Предисловие

Глянцевые журналы… Роскошные модели и актрисы на обложках; статьи, описывающие развлечения богатых и знаменитых, советы на все случаи жизни, мнения экспертов и письма читательниц… Как бы мы ни относились к таким изданиям, они уже давно стали неотъемлемой частью жизни каждой современной женщины. Мы смеемся над расплывчатыми гороскопами и не менее туманными рекомендациями психолога, мы возмущаемся нездоровой худобой моделей, с тоской изучаем очередную «волшебную» диету, с завистью разглядываем супермодный наряд голливудской кинозвезды, — но продолжаем листать ослепительно сверкающие страницы…

Что таится за этой искусственной красотой и кричащей роскошью? Как выглядит известная светская львица до того, как над ее внешностью поработает визажист и компьютерный дизайнер? Что на самом деле представляет собой рок-звезда, чье имя не сходит со страниц «желтой прессы»? Как создаются и разрушаются имена и репутации? Кто правит бал в мире глянца? Хотите заглянуть на его кухню, посмотреть, как варится колдовское зелье, имя которому — гламур?

Изнанку мира высокой моды нам открыл фильм «Дьявол носит Prada», а также одноименная книга. Роман Карен Ямпольски «Гламуру вопреки» приглашает вас в святая святых популярного женского журнала. Вы узнаете, какие жестокие интриги плетутся в кулуарах издательств, как много люди платят за то, чтобы хотя бы прикоснуться к славе и богатству, как трудно не потерять себя в этом мире фальшивых улыбок и кокаина, мишуры светских вечеринок и модных показов, тщеславия и порока. Главной героине, Джилл Уайт, редактору популярнейшего глянцевого издания, приходится не только преодолевать препятствия на пути к вершинам карьеры, а и пройти через настоящую личную трагедию для того, чтобы понять: все-таки главными человеческими ценностями остаются дружба, любовь и материнство.

Но не менее интересны и второстепенные и даже эпизодические персонажи, многие из которых легко узнаваемы. Например, голливудская дива со скандальной репутацией бисексуальной наркоманки по имени Рори Беллмор — это ли не Дрю Берримор? А Пенни Доэрти, «блондинка, “звезда” заштатных сериалов, прославившаяся благодаря огромной груди, проникшим в Интернет любительским порнозаписям и непростому браку», — не Памела ли Андерсон? Джилл Уайт видит их с той стороны, с которой их не видит никто, и честно рассказывает об этом на страницах своего журнала. Как Карен Ямпольски — на страницах своей книги.

И ей можно верить! Ведь Карен Ямпольски 18 лет проработала в масс-медиа, из них девять лет — правой рукой главного редактора одного из самых влиятельных в США глянцевых журналов «Джейн Мэгезин». Остается только гадать, насколько похожа одна из героинь романа, Кейси — верная помощница Джилл Уайт, — на автора книги. Одно можно сказать наверняка — этот живой, остроумный, увлекательный и удивительно искренний роман увлечет вас с первой страницы и не отпустит, пока вы не перевернете последнюю!

1

Объем рекламы на страницах «Джилл» уменьшился на 10 %. — «ЭдЭйдж», октябрь 2004

Тот рабочий день, казалось, ничем не отличался от всех прочих. Примерно в десять минут первого я высосала последние капли из банки диетической колы и вышла из лифта на восьмом этаже. Пропуск я тогда забыла, и охранники уже подвергли меня, пожалуй, всем возможным проверкам, кроме полостного досмотра. Поэтому я испытала облегчение, увидев, что стеклянную входную дверь, как обычно, держит открытой коробка копировальной бумаги. На восьмом этаже не было дежурного, а значит, если бы коробки с бумагой там не оказалось, мне пришлось бы вызвать кого-нибудь, чтобы меня пустили внутрь. Ничего страшного, конечно, но мне хотелось бы проходить в офис как можно незаметнее. Что, по большому счету, совершенно невозможно осуществить. Невозможно из-за «променада».

На восьмом этаже офисы расположены таким образом, что я никак не могу попасть к себе, не выслушав порции новостей от каждого сотрудника. Не то чтобы я их не любила — в большинстве случаев, скорее, наоборот. Но из-за этого ритуала — «променада» — мне требовалось много времени и усилий, чтобы наконец попасть в свой офис и включиться в трудовой процесс, который сам по себе времени и усилий отнимал немало.

Наверное, я могла бы избежать этой проблемы, если бы приходила на работу раньше всех. То есть до девяти часов утра. А об этом не могло быть и речи. Дело не в моих капризах; дело в том, что после всех благотворительных акций, вечеринок и ночных телеинтервью (а это все слагаемые хорошего пиара для журнала) мне просто необходимо поспать утром чуть дольше обычного. К тому же не стоит забывать о такой прелестной мелочи, как бессонница.

Чтобы решить проблему «променада» с максимальным изяществом, я порой представляла, что шагаю по красной ковровой дорожке. Ведь, скажем, знаменитости, которые приезжают на вручение «Оскаров», не останавливаются возле каждого встречного, чтоб обменяться парой слов. Иначе они попросту опоздают на церемонию. Нет, они отшивают этих болтунов — но как мило и доброжелательно они это делают: улыбаются, машут руками, а замедляют ход лишь тогда, когда позируют фотографам или бросают журналистам эффектные реплики.

И вот, я растянула губы в «оскаровской» улыбке, дернула ручку стеклянной двери и вышла на «променад». Приближаясь к скоплению безликих боксов, я принялась фантазировать, будто альтернативный фанк, блеющий из офисных приемников, — это роскошные оркестровые струнные, а флуоресцентные лампы, в свете которых мигом блекла любая красавица, — это ослепительные софиты. И вместо гадкого амбре, образованного плесенью, пылью и подгнившими остатками обедов, я вдыхаю дорогие французские духи какой-то звезды первой величины. Шаткие груды дисков, книжек и старых номеров журнала превращались на моем пути в колонны слоновой кости. Но вот разрисованный фломастером плакат Бритни Спирс, приклеенный на стену у переговорного зала… Этот плакат всегда оставался на месте, заставляя меня улыбаться снисходительной голливудской улыбкой.

Я понимаю, что это ужасно самодовольные фантазии, но я наслаждалась созданной иллюзией: благодаря ей я выглядела не просто Джилл, а «боже-ты-мой-какой-славной-и-неизменно-спокойной-и-всегда-уверенной-в-себе» Джилл. И сейчас, когда наша старшая редакторша сбежала, как крыса с корабля, мне особенно нужно было выглядеть именно так. С ее уходом у меня стало гораздо больше работы… и одним защитным барьером меньше.

Коллеги открыли артиллерийский огонь.

«Джилл! Сможешь сегодня взглянуть на мой выпуск?»

«Джилл! Как ты думаешь, о чем можно написать в рубрике “Утка’ для мартовского номера?»

«Джилл! Ты сможешь уделить время моему макету? Его пришлют сегодня вечером».

А я лишь проплывала мимо них, отвечая на залпы беглым огнем. «Привееет. Здравствуй. Оставь копию у Чейси. Ага, отличная “утка”. Чуть позже, честное слово». Я махала им рукой, как королева Елизавета. Воображение приходило на помощь, когда нужно было забыть о том, среди какого дерьма я вынуждена работать. Когда «Нестром Медиа» выкупили нас, мы поначалу переехали на пятнадцатый этаж и делили его с журналом «Фэшениста». Однако продержались мы там недолго. Хмурые, постоянно недовольные взгляды работников «Фэшенисты» давали понять: им отвратительны наши татуировки, наш пирсинг, наши разноцветные волосы, постриженные в дешевых парикмахерских, да и все наше разгильдяйство в целом. Не успела я опомниться, как нас уже прогнали на нижний этаж — запихнули в уголок за кафетерием, между офис-менеджером и кассиршей. Всем стало ясно, на каком именно месте находится журнал «Джилл» в иерархии медиа-империи «Нестром».

…Осталось пройти всего пару футов. Атака продолжалась.

— Джилл! Ты действительно хочешь, чтоб я перезвонила людям Кейти Хэнсон и сказала, что мы не хотим ставить ее фото на обложку? Действительно?

Тут уж мне пришлось остановиться: этот вопрос вернул меня в реальную жизнь, и довольно грубым образом. Задала его Росарио, редактор раздела досуга.

— Да, действительно! — рявкнула я.

— Но ее альбом сейчас — лидер продаж, — робко взмолилась она. — А ты сама говорила, что нам надо попробовать потакать массовым вкусам. Хотя бы в выборе лиц на обложках.

Я взглянула на Росарио. Ее спутанные голубые волосы торчали в разные стороны. Ей ли не знать, подумала я. Это была настоящая тусовщица — плюс к тому, прости Господи, диджей. Пожалуй, она не совсем верно истолковала мои слова, сказанные на прошлой неделе во время совещания.

— Я имела в виду кого-нибудь вроде… Дженнифер Энистон, — пояснила я. — Но ни в коем случае не победительницу дурацкого реалити-шоу. Если Кейти Хэнсон и появится когда-либо у нас на обложке, то только под заголовком: «Десять причин, почему Кейти Хэнсон — конченая дура».

С этими словами я продолжила путь к офису, как вдруг что-то пушистое коснулось моей лодыжки. Я снова остановилась и взяла на руки Рагглз, собачонку Киры — нашего фоторедактора. Мне не оставалось ничего иного, кроме как сделать Рагглз талисманом редакции, поскольку Кира таскала ее с собой ежедневно, невзирая на все угрозы со стороны отдела кадров. Я поднесла эту малышку (породы йоркширский терьер) к лицу, ожидая поцелуя, но та лишь недовольно тявкнула. Вздохнув, я опустила ее на пол: как я ни старалась, животное все равно меня не любило.

Заметив меня, Кейси — моя помощница — подняла голову, словно ожидая приказа. В моем взгляде она явственно прочла предупреждение: «Не пускать никого». Кейси прекрасно знала, что лучше не участвовать в этой адской свистопляске, которая сопровождала меня по пути в офис, а дождаться, пока я усядусь за стол и приду в норму. Тогда уже она могла выкладывать все, что угодно, какими бы срочными ни были назревшие вопросы. Впрочем, по раздраженному выражению ее лица я поняла, что меня ожидают экстренные новости — и, судя по всему, малоприятного содержания.

В следующий миг Кейси уже вошла в кабинет и, смерив меня с головы до пят большими карими глазами, покачала головой.

— Не самый удачный день, чтобы нарядиться так, будто твоим гардеробом заведует Мэри-Кейт Олсен^[1], — сказала она. Имелись в виду, очевидно, мои потертые джинсы и растянутый, очень уж «в стиле ретро», но крайне удобный свитер с V-образным воротом. — Немедленно переоденься и сделай макияж.

— Вот черт, — пробормотала я.

— Да уж, — подтвердила мои опасения Кейси. — Лиз трезвонит с самого утра. Они с Эллен хотят встретиться с тобой. Прямо сейчас. Ты уже опоздала.

Я знала наверняка: если Кейси говорит, что дело срочное, то мешкать действительно нельзя. Она всегда обо мне заботилась. Хотя эта женщина была на несколько лет меня младше (ей едва перевалило за тридцать), в ее поведении неизменно сквозила мудрая материнская опека, что, конечно, противоречило ее внешности: выглядела-то она как стильная, изящная девчонка. Лучшей чертой ее характера являлась, в хорошем смысле слова, приземленность. Она всегда за меня переживала, разгребала все устроенные мною завалы и всякий раз тушила разгоревшийся сыр-бор. В случае необходимости она запросто играла роль «плохого полицейского» и очень редко позволяла себе потерять самообладание. Кейси также оставалась одной из немногих, кому я могла полностью довериться, а ее язвительное чувство юмора неизменно поднимало мне настроение, даже в самые мрачные минуты. Каким-то образом она умудрялась воспитывать не только меня, но и двоих собственных детей. Порой мне казалось, что эта женщина читает мои мысли как открытую книгу и делает это с не меньшим успехом, чем мой законный супруг.

Телефон упорно продолжал звонить. Трубку взяла Кейси.

— Да, Лиз, она подойдет через пару минут, — сказала Кейси, закатывая глаза. — Уже вышла, — добавила она, легонько подталкивая меня к двери.

— Мне кто-нибудь оставлял важные сообщения? — спросила я уже на пороге.

— Ричард Руиз, — крикнула Кейси вдогонку. — Хочет поужинать с тобой. Кстати, я разве не говорила, что Лиз и Эллен ожидают тебя прямо сейчас?

Я ускорилась, осознавая, что меня, по всей видимости, ожидает очередной нагоняй. С тех пор как наш до невозможности короткий медовый месяц с «Нестром Медиа» окончился, меня стабильно утюжили не реже раза в неделю. Нежность, присущая молодоженам, угасла за каких-то четыре недели — и вот, новое начальство уже парит мне мозги насчет «внесения изменений» и «увеличения объема рекламы». Поначалу акцент делался на командном духе: «Ух, ребята, мы с вами теперь одна семья! Мы самые лучшие, а станем еще лучше!». Они осыпали меня деньгами, как будто сами их печатали. Бюджет, выделенный на одежду, косметические процедуры, обеды и развлечения, было почти невозможно израсходовать. Они даже оплачивали моим сотрудникам «двенадцать обедов на рабочих местах» в месяц, а те как угорелые заказывали себе все подряд, от суши до говяжьего филе. Если мы праздновали чей-то день рождения, то в воздух взмывали пробки самого дорогого шампанского, а торт пекли в лучшей кондитерской города. Если же именинник занимал достаточно высокий пост, как например Кейси, то мне разрешалось купить какой-нибудь славный подарочек вроде кошелька от «Прада». Обветшал офис? Пожалуйста: они мигом оплатили работу дизайнера, чтобы тот придал интерьеру свежесть, а мне позволили нанять специалиста по фэн-шуй. Когда я получила целую гору подарков на Рождество, то смогла вызвать три машины для транспортировки этого добра. В конце концов, час езды стоил всего-навсего восемьдесят долларов. Или, может быть, редактору из «Нестром» нужно слетать в Париж на деловую встречу? «Да лети на “Конкорде”, Господи ты боже мой!» — восклицал Т. Дж. Олдхэм, глава компании. Редакторы «Нестром» никогда, ни при каких обстоятельствах не летали вторым классом.

Но, разумеется, ко всей этой роскоши вели скрытые нити — наподобие тех, что соединяют кукловода с его марионеткой. Совсем скоро командный дух и наплевательское отношение к деньгам свелись к куда менее приятному принципу «давай уже руби бабло, сучка». Когда выяснилось, что объемы рекламы не спешат бить мировые рекорды, я буквально через день стала получать новые распоряжения и планы дальнейшего развития, а бюджет тем временем неумолимо сокращался. Теперь, если я, например, хотела переснять обложку, у меня было два выхода: ползать на коленях или довольствоваться посредственными фотографиями, потому что «Нестром» жалел денег на повторную сессию. В далеком прошлом остались номера «с прибамбасами» — двумя разными обложками или, скажем, ярким разворотом внутри. Теперь мне приходилось бороться на каждую, как они это называли, «блажь», тогда как «Фэшениста» никогда не давала себе труда ограничивать свои расходы (иногда я даже подозревала, что деньги, сэкономленные на «Джилл», компенсировали мотовство «Фэшенисты»). Но я быстро научилась с этим справляться: изменила некоторые свои привычки, стала несколько более рачительна, когда инвестиции в журнал сократились. Я внимательно выслушивала боссов, давая им понять, что их мнение принято во внимание, а потом поступала по-своему. В конце концов, на обложке значилось мое имя, а не их.

Тоска по «старым добрым денькам» беззаботного декаданса все еще терзала мое сердце, когда я, получив два десятка шпилек от коллег, наконец добралась до платяного шкафа. Эти шкафы, полные бесплатных образцов и модного тряпья, оставшегося после съемок, всегда выручали в подобных случаях. Зайдя внутрь и закрыв за собой дверь, я молниеносно сбросила кроссовки, джинсы и свитер в одну кучу на полу. Быстро обыскала все вешалки и нашла юбку от «Марка Джейкобса» цвета морской волны — как раз впору. Отлично, подумала я. Но как только я принялась ее натягивать, как дверь гардероба распахнулась. В проеме стоял Свен, наш арт-директор.

— Нужно поговорить о том, как нам верстать раздел моды для декабрьского номера, — сказал он. — А если Росарио не найдет лучшей кандидатуры, то, думаю, я смогу придумать что-нибудь с Кейти Хэнсон.

Я уперла руки в бока, выражая тем самым абсолютную уверенность в себе, хотя на мне в тот момент был лишь кружевной розовый лифчик и юбка от «Марка Джейкобса».

— Позже, Свен, — сказал я, и мой тон сразу должен был показать, кто тут главный. Невзирая на мое скудное облачение. Время шло, а я не хотела давать Лиз и Эллен лишнего повода для злости. — Обещаю. А о Кейти Хэнсон и думать забудь, — добавила я, но прозвучало это, скорее, как мольба, а не как приказ. Я очень любила этого парня, но в данный момент мне нужно было решить более важные вопросы, чем выбор личика на обложку.

Свен все не уходил, решив задействовать свой европейский шарм.

— А может, сделаем что-нибудь совершенно для нее не характерное? — настаивал он. — Ну, скажем, фото «ню». Со вкусом, разумеется. Чтоб она прикрывала руками грудь. Я мог бы поставить освещение, как у Мэпплторпа^[2]. Что скажешь?

— Нет. — Я тоже не намеревалась сдаваться. — Я не поставлю Кейти Хэнсон на обложку просто потому, что ты хочешь посмотреть на ее сиськи. И потом, мы уже получили уйму писем, в которых читатели жалуются на обилие голых грудей в последних номерах. — Свен определенно знал толк в женских прелестях. И даже немного, на мой вкус, перебарщивал. Я лично не имею ничего против обнаженной натуры в своем журнале, но, думаю, большинству женщин не очень приятно видеть бюсты шестого размера на каждой второй странице.

Тут уже ему пришлось капитулировать. Однако уходить он по-прежнему не спешил.

— Как хочешь, — пожал он плечами.

Я быстро натянула клюквенно-розовую, в спиралевидных узорах блузу от «Анны Суи», подобрала соответствующую пару туфель от «Дольче и Габбана» и метнулась к выходу, оттолкнув с дороги Свена — довольно крупного, между прочим, блондина. Перебравшись в косметический кабинет по соседству, я расчесала волосы, напоминавшие мокрую шерсть золотого ретривера, презрительно скривилась при виде отросших темных корней и написала в уме записку: «Попросить Кейси назначить время у парикмахера». Затем я легким движением накрасила губы и подвела глаза. Взглянула в зеркало. Ну, более-менее. Теперь я была готова предстать перед Степфордскими Близнецами.

Так я втайне прозвала Эллен Каттер, генерального директора и президента «Нестром Медиа», и Лиз Александр, нового издателя «Джилл», возникшую вскоре после покупки нашего журнала «Нестром». Если бы Марта Стюарт^[3], «Каппа-Каппа-Гамма»^[4] и Парк-авеню^[5] слились в групповом сексе, то плодом их любви стала бы Эллен Каттер. Богатая, обходительная и образованная блондинка с кожей цвета слоновой кости, она претендовала на отображение всего общества в своем лице, а потому в кругах манхэттенской медиа-элиты порой выглядела как дама без кавалера на званом балу. Однако она отличалась особенным — доброжелательным, чутким — умом. Она умела набивать себе цену и взимать сообразную плату в самых неожиданных ситуациях. По крайней мере, так о ней отзывались в связи с журналом «Харизма» — последним местом ее верной службы. С тех пор как доходы от рекламы там увеличились в четыре раза (якобы благодаря усилиям Каттер), эта женщина приступила к тираническому правлению всей индустрией. И правила ею с неизменной улыбкой.

Когда я познакомилась с Эллен, то, признаться, была поражена ее попытками узнать меня поближе и втайне даже заподозрила, что она слегка ослеплена моим сиянием. Мы несколько раз поужинали вместе, выпили пару бокалов вина после работы, походили по светским раутам — нас действительно влекло друг к другу. Из-под ее благообразной наружности начали даже проглядывать скрытые пороки: к примеру, она однажды призналась, что посещала садомазохистский клуб неподалеку от моего дома. Так ли нелепо было верить, что мы с нею подружимся? Сейчас мне казалось, что да.

Лиз Александр была правой рукой Эллен в «Харизме», а до того — в журнале «Джой!». Неразлучная парочка даже начинала вместе — много лет тому назад, в какой-то ежеквартальной кулинарной газетенке, которой уже и след простыл. Рыжеватая шатенка с идеальной, как у самой Эллен, осанкой, Лиз взирала на мир пронзительными зелеными глазами, придававшими ей сходство с сиамской кошкой. Ее взгляд всегда выражал недоверие, но порой он по-настоящему пугал. Лиз тоже проявляла определенное добродушие, но с течением времени я осознала, насколько в нем меньше искренности даже по сравнению с Эллен. Буквально со второго дня нашей работы мне стало ясно: к этой бабе спиной поворачиваться не стоит.

Лиз никогда не упускала случая заявить о своей непреложной правоте и поставить зарвавшегося собеседника на место. Она сразу же начала борьбу за власть, а основной ее конкуренткой в этой борьбе была, разумеется, я. Проявлялось это, допустим, в том, что Лиз отказывалась отвечать на мои звонки — трубку брала ее помощница, и прежде чем мне наконец уделяли внимание, я должна была в подробностях раскрыть тему предстоящей беседы. Если же Лиз звонила мне сама, то никогда не делала этого напрямую: помощница просила меня «подождать Лиз Александр», а Лиз не снимала трубку, не удостоверившись, что я ее таки жду. Но где-то на третий раз, когда ее помощница вновь попросила «подождать Лиз», я перебила ее и заявила, что мне некогда ждать и если Лиз действительно нужно со мной поговорить, то пускай звонит мне лично. Каждая же наша встреча сопровождалась игрой «Кто к кому». Лиз-то всегда хотела, чтобы я поднялась к ней в офис, но в скором времени я научилась настаивать на том, чтобы она спускалась ко мне, особенно если в совещании участвовали мои сотрудники. И никаких протестующих вздохов я и слышать не желала — хотя, уж конечно, Лиз вздыхала нарочито громко. Я понимаю, насколько глупы эти кошки-мышки, но раз уж ты ввязываешься в подобные развлечения, то будь готова, киска, что тебя ткнут носом в загаженный тобою ковер.

С ужасом вспоминая наш последний разговор, я выскочила в холл через стеклянные двери, едва не споткнувшись о коробку копировальной бумаги. Створки лифта как раз закрывались, и я запрыгнула внутрь в последний момент, подставив руку под сенсор. «Спасибо», — кротко вымолвила я, обращаясь к толпе пассажиров. И лишь потянувшись к кнопке тридцать третьего этажа, поняла, что лифт едет вниз.

Вот дерьмо.

Когда мы спустились на первый этаж, я еще раз улыбнулась самой кроткой улыбкой и, выпустив всех, вернулась в кабину. Чтобы побыстрее добраться до пункта назначения без лишних попутчиков, я вынуждена была нажать кнопку «Закрыть двери». Фортуна в кои-то веки оказалась ко мне благосклонна.

Доехав наконец до тридцать третьего этажа, я набрала полные легкие воздуха, вышла из лифта и надменно ухмыльнулась дежурному. «Я к Эллен», — обронила я, словно бы не придавала этому визиту никакого значения. Однако неумолчное урчание в животе выдавало истинное положение дел.

И вот настал час для выхода Мисс Америка. Рассекая очередное море офисных боксов, я будто бы шагала сквозь строй. Только вот эти боксы, обшитые полированным деревом, были невероятно аккуратны, а каблуки моих туфель утопали в густом ворсе нового плюшевого ковра, отчего приходилось ступать очень осторожно. Не позволяя себе опустить глаза, я осматривала декор — подлинники картин с автографами художников и номера-бестселлеры в роскошных рамках. От моего внимания не ускользнул тот факт, что «Джилл» среди бестселлеров не оказалось.

Продолжая торжественное шествие, я кивнула Мишель, помощнице Эллен, но та лишь сухо прокомментировала: «Тебя ждут».

Я деловито постучала и открыла дверь еще до того, как мне ответили.

— Привет, — максимально равнодушно произнесла я, входя в просторную берлогу Эллен.

Та сидела за столом, а рядом нависала Лиз. Обе женщины одновременно оторвались от документов и уставились на меня, точно двухголовый монстр в жемчужных ожерельях.

— Присаживайся, дорогуша. Возможно, мы пробудем тут довольно долго, — сказала Эллен, кивнув на стул от «Имз»^[6] у противоположного края стола. Эллен была моей ровесницей — не старше тридцати восьми. Потому от этого внезапного снисходительного обращения «дорогуша» у меня побежали мурашки. А уж когда я поймала на себе зеленое свечение глаз Лиз, то чуть было не бросилась наутек.

Эллен поправила пурпурную ленту, которая поддерживала неподвижную копну ее волос и идеально сочеталась с ее красным свитером. Я заметила, что Лиз с недавних пор начала стричься точно так же — и эта суровая прическа будто бы сообщала: «Я не только фригидна, я еще и настоящий деспот!» Хотя сегодня она предпочла унылую кашемировую водолазку цвета детской неожиданности, свитера она тоже любила. Два сучьих сапога пара, подумала я.

— У «Джилл» большие проблемы, — мрачно, но спокойно начала Эллен. — Объемы рекламы падают.

— И, замечу, очень стремительно, — с ехидством добавила Лиз. — Имеющиеся рекламодатели жалуются на содержание последних номеров, а о новых и мечтать не приходится.

Это уже напоминало фильм «День сурка». Мы неоднократно обсуждали этот вопрос. Я, как обычно, ответила:

— Но тираж растет. Розничные продажи увеличиваются…

Лиз не дала мне договорить:

— Джилл, мы говорим об объемах рекламы.

Отлично, решила я. Давайте поговорим об объемах рекламы. Складывалось впечатление, что рекламные полосы продаю одна я. Ведя переговоры, я еще ни разу не уходила без контракта. И Лиз знала об этом. И Пол тоже…

Кстати, куда подевался Пол? В старые добрые времена Пол Томас, креативный директор «Нестром», был моим союзником и поддерживал меня в ситуациях вроде сложившейся. Но на сей раз Близнецы даже не пригласили его на встречу. И все же я представляла, что сказал бы он.

— А может, мы связываемся не с теми рекламодателями? — предположила я. — И уверены ли вы, что эти жалобщики вообще держали «Джилл» в руках? Понимают ли они, на что идут? Это журнал не для всех. Он и не должен быть для всех.

— Дело не только в рекламодателях, Джилл, — продолжала Эллен, не сводя с меня ледяных глаз. — В «Нимф Эйруэйвз» не очень-то обрадовались той истории о стюардессе. Они не размещают рекламу в «Джилл», но у их директора всюду связи.

Вмешалась Лиз:

— А Уотли Браун рвет и мечет из-за того, что ты опубликовала ее съемочный райдер. Ее пресс-секретарь звонила вчера Эллен и угрожала отменить все назначенные интервью и съемки с ее клиентами не только для «Джилл», но и для «Фэшенисты».

— Лиз, ты не хуже меня знаешь, какие мудаки обычно подаются в пресс-секретари, — фыркнула я. Я же понимала, почему они затронули эту тему: потому что их драгоценное детище обделили из-за «Джилл» — нелюбимого выродка. — Как только ей понадобится раскрутка очередной безвестной мордашки, она тут же вернется. И вообще, поделом этой Уотли: у нее же совершенно немыслимые требования! Подумать только, две дюжины свечей с ароматом лаванды! Перуанские персики, собранные лицом к востоку, порезанные полудюймовыми кубиками и замаринованные в меде! Шесть десятиунцевых банок очищенного кислорода в комплекте со съемной маской! Эта баба явно рехнулась. И наши читатели должны об этом знать.

— Это совершенно не важно, — недрогнувшим голосом продолжила Эллен. — Ну да ладно: сделанного не исправишь. Но я тут взглянула на обложку нового номера…

Она вытащила макет из папки и водрузила его на стол. Монотонным, но очевидно недовольным голосом она прочла, запинаясь, несколько заголовков:

— «Как переспать со знаменитостью». — Долгая пауза. Плюс немигающий взгляд Лиз. — «Его пенис не игрушка». — Пауза. На слове «пенис» она едва не подавилась. — «Или все же игрушка?» — Конец. Пауза. Немигающий взгляд.

Эллен продолжала:

— «Еще одна причина не бросать курить». — Очередная пауза, даже дольше предыдущих. И немигающий взгляд рекордной продолжительности.

— Джилл, это нужно каким-то образом смягчить, — сказала наконец Эллен.

— Решительным образом смягчить, — эхом отозвалась Лиз.

Я умею играть в игры журнального бизнеса. Вся соль — в продажах рекламного места, это я знаю. Но я также знаю, что нельзя обманывать ожиданий. А еще нужно обращаться к рекламодателям, которые подходят конкретно для твоего издания. «Джилл» — издание для узкого крута, и по идее его тираж не должен превышать полумиллиона экземпляров. Восемь лет спустя мы даже сумели выйти на восемьсот тысяч. И рекламодатели, в основном, понимали, что «Джилл» отличается от всего прочего глянца. Совершенно не таясь, мы бесцеремонно воодушевляли наших читательниц, вместо того чтобы указывать на их недостатки. На страницах «Джилл» можно было увидеть моделей любого цвета и телосложения, а не только скелеты героиновых наркоманок, к которым благоволили другие журналы. «Джилл» выбирал нетипичных знаменитостей. И нашим основным рекламодателям это было прекрасно известно.

— Ой, я вас умоляю. Это же сплошная ирония, ежу понятно. Но как быть с нашими читательницами? — спросила я. — Если мы «смягчимся», они будут разочарованы.

— Читатели не покупают рекламных площадей, — надменно фыркнула Лиз. Мне захотелось удушить ее собственными жемчужными бусами. Она ведь представления не имела, как — и кому — продавать журнал. Не говоря уж о том, что предыдущий издатель всегда учитывал мое мнение. Редактор моего уровня, чье имя стоит на обложке, должен иметь право указывать издателю. Лиз же, похоже, считала наоборот.

— Я не говорю, что тебе следует смягчить содержание, — сказала Эллен уже не так сурово. Иногда мне казалось, что она в глубине души понимает сущность моего журнала. Я вспоминала дух товарищества, который когда-то нас окружал. Как же она докатилась до обращения «дорогуша»? — Однако, — продолжала Эллен, — заголовки смягчить все-таки придется.

— Мы… не можем… ставить… слово… «пенис»… на… обложку… — произнесла Лиз в стаккато такого напряжения, будто ее в этот момент принудили к анальному сексу.

Шансов на победу не было, и я это знала.

— Хорошо, — сдалась я. — Я их смягчу. — Ради бога, вместо слова «пенис» я напишу «писюн». Так или иначе, это будет словечко из лексикона «Джилл». Я собралась было уходить.

— Это еще не все, — сказала Эллен, и я, мигом скукожившись, вернулась на стул. Рано, значит, радовалась. — Нам нужно срочно подыскать тебе старшего редактора.

— Верно, — согласилась я с большим облегчением. Я думала, худшее уже позади. — У меня на столе высится целая кипа отличных резюме.

— Я бы хотела, чтобы ты побеседовала с одним человеком, — сказала Эллен. — Я уже назначила вам встречу. Завтра в три.

— Хорошо, — сказала я, косясь на наручные часы. — Если это все, то мне бы…

— Нет, не все, — сказала Лиз. Глаза ее отдали красноречивый приказ: не смей отрывать задницу от этого стула.

Эллен вяло улыбнулась. Внутри у меня все перевернулось, но я не подала виду. Судя по всему, мы еще не обсудили самого важного, хотя я и представить себе не могла, что это может быть.

— Журнал должен выглядеть более мейнстримным, — сказала Эллен, вновь поигрывая лентой в волосах.

Мейнстрим. Одного этого слова было достаточно, чтоб я завыла диким зверем. «Джилл» — это журнал, диаметрально противоположный мейнстриму. В моем журнале публиковали рецепты самых жирных и вкусных блюд вместо диет; из красавиц мы делали дурнушек, а не наоборот; о знаменитостях мы писали обезоруживающе откровенные вещи, пренебрегая привычными раболепными виньетками; наши журналисты были яркими личностями, тогда как все прочие писаки — лишь строчками в подзаголовках статей.

— Журнал не должен стать более мейнстримным, — продолжала Эллен. Кровь закипала у меня в жилах. — Он просто должен выглядеть как мейнстрим.

— Дизайн нужно сменить полностью! — гаркнула Лиз.

Приехали.

— Что?! — воскликнула я. У меня челюсть отвисла от изумления. — Вот этого нам уж точно не нужно.

— Джилл, вопрос не обсуждается, — прорычала Лиз. — Ты должна это сделать. Сделать это за шесть недель.

— Шесть недель?! — По частоте мой голос уже приближался к душераздирающему воплю, и стекла в окнах кабинета, казалось, вот-вот разлетятся в осколки. Теперь я решительно встала. Стиснула руки в кулаки, чтобы дрожь не была так заметна. Уж насколько я не любила вступать в конфликты, но я слишком усердно трудилась, чтоб со мной разговаривали подобным тоном. — Что за сроки? Это невозможно!

— Если захотеть, то все в мире возможно, — промурлыкала Эллен, сохраняя завидное спокойствие. — Я видела, как люди меняли дизайн и в более сжатые сроки.

— К январю рекламные площади должны быть проданы! — рявкнула Лиз. — Именно поэтому дизайн нужно сменить за шесть недель.

Эллен продолжила:

— Так что давай скорее подыщем тебе нового старшего редактора. И займемся сменой дизайна. Сию секунду.

Я лишилась дара речи. Я не знала, что ответить. Я не могла пошевелиться и просто смотрела на нее в глубоком потрясении, по-прежнему понимая, что это невозможно.

— Женщина, с которой я хочу тебя познакомить, раньше работала в небольшом издании под названием «Нью-Джерси Лайтхаусез». Но она чрезвычайно талантлива, — добавила Эллен, наводя порядок у себя на столе. В мою сторону она больше не смотрела.

Лиз же не сводила с меня сурового взгляда:

— Вот увидишь: свежая кровь пойдет «Джилл» на пользу.

У меня к горлу подступил ком. Ком ярости, которая — уж я-то знала — может в любой момент обернуться плачем. «Нью-Джерси Лайтхаусез»? Они что, накурились крэка? А эта, еще хуже, смена дизайна? За шесть недель?

— Нет, вряд ли, — сказала я, покачав головой. — Я считаю, что «Джилл» не нужны никакие перемены. Я не понимаю, зачем вы пытаетесь сделать из моего журнала то, чем он быть не должен. «Джилл» — это не «Харизма»!

— Это уж точно, — отозвалась Эллен. — Но, как уже отметила Лиз, вопрос не обсуждается, Джилл.

Я невольно рассмеялась — коротко и нервно. Смешок вырвался сам собой: мне-то было совсем не до веселья. Но ситуация казалась мне такой абсурдной! Они должны были выслушать меня. Ведь правда?.. Я создала этот журнал, он целиком и полностью основан на моих взглядах. «Джилл» — это я. А не они. И ничего с этим не поделаешь.

Эллен наконец-то взглянула мне в глаза. Взгляд ее был спокойным и беззлобным, руки сложены на столе. Она будто бы прочла мои мысли.

— Дорогуша, я понимаю, что «Джилл» — это твое детище, — сказала она, пытаясь меня унять. — Но образ журнала не обязан повторять твой образ.

Ну все. Вторая туфля от «Дольче и Габбана» упала на пол — туфля с особенно острым носком и на тонком, как шило, каблуке. Я сама не верила, что это происходит со мной. Меня уязвили. Меня открыто оскорбили. Им не нравился мой журнал потому, что им не нравилась я. Я уже не просто хотела разрыдаться — я хотела тотчас уволиться. Но вовремя подумала о последствиях…

У Джоша с работой в последнее время не ладилось. Мы должны были выплачивать солидные суммы по закладной, а за лечение бесплодия — суммы поистине колоссальные. Хуже времени для ухода не сыскать. Но черт меня побери, если я позволю им управлять моим журналом!

— Шесть недель, — выдавила я из себя. Хорошо, я готова идти на уступки. — Тогда мне, наверное, лучше взяться за дело прямо сейчас. Это все, о чем вы хотели со мной поговорить?

— Да, Джилл, — с улыбкой вымолвила Эллен, поигрывая жемчужинами в ожерелье. — Я знала, что ты нас поймешь, дорогуша.

Выходя из офиса, я вся дрожала мелкой дрожью. Из последних сил я сдерживала слезы, готовые брызнуть прямо на одолженную блузу. Поразительно, до какого состояния меня смогли довести Степфордские Близнецы. И я ненавидела себя за то, что позволила им это сделать. Но плакать было нельзя. Не сейчас. Я не хотела доставить им такого удовольствия.

Я пулей вылетела с тридцать третьего этажа, но когда кабинка лифта доползла до восьмого, шок еще не прошел. Я даже не подготовилась к «променаду» — я просто пошла вперед.

Странное дело: за какие-то полчаса «променад по красной ковровой дорожке» превратился в «проход заключенного к камере». Похоже, Кейси успела предупредить всех, чтобы никто не попадался мне под руку. Пока я бороздила море офисных боксов, коллеги робко опускали глаза, словно страусы, готовые в любой момент зарыться головами в песок. А ведь еще совсем недавно я предпочла бы сравнить их с ястребами, высматривающими мелкую добычу. Интересно, насколько они осведомлены? Мне стало очень стыдно. Но злость моя была еще сильнее, чем стыд.

Смена дизайна. Я должна этим заняться. Наверняка можно найти компромиссное решение. Приблизившись к Кейси, я крикнула:

— Отмени все встречи, назначенные на ближайшие несколько недель! — А затем я укрылась в своих уютных, пускай и выщербленных, четырех стенах. Наличие простой двери еще никогда не вызывало во мне такого прилива благодарности. Эту самую дверь я, собственно, и захлопнула за собой.

Не прошло и минуты, как Кейси нерешительно постучала.

— Абсолютно все встречи, Джилл? — осторожно спросила она, приоткрыв дверь и просунувшись в образовавшийся узкий проем. — Ты уверена? Даже насчет рекламы?

— Особенно насчет рекламы! — рявкнула я, пытаясь держать себя в руках. Пока я буду менять дизайн, Лиз пусть для разнообразия займется продажей рекламных площадей.

Кейси бесшумно исчезла. Я в общем-то и хотела бы расплакаться именно сейчас, но все же сдержалась. Потому как знала: стоит мне пустить слезу — и остановиться будет уже невозможно.

Я развернула стул и всмотрелась в обрамленную обложку «Чики», предшественника «Джилл». Это была моя первая обложка в должности главного редактора. Потом я перевела взгляд на обложку «Тайм», на которой красовалась моя физиономия с подписью «Джилл Уайт, медиа-вундеркинд». Я грустно вздохнула. Какая же я была молодая! Я вообще смутно представляла, с чем имею дело. Тогда-то любые мои проявления легкомыслия, любые мои дерзости всячески поощрялись.

Да, многое с тех пор изменилось.

Вынырнув из воспоминаний, я наконец привела себя в порядок и вызвала Кейси.

— Да? — с тревогой в голосе откликнулась она.

— Привет, — сказала я. — Как будешь готова, заходи. Обсудим события сегодняшнего дня.

Она повесила трубку, и уже в следующую секунду дверь кабинета отворилась. Улыбка на ее лице говорила о том, что надежда еще не потеряна.

— Мы заказали на обед жареное мясо, может, ты тоже захочешь перекусить. — Эта женщина не хуже меня знала, как благотворно сказываются на моем расположении духа всякие вкусности.

Я обдумала ее предложение.

— Возможно, — ответила я. — Хотя я не очень-то голодна.

Тогда Кейси посмотрела вниз и заговорила вдруг с необычайной нежностью:

— О, Рагглз пришла сюда, чтобы подбодрить тебя! Как же ты сюда попа…

И тут Кейси закричала — да так пронзительно, что у бедной собачонки могло открыться ушное кровотечение, — и запрыгнула на мой кофейный столик.

— Что?! Что случилось?

Кейси замерла, не в силах шелохнуться от ужаса.

— Крыса! — наконец-то выпалила она. — Крыса!!!

Я забралась с ногами на стул и взглянула на пол.

Таки да — там сидела крыса. Жирная, мохнатая, клыкастая крысища подергивала носом и шевелила лысым хвостом — настоящая красавица. С самого начала, когда мы только въехали сюда, сотрудники жаловались на крыс, но ни мне, ни Кейси еще не доводилось встречаться с нашими соседями лично. И вот — довелось.

Крыса шастала по моему кабинету, как будто он принадлежал ей.

Меня вдруг затошнило.

Спрыгнув со стула, я выбежала мимо опешившей Кейси в коридор, а оттуда — распахнув стеклянные двери и миновав вестибюль — в женский туалет. Ворвалась в кабинку и исторгла свою утреннюю колу прямо на белый фарфор.

Вытерпев еще несколько рвотных позывов, я наконец смогла вдохнуть полной грудью. Нащупала стену, чтобы было на что опереться. Итак, тошнота… Что ж, добрый знак. Великолепный знак. Мне сразу же стало гораздо лучше. И Степфордские Близнецы больше не казались мне столь важными.

Я еще раз набрала полные легкие воздуха, выдохнула и задрала юбку. «Раз уж я здесь, можно заодно и пописать», — решила я.

Но не успела я опомниться, как слезы тропическим ливнем оросили мою блузу от «Анны Суи».

У меня начались месячные.

2

Местной девочке оплачивают учебу в частной подготовительной школе Коннектикута. — «Дэйли Бэннер». Афины, август 1979 г.

Еще один неудавшийся курс лечения бесплодия. И очередная весьма прозрачная угроза от Степфордских Близнецов. День обещал быть просто прекрасным.

Чтобы забыть о своих тщетных попытках забеременеть, я решила переключиться на обдумывание беседы с Эллен и Лиз, но тут же погрузилась в настоящую депрессию. Я вспомнила одну песню «Talking Heads» — «Once in a Lifetime», в которой Дэвид Бирн озадаченно вопрошает: «Как я здесь очутился?» Ход мыслей постепенно привел меня к самому мрачному периоду моей жизни.

Мне было четырнадцать, и я только что уехала из деревенской коммуны в Джорджии.

Да, из коммуны. Но не религиозной, как, например, у Дэвида Кореша^[7]. Это была хипповская коммуна: «мы против истеблишмента», «мы живем натуральным хозяйством», «мы за сохранение энергии», «мы даем нашим детям домашнее образование». И в этой коммуне мне и моему брату Алексу обеспечили довольно счастливое, пускай и не совсем обычное детство.

Родители мои были родом с северо-востока. Они познакомились, когда работали в Йельском университете: мама — преподавателем живописи, папа — профессором философии. Послушавшись одного из своих наставников, они оба бросили строгость академической деятельности ради коммунального быта на ферме близ Афин.

Вспоминая, какой мама была в то время, я всегда вижу ее в широких хипповых джинсах. Руки ее измазаны грязью. У нее длинные, прямые светлые волосы, на коже — неизменный загар, а на щеках появляются задумчивые ямочки всякий раз, когда она на чем-либо сосредоточена — например, на работе за гончарным кругом.

Керамика была ее первой любовью. Я искренне полагаю, что лепить горшки ей нравилось куда больше, чем проводить время с отцом, мною, Алексом и всеми нами, вместе взятыми. В гончарной мастерской она сидела часами, и порой мне казалось, что, если бы мы ее оттуда не забирали силой, она бы могла обходиться без сна, еды и всего остального. Когда мы отвлекали ее от вращения круга, она походила на пациентку, едва вышедшую из комы: растерянно моргала и смотрела на нас так, будто бы отказывалась узнать. Забавно, что очень немногие ее изделия в конечном итоге попадали в обжигательную печь. Большинство неоконченных, высушенных на воздухе, готовых рассыпаться в любой момент поделок стояли на полках и ждали неизвестно чего. Вряд ли мама сама знала, чего они ждут.

Папа был весь покрыт волосами: каштановые кудри до плеч, бурый мех на груди, колючая рыжеватая борода и усы. В окружении этой буйной растительности его глаза сияли особенной, слепящей голубизной. Он отличался абсурдным чувством юмора, склонностью к мелким шалостям и завидным красноречием. Любого человека, согласного выслушать его, он охотно делал своим собеседником. Когда остальные члены коммуны уставали от его непрекращающейся болтовни, он надевал твидовый блейзер с заплатами на локтях (единственный, собственно говоря, блейзер в его гардеробе), ехал в Афины и собирал своих студентов в любимой кофейне. Иногда он проводил там день. Иногда — несколько дней. Но с этих встреч папа всегда возвращался в приподнятом настроении и с новым зарядом энергии. Всякий раз, когда мы оказывались в городе вместе, на нашем пути неизбежно возникали молоденькие девчонки, приветствовавшие отца игривым хихиканьем: «Здравствуйте, профессор». Хотя он профессором не был — по крайней мере, перестал им быть. Папа не врал. Но его эго не позволяло ему оставаться правдивым до конца, а я понимала, что эго лучше всего кормить такими вот девичьими восторгами. Мама это тоже понимала, хотя стоило ей взять в руки кусок глины — и она забывала обо всем на свете.

Отец, впрочем, обладал недюжинным педагогическим талантом, и образование, которое мы получили в коммуне, наверняка было на голову выше, чем в обычной школе. Мы не только перечитали все пьесы Шекспира к одиннадцати годам — мы еще и развивали математические способности, обсуждали политические события, рисовали красками и карандашом, лепили скульптуры, мастерили всякую утварь и ловили рыбу. Последнее я любила больше всего.

Рыбалка была моим спасением, независимо от того, садилась ли я в самодельную лодку с отцом, братом или одна (несмотря на свою приземленность, мама проявляла прямо-таки ханжескую щепетильность, когда дело доходило до рыбьей требухи). Когда я ловила рыбу, вокруг стояла тишина. Мне было трудно, но я самоотверженно преодолевала эти трудности. Все, за вычетом озера, уже больше напоминавшего болото, казалось мне далеким и маловажным. И только лишь в эти моменты я могла быть самой собой — в своей тарелке, на своем законном месте. К тому же, если я выуживала окуня или форель крупнее, чем Алекс, ничто не могло доставить мне такого удовольствия, как гордая улыбка отца.

Однако коммуна — это, увы, не сплошная идиллия. Я знала: в глубине души мама с папой считали, что такая жизнь лучше и проще, чем жизнь во внешнем мире — в ней больше терпимости и равенства, и меньше зла. Но как они ни старались оградиться от реальности, та все равно прокрадывалась внутрь.

Работа в коммуне имеет свойство утомлять. И хотя все пытались проявлять терпимость и мягкость, ссоры между обитателями все-таки случались. В такие моменты папа говорил, что нам, возможно, стоило бы вернуться в город. Только вот большинство горожан не хотели видеть нас в роли своих соседей. Если честно, студенты и преподаватели из университета были единственными людьми, которые не шипели нам вслед «грязные хиппи». Проблема была в том, что жилье возле университета стоило слишком дорого.

Поэтому мы оставались в деревне. И гораздо дольше, чем, возможно, следовало. Чтобы остыть после затяжных споров или просто избавиться от накопившихся волнений, родители нередко отправлялись в путь. Иногда их не бывало дома неделями. Они проезжали сотни миль, чтобы попасть на концерт «Grateful Dead»^[8] или поучаствовать в демонстрации. Зачастую мы не знали, куда они едут, но причина отъезда была известна нам всегда. И хоть мы с Алексом отлично уживались с остальными членами коммуны, нам все же казалось, что родители нас бросают.

Все это время мама с папой, тем не менее, не переставали с трепетом относиться к науке и высшему образованию, а потому настоятельно рекомендовали мне подать документы в несколько подготовительных школ на северо-востоке. Помню, как мама говорила мне: «Тебе нужно увидеть мир с другой стороны». Порой мне даже казалось, что они норовят поскорее от меня избавиться.

«Ты всегда можешь вернуться, если захочешь, — замечал папа. — Но ты должна вырваться за пределы нашего маленького мирка. Достойное образование начинается с умения видеть вещи с различных точек зрения. И это лишь только начало достойного образования…» — добавлял он с грустью в голосе, давая понять, где бы он предпочел очутиться в данный момент. Возможно, отослав меня на подготовительные курсы, они как бы исполняли свои несбывшиеся мечты. Казалось, они слишком верны коммунальному образу жизни, а может быть, слишком горды, чтобы признать несоответствие действительности былым надеждам. Скорее всего, им просто не хватало энергии, чтобы уехать насовсем.

Но несмотря ни на что, я гордилась своим воспитанием; даже сейчас я вспоминаю те годы с ностальгической нежностью. Я очень часто скучала по простоте нашей тогдашней жизни, в чем уже кроется ирония, ведь вскоре после поступления в школу я возненавидела все, связанное с коммуной.

Родителей просто-таки распирало от гордости, когда я получила стипендию на покрытие всех расходов по обучению в Хиллэндере — престижной подготовительной школе в Коннектикуте, «альма-матер» десятков президентов, воротил бизнеса и писателей с Пулитцеровской премией в кармане. Хоть я и сомневалась, что попаду в какую-либо из этих категорий, на открывшиеся передо мной горизонты я взирала с оптимизмом. Но еще сильнее меня будоражил тот факт, что я впервые окажусь в окружении сверстников. Я была готова подружиться с ними всеми, я страстно этого хотела.

Но вышло, скажем так, несколько иначе.

В день отъезда родители погрузили нас с Алексом (и мой туристский рюкзак в придачу) в раздолбанный старый микроавтобус и покатили в Вашингтон. Родители с братом планировали остаться там для участия в антиядерной демонстрации. Я же отправилась на вокзал, где благополучно села на поезд северного направления.

По приезде в Коннектикут я спросила у кассира на ближайшей к Хиллэндеру станции, как мне добраться до кампуса, и протопала три мили пешком. Я искренне восхищалась золотыми, оранжевыми и бурыми кронами деревьев вдоль тротуаров; мне нравилась свежесть осеннего воздуха и кружение листьев на ветру. Понятия не имею, сколько времени у меня ушло на дорогу, но я отчетливо помню, в каком восторге я прибыла на место.

Высокие серые здания с почтенными стенами, увитыми плющом, полностью отвечали моим представлениям об академических заведениях, почерпнутым из книг вроде «Сепаратного мира»^[9]и «Над пропастью во ржи». Я заметила группу симпатичных парней, осматривавших свое новое пристанище на четырехугольной площади между постройками, и задала себе вопрос, кто из них станет моим Холденом Колфилдом.

Все было совсем не так, как в Джорджии. Во-первых, намного холоднее. Я заметила, что местные люди движутся быстро и деловито, а не медленно и задумчиво, как дома. Хотя уже настала осень, повсюду еще виднелась зелень, но если цветом Джорджии был изумрудный, то в Коннектикуте доминировал хвойный оттенок. Этих различий мне хватило, чтобы понять: учиться придется многому. Но это меня не пугало, ведь учебу я любила всегда. Мне не терпелось познать мир за пределами хипповской коммуны.

Однако упоение мое мигом улетучилось, стоило мне оказаться в общежитии. Я никогда не забуду, с каким выражением на лицах меня встретили моя соседка и ее родители.

— Привет! Меня зовут Джилл! — радостно выпалила я, швырнув рюкзак на пол.

Взгляды, устремленные на меня, выражали ужас и отвращение, которое испытываешь, объевшись несвежих морепродуктов.

— А ты, наверное, Алиса, — продолжила я, предпочтя не заметить неловкое молчание.

— Ага, — оторопело вымолвила девушка. Они с матерью одновременно осмотрели меня с головы до пят. Алиса была угловатой блондинкой с прической «боб» (волосок к волоску); черты лица ее были острыми, но приятными: вздернутый носик, выдающийся подбородок, треугольные скулы, крупные белоснежные зубы правильной формы. Узкие, уверенные плечи венчали ее стройное туловище; роста мы были примерно одинакового — и роста немалого. Если б не ее гигантские сиськи, мы бы даже смогли носить одежду одного размера.

Но я была плоской, как доска, а мои конечности больше напоминали палки. К тому же мы с моей новой соседкой, похоже, имели определенные расхождения в вопросах стиля. На Алисе была идеально отглаженная юбка в шотландскую клетку и аккуратный свитер цвета морской волны. А уж если бы кто-то со стороны оценил также костюм ее мамаши от «Шанель» и отцовскую «тройку» с «бабочкой», моя водолазка из «Гудвилл» и рабочий комбинезон показались бы этому человеку еще более затрапезными.

— Мы семья Форд, — вежливо произнес папаша, выйдя из транса. — Мы живем в Бостоне.

— Понятно, — сказала я. — Мои родители ездили в Бостон в прошлом году. На концерт «Grateful Dead».

Я заметила, что Алиса подавила смешок, когда ее мамаша открыла дверь и выглянула в коридор. Лицо ее выразило еще большее недоумение.

— Но где твои родители сейчас, Джилл? — спросила она.

— А, ну, они в Вашингтоне, — пояснила я. — Мы с ними попрощались на вокзале.

Мистер Форд растерянно моргнул. Алиса посмотрела на меня так, будто у меня начала расти вторая голова. А лицо миссис Форд вернулось к прежнему ужасу и тому диапазону эмоций, в которые повергает человека порция тухлых устриц.

— Тебя прислали сюда одну? — спросила миссис Форд. — Ты приехала сюда одна в свой первый день в подготовительной школе?

Я искренне не понимала, почему она так переживает. Я-то привыкла многое делать самостоятельно.

— Ну, само собой, — пробормотала я и принялась разбирать вещи, чтобы не смотреть в их ошарашенные буркала.

Алиса с родителями занялись тем же — все втроем они погрузились в шесть чемоданов и еще пару большущих коробок. Одну сумку занимали средства по уходу за волосами: шампуни и лосьоны, аксессуары и инструменты; еще одна была доверху забита флакончиками с лаком для ногтей, компакт-дисками, помадами и кремами. Отдельную сумку пришлось выделить и для обуви: сабо, ботинки, мокасины, сандалии, кроссовки, туфли без каблуков, бальные туфли, сланцы и даже туфли для гольфа.

И тут они взялись за одежду. Десятки свитеров таких цветов, о существовании которых я даже не подозревала. Юбки — короткие, длинные и средней длины. Десяток брюк одного только цвета хаки. Бесконечные «плечики» с накрахмаленными хлопчатобумажными блузами. Свитера с воротником под горло. Свитера с воротником «хомут». Свитера с V-образным вырезом. Теннисная форма.

— Даже не знаю, как разместить это все в такой крохотной комнатушке, — недовольно фыркнула миссис Форд.

— Можете повесить кое-что в моем шкафу, — великодушно предложила я, поскольку мне-то хватило всего пяти вешалок.

Примерно через час все шкафы и выдвижные ящики были заполнены, однако основное пространство занимала всеобщая неловкость.

Алиса с таким ужасом взирала на перспективу нашего совместного проживания, что была готова, кажется, тут же собрать все вещи и выбежать вслед за родителями. Но вместо этого она лишь проводила их со слезами на глазах. Когда дверь закрылась, я не сумела побороть искушения и подкралась на цыпочках поближе, чтобы подслушать их разговор.

И очень скоро пожалела об этом.

— Милая моя, я уверен, все будет хорошо, — промямлил мистер Форд.

— Я просто не знаю, как отнестись к тому, что моя дочь будет жить с девочкой-льготницей, — успела чванливо ответить миссис Форд, прежде чем их чадо вновь разрыдалось.

Вот такое клеймо на меня поставили в первый же день. «Льготница».

Следующие четыре года я потратила на поиски человека, который стал бы моим другом. Мальчики в мою сторону даже не смотрели. Эти богатые, воспитанные, красивые засранцы с фигурами атлетов искали подружек, которые представляли бы собой женские версии их самих. Все девочки были клонами Алисы Форд, вышедшими из семей, многие поколения которых учились в Хиллэндере, а генеалогические древа могли соперничать с Виндзорами. Судя по тому, как все со мной обращались, им было страшно даже приближаться ко мне, как будто от меня можно было заразиться бедностью или, чего доброго, непопулярностью. Все девочки в школе были уверенными в себе, ехидными стильными штучками; я боялась их как огня. Представьте себе целую школу эллен каттер и лиз александр. Даже те девчонки, которые не отличались изяществом, богатством и популярностью, не хотели со мной водиться, боясь стать еще менее популярными.

Мне выдумали миллион обидных прозвищ. «Синяя мигалка» — тут имелась в виду моя одежда из одноименного отдела «Кей-Март»^[10]. «Дейзи Мэй»^[11] — это мне досталось за мой южный выговор. А когда я — наивная дурочка! — поделилась с ними подробностями своего воспитания, они прозвали меня «девочка-амиш»^[12].

Я изо всех сил старалась измениться и соответствовать их стандартам. Ладно там одежда — с ней я ничего не могла поделать, а вот на прическу времени уходило немало. Однажды я отправилась в дешевую парикмахерскую: хотела, чтобы у меня на голове появились такие же локоны «крылышками», как у остальных учениц. «Сделайте мне вот так», — велела я практикантке, державшей ножницы с явной опаской, и показала фотографию Джеклин Смит^[13]. В конечном итоге я напоминала, скорее, Патти Смит^[14]. Еще через неделю я попробовала облагородить прическу самостоятельно, при помощи перманентной завивки, но такие трюки, увы, проходят только с пуделями.

Я накупила дешевой косметики в «Вулворте»: светло-розовую помаду, яркие кораллово-красные румяна, лак цвета огнетушителя, иссиня-черную тушь для ресниц и тени для век — разумеется, голубые, как яйца дрозда. Хотите верьте, хотите нет, но даже это не приблизило меня к идеалам красоты, царившим в Хиллэндере.

Да и все прочие мои попытки влиться в коллектив ничем хорошим не заканчивались. Я пыталась пробиться в теннисную команду, но даже мохнатому желтому мячику удалось меня унизить. Все мои однокашники, казалось, обучились этому виду спорта еще в материнской утробе. Тогда я всерьез взялась за музыку. Во время своих одиноких вылазок в город я покупала по несколько отличных пластинок (бывших в употреблении или просто уцененных) в захудалом магазинчике, где мне нравилось убивать время в компании владельца — старого хиппи.

А еще я устроилась подрабатывать в библиотеку, что помогло мне не только увеличить карманные расходы, но и встречаться с моим тайным возлюбленным — Уолтером Пеннингтоном Третьим, высоким, красивым и чрезвычайно практичным членом семьи высокопоставленных чиновников. У Уолта были густые каштановые волосы, квадратная нижняя челюсть и задумчивые глаза священника. Но влюбилась я в него потому, что в нем чувствовалась глубина, которую невозможно было обнаружить в ком-либо другом в Хиллэндере.

Уолт постоянно брал книжки, но не те, которыми обычно зачитываются мальчишки в его возрасте — не «Властелина колец», или Роберта Хайнлайна, или даже Эрнеста Хемингуэя. Нет, он предпочитал современных драматургов вроде Юджина О’Нила, Теннеси Уильямса и Эдварда Элби^[15]. А Сэм Шепард^[16] и вовсе был его героем.

— Говорят, он должен выиграть Пулитцера в этом году, — застенчиво сказала я однажды, когда Уолт взял «Город ангелов и другие пьесы». И Уолтер Пеннингтон Третий, ранее и не подозревавший о моем существовании, вдруг заговорил со мной.

Почти каждый день он подходил к моей конторке, и мы обсуждали пьесы вроде «Похороненного ребенка» и «Рта ковбоя».

— Он просто квинтэссенция американского мироощущения, — запальчиво тараторил Уолтер. — В его произведениях выражено нечто, обращенное к самым глубинам трагического менталитета американцев.

Вскоре он уже советовал мне почитать другие пьесы и новых драматургов. А когда возвращался, то с нескрываемым интересом выслушивал мое мнение. Я часто воображала, как мы с ним запрыгнем в поезд и отправимся в Нью-Йорк, чтобы посмотреть какую-нибудь авангардную постановку, а потом обсудить увиденное за чашечкой эспрессо в кофейне в Гринвич Виллидж. Славная фантазия, не правда ли? И порой я даже осмеливалась думать, что он и впрямь интересуется мной. С Уолтером Пеннингтоном Третьим была лишь одна проблема.

Он встречался с моей соседкой.

На сиськи этой очаровательной блондинки мне нечего было возразить, потому встречаться с Уолтом я не могла. Однако мне нравилось с ним дружить, и я всегда радовалась, когда он заходил ко мне в библиотеку. А иногда, если Алисы не было в комнате, он даже просматривал мою фонотеку, и мы, например, обсуждали, о чем может быть песня «Chinese Rock» «The Ramones»^[17] или как же крут Марк Болан из группы «Т-Rex»^[18]. Он всегда осведомлялся, какие альбомы я привезла из города в конце недели, а некоторые даже одалживал.

Мы постепенно сближались и посвящали друг друга в наши сокровенные мечты. Уолт рассказывал, что хотел бы стать драматургом, вместо того чтоб идти по проторенной политической дорожке, которую прочила ему овдовевшая мать (о смерти его отца знала вся страна).

— Мама ужасно огорчится, но меня совершенно не интересует политика, — жаловался он. — Даже не знаю, как ей сказать, что я не хочу поступать на политологию.

Но все это было слишком хорошо, чтобы быть еще и правдой. Нашу дружбу ожидал бесславный финал — и все благодаря Алисе.

Однажды Уолтер, как обычно, стоял у моей стойки и читал мне сцену из комедии, над которой он как раз работал. Мы оба засмеялись над остроумной строчкой, когда вдруг — бац! Кто-то швырнул увесистый том прямо мне под нос.

— Ты тут вообще-то должна работать, нет? Оформи мне эту книжку, — потребовал голос, принадлежавший Алисе. Она повернулась к Уолту: — А ты-то что тут делаешь? Я везде тебя ищу.

— Да я просто… — тут он запнулся, не зная, как продолжать.

— Ну, мне нужно закончить реферат о Шекспире, а то весь уикэнд пойдет насмарку, — рявкнула она. — И я была бы очень признательна тебе за помощь. Я не собираюсь жертвовать Весенними Играми ради этого зануды Шекспира.

Весенние Игры начинались с пятничного бала, после чего следовала пляжная вечеринка в субботу. Это было очень важное ежегодное событие, своего рода репетиция выпускного, и все приходили туда парами. Я разозлилась, представив себе эту несправедливость: Алиса, значит, будет кувыркаться в песке с Уолтом, а я тем временем буду просиживать штаны в общежитии. Чтобы отвлечься, я решила рассортировать возвращенные книжки.

— Джилл, наверное, уже закончила свой реферат, — сказала она, когда я отвернулась. — Так ведь, Джилл?

— Ну да, — ответила я. Мой реферат был готов еще неделю назад.

— И ей уже не нужно ни о чем волноваться, — сказала Алиса. — А с кем ты вообще-то идешь на Весенние Игры? — ехидно поинтересовалась она, хотя прекрасно знала, что меня никто не пригласил.

Мое молчание было как раз тем ответом, который ее удовлетворил.

— Ой, извини, — с издевательским сочувствием произнесла она. — Ну, может, в следующем году. — И тут она рассмеялась.

— Алиса, нехорошо так говорить, — робко взбунтовался Уолт, прежде чем она выволокла его наружу.

На следующий день Уолт в экстренном порядке вернул все заимствованные у меня альбомы и больше не подходил ко мне в библиотеке. Алиса не разговаривала со мной несколько недель кряду.

Поэтому мне следовало бы насторожиться, когда однажды вечером она обратилась ко мне:

— Ты ведь знаешь, что сегодня проводится общежитский ритуал?

Я ничего не знала ни о каких ритуалах.

— Нет, — невинно вымолвила я. Хоть я и училась на отлично, дурой я была изрядной. — А что это?

— Это такая традиция, для укрепления связей между учениками, — сказала она. — Девочки совершают этот глупый ритуал и присягают на верность женщине, чьим именем названо наше общежитие, чтоб ее призрак не мешал нам во время экзаменов. — Она также уточнила, что отвечает за проведение таинства Лиза, второкурсница, назначенная старостой в общежитии. — Я знаю только, что они постучат к нам сегодня вечером. И мы все бросим и пойдем с ними.

— Хорошо, — согласилась я, зная, что если не поучаствую, мне же будет хуже.

В десять часов, когда мы уже собирались ложиться спать, в дверь наконец постучали. Мы вместе с остальными девочками прошли по коридору в комнату отдыха, сумрак которой пронизывали лишь огоньки свечей. Лиза велела нам рассесться кругом на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Когда мы исполнили ее приказ, она начала:

— Вот что вы все должны сделать, чтобы доказать свою верность общежитию Аньес Вэнс в Хиллэндере.

Я с трудом сдержала зевок в надежде, что этот идиотский ритуал скоро закончится.

Лиза продолжала:

— Я задую все свечи. Вы должны будете раздеться до нижнего белья, а когда я скажу «начали», первая девочка возьмет эту корону, — она подняла золотую картонную шляпу из закусочной «Бургер-кинг», — и наденет ее на голову. Потом она должна встать на одну ногу, сложить руки так, будто бы она молится, и сказать: «Мне, такой-то такой-то, выпала честь быть принцессой при дворе Аньес Вэнс». Затем она должна очень медленно досчитать до пяти и передать корону следующей девочке.

Звучало это, конечно, глупо, но вполне безобидно.

По крайней мере, мне так показалось.

Лиза обошла комнату кругом, задувая свечи, и стало совсем темно. Послышался шепот, но она угомонила всех командой «Раздеться!» Шорох, смущенные смешки — и мертвая тишина, когда первая девочка начала произносить клятву.

