Писатели, читатели и блогеры полюбили романы Джули Коэн

Глава первая. Хонор

Последний этап жизни Хонор Левинсон начался на верхней ступеньке лестницы ее дома в северном Лондоне.

Окна два дня назад вымыл молодой человек, который приходит со стремянкой и ведром каждую весну. Сквозь стекло лился солнечный свет, теплой полосой улегшийся на ковер и стену, погладивший щеку Хонор, когда она, неся корзину со стиркой, прошла мимо окна к лестнице.

Она думала о белье, которое ей приходилось стирать раньше: о весе спортивной формы и брюк, залепленных грязью на коленях. О школьной форме и садовой одежде, рубашках, которые нужно было гладить, трусах, подштанниках и носовых платках. Так много нагрузок, каждую неделю, одна за другой, никогда не уменьшавшихся, всего лишь для одного ребенка и одной женщины. Иногда ей казалось, что ее дом украшен гирляндами из мокрой одежды. Ей приходилось пробираться через джунгли сохнущих носков и колготок, просто чтобы пройти в ванную. Учитывая, сколько времени и усилий уходило на стирку одежды, этот процесс был недостаточно освещен в литературе.

Сегодня днем в ее корзине лежали две блузы, майка, юбка и трое трусов. Все это не было на самом деле грязным: что такого она могла сделать в эти дни, чтобы испачкать одежду? Дни пота, земли и разлитых напитков закончились. Теперь ее корзина была легкой – такой же легкой, как солнечный свет, который она видела боковым зрением.

Хонор, придерживая корзину на бедре, положила руку на перила. Древесина тоже была теплой от солнца. Внизу, на первом этаже, зазвонил телефон. Она сделала шаг, чтобы спуститься на первую ступеньку, и оступилась.

Она была в шоке не потому, что падала, а потому, что пропустила ступеньку, что ее тело забыло язык дома, забыло, как делать то, что она делала ежедневно в течение бóльшей части жизни. Хонор вскинула руки, чтобы остановить падение, но перила выскользнули из ее пальцев, и она, сильно ударившись бедром о край ступеньки, скатилась на спине по деревянной лестнице.

– Стивен! – выкрикнула она в пустоту.

Боли не было, пока нет, только глухие звуки ударов, когда она скользила по ступенькам и некому было ее остановить. Она ударилась затылком о ступеньку так, что в глазах вспыхнули звезды. Они были четче, чем все, что она видела в течение долгого времени.

Это ощущение было знакомо, будто она много раз проигрывала это в уме. Последний миг, знакомый, как ребенок или любовник.

Она скатилась к подножию лестницы и распласталась на полу. Телефон зазвонил во второй раз. «Два звонка, – подумала Хонор. – Все произошло между двумя звонками телефона».

Теперь она чувствовала что-то, пусть даже в какой-то степени, – затылок, бедро, спину, ягодицы, локти, – и чувствовала скорее удары, чем боль. Ее голова покоилась на последней ступеньке. Она лежала в озерце ослепительного солнечного света. И была жива. Хотя выкрикнула это имя, поскольку была уверена, что не выживет.

Хонор потрогала затылок. Он был теплым и влажным, а когда она посмотрела на руку, та была в крови и дрожала.

Увидев это, она почувствовала боль.

– Стивен… – снова произнесла она, но, казалось, это говорил кто-то другой, кто-то старый и слабый.

Она села, не обращая внимания на оглушительную боль в спине и бедре и раскалывавшуюся голову. Потом глубоко вдохнула и, держась за перила, попыталась подняться.

И тут же, пронзительно закричав от боли, упала обратно.

Телефон зазвонил в третий раз, а может, и в четвертый. Одинокая старуха со сломанным бедром, какая банальность! Столько лет борьбы – и вот чем все закончилось. Тяжело дыша, Хонор осторожно повернулась на левый бок, на неповрежденное бедро, и, подтягиваясь на руках и отталкиваясь левой ногой, поползла по деревянному полу к телефону.

В ее доме на каждом этаже было по телефону: один в спальне, другой в кухне в подвале и еще один здесь, на первом этаже, в гостиной. Мобильный лежал в спальне наверху. Хонор проползла через дверной проем к персидскому ковру. Мокрые руки скользили по полу, нога слабела. Тут она немного передохнула. Шерсть ковра колола щеку. Кровь с затылка стекала по лицу. «Нужно смыть холодной водой», – подумала она.

Телефон снова зазвонил. В шестой раз? В десятый?

Насколько она помнила, он звонил все это время, а ей нужно было проползти еще метр.

Она глубоко вдохнула, почувствовав запах пыли и шерсти, и снова подтянулась. По ковру это было сложнее. Она отнесет этот ковер с кровавыми пятнами и всем прочим на ближайшую помойку, как только поправится.

Телефон стоял на низком столике у дивана. Хонор, извиваясь и стараясь отталкиваться плечом, проползла последние несколько дюймов. Потом ухватилась за ножку стола, потянула со всей силы, и столик перевернулся. Хвала Богу за легкую мебель!

Телефон удачно приземлился возле нее, трубка слетела. Хонор схватила ее здоровой рукой.

– Алло, – сказала она. – Алло, мне нужна помощь.

Молчание. Ее волосы растрепались и теперь, потемневшие от крови, свисали на лице. Она чувствовала, что над верхней губой выступил пот. Давненько она не потела.

– Да, мадам, – наконец ответил на том конце линии голос с сильным акцентом. – Добрый день. Это Эдвард из «Компьютер Аксес Сервисес». Я звоню по поводу вашей проблемы с Windows.

– Отвали, – четко произнесла она в ответ и нажала на кнопку, чтобы закончить звонок. Потом набрала 999. – Мне нужна скорая помощь, – сказала она оператору и, кажется, вечность ждала, пока ее переключат.

– Скорая помощь. Скажите, пожалуйста, что с вами произошло и где вы находитесь?

– Я упала с лестницы и сломала бедро. И у меня разбита голова.

Она продиктовала адрес женщине со спокойным голосом.

– Хорошо, мадам, я оповестила диспетчера. Я останусь на линии и попытаюсь помочь, пока вы ждете скорую. Вы сказали, что ударились головой и сломали бедро? Вам тяжело дышать?

– Это, кажется, единственное, что мне не тяжело делать.

– Умница.

– Не разговаривайте со мной снисходительным тоном! Я достаточно стара, чтобы годиться вам в бабушки. Меня зовут Хонор.

– Хорошо, Хонор, – ответила диспетчер с легкой насмешкой в голосе. – То, что вы меня отчитываете, – хороший знак, если позволите заметить. С вами кто-нибудь есть?

– Я одна.

– У вас на голове есть кровь?

– Да.

– Хорошо. Хонор, вы можете что-то приложить к ране, чтобы остановить кровотечение?

Она пошарила рукой по дивану. Подушка, ставшая со временем почти плоской, лежала на самом краю. Хонор стянула ее и, стиснув зубы от боли, прижала к затылку. Другой рукой она держала телефонную трубку, которая успела стать скользкой от крови.

– Готово, – сказала она женщине на другом конце провода.

– Рада это слышать.

У нее был молодой, жизнерадостный голос. Как у Джо. Хонор закрыла глаза и представила волнистые волосы и улыбку розовых губ.

– Хонор, вы еще с нами?

Она тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Еще с нами… Очередное клише, попытка сделать так, чтобы этот инцидент казался общим, в то время как она чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо.

– Я не смогу дойти до двери, чтобы впустить врачей, но под синим горшком с геранью лежит ключ. – В ушах гудело. Чернота в центре ее мира росла. – Я сейчас отключусь, поэтому надеюсь, что они приедут быстро.

Она стоит наверху лестницы, шум вечеринки все плотнее окружает ее. Опершись на перила, она видит макушку мужчины внизу. У него темные волосы, блестящие и густые, и на нем коричневый твидовый костюм. Он выше людей, стоящих вокруг. В одной руке он держит напиток, виски, а другая лежит на стойке перил, на венчающем ее круглом шаре. У него изящные руки; даже отсюда видно, что ногти чистые и коротко подстрижены. Он носит часы с толстым черным кожаным ремешком.

Каждая деталь настолько четкая. Резкая.

– Как его зовут? – спрашивает она у стоящей рядом Сисси.

– Ты с ним еще не знакома? Это Пол.

Сисси поворачивается к кому-то, а Хонор продолжает смотреть.

Вокруг него много людей, но он один. Где-то кто-то громко засмеялся, и вместо того, чтобы искать источник смеха, он поворачивает голову и смотрит наверх, прямо в глаза Хонор.

У нее земля уплывает из-под ног.

– Милочка? Вы меня слышите?

Хонор открыла глаза. Над ней был размытый силуэт. Два размытых силуэта в зеленом и желтом.

– Пол?

– Нет, меня зовут Дерек, а это Санжай, мы из скорой помощи. Вы можете сжать мою руку? Мы упали с лестницы, не так ли?

– Я упала с лестницы. Насчет вас не знаю.

Во рту у нее пересохло. Столько крови… Сколько времени прошло? Один из санитаров возился с ее головой – если повезет, он остановит кровотечение. Она слышала, как рвутся пакеты, шуршат бинты. И попыталась подняться, вернуть себе часть достоинства. Она назвала его Полом. Как неловко!

– Как вас зовут, дорогая?

– Хонор Левинсон.

– Можете сказать, какой сегодня день, миссис Левинсон?

– Вторник, одиннадцатое апреля. Могли бы спросить что-то потруднее. – Ее голос стал хриплым и жестким.

– Я разберусь с этими вопросами, а потом начну задавать вопросы из шоу «Очевидно», хорошо? Вы принимаете какие-то лекарства?

– Мне восемьдесят лет, конечно я принимаю лекарства. Они в шкафчике в ванной.

– Давление восемьдесят на пятьдесят, Санжай. Вы чувствуете головокружение, миссис Левинсон?

– Да.

– Вы здесь одна?

– По-вашему, я бы оставила свое нижнее белье на лестнице, будь это иначе?

Она закрыла глаза и сжала зубы, пока фельдшеры фиксировали ее голову, чтобы стабилизировать положение.

– Она, должно быть, проползла от ступенек до телефона, – сказал один из медиков. – Очень впечатляюще.

– Морфина… – выдохнула она.

– Не волнуйтесь, в машине скорой есть газ и кислород. Мы доставим вас в больницу, не успеете и глазом моргнуть. Кому вы хотите, чтобы мы позвонили, миссис Левинсон?

– Доктор… Доктор Левинсон…

– Это ваш муж?

– Нет, черта с два! Это я. Мне некому звонить.

Они подняли ее – аккуратнее, чем ей казалось возможным, – положили на носилки и вынесли на улицу, где ожидала карета скорой помощи.

Хонор закрыла глаза, не желая видеть прохожих, останавливающихся поглазеть на беспомощную старушку, которую выносят из собственного дома, хрупкую, как веточка. Когда-то она знала всех этих людей, всех, живущих в округе. Воздух на улице высушил слезы на ее щеках.

– Некому… – прошептала она, когда они благополучно поместили ее в карету скорой.

И повторяла их имена, словно песню. Имена больше не существующих людей.

Пол и Стивен. Стивен и Пол.

Глава вторая. Джо

– Эй, дружище, подожди!

Подросток протиснулся мимо Джо, которая давила на ручку коляски, чтобы приподнять переднюю ее часть в автобус. Он махнул проездным и проскочил по ступенькам, крича что-то своим товарищам, еще до того, как она успела что-либо сказать.

– Он спешил, – сказала Джо Оскару, стоявшему за ней и сосущему большой палец.

Айрис крикнула: «Нет!» – и выбросила свою бутылочку из коляски. Она приземлилась между автобусом и бордюром и укатилась, пропав из виду.

– О господи… Извините. Держись за коляску, Оскар. Поднимайся. Вот так. Стой там.

Она закатила коляску в салон, вышла и, присев, заглянула под автобус. Человек, стоявший за ней в очереди, делано вздохнул.

– Это займет всего минутку, – с улыбкой сказала она. Бутылочка докатилась почти до переднего колеса. Она достала ее и выпрямилась, с покрасневшим лицом, волосы выбились из заколки – очередная сорокалетняя мама, которая крутится у всех под ногами.

– Мамочка, автобус уедет без тебя! – Оскар нахмурился, в глазах читалась паника, он готов был заплакать.

– Нет-нет, милый, все в порядке. – Джо поднялась в автобус, цепляясь за сумки с покупками, висящие на ручке коляски, протерла бутылочку своей футболкой и подала Айрис. – Не теряй больше, дорогая. Извините, – сказала она водителю автобуса и людям за ней, всем. – Моя сумочка…

Она была в коляске. Джо нашла ее и расстегнула молнию.

– Извините, у меня только пятифунтовая банкнота.

– Нет сдачи, – буркнул водитель.

Джо оглянулась на людей, стоящих в очереди. Одни безучастно смотрели на нее, другие отвели взгляд.

– Ладно, – сказала она, – просто возьмите. Это все равно дешевле, чем платить за парковку. – Она с неловким смехом просунула купюру под стеклянную перегородку.

– Мамочка, мы можем посидеть наверху? На переднем сиденье? – Оскар потянул ее за куртку.

– Не с коляской, милый. Иди найди место, а я пока пристрою Айрис.

Было только одно место в конце автобуса, и Оскар помчался к нему. Джо маневрировала с коляской, продвигаясь к свободному пространству возле передней площадки. К счастью, на этот раз там не было других колясок. Женщина в застегнутом на все пуговицы пальто, сидевшая на раскладном льготном месте, неодобрительно посмотрела на загруженную коляску.

– Извините, – сказала Джо, – столько покупок… – Она посмотрела на Айрис, пристегнутую ремнем, потом на Оскара, который уже сидел в конце автобуса.

– Мамочка, – позвал он.

– Вы забыли билет! – крикнул водитель.

Джо пошла обратно. Когда она взяла его, в кармане зазвонил телефон. Она сунула билет к телефону и вернулась к Айрис. Малышка улыбнулась, протянув к ней руки. Ее рот был перепачкан шоколадом, хотя Джо вытерла ее салфеткой после того, как они сходили в кафе. Он всегда появлялся снова, но как?

– Сейчас я вытащу тебя из коляски, дорогая, – сказала она, улыбаясь дочери.

Автобус, накренившись, отъехал. Джо ухватилась за поручень и услышала, как Оскар с начинающейся паникой в голосе зовет ее.

– Оси, – сказала Айрис.

– Минуточку.

Она отстегнула Айрис. Липкие ручки девочки легли ей на шею, ухватились за волосы, на щеке чувствовалось сладкое дыхание. Коляска без веса Айрис, который делал ее устойчивой, под тяжестью покупок завалилась назад. Одной рукой Джо выровняла ее, в другой держала дочь. Женщина на льготном месте вздохнула.

«Ты забыла, как это иметь детей, старая карга?» – подумала Джо, но только улыбнулась и сказала:

– Извините.

И понесла Айрис по проходу туда, где сидел ее брат. Она прошла мимо еще одной компании подростков в школьной форме, которые, расставив ноги, сидели в наушниках и громко разговаривали, явно не собираясь уступать никому места. Телефон в кармане перестал звонить. Она приподняла Оскара, посадила обоих детей к себе на колени. Оскар изворачивался, перегибаясь через сидящего рядом мужчину, чтобы посмотреть в окно.

Коляска снова перевернулась. Женщина взглянула на нее с еще бóльшим презрением и демонстративно передвинула сумочку на шесть дюймов вправо.

«Завтра расскажу эту историю Саре, – подумала Джо, – и мы вместе посмеемся».

– Мамочка! – Оскар крутился у нее на руках. – Я голоден.

– Уже недалеко, дорогой. И ты только что съел маффин в кафе.

– Я правда голоден.

Джо обхватила его рукой, чтобы дотянуться до кармана, в котором лежали ключи, и нащупала маленький пластиковый контейнер.

– «Чириоз», – сказала она, доставая его и радуясь, что там есть что-то кроме использованной влажной салфетки. Она каждое утро наполняла эти маленькие контейнеры и прятала в разных местах, чтобы в жизненно важные моменты, когда нужно отвлечь детей, достать их, как фокусник кролика из шляпы. Иногда она о них забывала. А иногда находила те, которые собрала несколько дней назад.

– Нет! – сказала Айрис и запустила пухленькую ручку в хлопья.

Маленький Ос уронил немного Джо на штаны, на сиденье и пол. Мужчина, сидящий у окна, не отрываясь смотрел перед собой.

– Оставь что-нибудь брату, – сказала Джо.

– Мне не нравятся «Чириоз». Для чего эта кнопка?

Оскар надавил на большую красную кнопку на поручне. Послышался звенящий звук. Удовлетворенный результатом, он нажал снова.

– Еще десять минут, и мы будем дома, – пообещала Джо, хотя потребуется не менее двадцати, чтобы выехать из тесных улиц центра Брикхема в свободный, засаженный деревьями пригород. А потом еще прогулка через парк и вниз по улице, пока они доберутся до дома. Ее подмышки под пиджаком стали мокрыми, а волосы наверняка были в полном беспорядке. – Уже близко! Хотите спеть песенку?

– Колеса автобуса… – пропела Айрис с набитым ртом.

– Если этот чертов ребенок не прекратит нажимать эту чертову кнопку, я прямо сейчас остановлю этот чертов автобус! – прогремел из динамика и пронесся по автобусу голос водителя. Подростки рассмеялись.

– Извините, – прошептала Джо, схватив Оскара за руку. Он изо всех сил пытался освободиться. – Нельзя нажимать на кнопку, Оскар, водитель попросил тебя так не делать.

– Он грубый, – ответил Оскар.

– Оскару нравится ездить на автобусе, – оправдывалась Джо перед сидящим рядом мужчиной. – И ему нравится нажимать кнопки. Любые кнопки. Он постоянно меняет настройки телевизора. Надеюсь, он станет программистом или инженером.

Мужчина хмыкнул, уткнувшись в окно. Они проехали мимо старой улицы Джо, где они жили со Стивеном и Лидией. Вытянув голову, она могла бы увидеть кирпичный фасад их дома. А потом автобус поднялся на холм и поехал в пригород, изредка останавливаясь, чтобы с шипением и вздохом впустить и выпустить людей.

– Я правда хочу есть, мамочка, – сказал Оскар. – И мне скучно.

– Хочешь поиграть моим мобильником? – Оскар с радостью закивал, и Джо разрешила ему достать телефон из кармана. – Ох, я пропустила звонок. Думаешь, это была Лидия?

– Нет, – произнесла Айрис, подпрыгивая на коленях Джо, и тоже потянулась к телефону: ей нравилось разговаривать со старшей сестрой. Джо подняла его, прищурившись, посмотрела на номер на экране. Телефонный код Лондона, номер незнакомый, оставили сообщение.

– Секундочку, дорогая, сначала мне нужно это прослушать.

Джо, чувствуя, как засосало под ложечкой, набрала номер голосовой почты.

– Здравствуйте, миссис Меррифилд. Это Ильза Квонг из Университетской больницы Хомертона. Не могли бы вы как можно скорее перезвонить на этот номер? Спасибо.

«Это Лидия. Это Лидия. Поехала на электричке в Лондон, а потом попала под автобус. Попала под машину. На нее напали. Почему она сама мне не позвонила, почему уехала, ничего не сказав? Моя маленькая девочка, ох, Стивен…»

– Мамочка, можно поиграть в «Angry Birds»?

– Секунду, Оскар, – ответила она, отключившись от голосовой почты. – Мамочке нужно немедленно позвонить.

