Книга: Ты отдашь все!



Ты отдашь все!

Марина Серова

Ты отдашь все!

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Марина и Максим Заботкины сидели в кухне и ужинали. Эта семейная пара уже три года жила счастливо в законном браке. Пара была бездетная, но в скором времени они собирались обзавестись потомством.

Именно на это были направлены мысли семьи Заботкиных. Имелись в этом плане у Марины и Максима трудности, прежде всего, связанные со здоровьем, но, похоже, в ближайшее время проблемы эти должны были счастливо разрешиться.

– Марина, я купил тебе сок, он в сумке, – проговорил Максим.

– Спасибо! – просияла супруга. – А то меня так накрутили мои студенты, что я совсем забыла. Ты у меня просто золото!

И она, взяв висевшую на ручке двери сумку, вытащила из нее литровую коробку яблочного сока.

– Ты бы не очень-то обращала внимание на выходки своих студентов, – заметил Максим. – А то носишься с ними как с писаной торбой.

– Просто я их очень люблю! – с улыбкой ответила Марина.

– Вот только не понимаю, за что, – хмыкнул ее супруг, пожав плечами. – Сборище лоботрясов и бездельников, дурака валяют весь семестр и треплют тебе нервы, а перед сессией начинают усиленно подлизываться и замаливать грехи! Чем еще сильнее треплют нервы!

– Ладно тебе, – засмеялась Марина. – Я их прекрасно понимаю! Сами же мы с тобой были студентами! Ой, как будто только вчера!

– Только я, между прочим, закончил университет с красным дипломом! – поднял вверх указательный палец Максим. – Да и ты, помнится, за книжками до полуночи просиживала.

– Вот как раз потому, что днем у меня были более интересные дела, – парировала Марина и со вздохом добавила: – Юность – слишком чудесное время, чтобы тратить его на зубрежку скучных лекций. К тому же, молодость так быстро проходит…

В глазах Марины появилось сентиментальное выражение. Она задумалась и впала в легкую грусть. Максим завозился на стуле, так как он уже съел свой ужин и теперь хотел напомнить жене, что пора бы перейти к чаю. Но тут раздался звонок в дверь.

Позвонили дважды, причем гость очень четко выдержал длительность их звучания. Это означало – пришел человек знакомый, что называется, свой, и человек этот – педант. А это означало, в свою очередь – это не кто иной, как Сева Гайворонский, старинный друг семьи Заботкиных.

Максим, который по природе своей отличался повышенным уровнем лени, скривил недовольную физиономию и остался сидеть на стуле. Нет, он был недоволен не тем, что явился Гайворонский, а лишь тем, что вот, нужно встать и открыть дверь. Поэтому дверь побежала открывать его энергичная половина, пышноволосая Марина.

– Привет, – с улыбкой встретила она гостя.

В прихожую двухкомнатной квартиры Заботкиных вошел лысоватый человек лет тридцати пяти, с благородным лицом и несколько патетическими манерами. В руках он держал органайзер. Оглядев Марину слегка высокомерным взглядом, он положил органайзер на тумбочку и небрежно бросил:

– Здравствуйте, девушка!

– Сева, проходи! – радостно приветствовала его Марина. – Что это с тобой случилось? Для того чтобы ты приехал, нужно, чтобы произошло нечто невероятное.

– Оно и произошло, – с выражением удовлетворенности на лице ответил Сева, посмотрел на стоявшую в прихожей обувь и состроил унылую физиономию. – Постылый опять дома... – резюмировал он и вздохнул. – Когда же мы с вами, Марина Анатольевна, сможем встретиться наедине?

Гайворонский давно домогался внимания со стороны Марины Заботкиной, пытаясь ее соблазнить. Делал он это, правда, без особого успеха, да и, надо сказать, без излишнего энтузиазма. Этот флирт между ними давно превратился в некую игру. Дело в том, что Марина и Всеволод познакомились несколько лет тому назад, и Гайворонский сразу проявил откровенный интерес к девушке, но… Марина не очень-то охотно отвечала на ухаживания импозантного кавалера, к тому же, Гайворонский был женат, что также не добавляло ему шансов в глазах Марины. А потом Всеволод познакомил ее со своим другом, Максимом Заботкиным, как он сам шутливо говорил, «на свою голову» – отношения новоявленных влюбленных развивались стремительно, и вскоре они уже стали официальными супругами. Но все это осталось в далеком прошлом и почти не вспоминалось.

– Но-но! – погрозила пальцем Марина. – Макс, меня тут Всеволод Олегович соблазняют...

– Здравствуйте, Макс, здравствуйте! – манерно поздоровался Гайворонский с преодолевшим наконец лень хозяином дома, который все же вышел в прихожую. – У меня для вас новость, ребята.

– Какая новость? – насторожилась эмоциональная Марина.

– Вы сейчас будете трепетать! – неожиданно повысил голос Гайворонский. – Вы сейчас будете трепетать, потому что Лева возвращается!

Всеволод сделал особый акцент на имени «Лева» и принял торжественную позу.

– Лева?

В этом коротком возгласе девушки отразился целых спектр чувств. Вначале удивление, затем радость, а под конец в нем просквозили замешательство и некая растерянность. Она перевела взгляд своих зеленых глаз на мужа. Он не столь явно выразил свое отношение к этому известию, только неопределенно приподнял брови.

– Вот как? – сказал он. – И когда же? В семь сорок, должно быть?

И хозяин дома начал напевать народную одесскую песенку себе под нос. Сева же снял ботинки, аккуратно поставил их в угол и обратился к Максиму:

– Замолчите, юноша, у вас нет слуха! Вот Лева приедет, он вам всем покажет! Он вас построит, всех. А я его еще и накручу. Я ему все расскажу, что вы о нем говорили.

– А что мы такое говорили? Что он уже достал всех своим злым юмором? Так об этом и так все знают, мы и ему в глаза не раз говорили, что побольше теплоты и открытости к людям ему бы проявить совсем не помешало, – заметил Максим.

– Ладно-ладно, – махнул рукой Гайворонский. – Оправдывайтесь теперь перед Левой!

– Почему это мы должны оправдываться! – отмахнулась Марина. – Ой, хватит стращать нас своим Левой. Идем-ка лучше чай пить, мы как раз только что поужинали.

– Понятно, меня не дождались, – притворно вздохнул Гайворонский. – Чего еще ждать от вашей семейки!

Он прошел и уселся на лучшее место, на единственный мягкий стул в этом доме. Марина и Максим расселись по своим местам, и Заботкина пододвинула Всеволоду стакан с чаем.

– И почему это мы – евреи? – допивая свой чай, сказала она. – Сколько можно сваливать с больной головы на здоровую!

– А вы посмотрите на своего супруга! Это же вылитый славянский патриот! Вы взгляните на его «рязанскую физиономию!» – с пафосом, иронично проговорил Гайворонский. – Просто Есенин! Белокурая бестия! Наизнанку!

Лицо Максима Заботкина отнюдь не являлось образцом славянского антропологического типа. При желании его можно было бы назвать французом, итальянцем, а включив обостренную фантазию – арабом или турком. У него были миндалевидные карие глаза с длинными загнутыми ресницами, тонкий с горбинкой нос, продолговатое смуглое лицо и черные волнистые волосы. Мать Заботкина умерла давно, воспитывали его бабушка и дедушка. И после их смерти он среди старых бумаг нашел свидетельство тому, что его мать была зачата в грехе, в конце тридцатых годов, и отцом ее был совсем не его умерший недавно дедушка, Иван Павлович, а лихой испанский анархист Максимио Санчес, сбежавший в Россию после установления на его родине диктатуры Франко. Отсюда, собственно, и росли корни некоего южного «аромата» во внешности переводчика Максима Заботкина, работавшего в одной из туристических фирм. Переводил, кстати, Максим с испанского и французского – сказывались все-таки, видимо, гены.

Гайворонский же предпочитал видеть в Заботкине еврея, потому что сам для себя он решил этот вопрос уже давно. И, будучи консерватором по натуре, он не был склонен менять свое мнение. Всеволод Олегович работал директором местного краеведческого музея, страдал славянофильством, идеализировал царскую Россию, а также, подобно многим русским интеллигентам, обостренно воспринимал еврейский вопрос.

В данной компании было принято подшучивать над веселой безобидной парой Заботкиных, не имевших в своих жилах ни капли еврейской крови. Усугубился этот вопрос после того, как Максим женился на Марине, чернобровой уроженке Дона, которую вся компания тоже радостно записала в «дщерь Сиона». Марина, хоть и обладала светло-зеленым цветом глаз, а такой смуглости, как у супруга, в лице ее не наблюдалось, тоже была брюнеткой, к тому же, волосы ее вились. Особую пикантность ситуации придавал тот факт, что пресловутый Лева Марков, также давний друг как Заботкина, так и Гайворонского, по матери был чистокровным евреем, и на этом основании несколько лет тому назад он эмигрировал в Германию. Но, в принципе, этот момент был не так уж и важен. Определяющим было другое – приезд Маркова в Россию грозил семье Заботкиных некими финансовыми осложнениями. И именно об этом и думали сейчас Максим и Марина.

– Он насовсем, что ли? – уточнил Максим.

– Ну да, насовсем, – проворчал Сева, насыпая в стакан уже шестую ложку сахару.

Директор краеведческого музея вообще был склонен к театральности. Он с удовольствием играл в быту в различные игры. Сюда относились как флирт с Мариной, подтрунивания над ней и ее мужем, вознесение персоны Левы Маркова на некий пьедестал «священности», так и постоянные намеки на скупость «еврейской семейки». Он всякий раз усердно смаковал эти темы и старался всем, чем мог, подчеркнуть все это. Отсюда и его замечание насчет ужина, и шесть-семь ложек сахару в чае. Максим посматривал на эти кривляния, посмеиваясь, а вот Марина, обвинять которую в скупости было бы совсем уже несправедливо, немного обижалась. Она всегда старалась угостить друзей чем могла, а Всеволода в этом смысле она порой даже баловала. Но Гайворонский все равно всякий раз с маниакальной настойчивостью, по инерции, нападал на Заботкиных, а те, давно привыкшие к его манерам, также по инерции отбивались.

– И что он здесь забыл? – прихлебывая чай с вареньем, спросил Заботкин. – Я имею в виду господина Льва Маркова.

Гайворонский бросил взгляд на вазочку и бухнул себе в чай еще и варенье. Хотя и Максим, и Марина прекрасно знали, что вообще-то он предпочитает несладкий чай. Максим только хмыкнул и сочувственно покачал головой, а Марина демонстративно выставила на стол целую банку.

– Работать он здесь будет! – гордо вздернув голову, заявил Гайворонский.

– А почему ему в Германии не работается? – продолжал Максим.

Сева изобразил на лице некую таинственность и вместо ответа спросил:

– А вы уже трепещете?

– Да что нам трепетать-то! – не выдержала Марина. – Говоришь, словно мы преступники какие-то! Это совсем не остроумно! Хватит уже твоих дурацких шуточек, надоело! Тоже мне, комик!

– Я просто хотел вас подготовить, – смущенно ответил Гайворонский и скромно отпил из стакана свой сироп. – Я же знаю, что вы не любите Леву!

Так было всегда. Сева осыпа#л Заботкиных неприятными, несправедливыми шуточками и держался с ними напыщенно, но когда Марина вот так прикрикивала на него, он моментально делался тихим и послушным. После этого с ним уже можно было говорить серьезно и спокойно. Хотя и это, скорее, входило в «комплект» его театральности.

– Да разве в этом дело, – вздохнула Марина. – За что нам его не любить? Тут другое... А ты как будто не знаешь о наших проблемах, – упрекнула она Гайворонского, продолжавшего виновато прятать глаза.

Максим, подрыгивая одной ногой, положенной на другую, продолжал «допрос»:

– А жить он где собирается? К Лиманской, наверное, пойдет в приживалы?

Тут Сева принял негодующий вид.

– К этой недостойной женщине? – презрительно скривил он губы. – Лева скорее удавится!

– Ну в общем-то, это, наверное, правильно, – согласился Заботкин. – Так все же, где он жить-то намерен?

– Он квартиру себе купит, – гордо ответил Гайворонский, так, словно это он сам сумел заработать кучу денег на новую квартиру.

– Удивительное дело, – проговорил Максим. – Человек уехал в Германию на ПМЖ – и вдруг возвращается в нашу дыру, собирается покупать квартиру и оставаться здесь работать! Смех, да и только! Разве он уезжал туда только для того, чтобы заработать на квартиру? Там он ее и так должен был получить.

– Не все так просто, юноша, – снисходительно пояснил Гайворонский. – Там Лева кто? Простой таксист. А он кандидат наук, между прочим!

– Так мы тут все почти что кандидаты, – недоуменно пожала плечами Марина.

– Вы – «почти», а Лева – кандидат, – упрямо повторил Всеволод Олегович.

Заботкин хмыкнул. А его жена, не выдержав, заметила:

– Понятное дело, с его специальностью в Германии вряд ли найдешь работу по профессии! Он же это знал прекрасно, когда уезжал. Историк, который в свое время защитил диссертацию на тему «Историческое значение двадцать шестого съезда КПСС», наверное, там не нужен.

Сева смущенно и несколько виновато опустил голову. Пряча глаза, он заявил куда-то в сторону:

– Мне он все равно нравится!

После этого расхохотались все, и даже сам Сева заулыбался. И, тем не менее, он продолжил:

– Лева замечательный! Он добрый и наивный! Он деньги заработал! Приедет, квартиру купит! А если вы еще ему долг отдадите, то и машину.

– Неужели в Германии он до сих пор не купил себе машину? – удивился Максим.

– Купил! – оскорбился за Леву Гайворонский. – Но это – для немецких дорог машина. Ему здесь наша нужна, отечественная. К тому же, для нее и запчасти дешевле.

– А еще нас евреями обзывает! – всплеснув руками, засмеялась Марина, однако на ее лице появилось выражение некой тревоги и озабоченности.

– И когда он приезжает? – спросил Максим.

– Восьмого будет в Москве, – придвигая к Марине пустой стакан и намекая, что неплохо бы «повторить», ответил Сева.

Пока Марина ходила в кухню за чайником, Сева наклонился к Максиму и, приняв чрезвычайно озабоченный вид, спросил:

– Как у нее дела-то?

Максим, сразу поняв, что именно Гайворонский имеет в виду, покосился на дверь и ответил:

– Скоро все определится.

– Но как и что определится? – не отставал Сева.

– Да вроде нормально все. Врач говорит, что лечение прошло успешно, нужно показаться ему еще раз, – не очень охотно поведал Максим, глядя на стол и вертя в руках зажигалку. – А потом она будет наблюдаться уже здесь, в местной клинике.

Сева понимающе кивнул головой.

– А настроение как? И самочувствие?

– Да не жалуется больше. И плакать, слава богу, перестала по этому поводу. Наоборот, смеется все время.

– Да, Марина Анатольевна – эмоциональная женщина, – с видом знатока произнес Гайворонский.

– Ты только при ней не заводи об этом, ладно? А то она, не дай бог, снова расстроится.

– Понял, – кивнул Сева. – Макс, вы же знаете, Сева – воспитанный человек!

В это время в комнату вернулась Марина. Она поставила на стол поднос с тремя стаканами и пододвинула Севе сахарницу. Гайворонскому, очевидно, надоело притворяться и с отвращением хлебать переслащенный чай, и он не стал сыпать в него сахар.

– Он поездом приедет? – бросив в рот конфетку, спросила Марина.

– Самолетом! – отрезал Сева. – Они, правда, сейчас падают часто. Я опасаюсь за Леву.

– Господи, ты о нем говоришь, как о любимой женщине, – улыбнулась Заботкина.

Гайворонский, не обратив внимания на последнее замечание Марины, вынул из кармана старинные часы на цепочке.

– Так, через шесть минут я ухожу. У меня злая супруга.

– Да мы знаем, – хмыкнула Марина и выразительно посмотрела на Гайворонского.

Сева смущенно закашлялся:

– Вот вы знаете, Марина Анатольевна, что это печаль всей моей жизни, мой крест, и нарочно язвите.

– Да я ничего такого не сказала, – развела руками Марина. – Это ты весь вечер пытался язвить на наш счет, Левой нас пугал.

– Так я просто хотел вас развеселить немного.

– Да уж, развеселил, – усмехнулся Максим.

– Так, мне пора, – поднялся Всеволод и походкой старого израненного солдата промаршировал в прихожую.

Максим взял в руки его органайзер и собирался уже подать его владельцу, как вдруг Гайворонский картинно выхватил его с выражением ужаса на лице.

– Это же мой органайзер! – широко раскрыв глаза, провозгласил он. – Это мой органайзер, вам не удастся его присвоить! Мне его Лева подарил.

– Ой, ну все! – не выдержала Марина. – Совсем ты чокнутый какой-то стал. Тошнит уже от твоих дурачеств.

– Я уже ухожу, – хмуро бросил ей Гайворонский. И, уже выйдя на лестничную клетку, он совсем другим тоном попрощался: – До свидания, ребята. Рад буду видеть вас у себя. Спасибо за чай.

Незлопамятная Марина помахала Гайворонскому рукой. Максим же, едва только за Всеволодом закрылась дверь, покачал головой.

– С Севой что-то происходит. С головой, в смысле.

– Вот-вот, мне тоже его психическое состояние внушает опасения, – поддержала его Марина и пошла в кухню, мыть посуду.

Максим отправился за ней и, сев на табуретку, закурил и продолжил:

– Непосвященные люди, слыша его разглагольствования насчет Маркова и фразы типа: «Я люблю Леву», вообще могут решить, что он сменил ориентацию. У меня, кстати, Дима Тугов уже спрашивал, не того ли он?



– Ну, Тугов вообще известный дуб и солдафон! – отреагировала жена Максима. – Хотя, если так пойдет дальше, знакомство с Севой может начать нас компрометировать в глазах общественности, – хохотнула она.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет.

– И все же, непонятно мне, почему Сева так лебезит перед Марковым? Ведь Лева, насколько я помню, как-то снисходительно всегда к Севе относился. Марков вообще не очень-то приятный в общении человек, а Сева прощает ему все грехи. И потом, у Маркова же не едет крыша! Он всегда оставался сухим, прагматичным человеком.

– Наверное, это тоже можно объяснить, – пожал плечами Максим. – Сева живет в каком-то своем мире, варится в нем, спасаясь таким образом от скуки и серости жизни. Вот и придумывает себе этот театр, развлекается.

– Только вот нам с тобой теперь не до развлечений, – вздохнула Марина и, домыв последний стакан, вытерла руки и подошла к мужу. Обняв его, она спросила: – Что же мы делать-то будем, Максим? Деньги ведь нужно отдать... Я не думала, что Лева вернется. А раз там у него дела не пошли, значит, он потребует вернуть долг как можно быстрее.

– И не «как можно быстрее», а сразу же! Ты же знаешь его характер и его способность – производить своим языком массу звуков в единицу времени! Разорется, всем друзьям насплетничает, какие Заботкины подлецы, наплетет, что мы его обманули, на его деньги квартиру себе купили, три машины, и все представит так, словно мы специально решили его кинуть. А нам потом объяснять, что мы не верблюды. Ты же знаешь, что у него дар убеждения. Мне он, к примеру, скажет, что ты ему по секрету сообщила, что я стал полным сексуальным ничтожеством, а тебе – что у меня есть любовница!

– Блин, вот же принесла его нелегкая! – воскликнула Марина. – Что ему стоило задержаться там месяца на четыре, хотя бы? За это время можно было бы что-то придумать...

– Ладно, идем спать, – зевнул Максим, поднимаясь и направляясь вместе с женой в спальню. – Есть у меня один вариант, но очень уж крайний. Не хотелось бы мне к нему прибегать…

– Это ты о чем? – расстилая постель, спросила Марина.

– Долго объяснять, к тому же, мне совсем этого не хочется. Завтра расскажу.

Максим еще раз зевнул, лениво разделся, кое-как покидав на стул одежду, и лег в постель. Марина же, озабоченно покачав головой, стала аккуратно раскладывать вещи мужа. Раздевшись, она тоже залезла под одеяло, с досадой отметив, что Максим уже захрапел.

* * *

На Всеволоде Гайворонском не было лица. Открывшая ему дверь Марина даже испугалась, решив, что у Всеволода произошло что-то кошмарное.

– Что случилось? – нахмурив брови, спросила она. – Проходи скорее.

Гайворонский, не ответив ей, долго разувался в прихожей, потом он направился в ванную мыть руки, так что, когда он прошел в комнату и со скорбным выражением лица опустился на диван, Марина уже потеряла всякое терпение. Подсев к нему, она толкнула Гайворонского в бок и повторила уже громче:

– Что случилось?

Гайворонский выдержал трагическую паузу, после чего тихо произнес:

– Лева пропал!

– Как пропал? Ну, я поняла, что он не приехал, поскольку не заявил о себе, но думала, что он просто задержался в Москве.

– Он вообще пропал, – Гайворонский проговорил это так, словно рухнул мир. – Его нет ни в Москве, ни здесь. И никто не знает, что с ним!

– Подожди... Откуда ты все это знаешь?

– Он мне звонил из Германии, накануне. Говорил, что восьмого будет в Москве, а десятого – здесь. Сегодня уже двенадцатое! Двенадцатое! – подняв палец, подчеркнул он.

– Может быть, он просто загулял? – предположил Максим. – Деньги есть, на родину вернулся. Подснял москвичку какую-нибудь и кувыркается с ней, пока ты тут убиваешься.

– Лева – серьезный человек! Серьезный человек! – с негодованием отверг эту версию Гайворонский.

– Ну может быть, он по делам задержался, – решила успокоить его Марина, досадливо махнув рукой мужу. – Погоди раньше времени в панику впадать. Ребенок он маленький, что ли? С чего ты взял, что с ним случилось что-то плохое?

– Я чувствую это! – подняв палец, напыщенно заявил Сева. – Вы не понимаете этого, вы, вульгарные материалисты, погрязшие в своих мелких бытовых проблемах. А у нас с Левой – астральная связь. Я помню, когда ему стало плохо с животом, я сразу это почувствовал. Сразу же!

– Вы, видимо, из одной кастрюли перед этим поели, поэтому ты и почувствовал, – засмеялся Максим.

– Ладно, ладно, смейтесь над Севой, смейтесь! Грешно смеяться над Севой.

– Да уж, смеяться над больными людьми всегда считалось неприличным, – сказала Марина.

– Я не собираюсь выслушивать ваши гнусные и совершенно абсурдные инсинуации о моем здоровье, – как-то нервно сказал Сева. – Я лишь оповещаю вас, что завтра собираюсь заявить в милицию об исчезновении Левы!

Марина вздохнула и обменялась взглядом с супругом, который скептически покрутил пальцем у виска. Всеволод не заметил этого жеста и продолжал:

– Я звонил в справочную, чтобы узнать, прилетел ли он в Москву, но мне не дали такой информации. Тогда я позвонил в Германию, и его мамахен сообщила мне, что самолет вылетел. Более того, Лева, как примерный сын, отзвонился ей из Шереметьева и сказал, что приземлился нормально. То есть, он прилетел, это факт! Надо позвонить его беглой жене.

– Лиманской? – переспросил Максим.

Всеволод нахмурился и взял телефон. Через полминуты ему ответили, и он произнес:

– Лариса? Шалом, это Всеволод... Новости есть?

Он слушал ее примерно полминуты. В трубке звенел тонкий голос Ларисы Лиманской, первой и пока что единственной жены Льва Маркова. Гайворонский всегда называл ее «беглой» и в глубине души презирал Лару, но никогда не подавал виду, а иногда даже и лебезил перед ней.

– Понял... Понял... Понял, – монотонно, безрадостно кивал он. – Все понял. Ну пока... Я перезвоню часов через пять.

Марина вздохнула.

Повесив трубку, Гайворонский повернулся к Заботкиным и выдал:

– Понятно, вы-то радуетесь, что Лева пропал! Вы ему деньги должны.

– Что ты говоришь! – у Марины вытянулось лицо. – Сева, имей меру, в конце концов! – Вдруг она схватилась за живот.

– Что такое? – встревоженно спросил Максим, подбежав к жене.

– Живот болит... Сильно очень...

– Приляг скорее! Тебе же нельзя нервничать! – Максим поднял жену на руки и положил ее на диван. Затем он повернулся к Севе и сухо произнес: – Если у вас, Всеволод Олегович, все, то я буду весьма рад избавиться от вашего присутствия!

– Это у вас не выйдет, – мрачно пообещал Гайворонский, поднимаясь со стула. – Я завтра в милицию пойду!

Марина, простонала с дивана:

– Тебя оттуда прямиком отправят в психушку! И, может быть, для тебя это самое подходящее место! По крайней мере, не будешь больше нормальным людям нервы портить.

Гайворонский встал и, открыв дверь, бросил на прощание Максиму:

– Сушите сухари, юноша! Вместе с супругой.

И тут, всегда спокойный Максим заорал:

– Да пошел ты знаешь куда! – и захлопнул за Севой дверь.

Максим перевел дыхание, вернулся в комнату, подошел к жене и спросил:

– Ну, как ты?

– Да ничего, получше. Я полежу немного. Помоешь посуду?

– Я тебе советую не принимать близко к сердцу слова этого параноика, – погладил ее по голове Максим и пошел в кухню.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Капитан милиции Гарик Папазян ехал по городу в весьма благодушном настроении. Сегодня с утра все складывалось просто прекрасно! Вернее, началось это еще вчера вечером, когда к Гарику, возвращавшемуся с работы, подсела в машину симпатичная шатенка с аппетитной фигуркой. Она очень благосклонно отнеслась к комплиментам Гарика, которыми он, распушив хвост, буквально осыпал девушку, приняла приглашение отправиться вместе в ресторан и даже оставила ему свой номер телефона. Выпорхнув из машины, девушка прощебетала Гарику слова благодарности и послала на прощание воздушный поцелуй. Папазян растаял!

О девушке он думал весь вечер, она являлась ему в ночных грезах, и с мечтаний о ней начался его сегодняшний день. Папазян уже прикидывал, как бы пережить рабочий день, прокручивал в голове варианты, куда можно пригласить девушку на вечер. На ночь, разумеется, он планировал привести ее к себе домой. Девушку звали Алиса.

Погода тоже порадовала в этот день Гарика. Было солнечно, для середины марта – очень тепло, а шумно бурлившие ручьи словно бы говорили, что скоро жители города на Волге надолго забудут, что такое снег и морозы.

«Поедем с Алиской на пляж! – мечтательно подумал Гарик, рисуя в голове соблазнительные формы девушки в купальнике. – А лучше на турбазу, на недельку-другую… Отдельный двухместный домик… наберем с собой раков, пивка холодненького, коктейльчики-мороженое… Красота! Только заявление на отпуск нужно поскорее написать, заранее, а то провороню – и придется в ноябре перед телевизором отдыхать, на слякоть осеннюю за окном смотреть да портвейном запивать… Много шустрых вокруг, сержанты, вон, сопливые, служат без году неделя, а заявление норовят первыми подсунуть!»

Жизнь казалась Гарику прекрасной и удивительной, и все, абсолютно все – реальным и возможным. А он сам – настоящий орел, которому подвластно это «все». Улыбаясь, Гарик прикрыл глаза и чуть не пролетел на красный свет светофора. Резко затормозив, он покачал головой и нахмурился, заметив, как что-то мрачно ворчит в его сторону пожилой водитель красной «шестерки». «Наверное, мужик от язвы желудка страдает, – подумал Папазян, – у них всегда лица кислые, будто они незрелый кизил проглотили».

Он пожалел, что на нем не новенькая форма с капитанскими погонами, а обычная гражданская одежда. Но зато в этом были и свои преимущества: вечером не нужно заезжать домой, чтобы переодеться, можно сразу отправляться за Алисой. Водитель-мизантроп мигом выветрился из головы Папазяна, и его место вновь заняла красавица шатенка.

Гарик почувствовал, что уже соскучился по ней. Ему захотелось услышать ее кокетливый нежный голос, вспомнить очаровательный пухлый ротик и вообще, договориться сразу, что вечером они идут в «Камертон». Гарик потянулся к своему сотовому, влез в телефонный справочник, где длинной вереницей тянулся список женских имен, вмиг потерявших для него все свое значение. Сейчас для него важно было только одно имя – Алиса, и Гарик в предвкушении нажал кнопку вызова и с мечтательной улыбкой прикрыл глаза…

– Да! – рявкнул ему в ухо хриплый баритон, и Гарик от неожиданности крутанул руль, едва не вылетев на тротуар.

– Э-э-э… – глупо протянул он.

– Кто это? Кого надо?

– Э-э-э… Простите, пожалуйста, я, кажется, ошибся, – пробормотал Гарик и быстро отключился.

Пару минут он ехал, приходя в себя от неожиданности, и в конце концов успокоился. «Наверное, со связью какие-то проблемы», – решил он и снова попытал счастья.

– Ну-у? – с плохо скрываемой угрозой и сарказмом прозвучал все тот же неприветливый баритон.

– Простите, а… могу я услышать Алису?

– А ты ей кто будешь? – голос отнюдь не преисполнился вежливости и дружелюбия.

– Я? Ну, я… как бы это сказать… Знакомый, – выдавил Гарик. – А вы кто?

– Я-то? – усмехнулся голос. – Я-то – муж ее законный! А ты иди дальше знакомься, знакомый! Только поосторожнее будь, уж прими добрый совет. И забудь этот номер, ясно? Еще раз позвонишь – я на тебя за телефонный терроризм заявление напишу!

В трубке запикали гудки. Ошеломленный Гарик поехал дальше в полной прострации. Он никак не мог поверить в такое вероломство, коварство и легкомыслие своей новой знакомой, которую он уже как бы считал своей возлюбленной.

Настроение у Гарика сразу упало. Взгляд стал даже угрюмее, чем у водителя-язвенника. Он понял, что не только вечерние, но и долгосрочные его планы летят к чертовой матери, что сегодняшний день будет тянуться до-олго и в итоге все окажется еще хуже, потому что он лишился намеченного на вечер утешительного приза. Гарик замешкался, снова чуть не пропустил сигнал светофора и в сердцах выругался, стукнув по ни в чем не повинному рулю:

– Да наплевать, в конце концов! Вон, сколько нормальных девушек на улице!

По звонкой весенней мостовой и впрямь в огромном множестве ходили нормальные девушки. Они, словно разбуженные ярким солнышком, оживились, преобразились после зимней хмари и теперь, стремясь наверстать упущенное время, старались продемонстрировать самые привлекательные черты своей внешности: распустили волосы, сменили тяжелые шубки и дубленки на приталенные пальтишки и короткие курточки, открывающие туго обтянутые джинсами бедра, соблазнительно покачивающиеся в такт походке…

Папазян приспустил окошко. Он периодически выглядывал в него и умиротворенно жмурился. Настроение его постепенно улучшалось, он уже не считал жизнь тяжелым разочарованием и с удовольствием разглядывал этих красоток.

Проезжая по центральной части города, он заметил идущую по тротуару молодую женщину, привлекшую его внимание. Это была невысокая, стройная брюнетка с длинными вьющимися волосами. Она была в белом пальто с пояском на талии и в таких же ярко-белых сапожках. Голова ее была непокрыта, и Папазян невольно залюбовался ее пышными волосами, доходившими до середины спины.

Папазян, так бессовестно обманутый сегодня в лучших своих чувствах, не смог устоять. Он решил взять реванш! Девушка уже собиралась свернуть на другую улицу, и это подтолкнуло Гарика к действиям. Высунувшись из машины, он крикнул:

– Девушка, подождите минутку!

Она обернулась, Гарик – для усиления впечатления – вышел из машины.

– Разрешите, я вам помогу, – с улыбкой сказал он, беря у нее из рук тяжелый полиэтиленовый пакет с продуктами.

– О, благодарю вас, – несколько удивленно, однако без тени подозрения или испуга ответила девушка.

– Давайте я вас довезу. Вы домой идете?

– Да, домой, – откидывая волнистую прядку волос со лба, просто ответила она. – Только мне не совсем удобно вас напрягать. Домой далековато добираться, а денег на машину у меня, наверное, не хватит.

– О чем вы говорите! – перебил ее Папазян, подхватывая под локоток. – Для меня это совершенно не трудно, я бы чувствовал себя потом гораздо хуже, если бы отказался помочь такой очаровательной женщине. Вас, простите, как зовут?

– Марина, – ответила девушка, с улыбкой глядя Папазяну в глаза.

– А меня Георгий! Георгиевич, – для пущей солидности добавил он.

Папазян подвел девушку к машине и усадил ее на переднее сиденье, рядом с собой, положив ее пакет сзади.

Теперь он рассмотрел ее получше. И сейчас уже Папазяна привлекли даже не ее фигура и яркая сексуальность, а выражение ее больших зеленых глаз. В них было что-то очень грустное и трогательное.

– Вам куда?

– В сторону Политехнического института, – махнула Марина рукой.

– Почему вы такая печальная, Марина? – трогаясь с места, обратился к ней Гарик.

Девушка подавила вздох.

– Да так... – неохотно ответила она. – В последнее время много всяких проблем навалилось. Почему-то все беды обычно приходят разом.

– Да, это так, – согласился Папазян. – И женщины всегда тяжело их переживают. Но ведь для того и существуют настоящие мужчины, способные решать эти проблемы?

Папазян явно намекал на себя, но Марина, восприняв его вопрос по-своему, сказала:

– Сейчас это невозможно.

– Материальные трудности? – понимающе продолжил Папазян. – Или что-то иное?

– Почему-то мужчины сразу все переводят на деньги, – скривилась Марина. – А не все ведь ими определяется.

– Вы правы, – согласился Гарик. – Только вот насчет мужчин вы ошибаетесь. Мы бы были рады вообще не заикаться о деньгах, но женщины сами нас вынуждают. Это они все переводят на деньги. Это они выбирают партнеров, в основном, по принципу кошелька!

– Женщины бывают разные, – глядя в окно, заметила Марина. – Впрочем, как и мужчины. Каждый человек – индивидуален.

Папазян согласно кивнул и решился на обгон, на всякий случай ударив тыльной стороной ладони по кнопке сирены. Ехавшая по правой стороне дороги «восьмерка» испуганно прижалась к бордюру. К Гарику сразу вернулась былая уверенность, он вспомнил, что, вообще-то, он – капитан милиции и на дороге привык чувствовать себя по-хозяйски.

– Так почему же вы грустите, Марина? – продолжал он. – Посмотрите, какая чудесная погода! Весна-красна! Как там у Пушкина? «Ласточка с весною в сени к нам летит»!

– Это не Пушкин, – заметила Марина.

– Да? – безмерно удивился Гарик. – А кто же?

– Это Плещеев, – усмехнулась Марина, и Папазян заметил некий скепсис в ее голосе, но решил не сдаваться.

– Правда? – ничуть не смутился он. – Ну и пусть будет Плещеев! Главное, что стихи хорошие! А у меня настроение прекрасное. Вот, вас встретил, так оно и еще поднялось. Потому что хорошая вы девушка, сразу видно! Правда, с проблемами, о которых вы не хотите говорить.

Для Гарика сейчас все было хорошим и прекрасным, даже с перебором. Он заболтался, вновь проморгал сигнал светофора, и, чтобы не врезаться в затормозившую перед ним машину, резко нажал на педаль. Машина дернулась, девушку по инерции бросило вперед.



– Извиняюсь, – сказал Папазян. – Вот видите, как я на вас загляделся, чуть было не врезался.

– Да уж, – неодобрительно проговорила Марина.

На лице ее вдруг появилась болезненная гримаса.

– Вам плохо? – озабоченно склонился к ней Папазян.

– Да. Извините, нельзя ли окошко открыть?

– Почему же нельзя? Нажмите на кнопку, оно и откроется. Тут все автоматизировано, – с гордостью за свой автомобиль произнес Гарик.

Он обратил внимание, что, несмотря на проникшую в салон струю свежего воздуха, лицо девушки покрылось тусклой бледностью. На лбу ее выступили капельки пота.

– Да что с вами такое? – забеспокоился Папазян и решил притормозить у тротуара. – Вы не больны?

– Нет... – набирая в легкие воздух и делая паузы между словами, проговорила Марина. – Я беременна…

У Гарика вытянулось лицо. Второй такой удар судьбы за один день он выдержать был уже не в состоянии! Она, злодейка, словно издевалась, смеялась над ним, заманивая в свои сети, а потом хохотала до упаду язвительным смехом. Но Гарик, собрав волю в кулак, решил не расслабляться, не сдаваться и не ронять свое достоинство.

– Так бы сразу и сказали, – после некоторой паузы отозвался он. – Может быть, помедленнее поедем?

– Мне бы… минеральной воды, – выдавила Марина. – Или соку… кислого. Лимон тоже можно.

Гарик полез в бардачок, но там валялась лишь начатая пластиковая бутылка кока-колы, которую он не решился предложить девушке. Он огляделся по сторонам.

– О! – Гарику показалось, что выход найден. – Давайте остановимся, вон, кафе совсем рядом. Там обязательно найдется что-нибудь подходящее. Я помогу вам выйти.

– Мне бы лучше домой, наверное, – неуверенно проговорила Марина.

– До вашего дома еще не близко, – покачал головой Гарик. – Все равно, придется нам сделать остановку. Ничего, зайдем, посидим, вам наверняка станет лучше.

– А потом вы меня отвезете? – простодушно спросила Марина.

Честно говоря, у Гарика были другие планы. Сейчас он уже не думал о побудительных мотивах, заставивших его познакомиться с девушкой по имени Марина и уговорить ее сесть в его машину. Он узнал, что она беременна и, следовательно, с ней невозможен никакой роман. И, вообще-то, он собирался после посещения кафе посадить ее в такси, а самому отправиться-таки на работу. Но, стараясь не ударить в грязь лицом и не испортить имидж, он продолжал играть роль галантного кавалера.

– Непременно отвезу, о чем разговор, – небрежно кивнул он, подавая девушке руку.

Они пошли к кафе, и Гарик распахнул дверь, пропуская Марину вперед. Войдя следом, он огляделся, и в глазах его сначала вспыхнула радость, затем что-то похожее на испуг, потом растерянность, а потом… Потом Гарик как-то обреченно махнул рукой, взял за локоток свою спутницу и подвел ее к одному из столиков.

– Привет, Таня-джан, – с улыбкой проговорил он. – У тебя свободно?

* * *

«Журчат ручьи – та-та-та-та!» – мотив этой незатейливой песенки из старого фильма «Весна» сегодня с самого утра вертелся у меня в голове. Солнце за окном сияло так ярко, что казалось, будто сейчас не середина марта, а, по меньшей мере, конец апреля. Ручьи и впрямь журчали, звенели, с непреодолимой силой смывая все хмурое и серое, что успело накопиться в природе за долгие зимние месяцы, включая и депрессивное настроение. Собственно, мне всякие модные в последнее время депрессии и прочие популярные штучки были вовсе не свойственны: во-первых, я человек по натуре оптимистичный и позитивный, а во-вторых, по собственному опыту я прекрасно знаю, что все эти депрессии чаще всего возникают от безделья и великолепно лечатся работой. Особенно той, которая доставляет удовольствие. А мне в этом смысле повезло: свою работу я считаю не просто любимой, а единственно возможной для себя. И пусть мне хоть миллион раз повторят, что частный детектив – профессия не для молодой хрупкой женщины, у меня на этот счет есть свое непоколебимое мнение.

Я отдала этой профессии достаточно лет своей жизни и еще ни разу всерьез не пожалела о том, что выбрала именно ее. Я не представляю себе работы с девяти до шести часов в душном офисе, я люблю сама планировать свой день. И порой случается, что его приходится перекраивать по нескольку раз по не зависящим от меня причинам, но это совершенно не умаляет силы моей любви к работе. Я очень люблю «сезон» расследования – непредсказуемое, интересное и порою опасное время. Но не меньше я люблю и передышки, когда дело благополучно завершено, и я с чистой совестью могу расслабиться на несколько дней и ни о чем не думать. Сейчас был именно такой период, и я, решив насладиться им в полной мере, как и дивной погодой, отправилась прогуляться по Набережной.

Снег, конечно, не сошел, для этого было еще слишком рано, но Волга все равно преобразилось. Чувствовалось, что ей не терпится скинуть с себя толстый покров зимнего наряда из снега и льда, вздохнуть, наконец, и легко, полноводно, воспрянув духом, покатить свои бурные волны величаво и свободно к далекому морю.

Я купила мороженое в яркой обертке и пошла к мосту, наблюдая за тем, как на асфальтированные дорожки набережной высыпали жители Тарасова самых разных возрастов: от маленьких детей в колясочках и детей постарше, с мамами и без, с хохотом гонявшихся друг за другом, до людей весьма почтенного возраста, двигавшихся чинно, не спеша.

Пройдя всю Набережную, я почувствовала, что проголодалась, и завернула в одно из своих любимых кафе, которое я обязательно посещаю во время своих прогулок по берегу Волги.

Народу там было довольно много, но все-таки и свободные места нашлись. Я присела за столик у окна, заказав весенний салат и антрекот с грибами. И было мне так хорошо в одиночестве, и я уже представляла, как сейчас поеду домой, открою форточку и устроюсь на диване с каким-нибудь журнальчиком, с книгой или просто с плеером и порадуюсь тому, что живу одна и могу заниматься, чем душа пожелает. А душа моя желала праздного безделья, и никакая депрессия ей не грозила, так как настроение мое было отличным.

Я даже решила погадать на своих любимых двенадцатигранных костях, которые не раз помогали мне как в расследованиях, так и в решении житейских вопросов. Хотя, сейчас никакие вопросы меня не волновали, все-таки я решила убедиться, что и дальше у меня все будет ровно и гладко.

Я достала коричневый замшевый мешочек и бросила кости на салфетку.

8+18+27 – «Существует опасность обмануться в своих ожиданиях», – выдали кости свое пророчество, я сразу пожалела о том, что достала их.

Ведь как все было хорошо и спокойно, а теперь – вот такая досада! И почему мне смирно не сиделось?

Я уже хотела достать кошелек и расплатиться, как вдруг заметила спускавшегося по лестнице мужчину. Его фигура определенно была мне знакома. Когда в свете ламп появилось смазливое лицо с грушевидным носом, я убедилась окончательно, что передо мной – не кто иной, как мой стародавний знакомый и даже, можно сказать, друг, Гарик Папазян, капитан милиции Кировского отделения внутренних дел.

Гарик тоже заметил меня, и на лице его отразился спектр самых противоречивых чувств. Однако он быстро взял себя в руки и двинулся в мою сторону. За ним шла совершенно незнакомая девушка, что меня, правда, нисколько не удивило: я превосходно осведомлена о пылкой любви Гарика к женщинам. Ко всем женщинам на белом свете. Эта любовь не раз выплескивалась и на меня, и на какие только уловки мне ни приходилось идти, чтобы не переступить за грань нашей дружбы! Этот статус друзей-коллег меня устраивал самым лучшим образом, но почему-то он не устраивал Гарика, и он всякий раз стремился исправить это досадное упущение, активно пытаясь меня соблазнить. Это выражалось в бесконечных комплиментах в кавказском стиле типа «Таня-джан», «твоя кожа – спелый персик», «губки, как кизил» и тому подобном. А также в приглашениях – то в ресторан, то в круиз, а то и просто к себе домой. Незатейливо, так, и даже прямолинейно.