Действо продолжалось в самой торжественной атмосфере. И вот, не успела я опомниться, как подошел мой черед. Алиса, сидевшая рядом, протянула мне корону. Я встала. Поджала одну ногу. Нацепила корону на голову и сложила руки в молитвенном жесте. Я неукоснительно исполняла все предписания.

— Мне, Джилл Уайт, — начала я, — выпала честь быть принцессой при дворе Аньес Вэнс. — Договорив, я стала считать, подражая неторопливому ритму своих предшественниц: — Один… Два… Три… Четыре…

Но не успела я досчитать до пяти, как вспыхнул свет. И вот стою я в самом центре комнаты, в одном лишь лифчике и трусах, с короной «Бургер-кинга» на башке, стою на одной ноге и величаво молюсь… Все девочки — ни одна из них, конечно же, не раздевалась — загоготали в голос. «Я так и знала, что она носит панталоны!» — сказал кто-то.

Затем последовала вспышка «Поляроида». Полученное фото уже на следующей день красовалось на стенке кафетерия.

Таким образом Алиса отомстила мне. И надежда стать такой же, как все, в очередной раз пошла прахом. Я думала, что хуже уже не будет.

Но тут — безо всякого предупреждения — меня решили проведать родители.

Они как раз ехали в Род-Айленд на — а вы как думаете? — концерт «Graetful Dead» и решили заскочить ко мне. Перекинуться парой слов.

Я спокойно читала у себя в комнате, когда вдруг услышала чей-то смех за дверью. В следующий миг в дверь уже постучали. Открыв, я увидела родителей во всем их задрипанном великолепии.

Еще год назад я считала их настоящими героями. Но в тот день они принесли мне погибель. Когда-то мне казалось, что отец похож на дровосека-волшебника. Однако, увидев его теперь — нечесаные патлы ниже плеч, кудлатая борода с проседью, — я подумала, что он больше напоминает бродягу. А мама была очень бледной, усталой и отрешенной от всего, что творилось вокруг.

Само собой, я не проявила особого радушия.

— Почему вы не позвонили? — повторяла я вновь и вновь. Если бы меня предупредили заранее, я могла бы привести себя в порядок и, возможно, договориться о встрече за пределами кампуса. Где-нибудь очень далеко от кампуса.

Папа плюхнулся на кровать Алисы, уложив грязные босые стопы прямо возле подушки.

— А ты, кажется, немножко поправилась, солнышко, — сказал он.

Это верно. На пятнадцать фунтов, если уж совсем точно. Очень мило с его стороны обратить на это внимание.

Тогда мама наконец вышла из комы и спросила:

— Что произошло с твоими волосами? — Она подошла ближе и всмотрелась в мое лицо. — Ты пользуешься косметикой?

В этот момент вошла Алиса. Заметив гостей, она поначалу изумилась: ко мне ведь никто никогда не приходил, — а потом всерьез испугалась за свою жизнь. Папе, по крайней мере, хватило ума принять приличную позу и опустить свои немытые ноги на пол.

— Может, все-таки познакомишь нас? — спросил он, кивнув в сторону Алисы.

Я неохотно — и очень поспешно — представила их друг другу, уже натягивая на себя куртку: мне не терпелось скорее вырваться из общежития.

— Кстати, Алиса, — бровью не поведя, сказал отец, когда мы уже собирались уходить, — ты случайно не знаешь, где тут можно достать нормальной «травы»?

Алиса смерила его неодобрительным взглядом и презрительно хмыкнула:

— Что? — Она в мгновение ока позабыла, что сама не прочь курнуть время от времени.

— Ну идемте же, — взмолилась я. — Я умираю от голода. — И я наконец-то вытащила их из зоны дискомфорта, также известной как «моя комната».

Я хотела увести родителей в город, но папа настоял, чтобы мы остались в кампусе.

— Не так уж часто мы здесь оказываемся, — мотивировал он.

Дабы усугубить мои страдания, мы отправились в маленькое кафе при школьном совете.

Усевшись, отец принялся со свойственным ему энтузиазмом оценивать сновавших поблизости учеников, читать доску объявлений и болтать со всеми учителями, которым не посчастливилось оказаться рядом. Мама продолжала недоуменно рассматривать меня.

— Ты что, сделала перманентную завивку? — спросила она. Если прежде она говорила со мной недоверчиво, то сейчас это недоверие переросло в откровенную досаду.

Я кивнула.

Я знала, о чем она думает. Я даже не спросила, нравится ли ей моя новая прическа.

— Солнышко, ты, главное, не забывай, кто ты есть на самом деле, — попросила она якобы с пониманием, хотя я-то чувствовала, как она раздражена.

Да как же я забуду, если одноклассники постоянно мне об этом напоминают?

В этот момент один придурок из моего класса, Джад Уотсон, зашел в кафе в сопровождении своей свиты. Проходя мимо нашего столика, он гаркнул: «Осторожно! Чмо на кампусе!» — чем необычайно повеселил своих приспешников.

Мама взяла меня за руку, и черты лица ее тотчас смягчились. Я была очень рада такой перемене. Мне еще не хватало обвинений со стороны родной матери.

— Ты завела себе друзей, солнышко? — ласково спросила она.

Я неопределенно пожала плечами. Почувствовав ее тепло, я тут же захотела смыть весь макияж, выпрямить волосы, накинуть балахон и, запрыгнув в старенький микроавтобус, умчаться прочь из Хиллэндера, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

— Джилл необязательно дружить с этими снобами, — сказал отец. — Она умнее их всех, вместе взятых. Да и в любом случае они тут все, наверное, республиканцы. — Знакомая горделивая улыбка опять засияла на его лице. — К тому же мы ее сюда не за друзьями отправили. Твои оценки плюс образование в Хиллэндере — и никто в этом мире не сможет остановить тебя, солнышко. Ты их всех втопчешь в грязь, уж поверь мне.

И тогда я поняла: адовы муки Хиллэндера — ничто по сравнению с разочарованием, которое испытывали родители в Джорджии. Поэтому я решила держаться во что бы то ни стало. Когда пришло время выбирать соседку на следующий год, я мужественно попросила одноместную комнату. Подобную роскошь крайне редко предоставляли второкурсницам, но — о чудо — моя заявка прошла. Скорее всего, потому, что все девочки в школе разбились на пары — с кем угодно, лишь бы не со мной.

Таким образом, следующие три года я провела в уединении. Я не выходила из комнаты никогда — ни вечером, ни на выходных, ни на каникулах. Да, вы не ослышались: даже на каникулах я сидела в четырех стенах. Родители считали, что не могут себе позволить автобусный билет для меня. А раз так, то и я не утруждалась экономией, чтобы купить билет на скопленные деньги. Ни одна девочка под страхом смерти не согласилась бы гулять со мной, а уж тем более приглашать меня в гости. Следовательно, пока большинство семей занимались расчленением трупа индюшки в День Благодарения, я торчала у себя в комнате. В гордом одиночестве. В течение всех этих бесконечных часов я, преимущественно, училась, ела и — порою — резала себе руки.

Резать себя я начала еще на первом году обучения — то ли из-за обилия издевок, то ли потому, что не хотела, чтобы Алиса видела мои слезы. А боль и ярость, которые меня обуревали, должны были все же находить какой-то выход. Впервые это случилось, когда я застала Алису за чтением моего дневника. Более того, она попутно высмеивала прочитанное перед какой-то подружкой. В этом дневнике я записывала свои фантазии насчет будущей жизни, насчет моего воображаемого «суженого» и всего прочего, что меня окружало. Я даже составляла списки вроде такого:

Чего я хочу добиться в жизни:

Прыгнуть с парашютом

Стать хорошей матерью

Заняться благотворительностью

Открыть журнал

Побывать на всех семи континентах

Влюбиться

Найти настоящего друга

Научиться нравиться людям

Не без гордости сообщаю, что могу вычеркнуть пункты № 4, № 6, № 7 и № 1 (последнее было совершено ради статьи в «Джилл»). Я до сих пор помню тот список, равно как и смех Алисы, поглощенной глумлением над ним. Помню все эмоции, испытанные в тот момент; я будто бы вновь пережила весь тот ужас отверженности, в который меня окунула школа Хиллэндер.

Алиса была до того увлечена, что даже не заметила моего прихода. Прежде чем она обратила на меня внимание, я бесшумно прокралась в ванную и заперлась там на замок. Охваченная яростью и невыносимой тоской, я сидела и ждала, пока польются слезы. Но слез все не было.

Тут я заметила острый кусок металла, торчащий из сломанной коробки с туалетной бумагой. Покрутив его туда-сюда, я наконец оторвала этот обломок. Провела по коже, чуть надрезав указательный палец, и внимательно проследила, как кровь стекает по руке. Удивительно, но мне это понравилось. Это можно было сравнить с катарсисом. Сущее облегчение.

Я понимаю, как жалко это звучит. Но в то время это был единственный способ отвлечься от боли, знакомой каждому изгою. По меньшей мере четыре раза в неделю я пряталась в ванной и резала себя — теперь уже при помощи швейцарского ножика вместо металлического обломка. Кровь из меня, понятное дело, не хлестала — нет, я стала настоящим экспертом в вопросе добровольного членовредительства. Я научилась правильно касаться кожи лезвием. Так, чтоб было больно. Так, чтобы забыть о подлинной боли.

Я была достаточно умна и понимала, как это глупо. А потому изо всех сил старалась прибегать к этому методу как можно реже, взамен утешаясь музыкой — и журналами.

Когда посетителей в библиотеке было мало, я нередко погружалась в чтение глянцевой прессы и мысленно ее высмеивала. Листая журналы, я всматривалась в каждое безупречно гладкое лицо, каждую тонюсенькую фигурку, каждую ослепительно-белую улыбку — и меня переполняло отвращение. Во-первых, потому, что меня и впрямь тошнило от этих модельных стандартов, словно бы не подлежащих обсуждению. А во-вторых, потому что мне эти стандарты были небезразличны.

Я злилась, глядя на их безукоризненную одежду. Идеально наложенный макияж. Глядя на их «парней мечты», двойников куклы Кен, как на подбор. Я проходила все эти нелепые тесты, смеялась над слащавыми статейками о знаменитостях и отмечала каждую глупость, которую советовали «эксперты».

И вот, однажды ночью, сходя с ума от скуки, я решила описать все, что я ненавижу в этих журналах, и все, о чем было бы интересно прочесть мне самой. К примеру:

Сегодня поступил в продажу последний номер «Севентин». Зачем, зачем же я вынуждаю себя читать эти глупые и зловредные статейки? Почему эти кретины без умолку рассказывают людям, как стать лучше? А что, если появится журнал, читая который, девушки не будут чувствовать себя неполноценными? В этом журнале можно писать о по-настоящему важных вещах — скажем, о том, как жить с человеком, которого ты ненавидишь.

Зная, что Алиса является постоянной читательницей моего дневника, как бы хитро я его ни прятала, я стала писать о ней без экивоков, стараясь затронуть темы, которые приведут ее в бешенство.

Девочки бывают такими лицемерками. Сегодня в туалете я услышала, как лучшая подруга Алисы, Трейси Фишер, разговаривает с Александрой Хант. Трейси говорила: «Поверить не могу, как Уолт может встречаться с Алисой. Они ведь совершенно друг другу не подходят. К тому же в последнее время Алиса явно располнела». Ну, даже если это правда — Алиса таки набрала пару фунтов, — настоящая подруга не должна так говорить, верно ведь? Думаю, мне даже повезло, что у меня здесь нет друзей…

Я злорадно хихикала у себя в комнате, когда через несколько дней Алиса в пух и прах разругалась с Трейси и они вообще перестали разговаривать. А уж как я была довольна, видя, что с того самого дня Алиса стала постоянно осматривать свою фигуру и чуть что лезть на весы.

Тогда я и поняла, какая она в общем-то дура. Она так и не догадалась, что мне известно о том, что она читает мой дневник. Не догадалась даже после того, как я начала в открытую обращаться к ней с его страниц.

Помню, как однажды я написала:

Запомни мое имя, Алиса Форд, потому что когда-нибудь, когда ты уже будешь тихо чахнуть в загородном клубе, будучи лишь неброским дополнением к скучному мужу, ты прочтешь обо мне и удивишься, как девочка, которую ты заклеймила неудачницей, смогла вдруг взобраться на самую вершину.

Интересно, помнит ли она тот абзац так явственно, как помню его я.

3

Выпуск '83 — Джилл Уайт получает стипендию на покрытие всех расходов по обучению в Беннингтоне. — «Вестник выпускников Хиллэндера», сентябрь 1983 г.

Если и было что-то хорошее в моем положении изгоя, так это средний балл 4.0, который гарантировал мне полную стипендию на высшее образование. Но на сей раз я подошла к выбору учреждения более ответственно: проводя исследование, я хотела убедиться, что культура в моем следующем кампусе будет максимально отличаться от Хиллэндера. Хотя после выпускного первым моим порывом было удрать из Новой Англии быстрее, чем вы произнесете «summa cum laude»^[19], я с первого взгляда влюбилась в колледж Беннингтон в Вермонте.

В отличие от известняка и плюща, которыми славились остальные колледжи Новой Англии, Беннингтон, с его переоборудованными амбарами и пасторальными пейзажами, напоминал какую-нибудь ферму — а это поистине грело меня. Там училось совсем немного человек (около тысячи студентов), там не было физкультуры как таковой (мне больше не придется смотреть на теннисную форму!), там не ставили оценок (я не должна буду беспокоиться о среднем балле), зато очень много внимания уделяли искусствам и гуманитарным наукам. Но прежде всего Беннингтон понравился мне потому, что, оказавшись там, я встретила множество людей, похожих на меня. Никаких группировок, никаких клонов Алисы Форд — просто толпа людей, которым не терпится выразить себя: посредством танца, живописи, литературы, театра, одежды и причесок — да, собственно, любым возможным способом.

Благодаря своему вступительному эссе и оценкам в аттестате я таки получила полную стипендию и решила заняться изучением литературы. Мне пришлось потратить еще четыре года на чтение и сочинение текстов, кропотливые разборы книг и расширение собственных горизонтов. Но основная масса знаний, полученных мною в Беннингтоне, касалась дружбы — того, чего мне так ужасно не хватало по прибытии. Да, я приехала в колледж одиночкой, но покинула его стены уже в тесном кругу друзей, поклявшихся мне в верности до конца своих дней.

На этот раз моя соседка по комнате стала моей лучшей подругой. Сара Аннастасатос, приехавшая из Лонг-Айленда, изучала изобразительное искусство и любила рисовать романтические картины с длинноволосыми принцессами, скачущими на единорогах по заколдованным лесам. Несмотря на пристрастие к подобной тематике, она действительно была талантлива, и я с огромным интересом наблюдала, как с годами ее подлинные таланты и подлинное «я» все более отчетливо проступают сквозь наносное. Еще на первом курсе ее циничный, честный, в ошеломительных красных тонах автопортрет настолько поразил декана, что тот устроил ей выставку в местной галерее.

Впрочем, главным талантом Сары являлось ее умение быть прекрасной подругой.

Сара во многом напоминала своих принцесс: волнистые каштановые волосы до пояса, огромные карие глаза под выразительными дугами бровей, всегда выдававших, о чем она на самом деле думает, и красивое овальное лицо безукоризненного оливкового оттенка. Из всех метафор я предпочитала следующую: Сара была камнем, привязанным к веревке моего воздушного змея и не позволяющим ему улететь в небеса. Когда у меня все валилось из рук, Сара помогала мне сосредоточиться. Когда я начинала чрезмерно беспокоиться из-за мелочей, она меня успокаивала. Когда я перебирала с алкоголем и меня рвало, она держала мои волосы. И еще, она никогда не стеснялась в выражениях, когда мне нужно было услышать чье-либо непредвзятое мнение. Сара как будто бы стала моей матерью, которой мне так не хватало в детстве.

Но она значила для меня больше, чем простая опекунша. С ней было весело. Она с легкостью заводила друзей и делала это постоянно, и с радостью ими делилась. Предрассудков в этой девушке был меньше, чем в ком бы то ни было на моем жизненном пути. В результате наша огромная, постоянно растущая, но очень сплоченная компания состояла из самых разных людей: музыкантов, планокуров, геев, начинающих философов. Она всегда была в центре внимания, она помогала нам держаться вместе. Благодаря ей я впервые в жизни почувствовала себя нормальной, приемлемой — и даже обыкновенной. И благодаря новоприобретенному чувству собственного достоинства я избавилась от привычки резать себя.

Это были по-настоящему счастливые времена. Ночи напролет мы шастали по глухим закоулкам кампуса, курили гвоздику и мечтали о будущем. Следует признать, музыкальный вкус у Сары был отвратительный, зато она обожала танцевать. По ночам, изрядно захмелев, мы нередко играли в «корову» под ее кассеты с пошлейшим Риком Спрингфилдом и хохотали, пока не начинало колоть в боку. Мы жили вместе все четыре года.

Вторым моим лучшим другом стал мой парень. Да, хотите верьте, хотите нет, но хиллэндерская пария умудрилась найти себе дружка. Джо Драйер вырос на молочной ферме, а в колледже изучал музыку. Востребованный диджей, он вел самое популярное радиошоу на кампусе. Сара познакомила нас на одной вечеринке. Она знала его потому, что подрабатывала в фонотеке при радиостанции. Я чуть не умерла от смущения, когда она подозвала его и сказала:

— Это та самая Джилл, которая постоянно звонит тебе на шоу и заказывает музыку!

— Правда? — спросил он, не скрывая мгновенно возникшего интереса. — Та самая Джилл, которой нравится играть в «Сразись с диджеем»?

— Да, это я, — сказала я с нарочитой ленцой. Как будто я не прилипала к приемнику всякий раз, когда начиналась его передача.

Как по мне, Джо обладал наилучшим музыкальным вкусом среди всех диджеев. А еще у него был невероятно сексуальный голос. Поэтому мне нравилось звонить ему, разговаривать с ним и подавать заявки, которые, как я ожидала, должны были внушить ему пиетет. Однажды я решила, что для этих целей подойдет Клаус Номи — в высшей степени странный немецкий исполнитель, беливший лицо и певший удивительным оперным голосом. Но Джо его сразу же узнал: «По-моему, где-то тут валялся его альбом “Simple Man”», — был его ответ.

Я рассмеялась. «Ты наконец-то сумел впечатлить меня по-настоящему», — сказала я таким тоном, будто бросала выдрессированному псу заслуженную косточку. Внешне он мало соответствовал моим представлениям о красоте; хотя его можно было назвать симпатичным в нестандартном смысле слова: низкорослый, тощий, с остриженными коротким «ежиком» волосами черного, как у гота, цвета. Мне также нравился его стиль: чуть старомодные рубашки на размер больше и с вечно торчащим из-под свитера подолом, линялые джинсы, начищенные черные ботинки с кожаными накладками в дырочках и насечках. Однако стоило снять с него все эти пост-панковские шмотки — и он уже выглядел совершенно заурядно, как всякий фермерский сын… Хотя меня не влекло к нему физически, мне он сразу же пришелся по душе. Это была эгоистичная симпатия потому, что он, кажется, и впрямь был неплохим пареньком, но эгоистичная вдвойне потому, что я ему, вероятно, всерьез приглянулась. Сложно, знаете ли, отказать человеку, который считает тебя самой крутой девкой после Крисси Хайнд^[20], особенно после четырех лет, в течение которых ни одна живая душа тобой не интересовалась. Кроме того, на кампусе уже стали повсеместно образовываться парочки, и я решила, что мне тоже пора обзавестись бойфрендом. Вскоре я начала тусоваться на вечеринках, где он ставил диски, а он ввел меня в мир музыки, от которой я до сих пор схожу с ума: «Joy Division», «REM», «The Smiths».

Я даже потеряла девственность в радиорубке. Все началось, когда я села Джо на колени, тем самым начав марафонский сеанс петтинга. Но затем он, будто намекая, завел особенно длинную композицию — ремикс на «Everything’s Gone Green» группы «New Order», — и тут уж пошло-поехало: петтинг перерос в прелюдию, а та — в полноценный половой акт. Я выступала в роли агрессора, поскольку загодя решила: пора бы мне уже узнать, что такое секс. Поначалу Джо, видимо, перепугался до смерти, но постепенно расслабился и полностью отдался процессу — разве что косился на дверь с опаской. Он переживал, как бы в студию не вошел менеджер станции или Сара, которой вдруг вздумалось бы попросить у него пару пластинок. Но мы все же продолжали — прямо там, в кресле диджея. Конечно, двигались мы довольно неуклюже, да и мне было немного больно, но мы оба так наслаждались происходящим, что, подпрыгивая у Джо на коленях, я случайно сбила иглу с проигрывателя во время оргазма. Последовал оглушительный скрежет — и гробовая тишина. Джо быстро сориентировался и поставил новую пластинку: мы хохотали до слез. С того вечера мы официально стали парой.

Наша сексуальная жизнь в те три года, что мы встречались, была довольно посредственной, из-за нашей обоюдной неопытности. И тем не менее мы оставались практически неразлучны. Мне нравилось находиться рядом с ним просто потому, что он любил меня такой, какая я есть. Его безропотность и дружеская поддержка помогали мне ощутить себя настоящей красавицей.

Возможно, самым дорогим моим воспоминанием о славном Джо остается наша совместная лыжная прогулка — первая в моей жизни. В тот день мы так смеялись, что я кубарем покатилась с горки. Хотя Джо катался превосходно, он ни разу не упрекнул меня за то, что ему приходилось сворачивать с профессиональных трасс, или за то, как убого я выглядела с замерзшими красными щеками и полным носом соплей. В том-то и заключалась его подлинная сущность: он был очень добрым человеком. А за четыре года в Хиллэндере я практически забыла, что значит доброта.

Но еще одним навыком, которому обучил меня Беннингтон, было, как это ни печально, умение разбивать сердца.

Как я уже упоминала, радио-шоу Джо сделало из меня еще более рьяную меломанку, чем прежде. И главными моими кумирами стали «Third Rail», независимая пост-панк-группа из Чикаго, которая только набирала обороты в студенческой среде. Я обожала их солиста Ричарда Руиза — сексуального, гибкого, едва ли не бесполого парня, чьи кудри помогали мне предаваться великолепным фантазиям во время секса с Джо. Разумеется, когда «Third Rail» приехали с концертом в Беннингтон (это произошло на втором курсе), я чуть с ума не сошла от радости.

Джо, как сотрудник радиостанции колледжа, был мальчиком на побегушках для всех гастролеров. Я же, само собой, настояла, чтобы он познакомил меня с членами группы.

Концерт проходил в галерее — громкий, безумный концерт, наполнивший меня энергией и верой в себя. Но когда Джо повел меня за кулисы, я сама удивилась, почему вдруг так нервничаю.

Сначала Джо представил меня обслуживающему персоналу, потом — Марку Миллеру, соло-гитаристу, который предложил нам перекусить и отвел нас в буфет с холодными закусками. Сердце буквально замерло у меня в груди, когда я заметила высокого, стройного парня в линялой черной майке и джинсах. Он просто стоял там и рассматривал все эти яства. Это был Ричард Руиз. Тот самый Ричард Руиз. Я украдкой пробралась поближе к нему, притворившись, что тоже изучаю предложенные блюда, но на самом деле я только лишь ждала подходящего момента для знакомства.

Потом я услышала, как Ричард ворчит себе под нос: «Черт, сплошные трупы животных». Голос у него был глубокий, с хрипотцой, похожий на звериный рык.

Будучи заядлой вегетарианкой, я решила воспользоваться подвернувшимся случаем и сказала:

— «Сайло» работает до двух, и там подают неплохие вегетарианские бургеры.

Он повернулся ко мне и одарил ленивой, но все же благодарной улыбкой.

— Правда? Знаешь, сейчас я согласен убить какое-нибудь животное, лишь бы съесть нормальный вегетарианский бургер.

Я рассмеялась и легонько толкнула локтем Джо, стоявшего рядом.

— Ну, ей лучше знать: она вегетарианка до мозга костей, — отозвался он. Я снова толкнула его локтем, чуть сильнее, и выразительно уставилась на него. — Ой. Ну, это моя девушка, Джилл.

Ему непременно нужно было отрекомендовать меня как «свою девушку». Я протянула руку.

— Джилл Уайт. Кстати, отлично сыграли, — с напускным равнодушием сказала я, изо всех сил стараясь держать себя в руках и не показаться очередной бешеной фанаткой.

Ричард, улыбнувшись, сжал мою ладонь.

— Так что же, — пробормотала я в замешательстве, — я сама как раз собиралась сбегать за вегетарианским бургером…

— Ну, тогда принеси два, — сказал Ричард, высвобождая руку. — Один для себя и один для меня.

Так я и поступила. А потом мы с Джо и остальными ребятами тусовались в гримерке до первых петухов. После того как мое сердце перестало замирать в груди, я, как ни странно, смогла вести довольно-таки непринужденную беседу. Я разговаривала с Ричардом Руизом, как будто он был самым обычным парнем; говорила с ним на равных. Особенно хорошо мы поговорили о его стихах, в которых часто встречались аллюзии на малоизвестных философов и поэтов. Я едва ли не билась в экстазе, когда мне удалось впечатлить его глубиной своих познаний.

Время неумолимо летело вперед, и около пяти утра кто-то из механиков постучал в дверь. «Ребята, нам пора, — подзудил он. — Нам нужно было выехать еще несколько часов назад. У нас же утром интервью в Бостоне».

Вот так: ночь близилась к концу. Я хотела впитать в себя каждый миг присутствия Ричарда, потому мы с Джо помогли ребятам собраться и вышли к автобусу, чтобы попрощаться. Ричард неуклюже обнял меня, чуть приподняв над землей.

— Поехали с нами, — прошептал он мне на ухо.

Опустив меня, он посмотрел мне прямо в глаза. Я повернулась к Джо, который в это время болтал с барабанщиком.

— Я… я не могу, — чуть живая, вымолвила я.

— Очень жаль, — вздохнул он. И добавил с неподдельной горечью в голосе: — Молодости праздной неуемный пыл…

Мне понадобилась всего одна секунда, чтобы вспомнить продолжение:

— …с чувством сообразно я себя сгубил^[21], — закончила я. — Рембо.

— Я был уверен, что ты узнаешь, — сказал он без затей, после чего, улыбнувшись, отвернулся: его позвал кто-то из группы.

— Идем же, чувак! Иначе мы опоздаем!

Ричард разочарованно помахал мне рукой и залез в автобус, а когда взревел мотор, я вдруг почувствовала, что меня сейчас стошнит. Конечно, я самой себе казалась дурочкой-группиз, но в то же время была уверена, что за эти пять часов я впервые в жизни влюбилась.

Тем временем Джо подошел ко мне и взял за руку.

— Ты в порядке? — ласково спросил он.

Автобус медленно выехал со стоянки, а слова Ричарда все еще эхом отзывались у меня в ушах: «Молодости праздной…»

Автобус рванул вперед, и я до сих пор, до самого сегодняшнего дня, не могу поверить в то, что я сделала в следующий миг.

Я взглянула на Джо, отпустила его руку, пробормотала: «Мне надо идти» — и погналась за автобусом сломя голову. Когда тот остановился на светофоре в конце квартала, я яростно заколотила в дверь: «Подождите! Я с вами! — кричала я. — Откройте!»

Дверь отворилась, и я взбежала по ступеням прямо в объятия Ричарда. Остальные музыканты приветствовали меня аплодисментами и свистом.

Он, смеясь, затащил меня на заднее сиденье и впился губами в мои губы.

— Я хотел это сделать всю ночь, — сказал он.

И я тоже.

Именно тогда я поняла, что могу быть такой же эгоистичной и злобной, как все те люди, которых я ненавидела. Ведь, продолжая целоваться с Ричардом, я даже не удосужилась выглянуть в окно. Выглянув, я увидела бы там Джо.

За одну неделю мы побывали в Бостоне, Провиденсе, Хартфорде, Нью-Хэйвене и Нью-Йорке. В каждом городе нас ждал примерно одинаковый распорядок: поздний отход ко сну, утренние ласки, репетиция (я обычно сидела на галерке и наблюдала, как рождается великое искусство), обед (только здоровая пища), а после мой любимый пункт — уединение, когда мы вдвоем прятались в каком-нибудь безлюдном месте, вроде парка или кофейни.

Это время наедине с ним я ценила превыше всего. Ричард зачитывал мне свои недописанные стихи, а я ему — отрывки из рассказа, начатого в дороге. И я чувствовала себя очень важной птицей, когда он, доверившись, рассказывал мне, например, как боится успеха группы.

— Я просто не хочу, чтоб мы зазвучали мягче, — однажды сказал он, когда мы бродили по бостонскому парку.

— А почему ты решил, что вам придется звучать мягче? — спросила я.

— Чем популярнее мы будем, чем больше станем зарабатывать денег, чем выше предъявят к нам требования… тем сильнее будет искушение продаться, — сказал он.

— Ой, ну это такое клише, — отмахнулась я. — Вы выше этого.

— Правда? — Его лицо выражало искреннюю озабоченность. — Я всего лишь человек. И нет ничего проще, чем стать винтиком в машине…

Он казался таким ранимым. А я так гордилась, что в качестве исповедницы он выбрал именно меня. Я мечтала быть девушкой, которая всегда поддержит его, как бы ни прославилась его группа.

— Даже если вы станете зашибать огромные деньги — подумай только, что ты сможешь с ними сделать! Подумай, какие тебе откроются возможности! Скольким людям ты сможешь помочь! Ты будешь делиться своими идеями и добьешься невероятных результатов.

По его улыбке я поняла, что ему нравятся мои слова. Я вдохновляла его, мне доподлинно было это известно. Вспомнив о благотворительности из списка «Чего я хочу добиться в жизни», я продолжала:

— Ну, если ты разбогатеешь, у тебя появится возможность делать пожертвования. — Я представила, как мы вместе откроем благотворительный фонд и начнем сообща спасать мир всеми доступными методами.

— Я просто хочу, чтобы люди услышали мою музыку, — сказал он. — Вот и все. Я хочу, чтобы моя жизнь оставалась такой же незамысловатой. Но беда в том, что это невозможно.

— Вот поэтому мы должны жить сегодняшним днем, — решительно вымолвила я и поцеловала его.

— Точно, — согласился он. — Для меня будущего не существует. Все, что есть, — это здесь и сейчас.

После этой беседы мы вернулись в автобус и занялись невероятным сексом разновидности «здесь и сейчас».

В то время секс с Ричардом поистине открыл мне глаза. Это был мощный, взрослый, чувственный и взрывной секс — взамен того несуразного, быстрого и, в целом, далекого от совершенства секса, которым мы занимались с Джо. С Ричардом до меня наконец дошло, о чем это галдят в журнале «Космополитен». Ричард дал мне понять, почему в каждом номере имеется статья «найдите свою точку G», и лично прошелся по всему английскому алфавиту. Он убедительно брал верхнюю октаву удовольствия всякий раз, когда мы занимались любовью. А происходило это не реже двух раз на день.

Как ни безумно это прозвучит, но меньше всего в эту неделю мне нравились концерты. Эйфория, которая охватила меня на первом выступлении «Third Rail», уступила место волнению и неуверенности. Перед выходом на сцену Ричард будто бы углублялся в незнакомую мне зону, исполняя ритуалы, которых я не понимала и смыслом которых он делиться не хотел. Связь, объединявшая его с музыкантами, никогда не касалась меня. В таких случаях я чувствовала себя настоящим изгоем, рядовой поклонницей в толпе. А когда он стоял на сцене и расточал свое обаяние, я волновалась, как бы он не поймал взгляд какой-нибудь другой девчонки (там было столько группиз, выкрикивающих его имя!), и сомневалась, думает ли он в эти моменты обо мне. Когда мы не встречались глазами во время концерта, я ужасно обижалась. И постоянно переживала, как бы он не встретил другую. В конце концов, ребята из его группы за эту неделю успели сменить десятки девок, отбрасывая их, как порванные гитарные струны.

Поначалу я чувствовала свое превосходство над группиз, с которыми трахались остальные музыканты. Ведь у нас с Ричардом все складывалось иначе: у нас были отношения — и не на одну ночь, а всерьез и надолго. Мы любили друг друга. Но вскоре меня стало беспокоить то, что Ричард и не думает осуждать ребят, — даже, к примеру, когда Бобби Крэш, барабанщик, за один день оприходовал двух девчонок: одну до концерта, другую — после. Меня страшила мысль, что Ричард поступит со мною так же. Мне было невыносимо сознавать даже то, что он встречался с другими женщинами до меня.

Да, я понимаю, как это «зрело» и «разумно», но ведь я была безумно влюблена. И каждую минуту искала хотя бы призрачный намек на взаимность. Я решила, что всякий раз, когда наши взгляды все-таки встречаются, это доказывает его любовь ко мне.

На целую неделю — насыщенную, бурлящую неделю — я окунулась в музыку, секс и вегетарианские обеды. И я бы осталась с ребятами дольше, не перекинься их гастрольный маршрут на западное побережье. Денег на самолет у меня не было, а платить за меня никто не стал, хотя намеки несколько раз проскальзывали.

— Ты должна вернуться в колледж, — сказал Ричард.

— Я могу вернуться когда угодно и куда угодно, — взмолилась я, в глубине души желая, чтоб это он молил меня остаться.

— Я не хочу нести ответственность, если ты упустишь свой шанс получить образование, — сказал он. — Возвращайся в колледж. Я позвоню тебе, когда мы опять приедем на восток.

Расставание обернулось для меня сущей агонией, тогда как Ричард, казалось, переносил его с завидной легкостью. Мне очень сложно было держать себя в руках. Я хотела сказать, что люблю его, прямо тогда и прямо там — в забубенном портовом управлении, но понимала, как банально это прозвучит. Я также понимала, что ему такой способ общения не свойствен. Вместо этого он в очередной раз процитировал Рембо.

— Жизнь — это фарс, в котором вынуждены участвовать все, — сказал он перед моим уходом. И был совершенно прав. Я хотела продлить фантазию. Но жизнь неизбежна.

Дорога домой была очень долгой. А когда я наконец спустилась с небес на землю, моим безотлучным спутником стало чувство вины. Хотя я и пыталась отвлечься, представляя, как Ричард позвонит мне и что он скажет. Я думала, скучает ли он по мне так, как скучаю по нему я, но и о Джо я забыть не могла. Я надеялась, что он поймет меня, но даже у его терпения были пределы. Эта неделя помогла мне окончательно убедиться, что мы с ним не пара.

Как только я вернулась в кампус, то тут же отправилась к Джо, даже не заходя в свою комнату. Нерешительно постучавшись, я сказала:

— Это я. Открой, пожалуйста. Если ты еще разговариваешь со мной.

Ему понадобилась всего одна минута, чтобы отпереть дверь, но за эту минуту душа у меня ушла в пятки.

— Ну, могу немного поговорить, — сказал он. Он выглядел ужасно усталым.

— Даже не знаю, как начать…

Он вздохнул:

— Нельзя же быть такой сукой по отношению к парню, с которым вроде как встречаешься.

— Я понимаю, — согласилась я. Но все дело было в том, что мы действительно «вроде как встречались». Я понимала это, даже если он не понимал. Чувства, которые, в моем представлении, нужно испытывать к своему парню, я испытывала в ту неделю к Ричарду — постоянные, значительные, насыщенные чувства.

— Я думаю, нам больше и не следует встречаться, — тихо продолжила я. Мимо нас прошли несколько соседей. Я заглянула в его комнату: — Может, поговорим об этом внутри?

Джо резко распахнул дверь и уселся на кровать. Я нерешительно примостилась рядом.

— Ну, ты же сам понимаешь, Джо, — отважилась наконец-то я. — У меня очень плохо получается быть твоей девушкой. Ты заслуживаешь большего.

Он покачал головой.

— Не знаю, не знаю… Я не хочу, чтобы ты уходила из моей жизни, — сказал он, как будто бы не мог отпустить меня из жадности.

Я тоже этого не хотела.

— Ну, разумеется, я не уйду, — уверила его я. — Но мы не должны притворяться «парой», чтобы быть рядом друг с другом. Мне кажется, лучше нам быть друзьями, чем любовниками. Ты так не считаешь?

Он пожал плечами.

— Как скажешь.

Я знала, как нелегко ему приходится, но все же была уверена, что поступаю правильно. Я умоляюще на него посмотрела. Целую неделю в моей крови был сплошной адреналин, и воодушевление мое стремительно превращалось в усталость, поэтому я хотела поскорее закончить этот нелепый разговор.

— Я думаю, мы сможем стать отличными друзьями, и ничто не будет на нас давить.

— Хорошо, — сказал он, однако я заметила, как он подавлен. — Но мне понадобится некоторое время, прежде чем я опять смогу тусоваться с тобой.

— Я понимаю, — сказала я. — Лишь бы ты не возненавидел меня… Этого я бы не пережила.

— Я не способен тебя ненавидеть, — сказал он. — Но мне нужно отдохнуть и не видеть тебя какое-то время.

Я кивнула.

— Наверное, я просто обычная глупая фанатка, — сказала я, нарочно преуменьшая значимость происшедшего, однако в глубине души зная, что Ричард — это моя настоящая долгожданная любовь.

Джо невесело хохотнул.

— Ага. Ты теперь группиз, да? — Он снова засмеялся, теперь уже чуть злее. — Хотя я тебя и не виню, — добавил он, неуверенно пожимая плечами. — Ну, то есть ты ведь не струсила, решилась-таки… Наверное, крутое получилось приключение. Не говоря уж о бесплатных концертах.

— Да, — сказала я, пытаясь сгладить его раздражение. — Хотя, признаться, немного утомительно. — Я поделилась с ним некоторыми подробностями этой бурной недели. Я знала, что злость помешает ему понять, что же произошло между мною и Ричардом. А мне уж точно не хотелось ранить его еще сильнее, чем я уже успела.

Затем последовали новые извинения и слезы. Расстались мы друзьями. Я любила Джо, но отдавала себя отчет, что не влюблена в него. И сейчас, оглядываясь назад, я признаю: если бы он не положил на меня глаз, я вряд ли восприняла бы его иначе, чем друга. Мы обнялись, и я испытала большое облегчение, поняв, что он все-таки не возненавидел меня.

А вот с Сарой вышла другая история. Когда я, едва переставляя ноги, зашла в комнату, меня встретил ее суровый, осуждающий взгляд.

— Молодец, что заскочила! — рявкнула она.

— Что? Джо разве не сказал тебе, где я? — спросила я в недоумении.

Она сидела за столом и, должно быть, что-то рисовала перед моим приходом: руки у нее были измазаны углем. Она раздраженно вытерлась, а я тем временем без сил рухнула на кровать.

— Сказал. Но ты могла бы позвонить, — сказала она.

— Прости, — вымолвила я, подавляя зевок, и тут же закрыла глаза и погрузилась в сон, которого мне так не хватало. Это, похоже, разозлило Сару пуще прежнего. Мне казалось, что я не выдержу еще одного выяснения отношений в этот день. Глаз я не открывала.

Она подошла к моей кровати и принялась меня трясти, пока не разбудила окончательно.

— Ты вообще-то пропустила презентацию по зарубежной литературе, — не унималась она.

— Я знаю, — сказала я, и, возможно, вызов в голосе прозвучал слишком уж отчетливо. Я не понимала, почему она так суетится. Ей-то какое дело?

Моя апатия злила ее все больше и больше.

— Ты вообще думала о последствиях?! — закричала она. — Как ты могла бросить Джо прямо на улице, ничего не объяснив?!

Мне даже не верилось, что она может до такой степени рассвирепеть. Я встала.

— Слушай, я поговорила с Джо, все в порядке, — заверила ее я. — Но я не понимаю, почему ты так бесишься.

Сара вмиг поникла, как будто готова была вот-вот разрыдаться.

— Я бешусь потому, что не была уверена, вернешься ли ты, — захныкала она. — А что б я делала тут без лучшей подруги?

Я ушам своим не верила. Меня до сих пор изумляло, что такой человек, как Ричард Руиз, может желать моего присутствия, но еще больше меня удивило, что кого-то способно огорчить мое отсутствие. Я вспомнила то время, когда родители просто собирали вещи и уезжали на очередной концерт. Вспомнила, как сама беспокоилась, вернутся ли они и думают ли они о нас с Алексом в отъезде. Я слишком уж хорошо знала, каково это — быть покинутой, заброшенной. И я внезапно поняла, что пришлось пережить Саре.

— Прости меня, — сказала я вновь, но теперь уже с искренним раскаянием. Я обняла ее так крепко, что у бедняжки хрустнули кости. — Спасибо за то, что я тебе не безразлична.

И я снова подумала, как же мне повезло, что у меня есть такие понимающие и преданные друзья. Вся эта авантюра не стоила того, чтобы терять их; в этом я убедилась лишний раз, когда Ричард не позвонил мне. Долгими ночами Сара не ложилась спать, выслушивая, как я плачу и сокрушаюсь по этому поводу Я была по уши влюблена и постоянно думала, где он может быть, чем может заниматься и с кем. Я была уверена, что сама во всем виновата: ведь я вернулась в колледж, оставила его, пожертвовала им. Мысли о том, что он встретил другую, постоянно терзали меня, и я совсем извела Сару своими жалобами. И когда она не пыталась словами склеить мое разбитое сердце, то попросту призывала к здравомыслию и уверяла, что поездка автостопом через всю страну — не самый лучший выход. Вспоминая об этом сейчас, я радуюсь, что не стала коверкать свое будущее и рушить дружбу ради безответного увлечения. Поворотным моментом стал один случай. Я уже совсем было сдала и, в секундном приступе помешательства, застонала, что не хочу быть одна и, возможно, мне стоит вернуться к Джо.

— Что?! — завопила Сара. — Вот теперь ты точно рехнулась. Сама-то слышишь, что говоришь? Не будь дурой: нет ничего страшного в том, что у тебя нет парня в двадцать один год!

Услышав это, я взорвалась гомерическим хохотом. Потому что моя подруга была права: я вела себя как полная неудачница. Наконец-то меня осенило. Боже, да мне ведь всего двадцать один год, у меня вся жизнь впереди! Я еще обязательно встречу свою любовь. Я была исполнена надежд.

Если обучение в Хиллэндере тянулось долго, как путешествие через океан на надувном матрасе с дырками, то четыре года в Беннингтоне уместнее было бы сравнить с круизом на тюнингованной моторной лодке. На вручении дипломов я сама изумилась, как быстро промчалось время. Еще больше меня изумляло то, сколько событий вместилось в столь непродолжительный срок.

Я приехала в Беннингтон запуганной, толстой, неуверенной в себе отщепенкой. А покидала его стены здоровой, счастливой и самодостаточной девушкой, точно знающей, что это за особа — Джилл Уайт. Каким бы тяжелым ни было прощание с университетской порой, я чувствовала в себе бесспорную готовность войти в реальный мир.

4

Выпускница '87 назначена главным редактором журнала «Чики». — «Вестник Беннингтона», сентябрь 1988 г.

Стипендии на покрытие расходов по реальной жизни, увы, не предусмотрены, потому я была вынуждена отправиться на поиски работы сразу после выпускного. И действовать следовало быстро, поскольку «дома», куда я могла бы вернуться и поразмыслить, как быть дальше, у меня не было. Коммуна наконец-то распалась, и родители переехали в Вирджинию. Там отец преподавал в университете на полставки, а мама продолжала лепить горшки и начала давать частные уроки рисования. В их скромной квартирке едва хватало места для двоих, не говоря уж обо мне. Алекс тем временем перешел на второй курс в Стэнфорде (там ему тоже дали стипендию), в другом конце страны. Следовательно, мои друзья представляли собой максимально приближенное подобие «семьи», на которое я могла в то время рассчитывать. Вполне логично, что однажды я поехала вслед за ними в Нью-Йорк.

Сара получила должность ассистента дизайнера в исполинском рекламном агентстве, а еще подрабатывала, рисуя иллюстрации для каталогов ювелирных изделий. Джо устроился ассистентом в «Мериллион рекордз», рассудив, что это отличная возможность «попасть в тусовку». Работать там он собирался до тех пор, пока не создаст собственную группу. Я же устроилась в «Доллар» — один из ведущих финансовых журналов. Я понимаю, что скучнее места нельзя найти, но работы для журналистов и так было очень мало. По крайней мере, я могла делать первые шажки в медиа-бизнесе.

Квартиру мы снимали вместе с Сарой, Джо и нашим однокашником Жераром Готье — да, тем самым франко-канадцем, который позднее снискал всемирную славу как дизайнер одежды и очень нехило на этом заработал. Но тогда мы были лишь компанией ребят, которые никто и звать которых — никак: темная, элегантная Сара, чуть располневший Джо, вечно сияющий Жерар и я — неформалка с кольцом в носу, гибрид Молли Ригвальд из «Красотки в розовом»^[22] и Элли Шиди из «Клуба “Завтрак”»^[23].

Втиснутые в одну спаленку в доме без лифта на Джейн-стрит, мы тоже образовали своего рода коммуну. Комната была разделена на четыре личных сектора занавесками для душа (идея Жерара). Джо и Сара, зарабатывавшие больше, чем мы с Жераром, и за аренду платили чуть больше, а потому пользовались привилегией делить спальню. Жерар, трудившийся над дипломным проектом на факультете дизайна в Парсоне, спал в гостиной. Я — в коридоре.

Район Вест-виллидж подходил нам идеально. А вот все остальное нуждалось в незамедлительном усовершенствовании. Гостиная отличалась потеками на стенах и своеобразным амбре. На кухне была представлена печь, почти исправная, за исключением духовки. Единственная же ванная в нашем обиталище была наспех встроена прямо в кухню. Ожидание в утренней очереди подчас действовало нам на нервы; особенно нелегко приходилось Джо, который вынужден был пропускать вперед двух девушек и одного парня-гея.

Хотя, признаться честно, я никогда особо не спешила на работу. Я ее люто ненавидела и каждое утро отдирала себя от кровати, как приклеенную. В будни я вынимала кольцо из носа и облачалась в самую консервативную одежду наибеднейшей расцветки. Каждый день, приближаясь к величественным башням офисов Мидтауна, я испытывала легкий приступ тошноты. Мой офис был полон сотрудников правых взглядов. В основном, мужчин. В основном, мудаков. Занимаемая мною должность носила гордое название «ассистент редактора», однако это следовало отнести к разряду казусов, поскольку в течение рабочего дня я только и делала, что отвечала на телефонные звонки, подносила кому-то кофе, выслушивала обидные шутки и делала копии на ксероксе. Единственным способом узнать что-либо о том, как функционирует журнал, было впитывать все, что происходило вокруг, напрямую меня не касаясь. И все же я теперь могла записать в резюме первую строчку, да и за квартиру нужно было как-то платить.

Поскольку жили мы очень бедно, приходилось исхитряться, чтобы хоть как-то себя развлечь. Мы перепробовали все, что было бесплатно или стоило гроши. Иногда мы заходили в паршивые стариковские бары в «счастливые часы» и обжирались закусками из нагревательных шкафов, хотя мне, как упертой вегетарианке, обычно доставались сухие кренделя и арахис. Или же мы просто сидели в нашей квартирке и болтали о будущем: как Сара напишет и лично проиллюстрирует детскую книжку, как Жерар завоюет мир моды, а Джо получит премию «Грэмми» (хотя ему еще предстояло создать свою группу). Я же еще толком не знала, чего мне хочется, — ну, кроме того, чтобы убраться из журнала «Доллар». Я старалась не вспоминать о своем дневнике и тех целях, которые были в нем прописаны во время учебы в Хиллэндере. Слишком уж сложно казалось примирить позицию «измени весь мир» с тем, чем я вынужденно занималась в данный момент.

Но больше всего мы веселились, когда Жерар водил нас в клубы. Ему нравилось одеваться в стиле «дрэг-куин», и он вскоре превратился в заядлого клаббера. Его самодельные наряды, вдохновленные чем угодно, от костюма Женщины-кошки до эмблем цветочных магазинов, неизменно помогали ему попадать на страницы журнала «Пэйпер». Таким образом, нам никогда не нужно было платить за вход в самых крутых клубах типа «Дэнсетерии», «Палладиума» или «Пирамиды».

Единственным поводом расстаться с кровными денежками являлись для меня концерты. Конечно же, когда я увидела, что «Third Rail» будут играть в заведении под названием «Мята», я, ни секунды не колеблясь, купила билеты. Джо нередко сопровождал меня на концертах и, несмотря на историю, связанную с этим ансамблем, пошел со мной и на этот раз. Это был, так сказать, пиковый добрый поступок старого Джо. И, вероятно, последний.

Небольшая часть меня так и не сумела оправиться после того, как Ричард Руиз разбил мне сердце, не позвонив после прожитой вместе недели. Но вместо того чтобы двигаться дальше, я в глубине души продолжала надеяться, что во всем виноват напряженный гастрольный график. Однако, стоило мне узнать, что он приезжает в Нью-Йорк и я смогу опять встретиться с ним, — былые чувства вновь овладели мною. Я вспомнила о прочной связи между нами и была уверена, что, как только мы встретимся, сквозь нас вновь проскочит искра.

В тот вечер я, усердно работая локтями, с огромным трудом пробилась к сцене в первом же отделении. Выждав, казалось, целую вечность, я наконец смогла встретиться с ним глазами — во всяком случае, мне так показалось. Когда же он мне улыбнулся, я подумала: «Ну наконец-то! Узнал-таки!» Я даже не сомневалась, что после концерта наш роман возобновится с прежней страстью.

Джо, заметно погрустневшего, я потянула за собой к черному ходу сразу же по окончании концерта. Хотя мы с Джо расстались сто лет назад, мне хватило проницательности, чтобы ощутить: на Ричарда Руиза он по-прежнему реагирует не вполне адекватно. И я не могла его в этом винить. Но в тот вечер на его старые раны мне было плевать. Меня волновало лишь воссоединение с Ричардом.

Я постучала в дверь, ведущую за кулисы, и представилась вышибале, раздраженно мне отворившему. К тому времени за моей спиной уже собралась внушительная толпа поклонниц.

— Пожалуйста, скажите Ричарду Руизу, что его ждет Джилл Уайт, — поторопила я вышибалу, пока остальные девчонки выкрикивали свои просьбы.

— По очереди! — гаркнул вышибала. Поскольку я стояла ближе всех, он кивнул мне: — Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Джилл Уайт, — повторила я.

Он кивнул, и грузная туша в одночасье скрылась за тяжелой дверью. Я места себе не находила, ожидая его возвращения, а Джо тем временем устало вздыхал.

— Ну, долго нам еще тут стоять? — в нетерпении спросил он.

Дверь снова распахнулась. На этот раз вышибала держал в руках блокнот на спирали.

— Так как там тебя зовут?

— Джилл Уайт! — сообщила я в третий раз.

Он покосился на страницу блокнота и покачал головой.

— В списке тебя нет.

— Но… но вы сказали Ричарду? Он меня не ждет, но обязательно узнает, — взмолилась я. — Скажите ему, что это Джилл Уайт из колледжа Беннингтон.

Вышибала, похоже, обладал добрым сердцем и все-таки внял моим мольбам.

— Хорошо, — сказал он с усталостью в голосе. Думаю, он уже был готов впустить меня, лишь бы не слушать больше мой скулеж. — Минутку. Я спрошу.

Он снова исчез за дверью, а я повернулась к Джо.

— Прости, что это все так долго тянется, — сказала я. Тот лишь пожал плечами.

Через несколько минут дверь опять отворилась. Вышибала отрицательно помотал головой.

— Извини.

Я пришла в ярость.

— Но… но… вы сказали ему, что это Джилл Уайт? У-А-Й…

— Я знаю, как пишется фамилия Уайт! — рявкнул он, теряя терпение. — Он о тебе впервые слышит. Так что возвращайся-ка ты в свой колледж и оставь меня в покое.

Я совсем пала духом. Я обратилась было за утешением к Джо, но меня ужаснула его язвительная ухмылка.

— Теперь мы можем уйти? — спросил он.

— Наверняка этот хмырь даже не передал Ричарду мое имя, — сказала я. — Наверное, просто сказал: «Тебя там снаружи какая-то девка ждет».

— Да, я уверен, что все так и было, — ответил Джо. Не послышался ли мне сарказм в его голосе? — А теперь идем отсюда, — потребовал он. Больше всего на свете в тот момент мне был нужен человек, который убедил бы меня, что во всем виноват вышибала, или помог придумать какое-нибудь иное логическое объяснение. Но было видно, что Джо на эту роль не подойдет. Мне не оставалось ничего другого, кроме как плестись вслед за ним, читая про себя молитву: лишь бы Сара была дома. К сожалению, дома ее не оказалось, однако в глубине души я сама знала, что она могла бы мне сказать.

«Перестань жить в мире фантазий! — закричала бы она, теряя терпение. — Забудь о нем и найди себе парня, который не будет рок-звездой-засранцем и сможет уделять тебе время! — Затем я представила, как она закатывает глаза и добавляет: — Даже не знаю, зачем ты так с собой поступаешь».

Конечно же, моя воображаемая Сара была права. Пора было двигаться вперед. Тогда я приняла решение: я официально выхожу на охоту за мужчинами. И никто не мог помочь мне в этом так, как Жерар.

Жерар был чрезвычайно женоподобен, и простая, сентиментальная девчонка, жившая во мне, очень ценила это качество. Роста мы были почти одинакового, но он отличался завидной худобой, что, вкупе с бледным лицом и гибкими, как ивовые прутья, конечностями, приближало его к эстетическому идеалу героинщиков всей земли. Впрочем, Жерару, любившему экспериментировать с клубными наркотиками, в частности с «экстази», хватало ума, чтобы не пробовать героин, но выглядел он так, будто давно уже сидит на игле. Жерар обладал превосходным чувством цвета и часто перекрашивал волосы, используя их в качестве палитры для формирования своего нового стиля. Это ему удавалось настолько хорошо, что я позволяла ему красить и мои волосы тоже: от зеленоватого блонда полосками до вишневого, со всеми промежуточными остановками. Но больше всего мне нравилось в Жераре то, что его вкус в мужчинах полностью совпадал с моим.

Мы часто ходили вместе в клубы и бары и играли в «гей или натурал?», выбирая себе фаворитов. Исходя из внешних данных, кто-то из нас подходил к привлекшему наше общее внимание объекту, вел короткую беседу и подавал сигнал другому. Например, я заговаривала с парнем и выясняла, что он все же гетеросексуален. Тогда я прикладывала руку к подбородку, давая понять, что парень не просто натурал — он меня еще и интересует, а значит, Жерар пусть продолжает поиски. Если парень был геем, я скрещивала руки на груди, сигнализируя: Жерар, поди-ка сюда, я вас познакомлю. Если же парень оказывался скучным, странным или просто не подходил нам, я просто заканчивала разговор и возвращалась к Жерару. Это была эффективная система, работавшая в обоих направлениях, и благодаря отменному вкусу моего друга я несколько раз побывала на удачных свиданиях и даже пару раз потрахалась.

Помимо парного съема и редких концертов, к любимым моим развлечениям относились также прогулки по улицам города. Выйдя из квартиры, я шагала куда-то в южном направлении и на долгие часы терялась в этом бесконечном разнообразии, что обогащалось с каждым пройденным кварталом. Старушки в шезлонгах у особняков «Маленькой Италии»; лабиринты Чайнатауна и его базары, полные экзотических рыб и омерзительных висящих туш; пустынные, похожие на складские коридоры улочки Сохо; ярко выкрашенные бакалейные лавки и захолустные лавчонки Нижнего Ист-Сайда, где я покупала себе поношенную одежду под звуки сальсы, ревущей из окон жильцов; и, конечно же, Гринвич Виллидж — скопление кофеен, гей-баров и книжных магазинов.

Хотя наша квартира была уж слишком тесна для четверых, мы все оказались достаточно занятыми людьми, чтоб не толпиться там постоянно. Жерар проводил дни в университете, а ночи — в клубах, Джо ходил на концерты с приятелями с работы, а Сара познакомилась с парнем в греческой православной церкви и часто ночевала у него, особенно на выходных, что, в общем-то, едва ли соответствовало православной морали.

Оттого я очень удивилась, когда однажды в пятницу, вернувшись с работы, застала Сару плачущей на диване.

— Что случилось? — спросила я, отбросив пальто.

Ее ответ представлял собой истерическую смесь рыданий и жалобного воя. Я не смогла разобрать ни единого слова.

Я присела рядом с нею и крепко ее обняла.

— Что такое, солнышко? — Сара всегда отличалась невероятным самообладанием, поэтому я сразу поняла, что дело плохо.

Ей понадобилась целая минута, чтобы взять себя в руки и огорошить меня следующим известием:

— Я беременна, — выпалила она.

— Черт. — Ничего лучше мне в голову не пришло. — А Тасо знает?

Она покачала головой.

— Я не знаю, что мне делать, — опять взвыла она.

Я обняла ее и принялась успокаивать. В кои-то веки в роли опекунши выступила я, и мне, признаться, было приятно заботиться о ком-то.

— Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, — увещевала ее я, хотя понятия не имела, как быть. Да что там «как быть» — я даже не знала, что ей сказать. — Давай прогуляемся, — предложила я наконец. — Свежий воздух поможет нам собраться с мыслями. К тому же скоро, наверное, уже вернутся ребята.

— Хорошо, — сказала она и потащилась за мною на улицу.

Мы прогуляли два часа. За это время Сара перестала плакать, а я успела задать массу неприятных, но неизбежных вопросов вроде: хочет ли она оставить ребенка?

— Если честно, — ответила она, и в глазах ее опять угрожающе заблестели слезы, — нет. Я еще не готова стать матерью.

— Ну, значит, мы это уладим, — уверила ее я. — Я думаю, это правильный выбор.

В понедельник я позвонила ее гинекологу, узнала номер хорошей клиники и назначила прием на следующую неделю.

На работе я отпросилась. Мы вместе выпили кофе в забегаловке возле клиники, после чего наконец зашли внутрь и уселись в бесцветной, пропахшей антисептиками приемной, где и провели, по ощущениям, целую вечность. Сара не произнесла ни слова, пока я заливалась соловьем и все пыталась вызвать у нее улыбку. Ничего не помогало.

Наконец сестра назвала ее фамилию. Я сжала руку Сары на прощание — и она скрылась в кабинете. К моему удивлению, вышла она всего через полчаса. Что было еще удивительнее, шла она сама, без посторонней помощи. Она выглядела печальной и изнуренной, но все же определенно испытывала облегчение.

Я обняла ее и сказала:

— Все позади.

— Тасо не должен об этом узнать, — тихо вымолвила она, и слезы вновь потекли по ее щекам.

— Не узнает, — пообещала я.

Это навсегда осталось между нами.

— Ты очень хорошая подруга, Джилл, — сказала она.

И через несколько дней тоски и терзаний Сара, похоже, опять вернулась в форму. Я гордилась тем, как мы вместе с нею преодолели это.

В те печальные дни я беспрестанно выискивала в жизни Сары те замечательные моменты, которые могли ее утешить — к примеру, какой хороший парень Тасо и как здорово она справляется со своими обязанностями на работе. Однако в ходе этой кампании по воодушевлению я, увы, обнаружила некоторые весьма неприглядные вещи в собственной жизни. Парня у меня не было с тех самых пор, как мы расстались с Джо. Но что по-настоящему травило мне душу — так это работа в журнале «Доллар». Проработав там больше года, я поняла, что хватит уже ныть и пора искать себе новое пристанище.

И вот, каждое воскресенье я покупала свежий выпуск «Виллидж Войс» и «Нью-Йорк Таймс», отправлялась в свою излюбленную кофейню «Реджио» возле университета Нью-Йорка и дотошно изучала объявления по найму.

Рынок труда был в самом деле жесток. Сколько же раз я уходила из «Реджио» с полным желудком молочной пены, затуманенными кофеином мозгами и без единой надежды, пока на глаза мне не попалось объявление в «Войс»:

Требуется предвзятый иконоборец с развитым чувством стиля и достаточным запасом энергии на должность редактора в новом журнале для подростков. Опыт работы приветствуется. Людей, которым понадобилось заглянуть в словарь, чтобы узнать значение слова «иконоборец», просим не беспокоиться.

Это мне подходило. Я знала значение слова «иконоборец», опыт работы, какой-никакой, у меня имелся, пусть он и заключался в ксерокопировании и смирении с ублюдками в деловых костюмах. Поэтому я откликнулась, а через неделю мне уже назначила собеседование Кристин Клосон, британка, приехавшая в США для основания американской версии «Чики» — журнала, ориентированного на девочек-подростков.

Все дни перед интервью я усердно готовилась. Приготовления, впрочем, состояли не в поисках интригующих деталей биографии или шлифовке моей речи, а в подборе одежды. Стоит ли мне одеться консервативно, чтобы выглядеть старше и, соответственно, более опытной? Или же лучше будет прикинуться завзятой модницей и вырядиться так, как в моем представлении выглядят журналистки «Вог»? Судя по интонации, сквозившей в объявлении, мне следовало выглядеть чудачкой. Но что носят иконоборцы?

Я потратила слишком много времени, составляя ансамбли и вытягивая из Жерара клещами его мнения насчет них. Ни один из нарядов ему категорически не понравился.

— Почему бы тебе меня не одеть, в таком случае?! — заорала я однажды вечером накануне собеседования.

— А почему бы тебе просто не быть собой? — ответил он со смехом. — Вместо всех этих карикатур: редакторша, стерва из целевого фонда, городская сумасшедшая. Почему ты не можешь просто нарядиться Джилл Уайт?

В его словах была доля истины. Да и что мне уже оставалось?

— Хорошо, хорошо, — сдалась я. — Последний вопрос: оставить кольцо в носу или вытащить? — Я всегда снимала его в офисе «Доллара».

— А как поступила бы Джилл Уайт? — был его ответ.

— Оставила бы, — ответила я.

На следующий день я отправилась на собеседование с кольцом в носу, слегка растрепанными (но все-таки не на манер Сида Вишеза^[24]) волосами, в клетчатой юбке, «мартенсах» и черной водолазке рубчиками. Уже сидя в офисе в ожидании мисс Клосон, я вдруг поняла, что за всеми этими тревогами из-за одежды я вообще не удосужилась подготовиться к самому собеседованию.

Когда до назначенного времени остались считанные минуты, я отчаянно запаниковала. Сколько слов в минуту я печатаю? Знаю ли я все необходимые знаки редакторской правки? Почему именно я должна занять предложенную должность? Да и вообще: какими я представляю себе свои обязанности?

К тому моменту, когда высокая женщина высунулась из кабинета и позвала меня с отчетливым британским акцентом, я уже совсем сникла. Однако ее доброжелательная улыбка и потертые джинсы мигом помогли мне почувствовать себя комфортно.

— Меня зовут Крис, — представилась она, энергично пожимая мне руку. Она провела меня к себе в кабинет. — Присаживайтесь, — сказала она, указывая на удобный, явно купленный на какой-то распродаже стул. Мне она понравилась тотчас.

Когда я закинула ногу на ногу, она заметила мои «мартенсы».

— Симпатично, — сказала она. — А вы знали, что их изобрели после несчастного случая, приключившегося с одним лыжником?

— Нет, — честно ответила я. — Я думала, их изобрели участники группы «The Who» в альбоме «Квадрофения».

— О, одна из лучших групп Британии, — сказала она, усаживаясь за скромный стол. — Скажите, а вы себя к кому относите: к стилягам или к рокерам?

Пока что интервью шло как по маслу.

— К стилягам. Однозначно.

— Я тоже, — просияла она.

Мне показалось, что мы с нею сразу же подружились, а потому я расслабилась и отвечала на вопросы совершенно честно.

— Что же привело вас в журнальную индустрию? Зарплаты тут низкие, а график ненормированный, — последовал вопрос.

Я немного поразмыслила, прежде чем ответить.

— Что касается зарплаты — у меня денег никогда не было, поэтому я рада зарабатывать хоть что-то. Мне нравится чувство удовлетворения, которое я испытываю, когда успеваю что-либо сделать в срок. Мне нравится сочетание слов и изображений, — сказала я уверенно и не кривя душой. — Но прежде всего я следую за своей давней мечтой — основать собственный журнал. Который бы полностью отличался от тех, что уже есть.

Я заметила, что последняя моя фраза ее очень заинтересовала.

— Допустим, — сказала она, приподнимая бровь. — Давайте представим, что вам таки это удалось. Чем же будет отличаться ваш журнал для девочек-подростков от всех остальных?

Этот вопрос трудности не представлял. Я вспомнила свой дневник, постепенно переросший в список обвинений в адрес Алисы и ее ужасающей кипы глянцевых журналов.

— Для начала я бы стала размещать на обложке моделей, похожих на обычных девчонок, — сказала я. — Ну, знаете, чтобы поменьше косметики, и чтобы не обязательно блондинка, и уж совсем не обязательно, чтобы белая. И чтобы никаких анорексичек.

— Пока что мне нравятся ваши идеи, — подбодрила она меня. — Но каково будет содержание?

Новый взрыв энтузиазма с моей стороны:

— Ну, это будет как бы источник житейских советов, со статьями вроде: как расспросить родителей насчет секса? Или: как помочь лучшей подруге, если та забеременела?

— А кто будет писать эти статьи? — продолжала она.

Я моментально выпалила ответ:

— Молодые люди с необычным внутренним миром. И никаких экспертов! Думаю, экспертов я ненавижу больше всего.

Эта моя ремарка заставила Крис искренне рассмеяться.

— Они всегда такие сухие и снисходительные, — согласилась она. — Кроме того, девочки-тинейджеры вряд ли станут прислушиваться к кому-либо, кроме своих сверстниц. Поэтому я считаю, что журнал должен задавать определенный тон. Тон лучшей подруги.

