Глава 1

Это был один из тех серых, промозглых лондонских дней, когда сливаются воедино небо, тротуар и мокрые здания. Давненько я не видал такой погоды…

Я только что отобедал со старинным другом, Майклом Стилом, в подземном переходе у Чаринг-Кросс, в баре «У Портера», в который мы хаживали с шестнадцати лет, когда впервые открыли для себя его укромное расположение и немногословность владельца. Сейчас, разумеется, оба предпочли бы что-то менее сырое и темное (шикарное маленькое бистро на Сент-Мартинс-лейн, что специализируется на луарских винах, par example^[1]), но ностальгия – суровая штука. Ни один из нас не решился бы об этом даже заикнуться.

Обычно, расставаясь с Майклом, я шагал уверенно, ощущая, как от сознания превосходства у меня распирает в паху. Его жизнь складывалась из претензий жены, заботы о сыновьях-близняшках и хлопот юридической практики в Бромли, и потому он слушал байки о моих приключениях – пьяных ночах в Сохо и молоденьких подружках – с завистью. «И сколько ей? – спрашивал он, кромсая яйцо по-шотландски. – Двадцать четыре? Ничего себе!» Майкл не был заядлым читателем и, в силу сочетания преданности с невежеством, все еще считал меня «человеком, добившимся грандиозного успеха на литературном поприще». Ему не приходило в голову, что второсортного бестселлера двадцатилетней давности маловато, чтобы бесконечно поддерживать репутацию. Для Майкла я оставался, цитирую, «звездой литературного Лондона». Когда он, неизменно оправдывая мои ожидания, оплачивал счет, в этом жесте сквозила не столько снисходительность, сколько почитание таланта. И если для поддержания статус-кво требовалось определенное количество взаимных хитростей, цена невелика. Уверен, не одна дружба построена на лжи.

В тот день, однако, поднимаясь на поверхность, я вновь осознал свою никчемность. Как ни скрывай, истина заключалась в том, что жизнь в последнее время пошла под откос. Мой последний роман только что отклонили, а Полли, та самая пигалица двадцати четырех лет, бросила меня ради какого-то небритого политического блогера-молокососа. И что самое скверное, как раз в то утро я обнаружил, что меня выселяют из квартиры в Блумсбери, в которой я бесплатно обитал и которую называл домом последние шесть лет. Короче говоря, сорок два года, на мели и с унизительной перспективой переезда к матери в Ист-Шин.

Вдобавок, как я уже сказал, шел дождь.

Уворачиваясь от зонтов, я устало тащился по улице Вильгельма IV в сторону Трафальгарской площади. Около почты тротуар перегородила толпа иностранных студентов в неоновых кроссовках и с рюкзаками. Меня вытолкнуло в сточную канаву. Нога угодила в лужу, такси обдало брызгами штанину вельветовых брюк. Я чертыхнулся и поковылял через дорогу, лавируя между ждущими пассажиров машинами, свернул на Сент-Мартинс-лейн и через Сесил-корт вышел на Чаринг-Кросс-роуд. Мир сотрясался от дорожного движения и инфернального хаоса стройки Кроссрейл. С небес низвергалась вода. Я только успел проскочить станцию метро, и вереница туристов с сумками снова вытеснила меня с дороги и впечатала в витрину магазина.

Прижавшись к стеклу, я переждал, пока они пройдут, и закурил. Я стоял около «Хадсон энд компани», магазина подержанных книг по фотографии и кино. Имелся у них в глубине и маленький раздел беллетристики, откуда, если память мне не изменяет, я однажды «позаимствовал» раннее издание «Счастливчика Джима». (Не самое первое, а то, с оранжевой эмблемой «Пинджин букс» и иллюстрацией Николаса Бентли на обложке. Классное!)

Сейчас для магазина настали не лучшие времена – почти все верхние полки были неуютно пустыми.

И тут я заметил эту скучающую продавщицу.

Она глазела в окно, посасывая прядь длинных рыжих волос и излучая такую чувственность, что я ощущал покалывание в кончиках пальцев.

Я затушил сигарету, убрал ее в карман пиджака и толкнул дверь.

Выгляжу я недурно (а тогда, до всего этого, был и вовсе молодцом). Лицо того типа, что, как говорят, нравится женщинам: голубые глаза с прищуром, высокие скулы и полные губы. Я уделял внешности немало внимания, хотя тем самым добивался впечатления, что все как раз наоборот. Порой, бреясь, разглядывал свои точеные симметричные щеки, аккуратные щетинки и легкую горбинку патрицианского носа. Интерес к интеллектуальным упражнениям, на мой взгляд, не оправдывал наплевательского отношения к телу. У меня широкая грудь. Даже теперь я изо всех сил держусь в форме – пригодились упражнения, которые я подсмотрел в первый бесплатный месяц занятий в спортзале. Кроме того, я мастерски пользовался своей внешностью: робкая самокритичная улыбка, дозированный зрительный контакт, творческий беспорядок на светловолосой голове…

Когда я вошел, девица едва взглянула в мою сторону. Длинный топ с геометрическим рисунком, легинсы, грубые байкерские ботинки, три гвоздика в ухе и обильный макияж. Сбоку на шее – тату в виде бабочки.

Я наклонил голову и тряхнул шевелюрой.

– Черт!.. Ну и погодка!

Она качнулась на широких каблуках, села на металлический табурет и, бросив взгляд в мою сторону, выпустила изо рта прядь волос.

Я добавил громче:

– Конечно, Рёскин говорил, что плохой погоды не бывает – только у хорошей бывают разные обличия…

Скучающий рот едва заметно изогнулся в подобии улыбки.

Я приподнял мокрый ворот.

– Скажите это моему портному!

Улыбка растаяла. Портному? Ну да, откуда ей знать, что я шучу и пальто куплено по дешевке в благотворительном магазине?

Шагнул ближе. На стакане «Старбакс» черным фломастером было написано «Джози».

– Джози, верно?

– Нет, – отозвалась она равнодушно. – Просто назвалась так для бариста. Всегда называюсь по-разному. Вам помочь? Ищите что-то конкретное?

Окинула взглядом мокрое сукно пиджака, вельветовые брюки, хлюпающие водой броги и их обладателя, жалкого мужчину не первой молодости. На прилавке завибрировал телефон. Она его не взяла, но косо взглянула и подвинула локтем, чтобы видеть поверх стакана. На меня – ноль внимания.

Уязвленный, я тихо ретировался в глубину магазина и сел на корточки, притворяясь, что просматриваю нижнюю полку (любые две книги за пять фунтов). Пожалуй, она чересчур молода, только что из школы, – не мой контингент. И все равно – нахалка!

Здесь внизу пахло сырой бумагой, по́том и прикосновениями других людей. Снова повеяло равнодушием. Пока я листал желтеющие томики в мягкой обложке, в голове само собой всплыло последнее письмо издателя: «Слишком экспериментально… Неформат… Почему не написать роман, где есть хоть какое-то действие?» Я встал. Шли бы вы куда подальше! Сейчас как можно достойнее покину эту лавку и зарулю в Лондонскую библиотеку или – быстрый взгляд на часы – в «Граучо». Скоро три. Кто-нибудь в клубе да и угостит выпивкой.

С тех пор я не раз силился вспомнить, зазвенела ли дверь, с колокольчиками она там или нет… Когда я вошел, магазин казался пустым, но среди полок легко спрятаться, вот как я, и наблюдать исподтишка. Он притаился внутри? Пахло ли ароматом «Вест индиан лаймс»? Почему-то мне это важно. А может, нет, и сознание просто ищет логическое объяснение чистой случайности.

– Пол! Пол Моррис!

Из-за стеллажа торчала голова. Я быстро провел «инвентаризацию»: близко посаженные глаза, залысины, придававшие лицу нелепую форму сердечка, невыдающийся подбородок. Вспомнил я его благодаря широкой щели между передними зубами. Энтони Хопкинс, из Кембриджа, с моего потока. Историк, если не ошибаюсь. Пересекались несколько лет назад на отдыхе в Греции. Смутное ощущение, что я предстал тогда не в лучшем свете.

– Энтони? Энтони Хопкинс?

Он раздраженно нахмурился.

– Эндрю…

– Да, конечно, Эндрю! Эндрю Хопкинс. Извини! – Я похлопал себя по лбу. – Сколько лет, сколько зим!

Я отчаянно копался в памяти. Мы с Саффрон, тусовщицей, с которой я тогда спал, и ее друзьями поехали на экскурсию вокруг острова. Когда сошли на берег, я их потерял. Вроде бы пили. Эндрю одолжил мне денег?.. Сейчас он стоял передо мной в костюме в тонкую полоску и протягивал мне руку. Я ее пожал и добавил:

– Да, давненько не виделись…

– Последний раз – на Пиросе, – хохотнул он.

Через руку у него был переброшен мокрый плащ. Продавщица, прислушавшись, поглядывала в нашу сторону.

– Как ты? Все еще сочинительствуешь? Видел твою колонку в «Ивнинг стандард». Книжное обозрение? Нам тогда понравилась твоя книжка. Сестра была в восторге, что ее напечатали.

– О, спасибо! – Я кивнул.

Ну конечно, его сестра! Немного общались в Кембридже.

– «Примечания к жизни»… – Я говорил громко – пусть маленькая шалава на кассе поймет, что упустила. – Да, многие хвалили. Видимо, задело за живое. В «Нью-Йорк таймс», кстати, написали…

– Состряпал увлекательное продолжение? – перебил он.

Девчонка наклонилась, чтобы включить тепловую пушку. Я сделал шаг в сторону и, к своему удовольствию, успел разглядеть мягкую выпуклость груди в розовом лифчике.

– Вроде того.

Я не собирался распространяться о сиквеле, который произвел эффект мокрой петарды, и вялых продажах следующих двух книг.

– Работник творческого цеха! Всегда что-то занимательное в жизни. Не то что у нас, бедных юридических крыс!

Продавщица вернулась на свой табурет. Шелковистый топ под струей воздуха сборился в рюши. А Хопкинс все молол языком: работает в «Линклейтерз», по гражданским делам, дослужился до полноправного партнера.

– Пашешь еще больше. Ни выходных, ни проходных, на телефоне круглые сутки!

Он пожал плечами, словно крыльями взмахнул, маскируя самодовольство мнимой покорностью судьбе. Что поделать? Дети в частной школе, бла-бла-бла, две машины, ипотека, которая его «в могилу сведет». Несколько раз я вставлял: «Надо же!.. Ага… Ясно». Он не унимался, показывая, какой он крутой. Хвалился женой, делая вид, что жалуется. Мол, Тина бросила Сити – «вымоталась бедняжка!» – и открыла в Далвич-Виллидж – «ты упадешь!» – небольшой магазин пряжи. Да еще и преуспела! «Кто бы подумал, что на шерсти можно заработать?» Эндрю издал смешок.

– Не я во всяком случае! – ответил я храбро, потому что начал уставать от этого разговора.

Он рассеянно взял с полки книгу. «Хичкок» Франсуа Трюффо.

– Сейчас женат? – спросил, постукивая ею по ладони.

Я покачал головой. «Сейчас»? Снова всплыла в памяти его младшая сестра. Тоже щель между зубами, короткая стрижка. Спросить бы, как она, только запамятовал имя. Лотти? Летти? Прилиппи, это точно! Интересно, мы переспали?..

Неожиданно мне стало жарко и неуютно. Остро захотелось на улицу.

Я не расслышал, что сказал Хопкинс, уловил только про «ужин для друзей». Он игриво шлепнул меня «Хичкоком» по руке, как будто за последние двадцать лет или две минуты заработал право на такую фамильярность. Достал телефон, и я с холодеющим сердцем понял, что он готовится записать мой номер.

Я посмотрел на дверь, за которой по-прежнему шел дождь. Рыжая искусительница читала книгу. Я изогнул шею, чтобы разглядеть автора. Набоков. Пафосная болтовня! Отчаянно захотелось вырвать у нее книгу, схватить за волосы и прижать пальцем татушку на шее. Проучить!

Повернувшись к Хопкинсу, я с улыбкой продиктовал номер. Он заверил, что позвонит, и я сделал мысленную пометку не отвечать.

Глава 2

Он снова вышел на связь две недели спустя, в конце февраля, во вторник. Я доживал последние деньки в Блумсбери. Так мы когда-то договорились: хозяин, Алекс Янг, скрипач нью-йоркского филармонического оркестра, разрешил пользоваться квартирой в обмен на кормление кошки. Съезжать приходилось, только когда они с бойфрендом бывали в Лондоне. Ламбс-Кондит-стрит с ее элитными кофейнями и шикарными старомодными магазинами одежды для джентльменов стала моим духовным пристанищем. Квартира на верхнем этаже высокого здания в георгианском стиле, в которой не было ничего моего (картины, белое льняное постельное белье, мебель середины прошлого века, итальянская кофеварка – все принадлежало Алексу), создавала нужный мне имидж. Но срок договоренности подходил к концу, и я даже думать об этом боялся.

Когда зазвонил телефон, я блаженствовал в потертом бархатном кресле с «Лондонским книжным обозрением», греясь в лучах редкого зимнего солнца. Сквозь высокое окно столб света заливал всю комнату. Тени от квадратиков переплета расчерчивали турецкий ковер, как для игры в классики. На столе рядом с чашкой кофе лежал бутерброд с сыром – последний мой хлеб. Персефона, к которой я успел привязаться, свернулась у меня на коленях, словно норковая шкурка.

Номер был незнакомый, но меня застигли врасплох. Накануне вечером в пабе я встретил Кейти, выпускницу университета, которая мечтала пробиться в журналистику. Написал ей на ладони телефон и имейл («Вдруг захочешь посоветоваться») и сейчас живо представил эту консультацию за бутылкой вина («Удобнее всего, наверное, у меня»): Кейти, затаив дыхание, внимает мэтру и из благодарности ложится с ним в постель.

– Пол Моррис, – произнес я отрывисто, как и положено занятому человеку.

– Ага, попался!

Не Кейти… Мужской голос, который я не сразу узнал. Какой-нибудь крючкотвор из печатных изданий, где я время от времени подрабатываю?.. Доминик Беллоу из Сохо, товарищ по пьянке и редактор журнала «Станза», недавно подкинул мне на рецензию Уилла Селфа, и я уже просрочил. (Вечная фигня с неполной занятостью: не делаешь даже то немногое, что есть.)

– Да… – нерешительно ответил я.

Притворяться, что ошиблись номером, поздно – уже представился.

– Ну привет! Звоню, чтобы выманить тебя в Далвич, в нашу глушь.

Далвич?

– Тина мечтает с тобой познакомиться!

Какая Тина?..

– А мне, пожалуй, надо держать ухо востро, греховодник ты старый! Я тебе еще Флорри не простил! – Он громко рассмеялся.

Флорри. Ну конечно! Флорри, а не Лотти! Флорри Хопкинс, сестра Энтони Хопкинса. В смысле Эндрю. Один черт… Вспомнилось, как тогда в книжном он, криво улыбаясь, отчеканил: «По гражданским делам».

– Замечательно, – отозвался я. – Просто чудесно!

– Давай в выходные. Скажем, в субботу. Клиент отблагодарил ящиком неплохого вина – как не позвать друзей! «Шатонёф-дю-Пап» две тысячи девятого года. А Тина обещала своего фирменного тушеного ягненка по-мароккански.

Гордиться здесь нечем, но, когда насилу сводишь концы с концами, поневоле высчитываешь: цена и неудобство дороги на юго-восток Лондона против возможной выгоды. Хороший ужин, бокал славного французского вина – все не лишне. Не будем забывать и о связях. Я вот-вот останусь без крыши над головой. Никогда не знаешь, кто окажется палочкой-выручалочкой. И еще вопрос: насколько Эндрю богат? В памяти всплыл пиджак, который точно влитой сидел на плечах, холеная ладонь, пожимающая мне руку. Любопытно взглянуть на его дом…

На меня мрачно пялился бутерброд с сыром. Ломтик белого хлеба загнулся кверху.

– В субботу? Дай сообразить… На следующей неделе я в Нью-Йорке, но в субботу еще здесь. Да, в субботу подойдет.

– Отлично!

Он продиктовал адрес.

Повесив трубку, я еще некоторое время сидел в кресле, гладя кошку.

Его инструкции привели меня на широкую, усаженную деревьями улицу на дальней окраине Далвича – добрых десять минут пешком от Херн-Хилл, ближайшей станции – по той же ветке от вокзала Виктория, что и логово Майкла в Бекенхеме, куда я частенько заглядывал в воскресенье на обед. Только этот пригород выглядел иначе: более просторный и малолюдный. Именно здесь живет мой чудак-агент. Кто бы сомневался! Дороги самоуверенно широкие, и даже деревья, кажется, излучают самодовольство.

Эндрю жил в отдельном коттедже.

Стиль позднего викторианского периода, остроконечная крыша, круговой подъезд, где под причудливыми углами припаркованы три машины, заросший вьюнками газон. На изгибе водосточной трубы болтается покинутое гнездо. Жалюзи на окне комнаты, фонарем выходящей на парадную сторону, открыты. Между деревянными рейками поблескивает свет, мерцает огонь, двигаются тени…

Я остановился за живой изгородью и попробовал закурить, из-за резкого ветра истратив не одну спичку. Под мышкой я зажал купленное на станции вино. Совиньон-блан производства Чили, четыре фунта девяносто девять пенсов. Синяя оберточная бумага на запотевшей бутылке уже начинала рваться.

Мимо проехал большой автомобиль, щадя подвеску и притормаживая на лежачих полицейских. На противоположном тротуаре куда-то тащилась с музыкальными инструментами стайка подростков. Помедлили около уличного фонаря. Один, пялясь на меня, что-то прошептал, другие захохотали. В таком районе одинокий мужчина без жены, детей, собаки, полноприводного «Вольво» или, на худой конец, долбаной виолончели выглядит белой вороной. Я отвернулся к изгороди из бирючины. В ветвях на уровне глаз запутался новогодний дождик. Не выпуская изо рта сигарету, я потянул за него и выудил красный елочный шар с белой снежинкой. Сунул в пальто. Затянулся напоследок, швырнул сигарету на землю и затоптал.

Странно сознавать, что в ту секунду я еще запросто мог передумать и пойти на станцию с елочной игрушкой в кармане, и единственным свидетельством моего визита стал бы окурок в траве.

Сначала я решил, что ошибся. Дверь открыла кареглазая женщина с большим приветливым лицом и густыми вьющимися волосами, которые она пыталась приручить с помощью зеленого шелкового шарфа. Чересчур богемна для жены Эндрю!

Развел руками, махнув бутылкой вина: вот он я.

Окинула меня оценивающим взглядом.

– Наверное, Пол Моррис? Мы заждались. Проходите-проходите! Я Тина.

Я протянул свободную руку, и Тина ее пожала, увлекая меня в прихожую, где по стенам плясали ромбики света от большой стеклянной люстры. Наверх, величественно изгибаясь, вела лестница с темными балясинами перил. Я снял твидовый пиджак, и Тина повесила его в большой французский армуар. Когда она открыла дверь в гостиную и незнакомцы повернулись от фортепьяно поглазеть на новенького, я почувствовал себя голым. В камине мерцал огонь. Ноздри щекотал приторно-сладкий запах горящих свечей. Со всех стен на меня смотрели фотографии детей в купальниках и лыжных комбинезонах.

В памяти зашевелилось воспоминание, словно в колодце взбаламутили воду. Приглашение на чай к однокласснику, костюм, в который меня обрядили, взгляд, каким мой школьный товарищ обменялся с матерью. Я сглотнул.

Подошел Эндрю.

– Старина! Как хорошо, что выкроил для нас часок перед Нью-Йорком!

– Нью-Йорком? Ах да, по делам… Это быстро, метнусь на пару дней.

Я протянул вино. Глядя мне в глаза, Эндрю положил бутылку за четыре девяносто девять себе на руку, широким концом к локтю – как заправский сомелье. Его шею после бритья покрывали крошечные пупырышки.

– Давай познакомлю!

В лучшем костюме, без галстука и в белой рубашке с расстегнутыми тремя пуговицами, я расфуфырился сверх меры. Остальные гости явились в джинсах, футболках-поло и цветастых туниках. Я сделал глубокий вдох, поправил манжеты и растянул губы в улыбку, которая – я это знал – так нравится женщинам.

– Пол, университетский приятель, о котором я говорил!

Эндрю подвел меня к фортепьяно и оттарабанил имена: Руперт, Том, Сьюзи, Иззи… Перед глазами поплыли подбородки, острые носы, худые ноги, кашемир и висячие серьги – я тут же запутался.

– Да, и Бу! – спохватился он, указывая на невысокую толстушку, про которую чуть не забыл.

В руку мне сунули холодный высокий бокал шампанского. Мандраж спал – всеобщее внимание часто действует на меня благотворно. Вскоре я, облокотившись на пианино, живописал трудности дороги сюда: метро, электричка, тысяча миль на своих двоих… Повернулся пожурить Эндрю.

– Один я был без машины. Как в Лос-Анджелесе! Пришлось дважды тормозить кого-то и спрашивать.

Эндрю расхохотался.

– Пол романист!

– Романист? – изумилась Сьюзи.

– Да.

– Сколько тебе было, когда ты написал «Примечания»? Двадцать два? – спросил Эндрю.

Я скромно улыбнулся.

– Двадцать один, на последнем курсе в Кембридже. А в двадцать два опубликовали. Девятое место в рейтинге «Санди таймс»…

Какие чистые, невинные слова! Я чувствовал, как они ложатся на свежую почву и пускают корни – новые побеги, ростки надежды.

– Потрясающе! И с тех пор продолжаете? – поинтересовалась Сьюзи.

Улыбка застыла у меня на губах.

– Потихоньку… Пара повестей, вы вряд ли слышали…

– А правда, что в каждом человеке скрыта книга? – раздалось за спиной.

Затасканная фраза. Повернул голову посмотреть, кто ее произнес. В дверях стояла стройная изящная блондинка с волосами до плеч и в перепачканном мукой фартуке.

Шагнула навстречу и протянула руку. Звякнули серебряные браслеты. У нее был маленький острый подбородок и кривоватый рот в бледно-розовой помаде, которая не шла ей. Несмотря на очевидно зрелый возраст, она чем-то напоминала ребенка. Ничего особенного, однако более привлекательная, чем остальные экземпляры.

– Я Элис. Мы уже встречались.

Что-то знакомое в ней действительно было, но я никак не мог вспомнить.

– В самом деле?

Не опуская руки, она склонила набок голову.

– Элис Маккензи.

Эндрю отлепился от фортепьяно.

– Не узнаешь, Пол? Вы с Элис виделись. Ну хотя бы той ночью в Греции!

Засмеялся.

У ног моих разверзлась пропасть. Вспоминать Грецию я не любил… Игнорируя протянутую руку, наклонился и чмокнул Элис в щеку.

– Разумеется, – ответил я.

Она приподняла ко мне лицо и застыла.

– Вы курили. Запах…

Я поднял руки, как будто сдаюсь.

Она наклонилась ближе, коснулась руками ворота моей рубашки и втянула носом воздух.

– Не извиняйтесь, это восхитительно!.. Ладно, пора на кухню, меня там заждались.

Снова исчезла. Эндрю проводил ее взглядом.

– Какая же Элис удивительная! – придвинулась Бу. – Настоящий ураган энергии!

– Что вы говорите!

Мне она показалась вполне заурядной.

– Да, просто что-то невероятное! – подтвердила Бу и возвысила голос: – Эндрю, сколько ей было, когда умер муж?

Эндрю обернулся, задумчиво прикрыл глаза.

– Хм… Десять лет, как Гарри… Да, тридцать с хвостиком. Дети были еще совсем маленькие.

– Печально, – вставил я. – Рак?

– Надпочечников, – ответила Бу. – Большая редкость. У него болел живот. Думали, аппендицит. К тому времени, как разобрались, пошли метастазы. Сгорел за три месяца. Но она такая сильная! Держалась ради детей!

В голосе Бу вместе с уважением сквозило самодовольство, словно, восхваляя Элис, она приобретает часть ее святости.

– Замечательная мать! – добавил Эндрю. – И высокопрофессиональный адвокат. Не хапуга, не акула бизнеса вроде меня. – Он помедлил, давая нам время мысленно ему возразить. – Работает в «Талбот энд компани». Слыхал? Юридическая консультация в Стоквелл, довольно известная. В основном представляет интересы беженцев.

– И жен, которых избивают мужья, – прибавила Бу.

– А еще – в разных объединениях. «Женщины против сексуального насилия», «Женщины за права женщин», «Женщины за права беженцев»… Всего не перечислишь.

– Это она начала кампанию «Найди Джесмин», – заявила Бу таким тоном, будто я обязан знать, о чем она, черт подери, говорит.

– Вы знакомы, – повторил Эндрю. – В ту ночь на Пиросе. Мы ужинали на пристани – и тут ты. Забыл?

– Я был не в лучшей форме, – осторожно отозвался я, опираясь на спинку стула.

– Да, старик, ты тогда немного перебрал. Нагрузился, скажем так.

Я шутливо почесал голову.

– Солнечный удар.

Эндрю щелкнул языком.

– Рецина!

Я бросил взгляд на Бу.

– С тех пор – ни капли! Терапия через отвращение.

На ее щеках заиграли глубокие ямочки. Поначалу я сбросил ее со счетов как высокомерную толстуху, а теперь, приглядевшись, обнаружил, что она вполне себе ничего, белокожая и голубоглазая. И выглядит сексуально: плечи широко расправлены, демонстрируя высокий бюст, короткие пухлые ноги обтянуты узкими джинсами, мыски развернуты, как у балерины.

Улыбнулся ей, избегая встречаться глазами с Эндрю.

– Дело прошлое, – произнес он.

Тина появилась в дверях, помахивая деревянной ложкой. Завитки жестких золотисто-каштановых волос выбились из-под банданы, щеки раскраснелись.

– Ужин на столе!

Я первым вышел из комнаты и последовал за ней по коридору в огромную кремово-белую кухню. Пространство посередине разделял островок раковины, где Элис мыла листья салата. С металлической штуковины, прикрепленной к потолку, свисали стальные сковородки. Огромные стеклянные двери вели в сад. Терраса за ними, кроме небольшой ее части, освещенной огнями кухни, тонула во мраке.

Подтянулись остальные. Мужской голос произнес:

– Больше всего беспокоит парковка…

Стол сверкающего красного дерева накрыли с исключительной пышностью. Эндрю принялся зажигать свечи длинной элегантной зажигалкой «Диптик». Щелк-щелк. Тина с клочком бумаги в руке указывала гостям, куда садиться, притворяясь, что не может разобрать собственный почерк.

Я встал у выделенного мне места, спиной к кухне и лицом к трем большим картинам на стене. Безобразная мазня, полуабстрактные морские пейзажи, яркие несочетающиеся цвета – бирюзовый, оранжевый, много белого. Совсем не мое. Предпочитаю обнаженную натуру.

– Художник – я, – пояснила Тина у меня за спиной. – Так что придержите колкости!

– Колкости? Боже упаси! Наоборот, так… динамично. Игра света замечательно передана.

– Это Греция. Пирос, где… где вы были. Вид из «Цирцеи». Ездим каждый год, благодаря Элис.

Элис, которая все еще возилась у раковины, при звуке своего имени подняла глаза и рассеянно улыбнулась.

– Все заканчивается, – продолжала Тина, поворачиваясь. – К сожалению.

– Что все? – встрял Эндрю, занимая место во главе стола.

– Пирос.

– Да, ужасно обидно. – Он повысил голос: – Бедняжка Элис! Конец эпохи, верно?

– Греция? – Она принесла дымящееся блюдо с таджином. – Да. Аренда кончается, и собственник в январе написал, что продает землю. Недоноскам, которые построили «Делфинос». Хорошо, что хотя бы с домом у нас есть отсрочка! Но не с землей. Тина, Эндрю, вы же приедете летом? Повеселимся напоследок.

– Безусловно. – Эндрю встал, чтобы Тина протиснулась мимо его стула. – Иначе дети нас убьют. В буквальном смысле.

– Буквальном? – переспросил я.

– Отлично! – Элис села напротив него на другом конце. Театрально взмахнула салфеткой, кладя ее на колени. – Налетайте, народ!

Я перевел взгляд с нее на Эндрю и Тину, которая поместилась в середине стола. Можно подумать, хозяйка тут Элис. Как знать, вдруг это ее фирменный ягненок по-маррокански, а вовсе не Тинин… Я положил себе ложку и только потом сообразил, что надо бы сперва предложить соседям, Сьюзи и Иззи.

– Простите, ужасные манеры! Сразу видно, что учился в пансионе – за обедом свалка, каждый за себя…

– В пансионе? Каком? – поинтересовался лысеющий Иззи.

Я объяснил, где прошли годы становления моей личности. Он был удивлен. Школа славилась репутацией, а я вдобавок намекнул, что получал стипендию, – жил в корпусе стипендиатов. Тина подхватила тему:

– Какой молодец! Не только красавчик, а еще и умный!

– Случайно не знали Себастиана Поттера? – продолжал Иззи. – Вашего примерно возраста.

– Нет, – поспешно ответил я. – Имя, кажется, слышал. Наверное, старше меня года на два.

– Понятно, – отозвалась Тина. – Школа большая. – Она пожала плечами, отчего вырез туники съехал ниже, а серьга с перьями запутались в волосах.

Разумеется, я знал Себастиана Поттера. Один из ублюдков, которые превращали мою жизнь в кошмар.

Сосредоточился на еде. Она того стоила: нотка флердоранжа в соусе, изумительно нежное мясо. Объедение! Не важно, кто готовил, Тина или Элис, ради одного этого стоило тащиться в такую даль!

Эндрю налил вина из стеклянного графина – надо думать, «Шатонёф-дю-Пап» две тысячи девятого года, как и было обещано. И тоже никаких претензий – летело мелкими пташками.

Беседа вращалась вокруг тоскливейших тем. Магазин пряжи «Великолепный клубок», планы по строительству велодрома, школа, куда у присутствующих ходят дети. В шестом классе новый классный руководитель, все скучают по старому; физик явно не на высоте; дочь Бу не попала в программу герцога Эдинбургского – слишком много претендентов, и участники тянули жребий. Ужасно несправедливо! Как только муж Бу вернется из командировки, пойдет разбираться.

– А у вас есть дети? – осведомилась Сьюзи.

– Нет.

– Тогда вам, наверное, очень скучно нас слушать.

– Отнюдь.

– Будьте осторожны! – вставила Элис. – Наверняка набирается фраз для нового романа!

Очередной банальный комментарий. Я слышал его столько раз, что сбился со счету. Элис так и не сняла фартук, который, кроме муки, теперь был перепачкан еще и подливой. Зато подкрасила губы своей уродской помадой – на стакане остался розовый след.

Внезапно до дрожи в коленях захотелось курить. Я извинился, подошел к стеклянным дверям, повозился с замком и протиснулся наружу, осторожно прикрыв их за собой.

Длинная широкая лужайка, окаймленная кустарником, тонула во мраке. На другом конце темнели на фоне неба скелеты деревьев, а дальше – черная дыра футбольного поля. Терпкий жирный дух сырой земли.

Освещенный дом просматривался как на ладони: свечи на столе, блики столового серебра, – снаружи видны мельчайшие детали. Взрыв смеха, поскрипывание стульев. Визг Бу: «О нет!»

Я вышел из поля их зрения. В траве поблескивала кованая металлическая скамья, скрытая от кухни кустарником. Примостился на краешке, чтобы не замочить брюки. Детская горка и батут с высокой черной сеткой возвышались, точно бриги со ссыльными преступниками у побережья Кента. Луна брызнула светом на траву и опять спряталась. Пролетел самолет – ветер принес его сердитый рев.

На сей раз я закурил без особых приключений. Пробирал холод – зря не захватил пиджак. Я прикидывал, как поскорей откланяться. Вечер удался, но теперь, когда поели, делать здесь больше нечего. Ни женщин, ни работы. Перспективой покараулить чей-то дом тоже не пахнет. Я глубоко вдохнул, наполняя никотином кровь.

Всплеск голосов, короткая, внезапно оборвавшаяся волна теплого воздуха. Обернулся. На террасе стояла Элис. Она сделала несколько шагов по лужайке, увидела меня и произнесла:

– Ку-ку!

Быстро поправила на затылке прядь, то ли поддернула, то ли пригладила – характерный для женщин трогательно-таинственный жест, как будто прическа приемлема только в одном раз и навсегда заданном виде. Неизменно умиляюсь, сам не знаю почему…

Еще шаг вперед.

– Хотела стрельнуть у вас сигарету. Если вы не против…

Как всегда в таких случаях мелькнула мысль: если куришь от случая к случаю – или сам покупай, или брось к черту!

– Конечно! – галантно отозвался я и сунул руку в карман.

Она примостилась рядом, опершись локтями о колени, и взяла протянутую сигарету. Я пошутил насчет женственности марки – ультра-ультралегкие «Силк Кат», – и она рассмеялась, хотя я всего-навсего отвлекал внимание от зажигалки, длинной и тонкой, той самой, что Эндрю забыл на столе. Убрал ее обратно в карман, поглаживая приятный на ощупь, черный матовый корпус.

Элис глубоко затянулась.

– Как хорошо! Вообще-то я не курю, только в компании. Теперь поддерживать эту привычку все труднее.

Начала разглагольствовать, как электронные сигареты ломают весь кайф и как стремительно редеют марки, обеспечивающие легкий дурман.

– Да, вейперу не скажешь «Оставь попарить», – поддержал я. – Если, конечно, не хочешь остаться с полным ртом чужих слюней с карамельным вкусом!

– Точно! – Она снова засмеялась, щуря по-кошачьи зеленые миндалевидные глаза под дугами бровей. – Как вы познакомились с Эндрю? Забыла спросить…

– В Тринити-колледже.

– Кембридж, ну конечно!.. Дружили?

– Не особенно. – Я сел поудобнее – черт с ним, что мокро! – и поднял голову к небу. – Немного общался с его сестрой.

– Ах да, Флорри…

– Знали ее?

– В школе – лучшие подруги. Так и сошлась с Эндрю – приезжала к ней в Кембридж. Собственно, мы с вами там тоже наверняка пересекались. – Элис улыбнулась. – Мне есть за что ее благодарить. Мы с Эндрю теперь закадычные друзья!

Закадычные друзья… Она тоненько и фальшиво рассмеялась. Из тех женщин, что могут изливать чувства и кокетничать, но правды от них не дождешься. Все важное утаивают, никогда не понять, что у них на сердце. И есть ли там вообще что-нибудь. В постели, кстати, тоже ноль.

Элис внимательно осмотрела сигарету, подняла глаза и лукаво спросила:

– Вы ведь меня не помните? Не помните ни Кембридж, ни Грецию…

– Смутно… – Я бросил сигарету и вдавил ее каблуком в траву, решив больше не ходить вокруг да около. – Послушайте, Элис, мне правда неловко, весь вечер не в своей тарелке. Не знаю, зачем Эндрю меня пригласил. Тогда в Греции я был пьян в доску. Сколько лет прошло? Восемь?

– Десять.

– Гордиться, конечно, нечем. Мы с друзьями поехали на морскую экскурсию, много пили. На берегу я их потерял, и корабль ушел без меня. А потом я наткнулся на Эндрю, и, к счастью, он мне помог. Но, говоря откровенно, подробности по сей день от меня ускользают.

– Рассказать, что помню я?

– Если очень хочется.

Она засмеялась.

– Вы ввалились в таверну, где мы ужинали, в футболке клуба «Зевс». Орали и хамили. Потом запели.

– Да что вы! – Я поморщился. Несколько успокаивало, что ей это казалось забавным. – «Зевс». Футболку помню. А пение… Пение никогда не было моим коньком.

– Эндрю поймал такси и слил вас. Так он сам выразился.

– Эндрю – джентльмен.

Из кухни донесся шум. Элис в последний раз посмотрела на сигарету и швырнула ее в клумбу. Потянула за ворот короткого фиолетового старушечьего кардигана. Лицо внезапно стало серьезным.

– Тот вечер я помню в мельчайших подробностях. Кошмарное время!

– Я слышал. Ваш муж…

– Дело не в Гарри. – Она покачала головой и издала короткий горький смешок. – Он умер годом раньше. Нет. Я о той ночи, когда пропала Джесмин.

Порывшись в мутных глубинах памяти, я вроде бы что-то нащупал – какие-то бессвязные обрывки и клочки воспоминаний, следы в никуда.

– Напомните.

Элис посерьезнела.

– Джесмин. Джесмин Хёрли. Вы там были. Бедная Ивонн, ее мать! Господи!.. – Она отпустила кофту и нетерпеливо помахала растопыренными ладонями. – Наверняка вы потом читали в газетах. Где вы жили? В Элунде? Полиция на Пиросе некудышная, но даже они там искали… В самом деле не помните?

Я потупился, неизменно смущаясь, когда меня уличали в недостаточной чувствительности. Ее рассказ кое-что прояснил: сбежавшая из дома девочка-подросток, ее подозрительный парень…

– Да-да, конечно. Помню. Трагедия!

Элис прижала пальцы к переносице. Я похлопал ее по плечу, надевая маску крайней озабоченности и удрученности. Теперь до смерти хотелось в дом. Не только из-за холода – я ощущал раздражение и ущербность. Смешение этих двух эмоций ни к чему хорошему не приводило.

Сквозь кустарник мигали огни кухни. Эндрю шел вдоль стола с поблескивающим графином в руке. В глубине Тина наклонилась у холодильника и что-то доставала. Десерт? Бу подняла руки, снимая свитер, и случайно подцепила блузку. Мелькнула голая кожа и бретелька бюстгальтера.

Тоненькое чириканье вернуло меня к Элис. Она вытерла глаза и выудила из переднего кармана джинсов мобильник.

– Фиби, моя старшая, просит, чтобы я заехала за ней на вечеринку. Обойдется автобусом – я перебрала.

Быстро набрала сообщение.

– Ей-богу, скоро восемнадцать, хватит держаться за мамину юбку… – Приподняла ногу, чтобы легче было засунуть телефон обратно. – Хотя что стану делать, когда она уедет, ума не приложу. Всякий раз, как вижу ее комнату, сердце сжимается!

Она съежилась и потерла предплечье.

– Лучше вернуться в дом.

– Дайте-ка посмотреть телефон! – попросил я.

Элис пристально поглядела мне в глаза.

– Зачем?

– Ну дайте!

Слабая улыбка.

– Нет.

– С кроличьими ушками?

Я сделал вид, что хочу сунуть руку ей в карман. Она отскочила, хихикнув, а потом по-детски порывисто вытащила телефон и кинула мне на колени.

– Любуйтесь! Можете смеяться, сколько душе угодно!

Я перевернул его и спокойно произнес:

– Чехол айфона в виде синего кролика…

– Это подарок Фрэнка, моего сына!

– И вы, большая шишка, ходите с ним на работу, на все ваши важные встречи?

Она широко улыбнулась. Теперь я увидел, почему ее улыбка кривовата. От уголка губ вверх шла короткая морщинистая стрелочка-шрамик.

Внезапно меня накрыло. Она не флиртовала. И вообще не мой тип, хотя бы потому, что старовата. В общем, не знаю, может, всему виной лифчик Бу или мысль о теплом бедре Элис под джинсами. Или плавная живость ее движений. А может, я уже тогда подсознательно ухватился за перспективу пустующей комнаты в уютном доме. Знаю одно: когда я увидел этот шрамик, внезапно захотелось коснуться его языком.

Глава 3

На следующее утро я позвонил Эндрю, чтобы узнать ее номер телефона. Если он и удивился, то виду не подал.

– Сейчас, погоди…

Сопение в трубке.

– Прости… вот болван… секундочку…

Добавил, что страдает «техническим идиотизмом» – никак не разберется, как перейти в «контакты», не прерывая разговор.

– Тина!..

И наконец:

– Ага, готово! Элис Маккензи. Рабочий, домашний, мобильный? Или все три?

– Мобильный, – отозвался я, вертя в руке елочный шар с его изгороди и ощущая пальцами то гладкий бок, то зернистость снежинки.

– Хорошо. – Он помедлил. – Позвонишь сейчас или после поездки?

– Какой поездки?

– По делам, в Нью-Йорк.

– А, ну да…

Эндрю снова замялся.

– Слушай, не сочти за наглость, но я должен предупредить… Эли хлебнула горя, смерть мужа ее страшно подкосила. Держится молодцом, и дети славные, но все равно ей тяжко. Она очень мне дорога. И Тине. Нам обоим. Не хочу, чтобы ей сделали больно или морочили голову… Ладно, хватит! Лекция окончена.

Найдется ли человек, который, выслушав этого чванливого лицемера, ответил бы: «Признаю, намерения у меня несерьезные. Спасибо, что вразумил! Лучше отойду в сторонку»? Я хотел сказать: «Слушай, ты, козел, не указывай мне!» А вместо этого сыграл по сценарию. Мои заверения в честности помыслов были так убедительны, что я сам чуть не поверил в них.

Эндрю, как и ожидалось, продиктовал номер – медленно, точно каждую цифру вырывали у него клещами.

Договорились встретиться через десять дней, во вторник вечером. Странный выбор, но втиснуться в «сумасшедшее плотное» расписание Элис оказалось непросто: то ей надо в университет, то в суд, то на родительское собрание. Ожидание затянулось. Дни шли, и я начал остывать. К назначенному вечеру я уже и забыл, что вообще в ней нашел.

Однако свидание есть свидание, а галантность для меня – прежде всего. В те времена «Эндрю Эдмундс», укромный ресторанчик в Сохо, был моим излюбленным местом. Для таких встреч он подходил идеально: свечи на столах, претензия на художественность. Я с удовольствием думал, что такой выбор говорит кое-что и о моей персоне. Плюс мне делали там тридцатипроцентную скидку за то, что я подготовил дочку управляющего к выпускному экзамену по литературе. «Отелло». Сдала на отлично.

Я пришел рано и неприятно удивился, обнаружив, что Элис уже пьет вино и перебирает бумаги. Увидев меня, она запихала их в увесистый портфель вместе с большим пухлым настольным календарем в обложке из крокодиловой кожи, поспешно встала и протянула руку. На ней была темно-синяя юбка, застегнутая доверху белая блузка и черные сапоги до колена, без каблуков. Волосы забраны назад, не накрашена, если не считать небрежного мазка некрасивой розовой помады.

Извинилась за «офисный» вид. Весь день проторчала в суде: девочке из Конго через месяц исполнится восемнадцать, ей грозит депортация. Да, жутко вымоталась. Собственной дочери почти столько же, от этого еще тяжелее.

– Фиби? – спросил я. – Той, что скоро уедет?

– Да. В сентябре собирается в Лидс изучать филологию. Если поступит.

– Ах, только в сентябре…

– Время летит быстро. Боюсь даже думать, как я без нее…

– Можно сдать комнату…

– Вообще-то, ей нравится журналистика. Эндрю говорил, вы иногда пишете для газет?

– Верно. Если понадобится совет, помогу чем могу. С радостью!

– Спасибо, очень мило.

Заказали атлантическую сельдь и фирменную цесарку. Элис продолжала о детях: старшей, Фиби, и мальчишках (Луису шестнадцать, Фрэнку четырнадцать). Несколько раз упоминала мужа. «Фрэнк такой открытый, легкий, весь в Гарри». С Луисом труднее – сложный период, что, впрочем, объяснимо, «больше скучает по отцу». Вздохнула и средним пальцем вытерла припухший левый глаз. Глаз был сухой, а жест – наигранный или, по крайней мере, машинальный. Непроизвольное движение, оставшееся с тех времен, когда слезы на самом деле имели место быть. У меня снова, как тогда в саду, возникло ощущение, что даже якобы открывая сердце, она многое утаивает.

Мой стул находился у входа в кухню, и официант, сновавший из стороны в сторону, всякий раз его толкал. Мысли путались. Я раздражался, чувствовал себя не на высоте, колени нервно подергивались. Как только тарелки опустели, решил закруглиться, напоследок пригласив ее к себе на кофе, и невероятно удивился, когда она согласилась.

Мокрый тротуар глянцево блестел. А может, я выдумываю – почему-то кажется, что все эти события сопровождались дождем. Элис свистнула такси. Как положено, с гримасой, заложив два пальца в рот. Это меня неожиданно возбудило. Когда десять минут спустя мы остановились на моей улице, она настояла, что заплатит. Поднимаясь по лестнице с бьющейся о перила сумкой на плече, без обиняков заявила, что «очарована», а в дверях квартиры принялась восторгаться моим вкусом: «Чудесно! Чудесно!»

Я закурил и занялся кофе, слушая ее шаги в гостиной и по скрипу половиц точно определяя, у какой картины или книжного шкафа она остановилась.

– Птичка!

Черно-белая гравюра над камином.

– Техника сухой иглы, – отозвался я. – Кейт Боксер.

– Играете? – спросила она немного погодя, ковыряясь в нотах, которые Алекс стопкой сложил у дивана.

– С грехом пополам. Со школы не притрагивался.

Я быстро глотнул виски из моего неприкосновенного запаса, потом опять. Персефона терлась о ноги, и я налил ей блюдце молока. Не совсем понятно, что теперь. Это обольщение? Как оно вообще происходит у зрелых женщин? Предполагается нечто утонченное и неторопливое? Тогда о чем беспокоиться? Мне не пришло в голову честно сказать, что стиль жизни, который предполагала квартира, вовсе не мой. Не потому, что я смущался (хотя вполне мог бы: сорок два года, а за душой ничего, кроме нескольких мешков для мусора со старыми вещами на чердаке у матери). Я просто не видел смысла. Да, через неделю я съезжаю. И что с того?! Мы больше не встретимся.

Принес кофе. Элис сидела на диване, разглядывая кембриджскую фотографию в рамке. Фотография, разумеется, принадлежала Алексу, но, поскольку мы с ним познакомились в университете, вполне могла быть и моей.

– Извините, сняла со стены в уборной. Ищу вас…

Палец водил по молодым полнокровным спесивым лицам. Улыбнулась.

– А! Волосы длиннее… А где Эндрю?

Я наклонился ближе. Анемичное лицо, острый нос, постная мина.

– В переднем ряду посередине.

– Верно! Тоже волосы длинные.

– И густые…

– Фу, какой гадкий! – рассмеялась Элис и снова посмотрела на фото. – Не вижу Флорри. Она здесь?

– Нет, она поступила позже, я был курсе на третьем.

Элис положила фотографию рядом на диван и подняла глаза.

– Счастливое время?

Я замялся, соображая, о чем она.

– Да, вполне.

– Помню, думала про Кембридж, что университет – величественный и сами люди в нем либо великие, либо ничтожные. У нас в Бристоле можно было быть любым. А у вас – или одно, или другое.

Внутри у меня что-то дрогнуло.

– Может, вы и правы.

Элис глотнула капучино. Прядь волос упала на лицо, и в светлых волосах блеснула седина.

– А у вас? – спросил я. – Детство было счастливое?

Моя излюбленная наживка.

И сразу видно, из какого Элис теста: самоуничижительно пожала плечами и словно просияла – может с удовольствием говорить о себе часами. Выросла на севере Лондона, единственный ребенок адвоката и университетского преподавателя. Частная школа, Бристоль, где познакомилась с Гарри. Отполированная, беззаботная жизнь.

– Нелегко, когда у тебя все есть, правда? – Она показала на картины, мебель середины века, книжные полки. – Вам никогда не бывает совестно, что это досталось так просто, что родители поднесли нам все на блюдечке с золотой каемочкой?

У меня вновь сдавило в груди. Захотелось честно сказать, что было тяжело, что всю жизнь я пытался не повторять путь родителей, ненавидел их ничтожные устремления, готовность покорно смириться с посредственностью. Потом задумался о ее золотой каемочке. Насколько богата наша праведная леди Баунтифул? Что ей оставил Гарри? Большой ли у нее дом?

– Да, – глубокомысленно кивнул я. – По-моему, надо всегда об этом помнить и… стараться что-то дать миру.

Она тронула меня за руку.

– Знала, что вы поймете. Я потому и выбрала такую работу. Эндрю пилит меня, что не устроюсь, как он, в коммерческую компанию, но я бы там страдала. Я всегда защищала жертв несправедливости, тех, кто не может сам за себя постоять.

Она покачала головой и снова глотнула кофе.

– Вы пишете книги. Тоже своего рода щедрость – надо выворачивать наизнанку душу.

– Да, без этого никак.

– Сейчас над чем-нибудь работаете?

Я предложил ей сигарету. Она отказалась. Закурил сам.

– В общем, да. Роман о Лондоне, иммигрантах, бездомных. О современном положении в стране, так сказать.

Сплошное вранье.

– У вас есть издатель? Не знаю этой кухни…

– Вроде того… – Я откинулся на спинку и сменил тему: – Эндрю говорил, вы много занимаетесь благотворительностью?

– В оргкомитетах разных проектов. Главный – «Найди Джесмин». Моя страсть. Эндрю тоже помогает. В каком-то смысле, средоточие всего, о чем я говорила. Джесмин не милая светловолосая малышка из обеспеченной семьи, как Мэдлин Макканн. Ей было четырнадцать. Но все равно еще ребенок. И заслуживала не меньше внимания со стороны полиции и СМИ. А никому и дела не было!

– Вы молодец, что восстановили справедливость, – произнес я с фальшивой заинтересованностью.

Она взяла со стола зажигалку и повертела в руках. В свете лампы на черном фоне блеснули серебряные буквы «Диптик».

– Слышала, вы ужасный ловелас. Сама не знаю, что я здесь делаю…

Я опешил.

– Неправда.

– Что неправда?

– Не ловелас.

– Эндрю говорит, вы дурной человек.

– Да что вы! Надо же… Не понимаю, о чем это он…

– Плохо обходитесь с женщинами. Неуважительно.

– Так и сказал?

Под ее пристальным взглядом я изобразил сонную улыбку и добавил:

– Может, пока просто не встретил ту самую?

Она провела пальцем по краю кофейной чашки на колене, собирая пенку, и облизнула его – вспышка белого на розовом. Глаза смотрели на меня в упор. Заигрывает? Маловероятно. И все же я был странно польщен. (Коли так, несмотря на все сказанное, она меня хочет…)

– Мне пора, – произнесла она, не двигаясь с места.

Что я терял? Чуть подвинул ногу, едва заметно разворачивая плечи в ее сторону. Она быстро встала, накинула пальто, застегнула пуговицы, обернула тело ремнями сумки. Отстранилась.

У двери подъезда я неуклюже ее поцеловал. Не рассчитал с виски – мокрые губы угодили в уголок ее рта. Она уперлась ладонями мне в грудь. Я чувствовал их тепло сквозь рубашку. Влечение или сопротивление? Буквально сантиметр в сторону, палец, просунутый между пуговицами – и все стало бы понятно. Но я сомневался. Чувствовал, как напряжены ее локти, руки. И почти вздохнул с облегчением, когда она вырвалась.

К моему удивлению, на следующий день она позвонила. Собственно, услышав ее голос, я даже привстал, ища взглядом оброненную помаду или забытый шарф – какую-то причину неожиданного звонка. Говорила на ходу, судя по частому дыханию. Сказала что-то про «пометить в ежедневнике». Я представил, как она прислоняется к стене и вытаскивает из сумки огромный органайзер.

Оказалось, приглашает на чай. В субботу, если удобно. Фиби хочет «выведать» журналистские секреты. Может, подкину ей для тренировки какую-нибудь работенку.

Следовало бы отказаться. Вечер не удался. Но приглашение тешило самолюбие. К тому же скользнула ленивая мысль о Фиби. В общем, я согласился.

Глава 4

Она жила в Клапхеме, в небольшом высоком георгианском доме на достаточно оживленной улице. По соседству была настоящая помойка: входная дверь выкрашена в яркие растаманские полоски, в бурьяне торчит перевернутая магазинная тележка, из окна на втором этаже орет рэп. Дом Элис претендовал на своеобразную обшарпанную элегантность: серые облупившиеся перила с шишечками наверху, чугунные вазоны с жухлыми останками прошлогодней герани, пустая коробка «Риверфорд», ждущая, когда ее сменит свежая еженедельная партия экологически чистых овощей.

Дверь открыла девушка с маленьким овальным лицом в обрамлении длинных крашеных прядей. Коротенькие джинсовые шорты поверх черных колготок и огромных размеров вязаный кардиган. Завидев меня, она обернулась в сторону лестницы на второй этаж.

– Мам!.. – И, обращаясь ко мне, добавила: – Войдете?

Я проследовал за ней по коридору и спустился по ступенькам в кухню: плита фирмы «Ага», сосновый стол, склянки с приправами, запах выпечки, нарциссов и явная чесночная нотка. Полосатый кот при моем появлении вышел вон через специальную дверцу, а рыжий лабрадор на вельветовой подстилке потянулся, медленно поковылял в моем направлении, виляя хвостом, и ткнулся мордой мне в пах.

Я отстранился и сел за стол. В доме царила тишина, если не считать отдаленного шума телевизора и приглушенного уханья баса у соседей. Фиби стояла у плиты, теребя кольцо в носу. Она была ненамного младше Полли, моей последней пассии, но я чувствовал исходящее от нее презрение. Возможно, виной тому – моя кожаная куртка. Или кеды. (Я сильно сомневался насчет своих новых белых «конверсов».) Не то чтобы я особенно расстроился. Она мне тоже не приглянулась. В меру симпатичная, но волосы осветлены кое-как, а брови выщипаны в высокие тонкие дуги. Полубродяжка-полушлюха. Не мой типаж.

Я попытался завязать беседу:

– Ты Фиби? Едешь изучать филологию в Лидсе? Хороший факультет?

Она наклонила голову и ответила с неестественной вежливостью:

– Надеюсь. Так я слышала. – Говорила она медленно, точно с пожилым родственником, и в конце каждого предложения закрывала рот, будто проглатывая слова. – Пока туда не добралась.

Пес все еще тыкался мне в брюки. Я отпихивал его коленом.

– Ну, времени предостаточно.

– Мама сказала, вы учились в Кембридже с дядей Эндрю. Они вспоминали вчера вечером.

«Дядя Эндрю»? «Вчера вечером?» Мне стало не по себе.

– А где она?

Фиби подошла к лестнице.

– Мам!.. Мам!!! Он пришел!

Мгновение тишины, а потом отдаленный возглас и приглушенные тяжелые шаги.

– Уже? Что ж ты не сказала! Луис, выключи ради бога телевизор!

Последние гулкие шаги по ступенькам, и в кухню ворвалась Элис. Узкие штаны, серебристо-серая спортивная куртка на молнии и карамельные угги. В ушах сережки, как крошечные многоярусные люстры. Волосы рассыпаны по плечам.

– Пол! Спасибо, что выбрался!

Вся движение и свет. Стремительно подошла и отпихнула пса.

– Дэннис, фу! Не приставай к человеку! – Поцеловала меня в обе щеки. – Фиби, ты поблагодарила Пола за то, что он пришел?

– Угу.

– Ну, тогда сделаю чай! А вы пока поболтайте!

Мы с Фиби переглянулись. Оба явно считали, что уже достаточно поболтали. Под ложечкой похолодело от страха, что меня вот-вот выведут на чистую воду. Я скрыл смущение, с важным видом допекая Фиби расспросами о планах в журналистике, и толкнул короткую и значительно более искреннюю речь о закате газетной индустрии и конкуренции на рынке труда.

Элис вытерла руки о полотенце.

– Фиби хотела постажироваться после выпускных в школе. Да, Фиб?

– Да, хотела бы, – отозвалась та, все так же нарочито четко выговаривая слова. – Вы поможете?

– Постажироваться где?

– В журналах, например. Может, в «Нью стейтсмен», раз меня интересует политика. Или «Вог»… Мама сказала, у вас есть связи. Говорят, без них никуда…

– Я подумаю, – спокойно ответствовал я.

Она плотнее закуталась в кофту.

– Или на ТВ… Знаете кого-нибудь?

Я удивленно раскрыл глаза.

– Не то чтобы…

Ее телефон затрубил, как охотничий рог.

– Мам, можно я к Долли?

– Ладно, только в двенадцать чтобы как штык дома.

Фиби встала и бросила через плечо:

– До свидания. Спасибо.

В дырку на черных колготках проглядывала голубоватая, точно синяк, кожа.

– Не за что.

