ПРЕДИСЛОВИЕ

Заправилы средствами массовой информации Америки создают, обрабатывают, ловко оперируют и полностью контролируют распространение информации, которая определяет наши представления, установки, а в конечном счете и наше поведение. Намеренно фабрикуя сообщения, искажающие реальную социальную действительность, они превращаются в манипуляторов сознанием. Сообщения, целенаправленно создающие искаженное представление о действительности и формирующие сознание, не позволяющие осмыслить или умышленно отвергающие реальные условия личной или общественной жизни, по сути своей являются подтасованными сообщениями.

Согласно определению Пауло Фрейре, манипуляция разумом человека «есть средство его порабощения». Это один из способов, с помощью которых «правящие элиты пытаются подчинить массы своим целям»[1]. Используя объясняющие, оправдывающие, порой даже воспевающие существующие условия жизни мифы, манипуляторы обеспечивают широкую поддержку такому социальному строю, который не отвечает истинным долгосрочным интересам большинства. Когда манипуляция приносит им успех, прочие альтернативные социальные уловки не рассматриваются.

Манипуляция не первое в ряду средств, используемых правящей элитой для достижения социального контроля. Как указывает Фрейре, правители прибегают к манипуляции только тогда, «когда народ начинает (пусть даже наивно) выбиваться из исторического процесса». «До пробуждения народа нет манипуляции (строго говоря), а есть тотальное подавление. Пока угнетенные полностью задавлены действительностью, нет необходимости манипулировать ими» [2].

Подавление — полное лишение свобод и порабощение личности — было свойственно многим общественным системам. В разные времена и в различных районах мира люди влачили жалкое существование, виной которому порой была сама «природа». Однако чаще всего это было следствием неравного социального разделения. До недавнего времени лишь немногие страны благодаря своему географическому положению, обеспеченности ресурсами и удачно складывавшимся историческим условиям могли избежать нищеты и периодических экономических катастроф. Но до конца восемнадцатого — начала девятнадцатого столетия даже в этих относительно благополучных регионах подавление оставалось уделом большинства населения.

Северная Америка с самого начала представляла собой особый случай: богатый, свободный от социальных оков, связывающих Европу и Азию, континент, безоговорочно отторгнутый силой и обманом у его исконного населения. Регион этот быстро развивался в соответствии с экономической этикой, складывавшейся в Западной Европе на протяжении столетий.

За исключением черного и цветного населения (исключение, составляющее миллионы людей) в Северной Америке грубое подавление никогда не использовалось в качестве инструмента социального управления. К нему прибегали лишь в редких случаях и, как правило, ненадолго. С колониальных времен власть имущие эффективно манипулировали белым большинством и подавляли цветные меньшинства. Как отмечал Гор Видал, «американскую политическую элиту с самого начала отличало завидное умение убеждать людей голосовать вопреки их собственным интересам» [3].

Нет сомнений, что особые условия жизни в Америке — изобилие ресурсов малонаселенного континента, беспрепятственный импорт техники из-за границы, отсутствие традиционных политических ограничений и отсутствие опасности вооруженной интервенции в период развития — обеспечили небывалую в истории физическую мобильность и существенное экономическое и социальное развитие значительной части населения. Но опять-таки эти ощутимые блага, хотя и распределялись относительно широко среди различных социальных слоев, оставались недоступны или во всяком случае в значительно меньшей степени приходились на долю цветной части населения и рабочего класса. И все же, за исключением цикличных кризисных периодов системы, это реальное материальное улучшение позволяло скрывать бразды социального и политического правления.

По-моему, Соединенные Штаты совершенно точно можно охарактеризовать как разделенное общество, где манипуляция служит одним из главных инструментов управления, находящегося в руках небольшой правящей группы корпоративных и правительственных боссов, однако не помешает одна осторожная оговорка.

Действительное различие между «имущими» и «неимущими» не следует понимать как некое статичное раз деление двух групп без взаимных пересечений, при котором легко идентифицируемые «имущие» из поколения в поколение ведут борьбу за сохранение своего привилегированного положения. Такое положение может сложиться, и по сути дела так оно и есть. Все же этого недостаточно, чтобы объяснить принцип работы механизма социальной динамики. Важно помнить, что для многих отдельно взятых людей ситуация может меняться.

Обычное функционирование рыночной системы, в основе которой лежит частная собственность, постоянно обеспечивает приток как в высшие, так и в средние социальные слои общества. Разряд власть имущих всегда имеет свежее пополнение. Состав тех, кто правит, и тех, кем правят, может меняться и меняется, однако, конечно, не так резко, как это бывает при революционных переворотах. Те, кем манипулировали, могут сами превратиться в манипуляторов. Заметим, правда, что подобные явления могут происходить и в тех социальных структурах, где перемещения манипулируемых (или манипуляторов) в одном направлении балансируются противоположными перемещениями.

Постоянное деление общества на «победителей» и «проигравших» возникает и сохраняется в результате поддержания, признания и даже канонизации системы частной собственности на средства производства и переноса принципа собственности во все прочие сферы человеческого существования. Подобное положение в сфере социальной деятельности неизбежно приводит к тому, что кто-то процветает, закрепляет свой успех и пополняет ряды тех, кто влияет на формирование общества. Остальным, и их большинство, отводится роль конформистов, неудачников, манипулируемых; причем манипуляция в основном сводится к тому, чтобы принудить массы если не добровольно, то по крайней мере позитивно участвовать в укоренившейся практике. Система дает им адекватную возможность достичь некоторого экономического статуса, а манипуляция заставляет их верить, что они могут использовать установившуюся практику для достижения больших личных выгод для себя или своих детей.

Неудивительно, что манипуляция, как средство управления, получила наибольшее развитие в Соединенных Штатах. В Америке, как нигде, упомянутые нами вкратце благоприятные условия дают довольно большой части населения возможность избежать тотального подавления. Манипуляция создает видимость активного участия и в то же время не дает возможности полностью воспользоваться многими материальными и духовными ценностями. Там, где манипуляция является основным средством социального контроля, как, например, в Соединенных Штатах, разработка и усовершенствование методов манипулирования ценятся гораздо больше, чем другие виды интеллектуальной деятельности. Талантливые ученые, специалисты по английской литературе заканчивают тем, что становятся составителями рекламы. Мэдисон-авеню платит значительно больше, нежели отделения английской литературы в колледжах.

Способов манипуляции много, но совершенно очевидно, что главным является контроль на всех уровнях над информационным аппаратом и аппаратом формирования идей. Это гарантируется действием простого правила рыночной экономики. Владеть и управлять средствами массовой информации, как и всеми прочими видами собственности, могут лишь те, в чьих руках капитал. Радиои телевизионные станции, газеты и журналы, киноиндустрия и издательства принадлежат корпоративным системам и информационным конгломератам. Таким образом, аппарат всегда готов к активному, доминирующему участию в манипулятивном процессе.

В мою задачу входит определение некоторых из этих обусловливающих сил, вскрытие механизма, с помощью которого они скрывают свое присутствие, отрицают свое влияние и осуществляют руководящий контроль при обстоятельствах, которые на первый взгляд кажутся благоприятными и (или) естественными. Анализ этих «скрытых процессов» и ловко законспирированного механизма их функционирования не следует путать с более общепринятым исследованием — раскрытием нелегальных видов деятельности. В моей книге тайная деятельность не упоминается и не рассматривается.

Безусловно, тайная деятельность, как и сами исполнители, играет определенную роль в социальной сфере. Как иначе можно истолковать установку аппаратуры для подслушивания в штаб-квартире демократической партии в 1972 г.? Но эту деятельность (в малых или больших масштабах, разоблаченную или все еще завуалированную) можно объяснить более глубокими явлениями, происходящими в обществе.

В действительности процесс этот значительно труднее проследить и он намного эффективнее, чем кажется. Он заложен в самом социоэкономическом устройстве общества, которое сначала определяется, а затем закрепляется правом собственности, разделением труда, ролью полов, организацией производства и распределением доходов. Подобное устройство, узаконенное и сложившееся за продолжительный период времени, имеет собственную динамику и порождает свои «неизбежности».

Я попытался проанализировать некоторые из этих «неизбежностей» и подвергнуть сомнению их закономерность. Соответственно в этой книге дается лишь краткий обзор, один из возможных подходов, с помощью которого можно критически проанализировать и понять основные функции процессов сбора и распространения информации.

Еще одно соображение сыграло определенную роль в написании этой книги — это сознание того, что исследование аппарата средств массовой информации Соединенных Штатов представляет большой интерес для международной общественности. Страна эта не только вызывает к себе интерес за рубежом, но и ставит жизненно важные вопросы, касающиеся национального суверенитета и даже существования. Североамериканская культура экспортируется в глобальном масштабе. Уже сегодня во многих районах за пределами Соединенных Штатов она превратилась в доминирующую парадигму.

Сегодня существует настоятельная необходимость разобраться в механике действия культурной индустрии Америки. Непосредственная и побочная продукция этой индустрии выпускается с доступной инструкцией по применению и состоят из легко определяемых ингредиентов. Зрителям, слушателям, читателям как внутри страны, так и за границей благоразумно советуют ознакомиться с этими материалами, но не следует забывать, что подобное ознакомление может при определенных обстоятельствах оказаться вредным для вашего (душевного) здоровья.

Самое время американским исследователям обратить свое внимание на эти вопросы. Особенно теперь, когда стоящие у власти в их собственном обществе интенсивно заняты ловлей умов и душ по всему миру.

Внутри страны индустрия манипулирования сознанием находится в периоде небывалого расцвета. Избирательная кампания 1972 г. продемонстрировала, каковы могут быть перспективы в деле программирования сознания. Однако, важно помнить, что столь высокоразвитые в современном Вашингтоне методы контроля над информацией и представлениями имеют свою предысторию. Наглядный тому пример—1945 год, когда была предпринята успешная попытка убедить американский народ в том, что его существованию угрожает разрушенная войной и истощенная экономика России. С тех пор развитие техники сбора и обработки информации позволило разработать более утонченные формы манипуляции.

В настоящее время дирижирование национальной информационной мистерией осуществляется ставленниками государственно-капиталистической экономики, обосновавшимися в исполнительных ведомствах Белого дома, а также в рекламных агентствах и агентствах по связям с общественностью на Мэдисон-авеню. Как свидетельствует материал, представленный в последующих главах, есть все основания полагать, что в будущем манипулирование средствами информации достигнет еще большего уровня. Поток информации в обществе представляет собой источник силы. Было бы нереально думать, что контроль над этой силой может быть ослаблен.

Тем не менее американская корпоративная экономика сталкивается с огромными проблемами, и они продолжают накапливаться. Как бы долго ни откладывалось их решение, крах, в какой бы форме он ни наступил, неминуем. И тогда уже разветвленная и концентрированная информационная система сможет с поразительной легкостью переключиться на службу целям, отличающимся от корпоративных интересов, которые она так решительно отстаивает сегодня.  

Глава 1

МАНИПУЛЯЦИЯ И ЗАПРОГРАММИРОВАННОЕ СОЗНАНИЕ

Глава 2

ИНДУСТРИЯ ЗНАНИЯ: ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМПОНЕНТ

Глава 3

ИНДУСТРИЯ ЗНАНИЙ: ВОЕННО-КОРПОРАТИВНЫЙ КОМПОНЕНТ

До недавнего времени система образования хотя и была насквозь пропитана коммерческим духом, все же сохраняла известную автономность, по крайней мере в сфере принятия решений. В настоящее время действуют влиятельные силы, которые могут вызвать далеко идущие структурные изменения в администрировании, финансировании и управлении системой среднего образования страны. Подобные явления вызваны к жизни значительными изменениями, происходящими в национальной экономике.

Характер экономики раскрывается в выполняемой людьми работе, а также в том, какие товары и услуги они производят. С исторической точки зрения большинство американцев в относительно короткие сроки перешли от сельскохозяйственного производства к промышленному, а соответственно от сельской жизни к городской.

После второй мировой войны произошли новые изменения. В сфере обслуживания и информации рост рабочей силы происходил значительно быстрее, чем в сфере товарного производства. Это было отмечено в исследовании, проведенном в 1962 г. профессором Фрицем Маклапом, который обнаружил, что на долю индустрии знания в 1958 г. приходилось 29% валового национального продукта и что темпы роста этой индустрии в 2 раза превышали темпы производства других товаров и услуг[1].

Можно, конечно, не соглашаться с определением «знания», данным Маклапом, но факт остается фактом — информационная деятельность, какой бы она ни была по своему характеру, вредной или полезной, развивается необыкновенно быстрыми темпами. Маклап, корректируя свое исследование с современными данными, утверждает, что сегодня 50% рабочей силы, включая студентов, связано с индустрией знания [2].

Еще одна оценка, сравнивающая несколько различные компоненты национальной экономики, но позволяющая сделать аналогичный вывод, была дана бывшим президентом Национальной ассоциации просвещения. Джордж Д. Фишер, возглавляющий теперь Центр учебного оборудования (постоянно действующая экспозиция учебного оборудования и материалов, выпускаемых американской промышленностью), заметил, что «индустрия образования уступает по своим размерам разве что оборонной промышленности» [3].

Короче говоря, ясно, что разрастающийся информационный сектор обретает характерные черты крупной макросистемы, имеющей своеобразные, но вполне понятные и санкционированные взаимосвязи с остальной экономикой[4]. Хотя окончательные формы этих взаимосвязей еще не ясны, некоторые тенденции уже определились. Та же социальная динамика, что породила существующую структуру Америки, влияет сегодня на формирование институтов будущего: рынок знаний расширяется, и нити управления этим рынком находятся в цепких руках частной индустрии и военного истэблишмента.

О качестве информации, производимой институциональной структурой, где доминирующее положение занимают бизнес и военный истэблишмент, мы поговорим позже. В этой главе мы рассмотрим более общие последствия подчинения государственной системы образования узким интересам и целям частных корпораций и программ военной подготовки.

На первый взгляд может показаться странным сам факт рассмотрения Пентагона как части образовательноинформационной структуры Соединенных Штатов, но вот уже более четверти века вооруженные силы занимаются подготовкой миллионов молодых людей и накопили значительный фонд знаний в области механики обучения. Дэвид Шоуп, бывший командующий морской пехотой Соединенных Штатов, пишет по этому поводу:

«Мы стали нацией ветеранов. К 14,9 млн. ветеранов второй мировой войны Корея добавила еще 5,7 млн., кроме того, с тех пор огромный военный истэблишмент мирного времени обучал и выпускал ежегодно сотни тысяч призывников, кадровых военных и краткосрочных резервистов. В 1968 г. число живых ветеранов американской военной службы составило 23 млн. человек, т. е. 20% всего взрослого населения страны... Для многих ветеранов военная подготовка и обучение явились самым впечатляющим опытом за всю их жизнь, особенно это относится к молодым и малообразованным людям» [5].

В 1968 г. бывший тогда министром обороны Кларк Клиффорд говорил: «Министерство обороны является самым крупным просветителем в мире и посему должно быть самым лучшим. Мы проводим обучение военных по 1500 различным специальностям, и наши школы для детей военнослужащих находятся в 28 странах мира»[6].

Вооруженные силы, которые расширяли и защищали американскую империю в течение трех последних десятилетий, всегда получали огромные бюджеты от скупых, когда дело касалось других программ, конгрессменов. Поразительные ассигнования позволили вооруженным силам превратиться в наиболее передовой экспериментирующий сектор общества с трагическими последствиями для тех, кто оказался на пути американской Джагернаутовой колесницы.

Тщательная обработка информации, позволившая применить во Вьетнаме самые изощренные методы геноцида, производилась объединенными усилиями военно-промышленного консорциума. Ни в одном из других секторов экономики нет таких усовершенствованных автоматических методов обработки данных. Свидетельством того, насколько относительно неразвиты остальные ведомства национального правительства, служит хотя бы тот факт, что «к началу 1972 финансового года на службе федерального правительства было 5400 вычислительных машин, из которых восемьдесят процентов приходилось на долю министерства обороны» [7].

Воздушная война против вьетнамцев в значительной степени зависела от этой техники. Например, «в конце 1970 г. из одиннадцати американских военно-воздушных баз во Вьетнаме восемь имели работающие на вычислительной технике службы обеспечения. Гордостью 7-й воздушной армии была вычислительная система, с помощью которой программировались воздушные налеты и переброски по воздуху вьетнамских вооруженных сил» [8].

Военные добились успеха в объединении теории (исследования в области информационных систем и техники) с практикой (использование возможностей обработки данных против препятствий на пути американского империализма). В результате этого процесса Пентагон превратился в одну из крупнейших информационных систем в мире, объединяющих в себе такие различные области, как подготовка личного состава, тактика ведения и материально-технического обеспечения военных действий, электронная слежка и шпионаж и глобальная (равно как и местная) информационная деятельность. В насчитывающем девяносто страниц реестре федеральных библиотек, составленном в 1970 г., шестьдесят страниц занимает список библиотек, обслуживающих вооруженные силы[9].

В 1968 г. Пентагон заявил о готовности взять на себя функции, выходящие за рамки традиционной военной деятельности. Министерство обороны предложило взять на себя выполнение ряда социальных обязанностей, включая различные фазы процесса образования, до тех пор входившего в компетенцию гражданских властей ^[3] [10].

В то же время деловые круги, включая ставших бизнесменами просветителей, предпринимали гигантские усилия, направленные на то, чтобы занять доминирующее положение на рынке учебной продукции, уверяя при этом страну, что действиями их разрастающихся как грибы «просветительских корпораций» руководят если не чисто альтруистические соображения, то по крайней мере разумно сочетающееся с удовлетворением социальных нужд стремление к получению прибылей.

Однако подобное положение вещей устраивает далеко не всех. Фред Хеддинжер, являющийся одновременно президентом Ассоциации школьных советов штата Пенсильвания и корпорации «Пенсильвания электроник текнолоджи», дал этой ситуации следующую оценку:

«С появлением недавно изысканных федеральных фондов на образование объявились друзья, которые хотят взять на себя часть забот об образовании на федеральном уровне. Большой бизнес, который, если бы он только захотел, уже давно мог бы направить свои усилия в сферу образования, вдруг осознал, что можно получить большие прибыли, заключив союз с федеральными агентствами, ведающими образованием... Президент Эйзенхауэр, незадолго до того как оставить свой пост, предупреждал нас относительно потенциальной угрозы, таящейся в могущественном союзе имеющих огромные финансовые возможности военных организаций с нуждающимися в этих средствах отраслями... Если это предостережение справедливо по отношению к области оборонной промышленности (так оно было вчера и есть сегодня), то оно, несомненно, справедливо и по отношению к сфере образования» [11].

Популярный журнал по проблемам образования «Фи Делта Каппан» посвятил целый номер теме «Военные и образование». Журнал предупреждал: «Нет никаких сомнений в том, что руководство министерства обороны стремится использовать растущее могущество Пентагона в сферах, выходящих за рамки его традиционных функций». По мнению журнала, проблемы, «порожденные этой возрастающей близостью военных и гражданских усилий в сфере образования... озадачивают и пугают» [12].

Планы военно-промышленной коалиции относительно создания новой империи в сфере образования поддерживаются такими правительственными чиновниками, как помощник министра здравоохранения, образования и социального обеспечения Семюэл Хэлперин, который заявил в 1968 г.: «Образование — растущая индустрия Америки... уже сегодня почти треть нашего населения обучается в той или иной школе... Преподаватели, школьные инспектора, администраторы и прочий педагогический персонал насчитывают теперь три миллиона человек и скоро превысит число фермеров... Ассигнования на оборудование увеличатся с пятидесяти миллиардов долларов до шестидесяти шести миллиардов долларов в 1975 г. Короче говоря, перспективы роста американского образования заслуживают самого серьезного внимания с вашей стороны» [13].

Хотя пять лет спустя эти «перспективы роста» все еще не были такими светлыми, усилия по передаче образования на откуп смешанным частно-государственным корпорациям не ослабевали. Образование больше не является второстепенной сферой интересов рыночной экономики.

В результате взаимодействия трех независимых сил школьные аудитории превратятся в поточную линию промышленного производства: (1) стоимость содержания Американской Империи ввиду усиления сопротивления во всем мире продолжает увеличиваться; (2) налоги на содержание системы образования даже в их нынешних размерах вызывают недовольство; (3) накапливаются исследования в области технических средств обучения.

Тенденции эти, пройдя через аппарат принятия решений частной, стремящейся лишь к получению прибылей, экономики, неизбежно приведут к «необходимости экономии» за счет образования. С принятием такого решения, если только оно уже не принято, значительно усилится пока что незначительная тенденция к введению в школах электронных обучающих машин.

Поставка школам, а также на дом материалов и оборудования для электронного обучения в будущем — слишком выгодная перспектива, чтобы бизнес оставил ее в руках государственных чиновников и школьной администрации. Не удивительно, что при отсутствии четкой программы государственных действий частные фирмы разрабатывают новые экономические методы захвата свежих источников прибыли на уже и без того прибыльном рынке образования. Они стремятся урвать свою долю в потенциально богатой индустрии знания. В результате образование, которое до сих пор было изолировано от прямого коммерческого проникновения, теперь рассматривается как потенциальный энклав для извлечения прибылей.

Ярким свидетельством, «золотой лихорадки», охватившей новый Клондайк образования, служит молниеносная реорганизация издательской промышленности. Производство «запрограммированных» учебных пособий попало в цепкие лапы электронных корпораций, которые частично уже приступили к выпуску так называемых обучающих электронных машин.

Компании, производящие учебные материалы — книги, журналы, аудиовизуальные пособия и т. п.,— объединялись с необыкновенной быстротой. В то время как многие из новых корпораций рождались обычным путем (одно издательство поглощало другое), вызвало удивление большое количество межиндустриальных слияний.

Стремление производить или по крайней мере контролировать производство учебных материалов, которые в конце концов могут быть запрограммированы для электронных машин, а также желание распространить свое влияние на все сферы рынка образования вынудили производителей электронных обучающих машин, фирмы и компании, владеющие средствами массовой информации, распространить свою деятельность и на сферу производства учебных материалов программного обеспечения. Так, радиокорпорация Америки (РКА) приобрела издательство «Рэндом Хаус», Международная телефонная и телеграфная компания (ИТТ) купила выпускающее учебники и технические книги издательство «Ховард У. Сэмс энд компани». Радиовещательная компания Сиби-эс приобрела выпускающее книги по торговле и учебники издательство «Холт, Райнхарт энд Уинстон», заплатив за него 280 млн. долл.— самую высокую цену, назначенную когда-либо за издательство. «Интернэшнл бизнес машинз» (ИБМ) слилась с «Сайнс рисерч ассошиэйтс», которая в свою очередь купила «Говард Чендлер компани» — сан-францисское издательство учебников для колледжей.

Список этот можно продолжать бесконечно. Промышленный конгломерат «Литтон индастриз» поглотил Американскую книжную компанию. «Ксерокс» приобрела целый ряд издательств, включая «Р. Р. Боукер», издающее ведущие коммерческие журналы «Паблишерз уикли» и «Лайбрэри джорнэл», и крупнейшее издательство учебников для начальной школы «Джинн». Корпорация «Тайм» совместно с «Дженерал электрик компани» создала «Дженерал Лернинг корпорейшн» и попутно «Тайм» приобрела известное бостонское издательство «Литл Браун энд компани». «Силвания электрик продактс» — дочерняя организация «Дженерал телефоун энд электроник компани» — заключила союз с «Ридерз дайджест» для изучения потенциальных возможностей электронных систем в сфере образования. «Харксут, Брейс Янович», одно из крупнейших издательств, объединилось с радиокорпорацией Америки для изучения учебного процесса. Список подобных приобретений, консолидаций и слияний увеличивается с каждым годом.

В 1973 г. Лига американских писателей призвала подкомиссию сената по антитрестовскому и антимонополистическому законодательству обратить внимание на «массовую волну приобретений» в издательской промышленности. Лига считала, что такое развитие событий представляет серьезную угрозу существованию независимой книгоиздательской промышленности [14].

В основе многих из перечисленных влияний лежит не одна только перспектива «захвата» классных аудиторий. Неформальные, побочные виды образовательной деятельности развиваются еще быстрее, чем институционализированное образование, и они также служат объектами коммерческого проникновения. Не случайно проведенная в 1972 г. журналом «Форчун» статистическая компиляция пятисот крупнейших промышленных корпораций Соединенных Штатов впервые включала кинематографическую и радиовещательную индустрию. Этот новый подход редактор журнала объяснял так: «Даже несмотря на то что такие компании, как Си-би-эс, Эй-биси и «Коламбиа Пикчерс индастриз», «производят» информацию и развлечения, они в прошлом исключались из этого списка, потому что они не считались промышленными компаниями, согласно определению, данному в справочнике классификации промышленных стандартов. Определения, приведенные в справочнике, остаются для нас основным критерием оценки, но включение в список названных компаний, с нашей точки зрения, может способствовать получению более полной картины» [15]. Несомненно, подобные компании можно причислить к промышленным. Конгломерат «Уорнер коммуникейшнз инкорпорейтед» так определяет круг своих интересов:

««Уорнер коммуникейшнз инкорпорейтед» представляет все виды коммуникаций, включая такое новейшее средство информации, как кабельное телевидение. «Уорнер коммуникейшнз» выпускает музыкальные записи на магнитофонных пленках и пластинках, а также (уже более половины века) выдающиеся киноленты...

Мы издаем и распространяем книги и журналы, отвечающие всем вкусам. Мы выпускаем всевозможные телевизионные программы, от мультипликационных фильмов до комедий на темы из семейной жизни и многосерийных оригинальных пьес для телевидения. Какие бы фантастические технические средства ни использовались для передачи печатного слова, образа на экране или звука в эфире — мы всегда впереди» [16].

Связи большого бизнеса с Голливудом, существовавшие с первых дней рождения кинематографа, сегодня выражаются в открытом совместном производстве фильмов. Так, например, конгломерат «Уорнер коммуникейшнз» финансировал три из самых популярных в кассовом отношении фильмов страны, выпущенных в 1972 г. — «Механический апельсин», «Подонок Гарри» и «Что случилось, доктор?».

После второй мировой войны особенно очевидна стала зависимость роста и прибылей частных предприятий от правительственных контрактов, а также их огромное влияние на процесс принятия решений в стране. Сейчас в сфере образования складывается новый комплекс, также во многом зависящий от государственных фондов. Образовательно-коммерческий комплекс рассчитывает на помощь и понимание министерства просвещения США. Подобно тому как старые, многоопытные подрядчики нашли друга в лице министерства обороны, так и министерство просвещения установило прочные связи с военным истэблишментом. Рискованность подобного союза очевидна.

Ключевые позиции образовательно-коммерческого комплекса уже заняты. Бизнес контролирует большинство производственных центров и технологию. Политические решения в области образования теперь принимаются в министерстве просвещения в Вашингтоне, куда просочились многие представители техноструктуры индустрии образования. Декан колледжа Иллинойского университета Майрон Аткин писал в 1967 г. в журнале «Эдьюкейшнл форум»: «Можно представить себе структуру взаимоотношений между федеральными чиновниками и зарождающейся индустрией образования. В основном их отношения заключаются на данном этапе в свободном обмене кадрами между индустрией и федеральным правительством» [17].

Более того, сотрудники министерства просвещения следуют той же миграционной модели, которая уже давно свойственна связанным с обороной правительственным ведомствам и их частным корпоративным поставщикам.

Огромный, щедро финансируемый в отличие от государственных школ аппарат по подготовке и обучению, находящийся на службе министерства обороны со времен второй мировой войны, позволил Пентагону накопить огромную информацию об учебном процессе. Например, «в Форт-Орде, где одновременно проходят обучение 16 тыс. человек, а также в десяти других учебных центрах, расположенных по всей стране, просмотр телевизионных программ стал обязательным пунктом в ежедневном распорядке солдат... Командование сухопутными войсками США в Европе имеет в своем распоряжении библиотеку, содержащую сотни записанных на видеопленку фильмов-пособий, с помощью которых новобранцев обучают всему: от того, как отдавать честь, до того, как выдергивать предохранитель гранаты и ремонтировать ведущий мост бронетранспортеров. Ежегодно 4,8 млн. зрителей смотрят передаваемые по армейской сети программы, и таким образом командование превращается в оператора крупнейшей и одной из самых изощренных замкнутых телевизионных систем в мире» [18].

Министерство просвещения, естественно, считает нужным брать пример с опытного правительственного ведомства. Соответственно административные и организационные методы министерства обороны используются министерством просвещения, несмотря на то что они вряд ли соответствуют его целям.

Однако такой подход к определению политики министерства просвещения всячески поддерживается военными и деловыми кругами. Тесные связи установились между министерством и Промышленной ассоциацией национальной безопасности, являющейся организационным олицетворением военно-промышленного комплекса.

В июне 1966 г. министерство обороны, министерство просвещения, министерство труда и Промышленная ассоциация национальной безопасности провели совместную конференцию по прикладным системам в сферах образования и профессиональной подготовки. На заседаниях около семисот представителей военных ведомств и промышленных организаций обсуждали технические проблемы образования и подготовки. В задачи конференции входило:

Ознакомить промышленность с размахом и видами деятельности министерства просвещения и министерства обороны в таких областях, как образование и подготовка, с тем чтобы она могла выработать соответствующую политику в этих областях.

Информировать промышленность о проблемах и первоочередных задачах, стоящих перед министерством обороны и министерством просвещения, и предложить промышленности возможные варианты решения этих проблем.

Дать промышленности представление о том, в каких направлениях ей следует развивать свои усилия с точки зрения будущих рыночных возможностей в рамках четырехмиллиардного ежегодного бюджета (министерства обороны) на образование и подготовку, а также в рамках программ, финансируемых министерством просвещения.

Наладить взаимопонимание между промышленностью, министерством обороны и министерством просвещения в деле поиска решений проблем образования и подготовки.

Решающую роль для внедрения прибыли как движущей силы процесса образования сыграло принятие так называемой договоренности о применении к образованию тех же приемов, которые уже были отработаны в процессе взаимодействия треугольника: бизнес — военные — правительство.

Начиная с 1969 г. этими контрактами, заключенными между частными фирмами и государственными школами, предусматривается, что компании платят соответственно количеству детей, обученных по программе компании, после проведения проверки в конце определенного периода. Причем основной упор делается на программированное обучение, так как его результаты легче поддаются измерению. Неизбежно обучение рассматривается как механическая операция. В одном из отчетов говорится: «Знания (определенные виды) можно разделить на отдельные части; части эти можно обозначить ярлыками (в соответствии с целями) и измерить. Учащийся должен набрать как можно больше знаний. Система считается успешной, когда ребенок набирает при тестировании 100%. Знания — это вещи; поскольку контракторам платят за обучение учащегося, обучение превращается в товар, который покупается и продается» [19].

При таком подходе все тенденции и цели развитого корпоративного капитализма сближаются. Методы подготовки, разработанные военной машиной, применяются для извлечения прибыли фирмами, которые сами являются производителями или подрядчиками по производству новой учебной электронной техники. Выигрывают все, кроме объектов обучения. Дети из наименее обеспеченных секторов общества, национальные меньшинства и выходцы из бедных семей пропускаются через учебные шарады, которые, как утверждается, способствуют преодолению их отсталости, вызванной неравными условиями окружающей среды.

Например, г. Гэри, штат Индиана, где большинство населения составляют черные, был выбран в качестве лаборатории для проверки этого метода. Такой же эксперимент проводился и в г. Тексаркана, расположенном на границе штатов Техас и Арканзас. Эти «эксперименты» всячески пропагандировались агентами по связи с печатью, которые являются неотъемлемой чертой культуры, где средства массовой информации находятся в руках манипуляторов. Два года спустя настало время противоположных оценок.

В начале 1972 г. на первой странице «Лос-Анджелес таймс» под флаговым заголовком «Провал спецклассов гетто» появилась статья, в которой сообщалось: «В сообщениях правительства о массовом эксперименте говорится, что тысячи детей из малообеспеченных семей, которые плохо успевали в обычных классах, показали ничуть не лучшие результаты после того, как они были подвергнуты обучению с помощью учебных машин, психологических методов и других методик, разработанных частными фирмами»[20]. Несмотря на такие разочаровывающие результаты, основанная на заключенных с частными фирмами контрактах система образования продолжает распространяться и в других городских районах. В середине 1972 г. департамент просвещения в Лос-Анджелесе проголосовал за выделение государственных средств на заключение контрактов с частными фирмами в области образования[21].

Ясно, что «образовательный» сектор корпоративного капитализма не может разрешить углубляющегося кризиса в американской системе просвещения. Однако дельцы от образования не оставляют надежды извлечь прибыль из этого рынка. Образовательно-коммерческие корпорации проникают и в международную сферу, где насчитываются сотни миллионов людей, лишенных возможности получить должное образование. «Паблишерз Уикли» сообщает о состоявшемся в 1971 г. в Париже совещании (проведенном с помощью ЮНЕСКО), на котором «представители производителей и продавцов учебных материалов основных стран, где эти материалы издаются... заложили основу для координации усилий по удовлетворению потребностей развивающихся стран. Американская делегация включала представителей «Рейтеон», «Тайм, инк.», «Гролье» и «Макгроу-Хилл бук компани»»[22].

Со времен рождения республики образование, несмотря на скудные финансовые возможности страны, всегда находилось в руках государства. Теперь же, когда государство стало богатым, образование находится под угрозой передачи на откуп частным, стремящимся к получению прибылей организациям и военного истэблишмента.

Образовательно-коммерческий синдикат представляет собой объединенное усиление военных и бизнеса по обеспечению контроля над необходимой им подготовленной рабочей силой. В то же время он обеспечивает расширение рынка для учебных фильмов, книг и других пособий, выпускаемых синдикатами. Все это в результате неизбежно скажется на судьбах миллионов людей, как взрослых, так и детей.

Бесконтрольная экспансия индустриальных монолитов в образовательно-информационно-культурный сектор представляет собой очевидную, реально существующую угрозу. Никакие ссылки на эффективность промышленности не могут оправдать ту потенциальную опасность для нации, которую несут с собой культурные синдикаты, тщательно просеивающие проходящие по их управляемым частным образом каналам знания с целью создания учебных систем, делающих основной упор на натаскивание, но почти не уделяющих внимания воспитанию и удовлетворению действительных потребностей индивида.

Появление гигантских, объединенных единой организацией и тесно связанных с огромной военной структурой информационных комплексов таит в себе новую угрозу для американского общества. Эти частные информационно-образовательные синдикаты присваивают себе прерогативу перерабатывать культуру страны в соответствии с их собственными узкими понятиями эффективности и мастерства. В то же время эти суперкорпорации все тщательнее скрывают механизм собственного функционирования. В опубликованном в конце 1972 г. исследовании Федеральной торговой комиссии говорится, что распространение конгломератов приводит к «потере информации». Информация о бывших некогда независимыми и впоследствии поглощенных более крупными объединениями компаниях «исчезает в глубинах конгломерата»[23].

Данное военными описание использования учебной техники прекрасно подытоживает наши рассуждения. Предлагаемая цитата представляет собой метафору, взятую из выступления специалиста «Уэст пойнта» по учебной технике на Международном симпозиуме по коммуникациям, состоявшемся в 1972 г.:

«...приведем грубую аналогию. Если рассматривать преподавателя как «пехотного инструктора», тогда почему бы нам не создать ему в помощь такие средства огневой поддержки, как «учебная артиллерия» с учебным эквивалентом артиллерийских корректировщиков, учебным эквивалентом координационного центра огневой поддержки и т. д. Подобно тому как в состав артиллерии входят такие разнообразные виды вооружения, как минометы, гаубицы, пушки, ракеты и управляемые снаряды, так и организация учебного обеспечения может включать такие разнообразные виды учебных пособий, как видеографики, слайды, диафильмы, кинофильмы, телевидение и обучение с помощью электронной техники. Корректировщики становятся консультантами по средствам, которые работают в соответствующих учебных заведениях и консультируют директоров и преподавателей, какими средствами пользоваться, когда применять их и применять ли их вообще. Координационный центр огневой поддержки превращается в центр координации потребностей в средствах и их возможностей, с тем чтобы телевидение не использовалось там, где более эффективны будут отдельные фильмы, или слайды, когда в них нет необходимости, заменялись проектированием негативного изображения на экран»[24].

Глава 4

ОТДЫХ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ: УКРЕПЛЕНИЕ СТАТУС-КВО

Глава 5

ИНДУСТРИЯ ОПРОСА: ИЗМЕРЕНИЕ И ОБРАБОТКА ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ

Глава 6

МАНИПУЛЯЦИЯ СОЗНАНИЕМ ВЫХОДИТ ЗА ПРЕДЕЛЫ МЕТРОПОЛИИ: ЭКСПОРТ МЕТОДОВ УБЕЖДЕНИЯ

Глава 7

МАНИПУЛЯТОРЫ СОЗНАНИЕМ В НОВОМ ИЗМЕРЕНИИ: ОТ ЗАКОНА РЫНКА К ПРЯМОМУ ПОЛИТИЧЕСКОМУ КОНТРОЛЮ

 Конечно, хотелось бы верить, что некогда жили «свободные люди», но подавление и угнетение большинства существовали во все времена. Достигалось это разными способами в зависимости от характера общества, уровня «искусства» угнетения и ресурсов, находившихся в руках тех, кто стоял у власти. Основной целью угнетения всегда было удержание в пользу привилегированного меньшинства как можно большей части общественного продукта и сохранение для менее удачливого большинства такой его части, которой было бы достаточно для обеспечения непрерывного трудового процесса. Дефицит, поддерживаемый с помощью физического принуждения, на протяжении тысячелетий служил самым надежным регулятором поведения людей. За последние несколько столетий наряду с развитием современной промышленности получила развитие и значительно усовершенствовалась система управления и подчинения. С появлением рынка сложились относительно свободные социальные условия, но при этом простые рабочие люди оказались полностью зависимыми от заработной платы, получаемой за далеко не всегда гарантированный труд.

Хотя подобная форма индустриализации не проникла во все уголки мира, она уже значительно изменила характер тех обществ, в которых достигла наивысшего уровня развития. В Соединенных Штатах в особенности, а кроме того, в Западной Европе и в Японии индустриальное государство развивается если не в новом направлении, то во всяком случае не так, как оно развивалось раньше. Производительность труда резко увеличилась, и выросший общественный продукт распределяется с еще большим неравенством.

В то же время, осознав в результате потрясших ее в первую треть двадцатого столетия социальных катастроф свои слабости и нужды, западная промышленная система с большой неохотой допустила вмешательство в свои дела государства, которое призвано обеспечить ей относительно ровное функционирование. Получили развитие небывалые по своим размерам и могуществу правительственные бюрократии и постоянно разрастающийся слой общества, чья задача заключается в поддержании экономического (и политического) равновесия. Система эта привела к еще большей зависимости от техники и от тех, кто соответствующим образом подготовлен для изобретения, производства и работы с более сложным оборудованием и процессами.

После второй мировой войны американская экономика стала первой в мире экономикой, где большая часть рабочей силы была занята не в производственной сфере, а в сфере обслуживания. Число канцелярских работников, работников торговли, сферы обслуживания и административного персонала сегодня превышает число рабочих, занятых непосредственно в промышленном и сельскохозяйственном производстве. Тенденция эта продолжает усиливаться, и, по предварительным оценкам, последствия ее носят скорее психокультурный, чем экономический, характер.