Сколько раз я самым бессовестным образом «обламывала» Гарика – не сосчитать! Точнее, это он считал мое поведение бессовестным, я же придерживалась иной точки зрения. Я же не раз давала понять Гарику, что он для меня просто друг, а все остальное – лишь игра, и он не мог этого не понимать. Но каждый раз, оскорбленный в своих лучших чувствах, он негодовал, дулся на меня, обвинял в том, что из-за меня у него потеряна вера в любовь вообще и в женщин, в частности. Но я знала, что это тоже всего лишь игра. Мои отказы совершенно не мешали Гарику заводить знакомства с другими барышнями и даже потом по-свойски делиться со мною историями своих успехов и провалов.

И сейчас я порадовалась, что Гарик со спутницей – значит, я избавлена от его «персиков» и приглашений! И вообще, я смогу побыстрее убраться отсюда, так как мое присутствие здесь Гарику сегодня не очень желательно. Но все вышло не так, как я предполагала.

– Привет, Таня-джан, – произнес Гарик, глядя на меня своими жгучими глазами цвета спелой сливы. – У тебя свободно?

– Конечно, свободно, Гарик. Точно так же, как и я сама свободна, – с улыбкой поприветствовала его я и бросила искоса взгляд на девушку, молча стоявшую позади него.

Лицо ее показалось мне бледным, и вообще, весь вид ее был не таким, каким он бывает у девушек во время свидания. Да и Папазян, как мне показалось, не выглядел, как обычно, когда он пудрит мозги девушкам: он не сиял, как медный таз, не распускал хвост и не скакал вокруг своей спутницы козликом, рассыпая комплименты направо и налево. Он молча отодвинул стул, помог девушке сесть и протянул ей меню. К моему удивлению, она заказала лишь воду с лимоном, и Гарик не стал ее уговаривать отведать что-то еще.

– Вот, девушки, познакомьтесь, – проговорил он. – Это Марина, а это Танюша, моя давняя знакомая, чудная женщина, просто совершенно уникальная! Я уж не говорю о том, что она – непревзойденная красавица, но при этом она еще и умница! Честное слово, я таких просто больше не встречал!

Я не верила своим ушам! Нет, не потому, что никогда не ожидала услышать от Гарика ничего подобного – все это я слышала не один раз, – а потому, что Папазян говорил это в присутствии другой женщины! Странные, странные, я бы даже сказала, высокие отношения…

– Очень приятно, – тем не менее, выдавила я, отметив, что Марина достаточно равнодушно выслушала речь Папазяна. Она явно была в своих мыслях, где-то далеко.

– Мариночка, может быть, заказать вам минеральную воду? – проявил-таки галантность Гарик, но Марина вежливо отказалась.

– Понимаешь, Танюша, – продолжал заливаться Папазян, – мы с Мариной познакомились совсем недавно, буквально несколько минут назад, я просто оказал ей посильную помощь, она в этом очень сейчас нуждается, поскольку находится в положении…

«Вот как? – удивилась про себя я, бросив взгляд на совершенно не выступающий живот девушки. – Ну, все понятно! Гарик просто лопухнулся. Решил познакомиться с девушкой, не подозревая о ее «интересном» положении. А теперь не знает, куда бы ее сплавить. А мне он все выложил, чтобы оправдаться, хотя вести себя так со мной его никто не обязывал».

Мне даже стало смешно и интересно: что будет дальше? Папазян ерзал на стуле, смущенно покашливал и выразительно поглядывал на часы.

– Как успехи на профессиональном поприще, Гарик? – прихлебывая кофе, непринужденно полюбопытствовала я. – Как раскрываемость, растет? А звезды на погонах? Не собираются размножаться?

Гарик ответил что-то односложное.

– Георгий Георгиевич у нас – капитан милиции, – пояснила я в ответ на вопросительный взгляд Марины.

– Да? – лицо девушки сразу же вытянулось. – Никогда бы не подумала…

– А что такое? – приосанился Гарик. – Почему вы не подумали бы?

– Потому что в последнее время я, к несчастью, имела возможность разочароваться в нашей доблестной милиции, – вздохнула Марина. – Я перестала верить в то, что там работают порядочные и добросовестные люди.

– Отчего же? – удивленно спросила я. – Могу вам сказать, что знакома со многими людьми в милицейской форме, и они – вовсе не подлецы и не лоботрясы.

– Вам, наверное, какой-нибудь гаишник штраф выписал? – предположил Гарик, недолюбливавший, честно говоря, работников дорожной службы, частенько выписывавших ему штрафы за превышение скорости и другие провинности на дороге. Строго говоря, штрафы эти, в большинстве случаев, были справедливыми, однако Гарик категорически отказывался это признавать, всегда громко возмущался и пытался доказать, что он не виноват. Иногда ему это сходило с рук – все-таки, удостоверение капитана убойного отдела играло свою роль, – а иногда инспектор попадался ему излишне непримиримый, принципиальный, и тогда негодованию Папазяна не было предела. Он грозил поставить на уши всю систему дорожных работников, упрекал их в бюрократизме и коррупции, пускал в ход давление на совесть… Одним словом, Гарик не любил гаишников, а те платили ему «взаимностью», и теперь он был рад возможности встретить родственную душу. Но разочарование поджидало Гарика и здесь.

– К гаишникам у меня претензий нет, – сообщила Марина. – У меня и машины-то нету. А вы тоже работаете в милиции? – неожиданно обратилась она ко мне.

– Нет, – ответил за меня Папазян. – Татьяна Александровна – моя, в некотором смысле, коллега. Частный детектив, лучший в городе, – выложил Гарик про меня всю подноготную.

– Правда? – в зеленых глазах Марины неожиданно зажегся живой интерес. Бледность сошла с ее лица, глаза заблестели, она уже дышала не так тяжело. – И… что же вы расследуете?

– А вам-то это почему интересно? – удивился Папазян.

– Дело в том, что проблемы, о которых я упомянула, касаются не только меня, но и моего мужа. И его, пожалуй, даже в первую очередь! Его подозревают в одном преступлении... – Проговорив это, девушка смахнула со щеки слезинку.

– Вот как? – нахмурился Гарик. – Ну что же, Татьяна, конечно же, вас выслушает...

Он даже приподнялся, явно собираясь нас покинуть, но я решительным жестом остановила его.

– Я понимаю, что вы не возьметесь за это просто так, – торопливо заговорила девушка, обращаясь уже лично ко мне, – но у меня есть некая сумма денег... Собственно, из-за нее-то все и началось, но теперь, скорее всего, ее уже не придется отдавать, и я могла бы потратить ее как раз на расследование.

– Я только хочу сразу предупредить, что если ваш муж действительно виновен, то я вряд ли смогу что-то для него сделать, – развела я руками.

– Нет-нет, что вы! – широко раскрыв глаза, принялась убеждать меня девушка. – Он тут вообще ни при чем! Я все-все расскажу, и вы сами поймете. Дело в том, что моего мужа арестовали! Точнее, задержали, но я все равно за него опасаюсь.

– И в чем его обвиняют? – спросила я.

– В убийстве!

– Кого?

– Одного нашего, так скажем, друга. Он из Германии должен был приехать – но не приехал. Мы все думали, что он просто пропал. А совсем недавно нашли его труп. И Максима после этого задержали!

– Какие имелись основания для этого? – спросила я, потихоньку начиная заинтересовываться.

– На мой взгляд, совсем никаких. Не считая того, что мы когда-то заняли у этого человека – его звали Лев – деньги.

– Подождите, – остановила ее я. – Но должны быть и другие улики? Например, присутствие вашего мужа на месте преступления, обнаружение у него орудия убийства, железные мотивы, угрозы с его стороны в адрес убитого и так далее...

– В том-то и дело, что ничего этого нет и не было! – горячо сказала Марина. – Я даже уверена, что Максима не стали бы задерживать, если бы тут не постарался Сева.

– Кто такой Сева? – уточнила я.

– Это тоже наш общий друг. Гайворонский его фамилия, он краеведческим музеем заведует. Он всем раззвонил, что мы должны Леве деньги и якобы только и мечтали, чтобы с ним что-нибудь случилось! А потом он и в милиции это рассказал. А они, милиция, в смысле, только спросили – правда ли, что мы деньги занимали? Ну, Максим сразу сказал – правда. И его, не разбираясь дальше, сразу и увезли... Я-то понимаю, что они за него просто ухватились, ведь там такое дело мутное, концы какие-либо трудно теперь найти. Ведь Леву убили еще в феврале, и вовсе не в Тарасове.

– А где же?

– Даже это сложно... Но, по всей видимости, по дороге из аэропорта. Потому что тело обнаружили в окрестностях Химок. Это как раз на полпути от Шереметьева до Москвы. И еще один факт... Дело в том, что примерно в то время, когда убили Льва, – а точную дату уже невозможно установить, но, скорее всего, это случилось восьмого февраля, сразу после его прилета из Германии, – мы с Максимом тоже были в Москве.

– Для чего вы туда ездили? Вы должны были с ним встретиться?

– Совсем нет! Хотя и знали, что он прилетает. У нас просто были там свои дела. А милиция не стала ни в чем разбираться, сразу взяли первого попавшегося, и все! Я просто уверена, что они хотят повесить на Максима это преступление, чтобы больше не возиться!

– Такого просто не может быть! – заверил ее Гарик. – Милиции всегда важнее всего истина!

В голосе Гарика зазвучали пафосные нотки, но, поймав мой скептический взгляд, он тут же понизил тон до обычного и спросил:

– Какое отделение занимается делом вашего мужа?

– Кировское, – ответила Марина.

Гарик трудился в Октябрьском. И лезть из кожи и предлагать ей свои услуги он не торопился. Я-то понимала почему: с замужней беременной девушки какие дивиденды мог получить сей искатель истины?

– Так, понятно, – протянула я. – Дело ваше примитивным не назовешь.

И посмотрела на календарь, на котором значилось девятнадцатое марта. Марина, испугавшись, что я не захочу ей помочь, посчитав это бесперспективным занятием, заговорила:

– Татьяна, я вас очень прошу, помогите хотя бы снять обвинение с Максима!

– Это не так-то просто сделать, судя по тому, что я услышала, – заметила я. – К тому же, вы так и не сказали, для чего вы ездили в Москву в те дни. Но я согласна продолжить этот разговор.

– Хорошо, – серьезно кивнула девушка. – Собственно, и скрывать-то особо нечего, это, скорее, мое суеверие. Я все вам расскажу.

Гарик Папазян, все это время сидевший как на иголках, не выдержал:

– Ну, милые дамы, – преувеличенно бодро проговорил он, – я вижу, что вы великолепно нашли между собой общий язык! Так что я с чистой совестью могу вас покинуть, у меня на работе еще дел невпроворот. Мариночка, я обещал вас подвезти, но за меня это сделает Татьяна, у нее своя машина, а сама она – золотой души человек, просто золотой.

Скороговоркой выпалив все это, Гарик торопливо расплатился и быстро пошел к выходу, махнув нам на прощание рукой. Я буквально оторопела от подобной наглости! Мало того, что Папазян навязал мне свою знакомую с ее проблемами, которые я теперь должна была решать, так он еще вообразил, что я займусь частным извозом, причем, бесплатно!

«Ладно! – усмехнулась я про себя. – Услуга за услугу. Погоди, Гарик, я тебе это припомню!»

Однако высказывать свои претензии Марине я не стала. Честно признаться, мне было жалко эту девушку. Во-первых, она производила впечатление порядочного человека, волею судьбы попавшего в тяжелые жизненные обстоятельства. Во-вторых, она, как-никак, была беременна, что вынуждало меня относиться к ней бережнее и снисходительнее, чем к какой-либо другой клиентке. И вообще, она вызывала у меня симпатию.

– Извините меня, – Марина прижала руки к груди, словно угадав мои мысли. – Я свалилась вам как снег на голову со своими проблемами! Но вы не переживайте, до дома я прекрасно доберусь сама. Теперь, когда я знаю, что могу довериться вам, у меня наступил такой прилив бодрости, что я готова и пешком дойти!

– Я думаю, не стоит идти на такие жертвы, – улыбнулась я. – И вообще, не думайте об этих пустяках, лучше расскажите все дальше и по порядку. Что это за деньги, и на какие цели вы занимали у убитого? Если не ошибаюсь, его звали Лев?

– У вас хорошая память, – сделала мне комплимент Марина. – Да, Лев Марков, он два года тому назад эмигрировал в Германию. Но собирался вернуться, потому что что-то ему там не понравилось.

– Когда он одолжил вам деньги и сколько?

– Это было год назад. Он переслал их нам из Германии через «Вестерн Юнион», знаете, есть такая компания?

– Да, конечно, – кивнула я.

– Там было пять тысяч марок. А деньги эти понадобились нам для решения одной застарелой семейной проблемы…

* * *

Максим и Марина поженились три года тому назад. Они уже не были слишком юны: Марине было двадцать пять, Максиму – тридцать, но это не помешало им создать прочную дружную семью. У них были общие интересы, они хорошо подходили друг другу, к тому же, они друг друга любили. Одно было плохо – Марине никак не удавалось забеременеть. Врачи говорили, что это последствие хирургической операции, которую Марине пришлось перенести еще в далекой юности.

Однако Максим и Марина не хотели верить вердикту врачей. Они прошли через много больниц и клиник, Марина долго лечилась, но результатов все не было. Долгожданная беременность так и не наступала. В конце концов, Заботкины собрались в Москву, где, как они слышали, объявился некий врач, занимавшийся успешным излечением трудных случаев бесплодия.

Да, тот врач обнадежил их. Но для успешного и окончательного решения проблемы требовались деньги, которых у Максима с Мариной не было. И они решили их занять, поскольку нужно было спешить – как говорил врач, сейчас у Марины был наиболее перспективный и удачный возраст для рождения ребенка. Ждать еще несколько лет – это означало снижение ее шансов.

Именно поэтому Максим и обратился к своему приятелю, Леве Маркову, который в то время продал свою квартиру и собрался эмигрировать в Германию, подтвердив документально свое еврейское происхождение: правительство ФРГ усердно замаливало антисемитские грехи третьего рейха, утвердив программу переселения в свою страну евреев со всего мира.

Однако тогда Лев не пошел навстречу Максиму – деньги требовались ему самому на обустройство в чужой стране. Максим вернулся к этой просьбе через год, когда вопрос уже встал, что называется, ребром. Ко всему прочему, Максиму в скором времени пообещали выгодную работу по грантовым деньгам. И именно из этой суммы он мог бы погасить долг Льву. И Заботкин решительно набрал германский номер телефона своего приятеля.

– Макс, лапонька, вы же знаете, как я вас уважаю, – скороговоркой затрещал Марков. – Я понимаю ваши проблемы! Дела у меня идут, так, ничего себе, правда, труд не очень интеллектуальный. Если не считать того, что я ознакомился со всеми архитектурными достопримечательностями Кельна и знаю теперь почти наизусть все улицы этого замечательного города. И деньги я кое-какие, конечно, скопил. Но скажите мне, Максик, сколько вам нужно денег?.. Ой-ой-ой! Это же пять тысяч марок по здешним понятиям! Пять тысяч! Какие большие деньги! Нет, я понял, что это не на развлечения. Конечно, я понял – и не для того, чтобы улучшить интерьер вашей квартиры. Хотя она и нуждается в этом уже лет пятнадцать, если я не ошибаюсь, последний ремонт там делали еще ваши бабушка с дедушкой, мир их праху! Хорошо, хорошо, я подумаю над этим...

Вот вы всегда говорили, что Лева плохой, Лева грубый, Лева невыносимый. А Лева теперь должен вам деньги давать... Нет, я согласен, Макс, сумма не очень большая. Мне целый месяц нужно за эти деньги сидеть за баранкой. Я понимаю, что вам-то за них нужно сидеть за переводами гораздо-таки больше. К тому же, испанский не очень актуальный сейчас язык... Я говорил вам в свое время, чтобы вы лучше изучили арабский! Или иврит. Вы же стопроцентно наш человек по внешности, и не думайте это отрицать! В Израиле вас примут с распростертыми объятиями, и даже документов не потребуют…

Но лучше всего сейчас фарси, дорогой мой! Фарси! Кстати, неплохая идея, могу продать всего за сто марок. С вашей способностью к языкам вы овладеете им за два месяца и можете спокойно поехать на Восток, «продаваться» американцам. Правда, к тому времени там все уже кончится, но это не страшно. Вы изучите сомалийский и поедете туда... Вот так всегда, когда я говорю дельные вещи, вы вспоминаете о том, что тратитесь на разговоры с бедным, никому не нужным старым евреем по телефону! Хорошо, хорошо, я понял, вы получите мои деньги в течение месяца. Да, кстати, я надеюсь, что ваши обещания вернуть мне долг не будут простым сотрясением воздуха, что вы не оставите бедного Леву наедине со своей больной мамой и с покрытыми мозолями руками от постоянного кручения руля старенького «Мерседеса», который здесь называется таксомотором. Понял, понял... Надеюсь, что грант вам выделит солидная организация, сознающая свою ответственность в полной мере?

Кстати, я собираюсь в Россию приехать, да, будущим летом. Тогда вы и отдадите мои деньги, я правильно вас понял? Ах, может быть, часть вернете и раньше? Отлично, отлично... А то моя мама тоже собирается делать очень важную операцию, и на это тоже нужны деньги. Здесь только деньги, везде сплошные деньги, все хотят денег! Ужасная страна, все пьют пиво и едят свинину! Ладно, ладно, заканчиваю, Макс, понимая ваше положение... Пропойте славу компании «Вестерн Юнион» – если бы ее не было, то вам-таки пришлось бы оплачивать мою поездку к вам в Россию, чтобы я смог передать вам эту крупную, очень крупную сумму денег! Передайте привет супруге, я всегда считал ее самой удачной для вас парой. Я надеюсь, что вашего первого мальчика вы назовете в мою честь!

На этом их разговор закончился, и Максим повернулся к Марине.

– Слава богу, – выдохнула та. – Теперь вся проблема в том, чтобы вернуть ему эти деньги!

– Сначала нужно оплатить этот телефонный разговор, – вздохнул Максим. – Остановить его словесный поток было очень трудно.

– Ничего, ничего... Дело того стоило. Главное, чтобы из всего этого вышел толк, – заключила Марина.

* * *

– Толку, как я поняла, вы все же добились, – резюмировала я, выслушав историю Марины.

– Да, летом я должна родить, – ответила Заботкина. – Я не хотела вам говорить, потому что... Ну, в общем, мы так давно этого ждали! Особенно Максим, ведь ему уже за тридцать. Но теперь все будет в порядке.

– Поздравляю, – сказала я. – Но все же, скажите мне, пожалуйста, Марина, вы так и не нашли деньги, чтобы вернуть Маркову долг?

– Как раз наоборот! – поспешила ответить Заботкина. – Мы достали эти деньги, так что в этом отношении у нас уже не было мотива убивать Льва. Зачем, если проблема решена?

– А, простите, где вам удалось их раздобыть?

– Максим постарался. Он, правда, долгое время не хотел использовать этот вариант, но, когда вопрос встал так остро, он наплевал на все свои принципы и комплексы. Понимаете, у него есть один родственник, не очень близкий. Он работает где-то в нашей администрации. Правда, отношения у них несколько натянутые, и он никогда не горел желанием, что называется, дружить с нами домами. Но ничего другого нам не оставалось. Одним словом, Максим с ним встретился, и тот одолжил ему эти деньги. С наших зарплат скопить такую сумму довольно сложно. Я работаю в университете, читаю курс современного русского языка. Муж у меня тоже филолог, правда, он иняз окончил. Так что, сами понимаете, уровень доходов в нашей семье не очень велик. И спасибо родственнику Максима, он нас здорово выручил. Деньги сейчас у нас, потому что мы так и не успели передать их Леве... И теперь скажите, зачем же нам нужно было его убивать? – девушка вопросительно посмотрела на меня.

– То есть, подождите, вы получили эти деньги еще до вашей поездки в Москву?

– Верно, – кивнула Марина.

– А ездили вы как раз в то время, когда там находился Марков?

– Дело в том, что мы были там в период с пятого по десятое февраля. Лев прилетел из Германии восьмого. В какой день конкретно его убили, сказать невозможно. Скорее всего, именно восьмого, но это еще не факт. И теперь вот что получается – мы ничего не знаем насчет собственного алиби, поскольку неизвестно, какой день стал для Льва роковым. Почти каждый день мы ездили в больницу к моему специалисту, потом просто гуляли по Москве... Ну, что еще? В магазины некоторые заходили, правда, почти ничего не покупали. Вот и все. Тут и сама постановка вопроса насчет алиби просто неуместна! Поэтому я и не вижу оснований держать Максима за решеткой. А милиция, понимая, что дело почти безнадежное – убили Льва в Москве, неизвестно, когда, времени прошло достаточно, – просто узнала о нашем долге и поездке в Москву и связала эти два факта. Они уцепились за Максима, потому что других версий у них нет, вот и все! Вы не согласны со мной? – Марина вопросительно заглянула мне в глаза.

– Все, что вы говорите, вполне логично, – кивнула я. – Но во многом еще предстоит разобраться.

– Если вы хотите поговорить насчет оплаты за ваш труд, – потупила глаза девушка, – то я могу сказать, что готова пожертвовать этими деньгами. Теми, что достал Максим у своего родственника. Я не знаю, какой у вас тариф, но...

– Марина, – перебила ее я. – Я вовсе не об этом сейчас думаю. К тому же, эти деньги вам все равно нужно вернуть. Теперь уже – этому вашему родственнику.

– Да, это так, но он не ограничил нас в сроках, – возразила девушка.

– Ну, я еще пока ничего для вас не сделала. Свои расценки я вам, конечно, назову, а вы уж решайте, устроят вас такие условия или нет. Я же хочу вас успокоить и сказать, что со своей стороны постараюсь сделать все возможное, чтобы вашего мужа выпустили. Но, как вы сами понимаете, гарантировать я ничего не могу. Хотя, пока что провалов в моей практике не было, но, сами знаете, все когда-то случается в первый раз.

– Я понимаю, – кивнула Марина.

– А вы, если хотите помочь своему мужу, расскажите мне сейчас вот о чем, – попросила я. – Опишите мне круг общения вашего Левы Маркова – до его отъезда в Германию. И еще меня интересует, не было ли у него недоброжелателей или должников вроде вас? А также – что вам известно о его делах в Германии?

– Я сразу же отвечу на ваш последний вопрос, – сказала Марина. – О его делах там нам почти ничего неизвестно, кроме того, что он получил квартиру, жил там вместе с мамой и работал таксистом. Об этом знали все. Кстати, лучше всех осведомлен об этом Сева Гайворонский, он переписывался со Львом. Вы, наверное, так и так собираетесь с ним встретиться?

– Непременно, – подтвердила я.

– Хорошо, теперь о компании Левы. Я начну с описания Севы. Он человек очень экстравагантный и непростой. Многим непонятно его поведение, манеры общения, часто наигранные. Так что будьте уверены: встретит он вас, скорее всего, напыщенно и высокомерно. Говорит он зачастую неестественным утробным голосом, пытается иронично острить, что ему плохо удается, и постоянно твердит о том, какой Лева замечательный и как он его любит. Вернее, уже любил...

– Он что... – Я выразительно посмотрела на Марину.

– Нет-нет! – девушка прижала руки к груди и засмеялась. – Мы как раз с Максимом недавно шутили на эту тему. Нет, с сексуальной ориентацией у Всеволода все в порядке. У него не в порядке с женой и... простите, с головой.

– То есть?

– Ну, это его преувеличенное, театральное преклонение перед Левой... Севино фиглярство уже порой достигает просто неприличного размаха. Но это еще ладно бы, в конце концов, мы сто лет его знаем и прекрасно понимаем, потому что давно к нему привыкли. Это как бы особый шутливый стиль общения в нашей компании. Но вот что меня встревожило не на шутку: Сева всерьез обвинил нас с Максимом в убийстве Льва!

– Может быть, он вновь пошутил? – предположила я.

– Как вам сказать, – задумалась девушка. – Сева уже так заигрался, что порой, мне кажется, он и сам не понимает, искренне ли он себя ведет или фальшивит. Но в тот раз... Мне показалось, что он рассудка лишился! Он обвинял и меня, и Максима, хотя давным-давно нас знает и всегда считался нашим другом! Кроме того, меня убеждает в его искренности то, что мы тогда серьезно поскандалили. У меня даже начались боли в животе, так я разволновалась. И Максим вытурил Севу из дома, так он нас достал своей бредятиной.

– После этого вы с ним встречались?

– Да, когда стало известно, что Леву убили. А в тот раз Сева всего лишь располагал информацией, что Лев просто пропал. Однако сам он был уверен, что с Марковым явно произошло что-то ужасное.

– Почему, кстати?

– Не знаю. Он говорил, что чувствует это, потому что у него с Левой – некая кармическая связь или еще какая-то эзотерическая чушь. Он помешан на мистике! А потом он начал нас обвинять.

– В убийстве, – уточнила я. – Хотя, об убийстве тогда еще известно не было?

– Ну, он напрямую об убийстве не говорил, – поправила меня Марина. – Твердил только, что мы желаем Леве зла, мечтали о том, чтобы Лева не вернулся, и приложили к этому все усилия... Словом, болтал он достаточно обтекаемо, но все равно, абсурдно.

– Так, пока я не забыла... Вы мне говорили, что у этого Гайворонского проблемы еще и с женой?

– Да, – вздохнула Марина. – Дело в том, что Сева, как он сам выражается о своей семейной жизни, находится во «внутренней эмиграции». Семьи у него практически нет – они с женой совершенно чужие люди. Их связывает только сын. И... Не хотелось бы кляузничать, но, похоже, что и жилплощадь. Если Сева разведется, он вынужден будет уехать обратно в родительскую квартиру, а это очень далеко, в Комсомольском поселке. Вы понимаете меня?

– Да, конечно, – ответила я.

Комсомольский поселок был самой удаленной от центра, окраиной частью города Тарасова. Чтобы добраться оттуда до центра, приходилось потратить, в лучшем случае, полтора часа. А после восьми вечера уехать туда и вовсе было проблематично.

– Эти их проблемные отношения с чем связаны? Люди надоели друг другу?

– Нет. Как мне рассказывал Сева, так было всегда. С самого начала их семейной жизни. Просто, похоже, жена вышла за него замуж просто потому, что забеременела. Вот так обстоят дела.

– Прочие ваши друзья и знакомые что собой представляют?

– Компания эта сложилась достаточно давно, по своему составу она весьма разнородная, – ответила Марина. – Присутствуют там и удачливые люди, бизнесмены. Например, старый приятель Маркова, некто Юрий Звонарев. Потом, бывшая жена Маркова. После развода Лара по-прежнему общается по праздникам с Гайворонским и со всеми нами. Кстати, она снова собирается замуж.

– Вот как? И за кого?

– Да появился у нее один мужчина, Александром его зовут. После развода Лариса устроилась на работу в одну фирму. Там она и нашла себе жениха – директора в постель уложила, – объяснила Марина. – Правда, он довольно приятный мужчина, у меня он вызывает даже сочувствие, поскольку Лара для него – не совсем достойный вариант. Я не хочу сплетничать о ней, одним словом, увидите ее – сразу все сами поймете. Весьма расчетливая, стервозная фифочка. Материально, кстати, они живут хорошо, у Александра сейчас новая фирма, с каким-то перспективным проектом... Но я что-то заболталась и отвлеклась немного. Есть в нашей компании и комические персонажи.

– Гайворонский? – спросила я.

– Нет. Севу, кстати, все уважают. Несмотря на всю свою экстравагантность, он человек очень умный и увлеченный своей работой. Он, скорее, трагический персонаж. Я имела в виду капитана Дмитрия Тугова, работника военкомата. Он полностью оправдывает свою фамилию.

– Он тоже друг Маркова?

– Скорее, Звонарева. Просто он примазался к нашей компании. Ему с нами интересно. Есть еще Тоня Саврасова, но она – серая мышка. Опять же, на мой взгляд. У меня вообще не очень хорошие отношения с женщинами.

– Почему? – улыбнулась я.

Марина, посмотрев на нее, тоже улыбнулась в ответ.

– Я, честно говоря, имела в виду только нашу бывшую компанию, – пояснила она. – Потому что они… Ну, сами не очень хорошо ко мне относятся.

– Это почему же? – спросила я.

– Ну, не потому, что я такая уж плохая. Просто я, на их взгляд, самая счастливая. У нас с Максимом – самая благополучная семья. Хотя, в финансовом отношении мы с ними и сравниться не можем, мы-то бедные. Я имею в виду психологическую обстановку в доме. С беременностью, правда, проблемы были, но и теперь они решились. Во всяком случае, мы друг друга любим, живем вместе, разводиться не собираемся и даже практически не ссоримся. Другие женщины в нашей компании такими отношениями похвастаться не могут.

Та же Тоня Саврасова, к примеру. Она давно развелась с мужем, одна воспитывает ребенка и страстно мечтает выйти замуж. Кстати, я ее прекрасно понимаю и не осуждаю за это. Но зачем же меня осуждать за то, что у меня все нормально? У каждого есть свои проблемы, они не знают, сколько я наплакалась из-за того, что у нас детей нет! Или Лариса Лиманская, бывшая жена Льва. Они постоянно жили как кошка с собакой и в конце концов развелись. Ей не досталось ничего, и она не может этого простить Леве. Поэтому она в душе бесится. И переносит это чувство на всех своих приятелей. Ту же Тоню Саврасову она сколько раз унижала! Правда, как я говорила, Лара скоро выходит замуж, но с ее вздорным и меркантильным характером она вряд ли найдет свое счастье.

Ну, о Севе и его супруге я вам уже рассказала… Так что сами видите – им трудно искренне любить меня, видя, что у меня удачно сложилась семейная жизнь. Собственно, мне это безразлично, потому что это, в сущности, уже не наша компания. Нам всегда было с ними откровенно скучно, а я вообще считала их всех старомодными и консервативными. Может быть, потому, что я младше всех. В общем, мы с Максимом давно уже разочаровались в этих людях. Уж простите меня, не хочу выставить себя лучше, чем я есть, но я все рассказала искренне.

Марина перевела дух, и я понимающе кивнула ей:

– Ясно, с этим я уже, кажется, разобралась.

– Ой, да, кстати, сегодня какое число? – спохватилась Заботкина.

– Девятнадцатое, – ответила я.

– Так сегодня же все собираются у Гайворонского дома! Дело в том, что с момента официальной смерти Льва – кстати, его три дня тому назад похоронили, – прошло ровно сорок дней! Я совсем забыла...

– Марина, нельзя ли мне вместе с вами туда пойти? – спросила я. – Меня заинтересовало ваше дело. Люблю такие случаи, где есть над чем подумать. А у вас, похоже, именно такой вариант.

– Наверное, пойти-то можно, – несколько неуверенно ответила Марина, а я отметила, что девушка явно повеселела, услышав о моем решении заняться делом об убийстве Маркова. – Дело в том, что и меня-то там, наверное, встретят косыми взглядами. Все же в курсе, что Максима арестовали, и знают, почему. Хотя Сева, узнав о том, что вы расследуете это дело, примется всячески вам содействовать. Потому что он сам скептически относится к милиции, а поймать за руку убийцу Левы для него – дело чести! Может быть даже, он, увидев, что это я вас привела, не станет на протяжении всего вечера произносить в мой адрес обличительные речи.

– В таком случае нам, видимо, пора, – я посмотрела на часы, они показывали начало двенадцатого. – Когда там все соберутся?

– Скорее всего, в двенадцать. Для поминок это обычно самое подходящее время.

Я тут же встала из-за столика, Марина последовала моему примеру. А через несколько минут мы с ней на моей «девятке» ехали в район Нового моста, где в трехкомнатной квартире своей жены проживал директор краеведческого музея Всеволод Гайворонский.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– А я говорю, что это мафия! – грохнул кулаком по столу капитан Тугов, высокий кудрявый блондин с внешностью благородного офицера Белой Гвардии. – Знали потому что, сколько он везет бабок и зачем. Н-да, Левку жалко... Надо же, а!

– Леву жалко, – скорбно вторил ему хозяин дома, где собралась компания людей, желавших почтить память своего товарища, Льва Маркова.

– Давайте помянем Леву, – тихо сказала женщина бальзаковского возраста, с длинноватым носом, одетая в строгий брючный костюм черного цвета. – Пусть земля ему будет пухом...

Как я уже успела узнать от Марины Заботкиной, это была Антонина Саврасова. Одинокая женщина, старше тридцати лет, она пребывала в поиске надежного и основательного жизненного партнера. По словам Марины, самой удачной кандидатурой для этого она представляла себе почившего в бозе Льва Маркова. Однако сам покойный вовсе не разделял ее точку зрения. И даже не потому, что Антонина была не бог весть какой красавицей и ума палаты у нее тоже не наблюдалось. Дело было в другом – согласно всем религиозно-национальным нормам, требовалось, чтобы уже несуществующий в анкетах «пятый пункт» у избранницы был в порядке. А у Антонины не было даже и этого.

Выпили, не чокаясь, и Гайворонский вновь с траурным видом склонил голову. Он протяжно вздохнул. В глазах его отражалась вселенская скорбь.

Он встретил нас с Мариной в первый момент не очень-то приветливо, но войти позволил.

– Сева, я прошу тебя перестать на меня дуться без всякой на то причины и спокойно все выслушать, – заговорила Марина в прихожей.

– Слушаю вас, девушка, – как-то снисходительно кивнул головой хозяин дома.

– Во-первых, помянуть Леву – это мой долг, – твердо сказала Заботкина. – А во-вторых, я привела человека, который может помочь нам пролить свет на обстоятельства смерти Льва! Она – частный детектив. Так что ты лучше откинь свои мнимые обиды на меня и поговори с ней.

При этих словах брови Гайворонского радостно и изумленно поднялись.

– Прошу вас! – с интересом глядя на меня, потянулся он ко мне, чтобы помочь мне снять пальто и повесить его на вешалку. После этого он проделал то же самое с одеждой Марины. – Меня зовут Всеволод.

– Татьяна, – протянула я ему руку.

– Марина уже сказала вам, по какому поводу мы все здесь собрались? – снова помрачнел Гайворонский.

– Да, она уже многое успела мне рассказать, – подтвердила я, – во всяком случае, обрисовала ситуацию. И я предлагаю – поговорим немного позже, а пока все-таки надо отдать последний долг вашему товарищу.

– Проходите. – Всеволод широко повел рукой в сторону гостиной.

Он не сказал никому из присутствующих, с какой целью я посетила поминки, только назвал друзьям мое имя.

Постепенно я рассмотрела всех участников траурного мероприятия. Рядом с Гайворонским сидела высокая светловолосая женщина в очках, явно достаточно равнодушно относившаяся к происходящему. Уже пятнадцать минут я присутствовала за столом, но за это время Маргарита – именно так звали хозяйку – не произнесла ни одного слова. В основном общее внимание привлекли к себе Гайворонский, Тугов и бывшая жена Маркова – Лариса Лиманская. Это была элегантная женщина чуть старше тридцати, темная шатенка. Стрижка – фирменное каре, одета она была очень модно и для поминок даже вызывающе. Чего стоили одни только ярко-красные кожаные шортики, очень плотно облегавшие ее аппетитную для мужских взглядов попочку! Лариса постоянно пыталась привнести в собрание некий элемент веселья. Она даже шутила. Было совершенно очевидно, что смерть бывшего супруга ее нисколько не огорчает.

– Сева, птичка, подай мне, пожалуйста, хлебчика, – прощебетала она с улыбкой опытной соблазнительницы. – Спасибо, Сева, ты умничка! – Потом она взглянула на часы и изобразила на своем лице гневную гримаску: – Ой, боже мой, ну куда же он подевался!

– Это ты о чем? – спросила ее Антонина Саврасова, сидевшая рядом.

– Дело в том, что Александр, – имя это Лиманская произнесла с французским прононсом, – обещал быть уже полчаса назад. Удивительное нон-пунктуалитэ!

– Не стоит сгущать краски, Саша – серьезный человек, – успокоил ее Гайворонский. – Наверняка он задержался по делам. Скоро будет.

– Был бы только толк от этих дел! – презрительно оттопырила Лариса нижнюю губку.

Самой мрачной за этим поминальным столом выглядела пара среднего возраста. Почти абсолютно лысый мужчина в сопровождении круглолицей женщины с крашеными белыми волосами. Как объяснила мне Марина, это были Юрий Звонарев и его жена Наташа. Звонарев не высказал ни одной более или менее внятной мысли. Его участие в разговоре сводилось к поддакиваниям и к сожалениям о том, что Левки больше нет, и это очень грустно.

Жена же его постоянно посматривала на часы и, скорее всего, никак не могла дождаться, когда все это закончится. Кроме того, при взгляде на ее фигуру можно было сделать вывод, что ей противопоказан жирный борщ и гуляш с картошкой, а также кух и что только компот из сухофруктов, сваренный без сахара, способен не слишком увеличить ее и без того пышные формы.

Зато вовсю разглагольствовал подвыпивший Тугов:

– Севк, да брось ты! Макс не убивал. Никто из нас не убивал. Неужели я поеду убивать Левку? Или, вон, Юрка, может быть, пойдет? Он с ним вообще в войну в детстве играл! Ты что! Белены объелся, что ли? Ты еще скажи, что они вместе с Мариной его грохнули!

При этих словах Заботкина нервно дернулась и украдкой взглянула на Гайворонского. По его виду нельзя было понять, согласен он с Туговым или нет. Он исподлобья взглянул на Лиманскую, занимавшуюся изучением своего маникюра.

– Ой, ну одна халтура везде! – вздохнула она. – Представляешь, в новом салоне маникюр сделала – и к вечеру он уже весь облупился! А ведь я хотела хорошо выглядеть на празднике!

После этой ее фразы в комнате повисла напряженная тишина. Лиманская, которая все никак не могла сообразить, что она такое ляпнула, только хлопала недоуменно ресницами и обводила взглядом присутствующих.

– Да вы что? – глупо спросила она.

В это время раздался звонок. Дверь пошла открывать Маргарита. Через полминуты в комнату зашел довольно молодой, высокий, слегка полноватый, но симпатичный русоволосый господин в очках. По очереди он быстро поздоровался с мужчинами и кивнул женщинам. Потом он сел рядом с Лиманской, до которой к этому моменту уже дошла допущенная ею досадная оплошность, и теперь она громко заговорила:

– Да я совсем не то хотела сказать! Я оговорилась просто! Я имела в виду, что все-таки здесь люди соберутся, повод серьезный...

– Так, повод действительно серьезный, – остановил ее только что пришедший мужчина. – Поэтому давайте просто помянем...

И он одним махом опрокинул рюмку водки.

– Ну, и где ты так долго был? – вызывающе обратилась к нему Лариса. – Я, вообще-то, волнуюсь, если что!

– Дела, – коротко ответил мужчина, который, скорее всего, и был тем самым Александром, о котором упоминала Марина, собиравшимся в скором времени жениться на Лиманской.

Та скорчила обиженную физиономию, надула губки и стала демонстративно пережевывать кусок селедки, не глядя на жениха. А Тугов продолжал вещать:

– Этим делом ФСБ должно заниматься! Может быть, оно вообще политическое... Из Германии, может, корни-то идут... Мы же не знаем, что за дела у него там были, помимо работы. Ты вот, Севк, кстати, больше всех должен знать. Вот и рассказал бы, а мы все вместе обдумали бы это!

– Да, ты бы рассказал, Сева, – поддержал его Звонарев.

– Ребята, я сам ничего не знаю, – виновато развел руками Всеволод. – Вы же знаете Леву, он писал в основном только о деньгах.

– А что о деньгах-то? – тут же заинтересованно влезла Лиманская. – Кстати, как его мама-ан? И почему она не приехала на похороны?

– Ты же сама с ней разговаривала! – раздраженно ответил Гайворонский. – Что она тебе сказала?

– Ой, что она может мне сказать? – смазливая мордочка Ларисы вновь исказилась в гримасе. – Что она очень плоха, совсем не встает с постели, и дорога может ее убить. Ой, да она меня всегда терпеть не могла, все ждала, когда мы разведемся! Все об этом знают! Говорила только, что, мол, он завещание написал, все ей оставил. Естественно, кому же, как не ей, мамочке любимой!

– Это ты зря, – вступил в разговор Александр. – Понятное дело, кому же ему еще все завещать?

– Между прочим, я в его квартиру даже не прописывалась! А потом он ее продал и уехал. И мне ничего не оставил!

– А ты думала, он должен был это сделать? – неожиданно с возмущением спросила Саврасова.

– Конечно, должен! – не смутившись, ответила Лариса. – А кому же оставлять, тебе, что ли? Ха-ха-ха! Думаешь, я не видела, что ты постоянно ему глазки строила? Думала, наверное, что он возьмет тебя с ребенком в Германию? Как бы не так! Так ведь ты думала, Тоня, скажи мне откровенно!

– Ой, слушать тебя противно, помолчала бы ты! – поморщившись, махнула рукой Саврасова. – А вот тебя-то он тоже почему-то с собой не взял, наоборот, заранее с тобой развелся! И правильно! Он мне сам говорил, что ты все мозги ему проела и что ты – просто дурочка!

– Ой, да у него все женщины дурочки были! Кроме мамы! А меня он ласково так называл. А потом мы с ним любовью занимались, каждый раз, – ностальгически улыбнулась она. – А про тебя он говорил, что на тебя у любого нормального мужика сразу аллергия возникнет. То-то на тебя никто и не смотрит даже!

Саврасова покраснела, вскочила и убежала в кухню. Юрий Звонарев, бросив вопросительный взгляд на жену и получив ее молчаливое согласие, поднялся с места и направился вслед за ней. Из кухни донеслись всхлипывания, перешедшие в плач. Лиманская, нервно вертя в руках вилку, натянуто улыбалась.

– Шуток не понимает совсем, – оправдываясь, посмотрела она на Александра, ища у него поддержки.

Тот, однако, сидел молча, с нахмуренными бровями. Ответственность за дальнейшее развитие событий взял на себя хозяин дома. Он встал, бросил на Лиманскую уничтожающий взгляд и, растягивая слова, четко проговорил:

– Мадам, вы что себе позволяете? В конце концов, не забывайте, где вы находитесь! Если уж для вас это, как вы сами признали, праздник, то для нас – вовсе нет. И раз наше с вами отношение к происходящему не совпадает, лучше бы нам с вами провести остаток вечера врозь!

Он закончил фразу и с каменным лицом сел на место. Лиманская съежилась под его взглядом и молча уставилась в свою тарелку.