Элис поправила на стене большой коллаж в рамке. Черно-белые, цветные и коричневые фото: улыбки до ушей, смешные костюмы, отдых на экзотических курортах. Хвастливое свидетельство счастливой семейной жизни. В центре красовался пляжный снимок мужчины с карапузом на колене. Загорелые руки, летняя щетина, прищуренные от солнца глаза. Гарри. Красивый и мужественный. Запечатлен в центре своего мира лыжных курортов, яхт со шкиперами, шампанского, светловолосых голов и часов «Ролекс». Меня всю жизнь бесили такие, как он. Бесило, что у них все это есть. Я ощутил резкую вспышку зависти и обиды, которая тут же сменилась мыслью более приятной: Гарри мертв, а я жив и сижу в его кухне.

Элис отошла от фотографии и рассеянно прибиралась, словно забыв про меня. Сверху донесся какой-то грохот. Мальчишеский голос крикнул:

– Мам! Я ушел!

Она недовольно закатила глаза.

– Это который? – поинтересовался я.

– Луис. Фрэнк у приятеля. – Подошла к лестнице. – Куртку возьми, там дождь!

Тяжелые шаги. Хлопок входной двери.

– А про чай-то я забыла… – Элис посмотрела на часы. – Да ну его! Может, вина?

– Не откажусь.

Она достала из шкафчика бутылку мерло и открыла ее штопором, для удобства зажав между коленей, – вышло, кстати, даже сексуально.

– Кури, не стесняйся!

Протянула мне треснутое блюдце и распахнула окно над раковиной. Моросил дождь. От сигареты отказалась и сидела, едва заметно прикрывая от дыма нос и рот. Немного погодя Элис начала перебирать бумаги, рассеянно покусывая губу. Я спросил, что это. Оказалось, листовки для благотворительного ужина по сбору средств на кампанию «Найди Джесмин». Добавила высоким напряженным голосом, что в этом году исполняется десять лет и нужны деньги на «следующую фазу». Ивонн, мать Джесмин, приедет из Шеффилда, и надо, чтобы все прошло без сучка без задоринки.

Протянула листовку. С лицевой стороны на меня смотрела юная Джесмин с цветастой банданой на голове, прижимающая к щеке рыжего котенка. Рядом – рисунок взрослой Джесмин, как она могла бы выглядеть сейчас. Элис говорила, а я разглядывал. Симпатичная двадцатитрехлетняя девушка, высокий лоб, узкое лицо, голубые глаза и большой рот. Закралась крамольная мысль: не преувеличивают ли создатели таких реконструкций из сострадания миловидность пропавших?

Вслух я этого, разумеется, не сказал.

– Бедняжка!

Медленно кивнул, симулируя полное сострадания и скорби сердце.

Элис откинулась на стуле и сделала первый большой глоток. Изящно промокнула уголки губ.

Я поболтал вино, глядя, как оно завинчивается и опадает, точно складки пунцового бархата.

– Ты правда считаешь, что она жива?

Элис посмотрела на меня в упор.

– Да, я считаю, она жива.

Я порылся в памяти, собирая в кучу подробности.

– Но приятель матери… Они, кажется, ссорились?.. Полиция…

– Полиция ошибалась. С него сняли подозрения. Просто абсурд! Столько времени из-за этого потеряно… Да, у Карла и Джесмин отношения складывались непросто. Она ревновала его к матери. А он – несдержанный на язык, горячий, недостаточно зрелый, чтобы вести себя по-взрослому в такой ситуации. Они тем вечером поскандалили, верно. Но ты бы видел, как он горевал и как поддерживал Ивонн последние десять лет! Нет, он не убивал! – Решительно несколько раз качнула головой. – Нет.

– А что отец Джесмин?

– Бросил Ивонн на сносях.

– Другие подозреваемые?

– Их не было. – Снова покачала головой, звякнув сережками. – Свидетели вспоминали, что вокруг дома околачивались подозрительные типы, но ничего конкретного. Мигранты из Албании…

Она сделала глоток и, сердито поджав губы, поставила бокал. Вино колыхнулось.

– Тело не нашли – существенная деталь, потому что остров маленький. Прочесали береговую линию и холмы. В ту ночь не ходили паромы, а утром в порту уже дежурила полиция. Все ее искали. Приливов там не бывает. Так что нет, она жива. Я чувствую.

– Значит, сбежала?

– Возможно. Или ее похитили. С целью незаконного удочерения, например. Там орудуют банды. А Пирос совсем рядом с Албанией, только пересечь пролив…

– Украсть подростка! Ты говорила, четырнадцать? Не многовато ли?

– Да, наверное… Есть еще вариант проституции. Одна из причин скандалов с Ивонн и Карлом – то, что Джесмин все время где-то пропадала с местным парнем. Он так и не явился в полицию. Долгое время мы рассматривали версию, что ее увезли в Афины. Думать об этом невыносимо! В общем, не успокоюсь, пока не выясню! Знаю, избитая фраза, но если ты когда-нибудь видел мать, потерявшую ребенка… Боль просто невыносимая! Ее ничто не лечит!

– А если она сбежала по своей воле?

– На западе острова есть поселение хиппи, старое, еще с семидесятых. Немцы, скандинавы, немного британцев. Их по-прежнему много, хотя в пещерах, конечно, больше не живут. Периодически появляются в туристических центрах. Я всегда считала, что они как-то замешаны. Возможно, она с ними. Со слов Ивонн, Джесмин была девушкой простой, но немного странноватой. Есть версия – вполне правдоподобная, – что она действительно сбежала к ним и либо потеряла память, либо ей промыли мозги. Накачали наркотиками.

– Полиция не проверяла?

– Слишком поздно, понимаешь?

Я не понимал, и мне было все равно. Разговор наскучил. Воспоминания о покойнице – в том, что девушка мертва, я ничуть не сомневался – были Элис не к лицу. Я предпочел бы возбуждающе активную бизнесвумен, как во время нашего ужина, с ее депортациями и судебными слушаниями. Или домашнюю богиню в перепачканном фартуке, как дома у Эндрю. Вспомнился смех, который я слышал в саду, – девчоночий, звенящий, с грязноватым обертоном – и то, как она облизала палец с пенкой капучино. Я прекрасно понимал, что жизнь дает нам роли, однако уже насытился ее праведностью и больше не хотел чувствовать себя виноватым, выслушивая горестную повесть. Вино было хорошим – мягкое, с фруктовой ноткой, точно теплая кровь во рту. Выпью еще бокал и, если ветер не переменится, отправлюсь восвояси.

– Ну ладно, – произнесла она и криво улыбнулась. – Давай о чем-нибудь приятном! Ты не за тем пришел в такую даль.

Я остался на весь вечер.

Элис извлекла откуда-то еще бутылку и, проворно двигаясь по кухне, открывая шкафчики и смешивая продукты, приготовила макароны с домашним песто и салат с помидорами, огурцами и сыром фета. Греческий, собственно говоря, «хотя в Греции, конечно, его делают в миллион раз вкуснее». При этом она производила вокруг себя чудовищный беспорядок: огуречная кожура свисала с грязного комбайна, на плите красовалось пятно оливкового масла, белая целлофановая упаковка из-под сыра забытая валялась на полу. Не обращая внимания на этот хаос, Элис без умолку говорила о Пиросе. Детям нравилось там, когда были помладше, а теперь у них в Лондоне насыщенная жизнь, и ее нужно поддерживать, поэтому им уже не так интересно. Может, и хорошо, что это лето последнее.

– Все когда-нибудь кончается, – сказала она, нарезая томаты и неожиданно замирая с ножом в руке. Поглядела в приоткрытое окно на мокрый сад. – Как ни сопротивляйся…

Снова взялась за помидоры и добавила, точно спохватившись:

– Приезжай к нам, если нет других планов на лето.

Когда еда была готова, Элис предложила подняться с тарелками наверх, к огню. Гостиная оказалась мягкой и уютной, с разнокалиберными диванчиками, мохеровыми покрывалами, тяжелыми бархатными занавесками и вытертыми турецкими коврами. В нишах помещались книжные шкафы. Перед телевизором лежало вельветовое кресло-мешок, на полу валялись наушники и игровые приставки. Камин был настоящим и, когда она подбросила в тлеющие угли полено, приятно успокаивал своим теплом. Полосатый кот свернулся на гобеленовой подушке и на сей раз позволил себя гладить. Элис задернула занавески. На мгновение ее лицо отразилось в бокале отблеском света, и мне вспомнилась сцена из «На маяк», когда миссис Рэмзи раскладывает по тарелкам тушеное мясо и чувствует, что все связано, непрерываемо и прочно.

Элис сидела на полу, поставив тарелку на кофейный столик, а я устроился на диване и неловко наклонялся вниз. Доел макароны, подобрал остатки зернистого зеленого соуса ломтиком хлеба, встал и подошел к книжным шкафам. Элис рассказывала о мусульманке из Бекслихита, которая, не выдержав многолетних издевательств мужа, заколола его насмерть кухонными ножницами. Признаться, стало не по себе.

На нижних полках помещались бестселлеры, триллеры, несколько томов из серии о Хорнблауэре. А вот наверху выстроилась оранжево-зеленая классика издательства «Пингвин» (Сименон, Найо Марш, Джордж Оруэлл, «Великий Гэтсби») и несколько книг в твердом переплете и ярких суперобложках. Глаз зацепился за характерный черный с желтым корешок, и я вытянул «Досье на Рэйчел» Мартина Эмиса. Открыл. Семьдесят третий год. Первое издание!

– Господи! – выдохнул я.

– Гарри обожал Мартина Эмиса, – произнесла она, пристально в меня вглядываясь. – Я смотрю, он популярен среди мальчиков из частных школ. Секс, деньги и щедрая порция ненависти к самому себе.

– Будем считать, я этого не слышал.

Я опустился на диван. Кот скользнул с подушки и ткнулся мне в ногу, изъявляя желание взобраться на колени. Я приподнял книгу повыше и благоговейно полистал страницы.

– Чудик, – произнесла Элис. – В смысле, кота так зовут…

Я боялся дышать – как бы не порвать такое сокровище.

– С автографом!

Элис вздохнула.

– Наверное, отхватил на ибэй. Гарри был склонен к экстравагантным поступкам. Что да, то да…

Ее интонация заставила меня осторожно отложить книгу. Элис глядела куда-то в пространство.

– Возьми, – произнесла она. – Дарю!

Я сделал вид, что не слышу.

– Скучаешь по нему?

Она кивнула.

– Уже и забыла, как это, когда тебя обнимают…

Повисла неловкая тишина. За окном стемнело. В стекло с шумом хлестнул дождь, словно кинули горсть мелких камушков.

Элис покачала головой и засмеялась.

– В смысле, как он обнимает. Забыла, как это, когда он обнимает… Я не монашка.

Уставилась на ковер. Через несколько минут я легонько спихнул кота с коленей и совершил худшую ошибку в своей жизни: расстегнул донизу ее серебристую спортивную куртку, раздвинул неприятный на ощупь нейлон, обнажая грудь, на которой, как ни странно, не было лифчика, и притянул Элис к себе.

Глава 5

Неделю спустя я переехал к матери. Не могу избавиться от мысли, что, не сделай я этого, все обернулось бы иначе.

Маленький домик, раньше принадлежавший железной дороге, с годами почти не изменился. Тот же вытертый ковер, невыветривающийся запах капусты и перестук поездов. Конечно, не было отца – сердечный приступ во время пасторского попечения в «Уондсуэрт», где он служил тюремным капелланом. И мать немного модернизировала мою комнатушку: сосновая полка с хиленькими кронштейнами, «для твоих книжек», новая лампа из «Британского дома» (та-дам!) и над узкой кроватью, в рамочке, – ксерокопия статьи о «Примечаниях» из Литературного приложения «Таймс». Бумага за стеклом пожелтела от старости. Дома мне всегда не хватало воздуха. Давил груз родительских надежд, их тягостная радость от моего успеха и собственное крепнущее чувство провала. Теперь же атмосфера накалилась еще больше – настороженно-веселое лицо матери и мое ощущение, что я вот-вот задохнусь. Она разогревала ребрышки барашка, «такие вкусненькие», и болтала без умолку: отнесла в магазин бракованный чайник, и ее обслужила чудесная девушка, «черная, но безупречно вежливая»; умничка Дженни из церкви вызвалась в следующем месяце провести у себя встречу «Женского института», «какое облегчение, а то болит колено». Мне стало очевидно, что надо срочно принимать меры.

– Эти твои мешки на чердаке… – Она хлопотала над яблочным крамблом из магазина, с магазинным же заварным кремом. – Думала принести их вниз.

– Оставь, пусть лежат.

– Если тебе некогда, могу сама перебрать.

– Нет! – отрезал я. – Не трогай!

В тот вечер мы сидели в большой комнате и смотрели скверный сериал («одна из моих передач»). Я просматривал телефонную книжку. Раньше всегда находился выход – коллеге или однокурснику требовалось постеречь квартиру, я оказывался по-прежнему нужен какой-нибудь девушке, или руку помощи протягивали чьи-то щедрые родители, которых я заблаговременно очаровал. В самом крайнем случае выручал Майкл, но теперь его свободную комнату заняли двойняшки. Впервые за пятнадцать лет я чувствовал себя в западне, лицом к лицу со своими демонами.

До этого момента я совершенно не думал об Элис. Одной ночи вполне хватило, чтобы удовлетворить мою тягу к ней, чем бы она ни была вызвана. Но когда мыльная опера закончилась и мать переключилась на канал, где шел детектив пятидесятых годов, я стал всерьез рассматривать этот вариант. Секс был достаточно приятным, дом – теплым и удобным. Она подарила мне книгу. (На Чаринг-Кросс-роуд за нее отвалили пятьсот фунтов. Если бы не след от стакана на задней обложке, могло быть и больше.) В скором времени ее дочь съедет и освободится место.

Во время рекламы я сбежал на кухню под предлогом, что хочу заварить чай. Элис ответила и, кажется, обрадовалась моему звонку. Договорились на следующей неделе посидеть в модном бистро в Клапхеме.

Наше первое настоящее свидание ударило по карману (она настояла на «ужине-дегустации»), но я решил рассматривать его как выгодное вложение средств. Я за ней приударил. Приударил всерьез. Вычислил наиболее подходящую тактику, определил, на какие кнопки нажать, и нажимал. То, как она говорила о моей дурной репутации у Эндрю, по всем статьям тянуло на сексуальное возбуждение. Ее, как многих женщин, явно заводили подонки. Помимо этого, она недвусмысленно дала понять, что любит униженных и верит в доброту человеческого духа. Во время первого ужина я поведал ей душещипательную историю о девушке, которая в колледже разбила мне сердце («Нет, не Флорри»), моей боязни снова быть отвергнутым и, естественно, страхе перед ответственностью. Мы благопристойно попрощались на улице, а на следующее утро я отправил ей цветы с тщательно продуманной открыткой («Спасибо, что ты не такая, как все») и закидал ее сообщениями, в которых становилось все больше флирта. («Вечер был чудесным…», «Весь день о тебе думаю…», «Миссис Маккензи, понимаете ли вы, что со мной сделали?..», «Когда же мы будем грешить?»)

Потребовалось две недели и еще два свидания, прежде чем она наконец сдалась и вняла моим мольбам. За это время я убедил ее, что она стала не только моей страстью, но и музой. Признался, что до встречи с ней почти бросил писать, а теперь, впервые за долгие годы, ощутил себя во власти подлинных эмоций. Каждый день трудился в Лондонской библиотеке, заканчивая работу над романом, который в издательских кругах ожидают с замиранием сердца. Я сыпал избитыми фразами и смотрел, как она заглатывает наживку, приписывая себе заслугу по моему творческому и эмоциональному возрождению.

Чтобы поддерживать легенду, пришлось порядком изворачиваться. Элис понятия не имела, что я съехал с Ламбс-Кондит-стрит. Или что неувязочка с кредитором – солидный должок в баре – заставила меня избегать Сохо. Да и бесплатного читательского абонемента в библиотеку у меня больше не было – Алекс вернулся и его реквизировал. Теперь я целыми днями простаивал у книжных разделов в благотворительных магазинах или пил чай в «Пышечке», дешевом кафе в конце Шин-лейн. Заметая следы, взял за правило встречаться с Элис исключительно в Клапхеме, подавая это как предупредительность: чтобы у нее было время заскочить домой и привести себя в порядок или проверить, как «движется у Фиби подготовка к выпускным» (даже вызубрил на зубок ее излюбленные словечки). Заявил, что ничуть не возражаю против ужинов дома.

– Ты само понимание! – хвалила Элис, наспех стряпая спагетти путтанеска или курицу по-итальянски (готовила она потрясающе). – Не хочу каждый вечер оставлять детей.

На самом же деле, хотя мне вскоре прискучило пялиться на кислые лица подростков за столом, я приходил в восторг, что не надо тратить деньги. Ухаживать за женщиной ее уровня оказалось недешево. Например, был скользкий момент, когда она решила, что я пойду с ней на благотворительный ужин «Найди Джесмин», по девяносто фунтов с носа! Чтобы открутиться, наплел про день рождения крестника.

Сначала моей целью была освобождающаяся комната – к сентябрю я надеялся достаточно сблизиться с Элис (этакий близкий друг с привилегиями), чтобы переезд туда казался естественным, само собой разумеющимся шагом. Но уже в первые недели наших отношений стало вырисовываться нечто более прочное. Я представлял себя если не мужем, то во всяком случае хозяином дома. Хозяином ее двуспального пухового одеяла, ванны на декоративных львиных лапах, забитого до отказа холодильника и кота. Я рассеянно размышлял о страховке Гарри. Ее отпрыски, конечно, были ложкой дегтя – потная и неуклюжая помесь ворчания и гормонов. Однако в целом идея была не лишена приятности. Я не влюбился в Элис. Я оценивал ее объективно, замечал приметы возраста: резкие морщины на лбу, гусиные лапки вокруг глаз. Мое чувство сложно описать. Возможно, к ней тянулся скорее ум, чем тело. Меня влекла ее кипучая энергия, уверенность в себе, способность разобраться в самых запутанных стратегиях и проблемах. Когда она отвечала на звонок коллеги по работе или какой-нибудь инициативной группы («Женщины против того», «Юристы против сего»), я возбуждался, просто слушая ее голос. От одного профессионализма этой женщины у меня перехватывало дыхание.

Распалялся я и еще по одной причине – более тонкой, связанной с некоторой недоступностью Элис. Даже в постели не покидало ощущение, что она не открывается мне полностью. Она вроде бы на самом деле мной интересовалась: искренне расспрашивала о моем «oeuvre»^[2], смеялась над шутками, по моей просьбе раздевалась, обнажая бледную полупрозрачную кожу с милыми растяжками на животе и густой растительностью лобка. Чего она не делала, несмотря ни на какие мои старания, так это не испытывала оргазма. Моя amour propre^[3] была прострелена навылет. Когда, выбросив презерватив, я возвращался в постель, она удовлетворенно вздыхала и утыкалась лицом мне в шею. Однажды я решил отказаться от «амуниции». Подпер подбородок руками и внимательно посмотрел в ее полуприкрытые, как месяц, глаза.

– Твоя очередь, – произнес я, готовясь опуститься вниз. – На этот раз не отвертишься!

Она выскользнула из-под меня, повернулась на бок, потянула одеяло и, горбясь, спустила ноги с кровати. Накинула на плечи поношенный вафельный халат.

– Я больше не кончаю, – сказала она ровно. – Не то чтобы мне не нравилось – еще как! – но я не кончаю.

– Может, тебе будет легче и… приятней, если перейти на таблетки?

Она покачала головой.

– Наверное, дело в чувстве вины.

– Гарри… – сказал я и закрыл глаза. – Конечно. Бедная моя!

Принялся осыпать ей шею поцелуями. Она со смехом вырвалась. В спальне – неряшливой комнате, где в беспорядке валялись одежда, украшения, китайские фонарики и пыльные свечи – имелась своя ванная, куда и ушла Элис. Я слышал, как она мочится. Откинулся на подушки, руки над головой, расправил грудь и постарался отмахнуться от невеселых мыслей. По-моему, даже сказал: «Мне же лучше». И все-таки я думал о Гарри, большом сильном покойнике в чаше ее постели. Внутри меня крепла твердая решимость, клятва, что в скором времени Элис будет не просто моей, а моей целиком.

Хотя дом на Пиросе не упоминался с нашей первой ночи, ее расплывчатое предложение я не забыл. Мысль о том, что я проведу с ней лето, медленно переворачивалась в подсознании. По возвращении в Клапхем Элис сама предложит жить вместе. Таким образом, Греция была важной частью моей завоевательной кампании.

Впервые уверенность моя поколебалась после очередной встречи с Эндрю.

Я прекрасно понимал, что Элис проводит с ним много времени. Как профессионально, так и дружески. (Именно он в конце концов пошел с ней на благотворительный ужин «Найди Джесмин».) Я не пересекался с ним довольно долго, однако всегда с досадой чувствовал его присутствие. Как-то в субботу обнаружил на спинке стула шарф на шелковой подкладке. «Эндрю забыл», – объяснила Элис. В другой день он оставил для нее на кухонном столе конверт с бумагами на подпись. Пару раз мне почудился запах его лосьона после бритья «Вест индиан лаймз».

Мне все это не нравилось. Он представлял собой угрозу, и рано или поздно придется что-то предпринять.

Увидел я его снова в начале апреля. Мы с Элис провалялись с самого обеда в постели за бутылкой вина и кроссвордом из «Гардиан». Составитель кроссвордов построил его вокруг «Под сенью Молочного леса» в связи с юбилеем пьесы. Элис игриво восторгалась моим знанием текста и персонажей: Лили Смолз, капитан Кэт, Ноугуд Бойо и так далее. Я начал рисоваться.

– «Ляг со мной, ляг скорей. Челн мой утонет меж бедер твоих», – процитировал я.

Элис, однако, порядком выпив, продолжала дурачиться.

– Ты мой ноугуд бойо^[4], – повторяла она, ухохатываясь. – Так ведь? Мой ноугуд бойо!

Сначала я не обиделся и поцеловал ее. Но Элис не унималась, и стало казаться, что она все-таки смеется надо мной («мой соверше-е-енно ноугу-у-уд бойо-о-о!»). Меня бросило в жар, зачесалась кожа. Я встал, обиженно шурша одеялом, натянул трусы и только тут вспомнил, что идти мне некуда. Злясь еще больше, пошарил в карманах брошенных на пол джинсов в поисках сигарет, подошел к окну и резко поднял раму.

– Вернись, утони меж бедер моих! – проворковала Элис.

Притворялась, будто не замечает, что я сержусь.

Я сел на подоконнике и закурил, прикрывая наготу от улицы занавеской. Посмотрел вниз. Вишня утопала в крупных гроздьях белых цветов. Заходящее солнце золотило кирпичи и скользило по стеклам домов напротив. Магазинная тележка в соседском саду исчезла. Помню, я задумался, забрал ли ее мусоровоз или она развалилась на части и не видна в траве. Представил муравьев, которые ползают по ржавым железкам в зарослях ежевики. Задался вопросом, может ли вообще что-то исчезнуть без остатка. Несколько раз глубоко затянулся, глядя, как на конце сигареты растет непрочный столбик пепла. Стряхнул.

Крошечные серебристо-белые ромбики пепла парили в воздухе. Снизу долетели голоса, стукнула калитка. Перед домом собралась компания. Я спрыгнул с подоконника и осторожно выглянул. Вид закрывало крыльцо. В недрах дома затрезвонил дверной звонок.

– Пришел кто-то.

– Ах да! – Элис натянула на себя зеленый удлиненный свитер, в котором ходила, прежде чем я ее раздел. Сунула босые ноги в замшевые полусапожки и тряхнула головой вперед-назад – ее экспресс-метод приведения прически в порядок. – Эндрю, Тина и их головорезы. Пришли на ужин. Мы думали заказать что-нибудь из индийского ресторана.

Задержалась в дверях, склонила голову набок и улыбнулась абсолютно трезвой улыбкой.

– Ты с нами?

Я не ответил, и Элис вышла. Секунду я постоял в растерянности, чувствуя, что меня обвели вокруг пальца. Она не знакомила меня с другими своими друзьями, мы все время проводили только вдвоем. Почему не предупредила, что ожидаются гости?

Ее голос сплетался в отдалении с голосом Эндрю. Раздался смех Тины, скрипнула дверь гостиной. Кто-то спустился в кухню.

Я натянул штаны. Мятая рубашка валялась под кроватью. Платяной шкаф Элис был открыт. В нем до сих пор висели кое-какие вещи Гарри. Я их как-то уже просматривал и прикарманил пару приглянувшихся галстуков. Теперь снова прошелся по вешалкам и выбрал симпатичную бледно-розовую рубашку с едва заметным рельефным узором. «Чарльз Тервитт» – значилось на ярлыке. Ворот великоват, но сойдет. Я медленно застегнул пуговицы.

Первой меня увидела Тина. Она стояла, прислонившись к плите, лицом к двери. Ее глаза расширились от удивления и удовольствия – теперь часто вспоминаю тот момент. Взглянула на Эндрю, и ее выражение стало более осторожным.

– Пол! – произнесла она.

Эндрю сидел за столом спиной ко мне. Его голова моментально повернулась. За долю секунды я заметил, как он смотрит на рубашку и мои босые ноги, как осознает, что я сплю с Элис, что могу делать с ней то, чего он не может (это вам не деловая встреча или совместный перекус на бегу).

Он хотел встать, но зацепился за стул. Чертыхнулся и, потирая голень, комично запрыгал ко мне на одной ноге, чтобы скрыть смущение за дурачеством. Воскликнул нарочито добродушно:

– Старина! Откуда ты взялся?

– Я был наверху.

– Рад встрече!

Я пожал ему руку, не пытаясь сдержать улыбку.

– Давно не виделись.

– Это да! И вдруг – раз! Элис, ну ты темная лошадка!.. Надо же, как жизнь поворачивается!

Элис доставала из холодильника упаковку колы.

– Не валяй дурака, Эндрю! – раздраженно произнесла она, закрывая локтем дверцу. – Мы все здесь взрослые люди. – Потом заметила рубашку и вспыхнула. – О!..

– Можно? Моя совсем мятая.

Она кивнула и отвернулась.

В саду длинный худой подросток сбивал палкой голову тюльпана. Коротко, по-мальчишечьи стриженная девушка лет семнадцати, в мешковатых джинсах и «сникерах», сидела на старых гнилых качелях, подвешенных на яблоне, шаркая ногами по траве и закручиваясь вокруг своей оси.

Тина, одетая весьма необычно (широкое черное льняное платье, смахивающее на рабочий халат печального художника) проследила мой взгляд.

– Наши дети. – Поправила волосы, скрепленные сзади черепаховой заколкой. – Дейзи и Арчи.

– Пол, позови, пожалуйста, мою банду! – попросила Элис.

Я был доволен поручением. Пусть Эндрю видит, что я тут свой.

Взбежал по лестнице, крикнул мальчишкам идти вниз и поднялся еще выше, к чердачной комнате дочери Элис. Уже собирался распахнуть приоткрытую дверь, но увидел в щелку Фиби на кровати и притормозил, вытянув шею. Она лежала на животе с ноутбуком, болтая босыми ногами в воздухе. Круглый подтянутый зад, полоска белой кожи на пояснице, где задралась футболка…

Я думал, что меня не слышно, однако секунду спустя она произнесла:

– Иду.

Заметила. И дает понять, что не дура.

Надо с ней поосторожнее.

В кухне Элис выудила из ящика меню, и Эндрю записывал пожелания собравшихся. Дэннис совал во все свой нос, и Эндрю пару раз неприязненно его отпихнул. Значит, не собачник. (Я засуетился вокруг пса, показывая, как сильно люблю животных.) Элис, видимо, чувствовала себя неловко. Все время смеялась и перекладывала предметы: перечницу, газету… Обняла Фрэнка и положила руку ему на грудь, словно защищая. Любопытно. Это она из-за меня так нервничает? Нужно ввести предмет своей новой страсти в круг друзей? Наверное. Без конца давала мне поручения: собрать вилки и ложки, найти в холодильнике пиво, отыскать там маринованные лаймы, манговый чатни^[5] и конфитюр из острого перца (чего только у этой женщины не было!). Я всю дорогу чувствовал на себе взгляд Эндрю.

– Как oeuvre? – спросил он.

Так часто говорила Элис.

– Потихоньку.

– Не скромничай! – Элис бросила накрывать стол и обняла меня, почти как Фрэнка. От нее пахло пивом. – Пол каждый день работает в библиотеке, дело идет полным ходом. Агент ждет не дождется!

Я улыбнулся. Тина сказала, какой я умница. Элис отпустила меня, и Эндрю заговорил о предстоящей встрече какого-то комитета по «пересмотру дел и возобновлению производства».

Я выглянул в окно. Девчонки, Фиби и Дейзи, сидели на садовых стульях рядом с кухонной дверью. Дочь Эндрю закинула ногу на ногу и оперлась локтем о колено. Французская беззаботность. Было в ней что-то угловатое и дерзкое. Кого-то она напоминала… Свободный шерстяной джемпер съехал с плеча, обнажив бирюзовую лямку лифчика и бледный треугольничек кожи – исключительно сексуальное сочетание.

Сели за стол. Я оказался рядом с Луисом, наименее приятным ребенком Элис – большим парнем, у которого все лицо в прыщах. Он доставлял матери немало хлопот. Уже не раз звонил директор школы. «Ваш сын третирует одноклассников». Болтать с ним я не собирался и поэтому спросил Тину, сидевшую напротив, о магазине пряжи.

– В пятницу привезли новую партию альпаки! – Она бросила взгляд на Эндрю. – Мои сногосшибательные новости…

Не люблю, когда женщины принижают свои заслуги. А мужчинам вроде Эндрю только того и надо. Вспомнилась снисходительная усмешка в книжном, когда он заговорил о ее «небольшом бизнесе».

– Восхищаюсь смельчаками, которые не боятся начинать дело, – сказал я. – Надеюсь, ты гордишься женой, Эндрю?

– Конечно.

Он завладел разговором: у отца началась деменция, и его перевезли в дом престарелых; мать, у которой достаточно своих проблемы со здоровьем, не справляется. Ужасная несправедливость! На ее долю выпало столько страданий!

Элис коснулась его руки.

– Знаю, – произнесла она. – Знаю…

– Какой кошмар, – поддакнул я.

Дейзи макала палец в пластиковый контейнер с мятной райтой^[6] и слизывала йогурт с зелеными крапинками. Я вдруг понял, кого она мне напоминает.

– Господи, до чего ты похожа на Флорри!

Вылитая сестра Эндрю.

Она подняла глаза, снова облизывая палец.

– Да, мне часто говорят.

Повисла тишина. Я слишком бестактно перебил Эндрю?

– Прости, – произнес я и жестом попросил его продолжать.

– Эндрю, твоя мама не захочет летом присоединиться к нам? – спросила Элис. – Ивонн и Карл уперлись и хотят жить в гостинице, так что место есть. Может, ей станет полегче?

Тон Элис отдавал холодком – предложение было очевидно неискренним, зато, с моей точки зрения, удачно переводило беседу на тему Греции.

– Ивонн и Карл приезжают каждый год? – осведомился я.

– Нет, были в начале раз или два. Но этот год особенный, десятая годовщина исчезновения Джесмин.

– Что-то вроде паломничества?

– Что-то вроде.

Она глядела на меня. Я улыбнулся в предвкушении и произнес:

– Замечательно!

Я доел баранину по-индийски и уже приговорил пару бутылок пива. Откинулся на спинку, наслаждаясь своим звездным часом. Сейчас она опять меня пригласит – на этот раз при всех. Логично же. Наверное, специально их позвала по такому случаю. Я, разумеется, волен отказаться. Однако приглашение, и все, что оно сулит, вот-вот будет представлено на мое рассмотрение.

– Наконец-то загорю по-человечески, – заявила Фиби.

– Если это последний раз, надо взять напрокат каяки! – крикнул Фрэнк.

– Действительно! – смеясь поддержала Тина.

– Если только не случится очередное нашествие медуз, – вставила Фиби.

– О нет! – возопил Эндрю. – Чур, я никому не писаю на ожоги! И не просите!

– Как вспомню прошлогоднюю пахлаву в «Гиоргио» – слюнки текут! – добавила Тина.

– В «Нико», – поправила Элис.

– Правда?

– Нет, «Гиоргио», – подтвердил Эндрю. – Ты так злилась, что не обратила внимания!

Все засмеялись.

– Надо сплавать к Серениной скале, – предложил кто-то.

Было ли это название скалы или отсылка к забавному случаю, который произошел с некой Сереной, я не знал, и никто не потрудился мне объяснить. Я сидел там, кислый, как лимон из греческого сада, и пунцовый, как креветка под красным соусом. (Тина: «Изумительные, особенно под графинчик розового вина!»)

– Так смачно рассказываете, аж самому захотелось! – вставил я, когда в разговоре возникла очередная пауза.

Эндрю ухмыльнулся. Рука Элис лежала на спинке его стула.

– Кофе? – спросила она немного погодя.

– Ребята, не прогуляться ли вам в парке? – предложила Тина.

Мальчишки встали, отодвигая стулья.

– Пол, ты с ними? – спросила Фиби ничего не выражающим голосом.

Я опешил. На что она намекает? Ставит меня на один уровень с желторотыми оболтусами?!

– Не уверена, что Пол любитель прогуляться, – вмешалась Элис.

– Ага, он больше любитель поваляться! – с издевкой добавил Луис.

Эндрю засмеялся, а я, повинуясь внезапному вдохновению, вскочил и бросился на Луиса.

– Ха-ха, очень смешно! – Я сделал этому неандертальцу шейный захват и несколько раз ткнул в бок, как будто мы с ним не разлей вода и это дружеское поддразнивание. Он вырвался и пошел к лестнице, потирая предплечье. Придурок!

Я подождал несколько секунд, пока захлопнется входная дверь, и только потом направился наверх в туалет.

На столе в коридоре стояла бутылка вина. Захотелось грохнуть ее прямо там, на черно-белых викторианских плитках пола. Вместо этого я взял со стола что-то маленькое, завернутое в тонкую оберточную бумагу. Подарок хозяйке дома. Похоже на мыло. Мой твидовый пиджак висел здесь же, на переполненной вешалке, и я спрятал мыло во внутренний карман. Вряд ли Элис вообще его заметила. Подарю маме.

Обернулся. На верхней ступеньке кухонной лестницы стояла Тина. Неужели видела? Нет, улыбается, но как будто против воли, и нервно то сплетает, то разводит пальцы.

– У тебя с Элис серьезно? Прости, я должна спросить.

Я помедлил мгновение.

– Конечно.

– В смысле, ты ее не обидишь?

Я насилу сдержался.

– Разумеется, нет.

Она сделала шаг вперед и схватила меня за рукав.

– Я знаю, что ты обычно… Ей, наверное, нужен не такой… Просто мы… Что бы ни произошло, как бы ни сложилось, пожалуйста, не делай ей больно!

Я отдал небольшой поклон, стиснув зубы и пряча раздражение за улыбкой.

– Смею заверить, мадам, намерения у меня самые благородные.

Она пристально посмотрела на меня и, как будто удовлетворенная увиденным, добавила:

– Извини, не стоило этого говорить. Просто Эндрю волнуется. Она заслуживает счастья.

– Ты тоже, – сказал я многозначительно, улыбнулся приятнейшей из улыбок и проследовал в туалет, надеясь, что смог ее растревожить.

Как они с Эндрю смеют меня судить? Я не собирался обижать Элис, а если бы и так – переживет! У нее дом, друзья и деньги, а у меня ничего!.. Я весь вечер дулся и в приступе ханжеского возмущения успешно придушил мысль о том, что Тина, быть может, права.

Глава 6

После того случая Греция занимала все мои мысли.

Я лежал на узкой кровати в материнском доме и изнемогал от обиды.

В соседском саду ребенок играл в детский теннис – мокрый мяч шлепал о пластмассовую ракетку, через два дома тявкал йоркширский терьер, у матери на всю катушку разглагольствовал по радио Саймон Майо. Я вспоминал события десятилетней давности. Совместное путешествие с Саффрон. Дешевая квартира на главной улице города, где сосредоточились ночные клубы («Зевс сведет тебя с ума»), бары у бассейнов и ирландские пабы; мигающие неоновые огни за окном, запах жареной рыбы и дизеля, тарахтение мопедов.

Мы купили билеты на водную экскурсию. Помню, капитан крепко хватал всех за руку, помогая подняться на борт. Палуба под ногами покачивалась, люди напирали. Помню чьи-то колени и головы, чей-то загорелый облезающий бюст. Холодную зеленую бутылку, трясущуюся у рта. И музыка, сиртаки, громкая, бренчащая и скрипучая, которую мы повезли с собой из города в море, восходящие звуки греческой гитары и потрясающая аквамариновая вода вдали от туристической накипи – прозрачные участки между темными скалами просматривались на шесть метров прямо до белого песчаного дна, где, поблескивая, носились стайки рыб.

Злополучный вечер, который я старался забыть, запомнился фрагментами: выпивка, ссора, Саффрон, норовящая разбить мне голову бутылкой, голые ноги другой женщины…

Я открыл глаза, и на меня навалилась комната родительского дома: упаковка супербольших салфеток, которую мать предусмотрительно оставила на столике у кровати; на стене, чуть высоковато, – три фотографии «Старого Шина» в рамочке; маленький бесполезный кованый камин, выкрашенный глянцевой белой краской, с паучником в подставке для дров.

Почему Элис не включает меня в свои планы? Я теперь ее мужчина. Почему я не еду на Пирос?

Обедая в воскресенье у Майкла, я только об этом и говорил.

– Неужели ты в самом деле туда хочешь? – Он приготовил в духовке курицу с овощами и теперь, стоя в своем воскресном обмундировании из треников и тапочек, соскребал со стенок жаропрочной стеклянной формы пригоревшие остатки. – Ты же не любишь уезжать из Лондона!

– Небольшой отдых пойдет на пользу.

Энн, плотная невзрачная жена Майкла, которая работала заместителем директора школы, возразила:

– Это семейное мероприятие. По определению, будут дети. – Махнула рукой в сторону сада, где ее двойняшки не могли поделить игрушечный трактор. – В твоем представлении – сущий ад!

– Они уже большие. Подростки. Три пацана и две девчонки, обеим семнадцать.

Майкл перестал колупать утятницу и воззрился на меня.

– В бикини, – добавил я.

Он ухмыльнулся и тут же сконфуженно посмотрел на жену. Энн выразила раздражение тем, что поднялась и застегнула верхнюю пуговицу джинсов (ела с расстегнутой).

– Задета твоя гордость, – изрекла она, загружая посудомоечную машину. – Хочешь получить приглашение, только чтобы от него отказаться.

– Просто оскорбляет, что однажды она позвала, а с тех пор, как спим вместе, больше не зовет. Не понимаю! Я думал, в сексе я ничего…

Майкл бросил на меня снисходительный взгляд.

– Поехали с нами в Уэльс! Ребятишки с удовольствием поживут в палатке с дядей Полом!

Еще одна ложь, которую мы все с энтузиазмом поддерживали, – будто бы я нравился его детям…

– Ты не сильно любишь палатки, помню, но, по моему опыту, Греция тоже не верх комфорта. Я имею в виду туалеты.

– Зная Элис, жилье будет роскошным.

– Итак, Пол Моррис, – продолжал Майкл, – чем же так привлекла тебя миллионерша Элис? Как там ее фамилия?

Секунду я не мог вспомнить.

– Маккензи.

Взгляд, которым они обменялись с Энн, был почти сочувственным.

– Может, она не понимает, что ты хочешь поехать? – предположила Энн. – Я тебя люблю, Пол, ты это знаешь…

(Вообще-то, не знал. Она всегда оставалась на редкость невосприимчивой к моим чарам.)

– …Но долгие отношения не твой конек.

– Плюс она для тебя старая. – Майкл встал и обнял жену, зарываясь подбородком ей в волосы. – Выбрось ты ее из головы! Найди очередную молоденькую девицу и развлеки нас сочными рассказами!

Обижаясь на непонимание и покровительственный тон, я замолчал и рано засобирался домой. Может, я и переборщил с образом плейбоя, но все равно бесит, что меня не воспринимают всерьез!

На случай, если Энн все-таки права, я поставил себе целью показать, что хочу поехать, и раз за разом намекал на это Элис. Как-то дождливым вечером мы сидели в модном баре в Брикстоне. На тротуаре мокли фестоны цветов. С провисшего брезента над входом капало.

– Английская погода! – проворчал я, когда мы раздевались. – Тихий ужас! Будь у нас месяц солнца в году – да хоть две недели! – насколько счастливее мы были бы как нация…

– Дефицит витамина D, – отозвалась Элис.

– Везет тебе! – жалобно продолжал я. – У тебя есть Греция! А я не знаю, как тут выдержу…

– Бедолага.

Не выгорело…

В следующую субботу встретились за кофе в Ковент-Гарден. Элис ходила за подарками ко дню рождения Фиби и теперь показывала мне свои приобретения, миниатюрные тряпочки: топ с оборками, джинсовую мини-юбку, вельветовые шорты с золотистыми заклепками, коротенький оранжевый жилет и, гвоздь программы, бикини! Купальник был зеленым, с разбросанными по всему фону желтыми пальмами и розовыми зонтиками, стиль пятидесятых – с лямкой вокруг шеи и поролоновыми чашечками. Недостаточно сексуально, на мой вкус.

– Очень мило! – заявил я, симулируя одобрение. – Это ты себе?

– Не смеши! – Она шлепнула меня по руке.

– Для Фиби в Грецию?

– Ага. Экипировка для поездки под видом подарков ко дню рождения. Я совсем обнаглела!

Я посмотрел на нее в упор.

– Кто едет в этом году?

– Ивонн и Карл остановятся в гостинице, так что в доме будет только наша компания.

– Только ваша компания…

– Надо столько всего упаковать…

Покачивая бедрами, подошла изящная лапочка-официантка в черной юбчонке, и Элис заплатила по счету.

– Хочешь, пообедаем сегодня у меня? – добавила она, многозначительно прищуриваясь.

– Нет, пока есть вдохновение, надо писать, – холодно отозвался я и быстренько сбежал.

Скоро, впрочем, об этом пожалел. В качестве обеда пришлось довольствоваться сэндвичем из «Сабвей» на вокзале Виктория. Какая мерзость!

После этого случая надо было наверстывать упущенное. На обиженных воду возят. Требовалось срочно усилить наступление и в то же время сделать это незаметно. Меня осенило пару дней спустя. Мать принесла с чердака мешки с вещами и оставила их на полу в спальне. Я рылся в них, пока не нашел запутавшуюся в краденом гостиничном полотенце фиолетовую футболку из Элунды. Зазубренными черными буквами на ней было написано: «Зевс сведет тебя с ума».

В следующий раз, собираясь к Элис, я натянул ее под свитер и устроил в спальне медленный стриптиз, раздеваясь и танцуя диско, пока не остался в трусах и футболке.

– Я сведу тебя с ума! – произнес я, прижимая Элис к туалетному столику.

– Прекрати сейчас же! Ненавижу эту футболку! Напоминает о той ночи. Ты был так пьян, так… отвратителен!

Я продолжал извиваться, гуляя руками по ее телу.

– Тебе очень пойдет бикини! Что еще нужно…

– Пол, веди себя прилично!

Дело сдвинулось только в первую неделю июня. Майкл отдал нам пару бесплатных билетов в Национальный театр на южном берегу Темзы. Шла политическая сатира о бывшей Югославии. Элис прехала прямо с работы.

Она была раздражена и рассеянна – клиенту грозила депортация. Когда я подошел, как раз говорила по телефону. В антракте ей снова позвонили. Мы сидели на нижней ступеньке лестницы на балкон. Я ковырял пластмассовой лопаточкой медовое мороженое и ждал, пока она закончит. Мимо все время ходили, и я то и дело дергал плечом, чтобы пропустить.

Она дала отбой и тяжело вздохнула.

– Не везет.

– Бедная Элис! Тебе в самом деле пора отдохнуть!

– Жалеть надо не меня.

– В любом случае до отпуска всего ничего.

В пиджаке я весь взмок. Помню, еще пожалел, что не оставил его на сиденье.

– Забудешься хоть ненадолго.

– Вряд ли.

Она полистала программку и ткнула в фотографию актера, игравшего главную роль.

– Снимается в «Катастрофе». То-то думаю, лицо знакомое…

– Ни разу не смотрел и не собираюсь.

– Само собой, слишком примитивно для тебя! – Ее голос звучал глухо и сурово. – Чтобы Пол Моррис опустился до сериала? Как бы не так! – Бросила программку. – Извини, я устала. В Греции будет слишком много дел. В сентябре приедет за мебелью транспортная компания, надо освободить шкафы, буфет – десять лет обрастали скарбом. – Вздохнула. – Бросить все, и пусть застройщик сам разбирается – пусть сровняет дом с землей вместе с пожитками… Так нет, мне непременно надо убраться. Очень по-британски. О, и еще с «Гермесом» что-то придумать! Господи…

– Гермесом?

– Старый пикап, достался мне вместе с домом. Сломался много лет назад. Если заведется, продала бы…

Прозвенел звонок к началу второго акта. Я решил пойти ва-банк. От напряжения кружилась голова.

– Так тебе просто нужен профессиональный механик!

– Да. Надо поискать на Пиросе, полагаю, они там все-таки водятся.

– А может, подойдет сексуальный мужчина, который в годы учебы не боялся на каникулах марать руки и подрабатывал помощником в «Маккой и Маккой Моторс»? Лучший автосервис в Мортлейке! Техобслуживание и ремонт. Без предварительной записи! – Я встал и поднял вверх большие пальцы.

– Ты, – она повторила мой жест, – предлагаешь починить машину?

Я пожал плечами и заложил руки в задние карманы брюк.

– Может, ты неверно меня оценила и я не такой уж и «умник»?

Она поднялась, и, поскольку стояла на ступеньку выше, наши глаза оказались на одном уровне.

– Мы все трепались, как будет классно, а на самом деле – нет. Мне грустно прощаться с этим домом. Да еще десятая годовщина Джесмин… Ивонн и Карл… Приятного мало. Тебе может не понравиться.

Прозвенел второй звонок. Я взял ее под руку и повел в зрительный зал, не в силах спрятать улыбку.

Когда мы подошли к нашему ряду, она снова обернулась ко мне. Пожилой мужчина и две женщины помоложе поднялись, убирая с дороги сумки и одежду, чтобы нас пропустить. Элис, не шевелясь, стояла к ним спиной.

– Решено – еду! – заявил я.

Она вглядывалась мне в глаза, казалось, целую вечность, наконец кивнула и прошептала:

– Хорошо. Я рада.

Слегка коснулась губами моих губ и изящными шажками пошла впереди меня к своему месту.

Я повернулся боком и двинулся следом. Споткнулся о чьи-то вещи, улыбнулся одной из женщин, качнулся, состроил гримасу и извинился. Наверное, я производил впечатление неуклюжего недотепы, который никак не вписывается в проход. На самом деле меня переполняло чувство, что я могу воспарить. Ура! Победа!!!

Сентябрь 2015

Прошлой ночью спал мало. Зуд почти невыносим. Предплечье покраснело и раздулось, а место укуса, в центре, – бледное и твердое, ранку давно не видно из-за воспаленной кожи, и совершенно утрачена чувствительность, как будто под кожей выросла косточка от персика. Вокруг же я расчесал все до крови. Жгучая боль, зуд и снова жгучая боль – этот замкнутый круг сводит меня с ума.

На днях отвели к тюремному доктору, мужчине средних лет с большими руками и глубокими морщинами на лице. По-английски он говорил не лучше, чем я по-гречески, но от него так явственно исходило сочувствие, что я чуть не заплакал. Он дал мне крем от инфекции – полагаю, антибиотик – и мазь от псориаза для лица и рук. Показал, как наносить, макая в мазь огромный толстый палец и втирая, словно моет окно. Где сейчас эти лекарства, я не знаю, здесь вечно все теряется. В поисках крема перевернул койку, вывалил на матрас ящик тумбочки. Безрезультатно пересматривая его скудное содержимое, вспоминал, как паковал чемоданы в Грецию, как тщательно отбирал каждую вещь – белая рубашка, хлопчатобумажные летние брюки, модные «вансы», которые купил на распродаже. Хотел взять фиолетовую футболку «Зевс». Если правильно подгадать, можно позабавить собравшихся. Но не нашел…

В последнее время часто вспоминаю дом. Не квартиру в Блумсбери и не семейный очаг Элис в Клапхеме. В памяти встает материнский дом в Ист-Шин: моя комнатушка окном в сад, камин с крашеной глянцевитой решеткой, горшок с паучником.

Теперь эта комната пуста.

Глава 7

Проснулся я от жары. Солнце жгло веки, добиралось сквозь одежду до самой кожи. Взмокла поясница. Молния дорожной сумки под головой впивалась в кожу, и еще что-то твердое – несессер – в шею.

Я вытянул затекшие ноги, с трудом перевернулся и сел, моргая. Несмотря на ранний час, сквозь листья платанов пробивался яркий свет, а небо было индиго-синим. В воздухе жарко пахло свежим хлебом, эвкалиптом, анисом и чем-то менее приятным – мочой. Вдалеке с шумом поднимались ставни магазина, ревел мотоцикл. С другой стороны улицы на меня пристально смотрела пожилая гречанка.

Автобус так и стоял на остановке. Вчера вечером его бело-синяя раскраска показалась мне эффектной – триумфальной, точно флаг. Теперь, на трезвую голову и при дневном освещении, я разглядел ржавчину над колесными арками и заляпанные окна. Все сиденья, включая водительское, пустовали.

Я потер щеки, на которых отпечатались складки сумки.

В голове стучала кровь. Во рту было горько и першило от никотина и аниса. Интересно, нельзя ли в такой час где-нибудь выпить?..

Перелет получился сумбурным актом абсурда. Элис велела «посмотреть на ФлайБест» и забронировать билет на рейс компании «Томас Кук», который отправлялся в ночь с субботы на воскресенье. Был еще вариант с «Бритиш Эйруэйз», который вылетал в более адекватное время, но гораздо дороже. К тому же, выбрав ночной, даже несмотря на два часа разницы во времени, «к пяти вечера уже будем плескаться в бассейне».

– Фунтов за пятьсот. С тех пор как я покупала, билеты немного подорожали. Но хотя бы прилетим вместе. Эндрю заказал микроавтобус. Как-нибудь найдем для тебя местечко…

Мы лежали в постели после театра. Положив голову мне на руку, Элис мягко целовала мое плечо и поглаживала грудь.

– Так и сделаем, – пробормотал я, радуясь, что ей не заметен ужас на моем лице.

Я и не представлял, что билеты такие дорогие!.. Я собирался стрельнуть деньги на дорогу у Майкла, но даже мне было стыдно просить у него такую сумму.

На следующий день залез на «ФлайБест». «Томас Кук» стоил шестьсот восемьдесят два фунта, «Бритиш Эйруэйз» – тысячу двести. Прокрутил вниз несколько страниц, нашел вариант подешевле. В графе «продолжительность полета» вместо пяти часов и десяти минут прямого рейса значилось семнадцать часов и сорок минут. Плюс две пересадки. Рейс вылетал из Хитроу субботним вечером в десять, еще до «Томаса Кука», и прибывал на пять часов позднее, в семнадцать сорок в воскресенье, через десять минут после рейса «Бритиш Эйруэйз». Я купил билет.

– На «Бритиш Эйруэйз»? – переспросила Элис, когда я несколько смущенно объявил ей новости.

– У меня с утра встреча с американским издателем. Она в другое время не может. Я бы отказался, но…

– Нет, ни в коем случае! – Элис задумалась. – Арендовывать машину тебе нет смысла. Если летишь один, придется взять такси до Пироса. Добрых два часа пути и минимум двести евро убытка.

Я уже погуглил – я как раз успевал на последний автобус из аэропорта.

– К черту деньги! Зато к пяти вечера буду плескаться в бассейне!

Сначала все шло по плану. Я вылетел из Лондона холодным дождливым августовским вечером. Рейс прибывал в Мюнхен ночью, без десяти час. Промаявшись на пластмассовом стуле в зале вылета, сел на ранний утренний рейс до Афин, где сразу после обеда должен был сделать еще одну пересадку. Вот тут-то все и пошло наперекосяк. Рейс «Эгейских авиалиний» продолжительностью каких-то пятьдесят пять минут задержался по техническим причинам и прибыл в международный аэропорт «Иоаннис Викелас» на Пиросе только в двадцать два пятнадцать, почти на пять часов позже, чем я рассчитывал. Автобус, разумеется, уже ушел.

Прислонившись к закрытой витрине проката автомобилей, я позвонил Элис. Меня потряхивало – я лгал. Я рассыпался в извинениях, что не вышел на связь раньше. Дескать, пытался, и не раз. Там у нее телефон не берет?

– Берет, почти всегда, – холодно ответила она.

– План, собственно, почти не изменился, – не сдавался я. – Звоню сейчас из офиса издателя. Все из-за этой американской редакторши. Промурыжила до вечера! Ничего не поделаешь, придется выбросить билет «Бритиш Эйруэйз» и лететь завтра утренним рейсом… Но все не зря! Расскажу при встрече…

Когда Элис поняла, что я не соскакиваю, ее тон смягчился.

– Все передают тебе привет, – сказала она напоследок.

Я повесил трубку и, ощущая в ногах, словно электричество, эйфорию от внезапной свободы, беспечно зашагал по дороге в сторону города. На фоне неонового темно-синего неба отчетливо вырисовывались дома и деревья. Даже здесь, у взлетной полосы, теплый воздух дышал ароматом душицы и мяты. Огни, гомон, шкварчание и запах жарящегося мяса привели меня в лабиринт центральных улиц Пироса. Я прошел мимо цепочки туристических таверн, где женщины с обгоревшими плечами визжали и бурно аплодировали труппе щелкающих пальцами «исполнителей народного танца», и выбрал маленький безымянный бар, населенный, на мой взгляд, настоящими греками. После этого смутно помню только, что пил анисовый узо и очаровывал симпатичных девчонок, а за полночь кто-то из греков, настоящих или не совсем, проводил меня к бело-синему автобусу у дороги и орошенной мочой лавке, на которой я теперь и сидел.

Я залез в автобус рано, как только появился водитель, и занял место спереди. По мере того как прибывали люди, становилось все жарче. Пожилая женщина с кривыми ногами и плохими зубами; влюбленная австралийская парочка; суровый парень в джинсах с декоративной молнией. Через проход от меня поместился мужчина с сальной головой, в черном костюме и открытых кожаных сандалиях. Толстые грязные ногти у него на ногах загибались, как мыски традиционных греческих туфель. Я решил, что поделюсь этим наблюдением с Элис, ей понравится. Теперь, после моей тайной выходки, я с нетерпением ждал встречи. Как ни странно, я по ней скучал.

Автобус, громко дребезжа и громыхая, отправился в десять утра. Выехать из города удалось не сразу. Дорогу запрудили машины и туристы; водитель то и дело ударял по тормозам, размахивал руками и сигналил. Заходили новые пассажиры. Один раз шофер вылез, чтобы поорать на коллегу. Но в конце концов беспорядочная вереница забегаловок американского типа («Макчикен», «Кожакс бургер») и супермаркетов («О’кей», «Супербай») сменилась складами стройматериалов. Мотор заурчал ровнее.

Я понятия не имел, сколько времени займет путешествие – два часа на такси запросто может равняться четырем на автобусе. Мне прискучил взятый в дорогу Диккенс («Барнеби Радж»), на «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте, которое предназначалось в качестве чтива у бассейна, я тоже вдохновения не чувствовал. В сумке лежал путеводитель – Майкл презентовал перед отъездом. Я приподнялся и достал его с верхней полки.

В прошлый раз я не знал о Пиросе ровным счетом ничего. С таким же успехом это мог бы быть островок где-нибудь в Атлантике. Открыв путеводитель, я с удивлением обнаружил, что находится он не к югу от материка, где, как я считал, сгрудились все острова, а к западу. Карта на форзаце изображала довольно большой массив, по форме напоминающий удлиненную тыкву, а список «основных фактов» сообщал, что Пирос, площадью восемьсот квадратных километров, – крупнейший из Ионических островов, более густонаселенный, чем Кефалония и Корфу. Туризм сосредоточен на юге, а гористый север, с «отвесным скалистым берегом, холмами, на которых пасутся козы, и рыбацкими деревушками» до сих пор представляет собой образчик «традиционного уклада жизни». Остров также славился редкими видами животных: европейской куницей и белобрюхим тюленем, Monachus monachus, «который обитает в пещерах вдоль побережья, особенно в труднодоступных районах».