В этой новой ситуации Питер Дракер характеризует рабочего как «работника умственного труда в отличие от вчерашнего рабочего — работника физического труда, квалифицированного или неквалифицированного». Ученый отмечает, что «это, хотя и довольно значительное, повышение приводит к противоречию между традицией нового работника умственного труда и его положением простого рабочего» [1].

Это, согласно Дракеру, создает весьма серьезные проблемы, ибо такой работник «считает себя человеком интеллигентного труда, таким же, как юрист, преподаватель, врач, священник, государственный служащий. Он имеет такое же образование, а доходы его еще выше» [2]. И все же он остается подчиненным, занимающим непонятное положение в штатном расписании и лишенным даже тех незначительных возможностей выбора (за исключением заработной платы), которые предполагает полученное им образование. Более того, он в значительно большей степени по сравнению со своим предшественником осознает по крайней мере общие очертания своего культурного уровня. Таким образом, перед развитым индустриальным государством с рыночной экономикой встает еще одна дилемма. Дракер формулирует ее следующим образом:

«С каждым годом конфликт между надеждами, возлагаемыми на умственный труд, и действительностью будет все глубже и острее. В результате управление работниками умственного труда приобретет чрезвычайно большое значение для создания и функционирования общества умственного труда... Похоже, именно этот социальный вопрос будет стоять перед развитыми странами в двадцатом, а возможно, и в двадцать первом веке» [3].

Любопытно, что Эдвард X. Карр, рассматривая ту же сложившуюся в индустриальном обществе ситуацию с точки зрения (если так можно выразиться в данном случае) социалистической перспективы, рисует абсолютно противоположную картину. Но Карр надеется на такое будущее, в котором манипуляция не будет занимать такое ведущее положение. Он пишет:

«Социальные обычаи и трудовые стимулы предындустриального периода нельзя возобновить. Но все, что нам пока удалось сделать,— это уничтожить философию, обычаи и стимулы, которые в течение прошлого столетия заставляли вращаться колеса промышленности, по на смену им мы не выдвинули ничего нового. Перед нами стоит задача создания новой философии, которая будет служить стимулом и поддержкой новому социальному обычаю труда» [4].

Для Дракера, который, по-видимому, вполне доволен существующим общественным строем, задача решается в рамках прикладной психологии. Карр же строит свою модель на фундаментальной перестройке структуры целей и организации общества.

Дракер признает, что способы «управления» работниками умственного труда еще предстоит разработать. Однако примечательно, что средства манипулирования работниками физического труда и не очень высокообразованными группами в развитом промышленном государстве очень хорошо известны, весьма эффективны и применяются постоянно. Средства массовой информации служат необыкновенно мощными рычагами манипулирования и управления традиционной рабочей силой как в Соединенных Штатах, так и в западноевропейских индустриальных экономических системах. Более того, эволюция индустриального государства до уровня полной автоматизации и компьютеризации, когда вся рабочая сила будет состоять только из работников умственного труда, еще дело далекого будущего. Таким образом, значительная в численном отношении обычная рабочая сила продолжает подвергаться ежедневной обработке массовым аппаратом манипулирования сознанием господствующего строя. А реклама, так эффективно стимулирующая желания (и тем самым побуждавшая рабочих работать сверхурочно для удовлетворения этих желаний), усиливает мощную идеологию уровня жизни и оказывает массовую поддержку индустриальной системе, Действующей в настоящее время в Соединенных Штатах.

Дэниел Белл называет знания «стратегическим ресурсом» и указывает, что «как всегда, когда речь идет о ресурсах, весь вопрос состоит в том, в чьих руках они находятся и кто будет принимать необходимые решения об их распределении». Он пытается найти некий «баланс знаний и возможности объяснять технические компоненты и размеры издержек; расширить границы выбора и определить моральное содержание всех вариантов выбора, с тем чтобы решения принимались более сознательно и с большим чувством ответственности» [5].

Однако именно невозможность достигнуть этого приводит многих в состояние подавленности. Использование знаний исходя из соображений морали и гуманности так, чтобы все последствия принятия решений были подвергнуты предварительному изучению,— это как раз то, что так ловко избегает делать система управления развитого индустриального государства с рыночной экономикой, и в первую очередь это касается средств массовой информации. Происходит это даже не потому, что те, кто принимает решения, действуют со злым умыслом, а просто потому, что долгосрочные социальные соображения находятся в противоречии с краткосрочными соображениями выгоды, а в основе рыночной экономики лежит немедленная реализация личной выгоды.

Механика государства в целом прекрасно уживается с системой ценностей и процессами мышления людей, которых постоянно и настойчиво учили переводить свои личные условия на язык мгновенных мелких подачек. Таково на сегодняшний день положение и умонастроение «средней Америки». Однако это не объясняет положения некоторой части нового пополнения рабочей силы, состоящей из работников умственного труда. Эта группа, многочисленная и постоянно увеличивающаяся (только число студентов университетов в два раза превышает число всех рабочих страны, занятых в производстве), уже начала создавать совершенно иную систему социального измерения. По сути проблема «управляемости» работников умственного труда (или тех, кто еще находится в процессе подготовки) уже сегодня, а не в будущем, как предсказывал Дракер, вызывает серьезные затруднения.

Каковы бы ни были перспективы, нельзя отрицать тот факт, что среди молодежи с выше среднего уровнем образования и семейных доходов очень сильны враждебные настроения по отношению к коммерческому информационно-развлекательному обществу. Ректор Колумбийского университета Уильям Макджилл подчеркивает, что «примерно от одной трети до половины студентов входят сегодня в группу отчуждения» [6]. Результаты исследования, представленные президентской комиссии по проблемам волнений в университетах, свидетельствуют, что «почти все студенты колледжей считают, что та или иная форма конфронтации необходима и эффективна для изменения общества» и что «три четверти студентов согласны с тем, что «в своей основе Соединенные Штаты являются расистским обществом»»[7]. Стотон Линд пишет по этому поводу следующее:

«Образование пытается подготовить молодежь к недостойной и бесчеловечной трудовой жизни взрослых, а потому само становится мишенью. Быстрый рост высшего образования после второй мировой войны был вызван техническими изменениями в промышленности. Автоматизированная и компьютеризированная промышленность нуждается во все большем числе молодых мужчин и женщин, обладающих квалификацией служащих и покорностью рабочих. Большинство из семи миллионов учащихся наших колледжей готовятся для квалифицированного послушания. Студент, как и работник, которым он намеревается стать, пользуется своим умом, равно как и руками, по не творчески, не по собственной инициативе, а по-прежнему в рамках приказов, спускаемых сверху вниз. Таково и современное высшее образование. И студенты заявляют тем, кто отдает им приказы, что они могут тренироваться в искусстве десятника на комнибудь другом. Они не желают быть согбенными, сломленными и бессловесными» [8].

Окрестив отрицание стандартных американских ценностей «контркультурой», Теодор Рожак[9] и другие приписывают эту усиливающуюся оппозицию молодежи жестким рамкам и ортодоксальности, навязанным обществу техникой. Рожак критикует манипулятивную культуру как неизбежное последствие неиствующей техники. Специфическая социальная организация, определяющая характер техники и ее применение, считается, согласно такой точке зрения, неуместной. Нелепо, но поддерживаемая Рожаком нетрадиционная культура сама страдает от тех же извращений, что и «правильное» общество, поглощенное техникой. Новый образ жизни молодежи превратился в прибыльное дело. Фестивали рок-музыки, реклама и сбыт пластинок, атрибуты культа, и одежды стали предметом предпринимательства наживающихся на хиппи капиталистов, а само «освобождение» превратилось в ходкий товар. «Движение» превращается в рынок сбыта. Очевидно, не только техника, но также и определенные виды критицизма не могут устоять перед специфическим общественным строем.

И все-таки американская «культурная революция» со всеми ее недостатками и обусловленностями подрывает общепринятые ценности традиционного общества. Труд, дисциплина, иерархия и подавление подвергаются постоянным нападкам, и зачастую именно частные предприниматели, использующие новое мировоззрение и образ жизни молодежи для выкачивания прибылей, способствуют раскрытию сути общественного строя и высвобождению эмоциональных потоков, направление которых никто не может точно предсказать.

Автоматизация производства, которая в конце концов может полностью вытеснить обычную людскую рабочую силу, неминуема (по крайней мере в историческом смысле), и сознание молодежи уже проникнуто пониманием необходимости навсегда избежать традиционного принудительного труда. Поскольку составляющее фундамент общества институциональное устройство не подает никаких признаков адаптации к этим абсолютно новым возможностям техники, конфликт разразился на личностном бихевиористском (культурном) уровне, скрывая — и на данном этапе отрицая — более глубокие экономикосоциальные проблемы, лежащие в основе культурного бунта.

В 60-х гг. страна, казалось, «отдала» свою молодежь во власть нигилизма с примесью насилия и иррационализма. В начале 70-х гг. положение выровнялось, но затишье может оказаться ложным. В любом случае именно подвергающаяся натиску техники и все же противящаяся структурным изменениям социоэкономическая система ответственна за резкие отклонения компаса эмоций молодежи.

Как бы ни были ограничены опыт и образование молодых, они все-таки всколыхнули сомнения относительно общества, в котором все продается, а человека, вопреки заявлениям об обратном, ценят слишком низко. Парадоксально, но средства массовой информации служат источником этого губительного открытия. Те же средства массовой информации, что формируют или по крайней мере влияют на мышление лояльных американцев, также убеждают многих представителей молодежи, чье образование позволяет им более полно пользоваться подачками общества потребления, в бессодержательности и разрушительном влиянии на личность ценностей системы. Двадцать три миллиарда долларов, расходуемых ежегодно на частную рекламу, сослужили большую службу в деле пробуждения сознания тех, кто в раннем возрасте избежал полного разложения в лучших традициях американского образа жизни.

Вот, оказывается, в чем заключается сегодня дилемма, стоящая перед заправилами средствами массовой информации в Соединенных Штатах. Невмешательство в дела средств массовой информации усугубляет возрастной и финансовый раскол в стране и делает образованных людей все менее и менее «управляемыми». Вмешательство влечет за собой неуверенность и возможность возникновения более глубоких, хотя и скрытых, социальных конфликтов. Однако чрезвычайно напряженная социальная обстановка полностью исключает невмешательство. Таким образом, мы имеем дело с первыми признаками преднамеренного вмешательства правительства в информационный процесс страны. Принимаемые в области информации решения становятся все более политическими и соответственно менее коммерческими, хотя, конечно, процесс этот очень неравномерен. Эту тенденцию подметили и с оптимизмом о ней сообщили как об источнике будущего коммерческого бизнеса. Должностное лицо «Макгроу-Хилл паблишинг компани» предсказывает, например, «что правительство, которое должно управлять с согласия избирателей, включается в процесс коммуникаций в больших масштабах, учится обращаться к людям на их собственном языке и прибегает к рекламе для продажи своего «товара»» [10].

Для того чтобы это не вызвало в стране всеобщего страха и беспокойства, прежде всего необходимо разъяснить широким массам, в чем именно заключаются нарушения, допускаемые коммерческими средствами массовой информации. В этом и состоит вклад, сделанный вице-президентом Агню и небольшой группой информированных чиновников Белого дома периода президента Никсона. Предъявленные ими обвинения средствам массовой информации послужили началом кампании, целью которой было приучить страну к вмешательству правительства в информационный процесс на основании недоверия к коммерческим средствам массовой информации. Соответственно мы получили поразительно откровенную, но лишь частично точную критику частных средств информации, которые до тех пор без особого труда выдавали себя за объективную развлекательную и информационную систему. Теперь же у нас есть свидетельство бывшего вице-президента Соединенных Штатов о том, что существует система контроля над информацией и программами, т. е. такая ситуация, при которой «информацию, сообщаемую каждый вечер 40 млн. американцев, определяет горстка людей, ответственных только перед своими корпоративными работодателями... Существует практически монополия на каждое из средств информации... Существует тенденция к монополизации крупнейших средств информации общественности (газет) и ко все большей концентрации власти во все меньшем количестве рук... [А соответственно] времена, когда мы наивно верили в нейтральность прессы и телерадиосетей, капули в прошлое» [11].

Безусловно, картина вовсе не преувеличена, хотя вице-президент Агню, игнорируя богатый исторический опыт подобной критики, правда в несколько ином аспекте, похоже, считает, что он первый, кто привлек внимание к указанным обстоятельствам [12].

Как бы там ни было, но контроль над информационным аппаратом страны еще жестче, чем предполагает Агню и его соратники. И дело здесь не только во влиянии «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», какое бы большое значение ни имели эти два органа. Что касается прессы, то здесь отсутствие конкурирующих голосов достигло небывало низкого уровня. Один из старейших обозревателей по этим вопросам пишет следующее: «В то время как в 1880. г. только 38% городов в Соединенных Штатах имели по одной ежедневной газете и лишь в одном городе несколько газет принадлежали одному владельцу, в наши дни уже 85,6% городов имеют всего по одной ежедневной газете. Если же 150 городов с двумя ежедневными газетами, принадлежащими одному владельцу, и 21 город с двумя ежедневными газетами, объединенные соглашением о совместном управлении, прибавить к 1284 городам с единственной ежедневной газетой, то общее число городов, не имеющих коммерчески конкурирующих местных ежедневных газет, достигает 97%. Только в 45 из 1500 городов с ежедневными газетами существуют две или более коммерчески конкурирующие ежедневные газеты и только в трех из этих 45 городов ежедневные газеты для массового читателя принадлежат более чем двум владельцам» [13].

Радио и телевидение подверглись не меньшей концентрации. Хотя в стране существует свыше семисот коммерческих телестанций и более 6700 коммерческих радиостанций, управление ими строится по принципу пирамиды: несколько радиоили телестанций принадлежат одной компании, смешанное владение средствами информации (газеты владеют радиовещательными станциями) и, что особенно важно, передача большинства телевизионных программ по каналам трех телесетей, филиалами которых так или иначе являются почти все местные телестанции [14]. Более того, что касается телевидения — наиболее могущественного из существующих средств массовой информации, то здесь бразды правления с самого начала были сконцентрированы в руках небольшой группы дельцов. Те, кто получил первые лицензии, выданные в 1951 г. Федеральной комиссией связи, так и остались в центре этого прибыльного предприятия, возглавив процесс концентрации [15].

Обычные законы функционирования рынка создали в сфере массовых коммуникаций такую же индустриальную структуру, как и во всех прочих секторах свободного предпринимательства. Вице-президент Агню также обращает на это наше внимание: «Стоит появиться конгломерату, объединяющему компанию по производству ботинок и компанию по производству рубашек, как тут же найдется кто-либо и совершенно справедливо заявит, что такой конгломерат представляет опасность для экономики и должен быть ликвидирован. Но единственная компания, расположенная в столице государства, контролирует крупнейшую газету в Вашингтоне, округ Колумбия, одну из четырех крупнейших телестанций, радиостанцию и один из трех крупнейших журналов страны...» [16]

Короче, средства массовой информации, и радиотелевещание в особенности, являются чрезвычайно прибыльными коммерческими предприятиями [17].

Высокая прибыльность и покровительство конгресса обеспечивают владельцам средств массовой информации чрезвычайно привилегированное положение в экономике.

Но особенно важно отметить неоценимую поддержку, оказываемую средствами информации коммерческо-финансовой системе в целом, их постоянное содействие укреплению целей рыночной экономики.

Почему же тогда жизненно важный информационный аппарат существующего строя подвергается критике со стороны руководящих деятелей правительства, которые сами являются выходцами и преданными приверженцами корпоративного предпринимательства? Почему бы не позволить ему и впредь выполнять те же функции, которые он так успешно выполнял в прошлом,— обеспечение приверженности аудитории страны существующему статус-кво? Обычные законы функционирования рыночной экономики позволяют дать частичный ответ на этот вопрос. Немалую роль играет здесь и быстро меняющийся политико-социальный климат в Соединенных Штатах.

Не вызывает сомнения огромный вклад средств массовой информации в дело развития и распространения американского товарного производства. Согласно Артуру Нилсену — основателю известной организации по изучению рынка, телевидение лучше всех обеспечивает сбыт товаров [18]. Дж. К. Гэлбрент также отмечает, что без создающего потребительские образы аппарата телевидения индустриальная система влачила бы жалкое существование [19]. Следствием причастности популярных информационно-развлекательных каналов к рыночной экономике явилось то, что даже новости и информационные сообщения рассматриваются как товары потребления. Сэр Уильям Хейли, бывший генеральный директор Би-би-си, сказал по этому поводу следующее: «Как и все в американской действительности, она (информация) занимает после торговли второе место. Новости сегодня используются в качестве своего рода развлечения» [20].

Дикторы последних известий и комментаторы — первые из продавцов. За зрителей новостей ведется такая же конкурентная борьба, как и за зрителей любой другой программы, потому что рекламу следует продавать для поддержания «марки» и, что более важно, зритель, отданный конкуренту в 6 часов пополудни, может быть впоследствии потерян для последующих дорогостоящих программ, передаваемых в самые насыщенные телечасы. Таким образом, информация передается по тем же коммерческим законам, что и другие программы. В результате составители программ неизбежно постоянно гонятся за сенсацией и действием в репортажах. Что же может сравниться в этом плане с катаклизмами нашей эпохи? Более того, общественный строй трещит по швам, по мере того как новые и застаревшие проблемы накапливаются, вырываются на поверхность и требуют незамедлительного решения. Упадок городов, преступность, расизм, загрязнение окружающей среды и война,— вот повседневные условия жизни десятков миллионов людей^[9]. Писаки, находящиеся на службе средств массовой информации, должны были бы быть совершенно слепыми, чтобы абсолютно не замечать столь мощного «сырья» для социального переворота.

Реальные условия жизни общества и лежащее в основе коммерческой деятельности стремление привлечь и удержать аудиторию, вместе взятые, помогают каждый вечер зрителю-слушателю получить по крайней мере смутное представление о разлагающемся статус-кво. Картина, совершенно очевидно, не слишком привлекательная. Отсюда и шумные требования все увеличивающихся сторонников «старых добрых времен», требующих прекратить «искажение» действительности. Вот какова подоплека взрыва консервативного возмущения, вызванного показанным по телевидению насилием, к которому прибегла полиция Чикаго во время съезда демократической партии летом 1968 г.

В настоящее время проводится политика открытого отказа не только от святого принципа полного освещения новостей, который так или иначе никогда не применялся средствами массовой информации, но и отказа от коммерческого правила поддержания должного захватывающего уровня информации для привлечения аудитории. Спиро Агню предостерегает: «Нам следовало бы спросить бесконечно гоняющиеся за полемическим материалом телекомпании: какова же их конечная цель — просвещать или наживаться? Каков конечный результат — информирование или запутывание? Каким образом непрекращающиеся поиски большей насыщенности действием большего возбуждения, более драматических событий служат стремлению нашей страны к внутреннему спокойствию и стабильности?»[21] Очевидно, с точки зрения правительства, угроза общественному строю довольно серьезная, если оно подвергает сомнению то, что всегда ценилось в этой стране превыше всего,— стремление к получению прибыли.

Но неспособный осуществить глубокие структурные преобразования существующий статус-кво старается, где возможно, скрыть, где нужно, приукрасить и любыми способами свести до минимума размеры социальных беспорядков, а для этого в наше время информационного насыщения — почти в каждом американском доме есть по одному, а то и по два-три радиоприемника и телевизора—даже для достижения минимальной эффективности необходим массовый контроль и манипуляция. Именно к этому призывают правительственные заявления и мероприятия. В действительности же процесс этот начался и успешно развивался задолго до вмешательства Белого дома.

Вообще говоря, информационная система всегда была коммерческой, самоизбирательной и реакционной. Более того, это было достигнуто без централизованного руководства, под влиянием структур, действовавших в рамках безоговорочных исходных посылок, общих для всех владельцев собственности, и владельцы средствами массовой информации не являлись исключением. Так что сегодня изменилось только одно — манипулятивное вмешательство стало лишь более интенсивным и методы его более явными.

Проанализируем, например, радиотелевизионное представление после убийства Мартина Лютера Кинга. Профессиональный журнал радиои телевещания писал: «...на прошлой неделе телеи радиожурналисты успешно завершили выполнение задачи по освещению самых бурных десяти дней за всю историю их репортерской деятельности». Чем же заслужили они такое самовосхваление? Тот же журнал «Бродкастинг» пишет далее: «...репортажи некоторых станций с места событий, где происходили волнения, показали, что на местах ситуация полностью контролировалась». Как же осуществлялся на практике этот «контроль»? В Балтиморе, например, «кадры с полицейскими, стреляющими по снайперам, белые с оружием в руках и черные бойцы были показаны, но не повсеместно, как требовалось» [22]. В некоторых городах телевидение день и ночь демонстрировало кинофильмы. И «Вераети» не без некоторого удивления сообщал о том, как много черных лиц промелькнуло на экранах телевизоров в течение одной педели после смерти Кинга, но, как только страсти улеглись, они моментально исчезли.

Средства массовой информации, уклоняясь от выполнения своих и без того плохо выполняемых функций источников информации, намеренно использовались для отвлечения внимания, успокоения и умиротворения.

В Вашингтоне, округ Колумбия, должностные лица обратились за помощью к 34-летнему негритянскому певцу, чьи способности воздействовать на аудиторию хорошо известны. Перед телекамерами и радиомикрофонами Джеймс Браун от всей души призывал аудиторию прекратить беспорядки в городе... «Возвращайтесь домой, включите телевизоры. Слушайте радио. Послушайте некоторые записи Джеймса Брауна» [23].

Однако еще красноречивее о роли средств информации свидетельствуют участившиеся добровольные соглашения между телеи радиовещательными компаниями о замалчивании информации о расовых беспорядках, а также договоренности с полицейскими агентствами относительно задержки или даже утаивании информации о беспорядках в городе. В результате исследования, проведенного одним из информационных журналов, было установлено, что «примерно около четверти всех станций ТВ связаны одним из подобных соглашений. На долю крупных станций (ежегодные доходы которых составляют три и более миллиона долларов) приходится большее количество таких договоров, что и не удивительно, так как беспорядки превалируют именно в крупных городах. Почти 39% опрошенных сотрудников крупных станций заявили, что они ограничены в своей деятельности теми или иными соглашениями или неофициальными договоренностями» [24].

Приведем пример принудительного соглашения между телестанциями и полицией:

«В Индианаполисе телестанции работают по плану «Омаха плэн», согласно которому, когда полиция объявляет «Код-30», средства информации воздерживаются от передачи репортажа в течение 30 минут, но затем могут передавать информацию о событии. Телестанция WPBMТУ считает, что полиция может передавать повторные сигналы «Код-30», а телестанция WISH-ТВ считает, что полиция может передать этот сигнал лишь дважды, после чего телестанция вольна освещать происходящие события.

Некоторые соглашения зашли настолько далеко, что запрещают телестанциям передавать информацию о волнениях, пока они не закончились. Согласно другим соглашениям, средства информации не имеют права называть места волнений. Ярким свидетельством соглашений последнего типа являются события в Мемфисе» [25].

Координированный контроль над информацией осуществляется не только государством, но и частными организациями. В ожидании беспокойной осени 1970 г. Национальная ассоциация радиои телевещательных станций обратилась к своим членам с «неслыханным призывом» «быть особенно осторожными в информационных передачах» о десегрегационных и университетских волнениях:

«В задачи ассоциации не входит вмешательство в процесс сбора информации, достоверных репортажей и свободного потока, лежащего в основе всех информационных усилий нашей отрасли. Мы просто хотели бы задуматься над возможными последствиями. Мы вместе с вами надеемся, что здравый смысл и спокойствие в стране восторжествуют, но, если этого не случится, мы должны быть готовы. Радиои тележурнализм сегодня является краеугольным камнем нашего служения общественности, и, таким образом, мы несем ответственность наивысшего порядка за освещение событий дня» [26].

Вопреки утверждению вице-президента Агню, что средства массовой информации непропорционально освещали протестующих, на самом деле они действовали согласно осуществленному на самом высоком политическом уровне расчету, приглушая критику и, где надо, вовсе обходя ее молчанием, даже в тех случаях, когда по числу и представительности присутствующих митинги, согласно любым профессиональным критериям и оценкам, явно являлись главными информационными событиями. «Вераети» сообщал, что «массовые антивоенные марши и митинги в Вашингтоне и Сан-Франциско (15 ноября 1969 г.) не получили специального освещения телесетями». Газета писала, что «одной из задач вице-президента Спиро Т. Агню было нанести удар по мораторию, объявленному на прошлой неделе информационными службами происходящим событиям. Он мог не беспокоиться» [27]. Телесети вовсе не собирались освещать состоявшиеся митинги. Однако такой поворот событий не нов. «Вераети» взял интервью у одного из представителей телесети, который рассказал: «...аналогичная ситуация возникла в 1967 г. во время марша на Пентагон... Эн-би-си, несомненно, намеревалась освещать марш, когда последовало предложение от Си-би-эс воздержаться от непосредственного репортажа с места действия. Эн-би-си ответила согласием. Аналогичное предложение было адресовано и Эн-би-си, и в результате событие, настолько важное, что Норман Мейлер получил за написанную о нем книгу Пулитцеровскую премию, вообще не было освещено телесетями».

Положение быстро ухудшается, и автор статьи в «Вераети» пришел к следующему выводу: «...существует целый ряд факторов, работающих против информационных программ телесетей, помимо запугивания их со стороны правительственных чиновников. Как правило, консервативные, обеспокоенные лишь получением прибылей хозяева телесети нисколько не симпатизируют экстренным и полемическим репортажам. Еще более консервативные филиалы и вовсе враждебно относятся к проблемным телерепортажам. За последние несколько лет несговорчивые репортеры были удалены из отделов новостей телесетей. А потом общественность поднимает шум, когда хаос реальной жизни резко отличается от вымученных выдумок телесетей о таких вещах, как закон и порядок» [28].

Один из продюсеров Си-би-эс так объяснил однажды действие механизма запугивания:

«Нынешнее правительство прибегает к двум методам манипулирования телесетями. Одним из них является «заблаговременное предупреждение», т. е. письмо, приблизительно следующего содержания: «Нам стало известно, что вы планируете программу или какой-то материал об атомных авианосцах или нечто подобное. Мы надеемся, что для получения всей необходимой вам информации вы свяжетесь в Пентагоне с таким-то...»

Затем письмо путешествует вниз по административной лестнице, пока не попадает к простому режиссерупостановщику... При этом каждый из боссов пишет на полях: «О чем речь?», «Прошу разобраться!» — и тут же забывает о письме. В конце концов он ведь попросил кого-то другого разобраться. Парень, находящийся в самом низу этой лестницы, естественно, растерян. Он знает, что если он сделает эту программу, а потом будет жалоба, то шишки посыплются на него одного, потому что все остальные передали это на его усмотрение. Итак, вы, конечно, связываетесь с таким-то в Пентагоне и лакируете ваш материал... Второй метод — «телеграмма в последнюю минуту». Она может исходить от правительственного чиновника и предупреждает об «опасности передачи необъективной информации», если не будет включено интервью с таким-то. Цель такого обращения в последнюю минуту — поколебать создателей программы настолько, чтобы она вовсе не вышла в эфир... Я не раз был свидетелем этого» [29].

Примеров подчинения средств массовой информации давлению извне много. Приведем лишь наиболее яркие из них за последнее время: запрет на сатирический альбом «Рождение президента» на нескольких коммерческих телестанциях[30]; записанное поэтом Лоренсом Ферлингетти для Общественного образовательного телевидения произведение «Тираннус Никс», кадры из которого были вырезаны без уведомления или разрешения автора[31]; специальный президентский «брифинг» для руководителей и редакторов тридцати восьми избранных телестанций и газет, на который не были приглашены представители «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», известные своей критикой камбоджийской авантюры правительства и его индокитайской политики в целом[32]; запрет на появление в программе Дика Кейветта Анжелы Дэвис после ее освобождения, так как программа не была «сбалансирована» [33].

Ухудшение информационного положения в стране выходит далеко за рамки единоличной эпизодической цензуры со стороны высокопоставленных бюрократов. Блистательно описанная в книге Джо Макгинниса «Продажа президента» (1968 г.) манипуляция средствами массовой информации превратилась сегодня в тончайшее искусство. Нигде способность формирования и восприятия идей не программируется так искусно, как на национальном уровне. «Нью-Йорк таймс» описывала некоторые из методов создания контролируемой информационной перспективы. Газета писала о проводящихся на высшем уровне «брифингах» для заведующих отделами новостей, на которые не приглашаются представители менее сговорчивых изданий; о личных визитах президента к особенно восприимчивым редакторам газет; о запрограммированных сообщениях для печати, рассылаемых по всей стране 1200 журналистам, пишущим редакционные статьи, и руководителям отделов новостей телевидения, и, что особенно важно, о тщательно подготавливаемых и передаваемых по всей стране пресс-конференциях президента. «Таймс» отмечала, что «президент подбирает репортеров, которые будут задавать вопросы. Как и любой президент, г-н Никсон заранее распределяет между представителями прессы вопросы, на которые он хочет ответить. Более того, немногие репортеры, зная, что камера направлена на них, оказывались в состоянии задать острый вопрос» [34].

Президентская служба по связям с общественностью также постоянно работает среди журналистов. Майк Ройко, чикагский фельетонист, поначалу был озадачен приглашением на прием к президенту и пятиминутной беседой с ним. Он писал: «И вот президент изощряется и тратит свое время, выступая в роли торгового агента или чиновника службы по связям с общественностью. Рукопожатия и обмен любезностями должны были изменить в лучшую сторону наше мнение о его внешней политике... Вот что я имею в виду, когда говорю, что у президента довольно странный способ управлять страной... По-моему, ему следует забыть о рекламе и просто продемонстрировать там, как работает его товар» [35].

Есть еще один способ привлечения внимания нации и формирования ее сознания — инсценировка. Хотя президент Никсон был не первый глава исполнительной власти, прибегнувший к такому методу, он успешно использовал его. Возьмем, например, его возвращение из Китая в начале 1972 г., когда его самолет был в течение нескольких часов задержан на аэродроме в Ньюфаундленде, чтобы прибытие президента в Соединенные Штаты совпало со временем, когда большая часть американцев сидит у телевизоров. Эта тактика была вновь применена во время возвращения президента из Москвы в мае 1972 г. Последний бросок этого перелета был совершен на вертолете, который доставил президента и сопровождавших его лиц из вашингтонского аэропорта прямо на ступеньки Капитолия. Там, перед невидимой многомиллионной телеаудиторией, президентская свита высадилась из вертолета и триумфально вошла в зал совместного заседания обеих палат конгресса, созванного, очевидно, для создания фона рекламе президента.

Съезд республиканской партии, состоявшийся в Майами в августе 1972 г., также больше походил на театрализованное представление, чем на важное осуществление процесса демократического отбора. Вот как писал о нем один из журналистов:

«Все, что входило в трехдневную программу съезда, даже речи, произнесенные на его открытии и закрытии, должно было быть представлено на предварительное обсуждение и одобрение.

Подготовленный сценарий включал инструкции даже по таким мелочам, как указания выступающим. Актеру Джону Уэйну предписывалось, например, «принимать приветствия и аплодисменты», а бывшей звезде футбола Барту Старру — «приветственно кивать» студентам, стоящим на карауле у знамени...

Всего сценарий съезда подготавливался в течение 2,5 месяцев» [36].

К инсценировкам прибегают не только национальные политические лидеры. Метод этот моден в различных кругах. В ряде случаев, хотя и чрезвычайно редко, к нему прибегали даже молодежные движения. Правда, успех использования этого метода целиком зависит от желания заправил средствами массовой информации принять участие в игре. Однако официально признанные силы общественного строя без труда получают доступ к средствам информации.

Огромные телеаудитории, собираемые профессиональным футболом каждую неделю в течение нескольких месяцев, представляют собой прекрасную возможность для массовых националистических и милитаристских инъекций. Разнообразные вдохновляющие сообщения осторожно вкрапляются в «развлекательные» программы, показываемые в перерывах между таймами. В большинстве случаев финансирующая эти вставки сторона не упоминается, если она вообще бывает известна. В двух случаях, например, служба по связи с общественностью администрации Никсона организовала рекламу встречи по футболу команды военно-морских сил в конце 1970 г. и устроила так, чтобы первый мяч на открытии сезона по профессиональному бейсболу в 1971 г. забросил бывший военнопленный[37] (подачка организации бывших военнопленных).

Еще одним немаловажным инструментом манипуляции общественным мнением является вездесущий опрос мнения. Изучение общественного мнения все чаще используется в целях создания нужной атмосферы для хозяев средств информации на самом высоком уровне. Происхождение и финансовая поддержка большинства опросов, как правило, неизвестны общественности. Никто не может точно установить, насколько независимые фирмы по изучению общественного мнения используются правительством в его собственных интересах, но нижеследующий отрывок из текста к снятому ЮСИА фильму «Молчаливое большинство» проливает свет на существующие связи:

«Корреспондент: В течение последних тридцати трех лет Американский институт общественного мнения надежно отражал установки американцев. Институт, известный как служба Гэллапа, первый применил методику выборочного изучения общественности и тщательно разработал методы исследования, используемые по всей стране, а также иностранными организациями по изучению общественного мнения во всех уголках мира... Джордж Гэллап — президент «Гэллап полл организейшн». Сегодня мы хотели бы задать ему вопрос относительно одного из опросов, проведенных его службой... 3 ноября (1969 г.) президент Никсон выступил перед народом Соединенных Штатов с речью о его политике во Вьетнаме. Он упомянул «молчаливое большинство» американцев, которые, как ему казалось, поддерживали его позицию. Что сделала ваша организация вслед за речью президента?

Г-н Гэллап: Что ж, сразу же после окончания речи группа специально подготовленных для проведения телефонных интервью сотрудников связалась по телефону с 500 людьми, живущими в различных районах страны, и той же ночью мы получили результаты, утром они были обработаны и отправлены телеграфом нашим газетам» [38].

Такая связь службы Гэллапа с сообщением президента и официальное (и быстрое) распространение ЮСИА за рубежом результатов опроса и комментариев Гэллапа указывают на наличие отношений, которые вряд ли могут внушать доверие к независимому характеру процесса производства информации и опроса общественного мнения.

Внутри страны связи между правительственными властями и компаниями по опросу общественного мнения представляют собой абсолютно неисследованную область, значение которой для манипуляции трудно переоценить.

Даже тогда, когда опросы не используются для преднамеренной манипуляции сознанием, они все же могут косвенно играть эту роль. Джозеф Клэппер, директор центра социальных исследований Си-би-эс, отметил, что «есть еще одна область, где средства массовой информации чрезвычайно эффективны, а именно в создании мнения по новым проблемам. Под «новыми проблемами» я понимаю такие проблемы, по которым ни у индивида, ни у его друзей и членов одной с ним группы нет никакого мнения. Причина эффективности средств массовой информации в создании мнений по новым проблемам очевидна: индивид не склонен защищаться, и, следовательно, информация попадает на незащищенную почву. А после того как мнение уже создано, оно становится тем самым новым мнением, которое легко укрепить, но трудно изменить. Добавим, что подобный процесс создания мнения наиболее эффективен, когда человек не располагает другими источниками информации, которые могли бы быть использованы в качестве пробного камня. Он, таким образом, еще полнее зависит от данного средства информации» [39].

Вопросы, сами по себе являющиеся ценностными суждениями или пристрастные по содержанию, создают установочные рамки, в которые респондент попадает уже в силу своего участия в процессе. Еще важнее, однако, то, что влияние это распространяется и на тех, кто непосредственно не принимает участия в опросе. Вся страна подвергается определенному влиянию, когда публикуются или передаются по телевидению их результаты.

Таким образом, пассивный процесс опроса может служить инструментом формирования мнения не только непосредственных участников его, но и миллионов других людей, узнающих из опросов, каковым должно быть отношение нации к тем или иным проблемам.

В международном аспекте контроль над информационной средой осуществляется такими непрерывно активизирующими свою деятельность правительственными агентствами, как, например, ЮСИА. И все же необходимо помнить, что манипулирование сознанием начинается внутри страны и что общественность Соединенных Штатов является первой жертвой контроля над информацией. Современные масштабы подобной деятельности особенно очевидны при подготовке общественности к военному вмешательству за границей или к новым внешнеполитическим кампаниям, например таким, как доктрина Трумэна в 1947 г. и вооруженное вмешательство во Вьетнаме в середине 60-х гг.

Ричард М. Фрилэнд предлагает нам «пересмотренную» интерпретацию происхождения маккартизма. Он прослеживает его корни вплоть до некоторых методов, использовавшихся президентом Трумэном и его ближайшими советниками сразу же после второй мировой войны. Фрилэнд приводит выдержку из меморандума помощника государственного секретаря Уилла Клейтона, датированного 5 марта 1947 г., в котором конгрессу предлагалось выделить 5 млрд. долл. на иностранную помощь. Клейтон писал: «Соединенные Штаты не смогут эффективно принять на себя лидерство в мире, если народу Соединенных Штатов не дать для этого мощного толчка». Он рекомендовал «использовать в этих целях разоблачение коммунистической опасности» [40].

Комментатор Говард К. Смит дал аналогичную оценку слушанию в конгрессе:

«Г-н Смит: Сенатор Ванденберг предложил президенту Трумэну, что если он хочет, чтобы Соединенные Штаты предприняли такой решительный шаг, как защита Греции и Турции, то г-ну президенту следует выступить в конгрессе и до смерти запугать американский народ, и Трумэн сделал это.

/Конгрессмен/ Фашелл: Он также напугал конгресс.

Г-н Смит: В июле 1965 г., когда было принято решение ввести во Вьетнам войска, то задолго до этого на заседаниях правительства, в Совете национальной безопасности и на менее значительных заседаниях обсуждался вопрос о том, стоит ли пытаться в связи с этим запугивать народ, и было принято осторожное решение не делать этого» [41].

В каком бы направлении ни действовали ответственные за принятие важнейших государственных решений деятели в том или другом конкретном случае, главным остается тот факт, что контроль над информацией стал неотъемлемой частью национальной политики. Методы программирования способности формирования и восприятия идей превратились в инструменты манипулирования народной поддержкой (или по крайней мере безразличием) действий правительства.

Сказанное может в значительной степени объяснить, очевидно, парадоксальные условия, которых не достигло ни одно другое государство (за исключением, возможно, некоторых западноевропейских стран): высокий информационный уровень, если мерить количеством радиои телеприемников, находящихся в частном владении, и в то же время, как сказал сенатор Стюарт Симингтон, «общественность в нашей стране зачастую знает значительно меньше, чем остальной мир» [42].

По сути не будет преувеличением сказать, что намечается новое направление в информационной деятельности внутри страны. Редактор информационного отдела «Сатердей ревью» указывает на «приближение эпохи монополии на новости» и пишет, что «нам по меньшей мере пора вывешивать сигнальные флаги, пока ураган фашизма, монополии, единоличного правления и ограничения свободы печати не поглотил нашу демократию»[43]. Откровенно коммерческие, принимающие как должное поддержку социально-индустриального строя средства информации и вспомогательные информационные службы открыто следуют по пути манипуляции. Рост рабочей силы индустрии знания приводит к тому, что заправилы средствами массовой информации еще больше внимания уделяют расширению контроля над информационной и культурной средой. В то же время чрезвычайно взрывоопасные социальные и политические проблемы создают ежедневную атмосферу кризиса, и если средства информации пусть даже туманно отражают эту действительность, то страсти разгораются еще больше и могущественные хранители статус-кво, включая президента, приходят в ярость и прибегают к запугиванию. Усилия правительства, направленные на воспрещение публикации документов Пентагона («Пентагон пейперз»), служат ярким доказательством подобных тенденций.