«Это не может быть Лидия. С чего это должна быть она? Уроки только закончились. Лидия, должно быть, идет домой с Аврил, задержавшись в парке, чтобы погулять и пошутить с мальчиками, но недолго, потому что ей нужно учить уроки». Джо придумывала глупости, как сумасшедшая мать-наседка. Тем не менее она проверила телефон, чтобы убедиться, что там нет пропущенных звонков или сообщений от Лидии.

– Но я хочу поиграть в «Angry Birds»!

– Как только я перезвоню, сладкий.

Пальцы дрожали, пока она набирала номер. Она прижала к себе Айрис, благоухающую шоколадом и особенным детским запахом, вспоминая Лидию в ее возрасте, почти в два года, не отходящую от мамы и такую бесценную.

Прошло несколько гудков, прежде чем взяли трубку, – достаточно, чтобы Джо прокрутила в голове весь сценарий: Лидия ступает с бордюра… перед автобусом… в больнице в коме…

– Отделение больницы имени Томаса Одли, говорит Ильза Квонг.

– О, здравствуйте, – сказала Джо в трубку притворно радостным голосом, чувствуя, как сидящего рядом мужчину передернуло от раздражения. – Это Джоан Меррифилд, вы мне звонили.

– Джоан Меррифилд… Джоан Меррифилд. Секундочку, позвольте, я найду свои заметки.

Джо вцепилась в телефон и крепче обняла младшую дочь.

– Мамочка, больно, – захныкала Айрис.

– Неужели так необходимо говорить по телефону в общественном транспорте? – заявил человек, сидящий перед Джо, один из тех, кто не уступил место Джо и ее маленьким детям. – Как будто мы все хотим слышать, о чем они говорят!

– Вы звонили мне пять минут назад, – подсказала Джо, впервые подумав о Ричарде, который ехал слишком быстро и говорил за рулем по телефону. Но они бы ей не звонили, если бы Ричард пострадал.

– Ах да, вот оно. Миссис Меррифилд, у нас ваша мать, поступила сегодня.

– Моя мать? Моя мать… Ох, вы имеете в виду Хонор?

– Хонор Левинсон, именно. Она упала дома. Она дала нам ваш номер как ближайшего родственника.

– Я ее невестка. – Джо осела от облегчения. Конечно, это была Хонор. – Она в порядке?

– Наверное, ей придется несколько дней побыть здесь, но ее состояние стабильно. Она отдыхает.

– Хорошо. Ей нужно… я…

Джо помедлила, думая наперед, планируя, как делала всегда, мысленно перетасовывая обстоятельства и обязанности.

– Хочу кушать, мамочка!

Оскар заныл, дергая ее за рукав. Они еще не доехали до своей остановки, но уже были достаточно близко, чтобы выйти из автобуса и пройти пешком. Джо нажала красную кнопку.

– Я хочу нажать! – крикнула Айрис ей в ухо.

Медсестра, или кто там был на том конце, молчала. Джо представила, как она закатывает глаза, заполняя документы. Многозадачность.

Она приподняла Айрис, чтобы та могла нажать на кнопку, что та и сделала, вскрикнув от ликования.

– Ты тоже можешь нажать, Оскар, все в порядке, – прошептала Джо, потом сказала в трубку: – Извините, я в автобусе с детьми и нам нужно выходить. Спасибо, что позвонили. Пожалуйста, передайте Хонор, что я ее навещу, как только смогу туда добраться. – Когда она закончила говорить, Оскар уже без остановки давил на кнопку. – Ладно, пора идти, сладенький!

Оскар спрыгнул с ее коленей и, покачивая рыжей головой, помчался в начало автобуса. Джо с Айрис на руках пошла за ним. Только она наклонилась, чтобы поднять опрокинувшуюся коляску, как автобус затормозил, и она пошатнулась, ударившись бедром о багажную полку.

– Подождите минутку! – крикнула она и, продолжая держать Айрис на руках, как можно быстрее покатила коляску к дверям.

– Спасибо, – улыбнулся Оскар водителю, когда тот открыл дверь.

– Спасибо! – улыбнулась Айрис, которую пронесли мимо него.

Джо подумала, что этого более чем достаточно. Она вытолкнула коляску на тротуар, взяла Оскара за руку и вышла из автобуса, удерживая Айрис на бедре. Автобус зашипел на нее и уехал, едва они успели выйти.

Коляска снова перевернулась.

– В следующий раз мы поедем на машине, – сказала Джо, снова поднимая ее и устраивая Айрис поудобнее. – Бывают передвижения, а бывают – приключения. Побежали?

Оскар взвизгнул и стремглав бросился в сторону парка по широкому тротуару с высаженными вдоль него аккуратно подстриженными деревьями. Джо бежала за ним, катя коляску одной рукой. Лидди уже должна быть дома, или скоро придет, или, возможно, Джо встретит ее в парке и сможет оставить с ней детей, достать что-то из морозилки, быстро погладить для Лидди форму на завтра, разложить покупки, причесаться, почистить зубы и прыгнуть в машину. Если повезет, она сядет в электричку до Лондона еще до пяти вечера. Потом будет час пик в метро… Может, лучше поехать на машине? А что будет твориться на северной окружной дороге?

Пока они бежали, ее мысли переключились на Хонор. Падение… Она даже представить не могла, чтобы Хонор упала. Она представляла Хонор только стоящей с ровной спиной.

Глава третья. Лидия

Это началось с йогурта.

Звучит драматично или глупо? В книге «Как написать книгу», которую я читаю, говорится, что историю нужно начинать с драматической фразы, чего-то, что привлечет читателя. Но проблема в том, какую драматическую фразу выбрать, если с тобой никогда ничего особо драматичного не происходит. Просто череда мелких происшествий, которые вызывают намного больше беспокойства, чем следовало бы, если посмотреть на них с другой стороны.

Что ж, была трагедия, которая произошла с папой. Но меня там не было.

В любом случае это началось с йогурта, так что с этого я и начну свой рассказ. Я стояла в очереди за обедом, пытаясь выбрать между клубничным и абрикосовым йогуртом. Абрикосовый мерзкий, но обезжиренный, а клубничный был необезжиренным. Лично мне побоку, обезжиренный йогурт или нет, но Аврил занимается тем, что проверяет на упаковке всего, что ест, содержание жира, сахара и углеводов, а потом вводит данные в какое-то приложение на телефоне. Эрин, Софи и Оливия так делают потому, что у них пищевое расстройство, и Аврил тоже на это подсела из-за какого-то воображаемого целлюлита на ногах. Это ненадолго. Она не может устоять перед шоколадным драже «Maltesers».

Но сейчас они одержимы, и я знаю, что, если вернусь за стол с необезжиренным йогуртом после того, как съела все свои бутерброды, они будут следить за каждым моим глотком, представляя, как это тут же сказывается на моих бедрах. Меня не сильно заботит мнение друзей булимии. Я ем, когда голодна, как и любой нормальный человек.

Но Аврил… Так что я потянулась за абрикосовым.

– Эй, лесби, двигай своей толстой задницей.

Это был Даррен Реймонд, который стоял передо мной в очереди, – я узнала его по прыщам на шее, приятный вид на которые открывается мне на каждом уроке математики. Он обращался к кому-то, стоящему перед местом раздачи. Высокая, грузная девочка держала перед собой пустой поднос. Это та новенькая, со смешным именем.

– Да, давай двигайся, ты задерживаешь всю очередь, – сказал другой мальчик.

– Некоторые из нас голодные не только в плане кисок.

Очередь разразилась смехом. Лицо новенькой стало ярко-красным. Она искала глазами кого-то из взрослых, кого-то, кто мог бы что-то сказать, заставить мальчиков перестать хамить, но работницы столовой куда-то исчезли.

– Я… я жду свой обед, – пробормотала она. – Мне нужен… Это специальный обед без глютена.

– «Это специальный обед без глютена», – передразнил один из мальчиков, я не видела, кто именно. Но я видела трясущиеся руки девочки с побелевшими костяшками. Я не знала, как ее зовут, но было ясно, как она себя чувствует.

– И с запахом киски, – добавил Даррен, очень остроумно.

– Ой, повзрослей уже! – крикнула я ему. – Тебе никогда не узнать, что такое киска, разве что во сне!

Ревущий хохот. Прыщавая шея Даррена Реймонда порозовела. С другой стороны раздаточной показалась работница столовой с единственной тарелкой еды в руках. Она оглядывалась с улыбкой на лице, пытаясь понять, в чем заключалась шутка. Я вышла из плотной очереди и пошла платить за йогурт (кстати говоря, 1.40 фунта – слишком дорого для маленькой баночки бактерий с фруктовым запахом).

За столом Аврил складывала из салфетки маленького журавля. Она устроила его у меня на ладони, когда я села рядом: он был легким, как пушинка. Что-то в наклоне его головы напоминало мне Аврил.

– Пока что это твой лучший, – сказала я.

– Это тебе. Маленький подарочек, чтобы отметить твое возвращение.

– Спасибо, дорогая.

Мы обменялись понимающими взглядами. Только ты и я против всех этих идиотов.

Дорогая…

Эрин скручивала соломинку в непонятную угловатую конструкцию.

– Не представляю, как ты столько ешь и остаешься стройной, Лидс.

– Колдовство, – ответила я, сдирая фольгу, закрывавшую йогурт.

На самом деле не нужно быть гением, чтобы понять, что я много ем и остаюсь худой, потому что каждую неделю пробегаю энное количество миль.

Эрин просто хотела, чтобы я смутилась, потому что именно так она себя чувствует, если съест в обед больше одного яблока. Будто все мы не знали, что она каждый вечер съедала столько же чипсов, сколько весит сама, перед тем как вырвать все это в туалете.

Как бы то ни было, я сняла фольгу с йогурта и погрузила в него пластиковую ложку, потому что они не доверяют нам нормальные столовые приборы – мистер Грэхем все время болтает об экологии, так что ему стоит поговорить со службой школьного питания о том, что у них все пластиковое, – и тут заметила, что возле меня кто-то стоит.

Это была новенькая, как там ее зовут, что-то на «Б». На ее подносе стояла тарелка с какой-то оранжевой гущей, щеки все еще были покрыты румянцем. Или, может, она всегда так выглядела. У нее была короткая стрижка, но из-за длинной челки волосы лезли ей в глаза.

– Я просто… просто хотела сказать… – выдавила из себя новенькая. – Ну, знаешь, спасибо.

Остальные девочки за столом смотрели на нас. Я практически чувствовала, как они подсчитывают стулья: на пяти стульях сидят, еще один завален книгами, пеналами и джемперами. Пробор новенькой выглядел слишком светлым на фоне темных волос. Ее джемпер был слишком новым, а юбка над белыми носками до икры – слишком длинной.

Я пожала плечами:

– Ребята вели себя глупо, а мне хотелось взять свой обед.

Новенькая кивнула и на секунду остановилась, будто собиралась попросить нас подвинуть вещи, чтобы она села. Но потом пошла дальше и села за пустой стол в дальнем конце комнаты.

– Что произошло? – спросила Аврил. – За что она тебя благодарила?

Я рассказала им о происшедшем. Аврил рассмеялась, а остальные девочки захихикали и посмотрели на Даррена Реймондса и компанию за его столом, которые бросались друг в друга кусочками булочки. Даррен – самый настоящий зануда, ботаник в математике и компьютерах и с ног до головы покрыт прыщами. Тот тип людей, которым нужно кого-то задирать, чтобы скрыть, насколько они на самом деле социально неадекватны.

– Боже, они такие невежды, – сказала Эрин, нарочито вздохнув. – Видно же, что она не лесбиянка.

– Правда? – спросила я, облизывая ложку из-под йогурта. Я не могла понять, какой он на вкус. – Откуда ты знаешь?

– Она совсем не похожа на Джорджи и Уитни.

– Я, конечно, не эксперт, но не думаю, что все лесбиянки выглядят одинаково, – сказала Аврил.

– Все-таки у нее странное имя, – продолжила Софи. – Мальчиковое.

– А эта стрижка, – добавила Оливия. – Ей не помешало бы накраситься.

– И сбросить пару десятков килограммов.

– То, что она страшненькая, не говорит о том, что она лесбиянка, – сказала Эрин. – Джорджи и Уитни не страшные. Ну, Уитни не страшная.

– Ох, тебе нравится Уитни, – прыснула Софи.

– Заткнись.

– Я бы очень не хотела, чтобы меня называли лесбиянкой, – сказала Аврил. – Я все еще голодна, Лидс, можно поесть твоего йогурта?

Я подвинула баночку к ней:

– Доедай. Я уже наелась. – Я взяла бумажного журавлика, которого она сделала.

Новенькая сидела одна, поедая похожий на месиво обед. Я не смотрела в ее сторону, но знала, что она там. Я ее чувствовала и продолжала думать о ней весь остаток дня, почему сейчас и пишу о ней.

Это было глупо с моей стороны. Я установила между нами связь и теперь буду замечать ее повсюду, хотя до сих пор пребывала в блаженном неведении. Буду замечать, что у новенькой нет друзей; то, как ее белые носки почти сливаются по цвету с ногами; как люди перешептываются и отворачиваются. Я стану слышать смешки, когда учителя будут произносить ее странное мальчиковое имя. Оно, как оказалось, даже не такое странное. Кто-то потом сказал мне, что ее зовут Бейли. Девочек все время называют мальчиковыми именами. Никто не дразнит Тайлер или Билли. Если бы новенькая была более крутой, то точно смогла бы с этим справиться.

Но она не крутая. Она таскает за собой это имя, так же, как и лишний вес, отсутствие макияжа, безглютеновый обед. И эти носки, как у маленькой девочки.

Господи, если бы ты могла просто убедить этих людей. Слиться с ними. Смотреть и копировать. Это намного проще. Люди постоянно смотрят на тебя. Они составляют о тебе мнение. Лучше самому решать, что они увидят.

Но этого не расскажешь. Не тому, кто не понимает этого на инстинктивном уровне. Не тому, у кого отсутствует чувство самосохранения.

Сегодня я сидела за тем обеденным столом, крутя в руках журавлика, ощущая рядом Аврил, которая ела моей ложкой, чувствуя людей, окружающих меня своей болтовней и безопасностью. Мыльный пузырь, такой же хрупкий, как бумажный журавль.

Я провела пальцем по крыльям журавля – медленно, по одному сложенному крылу, а потом по другому, – глядя, как они сгибаются от моего прикосновения.

Он до сих пор у меня. Прямо сейчас сидит на моем столе и смотрит на меня. Это звучит драматично или все-таки глупо?

– Давай, Лидс, отправь нам фотку, – сказал Гарри Картер. Он стоял, прислонившись к стене, будто позировал для обложки альбома какого-то бой-бенда.

Лидия продолжила бы идти, но коридор в том месте был ýже, и ей пришлось притормозить из-за того, что Гарри Картер стоял на проходе. Она остановилась и встала в позу.

– Конечно, можешь фотографировать, – ответила она.

Он надулся.

– Ты знаешь, что я не такую фотографию имею в виду.

– О, привет, Гарри, – поздоровалась Аврил.

– Я наверняка знаю, какое фото ты имеешь в виду, – сказала ему Лидия. – Я разве выгляжу как глупая девочка, которая отправила бы тебе фото, чтобы ты поделился им в интернете со всеми своими жалкими друзьями?

Гарри заулыбался шире. У него были ровные белоснежные зубы, и его улыбка напоминала улыбку поп-звезды. А его ямочку на подбородке мечтала потрогать половина старшей школы. Софи написала его имя на последних страницах дневника не меньше тысячи раз.

– Я слышал, что ты сказала в обед, – продолжил он. – Ты рассказала Даррену Реймонду все о своей киске.

– Я сказала, что он не подберется ни к моей, ни к чьей-либо другой даже через тысячу лет.

– Я думаю, ты горяченькая.

– Думай что хочешь, это бесплатно.

«Вливайся, смотри и копируй». Хотя в данном случае Лидия больше копировала увиденное по телевизору, потому что никто в реальной жизни не отшивал Гарри Картера.

Он наклонился вперед и прошептал:

– Сделай фотку в ванной после школы и пришли мне. Я не буду никому ее отправлять, обещаю.

– Размечтался, – сказала она и подмигнула, прежде чем отвернуться.

– Прямо как Даррен Реймонд! – крикнул Гарри им вслед, повернулся к друзьям и рассмеялся.

Она взяла Аврил за руку:

– Пойдем, или мы опоздаем и не сядем вместе.

– Ты сделаешь? – спросила Аврил, когда они дошли до отделения английского.

– Сделаю что?

– Отправишь Гарри фото?

– Господи, с чего мне делать что-то подобное?

Они пришли достаточно рано, в конце класса еще оставались свободные места рядом.

– У него хорошая фигура, – сказала Аврил, – и мне кажется, что ты ему нравишься.

– Не мой тип.

– Он может отправить тебе ответное фото.

– Фу!

– Он тебе правда не нравится? О, у тебя есть карандаш?

Лидия дала ей карандаш.

– Почему ты продолжаешь говорить о Гарри? Он же тебе не нравится, правда?

– Нет, я не говорила, что он мне нравится. Я думала, что он может подойти тебе.

– Просто я думала, что тебе нравится Зейн.

Аврил пожала плечами:

– Он немного… не знаю, скучный.

– Как ты поняла, что он скучный? Он же все время молчит.

Зейн, по правде говоря, был слишком толстым для Аврил. И абсолютно безопасным вариантом.

– Мы переписывались в Facebook вчера вечером, – сообщила Аврил.

– Зейн умеет печатать? Вот это сюрприз!

– Он пишет неграмотно.

Лидия засмеялась от облегчения.

– Тебе нужен живой орфографический словарь?

– Я просто хочу быть с кем-то, с кем есть о чем поговорить, понимаешь?

– Как Гарри?

– Я этого не говорила.

– Насколько все плохо с его правописанием?

Аврил достала из сумки телефон, чтобы показать ей. Лидия наклонилась через парту.

– Мисс Толлер? Мисс Левинсон? – окликнула мисс Дрейтон, входя в класс, и Лидия моментально села на свое место. – Это твой телефон, Аврил? Ты не могла бы выключить его и передать мне на время урока? Осталось всего несколько недель до экзаменов, и я бы хотела, чтобы вы полностью сосредоточились на занятиях. А потом достань свой экземпляр «Вдали от обезумевшей толпы» Томаса Харди и начинай читать со страницы 115, с начала главы.

Аврил покосилась на Лидию и передала телефон мисс Дрейтон. Затем достала потрепанный экземпляр романа с комментариями в мягкой обложке, в то время как мисс Дрейтон положила конфискованный трофей на стол, словно напоминание всем, кто надумает переписываться или писать в Twitter во время урока английского.

– Лощина посреди папоротника, – начала читать Аврил.

Лидия заложила пальцем место в книжке и наблюдала за Аврил.

Когда проводишь с кем-то бóльшую часть времени, редко доводится по-настоящему увидеть человека. Вы слишком заняты совместным наблюдением за другими вещами. Даже когда говорите, вы никогда на самом деле не смотрите друг на друга. Ты просто бросаешь взгляд, смотришь в сторону, рассматриваешь другие вещи.

Возможность смотреть на нее сейчас была похожа на украденный кусочек шоколадки, спрятанный в закрытом рту и тающий у Лидии на языке.

У Аврил были густые каштановые волосы, настолько темные, что казались черными. Сегодня она их выпрямила, и они спадали по плечам. Она всегда убирала волосы за уши. Ногти у нее были обкусанные и короткие. Она носила крошечное серебряное кольцо с ракушкой, которое Лидия привезла ей с Наксоса, когда ездила туда на выходные, до того, как мама с Ричардом расстались.