Я поглядел в окно. Начинало подташнивать. Впереди показалась Элунда, которая, как я знал по собственному горькому опыту, была человеку даже слишком доступна. Покачиваясь, автобус полз по главной улице, где выстроились конторы бинго и ирландские пабы. Я опустил путеводитель и прижался лицом к стеклу: совершенно ничего не узнаю! Автобус свернул за угол на парковку и, вздрогнув, замер. Австралийская парочка и парень с молнией сошли, а взамен вошел бритоголовый мужик с сумкой-скаткой.

– До пляжа «Санрайз» доедем? – спросил он с северо-английским акцентом.

Родом из Ньюкасла или откуда-то рядом.

Водитель кивнул.

– Клево! А то Пирос – такой отстой! Смотались туда вчера вечером – слишком тихо! Нам бы что-то покруче, чтоб потусоваться.

Водитель пожал плечами.

– Очень хороший пляж.

– Для кемпинга сойдет?

Водитель сделал неопределенный жест ладонью, что бритоголовый расценил как утвердительный ответ.

– Клево! – повторил он и махнул друзьям.

Шестеро или семеро вскарабкались в автобус и стали протискиваться на середину. В целлофановых пакетах позвякивало пиво «Мифос». В чьем-то телефоне шипел рэп. Девушка с красными губами и осветленными волосами, которые были заплетены в косички и плотно закручены в «бараньи рожки» – вылитая Рита Ора, – стояла в проходе и громко жаловалась на порванный сланец.

– Все из-за тебя, балда, это ты наступил! Будешь покупать новые!

– Да сядь ты, Лора!

Бритоголовый потянул ее к себе на колени. Она взвизгнула и вырвалась.

– Пошел!..

Я вытянул шею. Она заметила.

– Привет! Ты как сегодня?

Ее тон показался чересчур фамильярным.

Я попытался прикрыть глаз и весело подмигнуть, но вышло не очень.

Мужчина с грязными ногтями что-то бормотал, возмущенный шумом и музыкой. Я отвернулся к окну. С ближайшего фонарного столба на меня смотрели две фотографии на большом ламинированном листе бумаги – улыбающаяся тринадцатилетняя Джесмин и ее двадцатитрехлетний фоторобот. «ПОМОГИТЕ НАЙТИ ДЕВУШКУ». Плакат был новый. Мелким шрифтом: «Англичанка, пропала в 2004. Светло-каштановые волосы, голубые глаза. Примета: шрам на правом плече». Легкая тошнота стала более ощутимой. Про Джесмин я и забыл! Вспомнились предостережения Элис. Годовщина. Мать вашу! Настроение действительно будет не праздничное! Жалко, конечно, бедняг, но надеюсь, они все-таки не испортят мне отдых. Особенно с учетом, чего стоило сюда попасть!

По пути на север останавливались еще несколько раз. Местность стала более зеленой и лесистой. Люди сходили. Я видел все это смутно, то и дело дремля, убаюканный холмистым пейзажем и ярким солнцем.

Когда в конце концов открыл глаза, в автобусе из пассажиров больше никого не осталось. Мы ехали вниз по склону. По обеим сторонам росли шишковатые оливковые деревья, валялись, точно мумии, рулоны черного сетчатого материала.

Автобус затормозил. Водитель, потягиваясь, встал и нажал кнопку, открывая дверь.

– Агиос-Стефанос!

Вид у меня, наверное, был обескураженный. На первый взгляд автобус остановился на обочине в месте совершенно необитаемом. Оливы вдоль дороги, их рассеянные тени и раскаленное полуденное солнце. Никакой пристани или лодок. Никаких таверн. И никакого «Агиос»^[7].

Я стянул с полки сумку и пиджак и вышел. Водитель говорил по телефону, прислонившись к автобусу. У дороги был устроен маленький алтарь со свечками и иконами. К банке с увядшими цветами прислонена фотография молодого парня. На другой стороне, у развилки, – большой указатель: «Пляжный клуб «Делфинос». Тот самый, что построила фирма, которая теперь купила землю Элис.

Отсюда начинались инструкции, как добраться к дому, но я не спешил. Закурил, помахал на прощание водителю и стал спускаться с холма в противоположном направлении. Я хотел самостоятельно разведать обстановку, осмотреться, выяснить, где продают сигареты и, если получится, приметить идеальную забегаловку, где можно тайком пропустить ночью рюмашку.

Я держался в тени, шагая по канаве вдоль низкой кирпичной стены. Дорога была пустынна, и я наслаждался одиночеством. Сон пошел мне на пользу. Я на отдыхе, и ничто, никакая пропавшая девчонка, ему не помешает. Воздух звенел несмолкаемым треском цикад. На земле валялись сухие кольца черных змей. Постепенно оливы и черная сетка уступили место обычным деревьям и кустарнику. На участке жесткой травы паслись четыре козы. Показалась парочка коттеджей для туристов, за которыми шла мешанина из беленых домов местных жителей. Огороды, цветы в горшках, тощие черно-белые кошки, собака, привязанная к столбу обрывком веревки и ожесточенно лающая.

Я прошел мимо дохлого котенка, распластанного на обочине, и, чуть дальше, – старухи, которая сидела у открытой двери на складном пластмассовом стуле. Рядом во дворе суетились куры. Я улыбнулся и поздоровался, воображая себя веселым и стильным. Она и глазом не повела. Вскоре я свернул с основной дороги вправо, в узкий переулок. Оступился на неровных ступеньках между белеными стенами. Жара пульсировала, солнце сияло, в щелях между домами проблескивало лазурное море. Пахло теплым хлебом и кислым молоком, свежим жареным чесноком и бараниной. Снова кошки, растянувшиеся по краям ступенек, как морские котики на берегу. Тропинка стала шире, повернула. Двадцать крутых ступенек, и снова узкая дорога. Сточная канава провела меня между домами к яркому солнцу и громким звукам – я оказался у воды.

Симпатичная бухта. Вдоль берега выстроились магазины и таверны. Я опустил сумку на землю.

Узнаю ли хоть что-нибудь? Десять лет назад мы причалили к этому самому понтону… Я помнил щели между досками палубы, воду в маслянистых разводах, пустые раковины усоногих раков, точно гниющий коралл, и солоноватый, с душком, запах рыбы. Я видел это раньше: неподвижная гладь моря, как во время отлива, и на горизонте земля, Албания. Но как мы с Саффрон провели тот день? Вроде бы плавали, только где? Перелезли через скалы в какой-нибудь уединенный грот? Или просто отошли подальше от заляпанного мазутом берега?

Помню ссору, визгливый голос Саффрон, упреки в неверности, бутылку, которая полетела мне в голову. Другую женщину. Голое тело в комнате первого этажа и закрытые ставни.

Или это уже в другой день?

Отрывочные картинки.

Я поднял сумку и прошел вдоль вереницы магазинов до противоположного конца, где дорога расширялась. С машины продавали живых кур, торговец в рупор зазывал покупателей. Две женщины в шортах с соломенными сумками на плечах рассматривали что-то в витрине небольшого магазина.

– Жалко! – громко сказала одна с британским акцентом. – Всегда подозревала ее мать.

Я сделал шаг в их сторону. Между пляжным матрацем в радужную полоску и черной надувной акулой красовалась еще одна фотография Джесмин. Женщина как-то странно на меня посмотрела. Я отступил.

«Нико», ближайшая таверна, рекламировала: «Традиционные греческие блюда домашнего приготовления. Завтрак. Йогурт с медом. Мусака. Кальмары». В море над водой уходила широкая терраса под увитым лозой навесом, где компании сидели за столиками с белыми скатертями. Солнце просвечивало сквозь зелень, море сверкало бирюзой. Я на секунду задумался, не задержаться ли ради кофе и «йогурта с медом», но воображение услужливо нарисовало образ случайно оказавшегося рядом Эндрю. Я почти слышал, как он прохаживается на мой счет: «Соблаговолишь присоединиться к нашей скромной компании?»

Да и зачем без нужды тратить деньги?

Я вернулся по своим следам, только на этот раз главной дорогой, снова пройдя через деревню, мимо старухи на пластмассовом стуле, несчастного мертвого котенка и разбросанных в беспорядке домов и огородов до того места, где меня высадил автобус. Отсюда начинался путь к «Цирцее».

Припекало.

Узкая грязная тропинка в комьях земли. По сторонам побитый кустарник, как будто здесь проехали на тяжелой технике.

Идти пришлось добрых десять минут. После оливковой рощи деревья поредели, треск цикад усилился, небо словно бы еще посинело, а солнце палило совсем уже нещадно. Ветерок разносил теплый земляной аромат орегано. Жужжали огромные пчелы.

Я почти поднялся на гребень холма, когда увидел ворота, а за ними – развороченное поле с желтым экскаватором и красным подъемным краном в углу. Посередине – овальная цементная площадка с торчащими металлическими штырями. Истошно залаяла невидимая глазу собака. Стройплощадка. Значит, почти на месте. Узкая дорога резко поворачивала вправо и шла вверх в сторону горстки зданий. Высокий парень в оранжевой футболке и кепке подстригал живую изгородь. Я поздоровался. Он молча опустил садовые ножницы на плечо. Я пошел дальше, стараясь не оглядываться.

Дорога заканчивалась еще одними, распахнутыми, воротами, а за ними открывался поросший травой неухоженный двор с ветхими хозяйственными постройками по периметру: полуразвалившееся кирпичное здание, увитое плющом, замызганный сарай из гофрированного железа и длинное приземистое бунгало персикового цвета под черепичной кровлей.

Первой моей реакцией было разочарование. Я ожидал совсем другого. Вокруг ни души. Ни людей, ни машины. Ставни на окнах закрыты, парадная дверь заперта. Я побродил, не понимая, как попасть внутрь, и заметил дорожку, огибающую дом. Она привела к широкой залитой солнцем террасе, поделенной на несколько частей скамейками, плетеными креслами и горшками с лавандой. Вид отсюда открывался такой, что дух захватывало. Воздух из-за жары казался белесым. Море – ближе, чем я думал (вероятно, я поднялся на прибрежный холм), впереди – широкие «вареные» полосы моря, аквамариновые, кобальтовые, сапфирные. Над горизонтом – пунктирная линия белых облаков в темно-зеленой оправе кипарисов. Я стоял, упиваясь красотой. Вот, значит, что делает этот дом особенным!

Я заглянул в окно спальни, гостиной, еще одной спальни. Большинство комнат были заперты, но на полдороге я толкнул маленькую синюю дверь, и она подалась.

Несколько мгновений глаза привыкали к полумраку. Я угодил в кухню, довольно скромную, с каменной раковиной и старомодной газовой духовкой. С круглого металлического держателя свешивались кастрюли. На деревянном разделочном столе лежала сумка из ткани с геометрическим рисунком шестидесятых годов, кошелек и упаковка бумажных салфеток, из которой половина выпала наружу. На терракотовом полу виднелись следы мокрых ног.

Задребезжал холодильник.

– Есть кто дома? – крикнул я.

Тишина. Меня вновь захлестнуло горькое разочарование и неудовлетворенность. Я думал, что Элис меня ждет, что мой приезд станет важным событием… Увы, радушного приема не намечалось. Никакой суеты и хлопот, никакого шикарного обеда и прохладительных напитков.

Вышел на террасу. Зной был белым, почти ослепляющим. По склону холма спускался вниз уступами сад с островками лаванды, белым гибискусом и кустарником в розовых цветах. А дальше – всплеск изумрудной тени, сверкание бирюзы и яркий край кремового пляжного зонтика.

Я кинул сумку на террасе и двинулся по дорожке. На ветках раскачивались и пощелкивали, ударяясь друг о друга, CD-диски – от птиц. Стрекот цикад накрыл волной, они гудели в унисон, как будто знали какую-то тайну. Под ногами шуршали сморщенные сухие листья. Жухлая трава потрескивала и клонилась на ветру. Мухи деловито жужжали. Хорошо помню этот постоянный фоновый шум, заглушающий прочие звуки. Можно было подкрасться совершенно незаметно.

Разумеется, никто меня пока и не услышал.

Спустившись по ступеням, я остановился в тени инжира и обозрел открывшуюся мне сцену. Вспомнились картины Хокни. Бассейн из геометрических ромбиков и белых загогулин. Неподвижные тела. Я различил девчонок. Узкие спины поднимаются от обтянутых бикини задов, волосы рассыпались по лицу, розовые ляжки подставлены солнцу. За ними, дальше всего от меня, – еще две фигуры. Эндрю, в темно-синих купальных шортах и панамке, с книгой в руке откинулся на шезлонге. Элис боком пристроилась на краешке соседнего лежака с полотенцем на плечах. Эндрю смотрит в книгу, но его голова чуть наклонена… Даже теперь я не уверен, были ли это причудливые блики от воды у него на лице или он тихо разговаривал с Элис, а не читал.

Сколько я так стоял и наблюдал? Дольше, чем надо бы. Листок инжира, оторвавшись на ветру, прошелестел сквозь ветви. Я сделал шаг вперед. Элис подняла глаза. Ее губы задвигались. Эндрю опустил книгу. Девчонки пошевелились. На одно-два мгновения все замерли.

Я потер друг о дружку ладони, на которых остались следы от ручек сумки и энергично, точно приветствуя сам себя, произнес:

– Привет!

Элис подпрыгнула, полотенце свалилось с плеч. На ней было бикини из «Топшопа», то самое, что она показывала в кафе, купленное для Фиби. Быстро поправила бретельки на шее и полоску ткани под грудью. Позади нее, все еще сидя, Эндрю приветственно поднял руку – локоть напряжен, ладонь прямая, как будто ловит машину. Дейзи перекатилась на спину и села. На ней не было лифчика и, прежде чем отвернуться, я успел заметить маленькие вздернутые груди с малиново-розовыми сосками.

– Наконец-то! Приехал! – Элис шла ко мне, раскрыв объятия.

Внезапно я чуть не заплакал от облегчения. В теле произошел такой мощный всплеск эндорфина, что это напоминало оргазм. Она меня все-таки ждала! Она рада меня видеть!.. Я невольно улыбнулся.

– И с пиджаком! – воскликнула она. – Совсем спятил!

Отобрала его, швырнула на стул и обвила меня руками. Ее лицо приблизилось, и я поцеловал ее в губы, зная, что Эндрю смотрит, как я проникаю языком ей в рот, правой рукой притягиваю к себе и мну пальцами лямку бикини. Может, я и думал о сосках Дейзи, но в то же время желал Элис, желал крепко ее обнять.

Она засмеялась, отстраняясь.

– Фу как ты воняешь!

Это правда – мне было катастрофически жарко, лоб усеивали бисеринки пота. Льняной костюм измялся, а на футболке-поло красовались доказательства, что накануне вечером я ел кебаб из свинины.

– Спасибо! – засмеялся я.

– Пожалуйста!

– Я думал, никого нет. Где машина?

– Тина с ребятами поехала закупаться в большой супермаркет в Тригаки. Что не позвонил? Могла бы тебя подбросить. Взял такси? Сложно было?

– Раз плюнуть.

Эндрю поднялся и вразвалочку шел вдоль бассейна – кривые ноги, раздвинутые пальцы ступней.

– Привет, привет, привет! – произнес он бодро. – Здорово, что приехал! Мечтаешь скорее нырнуть? Вода – лучше некуда! Чуть соленая, и температура идеальная. Что скажешь? – Хлопнул меня по спине.

Я был несколько обескуражен его наготой: бледные икры, веснушчатые руки и на удивление округлое – для такого невысокого мужчины – брюшко, затянутое тесемками шорт.

– Быстро искупнись – и по пивку! Тина скоро приедет с обедом.

– Я, наверное, попозже.

– Чего ты, давай!

– Расслабишься, – поддержала Элис. – Смоешь дух самолета.

Я кивнул, чувствуя себя загнанным в угол, и они вдвоем повели меня по дорожке к дому, чтобы я «распаковался». Эндрю, немелодично насвистывая, исчез в кухне, а Элис показала мне нашу комнату в дальнем конце дома, у которой был отдельный вход с веранды. Здесь было жарко и темно, ставни закрыты, но я все-таки различил комод, богато украшенный гардероб и большую кровать в усадебном стиле под москитной сеткой.

– Наверное, сначала хочешь в душ? – сказала Элис.

Я схватил ее в охапку.

– Наверное, это ты хочешь, чтобы я сначала – в душ!

Она смеясь меня оттолкнула.

– Иди!

Отворила небольшую дверь в грязноватую ванную и оставила меня, заявив, что подождет на улице. Я разделся и тщательно помылся. Кран плевал то ледяной водой, то кипятком. У лодыжек звенели какие-то противные насекомые. Пахло канализацией. Я попользовался гелем для душа «Джо Малон», который стоял на полочке, и вытерся крохотным льняным полотенцем для рук, висевшим около раковины – больше ничего не нашел.

Голый вернулся в комнату, порылся в сумке и с ужасом понял, что забыл плавки. Плохо дело… Как же мой образ умелого, собранного, идеального гостя! Эндрю только такого прокола и надо, чтобы продемонстрировать свое превосходство. Поискал в шкафу – вдруг завалялись шорты Гарри. Нет, только скользящие платья, цветастые топы и свернутое белье. Я ласково погладил легкое черное кружево трусиков и тут же повеселел, представив, как вечером срываю их с Элис. Убрал. На дне лежали пустые икеевские мешки для одежды, а на них – стопки листовок «Найди Джесмин», перетянутых резинками. Закрыл шкаф.

Ничего не поделаешь. Высунул голову за дверь, пряча наготу. Элис, Эндрю и Дейзи сидели за столом на террасе. Все трое обернулись.

– Небольшая проблемка – я забыл плавки…

Эндрю удовлетворенно засмеялся.

– Вот и связывайся с тобой!.. Дейзи, принеси ему мои. Те, с розовыми черепахами. Должны быть в комнате.

Дейзи в цветастом саронге, повязанном вокруг шеи, соскользнула со стула и направилась в противоположный конец дома. Ткань струилась мягкими складками, доходя до бедер. Я смотрел, как играют мышцы на ее ногах.

– Пол, ну что ж ты! Плавки забыл! Плохая примета! – пожурила Элис.

– Можно купить в порту, – предложил Эндрю. – Там в магазине хороший выбор «Спидо».

– Большое спасибо… – отозвался я.

Ветерок гнал по воде легкую рябь. Я бесконечно долго стоял у глубокого края бассейна, скрючив пальцы на ногах и вытянув вверх руки. Наконец призвал всю свою мышечную память и нырнул головой вниз.

С точки зрения техники – не лучший прыжок (жгучая боль в ногах, водяная пробка в носу), но и не позорный. Я скользнул к самому дну, подтягивая шорты и вбирая в себя тишину, ощущение того, что я один в этом белом мерцающем мире. Вытянул руки, поплыл около дна, задевая грудью шероховатые края плиток и глядя, как поблескивают неровные линии.

Когда вынырнул на поверхность, Элис улыбнулась мне с мелкой стороны.

– Хорошо?

Я потряс головой, как собака, провел рукой по волосам и в несколько гребков оказался рядом.

– Потрясающе!

Подтянулся, вылез из воды, опираясь на сильную руку. Пусть Элис оценит разницу между физической формой Эндрю и моей.

Шорты оказались чересчур просторными и липли почти к коленям. Я подтянул их и присел на свободный лежак, хотя знал, что замочу подушку. Элис принесла полотенце и положила мне на плечи.

Пристроилась рядом.

– Как прошла встреча?

Я скручивал уголок полотенца, чтобы сунуть в ухо, куда попала вода.

– Встреча?

– С американским редактором. Что она сказала? Понравилась книга?

– Вообще-то да, понравилась.

– Предложила контракт?

Элис так искренне переживала, что у меня не оставалось выбора.

– Да.

– Это же замечательно, Пол!

Одно из тех мгновений, когда, купаясь в лучах ее внимания, я перегнул палку.

– Собственно говоря, – с расстановкой произнес я, – она предложила выкупить право на издание за очень щедрую сумму. Чтобы мой агент не выставлял книгу на торги.

Элис прижала руку ко рту.

– Сколько?

Эндрю лежал на другой стороне бассейна. Я не знал, слушает ли он. Существовал только один способ выяснить.

– Около миллиона.

Ложь заполнила все пространство, и осела. Я постарался игнорировать внезапно накатившее смятение.

Эндрю сел и вцепился руками в края шезлонга. Между редкими курчавыми волосками у него на груди блестели жемчужины пота.

– С тебя шоколадка!

Глава 8

Я не слышал, как вернулась Тина с мальчишками. Они появились у бассейна неожиданно. Младшие ребята – Арчи и Фрэнк – на ходу стягивали футболки и сбрасывали кроссовки.

Тина подошла медленнее, из-за кустов сверкнуло голубое платье. Дойдя до конца тропинки, направилась ко мне, раскрывая объятия. Я встал.

– Пол! Приехал! Молодец, молодец! Нашел нас!

Она обняла меня, мокрого, отпрянула и рассмеялась, когда от нашего приветствия у нее с головы слетела широченная соломенная шляпа. Я приятно удивился такому теплому приему. Широкое голубое льняное платье скрывало ее тело, словно палатка. Я так и не понял, почему она не замечает собственной красоты. Она всегда себя прятала – единственная из нас, у кого в этом не было никакой нужды.

– У тебя шорты, как у Эндрю!

– Это и есть шорты Эндрю.

– А… Ну… – заговорщицки наклонилась ко мне, скроив озорную мину, – на тебе они смотрятся лучше!

Эндрю поднял глаза от книги.

– Моя любящая жена! Образчик верности!

Она сказала, что приготовила обед и даже уговорила Фрэнка и Арчи накрыть на стол.

– Луис помогал? – спросила Элис.

– Ему было жарко, он устал.

– Где он?

– В доме.

– Играет на компьютере?

– Кажется, да.

Женщины как-то тяжело, болезненно переглянулись. Я смутно сознавал, что Луис становится серьезной проблемой. Элис покачала головой, Тина сочувственно улыбнулась. Заметив это, Эндрю встал.

– Слушайте, – произнес он, подходя, – я с ним поговорю. Разберемся.

Он сел на корточки перед Элис и посмотрел ей в глаза. Фу! Напыщенный индюк! Какая надменность! Кто он такой, чтобы строить из себя папочку для ее детей?

На ум пришла забавная присказка жены Майкла.

– Закон сохранения тоски.

– В смысле? – переспросила Элис, поднимая глаза.

– Кто-то в семье обязательно должен быть в дурном настроении. Чтобы жизнь малиной не казалась.

Элис хохотнула.

– Остроумно! – Встала, аккуратно обошла Эндрю и обняла меня. – Закон сохранения тоски… Здорово!

– Родители счастливы ровно настолько, насколько счастлив их самый несчастный ребенок, – заметила Тина.

– Да, – согласилась Элис. – В моем случае это всегда Луис.

Эндрю встал с корточек и неуклюже потер ей плечо – то ли похлопал, то ли помассировал.

Тина по-прежнему улыбалась, словно его поведение и жесты ее не трогают.

– Ну что, народ, – заявила она, – обедать! Пол, ты, наверное, умираешь с голоду? В самолетах теперь не кормят.

– Вола бы съел!

Мы подошли к ступенькам, и она сжала мне руку.

– Я рада, что ты приехал.

– Глоток свежего воздуха?

– Может быть. А может, мне нравится твое общество.

Обедали в тени за длинным столом. Тина приготовила салат из помидоров, лука и оливок. Разложила по тарелкам сыр и лепешки со шпинатом из булочной в Тригаки. Не то чтобы очень вкусно (при всех своих чудесных качествах повар она была неважный), зато представилась отличная возможность оценить настроение группы. Эндрю уселся во главе стола. Он явно вжился в роль главы клана и, по собственному выражению, «выстраивал войска в боевой порядок», указывая, кому где сидеть. Тину с Элис поместил по обеим сторонам от себя, как весталок. С досады я чуть не удалился в дальний угол, но Элис похлопала рядом с собой. Она поставила ноги на перекладину моего стула, а руку положила мне на бедро. Подняла бокал и произнесла тост:

– За Пола! За то, что наконец он получит то, что заслужил!

Я не мог сдержать улыбки. Хотелось сказать Эндрю: «Что, съел? Подавись моими шортами!»

Несмотря на красоту пейзажа, атмосфера за столом царила нервная. Семейная жизнь. В моем представлении – сущий ад. Или как там сказала Энн… Может, она в чем-то и права. Все были на взводе. На нас шли в атаку насекомые – крошечные черные муравьи строем маршировали к каждой крошке, крупные рыжие взбирались по ножкам стульев. И осы. Кто бы мог подумать, что в Греции столько ос! Девчонки дулись, не хотели есть, ковырялись в телефонах или вскакивали с истерическим криком «чертов шершень!» Младших ребят, Фрэнка и Арчи, отчитали за то, что они швырялись оливками. Бледные, тщедушные в ярких пляжных шортах, с выпирающими костями и льющейся через край энергией, оба без конца спрашивали, что мы будем делать после обеда. А на пляж можно? А виндсерфинг? А в аквапарк Элунды?

– Бога ради, уймитесь! – в конце концов не выдержала Тина. – Сколько можно говорить о том, что дальше!

Но сильнее всего обстановку накалял Луис. В последнее время он резко раздался. Как бывает с подростками, его челюсть неожиданно выдвинулась вперед, лоб стал массивнее. Он сидел напротив Эндрю и запихивал еду в рот, держа вилку в левой руке. На нем были черные тренировочные штаны и черная же толстовка с капюшоном, которую он отказывался снять. Я знал, что Элис беспокоится – в школе жаловались, что он третирует одноклассников. Возможно, мне следует проявить большую озабоченность, помочь как-нибудь…

– Почему нельзя пиво? – ворчал он. – Он уже третью бутылку глушит!

Элис рассмеялась.

– Пол взрослый! Вечером можешь выпить. Но не за обедом.

Луис закатил глаза.

– Бред какой-то! Твои чокнутые правила! Сама не соображаешь, что несешь.

– Не разговаривай так с матерью! – напыщенно произнес Эндрю.

Луис бросил на него свирепый взгляд, резко отодвинул стул и ушел в дом.

– Если хочешь, я его верну, – предложил Эндрю.

– Сама не знаю… – Элис колебалась, то ли извиняясь, то ли желая оправдать сына.

– Снова засел за приставку.

– Знаю. Господи боже мой… – Она посмотрела через плечо, отвернулась от Эндрю. – Он очень… Я знаю, он груб…

– Переходный возраст, – вставил я. – Вечно твердят, что школа – самое счастливое время, но, когда тебе шестнадцать…

– Спасибо, – тихо ответила Элис, снова садясь прямо.

Конечно, я считал Луиса скотиной, но с радостью вступился за него, чтобы поставить Эндрю на место.

– Вспомни, – снова начал я, поворачиваясь к нему с лицемерной улыбкой, – как в это время трясет! Все не по тебе! Гормоны бушуют, а деть их некуда.

– Да, – отозвался он. – Наверное.

– Становится намного легче, – добавил я, – когда находишь им выход.

– Выход?

– Секс. Вот что надо Луису! И чем скорее, тем лучше!

После обеда Элис ушла в нашу комнату отдохнуть. Я хотел присоединиться, но сначала помог Тине с посудой, а потом наскоро покурил в дальнем углу террасы на индийской скамье. Стояла тишина. Ласточки то и дело взмывали из гнезда в кровельном желобе. Сонм маленьких белых бабочек нарушал покой герани, вереница муравьев тянулась к половинке мертвого жука. Меня охватила странная тревога. За обедом я сказал кое-что к месту, а кое-что – зря. Оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал. Я, неожиданно для самого себя, принимал все близко к сердцу и от этого еще больше запутывался. Не покидало скверное чувство, будто я не совсем я.

Когда вошел, Элис читала на кровати «Великого Гэтсби» и рассеянно поглаживала шею. Большие ставни были закрыты, но она распахнула маленькое окно сбоку, и на ее подушку косо падал треугольник солнечного света. В комнате стояла страшная духота. В густом воздухе висел аромат жасмина и айвы. Голые ноги и руки Элис бледнели на фоне шелковистого серого покрывала.

– О, не сейчас, – простонала она, когда я нырнул под москитную сетку и притянул ее к себе. – Так жарко! Ну правда же!

– Для этого жарко не бывает!

Я сунул руки под ее длинный восточный халат, ощутил теплый живот и влажную ткань бикини. Уткнулся лицом в шею, ухватил завязку зубами.

– Жаркая моя!

Она рассмеялась и осторожно отодвинулась.

– Как тебя угораздило сказать, что Луису нужен секс!

– Прости. Ужасно вышло?

– Немного неприлично перед мальчиками.

– О господи! Я придурок! Прости!

– Прощаю, – вздохнула она. – Не знаю, что с ним и делать. Уже и задабривала, и строгой была. Идеи закончились. Он явно выводит Эндрю из себя. Тот его не понимает. Арчи совсем другой…

– А главное – младше, – произнес я, пытаясь угадать, что она хочет услышать. – И, если честно, чересчур паинька, бесхарактерный.

Элис рассмеялась и тут же закусила губу, словно устыдившись.

– Наверное, Луису не хватает Гарри. Вообще отца. Эндрю хочет, как лучше…

– Все будет хорошо. Может, надо перестать волноваться о нем и хоть ненадолго вспомнить о себе?

– Ты думаешь? – пробормотала она, прикрывая глаза.

– Да. И начнем прямо сейчас!

Расценив закрытые глаза как знак согласия, я стал целовать ей шею, постепенно опускаясь ниже. Она пошевелилась, приподнимая бедра, и следующие полчаса, насколько я мог судить, ни один из нас не думал об Эндрю или Луисе, сосредоточившись на собственных нуждах. По крайней мере, на моих.

Потом Элис уснула. Я попытался последовать ее примеру. Она тихо посапывала, а я никак не мог успокоиться, чувствуя, что нуждаюсь в дополнительных впечатлениях, как часто бывает в начале отдыха. Осторожно, чтобы ее не разбудить, выскользнул из кровати и спустился к бассейну.

Тина рисовала, сидя на табурете, «палатка» скрывала ее почти до пят. Дейзи и Фиби устроились на лежаках и, видимо, дремали, а Фрэнк и Арчи у гриля склонили головы над айфоном. Ни Луиса, ни Эндрю.

Я лег на живот, поглядывая на девчонок и, удовольствия ради, сравнивая их. Фиби была более пышной, однако, на мой вкус, слишком яркой и вычурной. И я уже понял, что не нравлюсь ей. Дейзи с карими глазами и смуглой оливковой кожей обладала какой-то мальчишеской грацией. (Есть ли у меня шанс? Праздный, однако приятный вопрос…) Большую часть времени обе лениво загорали, хотя время от времени встряхивались и шли мимо меня в бассейн освежиться. Тоненькие изломанные тени плясали у их ног. Вернувшись, мазались кремом от солнца. Я с большим интересом наблюдал их взаимоотношения с собственным телом – как они разглядывали ноги, втирая крем. В пристальном взгляде отражалась любовь или отвращение, или то и другое сразу, а еще сильное любопытство, словно они впервые открывают для себя каждый дюйм своей кожи.

Элис подошла спустя примерно час и опустилась рядом на свободный лежак.

– Привет, – сказала чуть слышно и добавила громче, не обращаясь ни к кому конкретно: – У строителей пока тихо?

– Сиеста, – отозвалась Тина, отводя в сторону кисточку, чтобы оценить расстояние. – Еще жарко.

Никому не хотелось разговаривать. Все были вялыми и сонными. Я пару раз искупался, когда становилось невмоготу, спас гигантского жука, который тонул на мелководье, прочитал несколько глав «Хладнокровного убийства»^[8] и около пяти вечера вызвался принести из дома напитки.

Эндрю в очках сидел на террасе, сосредоточенно изучая какие-то бумаги и щелкая калькулятором.

– Все путем, старина? – осведомился он, когда я проходил мимо. – Не жарко?

Мне показалось, ответа он не ждал. Я нашел в холодильнике пиво и диетическую колу и пронес все это мимо него на подносе к бассейну, где устроил представление, вручая напитки лично в руки с подобострастным поклоном.

Когда очередь дошла до Фиби, она не потрудилась поднять голову, и я положил холодную банку в углубление ее голой спины. Она с визгом подскочила.

– Ублюдок!

Кола покатилась по земле. Она подняла ее и отряхнула. Я отпрыгнул и пустился наутек. Дейзи с мальчишками захохотали.

– Столкни его, Фиб! – подзадорил Фрэнк.

– Да оставьте! – крикнула Тина.

– Бедный Пол! – добавила Элис.

Фиби схватилась со мной врукопашную, зацепив правой ногой. Я был сильнее, поэтому пришлось сознательно сдерживаться, чтобы сразу не перебросить ее в воду.

– Сраный ублюдок! – повторила она мне на ухо.

Я поддался, опустил ладони на ее запястья. Начиная терять равновесие, издал боевой клич, одновременно усилил хватку и поддел ее ногу. Не в состоянии ничего предпринять, она полетела следом за мной, и мы шлепнулись в бассейн одновременно. Вода вокруг бурлила, в ушах кипело и булькало, я чувствовал брыкание ее ног, касание рук и лица, и меня распирало от чистейшего счастья.

Когда вынырнул, Элис – богатая, восхитительная, доступная мне в плане секса Элис – стояла на краю бассейна, готовясь меня вытаскивать.

Все-таки дела мои идут хорошо. Я на гребне волны и непобедим. Никто меня не обскачет!

Глава 9

Планировали, как и накануне, поужинать в поселке. (Обе семьи ничуть не беспокоились о деньгах.)

Элис пошла кому-то звонить, а я, уже одетый, отправился во двор ждать ее у машины. Было тепло и влажно, воздух словно прилипал к коже. В темной рощице ворковал лесной голубь. Странный прозрачный ящерок стремительно пробежал по стене дома на стропило и замер. Я следил взглядом – не двинется ли снова. Сзади раздалось какое-то позвякивание. Я обернулся и увидел, что из сарая с крышей гофрированного железа выходит тот самый светловолосый парень с бледно-голубыми глазами. Он пересек двор и, не глядя на меня, прошел мимо размеренным шагом, поправляя на плече сумку.

Из-за угла показалась Тина.

– Кто это? – спросил я, когда он исчез вдали.

– Артан. Садовник и, по совместительству, мастер на все руки. Присматривает за домом в течение года.

– Не очень-то любезный.

– Он почти не говорит по-английски. Албанец. Работает на Элис много лет. Познакомились с ним на пристани, в тот вечер, когда пропала Джесмин. Он тогда только приехал и очень помог, целыми днями прочесывая холмы. Говорят, его жена и ребенок погибли при пожаре.

– Господи… Теперь мне стыдно.

– И правильно.

В серебристом микроавтобусе с раздвижными дверцами имелось семь сидений. Тут и без меня было тесно, а Эндрю еще многозначительно произнес:

– Придется потесниться. С Полом нас девять…

Я порывался пойти пешком, однако Элис не желала об этом слышать.

– Нет-нет, сейчас что-нибудь придумаем. Луис, будь другом, полезай назад, ехать недолго.

– Я не хочу назад. Пусть сам лезет!

– Не спорь с матерью! – встрял Эндрю.

На месте Луиса меня бы бесило, что Эндрю все время повторяет про мать, будто детям требуется напоминание об их родстве.

– Ладно, – пробормотала Элис, – оставь…

Когда дорога повернула около ворот, ведущих на стройплощадку, машина проскребла днищем. Тина выглянула в заднее стекло.

– Кажется, нормально. Пока не горим!

Элис обернулась с переднего сиденья.

– В кои-то веки с нами настоящий механик!

– Механик? – переспросил Эндрю.

– Пол разбирается в машинах. – Улыбнулась мне. – Да, Пол? – Снова села лицом вперед. – Он посмотрит, что с «Гермесом». Если заведет, покатаемся! Будем патрулировать территорию!

– Ну да, – подтвердил я, наконец сообразив. – Конечно.

– Полный вперед, Пол! – съязвила Фиби.

– Как думаешь, найдется спустя такое время ключ? – поинтересовался я.

– Торчит в зажигании уже много лет. Застрял.

– Отлично! – Я забарабанил по колену указательными пальцами.

Эндрю припарковался на обочине почти в центре Агиос-Стефанос, и мы вывалились в теплые сумерки. Летучие мыши носились у нас над головами и пикировали с крыши на крышу. Крошечные насекомые поблескивали в свете фонарей. Впереди ждал хороший ужин и вино. Меня снова накрыла волна оптимизма, уверенности и надежды, как бывает, когда весь отпуск еще впереди, в твоем распоряжении, как отдающаяся тебе нагая женщина.

Элис уже шагала вперед – невысокая упругая фигурка в облегающем платье и высоких сандалиях на платформе, которые подчеркивали мышцы икр. Поселок ожил: люди, огни, музыка, запахи еды. Тощие рыжие и белые коты мяучили по углам. Под ногами путались дети. Элис то и дело останавливалась и раздавала листовки: туристу, владельцу магазина, который вышел покурить, торговцу жареными орехами, женщине, продающей вязаные браслеты. Меня охватила нежность, восхищение и жалость.

Рядом со мной шла Тина.

– Думаешь, есть польза? Если совсем серьезно… – спросил я.

Она поморщилась, взвешивая ответ.

– Не важно. В Элис гениально то, что она в любом случае не отступится. Она проделывает это каждый год.

– Кто-нибудь звонит с информацией?

– Иногда.

– И что?

Она покачала головой.

– Вроде бы ее видели, но до сих пор ничего конкретного… Элис такая энтузиастка! Десятилетняя годовщина, последний год в «Цирцее», сбор денег на кампанию… Такая энергия и целеустремленность – диву даешься!

Нас догнал Эндрю.

– Не отступится, пока не найдет, – добавил он.

– Если Джесмин жива, все равно давно не на острове. Или вы не согласны? Если бы я похитил подростка, то я бы…

– Ты бы что? – Эндрю как-то странно на меня посмотрел.

– Да ладно! Мы же в порту!

– Да. И что бы ты сделал?

– Раздобыл лодку! Или заранее ее заготовил. Сбежал бы по морю! Тоже мне, бином Ньютона…

Ужинали не в «Нико» (они были там вчера), а в «Гиоргио», соседней таверне. Нас ждал большой стол на площадке у воды. Без пышных церемоний не обошлось. Пожилой хозяин обнял Тину и Элис, потрепал мальчишек по голове, поцеловал ладони девочкам и энергично потряс руку Эндрю. Я хотел переждать в стороне, но Эндрю вытолкал меня вперед.

– В этом году к нам присоединяется наш дорогой друг Пол Моррис, знаменитый писатель! Запомните его имя, если пока не слыхали. Он только что продал с торгов последнюю книгу. Около миллиона! Еще не раз про него услышите!

– Не с торгов, – тихо поправил я. – Издательство выкупило права заранее.

Владелец, сутулый мужчина с густыми черными волосами и седыми усами, положил руку мне на плечо.

– Впервые в Агиос-Стефанос?

– Да, – не подумав, ляпнул я.

– Здравствуйте! А десять лет назад? – Эндрю повернулся к Гиоргио. – Он заходил в эту самую таверну, хотя вряд ли смог тогда оценить ваш великолепный стол.

Стол… Страшно не люблю, когда это слово используют в значении «еда».

Остальные уже расселись, но Эндрю заставил всех подняться и перегруппировал по своему вкусу. На сей раз отвел мне место во главе.

– Отсюда вид лучше!

(Хотя я таким образом оказался спиной к воде.)

Было ощущение, что все на меня смотрят, и на мгновение я с ужасом задумался, не этого ли в самом деле добивается Эндрю.

К нам устремился молодой официант с едва заметными усиками. Заказали вино, колу, фанту и бесчисленные закуски: тарамасалату, кальмаров, жареный сыр, цукини, а еще баранину, курицу и рыбу. Я был потрясен столь небрежной расточительностью. Луис и Фрэнк выбрали бифштекс, который стоил вдвое больше всего остального, даже не подумав спросить разрешения.

– А ты, Пол? – осведомилась Тина, заметив, что я молчу.

– Что-то нет аппетита, – отозвался я, переживая за свою долю в счете.

(Будут делить в зависимости от того, сколько съел, или поровну на всех? В последнем случае мне труба…)

– Ну нет, заказывай! – настаивала она.

До этого я просто притворялся, что изучаю меню. Теперь ломал голову, что в нем подешевле.

– Наверное, возьму хумус.

– Хумус? О нет! – Эндрю испустил характерный смешок, три коротких, следующих через равные интервалы хрюка, в котором было мало веселости. – Ты даешь! Хумус в Греции?!

– Да, а что?

Перед глазами явственно встала пластиковая баночка с этикеткой на кириллице из магазина европейских деликатесов на Ламбс-Кондит-стрит.

– Это традиционное греческое блюдо! – добавил я чуть более помпезно, чем сам хотел.

Эндрю пристально на меня уставился. Мой надменный тон пришелся ему не по душе. Поймав взгляд пожилой женщины на кассе, он громко спросил:

– София! Хумус есть? – Помахал в воздухе меню. – Тут не значится, но, может быть, для особого гостя, нашего знаменитого писателя, приготовите?

София пожала плечами и крикнула на кухню что-то по-гречески. Снова появился Гиоргио, аккуратно вытирая пальцы салфеткой.

– Гиоргио! – продолжал греметь Эндрю. – Рассудите нас! Мой дорогой друг Пол утверждает, что хумус – греческое блюдо. Традиционное греческое блюдо.

В нашу сторону, на меня, поворачивались посетители с других столов. Гиоргио раболепно склонил голову.

– Наш дорогой друг ошибается. Хумус – традиционное блюдо Ближнего Востока. Но если он пожелает, я могу принести что-то очень похожее и очень вкусное. Бобы фава.

– Эндрю, ради бога! – воскликнула Элис.

– Да не важно, – произнес я. – Возьму цацики…

– Столько всего назаказывали, – добавила Элис, – поделимся!

Я улыбнулся, а внутри все продолжало клокотать. Зря я сказал «традиционное», хотя вообще хумус, конечно, греческое блюдо. Эндрю надо мной издевается, используя в своей грязной маленькой игре Гиоргио. Точно так же я порой чувствовал себя в школе. Помню, заспорил с Джереми де Бовуаром, как правильно пишется «беспрецедентный», и он призвал на помощь целую группу поддержки из такой же, как сам, золотой молодежи. Богатые вечно воображают, что им повинуется истина.

Элис явно чувствовала себя неловко. Это хорошо. Она из кожи вон лезла, чтобы разрядить обстановку: громко смеялась, откидывая голову, блестя в искусственном свете белым зубами. Под столом ее рука выписывала у меня на бедре волнующие круги.

– Пол замечательно разгадывает кроссворды. Ты знал? – обратилась она к Эндрю.

Он ответил, что «предпочитает судоку».

– Пол, а расскажи им про Кейт Боксер!.. У него в квартире чудесная картина! Как называется?

– «Птичка».

– Птичка?! – презрительно повторил Эндрю.

Элис хотела все уладить. Чтобы мы были друзьями… Она понятия не имела, насколько он меня раздражал!

– Кстати, собираюсь ту квартиру продавать, – заявил я.

– Серьезно? – удивилась она.

– Да, хочется чего-то новенького. – Я положил руку ей на спину и, сунув пальцы в вырез платья, ласкал плечо. Наклоняясь к ее уху, тихо проворковал: – Хочу жить поближе к тебе.

На ее губах играла загадочная улыбка. Она прищурилась, точно кошка, искоса посмотрела на меня и многообещающе произнесла:

– Поговорим, когда вернемся.

Я бросил взгляд на Эндрю – убедиться, что он смотрит.

Стало шумно. Громко играла какая-то быстрая электронная музыка, а за соседним столом вдобавок расположилась крикливая компания – четыре британские пары, мужчины в рубашках с короткими рукавами и женщины с низкими треугольными вырезами на платьях.

– Из «Делфинос», – одними губами произнесла Элис, поворачиваясь к Эндрю, и выразительно возвела глаза к небу.

Дети почти все куда-то отошли. Элис и Тина доедали на пару кусочек пахлавы, а я втихаря кормил под столом ужасающе тощих кошек. У двоих вдобавок были еще и больные глаза.

Тина жаловалась на упрямство Арчи.

– Конечно, кто бы говорил, – добавила она. – Я сама – младшая из троих.

– Братья или сестры? – спросил я, бросая котам кусок кебаба из баранины и тут же отправляя следом второй, чтобы не передрались.

– Три девчонки, – весело рассмеялась она. – Я типичная младшенькая – страшно избалованная, привыкшая, что с рук сойдет даже убийство. А ты?

– Единственный ребенок, – отозвался я. – Как Элис.

Это была одна из тем наших ночных разговоров, которые я использовал для создания доверительной атмосферы: груз родительских ожиданий, проблемы в отношениях, гиперчувствительность к критике. Я вытер руку салфеткой и обнял Элис за плечи.

– Да, – произнесла Элис, продолжая рисовать по моему бедру (я немного подвинулся, чтобы ее ладонь легла выше). – Мы оба в заднице.

– Идите уже трахнитесь! – громко посоветовал Луис.

Эндрю поднял стеклянную солонку и потряс ее в руку, выпятив нижнюю губу. Ничего не высыпалось – в солонке шуршал рис. Он поставил ее обратно и глубоко вздохнул. Повернулся к морю, и взгляд его стал таким пристальным, что я невольно изогнул шею. На что он смотрит? Там ничего не было – спокойная темная вода, на которой отражались огни поселка.

Тина обняла его за шею, поцеловала в щеку и, не убирая рук, немного отстранилась, чтобы лучше видеть. Он по-прежнему смотрел в пространство, хмуро сжав губы. Явно хотел привлечь внимание. Лично я бы не стал идти у него на поводу.

Элис убрала руку с моего бедра и потянулась через стол.

– Бедный Эндрю!.. Я тоже ужасно по ней скучаю!

– Прости, Эл, – отозвался он. – Я знаю, это нельзя сравнить с потерей мужа. Но меня иногда накрывает. Наверное, чувствую себя виноватым. Она могла бы быть сейчас с нами, замужем, с детьми. Ей бы здесь очень понравилось…

– Бедный Эндрю! – повторила Элис и тронула его той самой ладонью, которая только что ласкала мое бедро (Тина при этом убрала руку с его плеча). – Дело не в сравнениях. В каком-то смысле это даже хуже – она была рядом с тобой почти всю твою жизнь. Ты как старший брат чувствовал ответственность. Наверное, потому и мучаешься. Не надо! Ты не виноват! Жуткая трагедия. Ужасно несправедливо! Почему это случилось с твоей сестрой? С моим мужем? Оба ушли такими молодыми…

– Глупо, да? Но она здесь! – Эндрю ударил себя кулаком в грудь. – И так будет всегда!

Перед глазами возник образ его сестры, Флорри. А может, и не Флорри вовсе, а Дейзи: мальчишески короткие вихры, пухлые губы, нежная улыбка. Интересно, это Флорри умерла или у него была еще другая сестра? Флорри… Неужели она?! Если так, почему никто мне не сказал? Недавно или уже давно? Я знал и забыл? Можно ли такое забыть?

– Милая Флорри… – произнесла Элис и тоже приложила руку к груди. – Я тоже никогда ее не забуду!

Значит, все-таки Флорри… Почему я не слышал? Когда она умерла? Как? Стремительно прогрессирующий рак груди, лейкемия… Отчего еще умирают в молодости? Хотелось выяснить, но я не мог придумать, как спросить, не показавшись толстокожим. Неудобно сознаваться, что я не знаю или, того хуже, забыл. Я ощущал странную тревогу. Мы не были особенно близки. Бутылка вина на травке воскресным вечером; джаз в «Синем вепре», вечеринка – чей-то день рождения (возможно, ее). Вероятно, секс. Да, наверное, мы переспали. Синеватый отблеск на ее коже от лампы в студенческом общежитии, гусиная кожа, суровое тонкое одеяло. Встречались несколько раз. И моя реакция была связана не с ней, а с самим собой. Смерть выбивает из седла, даже если ты плохо знал человека. Ощущаешь свою бренность, дыхание дьявола в собственный затылок.

– Чудесный был человек, – произнес я. – Я рад, что мы были знакомы.

Все трое уставились на меня в крайнем изумлении.

– Знакомы? – удивилась Тина и посмотрела на Эндрю: – Почему ты не сказал?

– Да, в Кембридже, – ответил я. – Она поступила годом позже.

– Двумя годами, – поправил Эндрю.

– Да, конечно.

– И вы встречались, – добавила Элис со странной улыбкой. – Ты ее хорошо знал.

– В самом деле? – удивилась Тина.

– Зависит от того, как понимать «встречались», – возразил я. – Все было не настолько серьезно.

За соседним столом визгливо засмеялась какая-то дамочка.

Тина взглянула на Эндрю.

– Впервые слышу.

Игнорируя ее, он вскинул брови и произнес:

– По-моему, Флорри думала, что вы встречаетесь.

– О!.. – Я глуповато засмеялся. – Ну, говоря современным языком, мы просто общались, без обязательств. Хотя я согласен – она была супер.

Супер… Зачем я только это сказал! Слово совсем не из моего лексикона. Наверное, потому, что я действительно ее толком не знал. Наши отношения были на самом деле несерьезными, но теперь признаваться было не к чему.

– Очень необычная… Веселая такая… Не забудешь… – промямлил я.

Хотя, разумеется, я забыл. Дерьмо! Разговоры о смерти заставляют волноваться и нести чушь.

– Ты ей нравился, – промолвила Элис все с тем же непонятным выражением лица. – Она мне про тебя писала, только о тебе и говорила.

– А почему я-то об этом ничего не знаю? – снова спросила Тина.

Элис неподвижно сидела, откинувшись на спинку, и я вдруг подумал, что она, наверное, не в восторге от мысли обо мне с другой женщиной. Ревнует.

Ободряюще улыбнулся.

– Это было очень давно!

Эндрю настоял на том, чтобы оплатить ужин.

– Нет-нет, моя очередь. – Он перехватил у Элис тарелку со счетом.

– Фу, какой ты! – пожурила она.

– Ты платила вчера.

Отмахнулся он и от бумажки в десять евро, которую я держал между пальцев.

– Моя очередь, Пол. Заплатишь в следующий раз.

В следующий раз? Господи, только не это! Весь огромный счет!

Он отправился с кредиткой к кассе, у которой сгорбилась пожилая женщина. Дейзи и Фиби вернулись из дамской комнаты. Дейзи не изменилась, если не считать красной помады, а вот Фиби включила «повышенную передачу», наложив тональный крем и ярко подведя глаза. Не исключено, что она добивалась образа египетской богини, но вышло больше похоже на шлюшку из Сохо. Остановились у стола поторговаться, до которого часа их отпускают.

– Мы же на отдыхе! И это Агиос-Стефанос! Тут безопасно! – уговаривала Дейзи.

– В двенадцать, – твердо ответила Элис.

– Дурдом! Вечно ты трепыхаешься не пойми из-за чего! – вспылила Фиби.

– Не трепыхаюсь и не вечно.

– Элис, отпусти, – заступилась Тина. – Им уже восемнадцать.

– Ладно, в час. И ни минутой позже.

– А я? – У стола нарисовался Луис. – Я тоже иду!

Он был все в той же черной толстовке и фиолетовой бейсболке, надетой задом наперед (на козырьке написано «Главный»). На поясе болталась массивная серебряная цепь.

– Что, правда? – встряла Фиби. – Зачем? Мам, скажи, что ему нельзя с нами!

Луис сделал шаг вперед.

– Скажи, что можно!

Фиби слегка толкнула его ладонью в грудь. Он отпихнул, дернув плечом. Серебряная цепь хлестнула ее по голой ноге.

– Ой! – охнула она.

– Конечно, можно. – Элис примирительно протянула к ним руки. – Будешь благоразумен, да, Луис? Ты уже выпил пива. Больше ни капли.

– Что ему вообще там делать?!

– Хочу и пойду. Это свободная страна.

– Пить тебе нельзя! И никого ты не подцепишь!

– А может, подцеплю.

– Ну, тогда не зови меня детей нянчить!

Я решил, что самое время покурить, отодвинул стул и вышел на улицу.

Зажег сигарету, прислонившись к столбику ресторанного навеса. Эндрю беседовал с Софией.

– Как поживает внучка? – спрашивал он с притворным интересом, вводя ПИН-код.

– В Элунде устроилась на работу в туристическом бюро.

– Чудесно. – Эндрю вытащил карту. – Просто замечательно.

Я отвернулся. Около магазина напротив трое британских парней с татуировками во всю шею, дурачась, запихивали своим девушкам лед под футболки.

– Балда! – взвизгнула одна из них.

– Что ж, ладно… – произнесла подошедшая ко мне Элис.

Я бросил сигарету и затоптал ее каблуком.

Раздраженные Фиби и Дейзи направились на другой конец поселка, где сверкали огни и громыхала музыка. Луис, отстав на пару метров, вальяжной походкой двинулся следом, изображая из себя крутого. Задний карман его брюк оттопыривался. Я решил, что это пачка сигарет.

– Думаешь, обойдется? – спросила Элис.

– Конечно! – ответила Тина. – Они обещали держаться вместе. – Она посмотрела на Элис в упор и выразительно произнесла: – Ничего не случится. Нельзя так думать только потому, что… – Сжала ее плечо. – Все будет в порядке!

– Ну что, домой? – Эндрю стоял рядом и засовывал бумажник в задний карман. – Пора баиньки. Где мальчишки?

– Кажется, ищут крабов на моле, – ответила Элис. – Сейчас позову.

Парни перешли дорогу, размахивая руками и что-то горланя. Одна из девушек чуть не рухнула на меня.

– Привет! Еще раз…

Северо-английский акцент, большой красный рот и тугие косички. Девушка из автобуса, Рита Ора в порванных сланцах. Хотя теперь она была босиком, видимо, окончательно махнула на них рукой.

Я вернул ее в вертикальное положение, и она, шатаясь, пошла дальше. Эндрю вскинул бровь.

– Знакомы?

– Если бы…

Сквозь толпу к нам пробивалась Элис с ребятами. Перед ними шла группа девчонок – идиотские высокие каблуки, коротенькие топы, пряди волос у лица. Трещали на немецком. Сколько им? Пятнадцать, максимум шестнадцать, хотя выглядят старше. Я взглянул на Эндрю. Тот наблюдал, как они приближаются к нам неверной походкой. Выражение его лица было мрачным и ничего не выражающим.

Он поймал мой взгляд и смущенно пожал плечами, а потом взглянул не на Тину, а на Элис – убедиться, что она не заметила.

Я рассчитывал на секс, однако заснул, не успев даже раздеться, не говоря уже о том, чтобы раздеть Элис. В какой-то момент послышалась возня в ванной, плеск и позвякивание у раковины, но глаза мои страшно слипались, и, не пробудившись окончательно, я погрузился в такое плотное, тяжелое и вязкое забытье, что потом гадаешь, не под кайфом ли ты.

Что разбудило меня несколько часов спустя? Жажда? Жара? Звон комара над ухом? Я лежал на простыне неподвижно, в одежде. На потолке жужжал вентилятор. Вдалеке лаяла собака. Притихла и снова залаяла.

В жаркой комнате царил кромешный мрак. Ты буквально забывал, открыты у тебя глаза или нет. Элис не шевелилась. Я как можно тише повернулся к ней спиной, передвинулся на прохладный кусок подушки. Меня разбудило что-то неприятное, и потребовалось несколько секунд, чтобы понять. Когда наконец вспомнил, с новой силой накрыла волна ужаса. Флорри! Она умерла!

Я повернулся лицом к Элис, жаждая человеческого участия, и протянул руку. Теперь я был бодр, сна ни в одном глазу. Одновременно я понял, что возбужден – внизу живота напрягся, готовый разжаться, кулак.

Рука ничего не нащупала. Я пошарил рядом, тут и там – сморщенная простыня, гладкая подушка, пространство, где только что было ее тело, волосы, лицо, рот. Где она…

Я сел на кровати и уставился в черноту. До этого я мог поклясться, что она рядом. Или задремал на несколько секунд, она за это время встала, и мне только казалось, что я слышу ее легкое дыхание? А может, вообще не ложилась…

Перекатился на ее место, зарылся лицом в подушку и втянул воздух. Знакомый легкий аромат инжира и айвы. Мысль о внутренней поверхности ее бедер. Я со стоном пошарил в поисках выключателя, не нашел и встал.