Соответственно влиятельные правительственные круги предпринимают попытки перейти от манипуляции к строгой цензуре, обезвредить основные каналы информации. Клей Т. Уайтхед, директор Управления по политике в области телекоммуникаций и «царь телевещания в Белом доме» [44], сразу же после переизбрания президента Никсона предложил, чтобы местные телестанции, известные своими консервативными взглядами, контролировали и, если необходимо, отказывались от поставляемых телесетями новостей, документальных фильмов и развлекательных программ, входящих, согласно формулировке Уайтхеда, в категорию «идеологически невыдержанных».

Фред Френдли, бывший однажды президентом «Сиби-эс ньюс», охарактеризовал это предложение как «наиболее реакционное за пятидесятилетнюю историю телеи радиовещания» [45]. «Нью-Йорк таймс» писала в передовице: «Указание Белого дома американским телестанциям звучит громче и отчетливее с каждым днем. В содержании его не приходится сомневаться: держитесь подальше от противоречивых проблем... Если телевещание не возьмет на себя функции Информационного агентства Соединенных Штатов внутри страны, то мы вынуждены будем прислушаться к мнению конгресса и общественности» [46].

Еще более зловеще звучит помещенное в «Нью-Йорк таймс» в конце 1970 г. на первый взгляд ничем не примечательное сообщение о том, что президент уже назначил «главного цензора страны, который вступит в должность в случае объявления чрезвычайного положения». Согласно «малоизвестному», но существующему уже несколько лет плану, пишет «Тайм», президент может объявить чрезвычайное положение и ввести цензуру печати без согласия конгресса[47].

В действительности главный цензор не был назначен, но все необходимые меры для введения цензуры военного времени (теперь это называется «информационная безопасность военного времени» [48]) в случае возникновения ситуации, требующей объявления чрезвычайного положения, уже приняты.

Член палаты представителей Уильям Морхед, председатель подкомиссии конгресса по вопросам информационной политики и практики правительства США, предостерегал нас относительно направления и темпов действий главы исполнительной власти. В октябре 1972 г. он заявил в конгрессе: «Изучая данные под присягой показания свидетелей из Управления чрезвычайной готовности, согласно которым план цензуры и сбора информации будет осуществлен только в случае ядерного нападения на Соединенные Штаты, я обнаружил, что они готовы ввести в США цензуру даже в случае вовлечения страны в такой конфликт, как война во Вьетнаме...

В части 1 четвертой главы плана национальной цензуры разъясняется, в каких случаях будет осуществлена система цензуры: непредвиденных случаев, которые будут рассматриваться в рамках чрезвычайного планирования федерального правительства, много, и они могут быть разнообразными по характеру. При планировании национальной цензуры необходимо учитывать только те непредвиденные случаи и ситуации, при которых введение такой цензуры объясняется требованиями национальной безопасности. В общих чертах к таким случаям относятся: а) общая война; б) война локального характера или конфликты местного значения, возникающие в различных районах мира на земле, на море или в воздухе, в которых участвуют вооруженные силы США.

Официальный план правительства предусматривает введение цензуры не только в случае общей, ядерной войны, но и в случае возникновения локальных конфликтов, в которые нас может вовлечь президент. Некоторые детали этой цензуры, очевидно, разрабатывались агентом службы политической безопасности, который был уличен в шпионаже в пользу республиканской партии против демократической партии» [49].

Пока еще рано предсказывать, увенчается ли успехом эта растущая сфера деятельности правительства. В стране действуют и некоторые уравновешивающие силы. Существуют и альтернативные каналы информации, правда значительно более слабые и с меньшей аудиторией. К сожалению, эти каналы достигают лишь весьма ограниченного слоя населения — молодежи, выпускников университетов и, как правило, выходцев из обеспеченных слоев общества. Таким образом, в американском обществе углубляется раскол в информационной сфере, как, впрочем, и раскол между поколениями, а также в профессиональной, расовой и политической областях.

Глава 8

ИНФОРМАЦИОННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ КАК ДЕМОКРАТИЗИРУЮЩАЯ СИЛА?

ПРЕДИСЛОВИЕ

Завоевание политической независимости более чем 90 странами после второй мировой войны переключило внимание на экономическую беспомощность и зависимость, которые мешают развитию по меньшей мере двух третей всех государств планеты. Два, а в некоторых случаях даже три десятилетия разочаровывающих усилий, направленных на то, чтобы избавиться от этой зависимости, приводят во многих странах к пересмотру всей концепции общественного развития.

В то время как экономические факторы засилья — контроль капитала, рынков сбыта и финансовой инфраструктуры на международной арене — проанализированы достаточно хорошо, культурно-коммуникационные источники власти только-только начинают осознаваться. Силы, влияющие на сознание, в значительной степени определяют мировоззрение того или иного общества, направление его и конечные цели развития. Таким образом, коммуникации, поток сообщений, как письменных, так и визуальных, внутри стран и между странами — особенно между развивающимися и доминирующими государствами — приобретают особую важность. Какое значение имеет многолетняя борьба за независимость, если затем эта независимость подрывается ценностями и привычками, унаследованными от, казалось бы, побежденного колонизатора?

По этой причине во многих странах внимание начинает сосредоточиваться на источниках, характере и содержании коммуникационных потоков, пересекающих национальные границы и растекающихся внутри суверенных государств. Не удивительно, что в большинстве своем эти потоки по-прежнему отражают (в одних странах более явственно, чем в других) старые имперские связи.

Но если угнетенные постепенно пробуждаются и начинают осознавать важность культурно-коммуникационных компонентов в своей борьбе за подлинную независимость, то угнетатели в не меньшей степени понимают их значимость. Может быть, они уделяют этой проблеме даже больше внимания, чем их жертвы. Это объясняется целым рядом причин.

За последние десять лет произошли глубокие перемены в распределении сил на международной арене. Американская империя потерпела целый ряд тяжелых поражений. Ее неспособность преодолеть сопротивление Национального фронта освобождения и Демократической Республики Вьетнам оказалась, возможно, ее величайшим поражением и источником ее нынешних и будущих бед.

Катастрофические итоги войны во Вьетнаме имели далеко идущие последствия для американского капитализма. Внутри страны весь политический процесс стал вызывать глубокие подозрения. Инфляция и неправильное распределение ресурсов, частично объясняемые попытками скрыть от народа подлинную стоимость войны, продолжают оказывать дестабилизирующее воздействие на экономику и создают дальнейшее опасное экономическое неравенство в обществе. На международной арене соперничающие центры капиталистического господства, также переживающие кризис, тем не менее сумели извлечь выгоду из серьезных экономических проблем Соединенных Штатов. Американской гегемонии все более настойчиво бросают вызов, усиливается сопротивление продолжающемуся экономическому засилью, особенно в бывших колониальных странах.

Столкнувшись с этим уже значительным, но все еще развивающимся кризисом, менеджеры американской империи настаивают на приспособлении к изменяющимся временам. Разумеется, они яростно сопротивляются любому покушению на самую сердцевину их власти — эвфемистически называемые «многонациональные корпорации», чья рыночная стоимость во всем мире в настоящее время превышает 160 млрд. долл.

И тем не менее испытывающий ограничения в возможностях применения военной силы американский империализм начал разрабатывать и создавать дополнительные, если не альтернативные стратегию и методику для защиты своих шатающихся и все более оказывающихся под угрозой глобальных позиций. Все большее значение в этом процессе придается идеологической сфере.

Техника пропаганды, манипулирования и культурного проникновения становится все более важной и более умышленной в арсенале американского империализма. Эта техника становится более эффективной в результате применения сложного коммуникационного оборудования, созданного в ходе осуществления космических программ, ориентированных на военные цели. Кроме того, полувековое развитие и совершенствование методики сбыта продукции (маркетинга) на внутренних рынках теперь активно используется на международной арене.

Система маркетинга, созданная и доведенная до совершенства для продажи потребительских товаров промышленности, в настоящее время применяется также для продажи в глобальном масштабе идей, вкусов, взглядов и верований. Фактически на современной стадии развитого капитализма производство того, что капитализм любит называть «информацией», превратилось в одну из ведущих и необходимых составных частей всей системы. Сообщения, как письменные, так и визуальные, жизненный стиль, информационная техника, несущие на себе клеймо «Сделано в Америке», широко распространяются за рубежом и, что не менее важно, имитируются во всем мире.

Сегодня многонациональные корпорации являются глобальными организаторами мировой экономики, а информация и коммуникации стали жизненно важными компонентами в системе управления и контроля. Необходимо отметить, что понятие коммуникации включает в себя намного больше, чем сообщения и признанные системы связи, по которым эти сообщения передаются. Коммуникация определяет социальные реалии и в этом смысле влияет на организацию труда, характер технологии, учебные программы системы образования и использование «свободного» времени, т. е. по сути дела на все основные социальные параметры образа жизни.

Соответственно предстоящий период наверняка будет периодом обострения культурно-коммуникационной борьбы — как внутри стран, так и на международной арене — между теми, кто стремится покончить с засильем, и теми, кто хотел бы закрепить существующее положение. Цель данного исследования в том, чтобы внести скромный вклад в исход этой борьбы. Этот вклад, я надеюсь, заключается в описании процесса культурного империализма, некоторых составляющих его элементов, механизма его действия и экспансии и, наконец, некоторых общих замечаний о возможных способах сопротивления культурному империализму.

Глава 1

КУЛЬТУРНЫЙ ИМПЕРИАЛИЗМ: ИСТОЧНИКИ, СОДЕРЖАНИЕ И СОВРЕМЕННЫЕ МОДЕЛИ

 В своем всестороннем исследовании «современной мировой системы» Иммануэль Уаллерстайн рассматривает три основных элемента. Он считает, что система состоит из:

«(метафорически)... единого рынка, внутри которого на первом месте стоят соображения максимальной прибыльности и который, таким образом, определяет в конечном счете объем производства, уровень специализации, системы оплаты труда, товаров и услуг, а также внедрение технологических изобретений»;

«...серии государственных структур различной степени силы и влияния (как внутри национальных границ, так и в противоборстве с другими структурами мировой системы)...»;

«...присвоения прибавочной стоимости таким образом, что процесс эксплуатации состоит не из двух, а из трех ступеней» [1].

Современный «культурный империализм» можно понять, я считаю, принимая во внимание следующие ключевые элементы. Он развивается в рамках мировой системы, внутри которой действует единый рынок, а условия и характер производства определяются характером этого рынка и распространяются за его пределы. Государственные структуры существуют как часть мировой системы. Обычно действия государств способствуют (или стремятся способствовать) удовлетворению интересов господствующих классов внутри национальных границ. Для сохранения системы как в международном масштабе, так и внутри каждого государства необходима промежуточная прокладка, или прокладка «третьей силы». «Средние классы» и «информационный плюрализм» являются не только модными понятиями, но и необходимыми компонентами существования системы.

Культурно-коммуникационный сектор мировой системы развивается по необходимости в соответствии с целями и задачами общей системы американского империализма. Односторонний в основе своей поток информации — от центра к периферии (из США в другие части мировой капиталистической системы. — Примеч. пер.) — является одним из атрибутов власти. Другим атрибутом является навязывание единого языка — английского. Создается и развивается высокоскоростная, всеохватывающая техника коммуникаций (спутники и компьютеры). Разработка этой технологии тесно связана со структурой и нуждами господствующих элементов системы.

Мы еще вернемся к этим вопросам. Пока что важно отметить, что та техника, которая в настоящее время обслуживает и укрепляет систему господства, в последующем может стать основой для трансформации и замены существующей структуры эксплуатации.

Существует еще один важный фактор, относящийся к культурно-коммуникационной сфере мировой системы. Производство культурно-информационной продукции в значительной степени, хотя и не на 100%, определяется теми же самыми рыночными потребностями, что и производство товаров и услуг. И в то же время, как мы все хорошо знаем, культурно-информационная продукция представляет собой нечто значительно большее, чем обычные потребительские товары: она воплощает в себе идеологические особенности мировой капиталистической экономики. Культурно-информационная продукция в высшей степени эффективно рекламирует ценности системы. Например, Дэвид Огилви, основатель могущественного рекламного агентства «Огилви энд Матер», в своем щедром восхвалении «Ридерс дайджеста» ^[10] писал: «Журнал экспортирует лучшее в американской жизни... По-моему, «Дайджест» делает не меньше, чем Информационное агентство Соединенных Штатов, в борьбе за сознание людей» [2].

Как развивались культурно-информационные процессы в контексте современной мировой капиталистической экономики, особенно после окончания второй мировой войны? В своих предыдущих работах (см. «Введение».— Примеч. пер.) я исследовал цели и характер деятельности многонациональных корпораций в области коммуникаций. Возможно, здесь будет уместно повторить, что основным организационным подразделением современной мировой капиталистической экономики является многонациональная корпорация. Несколько сот этих гигантских агломераций капитала, принадлежащих главным образом американцам, господствуют на глобальном рынке в производстве и распределении товаров и услуг. Наиболее значительным, с нашей точки зрения, является то, что их господство простирается также на производство и распространение культурно-коммуникационной продукции.

Эти агрессивные империи бизнеса организуют мировой рынок наилучшим для себя образом, с учетом, разумеется, недостаточных и часто минимальных ограничений национального законодательства, а также различных уровней экономического развития в тех районах, в которых они действуют. Для того чтобы обеспечить себе устойчивые рынки сбыта и максимальные прибыли, многонациональные корпорации стремятся оказать влияние и, если возможно, установить господство в сфере культуры и информации. Это не конъюнктурная или эпизодическая необходимость, скорее это постоянная потребность, обусловленная рыночной системой во всех ее проявлениях — от вознаграждений до санкций.

Уильям Рид, анализируя деятельность тех, кого он называет «торговцами американских средств массовой информации» (почему не империалистами?), настаивает на том, что экономические, и только экономические, факторы определяют всемирное распространение и проникновение культурно-информационной продукции, изготовленной в Соединенных Штатах:

«Каждая коммерческая организация, изготовляет ли она автомобили или производит кинофильмы, имеет так называемую «нижнюю линию», отделяющую в финансовом гроссбухе прибыли от убытков... Именно эта «нижняя линия» побуждает американские средства массовой информации добиваться доступа на иностранные рынки, и именно эта линия является тем критерием, которым они руководствуются, рассматривая вопрос о распространении своей продукции за границей... Они добиваются доступа туда ради прибылей» [3].

Безапелляционно изложив это положение, Рид счел, что он опроверг существование культурного империализма, потому что действительно проникновение происходит на экономической основе. Однако подобный чисто экономический детерминизм не учитывает многие последствия того процесса, который Рид стремится проанализировать. Хотя экономические соображения и лежат в основе культурного проникновения, влияние этого явления простирается далеко за пределы стремления к прибыли кучки огромных и влиятельных монополий печати и телевидения и культурных конгломератов. Проникновение в область культуры, происходившее в течение последних десятилетий, охватывает все социальные институты целых регионов планеты. И хотя это также происходит главным образом по экономическим причинам, воздействие такого проникновения неизбежно сказывается на индивидуальном и общественном сознании соответствующих регионов.

Рассмотрим для примера деловую (статистически) практику типичной многонациональной корпорации. Корпорация имеет средства производства в двух десятках стран. Процесс принятия решений, либо в высшей степени централизованный в стране местопребывания штаб-квартиры (обычно в Соединенных Штатах), либо предоставленный более или менее автономным менеджерам в филиалах на трех или четырех континентах, нуждается в координации. Но еще важнее то, что они должны следовать философии и общей линии, выработанной на высшем уровне корпорации, где бы она ни находилась. Как достигается подобное единообразие? Главным образом, как выразился один автор, путем «трансмиссии культуры бизнеса».

Несколько элементов участвуют в этом процессе: перевод руководящего аппарата на работу в филиалы; подготовка бизнесменов как внутри фирмы, так и в специальных школах бизнеса за границей, специально созданных для подготовки управляющих и рабочих международных компаний из числа местных жителей; внедрение английского как общего языка международного бизнеса (например, «Филипс», гигантская голландская многонациональная корпорация, в настоящее время использует английский как единственный язык для всей внутренней переписки); использование опыта и ресурсов (главным образом) американских рекламных агентств, компаний по исследованию рынков сбыта и институтов по изучению общественного мнения.

Результатом этих разнообразных, но взаимосвязанных действий является так называемый культурный захват общества. Деятельность, которая приводит к господству в области культуры, начинается с экономических акций, но это обстоятельство ни в коей мере не уменьшает воздействия на культурный ландшафт страны проникновения. Более того, если эта страна решит производить свою собственную культурно-коммуникационную продукцию, она не может избежать первоначального стремления к прибыльности, свойственного корпоративному капитализму.

После того как процесс захвата начался, он распространяется на все институты страны проникновения. Социальные процессы тесно взаимосвязаны, и развитие из одного канала может переключаться на другой. Кроме того, современная мировая система безжалостна в своих потребностях. С того момента, как тот или иной регион или нация полностью включается в систему американского империализма, они вынуждены — с учетом уровня развития и степени политической независимости — приспосабливать свое производство, занятость трудовых ресурсов, характер специализации и распределения капиталовложений к нуждам мировой капиталистической экономики.

Разумеется, международная система господства существовала сотни лет. В данном случае мы рассматриваем трансформацию этой системы — перераспределение центров власти, изменение источников эксплуатации, современные методы организации и контроля.

В этом смысле концепция культурного империализма, существующая в настоящее время, лучше всего объясняет сумму процессов, в результате которых общество превращается в современную мировую систему, и то, как его правящая верхушка привлекается и иногда подкупается для перестройки социальных институтов, с тем чтобы они соответствовали ценностям и структуре господствующего центра американского империализма.

Для успешного проникновения держава, стремящаяся к господству, должна захватить общественные средства информации^[11]. Это достигается главным образом путем кооперирования теле- и радиовещания. (Печать неизменно является коммерческой с самого начала.)

Например, Латинская Америка представляет собой периферийный регион, в котором (за исключением Кубы) телеи радиовещание полностью коммерциализированы и обслуживают потребности многонациональных корпораций и их пособников на местах. Два исследователя сообщают, что, в частности, передачи коммерческого телевидения Венесуэлы «состоят главным образом из рекламы, насилия и импортируемых фильмов» [4].

Западная Европа, которая сама находится в центре мировой капиталистической экономики, также движется в направлении коммерциализации телеи радиовещания, удовлетворяя ненасытные рыночные нужды своего собственного бизнеса, не говоря уже о существенном американском. Становясь коммерческими, телеи радиовещание повсюду будут передавать культурные материалы, производимые в ключевых районах (Соединенных Штатах, Великобритании, Федеративной Республике Германии и некоторых других). В тех случаях, когда телекинопечатные отрасли промышленности будут требовать своей доли на национальных рынках, могут появляться имитации таких материалов. Прямо или косвенно результат оказывается одинаковым. Содержание и стиль программ, как бы их ни приспосабливали к местным условиям, несут на себе идеологический отпечаток основных центров мировой капиталистической экономики.

В этом плане продукция Диснея является типичной: сейчас она распространяется на 18 языках. В Латинской Америке Дисней говорит на испанском и португальском со страниц журналов, которые слегка отличаются от издаваемых в других районах и в Соединенных Штатах. Более того, существует по крайней мере четыре различных издания комиксов Диснея только на испанском языке. Разница между ними не касается существа содержания.

Точно так же характер и организация образования и научных исследований как в ведущих, так и в периферийных странах вынуждены приспосабливаться к потребностям многонациональной корпоративной экономики. Система образования в развитых капиталистических странах готовит менеджеров, администраторов и высококвалифицированных рабочих для многонациональных корпораций и государственной бюрократии. Аналогичные, хотя, возможно, и менее эффективные системы образования созданы за пределами ведущих районов.

Одна из важнейших задач Агентства международного развития заключается в организации школ и институтов, скопированных с североамериканской модели, в странах третьего мира. Иногда ведущие американские университеты под видом филантропии в области образования помогают создавать учебные центры за пределами Соединенных Штатов. Школы журналистики, например, растут как грибы по всей Латинской Америке. Многие из них были созданы и субсидируются из года в год на средства американских фондов[5], причем средства эти иногда поступают из весьма темных источников.

На высшем уровне подготовки — менеджеров и директоров корпораций — наиболее престижные школы бизнеса американских университетов принимают активное участие в распространении за рубежом своих методов обучения. Школа бизнеса Гарвардского университета создала филиал — школу управляющих в Лозанне (Швейцария); другая школа управляющих в Лозанне в интеллектуальном отношении также связана с Гарвардом. Нью-Йоркский университет совместно с лондонской школой бизнеса и коммерческой школой во Франции организовали нечто вроде кооперативного института. «Выпускники первых двух лет,— говорилось в его отчете,— легко нашли себе работу. Их наняли такие концерны, как «Фёрст нэшнл сити бэнк», «Морган гаранти траст», «Ирвинг траст», «Фёрст Филадельфия бэнк», «Аллен энд Гамильтон», «Ай-си-ай» и Французское агентство промышленного развития» [6].

В других европейских институтах «преподаватели и выпускники Гарварда и Уартона составляют влиятельную, если не господствующую группу среди профессорско-преподавательского состава, и в большинстве случаев лекции и рекомендуемая для изучения литература явно отражают характерные черты американского бизнеса». Все это неизбежно приводит к выводу о том, что «следующее поколение ведущих менеджеров Европы, более или менее одинаково подготовленное для того, чтобы рассматривать коммерческие интересы своих корпораций превыше любых других соображений, все более отрывается от своих национальных структур и отражает философию ведущих школ бизнеса Соединенных Штатов» [7].

Это влияние ни в коем случае не ограничивается Европой. Так, «Файнэншл таймс» (3 октября 1973 г.) описывает факультет бизнесменов-управляющих Американского университета в Бейруте как «Гарвард Ближнего Востока... который снабжает весь район интеллектуальными сливками».

Нужды многонациональных корпораций определяют не только характер образования будущих лидеров бизнеса и правительственных административных сотрудников в системе мировой капиталистической экономики. Вся организация работы, перспективы развития и превалирующее мировоззрение также находятся в центре внимания, направляются и подвергаются необходимым изменениям. Исследовательница Рита Круз О'Брайен анализировала, как организационные формы и методы работы в важнейшей области телеи радиовещания переходят из стран-метрополий (сердцевина системы) в менее развитые общества (на периферию). Она пишет:

«Такие организации, как Би-би-си, РТФ, Эн-би-си, Си-би-эс, экспортируют не только свою структуру, но и свою философию, последствия которой сказываются в большей или меньшей степени в Африке, Азии и Латинской Америке. Эти последствия усиливаются в результате постоянного перемещения персонала, организации «курсов по повышению квалификации», импортирования и имитации программ» [8].

Наряду с этими мерами наступает эпоха в высшей степени развитой техники и профессионализации. Профессионализация в том виде, в каком она известна и практикуется в Соединенных Штатах и Западной Европе, является одним из наиболее эффективных средств разделения рабочей силы. Она вводит в практику дифференциацию и конкуренцию и рекламирует ложный тезис об аполитичной и объективной трудовой активности в процессе выработки решений. Как отмечает О'Брайен, «процесс профессионализации в телеи радиовещании (как и повсюду) сам по себе привносит новые ограничения и сопротивление к переменам в организационной структуре... Похоже, что нет лучшего способа оградить существующую систему подготовки кадров от любых перемен, чем убеждать, что такие перемены «снизят профессиональные стандарты» [9].

Деспециализация, открытый подход к набору персонала и производственная инициатива снизу вверх явно противоречили бы общей структуре и потребностям современной мировой капиталистической экономики.

Аналогичное положение существует во всех научных организациях периферийных и полупериферийных районов современной мировой капиталистической экономики. Здесь также действует, по определению Хуана Корради, «международный научный рынок»[10]. Этот рынок, хотя и менее организованный и менее доступный для обычного исследования, подчиняется тем же правилам, которые характерны для обычных рынков. Так, направления и области научных исследований определяются нуждами и соответственно решениями, принимаемыми в центрах власти (корпоративной, государственно-бюрократической и военной) ведущих капиталистических стран. Соответственно определенные области науки рассматриваются как достойные внимания и получают щедрую финансовую поддержку. Другие направления исследовательской работы, как бы потенциально они ни были волнующими с научной точки зрения, не получают развития, если центры власти считают их малообещающими.

Понятно, что нужды народов периферийных районов всегда находятся в этой последней категории. Еще более пагубно то, что научные работники в зависимых районах сознательно или бессознательно (это не имеет значения) привязаны к научно-исследовательским интересам и приоритетам, установленным международным научным рынком. Если ученые в этих районах считаются перспективными, они или неизбежно уезжают и присоединяются к категории высокооплачиваемых и, как полагают, занимающихся более интересной исследовательской работой в центральном районе, или остаются и занимаются аналогичной работой, но уже на более низких ролях, часто лишь «собирателями информации», которая затем обрабатывается в других местах [11]. В любом случае нужды зависимых регионов остаются неудовлетворенными, а направление работы их исследователей определяется извне.

Не менее существенно то, что технология, которая разрабатывается в результате этих исследований, никак не соответствует насущным нуждам абсолютного большинства развивающихся стран.

Процессы, которые ранее развивались десятилетиями, теперь происходят почти мгновенно. Это можно наблюдать в коммерческом спорте, туризме и современных коммуникациях. Модными становятся комплексные мероприятия, в которых спорт служит основной приманкой. Место проведения соревнования становится особо важным фактором, рекламируемым местной элитой в качестве подходящей базы для будущего туристического комплекса. Недавние «международные» матчи по боксу хорошо иллюстрируют это явление.

Заир, например, был избран для проведения матча на первенство мира по боксу, который транслировался на весь мир по телевидению. Организаторы этих чрезвычайно прибыльных мероприятий появляются то в одной зависимой стране, то в другой. Журнал «Тайм» писал об одном из них: «Кинг (организатор) вел переговоры с правительствами. Понимая, что матч на звание чемпиона мира с участием Али — это один из тех рекламных спектаклей, которые любят ставить в развивающихся странах, Кинг соблазнял глав государств в Каире, Тегеране, Лусаке, Маниле и Куала-Лумпуре» [12].

Приготовления в Куала-Лумпуре не менее поучительны: Гарун, который пытался организовать матч в Малайзии, говорил: «Мы выставим 2,5 млн. долл. для Али (чемпиона) и полмиллиона для Багнера (претендента) для того, чтобы представить Малайзию остальному миру». Кто организует это представление? «Гарун, бывший адвокат... который также является главным министром штата Селангор, одного из 14 штатов Федерации Малайзии... Он организовал группу малайзийских банкиров для финансирования поединка» [13].

В таких репортажах явственно прослеживается механика современного культурного империализма. Мировая система — театр, и действие перемещается из центра сцены к краю подмостков. Это происходит по взаимному согласию, можно сказать, даже по ходатайству местных правителей. Эти правители страстно стремятся втянуть свои страны в систему мировой капиталистической экономики.

По этой причине, возможно, неправильно характеризовать современный механизм культурного контроля как результат «вторжения», хотя я и сам в прошлом использовал этот термин.

Э. Данино пишет:

«...Последствия культурной зависимости в Латинской Америке не являются результатом «вторжения» иностранного «противника». Этот выбор был сделан самим правящим классом латиноамериканских стран во имя национального развития. В результате такого выбора жизнь наций и национальная культура подчиняются динамике международной капиталистической системы, низводящей национальные культуры до безликой однородной формы, что считается необходимым условием существования международной системы» [14].

Происходит «культурная и идеологическая гомогенизация мира, к которой стремится и на которой настаивает не какая-то одна страна, а объединенная система различных национальных секторов, приверженная специфической форме социально-экономической организации» [15].

Процессы информационного контроля умышленно организуются и применяются в большей степени, чем когда-либо ранее. В доимпериалистический период, с точки зрения тех, кто владел капиталом и соответственно обладал полнотой власти, рыночной экономики как внутри страны, так и за рубежом было достаточно для регулирования экономической, политической и культурной жизни. Не менее важным было то, что к достоинствам рыночной системы в пропагандистских целях можно было относить видимую аполитичность, бесконтрольность и отсутствие произвольного манипулирования.

И по сей день нас стараются уверить — как в центре системы, так и на периферии — что рыночный механизм и основные параметры модели остаются нетронутыми. Тем не менее определенные сомнения тревожат руководство центра (речь идет об американском империализме. — Примеч. пер.). Поломки случаются слишком часто, и отклонения распространились слишком широко. Усиливается давление мировой системы. Национально-освободительные движения, антиимпериалистические войны, углубление экономического и сырьевого кризиса в центре системы — все эти факторы не позволяют надеяться исключительно на «естественные» процессы стабилизации мировой капиталистической экономики.

Отражая эту озабоченность, первый вице-президент «Мэнюфэкчурерс Хановер траст», одного из ведущих коммерческих банков в Нью-Йорке, пишет:

«Консервативно настроенные экономисты все чаще задают себе вопрос: остается ли жизнеспособной рыночная система частного предпринимательства, так хорошо служившая нам 200 лет? Если реалистически взглянуть на всемирную историю в течение этого двухсотлетнего периода, мы увидим многочисленные эпизоды тяжелых депрессий (кризис 1930-х гг. отнюдь не был нашей первой серьезной депрессией), которые перемежались периодами роста между кризисами. В условиях политической автократии, характерной в большинстве случаев для мировых правительств до второй мировой войны, позиции рабочих, страдавших больше всего от кризисов, были настолько слабы, что, как правило, эти депрессии не сопровождались серьезными политическими беспорядками.

Мы должны задать себе вопрос: не является ли необычным этот 30-летний период после второй мировой войны? Мы привыкли гордиться тем, что в этот период удалось решить проблемы нестабильности, которые были бедствием капиталистической экономики в течение всей ее истории. Однако на самом деле не жили ли мы в период необычной стабильности, поддерживаемой, с одной стороны, сильной американской экономикой, а с другой — дешевыми природными ресурсами развивающихся стран? Если случится худшее, если нынешнее выздоровление является лишь временной передышкой, в течение которой инфляция снова наберет темпы и приведет к более серьезному спаду через несколько лет, и если это будет сопровождаться нехваткой продовольствия во всем мире, каковы могут быть перспективы внутри стран и на международной арене в отношении не только экономической стабильности, но и политической гармонии?» [16]

Действительно, нельзя предсказать результаты культурного господства, которые некогда вытекали со всей очевидностью из контроля капитала и доступа к информационному аппарату. Поэтому становится необходимым целенаправленное управление сферой сознания, которое осуществляется наряду с обычным, коммерческим, «непреднамеренным» господством, характерным для предыдущей эпохи. Современное американское засилье в области культуры осуществляется вполне сознательно и преднамеренно.

Рассмотрим, например, характер и направление американских научных исследований в области коммуникаций. Они обслуживают интересы корпоративной системы, которая в значительной степени финансирует эти исследования. Научные работы в области коммуникаций, сохраняя интерес к изучению национальной аудитории, приобрели больший международный характер для лучшего обслуживания многонациональных корпораций — своего основного спонсора. Хамид Моулана [17] собрал богатый материал об этом явлении. Он пишет: «За последнее десятилетие (1960—1970) в Соединенных Штатах уделяется беспрецедентное внимание сравнительному и комплексному изучению социальных институтов, политического поведения, социальных перемен, общественного мнения и средств массовой информации» (с. 79). Хотя проделанный Моуланой анализ научных исследований в области массовых коммуникаций охватывает период в 120 лет, начиная с 1850 г., не удивительно, что «более половины исследований — 52% — было опубликовано между 1960 и 1969 гг.» (с. 81). Кроме того, как и следовало ожидать, «количество исследований, посвященных отдельным культурным и географическим районам, приблизительно соответствует американской вовлеченности в этих районах». Моулана пишет: «Этот фактор вовлеченности оказывает сильное влияние как на тематику региональных исследований, так и на перевод иностранных работ на английский язык» (с. 82). Он приходит к выводу, что «интересы Соединенных Штатов и их вовлеченность в события за рубежом стимулируют научную работу в неменьшей степени, чем методологические или чисто исследовательские соображения» (с. 90).

Другими словами говоря, частные американские корпорации стимулируют и поощряют такие научные исследования, которые необходимы для их укрепления и экспансии. Появился даже совершенно новый раздел исследований в области коммуникаций, специально изучающий эти вопросы. Благопристойно нареченный «публичной дипломатией», этот раздел охарактеризован одним университетским центром как занимающийся «причинами и последствиями настроений и мнений общественности, влияющих на разработку и проведение внешней политики» [18]. На деле это означает, что публичная дипломатия занимается применением на практике результатов исследований в области коммуникаций и других общественных наук для воздействия на сознание иностранной аудитории, с тем чтобы внешняя политика Соединенных Штатов или любого другого государства, использующего аналогичные приемы, вызывала чувство восхищения или по крайней мере воспринималась без возмущения.

Некоторые примеры публичной дипломатии в действии приводит один из ее теоретиков и практиков. Глен Фишер, директор Центра по изучению стран и регионов при Институте дипломатии государственного департамента США, пишет: «... при выборе курса действий на международной арене для достижения желаемых целей необходимо высокое мастерство...»[19] По этой причине, считает Фишер, программа исследования космического пространства в значительной степени способствовала «американскому престижу на международной арене». Точно так же, говорит он, «корпус мира был задуман с учетом эпохи публичной дипломатии»[20]. С другой стороны, Фишер озабочен тем, что, «хотя после тщательного анализа доказательств американцы легко поверили в то, что президент Кеннеди был убит сумасшедшим-одиночкой... за границей существует удивительно широко распространенное убеждение, что существовал заговор, концы которого спрятали в воду» [21].

Очевидно, что публичная дипломатия испытывает трудности, когда невозможно полностью управлять ходом событий. Но цели ее ясны: «необходимо пытаться завладеть умонастроениями значительных групп» и «нацию необходимо воспринимать как систему коммуникаций» [22].

Это сложные задачи для исследователей в области коммуникаций, но ученые без колебаний берутся за них. Информационное агентство США (ЮСИА) ^[12], главный работодатель для специалистов в области коммуникаций, как теоретиков, так и практиков, находится в первых рядах приверженцев нового направления. Уилсон Дизард, один из наиболее знающих руководителей агентства, пишет: «Как практики деликатного искусства интерпретации за рубежом американских намерений и действий, мы должны теперь вести работу гораздо более утонченно, с большим, чем когда-либо ранее, вниманием к настроениям нашей аудитории... ЮСИА нуждается в первую очередь в улучшении умения слушать, совершенствовании каналов восприятия... Мы должны убедить политиков, начиная с Белого дома, в важности коммуникационной окружающей среды за границей» [23].

Недавний взлет исследований в области международных коммуникаций, описанный Моуланой, появление «публичной дипломатии» и призыв официальных лиц ЮСИА осознать важность «окружающей среды» международных коммуникаций представляют собой разные стороны одного и того же явления — глобальной вовлеченности американского капитализма и его стремления получить надежную информацию об обстановке и настроениях в тех районах земного шара, в которых он активно действует.

Исследователи коммуникационной политики, переведенные в настоящее время из категории простых консультантов в разряд специалистов по рекламе и связям с общественностью, теперь разгуливают по коридорам посольств и штаб-квартир корпораций. К их услугам стремятся, ценность их вклада хорошо осознается.

Фонды, частные институты и университетские программы берутся за разработку проблем контроля информации в потенциально взрывоопасной международной окружающей среде. Возросшая критика во многих странах наиболее очевидных аспектов культурного засилья требует аргументированного и убедительного ответа со стороны угнетателей и их представителей. Такие организации, как ЮНЕСКО и ООН, все более становятся ареной напряженных критических дебатов по вопросам культурного суверенитета и культурного империализма. Хотя подсознательно это делалось и ранее, в настоящее время преднамеренная подготовка операций в идеологической области признается крайне важной и занимает все более видное место в корпоративном капиталистическом «планировании» [24].

Назначенная правительством, но финансируемая из частных источников, Комиссия по вопросам международной информации, образования и культурных отношений под председательством Фрэнка Стэнтона, в течение последних 30 лет одного из наиболее влиятельных представителей американской коммуникационной индустрии, следующим образом объясняет новую роль коммуникаций в меняющейся атмосфере 1970-х гг.:

«В то время как Соединенные Штаты сохраняют значительное, может быть, господствующее, положение в международных делах, возможности Америки диктовать ход международных событий уменьшились. Это означает, что Соединенные Штаты, более чем когда-либо, должны полагаться на разъяснение и побуждение. Резко возросшая роль побудительных мотивов делает культурную дипломатию очень существенной для достижения американских политических целей» [25].

Хотя совершенно справедливо, что «возможности Америки диктовать ход международных событий уменьшились», истоки «культурной дипломатии» следует искать значительно раньше — в той эпохе, когда корпоративно-военный комплекс США начал заявлять о себе на международной арене. Именно к этому периоду, в течение которого были впервые сформулированы принципы информационного контроля, мы обращаем теперь наше внимание.

Глава 2

ДИПЛОМАТИЯ КУЛЬТУРНОГО ИМПЕРИАЛИЗМА И СВОБОДНЫЙ ПОТОК ИНФОРМАЦИИ

 В течение четверти века одна доктрина — идея о том, что никакие барьеры не должны препятствовать потоку информации между странами, преобладала в международном мышлении о коммуникациях и культурных отношениях. Возникновение и распространение концепции свободного потока информации приблизительно совпало с началом глобальной гегемонии Соединенных Штатов. Теперь очевидно, что историческое совпадение во времени двух явлений — политики свободного потока информации и усиления имперского господства Соединенных Штатов — не было случайным. Первый элемент был одним из основных компонентов второго, и их взаимосвязь заслуживает детального рассмотрения.

По мере того как вторая мировая война приближалась к концу, внимание в Соединенных Штатах на высших политических уровнях начало переключаться на проблемы послевоенной эпохи. Уже в 1943 г. стало ясно, что Соединенные Штаты выйдут из конфликта физически невредимыми и экономически всемогущими.

Наиболее красноречивые сторонники концепции «американского века» предсказывали, что мир освободится от старых колониальных оков и станет ареной деятельности американского частного предпринимательства. Многочисленные преимущества американского бизнеса неизбежно приведут к тому, что он будет процветать и распространит свое влияние в самые дальние уголки мировой капиталистической системы. Ограничения, налагаемые на эти экспансионистские планы самим существованием сектора социалистической организации общества, были в то время непонятны и неприемлемы для самоуверенного североамериканского руководства.

В основе резкого увеличения операций американского корпоративного предпринимательства за рубежом лежали экономические мотивы, однако важность культурно-информационного компонента в процессе экспансии признавалась с самого первого акта драмы. Быстрое глобальное наступление американского капитализма, начавшееся еще в 40-е гг., оправдывалось и рекламировалось как беспрецедентное и взаимовыгодное выражение растущей свободы на международной арене — свободы движения капитала, ресурсов и потоков информации.