Ее длинные ресницы были темнее волос. На скуле была родинка, а на щеках веснушки, появлявшиеся с весенним солнцем. В каждой мочке было по две дырки – мать Аврил еще их не обнаружила. Они совпадали с пирсингом Лидии. Они прокололи их с разницей в половину семестра. Пистолет для пирсинга застрял в левой мочке Аврил, и дырка начала кровоточить. После этого они пошли в «Макдоналдс», и Лидия приложила кусочек льда из кока-колы к маленькой ранке Аврил. Капли тающего льда текли по ее голой руке, и Аврил вытерла их пальцем.

– Он поцеловал ее, – читала Аврил, четко и негромко, но выразительно.

У Аврил всегда был выразительный голос. В седьмом классе она выходила к доске и читала свои книжные обзоры – в те дни, когда она носила косички, а Лидия просила маму сделать ей такую же прическу, хотя все время вырывалась и получалось небрежно. Они носили одинаковые школьные туфли с ремешком. Когда Аврил читала, Лидия закрывала глаза и слушала ее голос.

Они сделали друг друга теми, кем были сейчас. Волосы Аврил, смех Лидии; выходные Лидии, палец Аврил. Они покупали одинаковые вещи в одно и то же время, хотя выглядели в них по-разному. Их истории были написаны на телах друг друга.

Так будет всегда.

– Лидия Левинсон?

Смех в классе вернул ее к реальности. Она сидела за последней партой в классе мисс Дрейтон, и все, повернувшись, уставились на нее.

– Я знаю, что Аврил очень красивая, – сказала мисс Дрейтон, – но теперь твоя очередь читать.

Аврил улыбнулась, закатила глаза и покрутила пальцем у виска. Кто-то хихикнул.

Ненавистный румянец быстро поднимался вверх по шее.

– Со следующей главы. Особенности сумеречной прогулки, – предложила мисс Дрейтон.

Лидия пролистала страницы и, откашлявшись, начала читать.

Глава четвертая. Джо

К тому времени как Лидия вернулась домой вместе с Аврил, Джо уже включила канал СиБибис на телевизоре, а в духовке стоял рыбный пирог. Обе девочки были в незаправленных рубашках и школьных джемперах с закатанными рукавами. Между юбкой и носками виднелись голые ноги. Они, как всегда, казались выше, чем она ожидала, а их длинные волосы были собраны в неряшливый хвост.

Этой осенью, утром в первый день школы, Джо предложила Лидии расчесаться. Волосы ее выглядели просто прекрасно, когда были вычесаны и спадали блестящими медными волнами вокруг лица и по спине. Но, увидев у двери лучшую подругу Лидии, которая зашла за ней, чтобы вместе пойти в школу, Джо оставила всякую надежду. Волосы Аврил были собраны в растрепанный пучок, поэтому и Лидия сделает такую прическу. Девочки одинаково одевались, одинаково говорили, им нравилась одна и та же музыка и телевизионные шоу с того момента, как они познакомились.

Лидия захлопнула дверь, а Аврил втянула воздух и сказала:

– Отлично пахнет, миссис Меррифилд.

Джо оторвалась от раковины, где мыла помидоры черри.

– Рыбный пирог. Я сделала лишний на прошлой неделе и заморозила. Оставайся на чай, Аврил.

– Не получится, – сказала Лидия, выходя из кухни. – Я зашла только переодеться и иду гулять.

Аврил с извиняющейся улыбкой посмотрела на Джо:

– Мы встречаемся с парой друзей в «Starbucks» для подготовки к экзамену. Надеюсь, все окей.

– Нет, мне нужно… Лидия!

Лидия уже направилась в свою комнату, но неохотно вернулась и прислонилась к дверной раме, готовая уйти.

– Мне нужно поехать в Лондон навестить твою бабушку, – продолжила Джо, вытирая руки кухонным полотенцем. – Я хочу, чтобы ты покормила Оскара и Айрис. Я вернусь в девять, самое позднее – в десять.

– Я не могу, – запротестовала Лидия. – У меня планы.

– Извини, но это важнее.

– Это домашнее задание. У меня экзамены на носу. – Она заговорила так, будто читала с листа: – Результаты независимых экзаменов могут определить вашу будущую карьеру – как академическую, так и профессиональную.

– Знаю, это действительно так. Но я нужна Хонор, и это срочно.

– Почему ты не можешь взять Оскара и Айрис с собой?

– Я уже сказала, что не успею вернуться к тому времени, как их нужно уложить спать. Не могу же я тащить их в Лондон. Почему бы вам не остаться и не готовиться тут? В духовке много рыбного пирога, и Аврил может остаться и поесть с тобой.

– Я договорилась с Эрин и Софи, что мы встретимся в кафе, – сказала Аврил. – Они ждут. Извините, миссис М.

– А как насчет Ричарда? – спросила Лидия. – Может, пришло время ему в кои-то веки присмотреть за своими детьми.

– Лидия!

Аврил опустила глаза на свои ботинки, но Лидия смотрела прямо на Джо.

– Я не буду звонить Ричарду, – сказала Джо, слыша надрывные нотки в собственном голосе. – Он все равно не успеет приехать. Я прошу тебя как ответственного и почти взрослого человека посмотреть за братом и сестрой один вечер, пока я навещу твою бабушку, которой сейчас нужна. А вообще-то, я не прошу тебя – я тебе говорю. Извини, но тебе придется остаться дома.

– Это несправедливо! – Лидия развернулась и промчалась через кухню.

Джо услышала, как хлопнула дверь в ее комнату, и вздохнула.

– Я пойду. Извините, миссис М. Надеюсь, с бабушкой Лидии все окей.

Аврил выскользнула на улицу.

Джо досчитала до десяти и пошла к Лидии. Ее комната находилась на первом этаже, в конце короткого коридора, идущего от входной двери, который постоянно был завален резиновыми сапогами и дождевиками.

Она постучала. Ответа не было, так что пришлось говорить через дверь:

– Я накрою на стол перед тем, как уйти, но тебе придется посидеть с ними, даже если не захочешь есть. И нужно будет потом убрать. А еще не забудь почистить им зубы.

Никакой реакции. Джо уставилась в потолок.

– Хонор упала. Она в больнице. Я хочу отвезти ей кое-какие вещи.

Движение за дверью, но никакого ответа.

– Она в порядке, – добавила Джо. – Если, конечно, тебе интересно.

Она несколько минут подождала, потом вернулась в кухню, чтобы вытащить пирог из плиты и положить на тарелки две порции остывать. Джо уже собиралась снова позвать Лидию, когда та вошла в кухню. Она переоделась в спортивные штаны с заниженной талией и футболку, слегка приоткрывшую плоский живот. Дочь протащила стул по полу и села за стол. Джо открыла рот, чтобы что-то сказать, но снова его закрыла и пошла за сумкой и ключами от машины.

* * *

Проходя через стеклянные двери в приемную Университетской больницы Хомертона, она все еще кипела от возмущения, снова и снова репетировала, что должна была сказать, какие слова подобрать, чтобы ее дочь-подросток мгновенно почувствовала раскаяние. Как только она вошла в отделение, стерильный больничный запах просочился через ее сознание. Джо закрыла глаза и подумала: «Стивен».

Телефонный звонок десять лет назад. Ровно десять лет будет в июне. Она вспомнила слова незнакомца. Вспомнила, как пристегивала шестилетнюю Лидию на заднем сиденье, где та моментально заснула. Поездку в больницу с дрожащими на руле руками – Джо боялась, что попадет в аварию, пока не выключила зажигание. Как она несла в больницу спящую дочь, чьи длинные ноги покачивались в такт движению, как держала ее в лифте, поднимаясь к своему мужу, отцу Лидии, который лежал на кровати, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Вспомнила химический запах страха и маленькую девочку, спокойно спящую в ее объятиях.

Лифт звякнул, и Джо открыла глаза. Ее ботинки на низком ходу с мягкой подошвой тихо ступали по отполированному полу. Снаружи день подходил к концу, но в помещении больницы был яркий полдень. Она выдавила немного дезинфицирующего средства на руки и подошла к регистратуре отделения.

– Здравствуйте, могу я увидеть Хонор Левинсон? – спросила она, и медсестра пошла с ней, чтобы показать дорогу.

В отделении было полно пожилых людей, лежащих на койках. Кто-то спал, кто-то смотрел телевизор. К паре человек пришли родственники, которые сидели на пластиковых стульях у кровати. Какой-то мужчина лежал на боку, быстро переписываясь в iPhone. Хонор спала на койке в дальнем конце палаты. Ее голова была перебинтована.

– Господи, – прошептала Джо, – она действительно упала?

– Она спит, благослови ее Господь, – сказала медсестра. – С начала моей смены она ненадолго проснулась, когда я ее осматривала. Сон для нее – лучше лекарство. Из-за повязок все выглядит хуже, чем есть на самом деле: ей наложили всего пару швов на затылке. Я постараюсь найти врача, чтобы вы могли с ним поговорить.

Оставшись одна, Джо поставила стул у кровати Хонор и взглянула на нее. Она никогда прежде не видела свекровь спящей. Хонор, всегда бодрая и держащаяся прямо, казалась высокой и стройной, но под одеялом ее тело выглядело не более чем набором костей. Кожа ее имела бледный, восковой оттенок, щеки под выступающими скулами ввалились. Через приоткрытый рот виднелись пломбы в зубах. В правую руку вкололи капельницу. Ее дыхание было мягким, но слышимым.

Джо не могла поверить, что Хонор назвала ее ближайшей родственницей. Хонор никогда бы не захотела, чтобы именно Джо увидела ее в таком состоянии.

Она выглядела старой. Длинные серебристые волосы были растрепаны. «В стиле Лидии», – подумала Джо и наклонилась, чтобы их поправить, когда голос сзади произнес:

– Здравствуйте, я доктор Мухтар.

Джо резко, чуть ли не с виноватым видом, выпрямилась и пожала руку доктора. Он был очень молодым. Его гладкие щеки выглядели так, будто он еще не начинал бриться. Может, она стареет, если врачи кажутся ей детьми?

– Я невестка Хонор, – объяснила она. – Я приехала, как только услышала, что с ней случилось.

– Да, она упала дома, кажется, со ступенек. У нее сотрясение мозга и разбита голова. Серьезнее всего она травмировала бедро.

– Она сломала бедро?

– Да. И сегодня днем прошла операция, во время которой мы попытались это поправить. К счастью, мы смогли быстро ее прооперировать. У нее начальная стадия остеопороза, что, конечно же, не редкость в ее возрасте, но мы считаем, что падение было действительно серьезным.

– Она, вероятно, была в ужасе, – сказала Джо.

– Что ж, в записи говорится, что миссис Левинсон была…

– Доктор Левинсон. У нее есть докторская степень. А может, и две. Она сердится, если ее называют «миссис».

– Ясно, – вежливо согласился доктор. – Что ж, доктор Левинсон была в сознании, когда поступила к нам. Она сама вызвала скорую, но была в замешательстве.

– Не представляю Хонор в замешательстве.

– У нее были сильные боли, к тому же сотрясение мозга. Мы внимательно следим за ее состоянием. Сломанное бедро в таком возрасте – не шутка. Она живет одна?

– Да.

– Мы подержим ее здесь несколько дней, пока она оправится от операции. И ей необходимо посетить реабилитолога, чтобы составить план по уходу, когда ее выпишут из больницы. Ей нужно будет заниматься физиотерапией, чтобы восстановить максимально возможную мобильность, и понадобится значительная помощь в повседневной жизни.

– Конечно. Мы что-нибудь придумаем.

Джо оглянулась на Хонор. «Бедная Хонор», – подумала она и тут же очень удивилась, что в принципе смогла подумать такое о своей свекрови. Она была уверена, что ее свекровь никогда так о ней не думала.

Дом Хонор представлял собой высокое, узкое кирпичное здание в Стоук-Ньюингтоне, к которому вела каменная лестница, скользкая после небольшого дождя. Ключ от входной двери был вместе с несколькими вещами, которые привезли в больницу с Хонор. Джо вошла и вытерла ноги о коврик, осматриваясь.

Дом выглядел пустым, населенным только тишиной и запахом книг и пыли. Джо включила свет и увидела на полу кровь. След пересекал прихожую от основания лестницы к гостиной. Возле ступенек, рядом с перевернутой корзиной для белья, было пятно побольше.

– Ох, Хонор… – произнесла Джо.

Она переступила через это и спустилась в кухню за тряпкой. Заварник стоял возле чайника; кухонное полотенце валялось на столе рядом с открытой книгой, но это было единственным беспорядком – огромный контраст с тем, в каком состоянии Джо оставила свою кухню. Она нашла бумажные полотенца и чистящий спрей, тряпки под раковиной и средство для чистки ковра и понесла все наверх.

Джо потребовалась пара секунд, прежде чем начать убирать, с опаской стирая кровь. Не станет ли ей плохо от этого? Она не очень хорошо переносила вид биологических жидкостей: рвоты, мочи или крови. Ее до сих пор подташнивало, когда она меняла подгузники Айрис. В конце концов она опустилась на колени и побрызгала чистящей жидкостью на пятна. Искусственный запах лимонов перекрыл любой намек на запах крови, и пятна на половицах довольно легко поддавались. Кровь на бумажных полотенцах смотрелась необычно ярко-красной. Казалось, что Хонор потеряла очень много крови. У Джо скрутило желудок, и она, поднеся руку ко рту, подумала о лимонах. Круглые, желтые, кислые, покрытые ямочками и свежие. Лимоны, растущие на деревьях. Она сглотнула и снова вернулась к работе.

Пол тоже был далеко не чистым. Вместе с кровью отмывалась грязь, возле плинтусов собрались комки пыли. Джо мыла пол, двигаясь в сторону лестницы, и оттолкнула корзину для белья с дороги. Что-то маленькое, белое лежало смятое под ней. Джо подняла это. Трусы. Она посмотрела на лестницу и увидела другие трусы, нижнюю рубашку и еще пару вещей.

Хонор Левинсон никогда бы не выставила белье на публичное обозрение. Вид его почему-то был ужаснее, чем вид крови Хонор.

Джо быстро собрала вещи и положила в предварительно поднятую корзину. Она не знала, чистые они или нет, и не собиралась внимательно их изучать, чтобы понять. Она заберет эти вещи домой, чтобы выстирать.

Ей пришлось снова остановиться и приложить руку ко рту, когда она зашла в гостиную и включила свет. Комната выглядела как сцена из фильма ужасов. На ковре была кровь, и большое темное пятно возле обитого ситцем продавленного дивана. Возле перевернутого столика лежал телефон. Джо подняла столик, вытерла кровь с телефона, проверила сообщения. Новых не было.

Джо набросилась на коврик со спреем для чистки и мокрой тряпкой, и ей удалось оттереть бóльшую часть крови, но на персидском ковре все равно осталось коричневое пятно. Она дважды проверила комнату на наличие пятен крови, внимательно оглядела пол, помня, что не стоит слишком пристально смотреть на фотографии на стене. Удовлетворенная сделанным, она отнесла принадлежности для уборки вниз и выбросила тряпки и бумажные полотенца в мусорное ведро. Руки после уборки болели. Она вымыла их до плеч с жидкостью для посуды и, вздохнув, поставила чайник, чтобы попить чаю. Она ничего не пила после кофе в кафе с детьми в обед.

За многие годы знакомства с Хонор она ни разу не заваривала чай в этой кухне – ей это не было позволено, – так что пришлось осмотреться, чтобы найти чайницу. Она заметила, что в кухне довольно грязно. На столе остались круги от чашек. Возле тостера насыпаны крошки. На дверцах шкафа брызги чая и несколько грязных отпечатков. Белая поверхность плиты покрыта почти невидимым слоем жира.

В ее воспоминаниях кухня Хонор выглядела совсем иначе. Каждый сантиметр дома всегда был идеально чистым – книги протерты от пыли, подсвечники отполированы, зеркала натерты до блеска. Настолько чистым, что Джо всегда до исступления убирала у себя перед визитами Хонор. Стивен считал, что она ведет себя смешно.

– Моей матери все равно, вытираешь ты пыль под холодильником или нет, – говорил он, но Джо была уверена, что это не так. Она знала высокие стандарты Хонор. И знала, что выглядит в ее глазах неполноценной.

В конце концов Стивен брал щетку для пыли и присоединялся к ней. Хонор научила его убирать, и, чего уж там говорить, у него это отлично получалось. У него был методический ум ученого. Он двигал мебель, переставлял кухонные шкафчики, протирал платяные шкафы сверху. Он давал Лидии игрушечную щетку, чтобы она могла помогать «перед приездом бабушки».

Второму мужу Джо, Ричарду, это казалось забавным. Он смеялся над ней и отправлялся смотреть футбол, а она порхала вокруг него с Оскаром, а потом, на следующий год, с Айрис, прижатой к ее телу в детском слинге.

– Она тебе даже не свекровь уже, так какая разница, что она подумает? – говаривал он. – Ты так не стараешься, чтобы угодить моей маме.

Так было потому, что у мамы Ричарда, Фрэнсис, была домработница, и она в жизни и пальцем не шевельнула, чтобы вытереть или отполировать что-то, в то время как Хонор делала все это в перерывах между чтением книг, написанием статей и отбором теорий и аргументов. Хонор убирала весь огромный дом, наполненный мебелью, купленной ее родителями, под музыку Чайковского. Именно поэтому Джо отказалась, когда Ричард предложил нанять домработницу, хотя Хонор заезжала к ним очень редко. Лучше бы она настойчивее отказывалась от того, чтобы нанять помощницу по хозяйству!

Когда Джо в последний раз видела Хонор? Она отправляла ей открытку на день матери… или, может, на Рождество?

На Рождество. Вернее, за неделю до Рождества, когда у Лидии закончились занятия в школе и начались каникулы. Тогда Джо посадила Лидию, Оскара и Айрис в машину, оплатила сбор за въезд в центр города и поехала в Лондон, чтобы провести два часа, пытаясь убрать липкие детские руки от книг, объясняя Оскару, что у бабушки нет рождественской елки, потому что она еврейка, и запинаясь на каждом слове, а Хонор, сидевшая с прямой спиной, наблюдала за ней, словно ждала, когда же Джо ошибется. Они ушли так скоро, как могли, соблюдая приличия.

Значит, почти четыре месяца назад. Это не слишком хорошо. Хонор была единственным живым родственником Лидии – за исключением далеких тетушек по линии Джо. Джо стоило больше стараться.

Она быстро выпила обжигающий чай. Срок годности молока почти закончился. Джо вылила его в раковину и выбросила ведерко с шинкованной капустой и салат в ведро. В холодильнике лежали почти испортившиеся яйца, йогурты, бананы и небольшой кусочек сыра, который она положила в пластиковый контейнер, чтобы забрать домой вместе со стиркой. Она быстро протерла все в кухне, вытащила чайник и тостер из розетки, вынесла мусор, оставив пакет снаружи. Затем она поднялась наверх, чтобы собрать какие-то вещи для Хонор.

«Это я, мчусь на помощь, – подумала Джо. – Без белого коня или супер-способностей. Я просто удаляю пятна и спасаю бананы от верной смерти».

Она тихо, как призрак, прошла по дому, мимо высоких книжных полок и темной мебели, не обращая внимания на то, что ее фото не было ни в одной из золотистых и серебряных рамок.