Дверь на террасу была приоткрыта. Ночной воздух полоскал занавеску в такт движению вентилятора. Я пересек комнату, ударившись голенью о ножку кровати, и вышел на террасу. Снаружи было немного светлее: серпик луны, точно состриженный ноготь, черные тени кустарника и деревьев. Собака не унималась – здесь ее отчаянный лай слышался громче. Просто невероятно, как можно заходиться так без перерыва!

Какой-то звон и всплеск. Я навострил уши. Смех… Она плавает? С кем?

Босиком прошел мимо длинного стола, кухонной двери с деревянными ставнями, обогнул узловатое дерево с компакт-дисками и вышел к тропинке. Начал спускаться по неровной, каменистой дорожке, ударился пальцем о камень или торчащий из земли корень. Наверное, ойкнул. Запрыгал, приподнял ногу, разглядел каплю крови над ногтем. Снова смех со стороны бассейна.

Осторожно дойдя до конца тропинки, остановился под инжиром. Дейзи и Фиби опирались локтями о бортик и курили на пару сигарету – я заметил огонек. Белые нагие тела поблескивали и искривлялись в свете ламп на дне бассейна. Тени в рощице неподалеку, шуршание листвы… Кто-то прячется? Нет, воображение разыгралось, они одни. Я смотрел на напряженные мышцы их плеч и ждал, чтобы кто-нибудь повернулся и мне стали видны груди. Пьяные. Интересно, обрадуются, если я к ним присоединюсь?

Нет, мысль неудачная. Нельзя забывать о долгосрочной перспективе. Не обращая внимания на пульсирующую боль в пальце, взобрался по тропе обратно к дому и возобновил поиски Элис.

Дом был погружен во мрак. Я осторожно открыл дверь спальни, почти ожидая, что увижу ее спящей на кровати. Проверил в ванной. Никого. Раз уж я здесь, помочился.

Окошко ванной выходило на передний двор. Плохо закрепленное в раме стекло слегка дребезжало. Ухо различило вдалеке урчание мотора. Машина подъезжала задом. Потом мотор заглушили, и воцарилась тишина. Открылась дверца.

Я подвинулся, чтобы лучше видеть.

Серебристый микроавтобус припарковался около дома, у открытой дверцы склонились Элис и Эндрю. Оба одеты. Эндрю – в футболке-поло, Элис – в том самом прямом трикотажном платье, в котором она ходила на ужин.

Пошептались. Слов я не разобрал. Эндрю подвинулся, и Элис опустилась на колени.

– Давай, дорогой! – произнесла она чуть громче. – Просыпайся! Давай, мы отведем тебя в постель.

Стон, невнятный приглушенный вскрик.

– Отвали!..

Взмах руки. Элис отшатнулась.

В дело вмешался Эндрю. Нагнулся, с трудом выпрямился, пошатываясь под весом своей ноши.

Луис. В полубессознательном состоянии. Ему плохо? Нет, напился в хлам.

Несколько секунд они балансировали, пытаясь взять его поудобнее, наконец справились. Миниатюрная Элис приседала под его весом. Потащили за угол.

Я не знал, что делать. Помогать не особенно хотелось. Не переношу запах рвоты. И потом, я хотел спать, а с Луисом можно провозиться всю ночь. И все-таки… Вдруг я упускаю возможность утвердиться в благосклонности Элис и утереть Эндрю нос?

Я вышел из ванной, на цыпочках пересек комнату и распахнул дверь на пустую террасу. Отдаленный шум, приглушенные голоса, стон. С другого конца дома. Значит, отволокли к нему в комнату. Я помедлил, сделал шаг вперед, потом вернулся. Может, он уже заснул и нет смысла.

– Пол, ты? – раздался голос Элис.

Густо-черная фигура в темноте.

– Что ты здесь делаешь?

– Тебя искал. Проснулся, а тебя нет.

– Вот она я.

Элис стояла неподвижно, в характерной балетной позе, расправив плечи.

– Проснулся и услышал голоса, – произнес я, стараясь, чтобы голос звучал сонно. – Что-то случилось?

– Нет, ничего.

Я сделал шаг вперед, чтобы разглядеть ее лицо. Она хмурилась, словно застала меня за чем-то недозволенным.

– А чего ты оделся?

– Да я не раздевался, так и заснул. А минуту назад проснулся – тебя нет.

– Встала проверить, что Луис вернулся и все в порядке.

– Ну и?

– Да, дрыхнет без задних ног. Я тоже спать. Ты идешь?

Проходя мимо, она взяла меня за руку и увлекла за собой. Не хочет, чтобы я узнал про Луиса. Смущена. Безусловно, хороший знак – мое мнение о нем значит для нее больше, чем я думал.

Глава 10

Проснулся я поздно. Элис уже встала. Я надел шорты Эндрю и футболку, нашел книгу и вышел на террасу. Воздух здорово прогрелся, солнце пробивалось сквозь листья виноградной лозы, на которой висели неприлично тяжелые гроздья. На столе накрыли завтрак – чашки, тарелки, кофейник, масло и мед. Под перевернутым стаканом томилось насекомое. Я внимательно его рассмотрел: этакая креветка с крылышками – неподвижная молчащая цикада.

Поднял стакан, чтобы ее освободить, но она не шевелилась. Вид у нее был плачевный. Одна лапка согнута. Не подохла ли… Используя обложку «Хладнокровного убийства» как носилки, я транспортировал ее к горшку с лавандой и осторожно положил на землю. Она по-прежнему не шевелилась.

– Что делаешь? – Тина в розовом халате стояла около кухонной двери.

– Так… Ничего. Спас одно из бесценных созданий природы. – Я сел за стол и со взмахом положил на колени салфетку. – Аппетитно… Ты Элис не видела?

– Поехала за хлебом.

Она вышла на террасу и подвинула себе стул. Под льняной материей просматривались очертания тяжелых, не стянутых лифчиком грудей. Под глазами размазалась тушь, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, что для нее было совсем не характерно.

– Рай, правда? – спросил я, махнув рукой на вид с террасы, накрытый стол, кофейник. – Повезло нам!

Она рассмеялась.

– Кто-то проснулся в хорошем настроении. Да, повезло.

– Надо было только встать раньше, чтобы не упустить ни минуты.

– Я чуть не встала. На рассвете разбудил петух.

– Не преувеличивай, – донесся из кухни голос Эндрю. – Не на рассвете.

Я скроил мину и заговорщицки произнес:

– Наверное, на рассвете. На то он и петух! Это их обязанности.

Тина испустила булькающий смешок и налила нам кофе. Эндрю застыл в дверях, склонившись над своим «блэкбери». На нем были шорты цвета хаки и темно-синяя футболка-поло – совершенно новая, еще видны две симметричные складки после упаковки. Раздраженно хмыкнул и стал лихорадочно набирать сообщение.

Тина протянула мне пачку молока, но я жестом отказался. Судя по виду – ультрапастеризованное.

– Как спалось? – спросила она.

– Хорошо.

Я внимательно на нее посмотрел. Знает ли про Луиса?

– Просыпался пару раз.

Эндрю убрал телефон в задний карман и присоединился к нам. Выдвинул стул.

– Псина разбудила? Не затыкалась всю ночь!

– Не преувеличивай, – поправила Тина. – Не всю.

– Ну не знаю, – ответил он. – По крайней мере, она старалась.

Мы немного поговорили о несентиментальном отношении греков к животным. Тина, которая утверждала, что спала и ничего не слышала, высказала мнение, что бедную шавку, наверное, не кормят и вообще не дают спать. Я предположил, что она либо чересчур серьезно подходит к своим охранным обязанностям и лает на каждого встречного-поперечного, либо брешет просто от отчаяния, надеясь, что кто-нибудь придет и ее спасет.

– Проблема в том, – добавила Тина, – что этот лай не просто мешает, он выводит из себя, потому Эндрю, наверное, и не спал. Это как поздняя гулянка у соседей. Просыпаешься от шума, но успокоиться не можешь из-за наплевательского отношения.

– Эмоциональный аспект шума, – изрек я. – Обсудим?

Эндрю отодвинул кофе и встал, с важным видом печатая что-то в телефоне. Заявил, что попробует выяснить, кто хозяин псины – возможно, подрядчик – и поговорит.

– Ни в какие ворота! – добавил он. – Хватит того, что они днем ковыряют нашу землю. Не понимаю, почему надо еще и лишить нас сна!

«Нашу землю». Я вяло отметил про себя его оговорку.

Моя рука оказалась в столбе солнечного света, и я чувствовал, как поджаривается кожа. Денек ожидается – настоящее пекло! Наклонился почесать укус на лодыжке и тут же обнаружил другие, на шее, руках и лице.

– Черт! – Ощупал пальцами. – Сожрали заживо!

– Кстати, кусают только самки, – заметил Эндрю. – Ты знал? Самцы ищут нектар, и только самки – кровь.

– И не говори! – со смехом отозвался я.

Многозначительный ответ одного мужчины другому.

Послышался рев мотора. Машина, трясясь на ухабах, преодолевала последний крутой подъем. Потом тишина, хлопок водительской дверцы. Из-за угла появилась хмурая Элис в шортах и коротенькой маечке поверх бикини.

– Здравствуй, солнышко! – произнес я, надеясь вызвать улыбку.

Не отвечая, она стремительно подошла, положила на стол бумажный пакет и повернулась к Эндрю.

– В порту куча полицейских! Вчера в клубе кое-что случилось. Напали на девушку. – Она ухватилась рукой за спинку моего стула, но смотрела не на меня, а на Тину. – Где Фиби и Дейзи?

– Еще не вставали, – отозвалась та. – Спят. Какой ужас… – Вынула из бумажного пакета и аккуратно разложила на столе девять нектаринов и плоскую сероватую булку хлеба. Похлопала по соседнему стулу. – Сядь!

Элис неохотно опустилась на краешек. Эндрю заложил руки за голову и пристально ее рассматривал.

– Изнасилование? – спросил он.

Щека Элис подергивалась, но голос звучал спокойно.

– Подробностей не знаю, но полиция везде. Женщина из пекарни сказала, что они пробыли там всю ночь. Она тоже почти ничего не знает. Только, что это молодая девушка. Ее нашли в воде, всю в синяках, расстроенную, пьяную. Одежда – в клочья. Говорила что-то несвязное. Наверное, да, изнасиловали.

– Бедняга, – произнес я. – Надеюсь, они найдут ублюдка.

Потянулся за хлебом. Несмотря на неважнецкий вид, он был еще теплым и восхитительно пах дрожжами. Я как можно незаметнее отломил кусочек и отправил в рот.

– Фиби и Дейзи ничего не говорили? – спросила Элис. – Не видели?

– Я не спрашивал, – отозвался Эндрю.

– Возможно, им придется давать показания… – произнесла Тина.

– А Луис? – встрял я, прожевывая.

Элис хмуро повернулась.

– Что Луис?

– Просто любопытно, может, он что-нибудь видел…

Она покачала головой, поглядела на Эндрю и снова на меня.

– Нет, он рано вернулся, гораздо раньше девочек.

– Ясно. Ну, если ты так говоришь, ладно…

Вот, значит, как она подает его маленькое приключение.

Эндрю крутил в руках телефон.

– Позвонить Гаврасу? Может, что-нибудь прояснится.

– Не знаю… – Элис бросила на него быстрый взгляд, встряхивая руки, словно они мокрые. – Да… Нет… Не надо. Будет выглядеть, как будто мы вмешивается.

– Кто такой Гаврас? – поинтересовался я.

– Шеф полиции Пироса, – ответил Эндрю. – Был заместителем, когда пропала Джесмин. Хорошо говорит по-английски. За эти годы не раз пересекались.

Я взял Элис за руку, стараясь ее успокоить.

– Я бы совершенно точно держался в стороне. По крайней мере, Фиби и Дейзи в порядке.

Она благодарно улыбнулась и сжала мне ладонь.

– Вот увидишь, к вечеру все утрясется. По логике вещей, она знала нападавшего. Обычно ведь так бывает?

Воцарилась мрачная тишина.

– Поймают, – продолжал я, – и упекут.

Я просто хотел успокоить Элис, заверить, что ее собственной дочери ничего не угрожает, но в процессе стал упиваться звуком собственного голоса и выключил внутреннего цензора.

– Девушка, наверное, из тех, кто ищет приключений. Разгуливают в чужой стране, полуголые, пьяные. Наверное, сама заигрывала, выставляла напоказ тело…

– Господи, Пол! Ты хочешь сказать, она его спровоцировала?! – возмутилась Тина.

– Нет, конечно, нет…

Господи, тема такая щекотливая даже в лучшие времена!

– Я только имею в виду, что все может быть не так, как кажется… Сложнее. Или проще. Мы торопимся с выводами. На самом ли деле изнасиловали? Ну скажи, Эндрю! Ты же вчера видел таких девиц. Тех, что разгуливали по пристани.

Он посмотрел на меня искоса, краешком глаза, как будто подходил к опасному животному, и медленно произнес:

– Нет…

– Да ладно! Я заметил, как ты на них смотришь! В коротеньких юбках. Одеты, как шалавы, даже если на самом деле и не шалавы…

– Не знаю, о чем ты.

– Знаешь! – свирепо зыркнул я.

– «Шалавы»? Я бы не употребил такое слово. М-м… По-моему, не видел…

Элис встала, сняла со спинки стула полотенце и пошла вниз по ступенькам к бассейну.

Тина и Эндрю избегали встречаться со мной взглядом.

– Разбужу детей и оденусь. Уже одиннадцать, а я еще в халате. С ума сойти! – сказала Тина.

Эндрю пробормотал что-то насчет умывания.

Я убрал со стола и пошел с книгой и сигаретами к декоративной скамье, которую прозвал «курительной». Собака наконец заткнулась. Мой лоб покрывали бисеринки пота. Я понимал, что ляпнул лишнего. Взбесился, что Эндрю меня не поддержал, и сказал не то, что хотел, или, по крайней мере, то, что запросто можно истолковать превратно.

Откинулся, насколько позволяла деревянная скамья, и прикрыл глаза.

Когда вновь их открыл, рядом стояла Элис. Я не слышал, как она подошла. Наверное, шаги босых ног по ступенькам и террасе заглушил стрекот цикад. На ней был практичный темно-синий закрытый купальник с перекрещивающимися бретельками на спине. Между большим и указательным пальцем она зажимала, словно мокрую тряпку, мой пиджак.

– Ты забыл у бассейна. Артан случайно облил из шланга, промочил насквозь.

– О черт!

– На солнце высохнет в два счета.

Повесила его на ручку скамьи и села рядом. Ее лицо ничего не выражало, но она быстро сводила и разводила колени, и, с учетом ее решения посидеть со мной, я принял это за жест примирения.

– А если сядет? – спросил я.

– Не знаю, зачем ты вообще его взял. Тридцать пять градусов!

Я внимательно посмотрел ей в глаза.

– Неуверенность в себе.

Я уже рассказывал ей, как каждый год в нашу начальную школу на один день приходили ребята из местного детдома и как они никогда не снимали форменные курточки.

– Именно так я здесь себя чувствую. Как детдомовец.

Она внимательно меня оглядела.

– В каком смысле? Неуверенно?

– Да. Например, за завтраком чушь сморозил. Наверное, в этой компании я немного не в своей стихии.

– Ты серьезно?

Внезапно меня охватил порыв рассказать всю правду: признаться, что наврал про свою жизнь, книгу, квартиру, сказать, что я мошенник, но хочу измениться, стать лучше… Сделай я это – кто знает, все могло бы повернуться иначе, курс, которым мы шли, мог бы измениться. Но шанс был упущен.

Вдалеке, за головой Элис, блестело серебром море. Клонились в сторону два паруса. Я потянулся, зевнул и коснулся ее шеи. Хотелось как-нибудь ее развеселить.

– Сегодня посмотрю твою машину, – сказал я, игнорируя вопрос, – когда жара немного спадет. Если все получится, как надо, к вечеру прокатимся.

Она повернула голову и поцеловала мне руку.

– Спасибо.

Я нежно коснулся губами ее ладони. На запястье алели две царапины. От пьяного удара Луиса? Провел по ним пальцами. Она высвободила руку и встала, показывая, что разговор окончен.

– Пойду еще поплаваю. Ты со мной?

– Через минуту.

Уже собираясь уходить, она приподняла рукав развешенного на скамье пиджака.

– Прости, Пол, дело совсем дрянь… Просто макинтош извращенца!

– Это твид! – жалобно отозвался я.

Вскоре заработала техника, с шумом перелопачивая землю. Гремели и скрежетали экскаваторы. Дело было не столько в грохоте или вибрации, от которой сотрясалась земля, – больше всего выводило из себя ощущение, что здесь не строят, а разрушают. Все время казалось, что за тобой шпионят, покушаются на твою свободу. Нервы накалялись до предела. Я встал со скамьи, поскольку отдыхать здесь больше не представлялось возможным, и вернулся к обеденной части террасы, где за столом, подперев подбородок рукой, сидел обернутый в полотенце Луис: бледная прыщавая грудь, красные растяжки на животе, облупившиеся плечи, лоб в испарине и влажные волосы. Перед ним стояла нетронутая миска овсянки.

– Неважно выглядишь, – заметил я.

Под стеклянными глазами залегли круги. Рот Луиса приоткрылся, но он не ответил – даже слова давались с неимоверным трудом.

– Поздно лег?

Он промычал что-то нечленораздельно, взял ложку и, передумав, снова ее отложил.

Внизу у бассейна Фиби и Дейзи спали на шезлонгах, скрестив руки над головой. Голые спины выгибались с изяществом музыкального инструмента, скрипки или дорогой гитары. Артан размашистыми равномерными движениями подметал вокруг бассейна резиновой метлой и поворачивался на них посмотреть. Дейзи подняла голову.

– Артан, кинь масло для загара, пожалуйста!

Он принес со стола.

– Спасибо, ты душка.

На другом конце Элис и Эндрю глядели на море и тихо разговаривали.

– Луис встал, – произнес я, подходя.

При звуке моего голоса оба резко обернулись.

– Да, – отозвался Эндрю, – я его разбудил, но может, и зря. Он все еще не в своей тарелке.

– Ничего, ляжет спать пораньше, – сказала Элис.

Эндрю посмотрел на телефон.

– Пойду посмотрю, как он. Заставлю что-нибудь поесть.

– Желаю удачи! – произнес я.

– Спасибо, – поблагодарила его Элис. – Попробуй отправить в душ.

– Слушаюсь! – Эндрю салютнул и вразвалочку направился к дорожке наверх.

Шум, который смолк на несколько минут, начался опять.

– О господи! – простонала Элис, опять поворачиваясь к морю. – Это ужасно, ужасно! Гораздо ближе, чем вчера, практически на нашей земле. Завтра дороют до рощицы.

– Могли бы и подождать, пока мы уедем.

– Могли бы… – слабо улыбнулась она.

– Что хуже: бульдозер или барбос? – Я старался ее рассмешить.

– Оба плохи.

– Бульдозер все-таки лучше. По крайней мере, не волнуешься, что его не кормят или бросили. Роет и роет себе, без эмоций.

Она опять улыбнулась, убрала изо рта прядку волос, подошла к грилю и села на металлический стул. Вытянула ногу и наклонилась, чтобы рассмотреть лодыжку – комариный укус или врастающий волос.

Я со вздохом опустился на свободный лежак. Решив не обращать на шум внимания, открыл книгу.

Спустя какое-то время появились Фрэнк и Арчи, с разбегу нырнули в бассейн и принялись плавать взад-вперед, вспенивая воду. Пришла Тина с красками. Последним по крутой тропинке очень медленно спустился Луис. Он встал внизу под инжиром, ни на кого не глядя, а потом, понурившись, прошаркал в дальний конец и лег ничком на шезлонг, бессильно свесив руки.

Я задремал. На сколько – не знаю. Когда проснулся, экскаваторы все еще переворачивали землю, но я остался один: лежаки опустели, вода в бассейне была гладкой, как стекло.

У ступенек наверх стояла Тина. Ее губы шевелились.

– Пол! – повторяла она. – Пол!

Я вскочил. Мир казался черно-белым, голова кружилась, в ушах звенело.

– Пол!

Подошла.

В очередной палатке. На сей раз из выцветшей материи в стиле шестидесятых, с рисунком в виде лодочек.

– Тебе никто не сказал?

– Что?

– Решили взять напрокат каяки и устроить пикник. Детям обещали. Да и Элис хочет сбежать от шума. Все в машине и ждут тебя.

– О, хорошо… – Я горестно скривил рот. – Никто и не предупредил…

Надел через голову футболку, и мы вместе поднялись к дому и через террасу вышли на передний двор. Лица за стеклами машины, урчание мотора. Пришло в голову, что обо мне вспомнили в самый последний момент. Нет, Элис бы про меня не забыла! Тина открыла багажник и выжидательно посмотрела.

– Извини, других мест не осталось.

Я забрался внутрь, скрючившись в три погибели между большими холщовыми пляжными сумками. Колени упирались в подбородок, голова прижата так, что ныла шея.

– Простите за опоздание! – весело извинился я перед всеми сразу. – Заснул!

Элис сидела прямо передо мной, в центре заднего ряда. Обернулась.

– Тебя пушкой не разбудишь.

– Совесть чиста.

Она протянула руку и коснулась моего плеча.

– Везет. – И добавила одними губами: – Прости…

Эндрю выехал на главную дорогу и почти сразу свернул направо около указателя «Пляжный клуб «Делфинос». Из-за сумок я толком ничего не видел.

– Это же вражеская территория! – удивился я, когда длинный асфальтовый подъезд закончился и мы остановились на парковке. – Уста адовы!

Все вылезали из машины. Началась агония ожидания, пока они потягивались и брали вещи. Наконец открылся багажник. На меня смотрел Эндрю.

– Это единственное место, где есть каяки, – твердо заявил он.

Снаружи все было белым. Ослепительным. Белые стены и беленые тротуары. Современный угловатый отель с мотивами одновременно греческими и восточными. Бирюзовые рамы на маленьких окнах, горшки с бамбуком. Несколько перистых пальм на клумбах белого гравия. Вышла из одной двери и исчезла в другой нестарая женщина с огромным мешком постельного белья. Где-то наверху канючил маленький ребенок. В остальном отель выглядел на удивление пустым. Никаких признаков мародерствующих орд, которые наводили такой ужас на Элис и Эндрю.

Эндрю взял одну пляжную сумку, вторую протянул мне, и мы, своей собственной мародерствующей толпой, поплелись через парковку к дальнему концу здания, за которым виднелся кусочек пляжа: сверкающая вода, небольшие резвящиеся волны, пасторальные пляжные зонтики из пальмовой листвы, полоска желтого, как заварной крем, песка. Вот где все люди! До слуха доносились крики и звонкие возгласы – особая акустика пляжа, которая напоминает шумное птичье пение. Стрелка на стене указывала в сторону «Администрации». Эндрю велел детям подождать снаружи и толкнул дверь, придерживая ее перед Элис и Тиной. Я помедлил, не в первый раз решая, держаться ли мне взрослых или же их отпрысков, и тоже вошел.

В маленькой жутко холодной комнате сильно пахло искусственным ванилином. На стене гудел кондиционер, на длинном столе горела свеча. На нас обернулись трое мужчин. Один сидел за столом, другие стояли, оба в плотных темно-синих брюках и крахмальных белых рубахах с аккуратно закатанными выше локтя рукавами. На ремне висело оружие. Полиция.

Элис шагнула вперед. Ее голос дрогнул, как будто на мгновение перехватило дыхание.

– Лейтенант Гаврас! – обратилась она к старшему из полицейских, высокому, мускулистому, с проседью в волосах, мощными загорелыми руками и голубыми глазами на загорелом морщинистом лице.

– Здравствуйте, миссис Маккензи, – вежливо отозвался он. – Мистер Хопкинс! Миссис Хопкинс!

Поздоровался с каждым за руку, поправил сзади и по бокам рубаху. Под мышками темнели пятна пота. Представил их своему красивому молодому коллеге, Ангело Дасиосу, с симметричным лицом киноактера, и Янису, «менеджеру отеля», толстому мужчине с баками и в цветастом пиджаке в стиле Неру. Меня никто не замечал. Я стоял у дальней стены, облокотившись на доску объявлений, и знакомиться тоже не полез.

Последовал неловкий обмен любезностями: про погоду, наплыв или ненаплыв туристов.

– Получили новые листовки? – спросила Элис.

– Да, разумеется, – ответил он, поворачивая к нам решительный подбородок. – Распределили по ключевым точкам острова.

– Не видела ни одной! – заявила Элис. – По-моему, только я их и раздаю!

– Уверяю вас, – возразил он с натянутой улыбкой, – листовки расклеены.

Я вдруг понял, как ему надоели Элис и Эндрю. Десять лет этой мути! И все из-за покойницы.

– А я видел, на фонарном столбе в Элунде, – неожиданно для самого себя вмешался я.

Гаврас вытянул шею.

– Вот! Независимый свидетель! – произнес он, явно принимая меня за случайно оказавшегося там постояльца отеля. – Еще раз заверяю вас, миссис Маккензи: никто не хочет найти Джесмин Хёрли больше, чем я.

Он произнес это имя очень своеобразно: Язамин Ёрли.

Пауза.

– Мы слышали про вчерашнее нападение в Агиос-Стефанос, – начал Эндрю. – Изнасилование? Скверно!

Гаврас пригладил пальцем бровь.

– Потому мы и здесь. Хорошего мало…

Словно в подтверждение, Янис, менеджер отеля, издал странный звук, зародившийся где-то между носом и горлом.

– Что произошло? – спросила Тина. – Можете рассказать?

– Злополучное стечение обстоятельств, – отозвался Гаврас. – Молодая девушка оставила свою компанию и вышла одна подышать свежим воздухом. И, видимо, пользуясь ее опьянением, нападавший увлек ее против воли в тихое место и… ну…

– Наши девочки вчера тоже были в клубе, – продолжала Тина. – Говорят, что ничего не видели, но если хотите с ними побеседовать, я уверена, они с радостью ответят на вопросы.

– Это не лишнее. – Полицейский вытащил из нагрудного кармана блокнотик. – Составляю список всех, кто вчера там был. Как их зовут?

– Фиби Маккензи и Дейзи Хопкинс, – ответила Элис, прежде чем Тина раскрыла рот. – Можете связаться с ними через меня.

Я ждал, что она скажет про Луиса, но она молчала.

– И все? – спросил я.

– Да. – Она стояла не шевелясь, руки за спиной, пальцы плотно сплетены. – Лейтенант Гаврас, девушка видела нападавшего?

– Не могу сказать. Но у нас есть подозреваемый, которого мы надеемся арестовать и доставить в участок для допроса.

– Ах, уже есть подозреваемый? Кто-то из постояльцев? Может быть, ее знакомый?

– Я в самом деле не могу больше ничего сказать. Собственно, поэтому… как я уже говорил… – Он многозначительно поглядел на администратора.

Плечи Элис чуть-чуть расслабились.

– Ну, нам пора, – произнесла она, понимая молчаливый намек.

– Да, – произнес Гаврас с легким поклоном. – Я и так отнял у вас много времени.

Однако нам все равно надо было оплатить каяки и «однодневное членство» в пляжном клубе, без которого взять их напрокат не получалось. Гаврас и его смазливый напарник отошли в сторону. Янис извлек из-под стола машинку для оплаты, а Эндрю вытащил кредитку и ввел ПИН-код. Я не догадался взять с собой денег и поэтому тихонько вышел на улицу.

Фрэнк и Арчи куда-то запропастились. Чуть в стороне, ближе к пляжу, Фиби и Дейзи разговаривали с двумя незнакомыми девушками с мокрыми волосами. Луис опустился на землю и привалился к стене, перегородив ногами дорожку. Его глаза налились кровью, лицо приобрело зеленоватый оттенок. Он с трудом сглатывал.

– О господи! – произнес я. – Может, воды?

– Не надо ничего…

Открылась дверь, показались остальные. Завидев сгорбившегося на земле сына, Элис испуганно вскрикнула и протянула руки, чтобы его поднять.

– Извините… – бормотал он, с трудом делая шаг. – Кажется, сейчас вырвет…

– Потерпи немножко. – Элис лихорадочно оглянулась и, заметив стрелку «Магазин и туалеты», повела его обратно к парковке.

– Подождите нас! – крикнула через плечо.

– Не беспокойся, – ответил Эндрю. – Наверное, перегрелся.

Она подняла руку в знак того, что услышала, и исчезла за углом.

Тина и Эндрю со скучающими полуулыбками смотрели на море. Я сказал им, что покурю, и вышел из тени прямо под палящее солнце. Достал сигарету и огляделся вокруг. Всегда возникает странное чувство, когда обнаруживаешь, что кто-то еще отдыхает буквально у тебя под боком. Не на уединенной вилле в холмах, а на пляже, шумном, благоустроенном, с массой развлечений. Запах кокосового масла и солнцезащитного крема «Нивея» на пятьдесят единиц. Вдоль кромки воды – ряды гоночных яхт «Лазер» и каяков, точно выбросившиеся на берег киты. Две девушки в бикини, кидающие друг другу диск. Радостные возгласы со стороны волейбольной площадки. Где-то справа, возможно за пальмами, плеск воды. Бассейн. Люди. Много людей. Внезапно я затосковал по квартире Алекса в Блумсбери, куда ветер приносил иногда детские голоса из соседней начальной школы.

Я повернулся и затоптал сигарету в привозном песке. Еще чуть-чуть, и смогу расслышать, о чем говорят Фиби и Дейзи с девушками в одинаковых бело-голубых полосатых полотенцах. Сделал шаг в их сторону.

– Она совсем нажралась, ну совсем! – говорила одна. – Бухала весь день. Потому и полезла в море – идиотизм, соленая вода уничтожила все доказательства!

– По-моему, она вообще не въехала, что произошло, – добавила другая.

– Кто же это мог быть?.. – произнесла Фиби.

– Все думают на брата Кайли, Сэма. Он запал на нее и весь вечер таскался следом.

– Кайли – это какой? – спросила Дейзи.

– Ну прыщавый, младше нас. Волосы длинные, темные, на глаза падают.

Ребенок, строивший замок из песка, завыл и принялся пинать ведерко. Я прослушал, что ответила Фиби, а потом девушки вдруг расступились. К нам шагали Эндрю, Тина и Элис. Позади волочился Луис. Девушки скользнули мимо них, не поднимая глаз.

Элис поглядела вслед.

– Кто это?

Фиби перекинула волосы на одно плечо.

– Знакомые из «Клуба-19». Договаривались встретиться сегодня вечером.

– Вряд ли вы сегодня вечером пойдете в клуб, – возразила Элис.

– Вряд ли он вообще сегодня открыт, – добавил Эндрю. – А даже если и так, ты должна слушаться мать.

– Это нечестно! Им же родители разрешают! – запротестовала Фиби. – А они, между прочим, знали ту девушку. Серьезно! Даже с ней разговаривали!

– Мы печемся о вашем же благе, – произнес Эндрю.

Господи, какой высокопарный тип!

– С нами ничего не случится, – спорила Фиби. – Нас не изнасилуют, потому что: во-первых, мы не такие идиотки, чтобы шататься по одной; во-вторых, мы не напиваемся; и, в-третьих, не будем выпендриваться и заводить всяких психов.

Я задумался о подростковом эгоцентризме. Чтобы получить разрешение, Дейзи и Фиби, не стесняясь, сваливали вину на жертву. Их аргументы очень походили на те, что утром высказал я. Только мои были восприняты как оскорбление.

– В смысле, она же очевидно его клеила, – добавила Дейзи, – даже надела его туфли, потому что ее сланцы порвались.

Почти весь этот разговор я простоял к ним спиной, но тут обернулся.

– Откуда она?

– По-моему, Ньюкасл.

Я снова посмотрел на море. Порванные сланцы. Ньюкасл. Похоже, изнасиловали ту девушку из автобуса. Риту Ора. «Балда»… Как там ее имя? Лора. До сих пор я относился к этому происшествию несерьезно и не испытывал к жертве настоящего сострадания, теперь все стало вдруг ужасающим и реальным. Беспокойство, которое я подавлял, поднялось на поверхность. Луис замешан, и Элис его покрывает?

– Прошу прощения!

Я обернулся. Со стороны пляжа, тяжело ступая большими ботинками по песку, к нам приближался лысый коренастый служитель порядка. На поясе у него поблескивало оружие. Он держал выше локтя какого-то босого подростка с продолговатым лицом и запавшими глазами. Не старше пятнадцати, с длинными худыми руками, в пляжных шортах и мешковатой майке. Разница в комплекции бросалась в глаза, и воображение невольно рисовало синяк от большого пальца полицейского, который, несомненно, зрел у бедолаги на плече.

Я посторонился. Они прошли мимо, полицейский по-прежнему держал закусившего губу парня за руку. Тот оглянулся через плечо, неуклюже потирая ладонью глаз, и они направились вдоль отеля в сторону администрации.

Мы уставились на них во все глаза. Секунду молчали, потом Тина обернулась с открытым ртом.

– Не могут же они в самом деле его подозревать?! Ему лет двенадцать!

– Да, – отозвался я. – Господи, бедный малый! Они вообще соображают, что делают?

– Конечно, – заявила Элис.

Луис в который раз плюхнулся на песок, и она подпихнула его ногой.

– Вставай! Ну же! Пошли!

Арест, видимо, не произвел на нее никакого впечатления. Собственно, она даже вроде бы вздохнула с облегчением. Задорно мне улыбнулась и беззаботно направилась к каякам.

Глава 11

Вода подо мной больше не казалась изумрудной, как издали, – она была черной и пугающей, таящей опасность. Подо мной проплывали скалы, шероховатая пемза с выступами и вмятинами. Неожиданные участки полной темноты.

Я боялся перевернуться и утонуть в пучине. Сосредоточивался на гребле, на угле, под которым входит в воду весло. Грести было тяжело, я выбился из сил. В горле пересохло и противно першило. Большой желтый спасательный жилет, который меня заставили надеть, натирал под мышками.

Отель удалялся, превращаясь в два белых кубика над выпуклостью моря. Слева виднелся островок. «Серенина скала»? Элис бросила меня на произвол судьбы.

– Ты же не обидишься? Я не могу так медленно – перекувыркнусь.

Оставила меня далеко позади и держалась наравне с Эндрю. Тина вызвалась привезти Луиса к месту пикника на машине. Фиби, Дейзи, Фрэнк и Арчи то и дело возвращались обратно ко мне, чтобы поглумиться, кружа туда-сюда и демонстрируя, как это просто, а затем снова удалялись с издевательской скоростью.

– Додумался, как надо? – крикнул Фрэнк и добавил что-то, вызвав смех Арчи.

Я с трудом двигался вокруг цепочки утесов. Казалось, сто лет прошло. Весло разрубало воду, ничуть не продвигая меня вперед. К тому времени, как я их обогнул и потом еще поборолся с течением, чтобы поменять курс, – остался один. Остальные уже добрались до окруженного скалами пляжа и вытаскивали каяки на берег. Тина стояла у воды, приложив руку ко лбу. Помахала. Я в ответ приподнял локоть. Соль щипала уголки губ. Я упорно работал веслом. Элис и Эндрю склонились рядом над лодками. Луис сидел на другом конце пляжа, швыряя гальку в море. Почему Элис не сказала полиции, что он тоже был в клубе? Думает, он замешан? Или – что еще хуже – точно это знает? Нет, скорее, повинуясь материнскому инстинкту, хочет избавить сына от возможных неприятностей. И все-таки Эндрю должен был убедить ее сказать правду. Так правильно, независимо от роли Луиса. Я не удивился, что он этого не сделал. В Эндрю было что-то неприглядное, какая-то нечистоплотность, несоответствие натуры и образа, который он создавал. Я все время вспоминал, как его глаза следили за теми девицами из Германии и как утром он солгал, что этого не было. Несмотря на все мои недостатки, я, по крайней мере, не лицемер. Ей следовало бы слушать меня, а не его! Я ощутил какое-то незнакомое прежде движение в сердце и понял, каково это, когда правда на твоей стороне.

Подгреб на мелководье под одобрительные возгласы и поздравления. Арчи и Фрэнка командировали мне помочь.

– Раз, два, три, взяли! – орал Фрэнк, с нарочитым усилием вытаскивая каяк на берег.

Когда я наконец высвободился из своей желтой смирительной рубашки, губы дочери Элис тронула усмешка.

– Здорово натерло, Пол! Надо бы помазать кремом.

Она вытянулась на полотенце. Я демонстративно окинул ее взглядом с ног до головы.

– Предлагаешь свои услуги?

– Пошел ты на…

Рядом появилась Элис. Обвила мне руками шею и на мгновение положила голову на плечо. Я ощутил на груди ее мокрый купальник и, несмотря на крайнюю усталость, вздрогнул.

– Бедный Пол! – сказала она, целуя мои обгоревшие плечи.

– Что ж ты не предупредил, что это первый раз? – крикнул Эндрю. – Хотя как ты дожил до сорока четырех, ни разу не попробовав каяк, ума не приложу!

Он рассмеялся, чтобы скрыть колкость. Маленький ножик, его излюбленное оружие…

Тина опустилась на колени на вытертый шотландский плед, раскладывая рулетики, помидоры и разворачивая пакеты из пергаментной бумаги с ветчиной и резиновым сыром. Извлекла из сумки-холодильника бутылку пива и вручила мне. От солнца на носу и щеках у нее высыпали веснушки.

– Вот, – сказала она. – Панацея от всех недугов.

Я поблагодарил и порылся в сумках на земле, ища сигареты. Устроился курить на камне, пока остальные возились на пестрой мешанине пледов и полотенец, лениво выбирая, что съесть. Пляж был так себе, маленький и каменистый, зато целиком в нашем распоряжении. Через рощицу вела круто вверх тропинка к дороге, серебристой лентой вьющейся по вершинам холмов. Большинство камней, белых и овальных, были заляпаны чем-то черным. В воздухе неприятно пахло серой. К берегу прибило мусор, включая скрученный подгузник.

– На улице все всегда такое вкусное, – произнесла Тина немного погодя.

Никто не потрудился ответить, хотя Элис, которая почти ни к чему не притронулась, одобрительно промычала.

– Пол, есть будешь? – позвала Тина.

Я помахал сигаретой, указал на бутылку, зажатую между коленей.

– Пока нет. Может, позже.

– Вот почему ты не толстеешь, – вздохнула она, открыла рот и смачно откусила от бутерброда. – Вернемся домой – сяду на диету! Два разгрузочных дня в неделю.

– Больше подходит мужчинам, – заметил Эндрю.

– Хочешь сказать, я безнадежна?

– По-моему, ты и так хороша! – заявил я.

– Спасибо на добром слове, Пол.

Фиби и Дейзи загорали на полотенцах в одинаковых ярко-розовых бикини без бретелек и о чем-то тихо переговаривались. Я попробовал читать по губам. Речь шла о брате Кайли, Сэме, пареньке из «Делфинос», которого арестовала полиция, – мог ли он на самом деле быть виноват.

– Не похож на насильника, – сказала Фиби.

– А кто похож? – спросила Тина, которая тоже подслушивала. – Это вам обеим урок! Внешность обманчива!

Я посмотрел на Элис. Она внимательно разглядывала поднятый с земли камушек.

– А может, допросят его в качестве свидетеля, а не подозреваемого, – заметил я.

Элис вскинула на меня глаза и тут же их отвела. Швырнула камень в море и откинулась назад, закрыв глаза и подставив лицо солнцу.

– По-моему, он вообще рано ушел, – припомнила Дейзи, поднимаясь на локтях, и крикнула Луису, который сидел в тени под деревом и осторожно кусал рулетик из ветчины: – Ты же с ним говорил? Вы ушли в одно время, до нас еще. Кажется, собирались идти домой вместе…

Я поглядел на Элис. Она не шелохнулась.

– Не знаю, – пробормотал Луис, не поднимая глаз. – Я был немного того…

– А я совсем не слышала, когда вы вернулись, – объявила Тина. – Спала без задних ног!

Я ждал. Ну теперь-то Элис и Эндрю скажут правду? Оба молчали, и я уже открыл рот, чтобы невинно поведать о том, что видел, но передумал.

– В любом случае – бедная девочка! – продолжала Тина. – Надеюсь, ее есть кому поддержать и она не одна в больнице в чужой стране. Что родители прилетели или у нее хорошие друзья…

– Она была с большой компанией, – беспечно сказала Фиби. – Наверное, все в порядке.

Я представил спутников Лоры: пиво, бритые головы, – и, не подумав, ляпнул:

– Друзья у нее сомнительные.

Элис обернулась.

– А ты откуда знаешь, какие у нее друзья?

Я аккуратно затушил сигарету.

– Если это та, о ком я думаю, ее зовут Лора. Вчера ехала вместе со мной в автобусе с юга с группой бритоголовых.

– Я думала, ты взял такси.

Мое лицо залила краска.

– Э-э… В конце концов решил все-таки на автобусе.

Она очень странно на меня посмотрела.

– Но ты говорил…

– Да, вот дурак!.. Сам не знаю, зачем соврал…

Я слез с камня и взял помидор. Теплый сок брызнул на подбородок. Я вытер его тыльной стороной ладони и демонстративно устроился на гальке рядом с Элис. Она чуть заметно отодвинулась. Эндрю не спускал с нас обоих глаз. Вот так всегда! Они ведут себя предосудительно, а неприятности у меня!

Запачкаю этим черным шорты. Ну и что, они не мои. Я с грустью понял, что здесь вообще нет ничего моего, как ни притворяйся.

После обеда Луису стало лучше. Мы поменялись, и я поехал домой вместе с Тиной, предоставив ему грести на каяке вокруг мыса к отелю. Я смотрел, как они удаляются от берега, одобрительно кричал и сыпал шуточными советами: «вот так, молодец», «держим равновесие, гребем четко, размеренно», – надеясь при помощи юмора вернуть себе контроль над ситуацией.

К машине взбирались через рощицу по каменистой тропинке, усыпанной сосновой хвоей. Воздух свежо пах эвкалиптом. В небе над нами кружила хищная птица, наверное ястреб. Ее изогнутая тень косо ползла по земле. Тина оставила меня далеко позади, хотя я слышал ее тяжелое дыхание и негромкие возгласы по поводу крутизны подъема. Я с сумками, не торопясь, шел сзади, довольный, что могу ненадолго остаться наедине со своими мыслями. Подумать было о чем…

Когда выбрался на дорогу, Тина стояла, прислонившись к машине, и обмахивалась ладонью.

– Уф! Как в кузнице! Если бы ты не согласился быть моим вьючным животным, наверное, умерла бы!

Мимо нас с ревом промчались квадроциклы, точно бензопилы на колесах. На них восседали подростки в майках.

Я подождал, пока они исчезнут за поворотом, подняв за собой шлейф пыли.

– Ну хоть на что-то сгодился.

Хотел, чтобы это прозвучало кокетливо, а не жалостливо, но Тина шагнула ко мне.

– Не обращай внимания на Эндрю.

Стремительно сжала руку в кулак и ткнула мне в щеку. Странное движение: сочувственный удар и притворное отступление. Будь я ребенком, наверное, сжала бы мне щеки и уперлась лбом в лоб. Убрала руку и села рядом на ограждение.

– Он чувствует ответственность за Элис, и иногда его заносит.

– Дело в том, что я и сам бы не прочь взять за нее ответственность.

И опять я, видимо, превратно истолковал ее тон. Поднимаясь по тропинке, я раздумывал, сказать или нет про пьяного Луиса и то, что Эндрю с Элис его покрывают. Теперь точно знал, что не скажу. Тина долго в меня вглядывалась. Я нервно засмеялся, почувствовал, как наворачиваются слезы, закусил губу и отвернулся.

– Влюбился, да? – спросила она наконец.

Странное ощущение. До этой минуты мне и в голову не приходило. Возможно, я расчувствовался из-за изнасилования и тревоги за Элис, или наконец вышли на поверхность стресс от гребли на каяке и облегчение, что кошмар позади. Внутри все обмякло, и секунду я не мог говорить. В конце концов безразлично пожал плечами и выдавил:

– Я для нее недостаточно хорош, вот в чем беда.

– Ты поэтому соврал насчет такси? Чтобы соответствовать?

– Да. Наверное.

Она обернулась от дороги к морю.

– Я уверена, ты достаточно хорош, как раз то, что надо. Ей просто необходимо это осознать и принять. Она сейчас сама не своя. И терять дом тоже нелегко. Вдобавок ко всему…

Я тоже повернулся. Перед нами расстилались деревья, небо и большая темная масса Албании, а по треугольнику моря медленно двигалось к мысу несколько фигурок.

– Вдобавок к чему? – спросил я. – Мы разве не на отдыхе?

Она едва заметно вздохнула.

– Как тебе объяснить… Отдых здесь всегда не совсем отдых. Скорее, почти обязанность. Элис с самого начала несла на своих плечах бремя исчезновения Джесмин.

– Но почему?

Она снова вздохнула, на сей раз тяжелее.

– Отчасти, полагаю, потому, что она была там, когда это случилось, пережила вместе с Ивонн ту ночь и последующие дни, допросы полиции, поиски… Как и все мы. Только Элис – такой уж она человек – приняла все ближе к сердцу, чем остальные. А теперь заканчивается срок аренды, она теряет дом… У Элис есть одна черта… Ты не знаешь ее так, как я. Ей просто необходимо быть главной. Всю жизнь так. Она никому не доверяет и довольна, только когда руководит сама. Я очень ее люблю, правда, но она уверена, что если не она в центре, все пойдет насмарку. Если у руля не она, то все не так, как надо.

Я нахмурился.

– Это, наверное, создает проблемы.

– Такой уж она человек, – повторила Тина.

По дороге домой мы оба молчали. Меня сморило: смесь психического истощения, огорчения, жары и снотворного эффекта пива. Тина вставила диск, сборник который они каждый год привозили на Пирос, – вроде шутки, понятной лишь избранным, только в музыкальной форме. Из-под слипающихся век я смотрел, как поднимаются и опускаются оливковые рощи, соединяются и расходятся море и небо. Сонно подпевал второму треку, красивой печальной песне о жестокости и предательстве.

– Так ты ее знаешь? – удивилась Тина.

– Ага, в колледже часто крутили.

Ее лицо на мгновение повернулось ко мне.

– «Неприглядная черствость», группа «Все, кроме девушки». Флорри ее очень любила. Говорят…

Флорри. Я раскрыл глаза и выпрямился. Песня пробудила память? Перед глазами возникло овальное личико с мальчишеской стрижкой, легкий неправильный прикус, мерцание свечей, ресторан «Махараджа тандури». Бешеный танец на какой-то вечеринке, неуклюжий поцелуй на углу Кингс-пэссидж и еще одно интимное воспоминание: скользящие простыни, шероховатость стираного-перестираного сетчатого одеяла.

– Странно… Я и не подозревала, что вы встречались, – задумчиво произнесла Тина.

– Совсем недолго. То есть… – Я постарался придать голосу нужную интонацию – легкая озабоченность и толика огорчения: – Мне очень жаль, что она умерла.

Тина медленно поморгала и – тут я не уверен – едва заметно качнула головой.

– Знаю, это ужасно.

– Она болела?

– Эндрю не любит об этом говорить. В некотором роде закрытая тема.

– Несчастный случай?

– Можно сказать и так: кошмарный несчастный случай.

Мы свернули на дорогу к дому. Тина резко переключила передачу и показала поворот, глядя в зеркало. Я открыл рот, чтобы задать вопрос, но у нее было такое лицо, как будто она сейчас заплачет.

– Извини, – произнес я.

Не хотелось ее расстраивать. Есть и другие способы узнать, что случилось.

Глава 12

Дом нагрелся, как консервная банка. Стены будто колыхались от жары. На ветке оливы, как летучая мышь, висел черный купальник; пластмассовая бутылочка «Амбр солер» стояла у ножки стула. В остальном дом казался необитаемым. Тишина – строители отдыхали. Пустая терраса ослепляла солнцем.

Тина развесила полотенца сушиться и села за стол. Я возился на кухне, заваривая чай «Ред лейбл» в пакетиках, который обнаружил в буфете. Вокруг головы, выписывая спирали, жужжало несколько мух. В раковине высились горой грязные тарелки с завтрака: клякса масла, полумесяц хлебной корки. На столе кто-то забыл несколько монет, небрежно завернутых в смятые пять евро. Карман у шорт Эндрю был неглубоким, и я сунул монеты и бумажку в пачку сигарет, а ее закатал, на манер Джеймса Дина, в рукав футболки.

Принес на подносе чай.

– О! Чудесно! Будешь хозяюшкой? – пошутила Тина.

Я разлил чай, она сделала глоток и продолжила:

– Блаженство! Просто удивительно, как горячее может так освежать!

Теперь я часто думаю о Тине. От нее исходило тепло. Она была необыкновенной, совсем не пара для Эндрю. Могла бы достичь любых высот, если бы следовала своим желаниям, если бы сбросила с себя его ярмо… Мне она всегда нравилась. Наверное, все вышло бы иначе, женись я на женщине вроде нее.

В следующую секунду она высвободила волосы из льняного платка, который стягивал их сзади. Они вырвались на свободу, пружиня вокруг лица, точно золотисто-каштановый венец. Причесала пятерней и, смущенно смеясь, заправила за уши.

– Тебе надо их отрастить, – улыбнулся я и на мгновение представил, как надо мной поднимается ее нагое тело. Увидел полузакрытые карие глаза и свободно качающиеся полные груди, которые она так любит прятать.

Она вспыхнула, как будто прочитала мои мысли, и пробормотала:

– Эндрю нравится, чтобы коротко. Легче ухаживать. И в моем возрасте…

– Каком еще возрасте?! – произнес я так ласково, как только мог.

– О Пол, не заигрывай! После климакса я все это бросила.

Я поднял брови.

– Это был ранний климакс, – добавила она с легкой улыбкой. – И я достаточно тщеславна, чтобы это подчеркнуть.

Я улыбнулся в ответ и спустя несколько секунд спросил про живопись. Не хочется рисовать почаще? Тина задумалась.

– У меня нет особого таланта.

– Картины в кухне – просто замечательные! – солгал я.

– Раньше было больше времени, в молодости, до детей…

Поговорили о ее прошлой работе, о том, как она оставила Сити ради более гармоничного сочетания между работой и семьей, о трудностях воспитания детей и том, как сложно быть хорошей мамой. Она волнуется за них обоих – конечно, волнуется. Магазин стал отличным компромиссом и принес удовлетворение. Она в восторге от новой партии пряжи, получает почти чувственное удовольствие, раскладывая мотки по цветам и текстуре. Сведение счетов, как ни странно, оказалось на удивление приятным занятием, а благодарный покупатель скрашивает тяжелый день.

Я слушал ее с удовольствием, тронутый той очевидной радостью, которую она получала от работы. И обнаружил, что мне в самом деле интересно, что она говорит. Вопросы сыпались сами собой. Дает ли она рекламу? Как привлекает покупателей?

– Молва.

– И работает?

– Обычно – да. А если нет, мы заарканиваем их клубками кашмерино аран.

Кто приглядывает за делами в ее отсутствие? Повесила в витрине объявление о ежегодных каникулах. Нет, это не означает автоматически потерю покупателей, шерсть – сезонный товар.

– Люди вяжут зимой и играют в теннис летом.

Я рассмеялся.

– Кажется, мы с тобой вращаемся в разных кругах.

Она посмотрела на меня, и снова в ее взгляде была почти нежность.

– Видимо, так.

Теперь, когда я напомнил ей о работе, она начала думать вслух о том, что надо сделать: повторные заказы, поиск хорошего веб-дизайнера, определение дат начала курсов. В этом году они запускают «Кружок для начинающих», «Основы вязания крючком» и «Цветная вязка спицами».

– Собственно говоря, – она глотнула чай и негромко решительно хлопнула в ладоши, – пока никого нет, надо проверить почту!

Ушла в дом, оставив меня в одиночестве. Сумки из машины все еще стояли на земле, где она их бросила. Я порылся в поисках телефона. Связь на террасе была ужасной. Обошел дом и оказался на переднем дворе. Самый сильный сигнал, три деления, был на противоположном конце. Я прислонился к двери хозяйственной постройки, чтобы написать Алексу сообщение, которое мысленно сочинял еще в машине.

Выходило неудобно. С его возвращения из Нью-Йорка мы виделись всего раз. Он и его бойфренд Зак пригласили меня на ужин, и опыт получился болезненный. Алекс приготовил ризотто из ячменя, полбы и кудрявой капусты, на удивление вкусное, и разговоров только и было, что о новой работе Алекса в Лондонском симфоническом, последней бизнес-идее Зака, бикрам-йоге и их планах ремонта в ванной. Я надеялся, что вернулись они временно. Однако, сидя в качестве гостя на диване с Персефоной, которая топталась у меня на коленях, понял, что ошибался.

Вскоре Алекс пригласил меня на кофе, а потом – на концерт. Ни для того, ни для другого я времени не нашел. Оглядываясь назад, подозреваю, что, раз перспектива караулить квартиру отпала, я утратил к дружбе интерес. Но Алекс был единственной ниточкой, связывающей меня с некоторыми аспектами прошлого. Я набрал сообщение:

Отправлено. Немного подождал. Не отвечает. От скуки заглянул в заляпанное стекло верхней половины дверей сарая. Внутри, за паучьим вязанием, возвышалась машина. «Гермес». Я помедлил секунду, тронул ручку. Удивился, что она не заржавела и легко поворачивается.

Вошел. Дверь на тугой пружине ту же захлопнулась. Внутри пахло маслом, нагретой пластмассой и прелой землей. Было темно; тусклая полоска стекла под крышей пропускала серый свет. У противоположной стены на полках стояли мешки с цементом, помятые банки с краской, несколько грязных пластмассовых емкостей. Сама машина, белая «Тойота», оказалась уродливой и ржавой. Совершенно непонятно, зачем Элис вообще с ней возится. Она стояла носом к стене, как будто стыдясь сама себя. Я прикинул, когда на ней последний раз ездили. Черт знает, сколько лет прошло.

Теперь, когда я оказался здесь, в сознании зашевелилась червячком смутная мысль. Возможно, дело в каком-то пустяке – что-нибудь с водой или маслом. Я не раз видел, как отец менял их в стареньком «моррисе». Отвинчивание, бульк, завинчивание. Померить, вытереть штырь, снова померить. Картинка расцвечивалась: моя репутация крутого парня восстановлена, Элис в восторге бросается мне на шею, остальные невольно проникаются уважением…

Чтобы добраться до капота, надо было зайти глубже. Между машиной и стеной места оставалось немного, только-только протиснуться, но на стене лежал слой пыли, и пролезть, не запачкавшись, было невозможно. Я брезгливо помедлил. И тут завибрировал телефон. Сообщение от Алекса.

Я быстро набрал:

На сей раз ответ пришел мгновенно:

Я прислонился к стене, ощущая затылком шероховатый цемент. Передозировка. Самоубийство. Я представлял себе ужасы вроде лейкемии или автокатастрофы. Хотя в моем сознании они вовсе не были ужасами. Я вплел мысль о них в канву жизни Флорри, особо не ощущая горя. Самоубийство – иное дело. Я не мог отогнать этот образ – Флорри и ее чувства, мысли, сознание, проблемы на работе или что там еще происходило. Напечатал в ответ:

Не секрет, разумеется, почему не знал… Я не поддерживал связь ни с кем, кто мог бы мне рассказать, кроме Алекса, а он большую часть времени проводил за границей. Джиллиан… Еще одна моя приятельница. На втором курсе я, она и Алекс жили вместе, но я потерял с ней связь, так же, как с большинством знакомых, – если только, как Алекс, они не были мне полезны. Так я жил. Таким был. А успех романа, сначала ураган книжного аукциона, потом короткий период так называемой славы, литературные фестивали, церемонии награждения и фотосессии («Десять молодых перспективных авторов»)… – все это еще более способствовало развитию во мне данной черты. На кой волочиться в Пакхем, чтобы увидеть Джиллиан, когда можно потягивать в «Бибендуме» коктейль с арт-директором «Санди таймс»?

Стоя в темном сарае, я вдруг почувствовал укол совести. Мой палец застыл над кнопкой вызова. Надо бы позвонить Алексу, поболтать. Выяснить, как у него дела в Лондонском симфоническом. Как Персефона. Я себя остановил: бог знает, какой здесь роуминг! Вместо этого быстро набрал:

И сунул телефон в карман.

Утратив интерес к машине, я вышел из сарая и вернулся на террасу. Поболтался немного по дому – покинутые спальни, брошенная одежда и наушники. Гостиной пользовались только младшие ребята. На полу стояли кружки, валялся стакан и завиток гофрированной бумаги из-под печенья.