Все мои соображения вдруг нашли воплощение в словах, и чем дальше я говорила, тем больше распалялась. Все мои идеи, независимо от масштаба, внезапно каким-то чудом слились в целостное видение модного, дерзкого и остроумного издания, без обиняков обращающегося к тем девочкам, которые, как и я в свои шестнадцать лет, чувствовали себя полными выродками после прочтения доступной на прилавках прессы. Крис внимательно вслушивалась в каждое мое слово; затем последовала пауза и задумчивый взгляд. Я была, без преувеличений, потрясена тем, что она заинтересовалась моим мнением. Мой босс в «Долларе» никогда моего мнения не спрашивал — хотя я, в общем-то, едва ли могла помочь ему, если бы поделилась своими взглядами на жизнь Уолл-стрит.

— Мне кажется, мы с вами, Джилл, во многом сходимся, — сказала она, вытаскивая мое резюме из пачки и пробегая по нему взглядом. — Какую последнюю должность вы занимали?

— Ассистент редактора, — неохотно ответила я. Мне бы, конечно, хотелось, чтоб опыт у меня был побогаче.

Она задумчиво кивнула.

— Я хочу пригласить вас сюда еще раз и познакомить с остальными.

Я была бы счастлива вернуться в эту редакцию. У меня было хорошее предчувствие относительно «Чики». И когда я пришла туда через несколько дней, Кристин Клосон предложила мне работу.

В тот день — лучший день своей жизни — я проснулась ассистентом редактора в осточертевшем журнале «Доллар». А домой вернулась уже главным редактором «Чики».

5

Джилл Уайт, медиа-вундеркинд. — «Таймс», сентябрь 1990 г.

Дорогой «Чики»,

Я болела мононуклеозом, сидела дома и ужасно скучала, когда вышел ваш первый номер. Мама принесла мне его вместе с кучей других журналов. Но все остальные журналы оказались скучными и глупыми. А вот «Чики» я прочла от корки до корки. Впервые в жизни я прочла хоть что-то целиком. Честное слово: я даже книжки, которые нам задают в школе, не дочитываю. Ну, в общем, я просто хотела поблагодарить вас за то, что мне теперь есть чего ожидать в начале каждого месяца.

С наилучшими пожеланиями,

Кларисса, 13 лет, Скоки, Иллинойс.

Это было первое из многих восторженных благодарственных писем, пришедших в редакцию «Чики». Оно до сих пор гордо красуется в рамке на стене моего офиса.

Журнал ожидал ошеломительный успех, удививший всех деятелей индустрии, но прежде всего шокировавший меня саму. Как нам это удалось? Мы руководствовались лишь наитием, интуицией и единственным правилом: нарушать все правила до единого.

Очень немногие наши журналисты имели опыт работы в глянце, благодаря чему мы могли быть уверены в свежести стиля. Также мы очень неплохо выглядели, о чем позаботился дизайнер-ренегат, прибывший к нам из подпольного музыкального фэнзина. Пол Томас был оптимистичным, энергичным, невероятно высоким парнем-геем, который вел себя как натурал, а также увлекался скульптурой. Когда он пригласил меня к себе в студию в Нижнем Ист-Сайде, чтобы показать свои работы (отломанные конечности кукол и сексуальные игрушки, торчащие из безобразных кусков глины), я подумала, как отнеслась бы моя мама к столь нетривиальному применению ее любимого материала. И решила, что ей бы, скорее всего, очень понравилось.

Родители по-прежнему жили в Вирджинии, но уже порознь. Они вовсе не стали врагами — просто отдалились друг от друга. Мама находилась на новой стадии познания себя, наконец-то расцветая и превращаясь в настоящую женщину. Теперь мы общались гораздо чаще: отчасти потому, что она хотела поделиться со мной плодами своего самопознания; отчасти потому, что мне она казалась невыразимо одинокой. Странно, но, несмотря на то, что нас разделяли тысячи миль, я начала чувствовать особенную близость к ней. Папа же ничуть не изменился. Он по-прежнему преподавал в университете и купался в комплиментах юных студенток (одному Богу известно, ограничивалось ли дело комплиментами).

Брат остался в Калифорнии для получения степени магистра. Чтобы нормально ладить с родителями, ему не хватало терпения, и, хотя он изредка звонил мне, я не видела его уже пару лет. Алекс полностью отгородился от своего прошлого и преуспел в этом даже больше, чем я.

В «Чики» о моих корнях не знал никто; тогда я считала, что так будет лучше. В моем понимании Джилл Уайт родилась в тот день, когда ее назначили на должность (точнее сказать, помазали в сан) главного редактора. Потому что «Чики» был для меня не просто работой — он стал моей жизнью.

Я обожала все, что было связано с этим журналом. Во времена «Доллара» требовался аншпуг, подъемный кран и трое борцов крупного телосложения, чтобы оторвать меня от постели поутру; сейчас же я специально вставала пораньше, лишь бы скорее примчаться в обветшалый офис «Чики» в Хеллс-Китчен.

Наш коллектив очень быстро пропитался духом товарищества. Каждый месяц в своей колонке, озаглавленной «Дневник Джилл», я выделяла нового работника. Я рассказывала, что Мария, наш редактор, в школе была чемпионкой по фехтованию, а теперь любит в свободное время гулять и играть с собаками из приютов. Или о том, что Скотт, редактор раздела музыки, входил в первоначальный состав группы «Beastie Boys». Эти заметки помогали превратить заурядные подписи к статьям в личностей, и теперь даже наши редакторы стали получать письма от поклонниц.

И все же, чтобы нарушать условности, нам порой приходилось сначала им следовать. К примеру, мы завели колонку «Как стать еще красивее», но вели ее несколько человек, включая одного трансвестита. Мы размещали рекламу продуктов, но высказывали свои непредвзятые мнения о них, например: «От этого скраба у меня все лицо покрылось мерзкой сыпью!» или «Моему парню ооооочень понравилась на вкус эта помада». Мы печатали на соседних страницах статьи с заголовками «Почему тебе нужно бойкотировать выпускной» и «Слово в защиту выпускных балов». А наши интервью со знаменитостями были веселы, честны и порою выставляли самих знаменитостей не в лучшем свете. «Звезды класса А» и просто примелькавшиеся личности никогда не привлекали нашего внимания.

Вскоре письма наших читательниц переняли тот доверительный тон, с которым к ним обращался наш журнал:

Дорогой «Чики»,

Я так рада, что вы показали, какая же дура и пустышка эта Келли Хайер-Бюрк. Когда я вижу ее по телевизору, меня просто тошнит. А когда она начинает проповедовать невинность (хотя сама уж точно давно с нею рассталась), я вообще захлебываюсь собственной желчью. Благодаря вашей статье стало ясно, что она одержима только шопингом и своим статусом. Это очень здорово, что вы вывели ее на чистую воду.

Карен, 17 лет, Рутерфорд, Нью-Джерси

Р. S. Джилл, прости, но тебе срочно нужно сменить прическу. Увидев твое фото в прошлом номере, я только покачала головой от стыда: у тебя же ужасно секутся волосы! Только ты не обижайся…

А от некоторых писем сердце обливалось кровью. Они лишний раз подтверждали, какую ответственность мы взяли на себя.

Дорогой «Чики»,

Я пыталась покончить с собой год назад, когда мой отчим начал регулярно меня насиловать. Выжив, я поняла, что мне стало еще труднее сносить это. Я уже подумывала о второй попытке, когда мне в руки попался ваш мартовский номер. Ваша статья «Не молчи!» помогла мне собраться с силами и поговорить об этом с мамой. И знаете что? Она его выгнала! Мы не видела его уже четыре месяца и очень сблизились друг с другом. Если бы не вы, мне бы никогда не хватило смелости рассказать об этом. Теперь я понимаю, что меня еще многое ожидает в жизни, а я собиралась лишиться всего этого из-за какого-то урода. Вы спасли мне жизнь.

Моника, 14 лет, Портленд, Орегон.

Когда мы подвели итоги и насчитали два миллиона читательниц, рекламодатели хлынули потоком. А поскольку штат «Чики» состоял в основном из молодых и небогатых публицистов, нам удалось, казалось бы, невозможное: в столь юном для издания возрасте журнал начал приносить реальную прибыль. От этого индустрия отмахнуться уже не могла. К нам стали прислушиваться.

Инсайдеры были предельно заинтригованы: как у нашего маленького, чудаковатого, не стеснявшегося в выражениях журнальчика получилось добиться успеха, не навязываясь рекламодателям? Мы получили премию ASME, самую престижную в мире журнального бизнеса. За этим последовала непрерывная череда вечеринок, презентаций и ток-шоу, а я даже удостоилась чести побывать на обложке «Тайм». Вскоре уже весь город жаждал узнать больше об этом «медиа-вундеркинде».

Пока жизнь моя столь стремительно менялась, я продолжала нуждаться в поддержке нашей маленькой «коммуны» на Джейн-стрит, чтобы не терять чувства реальности. Не знаю, всегда ли мне это удавалось, но когда коммуна начала неизбежно распадаться, мне показалось, что я срываюсь с якоря.

Я понимала, что мы не сможем прожить остаток взрослой жизни так, будто бы мы все еще в общежитии. И все же мне хотелось максимально продлить это ощущение. Разумеется, не у меня одной карьера шла в гору. Эскизы Жерара привлекали все больше внимания, а первый же показ стал настоящим хитом. Внезапно у него появились влиятельные покровители в мире моды. По мере роста спроса на его одежду у него оставалось все меньше времени для ночной жизни. Ему вскоре стало совсем тесно в имевшемся пространстве, и он оказался первым беглецом, прельстившимся личной квартирой, где можно было бы спокойно жить и работать. Мы взяли за привычку встречаться на неделе моды, но в остальное время уже не виделись так часто, как мне того хотелось. Мне действительно недоставало его сумасшедших прикидов, его остроумия и неподдельного умения веселиться.

Теперь, когда нас осталось трое, спальню имело смысл поделить между мной и Сарой, которая не только делала успехи в своем рекламном агентстве, но и завела серьезный, взрослый роман раньше нас всех. Чаще всего она оставалась на ночь у Тасо, так что «наша» комната превратилась, по большому счету, в мой укромный уголок. Следовательно, я увеличила свой вклад в арендную плату: я с легкостью могла себе это позволить, а Джо стало хоть немного легче.

Джо, к сожалению, по-прежнему не мог найти свою нишу. Финансы его таяли на глазах, а он все держался за должность ассистента в чахнущей студии звукозаписи. Казалось, кому-то придется умереть, прежде чем он наконец-то зашевелится. Музыкальный бизнес в целом переживал внезапный спад, работы не хватало. Я не виню его за то, что он огорчался по этому поводу. Это и впрямь было огорчительно.

Когда бы я ни возвращалась домой, я неизменно заставала Джо у телевизора с марихуановым дымом, валящим из ушей. Проводя время таким образом, он едва ли приближался к своей заветной мечте — собрать группу. И эта мечта тоже летела коту под хвост.

Я изо всех сил старалась подбодрить его, но сама судьба будто бы противилась этому. Однажды вечером я принесла целую пинту его любимого мороженого с шоколадной стружкой. Но дома меня отвлек телефонный звонок, и мороженое растаяло и изгадило мне всю сумку. В другой раз мы собирались поужинать в аляповатом мексиканском ресторане, но ужин пришлось отменить из-за аврала на работе: мы как раз сдавали номер. Потом я решила, что из депрессии его сможет вывести свидание, и сосватала ему одну из наших журналисток. Очередной провал. «В следующий раз будь добра, познакомь меня с человеком, который не является президентом твоего фан-клуба, — сказал он, вернувшись домой. — Она говорила только о тебе и не задала мне ни одного вопроса».

Я рассудила, что набитый знаменитостями под завязку клуб «Джеки 60», расположенный в заброшенном рефрижераторе бывшего мясокомбината, поможет вернуть старого доброго Джо. К тому же там у него будет масса возможностей втереться в доверие к крупным шишкам из шоу-бизнеса. Сара и Тасо тоже решили пойти, а Жерар и так любил там тусоваться, а потому с радостью согласился присоединиться к нам. Я предвкушала этот вечер с нетерпением: в конце концов, мы так давно не собирались все вместе!

Клуб находился всего в нескольких кварталах от нашей квартиры. Я приковыляла туда в блестящих кожаных сапогах, застревая каблуками в брусчатке проезжей части: по тротуарам, забрызганным кровью и гнилыми ошметками мяса, я идти не могла. Это был один из тех, как я выражаюсь, «электрических» субботних вечеров, когда ты весь горишь от нетерпения и в самом воздухе витает предчувствие праздника. Вечер, когда невозможное становится возможным. Я чувствовала это спинным мозгом.

Подойдя ко входу, мы обнаружили прямо на двери объявление с дресс-кодом на текущую неделю:

Самоуверенные улыбки, старомодные рыжие парики в сочетании с размазанной красной помадой, безукоризненные вечерние платья, тиары и солидные драгоценности, коричневые ленточки^[25], смокинги и фраки, блестки, перья и бусины, постные рожи, медали и ордена Британской Империи, глэм, полное ню, фантастический макияж, классический фетиш.

Джо предпочел традиционный, в молниях, резиновый костюм садомазохиста, Сара напялила кричащую тиару в перышках и бисере, Тасо же потел в винтажном смокинге, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Мы распахнули тяжелую металлическую дверь и спустились по лестнице, где нас тут же остановила стерва-трансвестит.

— Сегодня закрытая вечеринка, — объявила она.

— Мы в списке приглашенных. Джилл Уайт и еще три гостя, — сказала ей я.

Затем она пристально всмотрелась в мое лицо и расплылась в улыбке.

— Прости, дорогуша, не признала. Заходи, конечно, — сказала она, являя образец дружелюбия. В то время я еще не могла нарадоваться, когда люди меня узнавали.

Пока все остальные толпились у бара, я первым делом изучила обстановку — и с тех пор всегда поступаю так же. Там крутился колумнист «Виллидж Войс» Майкл Масто; красовались все самые знаменитые трансвеститы вроде Леди Банни, Джоуи Ариас и Фротиллы ДеБарж. Разумеется, там была Дебби Хэрри: несмотря на свой возраст, она по-прежнему не пропускала ни одной вечеринки. Не говоря уже о множестве знаменитых музыкантов, рассыпавшихся по залу.

Я сразу же обратила внимание на буйные кудри и квадратную челюсть одного конкретного музыканта, сидевшего у дальней стены. Ричард Руиз ютился в приватной кабинке с очень молодым и очень белокурым мальчиком, постоянно поглаживавшим ему волосы. Я решила во что бы то ни стало поговорить с ним, а пара стаканчиков джина с тоником помогли это осуществить.

Когда джин наконец ударил в голову, я широким шагом подошла к кабинке.

— Привет, старый приятель, — небрежно бросила я, стараясь, чтобы голос мой звучал по возможности обыденно. Хотя какой обыденности в разговоре можно ожидать от девушки, затянутой в кожаный купальник?

— Привет, — равнодушно отозвался Ричард. Это был дежурный, невзрачный «привет», предназначенный для журналистов, чьи имена он забыл, восторженных поклонников и девушек его музыкантов.

— Ты меня не узнаешь, так ведь? — спросила я, сама поражаясь собственной наглости.

Блондин, заслышав это, весь съежился, попросил прощения и удалился за новой порцией алкоголя.

Ричард Руиз потратил несколько секунд на изучение моего лица, после чего опять заговорил:

— Конечно, узнаю. Ты редактор того журнала, — сказал он, протягивая руку. — Очень рад познакомиться с тобой. У вас отличные музыкальные обзоры. Это здорово, что кто-то так много пишет об альтернативной музыке.

Я пожала ему руку, чуть смущаясь из-за возникшей путаницы. Однако смущение не помешало мне дать ему достойный отпор:

— Меня зовут Джилл, Джилл Уайт. Но мы встречались и раньше. Несколько лет назад. Я ездила вместе с вами в тур. На неделю.

— Вот оно что, — сказал он, и на лице его наконец забрезжило узнавание. — Да-да, припоминаю. Йель. Поклонница Рембо.

— Беннингтон, — отрезала я.

— Какая разница, — сказал он, пожимая плечами. — Ну, как дела?

— Нормально, — ответила я. Игрушечный мальчик вернулся с бокалом, погладил волосы Ричарда еще раз и отошел поговорить с какой-то моделью.

— Значит… ты гей? — спросила я с напускным безразличием, хотя на самом деле невероятно разволновалась. Это, по крайней мере, объясняет, почему он не позвонил мне… Я ощутила небольшое облегчение. Он просто не мог меня полюбить. И ничего с этим нельзя было поделать. Правда?

Неправда.

Ричард хмыкнул.

— Я отказываюсь вешать на себя ярлыки, — сказал он с таким снисхождением, будто перед ним стояла школьница. — Гей, натурал, бисексуал — это все нелепые обозначения. Меня привлекает человек, а не ярлык.

Я кивнула, на секунду задумавшись. Значит, дело не в этом. И все же, интересный взгляд на вещи.

— Присаживайся, — пригласил он, похлопывая по креслу, с которого встал Игрушечный Блондинчик. Он так ласково мне улыбнулся, что я вдруг забыла, как злилась на него в течение нескольких лет. Я повиновалась.

Он чуть подался вперед и заговорил своим знаменитым мурлычущим голосом:

— Ну, так когда же в «Чики» напишут о «Third Rail»? Ты ведь наверняка знаешь, что у нас весной выходит новый альбом.

— Гм, — неуверенно начала я, — ну, вы, пожалуй, чересчур мейнстримная группа, на наш вкус… Я, конечно, не хочу вешать на вас ярлык, не подумай…

Он прервал меня смехом.

— Гарантирую: если вы поставите нас на обложку, номер разойдется рекордным тиражом.

Я засомневалась, продолжая жеманничать и чувствуя, как мне в этом помогает алкоголь.

— Ну, даже не знаю…. Наверное, вами можно будет забить дырку в майском номере. Мне понадобится эксклюзивное интервью…

— Думаю, я смогу выкроить время. Возможно, — все петлял он, пока не сдался на мою милость: — На следующей неделе?

— Думаю, я смогу выкроить время. Возможно, — перекривляла его я. — Хотя надо бы заглянуть в ежедневник.

— Оставь мне свою визитку, — сказал он, осторожно поглаживая меня по плечу. — Я тебе позвоню.

— Да уж не сомневаюсь, — сказала я и все-таки дала ему свою визитную карточку.

— Джилл! — окликнул меня в этот самый момент Жерар. Я не сдержала хохота, когда увидела его у барной стойки в полном облачении японской гейши. Я подняла бокал за его здоровье, но тут же заметила, что бокал мой пуст.

— Твой друг? — спросил Ричард.

— Раньше жили вместе, — ответила я. — Ну, мне пора. До связи, — обронила я на прощание, после чего выскользнула из будки, оставив разочарованную рок-звезду в одиночестве.

Чувствуя себя полноправной королевой всего мира, я присоединилась к Жерару и, уже мало что соображая, протянула пустой бокал. А почему бы и нет? Я воссоединилась с самым лучшим любовником в своей жизни, а вдобавок раздобыла лакомый кусочек для журнала.

— Повторить, однозначно! — ликующе воскликнула я. — Надеюсь, ты в курсе, что я только что отшила ради тебя самого Ричарда Руиза.

— Молодец! — похвалил меня Жерар, возвращая мне уже наполненный бокал.

Мы, рассмеявшись, чокнулись, когда к нашему тосту вдруг присоединился третий бокал.

— Я тоже за это выпью, чем бы это ни было, — произнес незнакомый голос. Он принадлежал Рори Беллмор, некогда, еще в детстве, игравшей в кино. Сейчас этой чернокожей красавице было немного за двадцать. Кожа ее излучала золотистое сияние, а глаза горели, как изумруды.

— Привет, — вымолвила я в легком замешательстве. Признаться, я была поражена близостью такой яркой «звезды». Она славилась бурным участием в ночной жизни города, хотя еще ребенком прошла курс лечения в реабилитационной клинике.

— Привет, — отозвалась она с широкой, дружелюбной улыбкой, забрасывая косички за плечо. — Я так давно хотела с вами познакомиться. Просто чтобы сказать, что «Чики» — прекрасный журнал. Я ваша подписчица.

— А я большая поклонница ваших работ, — сказала я. И не соврала. Я считала, что она, в отличие от типичных избалованных детишек Голливуда, часто шла на риск на протяжении своей карьеры.

— Пока я лечилась, я много писала. Мне это до того понравилось, что я даже подумывала открыть свой собственный журнал, — сказала она. — Но когда я вышла из клиники, подвернулась интересная роль. А потом еще одна… Ну, в общем, вы поняли, — чуть застенчиво рассказывала она. — Но я по-прежнему изредка пописываю. Может, вы как-нибудь взглянете на мои тексты?

Я ушам своим не верила. Знаменитость искала одобрения у человека, не имевшего к ее индустрии ни малейшего отношения. За те годы, что я брала интервью у актеров, я убедилась в том, что их абсолютно не волнуют вещи, которые не могут поспособствовать карьерному росту или улучишь их имидж. И интерес Рори к чему-либо, кроме кино, мигом меня к ней расположил.

— Разумеется, — согласилась я. — Я с радостью почитаю ваши тексты.

— Спасибо, — сказала она. Похоже, она действительно была мне признательна.

Мы с Рори разговорились и провели вместе остаток вечера: мы болтали о том о сем, смеялись, обсуждали наши общие любимые группы (как выяснилось, она тоже увлекалась музыкой). Но меня особенно порадовало то, что Ричард Руиз не сводил с нас глаз до самого окончания вечеринки. А опечалило меня то, что Джо тоже на нас почему-то таращился.

К трем часам я уже с трудом стояла на ногах от усталости и обилия джина в крови. Я оглянулась в поисках кого-нибудь, кто мог бы проводить меня домой. Джо отвел взгляд и о чем-то увлеченно заговорил с барменом. Жерар танцевал. Сара с Тасо зажимались на лавке у стены. Я также краем глаза заметила, что Ричард Руиз занят поцелуем с Игрушечным Блондинчиком.

— Мне уже пора, — наконец-то сказала я Рори. — Я безумно рада нашему знакомству.

— Может, сходим куда-нибудь на днях, — предложила в ответ Рори. Она сказала это с такой интонацией, что мне пришла в голову мысль, не клеит ли она меня. Я, кажется, где-то слышала, что она «би»…

И в тот момент я окончательно поняла, что она мне нравится. Очень. Нравится до такой степени, что я хочу ее поцеловать. А почему бы, собственно, и нет? Я вновь вспомнила слова Ричарда: дескать, привлекает человек, а не пол и не «ярлык», — а в следующий момент уже поняла, что мои губы робко касаются губ Рори. Она агрессивно откликнулась на поцелуй, и наши языки переплелись примерно на полминуты. Я испытывала настоящее блаженство от внимания окружающих — в особенности Ричарда.

— Я тут недалеко живу, — сказала Рори, когда наши губы наконец разомкнулись. — Хочешь…

— Ага, — игриво ответила я. В моей пьяной голове звучало только одно: а почему бы и нет? Ярлык, не ярлык, но если Ричард Руиз может быть бисексуалом, то и я как-нибудь управлюсь. К тому же я так измоталась на работе, что была уже готова на любой вид досуга. — Подожди минутку: я попрощаюсь со своими друзьями.

Я, покачиваясь, прибрела к Capo и Тасо, которые, судя по всему, собирались предаться страсти у всех на глазах.

— Мы отведем тебя домой, а потом поедем домой на такси, — сказала Сара.

— А я не еду домой, — сказала я. — Я останусь у Рори Беллмор.

Сара изумленно выпучила глаза.

— Так, что там у вас происходит? Я видела, как вы лапали друг дружку…

— Ну, не знаю, — сказала я, прикидываясь эдакой непослушной девчонкой-хулиганкой. — Мне она понравилась. Она зовет меня к себе. Правда, она красотка?

— Джилл, — сказала Сара с нервным смешком, — ты, возможно, напилась. Но ты не лесбиянка.

— Почем тебе знать? Может, я «би», — сказала я, возможно, чересчур неуверенно.

— Потому что, — ответила Сара со вздохом, — я не видела другой девчонки, которая бы с таким азартом бегала за парнями. Ты не должна давать ей повода…

— Я и не даю. Все в порядке. Да и вообще: дело ведь в человеке, а не в половой принадлежности. А меня очень влечет к человеку по имени Рори Беллмор.

— Ну, ты уже взрослая девочка, — сказала Сара. Терпение ее было на исходе. — Я сдаюсь. Счастливо. Желаю удачно… Ну, чтоб все прошло удачно.

Когда они ушли, я бочком подошла к Джо. Он встрепенулся, отвлекшись от беседы с Майклом Масто.

— Я ухожу, — сказала я.

— Ладно, — ответил он с легкой обидой в голосе. — Доброй ночи, — пробормотал он, отворачиваясь. Тогда я не поняла, в чем дело, но вскоре мне предстояло узнать.

Между нами с Рори ничего не произошло, так как я отключилась, стоило нам зайти в ее просторный, шикарно обставленный лофт. И хорошо, что так вышло, ибо на следующее утро я уже не была столь уверена, что хочу заниматься любовью с девушкой. Хотя все-таки не исключала такой вероятности. В конце концов, предложение поступило от Рори Беллмор — одной из самых крутых знаменитостей, безотносительно к полу. Рори обронила, что ей нужно лететь в Лос-Анджелес на пару месяцев, так что у меня было время хорошенько обдумать возможность нашего следующего свидания. Не то чтобы я не хотела с нею видеться — нет, из нее получилась бы отличная подруга. Я просто не желала, чтоб она превратно истолковала мои поступки. Слова Сары, произнесенные прошлой ночью, все еще эхом отдавались в моем мозгу, пробиваясь сквозь туман и похмельную головную боль. Я не хотела давать Рори ложных надежд. Она была слишком хороша.

Но прежде чем я смогла сама удостовериться, кто же я: лесбиянка, «би» или еще кто, — за меня эту работу выполнил Майкл Масто. Три дня спустя, в среду, новый выпуск «Войс» украсил заголовок:

Вундеркинд Уайт ведет себя развязно^[26] с Беллмор

Я, не веря своим глазам, продолжала читать:

Медиа-вундеркинд Джилл Уайт более чем близко сдружилась с бывшей «плохой девчонкой» Рори Беллмор в клубе «Джеки 60» в субботу вечером. Девушки очень увлеченно чесали языками, если вы позволите мне такой каламбур. Мы-то знали, что Беллмор отличается пылким темпераментом, но вот насчет Уайт подобных сведений раньше не поступало. Может быть, они отныне пара? «Мы не комментируем личную жизнь Рори», — ответили нам люди Беллмор. К счастью, люди Уайт не ведут подобной политики. Я спросил у ее близкого друга — и, по собственному заверению, бывшего парня, — не наблюдались ли у нее прежде сапфические тенденции. На что юноша, приближенный к телу, отвечал: «Джилл просто любит трахаться со знаменитостями. Она “звездосексуалка”».

Да, признаюсь: мне нравилось видеть свое имя в прессе, даже в нелестном контексте, но комментарий Джо был сродни звонкой пощечине. Если бы это сказал кто-то другой, я бы посмеялась и забыла. Но я не могла поверить, что именно он произнес эти обидные слова. Нельзя ведь быть таким жестоким по отношению к близкой подруге.

— Звездосексуалка… — хмыкнул Джо, когда я швырнула ему газету. — По-моему, остроумно, ты не находишь?

— Ты козел! — завопила я. — «Любит трахаться со знаменитостями»?! Как ты смеешь?! Как ты мог такое обо мне сказать?!

— Я не соврал, — парировал он с горечью в голосе.

— Да когда же ты наконец вырастешь! Пора бы уже забыть о Ричарде Руизе! — продолжала орать я.

— Это тебе пора вырасти и перестать уже вести себя, как гребаная группиз! — заорал он в ответ.

Несколько хлопков дверьми — и наши отношения уже нельзя было спасти.

На следующий день я позвонила Саре на работу и предложила пообедать вместе. Она не была свидетельницей нашего с Джо раздора и с радостью согласилась, сообщив также, что у нее для меня припасены отличные новости.

Мы отправились в «Миску морепродуктов», симпатичный китайский ресторанчик, убранство которого состояло лишь из аквариумов. Там подавали до смешного дешевые обеды, и, когда мы только закончили колледж, могли себе позволить только их. Хотя еда там была не очень, и теперь мы могли посещать более пристойные заведения, это место оставалось нашим — местом теплых воспоминаний. К тому же мы были уверены, что не встретим там никого из сослуживцев.

Сара и бровью не повела, когда я прибежала с двадцатиминутным опозданием. Она, как и все остальные, уже давно привыкла к моей «пунктуальности». Я всегда чувствовала себя виноватой, но какая-то неведомая сила словно бы принуждала меня выбиваться из всех возможных графиков.

— Прости! — выкрикнула я, врываясь в ресторан.

Сара оторвалась от меню.

— Ничего страшного. Босс сегодня куда-то ушел, так что я могу не торопиться.

— Здорово, — сказала я.

— Но я умираю от голода, так что давай скорее заказывать.

Официант принес еще одно меню в пятнах соевого соуса, но оно мне не понадобилось. Я всегда брала одно и то же: овощной набор.

Я с нетерпением ждала, пока Сара примет решение; я вся сгорала от желания поскорее поделиться с нею событиями прошлой ночи. Едва официант принял наш заказ и удалился на почтительное расстояние, я подалась вперед и наконец-то выпалила:

— Ты читала вчера «Войс»?

— Нет, — покачала головой Сара. — У меня был безумный день.

— Майкл Масто упомянул меня в своей колонке, — сказала я, уже роясь в сумке в поисках обтрепанной вырезки.

— Поздравляю, — сказала Сара, ничуть не меняясь в лице. Мое имя не в первый раз всплывало в светской хронике. И она всегда презрительно высмеивала мою скрытую радость по этому поводу.

Я покачала головой.

— Нет уж, на сей раз поздравлять не с чем. Прочти-ка.

Не выражая никаких эмоций, Сара пробежалась глазами по газетному клочку. Закончив, отбросила его в сторону.

— Ну и мудак. Хотя чего еще было ожидать.

Это замечание меня огорошило.

— В каком смысле? В последнее время я только то и делала, что пыталась ему помочь. И вот его благодарность!

— Вот именно, — сказала Сара. — Твои попытки помочь только разжигают его ненависть.

Не в силах ничего ответить, я лишь продолжала недоуменно таращиться на подругу.

Сара отвечала мне взглядом, которым обычно вознаграждают детей с заторможенным развитием.

Наконец моя ярость оформилась в слова:

— Как это — разжигают? Он что, ненавидел меня и прежде?

— Ой, Джилл, ну разве ты не замечала? — искренне удивилась Сара. — Джо ненавидит тебя. И уже давно.

В этот момент официант поставил перед нами поднос с едой. Сара, не теряя ни минуты, тут же взялась за трапезу.

У меня же аппетит пропал напрочь. Я буквально задыхалась от гнева.

— Что?! Мне что теперь, страдать всю оставшуюся жизнь из-за того, что я бросила его в колледже?! Зачем он тогда согласился жить вместе с человеком, которого так ненавидит?

— Тогда он тебя еще не ненавидел. И колледж тут ни при чем, — ответила Сара, тщательно прожевывая каждый кусочек.

— Да? Ну, и когда же он меня возненавидел? — язвительно осведомилась я. Я даже не знала, что меня огорчает больше: то, что Джо меня ненавидел, или то, что я этого не замечала.

— Джилл, — сказала Сара, наконец-то оставив в покое свою отбивную, — он злится с тех самых пор, как тебя взяли в «Чики». Твой успех только лишний раз подчеркивает, какой он неисправимый неудачник, — продолжала она самым будничным тоном. — Но ты не виновата. Это его проблема. Он ведет себя незрело, гадко и вообще неправильно. Но ты никак не можешь этого исправить. Джо сам выбрал себе участь неудачника. И то, что он зол на тебя, — это тоже его выбор.

Сара вернулась к обеду.

— Но почему я этого не видела сама? — вслух подумала я.

Сара пожала плечами.

— Ты же занятой человек.

Я взглянула на свои макароны, холодные и липкие. Коричневый соус уже застывал на краешке тарелки. Я не могла заставить себя прикоснуться к еде.

— Ох, — в отчаянии вымолвила я. — Что же мне теперь делать?

— Ну, думаю, лучше всего тебе съехать и продолжать радоваться жизни. Зачем оставаться друзьями насильно? У вас уже давно все расклеилось.

Мне показалось, что Сара нанесла мне прицельный удар в живот.

Она продолжала:

— Так будет лучше, Джилл. Ты же не хочешь сидеть с ним в квартире наедине. Это не пойдет на пользу ни тебе, ни ему.

— Но мы же не всегда наедине, — сказала я. — Хотя ты иногда не ночуешь дома, ты все-таки…

Тут она меня резко перебила:

— В том-то и дело, Джилл. Помнишь, я говорила, что у меня для тебя новости?

Это совершенно вылетело у меня из головы.

— Ах, да, — сказала я. — Прости. Так что за новости? — спросила я, немного досадуя на нее за смену темы.

Она подняла левую руку, поблескивая бриллиантовым колечком.

— Мы с Тасо помолвлены! — радостно воскликнула она.

— О Боже ты мой! — промямлила я, скорее, в замешательстве, чем с воодушевлением. — О Боже ты мой! — повторила я, на сей раз стараясь выказать этим восклицанием поддержку.

О. Боже. Ты. Мой. Так эти слова прозвучали внутри.

Тогда я неуклюже подскочила и обняла ее.

— Когда же? — спросила я. — Когда это произошло?

— Два дня назад. На ужине у Милоса.

— О Боже ты мой! — воскликнула я еще раз, потому что ничего другого сказать не могла. Наконец я удосужилась вымолвить: — Я так за тебя рада! — И это действительно было так. Я очень радовалась за нее.

— Спасибо, — сказала Сара с улыбкой. Она вся сияла от счастья.

— Покажи же кольцо! — попросила я, хватая ее за руку: я наконец вспомнила, как должна вести себя настоящая девочка. — Вот так красота! — умиленно проворковала я.

— Оно ему еще от бабушки досталось, — с нежностью проговорила она.

— Итак, — сказала я, сложив в уме два и два, — ты съезжаешь. И вы перебираетесь на окраину города.

— И да и нет, — сказала Сара. — Я таки съезжаю. Но мы вообще уедем из города. Сейчас на рынке недвижимости сложилась благоприятная ситуация для покупателей, и мы хотели бы как можно скорее заполучить какой-нибудь паршивый домишко в пригороде и сделать из него конфетку. Я буду жить там и работать над ним. А когда у Тасо истечет срок арендного договора, он тоже туда переедет.

И тут я разревелась. Я плакала потому, что была ужасно рада за Сару. Я плакала еще и потому, что мне будет ужасно ее не хватать. А также я плакала потому, что единственный оставшийся друг ненавидел меня всем сердцем.

Сара протянула мне салфетку, чтобы я утерла слезы. Блеснувшее на пальце кольцо завладело моим вниманием.

— Погоди. Так получается, ты пришла на обед уже с кольцом? — спросила я, вдруг ощутив себя полнейшей идиоткой.

Сара кивнула и рассмеялась.

— Знаешь, Джилл, тебе б не помешало хоть время от времени выдергивать голову из жопы.

Эта идиома была так характерна для Сары, что последняя надежда взять себя в руки была утрачена.

— Я буду очень по тебе скучать, — сказала я, захлебываясь слезами.

Кто же теперь будет следить, чтобы я не натворила глупостей? Кто будет приводить меня в порядок? С уходом Сары я теряла остатки здравомыслия.

— Что же я буду без тебя делать? — всхлипнула я.

Сара улыбнулась.

— Все у тебя будет хорошо, Джилл.

Я в этом сомневалась.

В тот вечер я вернулась домой — специально задержавшись, чтобы избежать встречи с Джо, — и отправилась прямиком к себе в комнату, где и проплакала ночь напролет. Я знала, что нужно срочно начинать поиски квартиры. Но это меня почти не волновало. Джейн-стрит и прилегающие улочки были форменной дырой, а я теперь могла позволить себе район гораздо лучше.

Я прожила еще несколько недель с Джо в состоянии холодной войны. Буфером между нами служила Сара, которая задержалась в квартире по моей просьбе. В конце концов, мы собрались на «домашний совет», прошедший в весьма неприятной обстановке. Мы объяснили Джо, что теперь платить за квартиру будет он сам, хотя понимали, что это невозможно. Поэтому и он отправился на поиски нового жилья.

Однажды я пришла домой в приподнятом настроении и тут же принялась увлеченно рассказывать Саре об идеальном лофте, который я нашла и собираюсь теперь купить. До моего слуха донеслось завистливое фырканье Джо, но я предпочла проигнорировать этот звук. Сара начала сердечно меня поздравлять:

— Вот это да, у нас обеих появится собственный дом!

Поскольку этот арендный договор заканчивался раньше, чем начинался новый, я приняла любезное приглашение Жерара пожить у него в лофте в этот промежуточный период. Однако я решила даже не дожидаться истечения срока: просто доплатила остаток и немедленно взялась за сборы. В последний день моего официального проживания на Джейн-стрит Жерар был столь мил, что даже согласился помочь мне с вещами.

Я помню, как в тот день переживала весь спектр возможных эмоций: от ликования по поводу того, что впервые в жизни я буду жить одна, до грусти из-за расставания с драгоценной частицей юности. И я была не одинока в своих чувствах. Хотя Джо и прикидывался равнодушным все это время, под конец он все же не выдержал.

Я как раз запечатала скотчем последнюю коробку и подписала ее «CD», когда Джо вдруг принялся лихорадочно обшаривать свою стопку дисков.

— У меня пропал «London Calling»^[27], и ты отсюда не выйдешь, пока не вернешь его мне, — сказал он внезапно.

— Я его не брала! — рявкнула я. Это были первые слова, произнесенные в его адрес за последние недели. К тому же я действительно его не брала. У меня было не так уж много дисков, чтобы я могла случайно прихватить чужие.

— Открой коробку! — потребовал он. — Покажи, что там лежит.

— Это так на тебя похоже, — осклабилась я. — Никому не доверять.

Джо приблизился, чтобы лично сорвать аккуратно прилепленный скотч.

— А ты не делала ничего, чтобы заслужить мое доверие.

— Перестань! — закричала я. — Я несколько часов заклеивала эти коробки, и я не позволю тебе разрывать их!

Жерар, тем временем сортировавший мою одежду в спальне по кипам «оставить» и «дерьмо», выбежал на наши крики.

— Прекратите немедленно! — скомандовал он. Голос его был суров, но с ноткой печали, будто у ребенка, наблюдающего родительскую ссору.

— Кем ты себя возомнил? — атаковал его Джо. — Ты еще хуже, чем она, а думаешь, что лучше всех!

Последовала напряженная пауза. Этим напряжением, казалось, зарядился весь воздух в комнате.

Жерар ухмыльнулся и тихо ответил:

— Как ты смеешь? Я всегда был твоим другом, Джо.

Джо отвернулся и снова принялся копошиться в своих дисках.

— И не поворачивайся ко мне спиной! — заорал Жерар.

— А почему бы и нет? Вы же от меня отвернулись! Вы оба! Вам же все дается так просто, не правда ли?

Жерар, чуть смягчившись, покачал головой.

— Мы-то никогда не считали, что ты ни на что не годишься. Это ты так считаешь. Мы всегда в тебя верили, Джо, но ты сам махнул на себя рукой.

— Возможно, вы никогда не говорили об этом в открытую, но я-то знаю: вы всегда ставили себя выше меня, — сказал Джо, как будто готов был сию секунду расплакаться.

Дар речи по-прежнему не спешил возвращаться ко мне. Поэтому я молча подошла к нему и попыталась обнять, но он раздраженно отмахнулся.

— Отвали!

И тут уж потеряла самообладание я.

— Я же стараюсь! Если бы ты позволил мне спокойно собрать вещи, тебе больше никогда не пришлось бы со мной разговаривать!

— Ну и прекрасно! — крикнул Джо и с этими словами удалился в кухню.

Мы с Жераром обменялись мрачными взглядами, думая об одном и том же: наша дружба с Джо подошла к концу.

Как можно быстрее мы закончили сборы и затащили коробки в микроавтобус, взятый напрокат. Я в последний раз подняла глаза к окну нашей квартиры и уже было направилась к двери, чтобы, по крайней мере, попрощаться с Джо по-человечески. Но Жерар сдержал меня.

— Не надо, — сказал он, положив мне руку на плечо. — Он того не стоит.

Я была совершенно разбита и осознавала, что нашу дружбу уже ничто не спасет. Я почему-то продолжала надеяться, что с течением времени все образуется. Но, судя по всему, это было невозможно. Ладно там, развал моей настоящей семьи. Но, когда микроавтобус отъехал от бордюра, я отчетливо поняла, что моя суррогатная семья рушится тоже. И я никак не могла ее спасти.

Я могла лишь смириться.

6

Смелый тин-журнал «Чики» закрывается. — «Фолио», май 1991 г.

Последовавшие несколько лет я называю «эра отчуждения», потому что прожила я их так, будто это была чья-то чужая жизнь — будто я была клоном Джилл Уайт, а не ею самой.

Начнем с того, что я совсем иначе стала чувствовать свой «дом» после переезда. Лофт моей мечты на Чарльз-стрит был просторен, светел и блестел как новенький. Но он был совершенно пуст, так как денег на меблировку мне уже не хватило — только на кровать и пару антикварных стульев. Впрочем, особой роли это не играло: появлялась я там крайне редко.

И этот клон Джилл Уайт неожиданно для себя самой завел наконец-то роман. Ну, условно говоря, «роман». Вместо того чтобы понапрасну пускать слюни на Ричарда Руиза, я стала его девушкой — точнее, периодически ею становилась. Больше всего меня удивляло то, что когда я ею таки «была», мне вдруг с удвоенной силой хотелось встретить кого-нибудь нового.

Я была в шоке, когда он мне позвонил. Спустя несколько месяцев после обещанного срока. Он извинился, сославшись на напряженный график. Я вела себя так, будто и думать забыла о его обещании, хотя на самом деле вспоминала об этом несколько раз в неделю.

Он сказал, что все еще хочет дать мне обещанное интервью; я успешно сымитировала вялый интерес. К концу разговора мы договорились о дате и месте встречи.

Когда я неделю спустя приехала к нему на студию, он был само обаяние и наверняка рассчитывал на обилие комплиментов в итоговой статье. У него почти получилось; и все-таки я была уверена, что это окажется самое заурядное для «Чики» интервью.

Мы уселись на подоконнике и потягивали чай с пряностями. Когда мы оба почувствовали себя достаточно комфортно, я включила диктофон и ринулась в атаку:

ДУ: Это у тебя такая привычка — снимать студенток, везти их с собой в тур, спать с ними, обещать позвонить, а потом забывать об их существовании?

РР: (выдержав удивленную паузу) Нет, это неправда. Студентов снимать мне тоже нравится.

ДУ: И что ты скажешь в свое оправдание, разбив столько юных сердец?

РР: Это просто рок-н-ролл. Ты, похоже, уже сама об этом забыла.

ДУ: Не вполне.

РР: Я могу каким-то образом загладить свою вину?

ДУ: Да.

РР: Как же?

ДУ: Можешь пригласить меня за кулисы после концерта на следующей неделе и вести себя так, будто кроме нас никого в комнате нет.

РР: Хорошо. А мы сможем потом заняться сексом?

ДУ: Зависит от того, достаточно ли ты будешь ко мне внимателен.

РР: Договорились.

И я пошла за кулисы. И Ричард был более чем внимателен. И мы переспали — в тот вечер и еще не раз в течение нескольких следующих лет. Я даже мелькнула в одном из клипов «Third Rail», чем, если честно, невероятно гордилась. Но со своим стилем жизни и частыми отлучками — не говоря уж о бисексуальности — Ричард едва ли мог считаться идеальным парнем для меня. Даже когда он физически находился рядом, душой он все равно был от меня далек.

Особенно это чувствовалось в постели. Долгие годы я представляла себе, что секс с Ричардом в те, студенческие годы был чудо как хорош. Но сейчас, вспоминая об этом, я все-таки склоняюсь к мысли, что меня больше возбуждала его известная мордашка, чем непосредственно умения любовника.

На деле же выяснилось, что секс с Ричардом колебался между двумя полюсами: большими странностями и большой скукой. Иногда, прямо во время плотских утех, его посещало «вдохновение». Он вдруг начинал бормотать какие-то рифмованные строки, а потом выпрыгивал из кровати — прямо в разгаре процесса, — чтобы записать их. Еще он любил донимать меня всякими модными сексуальными штучками: мы прошли через тантрическую стадию, стадию «выбери лучший вибрирующий прибор недели» и даже устроили анальный марафон. Чаще всего я чувствовала себя надувной куклой, которую он использует для своих экспериментов. Не менялось лишь одно: это был секс для него, а не для нас. Что стало окончательно ясно в ночь, когда мы попытались заняться любовью втроем, — ночь, которая спровоцировала наш разрыв. Тогда Ричард вернулся с красивым молодым актером, рассудив, что чем больше нас будет, тем веселее. Ему-то было весело, это точно. С другой стороны, я оказалась скорее аутсайдером, чем полноправной участницей. И я поняла, что аутсайдером я себя чувствую не только тогда, когда в нашей постели возникает третий лишний. Когда актер ушел утром — разумеется, в полном восторге от происшедшего, — я решила обсудить это с Ричардом.

— Что мы делаем? — спросила я в растерянности.

— Сегодня? — ответил Ричард, заползая обратно в постель. — Надеюсь, ничего. Я совсем измотан.

— Нет, я имею в виду, в общем. Что мы делаем вместе?

Он приподнялся и взглянул меня с легкой обидой.

— Ну, хорошо проводим время. Мне так, во всяком случае, всегда казалось.

— Ты меня любишь? — спросила я, отдавая себе отчет, насколько нелеп мой вопрос. И тут я поняла, что хочу услышать утвердительный ответ. Но не от Ричарда.

Он был потрясен до глубины души.

— Ну… Да, но…

— Не волнуйся, — сказала я, присоединяясь к нему на кровати. — Я тебя тоже не люблю. — Я закурила: пристрастие еще не выработалось, но порой сигарета помогала мне думать. Одно из немногих преимуществ моего положения — подружки рок-звезды — заключалось в том, что я могла курить в постели и не чувствовать себя виноватой. — Ричард, тебе не кажется, что мы, так сказать, работаем на холостом ходу?

— Не уверен, что понимаю тебя, — сказал он, закуривая тоже.

— Ну, мы не движемся вперед, — сказала я.

Он пожал плечами.

— Ты меня извини, Джилл, но ты сама не похожа на девушку, которая хочет выйти замуж, завести детей и прикупить домик с белым штакетником.

— Это верно, — сказала я, — но все-таки…

Он положил сигарету в пепельницу на тумбочке, забрал мою и положил рядом, после чего стиснул меня в крепких объятиях.

— Наши отношения вполне меня устраивают, — честно признался он.

Я ему верила. Но проблема заключалась в том, что они не устраивали меня. Мне хотелось большего. Я хотела, чтоб у наших отношений было будущее. Мне надоело жить одним днем. Я хотела, чтобы мой мужчина говорил, что любит меня, не колеблясь ни секунды.

— Послушай, Ричард, — сказала я. — У меня нет желания, чтобы ты полностью исчезал из моей жизни. — И это тоже соответствовало действительности. Он был одним из самых умных, глубоких и интересных людей из всех, кого я знала. — Мне нравится проводить время с тобою. Но мне кажется, мы оба заслуживаем того, чтоб перестать себя обманывать и начать двигаться дальше. Нам лучше быть просто друзьями.

В его глазах я прочла легкую досаду, и это, признаться, меня удивило. Но еще больше меня удивила собственная уверенность. Обычно в роли инициатора разрыва выступал он.

— Ну ладно, — сказал он наконец, вернув наши сигареты и сделав затяжку. — Друзья так друзья.

— И на этот раз без рецидивов.

— Хорошо, — уступил он.

Это был момент необычайного освобождения. Я чувствовала, что теперь смогу сама управлять своей половой жизнью, пусть даже эта жизнь сойдет на нет. И все-таки я нередко скучала по роли спутницы рок-звезды. Через Ричарда я познакомилась с самыми оригинальными, творческими людьми и смогла по-настоящему с ними подружиться. Хотя по долгу службы я встречалась со многими музыкантами, на них в течение интервью неизменно оставался слой некой показухи, как бы спокойно и фамильярно они ни общались с прессой. К тому же какая-то часть их естества все равно замыкалась при осознании, что в одной комнате с ними находится представитель масс-медиа. Но поскольку я была девушкой Ричарда, они вдруг забывали о моей работе и общались со мною на равных. Я действительно сумела узнать, кем являются те реальные люди, что прячутся за фасадами музыкальных гениев вроде Курта Кобейна, Боно и Мика Джаггера. Вынуждена признать: мне нравился тот доступ в мир музыки, который мне обеспечивал роман с Ричардом.

Я также обнаружила, что люди совершенно не требовательны к подружкам рок-звезд. А значит, стоит тебе проявить хоть каплю интеллекта — и все уже у твоих ног. Хотя большинство женщин злятся, когда их недооценивают, лично я с большим удовлетворением следила за переменами на лицах друзей Ричарда, происходившими по мере развития нашего общения. Мне нравилось, что меня считали «хорошим выбором». Да и моему имиджу как редактора крутого журнала вовсе не вредил парень с тем статусом, которым мог похвастать Ричард.

По этим и другим причинам я смирялась со всеми неудобствами, которые причинял мне наш роман. Но я также смирялась с этим из-за неуверенности: своей и Ричарда.

Думаю, в том, что Ричард стал еще более эксцентричным, виновата слава. Очень немногие люди понимали Ричарда, перед очень немногими людьми он мог быть самим собой. «Third Rail» стали крупными звездами, и чем популярнее они становились, тем меньше людей вызывало у Ричарда доверие. Ему не удавалось подружиться ни с кем, кроме своих музыкантов, потому что он очень много работал и часто бывал в разъездах. И поэтому, хотя он едва вспомнил меня после той поездки, ему все же было приятно находиться возле человека, который знал его до начала всей этой суматохи. Думаю, он держался за меня потому, что больше никого не знал достаточно близко, чтобы довериться в полной мере.

А я держалась за Ричарда потому, что была слишком ленива, чтобы идти искать себе нового парня. И наверное, боялась не найти подходящего. Но я понимала, что уж точно не найду никого, если не прекращу романтические отношения с Ричардом навсегда.

Это, как показало время, было правильным решением. Мы с Ричардом остались друзьями; мы так и не утратили той тонкой связи, что ощущалась между нами, а напротив, даже сблизились. Но в то время мне пришлось расстаться еще и с близкой подругой, что не могло сказаться благотворно на моем самочувствии.

К сожалению, между нами с Сарой пролегла не только река Гудзон. Для меня все началось еще на свадьбе. Она не предложила мне стать свидетельницей, так как празднование не было пышным, и к венцу ее провожала сестра. Тогда я удовлетворилась этим объяснением. К тому же я была слишком занята, чтобы принять участие в приготовлениях к торжеству. Но сейчас я понимаю, что, отстранившись от важнейшего события в ее жизни, я отстранилась и от нее самой. Я помню, что смотрела, как Сара идет к алтарю, и не могла понять: когда она успела так повзрослеть? Я-то по-прежнему казалась себе самой девчонкой-студенткой. И меня даже как-то возмущало то, что моя подруга смеет расти и развиваться. Я была слишком незрела, чтобы понять: ее личная жизнь развивалась нормально, это моя тормозила, — но это вовсе не означало, что наши отношения были обречены. Однако в тот день я, как законченная эгоистка, прикидывала: должна ли я поплатиться лучшей подругой за то, что у Тасо появится жена?

День свадьбы Сары должен был стать счастливым днем. Но для меня он оказался днем великой печали. Пришла я туда с Жераром, поскольку Ричард куда-то запропастился, да к тому же он ни за что не стал бы сопровождать меня на такое банальное мероприятие, как бракосочетание.

Примерно через год после свадьбы у них родилась дочь, и семейная жизнь поглотила Сару так же, как меня поглощала работа. Мы пытались поддерживать связь, но время неумолимо текло, как песок сквозь пальцы. Сара, несмотря на новые обязанности, старалась изо всех сил, и в нехватке общения стоило по большей части винить меня. Это стало очевидно, когда я позвонила поздравить ее с днем рождения — позвонила с опозданием на неделю. И хотя Сара, надо отдать ей должное, пыталась это всячески скрыть, я понимала, как она обижена.

— С днем рождения! — сказала я тогда как можно веселее. — Да, я опоздала, но если б ты знала, какая у меня была безумная неделя!

— А сейчас не безумная? — осведомилась Сара.

Мне нечего было возразить.

— Не знаю даже, зачем я так поступаю с собой.

— Тогда зачем же поступаешь так? — спросила Сара и вдруг прикрикнула: — Эй, прекрати немедленно! — Крик, впрочем, был адресован не мне, а Рози — ее дочери. Я уже привыкла к этим вспышкам материнского гнева, хотя по-прежнему сердилась. Она же привыкла к тому, что я то и дело перевожу ее в режим ожидания по телефону, но продолжала сердиться не меньше моего. Именно так я и поступила в тот момент, чтобы ответить Скотту — редактору музыкального раздела.

— Прости, — извинилась я, вернувшись.

— Если ты еще раз так поступишь, клянусь, я повешу трубку, — в ярости сказала Сара.

И тогда я предложила неизбежное, хотя в глубине души очень боялась, что она согласится.

— Слушай, а давай как-нибудь встретимся. У нас просто не получается разговаривать по телефону. Найми няньку, а я тебя куда-нибудь свожу в честь дня рождения. И мы обо всем сможем поговорить, не отвлекаясь.

— Было бы здорово, — ответила Сара. — Мне и впрямь нужна передышка.

До моей ближайшей передышки оставалось еще около шести недель, потому мы решили покамест обойтись встречей в обеденный перерыв. После этого я еще дважды отменяла наши встречи из-за того, что не укладывалась в сроки.

— Забудь об этом, — сказала Сара, когда я отменила встречу во второй раз. — Перезвони мне, когда уволишься.

Я чувствовала себя последней дрянью и умоляла дать мне еще один шанс. Когда нам таки удалось встретиться, чувство вины вынудило меня заказать столик в дорогом ресторане при гостинице «Фор Сизонз».

Еда там оказалась, что и говорить, превосходная, но в остальном это была катастрофа. По-моему, Сара чувствовала себя там крайне неуютно. Ее раздражали все эти журналисты, подходившие поздороваться со мной. А то особое внимание, которым нас одаривал метрдотель, ее попросту пугало. Она вяло ковырялась в еде, вполуха выслушивая мою болтовню о знаменитостях, с которыми я успела познакомиться и у которых брала интервью. Я же невольно теряла интерес, когда она рассказывала новости о Тасо, ребенке или ремонте кухни. Я вставляла какие-то тривиальные фразы вроде «о, замечательно» или «откуда ты только берешь силы?», чтобы она подумала, будто меня это и впрямь занимает. Но конечно же, она знала меня достаточно хорошо, чтобы различить притворство.

Эта встреча заставила меня задуматься, возможно ли спасти нашу дружбу. Мы не были виноваты, что между нами осталось так мало общего. Тем не менее меня такой ход событий ужасно расстраивал, и я хотела, чтобы все было как раньше. Я просто не знала, что для этого требуется.

А потому на роль лучшей подруги в жизни Джилл Уайт был временно назначен Пол Томас, наш креативный директор, что казалось очень удобным: ведь моя жизнь целиком состояла из работы. Я ничего не могла с собой поделать — мне действительно нравилось проводить с ним время; наши токи «инь» и «ян» сливались в безукоризненное единство. Я ценила его восприимчивость к авангарду, он уважал мое редакторское видение. И хотя его вера в меня укрепляла мою самооценку, я всегда помогала ему избежать «звездной болезни».

Потому как в глубине души Пола Томаса чрезвычайно впечатляли богачи и люди с положением в обществе. Например, он любил попрекать меня обучением в подготовительной школе и даже вменял мне в вину то, что я встречалась со своим одноклассником Уолтером Пеннингтоном Третьим. Пускай это звучит совершенно нелепо, но я тайком получала удовольствие от подобных подозрений и никогда ни подтверждала, ни опровергала их под тем предлогом, что выкладывать все карты — не комильфо.

Не знаю даже почему, но я никогда не приводила Пола в другие компании, а потому наши отношения были в некотором роде эксклюзивны. Он частенько ходил смотреть со мной документальное кино: это была наша общая страсть, которую мы удовлетворяли почти каждое воскресенье. Пол всегда покупал целый ворох всякой снеди и угощал меня во время сеанса. К концу фильма мне казалось, что нужно срочно идти к зубному врачу.

Хотя я предпочитала не знакомить Пола с остальными своими друзьями, эти миры, как и следовало ожидать, однажды все-таки столкнулись. Как-то раз воскресным днем мы ждали открытия кинофорума на Хьюстон-стрит, как вдруг я заметила знакомый гибкий силуэт, вихляющий бедрами прямо мне навстречу.

— Джилл Уайт! — вскрикнуло это манерное создание. Хотя полуденное солнце слепило мне глаза и рассмотреть его я не могла, голос безошибочно выдал своего обладателя.

— Жерар, милый мой! — откликнулась я. Он подбежал ко мне и принялся обнимать, отрывая от земли и кружа в подобии танца. Погрязшие в работе, мы не виделись уже сто лет. Он всю меня осыпал поцелуями.

— Может, представишь меня своему другу? — спросил он, наконец опустив меня на землю.

— Точно, — сообразила я. Пол изумленно таращился на нас, не понимая, в чем дело. — Жерар Готье. Пол Томас.

Мужчины крепко пожали друг другу руки, и мы какое-то время поболтали. Жерар сказал, что ему пора бежать на примерку где-то поблизости, и был таков.

— Но я обязательно тебе позвоню, солнышко. И мы непременно встретимся! С меня джин с тоником! — крикнул он на прощание.

— Откуда ты так близко знаешь Жерара Готье? — спросил Пол с выпученными от удивления глазами. Было ясно, что его очень впечатлила эта встреча.

— Это мой давний друг, еще со студенческих времен. А потом мы вместе снимали квартиру, здесь, в Виллидж, — призналась я.

— Ничего себе, — присвистнул Пол. — В школе ты училась с Уолтером Пеннингтоном Третьим, в колледже — с Жераром Готье. Веселая же у тебя жизнь, Джилл Уайт.

— Да ну! — отмахнулась я. Знал бы он, как «весело» мне жилось. Но в одном я с ним поспорить не могла: в данный момент лучшей жизни нельзя было и представить.

То, что Пол знал, кто такой Жерар Готье, меня, однако, ничуть не удивило: он отличался безупречным вкусом в одежде. Выглядел он до того эффектно, что любая женщина, просто взяв его под руку, тоже становилась красавицей. Немудрено, что он также стал моим частым спутником в походах по ночным клубам. Мне ужасно нравилось, с какой легкостью он соглашался сопровождать меня везде и всюду — от вручения ASME до церемонии награждения «Эмми». И это, в свою очередь, помогло мне приобрести самый необычный опыт за тот период жизни — опыт работы ведущей на дневном шоу «Слово “Чики”».

Пройдя по всем кругам телеада в качестве признанного «эксперта по проблемам подростков», я стала до того популярна в этой среде, что мне предложили вести собственную передачу. Но, хотя я не испытывала никакого стеснения, будучи гостьей эфира, перспектива вести разговор на правах хозяйки меня очень напугала. Издатель, однако, настаивал, уверяя, что дополнительное внимание пойдет «Чики» на пользу, и я вынуждена была поддаться.

И вот, я стала все реже появляться в редакции и все больше времени уделять, к примеру, урокам дикции: мне нужно было избавиться от нежелательного на телевидении южного акцента, который до сих пор различался в моей речи. Или — обесцвечиванию волос: «шатенки невыгодно смотрятся на экране». Это сознание постоянного наблюдения вынудило меня резко, нездорово похудеть. Но как бы я ни волновалась по поводу внешности перед объективами камер, ничто не ужасало меня так, как неготовность к взглядам аудитории.

Все время, когда меня не ковыряли, не кололи и не красили, я посвящала изучению темы программы и часами просиживала в библиотеке. Журнал я поручила проверенным редакторам и старалась не замечать их гнева, когда наконец перезванивала и уточняла, сдан ли номер в срок. Нехватка моего участия становилась очевидна, когда я видела результат, но и этого я старалась не замечать. В конце концов, я была одним человеком и не могла выкладываться на двух работах в полную силу.

Но несмотря на все мои усилия, рейтинг у шоу был не ахти. Хватаясь за последнюю соломинку, продюсеры выдвигали все менее пристойные темы вроде «Я влюблена в белого расиста» или «Я задам трепку своему парню-изменнику в прямом эфире». Мне вовсе не хотелось превращаться в женскую версию Джерри Спрингера, и каждый день я молилась, чтобы всей этой эпопее скорее пришел конец.

Тем не менее мой личный рейтинг благодаря шоу заметно вырос — и хотя бы за это стоило его благодарить. Я обросла множеством новых знакомств. Я заметила, что беседы подчас настолько меня увлекают, что я продолжаю обсуждать затронутые темы уже после эфира, за чашкой кофе или за обедом. Один из самых длительных разговоров даже получил развитие в виде настоящей дружбы. Серена Сакс, красавица, прославившаяся ролью в комедии «Соседи по комнате», пришла на «Слово “Чики”», чтобы раскрутить свой благотворительный фонд помощи детям с ВИЧ/СПИД. Услышав, какую напряженную борьбу приходится вести ребятишкам с этим диагнозом, я захотела узнать об этом больше. Я вскоре перезвонила Серене, и мы еще не раз пообедали с нею вместе. За время этих бесед я поняла, что она действительно предана своему делу, а не просто набирает себе таким циничным образом очки, как поступало большинство знаменитостей. Искренность ее побуждений настолько впечатлила меня, что я не только сделала крупный личный взнос, но и уговорила спонсоров «Чики» профинансировать масштабную благотворительную акцию. Плотная совместная работа — даже когда мы находились на разных побережьях страны — очень сблизила нас с Сереной.

До начала всей этой заварухи с ток-шоу Джилл Уайт даже и представить себе не могла, что когда-нибудь ее пригласит на обед сама Майра Чернова, знаменитая своими выходками редактор «Фэшенисты». Я была потрясена — и, чего греха таить, польщена, — что главная дьяволица глянцевого мира изволила взглянуть на меня, не то что вместе отобедать. Но приглашение я все же приняла, признаться, неохотно. Как мне следовало себя вести в присутствии легенды журналистики? К тому же я опасалась, что слухи о нашем с ней сближении дойдут до общества защиты животных, которое давно третировало ее за привычку носить натуральный мех (а я являлась действующим членом этого общества). Но отказать Майре Черновой означало совершить профессиональное самоубийство. И я согласилась.

Прибыв в набитый под завязку загородный дом Майры, я помахала Жерару и уселась прямо между Питером Дженнингсом, ослепительно красивым ведущим новостей, и Брайаном Миллером, ресторанным критиком «Нью-Йорк Таймс». Я поболтала с Джанни Версаче, сидевшим прямо напротив, и перекинулась парой слов со Сьюзан Сарандон за тарелочкой чечевичного салата. Мне даже удалось сказать что-то самой Майре, не выставив себя при этом полной идиоткой. Все шло просто замечательно.

Пока не подали основное блюдо.

Им оказался огромный, с кровью, кусок оленины.

Я принялась отчаянно перебирать в голове варианты поведения и их последствия. Сказать Майре, что я вегетарианка? Я украдкой взглянула на нее. Сверкая зелеными глазами из-под суровых бровей, эта дама восседала во главе стола, и я поняла, что на признание не отважусь.

Может, сказаться больной? Но она не поверит: еще минуту назад я от всей души хохотала над сальной шуткой Джанни Версаче.

Я могла бы довольствоваться гарниром, но это не только оскорбило бы Майру, но еще и выставило бы меня дурой перед ресторанным критиком «Нью-Йорк Таймс».

Наконец я решилась. Задержала дыхание, закрыла глаза и, чуть не подавившись, втиснула в глотку несколько кусочков. Вкус мяса вызвал у меня отвращение. Я не представляла, как я смогу съесть всю порцию целиком.

В приступе беспомощности я покосилась на Жерара, который лишь весело мне подмигнул, уплетая оленину за обе щеки. Он-то не мог не знать, что я вегетарианка. Обычно мне его черный юмор нравился, но в тот момент он настолько явно потешался над моим затруднительным положением, что я его буквально возненавидела.

— Майра, — сказал он, — последний раз я ел такую вкусную оленину в Париже! — Затем, обращаясь ко мне: — Ты со мной согласна, Джилл? — Судя по всему, его очень веселило происходящее.

«Вот гад», — подумала я, давясь очередным куском.

Майра же, будто заправский инвентаризатор, осмотрела все тарелки, задержавшись взглядом на моей, где по-прежнему лежало недоеденное мясо. И почему мне досталась самая большая порция? Порция Майры была размером со спичечный коробок.

— Джилл? Тебе разве не нравится оленина? — строго спросила она.

— Нравится, что вы, — солгала я сквозь зубы. Жерар с трудом сдерживал смех. — Одно из любимых моих блюд. Просто я очень медленно ем. Люблю смаковать. — И на всякий случай, если Майра мне не поверила, я отрезала еще кусочек и проглотила его, стараясь не зайтись кашлем отвращения у всех на виду. Майра, довольно улыбнувшись, сменила тему и наконец-то перестала на меня глазеть.