Глава пятая. Лидия

«Пара слов о бабушке Хонор»

Я на самом деле не могу представить бабушку Хонор в больнице, лежащей в постели. Она и сидит-то не дольше, чем уходит на то, чтобы выпить чашку чая. Она читает книги на ходу, я наблюдала за ней: держит роман у лица и ходит туда-сюда по коврику в гостиной. Она носит карандаш за ухом и иногда останавливается, чтобы быстро записать что-то в блокноте, который лежит открытым на приставном столике. А потом продолжает ходить туда-сюда, хмурясь на книгу в руках, уткнув тонкий нос в страницы. Время от времени она что-то бормочет.

На ковре уже вытоптана дорожка, по которой бабушка Хонор ходила вперед и назад, читая сотни книг.

Бабушка Хонор не из тех, с кем приятно находиться. Она костлявая и жесткая, не такая, как чаще всего представляют бабушек. У мамы есть фотографии ее матери, моей бабушки Кэрол, которая умерла еще до моего рождения, и она выглядит мягкой, такой, которую хочется обнять, она улыбается на каждом снимке, даже в инвалидном кресле. Бабушка Хонор не такая. Она смотрит на тебя так, как смотрит на книгу, будто внимательно изучает, анализирует то, что ты на самом деле хочешь сказать. Она эксперт по русской литературе, практически гений. В ее кабинете на втором этаже есть целая полка, заставленная книгами, написанными ею или в соавторстве. Все они в жестких, твердых обложках и с названиями, в которых есть двоеточие. Она дала мне первый урок феминизма, когда мне было три года.

Рядом с ней я всегда чувствую себя идиоткой. Уверена, что такое ощущение возникло бы у девяноста восьми процентов людей. Но, мне кажется, именно благодаря ей я хочу стать писателем, и определенно из-за нее хочу учить английский, когда (если) поступлю в Кембридж, а не физику, как папа. Она так любит книги, считает, что они действительно имеют значение. Лучшие разговоры, которые были у нас, касались книг, которые мы обе читали. Наверное, это единственные настоящие разговоры, которые между нами происходили. Я чувствую себя слишком глупой, чтобы говорить с ней о чем-то еще.

Она присылает мне книги на день рождения. А когда я ее навещаю или она приезжает к нам в гости, то ведет меня в кафе, мы заказываем два кусочка торта, кофе ей и горячий шоколад мне и говорим о книгах. И эти беседы прекрасны. Они похожи на истории, которые произошли на самом деле, но потом ты можешь сделать шаг назад и посмотреть на них практически сверху, обсуждая, как они были написаны или почему автор сделал тот либо иной выбор. Почему они выбрали платяной шкаф в качестве магического портала, или почему в первую очередь нужен был Локвуд^[2], и что означает, что особняк Мэндерли^[3] сгорел в конце книги?

Это как будто рассматриваешь все эти истории под микроскопом, чтобы понять их лучше, чем кто-либо другой. И в качестве дополнительного бонуса я лучше всех в параллели справляюсь с английским. Мисс Дрейтон хотела, чтобы я раньше сдала выпускные экзамены, а в этом году писала уже экзамен второго уровня сложности, как я это сделала с французским, но я не стала так делать, чтобы остаться с Аврил.

Но, когда мы не говорим о книгах, я не нахожу, что сказать бабушке Хонор. Надеюсь, с ней все в порядке.

* * *

Игра «Змеи и лестницы», несколько бисквитов перед сном, несколько просмотров «Паровозика Томаса» и бой подушками. Лидия уложила ОскиАйри в кровать, спустилась вниз, услышала, что ее зовет Оскар, и снова поднялась на второй этаж, чтобы принести ему еще попить, а потом спустилась и плюхнулась на кровать, автоматически включив телевизор.

Ей нужно учить. Но голова была квадратной, в руках и ногах чувствовалась тяжесть. Она так устала. Оттого, что так много притворялась каждый день, постоянно. Следила за тем, что говорит, как долго смотрит, прикасается ли. Наблюдала, как на нее смотрят другие люди, думала, что же у них в голове. Иногда, приходя домой из школы, она уставала настолько, что было тяжело стоять и разговаривать.

Дома она тоже не могла расслабиться, если только не находилась одна в своей комнате, но по крайней мере ОскиАйри было все равно, какая она и что она скрывает. А мама была слишком занята, чтобы ее замечать, чтобы по-настоящему обращать на нее внимание.

Иногда оттого, что никто не обращал внимания, становилось еще сложнее. Иногда она, когда чувствовала себя комфортно, почти забывала следить за своими мысленными стенами.

По дороге домой из школы Аврил говорила, что, может быть, когда закончатся экзамены, поедет к отцу на каникулы. Он жил в Бирмингеме, и, когда два года назад Аврил уехала туда на все пасхальные выходные, Лидия чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо.

Она потянулась за телефоном. Пять сообщений.

К последнему сообщению было прикреплено фото. Его сняли через отражение в зеркале, так что телефон закрывал бóльшую часть лица, но она все равно поняла, что это Гарри. Голая грудь, трусы спущены, все выставлено напоказ.

Лидия удалила сообщение. Даже не думала, пальцы двигались сами по себе. Она удалила это и опустила телефон, злая и шокированная намного сильнее, чем следовало бы, учитывая, что она видела много чего похуже. Гораздо хуже, просто загуглив картинки с котятами.

Но такое никогда не было направлено к ней. Никто не отправлял подобного непосредственно ей, чтобы она посмотрела, не в силах избежать этого, поскольку оно было в ее телефоне.

У Лидии дрожали руки. Какую игру он ведет? Он правда думает, что ей это понравится? Он думает, что у него такой сильный и могучий член, что она тут же растает, всего лишь от взгляда на него сорвет с себя одежду и отправит фото, кричащее: «Пожалуйста, посмотри на меня как объект своих сексуальных желаний, поонанируй на мою цифровую грудь, пожалуйста»?

Ее телефон подал сигнал еще одного сообщения.

Лидия швырнула телефон через гостиную. Он ударился о пластиковый игрушечный гараж Оскара и со стуком упал на пол.

Она уставилась на него, широко раскрыв глаза и тяжело дыша. Он знал.

Гарри Картер знал. А если знал Гарри, то знали и его друзья. Значит, знала Эрин. А значит, и Аврил…

Она сжала кулаки. Нет. Он не мог знать. Она слишком хорошо это скрывала. Гарри Картер был недостаточно умен, чтобы заглянуть в ее голову.

Гарри Картер был тем еще извращенцем, который считал, что девушки должны ему обнаженные селфи. Который думал, что если девушка вместе с девушкой, то только для того, чтобы за ними наблюдал парень. Для которого лучше, чем две сиськи, могли быть только четыре. Который не понимал, что такое настоящее желание, настоящая любовь.

Который не понимал, что его сообщение с кучей ошибок пробралось в те мысли, которые она позволяла себе по ночам, одна за закрытой дверью. Оно оставило жирные отпечатки, запах пота на ее мечтах.

Телефон зажужжал.

Она заставила себя дышать медленно. Глубоко. Подойдя к игрушечному гаражу, она подняла телефон, уже готовая заблокировать номер Гарри, удалить сообщения.

Но это было от Аврил.

Ты видела фотосъемку в «Топ-модели»? Они плачут! Набери меня в Skype, когда уложишь детишек, не могу смотреть это в одиночку.

Лидия прижала телефон к колотящемуся в груди сердцу. Аврил не знала. Гарри не мог знать. Ее маска не сползла. Она никогда этого не позволит.

Глава шестая. Джо

– Не знаю, как она сможет жить одна в этом доме, – сказала Джо, ставя еще две чашки кофе на стол.

– Может, нанять сиделку? – предложила Сара и взяла еще печенье. – Мне не стоит больше есть, но я так люблю твое песочное печенье. Сажусь на диету в субботу, чтобы не выглядеть на Тенерифе как кит.

– Ты и не выглядишь как кит, у тебя прекрасная фигура, – автоматически ответила Джо.

– Спасибо, но это неправда. Моей заднице скоро понадобится собственный почтовый индекс. – Она обмакнула печенье в кофе. – Боб надо мной смеется, когда я сажусь на диету.

– Потому что он знает, что тебе она не нужна.

– Это потому, что он больше не обращает на меня внимания. Клянусь, он меня даже не видит. Если я спрашиваю, идет ли мне что-то, он просто говорит «да», даже не отрывая взгляда от телефона. Единственная причина, по которой мы не сталкиваемся, когда ходим по дому, это то, что мы редко находимся в одной комнате.

– Ну, вы оба заняты.

– Он смотрит за детьми.

– Он отличный отец.

Четырехлетний Билли, старший сын Сары, подошел к столу.

– Еще печенье? – с надеждой спросил он, и Джо положила немного на пластиковую тарелку.

– Не забудь поделиться с остальными, – сказала она. – Предложи всем по кругу, как официант.

Билли поспешил в другой конец общей комнаты с открытой планировкой.

– Это подарит нам еще пять минут тишины, – улыбнулась Сара. – По крайней мере, до того момента, когда он начнет спорить с Оскаром, кому достанется больше машинок.

Это было обязательным моментом, когда дети приходили друг к другу в гости. Билли и Оскара приходилось разнимать. К счастью, Айрис и Полли, обе младше двух лет, могли часами сидеть рядом и играть, прекрасно игнорируя друг друга. Сейчас они устроились на островке солнечного света перед окном, готовя отдельные блюда на игрушечной кухне Айрис.

– Они перерастают драки и начинают делиться? Я спрашиваю тебя как более опытную мать.

– Прекрасный этап начинается, когда им исполняется пять, и длится он до одиннадцати. Тогда они милые, ласковые и забавные.

– А потом, в одиннадцать?

Джо закатила глаза, изображая подростка.

– Лидия? – спросила Сара.

– Она прекрасная девочка. На самом деле. Ей со стольким приходится справляться, и она так много времени уделяет учебе, и хорошо относится к брату с сестрой.

– Но?

Джо попыталась сдержаться и не жаловаться, но ее буквально переполняло.

– Иногда она просто невыносима. Вчера я попросила ее остаться дома с детьми, пока съезжу в Лондон навестить Хонор, а выглядело это так, будто я предложила приковать ее наручниками к кухонному столу.

– Я была такой же. Считала себя крутой и превращала мамину жизнь в ад. Теперь я об этом жалею. Это единственное утешение. Но я, конечно, не говорила об этом маме. Тебе стыдно за то, что заставила пережить свою мать?

– Я ничего такого не делала. Мы с мамой всегда ладили. Я была хорошим ребенком, может, даже слишком хорошим. Мне нравилось угождать людям. Конечно, у мамы был рассеянный склероз, ей бóльшую часть времени было плохо, так что мне пришлось рано повзрослеть. – Джо, облокотившись на стол, уперлась подбородком в ладонь. – Думаю, я была больше похожа на подружку Лидии, Аврил. Она всегда жизнерадостная, всегда вежлива со всеми.

– Это не та, чья мать…

Джо кивнула.

– Хотя на нее это не повлияло. Она милая девочка. Я бы хотела, чтобы Лидди брала с нее пример. В Лидди столько негатива… Иногда кажется, что от той милой маленькой девочки не осталось и следа.

– Она все еще там.

– Я хорошо помню, когда это случилось. Ей было одиннадцать. Все девочки в школе помешались на плетеных браслетиках, которые делали друг для друга. Я купила ей материал, это было нормально, но допустила ошибку: посмотрев несколько узоров в интернете, я сплела браслет, когда она легла спать. Получилось очень неплохо. На следующее утро я отдала браслет Лидии, и она пришла в ужас.

– Ты слишком старалась быть крутой мамой?

– Я думала, что просто плету для нее браслет. Раньше мы делали такие вещи вместе. Когда были только вдвоем. – Она вздохнула. – Это еще одна вещь, с которой ей пришлось справляться: отчим, наш развод, другие дети, занимающие мое время.

– Ты правильно ее воспитала, – заверила Сара. – Раньше или позже, она обязана стать личностью.

– Надеюсь. Она даже не попрощалась, уходя сегодня утром на занятия. Как будто у нее внутри целый мир, которым она не хочет поделиться со мной. – Джо снова ощутила укол боли, вспомнив, как ее старшая дочь ушла из дома, хлопнув дверью, опустив голову и сжав губы. – Или она злится на меня за что-то.

– За что она может на тебя злиться? Ты чудесная мама. Ты никогда не делала ничего, что могло бы расстроить твоих детей.

Джо почувствовала угрызения совести. Она никогда не рассказывала Саре о своих визитах к Адаму и о том, насколько бы Лидия разозлилась, узнав это.

– С другой стороны, – быстро добавила она, – Оскар и Айрис были сыты и довольны, их уложили спать вчера вечером, поэтому можно сказать, что Лидия серьезно отнеслась к своему заданию.

– На самом деле она хороший ребенок.

Джо поднесла чашку ко рту. Она думала о вещах, которые друзья говорят нам из лояльности, и вещах, которые они даже не позволили бы себе упомянуть в разговоре. Сара никогда бы не подумала сказать, что Лидия превращается в буйную маленькую коровку, как Джо никогда бы не подтвердила, что Сара действительно набрала не меньше четырех килограммов с тех пор, как перестала кормить грудью. Для женской дружбы необходимо захваливать друг друга, отрицать недостатки, без колебаний принимать сторону подруги, выслушивать ее проблемы и говорить, что на самом деле все не так уж плохо. Не нужно слишком углубляться в секреты, которые лучше оставить скрытыми.

Дружба была маленьким чудом, тем, что Джо начала ценить в эти дни еще больше. Ее друзья в центре города, другие молодые мамочки, с которыми она общалась во время первого брака, когда Лидия была еще маленькой, исчезли после смерти Стивена. Она могла это понять: им было неловко за свои счастливые браки и живых мужей. Джо была вдовой, трагической личностью, напоминанием о том, что все может пойти не так и за доли секунды разрушить твое счастье. И конечно, как мать-одиночка, она пыталась удержаться на работе, так что времени на социальную жизнь у нее было немного. Потом Джо вышла замуж за Ричарда и переехала в пригород, где было сложнее разговаривать с людьми, и она была занята младенцами. Пока она жила в красивом доме, который был больше похож на остров, ее муж все больше отдалялся, пока не ушел совсем.

Джо знала Сару чуть больше года. Однажды в солнечное весеннее утро они встретились в парке, когда площадка была забита малышами и дошкольниками. Оскар снова и снова поднимался на горку и съезжал вниз, каждый раз вскрикивая от радости. Джо сидела на скамейке в стороне, держа на руках шестимесячную Айрис, быстро уснувшую на солнышке. Она всегда с трудом переносила весну, после Стивена, но этот день был прекрасным.

Джо перевела взгляд со своего чудесного мальчика, такого активного и счастливого, на драгоценную девочку, спящую, румяную и доверяющую, слушала крики играющих детей, и – о ужас! – ее глаза наполнились слезами.

Она не могла расплакаться в парке! Все увидели бы это. Они обсуждали бы ее: «Это та женщина, чей муж убежал к двадцатиоднолетней помощнице по хозяйству. Да, похоже, у них был роман прямо у нее под носом. Они живут в одном из этих больших новостроев, там куча места, чтобы этим заняться. А ее первый муж, помнишь… Ты не помнишь, как он погиб?»

Слезы лились бесконечным потоком, отказываясь ждать ночи, когда не страшно поплакать, – после того как дети уснут. Джо пыталась вытереть их одеяльцем, но это было тяжело сделать, не разбудив Айрис. А ребенок не обязан проводить первые месяцы жизни в окружении печали и гнева.

Слеза упала малышке на лицо, и Джо, насколько могла осторожно, вытерла ее дрожащими пальцами. Она наклонила голову и почувствовала, как потекло из носа. Джо вытерла воду, но ее собиралось все больше и больше, как и слез. В сумке были носовые платки, но она не могла дотянуться до них, не потревожив Айрис. К отчаянию и гневу добавилось раздражение. Почему никто не сказал ей хоть что-нибудь? Если бы она увидела кого-то плачущим в парке, кого угодно, то подошла бы и по крайней мере предложила платок. Она бы спросила, все ли в порядке.

Но к ней никто не подходил. Так было и после смерти Стивена, когда телефон перестал звонить.

Это стало подтверждением того, что с этого момента Джо была сама по себе. Все теперь зависело от нее, только от нее. От этой мысли она расплакалась еще сильнее.

– Кто бы он ни был, он придурок, – послышался голос.

Джо вытерла нос, хотя особого результата это не дало, и, подняв глаза, увидела женщину с ребенком на руках. Ее кучерявые волосы напоминали черный ореол вокруг головы.

– Или это послеродовая депрессия? У меня была после первого ребенка, это отстой.

– Ты… Разве ты не знаешь?

Сара испытующе посмотрела на нее.

– Нет. А должна? Ты знаменитость или что-то в таком духе? Вот, возьми платок.

Джо с благодарностью его приняла.

– Я думала, что обо мне все будут говорить.

– Ты разве не заметила, что все в этом парке слишком заняты тем, чтобы сделать селфи с милым Хьюго или Евгенией? Когда там смотреть на кого-то другого! Богачи сводят меня с ума. В Палмер-парке люди намного приятнее. В прошлый раз, когда я там заплакала, подошла милая маленькая старушка и предложила мне домашнего риса карри в пластиковом контейнере. Я хожу в этот парк только ради песочницы. Дать тебе влажную салфетку?

Теперь, спустя месяцы совместного кофе и рассказанных секретов, Джо сказала:

– Я не пытаюсь быть пессимистом. Думаю, это оттого, что я увидела Хонор в таком состоянии. Я считала ее сильной, как природная стихия, Сара. Думала, с ней ничего не может случиться.

– Ну, я видела ее только однажды, и она выглядела ужасающе. Сколько ей?

– Минимум под восемьдесят. И на больничной койке был виден каждый прожитый ею год. Она даже не проснулась.

– Со всеми нами такое когда-нибудь случится.

– Она очень образованная женщина, – сказала Джо. – Знаешь, она сама вырастила Стивена, одновременно преподавая в университете, и это в семидесятых и восьмидесятых. Она достойна восхищения. Просто она… слишком прямолинейная. И ей нравится поступать по-своему.

Сара покачала головой:

– Это в тебе просто поражает, Джо: ты никогда ни о ком не отзываешься плохо.

– Да тут нечего сказать плохого. У нас были свои сложности в прошлом, но мне жаль Хонор. Она так одинока. Представь, она назвала меня ближайшим родственником. Это показывает, как мало у нее людей, которые могут помочь.

– Но деньги у нее есть, верно? Она же вроде доктор.

– Не медицинский доктор, у нее докторская степень. Она академик.

– Значит, она в состоянии кого-то нанять. Наверняка она откладывала на черный день.

– Не знаю. Академики не такие уж богатые. Мне кажется, она живет на пенсию. Конечно, я не хочу об этом спрашивать. Я бы предложила сама нанять ей сиделку, но… – Джо замолчала. Сара знала о ее финансовой ситуации: пока дети маленькие, она практически полностью зависит от финансовой поддержки бывшего мужа. – Это не то, о чем я могу попросить Ричарда.

– Ну, местные власти выделят кого-то ей в помощь.

– Тем не менее ее дом абсолютно непригоден. Кухня находится в подвале. Это не стало бы большой проблемой, если бы кто-то приносил ей еду, но даже если перенести ее кровать в гостиную, на первом этаже нет ванной. Нужно либо спускаться к маленькой уборной возле кухни, либо подниматься наверх к нормальной ванной на втором этаже.

– Настало время установить лестничный подъемник?

– Думаю, Хонор даже слышать об этом не захочет; они такие отвратительные и медленные. В любом случае, дом стоит на возвышении, и, чтобы зайти, нужно подняться по ступенькам. Если она останется там, то, даже если сможет передвигаться внутри, бóльшую часть времени ей придется проводить дома. Мне кажется, это будет сводить Хонор с ума. Она везде ездит на велосипеде. В ее-то возрасте, представляешь?