Отсюда можно было попасть в комнату Тины и Эндрю. Из-за приоткрытой двери не доносилось ни звука, и я заглянул. Тина спала на кровати, отодвинув в сторону ноутбук. Рука закинута за голову, обнажая темную складку подмышки, платье перекручено и натянуто на груди.

Я тихо вышел из дома, захватив полотенце, и спустился по тропинке к бассейну.

Артан стоял у глубокого конца с шестом в руке и вылавливал из воды насекомых. У него на лице плясали отблески света. Скулы отбрасывали тени. В первое мгновение я опешил. Столько он уже здесь? Какой тихий! Я поздоровался, и он поднял пятерню.

– Пять минут.

– Ничего, – ответил я. – Не торопитесь!

Но сам почувствовал себя неловко. Как валяться в шезлонге, если он тут вкалывает? Поэтому бросил полотенце на стуле, будто с самого начала только за этим и пришел, и углубился в небольшую рощицу за бассейном: эвкалипты и сосны, в основном молодняк, сухие листики под ногами. Солнце дробило тени. Я стоял на самом краю нашего участка – за рощицей начиналось поле, где уже работали строители.

Граница проходила по низкой белой полуразвалившейся стене, и я решил дать Артану время и сделать крюк: пройтись по полю, перелезть через ворота и по дороге вернуться к дому. Несколько раз шагнул и споткнулся о выступ старого колодца. Слишком маленький, чтобы в него свалиться, забит листвой, но ударился щиколоткой я здорово, пришлось изо всех сил ее тереть.

Идти было приятно: воздух еще горячий, но солнце палит уже не так нещадно. В желтых цветах на высокой ножке жужжат пчелы. Тикает тысяча часов-цикад. Вдалеке на фоне пейзажа встают темно-зеленые ряды кипарисов, символов смерти.

Экскаваторы уткнули морды в землю, точно паслись. Собака молчала, но я на всякий случай держался рядом с границей участка Элис и ступал как можно тише. От ворот я едва различал под временным железным навесом черно-коричневое тельце. Псина развалилась на боку, вытянув в одну сторону ноги и хвост. Меньше, чем я представлял, исходя из низкого лая, и до боли худая – можно пересчитать ребра.

– Горемыка, – пробормотал я, осторожно перелезая через ворота.

Когда спрыгнул, перекладина задребезжала, и собака немедленно вскочила, натянув цепь. Лай не смолкал. Я уже подошел к дому, а она все не унималась.

Я спал на лежаке у бассейна и вдруг проснулся.

В терпком воздухе роились насекомые. Солнце давно скользнуло за холм. Бассейн казался почти черным.

Поднявшись на террасу, понял: что-то не так. Все вернулись. Эндрю и Тина стояли, смущенно глядя на Элис, которая сидела между ними на стуле, бледная, с почти бескровными губами. Платье намокло от купальника.

– Господи, что с тобой? – сказал я, как только увидел ее лицо. – Заболела?

Сделал шаг вперед, но Эндрю вытянул руку, преграждая путь.

– Она в порядке. Все под контролем.

– Что все?

– Ничего особенного. Разволновалась.

Он говорил медленно и спокойно. Покровительственно. Сначала я подумал, что его тон относится ко мне, но потом все-таки решил, что к Элис. Между ним и Тиной повисло напряжение, как будто они ее боялись или опасались разбить, как вазу. Каждое слово, каждое действие тщательно выбиралось. Эндрю повернулся и положил руку Элис на плечо.

– Дыши глубоко, давай. Важно, чтобы ты успокоилась.

– Знаю. – Она погладила его руку да так и продолжала за нее держаться.

– Бедняжка, – произнесла Тина от кухонной двери.

Свет падал на нее сзади, вокруг головы вились комары.

– Пойду сделаю чай. Никому не помешает.

Когда она повернулась, Элис чуть наклонила голову и поцеловала руку Эндрю. Тина этого не видела. Но я видел и отнюдь не пришел в восторг. Хотелось ему врезать. Вместо этого я выдавил:

– Объясните наконец, что случилось!

Эндрю убрал руку и сделал шаг назад.

– Элис кое-кого видела… Девушку, похожую на Джесмин.

– Мы оба видели, – произнесла Элис, поднимая к нему лицо. – Ведь видели же? На этот раз мы оба.

– Да.

Элис качнулась на стуле, крепко ухватившись за край стола.

– В маленьком супермаркете. Там была куча народа, и этот парень очень странно себя вел. Да?

Эндрю кивнул.

– Бродил между рядами, исчезал и снова возвращался. Мне стало любопытно. Я оставила Эндрю в очереди и вышла поглядеть, что он такое делает, и там стояла эта машина. Эндрю, что это было?

– «Пежо-205». Голубой хэтчбек, трехдверный.

– Она стояла рядом с магазином, поджидая того парня. Мотор работал. А он выбегал и швырял в окно, что украл. За рулем сидела девушка, я ее видела. Она… она просто сидела…

Элис снова поставила стул прямо.

– Ты с ней разговаривала?

– Я попыталась, подошла к окну. Я говорила спокойно, да, Эндрю? Правда же, спокойно? Спокойно так…

Эндрю кивнул.

– Спросила, как ее зовут, но она не ответила. Посигналила, выскочил парень, оттолкнул меня, и они умчались.

– Наверное, испугались, что вызовешь полицию, – предположил я.

– Потому что я ее узнала.

– Нет, потому что он украл.

– Нет, Пол, не поэтому!

Элис подняла на меня тревожный взгляд. Я не знал, что и думать. Может, она в самом деле видела Джесмин? Или нет… С одним не поспоришь – очень хочет ее найти. Меня накрыла волна нежности и вместе с ней непреодолимое желание расстегнуть ее мокрое платье, стянуть купальник и увлечь в постель.

– Что? О чем ты думаешь? – спросила она.

– Так… Номер запомнила?

– Да.

– Значит, звоним в полицию.

– Не знаю…

– Гаврас не всегда серьезно относится к таким случаям, – объяснил Эндрю.

– Но он может установить, кто владелец машины.

Эндрю покачал головой.

– Бесполезно. Наверняка, в угоне или не стоит на учете. Вид у них, честно говоря, был не очень – живут скромно. Вроде наркоманов или хиппи, ну ты понимаешь.

– Хиппи? – Я повернулся к Элис. – Ты же говорила, на острове большая община! Ты еще думала, что Джесмин может быть у них.

– Да… – произнесла она с сомнением.

– Ну так надо проверить!

– Это далеко.

– Знаю, но если есть шанс…

Конечно, эта девушка не Джесмин, но день наедине с Элис – как раз то, что мне нужно. Я хотел увезти ее от Эндрю. Мы могли бы сблизиться. Я поговорил бы о Луисе, помог бы ей принять правильное решение, сделал бы ее своей, черт возьми!

– Давай завтра поедем и поспрашиваем.

Элис прижала пальцы ко лбу.

– Эндрю, покажи еще раз фотографию!

– Есть фото? – переспросил я. – Можно?

Эндрю поковырялся в телефоне и передал мне. Я сел за стол, чтобы рассмотреть как следует. Фото было плохого качества, сделано через лобовое стекло, и лицо получилось смазанным, но я сразу понял, что это не Джесмин. Начать с того, что старовата. Этой под тридцать. Продолговатое овальное лицо, занавески мышиного цвета волос, черные «гвоздики» в носу и на подбородке под губой. Худые руки держат руль. Темный глубокий провал между подмышкой и краем майки. Я провел по экрану пальцами, увеличивая картинку. Было у нее такое выражение – не как у фоторобота взрослой Джесмин, а как у тринадцатилетней девчонки в цветастой бандане на семейном снимке, та же непокорность, та же скрытая беззащитность. Именно это, наверное, «узнала»

Элис.

– Видишь? – сказала она. – Видишь?

– Да. Фотография поможет. Возьмем завтра с собой.

Я чиркнул пальцем по экрану. На следующем снимке снова была эта женщина, затылок; потом крыло машины наискосок крупным планом и вид сзади, как она исчезает вдали. Я перелистал фото обратно: крыло, затылок, смазанное лицо. Снова провел пальцем. На предыдущем снимке была изображена не девушка из супермаркета и не машина. На предыдущем был изображен я…

Пригляделся. Снимали в тот день на пляже. Я стоял на галечном берегу. Справа краешек деревьев, впереди море, где остальные толкали каяки к воде. Мои глаза следили за нагнувшейся Дейзи – ярко-розовым треугольником ее плавок.

Господи, меня застукали!

– Спасибо, – неожиданно произнес Эндрю у меня за спиной. – Я заберу, если ты не против.

И к счастью, прежде чем Элис увидела фото, забрал у меня телефон.

Ужин прошел напряженно. Элис и Тина отмалчивались, Эндрю наезжал, а дети капризничали. Фиби, в ярости, что запретили идти в клуб, задирала Луиса из-за неумения вести себя за столом. Арчи сказал что-то средне обидное про спагетти по-болонски, и Эндрю вдруг взорвался, вскочил на ноги и сдернул сына со стула.

– Марш к себе в комнату! – прошипел он.

– Не горячись, – осторожно произнесла Тина.

– Пусть знает. Пора поумнеть!

– Не сейчас.

– Я просто хотел помочь!

Я вздохнул с облегчением, когда пришло время убирать со стола, и настоял, что помою посуду.

– Не вставайте, не вставайте. Моя очередь.

– Спасибо, очень мило, – ответила Элис. – У меня нет сил.

От кухонной раковины я слышал фрагменты разговора, обрывки фраз. Говорили все о том же. Почти слезный голос Элис:

– В этот раз все по-другому, Тина!

– Знаю. Но будь осторожна, я же за тебя беспокоюсь!

Тина принесла стаканы.

– Как я понял, такое бывало и раньше?

– Да. Бедняжка… Непонятно, что с этим делать. Кроме того, конечно, каждый раз она может оказаться права…

Она взяла кухонное полотенце, но я его выхватил.

– Оставь, я сам вытру.

Когда вышел из кухни, Элис нигде не было видно. Дети играли в карты на моей курительной скамейке. За столом оставались только Тина и Эндрю, пригубливая бокалы с вином и негромко разговаривая. Увидев меня, замолчали. Вдали залаяла собака.

– Все в порядке? – спросил я.

– Ага. Как сегодня влажно, да? – отозвался Эндрю. – И эта чертова шавка… – Он встал, стиснув зубы. – СИЛ БОЛЬШЕ НЕТ!

– Не знаешь, где Элис? – обратился я к Тине.

– По-моему, пошла спать.

Она лежала на кровати ничком, в одежде, покорная, с глазами полными слез. Вечер мне, как выяснилось, удался – помыл посуду, не встревал в споры. Иногда, оказывается, всего-то и нужно не высовываться. Я перевернул ее к себе, стал осыпать поцелуями соленое лицо. Она не протестовала, когда я стянул ей платье через голову, закатал вниз купальник с груди и приложился губами к линии загара.

Ее руки были подняты, щека – на подушке.

– Знаю, Тина думает, что я ошибаюсь. Может, не стоит ездить в Эпитару? Может, глупости все?

Я оторвал губы.

– Проверить в любом случае стоит. Ты обещала Ивонн сделать, что в твоих силах. Только представь: вдруг окажется, что это действительно Джесмин? Какое будет чудо!

Она опустила руки, обхватила мое лицо и очень пристально вгляделась в глаза.

– Со мной может поехать Эндрю. Чего ты так рвешься?

– Если это Джесмин, хочу быть рядом, когда ты ее найдешь.

Ее губы тронула легкая улыбка.

– Почему?

– Потому что ты значишь для меня больше, чем я сам понимаю.

Она внимательно посмотрела на меня и произнесла:

– Лучше бы ты определился – или то, или другое.

– Так не бывает…

Я потянулся губами выше, чтобы прекратить разговоры, и это чудесным образом возымело эффект.

Проснулся поздно ночью. Горемычная собака заходилась опять и опять: невыносимый звук, вдребезги раскалывающий ночь. Зуд от комариных укусов, как будто что-то копошится под кожей. Показалось, что услышал шум. Элис ходит по комнате? Проверил. Нет, спит рядом, теплый холмик волос.

Глава 13

Я проснулся раньше Элис, быстро принял душ, стараясь ее не разбудить, и облачился в длинные брюки и рубашку на пуговицах – наряд, который, по моему мнению, подходил для путешествия на другой конец острова и встречи с вороватой хиппи.

Элис продолжала спать с приоткрытым ртом. Влажные волосы разметались по подушке.

На улице стояла жара. Строители уже ковыряли и буравили землю. Дети повставали. Фиби в хлопчатобумажном саронге сидела на верхней ступеньке тропы к бассейну и жевала краюху хлеба. Муравьи медленно утаскивали крошки от ее ног. В кухне Фрэнк истерически отмахивался полотенцем от большого оранжевого насекомого, а Луис застыл перед открытым холодильником. Цвет лица у него сегодня был лучше, хотя прыщей, кажется, прибавилось. Сложно сказать. Я смотрел, как он достает арахисовое масло и отвинчивает крышку. Он уже собирался макнуть туда палец, но заметил меня и, залившись краской, взял ложку. Если вдуматься, совсем еще сопляк. Неуклюжий и беспокойный, умирающий от смущения. Сын Элис. Никакой не насильник…

Когда я вышел на террасу с чашкой кофе, Элис стояла у двери в спальню и разговаривала с Эндрю. Уже оделась: летнее платье, высокие сандалии на платформе и соломенная шляпа с широкими полями. Он был босиком, в коротком вафельном халате.

– Нет, он настаивает, – произнесла Элис.

Увидела меня, и выражение лица изменилось.

– Вот он! Ты же хочешь со мной поехать, Пол? Эндрю тоже предлагает, но я как раз говорила ему, что он не нужен.

Я со стуком поставил чашку на стол.

– Весь к твоим услугам!

Эндрю подошел, расправив плечи и выпятив грудь. Сегодня утром на его подбородке была щетина, но не везде, а местами, как у старика.

– Не хочу, чтобы она сама вела машину, – процедил он сквозь зубы.

Элис отвернулась и разговаривала с Фиби.

– Она не ребенок, – ответил я.

Его рот приблизился. Я ощутил несвежее дыхание и слабый запах цикория.

– Она сейчас очень ранима.

У меня за спиной сжались кулаки.

– Вот что: дай мне бумаги, я позвоню в компанию и попрошу вписать меня в страховку. Спорим, не откажут!

Рев строительной техники внезапно смолк, повеяло чем-то сладким.

Элис подняла голову.

– Гениальная мысль!

У Эндрю был такой вид, будто его сейчас кондрашка разобьет.

– Значит, порешили, – дружелюбно произнес я.

Последовала заминка. Сначала Эндрю искал номера телефонов, потом я отошел на передний двор, где была связь, и делал вид, что диктую оператору номер водительского удостоверения и кредитки.

Ехали по ухабам два часа. Изредка попадались деревушки, где под оливами играли в кости старики, потом дорога пошла все время вверх, пейзаж стал голым и диким, на поверхность выходила порода в окружении неожиданных пятен зеленой травы. Слушали сборный диск: «Палп», «Оэйзис», «Бьютифул Саут» – и иногда подпевали. Я нажал кнопку и опустил стекла.

– Эндрю переживает, чтобы никто не открывал, из-за кондиционера, – сказала Элис, подставляя лицо горячему ветру. Ее волосы развевались сзади. – Но, вообще-то, приятно.

Я кивнул в такт музыке.

Машина была большая, с плохим обзором сзади, и приходилось сосредоточиваться, особенно на горном перевале с его внезапными крутыми поворотами почти на сто восемьдесят градусов и головокружительными спусками, от которых становилось дурно. Один раз навстречу из ниоткуда выскочил грузовик, и я так резко ударил по тормозам, что Элис полетела вперед.

– Извини! Я не хочу нас угробить…

– Я тоже не хочу, чтобы ты нас угробил.

Сегодня она успокоилась и заметно приободрилась. Видимо, снова ощутила надежду и испытывала облегчение, что контролирует ситуацию. От нее исходила своеобразная нежность, и я решил, что успешно прошел какой-то тест. Сначала я собирался поговорить о Луисе, но теперь, когда мы остались одни, передумал. Отчаянно хотелось ей угодить. Она, видимо, уже смирилась, что поездка окажется напрасной.

– Ты, наверное, просто не хочешь меня расстраивать. Как и остальные. Одна я отчаянно пытаюсь найти ответ, чтобы для Ивонн наконец все закончилось. Иначе она так и не начнет снова жить. Как подумаю, что завтра ни с чем поеду за ней в аэропорт и увижу эту пустоту в ее лице…

– Расскажи про тот вечер, когда пропала Джесмин. Если не трудно…

Она поморщилась.

– Это было ужасно! Просто кошмар! Мы только приехали. Организовали отдых Тина и Эндрю. Все сделали, взяли меня под свое крыло, старались, из кожи вон лезли. Но со смерти Гарри прошла всего пара месяцев, и я была в полном раздрае. Прости… – Покачала головой. – Опять я о себе. А надо о ней.

– Да нет, продолжай. С удовольствием послушаю.

Она вздохнула.

– Иногда горе сродни панике. Хочется, чтобы вокруг были люди, но когда ты с ними, возникает непреодолимое желание убежать и остаться в одиночестве. Говорю это, потому что есть связь. Я вела себя очень несобранно. Вечер выдался тяжелым. Мы бросили сумки и пошли на ужин к Гиоргио. Много пили – кроме Тины. Она держала себя в руках и потом повезла домой детей, еще маленьких. Мы с Эндрю разговорились с французской парой за соседним столиком. Потом ввалился ты… – Она бросила на меня взгляд.

– Ах да…

– Ты был гораздо пьянее нас, орал, горланил какую-то песню и вообще вел себя отвратительно.

– У всех нас в тот вечер была своя драма…

– Эндрю тебя выпроводил, но для меня все стало уже слишком. Хотелось сбежать, остаться одной. И я уехала, бросив Эндрю. На полдороге сообразила, что забыла на стуле кофту, вернулась и в конце концов еще выпила с Эндрю и французами. Вскоре прибежала Ивонн. Кричала, что у нее пропала дочь. Вокруг столпились греки и туристы, но никто не говорил по-английски, и поэтому я вмешалась. Я так старалась ее успокоить, говорила, что все будет хорошо. Потом прибыла полиция, организовали поисковые группы…

Она запнулась.

– Ты сделала все, что могла, – произнес я после паузы.

– Нет. Мы ее не нашли. Она как сквозь землю провалилась! Выбежала в ярости из квартиры после ссоры с Карлом – он запрещал ей идти в таком виде. Ивонн во время скандала мылась в душе, но, как только услышала, что произошло, побежала ее искать. Они арендовали квартиру там, где сейчас «Делфинос». Искали на пляже, на дороге до самой пристани, в клубе, по барам. Везде. Это ужасное чувство – я однажды потеряла Фиби в универмаге, когда ей было годика два. Наступает момент, когда паника отключает рассудок, и ты не знаешь, что с собой делать.

– Наверное, полиция думала, что она сбежала с бойфрендом, о котором ты говорила, и утром вернется?

– Да, но никакой бойфренд так о себе и не заявил, и Джесмин больше не видели.

– Ну, никогда не знаешь, может быть, найдем ее сегодня…

Она отвернулась и посмотрела в окно.

– Да.

Дорога стала более ровной. Элис, судя по всему, очень хотела сменить тему. Спросила, за что я не люблю Эндрю. Глядя прямо перед собой, я заявил, что, по моим ощущениям, он положил на нее глаз. Она засмеялась.

– Я ошибаюсь? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал холодно и бесстрастно. – Чувствую, что между вами что-то есть.

– Ты ревнуешь?

– Полагаю, что так.

– Ты рехнулся!

Она щелкнула меня пальцем по плечу и посмотрела в окно. Я чувствовал себя неловко, точно голым, и, чтобы скрыть смущение, принялся хвалить Тину.

– Да, она само совершенство…

Элис спросила, как я «нахожу» детей Хопкинсов, и на этот вопрос я отреагировал блестяще, рассказав ей, насколько ее собственные дети более живые и интересные, что Арчи – пресный, а шарм и красота Фиби совершенно затмевают Дейзи.

– И все же Дейзи гораздо лучше учится… – произнесла она, побуждая меня опровергнуть ее слова.

– Эмоциональный интеллект гораздо важнее.

– Да, – произнесла она удовлетворенно. – И еще Дейзи слишком нахальна.

– Задается.

Краем глаза я заметил ее улыбку. Всегда поражает, насколько тщеславны родители, как любят они слушать, когда принижают чужих детей!

– Послушай, насчет Луиса… – произнес я, думая, что настал подходящий момент.

– Что насчет Луиса?

– Тогда, ночью… Я видел, как вы привезли его в машине. Он вернулся позже, чем ты сказала полиции.

Она засмеялась.

– Бедняга Луис! Набрался в хлам. Я обещала ему молчать. Если девчонки узнают, совсем заклюют. Но, вообще-то, было рано. Ты не помнишь? Мы тебя разбудили. Девочки еще не вернулись.

– Я думал, вернулись… Они ведь…

Я запнулся. Не мог же я сказать, что точно знаю, – пришлось бы сознаться, что подглядывал за ними в бассейне.

– Ну да…

После коротенькой паузы она добавила:

– Интересно… То, что ты сейчас сказал про эмоциональный интеллект. В школе Флорри всегда меня опережала. Поэтому она поступила в Кембридж, а я – в Бристоль. Но она была очень неприспособленной. Не ориентировалась, не имела пространственного воображения. Вечно приходилось ей что-нибудь одалживать или ходить с ней в бюро находок за потерянными вещами. Тяжелее заводила друзей…

Я напрягся. В памяти всплыло еще кое-что про Флорри. Она написала мне письмо. Я не помнил содержание. Я его только бегло просмотрел и швырнул в мусорку.

– Бедная Флорри! – произнес я. – Она была очень чувствительной, верно?

– Да.

– Муж, дети?

Элис снова посмотрела на меня и отвела взгляд. Нахмурилась.

– Нет.

– Работала?

– Нет, вернулась к родителям.

– Печально, – сказал я, думая: «Черт, ровно как я: ни жены, ни детей, ни работы, живу со старой матерью!» – Очень жаль. Самоубийство ужасно для тех, кто остался.

– Да, знаю.

Она замолчала и посмотрела в окно. Я пытался придумать, о чем бы таком более веселом поговорить, хотя резко сменить тему казалось нетактичным.

– Ты ходила на ее день рождения? – спросил я после нескольких секунд размышлений. – В Феллоуз-гарден.

– Ходила.

Я бросил на нее взгляд.

– Может, мы там пересекались.

– Пересекались.

Шины зашуршали по гравию, и я снова сосредоточился на дороге.

– Странно, что я не помню.

– Кое-что я про тебя уже поняла, Пол Моррис, – произнесла она не без нежности. – Ты помнишь только то, что хочешь помнить.

Эпитара располагалась на западном побережье. Здесь было заметно ветренее, и совсем другое море – волны с шумом накатывали издалека на темно-желтый, почти серый песок.

Хаотичная расползшаяся деревушка. Ряд домов и таверн, которые выстроились вдоль длинного поросшего кустарником пляжа. Все напоминало о туристах, повсюду висели объявления о сдаче номеров: «Rooms, Chambres, Zimmer»^[9]. Одна сторона пляжа, ближе к главной дороге, отводилась под традиционный туризм, с рядами складных шезлонгов и оборванными желтыми зонтиками, а с другой – был сооружен передвижной кемпинг – разношерстные палатки, переполненные мусорные баки и пара микроавтобусов с навесами под деревьями. Жарко и грязно. В воде играли карапузы, там и сям распластались, точно морские котики, коричневые нагие тела. Несколько женщин разложили полотенца и торговали украшениями и резинками для волос.

Мы остановились на небольшой стоянке недалеко от главной дороги и направились к таверне. Элис знала владелицу, англичанку, которая жила на Пиросе с восьмидесятых. Пошла искать ее в служебное помещение, а я сел на узкой затененной террасе с видом на пляж и заказал два кофе у молодого официанта с зализанными назад черными волосами и аккуратными усиками. Клеенчатая скатерть, скрепленная металлическими зажимами, полоскалась на ветру.

В дверях показалась Элис в сопровождении светловолосой женщины лет за пятьдесят.

– Пол, это Ники Стенхаус! Она раньше жила в Агиос-Стефанос, была представителем «Си Ви Трэвел», когда мы познакомились, а потом вышла замуж за Тео, и они переехали сюда, чтобы продолжить семейный бизнес.

Я встал пожать руку, оценивая незнакомку: сочетание богатенькой горожанки и хиппи – деловитая короткая стрижка, платье-рубашка, и к этому – большие болтающиеся серьги, позвякивающие браслеты и ожерелье из ракушек. Выдубленное солнцем лицо покрывали морщины, но в движениях и позе была определенная расслабленность, дающая основание предположить, что она очень недурна в постели.

– Молодец, что приехал в такую даль! – сказала она, к моему удивлению, с акцентом уроженки ближайших к Лондону графств, вгляделась мне в лицо и добавила: – Я знаю, Элис очень благодарна.

– Ники думает, что знает девушку. Правда, она здесь новенькая, приехала только этим летом.

Ники отпустила мою руку и посмотрела на Элис.

– Но я еще раз говорю, что приняла ее за немку.

– Ты не знаешь наверняка!

– Просто она спит с Гунтером – он здесь давно. Машина не его. Ее бросили прошлым летом, и один из здешних старожилов потратил зиму на ремонт. Эта тачка у них там в общем пользовании.

– Допивай кофе! – обратилась ко мне Элис, так и не присев. – Они живут в последнем трейлере, надо идти.

Я опрокинул в себя кофейную гущу и встал. Чтобы показать, как сильно рвусь в бой, качнул бедрами и прищелкнул пальцами. Переборщил – вышло как-то легкомысленно. Иногда я забывался…

По мере приближения к палаточному лагерю все сильнее пахло марихуаной, парафином, растительным маслом и тлеющими углями. Какая-то женщина с белыми дредами и манчестерским акцентом подошла с пляжа и предложила сделать Элис массаж стоп.

– Спасибо, не надо, – ответила та, глядя перед собой.

Она была напряжена, выбита из зоны комфорта.

Последний трейлер выглядел новее и больше походил на современный дом на колесах, квадратный и белый, с небольшим навесом, столом и тремя пластмассовыми стульями на улице. На земле вокруг гриля валялись скомканные бумажные полотенца. Парочка тощих котов растянулась около колес.

Ветер здесь бушевал не так сильно. Пьяно пахло гниющей растительностью и травкой.

Несмотря на открытую дверь, Элис постучала.

– Здравствуйте! Есть кто-нибудь?

Трейлер качнулся, послышались шаги, выглянула женщина: короткое линялое коричневое платье без рукавов, под которым вырисовывается голая грудь; волосатые ноги и подмышки; длинная коса, на лице два гвоздика – в носу и под губой. Вполне возможно, что та самая, с фотографии Эндрю, хотя я затруднялся сказать наверняка.

– Здрасте, – произнесла она.

Элис уставилась на нее во все глаза и с усилием сглотнула.

– Джесмин?

Женщина попятилась. Ее лицо приобрело отстраненное выражение, уголки рта поползли вниз.

– Что надо?

– Я хочу вам помочь! – выговорила Элис едва слышно, протягивая к ней руки. – Вы знаете, кто вы? Знаете свое имя?

Женщина рассмеялась.

– Мне не нужна ваша помощь! И не ваше дело, как меня зовут!

По акценту ясно, что не англичанка.

Подойдя ближе, я разглядел едва заметные морщины на лбу и около рта. Так и есть: старше двадцати трех, может, даже перевалила за тридцать.

– Я видела вас в магазине, – продолжала Элис. – На другой стороне острова, в Стефанос.

Женщина решительно взялась за дверь.

Элис издала слабый стон, а я ухватился за шанс продемонстрировать мужской характер и рвение – поспешно шагнул вперед и изо всей силы уперся ладонью в закрывающуюся дверь. Ее качнуло назад. Женщина вскрикнула, упала на пол, держась за лоб. Из носа закапала кровь.

– О господи! – вскрикнула Элис. – Она поранилась?

Я наклонился, протянул руку, чтобы помочь, но женщина отпихнула меня с выражением отвращения и страха на лице и разразилась визгливыми проклятиями на английском и еще каком-то языке – немецком или голландском.

С пляжа прибежал высокий мускулистый мужик в одних шортах. Колени слегка согнуты, мыски ног развернуты наружу – для устойчивости на песке.

– Грета! – крикнул он, набирая скорость около трейлера, и обрушился на меня с кулаками. – Что ты, черт подери, делаешь?!!

Я попытался его оттолкнуть.

– Простите! Простите! – крикнула Элис. – Он нечаянно! Это дверь! Мы только хотели спросить!

– Я не хотел ударить!

Грета, поднялась и одернула платье. Потом схватила кухонное полотенце и прижала к носу.

– Ты больной?!

– Нет! – Я протянул к ней руки и сделал вперед еще пару шагов. – Мы ищем англичанку по имени Джесмин. Думали, что, может, это вы. Просто хотели поговорить. Простите… простите!

Мужчина, задев меня плечом, прошел к трейлеру и забрался внутрь. Обнял женщину за плечи и отвел руку с полотенцем, чтобы осмотреть нос.

– Натравлю на тебя полицию, урод!

– Не натравите, – спокойно возразила Элис. – Потому что вы воры.

– Здесь нет никакой Джесмин! Валите отсюда!

Элис пошла прочь, но у меня оставался еще один, последний шанс произвести на нее впечатление. Вспомнив плакат в Элунде, я взбежал по ступенькам.

– Покажите плечо! У вас есть шрам? У Джесмин был шрам!

Грета молча уставилась на меня. Поддавшись порыву, я протянул руку к горловине ее платья. В то же мгновение две железных мужских руки подхватили меня сзади и вышвырнули из трейлера. Я подставил руку и содрал кожу на ладони.

– Чокнутый! – крикнула женщина.

Дверь захлопнулась.

Когда мы вернулись, около дома была припаркована полицейская машина.

По дороге Элис задремала, положив руку мне на бедро и привалившись головой к стеклу. Я старался вести аккуратно, чтобы не разбудить, тормозил на поворотах и объезжал выбоины. Она проснулась от тряски на последнем участке, и я уже хотел воспользоваться близостью, которая между нами возникла, и пригласить ее поужинать наедине, но, прежде чем успел открыть рот, она уже выскочила из машины.

Я вслед за ней обогнул дом и вышел на террасу, где Гаврас поместился за столом между Тиной и Эндрю. Девчонки в купальниках сидели тут же, с ногами на стульях, и ковыряли ногти. Ребят не было видно, однако из дома доносились звуки приглушенных взрывов – игровая приставка.

– Не вставайте, – произнесла Элис.

– Миссис Маккензи! – Гаврас все равно поднялся и отвесил легкий поклон. Сегодня на нем была темно-серая рубаха с закатанными по локоть рукавами. – Славно прокатились?

– Да, навещали старую приятельницу в Эпитаре… Я… Мы… – Она запнулась.

Я понимал: стыдно признаться, что снова гоняется за химерами.

Шагнул вперед, заслоняя ее собой.

– Элис любезно показывала мне остров. – Протянул руку: – Пол. Пол Моррис. Мы, кажется, не знакомы.

Он пожал руку, вскинув брови.

– По-моему, я где-то вас видел.

– Вчера в отеле.

– А! – Он кивнул и вытянул шею, чтобы разглядеть у меня за спиной Элис. – Кстати, поэтому я и здесь. Миссис Маккензи, вы любезно упомянули, что кто-то из вашей компании был в клубе в ночь изнасилования. Я провожу расследование. Только что опрашивал Фиби и Дейзи.

Элис снова теребила волосы, нервно пробегая пальцами по отдельным прядям.

– Да-да. Выяснили что-нибудь ценное?

Эндрю тыкал пальцем в «блэкберри» у себя на ладони.

– В общем, нет.

Фиби зевнула.

– Мы рано ушли. Но это точно не Сэм.

– А вы спросите Луиса! – добавила Дейзи. – По-моему, они разговаривали.

Гаврас нетерпеливо махнул рукой.

– Мальчика, о котором вы говорите, уже отпустили. У него алиби, сестра приезжала за ним в клуб. В общем, недоразумение. А что за Луис?..

– Брат Фиби.

– Вот как? – Гаврас насторожился. – Он был там в ночь изнасилования?

Элис быстро взглянула в сторону гостиной, где продолжалась перестрелка. Прежде чем она успела ответить, вмешался Эндрю:

– Луис ушел еще раньше девочек. С удовольствием оторву его от приставки, чтобы вы его расспросили, но смысла нет. Мы позволили ему выпить немного в начале вечера и задолго до полуночи привезли домой. – Он засмеялся и понизил голос: – Ему всего шестнадцать. Вряд ли получил большое удовольствие. Наверное, в основном подпирал стену и играл в «Кенди краш».

Я поглядел на них обоих, Эндрю и Элис. Она зарделась. Рада ли, что Эндрю продолжает лгать? А если так, важно ли это? Раз Луис настолько упился, какой из него свидетель? Или подозреваемый… И все-таки лучше было бы сказать правду…

– Понятно, – отозвался Гаврас. – В таком случае не станем отвлекать юношу от его кровавого дела.

Все, кроме меня, рассмеялись.

– Как она? – спросил я.

Гаврас недоуменно поднял глаза.

– Кто?

– Лора, девушка, на которую напали. Пришла в себя?

Он прищурился.

– Вы знакомы с Лорой Крэтчет? Она ваша приятельница?

– Нет, случайно подслушал ее имя.

– Очень мило с вашей стороны проявить участие, мистер Моррис.

Эндрю улыбнулся.

– Наш гость всегда внимателен к мелочам, когда речь заходит о молоденьких девушках.

Гаврас склонил голову.

– Лора получает всю необходимую помощь. И оказывает нам полное содействие в расследовании. Мистер Моррис, вы были в клубе в ночь нападения?

– Нет. – Я со смехом покачал головой. – Слишком стар.

– Ясно.

– Что значит «оказывает содействие»? – переспросила Элис. – Она видела насильника?

– Нет, не видела.

– Как по-вашему, нападение было спланировано или сделано под влиянием порыва? – поинтересовался Эндрю.

– Не могу сказать.

– Девушка определила возраст преступника? – поинтересовался я.

– Достаточно вопросов. – Гаврас сделал круг плечами, потягивая мышцы. – Попрошу вас всех успокоиться. Виновный не уйдет от наказания.

После такого об интимном ужине à deux^[10] пришлось забыть. Тина снова приготовила макароны, на этот раз с консервированным тунцом – на порядок хуже, чем все, что я пробовал в студенческие годы. К макаронам полагались еще оливки, но Элис по ошибке купила в супермаркете не тот сорт – сырые и твердые, точно пули.

– Ничего, – утешила она, закрывая банку, – найдем применение.

Мы уселись на террасе. Все были на взводе. Эндрю с Тиной, очевидно, опять поссорились, а Элис дергалась из-за грядущего прибытия Ивонн и Карла. Меня же беспокоил Луис. Я рассматривал его через стол. Огромный вульгарный полуребенок-полумужчина. Тело слишком велико для неразвитого мозга, на лице продолжается сейсмическая активность. Он копался в еде, держа вилку в правой руке, как будто подчеркивая, что он настоящий мачо и выше общепринятых правил. Но потом Дейзи попросила его налить стакан воды, и он неуклюже выполнил просьбу, расплескав по столу, и покраснел, как маленький мальчик.

Было все еще жарко и невероятно влажно. Поговаривали о «ночном купании». Элис настояла, что сама помоет посуду.

– Иди-иди, – погладила она мое плечо. – Ты сегодня уже достаточно помог.

Эндрю вызвался вытирать тарелки, а остальные спустились к бассейну и включили подсветку на дне.

– Жаль, что с Эпитарой ничего не вышло, – раздраженно заметила Тина. – Хотя я могла это тебе сразу сказать.

– Да, печально. И все равно надо было попытаться.

– Вас обоих здесь сегодня не хватало. По крайней мере, Эндрю скучал. – Она щелчком сбила листок со стола в сторону бассейна.

Я смотрел на Дейзи, которая бесцельно плавала из стороны в сторону. С ее волос стекала вода, созревшее тело в свете ламп поблескивало белым. В кои-то веки оно оставляло меня совершенно равнодушным.

– Что Эндрю с Элис там копаются? – спросил я.

– Сейчас придут.

Но я не мог усидеть на месте. Объявил Тине, что забыл сигареты, и поднялся по тропе к дому.

Они устроились на моей курительной скамейке, вероятно думая, что здесь безопасно и их не увидят. Рука Эндрю лежала у Элис на плече, пальцы обхватывали плечо, подбородок покоился у нее на голове. При мысли о его щетине на ее мягких волосах я содрогнулся.

Меня не заметили. Элис смотрела вниз. Его глаза были закрыты. Они тихо разговаривали, ее губы шевелились. Не слышали, как я подошел, если откровенно, я поднимался по ступенькам как можно бесшумнее.

Украденное мгновение вдвоем – не дружеская близость, а что-то более темное и опасное.

Я скрежетнул зубами, руки сами собой сжались в кулаки.

Значит, я «рехнулся», что ревную?!

Мне как будто врезали в пах. Я не знал, что с собой поделать. Хотелось заорать, надавать ему по морде… В конце концов я просто развернулся и осторожно спустился той же дорогой к бассейну.

Глава 14

Со всей этой жарой, собакой и острой тоской по Элис я почти не спал. Может, будь я дома, в Лондоне, имея возможность поговорить с Майклом, сумел бы легче разобраться в происходящем. А так лежал без сна, поочередно переходя от неистовой ревности к жалкому смирению. То мне мучительно хотелось ощутить ее кожу на своей, скользнуть ладонями по горячей смятой простыне, провести руками по ее талии, то я представлял, как встаю, нахожу Эндрю и пинаю его по всему дому.

Заря пробудила здравый смысл. Может, я все это выдумал?

Когда вышел из душа, Элис еще лежала в постели. Протянула руки и заставила сесть рядом.

– Спасибо за вчерашнее! – проворковала она, просовывая пальцы под влажный край полотенца.

Я внимательно вгляделся в ее лицо.

– Пустяки! Мне нетрудно.

Она поцеловала меня в нос, потом по-французски в губы.

– Ляг со мной. – Опустила руки и сжала мои голые ягодицы.

Прошлой ночью я, проигнорировав ее, читал книгу (или притворялся, что читаю), но сейчас не устоял. Разумеется, не устоял! Раздвинул ей ноги резче, чем сам хотел, прикусил губу, удерживая руки над головой. Хотелось обладать, подчинить – если не ее, то собственные эмоции. Она застонала от наслаждения, но не кончила. Может, я неправильно все понял? Затащила бы она меня сейчас в постель, получила бы удовольствие, если влюблена в Эндрю?

К завтраку с остальными мы присоединились с опозданием. Строительная техника уже работала, буравили землю. Тина в розовом халате рисовала поодаль от Эндрю. У ее ног лежали тюбики с краской и стояла баночка с водой. Эндрю в полном обмундировании сидел на столе, поглядывая на часы.

– Все в последнюю минуту, да? – желчно заметил он.

Ивонн и Карл прилетали в обед, и вчера за ужином Эндрю с Элис обсуждали, во сколько нужно выезжать в аэропорт.

– Успеем, – отозвалась Элис. – Пока еще пройдут таможню… И вообще, я готова.

Она отломила себе хлеба, поднесла к носу, с закрытыми глазами вдохнула дрожжевой аромат.

– Теперь, когда меня вписали в страховку, могу, конечно, повести и я. – Я уселся и налил себе кофе.

Поставил кофейник на стол и внимательно оглядел обоих. Элис задумалась, словно взвешивала мое предложение.

– А это вариант… – произнесла она. – Как думаешь, Эндрю?

– Там легко заблудиться.

На другом конце террасы Тина опустила альбом для рисования.

– Ничего, Пол найдет.

– Нет, там правда сложно, – произнесла Элис, потянувшись через меня за маслом и намазала немного себе на хлеб. Добавила с полным ртом: – Оставим все как есть.

Я дождался, пока они уедут – машина, трясясь на ухабах, свернула за угол, и шум мотора превратился в едва различимый рокот – и обошел дом в поисках Тины.

Застал ее в кухне. Краски были забыты, она оделась в очередной льняной мешок: на сей раз застиранный, выцветшего зеленого цвета, с подолом на несколько сантиметров сзади короче, чем спереди, так что обнажился бело-голубой, с ямочками, сгиб над коленями. Глаза покраснели – в уголках проступила тоненькая сетка лопнувших сосудиков, я заподозрил, что она плакала.

– Ты как?

– Нормально.

Я сделал глубокий вдох. Спросить, что она думает про Эндрю и Элис? Осмелюсь ли я облечь подозрения в слова?

– Хочу устроить пикник в Стефанос. Можно спуститься пешком, никому не повредит. Заодно сбежим от шума.

Она протиснулась мимо меня и начала снимать со стульев на террасе полотенца.

– Купим пирожки с сыром и съедим на пляже – вот и обед. – Запихнула полотенца в большую холщовую сумку. – Поплаваем с маской, покупаемся. Возьму краски… Дети! Живее! Мы уходим!.. Может, открытки напишем. Ты с нами?

Я остановил ее в дверях, положив руку ей на плечо. Было видно, что она взбудоражена. Хотелось показать, что я на ее стороне.

– А ты хочешь, чтобы я пошел? – спросил я многозначительно.

– Поступай, как знаешь.

– Конечно. Но ты хочешь?

Черт! Теперь вспоминаю, и – да, наверное, на самом деле вышло так, словно я навязываюсь. Я этого не хотел. Просто старался утешить.

Она подняла взгляд с моей руки на лицо и размеренно повторила:

– Поступай, как знаешь.

Что-то в выражении ее лица меня обидело. Я убрал руку.

– Тогда, наверное, не пойду.

Я сидел на террасе, курил и смотрел, как они суетятся, приходят и уходят, ищут, находят и снова теряют шорты, мячи, циновки, собирают бессмысленные костыли для своей бессмысленной жизни. Никому до меня нет дела, думал я в приступе жалости к себе, никому я не нужен…

– Остаешься? – бросил напоследок Фрэнк.

– Да, наверное.

– Чем будешь заниматься?

– Придумаю что-нибудь.

– Починишь «Гермес», например? – поддел он.

За его спиной засмеялась Фиби.

Когда они отошли на достаточное расстояние, я вернулся в дом. В комнату Эндрю и Тины вели две двери – та, что с террасы, была заперта, а та, что в гостиной, оказалась открыта. Я вошел не раздумывая и огляделся. Комната представляла собой сочетание беспорядка и педантичной аккуратности, как будто сержант-майор живет со шлюхой. На комоде громоздились принадлежности для макияжа и кучки драгоценностей, кровать – аккуратно заправлена. Половина Эндрю была безупречно чистой, а на другой стороне лежала вверх обложкой книга Тины, популярный любовный роман с замызганными страницами. Полупустой стакан с водой стоял у кровати на маленькой деревянной табуретке рядом с блистером таблеток. Я внимательно его рассмотрел. Золпидем, снотворное. Вот почему она так крепко спит! На всякий пожарный прикарманил парочку – как знать, вдруг срочно понадобится хорошенько выспаться.

Открыл платяной шкаф и прочесал одежду Эндрю. Проверил в карманах – ничего. На нижней полке под полотенце засунут маленький кожаный несессер. Я вывернул содержимое на пол: тюбик крема «Килс» для бритья без помазка, «Нуар» от «Том Форд» и упаковка витаминов «Мачо-макс» для «здоровья, тонуса и активности мозга». Уже хотел сунуть все это обратно, как вдруг обнаружил, что в сумочке есть еще одно внутреннее отделение. Пошарил и вытащил три золотистых пакетика. Презервативы. Держа их в руках, внезапно почувствовал тошноту. Зачем Эндрю презервативы? Тина сказала, что у нее ранний климакс. Точно не для жены!

Я убрал все обратно в несессер и спрятал его в шкафу под полотенцем. Презервативы сунул себе в бумажник. Может, Эндрю подумает на Тину. А еще лучше – поймет, что это я.

На террасе я повернул голову и затаил дыхание. На фоне отдаленного громыхания экскаваторов слышались голоса и женский смех. Со стороны бассейна. Я тихо спустился по ступенькам и остановился под инжирным деревом: в воде сплелись двое. Дейзи и широкоплечий светловолосый мужчина. Он повернулся ко мне лицом. Мать твою! Артан!

Я помахал.

Дейзи выпрыгнула из воды с моей стороны и схватила полотенце.

– Я думала, ты ушел с остальными!

– А я думал – ты ушла.

– Не говори никому! Все не так, как кажется, мы просто друзья!

Артан вылез с противоположного конца и спиной к нам натягивал брюки.

– Староват для тебя.

Она саркастически улыбнулась.

– Правда хочешь это обсудить?

Я на мгновение задумался, взвешивая варианты. Возмутиться и поволочь ее в дом? «Вот скажу твоей матери, юная леди!» Так положено реагировать человеку с нормальным моральным компасом? Честно говоря, мне было плевать. Она взрослая. Почти.

– Ладно, по рукам. Если понадоблюсь, я в доме.

– Что будешь делать? – с подозрением спросила она.

Пожал плечами.

– Чинить машину.

На сей раз, чтобы дверь не захлопнулась, я подпер ее большой пластмассовой емкостью, стоявшей у стены. Под надписью на греческом – череп и скрещенные кости, международное обозначение яда. Крышка была плотно закрыта, но я на всякий случай вытер руку о шорты. В столбе пыльного света заметил, что по стене, которую два дня назад покрывал толстый слой пыли, теперь тянулся широкий след, как будто провели полотенцем или кто-то протискивался вперед.

На полках в глубине сарая хранился только старый хлам – банки с краской, пустые контейнеры. Совершенно непонятно, что тут может понадобиться. И вдруг вспомнилось, как отсюда вышел Артан. Может, он хранит здесь инструменты? Хотя я ни одного и не заметил. Или пришел переодеться в рабочую одежду. Или чтобы трахать Дейзи? А он ее трахает? Какая разница…

Машина стояла почти вплотную к полкам, пространства только-только, чтобы поместился человек. Я пошарил под капотом и нащупал посередине защелку. Открылось довольно легко. Подпер металлическим фиксатором. Пока все просто. Но внутри… Я даже отпрянул. Как будто смотришь на чьи-то внутренности – все такое перекрученное и грязное! Совершенно растерялся. Не мог найти даже бак для воды, не говоря уже о щупе для масла. На том, что отдаленно напоминало ремень вентилятора, лежал старый гаечный ключ. Я вынул его и взвесил в руке. Тяжелый, ржавый, загогулина головки, точно клюв попугая. Обошел капот и попробовал водительскую дверцу. Открылась не полностью, из-за стены, но достаточно, чтобы, извиваясь, протиснуться внутрь.

Несколько секунд я сидел так в прохладном полумраке с открытым капотом. Пытался представить, что я на самом деле механик или хотя бы обычный парень со Среднего Запада, который знает, что делает, – мужчина, которого Элис не может не уважать. Зажег сигарету и опустил стекло, чтобы высунуть локоть. Откинулся на спинку. Не особенно удобно – плоское сиденье с пластиковыми подушками. Но внутри чисто, если не считать нескольких прутиков и песка под ногами у водителя. Черт – я горестно улыбнулся сам себе – если Элис уйдет от меня к Эндрю, могу поселиться здесь.

Докурил и замял ботинком сигарету. Ключ, как и говорила Элис, торчал в зажигании. На удивление малорослый ключик для такой большой машины, без брелока. Заводить двигатель в закрытом помещении не хотелось. Выхлопные газы, бутылки с жидкостями…

Я наклонил голову, пытаясь повернуть ключ, но он застрял. Попробовал вытащить – не вышло. Потные пальцы скользили, ухватиться как следует не получалось. Я вытер их о рубашку и попробовал опять. Безрезультатно. Ну не мог же он заржаветь окончательно! Надо только найти, чем поплотнее его удержать. Осмотрелся и заметил на полу старый носовой платок. Пойдет. Поднял пыльный кремовый хлопок и обернул вокруг пальцев. На этот раз хватка оказалась сильной, ключ повернулся. Мотор кашлянул и заглох. Второй раз – с тем же результатом. Последняя попытка – пальцам уже больно, металл глубоко врезается сквозь ткань в подушечку указательного пальца. Хрипение, гортанный рокот, и зверь завибрировал, а открытый капот задребезжал на подпорке. Я удивленно отпустил ключ. В самом деле – починил! Может, всего-то и надо было, что убрать тот гаечный ключ.

Заглушил мотор, и в сарае снова воцарилась тишина.

Меня охватило потрясающее чувство победы, которому сопутствовал подъем самооценки. Что такого Элис найдет в Эндрю, чего нет во мне? Ясно, что он дает ей моральную и эмоциональную поддержку, но действительно ли у них роман? Может, презервативы старые? Или конфискованы у сына? Я снова закурил и глубоко затянулся. И даже если они спят, может ли Эндрю в самом деле со мной сравниться? Все, что мне надо, – доказать свою значимость. Надо найти способ от него избавиться.

В подробностях помню ход своих мыслей. Чего я не помню, так это куда дел гаечный ключ. Бросил на пол сарая? Но он был тяжелым и громко звякнул бы… Или взял его в кабину и забыл там?..

Глава 15

Элис и Эндрю вернулись часов в пять вечера, гораздо позже остальных. Я лежал на кровати, притворяясь, что читаю. Элис как ни в чем не бывало впорхнула в комнату. Рейс задержался, застряли по дороге из-за стада коз – «пришлось глушить мотор и дожидаться, пока придет мужик и загонит их в ворота», а потом, прежде чем высадить Ивонн и Карла в гостинице, остановились выпить.

– В общем, приехали, – сказала она, скидывая туфли и падая на матрас.

– И как они? – осведомился я. – Наверное, тяжело из-за воспоминаний…

Я хотел восстановить близость, которая возникла между нами тогда в машине. Но Элис пребывала сегодня в совершенно другом настроении. Все жесты казались преувеличенными. Когда она потянулась меня поцеловать, из ее вялых и мокрых губ пахнуло узо.

– Хорошо. Да, оба в порядке. – Она растягивала слова. – Не уверена, что уже прочувствовали… А ты чем занимался?

– Ну, вообще-то, день выдался насыщенный… – Я подпер голову локтем, собираясь рассказать ей о Дейзи с Артаном и о машине. Рассчитывал, что и то и другое, каждое по-своему, нас сблизит.

– Давай потом, – заявила она, поднимаясь и стаскивая одежду, пока не осталась передо мной обнаженной. – Через полчаса Ивонн и Карл ждут нас в «Нико». Срочно надо в душ.

«Нико» оказалось заведением меньше и симпатичнее, чем «Гиоргио», с клетчатыми скатертями и каскадом виноградной лозы над террасой. Когда мы пришли, Ивонн и Карл сидели одни за длинным столом у воды. Элис протиснулась к ним сквозь стулья, держа меня за руку, чтобы не отставал. Ивонн поднялась, и Элис вытолкнула меня вперед.

– Ивонн, дорогая, это мой друг Пол! Я говорила про него в машине. Приехал погостить у нас недельку.

Ивонн протянула руку, и секунду я пялился на нее, неуклюжий и смущенный. Она была невысокой и хрупкой, с худым лицом, длинными волосами и шершавой, как наждачка, кожей под глазами. Ее цветастое хлопчатобумажное платье с рукавами-крылышками я узнал по фотографии – старый наряд Элис. Оно было слишком широко Ивонн в вороте и вообще висело на ней как на вешалке. Ивонн улыбнулась, показывая потемневшие зубы.

Я наклонился и обнял ее, чувствуя распятие у нее на шее. Влажная помада скользнула по щеке.

– Вообще-то, я здесь на две недели, – произнес я, отстраняясь, – на случай, если она забыла…

Губы Ивонн растянулись в улыбке, а Элис засмеялась.

– Прости, две недели. А это Карл!

Он был ниже Ивонн, хипповатый коротышка со впалыми щеками и выцветшей синей татуировкой замысловатой ящерицы за ухом. Когда пожимал мне руку, квадратное золотое кольцо на указательном пальце впилось в мякоть у основания моего большого пальца.

– Привет-привет!

Остальные тоже здоровались с Ивонн, Тина ее обняла. Луис опрокинул стул, Дейзи села как можно дальше от меня. Я выдвинул пустой стул рядом с Карлом. Официант принес меню. Эндрю заказал вино.

– Или тебе лучше пиво, Карл?

– Не откажусь, – пробормотал тот.

– И пиво для моего дорогого гостя! – добавил Эндрю.

Элис, которая поместилась во главе стола, оживленно расспрашивала Ивонн про номер в отеле: не жаркий ли, удобны ли подушки, есть ли москитные сетки…

Мне показалось, Ивонн раздражается.

– Нормальный, – ответила она резковато. – Как и думали. Все нормально.

Карл наклонился ко мне.

– Элис хочет, чтобы все было идеально. И так каждый год. Но какая разница?

– Где вы остановились?

– Где-то там, – повел подбородком. – Хороший бассейн, кое в каких номерах – вид на море. Но не у нас. В самый первый год, когда мы потеряли Джесмин, – жили в апартаментах «Барбати», и после нам всякий раз делали там скидку. Их снесли, чтобы построить этот шикарный отель…

– «Делфинос».

– Тот же управляющий, но…

– Люди забывают.

– Ага, – пожал плечами Карл. – Люди много чего забывают.

Подростки устроились в дальнем конце стола. Мы с Дейзи одновременно подняли глаза. Она залилась краской. Я улыбнулся и едва заметно кивнул. Приятно, оказывается, когда у тебя на нее что-то есть.

– Нет смысла? – спросил Карл.

Я обернулся.

– Прошу прощения…

– В машине Элис говорила, что в ночь, когда пропала Джесмин, ты был на Пиросе, собственно, в Агиос-Стефанос, но ничего не помнишь и спрашивать нет смысла.

– Боюсь, она права. Та ночь – белое пятно.

Он кивнул.

– Последняя рюмка оказалась лишней?

Мне становилось не по себе.

– Точно. И предпоследняя, честно говоря, тоже.

– А вот я тебя узнаю… – Он прищурился, закусив губу. – Да, точно! Ты был на улице!

– По-моему, нет. По-моему, я к тому времени уже уехал.

– Уверен? – Он постучал пальцем по голове. – У меня хорошая память на лица.

Сознание мое на бешеной скорости помчалось в прошлое, припоминая наши беседы с Элис. Она же говорила, что я уехал на такси гораздо раньше, чем исчезла Джесмин. Я ломал голову в поисках настоящего, собственного воспоминания – пустота.

– По-моему, нет, – повторил я. – А я надеюсь, что такое в любом случае запомнил бы.

Во главе стола Элис рассказывала Тине и Ивонн историю с козами – энергично жестикулируя, как будто наполняя действие жизнью и воздухом. Я представил, как без ее усилий рассказ затухает, обмякший и бесформенный, и меня накрыла волна сочувствия. Что за сделку с дьяволом она заключила, притворяясь, что Джесмин жива и есть надежда? Еще я заметил, что больше всего в этой компании мне жаль именно Элис, а не Ивонн. Очень странно…

Карл похлопал меня по руке, чтобы привлечь внимание.

– Эндрю сказал, ты писатель.

– Да, пишу романы.

– Я не из читающих, хотя один знакомый из паба издал книгу по филателии – в смысле напечатал на свои деньги… А, спасибо!

Принесли его светлое пиво, и он сделал первый большой глоток.

– Чем занимаешься? – спросил я.

Он поставил стакан.

– «Би энд Кью», работа с клиентами, отдел пополнения. А начинал как администратор музыкальных групп. «Биг Таллула», «Стив энд зе саншайн боиз», «Крукс». – Вопросительно поглядел на меня. – Не слыхал?

Я сконфуженно покачал головой.

– Так мы с ней и познакомились в девяносто пятом. Отличная была артистка, пела, словно птичка. Потом все бросила. С тех пор как Джесмин нас покинула – ни разу!

Он смолк и посмотрел через стол на Ивонн.

Элис наклонялась к ней, указывая пункты в меню.

– По-моему, тебе надо заказать мусаку^[11]. Ты ее любишь.

– Хорошо, что кто-то говорит мне, что я люблю, – произнесла Ивонн, опуская меню.