Я метнула злобный взгляд в сторону Жерара, а тот ответил мне извиняющейся улыбкой. Зачем было привлекать ко мне внимание? И что мне теперь делать с оставшимся мясом? Если я его съем, то, по всей вероятности, сблюю прямо на стол.

Похоже, единственным спасением была известная детская выходка. Я разрезала мясо на кусочки, притворилась, что жую, а потом, как ни в чем не бывало, приложила ко рту салфетку и сплюнула. Потом опустила салфетку на колени и стряхнула остатки в очень дорогую сумочку, дизайн которой разработал Жерар. Учитывая то, как он вел себя за столом, я имела полное право испортить его вещичку.

Когда Майра наконец встала и повела гостей на гигантскую террасу, где нашему вниманию предлагались изысканные напитки, я украдкой шмыгнула к туалету, чтобы опорожнить сумку и смыть мясо в унитаз. Но меня как раз опередила Шэрон Стоун.

Я по очереди открывала все двери, но это оказывались лишь шкафы. У Майры, по моим прикидкам, должно было быть десять туалетов в каждом коридоре — и куда же они все подевались в столь ответственный момент?! В следующем коридоре я тоже ничего не обнаружила.

Тут появилась сама Майра.

— Все на террасу! — велела она, подгоняя меня на выход. Значит, нужно было дождаться подходящего момента и улизнуть позже. И я уныло поплелась за остальными гостями в сопровождении пуделя Черновой, который постоянно подпрыгивал и покусывал мою сумочку.

— Привет, песик! — притворно умилилась я, поглаживая собаку по голове и пытаясь таким образом от нее отвязаться.

Но животное твердо стояло на своем. Оно наверняка учуяло оленину.

— Лежать! — скорее взмолилась, чем скомандовала я. Я бы с радостью поделилась с ней мясцом позже, если бы сейчас эта сучка оставила меня в покое.

— Ты, похоже, понравилась Валентино! — одобрительно проворковала Майра.

Я боязливо заглянула в ее сверкающие зеленые глаза.

— Ой, я просто обожаю пуделей! — ответила я, сбрехав именно как собака. Я-то никогда не симпатизировала всем этим холеным декоративным гаденышам. А теперь один такой гаденыш все никак не хотел от меня отвязаться.

Валентино опять прыгнула на меня, порядком развеселив свою хозяйку.

— Валентино всегда умела безошибочно определять характер человека.

И я была вынуждена позволить мерзавке расцарапать когтями все мое платье от «Жерара Готье». И тут же допустила ошибку — нагнулась, чтобы погладить ей загривок еще раз, устроив показательное выступление перед Майрой. К счастью, ту уже окликнул Доминик Дюнн: хотел узнать, кто ее архитектор.

Стоило Майре отвернуться — и собака впилась зубами в мою сумочку, зарычала и принялась остервенело ее трясти. Я изо всех сил старалась вырвать вещь из пасти зверя.

— Моя сумочка! — вдруг с отчаянием воскликнул Жерар, спеша мне на помощь. Да уж, своевременно, нечего сказать. — Плохой пес! — укоризненно гаркнул он и щелкнул Валентино по носу, пока я опасливо искала взглядом Майру. Я не хотела, чтоб она видела, как мы обижаем ее тупорылую, падкую на оленину собачонку.

Лучше всего, рассудила я, оттащить сумку вместе с животным куда-то в сторону и попытаться избавиться от мяса раз и навсегда.

— Прикрой меня, чтобы Майра не видела, — прошептала я Жерару, который послушно заслонил хозяйке дома обозрение.

Я кое-как отволокла собаку, не разжимавшую хватки, в кухню.

— Умница, — похвалила я ее, пока она, поскуливая и рыча, пыталась растерзать сумочку в клочья. Скрывшись за дверью, я слезно попросила повара дать мне кусок мяса для отвлекающего маневра. Тот увидел, что я действительно попала в переплет, и отрезал шмат оленины с собственной тарелки.

Валентино мигом набросилась на подачку и наконец соизволила оставить мою сумку в покое.

— Спасибо! — с облегчением выпалила я и рванула в туалет, где вытряхнула пахучее мясо в унитаз и смыла.

Вернувшись на террасу, я протянула Жерару разорванную сумку.

— Прости, — только и смогла сказать я.

Он же в ответ, разумеется, сострил:

— Не волнуйся, дорогуша. Картина вашего побоища с этой псиной стоила куда дороже, чем какая-то сумка, — сказал он и небрежно чмокнул меня в щеку.

На следующий день я чувствовала себя совершенно разбитой. Меня мучило похмелье, мой изуродованный олениной желудок адски болел, а душа моя терзалась из-за того, что я ела мясо. Несколько разбавил темные краски дня звонок моего агента, сообщившего, что «Слово “Чики”» отменили. Я испытала огромное облегчение. Однако журнал «Чики» не давал мне покоя, приняв обличие Пола.

Он, как добрый самаритянин, принес мне мисо-суп для утоления желудочных болей. Но я вскоре поняла, что истинной причиной его визита было желание хоть раз заполучить мое внимание безраздельно.

— Ты спас мой желудок, — сказала я, благодарно прихлебывая суп.

— Отлично, — сказал он, укладывая свои длинные ноги в позу лотоса у подножия кровати. — Но, боюсь, я опоздал со своими известиями о том, что «Чики» тебе уже не спасти.

Боль в животе сменилась неприятной тяжестью.

— Ну, ты все же расскажи, — сказала я, сдерживаясь из последних сил. Я знала, что ничего хорошего меня не ожидает.

— Джилл, журнал погибает, — начал он. — В следующем номере у нас будет только пятнадцать рекламных разворотов. А оставшиеся рекламодатели грозятся сбежать, если мы не смягчим содержание наших статей.

— Пятнадцать! — я даже подскочила. — Не может быть!

— Я предупреждал тебя еще неделю назад, — продолжал он, по возможности, доброжелательно, уж насколько доброжелательным мог быть человек, чья чаша терпения почти что переполнилась. — Да и кампания «Моральное большинство» набирает обороты…

— Да пошли они в жопу со своей моралью! — вскричала я, едва не расплескав суп на кровать. — Они не могут указывать нам, как делать журнал!

— Возможно, — ответил Пол. — Но их кампании в виде писем с призывами бойкотировать «Чики» очень пугают рекламодателей. А без них, сама понимаешь, журнал не выживет.

Я вздохнула.

— Я и не подозревала, что дела настолько плохи. Я завтра вернусь в офис, — сказала я. — Как только меня перестанет тошнить. Я все улажу, не волнуйся. — «Чики» был моим детищем, моей настоящей страстью. Я знала его читателей и рекламодателей как свои пять пальцев.

Пол мрачно покачал головой.

— Не знаю, возможно ли это, Джилл. Все изменилось. Мы изменились.

Я только отмахнулась.

— Я тебя умоляю. Если мы смогли добиться успеха «Чики», будучи совсем неопытными в этом бизнесе, то уж сейчас точно сможем его спасти. Не переживай.

Но Пол отказывался внимать моим заверениям.

— Джилл, мы уже не те люди, которыми были тогда. Сама взгляни. Посмотри на себя саму. Где твои «мартенсы»? Куда подевалось кольцо в носу?

— Ой, ну, пожалуйста, — я закатила глаза. — Эта униформа альтернативных девочек уже себя исчерпала. Сейчас каждая продавщица из Айовы открыла для себя «гранж». — Пол знал, что это я ввела термин «гранж» в употребление касательно одежды, и уж он-то должен помнить, что мы были первыми, кто представил образцы нового стиля на страницах, посвященных моде. — Ты сам знаешь.

— Ты воспринимаешь мои слова слишком буквально, — сказал Пол. — Я лишь пытаюсь донести до тебя простую мысль: сейчас все иначе. Настали другие времена. Мы прилежно выполняли свою работу, но сейчас нам нельзя сдавать назад.

Уже позже, ближе к ночи, до меня наконец дошел смысл его фразы. Он имел в виду, что «Чики» теряет остроту. Он также имел в виду, что остроту теряю я. И, глядя в зеркало тем вечером, я осознала, что он, скорее всего, прав. Как бы нежно я ни любила «Чики», рано или поздно я должна была его перерасти. Если бы сейчас мимо меня прошел незнакомец, он даже не обратил бы на меня внимания — разве что спутал бы с новомодной актрисой Гвинет Пэлтроу. Но кем же я еще могла быть, кроме как молодой, клевой редакторшей журнала «Чики»? Я ужаснулась этим мыслям. И ужас заполонил все мое сердце, когда на следующий день я впервые за несколько недель вернулась в офис.

Все действительно рушилось на глазах.

Мой заброшенный, захламленный стол был погребен под грудой таких вот писем:

Сотрудникам журнала «Чики»:

Недавно я нашла номер вашего журнала в рюкзаке у своей четырнадцатилетней дочери, когда та вернулась из школы. Я пролистала его и была просто-таки поражена увиденным. Как вы смеете предполагать, что она и ее ровесницы готовы начать половую жизнь? А именно это вы предполагаете в статьях вроде «Что вам следует знать о безопасном сексе». Как вы смеете проповедовать противоестественные, кощунственные наклонности в статьях вроде «Я рада, что мой брат — гей»? Я лично прослежу, чтобы эта дрянь никогда не попала в руки моей дочери, но этого мало: я собираюсь также бойкотировать всех ваших рекламодателей и места, где распространяется ваш мерзкий журнальчик. И я с нетерпением жду того дня, когда вы все попадете в ад и сгорите в муках за то, что развращали умы невинной американской молодежи.

С наилучшими пожеланиями,

Миссис Аманда Уилсон

Солт-Лейк Сити, Юта.

Я могла бы обклеить подобными письмами стенки каждой собачьей конуры в Америке. Когда-то мы хохотали над этими гневными тирадами, но сейчас уже не находили их столь смешными. Бойкоты имели реальный успех.

Последней каплей стал уход двух крупных рекламодателей, а точнее, целых торговых сетей. Нам все же пришлось немного смягчить содержание. Но тогда злиться стали читательницы, и их ряды заметно поредели. Пол уволился, приняв заманчивое предложение от «Фрайер Пабликэйшнз». Не успели мы опомниться, как «Чики» превратился в обузу, с которой никто не хотел возиться.

Я держалась там до последнего, пока журнал не продали с обязательным условием сделать из него абсолютно иное издание. «Чики», каким я его знала, уже умер, и я чувствовала, что отчасти несу ответственность за его смерть. Возможно, если б я не отвлекалась по пустякам, то смогла бы сберечь его свежесть. Теперь же свежесть хранил лишь логотип в виде цветка, пропечатанный на корешке.

Обратной дороги не было. И я ушла.

«Чики» закрылся вскоре после моего ухода.

После стольких лет трудоголизма, вечеринок до утра и социальной стагнации мне определенно требовался покой. Пришло время Джилл Уайт взять бразды правления в свои руки и зажить своей жизнью.

И вот, отвергнув град предложений, посыпавшихся сразу после увольнения, я все-таки ушла на покой, пребывая в уверенности, что за это время журнальная индустрия никуда не денется.

Я много и хаотично ездила по Европе, борясь с искушением провести остаток жизни в римских кафе или испанских барах. Но несколько месяцев спустя я ощутила знакомый зуд и вернулась в Нью-Йорк с точным пониманием, что мне делать дальше. Одним из пунктов этой обязательной программы стали серьезные отношения с мужчиной. И нашла я их в самом неподобающем месте.

Все произошло на неделе моды, куда я отправилась, чтобы возобновить старые связи и известить всех о своем возвращении. Там я неожиданно повстречала Серену Сакс и ее мужа Кевина Элуэтта.

— Джилл! Ну, слава богу, ты наконец вернулась. Идем с нами в павильон Донны Каран, — заклинала она. — Нам же нужен хоть один человек, с которым можно поговорить! Там будет полно зануд с телевидения.

— О, заманчивое предложение, — пошутила я. — Чего же мы ждем?

Кевин, извинившись, отошел, чтобы забрать друга, который «подпирал стенку» и явно чувствовал себя «лишним на этом празднике жизни». Вернулся он с чуть растрепанным, жизнерадостным, как щенок, парнем по имени Джош, очень похожим на Билла Пуллмана, только моложе и светлее (волосы у него были эдакого песочного оттенка). Завидев нас, Джош заметно повеселел.

Наспех обменявшись любезностями, мы вчетвером прошли через парк Брайант, стараясь не попадаться на глаза докучливым журналистам. Однако на входе в павильон Донны Каран столпилось столько людей, что нам пришлось остановиться и покорно ждать своей очереди.

Серена и Кевин грациозно позировали фотографам; со всех сторон мерцали вспышки. Вскоре посыпались и вопросы:

«Это правда, что следующий сезон “Соседей по комнате” будет последним?»

«Собираетесь ли вы с остальными актерами из сериала посетить свадьбу Джессики Армстронг в будущем месяце?»

«Когда вы заведете ребенка?»

«Нет ли у вас проблем с зачатием?»

Серена лишь улыбалась, игнорируя грубость репортеров. Меня же этот непрекращающийся шум доводил до белого каления.

Один журналист все не унимался:

— Правда ли, что у вас случился выкидыш? Вы ходили к специалисту по бесплодию?

Когда Серена выдержала и эти вопросы, не выдержала уже я. Я набросилась на настырного репортеришку, которого от лица Серены отделяло уже не более пары дюймов.

— Не твое собачье дело! — рявкнула я.

— Конечно, мое, — парировал он. — Такая уж у меня работа — лезть в ее дела.

— Тогда найди себе настоящую работу, козел! — прикрикнула я.

— У меня-то работа есть, — съязвил он в ответ. — А вы, значит, уже не задаете знаменитостям личных вопросов, да?

Серена потащила меня за собой в павильон, прежде чем я успела ответить. Да, многие интервью в «Чики» были едкими и откровенными. Но мы уж точно не позволяли себе донимать знаменитостей личными вопросами вроде: когда и как они займутся зачатием ребенка? К тому же я знала, что Серена и Кевин бьются над этой проблемой как рыбы об лед. И постоянные расспросы на эту тему, должно быть, причиняли им огромные страдания, как бы умело они это ни скрывали.

— Ты замечательная подруга, — шепнула мне Серена, когда мы уже зашли внутрь. — Но от этих кобелей не отбрешешься.

— Как же ты с этим справляешься? — недоверчиво спросила я.

— Ну, терплю, — ответила она. — Это часть моей работы.

— Ума не приложу, как им это удается, — вступил вдруг Джош, ранее со мной не заговаривавший. — Ненавижу репортеров. Настоящая мразь.

— Ну, желтая пресса — да, — уточнила я.

— Все они сволочи, — продолжал он. — И мне плевать, откуда они: из «Тайм» или «Ас уикли». У них у всех одно на уме. Мир журналов — это мир пропащих, никчемных людишек.

Он искренне старался защитить своих друзей. И, очевидно, не имел представления, с кем ведет разговор, поэтому я решила немного с ним пококетничать на этот счет. К тому же мне он показался довольно симпатичным.

— Я бы с радостью с вами согласилась, но тогда мне пришлось бы расписаться в собственной никчемности.

На лице его отразился неподдельный ужас.

— Не может быть!

Я кивнула.

— Меня зовут Джилл Уайт, — отрекомендовалась я. — Известна как редактор журHe прошло нала «Чики».

— Извините меня, Джилл Уайт, — ответил он. — Меня зовут Джош Эндрюс, известен как мастер ляпать невпопад.

Я рассмеялась его самоуничижительной шутке, а он смущенно мне улыбнулся. Его улыбку я нашла весьма милой, разве что чуть неловкой.

— Вашего журнала я не знаю, а потому не буду судить, — сказал он. — И я прошу прощения за то, что оскорбил вашу профессию.

— То есть как? Вы что, никогда обо мне не слышали?! — притворно ужаснулась я.

Он кротко помотал головой.

— Боюсь, никогда не слышал ничего ни о вас, ни о вашем журнале.

А это освежает, подумала я.

— Сейчас я, вообще-то, взяла небольшой отпуск, — сказала я.

— И правильно, — сказал Джош. — Я сам сейчас нахожусь в промежуточном положении.

— А чем вы занимаетесь? — спросила я.

— Я драматург, — ответил он. — Автор шедевров «Снег в апреле» и «Между строк». Обе пьесы с большим успехом прошли далеко-далеко от Бродвея, — саркастично добавил он. — Знаете ли, я весьма популярен. В местах, находящихся далеко-далеко от Бродвея.

— Боюсь, я никогда не слышала о ваших пьесах, — игриво поддела его я.

— Знаете что… А вы бы не хотели отделиться от нашей компании и пойти куда-нибудь перекусить? — внезапно осмелев, предложил он.

— Не знаю даже, — засомневалась я. — Я вообще-то привыкла встречаться с гораздо более популярными мужчинами. Но мне сейчас очень хочется есть.

— Отлично. Тогда идемте же, — сказал он.

Это первое свидание, казалось, затянулось на несколько месяцев. Все это время мы вместе спали, разгадывали кроссворды, покупали в ресторанах еду на вынос, брали в прокате видеокассеты — словом, вели себя абсолютно нормально. Мы не болтали о том, кто каких известных людей знает. Не ходили на ночные тусовки. Игнорировали пресс-конференции. Не занимались экзотическим сексом. Благодаря Джошу настоящая Джилл Уайт начала наконец выходить из комы, в которую ее ввела карьера. Это было очень приятно. И даже более. Это была любовь.

Наконец мы оба начали слегка нервничать, осознавая, что пора возвращаться к работе. Джош взялся за написание новой пьесы. А звонок от Пола Томаса, ныне креативного директора в «Фрайер Пабликэйшнз», спровоцировал мое возвращение в строй. Он хотел со мной встретиться. «Поделишься своими идеями».

В поисках вдохновения я углубилась в старые дневники и папки. Лучшая моя идея родилась благодаря одному давнему письму, которым я очень дорожила:

Дорогая Джилл,

Я являюсь поклонницей «Чики» с шестнадцати лет. Но сейчас мне уже почти двадцать три. Я взрослая женщина, у меня отличная работа, отдельная квартира, и я даже помолвлена. Однако мне по-прежнему нравится ваш журнал. И каждый месяц, когда в моем почтовом ящике оказывается свежий выпуск «Чики», я невольно задумываюсь, кем меня считают мои соседи. Скорее всего, им я кажусь эмоционально недоразвитой инфантильной дурочкой. Вы никогда не думали о том, чтобы создать журнал для своих повзрослевших читательниц?

Искренне ваша,

Дженнифер Чарнецки,

Остин, Техас.

Мои читательницы выросли. А значит, расти можно было и мне. Взвалив на плечи новую миссию, Джилл Уайт наконец вернулась. Она стала чуть старше и чуть мудрее. И всем еще предстояло в этом убедиться.

7

Новый журнал Джилл Уайт дебютирует осенью. — «Уолл-стрит Джорнал», январь 1998 г.

«Джилл» родилась в результате многочасового зачатия в офисе Пола Томаса. Когда о ее рождении было объявлено официально, во всем мире не нашлось бы более гордых мамы и папы. Мы получили целую охапку поздравлений от доброжелателей, включая бутылку шампанского от Майры Черновой, с которой я не виделась после того злополучного случая с олениной, симпатичный букет от Ричарда Руиза, предложение выбрать любую модель ручной работы из весенней коллекции от Жерара, изящно украшенную открытку от редакции «Нью-Йоркера» и даже любезное письмо от Лонни Лессинг, известной своим скверным нравом издательницы «Селебрити Госсип Уикли». Но из всех похвал мое сердце по-настоящему согрела лишь записка, автором которой был не кто иной, как Уолтер Пеннингтон Третий, сейчас заправляющий собственным политическим журналом. Я с трепетом вчитывалась в его корявый почерк:

Даже когда мы были подростками, в тебе ощущалась божья искра. Я очень за тебя рад. Уолт.

Да, правду говорят: школьные влюбленности так просто не забываются.

И Джош, разумеется, все это время оказывал мне всестороннюю поддержку. Он переехал ко мне в лофт, пространство которого благодаря его присутствию и изысканному дизайнерскому вкусу стало наконец напоминать настоящий дом. Не говоря уж о том, что наши отношения с каждым днем становились все глубже и серьезней. За сравнительно короткий срок я убедилась в том, что он — мой «единственный».

Я любила все черты его характера, но прежде всего выделяла его романтичность и непохожесть на остальных мужчин, с которыми мне доводилось встречаться. Джош, к примеру, любил обниматься и никогда не стеснялся проявлять нежность. Он всегда находил способы выразить свою любовь необычно. Взять хотя бы тот День Святого Валентина, когда он разместил в «Виллидж Войс» совершенно пошлое объявление со словами «Я буду ♥ тебя вечно», зная, как мне нравится преднамеренный китч. В другой раз, на мой день рождения, когда я остро нуждалась в отдыхе, он преподнес мне сюрприз в виде номера в прелестной гостинице Массачусетса, зарезервированного на выходные. И мудрость свою, свое понимание он демонстрировал еще не раз: он звонил мне днем на работу просто затем, чтоб признаться в любви; оставлял для меня цветы безо всякого повода; дарил забавные безделушки, связанные с шутками, которые понимали только мы вдвоем.

А что было совсем уж замечательно, так это его терпеливое отношение к моему рабочему графику. Он понимал, что «Джилл» — это непослушный, капризный младенец, который будил меня среди ночи и требовал внимания к себе на выходных. Понимал и закрывал глаза на все возникавшие в этой связи неудобства. Он также извлек из этого выгоду для себя самого, выдавая на гора пьесу за пьесой, пока я корпела над своими статьями.

Тогда я сожалела, что Джош не может поделиться уроками терпения с Сарой, чье электронное письмо с поздравлениями явно выдавало легкое раздражение.

Тема: Поздравления

Текст письма: Я прочла о твоем журнале сегодня в «Уолл-стрит Джорнал». Я искренне тебя поздравляю, Джилл. Я знаю, что ты всегда к этому стремилась. С другой стороны, мне очень хотелось бы узнать эти новости из первых рук. Я бы с радостью послушала, с каким возбуждением ты об этом говоришь.

С любовью,

Сара.

Я сделала пометку в своем воображаемом ежедневнике: позвонить ей, как только станет полегче.

Пол и остальные работники «Фрайер» были просто огорошены, увидев, сколько внимания уделено одному лишь известию о выходе «Джилл». Они предоставили мне полную свободу действий и холили меня, как настоящую диву: солидная зарплата, деньги на личные расходы, включая услуги парикмахера и визажиста, плюс огромный бюджет на развлечения. «Джилл» занял положение главного проекта в издательском доме, наряду с журналом «Профиль», с которого издательский дом, собственно, и начал работу.

Набор штата для «Джилл», разумеется, стоял в моем списке дел первым пунктом. Новое пристанище для себя нашли несколько выпускников «Чики», а именно: музыкальный редактор Скотт, мастерица крупной формы Мария и талантливая журналистка Дана. Мне нужен был еще арт-директор с опытом работы в больших изданиях, и, перебрав кучу портфолио, я остановилась на арт-поп-манере Свена Йенссена, в чьем резюме значились «Дитэйлз» и «Джи-Кью». Диана, энергичная сверх меры выпускающий редактор, пришла к нам из местной еженедельной газеты: мне хотелось сотрудничать с человеком, который умел работать быстро и укладываться в сжатые сроки. Все нашлись довольно скоро. Мне не хватало лишь умелой помощницы.

Я подумывала над тем, чтобы вернуть свою помощницу из «Чики». По правде говоря, ее способности меня не очень впечатляли, но мне было бы удобно иметь под рукой кого-то, кто знаком с моими привычками и выкрутасами. Однако, если верить слухам, у девушки имелись серьезные проблемы с наркотиками, о чем я и сама давно подозревала. К тому моменту проблемы уже вышли из-под контроля.

Я приглашала на собеседование толпы людей, но никто из них не смог меня заинтересовать. Все были либо скучными, либо нервными, либо слишком ограниченными, либо чересчур чудаковатыми. Либо попросту слишком тупыми. Я уже боялась, что мне всегда теперь будут ассистировать временные девушки, в стиле Мерфи Браун, когда однажды, среди завалов автобиографий, я нашла ее.

На ней были винтажные джинсы, увесистые байкерские бутсы и облегающая черная водолазка с тонкими рубчиками. Ее каштановые волосы, аккуратно подстриженные, эффектной волной падали чуть ниже ушей. На груди у нее висел слинг с младенцем, на локте болталась корзинка со всякой всячиной, в левой руке она сжимала толстую папку, а правой удерживала у уха мобильный телефон. Возле нее стояла какая-то девушка — не то подруга, не то коллега.

Я зашла в аптеку за срочно понадобившимися таблетками от головной боли и встала в очередь прямо за этой парочкой. Пока я ждала, шатенка успела успокоить плачущего ребенка, искусно договориться о встрече по мобильному, поболтать с подружкой и расплатиться на кассе с завидным хладнокровием, которое мне тут же захотелось перенять.

— Я вообще не верю, что ты согласилась сегодня выйти, — сказала ей подруга. — Моргандорфер прекрасно знает, что у тебя осталось три недели отпуска по уходу за ребенком. Ты должна его приструнить.

Шатенка вежливо попросила подругу говорить потише и осмотрелась по сторонам: нет ли поблизости лишних слушателей? Меня задело то, что они обсуждают Роберта Моргандорфера, музыкального магната, чьи офисы находились прямо через дорогу от аптеки. Значит, Шатенка, в отличие от своей подруги, отличалась скромностью. Это мне понравилось.

— Он не может доверить конфиденциальные бумаги временной заместительнице, а я сказала ему, что все равно буду в городе, — тихо объяснила она.

Значит, она ответственно относится к своей работе, дорожит ею. Это мне понравилось еще больше.

В этот момент я и решила, что я хочу именно такую помощницу. Нет, не так. Именно такая помощница мне и нужна.

— Мне пора, — сказала она, пока кассирша упаковывала ее покупки. — Созвонимся. — Она быстро чмокнула подругу в щеку и убежала.

Когда та расплачивалась, я осторожно тронула ее за плечо и спросила с недоверием, будто только что наблюдала подвиги супергероя:

— Кто это был?

Девушка сперва покосилась на меня с опаской, но потом, кажется, узнала мое лицо.

— Ее зовут Кейси Хэррис, — сказала она. — И ее босс эксплуатирует ее в хвост и в гриву.

Я вытащила из сумочки визитку.

— Передайте это ей и попросите перезвонить мне. Скажите, что я знаю, как приструнить ее босса и куда ей потом податься.

Подруга прочла текст на моей визитке и улыбнулась.

— Разумеется.

Кейси позвонила мне через неделю и предложила встретиться за чашкой кофе.

Так мы и поступили. Контакт возник незамедлительно. Я была мгновенно очарована ее тонким чувством юмора, а тот факт, что она терпела кабальные условия работы, вызвал во мне уважение. Среди ее требований значилась четырехдневная рабочая неделя и соразмерная зарплата. Когда Кейси официально присоединилась к нам месяц спустя, штат был полностью готов к новым свершениям.

Ее первым заданием стало скупить все женские журналы, которые только можно найти. Так она и поступила, и груда глянца в конференц-зале росла после каждой ходки. Я распорядилась, чтоб каждый редактор изучил по несколько штук к нашей первой настоящей летучке.

Собравшись, мы расселись на полу кругом в пока не обставленном конференц-зале. Для начала я попросила всех редакторов по очереди зачитать списки основных статей из всех журналов.

— «Как удержать мужчину», — отозвалась первой Диана.

Раздалось всеобщее бормотание.

— Ну, практически в каждом есть нечто подобное, — сказал кто-то.

— Хорошо. Значит, ответ «Джилл» будет таков: «Как избавиться от неудачника», — сказала я.

Кейси прилежно записала мою идею в блокнот, а по залу разнесся смех. Однако я была абсолютно серьезна.

— Вот видите, мы каждую историю вывернем наизнанку, — пояснила я. — Что дальше?

Мария подняла руку.

— Везде есть такие колонки советов, где женщины спрашивают у женщин, что думают мужчины. Почему бы не найти мужчину, который бы отвечал на их вопросы?

— Класс, — сказала я. — Ты мыслишь в верном направлении. Мы можем завести колонку с названием типа «О чем он думает?», и вести ее будет мужчина.

И тут идеи посыпались градом.

— Вот колонка с описаниями рабочих мест, но они все такие вымученные и предсказуемые, — отметила Диана.

Я задумчиво кивнула.

— А каких колонок нет в женских журналах, хотя вы бы с радостью их почитали?

— Техника и гаджеты, — предложила Кейси. — Мне это все ужасно нравится, но найти их можно только в занудных мужских изданиях.

— Да! — воскликнула я. — Мы откроем первый в мире отдел гаджетов для женщин!

— Судя по всему, там будут оцениваться вибраторы, — хихикнула Мария.

— И ничего страшного в этом нет, — возразила я. — Уверена, наши читательницы придут в восторг. А поскольку «Джилл», в отличие от «Чики», рассчитана на аудиторию в возрасте за двадцать, общественное движение «Мораль большинства» не сможет обвинить нас в развращении американской молодежи.

— А как насчет рубрики «Утка» с розыгрышами? — предложила Кейси, наконец проявляя свое отменное чувство юмора. — Можно будет разыгрывать знаменитостей, политиков, дизайнеров… Да кого угодно.

— Отлично! — сказала я. — Внеси в список.

— Самый типичный заголовок: «Как сбросить десять фунтов за месяц», — воскликнул Скотт. — Статьи о похудении печатают во всех этих тряпках.

Послышался одобрительный гул.

— Прекрасно. Но как мы сможем переиграть эту тему? — спросила я.

— Может, «Как набрать десять фунтов за месяц»? — неуверенно отозвался он.

Все женщины в зале фыркнули в едином порыве. Скотт, конечно, делал все, что было в его силах, но откуда ему было знать?..

— Ну уж нет. Даже самые уверенные в себе женщины не захотят читать об этом, — сказала я. — Еще будут варианты?

— Может, гурманские статьи? Статьи, утверждающие, что еда — это, в общем-то, здорово, — вмешалась Росарио, редактор раздела развлечений.

— Мне нравится, — сказала я, обдумывая ее предложение. — Можно будет публиковать рецепты, и чем жирнее, тем лучше. И я видеть не желаю слов типа «похудение», «диета» или «низкокалорийный». Вообще не употребляйте корень «низко-». Допускаются статьи о лучших французских сортах масла, но никаких, упаси боже, обезжиренных паст без содержания молока. Поняли?

Судя по энергичным кивкам всех присутствовавших, я могла быть спокойна: это они поняли.

Дизайнерам предъявили единственный ультиматум: многообразие. Я хотела, чтобы каждая страница привлекала к себе внимание и услаждала взгляд исключительно в силу своей неповторимости. Мне требовались самые разные модели; куклам Барби и анорексичкам вход воспрещался. Также я велела им свести ретушь к минимуму. Пускай женщины, особенно знаменитости, выглядят в нашем журнале как можно реальнее.

Редакторам я настоятельно рекомендовала стремиться к интриге и писать, если это уместно, с юмором и легкой дерзостью. Все должны были помнить: наши читательницы — женщины уверенные и независимые.

Оставалось лишь выбрать девушку для первой обложки, которая воплощала бы наше мировоззрение. Я решила, что мы будем писать лишь о тех женщинах, которым есть что предложить помимо привлекательной наружности.

А еще я решила, что для первого номера нам понадобится актриса. Я попросила всех редакторов прислать мне по электронной почте список качеств, которыми, по их мнению, должна обладать эта знаменитость.

И вот что я получила:

Со странностями, но популярная

Умная

Авантюрного склада

Неоднозначная

Открытая, т. е. готовая обнародовать занятные подробности (без грязного белья!)

Гламурная в голливудском стиле, но по сути не голливудского разлива

Не слишком молодая и не слишком старая

Рисковая

Живущая в свое удовольствие

Перечитывая список вновь и вновь, я постоянно думала об одной женщине. Рори Беллмор не шла у меня из головы. Исходя из тех нескольких встреч, что произошли за эти годы, я была убеждена, что по-прежнему нравлюсь ей, несмотря на то, что она успела выйти замуж за японского актера, прославившегося ролями в фильмах о боевых искусствах. Потому я рассудила, что уговорить ее не составит труда.

И я оказалась права. Рори, к счастью, сразу же согласилась. Но, к моему ужасу, при одном условии: она сама хотела написать статью о себе. Я смутно припомнила ее рассказы о пробах пера, но за все это время, если честно, так и не удосужилась ознакомиться с ее работами. А делать из «Джилл» эдакий «полигон для испытаний» я не хотела, особенно в первом же выпуске. Однако она идеально отвечала всем представлениям «Джилл», и я была готова на все, лишь бы заполучить ее лицо на обложку. Я решила дать ей шанс попробовать свои силы, прикинув, что, в случае чего, самую беспомощную писанину можно спасти редакторской правкой. Нашему удивлению, однако, не было границ, когда Рори прислала чрезвычайно умную и захватывающую историю о своем многолетнем лечении в реабилитационной клинике. Статья была великолепна; статья была честна и человечна. И она гарантировала нам заоблачный тираж.

Через несколько месяцев непосильного труда, когда я наконец смогла перевести дух, я вдруг вспомнила, что обещала позвонить Саре. Я, конечно, вспоминала об этом и раньше, но всякий раз со стыдом: я чувствовала себя виноватой в нашем разладе. А Сара была не из тех людей, что соглашаются на компромисс в вопросе взаимопонимания. Потому я предпочитала вновь уходить с головой в работу, пока наконец не собралась с силами, чтоб принять неизбежное.

— С того момента, как мы договорились, я жила очень насыщенной и беспокойной жизнью, — объяснила я Саре по телефону. — Большинству журналов обычно дают хотя бы год на становление. А мне пришлось поднимать свой на ноги вдвое быстрее.

— Ну, Джилл, тебя ведь только стимулирует стресс, — сказала она, пытаясь хоть как-то меня поддержать. — Я же знаю, что случись оно по-другому, ты бы и сама была не рада.

Впервые за очень долгое время у нас завязался настоящий разговор. И только тогда я осознала, как я по ней соскучилась. Иногда мне очень хотелось, как раньше, валяться с нею в нашей комнатке на Джейн-стрит и болтать за банкой пива о всяких глупостях, а не о стрессах.

— Я соскучилась, — неловко буркнула я.

Сара, явно польщенная, рассмеялась.

— Ну, на следующей неделе я еду в город, чтоб сдать пару эскизов, — сказала она. — Может, выпьем чего-нибудь, прежде чем я помчусь обратно домой?

— С радостью, — согласилась я. Мне уже не терпелось внести в жизнь хоть какое-то разнообразие. Мне не терпелось передохнуть.

Сара не ошибалась: стрессы действительно меня стимулируют. Но, хоть я и наслаждалась ими, продвижение «Джилл» на начальном этапе всерьез угрожало моему здоровью. Начнем с того, что мой мозг отказывался нормально функционировать, когда вопрос не имел отношения к журналу. Будто бы моя восприимчивость к вещам за пределами «Джилл» притупилась.

Это, конечно, сомнительное оправдание, но мне больше нечем объяснить, почему я просто не могла наладить дружбу с Сарой.

Тот день, когда мы с Сарой должны были встретиться, ничем не отличался от других дней, последовавших за рождением «Джилл». Это был нон-стоп встреч, телефонных звонков, чтения, рекламы и прочей суматохи. Я уже готова была свалиться с ног от усталости, когда Серена Сакс вдруг влетела в мой офис, будто порыв весеннего ветра. Мы с нею очень сдружились с тех пор, как я стала жить с лучшим другом ее мужа.

— Пообедаем? — спросила она, заглядывая внутрь.

— Эй! Что ты тут делаешь? — радостно взвизгнула я. Вскочив из-за заваленного бумагами стола, я бросилась к ней с объятиями.

Серена поставила полные пакеты на пол и обняла меня в ответ.

— У меня были съемки на четырнадцатом этаже, для «Профайла». Ну, думаю, нельзя упускать такой шанс, украду-ка я тебя до вечера. — Она смерила меня взглядом. — Похоже, тебе не помешало бы немного отдохнуть.

Да уж, это точно. Но я невольно чувствовала себя виноватой за то, что нуждаюсь в отдыхе. Ведь еще предстояло выполнить столько работы!

— Даже не знаю… — промямлила я.

— Кейси! — крикнула Серена. — У нее после обеда много дел?

— В три нужно сделать один звонок, но это запросто можно отменить, — откликнулась Кейси. — А в остальном…

— Прекрасно! В таком случае, отказ не принимается, — настаивала Серена.

Кейси тоже подключилась к заговору против моего трудолюбия.

— Ее уровень одержимости работой вывел бы из строя даже Человека Дождя^[28]. Заберите ее отсюда и верните уже другой женщиной, — сказала она.

— Хорошо, — нехотя согласилась я, уже подхватывая сумочку.

— Назад дороги нет, — сказала Серена и потащила меня к выходу.

А я ее и не искала. Если бы я все же оглянулась, то, быть может, заметила бы свой мобильный, погребенный под завалами бумаг.

И возможно, даже заметила бы записку, оставленную самой себе:

«Не забыть! Выпить с Сарой в 17–30».

Серена угостила меня необычайно продолжительным и вкусным обедом в ресторане своей гостиницы. Затем мы тут же заказали массаж прямо в номер. Потом, приняв душ, отправились пить шампанское в «Кинг Коул Бар». Мне, честно говоря, понравилось жить в неге и роскоши — пускай и длилась эта жизнь всего несколько часов.

Уже в баре мы чокнулись бокалами, когда пианист заиграл классическую «Дружбу» Коула Портера. Я подумала, какой же хорошей подругой показала себя Серена в течение того дня.

И тут я вспомнила о Саре.

— Черт! — завопила я достаточно громко, чтоб на меня покосился даже пианист. Я взглянула на часы. Полвосьмого. — Я должна была встретиться с Сарой два часа назад. Мы собирались выпить по паре коктейлей.

Серена сверилась со своими часами.

— Думаю, она уже успела понять, что ты вряд ли придешь.

Я ужасно запаниковала. Швырнула, не считая, несколько купюр на столик, извинилась перед Сереной, поблагодарила ее и вихрем вылетела из бара. Я мчалась по Пятой авеню как ненормальная, хотя, конечно, понимала, что Сара слишком горда, чтобы ждать меня там до сих пор.

Ворвавшись внутрь, я принялась лихорадочно описывать Сару суровому метрдотелю, затянутому в смокинг.

Тот лишь покачал головой.

— Боюсь, она ушла около часа назад.

Совсем подавленная, я поплелась на улицу, где вскоре поймала такси. Стыд терзал меня всю дорогу домой.

Прокравшись в лофт как можно тише, я все-таки столкнулась с Джошем, чей вид лишь усугубил мои угрызения совести.

— Где ты была? Ты разве не слышала моих звонков? — раздраженно осведомился он.

Я, покачав головой, заглянула в сумку.

— Должно быть, забыла телефон на работе.

— Сара звонила, — продолжал он с укоризной. — Вы должны были встретиться. Когда она сказала, что ты не пришла, я заволновался.

— Я знаю, — сказала я. — Я идиотка. Я просто не в себе. Наверное, она перестанет со мной разговаривать навсегда.

— Но где же ты была? — настаивал Джош.

— Обедала с Сереной Сакс, — сказала я ему.

Джош покачал головой.

— Ты же знаешь: я очень люблю Серену. Но не стоит забывать и старых друзей.

И он был чертовски прав. Я взяла трубку и позвонила Саре. На том конце линии меня приветствовал автоответчик. Я смущенно пробормотала какие-то невнятные слова извинений.

Спустя несколько печальных часов я с неохотой включила компьютер, чтобы проверить электронный ящик перед сном.

Как я и опасалась, меня там ожидало послание от Сары:

Дорогая Джилл!

Я была рада получить твое сообщение сегодня вечером, поскольку теперь я знаю, что ты в порядке и с тобой не случилось ничего дурного. Ведь, несмотря на полнейшее отсутствие уважения ко мне, ты мне по-прежнему дорога. Во всяком случае, была дорога. Ты же всеми своими поступками демонстрировала, как мало значит для тебя наша дружба. Ты слишком занята, чтобы отвечать на мою любовь; а возможно, тебя это просто мало заботит. Поэтому, Джилл, я решила, что с меня хватит. Я желаю тебе всего наилучшего, но не считаю допустимым, чтобы моя «подруга» так со мною обращалась.

Сара.

И она была чертовски права. Я чувствовала себя полным дерьмом. И даже хуже. Я чувствовала себя дерьмом, на которое кто-то еще и нагадил сверху. Я легла спать в полном отчаянии и беспомощности. Неудивительно, что я проплакала всю ночь в объятиях Джоша, вместо того чтобы спать.

Наутро я от руки написала ей длинное сопливое письмо о том, как я дорожу нашей дружбой.

Она не ответила.

Через пару недель я послала ей букет цветов.

Ответа не последовало.

К началу осени я уже практически сдалась. Отважившись на последнюю попытку, я отправила Саре и Тасо приглашение на вечеринку в честь «Джилл», сопроводив его запиской:

Сара!

Мне ни за что не удалось бы осуществить это, если б не твоя поддержка и любовь. Я была бы очень счастлива и тронута, если бы вы пришли.

С любовью, Джилл.

Я даже не рассчитывала, что она отзовется, но почему-то отказывалась расставаться с надеждой, что рано или поздно она меня таки простит.

Хотя многие деятели нашей отрасли сочли бы восьмимесячное дитя недоношенным, коллективу «Джилл» все же удалось попрать стандарты женского глянца. В тот вечер, когда мы устраивали вечеринку по поводу открытия, я, облаченная в платье из последней коллекции Жерара Готье, чувствовала себя королевой мира. На шикарное празднество в ресторане «Бальтазар» пришли все самые близкие и дорогие мне люди. Это была главная вечеринка сезона.

Мне даже удалось заманить туда Алекса, моего брата, который теперь занимался научными исследованиями в Стэнфорде. Лишь в тот момент, когда я воочию увидела его — и его бороду в папином стиле, — я осознала, что мы не встречались уже много лет. Я была очень рада узнать, как он жил все это время. Судя по всему, калифорнийская жизнь его полностью устраивала. Я также пригласила из Вирджинии маму, которая, так уж получилось, являлась не только моей ближайшей родственницей, но и редактором книжной рубрики «Джилл». Ей нужны были деньги, она обожала читать, и, испытав непреодолимый приступ вдохновения, я попросила ее написать одну рецензию. Она настолько хорошо справилась с заданием, что я задумалась: а почему бы не взять ее в штат? Но дело было не только в деньгах. Услышав, как мама верещит от восторга, завидев свое имя на странице журнала, я сама ужасно обрадовалась. Это утвердило мою хлипкую веру в то, что, будучи хреновой подругой, я все же могла быть неплохой дочерью.

И не только ей, но и папе, с которым я тоже старалась не терять связь. Он имел привычку внезапно исчезать, но неизменно возвращался в мое поле зрения — особенно когда хотел одолжить денег. Последние известия гласили, что он переехал в Мэн с новой подружкой. Я пыталась спасти наши захиревшие отношения, но, к сожалению, не сумела даже найти его, чтобы пригласить на открытие «Джилл». Ведь как бы меня ни злили его исчезновения, я все же хотела бы видеть его рядом.

Понятное дело, не обошлось без папарацци. Когда «звезды» высшего ранга в зале стали преобладать над простыми смертными, все залило огнем вспышек. Особенно их интересовали «звездные» пары вроде Умы и Этана, Эллен и Энн или Серены и Кевина.

Но мой взгляд приковала к себе лишь одна пара. В ресторан вошли Сара и Тасо.

Едва заметив их, я опрометью кинулась к ним и едва не задушила Сару в объятьях.

— Ты все-таки пришла! — воскликнула я. Сара ответила мне смехом. Отпустив подругу, я вдруг расплакалась. Для меня действительно было очень важно ее присутствие.

— Значит, ты больше на меня не злишься? — спросила я, утирая нелепые слезы со щек.

Сара ласково мне улыбнулась. В этой улыбке я прочла прощение.

— Я просто хочу, чтоб ко мне вернулась моя лучшая подруга.

— Можешь в этом не сомневаться! — ответила я.

Тут ко мне подкрался Жерар и обхватил меня за талию.

— Вся банда в сборе, — сказал он. — Давайте же сфотографируемся.

— Джош, снимешь нас? — попросила я.

Жерар обнял нас за шеи, будто бы пытаясь удавить, а Джош только и успевал нажимать на кнопку фотоаппарата.

— Мы же сто лет не собирались все вместе, — сказала я, когда Жерар ослабил хватку.

— И посмотрите, чего вы уже успели добиться, — сказал Джош. Он был прав: Жерар стал одним из ведущих дизайнеров одежды, Сара жила в идеальном браке и воспитывала чудесную дочь, а я наконец создала свой собственный журнал.

— Тост! — скомандовал Жерар, подхватив бокалы шампанского с подноса пробегавшего мимо официанта. — За старых друзей и новые приключения!

— Да, мои старые, любимые друзья! — сказала Сара.

Когда мы чокались, я на миг задумалась о Джо. Где он сейчас? Как жаль, что его не было рядом с нами в тот вечер. Но, вспомнив, как он на меня обозлился, я осознала, что он вряд ли стал бы поддерживать меня так, как эти двое. Скорее всего, он воспринял бы всю эту затею как личное оскорбление.

И все же мне хотелось послать ему луч счастья и успеха. Даже если мы больше никогда не увидимся. Я мечтала, чтобы Джо наконец нашел себя, как это сделали мы, и был так же счастлив.

— И за Джо, где бы он ни был, — сказала я, поднимая бокал.

— За это я выпью, — сказала Сара. — А кто-нибудь о нем слышал в последнее время?

Мы с Жераром синхронно покачали головами.

— Жалко, — сказала она. — Он раньше был таким хорошим парнем.

— «Раньше был» — это ключевые слова, — заметил Жерар.

Вечеринка стала настоящим хитом светской жизни города, предвосхитив успех самого журнала. Вскоре после дебюта «Джилл» меня назвали редактором года в «Медиауик», а через полгода журнал «Нью-Йорк» включил меня в список «40 людей младше сорока, которые еще себя покажут».

Когда напряжение, сопровождавшее запуск журнала, наконец спало, мы с Джошем смогли выкроить время, чтобы пару раз съездить на выходные к Саре, Тасо и их ребятишкам. Детей уже было двое: семья пополнилась прелестным мальчуганом, Николасом. Я волосы на себе рвала из-за того, что столько лет отказывалась навестить их уютное гнездышко, опасаясь буколической тоски. Оказалось-то все наоборот: спокойная атмосфера обшитого желтой дранкой одноэтажного домика действовала на мою душу, как спа действует на кожу. Особенно мне понравилась Рози, которая росла настоящей, до мозга костей, девчонкой. Я чуть не умерла со смеху, заметив, как та рисует единорогов и принцесс — точь-в-точь как те, которых некогда рисовала ее мама.

— Вылитые твои, — сказала я Саре.

— Ну, значит, не все для нее потеряно, — рассмеялась она.

Шли годы. Мы старались как можно чаще гостить у Сары и Тасо на выходных. Эти встречи служили лучшим противоядием от всего того напряжения, что обрушивала на нас работа и город в целом. Не знаю, счесть ли это простой случайностью, но мой материнский инстинкт развивался параллельно с привязанностью к счастливому семейству Сары. И в моем теле развивалось кое-что еще.

Однажды, после субботнего визита, в воскресенье утром я проснулась и поняла, что со мной произошло нечто неожиданное, хотя и крайне приятное. У меня нередко случались задержки, но в этот раз я позволила себе блажь и сделала тест на беременность.

Как выяснилось, я была способна зачать не только журнал.

8

Медиа-гигант «Нестром» покупает «Фрайер Пабликэйшнз». — «Уолл-стрит Джорнал», февраль 2001 г.

Я поняла, что беременна, уже после наступления нового года. Целый день я хранила это в тайне, не зная, как лучше преподнести новость Джошу. Хотя я знала, что он обожает детей, и сам он часто говорил о том, как мы заведем своих, эта беременность была не запланированной, и я немного волновалась насчет его реакции. Разумеется, страхи мои не имели под собой никакого основания. Забавно, как быстро беременные женщины возвращаются к умственному развитию подростка.

Между тем Джош тоже оказался склонен к ментальному регрессу, но он-то даже не мог списать все на гормоны. В то утро, когда я решила ему признаться, поднялась страшная пурга. А когда начинался снег, Джош вмиг превращался в двенадцатилетнего пацана. Он вскочил с кровати и, увидев, что все улицы устланы белым, принялся трясти меня и возбужденно кричать:

— Скорей обувай ботинки и пойдем гулять!

Я понимала его восторг. Это был первый настоящий снегопад за всю зиму, и пришелся он на понедельник. В редкие дни вроде этого Нью-Йорк превращался в маленький городок наподобие тех несуетных беленьких деревушек, которых полно в Новой Англии. Вместо того чтобы идти на работу, люди в буквальном смысле запруживали улицы, двигаясь прямо по опустевшим транспортным артериям. Ребячась вовсю, они играли в снежки, катались на санях по паркам, устраивали лыжные кросс-кантри прямо на шоссе и прыгали в гигантские сугробы.

Мы оделись потеплее и присоединились ко всеобщему веселью. Взявшись за руки в вязаных варежках, мы неспешно брели по запорошенным тротуарам. Воздух хрустел от морозной свежести, небо ослепительно сияло, а запах горящих дров долетал к нам из труб на особняках Гринвич-Виллидж.

Мы прошли через парк Вашингтон-сквер и остановились у горок, где детвора каталась на пластиковых дисках, а студенты — на подносах из кафе. Наше внимание привлекла одна девочка — румяная, совсем еще малышка лет трех. Она терпеливо ждала своей очереди, чтобы спуститься с горки, а старшие ребята ее будто не замечали. Когда она осознала, что ничего поделать нельзя, то просто отошла в сторону, добродушно пожав плечами и словно бы говоря: «Ну и черт с вами». Она плюхнулась на землю и принялась лепить снеговика, прерываясь лишь затем, чтобы пососать большой палец варежки.

Наблюдая за ней, мы искренне рассмеялись, до того растрогала нас ее самодостаточность.

— Она выше их всех, — сказала я.

— Ну, да. Задиры — это прошлогодняя мода, — добавил Джо, а потом взял меня за руку и поцеловал в щеку.

Момент был идеальный. «Сейчас, — дал команду мой внутренний голос. — Скажи это сейчас».

— Как ты думаешь, у нас будет такой же крутой ребенок? — спросила я, как бы зондируя почву.

Джош мгновенно просиял.

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Сто процентов. С такой крутой мамашей…

Я сжала его кисть в своей, и мы пошли дальше — смотреть, как счастливые дворняги устраивают свои развеселые собачьи бега.

— Думаю, нам предстоит скоро это выяснить, — лукаво сказала я и со значением посмотрела ему в глаза.

Лицо Джоша вновь озарилось радостным светом, идущим откуда-то изнутри.

— Значит, думаешь уже скоро начать пробовать? Я не хотел на тебя давить — сама понимаешь, вся эта суета с журналом… О каком примерно сроке ты говоришь?

— Ну, — я быстро подсчитала в уме, — примерно в августе.

— Отлично! — Он присел на корточки, чтобы погладить немецкую овчарку. — Это просто замечательно. Тогда начнем этим летом.

— Дело в том, — начала я, — что пробовать нам уже и не надо. Я прикинула, что август — вполне подходящий месяц для родов. Ну, знаешь, до августа осталось примерно восемь месяцев… А, судя по моим подсчетам, я уже приблизительно на четвертой неделе. Хотя все это еще нужно будет подтвердить. На пятницу у меня назначен прием у гинеколога. — Я наконец договорила и улыбнулась ему, ожидая ответа.

Джош остановился, вытаращив глаза.

— Ты не шутишь? — спросил он в изумлении. — Ты имеешь в виду…

Я кивнула — и он подхватил меня и закружил, сжимая в объятиях.

— Я стану отцом! — закричал он. — У нас будет ребенок!

— Mazel tov!^[29] — откликнулся какой-то прохожий.

Мы ликующе расхохотались. Его реакция принесла мне и облегчение, и бурную радость. Джош меня поцеловал, и я почувствовала, что никогда еще прежде мы не были столь близки.

Когда мы наконец разъединились, Джош потащил меня к фонтану и заставил закрыть глаза руками.

— Досчитай до двадцати. Медленно, — распорядился он, отходя куда-то в сторону.

Я даже представить себе не могла, какой козырь он припас в рукаве. Но все-таки послушалась.

Когда я досчитала до двадцати, он подошел ко мне сзади и положил мне руки на плечи.

— Открой глаза, — сказал он.

Я повиновалась, и он медленно развернул меня. На снегу были вытоптаны следующие слова:

ВЫХОДИ ЗА МЕНЯ, ДЖИЛЛ

Я остолбенела, разглядывая надпись. Странно, но мне даже не приходило в голову вступать в брак просто потому, что я беременна. Но Джош был воспитан более консервативно, и я понимала, почему он принял такое решение.

— Ну же? Отвечай, пока не растаяло, — сказал он. — Или мне нужно произнести это вслух?

Я напрочь утратила дар речи.

Тогда Джош опустился на колено, взял мою руку и прижал ее к сердцу.

— Джилл, ты выйдешь за меня замуж?

— Это очень мило, но ты вовсе не обязан, — сказала я, по-прежнему пребывая в замешательстве.

— Я знаю, — сказал Джош, не вставая. Джинсы его совсем уже вымокли в районе колен. — Я хочу жениться на тебе, с ребенком или без.

И в этот момент я поняла, что я не только хочу родить это дитя, но еще и выйти замуж за его отца.

— Хорошо, — сказала я. — А теперь вставай, пока не промок до нитки.

Мы снова поцеловались, а затем отправились в «Реджио», дабы отпраздновать событие чашкой горячего шоколада. Там мы потягивали какао и строили планы на будущее. Мы решили, что церемония в мэрии состоится через несколько недель, а присутствовать будут лишь самые близкие.

Сара была моей свидетельницей; свидетелем со стороны Джоша стал Кевин Элуэтт. Серена тоже пришла, и не одна, а с новорожденной дочкой Алексис. После стольких лет лечения и непростых месяцев беременности они с Кевином наконец-то стали счастливыми родителями.

Церемония получилась славная, быстрая и скромная. На мне было платье от Ферретти цвета слоновой кости, а в руках я держала букетик белых роз. Джош в кои-то веки отказался от своего повседневного облачения ради костюма (единственного в гардеробе). Мы обменялись кольцами: мне досталась фамильная реликвия семьи Джоша, ему — новехонький перстень из сплетенных полосок платины и золота. После этого, попрощавшись с друзьями и выразив им свою признательность, мы с Джошем отправились в «Були» на романтический ужин.

На улице в этот момент как раз посыпали снежные хлопья, оседавшие на голых ветвях, но призванные украшать те лишь до первого порыва ветра. Мы ускорили шаг, замерзая. Хотя на дворе стояла лютая зима, сердцем я чувствовала весну. Казалось, будущее сулит нам только хорошее. С каждым днем мне все сильнее хотелось стать мамой. Я часто ловила себя на том, что забываю о насущных делах и предаюсь фантазиям о материнстве. Я бы хотела унаследовать некоторые качества своей матери — например ее практичность. Однако я все же надеялась быть более независимой и менее мечтательной, желая, чтобы мой ребенок мог мне довериться и вдохновиться моим примером. Но больше всего я хотела быть просто хорошей матерью, а как уж я этого добьюсь — время покажет.

У Джоша тоже наблюдался душевный подъем. Руки у него были золотые, и он вскоре занялся планировкой мини-детской в уголке нашего лофта. Он готовился стать прекрасным «домашним» папой: целыми днями он готовил еду и помогал мне, как только мог, по вечерам. Он показал себя замечательным мужем, и я была уверена, что отец из него выйдет еще лучше.

По стечению обстоятельств после нашей с Джошем свадьбы в моей жизни образовался еще один союз. Крупнейший в мире издательский конгломерат «Нестром Медиа» уже долгие месяцы подбивал клинья к «Фрайер Пабликэйшнз», и вот сейчас сделка уже была близка к заключению. «Нестром» являлся домом для «Фэшенисты», «Эрудита», «Уорлд-трэвелера», «Феминистки», «Элгонкуина», «Эпикурейца» и многих других многотиражных, высококачественных, прибыльных журналов. Им завидовали все поголовно.

Я объявила о замужестве в офисе, но о беременности умолчала. Знали лишь Сара и Тасо, Серена и Кевин, мои родители и Алекс. И я надеялась сохранить это в тайне до завершения слияния.

Тем не менее газетчики из желтой прессы вовсю мусолили тему моей возможной беременности, учитывая наш с Джошем поспешный брак. Я, впрочем, сумела пресечь дальнейшие попытки влезть в мою личную жизнь, заявив, что мне все равно нужно было идти в мэрию за информацией для статьи (и я не соврала), а потому я, дескать, решила совместить приятное с полезным. Борзописцы купились, и их внимание скоро отвлекли более яркие сплетни о людях поизвестнее меня.

Когда новости о слиянии наконец просочились, нас с Полом вызвали на переговоры с Т. Дж. Олдхэмом, миллиардером, владевшим компанией. Однако встречи нам назначили порознь, отчего я ужасно занервничала: перспектива оказаться с медиа-магнатом наедине испугала меня не на шутку. Более того, моя встреча шла первой, а значит, я даже не могла выведать у Пола, что да как, и должным образом подготовиться.

Как велела мне моя нервозная привычка, в преддверии ответственной встречи я сосредоточилась на подборе гардероба. Я позвонила Жерару, и он, приняв во внимание экстренность вызова, тут же примчался ко мне, чтобы, переворошив весь шкаф, остановиться на более-менее новом, с атласными вставками, баклажанном брючном костюме от «Роберто Кавалли». Костюм был, бесспорно, элегантен, но все-таки странноват. Однако Жерару удалось убедить меня, что в сочетании с приличной укладкой костюм сделает меня неотразимой.

До встречи с Т. Дж. Олдхэмом мне было известно о нем лишь то, что он человек очень богатый и очень эксцентричный. Я даже не знала, как он выглядит. Поэтому, когда я вошла в его пентхауз на Пятой авеню, меня застало врасплох приветствие из уст мужчины, встречавшего меня в фойе. Это был низкорослый, лысеющий старичок, неуловимо напоминавший какого-то грызуна, с длинным лицом и в очках с толстыми стеклами, в которых его глаза казались гораздо больше. На первый взгляд, ему можно было дать семьдесят с небольшим. Одет он был в траченный молью синий свитер и белую рубашку со старомодным воротничком. Завершите ансамбль черными брюками — и получите готовый образ какого-нибудь пропахшего плесенью раввина или придурковатого профессора колледжа. Очевидно было и то, что этот человек, в отличие от меня, не выбирал себе наряды часами.

Я засомневалась, прежде чем ответить на приветствие. Может ли этот старикашка быть тем самым журнальным магнатом с миллиардным состоянием? Или это просто его ассистент, пожилой и прескверно одетый?

Ответ на мой вопрос последовал незамедлительно.

— Мисс Уайт? — робко спросил старикан.

— Да, — ответила я со смущенной улыбкой недопонимания.

— Меня зовут Ти-Джей, — сказал он.

— О, мистер Олдхэм, очень приятно познакомиться, — сказала я, протягивая руку для рукопожатия.

— Нет, — сказал он, отклоняя мою ладонь. — Простите, но я этого не делаю никогда. Это все страх микробов, он преследует меня всю жизнь, — пояснил он, уже провожая меня по коридору. — Ничего личного.

— Мне очень жаль, — сказала я, не зная, как еще ответить на подобное заявление.

— Не о чем тут жалеть. — Он завел меня в просторную, роскошно обставленную комнату. — И прошу вас, обращайтесь ко мне просто по имени. Мистер Олдхэм — это мой отец. А мы не очень-то ладили.

Я кивнула. Когда я оглянулась по сторонам, меня до глубины души поразили не только колоссальные размеры комнаты, но и слепящий свет, пронизывающий все пространство. Все здесь было белым или из хромированной стали: кипенные ковры, жемчужные диваны, сливочного оттенка шторы, алебастровый кофейный столик и сверкающие люстры, распространяющие тот самый слепящий свет. Ти-Джей в своем черно-синем костюмчике казался маленьким тараканом среди райских облаков пентхауза.

— Джилл! — Кто-то вдруг помешал мне предаваться молочным грезам. Тогда я заметила женщину, сидевшую на одном из удобных диванов цвета хлопка. На ней был жакет в мелкую клетку, черные брюки и черная повязка, предназначенная для того, чтобы удерживать золотистую копну волос. Женщина встала, чтобы поприветствовать меня, и от всей души затрясла мою руку. — Меня зовут Эллен Каттер, — представилась она.

Бледность ее кожи идеально сочеталась с бесцветной комнатой, что особенно бросалось в глаза на контрасте с ярко-розовой помадой, которой она в тот день отдала предпочтение. Если брать черты ее лица по отдельности, ее можно было бы счесть симпатичной: аккуратный кукольный носик, широко посаженные круглые глаза, безукоризненная улыбка, нежная линия подбородка. Однако все вместе это смотрелось несколько уныло. Пусть и блондинка, на секс-бомбу она явно не тянула.

Эллен Каттер была назначена председателем правления, контролирующим деятельность «Джилл». Наш предыдущий председатель правления Дональд Кроуфорд, как выразился Пол, «отстранялся в ходе транзитивного процесса». В переводе это значило, что ему дали пинка под зад. Я знала, что при подобных операциях кадровые чистки не редкость. А значит, я все-таки поступила правильно, не сообщив о своей беременности. Хотя я-то могла ничего не бояться: «Джилл» являлась самым жирным кушем, который только можно было урвать у «Фрайер».

— Присаживайтесь, — сказала Эллен, похлопывая диванную подушку возле себя. Я не смела противиться. Ти-Джей уселся напротив в кресло, напоминавшее кусок суфле.

Тогда я заметила, что плечи у него на удивление широкие, и благодаря им этот приземистый старичок казался куда крупнее своей реальной комплекции, а все окружающие, напротив, делались меньше.

Он махнул рукой в сторону корзины на кофейном столике: там располагался, по большей части, такой же бесцветный натюрморт из свежих булок, сливочного сыра и осетрины.

— Прошу вас, угощайтесь, — сказал Ти-Джей. В этот момент в комнату вошла горничная и спросила, что мы будем пить.

Я не притронулась к еде, но попросила апельсинового сока.

Ти-Джей медленно покачал головой. При этом его выпученные глаза вращались за стеклами, будто на шарнирах.

— Может, возьмете какой-нибудь чистый напиток? — посоветовал он.

— Ну, хорошо, — сказала я, вновь застигнутая врасплох. Я даже усомнилась, стоит ли связываться с таким чудаком. Но решила хотя бы дождаться проявления его положительных черт. — Может, газированной воды?

— Отличный выбор, — сказал он, как будто я заказала изысканное марочное вино. Эллен поддержала мой выбор, и горничная удалилась.

Затем Ти-Джей протянул мне пухлую гофрированную папку.

— Здесь вырезки, — пояснил он.

Я взяла папку, открыла ее и заглянула внутрь. Да, дедок не соврал: там действительно лежали вырезки. Сплошные вырезки обо мне. Даже моя мама не смогла бы подобрать более исчерпывающей коллекции проявлений моего духа.

Пока я просматривала материалы, Ти-Джей извергал факты:

— Подготовительная школа Хиллэндер. Колледж Беннингтон. Главный редактор «Чики» в двадцать четыре года. Семьсот тысяч тиража у «Джилл». Впечатляет.

— Спасибо, — сказала я, опять не зная, как нужно отвечать. Дело принимало странный оборот. Старикашка будто бы следил за мной все эти годы. А вот теперь собирался платить мне миллион долларов в год за полученное удовольствие.

— Вы недавно вышли замуж. Мои поздравления, — продолжал он. — И, предположительно, беременны. Это так? — спросил он, уставившись на меня своими совиными глазенками.

Я ненавижу ложь, но была вынуждена солгать.

— Ну, вы не должны верить всему, что пишут в газетах, — увильнула я, смеясь.

Он тоже засмеялся.

— Да уж, мне ли не знать, — сказал он, после чего потянулся за осетриной. — Вы бы видели мою подборку вырезок! Я храню их в электронном архиве. Иначе мне понадобилось бы несколько складов!

В его речи было все-таки что-то диковинное. Не в самих выражениях, а в манере. Говорил он обезоруживающе мягко, и хотя некоторые его слова можно было воспринять как хвастовство, в конечном итоге он производил впечатление человека неуверенного, будто бы ищущего моего одобрения.

И я удовлетворила его потребность.

— «Уолл-стрит Джорнал» назвал покупку «Фрайер» «блестящим решением», — сказала я. — И я согласна с их формулировкой.

Его совиные глаза загорелись и, казалось, стали еще больше.

— Теперь у меня полный набор журналов моей мечты, — сказал он гордо, точно мальчишка. — Понимаете ли, я коллекционер. Коллекционер журналов. И я очень, очень горжусь своей коллекцией. Особенно сейчас, когда я прибрал к рукам «Фрайер».

— И гордитесь по заслугам, — сказала Эллен, подыгрывая ему с безупречным тактом.

— В таблоидах пишут, что я купил «Фрайер» ради «Профайла», — сказал он, сильно подаваясь вперед. — Это не вполне так. Я большой ваш поклонник и считаю, что «Джилл» — это идеальное наполнение для ниши женского чтива.