– Что ж, значит, нужно искать крепкого опекуна, который будет смотреть за ней и каждое утро сносить на своих мускулистых руках по ступенькам, а потом толкать кресло-каталку по парку. Тогда у Хонор будет и свежий воздух, и горячий мужчина, на которого можно посмотреть. Все проще простого.

Джо рассмеялась:

– И где найти этого крепкого опекуна? В компании «Крепкие опекуны здесь»?

– Где-то должно быть что-то. Миллионы маленьких старушек приветствовали бы такую схему. На самом деле у меня велик соблазн сломать ногу.

– Дело в том, что Хонор очень независима. Она всегда все делала сама. Не представляю, чтобы она обрадовалась, когда за ней начнут ухаживать незнакомые люди.

– Ну, человек перестает быть незнакомцем, как только…

– Мамочка! Билли забрал мою машинку!

– Началось, – сказала Сара, вставая со стула. – Я разберусь.

Пока она, присев на корточки между мальчиками, пыталась деликатно убедить дошкольников делиться, Джо протерла стол, сполоснула свою кружку и снова поставила чайник.

Дом в Сток-Ньюингтоне, заполненный книгами и воспоминаниями, был слишком большим для одной Хонор, но в воображении Джо было очень сложно разделить их. Оба они были высокими и тонкими, полными знаний и неясных отсылок к религии, о которой Джо практически ничего не знала, и оба пахли бумагой и старой шерстью.

При этом Джо не считала, что этот большой, просторный дом в пригороде Вудли хоть что-то рассказал бы о ней. Дом, отражавший Джо, был бы с изгибами, кучей подушек и текстиля, с красивыми чашками и старинным комодом в кухне, крашеными половицами и стенами пастельных цветов. С потрескивающим камином, потертыми кожаными диванами, окнами из старого стекла, которые искажали бы вид снаружи и тем самым делали его волшебным.

Этот дом был слишком новым – куб из кирпича с фальшивыми белыми колоннами у фасада. Внутри все углы были идеально ровными, окна – уплотненными. Ричард настоял на том, чтобы выбрать бóльшую часть мебели, и, будучи удобной и элегантной, она оставалась слишком современной. Когда они переехали, Джо пыталась выставить свою коллекцию чашек с цветочным узором на открытой полке в кухне, но они смотрелись неуместно среди нержавеющей стали и гранита. Она снова запаковала их, собираясь подобрать другое место, но появился Оскар, и она была слишком занята, а потом Айрис. К тому же было бы неразумно расставлять повсюду чашки, когда в доме двое малышей. Чашки лежали в коробке в глубине шкафа.

Джо жила здесь почти четыре года, с тех пор как Ричард купил этот дом и они поженились, но, не считая мелкого беспорядка, не оставила в нем никакого следа. Она собиралась покрасить стены, повесить картины, но стены так и остались в первоначальном белом цвете, за исключением маленьких отпечатков рук и пятен от брошенного злакового печенья.

Возможно, именно из этого Джо и состояла: грязные отпечатки и засохшие злаковые хлопья.

Они со Стивеном копили на старенький коттедж, где ее чашки смотрелись бы идеально. Где каждый предмет был бы ценным и наполненным счастливыми воспоминаниями. Но потом Стивен погиб, и это стало концом той мечты.

Она взяла коробку с печеньем, чтобы наполнить тарелку, и заметила движение за окном. Изгородь со стороны кухни была низкой; Ричард планировал поставить забор, чтобы закрыть вид на дома из шоколадного кирпича в викторианском стиле, построенные после того, как они въехали. Он был вне себя от ярости, когда началось их строительство.

– Слишком много людей, – говорил он. – Из-за этого в школах слишком много учеников, а на дорогах больше транспорта.

Но на самом деле он считал, что те дома были недостаточно дорогими. Что они удешевляли общий вид окрестности. Каждый раз, когда Ричард смотрел в окно кухни и видел работающих строителей, он вспыхивал от злости и возмущался по поводу местного совета, разрешений на строительство и забора.

Но он так и не поставил забор. Зная то, что знала сейчас, Джо могла предположить, что он просто был слишком увлечен Татьяной.

С другой стороны ограды кто-то был. Отсюда Джо могла видеть его выше пояса. Похоже, он сгребал подстриженную траву: молодой человек, возможно, около двадцати лет. На голове у него были очки, державшие каштановые вьющиеся волосы, и он был небрит.

«Прекрати, развратная женщина», – подумала она и улыбнулась сама себе. Но продолжила наблюдать, держа крышку от коробки печенья на случай, если придется резко отвернуться и сделать вид, что она чем-то занята. Ведь испытывать притяжение, пусть неуместное и одностороннее, все же лучше, чем думать о доме, которого у нее никогда не было, и мужьях, которых она потеряла.

«Сосредоточься на позитиве, сосредоточься на будущем». Так всегда говорила мама и подавала ей хороший пример. Рассеянный склероз в конце концов ее погубил, но сначала покалечил. Несмотря на боль, она всегда была жизнерадостной. Именно ее совет поддерживал Джо, когда умер Стивен, в те бесцветные дни, которые растягивались все дальше и дальше и, казалось, никогда не закончатся. Это то, что помогало ей весь последний год, с тех пор как Ричард ушел. У нее было трое красивых детей, комфортный дом, хорошая подруга и тело, которое еще не было настолько измотано, чтобы не отреагировать на вид привлекательного мужчины.

– Ого, кто это?

Сзади подошла Сара, достаточно близко, чтобы слегка задеть Джо, и уставилась в окно. У Джо покраснели щеки.

– Не надо, он нас увидит.

– Но кто это?

– Должно быть, один из жильцов новых домов.

Сара вздохнула.

– Помнишь, на что это похоже – спать с двадцатилетним парнем? Боб мог заниматься этим всю ночь.

Заметив задумчивое выражение лица Сары, Джо, несмотря на смущение, рассмеялась.

– Стивен раньше…

Она замолчала, вернулась к банке и наполнила тарелку остатками домашнего песочного печенья. Присыпанное сахаром, нарезанное кубиками, с крошащимися краями. Это было реальностью, это было настоящим. Слишком много калорий и играющие неподалеку дети. Это хорошая жизнь. Этого должно быть достаточно.

– В любом случае, – сказала она, – мне кажется, что Хонор стóит ненадолго переехать к нам.

Глава седьмая. Лидия

Мне не нужно писать о том, как я впервые встретила Аврил. Я никогда этого не забуду. Но мне приятно вспомнить. Тяжело поверить, но это случилось чуть больше пяти лет назад.

Мама вышла за Ричарда в августе, и я была единственной подружкой невесты. Мне, вероятно, следовало поднять больше шума, но я не могла поверить, что это происходит на самом деле. Мама превратила все это в возможность еще больше сблизиться: мы примеряли платья, выбирали музыку и цветы. Мы часто ходили на кофе и много времени говорили о папе – не с тоской, просто в хорошем смысле, вспоминали его. Мы говорили о вещах, которые делали вместе, как семья, только мы втроем. Смотрели мои детские фотографии и фотографии с отпуска на пляже в Лоустофте. Мама рассказывала, как папа каждый вечер читал мне сказки и что он назвал моего любимого плюшевого медведя Галилео. Думаю, она хотела заверить меня, что не забудет о нем, даже если еще раз выйдет замуж.

Оглядываясь назад, я понимаю, что она пыталась убедить меня, что я все еще важна для нее. Она разрешила мне выбрать почти всю музыку для церемонии и ее платье. В ретроспективе, глядя на фотографии, я понимаю, что это было ошибкой, поскольку в одиннадцать лет мне очень нравились большие, пышные юбки, как у принцессы, с кучей блесток. Я никогда до этого не была на свадьбе, и все происходящее казалось мне захватывающим. Я пригласила на церемонию всех своих друзей, мы пили колу литрами и не спали до очень позднего времени. Потом я поехала с ними в медовый месяц в Таиланд. С одной стороны, там было прекрасно, но с другой стороны – просто ужасно, потому что Ричард был совсем не рад, что я с ними. Он пытался это скрывать и накупил мне кучу всего, чтобы компенсировать это, но у меня сложилось впечатление, что все это было маминой идеей, а он лучше был бы вдвоем с ней. Каждое утро я вставала спозаранку и считала, сколько бассейнов смогу проплыть, пока они не выйдут из своей комнаты. Я пыталась не думать о том, чем они там занимаются, но все равно знала.

Однажды вечером, когда мы сидели в одном из модных ресторанов под открытым небом у моря, там, где повсюду свечи и цветные гирлянды, а очень красивые люди подают тебе ужин, я попыталась завести разговор об одном из воспоминаний, которые мы обсуждали раньше:

– Помнишь, как папа всегда хотел построить самую высокую башню из песка? И все его разные уловки, чтобы она не рушилась?

Я ожидала, что мама, как обычно, рассмеется и противопоставит сказанному мною историю о том, как папа однажды использовал для этого пляжный зонтик, но тот открылся и улетел, однако этого не случилось. Она взглянула на Ричарда, сжавшего губы и потянувшегося за вином.

– Разве закат не прекрасен? – сказала она вместо этого. – По-твоему, почему краски здесь намного насыщеннее, чем в Англии? Это ведь то же солнце, правда?

Это одна из бессодержательных фраз, которые мама произносит, когда хочет сделать так, чтобы всем было комфортно. И я четко и ясно услышала посыл. Конечно, в медовый месяц мужчина не хотел бы говорить о первом муже своей жены. Конечно нет. Но по-настоящему это сказало мне, что теперь все изменилось, а все, что было до этого, закончилось. В течение недели, вернувшись из Таиланда, мы переехали из нашего дома в центре Брикхэма, недалеко от моей начальной школы, в новый дом, а потом мама забеременела Оскаром, и все изменилось.

Помимо того, что я переходила в среднюю школу, я еще и была новенькой в городе. Моя новая летняя форма была велика и кололась, и я была напугана. Лето закончилось, и мне нужно было перестать притворяться, что я особенная, и начать думать о том, как справиться с тем, что я другая.

Я уже знала, что я не такая, как все. Я давно об этом знала – сколько себя помню. Может, даже до того, как умер папа. Но я никогда полностью не понимала этого, никогда не задумывалась, до той осени, когда все было новым.

Иногда я представляла, что у меня есть супер-способность, которой пока никто, кроме меня, не замечает. Например, что я могла видеть слишком много, что мои глаза видели дальше видимой части спектра, за пределами ультрафиолетового и инфракрасного. Я говорила себе, что нужно носить солнцезащитные очки, чтобы не выделяться среди нормальных людей.

Но дело было не в этом. Солнцезащитные очки были просто прикрытием. У меня не было супер-способностей, и сейчас нет. Мне нужно прятаться гораздо больше, чем просто надеть темные очки. В одиннадцать лет, готовясь перейти в среднюю школу, я только начинала это понимать.

В первый день в школу меня повела мама. На ней было голубое платье, почти такого же цвета, как моя новая колючая форма, и, хотя оно было абсолютно немодным, я была благодарна ей. Полагаю, это было знаком солидарности. После нескольких недель, в которые я все больше ощущала, что воспринимаюсь в доме Ричарда как помеха, я чувствовала, что мне нужна любая помощь.

– Я так горжусь тобой, – сказала мама.

Она всегда так говорит. Она гордится каждой мелочью, которую я делаю, что очень мило, и я знаю, что она говорит это для повышения моей самооценки, но когда ты достигаешь определенного возраста, то начинаешь понимать, что завязать шнурки, или пойти в среднюю школу, или даже закончить год на отлично – не такое уж большое достижение. Мы уже подходили к воротам школы, и я пыталась увидеть кого-нибудь знакомого, кого угодно, может, кого-то из моей младшей школы, кто каким-то чудесным образом тоже переехал сюда. Мне хотелось, чтобы кто-то меня прикрыл. Если я сама пойду на игровую площадку, то буду слишком открытой, слишком видимой.

Но все идущие в школу дети были мне незнакомы. Я даже не видела ни одного новенького, как я, с родителями. Все они выглядели безнадежно взрослыми, высокими и уверенными, точно знающими, куда идут.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказала мама.

Она остановилась, так что мне тоже пришлось остановиться, чтобы увидеть, о чем она говорит. Она достала что-то из кармана платья. Это были мужские наручные часы: золотые, с коричневым кожаным ремешком.

Я знала, что это за часы. Мама хранила их в шкатулке с драгоценностями, в самом дальнем отделении. Иногда я их доставала и смотрела на них. Сзади была гравировка: От Д. для С., с любовью навсегда. Эти часы мама купила отцу на свадьбу. Она почти год откладывала свой заработок в кафе на такой подарок.

Золотое покрытие было немного поцарапано, но стекло осталось целым.

– Я не могу их надеть, – ответила я. – Это не входит в форму.

– Положи их в карман. Никто не узнает.

Сунув часы в карман, я почувствовала их вес.

– Спасибо.

– Папа тоже гордился бы тобой, – сказала мама. – Так гордился бы, увидев, как выросла его маленькая девочка.

Но это не было тем, что мне хотелось услышать, не сейчас, не с часами моего покойного отца в кармане и целым морем незнакомых мне детей, ждущих, чтобы посмотреть на меня. Я закусила губу – достаточно сильно, чтобы почувствовать боль, чтобы не заплакать. Я отвернулась от мамы, мягкого взгляда ее зеленых глаз, и именно в тот момент увидела девочку, которая шла к нам. На ней тоже была летняя форма, но она выглядела менее жесткой, чем моя, будто она носила ее дольше. Ее темные волосы были собраны в аккуратный хвост, у нее были карие глаза и маленькая родинка у рта, а еще у нее был синий рюкзак с «Людьми Икс», висящий через одно плечо.

Я никогда не видела девочки красивей.

Мы совсем не были знакомы, но она подошла прямо к нам с мамой и с улыбкой сказала:

– Привет, меня зовут Аврил. Я новенькая, и мне не с кем пойти внутрь. Может, пойдем вместе?

Я не могла отвести от нее взгляда. Эта красивая девочка с рюкзаком с «Людьми Икс» и легкой, уверенной походкой осмелилась просто подойти к незнакомцам и сказать что-то подобное. Я бы никогда на такое не решилась. Что это за девочка? Она вообще надежная? Почему она выбрала меня из всех остальных?

– Ох, это так мило, Аврил, – сказала мама своим нежным голосом. – Лидия тоже никого не знает.

Я толкнула маму локтем в бок, ведь она меня позорила перед этой девочкой. Но та просто улыбнулась маме, а потом и мне.

– Было бы здорово, – добавила она.

Голос Аврил слегка дрогнул, когда она заговорила. Совсем немного, так, что она, наверное, надеялась, что никто больше не заметил.

Я заметила.

– Окей, – сказала я.

Мама собиралась обнять меня, но я чуть отступила. Мне немного хотелось обняться, но я знала, что это не особо круто, и мама поняла намек – вот это чудо! – и сунула руки в карманы.

– Отличного тебе дня, Лидди. Потом расскажешь мне обо всем.

– Хорошо, – ответила я, и мы с красивой девочкой Аврил вместе прошли в школьные ворота. Мы шли, ничего не говоря, плечо к плечу, и я могла думать только о том, что иду рядом с самой красивой девочкой в школе.

Когда мы дошли до середины площадки, я отважилась обернуться, но мама уже ушла. Она, должно быть, быстро пошла домой, с улыбкой, которая у нее появляется, когда она пытается не плакать. Я была рада, что мне не придется это видеть.

– Тебе нравятся «Люди Икс»? – спросила Аврил. – Это мой любимый фильм.

– Мне он тоже нравится.

– Какую ты бы хотела силу?

– Я бы хотела все видеть.

– Я была бы невидимой. Но если бы ты могла все видеть, то видела бы и меня!

«Я могу смотреть на тебя целую вечность», – подумала я.

Сердце колотилось, и я сказала:

– Тогда нам стоило бы держаться вместе.

– Ага, – кивнула Аврил. – Мне было немного страшно, но как только я увидела тебя с мамой, то сразу поняла, что ты мне поможешь.

– Не нужно бояться, – ответила я и в тот момент знала, что говорю правду. – Все будет хорошо. – Я достала папины часы и вложила ей в руку. – Можешь подержать немного, если хочешь. Это волшебные часы. Держа их, ты становишься храброй, потому что мой папа был храбрым, а это его часы.

Аврил взяла их и покрутила в руках, потом кивнула.

– Я уже чувствую себя лучше, – сказала она.

И это было началом всего.

Глава восьмая. Хонор

– Нет, – сказала Хонор. – Это плохая идея.

Она скорее почувствовала, чем увидела обиду на лице Джо, и услышала, как та отшатнулась. Буквально так, будто ей дали пощечину.

Джо никогда не умела ничего скрывать. Начиная с первого раза, когда Стивен привел ее домой в качестве своей новой красивой девушки, лицо Джо было открытым и детским, на нем легко читалась каждая эмоция. Эмоции были хуже всего, они были более разоблачающими, чем дешевое платье и плохая обувь, чем книги, которые она не читала. Все в ней кричало: «Ты будешь моей мамой, моей новой мамой, которая заменит ту, что я потеряла?»

Хонор поморщилась от стыда за нее.

– Но это лучше всего, – настаивала Джо. – Вам не придется беспокоиться о еде или компании, а также о том, как перемещаться по дому. Там совсем не будет ступенек, в отличие от вашего дома.

– Ключевое слово, – сказала Хонор, – это дом. У меня нет ни малейшего желания покидать место, где я прожила почти всю жизнь. Дом, который купил и обставил мой отец.

– Миссис Левинсон, у вас была серьезная травма.

Хонор не знала этого врача и не помнила, как его зовут. Он был для нее просто темной полосой с высоким голосом.

– Не говорите со мной свысока. Я знаю, что вы пытаетесь сказать: я старая. И да, я старая, но это не проблема. Проблема в том, что я упала с лестницы. Кто угодно может упасть с лестницы, и не важно, сколько ему лет. Я не планирую этого повторять.

– Никто не говорит, что вы старая, – сказала Джо. – На самом деле вы в прекрасной форме, Хонор. До падения вы каждый день катались на велосипеде, не так ли?

Хонор сжала губы. Это было хуже всего, хуже боли – снисхождение. От всех, не только от Джо, но от Джо было хуже всего. Джо, которая больше не носила дешевые вещи или плохую обувь, но в остальном никак не изменилась. Красивый ореол покачивающихся золотисто-каштановых волос, цветочное платье, веселый голос. Она пользовалась духами с розовыми нотами и носила ожерелье из нанизанных крашеных макаронин, пощелкивающих, когда она двигалась, и всем своим видом подчеркивала: «у меня маленькие дети».

– Мы говорим, – продолжила Джо, – что, пока вы не выздоровеете, вам лучше находиться там, где за вами будет кому присмотреть.

– Нонсенс. Я найму сиделку.

– Вы должны быть с людьми, которые о вас заботятся.

– И ты такой человек, да?

– Что ж… да. Конечно. – Но короткое колебание с ответом ее выдало.

– Я тебе не нравлюсь, – сказала Хонор. – Мы никогда друг другу не нравились, и смерть Стивена освободила нас друг от друга. Я нежеланный гость у тебя дома, тебе не нравится навещать меня. Ты предлагаешь это из-за чувства вины.

– Я предлагаю, потому что вы мать Стивена и бабушка Лидии и вам нужна помощь, а я рада ее предоставить. И, конечно, мне нравится, когда вы у нас дома, Хонор. Я всегда рада вас видеть.