Это был период, особенно благоприятный для превознесения достоинств неограниченного движения информации и ресурсов. Зверства и опустошения, совершенные нацистами, нанесли глубокие травмы Европе и значительной части остального мира. Идеи свободы информации и передвижения отражали желание и законные устремления народов оккупированных стран. В то время было сравнительно легко сплести в единый клубок подлинные национальные нужды и цели частного предпринимательства.

Джон Найт, владелец крупнейшей в Соединенных Штатах цепи газет, который в 1946 г. был президентом Американского общества газетных редакторов, высказал мысль, которая, хотя запутывала больше, чем проясняла, тем не менее отражала настроения многих людей в то время:

«Если бы силы нацистов и фашистов в Германии и Италии не захватили с самого начала печать и все средства коммуникации, рост этих ядовитых диктатур мог бы быть предотвращен, а обработка национального сознания в духе ненависти и подозрительности стала бы невозможной»[1].

Свободный поток информации не только противопоставлялся действиям фашистов, но также и ассоциировался с надеждами на мир, к которому повсюду стремились народы, уставшие от войны. Палмер Хойт, другой влиятельный американский издатель, заявил через несколько месяцев после окончания войны:

«Я совершенно убежден, что наша планета не выдержит еще одной войны. Но я точно также убежден, что всеобщая война и полное разрушение станут неизбежными, если немедленно не будут предприняты шаги, обеспечивающие для начала свободу информации — по американскому образцу — между народами земли. Цивилизация, которая не информирована, не может быть свободной, а мир, который не свободен, не может существовать» [2] (курсив мой. — Г. Ш.).

В то время американские сторонники облегчения передвижения информации спекулировали на горьком опыте и эмоциональном состоянии народов, переживших ужасы войны и недавно освободившихся от фашистской оккупации. Однако риторика о свободе прикрывала мощные экономические силы, мастерски использующие политическую и семантическую стратегию.

В первые десятилетия двадцатого века важные секторы американской промышленности проявляли раздражение и нервозность по поводу того, что их исключали из зоны действия в огромных регионах, которыми ранее завладели все еще могущественные британская и французская империи. На практике это означало, что британские глобальные имперские действия, связывающие в единый узел ниточки различных зависимостей колониальных стран от метрополии, делали невозможным коммерческое проникновение других предпринимателей.

Глобальная британская система коммуникаций контролировала как систему трансокеанских кабелей, так и административный и коммерческий аппарат распространения информации. Система коммуникаций связывала воедино всю колониальную империю, рекламировала ее преимущества и препятствовала вторжению извне. Все это не могло не привлечь внимания Соединенных Штатов. Американское наступление было предпринято именно против этих прекрасно отлаженных структурных связей. Это наступление очень умело прикрывалось добродетельными проповедями и благородными идеалами «свободного потока информации» и «всемирного доступа к новостям».

Однако истинные цели, прикрытые звонкими лозунгами, не вызывали сомнений. В течение многих лет директор «Ассошиэйтед пресс» (АП) Кент Купер стремился разорвать на международной арене мертвую хватку европейских информационных картелей, прежде всего агентства «Рейтер», а также агентств «Гавас» и «Вольф». В своей книге «Долой барьеры!» («Barriers Down!», New York, 1942) Купер описал глобальный раздел территории между этими картелями, а также ограничения, которые такой раздел налагал на деятельность «Ассошиэйтед пресс». Еще в 1914 г., писал Купер, «совет директоров АП обсуждал вопрос о том, не должно ли агентство прорваться на огромную территорию Южной Америки, контролируемую (французским) «Гавасом»» (с. 41). Он вспоминал: «Несправедливость установленного в XIX в. разделения территории планеты для распространения новостей обсуждалась на каждом ежегодном заседании совета директоров «Ассошиэйтед пресс» вплоть до 1934 г.» (с. 43).

Обвинение Купером старых картелей звучит особенно иронично сегодня, когда американские агентства занимают господствующее положение в мировом потоке информации:

«Препятствуя «Ассошиэйтед пресс» распространять новости за границей, «Рейтер» и «Гавас» достигали трех целей: 1) они избавлялись от конкуренции «Ассошиэйтед пресс»; 2) они получали возможность сообщать пренебрежительно о Соединенных Штатах или не сообщать ничего; 3) они получали возможность в высшей степени благоприятно освещать события в своих собственных странах, не опасаясь опровержений. Их собственные страны всегда прославлялись. Это делалось в репортажах о великих достижениях английской и французской цивилизаций, плодами которых, разумеется, будет осчастливлен весь мир» (с. 43).

Купер также понимал важность британского господства над трансокеанскими линиями связи:

«Кабели мгновенно соединяли Австралию, Южную Африку, Индию, Китай, Канаду и весь остальной британский мир с Лондоном на Темзе... Британия намного опередила все остальные страны в прокладке кабелей. Прежде всего она опутала ими всю свою империю. Затем она связала со своей империей все остальные страны. И в соответствии со всей викторианской практикой новости и сообщения, которые передавались по этой гигантской кабельной сети, были призваны служить британским интересам» (с. 11).

Купер был не одинок в понимании этих преимуществ. Джеймс Лоуренс Флай, председатель Федеральной комиссии связи в годы второй мировой войны, также обращал на это внимание:

«Среди искусственных преград на пути свободного развития коммерции во всем мире ни одна не является более раздражающей и менее оправданной, чем контроль линий связи одной страной, создавшей систему предпочтительного обслуживания и льготных тарифов для своих собственных подданных...

Великобритания владеет львиной долей кабельных линий во всем мире, и будет справедливо сказать, что в результате... эта страна господствует в области глобальной связи» [3].

Осознание того, что господство над коммуникациями означает огромную власть, сказалось два десятилетия спустя, когда американские компании, получившие огромные правительственные субсидии, первыми разработали, а потом монополизировали системы спутниковой связи.

Нетерпеливые американские ассоциации печати, правительственные эксперты в области коммуникаций и многие другие понимали, какие преимущества дает контроль над глобальными коммуникациями для расширения внешней торговли и экспортных рынков. Журнал «Бизнес уик» писал:

«...Вашингтон понимает, что в послевоенном мире особую важность в обмене товаров и услуг будет играть более свободный доступ к коммуникациям. На менее высоком уровне и в более практическом смысле это означает, что служащие федерального правительства пытаются ослабить британский контроль над линиями кабельной связи, который еще более усилился после войны в результате захвата немецкой собственности... В мирное время удешевление передачи сообщений поможет стимулировать нашу торговлю, усилит нашу пропаганду и в целом будет способствовать развитию бизнеса на всех направлениях» [4].

Журнал суммировал точку зрения бизнесменов, процитировав одобрительно комментарий, опубликованный в лондонском «Стэндарде»: «Контроль над коммуникациями дает возможность изучать мировую торговлю и... способствует проведению мероприятий, которые служат интересам тех, кто осуществляет этот контроль».

Разумеется, британские власти были осведомлены о заинтересованности Соединенных Штатов в этих вопросах. Влиятельный журнал «Экономист» в конце 1944 г. резко реагировал на экспансионистскую кампанию Кента Купера в защиту свободного потока информации: «Огромные финансовые ресурсы американских агентств позволят им господствовать во всем мире... Купер, подобно большинству крупных бизнесменов, испытывает особый моральный пыл, когда его идеал свободы совпадает с его коммерческими интересами... Демократия не обязательно означает, что агентство «Ассошиэйтед пресс» должно чувствовать себя как дома во всем мире» [5]. «Экономист» забыл добавить, что демократия точно так же не означает сохранения контроля агентством «Рейтер» или корпорацией «Бритиш Кэйбл».

Заместитель государственного секретаря Уильям Бентон отвечал за выработку и разъяснение политики США в сфере коммуникаций в первый послевоенный период. Бентон, который впоследствии стал сенатором и президентом «Энциклопедии Британика», сформулировал в радиопередаче государственного департамента в январе 1946 г. правительственную позицию по вопросу о свободе информации:

«Государственный департамент намерен предпринять все возможные шаги по политическим и дипломатическим каналам с целью разрушить искусственные преграды, стоящие на пути глобальной экспансии частных американских информационных агентств, журналов, кинофильмов и других каналов коммуникации... Свобода печати —и в целом свобода обмена информацией — является неотъемлемой составной частью нашей внешней политики»[6].

Экономические аспекты политики свободного потока информации, разумеется, не составляли секрета, хотя пресса особенно и не углублялась в вопрос о своей корыстной заинтересованности в столь широко разрекламированном принципе, а также не разъясняла общественности всех последствий такой политики. Вместо этого «большая пресса», ассоциации и издатели при поддержке всей индустрии организовали мощную пропагандистскую кампанию с целью возвести свободный поток информации в высший национальный и международный принцип. Эта кампания преследовала две привлекательные цели: мобилизовать общественное мнение в поддержку коммерческих интересов, замаскированных под этический императив, и одновременно создать эффективный «идеологический пул», направленный против Советского Союза и других государств, вышедших из-под капиталистического влияния.

Было очевидно, что одна из основополагающих предпосылок свободного предпринимательства — доступ к капиталу определяет доступ к распространению сообщений — является неприемлемой для стран, которые ликвидировали частную собственность на средства производства, и в частности на производственное оборудование массовых коммуникаций. Поэтому концепция свободного потока информации стала для творцов американской политики мощным культурным аргументом, призванным вызвать подозрительность по отношению к альтернативной общественной системе. Этот аргумент использовался, чтобы ослабить огромный интерес к социализму в Европе и Азии.

Джон Фостер Даллес, один из основных творцов и исполнителей американской политики «холодной войны», был предельно прямолинеен по этому вопросу: «Если бы я должен был избрать только один принцип внешней политики и никакой другой, я провозгласил бы таким принципом свободный поток информации» [7]. В послевоенный период американская дипломатия периодически возвращается к этой теме. Например, два года спустя делегация США на конференции ООН по вопросам свободы информации сообщила:

«Мы все надеемся, что эта конференция помогла укрепить свободу, которая находится в опасности почти во всем мире. Мы убеждены, что при выработке нашей внешней политики в будущем Соединенные Штаты должны продолжать предпринимать энергичные меры в области свободы мышления и выражения» [8].

Хронология провозглашения и настойчивого рекламирования доктрины свободного потока подтверждает мнение, что эта доктрина была детально продумана и тщательно подготовлена в критический период, охватывающий несколько лет до и после окончания второй мировой войны. Те, кто считают, что эра «холодной войны» началась в 1948 г., не учитывают более ранний период, когда в Соединенных Штатах велась подготовка к общему наступлению американского капитализма во всем мире. Как мы увидим, именно в это время впервые был поднят вопрос о свободном потоке.

Задолго до окончания войны американский бизнес включил вопрос о свободном потоке информации в официальную политическую идеологию. В июне 1944 г. директора влиятельного Американского общества редакторов газет приняли резолюцию, призывающую обе главные политические партии поддержать «глобальную свободу информации и неограниченную передачу новостей по всему миру»[9]. В течение следующих двух месяцев как демократы, так и республиканцы включили в свои партийные программы соответствующие пункты. Демократы провозгласили: «Мы верим, что при сохранении суверенитета длительный мир и развитие находятся в пределах досягаемости человечества. Мирное развитие принесет с собой большее пользование свободами и более свободный поток идей и обмен товаров между народами земли». Республиканцы заявили: «Все каналы новостей должны быть открыты при равенстве доступа к источникам информации. Если другие страны согласятся придерживаться таких же принципов, это станет ценным вкладом в будущий мир»[10].

В сентябре 1944 г. сенат и палата представителей приняли резолюцию, в которой нашли отражение рекомендации редакторов и издателей. Конгресс выразил «веру в глобальное право информационных агентств, самостоятельных или ассоциированных, обмениваться новостями без какой-либо дискриминации в том, что касается доступа к источникам информации, распространения, тарифов и расценок; это право должно быть закреплено международным договором»[11].

Добившись одобрения конгрессом своих целей, директора Американского общества редакторов газет на ежегодном съезде в ноябре 1944 г. заявили, что «большинство американцев и их газеты будут поддерживать политику правительства... и действия, направленные на ликвидацию всех политических, юридических и экономических барьеров на пути средств информации... и наше правительство должно довести это с предельной ясностью до других государств» [12]. Участники встречи с удовлетворением отметили, что недавно назначенный государственный секретарь Эдвард Стеттиниус объявил о намерении Соединенных Штатов «провести предварительные переговоры с другими государствами с целью достижения международного взаимопонимания, чтобы гарантировать, что никаких барьеров не будет воздвигаться на пути обмена информацией между всеми народами» [13].

В то же время Американское общество редакторов газет, агентства АП и ЮПИ объявили о направлении за рубеж делегации, для того чтобы «лично донести послание международной свободы печати до каждой дружественной столицы земного шара»[14]. Весной 1945 г., еще до окончания войны, делегация посетила 22 крупных города в 11 союзных и нейтральных странах, пролетев в общей сложности около 40 тыс. миль вокруг земного шара.

В то время как частная группа представителей американской прессы путешествовала за границей, чтобы заручиться поддержкой доктрины свободного потока, директора «Ассошиэйтед пресс» «предоставили фонд в размере 1 млн. долл. в год в распоряжение исполнительного директора Кента Купера для того, чтобы превратить АП в глобальную организацию» [15].

По мере того как приближалось окончание войны, подготовка к провозглашению и пропаганде доктрины свободного потока переключалась на международный уровень. Обеспечив себе поддержку со стороны конгресса, политических кругов и умело обработанного общественного мнения, сторонники свободного потока начали яростную кампанию по международным дипломатическим каналам, которая активизировалась после окончания военных действий.

Межамериканская конференция по проблемам мира и войны, проведенная в Мехико в феврале 1945 г., стала одним из первых международных форумов, на котором была выдвинута доктрина свободного потока. Латинская Америка, которая более столетия рассматривалась как главная зона американских интересов и в которой в результате войны экономическое влияние Европы было практически равно нулю, стала естественной лабораторией для испытания новой доктрины в благоприятной, если не сказать контролируемой международной обстановке. Как и следовало ожидать, конференция приняла звонкую резолюцию о «свободном доступе к информации», которая была «основана главным образом на предложениях Соединенных Штатов» [16].

После того как достоинства «свободного потока» были с успехом разрекламированы в западном полушарии, внимание переключилось на остальной мир. В то время создавался международный механизм поддержания мира, и Соединенные Штаты приложили огромные усилия для того, чтобы только что созданная Организация Объединенных Наций и связанная с ней Организация по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) сделали особый упор на проблему свободного потока.

Использование ООН и связанных с ней организаций в качестве инструмента американской политики и, кроме того, как эффективных форумов для пропаганды доктрины свободного потока необходимо рассматривать в контексте международной экономики того времени.

На первых заседаниях ООН в 1945 г. присутствовали представители 50 государств, всего треть нынешнего состава. Из этих 50 стран две пятых составляли латиноамериканские государства, в то время почти полностью подверженные давлению со стороны США. Западноевропейские члены ООН были опустошены экономически, нестабильны политически и сильно зависели от экономической помощи Соединенных Штатов. Немногие страны Азии, Африки и Ближнего Востока, которые принимали тогда участие в деятельности ООН, все еще оставались, за редкими исключениями, частью западной империи. В целом ООН 1945—1948 гг. была далеко не всемирной организацией и еще менее того независимой. Фактически главной отличительной характеристикой ООН было «автоматическое большинство», используемое во всех случаях, когда это было желательно ее главному источнику финансирования и самому сильному в экономическом отношении члену — США.

Западные манипуляторы сознанием часто нападали на Советский Союз за то, что он пользовался своим правом вето. При этом они не упоминали политические и экономические отношения, которые позволяли Соединенным Штатам без труда проводить выгодные для себя решения подавляющим большинством голосов. В таких условиях одобрение Организацией Объединенных Наций доктрины свободного потока вряд ли можно считать удивительным. Также вряд ли можно считать, что эта доктрина получила подлинную международную поддержку. Скорее наоборот, это был поразительный пример использования механизма международной организации самым могущественным членом этой организации. Ниже следует краткий обзор того, как трибуны ООН и ЮНЕСКО использовались для пропаганды доктрины свободного потока.

Уже в первых проектах конституции ЮНЕСКО, разработанных комиссией американских экспертов и одобренных государственным департаментом, концепция свободного потока фигурировала как одна из главных целей ЮНЕСКО [17]. В отчете об участии американской делегации в конференции по выработке конституции ЮНЕСКО в Вашингтоне и Лондоне в октябре и ноябре 1945 г. глава делегации Арчибальд Маклиш неоднократно повторял свои (и делегации) взгляды, что свободный поток информации является основополагающим принципом[18]. Многие люди в Соединенных Штатах, особенно в литературных и гуманитарных кругах, также полностью поддержали концепцию свободного потока, не задумываясь (или, возможно, проявляя безразличие) о главной цели, которой эта доктрина была призвана служить.

В этом смысле первый доклад Национальной комиссии США по делам ЮНЕСКО, представленный государственному секретарю в начале 1947 г., является необычным документом. Он содержал лишь умеренное определение доктрины свободного потока, сопровождавшееся некоторыми оговорками. Комиссия рекомендовала:

«Американская делегация (в ЮНЕСКО) должна выдвигать и поддерживать предложения, направленные на устранение препятствий на пути свободного потока информации в соответствии с положениями доклада Консультативного комитета государственного департамента по проблеме «Средства массовой информации и ЮНЕСКО». Комиссия, однако, расходится во мнениях с Консультативным комитетом и считает, что ЮНЕСКО должна заниматься качеством международных коммуникаций через средства массовой информации и должна проводить серьезные исследования того, каким образом средства массовой информации могут играть более позитивную и созидательную роль в деле международного взаимопонимания и соответственно мира» (курсив мой.— Г. Ш.)[19].

Комиссия поспешила добавить: «Разумеется, ЮНЕСКО должна избегать любых действий или предположений о цензуре».

Забота о качестве редко звучит (если вообще когдалибо звучит) в официальных американских заявлениях о желательности свободного потока информации. Когда же такие предложения регулярно выдвигаются социалистическими государствами, их тут же отвергают как оправдание цензуры и подавление свободы. Когда вопрос о качестве был поднят в 1946 г. в самих Соединенных Штатах Комиссией по свободе печати, возглавляемой профессором Хатчинсом, он был просто проигнорирован[20].

По инициативе делегации США ЮНЕСКО с самого начала сделала свободный поток информации одной из главных своих забот. В отчете о первой сессии Генеральной конференции ЮНЕСКО, которая проходила в Париже в ноябре—декабре 1946 г., делегация США сообщала, что она внесла предложение в подкомитет по вопросам массовых коммуникаций, чтобы «ЮНЕСКО сотрудничала с подкомитетом по вопросам свободы информации Комиссии по гражданским правам в подготовке доклада ООН о преградах на пути свободного потока информации и идей...»[21].

Аналогичные шаги по пропаганде доктрины свободного потока предпринимались в ООН с первых дней создания этой организации. Комитет ООН по экономическим и социальным вопросам создал в феврале 1946 г. Комиссию по правам человека, а в июне 1946 г. уполномочил эту комиссию создать подкомиссию по свободе печати и информации[22].

Еще раньше делегация Филиппин предложила Подготовительной комиссии ООН включить в программу первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН проект резолюции, в которой предлагалось провести международную конференцию по проблемам печати, имея в виду «обеспечить создание, деятельность и распространение свободной прессы во всем мире» [23]. При всем уважении к национальным чувствам невозможно представить себе филиппинскую инициативу без поддержки, если не поощрения и наставления со стороны Соединенных Штатов.

Новый проект был представлен Генеральной Ассамблее делегацией Филиппин в ходе второй части первой сессии (октябрь — декабрь 1946 г.). В этом проекте предлагалось расширить программу международной конференции и включить в нее также и другие средства информации, такие, как радиовещание и кино. 14 декабря 1946 г. Генеральная Ассамблея приняла резолюцию № 59 (1), в которой провозглашалось, что «свобода информации является одним из основных прав человека, пробным камнем всех других свобод, на которых основана Организация Объединенных Наций», и что эта свобода «подразумевает право беспрепятственно собирать, передавать и публиковать новости повсюду»[24]. Ассамблея также постановила созвать конференцию всех стран — членов ООН по вопросам свободы информации.

Такая конференция проходила в Женеве с 25 марта по 21 апреля 1948 г. Она продемонстрировала международную идеологическую поляризацию, на которую и рассчитывали творцы американской политики. Уильям Бентон, глава делегации Соединенных Штатов на конференции, заявил: «Наша конференция в Женеве, как и следовало ожидать (курсив мой. — Г. Ш.), резко разделилась... Сторонники свободы столкнулись лицом к лицу с теми, чья идеология ведет их к уничтожению свободы». Но, продолжал Бентон, «мы находимся в Женеве не для того, чтобы заниматься пропагандой. Мы находимся здесь для того, чтобы сделать все возможное для преодоления барьеров на пути потока информации между странами и народами». И тем не менее, как указал тот же Бентон, одной из основных целей американской делегации, трудно совместимой с его утверждениями об объективности, была «задача обеспечить соглашение о создании внутри ООН постоянно действующего механизма, который будет концентрировать внимание всего мира на важнейшем вопросе свободы выражения внутри наций и между нациями» [25].

Заключительный документ конференции, отражающий в основном американские взгляды на свободный поток информации, был принят тридцатью голосами против одного (Польша голосовала против) при пяти воздержавшихся (Белорусская ССР, Чехословакия, Украинская ССР, СССР и Югославия). Советское предложение о том, чтобы заключительный документ был подписан только президентом и ответственным секретарем конференции, а не представителями всех участвовавших правительств, не понравилось делегации Соединенных Штатов. Тем не менее советское предложение было принято единогласно, возможно из-за беспокойства, вызванного откровенно провокационным характером конференции[26].

Участники конференции также постановили передать принятые ими резолюции и проект соглашения Комитету ООН по экономическим и социальным вопросам, с тем чтобы Комитет после соответствующего рассмотрения передал их для окончательного утверждения Генеральной Ассамблее ООН. В августе 1948 г., после затянувшихся ожесточенных дебатов, Комитет по экономическим и социальным вопросам передал весь комплект — три соглашения и сорок три резолюции — без каких-либо рекомендаций Генеральной Ассамблее ООН 1948 г. Там они и увязли — никакого решения по этим резолюциям принято не было[27]. Несмотря на сильное влияние Соединенных Штатов в ООН в то время, сама структура организации затрудняла проталкивание всех вопросов через сложную систему комитетов, комиссий и механизм самой Генеральной Ассамблеи.

Конференция по вопросам свободы информации явилась, по мнению американских обозревателей, «в основном... победой американских целей... Из 45 существенных предложений делегация США голосовала только против одного и воздержалась от голосования только три раза, поддержав, таким образом, 41 решение конференции»[28]. Но были и те, кто рассматривал результаты конференции иначе. Например, лондонский журнал «Экономист», одобряя в целом работу конференции, тем не менее отметил:

«... У большинства делегатов создалось впечатление, что американцы хотели обеспечить своим агентствам новостей полную свободу на рынках сбыта информации, что является целью всех их шагов в коммерческой области. Американцы рассматривают свободу информации в первую очередь как продолжение хартии Международной организации по вопросам торговли, а не как особый вопрос, важный сам по себе. Непреклонная оппозиция, с которой они встречали все индийские и китайские усилия защитить слабые национальные агентства новостей, подтверждает это впечатление» [29].

Такая оценка положения журналом «Экономист» отражала противоречивое отношение западноевропейских союзников Соединенных Штатов к проблеме свободного потока информации. Хотя они полностью отдавали себе отчет в том, что доктрина свободного потока представляет собой коммерческую угрозу коммуникационной индустрии в их собственных странах, особенно если учесть мощь средств массовой информации Соединенных Штатов, тем не менее западные государства с рыночной экономикой, в частности Великобритания, поддерживали принцип свободного потока как наносящий ущерб социалистическим странам и ставящий их в идеологическую оборону. Объединенная западная позиция по этому вопросу, защищающая частную собственность на средства массовой информации, в данном случае взяла верх над внутренними конфликтами в западном мире по вопросу о том, кто должен господствовать в области коммуникаций на международной арене.

Хотя усилия, направленные на то, чтобы добиться широкой международной поддержки концепции свободного потока, оказались малоэффективными, за период, прошедший после конференции, эта доктрина воплотилась на практике. Новые технологические достижения в области коммуникации — компьютеры, спутники связи, телевидение — в сочетании с мощной и постоянно расширяющейся системой корпоративного бизнеса способствовали тому, что Соединенные Штаты оказались в центре мировой экономики.

Изготовленные американским частным сектором продукты средств массовой информации распространились по всему земному шару. Особенно важным был экспорт американских фильмов[30], американских коммерческих Телевизионных программ[31] и распространение по всему миру американских периодических изданий. «Ридерс дайджест», «Тайм», «Ньюсуик», «Плейбой» и продукция «Уолт Дисней корпорейшн» доходили до миллионов читателей и зрителей за пределами Соединенных Штатов. Кроме того, многие иностранные издательства были поглощены американскими конгломератами. Наряду с таким более или менее обычным проникновением средств массовой информации многие новые виды коммуникационной деятельности сопровождали глобальную экспансию частного американского капитала. Возможно, наиболее важным в этом смысле было распространение за границей опросов общественного мнения и исследований потребительских привычек и склонностей, которые теперь проводятся по всему миру, часто под эгидой американских исследовательских компаний[32].

В результате того, что поток американских культурных материалов заполонил остальной мир и узурпировал национальные системы коммуникаций (которые были вынуждены распространять эти материалы), международное общественное мнение в конце 60-х — начале 70-х гг. начало занимать новую позицию по отношению к свободному потоку информации. Все чаще стали раздаваться голоса в защиту культурного суверенитета и культурной автономии, против внешнего вмешательства в культуру других стран, против возможности культурного империализма.

Другим фактором (помимо количества и последствий свободного потока информации), который, возможно, способствовал изменению акцентов за пределами Соединенных Штатов, является изменение характера самого международного сообщества. С 1945 г. появились и заняли свое место в сообществе народов более 90 новых государств, многие из них все еще в ранних стадиях экономического развития. Крайне важной заботой этих государств является сохранение их национального и культурного суверенитета. Сказались и долгие годы фактического распространения свободного потока информации. Трудно не заметить глобального распространения стилей американской массовой культуры, которые дают себя знать в фильмах, пластинках, телевизионных программах и глянцевых журналах. Премьер-министр Гайаны следующим образом высказался об их воздействии: «Нация, чьи средства массовой информации управляются изза границы, не является нацией» [33].

Сегодня кажутся пророческими замечания, сделанные в 1948 г. Робертом Леем, директором Комиссии по свободе печати:

«Суть моего доклада заключается в том, что в настоящее время, особенно за пределами национальных границ, вера в существование всезнающего гражданина планеты, обслуживаемого только потоком слов и образов, является сверхупрощением процесса и эффекта массовых коммуникаций... Позиция, выраженная лозунгом «Долой барьеры!», представляет собой неадекватную политику на международной арене. Внимание переключается со свободного индивидуального выражения как права на насущную необходимость людей повсюду в мире получить постоянный доступ к надежной информации, равно как и доступ к существующему различию идей, мнений и аргументов, касающихся общественных дел. Такой подход не означает отрицания свободы; он утверждает, что свобода должна служить правде и взаимопониманию. Концепция ответственности, доведенная до логического завершения, подразумевает выделение явно вредной категории (безответственных) массовых коммуникаций, которая не должна находиться под защитой самой свободы (курсив мой.—Г. Ш.) [34].

Наконец, возможность прямого телевизионного вещания через спутники Земли на домашние экраны, минуя наземные станции, находящиеся под национальным контролем, вызвала серьезную озабоченность проблемой сохранения культурного суверенитета. Это было особенно заметно в ходе дискуссий Организации Объединенных Наций.

В 1969 г. была создана рабочая группа по проблеме прямого телевизионного вещания «для рассмотрения главным образом технической возможности прямого вещания через спутники Земли»[35]. С тех пор эта группа встречается более или менее регулярно, изучая не только технические, но и социальные, юридические и политические последствия прямого телевизионного вещания.

Кроме того, ЮНЕСКО — в свое время главный адвокат доктрины свободного потока — значительно изменила свою позицию по сравнению с прежней безусловной поддержкой. В принятой в октябре 1972 г. «Декларации об основных принципах использования телевизионного вещания через спутники для свободного потока информации» ЮНЕСКО признала «необходимость того, чтобы государства, принимая во внимание принцип свободы информации, заключали предварительные соглашения о прямом телевизионном вещании через спутники, направленном на население других стран за пределами страны, из которой ведутся передачи»[36]. Генеральная Ассамблея ООН поддержала эту точку зрения в ноябре 1972 г. 102 голосами против одного; единственной страной, голосовавшей против, были Соединенные Штаты.

Реакция на эти события в частном секторе американских массовых коммуникаций была, как и следовало ожидать, враждебной. Фрэнк Стэнтон, один из наиболее влиятельных людей в американских средствах массовой информации в эпоху информационной гегемонии США, писал: «...американцы были лишены права говорить, с кем они пожелают и когда они пожелают» [37]. Главное возражение Стэнтона по поводу документа ЮНЕСКО заключается в том, что его положения вводят цензуру, которая позволит каждому государству заключать предварительные соглашения со странами, ведущими прямые передачи, относительно характера программ.

Стэнтон, так же как и значительная часть других манипуляторов информации (включая престижную «НьюЙорк таймс»), считает, что право наций контролировать характер сообщений, передаваемых на их территорию, является опасным и грубым нарушением той статьи Конституции США, в которой говорится о свободе слова: «Таким образом, игнорируются права, положенные в основу нашей Конституции, и принципы Всемирной декларации прав человека» [38].

Таким образом, Стэнтон рассматривает Конституцию США как основной закон для всего международного сообщества. Кроме того, Стэнтон и иже с ним полагают, что конституционные гарантии свободы слова для индивидуумов относятся также к многонациональным корпорациям и конгломератам средств массовой информации. Однако еще много лет назад Эрл Вэнс писал: «Следует ли рассматривать свободу печати как личное право всех граждан, что, несомненно, и имели в виду отцы-основатели, или свободу печати следует рассматривать как право собственности, гарантированное владельцам газет и других изданий, как мы привыкли считать сегодня?» [39]

Стэнтон и компания трактуют понятие свободы слова как права собственности на все современные виды электронных коммуникаций и ожидают всемирного согласия с их интерпретацией. Однако согласие с этой точкой зрения уже не является таким абсолютным, как это было в 1945 г. Мир уже не зависит полностью от экономической мощи Соединенных Штатов. Восстановление экономической активности в Западной Европе и Японии, значительный рост и расширение некапиталистического мира и не в последнюю очередь опыт, приобретенный за последнюю четверть века, привели к совершенно новым международным отношениям.

Эта новая атмосфера, как мы уже отметили, отражается на результатах голосования в международных организациях —отражается настолько, что представитель США горько жаловался на то, что, в частности, ООН и ЮНЕСКО практикуют «тиранию большинства», которая «совершенно игнорирует чувствительность меньшинства» [40]. Что еще ужаснее — эти организации становятся «политизированными» [41].

Полезно процитировать ответ на эти обвинения представителя Алжира в ООН. Абделлатиф Рахал напомнил Генеральной Ассамблее:

«Может быть, стоит начать с того, что страны, которые сегодня протестуют против правления большинства,— это те самые страны, которые составляли большинство вчера, те самые страны, чье вчерашнее поведение лучше всего помогает понять поведение сегодняшнего большинства... Таким образом, если те, кто теперь критикуют нас, протестуют против правил, которыми руководствуется эта Ассамблея, они должны помнить, что именно они были авторами этих правил, и они не должны забывать, что уроки, которые они желают преподать нам сегодня, мало стоят по сравнению с их собственным прошлым поведением»[42].

Соединенные Штаты и их ближайшие союзники (и соперники), разумеется, по-прежнему подчеркивают, что доктрина свободного потока является основой мира и международной безопасности. Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, начавшееся в середине 1973 г. и закончившееся в июле 1975 г., ясно это продемонстрировало. В период предварительных консультаций участникам конференции были даны инструкции «подготовить предложения, обеспечивающие более свободное и широкое распространение разнообразной информации»[43]. Именно этому вопросу западные делегаты уделили наибольшее внимание, стремясь привязать все другие решения к приемлемой для них резолюции о свободном потоке. Британский министр иностранных дел сэр Алек ДугласХьюм, в частности, заявил: «...вопрос... повестки дня, который относится к сотрудничеству в гуманитарной области, является, на мой взгляд, самым важным из всех вопросов, которые мы обсуждаем. Если наша конференция — это главным образом конференция о людях и о доверии, то необходимо что-то предпринять, чтобы убрать барьеры, стоящие на пути передвижения людей и обмена информацией и идеями» [44].

Однако, несмотря на настойчивые заявления политических и экономических лидеров Запада о важности доктрины свободного потока, начинают появляться альтернативные формулировки. Одна из них была изложена в речи президента Финляндии Урхо Кекконена на симпозиуме по проблемам коммуникации в мае 1973 г. Всесторонне проанализировав основные аспекты международных коммуникаций, Кекконен особенно детально остановился на доктрине свободного потока:

«Когда после второй мировой войны была разработана декларация прав человека, ее авторы руководствовались либеральными идеями Адама Смита и Джона Стюарта Милля. Свобода действий и предпринимательства была объявлена высшей ценностью в мире бизнеса и идеологии; при этом совершенно игнорировались интересы тех, за счет кого достигается успех в этом мире. Государство предоставляет каждому возможность действовать, но не несет ответственности за последствия. Таким образом, свобода сильных вела к успеху, тогда как слабые разорялись и погибали вопреки этой так называемой свободе. Таков был результат, что бы ни говорилось о более справедливой социальной политике»[45].

Кекконен затем рассмотрел эту общую закономерность на примере международных коммуникаций и доктрины свободного потока:

«В мире коммуникаций проблемы свободы слова внутри одной страны идентичны проблемам в мировом сообществе, состоящем из различных государств. На международном уровне существуют идеалы свободных коммуникаций и существует извращенное воплощение этих идеалов в жизнь: для богатых, с одной стороны, и для бедных — с другой. В глобальном масштабе поток информации между государствами — особенно в области телевидения — является в значительной степени улицей с односторонним, несбалансированным движением. Ни в коей мере этот поток информации не обладает глубиной и разнообразием, которые предполагает принцип свободы слова».

Затем президент Кекконен задал вопрос: «Не означает ли это, что адвокаты беспрепятственной и неограниченной коммуникации находятся на стороне сильных и богатых и меньше всего озабочены достижением равенства между народами?» Он также отметил, что международные организации фактически отходят от безоговорочной поддержки доктрины свободного потока:

«Мои наблюдения показывают, что Организация Объединенных Наций и ЮНЕСКО за последние несколько лет уменьшили количество деклараций об абстрактной свободе слова. Вместо этого они начинают выражать озабоченность по поводу отсутствия сбалансированности в международных коммуникациях».

Президент Кекконен сделал следующий вывод: «...либералистская свобода коммуникаций не является нейтральной идеей; напротив, при помощи этого термина крупное частное предприятие, имеющее в своем распоряжении огромные ресурсы, располагает большими возможностями утвердить свою гегемонию, чем его более слабые конкуренты».

Размышления Кекконена позволяют сделать общий вывод (который следовало бы сделать давным-давно), касающийся всех внутренних и международных отношений, а не только тех, которые относятся к области коммуникаций. Всюду, где существует неравное распределение власти и капитала среди индивидуумов или групп внутри государств или между государствами, лозунг свободы—свободы продолжать делать то, что привело к существующему положению,—служит дальнейшему укреплению уже могущественных и ослабляет тех, чье положение уже непрочно. Многочисленные доказательства этого можно встретить во всех аспектах современной жизни — в расовых, профессиональных и международных отношениях. Свободы, которые формально звучат очень красиво, могут на практике оказаться очень деспотическими, когда ими прикрывают усиление существующего неравенства, утверждая в то же время, что они представляют равные абстрактные возможности для всех.

Не удивительно, что индивидуумы, группы и государства все более настойчиво стремятся ограничить такую свободу, которая закрепляет неравенство. С этих позиций лучше всего можно понять меры, направленные на регулирование свободного потока информации. Более того, это позволяет лучше понять новые направления культурно-коммуникационной политики Соединенных Штатов, о чем пойдет речь в следующей главе.

Глава 3

ТЕХНОЛОГИЯ КУЛЬТУРНОГО ИМПЕРИАЛИЗМА

 После тридцати лет почти безоговорочного господства на международной арене (за исключением социалистических стран) доктрина свободного потока информации в настоящее время все больше находится в обороне. Вопреки американским заявлениям Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе можно считать явным ограничением концепции свободного потока[1]. Состоявшаяся осенью 1974 г. XVIII Генеральная конференция ЮНЕСКО одобрила очередной план на 1977—1982 гг., в котором говорится, что традиционное определение свободного потока информации «должно быть дополнено более сбалансированным и объективным потоком как между странами, так и внутри регионов и между регионами» [2].

В свете этого власть предержащие и их советники не без задней мысли усиливают поиски политических альтернатив, которые позволили бы Соединенным Штатам сохранить свое влияние, если не доминирующее положение в международных культурных и экономических отношениях. По сути дела нынешний замысел американской политики в области культуры заключается в повсеместном распространении ультрасовременной коммуникационной техники. Эта техника включает, помимо прочего, компьютерные сети, которые могут действовать в международном масштабе, и системы глобального телевизионного вещания через спутники Земли.

Например, Леонард Маркс, бывший директор Информационного агентства Соединенных Штатов^[13], выступая на конференции, организованной государственным департаментом США в 1974 г., высказывался совершенно определенно:

«... Наша стратегия не может основываться на существующей системе коммуникаций... Еще задолго до того, как прямое телевизионное вещание через спутники Земли станет практически возможным, будут созданы глобальные электронно-компьютерные сети — некоторые из них уже действуют,— которые поставят в повестку дня реальные вопросы о потоке информации и целостности культуры... Эти сети будут с высокой скоростью передавать огромные объемы информации за пределы национальных границ. Более того, они будут вне досягаемости традиционных форм цензуры и контроля. Единственный способ «контролировать» электронно-компьютерную систему, передающую... 648 миллионов бит информации в секунду, заключается в том, чтобы выдернуть вилку из розетки. Распространение в ближайшие годы в международном масштабе электронных систем передачи почтовой корреспонденции, информационных банков и других новшеств окажет гораздо большее влияние на национальные культуры, чем любые системы прямого телевизионного вещания. Наша стратегия должна будет принять это во внимание» [3].

Г-н Маркс также не мог скрыть озабоченности попытками ограничить внедрение и распространение новой техники: «В настоящее время, однако, наша первоочередная задача заключается в том, чтобы предотвратить упреждающую акцию, направленную на введение международных ограничений на какой-либо вид коммуникационной технологии» [4].

Это — стратегия дальнего прицела. Предложение современной техники, особенно коммуникационной, несомненно, заманчиво для значительной части международного сообщества. Уже поэтому крайне важно рассмотреть общую роль техники не только как инструмента достижения господства в области культуры, но и как воплощение этого господства.