— И это гениальный выбор, так как теперь на всем рынке медиа не осталось сектора, который не подчинялся бы «Нестром», — добавила Эллен. Мне она напоминала деревянную куклу, посредством которой чревовещал Ти-Джей.

Горничная наконец принесла наши напитки. Я крепко вцепилась в свою газировку, боясь опустить стакан и нарушить царящую в доме стерильность.

— Мы намерены поднять «Джилл» на новый уровень, — сказал он. — Я лично прослежу, чтобы «Джилл» продавался на кассе в каждом супермаркете страны.

Это его намерение меня порадовало, поскольку «Фрайер» определенно не хватало сил в дистрибуции. А вот что меня ничуть не порадовало, так это то, что после своего заявления Ти-Джей снял туфли и носки и принялся нервно массировать стопы. Я старалась не подавать виду, что шокирована, но это было дьявольски сложно, особенно когда взгляд мой упал на его омерзительно длинные, желтоватые ногти. Эллен держалась молодцом, но она-то, должно быть, уже привыкла к выходкам босса. Теперь я была уже признательна ему за то, что он отказался пожать мне руку при встрече.

Какой же странный человек, подумала я. Оксюморон во плоти: он боялся микробов, но при этом тер себе ноги у всех на виду, а потом этими же руками брал рыбу; он ненавидел цвета и жил в дезинфицированном пентхаузе, но внешний вид его в лучшем случае можно было назвать «неаккуратным»; знаменитый миллиардер, он славился замкнутостью, но явно упивался тем, что писала пресса о его персоне.

И вот, когда я уже решила, что более гадкого человека не встречала уже давно, он внезапно затараторил, перечисляя мои привилегии на посту главного редактора «Нестром». От этого списка, пожалуй, зарделась бы любая африканская королева.

— Личная машина с водителем: на работу, с работы, на все мероприятия, ежедневно. Я не хочу видеть, как мои редакторы приезжают куда-либо на такси. Профессиональные парикмахер и визажист будут работать с вами на дому каждый день, по утрам. Они также будут доступны по вызову в любое другое время. Теперь вы редактор «Нестром». Мы оплачиваем ваши обеды. Вам будут выдаваться кругленькие суммы на одежду. Бюджет на поездки и развлечения, уж поверьте мне, вас тоже удовлетворит. Я могу предложить вам беспроцентный кредит, если вы заинтересованы в улучшении жилищных условий. Мы договорились с сетью кофеен «Старбакс» о бесплатном кофе… — Он все не унимался, словно рождественский эльф, вытаскивающий из мешка один подарок за другим. Я слушала его зачарованно, словно девочка из «Щелкунчика».

Когда наша встреча наконец подошла к концу, а Ти-Джей проводил нас с Эллен к личному лифту, я с удивлением осознала, что прошел всего час. Казалось, я провела там целый рабочий день.

Как только створки сомкнулись, я повернулась к Эллен. Та мигом сбросила маскарадный костюм профессионала и расхохоталась.

— Ого, — только и вымолвила я.

— Да, слова тут бессильны. — Она отлично поняла, что я хотела сказать этим невнятным междометием. — Но на самом деле, работать с ним — одно удовольствие.

— Приятно слышать, — сказала я. — Я вообще не знала, чего ожидать. Я нарыла горы информации. Как ни странно, пишут о нем очень много, но о его личности не известно ровным счетом ничего.

— Ну, он щедро оплачивает этот нелегкий труд, — сказала она. Прочтя изумление в моих глазах, она растолковала: — Скажем так: Ти-Джей известен тем, что… субсидирует рубрики сплетен в некоторых изданиях.

— Вот оно как, — подивилась я. Не исключено, что это прозвучало в высшей степени наивно. Я уже начала постепенно догадываться, что в высшей лиге ничего не происходит просто так.

— Что ж, добро пожаловать в нашу команду! — сказала затем она и заключила меня в неловкие объятия. — Предчувствие подсказывает мне, что мы обязательно подружимся! — добавила она. Хотя, на мой вкус, она была чересчур экзальтированной дамочкой, я ей подыграла. У меня не было иного выбора.

— Очень приятно было познакомиться, — сказала я.

Она заговорщицки мне улыбнулась.

— Но мы же встречались и раньше.

— Правда? — не поверила я, напрягая память. Хотя я слышала ее фамилию и примерно представляла ее репутацию, я все же была уверена, что мы не были знакомы лично. Я неплохо запоминаю подобные вещи, особенно когда дело касается высокопоставленных особ.

— Да, — продолжила она. — Мы встречались в «Пэддлз» пару лет назад…

— «Пэддлз»? — переспросила я. Я искренне не понимала, о чем речь.

— Ну, помнишь, тот садомазо-клуб возле мясокомбината? — Она понизила голос до шепота, хотя в лифте больше никого, кроме нас, не было.

Я по-прежнему не понимала, что она имеет в виду, но притворилась, что поняла, лишь бы ее не смутить.

— Да, точно!

— Я так расстроилась, когда их закрыли, — с горечью в голосе произнесла она.

— Ага, — поддакнула я. — Им никто в подметки не годится. — Хотя я и была известна своим катастрофическим неумением врать, этот обман мне дался на удивление легко.

Затем она предложила поехать с нею в «Нестром Тауэр» в центре Рокфеллера, чтобы я могла осмотреть новое рабочее место. Когда мы оказались там, нам пришлось сначала протиснуться через толпу протестующих от общества защиты животных, собравшуюся у входа. Они через мегафоны призывали посадить в клетку, а после освежевать любительницу мехов Майру Чернову.

— Они тут толпятся каждый день, — прошептала Эллен. — Однажды они даже прорвались через охрану и добежали до ее офиса! Она рисковала жизнью!

— Могу себе представить, — вякнула я, хотя втайне сочувствовала их движению.

Мы с Эллен еще немного поболтали в ее офисе, а потом Мишель, ее помощница, устроила мне экскурсию по всему напичканному кабинетами зданию.

Хотя я уже по праву считалась ветераном в своей сфере, престиж «Нестром» по-прежнему действовал на меня гипнотически. Имена в выходных данных стояли сплошь легендарные, и все, от редакторов до секретарш, от рекламистов до охранников, — были наделены бо́льшим шиком, чем кто-либо в прочих редакциях.

Сначала мы прошли через обитель «Эрудита» — шумный, суматошный уголок, охваченный беспрестанным движением. Мишель познакомила меня с Брэндоном Крествеллом, с виду весьма заурядным мужчиной, в котором тем не менее ощущалась несгибаемая сила воли. Он крепко пожал мне руку, не вынимая сигарету изо рта. «Мы как-нибудь пообедаем вместе», — пообещал он, прежде чем взять трубку и осыпать бранью какого-то незадачливого собеседника.

— Он, разумеется, считает, что общегородской запрет курения на него не распространяется, — злобно процедила Мишель. — Конечно, все боятся жаловаться, а Ти-Джей лишь подставляет другую щеку.

Затем мы проплыли по этажу «Фэшенисты», поразившему меня своей суровой тишиной после гомона «Эрудита». Никто даже не поднял глаз при нашем появлении; все стоически продолжали выполнять свою работу.

Я спросила Мишель, можно ли мне поздороваться с Майрой Черновой.

Она покачала головой.

— Я бы не советовала. Она ненавидит всякое незапланированное общение.

— Ну ладно, — пожала плечами я. Вроде бы ничего я от этого не теряла.

Небывалое волнение овладело мной, когда мы приблизились к офисам журнала «Феминистка»: Джеральдину Сигель, основательницу и главного редактора журнала, я в студенческие годы считала образцом для подражания. Я обожала ее стиль, ее интеллект, ее журналистскую храбрость и бескомпромиссность. Многие говорили, что она собственными силами начала движение эмансипации.

Заглянув в офис Джеральдины, я увидела ее стоящей на весах. Она подняла палец, как бы говоря: минуточку, я только поправлю гирьки. Затем, вздохнув, спрыгнула на пол.

— Джилл Уайт! — воскликнула она. Меня взбудоражило то, что она знает меня по имени.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, — призналась я и прибавила, что коллекция ее эссе для меня в колледже была как библия.

После обмена любезностями мы расстались, и Джеральдина вернулась к работе.

— Эта женщина помешана на своем весе, — пробормотала Мишель, когда мы вышли в холл.

Я не верила своим ушам.

— Что? Ты уверена, что она не собирает данные для статьи? Она же вживается в образ, как актриса. Однажды она, например, работала под прикрытием официанткой в казино, — сказала я.

— Ну, разве что эту статью она пишет уже лет двадцать, — съязвила Мишель.

В моей жизни не было разочарования горше. Джеральдина Сигель, знаменитая освободительница женщин, помешана на своем весе?!

«Возможно, ароматы, которые источают проверочные кухни “Эпикурейца”, постоянно залетают к ней в офис», — предположила я, когда мы перешли на следующий этаж. Я едва удержалась на ногах, завидев готовящиеся там рагу, салаты и разноцветные десерты. Да и Рэнди Рид, главный редактор «Эпикурейца», впечатляла не менее — своей обходительностью и простотой в общении. Мы даже сразу договорились поужинать вместе.

В офис Эллен я вернулась ослепленная типографской краской, гламуром и глянцем, что сочились из каждого уголка этого легендарного здания. Перспектива стать частью этого сверкающего целого повергала меня в трепет.

— Ну, как ты думаешь, твоему детищу будет уютно под крылом мамочки «Нестром»? — спросила Эллен, когда я зашла к ней поблагодарить и попрощаться.

— Ох, я очень волнуюсь, но это радостное волнение, — сказала я. — Я уже жду не дождусь, когда мы сюда переедем.

— Знаешь… А как насчет коктейля по такому случаю? — предложила она, сверившись с часами.

Я засомневалась и попыталась наспех сочинить оправдание, чтоб она не догадалась, насколько слухи о моей беременности близки к истине. Но в голову ничего не шло, а я не хотела, чтобы мой отказ от спиртного стал очевидным. Я решила, что можно выпить чего-нибудь безалкогольного и сослаться на курс антибиотиков. Или же, в конце концов, отхлебнуть чуточку вина.

— Самое время для коктейлей, — настаивала она.

— Хорошо. — Я склонялась к мысли, что незачем отказывать своему гендиректору на столь ранней стадии.

— Отлично! — Эллен, судя по всему, радовалась от чистого сердца. — Если ты не возражаешь, подожди, пожалуйста, пару минут. Мне сперва нужно кое-что обсудить с Мишель.

— Конечно, — сказала я и присела, чтобы пролистать свежий номер «Фэшенисты».

Она вызвала Мишель и, тотчас превратившись в настоящую бизнес-леди, засыпала беднягу распоряжениями.

— Позвони моей маникюрше. Скажи, что мне не нравится, как этот цвет преломляет лучи. Пускай переделает все завтра же в моем офисе. Рано утром, чтобы к первой встрече уже было готово. Рассортируй все отчеты по звонкам за эту неделю. И создай резервные копии всех файлов на моем компьютере.

— Я уже создала копии всех файлов вчера, — ответила Мишель.

— Значит, сделай это еще раз! — рявкнула Эллен. — За день многое могло измениться. Черт возьми… — Я быстро смекнула, что Эллен не любила лишних вопросов и еще больше не любила, когда ей перечат. Мишель же, спокойно сносившая нападки начальницы, когда любая другая уже встала бы на дыбы, вызвала во мне уважение.

Эллен велела Мишель идти, затем схватила свои вещи и кивком велела следовать за ней. Уже на выходе из кабинета она вдруг вспомнила о чем-то еще и снова позвала Мишель.

— Чуть не забыла. Помнишь ту чертову кошку, которую мы завели на прошлой неделе? Она у нас как-то не прижилась. Поезжай ко мне домой, пока дети не вернулись, и реши этот вопрос.

— Это как же? — спросила Мишель в неподдельном ужасе.

— Ну, не знаю. Найди ей новых хозяев, отнеси в приют, выпусти на улицу — как хочешь, мне плевать, — раздраженно сказала Эллен. — Эта дрянь обоссала мой диван за шестьдесят тысяч долларов. В моем доме ей больше не место. Я хочу, чтоб она исчезла. Сегодня же.

— А что вы скажете детям? — удивилась Мишель.

— Ты можешь сказать им, что кошка убежала. — Она махнула рукой, веля Мишель уходить, и обернулась ко мне. Ведьма, которую я только что видела, внезапно исчезла. Ее место сразу же заняла веселая и беспечная Эллен. — Идем же. Может быть, в «Тао»?

— Не возражаю, — ответила я, еще не оправившись от полученного потрясения и размышляя, какая же участь ждет несчастную кошку… Но еще жальче мне было Мишель — девушку проворную, умелую и, очевидно, слишком смышленую для того, чтобы ей поручали избавляться от неугодных кошек и разговаривали с ней, как с крепостной служанкой в Средние века.

— Вон моя машина. — Эллен указала на черный «мерседес-бенц», ждущий прямо у входа. Я бы с радостью прогулялась до Пятьдесят восьмой улицы в шести кварталах отсюда. Было начало марта, из каждой щелки проглядывали намеки на скорую весну. Но Эллен вряд ли бы меня поняла.

— В «Тао»! — гаркнула она водителю, когда мы уселись в комфортабельном салоне.

Водитель обернулся.

— Простите, куда? В «Таун»?

— Нет же! В «Тао»! — снова закричала она, после чего недовольно фыркнула и пробормотала: — Боже ты мой…

— Мадам, скажите, пожалуйста, адрес, — вежливо продолжал водитель, будто не слыша грубостей.

Эллен фыркнула еще раз.

— Я не знаю. Где-то на Пятьдесят восьмой. Ты ведь водитель, ты должен знать.

Я уже не выдерживала: мне было стыдно находиться рядом с такой грубиянкой. Я решила помочь этому мужчине, даже если это не пришлось бы по вкусу моему новому боссу.

— Да, сэр, это на Пятьдесят восьмой улице, между Парк и Мэдисон. Спасибо вам большое.

Он взглянул на меня с благодарностью и завел автомобиль.

— Я настроена немного пошалить! — заявила Эллен и выудила из сумочки пачку сигарет. Предложила и мне.

— Нет, спасибо, — отказалась я. Замечательно. За один вечер с Эллен мой нерожденный ребенок заработает эмфизему и внутриутробный синдром алкоголизма.

Она закурила — и вся машина заполнилась дымом. К горлу подступила тошнота. Слава Богу, ехать было недалеко.

Приехав в «Тао», мы сели на диванах в баре. В такой ранний час людей было совсем мало, а присутствовавшие не принадлежали к той колоритной публике, которую в последнее время здесь привечали.

Свои «шалости» Эллен решила продолжить мартини, а я заказала слабенькое белое вино с содовой, за что тут же была осыпана насмешливыми укорами.

— У меня легкое расстройство желудка, и я выпила таблетки, — сказала я в свое оправдание.

— Хорошо. Но вскоре мы с тобою выпьем, как две настоящие женщины.

— Буду ждать с нетерпением, — сказала я, рассудив, что после девяти месяцев беременности и бессчетных часов тяжкого труда выпить мне и впрямь не помешает.

Затем принесли ее коктейль. Но Эллен лишь чуть пригубила и велела забирать.

— Недостаточно холодный, — сказала она, привычным взмахом руки отсылая официантку.

Когда ей принесли новую порцию, последовала та же реакция.

— Недостаточно сухой.

Что же это было — напрасная попытка произвести на меня впечатление? Или она всегда себя так вела? Она так откровенно грубила обслуживающему персоналу, что я не удивилась бы, если б в следующем мартини оказался комочек слизи. Я почувствовала разочарование. Мы были совершенно разными людьми, а если бы Эллен Каттер мне понравилась, работать нам стало бы куда проще. Но очень уж трудно было проникнуться симпатией к этой примадонне, убивающей кошек, полощущей рот мартини и унижающей всех встречных работников сферы обслуживания.

Следующие сорок пять минут мы болтали о всякой чепухе, а затем я вежливо покосилась на часы и сказала, что договорилась поужинать с супругом.

— В конце концов, мы же молодожены, — напомнила я.

— Понимаю, — сказала она. Она потребовала принести счет, расплатилась и оставила два доллара на чай.

Пока она шла к выходу с видом полноправной хозяйки заведения, я уныло плелась сзади.

— Ой, мне нужно в уборную, — сказала я уже у двери.

— Хорошо, я подожду тебя в машине, — сказала Эллен.

— Это вовсе не обязательно.

— Не глупи, я подброшу тебя домой.

Я вернулась в бар, хотя в туалет мне, по правде, не хотелось. Чего мне хотелось, так это загладить вину за поведение Эллен. Обыскав все помещение, я наконец нашла нашу официантку и украдкой сунула ей несколько дополнительных купюр.

— Извините за все это, — сказала я.

— Спасибо! — ответила девушка и сочувственно мне улыбнулась. Думаю, она поняла, что мне тоже пришлось несладко.

Подойдя к машине, внутри я заметила уже докуривающую Эллен. Я чуть опустила стекло: голова шла кругом.

— Спасибо, что предложила подвезти меня, — сказала я, — но это действительно ни к чему. Я бы с радостью проехалась на такси.

— Перестань, — отмахнулась Эллен. Язык у нее чуть заплетался после двух бокалов крепкого мартини. — Я вовсе не спешу домой.

В этот момент у нее зазвонил мобильный. Проверив, кто это, и тяжело вздохнув, она наконец откинула крышечку.

— Алло.

Я была благодарна судьбе за этот звонок. Это означало, что в течение нескольких минут мне не придется поддерживать разговор.

— Солнышко, ну я не знаю, почему Снежинка убежала. Просто кошки так устроены.

Она, закатив глаза, многозначительно взглянула на меня и добавила нетерпеливо:

— Я не знаю, вернется ли она. На твоем месте я бы на это не рассчитывала.

Опять пауза. Опять глаза, воздетые к небу.

— Если мы купим другую кошку, где гарантия, что она тоже не убежит? Милая, позови, пожалуйста, Грейс.

Опять пауза.

— Грейс! — заорала Эллен так громко, что я невольно вздрогнула. — Сколько раз я должна тебе повторять, что детям нельзя звонить мне напрямую?! Господи! Неужели так сложно это запомнить?

Она молча покачала головой.

— Они всегда плачут. Больше не желаю слышать этого оправдания. А теперь, будь добра, сделай так, чтоб к моему приходу они успокоились и думать забыли об этой кошке.

Щелчок захлопнувшейся крышки телефона.

— Моя новая гувернантка — это просто кошмар! Но я ума не приложу, где найти нормальную. Я уже обращалась во все «элитные» агентства города, но мне так и не подобрали достойной кандидатуры.

— Да, это дело непростое, — сказала я, надеясь, что водитель уже вот-вот положит конец нашей беседе.

Сами понимаете, с какой благодарностью я встречала родную Чарльз-стрит. Не задерживаясь на ни минуту, я выскочила из машины и успела лишь поблагодарить Эллен за вечер, прежде чем захлопнула дверь.

— Да, мы отлично провели время! — выкрикнула Эллен в окно. — Надо будет в скором времени повторить.

«Надеюсь, обойдется», — про себя ответила я ей, когда черная машина уже нырнула в ночь.

На следующее утро стало еще теплее, и скорый приход весны угадывался повсюду. Мы с Джошем проснулись совсем рано в беспокойном предвкушении похода к гинекологу. Шла девятая неделя, и мы рассчитывали сегодня впервые услышать сердцебиение нашего малыша.

Лично я чувствовала себя неплохо. Вопреки ожиданиям, эмоции мои не обострились, а тошнота прошла еще две недели назад. Поправилась я тоже совсем чуть-чуть и, в общем, могла сказать, что все с моим здоровьем в порядке. Пока что беременность протекала легче, чем я предполагала. Если бы врач не подтвердил, что я таки беременна, сама бы я навряд ли догадалась.

Объяснение вскоре нашлось. Заходя в кабинет, мы ожидали услышать бравурный туш в исполнении детского сердечка.

Но вместо того тишину нарушало лишь потрескивание микрофона. Врач меняла позиции, прислушивалась, но все было напрасно.

Я заметила, как на ее лицо будто бы набежала туча. Джош крепче сжал мою руку.

— Давайте сделаем сонограмму, — сказала врач, уже не скрывая волнения.

Мне становилось все хуже.

— А что произошло? Почему не слышно сердцебиения? — Я физически ощутила спазмы панического страха в груди. Я не была готова к такому повороту событий.

— На эти вопросы ответит сонограмма, — ответила врач. Я понимала, что она старалась уберечь меня от лишнего беспокойства, но также догадывалась, что здесь что-то неладно.

Так и вышло. Сонограмма тоже не смогла зафиксировать сердцебиение.

Эта новость меня убила. День за днем я вспоминала, что же могло послужить причиной выкидыша, хотя врач говорила, что выкидыш этот был неизбежен и я никак не смогла бы его предотвратить.

Джош проявлял стойкость и постоянно меня увещевал:

— Дорогая, мы скоро попытаемся еще раз. Не волнуйся. Значит, этому ребенку просто не суждено было появиться на свет, — повторял он снова и снова.

Он делал все возможное, чтобы утешить меня, но я по-прежнему не могла избавиться от гнетущей пустоты внутри себя. После того как останки плода выскребли из матки, мне стало чуть легче, да и на работе творилось столько нового. Рабочая рутина отвлекала меня в течение дня, но, вернувшись домой вечером, я вновь погружалась в печальные раздумья.

Я держалась молодцом довольно долго. И даже слишком. Меня это беспокоило, и я не знала, когда же это все наконец прорвется наружу.

И вот, через несколько недель, когда я уже поверила, что могу спокойно жить и дальше, произошло нечто, что выпустило на свет всю накопившуюся во мне боль.

В то утро я открыла дверь, чтобы забрать свежую газету. И прямо на пороге меня огорошил заголовок на первой странице:

«Уолтер Пеннингтон Третий и его жена Кэрри Бейнс погибли в автокатастрофе».

Я была настолько поражена, что не могла двинуться с места. Я лишь продолжала таращиться на газетную передовицу, будто боялась, что прикосновение к бумаге подтвердит прочитанное.

Ему было всего тридцать шесть, ей — тридцать четыре. Они были молоды и полны сил — и вот их не стало в одно мгновение. Они ехали в Ньюпорт, в свой семейный коттедж, когда в их машину врезался потерявший управление грузовик.

В газете даже разместили фото с места происшествия: обломки металла и накрытые носилки.

И тут я сорвалась. Я рыдала несколько часов подряд. Я уже давно не дружила с Уолтом, но горечь утраты оттого не смягчалась. Почему этот мир лишился человека, который, по моему убеждению, обладал такой красивой душой? «Он так и не стал драматургом», — подумала я, и почувствовала еще большую тяжесть на сердце. Хотя он и пробавлялся политической журналистикой, я была уверена, что он не оставлял надежды завоевать славу современного Сэма Шепарда.

И грусть, пережитая после выкидыша, опять возвратилась ко мне. Я была вне себя от гнева. Почему нашему ребенку даже не дали возможности увидеть мир? Жизнь несправедлива. И мимолетна. И совершенно бессмысленна.

И в тот момент я поклялась дорожить каждым моментом, будь он хорош, плох или вовсе безобразен.

9

Лиз Александр назначена издателем «Джилл». — «Фолио», сентябрь 2001 г.

Перефразируя Спайдермена, «большие шишки — большая ответственность». И большие перемены.

После слияния я действительно узнала Эллен Каттер гораздо лучше. Мне не оставалось ничего иного, кроме как сносить бесконечные совместные обеды, ужины и коктейли, когда она помыкала официантами, будто те родились на свет с единственной целью угождать ее величеству. В таких случаях я чувствовала, что обязана втройне компенсировать ее ужасные манеры, и превращалась в эдакую Глинду^[30] при Злобной Ведьме. Выражалось это в избыточных словах благодарности и чрезмерных чаевых. И хотя все эти официанты, официантки и бармены, похоже, ценили мои попытки загладить ее вину, сама Эллен, по всей вероятности, перестала меня уважать. А потому мне было особенно интересно, зачем она так настырно старается углубить наши отношения за пределами офиса. Менее схожих людей нужно было еще поискать, и меня одолевала неловкость, когда она при мне начинала судачить о других сотрудниках «Нестром» и склонять меня к аналогичным действиям.

Еще больший интерес вызывал тот факт, что Эллен норовила отобедать в каждом новом ресторане — и непременно в моей компании. Заказывать столик всегда должна была почему-то я. Я не понимала, почему бы ей не походить по ресторанам с мужем: видит Бог, я предпочла бы проводить те вечера в компании Джоша. Но однажды я таки выяснила, в чем причина ее навязчивого дружелюбия.

Мы договорились встретиться в излюбленном месте Эллен — «Тао». Протискиваясь сквозь шумную толпу, я заметила фотографа, украдкой заглядывающего через плечо хостессы.

— Каттер? — спросила хостесса.

— Ага, — ответил фотограф. — Сказала, что будет ужинать с Джилл Уайт. Я никого не потревожу, просто сделаю пару снимков — и уйду. Да и имиджу ресторана это, знаете ли, не повредит, — сказал он, а я тем временем тихонько прошмыгнула у него за спиной.

Вот оно, значит, как. Теперь все сходилось. Пока мы ужинали во всех этих новых заведениях, папарацци нередко фотографировали нас. Эти снимки неизбежно появлялись в журналах вроде «Нью-Йоркера», или же Кейт Келли размещала их в своей колонке в «Пост», сопровождая фото комментарием типа «новый мощный дуэт в издательском бизнесе».

Как я могла быть столь слепа? Теперь во многих мелочах проглядывал потаенный смысл. Неудивительно, что Эллен всегда просила меня заказывать столики: моя фамилия говорит людям больше, чем ее. Она очевидно пользовалась мною, чтобы получить столик получше и в то же время засветиться в СМИ. Вероятно, мелькая всюду в моем сопровождении, она добивалась расположения Ти-Джея.

Осознав, что меня используют, я научилась отказывать Эллен, ссылаясь на обилие работы или необходимость почаще бывать с Джошем. Тем более, что наши встречи все чаще проедали бреши в моем личном времени: то ей вздумалось сделать педикюр в воскресенье, то она тащилась на премьеру, куда я предпочла бы отправиться с мужем, а то и, вконец обнаглев, но зная о моих связях, просила достать ей билет в первый ряд на концерт «Third Rail». Меня это довольно быстро утомило. К тому же теперь я знала, какими мотивами она руководствовалась. И чем чаще я ее отшивала, тем сложнее становились отношения между нами. Едва ли это можно было счесть простым совпадением.

Еще в короткий «медовый месяц» весь штат «Джилл» переехал в здание «Нестром» в Центре Рокфеллера и осел на одном этаже с «Фэшенистой». Мне льстило, что теперь мы будем работать бок о бок с легендарной Майрой Черновой. Возможно, она даже сама попросила вселить нас поближе. Я уже представляла себе, как она встретит меня с огромной корзиной, а там — там, наверное, окажется несколько бутылок того дорогого шампанского, которое она прислала в честь открытия «Джилл»…

Я сама порой пугаюсь, как далеко меня заводят собственные иллюзии. Вскоре я выяснила, что наше место — это нечто вроде транзитной станции, перевалочного пункта для недавно купленных изданий. До меня доходили слухи, что никто там не задерживался из-за конфликтов с Майрой Черновой. Но верить слухам я упорно отказывалась. В конце концов, объем сплетен растет пропорционально популярности. Не могла же она и впрямь быть такой стервой, как ее выставляла молва! Правда же?..

Когда мы въезжали, никто из «Фэшенисты» почему-то не встречал нас с распростертыми объятиями. И, памятуя о предупреждениях Мишель, я даже побоялась идти к Майре со своим «незапланированным общением». Несколько дней я ломала голову над тем, как будет уместнее нанести первый визит, когда вмешалась сама судьба — и мы оказались вместе в кабинке лифта.

Однажды утром, опаздывая на совещание, я влетела в здание и увидела, что створки лифта вот-вот сомкнутся прямо у меня под носом. Я подбежала и помахала рукой у сенсора, чтобы дверь распахнулась вновь. Внутри стояла Майра. Одна. На ней был бежевый костюм от «Прада», увенчанный горжеткой (иными словами, трупом зверя), а на голове красовался овеянный славой «боб» — коричневатый, с безукоризненно тонкими проборами. Я, помнится, слышала от кого-то, что ее величество предпочитает ездить в лифте в одиночестве. Но я не знала, подпадают ли под это неписаное правило главные редакторы.

Она досадливо скривилась. Я попыталась снять напряжение, сказав:

— Здравствуйте. Как вы поживаете? Мы ведь теперь соседи…

Она ответила сухим кивком.

— Задержите лифт! — крикнул кто-то из холла, и я инстинктивно нажала на кнопку «открыть дверь». Звуковым сопровождением моего необдуманного поступка послужил тяжкий вздох Майры.

В кабинку забежала Росарио, наша голубоглазая редакторша раздела развлечений.

— Привет! — радостно воскликнула она.

Майра отошла ближе к углу, вытаращившись на волосы Росарио, как будто их цвет мог замарать безукоризненный беж ее костюма. На мгновение я заподозрила, что сейчас она потребует экстренной остановки и вылезет через люк в потолке — лишь бы избавиться от нашей компании. Когда кабинка наконец доползла до нужного этажа, Майра выскочила наружу и засверкала пятками, будто бы спасалась от парочки маньяков с колунами в руках. Да, не вполне так я представляла нашу первую встречу. Ожидалось, если честно, чуть больше радушия.

Тон был задан — и оставался с того дня неизменным. Мы предпочитали держаться своей половины этажа. Единственным человеком, переходившим линию фронта непринужденно, был Пол. Он изредка забегал ко мне в офис поболтать и обменяться последними известиями, а в редакции «Фэшенисты» у него неожиданно завелся любовник — Роджер, красивый и воспитанный начальник производственного отдела. Да и в любом случае: нечего нам было делать на половине «Фэшенисты». Среди всех этих напыщенных снобов мы чувствовали себя крайне неуютно. Они же в ответ избегали наших оглушительных радиоприемников, приступов гомерического хохота и повсеместного бардака.

Однако, как выяснилось, по ту сторону баррикад нашлась одна особа, желавшая перейти в наш стан. И звали ее Джоселин Крамер. Однажды Кейси зашла ко мне в кабинет с ее резюме.

— Твоя родственница? — укорила ее я. Она же знала, что у нас нет вакансий. Обычно я просто делала копию, которую затем прятала подальше, пока не освобождалась какая-нибудь позиция. Тогда уж за дело брался отдел по подбору персонала.

— Нет, — ответила Кейси. — Но мне кажется, тебе стоит взглянуть.

Я повиновалась.

— Джоселин Крамер. Помощница редактора в… «Фэшенисте»? — прочла я вслух. — Даже если б у нас была вакансия, меня разве не обвинили бы в браконьерстве?

Кейси пожала плечами.

— Она же сама попросилась.

— А почему она должна меня заинтересовать? — спросила я, понимая, что одного сотрудничества с «Фэшенистой» недостаточно, чтобы привлечь внимание Кейси.

— Потому что ты очень, очень милосердная женщина, — ответила она своим знаменитым полусерьезным тоном.

— Но чем же, скажите на милость, какая-то сучка из «Фэшенисты» заслужила мое милосердие? И тем более, зачем ей вставать в ряды презренных нерях?

— Я познакомилась с ней сегодня утром в дамской комнате, — сказала Кейси, усаживаясь в кресло для гостей.

— Вот и возвращайся, откуда пришла! — пошутила я, по-прежнему не понимая, почему я обязана проявить к этой девице особый подход. Мы постоянно сталкивались с барышнями из «Фэшенисты» в туалете. Заметив нас, они обычно устремлялись к корзинке с дезинфицирующими средствами.

— Она ревела белугой, — продолжала Кейси. — Она рыдала так горько, что я уже подумала, не умер ли у нее кто-то из близких. Или, может, врач вынес неутешительный диагноз. — Она замолчала.

— Но?.. — поторопила я, глядя на часы. У меня в обед была назначена встреча, и я надеялась, что Кейси поскорее донесет до меня общий смысл.

— Но, когда я спросила, в чем дело, она сказала, что Майра грозится увольнением, если та не сбросит лишний вес! Она допустила чудовищную ошибку, съев за рабочим столом булочку. А мимо как раз проходила Майра. И прилюдно сказала ей, что она слишком жирная и не должна есть продукты с углеводами. И добавила: если она хочет чего-то добиться в «Фэшенисте», то должна хорошенько подумать над своим экстерьером.

— Фу, — только и сказала я. Ну и мерзость.

Возмущенная Кейси продолжала:

— Дальше — больше. Когда я ее увидела, она как раз вернулась из отдела кадров. Там ей заявили, что если она не может ужиться с коллегами, то пускай идет на все четыре стороны.

— Ты не шутишь? — спросила я, прекрасно зная, что это правда. Лишь столь могущественной компании, как «Нестром», сходили с рук подобные выходки. В остальных случаях дело непременно кончилось бы судебным разбирательством. Но любой начинающий журналист, который хоть раз угрожал им иском, мог навсегда забыть о работе в каком-либо журнале, принадлежащем империи. Я очень сочувствовала этой девушке.

— И я просто подумала, что если в нашем бюджете можно найти хоть крохотную лазеечку… — продолжила Кейси.

— …то мы могли бы ее спасти, — закончила за нее я. Это было так похоже на Кейси. Мы часто шутили, что ей пора переселяться в вестчестерский филиал общества защиты животных — стольких бездомных зверюшек она уже приютила.

— Ну, я просто хотела проверить, не можем ли мы дать ей последний шанс сделать карьеру, прежде чем беднягу усыпят, — сказала она. — По крайней мере, запомни ее имя. Интуиция подсказывает мне, что в душе она прирожденная журналистка «Джилл». И, думаю, ей полезно будет узнать, что не все начальницы в мире — злобные ведьмы. — Тут Кейси жалобно заглянула мне в глаза. Она прекрасно знала, как плохо я сопротивляюсь этим ее взглядам. — Мы должны разорвать порочный круг и увеличить популяцию новых джилл уайт за счет истребления майр черновых.

Кейси также была в курсе, что с помощью лести от меня можно добиться фактически чего угодно. И я знала, что она знает.

— Запиши ее на вводное собеседование, — сдалась я. — Ничего не обещаю. Посмотрим.

— Ты лучше всех! — взвизгнула Кейси. Из кабинета она вышла с довольной улыбкой человека, сделавшего назначенное на день доброе дело.

Моим добрым делом стал найм Джоселин двумя неделями позже. Мне она приглянулась: жизнерадостная, дружелюбная, добродушная, а главное — по-настоящему талантливая. Я сразу поняла, что с таким слогом в «Фэшенисте» ей делать нечего. Мы очень быстро нашли общий язык, и с тех пор я воспринимала ее как младшую сестренку.

Итак, Джоселин стала ассистентом редактора, а я — заклятым врагом Майры Черновой, ведь я украла у нее не только подающую надежды журналистку, но и легкую мишень для ядовитых нападок.

Вскоре после бегства Джоселин я, как это часто случалось, ехала с Майрой в лифте.

— Привет! — весело поздоровалась я. Это уже вошло у меня в привычку: нравилось наблюдать за ее реакцией.

На ней был тонкой выделки изумрудный кашемировый свитер, подчеркивавший зелень ее глаз. Я ожидала привычного отвращения во взгляде, но на сей раз в ее зеленых льдинках читалась подлинная ненависть. Она, промолчав, отвернулась. Иной раз она хотя бы недовольно фыркала, давая понять, что узнала меня. Но сейчас не издала ни звука. Я занервничала. А когда я нервничала, язык у меня совсем уж развязывался.

— Отличный вышел материал об актрисах-инженю, — сказала я, но в ответ получила еще один леденящий кровь взор. — Прекрасный выбор, да и интервью на высоте. Написано очень хорошо…

— Неужто? — процедила она. — Может, хочешь и эту журналистку увести? — Вот так, значит.

— Я… я… — Я понимала, что она имеет в виду «переход» Джоселин в «Джилл». Я хотела объяснить ей, что Джоселин сама пришла ко мне и я не задавалась целью ее «уводить». Но потрясение было настолько сильным, что я не находила слов.

Створки лифта разъехались, и Майра изящно поплыла прочь, напоследок удостоив меня прощальным испепеляющим взглядом.

Стоило ли удивляться, когда мне, едва я села за стол, позвонила Эллен.

— Когда ты ставишь Лайлу Бэйс на обложку? — спросила она, пренебрегая такой старомодной формальностью, как приветствие.

— Как можно скорее, — честно ответила я. — Хочу выковать железо, пока горячо. — «Горячим железом» был скандал: известная манекенщица Лайла Бэйс, приученная к наркотикам собственным парнем, снова села на иглу. После несмелого, но бурно обсужденного в СМИ визита в клинику она сорвалась опять. Мы согласились взять у нее интервью лишь затем, чтоб показать всю нелепость ситуации: девица треплется о «мужестве» и прочем, а сама уделана в ноль. Материал у Росарио в итоге получился сногсшибательный. Мы уже считали дни, когда же сможем пустить его в печать с заголовком «Оклемалась, да не совсем»…

— Придется подождать, — ответила Эллен, — пока не выйдет обложка «Фэшенисты». А потом еще немного.

— Обложка «Фэшенисты»?! Ни за что не поверю, — сказала я. Я действительно не верила в это. Майра была известна тем, что отвергала всех моделей с вредными привычками. Она сама однажды заявила: «Ни одна наркоманка не появится на обложке моего журнала». Если я что-то и знала о Майре Черновой, так это то, что она от слов своих не отрекалась — особенно если это слово было опубликовано. Следовательно, она ни за какие коврижки не согласилась бы поставить Лайлу Бэйс на обложку. — Может, ты забыла, как она поклялась никогда больше не писать о Лайле в своем журнале? — напомнила я Эллен.

— По-видимому, она пересмотрела свои взгляды. А мы не хотим, чтобы Бэйс появилась одновременно на двух обложках, — парировала Эллен.

Все это было, разумеется, частью плана мести за Джоселин.

— Да? Ну, почему бы тогда Майре не отложить свою обложку? — сказала я из чистого озорства, чтобы послушать, что мне ответят.

Эллен рассмеялась. Мы обе понимали, до чего нелепо мое предположение.

— Джилл, тебе не хуже моего известно, что Майра никогда ничего не меняет.

Подумать только: а ведь когда-то я давилась ради этой женщины олениной!

— Но наши журналы даже не конкурируют, — сказала я. — Разве они не могут выйти в один месяц? Если мы сейчас уберем Лайлу, это расстроит все наши планы к чертовой матери.

— Джилл, — хладнокровно и терпеливо продолжала Эллен, — Майра Чернова — легенда, и она приносит кучу денег «Нестром». Ее нужды являются приоритетными. Такая вот ситуация. Обсуждать больше нечего.

И я вовсе не удивилась, когда Майра вдруг передумала, стоило мне скрепя сердце сместить обложку на месяц.

На ранних стадиях нашего сотрудничества Эллен хотя бы притворялась, что она на моей стороне и готова противостоять Майре (впрочем, я-то знала, кто из этой схватки выйдет победительницей). Я также усвоила урок, преподнесенный лично Черновой: «Со мной, мать вашу, шутки плохи». И мне больше не хотелось с нею шутить.

Кроме того, вскоре выяснилось, что в моем собственном пруду полным-полно рыбешки, которая так и просится на вражескую сковороду.

Через несколько дней Эллен вызвала меня к себе в офис, дабы уведомить, что Линн Стайн, издатель «Джилл», получила расчет.

— Как это?! — Я даже подскочила в кресле. Я обменялась взглядами с Полом, сидевшим рядом, но он лишь пожал плечами и отрицательно покачал головой. Очевидно, его мнения тоже никто не спрашивал. Я пришла в ярость. — Линн работала великолепно! — И я упорно стояла на своем. Ее заслугу в том, что «Джилл» стала лидирующим изданием «Фрайер», трудно было переоценить. Благодаря ее тонкому чутью и смекалке нам удалось превзойти по объемам рекламы даже «Профайл».

— Это было обоюдное решение, — сказала Эллен, поправляя коричневую кожаную повязку, идеально сочетавшуюся с медного цвета кардиганом. — С момента образования «Джилл» климат переменился. — Эллен явно пыталась щегольнуть канцеляризмами, непринужденно слетавшими у нее с языка. — Это уже не «Фрайер Пабликэйшнз», и ее видение элементарно не совпадает с видением «Нестром». В конце концов, она изначально не соответствовала стандартам «Нестром».

А это еще что такое, черт побери?!

Пускай мотивы Эллен были не вполне понятны мне, за будущее Линн я не волновалась: она наверняка найдет себе новый издательский дом. Но я переживала ее уход как личную потерю. Еще в самом начале, когда «Нестром» только присматривался к «Фрайер», я обеспокоилась вопросом сохранности нашей команды. Разумеется, Ти-Джей и Эллен хором уверили меня, что «не станут чинить, если все работает». Вот же парочка врунов.

— Но у меня есть и хорошие новости, — продолжила Эллен, подливая масло в огонь. — Мы уже подыскали Линн замену.

Запахло жареным. И у жаровни стояла одна знакомая мне бабенка.

Как выяснилось, Эллен уже заменила Линн своей старой подругой из «Харизмы» — Лиз Александр. Ее выбор меня всерьез встревожил. Тогда как Линн отлично понимала концепцию «Джилл», Лиз принадлежала к миру, где правили бал журналы с прямо противоположным содержанием. Я просто не представляла, как мы сработаемся.

Я впервые увидела Лиз, когда мы с Эллен обедали в отеле «Ройялтон». Это была высокая девушка с длинными каштановыми волосами рыжеватого оттенка. Над ее глазами, пронизывающими всех насквозь, зловеще выгибались выщипанные бровки. Когда она подсела к Эллен, я заметила, какое бледное у нее лицо, даже по сравнению с Эллен, которую я считала самой бледной женщиной в мире. Неудивительно, что Лиз перенимала у подруги стиль в одежде. В тот день она, очевидно, подобрала повязку на волосы под аквамариновый свитер. Именно тогда я заподозрила, чем могла руководствоваться Эллен, увольняя Линн. Я поняла, что, возможно, причиной послужило расхождение не в видении журнала, а во внешнем виде. Линн, пожалуй, была не самой стройной девушкой и о моде имела причудливые представления. Но она прекрасно продавала рекламные полосы, и клиенты ее обожали. Однако Эллен хотела своего клона. Конечно, прямолинейная Линн на эту роль не годилась.

Я встала и представилась, как только Лиз подошла к столику:

— Меня зовут Джилл Уайт.

Она быстро сжала мою ладонь в своей (холодной и влажной, как дохлая рыба) и вяло поздоровалась. Эллен, с другой стороны, заслужила куда более теплый прием: ее Лиз расцеловала в обе щеки и стиснула в объятиях.

— Зайка! — воскликнула она. — Я так рада, что мы опять будем вместе работать!

— Зайка? — эхом отозвалась я, давясь смешком.

— Старое прозвище, — застенчиво пояснила Эллен.

— Ах, какое было времечко, согласись! — подстегнула подругу Лиз. — Этих беспечных деньков уже не вернуть. Две красивые, умные женщины завоевывают город! Вот так парочка была!

Это, в общем итоге, оказался самый странный обед в истории Джилл Уайт и Эллен Каттер. Они с Лиз постоянно болтали, вспоминали общих знакомых и делились новостями — в общем, вели себя, как старые подруги, каковыми, собственно, и являлись. Я же все это время висела там балластом. Я пыталась найти темы для разговора с Лиз, но напрасно. Я заговаривала о музыке, танцах, театре, путешествиях, кино и журналах, но ничто не могло пробить изморозь на этой женщине. Я сдалась и попросту выключила все органы восприятия. И вдруг я почувствовала, как это похоже на Хиллэндер, когда я садилась за столик с Алисой и ее популярными подружками и отчаянно пыталась вклиниться в разговор, встречая лишь безразличие с их стороны.

«Спасибо, что напомнили, девчонки!» — подумалось мне.

Когда пришло время заказывать, я поняла, что ресторанный этикет Лиз тоже переняла у Эллен. Только вот раздражала она меня еще сильнее.

— А чеснок в это блюдо кладут? — спросила она о гребешках.

— Да, мэм, — ответил официант.

— А можно мне подать его без чеснока? — заныла она.

— Я спрошу у шеф-повара, — терпеливо ответил мужчина.

Он сходил на кухню, спросил и вернулся с утвердительным ответом: да, шеф может и не класть чеснок в гребешки. Однако за эти несколько минут она успела передумать.

— Думаю, я лучше возьму форель, — сказала она. — Но без масла и без соли. И чтобы без костей. И зажарьте ее на гриле, а не на сковороде. Стручковой фасоли не надо, лучше сделайте гарнир из брокколи и цветной капусты. — Она захлопнула меню и сунула его официанту.

Как будто одной Эллен не было достаточно. На помощь ей подоспела еще более вздорная и менее воспитанная младшая сестричка. Мне страшно было подумать, сколько еще таких двойных напастей мне придется вытерпеть.

Официанта, разумеется, смутили ее требования. Ведь ее представление о блюде не имело ничего общего с тем, что было написано в меню.

— Я спрошу шеф-повара, может ли он выполнить все ваши требования, — боязливо сказал он.

Лиз снисходительно усмехнулась.

— А почему бы и нет? Я же посетительница. Его работа — готовить то, что я хочу съесть.

— Но у нас много посетителей, и… — Он не стал договаривать, напоровшись на уничижительный взгляд Лиз.

— А вам, мэм? — обратился он ко мне.

— Ризотто с аспарагусом, — ответила я. Официант напрягся, ожидая продолжения. — Это все, заменять ничего не надо. Пусть повар готовит так, как ему вздумается. — Наказанием за это послужил презрительный взгляд Лиз. — И большое вам спасибо, — добавила я, что было уже, пожалуй, чересчур.

Он повернулся к Эллен.

— Я буду то же, что и она, — форель, приготовленную точно так же.

— У нас с Эллен всегда совпадали вкусы! — обрадовалась Лиз и умиленно потрепала Эллен по предплечью. — Мы с ней как сестры-близняшки!

Вот это мне тоже показалось странным. В течение обеда они постоянно друг друга трогали: сцеплялись пальцами белых рук, гладили плечи, касались волос. Зрелище было малоприятное, но я пыталась развлечься, воображая их, по наводке Лиз, сестрами-близняшками. Хотя ближайшей аналогией была бы парочка вампирш.

Обе лениво ковырялись в своей форели эксклюзивного приготовления, пока я уплетала ризотто. Все это время они либо болтали друг с дружкой, либо прилипали к мобильным телефонам — моим любимым мозолям во всех ресторанах.

— Что?! — Так Лиз приветствовала отважившегося позвонить ей человека. Затем она притворно застонала: — Можешь перейти сразу к делу? Я сейчас занята…

Она замолчала и закатила глаза. Мне хотелось повторить это движение: я ненавидела слушать чужие разговоры по мобильному.

— Я не знаю, что я думаю насчет ужина, потому как еще не доела обед, — рявкнула Лиз. — Я тебе потом перезвоню, — добавила она в крайнем раздражении.

Захлопнув телефон-«раскладушку», словно обидчивый ребенок, она тяжело вздохнула.

— Мужчины такие приставучие!

Тогда я сделала резонный вывод, что человеку, с которым она только что беседовала, хватило ума сочетаться с ней узами брака.

— И не говори. — Эллен с радостью запрыгнула в фургон мужененавистниц. — Я постоянно представляю, как отошлю своего мужа в отпуск на целый месяц. — И тут, впервые за все время, она предприняла попытку вовлечь меня в разговор: — Ты согласна, Джилл? О женщинах постоянно говорят как об обузе, но ведь на самом деле в браке мужчины куда несноснее. Да и сам этот брак ужасно переоценивают…

— Он требует столько времени и внимания, — поддакнула Лиз.

Обе уставились на меня, ожидая подтверждения своим словам.

— Ну, мне вообще-то нравится проводить время с мужем… — сказала я робко, зато откровенно. — То есть, если бы он уехал куда-то на месяц, я хотела бы отправиться вместе с ним.

Лиз так и ахнула, услышав мое сентиментальное признание.

После обеда я, переборов себя, проводила сладкую парочку в офис Эллен, где мы наконец поговорили немного о делах. После всей той ерунды, которая обсуждалась за ланчем, я испытала значительное облегчение. И все же мне не терпелось скорее от них сбежать. Переговоры завершились через пятнадцать нескончаемых минут, и затем я решила заглянуть в дамскую комнату у них на этаже. Примостившись на унитазе, я вдруг услышала цоканье каблуков. Две женщины продолжали беседу. Женщинами этими были Эллен и Лиз.

— Ты ее так расхваливала, а я вообще не пойму, что в ней особенного, — сказала Лиз.

Ей отвечал голос Эллен:

— Ну, Ти-Джей считает ее очень одаренной. И ее общественный статус помогает компании держать марку.

— Одаренной? Да какой же нужен дар, чтобы насильно запихивать людям в глотку свою собственную личность? — хмыкнула Лиз. — Да и кто вообще решит назвать журнал своим именем? По-моему, только законченный нарцисс.

Сомнений не осталось. Они перемывали кости мне. Я не шевельнула ни единым мускулом, отчаянно стараясь не выдать своего присутствия. Я продолжала слушать — слушать то, что они предпочли бы не говорить мне в глаза.

— Ну, иногда с ней весело, — признала Эллен. — Мы провели немало времени вместе. А потом она вдруг утратила интерес к общению со мной за пределами офиса.

Я удивилась, заслышав в ее голосе обиду.

— Ну, теперь мы снова будем работать вместе, и у тебя появится человек, с которым ты сможешь проводить время и в офисе, и за его пределами. Притом человек, подходящий тебе по мировоззрению, — сказала Лиз. — Сама же видишь: ей доверять нельзя. Я уловила негативные волны, которые от нее исходят. Она ветрена, она просто подлизывалась к тебе, когда это было в ее интересах…

Ее голос затих, заглушенный шумом воды, а после и вовсе исчез за закрытой дверью.

Меня всерьез это задело. Выслушав ее тираду, я не поняла двух вещей: во-первых, как Лиз согласилась перейти в «Джилл» из «Харизмы»; во-вторых, как она, игнорируя меня все два часа за обедом, умудрилась все же составить столь нелицеприятное мнение обо мне и моих взглядах. Лиз жестоко ошибалась во мне. Но я, кажется, тоже немного ошиблась в Эллен.

Главным, что я вынесла из этой беседы, было следующее: доверять Лиз Александр я не могу ни при каких обстоятельствах.

Как выяснилось в тот же день, Пол тоже ей не доверял. Мы обсудили поспешную замену в его офисе вскоре после инцидента в уборной.

— До тех пор пока они не начнут вмешиваться в созидательные аспекты, нам придется поверить, что они способны продать любой журнал, — убедил меня он. Хотя его слова лишь подтвердили мои опасения: иначе зачем было их произносить?

— А почему ты тогда волнуешься? — спросила я.

Пол вздохнул.

— Потому что мы с тобой только что потеряли отличного издателя и союзника в лице Линн. А Лиз — прихвостень Эллен из «Харизмы». А это, в свою очередь, означает, что они обе уже много лет работают с Ти-Джеем. Я не смогу соперничать с этим альянсом.

Я понимала его: «Харизма» ведь тоже принадлежала «Нестром». И хотя Пол и Эллен должны были обладать равными правами под управлением Ти-Джея, приход Лиз явно накренил чашу весов Эллен.

Понимаете ли, иерархия «Нестром» напоминала военные чины. Ти-Джей был, безусловно, генералом. В его подчинении находился целый взвод полковников, каждый из которых отвечал за несколько изданий. Пол и Эллен были полковниками, в чьи обязанности входил контроль моего журнала. Пол был креативным директором «Джилл» и отвечал за его содержание и внешний вид. Эллен являлась нашим председателем правления и заведовала официально-деловой подоплекой. Я же была майором по творчеству и подчинялась Полу Лиз — майором в вопросах бизнеса и отчитывалась Эллен. Таков нормальный порядок.

Но вскоре после прибытия Лиз в нашей субординации воцарился полный хаос, будто бы в часть заслали Дональда Рамсфельда. Лиз стала вести себя как полковница; Пола, казалось, разжаловали до майора, а со мной и вовсе обходились как с солдатиком без офицерского звания.

По иронии судьбы, эта перемена в инстанциях командования — и в отношении Эллен ко мне — стала ясна благодаря отбеливающему зубному порошку.

Мы протестировали несколько брендов порошка и, сопоставив результаты, накропали статью. Один бренд вообще ни черта не отбеливал, о чем мы честно известили наших читательниц. Это было вполне типично для «Джилл», и раньше никто бы не сказал и слова поперек. Поначалу так оно и было. Но буквально за несколько часов до отправки журнала в типографию мне позвонила Лиз.

— Я хочу, чтоб ты убрала «Спаркл» из той статьи про отбеливание зубов, — заявила она приказным тоном.

— Почему? — ошеломленно спросила я. «Спаркл» даже не размещал у нас рекламу, а именно это обычно заставляло наших бизнес-леди ощетиниваться.

— Потому что я давно пытаюсь связаться с кем-то из их учредителей, а если статью опубликуют, то я никогда ни с кем и не свяжусь, — объяснила она.

— Какая разница? — удивилась я. — Разве они не специализируются на товарах по уходу за зубами? Все равно они не подходят для «Джилл».

— Все уже понимают, что они скоро начнут выпускать другие товары, — прошипела она. — То есть станут потенциальными рекламодателями.

Не бог весть какие товары, хотела я уточнить. Но я знала, что Лиз плевать на качество рекламируемых товаров — лишь бы мы получали деньги.

Мне, между прочим, уже приходилось несладко от конфликтов с имеющимися рекламодателями. Еще не хватало переживать за потенциальных! Да пошли они…

— Я проявлю журналистскую безответственность, если вырежу этот кусок, — заявила я, стоя на своем.

— Ты проявишь еще большую финансовую безответственность, если оставишь его, — с этими словами Лиз положила трубку.

И вот пожалуйста: буквально через час я получила электронное письмо от Лиз, копии которого были также отправлены Эллен, Полу, Ти-Джею, нескольким детишкам из Вьетнама, Папе Римскому и рыбакам, практикующим подводный лов в Антарктике. Что и говорить, меня это порядком взбесило. Вовсе незачем было вовлекать весь честной народ в наши дрязги.

Получатель: ^{[email protected]}

Копии: ^{[email protected]}; ^{[email protected]}; ^{[email protected]}

Отправитель: ^{[email protected]}

Тема: отбеливающий зубной порошок «Спаркл»

Джилл, что касается нашего недавнего спора. «Спаркл» — это потенциальный рекламодатель, и я пытаюсь наладить с ними взаимоотношения. Если мы оставим негативную оценку в статье о зубных порошках, то гарантированно потеряем этого потенциального рекламодателя. Мне бы этого очень не хотелось.

Лиз

Я решила проявить великодушие и пойти на компромисс:

Отправитель: ^{[email protected]}

Re: отбеливающий зубной порошок «Спаркл»

Лиз, сегодня вечером мы сдаем номер. Если выбросить статью, останется дыра. Честно говоря, я не считаю, что мы должны принимать столь радикальные меры ради потенциального рекламодателя, чьи продукты к тому же не нацелены на нашу аудиторию. Но если это так важно для тебя, я могу смягчить тон материала.

Джилл

Не помогло. Следующее письмо пришло уже от Эллен:

Отправитель: ^{[email protected]}

Re: отбеливающий зубной порошок «Спаркл»

Джилл, убери статью. Э.

Но я не собиралась сдаваться без боя:

Отправитель: ^{[email protected]}

Re: отбеливающий зубной порошок «Спаркл»

Эллен, я согласна ее убрать. Но прошу заметить, что мои сотрудники теперь окажутся в затруднительном положении. Нам придется работать всю ночь, чтобы продумать новый макет. Мы не можем постоянно менять содержание в последнюю минуту.

Джилл

В результате я напоролась на сук, на котором сама же восседала:

Отправитель: ^{[email protected]}

Re: отбеливающий зубной порошок «Спаркл»

Джилл, ты права. Чтобы в дальнейшем избежать подобных изменений в последнюю минуту, добавь Лиз в список получателей редакционного материала на начальной стадии.

Э.

Нет, это был неправильный ответ. Лиз не имела права вмешиваться в дела редакции на таком глубинном уровне.

Я вихрем влетела в офис Пола и изрядно напугала его своим неожиданным появлением.

— Ты только послушай! — завопила я, даже не замечая, что он говорит с кем-то по телефону.

— Я тебе перезвоню, — пробурчал Пол и бесшумно положил трубку. — Чем бы это ни оказалось, достаточно ли это важно, чтобы доводить меня до сердечного приступа?

— Извини, но это таки важно, — сказала я, носясь по офису, как тигр по клетке. Я в подробностях пересказала ему сагу о «Спаркл». — Я не могу позволить ей контролировать наши материалы. Она не способна оценивать статьи, у нее нет нужного опыта! Если она начнет вмешиваться на столь ранних стадиях, темп работы снизится!

— Просто кошмар, — согласился Пол. — Я посмотрю, что в моих силах…

— Постарайся урезонить Эллен, — взмолилась я.

— Джилл, ты же знаешь, ради тебя я готов на все, — сказал он с улыбкой, которая всегда вселяла в меня уверенность и поднимала настроение. — А теперь, может, позволишь мне вернуться к работе?

Я кивнула. Из офиса я вышла уже в меньшем смятении. Пол был очень обаятельным мужчиной, и власти в его руках сосредоточено было больше. Но все-таки я сомневалась, хватит ли ему сил, чтоб накинуть лассо на Лиз Александр.

К сожалению, мои опасения подтвердились. Несмотря на все старания Пола, Эллен осталась непреклонна, и Лиз Александр действительно попала в список рассылки предварительных копий.

После этого случая ему еще раз пришлось схлопотать из-за меня. И этот раз оказался, увы, последним.

Вскоре Лиз, одержимая поисками легких рекламных деньжат, придумала себе новое развлечение — давить на редакционную этику. Не поймите меня превратно: никто из нас не был праведником, но существовали такие «серые» промежуточные области между стороной бизнеса и стороной творчества, в которых требовалась особая деликатность.

Наилучшим примером был тот случай, когда Лиз захотела, чтоб мы написали об одном известном итальянском дизайнере. Та в знак благодарности готова была купить несколько рекламных полос.

— У меня возникла отличная идея для статьи, — сказала она елейным голоском однажды утром. — Почему бы тебе не взять интервью у Грасиелы Д’Алессандро?

Я рассмеялась про себя. Интересно, что она задумала на этот раз? Когда имеешь дело с Лиз, всегда нужно остерегаться подводных камней.

— Это еще зачем? — ответила я. — Дизайнером ее можно назвать с натяжкой. Мы никогда даже не думали писать о ней.

После встречного вопроса ее голос изменился. Она заговорила отрывисто, резко:

— Потому что она одна из важнейших и интереснейших дизайнеров нашего времени, вот почему.

— Я была бы рада с тобой согласиться, — сказала я. — Но, как по мне, единственное, что она сделала, — это унаследовала империю мужа. И после его смерти качество линии полетело под откос. Какова истинная причина? — спросила я, теряя самообладание. Зачем она вела себя, как пресс-секретарь этой Грасиелы?

Лиз заговорила с неприкрытым ехидством:

— Ну, трагическая гибель ее супруга лишь возбудит интерес читательниц.

— Да ну? — усомнилась я. — Она торгует его именем, как будто это был не брак, а случка двух подростков в сортире придорожного кафе. Да я и не думала, что среди наших подписчиц так много вдов-итальянок. — Я понимала, что веду себя чересчур развязно, но очень уж меня злит, когда люди юлят.

— Слушай, — сказала Лиз, явно уже находясь на грани, — ты знаешь, как играть в эти игры. Она купила пару рекламных полос. И я хочу, чтоб она купила больше. Всего лишь пара купленных полос может отличить хороший квартал от плохого. А тебе ведь известно, на ком в первую очередь сказываются плохие кварталы.

Наконец всплыл подлинный мотив. Под вкуснейшим соусом из угроз и обвинений. В остальное время она обычно давила на то, что журнал «Джилл» и женщина-тезка — это не одно и то же. Но когда что-либо шло вразрез с ее интересами, она давала понять, что это отразится и на журнале, и на персоне. Если я, конечно, не уступлю ей.

Признаюсь: порой я уступала. Чтобы спасти собственную шкуру и так же, как все, насладиться видом красивого, толстого, успешного номера «Джилл», набитого рекламой. Но в этот раз она ошиблась. Я могла бы подумать над этим вариантом, если бы Грасиела была интересной и прикольной и сделала хоть что-то неординарное, кроме как овдовела и унаследовала бизнес мужа.

— Грасиела Д’Алессандро — это просто самовлюбленная сучка средних лет, которая занята лишь тем, что глотает таблетки и демонстрирует свой скверный нрав. Если я и напишу о ней, — предупредила я Лиз, — то выставлю ее именно в таком свете — какая она есть.

— Нет. Не. Выставишь. — Слова прозвучали, как автоматная очередь. Я живо представила, как у нее из ушей валит дым.

Как нетрудно догадаться, попав в тупик, Лиз решила воспользоваться своим излюбленным оружием: прислала мне электронное письмо. Копии получило все население планеты Земля.

После этого мне пришел ответ от Эллен:

Получатель: ^{[email protected]}

Копия: ^{[email protected]}

Re: Грасиела Д’Алессандро

Джилл, я считаю, небольшая заметка о новой линии Грасиелы превосходно впишется в раздел моды.

Э.

Главное, чтобы мне не пришлось описывать саму старую суку. Остальное я как-нибудь переживу. Однако для Пола это была последняя надежда. На следующий же день он созвал совещание, на котором выразил свое недовольство управлением журналом. Мы с Лиз приглашены не были — очевидно, во избежание лишних перепалок. И эта попытка оказать влияние на ход событий таки стала для него последней. На совещании он сам невольно нарисовал громадную мишень у себя на груди.

Неделю спустя — какое совпадение! — бульварная «Пейдж 6» произвела прицельный выстрел в яблочко:

«Как вы думаете, который из креативных директоров “Нестром” был замечен недавно в грязном сортире “Двух картошек” на Кристофер-стрит? Да-да, он самый — однофамилец Джона Томаса^[31]. И именно своего Джона Томаса он предлагал всем заинтересованным. Мы знали, что он человек экстравагантный, но все же полагали, что ему хватает воспитания не заниматься эксгибиционизмом. И вот, пожалуйста! Разочарованный свидетель происшествия заметил, что этим он запятнал два имени — и свое, и имя компании…»

Я тут же ему позвонила.

— Это неправда! — выкрикнул он в трубку. — Ты же знаешь, меня никаким калачом не заманишь на Кристофер-стрит!

— Я знаю, милый, знаю, — попыталась утешить его я.

— Кто же мог это сделать?! — негодовал он.

У меня был кое-кто на примете, но доказательствами я не располагала.

— Роджер вне себя от ярости. Что мне ответить ему?

— Ничего не отвечай. Все само образуется.

Слухи действительно рассеялись. Но вместе с ними ушла и власть Пола, и его репутация в глазах одержимого прессой Ти-Джея.

После этого инцидента с Полом я ощутила необходимость воссоединиться со своим штатом. За всеми этими политическими баталиями я совсем их позабросила. Я рассудила, что хорошо бы нам выбраться куда-нибудь вместе. Не для «поднятия командного духа» и прочей муры, конечно. Я собрала всех и спросила, куда бы они предпочли отправиться.

Предложений поступила масса:

«Спа!»

«Пейнтбол!»

«Боулинг!»

«Йога!»

«Прыжки с парашютом!»

Последний вариант мне приглянулся. Я вспомнила, что именно прыжок с парашютом стоял первым номером в списке моих планов из хиллэндерского дневника. Но чем старше я становилась, тем меньше меня привлекал этот вид спорта. А после 11 сентября мне приходилось силой запихивать себя в самолет, и о том, чтобы выпрыгнуть из него, речь даже не заходила.

Именно поэтому я должна сейчас это сделать, подумала я. Мне необходимо было сойтись в битве со своими демонами. Пусть даже они предстанут в таком обличии.

Я призналась, что вариант с парашютом меня заинтересовал, но я боюсь. Несколько моих коллег также поведали о своем страхе высоты. Но я все же сагитировала их, по крайней мере, попробовать. Ведь легче будет вышибить клин клином, и сделать это всем вместе, увещевала я. К тому же, мы сможем состряпать из этого статейку: «Один жуткий шаг — и страх преодолен». Мы все согласились на эту авантюру в святых интересах журналистики.

И вот, одним ясным, погожим утром на следующей неделе мы загрузились в автобус и поехали в Катцтаун, штат Пенсильвания, чтобы прыгнуть с самолета. Осеннее солнце приятно согревало. Нам сообщили, что условия для прыжка идеальные.

Мы напялили костюмы и выслушали подготовительную лекцию. Все было хорошо, пока нас не запустили на борт крохотного самолетика. И когда он оторвался от земли, у меня уже по-настоящему помутилось в глазах. Напомните мне еще раз: зачем мы это делаем?..

Я в панике посмотрела на Кейси, всем своим видом выражавшую радостную готовность к приключениям. Она сразу же уловила мой трепет.

— Все будет хорошо, — сказала она. — К каждому прикрепят инструктора. Пусть они выполняют свою работу и волнуются, а ты только расслабься и получай удовольствие.

Она успокаивающе похлопала меня по спине — подошла моя очередь. Я зажмурилась, стиснула зубы — и вот мы с инструктором уже вывалились наружу.