Как ей удается говорить такие вещи, чтобы при этом они звучали искренне? Хонор никогда не обладала подобным талантом.

– Нет, – сказала она.

– Миссис Левинсон, уверен, вы знаете, что нам не нравится выписывать пожилых пациентов, если нет плана ухода за ними на дому.

– Доктор Левинсон, – поправила она. – Меня зовут доктор Левинсон. Не миссис Левинсон. Если вам не нравится обращаться ко мне «доктор», потому что я не являюсь медиком, как вы, то, возможно, вы будете так любезны называть меня «Хонор».

Врач перебирал бумаги.

– У нас есть спальня с ванной комнатой на первом этаже, – сказала Джо.

– Это комната Лидии, не так ли?

– Лидия с радостью освободит ее для вас. Мы покрасим стены и повесим новые занавески. Боб, муж моей подруги Сары, сказал, что поедет на своем фургоне в Лондон и сможет привезти любую мебель, которую вы захотите взять с собой, чтобы вы могли спать в своей кровати, если вам так будет комфортнее. И доктор Чин говорит, что с радостью переведет вас в больницу Ройал Беркшир, если понадобится последующее наблюдение.

– Кажется, ты все уже организовала, – сухо сказала Хонор.

– Дети тоже будут вам рады, – продолжила Джо.

Хонор лишь хмыкнула.

– Они будут в восторге, – настаивала Джо. – Лидия хотела сделать вам открытку – она правда хотела! – но у нее много домашней работы. Знаете, у нее экзамены в этом году.

У Хонор было пять открыток. Одну из них сделал Оскар, рисунок пальцем, подписанный «динозавр» аккуратным почерком Джо. Две от Айрис, тоже с рисунками пальцем, но было не разобрать, что изображено. Одна от Джо с изображением гиацинтов. Одна от ее соседки Чарви, которой уже было пятьдесят, и она жаловалась на воспаление седалищного нерва каждый раз, как появлялась на парадной лестнице. Открытки ютились на крошечной прикроватной тумбочке рядом с пластиковой флягой воды и картонным лотком, в котором лежали зубная щетка и паста Хонор. Они падали всякий раз, когда доктор или медсестра натягивали занавеску вокруг кровати храпящей женщины, лежащей рядом с ней в палате, и Хонор уже устала их поднимать.

Еще у нее был шарик. Это было что-то новое. Джо принесла его сегодня вместе с виноградом, романом, который Хонор никогда не стала бы читать, и пластиковым контейнером с домашними брауни: «чтобы придать вам сил!». Джо, пахнущая розами, вошла вприпрыжку, ее обувь тихо поскрипывала, и за ней тянулся воздушный шарик.

Хонор не сразу поняла, что это. Он был серебристый с желтым, круглый, с лентой кислотного желтого цвета и надписью «ПОПРАВЛЯЙСЯ БЫСТРЕЕ».

– Что это? – спросила Хонор, подняв взгляд от книги, которую не читала.

– Я подумала, что это может поднять вам настроение! – ответила Джо, такая же светящаяся, как шарик, хотя Хонор заметила, что ее сухой вопрос попал в цель. Джо привязала его у изножья кровати и сказала: – Вот, выглядит прелестно.

Это было нелепо. Он будет мешать медсестрам, когда они станут менять постель. За день из него выйдет газ, и он упадет. Из-за него она казалась ребенком. Хонор планировала попросить медсестру убрать его, как только Джо уйдет.

Но Джо, похоже, не хотела уходить. Она хотела, чтобы Хонор переехала к ней.

– Нет, – повторила Хонор. – Я лучше найму сиделку.

Джо повернулась к доктору:

– Наверное, нам с Хонор нужно немного времени, чтобы…

– Я дам вам время это обговорить, – сказал он и оставил их.

Джо села на стул у кровати.

– Хонор, – мягко, чертовски любезно начала она, – я понимаю, что вы хотите остаться в собственном доме, но это просто временные меры. Сиделки стоят недешево, и, хотя я уверена, что местный совет вам поможет, с нами вам не придется…

– Я прекрасно могу позаботиться о себе. Не стоит так волноваться. Я скоро встану на ноги.

– Но все эти ступеньки…

– Со мной, – твердо сказала она, – все будет в порядке.

– Хонор, вы же по какой-то причине указали меня ближайшим родственником.

Ее потешило раздражение в голосе Джо: это лучше, чем радость и терпеливость, наверняка фальшивые, которые она напускала на себя перед доктором, перед Хонор.

– Мне было некого больше указать, – сказала она. – И я не нуждаюсь в ком-либо. Я отлично справляюсь сама.

Матрас под простыней был застелен пластиковой пленкой. Она шуршала при каждом движении Хонор и не пропускала влагу, так что ночью ее тело было как кусочек рыбы на пару.

До сих пор она не провела ни одной ночи в больнице. Даже когда родила Стивена, она настояла на том, чтобы отправиться домой в тот же день, до того как стемнеет. У женщины напротив нее был маразм, и каждую ночь, с двух часов до четырех, она звала какого-то Твисти. Женщина на соседней кровати храпела. Когда Хонор наконец засыпала, медсестры будили ее, чтобы провести осмотр, и после этого она лежала без сна, глядя на тусклый свет и ожидая, пока боль вернется.

Лекарства, которые ей давали, помогали, но их действие проходило. Сначала появлялась тупая пульсация, потом она чувствовала, будто ее бедро медленно режут. К тому времени, когда приходила медсестра с очередной порцией таблеток, Хонор была в агонии. Сегодня вечером под пристальным взглядом медсестры она поймала себя на том, что почти выхватывает таблетки, желая побыстрее сунуть их в рот и проглотить, и осторожно положила их обратно в бумажный стаканчик.

– Сегодня они мне не нужны, – сказала она.

А теперь было три часа ночи, хотя точно она не знала, учитывая, что все время горел свет и медсестры, переговариваясь тихим шепотом, ходили туда-сюда в тапочках с каучуковыми подошвами. Шарик качался у края ее кровати и издавал легкий потрескивающий звук каждый раз, как кто-то проходил.

Она уже некоторое время не проверяла банковский счет, но у нее была хорошая память. Она знала свои расходы и доходы. Единственным ее имуществом был дом, купленный ее отцом, и она не собиралась его продавать. Врач-реабилитолог, который пришел ее осмотреть после ухода Джо, сообщил, во сколько обойдется частная сиделка. Она не могла себе этого позволить. А что мог бы ей предложить совет?

– Мы переведем вас в реабилитационный центр, – сказал бодрый врач, от которого пахло мятной жвачкой и сигаретами. – Вы будете там, пока не сможете справляться самостоятельно с расчетом на то, что кто-то будет приходить не чаще раза в день, чтобы помочь. Преимущество в том, что вы будете находиться в системе, если в будущем понадобится дополнительная помощь.

В системе. Система, которая вела к тому, чтобы променять свой дом на лечебное учреждение, потерять жизнь и стать зависимой. Система, которая перемалывала стариков, которые уже отжили свое, и забрасывала их в странные голые комнаты к снисходительным голосам незнакомцев.

Хонор откинулась на подушку, глубоко вдохнула воздух, пропитанный запахом больничного белья и антисептика, и закрыла глаза. Она думала о Стивене, как и всегда. Первая мысль после пробуждения, последняя мысль перед сном. Думала о том, как волосы Стивена прилипли к его голове, когда он родился, о том, как он повернул к ней свое сморщенное личико. Стивен в солнечном свете бегает в Клиссольд-парке, его колени в комках грязи и пятнах от травы. Стивену приснился кошмар, он залазит к ней в кровать, сует мокрую от пота голову ей под подбородок, к шее, вздыхает и проваливается в глубокий детский сон. Ее драгоценный мальчик… Она думала о Стивене, пока боль не отхлынула и она не смогла заснуть.

Она в синагоге, в синагоге ее отца, в маленькой боковой комнатке, ждет, когда ее позовут на похороны сына. На ней черное платье; разорванная лента^[4] приколота к груди. Она одна, единственный скорбящий, так же как и на похоронах отца. Но теперь хоронит сына.

Ей это снится, и она знает это даже во сне. Похороны Стивена были другими; они проходили в Брикхемском крематории, и там было полно цветов и людей. Она сидела в первом ряду, и Джо сидела рядом, обнимая Лидию. Было жарко, в воздухе пахло июнем. Не было лент, которые можно было бы разорвать, никакого способа выразить скорбь, кроме как плакать.

Во сне дверь в основной зал синагоги открывается сама по себе, и Хонор с болью идет в начало зала, словно двигаясь через лес ножей. Она ожидает увидеть закрытый гроб, простой сосновый гроб, но он открыт. Внутри лежит Стивен в черном костюме. У него мирное лицо, и на нем нет никаких следов. Можно подумать, что он спит, если не учитывать то, что он лежит на спине со сложенными на животе руками, а Стивен всегда спал на боку, поджав колени к груди.

В синагоге нет никого, кроме нее и ее мертвого сына. Ни раввина, ни молящихся. Жена и ребенок почившего также относятся к официальным плакальщикам, но Джо с Лидией здесь нет. Шаги Хонор эхом отдаются по комнате. Она кладет руку на руку Стивена.

– Ты не должен был этого делать, – шепчет она его красивому, спокойному лицу. – Тебе нужно было продолжать бежать.

Стивен не шевелится. Но она слышит приглушенные шаги позади и поворачивается. В конце синагоги стоит Стивен в лучах света, пробивающихся через высокие окна. На нем одежда для бега: футболка, шорты с дыркой в подшивке, изношенные кроссовки.

– Почему ты мне никогда не говорила? – обращается он к ней через скамьи и время.

Его голос звучит так же, как при жизни. Точно так же, как и когда он задавал ей эти вопросы. Тогда она не ответила. Она не могла ответить и сейчас. Она хочет побежать к нему, заключить его в объятия, глубоко вдохнуть его запах, но злость в его глазах приковывает ее к месту, ее рука все еще лежит на руке ее мертвого сына.

– Почему ты скрывала его от меня? – говорит он. – Всю мою жизнь. Почему ты никогда не рассказывала?

Хонор проснулась. Бедро обжигала боль, но она только хватала ртом воздух. Вздох эхом откликнулся у нее в ушах – вместе с колотящимся сердцем.

Во сне все было ярким и четким, каждый цвет был насыщенным, а теперь полумрак палаты давил ей на глаза и на грудь. Было тихо, в больнице никогда не бывало так тихо, и штора у ее кровати была задвинута, она была одна. Всегда одна, одна навечно, со всеми выборами, которые сделали ее одинокой.

Она потянулась к кнопке вызова медсестры и, даже не успев нажать на нее, уже знала, что переедет жить к невестке. Она поедет. У нее нет другого выбора, только бы слышать движение других людей посреди ночи, чувствовать их притяжение в темноте, когда она одна и мучается от боли, не может перестать слышать вопросы, вспоминать свои оплошности, людей, которых она потеряла, молитвы – каддиш^[5] скорбящего у могилы, знакомый, как ритм ее сердца, – которые она не произносила.

Глава девятая. Лидия

Я каждый день прокручиваю в голове сотни сценариев того, где это может произойти. На втором этаже автобуса, в конце класса, по дороге в школу. На разрушенном ветром причале. В заднем ряду кинотеатра. В моей постели во время совместной ночевки.

В каждой из этих фантазий я краснею и начинаю запинаться. Мне хочется представить себя красноречивой и страстной, но не получается. Я краснею, запинаюсь и выгляжу страшно напуганной.

И в каждой из этих фантазий Аврил берет меня за руку и притягивает к себе.

– Я тоже, – говорит она. Или даже лучше – шепчет.

Это может случиться. Это возможно. Может быть, Аврил просто скрывала, что чувствует на самом деле, все это время. Или, может, она просто не осознает этого, но, когда я признаюсь, ее глаза округлятся от удивления. Все встанет на свое место. Мир наконец обретет смысл, и мы будем именно теми, кем нам суждено быть.

И все взорвется цветами и единорогами, и шариками с пожеланиями счастья и радости, серпантином и конфетти, и войны закончатся, и везде будут радуги.

Это невозможно. Я знаю.

Не то чтобы я боюсь своей нетрадиционной ориентации. Все-таки сейчас двадцать первый век. Быть нетрадиционной ориентации – вполне нормально. Такие дети в школах держатся вместе, как племя. Джорджи и Уитни – фактически пара года, хотя иногда я думаю: а что, если они вместе только потому, что они единственные лесбиянки во всей школе? Поэтому у них просто нет выбора, кроме как быть друг с другом.

Если ты можешь выстоять, если достаточно популярный и странный в хорошем смысле, если можешь смеяться над оскорблениями и подколами и не против, что тебя будут характеризовать только по ориентации, не учитывая мириады других вещей, из которых ты состоишь; если ты можешь жить как карикатура на себя самого и соответствовать тому, чего люди от тебя ожидают, если можешь приспособиться к одному виду притворства после совершенно другого вида притворства, то все в порядке. Так можно жить. Ты даже можешь этим гордиться, если имеет смысл гордиться чем-то, что зависело от тебя так же мало, как и цвет глаз или форма носа.

Если будешь достаточно смелым – и, конечно, если ты не влюбишься в лучшего друга.

Учителя думают, что знают о том, что происходит в классе, но на самом деле они понятия не имеют. Пока мистер Синг бубнил и бубнил о квадратных уравнениях, показывая «чудо» на интерактивной доске, думая, что это как-то компенсирует то, что его уроки были скучными в галактическом масштабе, по классу от парты к парте передавали свернутую бумажку. Когда она попадала к кому-то, ее разворачивали, хихикали, писали что-то и снова сворачивали.

Лидия рисовала каракули в блокноте, большие спирали и завитушки. Это помогало думать, тем более что Гарри Картер уселся на этот урок рядом и изо всех сил старался привлечь ее внимание. Он смог с трудом заставить себя стать одним из лучших по математике в группе, но все равно был первоклассным идиотом, который не понимал намеков.

Аврил была в другой группе по математике, поэтому Лидия даже не могла посмотреть на нее и закатить глаза. Прошлой ночью она переписывалась с Аврил несколько часов, как обычно. Они вместе смотрели «Топ-модель», разговаривая по Skype, а потом еще раз сначала на канале +1, а затем, как обычно, просто болтали ни о чем.

Кончик ручки Лидии двигался по спирали, круг за кругом приближаясь к центральной точке. Она знала об Аврил абсолютно все, а Аврил знала все о ней – кроме одной этой вещи. Это было вопросом, который она никогда бы не смогла задать. Поэтому она анализировала информацию о лучшей подруге, все секреты и тайны, пробиралась внутрь, чтобы предсказать будущее, как один из тех оракулов, о которых им рассказывали, когда они читали «Юлия Цезаря».

Аврил была девственницей, как и Лидия. У нее никогда не было серьезных отношений с мальчиками, только пара поцелуев – как и у Лидии. Они целовались с одним и тем же мальчиком, Люциусом Арнсуорзи, в девятом классе, и обе согласились, что у него скользкие губы, но разве это что-то значило? Если у мальчика противные губы, не обязательно быть нетрадиционной ориентации, чтобы понять.

– Пссс… – цыкнул Гарри в ее сторону.

Она не сводила глаз со спирали, снова и снова проходя к середине, так что ручка уже сделала дыру в центре.

– Пссс…

На этот раз Гарри потянулся к ней. Лидия отклонилась, но он не пытался схватить ее, просто положил сложенный листик, гулявший по классу, на ее блокнот, после чего ухмыльнулся.

Лидия подождала, пока мистер Синг повернется к доске, и развернула бумажку под столом.

Под надписью было несколько десятков инициалов, написанных ручками разных цветов и карандашом.

Она повернулась и взглянула на Бейли. Девушка склонилась над тетрадью и что-то писала – по-видимому, уравнения, о которых бормотал мистер Синг. Другой рукой она чесала нос. Она понятия не имела, что оказалась в центре прикола из начальных классов, бедная глупышка.

Лидия подняла записку и разорвала ее пополам. Потом порвала ее на кусочки, сгребла остатки в руку и подошла к доске, где стояла урна.

– Лидия? – удивился мистер Синг, чудесным образом заметивший, что она встала с места. – Что ты делаешь?

– Избавляюсь от мусора, сэр, – ответила она и бросила бумагу в урну.

Послышались сдавленные смешки. Гарри состроил глупую мину.

Бейли продолжала писать.

Когда прозвенел звонок, Гарри моментально оказался у ее парты.

– Тебе понравилось то, что я прислал вчера вечером?

– Не особо. – Лидия складывала учебники в сумку, пытаясь сделать на лице что-то среднее между презрительным и безразличным выражением. Будто ей было нечего скрывать; будто она ни разу не вспоминала о сообщении Гарри с тех пор, как он его прислал. – А еще мне не понравилась твоя записка.

– Это не моя записка. Я ее не подписывал. Как бы там ни было, теперь ты должна мне фотографию. Не забудь.

– Я тебе ничего не должна, Гарри.

Она взяла сумку и направилась к двери.

– Я действительно считаю, что ты симпатичная. И умная.

– Что ж, это мило.

Она не пропустила завистливых взглядов группки девятиклассниц, проходивших мимо. В идеале она посоветовала бы Гарри отвалить, но не могла избавиться от страха, что он что-то знает.

– Тебе понравилась моя идея по поводу вас с Аврил? Она тоже горяченькая.

– Не груби.

– Я пришлю тебе еще кое-что сегодня вечером. Может, это заставит тебя передумать. Или ты предпочтешь увидеть все вживую?

Говоря это, он наклонился, и она почувствовала тепло его дыхания на своем ухе. Гарри положил руку ей на бедро. Этого было достаточно. Лидия остановилась и посмотрела на него.

– Ты не понимаешь намеков или мне нужно сказать по слогам? Ты мне неинтересен. Я считаю тебя незрелым онанистом с огромной головой и отвратительным чувством юмора. Мне не нужны фотографии твоего крошечного члена или любой другой части тела. Так понятно?

Гарри отшатнулся, прищурился и в этот момент показался Лидии намного умнее, чем прежде. Она знала, что они окружены людьми, которые сейчас затихли.

Он собирался это сказать, сказать то, о чем знает. Он собирался нанести ответный удар за то, что она публично его отвергла.

Гарри пожал плечами.

– Увидимся позже, – сказал он, повернулся и размашистым шагом удалился, оставив Лидию с ощущением слабости и тошноты.

Они сидели в комнате Лидии. Аврил лежала на кровати и красила ногти фиолетовым лаком Лидии, а Лидия сидела, прислонившись спиной к кровати, и выбирала музыку на iPod. Она чувствовала спиной каждое движение Аврил.

– Мне кажется, ты была слишком сурова с Гарри, – сказала Аврил.

Лидия не рассказывала ей об этом.

– Кто тебе сказал?

Аврил пожала плечами:

– Пару человек обсуждали. Зачем ты это сделала?

– Ну, во-первых, он передавал эту глупую записку про новенькую на уроке математики. Это поведение десятилетнего мальчишки. Во-вторых, он продолжает выпрашивать фотографию моей груди.

– Ох, все мальчишки так делают. Это ничего не значит. – Аврил перекатилась на спину, держа руки на весу. – Он тебе точно не нравится?

– Нравится? Господи, нет! Зачем мне посылать его куда подальше, если бы он мне нравился?

– Не знаю. Ты иногда ведешь себя странно, Лидс. Тебе нравится посылать людей.

– Неправда.

– Правда. Как с Дарреном Реймондом. И с мамой. Ты все время с ней ругаешься.