Вид у нее был совсем измученный. Она уронила руки вдоль тела, как будто не знала, что с ними делать.

– Наверное, с тех пор многое перевернулось с ног на голову, – заметил я Карлу.

– Дурацкая жизнь, – отозвался он. – Не представляешь, как ее не хватает! Даже не знаю. Запросто можно озлобиться.

– Какая она была? – спросил я после паузы.

Он складывал салфетку во все меньшие и меньшие квадратики.

– Отчаянная, не буду врать. Бесконечный тонзиллит. Много пропустила в школе, отстала. Но очень любила кроликов, хотя Ивонн приходилось вечно напоминать, чтобы почистила клетку. Они часто грызлись – все время препирались, но это просто возраст, понимаешь? Джес как раз увлеклась Эминемом, мальчишками. Делала все, что заводило мать. Горячие точки…

Я посмотрел через стол, где юная часть нашей компании поголовно уткнулась в телефоны.

– С подростками нелегко, – кивнул я. – Согласен.

Карл вытащил из заднего кармана бумажник и достал фотографию Джесмин. Ту самую, с рыжим котом у щеки. Только это фото не обрезали, и был виден стол: грязные картонки из-под еды, недоеденная пицца и пролитая бутылка пива – совсем не такая кухня, как можно было бы представить, – грязная, захламленная. Горячие точки…

Карл прерывающимся голосом добавил:

– И улыбка была такая задорная. То есть не была, есть…

Подоспел заказ, и Эндрю вытянул шею, командуя официантом, разносящим кебабы из баранины и стейки из рыбы-меч. Мы с Ивонн оба заказали мусаку, хотя она едва притронулась к еде.

Эндрю одной рукой выжимал лимон на кальмаров, а другой показывал Фиби передать ему кувшин с водой.

– Здесь сейчас все вверх дном, – заявил он. – Бедная девушка! Изнасиловали ночью после клуба.

Луис что-то пробормотал.

– Что ты сказал? – переспросила Элис.

– Я сказал «безмозглая шалава».

– Луис!

– Пол ее так назвал!

Мои ноги дернулись вперед, да так, что стул прокорябал пол.

– Ничего подобного!

Эндрю встал.

– Так нельзя говорить, Луис!

Он пожал плечами, и Элис накрыла своей рукой руку Ивонн.

– Прости, – сказала она. – Не стоило об этом…

Ивонн убрала руку.

– Насильника нашли?

Элис переглянулась с Эндрю. Уголки ее губ чуть опустились, и она едва заметно покачала головой. В сережках отразилось пламя свечей.

– Нет. Пока нет.

После ужина я пошел в туалет и уставился на свое отражение в зеркале, пытаясь придать ему спокойное, нормальное выражение. Выкурил сигарету и поэтому задержался дольше, чем рассчитывал. Когда вернулся к столу, за ним сидела одна Тина. Другие, по ее словам, разбрелись кто куда – купить мороженое, «подышать». Ивонн разволновалась, и Элис предложила проводить ее пешком домой.

– А Ивонн этого хотела?

Тина улыбнулась, чуть приподнимая брови.

– Думаю, она поняла, что у нее нет выбора.

Официант принес счет и спросил, готовы ли мы расплатиться или хотим подождать своих спутников. Я запрокинул голову и уставился в потолок.

– Полагаю, моя очередь… – Выпрямился, извлек из кармана бумажник и выудил кредитку, аккуратно заслоняя рукой презервативы. – Кажется, я обещал, что сегодня заплачу.

Тина перевернула счет и поморщилась.

– Давай пополам. Сумма внушительная.

– Черт, спасибо! – сказал я, усаживаясь поудобнее после того, как нам вернули карты.

Она рассмеялась, внимательно меня разглядывая.

– Бедняга!

Я откинулся на спинку, предвкушая очередную задушевную беседу, уютный уголок в нашей взаимной изолированности и, возможно, еще стаканчик на ночь. Ресторан опустел, играла приятная музыка – джазовая классика, от которой хотелось щелкать пальцами и покачиваться. Агрессия или грусть внутри меня требовала выхода. Но Тина, видимо, была не в настроении. Бедная Тина! Я не рассказал бы ей про Дейзи, даже если бы не обещал. Достаточно с нее и своих хлопот! Она шумно вдохнула и встала.

– Пожалуй, поем с детьми мороженое. Сделай одолжение, заскочи в супермаркет! Нужна минералка, туалетная бумага и кофе на утро. Кажется все? Что еще у нас заканчивается?

Я пожал плечами, не имея ни малейшего представления о том, что заканчивается в доме.

– Ну хорошо, Пол. Я сказала остальным, что встречаемся у машины через пятнадцать минут.

Она вышла, помахав хозяину, который выпивал с приятелем у двери. Я опрокинул в себя вино, допил то, что оставалось в ее стакане, и через несколько секунд последовал за ней.

В поселке кипела жизнь, как всегда в этот час прилива-отлива, когда посетители с семьями уходят, и их сменяет молодежь. В ночном клубе на дальней стороне бухты пульсировала музыка, тяжелый бас, время от времени взвизгивал свисток. Мигала и вспыхивала светомузыка.

Я медленно побрел к супермаркету. Здесь было светло и жарко. Трое мужиков зависли у секции с алкоголем. На прилавках хлебного отдела лежала сморщенная выпечка. Я купил что нужно и вышел на площадь, бесцельно глядя вокруг. Уже собирался идти к машине, как вдруг заметил Эндрю, который заходил в «Нико». Я быстро перешел дорогу, полагая, что он возвращается оплатить счет, и уже предвкушал, как скажу ему, что не стоит беспокоиться, но внутри его не оказалось. Я окинул взглядом улицу, и снова мне почудилось, что я его увидел – он шел в направлении клуба.

Было непросто развить хоть маломальскую скорость в неповоротливой толпе отдыхающих. Мне удавалось не терять из виду его голову, пока нога не наступила кому-то на сандалию, и ее владелец, крупный мужик с толстыми икрами, не обернулся и свирепо на меня не покосился. Я извинился, но за эту долю секунды потерял концентрацию. И когда подошел к «Клубу-19», Эндрю след простыл.

Четверо малолеток на каблуках остановились перед входом, чтобы одернуть узкие юбки и встряхнуть волосы.

Мне стало любопытно, и я зашел следом.

В клубе, тускло освещенном и пока еще относительно пустом, имелся бар и несколько столиков. Молодой парень в широких джинсах и приталенной белой рубашке стоял за пультами. На запястье у него болтались большие металлические часы, на шее висели наушники. Несколько молоденьких девчонок робко покачивались у стены. На их коже плясали синие, желтые и красные блики.

Секунду я стоял с магазинными сумками в руке. Девушки в кепках и джинсовых шортах, коротеньких платьях с открытыми плечами; ноги и ресницы, подводка для глаз, двигающиеся ключицы. Громкая музыка, ударные, гул, от которого болели уши. С неожиданной ясностью я вдруг понял, что был здесь раньше. В ночь ссоры с Саффрон я познакомился с девушкой и пошел с ней в ее съемную комнату. И если я особенно ничего не помню, то потому только, что она была одной из многих. Каким старым я себя сейчас почувствовал, каким далеким от всего этого! Понял, что все, чего хочу, – распрощаться с прошлым. Теперь, когда я встретил Элис, у меня появился шанс. Я мог стать другим!

Я прислонился к стене, утомленный собственной жизнью с ее чертовыми тисками.

И не слышал, как он вошел. Да и кто бы услышал в таком бедламе? Зал к тому времени заполнился. Одним человеком, одним телом больше, одним меньше…

Сколько я здесь пробыл? Недолго. Несколько минут, секунд, прежде чем обернулся и увидел…

Он вскинул брови и слегка наклонил голову. Чувствуя себя в западне, я помедлил секунду и перешел к нему на другую сторону.

– Мистер Моррис!

– Лейтенант Гаврас.

Он наклонился к моему уху.

– Так и хочется сказать, как принято у вас, англичан: часто здесь бываете?

Я с улыбкой отодвинулся.

– Случалось раз или два.

Он насупил брови и пригвоздил меня взглядом.

– Вы, кажется, говорили, что слишком стары для подобных заведений.

– Да, но я ищу Эндрю. Мне показалось, он сюда вошел.

– Значит, не присматривали себе девушку?

– Нет. Конечно, нет. Она у меня уже есть.

Он пару раз кивнул, выпятив нижнюю губу.

– Миссис Маккензи?

– Да.

– Ранимая женщина. Нуждается в заботе.

– Странно – уже второй раз ее называют ранимой. Но да, согласен…

– Ну так позаботьтесь о ней хорошенько!

Глава 16

Остальные ждали меня на обочине у машины. Над головами носились летучие мыши. Мерцали светлячки. Я извинился за опоздание. Встречу с Гаврасом не упомянул, сказал только, что показалось, будто Эндрю направляется в ночной клуб и я из любопытства пошел за ним.

– Нет, старик, только не я! – Эндрю, который, точно хамелеон набрался манер у Карла, хлопнул меня по плечу. – Уверен, что это была не юбка на хорошеньких ножках? Если нет, пора проверить зрение! В твоем возрасте зрение садится.

Я втиснулся на заднее сиденье рядом с Элис. По дороге домой она то и дело вздыхала.

– Как хорошо, что все кончилось! – сказала она громко и, понизив голос обратилась ко мне: – Спасибо, что не поленился занять Карла.

Эндрю на переднем сиденье гоготнул.

– Слышали, как он сказал про отдел пополнения и работу с клиентами? А знаешь, Пол, что это значит?

– Что?

– Товар на полки ставит!

– Мне он понравился.

Элис положила руку мне на бедро и легонько его сжала.

– Не понимаю, почему полиция вообще его подозревала, – добавил я. – Видимо, из-за внешности, но он знал Джесмин с младенчества. И, по-моему, искренне любил.

– Честно говоря, – произнесла Элис, – он ее в основном и растил.

– В каком смысле? – удивленно посмотрел я.

– Ивонн была не самой заботливой матерью.

Я снова задумался над этим на следующее утро, когда Ивонн и Карл приехали поплавать. Карл был в шортах и сандалиях, на вид совершенно новых, а Ивонн утопала в платье с запа́хом. Наверное, тоже с плеча Элис. Распущенные волосы обрамляли, словно занавеси, узкое лицо. Элис притащила ей цветастую заколку и отошла на пару шагов полюбоваться. Казалось, она отдирает от себя кусочки и дарит Ивонн. Наверное, если бы могла, отдала бы и кожу. Освежевала бы себя заживо.

Ивонн не сказала спасибо за заколку, и я заметил, что чуть позже она ее сняла, выдрав несколько волосков. Она не была благодарна за эту доброту, она ее терпела. Разумеется, это можно понять. Элис отчаянно пыталась сделать, как лучше, а Ивонн, вероятно, думала, что ничто, никакие глупые маленькие подношения Элис никогда ничего не исправят. И все-таки она не особенно мне нравилась. От одной этой мысли становилось стыдно, но в ней было что-то холодное, блестящее, пластмассовое. Знаю, осуждать ее за это несправедливо, она потеряла ребенка и имеет право делать все, что захочется, до конца жизни, но она не смеялась над шутками окружающих, даже не пыталась. Нисколечко. А люди обычно это делают, что бы с ними ни случилось. И это выглядело странно…

День стоял влажный, небо устилали тонкие белые облака, в тусклом однородном свете терраса и бассейн казались неопрятными и серыми. Атмосферу портило не только присутствие Ивонн и Карла, но и сама погода. К солнцу привыкаешь, и когда оно уходит, все словно обмякают.

Я вызвался помочь Тине с кофе и, когда мы остались в кухне одни, неожиданно для себя спросил:

– А про Ивонн кто-нибудь думал?.. В смысле ее подозревали?

Тина закусила губу, чуть не рассмеялась.

– Пол! Ш-ш-ш! Молчи!

– Нет, серьезно! Сколько мы уже видели пресс-конференций с плачущими родителями, а потом выясняется, что преступник – один из них. Помнишь тот жуткий случай в Уэльсе? Карл сказал, что Джесмин и Ивонн вечно грызлись. Возможно, какая-то стычка вышла из-под контроля.

– Я думала, это с Карлом они не ладили.

– А он говорит, что с Ивонн.

Тина залила молотый кофе горячей водой.

– Не знаю. Я вообще мало их знаю. Отношения с ними поддерживали всегда Эндрю и Элис. Когда это стряслось, я была дома с детьми. Все проспала, узнала только на следующее утро. К тому времени вовсю работала полиция. Господи, такой кошмар! – Ее передернуло. – Конечно, Ивонн здесь ни при чем, она ее мать! И Элис не поддерживала бы ее все это время, не боролась бы так, если бы у нее было хоть малейшее подозрение!

– Просто я не уверен. У меня какое-то странное чувство…

– Ладно, инспектор Морс, – улыбнулась Тина. – В следующий раз скажи об этом лейтенанту Гаврасу.

Карл и Ивонн сидели в тени у бассейна, не раздеваясь. Дейзи и Фиби загорали в узеньких бикини. Элис бороздила бассейн в закрытом купальнике, а Эндрю стоял с телефоном у края рощицы. Рабочие еще не начали, но собака заливалась.

Я поставил поднос на металлический столик рядом с Ивонн и раздал чашки.

– Спасибо! – поблагодарил Карл. Вид у него был уставший, глаза налились кровью. – Как в ресторане! Здорово!

Ивонн бросила в чашку кубики сахара и принялась мешать ложкой, снова и снова, пока Карл не остановил ее руку.

Элис доплыла до конца и оперлась руками о бортик.

– Так и задумаешься: бедное животное вообще когда-нибудь спит?

– Может, кому-нибудь следует избавить ее от мучений? – отозвался я.

– Какой ты добрый! – сердито подняла на меня глаза Фиби. – Может, следует избавить от мучений тебя?

Эндрю сунул телефон в карман.

– Так невозможно! Попрошу Артана разобраться, пусть надавит, как следует. Он говорит на их языке.

– Серьезно? – удивился я.

Дейзи вскинула на меня глаза и тут же их отвела.

– В переносном смысле, – пояснил Эндрю и оглядел меня с головы до ног. – Черт возьми, ты порядочно износил мои шорты! Мы тебе так и не купили ничего на смену.

– Прости!

Он равнодушно отмахнулся. Пустяки. Но сам специально сказал при всех, чтобы меня унизить, и ему это удалось.

– А теперь внимание! Сюрприз!

Он стоял в черной футболке поло с яркой белой оторочкой на вороте и рукавах, расставив ноги и наклонив голову вперед. Ждал, что кто-нибудь спросит, какой именно сюрприз.

Первой заговорила Тина.

– Ну не томи!

– Позвонил кое-кому и… заказал нам яхту-девятиметровку, со шкипером! Порыбачим, пообедаем на борту, поплаваем… Как ты на это смотришь, Джесмин?

Жуткое мгновение, когда до него дошло, что он сказал.

– То есть Ивонн…

Она подняла глаза. Ее лицо никак не выдавало, что она заметила.

– Хорошо. Какое-то занятие.

Дейзи и Фиби поднялись, внезапно повеселев, и даже Тина одобрительно закивала.

– По-моему, гениально! – Элис вылезла из воды и вытирала полотенцем глаза от хлорки. Положила мокрую руку ему на плечо. – Какой же ты молодец!

Какой же ты молодец…

Во мне закипал гнев. Он был спровоцирован ее угодничеством, хотя копился и раньше: подлое замечание по поводу плавок, сарказм Фиби, влажность, собака, тот факт, что я изголодался по сексу. Элис накануне вечером меня проигнорировала. Как-нибудь скажу ему, с кем развлекается его дочурка, посмотрю, как его перекорежит. А пока – ноги моей не будет на его яхте!

– Соберу мальчишек, – заявила Тина, направляясь к тропинке.

– Скажи, чтоб взяли лосьон для загара! – крикнула Элис. – Облачность обманчива.

Никто не спросил моего мнения. Никто не поинтересовался, хочу ли я на эту водную прогулку или предпочитаю что-то еще. (Под «никто» я, естественно, подразумевал Элис.) Как будто меня не существует!

Я удалился в спальню и достал из сумки путеводитель Майкла.

Когда вошла Элис, лежал на постели и листал его.

– Рабочие уже здесь, – сообщила она. – Смываемся как раз вовремя. Ты готов?

Я опустил книгу на кровать корешком вверх.

– К чему?

– Яхте.

– Ах, это… Я не еду.

Она обернулась от шкафа, где искала сухой купальник. В руке у нее болталась радужная лайкра.

Я снова взял книгу и открыл наугад. Сунул обратно выпавшую газетную вырезку.

– Осмотрю руины.

– Какие руины?

– Раннее доэллинское поселение в Окарте. И, если останется время, – снова сверился с путеводителем, – родник в Эксоги, куда, согласно легенде, Одиссеев свинопас Эвмей приводил стадо на водопой. Здесь ходит автобус. Я узнавал вчера вечером в поселке.

Своего рода проверка. Я надеялся, что она ляжет рядом, обнимет и станет умолять не ехать без нее.

Элис закрутила купальник в полотенце и прижала к груди, уткнувшись в него подбородком.

– Не дуйся!

– Я не дуюсь.

– Дуешься. Из-за того, что Эндрю сказал про шорты. Он просто пошутил!

Я пожал плечами.

– Да ладно тебе, будет весело!

– С чего вдруг?

Хотелось услышать: с того, что ты будешь там со мной.

– Да просто! Эндрю – превосходный моряк!

Я сам себе злейший враг. Больше всего на свете я хотел быть рядом с ней, но теперь, когда она упомянула, какой Эндрю превосходный моряк… Ни за что! Я завелся.

– Побуду немного один.

Когда я уходил, они все так же безнадежно суетились, кружа лихорадочно и бесплодно, как мухи в комнате.

– Да черт побери совсем! – набросился Эндрю на кого-то из ребят. – Кроссовки! Ну что с тобой такое?!

– Я ушел, – произнес я, не обращаясь ни к кому конкретно.

Желая создать образ культурного человека, надел сиреневую футболку и льняной костюм (мокрые шорты Эндрю бросил на кухонном столе) и вооружился кое-каким реквизитом: путеводителем Майкла, старым автобусным расписанием, которое выудил из ящика стола, и бутылкой воды из холодильника. Щеголем прошествовал по террасе сквозь толчею. Хотел, чтобы они видели, как я ухожу, оценили мою независимость и неповиновение. Я сам себе хозяин, говорили мерные взмахи моих рук. Вот как выглядит свобода, показывал мой приподнятый подбородок.

– Ну пока, – сказала Элис. – Хорошего дня.

Я послал ей воздушный поцелуй.

– А как же!

Остановился у ворот и поглядел на ту сторону. В верхней части поля сровняли новый участок размером с футбольную площадку. Несколько человек стояли вокруг жадно вращающейся бетономешалки. Забор с этой стороны был разобран, несколько деревьев свалены, кустарник расчищен. Экскаватор покрупнее переехал вверх на несколько метров ближе к участку Элис и царапал клешней землю.

Псина в своей импровизированной будке грызла кость и из-за грохота меня не слышала. Или знала, что, когда техника работает, можно расслабиться.

Я перепрыгнул через ворота. Слева был небольшой клочок нетронутого лохматого дерна за полоской живой изгороди, достаточно густой, чтобы скрыть от дороги. Убедившись, что собака не замечает моего присутствия, я осторожно присел и закурил сигарету, отметив, что пачка почти пуста. В ожидании открыл путеводитель и отыскал выпавшую в спальне сложенную газетную заметку. Вероятно, Майкл вырезал специально для меня. Из его обожаемой «Дейли телеграф». Озаглавлена: «Темная сторона рая». Я прочитал от начала до конца. Если не вдаваться в подробности, Пирос описывался как рассадник преступности и коррупции, что еще больше усугублялось кризисом Еврозоны. Взятки, или «факелаки», лежали в основе всей его инфраструктуры и были обычным делом среди «юристов, врачей, таможенников, судей и полиции». Дальше шел треп о проституции и нелегальных иммигрантах, а также целый параграф о махинациях с пособием по инвалидности. Количество инвалидов по зрению на Пиросе в десять раз превышало показатели остальной Европы. На материковой Греции остров прозвали «Островом слепых».

Под статьей Майкл написал своим паучьим адвокатским почерком: «Приятного отдыха!»

Шутник! Я смял заметку.

Ждать, пока они уедут, пришлось недолго. Вибрация земли под ногами, серебристая вспышка машины сквозь ветви. Когда они скрылись в направлении главной дороги, я встал. На меня смотрел высокий, коренастый грек в голубой рубахе с короткими рукавами и оранжевой каске, бросавшей тень на лицо. Я затер сигарету ногой и приветственно поднял руку. Он не ответил, и я развернулся, перепрыгнул через ворота и направился к дому.

Ключ был там, где, как я знал, хранила его Элис, – на террасе под горшком с лавандой. Я вошел через кухню, в которой царил полнейший беспорядок. Никто уже не пытался поддерживать тут чистоту. Шкафы зевали открытыми ящиками, на полу валялись полотенца. Открытую банку с медом окружила армия муравьев-самоубийц. Рядом с чайником рассыпалась кучка мелочи, которую я прибрал к рукам. Немного порыскал по дому – в смятых складках постели Луиса нашел бумажку в десять евро. В комнате девчонок ничего интересного не было, кроме нижнего белья и парочки пластиковых накладок, с которыми продаются новые плавки. Печально обозрел кредитку, которую Фиби прислонила к ноутбуку. Но даже я был не настолько дурак.

Достал из холодильника пиво и выпил его у бассейна, наслаждаясь одиночеством. Выкурил последнюю сигарету из пачки, в два часа дня отыскал в холодильнике остатки пикника и сделал себе сэндвич с последним хлебом. Утомившись от этих хлопот, лег на постель и задремал. Когда проснулся, часы показывали половину четвертого, самое время для чашечки чая. Я заварил его, сел на индийскую скамью и тут вспомнил, что закончились сигареты. Пошел поискать в сумке – ничего. У Элис – тоже пусто. Конечно, она не курила, но я помнил, с каким удовольствием она взяла сигарету в день нашей первой встречи (хотя с тех пор ни разу не заставал ее за этим занятием). Проверил в комнате мальчишек – под кроватью у Луиса. В кухонном шкафчике над раковиной.

Стало не по себе. Нервы позванивали, челюсть сводило, пальцы на руках подергивались. Супермаркет в Стефанос до вечера закрыт, но в таверне «Нико» продаются «Мальборо лайт» и греческая марка «Карелиа роял». Я ощутил вес пачки в руке, хруст обертки под пальцами, волокна табака между зубов, сладкий древесный запах.

И тут меня осенило: «Гермес»! Что мешает мне спуститься на нем в поселок? Элис не знает, что я его починил – так и не успел ей сказать. Можно отыграться за утро, неожиданно встретив их, когда сойдут с яхты на берег.

Машина завелась с третьей попытки, я аккуратно выехал задом во двор, развернулся, скрежетнув передачами, и поехал мимо строителей по узкой дороге. Мотор работал неровно, несколько раз глох. Но в это предвечернее время вокруг было тихо, и никто меня не видел. Я аккуратно съехал в поселок и, заметив серебристый микроавтобус на обочине, встал сзади.

Купил сигареты, «Карелиа», подешевле, и выкурил одну по пути обратно к машине. К моему удивлению, когда я вернулся, автомобиль Элис исчез. Я забрался в «Тойоту», неуклюже развернулся в три приема и с ревом стал подниматься на холм, гадая, что они подумают, когда увидят пустой сарай. Предвкушал их реакцию, когда подъеду: злость Эндрю, восхищение Элис…

По пути домой заглох только раз, на съезде с главной дороги. Завелся с энной попытки. Сбоку от дороги на клочке земли трудилась пожилая женщина в черном. Оперлась на тяпку и уставилась на меня. Стекло было опущено, и я сказал:

– Кали спера^[12].

Она кивнула.

Подниматься в гору было тяжелее, чем съезжать. Пару раз я зацепился днищем о камни и после этого шел на второй передаче. Мотор гортанно рычал, колеса вращались с перебоями, пыль по обеим сторонам клубилась, как дым. Двигались мы нервно, точно кролик. Перед поворотом к дому я переключился на первую и тут же снова заглох.

Решил дать мотору несколько секунд отдыха. Было тихо, воздух как будто жидкий, рабочие уже закончили. Жужжали пчелы. До уха доносился звон овечьих колокольчиков за много миль отсюда, отдаленный крик и плеск воды.

Стартер крутанул, но не схватился.

Я открыл дверцу и вылез. Встал на вторую перекладину ворот, держась за верх, чтобы позвать на помощь каких-нибудь рабочих. В прорезь облаков выглянуло солнце. Импровизированная собачья будка оказалась в тени. Длинная, как нож, тень от кипариса косо ложилась на навес и скрытый им кусочек земли. Я старался разглядеть собаку. Там виднелось что-то темное, но это вполне могла быть куча тряпья. Куча не двигалась и не шумела, так что нет, не собака. Может, ее вообще больше нет. Наверное, Артан поговорил пожестче, и строители согласились обойтись без своего цербера.

Руки были влажными и липкими. Предположив, что это пот, смешанный с пылью, я рассеянно вытер их о футболку, слез с ворот, и тут заметил, что на сиреневой материи остались буро-розовые следы. А на руках – пятна, как от ржавчины. Я недоуменно потер пальцы и снова повернулся к воротам. Перекладину покрывали влажные багряные полосы.

Опять поглядел на неподвижную тень под навесом. Перекинул ноги через ворота, слез и с жутким чувством ужаса пошел к ней по камням и колючкам.

Бедное животное лежало на боку – края тощего тельца тонули в крови. Глаза стеклянные, уже потускневшие, безжизненные, зубы оскалены в страшной гримасе, из открытой пасти свисает тягучая слюна. Из глотки торчит нож, вокруг рукояти запеклась кровь. Под лезвием – рана, месиво кости и сухожилий. К горлу у меня поднялась желчь, я наклонился, и меня стошнило.

Услышав крик, распрямился. Ко мне через поле шел человек в строительной каске. Он жестикулировал, указывая на свою машину, синий седан с открытыми дверцами, который стоял позади «Гермеса». Я мешал ему проехать.

– Сюда! – крикнул я. – Скорее! Собака! Ее убили!

Я вытянул руки, показывая ужас и растерянность. Поспешно вытер о брюки кровавые ладони.

Мужчина припустил бегом. Оказавшись рядом, стал с перекошенным лицом кричать еще громче. Он был невысокий и смуглый, с мощными мускулистыми руками. Пару раз толкнул меня в грудь. Я качнулся и едва не упал.

– Это не я! Я просто нашел! Я только что подъехал, минуту назад!

Он принялся звонить по телефону, держа мою руку, словно в тисках, чтобы не сбежал. В его ногти въелась грязь. Позади из машины вылез второй, открыл ворота и бросился к нам. Тот самый, которого я видел раньше: в голубой рубашке с короткими рукавами и дырой на плече.

Они начали громко говорить, перебивая друг друга, почти крича.

– Поймите же! Я здесь ни при чем! – повторял я.

Первый подвинул бедное животное ногой, обнажив темную землю и несколько белых камней в крови. Сделал еще одно угрожающее движение кулаком, указал на собаку, потом на мой карман, и потер пальцы, намекая на деньги.

– Но это сделал не я! И у меня ничего нет!

В доказательство я вывернул карманы.

Они стали орать друг на друга. Второй повернулся ко мне.

– Стойте здесь. Сейчас приведем босса.

– Послушайте! – Я старался говорить как можно убедительнее, максимально вкладывая в голос чувство. – Я не убивал эту собаку! Я не знаю, кто это сделал. Я просто ее нашел. Я сейчас пойду, но я не убегаю. Я живу вон там, – указал за рощицу. – Я не знаю, кто мог это сделать. Но это не я. Не я!

На свой страх и риск пошел прочь по полю в сторону открытых ворот и машины. Оба двинулись следом, оживленно переговариваясь. Я пару раз оглянулся через плечо и улыбнулся, надеясь, что вышло дружелюбно.

Смотрели, как я залезаю в кабину.

– Хоть бы завелась, – сказал я в открытое окно.

Я старался, чтобы голос звучал беззаботно, хотел вести себя как человек с чистой совестью и робел. Хотя это не было притворством – я действительно не был виноват. Мой бумажник лежал в кучке вместе с телефоном и сигаретами на длинном сиденье. Не хотелось, чтобы они его увидели.

Мотор завелся. Немного я припомню случаев, когда бы радовался сильнее. Я снова улыбнулся в окно и, резко выворачивая руль, произнес:

– Жаль собаку…

– Что, скажи на милость, все это значит?!

Элис вышла из-за угла дома.

Я остановился во дворе и заглушил мотор.

Открыл дверцу и почти упал ей на руки. Она отшатнулась.

– О господи! Черт! Да что случилось? Ты ранен?

– Собака… Я ее нашел – перерезали глотку… Я пришел поздно, не спасти…

Наклонился обратно в машину и пошарил в поисках сигарет. Руки тряслись.

– Ты весь в крови! – На ее лице отразилось отвращение.

Я закурил и глубоко затянулся.

– Знаю. Такой ужас…

Она сделала шаг назад.

– У тебя кровь на… на сигарете…

Я поднял руку. Правда.

– Боже милостивый! – Из-за угла появился Эндрю в полотенце, обернутом вокруг талии.

Только что из душа. Волосы зачесаны назад, еще видны бороздки от расчески.

– Что, черт дери, происходит? Ты зачем взял «Гермес»?

– Да! – Элис оторвала от меня взгляд. – Зачем ты взял «Гермес»?

– Хотел сделать сюрприз.

Не прошло и получаса, как приехал Гаврас. Пока Элис загоняла машину в сарай, я держал руки под горячей струей, глядя, как ручейки крови водоворотиками исчезают в сливном отверстии. Я все еще не оправился от потрясения. Мне нужно было в душ и переодеться, но Тина принесла холодного пива, и я сел на террасе, чтобы прийти в себя.

– Какой кошмар! – произнесла она. – Бедный ты, бедный!

– Мы думали, к нам вломились грабители, – сказал Эндрю. – Машина исчезла, дом нараспашку…

Он успел надеть полосатую футболку и белые джинсы – обтягивающий наряд, в котором явно чувствовал себя неуютно.

– Да, надо было запереть.

Тина подлила мне пива.

– Дети говорят, что-то пропало, какие-то деньги, и кто-то рылся в их вещах. Но, конечно, ошибаются.

Я тяжело вздохнул и поглядел на свою футболку и брюки в кровавых пятнах.

– Мне надо в душ.

– Чем весь день занимался? – спросила Элис, кладя руку мне на плечо.

– Мы по тебе скучали, – добавила Тина.

Следовало бы отказаться от истории про доэллинское поселение. Но я не отказался! Наврал, что ездил в Окарту на развалины – смотреть особенно не на что, большая часть артефактов хранится в музее Пироса. Потом вернулся, обнаружил, что дома никого, и поехал в Агиос-Стефанос встречать их с яхты. Даже не знаю, как разминулись. Остальное в моем рассказе было правдой – как ехал назад, заглох, смотрел через ворота и заметил неподвижную тень.

– То есть когда ты решил поехать на «Гермесе», он просто завелся? – переспросила Элис.

– Нет, завел еще вчера.

– Вчера вечером ты ничего мне не сказал.

– Я хотел!

Послышался шум мотора.

Гаврас явился в сопровождении напарника и еще двоих: коренастого строителя в голубой рубашке и худощавого мужчины с редкой растрепанной бороденкой, в темно-синем жилете из вискозы. Этот последний, по словам Гавраса, представлял подрядчика. Все четверо встали, широко расставив ноги. Тина и Элис суетились, предлагая пиво и холодную воду. Эндрю прислонился к оливковому дереву у спуска к бассейну. Арчи и Фрэнк тяжело поднимались к террасе, но Тина кинулась им навстречу, жестом велела возвращаться и пошла следом. Так что свидетелями того, что было дальше, оказались только Эндрю и Элис.

– Вот так-так! – произнес Гаврас, неприязненно глядя на мою окровавленную одежду. – Надеюсь… – на мгновение улыбнулся – …мы быстро разберемся с этим грязным делом.

Сел на стул рядом со мной и наклонился, опираясь локтями о колени и зацепив ноги за ножки стола. Раскрыл на колене большой блокнот в кожаной обложке, наполовину спрятав его под столом, чтобы не было видно, что написано.

На террасе стояла страшная духота. Легкая рваная гряда облаков затянула солнце, ветер стих. Я наклонил голову, чтобы вытереть со лба бисеринки пота краем футболки, сообразил, что мог вымазаться кровью и потрогал рукой.

Гаврас посмотрел в блокнот, возможно, чтобы воскресить в памяти мое имя.

– Мистер Моррис, несколько вопросов для порядка…

– Конечно.

– Скажите, пожалуйста, когда вы прибыли на Пирос?

– Когда прибыл?

– Да. Сколько вы уже гостите у миссис Маккензи?

– А, понятно. Хорошо. Да. Я приехал… Когда же это… Господи, тут теряешь счет времени…

– В понедельник, – подсказала Элис, усаживаясь по другую руку от меня.

– Да, верно. Прилетел рано утром рейсом «Томас Кук».

Гаврас записал в блокноте мою первую ложь и поднял глаза.

– И сколько времени мы будем иметь удовольствие принимать вас на Пиросе?

– Еще десять дней. При попутном ветре.

– Попутном ветре?

– Поговорка такая. Семь футов под килем и попутного ветра!..

Гаврас не спускал с меня глаз.

– Будте любезны, сообщите ваши контактные данные. Миссис Маккензи и мистер и миссис Хопкинс свои мне уже, разумеется, давали, но вы для меня новенький. – Гаврас помедлил и наконец произнес: – Ваш телефон. Можно мобильный.

– Пожалуйста, – отозвался я и продиктовал номер.

Он записал его и снова поднял глаза.

– Адрес.

Я пожал плечами.

– Ну… Вот этот!

– В Великобритании.

Меня снова бросило в жар, аж подмышки взмокли. Элис внимательно слушала. Я назвал адрес квартиры в Блумсбери. Гаврас не сразу разобрал название улицы, и пришлось диктовать, букву за буквой. Ложь за ложью.

Записав, он закрыл блокнот и оперся о него локтями.

– Насколько я понимаю, мистер Моррис, ваше раздражение по поводу собаки сегодня перелилось через край. Я не собираюсь вас арестовывать. Собака есть собака… Но я уверен, что вы, как и все присутствующие, хотите разобраться с этим делом мирно и поставить точку.

– Это не он. – Элис подалась вперед. – Он так говорит, и я ему верю. Пол любит животных!

– А Страврос… – Гаврас указал на рабочего в голубой рубашке, – видел его всего в крови, миссис Маккензи. Собственно, и до сих пор… – Снова окинул взглядом мою футболку, и уголки его губ опустились. – Он был пойман… как это по-английски… с поличным.

Я посмотрел на свою одежду.

– Я знаю, что я в крови. Не понимаю, как это получилось. Где-то вымазался.

– Страврос, как видите, не вымазался.

– Наверное, от ворот.

– Мистер Моррис, сегодня утром вы уже покушались на жизнь этой собаки? – Гаврас саркастически улыбнулся, смакуя шутку. – Есть свидетель, который видел, как вы в одиннадцать часов, скажем так, подглядывали за происходящим на стройплощадке. Когда вас заметили, вы сбежали.

– Да, я был там сегодня утром. Но я просто курил в одиночестве. Я ни за кем не подглядывал, и собаку я не убивал. Не убивал, и все! Извините.

– Мы все слышали! – Из кухни появилась Фиби в сопровождении Дейзи. – Ты сказал, что кто-то должен избавить ее от мучений. Правда же, Дейзи?

Дейзи прислонилась к стене и промямлила:

– Не знаю…

Попалась. В конечном итоге молчание о ее проделках оказалось мне на руку – ей пришлось встать на мою сторону.

– Он сказал, что у него какие-то планы, – не унималась Фиби. – Поэтому и не захотел с нами на яхту. Негодяй!

– Фиби! Ступай к себе! – оборвала ее Элис. – Ты только подливаешь масла в огонь.

Я дождался, пока Фиби хлопнула дверью, и спокойно произнес:

– Я не захотел на яхту, потому что решил осмотреть достопримечательности.

Гаврас вопросительно поднял брови.

– Достопримечательности?

Я сел.

– Развалины в Окарте. Ездил на автобусе.

– Автобусе?

Я кивнул.

– Сел на остановке у алтарика на дороге. Чудесные виды.

Гаврас кивнул. Потом дал знак своему напарнику. Тот сделал несколько шагов в нашу сторону и положил на стол целлофановый пакет.

Гаврас ткнул его пальцем.

– Нож. При желании я мог бы проверить на отпечатки. Но ради собаки… – Он засмеялся. – Может быть, решим этот вопрос полюбовно? Мистер Моррис, застройщику нужна новая собака. Вы понимаете, дорогостоящую технику надо охранять. – Он сказал что-то по-гречески мужчине с клочковатой бородкой, тот ответил, и Гаврас снова повернулся ко мне: – Двести евро, и никаких проблем.

Я открыл рот, чтобы запротестовать.

– Двести евро, и все будет забыто. – Он утомленно махнул в сторону дома, бассейна и Элис, которая сидела, подперев руками подбородок. – Разве не пустяк? И, по крайней мере, сегодня ночью хорошо выспитесь. А я смогу вернуться к расследованию серьезных вопросов.

– Не понимаю, почему должен платить, если это не я!

– Да ладно, просто сделай, что тебе говорят! – встрял на диво рассудительный Эндрю.

– У меня нет денег. Сейчас… – Я пошел в спальню, схватил с кровати бумажник, вернулся и протянул его Гаврасу. – Здесь все!

Он щелкнул застежкой и растянул кожаную гармошку карманчика. Там была банкнота в десять евро с кровати Луиса, моя кредитка, несколько чеков и – сообразил я с опозданием – три золотистых презерватива Эндрю.

– Ясно, – произнес он.

Вытащил десять евро, закрыл бумажник, помедлил, снова открыл, чтобы поглядеть на презервативы, и вернул мне. С легкой разочарованной улыбкой произнес:

– А я-то надеялся, что мы это уладим. Теперь и не знаю… Протокол…

Он пожал плечами и повернулся к двум другим, которые, увидев десять евро, замахали руками и сердито залопотали.

Эндрю шагнул вперед и что-то тихо сказал Гаврасу, который махнул тем двоим, и все четверо отошли на другой конец террасы. Эндрю отпер внешнюю дверь к себе в спальню и на минуту исчез. Остальные ждали. Вернулся с прозрачным пластиковым конвертом из обменника. Протянул несколько банкнот мужчине с клочковатой бородой, отсчитал парочку рабочему в голубой рубашке и еще две – Гаврасу.

Гаврас кивнул и убрал их в карман.

Перекинулись еще несколькими фразами, после чего все четверо уехали.

Эндрю подошел к нам ссутулившись, виноватой походкой.

– Простите, это было проще всего…

– Но я не убивал! А ты фактически согласился, что я виноват. Взятка – это признание вины!

– Чего не сделаешь ради спокойствия… – Эндрю открыл дверь и удалился на кухню.

Чавкнула дверца холодильника.

– Не удивлюсь, если они сами перерезали ей глотку! – произнес я громко, чтобы он слышал. – Они ее не кормили. Кожа да кости! Нас развели!

Элис отодвинулась и уронила голову на стол.

– Кто же это сделал? – недоумевал я. – Кто на такое пойдет?

Вдруг вспомнились слова Эндрю.

– А если Артан? Эндрю, ты с ним говорил? Просил быть жестче?

Эндрю вышел с бутылкой пива.

– Да, просил.

– Может, он тебя не так понял?

Эндрю вздохнул.

– Возможно. Он плохо говорит по-английски.

– Он способен убить собаку? – Я поморщился.

Дейзи, тихо сидевшая на полу у кухонной двери, кашлянула и хрипло ответила:

– Не способен.

– Уверена? – спросил я, заставив ее посмотреть мне в глаза.

Она уставилась на меня из-под ресниц, плотно сжав губы, кивнула и наконец произнесла:

– Он хороший.

– Наверное, когда на твоих глазах погибают близкие, становишься менее сентиментальным по отношению к животным, – заметила Элис.

Эндрю положил свободную руку ей на голое плечо. В душном воздухе я отчетливо ощутил, насколько тверда их позиция. Между ними пробежало какое-то электричество, взаимопонимание, и меня захлестнула волна ненависти. Не его это дело – все улаживать! У него нет на нее прав, и однажды я это ему докажу! Пусть придется подождать удобного момента, но он мне заплатит!

Глава 17

Ночью шел дождь, и утром подушки были сырыми, а серебристые деревянные стулья – в черных полосах. Вода скопилась лужицами по внешнему краю террасы и капала на стол сквозь щели в навесе. Окровавленная футболка и брюки, которые я постирал, мокрые и тяжелые болтались на ветке большой оливы. Небо затянуло, хмурые облака на горизонте почти скрыли Албанию, море посерело.

Хлеб, как и молоко, закончился, а за свежим никто не съездил. Я нашел в буфете пару печеньиц и сварил черный кофе, который выпил не садясь у кухонной стойки. Грязная посуда со вчерашнего дня, ужина и даже завтрака, лежала в раковине в холодной жирной воде. Следовало бы ее помыть, но у меня не хватило сил. Было похоже на конец отдыха, конец вечеринки, когда уже невозможно ничего исправить. Мир в буквальном смысле отсырел, даже цикадам выключили звук, воцарилась полная тишина, если не считать редкого крика петуха вдалеке и шороха метлы Артана. Я наблюдал за ним из кухонной двери: черная футболка и джинсы, кепка низко надвинута на лоб; движения отрывистые и короткие, как будто работает из-под палки. Заметил мой взгляд и остановился. Робко растянул губы – не улыбка даже, а как будто поморщился.

Вошла Тина, плотнее запахивая розовый халат.

Артан снова взялся сметать с террасы воду и листья.

– Спросить его про собаку? – сказал я, следя за ним взглядом.

Она зевнула, потирая уголки сонных глаз.

– Нет, оставь…

Я повернулся.

– По крайней мере, рабочие сделали перерыв.

– Вероятно, слишком мокро.

Впорхнула Элис, в джинсах и укороченной синей кофте в стиле пятидесятых. Сказала, что хорошо спала, что так приятно утром в душе…

– И тихо, слава богу! Хоть бы они наткнулись на породу и перенесли стройку южнее!

– Все может быть.

Я поцеловал ее в макушку, вдыхая аромат шампуня. Меня тронули ее попытки поднять нам – или себе – настроение.

– Давайте на обед устроим барбекю! Вы как? Артан! – крикнула она, высовываясь из двери. – Найдется минутка убрать около барбекю? Барбекю… Там внизу… Еда… – Она старалась объяснить жестами.

– По-моему, его английский гораздо лучше, чем мы думаем, – заметил я.

– С чего ты взял? – удивилась Тина.

Я открыл было рот, чтобы намекнуть, но передумал.

Элис вернулась и начала составлять список, закусив губу. Помню, еще подумал, что это сексуально.

– Пол, сгоняешь в магазин? – Протянула мне ворох банкнот. – Придется съездить в большой супермаркет в Тригаки. Километров пять в сторону Пироса.

Я удивился, но обрадовался просьбе. Значит, я снова вернул ее расположение. Я ее правая рука. Кивнул, пряча в карман деньги.

– Взять «Гермес»? Его тяжеловато парковать…

Она на секунду задумалась.

– Нет, бери уж «Хендэ».

Тина отыскала ключи, и я сел за руль, отодвинув кресло, чтобы хватало места ногам. Когда повернул ключ в зажигании, включился диск, и снова заиграла «Неприглядная черствость». Я нажал стоп, воткнул скорость и медленно пополз к воротам. Из дома сзади выбежала Тина. Я нажал кнопку и опустил стекло.

– Еще один пункт к списку! Элис забыла щелочь…

– Чего-чего забыла?

– Щелочь. Сырые оливки так и валяются без дела. Она обнаружила хитрый и быстрый способ мариновки, нашла в Интернете. Но нужна щелочь. Найдешь без проблем – это Греция.

– Ладно. Тина…

Она уже повернулась уходить.

– Да?

– Я не убивал эту собаку. Ты же мне веришь?

Она кивнула:

– Знаю, это была ошибка.

Отъезжая, я почувствовал облегчение, хотя, конечно, ее ответ прозвучал двусмысленно.

Тригаки оказался пыльным городишкой на холме, в стороне от дороги. На окраине разместилось что-то вроде промзоны, с маленькими круговыми перекрестками и паутиной служебных проездов вокруг складов, где продавали оптом сантехнику и горшки для цветов. Центр, под облачным небом, был оживленным. Имелась даже на удивление современная аптека. Старики играли в триктрак, женщины в платках стояли в очереди у фургона с кудахтающими курами.

На мгновение я пофантазировал, как проезжаю город насквозь и рулю в аэропорт или вообще куда глаза глядят. Отдых не удался – сплошная смерть, печаль и жестокость, хотя и совершенно неожиданного свойства.

Я этого не сделал. Наверное, не хватило характера. А насколько лучше бы сейчас было…

Вместо этого я разыскал супермаркет и оставил машину на парковке. Внутри работал кондиционер – я поежился под струей неожиданно холодного воздуха. Все из списка Элис нашлось без труда – куриные ножки, макароны, бараньи ребрышки, фета, помидоры, пиво, древесный уголь, брикеты для розжига. Щелочи не было видно, хотя я толком не знал, в каком отделе искать. Рядом с оливками – нет. С уксусом – тоже. Спросил у кассирши, но она только пожала плечами и указала в окно в сторону центра города. Я поставил коробку с покупками в багажник и пошел обратно по грязной главной улице с замусоренными сточными канавами. Никаких лавок, где могла бы продаваться щелочь на первый взгляд не попадалось, но я заметил интернет-кафе и, повинуясь порыву, зашел внутрь. Кроме меня, посетителей не было. Протянув одну из банкнот Элис, я купил кофе и пятнадцать минут за компьютером.

Сперва проверил почту. Сто двадцать семь писем – в основном, спам или уведомления от «Амазон» и «Эйббукс». Одно от некой Кейти, которая извинялась, что пропала. Она путешествовала по Вьетнаму и Лаосу («умопомрачительно!»), а теперь вернулась и хотела бы как-нибудь расспросить меня о журналистике. В конце концов, я вспомнил, что Кейти – та пигалица, которую я встретил много месяцев назад в «Олене и короне». Как давно это было! Как я изменился! Зачем вообще девчонке вроде нее интересоваться моим мнением? И на кой она мне?

Мой агент тоже написал. Он, видите ли, прочитал мое последнее сочинение и очень извиняется, но это «не совсем то». А еще он «тут подумал» в связи с «оптимизацией списка клиентов», что я ему все-таки вряд ли подхожу.

Я в два приема допил горький кофе и отправил письмо в корзину вместе со спамом.

Часы со стрелками на экране показывали, что остается пять минут. Я уже хотел закругляться, как вдруг пришла идея. Открыл новое окно и написал в строке поиска «Гугл»: «Флоренс Хопкинс, самоубийство».

На экране вращался диск. Выпало несколько ссылок.

И в середине списка:

Я кликнул, подождал, пока опять повращается диск, и на экране открылось окно – статья из «Хэмпшир кроникл». Медленно загружались две фотографии. На первой ее родители цеплялись друг за друга, а какой-то молодой человек, вытянув руку, провожал их к машине. На второй молодая девушка держала бенгальский огонь, от которого у нее на лице плясали отблески света. Взъерошенные короткие волосы, широкая улыбка и знакомая широкая щель между передними зубами.

Статья была краткой:

Я взглянул на дату вверху статьи. Июль девяносто четвертого.

Потребовалось несколько мгновений, прежде чем до меня дошло. Похороны состоялись через месяц после того, как я выпустился из Кембриджа.

Мимо кафе с ревом пронесся мотороллер. Я качнулся на пластмассовом стуле, почувствовал, как прогнулись ножки. Вцепился пальцами в стол и ощутил липкую зернистость сахара на прочном пластике.

Значит, это я… в союзе с жестокостью и неприглядной черствостью.

Она покончила с собой через считаные недели после того, как мы перестали встречаться – или как это еще назвать. Черт! Да, мы встречались! До сих пор я думал, что ее смерть никак со мной не связана. Но нет! Наложила на себя руки девушка, которую я знал, а не воображаемый человек, которым она стала. Мы сблизились в апреле или мае того года. И уже так скоро – самоубийство. В июле, когда я был обласкан издателями, заключал контракт, давал интервью «Книготорговцу», когда мой талант был поднят на всеобщее обозрение и им восхищались, как драгоценным камнем.

Я сидел в кафе и впервые всерьез думал о Флорри. Вспоминал, как слушали музыку в ее комнате, шершавую стену над кроватью, тонкую, дешевую наволочку. Узор из подсолнухов. Скользкую блузку в горошек. Мы целовались. Наверное, и переспали тоже, но точно вспомнить я никак не мог. Я затащил в постель нескольких девчонок с ее потока – неделя посвящения в студенты выдалась особенно напряженной, но Флорри… Конечно, переспал! Ни одни мои отношения не обходились без секса. Так почему с ней должно быть иначе? Кольнуло сожаление, к которому примешивались печаль и смутное чувство вины – вспомнилось письмо, которое я смял и выбросил в корзину. Бедная Флорри… И как эта новая информация отражается на моих отношениях с Эндрю? С Элис… Какие разговоры мне следует пересмотреть? О чем в собственном поведении стоит задуматься? Нет, разумеется, ничего такого нет. Флорри страдала от депрессии, психического расстройства. Это не имело ко мне никакого отношения!

Мужчина за прилавком вперил в меня взгляд.

– Еще Интернет? Платить будете?

Я покачал головой и подвинул стул. Пластмассовые ножки зацепились за соседний, и я пинком их разъединил. Покинул кафе и зашагал прочь.

Уже завел мотор, как вдруг вспомнил про щелочь. При обычных обстоятельствах махнул бы рукой. Но я был раздражен, все еще под впечатлением от новостей о Флорри, и обрадовался занятию, которое позволяло отвлечься и затянуть возвращение домой.

Прохожий около супермаркета посоветовал спросить в другом магазине, в пяти минутах ходьбы в противоположном от центра направлении. Магазин, правда, больше походил на сарай с мешаниной из товаров для дома, чипсов, печенья и чего-то, что напоминало автозапчасти. На улице у входа сидели на стульях и пили кофе из крошечных стеклянных чашек двое мужчин в жилетах. Один, подслушав мой разговор с хозяином, подозвал меня и, удостоверившись, что я на машине, дал запутанные указания, которые я слушал вполуха, о том, как добраться к магазину «Практикер» на другом конце города.

Я поездил кругами по окраинам Тригаки и наконец увидел в глубине промзоны на приземистом центре товаров для ремонта большую красную вывеску.

Внутри, посреди рядов краски, ведер и нехитрых инструментов для сада и огорода, меня направили к полке с большими пластиковыми бутылями, которые, как заверил консультант в комбинезоне, и были щелочью, гидроксидом натрия. Когда расплачивался, вдруг осенило, что емкость – в точности как та, что я брал в сарае. Может, только зря потратил время на поиски…

Опять полиция. Во дворе стояла та же машина, белая с голубой надписью и ржавчиной над передним правым колесом. Чтоб вас всех! День сурка! Оставят они нас когда-нибудь в покое? Я припарковался вплотную.

Тина встретила меня, когда я вылезал из микроавтобуса.

– К тебе пришли.

– Ко мне? В смысле?

– Не беспокойся. Я уверена, ничего серьезного.

Она вынула из багажника коробку с покупками и понесла ее за угол. Я пошел следом с пустыми руками, если не считать целлофанового пакета с бутылкой щелочи.

Из-за облаков терраса выглядела иначе – без игры света и тени, лужиц солнца и темных карманов пейзаж стал скучным и сумрачным. Из горшков в черную полоску грозно торчали веточки лаванды.

С другого конца террасы, от двери в кухню, доносились голоса. Гаврас стоял с чашкой кофе в руке. Взрыв смеха. Страж порядка – само дружелюбие.

Увидел, что я иду навстречу, и передал кому-то чашку, а потом потер руки и похлопал, стряхивая крошки.

– Мистер Моррис, мы уже думали, так и не дождемся вас!

– Ездил за продуктами. Для барбекю.

Из кухни показалась Элис в бикини из «Топшоп» и с полотенцем на плечах – странный наряд для пасмурного дня, успел подумать я. Она снова закусила губу.

– Пол, лейтенант Гаврас хочет задать тебе несколько вопросов… Не мог бы ты… – Она подняла обе руки ладонями наружу. – Прямо здесь?

– Да, конечно, – ответил я, и только потом сообразил, что спрашивают не меня.

Я уже сел. От сырой подушки постепенно намокали брюки. Поставил целлофановый пакет со щелочью у ног.

Гаврас посмотрел на Элис, на часы и, приняв решение, выдвинул напротив меня стул. Щелкнул застежкой портфеля, который держал в руках, и вынул вчерашний блокнот.

Я повернул голову, чтобы поймать взгляд Элис. Тина хлопотала на кухне, разбирая покупки. Если не считать чавканья дверцы холодильника и хлопанья шкафчиков, в доме стояла тишина.

– А где остальные? – спросил я.

– Поехали в Стефанос на чашечку кофе.

Я кивнул, как будто мое мнение в данном вопросе что-то значило, и опять повернулся к полицейскому.

– О’кей. Так в чем дело? Снова собака? Чем могу быть полезен?

– Так вот, мистер Моррис. Простите, что нарушаю ваш отдых, ничего такого уж важного…

– Отлично.

– Столько дел на этой неделе, просто диву даюсь! Изнасилование, собака с перерезанным горлом. Обычно здесь, в Агиос-Стефанос, очень тихо. С тех пор как вы приехали, мистер Моррис, жизнь стала гораздо занимательней!

Я пожал плечами.

– Все это не имеет ко мне никакого отношения.

Гаврас перевернул открытый блокнот, вгляделся и произнес светским тоном:

– Несколько пустяков. Парочка уточнений…

– Пожалуйста.

– Вы говорите, что прибыли в понедельник рейсом «Томас Кук» из Гатвика?

Я попытался усилием воли остановить кровь, готовую прилить к лицу. Решать приходилось мгновенно. Не стой рядом Элис, я бы сказал правду. Но в ту секунду ее мнение было для меня важнее.

– Ну да, – выдавил я.

– У вас сохранился посадочный талон или билет?

Я покачал головой.

– Нет.

Он едва заметно кивнул.

– То есть в воскресенье вечером вы были дома в Лондоне?

– Да.

– В вашей квартире по адресу… – Он взглянул в блокнот и зачитал адрес Алекса в Блумсбери.

– Все верно, – почти без запинки отозвался я.

– Как странно… – произнес он с задумчивым видом. – Хозяином числится Алекс Янг.

Элис подошла на шаг ближе и, хмурясь, склонила голову набок.

– Алекс Янг – титульный владелец, – пояснил я.

Гаврас внимательно вгляделся в меня, приподняв подбородок. Уголки его рта смотрели вниз.

– А… Ясно… К этому мы еще вернемся. В любом случае вы выехали из дома утром, в пять десять утра вылетели из Гатвика рейсом «Томас Кук» и в семь сорок приземлились в международном аэропорту «Ионнасис Викелас» на Пиросе.

– Да.

– Мистер Моррис, – мягко произнес он, – моим ребятам не составит труда проверить списки пассажиров…

Я сделал круг плечами, как будто они затекли.

– На что вы намекаете? – вмешалась Элис.

– Просто желаю убедиться, что мистер Моррис не был в воскресенье вечером в Пиросе, в баре «Свисток и боров».

– Нет, – ответил я.

– И с Лорой Крэтчет вы не знакомы?

– Нет.

– Несмотря на тот факт, что мистер Хопкинс помнит, как вы поздоровались с ней в Стефанос в день изнасилования. Что приветствовали ее… – Он снова заглянул в записи, – «как старую знакомую»?

– По-моему, она поздоровалась первая. Я видел ее в автобусе.

– И запомнили?

Я на мгновение закрыл глаза.

– Ровно настолько, чтобы узнать. Не больше.

– И когда я встретил вас одного в ночном клубе в четверг вечером, вы оказались там случайно?

– Не случайно, а как я уже объяснял: мне почудилось, что туда зашел Эндрю.