– Пошли, – поднимаясь, дернул ее за руку Александр.

Когда Лариса скрылась в коридоре, он повернулся к присутствующим и, приложив руку к груди, сказал:

– Я прошу прощения за этот неприятный инцидент. Лара – женщина экстравагантная и несдержанная, однако она добрая и отходчивая. Она сама уже жалеет о том, что сказала. Еще раз извините!

Он исчез в коридоре, и вскоре послышался хлопок закрывшейся двери. После этого в комнату вернулись Звонарев и Саврасова. У Тони покраснели глаза, но она уже вполне успокоилась. Сев на свое место, она вздохнула и, подняв глаза, слегка улыбнулась.

– Вот видите! – неожиданно повернулся Гайворонский к Марине. – А вы говорили, что Лева – несносный! Нет, ничего подобного! Его можно понять. Жизнь-то какая у него была! Станешь тут циником. Вон, посмотрите только! – Он кивнул в сторону входной двери, имея в виду Лиманскую. – Одна Ларочка чего только стоит! Это из-за нее Лева в больницу попал в свое время! Она ему жизнь сломала!

– А я и не вдавалась в причины, – тихо ответила Марина, которая весь вечер преимущественно молчала, сидела тихо, совсем не пила и почти ничего не ела, только с грустью в глазах думала о чем-то. – Просто факты констатировала. А все достоинства Левы я всегда отмечала. И вообще, я не хочу говорить о нем ничего плохого, не нужно переводить разговор на эту тему.

– Ну, нам пора, – в очередной раз взглянув на часы, сказала Наташа Звонарева и поднялась.

– Подождите меня, я тоже пойду, нам в одну сторону, – попросила Саврасова. – Сева, спасибо тебе за прием, за то, что ты помнишь Леву...

– Мы все помним Леву! – с пафосом произнес Гайворонский. – И всегда будем помнить.

После ухода Звонаревых и Саврасовой за столом остались Тугов, Гайворонский, его супруга и мы с Мариной. Маргарита, оглядев стол со множеством пустых тарелок, стала молча убирать грязную посуду. Марина предложила ей свою помощь, но Гайворонская успокаивающе махнула ей рукой.

– Слушайте, давайте перейдем в кухню? – предложил Тугов. – Севк, нам же еще есть о чем поговорить! Слава богу, Лиманскую отсюда черт унес.

– Да я не против, – пожал плечами Всеволод Олегович, украдкой бросая осторожный взгляд на реальную хозяйку квартиры – свою супругу, хлопотавшую у раковины. – Сейчас я узнаю.

Он прошел в кухню, что-то спросил у супруги, и та коротко кивнула. Домыв посуду, она направилась в свою комнату.

– Риточка, ты нас покидаешь? – с заискивающими интонациями и притворным сожалением спросил ее супруг.

– Извините, я устала на работе, – сказала она. – Пойду телевизор посмотрю. Вам разговор со мной все равно на пользу не пойдет, я Льва-то и не знала почти.

Я несколько удивилась этому заявлению. Гайворонский сразу же поспешил объяснить:

– Маргарита Аркадьевна не очень жаловала покойного... Она вообще не любит шумных людей.

– А Марков был шумным? – спросила я.

– Да Левка просто компанейский парень был! – прогремел Тугов. – Он как скажет – хоть стой, хоть падай! Он веселый был. Помнишь, Севк? – толкнул он в бок здоровенным кулачищем низенького Гайворонского. – Мы в баню тогда ездили, так Левка...

– Дима, ну, не время сейчас, не время! – как бы оправдываясь за то, что он прервал старого товарища, воскликнул Гайворонский. – У нас в гостях Татьяна Александровна, частный детектив. Поэтому наше общение должно быть более конструктивным.

– Ух ты! – восхищенно воззрился на меня Тугов. – А откуда она взялась?

– Это Марина Анатольевна ее привела, – объяснил Всеволод.

– Прежде всего, господа, как это было ни прискорбно, но я бы хотела выяснить, кто где из вашей компании находился восьмого февраля, – приступила я к своей работе.

Гайворонский при этих словах изумленно и даже негодующе вздернул голову, однако за меня неожиданно вступился Тугов.

– А что? Правильно! – рубанул он рукой воздух. – Ведь кто-то встречал тогда Левку? Кто-то ведь убил его на пути к Москве!

– Это мог быть случайный человек, – возразил Гайворонский.

Марина метнула на него быстрый взгляд.

– Значит, ты сам это допускаешь, – заметила она. – А почему же ты с такой уверенностью заявлял, что это Макс? И обвинял нас еще даже до того, как выяснилось, что Леву убили?

Гайворонский ничего не ответил, а я сказала:

– Мог быть и случайный человек. Но, скорее всего, это был некто, знавший о том, что он везет с собой большую сумму денег. Хотя, подождите... Мы ведь не знаем достоверно, что именно он вез?

– Не вез он никакие деньги, – угрюмо произнес Сева. – Я все выяснил. Мне мамахен его сказала об этом. Поэтому Леву убил тот, кому он мешал. Или, действительно, случайно все произошло. Лева – вспыльчивый человек, – как-то стыдливо признался Гайворонский, опустив глаза. – Мог повздорить с кем-нибудь по дороге.

– Да брось ты на Левку наговаривать! – пророкотал Тугов. – А насчет алиби – это верно. Я про себя могу сразу сказать и про Юрку. Потому что мы вместе были. Я вечером к нему пришел и сказал, что Левка приезжает. Наталья подтвердит. Это было как раз восьмого. Помнишь, ты мне накануне звонил и о Левке рассказал?

Гайворонский кивнул.

– Ну, а я сам был дома, – пожал он плечами. – Я вообще никуда не езжу. Денег нет... – Он снова напустил на себя стыдливый вид.

После этого все взгляды обратились на Марину. Она, стараясь держаться спокойно, четко проговорила:

– Вам всем известно, где были мы с Максимом. Могу еще раз повторить – мы были в Москве. И это никак не связано с Левой!

– Да брось ты, Маринк, оправдываться! – положил ладонь девушке на плечо Тугов. – Никто всерьез на вас не думает. А вот где Ларка была... И хахаль ее – вот что выяснить нужно!

– Ларочка, конечно, скверная особа, – признал Гайворонский. – Но убивать Леву у нее совсем не было повода, да и кишка тонка! А Александр вообще не из нашей компании, ему все это безразлично. Да и Ларе Лева давно безразличен.

– Я так поняла, что здесь присутствовала женщина, которой господин Марков отнюдь не был, как говорится, по барабану, – намекнула я на Саврасову.

– Тонька? – пробасил Тугов. – Да вы что, она с ребенком маленьким одна сидит! Ей не то что в Москву – в гости выбраться проблема! Мать не больно-то ей помогает. Э-э-эх! – осуждающе покачал он головой.

– Тонечка – это мезальянс, мезальянс, – манерно заявил Гайворонский, выпятив нижнюю губу. – Леве нужна была девушка из хорошей семьи! Из хорошей семьи! – подняв палец, подчеркнул он.

– И вообще, – снова прогрохотал Тугов, – еще неизвестно, какого числа его точно убили. Может, и не восьмого. Может, он там задержаться решил на денек! Кто знает? Севк, ты, может? Были у него какие-то дела там?

– Он ничего не говорил мне об этом, – хмуро ответил Всеволод. – И не писал.

– То есть среди его знакомых вы не можете выделить людей, которые желали бы смерти Льву? – спросила я.

– Нет! – категорически заявил Тугов. – Ларка, может, и ненавидела его в душе, но убить Льва она все же вряд ли бы решилась, Сева прав.

– А тот, кто относился к нему неплохо, но кому смерть Маркова была выгодна? – задала я следующий вопрос.

Гайворонский покосился на Заботкину. Марина начала понемногу краснеть, но ничего не ответила, сделав вид, что она не придала взгляду Всеволода никакого значения.

– Среди нас нет таких, – после паузы все-таки ответил Гайворонский.

* * *

Вскоре я уже точно уяснила, что никто из ближнего окружения Льва Маркова в России не ездил в Москву в первой декаде февраля. Ни в железнодорожных, ни в авиационных билетах их фамилии не значились. Кроме Марины и Максима Заботкиных. Но эта парочка свое пребывание в столице и не скрывала.

Правда, до Москвы можно было добраться и на автомобиле – дорога занимала где-то около двенадцати часов. И этим видом транспорта могли воспользоваться Звонаревы, имевшие свою машину. А также Лиманская вместе со своим женихом – у Александра также имелся автомобиль. Гайворонский и Тугов были принципиальными пешеходами. Правда, у родителей Севы был старенький «Москвичок», но, по словам Марины, водительских прав Гайворонский не имел, и вообще, разбирался в технике как свинья в апельсине.

Но был ли у кого-то из них серьезный мотив для убийства Маркова? Я уже познакомилась с этими людьми – как лично, так и со слов Марины Заботкиной и Гайворонского. Теперь же хотела уточнить взгляд на эту ситуацию со стороны еще одного члена компании – Антонины Саврасовой. Которая, кстати, как выяснилось, в тот момент, когда предположительно убили Льва, болела.

На следующий день, позвонив Марине Заботкиной и выяснив у нее адрес Саврасовой, я отправилась к Тоне.

Саврасова проживала в новом десятиэтажном доме округлой формы, выстроенном недавно в одном из центральных районов города. Я знала, что Антонина работает главным бухгалтером в компании со сложным, но многообещающим названием «ВНИПИ ГАЗДОБЫЧА», поэтому предполагала, что материально Антонина не особенно нуждается.

Квартира ее и впрямь была хорошей, просторной, однако внутри не ощущалось того, что называется домашним уютом. То ли хозяйка не обладала необходимым вкусом, то ли мыслила она стандартно, но обстановка ее жилища не отличалась ни оригинальностью, ни комфортом. Или же она наняла неудачного дизайнера.

Антонина была в спортивных брюках и свободной майке, светло-русые волосы небрежно закручены в пучок на затылке. Отсутствие макияжа делало ее еще более блеклой и невыразительной. С внешностью этой женщине явно не очень повезло, однако фигура у нее неплохая, стройная, к тому же, она наверняка вкладывала немало денег в средства по уходу за собой, но… Не было в ней того, что называется умением себя подать, обаянием. А это природное качество, его ни в каких салонах не купишь.

Главное, что портило Антонину, было выражение ее лица – унылое, словно всегда чем-то недовольное, и даже какое-то болезненное. Встретила она меня без особых эмоций. Однако я не стала обращать на это внимание и сразу перешла к делу. Антонина пригласила меня в кухню, где налила мне чаю и достала из холодильника торт и коробку шоколадных конфет. Поблагодарив, я спросила:

– Вы не могли бы мне рассказать, как складывались отношения в вашей компании после отъезда Льва?

– Ой, да, в сущности, компании-то и не стало, – вздохнула Саврасова. – Лева был лидером, и вокруг него в основном все и собирались. Он то на лыжах нас пригласит покататься, то Новый год позовет вместе отмечать. Никого же из нас с места не сдвинешь... А Заботкины после его отъезда вообще прекратили с нами общаться.

– Почему?

– Они нас считают скучными, неинтересными. Мы все – бухгалтеры, юристы, бизнесмены… А себя они считают людьми творческими. Они только с Севой, может быть, и встречались как-то... С ним им все-таки было интересно поговорить. К тому же, Марина – она нас всех моложе, мы для нее уже старые, – усмехнулась Антонина. – А меня, например, утомляет их общество. Потому что они вечно хохочут, шумят, дурачатся, как дети малые! В общем, легкомысленная парочка.

Саврасова еще раз вздохнула и осуждающе покачала головой.

– Ну, они, все-таки, люди образованные, – заметила я. – И профессии у них серьезные.

– Ну да, они, конечно, умные, – признала Саврасова, – я просто хотела сказать, что они выбиваются из нашей компании. Им бы все посмеяться да поразвлекаться, над Левой, вон, они тоже все смеялись. Стишки про него даже сочиняли… глупые!

Я невольно улыбнулась и спросила:

– Вы разделяете мнение Севы о том, что они могли убить Леву, потому что должны были ему деньги?

– Ну, нет, – решительно сказала Саврасова. – Они, в принципе, люди-то добрые и безобидные. Так, немножко с приветом... Но, наверное, все творческие люди такие? И вообще, их волнует только, чтобы у них ребенок родился. У них проблемы в этом смысле.

– Марина сейчас беременна, – произнесла я, пристально глядя на Саврасову.

– Вот как? – удивилась Антонина. – Не знала, не знала... Ой! – неожиданно вздохнула она. – Она сама-то как ребенок, а тут еще и малыша воспитывать! Не знаю уж, как это у них получится. Тут, вон, с ума сойдешь, пока своего вырастишь.

Она кивнула в сторону комнаты, где ее пятилетний сын издавал чудовищные звуки, играя в паровозики. Неожиданно раздался еще более жуткий рев, последовавший после удара чего-то мягкого обо что-то твердое.

– Господи боже мой, что за мальчишка такой! – всплеснула руками Саврасова, вскакивая с места и бросаясь в комнату. – Ну, что тут у тебя случилось?

– Упа-а-а-ал! Упа-а-а-л! – вопил благим матом мальчишка, яростно растирая ушибленную голову.

– А я тебе говорила сто раз, чтобы ты сюда не лазил! Наказание, а не ребенок! Завтра к бабушке тебя отправлю.

– А-а-а! Не ха-чу к бабу-шки-и-и! – еще пуще завопил мальчик.

– А я тебя не спрашиваю, что ты хочешь, что не хочешь! С ума с тобой сойдешь.

– Я всег-да у ба-бу-шки-и-и! Она мне на-до-ела!

– Это мне твое баловство надоело! Поиграй во что-нибудь спокойное! За компьютером посиди!

Мальчик хныкал.

– Сладу с ним нет никакого, – пожаловалась она, возвращаясь в кухню, когда ее сын немного успокоился и потянулся к компьютеру. – Когда он в садике – еще ничего, а в выходной день хоть вешайся.

– А мама ваша, что же, не помогает вам? – спросила я.

– Больше ворчит, чем помогает. Говорит, родила – вот и возись. А что я работаю, так это не считается! Говорит, мужа себе найди и дома сиди. А где его, мужа, найдешь-то?

– Есть у вас в компании такой человек, Тугов, – осторожно закинула удочку я. – По-моему, он свободен.

Саврасова, понизив голос, как-то доверительно склонилась ко мне:

– Вообще-то, я сама над этим думала. Мне еще раньше и Наташа Звонарева это же советовала. И Марина тоже! Ну, она-то, правда, со смехом. Ну, я решила, что уж на крайний случай он подойдет.

– Почему – на крайний?

– Ну, он, все-таки, знаете... Несколько туповат, – покраснев, сказала Саврасова. – Уж чересчур он неинтересный. Хотя... Как посмотреть! Зато человек серьезный, положительный, без глупостей в голове. Танцы до упаду устраивать не будет, как эти Заботкины... – Саврасова явно убеждала саму себя, а потом как-то горестно вздохнула: – Годы-то идут, прямо не замечаешь как! А что я вижу-то, кроме работы? А я все-таки женщина, к тому же, молодая еще! В нынешнее время вообще мужчину тяжело найти. Все – алкоголики или альфонсы. А если мужчина хороший, так ему обязательно жена-стерва попадется! Вот и у Левы семейная жизнь не ладилась, все нервы ему испортила эта Ларка! А вот он, между прочим, самый достойный мужчина был! И умница, и деньги умел зарабатывать, и шутил-юморил… Ох, не ценят такие фифы мужей своих, только пилят их почем зря. А потом плачут, да поздно уже!

– Вообще-то, я что-то не заметила, чтобы Лариса так уж сильно убивалась по поводу своего развода со Львом, – сказала я. – Или это она сейчас успокоилась, а раньше все-таки переживала?

– Да какое там переживала! – Саврасова аж подпрыгнула, оседлав свою любимую, не дающую ей покоя тему, на которую она явно могла говорить часами. – Она только из-за квартиры и переживала, что ей жилплощадь его не досталась. А на Леву-то ей наплевать! У нее и при муже целый воз мужиков был, вертихвостка она! А потом она вообще в разгул ударилась. Сейчас, правда, попритихла маленько, нашла себе этого Александра, теперь ему кровь портит.

– Что он за человек?

– Он-то? – Саврасова посерьезнела. – Вообще-то, о нем я ничего плохого не могу сказать. Хотя, и хорошего тоже, потому что нормальный мужик с такой, как Лара, связываться не стал бы.

– А как же Лева? – чуть улыбнулась я.

Саврасова вспыхнула и как-то нервно принялась оправдывать Маркова:

– Ну, это же по молодости было, по глупости. Она задом-то умеет вертеть! И постоянно о сексе говорит, совсем понятий о приличиях нет! Я помню, мы на дачу поехали, так они прямо в лесу, в кустах, этим занимались, когда мы на поляне обедали. А Ларка еще нарочно стонала погромче, чтобы мы все слышали. У меня даже аппетит пропал. А Юра Звонарев весь покраснел.

– Был ли знаком ее жених, Александр, с Левой?

– Был. Но – только шапочно, – пожала плечами Тоня. – Александр начал ухаживать за Ларкой где-то за год до того, как Лева уехал. Поначалу Лева, он у нас такой эмоциональный, – как-то оправдываясь, пояснила она, – короче, он воспринял Александра в штыки. Постоянно говорил о нем что-то плохое. Ну, наверное, переживал, что, вот, – женщина была его, и вдруг мужик чужой появился! Ну, понимаете, наверное, о чем я говорю...

Я кивнула, поддержав собеседницу.

– Ну, а потом, я смотрю, он уже перестал Александра подкалывать, и вообще, разговаривал с ним нормально. А когда Лева уезжал, так вообще они друг другу руки пожали, как друзья! В общем, нормальные отношения у них были.

– Понятно... А Звонаревы... Что они за люди, чем занимаются?

– Хорошие люди, серьезные, – охотно сказала Саврасова. – Порядочные, тихие. У Юры свой магазин, он автозапчастями торгует, а у Наташи парикмахерская собственная. Девочка у них, большая уже, в школу ходит. Живут они дружно, мирно, в гости редко ходят, все больше сидят дома. Телевизор вместе смотрят по вечерам, отдыхают после работы... Нет, очень приличные люди! Ни пьянок, ничего такого. А вот у Заботкиных вечно дым коромыслом стоит! Все книжки умные читают и спорят потом с друзьями об этом. А Максим – вообще чокнутый, он все географические справочники изучает, увлекается. Говорит, к старости путешествовать поеду по миру, свой атлас составлю! На французском языке! Или на английском, что ли... До утра над ними просиживает. А на что ехать-то ему? Лучше бы деньги научился зарабатывать, вон, как Юра. Или как Лева. А Марина на словарях своих помешана, даже на ночь их читает, вместо журнала. И философов всяких тоже читает. Головы забивают себе всякой ерундой, а мозги-то у них и так... немного того.

– Как Гайворонский относится к Марине?

– Ой, да по нему не поймешь! Он вообще человек, честно сказать, неискренний, что ли... Или это странности у него такие, – Саврасова красноречиво покрутила пальцем у виска. – Вообще-то мне кажется, что относится он к ней хорошо, просто старается ее все время как-то уколоть, потому что она его бросила и за Максима замуж вышла. А что тут обижаться, с другой стороны? Он и не собирался с Риточкой разводиться, куда ему идти-то, а Максим неженатый был, да у него и квартира двухкомнатная. И подходят они друг другу. Но дружат они с Севой нормально, надо сказать. Во всяком случае, дружили до всего этого...

Саврасова вздохнула, полезла в буфет и достала бутылку коньяка.

– Давайте помянем Леву, что ли? – предложила она.

Я отказалась, и Антонина, поколебавшись, все же налила коньяку себе одной. После двух рюмок Саврасова немного повеселела и даже отважилась закурить, бросая косые взгляды на дверь комнаты, за которой мальчуган продолжал свои детские серьезные занятия.

– Когда вы узнали о том, что Лев пропал? И от кого? – спросила я.

– Юра Звонарев заехал меня навестить, я тогда как раз болела сильно, с гриппом лежала. Лешка мой у бабушки был. Десятого, что ли, числа? И вот он и сказал, что, мол, почему-то не приехал Лева.

– У вас не возникло такой неожиданной мысли – взять и самой встретить Леву? – спросила я. – Все-таки, он теперь свободный человек, в Россию возвращается. Может быть, такой смелый шаг с вашей стороны подтолкнул бы его к решительным действиям?

– Я?! Да вы что?! Мне и в голову не пришло! – совсем раскраснелась Саврасова. – Я вообще человек скромный, сама ни за что первая на шею не повешусь. Это вон Ларка только так может. Я, конечно, ждала его, – опустила она глаза. – Надеялась... Обрадовалась, конечно, что он приезжает насовсем. Но все же, я считаю, что мужчина первый должен, и вообще…

Саврасова нахмурилась, и в глазах ее я заметила блеск навернувшихся слез.

«Видимо, вспомнила обидные слова Лиманской, сказанные ею у Гайворонских», – подумала я.

– Ладно, это мое, личное, – проговорила Антонина сдавленным голосом и промокнула глаза салфеткой. – Извините.

– Это вы меня извините, что пришлось поднять не совсем приятную тему, – я встала со стула. – Спасибо вам за информацию.

– Вам спасибо, что взялись за это дело, – ответила Саврасова. – От души надеюсь, что вы найдете убийцу Левы!

Покинув квартиру Саврасовой, я решила немного пройтись пешком и подумать, благо, сегодня я была без машины. Погода весьма располагала к прогулке, к тому же, дом Антонины Саврасовой находился недалеко от моего. Вдыхая свежий весенний воздух, я анализировала ситуацию.

В принципе, я уже составила собственное представление практически обо всех друзьях Маркова. Не совсем понятным оставался для меня образ Александра, бойфренда Ларисы Лиманской. И еще – неординарная фигура Севы Гайворонского. Пока что, кроме разговоров, мне не на что было опереться. Но это и понятно – что еще я могла сделать в данной ситуации? В Москву ехать бесполезно – там всего лишь обнаружили труп, и все. Поездку же в Германию я считала преждевременной. Единственное, что я могла сделать в настоящий момент – это запросить материалы дела Маркова.

С этой целью я посетила своего старого знакомого – подполковника милиции Мельникова. Андрей Александрович встретил меня радушно. В общем-то, это через него я проверила косвенное алиби всех членов компании – Мельников поднял компьютерные базы данных по авиа – и железнодорожным билетам. И он был уже в курсе, каким делом сейчас я занимаюсь. Увы, Гарика Папазяна, на которого я имела небольшой зуб, привлечь мне не удалось: Он работал в другом районе, к тому же, он ловко отвиливал от разговоров со мной, отключив сотовый, а на свой рабочий телефон посадил какого-то сержанта, который всякий раз вежливо повторял мне, как попугай, что капитан Папазян уехал на вызов. В конце концов, мне это надоело, и я перестала ему звонить. Пришлось напрячь Мельникова.

– Скажу тебе сразу, это тухляк полнейший! – категорично заявил Андрей. – Я мельком ознакомился с делом – никаких зацепок. Этого Максима Заботкина, кстати, по-моему, уже выпустили – улик нет. Колоться он не намерен. Ко всему прочему, нас это мало касается, дело завели в Москве. Вот пусть они и рвут задницу на эту тему. А тебе вообще пора завершать эту бодягу.

– Это почему?

– Я же тебе говорю, парня того отпустили. Девчонке ты помогла, задачу свою выполнила.

– Ну уж нет, это дело меня заинтересовало, – возразила я.

– Ты подумай, Таня, что ты сможешь выяснить? Убийство произошло черт знает когда, черт знает где. Улик – никаких. Ко всему прочему, ты говорила, что убитый был человеком конфликтным, так что мог просто повздорить с кем-то по пьяному делу.

– Где? В аэропорту?

– А почему нет? В Шереметьево так надраться можно на радостях, из-за возвращения на родину! Я в прошлом году, когда из Финляндии из командировки по обмену опытом возвращался, так с ребятами напился, что только в поезде, уже на следующий вечер, и очнулся.

– Это – ты! А там, похоже, другое дело. Человек серьезный, непьющий…

– А я, значит, несерьезный и пьющий? – возмутился Мельников.

– И ты серьезный, – успокоила я его. – Но ты же не откажешься выпить, если есть достойный повод?

– Нет, – признался Мельников. – У меня и так работа нервная… Если еще не пить – совсем сдам.

– Ну вот, а Марков этот вроде бы вообще был убежденным трезвенником.

– Брось ты, – лениво отмахнулся подполковник. – Вот тебе факс, я предполагал, что тебе материалы понадобятся. Ничего интересного – нашли его в канаве около дороги, в трех километрах от Ленинградского шоссе, около Химок. Обнаружил тело водитель-дальнобойщик, в марте, когда подтаивать начало. При нем были документы, что и позволило установить его личность. Иначе даже это было бы затруднительно.

– А деньги?

– Вот тут, – заглянул Мельников в бумажку, – сказано: какая-то мелочь, типа двух сотен марок, кредитная карточка. Ну, и все...

– Так, значит, если он и повздорил с кем-то, то убийца не взял этого ничего? – удивленно спросила я.

– Значит, не взял, – равнодушно согласился Мельников.

– Что там еще написано?

– Ну, там всякие, конечно, протокольности – как лежал, куда смотрел, степень разложения трупа, заключение судмедэксперта и прочая подобная ерунда. А, вот тут говорится, что смерть, скорее всего, наступила больше месяца тому назад, то есть, надо полагать, в первой декаде февраля, от удара по голове тупым металлическим предметом. Вернее, не удара, а ударов. То есть, стукнули его по голове несколько раз. Скорее всего, ссора на почве личной неприязни, – с видом искушенного знатока прокомментировал подполковник. – В салоне машины твой герой повздорил с водителем, тот грохнул его по голове гаечным ключом, а когда увидел, что пассажир скопытился, свернул с Ленинградки и выкинул его в кювет. Вот и все... Слушай, Таня, давай лучше прогуляемся вместе по Набережной? Смотри, какие погоды дивные стоят!

Андрею, видимо, совсем не хотелось сидеть в душном кабинете и заниматься рутинными делами, раз он решился на такое предложение.

– Спасибо, я уже вчера нагулялась, – засмеялась я. – В другой раз – вполне возможно.

Когда я вышла из здания городского управления внутренних дел, в моей сумочке запищал мобильник. Я достала аппарат, нажала на кнопку, приложила трубку к уху и услышала взволнованный, срывающийся голос Марины Заботкиной.

– Татьяна Александровна, вы не могли бы к нам приехать? Тут просто кошмар какой-то творится! Я не могу говорить по телефону! Наш адрес запишите – Садовая, шестьдесят восемь, квартира двадцать четыре...

– Сейчас же выезжаю, – коротко сказала я.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Марина Заботкина только что закончила гладить постельное белье. Она выключила утюг, отнесла выглаженные вещи в спальню и аккуратной стопкой сложила их в шкафу. Она почувствовала, что немного устала и, налив себе минеральной воды с лимоном, прилегла с книжкой в руках на диван в гостиной. Обычно энергичная и деятельная Марина ощущала, что стала в последнее время быстро утомляться, и даже такой пустяковое и привычное занятие, как глажка, потребовала передышки. Впрочем, она и восстанавливалась достаточно быстро, просто ей требовалось немного полежать или подремать.

Однако задремать Марине так и не удалось – не успела она прочитать пару страниц, как раздался звонок в дверь. Марина вышла в прихожую и, не спрашивая, открыла замок. На пороге стоял ее муж, Максим. Ахнув от неожиданной радости, Марина бросилась ему на шею.

– Осторожнее, не скачи так, – проходя вместе с повисшей на его шее женой в квартиру, улыбнулся Максим и поставил Марину на пол.

– Тебя отпустили?! Совсем? – спросила она.

– Надеюсь, да. Во всяком случае, улик против меня так и не нашлось, и им ничего не оставалось делать, как отпустить меня восвояси. Хотя нервы мне там помотали предостаточно.

– Ой, да ты, наверное, есть хочешь, – засуетилась Марина. – Сейчас я тебя накормлю, пойдем в кухню, я сегодня блинчиков с мясом испекла.

– Да, поесть я, пожалуй, не откажусь, – кивнул Максим, прошел за женой и с удовольствием уселся на свой любимый стул.

Марина пододвинула ему полную тарелку и села рядом, влюбленными глазами наблюдая, как муж уплетает за обе щеки.

– Там меня, конечно, так, как ты, не кормили, – несколько смущенно, словно оправдываясь за свой аппетит, пояснил он.

– Ой, да что ты, ешь сколько хочешь! Я сама-то и не ем совсем почти.

– Это еще почему?

– Ну, во-первых, мне без тебя обедать скучно и неинтересно. А во-вторых, не хочется.

– Ну, скучно – это ты брось, тебе есть нужно. В поликлинике была?

– Да, все в порядке. Сказали, что анализы хорошие и вес в норме. Так что... – она радостно засмеялась.

– Ну и отлично, – погладил ее по волосам Максим.

После обеда он покурил и сказал:

– Пойти прилечь, что ли? Вроде бы, ничего я не делал там, а чувствую себя вымотанным.

– Это понятно, там же не санаторий. Полежи, конечно. Я до твоего прихода тоже отдыхала, думала даже поспать, а тут ты позвонил.

– Так пошли, вместе поваляемся, – предложил Максим. – Тебе, наверное, сейчас нужно больше спать?

– Врач сказал, что, если появится такое желание, то – да. И вообще, он велел мне делать все, что организм потребует.

Через несколько минут пушистая голова Марины безмятежно покоилась на руке Максима. Он уже начал проваливаться в дрему, а она, взбодренная неожиданным возвращением мужа, никак не могла заснуть. И тут вновь раздался звонок в дверь. Марина, чтобы не потревожить мужа, выскользнула из его объятий и побежала открывать. Звонок повторился. Чертыхнувшись, она, как всегда, не спрашивая – кто? – открыла дверь. И тут же громко ахнула.

От ее вскрика Максим с несвойственной ему прытью вскочил с постели. На ходу застегивая брюки, он быстро направился в прихожую.

А там огромных размеров молодой парень с короткими светлыми волосами прижал его жену к стене, угрожающе улыбаясь.

– Ты что?! Ты кто?! – бросился к нему Максим, пытаясь оторвать его от своей жены. – Потише нельзя? В чем дело?!

Случившееся, а именно, что в квартиру ворвался какой-то совершенно незнакомый ему парень и начал приставать к его жене, повергло Максима в шок.

– Пусти меня, я беременна, в конце концов! – заорала во всю мощь Марина.

– Мне плевать, – грубо отрезал незнакомец.

Максим схватился за телефонную трубку, чтобы вызвать милицию, и тут ему пришлось плохо. Получив удар ногой в живот, он вместе с телефонным аппаратом грохнулся на пол.

– А-а-а-а! – закричала Марина.

– Слушай, если она не замолчит, я ей врежу! – пылая злобой, заявил незнакомец.

– Марина, успокойся, – бросил Максим и не без дрожи в голосе спросил непрошеного гостя: – Ты кто?! Ты зачем сюда ворвался?!

– А ты что, не помнишь? – вдруг осклабился незнакомец, сверкнув золотыми зубами. – Лехой меня зовут. Что, припоминаешь?

И тут Максим действительно его вспомнил. Крутого широкоплечего парня звали Алексеем Марковым. Это был сводный брат убитого Льва. У них с Львом был общий отец, а матери – разные, Алексей был моложе Льва лет на десять, а то и больше. И пару раз Заботкин видел его на днях рождения у Льва. Только тогда Алексей был гораздо моложе и вел себя не столь агрессивно.

– Ну, вспомнил, что ли? – еще раз спросил Алексей у Максима.

– Ну, вроде бы, – попытался улыбнуться Заботкин. – Но чего ты хочешь? Ты выпил, что ли?

– Это не твое дело, – отрезал Марков-младший. – Так, вот что: перекалякать мне с тобой надо серьезно.

– А зачем ты мою жену так напугал?

– Не напугаешь – не проживешь, – с видом прожженного знатока жизни изрек Марков.

Максим поднялся и водворил телефонный аппарат на место. Живот еще побаливал от удара Маркова, но обижаться на этого мордоворота и предъявлять ему свои претензии было сейчас абсолютно бесперспективно – это Заботкин сразу понял и не стал акцентироваться на этом. Он только сказал:

– Давай, поговорим, если надо. Только спокойно, пожалуйста, мы и без подобных силовых приемов все хорошо понимаем. Марина, а ты лучше иди в комнату.

– Нет уж, – остановил женщину Алексей. – Пусть она тоже здесь посидит.

– Она себя плохо чувствует, – попытался снова убедить его Максим, но, поймав непробиваемый дубовый взгляд Маркова, оставил свои попытки.

– Пошли в кухню, – сказал Алексей.

Заботкины сели за стол, а Марков встал напротив них и закурил, стряхивая пепел в раковину.

– Ну, короче! Бабки мне нужны, – без лишних преамбул начал он.

– Какие бабки? – поднял вверх бровь Максим.

– Тебе чего, объяснить?! – вытаращился на него Марков.

– Ну, объясни, – стараясь держаться как можно спокойнее, проговорил Заботкин.

– Ты брату моему был должен, – с характерной «наездной» криминальной интонацией произнес Алексей.

– Ну, да, был, – признался Максим, решив не уточнять, откуда об этом знает Алексей.

– Вот и гони их теперь мне!

Логика у Алексея была железная.

– Ну, вообще-то я хотел отдать, но тут меня в милицию загребли, совершенно, кстати сказать, несправедливо. И деньги я на адвоката потратил, – соврал Заботкин.

– Ну и что? Мне, типа, по фигу – те бабки или другие бабки. Должен – отдавай!

– Тебе-то я не должен, – попробовал слабо возразить Заботкин.

– Ты брату моему должен, понимаешь, брату! Братушке моему, ты понял?! – Алексей выкинул сигарету в раковину и схватил Заботкина за грудки.

В этот момент ситуацию кардинально изменила Марина, оставшаяся вне внимания как Максима, так и Алексея. Она незаметно выскользнула в дверь квартиры и истошно заорала на весь подъезд:

– Пожар! Пожар!!

Девушка подумала, что, если бы она закричала: «Помогите, убивают!», вряд ли кто-нибудь посмел бы открыть дверь и высунуть свой нос. А пожар касается всех, абсолютно всех! Расчет ее оказался верным, и на ее клич – а голос у Заботкиной был звонким, своей частотой способный пробить любой другой звуковой фон – стали одна за другой отворяться двери. Испуганные соседи высыпали на лестничную клетку. Услышав громкие голоса и все поняв, Марков в ярости оглянулся, выругался и отшвырнул от себя Заботкина.

– Чего она гонит?! Я ей сейчас…

Однако Марину достать было уже не так-то легко. Она вбежала обратно в квартиру и заперлась в ванной комнате. В квартиру заглянул один из соседей и громко спросил:

– Что у вас здесь происходит, Максим?

Марков, продолжая ругаться сквозь зубы, оттолкнул его и выскочил за дверь. Вид его произвел сильное впечатление на соседей и, бормоча: «Милицию нужно вызывать!», – они поспешили скрыться каждый в своей норе. Любопытному же соседу Максим объяснил, что к ним в квартиру залез вор, поэтому они и устроили эту панику. Сосед вернулся на лестничную клетку и пошел оповещать весь подъезд о том, что в доме завелся вор и нужно принимать меры, то есть, опять же, звонить в милицию и запираться на все засовы.

Марков понял, что ему пора сваливать. И уже с лестницы он бросил Максиму:

– Бабки ищи давай! Ты же брата моего убил! Ты знаешь, кому ты дорогу перешел?! Самому Горячему!

Максим поскорее захлопнул дверь и два раза повернул ключ. Из ванной вышла расстроенная Марина. На глазах ее были слезы, она заходилась в рыданиях.

– Ну, ничего, все закончилось, – пытался успокоить ее Максим. – Тебе нельзя сейчас волноваться, ты что, забыла?

Марина успокоилась минуты через две, а еще через пять минут она набрала номер Татьяны Ивановой.

* * *

После «вызова» Марины я отправилась к ней. Через несколько минут я уже поднималась по лестнице большого девятиэтажного дома по улице Садовой, где и проживали Максим с Мариной. На мой звонок открыл высокий темноволосый мужчина, из-за его плеча выглядывала Марина.

– Татьяна Александровна, здравствуйте, – вышла она вперед. – Это мой муж, – кивнула она на мужчину, открывшего дверь.

Я познакомилась с Максимом Заботкиным и прошла в комнату. Обстановка у Заботкиных была небогатой, тем не менее, в квартире было очень чисто и уютно. Вещи не валялись, где попало, за исключением множества различных книг, стопками разложенных не только в книжном шкафу, но и на нем, и на столе, и на тумбочке под телевизором.

Марина принесла в комнату кофейник и печенье с изюмом, после чего опустилась на стул и вздохнула, не зная, с чего начать.

– Успокойтесь и рассказывайте по порядку, – отпив глоток крепкого кофе, сказала я.

– Хорошо, я сейчас, – Марина отставила свою чашку. – К нам ворвался один бандитского вида человек и потребовал деньги...

– Как оказалось, это был сводный брат Льва Маркова, – вступил в разговор Максим.

Я выслушала эту историю, сосредоточенно нахмурившись. Когда Максим с Мариной завершили свой рассказ, я спросила:

– Вы знаете, где можно найти этого Горячего?

– Нет, – ответил Максим. – Я у него никогда не был и не знаю, где он живет.

– Что вы вообще о нем знаете?

Максим задумался.

– Вообще-то, я удивлен его появлением... Насколько мне известно, они со Львом не очень-то близко общались: матери-то у них разные, да и перепад в возрасте существенный… Неужели они все-таки недавно пересеклись? Но по какому поводу? К тому же, этот Горячий сидел, вроде…

Я отметила про себя этот факт и спросила:

– Кто-нибудь из ваших знакомых может знать, где его найти?

Заботкин оттопырил нижнюю губу и неуверенно сказал:

– Разве что их общий со Львом отец... Раньше он жил на улице Некрасова, у железнодорожных касс. Возможно, он и до сих пор там живет. Он, наверное, должен знать, где найти своего сына? Только вот захочет ли он с вами говорить...

– Ну, это уже моя забота, – успокоила его я. – А вам я хочу посоветовать: дверь кому попало не открывать, без дела на улицу не выходить и Марину одну никуда не выпускать! А еще лучше, чтобы вы постоянно были не вдвоем, а с человеком, обладающим достаточной физической силой и подготовкой, – скользнула я взглядом по худощавой и не очень-то мускулистой фигуре переводчика-интеллигента. – Например, ваш приятель, Тугов, очень для этого подойдет!

У обоих Заботкиных вытянулись лица. Видимо, им совсем не хотелось терпеть общество бравого капитана. Тем не менее, Максим сказал:

– Мы подумаем об этом. А вы считаете, что этот Горячий может быть причастен к убийству Льва? Мне показалось странным, что он так хорошо информирован: во-первых, он в курсе, что мы должны были Льву деньги, во-вторых, уверенно называет меня убийцей... Откуда он знает, что меня задержали именно из-за этого?!

– Что ж, придется это выяснить, – сказала я. – Я вот еще о чем подумала. Лариса Лиманская не может знать, где живет этот Горячий? Все-таки, бывший родственник...

– Без понятия, – пожал плечами Максим. – Ей можно позвонить. Я сам это сделаю, прямо сейчас.

– Позвоните, пожалуйста, – попросила я.

Заботкин поговорил по телефону с бывшей женой Маркова и, положив трубку, повернулся ко мне:

– Нет, она не знает. Говорит, что всегда его терпеть не могла, что он – грубый «мюжи-и-ик» и, одним словом, сплошное вульгарите. И в гости к нему она никогда не ходила и не интересовалась, где он живет. Так что... – Максим развел руки в стороны и продолжал: – И Лара меньше всех может теперь что-то знать о Льве Маркове, по-моему, их всегда связывал только интим.

– Вы имеете в виду, в браке? – спросила я.

– И не только, – усмехнулся Заботкин. – Он и после развода к ней похаживал. Женщину новую он себе так и не нашел, а к ней ходил, как бы по старой памяти.

– Лариса даже как-то жаловалась мне на одной вечеринке, что он ее использует как девочку по вызову и мешает ей налаживать свою жизнь с Александром, – добавила Марина. – Что не раз Александр заставал его в гостях у Ларисы, и все это едва ли не заканчивалось скандалом. А потом он все-таки перестал к ней ходить.

– Почему? Испугался Александра?

– Ну, вряд ли, – ответил Максим. – Он бы, скорее, наоборот, делал все это назло Александру. Просто, видимо, он понял, что уже – все. Лариса стала ему отказывать, когда появился Александр, только кофе его поила и сразу выпроваживала. Видимо, боялась потерять выгодного жениха. Ну, Лева, видимо, и перестал зря тратить время.

– Ну что ж, понятно, – сказала я, допивая кофе и поднимаясь со стула. – Так, ребята, мне пора, если что – сразу же звоните.

* * *

Я вновь направилась к Мельникову. Коротко рассказав ему о случившемся у Заботкиных, я попросила:

– Андрей, ты не мог бы поискать материалы на этого Горячего? Зовут его – Алексей Марков. Судя по словам Заботкиных, этот тип имеет какое-то отношение к криминалу. Сердцем чую, что у вас на него должно что-то быть!

– Проверим, никуда он не денется, – важно кивнул подполковник. – А ты сама сейчас что намерена делать?

– Я намерена посетить отца Льва и Алексея Марковых. Кстати, хотела тебя побеспокоить еще и по этому поводу. Мне нужен его точный адрес. Правда, имени-отчества этого человека я не знаю, но зато мне известно, что он жил где-то на улице Некрасова. Поможешь?

– Ты понимаешь, Таня, что происходит? – хмыкнул Андрей Александрович. – Сам подполковник убойного отдела тебе оказывает помощь, которую можно получить в адресном столе!

И он многозначительно поднял указательный палец.

– Да ладно тебе, – отмахнулась я. – Цену, что ли, набиваешь? По-моему, мы всегда сотрудничали на взаимовыгодных условиях. Сколько мы с тобой вместе дел раскрыли, а? А сколько звезд у тебя на погонах появилось – не без моей помощи?

И, видя, что Андрей смущенно заерзал на стуле, я сменила тон на льстивый, хотя по виду Мельникова я прекрасно понимала, что он мне все равно поможет, просто ему хотелось поломаться.

– И потом, – продолжала я, – к кому же мне еще обращаться, как не к тебе? Папазян, как видишь, оказался вероломным и легкомысленным человеком. И потом, он – кто? Капитанишка простой! А ты у нас в столь молодые годы уже подполковник, человек серьезный, большая фигура…

Мельников раздулся от гордости, и я мысленно со смешком констатировала, сколь многие мужчины падки на примитивную лесть. Мельников быстренько отдал распоряжение по телефону, и вскоре я выяснила официальное место жительства господина Маркова.