– Не потому, что мне это нравится.

– Просто… ну, знаешь… иногда людям нравится ругаться с теми, кто им нравится. Это как притяжение, которое выражается в чередовании любви и ненависти.

– Я не люблю Гарри Картера.

– Окей.

– Не люблю. Он мне даже не нравится как человек.

– Он не такой уж плохой. На самом деле он кажется нормальным.

Она говорила нарочито небрежно. Лидия повернулась:

– Тебе же он не нравится, правда?

– Он симпатичный. Все так считают.

– Может, он и симпатичный, но должна тебе сказать, Аврил, он недоумок.

Аврил махала руками, которые были похожи на морские звезды с фиолетовыми кончиками. Лидия схватила бутылочку лака до того, как Аврил успела ее перевернуть.

– Но он такой шикарный, Лидс, – призналась Аврил. – Такой невообразимо, чудесно, поразительно, невероятно шикарный. Эти ямочки… Господи, так бы их и облизала!

– Правда, что ли?

– Я не хотела ничего говорить, потому что думала, что он тебе нравится. Но если ты уверена, что это не так…

– Я точно уверена. Но, Аврил, он не может тебе нравиться.

– Почему нет? Я могу симпатизировать кому захочу.

– Но он… – Лидия пыталась подобрать слова. Дело в том, что Аврил права. Гарри далеко не хуже остальных мальчиков. Основная проблема с Гарри заключалась в том, что он не Лидия. – Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем он.

– Его все обожают. Абсолютно все. Когда я… когда я подумала, что ты ему нравишься, то даже заревновала.

– Я ему не нравлюсь. Он меня даже не знает.

– Так ты не против, если я ему позвоню?

Лидия отвернулась и начала красить ногти.

– Я не стану ему звонить, если ты против, – быстро добавила Аврил.

Лидия закусила губу и сосредоточилась на том, чтобы накрасить ноготь на большом пальце.

– Не против, можешь звонить кому хочешь, Ав. Но я правда думаю, что ты достойна лучшего.

– Лучшего, чем самый популярный парень в школе?

– Девочка, тебе стоило бы дождаться знаменитого Гарри Стайлса. Я как раз это делаю.

Аврил хихикнула:

– Ну, у него то же имя. И, мне кажется, он такой же красивый. Интересно, как он выглядит без одежды? Его сладкая кожа, словно шоколадное мороженое…

Фотография, которую прислал Гарри, всплыла у Лидии перед глазами, и она испачкала лаком кожу, вместо того чтобы накрасить ноготь. Она мотнула головой, пытаясь прогнать изображение, но проблема заключалась в том, что, увидев что-то подобное, его уже нельзя было развидеть. Ты продолжала думать об этом, и всякий раз, когда упоминалось имя Гарри, ты автоматически думала о его члене. Может, именно этого он и хотел? Но зачем? Зачем кому-то хотеть, чтобы о нем думали в таком ключе? Это выглядело таким грязным, животным, таким далеким от любви.

Она подумала, что, может, стоило сохранить фотографию, не удалять. А сейчас показать ее Аврил в качестве развлечения, которым могла поделиться только она, и получить вознаграждение в виде восторженного визга или, еще лучше, отвращения. Они могли бы вместе стать посвященными в это.

Но, даже если бы они хихикали, смеялись и издевались над Гарри, взрываясь от приступов смеха при каждом его появлении в коридоре, Лидия все равно бы знала, что эта картинка навсегда останется у Аврил в голове.

А что, если ей это понравится? Что, если Аврил этого и хочет?

– Ты не поверишь… – начала она, но затем еще раз все обдумала и замолчала.

Лидия хотела рассказать Аврил о фото, когда его уже не было, как-то поделиться своим впечатлением, потому что меньше всего хотела иметь секреты от лучшей подруги. И еще потому, что они все равно могли посмеяться над этим, все равно стать единственными посвященными, – даже без наличия оскверняющей фотографии.

Но если ей действительно нравится Гарри, если Аврил правда в него влюбилась, может, она будет ревновать из-за того, что он отправил фото Лидии?

Она ревновала, когда думала, что ему нравится Лидия. Наверное, Аврил лучше не знать.

– Чему не поверю?

– Тому, как я окончательно испортила маникюр. – Лидия провела кисточкой от лака фиолетовую линию по руке и протянула ее Аврил, чтобы та посмеялась.

В дверь спальни постучали. Два быстрых стука, а не беспорядочная очередь, как у малышей, – значит, это мама. Дверь почти сразу открылась, и Джо просунула голову в комнату:

– Привет, девочки! Привет, Аврил, не знала, что ты тут. Останешься на чай? Я приготовила лазанью.

– Да, спасибо, миссис М, было бы здорово.

– Мама, ты не могла подождать, пока я отвечу, прежде чем вламываться?

– Ох, извини!

Тем не менее мать не поняла намека. Она открыла дверь нараспашку и стояла в проеме, накручивая прядь волос на палец, будто специально пыталась выглядеть как взволнованная школьница.

– Вы готовитесь?

– Да, – сказала Лидия, хотя любой дурак понял бы, что это не так.

– Мне нужно поговорить с тобой о бабушке Хонор.

Лидия кивнула. Она знала, что сейчас произойдет: мама попросит ее сделать открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, будто она маленький ребенок, как ОскиАйри.

– Я ей позвоню, – быстро ответила она до того, как мама успела это предложить. – Я правда пыталась дозвониться до нее вчера, но она не взяла трубку, поэтому я отправила сообщение.

– Хонор хотя бы знает, как переписываться в телефоне? – спросила мама.

– Она никогда на них не отвечает. Рада, что ей уже лучше, – добавила Лидия, и это было правдой.

– Она согласилась ненадолго переехать к нам. Разве не чудесно? Тебе будет полезно проводить чуть больше времени с бабушкой, длиннее дневного визита время от времени. И Оскар с Айрис ее почти не знают.

– Она не любит маленьких детей, – ответила Лидия. – Как-то она мне сказала, что папа был единственным ребенком, который ей нравился. Она сказала, что у нее нет особого желания проводить время с существом, которое не может вести рациональную беседу, и что ей намного больше импонируют дети после семи лет.

– Ну, она не сможет устоять против Оскара и Айрис. Они такие забавные.

– Они очень милые малыши, – согласилась Аврил.

Мама глубоко вздохнула.

– Только один нюанс. Хонор не сможет подниматься по ступенькам. Поэтому ей придется ненадолго занять эту комнату.

– Но комната для гостей совсем крошечная! Куда я сложу свои вещи? У меня в этом году выпускные экзамены, и мне нужно тихое место для подготовки. Там даже нет места для стола.

– Что ж, я подумала, может, ты захочешь переехать на верхний этаж? Нам все равно пора как-то использовать это пространство.

В отремонтированной мансарде жила Татьяна, пока не сбежала со скотиной Ричардом. С тех пор они использовали это место как комнату для мусора, запихнув туда все вещи Ричарда, с которыми не хотели разбираться. Она была больше ее спальни, хотя из-за свеса крыши в некоторых местах наклонный потолок был слишком низким, чтобы стоять в полный рост.

– У тебя будет собственная ванная, – добавила мама. – Там будет тише, и учиться легче. И на самом верху дома. Мы можем вынести мусор и перекрасить там стены в субботу.

Лидия оглядела свою комнату со стенами любимого оттенка фиолетового. Постеры на стенах висели именно там, где ей нравилось, и все вещи были расставлены по тому же принципу. Эта комната была единственной радостью при переезде в этот дом. Не считая Аврил, конечно. Застекленные створчатые двери в сад, которые она открывала в теплую погоду, чтобы комната заполнилась свежим воздухом. Ночью она слышала, как в саду сопят ежики; и даже несколько раз – лай лисицы. Когда она не могла заснуть, то выходила на улицу и смотрела на звезды. Видя их далекий блеск, она хотя бы ненадолго понимала, что ее собственные проблемы все же не столь велики.

– Я бы хотела, чтобы у меня была такая комната, – сказала Аврил, – спрятанная под крышей дома. Это так романтично. – Взгляд у нее был задумчивый.

– Хорошо, – наконец ответила Лидия с толикой обреченности в голосе, чтобы мама поняла, насколько много она просит. Что Лидия в очередной раз стала тем, кто поддержал изменения, которые ее мать решила сделать.

– Чудесно! – Мама выпрямилась и засияла. – Думаю, эта комната идеально подойдет Хонор. Она будет прямо в центре дома, где мы сможем за ней присматривать. Ужин будет готов через пару минут, девочки. Я позову вас, когда накрою на стол. – Она пошла к двери, но остановилась. – Знаешь, что было бы действительно хорошо, Лидди? Если бы ты сделала бабушке Хонор милую открытку с пожеланием скорейшего выздоровления. После того как закончишь готовиться к экзамену по маникюру.

Как только мама ушла, Аврил плюхнулась снова на кровать.

– Та комната просто огромная! В какой цвет ты ее покрасишь?

– Не знаю. К тому же ты не думала, что это та же комната, где Ричард чпокал Татьяну?

– Фу, гадость!

– Знаю.

– Бедная твоя мама! Она этого не заслужила. – Аврил вздохнула.

– Честно говоря, я понятия не имею, почему мама резко захотела, чтобы бабушка переехала к нам. Они друг друга ненавидят.

– Не могу представить, чтобы твоя мама кого-то ненавидела.

– Ну, это не столько ненависть, сколько ужасное напряжение между ними. Мама сразу становится при бабушке такой оживленной, что это выглядит немного маниакально. А бабушка Хонор смотрит на нее свысока. Это все очень неловко. Но бабушка мой единственный родственник, кроме мамы, и маме кажется, что нам нужно проводить больше времени вместе. Это несложно, когда я просто еду в Лондон, чтобы навестить бабушку Хонор. Мы много не разговариваем.

– Хочешь, расскажу тебе секрет?

Лидия тоже забралась на кровать и легла рядом с Аврил. Их ноги лежали параллельно, головы рядом, плечи соприкасались, руки были одинаково сложены. Аврил была теплой, а ее волосы пахли грейпфрутовым шампунем.

– Какой? – спросила Лидия.

– Иногда мне хочется, чтобы твоя мама была и моей мамой тоже. Вот бы было здорово, правда? Тогда мы могли бы быть сестрами, настоящими сестрами.

У нее был печальный голос. Аврил почти никогда не говорила о том, как ей живется дома, но Лидия, конечно, знала. Она достаточно часто бывала там, когда дверь в спальню была закрыта и они крадучись передвигались по дому, стараясь вести себя как можно тише. Она протянула руку и обняла Аврил.

– Я бы тоже этого хотела, – соврала она.

Глава десятая. Джо

– Где папа? – Оскар подпрыгивал, чтобы лучше видеть, что происходит за окном.

– Он будет с минуты на минуту, дорогой. – Джо пересадила Айрис на другое бедро и поправила одну из заколок в ее густых темных локонах. – Я знаю, что он не может дождаться, когда увидит тебя.

– Он снова опаздывает? – В дверях появилась Лидия в зауженных джинсах и футболке, открывающей живот. На голове у нее был полный беспорядок, а глаза чересчур сильно подведены черным. – Господи, какой же он жалкий!

– Он их отец, – напомнила ей Джо. Она услышала нотки едкости в собственном голосе и смягчила его. – Куда идешь?

– На улицу.

– Я думала, ты захочешь помочь мне с покраской.

– Ох, мам. Я думала, ты покрасишь комнату бабушки Хонор, а я разберусь со своей.

– Ну да, но я бы не отказалась от помощи. Или ты могла бы покрасить наверху, а я внизу, а потом мы могли бы вместе перекусить. Было бы похоже на малярную вечеринку.

– Вечеринка! – выкрикнула Айрис, хлопая в ладоши.

– Я уже сказала Аврил, что встречусь с ней.

– Аврил могла бы поучаствовать.

Лидия одарила Джо взглядом, который ясно говорил: «Ты с ума сошла?»

Джо задавалась вопросом, откуда подростки этого набираются.

– Я готовлюсь к экзаменам, помнишь? Завтра все сделаю.

– Завтра нам уже нужно ехать за бабушкой Хонор.

– Значит, сделаю это сегодня вечером.

– Не забывай мне писать.

– Как скажешь. – Лидия направилась к двери. – Я вернусь попозже.

– Не хочешь поздороваться с Ричардом?

– Зачем? – Она захлопнула за собой дверь.

Очаровательно. Но Джо вынуждена была признать, что Лидия в какой-то степени права. Несмотря на то что Джо считала, будто Ричард изо всех сил старался быть добрым с Лидией, отношения между ними не складывались. Это стало темой множества разговоров, когда они еще были женаты. Джо говорила, что, возможно, причина в том, что Лидия, которой было уже одиннадцать, когда они поженились, оказалась слишком взрослой, чтобы впустить нового родителя в свою жизнь. Ричард на это только фыркал и отвечал: «Чепуха. Она помнит своего отца, и я не могу его заменить». Тогда Джо начинала это отрицать. Но именно в этом – среди всего, что Джо с Ричардом обсуждали за время их брака, – Ричард действительно был прав. Джо знала это, хотя и отрицала. Ричард никогда бы не смог заменить Стивена.

Может, именно поэтому она вышла за него замуж. Скорее всего поэтому. Ей было легче принять нечто меньшее.

– Папа! – снова воскликнул Оскар, и Айрис попыталась слезть с рук Джо, чтобы подойти к брату, стоявшему у окна. Джо увидела, что «ягуар» Ричарда припарковался на подъездной дорожке за ее «ренджровером». Из машины вышли двое.

У нее внутри все опустилось, но она радостно сказала:

– Вот он! Смотри, Айрис, вон папина машина. Он приехал, чтобы забрать вас на выходные.

– Папа! – снова вскрикнул Оскар и помчался к входной двери, Джо с Айрис на руках последовала за ним. Он был уже достаточно высоким, чтобы дотянуться до дверной ручки и открыть дверь до того, как Ричард успел постучать.

Его отец стоял на пороге. На нем была белая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами, оттеняющая загорелую кожу. Темные волосы небрежно уложены. Он словно не постарел ни на день с того времени, когда пришел в агентство недвижимости, где Джо работала секретаршей, устремился прямо к ней, рассказал о своих пожеланиях относительно недвижимости и пригласил ее на ужин.

– Привет, Оскар, – сказал он, протягивая руки к сыну. Его дорогие часы сверкали на солнце.

Оскар побежал к нему, и Ричард подхватил его на руки.

Айрис уткнулась Джо в шею.

– Привет, Ричард, – сказала Джо. – Привет, Татьяна.

Новая девушка Ричарда – человек, которого Джо наняла по настоянию мужа, когда родилась Айрис, чтобы та помогала с детьми, – стояла немного позади Ричарда, и у нее хватило совести выглядеть смущенной. У нее было такое же загорелое лицо, как у Ричарда. Она была высокой и стройной, с длинными прямыми темными волосами и осанкой молодой девушки. На ней был элегантный наряд, состоявший из белых брюк и черного топа без рукавов.

– Привет, Джо, – сказала она сексуальным голосом с русским акцентом, не хватало только меховой шапки.

Ричард поцеловал сына и протянул руку к дочери, но Айрис уклонилась от него.

– Солнышко, это твой папа.

– Она сегодня немного стеснительная, – сказала Джо с улыбкой. Она не стала говорить: «Она тебя почти не помнит». Не напомнила: «Ты не приехал к ним на прошлой неделе, хотя и обещал». Не сказала: «Ты сбежал с Татьяной до того, как Айрис смогла узнать, кто ты, и в глубине души я рада, что она тебя стесняется».

– Это папа, дорогая, – промурлыкала она вместо этого. – Он отвезет тебя в какое-нибудь красивое место.

– Нет, – сказала Айрис ей в шею.

– Мы поедем на папиной машине! – закричал Оскар, который не забыл своего отца. У него возле кровати стояла папина фотография, и он говорил о папе почти каждый вечер перед сном, и его вопросы о том, почему папа не приехал сегодня, периодически заставляли Джо врать насчет папиной важной работы, из-за которой он не смог приехать.

– Сегодня такой солнечный день, что мы решили поехать на побережье, – сказал Ричард, и Оскар снова начал кричать от восторга.

– На побережье? – переспросила Джо. – Это, конечно, мило, но я не собрала…

– Не волнуйся, всего лишь в Борнмут. Мы можем купить солнцезащитный крем и все, что им еще понадобится. И мороженое, – добавил Ричард, и Оскар начал прыгать у него на руках.

– Шоколадное мороженое! – завопил он.

– Какое захочешь, мой мальчик.

– Ты слышала? – прошептала Джо Айрис, чье горячее дыхание грело ей ключицу. – Мороженое!

– И еще рыба с чипсами на обед, – сказал Ричард. – Что скажешь, Айри? Хочешь поехать?

– Нет. – Голос Айрис был приглушен волосами Джо. Она сильнее сжала руки. – Мамочка…

– Ох, милая… – прошептала Джо, прижимая драгоценное маленькое тельце. – Это твой папа. Он хочет провести с тобой время. Он привезет тебя обратно в воскресенье днем.

– Нет.

– Сейчас это ее любимое слово, – объяснила Джо Ричарду. – Она не всегда это имеет в виду.

– Айрис? Хочешь пойти со мной, дорогая? – Татьяна протянула руки.

– Нет, – сказала Айрис, но подняла голову и посмотрела на Татьяну.

Потом отпустила шею матери и потянулась к Татьяне. Джо передала ее, все еще чувствуя тепло маленького тельца.

– Так какие у тебя планы на эти великолепные свободные выходные? – спросил Ричард. – Обед в кругу неработающих дам?

– Не знаю я никаких неработающих дам.

– Тогда клуб аппетитных мамочек. Ох, ну что же, ты все равно одета не для этого. – Он кивнул на ее старые джинсы, изношенную футболку и кроссовки. – Будешь заниматься садом?

– Красить комнату Лидии. У нас какое-то время поживет Хонор.

– Что, эта старая карга?

– Старая карга! – повторил Оскар и захихикал.

– Хонор сломала бедро, и ей нужно пожить в спальне на первом этаже, пока она не поправится.

– Не хотел бы я оказаться на твоем месте. Слушай, Джо, нам нужно кое-что тебе рассказать, чтобы ты отметила дату в своем календаре.

– Поехали на море! – командовал Оскар.

– Минутку, дружище, мне нужно поговорить с твоей матерью. – Ричард замялся и начал играть с липучкой на ботинке Оскара: отлепил, прилепил, снова отлепил.

– Дату? – спросила Джо, пытаясь скрыть нетерпение в голосе. – Вы снова едете в отпуск?

«Еще неделя или две, когда Ричард не сможет навещать детей».

– Ну да. В итоге. – Отлепил. Прилепил. – На самом деле мы на две недели полетим на Каймановы острова. – Отлепил. Застежка отделилась от обуви. – Но до этого мы поженимся.

Джо уставилась на ботиночек Оскара – было такое ощущение, будто она падает.

– Двадцать четвертого июля, – сказала Татьяна. – Это воскресенье.

Джо взяла себя в руки и улыбнулась Ричарду и Татьяне. Теперь она заметила кольцо на ее левой руке, которое было отлично видно, когда она держала дочку Джо. Оно, конечно, было со сверкающим бриллиантом, бóльшим, чем камень, выбранный Джо для собственного кольца, когда они с Ричардом обручились.

– Мои поздравления, – сказала она. – Прекрасное кольцо, очень красивое.

– Ричард сделал предложение в Ницце в мой день рождения, – сказала Татьяна.

Ричард сделал предложение Джо тоже в апреле, но в Париже.