Современный мир резко делится на промышленно развитые, сравнительно состоятельные общества, и неиндустриализованные, лишенные средств страны. Возможность экономического развития в высшей степени привлекает бедные страны и их лидеров. Меньше, однако, их привлекают условия развития по западным моделям.

Техника и ее использование затрагивают основы инфраструктуры социальной коммуникации. Поэтому «стратегия развития» в том или ином государстве означает нечто большее, чем промышленная техника и оборудование. То, как люди относятся друг к другу и взаимосвязаны друг с другом на работе, в семье и в обществе, определяется в значительной степени характером техники, тем, как она используется и какие социальные силы определяют ее использование.

Парадоксально, но, вероятно, неизбежно, что дискуссия о развитии в западной научной литературе извращает взаимоотношения сил и путает причину и следствие. Это особенно заметно, когда речь идет о взаимосвязи развития и коммуникаций.

Многие исследования, главным образом американские, тесно связывают коммуникации — в частности, средства массовой информации — с экономическим развитием. Проповедники подобных взглядов указывают на желательность того, чтобы современные средства информации содействовали тому, чтобы люди стремились стать «современными», отказывались от «традиционализма», стремились приобретать товары западного потребительского общества, покинуть сельские районы, переселиться в города и стать «урбанизированными».

Подобных концепций придерживается, в частности, группа политологов Массачусетского технологического института, среди которых наиболее известны Даниэль Лернер, Фредерик Фрей, Итэль де Сола Пул и Люсиан Пай. Ф. Фрей следующим образом описывает теорию коммуникаций и развития Даниэля Лернера, возможно наиболее детально разработанную: «... в основе теории лежит соотнесение процесса модернизации с четырьмя изменяющимися показателями: урбанизацией, грамотностью, воздействием средств массовой информации и «участием»... Далее Фрей пишет: «Повсюду... возрастающая урбанизация ведет к увеличению уровня грамотности; увеличение уровня грамотности ведет к усилению воздействия средств массовой информации; усиление воздействия средств массовой информации сопровождается более широким экономическим участием (доход на душу населения) и политическим участием (голосование на выборах)»[5].

Приблизительно в то же время, когда Лернер разрабатывал эту теорию развития, ЮНЕСКО — все еще находившаяся под сильным влиянием США (см. предыдущую главу) — опубликовала критерий минимальных уровней средств массовой информации, необходимых для успешного развития. Это были ныне хорошо известные нормы экземпляров газет, количества радиоприемников, мест в кинотеатрах и т. д. в расчете на 100 человек населения [6].

Технология, под которой понимают почти исключительно машины и оборудование, прекрасно согласуется с утверждениями, что она нейтральна, не несет в себе ценностных оценок и может работать при любой социальной системе. Более того, концепция свободного потока информации, согласно которой выигрывает каждый, участвующий в этом потоке, на самом деле представляющем собой улицу с односторонним движением и усиливающем господствующие позиции уже могущественных, распространяется и на область технологии, что почти наверняка усиливает зависимость более слабых [7].

Технология современного капитализма вряд ли подходит для развивающихся стран, и важно понять, что эта технология сама по себе является выражением капиталистических структур. Концепции и практические разработки технологического оборудования и технологических процессов определяются производственными и общественными отношениями, существующими в то или иное время.

Разумеется, развитие техники полностью зависит от поддержки и поощрения ведущих экономических центров, это и не может быть иначе. Николас Гернхэм писал: «...мы должны рассматривать технику скорее как потенциал, который та или иная социальная структура власти намерена конкретизировать и институционализировать... Короче говоря, проблемы взаимоотношения техники и общества — это политические проблемы. Они касаются взаимоотношений различных правящих групп внутри общества и принятия решений о характере этого общества, направлении его развития и соответственно разработке природных ресурсов» [8]. Раймонд Уильямс поясняет, что одно из давних заблуждений — вера в то, что «новая технология внедряется как бы в независимой сфере и затем создает новые общества или новые условия жизни людей». Историческая реальность, отмечает Уильямс, выглядит иначе:

«Эти системы коммуникаций (телевидение и связанное с ним электронное оборудование) ни в коем случае не создают нового общества или новых социальных условий. Перестройка промышленного производства и его новые социальные формы, которые появились в результате длительного накопления капитала и совершенствования технических процессов, привели к появлению не только новых потребностей, но и новых возможностей; и системы коммуникаций, включая телевидение, были естественным результатом этой перестройки» [9].

Технология обслуживает господствующую систему социальной власти, хотя, с другой стороны, она часто способствует переменам в организации и распределении этой власти. В экономическом развитии Западной Европы и Северной Америки частная собственность на средства производства составляет основу социальной власти. Созданная там технология существует для удовлетворения нужд этой власти, ее укрепления и расширения. Взаимодействие технологии и капитализма и попытки представить эти неразделимые взаимоотношения как аполитичные заслуживают детального рассмотрения.

Даллас Смайт приходит к выводу, что идея об «автономной технологии» сама по себе является «политической концепцией». Если согласиться с тем, что «технология является универсальным явлением (или автономным фактором), то это неизбежно приведет к тому, что люди будут рассматривать технику как нечто навязанное им без их ведома, согласия, без возможности контролировать ее» [10].

Вера в то, что производительные силы возникают автономно, возможно, имела некоторое основание в более ранний исторический период, однако по крайней мере со времен второй мировой войны значительные правительственные и корпоративные ассигнования выделяются на научные и технологические исследования с вполне определенными целями. Технические новшества, появляющиеся в результате этих огромных расходов, вряд ли можно рассматривать как случайные открытия или автономные явления.

Непонимание социальных корней техники в значительной степени объясняет чувство личной беспомощности, которое сегодня охватывает граждан большинства промышленно развитых государств. Но по крайней мере в таких важных областях, как коммуникации и транспорт, капиталистическое происхождение и определяемый системой характер используемой технологии не вызывают сомнения.

Например, как отмечает Уильямс, радиои телевизионные передачи создаются в расчете на «атомизированное» общество, в котором каждая семья живет в частном доме Такая направленность программ неизбежна в условиях рыночного развития, которое расчленяет общину и обрекает людей на жизнь в физически и психологически изолированных кубиках. Передача программ и сообщений из коммуникационных центров на «атомизированные» индивидуальные приемники служит одностороннему потоку, который является неотъемлемой частью системы и отделяет управляющих от управляемых.

Точно так же автомобиль, как пишет Гернхем, «не был результатом изобретения двигателя внутреннего сгорания; скорее наоборот, двигатель внутреннего сгорания был одним из инструментов, изобретенных капитализмом на определенной стадии промышленного развития для социального использования путем внедрения поточного производства и, что еще более важно, маркетинга. Более того, развитие автомобильной промышленности зависело от внедрения этих новшеств в политическую структуру, что позволило в итоге строить дороги на общественные средства, тогда как прибыли от производства и продажи автомобилей оседают в частных руках» [11].

Барри Коммонер, тщательно изучивший взаимосвязи между преобладающей технологией и социальной системой, утверждает:

«Современная технология является главным связующим звеном между прибылью и загрязнением окружающей среды. Побуждаемые стремлением к максимальной прибыли, современные частные предприятия хватаются за технические новшества, которые обещают удовлетворить это стремление, обычно не задумываясь, что нововведения часто оказываются разрушительными для окружающей среды»[12].

Совершенно очевидно, что стремление к прибыльности является основным фактором при внедрении новой техники. «Незнание» последствий — это на самом деле безразличие к социальной стоимости (в данном случае к разрушению окружающей среды), которая затрагивает интересы общества, а не производителя.

Особый интерес представляет вывод Коммонера о том, что техника, созданная в Соединенных Штатах Америки, особенно после второй мировой войны, разрушает экологическую среду. Но, как мы знаем, обслуживающий господствующую систему информационный аппарат доводит такие жизненно важные сведения до широкой общественности в совершенно искаженном виде. В качестве объяснения чудовищных преступлений людям подсовывают мистическую абстрактную «технику», а не конкретную технику стремящегося к максимальным прибылям капитализма.

Подчинение технологии интересам военных кругов — один из наиболее ярких примеров управления со стороны власть имущих. Финансируемые Пентагоном программы доминируют в области американских научно-исследовательских работ уже в течение нескольких десятилетий. Изучив контракты, заключенные министерством обороны со Стэнфордским университетом по состоянию на 9 февраля 1971 г., ученые пришли к следующему выводу:

«Наше исследование показало, что военные создали рациональную, хорошо отлаженную программу, которая определяет приоритеты в области научных исследований с точки зрения нынешних и перспективных военных нужд. С учетом этих нужд оплачиваются научно-исследовательские работы в университетах. Таким образом, хотя научный процесс в каждом конкретном проекте развивается объективно, наличие или отсутствие финансовых средств предопределяет выбор учеными тех или иных исследовательских программ» (курсив мой. — Г. Ш.) [13].

Эти ученые цитируют высказывание официальных представителей министерства обороны: «Министерство обороны не просто использует научные и технологические новинки, которые стихийно появляются в результате независимых научных исследований в университетах. Скорее наоборот: заинтересованность министерства обороны в тех или иных направлениях науки может стимулировать развитие исследовательских работ для удовлетворения краткосрочных или долгосрочных технологических потребностей военных» [14].

Другим примером социально-политических корней технологии является развитие спутников связи. Хотя принято восхвалять космическую технику за обеспечение глобальных коммуникаций, мгновенного доступа к хранилищам (банкам) информации и культурным ценностям во всем мире, необходимо иметь в виду, что средства на разработку и создание этих высоколетающих передатчиков были предоставлены американским военно-промышленным комплексом, преследовавшим совершенно определенные цели. Это не был «стихийный» поиск более совершенных средств коммуникации. Развитие спутников с самого начала представляло собой успешную операцию частных коммуникационных корпораций США, направленную на то, чтобы лишить англичан их доминирующего положения в международных коммуникациях. Для достижения этой цели монополистический бизнес работал в тесном контакте с вооруженными силами США, которые были чрезвычайно заинтересованы в получении мгновенных глобальных коммуникаций для обслуживания американской империи, чьи войска были размещены на всех континентах. Как известно, первая система спутниковой связи контролировалась военными [15].

Спустя десять лет, в начале 70-х гг., был создан международный консорциум (ИНТЕЛCAT), в который входит 91 страна. Консорциум действует на основе созданной в США системы спутниковой связи. Эта система с самого начала контролировалась американским Большим Бизнесом — «Америкэн телефон энд телеграф», Ай-ти-ти, Арси-эй, Комсат и другими корпорациями, которые работали в тесном сотрудничестве с государственным департаментом США. За последние годы националистические настроения среди многих стран —членов ИНТЕЛСАТа привели к уменьшению формального контроля со стороны Соединенных Штатов (в том, что касается механизма голосования). Но, несмотря на это, все участники согласны с принципами и методами работы технической системы, созданной частнокоммерческими монополиями. Для структуры и критериев деятельности этой системы больше всего характерны рыночные стандарты.

Исследователь ИНТЕЛСАТа Джозеф Пелтон отмечает, что в этой организации «решения принимаются, исходя из финансовых или технических соображений, независимо от политических целей или далеких идеалов» [16]. Другими словами, все члены ИНТЕЛСАТа признали превосходство принципов эффективности и функционализма над политическими и социальными соображениями. Это — немалая идеологическая и коммерческая победа капитализма в целом и американского корпоративного бизнеса в частности, потому что, когда за основу берется рыночное определение «эффективности», в общей смете неизбежно исчезают расходы на социальные нужды.

Суммируя вышесказанное, можно сделать вывод: технология, особенно коммуникационная, после окончания второй мировой войны разрабатывается и производится в интересах монополистического капитализма. В некоторых случаях необходимо признать возможность использования техники в альтернативных целях. Это положение, однако, нуждается в тщательном исследовании на конкретных примерах. Более подробно оно будет проанализировано в следующем разделе.

Поскольку западная техника не только является неотъемлемой частью системы эксплуатации, но и способствует усилению эксплуатации, существует ли альтернатива такому положению?

Один возможный подход заключается в отказе от преобладающих характерных черт западной технологии и поисках альтернативных направлений, по которым могло бы пойти развитие технических открытий в условиях иной социальной системы. В основе этой точки зрения лежит признание того факта, что изобретения, открытия и наука в целом возникают в результате исторического развития и социальных нужд своего времени. Разработка и создание того или иного изделия или машины может проходить по-разному. Распределение социального влияния и власти определяет, какое направление возобладает, какие возможности будут использованы, а какие останутся неисследованными.

Гернхем отмечает, например, что движение луддитов в Англии в начальный период развития промышленного капитализма подвергалось злобной клевете, а его цели умышленно искажались:

«До недавнего времени это движение оппозиции нарождающемуся промышленному капитализму со стороны нарождающегося рабочего класса описывалось как глупое, обреченное на провал сопротивление выгодному для всех прогрессу. В действительности все обстояло иначе. Это была борьба не с техникой, как таковой (ткачи хотели освободиться от изнурительного труда), а с выбором определенной техники и характером ее использования... Они (луддиты) были против внедрения такой техники, которая укрепляла централизованный контроль капитала на фабриках и ослабляла децентрализованный контроль самих ткачей» [17].

Хотя многие первоначально открывавшиеся возможности в различные исторические эпохи были безвозвратно упущены, признание того, что нынешняя технология не является единственной и неизбежной и не обладает эволюционным превосходством, чрезвычайно важно само по себе, особенно для тех стран, которые еще могут иметь какой-то выбор[18]. Понимание того, что внедрение техники может оказать далеко идущее и, возможно, разрушительное влияние на всю структуру социальных отношений, является важным условием вдумчивого руководства обществом.

Такое понимание как минимум означает сдержанность в стремлении копировать западные модели развития (и коммуникации). Это предполагает отпор той точке зрения, что развитие — это «состязание», что участие в состязании не терпит промедления и что состязаться необходимо по дорожке, проложенной теми, кто находится в пути уже длительное время.

Когда в странах третьего мира и повсюду в мире речь идет об импорте западной техники, руководство к действию можно сформулировать так: «Зачем спешить?» В самом деле, паролем здесь могут быть такие слова, как «отсрочить» или «отложить». Джон Лент пишет, например, о ситуации в Малайзии, где «планируют внедрить цветное телевидение еще до полного распространения черно-белого телевидения. Почему?» [19]. Ответить на этот вопрос могут не только в Малайзии, но также и в главном центре монополистического капитализма. В конце 50-х гг. рынок для черно-белых телевизионных приемников в Соединенных Штатах оказался почти полностью насыщенным. Для того чтобы сохранить производство и прибыли на высоком уровне, местный рынок начал быстро заполняться цветными телевизорами. Нужно ли было это Америке? Выиграют ли жители азиатских стран, следуя тем же курсом?

Многочисленные примеры показывают огромную пользу осмотрительности, обдумывания и тщательного взвешивания перед внедрением где бы то ни было последних моделей новейшей техники и результатов исследований, исходящих из корпоративного, ориентирующегося на прибыль Запада.

Так, только сейчас начинают осознавать последствия столь широко разрекламированной Зеленой революции — внедрения высокоурожайных сортов зерновых культур во многих азиатских странах. Вот что писал по этому поводу журнал «Сайенс»:

«Зеленая революция — это попросту американская сельскохозяйственная технология, вывезенная за границу; она отнюдь не приспособлена к условиям менее развитых стран. Таково общее критическое замечание. Наиболее важный аспект этой критики заключается в том, что Зеленая революция, так же как и американское сельское хозяйство, опирается на большие вложения в виде удобрений, пестицидов, топлива... Методика Зеленой революции копирует западные коммерческие модели крупномасштабного производства и высоких прибылей. Она предполагает выращивание монокультурных урожаев, т. е. все поле засевается одной и той же разновидностью одной и той же культуры... Как правило, сокращение разнообразия идет на пользу только в условиях высококоммерческого сельского хозяйства, при котором выращивание одной культуры в больших количествах помогает механизировать уборку урожая, упаковку и сбыт готовой продукции. Однако крестьянину-одиночке сокращение числа выращиваемых культур гарантирует только больший риск» [20]

Таким образом, то, что предлагается в качестве спасительной технологии, может обернуться катастрофой для всей общины.

Еще один печальный пример того, чего можно ожидать от техники, ориентированной на рыночные нужды, касается медицины. Специалисты-онкологи отмечают, что «разновидности раковых заболеваний, с которыми мы сейчас сталкиваемся, появились от 15 до 35 лет тому назад... Воздух, которым мы дышим, содержит газы и частицы, никогда ранее не проникавшие в человеческие легкие. В нашу еду добавляют химикалии, рассчитанные на то, чтобы улучшить ее вкус, свежесть и внешний вид, которые, однако, отрицательно влияют на наши внутренние органы, почки, печень, кровь». Они указывают также, что «не производится предварительных испытаний новых материалов на рак или другие серьезные заболевания. Испытания проводятся с точки зрения прикладной полезности и возможностей сбыта новой продукции»[21].

Не так давно группа американских исследователей молекулярной биологии рекомендовала прекратить некоторые виды генетических экспериментов, до тех пор пока не будет удостоверена их безопасность. Обозреватель по вопросам науки «Нью-Йорк таймс» писала по поводу этого беспрецедентного предложения: «...у нас не проводилось разумных предварительных дискуссий по этой научной проблематике... Необходимо срочно разработать более совершенные социальные и политические меры контроля за опасными исследованиями»[22].

Американский ученый Леон Касс взволнованно писал по тому же вопросу:

«Поскольку нам не хватает мудрости, мы крайне нуждаемся в осторожности. Или, говоря другими словами, из-за отсутствия в этой «абсолютной мудрости» наша мудрость может заключаться в понимании того, что мы недостаточно мудры. Когда нам не хватает мудрости в наших действиях, мудрость заключается в бездействии. Осторожность, сдержанность, выжидание — вот что эта вторичная (и, возможно, единственная) мудрость подсказывает нам, когда речь идет о технологии человеческой инженерии»[23] (курсив мой.— Г. Ш.).

Он спрашивает: «Разве нет противоречия в том, что мы можем контролировать все возможные последствия техники, но не можем ответить на вопрос, нужно ли было вообще создавать эту технику?»[24].

Это все материальные вопросы. А кто начал задумываться над культурно-психологическими вопросами, над влиянием на сердца и души сотен миллионов людей товаров и сообщений, проверенных только с точки зрения рекламного и потребительского воздействия?

Лишь немногие люди в развитых обществах с рыночной экономикой призывают под влиянием усиливающегося социального кризиса к осторожности и сдержанности по отношению к науке и технике. Еще меньше людей связывает характер научно-исследовательских работ и техники со структурой преобладающего социально-экономического порядка. Тем не менее по отношению к сельскому хозяйству, медицине, атомной энергии, электрической энергии, производству синтетических моющих средств и возрастающему числу других отраслей промышленности усиливается мнение, что настал — и давно настал — момент остановиться хотя бы на некоторое время.

Возможно ли это в условиях рыночной системы, остается открытым вопросом. Важно отметить, однако, что неуверенность и сомнения относительно функционирования этой системы появились в самом центре глобальной капиталистической структуры. Предупредительный желтый свет уже мигает по всей периферии системы — во всех тех зависимых, полузависимых и наполовину союзных странах, которые образуют мир, гротескно называемый «свободным». На некапиталистической орбите государства, которые тайно или явно восхищались западной техникой и моделями развития, также начинают пересматривать свои слепые увлечения.

Нет простых правил и рекомендаций для тех, кто хотел бы избежать пагубного пути, по которому в настоящее время идут общества, ориентирующиеся на частную собственность. Совершенно обязательным является понимание социального происхождения и развития техники. То, в какой степени социальная структура отражает интересы трудящегося населения, может служить показателем решимости государства давать отпор навязыванию техники, которая ведет к усилению эксплуатации. Там, где социальная система не учитывает классового характера общества, последствия очевидны: дальнейшее поглощение западной экономической системой неизбежно.

Сомнительно, чтобы независимая национальная политика могла проводиться в обществе, основанном на частной собственности и разделенном на антагонистические классы. Одинаковые, или почти одинаковые, императивы (умиротворение трудящихся, организация консьюмеризма, чтобы угодить среднему классу, жаждущему определенного статуса, и превыше всего — сохранение системы в неприкосновенности) характерны для всех обществ с рыночной экономикой — развитых, развивающихся и тех, которым еще предстоит приступить к развитию. Поэтому их отличают лишь колебания в степени копирования, проникновения и доминирования в каждой периферийной или полупериферийной рыночной экономике.

Если исходить из того, что техника и связанные с нею процессы удовлетворяют нужды господствующего класса, то из этого следует, что подлинные нужды периферийных, слабых и зависимых стран никогда не учитываются производителями и экспортерами новой техники. Весьма поучительны в этом смысле статистические данные: Хамид Моулана писал, что в настоящее время «98% научно-технических исследований проводится в промышленно развитых странах для собственных нужд и только один процент исследований посвящается специально проблемам развивающихся стран» [25].

Космическая программа — драматический пример того, как техника служит интересам господствующей власти, которая, однако, расписывает преимущества ее использования для бесправных. В сообщении «Нью-Йорк таймс» отмечалось, что «Организация Объединенных Наций не обладает ни финансами, ни квалифицированными техническими специалистами, чтобы помочь бедным странам применить новые открытия на практике. В настоящее время ежегодный бюджет космической программы ООН составляет 77 тыс. долл. Предполагается, что этой суммы достаточно для ознакомления 100 стран со всеми аспектами космических исследований» [26].

Для сравнения можно указать, что Агентство по исследованиям космического пространства (НАСА) в течение последних 15 лет ежегодно имело в своем распоряжении приблизительно 5 млрд. долл., и в 1975 г. его бюджет все еще составлял 3,5 млрд. долл.

Удивительно ли в свете этого, что более слабые государства вынуждены брать то, что господствующие страны им предлагают? Но если угнетенные не могут доверять, а еще менее опираться на обслуживание и техническое оснащение, которое поставляют их могущественные источники, то что им остается делать? Если говорить коротко, им остается опираться на собственные силы. Для слабых стран это единственно надежный способ быть уверенными, что они не останутся в вечной зависимости от своих «благодетелей».

Из каких основных элементов состоит политика опоры на собственные силы? Если говорить о странах, в которых капитализм уничтожен если не полностью, то по крайней мере в значительной степени и в которых уже утвердились некоторые основные отличительные черты социализма, то в этом случае важнейшее значение приобретает централизованное планирование и строгий контроль за экономической жизнью. Соблюдение этих условий будет оказывать очень сильное влияние на технологию. Планирование и контроль будут регулировать соотношение импорта и экспорта, размеры иностранных капиталовложений (если таковые будут), уровень и характер потребления (включая потребление информации). Такая опора на собственные силы «потребует использования ресурсов страны для удовлетворения трех социалистических ценностей: основных нужд населения, полной занятости и равенства. Ресурсы не будут больше растрачиваться попусту, ради того, чтобы незначительное меньшинство могло наслаждаться западными предметами роскоши. Вместо этого ресурсы будут использоваться для производства и распределения продовольствия, жилья, школ, медицинского обслуживания для всех» [27].

Подобные приоритеты выгодны и в других отношениях. Они автоматически обеспечивают передышку, паузу, позволяющую избежать необдуманного использования технологии в интересах иностранных вкладчиков капитала, а не в интересах местного населения. Кроме того, они позволяют избирательно подходить к тому, что может быть действительно полезным и нужным в той массе продуктов, которые выставляет напоказ для продажи охваченный технологическими метастазами Запад.

Предупреждения Франца Фэнона касаются всех, кто потенциально намерен следовать модели развития, отличной от западной:

«Сегодня мы можем делать все, если не будем имитировать Европу, если нас не охватит маниакальное стремление «догнать» Европу... Два века тому назад бывшая европейская колония решила догнать Европу. Она настолько преуспела, что Соединенные Штаты Америки превратились в монстра, в котором все пороки и болезни Европы выросли до ужасающих размеров...

Нет, мы не хотим никого догонять. Мы хотим все время двигаться вперед, днем и ночью, в компании людей. Караван не должен слишком растягиваться, потому что в этом случае каждый ряд не будет видеть тех, кто идет впереди... Мы должны перевернуть новую страницу, мы должны разработать новые концепции и постараться создать нового человека» [28].

Реально ли ожидать, что развивающиеся страны будут разборчиво относиться к продукции и процессам монополистического капитализма? Все, что можно сказать в настоящее время,— это «возможно». Но даже «возможно» может оказаться слишком оптимистической оценкой, если процесс отбора не будет сопровождаться четким перспективным планом. В таком перспективном плане руководители страны должны разработать пути развития экономики, место всех людей в этом развитии, а также основные цели общества в целом. Даллас Смайт, который уделил значительное внимание изучению этих вопросов, заметил: «Не может быть социалистического пути развития в условиях западной капиталистической технологической окружающей среды» [29].

В реальной действительности не существует такого торгового центра, в котором для удобства и выбора потенциальных участников «состязания» в развитии были бы выставлены напоказ нейтральные машины, процессы и товары. То, что предлагается, ни в коем случае не может рассматриваться как то, что действительно необходимо. Если и бывает такое совпадение, оно случайно. В таком случае можно и нужно этим воспользоваться. Однако здравый смысл подсказывает, что такая счастливая взаимность может быть лишь редким совпадением. Это, в частности, отмечает И. Алисабана:

«Вопрос о том, имеется или не имеется подходящая промежуточная технология или альтернативная технология для менее развитых стран (МРС), не должен ставиться в зависимость от того, имеется ли такая техника на иностранных рынках. Этот вопрос должны решить руководители МРС и исследовательские институты МРС... с помощью всех прогрессивных мыслителей и всех потенциальных возможностей развитого мира» [30].

Однако проблема заключается именно в отсутствии опытных и компетентных организаций и отдельных лиц. Если бы зависимость в технологической области не была столь абсолютной, опасность была бы значительно менее серьезной.

Хуан Корради, например, привлек внимание к слабому развитию и зависимому состоянию науки в Латинской Америке. Это еще один аспект общего состояния зависимости и эксплуатации. Корради описывает то, что он называет «наукологией», и ее последствия для стран Латинской Америки:

«Говоря более конкретно, «наукология» означает сегодня положение тех латиноамериканских ученых, которые приспособились к международному научному рынку и которые перестали задумываться над социальными и культурными последствиями их деятельности в контексте латиноамериканской зависимости. Они занимаются специализированными исследованиями, признавая цели и стандарты, установленные международными центрами. Такое положение ведет к нескольким важным последствиям. Одно из них заключается в том, что «наукология» усиливает культурную и другие формы зависимости в Латинской Америке. Эта зависимость выражается как во внутреннем развитии научных исследований в каждой стране, так и в международной «утечке мозгов» из зависимых районов в метрополии. «Наукологические» ученые латиноамериканских стран обычно находятся в подавленном состоянии. Те из них, которые посвятили свою жизнь фундаментальным исследованиям и которые стремятся занять свое место в международных научных кругах, часто сталкиваются с бесчисленными институционными и культурными преградами в своих странах — от откровенной подозрительности или отсутствия помощи со стороны властей до нехватки средств и оборудования, а также постоянной неуверенности в своей работе. Стремясь преодолеть эти препятствия, многие ученые устанавливают тесные связи с иностранными институтами, в которых направления исследований никак не совпадают с подлинными интересами стран Латинской Америки. Другие ученые умерили свои амбиции и превратились в сборщиков информации и исходных данных, которые обрабатываются в зарубежных научных институтах; или же они применяют в своих странах результаты исследований, проведенных за границей. Они становятся все более «деинтеллектуализированными» по сравнению с исследователями фундаментальных наук в том смысле, что они становятся специализированными научными рабочими. Интеллектуальные проблемы поразительно похожи на проблемы экономической зависимости: страны Латинской Америки превратились в производителей исходного сырья для исследований и в экспортеров квалифицированного научного персонала» [31].

Можно ли ожидать в такой ситуации избирательного подхода к технологическим вопросам, необходимого для того, чтобы избавиться от зависимости? Вряд ли! Еще меньшего можно ожидать от современных капиталистических центров развития. В этих центрах, какими бы соображениями они не руководствовались, решения традиционно принимаются теми самыми группами, которые контролируют исследования и решают, какие товары будут производиться в результате этих исследований. Более того, вместо оценок дальнейшего развития часто предпринимаются шаги — по крайней мере в Соединенных Штатах,— направленные на то, чтобы воспрепятствовать изучению возможного долгосрочного воздействия новой технологии на общество и окружающую среду. Поучительным в этом смысле является пример прямого телевизионного вещания через спутники Земли.

Хотя никто не утверждает, что передача программ через спутники непосредственно на домашние телеприемники — перспектива уже завтрашнего дня, тем не менее технология для такой передачи уже известна и соответствующая система в принципе может быть создана. Неудивительно поэтому, что многие государства выразили глубокую озабоченность возможными последствиями прямого телевизионного вещания через спутники в будущем. Эта озабоченность вытекает из нынешней ситуации, при которой небольшая кучка коммуникационных конгломератов из богатых, промышленно развитых капиталистических стран уже господствует над международным потоком информации, фильмов, журналов, телевизионных программ и т. д.

Соединенные Штаты всеми возможными способами препятствуют любым шагам по линии ЮНЕСКО или ООН, направленным на то, чтобы предотвратить полное подчинение прямого телевизионного вещания тем же самым коммерческим интересам. Позиция Соединенных Штатов, прямо выражающая интересы североамериканских коммуникационных конгломератов, заключается в том, что «любое международное соглашение о принципах, которые должны определять вещание через спутники, является преждевременным». Согласно этой точке зрения, «ближайшая задача заключается не в разработке принципов международного соглашения, а в продолжении экспериментов с целью выяснения всех потенциальных возможностей спутникового вещания для того, чтобы можно было разработать методы международного сотрудничества в этой области. Если ограничительные правила будут введены слишком рано, заявляют Соединенные Штаты, они могут заморозить развитие спутникового вещания» (курсив мой.— Г. Ш.)[32].

Короче говоря, никаких правил, никаких оценок: пусть техника развивается сама по себе. Только после того, как она станет диктовать свои собственные условия — в соответствии с интересами господствующей системы корпоративной власти — вопрос о регулировании и контроле встанет в повестку дня. А к тому времени, разумеется, все параметры уже будут установлены и составители правил и принципов столкнутся со свершившимся фактом, как технологическим, так и экономическим.

Эдвин Паркер изучил проблемы, с которыми сталкиваются те, кто хотел бы видеть «конструктивное» и «прогрессивное» применение техники. Он пишет:

«Существо проблемы заключается в социальных институтах, которые контролируют развитие и распространение технологии... Институты, которые захватили монополию на определенные технологические достижения (или выросли вокруг этих достижений), составляют господствующую силу в обществе. Изменение технологии наземного транспорта, например, будет означать изменение всей автомобильной промышленности и ее поставщиков (включая производителей стали), нефтяной промышленности, а также системы налогов на бензин, которая стимулирует строительство шоссейных дорог в ущерб другим видам транспорта» [33].

Паркер приходит к выводу, что, прежде чем станет возможна оценка развития техники при капитализме, необходимы «перемены в социальных институтах».

Короче говоря, серьезная оценка техники теми социальными институтами, которые в настоящее время доминируют в этой области и в области научных исследований, невозможна. Однако ухудшающееся состояние окружающей среды в Соединенных Штатах вызывает все большую озабоченность общественности и требования произвести такую переоценку, которая может означать вызов самим основам экономической структуры. Например, Рут Дэвис, директор Института компьютерных исследований и техники, писала:

«Совершенно очевидно, что чаша общественного терпения переполнилась. Общественность хочет, чтобы были предприняты какие-то предупредительные меры. Отдельные лица берут на вооружение то, что можно назвать «превентивной технологией». Мы видели, как общественность действует подобным образом, когда речь шла о сверхзвуковом самолете, или как она реагировала на выбор площадки для строительства атомной электростанции. Подобное использование «превентивной технологии» убеждает людей, что она не безгрешна и не всесильна. Однако, прибегая к «превентивной технологии», важно понимать, что наука была основной движущей силой благотворных перемен на протяжении всей истории человечества.

Настало время для формального узаконивания «превентивной технологии» в качестве научной дисциплины. Этим новым научным направлением должны заниматься экономисты, юристы, технологи, ученые. Оно будет объединять весь цикл: исследования, открытия, внедрение, распространение и воздействие технологии. Это позволит, с одной стороны, улучшить науку, а с другой — успокоить людям душу. Можно с уверенностью предсказать, что промедление с узакониванием «превентивной технологии» в качестве научной дисциплины плохо отразится как на науке, так и на будущих переменах в обществе»[34].

Страны, вставшие на новый путь,— те, которые уже изменили свои основные социальные институты,— вряд ли могут судить с технической точки зрения о воздействии сверхсовременной технологии и процессов, разработанных на Западе. Однако они могут оценить социальную структуру системы, которая предшествовала их системе. Более того, они могут лучше, чем кто-либо другой, понять подлинные нужды своих народов, поэтому у них должно быть четкое видение социальных целей.

Это самые общие принципы для выработки политики, которая нуждается в высокой точности и большом наборе средств воплощения. Повторяем, что главное — соблюдать осторожность, несмотря на огромные неудовлетворенные человеческие нужды. Такое направление развития, которое может оказаться необратимым и которое в лучшем случае приведет к плохому копированию того, что уже существует и функционирует столь убийственно в развитой капиталистической части земного шара,— такое направление развития не принесет пользы народам, крайне нуждающимся в улучшении материальных условий жизни. И, как мы отметили в начале этой главы, техника сама по себе является мощной формой коммуникации, а не только каналом для ее передачи.

Глава 4

НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ КОММУНИКАЦИЙ: НОВАЯ АРЕНА КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ

Современное манипулирование сознанием при помощи информации, системы образования и техники выдвигает перед угнетенными народами — как внутри промышленно развитых капиталистических стран, так и в периферийных, зависимых от них районах — новые проблемы.

На протяжении длительного периода истории классовый конфликт рассматривался как экономическая битва, как противоборство между соперничающими группами, между рабочим классом и классом владельцев частной собственности. Рабочий класс в первую очередь борется за большую долю произведенной продукции, а в конечном счете — за контроль и управление системой производства. Однако в настоящее время в ведущих промышленно развитых капиталистических странах Западной Европы, Северной Америки и Японии это противоборство характеризуется также новым элементом: максимальным использованием правящим классом необычайно разросшегося, всепроникающего информационного аппарата. В развивающихся странах борьба за преодоление экономической зависимости, за подлинную национальную независимость и социальное переустройство наталкивается на сильное противоборство господствующего класса (внутри страны или за границей), которое выражается, в частности, в контроле над системами коммуникаций.

В связи с этим классовые конфликты явно переместились в настоящее время в коммуникационно-культурную сферу; выработка в ряде стран национальной политики в области коммуникаций отражает борьбу противоборствующих интересов в культурно-информационном секторе. Эту борьбу нельзя рассматривать как второстепенное столкновение интересов. Коммуникационно-культурный сектор постоянно расширяется во всех странах с рыночной экономикой. Вполне вероятно, что он займет как количественно (с точки зрения занятых рабочих рук, вложенного капитала, стоимости готовой продукции и т. д.) [1], так и качественно (с точки зрения воздействия на общество) важное, а может быть и центральное, место в будущей борьбе внутри капитализма и против капитализма. Появляется все больше свидетельств растущей классовой и национальной озабоченности деятельностью тех сил, которые создают и формируют индивидуальное и групповое сознание и мировоззрение.

В июне 1972 г. правительство Финляндии объявило о создании официального комитета для «рассмотрения шагов, которые должно предпринять государство в области массовых коммуникаций» [2].

В марте 1973 г. правительство Канады представило «Предложения о повой политике в области коммуникаций для Канады», а в январе 1975 г. государственный секретарь по иностранным делам — о новой политике Канады, которая предусматривала бы «укрепление экономики и других секторов национальной жизни для того, чтобы обеспечить независимость страны» [3].

Комиссия ЮНЕСКО по вопросам исследований в области коммуникаций в 1972 г. рекомендовала выработку во всех странах национальной политики в области коммуникаций[4]. В осуществление этой рекомендации комиссии, ЮНЕСКО начала публиковать в 1974 г. серию исследований о национальной политике в области коммуникаций в различных странах [5]. В июне 1972 г. в Хельсинки под эгидой ЮНЕСКО была проведена межправительственная конференция о различных направлениях культурной политики в Европе.

Политика европейских стран в области коммуникаций обсуждалась на симпозиуме, организованном Международным институтом радиои телевизионного вещания в мае 1973 г.[6] Европейский совет также начал систематически рассматривать вопросы политики в области коммуникаций в общеевропейском масштабе [7].

Лейбористская партия в Англии[8], правительство Перу, французское правительство, социалистическая и коммунистическая партии Франции[9] в недавнем прошлом разработали более или менее детальные проекты национальной политики в области информации и коммуникации.

Кроме того, проведенная в Колумбии конференция по вопросам политики в области коммуникаций [10] и резолюция против культурного империализма, утвержденная неприсоединившимися странами в Алжире в 1973 г.[11], показывают глубину международной озабоченности.

Поскольку вопрос о коммуникациях и информации неотделим от основного вопроса о социальном контроле, естественно, что на участие в выработке и осуществлении коммуникационной политики претендуют не только официальные лица и организации правительства. Политические партии, профессиональные организации, профсоюзы, научные учреждения, международные ассоциации и отдельные лица также активно излагают свои взгляды.

Возрастающая озабоченность ситуацией, сложившейся в области культуры и коммуникаций, объясняется многими причинами: возросшим самосознанием, улучшением экономического положения трудящихся, достижением национальной независимости. Важную роль в привлечении внимания к национальной политике в области коммуникаций играет усиливающийся контроль над экономикой и культурой со стороны как недавно возникших, так и давно существующих монополистических групп. Эти многочисленные, подчас противоречивые явления заслуживают пристального внимания и тщательного анализа.

Борьба за избавление от угнетения, как внешнего, при котором центр власти расположен за пределами национальных границ, так и внутреннего, когда власть принадлежит правящей верхушке внутри страны, является (хотя и не все это осознают) основным фактором при выработке и проведении в жизнь современной коммуникационной политики. На международном, национальном и индивидуальном уровне борьба ведется между силами господства и теми, кто сопротивляется и бросает вызов этому господству. Сегодня все основные проблемы коммуникаций так или иначе связаны с этим все более напряженным противоборством.

Похоже, что линии боев более четко очерчены на международной арене, поскольку они почти полностью соответствуют знакомым контурам взаимоотношений между промышленно развитыми и развивающимися, богатыми и бедными, белыми и «цветными» государствами. Колониальная система, которая быстро исчезает как формальный аппарат господства, в то же время продолжает существовать и даже процветает в сложной сети экономической, политической и культурной зависимостей.

По мнению руководителей неприсоединившихся стран, «очевидно, что действия империализма не ограничиваются политическим и экономическим засильем; они охватывают также социальную и культурную сферу, утверждая иностранное идеологическое господство над народами развивающихся стран. Поэтому главы государств и правительств неприсоединившихся государств придают особое значение необходимости развивать национальную культуру, сохранять национальные традиции и ликвидировать разрушительные последствия колониальной эпохи» [12].