Прочитав адрес, я вздохнула:

– Да, вот когда пожалеешь, что ходишь пешком!

– Что такое? – нахмурился Мельников.

– Заводской район, – пояснила я. – А я сегодня без машины. Ладно, возьму такси.

– Ну, зачем же такси? – благодушно махнул рукой разомлевший подполковник. – Сейчас я вызову служебную машину, тебя отвезут… К тому же, вдруг там ошивается этот самый Горячий? Вот я тебя и подстрахую.

– С каких это пор ты за меня так беспокоишься? – засмеялась я. – Уж, по-моему, я могу за себя постоять!

– Ну зачем же подвергать риску хрупкую женщину? Мне так будет спокойнее. – Андрей на моих глазах превращался прямо-таки в душку.

Он вызвал машину и выделил мне в сопровождающие молоденького сержанта, с которым мы и отправились на улицу Молодежную. На стареньком «уазике» мы довольно быстро допыхтели до нужного места.

– Ждите меня здесь, вам не нужно со мной подниматься, – остановила я сержанта, уже приготовившегося выйти из машины.

Мне не хотелось, чтобы его милицейская форма спугнула откровенность Маркова. Сержант не был против, и я поднялась на третий этаж одна.

Дверь открыл пожилой мужчина. Внешне он выглядел вполне респектабельно. Даже сложно было предположить, что он приходится отцом какому-то уголовному элементу. Хотя… Это только в пословице яблочко от яблони недалеко падает, на деле же часто бывает по-другому: у вполне приличных родителей вырастают неблагополучные дети, а в семьях, называемых социально неустойчивыми, наоборот, детки очень приличные. Но это меня сейчас не касалось.

Марков смотрел на меня вопросительно, и вид его свидетельствовал о том, что на долгий разговор он не настроен. Приглашать меня в квартиру он не стал, лишь спросил, чего я хочу.

– Мне бы сына вашего повидать, Алексея, – мило улыбнувшись, сказала я.

Мужчина сообщил мне, что Алексея он давно не видел, не знает, где тот живет, и вообще, даже знать об этом не хочет!

– И почему же? – спросила я.

– Потому, что надоел он мне, – ответ был категоричным.

– А чем? – не отставала я.

– Друзьями своими, бандитами, – краткость, похоже, была сестрой таланта этого человека.

– Не подскажете, где он обычно бывает? Где его можно найти?

Старший Марков немного подумал и ответил:

– Нет!

– А у вас ведь есть еще один сын, – полувопросительно-полуутвердительно сказала я.

– Был, – отрезал тот. – Умер он. Царствие ему небесное.

– А как он умер?

– Убили его!

Ресурсы коммуникабельности явно уже были у Маркова-старшего на пределе. Я чувствовала это по краткости его фраз и постоянному стремлению руки Маркова потянуться к замку и открыть входную дверь, чтобы выпроводить нежданую гостью.

– Почему его могли убить, вы не знаете?

– Нет, – последовал очередной ответ, не подразумевающий никакого двойного толкования.

Мне ничего другого не оставалось, как вежливо попрощаться. Это было воспринято мужчиной как должное, и он с быстротой молнии закрыл за мной дверь.

Честно признаться, меня все это несколько насторожило. Марков явно старался как можно скорее прекратить общение, к тому же, он даже не поинтересовался – кто я такая? Создавалось такое ощущение, что мысли его были заняты чем-то куда более важным. Собственно это могло и не иметь под собой ничего важного для меня, и я, потоптавшись, хотела было уже пойти восвояси, как вдруг услышала донесшийся из глубины квартиры шум. Замерев, я прислушалась.

– Да не бойся, ушла, – раздался приглушенный голос.

Я не разобрала, но мне показалось, что он принадлежит Маркову-старшему. Это заставило меня резко изменить свои планы. Я была убеждена, что Марков-младший в данный момент скрывается в квартире своего отца. Мысли лихорадочно закрутились в моей голове. Быстро решив прикинуться дурочкой и проникнуть квартиру, а там уже действовать решительно и показать всю свою прыть, я вновь нажала на кнопку звонка и пропела:

– Простите, пожалуйста, я вот еще о чем хотела спросить…

Никто не подошел к двери, но за ней явно слышалась какая-то возня. Я снова позвонила и услышала звон разбитого стекла. Раздумывать было некогда, и я заколотила в дверь ногой. Стоит ли удивляться, что мои действия они оба проигнорировали! Доставать ствол и устраивать пальбу в подъезде, ставя на уши всех жильцов, мне совершенно не хотелось, к тому же, я подумала, что обойдусь и без этого.

Быстро выхватив из сумочки связку отмычек – я всегда ношу их с собой – я всунула одну из них в замочную скважину и быстро прокрутила. Вскоре дверь поддалась, я рванула ее на себя и влетела в квартиру, держа пистолет наготове. У входа в гостиную я увидела растерянного Маркова-старшего. Оттолкнув его, я влетела в комнату. Она была пуста. Я подбежала к окну и выглянула в него. Милицейская машина по-прежнему стояла на месте. Больше во дворе никого не было.

– Где он?! – подлетев к Маркову и схватив его за грудки, выкрикнула я.

Марков явно колебался, но молчал. Отшвырнув его в сторону, я метнулась к двери во вторую комнату. Там имелся балкон, дверь его была распахнута, на полу валялись осколки стекла. Выскочив на балкон, я увидела, что на водосточной трубе, обмирая от страха, висит мужчина с расширившимися глазами и, не мигая, смотрит на меня.

– Марков, стой! – крикнула я.

От звуков моего голоса мужчина нервно дернулся и едва не сорвался вниз. Одновременно с этим мой крик, видимо, придал ему решимости, потому что он вдруг проворно начал спускаться во двор.

– Стой, дурак! – закричала я. – Сорвешься!

В этот момент на балкон выбежал и Марков-старший.

– Виталя! Лезь обратно! – срывающимся голосом закричал он, но мужчина, не слушая нас, сползал по трубе вниз.

Я побежала в комнату. Увы, связи с молоденьким сержантом у меня не было, и пришлось вернуться в гостиную. Как зовут сержанта, я тоже не успела выяснить. Высунувшись в окно, я закричала:

– Эй! Э-э-эй!

Никто не прореагировал. Сержант с шофером сидели в машине, окна в ней были закрыты, и они не услышали меня. Я повторила свою попытку, заорав громче, но все было безрезультатно. Чертыхнувшись, я выскочила из квартиры и понеслась вниз по лестнице, пожалев о том, что утром надела сапожки на каблуках.

Выбежав на улицу, я замахала руками, продолжая кричать. Машина стояла метрах в двадцати, и мне не хотелось тратить время: я надеялась, что достану Маркова-младшего на своих двоих быстрее. Слава богу, сержант увидел меня и выскочил из машины.

– Скорее, за дом! – прокричала я ему, рукой показывая направление.

Сержант растерянно затоптался на месте, не зная, бежать ли ему за мной или ехать на машине? Сначала он побежал, потом на полпути остановился и запрыгнул в машину. Краем глаза я видела, что «уазик» зафырчал и тронулся с места. Я уже забегала за угол.

Там я увидела, что мужчина уже почти слез с трубы. Он завис между вторым и первым этажами и тревожно всматривался во двор. Квартира Маркова располагалась примерно в середине дома, и мне пришлось прибавить ходу. Бежать на каблуках было страшно неудобно, но я – человек привычный! Я видела, что Марков-старший стоит на балконе и что-то кричит своему непутевому сыну. Тот не смотрел вверх. Он услышал стук моих каблуков, вздрогнул и вдруг… отцепил руки! Марков-старший вскрикнул. Мужчина рухнул на землю, как-то неловко перекувыркнулся, но в следующую минуту вскочил и, неуклюже ковыляя, побежал через двор. И тут во двор, наконец, въехала милицейская машина.

Я видела, что, несмотря на ушиб, мужчина бежит довольно-таки быстро. Машина же не могла проехать – в середине двора была детская площадка с разными качельками, песочницами и грибочками, петлять между которыми было бы очень затруднительно. Я видела, что «уазик» остановился, молоденький сержант выскочил из него и бросился за мной. Теперь мы преследовали Маркова вдвоем, а «уазик», врубив скорость, снова поехал огибать дом.

Когда мы миновали двор и выскочили на улицу, я заметила, что «уазик» выруливает из-за угла. Мужчина на бегу остановился, затравленно обернулся и рванул на проезжую часть. По дороге быстро ехали машины, послышался визг тормозов, но Маркову удалось благополучно миновать шоссе. С досадой я увидела, что он пересек улицу и уже забегает в арку одного из соседних дворов. Я заметалась по тротуару, подыскивая удобный момент, чтобы проскользнуть сквозь лавину машин на противоположную сторону. Водители сердито посматривали на меня, и никто не торопился освободить мне путь. В отчаянии я уже подумала, что преследуемый уйдет от погони, но тут светофор переключился на красный свет, и вереница машин остановилась. Я вклинилась в автомобильный ряд и, не обращая внимания на злые взгляды и сигналы водителей, сломя голову понеслась через дорогу. Сержант бежал за мной, «уазик» я потеряла из виду, но я и не думала о нем, рассчитывая на собственные силы.

Вбежав в арку, я с облегчением увидела, что силуэт мужчины маячит где-то впереди, и прибавила ходу. Я видела, что он устал, к тому же, наверное, боль в ноге давала о себе знать, потому что темп его бега явно замедлился. Впереди, по ходу его движения, виднелась железная решетка – она огораживала магазин, тыльная стена которого находилась перед нами. Мужчина заметался, ища проход, и вскоре он его действительно обнаружил: в ограде имелась калитка. Но время он уже потерял: собрав все силы, я рванула вперед, и, когда мужчина дернул металлическую дверцу на себя, я успела выбросить вперед ногу. Он споткнулся о нее и упал, издав жалобный стон. За моей спиной возник сержант, переводя дух, он быстро достал наручники и защелкнул их на руке Маркова. Второй «браслет» сержант надел на свою левую руку.

– Ну вот, – тяжело дыша, но все же улыбаясь, проговорил он, – теперь он никуда не денется! Эй, спринтер, вставай!

Мужчина нехотя поднялся с земли. Он смерял нас мрачным взглядом и понуро махнул свободной рукой. Мы повели Маркова прочь из двора, на улице нас поджидал милицейский «уазик».

– Молодец, Воробьев, отлично бегаешь, – добродушно хмыкнул пожилой водитель, одобрительно глядя на сержанта.

Рядом с «уазиком» я увидела и Маркова-старшего. Он был без куртки, в домашней одежде, в которой он открывал мне дверь, только наспех натянул теплые ботинки.

– Я поеду с вами, – решительно заявил он.

– Хорошего же вы сына воспитали, – не удержавшись, заметила я ему.

– Хорошего! – неожиданно твердо произнес он. – В отличие от родного!

– Что? – не поняла я.

– Василий Петрович, идите домой, – поднял на него глаза задержанный нами мужчина. – Я сам разберусь.

– Нет уж, Виталя, я с тобой, – сказал Марков.

Я удивленно посмотрела на них обоих и подумала, что мне еще несколько минут назад показалось странным, что Марков обратился к этому мужчине «Виталя», когда просил его вернуться в квартиру. В то время как младший его сын носил имя Алексей! Но тогда я была увлечена преследованием и не придала этому значения. Сейчас же я вынуждена была констатировать, что и сам мужчина обратился к Маркову по имени-отчеству, что, вообще-то, нехарактерно для родного сына.

– Вы кто? – в упор спросила я, глядя на незнакомца.

– Передреев моя фамилия, – проговорил мужчина, глядя в землю. – Виталий Андреевич.

– А отчего же ты, Виталий Андреевич, убегать-то кинулся? – недоуменно спросила я. – Я совсем не к тебе приходила!

Передреев поднял на меня глаза, в них промелькнуло что-то похожее на досаду, сменившуюся выражением обреченности.

– Все равно! – с какой-то тоскливо-облегченной интонацией сказал он. – Даже к лучшему. Не могу больше прятаться. Простите, Василий Петрович!

Марков со вздохом посмотрел на него и твердо сказал:

– Я все равно с тобой поеду. Не бойся!

Передреев пожал плечами, сержант посадил его в машину рядом с собой, туда же забралась и я. «Уазик» фыркнул, и мы поехали в управление.

* * *

Подполковник Мельников внимательно выслушал нас с сержантом поочередно. Он хмурил брови, и пока что было непонятно, доволен ли он развитием событий или нет.

– Допрос я сам проведу, – хмуро бросил он мне и посадил сержанта писать протокол.

Я тоже осталась в кабинете, а вот Маркова с нами не было: он сидел в коридоре под присмотром дежурного. Передреев назвал подполковнику свои данные, включая и адрес, и Мельников распорядился, чтобы его показания проверили.

– Так что скажете? – спросил Андрей Александрович. – Что вы делали у Маркова Василия Петровича?

– Жил, – сглотнув слюну, проговорил Передреев.

– Вот как? А почему? Что, своего, что ли, дома нет? Или сдаешь? – он перешел на «ты».

– Ничего я не сдаю, – мрачно ответил Передреев. – А Василий Петрович мне как отец.

У Виталия Передреева, мужчины лет сорока, было довольно симпатичное лицо. Хотя, наверное, на деле ему было поменьше, просто лицо его было осунувшимся и уставшим, а короткая щетина на щеках добавляла ему лишних лет. Глаза у него были покрасневшими, воспаленными. Видно было, что человек пережил какое-то нервное потрясение. И, судя по тому, как охотно он начал говорить дальше, я сделала вывод, что он устал нести свой груз и ему давно хотелось от него освободиться. Виталий продолжил разговор сам, без нажима со стороны Мельникова, и подполковнику оставалось только короткими репликами направлять беседу в нужное русло.

– А откуда ты его знаешь? – спросил он, и Передреев сразу же стал рассказывать:

– Я с его сыном вместе учился, с Левкой. Василий Петрович мне в свое время помог, и очень здорово. Он в морской школе преподавал, а я туда мечтал поступить. Вот он мне и посодействовал. Мореходку я успешно закончил, потом служил во флоте, вернулся в Тарасов, а затем… Смутные времена настали. А я инвалидность получил, по ранению, списали меня на берег, а тут я никому не нужен оказался. С женой развелся, работы нет… Пришлось к новым условиям приспосабливаться. А что я умею? То, чему нас в морской школе учили, здесь никому не интересно. Везде – бизнес-процесс! Понял я, что на свою пенсию по инвалидности не проживу, да и стыдно как-то, вот и решил тоже бизнесом заняться. И, кстати, неплохо все получилось. Я даже сам удивился, что у меня, оказывается, коммерческая жилка есть, – он усмехнулся. – Дела мои постепенно наладились, я даже с женой помирился.

– А чем ты занимался-то? – вставил Мельников.

– Колбасный цех открыл, – сказал Передреев. – Ну, не сразу, правда. Поначалу много чем я занимался, потом на этом остановился. Не сказать, что горы золотые имел, но на жизнь хватало. И так бы все, наверное, и шло дальше, если бы не этот…

Передреев неожиданно замолчал и сжал кулаки. Взгляд его стал совсем понурым и даже злым.

– Так кто же тебе дорогу перешел? – терпеливо спросил Андрей.

– Да есть у меня один… приятель, – неприязненно произнес Передреев и покачал головой. – Феклистов Шурик.

– Что же он сделал?

– Да встретились мы с ним около года тому назад. Ну, обрадовались, в ресторан пошли – «за жизнь» поговорить. Он о моих делах спросил, я рассказал. Вижу, у него тоже все в порядке, костюм дорогой, машина хорошая, на порядок круче моей. И сам он прямо весь цветет! Спросил, чем он занимается. Он сказал, что фирму свою имеет, с финансами работает. И все. Больше ничего конкретного. Ну, и я расспрашивать не стал. В общем, обменялись мы телефонами и разошлись. Он мне, в сущности, близким другом-то никогда и не был – так, привет-пока. Да и помоложе он. Просто не виделись давно, вот и разговорились. Я уж и думать забыл об этой встрече, как вдруг – звонок от него. И голос такой, прямо соловьем заливается! Я еще удивился – зачем я ему понадобился? Но от встречи отказываться не стал, он сказал, что предложение у него есть, выгодное для меня, вот я, дурак, и купился! Хотел расширить свои возможности. А получился закон мышеловки.

– Это как? – поднял голову от своей писанины сержант Воробьев.

– Ну, как, как, – усмехнулся Передреев. – В том смысле, что только в мышеловке бесплатный сыр бывает. И мне он так дорого обошелся! – – Передреев глубоко вздохнул. – Ох-хо-хо, – проговорил он, качая головой, и поднял глаза на Мельникова. – Вы разрешите мне закурить?

Мельников кивнул.

– Представляете, – с наслаждением втягивая дым, сказал Передреев, – больше десяти лет не курил, как с флота вернулся. А тут, на нервной почве, снова начал… В общем, Феклистов мне рассказал, что у него фирма своя и что он расширяться собирается. И пригласил меня к себе, компаньоном. Я подумал и согласился. Дело его солиднее моего выглядело, да и жена моя зудела, что надо соглашаться, раз там денег больше. Ей вечно мало было! Теперь вот вообще голышом останется! – в его голосе прозвучала досада. – Одним словом, начали мы работать вместе, и вдруг Феклистов заявляет, что для расширения требуются деньги и просит меня оформить на себя кредит в одном из банков. Я спрашиваю – а почему ты на себя-то не оформишь? А он и говорит, что на нем и так, дескать, уже три висят, по которым он расплачивается, и ему больше не дадут. А тут – простая формальность, и все. А заплатит, дескать, он сам – потом. А деньги просто необходимы, чтобы дело дальше пошло. Это потом я узнал, что у него кредитов этих, как грязи, а тогда – поверил. Купился на мажорную обстановку в офисе, на прикид его! Я же не знал, что это все не его! В общем, оформили мы кредит, поначалу два месяца Феклистов платил исправно, а потом вдруг прекратил. Банк на меня наезжает, я к нему, он давай крутить-вертеть – мол, погоди совсем чуть-чуть, сейчас времена тяжелые настали, я же не знал, что кризис начнется… В общем, морочил он мне голову какое-то время, я начал из своего кармана платить – а куда деваться? А потом платить мне нечем стало. И я уже понял, что Феклистов со мной расплачиваться не собирается! А из банка звонят, напоминают, грозят… Достали – дальше некуда! Я уже и симку сменил, так они же все равно вычислят... А у меня нет денег, ну нет их у меня! – Он забарабанил кулаком по своей груди. – Вот и пришлось мне скрыться. Пришел к Василию Петровичу, все ему рассказал как есть. Он меня у себя и оставил. Две недели я у него жил. А тут – вы…

– А почему ты убегать-то кинулся? – спросил Мельников. – Не по твою же душу пришли?

– Откуда я знаю, по мою или нет? – вскинулся Передреев. – В службе безопасности банка, небось, не дураки сидят, могут и женщину прислать для отвода глаз, якобы она совсем другим вопросом интересуется. К тому же, я в окно выглянул – смотрю, милицейская машина стоит. Ну, думаю, точно – за мной!

– Почему? – удивилась я. – За должником посылают судебных приставов, а не милицию!

– Ну, во-первых, суда еще не было, – поведал нам Передреев. – Во-вторых, страх во мне проснулся сразу. А уж если страх проснулся – все, разум отключается, это я еще по морской службе помню. Вот и бросился наутек, как дурак последний.

– Почему же ты заявление на этого своего друга не напишешь? – покосился на него Мельников.

– – А смысл? – хмыкнул тот. – Кредит официально на меня оформлен, так что меня никто и слушать не станет! А объяснять – мол, это я не себе деньги брал, а другу, – это, извините, детский лепет. Да Феклистов просто распахнет свои красивые глаза, скажет, что в первый раз слышит подобную чепуху! Еще меня же и привлекут за клевету!

В этот момент в кабинет просунул голову Василий Петрович Марков.

– Извините, но я все подтверждаю, – заявил он. – Ни в чем перед вами Виталий не виноват. Подпишу заявление!

– Проходите, садитесь, – пригласил его Мельников.

Марков вошел в кабинет и, сев на стул, сказал:

– Поймите, мне ведь Виталий – как сын. Двое родных у меня, а сроду не навестят, не проведают. Старший, вообще, как уехал в свою Германию, так даже не позвонил ни разу, не написал! А Виталий навещает меня регулярно, здоровьем моим интересуется. Да и занятие он себе подходящее выбрал, не то, что мои обормоты… Один в Германии шоферил, другой – вообще непонятно что такое… А Виталий – моряк! Я сам его учил! Если бы не ранение, он ни за что с флота не ушел бы. Так что вы уж отпустите его, перед вами ни в чем не виноват он.

Мельников, нахмурившись, молчал, сам понимая, что к Виталию Передрееву у его ведомства претензий нет. А банк пусть сам с ним разбирается. В конце концов, спросив, не знает ли Марков, где сейчас его сын Алексей и услышав категорическое: «Нет», он отпустил их обоих и неприязненно покосился на меня.

– Я, что ли, виновата? – огрызнулась я. – И что мне оставалось делать, видя, что человек через балкон линяет?

– Да я тебя ни в чем не виню! – с досадой сказал Мельников. – Времени только жалко!

– А уж мне-то как жалко, – направляясь к выходу, вздохнула я. – Что ж, спасибо за помощь.

Мельников только рукой махнул. Я уже собиралась уйти, но подполковник остановил меня и сказал, что один из его сослуживцев говорил, что знавал он по своей лейтенантской молодости некоего бандита по кличке Горячий. И даже разыскал его дело. Из него следовало, что этот человек совершил несколько не очень серьезных преступлений и отсидел срок. Но за недостаточностью улик срок ему дали небольшой, и через три года он оказался на свободе. Больше официально Горячий перед обществом ни в чем замаран не был.

Я попросила подполковника поговорить со своими коллегами и выяснить, не знает ли кто-то из них, где проводит этот человек свое время и как его можно найти. Мельников пообещал мне сделать это, и разговор на этом был исчерпан. Я действительно сожалела, что кучу времени мы оба потратили на не относившиеся к делу Маркова проблемы Передреева и совсем неведомого нам Феклистова…

ГЛАВА ПЯТАЯ

А у Заботкиных, куда я поехала сразу после всей этой беготни с Виталием Передреевым, я застала живописную картину. По гостиной, громыхая как своими сапогами, так и голосом, расхаживал раскрасневшийся капитан Тугов. Он чеканил слова:

– В общем, так! Сегодня я ночую здесь! Если эта сволочь сюда сунется – уничтожу. Я сказал! Это он убил Левку. Гад! Он у меня все скажет. Я пистолет свой возьму. А ты, – повернулся он к Марине, – вообще теперь из дома не выйдешь!

Максим спокойно курил и снисходительно наблюдал за Туговым.

– Так. И еще, – продолжал бравый вояка. – Тебе, Максим, желательно в темное время суток тоже никуда не выходить. А еще лучше свои переводы домой возьми. Диспозиция ясна? – И, не дожидаясь ответа, он сказал: – В таком случае – по местам. Я – в военкомат, – он поглядел на часы взглядом главнокомандующего перед сражением, – а в шесть я здесь. Звоню условным звонком. Не два раза, а три. Все запомнили? И дверь никому до моего прихода не открывать! Вообще!

И он уже собрался уходить, но я его остановила.

– Да, слушаю, – оттарабанил Тугов, который, видимо, уже мысленно был на работе, за окошком, где он обычно именно этими словами встречал посетителей военкомата в качестве дежурного.

– Я хочу с вами посоветоваться. У вас нет никаких предположений насчет того, откуда этот Горячий знает о ситуации с Левой и Заботкиными? Кстати, а вы были знакомы с ним?

– Я с такими мерзавцами не общаюсь, – отрезал капитан. – Хоть он и брат Левки.

– И все же, эта мысль не дает мне покоя. Откуда он все знает? Если он, конечно, не тот именно человек, убивший собственного брата...

– Да он это убил, он! – сморщился Тугов, поправляя свой мундир и смотрясь в зеркало. – Больше некому... Стоп!

Мы даже вздрогнули: он вдруг гулко хлопнул себя по лбу своей здоровой ладонью.

– Севка же мне говорил, что он встречал этого обормота на улице! И все ему сказал, – мол, что Макса арестовали, Левку убили... А то бы этот гад так и не узнал, что брата уже похоронили.

– Гайворонский? – уточнила я и нахмурилась.

– Ну, Сева дает! – покачал головой Максим.

– Да ненормальный он просто какой-то! – воскликнула эмоциональная Марина. – Ну и псих!

– Я еще ему сказал – язык тебе надо отрезать, – укоризненно произнес Тугов, подстраиваясь под настроение хозяев. – Чего болтать-то об этом всем подряд!

– Вот это верно, насчет языка, – заметил Максим.

– Так, ладно, мне пора, – еще раз посмотрел на часы Тугов и откланялся.

А я вызвала в кухню Марину. Мне хотелось поговорить насчет Гайворонского именно с ней, поскольку Марина – как женщина – могла лучше своего мужа понимать мотивы поступков Всеволода.

– Марина, как вы сами думаете, для чего Гайворонский это сделал? – спросила я, прикрыв дверь в кухню.

– Сама над этим думаю, – призналась Марина. – Тут может быть несколько вариантов. Первый – просто из-за своей болтливости. Иногда Севу просто несет, и он совершенно не думает, что он говорит и кому. Второй – чтобы показать, что он принимает активное участие в расследовании смерти Левы. То есть, – пояснила Марина, видя мои недоуменно приподнятые брови, – ведь это его сообщение, по сути, является провокацией, верно? И за этим должны были последовать некие действия. Они, кстати, и последовали. И кто знает, может быть, все это приведет к тому, что прояснится разгадка смерти Левы. Сева вполне может так считать. Он вообще склонен к интриганству. Он искренно полагает, что если он скажет одному человеку одно, другому – другое, третьему еще что-нибудь, то неизбежно пойдут какие-то процессы, которые приведут к одному Севе известному результату. Хотя обычно из его столь «мастерски продуманной игры» ничего не выходит. Ну, а в-третьих – чтобы сделать нам гадость.

– Он действительно так плохо к вам относится?

– Я уже и сама не знаю, – вздохнула девушка. – Раньше я никогда не думала, что он может дойти до такого! Считала, что наибольшее, на что он способен, – это шуточки в наш адрес и мелкие подколы. Ну, еще сплетни всякие.

– Марина, простите, что я затрагиваю эту тему... – осторожно начала я, – я слышала, что вы были подругой Гайворонского.

– Ну да, но не близкой, – пожала плечами Марина. – Подруга – это громко сказано. Скорее… Просто знакомой. Приятельницей. Он меня с Максимом и познакомил. А потом мы поженились.

– Но он выражал к вам симпатию?

– Да, но безответно.

– Мог ли он по этой причине затаить на вас зло и теперь мстить вам таким образом?

– Ну нет, не думаю, – покачала головой Марина. – Все-таки, это было давно, около четырех лет тому назад. Да, тогда Сева как-то воспылал ко мне. Правда, он был женат, и я сразу воспротивилась самой идее нашей связи. А потом я вышла замуж за Максима. Сейчас это все забылось, даже сама тема не поднимается. Много времени прошло.

– А вот Тоня Саврасова утверждает, что у вас с Гайворонским существуют близкие отношения, – в упор заявила я.

Марина вспыхнула.

– Господи! – выдохнула она. – Ну, что за люди! Такое впечатление, что Тоне Саврасовой просто нечем больше заняться, вот она и развлекается тем, что подсматривает за чужой жизнью и потом шушукается на эту тему со всеми, с кем можно и нельзя! Я вас уверяю, что у меня с Севой ни-че-го нет! Я люблю своего мужа! И никто другой мне не нужен! И чем мы им всем так поперек горла встали?! Мы с Максимом почему-то ни о ком не сплетничаем!

– Ладно, ладно, все. Извините еще раз.

В кухню осторожно заглянул Максим. То ли его одолел приступ мужской ревности к женской болтовне, то ли просто ему стало скучно. Он вопросительно посмотрел на нас.

– Заходите, Максим, – пригласила я его, так как все деликатные вопросы уже задала.

– Вот, Макс! – не замедлила объявить впечатлительная Марина. – Произошло то, чего мы и боялись! О нас сплетничают все, кому не лень!

И она эмоционально пересказала супругу слова Антонины Саврасовой. Максим воспринял их куда более индифферентно, он только хмыкнул:

– Похоже, господин Марков умудряется доставать нас даже с того света, – посмеиваясь, заметил он.

– А при чем тут Марков? – поинтересовалась я.

– Да при том, что все это идет от него! Он же спать не мог спокойно, если видел, что у кого-то что-то хорошо. Вот и хотел повсюду внести смуту. Я на сто процентов уверен, что этот слушок пустил именно он.

– А Сева, между прочим, Маркову и в этом подражает, – добавила Марина. – Тот гадости говорит и делает – и этот туда же!

– Мне все больше и больше интересна эта личность по фамилии Гайворонский, – задумчиво проговорила я. – Его действия должны иметь какое-то основание, объяснение… И все это очень подозрительно – именно он, единственный из вас, поддерживал постоянные телефонные и письменные контакты с Марковым, именно он первым поднял всех на ноги и заявил, что Лев пропал. И еще одна нестыковочка – вы говорили, что он, фактически, – антисемит, а проявляет при этом такую теплую, даже почти нежную привязанность к евреям...

– Только к одному еврею, – уточнила Марина. – К Леве Маркову.

– И еще одно, – не слушая ее, продолжала я. – Алиби его надо бы проверить поосновательнее! И прочитать письма Маркова к нему. Может быть, в них он сообщает Севе что-то интересное? Хотя, если Гайворонский виновен в смерти своего друга, он вряд ли сохранил эти письма.

– Да вы что, Татьяна Александровна?! – искренне удивились и Марина, и Максим. – Вы подозреваете Севу?! Этого же не может быть! Просто не может быть – никогда!

– Я хочу прочитать письма Маркова, еще раз поговорить с Гайворонским и выяснить точно, где он был восьмого февраля, – упрямо стояла на своем я. – И, скорее всего, – я посмотрела на часы, – я сейчас поеду в краеведческий музей. Предлагаю вам отправиться со мной – так мне будет спокойнее за вас. И не бойтесь Горячего – у меня хорошая физическая подготовка, если что, я смогу вас защитить. Ну, и на крайний случай у меня есть пистолет.

– Ну, хорошо, – продолжая недоумевать, согласилась Марина, Максим же, в силу своей флегматичности, просто пожал плечами и пошел одеваться.

* * *

Краеведческий музей размещался в историческом центре города и представлял собой особняк девятнадцатого века, классического купеческого стиля. Музей, увы, в нынешнее время господства материальных интересов не пользовался особой популярностью у публики. Насколько мне было известно, его практически не финансировали, денежные вливания в него считались бесперспективными, и многие сотрудники покинули свое место работы. Трудиться там остался совсем небольшой штат, в основном, состоящий из женщин глубоко пенсионного возраста, убежденных интеллигенток. Дамы работали не за мизерную зарплату, к тому же, выплачивавшуюся нерегулярно, а, в основном, из любви к искусству, истории – словом, это был «культурный генофонд» города. А возглавлял это архаичное царство господин Всеволод Гайворонский.

– Кстати, – обратилась я к Заботкиным перед тем, как войти в здание, – Марков с Гайворонским переписывались по обычной почте? Не по электронной?

– По обычной, по старинке, – кивнула Марина.

– А почему?

– А потому, что вы не знаете Леву Маркова! – со смехом пояснил Максим. – У него же в Германии не было Интернета! Более того, у него и компьютера-то не было, потому что это дорого. А Интернет? Это же дополнительные расходы! Лева бы скорее удавился, чем пошел на такие траты. Это же ра-зо-ре-ние!

Последнюю фразу Максим произнес с несвойственной для него эмоциональностью, к тому же, с характерной картавостью, и я поняла, что он пародирует стиль речи покойного Маркова.

– К тому же, зачем ему компьютер, по большому счету, если он там целыми днями сидел за баранкой? – добавила Марина. – Здесь, правда, у него был компьютер, но Лева его продал перед отъездом.

– Что ж, это, видимо, существенно увеличило его капитал, – улыбнулась я, и мы прошли в музей.

Умиротворенная атмосфера, царившая среди застекленных витрин с экспонатами, действовала успокаивающе и никак не настраивала на жесткий разговор. Она, скорее, способствовала погружению в сонную медитацию, в размышления о бренности бытия, уносила мысли в глубину веков и заставляла всерьез задуматься о вечности. Кто знает, может быть, экстравагантность господина Гайворонского идет отсюда, от этих неживых предметов, которые, однако, многое могли ему поведать о мирах, весьма далеких от действительности? А отзываются о нем как о хорошем специалисте своего дела. Значит, он просто обязан жить не реальностью, навязываемой ему извне, а погружаться в эти древние миры, уже давно не существующие.

Я подошла к миниатюрной, по виду, очень интеллигентной женщине, в очках, с черными волосами и выразительными, полными почти что детской восторженности, глазами.

– Скажите, пожалуйста, где можно найти директора? – спросила я.

– Директора? Всеволода Олеговича? – с придыханием уточнила Дюймовочка. – Это по коридору, налево, а потом – направо.

И плавным жестом, похожим на взмах крыльев белого лебедя, она указала мне и моим спутникам дорогу. Мы поблагодарили музейную работницу и пошли в указанном направлении. Вскоре я открыла обитую кожей дверь, на которой красовалась отдраенная до блеска металлическая табличка «Гайворонский В.О.».

Директор музея сидел за столом и что-то сосредоточенно мастерил. Перед ним лежали клей, листки цветной бумаги, рядом громоздились какие-то дощечки, клещи и плоскогубцы. Он напевал себе под нос знаменитое «Семь сорок», немилосердно перевирая мотив. До наших ушей доносилось веселое: «Ня-а-няня-няня-няня-ня-а-няня...» При этом вид у музейного работника был довольным, как у ребенка, получившего долгожданную игрушку. Я подумала, что ему для полного счастья лишь недостает игрушечной железной дороги с чухающим по ней паровозиком – под столом.

– Добрый день, Всеволод Олегович, – вежливо обратилась я к директору, проходя в кабинет без приглашения.

Вслед за мной в кабинет просочилась и семейная пара Заботкиных.

Гайворонский удивленно воззрился на нас и церемонно спросил:

– Чем обязан такой внушительной делегации?

– Мы пришли поговорить все на ту же тему – об убийстве Льва Маркова, – объяснила я.

– Что, есть какие-то новости? – обеспокоенно спросил Всеволод Олегович, мгновенно оставив в покое свою поделку.

– Новости есть. Прежде всего они заключаются в том, что бандит Горячий терроризирует нас, – с укором в голосе сообщила ему Марина. – По вашей, кстати сказать, милости!

– И вы еще смеете говорить об этом?! – принимая невообразимо напыщенный вид, возопил Гайворонский. – По вашей милости погиб Лева, а то, что я сообщил об этом его брату, – цветочки по сравнению с вашим недостойными действиями!

– Всеволод Олегович, у вас все-таки нет оснований обвинять господ Заботкиных в убийстве, – поспешила вмешаться я.

– Вообще-то, хочу вам заметить, Сева, – вступил и Максим, – что вы действительно берете на себя слишком много! Я, вообще-то, мог бы принять меры, чтобы оградить себя и свою жену от ваших абсурдных действий, но все-таки мне хотелось бы поговорить с вами с позиций старого друга.

– Сева, похоже, уже не считает нас своими друзьями, – с некой горечью вставила Марина.

– Я всегда считал вас друзьями! – заявил Гайворонский.

– И по этой причине ты сообщил Горячему, что мы были должны Леве деньги? – негодующе воскликнула Марина. – Более того, ты сделал все, чтобы он приперся к нам домой!

– Вы не любили Леву, – таким тоном, словно это было величайшим преступлением в мире, проговорил Гайворонский.

– Да твой Лева, – не выдержал Максим, – вообще раззванивал про нас всякие небылицы!

– А вы о нем стихи оскорбительные сочиняли! – выпучил глаза Всеволод.

– Ладно, это все не имеет отношения к делу, – устав от взаимных обвинений Заботкиных и Гайворонского, заявила я. – Главная цель нашей встречи – это мое желание прочитать письма Льва к вам, Всеволод Олегович. Я думаю, в них содержится нечто такое, что могло бы вывести нас на убийцу.

– Вы ошибаетесь, – мрачно ответил директор музея. – Там нет ничего такого. Абсолютно ничего! Если бы что-то было, я бы давно уже сообщил милиции об этом.

– И, тем не менее, я бы хотела прочитать эти письма, – с напором повторила я.

– Это личные письма, – стыдливо отводя взгляд, сообщил Гайворонский.

– Я поняла, – кивнула я, уже уверившись в том, что в письмах содержится указание на гомосексуальную связь между Гайворонским и Марковым. – Но вы поймите и меня тоже – в деле об убийстве не может быть личного приоритета.

Гайворонский глубоко вздохнул и задумался.

– Они у меня дома, – наконец выдавил он.

– Отлично, мы можем поехать к тебе домой! – заявил Заботкин. – На машине это займет всего десять минут.

– Я на работе! – важно отрезал Всеволод Олегович.

– Ой, ты же сто раз хвастался, что у тебя ненормированный рабочий день, а с такой зарплатой ты вообще можешь приходить в музей лишь три раза в неделю! – уличила Гайворонского Марина. – Что ты, кстати, и делаешь. Так что хватит ломаться, собирайся и поехали!

– Это нарушение прав человека, – забубнил Всеволод Олегович, одарив нас недоброжелательным взглядом и направляясь к шкафу, где висело его видавшее виды демисезонное пальто.

* * *

– Вот они, – торжественно объявил Гайворонский, бережно выкладывая на стол пачку писем, кокетливо перевязанную розовой ленточкой.

Я обратила внимание на розовую тесемочку, но ничего не сказала, просто развязала пачку и достала первое письмо. Гайворонский с видом оскорбленного достоинства отошел в угол и сел на низенький табурет.

В первом письме, однако, ничего существенного и интересного мне обнаружить не удалось. Лева писал о том, как он устроился на новом месте, обстоятельно перечислил болезни своей мамы и с гордостью сообщил о том, сколько теперь он зарабатывает. Ругал немцев за их пунктуальность. Особую нелюбовь заслужили у Маркова германские полицейские, несколько раз оштрафовавшие его за неправильную парковку. Размер всех штрафов Марков дотошно сообщил – с точностью, до последнего пфеннига. Просил передавать привет всем, кто его еще помнит.

Второе письмо, пришедшее через пять месяцев после первого, в принципе имело примерно такое же содержание – рассказы о том, сколько Лева зарабатывает и что он приобрел на эти деньги. Марков хвастался приобретенной им недавно мягкой мебелью и ковролином, причем, он указал на то, что, если Сева будет продолжать «протирать свои старые мятые штаны в кресле директора музея, так и останется нищим до конца жизни». Один лист письма вновь был посвящен болезням мамы Левы. Так же он спрашивал про «еврейскую парочку» Заботкиных. Просил время от времени напоминать «этим людям о том, что они должны бедному старому Леве деньги». Ну, и заодно он интересовался – «не появилась ли в фигуре Марины Анатольевны характерная округлость?».

В третьем своем письме Лев Марков долго, очень долго, на двух листах, описывал все болезни своей мамы. Писал он и о том, что Сева должен ему деньги. На этой фразе я насторожилась, но следующие строки отмели все мои подозрения.

Марков писал, что за свою просьбу – поспособствовать прояснению деталей родословной господ Гайворонских – они должны ему деньги, которые, видимо, окажутся в состоянии ему отдать только с последней пенсии. Потом, подробно описав, как он занят и посетовав на германский бюрократизм, Лев снизошел до того, что пообещал Гайворонскому выяснить-таки интересующий его вопрос. Я сделала вывод, что просьба о деньгах является всего лишь отражением вредного характера покойного.

Но главное мое открытие заключалось в том, что никаких намеков на гомосексуальные отношения в письмах не было! За исключением шутливого обращения «Сева, пупсик!», с которого и начинались все эти эпистолярные образчики.

– А что за родословная, Всеволод Олегович? – поинтересовалась я. – Если это не секрет, конечно...

Гайворонский, сидя с гордым видом, насупившись, молчал. Тут вступила Марина:

– Да об этом и мы вам можем рассказать. Сева уверен, что он – потомок Гольштейнов Готторпских, какой-то побочной их ветви, ведущей свое начало от баварского короля Людвига Второго. Того самого, кто спонсировал Вагнера и был настолько к нему привязан, что после смерти композитора сам наложил на себя руки. То есть, речь идет о незаконнорожденных сыновьях и всем таком прочем.

– Вы – воинствующая дилетантка, девушка! – напыщенно и с явным презрением произнес Гайворонский. – Баварский король, мой предок, относился к династии Виттельсбахов, и стыдно интеллигентному человеку этого не знать!

– «Баварский король»! «Мой предок»! – фыркнула Марина. – Да уж, любому интеллигентному человеку сразу понятно, что человек по имени Всеволод Олегович Гайворонский имеет чистокровные немецкие корни – какие же еще!

Глаза Гайворонского гневно расширились.

– Вам прекрасно известно, – с расстановкой заговорил он, – что фамилия Гайворонский принадлежала моему деду по отцовской линии. Что же касается моего деда по материнской линии…

– Сева, это не имеет отношения к делу, – перебил его Максим. – Помнится мне, ты говорил, что Лева с большим скепсисом относился ко всем твоим генеалогическим изысканиям и намекал, что ты ему откровенно надоедаешь. Но ты упоминал о том, что он все же съездил в Мюнхен и что-то там посмотрел в архивах. А потом прислал тебе не очень хорошее письмо. Где оно? Тут про Мюнхен ничего нет! – и Максим показал в развернутом виде третье, последнее письмо из пачки. – Кстати, в том послании он писал и о нас с Мариной, сообщил, что там же, в Мюнхене, есть одна замечательная клиника, где лечат любые случаи бесплодия. Здесь мы ничего этого не прочитали! Или ты тогда все наврал?

Гайворонский покраснел и явно смутился. Я перешла в наступление:

– Где письмо, Всеволод Олегович?

– Я его потерял, – тихо произнес Гайворонский.

– Чтобы ты потерял письмо Левы?! Это просто бред, нонсенс! – захохотала Марина. – Ты же до такой степени на нем помешан, что даже набирал на компьютере и свои письма, и его, ответные. Чтобы сохранить их для истории! Кстати, а давай-ка включим твой компьютер и проверим файлы? Это будет гораздо проще!..

Гайворонский тихо ахнул и принял негодующий вид. Он встал с табурета, выпятил грудь и, сверкнув на нас гневными очами, громко и с пафосом заговорил:

– Это мой компьютер! Мойкомпьютер! Вам не удастся в него залезть! А файлы эти – секретные! Секретные! Это посягательство на частную жизнь! А вы что здесь шарите?! – накинулся он на Максима, заметив, что тот перебирает стопку каких-то книг, которые в огромном количестве заполняли комнату.