Стоящая рядом Элис подняла руку и потерла глаз основанием ладони. Убрала ее и холодно произнесла:

– Мистер Моррис подтвердил свой адрес и время прибытия из Лондона, а также заверил, что не был в Пиросе в воскресенье вечером, равно как не являлся близким другом жертвы. Это все, что вы хотели, лейтенант?

Гаврас, делавший пометки в блокноте, со вздохом положил ручку на стол.

– Еще одна деталь… Наша с вами беседа касательно собаки.

– Это не я, и вы это знаете. Почти наверняка это сделал Артан, сторож Элис…

– Мой вопрос, – продолжал он, как будто не слышит, – касается вашего местонахождения в те часы, когда ей перерезали глотку. А точнее, вашей поездки в доэллинское поселение в Окарте.

– Не понимаю, какое полиции до этого дело.

– Удачно съездили?

– Да.

Он откинулся назад и заправил рубашку в брюки.

– Удивительно, мистер Моррис, что вам так понравилось доэллинское поселение, если учесть, что оно временно закрыто на реставрацию…

– То есть? – произнесла Элис.

У меня пересохли глаза, язык во рту словно распух.

– Я съездил туда и осмотрел руины. В билетной кассе никого не было. Еще подумал: как-то странно. Но я все-таки вошел и побродил там.

– И приехали вы туда на автобусе.

Я кивнул.

– Повезло же вам – сели на «автобус», идущий в глубь острова! Надо же!

– Моя мать говорила, что мне всегда чертовски везет с автобусами. – Я в упор посмотрел в его прищуренные глаза. – Если это все, мне надо в душ…

Не дожидаясь ответа, я встал и неторопливо проследовал по террасе к двери в спальню. Как только повернулся к нему спиной, ноги внезапно задрожали, охватило желание броситься бегом. Я боялся, что сейчас позади раздадутся шаги, он налетит на меня, закрутит вихрем, вывернет руку. Но ничего не произошло. Только скрипели мои туфли. И вдалеке кукарекал петух. Цикады.

Остаток дня я играл роль образцового бойфренда. Помогал в барбекю: без возражений переворачивал и поливал маринадом мясо на углях, хотя глаза слезились от дыма, а брызги жира обжигали руки; подавал еду и убирал за всеми; подливал вино; нашел свежий лед. Солнце выглянуло из-за облаков, напоминая, что мы на отдыхе. Рабочие еще не вернулись, и тишина казалась манной небесной. Ворковали голуби, над бассейном стремительно носились ласточки. Звучали шутки и смех. Кто-то плавал – негромкий всплеск воды, шумное дыхание, вздохи удовольствия. В обычной ситуации я бы после обеда отправился вздремнуть, но сегодня внимательно следил, кому еще что нужно. Тина забыла краски, и я сходил за ними в дом. Ивонн было жарко на солнце, и я передвинул ее лежак в тень. Фрэнк и Арчи искали третьего для карточной игры «верю-не-верю», и я сразу вызвался.

Играли за столом под навесом, рядом с растением с большими, похожими на граммофон белыми цветами с темно-розовой сердцевиной и желтыми стеблями. Лепестки падали на землю, точно смятые бумажные салфетки. Я выиграл – как оказалось, блефовал лучше всех, – и мальчишки после этого прыгнули в бассейн. Элис, сидевшая на стуле рядом с лежаком Ивонн, улыбнулась, сморщила нос и произнесла одними губами:

– Спасибо!

На стол упал цветок. Я поднял его и провел по губам. Мягкий и бархатистый, пахнущий миндалем. Как обещание, как секс, как надежда…

О Гаврасе я не беспокоился. По крайней мере, теперь, когда он ушел. Подумаешь, маленькая ложь! Самое главное для меня – Элис! Как только останемся одни, во всем ей признаюсь. Мои типичные ошибки, ошибки прошлого… Теперь, когда мы вместе, я больше их не повторю! Лучше говорить правду, быть честным, заботиться о других. Взять хотя бы Флорри. Бедная покойница Флорри! Я должен был понять, какая она ранимая, почувствовать опасность! Она меня любила – я слышал, как она шепчет это мне на ухо, чувствовал прикосновение губ к своей шее, помнил, как открываю языком ее рот, прижимаюсь всем телом. Но я бросил Флорри и уехал в Лондон. Скомкал и швырнул в мусор ее письмо. Не перезванивал. Следовало быть добрее…

Я посмотрел на Элис, надеясь опять встретиться с ней взглядом, показать, что чувствую. Я изменился, вырос – и все благодаря ей. Она откинулась на спинку и застыла с закрытыми глазами. Ивонн ее либо игнорировала, либо огрызалась. Ей было никак не угодить – мясо подгорело, вино слишком теплое, Карл в тысячный раз рассказывает ту же историю. Недовольная и странно озлобленная. Человек вроде меня счел бы это подозрительным, но Элис поддерживала ее и не бросала. Воплощенная добродетель и сердечность! Буду у нее учиться. Может, расскажу про Флорри, объясню, что виноват. Что еще? Про Артана и Дейзи? Или надо сдержать обещание? Как правильно, как честнее? Господи, точно на минном поле! Насколько же эгоистическая реакция на события проще, чем морально верная!

– Что, дремлем?

Должно быть, я на мгновение закрыл глаза. Эндрю косо смотрел на меня сверху.

– Нет. Думаю.

– О следующей книге?

– Вроде того.

– Хорошая работенка, если выгорит. – Он хлопнул меня по плечу и направился к ступенькам, громко добавив: – Надо кое-кому позвонить…

– Сегодня же суббота! – удивилась Тина. – Я думала, теперь, когда ты партнер…

– От дурной головы ногам покоя нет!

Естественно, я напился и все испортил. Не знаю, что со мной стряслось. Наверное, баранину за обедом пересолили, и я, чтобы компенсировать, выпил лишнего пива и вина. Или проблема в том, что мешал одно с другим. А может, дело в треволнениях дня, поездке в магазин, попытках произвести впечатление. Я смутно видел, как сгущаются сумерки и в доме загораются огни. Помню ступени к террасе – шаткие и неровные, кустарник, который как будто наваливался на меня, когда я нетвердыми шагами взбирался наверх. Сознавал, что Эндрю смакует каждую минуту.

– Упс! – сказал он, когда я споткнулся.

Я хотел отшутиться.

Но, кажется, язык заплелся.

Рука у меня под мышкой, звон тарелок, громкий разговор… Потом все стихло. Темная спальня, щека на прохладной подушке. Голова, которую наполняли покойницы и пропавшие, Флорри и Джесмин, определенность и неопределенность. В висках стало пульсировать, и я ощутил страх, который, точно ил, мешал крови свободно бежать по жилам.

Когда вошла Элис, я потянул ее к себе на постель.

– Ляг со мной…

Ее тело придвинулось, выпуклости и изгибы.

– Прости, Элис… – пробормотал я.

– Ты только что назвал меня Флорри.

– Что я сделал? Что я сделал не так?

Сквозь туман помню ее губы на своих губах.

Глава 18

Рабочие продвигались все ближе. На следующее утро начали рыть в рощице за бассейном. Все проснулись от отбойного молотка, который уничтожал остатки стены.

– Не обращай внимания, – прошептала Элис мне на ухо.

Ее дыхание было влажным и горячим. Она отвернулась, потянув за собой простыню.

– Это единственное, что можно сделать. Жить, как обычно…

Солнце сияло на чистом, обновленном, голубом небе, земля высохла и нагрелась так, что трескалась земля. Вчерашняя дымка из разорванных облаков сменилась сущим пеклом. Эта жара – как раз то, за чем мы приехали, что заслужили. Элис пошла к бассейну, надеясь пристыдить строителей и заставить их прекратить работу. Я двинулся следом. Артан чистил фильтр. Помню его кепку в заднем кармане джинсов, затылок. Скрябанье по фильтру. Спустились по ступенькам Эндрю и Тина. Тина спросила, как моя голова.

– В доме есть аспирин, если что. Пей больше воды.

Эндрю презрительно фыркнул:

– Поздновато спохватились!

Вскоре появилась Дейзи. Стянула свободное платье со стройного оливково-коричневого тела. Артан смотрел, как она укладывается на полотенце. Я это помню. И помню, подумал, что она знает, что он смотрит, и от этого почувствовал легкое возбуждение, и еще – вину, как будто сделал не все, что нужно. Фиби была с нами? Детали здесь крайне важны. Да, я прошел мимо нее к пустому лежаку. Смотрел на ее осветленные волосы и темные корни. Завидев меня, она демонстративно прикрылась полотенцем.

Точно не помню момент, когда рабочие затихли. Все утро стройка то начиналась, то приостанавливалась. Какого-то сигнала тревоги вроде бы не было. Если я его и слышал, то, вероятно, списал на неполадки с техникой. Возможно, в сознание проник отдаленный крик. Голова после пьянки была все еще затуманена. Наверное, когда прекратился шум, я с облегчением утонул в тишине.

Мир на лежаке словно застыл – такое у меня, по крайней мере, складывается впечатление. Элис лежала на животе, повернув голову. Жесткая линия ее шеи, рука с книгой, опустившаяся на землю. Кружевной рисунок бассейна, который отражается на внутренней стороне зонтика. Мошкара в траве. Страшный шершень около воды, бульканье фильтра.

Потом голоса изменились, стали громче – в них появилась тревога, надрыв. Крики, точно выстрелы. Шум автомобиля, подпрыгивающего на ухабах в поле. Рев мотоцикла. Чьи-то быстрые шаги. Треск сучьев под ботинками, ближе, ближе… Помню, сел и, моргая, смутно различил Гавраса. Там, в кустарнике сразу за бассейном, в рассеянной тени низеньких деревьев. Мускулы, выпирающие под рукавами рубашки. Темновато, чтобы разглядеть лицо, но в голове стрела – нет, в волосах под углом зацепился прутик. Гаврас сделал несколько шагов из тени, вверх по склону. Что-то в выражении его лица леденило кровь. Беззвучно пошевелил губами, обращаясь к Элис? Я до сих пор не уверен…

Дальше помню следующее: грохот складывающегося лежака Эндрю. Элис с осунувшимся лицом бежит к Гаврасу, потом ко мне, спотыкается, ударяется ногой. Тина накидывает платье задом наперед и восклицает: «Что случилось?» Фиби и Дейзи заворачиваются в полотенца и замирают около барбекю, а Эндрю, согнувшись пополам и демонстрируя обгоревшие плечи, шарит под рухнувшим лежаком в поисках телефона. Артан быстро говорит что-то рабочему на языке, который я не узнаю, а Гаврас орет по-гречески в мобильник.

Но главное – помню голос Элис, которая повторяет снова и снова:

– Они ее нашли! Они ее нашли!

Я был на удивление спокоен. Чувствовал себя сторонним наблюдателем, случайным прохожим. Гаврас убрал телефон в карман и призывал жестом подняться в дом. Я поправил лежак Эндрю и нашел его телефон. Спас полотенце, которое тонуло в бассейне. Обнял Элис за плечи и повел вслед за остальными вверх по дорожке. Она прихрамывала. Из пальца на ноге шла кровь, на каждой ступеньке оставались красные пятна. Я усадил ее на стул и промыл рану. Взял ступню в руки и осмотрел болтающуюся содранную кожицу. Туго замотал туалетной бумагой, которая скоро начала пропитываться кровью.

Луис, огромный и нескладный в пижамных штанах, вышел из спальни.

– Что такое?

– Это связано с Джесмин, – ответила Элис.

Тина покачала головой.

– Мы этого не знаем.

Я поднял глаза от маленькой истекающей кровью ступни и сказал:

– Мы ничего не знаем.

Долгие часы никто не приходил. Мы столпились на террасе, как персонажи романа Агаты Кристи в ожидании указаний. Эндрю, который переоделся в бежевые хлопчатобумажные брюки и бледно-розовую футболку «Фред Перри», спустился к бассейну узнать, «что, черт побери, происходит», но был отправлен восвояси. Гаврас попросил разрешения ходить к месту происшествия через дом, и Эндрю его дал.

– Не возражаешь, Элис?

Она кивнула. Тина принесла вчерашние холодные бараньи ребрышки и помидоры. Никто не ел. Я откупорил бутылку пива и, под укоризненными взглядами окружающих, тут же об этом пожалел.

Арчи и Фрэнк прогулялись до ворот и сообщили, что дорога перегорожена полицейскими машинами. Натянута лента.

– Значит, не собака, – заявил Фрэнк. – Никто не натягивал ленту из-за собаки Пола.

– Собаки, которую убил Пол, – добавила Фиби.

– Это не моя собака! – возразил я. – Она не имеет ко мне никакого отношения!

– Надо позвонить Ивонн, – повторяла Элис.

Ее нога все еще лежала на стуле, окровавленная бумага потихоньку раскручивалась. Каждый раз, когда удавалось подойти, я ее поправлял.

– На всякий случай… Она бы хотела знать… – добавила Элис.

– Нет, не надо. – Эндрю покачал головой, глядя на Элис и желая убедиться, что она его поняла.

– Гаврас так странно мне кивнул, – произнесла она, – все никак не могу забыть.

Положила руки на стол и уткнулась в них лицом. Каждые несколько секунд ее тело содрогалось.

– Может, они ничего и не нашли. Просто рабочий поранился, – предположила Тина. – Сломал ногу или еще что. Производственная травма. В серьезном случае вполне могут вызвать полицию. Если это связано с техникой, если виновата компания…

– Это Джесмин, – произнесла Элис, поднимая голову. – Я знаю!

Тени становились короче и снова длиннее. Ребята, все трое, ушли в дом и занялись игровой приставкой. Тина убирала в кухне. Фиби и Дейзи устроились на моей курительной скамейке и уткнулись в планшет. Элис и Эндрю сидели бок о бок и смотрели на море. Я притворялся, что читаю.

Из-за угла дома показался мужчина средних лет в синем костюме и с портфелем. Не останавливаясь, прошел мимо и спустился по тропинке к бассейну. Через несколько минут за ним молча проследовали две женщины помоложе в белых комбинезонах, с тяжелыми сумками какого-то оборудования. Одна кивнула. Еще через несколько минут тот, в синем костюме, вернулся на террасу и остановился с краю, спиной к нам, чтобы позвонить. Его пиджак был дешевым и тесным – средний шов уже начинал разъезжаться.

Элис подняла голову.

– Жаль, что мы не говорим по-гречески.

– А откуда он это знает? – спросил Эндрю. – Вдруг мы понимаем каждое слово?

– До чего невоспитанно! Обходятся с нами так, как будто мы пустое место!

Я как раз смотрел на нее и потому определил по ее лицу тот самый момент, когда они поднялись по тропинке. Увидел, как у нее потемнели глаза, впали щеки, побелели губы.

Небольшая процессия. Впереди женщины в комбинезонах. Подошли к террасе и молча остановились по обеим сторонам тропинки. Двое мужчин что-то несли на вытянутых руках, аккуратно, осторожно, стараясь держать горизонтально. Ноша была не тяжкой, они не напрягались под ее весом. Но что-то в их позе и лицах говорило: это самый страшный груз за всю их жизнь. Первый, смазливый напарник Гавраса, поднялся на верхнюю ступеньку. В нескольких футах позади него шел лысый полицейский с пляжа. На террасе опустили носилки на пол.

Прикрыты целлофаном. Под ним – угловатая масса, плоская, бледная, мягкая. Тряпки, кости и жилы. Немного. Горсть пыли и праха. Лысый полицейский наклонился, опираясь локтями о колени, перевел дыхание. Ангело, напарник Гавраса, сел на корточки и подоткнул с одной стороны целлофан. Осторожно, почтительно. Его горло дрогнуло, он сглотнул и зажмурился.

– Очень сожалею. – Мрачный Гаврас подошел последним и остановился на последней ступеньке. – Миссис Маккензи, я… я так сожалею…

Элис встала и прижала ладони к щекам. Не отрываясь, смотрела на тело на земле с жалостью и ужасом. Ее шея пошла пятнами.

Эндрю шагнул вперед, поднимая на лейтенанта запавшие глаза. Позади него с грохотом повалился стул.

– Труп? – спросил он. – Джесмин?

В дверях кухни застонала Тина.

– Не могу сказать ничего наверняка, но мы действительно нашли чьи-то останки. Сожалею.

В горле у меня встал комок. До сих пор я еще надеялся на другое объяснение. Какая-нибудь стародавняя страшилка, происшествие с техникой, недоразумение. Теперь я собственной кожей чувствовал их шок, жгущий, как лед, каждое нервное окончание.

Ангело присел и оглянулся убедиться, что действует синхронно с товарищем. Снова подняли носилки и понесли их мимо Фиби и Дейзи за угол. Женщины в белых комбинезонах двинулись следом. Гаврас не шелохнулся.

– Просто невероятно, что все эти годы она была в этой земле, так близко к дому! – заметил я.

И тут впервые заговорила Элис. Ее голос звучал глухо, невнятно:

– Вы сказали Ивонн?

Она кашлянула и повторила вопрос громче:

– Вы сказали Ивонн?

Гаврас наклонил голову.

– Мы не уверены, что это Джесмин Хёрли. Требуются следственные действия…

– Вы же нашли тело! Кто еще это может быть? Конечно, Джесмин!

– Миссис Маккензи, я понимаю, вы расстроены…

– Вы сказали Ивонн?!!

Гаврас встал.

– Я как раз собираюсь поговорить с миссис Хёрли. Несколько моих ребят останутся здесь, пока мы распоряжаемся насчет обыска территории. – Он быстро взглянул по сторонам, видимо, в нерешительности. – М-м, прошу прощения за неудобство. Ничего, если… Нам нужно обыскать… Если это не…

Куда только подевалась уверенность и надменность!

Эндрю решительно взял ситуацию под контроль.

– Мы будем здесь, никто никуда не уйдет. Домом пользоваться можно, да? Это не запрещено?

Гаврас пожал ему руку.

– Благодарю. Да. Я уверен, что… Да. Я приду… м-м… позднее.

Он повернулся, сделал шаг и помедлил.

– Мистер Хопкинс, на два слова…

Эндрю оторвался от стола, на мгновение коснувшись плеча Элис. Отошел с Гаврасом в сторонку.

Я попробовал читать по губам.

– Как думаешь, о чем они говорят? – спросил я у Элис.

Она не ответила. Я обернулся. Ее телефон лежал на столе, но сама она исчезла.

– Элис! – позвал я. – Тина!

Ни звука в ответ.

Эндрю шагал по террасе обратно.

– Пол, на два слова, если позволишь.

На два слова… Прямо как Гаврас! Ему непременно надо руководить, раздавать указания.

– Конечно, – кивнул я.

– Хочешь сесть?

– Нет.

– Ладно. Должен тебе сообщить, что лейтенант особенно настаивал, чтобы дом не покидал ты. И я заверил его, что за этим прослежу.

– Я?

– Знаю, столько всего произошло, но у него еще остались к тебе вопросы по поводу твоих взаимоотношений с Лорой Крэтчет. Чрезмерно волноваться пока причин нет.

– Лорой Крэтчет? – В первое мгновение я не понял, о ком он. – У меня нет никаких отношений с Лорой Крэтчет!

– Я только повторил, что он сказал.

Он смаковал каждое слово. Сволочь!

Я уставился на него, но пересмотреть Эндрю не было никаких шансов. Где-то вдалеке за ним набегали на берег волны. Мчалась по лазури моторка, оставляя позади узкую пенную полосу, как след от самолета.

Я направился прямиком в спальню к Элис. В дверях столкнулся с Тиной.

– Будь поласковей, – прошептала она.

Элис лежала на кровати лицом в подушку. Влажное платье измялось и перекрутилось вокруг ног.

– Мне так жаль! – произнес я. – Так жаль, что ты ошиблась! – Я сел на кровати и погладил ей волосы, заметив у нее на лбу жемчужинки испарины. – Кошмар! Если все так. Это просто ужасно – для Ивонн, для тебя, для всех…

Она испустила долгий, глубокий, дрожащий вздох, и я позабыл о собственных волнениях, потому что на меня накатила очередная волна нежности и жалости. Я думал о всем том времени и деньгах, которые она потратила на эту кампанию, сколько души в нее вложила, о том, что исчезновение Джесмин, девушки, которую она не знала лично, чуть не лишило ее рассудка, и мне захотелось укутать ее одеялом, взять на руки и прижать к груди.

Я пригладил обратно прядь ее волос. Снова заговорил о том, как полагаются на нее люди, какую необыкновенную жертвенность она проявила, как поддерживала Ивонн, сколько взвалила себе на плечи, как стоически несла бремя надежды и какая она изумительная мать.

– Я считаю, что ты… – Мой голос сорвался. – …чудесная!

День постепенно перетекал в вечер, жара спадала. Я лег рядом.

Темный силуэт в дверях. Эндрю. Стоит и смотрит. Когда он здесь появился? Вряд ли давно… Протянул руку. На ладони лежил телефон Элис. Накрыл его второй рукой.

– Это Карл. Я ответил. Извини…

Она села, внимательно посмотрела. Вспотевшие волосы прилипли к лицу. На щеках виднелись розовые полосы от подушки.

Так Саломея принесла Иродиаде голову Иоанна Крестителя…

– Хочет с тобой поговорить, – добавил Эндрю.

Элис спустила ноги с кровати, одернула мятое платье и нетвердыми шагами направилась к нему. Заправила волосы за уши и, взяв телефон, толкнула дверь на террасу. Я отчетливо слышал ее голос.

– Карл, дорогой! Как она?.. Я уверена… Просто ум за разум… Самое худшее…

Какой-то звук. То ли вздохнула, то ли вздрогнула.

– Она выдержит?.. Если хочет. И может… Да, конечно…

Долгое молчание, и снова ее четкий голос.

– Дорогая моя! Дорогая!.. Мы не знаем наверняка, но… Не могу сказать, как сильно я…

Долгая пауза.

– Да, знаю.

Эндрю вышел следом. Может, обнимает ее сейчас за плечи…

– Нас просили не покидать дом, – продолжала она. – Но как только смогу, я к тебе приеду.

Долгое молчание и снова ее голос, мягче:

– Мы не знаем…

Еще пауза.

– Все мои мысли, вся моя любовь с тобой!.. Ивонн… Мне так жаль, так жаль!..

Тишина.

– Она ушла. Повесила трубку.

Элис вернулась в спальню одна. Я так и лежал, не шелохнувшись.

– Как она?

– Все еще в шоке. С ней полицейские.

– Естественно. Как минимум хотят понаблюдать за ее реакцией.

– Ты о чем?

– А тебе никогда в голову не приходило?

– Пол, не начинай.

– Она знала про колодец? Убийца Джесмин мог знать. Апартаменты «Барбати» были далеко?

– Ради бога, Пол, не сейчас!

Направилась в ванную. Послышался плеск воды в раковине. Умывалась и чистила зубы. Когда легла рядом, я почувствовал влажность щек и мятный аромат дыхания.

Начал не я. Я бы не посмел. Она стянула с себя платье и красное бикини. Нагая перекатилась на меня сверху, прижалась всем телом, и впилась мне в губы. Я ответил на поцелуй с некоторой настороженностью, но так же страстно, поскольку именно этого она, видимо, ждала. Подняла мои руки над головой и стянула футболку. Ладони шарили под поясом шортов, колено уперлось между бедер, грудь прижалась к груди. Элис терлась о меня, напирая гораздо сильнее, чем решился бы я сам.

Одним движением я высвободил руки, приподнял ее и оказался сверху. Сомкнув веки и часто дыша, она снова принялась теребить молнию на шортах. Наклонившись, я легко касался ее губ. Заставил ее ждать, вошел, только когда сам уже больше не мог терпеть. Ее рот открылся, язык потянулся к моему. Я наклонился ниже, и она с силой закусила мою нижнюю губу. Отстранился. Ее руки вцепились мне в волосы.

– Не останавливайся! – выдохнула она. – Не останавливайся, мать твою!

И я не остановился. Но замедлился. Настолько, что она не выдержала. Смотрел на ее лицо, когда она вскрикнула и наконец кончила.

Мы не ужинали и не выходили из комнаты. Не знаю, что делали остальные, заставил ли их Эндрю вести себя, как будто ничего не случилось. Ушли полицейские на ночь, или же Гаврас приказал им караулить у ворот. Мы с Элис оставались в спальне. Когда мучила жажда, пили из-под крана. Она спала, а я лежал рядом, слушая ее дыхание.

По идее, надо было чувствовать себя на седьмом небе. Первый ее оргазм за десять лет! Она сказала, что с ней такого больше не происходит. «Я не кончаю». Так почему я не доволен собой? Шесть месяцев назад я бы только об этом и думал. Что-то во мне изменилось. Я ощущал к ней глубокую, рвущую сердце нежность и вместе с ней необъяснимый ужас.

Глава 19

Гаврас вернулся рано утром с ордером на обыск дома и прилегающей территории. Повсюду сновали люди в комбинезонах, во дворе, в гараже, у бассейна, в рощице. Как нашествие муравьев. Я словно страдал клаустрофобией, отчаянно мечтая отсюда вырваться.

Сидели на террасе с Элис, Эндрю и Тиной – все четверо апатичные и напряженные одновременно. Подошел Гаврас. Чисто выбрит, в отутюженной белой рубашке. То и дело вытягивал вперед шею, чтобы ослабить туговатый ворот. Сел рядом со мной, положив руку на мой стул, извинился, что «испортил отдых» и, в ответ на вопрос Эндрю, с предосторожностями сообщил последние сведения.

Останки отправлены для анализа на ДНК судмедэксперту в Пиросе, и есть большая вероятность, что они принадлежат Джесмин. Патологоанатом – как оказалось, тот самый мужчина средних лет в синем костюме – не смог сколько-нибудь точно определить дату смерти, но согласился, что тело пролежало в колодце «пять – десять лет». Судя по хрящевым пластинам, структуре костей и швам на черепе, оно принадлежало подростку-европеоиду в возрасте от тринадцати до шестнадцати, не полностью сформированному. У скелета женское строение таза. И самое главное – обрывки ткани, найденные в колодце, соответствуют описанию того, во что была одета Джесмин, хотя есть и другой предмет, который с этим описанием не совпадает. Она не упала в колодец сама. Ее сбросили туда посмертно. Травма головы, удар тупым предметом. И недавно кто-то пытался уничтожить вещественные доказательства.

– Лежала здесь все это время! Поверить не могу! – воскликнула Тина. – Просто не понимаю!

Гаврас сообщил, что он лично отходит в расследовании на второй план и передает дело – скоро приедет старший по званию. А пока очень хочется «подчистить хвосты» других преступлений. Улыбаясь, он добавил, что осталось недолго.

Повернулся ко мне.

– Собственно, мистер Моррис, у меня к вам еще несколько вопросов касательно неувязок, которые мы обсуждали в субботу.

Я невозмутимо кивнул. Знал, что без этого не обойдется.

– Да, понимаю.

– Может, побеседуем как-нибудь сегодня тет-а-тет?

– Я не против.

Он поглядел на меня с секунду и тоже кивнул. Повернулся к Элис и сообщил, что Ивонн находится в «крайне эмоциональном состоянии». К ней вызвали доктора из Тригаки. Но Ивонн настаивает на том, чтобы сначала поговорить с Элис.

Я переглянулся с Тиной.

– Любопытно…

– И я дал разрешение, – продолжал Гаврас, – на вашу встречу в отеле. Вас там будет ждать кто-нибудь из моих ребят.

Элис встала.

– Тогда я еду. – Взяла со стола ключи от машины. – Тина, посмотри за детьми, когда проснутся. Я с ними вчера толком не поговорила… Эндрю, надо готовить пресс-релиз. Информация все равно просочится, нужно их опередить.

– Прогуляюсь с тобой до машины, – заявил я.

Проходя мимо стола, положил руку Элис на плечо и почувствовал, как она вздрогнула.

Во дворе открыл перед ней водительскую дверцу, обошел машину спереди и сел с пассажирской стороны.

– Прокачусь с тобой до поселка. Хочется вырваться отсюда хоть ненадолго.

Она посмотрела на меня и включила зажигание.

– Хорошо.

Машина наполнилась звуками альтернативного рока восьмидесятых. Трейси Торн пела о том, насколько лучше «дать себе волю и разрыдаться». Элис выкрутила кондиционер на полную катушку – со всей силы подуло холодным воздухом – и развернулась. Ангело, молодой симпатичный полицейский, стоял у выезда со двора. Элис опустила стекло.

– Лейтенант Гаврас сказал, что я могу поехать в город.

– Вы можете. Но он… – Ангело указал на меня подбородком, – …должен остаться.

– Да ничего страшного, – возразила Элис, – мы ненадолго.

Полицейский покачал головой. Я не шевелился, но Элис наклонилась через меня, потянула за ручку и, насколько могла достать, приоткрыла пассажирскую дверцу. Я ощутил легкий аромат флердоранжа и инжира, резкий привкус хлорки…

– Наверное, лучше делать, что говорят.

– Думаешь?

– Да. – Поцеловала меня в щеку. – Я быстро.

Подошел Ангело и широко открыл дверцу. Я вылез и комически поднял вверх руки. Дверца захлопнулась, полицейский шлепнул ладонью по крыше. Мотор заработал. Я смотрел, как машина медленно трогается, покачиваясь на ухабах. Потом повернулся и зашагал за угол к курительной скамье. Из дома доносился голос Эндрю, который надменно изрекал что-то в телефон – типичный юрист.

«Проверьте основание для этих действий…»

Я закурил, надеясь, что меня не видно. Немного раздражало, что нельзя уйти, словно в ловушке. И скучно. Не более того.

Эндрю вышел из спальни, засовывая телефон в задний карман. Не сразу меня увидел, но оглянулся, выпятил подбородок и направился прямо ко мне.

– Пол! – начал он, усаживаясь на скамье. – Привет! Я думал, ты уехал с Элис.

– Видимо, она единственная, кому разрешено покидать дом.

Он медленно опустил и поднял голову – осторожный кивок.

– Х-м… Скучно, понимаю. Есть вещи, от которых так просто не избавишься.

– Не знаю, почему он опять хочет поговорить со мной об изнасиловании этой бедолаги.

– К сожалению, оно произошло в ночь твоего прибытия в Стефанос.

– Совпадение.

– Заметь, – рассмеялся он, – я не сказал «в ночь твоего прибытия на Пирос»…

– Небольшое недоразумение, – отозвался я с опаской. – И я это Гаврасу разъясню.

Он смахнул с шортов невидимую грязь.

– Конечно, недоразумение, но Гаврас, видишь ли, может связать одно с другим. Такие уж они, эти полицейские…

– К счастью, тот вечер я провел дома. Меня и близко к Стефаносу не было. У меня алиби, со мной была Элис.

– По-моему, Гаврас как раз упирает на то, что алиби у тебя нет? – Он произнес это с характерной для его детей восходящей интонацией, которая превращала утверждение в вопрос. – Главная же загвоздка, что, как ни досадно, вы не были вместе… Она была со мной.

Я перевернул пачку, вытащил еще одну сигарету, но не закурил, а покатал меж пальцев.

– Да, – произнес я осторожно. – Знаю. Вы двое забирали Луиса из клуба гораздо позже, чем кто-либо… – Я слегка пожал плечами – …прости, чем Гаврас подозревает. Я надеюсь, он закроет этот вопрос, потому что мне совсем не хочется вдаваться в подробности.

– Да, – он помедлил, поглаживая резное дерево скамьи между нами. – Думаю, ему не за чем знать, что Луис был в поселке, верно?

– Я и не хочу рассказывать, но скажу, если придется. И я уверен, Элис сделает то же самое, если поймет, что у меня неприятности. Она меня любит. И поддержит.

Он наклонил голову.

– Поддержит тебя в ущерб сыну? Вряд ли.

У меня похолодело внутри.

– Я не говорю, что он насильник, но, по-моему, его надо заставить сказать правду. Уверен, что Элис – того же мнения. Не понимаю, почему ты ее отговариваешь!

– Нет, Пол. Никто не заставит Луиса ничего делать. Будь реалистом. Элис пойдет на что угодно, чтобы защитить сына, и, при данных обстотельствах, я тоже.

– Как же правда? Наплевать?

– Правда – странная штука, Пол. Любая правда субъективна. На каждом своя ответственность. Разве мы не слышали, как ты предположил, что Луису нужна половая жизнь? Или ты думаешь, что ребята ему не передали? И разве ты не назвал тех полуголых девушек шалавами? Или малолетками? Забыл точное слово.

– Но если есть хоть малейшее подозрение, что изнасиловал Луис?

– И опять – термин субъективен. Взять хотя бы Флорри…

Тон его был таким будничным и спокойным – никогда не заподозришь, что за словами скрываются какие-то чувства.

– Мою сестру… Ты сделал определенные предположения. И она тебе отдалась, потому что думала, что влюблена.

– «Предположения»? Ты о чем?

– Ну знаешь… Что она была более опытной, что она «хотела», что спала с кем ни попадя…

– Я не…

– Да, Пол! Она была девственницей, и это много для нее значило! Сделай одолжение, даже не притворяйся, что тебя это хоть сколько-то волновало…

Меня словно положили на обе лопатки. Сдавило грудь. Стало трудно дышать.

– Прости, – сказал я, не в силах встретиться с ним взглядом.

Попытался зажечь сигарету.

– Учитывая твое к ней безразличие, это тоже можно считать изнасилованием. Ты ни на секунду не задумался, какую травму ей наносишь.

Я поднес сигарету к губам, но никак не мог закурить.

– Прости, – повторил я. – Я не сознавал…

– Нет, не сознавал.

От его смеряющего взгляда у меня мороз продрал по коже.

– Она тебя любила, – добавил он спустя мгновение. – Вот в чем суть.

– Если бы я только знал…

– Что? Что так любила? Или что может наложить на себя руки?

Он испустил смешок, в котором не было ни капли веселости.

Я наконец закурил.

– Это была ошибка!

– Да. Мы все совершаем ошибки. И иногда приходится смириться с их последствиями.

Я поднялся и пошел прочь. Глаза застилало, мир расфокусировался. В жаркой спальне я сел на кровать. Ноги дрожали, сердце колотилось. Бессмысленно гудел вентилятор. Из моей дорожной сумки торчала одежда. На полу валялись книги – Диккенс, Трумен Капоте и «Моби Дик». Тут же стоял пакет из магазина, который я занес сюда по ошибке. Я опустил голову между коленей и несколько раз глубоко вдохнул. Стены сдавливали, наваливались. Терпеть это больше не было сил. Надо вырваться! Я не хотел снова смотреть в глаза Эндрю. Не хотел думать о Флорри. И не хотел разговаривать с Гаврасом, выкручиваться и объяснять. Если доберусь до поселка и разыщу Элис, если объясню, заручусь ее поддержкой, все будет хорошо. Идея с Грецией – она права – оказалась ужасной ошибкой. Нужно вернуться в Лондон, где мы сможем по-человечески быть вместе, без Эндрю, без Гавраса, вернуться туда, где со всем этим можно разобраться. Правильно! Надо только вырваться отсюда! Я пошел в ванную и долго стоял под душем. Вернулся, надел джинсовую рубашку и льняные брюки, чистые, хотя немного мятые, сунул в задний карман паспорт с бумажником и захватил «Хладнокровное убийство».

За окном возникла тень, за вертикальной щелью между половинками ставен потемнело. Кто-то прокашлялся.

Я открыл дверь. Передо мной стоял Ангело, смазливый полицейский. Он сделал шаг назад.

– О’кей? – спросил я.

Он кивнул.

Тина сидела за столом, читая старый выпуск «Вог». Я вытащил из-под стола плетеный стул и сел в нескольких футах от нее.

– Элис не вернулась? – спросил я.

– Нет.

Жужжала муха. На краю клумбы валялась жестянка из-под колы; над ней вились осы, одна опустилась на банку и, подрагивая, полезла внутрь. Тина глубоко вздохнула. Я поднял голову. Ее краски и альбом для акварели лежали у ног. Она почистила ногти и принялась сосредоточенно покусывать кожу на большом пальце.

Я немного почитал и аккуратно положил книгу на пол.

– Принести тебе чего-нибудь? Кофе? Стакан воды?

Она секунду молча смотрела на меня, как будто не сразу разобрала смысл слов.

– О… Кофе. Да. Если ты все равно варишь…

Я встал и повернулся к Ангело.

– А вам? Кофе?

Он для упора слегка расставил ноги и покачал головой.

– А лейтенанту? Не знаете, где он?

Полицейский пожал плечами. Я прошел по террасе за угол, остановился во дворе и огляделся. Гавраса не видать. Прогулялся чуть-чуть по дороге и тогда заметил его ярдах в ста. Он стоял ко мне спиной и говорил по телефону, пиная ногой жесткий, как проволока, дерн на обочине.

Я вернулся обратно тем же путем.

– Куда-то подевался…

В кухне налил в чайник воды до краев и насыпал кофе в кофейник. Снова вышел.

– Как думаешь, Эндрю будет кофе?

– Не знаю.

– А ваши товарищи? – обратился я к полицейскому. – Принести им что-нибудь? Работают на самом солнцепеке!

Ангело растерялся. Я жестами показал, будто пью из чашки, и ткнул рукой в направлении бассейна. Он пожал плечами.

– Или воды? – продолжал я. – Я могу пойти и спросить.

Он снова пожал плечами.

– Ладно. Схожу.

– Отнеси сразу кувшин! – крикнула Тина, но я уже спускался по тропинке, шагая через две ступеньки.

В груди бушевал адреналин, перед глазами взрывались цветные блики.

В самом низу я оступился и рухнул на колени. Встал, взял себя в руки и осторожно доковылял до бассейна. Заметил двоих подчиненных Гавраса с другой стороны, направо по склону – в рощице, где сам бродил на этой неделе. Сверкнула белая рубашка. Чья-то склоненная голова. Полицейский сделал несколько шагов, помедлил и что-то сказал. Его товарищ хмыкнул в ответ. Оба стояли ко мне спиной.

С этой стороны бассейн был построен на платформе. Дальше начинался крутой склон: красная земля с низким спутанным подлеском, который упирался в кучу засохшего цемента, камней и кирпичей – мусор, оставленный строителями бассейна. Придется карабкаться здесь, чтобы не привлекать внимание, – это мой единственный шанс выбраться на поле.

Я подошел к краю и, упираясь руками, стал медленно сползать на заду. Внизу присел и навострил уши, не поднялась ли тревога. Пока все хорошо. Не поднимая головы и наклоняясь как можно ниже, не столько побежал, сколько поскакал по заросшей чертополохом каменистой почве в сторону кустарника, где упал на колени и стал ждать. Передо мной была беспорядочная груда белых камней (остатки стены), затем углубление, канава, а за нею – поле, где виднелся желтый ржавый корпус большого экскаватора, ковш которого, точно локоть, лежал на развороченной земле. Лоб и грудь у меня вспотели. В горле чувствовался привкус крови. Руки саднили – оцарапал их о какую-то острую траву. Черт! Времени в обрез…

Я выглянул из-за камней, используя их как прикрытие. За холмом вдалеке начинался Агиос-Стефанос, синел темный треугольник моря. Лучше бы подождать секунду, оглядеть из этого наблюдательного пункта поле, убедиться, что за бровкой не поджидают люди Гавраса, но времени не было. Я шагнул на камни. Под моим весом они тронулись, с грохотом покатились вниз, точно мини-оползень. Спускаясь в канаву, поцарапал спину. Остановился на краю строительного участка. Землю вокруг избороздили глубокие следы от колес. В ста ярдах отсюда начали строить главный корпус отеля – фундамент напоминал посадочную площадку инопланетян. С одной стороны от нее – куча песка, с другой – гора щебня. На мгновение я подумал, не спрятаться ли в одной из них, пока не спадет жара. Представил, как зарываюсь в песок, ощутил его вес на теле.

Нет, безумие! Единственный выход – не останавливаться! Быстро побежал по краю поля. Около ворот притормозил, оглядывая дорогу в обе стороны. Гавраса не видно. Может, уже вернулся в дом и меня ищет.

Перелез через ворота и бросился бегом в сторону поселка. Теперь главное – скорость, надо увеличить расстояние между мною и им, мною и ими – спотыкаясь, испытывая боль в груди, сбежать отсюда к черту!

На развилке остановился. Бросить ли мечту найти Элис и вместо этого удрать в одиночку? Я мог повернуть налево, прочь от порта, по направлению к относительно анонимному Тригаки, поймать попутку или остановить автобус. Доехать до аэропорта… Вспомнилось ее лицо, то, как она закусывала губу, когда задумывалась, как иногда смеялась над самыми обычными моими словами… Момент нерешительности. Неужели вся моя последующая жизнь определена этой секундой? Пытаясь в этом разобраться, можно спятить.

Я повернул направо. По мере спуска с холма широкую дорогу все больше сдавливали с обеих сторон оливковые рощи. Белое солнце, черные тени – шахматная доска. Двигался медленнее, по сточной канаве. Навстречу попался микроавтобус с надписью «Пляжный клуб «Делфинос»», и я посторонился, чтобы его пропустить.

Добежал до придорожного алтаря, где в самый первый день меня высадил автобус, и тут сзади послышался шум мотора. Я прыгнул за алтарь и пригнулся. Машина проехала мимо – бело-синяя вспышка. Я напряг слух: снова газ, затем машина сбрасывает скорость, шелест шин по дорожному полотну… Еще машина… Заглушили мотор. Захлопали дверцами. Голоса.

Сидя на корточках, я попытался замереть каждой мышцей. Помню вкус руки во рту: соль, молотый кофе и грязь. С другой стороны подъехал мотоцикл, остановился недалеко от меня. Шаги, голоса. Приближаются!

Я развернулся и побежал глубже в рощицу, где были навалены черные рулоны, упал, покатился, запутался ногой, прикрылся сеткой и уткнулся лицом в землю.

Лежал, стараясь не издавать ни звука, чувствуя тошноту. Шаги по дороге. Голоса – Гаврас, еще какой-то мужской и Элис. Треск рации.

– Пожалуйста, возвращайтесь в дом, миссис Маккензи! – увещевал Гаврас. – Предоставьте это мне. Мы найдем его и вернем. Я знаю, куда он подался.

И Элис, со слезами в голосе:

– Пожалуйста, найдите его!

Голоса стихли, сошли на нет. Заводящиеся машины… Чей-то низкий голос, греческая речь… Слово «Тригаки».

Было трудно дышать. Грудь сдавило, как будто набрал в легкие земли. «Мы найдем его и вернем». Мелкие камушки впивались в живот и руки. Я приподнял голову. Взгляд сосредоточился на куче увядших цветов и чем-то вроде личинок. Нет, белые свечные огарки. Влажный запах земли и гниющей растительности. Около уха едва ощутимое движение, вибрация миллиона насекомых. Пауки? Жуки? Защекотало лицо. Я содрогнулся всем телом. Приказал себе не двигаться.

Время шло. Стало светлее, сместились тени. Легкий ветерок стих, жара усилилась. Снова проезжали машины. Недалеко копошились куры. В нескольких метрах от меня прошла пожилая женщина. Минул час, может, два. «Пожалуйста, найдите его!» Звучала ли в этой мольбе любовь? Я не знал. Выяснять слишком поздно.

Сдался я скорее физически, чем морально. Потеряла чувствительность правая нога. Стала безжизненным предметом, мертвой плотью. Я представил себя в собственной могиле. Выброшенные цветы, ненужные огарки – неожиданно они обрели смысл: отходы с алтаря на углу дороги. Более ненужные, брошенные тлеть. Мое персональное гнилое святилище…

Когда я встал, потребовалось время, чтобы снова обрели подвижность конечности и зациркулировала кровь. Стопа превратилась в бесполезную культю. Пришлось несколько раз топать по земле, чтобы вернулась чувствительность. Я отодрал оливковые косточки, которые плотно вдавились в руки, словно пули, и тихо, крадучись, двинулся к выходу из рощи.

Оглядел дорогу. Ни души. Гаврас упомянул Тригаки. Думает, я там. Да и кто в своем уме пойдет в другом направлении? Из Стефаноса нет выхода. По крайней мере, по суше. А по морю? Я подумал о маленьких причалах, рыбацких суденышках, прогулочных катерах, аренде лодок… Рискованно. Но я могу оказаться там через десять минут. И, возможно, еще через пять буду в море, глядя, как Агиос-Стефанос исчезает вдали! Пойти дворами, как в первый день, – в узких переулках легко спрятаться. Выйти к морю не со стороны магазинов, а с дальнего конца, напротив главного понтона…

Я припустил размеренной рысью, экономя силы. Когда поравнялся с белым домом на углу, старуха все так же сидела на пластмассовом стуле, а белые куры долбили клювами тесный замызганный двор. Свернул направо, спотыкаясь, побежал вверх-вниз по ступенькам и, конечно, быстро запыхался. Два раза споткнулся и чуть не упал, первый раз – об усы вьюнка в щели между камней, второй – о спящего кота. Пробежал мимо заброшенных зданий с поломанной решеткой на окнах. Пахло апельсинами, свежим хлебом и мочой. Без паники, без паники… Повторял это как мантру, не теряя рассудок благодаря голосу на задворках сознания: ты не сделал ничего плохого!

В просвете между домами сверкнула полоска воды – мягкий бархат, укутавший причал с лодками. Неизвестно откуда – обрывок мелодии. Голоса. Дело далеко за полдень – людей немного. На углу, где дорожка расширялась, остановился и облокотился о стену. Отсиживаться здесь или пробираться на пристань? Или все бесполезно и я в ловушке? Меня покинула последняя уверенность. Возвращаться поздно? «Пожалуйста, найдите его!» Мне почудилось или в ее голосе действительно звучало огорчение? Виски пульсировали. Я опустился на землю спиной к стене. Ухо уловило искаженную динамиком восходящую мелодию. В тавернах крутили европоп. А это играл бузуки^[13], медленное начало и ускорение – «танец Зорбы». Музыка доносилась со стороны воды. Гудок. Вот на что я не отреагировал десять лет назад! Саффрон требовала решить, что я намерен делать после «нашего возвращения», говорила, что «пора остепениться». Я тогда специально опоздал на корабль…

Сбежал по последнему пролету покосившихся ступенек к служебному проезду за «Клубом-19» и выглянул в переулок, ведущий на пристань. К пирсу были пришвартованы несколько рыбацких лодок и, в самом конце, – большой галеон с фонариками на голых мачтах. К нему направлялась стайка девушек с повязками на голове и в длинных неоновых юбках; следом, помахивая сумками с пивом, шагали обгоревшие на солнце парни. Из-за угла появились четверо мужчин лет под сорок – мальчишник или встреча бывших однокурсников – с приличными короткими стрижками, в носках и кроссовках. Я досчитал до трех и неторопливой походкой пошел по переулку. Момент выхода на всеобщее обозрение, когда волоски на шее встали дыбом… Еще три широких шага – и я на понтоне. Сквозь просветы между досками сверкала вода, настил под ногами покачивался. Я ощущал позади вибрацию чьих-то шагов, но не сбавлял скорость до самого корабля, игнорируя мурашки, бегущие по спине, и свое желание развернуться, броситься наутек и истошно закричать.

Очередь схлынула, последние двое передо мной ступили на трап. Это был настоящий пиратский корабль: блестящий оранжевый лак, огромный зубчатый штурвал, забитая до отказа верхняя палуба и просторная нижняя, с сиденьями по кругу вдоль борта. «Капитан Веселый», гласила надпись. Почти все места были заняты; люди наверху свешивались через перила. Раздавались взрывы смеха, пьяные вопли, звяканье бутылок.

Я ждал очереди, глядя прямо перед собой. Кто-то крепко схватил меня за локоть. Я вздрогнул, нервные окончания полоснуло огнем. Капитан – на футболке написано «Босс».

– Билет!

– У меня нету.

Я опередил его и, удерживая равновесие, взошел на корабль. Снизу о настил под ногами шлепала вода. Вздохнул с облегчением. Запах рыбы и вина. В ушах постукивает и посвистывает сиртаки. Мотор подрагивает.

– Но я заплачу, у меня есть деньги…

Открыл бумажник и вытащил банкноту Луиса в десять евро. Мужик, держащий меня за руку, – очень короткие шорты, черная борода, красное лицо – помотал головой:

– Билет покупают в Элунде.

– Я дам сверху. Когда доберемся до места.

Не вполне правда, зато выигрываем время.

– Кредитка!

Он снова покачал головой.

– Сколько нужно? – Я оглянулся. – Одолжите кто-нибудь!

Парочка, направлявшаяся к сиденью у борта, обернулась. Посмотрели на меня, потом через плечо на воду.

– Пожалуйста! – повторил я громче. – Кто-нибудь! Одолжите! Верну с процентами, как только сойдем на берег. Мне просто надо уехать из Агиос-Стефанос!

Если грязная одежда и всколоченный вид еще не настроили против меня толпу, то эта фраза – несомненно. Какой-то парень с бутылкой пива поднялся, расставив ноги, чтобы не потерять равновесие.

– Проваливай, чувак! Делай, что говорят, мотай отсюда!

Капитан за локоть вытащил меня с корабля.

– Только по билетам! – приговаривал он. – Только по билетам! Следующий раз купите в Элунде, в два конца.

– Пожалуйста! – взмолился я.

Но он уже отвязал канат, запрыгнул на борт и втащил трап. Мотор прерывисто заурчал, водная гладь забурлила. Между галеоном и понтоном увеличивался просвет. Крики из рубки. Босс заорал что-то в ответ. Канат шлепнулся, мотор вспенил воду.

У меня подкосились ноги, и я сел, все еще чувствуя большой палец этого ублюдка на своем предплечье. В ноздрях стояла вонь дизеля и дохлой рыбы. По бурлящей воде расползалось масляное пятно. Надо снова спрятаться, слушать, когда подойдет следующий корабль. Но я был не в силах пошевелиться. «Капитан Веселый» сдал назад и, с несколькими оборотами двигателя, развернулся, покачивая лампочками на мачтах. Я сидел и смотрел, как он идет в сторону мыса, мимо треклятой Серениной скалы и исчезает из виду.

Встал, наклонился, чтобы стряхнуть с брюк грязную воду, и обернулся.

На том конце пирса стоял человек. Рука в заднем кармане. Я разглядел дупла щек, круги под глазами и, когда он улыбнулся, – щель между зубами.

Он сделал шаг вперед. Эндрю. Внезапно я понял: вот человек, которого я боюсь больше всего!

Глава 20

Он посадил меня на заднее сиденье – обожгло, как кнутом, – и поехал по портовой дороге через поселок.

– Так и знал, что ты здесь, – начал непринужденно. – Гаврас и остальные уверены, что ты подался в Тригаки, чтобы поймать попутку до аэропорта. Но ты же помнишь, ты мне говорил…

– Что?

– Что нашел бы лодку, сбежал бы по морю.

Он поймал мой взгляд в зеркале заднего вида и постучал пальцем по лбу.

Когда подъехали к «Цирцее», он вылез из машины и потянулся, показывая, какой он свободный и всесильный. Потом выпустил меня из машины, провел, держа за руку, вокруг дома и втолкнул в свою спальню. Щелкнул замок.

Я заколотил по стеклянной двери на террасу:

– Тина! Элис! Помогите!..

Постарался убрать отчаяние из голоса, унять панику.

Целую вечность никто не приходил. Я сидел на краю кровати. В комнате было безупречно прибрано – даже украшения Тины аккуратно висели на зеркале. В конце концов со стороны гостиной послышалась возня, и вошла Элис, оставив дверь за собой незапертой.

– Пол, что, черт побери, происходит?!

На Элис было шелковистое, подчеркивающее грудь платье, волосы забраны в хвост. Я протянул к ней руки.

– Эндрю держит меня за преступника! Совсем сдурел! Как будто я опасен, как будто зарежу кого-то! Хотя я так зол, что и вправду могу его убить!

Она отодвинулась.

– Я идиот, – продолжал я, стараясь говорить спокойнее. – Знаю, не надо было сбегать. Это безумие.

Ее лоб прорезали морщины.

– Да. И теперь все ведут себя так, как будто ты виноват в… не знаю… О чем ты только думал? Почему убежал?

Что я должен был ответить? Боялся, что Эндрю, или Гаврас, или оба, хотят меня подставить? Хотел разыскать ее? Или настоящую правду – что я всегда убегаю? Так я поступил с Флорри, Саффрон и остальными женщинами, всеми до единой. Поэтому я и жил в чужой квартире, по чужому расписанию, мечась с одной работы на другую, от одних отношений к другим, в надежде, что если не останавливаться, то ты никогда ни в чем не виноват…

Я снова сел на кровать и посмотрел вниз на руки.

– Не знаю… Я боюсь Эндрю. Он говорил что-то очень странное про изнасилование, как будто я к нему причастен. И теперь я думаю, что испугался не зря – он гонялся за мной по поселку, привез сюда, запер, как преступника…

– Не сходи с ума! Если тебе нечего скрывать, то и бояться нечего. Никто не собирается тебя несправедливо арестовывать и никто ничего не выдумывает.

– Эндрю ненавидит меня из-за Флорри. Он кричал на меня, говорил, что я ее убил. – Я прижал руку к груди и посмотрел на Элис. – Я не знал, что она такая ранимая! Конечно, я раскаиваюсь! Знай я, вел бы себя иначе. Но она совершила самоубийство не из-за меня!

На губах Элис появилась легкая улыбка. Она сняла с зеркала ожерелье и, не глядя на меня, провела по нему пальцами.

– Ты же так не думаешь? – допытывался я. – Это же не так?

Она опустила ожерелье горкой в ладонь и небрежно ответила:

– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я солгала?

– Нет, я хочу правды.

– Ну тогда – да. Я действительно виню тебя в смерти Флорри.

– Элис…

Она кинула ожерелье на комод и повернулась ко мне.

– Ты знал, что она ранимая! Я тебе об этом сказала! На ее дне рождения. Я предупреждала, что она помешалась на тебе. Не помнишь? В саду, в баре. Я напустилась на тебя, умоляла или любить ее, или оставить в покое. Я смотрела тебе в глаза! Сказала, что убью тебя, если ты причинишь ей боль!

– Во что ты была одета?

– Бога ради, Пол! Как у тебя язык поворачивается! Не знаю. Черное платье. Я тогда была полнее. Кожа не совсем чистая. Наверное, не сверкала сиськами. Потому и не помнишь – не зацепила. Господи, лучше бы зацепила: может, трахнул бы меня и бросил Флорри прямо тогда, а не две недели спустя, когда уже с нею переспал и смешал с дерьмом!

Теперь я в самом деле припоминал. Невысокая толстуха в баре, сыпящая высокопарными фразами. Но Флорри – точно – ждала, пока я принесу бокал, а приятели смеялись в углу, глядя, как я пытаюсь вырваться от Элис. Если бы я знал, что это была Элис! Если бы знал, что знаю сейчас! Но я не знал. Та девушка ничуть не походила на женщину, стоящую здесь передо мной.

Я снова протянул руки, отчаянно желая, чтобы она подошла.

– Прости, Элис! Прости, умоляю! Если бы я только мог все переиграть!.. Я был молод, незрел. Я причинил много горя, я знаю. Но это не причина обходиться со мной как с преступником!

Элис помедлила и села рядом. Ее голос снова стал ровным.

– В ту ночь в «Гиоргио», десять лет назад, ты говорил ужасные вещи. Наверное, поэтому Эндрю так зол. Здесь, в Греции, все как будто снова вернулось.

– Что я говорил?

– Спросил про Флорри.

– Откуда мне было знать, что она умерла?! Нельзя же меня за это винить!

– Пол! – Она обхватила мое лицо руками и заглянула в глаза. – Ты сказал: «Как сестренка? Все еще надеется охомутать мужика? Такой же ноль в постели?» – Она отпустила мое лицо, как будто увидела достаточно. – Никогда не забуду…

– Прости! Как я мог?! Прости, ради бога! Пожалуйста!

– Мы сидели, отчаянно притворяясь, что все в порядке. Гарри только что умер. Я была сама не своя. Эндрю из кожи вон лез, чтобы меня отвлечь. И вдруг появляешься ты, заполняешь собой весь ресторан – такой бестактный, хамоватый! Ты представления не имел, что натворил. Причинил столько боли и даже не подозревал! Ничегошеньки не чувствовал! Потому я и убежала из ресторана. Мне не надо было пить, не надо было садиться за руль… – Она слабо всхлипнула. – Ничего не почувствовал… Наплевал…

Я взял ее ладонь, прижал к губам и попытался удержать. Глаза заволокло слезами.

– Прости, прости! – повторял я. – Я изменюсь! Я чувствую, теперь чувствую!..

Она вырвала руку и покачала головой.