Пагубные последствия империалистического воздействия на культуру вызывают сильную озабоченность коммуникационно-культурными проблемами в бывшем колониальном мире. Однако это не вопрос прошлых взаимоотношений. Основные формы господства сохраняются — некоторые в измененном, а многие в своем первозданном виде. Для новых государств, которые не столь давно были колониями, усилия по разработке политики в области культуры и коммуникаций в целях национального освобождения и улучшения материальных условий жизни трудящихся являются важнейшей задачей.

Политические перемены, которые не изменяют радикально условия жизни людей в самом низу социальной пирамиды, вряд ли можно назвать освобождением. Подлинное освобождение подразумевает удовлетворение насущных нужд широких народных масс.

Страны, которые не находились в колониальных тисках, но которые в силу различных причин ощущают на себе возрастающее иностранное засилье в области культуры, также сталкиваются с проблемами национальной целостности и выживания. Канада, например, страна огромных потенциальных возможностей, длительное время развивающаяся в условиях независимости, в настоящее время выражает глубокую и оправданную озабоченность сохранением своей собственной культуры и ее дальнейшим развитием. Из пяти основных вопросов, которые рассматривались в правительственном документе о национальной политике в области коммуникаций, в трех выражалась озабоченность засильем извне.

В начале документа эти вопросы формулировались следующим образом: «Как должны развиваться и использоваться канадские системы телекоммуникаций, чтобы они могли наилучшим образом воспитывать у населения канадские социальные и культурные ценности и распространять канадские представления о Канаде и остальном мире среди всех канадцев?». «Как могут сохраняться и развиваться связи между востоком и западом, которые важны для социального, культурного и экономического развития страны, если учесть мощное воздействие связей между севером и югом (Канадой и Соединенными Штатами)?». И наконец, «какие шаги необходимо предпринять, чтобы канадские системы телекоммуникаций действительно принадлежали канадцам или оставались под канадским контролем?» [13].

Господство извне в области коммуникаций и культуры достигается многими способами, однако важным предварительным условием является контроль как над сообщениями (образами, информацией), так и над каналами передачи этих сообщений. В двух наиболее важных каналах коммуникации — телевидении и кино — ведущая роль нескольких промышленно развитых капиталистических стран Запада хорошо известна и документально подтверждена.

Томас Губак изучил механику контроля частными корпорациями Соединенных Штатов финансирования и проката кинофильмов во всем мире. «Во всех отношениях,— пишет он,— американские кинопрокатные фирмы представляют собой наиболее важную группу в Европе, если не во всем мире. В Европе крупнейшие кинокомпании — не английские или французские, или итальянские, или немецкие, или даже европейские. Они американские». В производстве кинофильмов господство США столь же очевидно: «В 1969 г. американские компании финансировали за границей производство 185 полнометражных фильмов на общую сумму приблизительно 235 млн. долл. (в самих Соединенных Штатах в том же году было снято 142 фильма, на что затрачено 228 млн. долл.)».

Анализируя эту ситуацию, Губак спрашивает: «Учитывая массивные американские капиталовложения в Европе в целом и американские капиталовложения в производство и распространение европейских кинофильмов в частности (не говоря уже о засилье чисто американских фильмов в европейских кинотеатрах), как можно реалистически говорить о культурном суверенитете»?[14] Именно этот вопрос задают повсюду в мире.

Точно так же Соединенные Штаты и несколько других западных стран господствуют в производстве и распространении телевизионных программ. Каарле Норденстренг и Тапио Варис доказали это в своем исследовании, удачно названном: «Обмены в области телевидения — улица с односторонним движением?» [15]

В основе всех средств массовой информации и коммуникации лежит техника. Создание новой технологии, ее распространение и контроль над нею являются важнейшими аспектами деятельности современной власти, которые определяют ее способность господствовать. Как и следовало ожидать, Соединенные Штаты, используя свой гигантский промышленный потенциал и расходуя огромные суммы на программы военных исследований и paзработку новой технологии, занимают командные позиции в этой важнейшей области. В официальных американских документах такое положение рассматривается, естественно, с большим удовлетворением:

«Технология является основным источником повышения производительности труда и эффективности производства. Бе распространение за границей имеет важные последствия для международных экономических отношений. В течение многих лет Соединенные Штаты занимают ведущее положение в области научных исследований и их практическом применении в коммерческих целях. В области управления и маркетинга опыт США также широко распространяется в мировой экономике» [16].

В 1973 г. доходы американского бизнеса от продажи за границу некоторых видов технологического оборудования и технологических процессов составили 3,5 млрд. долл.

Учитывая эту сильную, в некоторых случаях почти абсолютную зависимость от иностранных средств массовой информации, иностранной техники и технологических процессов, вполне понятно стремление как развитых, так и развивающихся стран сохранить хотя бы чуточку культурной автономии.

И тем не менее, несмотря на преобладающие тенденции в международных потоках информации и технических процессах, создается впечатление, что технология, по крайней мере потенциально, может нарушить существующую структуру мирового господства. Самым важным в этом смысле было появление в течение последних десятилетий новых видов коммуникаций: телевидения, спутников, компьютеров и т. д.

Нетрудно представить, что быстрое увеличение разнообразных каналов коммуникации привело к проблемам и даже кризисам в установившемся порядке распространения информации и других сообщений. В самом деле, представление о том, что именно техника, и только техника, повинна в угнетенном состоянии современного человека, широко распространено, особенно в Соединенных Штатах. Итэль де Сола Пул, например, указывая на возросший интерес к «исследованиям политики массовых коммуникаций», объясняет этот интерес главным образом «быстротой технологических перемен». Он отмечает ускоряющийся темп нововведений в средствах коммуникации (речь — 500 тыс. лет, письмо — 4 тыс., печатный станок — 500, телефон — 100, радио — 50, телевидение — 25, компьютер — 25, спутники связи —10 лет и т. д.) и видит в этом главную причину социальных потрясений, которые привлекают внимание к коммуникационному сектору [17].

Некоторые из этих рассуждений несомненно справедливы, но де Сола Пул упускает из виду главное. Прежде всего, как хорошо объяснил Раймонд Уильямс, технологические перемены сами по себе не являются определяющим фактором:

«Системы коммуникаций никоим образом не создают ни нового общества, ни новых социальных условий. Коренная перестройка промышленного производства и его новые социальные формы, которые появились в результате длительного накопления капитала и внедрения усовершенствованной техники, не только вызвали новые потребности, но и создали новые возможности, в результате чего появились новые коммуникационные системы, включая телевидение» [18].

Технические изобретения не возникают сами по себе. Они разрабатываются превалирующей социальной системой и, более того, являются составной частью этой системы, помогая господствующим в обществе элементам достичь своих целей. Уильямс отмечает, что часто изобретения приводят к неожиданным последствиям, которые противоречат расчетам людей, контролирующих систему. Тем не менее очевидно, что новое техническое изобретение, по крайней мере на первом этапе, будет использоваться господствующими в обществе силами. Но разумеется, могут быть всякие неожиданности, и результат не всегда возможно предсказать.

В Соединенных Штатах и других странах, в которых бурными темпами идет разработка новых технологических систем в области коммуникаций, наблюдается очевидное обострение борьбы за господство, которая идет на нескольких уровнях. Прежде всего это соперничество между владельцами давно существующих коммуникационных центров и новыми вкладчиками капиталов в современную технику. Разумеется, часто интересы этих групп переплетаются. Например, владельцы телесетей стремятся закрепиться на рынке кабельного телевидения. Но тем не менее группировки, принадлежащие к различным видам средств массовой информации, существуют и активно преследуют свои цели.

Другая сторона конфликта относится к национальным и международным коммуникациям. В области космической связи, например, американские корпорации отвоевали значительную часть международной системы коммуникаций у ранее доминировавших британских частных владельцев. Аналогичное положение сложилось и в производстве электронно-вычислительных систем, где американские корпорации господствуют в Европе. В обоих случаях — в разработке как спутников связи, так и компьютеров —существуют и общие проекты нескольких стран, а иногда международный капитал выступает единым фронтом против интересов трудящихся. Но это не обязательно улица с односторонним движением. Широкие массы начинают, хотя и скромно, требовать участия в управлении новой техникой.

Исход этой борьбы не совсем ясен из-за нестабильности положения. Дело не в том, что система контроля вдруг исчезла или техника оказалась над схваткой. Правители остаются у власти, и техника быстро приспосабливается к их нуждам и интересам. Тем не менее как внутри государств, так и за их пределами открываются новые возможности, которые могут привести к перераспределению власти.

Поучителен в этом смысле пример спутниковой связи. Задуманные, разработанные и запущенные наиболее агрессивными секторами американского капитализма, спутники служат интересам и целям американских промышленников, электронных корпораций, военного истэблишмента, рекламных и коммерческих компаний. В то же время создание системы спутниковой связи привлекло внимание к таким важнейшим вопросам, как структурный контроль, финансовая и технологическая зависимость и драматическая картина информационного вторжения с неба. Всеобщее внимание к этим вопросам подняло на новый уровень борьбу против господства, вовлекло в эту борьбу новые силы, представляющие разнообразные интересы. Внедрение новой техники космической связи усилило позиции тех, кто стремится навязать новые, чрезвычайно эффективные средства господства и контроля. Но с другой стороны, эта техника помогла пробудить тех, кто подвергается угнетению, она помогла усилить их сопротивление и расширить зоны противоборства.

Изучение условий, в которых кабельное телевидение, кассеты и компьютеры появились на рынке Соединенных Штатов и других западных стран, выявляет аналогичные тенденции. Господствующие корпоративные интересы диктуют правила, устанавливают определенные параметры и в значительной степени определяют характер новой бытовой техники и стационарного оборудования. Тем не менее конфликты возникают внутри самих господствующих групп и, как следствие, в некоторых случаях общественность пробивает себе дорогу и принимает участие в выработке решений. Разворачивающаяся дискуссия, как бы неохотно корпорации не принимали в ней участие, открывает дополнительные возможности альтернативного применения техники.

Таким образом, именно стремление господствующей прослойки внедрять новую технику и управлять ею для достижения своих целей (получения прибылей и поддержания стабильности системы) определяет направление общественных дебатов в целом. Это позволяет лучше понять то огромное внимание, которое уделяется в настоящее время разработке национальной политики в области коммуникаций и культуры.

Неравные и односторонние потоки информации и разработка новейшей коммуникационной технологии — это те специфические факторы, которые частично объясняют стремление многих стран сформулировать национальную политику в области коммуникаций. Огромная концентрация частного капитала способствовала созданию крупномасштабного промышленного производства, что в свою очередь обеспечило необычайно высокий уровень производительности труда. Автоматизация, рациональная организация труда на рабочем месте и не в последнюю очередь возросшее мастерство и профессиональная подготовка рабочей силы позволяют производить все большее количество продукции при уменьшающихся затратах труда.

Как следствие высокой производительности труда и давления со стороны профсоюзов, наблюдается существенное увеличение нерабочего времени в повседневной жизни трудящихся. Мы не рассматриваем здесь, можно ли считать эти нерабочие часы «свободным» временем для развлечений или, более правильно, временем для восстановления сил после изнурительного труда. Отметим только, что в 1966 г. взрослое население страны имело в среднем немногим более пяти часов в сутки того, что правительство определяет как «свободное» время, значительная часть которого затрачивалась на просмотр телевизионных программ (полтора часа ежедневно) [19].

Сочетание высокой производительности труда, большого промышленного потенциала и высококвалифицированной рабочей силы, проводящей все больше времени вне рабочих мест, содержит все компоненты нестабильного положения, которое угрожает в любой момент перерасти в беспрецедентный экономический и социальный кризис развитого капитализма.

Чтобы загрузить промышленность и обеспечить рабочие места, система нуждается в постоянном,— но в то же время социально не планируемом расширении. Рабочие, по крайней мере до недавнего времени, получали свою долю растущих материальных благ и в течение целого поколения были относительно обеспечены работой. Совершенно неясно, насколько хватит терпения рабочих в случае резкого спада производства и увеличения безработицы. Кроме того, увеличившаяся прослойка хорошо образованных, высококвалифицированных рабочих в сфере управления и обслуживания представляет собой дополнительный фактор потенциальной нестабильности существующего порядка.

Старые меры принуждения, далеко еще не изжитые,— экономический кризис, безработица, голод, неуверенность в завтрашнем дне — уже не в состоянии заставить рабочую силу смириться с инфляцией или дать системе возможность передохнуть и перегруппировать свои разношерстные и несовместимые компоненты.

Эти реалии современной индустриальной жизни заставляют современный капитализм во все большей степени опираться на пропаганду и создание имиджей. Ежегодный бюджет индустрии рекламы превысил в 1975 г. 28 млрд. долл. Большая часть этой огромной суммы была израсходована на организацию и направление потребительского спроса. Разнообразные социальные индикаторы не дают информации о других формах психологической обработки, которые занимают важное место в деятельности правительства и промышленных корпораций. Правительственная информация, корпоративные службы «паблик рилейшнс», опросы общественного мнения и средства массовой информации являются сегодня составными компонентами общей систематической работы, направленной на обольщение, побуждение, манипулирование и управление.

Учитывая эти стороны деятельности современного капитализма, не приходится удивляться, что формирование национальной политики в области коммуникаций имеет как внутренние, так и международные аспекты, а критерии угнетения одинаково применимы как дома, так и за границей. За рубежом американские корпорации и их филиалы стремятся заполучить рынки сбыта и обеспечить себе свободу действий путем установления контроля над средствами массовой информации, что в свою очередь позволяет контролировать механизмы манипулирования. Внутри страны происходит то же самое, только на более высокой ступени.

В Соединенных Штатах вопросы доступа к коммуникациям, регулирования ими, применения новой техники и финансирования их лучше всего рассматривать в рамках развитого и подверженного кризисам капиталистического порядка. Вопросы, связанные с коммуникациями, приобретают все большее значение в общей борьбе за сохранение или изменение системы. Информация и весь процесс коммуникации становятся ключевыми элементами социального контроля. Поэтому разработку национальной политики в области коммуникаций можно рассматривать как поле боя противоборствующих сил на социальной арене.

Возможно, что в течение некоторого времени разработка национальной политики в области коммуникаций будет полностью оставаться прерогативой господствующего класса, отражая в то же время разделение интересов и мнений внутри этого класса. По мере того как важность и значение информационного сектора становятся все более очевидными, неизбежно, что борьба за участие в разработке коммуникационной политики будет привлекать все большее внимание угнетенных масс.

Можно ожидать, что первыми в разработку национальной политики в области коммуникаций окажутся вовлеченными рабочие, непосредственно занятые в производстве информации и других сообщений. Это произойдет как по материальным, так и по идеологическим причинам.

Одна из основных отличительных черт индустрии производства и передачи информации, индустрии формирования сознания заключается именно в том, что это индустрия. В рыночном обществе все аспекты деятельности средств массовой информации подчиняются тем же экономическим законам, что и другие отрасли промышленности. Рабочие производят прибавочную стоимость, которую присваивают предприниматели. Одно частное предприятие расширяется за счет другого. Концентрация средств массовой информации следует тем же экономическим курсом и подвержена тем самым ограничениям (или отсутствию таковых), что и другие отрасли промышленности.

В области производства культуры и информации рабочая сила (журналисты, фотографы, дикторы, редакторы, литературные сотрудники и т. д.) испытывают прямое экономическое давление. Например, в газетном производстве всех развитых капиталистических стран тенденция к максимальной концентрации ложится тяжелым бременем на рабочую силу. По мере того как газеты и их редакционные аппараты сливаются, журналисты теряют работу.

Когда газеты продаются и покупаются и новые владельцы начинают проводить иную редакционную политику, сотрудники газет узнают на практике, что означает свобода печати в условиях частного предпринимательства. Это приводит к сильной реакции со стороны наиболее активных профессиональных работников против организационной структуры, управляющей этим сектором. Так, широкое движение за внутриредакционную демократию и участие в разработке редакционных решений в Голландии является прямым следствием подобного кризиса в издательском деле[20].

Интересно отметить, что именно материальные нужды индустрии, формирующей сознание,— сектора, который специализируется на производстве нематериальной продукции,— привлекают внимание к более общим проблемам коммуникационной политики и контроля над средствами массовой информации. Однако, когда экономическое давление на индивидуума сочетается с высоким уровнем информированности, что характерно для работников этой отрасли, можно ожидать сильного сопротивления. Во всяком случае озабоченность своим материальным благополучием со стороны работников индустрии, формирующей сознание, особенно типографских рабочих, приводит к участию в борьбе за разработку политики в области коммуникаций влиятельного отряда рабочей силы стран развитого капитализма.

Борьба за всесторонний подход к информационно-коммуникационным проблемам, цель которой — действительное информирование людей, ни в коем случае не может рассматриваться как свидетельство того, что в настоящее время в странах с рыночной экономикой не существует никакой коммуникационно-культурной политики. Наоборот, как отметила комиссия экспертов ЮНЕСКО в 1973 г., «Коммуникационная политика существует в любом обществе, хотя во многих случаях она завуалирована и непоследовательна, тогда как должна быть гармоничной и четко сформулированной. Поэтому то, что мы предлагаем, не является чем-то совершенно новым. Это скорее новый подход, четкое изложение и рассчитанное на перспективу определение уже существующей практики» [21].

То, что уже существует — главным образом в странах с развитой рыночной экономикой,— это различные комбинации правительственного контроля и субсидий средствами массовой информации. Правительство само является мощным агентством по сбору и распространению информации. Помимо него существует более или менее предприимчивый частный сектор, который доминирует в области коммуникаций за пределами официального сектора. Этот частный сектор включает производство фильмов и телевизионных программ, газет, книг, пластинок, рекламы, а также агентства по связям с общественностью и институты по изучению общественного мнения и рынков сбыта.

В частном секторе не преобладает какая-либо определенная политика, в ней, как правило, отсутствуют своды определенных правил и кодексов. Существующее положение можно скорее назвать институционализированным господством в области коммуникаций — точно так же, как это выражение используется применительно к расе или полу. Институционализированный расизм, например, утверждает, что жизнь людей регулируют не специальные дискриминационные законы (хотя таковые также могут иметь место), а что социальное существование так уж устроено, что расизм неизбежен. Если, к примеру, черные в прошлом были лишены возможности получить образование, то затем динамика системы увековечивает существующее неравенство в доходах и возможностях сделать карьеру. При этом отдельные лица могут справедливо, хотя, возможно, и лицемерно утверждать, что они не в состоянии что-либо предпринять, чтобы предоставить дискриминируемым людям лучше оплачиваемую работу, поскольку они не обладают соответствующей профессиональной подготовкой.

Аналогичная ситуация существует и в институционализированном коммуникационном господстве. В уже упоминавшемся докладе ЮНЕСКО говорится: «...современные структуры средств массовой информации выросли из систем, предназначенных распространять информационный поток сверху вниз» [22].

Движение коммуникационных потоков сверху вниз — неизбежное следствие такой классовой системы, в которой обладающий частной собственностью господствующий класс направляет вниз приказы (информацию). Фактически в большинстве, если не во всех странах с рыночной экономикой технические средства коммуникации рассматриваются как частная собственность. Нередко частное лицо или группа лиц владеет крупным каналом информации. При таком положении было бы абсурдно полагать, что поток сообщений, затрагивающих важные социально-политические вопросы, может исходить из глубин экономической системы.

Иногда, как уже отмечалось, выясняются и изучаются взгляды и мнения угнетенных, широкой публики. Во всех случаях это не отклонение в работе центрального механизма, а использование более тонких методов манипулирования для укрепления господства[23].

Суммируя вышесказанное, можно сделать следующие выводы: институционализированное коммуникационное господство в странах с рыночной экономикой не имело, по крайней мере до недавнего времени, четких правил или детально разработанной политики. Система частной собственности более или менее беспрепятственно использовала поток коммуникаций для укрепления структуры господства, основанного на собственности. По сути дела привлечение внимания к механике этого процесса может само по себе создать проблемы для господствующего класса. Система лучше всего работает, когда ее считают неорганизованной.

Внимание, которое сейчас уделяется процессу коммуникаций, лучше всего подтверждает обострение борьбы за господство в этой области. Это подтверждает, в частности, описание детальной финской программы по формулированию национальной политики в области коммуникаций. Каарле Норденстренг, один из членов финской группы по выработке проекта, пишет: «Предлагаемая реформа подразумевает более рациональную координацию действий и увеличение влияния парламента (через правительство) в формулировании политики и принятии более четких политически важных решений» (курсив мой.— Г. Ш.)[24].

Когда принимаются более четкие и ясные политические решения в области коммуникаций, т. е. когда они более понятны широкой общественности, поле боя значительно расширяется. Вместо решений, принимаемых несколькими представителями господствующей элиты, принятие их потенциально становится ареной бурных общественных дебатов.

Естественно, не всюду к этому относятся с энтузиазмом. Хотя, как мы уже отметили, существует некоторое единство взглядов о необходимости всесторонней национальной политики в области информации и коммуникаций, очевидно, что различные группы преследуют при этом различные цели.

Те группы населения, которые в настоящее время исключены из процесса принятия решений (рабочие, женщины, национальные меньшинства), стремятся к тому, чтобы процесс сбора информации проходил более открыто, подлежал общественной проверке и прежде всего отвечал их нуждам. Рекламные агентства, корпорации, которые они обслуживают, и значительная часть правительственной бюрократии преследуют иные цели. Они выступают за более узкий и осторожный подход к формулированию коммуникационной политики. Вопрос о попытке пересмотреть саму существующую систему коммуникаций вообще не рассматривается. Внимание сосредоточивается на технических деталях повышения эффективности системы, другими словами, на том, чтобы составные части системы лучше функционировали без каких-либо изменений существующей структуры.

Типичен в этом смысле такой подход к проблеме: «Исследователь может легко превратиться во второразрядного псевдофилософа, разглагольствующего о социальных нуждах, вместо того чтобы продолжать копаться в эмпирических фактах той области науки, в которой он компетентен». И далее: «...убедительные эмпирические факты науки и экономики являются абсолютно необходимой предпосылкой любой разумной дискуссии по вопросам политики. Априорная идеологическая аргументация — это еще не исследование политики, хотя эти два понятия часто путают». Что такое «идеологические» аргументы с точки зрения этого автора? Противопоставление общественной и частной собственности, замечает он, «вряд ли можно воспринимать серьезно в 70-х гг.». Точно так же он не воспринимает и национальный суверенитет— понятие, которое он считает «архаичным»[25].

Согласно такой точке зрения, в центре внимания должна быть эффективность системы, а не система угнетения. Однако реальности 70-х гг. предопределили иной подход: каким образом могут женщины, национальные меньшинства, целые классы и государства покончить с угнетением, которому они подвергались и подвергаются?

Конечно, им нужны факты, чтобы обосновать свои аргументы и организовать борьбу. Однако факты устанавливаются в определенном идеологическом контексте, внутри которого они прежде всего и отбираются как «факты». Когда политико-философский контекст преднамеренно игнорируется, обнаруженные факты касаются лишь отдельных нюансов политики и оставляют без изменений превалирующий структурный порядок.

Разработка коммуникационной политики, исследование и планирование, которые предшествуют такой разработке, могут, разумеется, вестись и таким образом, чтобы содействовать укреплению существующего порядка, именно в этом направлении во многих случаях и ведется работа. Трудно представить себе альтернативные социальные модели, если не ставятся под сомнение основы самой системы, а в борьбе против угнетения разработка альтернативных социальных моделей необходима в первую очередь. Экономические реальности также должны учитываться, однако они не столь важны, как различные концепции того, что нужно, что желательно и что человечно.

В чем же заключается национальная политика в области коммуникаций и культуры, цель которой — покончить с внутренним и внешним господством? Возможно, легче ответить на этот вопрос, объяснив сначала, какой не должна быть такая политика. Можно сомневаться в отдельных деталях недискриминационной системы коммуникаций, но гораздо легче определить характерные черты и признаки эксплуатации.

С самого начала можно согласиться, что формы, методы и общая структура западных капиталистических коммуникаций не могут быть восприняты в их нынешнем виде в качестве подходящей модели теми странами, которые стремятся к культурной независимости, хотя именно эту модель им постоянно навязывают западные эксперты и исследователи.

Нелегко игнорировать западную систему коммуникаций и ее продукцию. Это могущественная система, обладающая необходимыми средствами и возможностями, чтобы распространять свою продукцию по всему земному шару. Более того, виртуозность инструментовки в сочетании с дорогостоящей, искусно выполненной продукцией создают впечатление обо всей системе как о квинтэссенции всего самого нового, современного, привлекательного. Другие формы коммуникации в сравнении с нею выглядят примитивными и безнадежно устаревшими. Те, кто знаком с американской рыночной системой, знают, какое большое значение придается упаковке: обертка, цвет, размер шрифта, форма и тип контейнера часто играют более важную роль, чем его содержимое. В системе коммуникаций также нельзя игнорировать разницу между содержанием и упаковкой (формой). Главное внимание должно уделяться именно тому, что в контейнере. Когда это станет очевидным для всех, неизмеримо возрастет способность правильно оценивать западную модель коммуникаций.

Некоторые исследователи утверждают, что стремление к культурной целостности, защита национальной культуры означают на практике защиту традиционализма и усиливают консервативные и репрессивные силы главным образом в бедных странах. Как утверждает наиболее влиятельная группа американских ученых в области коммуникаций, западные средства массовой информации являются инструментами модернизации и способствуют социальным переменам; выступать против них — значит выступать против модернизации и поощрять застой, неграмотность и отсталость[26]. В действительности, однако, дело обстоит как раз наоборот. Цель национальной культурной политики заключается не в запрещении распространения культурных ценностей, ее цель — помочь росту сознания. По самой своей сути культурная политика выступает против установившихся, традиционных канонов и авторитетов.

Несколько лет назад Франц Фэнон заметил, что к культуре нельзя относиться как к реликвии, музейному экспонату[27]. Для Фэнона и других радикальных писателей культура народа развивается в процессе борьбы. Ее не бальзамируют, и перед нею не благоговеют. Она рождается в ежедневных столкновениях и битвах с местными и иностранными угнетателями. А поддерживал ли традиционализм, например, Амилкар Кабрал (выдающийся деятель освободительного движения в Африке — прим. пер.)? Он писал:

«Несомненно, пренебрежительное отношение к культурным ценностям африканских народов, основанное на расистских чувствах и стремлении увековечить иностранную эксплуатацию, нанесло большой вред Африке. Однако не менее вредными для Африки будут такие явления и оценки: безудержные комплименты; систематическое восхваление достижений без критики просчетов и недостатков; слепое копирование культурных ценностей без учета того, что они могут содержать регрессивные элементы; путаница между выражением объективной и материальной исторической реальности и тем, что выглядит как творение определенного ума или своеобразного темперамента; абсурдное увязывание качеств художественного произведения — хорошего или плохого — с предположительными расовыми характеристиками и, наконец, ненаучный подход к явлениям культуры» [28].

Очень легко проверить, играет ли защита культурного суверенитета на руку реакционному традиционализму. Культурно-коммуникационному освобождению претит репрессивная власть и угнетение независимо от того, находится ли источник угнетения внутри страны или за границей. Адвокаты культурного статус-кво иногда бросают вызов иностранному господству, но только для того, чтобы укрепить свои собственные привилегированные позиции. Их протесты затихают, когда борьба переносится на территорию своей страны и возникает угроза их собственному господствующему положению. В связи с этим Амилкар Кабрал, говоря о начальном периоде национально-освободительного движения, отмечал:

«Несколько старых, традиционных и религиозных лидеров присоединяются к борьбе в самом начале или в ходе ее развития и с большим энтузиазмом вносят свой вклад в дело национального освобождения. Но и здесь бдительность крайне необходима: сохраняя глубоко укоренившиеся предвзятости своего класса, такие лидеры обычно видят в освободительном движении единственное действенное средство избавиться, используя самопожертвование масс, от колониального угнетения их собственного класса и восстановить таким образом свое собственное полное политическое и культурное господство над людьми» [29].

В современную эпоху переплетающихся экономических связей и мощного электронного оборудования, распространяющего информацию в глобальном масштабе, полное избавление от иностранных коммуникационных материалов невозможно. Несколько примеров действительной автаркии в 50-х и 60-х гг. носят исключительный характер и, возможно, уже не повторятся. Китай благодаря своему географическому положению, языку и бескомпромиссной враждебности к Соединенным Штатам в течение двадцати лет был относительно изолирован от западной информации. Куба в результате эмбарго, наложенного ее могущественным соседом после революции, в течение многих лет также обладает необычайной свободой в области культуры.

И тем не менее полная автаркия в качестве культурной политики является нереалистичной и самоограничительной. Существует множество альтернатив культурному господству извне. Это, однако, не означает одобрения концепции коммуникационных монополий о «свободном потоке информации». Отнюдь нет! В данном случае предлагается учитывать технико-материальные реальности, высокий уровень информационной избирательности и продолжающиеся усилия по популяризации культурноинформационной деятельности среди широких народных масс.

Поучительно ознакомиться с мнением кубинцев, которые пережили буквальную блокаду относительно политики в области культуры. В докладе министра образования Кубы на конгрессе по вопросам культуры, состоявшемся в Гаване в 1971 г., подчеркивалось, что опора на собственные силы в развитии национальной культуры является основой для «избирательной ассимиляции мировой культуры». В докладе отмечалось:

«Растущее технологическое совершенствование средств массовой информации и пока неясные последствия этого процесса обязывают наше революционное общество бороться против отравления эфира империалистической идеологией путем создания идеологических антител для нейтрализации ее пагубных последствий. Единственная альтернатива в современных условиях — это борьба. Поэтому насущной необходимостью являются общественные дискуссии, анализы, научные исследования и правильные оценки, которые подготовят массы к критическому восприятию всех форм выражения буржуазной идеологии» [30].

Автаркия, за исключением нескольких стран, обладающих соответствующим географическим положением, лингвистическими особенностями и природными ресурсами, не является практическим решением проблемы. В то же время усиливается организованное и произвольное информационно-культурное проникновение. Только сознательная и всесторонняя борьба может преодолеть идеологические диверсии и культурный империализм. Это подразумевает еще одно направление сопротивления — широкое ознакомление народа с историей, пересмотренной с классовой точки зрения.

Мы уже отметили, что культура — это не собрание музейных экспонатов и что борьба с культурным империализмом не означает защиты традиционализма. Однако было бы неправильно делать из этого вывод, что история начинается только с современного освободительного движения против угнетения. В борьбе против культурного и информационного империализма нельзя недооценивать роль истории. Именно история напоминает и освежает в памяти важнейшие события, сознательно замалчиваемые или искаженные в интерпретации угнетателей. Есть множество примеров как утаивания информации, которая могла бы обогатить сознание, так и искажения информации в интересах угнетателей.

До недавнего времени трехсотлетняя борьба черных Северной Америки полностью замалчивалась и в школьных классах страны, и в средствах массовой информации. Многие эпизоды этой борьбы и сейчас еще скрыты от общественности. Однако одним из достижений движения черных в 60-х гг. было то, что в коммуникационном потоке страны появилась, хотя и в ограниченном количестве, информация о жизни и борьбе черных. То же самое происходит и в женском движении Соединенных Штатов.

Естественно, история, о которой здесь идет речь,— это не та история, которую нам предлагают прислужники угнетателей, как подчеркивает Шейла Роуботем в своей метко названной книге «Скрыто от истории»[31]. Это еще одна сторона продолжающейся борьбы против угнетения во всех его видах. Это скорее открытие прошлого, чем его пересмотр, потому что известные и широко распространяемые версии представляют события с точки зрения привилегированного класса.

Язык, не менее чем история, использовался как орудие угнетения. Этот факт не нужно разъяснять жертвам. Женщины и черные, например, хорошо знакомы с систематическим использованием языковых средств для создания их непривлекательных образов. Увековечение определенных лингвистических форм и выражений совпадает со стремлением увековечить саму систему господства. Почему общество, которое стремится изменить свою экономическую и социальную систему, продолжает употреблять выражения, которые так хорошо служили старому общественному порядку?[32]

Использование языка, разумеется,— палка о двух концах. Языковые перемены могут также ограничить критическое мышление и ввести людей в заблуждение. Например, пентагоновская терминология — «защитный предупредительный удар», «отражение вторжения» и т. д. — является просто орудием угнетения. Однако, когда новые социальные силы берут бразды правления обществом в свои руки, следует ожидать, что некоторые слова и выражения, характерные для предшествовавшего социального порядка, будут постепенно изъяты из употребления хотя бы потому, что исчезнут понятия и явления, которые они выражали.

Подход к технике является одной из важнейших проблем при разработке независимой политики в области коммуникаций, поскольку техника взаимодействует со всеми аспектами современного сознания. Как было отмечено в предыдущей главе, технологию — от проекта до широкого распространения — чаще всего крепко держит в руках та или иная группировка господствующего класса. Этот контроль самым непосредственным образом влияет на характер, применение, модификацию и дальнейшее развитие нового оборудования и процессов.

Мы не собираемся настаивать на том, что новой техники следует избегать, что от нее необходимо отказываться или сводить до минимума ее роль в разработке культурно-коммуникационной политики, направленной на формирование критического сознания. Точно так же, как культурная автаркия не может быть сама по себе продуктивной, огульное отрицание техники свидетельствует о беспомощности и растерянности. Необходимо лишь, чтобы люди, ответственные за принятие решений, осознали, что техника является социальным фактором. Она не нейтральна. Она воплощает в себе черты создавшего ее социального порядка. Самое первое, что должны сделать люди, стремящиеся установить новые социальные отношения,—это тщательно рассмотреть, взвесить и обсудить все «за» и «против» внедрения той или иной машины, процесса, инструмента или устройства, взятого из «развитого» общества.

За исключением некоторых очевидно полезных изобретений (что само по себе не так легко определить), которые следует сразу же внедрять, например в области медицины или сельского хозяйства, интересам народа в области техники лучше всего служат решения неспешные, обдуманные и критичные. Необходимо всегда иметь в виду насущные нужды людей и помнить, что технология и производственные процессы одной социальной системы могут оказаться неподходящими для другой.

Если цели и структура западного капитализма кажутся более предпочтительными, тогда логично импортировать западную технологию и производственные процессы. Если же страна стремится к иной модели, как бы неопределенны ни были ее окончательные контуры, необходимо соблюдать предельную осторожность, прежде чем приступать к оптовому копированию способов производства, свойственных рыночной системе.

Показательно, что современная система угнетения навешивает ярлык «реакционной» или «непрогрессивной» на любую оппозицию своему господствующему положению. Если, например, ставится под сомнение доктрина свободного потока информации, который распространяет по всему миру десяток крупнейших коммуникационных корпораций из нескольких развитых стран, поднимается страшный шум о том, что сама свобода находится в опасности.

Всем, кто борется с системой угнетения, важно понимать, какой силой обладают те, кто контролирует процесс выработки определений, навешивания ярлыков. Навешивание фальшивых ярлыков и искажение целей борьбы идеологических противников — типичный прием пропагандистской машины угнетателей.

Поэтому первый шаг в направлении установления контроля над определениями заключается в том, чтобы попытаться не уступить крайне важной терминологической территории. Например, когда слово «интернационализм» используется многонациональной корпорацией для обозначения своей деятельности под маской «гражданина планеты», с этим термином необходимо бороться. В то же время в борьбе против господства монополистических гигантов следует избегать такой аргументации, которая выглядела бы как узкие, националистические, мелочные устремления.

Политика в области коммуникаций и культуры является национальной только с точки зрения места действия, которое совпадает с географическими границами страны. По своей же сути такая политика глубоко интернациональна. Она признает освободительную борьбу народов за завоевание критического сознания повсюду, где происходит такая борьба, уважает эту борьбу показывает ей содействие.

Хотя за последние десятилетия было допущено немало ошибок в проявлении подлинной интернациональной солидарности народов, сам принцип является в высшей степени благородным и постоянным. В сфере информации, где борьба за освобождение носит очень острый характер, интернационализм — не побочный вопрос, не тривиальный довесок к чему-то более важному. Невозможно добиться освобождения индивидуального сознания внутри страны, не стремясь к общечеловеческой солидарности в борьбе против угнетения повсюду в мире.

При разработке всесторонней коммуникационной политики определение новости, например, может быть практическим указателем того, в какой степени те, кто собирают и распространяют новости, руководствуются подлинным интернационализмом. Солидарность с международным освободительным движением и борьбой против империализма во всех его проявлениях вызывает необходимость отказаться от нынешней формы подачи радиои телевизионных новостей, которая принята на Западе и которой подражают практически достаточно широко. Фрагментарные, минутные, антиисторические отчеты о событиях (если о них вообще сообщают) ежедневно заполняют то, что принято называть информационными программами или бюллетенями новостей радио и телевидения.

При разработке общенациональной политики в области коммуникаций не обязательно создавать утвержденный во всех деталях устав на все случаи жизни. Так, в настоящее время трудно сказать, что конкретно придет на смену радиои телевизионным новостям в их нынешнем виде. Важно, однако, понимать, что нынешняя техника подачи новостей служит лишь подавлению свободомыслия и укреплению власти правителей. Перевертывание социальной пирамиды требует новой формы, нового содержания и превыше всего — международной перспективы.

Как мы уже отметили ранее, одним из факторов, приведших во многих странах к необходимости разрабатывать национальную политику в области коммуникаций, было возрастающее (количественно и качественно) значение интеллектуальных работников — профессионалов, инженеров, журналистов, дикторов, редакторов и др. в общем составе рабочей силы. В промышленно развитых странах их число продолжает возрастать.

Полезно проанализировать некоторые проблемы, возникающие в этой пока еще не типичной, но все более важной прослойке рабочей силы. Это позволит нам получить некоторое представление о том, что нас ждет в будущем, по мере того как ухудшающиеся экономические условия накладывают свой отпечаток на сознание тех, кто работает в отраслях промышленности, формирующей сознание. Можно, на наш взгляд, выделять два этапа борьбы, разворачивающейся в индустрии сознания.

На первом этапе происходит прямое наступление на экономическое положение работников, в этом смысле типична ситуация в газетном деле. Потеря рабочих мест в результате слияний и внедрения автоматизированных процессов постепенно развенчивает миф, все еще распространенный в сфере умственного труда, что профессиональный работник может продвигаться вверх по служебной и экономической лестнице и достичь определенного положения, статуса, богатства и обеспеченности[33]. Со временем для некоторых журналистов становится очевидным, что для того, чтобы добиться хотя бы минимальной гарантии рабочих мест, необходимо настаивать на тех или иных (каких именно — пока еще не совсем ясно) совместных действиях. Начинают оспариваться прерогативы руководства частного предприятия (газеты, журнала, издательства) принимать окончательные решения.

Однако на этом борьба не кончается. По мере того как экономическое положение ухудшается, а владельцы начинают отстаивать привычные «права» капитала, наступает второй этап. Некоторые интеллектуальные работники начинают усматривать связь между характером и структурой той индустрии, в которой они работают, и их собственными трудностями и неуверенностью в завтрашнем дне и сохранении рабочих мест. Когда это происходит, один из сильнейших идеологических бастионов системы становится уязвимым. В той мере, в какой журналисты и другие работники сферы информации начинают понимать, что существует связь между их специализированными рабочими местами и общим состоянием коммуникационного контроля, разрушается миф об объективности рыночной системы коммуникаций. Разумеется, этот процесс развивается не гладко. В большинстве западных стран он только начинается. Против него борется и будет яростно бороться на идеологическом фронте класс собственников, используя риторику о свободе и объективности.