Книг было больше, чем мебели. При виде одной из них Заботкин удивленно поднял брови, взял книгу в руки и хотел было что-то сказать, но Гайворонский подскочил к Максиму и вырвал у него книгу.

– Это моя книга! – вновь завел он свою параноидальную волынку. – Не трогайте ее своими грязными руками, вы их даже не удосужились помыть, войдя в мой дом! Вы, грязный еврейский мальчик!

Марина обреченно вздохнула. Подняв на Всеволода глаза, она внятно проговорила:

– Включи компьютер!

– Не дождетесь! – бросил ей Гайворонский и отвернулся.

Я поняла, что пришла пора действовать решительно. Вынула из сумочки свой телефон и спросила:

– Максим, назовите мне, пожалуйста, номер военкомата, где работает Тугов.

Максим продиктовал номер, я набрала цифры на трубке. Угроза привлечь к делу капитана Тугова, который жил в своем черно-белом мире, подействовала. Гайворонский резко шагнул ко мне и сжал мою руку.

– Не надо! – сказал он с видом проигравшего сражение полководца. – Я сейчас включу компьютер.

– Давай лучше я включу, – выступил Заботкин, – а то ты сейчас под шумок сделаешь что-нибудь такое, чтобы он не загрузился.

– Вы просто компьютерный гений, Макс, – с презрением проговорил Всеволод Олегович, но от компьютера отошел.

Заботкин включил компьютер, и вся компания с любопытством уставилась на экран. Мы довольно быстро отыскали директорию «ЛЕВА», в которой было очень много субдиректорий и файлов. Значительную часть их составляли так называемые «джипеги», или, проще говоря, картинки. Загрузив одну из них, мы увидели пухленького лысоватого человека с бородкой и задиристым подбородком. На губах его играла лукавая улыбка. Лысину прикрывала национальная белая кипа.

– Это кто? – обратилась я к Заботкиным.

– А это и есть покойный ныне Лева Марков, – ответил Максим.

Еще несколько картинок представляли собой портреты Маркова, сделанные в разное время в разных местах. Марков был представлен во всевозможных ракурсах, но его лукавая, с ехидцей, улыбочка оставалась неизменной. На одной картинке были изображены Марков в обнимку с Гайворонским.

– Это я фотографировал, – сказал Максим. – Перед Левиным отъездом.

Директор музея гордо поджал губы.

– Это, конечно, очень интересно, – прокомментировала я, – но хотелось бы все же увидеть текст нужного нам письма.

– Сейчас, сейчас, – спокойно проговорил Максим, выгружая картинки и водя курсором по текстовым файлам. – Это не то... Это мы уже читали... Это письмо самого Севы. Вот, то самое, где он просит Леву об одолжении. А вот и ответ.

Заботкин нажал на клавишу «просмотр», и передо мной и всей остальной компанией появился текст.

«Сева, пупсик! Приветствую вас, дорогой мой! Правда, этим обращением я рискую навлечь на себя гнев вашей милости. Или к вам уже надо обращаться по-другому? Может быть, ваше высочество? Или – ваше величество? А может быть, и преосвященство? Или святейшество? В общем, Сева... Все, что вы мне написали в прошлом письме, оказалось на поверку страшнейшей лажей и полной буффонадой. Вы выставили старого бедного Леву на посмешище в глазах этих тупоголовых жирных свиней, которые называют себя немцами! Бедный Лева вынужден был провести четыре дня в Мюнхене, заплатив за квартиру 700 (семьсот!) марок. Вы представляете, какие это деньги, Сева? Нет, вы не представляете! Потому что весь ваш жалкий краеведческий музей можно купить за эти деньги, которые Лева отдал за просто так. Более того, в архиве, куда Лева обратился, он был вынужден отдать еще 200 (двести!) марок. Вы не представляете себе, какие это деньги! И какой результат? Да никакого. Никакие сведения, которые подтверждали бы наличие у Людвига Второго отпрысков, оказавшихся потом в России, не подтвердились! Не подтвердились, Сева! А у меня, между прочим, болеет мама, за которой требуется уход».

Далее следовал длинный перечень заболеваний мамы, и я попросила Максима его пролистнуть.

«...Лева был вынужден предстать полным идиотом перед своими коллегами-таксистами, которые подняли вас на смех. Флегматичный поляк Яцек и наивный албанец Ахмет надорвали-таки свои животы. Единственным полезным результатом от всего этого я считаю то, что Яцек и Ахмет за мой рассказ о ваших претензиях на баварский престол бесплатно угостили меня пивом и сосисками. От сосисок я был вынужден, к сожалению, отказаться – по религиозным соображениям. В общем, Сева... Я так понял, что вы по-прежнему просто не хотите работать, как все нормальные люди! Вы хотите продолжать протирать ваши штаны! Кстати, как они там, зашивает ли Риточка на них дырки? Я так вам скажу: ваш музей вам надоел, и вы хотите протирать штаны в более комфортных условиях: стать аристократом и страдать маниловщиной в баварском замке. Не получится, Сева! К сожалению, дружище, не получится!

Но, зная вашу неугомонность, я предполагаю, что вы и дальше будете бомбардировать меня своими дурацкими письмами. Так вот, я заявляю вам: ваш диагноз, который врачи вам поставили – совершенно, кстати, справедливо, – в этом случае я буду вынужден обнародовать. Обнародовать всем, включая функционеров Тарасовского управления культуры. Нет, поймите меня правильно, я абсолютно не хочу этого, не надо делать из Левы свинью. Но боюсь, что иначе просто нельзя заставить вас перестать валять дурака. Вам нужно просто ехать и устраиваться официантом в Европу и не мечтать больше о престолах, Сева! Вы понимаете меня? Лева всегда был практичным человеком, послушайте старого бедного еврея! Вы великолепно будете выглядеть в роли лакея. Ваше прирожденное чувство благородства позволит вам устроиться в хороший ресторан. Если, конечно, Лева этому (за скромную, естественно, плату) поспособствует. Вы слышали? Однозначно – официантом! И никаких потуг на высшее общество!

Ваше предложение – поступить к вам на службу дворецким – мне, безусловно, польстило, но я хотел бы заранее обговорить сумму моего жалованья. В противном случае это предложение меня не заинтересует. В общем, Сева, я закругляюсь, потому что меня зовет мама, а завтра мне надо рано вставать и садиться за баранку, зарабатывая свои деньги.

Напомните, кстати, о моем существовании господам Заботкиным. Я еще жив и не собираюсь доставлять им радость своим преждевременным уходом из этой жизни. Кстати, в Мюнхене я обнаружил клинику, в которой успешно решают те самые проблемы, которые случились у наших с вами друзей. По-моему, по деньгам это выйдет даже дешевле, чем в Москве. Разницу они могут подарить старому бесполезному Леве за то, что он помнит об их существовании и тратит свое время на поиск нужных для них вариантов. Но, кажется, я становлюсь излишне многословным. Да и мама по-прежнему зовет меня из соседней комнаты обедать. На сем остаюсь ваш непреклонно Лев Марков (Белявский). Азохен вей».

– И почему ты не хотел показать нам сразу это письмо? – спросил Максим.

Гайворонский, набычившись, молчал.

– Сева, а что это он пишет про какой-то твой диагноз? – полюбопытствовала Марина.

Всеволод Олегович совсем смутился и беспокойно заерзал на стуле.

– Это всего лишь обычный Левин юмор, – запинаясь, проблеял он.

– Мне вначале тоже показалось, что это юмор, – нахмурился Максим Заботкин. – Поэтому я и не придал ему значения. Но сейчас я думаю...

С этими словами он поднялся со стула и шагнул в сторону старенькой тумбочки с резными ножками, за которую Гайворонский сунул отнятую у Максима книгу. Заботкин извлек ее оттуда. Это была старая толстая книга, с желтенькой закладкой где-то посередине.

Я подошла и заглянула Максиму через плечо:

– Учебник по психиатрическим заболеваниям... – прочитала вслух.

Марина пока еще не понимала до конца, в чем дело, и только вопросительно смотрела на супруга. Максим открыл книгу на заложенной странице и сказал:

– Тут галочкой помечено...

– Читайте, пожалуйста, вслух, – попросила я.

Максим начал читать:

«Паранойяльная шизофрения... Характеризуется... Образование сверхценных идей – болезненная привязанность к другому человеку, неадекватные устремления карьерно-амбициозного характера, не подтвержденные ни предыдущим опытом, ни личными качествами. Пониженная самокритичность, снижение трудовой и половой продуктивности... Слабо корректируема. Больного переубедить практически невозможно...» – Так, так. – «Часто сопровождается бредом, в экстремальных ситуациях возможны агрессивные проявления...»

Заботкин, закончив читать описание симптомов, недоуменно посмотрел на присутствующих.

– Господи! – испуганно ойкнула Марина. – Сева, да это же прямо про тебя...

– В этой книге можно найти кучу симптомов, которые в изобилии наблюдаются и у вас! – бросил Всеволод. Однако он явно смутился, покраснел и нервно заходил из угла в угол по комнате.

– Я думаю, нам стоит прочитать письмо самого Всеволода Олеговича, ответ на которое мы только что лицезрели. Из него, наверное, все станет ясно, – предложила я.

– Я не дам вам читать мое письмо! – Гайворонский внезапно выхватил у Максима учебник и огрел им Заботкина по голове. – Правильно Лева говорил: для того чтобы у вас что-нибудь в мозгах появилось, нужно подойти и дать вам по башке толстой энциклопедией! – ликующе завопил он.

– Ну, знаете ли... Сева, вы исчерпали ресурсы моей толерантности, – сказал Максим, потерев ушибленное место, и направился к телефонному аппарату. – Мне кажется, нам следует вызвать психиатрическую бригаду!

– А у меня телефон не работает! – продолжал ликовать директор музея. – У нас с Риточкой нет денег, чтобы оплачивать услуги ГТС. Ня-ня-ня, ня-ня-ня!

Гайворонский дурашливо заиграл в воздухе ладонями и, пританцовывая, заскакал на одной ножке. И показал Заботкину язык.

Я улыбнулась и нащупала в сумочке свой сотовый. Тем временем, пользуясь тем, что Максим и Сева «замкнулись» друг на друге, Марина быстро загрузила файл с письмом Гайворонского, и перед моими глазами появился текст:

«Здравствуй, Лева! Большое спасибо тебе за письмо, оно меня очень порадовало, – начиналось его письмо классическим школьным стилем. – У меня все по-прежнему, супруга меня не понимает и не любит, и вообще, никто не понимает. У меня осталась одна радость в жизни – это общение с тобой. В прошлом своем письме ты выбрал для меня не очень теплые слова. Хоть ты меня и обидел, но я все равно хорошо к тебе отношусь. Я рад, что ты зарабатываешь деньги, ты всегда об этом мечтал. Передавай большой привет от Севы своей мамочке и пожелай ей долгого здоровья.

А у меня, Лева, вокруг полный хаос. Я понимаю, что родился не в свое время и не в том месте. Это просто не мой мир! К сожалению, я опоздал родиться. Вокруг я встречаю одно сплошное непонимание! Меня окружают жалкие людишки, погрязшие в своих ничтожных бытовых делах. Про Заботкиных я даже говорить не хочу, потому что они, по своему обыкновению, только смеются надо мной. Эти пошлые люди не видят, как гнусна и отвратительна жизнь, и продолжают ею наслаждаться, не задумываясь над тем, что все, что нас ждет, – это тлен! Одним словом, ни одной родственной души.

Да, кстати, я, наверное, все-таки окончательно разведусь с Маргаритой, потому что устал нести этот крест. Ты же знаешь, что мы давно живем фактически в разводе. Недавно я совершил последнюю попытку наладить с ней контакт и обстоятельно поговорил на тему моей родословной. Я рассказал ей, что она живет с потомком одного из старейших родов Европы! Столько, сколько правили Виттельсбахи, не удалось царить ни Бурбонам, ни Романовым, ни даже Габсбургам! Этого не удалось никому! Я надеялся, что мне удастся пробудить в ней, наконец, осознание того, с каким человеком ей довелось познакомиться и, тем более, удостоиться чести стать его супругом. Но она, эта жалкая плебейка из местечковой семьи, не поняла и сотой доли! Более того, Лева, она обозвала меня помешавшимся старым маразматиком! Хотя сама – моя ровесница!

А после того, что она сделала на следующий день, я вообще не могу существовать с ней под одной крышей. Не говоря уже о том, что теперь я точно знаю, что это – мезальянс. Представляешь, Лева, эта выскочка притащила к нам домой каких-то мутных людишек, пытавшихся сделать умные лица. Они начали задавать мне разные вопросы, вертеть меня то вправо, то влево. Сначала я вообще не понял, что им от меня нужно, но я почувствовал исходившую от этих людей черную энергию! Через некоторое время я понял, что это – психиатры! Представляешь, Лева, она приволокла к нам каких-то своих друзей, которые якобы в состоянии оценить состояние моего здоровья! Но я поступил хитрее, я не стал им показывать, что все понял, – я сам стал задавать им вопросы! Еще чего – отвечать на вопросы этих холопов! Я, потомок императора Священной Римской Империи, Людовика Баварского!

И представляешь, Лева, они, эти неумелые эскулапы, эти ничтожные дилетанты и неучи, эти необразованные дремучие коновалы посмели в один голос заявить, что у меня паранойяльная шизофрения со слабо выраженными компенсаторными механизмами! Конечно, они не сказали этого мне, они поведали об этом лишь Маргарите, а она после их ухода тут же схватилась за учебник. Я потом открыл страницу с закладкой и нашел выделенный параграф. Причем, Маргарита после этого сразу как-то успокоилась, как будто и впрямь уверилась, чем объясняются мои речи! Она даже не осознала, что просто это она, с ее скудным умишком, не в состоянии их понять!

После того, как она увидела, что я читаю эту книжонку, она сразу же запретила мне говорить кому-либо об этом, а в первую очередь – тебе, Лева, но эта недостойная женщина мне не указ! Я сообщаю об этом инциденте вам, Лева, чтобы еще раз попросить вас посетить в Мюнхене известное вам учреждение и найти доказательства моей правоты. Я хочу утереть нос всем этим неверующим пошлякам!..»

Далее шли мечтания о том, как Сева обоснуется в Баварии и возьмет к себе Леву в качестве дворецкого вместе с его мамой, для которой он в своем замке выделит отдельный флигель. Затем следовали заверения в искренней любви и дружбе к Леве и сообщение, что он регулярно напоминает Заботкиным о долге, но эти легкомысленные люди только отмахиваются.

– Итак, теперь мне кое-что ясно, – резюмировала я, с некоторой опаской поглядывая в сторону Гайворонского.

– Ничего вам не ясно! Вы – такая же вульгарная материалистка! – подал голос из угла свихнувшийся директор музея.

К тому времени конфликт между ним и Максимом был исчерпан: Гайворонский все-таки извинился за руко – или, скорее, книгоприкладство, а Максим не стал набирать «ноль-три».

В этот момент послышались чьи-то голоса в прихожей, и через минуту в комнату заглянули супруга Гайворонского и мальчик лет семи, очень симпатичный, с вьющимися кудрями и таким же благородным профилем, как и у отца.

– Что здесь происходит? Почему такой шум? – осведомилась Маргарита, строго глядя на мужа и гостей из-под очков.

– Риточка, ничего страшного, – поспешил успокоить жену Гайворонский.

Однако Маргариту этот ответ не удовлетворил. Она сдвинула светлые тонкие брови и повторила еще настойчивее:

– Что здесь происходит?

– Мы просто просматриваем некоторые файлы, – упавшим голосом ответил ее супруг.

– Какие еще файлы? – Маргарита шагнула к компьютеру и, прищурившись, всмотрелась в экран. – Идиот! – вырвалось у нее.

Она резко выдернула шнур из розетки, и экран погас. Я видела, что в глазах женщины отразилось смятение, она лихорадочно пыталась что-то обдумать.

– Пожалуйста, успокойтесь, – выступила я вперед. – Мы вовсе не хотели ничего плохого, просто мы разбираемся в обстоятельствах смерти Льва Маркова.

– Я тебе сто раз говорила, чтобы ты стер эти дурацкие файлы! – не отвечая мне, закричала Маргарита на мужа.

Гайворонский молчал, опустив голову, как провинившийся школьник. А Маргарита уже завелась:

– Я сама их сотру, сейчас же! И письма твои выброшу! Ты понимаешь, что# о тебе люди могут подумать?

– Они уже подумали, – с видом приговоренного к смертной казни проронил Гайворонский.

Маргарита бросилась к компьютеру и вновь включила его.

– Я его вообще в окошко выкину! – выкрикнула она, ожидая, пока он загрузится.

Однако в системе произошел какой-то сбой, видимо, из-за некорректного завершения работы. Маргарита не знала, как устранить неполадку, и остановилась в растерянности. Потом она схватила мужа за руку и потащила его куда-то прочь из комнаты. Гайворонский, как нашкодивший ребенок-шалун, послушно засеменил за ней. И тут вдруг подал голос сын Гайворонских. Услышав фразу матери о том, что она выбросит компьютер, он заволновался и тоненько заныл:

– Не надо выбрасывать компьютер, не надо! Я на нем играю, и папа меня на нем в шахматы играть учит! Он еще обещал мне «Нарды» привезти!

Маргарита невольно остановилась, чтобы ответить мальчику, тот все ныл:

– Пап, скажи маме, что мы будем дальше учиться! Ты же хотел мне «Нарды» из Москвы привезти и не привез!

Мы все удивленно посмотрели на Гайворонского, а мой взгляд нес в себе еще и оттенок подозрительности.

– Ох, да замолчи ты, в конце концов! – махнула рукой на сына Маргарита. – Папа тебе чего хочешь наплетет!

– Пап, ты когда снова в Москву поедешь? – не унимался мальчик.

– Альберт, я не ездил в Москву! И не поеду я туда, с чего ты взял?! – возмутился Гайворонский.

– А зимой ты сам говорил мне, что едешь в Москву! – выдал Альберт.

Маргарита выпустила руку мужа. Гайворонский, с горящими глазами, бросал на своего простодушного сына уничтожающие взгляды. Я внимательно следила за его реакциями.

– Та-а-ак, – зловеще протянула Марина Заботкина. – Так вот, значит, где ты был! А почему же ты об этом своему Горячему не сказал, а?!

– Мне кажется, Всеволод Олегович, вам лучше все честно рассказать, – обратилась я к Гайворонскому. – Учитывая некоторые обстоятельства... – я показала рукой на учебник по психиатрии, – вас могут и не посадить в тюрьму за убийство.

– А всего лишь отправить в психушку! – радостно сказал Максим Заботкин.

– Его не посадят ни в тюрьму, ни в психушку! – твердо заявила Маргарита. – Я этого не допущу!

– Я вполне понимаю ваше желание – уберечь собственного мужа, – вежливо кивнула ей я. – Но вы же понимаете, что если он виновен в убийстве, то отвечать ему придется все равно.

– А я заявляю, что он невиновен! Более того, я могу подтвердить, что он никуда не ездил. Если в этом заключается вся соль обвинения.

– Ну, во-первых, ваши показания никак не могут быть решающими, – возразила я. – А во-вторых, откуда в таком случае у вашего сына информация насчет поездки отца в Москву? Я так понимаю, что он все-таки какое-то время отсутствовал? И мы бы хотели знать, когда именно.

– Хорошо, я вам все объясню. Пройдемте в кухню, – предложила нам Маргарита.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Маргарита плотно закрыла дверь в кухню, оставив мужа, Альберта и супругов Заботкиных в комнате. Она плавно опустилась на стул и предложила присесть мне.

– Итак, вы уже в курсе, что мой муж болен, – с горечью констатировала Маргарита. – Это меня очень тревожит, поймите! Он занимает должность, не очень, правда, высокую и престижную, но все же – должность. Поэтому огласка этих фактов крайне для нас нежелательна. Вы понимаете меня?

– Конечно, понимаю, – ответила я. – Однако вопрос не в этом. Главное заключается в том, что против вашего мужа появились улики, позволяющие заподозрить его в причастности к убийству давнего друга.

Я последовательно выложила Маргарите все этапы поведения Всеволода, начиная с прихода к Заботкиным и кончая его науськиванием на них сводного брата убитого Маркова.

– Но вы же понимаете, что он болен, – грустно улыбнулась Маргарита. – И его поведение – следствие всего его болезни. И сам Лева, если можно так сказать, следствие того же самого. Понимаете, я давно подозревала нечто неладное. Но в больницу он идти категорически отказывался. И мне пришлось попросить свою подругу-психиатра и ее коллегу прийти к нам. Естественно, они не могли дать официальное заключение, поскольку не имеют на это права без согласия пациента. Но они согласились по-дружески мне помочь и просто осмотреть его. После осмотра они и сказали, что у Севы – паранойяльная шизофрения! Он потом кричал на меня, что готов пройти сто комиссий и доказать всему миру, что он не болен. И тут я уже стала бояться другого. Понимаете, ведь шизофрения – это расщепление сознания. И Сева мог, с одной стороны, плохо себя чувствовать психологически, думая, что с ним после этого не станут общаться нормальные люди. И вообще, это – позор! А с другой стороны, многие шизофреники и, в частности, Сева тоже, мог втайне гордиться своим новоприобретенным диагнозом, поскольку этим заболеванием страдали многие великие люди, и ему было бы лестно, чтобы об этом узнало как можно больше народу. Он мог думать, что он – человек, избранный богом! Вот в чем заключается расщепление сознания. И если бы у него возобладали именно эти аспекты болезни, то я не исключаю, что он сам пошел бы в клинику и попросил, чтобы его официально освидетельствовали. А после этого его неизбежно положили бы в больницу на три-четыре месяца и давали бы ему препараты, наблюдая, как реагирует его психика. А после этого ему дали бы третью или четвертую группу инвалидности, и он вынужден был бы оставить свою директорскую должность, поскольку дальнейшее его пребывание на этом месте оказалось бы невозможным. Я так подробно описываю вам все эти медицинские и юридические моменты, чтобы вы поняли до конца мои мотивы...

– Я все поняла, – кивнула я. – Но у меня, вообще-то, всего лишь возникли подозрения, что у вашего мужа с Марковым была… гомосексуальная связь.

– Это чепуха, – спокойно парировала Маргарита. – Ничего подобного ему не свойственно. Одна игра! Итак, вы хотите знать, где он был в феврале? Я вам расскажу все по порядку... Шестого – да, по-моему, шестого февраля – мы с ним крупно повздорили. Из-за Левы. Собственно, в последнее время мы только из-за него и ругались. Это началось уже довольно давно, но все же, не доходило до таких масштабов. Я имею в виду это его преклонение перед Марковым. Хотя каждому нормальному человеку, – Маргарита подчеркнула слово «нормальному», – абсолютно ясно, что преклоняться-то там не перед чем! Я, например, просто совершенно его не выносила, заявляю вам сразу. Вечно язвит, вечно издевается над всеми... Причем, ладно бы, он просто шутил, а то он именно издевается! Да еще с такой ехидной улыбочкой... И вот еще за что я его не любила – Марков вечно сочинял обо всех небылицы, порою – просто чудовищные! А потом эти сплетни тянулись за людьми. Кстати, он и на Севин счет язвил несчетное количество раз, а тот все ему прощал. И превозносил Леву до небес. Я даже вздохнула с облегчением, когда этот Марков уехал в Германию, думала, что он, наконец, оставит нас в покое, но не тут-то было! Во-первых, они регулярно переписывались с Севой, но это еще не так страшно. Самое ужасное, что Сева только о нем и говорил! У него на языке был один Лева, и у меня появилось такое ощущение, что этот Марков с нами живет, ест, спит... Просто наваждение какое-то!

У Севы, правда, была и еще одна любимая тема – он вбил себе в голову, что является потомком какого-то там короля или кого-то еще, я толком не вникала в эту чушь. И он стал внушать мне, что я – плебейка, что это ниже его достоинства – иметь в женах такую простолюдинку, что ему даже стыдно! Обозвал меня крестьянской дочерью! Сказал, что мое место – у корыта! И тут мое терпение лопнуло, и я позвала врачей, поскольку ситуация уже принимала угрожающий оборот. Мои самые худшие опасения подтвердились – ему поставили диагноз. После этого он немного поутих. Причем, я сразу же его предупредила, чтобы он ничего не сообщал своему Маркову, я же знаю его поганый язык и подлую натуру! Он непременно постарался бы использовать это в своих интересах. И вроде бы, мне показалось, что Сева понял все это. А вот вышло, что он все-таки тайком растрепал все Маркову! Видимо, чтобы поступить мне наперекор...

А тогда, шестого числа, он сообщил мне, что Лева приезжает. И тут я категорически заявила, чтобы ноги его в нашем доме не было! Сева пытался протестовать, негодовать, выпячивал грудь... Тогда я напомнила ему, что это, вообще-то, мой дом, и я имею право решать, кого хочу в нем видеть, а кого нет. Тогда он с таким пафосом заявил мне, что уходит! Я еще съязвила – к Леве? Он сказал, что поедет к родителям. Ему, и правда, больше некуда идти... Вернулся он только через неделю и объявил, что Лева пропал. Вот и вся история.

– Значит, он был у своих родителей?

– Ну да, а Альберту мне пришлось соврать о поездке папы в Москву, чтобы он не волновался. Он очень любит папу, привязан к нему. И, справедливости ради, надо отметить, что Сева – очень хороший отец! А насчет его болезни я могу сказать, что подверженные ей люди не опасны для общества. Но, учитывая тот факт, что Всеволод – директор музея, это может ему сильно повредить.

Я задумалась. Моя версия рушилась, и я уже стала подумывать о том, как бы помочь Гайворонскому. Я не собиралась обнародовать факт его болезни, поскольку, как выяснилось, это не связано с убийством Маркова. У меня возникла идея.

– Знаете, у меня есть знакомый психолог, который мог бы попробовать как-то помочь вашему мужу. Я могу ему позвонить, – сказала я.

Маргарита задумалась.

– Вообще-то, я сама работаю в больнице, – неуверенно сказала она. – И у нас там много врачей.

– Чем хорош мой знакомый – он сохранит полную конфиденциальность, – сказала я. – Вам же, наверное, не очень хочется, чтобы в больнице о вашем случае знали все?

– Пожалуй, вы правы, – согласилась Маргарита.

– Отлично, тогда я сейчас позвоню ему, он приедет, а потом мы с Заботкиными уйдем и не станем больше вам мешать.

– Спасибо, – с признательностью сказала Маргарита.

Я вышла в коридор и набрала номер Романа Евгеньевича Каменкова, молодого, но весьма преуспевающего психотерапевта… Несколько раз его приглашали в прокуратуру для консультации по некоторым сложным делам, так мы однажды и познакомились. Через пару секунд я услышала в трубке его приятный голос.

– Роман Евгеньевич? Татьяна Иванова беспокоит... У меня есть для вас клиент, интересный. Не могли бы вы подъехать? Можете? Отлично... Диктую адрес.

Едва я начала объяснять, как лучше добраться до дома Гайворонского, как Каменков перебил меня:

– Всеволод Олегович? Так я прекрасно его знаю, неоднократно бывал у него в гостях! Действительно, очень интересный человек, и случай неординарный. А что такое? Что случилось? Неужели обострение?

– Скорее всего.

– Роман Евгеньевич? Каменков? – тихо уточнила Маргарита у меня, пока я продолжала разговор.

Отключив связь, я спросила:

– Вы его знаете?

– Представьте себе! – усмехнулась Маргарита. – Он регулярно к нам заходит, говорит с Севой о книгах, об исторических фактах... Я не знаю, где они познакомились, но, вообще-то, должна отметить, что он всегда влиял на Севу положительно. Хотя… Нет, тут он помочь не может – ведь он психолог, а у моего мужа, к сожалению, заболевание психическое. И коррекции не поддающееся.

– Тем не менее, он сейчас приедет.

Маргарита глубоко вздохнула и махнула рукой.

– А, делайте что хотите! – с досадой проговорила она. – Вообще-то, я не хотела никого больше видеть сегодня…

У меня, однако, были свои мотивы для встречи с Каменковым. Когда я узнала, что психолог знаком с Гайворонским, то посчитала просто необходимым с ним переговорить по поводу состояния Всеволода Олеговича. Психолог Каменков был коммуникабельным человеком, круг его общения распространялся в основном на людей с психическими отклонениями, на представителей богемной и академической тусовок, на профессуру, на коллективы судебно-медицинских экспертов. Гайворонский прекрасно подходил почти под каждую категорию этих лиц, за исключением, разве что, последней… Конечно, можно предположить, что интеллектуал Каменков встречался с ним просто как с образованным человеком, но все-таки я не исключала, что Всеволод Олегович жаловался ему на свое состояние.

В конце концов, я выслушала всего лишь личное мнение и версию Маргариты, его жены. Но почему я должна верить Маргарите?

Подумав об этом, я решила развить эту тему. Маргарите известно о болезни мужа. И она заинтересована в том, чтобы это скрыть. Тем более, от Маркова. Она могла узнать и раньше, что ее муж таки проболтался Леве насчет своего диагноза. Что, если за этим все-таки что-то стоит? И неплохо бы узнать, есть ли у самой Гайворонской алиби на момент убийства Маркова? В смысле, находилась ли она в Тарасове неотлучно в те дни?

С этим вопросом я и обратилась к женщине:

– Скажите, пожалуйста, вы в то время, пока Всеволод находился у родителей, жили здесь вдвоем с сыном?

– Да, – недоуменно посмотрела на меня из-под очков Маргарита. – А где же еще?

– Все время были дома, никуда не уезжали?

– Куда я могу уехать! – пожала она плечами. – А сына я куда дену? К тому же, у меня работа, отпуск только летом будет. А на работу я хожу каждый день, и даже по субботам дежурю. Я, кажется, понимаю, к чему вы клоните, – усмехнулась она. – Но я не настолько ненавидела Маркова, чтобы убить его. А если вы думаете, что я таким образом хотела обезопасить себя и мужа от его болтливости, то здесь не было бы никакой гарантии. Ведь Сева, будучи не совсем в нормальном состоянии, может сказать об этом «по секрету» кому угодно! Мне что же, теперь по городу с автоматом ходить и отстреливать всех посвященных? А если вы хотите знать мое мнение по поводу того, кто виноват в смерти Маркова, я вам могу назвать одно имя…

– И кто же это? – с интересом спросила я.

– Лариса Лиманская, – уверенно ответила Маргарита.

– Почему?

– Знаете, я не буду это комментировать, доказательств у меня все равно нет. И, боюсь, вам их тоже никак не раздобыть, – усмехнулась Маргарита. – Но я в этом уверена!

* * *

Мой приятель, психолог Роман Евгеньевич Каменков, появился в квартире Гайворонских уже через полчаса. Против обыкновения, он казался нисколько не расстроенным тем, что ему пришлось изменять какие-то свои планы и приехать к Гайворонским по моей просьбе. Обычно Роман очень не любил непредвиденные ситуации, он высоко ценил свое личное время и тщательно это подчеркивал. Однако сейчас он явно излучал благодушие.

– Танюша, ты нисколько не изменилась, все так же от тебя исходят флюиды молодости и необыкновенной красоты! – улыбнулся мне психолог. – Здравствуйте, Маргарита, простите, что я без приглашения... Сева, я занес тебе книги, которые ты просил, вот, полюбуйся, это все нобелевские лауреаты, японцы. Проза выдержана в очень мрачных взглядах на человеческую природу, тебе это должно быть интересно. И вот еще книга «Монархи Европы», ты, помнится, просил у меня почитать…

Гайворонский достаточно равнодушно оглядел книги, которые психолог вытащил из своего портфеля. Его явно заботили другие проблемы.

– А что у вас тут произошло? – не переставая демонстрировать в улыбке свои ровные белые зубы, спросил Каменков. – Семейные конфликты, детско-родительские отношения?

– Да вот, у нас тут проблемы кое-какие обнаружились. Нельзя ли с вами поговорить наедине? – спросила я.

– Можно, конечно, можно, – после некоторой паузы ответил Каменков, бросив взгляд в сторону Гайворонского, стоявшего в углу комнаты с хмурым видом. – Ты же знаешь, я всегда готов к общению. Клиенты закалили мою коммуникативную выносливость, – улыбнулся он в сторону Маргариты.

– Вы можете побеседовать в кухне, – холодно проговорила та, и я поспешила увести Каменкова.

– Слушай, кто эта изящная брюнетка? – неожиданно спросил Роман, едва дверь за нами закрылась. Я поняла, что он имеет в виду Марину Заботкину.

– А что? – усмехнулась я. – Понравилась?

– Симпатичная, – признался Роман.

– Увы, вынуждена тебя разочаровать, – со вздохом развела я руками. – Эта девушка замужем, к тому же, она беременна. Это жена Максима Заботкина, переводчика с испанского.

И тут Каменков вдруг оживился:

– Марина? Видимо, это о ней мне Гайворонский многое рассказывал!

– Вот как? – я удивилась и насторожилась. – И что же именно?

– Ну, он говорил, что когда-то познакомился с ней у общих знакомых и влюбился. Что у него не ладились отношения с женой, они жили практически как посторонние люди, из-за чего он часто пребывал в подавленном настроении. А тут Марина – молодая, красивая, сексуальная… И он уже рисовал в своей голове некие радужные картины, но… Увы, девушка не претворила его фантазии в реальность.

– А сейчас он что о ней говорит? Какого он мнения о Марине и какие у них отношения? Вы, наверное, беседовали с ним на эту тему?

– Конечно! У Севы личная его жизнь – больная тема. Собственно, на этой почве мы с ним и сошлись. Он неоднократно просил у меня совета. А я, знаешь ли, хоть и не устраивал ему платных консультаций – он не может себе позволить такую роскошь, а я не могу позволить себе давать бесплатные профессиональные советы направо-налево, – но по-человечески, по-приятельски я ему подсказывал кое-что. Честно говоря, Сева мне симпатичен.

– Так какие отношения у него с Мариной? – нетерпеливо повторила я свой вопрос.

– Отношения? – задумался Каменков. – Наверное, дружеские. Она же теперь замужем. Расстались они, правда, не очень хорошо, во всяком случае, с его стороны ощущался некий негатив... Ну, это понятно, реактивное состояние... Но потом они наладили общение. Во всяком случае, ничего плохого об этой девушке он не высказывал. Но… У меня создалось такое впечатление, что она так и не выпала из его сердца окончательно. Она задела его сильнее, чем это может показаться на первый взгляд…

– В чем это выражается? В том, что он и сейчас хочет более тесного контакта с нею?

Взгляд у Романа стал серьезным и задумчивым.

– Бог его знает, – наконец проговорил он. – Думаю, я не ошибусь, предположив, что подсознательно он может желать ей какой-то… болезненной ситуации. Подчеркну – подсознательно! Конечно, если спросить его об этом, он никогда этого не признает и даже с негодованием отвергнет подобную мысль. И, причем, совершенно искренне. Но… Наше подсознание, Таня, порой выкидывает такие вещи!

Так-так… Этот момент мне тоже показался интересным. Значит, подсознательно Всеволод мог желать Марине беды? То есть, к примеру, сделать так, чтобы ее мужа посадили в тюрьму за убийство в тот момент, когда она ждет ребенка, да еще и беременность эта далась ей весьма непросто…

Я поделилась с Каменковым своими соображениями.

– Вполне может такое быть, – серьезно кивнул он. – Причем, я бы нисколько не удивился, если бы он всячески ее морально поддерживал, искренне жалел и через некоторое время вообще предложил – быть с ней рядом.

– Да уж, – покачала я головой.

«Версию о виновности Гайворонского в смерти Льва Маркова, похоже, еще рано отбрасывать, – подумала я. – Но насколько же все это нелогично и даже чудовищно! Убить человека, в котором ты души не чаешь, ради того, чтобы мужа твоей любимой женщины посадили в тюрьму?! Впрочем, Всеволод Олегович – человек не совсем нормальный, видимо, только этим и можно объяснить его мотивы. Или он так искусно притворяется в своей любви к Маркову? Да нет, вроде бы, не похоже…»

– Надо прямо сказать, что личная жизнь Гайворонского – далеко не сахар, – продолжал Роман. – С супругой отношения у него по-прежнему не ладятся, эмоциональная связь разрушена, отсутствует понимание. Да и психические проблемы у него присутствуют, что тут греха таить! – Каменков опасливо покосился на дверь, боясь, что кто-то может нас подслушать. – Боюсь даже, что это не по моей части, здесь нужны специалисты другого профиля. То есть, психиатры. А что, собственно, тебя-то привело сюда? Как ты здесь оказалась?

Я, как могла коротко, обрисовала ситуацию.

– Ну нет, его болезнь социально не опасна. Я уверен на сто процентов, что убивать из-за всего того, о чем ты мне рассказала, он бы не стал. – Каменков взял из своей пачки сигарету, спросив предварительно у меня разрешения закурить.

Я машинально кивнула и спросила:

– А скажи-ка, – решила я все-таки уточнить этот вопрос, – у него нет склонности к гомосексуализму?

– Нет-нет! – замахал руками Роман Евгеньевич. – Можешь отбросить это предположение. Вообще, меня сегодня удивило его состояние, – продолжил психолог. – Надо же, мы всего месяц с небольшим с ним не виделись, а тут такой Ниагарский водопад психопатических изменений!

– Месяц с небольшим? – насторожилась я. – Не можешь вспомнить, когда в последний раз видел его, и где?

– Ну почему же, я помню. В конце января, здесь, у него. Тогда он был гораздо спокойнее, но я уже заметил тревожные симптомы. Специально зашел к нему, примерно, десятого февраля, но его дома не было. Рита сказала, что он у родителей. Я не поленился поехать туда, хотя это очень далеко, на окраине города. Но его и там не оказалось. Я еще поразился – куда мог подеваться такой домосед?

– И ты не стал его разыскивать?

– Нет, конечно! У меня же шахматный турнир, потом, еще я ток-шоу веду теперь на нашем местном канале, а в университете – лекции... Это у меня просто один свободный вечер выдался, вот я и решил посвятить его Севе. Честно говоря, я рад, что увидел его сегодня живым и сравнительно здоровым. Ничего страшного, легкое сезонное обострение, скоро наступит ремиссия. Да, и еще, Таня, – он доверительно коснулся моей руки. – Я, со своей стороны, попрошу тебя особенно не распространяться насчет Севы, все-таки, пост занимает человек.

– Да, конечно, – механично ответила я, а у самой в голове крутились слова Каменкова о том, что, оказывается, в десятых числах февраля Гайворонского не было у его родителей.

А следовательно, алиби его рушилось окончательно! И, в совокупности с сегодняшним рассказом Каменкова, это давало дополнительные основания для моих подозрений. И все это было мне крайне неприятно! Я уже свыклась с мыслью, что вина Гайворонского – лишь в том, что он болен. И то, это не вина, а беда. А теперь я возвращалась к мысли, что человек этот может быть убийцей. Но скорбеть по этому поводу – совершенно нецелесообразно, а лучше поскорее найти факты, позволяющие либо построить против него железное обвинение, либо разрушить его окончательно.

– Слушай, Роман Евгеньевич, а как ты сам думаешь – где мог находиться тогда Гайворонский? Все-таки, вы с ним достаточно откровенно общаетесь...

Каменков бросил на меня быстрый взгляд, глубоко затянулся и пожал плечами:

– Сам ума не приложу! Хотя, можно спросить у него.

Он взглянул на часы. Я поднялась и позвала Гайворонского. В кухню вслед за ним прошли и Заботкины, и Маргарита.

– Всеволод Олегович… – начала я.

– Таня, извини, ради бога, – быстро поднялся со стула Каменков, – мне еще в одно место нужно, у меня с человеком встреча, прошу прощения, надеюсь, что я помог вам... Да к тому же здесь уже и народу многовато собралось, не хочу вам мешать... Сева, Маргарита, до свидания, я как-нибудь загляну на днях вас проведать.

Он проговорил все это на одном дыхании и торопливо прошел в коридор, снимая с вешалки свой плащ. Я подумала, что ему не хочется присутствовать при допросе Гайворонского, которого он сам невольно лишил его алиби. Поэтому я махнула психологу на прощание рукой и переключила свое внимание на директора музея.

После общения с Заботкиными, которые, узнав о диагнозе Гайворонского, видимо, стали держаться с ним куда более осторожно и мягко, Всеволод Олегович выглядел успокоившимся. Он уже не проявлял приступов агрессии по отношению к своим давним друзьям и даже пытался неуклюже шутить по поводу того, что «еврейская парочка» не попросила у него халявного чаю.

– Всеволод Олегович, – прервала его я. – У меня к вам важный вопрос. Где вы были в десятых числах февраля?

– У вас провалы в памяти, девушка, – окинув меня взглядом сверху вниз, ответил Гайворонский. – Вам моя супруга уже объяснила: я был у своих родителей!

– А я располагаю сведениями, что вас там не было, – твердо заявила я. – Более того, ваши родители сильно удивились, когда узнали, что вы, оказывается, прожили у них неделю в прошедшем феврале!

Это уже был чистый блеф с моей стороны. Естественно, я не звонила родителям Гайворонского и строила свое обвинение только на словах Каменкова.

– Кто вам дал адрес моих родителей?! – вознегодовал Всеволод. – Кто вам дал право тревожить пожилых людей по вашей прихоти?!

– Я не тревожила ваших родителей, эту информацию мне сообщил господин Каменков.

– Ах, Каменков! Этот... Этот... – Гайворонский никак не мог найти подходящего эпитета для психолога. – Этот жалкий болтун! – наконец выдал он. – Это все ложь! Клевета! Грязный вымысел! Почему он сразу после этого ушел?! Почему не бросил мне этого обвинения в лицо? Потому что он знает, что я вмиг его опровергну!

– Опровергните, – предложила я ему.

– Я заявляю вам, что был у родителей, – только и сказал Всеволод Олегович.

Я вздохнула и начала атаку:

– Вы знаете, мне и в самом деле крайне бы не хотелось тревожить ваших родителей. Но боюсь, что в результате столь упорного отрицания очевидных фактов вы добьетесь лишь того, что их потревожат еще больше. С помощью милиции.

– Я слышать об этом не желаю! – встал в гордую позу Гайворонский. – Вы не посмеете этого сделать, вы, пародия на Настю Каменскую!

Я пропустила это сравнение мимо ушей и твердо ответила:

– Насчет того, что я не посмею этого сделать, вы ошибаетесь. Сделаю, и немедленно! И ваши замечания насчет того, что у вас не работает телефон, вам не помогут. В эпоху мобильных систем это звучит просто наивно.

Я достала мобильник с намерением позвонить Мельникову и выяснить номер телефона родителей Гайворонского.

– Как зовут родителей Всеволода Олеговича? – обратилась я к Заботкиным.

Максим раскрыл было рот, чтобы продемонстрировать свою осведомленность, но Гайворонский, подскочив к нему, шлепнул ему по губам ладонью. Заботкин дернулся и вскочил на ноги.

