

Тактическое подразделение пехоты в римском легионе. М. состояла из двух центурий по 30—60 воинов в каждой. В боевом построении легиона входившие в него 30 манипул располагались в 3 линии.

21

Течение в христианстве. Зачинатель — священник Арий (умер в 336 г н. э.) из Александрии. Ариане не принимали один из догматов официальной христианской церкви о единой сущности Бога-отца и Бога-сына.

22

Онтология — раздел философии, изучающий основы, принципы бытия, мироустройства.

23

Вихара — монастырское общежитие.

24

Ступа — буддийское культовое сооружение, хранящее священные реликвии.

25

Ветер, периодически меняющий свое направление. Летом дует с моря, зимой с суши.

26

Демокрит (ок.460 — ок.370 до н. э.) — др.-греч. философ-материалист. От многочисленных сочинений сохранились лишь фрагменты.

27

Частная вещь (лат.).

28

Иоанн Хризостом, или Иоанн Златоуст (345—407) — один из виднейших идеологов вост.-христ. церкви, константинопольский патриарх. Его критика вызывала недовольство константинопольского правительства. И.3. был низложен и отправлен в ссылку.

29

Члены афганского племени патанов.

30

Самосожжение вдовы на погребальном костре вместе с телом мужа.

31

Дэвы — в иранской мифологии — злые духи, великаны, покрытые шерстью, с острыми когтями на руках и ногах, ужасными лицами.

32

Евгеника — учение о наследственном здоровье и наследственных способностях человека, возможностях ограничения передачи наследственных заболеваний последующим поколениям и влиянии на эволюцию человечества.

33

Династия, царствовавшая в 420—478 гг. на юге Китая.

34

Группа народов (тегулу, тамилы, ораоны и др.) в Индии.

35

Ясон — герой греческой мифологии, который на корабле «Арго» отправился за золотым руном.

36

Общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря. В узком смысле — Сирия и Ливан.

37

Банши — привидение-плакальщица (ирл., шотл.), дух, вопли которого предвещают смерть.

38

Лев I — император Восточной Римской империи в 457—474 гг.

39

Принципат — в Древнем Риме специфическая форма рабовладельческой монархии, при которой формально сохранялись республиканские учреждения. Существовала с 29 г . до н. э. до 193 г . н. э.

40

Нотариус — с 3 века так именовали всех доверенных писцов и канцелярских служащих, позднее — делопроизводителей и служащих судебного ведомства.

41

Перистиль — колонны, окружающие здание или внутренний двор.

42

Восстание «Ника» — народное восстание, которое реально имело место в Константинополе 11—17 января 532 года. Название получило от клича-пароля восставших «Ника!» («Побеждай!»).

43

Меса — главная улица Константинополя.


на главную | моя полка | | В сердце тьмы |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 5
Средний рейтинг 4.6 из 5



Оцените эту книгу