Свободное падение сквозь толщу воздуха вскружило мне голову. Я почувствовала себя такой свободной и сильной, когда в кровь ударил адреналин. Я смотрела вниз, завороженная яркими красками, сливающимися в мозаичные поля, и дыхание спирало в горле…

Когда раскрылись парашюты, мы несколько замедлились и поплыли по небесным волнам. Меня переполнило абсолютное спокойствие, словно бы ничто в этом мире не могло причинить мне вреда. Страх казался тогда далеким, будто принадлежал какому-то другому человеку. И все, что было важно: журнал, Степфордские Близнецы, выкидыш, — показалось мне вдруг маленьким и незначительным.

…Коллеги приветствовали меня на земле. Я подбежала к ним, и мы принялись хохотать, обниматься и делиться общей радостью, знакомой каждому, кто испытал божественное чувство полета.

После этого мы поехали на автобусе в местную таверну и на правах триумфаторов подняли кружки пенного пива.

По-моему, я никогда не пила пива вкуснее.

После этого события я вернулась в офис с новым запасом сил и уверенностью в себе, которую не смог пошатнуть даже на удивление негативный отзыв о моей работе.

И все же огорченная, я пришла к Эллен и села в ее кабинете рядом с безмолвствующим Полом.

— Нам нужно, чтоб ты более активно продавала журнал, — сказала Эллен таким тоном, которым позволительно отчитывать лишь непослушных школьниц.

— Я редактор, — напомнила я. — Моя основная задача — создавать по новому номеру ежемесячно, а не продавать их.

— Ты — «Джилл». Ты несешь ответственность за бренд как таковой, — парировала Эллен. — И хочешь ты того или нет, ты связана с этим брендом и его продажами.

— Но я звоню рекламодателям, — не сдавалась я. — За то время, что у нас работает Лиз, я обзвонила человек двенадцать. — Я не возражала против того, чтобы знакомить Лиз с некоторыми «кормильцами» нашего журнала, но скрытый смысл моей фразы был таков: я делаю журнал, Лиз его продает.

Эллен встала из-за стола, место которого, если честно, было в музее, взяла докладную и протянула ее мне.

— Если верить Лиз, за это время ты сделала всего два звонка, — сказала она. Ее обвинительный тон меня оскорбил. Я прочла докладную. Там говорилось, что я «неохотно иду на контакт», «часто отказываюсь уделять внимание» и «вяло продаю журнал». Вот сука.

Значит, Лиз затеяла бумажную войну. Я решила, что, если не забуду, непременно попрошу Кейси выписать все рекламные договора, которые я заключила. Стараясь ничем не выдать своего гнева, я вернула докладную Эллен.

— Это просто неправда. Разумеется, я хочу продавать свой журнал. И я уделяю ей внимание так часто, насколько это вообще возможно для человека, отвечающего за содержание издания.

Эллен откинулась на спинку кресла. Я видела, что она слушает меня вполуха.

— Послушай, — сказала она, — главное вот что: Ти-Джей задал нам высокую планку. Теперь мы обязаны привлекать новых рекламодателей. Лиз будет очень признательна, если ты ей в этом поможешь. Лучше бы тебе сейчас сосредоточиться на этом аспекте. А редактурой пусть занимаются люди в твоем штате. Они справятся.

— Тогда, возможно, она, как издатель «Джилл», откусила больше, чем может прожевать, — сказала я. — Возможно, мы просто наняли не того человека на место Линн.

Эллен смерила меня презрительным взглядом. Я сразу поняла, что сморозила что-то не то.

— Проблема не в Лиз Александр, — сказала она. — Она одна из лучших издателей во всей индустрии, и я бы посоветовала тебе прислушаться к ее советам. — Затем она обратилась к Полу: — Уверена, Пол сможет помочь тебе, пока вы с Лиз как одна команда будете трудиться для достижения наших новых целей.

Я покосилась на Пола, и он ответил мне пораженческим взглядом: дескать, «выбора нет». На словах это прозвучало так:

— Я с радостью внесу свою лепту и помогу в вопросах, касающихся наполнения журнала.

— Превосходно! — воскликнула Эллен. Она одним выстрелом убивала двух зайцев: выполняла поручение начальства и лишний раз доказывала, кто тут главный. — Будь добра, встреться с Лиз, составь плотный график рекламных звонков и предоставь мне окончательный план.

Я сдалась. Выбора у меня и впрямь не было.

Я договорилась встретиться с Лиз на следующее утро. На этот раз я даже не стала спорить с ней по поводу места встречи: вдруг ей покажется, что я «неохотно иду на контакт»? Как ни противно мне было, я все же вынуждена была подняться к ней в кабинет.

Ненавидела я эти визиты по нескольким причинам. Во-первых (и это самая дурацкая причина), кабинет у нее был больше, чем у меня, и она этим кичилась. Но больше всего меня бесило то, что каждые пару недель она делала перестановку и тем самым сбивала меня с толку. Возможно, если б она тратила меньше времени на тасование своей дорогущей мебели и оригиналов Эрте^[32], то смогла бы успешнее продавать журнал. Но это лишь частное мнение одной «неконтактной» женщины.

Мы сразу перешли к делу. Закусив губу, я назначила двенадцать рекламных звонков на ближайшие пять недель. Самых различных звонков: порой нам нужно было связаться с кем-то на противоположном берегу континента рано утром, порой — отправиться ужинать и пить до поздней ночи с местными дельцами. Я знала, что должна вылезти из кожи вон, дабы Эллен сменила гнев на милость и позволила мне вернуться к работе, которая мне действительно нравилась.

Первый звонок, слава богу, был по Нью-Йорку — в новую косметическую компанию, которая «гарантировала органическое происхождение и безопасность для окружающей среды» своих продуктов. Лиз хотела взять инициативу на себя, и я охотно уступила. Однако увиденное повергло меня в ужас.

Прежде всего, она совершенно неправильно оделась. На ней был желтый твидовый костюм от «Шанель», каждая пуговица которого была размером с яичницу, тогда как представители рекламной службы пришли в нарядах от «Стеллы МакКартни». Ошибка номер один. Как она, спеленатая в свою «Шанель», надеялась установить контакт с этими людьми? Затем, в полумраке кабинета, она долго гундосила перед презентацией, выполненной в «Пауэр Пойнте» и кишевшей постыдными орфографическими ошибками. Не одна пара век сомкнулась под действием ее сухого, монотонного голосишки. Это была катастрофа.

Сделав следующий звонок, мы полетели в Сиэтл. Я вежливо попросила Лиз передать на сей раз бразды правления в мои руки, так как заказчиками были «Кул-тюнз», сайт для скачивания песен, а я ведь больше нее интересовалась музыкой и все такое… Я искренне старалась, чтобы она не подумала, будто я краду ее добычу. К моему удивлению, Лиз с радостью согласилась и даже, кажется, почувствовала некоторое облегчение.

Учитывая природу клиента, я надела джинсы, старую майку «Third Rail» и куртку от «Марка Джейкобса», которую сам дизайнер прислал мне на Рождество. В своем костюме от «Шанель» (на сей раз красном) Лиз смотрелась еще более нелепо. Эта женщина упорно отказывалась учиться на своих ошибках.

Мне никакой «Пауэр Пойнт» не понадобился — хватило одного письма.

— Дорогая Джилл, — зачитала я, по-простецки усаживаясь на край стола, — спасибо за то, что ты порекомендовала мне диск «Stalkers». Прочтя твою рецензию, я пулей бросилась в магазин, купила его, и теперь это мой любимый альбом. Из-за обилия работы я не успеваю следить за музыкальными новинками и потому всегда обращаюсь к вам за советом. Ваши вкусы меня никогда еще не подводили. Благодаря вам я больше не чувствую себя отсталой! Кэрол, 29 лет, Альбукерке, Нью-Мексико.

— Это типичная читательница «Джилл», — продолжала я. — Девушка смышленая, стильная, независимая и увлеченная новой музыкой. Она неплохо зарабатывает и хочет, чтоб ей советовали, как лучше тратить заработанные деньги.

Это было только начало. К концу встречи у нас в кармане лежал договор на кругленькую сумму.

— Поздравляю, — злобно процедила Лиз. — Видишь, не так уж сложно, правда?

Я ничего ей не ответила. А сказать я хотела лишь одно: «Если это так, мать твою, просто, то почему ты не делаешь это сама?» Но я знала, как ей сложно договориться о встрече, не обещая моего присутствия, а потому смолчала.

А вот Лиз в последующие пять недель вела себя очень подло. Представьте мое удивление, когда однажды она не явилась в аэропорт, откуда мы в шесть утра должны были вылетать в Портленд, штат Орегон. Вместо нее приехал один наш корреспондент-новичок.

— А где Лиз? — растерялась я.

— У нее сегодня не получилось, — объяснил он. — Поэтому она прислала меня.

Меня также немало удивило, когда во время нашей поездки в Детройт она призвала «разделять и властвовать». Мой график был забит непрерывными изнурительными переговорами в автомобильных компаниях с семи утра до семи вечера. Однако, когда я обнаружила ее расписание, которое она, дура, забыла в кармане самолетного кресла, оказалось, что она в тот день побывала лишь на двух встречах: на первой они обедали, на второй пили коктейли.

Я удивилась, когда в Майами она сделала мне замечание насчет гардероба в присутствии представителя известной марки алкоголя. «Настоящие бизнесвумен не оголяют такие большие участки тела», — сказала она, имея в виду мою откровенную блузу.

Я удивилась, когда во время визита к техасскому производителю аксессуаров, уже после длительного пудрения мозгов, включавшего совместные фото со «случайно» приехавшими дочками и племянницами, вдруг выяснилось, что компания обанкротилась и денег у них нет. Тогда я единственный раз позволила себе взорваться и едва сдержалась, чтобы не вцепиться Лиз в горло.

— Ты что, не знала, что они выходят из игры?! Только зря потратили время!

— Я не могу следить за каждым импульсом, исходящим от каждой маленькой компании, — ответила она, после чего нахлобучила наушники и дала понять, что разговор окончен.

Это были самые утомительные, самые нервные пять недель моей жизни. Когда они наконец подошли к концу, я почувствовала огромное облегчение. План Эллен я выполнила и перевыполнила. По возвращении домой я с нетерпением ожидала горы накопившихся статей, не говоря уж о личных делах, которые требовали, заслуживали и истово желали моего внимания. После стольких безуспешных попыток зачать ребенка мы с Джошем наконец собрались нанести первый визит специалисту по искусственному оплодотворению. Время совсем не располагало к выступлению на обоих фронтах. Оставалось надеяться, что Лиз возьмется за свою работу, а мою доверит мне.

10

Минди Уайнер, бывшая сотрудница «Нью-Джерси Лайтхаузес», зачислена в штат «Джилл». — mediabistro.com, ноябрь 2004 г.

Помните, какие эмоции обуревали вас, когда вы были подростком? Те часы угнетенности, когда вам хотелось запереться в темной комнате и проторчать там до самого двадцатилетия? И те неописуемые приливы восторга, когда вы готовы были выбежать на улицу и плясать на крышах машин, как те раскрепощенные студенты из фильма «Слава»^[33]? Возьмите эти приливы и отливы, увеличьте процентов на тысячу, а потом еще вообразите, что за это удовольствие нужно расплачиваться шестизначными суммами. Примерно так бы я описала курс лечения бесплодия и подготовку к зачатию в пробирке.

Я всегда ненавидела иголки, но теперь наловчилась колоться с вальяжностью завзятой героинщицы. Мне приходилось делать по две инъекции в задницу на день. После этого во мне от души ковырялась врач: брала на анализ кровь или изымала, а потом вновь имплантировала яйцеклетки. Шприцы стали мне в физическом плане ближе, чем Джош, чья половая жизнь сводилась теперь к дрочке в пластиковый стаканчик в компании страшных, потрепанных порножурналов (он вскоре приучился брать свои).

Когда у меня был цикл, я проводила по нескольку часов в кабинете доктора. Ожидание в приемной угнетало меня еще больше, чем непосредственно процедуры. Я смотрела на одних и тех же женщин каждый день. Поначалу я пыталась разговорить их, надеясь получить совет, услышать слова утешения, ощутить поддержку товарок по несчастью. Но разговоры получались исключительно нелепые. В конечном итоге, вместо того чтобы подружиться с ними, я лишь оценивала степень их подавленности и прикидывала, с кем я в эту неделю иду наравне. И кошки на душе оттого скребли еще неистовее.

Единственным человеком в «Джилл», посвященным в тайну моих отлучек, была Кейси. Именно ей я плакалась в жилетку после тягостных врачебных манипуляций. Кейси быстро навострилась жонглировать датами в усложненном календаре и прикрываться правдоподобными встречами, если звонили Эллен или Лиз.

Но основной удар все равно приходился на Джоша. За то недюжинное терпение, с которым он сносил мои фазы окрыления и упадка, он, я считаю, заслужил медаль. Но меня огорчал даже его стоицизм!

Однажды, когда он в который раз тщился меня утешить, я вспылила:

— А почему тебе совсем не грустно?! Как тебе удается сохранять спокойствие, мать твою?! У тебя что, вообще нет эмоций?

И тут Джош рассвирепел. Я никогда прежде не видела его таким.

— А я не могу позволить себе эмоций! — закричал он. — Кто тогда утешит меня? Ты же слишком немощна, чтоб замечать что-либо, помимо собственных горестей!

Этот всплеск шокировал меня до такой степени, что я наконец удосужилась понять и его чувства. Глотая слезы, я прижалась к нему, и он в кои-то веки смог расплакаться.

— Мне так жаль, что не в моих силах что-либо исправить, — сказал он. — Если б я только мог…

Увлеченная своими страданиями, я даже не подумала, каково приходится ему. Тогда я поняла, что на нем вся эта вакханалия сказывалась не меньше: он стал реже писать и утратил ту остроту пера, что принесла ему славу. Странно, как событие, которое должно было, по идее, нас сплотить, разъединяло нас.

— Мне это все не нравится. Может, стоит рассмотреть другие варианты, — ласково продолжил он. Судя по его интонации, он уже давно подумывал над этим. — Например, усыновление…

— Я хочу попробовать еще пару раз, — настаивала я, хотя это было форменное безумие. Процедуры отнимали слишком много сил, плата была слишком велика. Но я еще не готова была сдаться на милость судьбы.

— Хорошо, — согласился Джош. — Но я хочу, чтоб ты знала: если даже мы никогда не станем родителями, ничего страшного. Для меня главное, чтобы мы были вместе.

Его слова не только принесли мне облегчение. Они внезапно открыли мне глаза на одну из причин, почему я так отчаянно старалась забеременеть. Я осознала, что в глубине моей души гнездился страх потерять Джоша, если я не смогу родить ему наследника. В конце концов, мы ведь даже поженились потому, что я была беременна. И я подсознательно боялась, что как бы не выполняю условия договора, а мои разнузданные эмоции лишь усугубляли страх. Я боялась до смерти, что Джош меня оставит, если у нас не будет ребенка. А тут он вдруг убедил меня в обратном.

— Правда? — спросила я, огорошенная этим открытием.

— Конечно, Джилл. Я хочу прожить остаток жизни с тобой, — сказал он и погладил меня по лицу. — С детьми или без них.

У меня гора упала с плеч. Но я все же хотела стать матерью. И мои иррациональные эмоции не отпускали меня.

Взять хотя бы тот уик-энд у Сары и Тасо, вскоре после нашего разговора. Джош играл с Тасо и ребятами в баскетбол, а мы с Сарой сидели во дворе. Каждый раз, когда я слышала смех Джоша, меня душили слезы. Радость, которую он получал от общения с детьми, звучала прямым укором в мой адрес.

Да, я понимаю, что это чистой воды безумие.

Но я сдержалась, потому что Сара вдруг заговорила о собственных проблемах, а это случалось ох как редко.

Она с грустью спросила меня, как работа.

— Хреново, — без обиняков отрезала я. — Клянусь, с каждым днем я ненавижу этот бизнес все больше. Если бы врачи не высасывали столько денег, меня бы уже там след простыл.

— Ну да, конечно, — скептически отозвалась Сара.

— Я не шучу, — ответила я. Я действительно не шутила.

— Но ты же не можешь просто развернуться и уйти, бросив свое детище, — сказала Сара. — Я тебя знаю. Ты слишком усердно трудилась. Ты достигла всех поставленных целей. И ты заслужила все положенные за это лавры, — добавила она.

— Уж поверь мне, на мою голову посыпались не только лавровые венки. В последнее время я готова все бросить и поменяться местами с тобой. Так хочется послать их всех и заняться семьей.

Сара горестно вздохнула в ответ.

Я вопросительно приподняла бровь, поняв, что она чего-то недоговаривает. И она тут же призналась:

— Я бы с радостью с тобою поменялась.

Я была в шоке. Ни за что не пожелала бы такой жизни моей любимой Саре!

— Я тебя умоляю! — завопила я. Что за идиотские высказывания! Может, она просто хочет меня успокоить, зная, что мне приходится нелегко? — Тебе нельзя ни о чем жалеть!

Покосившись на Тасо и ребятишек, Сара понизила голос до конфиденциального шепота:

— Конечно, я не жалею, что завела семью. Но все это время я терзаюсь вопросом, кем бы я сейчас была, если б не забросила карьеру. Может быть, могущественным, востребованным арт-директором? Постоянной гостьей на сезонных выставках в Манхэттене? Этого я никогда не узнаю.

— Но ты же всегда продолжала работать… — начала я, но она меня сразу же оборвала:

— Никакого прогресса. Никакого личностного роста. Я из раза в раз делаю одно и то же. — Она опять тяжело вздохнула. — Не знаю. Может, мне стоит устроиться куда-нибудь на полный рабочий день. Дети уже не маленькие…

Хотя я по-прежнему отказывалась считать карьерный успех пределом мечтаний, особенно в свете последних событий, Сару подбодрить мне все же хотелось.

— Ну, а почему бы и нет?

— Я выбилась из колеи, — сказала она. — И я чувствую себя ужасно неуверенной со своим портфолио и прорехами в резюме.

— Ты не одна такая, Сара, — сказала я, наконец, по существу. — Женщины постоянно возвращаются на работу. Никто тебя не упрекнет в том, что ты оберегала семейный очаг. А за сохранность твоего таланта я лично готова поручиться. — Приятно было в кои-то веки оказаться в роли утешительницы, особенно если утешения требовала Сара.

— Спасибо, Джилл. Из твоих уст эти слова звучат убедительно, — сказала Сара. — В смысле, я очень горжусь тем, чего ты добилась за эти годы. У тебя есть имя.

Да, подумала я, имя, которое я создала специально, чтобы Степфордские Близнецы сейчас его уничтожили. Но мне так отрадно было слышать об этом от Сары. Моя самооценка пострадала не только ввиду драмы с бесплодием — корпоративная машина «Нестром» тоже нанесла ей серьезные увечья. Мне часто приходилось напоминать самой себе, зачем я вообще терплю все эти гадости. Ах, да, затем, чтоб оплатить очередной курс лечения. Я заложница финансовых обязательств. Меня буквально вынуждали наблюдать, как плод моих многолетних трудов преображается в нечто, чем я едва ли уже могу гордиться. И, что самое ужасное, я вынуждена была участвовать в убийстве журнала, который не только носил мое имя, но и был призван отображать мои ценности и взгляды. Журнала, посредством которого я говорила с миром.

И хотя Сарина вера в меня оставалась непоколебима, мне начинало казаться, что уважение в «Нестром» я возвратить уже не сумею.

Первый удар по моему самолюбию, пускай и вполне предсказуемый, был нанесен, когда мы наконец съехали с этажа «Фэшенисты». Нас в буквальном смысле — и в весьма бесцеремонной манере — «спустили с лестницы». На восьмой этаж. Если раньше мы делили площадь с великой Майрой Черновой, то теперь нашими соседями стали мерзкие посетители кафетерия и кладовщики.

Далее: мой выпускающий редактор сбежала на куда более сочные нивы «Эпикурейца». Сразу после этого мне объявили ультиматум о смене дизайна и назначили неимоверный срок исполнения. Не стоило забывать еще и о новом редакторе, которого мне насильно пытались всучить. И посреди всего этого великолепия я выясняю, что последний курс лечения прошел зря.

К счастью, встреча с Минди Уайнер, подысканной Эллен заменой, пришлась на день «со знаком плюс». Об этой девице я знала лишь то, что раньше она работала в каком-то журнале о маяках^[34]. А вы говорите, «занять нишу дамского чтива»… Я понятия не имела, почему Эллен решила, что Уайнер подойдет «Джилл». Разве что она тоже входила в Степфордское общество стерв. И чем больше я об этом думала, тем больше укреплялась в подозрениях.

Но от волнения не осталось и следа, когда я познакомилась с этой женщиной. Судя по ее внешности, она никогда в глаза не видела кашемировых свитеров, не говоря уж о покупке подобной вещи. Все ее свитера, вероятно, были изготовлены из полиэфирного волокна и продавались в «Кей-Марте». По крайней мере, синий брючный костюм, в котором она пришла на встречу, явно был куплен там. Даже волосы ее походили на товар со скидкой: ломкие, напоминавшие дешевый парик, они торчали на голове неподвижным треугольником.

Несмотря на, мягко говоря, непрезентабельный вид, вела себя она вполне уверенно и излучала какую-то материнскую ауру. Она рассказала, что несколько лет проработала в журнальном бизнесе в Нью-Йорке, а потом переехала с мужем на юг Джерси. Но теперь они возвращались в город, и она с нетерпением ожидала, когда сможет вновь взяться за дело.

— «Лайтхаузес»… Ну, скажем, мне там было скучновато, — призналась она.

Она производила впечатление человека энергичного и готового взвалить на свои плечи груз ответственности.

— Я могу работать по вечерам, чтобы вам этого делать не приходилось, — заверила она, осматривая хаос в моем кабинете. — Я уже вижу, что вы работаете больше, чем вам положено.

Что и говорить, она была права. А я порадовалась, что хоть один человек в этом здании способен оценить мое трудолюбие.

— Я понимаю, что я пришла к вам из маленького издания, но поверьте: со мной вы сократите нагрузку как минимум вдвое, — пообещала она. Ах, если бы…

Работа у выпускающих редакторов самая неблагодарная. Их задача состоит в том, чтобы подзуживать всех перед публикацией журнала, но делать это так, чтоб никто их не возненавидел. Они должны быть очень дисциплинированы, но при этом быть тонкими дипломатами. По первому впечатлению, Минди всеми необходимыми качествами обладала.

Слова ее звучали убедительно, и, если они хоть частично соответствовали действительности, я могла быть спокойна. Поэтому я решила не судить по сомнительной одежке и дать ей шанс проявить себя. Да и сейчас, когда нас поставили перед необходимостью смены дизайна, привередничать не приходилось.

Я наняла Минди и тотчас поручила ей два номера одновременно: текущий и прототип для нового дизайна. Мы провели немало утомительных совместных вечеров в офисе, хотя она часто пыталась прогнать меня со словами: «Я сама управлюсь». Да, я ей доверяла, но не хотела терять личный контроль. К тому же запарки на работе помогали мне отвлечься от неприятностей дома. С Джошем-то все было отлично, но наша жизнь вращалась вокруг искусственного оплодотворения. И, как показала практика, только в офисе я была способна об этом забыть.

Больше всего времени отнимали следующие процедуры: разработка нового дизайна со Свеном; кропотливая вычитка каждого экземпляра с целью убедиться, что содержимое в достаточной мере смягчено (т. е. вычеркивание слова «пенис», согласно Лиз), и, наконец, попытки убедить коллег, что все эти перемены не означают, будто мы продались, хотя именно это они и означали. Я приобрела множество навыков фокусника, иллюзиониста и жонглера расплывчатыми формулировками. Я убеждала их, что эти перемены помогут «вывести “Джилл” на новый уровень». И кажется, таки убедила. Да что там — я убедила саму себя.

Все это время я изумлялась умениям Минди. Еще больше меня изумляло то, как она успевала растить двоих детей (десяти и двенадцати лет), фактически поселившись в «Нестром-билдинг». Она обещала, что я перестану дневать и ночевать на работе, и слово свое сдержала. До меня доходили слухи, что она иной раз задерживается на работе до трех или половины четвертого ночи. Ума не приложу, как ей удавалось оставаться такой бодрой.

— Ты уж береги себя, Минди, — сказала я ей однажды вечером, пока мы ужинали китайской едой в конференц-зале. Я не хотела, чтоб она так быстро сгорела на работе. За столь короткий срок она уже доказала свою незаменимость.

— Ты тоже, — осторожно ответила она. — Я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь, но сегодня я заметила, что глаза у тебя красные и припухшие. У тебя все в порядке? — с тревогой в голосе спросила она.

В зале никого больше не было. Да я и устала держать эмоции в себе. Мне захотелось немедленно открыться кому-то, а Минди казалась такой участливой.

— Могло бы быть и получше, — ответила я с невеселым смешком. — Все, наверное, принимают меня за психопатку. Ну, эти постоянные смены настроения… Видишь ли, я сейчас лечусь от бесплодия. И порой меня можно довести до слез как очень важной проблемой, так и сущей ерундой. Да, ты права: я сегодня плакала. Из-за сущей ерунды.

— Прекрасно тебя понимаю, — сказала вдруг Минди. — Я сама прошла шесть курсов экстракорпорального оплодотворения. Это было ужасно.

— Правда? — воскликнула я. Я была так рада поговорить с человеком, который пережил нечто подобное.

Минди кивнула.

— Ну, это история со счастливым концом. Второго ребенка я родила благодаря ЭКО. И я тебе скажу: все эти кошмары стоят награды, которую ты в итоге получишь. Потому не сдавайся. Думай о награде.

— Ну, — сказала я, — я стараюсь не обольщаться. Уж слишком часто мои надежды оканчивались разочарованием.

Минди ободряюще обняла меня за плечи:

— Интуиция подсказывает мне, что у тебя все получится. Держись.

Ее оптимизм и наш разговор в целом принесли мне большое утешение. Я была ей крайне благодарна. А потом она запросто ответила на множество вопросов об этом деликатном процессе и ее с мужем эмоциональном состоянии. Некоторые вопросы носили довольно интимный характер, но Минди вовсе не противилась моему вмешательству.

— Если я еще чем-то могу тебе помочь, ты просто дай знать, — заверила она меня.

Я, конечно же, попросила сохранить информацию в секрете. Я не хотела, чтобы кто-либо еще узнал о моих трудностях — тем более Степфордские Близнецы. Она побожилась, что это останется между нами. Между нами и Кейси, если говорить точнее.

А смена дизайна тем временем проходила с завидной легкостью, в основном, благодаря стараниям Свена и его команды. На обложку того номера нам удалось завлечь большую «звезду» — юную актрису Лору Лонэган. Съемки дались нам немалой кровью, поскольку по ходу дела ее бросал парень — по телефону. Я думала, нам придется стирать трубку при помощи «Фотошопа»: она не выпускала ее из рук — то набирала его номер, то ожидала следующего звонка, чтобы завязать очередную бурную ссору.

Я думала, нам не удастся получить ни единого пристойного кадра, но Свен, как обычно, задействовал волшебство. Когда он показал мне макет, я остолбенела. Фотография получилось очень красивая. Слишком красивая. До того красивая, что мне показалось, будто передо мной обложка «Фэшенисты». Я отнесла снимок, чтобы продемонстрировать его всем остальным.

Все осыпали Свена восторженными охами, и он это, кроме шуток, заслужил. Среди поющих осанну затесалась также Минди, которая воспользовалась случаем, чтобы прокомментировать размер заголовков, чем до крайности разозлила Свена.

Из-за этих нередких замечаний по дизайну Свен очень невзлюбил Минди. Однажды он даже заявил мне, что не будет выслушивать советы «от женщины, которая подтягивает лосины до груди». Я лишь рассмеялась, зная, как восприимчив Свен к любой критике. И заверила его, что к рекомендациям Минди никто не прислушивается. И все же она постоянно его раздражала.

Но когда она склонилась над обложкой в тот день, произошло кое-что еще. И это «кое-что» расстроило Свена пуще прежнего.

— Эй! — закричал он. — Из тебя кровища льется прямо на мою фотографию!

Тут и я увидела, что из носа у Минди хлещет кровь. Она прикрыла лицо рукой, но алый поток продолжал струиться сквозь чашечку ее ладони. Я мигом притащила стул из ближайшего бокса.

— Сядь и запрокинь голову, — велела я. — Принесите мне салфеток и бумажных полотенец!

Кейси мигом выполнила мою просьбу.

— Ты в порядке? — спросила я у Минди.

Та лишь кивнула и пролепетала:

— Это все аллергия…

Свен вихрем вылетел из комнаты, бормоча что-то себе под нос. Я недоуменно уставилась ему вслед, так как успела отчетливо расслышать слово «кокаинистка».

Кокаинистка? Это был настоящий шок. Возможно, я чересчур наивна, но как эта женщина, эта нелепо выряженная мать двоих детей могла быть кокаинисткой? Кокаин могли нюхать рок-звезды, или тощие фотомодели, или богачи с Уолл-стрит. Но никак не Минди Уайнер.

Но, если подумать, она действительно была полна безудержной энергии и вкалывала круглые сутки… И вид у нее порой бывал нездоровый. Но кокаин?.. Вряд ли. По крайней мере, я отказывалась в это верить.

Минди обеспечила мне крепкий тыл тогда, когда я более всего в нем нуждалась. Она, будто живой щит, заслоняла меня от многих неурядиц и, казалось, держала все под контролем. Дела в журнале с ее приходом пошли гладко, невзирая на эту злосчастную ультимативную смену дизайна. Она всегда укладывалась в бюджет. И она неоднократно доказывала свою преданность мне, иной раз буквально ловя предназначенные мне пули… Я не могла в это поверить. Я решила списать комментарий Свена на его антипатию к Минди.

После происшествия с окровавленной обложкой мы со Свеном устроили успешную презентацию для Эллен и Пола, а они в ответ одобрили новый дизайн. Разумеется, у Лиз нашлась пара замечаний. Глядя на великолепную обложку, она размышляла вслух:

— Может, стоило бы поработать над этим еще немного… Ну, подчистить веснушки и закрыть эту ужасную щель между зубами.

Прежде чем Свен успел ринуться в бой, я подняла руку в знак протеста.

— Всем известно, что щель между зубами — это фишка Лоры. Эта щель делает ее красоту человечнее, — твердо заявила я. — И мне нравится то, что мы будем первым журналом, который покажет ее истинное лицо — с веснушками и всем прочим.

К счастью, Эллен и Пол меня поддержали, и я ушла с совещания со спокойной душой.

Теперь оставалось лишь усесться поудобнее и ждать, пока Лиз продаст журнал.

Мы ждали. И ждали. И ждали. Презентация номера перед Ти-Джеем неумолимо приближалась, а ему мы должны были представить не только новый дизайн, но и новых рекламодателей.

И тут мне позвонила Эллен и сказала, что встреча откладывается, а ей необходимо срочно со мной увидеться.

Я отправилась в ее роскошную резиденцию с худшими опасениями. Эллен никогда не звала меня к себе, чтобы выразить благодарность или сказать еще что-либо приятное. Да и когда это она говорила мне приятные вещи? Когда я зашла к ней в кабинет, Лиз уже стояла у кресла Эллен в позе Мортиции Адамс. А ведь подходящий образ, подумала я. Эллен — Гомез, а Лиз — Мортиция^[35]… Почему-то мне было совсем не сложно представить их жутковатой парочкой из мультфильма.

— Число рекламных страниц едва ли устроит Ти-Джея, — огорошила меня Эллен, прежде чем я успела сесть.

Я метнула быстрый взгляд в сторону Лиз.

— Не понимаю, — сказала я в отчаянии. — Как так может быть? Мы сделали все, как вы просили. Мы сделали все так, чтобы вы могли продать журнал. — Я пошла на множество уступок, и мои сотрудники лезли из шкуры вон, чтоб обеспечить нужный результат. К тому же стрелка моего эмоционального барометра указывала прямо вниз. Терпение было на исходе.

Лиз покраснела и опустила глаза; на миг мне показалось, что она сейчас расплачется. Возможно, ей было стыдно — и поделом. Но когда она подняла голову, глаза ее превратились в узенькие щелки, а руки уперлись в бока. Заслышав первые же визгливые нотки, я поняла, что эта гадина ни в чем не повинится.

— Опять же, — назидательным тоном заговорила она, — мне бы очень помогло, если б ты почаще сопровождала меня на встречи с рекламодателями. Кейси отменила несколько важных встреч, которых я добилась с большим трудом, из-за твоей редакторской нагрузки. — Новый день, а дерьмо все то же. И конца-края этому не видно. — Как ты будешь оправдываться теперь, когда дизайн изменен? — спросила она с чуть большим напором, чем позволяли приличия. — Чем ты так занята?

Оправдать меня могли два момента: 1) я уже сделала куда больше рекламных звонков, чем мне по справедливости полагалось; 2) я проходила еще один курс искусственного осеменения. А это уже их не касалось. Мерзкие суки. Я лишь молча сидела с видом собственного превосходства.

Но это ничуть не смущало Лиз, которая продолжала жечь меня своими кошачьими глазенками.

— Просто с тобой в последнее время так сложно связаться, Джилл. Ты часто куда-то уходишь. У тебя все в порядке? — спросила она с фальшивой заботой.

— Я рекламировала наш новый дизайн, — сказала я, силясь вспомнить подсказки Кейси. — Встречалась с прессой. Искала крупных звезд для обложек, как того требует ваш мандат.

— Послушай, — сказала Эллен, будто бы играя роль рефери, но все же с ощутимым раздражением. — Джилл, ты могла бы еще чуть напрячься, чтобы помочь Лиз? На данном этапе это самое главное. Мы должны увеличить эти цифры перед встречей с Ти-Джеем.

— А если не выйдет? — спросила я. Ситуация и впрямь казалась безвыходной, а их ожидания — невозможными.

— Джилл, если мыслить позитивно, то выйдет, — ответила Эллен.

Я снова пошла на попятный и провела ближайшее несколько недель на встречах с Лиз. В то время я так часто встречалась с рекламодателями, что некоторые предпочитали иметь дело со мной лично, без вмешательства миссис Александр. Во всей этой катавасии именно я играла главную роль. И это переполняло меня гневом. Чем же тогда она занималась, если не продавала рекламные площади?! Я не могла поверить, что вынуждена этим заниматься, ведь в глубине души я ненавидела просить у людей деньги. Я чувствовала себя какой-то хитрой попрошайкой, но все-таки соглашалась, хоть это и не входило в мои обязанности. Я выкладывалась на все сто, но в итоге поняла, что эта идиотка не смогла бы даже продать Уитни Хьюстон дозу крэка. Она вообще ничего не смыслила в рекламе и уже изрядно напортачила, растеряв множество клиентов.

Нам удалось каким-то чудом заманить нескольких рекламодателей, но не так много, как рассчитывала Эллен. А отмазки, к которым прибегали рекламисты, меня просто выводили из себя. Особенно если мне приходилось лететь куда-нибудь в Детройт (мощная автомобильная компания) или Орегон (гигант спортивной одежды), а они отвечали одно и то же: «Мы уже тратим долю бюджета, отведенную под эту группу, на “Фэшенисту” и “Харизму”. У нас элементарно нет денег на еще одно издание с той же целевой аудиторией».

Напрасно я объясняла им, что читательницы у нас совершенно разные, хотя с виду журналы и похожи. Я выставляла себя полной идиоткой, и это лишь убеждало меня, что новый дизайн, каким бы красивым он ни был, все же не годился для нашего журнала. Мы рубили сук, на котором сами же сидели, пытаясь пролезть на рынок, для нас изначально не предназначенный. Они норовили сделать из «Джилл» то, чем «Джилл» не являлась. И по всей очевидности, быть не могла.

После каждого удручающего звонка мы с Лиз сидели в лимузине в зловещей тишине. Однажды, возвращаясь в офис, мы увидели компанию школьников, переходивших дорогу. Я приветливо им улыбнулась. Малыши не старше семи лет, как выводок утят, семенили за учительницей. Я на минуту вообразила себя учительницей, которая переводит детей через дорогу, вместо того чтобы сидеть рядом с Лиз Александр.

— И что в них находят, — пробормотала она, выдергивая меня из мечтаний.

Я удивленно вытаращилась на нее.

— В детях, — уточнила она. Кажется, впервые за все время, что мы были знакомы, она заговорила со мной откровенно.

— А ты когда-нибудь думала об этом? — осторожно спросила я в надежде, что хотя бы здесь мы найдем точки соприкосновения.

Она покачала головой.

— Ни за что. У меня нет ни времени, ни желания. Лучше пусть этим занимаются другие. Но не я. Нет, ни в коем случае. — Затем она посмотрела своим знаменитым кошачьим взглядом искоса. — А ты?

— Возможно. Не сейчас, — кратко ответила я.

— Ну да, — поддела она меня, — когда времени будет побольше. Сейчас ведь, я уверена, у тебя несколько иные приоритеты. По крайней мере, должны быть иные. Вся команда «Джилл» рассчитывает на тебя в столь ответственный момент.

У меня мурашки пробежали по спине: а вдруг она что-то знает? Что-то, что я предпочла бы скрывать. Однако ей хватало выдержки вести себя осторожно. Но как? Откуда она могла узнать? Кейси ни за что никому бы не рассказала — тем паче Лиз. Оставалась лишь Минди…

На протяжении всех тех недель встреча с Ти-Джеем угрожающе маячила на горизонте. Когда время наконец настало, Эллен в экстренном порядке созвала совещание в своем кабинете.

— Надеюсь, он даст нам немного времени, пока все привыкнут к новому дизайну, — вслух беспокоилась я. — Лиз сразу же сможет получить больше рекламных денег, когда номер выйдет в печать, — сказала я, с надеждой глядя на Эллен, хотя вовсе не была в этом уверена. Если Ти-Джей зафукает нашу презентацию, это будет означать еще одну смену дизайна. Или что похуже. — Вы должны убедить его в этом, когда мы покажем ему новый дизайн.

Эллен покачала головой.

— Мы не предоставим ему цифры, — сказала она. — Во всяком случае, подлинные цифры.

Я ушам своим не верила.

— То есть мы ему соврем? Ти-Джею?! — Она что, с ума сошла? Ти-Джей вряд ли стал бы директором «Нестром-медиа», будь он конченым идиотом. Каким бы он ни был эксцентриком, в остроте ума этому человеку не откажешь. И этот острый ум мог раскусить любую увертку Эллен Каттер.

— Джилл, дорогуша, мы не будем врать, — сладко пропела Эллен. Опять начались эти «дорогуши». — Мы просто предоставим ему намеченные цифры. Ну, те, которые мы планируем достичь. — И прежде чем я успела возразить, она глянула на часы. — Все, пора. Идемте.

— А где же Пол? — спросила я, хотя уже поняла, что они опять вышвырнули его за борт. Это часто происходило, когда дело касалось Ти-Джея. Теперь уж меня ничем не удивишь: презентация нового дизайна в отсутствие креативного директора.

У меня не было ни союзника, ни времени, чтобы подумать о дальнейших событиях. А ведь мы втроем собирались поехать на встречу к Ти-Джею и предоставить ему ложные данные по рекламе.

Я не хотела в этом участвовать. И меня тошнило от клоунады, которую затеяли Эллен и Лиз.

— Мы очень довольны новым дизайном, — сказала Эллен, показывая его недвижному Ти-Джею.

— Мы потратили немало времени, но, кажется, у нас таки получилось, — сказала Лиз. Как обычно, она свела все мои усилия на нет. Неужели нельзя было сдержаться хотя бы при директоре?

— Ну, если исходить из цифр, то да, получилось, — сказала Эллен. Меня изумляло, с какой непринужденностью она брешет. И при этом ни капли не боится разоблачения.

Тут Лиз начала оглашать цифры. Ложные цифры. Цифры, к которым мы даже приблизиться не могли, пока должность занимала Лиз Александр.

Я сидела молча, потрясенная происходящим. Вся эта показуха меня чрезвычайно злила. Если они способны врать в глаза директору, то на что они пойдут, если дело коснется меня? Я даже представить себе не могла. И тогда мне стало невероятно грустно.

Я чувствовала себя отъявленной лгуньей. Просто потому, что молчала, а значит поддерживала их — и продлевала жизнь своему детищу, которое больше не узнавала. И меня мутило от этой картины: как Эллен и Лиз щеголяют вымышленными успехами, а Ти-Джей в это время стрижет ногти прямо на стол для заседаний.

Это было отвратительно, с какой стороны ни глянь.

Не знаю, повелся ли Ти-Джей на всю эту херню. На встречах он всегда сохранял таинственный вид. Он молча состригал ногти, и от щелчков кусачек у меня по спине пробегали мурашки отвращения. Закончив, он просто взглянул на Эллен и сказал:

— Я тебе доверяю. Делай так, как считаешь нужным.

Но по-настоящему тошнотворным стал следующий эпизод, когда Ти-Джей остановил Лиз уже на выходе и сказал ей:

— Я просто хотел поблагодарить тебя за то, как мастерски ты захомутала «Кул-тюнз». Они очень поднялись с тех пор, как ты привлекла их к «Джилл». Их покупательская способность возросла раз в пятьдесят. Сделай так, чтоб они продолжали богатеть.

— Спасибо, Ти-Джей. Будет сделано, — не смела ослушаться она, пока я обстреливала ее самыми убийственными взглядами из своего арсенала. Ведь это я их «захомутала»! А она теперь купалась в лучах славы.

Зачем же мне выполнять две работы, если моих заслуг никто не признает?

Я прошла вслед за Лиз к кабинке лифта. Мне надоело, что она вытирает об меня ноги. Я должна была себя защитить. Я не хотела затевать ссор — нет, я лишь хотела довести до ее ведома, что не спущу ей этого.

— Интересно, почему это Ти-Джей считает, что именно ты привлекла «Кул-тюнз»? — небрежно полюбопытствовала я.

— В смысле? — злобно цыкнула Лиз, несмотря на мою мягкость.

— Ну, в том смысле, что привлекла их я, вот и все, — спокойно отвечала я.

Лиз вылупилась, будто у меня было пять голов на одних плечах.

— Я не знаю, о чем ты.

— Правда? — позволила себе усомниться я. — Знаешь, тогда тебе следует всерьез этим озаботиться — ну, провалами в памяти. Может, это болезнь Альцгеймера в ранней стадии. — Отлично, моя внутренняя сука наконец пробудилась ото сна. Я просто не устояла.

Лиз лишь покачала головой и вздохнула.

— Джилл, я — издатель. Я договорилась о встрече и сделке. Мне кажется, это у тебя проблемы с памятью… и самооценкой, — оскорбилась она. Тут, на ее счастье, лифт доехал до нужного этажа, и она выпорхнула наружу.

А я потащилась в офис, изможденная и полная отвращения. Плюхнувшись в кресло, я рассеянно пролистала письма в электронном ящике. В папке «Входящие» меня дожидались бережно скопленные Кейси письма читательниц за истекший месяц.

Я открыла папку в надежде, что чтение поможет мне ненадолго отвлечься. Все, как и раньше: комплименты да жалобы насчет рекламы. Но одно письмо выделялись среди прочих. Оно напомнило мне о последних днях «Чики».

Дорогая Джилл,

Что происходит с журналом? Я пролистывала последний номер и была вынуждена взглянуть на обложку: не купила ли я по ошибке «Космополитен»? А ты сама? Ты же банально продалась! Я очень разочарована.

Кэти, 32 года, Чикаго.

Я свернула окошко и тяжело вздохнула. Возможно, это знак. Возможно, мне стоит задуматься, не пора ли расстаться с «Джилл». Возможно, настало время изучить другие варианты.

Не медля ни минуты, я взяла трубку в твердой решимости позвонить нескольким старым друзьям. В частности, бывшей издательнице «Джилл» Линн Стайн, которая, как я и предсказывала, не только выжила после увольнения, но и заняла пост председателя правления у главных конкурентов «Нестром». Более того, ходили слухи, что она ищет идеи для нового журнала.

11

Пышная Блондинка Пенни Доэрти будет вести колонку в «Джилл». — «Интертеймент Уикли», декабрь 2004 г.

Один из первых уроков, который ты усваиваешь, попадая в бизнес, гласит, что мир журналистики вращается вокруг двух вещей: знаменитостей и халявы.

Вовремя «заполученная» знаменитость может спасти дышащий на ладан журнал от банкротства, а журнал безвестный катапультировать к славе. Халява же манит юные дарования и помогает проявлять незаурядную терпимость к маленьким окладам. Хотя тираж у нас был рекордный, я ощущала давление сверху: цифры должны были расти. И несмотря на успех среди подписчиков и простых покупателей, Эллен настаивала, чтоб я прекратила нанимать людей и заморозила зарплаты на нынешней отметке. Разумеется, грех было не растащить мои лучшие перья. Дабы удержать их без обещаний надбавки, мне пришлось прибегнуть к обоим средствам — и знаменитостям, и халяве.

Пытаясь выдумать, что бы еще «продать», я решила испробовать более причудливые и веселые подходы к знаменитостям. Позволить им проявить свои скрытые способности и показать читателям, какие они на самом деле люди. Я решила даже уступить целый номер знаменитостям: пускай они сделают журнал. Ричард Руиз фотографировал моделей, которыми стали знаменитые писатели, рэппер Джей-Зи написал блок музыкальных рецензий, Том Круз давал советы насчет покупки авто. Тираж взлетел к небесам. Но одна знаменитость, от которой мы этого ожидали меньше всего, вдруг добилась в публицистике небывалого успеха.

Речь идет о Пенни Доэрти — блондинке, «звезде» заштатных сериалов, прославившейся благодаря огромной груди, проникшим в Интернет любительским порно-записям и непростому браку. На ее актерские способности, сами понимаете, внимания никто не обращал. Я взяла у нее откровенное интервью, в котором она признавалась, почему же сохраняет брак со своим мужем — пропойцей и линялой рок-звездой, а на следующей день после выхода номера мне позвонили. Мне к таким звонкам не привыкать, но обычно на том конце провода оказывались пиарщики. Поэтому тихий голос самой Пенни меня несколько удивил.

— Это еще не все, — сказала она. — Вы затронули лишь некоторые аспекты наших отношений. У нас было мало времени. Я не думала, что вас интересует только это.

— Но вы не можете оспорить публикацию, — мягко возразила я. — Мы не изменили ни единого вашего слова.

— Это верно, но мне бы хотелось развить тему, — не унималась она, не выходя, впрочем, за рамки дозволенного. — Вы дадите мне шанс?

Идея меня заинтересовала, и я пообещала обдумать ее предложение. И через пару дней приняла решение: да, я дам Пенни Доэрти шанс. Интервью помогло мне понять, что она не такая уж пустышка, какой ее воспринимают. Она не была глупа, имела независимый взгляд на вещи, ей было что сказать. Она прекрасно знала, как извлечь максимальную выгоду из образа тупой блондинки, и трезво оценивала свои богатства. К тому же она активно участвовала в благотворительных акциях от общества защиты животных и фонда помощи бездомным. И несмотря на все эти мерзости: наркомания мужа, сексуальные скандалы, отвратные сериалы, — она изо всех сил старалась быть хорошей матерью.

Я ей перезвонила, и она пришла в неописуемый восторг, когда я предложила ей не только шанс развить тему, но и ежемесячную колонку. Если она, конечно, не возражает… Такой возможности она не упустила и уже через несколько недель прислала в редакцию на удивление честный материал. В нем она отстаивала решение не расставаться с отцом своих детей, поскольку сама вышла из неполной семьи. Но эффект разорвавшейся бомбы произвело известие о венерической болезни, которой она от него заразилась и которая спровоцировала ее бесплодие. Я восхитилась ее храбростью и решила, что она должна украсить нашу обложку, когда дебютирует ее колонка. Одобренный ею заголовок «Как я живу со своим мужем и своей венерической болезнью» должен был привлечь немало любопытствующих. Но что могло поистине шокировать, так это естественный вид, в котором она предстала на фотосессии. Хотя Пенни от природы была красавицей, значительную долю ее красоты прятали выжженные перекисью волосы и макияж, подобающий разве что трансвеститу. Фото без всех этих излишеств показало ее истинную прелесть.

Реакция в СМИ последовала незамедлительно. Во всех желтых газетах, всех развлекательных ТВ-шоу и утренних радиопрограммах только и разговоров было, что о «Джилл». И продолжалось это несколько недель кряду. Мы также получили уймищу писем, в которых женщины поддерживали Пенни. Она наслаждалась признанием. Мы — ростом популярности и объемов продаж. Это был рекордный для «Джилл» тираж. Разумеется, Лиз и Эллен продолжали жаловаться на содержание и, несмотря на положительные отзывы, вслух вопрошали, почему бы мне не поставить на обложку Дженнифер Энистон или Гвинет Пэлтроу. Я уже смирилась с тем, что угодить им невозможно и меня всегда будут винить за неумение Лиз привлекать рекламодателей.

Но после той обложки с Пенни «заполучать» знаменитостей стало куда проще. Они заметили, какой общественный резонанс создает журнал. Практически все журналы, последовав нашему примеру, принялись ставить на обложки актрис вместо моделей, и на крупных «звезд» началась настоящая охота. И хотя Дженнифер и Гвинет по-прежнему доставались более престижным журналам вроде «Фэшенисты» и «Базаар», пресс-секретари буквально заваливали беднягу Росарио заманчивыми предложениями. Казалось, и дня не могло пройти, чтобы какой-то газетный сплетник не начал свой светский обзор со слов «Актриса призналась журналу “Джилл”…» И чем больше становился наш тираж, чем больше нас уважали и прислушивалась к нам, тем больше «звезд» первой величины претендовали на нашу обложку. Некоторым знаменитостям импонировал наш нетрадиционный подход к интервью. А вот некоторым, прежде чем проситься к нам, не помешало бы прочесть хоть один номер.

Взять, к примеру, ту поп-кантри-певицу, которая отказалась садиться рядом со мной на церемонии «Грэмми». Она, понимаете ли, выглядела склочной сучкой в нашем интервью. Честно признаться, во время того интервью она и вела себя как склочная сучка.

Вопрос, который ее взбесил, звучал так: «Это песня об оральном сексе?»

Вместо того чтобы ответить честно или хотя бы отшутиться, она рассвирепела: «Зачем вы задаете мне подобные вопросы?!»

«Я удивлена, что никто не задал его прежде», — ответила репортерша и сослалась на весьма двусмысленные строчки. Тогда певица закатила скандал и вышвырнула ее из машины.

Когда та репортерша наконец добралась до офиса, то с подавленным видом сообщила, что материала недостаточно. Я же ее успокоила и прослушала кассету.

— Отличный выйдет материал, — заверила я ее. — Мы напечатаем все, что она сказала. Включая скандал.

Так мы и поступили. Что привело к новой стычке на церемонии «Грэмми». Найдя ей другое место (я-то со своего не двинулась), ее парень вернулся и обругал меня, а потом, уже на афтепати, плеснул в меня чем-то из бокала. Я успела отклониться в последний момент — и брызги достались какому-то крупному воротиле звукозаписи. Разумеется, после этого парень той певички стал выглядеть еще большим козлом, чем прежде.

В некоторых проблемах со знаменитостями не было нашей вины. Например, одна дива перед съемками заявила нам, что носит восьмой размер. Каково же было наше удивление, когда мы заказали ей целый гардероб — а выяснилось, что ей впору пришелся бы размер четырнадцатый. Ничто не налезало на ее телеса, а оправдать повторную съемку ее кокетством мы не могли. Потому пришлось впихнуть ее в одежду восьмого размера, предварительно разрезанную по швам в незаметных местах.

Хотя порой мы, конечно, и сами лажали. Однажды одна внештатница брала интервью у британской модели, недавно снявшейся в роли девушки Джеймса Бонда. В ходе беседы она пожаловалась, что ее бывший парень — объект мечтаний для многих девиц — был очень «плох в постели». Мы даже выделили эту цитату жирным шрифтом, после чего на нас обрушился такой гнев, способность к которому я даже не подозревала в миролюбивых англичанах. После череды разъяренных звонков и угроз судом гигантская косметическая компания, лицом которой она работала, присоединилась к травле и поклялась изъять всю рекламу из всех изданий «Нестром», где эта реклама была (то есть, фактически, из всех). Выслушав все положенные истерики Лиз и Эллен, я связалась с той внештатницей и попросила предоставить мне диктофонную запись. Но на пленке я не обнаружила вообще ни единой жалобы на половую жизнь. Мы сели в лужу, и я была вынуждена опубликовать опровержение. Слава Богу, этого хватило, чтобы модель отозвала судебный иск, Степфордские Близнецы оставили меня в покое, а косметическая компания угомонилась. Нужно ли упоминать, что услугами той внештатницы я больше не пользовалась.

На каждую катастрофу, впрочем, приходилось по удаче. К примеру, один рок-музыкант позволил нам сфотографировать содержимое своей аптечки, а одна модель пустила нас в святая святых — холодильник, где не оказалось ровным счетом ничего, и она сама готова была над этим посмеяться. Бывали и странные случаи, когда неожиданно выяснялось, что знаменитости — тоже люди. Как-то раз я брала интервью у молодой актрисы со шрамами на руке. Разумеется, я знала, от чего появляются такие отметины, и мне стало за нее страшно. Я поговорила с ней уже без диктофона. Поначалу она притворялась, что не понимает, о чем речь, но, когда я призналась, что тоже резала себя, она не выдержала.

— Даже не знаю, зачем я делаю это, — сказала она со слезами на глазах.

— Потому что давление слишком велико, а это помогает высвободить боль, — объяснила я ей. — Но ты лучше пожалей себя и перестань. Просто прояви силу воли. Ты сможешь. А если тебе еще когда-нибудь захочется себя порезать, позвони мне, хорошо?

Она не только перестала резать себе руки — она любезно известила весь мир, что я помогла ей излечиться.

Но хватит уже о знаменитостях — перейдем к халяве. «Халявой» у нас называли всю ту бесплатную роскошь, которая попадала к нам в офис. Это могло быть все, что угодно: от образцов одежды до электронных гаджетов и концертных билетов в первый ряд с правом прохода за кулисы. Но лучшую халяву, спору нет, подавали на Неделе Моды. Я возвращалась с показов по всему миру с полными мешками подарков, которые затем раздавала коллегам, точно сошедший с подиума Санта Клаус. Лучшие презенты я всегда приберегала для бедных ассистентов и младших редакторов. А как еще им удалось бы разжиться сумочкой от «Прада»? Однако на всякого Санта Клауса должен найтись и Гринч, похититель Рождества. Эту роль вдохновенно исполняла Лиз Александр.

Началось все в Париже, на показе Джона Гальяно. Глаза Лиз зажглись, как фары на внедорожнике, когда она, сидя за мной, заприметила мои сверкающие новенькие ботинки от «Шанель». Она шепотом позвала меня, но я не могла повернуться: не хотела отрывать глаз от новой линии Гальяно. Вскоре эта зараза принялась хлопать меня по плечу. Склонившись прямо к уху, она прошипела:

— Где ты раздобыла эти ботинки? — Лиз и «Шанель» — это классическое сочетание вроде шоколадного мусса и взбитых сливок.

Я неохотно повернулась.

— Они были в сумке с подарками в моем номере, — пояснила я самым спокойным голосом, будто не видела в этом ничего особенного. Я даже не перестала аплодировать прелестной вышитой юбке.

— Какая еще сумка с подарками?! — забрюзжала она. — Я ничего не получала.

Я с невинным видом пожала плечами.

— Наверное, что-то перепутали, — сказала я. — Нельзя так пренебрегать издателями «Нестром». — Но я-то знала, что хорошие вещи кому ни попадя не раздают. Хотя если ваше имя стоит на обложке журнала, шансы довольно велики.

— Я получила только букет и духи, — раздраженно вымолвила она.

— Да, я сразу заметила, как ты чудесно пахнешь, — сказала я, пытаясь сбить ее со следа моей халявы.

Но это не сработало. По возвращении в Нью-Йорк меня поджидало резкое письмецо от Эллен.

Получатель: все штатные сотрудники

Отправитель: Эллен Каттер

Re: подарки

Наша новая редакционная политика вступает в силу незамедлительно и гласит, что мы не принимаем никаких подарков для штата, будь то в пределах США или за рубежом. Получение подобных подарков негативным образом сказывается на моральном состоянии коллектива. Если вы уже получили подарок от рекламодателя, поставщика или потенциального рекламодателя/поставщика, то должны немедленно его возвратить.

Пожалуйста, поставьте всех клиентов в известность о нашей новой политике.

Эллен

Первая реакция Лиз была, разумеется, такова: если я не получаю халявы, то никто ее не получит. Но меня интересовало вот что: распространялось ли новое правило на «Фэшенисту» или какие-либо другие издания «Нестром»? Я знала, что ответ будет отрицательным. И я точно знала, что Майра Чернова в халяве купается. Меня лично этот запрет не огорчал: у меня было все необходимое плюс груды всякого дерьма, от которого я не знала уж, как избавиться. Но лишать этих мелочей моих трудолюбивых работников — это было подлостью.

И закрывать на это глаза я не собиралась. Я вызвала огонь на себя и написала Эллен ответное письмо, копия которого попала и в ящик Лиз в качестве намека.

Получатель: Эллен Каттер

Копия: Лиз Александр

Отправитель: Джилл Уайт

Re: подарки

Эллен, я согласна, что высокопоставленные сотрудники не должны принимать подарки, но я все же прошу, чтобы работникам низшего звена это разрешалось. По крайней мере, они должны иметь возможность покупать эти вещи на внутренних аукционах по минимальным ценам. Доходы от продажи мы могли бы жертвовать на благотворительность. Ввиду того что на данный момент бюджет заморожен и повышения зарплаты не предвидится, забрать у них эти приятные мелочи означает лишиться одного из привлекательных аспектов трудоустройства в нашей компании. Этот немонетарный бонус, в конечном итоге, экономит деньги компании и развивает в сотрудниках признательность. Позволить им принимать подарки куда выгоднее, чем повышать зарплату, не правда ли?

Джилл

Не прошло и двух минут, как мою просьбу отвергли:

Получатель: Джилл Уайт

Отправитель: Эллен Каттер

Re: подарки

Хотя я и ценю твою заботу о коллективе, я вынуждена признать, что, кто бы ни получал эти подарки, они все равно подрывают моральные устои, принятые в редакции. Политика остается в силе.

Эллен

Еще пару минут спустя Лиз выслала свой ответ, который можно было сформулировать гораздо лаконичнее: «Иди в жопу, Джилл».

Получатель: Джилл Уайт, Эллен Каттер

Отправитель: Лиз Александр

Re: подарки

Большое спасибо, Эллен! Я всем сердцем поддерживаю твою новую инициативу. С деловой точки зрения, нам совершенно не нужно, чтобы границы между жизнью редакции и рекламой стирались. Если работники младшего звена не могут с этим смириться, пускай работают в изданиях, которые не столь щепетильны в вопросах этики.

Лиз

Письмо это, написанное известным спецом стирать границы между жизнью редакции и рекламой, стоило воспринимать как шутку. Но мы опять ничем не могли им противостоять, а потому придумали обходные маневры: ведь такая участь ожидает каждый несправедливый закон. Я сказала своим ребятам, что если клиенты решат высылать им подарки на дом, то как я смогу это контролировать? А если мешок с подарками вручат мне лично на какой-то вечеринке, то никому не обязательно об этом знать.

Маневры сработали. О приказе вскоре забыли, сувениры опять посыпались дождем, и даже Эллен смотрела на это сквозь пальцы. И невзирая на все страхи, «Джилл» успешно проложила путь в мейнстрим, сохранив всех своих сотрудников. Отчасти благодаря халяве и знаменитостям.

12

Эллен Каттер устраивает масштабную благотворительную акцию в своем доме на Парк-авеню. — Журнал «Нью-Йорк», январь 2005 г.

Возможно ли, чтобы полнолуние продолжалось несколько месяцев? Если возможно, то именно это и произошло с наступлением нового года. Или, быть может, мои звезды выстроились как-то не так, а планеты мои двигались вспять… В подобных вещах хорошо разбиралась Сара. Я знала лишь, что происходит нечто странное, обусловленное космическими силами. Почти все окружающие вели себя необычно. В воздухе разлился зловещий покой — то самое затишье, что предваряет свирепую бурю.

В таком неясном состоянии мы частенько перезванивались с Линн Стайн. Мы договорились встретиться в Лос-Анджелесе, куда я отправлялась за знаменитостями для обложек, а у нее как раз тоже намечались там дела. К тому же мы обе решили, что лучше будет увидеться где-нибудь на нейтральной территории, куда не могут проникнуть вездесущие журналюги. Но до встречи еще оставался месяц тревог и сомнений.

Тем временем я ждала, пока в «Джилл» начнутся неприятности. Но все шло на удивление спокойно, даже со стороны Степфордских Близнецов. Лиз по-прежнему не находила крупных клиентов, зато и Эллен уже несколько недель не устраивала мне нагоняев. Меня, к счастью, больше не принуждали обзванивать клиентов, но склоняли — в вежливой форме, и все-таки — к ужесточению пиара. Я должна была всюду расхваливать «новый крутой» вид журнала, что, несомненно, я умела делать хорошо, даже если я чувствовала, что хвалю уже нечто чужое, не свое. «Если Джилл улучшит свое реноме, то и журналу это пойдет на пользу», — однажды прочирикала Эллен по телефону.

Пока Степорфдские Близнецы отмалчивались, мои мысли своей безостановочной суетой все чаще привлекала Минди Уайнер. С журналом-то она, конечно, справлялась, и все шло без сучка без задоринки, но вот на ночь в офисе оставалась уж слишком часто — и порой беспричинно. Я было заподозрила в Минди трудоголизм, но все больше склонялась к мысли, что работа — не единственное ее пристрастие.

Поведение Минди привлекало всеобщее внимание еще и потому, что в ней с каждым днем росло недоверие к сослуживцам. Уже невозможно было задать ей самый безобидный вопрос, чтоб она, прищурившись, не потребовала взамен конкретных объяснении: а зачем вам эта информация? Она становилась все более скрытной. Даже простой вопрос о важных сроках сдачи требовал от нее, казалось, таких усилий, будто бы ответ она добывала из подземного склепа с железными дверьми.

Но хуже всего была паранойя Минди. И паранойя эта лишь развивалась в ней. К примеру, каждый раз, когда мы с Кейси разговаривали, Минди выбегала из своего кабинета, расположенного по диагонали от бокса Кейси, и тревожно вопрошала: «Вы говорите обо мне?»

Когда это случалось, мы с Кейси лишь обменивались испуганными взглядами. Разумеется, мы говорили не о ней. Мы говорили о чем угодно, от ближайших деловых встреч до прогнозов на выигрыш в «Американском идоле»^[36], и убеждали нашу мнительную коллегу, что нет, речь шла не о ней. Однако подобное поведение гарантировало, что мы таки обсудим ее чуть позже.

Тогда я и поняла, что Свеново обвинение вполне может оказаться правдой. Все тайное стало явным однажды вечером, когда я, выходя из офиса, заметила, что Минди о чем то вполголоса разговаривает с Майком из почтового отдела. Майк работал в «Нестром» уже несколько лет и неплохо справлялся со своими обязанностями. Неплохо, не более того.

Проблемой Майка было то, что он постоянно ходил обдолбанный и страдал нарушениями памяти. Иногда, когда он проходил мимо со своей тележкой, я отчетливо различала запах марихуаны. Но никто почему-то не обращал на это внимания. Мне-то было все равно, чем он занимается в свободное время: главное, чтоб я вовремя получала почту. Но по офису поползли слухи, будто его привычки сходят ему с рук, потому что он обеспечивает многим… скажем так, возможность альтернативного образа жизни. Именно поэтому я заволновалась, узнав, что они с Минди «дружат». Что может быть общего у благообразной мамаши средних лет с двадцатипятилетним парнем с дрэдами на голове?

Однажды вечером, когда Свен принес мне макет на проверку, Майк зашел в кабинет Минди, расположенный рядом с моим, и закрыл за собой дверь. Не выдержав, я бросила все дела и прильнула к стене в надежде хоть что-то услышать.

— Значит, это правда, — прошептала я Свену, прижимаясь ухом к стене. — Ты не шутил. Минди действительно нюхает кокаин? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.

— Нет, — язвительно ответил он, — они вместе ходят на курсы кройки и шитья. Поэтому и сдружились.

— А реальные улики у тебя есть? — спросила я.

— Ну, давай прикинем, — продолжал ехидничать он. — В общем-то, нет, если не считать носовые кровотечения, паранойю, постоянно шмыгающий нос и мешки под глазами размером с чемодан. К несчастью для нее, недостает лишь одного симптома — потери веса.

Меня очень огорчило и встревожило это открытие. Но я решила, что, пока она выполняет свою работу, мне вмешиваться не стоит.

И я не вмешивалась. Пока ее паранойя не вышла из-под контроля, а сама она не обернулась против меня.

— Мне нужна прибавка! — потребовала она однажды, ворвавшись в мой офис и захлопнув за собою дверь.

Я хотела спросить, почему она презирает ритуалы вроде стука и вежливого приветствия, но решила не подливать масла в огонь.

— Присаживайся, — мягко предложила я, надеясь вскоре ее успокоить.

— Как ты считаешь, я хорошо работаю? — спросила она, опершись на спинку стула. Ее волосы, по-прежнему напоминавшие плохонький парик, топорщились в разные стороны. По правде говоря, вся она так или иначе «топорщилась в разные стороны»: ни следа макияжа, черные крути под глазами, заметная дрожь в конечностях.