– Сева! – отплевываясь, только и проговорил он.

Вслед за мужем вскочила и Марина, с горящими глазами она бросилась к Гайворонскому. Спокойно сидевшая Маргарита встала и быстро открыла маленький шкафчик.

– Идиот! – в сторону сказал Заботкин.

Он усадил Марину обратно и на всякий случай сжал в руке лежавший на столе половник. Маргарита накапала супругу успокоительное и протянула ему стакан.

– Я не буду это пить! – презрительно взмахнул рукой Гайворонский. – Эта женщина пытается меня отравить! Мало того, что она все эти годы травила меня мясом, зная, что это яд, так теперь она хочет напоить меня этой отравой!

– Сева, это лекарство, – мягко сказала его жена. – Выпей, тебе станет лучше...

– Я не буду это пить!!! – заорал Гайворонский. – И вообще... Я объявляю голодовку!

В кухню заглянул испуганный Альберт.

– А вам что здесь нужно, милое дитя?! – вытаращил на него глаза отец. – Где двадцать страниц перевода?

– Я все сделал, папа, – еле слышно ответил мальчик. – Я как раз думал, может быть, ты проверишь?

– Теперь вы будете делать по сто страниц перевода в день! – неожиданно обратился Гайворонский к сыну на «вы». – По сто страниц! И не с английского, а с немецкого, потому что это – язык ваших предков! А к тому же и с иврита, потому что на нем говорил Лева Марков! А еще вы займетесь борьбой сумо и вышивкой крестиком! Потому что я не могу допустить, чтобы потомок Виттельсбахов вырос негармонично развитой личностью! Я намерен завтра же купить вам пианино! Вы займетесь музыкой! В приличных семьях мальчики должны уметь сыграть любую фугу Баха с листа!

Услышав последние фразы Гайворонского, Марина потерянно взглянула на мужа, а потом – на меня. Она тихонько толкнула Максима в бок, и тот вполголоса обратился ко мне:

– По-моему, ему нужно или снотворное принять и лечь в постель, или... вообще... Требуются более радикальные меры.

– Пожалуй, вы правы, – так же тихо ответила я, пока Гайворонский продолжал стращать мальчика новыми перспективами.

Я подошла к Маргарите и кое-что сказала ей на ухо. Та согласно кивнула и пошла к шкафчику. После этого я шепотом поделилась своим планом с Заботкиными, и те тоже его приняли.

Когда Гайворонский устал от собственных излияний, Максим с Мариной крепко ухватили его с двух сторон под руки, а подошедшая сзади со шприцем в руках Маргарита быстро спустила его брюки и ловко всадила ему укол в мягкое место. Гайворонский заверещал, но было уже поздно. Он оглядел всю компанию тяжелым взглядом и промолвил:

– Вы все за это ответите. Придет Зигфрид, и вы провалитесь в Валхаллу! Вот Лева приедет – он вам всем покажет! А Чаша Грааля все равно у меня! Это моя чаша! Это моя чаша!

Извергнув весь этот бред, он обессилено рухнул на стул. Буквально на глазах он становился вялым и заторможенным, больше он не кричал и не пытался проявлять агрессивность. А еще через десять минут Максим с нашей помощью препроводил Гайворонского в спальню и уложил его в постель. После этого все вздохнули с облегчением.

– Все, я его теперь никуда не выпущу, – горестно проговорила Маргарита, стоя в коридоре.

– Это весьма разумно, – согласилась я. – И лучше бы вам все-таки вызвать врача.

– Я позвоню своей подруге, – кивнула Маргарита.

– Мы просим прощения, – выступила вперед Марина, – если мы как-то спровоцировали все это... Мы больше не станем его тревожить.

– Да. Нам пора, – согласился Максим, подавая жене пальто.

Они вместе со мной вышли из квартиры Гайворонских, и я предложила Заботкиным подвезти их. В машине Максим спросил:

– И что теперь? А если это, и правда, он?

– Я думаю, сейчас нам лучше немного подождать, – задумчиво ответила я.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я чувствовала себя предельно уставшей. Причем, не столько физически, сколько эмоционально. Все-таки, господин Гайворонский со своим психозом – явление очень сильное! Я наслаждалась тишиной, сидя на кухне с чашкой кофе и стараясь ни о чем не думать. И, тем не менее, мысли сами приходили ко мне. Видимо, дальнейшие мои действия будут выглядеть так: Гайворонского надо сдать в милицию, а они, в свою очередь, переадресуют его в известное медицинское учреждение. И на этом – закрыть дело. Неясны, правда, его мотивы... И более того, такое преклонение убийцы перед жертвой... Впрочем, этих сумасшедших фиг поймешь! И все же, меня не покидало смутное ощущение, что я не до конца проработала это дело.

В этот момент зазвонил телефон, и резкий звук заставил меня вздрогнуть. Это был Максим Заботкин. Он сообщил, что ему позвонил Горячий и назначил встречу на завтра. Естественно, с деньгами. Максим согласился на встречу, как мы и договорились. Теперь оставалось только подключить милицию. Со своей стороны, Тугов тоже был готов поучаствовать в операции – у него руки чесались показать всем свою отвагу в какой-нибудь силовой акции. Хотя, в данное время бравый капитан, по словам Максима, валялся в их квартире на диване – Заботкины купили ему бутылку водки в качестве искупления своей вины, заключавшейся в том, что с шести часов честный капитан мерз у их подъезда, дожидаясь возвращения супругов от свихнувшегося Гайворонского.

Я не заметила, как задремала прямо в кухне, на диване. Мне снился Сева Гайворонский. И даже не в единственном числе.

Директор краеведческого музея раздваивался, троился... Постепенно количество «Сев» достигло двадцати человек. Он и его клоны были в пышных средневековых париках, в коронах и ярко-пурпурных мантиях. В одной руке у этих коронованных особ были учебники по психиатрии, а в другой – портреты Левы Маркова. Боже, что это за бред?!

«Сева, оставьте мысли о короне! Оставьте! – истошно закричали с портретов Марковы. – Давайте лучше вместе заработаем деньги! Неужели вы не хотите денег? Почему вы не хотите зарабатывать деньги?!»

Неожиданно головы двадцати «Сев» зазвонили, как пасхальные колокола.

«Звонят, Сева? – ехидно поинтересовались Марковы. – А ведь вы не заплатили за телефон!..»

Звон усиливался, «Севы» растаяли в тумане, и тут я поняла, что это звонит мой мобильник, оставленный на столе. Я приподнялась с дивана и кое-как дотянулась до трубки.

– Татьяна, прошу прощения за поздний звонок, просто мне нужно прояснить один момент, – проговорил психолог Каменков.

– Какой момент? – сонным голосом спросила я.

– Понимаешь, я не мог этого сказать при Маргарите. Я так понял с твоих слов, что Гайворонский подозревается в убийстве?

– Можно сказать и так, – зевнула я.

– Так вот, я думаю, что, может быть, можно как-то все объяснить... В смысле причин, по которым Сева отсутствовал как дома, так и у родителей.

– Ну и? – моментально проснулась я.

– Помнишь, я тебе говорил, что у Всеволода уже давно образовалась «пауза» в личной жизни, его отношения с женой рухнули... И он... решил эту проблему...

– Неужели все-таки с Мариной Заботкиной? – неприятно поразилась я.

– Ну что ты! – укоризненно произнес Каменков. – Ты не знаешь эту женщину. Гайворонский много раз жаловался на свою неустроенность, на холодность супруги, на отсутствие всякой взаимности со стороны Марины... И вот как-то он оговорился, что вроде бы нашлась женщина, готовая оценить все величие и неординарность его души и ума... Причем, Сева подчеркнул, что настроен он только на серьезные отношения и она сама – тоже.

– Как ее зовут?! – перебила я психолога. – Ты думаешь, что Сева тогда был у нее?

– Ну, я просто предполагаю. У нее комнатка в центре, в одном квартале от краеведческого музея. Кстати, она там и работает, Сева ее туда потом пристроил. Ее никто никуда не брал – у нее, по словам Севы, тоже вроде бы шизофрения... Правда, в латентной форме. Современными препаратами ее болезнь купировали. В общем, рыбак рыбака видит издалека, – усмехнулся в трубку Каменков. – А зовут ее Аэлита Яковлевна. По словам Севы, это миниатюрная брюнетка, просто Дюймовочка.

– Что ж, Роман, спасибо за откровенность! Я непременно все это проверю, – сказала я и попрощалась с Каменковым.

Я встала, сварила себе кофе и задумалась. Неужели моя версия все-таки рушится и Гайворонский здесь ни при чем? Но тогда все придется начинать сначала, буквально с нуля, ведь я отмела подозрения практически ото всех участников этой компании. Впрочем, нужно еще послушать, что скажет Аэлита Яковлевна. Хотя, она может постараться и выгородить Гайворонского, да и больна она, как и он, ей доверять полностью тоже нельзя. Словом...

Что – «словом», я уже не могла додумать, поскольку у меня опять слипались глаза, даже кофе не помог. Не допив чашку до конца, я отодвинула ее, добрела до спальни и рухнула в постель, провалившись в глубокий сон и отбросив прочь абсолютно все мысли...

* * *

Хмурый туманный полдень не принес мне ничего нового. Я, преисполненная радужных надежд, вместе с опергруппой во главе с Мельниковым дежурила возле входа в один из корпусов университета, где должна была состояться встреча Горячего с Максимом Заботкиным. Однако ни в час, ни даже в половине второго бандит не появился. Оперативники Мельникова, бродившие в окрестностях и внимательно присматривавшиеся к каждому прохожему, не привлекая к себе внимания, не обнаружили никого, хотя бы отдаленно напоминавшего Маркова-младшего. В четырнадцать ноль-ноль, когда Максим уже изнывал от долгого бестолкового топтания на месте, Мельников вынужденно констатировал провал операции. Он дал отбой, после чего оперативная бригада поехала по своим делам, а я подошла к Заботкину.

– Увы, – развела я руками. – Вы можете отправляться домой под охраной Тугова. На всякий случай, я бы посоветовала вам быть осторожнее, поскольку такое необъяснимое поведение Маркова меня настораживает.

– Меня настораживает больше всего тот факт, что Марина попала в больницу, – нервно сказал Максим. – Ее положили на сохранение.

Таким я его видела впервые. Он поминутно курил, жесты его стали какими-то дерганными, от флегматичности Максима не осталось и следа, и было очевидно, что он сильно переживает. Мне стало его жалко.

– Это еще не означает, что все плохо, – как можно мягче сказала я. – Так бывает со многими женщинами, а потом они рожают нормальных, здоровых детей.

– Но она так много нервничала в последнее время, – снова закурив, сказал Максим. – К тому же, мы столько сил и нервов на это положили... Черт побери! Все эти Гайворонские помешанные, Марковы... даже из могилы достает! Дадут они нам пожить спокойно?!

– Не волнуйтесь так, – посоветовала я. – А лучше всего, не оставайтесь сейчас один, посидите вместе с Туговым. В крайнем случае, выпейте с ним по рюмочке. Извините, но мне уже пора. У меня на сегодня намечено еще одно важное мероприятие. Надеюсь, что оно не сорвется.

На этом я оставила понурого Заботкина, к которому, впрочем, уже поспешил Тугов.

Мне удалось упросить Мельникова поехать вместе со мной в краеведческий музей и устроить Аэлите Яковлевне официальный допрос. Я вспомнила маленькую женщину: она плавно махала руками, словно лебедушка, и поняла, что это, скорее всего, и есть любовница Гайворонского.

* * *

– Я найду Чашу Грааля! Я найду и подарю ее тебе! – раздался из-за дверей кабинета директора музея жуткий загробный голос. – А пока – иди ко мне! Я хочу доказать тебе свою любовь... на прощание!

Мы с Мельниковым просто оторопели и изумленно переглянулись.

– Это Гайворонский! – шепнула я подполковнику. – Только я не понимаю, почему он здесь? Он должен быть дома, под домашним арестом, потому что вчера у него случился приступ! И его жена даже взяла отпуск за свой счет, чтобы за ним присматривать.

Мельников, нахмурившись, решительно толкнул дверь директорского кабинета. Нашим глазам открылась живописная картина, от которой мы, мягко говоря, обалдели.

Всеволод Олегович Гайворонский, облаченный в какую-то сермягу пятнадцатого века, в старинный шлем и сапоги со шпорами, сидел верхом на стуле и прижимал к себе Аэлиту Яковлевну, которая, закатив глаза, так и млела от его слов и прикосновений. При этом Гайворонский размахивал каким-то бутафорским мечом, не замечая, что он задевает им Аэлиту Яковлевну по спине. Сама женщина тоже выглядела впечатляюще: на ней было пышное платье не первой свежести, извлеченное, видимо, из каких-то пыльных подвалов краеведческого музея (и невесть как туда попавшее). Голову ее венчала корона. Но больше всего меня впечатлило то, что это платье с корсетом не было застегнуто, и полуобнаженная грудь женщины четко виднелась в разрезах ткани. Кроме того, на ногах ее красовались колготки-сеточки, что уж никак не вписывалось в наряд средневековой дамы. Непонятно было, кого она изображает: то ли королеву Гвиневеру, то ли дамочку легкого поведения из дешевых парижских кварталов?.. Сам же Гайворонский, похоже, чувствовал себя рыцарем Ланселотом, на прощание перед походом дарующим любовь своей прекрасной даме сердца. А может быть, он замахнулся и на самого короля Артура, учитывая его претенциозность…

Гайворонский впился в губы женщины долгим поцелуем. Он, кажется, уже хотел перейти к более активным действиям, но, словно вдруг вспомнив о чем-то, оттолкнул Аэлиту Яковлевну и устремил горящий взгляд в окно.

– А теперь – вперед! – вскричал он. – Нам предстоит долгий путь до Грааля! Пусть враги Тысячелетней империи трепещут! – И он взмахнул кнутом с изящной ручкой, запрыгивая на стул и воображая, видимо, что он вскакивает на коня и пришпоривает его.

Видимо, все эти средневековые аксессуары были позаимствованы им из запасников или экспонатов музея.

Аэлита Яковлевна зарыдала – не то притворно, не то искренне.

Я не могла вымолвить ни слова, понимая теперь, однако, что реально представляет собой эта болезнь – шизофрения. А Мельников, привыкший на своем веку, видимо, абсолютно ко всему, решительно вторгся в театральное действие этаким матросом Железняком и громко провозгласил:

– Так, конница! Стой! Раз-два!

Аэлита Яковлевна, в ужасе вытаращив глаза, шарахнулась в сторону, Гайворонский от неожиданности не удержался в «седле» и рухнул со стола на пол. Аэлита Яковлевна истошно завизжала. Всеволод Олегович – с весьма недовольным видом – пытался подняться. Женщина кинулась к нему на помощь, одной рукой хватаясь за платье и пытаясь прикрыть свою полуобнаженную грудь.

– Это как называется? – уже встав и приняв свой обычный помпезный вид, проговорил Гайворонский. – У нас проходит производственное совещание, мы репетируем сцену к двухсотлетию музея!

– Вы именно в таком виде в ней и предстанете? – обратилась я к Аэлите Яковлевне, окинув красноречивым взглядом ее скудное облачение.

– Ой, извините, мне нужно в туалет! – метнулась она к двери, но по дороге ее перехватил Мельников.

– Какой еще туалет в наши времена?! Вон, туда идите, в лесок, – заявил грубоватый подполковник, плохо знакомый с особенностями современных авангардных театральных постановок.

Женщина забилась в его руках, закричав:

– Вы не имеете права! Я вызову милицию!

– Отлично, она уже здесь, – не выпуская ее, ответил Мельников, свободной рукой доставая удостоверение. – У нас к вам есть несколько вопросов. Немедленно оденьтесь, и едем в управление!

Аэлита Яковлевна бросила испуганно-вопросительный взгляд на Гайворонского. Мельников, перехватив этот взгляд, заявил:

– А за вами сейчас приедет бригада «Скорой помощи». И если судебная медкомиссия признает вас недееспособным, то вы избежите грустной участи заключенного, проведя остаток дней в психушке!

– Что?! Какая тюрьма?! – растерянно перевела взгляд с Мельникова на меня Аэлита Яковлевна.

– Скажите, где и с кем вы были восьмого февраля этого года? – крепче сжимая руку, державшую женщину, угрожающе спросил Мельников.

– Но... Я не помню.

– Придется вспомнить, – отрезал подполковник.

Аэлита Яковлевна наморщила узкий лобик, но тут – благородным средневековым рыцарем печального образа – вперед выступил господин Гайворонский.

– Оставьте эту женщину! – властно произнес он, но это получилось у него так комично, что я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть на весь кабинет. – Я все скажу, – обреченно добавил он.

– Нет уж, мы вначале послушаем вас, – ткнул пальцем прямо в лицо женщине Мельников. – Фамилия, имя, отчество?

– Аэлита Яковлевна К-калачова, – заикаясь, ответила она.

– Ну что, вспомнили?

Она посмотрела на Гайворонского, поняв, видимо, что скрывать дальше что-либо не имеет смысла, и сказала:

– Я была дома.

– Одна? – надавил на нее Мельников.

– Нет, – покраснела она. – С Всеволодом Олеговичем.

– Теперь вы довольны, бессовестные люди? – с гневом обратился к нам с Мельниковым директор музея, скидывая на пол свою сермягу и обнажая безволосую грудь. – Я не убивал Леву, – уже другим, упавшим голосом продолжил он. – Я любил Леву, Лева – замечательный...

– Всеволод Олегович, – осторожно спросила я. – А почему вы здесь? Вы же должны быть дома, со своей женой?

– Я не хочу находиться рядом с этой женщиной, – забубнил Гайворонский, снимая с головы шлем. – Я ухожу от нее к Аэлите Яковлевне! Она сказала мне, что ее прадед ведет свой род от канцлера Бестужева.

– Ну, конечно же, от кого же еще! – скептически фыркнул Мельников. – Калачовы – это ж типичная дворянская фамилия! Ладно, это ваше дело. Кто еще может подтвердить ваше алиби?

Гайворонский вздохнул и сказал:

– Соседи по коммунальной квартире. Они меня видели там каждый день, после того как я поругался с женой. Вы же понимаете, я не мог сказать Рите, куда я иду...

В этот момент у меня в сумочке запищал мобильник. Нажав на кнопку, я услышала встревоженный голос Маргариты Аркадьевны:

– Татьяна Александровна, Сева пропал! Представляете, я утром заглянула к нему, он еще спал, и я не стала его тревожить. А сейчас, открыв дверь, я увидела, что его нет! И окошко открыто! Он вполне мог в него выпрыгнуть, у нас же первый этаж! Господи, я даже не знаю, где его теперь искать! А если он поехал в свою Германию… зайцем?! У него же хватит на это ума! А Альберт еще заявил, что папа попросил его ему помочь и отвлечь маму, потому что мама хочет лишить папу престола! И что скоро они будут жить в замке, и у Альберта будет свой, отдельный замок, и куча игрушек, а маму они с собой не возьмут! Ведь он же так и ребенка с ума сведет! И где он, вообще?

– Успокойтесь, Маргарита Аркадьевна, – прервала я ее. – Он нашелся. Он на работе. И ведет себя смирно. Сейчас мы отправим его к вам.

Всеволод Олегович отошел в угол кабинета и принялся облачаться в свой цивильный костюм, предпочитая не смотреть ни в нашу с Мельниковым сторону, ни на Аэлиту Яковлевну. Он весь как-то поник и двигался вяло, замедленно. Аэлита Яковлевна, дав Мельникову свои показания, мышкой выскользнула из кабинета и растворилась где-то в глубине музейных помещений.

Но, собственно, судьба этих людей больше не интересовала меня. Главное было в том, что, потратив на директора музея и его, мягко скажем, экстравагантные выходки кучу времени и нервов, я так ничего и не добилась. Версия о том, что Маркова убил его сумасшедший друг – из ревности ли, из боязни ли огласки ли или еще по какой-то причине – окончательно рухнула. И теперь необходимо либо отказаться от дальнейшего расследования, либо искать какие-то другие пути.

Мельников заверил, что его люди проверят алиби Гайворонского, но я уже чувствовала, что его подтвердят соседи Аэлиты Яковлевны. Да и, откровенно говоря, не тянул директор музея на убийцу! Пора честно признать, что я попала под воздействие неких гипнотических флюидов, явно исходивших от этого человека. Только в этом случае он меня загипнотизировал некой своей мнимой причастностью к делу. Да и обстоятельства так складывались, что вполне можно было его заподозрить.

Я размышляла над тем, что делать дальше, уже у себя дома. И под вечер я все-таки решила для очистки совести съездить и поговорить с Ларисой Лиманской, бывшей женой Маркова. Она и ее жених Александр были, пожалуй, последним звеном этой компании, с которым я так и не соприкоснулась. Если не считать семейной пары Звонаревых. Но те казались настолько благообразными и законопослушными, что я решила временно оставить их в покое.

* * *

Наклон головы, выжидающий взгляд, чуть насмешливый; тонкие черты лица привыкшей соблазнять женщины – вот чем встретили меня в прихожей. Но, быстро придав своему лицу выражение, более подходившее для послушной и старательной девочки-первоклассницы, Лариса Лиманская проговорила:

– Я так понимаю, что вы ко мне? Вы были на поминках Левы, я вас помню. Про-хо-ди-те... – И она сделала жест в сторону тумбочки с обувью. – Обуйте тапочки, а то у меня не очень чисто, – попросила хозяйка. – Вот. – И она вытащила из тумбочки невообразимо мягкие тапочки с помпончиками ярко-красного цвета.

Я переобулась.

– Пожалуйста, проходите, я сейчас принесу кофе, – сделала она очередной, приглашающий, жест в сторону комнаты.

Я прошла в комнату и попутно отметила, что живет Лиманская достаточно обеспеченно. Мебель была куплена наверняка не очень давно, поскольку выглядела она новой, современной. Особенно выделялась массивная белая кровать, отделанная резьбой с разными завитушками. Масса украшений на обеих спинках кровати и зеркало на потолке, прямо над этим ложем. Видео – и аудиоаппаратура, подвесные потолки, дорогие занавески. Картину этого материального благополучия завершали бутылки французских вин в баре, пачка «Парламента» и иллюстрированные журналы на столике.

– А вот и я, – пропела своим сладким голоском Лариса и грациозно вкатила в комнату столик на колесиках. – Фу, опять он разложил тут свои футбольные проспэкты! – недовольно сморщилась она, глядя на письменный стол. – Саша у меня болельщик, а я это просто терпеть не могу. Фи, какая грубая, тупая игра!

Выплеснув свое раздражение, Лариса снова улыбнулась и пригласила меня отведать кофе. Напиток мне не понравился – на мой вкус, он был слишком слабым и переслащенным. Но я не стала, естественно, говорить об этом хозяйке.

– Что привело вас ко мне? – спросила Лариса, сложив губки бантиком, и манерно переплела пальцы.

– Дело в том, что я – частный детектив, – я решила сразу же прояснить ситуацию. – Расследую смерть вашего бывшего мужа.

– Ах, сэ тражик! – по-французски выразилась Лариса, очень удивленная моим сообщением. – Все это так трагично, я хотела сказать. Но... Чем же я могу помочь? Я, конечно, была бы очень рада, если бы выяснилось, кто этот ужасный человек, лишивший Маркова жизни. Но если бы я знала хоть что-то!

– А вас многие в компании подозревают...

– По-до-зре-вают?! – по слогам воскликнула Лиманская. – Ха-ха-ха-ха! Они совсем сошли с ума! Кто же это?

– Многие, – не стала уточнять я.

– Наверняка, это Саврасова! – скривилась Лариса. – Это моя бывшая подружка, она всегда мне завидовала. Это неудивительно и нисколько меня не трогает. Она просто злится, что Марков не обращал на нее внимания. Она влюблена в него по уши! С самой моей свадьбы, на которой она была моей свидетельницей. Это старая история, и все об этом прекрасно знают. Но я бы искренне посмеялась, если бы Марков стал с ней жить!

– Какие у вас были отношения с Марковым после развода?

– Ну, какие... Никакие! Друзьями мы не остались, хотя и врагами – тоже. Так, при встречах здоровались... конечно, он мне не мог простить того, что я от него ушла. Но как я могла не уйти, если меня поливала ядом его мамочка, да и он хотел официально со мной развестись по каким-то их там еврейским понятиям. А продолжать встречаться? Он же девочку по вызову себе хотел устроить из меня! Представляете?! Ха-ха-ха-а-а! – закатилась она пронзительным смехом.

– Когда он уехал в Германию, вы не поддерживали отношения?

– Мы не переписывались, разве что звонками обменивались на дни рождения. Но я сразу вам могу сказать, что я его не убивала! Вообще, глупость какая-то! Зачем мне это нужно? Только Саврасова могла такое придумать! Ой, да я после развода с ним только лучше зажила! Вон, и мебель купила новую, и ремонт сделала. И на работу хорошую устроилась, там жениха себе нашла, скоро замуж выйду. Он на меня не орет, как Марков, не обзывается, а мама у него вообще в другом городе живет и нас никак не касается. Так что я просто счаст-ли-ва! И вообще, мне эта компания уже не нужна. У нас теперь свои друзья!

– Но когда-то вы общались довольно-таки тесно? Что вы можете сказать об этих людях, со своей точки зрения?

– Ой, ну вы же их всех видели! У них на лицах написано, что они из себя представляют. Единственный достойный человек – это Сева, – с какой-то мечтательной улыбкой закатила глаза Лиманская. – Он такой необычный, экстравагантный... Думаю, что нам с ним было бы… чем заняться!

И она, сделав вид, что застеснялась, со смешком закрыла лицо ладошкой.

– И все же, что вы можете сказать о других?

– А что? – как-то поскучнела Лиманская и двумя пальчиками выхватила из пачки сигарету. – Ну, о Саврасовой вы уже все слышали, о ней и говорить больше нечего. Звонаревы, покрывшиеся плесенью? Абсолютно замшелая семейка, постоянно дома сидят. Им судьбой уготовано – умереть в один день. От скуки! Могу вам точно сказать, что они не стали бы убивать Маркова. Он им абсолютно ничем не мешал. Они, по-моему, вообще не в состоянии с кем-либо вступить в конфликт.

– А кому мешал Марков?

– Да никому он уже не мешал! – досадливо махнула рукой Лиманская. – Это Сева раздул его персону до космических размеров, а так всем на этого Маркова уже плевать было. А Сева – он и ко мне-то боялся подойти, хотя я по глазам видела, что хотел, – кокетливо добавила она. – Леву, видите ли, обидеть боялся.

– Заботкиным Марков тоже не мешал?

– Ой, это, опять же, Севины фантазии! Кто может убить из-за такой ничтожной суммы? Да я о них, в общем-то, и говорить-то не хочу, потому что они и не из нашей компании вовсе, и вообще, они с нами не дружат. Меня они не любят, считают глупой! – она сморщила носик. – Ха-ха-ха-ха-а-а! А себя – самыми умными. Были бы они такие умные, не жили бы, как нищие! Давно бы уже в Аргентину уехали или в Штаты, там испанский тоже в ходу. А то все только интеллектом своим блещут, только никто им за это денег не платит! – в голосе Лиманской появился оттенок презрения. – Я вообще не уважаю таких мужиков, которые деньги не умеют зарабатывать. Вон, мой Саша – из ничего деньги делает! И меня обеспечивает. Я даже посуду не мою, у меня машина специальная есть! А Марина вечно то возле плиты, то возле раковины торчит. Ой, вот опять опаздывает, опять опаздывает! – вдруг перевела она взгляд на массивные часы на серванте с каким-то, как показалось мне, преувеличенным беспокойством. – Опять придется подогревать!

– Лариса, спасибо, я все поняла. То есть, вы уверены, что никто из ваших общих знакомых не убивал Маркова?

– Конечно, – пожала плечами Лиманская. – Кому он нужен? Скорее всего, повздорил с каким-нибудь попутчиком, сам же, небось, и в драку полез. Или как-то деньги свои засветил, те, что привез сюда.

– Вы знали, что он вез деньги? – насторожилась я.

– Ну, нет, я просто предполагаю...

– По нашим сведениям, у него с собой не было денег. И в связи с этим я хотела задать вам еще один вопрос. Где он их хранил?

– У своей мамочки, – не задумываясь, ответила Лариса. – Только ей он мог доверить свои деньги. А вообще, он был помешан на деньгах! Нет, скорее, не на них самих, а на разговорах о них. Я, честно говоря, даже и не понимала, для чего ему деньги. Он же практически ни на что их не тратил. Ни на меня, ни даже на себя. Просто копил и копил. Зато попробуй, попроси – это же скандал! Заботкиным, вон, тогда отказал, а когда уезжал – у него с собой полный чемодан денег был. Он же и квартиру, и мебель, и машину продал. И дачу.

– То есть, вам он денег не посылал?

Лиманская высоко подняла брови, выдержала паузу и звонко расхохоталась.

– Марков?! Мне?! Вы, наверное, шутите! Да он скорее удавился бы! Я же сказала вам, что для него потратить деньги – это катастрофа!

– Я имела в виду, не пересылал ли он на ваше имя деньги – с тем, чтобы по приезде в Россию ими воспользоваться?

– Он никогда не доверял мне до такой степени, – ответила Лиманская, – тем более, что мы развелись. Мы были уже чужими людьми, поймите! Да он вообще, по-моему, никому их не посылал... Кому их ему здесь посылать? Я же говорю, они все у его мамочки!

– Ну что ж, – я поняла, что разговор наш, видимо, пора заканчивать, – еще раз спасибо вам за информацию. Но... Я должна задать вам один вопрос, который я задавала всем, имеющим отношение к Маркову людям. Где вы сами находились в тот период, когда его убили?

– О-о-о! С алиби у меня все в порядке, – беспечно ответила Лиманская. – Мой директор с удовольствием вам его подтвердит! – И она улыбнулась ослепительной улыбкой.

Я уже поднялась, собираясь на этом оставить Лиманскую в покое, но тут послышался шум открываемой входной двери. Лариса резво вскочила и, словно девочка, побежала в прихожую.

– А вот и мой ненаглядный, – удовлетворенно проговорила она на ходу. – Здравствуй, птичка! Почему ты сегодня опоздал? Гадкий, неотесанный мужлан! Ха-ха-ха-а-а! Ну, иди, мой руки и садись за стол. Кстати, у нас в гостях – кто бы ты думал?..

Я увидела отражение насмешливого личика хозяйки дома в зеркале в прихожей.

– Частный детектив, расследующий убийство Маркова!

– Вот как? Кто же он? – спросил Александр, снимая ботинки.

– Не он, а она! – поправила Лиманская. – Это Татьяна, помнишь, она была на поминках у Гайворонского, я еще тогда удивилась, откуда она, потому что ее никто не знает.

Александр разделся и прошел в комнату. Он вежливо мне кивнул, опустился в кресло и приветливо улыбнулся.

– У вас какие-то вопросы ко мне, я так чувствую?

– К вам? Ну, возможно, – согласилась я. – В связи с тем, что ситуация очень проблемная, я начну с самого главного. Вы не можете вспомнить, где вы были восьмого февраля этого года?

Мгновением раньше перед Александром появилась тарелка супа, поданная ему Ларисой. И он уже энергичным движением отправил содержимое первой ложки в рот, попутно кивнув мне и уже собираясь ответить. Но тут же он застыл, состроил недоуменную физиономию и развел руками.

– Лара, ну это же пересолено, совершенно! – проглотив-таки ложку супа, заявил он.

– Это значит, что тебя кто-то очень сильно любит, – с глупенький улыбкой прокомментировала Лиманская.

– Это значит, что кто-то не умеет готовить, – выдвинул он свою версию.

– Это что еще за капризы такие?! – постучала ложечкой по столу Лариса, сдвинув брови. – Не нравится – иди в ресторан! Посмотришь, как тебя там накормят!

Александр не пожелал продолжать перепалку, он только покачал головой и продолжил с кислой миной есть пересоленный суп. Лариса же, изобразив на лице, с одной стороны, обиду, а с другой – некое превосходство над женихом, удалилась в другую комнату.

– Ну что ж, я прекрасно понимаю, почему вы задали мне этот вопрос, – спокойно ответил Александр. – Но, честно говоря, даже не знаю, что вам ответить. Дело в том, что я уже вряд ли вспомню в деталях этот день. У меня много дел, куча проблем, связанных с моей фирмой. Мало того, что мне приходится часто разъезжать, так ведь и дома я постоянно занимаюсь делами. Так что – извините... И рад был бы помочь, да, боюсь, не смогу. Разве что Лариса вспомнит.

– У вас есть хотя бы смутные предположения насчет того, что могло произойти со Львом? Мне интересно ваше мнение.

Александр доел суп и отставил тарелку.

– Ну, что мне вам сказать по этому поводу? – задумался он и откинулся в кресле, взяв из пачки сигарету. – Даже не знаю... У меня версия случайного убийства. И убийцу вы не найдете. Скорее всего... Вот и все. Жалко, конечно, что так получилось с Левой. Дело в том, что некоторые черты его характера способствовали возникновению... м-м... подобных конфликтных ситуаций. Лев несколько раз менял место работы, он нигде не мог ужиться. Язвительность его не нравилась многим. Но люди – разные, даже по внешним признакам это проявляется. Просто одни реагировали на это спокойно, например, как я, а другие – например, какие-нибудь смуглые горячие кавказцы, – могли совершенно по-другому его воспринимать. И схватиться за нож, – при этом Александр красноречиво взглянул на себя в зеркало.

Он представлял собой противоположный антропологический тип только что упомянутым им кавказцам: ни дать, ни взять – спокойный финн. И говорил он ровно и спокойно. Я не представляла себе, что этот человек может выйти из себя или даже повысить голос. И только его энергичные движения и время от времени проявлявшийся нервный тик говорили о том, что и Александр не совсем свободен от проявлений повышенной эмоциональности.

– Разумеется, это всего лишь мои домыслы, – продолжал он. – Чем я еще могу вам помочь? Ну, разве что высказать вам свое мнение о нем. Ну, да, он – мелкий, склочный человек, правда, с чувством юмора. Однако весьма специфическим, что также не добавляло людям любви к нему. Я с ним близко практически не общался, да мне, и вообще, некогда. К Ларисе он особых претензий не имел, детей у них не было – так ради чего мне было задумываться на его счет? Да я, если честно, вообще забыл, что на свете есть такой человек – Лев Марков. Правда, он всегда старался спровоцировать меня на конфликт, но я не обращал на это внимания. И вел себя по отношению к нему всегда ровно. Я даже проводил его вместе с Ларисой в аэропорт, когда он улетал в Германию. Кстати, если вас так интересует мое алиби, может быть, все-таки стоит уточнить это у Ларисы?

– Если это несложно, – попросила я.

Александр, не вставая с места, громко позвал Ларису. Ему пришлось повторить свой зов дважды, прежде чем Лиманская с недовольным выражением лица явилась в комнату.

– Птичка, ну что такое? – капризным голосом сказала она. – Ты мешаешь мне читать «Космополитен»!

– Лара, ты не можешь вспомнить, где я был восьмого февраля? – спокойно спросил ее Александр.

– Ах, боже мой! – закатила глаза Лиманская. – Я не могу вспомнить, где ты был три дня тому назад! Вы знаете, – обратилась она ко мне, – этот несносный человек постоянно в своих разъездах! Я уже подумываю завести любовника, потому что это ни на что не похоже! Молодая темпераментная женщина вынуждена томиться в одиночестве в четырех стенах, имея почти законного мужа!

– Ладно, все! – скривившись, махнул ей рукой Александр, но Лариса вдруг вздернула брови и воскликнула:

– Ой, постойте-ка...

Она быстро метнулась в спальню и вышла оттуда с изящным блокнотиком в руках.

– Восьмое, восьмое, – бормотала она, морща лобик, и вдруг радостно вскричала: – Вот, есть! Восьмого числа он, как ни странно, был дома. И у нас с ним была бурная любовь! Дело в том, что здесь я записываю дни, когда у нас происходят интимные контакты, а также – свои ощущения. Восьмого это было просто нечто!.. Рыбка, не волнуйся, я все фиксирую! – помахала она блокнотиком перед носом у Александра.

– Хотя бы при людях... – едва сдерживаясь, процедил тот. – Веди себя нормально!

– Ах, ну вот так всегда! – пожаловалась мне Лиманская. – Мужчины мечтают о страстной, темпераментной женщине, а когда получают ее, то начинают одергивать. Нет, мужчины просто несносны!

– Иди, почитай свой журнал, – без всяких эмоций проговорил Александр.

Когда Лиманская ушла, я поблагодарила Александра за беседу и, поднявшись, попрощалась с ним.

Сидя в своей машине, я обдумывала ситуацию. Да, похоже, я проверила всех приятелей и знакомых Маркова в России. Во всяком случае тех, с кем он регулярно общался. И, вероятно, все они тут ни при чем. У большинства есть алиби и почти у всех отсутствие мотива. Правда, я еще не разобралась с бандитом Горячим, и неясно пока, где его искать. Вся надежда – на Мельникова. А пока... Пока, видимо, придется мне все-таки поехать в Германию и поискать нужные ниточки там.

Это, конечно, большой расход. И лечь он должен на плечи господ Заботкиных, которых мне, честно говоря, было жаль. К тому же, я знала, что Марина в больнице, и им с супругом срочно необходимы деньги. Но и без поездки мне никак не обойтись! Только это поможет мне раскрыть это преступление. Если, конечно, Заботкины не откажутся от дальнейшего расследования.

Но и я уже закусила удила! Мне не хотелось бросать эту проблему на полпути, такого в моей практике еще не случалось. Но, с другой стороны, не могу же я и вести расследование за собственный счет! Интерес к делу, конечно, важен, но я ведь не на общественных началах работаю!

Одним словом, прежде чем что-то предпринимать, я решила созвониться с Максимом Заботкиным и, уже исходя из его намерений, определиться окончательно.

Изложив ему коротко ситуацию, я по тону Заботкина поняла, что перспективы потратиться на мою поездку в Германию ему не слишком-то нравятся. Но неожиданно где-то на заднем плане возник густой баритон капитана Тугова. Он что-то забубнил, а потом и вовсе выхватил у Максима трубку.

– Татьяна Александровна! – пробасил он. – Можете не волноваться, поезжайте! Я на себя эти расходы беру! У меня есть сбережения, – и уже в сторону он добавил: – Молчи! Это дело чести! Я сказал!

Услышав обещание Тугова, я повеселела. Признаюсь, я бы изрядно разочаровалась, если бы расследование пришлось прервать. Теперь же я воспряла духом и была готова к дальнейшим размышлениям.

В первую очередь меня волновал вопрос: где и у кого хранятся сбережения Левы Маркова? А ответ на него, скорее всего, сможет мне дать мама Льва. И еще неплохо бы поговорить с его коллегами. Марков, как следовало из его писем Гайворонскому, общался преимущественно лишь с ними и со своей мамой. Других его знакомых в Германии я не знала. Значит, это и есть тот круг людей, с которыми мне предстояло встретиться.

Вернувшись домой, я набрала номер аэрокасс и заказала авиабилет до Дюссельдорфа.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Я была в Германии не в первый раз – мне доводилось приезжать сюда как в рамках общеевропейского круиза, так и по своим профессиональным делам.

Однако городок Бергхайм – в десяти километрах к западу от Кельна – не значился ни на одной туристической карте. Он был ничем не примечателен, практически ни одной деталью не отличаясь от сотен других маленьких городков Западной Германии. По сути, это был «спальный район» Кельна, отделенный от него зеленой зоной.

Мне пришлось серьезно поработать, разыскивая Розалию Львовну Белявскую, больную маму Льва Маркова. После долгих расспросов всех этих не владевших русским языком немцев я все-таки смогла с помощью какого-то турка найти нужное место. Как выяснилось, этот турок когда-то у себя на родине активно торговал кожаными изделиями и имел большой опыт общения с российскими челноками.

Я подошла к двухэтажному дому с несколькими квартирами, где жили, в основном, эмигранты. Я это сразу поняла по виду вышедшей из подъезда семьи: одетой в длинную пеструю юбку женщины в платке и двух чернявых мальчуганов, говоривших на языке, весьма походившим на речь торговцев цветами на российских рынках. Женщина бросила на меня любопытный и, в то же время, подозрительный взгляд.

Не обращая на нее внимания, я вошла в подъезд, поднялась по лестнице на второй этаж и позвонила в левую дверь. На мой звонок открыла маленькая, совершенно седая, старая женщина с резкими чертами лица. Такой же резкий был у нее и голос.

– Вас воллен зи хир? – гортанно выстрелила она в пространство.

– Их бин... Их бин... – с ужасным акцентом проговорила я. – Из России. Та-ра-сов!

– Русслянд?! Тарасов?! – неподдельно удивилась старушка. – Проходите, – сказала она уже по-русски, правда, с характерным картавым «р».

– Меня зовут Татьяна, а вы, наверное, Розалия Львовна? – я вошла в прихожую.

Старушка сразу помрачнела, достала из кармана платок и приложила его к увлажнившимся глазам.

– Розочка умерла два дня назад! Ее только что похоронили, – сообщила она мне.

Я была искренне потрясена этим известием.

– А что с ней случилось? – спросила я.

– Она долго болела, у нее был хронический панкреатит, гипертония, ноги отнимались. Она же инсульт перенесла! Ох, она всю жизнь болела. С детства болела, такая была слабенькая! Если бы не покойный дядя Изя, который откармливал ее в детстве медом со сливочным маслом, она бы не дожила до такого глубокого возраста. А ей было уже семьдесят восемь. К тому же, и с сыном ее беда приключилась! Какая же беда приключилась! Боже ж мой, боже ж мой, какое горе! Ни одна мать не в состоянии вынести такого. Тем более, что она была очень привязана к Левушке, мы его именно так в семье называли, – запричитала старушка.

Я сочувственно кивала.

Вдруг у нее в голове что-то щелкнуло, и она подозрительно уставилась на меня.

– Извините, а кто вы такая?

– Я частный детектив. Расследую смерть Льва.

– Ах, боже ж мой! – снова воскликнула старушка. – Проходите, меня зовут Сара Львовна. Извините, что я держу вас в прихожей, мне, к сожалению, нечем вас угостить. Какое благородное у вас занятие! – она повернулась и заковыляла внутрь квартиры. – А, извините, кто вам платит за расследование?

– Это не важно, вы, скорее всего, не знаете этих людей, – махнула я рукой. – Могу сказать только, что это друзья Льва. Скажите…

– Да-да, я вас слушаю! – перебив меня, почти пропела Сара Львовна и указала мне на стул. – Садитесь, спрашивайте меня, если что-то нужно. Боже мой, бедная Розалия! – скосила она взгляд в сторону портрета женщины, удивительно похожей на саму Сару Львовну.

Я наконец поняла, что предо мной – родная сестра умершей матери Маркова, его тетка. Хотя женщина и не представилась мне ее сестрой, но внешнее сходство их было очевидным, к тому же, это легко определялось и по отчеству.