Другим потенциальным оружием класса собственников в этой борьбе является использование управленческой техники специализации и профессионализации. Капиталистическое частное предприятие использует специализацию производства и достигает высокого уровня производительности труда. На этом основании пропагандируется утверждение о высокой эффективности и жизнеспособности всей системы. Менее заметно, но не менее важно социальное и психологическое воздействие специализации. Лучше подготовленная часть рабочей силы обладает определенными материальными привилегиями и наслаждается в комфорте чувством собственного достоинства и мнимой значительности.

В области информации, как и в любой другой области, специализация была важным фактором как создания иерархической структуры в промышленности, так и элитарности на высших уровнях профессии. В свою очередь эти явления породили большинство идеологических предвзятостей капитализма, укоренившихся в системе коммуникаций. Рита Круз О'Брайен проанализировала, что может означать профессионализм для тех развивающихся стран, которые выбирают капиталистическую модель: «Процесс профессионализации в радиои телевизионном вещании может привести к новым самоограничениям, сопротивлению к переменам в организационной структуре... Похоже, что нет лучшего способа сохранить подготовку журналистов в ее нынешнем виде, чем утверждать, что перемены «снизят профессиональный уровень»»[34].

Если информационной системе когда-либо суждено стать силой в процессе освобождения сознания, она не может сохранять свою нынешнюю структуру, даже если редакционным сотрудникам и будет предоставлено большее право участия, на чем они начинают настаивать. Вся концепция специализации должна быть поставлена под сомнение.

Противоречие между увеличением участия журналистов в процессе принятия решений при издании газет и в то же время отказом в этом праве не редакционным сотрудникам представляет серьезную опасность, которую в ущерб себе игнорируют профессиональные работники. Это реальная проблема. Этим противоречием в подходящее время (а во многих случаях уже сейчас) не преминет воспользоваться класс собственников, для того чтобы вбить клин между профессиональными и непрофессиональными работниками.

Руководство «Вашингтон пост», одной из «престижных» и, по ее собственному определению, либеральных газет Соединенных Штатов, показало пример подобной тактики. К сожалению, значительная часть репортеров и литературных сотрудников редакции этой газеты в период забастовки типографских рабочих выступила на стороне предпринимателей, что в конечном счете привело к поражению бастующих.

Элитизм, специализация и профессионализм, несомненно, необходимы, когда единственным критерием является максимальная прибыльность производства. Они, однако, становятся серьезным препятствием в тех случаях, когда необходимы крупные социальные перемены и совершенно новые средства для вовлечения в активную общественную жизнь огромных масс людей, ранее лишенных какого-либо серьезного участия в ней.

Специализация и профессионализм хорошо служат для пропаганды идеи объективности — главного мифа рыночной системы коммуникаций. Поэтому неудивительно, что структура и контроль системы средств массовой информации не изучаются в школах журналистики американских университетов. Профессионализму, напротив, уделяется огромное внимание, и многие курсы посвящены его изучению.

Очень часто даже ЮНЕСКО выступает как сторонник специализации. Необходимо признать ведущую роль ЮНЕСКО в разработке вопроса о национальной политике в области коммуникаций и побуждении многих государств сформулировать такую политику, однако предпочтение, отдаваемое экспертам, профессионализму, разработке политики сверху вниз, совершенно явно просматривается в докладах и других документах ЮНЕСКО по этому вопросу.

Привлечение специалистов, правительственных служащих и ученых к планированию коммуникационной политики может оказаться необходимым на первом этапе. Однако ограничение участия в планировании коммуникационной политики только этими социальными категориями очень сужает массовую социальную базу, без участия которой не может быть достигнута конечная цель— активизация общественного сознания. На определенной стадии необходимо сделать выбор между профессионализмом и массовым участием.

Специализация, родная сестра эффективности, сама зависит от дифференцированной подготовки и неравного вознаграждения. Она становится фундаментом для иерархических структур и элитистских концепций — основных подпорок системы господства.

Комиссия ЮНЕСКО по исследованиям в области коммуникаций, хотя и предупреждает, что нельзя рассматривать коммуникационную политику как политику ограничений и «директив сверху», в то же время рекомендует «создание правительствами национальных советов по разработке политики в области коммуникаций». Такие советы, по мнению экспертов, «должны состоять из политических лидеров, специалистов по управлению, журналистов-практиков и исследователей-теоретиков в области коммуникаций»[36]. А где же трудящиеся? Где непрофессионалы? Откуда должны исходить инициативы в таком предлагаемом совете? Совершенно очевидно, что сверху. В рекомендациях ничего не говорится об инициативах снизу.

В другом месте эксперты ЮНЕСКО определяют, «кого касается планирование и формулирование политики в области коммуникаций». Они перечисляют следующие категории (именно в таком порядке): ответственные лица правительства; законодательные органы; учреждения, ответственные за социальное и экономическое планирование; отдельные министерства; частные коммуникационные предприятия; профессиональные организации и, наконец, граждане. Когда эксперты в конце концов упомянули и его (ее) они отметили, что «граждане имеют прямое право участвовать в разработке коммуникационной политики» [37].

Пауло Фрейре пишет: «Правые нуждаются в элите, которая думает за них и помогает им в осуществлении их планов. Революционное руководство нуждается в народе для того, чтобы революционный план стал реальностью,— таком народе, который в ходе революционного процесса становился бы все более и более критически мыслящим»[38]. Фрейре добавляет, что этот процесс развития критического сознания совершенно необходим и после полной победы революции для развенчивания мифов, все еще коренящихся в человеческом сознании, для борьбы с растущей бюрократией и для понимания новой технологии, которая важна для общественного развития, но которой нельзя позволить окутаться ореолом таинственности и выйти из-под общественного контроля.

Планирование национальной политики в области коммуникаций — всеобъемлющая функция для обозначения борьбы против культурного и социального угнетения во всех его проявлениях, старых и новых, внутри страны и за ее пределами. Эта борьба разгорается по мере развития критического сознания народа и способствует его дальнейшему развитию. Поэтому политика в области культуры и коммуникаций не может формулироваться экспертами и преподноситься остальному населению как законодательный подарок.

Специалисты и администраторы могут руководить разработкой такой политики на первых стадиях, однако для осуществления поставленной цели — широкого развития критического сознания — совершенно необходимо самое широкое участие в этом процессе всего народа.

И последнее. Всегда хочется верить, что поставленная цель будет достигнута к определенному, хотя бы и отдаленному времени. Развитие критического сознания не конечная цель, а постоянный процесс, который будет всегда удивлять нас и изменять образ мышления и поведения на каждом этапе исторического пути развития человечества. Нынешние попытки сформулировать культурно-коммуникационную политику следует рассматривать именно в этой перспективе. Какими бы научными или примитивными ни оказались эти формулировки, они не более чем дорожные указатели или километровые столбы на бесконечном пути к реализации человеческого потенциала.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ЧИЛИ: КОММУНИКАЦИОННАЯ ПОЛИТИКА РЕФОРМ И КОНТРРЕВОЛЮЦИИ

 Недавний опыт Чили подтверждает высказанное ранее убеждение, что во многих странах формулирование культурно-коммуникационной политики становится ареной ожесточенной социальной борьбы. В самом деле, в Чили, где социалистическое по своему мышлению, но на самом деле вполне реформистское правительство было свергнуто и заменено жестоким и репрессивным режимом, основная часть борьбы, предшествовавшей перевороту, происходила в средствах массовой информации и вокруг них. И не случайно массивное американское вмешательство, направленное на дестабилизацию правительства Альенде, в значительной степени заключалось в тайной поддержке оппозиционных средств массовой информации [1].

Свобода информации исчезла в Чили после переворота в сентябре 1973 г. Правящая хунта ввела жесткую цензуру. И напротив, система средств массовой информации, которая существовала в 1971—1973 гг., в период правительства Народного единства, являла собой пример почти уникального плюрализма в современную эпоху.

При правительстве Народного единства чилийцы получили то, за что на словах так ратуют западные политические лидеры,— почти неограниченный поток информации, отражающий все оттенки политического спектра. А тот режим, который сверг правительство Народного единства, представляет собой, опять-таки по западным стандартам, полное попрание свободы информации.

Возникает вопрос, который приводит в недоумение. Почему сравнительно чистая модель свободного рынка идей и мнений, которую правительство Народного единства разрешало, если не поощряло, так ошельмовывалась противниками как внутри Чили, так и за пределами страны, особенно если учесть, что одним из основных политических лозунгов системы частного предпринимательства является видимость информационного плюрализма и свободы печати?[2]

И пока мы будем искать ответ, возникает следующий вопрос: «А насколько оправданным было уважение правительством Альенде принципа и практики «свободного» потока информации, не подотчетного социальному контролю?»

В краткий период правления Народного единства ни в печати, ни на радио, ни на телевидении не было господства какого-то одного политического или культурного течения. На телевидении, к примеру, взгляды правительства отражали один государственный и три университетских канала. Однако с точки зрения охвата аудитории (что всегда является основным западным критерием при оценке эффективности телепрограмм) наибольшее число зрителей собирал коммерческий канал, передававший главным образом антисоциалистические материалы и развлекательные программы, импортированные из Соединенных Штатов («ФБР», «Невозможная миссия» и др.).

Нил П. Харли, которого трудно заподозрить в симпатиях к правительству Альенде, писал о ситуации, сложившейся в то время на чилийском телевидении:

«Поражает растущая коммерциализация в течение трех лет правительства Альенде как государственного канала № 7, так и трех университетских каналов № 4, № 9 и № 13... Количество теленовелл, этих «мыльных опер» латиноамериканского телевидения, увеличилось, и они явно насыщены тем, что марксисты называют буржуазными ценностями. Возрос также импорт из Соединенных Штатов — «Джулия», «Бонанза», «Мэнникс», представления Поля Линде, Фреда Эстайра, Дина Мартина и Дорис Дэй. Необходимо представить себе эти программы в атмосфере социалистического развития, чтобы осознать, насколько они заряжены идеологически: ценности, герои и героини верхнего и среднего класса, американская гостиная, кухня, ванная, спальня, вся обстановка «эскалаторного» образа жизни» [3].

Социалистические взгляды начали звучать в передачах по радио, однако большинство станций оставалось в руках частных владельцев, которые сохраняли антиправительственную направленность передач. В прессе также наблюдался весь политический спектр слева направо, однако число консервативных газет за годы правления Альенде возросло.

Материалы, отражающие социалистическую точку зрения, впервые появились и в массовых журналах, издававшихся при поддержке правительства. Однако и здесь коммерческие периодические издания и сборники комиксов оказывали сильную конкуренцию новым журналам, отличавшимся необычной критической ориентацией [4].

Вопреки непрерывным паническим кампаниям в иностранной печати Чили при Альенде была страной, в которой каждая точка зрения находила выражение в средствах массовой информации. Частные консервативные издания и станции не только не подвергались ограничениям, но и открыто вели подстрекательскую антиправительственную кампанию. Фред Лэндис, работавший в то время корреспондентом в Чили, составил список некоторых заголовков, редакционных статей и корреспонденций, опубликованных в 1972 г. в «Эль Меркурио», основной консервативной газете страны.

Редакционные статьи в «Эль Меркурио»
26 июля.	Маленький ребенок насильно угнан в партизаны, чтобы сражаться со своими родителями. Дети шпионят за родителями в социалистических странах.
28 июля.	Конец мечты Фиделя Кастро. Экономический хаос на Кубе.
31 июля.	Антикубинская редакционная статья.
1 августа.	Христианские демократы лицемерят, обвиняя нас в использовании тактики запугивания на выборах.
3 августа.	Провал режима Кастро. Терроризм. Революционное головокружение. Роковой момент. (Все четыре редакционные статьи — о Кубе.)

Заголовки информационных сообщений в «Эль Меркурио»
26 июля.	Партизаны Боливии проходят подготовку на Кубе. Чилийские партизаны готовятся в Боливии. Лидеры боливийских партизан находятся в Чили.
27 июля.	Партизаны Боливии пройдут подготовку на Кубе для подрывных действий в Чили.
28 июля.	Кастро — «В будущем положение ухудшится». Боливийские партизаны отправляются на Кубу — из Чили...[5]

Это верно, что социалистические идеи получили большие возможности для распространения по всей стране, чем когда-либо ранее. И это, как я полагаю, объясняет яростную враждебность антиальендистов по отношению к свободе печати, существовавшей в Чили с 1971 по сентябрь 1973 г.

Когда под влиянием нарастающего движения народных масс появляется подлинно открытый форум для обмена идеями и мнениями, на котором систематическое выражение критического мышления бросает вызов устоявшимся взглядам собственников, эти последние приходят к выводу, что конкуренция, особенно если она ведет к социальному действию, недопустима и непереносима. Именно в этом случае средства массовой информации, ориентированные на существующий порядок, резко выступают против тех принципов, которые, если верить их постоянным утверждениям, они защищают. Таким образом, выявляется подлинное значение терминов «плюрализм» и «свобода печати», как их понимают и употребляют в обществе, основанном на частной собственности. В такие исторические периоды, как правление Альенде, когда обостряется массовое сознание и исчезает всеобщая апатия — это обычное порождение формальной демократии, энтузиазм класса собственников относительно подлинно плюралистической информации улетучивается.

Другой важный урок чилийского эксперимента заключается в полной и неразделимой взаимосвязи информационной системы и всей экономики. Класс частных собственников чувствует себя увереннее в условиях информационного плюрализма только тогда, когда весь аппарат культуры и информации прочно находится в его руках. Если к тому же заводы и фабрики, школы, вооруженные силы, профессиональные организации и союзы правильно выполняют возложенные на них функции по укреплению существующей системы, тогда широкие информационные обмены допускаются и даже оказываются полезными для укрепления стабильности и законности режима.

Однако когда социальный процесс и классовые силы начинают оказывать давление, которое нарушает ход значительной части отлаженной социальной машины,—например, предпринимается далеко идущее перераспределение доходов, некоторые фабрики оказываются под контролем рабочих, часть крестьянства начинает требовать проведения аграрной реформы — короче говоря, когда бросается прямой вызов позициям и безопасности превалирующей системы собственности, тогда широкая общественная дискуссия о будущем социальном порядке становится недопустимой для привилегированных классов. И это понятно. На такой стадии дискуссия уже перестает быть простым словопрением и перерастает в осмысленный процесс, который вполне может привести к коренным социальным и экономическим переменам.

Большинство массовых коммуникаций в капиталистических странах не представляет угрозы существующему порядку, потому что они являются частью сети охранительных институтов системы. Эти всепроникающие структуры и сети делают упор на распространение успокоительных сообщений. Критические материалы, которые изредка (для подчеркивания прочности режима) исходят из информационных каналов, обычно игнорируются. Когда критическому анализу начинает подвергаться сам охранительный аппарат — функции государства, установленные законом права собственности, организация школьного образования,—тогда свободная деятельность средств массовой информации перестает устраивать сторонников частнособственнической демократии. Это подтвердили и события в Португалии.

Еще один вопрос, который заслуживает внимания и прямо вытекает из чилийского эксперимента,—это вопрос о связи индивидуальной свободы и творческого таланта с информационным потоком промышленно развитого западного общества. Наиболее влиятельные представители класса собственников утверждают, что свобода информации является одной из самых привлекательных черт рыночной демократии, которая якобы отсутствует в любой альтернативной форме социальной организации.

Стремление американских многонациональных корпораций придать глобальную значимость требованиям о свободном потоке информации означает распространение того же принципа на международной арене.

Поток информации и коммуникаций между странами — до некоторой степени это относится и к странам социалистической организации — отражает международна ное разделение труда, которое в свою очередь определяется структурой и практической деятельностью крупнейших капиталистических государств. Эти страны, обладающие наиболее мощными каналами информации, монополизировали поток международных сообщений. В экспорте телевизионных программ господствует несколько промышленно развитых стран, главным образом с рыночной экономикой. Еще более монополизирован международный прокат кинофильмов, который находится в тисках американского капитала. Международная информация и теленовости также находятся под контролем нескольких англо-американских агентств и корпораций. То же самое происходит и с журналами, комиксами, переводами на иностранные языки книг и энциклопедий, даже с производством игрушек. Все это составные части международного передвижения имиджей и информационных потребительских товаров[6], направляемого главным образом несколькими коммерческими корпорациями промышленно развитых стран, в частности, Соединенных Штатов.

Доктрина свободного потока информации служит теоретическим обоснованием сложившейся системы международного обмена информацией. Она узаконивает и усиливает стремление нескольких стран, занимающих господствующее положение в экономике, навязывать остальному миру свои стандарты и ценности в области культуры — все во имя невмешательства в предположительно свободную и независимую творческую деятельность.

Нелепо, однако, считать, что культурная и информационная продукция, производимая в странах с рыночной экономикой, создается писателями, режиссерами и другими творческими людьми независимо от «индустрии развлечений». В 1972 г. журнал «Форчун» впервые включил в свой ежегодный список 500 крупнейших промышленных корпораций несколько ведущих информационно-культурных корпораций Соединенных Штатов. Си-би-эс, Эй-би-си, Эм-си-ай и «Коламбиа пикчерс» оказались наряду со старыми коммуникационными конгломератами, такими, как Ар-си-эй, «Вестингхаус» и «Дженерал электрик», в избранной группе американских суперпромышленных компаний.

Определение современной западной культуры как результата художественного творчества индивидуальных авторов звучит привлекательно, но вводит в заблуждение. То же самое происходит и в экономической сфере, где малюсенькие частные лавочки приравниваются к огромным многонациональным корпорациям, затем все они перемешиваются, и в итоге появляется среднестатистическая недифференцированная группа, которая называется «индивидуальное деловое предприятие». Причина этих вводящих в заблуждение определений и усредненных величин ясна. Такие расплывчатые категории скрывают подлинные источники власти в обществе. В то же время, используя их, суперкорпорации стремятся заручиться той же широкой поддержкой, которой пользуются маленькие предприятия и индивидуальная трудовая деятельность. Утверждается, в частности, что монополистически конгломераты ничем не отличаются от индивидуальных производителей, или писателей, или маленьких предприятий, которые они заменили или поглотили.

Конгломераты, которые господствуют в области производства и распространения информации — и вообще всех видов сообщений — нельзя рассматривать, как это практикуется в Соединенных Штатах, как индивидуумов, на которых распространяются конституционные гарантии свободы слова и печати. Например, Ар-си-эй, «Дженерал электрик», Си-би-эс и «Ридерс дайджест» не являются отдельными индивидуумами, чьи личные права неприкосновенны. Они являются прежде всего частными корпорациями, стремящимися к максимальной прибыли, чья продукция производится в соответствии с коммерческими требованиями. Разумеется, индивидуальный труд входит составной частью в производство культурных товаров, однако окончательный продукт является именно корпоративным, содержащим корпоративные идеологические концепции.

Взглянем на исследование комитета по правительственным операциям конгресса США. Оно показывает, что несколько крупнейших нью-йоркских банков обладают значительными пакетами акций (и соответственно правом голоса) в американских телевизионных корпорациях. Например, ««Чейз Манхеттэн бэнк» контролирует более 14% акций Си-би-эс («Коламбиа бродкастинг систем»), а также 4,5% акций корпорации Ар-си-эй («Рэйдио корпорейшн оф Америка»), которой принадлежит телесеть Энби-си («Нэшнл бродкастинг компании); «Банкерс траст» контролирует более 10% акций Эй-би-си («Америкэн бродкастинг компани») и 9,8% акций корпорации «Метромидиа»; «Ферст нэшнл Сити бэнк» контролирует 7,1 % акций корпорации «Кэпитал ситис бродкастинг», которой принадлежат, в частности, 6 телевизионных и 11 радиостанций; 11 банков контролируют в общей сложности 34,1% всех акций телесети Эй-би-си...» [7].

Можно ли рассматривать предприятия по производству и распространению имиджей, находящиеся под контролем банковского и промышленного капитала, как индивидуумов, обладающих неотъемлемыми правами? Конечно, нет. Более того, продукция культурно-коммуникационной индустрии нуждается в еще большем общественном контроле и проверке, чем обычные потребительские товары. Это верно, что многие потребительские товары несут на себе отпечаток индивидуалистской природы породившей их социальной системы (например, пожирающие бензин автомобили). Поэтому они почти всегда отражают ценности этой системы. Еще очевиднее, это проявляется в продукции индустрии, формирующей сознание, которая по самой своей сути является идеологической. И горе тому обществу, чья социальная политика не учитывает это важнейшее обстоятельство.

Так, например, полагать, что продукция американской кинопромышленности служит только развлечению и не несет идеологической нагрузки,— значит сознательно игнорировать одну из наиболее действенных форм культурного империализма. Нынешняя чилийская диктатура не имеет никаких заблуждений на этот счет. Одной из первых «культурных» инициатив после переворота было открытие чилийских рынков для американских кинофильмов, чтобы, по словам генерала хунты Лея, «покончить с кошмаром марксистского кино»[8]. (Американские фильмы отнюдь не отсутствовали на чилийских экранах в период правления Альенде. В 1971 г. «История любви», «Тора, тора, тора», а также фильмы Уолта Диснея, Джона Уэйна и другие демонстрировались во многих кинотеатрах Сантьяго.)

Мы не хотим сказать, что вся культурная продукция развитого капиталистического общества направлена исключительно на то, чтобы навязать выгодную хозяевам системы идеологию. Во многих случаях это именно так, особенно в некоторых средствах массовой информации. Ясно, однако, что индустрия культуры должна учитывать современные социальные реальности. Для того чтобы пропаганда была эффективной, необходимо, чтобы материал как можно меньше непосредственно затрагивал потенциально взрывоопасные проблемы. Это означает, как указывает Стюарт Холл, включение социальных противоречий в само сообщение [9].

Однако ни при каких обстоятельствах такие противоречия не высказываются открыто. И тот факт, что некоторые люди даже в самом невразумительном тексте умеют разглядеть критическую проблему, еще не дает оснований считать, что средства массовой информации сами роют себе (и системе) могилу.

Сторонники свободного потока информации, выступающие за неограниченное распространение культурноинформационной продукции корпораций, являются в то же время ярыми критиками национального суверенитета. Для директоров многонациональных корпораций национальный суверенитет—болезненно воспринимаемое, враждебное понятие, и они делают все, чтобы уничтожить его или по крайней мере подчинить своему господству. Необходимо, однако, иметь в виду, что в сфере культуры и коммуникаций национальный суверенитет — последняя линия обороны против наступательного марша конгломератов средств массовой информации. Если падает барьер национального суверенитета, уже ничто не может уберечь государство от стремительного захвата технологического оборудования, коммуникационных структур и всего содержания средств массовой информации кучкой глобальных частных монополий.

При правительстве Альенде в Чили были предприняты некоторые меры, направленные на защиту национальной культуры. Поощрялся импорт фильмов из разных стран, был уменьшен импорт американских фильмов, которые раньше почти полностью доминировали на экранах страны. Была резко ограничена деятельность рекламных агентств, особенно тех, которые принадлежали могущественным многонациональным корпорациям. Были созданы государственные издательства, в массовых органах печати появились прогрессивные по своему характеру материалы, отражающие национальные интересы страны [10]. И тем не менее, оглядываясь сейчас назад, можно сказать, что это были маленькие и очень ограниченные шаги[11]. Достаточно отметить, что в этот же самый период чилийское издание «Ридерс дайджеста» по-прежнему распространялось тиражом 100 тыс. экземпляров в месяц.

Какие же выводы можно сделать на чилийского опыта относительно всего информационно-коммуникационного сектора? Будущие действия государств, направленные на переустройство общества, должны включать принятие быстрых и решительных мер в двух направлениях.

Один удар должен быть направлен против иностранной сети массовых коммуникаций, занимающей господствующее положение внутри страны. Сюда мы включаем рекламные агентства, службы «паблик рилейшнс», опросы общественного мнения, а также весь набор импортируемой культурно-информационной продукции —от книг и кинофильмов до телевизионных программ. Это будет рациональный удар, направленный исключительно против материалов и структур угнетения.

Ксенофобия, которой, наверное, нелегко избежать на практике, несовместима с подлинно национальной политикой в области культуры. Проблема заключается не в иностранных культурных имиджах, как таковых, а в коммуникациях, закрепляющих и усиливающих угнетение, каково бы ни было их происхождение. Например, журнал «Ридерс дайджест» вряд ли выживет в случае серьезного переустройства общества не потому, что он делается главным образом в Соединенных Штатах, а потому, что он пропитан идеологией индивидуализма и эгоизма, промонополистического предпринимательства, враждебности к основным нуждам простых людей и шовинистического милитаризма, если перечислить лишь некоторые из его постоянных тем.

Второе направление в культурно-коммуникационном переустройстве общества заключается в быстром создании таких альтернативных структур средств массовой информации, которые обеспечат широкое участие народных масс.

Осуществление обеих этих программ — огромная задача. Нет никакой гарантии, что специфические методы, успешно примененные в одной стране, окажутся подходящими для другой. Важно понимать сущность и общее направление необходимых перемен, учитывать изменяющиеся обстоятельства и особенности исторического периода развития.

Очевидно, что широкое участие народных масс является основным обязательным компонентом альтернативной массовой коммуникации. Любые средства и методы, поощряющие как можно большее количество людей участвовать в информационном процессе, потенциально заслуживают внимания и применения на практике. В этом смысле заимствование жанров, стилей и композиций ныне господствующей иерархической структуры коммуникаций ляжет тяжелым грузом на вновь создающуюся социальную систему.

К «добродетелям» плюрализма, как мы уже убедились, также следует относиться с осторожностью. То, что чаще всего представляют как плюрализм, в большинстве случаев оказывается всего лишь еще одной гранью все той же индустрии культуры, основанной на коммерческих началах и неразрывно связанной идеологически с частной собственностью.

Суммируя сказанное, уроки, которые можно извлечь из чилийской трагедии, сводятся главным образом к следующему:

1. Плюрализм в коммуникации скрывает классовое господство. Когда возникает серьезная угроза этому господству, плюрализм отбрасывается в сторону теми, кто обычно восхваляет его добродетели.

2. Культурно-коммуникационные материалы изготовляются корпорациями и распространяются в коммерческих целях. Утверждения, что они изготовляются и распространяются на основе индивидуальной свободы выражения, не соответствуют действительности.

3. Защита национального суверенитета в области информации и культуры не должна сводиться к узкому провинционализму. В первую очередь защита национального суверенитета означает обязательство сопротивляться проникновению многонациональных корпораций. Поэтому необходимое условие сохранения культурного суверенитета — проведение национальной и социалистической политики в области культуры.

4. Возросшее индивидуальное сознание — важная составная часть революционно-освободительного процесса. Оно не возникает автоматически в результате внедрения новой, улучшенной технологии коммуникаций. Наоборот, необходимо постоянное внимание и упорная работа, чтобы использовать современную технологию для удовлетворения социальных нужд. В ходе национально-освободительной борьбы информация и коммуникации крайне важны, поэтому необходимо всячески развивать и поощрять массовое участие в процессе коммуникации. Это не разовая кампания. Слишком многие печальные исторические примеры показывают, как однажды развитое массовое сознание со временем атрофировалось. С его исчезновением усиливается манипулятивный информационный контроль. Участие в процессе коммуникации может оказаться единственным средством развития и сохранения индивидуального и группового сознания, обеспечивая таким образом динамику перемен и обновления.

Часть I

Предисловие

1 Paulo Freire. Pedagogy of the Oppressed. New York, 1971, p. 144.

2 Ibid., p. 145.

3 Gore Vidal. Homage to Daniel Shays. — "The New York Re- view of Books", 10 August 1972, p. 12.

Глава первая

1 Alan Lomax and Norman Berkowitt. The Evolutionary Taxomony of Culture. — "Science 177", 1972, p. 238.

2 С. В. MacPherson. The Political Theory of Possessive Individualism. Oxford, 1962.

3 Frank Stanton. Will They Stop Our Satellites? — "New York Times", 22. X. 1972.

4 Генри Люс, основатель журналов "Тайм", "Лайф", "Форчун", "Спортс иллюстрейтед" и других массовых изданий, имел на этот счет другое мнение. Он заявил, обращаясь к сотрудникам "Тайма": "Мнимая журналистская объективность, т. е. утверждение, что автор подает факты без какой-либо ценностной оценки, является современной выдумкой, не более чем обманом. Я это отвергаю и осуждаю. Мы говорим: "К дьяволу объективность"». (W. А. Swandberg. Luce and His Empire. New York, 1972, p. 331.)

5 Daniel Bell. The End of Ideology, 1960.

6 Leon Etsenberg. The Human Nature of Human Nature. — "Science 176", 1972, pp. 123—124.

7 "The Social Engineers Retreat Under Fire". — "Fortune", X. 1972, p. 3.

8 Leon Etsenberg. "Human Nature...", p. 124.

9 Paulo Freire. Pedagogy of the Oppressed, p. 135.

10 Les Brown. Television: The Business Behind The Box. New York, 1971, pp. 196-203.

11 Paulo Freire. Pedagogy of the Oppressed, p. 137.

12 "Black Movie Boom — Good or Bad?" - "New York Times", 17. XII. 1972.

13 George Gerbner. Communication and Social Environment. — "Scientific American" IX. 1972, p. 156.

14 Les Brown. Television..., pp. 59—60.

15 Robert Musel. Through a Glass — very darkly. — "TV Guide", 2. X. 1971, p. 12.

16 Merrill Panitt. America Out of Focus. — "TV Guide", 15, I. 1972 - 12. II. 1972.

17 Paulo Freire. Pedagogy of the Oppressed, pp. 137—138.

18 Langbourne W. Rust. Do Children Prefer Junk cm TV? — "Variety", 13. X. 1972, p. 38.

19 Hedrick Smith. Big Issues Block U. S. — Soviet Trade. — "New York Times", 12. VIII. 1972.

20 "New York Times", 26. VII. 1972.

21 Rudolph Arnheim. Television as a Medium. — "Performance", N 3, 1972, p. 16.

22 Fred Friendly. Due to Circumstanses Beyond Our Control. New York, 1967, pp. 27, 59—60.

23 Martin A. Jackson. Review of "The American Newsreel, 1911— 1967". — "New York Times Book Review", 6. VIII. 1972, p. 4.

Глава вторая

1 "New York Times", 23. I. 1970.

2 Paul Dickson. Think Tanks. New York, 1971, p. 7.

3 "Los Angeles Times", 17. VII. 1972.

4 "Broadcasting", 17. VII. 1972, p. 29.

5 "Variety", 12. VII. 1972, p. 34.

6 Совет по проблемам политики и планирования правительственной информации провел свое первое заседание 28 апреля 1972 г. под председательством директора Управления по поли- тике в области телекоммуникаций Клея Уайтхеда. Состав совета подтверждает тезис о тесной связи правительственной политики в области информации с господствующими военными и частными корпоративными блоками страны. В состав совета входили: помощник государственного секретаря по делам администрации, помощник министра обороны, помощник министра торговли по делам на- уки и техники, помощник министра транспорта, заместитель директора ЦРУ, специальный уполномоченный по делам транспорта и коммуникаций Администрации общих служб, помощник замести- теля директора НАСА. Telecommunications Reports 38", N 16, 24. IV. 1972, p. 23.

7 U. S. Bureau of the Census. Statistical Abstracts of the United States. Washington, 1971, p. 509.

8 Nicholas Wade. NBS Loses Branscomb to IBM. — "Science", 14. IV. 1972, p. 147.

9 Donald Stevenson Watson and Mary A. Holman. Concentration of Patents from Government Financed Research in Industry.— "Review of Economics and Statistics 49", N 3, VIII. 1967, pp. 375—381.

10 Dickson. Think Tanks, p. 10.

11 J. E. Goldman. Toward a National Technology Policy. — "Science", N 2, IX. 1972, p. 1079.

12 Harry Ноше Ransom. The Intelligence Establishment. Cambridge, 1970, p. 8.

13 U. S., Congress, Senate, Subcommittee on Constitutional Rights, Committee on the Judiciary. — "Army Surveillance of Civilians: A Documentary Analysis". Washington, 1972, pp. 96—97.

14 U. S., Congress, Senate, Subcommittee on Constitutional Rights, Committee on Judiciary. —"Staff Report", IV. 1972, p. 4.

15 U. S., Congress, House. Hearings before a Subcommittee of the Committee on Government Operations, III. 1972, p. 1285. (Да- лее — The Moorhead Hearings.)

16 Ransom. The Intelligence Establishment, p. 88.

17 "Intelligence Costs for Military in '70 Put at $ 2. 9 Billion". — "New York Times", 14. V. 1970.

18 Benjamin Welles. Nixon Reported Weighing Revamping of Intelligence Services. — "New York Times", 11. V. 1971.

19 The Moorhead Nearings, p. 1033.

20 Carol M. Barker and Matthew H. Fox. Classified Files: The Yellowing Pages. New York, 1972, p. 15.

21 "Cost Twice as High to Conceal as Reveal". — "Los Angeles Times", 16. V. 1972.

22 Robert S. Semple. Nixon Vetoes Bill to Fund Public TV. — "New York Times", I, VII. 1972.

23 "Действия Никсона позволили его администрации добиться двух целей: (1) выхолостить общественное телевещание — скромную, но развивающуюся образовательную телесеть и (2) расстроить направленную на службу общественности деятельность образовательного телевидения". "Politics in Public Broadcasting". — "Los Angeles Times", 25. X. 1972.

24 Fred Powledge. Public Television: A Question of Survival. New York, 1972.

25 Bill Greely. Deem СРВ as a White House 0 & 0 Via Loomis and Other Appointments. — "Variety", 27. IX. 1972; 20. XII. 1972.

26 Alan Wells. Picture — Tube Imperialism? New York, 1972, p. 96.

27 Ibid.

28 U. S., Congress, Senate, hearings before a subcommittee of the Committee on Appropriations. Washington, 1971, pp. 815—820.

29 John J. O'Connor. U.S.I.A. Propaganda. — "New York Times" I IV 1972.

30 John W. Finney. U.S.I.A. Confirms Role in Unattributed Pamphlets. — "New York Times", 22. III. 1972.

31 Bernard Gwertzman. U. S. Radio Abroad Wins Senate Test. — "New York Times", 8, VI. 1972.

32 James Aronson. The Press and the Cold War. New York, 1971.

33 Bernard Gwertzman. U. S. Radio Abroad Wins Senate Test. — "New York Times", 8, VI. 1972.

34 Erik Barnouw. The Image Empire. New York, 1970, pp. 91—92.

35 Hillier Krieghbaum. Pressure on the Press. New York, 1972, p. 210.

36 Susan Wagner. Publishing on the Potomac: The Selling of the Government. — "Publishers' Weekly", 9. VIII. 1971, p. 28.

37 Krieghbaum. Pressures on the Press, p. 210.

38 J. William Fulbright. The Pentagon Propaganda Machine. New York, 1970.

39 U. S., Congress, House, Committee on Government Operations. — "Administration of the Freedom of Information Act", report N 92—1419. Washington, 1972, p. 60.

40 The Moorhead Hearings, pp. 1007—1008.

41 Ibid., p. 1056.

42 Ibid., pp. 1013-1014, 1047.

43 Ibid., p. 3019.

44 Ibid., p. 2997.

45 Член палаты представителей Lionel Van Deerlin, 17. XII. 1971.

46 "Broadcasting", 26. VI. 1972, pp. 43, 46.

47 The Moorhead Hearings, p. 3023.

48 Ibid., p. 3059.

49 "GQ Fact Sheet on Committee Secrecy". — "Congressional Quarterly", 12. II. 1972, p. 301; "Committee Secrecy: Still Fact of Life in Congress". — "Congressional Quarterly", 11. XI. 1972, p. 2974.

50 "U. S. Congress, House, Committee on Government Operations, Freedom of Information Act. Washington, 1968.

51 James Reston. Washington: The New "War Profiteers". — "New York Times", 3. V. 1968.

52 The Moorhead Hearings, p. 3061.

53 David Wise. The Institution of Lying. — "New York Times", 18. XI. 1971.

54 Barker and Fox. Classified Files, p. 60.

55 The Moorhead Hearings, p. 1040.

56 "Government Easing Attitude Towards Private Enterprise In Use of Federal Information", — "Publishers' Weekly", 12. IV. 1971, p. 27.

57 Ibid.

58 Ibid., p. 28.

59 The Moorhead Hearings, p. 3129.

Глава третья

1 Fritz Machlup. The Production and Distribution of Knowledge in the United States. Princejbon, 1962.

2 "New York Times", 10. I. 1972.

3 "Education Industry Is Marketing ABC's". — "New York Times", 10. III. 1972.

4 M. Marten. Notes on the Education Complex as an Emerging Macro-System, Global Systems Dynamics International Symposium, Charlottesville, 1969. New York, 1970, pp. 225—244.

5 David M. Shoup. The New American Militarism. — "The Atlantic 223", N 4, IV. 1969, pp. 51—56.

6 Clark M. Clifford. Address before the National Security Industrial Association. Washington, 26. IX. 1968.

7 Lawrence S. Wittner. IBM and the Pentagon. — "The Progressive", II. 1972, pp. 33-34.

8 Ibid.

9 Mildred Benton and Signe Ottersen. Roster of Federal Libraries. Washington, 1970.

10 "Я утверждаю, что министерство обороны, ведомство, потребляющее 9% валового национального продукта, ведомство, на службе у которого находится четыре с половиной миллиона американцев, должно больше чем когда бы то ни было способствовать удовлетворению социальных потребностей страны. Законность... внутреннее спокойствие... всеобщее благосостояние... дары свободы. Может ли быть, чтобы все эти элементы свободы ложились на плечи правительства Соединенных Штатов, минуя министерство обороны, на чью деятельность расходуется половина всех затрат нашего правительства?" (Clark M. Clifford, op. cit.).

11 Fred M. Heddtnger. Address before the 13th Annual Summer Conference of the Pennsylvania School Boards Association, 15. VII. 1967. — "Newsletter" of the Pennsylvania Electronics Technology» Inc. 68—3, p. 4.

12 "Phi Delta Kappan", V. 1967, 417.

13 Samuel Halperin. Things Don't Just Happen. — "Congressional Record", 20. II. 1968, p. E 981.

14 "Publishers Weekly", 19. II. 1973.

15 "Fortune", V. 1972, p. 149.

16 "New York Times", 11. II. 1972, p. 49.

17 J. Myron Atkin. The Federal Government, Big Business, and Colleges of Education.

18 "New York Times", 14. VII. 1968.

19 James A. Mecklenburger and John A. Wilson. Learning C.O.D. Can the Schools Buy Success? — "Saturday Review", 18. IX. 1971, p. 76.

20 "Los Angeles Times", 1. II. 1972.

21 "Los Angeles Times", 28. VII. 1972.

22 "Publishers' Weekly", 8. II. 1971.

23 John. D. Williams. Conglomerates Cause An Information Loss. — "Wall Street Journal", 29. XII. 1972.

24 William F. Luebbert. Instructional Technology, Education and Man as a Builder and User of Tools. — International Symposium on Communication, Univ. of Pennsylvania, 111» 23—25, 1972.

Глава четвертая

1 Erik Barnouw. Television as a Medium. — "Performance", N 3, 1972, p. 13.

2 Ibid., p. 40.

3 Franc Shor. Pacific Fleet: Force For Peace. — "National Geographic", IX, 1959, pp. 283—335.

4 "Broadcasting", 14. VIII. 1972, p. 39.