– Остальные поехали в порт. Но Гаврас здесь. Попросил тебя позвать. Ждет снаружи.

Вечерело. Гаврас в одиночестве сидел за столом на террасе. Комары вились в столбе света из кухни.

– А, мистер Моррис! – произнес он. – Говорят, вы поспешили сегодня нас покинуть. Можно подумать, что хотели избежать вопросов. Но, наверное, вам просто наскучило наше общество? И тем не менее день выдался хлопотный, полный открытий… Я благодарен мистеру Хопкинсу, что он позаботился о вашем возвращении.

Я сел напротив.

– Пожалуйста, давайте покончим с этим! Я отвечу на любые ваши вопросы. Скажу правду. – Я с мольбой посмотрел на Элис, которая стояла у кухонной двери. – Я хочу все исправить!

– Хорошо, – отозвался Гаврас. – Итак, с удовольствием послушаю вот о чем…

На столе лежал кожаный портфель. Лейтенант аккуратно извлек из него папку для бумаг и открыл на коленях. Положил передо мной фотографию.

– Вы раньше видели эту женщину?

Лора Крэтчет, снимок на фоне белой стены. Полные ненакрашеные губы, глаза без обильной подводки, словно обнаженные.

– Да, видел. Это Лора Крэтчет.

– Когда вы впервые с ней встретились?

– Она была в моем автобусе, но мы не разговаривали. Я просто перехватил ее взгляд.

– Перехватили взгляд? То есть вы проявили друг к другу интерес?

– Нет, я не это имею в виду. Улыбнулись, и все. Не помню почему.

– Вы подмигнули ей? Заигрывали?

– Нет.

– Но вы шли за ней до автобуса после того, как познакомились накануне вечером в «Свистке и борове», где, по словам мисс Крэтчет, она весело отвергла ваши приставания. Вы много пили, и к концу вечера вас пришлось выпроводить из бара. Но вы не сдались. Подслушали их разговор и сели на тот самый автобус, на котором она с приятелями собиралась на следующее утро ехать на север.

Я бросил взгляд на Элис и покачал головой.

– Или она обозналась? – продолжал Гаврас. – Мы основываемся на показаниях мисс Крэтчет – пару дней назад она была со мной в «Клубе-19», когда вы туда зашли. Но, может быть, она указала не на того человека? Правдивость ее истории определяется тем, были вы в Пиросе второго августа или, как утверждаете, прилетели только на следующее утро рейсом «Томас Кук»?

Я осторожно подбирал слова.

– Да, я солгал о своем прибытии. Но все не так, как кажется… – Я повернулся к Элис. – Прости! Я не хотел, чтобы ты знала, что я совсем на мели, и купил самый дешевый билет! Я действительно уже был на острове в ту ночь…

Она сделала шаг вперед, хмурясь.

– Как же встреча с издателем?

– Я солгал.

– А контракт на книгу?

Я пожал плечами.

– Еще одна ложь, – ответил за меня Гаврас. – У вас это, кажется, вошло в привычку.

– Но я ее не преследовал! Я уже сидел в автобусе, когда они подошли. Они даже не в Пиросе жили, а в Элунде. Я видел ее после, но случайно, вот и все. И, конечно, не подкарауливал около клуба! Ты это знаешь, Элис, – в тот вечер мы с тобой вернулись домой вместе!

Она приподняла подбородок, но не ответила.

Гаврас доставал из папки другую фотографию. Положил ее на снимок Лоры Крэтчет.

– Узнаете?

Я наклонился, разглядывая. Щебенка и какой-то маленький предмет крупным планом, смятый и золотистый.

– Нет. Какой-то пакетик…

– У вас бумажник с собой, мистер Моррис?

– Да.

– Вас не затруднит передать его мне? Вы имеете полное право отказаться.

– Нет, все нормально. Мне нечего скрывать.

Я вытащил его из заднего кармана и бросил на стол.

Гаврас аккуратно открыл его и с легкой улыбкой вытащил три золотистых презерватива.

– Любопытно… На фотографии – упаковка от презерватива, которую нашли в переулке, где напали на мисс Крэтчет. Эту марку в Греции не продают. «Лайфстайлз скин». – Он состроил гримасу. – Точно такой же презерватив, какие мы видим в вашем бумажнике.

– Они не мои, а Эндрю! Во всяком случае, я взял их из его несессера… Шутки ради.

Элис издала какой-то слабый звук, словно приглушенно ахнула.

– Шутки ради? – Гаврас помахал рукой, будто отгоняя муху.

Я встал.

– Послушайте! Я не насиловал Лору Крэтчет! Просто не мог! Когда это случилось, я был здесь, дома, уже в постели. Так ведь? Элис, скажи ему! Я был с тобой. Элис!.. – Я повернулся.

Она стояла неподвижно, высоко подняв голову и затаив дыхание.

– Скажи ему, что я весь вечер был в постели!

Она словно одеревенела.

– Но это не так.

Гаврас встал. У меня в животе кольнул страх.

– Нет так! Я проснулся и… А, ясно! Дело в Луисе! Скажи ему правду! Давно пора!

Уголки ее рта поползли вниз. Пальцы нервно сплетались и расплетались.

– Что сказать?

Я секунду пристально в нее вглядывался. Эндрю прав. Конечно, она предпочтет сына. Какая мать поступила бы иначе? Возненавидит ли она меня за то, что сейчас скажу? Выбора нет. Я снова повернулся к Гаврасу.

– Я вставал ночью и видел, как Элис и Эндрю вытаскивали из машины ее сына, Луиса. Намного позже, чем девочки вернулись домой. Минимум в половине второго.

– Не знаю, о чем он, – заявила Элис и продолжила медленно и четко, скрестив руки на груди, как будто уже готовится к суду: – Я проснулась посреди ночи и увидела, что мистер Моррис стоит на террасе. Полностью одетый. Не знаю, где он был весь вечер. Насколько я могу судить, он к тому времени еще не ложился.

– Элис, зачем ты так? Не делай этого! – умоляюще произнес я.

Свет падал у нее из-за спины, и в сгущающихся сумерках я не смог разглядеть лицо.

Глава 21

Когда стемнело, Гаврас отвез меня в участок на противоположном конце Тригаки. Снаружи здания – край крутого уступа, сухой фонтан. Внутри – бетонные колонны и паутина узких коридоров. Голая комната, если не считать вонючего ведра и деревянной скамьи, на которой я неподвижно лежал, глядя на комаров, вереницами спускающихся по грязным серым стенам.

Было жарко, душно, невыносимо. Гаврас забрал телефон, и я потерял счет времени. В высокое окно просачивался приглушенный свет. Тарелка с едой: колбаса и заветренная горка цукини – коченела у двери. Мои внутренности затвердели, высохли, словно известь. Раньше я верил в силу обаяния. В моей отполированной жизни оно служило верой и правдой, но теперь потеряло силу. Внешность, правильные слова, ложь – все стало бесполезным.

Утром маленький коренастый полицейский, не говорящий по-английски, отвел меня в кабинет в том же здании. Гаврас ждал за массивным деревянным столом. Женщина средних лет с ярким макияжем и очками на макушке сидела в углу за столиком поменьше. На ее колене лежал блокнот для стенографии. В комнате пахло сосной и потом. На подоконнике собирала пыль ваза с шелковыми цветами.

Когда я сел, Гаврас подвинул мне через стол бумагу.

– Ордер на ваш арест.

Я повернул ее и изучил. Потом развернул обратно.

– Могу я почитать перевод?

– Вам предоставят переводчика в установленном порядке.

– Мне нужен адвокат?

– Вы очень везучий человек, мистер Моррис. Вам посчастливилось иметь полезных друзей. Мистер Хопкинс вызвался представлять ваши интересы.

– Мне не нужен Эндрю, я здесь из-за него.

– Вы отказываетесь от помощи мистера Хопкинса?

– Я не желаю иметь никаких дел с мистером Хопкинсом!

– Вот как… Алетея, запишите, пожалуйста, что мистер Моррис отказывается от предложенного адвоката.

Я глухо засмеялся.

– Вы это специально, да?

– И еще отметьте, пожалуйста, что мистер Моррис оскорбляет представителя власти.

– Может, вы обрисуете мои права? – процедил я сквозь зубы. – Или у меня тут нет никаких прав? Продержали под замком всю ночь! Я невиновен, меня подставили! Займитесь лучше Луисом, сыном Элис! А я ничего плохого не сделал!

Гаврас вперил в меня пристальный взгляд.

– Почему вы пытались бежать, мистер Моррис?

– Вам не понять…

– Вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Молчание не может быть использовано против вас. Это, мистер Моррис, одно из ваших прав.

Он улыбнулся и кивнул женщине – убедиться, что она ничего не упустила.

Меня повели в другую комнату – фотографировать и брать мазок на ДНК. Я раздумывал, не отказаться ли, но какой смысл? Они все равно своего добьются – вырвут волосок или царапнут ноготь, пока буду спать. Полицейский участок казался заброшенным: вереница пустых кабинетов, скрипучих, отдающихся эхом дверей, – усыпляющая, дремотная атмосфера. Но апатичность этих полицейских, их неторопливость – все было игрой. Я попал в волчье логово!

Вернулся в камеру. Над вчерашней тарелкой и у маленького окна под потолком жужжали мухи. От комариных укусов на шее и лодыжках вздувались свежие волдыри. До слуха донеслось завывание мотоцикла и рев осла. Вода, которую мне принесли, пахла какой-то химией. Я лег на деревянную скамью, ощущая каждую косточку черепа, и наконец заснул.

Все-таки я поел. Принесли если можно так сказать свежее. Кусок жесткой жирной баранины под водянистым соусом, а сбоку – вареная картофелина и сырой помидор. Из-за голода я не смог отказаться, хотя и опасался за свой желудок. Ведро в углу уже страшно воняло.

Время едва ползло. Я чувствовал себя грязным от жары и пота. Несколько раз принимался барабанить в дверь, и с пятой попытки в ней открылось окошко и появились глаза моего коренастого тюремщика. Он вопросительно мотнул головой. Губы шевельнулись.

– А?

– Сколько еще меня будут здесь держать? Это незаконно! Мне не предъявили обвинение! Сутки наверняка уже прошли! Вы обязаны меня выпустить!

Окошко закрылось.

Позже, когда стемнело, я снова забарабанил. Опять и опять, пока не начала саднить ладонь. На стук никто не откликнулся.

На следующий день пришел Гаврас и заявил, что мои жалобы безосновательны. Тридцать шесть часов – пустяк! У них вполне есть на это право. А мне лучше поберечь силы…

Что-то в его манере изменилось, сонливость в глазах уступила место радостному возбуждению, жажде действия.

Он провел меня, крепко держа за локоть, в кабинет, где раньше показывали ордер. За столом появился новый персонаж – высокий мужчина в черном костюме, бледной рубашке в полоску и широком темно-синем галстуке. Седые волосы, черные брови – еще один волк. Тот самый старший по званию. Я понял это по маленькому заискивающему кивку лейтенанта при входе в комнату. Незнакомца окружал ореол власти и высокомерия. Голова набычена, глаза прищурены. Пиджак был немного широковат в плечах, а обручальное кольцо, которое он крутил, болталось на пальце. Я подумал, что он, видимо, недавно похудел.

Его представили мне по должности, не по имени.

– Анакритис, – произнес Гаврас, слегка кивнув головой, – судебный следователь. Собирает доказательства.

– Ясно.

Гаврас снова спросил, нужен ли мне адвокат. Я сказал, что нет, что все это – абсурд, высосанный из пальца, и что я ничего не сделал. Он сел рядом с коллегой и положил перед ним кожаный портфель. Женщина в углу включила на столе рядом с собой маленький диктофон. Взяла блокнот и ручку.

Я спросил, на каком основании меня здесь держат.

Долгое молчание.

– Вы честный человек, мистер Моррис? – Гаврас не сводил с меня пристального взгляда.

– Надеюсь.

– Вы обычно говорите правду?

– Я говорю правду сейчас.

– И вы говорили правду, утверждая, будто посетили доэллинское поселение в Окарте, руины, которые закрыты на реставрацию, на автобусе, который по пятницам больше не ходит?

Я постарался не отводить глаза.

– Ладно, я не ездил на автобусе смотреть развалины, но этому есть невинное объяснение. Совместный отдых, знаете ли, чужие дети. Мне просто нужен был день без всего этого…

– Вы проживаете по адресу, который мне дали?

– Ну, в данный момент – нет. Но я там жил до того, как… Послушайте, какая разница?!

Я повысил голос. Анакритис, который до сих пор молчал, произнес на безукоризненном английском:

– Вы человек вспыльчивый, мистер Моррис?

– Нет, – твердо ответил я. – Не вспыльчивый.

Я откинулся на стуле и бросил взгляд на стенографистку. Она смотрела на меня, но тут же опустила голову и продолжила строчить в блокноте.

– Когда все идет не по-вашему? Когда вы устали? Когда… – Все еще улыбаясь, он показал, как будто отхлебывает из бутылки.

– Нет, – повторил я.

– А ваши аппетиты, мистер Моррис, вы охарактеризовали бы их как нормальные?

– Мои аппетиты?.. Нормальные?.. Разумеется, они нормальные! Да, мои «аппетиты», как вы их называете, самые что ни на есть нормальные!

– Вы увидели Лору Крэтчет около «Клуба-19» в час двадцать ночи пятого августа и набросились на нее сзади? – продолжал судебный следователь.

– Нет.

– Потащили ее в переулок между клубом и ювелирным магазином «Афина», прижали к стене и сорвали с нее нижнее белье?

– Нет!

– Надели презерватив и изнасиловали ее, мистер Моррис?

– Нет! Нет! Конечно, нет! Меня там не было и я бы не… Нет!

Ручка, которой писала женщина, поскрипывала по блокноту, солнце падало на пол ярким квадратом, искусственные цветы утопали в пыли, билась о стекло муха.

– Не хотите изменить свое решение касательно адвоката, мистер Моррис? – поинтересовался лейтенант.

– Мне не нужен адвокат! – рявкнул я. – Меня там не было, я абсолютно невиновен в преступлении, в котором вы меня обвиняете! Собственно, говорить больше не о чем, и я требую, чтобы меня отпустили!

Женщина перевернула страницу, держа наготове ручку. Анакритис поправил пояс брюк.

Гаврас сложил ладони вместе, как в церкви, и сделал глубокий вдох.

– Что ж, мистер Моррис, перейдем к следующему вопросу…

– Какому еще вопросу?

Он ответил бесстрастным взглядом.

– На этой неделе у меня сложилось впечатление, что это ваш первый приезд на остров. Но вчера, когда вы пытались уехать из Агиос-Стефанос, миссис Хёрли упомянула, что десять лет назад, ночью, когда пропала ее дочь, вы, оказывается, были в поселке.

Мое сердце заколотилось.

– Ивонн так сказала? Ивонн сказала, что я был в поселке?

– Она не хочет упустить ни малейшего шанса, что и понятно.

– А может, просто запутывает следствие? Вы об этом подумали? Я и не скрываю, что был тогда в Стефанос. Но я уехал задолго до трагедии. Эндрю посадил меня в такси.

Говоря это, я вспомнил слова Элис: «Слил тебя в такси». Осколки воспоминаний: хлопок дверцы, профиль узкого лица Эндрю в окне, его ладонь на крыше машины, когда она уже трогалась, мир, плывущий перед глазами, тошнота…

– Два свидетеля утверждают, что видели вас в Стефанос тем вечером гораздо позже. Одна из них – англичанка, живущая в Эпитаре, вспомнила, что столкнулась с вами в «Клубе-19».

– Какая англичанка? Ники Стенхаус? Я только в среду с ней познакомился! Она не говорила, что видела меня раньше!

– Вторая свидетельница, пожилая местная жительница, помнит, как вы шли вверх по холму в сторону апартаментов «Барбати», туда, где сейчас «Делфинос резорт».

– Что? Это бред!

– Вместе с молодой девушкой.

– Вы издеваетесь!

– С вами не было девушки?

Я рылся в памяти.

– Верно, в клубе я познакомился с девушкой, хотя это было гораздо раньше, не вечером, еще даже не стемнело. Но она была из Голландии. Мы пошли к ней в комнату. И не спрашивайте, как ее звали – я забыл, если вообще знал…

– И сколько было лет этой девушке из Голландии?

– Не знаю. Восемнадцать, девятнадцать…

– А не четырнадцать?

На шее сзади у меня запульсировала жилка.

– Это абсурд! Вы серьезно допрашиваете меня в связи со смертью Джесмин?! – Я перевел взгляд с одного полицейского на другого, ища какую-то брешь, просвет среди хмурых лиц, намек, что это шутка. – Безумие!

Гаврас опустил взгляд в свои записи и, не поднимая глаз, произнес:

– Зачем вы купили гидроксид натрия?

Прошла секунда, прежде чем я понял вопрос.

– Для оливок.

– Каких оливок?

– Элис хотела замариновать оливки.

Полицейский покачал головой.

– С чего вдруг ей мариновать оливки? У нее их нет, она их не выращивает.

– Были. Она по ошибке купила свежие и решила мариновать.

– Когда?

– В четверг, в пятницу… Не знаю.

– То есть на этой неделе. Гости в доме, только что приехали Ивонн с Карлом, приближается годовщина исчезновения Джесмин Хёрли. Логично предположить, что ее голова занята другим, и все же она захотела мариновать оливки?

– Она попросила купить щелочь. Это было в списке, который она мне дала, – пожал я плечами. – Я просто сделал, что мне сказали.

Полицейские перекинулись парой фраз на греческом. Гаврас открыл кожаный портфель и извлек листок бумаги в целлофановом пакете.

– Этот список?

Клочок бумаги с почерком Элис, отксеренный под углом и расплывающийся по краям. «Куриные ножки, макароны, бараньи ребрышки, фета…»

Я вспомнил, как она его писала, как закусила край нижней губы, вспомнил ее сосредоточенное лицо.

– Ни слова о гидроксиде натрия, – заметил Гаврас.

Звонкий и отчетливый голос Тины, которая меня зовет, ее отражение в зеркале заднего вида…

– Меня догнала Тина. Элис забыла вписать щелочь. Спросите ее! Спросите Тину! Они вам подтвердят!

– Бутылка щелочи найдена в вашей спальне, мистер Моррис. А не в кухне с остальными продуктами.

– Я не помню, где ее оставил.

– На территории нашли и еще одну, пустую, бутылку из-под щелочи. С вашими отпечатками.

Память отчаянно пробивалась сквозь усталость, панику и сумбур в голове. Я кивнул:

– Да, в сарае.

– На ней ваши отпечатки.

– Я ее брал. Подпер ею дверь.

Качая головой, Гаврас поморщился от смехотворного, на его взгляд, объяснения.

– Это правда!

Анакритис, насколько мог, наклонился вперед, к моему лицу.

– Тот, кто убил Джесмин Хёрли, в последние пару дней пытался до конца уничтожить улики, вылив в колодец гидроксид натрия, иначе известный как щелочь.

– Это не я! Нет! Да что за черт! – Я лихорадочно соображал. – Артан! Сторож Элис! Вы говорили с ним? Он все время ходит в сарай. И был в поселке десять лет назад. Жутковатый тип. – Я подался вперед. – Спит с Дейзи, дочерью Эндрю Хопкинса…

Гаврас махнул рукой, отгоняя сплетню, которая не представляла интереса.

– Едем дальше. Когда эксгумировали тело Джесмин Хёрли, вместе с ним было обнаружено еще кое-что. – Он извлек из портфеля пакет побольше и пальцем потыкал в него, отодвигая друг от друга предметы внутри – несколько вещиц, каждая в отдельной целлофановой упаковке. – Узнаете, мистер Моррис?

В пакете, который он выделил, находился ржавый гаечный ключ.

– Да, – ответил я, внимательно разглядывая. – Я его видел.

– Десять лет назад?

– Нет, на днях.

– На днях? Сомневаюсь. Его нашли в колодце, мистер Моррис, вместе с останками Джесмин.

– Тогда это другой. Я недавно наткнулся на такой ключ, но это было в сарае, в капоте «Тойоты».

– А что вы скажете, если я сообщу вам, что травмы на черепе Джесмин Хёрли предполагают удар подобным инструментом?

– Понятия не имею, о чем вы.

– А что вы скажете на то, что на ключе сплошь ваши пальчики?

– Ерунда какая-то! Наверное, кто-то бросил ключ из сарая в колодец. Зачем – не знаю.

Руки мои дрожали.

Он тяжело вздохнул.

– Что еще неприятнее, мистер Моррис, на нем обнаружены и следы вашей ДНК.

Он поднял с пола очередной пакет с вещдоками. Содержимое было знакомым и чуждым одновременно: смятый кусок ткани, старая, местами потемневшая – местами ржавая тряпка с блеклым цветочным рисунком. Я ее видел, недавно, но поскольку сейчас ее показали мне столь почтительно, вдруг понял, что она попадалась мне и раньше, в другой обстановке. В другой стране.

– Что это? – спросил я.

Гаврас невесело рассмеялся.

– О, мистер Моррис, перестаньте ломать комедию…

– Я не знаю, что это!

– Это платок Джесмин Хёрли, который был найден вместе с ее трупом и покрыт следами вашей ДНК, – очень серьезно ответил Анакритис.

Я вгляделся. Плакат на столбе и листовки на кухонном столе Элис: бандана, в которой сфотографировали Джесмин. Сиденье «Тойоты». Застрявший ключ. Старая тряпка, с помощью которой я его повернул…

– Тоже в машине, – произнес я. – Я вытер о нее руки. Использовал, чтобы повернуть ключ. Спросите Элис, она хотела, чтобы я посмотрел машину. И она велела купить щелочь. Как ключ и платок оказались в колодце – не знаю. Но я тут ни при чем!

Полицейские переглянулись, между ними что-то промелькнуло.

– Я устал. Все это бред… Отведите меня обратно в камеру. Мне нужен адвокат. И я хочу увидеть Элис… – Я уронил голову на стол.

– А так хорошо начали, мистер Моррис… – Голос лейтенанта сочился патокой.

Я поднял глаза.

– Ну и что я, по-вашему, сделал? Скажите, просто скажите!

Анакритис встал, заправил рубашку и кивнул женщине в углу. Она перевернула страницу в блокноте. Шелест бумаги, поскрипывание переплета, в котором растягивались нити… Убедившись, что она готова, Анакритис опустился на стул и начал:

– Вечером десятого августа две тысячи четвертого года вы, сойдя с корабля, следовавшего из Элунды, отделились от своих друзей. Мистер Хопкинс дал вам деньги на такси, чтобы вы уехали из поселка, но вы вместо этого пропили их в «Клубе-19». Так?

Я смешался.

– Не… Не знаю…

– Вы покинули клуб в состоянии алкогольного опьянения и, встретив Джесмин Хёрли по дороге в апартаменты «Барбати», не смогли удержаться.

– Это ложь!

– Вы изнасиловали ее, да?

– Джесмин Хёрли изнасиловали? У вас есть доказательства? Она была совсем ребенком!

Он проигнорировал мои слова.

– И чтобы правда не выплыла наружу, вы ее убили.

– Вы сочиняете на ходу!

– Затем вы пронесли ее тело через оливковую рощу и нашли подходящее место: колодец в кустах на границе с «Цирцеей». Здесь вы и спрятали Джесмин Хёрли вместе с орудием преступления – гаечным ключом.

– Нет! Вы лжете!

– Бандана Джесмин и орудие убийства покрыты следами вашей ДНК; и то и другое найдено вместе с телом. Как вы это объясните?

– Не знаю, но все было не так! Это не я!

– Если бы я только мог вам поверить… Но есть еще и футболка.

– Футболка?

Гаврас вытащил из сумки очередную бумагу, развернул и показал мне.

Это была фотография грязного, изорванного предмета одежды: фиолетовая футболка с черной надписью «Зевс сведет тебя с ума».

Что-то отвратительное пробежало по моим жилам и крепко сдавило пальцами сердце.

– Очень необычная, согласитесь? – произнес Гаврас.

Я сглотнул. Во рту у меня пересохло.

– Да, у меня такая есть. Но это не она, я свою недавно надевал.

Выражение его лица было почти сочувственным.

– ДНК, мистер Моррис… – Он пожал плечами, вытянув вперед руку, словно, будь его воля, с радостью изменил бы ситуацию.

– Я не знаю, как она попала в колодец, но это ошибка, розыгрыш! Если она моя, то никак не могла пролежать там десять лет! Я надевал ее в Лондоне несколько недель назад. Если вы меня отпустите, я ее вам пришлю. Я ее куда-то задевал, но…

Внезапное извержение, фейерверк, фонтан надежды…

– Спросите Элис! Она ее видела, я ей показывал! Пару недель назад… Может, три или четыре… До того, как мы сюда приехали.

– Спросить Элис?

– Миссис Маккензи. Спросите ее, позвоните прямо сейчас. Она все объяснит! Пожалуйста!

Глава 22

Вернувшись в камеру после допроса, я колотил по двери и кричал: «Приведите Элис! Приведите Элис!» В гнетущей тишине ночи встал на скамью, поднял лицо к прутьям решетки на окошке под потолком и истошно звал: «Элис!» Думал ли я, что мои мольбы долетят до нее, что слова мои пронесутся над холмом, просочатся под дверь спальни и проникнут ей в уши?

К тому моменту, когда дверь открылась, я наконец уснул. Краткое забытье, осипшее горло, неудобно повернутая шея. В состоянии крайнего истощения организм цепляется за любую возможность отдохнуть – теперь я в этом убедился.

Она стояла в дверях.

– Элис! – Я с трудом встал на ноги. – Наконец-то! Слава богу, ты пришла!

Рядом с ней маячил Гаврас, и я запнулся. Отчасти из-за того, как он отодвинулся лишь самую малость, чтобы ее пропустить, не оставляя просвета между собой и косяком; как захлопнул дверь, едва они оба оказались внутри; как прислонился к двери, непреклонно глядя из-под нависших век… Отчасти из-за того, что ее наряд был так тщательно продуман – дорожная одежда: черные брюки три четверти, белая рубашка, мягкий хлопковый джемпер, повязанный на плечах, темно-синие балетки… Неужели я настолько утратил счет времени? Уже воскресенье, и она едет в аэропорт?.. Но главное – выражение ее лица, пустые, холодные глаза. Казалось, сердце мое сейчас остановится.

– Пол, – произнесла она, держа в руке мой твидовый пиджак. – Подумала, тебе пригодится. Там, куда ты отправишься…

– Элис…

Я сделал шаг вперед, но пиджак не взял, и она положила его на пол. Гаврас жестом показал, что я должен сидеть. Игнорируя его, я застыл на месте.

– Ты мне поможешь, да? – спросил я наконец и потянулся, чтобы до нее дотронуться.

Она не подошла ни на шаг. Я уронил руку.

– Чем помочь, Пол?

Может, Гаврас ей уже на меня наговорил? Надо, чтобы она поняла…

– Элис, – начал я, понижая голос и стараясь говорить быстро, в надежде, что он не разберет, – обвинение сфабриковано. Все, что они говорят, неправда. – Я посмотрел на Гавраса, который пожал плечами. – Элис, пожалуйста, мне просто нужно, чтобы ты объяснила, что я не имею никакого отношения к смерти Джесмин. И изнасилованию. Дело серьезное! Мне нужно, чтобы ты сказала правду.

Она стояла очень тихо. Жесткая линия плеч чуть смягчилась. Или мне показалось?

– Что я должна им сказать, Пол?

– Про Джесмин, «Тойоту», футболку… Про щелочь…

– Щелочь? Не понимаю.

– Скажи, что ты велела мне купить щелочь, чтобы мариновать оливки.

Она наморщила лоб.

– Оливки? Щелочь?

– Гидроксид натрия, – пояснил Гаврас с легким поклоном.

Элис озадаченно качнула головой.

– И что ты просила меня починить машину, – продолжал я. – И поэтому я пошел в сарай, поэтому брал в руки гаечный ключ и бандану. Я не знаю, как они попали в колодец – кто-то бросил их туда, чтобы меня подставить.

Элис сжала руки на животе. Ее глаза были пусты.

– Если бы я хотела ее починить, зачем бы стала просить тебя?

– Потому что ты знала, что когда-то я работал механиком.

– В самом деле?

Она смотрела на меня в упор. В воздухе повеяло стужей.

– Я тебе говорил, помнишь?

– Настоящим механиком? – переспросила она.

Меня охватила зловещая тревога, по коже пробежала дрожь.

– Футболка… – медленно выговорил я. – Из клуба «Зевс», та, которую ты терпеть не можешь. Скажи лейтенанту, что она была у меня в Лондоне несколько недель назад! Ты ее видела!

Она быстро облизала языком нижнюю губу. Не разжимая пальцы, потерла друг о друга ладони.

– Какая футболка, Пол?

– Из ночного клуба в Элунде, «Зевс сведет тебя с ума».

Я видел, как вздымается ее грудь. Медленно выдохнула.

– Та, в которой ты был в день исчезновения Джесмин?

– Да, да, та! Скажи ему, что ты видела меня в ней в Лондоне. Скажи ему!

Она бросила взгляд через плечо. Гаврас переступил с ноги на ногу и приподнял голову.

– Я надел ее под свитер и показал тебе в спальне, в Клапхеме. Помнишь? В шутку. В смысле, «я сведу тебя с ума». – Я понизил голос. – Неужели не помнишь? Ты сказала, что терпеть ее не можешь. Сняла с меня, мы занялись любовью…

Она покачала головой.

– Элис, футболка…

Я втянул воздух, чувствуя, как напрягается каждая мышца на лице. Мой последний шанс, ее последний шанс…

– Почему ты молчишь?

Когда уголки ее рта поползли вниз и она покачала головой, у меня в груди разверзлась пропасть.

Только Элис могла украсть футболку, только она могла бросить ее в колодец!

Я подумал о выражении ее лица у бассейна, еще до того, как мы узнали, что именно нашел Гаврас. Как быстро она вскочила! Как сильно ее удивление смахивало на страх! – Потому, что она знала, что там Джесмин! Она ждала этого долгие дни, прислушиваясь к каждому рыку техники, громыханию экскаваторов и треску отбойных молотков.

– О Элис… – Я резко опустился на жесткую скамью. – Ты знаешь, кто ее убил…

Она повернулась и пошла к двери. Наклонилась и неловко поправила соскользнувшую с пятки лодочку. Кожа задника была мягкая и смята гармошкой.

– Не знаю, о чем ты.

– Ты кого-то покрываешь, да? О Элис! Так же, как покрываешь Луиса!

Она запнулась, посмотрела на Гавраса и снова на меня. Времени оставалось мало, и я выпалил:

– Это Ивонн? Или Эндрю? Как ты можешь позволить им думать, что это я? Что ты делаешь?! Ты знаешь, что я не имею никакого отношения к смерти Джесмин!

Она помедлила. Гаврас открыл дверь и уже наполовину вышел, делая ей знак следовать за ним.

Ее плечи дрожали. Я подумал, что она плачет, но ошибся.

– Могу я на минуту остаться с мистером Моррисом наедине? – спросила она.

Они с Гаврасом шепотом посовещались; дверь со щелчком захлопнулась. Элис пересекла комнату, подошла к скамье и наклонилась к моему уху.

– Ты имеешь отношение к смерти Джесмин! И еще как!

Придвинулась ближе, оперлась о меня грудью, чтобы не упасть. Наши щеки соприкасались.

– «Гиоргио», в ночь, когда она умерла!

– Не понимаю.

– Твои жестокие слова о Флорри… – Она качнулась назад на пятках и продолжила более спокойно: – Если ты дрянной человек и говоришь такое, будут последствия. Я тогда чувствовала себя немного лучше. Эндрю и я – мы разговорились с французской парой. На несколько секунд я позволила себе забыть свое горе. А потом – ТЫ. Я не могла этого вынести. Не могла дольше там оставаться. Эндрю умолял не уходить или позволить ему меня отвезти, но мне просто надо было немедленно оттуда сбежать, оказаться вдали от людей… Всех… Я… Мне не следовало садиться за руль. Я была пьяна, я плакала, перед глазами расплывалось. Я не могла вести машину. – Она стиснула зубы. – Но я поехала, из-за тебя! Так что да, ты виноват, ты имеешь отношение к смерти Джесмин!

Долгое молчание.

– Чувствуешь? – спросила она. – Теперь чувствуешь?

– Ее убила ты. Ты убила Джесмин…

Она внимательно глядела на меня, как будто решая, удостоить ли ответом. Потом произнесла, почти небрежно:

– Это был несчастный случай.

– Все эти годы – десять лет – ты сидела рядом с Ивонн! Ты знала, что ее дочь мертва, и позволила ей страдать! Я думал, ты веришь в правду и честность. Я думал, ты добра…

Не говоря ни слова, Элис с усилием встала, распрямляя ноги.

– Охрана! – позвала она.

Я тоже поднялся, чтобы смотреть ей в глаза.

– И теперь подставляешь меня. Меня! Неужели наши отношения ничего не значат?!

Элис посмотрела на меня в упор. Она больше не шептала, но голос ее был низким, с жестокой, холодной нотой, которую я никогда прежде не слышал.

– Конечно, ничего! Ты думаешь, я что-нибудь к тебе испытывала? Да никогда! Просто терпела твое смехотворное самолюбование, твой снобизм и паразитизм. Твои манерные французские словечки, твои гнусные небылицы… С чего мне вдруг интересоваться таким неудачником? Я тебя ненавижу и делала все это только для Флорри. Ты омерзительное, эгоистичное, самодовольное существо! И все это заслужил!

От потрясения я едва не потерял дар речи.

– Я был в тебя влюблен!

– Ты не мог быть в меня влюблен! – Она придвинула губы очень близко, я даже решил, что она меня сейчас поцелует. – Потому что ты понятия не имеешь, кто я! Ты не дал себе труда выяснить.

Я смотрел ей в лицо, на ее узкие, худые щеки, бледно-зеленые глаза, шрамик, портящий верхнюю губу. Вспомнил ее оргазм в день, когда нашли Джесмин: то была не сексуальная разрядка, а психологическое облегчение после стольких лет. Думал о своей нежности к ней, о том, как гладил ее влажные волосы, как сильно хотел не просто быть с нею, но быть ею… К горлу подступила тошнота.

Она накидывала свитер на плечи и поправляла воротничок рубашки. Повернулась постучать в дверь, чтобы ее выпустили.

– Этим не закончится, – произнес я. – Когда я объясню, что ты сделала…

Она даже не потрудилась понизить голос.

– Как думаешь, кому поверят, Пол? Кому верили с самого начала? Тебе? Или мне?

Дверь открылась, и она исчезла.

Глава 23

В тот вечер меня перевезли на большую землю. Путешествие по извилистой дороге было жарким, в полицейском микроавтобусе с маленькими тонированными стеклами – нечем дышать, от постоянных поворотов дороги страшно мутило. Я запомнил эту дорогу еще с первой поездки в автобусе: притормаживание, ускорение, дребезжание, серпантин, бесконечные петли. На сей раз я не спал. Мысли в голове бурлили, как и живот. Во время шестичасового переезда на пароме в Патры меня несколько раз вырвало. Сначала в туалете, потом, когда уже не было сил вставать, на месте, где сидел, пристегнутый наручниками к моему охраннику, – прямо на себя, на пиджак, в руки…

Гаврас остался на острове. На прощание сообщил, что в ожидании суда меня доставят в следственный изолятор, где я могу провести от шести месяцев до года. Мне официально предъявили обвинение в изнасиловании Лоры Крэтчет, убийстве Джесмин Хёрли и, в последнюю минуту, – в третьем преступлении, нанесении телесных повреждений некой Грете Мюллер, хиппи из Эпитары. Как безусловно представляющему угрозу обществу и склонному скрываться от правосудия мне отказали в освобождении под залог. Судебный следователь подготовил против меня дела. Их перевода на данном этапе не имелось, хотя в Афинах это исправят. Гаврас изображал Афины как землю обетованную. У меня будет камера побольше и общество других уголовников. Ко мне придет британский консул. Назначат англоговорящего адвоката. Гаврас покачал головой, чуть улыбнувшись полными губами.

– Он выслушает ваши абсурдные обвинения против миссис Маккензи и даст профессиональный совет.

Мне разрешили один раз позвонить. Майкл ответил по мобильному в саду. Мое ухо различило шипение шланга, дребезжащий рык газонокосилки где-то вдалеке, крики ссорящихся детей. Я как можно быстрее обрисовал ситуацию. Он слушал, не перебивая, и не комментировал. Только спросил, куда именно меня везут, и обещал на следующий день вылететь в Афины. Повесив трубку, я заплакал – из-за его голоса и осознания, как далек я от Бекенхэма. Летний английский вечер. Наверное, я уже знал, что еще долго его не увижу…

Паром пришвартовался в Патрах на рассвете. Через щель в дверцах микроавтобуса тянуло утренней прохладой. Мне дали бутылку воды с привкусом пластика и пакетик сухого печенья. Переодеться было не во что. Ехали около получаса. Остановились. В задние дверцы впихнули еще двоих: белобрысого с мускулами, вздувающимися под майкой, и второго, смуглого и жилистого. Они сидели, глядя на меня с неприкрытой враждебностью, вероятно из-за запаха рвоты. Это был мой первый опыт общения с другими преступниками – постоянного подозрения, угроз, латентного насилия. Теперь я привык и научился определенным хитростям, чтобы держать дистанцию. А в тот момент я все еще был наивен. У жилистого имелись сигареты. Я видел очертания пачки в кармане его рубашки и, жестами объяснив, чего хочу, безрассудно поменял на нее свои «вансы».

Он сложил сланцы и сунул в задний карман. Надел «вансы» – они были ему здорово велики. Протянул мне одну единственную сигарету, а не всю пачку и, когда я запротестовал, агрессивно вытянул шею и вплотную наклонился к моему лицу. Босой, я откинулся назад на сиденье. После этого они не обращали на меня внимания. Плевать я хотел. Я был нем, лишен эмоций и какого бы то ни было ощущения собственного «я». Единственное, что я мог, – попытаться анализировать события десятилетней давности и последних шести месяцев; единственное, что я мог, – просеивать и сортировать случившееся, выискивая причины и объяснения.

Голову мою занимала Элис. Ее кривая улыбка, привычка поправлять волосы. Элис, которая готовит ужин, говорит по телефону с коллегами, лежит со мной в постели. Элис убила Джесмин… Кто она – Элис, в которую я влюбился? Все это время она знала, где тело Джесмин, и лгала, скрывала, разрабатывала план. Невообразимо… А потом вспоминалось ее лицо около моего в камере – то, как она плевалась словами. Я ее не знал, понятия не имел, кто она на самом деле. В этом она права – я просто проецировал на нее желанные качества. И ведь все сходится! Она убила Джесмин – переехала «Тойотой». Пьяная, расстроенная. Испугалась, спрятала тело в колодце на границе с собственным участком. (С Эндрю или сама?) А затем как хитро она включилась в поиски, чтобы быть ближе к следствию и Ивонн! Хотела сначала ограничиться первой ночью поисковой операции, а все затянулось на неделю и месяц? Разрослось, как снежный ком? Стало зависимостью? На целых десять лет… Кампания, бал, благотворительные обеды, сбор средств – зачем? Как там сказала Тина? «Элис надо все контролировать. Если она не у руля, все пойдет не так». Участие в поисках позволило стать кукловодом всей операции, отвлекать внимание полиции и держать в рабстве Ивонн. Кроме того, дело таким образом не закрывалось окончательно, а зачем бы она на это пошла, если в глубине сердца не хотела, чтобы Джесмин нашли? «Завершение». Сколько раз она повторяла это слово? Только относилось ли оно к бедной скорбящей матери или к ней самой?

Случайно ли мы встретились на ужине у Эндрю? Уже ненавидя меня за Флорри и своим извращенным умом обвиняя в смерти Джесмин, усмотрела ли она шанс меня использовать и подвести под обвинение в убийстве? Какая же она расчетливая! Строители непременно наткнулись бы на тело. Ей нужен был подозреваемый. Я вспоминал, каким польщенным чувствовал себя в тот вечер, как она меня обхаживала. Специально вышла в сад, чтобы меня найти. Стрельнула сигарету – свою первую и последнюю, закашлялась. Однако сработало – она привлекла мое внимание.

Пока я воображал, что разыгрываю ее, все было с точностью до наоборот. Она дразнила меня обещанием следующей стадии, но не делала решающего шага. Предложила отдых в Греции и забрала свои слова обратно. Постоянные намеки, откладывание, недоступность. Мною манипулировали. А я раззадорился от погони. Мою решимость непременно поехать на Пирос возбудило именно то, что меня не пригласили. А потом, когда я оказался в Греции, меня запихивали в багажник и заставляли чувствовать себя пятым колесом, хотя на деле все это время я был ключевым персонажем. Лицедейство, дымовые завесы, надуманная истерия вокруг случаев, когда Элис якобы видела Джесмин; я воображал, что являюсь свидетелем чьей-то драмы, а сам был главным персонажем шоу…

Как красиво я сыграл отведенную мне роль! Все до единой мои слабости шли Элис на пользу. Моя надменность, жадность, потребность доказать свою мужественность, склонность пускать пыль в глаза. Моя тривиальная попытка соблазнения с помощью футболки – Элис, наверное, пришла в полный восторг, ведь это было как раз то самое, решающее вещественное доказательство! А когда она заманила меня в машину, где предварительно оставила гаечный ключ и платок, – как легко я проглотил наживку, желая угодить ей, убежденный из-за своего ложного чувства превосходства, что смогу ее починить! Чудесным образом недооценивая собственную некомпетентность, я повозился с зажиганием, оставил ДНК везде, где надо: на гаечном ключе, на цветастой бандане Джесмин – только и оставалось бросить их в колодец.

На каждом шагу я играл ей на руку – моя лень, моя нравственная трусость. Если бы я только не солгал насчет рейса, если бы только не украл презервативы… Не надо было сбегать из «Цирцеи», но – дело сделано. Я всегда поступаю так – всегда сбегаю. Элис с самого начала за мной наблюдала, готовила к отведенной роли, на каждом шагу пользовалась моими недостатками. Да, она заманила меня в ловушку. Но как легко я ей поддался!

Машина качнулась и замерла. Задние дверцы распахнулись, и в узком просвете появился охранник с пистолетом на бедре. За ним виднелось приземистое безликое строение с желтеющими стенами в пятнах от сырости и рядами маленьких зарешеченных окон.

– Добро пожаловать в «Коридаллос», ваш новый дом!

Я вылез, бросив твидовый пиджак на сиденье.

Глава 24

Пишу все это по ночам в камере – хочу успеть до суда, на случай, если все пойдет не так. Сам процесс письма оказался терапевтическим, прояснил мысли в голове. Я здесь уже пятнадцать месяцев. Знаете, как иногда, вспоминая случившееся, жалеешь себя, собственное скудоумие и глупость? Так вот, я не жалею. Я теперь другой человек.

Какая ирония – наконец-то есть место, которое я могу назвать своим!

Бывали у меня дома и покомфортнее, не стану отрицать. Шестеро человек в камере, а то и больше, особенно после волнений в связи с мерами жесткой экономии. Одно время исключительно неприятный наркодилер из Македонии выжил меня на пол, но теперь его перевели, и я снова сплю на матрасе. Физические неудобства – нарывы, грязь на пальцах и в порах кожи (горячей воды нет), пронизывающий до костей зимний холод, вши, псориаз, шрамы от потасовок и побоев – к этому привыкаешь. Тяжелее всего переносится психологическое давление: страх перед насилием, боязнь одиночества, чувство вины…

Суд может начаться со дня на день. Андреа Каралла, адвокат, надеется, что первое заседание состоится через несколько недель. Хотя мы до этой стадии уже доходили, и всегда приключалась какая-то задержка: терялся документ или свидетель необъяснимо слегал с недомоганием. Порой я сомневаюсь, стоят ли ее услуги тех денег, что она получает. А порой просто благодарен. Она – дурнушка с густыми нависшими бровями, обожающая суровые черные костюмы и истово зализывающая назад волосы. Слишком крута для меня, слишком хороша. Она не красится, и – я заметил на прошлой неделе, когда она потянулась через стол, чтобы взять мою руку, – грызет ногти. Но она добрая, умная и внимательная, и у нее чудесные карие глаза. Если бы я не был прикован к стулу, положил бы голову ей на колени. Господи, от одной мысли об этом наворачиваются слезы…

Дух мой не сломлен (фраза, которую полагается вставлять в мемуары такого рода). Я все еще надеюсь на свободу. По двум нашим делам есть подвижки. Во-первых, Каралла уверена, что обвинение в нанесении телесных повреждений женщине, которую, как нам теперь известно, зовут Грета Мюллер, до суда так и не дойдет. Мы убеждены, что именно Элис уговорила ее подать в суд. По иронии судьбы, это единственное преступление, в котором я в некоторой степени виновен. Я на самом деле толкнул дверь трейлера, угодив ей в лицо, и, хотя не имел намерения ее ранить, в том движении были агрессия и сила, желание произвести впечатление, которым я отнюдь не горжусь. Каралла говорит, это не важно. Мюллер не так-то просто найти. Сейчас она покинула Грецию; собственно, в настоящее время она в Амстердаме, на музыкальном фестивале «Кубок каннабиса». Хозяин супермаркета в Стефанос охарактеризовал ее как мелкую воровку. Даже если она вернется свидетельствовать против меня, Каралла считает, что доверие к ней подорвано ее «образом жизни». Ничего не поделаешь – так же, как мои личные качества играют против меня, когда я невиновен, ее – играют против нее, когда виноват.

На той встрече настоял именно я. Элис наверняка «видела» повсюду Джесмин, просто чтобы еще больше доказать свою непричастность к ее смерти. Как, наверное, она была озадачена, когда я настоял, что нужно этот случай проверить. Однако она быстро сориентировалась – и познакомила меня с Ники Стенхаус, одной из свидетельниц обвинения. Чего у Элис не отнять, так это находчивости и изобретательности! Она не могла предвидеть мою стычку с Мюллер, но отлично ее использует, равно как и изнасилование, которое тоже не могло быть частью изначального плана. Всего-то и надо было устранить мое алиби, а остальное предоставить мне – мои небылицы, моя склонность воровать и походя брошенные сексистские фразы сделали свое дело. Виновен ли Луис, я до сих пор не знаю. Во время первой встречи с Каралла, в комнате без окон в недрах тюрьмы, я объяснил, что видел, как его привезли домой пьяным вдрызг, и рассказал про презервативы в сумке Эндрю. Поначалу Каралла отнеслась к моим словам настороженно. Думаю, она полагала, что я действительно изнасиловал Лору Крэтчет и что это вполне соответствует моему характеру. Сказала, что многие носят с собой презервативы и никогда их не используют – эти, например, могли валяться в сумке у Эндрю годами. Однако с тех пор выяснилось два маленьких, но важных обстоятельства. Частный детектив нашел свидетеля, владельца ювелирной лавки рядом с «Клубом-19», который видел, как Элис и Эндрю затаскивали Луиса в машину в час пятнадцать, по крайней мере, очевидно, что она солгала, будто это я не ложился в ту ночь. Майкл тоже кое-что нарыл. Мелочь, конечно, но золотистые презервативы, не продающиеся в Греции, есть в наличии в «Джонсон энд компани», маленькой аптеке за углом от школы Луиса. Они, правда, так же свободно продаются в большинстве отделений «Бутс» и «Супердраг», но об этом мы умолчим.

Ни Элис, ни Эндрю пока не отреагировали на просьбу Каралла обсудить эти моменты, что, по ее мнению, достаточно необычно и даже подозрительно, «особенно со стороны коллег-адвокатов».

У Эндрю в этом деле интересная роль. Я много о ней думал. Как выяснилось, документы Артана не в порядке. Стоило чуть надавить, и он признался частному детективу, что Эндрю заплатил ему за то, чтобы «избавиться» от собаки. Никакая это была не ошибка, а поручение! Лучше это или хуже, чем убить ее самому? Безусловно, хуже. В том смысле, что каким надо быть человеком, чтобы замышлять что-то против бедного животного! Сейчас также ясно, что Эндрю помог Элис выгородить сына. Во что еще он посвящен? Их близость, жесты… Не думаю, что они любовники. Тут что-то более глубокое и темное, чем банальная связь. Они следили друг за другом – из страха, что другой может заговорить. Я уверен, Эндрю был в курсе обстоятельств смерти Джесмин. Помог Элис спрятать тело, убедил ее, что это необходимо. Я представил себе ужасную сцену наезда на Джесмин, Элис, бегущую по дороге к Эндрю, который возвращается в «Цирцею» проверить, все ли в порядке. Думаю, именно он уговорил ее солгать полиции, напомнил о колодце, сказал, что она нужна детям и что она не виновата. Эндрю заставил ее превратить трагическую случайность в серьезное преступление и жить во лжи.

Каралла говорит, что хорошо бы иметь доказательства их связи – своего рода компромат. Попросила написать Тине, но я не решаюсь. Про Артана и Дейзи я тоже никому не рассказывал. Тина – единственная, кто действительно отнесся ко мне по-доброму. Несмотря ни на что, я не хочу ее расстраивать.

Мы добились определенного успеха. На бандане, о которую я вытер руки, есть следы моей ДНК, но нет ДНК Джесмин. Обвинение утверждает, что их уничтожила щелочь, но Майкл обнаружил, что этот платок входит в классическую линейку «Кэт Кидстон». Мы полагаем, что настоящий платок так и не был найден, это подмена. ДНК Джесмин нет и на гаечном ключе. Обвинение утверждает, что я его вытер. Но Каралла нашла судмедэксперта, который будет свидетельствовать, что травмы на черепе Джесмин могут также объясняться ударом автомобиля, и криминалиста, который скажет, что повреждения на капоте «Тойоты» сопоставимы с подобной травмой. Что до свидетелей, Каралла изо всех сил старается дискредитировать их показания. Ники Стенхаус, которая утверждает, что той ночью встретила меня в Агиос-Стефанос, – приятельница Элис и, следовательно, настроена предвзято, а другая свидетельница, пожилая женщина, которая видела меня с молодой девушкой, недавно приобрела сорокадюймовый жидкокристаллический телевизор с плоским экраном. Наш частный детектив уверен, что дело только в цене – и ее память начнет сдавать. Тем временем он все еще пытается разыскать туристку из Голландии, с которой я переспал в тот вечер. Мое алиби. Если бы я только взял ее телефон… Если бы только помнил имя…

Дело против меня построено на гипотезе, что я изнасиловал Джесмин и убил ее, чтобы она никому не рассказала. Однако ее останки в таком состоянии, что это нельзя проверить, и Гаврас основывает обвинение на моей репутации. Я в буквальном смысле сам себе злейший враг. И вот тут-то больше всего подпортило дело досье моих нравственных изъянов, собранное Анакритисом.

Честно говоря, оно меня потрясло. Я такого совершенно не ожидал. От характеристик, которые мне дают, становится очень больно. Не упущена ни малейшая подробность. Маккензи и Хопкинсы сомкнули ряды. Их главный аргумент – что, узнав о предстоящей стройке на участке, я стал «обхаживать» Элис с целью получить повод вернуться в «Цирцею» и уничтожить доказательства, – заведомо абсурден. Но даже Тина, которая теперь, без сомнения, все знает о том, как я обошелся с Флорри, настроена против. Они перечислили все случаи моего вранья: что я живу в чужой квартире, годами не имею нормальной работы, всегда нахожусь не там, где говорю. Они утверждают, что я морально нечистоплотен и беспринципен: письменное показание представителя «Херц», компании по прокату автомобилей, доказывает, что я садился за руль, не будучи вписанным в страховку, – что я ни во что не ставлю законы и правила, полагая себя выше них. Я «изворотливый» и «нечестный»: никто не помнит, чтобы Элис или Тина просили меня купить щелочь. Элис также привела примеры моего «высокомерия» и «одержимости» сословными различиями. В одном из разделов досье сказано: «Он утверждал, что получил академическую стипендию, которая позволила ему учиться в частной школе, в то время как на деле это была социальная стипендия, выделяемая детям из бедных семей служителей церкви». Да какая разница! А вот отрывок поболезненнее: «Он солгал об аукционе своего последнего «романа» и сильно преувеличивает свой литературный успех. Работа, которую он описывает как «великий oeuvre^[14]» (несправедливо – это фраза Эндрю), «Примечания к жизни», была распродана в количестве всего полутора тысячь экземпляров и не переиздавалась. Ему очень важно слыть известным литератором. Этот обман в сочетании с завышенной оценкой собственного интеллекта настораживает – психологи называют подобные состояния бредовым расстройством».

Эндрю, в свою очередь, приводит примеры моей вороватости – не только про мелочь, которую я украл в «Цирцее», но и зажигалку «Диптик», которую прикарманил у него дома, и первое издание «Досье на Рейчел» Мартина Эмиса (вообще-то, это был подарок), которое я потом «продал на рынке», и презент хозяйке дома, который они с Тиной принесли для Элис, а я забрал для матери. Они свели все факты воедино. Только Элис знала про Эмиса; только Тина могла подловить меня на краже мыла.

Еще болезненнее – подробности моих «сексуальных аппетитов». Фиби детально описала случаи, когда я вызвал у нее «чувство неловкости». Она включает эпизод с диетической колой, в котором, когда мы упали в бассейн, я якобы «лапал» ее за грудь. А также многочисленные случаи, когда я за ней подглядывал или «раздевал» глазами, включая тот момент в самом начале, когда смотрел на нее в приоткрытую дверь спальни. В качестве доказательства используется мобильный телефон Эндрю. Когда Каралла первый раз мне об этом сказала, я не понял. А потом припомнил ту фотографию, где я смотрю на Дейзи на пляже. И подумал, что, наверное, есть и другие.

Одна подробность особенно уязвляет: дополнение от Тины, которая утверждает, что в день, когда мы остались в доме одни, я открыто к ней приставал. А на следующий день вел себя «пугающе напористо». Нечестно! Я тогда просто ей посочувствовал…

Сначала я много думал о мелочах, которые способны круто изменить жизнь. Если бы не шел дождь, если бы я не завернул в книжный, если бы меня не проигнорировала девчонка на кассе… А не так давно понял, что дело не только в судьбе, хотя она тоже играет свою роль, как декорации на сцене. Заманивают нас в ловушку мелочи внутри нас, наши склонности и привычки, наши пороки. По ночам я по новой чувствую силу ненависти Эндрю. Та встреча на Чаринг-Кросс-роуд не была случайной. Он знал, где меня искать, заранее спланировал. А если бы не наткнулся на меня там, нашел бы где-нибудь еще. И это не из-за него, а из-за меня, моей жестокости по отношению к Флорри. Мое собственное поведение непременно загнало бы меня в ловушку, это был только вопрос времени. Бедная Флорри! Милая девочка, которой лучше бы никогда меня не встречать и чью жизнь я погубил… Одно я понял – нечаянная жестокость может оставить шрам на всю жизнь.

Я действительно заслужил обвинение в ее смерти – хотя и сижу здесь за то, чего не совершал.

Элис была права.

Праведная Элис! Перед отъездом с Пироса я еще раз ее увидел. В тот последний вечер, когда я, спотыкаясь, вышел из полицейского участка в сопровождении лейтенанта, держащего меня за локоть. Мы пересекли маленькую площадь, направляясь к машине, и я в отчаянии огляделся, впитывая каждую мелочь: площадь, дома, стены, каменный фонтан и начинающийся за ним спуск в долину. Вот тогда-то я их и заметил – они поджидали меня в тени у фонтана – Элис и Ивонн Хёрли. Посеревшее лицо Ивонн было перекошено от отчаяния. Элис поддерживала подругу, но я заметил в ее глазах панику и смертельный ужас. Как будто из всех нас в западню попала именно она.

С тех пор я часто размышлял, чье наказание хуже. Элис заключила сделку с дьяволом – пошла не на нечаянную, а на сознательную жестокость. Все эти годы она смотрела, как Ивонн живет в неизвестности; как она сама так часто говорила – это ужаснейшая мука. А теперь, когда мне предъявили обвинение, заставила мать поверить, что ее ребенок погиб не от несчастного случая, а удостоился худшей из смертей.

Если бы не это, я, наверное, и вовсе отказался бы от защиты и безропотно принял судьбу. Дело в том, что сейчас, впервые за долгие годы, я наконец-то по-человечески пишу. Какие удивительные люди попадаются, какие истории они могут тебе поведать, если дашь себе труд спросить!.. Так что нет, я себя не жалею. Я теперь другой человек. Кто знает, быть может, вся эта история – мое становление.