– Я специально прилетела в Германию, чтобы выяснить несколько моментов. Я хотела поговорить с Розалией Львовной, но, к сожалению, поскольку с ней произошло это прискорбное событие, я вынуждена обратиться к вам.

– Да-да-да, я вас внимательно слушаю, – закивала головой старушка.

– Я пытаюсь выяснить мотивы, из-за которых Леву могли убить. Возможно, все случилось из-за денег...

– Ах, деньги! – перебила меня Сара Львовна. – Проклятые деньги, они всю жизнь приносят одно зло! Из-за них рушатся семьи, чувства, жизни...

– Так вот, – продолжала я. – Может быть, вы знаете, кому Лев их отдавал?

– Ах, боже мой, какие у него деньги? Они жили так бедно, Розочке даже не на что было купить лекарства. Абсолютно все уходило на питание и на оплату этой квартиры! Он весь день сидел за баранкой, а зарабатывал сущие гроши!

– То есть, после смерти Льва у его матери не осталось никаких сбережений?

– Совсем никаких, я сама похоронила Розочку, и на счете осталась тысяча марок. Скажу вам, это сущие пустяки, потому что здесь все так дорого, ужасно дорого!

– Но подождите, он же в России продал квартиру, машину, дачу... И даже всю мебель. Это довольно приличные деньги!

– Здесь все очень дорого, – повторила Сара Львовна со скорбным видом. – К тому же, Левушка был такой непрактичный, он отдал свое имущество буквально за гроши, Розочка так переживала по этому поводу! Гарнитур хороший, на который я в свое время им тысячу рублей дала, еще в семьдесят пятом году, он отдал за восемьсот! По сегодняшним деньгам, это – ничто! Представляете, какое возмутительное легкомыслие! И потом, здесь нужно было как-то обосноваться, купить новую мебель, и он еще зачем-то купил машину, хотя сам был таксист! И вот теперь она стоит – и никому не нужна, мой бедный муж не в состоянии сесть за руль, поскольку он очень болен. И теперь ее нужно продать, а кто здесь купит эту старую машину? Такие машины здесь не покупают, ее нужно везти в Польшу, а кто ее повезет?

– Вы не знаете, были ли у Левы дела в России и почему он вообще туда поехал? Ведь здесь он нормально устроился...

– Ой, не знаю, я ничего не знаю, Розочка тоже переживала! Ведь там нужно было начинать все практически заново, и потом, у Розочки было больное сердце, она страшно волновалась, он мог бы об этом подумать!

– А что говорил он сам?

– Сказал, что устроится там гораздо лучше, если все будет так, как он хочет. А если нет, то он вернется и будет по-прежнему жить здесь. У него же теперь был паспорт, он – гражданин Германии! По-моему, он хотел там получить какие-то деньги.

– Какие деньги? – насторожилась я. – Вы ничего не знаете об этом?

– Ах, откуда мне знать? – всплеснула руками Сара Львовна. – Я живу в Дортмунде, это не так близко, нужно ехать через весь Рур, а это очень дорого. Мы с мужем вынуждены экономить каждую марку, буквально каждую марку! Но Левушка почему-то был настроен очень весело, он был уверен, что там будет получать больше денег. Ах, эти деньги, они его и сгубили! И я не знаю, куда они дели деньги от продажи квартиры! Вот вы сказали, и я задумалась. Ведь они жили так бедно... Розочка была такая скрытная, такая скрытная! Как будто я не ее младшая сестра и не имею права знать! – обиженно закончила она и закурила длинную сигарету с мундштуком.

– Вы не знаете, где Лев работал?

– Я же сказала, он был таксистом, – пожала плечами Сара Львовна.

– Где именно? В какой фирме?

– О, это где-то в Кельне, я не знаю. Кельн – большой город, просто ужасный город!

– Как это можно выяснить? Может быть, у Льва остались какие-то документы? И вообще, не могли бы вы показать мне все их документы, это ведь нужно для того, чтобы найти его убийцу...

Сара Львовна вздохнула и полезла в шкаф. Немного погодя она выложила передо мной кипу бумаг. Я принялась сосредоточенно их рассматривать, краем уха слушая причитания старой женщины и ее рассказы о том, как она жила в Союзе, как наконец-то уехала из «этой страны» в Германию и как на старости лет она наконец-то живет более или менее ничего. Но, заметив на моем лице удивление, она принялась снова прибедняться и говорить, что здесь все дорого и она не может многое себе позволить.

Из документов мне удалось узнать лишь точный адрес фирмы, в которой работал Лев Марков. Остальные бумаги представляли собой счета за телефон и другие коммунальные услуги. Просматривая телефонные счета, я обнаружила, что Марков довольно часто звонил в Россию, гораздо чаще, чем требовало этого, например, его общение с Заботкиными, Гайворонским и всеми другими. Лиманская отказывалась от того факта, что она поддерживала с Левой оживленную телефонную связь, остальные, вроде бы, тоже… Кому же так часто звонил Лева? К сожалению, счета не дали ответа на этот вопрос – там стоял только код России и города – Тарасова.

Мне оставалось только поблагодарить сестру покойной Розалии Львовны и поспешить к двери. Причем, отделаться от тети Сары было не так-то просто, поскольку она под конец совсем разговорилась и рассказывала уже о своей бурной советской молодости, когда она никак не могла сделать выбор между двумя своими женихами, но когда не было такого ужасного разврата, как сейчас.

Выйдя из подъезда, я вдохнула теплый весенний воздух – а в Европе весна была уже в самом разгаре – и поняла, что я проголодалась. Так что я решила немного перекусить в ближайшем кафе. По инерции я открыла сумочку, решив проверить, в порядке ли моя кредитная карточка. Вокруг никого не было, эмигрантский микрорайон жил своей неторопливой, неброской жизнью.

– Ти-хо... – тяжелая рука вдруг зажала мне рот, а на шее я почувствовала острие ножа.

– Что вам надо? – попыталась произнести я, но на самом деле получилось у меня только невнятное мычание.

– Молчи, тебе сказано, – голос звучал без какого бы то ни было акцента, абсолютно по-русски. – За дом! Топай, топай!

Мне ничего не оставалось делать, как последовать за угол дома. Позади шел напавший на меня неизвестный субъект. Я ощущала его дыхание за своей спиной и думала – что мне следует предпринять?

Как только мы завернули за угол дома, он повернул меня лицом к себе, и я увидела перед собой здоровенного детину с ежиком светлых волос на макушке.

– Ну, ты кто такая? – спросил он, крепко сжимая в руке нож.

– Татьяна, – ответила я, покосившись на его орудие.

– И чего ты тут вообще?

– Ну, как? – растерялась я, поскольку вопрос был какой-то неконкретный. – Я к Розалии Львовне приехала...

– Это я понял, не дурак, – парень цыкнул и сплюнул сквозь зубы. – Я спрашиваю, зачем ты к ней завалилась?

– Поговорить о ее сыне, – честно ответила я.

– И что? Где деньги? – быстро спросил незнакомец.

– Этого я не знаю.

– Не знаешь? – угрожающе надвинулся детина.

Мне, признаться, уже порядком надоело мое положение заложницы, и я не стала церемониться. Резко выбросив вперед ногу в остроносом ботинке, я двинула парню по коленной чашечке. Он взревел от боли и согнулся пополам, и я тут же врезала ему коленом по подбородку. Когда же голова парня мотнулась назад, и он вынужденно разогнулся, я ударила его еще и под дых. Это заставило его снова принять согнутое положение. Несколько раз качнувшись вперед-назад, как игрушка-трансформер, парень совсем задохнулся и, выпучив глаза, попытался вдохнуть.

– Вы уж простите, достопочтенный герр, не знаю вашего имени, будьте любезны назвать мне его! – усмехнувшись, сказала я.

Парень, как вытащенная из воды рыба, жадно ловил ртом воздух, и вид у него при этом был весьма придурковатый. Видя, что он более-менее оклемался, я на всякий случай несильно вывернула его правую руку за спину, снова перегнув его пополам – так, на всякий случай, чтобы он не рыпался. Нож выпал, и я носком туфли отшвырнула его подальше в сторону.

И тут краем глаза я заметила едущую по улице машину с яркой надписью «Polizei». На большой скорости она подлетела к месту, где разговаривали мы с незнакомцем, и резко затормозила. Бандит среагировал на удивление резво. Он тут же попытался высвободить руку и задать стрекача, но я держала его крепко. А из машины уже выскакивали полицейские, наводя на бандита пистолеты. У одного был даже маленький автомат.

– Хальт! – заорали полицейские.

– Если скажешь, кто ты и зачем на меня напал, я промолчу про нож, – быстро проговорила я.

Бандит, видимо, оценив свое незавидное положение, так же быстро ответил:

– Леха Марков! Брат я Левкин.

– Горячий? – уточнила я.

– Ну да, – хмуро признался Марков, и в этот момент его скрутили подоспевшие полицейские.

Далее посыпались вопросы по-немецки, на которые ни Горячий, ни я внятно ответить не сумели. Тут один из полицейских протянул к Горячему руку и властно потребовал:

– Аусвайс! Виза, виза! Паспорт!

Марков полез в карман и достал свой паспорт. Полицейский раскрыл его, посмотрел, улыбнулся и сказал что-то своему товарищу. После этого все немцы засмеялись. Я не поняла, о чем шла речь, но была благодарна им за то, что рядом с эпитетом «русиш» не прозвучало слово «швайн». Хотя, вполне возможно, это слово давно сменилось на другое, не менее, а может быть, даже и более нелицеприятное. Я тоже вынула свои документы из сумочки и протянула их полицейским. Я знаками показала, что Марков мне не угрожал и что это какое-то недоразумение. Однако полицейские, объяснив что-то по-немецки Маркову и постоянно тыча пальцами в его паспорт, повели его к машине.

– Да что вы гоните?! – упирался он ногами. – Что я сделал?!

Я последовала за ними и попыталась объяснить полицейским, что мне нужно закончить свой разговор с Марковым. В это время подъехала еще одна машина, куда и усадили Горячего.

Завершилось все тем, что мне разрешили сесть рядом с ним в машину, и мы поехали вместе в полицейское управление. По дороге я немедленно принялась допрашивать бандита.

– Что тебе известно о деньгах твоего брата? – начала я.

– Ничего, – раздраженно произнес Горячий. – В том-то и дело, что ничего!

– Он тебе должен был?

– Ну, так... – замялся тот. – Я все же брат его, хоть мамки у нас и разные. Отмазывал я его пару раз, в дыню, там, дал одному... – криво ухмыльнулся он.

– Это ты его грохнул?

– Да ты что?! – изумленно воззрился на меня Горячий. – Да я, может, вообще, последний с ним, живым, разговаривал!

– Стоп, стоп... – насторожилась я. – Ну-ка, давай-ка поподробнее! Нож еще можно найти, а на нем – твои отпечатки. Я вот почему тебя спрашиваю: я расследую убийство твоего брата, а ты мне мешаешь! Так что давай, выкладывай все про последний разговор. Когда это было?

– Ну, это я потом понял, что он был последний, – сказал Марков-младший. – Восьмого числа это было, февраля, в смысле. Я еще с пацанами дело одно разруливал, вдруг слышу – мобила запищала. Ну, я ответил, слышу – Левка! Я – ни фига себе! Говорю, откуда ты? А он такой злой, говорит, из Москвы он, разобраться ему кое с кем надо. Мол, человечек один его подставил на бабки, круто. Я ему говорю – как же я тебе с ним отсюда разберусь? А он говорит – и не надо отсюда, мол, у человечка этого в Тарасове хата. И, говорит, записывай адрес и имя. Я говорю, давай, я запомню. Где мне там записывать-то? И тут он говорит: «Значит, Са...» – и все! Конец! Связь отключилась, гудки короткие запищали. Я сначала решил, что это связь такая плохая, думал, он перезвонит. А он – все! К тому же, там кипеж какой-то поднялся под конец разговора. Я потом понял, что в этот момент и грохнули его.

– Откуда он звонил, не сказал подробно?

– Шум какой-то был, я думаю, может, он из тачки звонил? – пожал плечами Горячий.

– Значит, Са... – задумчиво произнесла я. – Точно? Может быть, какой-то другой слог?

– Да не, точно, точно! – уверенно закивал Марков.

«Вроде, не врет», – подумала я и спросила:

– А чем он собирался в России заниматься, не знаешь?

– Да я вообще ничего не знаю! Я его сто лет уже не слышал и не видел! Он, как хату с тачкой продал – сразу умотал.

– Зачем ты сюда приехал?

– Как это – зачем?! – искренне удивился Марков. – У Левки, кроме меня, вообще никого не осталось. А мамка его, вон, тоже одной ногой в могиле стоит. Кому бабки-то после ее смерти достанутся?

– Вообще-то, Розалия Львовна уже умерла, – поведала я.

– Ох, ни фига себе! – присвистнул Горячий и почесал затылок.

Из дальнейших слов его я выяснила, что Алексей Марков приехал в Германию совсем недавно. Он тоже направился к Розалии Львовне, чтобы узнать у нее, где Левкины деньги. Решив для начала на всякий случай осмотреться, он прохаживался вокруг дома, пока не заметил меня.

Убедившись, что я посещала именно Белявских, он и решил на меня надавить и узнать, кто я такая и что здесь делаю. Но, видимо, не просчитал различия в русском и немецком менталитетах. Если в России вряд ли нашелся бы энтузиаст, вызвавший милицию при виде того, как кто-то тащит за угол неизвестную женщину, то здесь люди среагировали четко. И еще, Марков не учел, что я тоже не лыком шита и меня паршивеньким ножичком не напугать! Благодаря этому мне и удалось из «заложницы» превратиться в допрашивающую.

Больше Марков ничего не знал о том, кому его брат пересылал деньги в Россию и зачем, на чем Лева собирался зарабатывать в Тарасове – он тоже себе не представлял и не мог предположить, с кем Марков-старший сидел в машине перед своей гибелью.

У полицейского управления я вышла из машины, закончив свое общение с Горячим, у которого обнаружились какие-то проблемы с визой. Ко мне у полиции претензий не было, и я отправилась восвояси.

* * *

Наконец-то, уставшая и физически, и психологически, я перекусила. Хотя в этом кафе мне все показалось не таким вкусным, как у нас в России, но все равно, еда мне понравилась. Голод я утолила, появились силы продолжать дело. Уже перевалило за два часа дня, мне следовало поторопиться.

По адресу из бумаг Левы я легко нашла фирму, занимавшуюся частным извозом. И опять потратила кучу времени, на пальцах и на не очень-то совершенном своем английском объясняя менеджеру, полному блондину с круглым лицом, чего я хочу. Наконец, до его бюргерского ума дошло, что речь идет о некоем русском по фамилии Марков. Он поднял белесые брови и что-то выкрикнул в глубину офиса.

На его зов явился мощный мужчина, выше метра восемьдесят ростом, с добродушным, словно откормленным салом лицом.

– Яцек, дайне фрау… фюр Лев Марков, – сказал менеджер.

Богатырь нахмурил брови, взглянул на меня и спросил:

– Пани мовиц по-польску?

– Нет, могу чуть-чуть по-украински, – смущенно улыбнулась я, в Украине мне доводилось бывать не раз, и их национальная речь была мне все-таки немного знакома. К тому же, украинский все же ближе к русскому.

– Добже, Украйна, Польска, една мова, нэвельки розрожнення...

И поляк Яцек, видимо, тот самый, о ком упоминал Марков в своем письме Гайворонскому, пригласил меня пройти в соседнее кафе. Кое-как, используя знакомые нам обоим украинские слова, мы все же поняли друг друга. Яцек выразил свое сожаление в связи со смертью, как он назвал, Лео. Официальное сообщение о его гибели еще, оказывается, не успело дойти до Германии. Более того, Яцек крайне изумился, узнав, как именно погиб Марков.

– Вам, наверное, часто приходилось с ним общаться? – начала я задавать свои вопросы.

– Да, почти каждый день, – ответил поляк.

– Он вам рассказывал о России? Может быть, вы знаете, кому он туда звонил, с кем поддерживал связь?

– О, да! Был там такой человек, как это сказать... – Яцек поиграл руками в воздухе и виновато улыбнулся. – Странный! Лео даже в Баварию ездил из-за него, потому что тот его попросил. Он, вроде, король какой-то... Как ему кажется.

Я невольно улыбнулась, вспомнив одержимого своей манией величия Гайворонского.

– Да, я знаю эту историю, – кивнула я в ответ. – Но, может быть, был и еще кто?

– Да, он звонил какому-то парню, но как его зовут... – наморщил лоб поляк. – Мы не знаем. Лео никогда о нем не рассказывал. Даже как будто скрывал он это от всех.

– Зачем Лев ему звонил, вы тоже не знаете?

– Нет, – пожал плечами Яцек. – Хотя... Он все время спрашивал, как идут дела, и сильно досадовал. Лео вообще был нервный. Я и Ахмет – это мой друг из Албании – просили его пойти к врачу, но он говорил, что это дорого. И вообще, руками махал на нас... Ругался, говорил, что он – нормальный мужик. Хотя, мы просто хотели, чтобы он стал поспокойнее.

– А он с кем-нибудь общался здесь, кроме вас и своей мамы? Может быть, у него была женщина?

– О, нет, нет! Мы удивлялись, я даже говорил – найди ты себе, Лео, кохану паненку. А Ахмет как-то спросил: у тебя проблемы по этой части? Лео кричал очень громко, очень громко кричал! Потом Ахмет его пивом угостил, и он немного утих. И сказал нам, что немецкие паненки гроши любят, а ему жалко их тратить. Я говорю – зачем немку, можно польку, югославок тут тоже много... Все коханы, чернобровы. А он рукой махнул и говорит: в России жена так его любила, что, даже когда он ушел от нее, она всегда была рада его видеть и принимать у себя в кровати. Я спросил – а что ж ты с собой не взял жену? А он уже выпил много и зло так сказал, что, мол, продал он ее, за великие гроши! Ахмет спросил – ты что, сутенер? И тут такое началось! Лео с ним драться полез, мне пришлось их разнимать. Едва полицию не вызвали. Пришлось штраф заплатить хозяину кафе. Лео заплатил и после этого с нами месяц не разговаривал. А потом взял – и уехал. Так вот мы и... не помирились, – поник головой поляк.

– Зачем все же он поехал домой, вы не знаете? У него здесь были проблемы по работе?

– Нет! Працевал он добже, добже, – загутарил по-своему Яцек. – Только говорил, что у него тут мало грошей, а там его ждет бизнес. Бизнес, который даст ему великие гроши, очень великие! Он вообще очень любил гроши.

– Что за дело? – заинтересовалась я.

– Не знаю, не знаю. Никогда не говорил, скрывал. Только очень любил... как это... хвалиться очень любил, – снова смутился Яцек. – Говорил, что он гроши вложил в это дело, и оно должно теперь приносить доход. Мы еще удерживали его, говорили, что ты, мол, здесь и так все имеешь – квартира есть, машина, работа, – а он только улыбался и говорил, что там он не будет простым таксистом и грошей у него будет гораздо больше. Вот и все!

– Он не упоминал о том, где он собирался там жить?

– Нет, не говорил. Не любил, когда мы его расспрашивали, мы и перестали. Зачем, если человек не хочет говорить?.. Мы еще спрашивали поначалу – куда он девает деньги? Он не любил их тратить, мы удивлялись, спрашивали – может быть, ты копишь на что-то? Он тогда сказал, что отправляет их в Россию, чтобы потом получить больше. Мне надо идти, извините, – посмотрел он на часы. – У меня выезд.

Он подал мне свою огромную руку, я с некоторой опаской протянула ему свою, он откланялся и ушел. Мне оставалось только поехать в представительство Люфтганзы и купить билет на ближайший рейс в Москву.

В салоне самолета я предалась размышлениям. Итак, в Германии мне все же удалось узнать довольно-таки много. Но самой полезной, похоже, все-таки оказалась беседа с Горячим, который, похоже, действительно последним разговаривал со своим братом по телефону. Не считая, конечно, убийцы: тот, по всей видимости, находился в этот момент с Левой рядом. Никаких сомнений в том, что вздорный Марков вовсе не поссорился с какими-нибудь горячими кавказцами, – как предположил жених Ларисы Лиманской, и убийство не было случайным, – у меня не осталось.

Оставалось вычислить этого таинственного «Са...» Первый человек, о котором я подумала, – Антонина Саврасова! Но ведь она – женщина... Неужели Марков стал бы разбираться с ней через Горячего? И какие дела могли их связывать, тем более, денежные? И как она его подставила бы?

С другой стороны, именно Саврасова выглядела самым реальным лицом, кому Марков мог перечислять деньги. А алиби ее, кстати, заключалось лишь в том, что она болела, сплавив сына к матери. Видимо, придется мне еще раз все это проверить.

Теперь, еще один момент: что это за дело, которое так привлекало Маркова в России? Неужели некий «бизнес» организовала Саврасова? Слабо верится! А то, что он явно рассчитывал на какой-то прибыльный бизнес, было очевидно.

Но тут я вспомнила еще один момент. Подвыпивший Марков говорил, что он продал свою жену за большие деньги. Неужели это – некая метафорическая трактовка обстоятельства его ухода от Лиманской к Саврасовой?

В голове у меня зазвучали слова Марины Заботкиной о том, что Марков похаживал к Ларисе и после развода, а потом вдруг перестал. Неужели он начал заглядывать к Саврасовой?

Стоп: Заботкины... Садовая, шестьдесят четыре, и какая-то там квартира. Са-до-вая... А ведь Марков предлагал своему брату Лехе записать адрес и имя! И непонятно, с чего он начал. К тому же… Вдруг все-таки это было не «Са», а «За»? То есть, Марков-старший имел в виду Заботкиных, а из-за плохой связи брат неверно его понял? Господи, ну неужели все-таки – эта парочка?! Тогда совсем непонятны Левины слова насчет «продажи» жены. Не Заботкиным же он ее продал! К тому же, какое такое прибыльное дело могли бы предложить Маркову гуманитарно ориентированные и не слишком богатые Максим и Марина?

Я сжала виски ладонями и осторожно потерла их. Пришлось позвать стюардессу и попросить две чашки крепкого кофе – я ощущала очень сильную потребность в допинге. У меня голова лопалась от избытка мыслей, версий, предположений, пока еще хаотично вертевшихся в ней и не желавших складываться в ясную и полную картину.

Я выпила две чашки кофе, одну за другой. Голова прояснилась, но все равно, цельная картинка не складывалась, чего-то не хватало мне для озарения, каких-то деталей… Причем, интуитивно я ощущала, что эти детали есть, есть – просто они скрываются где-то в глубинах моей памяти… Смутное ощущение, что я в упор не замечаю нечто важное и, на первый взгляд, не относящееся к делу, не покидало меня.

Измучившись, я решила обратиться к костям. Я покосилась по сторонам. Справа от меня дремал пожилой толстый немец, причмокивая во сне губами. Слева было окно. Вроде бы, никто не обращал на меня внимания и не следил за моими действиями. Да если бы даже и следил, не все ли мне равно, что подумают обо мне эти люди, которых я вижу в первый и последний раз? Ну, взглянули бы удивленно на эксцентричную русскую даму, хмыкнули бы про себя, и не более того. Поэтому я, не раздумывая, достала мешочек с гадальными косточками и высыпала их прямо себе на колени.

32+11+13 – «Тайные свидания. В конце концов, вы изберете себе уравновешенного и высоконравственного партнера».

Час от часу не легче! Только тайных свиданий мне и не хватало! Впрочем, кости могли трактовать так мои встречи с Сарой Львовной и Яцеком, но я особенно ни от кого их и не скрывала. Уравновешенный и высоконравственный партнер… Даже если таковой и найдется в числе моих знакомых, какое отношение это имеет к гибели Льва Маркова?! Да никакого! Потому что и ко мне это, скорее всего, не имеет никакого отношения. Я же сейчас думала не о себе… Значит, кости имели в виду кого-то другого.

И неожиданно я успокоилась. Произошло это в тот момент, когда стюардесса уже попросила пассажиров пристегнуть ремни и объявила, что через несколько минут лайнер Люфтганзы должен приземлиться в Шереметьево. У меня заложило уши, тело словно пребывало в каком-то другом измерении, а сознание, оторванное от него, освободилось от груза плоти и стало необыкновенно чистым. Я сразу же успокоилась. Я была уверена, что очень скоро пойму – кто все это затеял…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Уже дома, отоспавшись как следует с дороги, я приняла душ и теперь сидела, свежая и благоухающая, с чашкой крепкого кофе, на стуле перед компьютером и машинально водила мышью, занятая логической игрой, недавно скачанной мною из Интернета. Прилетев домой, я никому не стала звонить, так как ничего конкретного пока никому сообщить не могла. Да и кому звонить-то? Максиму Заботкину, похоже, уже не очень-то это важно – узнать, кто убил Льва Маркова, его куда больше волнуют заботы о беременной супруге. Звонить Марине в больницу, поскольку официально все же она считалась моей клиенткой, я тоже не сочла целесообразным – к чему ей лишние переживания? Свихнувшийся директор музея Гайворонский, при всем его искреннем интересе к данному делу, все же был сейчас, мягко говоря, неадекватен, чтобы воспринять информацию надлежащим образом. Оставался Тугов, который невольно стал моим «соклиентом», но у меня не было его номера телефона, да и, подумала я, он переживет, если узнает правду чуть позже, когда все раскроется.

Напившись кофе, я вновь приступила к процессу анализа фактов, который я прервала после посадки самолета в Шереметьево. И рука моя сама потянулась к гадальным костям, хотя обычно я не прибегаю к их помощи столь часто. На сей раз предсказание показалось мне предупреждающим:

25+3+17 – «Смотрите, не лишитесь того, что недавно приобрели».

Господи, вот знать бы еще, чего именно! Я сосредоточенно нахмурилась, принявшись вспоминать, что такое я могла приобрести? Кроме информации в Германии, больше вроде бы и нету ничего? Относящегося к делу Маркова, разумеется. Но она уже при мне, эта информация. Нет, можно, конечно, предположить, что я лишусь сосисок, купленных мною по дороге домой в ближайшем супермаркете, по причине того, что они перележат в холодильнике свой срок, но мои кости обычно не размениваются на подобные мелочи. Мои кости – ребята серьезные, они зря болтать не станут!

Я снова вперила взгляд в монитор… И тут мне пришло в голову, что по возвращении в Тарасов я зашла в сервис-центр и заплатила за Интернет, который был отключен у меня в последние дни из-за его ненадобности, а также отсутствия у меня времени. Я бы и сейчас, наверное, не стала его подключать, поскольку дело еще не закончено, но так как путь мой с вокзала домой пролегал мимо сервис-центра, я воспользовалась случаем. Больше вроде бы ничего такого я не приобрела…

Я вышла из игры и полезла в Интернет. Проводник открылся с домашней страницы, коей была моя почта. Сразу же в глазах у меня запестрели всевозможные рекламные объявления, коммерческие предложения, анонсы новостей…

Неожиданно промелькнуло нечто, привлекшее мое внимание. Я посмотрела на это повнимательнее и заинтересовалась…

«Новый глава московского отделения Райффайзен-банка господин Феклистов…» – прочла я кусочек заголовка, отметив, что совсем недавно слышала где-то эту фамилию. Но даже не она сама по себе привлекла меня. На экране маячила фотография улыбавшегося управляющего банком, мужчины лет пятидесяти, и лицо его показалось мне весьма знакомым….

Заинтересовавшись еще сильнее, я загрузила блог и внимательно прочитала статью. Из нее выходило, что господин Леонид Феклистов совсем недавно был переведен в Москву, на должность управляющего отделения Райффайзен-банка, из Тарасова, где он возглавлял местное отделение филиала этого самого банка. Подчеркивалось, что господин Феклистов прекрасно зарекомендовал себя на предыдущем месте работы, что он выдвинул ряд новых перспективных идей для борьбы с мировым банковским кризисом, в отличие от прежнего главы московского банка, которого отправили в отставку.

Меня охватывало все большее и большее возбуждение. Я открыла фотографию Леонида Феклистова на отдельной странице и максимально увеличила ее. Фото, конечно, получилось не очень четким, но все же рассмотрела я его лицо неплохо. И уже не сомневалась, что где-то видела эти черты. И тут я вспомнила, где и при каких обстоятельствах слышала эту фамилию! Конечно, Феклистовых на свете много, но внешность, внешность! Даже удивительно, насколько все совпадает! К тому же, вспомнив все детали, окружавшие это имя, я поняла, что теперь все складывается. Теперь – да. Я наконец была уверена, что знаю, кто убил Льва Маркова!

* * *

– Ну, и как ты собираешься все это доказывать? – зевнув, спросил подполковник Мельников, выслушавший меня без особого интереса. – Еще раз напоминаю тебе, что дело это не наше. Им занимаются в Москве, более того, даже не в Москве, а в Подмосковье.

– Нужно расшифровать телефонные разговоры, проверить документы по переводу денег...

– И кто будет этим заниматься? – хмыкнул Мельников. – Ты представляешь, что это нужно согласовывать с Москвой: «Вестерн Юнион» – это тебе не какое-нибудь «ООО «Гастроном номер девять»! Это международная компания! Выходом на Интерпол дело грозит. А у них и без твоего Маркова проблем по горло. И действительно важных. Им твой психопат-таксист вообще неинтересен!

– А мне – интересен, – заупрямилась я.

– Ну вот скажи мне, – вздохнул Мельников, – зачем тебе это нужно? Деньги за работу ты и так уже получила. А за дальнейшее расследование тебе никто даже и «спасибо» не скажет. Как я понял, твоих клиентов Заботкиных уже даже напрягает это дело! Судя по тому, что ты мне рассказала, мужичонка этот мало у кого вызывал симпатию. Твой сумасшедший музейный барон – не в счет.

– Есть и еще несколько людей, которые относились к убитому терпимо и даже были по-своему привязаны к нему.

– Ой, это ты о бабах, что ли, его? – раздраженно спросил подполковник. – Особенно жена его бывшая, чувствуется, уж так привязана! Я тебе сразу говорил, что дело – тухляк. Согласен, согласен! – успокаивающе поднял он вверх руки, увидев на моем лице гневное выражение. – Много раз ты оказывалась права. Я даже согласен, что погонами своими во многом обязан тебе. Но здесь, извини меня, пожалуйста, помогать тебе я считаю бессмысленным. Даже если проверить все эти документы, это все равно не явится доказательством виновности в убийстве.

– Милиция могла бы снова заняться проверкой алиби, – настойчиво сказала я.

– Вот пусть московская милиция этим и занимается, – отрезал Мельников. – Ты пойми, что у меня тоже времени – не вагон! Это когда я капитаном был – еще ладно… Сейчас у меня подразделение важное в подчинении, нет покоя, совсем. И времени нет! Да и силы не те уже. Жена постоянно жалуется, что я дома не бываю, а когда бываю, то не в состоянии свой супружеский долг выполнить.

– Сейчас появилось много новых препаратов, – съязвила я.

– Совсем ты, Иванова, из ума выжила на старости лет – предлагать мне такое непотребство! – зевнул подполковник, посмотрел на часы и начал складывать в пачку бумаги на своем столе.

* * *

Итак, другого выхода нет – нужно ехать в Москву. Эта поездка, слава богу, не требовала таких затрат, как посещение Германии, только на бензин и суточные расходы. И я даже не стала звонить Заботкиным или Тугову и оповещать их о своих планах, решив, что включу все это в общий итог своего гонорара. В крайнем случае, расходы на питание я возьму на себя, а останавливаться в Москве на ночь я не планировала, рассчитывая провести нужную мне встречу за один день. Хотя, всякое могло случиться… Дай бог, чтобы она вообще состоялась, эта встреча! Сейчас, когда убийца, как я полагала, был у меня уже практически в кармане, я тем более не могла и не хотела отказываться от окончательного подведения итогов.

Выехать пришлось вечером, дорога мне предстояла ночная, но это было необходимо: как раз рано утром я оказалась бы в Москве, и у меня появилось бы достаточно времени на подготовку к встрече или хотя бы договориться о ней. А это не так-то просто, учитывая уровень «досягаемости» господина Феклистова.

Конечно, тяжело бросаться сразу же после одной поездки в другую, но кто обещал, что будет легко? Такова специфика моей работы, я знала, на что шла, когда выбирала ее. Я подготовилась, как могла: перед дорогой выспалась как следует, с собой взяла термос крепчайшего кофе, а также курицу-гриль и бутерброды. С такими запасами я долго продержусь бодренькой, к тому же, организм у меня все-таки тренированный.

Дорога, слава богу, никакими «сюрпризами» не омрачила моего настроения, и утром я уже въезжала в столицу. Не теряя времени даром, я сразу же отправилась к своему давнему приятелю, Вячеславу Загорецкому. Он был главным человеком, на чью помощь я рассчитывала в этой поездке. Славик в незапамятные времена учился вместе со мной в юридической академии, правда, он избрал профессию адвоката. Отмечу, что у него к этому был природный талант. Он довольно быстро пошел в гору, чему поспособствовали его весьма влиятельные родители, а затем переехал в Москву, наработал хорошую репутацию и сколотил приличное состояние, обзавелся своей клиентурой среди богатых и известных людей, замелькал на экране телевизора, удачно женился – словом, он был вполне доволен жизнью. Но меня волновало как раз то, что общался Загорецкий с людьми разными – от творческой интеллигенции до высокопоставленных чинов. И, следовательно, из всех моих знакомых именно он и был той фигурой, кто мог устроить мне неофициальную встречу с господином Феклистовым. Во всяком случае, я очень рассчитывала на его протекцию.

Офис фирмы Загорецкого находился на Проспекте Мира – во всяком случае, раньше. Я не стала пока что звонить Вячеславу и предупреждать его о своем визите, так как эта хитрая лиса – Загорецкий, – поняв, что мне требуется его помощь, мог тут же сослаться на занятость и перенести встречу на вечер. На следующей неделе. В следующем месяце... Мне же тянуть резину было совершенно не с руки, и я нахально отправилась прямиком в офис преуспевающего адвоката.

Помпезная золоченая вывеска с претензией на XIX век скромно гласила «За честь и достоинство. Адвокат Загорецкий». Я толкнула массивную дверь и прошла внутрь. Там все выглядело очень внушительным: великолепная лепная отделка на стенах, мебель лакированного красного дерева – Загорецкий выдерживал стилизацию под прошлые века... Вот только секретарша выбивалась из этого архаического антуража: она была в современном деловом костюме и сидела за компьютером, собираясь, видимо, внести мои данные в свою базу. Она очень любезно спросила, по какому вопросу я явилась к господину Загорецкому и было ли мне назначено? Я честно ответила, что по личному и что назначено мне не было, так как я только что приехала, а дело у меня срочное. Секретарша, не убирая лучезарной улыбки с лица, прощебетала, что для получения аудиенции у господина Загорецкого мне необходимо вначале записаться на прием, поскольку в настоящий момент досточтимый господин не в состоянии меня принять по причине…

Но я уже не слушала ее. С такой же любезной улыбкой я достала свой телефон и набрала номер Загорецкого.

– Привет, Славик! – пропела я в трубку. – Еду, представляешь, к тебе в такую даль, как к последней надежде, а меня переадресовывают на другое число. А ведь мог бы предупредить секретаря, чтобы старых друзей пропускали к тебе без очереди и без уточняющих вопросов!

– Иванова, ты, что ли?! – после паузы послышался его удивленный голос.

– У тебя отличная память на голоса и имена, – польстила я ему.

– Ты в приемной?

– Ну да, жду вот, когда вы соизволите меня пригласить, горячим кофе напоить с дороги…

– Давай, проходи, – прервал меня Загорецкий, и в ту же секунду загудела кнопка на столе у секретарши.

– Пропустите, – услышала я, и секретарша мгновенно расцвела в еще более милой улыбке, приглашающим жестом указывая в сторону витой лестницы.

– Кабинет номер два, вторая дверь по коридору, – проговорила она мне вслед.

Господин Загорецкий ждал меня в коридоре. Аккуратная бородка, очки в тонкой золотой оправе, дорогой костюм, перстень на холеном указательном пальце правой руки… Почти ничего не осталось в этом солидном, уверенном в себе мужчине от худощавого паренька с длинными, небрежно спадавшими на плечи волосами и серьгой в ухе. Разве что насмешливый взгляд умных, лукавых серых глаз…

– Глазам своим не верю, – еле заметно улыбаясь, покачал он головой. – Действительно – Иванова! А я уж думал, что ты меня разыгрываешь! Вот, даже лично вышел удостовериться, что это – ты.

– Весьма польщена, весьма, – в ответ улыбнулась и я. – Чтобы такой занятой господин уделил моей скромной персоне столь высокое внимание…

– Ладно, не язви, – Загорецкий двукратно приложился к моим щекам своими губами, слегка уколов меня своей щетиной. Я ощутила исходивший от него запах дорогого парфюма. Он достал из кармана белоснежный платок, протер очки и промокнул губы. Я усмехнулась про себя.

– Ну что ж, входи, – широким жестом пригласил он меня в свой кабинет. Обстановка, разумеется, соответствовала заявленному уровню, в чем я, собственно, не сомневалась. Славик и в студенческие времена любил пустить пыль в глаза, теперь же, когда он стал известной столичной штучкой, он тем более не мог бы довольствоваться скромным интерьером.

Вскоре я уже сидела в мягком кресле, с чашкой горячего кофе в руке. Загорецкий, нахмурив брови, внимательно слушал меня. Изложив ему суть дела, не вдаваясь в неинтересные для Загорецкого подробности, я молча, выжидающе, смотрела на адвоката. Загорецкий так же молча достал из золоченого портсигара сигарету, закурил и, пуская в сторону кольца дыма, спросил:

– Ну, и как ты себе это представляешь?

– Пока не знаю. Но ты мне скажи: ты знаком с этим человеком?

– Знаком, – не стал врать Вячеслав. – Но, как ты понимаешь, это не означает, что по одному моему звонку он все бросит и бросится побеседовать с тобой.

– Конечно, я понимаю, – кивнула я. – Но ведь ты можешь устроить так, чтобы я пересеклась с ним где-нибудь? Тебе достаточно будет просто представить меня ему и попросить его уделить мне несколько минут, а дальше уже – мое дело!

– Если бы все было так просто! – хмыкнул Загорецкий, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Потом он смял в ней выкуренную до половины сигарету и, поднявшись, подошел к окну, где и встал, заложив руки за голову и перекатываясь с пятки на носок. Это, кстати, было хорошим признаком: с давних пор я помнила, что Славик машинально так качался, когда сосредоточенно о чем-то размышлял. А это значит, что он задумался над моей просьбой и не собирается отфутболивать меня сразу же.

– Славик, но сложно не значит невозможно, – бросилась я ловить свой шанс. – Где-то же он бывает?

– Бывает! – круто повернулся ко мне Загорецкий. – На работе он бывает! А еще – дома! Как ты понимаешь, туда я тебя привести не могу, поскольку вообще сам ни разу у него не был. Это не принято, ясно? А в банк я тебя тоже не могу приволочь, потому что он там делом занимается. Что я ему скажу?

– Но он же посещает какие-то не очень официальные мероприятия! – не отставала я. – Какие-то презентации, может быть, новомодные премьерные спектакли… Он же – «вывеска» своей структуры! Подумай, Слава, наверняка можно что-то придумать.

Загорецкий хмурился все сильнее.

– Ну, будет, к примеру, банкет в честь юбилея одного нашего общего знакомого на следующей неделе в «Континентале», куда он приглашен, и что?

– А ты сам туда приглашен? – быстро спросила я.

– Приглашен! Но с женой! – Вячеслав поднял указательный палец. – Ты понимаешь, Иванова, только с же-ной! И никакие замены тут не пройдут!

– Ну, банкет – ладно, а еще что-нибудь? Все-таки, это «Райффайзен-банк», наверняка, они выступают спонсорами на каких-то выставках, участвуют в акциях!

– Спонсорские проекты… – пробормотал Загорецкий, вдруг резко возвращаясь к столу. Он открыл ящик, достал ежедневник и принялся листать его. – Ну, вот, есть один вариант, – нехотя проговорил он. – Но…

– Что за вариант, говори! – так и вскинулась я.

– Сегодня у нас суббота? Так вот, сегодня вечером заседание элитарного клуба «ЧТО? ГДЕ? КОГДА?», которые регулярно посещаем как он, так и я. Он – в рамках своей деятельности, я – своей. Но и круг приглашенных там свой, как ты понимаешь, не с улицы!

– Но ты же можешь взять меня в качестве приглашенной?

– Да ты что, Иванова, смерти моей хочешь?! – воскликнул Вячеслав и нервно заходил по кабинету. – Ты хочешь, чтобы я на всю страну засветился в компании незнакомой женщины? Чтобы завтра об этом трубили все СМИ, чтобы моя жена увидела эту картину на голубом экране? Мне тогда лучше сразу собрать вещички и поскорее уехать обратно, в родной Тарасов, дабы устроиться в районном отделе прокуратуры рядовым адвокатом!

– Слава, тебе вовсе незачем светиться! – прижала я руки к груди. – Ты меня, главное, протащи как-то туда и представь Феклистову, а дальше можешь стоять где угодно, хоть в самом дальнем углу от меня! Я тебе клянусь, что даже не подойду к тебе!

Загорецкий надул щеки и побарабанил пальцами по столу.

– Ну, не знаю, – неохотно пробормотал он, но я видела, что он уже согласен в душе и сейчас обдумывает чисто технические моменты.

– Спасибо, Славочка! – воскликнула я, вскочив со стула и чмокнув Загорецкого в щеку. – С меня коньяк!

– Слушай, Иванова, оставь эти провинциальные мещанские штучки! – поморщился он. – Какой коньяк? И запомни, что я тебе помогаю только потому, что…

– Потому что девиз твоей конторы – «За честь и достоинство», – притворно льстиво кивнула я.

Загорецкий только рукой махнул, не пожелав ничего объяснять.

– Короче, ровно в девять вечера жду тебя у входа. Чтобы без опозданий! Придешь хоть минутой позже – все! Можешь распрощаться с возможностью попасть в клуб! И оденься поприличнее! Не вздумай в джинсах и с голым пузом туда заявиться, слышишь? – И Загорецкий погрозил мне пальцем. – Ты понимаешь, что там за публика?

– Ой, Славик, не надо, а? – я поморщилась в ответ. – Уж не хуже тебя соображаю! Загордился ты совсем, Загорецкий! Небось, уже и не помнишь, как мы в сквере на лавочке портвейн пили, а? Зазна-ался, зазнался, столичная птица!

– Да я просто на всякий случай, – примирительно протянул Вячеслав, подмигивая мне и, сворачивая беседу, быстро замахал руками: – Все, все, Иванова, иди! Я и так на тебя кучу времени потратил! Знаешь, сколько во мне людей нуждается?

– Да, – вздохнула я. – Бедных, несчастных людей, которым ты помогаешь исключительно из бескорыстия.