5 Les Brown. Television: The Business Behind the Box. New York, 1971, p. 59.

6 "New York Times", 27. XI. 1972.

7 James Playsted Wood. Magazines In the United States. New York, 1971, p. 291.

8 Ibid., p. 292.

9 Ibid., p. 291.

10 "New York Times", 31. VII. 1967.

11 "As We See it". - "TV Guide", 22. VII. 1972, p. 1.

12 Max Gunther. Revolution at the FTC. — "TV Guide", 24. VI. 1972. pp. 27—28.

13 John C. Schwarzwalder. Public Broadcasting Must Clean House. - "TV Guide", 30. IX - 6. X, 1972.

14 Merill Panitt. America Out of Focus. — "TV Guide", 15. I. — 12. II., 1972.

15 Ibid.

16 "Advertizing Age", 24. IV. 1972, p. 22.

17 "Advertizing Age", 3. VII. 1972.

18 Tom Buckley. With the National Geographic on Its Endless, Cloudless Voyage. — "New York Times Magazine", 6. IX. 1972.

19 Frank Luther Mott. A History of American Magazines. Cambridge, 1957, p. 626.

20 "National Geographic Society Elect Key Executives". — "National Geographic", X, 1967, p. 576.

21 M. B. Grosvenor. National Geographies Newest Adventure: A Color Television Series. — "National Geographic", X, 1965, p. 451.

22 Tom Buckley. With the National Geographic..., p. 22.

23 Mott. History of American Magazines, p. 625.

24 Volkman Wentzel. Mozambique, Land of the Good People. — "National Geographic", VIII. 1964, pp. 214—215.

25 Jules В. Вllard. Panama, Link Between Oceans and Continents. — "National Geographic", III. 1970, p. 404.

26 Ibid., p. 412.

27 Buckley. "With the National Geographic...", p. 18.

28 Wentzel. Mozambique..., pp. 203—204.

29 Buckley. With the National Geoff rap hie..., p. 18.

30 Peter T. White. Saigon, Eye of the Storm. — "National Geographic", VI. 1965, p. 862.

31 Peter T. White. Mosaic of Cultures. — "National Geographic", III. 1971, p. 329.

32 Wilhelm G. Solheim II. New Light On a Forgotten Past. — "National Geographic", III. 1971, p. 330.

33 Buckley. With the National Geographic..., p. 20.

34 W. E. Garrett. Pagan On the Road to Mandalay. — "National Geographic", III. 1971, p. 349.

35 Franc Shor. Pacific Fleet..., p. 283.

36 "National Geographic", VI. 1972, cover.

37 Franc Shor. Pacific Fleet, Dp. 283, 311.

38 Thomas W. Mс Knew. Four Ocean Navy in the Nuclear Age. — "National Geographic", II. 1965.

39 "National Geographic", IX. 1965.

40 "Magazines for Libraries". New York, 1969, p. 169.

41 Buckley. With the National Geographic..., p. 12.

42 "Fortune", VI. 1972, p. 110.

43 "Nation's Business", III. 1971, pp. 46, 49.

44 Leo E. Litwak. Fantasy That Paid Off. — "New York Times Magazine", 27. VI. 1965.

45 Richard Schickel. The Disney Version. New York, 1968, p. 19.

46 Ibid., p. 165.

47 Предварительное письмо к держателям акций и служащим, "Уолт Дисней продакшнз", 24. IV. 1972.

48 Ibid.

49 Annual Report, Walt Disney Productions, 1971, p. 4.

50 Schickel. Disney Version..., p. 313.

51 Annual Report... p. 28.

52 Предварительное письмо к держателям акций и служащим, "Уолт Дисней продакшнз", 24. IV. 1972.

53 Dwight Whitney. It's Practically a Branch of the U. S. Mint. — "TV Guide*, 15-21, VII. 1972, p. 25.

54 "Disney's Live Action Profits". — "Business Week", 24. VII. 1965, p. &2.

55 Schickel. Disney Version..., p. 164.

56 Litwak. "Fantasy", p. 28.

57 "Los Angeles Times", 16. XII. 1966.

58 Robert Shayon. Entertainment. — "Performance", N 3, VII/VIII, 1972, p. 91.

59 Annual Report..., p. 21.

60 Ariel Dorfman and Armand Mattelart. Para Leer Al Pato Donald. Valparaiso, 1971.

61 A. Mattelart. Mass Media In the Socialist Revolution; The Experience of Chile. — Communications Technology and Social Policy. New York, 1973.

62 "Los Angeles Times", 1. VI. 1972.

63 Дисней сказал однажды: "У меня не бывает подавленного настроения, и я не хочу, чтобы оно у меня появилось. Я счастлив, просто очень, очень счастлив". (/. Anthony Lukas. "The Alternative Life — Style of Playboys and Playmates", — "New York Times Magazine", 11. VI. 1972.).

64 Litwak. Fantasy, p. 27.

65 M. B. Grosvenor. Walt Disney. Genius of Laughter and Learn- ing. — "National Geographic", VIII. 1963, p. 158.

66 Mott. A History of American Magazines, p. 632.

67 James L. C. Ford. Magazines for Millions, Carbondale, 1969, pp. 57—58.

68 "Reader's Digest at the White House". — "New York Times", 29. I. 1972.

Глава пятая

1 Harwood L. Childs. Public Opinion: Nature, Formation and Role. Princeton, 1965, p. 1.

2 Marshall A. Caskey. Polls: Critics and Proposed Controls, Freedom of Information Center Report N 220. Columbia, 1969, p. 3. Предположительно насчитывается тысяча американских фирм по опросу общественного мнения. (Stephen Isaacs. The Pitfalls of Polling", Columbia Journalism Review, V/VI. 1972, p. 34.)

3 Erik Barnouw. A History of Broadcasting. New York, 1968.

4 Paul F. Lazarsfeld. Some Problems of Organized Social Research. — "The Behavioral Sciences: Problems and Prospects", Boulder, VIII, 1964, p. 11.

5 Paul B. Sheatsley. AAPOR Times 21. — "Public Opinion Quarterly" 32, 1968—69, p. 463.

6 Hadley Cantril. The Human Dimension: Experiences in Policy Research. New Brunswick, 1967, pp. 24—30—31.

7 Lazarsfeld, Some Problems, p. 11.

8 H. Cantril. Human Dimension, pp. 35—37.

9 George Gallup, Jr., "The Challenge of Ideological Warfare", in Propaganda and the Cold War. Washington, 1963, pp. 54—56.

10 Cantril. Human Dimension, Chs. 1, 2.

11 "Political Pollsters Head for Record Activity in 1968", Congressional Quarterly Fact Sheet, 3. V. 1968, p. 1000.

12 George Gallup, Jr. "Image of the United States Abroad in 1969: A Report", in The Case for Reappraisal of U. S. — Overseas Information Policies and Programs. N. Y., 1970, p. 18.

13 Richard L. Merritt. The USIA Surveys: Tolls for Policy and Analysis, in Western Europe arid Perspectives on International Affairs. New York, 1968, p. 6. Возможно, здесь применимы слова Пауло Фрейре: "В своем стремлении господствовать, переделать других сообразно собственным моделям и образу жизни захватчики хотят знать, как оценивают действительность завоеванные ими люди, но лишь для того, чтобы сделать свое господство еще эффективнее". (Paulo Freire. Pedagogy of the Oppressed, pp. 150—151.)

14 H. Cantril. Human Dimension, pp. 35—49. Кэнтрил пишет: "Очевидно, в демократии, подобной нашей, ни один президент не может добиться осуществления своей политики, пока народ не заинтересуется этой политикой и не поймет ее смысла" (р. 69).

15 Harold Mendelsohn and Irving Crespi. Polls, Television and the New Politics. Scranton, 1970, p. X.

16 Marylin Bender. Market Research. — "New York Times", 29. VIII. 1971. Jack J. Honomichl. Big Business Snaps Up 22 Top Research Firms. — "Advertizing Age", 20. X. 1971, pp. 1, 83.

17 Richard Hodder—Williams. Public Opinion Polls and British Politics. London, 1970, pp. 9—14.

18 Roper Research Associates. "A Ten—Year View of Public Attitudes Toward Television and Other Mass Media, 1959—69". New York, 1969.

19 "The Perils of Polling", Transaction 81, N 9-10, VII/VIII, 1971, p. 8.

20 John D. Morris. No Fault Poll Results Disputed. — "New York Times", 24. I. 1972.

21 Richard Halloran. Tactics Disputed in Fight to Win Release of P. 0. W*s. - "New York Times", 7. VI. 1971.

22 Cantril. Human Dimension.

23 Report of the Standards Committee, American Association for Public Opinion Research, 1970, Chapter 7, pp. 165—166.

24 Jerom Johnston and Gerald G. Bachman. Young Men Look At Military Service. — "Youth In Transition", N 193. The Univ. of Michigan, VI. 1970.

25 John Herbers. Servey Finds Fear of U. S. "Break—Down". — "New York Times", 27. VI. 1971.

26 Richard L. Merritt, Ellen P. Flerlage, Anna J. Merritt. Political Man in Postwar German Education. — "Comparative Education Review", 15. X. 1971, p. 4.

27 Milton Rokeach. The Role of Values in Public Opinion Research. — "Public Opinion Quarterly", 32, N 4, (Winter 1968—69), p. 549.

28 "Chicago SunTimes", 26. VI. 1968.

29 Mendelsohn and Crespi. Polls, TV, Politics, pp. 40—41.

30 H. Cantril. Human Dimension, p. IX.

31 George Gallup, Jr. A Guide to Public Opinion Polls, Prince- ton, 1948, pp. 3, 7.

32 Robert M. Smith. Youth Found Cool to Career in F. B. I. — "New York Times", 15. II. 1972.

38 Harwood L. Childs. Public Opinion, p. 1.

34 Bernard C. Cohen. The Relationship Between Public Opinion and Foreign Policy Maker. — "Public Opinion and Historians" Detroit, 1970, p. 70.

35 Kaarle Nordenstreng. "Broadcasting Research in Scandinavian Countries", International Studies of Broadcasting. Tokyo, 1971, p. 257.

36 Anthony Wilden. System and Structure: Essays in Communica- tion and Exchange. London, 1972, p. XX.

37 Alex S. Edelstein. Ideas In Search of Methodologies In International Communications, paper for Raymond В. Nixon Symposium. Minneapolis, IV. 14—16, 1971.

38 Paul Lazarsfeld. The Discussion Goes On. — "Public Opinion Quarterly", 9 (Winter 1945—46), p. 404.

39 Mendelsohn and Crespi. Polls, TV, Politics, p. 314.

Глава шестая

1 "Advertizing Age", 19. II. 1973, p. 64.

2 "What a Multinational Company Is". — "New York Times", 19. VI. 1972.

3 "International Advertiser 10", N 1, 1969, p. 25.

4 "The Uncertain Mirror", Report of the Special Senate Commit- tee on Mass Media, vol. 1. Ottawa, 1970, p. 246.

5 "Advertising Age", 27. III. 1972.

6 "Broadcasting", 1. IX. 1969.

7 "Who's Where Around the World", Printers' Ink (now Marketing/Communications), 9. VI. 1967, pp. 21—30.

8 Ralph Leezenbaum. JWT: Mystical Melding of the Swinging and the Staid. — "Marketing/Communications", III. 1970, pp. 22— 30.

9 "White House Branch of J. Walter Thompson?" — "Broad- casting", 24. II. 1969, p. 36.

10 "The Financial Times" 17. X. 1969.

11 "Profile of Agencies Around the World", — "Printers' Ink" (now "Marketing/Communications"), 9. VI. 1967.

12 Robert P. Knight and John D. Stevens. Articles on Mass Communications in U. S. and Foreign Journals, a Selected Annotated Bibliography. — "Journalism Quarterly 47", N 1, 1970, pp. 198—199.

13 Marcel Niedergang. Double—Edged Reform for Perusian Press. — "Le Monde", 1. IV. 1970, p. 3 (еженедельное издание на англ. языке).

14 "Profile of Agencies Around the World".

15 "Public Relations Quarterly", Winter 1970—71.

16 William A. Durbin. International Public Relations. — Cur- rent Thoughts in Public Relations: A Collection of Speeches and Articles. New York. 1968, pp. 120—121.

17 "International Public Relations». "Gallatin International Business Aids" VI. 1967.

18 "Public Relations Today". — "Business Week", 2. VII. 1960, p. 42.

19 Fritz Macklup. The Production and Distribution of Knowledge in the United States. Princeton, 1962, p. 271.

20 "Public Relations Today", p. 41.

21 Hugh C. Hoffman and Robert C. Worcester. The International Scene: A Review of Current Practices. — "Public Relations Quarerly 13", N 1, 1968, pp. 12, 17.

22 "Public Relations Today", p. 42.

23 "International Public Relations, Gallatin International Business Aids", VI. 1967.

24 Harry Muller. Latin. America: How U. S. Prestige Stack Up. — "Public Relations Journal 22", N 6, 1966, p. 20.

25 Hill and Knowlton International, Handbook on International Public Relations. New York, 1968.

26 Arthur Reef. The Satellite Beams Its First PR Programm. — "Public Relations Jornal 25", N 11, XI. 1969, p. 17.

27 T.J. Ross. Some Observations on Public Relations Progress. — "Perspectives in Public Relations". Norman, 1966, p. 20.

28 "Gallup Organisation". — "International Opinion Trends". Princeton.

29 Arthur С. Nielsen. Greater Prosperity Through Marketing Research: The First 40 Years of the A. C. Nielsen Company. New York, 1964, p. 34.

30 Bradford's Directory of Marketing Research Agencies and Management Consultations in the United States and the World, 1965—1966, Fairfax, p. 44.

31 V. Lewis Bassie. Question That Survey. — "Illinois Business Review 10", N 11, 1953, p. 2.

32 Edith Marie Bjorklund. Reseach and Evaluation Programs of the U. S. Information Agency and the Overseas Information Center Libraries. — "Library Quarterly 38", N 4, X. 1968, p. 414.

33 Robert C. Albrook. Europe's Lush Market for Advice—American Preferred. — "Fortune", VII. 1969, pp. 128, 131.

34 Henry Giniger. Westerners Filling a Technology Gap in Algeria. - "New York Times", 24. VI. 1971.

35 D. S. Greenberg. Consulting: U. S. Firms Thrive on Jons for European Clients. — "Science", 29. XI. 1968, p. 986.

36 Ibid., p. 987.

37 Clem Morgello. The Stock Market's Foreign Market. — "Newsweek", 27. I. 1969, p. 82.

38 New York Stock Exchange Directory, 1969. New York, pp. 697— 698.

39 Tom Sutton. A Profits' Prophet. — "International Advertiser 10", N 2, 1969, p. 6.

40 Robert Sarnoff. Toward a Global Common Market of Communications (Речь, произнесенная перед сотрудниками Американской торговой палаты во Франции и членами Американского клуба в Париже, II. 12. 1970).

Глава седьмая

1 Pete Drucker. The Age of Discontinuity. New York, 1968, p. 276.

2 Ibid.

3 Ibid., p. 277-278.

4 Edward H. Carr. The New Society, Boston, 1957, p. 53.

5 Daniel Bell. The Balance of Knowledge and Power. — "MIT Technology Review", VI. 1969, pp. 43—44.

6 "New York Times", 5. VIII. 1970.

7 "Los Angeles Times", 21. IX. 1970.

8 Staughton Lynd Again— Don't Tread On Me. — "Newsweek", 6. VII. 1970, p. 31.

9 Theodore Roszak. The Making of Counter Culture, New York. 1969.

10 "Advertising Age", 8. VI. 1970, p. 44.

11 "New York Times", 14 and 21. XI. 1969.

12 "Вопросы, поднимаемые мною сегодня, должны были быть подняты теми американцами, которые традиционно считают, что защита свободы слова и свободы печати есть область их особой от- ветственности". "New York Times", 14. XI. 1969.

13 Raymond B. Nixon testimony before the Senate Subcommittee on Antitrust and Monopoly. Washington, pp. 2841—2842.

14 Bryce Rucker. The First Freedom, Carbondale, 1968, pp. 140—157.

15 "The Rich Rewards of Pioneering...", Television, III, 1968, pp. 27-51.

16 "New York Times", 21. XI. 1969.

17 "Rich Rewards...", pp. 27-51.

18 Arthur C. Nielsen. Greater Prospects Through Marketing Re- search, address before the Newcomen Society. Chicago, 30. IV. 1964.

19 J. K. Galbraith. The New Industrial State. Boston, 1967.

20 William Haley. News and Documentaries on U. S. Television, Survey of Broadcast Journalism, 1968—69. New York, 1969, p. 60.

21 "New York Times", 14. XI. 1969.

22 "Broadcasting", 15. IV. 1969, pp. 23-26.

23 Ibid.

24 "Television Age", 23. IX. 1968, p. 29.

25 Ibid., p. 29.

26 "Broadcasting", 31. VIII. 1970, p. 57.

27 "Variety", 19. XI. 1969, p. 1.

28 Ibid., p. 47.

29 Edwin Diamond. New York.

30. V. 1971, 30 "Variety", 29. VII. 1970, p. 1.

31 "Variety", 31. XII. 1969.

32 "New York Times", 27. VI. 1970.

33 "Los Angeles Times", 28. VI. 1972.

34 "New York Times", 24. VIII. 1970.

35 "Los Angeles Times", 20. IX. 1970.

36 Jules Witcouer. Nixon Fall Campaign Strategy Takes Shape. — "Los Angeles Times", 24. VIII. 1972.

37 Richard Halloran. Tactics Disputed In Fight To Win Release of P. O. W.'s. - "New York Times**, 7. VI. 1971.

38 "New York Times", 20. XI. 1969.

39 "Modern Communications and Foreign Policy". Washington, 1967, pp. 60—61.

40 Richard M. Freeland. The Truman Doctrine and the Origins of McCarthyism. N. Y., 1972, p. 89.

41 "The Future of United States Public Diplomacy", Washington, 1968, p. 4.

42 Stuart Symington. Congress" Right to Know. — "New York Times Magazine*, 9. VIII. 1970, p. 7.

43 Richard L. Tobin. The Coming Age of News Monopoly. — "Sa- turday Review", 10. X. 1970, p. 51.

44 "New York Times", 23. XII. 1972.

45 "New York Times" 20. XII. 1972.

46 "New York Times'5, 23. XII. 1972.

47 "New York Times", 9. X. 1970.

48 "U.S. Government Information Policies and Practicies — Problems of Congress In Obtaining Information From the Executive Branch", part 8. Washington, 1972, p. 2940.

49 William S. Moor he ad. Congressional Record. 25. X. 1972, pp. E 8940-8941.

Глава восьмая

1 Harold Lasswell. Policy Problems of a Data—Rich Society. — "Information Technology in a Democracy". Cambridge, 1971, pp. 187— 197.

2 John C. Merill and Ralph L. Lowenstein. Media Messages and Men. New York, 1971, pp, 260-261.

3 Stuart Umpleby. Citizen Sampling Simulation: A Method for Involving the Public in Social Planning. — "Policy Sciences Г, N 3, 1970, pp. 361-375.

4 "Minerva: A Participatory Technology", исследовательский проект, представленный Центром политических исследований Национальному научному фонду (1. II. 1971 г.)

5 James W. Garey and John J. Quirk. The History of the Future, in Communications Technology and Social Policy. New York, 1973.

6 Sackman. Mass Information Utilities, p. 52.

7 Morry Roth. Pie—In—Sky Cable TV Comes Down to Earth: Hitch Now Is Capital. — "Variety", 24. V. 1972, p. 38.

8 Ralf Lee Smith. CATV: Its Impact On Existing Technologies and Institutions. — "Communications Technology".

9 Lee Metcalf. United States Senate. — "Congressional Record", 28. VI. 1972, S. 10432-10446.

10 "Congressional Record", 30. III. 1972, pp. E 3169—3175.

11 Thomas De Baggio. Corporate Secrecy: Issue for the Seventies.— "Nation", 28. II. 1972, p. 267.

12 Robert Boguslaw. Systems of Power and Power of Systems. — "Information Technology", pp. 427—428.

13 George Kozmetzky and Timothy W. Ruefli. Newer Concepts of Management, Profits, Profitability. — "Information Technology", New York, 1972, p. 91.

14 Boguslaw. Systems of Power..., p. 429.

15 Carey and Quirk. History of the Future.

16 Edwin B. Parker. Assessment and Control of Communications Technology. — "Communications Technology".

17 Edwin B. Parker. On-Line Polling and Voting. — "Planning Community Information Utilities". New York. 1972.

18 "Los Angeles Times", 15. III. 1972.

19 Stanley E. Cohen. Contrary To Some Fears, Madison Ave. Is Safe and FTG Hearings End. — "Advertising Age", 22. XI. 1971, p. 452.

20 „Когда я попытался получить экземпляр протокола слушаний, то Федеральная торговая комиссия уведомила меня, что я могу ознакомиться с текстом в офисе комиссии в Вашингтоне (я живу в Калифорнии) или купить экземпляр у "Алдерсон репортинг компани", заплатив за него несколько сот долларов". 

21 Michael Tanzer. The Sick Society: An Economic Examination. New York, 1971.

22 Lasswell. Policy Problems, p. 191.

23 John Curley. "The Future of American Capitalism. — "Quar- terly Review of Economics and Business", XII. 1972, pp. 15—16.

24 Peter Kihss. Nixon, In Church, Praised By Peale As A Peace- maker. — "New York Times", 27. XI. 1972.

Часть II

Глава первая

1 Immanual Wallerstein. "Class-Formation in the Capitalist World Economy". Toronto, August 18—25, 1974, p. 1—2.

2 David Ogilvy. "Confessions of a Magazine Reader". — "Reader's Digest promotional brochure", September 1974.

3 William H. Read. Transnational mass media. To be published.

4 Elisabeth Fox de Car dona and Luis Ramirо Beltran. Towards the Development of a Methodology to Diagnosis (sic) Public Communications Institutions. Cologne, September 1—4, 1975, p. 29.

5 David Kunzle. "Introduction to the English Edition". — Ariel Dorman and Armand Mattelart. How to Read Donald Duck: Imperialist Ideology in the Disney Comic. New York, 1975, p. 14.

6 Raymond B. Nixon. Education for Journalism in Latin America. New York, Council on Higher Education in the American Republics, Institute of International Education, 1971.

7 Leroy Pope. Business Schools Go Multinational. — "San Diego Evening Tribune", August 15, 1975, Section A—15.

8 Karl P. Savant. The Potential of Multinational Enterprises as Vehicles for the Transmission of Business Culture. — Karl P. Saufant and F. G. Lavit (Eds). The Politics of Multinational Enterprises. Frankfurt, in press.

9 Rita Cruise O'Brien. Domination and Dependence in Mass Communication: Implications for the Use of Broadcasting in Developing Countries. ICD Discussion Paper № 64. Brighton, University of Sussex, Institute of Development Studies, October, 1974.

10 Juan E. Corradi. Cultural Dependence and the Sociology of Knowledge: The Latin American Case. — International Journal of Contemporary Sociology, 1971, 8 (1), pp. 35—55.

11 Ibid.

12 "Time", June 30, 1975, pp. 55-56.

13 Dave Anderson. Malaysian Promoter Has a Way With Money.-*» "International Herald Tribune», June 27, 1975.

14 Evelina Dagnino. Cultural and Ideological Dependence: Building a Theoretical Framework. — F. Bonilla and R. Girling (eds.j, Struggles of Dependence. Stanford, 1973.

15 Ibid.

16 Tilford Gaines. Economic Report. New York, 1975.

17 Hamid Moulana. Trends in Research on International Communication in the United States. — "Gazette (Amsterdam)", 1973, vol. 19 (2), pp. 79—90.

18 Glen H. Fischer. Public Diplomacy and Behaviorial Sciences. Bloomington, 1972, p. 7.

19 Ibid.

20 Ibid, p. 8.

21 Ibid, p. 44.

22 Ibid, p. 20.

23 Wilson P. Dizard. Which Way to the Future — "USIA Communicator" 1973, vol. 1 (4), July, pp. 11-13.

24 "Control of the Direct Broadcast Satellite: Values in Conflict". Palo Alto, Program on Communication and Society, 1974.

25 "International Information, Education and Cultural Relations: Recommendations for the Future". Washingtin, D. C. George- town University, Center for Strategic and International Studies, 1975, p. 12.

Глава вторая

1 John S. Knight. World Freedom of Information, Speech presented in Philadelphia, April 16, 1946. Published in "Vital Speeches", 1946, vol. 12, pp. 472-477.

2 Palmer Hoyt. Last Chance, Speech delivered bevore the Jack- son County Chamber of Commerce, Medford, Oregon, Sept. 18,1945. — -Vital Speeches", 1946, vol. 12, pp. 60—62.

3 James Lawrence Flay. A Free Flow of News Must Link the Nations. — "Free World", 1944, vol. 8 (2), p. 168.

4 "Business Week", August 4, 1945, pp. 32, 34, 41.

5 Quoted in "Charted for a Free Press". — "Newsweek", December 11, 1944, p. 88.

6 "Department of State Bulletin", 1946, vol. 14, (344), February 3, p. 160.

7 Quoted by John S. Knight, op. cit., p. 476.

8 Report of the United States Delegates to the United Nations Conference on Freedom of Information. U. S. Departament of State Publication 3150, International Organization and Conference Series 111. 5. Washington, 1948.

9 John S. Knight, op. cit., pp. 472—473.

10 Kirk H. Porter and Donald Bruce Johnson. National party platforms, 1840-1964. Urbana, 1966, pp. 404, 413.

11 Congressional records, 90-th Congress, 8044 : 58, Stat. (pt. 2), 1119.

12 "The New York Times", November 29, 1944.

13 "Editor and publisher", December 2, 1944, p. 7.

14 "The New York Times", November 29, 1944.

15 "Editor and publisher", April 21. 1945, p. 15.

16 Report of the United States delegation to the Inter-American Conference on problems of war and peace (Mexico City, Mexico, February 21 — March 8, 1945). U. S. Departament of State Publication 2497, Conference Series 85. Washington, 1946, p. 21.

17 Proposed educational and cultural organization of the United Nations. U. S. Departament of State Publication 2382. Washing- ton, 1945, pp. 5—7.

18 Luther H. Evans. The United States and UNESCO; A Summary of the United States delegation meetings to the Constitutional con- ference of the United Nations Educational, Scientific and Cultural Organization, in Washington and London, October — November 1945. New York, 1971, p. 11.

19 Report of the United States Comission for the United Nations Educational, Scientific and Cultural Organization to the Secretary of State, 1947.

20 Llewellyn White and Robert D. Leigh, Peoples speaking to peoples. A Report on International Mass Communications from the Commision on freedom of the press. Chicago, 1946.

21 First session of the General Conference of the United Nations Educational Scientific and Cultural Organization, Paris, November 19 — December 10, 1946. Report of the United States delegation, with selected documents. Washington, 1947, p. 17.

22 Resolution 2/9 of June 21, 1946, Economic and Social Council Official Records (I-st year, 2-nd Session). New York, № 8, p. 400.

23 Yearbook on Human rights for 1947. New York, 1949, p. 439.

24 Ibid.

25 William Benton (Chairman, United States delegation to the freedom of information Conference), Address delivered before the Anglo-American press Club, Paris, April 7, 1948, pp. 518—520.

26 "Accomplishments of the United Nations Conference on Freedom of State*; 1948, I (3), June.

27 United Nations documents, E/Conf. 6/79 and E/1050, August 28, 1948.

28 John B. Whitton. The United Nations Conference on Freedom of Information and the movement against international propaganda.— "American journal of international law", 1949, 43 (January), p. 76.

29 "Economist", May 1, 1948, p. 701.

30 Thomas Guback. The international film industry. Bloomington, 1969.

31 Kaarle Nordenstreng and Tapio Varis. Television traffic — a one-way street? — "Report and Paper on Mass Communication'9, № 70, Paris, UNESCO, 1974.

32 Herbert I. Schiller. The Mind Managers. Boston, 1973.

33 Robert D. Leigh. Freedom of communication across national boundaries. — "Educational Record", 1948, 29 (October), p. 382.

34 Ibid.

35 Report of the working group on direct broadcast satellites on the Work of Its fourth session. A/AC, 105/117. New York, June 22, 1973, Annex I, p. 1.

36 UNESCO declaration of guiding principles on the use of satellite broadcasting for the free flow of information, Spread of eduction and Greater cultural exchange. Document A/AC, 105/109, 1972 (mimeographed).

37 Frank Stanton. Will they stop our satellites? — "The New York Times", October 22, 1972.

38 Ibid.

39 Earl L. Vance. Freedom of the press for whom? —- "Virginia Quarterly Review", 1945, 21 (Summer), pp. 340—354.

40 John Scali, U. S. delegate to tne United Nations. Speech before the General Assembly. — "The New York Times", December 7. 1974.

41 "The New York Times", November 23, 1974.

42 "The New York Times", December 12, 1974.

43 Final recomendations of the Helsinki consultations. Helsinki, 1973, p. 15.

44 Conference on security and cooperation in Europe, Verbatum Records, Part I, CSCE/I/PV. 5, Helsinki, July 5, 1973, Sir Alec Douglas Home.

45 Urho Kekkonen. "The free flow of information: towards a re- consideration of national and international flow of television program- mes. University of Tampere, May 21, 1973.

Глава третья

1 Kaarle Nordenstreng and Herbert l. Schiller. Helsinki: the new equation. — "Journal of Communication", 1976, 26 (1), pp. 130— 134.

2 Analysis of problems and table of objectives to be used as a basis for medium — term planning (1977—1982). Document 18 c/4. Paris, UNESCO, 1974, p. 28.

3 Leonard H. Marks. International conflict and the free flow of information. — "Control of the direct broadcast satellite: values in conflict". Palo Alto, 1974, p. 66.

4 Ibid., p. 68.

5 Frederick W. Frey. Communications and development. — Ithiel de Sola Pool et al (Eds.) Handbook of communications. Chi- cago, 1973, p. 400.

6 "Statistics on radio and television, 1950—1960n and "Statistical Yearbook, 1962". Paris, UNESCO.

7 Iskandar Alisjahbana. 'Technology and development", paper presented at International Broadcast Institute general meeting. Mexico City, September 1—5, 1974.

8 Nicholas Garnham. "Trojan horses: some socio-political implications of communication technology", paper presented at International Broadcast Institute general meeting. Mexico City, Sept. 1—5,1974.

9 Raymond Williams. Television: technology and cultural form. London, 1974, pp. 13, 19.

10 Dallas Smythe. After bicycles what? 1973 (mimeograhed).

11 N. Garnham, op. cit.

12 Barry Commoner. The closing circle. New York, 1972, pp. 266— 267.

13 Stanton A. Glantz and Norm V. Albers. Department of defence reserch and development in the university. — Science", 1974, 186 (4165), p. 706.

14 Ibid., p. 710.

15 Herbert I. Schiller. Mass communication and American empire. New York, 1969.

16 Joseph N. Pelton. INTELSAT: politics and functionalism. Mt. 1974, p. 158.

17 N. Garnham, op. cit.

18 David Dickson. Alternative technology. Glasgow, 1974.

19 John Lent. "Mass media in the developing world: four conundrums", paper presented before the International Association for Mass Communication Research. Leipzig, September 12—20, 1974, p. 4.

20 Nicholas Wade. Green revolution II. Problems of adapting a western technology. — "Science", 1974, 186 (4170), pp. 1186 — 1192.

21 "The international herald tribune", March 23 — 24, 1974.

22 Tabita M. Powledge. Dangerous research and public obligation. — "The New York Times", August 24, 1974.

23 Leon R. К ass. The new biology: what price relieving man's estate? — "Science", 1971, 174 (4011), pp. 779—788.

24 Ibid., p. 786.

25 Hamid M owl ana. The multinational corporation and the diffusion of technology. — A. A. Said (Ed.). The new sovereigns: multinational corporations as world powers. New Jersey, 1975, p. 83.

26 Kathleen Teltsch. Space plans frustrate the have — nots. — "The New York Times", May 14, 1972, p. 13.

27 Gunnar Adler-Karlsson. The political economy of east — west — south cooperation (unpublished manuscript from Wiener Institut fur Internationale Wirtschaftswergleichs), 1974, p. 57.

28 Frantz Fanon. The wretched of the earth. New York, 1965, pp. 253—255.

29 D. Smythe, op. cit.

30 Iskandar Alisfahbana, op. cit., p. 10.

31 Juan E. Corradi. Cultural dependence and the sociology of Knowlenge: the Latin American case. — "International journal of con- temporary sociology", 1971, 8(1), pp. 48—49.

32 Голосование по этому поводу в ООН и ЮНЕСКО в 1973 и 1974 гг. неизменно приводило к тому, что Соединенные Штаты ока- вывались в почти полной изоляции. В докладе, отражающем американскую позицию, отмечалось* "Настаивая на том, чтобы не было никакого международного соглашения, Соединенные Штаты оказались в изоляции, а в некоторых странах к ним стали относиться даже враждебно. Позиция США по этому поводу не встретила поддержки ни в одной стране, даже из числа тех, которые высоко ценят свободный поток информации и идей" (Paul L. Laskin and Abram Chayes. A brief history of the issues. In: "Control of the direct broadcast satellite: values in conflict", op. cit., op. 3—14).

33 Edwin B. Parker. Technology assessment or institutional changes? — G. Gerbner, L. Gross and W. Melody (Eds.). Communications technology and social policy. New York, 1973, p. 541.

34 "Science", 1975, 188 (4185), p. 213.

Глава четвертая

1 Edwin В. Parker. Social implications of computer/telecommunications systems. Draft of paper prepared for session "A" of the conference on computer/telecommunications, committee for scientific and technological policy, organization for economic cooperation and development. Paris, february 4—6, 1975.

2 Government of Finland, office of the council of state, Gune 1972.

3 "The New York Times", January 25, 1975.

4 Report of the meeting of experts on communications policies and planning, July 1972, document COM/MD2/4. Paris, UNESCO, decern ber 1972.

5 Communications policies in Hungary, Ireland, Sweden, Yugoslavia, Federal Republic of Germany. Paris, UNESCO, 1974.

6 International broadcast institute. Considerations for a European communications policy. London, 1973.

7 Robert Wangermee. Television, new broadcasting techniques and cultural development". Memorandum, document CCC/FES (72) 98, Strasbourg, council of Europe, October 9, 1972.

8 "The labor party". — "Tne people and the media". London, 1974.

9 Programme commune de gouvernement de la Parti Communiste Francaise et de la Parti Socialiste (27 juny 1972). Paris, 1972.

10 Communications policy workshop, ICODES (instituto Colombia desararollo social). Bogota, february 23—28, 1975 (mimeographed).

11 Revolution africaine, 1973, № 499, 14—20 September.

12 Ibid.

13 Proposals for a communications policy for Canada. Ottawa, march 1973.

14 Thomas Guback. Cultural identity and film in the European economic community, paper presented at conference "Film in Europe", London, February 21—23, 1974.

15 Kaarle Nordenstreng and Tapio Varis. Television traffic — a one—way street? — "Report and papers on mass communication", 70. Paris, UNESCO, 1974.

16 International economic report of the president, transmitted to congress february 7, 1974. Washington, D. C, 1974, p. 70.

17 Ithiel de Sola Pool. The rise of communications policy research.— "Journal of communication", 1974, 24 (2), pp. 31—42,

18 Raymond Williams. Television: technology and cultural form. London, 1974, p. 19.

19 Social indicators 1973, executive office of the president, office of management and budget. Washington, D. C, 1973, p. 225.

20 F. Kemper*. Democratization and participation in the dutch press, paper presented before the international association for mass communication research. Leipzig, September 12—20, 1974.

21 Meeting of international advisory panel on communication research Paris, UNESCO, October 15—19, 1973. "Communication research policies and planning*' (mimeographed working paper). Paris, UNESCO, October 1973, p. 3.

22 Report of the meeting of experts on communications policies and planning, op. cit.

23 See the discussion on public opinion polls in: Herbert 1. Schiller. The mind Managers. Boston, 1973.

24 Kaarle Nordenstreng. Comprehensive communications policies—an example from Finland. Tampere, 1974 (mimeographed).

25 Ithiel de Sola Pooh op. cit.

26 Ithiel de Sola Pool. Direct broadcast satellites and the integrity of national culture.—In: Control of the direct broadcast satellite: values in conflict. Palo alto, 1974; D. Lerner% F. Frey and W. Schramm in: Handbook of communication. Chicago, 1973.

27 Frantz Fanon. The wretched of the earth. New York, 1965.

28 Amilcar Cabral. Return to the source: selected speeches of Ami) car Cabral. New York, 1973, p. 51.

29 Ibid., p. 47.

30 "Granma". May 2, 1971.

31 Sheila Rowbotham. Hidden from history. New York, 1974.

32 A small step toward changing the language of sex domination is observable in the "Guidelines for equal treatment of the sexes in McGraw-Hill book company publications". New York.

33 T. Powers. Pride and Prejudice. "More", 1975, 5 (1).

34 Rita Cruise O'Brien. Domination and Dependence in Mass Communication: Implications for the Use of Broadcasting in Developing Countries. IDS Discussion Paper № 64. Brighton, October 1974, pp. 8-9.

35 Dallas Smyiht. Mass Communications and Cultural Revolution: The experience of China. In: G. Gerbner, L. Gross and W. Melody (Eds.). Communications technology and social policy. New York, 1973.

36 Meeting of international advisory panel on communication research, december 15—19, 1973. Paris, UNESCO (mimeographed).

37 Report of the meeting of experts on communications policies and planning, op. cit.

38 Paulo Freire. Cultural action for freedom. Harmondsworth, Middlesex, 1972, p. 78.

Послесловие

1 "The New York times", december 5, 1975.

2 John C. and Michele R. Pollock. The U. S. Press and Chile ideology and international conflict, October 1972 (mimeographed).

3 Neil P. Hurley. Chilean television: a case study of political communication. — "Journalism Quarterly", 1974, 51 (4), pp. 683— 689, 725.

4 Herbert I. Schiller and Dallas Smythe. Chile: an end to cultural colonialism. — "Society", 1972, 9(5), pp. 35—39,61.

5 Fred Landis. How the CIA Gets good press in Chile. — «Spectrum" (University of Illinois), October 26, 1974.

6 Tapio Varis. International inventory of television programme structure and the flow of TV programmes between nations. Tampere, 1973; Thomas Guback. Film as international business.— "Journal of communication", 1974, 24 (1), pp. 90—101; Oliver Boyd—Barrett. The World — Wide news agencies, paper presented before the inter- national association for mass communication research. Leipzig, September 12 — 20, 1974.

7 "The international Herald Tribune", October 4, 1973.

8 Stuart Hall. External influences of broadcasting: the external—internal dialectic in broadcasting: television's Double Bind. — F. S. Badley (Ed.). Fourth symposium on broadcasting policy. Man- chester, 1972.

9 H. Schiller and D. S my the, op. cit.

10 Tran Van Dinh. Communications and wars of national liberation. — "Journal of communication", 1976.

11 Patricia Fagen. The media in Allende's Chile. — "Journal of communication", 1974, 24 (1), pp. 59—70.,