— Да, — заверила ее я. — Я бы сказала, великолепно. — И я не соврала. — Но дело в том, что наш бюджет на данном этапе заморожен. — Опять правда.

— Я уверена, ты могла бы где-нибудь найти денег, — настаивала она. Оставив стул в покое, она принялась метаться по офису. — Тут убийственно дорогая жизнь.

— Я знаю, что это непростой город, особенно если ты обременен семьей, — сказала я, изо всех сил стараясь показать, что понимаю ее. — Но тебе и без того выплачивают неплохую компенсацию, по сравнению с другими выпускающими редакторами…

— Но я и работаю больше, чем другие выпускающие редакторы, — возразила она. — И я хочу, чтобы моя компенсация была не просто «неплохой», но справедливой.

Я понимала, что ничего не смогу поделать, кроме как отложить разговор на потом. По счастливому стечению обстоятельств, я как раз собиралась в Лос-Анджелес.

— Послушай, Минди, я займусь этим, обещаю. Но сейчас я должна ехать в командировку. Думаю, наша беседа может подождать до моего возвращения.

Она уступила, хотя, очевидно, была раздосадована промедлением.

А я полетела в Лос-Анджелес, где, в перерыве между пустопорожней болтовней и вечеринками, сумела-таки выловить Серену Сакс, с ко горой мы очень долго не виделись. Так совпало, что именно когда я гостила у нее и играла с ее малышкой Алексис, я поняла, что у меня задержка. Я вспомнила, через что пришлось пройти им с Кевином, чтобы родить это очаровательное создание, и преисполнилась надежды. А вдруг я беременна? Вдруг мы с Джошем уже через год сможем умиляться малюсенькому свертку? Я решила не зацикливаться на этом, пока не вернусь домой и не сделаю тест.

Встреча с Линн как нельзя лучше подходила, чтобы забыть о предполагаемой беременности. Я была очень рада, когда мы обсудили планы о возможном сотрудничестве. Она велела мне начать обдумывать новый гениальный журнал сразу по возвращении. А мы тем временем чудесно пообедали, и я пересказала ей все свежие сплетни из «Нестром».

— Ох. А как поживает Ти-Джей Экельберг? — спросила она.

— Экельберг? — непонимающе переспросила я.

Она рассмеялась.

— Ну, помнишь, из «Великого Гэтсби»? Там висела реклама офтальмолога Ти-Джея Экельберга, наблюдавшего за всем своими гигантскими глазищами? Так я прозвала Олдхэма за эти его чудовищные очки. Да и атмосфера в «Нестром», честно говоря, напоминает о Большом Брате^[37].

— Это точно, — не могла не согласиться я. И рассказала ей, как усугубилась эта атмосфера.

Тогда я еще не понимала, что следит за мной преимущественно не Ти-Джей, а Минди. Осознание пришло ко мне только в Нью-Йорке.

В тот же день, когда я вернулась из Лос-Анджелеса, она ворвалась ко мне в кабинет и потребовала продолжения беседы.

Я еще даже не допила свой кофе без кофеина. Я даже не успела купить тест на беременность, хотя собиралась первым делом отправиться в аптеку. А тут Минди набрасывается на меня, стоило мне только опустить зад в кресло.

— Обещаю, я этим займусь, — сказала я. — Но я же только вернулась и еще ни с кем это не обсуждала.

Она мрачно кивнула.

— Все дело в том, что цены здесь оказались выше, чем мы рассчитывали, — еще раз напомнила она. — Наши расходы растут.

Я пыталась умерить ее пыл, сказав, что я-то постараюсь, но едва ли стоит рассчитывать на прибавку. Она снова кивнула, все с той же досадой, и собралась было уходить. Но прежде чем выйти, развернулась и вдруг спросила:

— Кстати, как прошла поездка в Лос-Анджелес? — Она так старалась говорить непринужденно, что слова ее прозвучали с ужасной натугой. Она явно чего-то недоговаривала.

— Замечательно, — ответила я и принялась ворошить бумаги, давая понять, что занята и времени на досужую болтовню у меня нет.

— Подыскала новые обложки? — не унималась Минди.

— Есть несколько вариантов. Я встретилась с парой хороших пресс-секретарей.

— А с кем еще ты там встречалась? — Ее наглость меня покоробила, хотя я уже понимала, что эти вопросы о Лос-Анджелесе неспроста. — Может, с какими-нибудь интересными людьми?

— Нет, — коротко ответила я и включила компьютер. — Так, с друзьями.

— А Линн Стайн — это твоя добрая подруга, да? — Вот оно что. Вот ее тяжелая артиллерия в действии.

Я на мгновение замолчала.

— А она-то тут при чем? — пробормотала я, как будто нелепее вопроса не слыхала. Но внутри меня все клокотало от злобы. Откуда она получила информацию? О встрече с Линн в офисе знала лишь Кейси, а мое доверие к ней было безгранично.

Минди подошла к моему столу и сложила руки на груди. Глаза ее сузились до щелок, а на лице читалась явная угроза.

— Я знаю, чем ты на самом деле занималась в Лос-Анджелесе, — прошептала она. — И я сообщу об этом Эллен. Уверена, она согласится, что я заслуживаю прибавки. Согласится, когда узнает, что, пока ты там порхала в поисках новой работы, я выполняла здесь не только свою, но и твою! Впрочем, ты и сама можешь одобрить мою новую, повышенную, зарплату. В таком случае я, пожалуй, и забуду, что ты встречалась с Линн Стайн.

Я постаралась сощурить глаза так же узко и выразить лицом не меньшую угрозу. Отвечала я ей совершенно ровным голосом:

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. А если ты так быстро транжиришь деньги, то, может, стоило бы отказаться от некоторых вредных привычек. — Я невольно ухмыльнулась, увидев произведенный эффект. Она, похоже, удивилась, какой я могу быть. Я сама удивилась этому. — А теперь, с твоего позволения, я хотела бы вернуться к работе. — Не произнеся ни слова, Минди послушно ретировалась.

Как она посмела мне угрожать? Неужели она серьезно думала, что сможет меня шантажировать, да еще такой чепухой? Само собой, с возможностью повышения она могла теперь попрощаться навсегда. Но этот разговор все не шел у меня из головы. Я умирала от любопытства: ну как, как она могла узнать о моем свидании с Линн Стайн в Лос-Анджелесе?

Я немедленно вызвала к себе в офис Кейси.

— Закрой дверь, — сказала я, когда она вошла. Я не стала тратить время на преамбулу: — Ты не знаешь, откуда Минди Уайнер могла разнюхать, что я встречалась с Линн Стайн?

Кейси искренне изумилась и, похоже, слегка обиделась, но я поспешила ее заверить:

— Я не говорю, что это ты меня выдала. Я знаю, что это исключено. Но она только что была у меня и пыталась шантажировать. Сказала, что доложит о встрече Эллен, если я не увеличу ей зарплату.

— Шантаж? Ты шутишь?

— Нет, не шучу.

— Что она себе возомнила? Что это, неудачный римейк сериала «Мелроуз-плейс»? — ответила Кейси то ли в шутку, то ли всерьез.

— Ну, тут она размечталась… — шуткой же ответила я. — Но если серьезно, ты не могла отметить эту встречу в календаре в «Аутлуке»? Или, может, записала где-то, где ее могли обнаружить? А может, она подслушала, как ты договариваешься о встрече?

— Джилл, ты же меня знаешь. Я представления не имею, откуда она выведала. Я лишь обменялась парой телефонных звонков и оставила одно сообщение на автоответчике помощницы Линн. И всякий раз я убеждалась, что рядом никого нет, и говорила очень сдержанно. Потом я напрямую передала информацию тебе. Даже в твоем лос-анджелесском календаре это время помечено как «личная встреча».

Да, Кейси была слишком осторожна и предусмотрительна, чтобы Минди смогла заполучить эту информацию из-за невнимательности.

— Ну, если у нее нет информаторов в лагере Линн (а я сильно сомневаюсь, что они есть), то единственный способ узнать о встрече — это прослушать мой автоответчик… — сказала она, словно бы до нее постепенно доходило нечто важное. — В принципе, — продолжала она, — теперь все сходится. Помощница Линн сказала, что оставляла мне несколько сообщений, а получила я только одно. Я, конечно, смутилась, но не придала этому значения…

— Значит, она прослушала твой автоответчик, — сказала я рассудив, что одержимая паранойей кокаинистка вполне способна на такой поступок.

— Но как мы сможем узнать наверняка? — спросила Кейси.

— Думаю, чтобы выяснить, не шпионит ли она за нами, нам придется начать шпионить за ней. У тебя есть друзья в техотделе?

— Найдется пара приятелей, — сказала Кейси.

— Попроси их выяснить, не подключался ли кто к твоему каналу без твоего ведома, — сказала я.

В тот вечер я получила ответы на многие терзавшие меня вопросы. Во-первых, придя домой, я сразу же побежала в туалет и сделала тест на беременность. Каково же было мое удивление, когда он дал положительный результат. Наученная горьким опытом, я знала, что радоваться еще рано, но все же не могла противиться своему счастью и… усталости. Обычно у меня получалось справляться со сменой часовых поясов гораздо лучше. Но не в этот раз. И все же я вынуждена была привести себя в порядок: в тот вечер Эллен давала благотворительный ужин в пользу ЮНИСЕФ у себя дома. Все более-менее значительные персоны из «Нестром» обязаны были явиться. И я знала, что никто не станет слушать моих оправданий, как бы правдоподобно они ни звучали.

Джошу я рассказала, когда он уже надевал смокинг. Новости мои, безусловно, его порадовали, но и он решил не ликовать прежде времени. Ведь моя первая беременность нас слишком обнадежила. И все-таки, подъезжая к дому Эллен на лимузине, мы оба сияли от счастья и держались за руки. В смокинге Джош выглядел очень представительно. Я же, в сшитом на заказ платье от «Жерара Готье», чувствовала себя при нем юной старлеткой. Небо в тот вечер было такое чистое, что от луны, казалось, исходило больше сияния, чем от фонарей. Зайдя на крыльцо, я подняла взгляд и заметила мерцание нескольких звезд. Возможно, эти звезды сулили мне удачу…

Вечер оказался скоплением всего того, что я ненавидела в подобных мероприятиях: сплошной лоск и сплошные знаменитости, политес и по пять тысяч баксов в каждой тарелке. Такие маленькие вольности «Нестром» позволял своим сотрудникам высшего звена. А значит, несмотря на усталость и деликатное положение, я никак не могла улизнуть оттуда незаметно и раньше срока.

Я никогда не бывала в доме Эллен, но много о нем слышала. И убранство его оказалось именно таким роскошным и безвкусным, как я ожидала. Это было здание в возрожденном классическом стиле прямо возле Восемьдесят четвертой улицы, и размеры его казались все же чрезмерными для супружеской пары и двух маленьких детей. Белая мраморная лестница с перилами красного дерева вела на три громадных этажа. Нижний этаж, где и проходила вечеринка, примыкал к просторному саду: там и можно было встретить самых отважных — в такой-то мороз — гостей, предусмотрительно укутанных в меха. Мы с Джошем предпочли остаться в гостиной, наполненной старомодным гламуром: вся эта античная лепнина, розетки на потолке, шикарный паркет, отполированные люстры, каминная облицовка в изящной резьбе и, конечно же, бесценная мебель повсюду. Эллен, судя по всему, исправно доила «Нестром» и не могла пожаловаться на низкие удои.

Такие вечера непременно попадали в газеты: официанты в белых перчатках, струнный квартет, изысканное шампанское и целая свора сплетников в доме. Эллен устроила все идеально, чтобы угодить прессе. Если повод был достаточно благороден, а шампанское — достаточно дорого, никто не посмеет и слова дурного сказать о ней или компании «Нестром». Хотя бы некоторое время.

И все, похоже, от души веселились и готовы были петь оды в честь Эллен. Я поболтала с Лиз Смит, которой всегда симпатизировала. Она была девчонкой простой и дружелюбной, из тех, с которыми приятно пропустить по скотчу за стойкой бара. Пришла и Синди Адамс, старейшина светской хроники из «Нью-Йорк Пост», пристававшая ко всем встречным, и босс «Пейдж 6» Ричард Джонсон, который, признаться, выглядел чертовски хорошо. Раш и Моллой из «Дейли Ньюз» тоже пожаловали, хотя проводили вместе так мало времени, что в их совместную жизнь верилось с трудом.

Заметив меня, Эллен закатила спектакль на глазах у репортеров. На ней было длинное облегающее платье цвета слоновой кости, скорее всего, от «Веры Вонг».

— А вот теперь вечеринка начинается! — завопила она, устремляясь ко мне с неуклюжими объятиями. — Смотрите-ка, сама Джилл Уайт! — От ее попыток орудовать жаргоном я едва не заскрежетала зубами. Натянуто улыбаясь фотографам, я познакомилась с ее мужем. Джош выбрал идеальный момент, чтоб разжиться выпивкой.

Именно таким я и представляла себе супруга Эллен Каттер. По большому счету, он мог бы сойти и за ее брата: та же масть, та же льстивая манера разговора. Даже оттенок волос совпадал. Только вот если Эллен в точности соответствовала стереотипу «белый англосакс-протестант», в Карсоне Каттере сквозило нечто изнеженное, даже женоподобное. Сложно было поверить, что он работает генеральным директором банка.

Детишки Эллен, шести и восьми лет от роду, походили в своих одинаковых костюмчиках на комплект фарфоровых куколок. Впрочем, рассмотреть их как следует я не успела: похваставшись, Эллен незамедлительно поставила их на отведенную полку.

Мероприятие почтил своим вниманием и Ти-Джей Олдхэм, в кои-то веки напоминавший крупного бизнесмена. А все потому, что обычным застиранным свитерам предпочел на сей раз лоснящийся смокинг. Майра Чернова же напялила столько меха, что, будь я охотницей, могла бы ее ненароком и подстрелить. Лиз, облаченная в платье от «Донны Каран» с открытой спиной, таскала своего понурого мужа за собой, как карманную собачонку. Как я ни пыталась ее избегать, один раз мы все же столкнулись — и, как на грех, прямо перед фотографом. К нам внезапно присоединилась Эллен, и мы обменялись самыми фальшивыми поцелуями в воздух, которые можно вообразить за пределами Голливуда. Синди Адамс не могла упустить такой шанс.

— Позвольте сфотографировать миссис Уайт одну, — попросил фотограф.

Эллен расплылась в деланной улыбке и вышла из кадра. Ее примеру последовала и Лиз, не преминув обжечь меня своими злобными глазенками.

— Разве можно разлучать могущественное трио «Нестром»?! — возмутилась Синди Адамс. — Давайте снимем их всех вместе.

Эллен и Лиз послушно вернулись в кадр, чуть задевая меня, но не прикасаясь по-настоящему. От напряжения между нами могло разбиться вдребезги стекло.

— А вы, девочки, дружите вне офиса? — спросила Синди, держа блокнот наготове.

Ну и вопросик. Мы с Лиз промолчали, и за всех отдулась Эллен:

— О, да. — Фальшь лилась у нее из всех дыр. — Мы практически неразлучны.

Краем глаза я увидела, как Джош от смеха давится шампанским. Он подошел ко мне, чтобы спасти от дальнейших расспросов и угостить содовой. За нами последовала и Лиз.

— Это твой муж? — спросила она скорее из любопытства, чем в силу природной коммуникабельности.

Я кивнула и только потом поняла, что приличия требуют представить их друг другу.

— Лиз, познакомься с Джошем Эндрюсом. Джош — Лиз Александр.

Джош вел себя естественно, а значит, очаровательно. Пока она придирчиво осматривала его, он вежливо пожал ей руку.

— Я много о вас слышал, — сказал он. Даже слишком много, как по мне.

— Угу. Я тоже о вас слышала. Вы играете на Бродвее или что-то в таком духе, — небрежно проронила Лиз.

— Вообще-то я драматург, — поправил ее он.

— Ну, в любом случае, сейчас мне редко удается выбираться на Бродвей. Уж извините.

Джошу снова пришлось внести уточнение:

— Мои пьесы на Бродвее не ставят.

— О, внебродвейские постановки! Как это оригинально! Я обожаю все эти крошечные театры в «даунтауне», — снисходительно сказала Лиз.

— Спасибо, — ответил Джош. Я видела, что он никак не возьмет в толк, сделала ли она ему комплимент или наоборот.

Затем она склонилась к нему с заговорщическим видом, как будто собиралась посвятить в страшную тайну или поделиться безотказной мудростью.

— Вы только дайте знать, если вам понадобится поддержка, чтобы попасть на Бродвей, — сказала она. — У меня есть связи.

Джош, судя по его виду, с трудом удержался от хохота. Мне же хотелось дернуть ее прямо за инкрустированное горным хрусталем декольте.

— Спасибо, буду иметь в виду, — вежливо ответил он. Что и говорить, этот мужчина умел показать класс. Затем он ласково взял меня за руку, извинился и отвел в сторону, к прочим гостям.

— Так это, значит, была знаменитая Лиз, — хихикнул он. — Точь-в-точь как ты описывала. И даже более.

— Прости, — сказала я. Разумеется, я была очень рада, что он возненавидел Лиз с первого взгляда. — Прости, что нам пришлось сюда прийти и терпеть всех этих отвратных снобов.

Джош нежно поцеловал меня в щеку.

— Ты отходила свое на скучные вечеринки. Теперь буду отдуваться я.

Я прилежно вела нескончаемые беседы ни о чем. Но я так устала! А Джош, едва заметив, что мне скучно, всякий раз спешил мне на помощь и похищал меня, кто бы ни пытался высосать из меня остатки энергии.

Ближе к ночи мы прокрались в библиотеку, куда, по-видимому, ранее не ступала нога ни единого гостя. Это оказалась самая элегантная комната — чего стоила одна обшивка красного дерева. Я облокотилась на полку, а Джош вдруг привлек мое внимание к свадебным фотографиям Эллен.

— Готов поспорить, угодили в «Тайм» в раздел «Стиль», — сухо прокомментировал он. Мы часто смеялись над занудными парочками, которых выбирала редакция. Эти счастливые молодожены выглядели так, будто их перед съемкой накачали прозаком.

Эллен, вся в белом, в жемчугах, была окружена любящими гостями, похожими на ангелов в шелковом убранстве. Я с досадой вынуждена была признать, что Эллен за истекшие пятнадцать лет почти не изменилась. Но дело не только в возрасте: та же прическа «боб»; тот же вкус в драгоценностях; то же напряженное выражение лица.

Я внимательно рассматривала фото, пока Джош отлучился за напитком.

— Дай-ка угадаю, — сказал он, вернувшись. — Пышное торжество в каком-то загородном клубе. Ориентировочно, в Коннектикуте.

— В точку.

— Подружки невесты, похоже, совсем недавно закончили школу, — хмыкнул он. — Но где же белые перчатки?

Я рассмеялась и еще внимательнее вгляделась в лица этих подружек. Их там набралось немало. Некоторых я узнала. Выбор свидетельницы, отличавшейся от прочих оттенком платья, меня не удивил: Лиз Александр собственной персоной. Все та же фальшивая улыбочка. Я знала, что они с Эллен знакомы уже очень давно, и лишь убедилась, насколько крепка связь между ними. Это объясняло, почему Эллен всегда выгораживает Лиз, а та неизбежно оказывается в любом издании, куда приходит Эллен.

Там была и Барбара Стерлинг, вице-президент «Нестром» по подбору персонала. Я знала, что они дружат.

Но я увидела там еще одно знакомое лицо, которое вовсе не ожидала там найти.

— Что? — спросил Джош, заметив мое замешательство.

— Глазам своим не верю, — потрясенно вымолвила я. — Это же Минди. Минди Уайнер. Третья слева. — Да, это была она. Гораздо моложе, с другой прической, она все равно выглядела неухоженной, пусть и в самом элегантном платье. Я могла бы ее не заметить, если бы не всмотрелась в фотографию достаточно пристально.

— А она здесь? — спросил Джош. Его почему-то завораживали все эти странные истории, которые я ему рассказывала.

— Я еще не видела, — пожала плечами я. — Хотя было бы удивительно, если б ее не пригласили. Учитывая, что она была подружкой Эллен на свадьбе!

Тогда я заметила забившегося в уголок Пола и подозвала его. Хотя его, по сути, лишили полномочий в «Джилл», он по-прежнему занимался «Профайлом» и оставался уважаемым человеком потому, что сумел превратить свой журнал в главного конкурента «Фэшенисты» — крупнейшей жемчужины в короне «Нестром». Я даже слышала, что Майра до того боялась соперничества с «Профайлом», что ушла с последнего показа «Прада», узнав, что сидеть придется рядом с Полом. Сущая дьяволица. Из-за безумной атмосферы на работе мне все реже удавалось общаться с Полом, хотя я бы с радостью продолжала наше общение. Он охотно пошел на мой зов.

— Или я совсем рехнулась, или это Минди Уайнер, — сказала я, чтобы удостовериться.

Пол покосился на фото и утвердительно кивнул.

— Да. Похоже, это наша старушка в паричке. Но я не удивляюсь. До меня доходили слухи, что она старая подруга Эллен — правда, нынче разжалованная.

Я сразу почувствовала себя одураченной, а голову мою, как и голову Минди, вмиг заполнили параноидальные подозрения. Неужели ее специально перевели в мой отдел, чтоб она за мной следила? Я знала, что они с Эллен знакомы, но не думала, что так близко. Интересно, подумала я, если на смену Линн Стайн пришла Лиз, а Минди заняла своевременно освобожденный пост выпускающего редактора, не являюсь ли я следующей кандидатурой на вылет? Невзирая на все компромиссы?.. Глупости, конечно, но нельзя было сбрасывать со счетов такую возможность.

Я изучила остальные лица на фотографии. Кто эти люди? Мне хотелось бы знать. И кто из них займет мое место?

— Хочешь, подкину свежую сплетню? — шаловливо сказал Пол.

— Валяй.

— Я тут заходил в солярий — ну, знаешь, разведать обстановку в доме. И оттуда до меня донеслось очень пикантное хихиканье. Эллен была там с Лиз, и когда они меня заметили, обе зарделись как маки…

— Не может быть! — ахнула я.

— Ну, я не поймал их на горячем, но меня бы не удивило, если б они предавались там всяким фривольным игрищам.

— Тайные ковырялки! — с наигранным ужасом воскликнул Джош.

— Я просто рассказываю, что видел, — сказал Пол.

Предположение было столь нелепым и ужасающим, что я разразилась хохотом.

— «Вампирши-лесбиянки из “Нестрома”»! Из этого может получиться неплохая трэшевая пьеска.

— Хм, — подыгрывая мне, задумался Джош. — Надо бы поразмыслить.

Остаток вечера я смеялась в душе.

На следующий день Кейси вошла в мой офис с ликующей улыбкой.

— Ну, что там у тебя? — спросила я.

Она лишь молча положила передо мной распечатку звонков с телефона Минди.

— Да уж, твои друзья тебя не подвели! — присвистнула я, вспоминая ремарку Линн о Большом Брате. Она, похоже, не шутила.

— Смотри, — возбужденно заговорила Кейси, указывая на строчку с номером, похожим на доступ к голосовой почте. — Вот здесь Минди вводит свой номер. А здесь — мой. Здесь — твой. Вот тебе и доказательства! Минди взломала нашу голосовую почту!

— Вот так нахалка! — воскликнула я. Я, в общем-то, не очень удивилась, но все-таки была потрясена ее дерзостью.

— Подожди, это еще не все! В отделе финансов у меня тоже есть друзья. — Она протянула ксерокопию отчета о расходах. — Помнишь, как мы ездили всем составом в Бока?

— Еще бы мне не помнить. — Такие омерзительные выезды «в интересах тимбилдинга» устраивались ежегодно. Это было в духе «Нестром», никак не в духе Джилл Уайт.

— Так вот, это ее отчет о расходах, на котором по неведению расписалась какая-то глупенькая ассистентка, — сказала Кейси, доставая копию. — Что это вообще такое? Гостиничный номер в Диснее. А это? Бизнес-ланч в гребаном «Морском мире»! По-моему, к бизнесу это не имеет никакого отношения.

— А еще мы оплатили ей отпуск с детьми, — добавила я.

Теперь я обладала всей амуницией, чтоб отразить нападение Минди, вздумай она еще хоть раз припугнуть меня шантажом. Оставалось лишь дождаться подходящего момента — я-то уже знала, как тесно она связана с Эллен.

— Ты такая умница, Кейси! — сказала я. На эту девушку всегда можно было положиться.

Но обстоятельства сложились так, что амуниция мне и не понадобилась: Минди сама вырыла себе могилу.

На следующей неделе, в один из самых суматошных дней, Минди металась по офису, как загнанная в угол мышь. И вот, по дороге в художественный отдел она вдруг — бах! — врезалась прямо в стену. Это было настолько безумно, настолько похоже на эпизод из кинокомедии, что я поначалу даже не поверила и сочла за розыгрыш. Но тут у нее начался приступ, после чего она потеряла сознание.

Кейси моментально позвонила в службу 911. Прибывшие медики привели ее в чувство, предварительно диагностировав передозировку. Минди отвезли в больницу для детоксикации.

Я с огромным сожалением наблюдала, как тайны этой женщины раскрываются одна за другой. И досадовала на саму себя за то, что иной раз подшучивала над ее пристрастием и напрочь его игнорировала, будто не имела к этому никакого отношения. Когда окружающие не пытаются тебе помочь, это и приводит к саморазрушению. А Минди в прямом смысле разрушила себя — прямо там, в офисе, у всех на виду.

Я думала, как поведет себя ее муж. И почему он ей не помог? Возможно, ему самому это все надоело?

Как выяснилось, дело было вот в чем. Когда я пришла проведать Минди в больнице, мы с ней поговорили по душам.

— Я выгнала его. Он забрал детей, — поведала она мне, переводя дыхание между приступами истерического плача. — Мне конец. Моя жизнь испорчена. А я только продолжаю все портить. И не знаю зачем. Эллен устроила меня на эту работу по старой дружбе, но даже не позвонила узнать, как я. Наверное, работы у меня теперь тоже нет…

Я покачала головой. Мне самой не верилось; наверное, виноваты были гормоны, бушующие в моем беременном теле, но я всем сердцем переживала за Минди. Я хотела дать ей еще один шанс, надеясь, что тот монстр, который бродил по коридорам «Нестром» в припадках паранойи, не был настоящей Минди. А вот эта несчастная, разбитая женщина на больничной койке как раз могла ею быть. И она заслуживала еще один шанс.

— Ты отличный выпускающий редактор, — сказала я ей и не соврала. — Но тебе нужна помощь. Ты должна очистить свой организм от наркотиков. И я хочу пойти тебе навстречу.

Она широко раскрыла глаза, будто бы взору ее предстало несусветное чудо.

— Но я так ужасно вела себя с тобой…

— Надеюсь, твое поведение в последнее время связано с наркотиками, — сказала я. — Поэтому ты сможешь вернуться к работе, когда пройдешь курс лечения и станешь настоящей Минди.

Она была так благодарна мне, что вновь разрыдалась. Минди сдержала слово и отправилась в реабилитационную клинику. Но по мере того как она отстраивала заново свой мир, мой мир постепенно рушился.

Я была на восьмой неделе, и все, чего мне хотелось, — это остаться дома и спать. Однако я продолжала редактировать статьи, встречаться с прессой, посещать модные показы — и все потому, что боялась накликать на себя гнев Эллен. Который последовал бы незамедлительно, стоило мне снизить общественную активность. Но дело было не только в Эллен. Теперь, когда я готовилась родить ребенка, мне хотелось, чтобы «Джилл» превзошла саму себя.

Только вот выпускающего редактора у меня не было. Заместительница Минди проявляла недюжинное усердие, пытаясь разгрести завалы, оставленные той на тридцать дней реабилитации. И напряженный ритм уже сказывался на всех поголовно.

Я часто задаюсь вопросом: а что, если бы я поступила иначе и поставила интересы женщины Джилл выше интересов одноименного журнала? Что бы это изменило? Врачи уверяют, что ничего нельзя было исправить. И все-таки я не могла избавиться от чувства вины за происшедшее.

Однажды утром, едва проснувшись, я ощутила невыносимо резкую боль в тазу, а голова вдруг пошла кругом. Я рухнула на пол, все еще, слава богу, находясь в сознании, и позвала Джоша, который в тот момент был в ванной.

Он мигом повез меня в больницу, где выяснилось, что у меня эктопическая — то есть внематочная — беременность. Моя левая фаллопиева труба треснула, открылось внутреннее кровотечение, и мне требовалась немедленная операция: я уже потеряла слишком много крови.

Уже позже Джош рассказывал мне, как в один момент он испугался, что я не выкарабкаюсь.

Я понимаю, насколько глупо это прозвучит, но мне действительно кажется, что я ненадолго умерла. Я помню лишь белую пульсирующую боль, которая потом растворилась в безмятежном покое, равного которому я никогда не знала. Я вдруг очутилась на озере в Джорджии. Мы сидели в старенькой лодке с Алексом, мамой и папой и удили рыбу. Счастливые и беззаботные, мы любовалась солнечным днем и радовались освежающему бризу, что ласкал наши щеки.

Приближаясь к причалу, я заметила людей, которые ждали меня там, и погрузилась в водоворот эмоций. Я испытала нежность, увидев, как Джош протягивает мне руку; я засмеялась, увидев танцующую Сару; я успокоилась, увидев, как Уолтер Пеннингтон распахивает для меня объятия; я возбудилась, когда Ричард Руиз подмигнул мне и поманил меня к себе. «Не волнуйся, все будет хорошо. Все пойдет тебе на благо, солнышко мое», — сказала мама. А мы продолжали грести, рассекая пронизанную солнцем воду…

И тут я проснулась. Джош держал меня за руку. За окном было совсем темно. По всей комнате стояли корзины и вазы с цветами, тут и там валялись открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления. Он рассказал мне о моих реальных посетителях.

Я испытала сразу множество сильнейших эмоций. Я была очень счастлива, что живу, но, тем не менее, ничуть не боялась смерти. Я чувствовала, что моя семья и мои друзья меня любят и всегда готовы утешить. Но помимо этого я испытала чрезвычайно глубокое облегчение. Ибо отныне я согласна была принимать свою жизнь такой, какая она есть; ибо отныне я знала, что моя жизнь удастся, даже если я никогда не стану матерью и думать забуду о журнале под названием «Джилл».

13

Друзья беспокоятся за Джилл Уайт. — «Пейдж 6», март 2005 г.

Честно признаться, я упивалась вниманием, обрушившимся на меня в больнице. Хотя меня и огорчал тот факт, что мир вертелся и жизнь в нем продолжалась без меня, пока я прохлаждалась на пропахшей лизолом постели. После операции и нескольких переливаний крови я оказалась заложницей своей палаты на ближайшую неделю. Я старалась держаться бодро и каждый день уверяла врачей, что выздоровление идет полным ходом и я уже готова сию секунду вприпрыжку умчаться прочь. Как преступница, умоляющая о досрочном освобождении за примерное поведение.

Хотя вынужденный отдых шел мне на пользу. Теперь я могла спать, сколько вздумается, обернутая одеялами, словно младенчик. И мне приятно было, когда кто-то приходил меня проведать. Приехали мои родители — да, оба, — что привело к несколько нелепой ситуации: они-то не виделись уже много лет. Очень отрадно было наблюдать, как они оба пытаются не выдавать натянутости в своих отношениях ради моего спокойствия.

Папе хватило благоразумия оставить свою нынешнюю сожительницу дома, где-то в штате Нью-Йорк. И я была особенно ему благодарна за этот визит, поскольку знала, как сильно он ненавидит этот город. Он всегда говорил, что, попадая в Нью-Йорк, чувствует ужасную, удушающую тесноту, словно бы напялил на себя костюм на пару размеров меньше.

— Ты все же приехал, — улыбнулась я. Он взял меня за руку.

— Конечно, лапушка, — ласково ответил он. Меня удивило, как он постарел — и в то же время как опрятно выглядел: аккуратно подстриженная бородка, куцый «конский» хвостик на голове.

— Ты как-то благообразно выглядишь, — поддразнила его я.

Он рассмеялся все тем же прелестным смехом.

— Я надеялся, ты скажешь, что я стал выглядеть мудрее. Но ничего. Я-то понимаю, что ты немного не в себе.

На самом деле он и впрямь выглядел мудрее.

— Тогда скажи же, о Великий Мудрец, когда моя жизнь наконец станет легче? — спросила я как бы в шутку.

Он вздохнул, но в этом тяжком вздохе тоже присутствовала доля шутки.

— Никогда. А кто тебе сказал, что она должна стать легче?

Я пожала плечами.

— Жизнь Уайтов тяжела, — сказал он. — Легко живут только дураки.

— Отлично. Просто отлично, — ответила я. Все это время я улыбалась. Мне было очень хорошо оттого, что он был рядом.

Мама тем временем все хлопотала, как это умеют одни только мамы. Она постоянно проверяла, удобно ли мне и не нуждаюсь ли я в чем-либо. Она, очевидно, пыталась загладить свою вину за все те годы, в течение которых она не могла меня баловать. Мама была незаменима в тех вопросах, о которых Джош даже не задумывался.

— Принеси сюда ее любимую пижаму, — наставляла его она, — и удобные тапочки. И не забудь про подушки: эти никуда не годятся, настоящие камни, — заметила она, пытаясь взбить больничные валуны под моей головой. Забота родителей словно бы вернула меня в детство. Они позволили мне впервые за долгое время переложить ответственность на чьи-то плечи. И это, как ни странно, не были плечи Джоша.

Бедный Джош. Он, как и всегда, показал себя образцовым мужем. Но это сказывалось на нем — бедняга выглядел совсем изнуренным. Я постоянно пыталась прогнать его, чтоб он мог передохнуть, но он с большой неохотой покидал свой пост. Мне не оставалось ничего иного, кроме как корить себя саму. Он ведь тоже пережил нелегкую потерю, а все внимание опять было сосредоточено на мне.

Меня навещали бесчисленные друзья и коллеги. Кейси, например, наотрез отказалась говорить о работе, опасаясь снова меня взволновать. Пол привез мне ради смеха кучу глупых картинок-мозаик и дурацких игрушек. Подарком Жерара стала самая мягкая, самая теплая и пушистая пижама, которую только можно было найти. Его визит был особенно для меня трогателен, ведь теперь он проводил почти все время в Париже. Эллен, Ти-Джей и Лиз забили всю палату ароматными цветами, полными до краев корзинами подарков и не вполне искренним благодушием. Меня проведала даже выписанная из клиники Минди, которая заметно похорошела и, в целом, привела себя в порядок.

Но лучше всех проявила себя Сара. Она мигом подняла мне настроение, контрабандой протащив в палату торт. Когда мы жили вместе, то изредка позволяли себе купить торт из кондитерской Энтерманна, присыпать глазурь яблочными цукатами и обожраться до потери пульса. Я чуть не умерла со смеху, когда она приволокла мне домашнюю версию того торта. Пока Сара отвлекала медсестер, я отрезала громадный кусок и запихнула его в рот целиком. Его тошнотворная сладость за все эти годы нисколько не притупилась. Это было райское блаженство.

Мы также заново открыли для себя прелесть «мыльных опер» и со смехом вспоминали, как в Беннингтоне мы пытались построить свое расписание, чтоб не пропустить ни единой серии «Поликлиники». Просмотр новых серий пробудил в нас множество приятных воспоминаний — и немудрено, ведь за двадцать лет актерский состав практически не изменился.

Я рада была видеть, что Сара вновь полна жизненных сил: в ней пробудилось задремавшее было творческое начало, и она написала детскую книжку — по моему мнению, просто чудесную. Она отправила рукопись вместе со своим портфолио в несколько крупнейших издательств и в результате получила контракт. Это очень повысило ее самооценку. Пока я выздоравливала, она жила в квартире подруги, где продолжала работать над книгой и откуда ей гораздо удобнее было добираться ко мне.

— Мы с Тасо периодически действуем друг другу на нервы, — призналась она. — Думаю, нам полезно будет некоторое время пожить отдельно.

Никто другой, кроме Сары, не мог поместить меня в защитный пузырь из опеки и внимания. Всю эту неделю она развлекала меня и следила за тем, чтоб я ни в коем случае не переутомлялась. С Кейси я созванивалась ежедневно, и, хотя она убеждала меня, что «все идет по плану», на пятый день я не выдержала и попросила Джоша привезти мне ноутбук.

Он сомневался, стоит ли повиноваться моему капризу, но все же не осмелился спорить со мной, пока я не выздоровею окончательно. Как мне ни было противно, я все-таки вынуждена была проверить электронную почту и хотя бы притвориться, что слежу за развитием событий в «Джилл».

Поначалу я успокоилась: как и говорила Кейси, особых перемен, судя по письмам, не наблюдалось. Но тут на мой адрес пришло новое послание от Эллен — и у меня глаза полезли на лоб. Тема письма гласила: «Лиз Александр стала издателем “Свити Пай”, нового журнала для состоятельных мам».

Я заподозрила, что у меня начались галлюцинации. Но все же продолжила читать:

С сегодняшнего дня Лиз Александр покидает должность издателя «Джилл» и берет на себя управление новым изданием «Нестром» «Свити Пай». «Александр оказывала всестороннее содействие при создании журнала, — заявил директор Tu-Джей Олдхэм. — Поэтому мы сочли необходимым назначить ее на пост руководителя». Весь коллектив «Джилл» благодарен за вклад, внесенный Лиз на протяжении этих лет. Нам будет очень ее не хватать, но мы все-таки рады, что она остается членом большой семьи «Нестром». Прошу вас присоединиться к поздравлениям Лиз с ее заслуженной новой должностью.

Эллен Каттер

Поначалу это извещение показалось мне довольно забавным — да что там, оно рассмешило меня до слез. Ведь я-то знала, что у Лиз не только нет своих детей, но она их в принципе ненавидит. И тут меня охватила радость: динь-дон, ведьма мертва! Лиз Александр наконец отстранили от рекламных продаж, и она больше не сможет волочь «Джилл» в финансовую пропасть. Должно быть, Ти-Джея постигло озарение.

Я тут же позвонила Кейси.

— Ты слышала новости? — сказала она в своей фирменной безучастной манере.

— Да! — воскликнула я. — А ты давно об этом знаешь? Мне не верится, что ты могла это от меня скрывать.

— Я сама только узнала, — ответила Кейси. — Все это делалось втихомолку. Никто не знал. Но сегодня вечером мы все идем пить шампанское.

Мы еще несколько минут поболтали о возможной замене Лиз. И когда я повесила трубку, меня просто распирало от желания поскорее выложить свои варианты Эллен. Я была уверена, что перед «Джилл» открывались новые горизонты. Я несколько часов шерстила Интернет, чтобы освежить память, и вносила в список всех возможных кандидатов. Взять, к примеру, того ловкача, который работал в «Спай», или вот ту женщину, которая занималась рекламой одежды в «Ток»… На подбор подходящих имен у меня ушел целый день, после чего я наконец настрочила письмо Эллен:

Получатель: ^{[email protected]}; ^{[email protected]}

Re: новый издатель для «Джилл»

Здравствуйте, Эллен и Ти-Джей.

Для начала хочу поблагодарить вас за то, что известили меня о новом назначении Лиз. Хотя меня несколько удивило ее решение, я верю, что этот шаг благотворно скажется на ее карьере.

Мне осталось провести всего несколько дней в больнице, так как состояние мое в значительной мере улучшилось. Спасибо вам большое за добрые пожелания и заботу о моем здоровье.

Я бы хотела представить вам список людей, которые, по моему мнению, способны заменить Лиз:

Том Келли, ранее сотрудничавший со «Спай», на данный момент не занят, равно как и Лили Коэн, бывшая руководительница «Ток». Кэти Хант, второй человек в «Джой», подает большие надежды. Я с нетерпением жду, когда мы сможем обсудить эти и другие варианты после моего возвращения в офис.

Джилл

Но весь мой труд оказался напрасным, потому как на следующий же день я получила новое письмо, и от его заголовка земля у меня под ногами дрогнула:

Re: Роджер Рейнольдс назначен издателем «Джилл»

Первой моей реакций было одно лишь слово — «КТО?». Затем я прочла прикрепленную к письму биографическую справку. Рейнольдс раньше издавал информационный еженедельник. Нельзя было найти кого-то еще более скучного и чуждого моему журналу? Да и вообще, неужели нельзя было хотя бы посоветоваться со мной? Я вознегодовала и мигом связалась с Кейси.

— В чем, черт побери, дело?! — закричала я. — Ты забыла мне позвонить? Или, может, кто-то оставлял мне сообщение с просьбой дать совет? Почему я узнаю о новом издателе из массовой рассылки?!

— Отличный вопрос, Джилл, — сказала Кейси. — Я тоже потрясена. Я не знаю, что сказать. Почему-то они не считают нужным учитывать наши пожелания.

— Похоже на то!

Джош успокоил меня, прежде чем я успела закатить истерику Эллен.

— Не надо звонить ей. Сама же потом пожалеешь, — предупредил меня он. — Тебе нужно поостыть.

— Теперь ты понял, почему мне нужно отсюда выбираться? Смотри, без меня они творят все, что им заблагорассудится! Пользуются моим отсутствием… — Я сидела как на иголках, но врачи, разумеется, настояли, чтоб я пробыла в больнице до окончания терапии — то есть еще один день, по меньшей мере. Наглотавшись заказанного Джошем успокоительного, я наконец утихомирилась и осознала, что покамест не могу ничего исправить.

Я всю ночь ворочалась в кровати, готовя речь для Эллен. Но, как ни сложно в это поверить, худшее еще было впереди.

Утром моего последнего дня в больнице Джош приехал с привычным набором гостинцев: булочка для Сары, чашка горячего травяного чая для меня и два экземпляра «Нью-Йорк Пост» — один мне, другой Саре. Вскоре он вернулся домой, чтобы подготовить квартиру к моему возвращению: меня должны были выписать ближе к вечеру, чтоб я успела поужинать в семейном кругу. Сара же планировала провести остаток дня в больнице и подготовить меня к выписке.

Сразу после ухода Джоша Сара пролистала газету до своей любимой рубрики «Пейдж 6». Мне же всегда нравилось приберегать сплетни на десерт, будто бы вознаграждая себя таким образом за чтение настоящих новостей.

Но как только Сара нашла нужную колонку, она тут же побледнела.

— Что? Грязное бельишко? — спросила я.

Она лишь в ужасе на меня уставилась.

И мне этот взгляд отнюдь не пришелся по душе.

— Что такое? — Хорошо, что у меня был свой экземпляр. Я в нетерпении разыскала шестую страницу. Сара тем временем свою газету закрыла.

И тут я увидела это — под громадным жирным заголовком:

Друзья волнуются за Джилл Уайт

После того как эктопическая беременность надолго приковала ее к постели, друзья и деятели журнальной индустрии задаются вопросом, как состояние здоровья — физического и умственного — неоднозначной редакторши отразится на будущем журнала. Учитывая недавние кадровые перестановки, поневоле задумаешься, не подвергается ли риску здоровье одноименного женского журнала.

— Какого хрена?! — завопила я, отшвыривая газету. — Какого хрена??!! — заорала я так громко, что, наверно, разбудила всех пациентов в своем крыле. — Как это здесь очутилось?! И почему?! — Слово «истерика» не могло в полной мере описать мое состояние. После всех этих многодневных попыток почувствовать себя лучше «Джилл» коварно подкралась и добила меня. Я уже прониклась настоящей ненавистью к этой суке — но еще больше я ненавидела суку, которая ею руководила. — Вот почему я должна как можно скорее вернуться! Мне нужно быть там прямо сейчас! Мне нужно доказать всему миру, что Джилл и «Джилл» чувствуют себя нормально!

— Ну, тише, тише, — увещевала меня Сара. — Не обращай внимания. Это лишь сплетни.

— Да ты только посмотри! — не унималась я.

— Да, это дерьмо, — согласилась Сара. — И человек, который за это отвечает, достоин всяческого порицания. Но тебе пора бы перестать волноваться об общественном мнении. Не позволяй этим ублюдкам мешать твоему выздоровлению. Главное сейчас — это ты сама. Ты и Джош.

После этого Сара провела со мной лучшую в мире бодрящую беседу:

— Не забывай, что Лиз больше нет. Это твой шанс заявить о своих правах на журнал. И не позволяй этой Эллен запугивать тебя. Без союзницы она не так уж сильна.

— Неважно, — сказала я. — Эллен все равно меня проглотит — с Лиз или в одиночку.

— Не позволяй ей себя запугать, — повторила Сара. — Ты ведь сильнее. Ты принадлежишь самой себе. А она — всего лишь слабая женщина, которая не справляется со своими обязанностями и боится тебя как черт ладана. Она специально тебя подавляет, чтоб удержаться на вершине.

— С самого первого дня она пытается меня уничтожить. Почему я опять должна возвращаться во времена Хиллэндера? — заныла я.

— Ты не должна. Это уже не подготовительная школа. Жизнь другая. И люди вроде Эллен узнают об этом на собственных ошибках. Не забывай, чье имя стоит на обложке, — добавила она.

— Ну да, — мрачно ответила я. — Будто бы ее это волнует. Я столько трудилась, я столько вложила в этот журнал, чтобы она теперь пускала все коту под хвост! Это несправедливо!

Сара откинулась в кресле и сказала:

— А ты все равно продолжай трудиться и вкладывать.

— Что?

— Однажды мать Тереза сказала очень мудрую вещь. Что-то вроде: «Если вы добьетесь успеха, то получите множество ложных друзей и истинных врагов. Но все равно добивайтесь успеха. То, что вы строили годами, кто-то другой разрушит за ночь. Но все равно стройте».

— Мне нравится. — Эти слова действительно отвечали моему настроению. — Добивайтесь успеха во что бы то ни стало. Стройте всем назло, — повторила я. Каким-то образом Сара умела всегда произносить самые нужные слова. И совершать самые нужные поступки.

Она взяла свой экземпляр «Пост», выдернула оттуда шестую страницу и демонстративно порвала ее в мелкие клочья, которые подбросила в воздух, будто конфетти.

— Да пошли они на хер! — сказала она. — Добивайся успеха! Строй!

Она была права. Я тоже изготовила щепотку конфетти и эхом повторила ее слова:

— Пошли они на хер! — Обрывки бумаги взлетели в воздух. Конечно же, медсестра как раз проходила мимо и сердито на нас покосилась.

Тем вечером я вернулась домой и решила, что возьму еще пару дней отгула, чтобы убедиться в своем нормальном самочувствии и уделить заслуженное внимание Джошу. Сара помогла мне обустроиться в лофте, после чего поехала к себе домой в Джерси. Кратковременная разлука, похоже, пошла им на пользу: Саре, по крайней мере, не терпелось уже увидеть Тасо. А я знала, как мне помогло ее присутствие рядом.

— Я буду очень скучать, — сказала я, крепко обнимая подругу на прощание.

— Я тоже, — ответила она. — Береги себя. И не позволяй журналу огорчать себя.

— Спасибо, — сказала я, хотя сомневалась, возможно ли это.

И оказалась права: на следующий же день мне позвонила Кейси. Мы еще даже не обсудили с ней писульку в «Пейдж 6». Я не успела прийти в норму и не могла понять, как быть дальше.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она. — Можно приехать к тебе?

Видимо, дела были совсем плохи.

— Конечно, — сказала я. — Это насчет «Пейдж 6»?

— Поговорим при встрече, — увильнула она. — Тебе привезти что-нибудь из офиса?

— Голову Эллен Каттер, пожалуйста, — пошутила я.

Она приехала примерно через час. Ее внешний вид выдавал тревогу. Я приготовила нам чаю, и Кейси, не теряя времени зря, приступила к делу.

— Статейку в «Пейдж 6» заказал кто-то из наших. Из «Нестром».

— Эллен, — тут же поняла я.

— Я этого не говорила, — сказала Кейси, но по ее взгляду я поняла, что не ошиблась. Теперь стало ясно, почему обсуждать эту тему можно было только с глазу на глаз. Большой Брат не дремлет. А эта информация имела тротиловый эквивалент.

— Но зачем? — спросила я. — Я не понимаю, зачем она поступила со мной так ужасно, так жестоко… И вообще, откуда ты об этом узнала? — Кейси не уставала удивлять меня свой находчивостью.

— Случилось так, что Мишель увольняется. Она говорит, что идею «Свити Пай» украли у нее. Она проговорилась об этом Эллен — и вот, идея уже в руках Лиз. А бедняжке Мишель даже не предложили работать в новом журнале. Ну так вот. Мы вчера с ней встретились, пропустили по рюмке. Она сказала, что статья была заказная, но не стала называть имя заказчика. Впрочем, я уверена, что твоя версия верна.

— Но зачем? Я все равно не понимаю, — не унималась я.

Кейси наверняка хотела бы ответить деликатно, но пришлось рубить правду-матку:

— Я думаю, тебя хотят подставить, Джилл. Взгляни, что происходит. Пол сейчас фактически бесправен. Хотя он номинально и является креативным директором, все его усилия сосредоточены на «Профайле». Лиз продолжает делать ошибку за ошибкой. Нового издателя наняли, не посоветовавшись с тобой. А теперь эта сплетня. И знаешь, как бы нелепо это ни прозвучало, мне кажется, они подыскивают оправдание, чтобы вывести тебя из игры.

Возможно ли такое? Это было так… жестоко. Ведь Джилл — это я! Как они могут выпереть меня из моего собственного журнала?!

— Какой-то бред, — сказала я, поразмыслив несколько минут. — Ну, если дела у журнала идут так плохо (хотя это неправда), почему бы просто не прикрыть его? Вернуть мне мое имя. Забыть о нем.

— В том-то и дело, — подхватила Кейси. — Дела идут замечательно, как ты и говоришь. Им невыгодно прикрывать лавочку. Но если ты уйдешь с дороги, Эллен сможет превратить журнал во что угодно.

— В очередной клон «Харизмы»?

Кейси кивнула. Она всегда хотела, как лучше. У меня не было причин не прислушиваться к ее мнению.

— Знаешь, что смешно? — горько улыбнулась я. — Что «Харизма» пытается подражать «Джилл»!

— Я знаю, что «Джилл» принадлежит тебе, — серьезно сказала Кейси. — Но тебе, возможно, стоило бы плюнуть на все и уйти. Пускай грызутся между собой.

Я вздохнула.

— Я еще пару дней посижу дома, — сказала я Кейси. — И все хорошенько обдумаю. А ты тем временем сделай мне услугу: позвони моему адвокату и уточни, в каком статусе находится мой контракт с «Нестром».

Следующие четыре дня я провела с Джошем. Мы дурачились, как дурачатся все парочки, и за всем этим скромным весельем я пыталась забыть об изуродованной «Джилл» и своем фиаско с беременностью. Мы подолгу гуляли по городу. Готовили еду. Ходили на утренние сеансы иностранных фильмов. Делали покупки в Чайнатауне. Однажды мне даже вздумалось сыграть в боулинг. Все вместе это походило на долгое свидание — из тех времен, когда мы были абсолютно счастливы вместе. Когда наше счастье еще не омрачали гормоны, экстракорпоральное оплодотворение и потеря двух детей. Если наши отношения выдержали такую нагрузку, теперь нам что угодно было по плечу.

Однажды вечером мы с Джошем откровенно поговорили о моей работе.

— Да пошли они все, — сказал он. — Уходи. Тебе все это дерьмо ни к чему. Ты подвергаешь себя постоянным стрессам, а вот удовлетворения, по-моему, уже не получаешь.

Он был прав.

— Но наши расходы… — возразила я. Мысль о семейном бюджете не давала мне покоя. Наш лофт. Наша машина. Наша слабость обедать в хороших ресторанах.

— Справимся, — сказал он. — Со всей этой дрянью для повышения фертильности мы завязываем. Хватит — я больше не позволю, чтоб ты рисковала жизнью ради ребенка. А что касается счетов, то я могу начать редактировать чужие сценарии. Да я чем угодно займусь, буду вкалывать как вол. Ты же вкалывала все эти годы, и сейчас ты имеешь право на передышку. Если совсем будет худо, продадим лофт. Умерим свои запросы. Это еще не конец света. — Он покачал головой. — Но, насколько я тебя знаю, долго без дела ты не просидишь. Ты слишком творческая личность, чтобы не создать очередной проект.

В проницательности ему не откажешь. А я тем временем уже начала всерьез обдумывать развод с истеричной сучкой по имени «Джилл».

Все в офисе очень обрадовались моему возвращению. Свен смастерил гигантскую открытку по типу нашей обложки, но с моей фотографией. «Добро пожаловать, Джилл!» — гласил один из заголовков. Прочтя содержимое, я чуть не расплакалась от умиления.

«Без тебя совсем не то», — написала Росарио.

«Ты так меня вдохновляешь», — написала Джоселин, беженка из «Фэшенисты».

Минди написала, что скучала по мне.

Все поставили свои подписи: Пол, Ти-Джей и даже Эллен. От ее радушия у меня кровь закипела в жилах.

Кейси доложила, что мой адвокат связался с ней и сказал, что юридическая служба «Нестром» еще не обращалась к нему на предмет продления моего контракта, срок которого истекал в июле. А значит, пришло время решать, продолжу ли я переговоры или спасусь бегством. В последнее время я часто думала над предложением Линн Стайн, но сомневалась, что мне хватит сейчас энергии и упорства, чтобы открыть новый журнал.

Я решила выиграть немного времени и пока что возобновить военные действия. И первым моим трофеем должно было стать расположение издателя.

Я постучала в его новый кабинет (прежнее логово Лиз) и, открыв дверь, увидела, как он распаковывает вещи. Офис Лиз с ее уходом выглядел на удивление пустым — без всех этих бесценных предметов искусства и расставленной по фэн-шуй мебели.

— Простите за беспокойство, — сказала я, — но мне не терпится с вами познакомиться.

Лицо мужчины озарилось дружелюбной улыбкой. Ему было на вид далеко за сорок или чуть за пятьдесят: возраст выдавали лишь редеющие каштановые волосы, тогда как лицо осталось довольно молодым. Встреть я его на улице, скорее всего, приняла бы за адвоката какой-то крупной корпорации или политика. Образ журнального издателя не вязался с простым синим костюмом, белой рубашкой и полосатым галстуком. И пусть одет он был более чем непритязательно, в нем сразу ощущались душевное тепло и открытость.

— Вы, должно быть, Джилл Уайт, — сказал он, пожимая мне руку.

— Так точно.

— Моя дочь обожает ваш журнал, — сказал он. — В свои восемнадцать она, наверное, слишком молода для подобного чтения, но она всегда развивалась быстрее остальных девочек. Уезжая в колледж, она даже забрала с собой подшивку старых номеров.

Я представила его эдаким добропорядочным папашей, который устраивает в своем загородном доме барбекю по выходным и ходит болеть за своих детей, играющих в младшей бейсбольной лиге.

— Спасибо, — сказала я. — Надеюсь, вы тоже в скором времени станете поклонником нашего журнала.

— А я уже ваш поклонник, — сказал он. — И я очень доволен, что буду сотрудничать с вами.

Начало было положено, и начало замечательное. Я сразу поверила, что этот мужчина сделает все возможное, и хотела поскорее испытать его в деле. А вдруг он будет хорошо продавать рекламные полосы, чем задобрит власть имущих, и те наконец оставят меня в покое?

Из его офиса я ушла с приглашением на ознакомительный обед в кармане. А в свой пришла уже с восстановленным ощущением безопасности. С тех пор как Лиз свалила, на небе стало гораздо меньше туч. Быть может, «Джилл» еще ожидало безоблачное будущее…

От этих мыслей я взбодрилась, а потому, когда Минди неожиданно позвала меня на обед, согласилась без лишних раздумий, хотя работы оставалось еще немало.

Выглядела она замечательно.

— Я понимаю, что тут столько всего накопилось, — сказала она, — но если вдруг надумаешь перекусить на скорую руку…

Мы очень славно пообедали в карибском ресторанчике в Хеллзкитчен, куда не осмеливались соваться остальные работники «Нестром». Минди, чудесным образом преображенная, рассказывала мне о том, как она пытается возродить отношения с мужем и как время, проведенное с детьми, давало ей силы продолжать борьбу с пагубной зависимостью. Я была очень рада слышать, что она счастлива. Ее врожденное умение проявлять материнскую заботу — именно то, что меня первым делом привлекло в ней, — возвращалось к ней.

— Я очень тебе благодарна за то, что ты поверила в меня и дала мне еще один шанс, — сказала она. — И я еще раз хочу попросить прощения за то, что так поступила с тобой…

— Я ведь уже говорила тебе, Минди: ты классный выпускающий редактор. Я не хочу тебя терять.

— Дело в том, что Эллен всегда каким-то непостижимым образом удавалось мною помыкать, — продолжала она. — В ходе лечения это наконец-то стало очевидно. В колледже я всегда писала за нее рефераты, пока она проводила время со своим парнем и подружками по женскому обществу. Когда мы впервые стали работать вместе, я отдувалась за ее проступки. Потом она сделала из меня палача для своих постоянно меняющихся гувернанток. А потом, не успела я опомниться, как она уже устроила меня на эту работу и вынудила следить за тобой. С ума сойти! Я уже взрослая женщина, а до сих пор готова на все, лишь бы набиться ей в друзья и затесаться в ее компашку.

Я наконец-то поняла. Минди — это была я сама в четырнадцать лет. Ученица в Хиллэндере, которая отчаянно тщится понравиться Алисе Форд и ее друзьям, но терпит поражение. И я невольно перефразировала совет, который сама недавно услышала:

— Ты уже не в колледже, Минди. Ты принадлежишь самой себе, и ты не должна бояться слабой женщины, напуганной твоим интеллектом. Она пытается унизить тебя, чтобы удержаться на высоте, чтобы никто не смог разоблачить ее фальшивую сущность.

— Да я и сама это уже понимаю, — сказала она, вытирая тарелку кусочком хлеба.

— Одна великая женщина сказала: «Когда вы добиваетесь успеха, то приобретаете ложных друзей и истинных врагов. Но все равно добивайтесь успеха».

— Ого, — задумчиво кивнула Минди. — А что это за великая женщина?

— Моя подруга Сара, — ответила я.

14

Чудо-ребенок в поисках новых чудес. — «Крейнз», апрель 2005 г.

Мои родители прикладывали столько усилий, чтобы мы с братом не привязывались ни к людям, ни к вещам. И все их благие намерения привели к тому, что я была абсолютно не приспособлена к расставаниям.

Одна моя детская травма вспоминается первой, если я хочу привести пример противостояния собственных инстинктов и родительских уроков. Мне было семь лет, когда в коммуне поселился Бэй. Ему было, должно быть, немного за двадцать; я помню, что считала его довольно старым, практически таким же древним, как родители. Но, несмотря на разницу в возрасте, я втрескалась в него по уши.

Бэй в шутку называл себя «шатуном-болтуном» из-за своей неспособности подолгу оставаться на одном месте. В коммуне он прожил около года — довольно солидный, по его меркам, срок.

Мы с Алексом обожали Бэя, потому что он говорил с нами как со взрослыми и всегда показывал, как мы ему дороги. Помню, он однажды сказал Алексу, что тот вырастет великим мыслителем. Мне же он прочил будущее великой сердцеедки — такой я была красавицей. Я не вполне понимала, что он имеет в виду, но слова его запали мне в душу. В те годы я была нескладной тощей девчонкой, и больше никому не приходило в голову связывать меня с понятием «красота».

Бэю, похоже, тоже нравилось быть с нами: мы играли в шашки или прятки, или же он попросту рассказывал о своих скитаниях. Больше всего я любила именно его истории. Он рассказывал, как обучился мореходному делу в Греции, как взбирался на холмы в Швейцарии или бродил по дорогам Патагонии, волоча за собою сломанный мотоцикл. Все эти истории распаляли мое воображение, позволяя мне вырваться за пределы нашей деревни в Джорджии. Я могла слушать его бесконечно.

Но лучше всего я помню, насколько Бэй был хорош собой. Его развевающиеся на ветру волосы, опаленные солнцем; здоровый золотистый загар; глаза цвета аквамарин; ямочки на щеках — такие глубокие, что их было видно даже сквозь неизменную белую щетину. Он был похож на парня из рекламы. Ну просто глаз не оторвать.

Да, я с самого начала знала, что такое «шатун», и — да, я знала, что рано или поздно Бэй уйдет. И все-таки в тот день, когда он сказал, что уезжает, мое сердце разбилось. Я плакала навзрыд и, помню, все придумывала, как бы задержать его подольше. «Милая моя, я же шатун, я шатаюсь по свету, — сказал он, утирая мне слезы. — У меня наготове столько историй о тебе, которыми я хочу поделиться с людьми по всему миру. Как же у меня это получится, если я останусь здесь?»

Папа утешил меня лекцией об умении избегать привязанностей: «Ибо в конечном итоге люди либо уходят, либо подводят тебя». Таким образом он выражал свое исковерканное представление о самодостаточности, а не призывал к недоверию, как могло показаться. «Из всех людей по-настоящему рассчитывать можно лишь на себя», — любил повторять он.

На память Бэй оставил мне тряпичную куклу, которую я очень полюбила и назвала в его честь. Эта кукла стала моей неизменной спутницей. Бэй сидел рядом, пока я ела, и согревал по ночам, когда я сжимала его в объятиях.

Из-за того что я постоянно таскала Бэя с собой, он вскоре порядком истрепался. Глаза его вылезли из орбит, и он потерял столько набивки, что стал почти плоским. Дырочка в шее разрослась до большущей прорехи. Дошло до того, что голова у него перестала держаться прямо.

На починку Бэя мама тратила больше времени, чем на ремонт нашей одежды. Наконец, ей надоело зашивать ему шею, и она просто обмотала ее клейкой лентой. Выглядел он, спору нет, идиотски, но я была счастлива: кукла была целая, кукла была со мной.

Как-то раз мы отправились на пикник возле университета. Разумеется, я взяла с собой Бэя. Когда мне захотелось пописать, мама повела меня в общественный туалет, оставив папу с Алексом бросать фрисби.

Вернувшись, я не обнаружила Бэя на нашей подстилке. Стоит ли упоминать, что я пришла в ужас. К поискам подключилось все семейство. Пока наконец Алекс не заметил на траве следы поролона, ведшие к собаке, которая сжимала истерзанного Бэя в пасти. Пока мама пыталась меня успокоить, папа огласил свои наметки к трактату о равнодушии к собственности.

Поэтому, возможно, моя склонность привязываться к людям была ничем иным, как бунтом против отцовских правил. Мне сложно было отпустить Джо Драйера, хотя наша дружба вконец разладилась. Мне сложно было отпустить Ричарда Руиза, хотя он вел себя не так, как подобает влюбленным юношам. И от мысли, что мне придется расстаться с лофтом, моей первой серьезной покупкой, сердце мое обливалось кровью. Даже расставание с вещами проходило нелегко. Если я уверена, что замысел осуществим, мне очень трудно от него отказаться.

Папа, наверное, скривился бы от отвращения, увидев, каким скопидомом я выросла. И потому я чертовски часто думала о нем, когда готовилась вступить в новую эру — эру добровольных расставаний.

Я рассталась с ЭКО и самой идеей материнства — во всяком случае, пока. Мы с Джошем готовы были рассмотреть другие варианты, но позже, после заслуженного перерыва. Все важные решения по этому вопросу мы отложили, по меньшей мере, на год.

Я отпустила свой гнев и решила стараться изо всех сил, чтобы воскресить «Джилл». Теперь, когда Лиз не могла больше мне помешать, я согласна была даже выкурить с нею трубку мира. Такой случай мне представился на вечеринке в честь основания «Свити Пай».

Не прошло и минуты с моего приезда, как Лиз уже зашагала ко мне по крыше дома: именно в таком экзотическом месте в Сохо расположился закрытый клуб, арендованный под торжество.

— Как мило, что ты пришла, — сказала она, удостоив меня лишь кивком и странноватой усмешкой.

— Хочу пожелать тебе удачи, — честно призналась я. Незачем было пестовать старые обиды, да и мне самой хотелось создать образ сторонницы всех начинаний «Нестром». — Ничто не сравнится с тем кайфом, который испытываешь, открывая журнал.

— Мне предстоит познать этот кайф, — сказала она.

— Слушай, я знаю, что мы не очень-то ладили, но ты все же имей в виду: я искренне желаю тебе удачи. — Не знаю, какой бес в меня вселился, но мне действительно захотелось выяснить отношения с Лиз Александр. Я ведь из тех людей, которым претит сама мысль, что кто-то, пусть самая безжалостная сучка, может их ненавидеть. Я надеялась, что она тоже согласится не поминать прошлого.

— Я тоже желаю тебе удачи, Джилл. Надеюсь, в скором времени ты снова испытаешь этот кайф, — загадочно сказала она.

Я ответила лишь смущенной улыбкой. Что бы это значило? Или, может, я делала из мухи слона? Может, это лишь одна из типичных ее подколок?

— Ну кто его знает, — хихикнула я. Я не хотела, чтобы она заметила, как мне неловко от ее намеков. — Ой, смотри-ка: сюда пришла одна моя старая знакомая из «Чики». Пойду поздороваюсь, — сказала я, пытаясь улизнуть с минимальными потерями.

— Увидимся, — отозвалась Лиз.

Разумеется, ее комментарий не шел у меня из головы всю неделю. Но потом я поняла, что слова Лиз ничего не значат, а вот мне лучше бы направить свою бурную энергию в иное русло и попытаться возместить ущерб, нанесенный ее работой в «Джилл». Опять же, ее уход я восприняла как возможность начать все сначала и, не мешкая более ни минуты, принялась завоевывать Роджера Рейнольдса. Если мне удастся заполучить в его лице союзника, то, возможно, я смогу вернуть хоть долю власти. И вот, когда пришло время показывать новый выпуск заправилам «Нестром», я будто бы помолодела на несколько лет и чувствовала себя во всеоружии.