Загорецкий принял было негодующий вид, важно надув щеки, но тут же засмеялся и махнул рукой.

– Знаешь, между прочим, сколько стоит час моей работы? Нет? Ну, вот и иди, Иванова! Ты мне, признаться, уже надоела. Ты, честное слово, совсем не изменилась с институтских времен, такая же зануда, ей-богу!

– Я тебя тоже люблю, Славик, – пропела я, покидая кабинет Загорецкого.

До девяти вечера была еще куча времени, и мне следовало потратить его с пользой. Мне необходимо было продержаться на предстоящем вечере, да еще и подготовиться к нему. Насчет одежды я не беспокоилась: зная, с кем мне предстоит познакомиться, я заранее взяла из дома парочку костюмов на этот случай. Не настолько я наивна, чтобы идти на встречу с президентом банка в своих спортивных брючках и свитере, которые я надела в дорогу. Так что наряды-то у меня были, а вот выспаться хорошенько не помешало бы. И я, недолго думая, направилась в гостиницу.

Вечером, выспавшись, восстановив силы и приняв душ, я начала собираться. Распустила волосы и надела подходившее к случаю черное платье с пайетками, наложила макияж. Осмотрев себя в зеркало, я осталась вполне довольна.

Без четверти девять я уже стояла у входа в элитарный клуб. Загорецкий появился минут через десять. Он неторопливо вылез из своей «Ауди», щелкнул пультом сигнализации и небрежной походкой, в расстегнутом длинном пальто, под которым виднелась белоснежная сорочка с галстуком-бабочкой, направился ко мне. Окинул меня оценивающим взглядом, улыбнулся удовлетворенной улыбкой… Взял меня под руку и повел к двери.

В помещении клуба было уже много народа. Чинная интеллигентная публика неторопливо прохаживалась по залам. Ухоженные женщины в элегантных вечерних платьях, мужчины в строгих костюмах и смокингах улыбались, переговариваясь между собой. Звучала негромкая приятная музыка, поблескивали лампы...

Я заметила многие знакомые мне лица. Программу «ЧТО? ГДЕ? КОГДА?» я раньше частенько смотрела по телевизору. Вскоре музыка стихла, люди выстроились вокруг игрового стола, наступила тишина.

– Уважаемые дамы и господа, мы рады приветствовать вас в элитарном Клубе Знатоков! – послышался мягкий голос ведущего.

Я стояла спокойно, обводя глазами зал и пытаясь отыскать взглядом господина Феклистова, ради встречи с которым я и затеяла это мероприятие. Загорецкий стоял рядом, не проявляя ко мне абсолютно никакого интереса.

Ведущий представил участников сегодняшней игры, а также гостей и спонсоров, среди которых были банкиры, предприниматели, работники систем сотовой связи... К своей радости, я услышала и фамилию Феклистова. Управляющий «Райффайзен-банком» стоял прямо напротив нас с Загорецким, я хорошо рассмотрела его круглое лицо, практически без морщин. Лощеный вид, вежливая улыбка. Я еще раз убедилась про себя, что не ошиблась.

К столу стали стремительно проходить участники игры и рассаживаться в креслах. Вальяжный Друзь, молодой горячий Ровшан Аскеров, добродушный Сиднев… Даже не верилось, что я стою буквально в паре метров от этих корифеев интеллектуального мира!

Прозвучал удар гонга, и ведущий стал зачитывать первый вопрос, что-то из области японской поэзии, что всегда было для меня чем-то загадочным и необъяснимым. Если что-то я еще угадывала, сидя перед экраном телевизора, то на восточных вопросах всегда срезалась.

– «Наша жизнь – росинка. Пусть хоть капелька росы наша жизнь, но все же…» Закончите это стихотворение, – проговорил ведущий, и тут же прозвучал сигнал – время пошло.

Игроки загудели, склонившись головами друг к другу, посыпались версии… Я скосила глаза на Загорецкого. Тот стоял молча и прямо, словно аршин проглотил.

«А я бы вообще не стала заканчивать это стихотворение, – подумалось мне. – Оно и так очень красивое, оно вполне закончено!»

Истекла минута, ведущий провозгласил, что он готов выслушать ответ. Отвечать взялся Ровшан Аскеров. Повел он себя, надо сказать, довольно оригинально: после повторенного ведущим вопроса он промолчал. Каменная тишина длилась несколько секунд, пока ведущий не поторопил Ровшана.

– Мы уже ответили, господин ведущий, – бодро протараторил Ровшан, но я видела, что у него мелко подрагивают пальцы.

– То есть? – ведущий сделал вид, что не понял его.

– Это наш ответ. Стихотворение закончено!

Наступила пауза, после чего ведущий признал ответ правильным, и счет на табло стал «1:0» в пользу знатоков.

«Браво, Иванова! – мысленно восхитилась я. – Если так пойдет дальше, ты можешь смело вступить в этот элитарный клуб и начать зарабатывать деньги своим интеллектом!»

Следующий вопрос пенсионера из Уфы был длинным и запутанным. Он касался особенностей устройства какого-то двигателя. Я, признаться, в этих областях никогда не была сильна, да и неинтересны они мне, поэтому часть этого вопроса я пропустила мимо ушей. Пролетела минута, прошедшая в монотонном гудении голосов игроков, и отвечать взялся Александр Друзь. Он долго и нудно излагал свою версию, ведущий задавал встречные вопросы. Друзь пытался ответить, ведущий не был удовлетворен полностью и в конце концов задал ему прямой вопрос. Друзь, окончательно запутавшись, выдал что-то не в тему, и ведущий засчитал знатокам поражение. Я видела, как недовольно дернулась щека Друзя, он нахмурился и откинулся на спинку кресла. Желая сгладить ситуацию, ведущий объявил музыкальную паузу.

На сцену изящной походкой быстро вышла известная певица с белокурыми кудряшками и запела тоненьким сопрано какую-то нежную песенку. Я вопросительно повернулась к Загорецкому. Тот едва заметно кивнул, и, оставив меня, двинулся в сторону Феклистова. Я краем глаза наблюдала, как он объясняет что-то управляющему банка, указывая на меня глазами. Тот внимательно слушал, лицо его не выражало никаких эмоций. Наконец Загорецкий вернулся на место.

– Все в порядке, во время чайной паузы можешь с ним переговорить, – одними губами сказал он мне, и я успокоилась.

Дальнейшие вопросы я уже слушала невнимательно, раздумывая над тем, как мне грамотно провести беседу с Феклистовым. Признаться, я волновалась. Я беспокоилась, что и моя поездка, и мой приход сюда окажутся напрасными. Я едва дождалась чайной паузы, не отгадав больше ответов ни на один вопрос.

Церемонию объявили на счете «4:3» в пользу знатоков. Едва лишь ведущий заявил о перерыве, как я, мило улыбаясь, подошла к Феклистову. Он стоял, держа в руках фарфоровую чашечку, и внимательно смотрел на меня.

– Добрый вечер, меня зовут Татьяна, – проговорила я. – У меня к вам важный разговор…

Феклистов кивнул.

– Слушаю вас, – слегка склонив голову, произнес он ровным баритоном.

– Скажите, некто Александр Феклистов из Тарасова не приходится вам родственником?

Свое удивление Феклистов выразил едва заметным поднятием бровей, но уточнять пока ничего не стал.

– Это мой племянник, – ответил он. – Двоюродный, – уточнил он.

– Скажите, пожалуйста, в каких вы с ним отношениях?

Загорецкий, я полагаю, должен был предупредить Феклистова о моей профессии. В глазах управляющего банком зажегся огонек любопытства.

– Если у моего племянника появились какие-то проблемы, то, смею вас заверить, я не имею к этому никакого отношения, – тихо, но твердо проговорил он.

– Ну что вы, Леонид Владимирович, у меня к вам нет абсолютно никаких претензий! Просто мне нужно разобраться в ситуации с Александром. Я полагаю, что у него действительно возникли проблемы, причем, финансового характера. Скажите, он не обращался к вам за помощью по этому поводу? Вы ведь как раз работаете с финансами, и я подумала, что это было бы вполне логично с его стороны.

Лицо Феклистова медленно начало багроветь. Он огляделся по сторонам и указал глазами в сторону садовой площадки.

– Пройдемте туда, – предложил он. – Я понимаю, что разговор у нас с вами будет неприятный.

Я кивнула, и мы прошли в сад.

– Дело в том, – с расстановкой проговорил Феклистов, – что проблемы моего родственника никоим образом не являются моими проблемами! Александр никогда не считал меня близким человеком и не поддерживал со мной тесных отношений. Ровно до того момента, пока не узнал, что я занимаю высокую должность в тарасовском филиале банка. Тогда он проявил пылкую родственную заботу, начал мне звонить, приезжать в гости и все такое прочее. Я прекрасно понимал, что ему нужна лишь моя материальная помощь. Я думал, что он хочет устроиться в банк на работу, об этом, кстати, просила и его мать, жена моего двоюродного брата… Но у Александра не было специального образования. Я предложил ему подучиться, а пока, временно, поработать на невысокой должности, но оказалось, что учиться он не желает, и вообще, как я понял, не очень хочет работать. Зато он очень хотел денег, сразу и много! Слава богу, что у меня хватило ума не брать его в свой банк!

Феклистов поправил галстук, укоризненно покачал головой, отпил глоток чая и продолжал:

– Так вот, тогда я еще не знал, что он из себя представляет, да и портить отношения с родственниками мне не хотелось. Одним словом, Александру удалось меня убедить, что он собирается открыть свое прибыльное дело и для этого ему нужны деньги. Я выдал ему беспроцентную ссуду на раскрутку, он должен был вернуть деньги через год. Но! Как я выяснил, Александр оказался никудышным предпринимателем. И вместо того, чтобы, поняв это, сменить род деятельности, он поступил как последний глупец: назанимал денег, где только сумел – и у друзей, и в разных банках, с тем, чтобы вложить их в свое дело. Купил дорогущую машину, телефон, обзавелся техникой. И все это – в долг! В долг, который нужно отдавать! Когда же подошло время возвращать ссуду, выяснилось, что наличных денег у него нет. Да и вообще – ничего нет, кроме долгов по кредитам! Те доходы, которые он имеет ежемесячно в своей фирме, просто смешны! Их едва хватит, чтобы оплатить счета за квартиру и купить «продуктовый набор»! Конечно, разразился скандал! Но, из уважения к своему двоюродному брату я, конечно, не стал применять никаких санкций. Не стал обращаться в суд, а просто погасил эту ссуду. Но Александру я заявил, раз и навсегда, чтобы он не смел больше обращаться ко мне ни за деньгами, ни за протекциями! Он пообещал мне это.

Феклистов перевел дух и взглянул на часы. Игра уже продолжилась, а мы все еще не завершили наш разговор.

– Еще несколько вопросов, и я не стану вас больше отвлекать! – прижала я руки к груди.

– Да, пожалуйста, – кивнул он.

– Когда произошел этот разговор между вами?

– Около полугода тому назад, – наморщив лоб, ответил Феклистов.

– И Александр действительно больше не обращался к вам за помощью?

– Представьте себе, обращался! – с ехидцей в голосе произнес банкир. – Узнав о том, что я теперь работаю в Москве, он набрался наглости и приехал ко мне сюда!

– Что вы говорите?! – Я почувствовала, как мое сердце учащенно забилось. – И когда же это было?

– Это было… – он нахмурился, – ну, примерно в середине февраля. Я могу уточнить, если вам нужно, а что такое?

– Ничего, ничего, – быстро закивала я. – Уточните, пожалуйста!

Феклистов вынул из бокового кармана пиджака записную книжку, быстро пролистал ее и сказал:

– Вот, восьмое февраля. Именно в этот день он заявился ко мне в офис. Прямо с утра.

– И… чего он хотел? – у меня перехватило дыхание.

– Денег, чего же еще! – усмехнулся Феклистов. – Все хотят только денег! И все почему-то убеждены, что я стану раздавать их направо и налево всем желающим!

– Вы ему отказали? – спросила я.

– Разумеется! – гневно развел руки в стороны Феклистов. – А вы подумали, что я теперь всю жизнь буду содержать своего великовозрастного двоюродного племянничка?! Да вы знаете, сколько вокруг меня толчется таких вот нахлебничков? И никто не думает, что это – не мои деньги! Все на жалость бьют, прибедняются, а потом еще и шипят мне в спину. Если дать таким – мало дал! Не дать – значит, я совсем зажрался! Это еще дальние родственники, а свои, домашние? Дочь каждую неделю на ногти свои по пять тысяч клянчит! Я ей говорю – ты понимаешь, что некоторые люди на такую сумму месяц живут?! А она на меня, как на сумасшедшего, смотрит!

На лице Феклистова появилось страдальческое выражение, и я подумала, как, наверное, несладко бывает, когда тебя атакуют со всех сторон «нуждающиеся» родственники, знакомые, приятели – с просьбой дать им денег, а ты вынужден суметь вежливо и мотивированно им отказать, переживая неприятные сцены, а затем еще и ропот недовольных… Невольно я посочувствовала этому человеку и подумала о том, как хорошо иметь ровно столько денег, чтобы тебе хватало.

– Чем он мотивировал свою просьбу? – вернула я Феклистова к теме нашего разговора.

– Чем, чем, – проворчал тот. – Тем, что кредиторы на него наседают, вот чем! Плакался мне даже, говорил, что его убьют, если он не отдаст долг. На жалость бил, подлец, говорил, что мать с отцом не переживут! Шантажировать меня пытался! Говорит – представляешь, как на твоей репутации отразится, если все узнают, что твой двоюродный племянник попал в тюрьму за долги?! Представляете?! – возмущению Феклистова не было предела. – Да только меня на это не купишь, все это я уже проходил много раз. Говорю – мне дела нет, куда тебя посадят! У каждого из нас прорва таких родственничков, это просто бич всех банкиров! Ситуация, всем знакомая, до боли! И на моей репутации она никак не отразится – я за непутевого племянника не ответчик! В моей профессии нужно уметь говорить твердое «нет».

– И что же Александр?..

– А что ему было делать? Высказал я ему все это и выставил вон из кабинета. Говорю – машину продай. А он – меня жена убьет! Хотя никакой жены у него, насколько мне известно, нет! Так, живет с какой-то дамой, ничего я про нее не знаю.

– Больше вы его не видели?

– Нет, слава богу, не видел и не слышал, – категорично заявил Феклистов. – А брату мне пришлось позвонить и сказать, чтобы он утихомирил своего сыночка. Тот извинялся, конечно, пообещал…

– Леонид Владимирович, – я подняла на Феклистова глаза. – Вы готовы, в случае чего, подтвердить свои показания письменно?

Брови Феклистова снова поднялись.

– Что, все так серьезно? – спросил он.

– Боюсь, что да, – тихо ответила я. – Боюсь, что – да…

Когда мы вернулись и каждый тихонько занял свое место, счет на табло был «5:5». Игроки напряженно обсуждали последний, решающий вопрос, и даже воспользовались дополнительной минутой. Отвечать снова взялся Александр Друзь. Несколько секунд – и ведущий засчитывает правильный ответ! Лицо полностью реабилитировавшего себя Друзя озарилось самодовольной улыбкой. Команда принимала радостные поздравления. Игра окончилась…

* * *

Александр Феклистов сосредоточенно курил и думал. Думал и курил.

Так продолжалось уже где-то около часа. Дело происходило у меня дома, куда я пригласила господина Феклистова для важного разговора. Разумеется, я не сказала ему, зачем позвала его на самом деле. Сказав лишь, что хочу уточнить некоторые детали, касающиеся Льва Маркова. Александр приехал – видимо, он был уверен, что у меня нет ничего против него, и не хотел возбуждать лишних подозрений своим отказом.

Я молчала, уже высказав все, что хотела. Не торопила Феклистова и не мешала ему думать. Было видно, что Александр мечется и мучительно пытается найти решение.

Собственно, альтернатив у него было всего две. Первая – сознаться в том, что это именно он, Александр Феклистов, в тот февральский вечер встретил прилетевшего из Германии Льва Маркова в аэропорту Шереметьево, а потом по дороге, поссорившись с ним, убил его, ударив по голове гаечным ключом из бардачка своего «Мерседеса». В этом случае я сдавала его в милицию, а та, в свою очередь, проведя следственные действия, или, вернее, все надлежащим образом запротоколировав, переправляла дело в суд. Второй же вариант заключался в том, что Феклистов продолжит все отрицать. Хотя я считала это не лучшим для него выходом.

– Послушайте, Александр, – наконец не выдержала я. – Ну какой смысл вам молчать? Ваш дядя подтвердил, что восьмого февраля вы были у него в Москве. Есть свидетели, их немало. Если даже вы станете все отрицать, вам все равно некуда деваться. На вас наседают кредиторы, заплатить им вам нечем. Уж не говорю о том, что есть еще и разъяренный младший брат Льва Маркова, который будет очень недоволен, узнав, кому пошли деньги его старшего брата! Вас «обложили» со всех сторон. Вы что, собираетесь скрываться всю свою оставшуюся жизнь? Вы же понимаете, что для этого человека не нужно письменного признания и отпечатков пальцев. Ему хватит и того, что я ему скажу, а также счетов «Вестерн Юнион» на ваше имя. Кроме того, даже если он захочет что-то проверить, то легко вытрясет это из Ларисы. Она, как слабая женщина, все ему расскажет. И в этом случае я не могу гарантировать ее безопасность. Так что я еще раз прошу вас подумать, какой вариант для вас предпочтительнее. Хорошо, допустим даже, скроетесь вы от Алексея Маркова, но от службы безопасности банков уйти сложнее. Да вы и сами уже устали жить с этим бесконечным грузом на душе и на совести!

Александр сухо кивнул мне в ответ и продолжил молчать. Он думал. Нет, Горячего, конечно, можно попытаться убрать… Но это уже чревато – со многих точек зрения. Второе убийство, да и потом, вставал вопрос методов – не будет же он нанимать киллера! Не на что ему его нанимать. И банки, опять же… Куда от них скроешься?

Тем не менее, он предпринял еще одну попытку увильнуть.

– Скажите, Татьяна, а зачем вам-то все это надо? Вас так волнует смерть Маркова? – спросил он.

– В первую очередь, меня волнует результат моих действий, – ответила я. – Я потратила на это много времени, а еще ни одно мое дело не завершалось поражением.

Феклистов чуть заметно усмехнулся.

– Сколько вы хотите, чтобы это компенсировало ваши временны#е затраты и успокоило ваше самолюбие? – спросил он.

– Знаете, молодой человек, в деньгах я не особенно нуждаюсь, – усмехнулась в ответ. – К тому же, я уже вам сказала, что репутация для меня дороже материальных вопросов.

– А у вас не возникало мысли, что ваше занятие может закончиться для вас плачевно… когда-нибудь?

– Ну, вот вы уже мне и угрожаете, – улыбнулась я.

– Нет, просто предупреждаю. Я даже не себя имею в виду, а кого-то, кому вам еще предстоит перейти дорогу.

– Сейчас я имею дело с вами! – сухо сказала я. – И прошу вас сделать четкий выбор! Мне, откровенно говоря, все равно, что вы выберете. Вы не поделили с Марковым деньги и, несмотря на то, что он был, скорее всего, отнюдь не идеалом для подражания, все-таки, это был человек, которого вы лишили жизни. И мне интересно, что стало поводом для этого убийства? Все-таки убийство – крайняя мера…

– Причину для ссоры со Львом долго искать не приходилось, – сказал Феклистов.

– В данном случае, это была Лариса Лиманская?

– Лариса лишь в самом начале служила поводом для наших конфликтов...

Мне уже показалось, что Феклистов начал свой рассказ о том, как все произошло, но он снова замолчал и задумался. Посидев немного, отвернувшись к стене, он вдруг поднял голову и сказал:

– Нельзя ли мне выпить, немного?

– Пожалуйста, – кивнула я. – Вы что будете?

– Водку, – коротко сказал Феклистов.

Я достала из бара бутылку водки и поставила перед Александром рюмку и бутылку кока-колы. Тот кивнул, наполнил рюмку, выпил и тут же наполнил ее снова.

– Лева обладал чудовищным даром пробуждать в людях все плохое, – с какой-то нервной улыбкой заговорил он. – Это ему очень хорошо удавалось! Вот я – человек не очень эмоциональный, а попался на эту удочку. Конечно, на все его дурацкие подколы, издевки можно было наплевать, но в тот раз я не сдержался. Всему есть предел! Вообще, надо признать, я совершил стратегическую ошибку. И имя ее – Лариса Лиманская. Мне вообще не стоило с ней связываться, она своим поведением и спровоцировала этот конфликт между мной и Марковым. Ей доставляло удовольствие стравливать меня с ее бывшим мужем. Ведь она продолжала его... принимать, а его это устраивало. Но, как вы понимаете, это совсем не устраивало меня! Эта женщина, одержимая комплексом своего величия обольстительницы, чувствовала себя хорошо только тогда, когда из-за нее между мужчинами случались конфликты. Они бы, в принципе, и не разрослись бы до таких пределов, но здесь сыграли свою роль отрицательные качества самого Маркова. Он начал задирать нос, хвастаться передо мной, рассказывать о том, какой он крутой парень и какой успех имеет у женщин. Особенно – у одной… Я не раз говорил с Ларисой на эту тему, но она только надувала губы, как-то по-кошачьи извивалась и тут же тащила меня в постель. Не знаю, сколько бы это продолжалось – скорее всего, я бы просто бросил ее, но тогда я даже представить себе такого не мог… А чтобы удержать ее, требовались деньги, вот я и решил открыть свое дело. А оказалось… – Феклистов не договорил и махнул рукой.

– Извините меня, пожалуйста, но... – тихо перебила его я. – Я просто не могу понять: вот вы – не урод, не дурак... А Лиманская, честно говоря, не оставила у меня впечатления умной и достойной женщины. Почему вы так зациклились на ней?

Феклистов ничего не ответил, только молча развел руками в знак того, что не может это объяснить с рациональной точки зрения. Затем взял рюмку водки и снова выпил.

– Итак, у меня появились перспективы для развития бизнеса. Мой двоюродный дядя занимал большой пост в нашем филиале «Райффайзен-банка». И он поспособствовал тому, чтобы моей фирме выделили кредит. Сейчас я уже понимаю, что Лиманская прельстилась еще и этим. Тогда она только устроилась ко мне в фирму, недавно разведясь. И примерно через три месяца я оказался в ее постели. Тогда я просто потерял голову! Меня несло! Я купил дорогую машину – тоже в кредит, разумеется, взял его в другом банке, снял для нас квартиру, о которой говорил Ларисе, что это – моя собственность… Поначалу я был свято убежден, что раскручусь и быстро верну все долги. Но, увы, дела пошли совсем не так хорошо, как я рассчитывал, к тому же, грянул кризис, а потом дядю и вовсе перевели в Москву, и он отказал мне в дальнейшем финансировании.

– А как вы на этой почве пересеклись с Марковым? – спросила я.

– Лариса ему проболталась, что я собираюсь расширить свое предприятие, – криво усмехнулся он. – К тому же, произошел один неприятный эпизод, – Феклистов нахмурился. – В общем, получилось так, что я практически застал Лиманскую с Марковым. Это было уже после того, как мы с Ларисой обговорили наши отношения и решили жить вместе. Надо еще учесть, что ради Ларисы я оставил другую женщину. В общем, в сложной ситуации я оказался! Высказал Ларисе свое неудовольствие – какого, мол, черта она все разболтала Маркову? – но она, похлопав глазами, сказала, что это не возымеет никаких последствий. Хотя, зная характер Маркова, я предполагал, что последствия-то будут, только не знал, какие именно. А дальше случилось вот что... Марков сам пришел ко мне и начал с того, что заявил: «Лариса – моя женщина! Находится под моей опекой – и никуда от меня не денется». Вначале я не понял, к чему он это завел, но тут Марков, вильнув хвостом – в том смысле, что все мы цивилизованные люди и нужно решать проблемы нормально, – предложил мне некую сделку. То есть, я беру его в дело, а он оставляет в покое Ларису. При этом он заявил, что он человек чести, долга, ну, и всего такого прочего. И в то же время, с другой стороны, что, по-любому, материальный интерес ему дороже.

Феклистов перевел дух и уставился в окно. Я молча ждала, не задавая ему никаких вопросов.

– Можно, я еще выпью? – попросил он.

Кока-кола у него к этому моменту уже кончилась, и я достала для Александра коробку апельсинового сока. Быстро выпив рюмку водки и запив ее соком, Александр продолжил:

– И тут я совершил еще одну ошибку: я... согласился на его предложение. Если бы я отказался, он бы уехал с концами, и все! Но тогда я еще не знал, что он собирается уехать насовсем, к тому же, он говорил как-то неопределенно, мол, что едет он, в общем-то ненадолго, скорее всего, если ему там не понравится, он вернется, и так далее. И я посчитал, что лучше мне заключить с ним этот договор. Он продал квартиру и дачу и вложил эти деньги в мою фирму. Мы договорились, что он раз в три месяца будет перечислять на мое имя деньги, а я пущу в дело. Для меня это был немаловажный момент, ведь от вложений зависела прибыль! А еще одним очень важным моментом было то, что Марков согласился соблюдать полную конфиденциальность. Я предупредил его, что если он хоть кому-нибудь разболтает о нашем договоре, то я моментально разрываю его, отдаю ему лишь вложенные им деньги и посылаю его самого к чертовой матери. Он согласился и, надо сказать, выполнил эту часть договоренности. Потом он уехал. Посылал мне деньги, я вкладывал их, как и было договорено. Но… Расходы мои явно превышали доходы. Проценты по кредитам были высокими, и вся прибыль ежемесячно уходила на их оплату, а сама сумма долга при этом не снижалась. К тому же, Лариса постоянно требовала то одно, то другое. Такая женщина дорого обходится… Я прекрасно понимаю, что во многом виноват сам, но... Одним словом, я оказался в чудовищной яме! Огромные долги! Одни долги… Я не видел выхода.

– И что же вы сделали?

– А что мне было делать? Участие Маркова, конечно, было задокументировано, и, с юридической точки зрения, я должен был всего лишь вернуть ему его деньги. Но у меня их не было! И тут я совершил еще одну ошибку: Марков был далеко, и я, вместо того, чтобы сразу сообщить ему о своих трудностях, все успокаивал его по телефону, говорил, что все нормально, и прибыль вот-вот появится. Я понимал, что откровенный разговор с Марковым выйдет крайне неприятным, и старался как можно дальше оттянуть этот момент. Но тем самым я спровоцировал лишь то, что он решил сам нагрянуть в Россию. Ну, а потом... тут уже нужно винить лишь суперэмоциональность Маркова и мою несдержанность.

– Так вы все-таки расскажете, как все произошло?

* * *

Александр Феклистов ехал в Москву на своем «Мерседесе», чтобы лично встретить Льва Маркова в аэропорту. Об этом не знал никто, кроме Ларисы Лиманской, как и о совместном договоре Феклистова с Марковым. Александр искренне рассчитывал на то, что, объяснив все Маркову, он сперва получит целый ушат грязи на свои уши, выслушает кучу обвинений в самых разных грехах, а потом... избавится от Льва. Морально. Хотя бы на время. Потому что делать Маркову в России, в сущности, нечего. Проект провалился, рассчитывать Леве больше не на что, а в Германии он устроился неплохо. Конечно, в случае, если бы дело пошло, Марков просто процветал бы здесь, но...

«Одним словом, повоняет-повоняет – и уедет», – успокаивал себя Александр, внимательно следя за дорогой.

Марков нисколько не изменился с тех пор, как Феклистов видел его в последний раз в тарасовском аэропорту. Все тот же задиристый подбородок, бородка, и мерзкая ехидная улыбочка. Александр, с хмурым видом ожидавший выхода Маркова, скривился, глядя, как довольный пухленький Лева семенит ему навстречу.

– Здравствуйте, Шура, здравствуйте, сразу наблюдаю по вашему несвежему лицу, что вы рады меня видеть, – поприветствовал он Феклистова. – Признаться, удивлен видеть здесь вас лично! Это значит, что-то случилось, и Лева никогда не увидит своих денег? Я вас правильно понял, Шура? – И он уставился на Феклистова своими проницательными глазами-жучками.

– Давай поговорим по дороге, – предложил ему Александр.

– Ну, давай, – перейдя на «ты» со скрытой угрозой в голосе произнес Марков, которого хмурый вид Александра навел на некие подозрения.

А дальше было Ленинградское шоссе и – разговор. Сценарий его был таков, каким и предполагал его Феклистов. Марков брызгал ядом, говорил, что Феклистов всегда был козлом, козел он есть и козлом помрет, а за козла Лева отвечать не намерен, потому что он полностью в этой ситуации прав!

– Вы скажите мне, зачем я должен был высылать эти деньги – затем, чтобы вы на них покупали себе и моей бывшей супруге вещи? – вопрошал Марков. – Чтобы вы с ней валялись на кровати, которая куплена на мои деньги?

– Кровать куплена на мои деньги, – начиная закипать, ответил Феклистов.

– А на чьи деньги куплена женщина, с которой вы на ней развлекаетесь? – ехидно вопросил Марков. – Ведь как это можно все перевернуть! Изначально мы договорились, что я отдаю вам Ларису – за деньги, которые я получу потом. А вышло так, что я вам за то, что вы пользуетесь моей женщиной, еще и заплатил деньги! Вы просто смеетесь над Левой! А Лева не любит, когда над ним смеются.

– Я отдам тебе эти деньги, – твердо сказал Александр. – Обязательно.

– Когда?! Когда вы их мне отдадите?! – перешел на визг Марков. – К тому же, меня не устроят те ничтожные деньги, мне нужны большие деньги! Те самые, в ожидании которых я парился в этой ужасной стране, где на каждом углу – свинина!

– Да что ты все прибедняешься? – раздраженно отмахнулся от него Феклистов. – Тебе там в сто раз лучше, чем нам здесь!

– Меня не волнует, как здесь вам, мне важно, как теперь здесь будет мне! И перестаньте кормить меня несбыточными обещаниями! Я вам серьезно заявляю, Шура, что нажму сразу на все рычаги! Я обращусь в банк, я предъявлю документы от «Вестерн Юнион», где четко проставлено, что мои деньги поступали на ваш счет! Я напрягу криминальные структуры, я расскажу Ларисе, кто вы на самом деле, что вы лишь жалкий голодранец, Шура, вы не знаете Леву!..

– Криминальные, значит? – уже с дрожью в голосе спросил Александр. – Ну, раз так – вообще ничего не получишь! Мне проще тебя грохнуть, нежели нянчиться с тобой всю жизнь!

– Так вы мне угрожаете, Шура? – нехорошо усмехнулся Марков. – Это вы зря, Шура, зря! – покачал он головой, доставая сотовый телефон и нервно набирая номер. – Вот сейчас я позвоню одному человеку, и тогда вы точно не будете знать покоя всю свою оставшуюся жизнь.

У Александра все так и закипело внутри. Этот мерзкий тип, который постоянно действовал ему на нервы и отравлял ему жизнь, после того, как Саша честно рассказал ему о своих трудностях и пообещал отдать деньги, теперь показался ему просто отвратительным. Он думал, что его звонок – это всего лишь блеф, обычная хитрость, столь свойственная Маркову. Однако вскоре он понял, что это совсем не шутка...

Размышлять было некогда, нужно было действовать. В этот момент, охваченный ненавистью к Маркову, Феклистов выхватил из бардачка гаечный ключ и опустил его ему на голову...

* * *

– Лариса знала об этом? – спросила я, когда Феклистов закончил свой рассказ.

– Да, – кивнул тот. – Естественно, мне пришлось рассказать ей... по возвращении. Она ахала и охала, но я успокоил ее, сказав – это очень хорошо, что никто не знал о моих делах с Марковым и о моей поездке в Москву. И что на меня никто и не подумает, а у нее есть алиби. И вскоре все забудется, и мы заживем нормально. К тому же, не нужно теперь отдавать деньги хотя бы этому... Вы же видите, я не собирался его убивать! Это он сам своим поведением довел меня до белого каления!

– Вам, безусловно, все это зачтется на суде, – пожала я плечами.

Александр мрачно молчал, опустив голову. Потом он поднял глаза и спросил:

– Мне интересно, как вы догадались, что это я? Никому бы ведь и в голову не пришло! Никто же не знал!

– Я бы тоже, возможно, не узнала, – сказала я. – Если бы не моя случайная встреча с Виталием Передреевым.

Феклистов вздрогнул и с недоумением посмотрел на меня.

– Я случайно застала его в квартире отца Льва Маркова, – пояснила я. – И он рассказал мне о некоем Шурике Феклистове, который здорово его подставил. Вы ведь убедили его взять кредит, так? И он оформил его на себя, а деньги пошли вам. Вы подставили товарища, Александр… Теперь Передрееву придется отдуваться за ваши грехи. Но тогда я еще не знала вашей фамилии и пропустила рассказ Передреева мимо ушей. Вернее, не совсем так. Фамилию я запомнила. Потом – визит в Германию… Да-да! Не удивляйтесь – мне пришлось туда слетать! Признаться, меня с самого начала волновал вопрос: куда делись деньги Маркова, поступившие от продажи его имущества? Никто о них ничего не знал! И его коллега-таксист поведал мне, что Марков собирался получать регулярные дивиденды от какого-то прибыльного дела в России. А уже потом решающими стали слова младшего сводного брата Маркова: Лев успел произнесли в трубку слог «Са», если вы помните... Перед тем, как вы его ударили ключом. А еще я увидела фамилию вашего дяди в Интернете и сообщение о том, что этот человек теперь возглавляет банк в Москве. Его лицо показалось мне знакомым. Просто удивительно, как порой проявляют себя гены! Вы потрясающе похожи на своего двоюродного дядю, прямо одно лицо! Я позвонила вашим знакомым и выяснила вашу фамилию. Она совпала с фамилией этого дяди – и с данными человека, подставившего Передреева. И тут все детали в моей голове стали складываться в единое целое. Оставалось только побеседовать с вашим родственником, чтобы расставить все по местам.

Александр понуро вздохнул и опустил голову. Я взяла телефон и набрала номер. Через минуту в мою квартиру уже входил с важным и серьезным видом подполковник Мельников со своей группой, поджидавший внизу в машине окончания нашего трудного разговора…

* * *

Подполковник Мельников был очень доволен. Еще бы, он раскрыл дело – вместо московских милиционеров! И хотя мы оба прекрасно знали, кому он обязан этим успехом, подполковник не мог сдержать своей радости. Он потирал руки и весь так и светился от счастья.

– Ну, мать, уважаю! – протянул он мне руку, после того как признательные показания Александра Феклистова были им подписаны и мы остались в кабинете вдвоем. – Молодец!

– Ну вот, есть хороший повод отметить раскрытие, – подмигнула ему я.

– Не могу! – озабоченно покачал головой Андрей. – Мне сейчас на доклад к начальству, а уж потом…

– Потом уже я не смогу, – отказалась я. – Устала очень с дороги.

– Ну, как знаешь, – развел руками Андрей Александрович.

Я видела, что он не очень-то огорчился из-за того, что я не составлю ему компании по отмечанию успеха в раскрытии дела. Я не сомневалась, что Мельников прекрасно отпразднует его со своими сослуживцами. Я же предпочитала свой собственный круг. Поэтому, пожелав Андрею удачи, я попрощалась с ним и отправилась домой.

ЭПИЛОГ

Прошло уже больше полугода с тех пор, как я завершила дело об убийстве Льва Маркова. Заботкин и Тугов на пару расплатились со мной, и я практически не вспоминала об этом деле, поскольку у меня было много и других забот. Однако мне было интересно узнать, как сложилась дальнейшая судьба всех «действующий лиц». И вот неожиданно они сами напомнили о себе.

В разгар лета я встретила на улице неподалеку от своего дома семейную пару Заботкиных с коляской огромных размеров. Супруги вместе с прибавлением – а приглядевшись, я поняла, что у Заботкиных родилась двойня, – гуляли в сопровождении Всеволода Олеговича Гайворонского. У Заботкиных на губах цвели улыбки, а директор музея чинно вышагивал рядом с надменным выражением лица. Тем не менее, именно он первым заметил меня.

– Здравствуйте, девушка, – своим обычным, чуть снисходительным тоном поздоровался он. – Всех преступников переловили?

Тут на меня обратили внимание и Заботкины. Марина радостно защебетала, а Максим сдержанно, но уважительно со мной поздоровался.

– Привет, привет, – улыбнулась я. – Как жизнь? Признаться, я очень хотела вас увидеть. Да у вас, никак, радость? – кивнула я на коляску.

– Это, видимо, произошло от большого желания, – усмехнулся Максим. – Похоже, высшие силы проявили всю свою иронию по отношению к нам.

– Да, мы, конечно, не ожидали, что родится двойня, – немного смутилась Марина. – Но считаем, что это к лучшему. К тому же, у нас и мальчик, и девочка! Хотите посмотреть?

Она откинула занавеску на коляске, и я, заглянув внутрь, увидела два сладко посапывающих носиками детских личика. Понять, кто из них мальчик, а кто девочка, было невозможно.

– Поздравляю вас от души, – сказала я. – Вообще-то, я хотела бы пригласить вас куда-нибудь в кафе. Вот только как быть с детьми?

– Ой, они такие спокойные! – сказала Марина. – Они почти все время спят. Если там можно поставить коляску, то никаких проблем не будет.

– Отлично, тогда пойдемте, – пригласила я всю компанию.

Вместе с Заботкиными и Гайворонским, который вел себя совсем не агрессивно и не произносил бредовых фраз, мы прошли в семейное кафе «Робин Бобин», где имелась возможность переадресовать детишек на попечение особого персонала. Мы сели за столик и сделали заказ. Заботкины на ухо сообщили мне, что Всеволод Олегович немного подлечился и теперь стал вполне сносным в общении, спокойно трудясь на своем прежнем месте в музее краеведения.

После двух-трех бокалов вина завязался оживленный разговор. Заботкины сообщили мне, что милиция успешно довела до конца «раскрутку» Феклистова, и он в настоящее время ожидает суда. Что же касается Лиманской, то она не очень-то переживает и, по слухам, уже нашла себе очередного мужчину.

– Я никогда не доверял Ларочке, – мрачно сказал Гайворонский, подливая всем, кроме Марины, вина. – Давайте выпьем в память Левы.

Несмотря на наше неоднозначное отношение к Маркову, тост мы поддержали, правда, молча.

– Странное дело, – откинувшись в кресле и приняв свой обычный, спокойно-вальяжный вид, проронил Заботкин. – Вот, смотрите: женщина эта, по сути дела, спровоцировала все эти трагические события – начиная от сделки на собственную персону, кончая убийством. И она спокойно продолжает жить и в ус не дуть! А Марков и Феклистов, хотя я не могу назвать их обоих воплощениями ходячей добродетели, оказались в проигрыше. Один – в могиле, другой – в тюрьме.

– Не надо ставить на одну доску Леву и его убийцу! – широко раскрыл глаза Гайворонский.

– Я и не ставлю, – спокойно парировал Максим. – Просто пытаюсь философски осмыслить все произошедшее.

– Ну, будем надеяться, что она уже больше никому не причинит зла, – примиряюще сказала я. – И вообще, как я вижу, у вас все хорошо, так что живите и наслаждайтесь жизнью.

– У меня есть новость, – с загадочным видом произнес Всеволод Олегович, а Заботкины при этих словах обеспокоенно переглянулись.

– Сева, может быть, лучше выпьем? – предложил Максим.

– Давайте выпьем, и я скажу.

После этого уже никто не смог бы остановить господина Гайворонского. Он с гордым видом достал из кармана рубашки бумагу.

– Это я получил из Германии! Здесь подтверждается мое, пусть и косвенное, но родство с династией Виттельсбахов! Вот смотрите, тут сказано...

И директор музея настойчиво и детально проследил всю свою генеалогическую цепочку – от персоны Людвига Второго до него, Всеволода Олеговича Гайворонского.

– Вы понимаете, что это значит?! – вскричал он.

Максим хмыкнул, а Марина, не удержавшись, закрыла лицо руками и беззвучно засмеялась.

– Вот они не понимают! – обличающе заявил Всеволод. – Это пустые и легкомысленные люди. И дети у них вырастут такие же. А мой Альберт теперь ходит в музыкальную школу и готовится заняться горными лыжами. Любой уважающий себя европейский аристократ обязан владеть горными лыжами! А это вино – поддельное! Поддельное! – неожиданно указал он на бутылку. – Это не настоящая Франция. Это суррогат, разливаемый в Польше!

– Кажется, Севу «понесло», – тихо сказал Максим. – Алкоголь ему совсем противопоказан.

– Может быть, мы пойдем домой? – предложила Марина.

Почувствовав, что у клиентов возникли какие-то проблемы, у столика возник молодой официант и выжидающе застыл, готовый прийти на помощь.

И тут он почувствовал на себе тяжелый, изучающий взгляд Всеволода Гайворонского. Директор музея смотрел на официанта немигающим взглядом несколько секунд, а затем его словно озарило.

– Как стоишь?! – неожиданно прогремел он. – Как стоишь, холоп?!

У официанта от такого вопросика просто челюсть отвалилась! Он еще не решил, как ему отреагировать, а Гайворонский, в памяти которого, видимо, всплыли кадры из всем известной комедии, продолжал грозно вопрошать:

– Ты чьих будешь? Чей холоп? На конюшню! На конюшню! Двести ударов плетьми!

Официант попятился.

Обеспокоенные Максим и Марина разом вскочили и подбежали к Гайворонскому. Марина быстро бросила в пустой бокал директора музея какую-то таблетку и залила ее соком.

– Сева, выпей еще вина, – ласково проговорила она, делая за своей спиной знаки официанту. Паренек все понял и испарился.

Гайворонский, не глядя на нее, опрокинул содержимое бокала в рот.

– Я же говорю, что это не Франция, – сморщился он.

– Через пять минут он успокоится, – шепнул мне Максим. – У него порой бывают рецидивы, и мы специально носим с собой таблетки, нам их дала его жена.

– Сева, а как поживает ваша жена? – желая отвлечь Гайворонского от его мании, преувеличенно бодро спросила я.

– Прекрасно! – расправил грудь коронованный директор музея. – Великолепно! Она наконец-то смогла оценить, от какого человека она удостоилась иметь сына! А Аэлиту Яковлевну я бросил, более того – уволил, поскольку она оказалась вовсе не праправнучкой Бестужева, а самой настоящей плебейкой! Она меня просто обманула!

Гайворонский еще некоторое время негодующе бубнил, постепенно понижая голос и успокаиваясь, потом он начал позевывать, смущаясь и прикрывая рот ладонью. Заботкины поднялись, поблагодарили меня за все и, забрав детей и своего старого друга, распрощались. Я поглядела им вслед и пошла домой. Погода стояла просто чудесная!


на главную | моя полка | | Ты отдашь все! |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 4
Средний рейтинг 4.0 из 5



Оцените эту книгу