В тот день я выглядела бесподобно. И немудрено: мне-то действительно нравились эти ежемесячные встречи, когда мы могли обмениваться мнениями и сообща обмозговывать возможные методы продвижения журнала. К примеру, какую статью можно превратить в тему для ток-шоу, или какие портреты знаменитостей достаточно броски, чтобы засветиться в «Энтертейнмент Тунайт» и «Инсайд Эдишн».

Роджер поделился обнадеживающими новостями относительно рекламы; пресс-секретарь располагал отменными заготовками; результаты фокус-группы наконец были обработаны, и это были весьма неплохие результаты; тираж продолжал расти. Все должно было пройти как по маслу.

Тогда почему же я чувствовала себя совершенно лишней, пока Ти-Джей, позевывая, тер ноги, а Эллен сидела неподвижно, как мраморная статуя? Почему мне казалось, что они готовы в любой момент надо мной посмеяться? У этой оптимистической, на первый взгляд, встречи обнаружилась весьма странная изнанка.

Так что не стоило особо удивляться, когда на выходе из конференц-зала я повстречала Барбару Стерлинг, вице-президента по кадрам.

— Можешь уделить мне пару минут, Джилл? — приторным голоском спросила она.

Эту самую Барбару я заметила на свадебной фотографии Эллен. Такая себе третья Степфордская сестричка.

— Даже не знаю. Времени у меня сейчас маловато, — сказала я, желая лишь подзадорить ее. — А о чем ты хотела со мной поговорить?

— Это касается твоего контракта, — ответила она.

Ах, вот оно что. Ну-ну. Давно пора было.

В этот момент Эллен высунулась из конференц-зала.

— Погоди одну минутку, Барб, — сказала она, прежде чем закрыть дверь и приступить к тайному совещанию с Ти-Джеем.

Пока мы с Барбарой направлялись к лифту, я мысленно готовилась к переговорам. Я ожидала чего угодно: ретивого переливания из пустого в порожнее, нового срока со старой зарплатой, суесловия насчет «достижения целей» и прочего. У меня самой были в запасе кое-какие требования.

На всем пути к офису Барбара почти не говорила. А то, что говорила, звучало настолько фальшиво и натужно, что мне хотелось пнуть ее под зад и посмотреть, как она летит с четырехдюймовой высоты своих пастельно-розовых туфелек от «Маноло Бланика».

Зайдя, она предложила мне сесть.

— Так что же ты хотела обсудить? — спросила я, косясь на часы и тем самым намекая, что мне некогда разводить пустую болтовню.

— Подожди немного. Нужно, чтобы присутствовали все, — сказала она примирительным тоном, как будто имела дело с непослушной школьницей. Затем, извинившись, отлучилась, чтобы проверить автоответчик.

Через минуту дверь отворилась, и в кабинет вошел Пол. Он придвинул стул ко мне, кивнул, разгладил свой пиджак от «Прада» и наконец уселся. Я взглядом дала ему понять, что сама не пойму, в чем дело. Обычно мы не обсуждали мой контракт в его присутствии. Странно.

В следующий миг в кабинет весьма беспардонно ввалилась Эллен. Вид у нее был крайне деловитый, но замеченная еще на встрече с Ти-Джеем окаменелость ее членов почему-то осталась.

Барбара приветствовала обоих и перешла сразу к делу.

— Джилл, — сказала она, — компания «Нестром Медиа» приняла решение не продлевать твой контракт.

Ничего себе.

Не это я ожидала услышать.

«Компания “Нестром Медиа” приняла решение не продлевать твой контракт» — и все тут.

Я ушам своим не верила.

Никаких переговоров. Никаких требований. Никакого переливания из пустого в порожнее. Никаких «если», «и» или «но».

«Нестром» отказывается продлевать мне контракт?

В комнате воцарилось гнетущее молчание. Не в силах шелохнуться, я взглянула на Пола, но тот не отрывал взгляда от носков своих туфель.

А вот Эллен на мой взгляд ответила. Она больше не напоминала статую. Ее губы вдруг искривились в легкой, но самодовольной улыбке.

— Что ж, — наконец смогла вымолвить я. — Я не думала, что мы будем обсуждать именно этот вопрос.

— Я знаю, что это для тебя удар, — сказала Барбара с самым искусственным участием, которое мне приходилось слышать. Может, всех сотрудников отдела кадров учили в какой-то актерской школе? Если так, то она, должно быть, получала одни «двойки». Я ни на секунду не поверила в ее сочувствие. — Тебе понадобится некоторое время, чтобы смириться с этим, — продолжала она. — И мы надеемся, что сможем обеспечить тебе максимально легкий и безболезненный уход.

Забавно. В этот момент я как раз думала о том, как бы сделать свой уход максимально проблематичным и болезненным для нее.

Я глубоко вдохнула.

— Когда? — был мой вопрос.

— Срок истекает в июле, — ответила она. — И мы вовсе не намерены препятствовать твоей работе в оставшееся время.

Вот это, я понимаю, щедрость. Они даже снизойдут до выполнения своих контрактных обязательств.

Тогда я задала самый животрепещущий вопрос:

— Почему? — В этот момент я посмотрела на Эллен. Но та не сводила глаз с Барбары. Очередная марионетка для грязной работы, подумала я. Эллен не стала бы пачкаться даже затем, чтоб вытереть собственный зад.

— Ну, — уже явно заволновалась Барбара, к моему вящему удовольствию, — похоже, твои взгляды на журнал и взгляды «Нестром» в значительной мере расходятся.

Тут она не соврала, это я признаю. Для полноты картины оставалось лишь добавить: «А еще ты не нравишься Эллен. Она всегда хотела иметь собственный журнал, названный ее именем, а ты ее обогнала. И теперь она тебя ненавидит. Так что получай!»

Но, понятное дело, ничего подобного она сказать не могла. Зато заговорила Эллен.

— Я думаю, так будет лучше для всех, — сказала она с наигранной теплотой. — Я желаю тебе всяческих успехов, Джилл. Честное слово. Ты можешь продолжить карьерный рост в любом направлении. Но «Джилл» — это уже не тот журнал, который ты основала.

Опять святая правда. Да, «Джилл» уже очень отдаленно напоминала тот журнал, который мы с Полом придумали много лет назад. Из близкой подруги «Джилл» превратилась в докучливую, избалованную сводную сестру.

— Нам нужно свежее, современное ви́дение, а это означает, что нам нужен новый главный редактор, — продолжала она.

Ну что тут можно было возразить. Я не собиралась бороться с ними. Борьба лишает меня сил. И если честно, я даже ощутила облегчение оттого, что мне не пришлось рвать связи с «Джилл» собственноручно. Я могла перестать психовать. Я могла быть свободна.

— А не будет ли чрезмерной наглостью с моей стороны попросить вас сменить название? — поинтересовалась я, хотя ответ уже был мне известен.

— Будет, — отрезала Барбара. — Название «Джилл» принадлежит нам, и ребрендинга в наших планах нет.

— Тогда моя фамилия должна остаться в выходных данных. Первой строчкой. «Основатель», — потребовала я. Пока существует журнал, пусть помнят, кем является реальная женщина за вывеской «Джилл».

Барбара взглянула на Эллен, и та согласно кивнула.

— Запросто, — сказала Барбара.

— Твое выходное пособие мы обсудим чуть позже, — продолжила она, — а сейчас я бы хотела обсудить возможное объяснение твоего ухода. Мы очень рады, что нам довелось сотрудничать с тобой. И сейчас мы желаем представить ситуацию в лучшем виде. Уверена, ты со мной согласишься.

— Хорошо, — сказала я и замолчала: пусть себе болтает, мне интересно послушать, какой «лучший вид» она сумеет придумать.

— В свете последних событий, полагаю, лучше всего будет сказать, что ты приостанавливаешь профессиональную деятельность, дабы сконцентрироваться на своем здоровье. Это ни в ком не вызовет подозрений, — сказала она, опять одаривая меня своей тошнотворной ухмылкой.

— Нет. Ни за что, — сказала я, буквально пригвождая Эллен взглядом. Пол по-прежнему не мог оторваться от созерцания своей обуви, хотя именно ему я адресовала немой вопрос: «Какого хрена?!» Просто поразительно, каким он становится молчаливым, если захочет! На этот раз он хотя бы поерзал на стуле.

— Не понимаю, — сказала Барбара, глядя на меня поверх своих очков от Армани.

Я уже теряла самообладание.

— Так вот пойми же: я не позволю вам использовать мою личную жизнь, чтобы оправдаться за то, что вы меня вышвыриваете. Мне обидно — нет, скорее, гадко — слышать такие версии. — В этот момент я вспомнила о Кейси, которая давно уже меня предупреждала. И почему я не послушалась и не приготовилась к этому всему загодя? Я думала, им не хватит наглости.

Барбару мои слова, похоже, шокировали. Кажется, готового ответа на мои возражения она не припасла. Зардевшись, она беспомощно уставилась на Эллен. «Вот так-то, — подумала я. — Помоги своей прислужнице. Хватит прикрываться, вступай в бой сама».

— Ну хорошо. Тогда, возможно, мы скажем, что ты уходишь с должности ради семьи? — предложила Эллен, по-видимому, считая себя непревзойденным дипломатом.

Я взревела:

— Ты что, не слышала, что я сказала?! — Больше мне незачем было потрафлять этой женщине. — Или повязка на голове слишком тугая?! — Я сама не верила, что смогла произнести эти слова. Будь я кем-то другим, я дала бы Джилл Уайт «пять».

У Эллен отвисла челюсть.

— Вовсе необязательно говорить гадости, — прошипела она, словно змея.

— Гадость — это пользоваться моей личной жизнью для прикрытия. Вот что такое настоящая гадость. И я не собираюсь с этим мириться. Вот и все.

— Девушки, — вмешалась Барбара, — давайте все же попробуем прийти к консенсусу. Джилл, скажи, пожалуйста, какую причину для ухода ты бы сочла приемлемой?

Я на минуту задумалась. Приемлемая причина, хм…

Возможно, зависть Эллен?

Как насчет ее глупости? Или, быть может, ее ненависти ко мне?

— Нет такой причины, — ответила я. Я была слишком раздосадована, печальна и изнурена, чтобы продолжать эти «нестромские» игры. Меня увольняли из моего собственного журнала. Я создала его из ничего, потратила на него столько лет своей жизни, вложила столько усилий. Я с материнской нежностью наблюдала, как он растет и по праву становится первым альтернативным изданием с тиражом свыше восьмисот тысяч. Восемьсот тысяч женщин покупают его каждый месяц и получают огромное удовольствие. Поэтому — ну их в жопу, этих «Пестром Медиа». С точки зрения юриспруденции, они могут, будь их воля, уничтожить «Джилл». Но я не стану — Н-Е-С-Т-А-Н-У — принимать в этом участия.

— Нет, — повторила я. — Я не могу придумать причины, в которую поверит хоть один человек с минимальной деловой хваткой.

Эллен — наша хваленая бизнес-леди — вытаращилась на меня.

— А может быть, тяга к перемене мест? — предложила она. — Мы скажем, что ты отправилась на поиски новых приключений.

Это оправдание было не лучше и не хуже других. И хотя я ни за что не стала бы употреблять в речи подобных оборотов, я все-таки согласилась.

Следующие полчаса мы посвятили обсуждению самого скудного выходного пособия в истории: трехмесячная зарплата за девять лет крови, пота и слез. Стоило мне воспротивиться, дамы озвучили завуалированные угрозы.

— Ты ведь не желаешь, чтобы путь в «Нестром» был тебе заказан навсегда, — сказала Барбара.

Как бы мне ни хотелось ответить им: «Именно об этом я и мечтаю», — здравый смысл мне все же не отказал, невзирая на шок и абсурдность всей ситуации. «Нестром» был настолько гигантской корпорацией, что, даже если бы мне удалось попасть в совершенно другое издательство, всегда оставался шанс, что он нас поглотит (наглядный пример — «Джилл»). И хотя я еще не знала, каков будет мой следующий шаг, мне все же не хотелось сжигать мосты, если я в принципе собиралась фигурировать в журнальном бизнесе. Меня ужасно злило, что из-за «Нестром» я очутилась между Сциллой и Харибдой.

Далее мы обсудили договор о неразглашении информации, порочащей компанию, а это было обязательно, если я хотела получить напоследок хоть что-то. Опять-таки, мне не оставалось ничего иного, кроме как поставить подпись, хотя я хотела бы рассказать всему миру, как на самом деле бессердечна и алчна машина «Нестром».

Придя к согласию по большинству пунктов, мы оставили все детали на совести наших адвокатов.

Выходя из кабинета Барбары, я наконец смогла перевести дыхание. И меня саму удивило, когда уже у лифта я поняла, что по телу моему разлито абсолютное немое спокойствие. Я-то ожидала шквала эмоций — хоть каких-то эмоций. Но нет. Я не чувствовала ровным счетом ничего.

До того момента, пока из кабинета Барбары не вышел Пол. Он догнал меня уже в вестибюле и, повинившись, попробовал меня обнять.

Я смахнула его руку.

— Ого! Он говорит! — издевательски воскликнула я. — Чудо из чудес! Я думала, тебе вырезали весь речевой аппарат.

— Наверное, я этого заслужил, — сказал он, снова опуская взгляд на туфли.

Я нервно нажала на кнопку вызова. Почему эти чертовы лифты ездят так медленно даже в самых новых, современных зданиях?!

— Послушай, но тебе ведь так будет лучше, — продолжил Пол. Теперь он, значит, разговорился. — Ты можешь делать все, что угодно, когда уберешься отсюда. Ты же Джилл Уайт. Люди тебя знают. Люди хотят тебя знать. А мне придется держаться за эту работу до конца своих дней. Я ведь никто.

— Ох, бедный, бедный мальчик. — Ну уж нет, свою роль ущемленной в правах я Полу не отдам.

Мой сарказм его не остановил. Он лишь продолжал говорить:

— Ты же знаешь Ти-Джея. Он так непостоянен. Только Эллен и Майра каким-то образом нашли к нему подход. Через пару лет он позвонит тебе, чтобы обсудить новый проект. Попомни мои слова.

Такая возможность действительно не исключалась, я сама об этом знала. Редакторы в «Нестром» сменяли друг друга с необычайной скоростью — их выгоняли, потом заманивали обратно, гнев и милость тут менялись, как в демократической партии накануне президентских выборов. Но, если получится, я бы больше никогда не хотела работать на этого человека.

— Ну, просто скажи, что рано или поздно ты меня простишь, — попросил Пол.

Мне уже не хватало терпения. Да и, чего скрывать, любила я этого парня.

— Рано или поздно прощу.

Подъехал лифт. Я уступила Полу, не желая ехать с ним вместе. Мне нужно было побыть одной.

— Езжай, я отправлюсь на следующем, — сказала я. Он послушно кивнул и на прощание с грустной улыбкой отдал мне честь, прежде чем створки лифта сомкнулись.

Я нажала кнопку «вниз» и прождала еще тридцать секунд, пока кабинка вернулась. Я зашла внутрь — и тут, когда двери уже закрывались, откуда ни возьмись в зазор проникла бледная рука. Компанию мне составила не кто иная, как Эллен Каттер, сама удивленная встречей.

Я смерила ее уничижительным взглядом.

— Мне очень жаль, что так получилось. — И хватило же наглости! — Я хочу, чтобы ты знала: я сражалась за тебя, но Ти-Джей порой просто несносен…

Сражалась за меня?! Я уже была сыта по горло ее ложью и интригами. Я не могла больше сдерживать накопленную ярость. И ярость хлынула наружу… Бедная практикантка, забившаяся в уголок, должно быть, мечтала в тот момент стать невидимкой.

— Скорее, сражалась против меня! — выпалила я. — Везде и всегда! Ты задалась целью уничтожить журнал, который был дорог мне и сотням тысяч других людей! Ну, каково тебе теперь, а? Каково это — разрушить чью-то мечту?!

Эллен даже не представилась возможность ответить. Снеся с пути испуганную практикантку, я ринулась наружу, хотя это был даже не мой этаж.

Единственным человеком, которого я поставила в известность до официального оглашения, была Кейси. Та сразу же ударилась в слезы.

— Тебя не должно это удивлять, — сказала я. — Ты же меня предупреждала.

— Я не удивляюсь, — шмыгнула она. — Но я продолжала надеяться.

— Перестань же реветь, — сказала я в расчете насмешить ее и самой удержаться от слез. Эффект был прямо противоположный.

— Я уволюсь, как только будет сделано официальное заявление, — сказала она.

«Вот это моя девчонка!» — подумала я, сжимая ее в объятиях. Но как бы силен ни был мой эгоизм, велевший насладиться ее уходом вслед за мною, я все-таки понимала, что у Кейси была семья, и хотела, чтоб она выдавила из «Нестром» все причитающееся до последнего цента.

— Не уходи. Именно на это они и рассчитывают, чтоб сэкономить на выходном пособии. Продержись еще чуть-чуть и дождись увольнения, а это, поверь мне, не заставит себя долго ждать. Они уж точно не захотят, чтобы такая важная персона из моего лагеря оставалась в редакции.

— А если мне придется работать с новым главным редактором, даже совсем недолго? — с отчаянием вопросила Кейси. — Я знаю, что мне будет ужасно противно. Вряд ли я смогу стерпеть.

— Да, придется нелегко, но я гарантирую, что это ненадолго, — сказала я. — Она будет смотреть на тебя как на забытый багаж и очень скоро захочет перетянуть к себе своих, проверенных людей. Обещаю. К тому же мне тем временем не помешает иметь своего жука в муравейнике, который будет снабжать всеми свежайшими сплетнями, — пошутила я. — И когда придет время, даю слово, я подыщу тебе самую лучшую работу. — И я собиралась сдержать свое слово. Хотя мой эгоизм велел мне таскать Кейси за собой, куда бы я ни шла, я не могла заставить ее ждать.

Когда мы обе успокоились, я созвала внеочередное собрание и объявила:

— Я ухожу из «Джилл» в поисках новых возможностей.

Сказать, что все удивились, значит не сказать ничего. Свен опустил лицо в ладони и не переставал мотать головой все время, что я говорила. Я знала, что он больше других чувствует себя брошенным. Челюсть Росарио едва не ударилась об пол. Даже Рагглз, собачонка нашего фотографа Киры, жалобно заскулила. Минди все время рыдала, делая лишь небольшие перерывы.

Я сама с трудом подавляла рыдания, продолжая лицемерную болтовню:

— Это было непросто, но я чувствую, что мне пора перейти к новым свершениям. Никому не нравятся лежачие камни. Я начала чувствовать себя несколько ограниченной в возможностях… и мне необходимо двигаться вперед. — Врала я из рук вон плохо, и все об этом знали.

— Назови нам истинную причину, Джилл, — сказал Свен с различимой злостью в голосе. — Как это могло случиться? Что теперь, черт подери, будет с журналом «Джилл» без самой Джилл?!

— «Джилл» продолжит свое существование, — заверила я. — Это лишь начало новой эры. Я благодарю вас всех за тот неоценимый вклад, который вы сделали, но еще больше я благодарна вам за дружескую поддержку в течение этих лет. И сделайте мне одолжение, — тут в мою речь прокрался южный акцент, вырывавшийся наружу лишь в моменты эмоциональной нестабильности, — присмотрите за моей девочкой!

Встреча переросла в массовые объятия. И пока мы все ревели в конференц-зале, как новорожденные младенцы, по всему «Нестром-билдинг» разносилось всеобщее недоуменное «ах», ибо в каждый электронный ящик в компании упало следующее извещение:

Получатель: ^{[email protected]}

Отправитель: ^{[email protected]}

Re: Джилл Уайт

С огромным сожалением извещаю вас, что легендарная основательница «Джилл» Джилл Уайт снимает с себя полномочия главного редактора с 1 августа сего года. «Годы, проведенные в “Джилл”, были лучшими в моей жизни, но меня вдруг охватила тяга к перемене мест», — вчера сообщила мне Джилл.

Основанная девять лет назад, «Джилл» моментально завоевала популярность и задала новые стандарты в индустрии женских журналов. Сам журнал и его основательница стали одними из самых узнаваемых культурных икон последнего десятилетия. Я с нескрываемым удовольствием наблюдала за их развитием и процветанием с тех пор, как «Нестром» приобрел издание в 2001 г.

Уходя, Джилл может не беспокоиться за судьбу своего детища: оно в надежных руках. Хотя объемы рекламных площадей за последний год не претерпели значительных изменений, розничная продажа увеличилась на 17 %, и общий тираж теперь составляет 800 000 экземпляров — весьма убедительный рост по сравнению с изначальными четырьмястами тысячами.

Мы будем искать новый голос, способный донести суть «Джилл» и провозгласить начало новой эры. Имя преемницы будет оглашено в ближайшем будущем. Я же, тем временем, призываю всех пожелать Джилл успеха в ее новых начинаниях. Я знаю, что она достигнет успеха в любом деле, а потому наше прощание с нею так горько.

Эллен

Пока я читала это письмо, желудок мой сводило спазмами. Эллен, значит, сожалеет, а прощаться со мною ей горько? Вот же лживая сука.

Эмоции мои были на пределе, телефон раскалился докрасна, и я сочла за лучшее поскорее оттуда убраться. По «счастливому» стечению обстоятельств, в лифте я спускалась вместе с Майрой Черновой. «Отлично, — подумала я. — Теперь ее черед злорадствовать». Я собралась уже было нажать кнопку «открыть двери» и выйти, чтобы дождаться следующего, но мне элементарно не хватило сил.

Майра взглянула на меня. «Сейчас начнется», — подумала я.

— Удачи, — сказала она, сочувственно касаясь моей руки. — Теперь ты им покажешь.

Я улыбнулась. Впервые, наверное, дня за три. Какая ирония судьбы: улыбку на моем лице вызвала Майра Чернова.

— Спасибо, Майра, — сказала я. — Это для меня очень важно. — И я ей не солгала.

— Пожалуйста, — пробормотала Майра, прежде чем опять погрузиться в напряженное, враждебное молчание.

Приехав домой, я отключила телефон и рухнула в объятия Джоша, где и провела остаток дня.

В конце концов мне все-таки пришлось отчитаться перед прессой, и, выполняя обещание перед «Нестром», я держалась молодцом.

— Это было самое сложное решение в моей жизни, и мне, поверьте, очень, очень грустно, — из раза в раз повторяла я. — Я понимаю, что бросаю прекрасный коллектив и целый легион читательниц, но меня всегда угнетало однообразие и стагнация. На прощание я хочу поблагодарить своих сотрудников и читателей за их верность, доказанную на протяжении всех этих лет. — Каждое заявление для прессы неизбежно оканчивалось слезами. Иногда — ради красоты, иногда — от чистого сердца.

Репортеры всегда желали знать, буду ли я поддерживать связь с журналом после ухода. Я хотела им ответить, что связь с журналом у меня будет приблизительно такая: я с дикими воплями побегу к дверям и ни разу не оглянусь. Но я напяливала самую нарядную фальшивую улыбочку и продолжала трескотню: мое имя все равно будет появляться в выходных данных, и, возможно, я порой буду писать туда небольшие заметки.

— Как давно вы начали думать об уходе? — таким был еще один популярный вопрос.

— Мне поступали предложения, над которыми я размышляла в течение нескольких месяцев, — всегда отвечала я. — А теперь мне нужно время, чтобы взвесить все за и против и решить, какой дорогой двигаться дальше.

Все без устали строили догадки насчет моей преемницы и с удовольствием прикидывали, чем займусь я сама. Возможно, открою журнал для женщин бальзаковского возраста и назову его своим вторым именем? Это была любимая версия газетчиков. Но прежде чем я успела сообразить, чем же хочу заниматься, предложения посыпались лавиной, и мне пришлось даже нанять агента, который разгребал эти завалы. Книжки, ток-шоу, радиопрограммы — все, что угодно; одна спутниковая сеть даже предложила мне открыть собственный канал. Издатели — и Линн Стайн в том числе — уже начали борьбу за право издавать мой новый журнал, а один книгоиздатель соблазнял меня возможностью запустить целую книжную серию от моего имени. Одно утреннее шоу хотело заполучить меня в качестве продюсера, дабы я привлекла молодую аудиторию. От предложений реалити-шоу и вовсе отбоя не было. У меня голова пошла кругом. Но, главное, я могла больше не волноваться, что окажусь никому не нужной.

Но затем произошло нечто, что вселило в меня совсем уж колоссальную уверенность. Однажды утром я купила свежий «Уоллстрит Джорнал» и прочла заголовок их медиа-колонки:

50 % рекламодателей «Джилл» отказываются сотрудничать с журналом после ухода Джилл Уайт

В тот момент я испытала всю гамму эмоций: к примеру, радость за восстановленную справедливость. Но прежде всего — гордость. Это доказывало, насколько я нужна журналу. И никакой главный редактор не мог управлять «Джилл» просто потому, что никакой главный редактор не был Джилл. Думаю, в «Нестром» тоже наконец это поняли, и именно поэтому решение о моей замене далось им с большим трудом.

Преемница-шмеемница, но за следующие месяцы они, кажется, поняли, что означает термин «номинальный глава»: я все реже и реже появлялась в офисе. Это было для меня важно, потому что от «Джилл» меня надо было отучивать, как ребенка от соски. С течением времени я все больше смирялась с тем, что больше не буду там работать.

Как ни странно, первой уволилась Минди. Она открывала свой собственный бизнес — линию детской верхней одежды. И я была рада, что она наконец бросила свой неблагодарный труд и нашла себе занятие по душе.

Второй ушла моя мама, пусть она была лишь обозревателем в рубрике книг. Признаться, я даже немного обиделась на нее за нерасторопность. Но разумеется, сказала ей, что она может остаться: я-то понимала, как она нуждается в деньгах. Но мама лишь рассмеялась: «Меньше всего на свете я хочу, чтобы мое имя связывали с этим тонущим кораблем».

Спасибо, мама.

Если верить сплетням, люди, работавшие там с первого дня, стояли перед выбором: спастись бегством или отправиться на заклание. Независимо от обстоятельств, я до последнего защищала каждого из них и поклялась помочь им в поиске новой работы.

Я и опомниться не успела, как настало время собирать вещички. В тот день я села и, из соображений ностальгии, пролистала самый первый номер «Джилл» — тот, с Рори Беллмор на обложке. Я по-прежнему гордилась всем, чего я достигла, и никто не был в силах у меня это забрать. Я надеялась, что смогла повлиять на жизнь многих женщин во всем мире, и этого уже тоже нельзя было исправить.

Я прочла несколько последних писем от читательниц. Некоторые злились и обвиняли меня, что я бросаю их на произвол судьбы. Другие, напротив, стремились меня поддержать и говорили, что рады моим творческим поискам, учитывая, как изменился в последнее время журнал. Они считали, что я поступаю правильно, предпочтя уйти вместо того, чтобы продаться.

Вот за это я их и любила: они все были очень умны.

Заклеив последнюю коробку, сказав последние прощальные слова, погасив свет и прорвавшись сквозь последнюю толпу демонстрантов, я вышла из «Нестром-билдинг» с новой миссией: не делать ровным счетом ничего как можно дольше.

Потому что поначалу мне нужно было очиститься от «Джилл» — и лишь потом браться за преодоление новых преград.

Для начала мы с Сарой отправились в старый отель в Коннектикуте на минеральные источники. Наш распорядок дня целиком состоял из сеансов массажа, уроков йоги, чтения, еды и прочего пассивного отдыха. Плюс, разумеется, распитие одной бутылки шампанского за другой: таким образом мы праздновали публикацию первой книги Сары и моего последнего номера «Джилл».

Потом мы с Джошем посвятили немало времени волонтерской работе. Каждую неделю мы брались за что-то новое: то помогали варить супы для бездомных, то выгуливали собак из приютов, то убирали в парке, то ухаживали за пожилыми людьми в доме престарелых. Это очень помогало мне отвлечься от жалости к себе, а такой соблазн, признаюсь, возникал нередко.

В скором времени я поняла, что «Джилл» в моей системе координат больше не существует. И это было самое волевое решение в жизни. Поначалу это напомнило мне об ужасе, испытанном при виде пса, терзающего Бэя. Но как и тогда, в детстве, сейчас я понимала, что должна двигаться вперед. Я знала, что жизнь продолжается, хотя я никогда не забуду ни куклу Бэя, ни человека с этим именем. И вот теперь та же участь постигла «Джилл».

Я никогда ее не забуду. Но настало время ее отпустить.

15

Настоящая «Джилл»! — «Фэшениста», октябрь 2005 г.

Меня это крайне забавляло: пока я сидела сложа руки, мельница слухов остервенело вращала лопастями, силясь разгадать, кто же придет на мое место. «Сколько женщин по имени Джилл сможет выполнять эту работу?» — так звучала одна из самых распространенных шуток. Но это неизбежно вело газетчиков к следующему вопросу: «А какую часть “Джилл” занимала Джилл?», — и тогда им приходилось уже размышлять, сможет ли журнал функционировать без своей основательницы.

Звучали самые разные имена — от самых очевидных до самых невероятных. Казалось, претенденткой на пост успели назвать уже каждую более-менее весомую фигуру женского пола. Среди очевидных имен преобладали редакторы, ранее работавшие в «Чики», а после перекинувшиеся в другие издания.

Самой же нелепой сплетней было то, что «Нестром» сделает лицом «Джилл» какую-нибудь знаменитость вроде Опры Уинфри или Рози О’Донелл. Найти столь популярного человека, который согласится возглавить журнал с чужим именем, — это уже из области фантастики; к тому же быть главным редактором — это вам не получить почетное звание от колледжа. Это работа, настоящая работа. Слишком тяжелая работа для занятого человека, который, вдобавок, плохо понимает, как управлять печатным изданием.

А когда рекламодатели стали расползаться после моего ухода, я поняла, что едва ли найдется такая дура, которая согласится взяться за мою работу. Однако такая дура все же нашлась. Ею оказалась Брайс Брэдфорд, занимавшая не последнюю должность в «Мадемуазель» — подростковом ответвлении модного женского журнала «Мадам». Когда-то Брайс работала с Эллен в качестве младшего редактора в «Харизме», и все знали, как она рвется прочь с подросткового рынка навстречу полноценному женскому чтиву. Общеизвестным фактом было и то, что она раскатала губу на все положенные ей привилегии вроде первого ряда на показах в Париже и Милане, приглашений на премьеры и прочих вещей, которые давно перестали производить на меня впечатление. Мне было не известно, насколько они близки с Эллен, но саму Брайс я знала: она когда-то написала пару статей для «Джилл». И, судя по всему, в Степфордском семействе ей делать было нечего. Однако силой характера Брайс не отличалась, что, вероятно, и привлекло Эллен. После жесткого отпора, который оказывала ей я, она, должно быть, хотела найти кого-нибудь уступчивого и согласного на любые компромиссы. Мне даже стало немного жаль Брайс. Она-то, наверное, рассчитывала, что сможет заявить о себе, а на самом деле из нее намеревались сделать послушную марионетку.

О назначении Брайс я узнала по «сарафанному радио», а вот все остальные — из самой убогой рекламы на Восточном побережье. В рекламе этой Брайс сидела вполоборота на стуле, в потертых джинсах и оборчатой блузе от «Майкла Корса». В ее глазах читалось удивление: «Главный редактор? Moi?»^[38]

Но еще неприятней, чем смотреть на ее жалкие попытки выглядеть круто, было читать слоган под фотографией: «Настоящая Джилл»!»

Честное слово, так и написано.

Я сочла эту рекламу весьма красноречивой во многих смыслах. Эллен часто затрагивала вопрос связи между моей личностью и журналом. Поэтому, насколько я поняла, новым редактором должна была стать некая не-личность, какая-то химера, которая бы просто вела свою безликую колонку на первой странице и довольствовалась этим. Думаю, их изначальный план был именно таков. Но вот незадача: рекламодатели очень переживали за будущее «Джилл» без Джилл, а читатели строчили письма, в которых жаловались на мой уход. И эта реклама с Брайс как бы символизировала уступки, на которые вынуждена была идти Эллен. Они лихорадочно пытались привить Брайс хоть какую-то личность. У всех на виду. Я же знала, что сгодится кто угодно — лишь бы он не мешал Эллен упиваться властью.

Называя Брайс «настоящей Джилл», они будто бы пытались убедить аудиторию, что журнал не претерпит существенных изменений. Ну, на случай, если кто-то усомнился, стоит ли продлевать подписку. Какое же горькое разочарование ожидало всех этих женщин!

Я также восприняла это как странную и нелепую попытку обособить меня и, в общем-то, мое имя от журнала. Они словно бы кричали во всю глотку: «Джилл Уайт — не единственная девушка типа “Джилл”! Кто угодно может быть девушкой типа “Джилл”! “Джилл” — это концепция, а не персона!» Возможно, они считали, что если укажут на повсеместность «Джилл», то мир забудет о Джилл настоящей.

Забавно, но именно во время этого добровольного отпуска я и выяснила, кем на самом деле является Джилл. О журнале я почти уже не волновалась и порвала последние связующие нити. А вот связь с Кейси я тем не менее поддерживала. Только после ухода из «Джилл» я поняла, насколько дорожу нашей дружбой и как мне ее не хватает.

Мы время от времени встречались по утрам, чтобы выпить по чашечке кофе и вдоволь посплетничать.

— Кровавая баня началась, — однажды утром сообщила она, когда мы примостились за столиком со своими капучино.

— Кто первый? — нервно спросила я.

— Росарио.

— Ох, — вздохнула я, зная, как она любила свою работу. — Но все будет в порядке. Она девка пробивная.

— Я за нее тоже не беспокоюсь, — согласилась Кейси.

Но по выражению ее лица я поняла, что козырь по-прежнему покоится у нее в рукаве.

— Что еще? Кто еще? — Я буквально подпрыгивала на краешке стула.

— Приготовься, — предупредила Кейси. — Тебе понравится.

— Уволили?

— Нет, по собственному желанию.

— Кто же? Кто? — Из всей теперешней жизни «Джилл» меня волновали лишь эти сплетни.

Кейси, не произнося ни слова, отхлебнула еще капучино, поддразнивая меня.

— Ну, говори же! — Я изнемогала от любопытства, да и кофеин брал свое.

— Свен, — наконец сказала она.

Я всплеснула руками:

— Не может быть!

Каким бы верным солдатом ни был Свен, я знала, что зарплата у него недурственная, а жить он любит на широкую ногу. Я думала, что он смирится с чем угодно, лишь бы удовлетворять свои царские запросы, и даже не ожидала, что он уйдет. Должно быть, мотив был достаточно веский.

— Но что же, черт побери, случилось?

Кейси рассмеялась.

— Ой, все произошло из-за ерунды. Он просто сорвался. Брайс, Роджер и Эллен постоянно следили за каждым его шагом. — Я знала, как он это ненавидит. Свена лучше держать на очень длинном поводке — и повода для жалоб не возникнет.

— Ну, он им уступал. Снова и снова, — продолжала она.

— Знакомо, — вклинилась я.

— Он даже стерпел, когда на обложки стали ставить спортсменов. Однажды, правда, завопил: «Это ж вам не гребаные бейсбольные карточки!» — но все-таки терпел.

— А что произошло потом? Что переполнило чашу его терпения? — Я уже места себе не находила. Кейси определенно умела заинтриговать слушателя.

— Он взорвался из-за заголовка.

— Продолжай, — со смехом попросила я.

— Брайс постоянно меняет их в последнюю минуту. Хочет, чтоб они все рифмовались и содержали аллитерации. И вот, однажды он получает свой экземпляр. Приготовься, это великолепно, — сказала она и замолчала на миг.

Убийственно! Я взглядом велела ей говорить.

И она сказала.

— «Заплети косички, чтоб побольше налички».

— О боже, — в ужасе скривилась я.

— Вот-вот. — Тут Кейси снова взяла паузу, чтобы сделать глоток капучино. — И тут Свен бежит в твой офис… ну то есть офис Брайс, и орет как резаный: «Я не могу так! Я не могу работать с человеком, который рифмует “косички” и “наличку”! Все! Хватит с меня! Я увольняюсь!»

— Не может быть! — Я действительно поначалу не поверила ей. Но, поразмыслив, запросто представила себе такую картину. Свен был парень темпераментный, и с ним нужно было держать ухо востро. — Я так им горжусь!

— Ага, — кивнула Кейси. — Ну, в общем, тут такое дело: Брайс сказала, что хочет встретиться со мной сегодня во второй половине дня. Мне кажется, мне отрубят голову как раз вовремя, чтоб на выходных моя несчастная башка передохнула. — В ее голосе не слышалось и тени печали.

— Ты уже искала себе новое место? — спросила я. — Я могу тебе чем-то помочь?

— Искала, — сказала Кейси. — И мне на глаза попалась вакансия в инвестиционном банке…

— В инвестиционном банке? — эхом откликнулась я. Кейси казалась мне девушкой слишком уж творческой и жизнелюбивой, чтобы чахнуть в инвестиционном банке. Я просто не могла представить, как она будет терпеть всех этих самолюбивых дельцов.

— Да-да, я знаю, как это скучно, — сказала она, заметив мой испуг. — Но он всего в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома. Я смогу почаще бывать с семьей… Думаю, я все же попробую. А там видно будет. Возможно, мне понравится работать там, где меня не больно-то волнует качество конечного продукта. Тогда, возможно, и жизнь станет попроще.

— Ну, тогда дерзай, — напутствовала ее я. — Но что касается качества жизни: знаешь, мне будет очень не хватать наших встреч за чашкой кофе.

— Я постараюсь хоть изредка выбираться, — пообещала она. — И вот еще что, Джилл. Я хочу, чтоб ты знала: никогда в жизни у меня уже не будет такого хорошего босса. — В глазах ее заблестели слезы.

Предсказание Кейси сбылось: ее таки уволили в тот же день. Несмотря на все мои предостережения, она тоже подивилась скудности выходного пособия. И все же была рада сбросить наконец груз «Джилл» со своих плеч.

В последующие месяцы вся индустрия гудела, как потревоженное осиное гнездо, обсуждая наперебой текучку кадров в «Джилл» и ухудшение ее финансового состояния. Объем рекламы, едва пошедший на поправку перед моим уходом, упал еще на 15 %, а это уже означало крах: с тех пор падение составило порядка 65 %. Следовательно, уволили Роджера Рейнольдса так же поспешно, как и приняли на работу. Бедняга, он стал козлом отпущения за все грехи предыдущей властительницы.

Все будто бы собрались толпой и наблюдали за медленной, мучительной смертью «Джилл». И как бы меня ни должны были тешить подобные новости, гибель журнала все-таки пробуждала во мне смешанные чувства. Я не хотела, чтобы мое имя украшало обложку паскудной тряпки, но почему-то продолжала надеяться, что журнал выживет и войдет в анналы. Я думала, что период упадка непременно сменится новым взлетом, как это нередко случалось в медиа-бизнесе. Надежда, что «Джилл» тоже оклемается и займет свое место в истории, не покидала меня. Пусть нынешние перемены вели ее в ад — я ждала, что найдется спаситель, который вновь вознесет ее к небесам и обелит мое опороченное имя.

Интересное совпадение: пока «Джилл» теряла свои личные качества, остроту и популярность, я переживала настоящее возрождение. Не будучи уже ни боссом, ни иконой, ни трутнем при «Нестром», я наслаждалась статусом подруги, дочери и жены. Мне нравилось держаться в тени. Иной раз я даже чувствовала себя новичком, незнакомкой в городе, готовой к неожиданным открытиям и приключениям. Это было чудесно.

Особенно приятно мне было расплачиваться за ту поддержку, которую оказывали мне самые дорогие люди — Сара и Джош.

Детская книжка Сары получила восторженную прессу, попала во многие списки рекомендованной литературы по всей стране, а за иллюстрации ее автор даже получила солидный приз. Вскоре после этого книга поднялась на третье место в списке бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». Дабы отпраздновать успех, я вознамерилась закатить ей гигантскую секретную вечеринку.

Я решила пустить пыль в глаза и арендовала просторный лофт в Трибеке. Приглашены были все люди, которых Сара знала и любила: члены семьи, старые и новые друзья, соседи и коллеги (Тасо проявил себя прекрасным сообщником, сделав ксерокопию ее телефонной книжки). Я наняла замечательного диджея и утонченного повара, а по стенам развесила увеличенные обложки ее книги и списки бестселлеров, в которые она попала.

И все эти хлопоты вмиг оправдали себя, когда я увидела лицо Сары. Она, кажется, едва не рухнула в обморок, когда все это увидела. Приятнее этого было лишь прославлять ее талант вместе со всеми. В тот вечер Сара была особенно красива; густые темные волосы обрамляли ее сияющее лицо. Я была довольна, что она наконец дождалась славы и хвалы, которых давно уже заслуживала. Мне нравилось, что хотя бы на один вечер Сара стала королевой бала и помогла ей в этом я.

Глядя на нее, я вспоминала всю историю нашей дружбы. Вспоминала наши студенческие годы — какими мы подчас были глупыми и как она спасла меня от опрометчивого бегства с Ричардом Руизом. Я размышляла о месяцах, прожитых вместе в Нью-Йорке. Как мы умудрялись веселиться без гроша за душой. Я сожалела о тех годах, когда мы отдалились, когда я была слишком занята и поглощена своей персоной, чтобы поддерживать дружескую связь. И я испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие оттого, что сейчас наша дружба была крепче, чем когда-либо. Сара стала мне заботливой сестрой, всегда готовой дать совет в трудной ситуации. Я больше никогда не посмею пренебречь нашей дружбой.

Мои отношения с Джошем тоже обрели второе дыхание. На наш весьма запоздалый медовый месяц мы отправились в Бали, и там, на пляже, снова произнесли клятвы верности. Целыми днями мы слонялись по рисовым плантациям или плескались в лазурном океане. Дома же я целыми днями ходила за покупками или училась готовить еду в настоящей печи, а не в микроволновке. И Джош, между прочим, тоже мог теперь похвастать карьерными достижениями: его последняя пьеса «Между двух рек» получила восторженные отзывы критиков, принесла ему серьезную театральную награду и вот-вот должна была перебраться на подмостки Бродвея.

В общем, жизнь была хороша. Все мои друзья процветали. И даже без лишних слов благодарности, без лишних аплодисментов двое самых близких мне людей знали, что своим счастьем я обязана им. Ведь именно они направляли меня на путь истинный, когда я двигалась в неверном направлении. Все эти годы, когда я не могла разграничить «Джилл» и Джилл, они помогали мне выйти к свету и остаться собой. Сама бы я с этим не справилась. Отличный урок для женщины средних лет. Разве что чуть запоздалый. И это будет один из первых уроков, которые я преподнесу своему ребенку.

Да, своему ребенку.

Случилось небольшое чудо. В сорок лет, с одной фаллопиевой трубой и без гормонального обстрела, я каким-то образом ухитрилась забеременеть. Сначала я, разумеется, испытала легкий стресс: уж очень не хотелось переживать разочарование вновь, — но врачи уверяли, что прогноз благоприятен. На этот раз яйцеклетка заняла положенное место, я чувствовала себя превосходно, и все было хорошо.

Да я и сама это ощущала. Нечто переменилось. Эта беременность была правильной.

Это новое обстоятельство подстегнуло меня к принятию карьерного решения, и я согласилась заведовать целым каналом в спутниковой радиосети. Слишком уж заманчивое было предложение: я не только заполняла эфир по своему усмотрению, но и вела собственное шоу. Идеальные, по большому счету, условия: платформа для высказываний, но без этих чертовых камер. Я тут же задумала передачу, посвященную молодым независимым группам. И, несмотря на всю сладость свободы, я была очень рада вновь взяться за работу.

В тот день, когда я подписала контракт, я решила прогуляться домой от офиса своего адвоката, хотя на дворе стояла особенно мерзопакостная поздняя нью-йоркская осень. Во мне бушевало море энергии, и я не придумала лучшего способа ее употребить, чем пройтись пешком от Виллидж до Мидтауна. Вот только одного я не учла: я забыла зонтик. Поэтому хляби небесные, конечно же, разверзлись и обрушили проливной дождь.

Я нырнула в холл какого-то офисного здания, чтобы переждать. Стоя там, я заметила на другом конце коридора газетный прилавок. Из всей груды журналов выделялись только пять букв: Д-Ж-И-Л-Л. Ярко-розового цвета.

Буквы манили меня, и я им поддалась.

С обложки таращила пустые глазенки Кейти Хэнсон — очередная поп-звездочка-однодневка, победительница пошлого реалити-шоу.

КЕЙТИ ХЭНСОН ДЕЛИТСЯ СЕКРЕТАМИ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ И РЕЦЕПТАМИ ДИЕТИЧЕСКИХ БЛЮД, А ТАКЖЕ ЗНАКОМИТ НАС СО СВОИМ КЛЕВЫМ НОВЫМ ПАРНЕМ!

За тошнотворным заголовком следовал безумный всплеск розового:

КАК СДЕЛАТЬ МУЖЧИНУ СЧАСТЛИВЫМ — В ПОСТЕЛИ И В ЖИЗНИ!

КАКИЕ ПРИЧЕСКИ НОСЯТ В ЭТОМ СЕЗОНЕ.

М-да, в десяточку.

Никаких пенисов. Никакого ехидства. И совершенного ничего интересного.

Перевернув пару страниц, я изумилась — нет, ужаснулась — содержанию. Любой случайный прохожий, вероятно, счел бы, что я разглядываю дичайшую порнуху — такой силы отвращение отразилось на моем лице.

— Ну что, будете брать или нет? — поторопил меня сварливый мужчина за прилавком. Я и впрямь что-то не вовремя задумалась.

Я еще раз взглянула на обложку.

Вздохнула.

И положила журнал обратно.

— Нет, — сказала я. — Мне такое не нужно.

Эпилог

Джилл Уайт объявляет о новом контракте, одноименный журнал закрывается. — «Нью-Йорк Таймс», декабрь 2005 г.

Эллен Каттер уходит из «Нестром». — «Фэшн Уик Дэйли», декабрь 2005 г.

Первый номер «Свити Пай» становится последним. — «Крейнз», декабрь 2005 г.

Было солнечное утро воскресного дня. Джош проснулся полным новых сил. Поначалу я решила, что улыбку его вызвали снежинки, сыпавшие за окном и пробуждавшие в нем озорного мальчишку. Но потом я вспомнила, что на сегодня у него назначена встреча с продюсером, который заинтересовался экранизацией «Между двух рек».

Он поцеловал меня в выпирающий восьмимесячный живот.

— Потри его на счастье, — посоветовала я.

Он рассмеялся, но все же послушался.

— О маленький Будда, — с почтением заговорил он, — помоги мне заключить выгодную сделку. — Затем он еще раз поцеловал меня в живот и выпрыгнул из постели. — Когда тебя забирает Серена? — спросил он уже в третий раз за те полчаса, что я бодрствовала.

Видимо, возбуждение в преддверии важной встречи пагубно сказалось на его памяти.

— В полдвенадцатого, как обычно, — ответила я. — Запомни, потому что я отвечаю на этот вопрос уже в третий раз, и четвертого не будет.

Он с тревогой глянул на часы.

— Просто хочу знать, как долго мне мучиться в ожидании твоего возвращения, — сказал он.

Я швырнула в него подушку и нехотя вылезла из постели сама.

— А на сколько у тебя назначена встреча?

Он броском вернул мне подушку.

— Ну, в полтретьего. Но у меня еще много дел до того.

По всей вероятности, дел и впрямь было невпроворот: он постоянно ерзал, проверял мобильный телефон, смотрел на часы и бесцельно метался из угла в угол.

— А ты успеешь приготовиться к ее приходу? — крикнул он из кухни.

Я рассмеялась тому, как он проецирует свое волнение на меня.

— Конечно, успею, — ответила я. — Я быстро готовлюсь к «рок-н-роллу для мамаш».

Так мы с Сереной в шутку прозвали еженедельные предродовые уроки йоги. Серена отставала от меня на пару месяцев, а абонемент на эти уроки стал ее подарком на мой день рождения, преподнесенным, пока она снималась в Нью-Йорке. И Джош прекрасно знал этот нехитрый ритуал: напялить кофту, обуть сланцы, взять коврик — и готово. А тут вдруг распереживался.

Зазвонил домофон.

— Приехала! — крикнул он.

— Время еще есть, — сказала я, сверяясь с часами. — Пусть поднимается.

Что это было — недовольный вздох, или мне почудилось? Скорей бы он уже встретился с этим продюсером и опять стал самим собой — спокойным и миролюбивым.

Пока Серена поднималась, я завершила все необходимые приготовления. Серена тоже выглядела сгустком энергии, ввалившись в лофт с видом завоевательницы мира лечебной гимнастики.

— По-прежнему не поправилась? Чудеса, да и только. — Беременность практически не отразилась на ее точеной фигуре. Как бы я ни наслаждалась беременностью, мне все-таки хотелось поскорее вернуться в форму.

Но сегодня у нее времени на болтовню тоже не было — она опрометью потащила меня к выходу.

— Готова? Идем. У меня для Филиппа миллиард вопросов.

— Хорошо, хорошо, иду, — промямлила я. — У тебя когда-нибудь бывает такое, что все вокруг живут по одному расписанию, а ты — по другому?

— Идем, — отрезала она, распахивая дверь. Ее терпение явно было на исходе.

Мы легкой трусцой добрались до зала, где полчаса расслабляли каждую мышцу тела. После этого Серена совсем разленилась и будто перешла в замедленный режим: попросила Филиппа помочь свернуть ее коврик, долго пила свежевыжатый сок и лезла в каждый бутик, который попадался нам по пути. Обычно после занятий мы шли по своим делам, но сегодня Серена попросилась в гости — сказала, что хочет со мной поболтать. Я с радостью согласилась, потому что Джош все равно уходил, а заняться мне особо было нечем.

На обратном пути мы много говорили о детях. Мне очень повезло иметь подругу, забеременевшую практически одновременно со мной. Благодаря этому я не чувствовала себя виноватой, что все разговоры сводятся к одному.

— Как же мне быть? — причитала я в приступе столь свойственного будущим мамам волнения. — Я понятия не имею, как воспитывать ребенка. Возможно, я уже слишком старая. Слишком косная. Меня уже, наверное, бесполезно учить, как бесполезно дрессировать старую псину…

Серена только рассмеялась.

— Не переживай, ты будешь прекрасной мамой, — сказала она. — Сама удивишься, как это легко. А если растеряешься, просто позвони мне. Или Саре. Вокруг тебя миллион людей, которые рады помочь советом.

Это на время меня успокоило. Но волнение вернулось, когда мы сели в лифт. Я поняла, что причиной тому была Серена, которая вдруг опять переполнилась энергией и тревогой. Что ж это за день такой? Если она продолжит в том же духе, мне понадобится еще один урок йоги, чтобы расслабиться.

Стараясь держать себя в руках, я вытащила ключи и отперла дверь — чтобы тут же оглохнуть от нескладного хора.

— Сюрприз! — закричали все, едва не спровоцировав преждевременные роды.

Теперь мне все стало ясно. Сегодня был день рождения моего еще не родившегося ребенка — старая американская традиция.

Потрясенная, я замерла в дверном проеме. Я не ожидала вечеринки, считая, что слишком стара для этого. Но, увидев лица самых дорогих мне людей, я порадовалась, что моего мнения никто не разделял.

Я осмотрела наш лофт. За два часа с небольшим Джош успел собрать здесь двадцать человек, украсил все розовым, голубым и желтым и привел поваров. Он подошел ко мне и нежно обнял.

— Ну, проходи же, — сказал он. — Радуйся, это праздник в твою честь, моя ты наседка. А мне пора на встречу, за которой последуют чисто мужские развлечения.

— Ты лучше всех, — сказала я, обнимая его в ответ.

— Поверь, мне очень много помогали, — сказал он, после чего поцеловал меня и распрощался со всеми собравшимися женщинами.

Когда он ушел, я наконец смогла рассмотреть лица присутствующих.

— Мама! — удивленно воскликнула я, когда она заключила меня в объятия. — А ты где пряталась?

— Я переночевала у своего друга, — сказала она. Я-то знала, о каком «друге» она говорит: это был ее новый любовник, архитектор, с которым она познакомилась на лекции. И намерения у него, похоже, были самые серьезные. На эту мысль меня натолкнул тот факт, что она наконец начала бракоразводный процесс. — Надеюсь, ты найдешь время познакомиться с ним, — прошептала она.

Я ответила, что с удовольствием. Самое время двигаться дальше. Я была очень за нее счастлива.

Разумеется, присутствовала Сара, и у меня закралось подозрение, что они были сообщницами Джоша в организации празднества. В конце концов, я всего пару недель назад попросила Сару стать крестной мамой малыша. Не то чтоб я отличалась особой набожностью — нет, крестин никаких не предвиделось. Просто я хотела, чтоб Сара знала об этом: если, не дай Бог, со мной и Джошем что-нибудь случится, своего ребенка я доверю только ей одной.

— Я хотела подарить тебе подписку на «Свити Пай», но, к сожалению, журнал уже закрыли, — пошутила Кейси. Мы обе рассмеялись, злорадствуя над недолгой славой нового журнала Лиз Александр для «состоятельных мам». Мне очень приятно было вновь встретить ее, ведь в последнее время мы виделись совсем редко. Что, впрочем, не мешало нам регулярно сплетничать по телефону, благо сплетен сейчас хватало.

Как выяснилось, Степфордские Близнецы и ко дну пошли вместе. «Джилл» недавно наконец вызволили из этого глянцевого ада, и вслед за нею Ти-Джей отпустил и Эллен. Если спросите мое мнение, я считаю, что Ти-Джей просто не вынес негативной прессы, которой сопровождался мой «добровольный уход», и последовавших вопросов о его деловой смекалке. В конечном итоге, старушка «Джилл» и новорожденный «Свити Пай» померли почти что в один день. Рекламодатели и читательницы пришли к общему мнению, что «Джилл» должна руководить Джилл или хотя бы женщина, максимально на нее похожая. Что же касается «Свити Пай», то тут у критиков наступило раздолье. Лиз явно не знала, о чем хотят читать американские родители. На обложке первого номера был изображен укутанный в меха младенец, а заголовки предлагали «отвезти малыша в Бейлиз» и «с первых дней приучать детей к учебе». В гибели журнала, в общем-то, виноваты были даже не критики; просто такому заносчивому и далекому от реальных проблем журналу не нашлось места на рынке. Думаю, именно тогда Ти-Джей понял, как дорого Эллен обходится «Нестром». Или, возможно, не вынес разгромных рецензий. В любом случае, я искренне старалась не желать ей зла. Я постепенно начинала верить в карму и хотела лишь одного: чтоб Эллен Каттер больше никогда не попадалась мне на глаза. Именно об этом я думала, когда она позвонила мне (чистая случайность?), как только я объявила о своей новой радиоволне.

— Просто хотела поздравить тебя, Джилл, — как обычно, невыносимо приторно сказала она, как будто мы были старыми подругами. — Не забывай обо мне, если подвернется что-нибудь подходящее.

О да, конечно. Я знала, что ей идеально подойдет. Ранняя пенсия, вот что. Я не могла найти причины, по которой кто-либо в мире должен страдать из-за ее несостоятельности и властолюбия.

Но сегодня я не хотела зацикливаться на журнале «Джилл». Да и вообще: увидев всех этих любимых мною людей, я не желала думать о Джилл в принципе.

— Кейси, расскажи-ка, как у тебя дела на новой работе.

Кейси сказала, что в инвестиционном банке она отлично прижилась. Я была рада это слышать — но и немного опечалилась. Рада, потому что Кейси заслуживала счастья. И печалилась потому, что надеялась вернуть ее к себе. Я сразу начала думать, как бы ее завлечь… Возможно, временная работенка с хорошей оплатой подошла бы. Надо не забыть обсудить это с ней на следующей неделе, подумала я.

— Ну, я больше не могу ждать! Открывай же скорей, — вдруг сказала Кейси, протягивая мне небольшую коробочку в яркой обертке. — Открой немедленно! — потребовала она.

Я повиновалась. Внутри оказались одинаковые футболки — одна на маму, другая на дочь — с оттисками первой обложки «Джилл» на груди.

— На долгую память, — сказала Кейси. — Чтоб ни ты, ни твоя девочка не забывали.

— Да как же я забуду?! — воскликнула я и не покривила душой. Я вспоминала всех тех людей, которые помогали мне, и думала, где они сейчас. Оказалось, что этот опыт всем очень пригодился.

Свен, к примеру, стал арт-директором в крупном журнале для мужчин, где он мог снимать больше полуодетых женщин, чем когда-либо мечтал. Детская одежда Минди отлично продавалась; я часто замечала симпатичные, яркой расцветки пончо и ботиночки во многих бутиках. Росарио работала диджеем, а у нее всегда лежала к этому душа. Пола повысили в «Нестром»: после ухода Эллен он опять вырос в глазах Ти-Джея.

А о Лиз Александр нам еще предстояло услышать… Хотя куда бы ни пошла Эллен, Лиз не отставала ни на шаг.

Поблагодарив Кейси, я уложила футболки в коробочку. Пора было уже перестать ворошить былое и подумать о грядущем.

— Ну, так как вы считаете, — спросила я, когда все уселись за стол, — девочка или мальчик?

Все принялись с жаром обсуждать эту тему, пока их не перекричала Сара:

— Я могу определить это точно. В моем роду еще не ошибалась ни одна женщина.

— Давай же! — подзадорила ее я.

— Нам понадобится твое обручальное кольцо и веревка. Тогда можно будет приступать к эксперименту.

Я сняла кольцо с пальца и сбегала на кухню за веревкой.

— Откинься на спинку, а живот оттопырь, — приказала Сара и повела меня к дивану. Все собрались вокруг. Я послушно выпятила живот — пока что ничего сложного.

Сара отрезала примерно фут веревки и продела его сквозь кольцо, а затем связала концы. Небрежно помахав кольцом надо мною, она принялась раскачивать его методично, словно маятник. Вскоре, покачавшись из стороны в сторону, кольцо закружилось.

— Вот! — вскрикнула Сара. — Вот и ответ!

— Ну же?!

Сара остановила кольцо.

— Ну, согласно проверенному греческому суеверию, у тебя будет девочка.

Мама взвизгнула от радости. Остальные разразились аплодисментами. Конечно же, я любила бы ребенка любого пола, особенно после тех потерь, которые я пережила. И, независимо от пола, я хотела научить своего ребенка некоторым мудрым вещам.

Прежде всего, старайся понимать своих родителей (тут я взглянула на маму). Они всего лишь люди, они тоже имеют право на ошибку.

Тогда я вспомнила свои веселые годы в Беннингтоне, последовавшие за унынием в Хиллэндере.

Не бойся трудных времен — тебе воздастся сторицей.

Я вспомнила свой первый день в «Чики» и первые годы «Джилл».

Не отступайся от своей мечты и окружай себя своими страстями и страстными людьми. Во что бы то ни стало.

И, наконец, я обвела взглядом всех этих чудесных женщин, которые любили и поддерживали меня, когда другие — и хуже этих женщин не найти — пытались пошатнуть мою веру в себя.

Гордись собою, кем бы ты ни был. И кто бы ни пытался тебя разубедить.

Вот и все, чему я хотела научить свое дитя. Я надеялась, что он — или она — будет умен. Или умна. И я хотела открыть ему весь мир безграничных возможностей — и в то же время научить его скромности. Если мой ребенок когда-нибудь вдруг оторвется от земли, визит к дедушке или бабушке мигом вылечит эту напасть.

Но я торопила события. На первых порах ребенку будет нужна лишь бесконечная любовь — и я готова была ее обеспечить. Мои друзья следили за тем, чтобы я как следует подготовилась к материнству. На этом моменте я отвлеклась от своих родительских наставлений и перешла к подаркам.

Там оказалось множество полезных вещей: коляска, плетеная колыбелька, славные детские книжки, игрушки и рамочки для фотографий. Я подумала: «Если этот ребенок узнает людей так хорошо, как знаю их я, это будет истинным благословением».

Покончив с подарками, мы приступили к чаепитию, а завершилось все, разумеется, разговорами о детях. Я также упомянула, что мне осталось нанести лишь последние штрихи к проекту своей радиостанции, которую я решила назвать «Радио девчонок».

— Мне нравится, — одобрила Кейси.

Мне тоже нравилось. А вот название для ток-шоу никак не шло в голову.

— Может, кто-нибудь подскажет? — взмолилась я.

— А почему бы не воскресить «Джилл»? — сказала Сара. — Теперь, когда журнал мертв, ты можешь вернуть свое имя.

Но я была непреклонна.

— Я больше ни за что его не отдам. Слишком уж дорогой ценой мне дался этот урок.

— Никому не отдашь? Ни за что? — уточнила Серена.

— Ну же! — подстрекнула меня Сара.

— Ну, нормальное имя, — потупилась я.

— Это прекрасное имя! — возразила мама.

— Ну, если Сара не ошиблась с полом, то я могу сделать одно исключение, — смилостивилась я, поглаживая живот. — Может быть, как второе имя? — предположила я, осознавая впервые в жизни, что эра моего важнейшего творения должна вот-вот начаться.

Карен Ямпольски, выпускница Нью-Йоркского университета, много лет работала ассистентом руководителей в индустрии масс-медиа и развлечений, а также девять лет была правой рукой основателя и главного редактора журнала Jane Magazine. Она живет с мужем и двумя детьми в графстве Вестчестер.

Вскоре вы сможете увидеть в кинотеатрах экранизацию книги «Гламуру вопреки» с Хилари Суонк и Молли Смит в главных ролях!

Если вам нравится «Дьявол носит Prada», вам понравится и «Гламуру вопреки»!

Холли Чемберлен, писательница

Я просто влюбилась в «Гламуру вопреки»! Невероятно захватывающая книга, а Джилл — персонаж, которому хочется подражать!

Аманда Браун, писательница

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

1

Американская актриса и дизайнер, работает в сотрудничестве с сестрой Эшли Олсен. Одежда под их маркой считается образцом дурного вкуса. (Здесь и далее примеч. перев.).

2

Роберт Мэпплторп — американский фотограф. Прославился стилизованными черно-белыми портретами, снимками цветов и обнаженных мужчин.

3

Американская бизнес-магнат.

4

Одно из крупнейших и старейших сообществ американских студенток.

5

Бульвар на Манхэттене, с самыми высокими ценами на недвижимость в США.

6

Торговая марка американских дизайнеров — супругов Чарльза и Рэй Имз.

7

Дэвид Кореш — лидер религиозной секты, верования которой основывались на признании его истинным пророком. В 1993 г. агенты ФБР после длительной осады подожгли ранчо, на котором проживали члены секты. Пятьдесят три взрослых человека, включая самого Кореша, и двадцать один ребенок погибли.

8

Популярная американская психоделическая рок-группа.

9

Культовый «роман взросления», написанный Джоном Ноулзом (1926–2001).

10

Сеть дешевых супермаркетов, торгующих товарами общего потребления.

11

Героиня популярного американского сериала «The Dukes of Hazzard» (транслировался с 1979 по 1985 гг.). Дейзи Мэй, по сценарию, родом с юга, что сказывается на ее речи.

12

Амиши — консервативное христианское течение менонитского происхождения. Амиши — приверженцы старого традиционного образа жизни. Им запрещается служить в армии, фотографироваться, водить автомобили и летать на самолетах, и т. д.

13

Американская актриса, прославившаяся ролью в сериале «Ангелы Чарли».

14

Американская панк-рок-певица, создавшая образ непримиримой женщины-бунтарки.

15

Американский драматург, испытавший сильное влияние «театра абсурда».

16

Американский деятель искусства, проявивший свой талант в литературе, театре, кинематографе и музыке.

17

Популярная панк-рок-группа из Нью-Йорка.

18

Британская глэм-рок-группа, солист которой — Марк Болан — считался иконой стиля. Болан погиб в автомобильной катастрофе в 1977 г.

19

С отличием (об окончании учебы) (лат.).

20

Вокалистка американской рок-группы «Pretenders».

21

Строчки из стихотворения Артюра Рембо «Песня самой высокой башни» (цикл «Празднества терпения»). Перевод М. П. Кудинова.

22

Популярный американский фильм о жизни школьников (1986 г.).

23

Культовый фильм о жизни американских подростков (1985 г.).

24

Легендарный басист панк-группы «Sex Pistols».

25

Традиционная для Америки награда за восьмое место в каком-либо состязании. Также может надеваться в качестве иронического ответа засилью ленточек как символов принадлежности к политическому или общественному движению.

26

Игра слов: название журнала «Чики» (Cheeky) переводится как «наглый), «развязный», «бесцеремонный».

27

Легендарный альбом панк-рок-группы «The Clash».

28

Имеется в виду персонаж Дастина Хоффмана из одноименного фильма, аутист, запомнившийся зрителям своей скрупулезностью и эрудицией.

29

Поздравляю! (иврит).

30

Добрая волшебница из сказки «Волшебник страны Оз».

31

Распространенный эвфемизм для обозначения мужского полового органа.

32

Известный французский дизайнер и художник русского происхождения, работавший в стиле «ар деко».

33

Популярный молодежный фильм Алана Паркера (1980 г.).

34

Lighthouses — маяки (англ.).

35

Имена персонажей популярного сериала «Семейка Адамс», известного своим «черным» юмором.

36

Популярное телешоу, аналог «Фабрики звезд».

37

Персонаж романа «1984» Джорджа Оруэлла, всесильный диктатор.

38

Я? (фр.).