– Что ж, тогда еще и с днем рождения, – добавила Джо. – Отличная новость, я очень за вас рада. Мне стоит покупать новый наряд?

У Ричарда хватило приличия выглядеть смущенным.

– Ну конечно, ты приглашена, Джо. У нас же дружеские отношения, правда? Мы решили сказать тебе сразу, потому что Татьяна хочет, чтобы Оскар нес кольцо, а Айрис рассыпала лепестки.

– Моя мама шьет платья, – сказала Татьяна. – Она сделает розовое с серебряными блестками для Айрис. Прямо как у принцессы.

– Прекрасно, – сказала Джо. – Что ж, конечно, они будут в восторге. Я запишу это в календарь.

– Ты можешь не приходить, если не хочешь, – сказал Ричард.

– Мама с радостью присмотрит за детьми.

– Я подумаю.

Джо подняла подготовленные заранее сумки с подгузниками и необходимыми вещами, которые оставила у двери, и протянула Ричарду, который с нарочитым усилием взял их.

– Уф… Ты что, камней туда наложила?

– В основном салфетки и подгузники.

Насколько ей было известно, Ричард ни разу в жизни не менял подгузники, зато Татьяна прекрасно с этим справлялась. Пройдет немного времени, и у них появятся свои дети. И где тогда будут Оскар и Айрис?

– Мы привезем их завтра к обеду, – сказал Ричард.

Он наклонился, чтобы чмокнуть Джо в щеку, и ее окутало ароматом лосьона после бритья. Он до сих пор пользовался тем же; от него так же пахло сандаловым деревом и лаймом, как и когда он пригласил ее на свидание; тем же лосьоном, который она покупала ему на Рождество. Теперь это тоже стало работой Татьяны.

Джо поцеловала Оскара и Айрис.

– Ведите себя с папой и Татьяной хорошо. Веселитесь.

– Нет! – сказала Айрис.

Татьяна рассмеялась:

– Она с каждым днем все забавнее. – Ричард пошел с Оскаром к машине, а она задержалась. – Спасибо, Джо. Ты очень добра.

– Просто хочу, чтобы все были счастливы.

– Ты особенная женщина.

Джо с застывшей улыбкой пожала плечами.

– Семнадцать поцелуев! Вот это да. – Она еще раз поцеловала Айрис в круглую щечку и глубоко вдохнула запах ребенка, чтобы продержаться до завтра.

Когда они отъезжали, она еще стояла и махала рукой, но, насколько она заметила, ни Оскар, ни Айрис не обратили на это внимания. Потом она позволила себе убрать улыбку с лица и зашла внутрь.

Зеркало в прихожей показало Джо то, о чем она и так уже знала. Волосы собраны назад, не накрашена, на подбородке прыщ. Футболка не особо скрывает слегка заплывший живот и обвисшую после кормления грудь. Джинсы висят сзади.

Неужели она действительно удивляется, что Ричарда потянуло к молодой, упругой, красивой женщине, которая жила у них на мансарде?

– Просто подожди, пока она родит, – сказала Джо своему отражению, но ей не понравилось собственное выражение лица, когда она это говорила.

Кроме того, откуда ей знать, что так и будет? Может, Татьяна – одна из тех женщин, которым удается сохранить фигуру после родов. Может, Ричард будет проводить больше времени с Татьяной и их детьми. Может, они будут идеальной семьей, такой, которую ему так и не удалось создать с Джо.

Или, может быть, дело вовсе не в природных данных. А в том, что нужно прикладывать усилия.

Джо фыркнула и пошла в спальню. Через пятнадцать минут на ней уже был топ с немного разорванным швом, но идеально сидящий. Она также нанесла тон, пудру, румяна, подвела глаза, накрасила ресницы тушью, а губы блеском, и, хотя у нее не было времени, чтобы вымыть голову, по крайней мере расчесалась и собрала волосы в аккуратный высокий пучок.

Она выглядела значительно лучше, и, даже если никто этого не увидит, почему она должна красить комнату для свекрови в безобразном виде? А если она просто хотела почувствовать себя лучше?

Принарядившись, Джо только почувствовала себя глупо. Но недостаточно глупо, чтобы все смыть.

* * *

Она включила музыку так громко, что затряслись стены, и принялась красить комнату Хонор в светло-голубой, цвет поблекшего неба. Цвет был свежим и милым, намного красивее насыщенного фиолетового, в который Лидия выкрасила стены, когда они только переехали в этот дом.

Джо нравилось красить. Она вспоминала, как перекрашивала каждую комнату в крошечном домике с террасой, который они со Стивеном арендовали, когда переехали в Брикхем, чтобы он мог занять должность лектора. Каждая комната была своего цвета. Ее любимой была спальня со стенами цвета зеленого мха, который давал ощущение, будто она находится в уютном гнезде.

Когда умерла мать, она тоже красила стены в доме в Кембридже, где выросла. Она оттерла все до дерева специальным моющим средством и покрыла свежей белоснежной краской, чтобы отогнать воспоминания о тяжелом дыхании матери и осознание того, что ее больше нет рядом, чтобы взять Джо за руку.

Это должно было стать новым началом. Настолько новым, насколько это вообще возможно в этой жизни.

Джо закончила с первым слоем и осмотрела проделанную работу. Фиолетовый легко не сдавался, нужно будет нанести как минимум еще один слой. И все же стало намного светлее. Когда она закончит, комната будет милой и веселой.

Ожидая, пока высохнет краска, Джо сделала себе чашку чая и сэндвич, намеренно не вытерев краску с рук. Она знала, что все равно еще испачкается, а подавать пример, что нужно мыть руки, было некому. Она вышла с едой в садик за домом, где еще с прошлого лета стоял шезлонг.

Оскару нравилось в ясные дни приносить сюда плюшевые игрушки и делать вид, что он укладывает их спать.

Был прекрасный весенний день – действительно идеальный день, чтобы поехать к морю, и все же Джо надеялась, что Ричард не забудет купить солнцезащитный крем и намазать детей. Она была рада, что есть чем заняться, когда детей забрали, а Лидия куда-то ушла. Из всех сезонов она меньше всего любила весну. Даже сейчас, в апреле, она уже чувствовала, что будет дальше: визит к Адаму в мае, который ей придется скрывать от Лидии, а в этом году еще и от Хонор. Годовщина смерти Стивена в июне. Бессонные ночи.

Раньше она любила весну. Ей нравилось, как мир вокруг оживал. Но сейчас даже яркие цветы и свежие листья вселяли в нее страх. Через десять лет будет казаться, что она снова научилась любить этот сезон. Говорят, время творит чудеса, лечит раны, а прошло уже много времени. Ей стоит попытаться снова полюбить весну.

Джо съела сэндвич и откинулась на спинку шезлонга, держа чашку с чаем на животе, позволив солнцу согреть лицо и руки, заставляя себя расслабиться. Уже пора было скосить траву и прополоть клумбы, а еще повсюду были разбросаны игрушки, ожидавшие, пока их уберут, но Джо это не заботило, не сегодня. Сегодня она красила и только красила. У нее так редко получалось заняться только чем-то одним, что это казалось невероятной роскошью.

Еще реже у нее находилось хотя бы пять минут, чтобы просто посидеть в середине дня ничего не делая, наедине с собой. Послушать, как поют птицы на деревьях, как в листьях шуршит ветер. Уловить отдаленный шум машин, гул реактивного самолета где-то высоко над головой.

Она закрыла глаза и пыталась снова полюбить весну: свежую траву, молодые листья, пение птиц. Запах зелени. Жизнь, восходящую от земли. Она думала о восторге, который это вызывало у Оскара и Айрис. Новое начало – как комната, выкрашенная белой краской.

Но можно ли, просто перекрасив комнату, забыть все, что в ней произошло?

По щеке скользнула слеза.

– Прекрасный день, правда?

Джо села ровно так быстро, что пролила чай. Мужчина стоял по ту сторону изгороди, всего в метре от нее. Он опирался на что-то, возможно на грабли, и блики солнца у него за спиной играли в курчавых каштановых волосах. Ей понадобилась пара секунд, чтобы узнать в нем незнакомца, на которого они с Сарой пялились в окно на прошлой неделе.

– Извините, – сразу добавил он. – Я не хотел вас напугать. Вы не обожглись?

– О нет, я в порядке, спасибо, извините. – Джо вытерла щеку, потом отряхнула топ. – Чай уже остыл, – беззаботно сказала она.

– Ваша блузка… Все равно осталось пятно. Извините, это я виноват.

Он усмехнулся ей. Один уголок его рта поднимался выше другого, на щеках линии от улыбки – на самом деле больше похожие на ямочки, ведь он был слишком молод для морщин. У него была небольшая щетина, но от этого он почему-то выглядел еще моложе.

– Если расскажете, где ее купили, я с радостью ее заменю, – говорил он. – Или могу сдать ее в химчистку.

– Нет, что вы, конечно нет! Это старая блузка. Я в ней красила стены. – Она подняла забрызганные краской руки, чтобы показать ему.

– Красивый цвет.

Он протянул руку через изгородь, и Джо неловко поднялась, чтобы пожать ее. Его ладонь была теплой.

– Меня зовут Маркус. Я ваш новый сосед, который не может устоять, чтобы не заглядывать через изгороди.

– Я Джо. И это нормально, вполне нормально. Рада знакомству.

– Аналогично.

Он больше ничего не говорил, просто смотрел на нее и улыбался, и у Джо участилось сердцебиение. Он заметил, что она плакала? Видел ли он несколько дней назад, как она наблюдала за ним через окно кухни?

У него была открытая, дружелюбная улыбка. Глаза серовато-голубые. На носу немного веснушек.

– Что ж, – сказал он и откашлялся. – Полагаю…

– Когда вы переехали? – выпалила Джо. И сразу же покраснела.

Но Маркус, похоже, этого не заметил. Он засунул руки в задние карманы выцветших джинсов и ответил:

– Около месяца назад. Нет, три недели назад. Я никогда до этого не жил в новом доме, и мне кажется, что я должен поддерживать все в идеальном состоянии, понимаете?

– Вполне. Я чувствовала то же самое, когда мы начали здесь жить. Вы… вы приехали издалека?

– Всего лишь с другого конца города. У меня новая работа, и отсюда ближе ездить. И этот район определенно приятнее. Вы давно здесь живете?

– Три года, скоро будет четыре.

– Скажите честно, сколько времени должно пройти, чтобы перестать чувствовать вину за то, что оставляешь пятна на плинтусах?

– Зависит от того, есть ли у вас дети.

– Ага, теперь понятно. – Он кивнул на разбросанные игрушки в саду Джо. – А ваши помогают с покраской?

– Их отец забрал на выходные.

– Благословенный покой и тишина. А я это прервал.

– Это даже хорошо. Я имею в виду, что все равно не знаю, что делать с этим покоем и тишиной. Появляется слишком много времени для размышлений.

– Я тоже рад, – негромко сказал он, и на долю секунды Джо позволила себе представить, что этот милый молодой человек действительно имел в виду то, что сказал, что он на самом деле говорил с ней как с привлекательной женщиной, а не изможденной, перепачканной краской соседкой, которой стоило бы получше следить за своей частью изгороди.

– Что ж, – сказала она. – Кажется, я уже могу красить второй раз.

– Хорошей работы. Было приятно пообщаться, Джо.

– И мне.

Она подняла чашку, стоявшую рядом с шезлонгом, и направилась в дом. Это нелепо, но она могла поклясться, что чувствует, как он провожает ее взглядом, – будто тепло в области затылка.

– Джо?

Она повернулась. Он все еще смотрел на нее.

– Если вы… Если ты правда не хочешь, чтобы я заменил блузку, которую испортил, может, я могу предложить хотя бы чашку чая? Как-нибудь?

– Мм…

«Что это было?»

– Да, конечно. В смысле, да! Было бы чудесно. Спасибо.

– Тогда увидимся.

Он наклонился, чтобы поднять что-то, и через минуту Джо услышала звук садовых ножниц. Она поспешила в дом и бросила взгляд на свое отражение в металлической дверце холодильника. Из пучка выбилось несколько прядей, глаза сияли, щеки горели румянцем. На секунду Джо показалось, что она увидела кого-то гораздо моложе. Кого-то, кем она когда-то была.

Глава одиннадцатая. Лидия

«Где папа?»

Это был голос Оскара, который она услышала, выходя из комнаты, похожий на просьбу вопрос младшего брата, но на мгновение ей показалось, что голос был ее собственный. Высокий и невинный, по-детски шепелявый голос задавал тот же вопрос:

«Где папа?»

«Папы больше нет, дорогая. Его больше нет».

Лидия побежала. Она редко ходила, когда была одна; ей нравилось передвигаться быстро. И к тому же сообщение от Аврил выглядело… тревожно.

И мама выглядела расстроенной, когда Лидия не осталась на «малярную вечеринку». Будто она пыталась сделать так, чтобы Лидия чувствовала себя виноватой за то, что хочет жить собственной жизнью. И Лидия действительно чувствовала себя немного виноватой, потому что они на самом деле теперь проводили мало времени вместе. Но почему все всегда должно быть на маминых условиях, почему они должны заниматься тем, что хочет мама?

Во всяком случае, маме нравилось что-то красить. Через пять минут после того, как детей заберет Ричард (когда наконец доберется туда, придурок), она уже будет подпевать радио, как всегда, немного отставая от ритма, открывать все окна и крутиться по дому с широкой улыбкой на лице, потому что был прекрасный день.

Ее мать делала подобные вещи. Она плела венки из ромашек и танцевала в парках. Она считала, что съесть лишний капкейк – это пик озорных развлечений. Когда-то Лидия думала, что это действительно круто. ОскиАйри до сих пор так считали, и она решила, что им в этом повезло.

Мамин взгляд на мир просто не совпадал со взглядом шестнадцатилетней девушки нетрадиционной ориентации, влюбленной в лучшую подругу. Даже в худшие времена мама оставалась жизнерадостной. Улыбалась. Искала какие-то лучи надежды, пытаясь оставаться счастливой. Мама вела себя так, будто она резиновая уточка, которая может всплыть над всеми жизненными проблемами, говоря, что нужно принять их и двигаться дальше, хотя каждому понятно, что, если бы папа не умер, мама не вышла бы за Ричарда и все было бы намного лучше.

Аврил жила примерно в миле от Лидии, в жилом комплексе, который состоял преимущественно из одно- и двухкомнатных квартир в домах, построенных слишком близко друг к другу вокруг автостоянки. Его построили около десяти лет назад, но он уже выглядел потрепанным. Это было другим миром по сравнению с микрорайоном Лидии с широкими лужайками и высокими заборами; здесь в траве росли одуванчики, и чей-то мусорный контейнер перевернулся прямо на улицу. Лидия перескочила через рассыпанный мусор, по которому было видно, что в нем копались лисы или собаки, и прошла через парковку к блоку Аврил.

Подруга сидела на ступеньках у входа. Она поджала ноги, уперлась подбородком в колени и обняла себя руками, высматривая Лидию. Аврил выглядела такой уязвимой и бледной, что у Лидии сжалось сердце.

– Что случилось? – Она пыталась восстановить дыхание.

– Мне нужно, чтобы ты… – Аврил сглотнула. Голос был хриплым, и на ней была футболка, в которой она обычно спала. – Я не могу сама ее поднять.

У Лидии округлились глаза. Аврил встала. Они вошли и поднялись по ступенькам к квартире, где Аврил жила с мамой. Их шаги эхом отражались от стен.

В квартире было темно, в воздухе чувствовался кислый запах. Обувь загромождала проход в узком коридоре, ведущем в комнату. Все занавески в гостиной были задернуты, но солнечный свет пробивался сквозь открытую дверь в ванную комнату, и Лидия заметила там что-то, торчащее из дверного проема.

– Я нашла ее сегодня утром, – прошептала Аврил. – Не знаю, сколько она уже здесь. Ее еще не было, когда я вчера ложилась спать.

Она замерла возле входной двери, по-прежнему обнимая себя за плечи. Лидия прошла вперед и, подойдя ближе, увидела пару ног, все еще в обуви. У нее в животе потяжелело от страха.

Когда она заглянула в ванную, то увидела на кафельном полу маму Аврил. Она лежала на боку с открытым ртом, лицо было серым. На нее накинули и подоткнули розовое пушистое одеяло. Изо рта у женщины свисала слюна, собравшаяся в лужицу возле унитаза.

– Господи… – Лидия отступила назад. – Ав, она…

Миссис Толлер ответила на вопрос, который Лидия не смогла задать, сделав глубокий дрожащий вдох и с протяжным стоном выдохнув.

– Она отключилась, – сказала Аврил через плечо Лидии. – Я укрыла ее, чтобы она не простудилась. Я не могу ее здесь оставить, но и поднять тоже не могу.

– Ты пробовала ее разбудить?

– Конечно пробовала! Когда я ее нашла, она уже облевала весь пол. Я все вытерла и положила ее на бок, как учили на курсах первой помощи, который мы проходили в школе. Все это время я кричала ей на ухо.

Аврил говорила пронзительным, истеричным голосом. Лидия повернулась и взяла ее за руку. Она была ледяной.

– Я просто… Просто помоги мне поднять ее и положить на кровать.

– Окей, конечно. Может, стоит вызвать скорую?

– Нет! Никакой скорой помощи! Соседи увидят. Я однажды так сделала, и она… – Аврил скривилась, пытаясь не заплакать. – Нет, она просто перебрала. Она пару часов отоспится, и все будет в порядке.

– Но что, если она ударилась головой или повредила что-то, когда падала?

Бабушка Хонор сломала бедро, просто упав с пары ступенек. У взрослых женщин кости становятся ломкими, особенно у тех, которые не следят за собой, как миссис Толлер. Под одеялом она выглядела тощей и слабой. Лидия никогда не видела, чтобы она что-то ела. Аврил часто делала себе сэндвич или покупала в те вечера, когда не ужинала у Лидии. Лидия не была уверена, должна ли она знать об этом, но она знала.

– Она просто пьяна, – сказала Аврил. Ее голос перестал быть истеричным, теперь в нем слышалась злость с нотками раздражения. – Она пошла в паб и слишком много выпила, потом вернулась домой и отключилась. Она обещала, что больше не будет, но снова сделала это. Просто… помоги мне ее подвинуть.

Лидия кивнула и осторожно прошла в ванную, переступив через ноги миссис Толлер.

– Миссис Толлер? – громко позвала она. А потом наклонилась и потрясла ее за плечо.

Веки миссис Толлер дрогнули, но остались закрытыми. Она снова сделала дрожащий вдох и со стоном выдохнула.

– Я возьму ее под руки, а ты бери ноги, хорошо?

– Да.

Лидия толкнула миссис Толлер в плечо, чтобы перевернуть ее на спину, и просунула руки ей под мышки. Она понятия не имела, как лучше поднимать человека. Об этом тоже могли рассказывать на курсах оказания первой помощи, которые она посещала вместе с Аврил, но она не помнила. Единственное, что она помнила, – это как делать искусственное дыхание пластиковому манекену, который вонял, как старая кукла Барби.

– На три? – предложила она, надеясь, что им хватит сил поднять миссис Толлер и не уронить на полпути к спальне. Надеясь, что ее снова не затошнит. Надеясь, хоть это и было предательством по отношению к Аврил, что придет кто-то из взрослых и возьмет все под контроль, что кто-то уже вызвал скорую помощь.

– Раз… два… три.

Она потянула вверх. Миссис Толлер оказалась тяжелее, чем Лидия рассчитывала, мертвый вес, но, на удивление, они смогли ее приподнять. Впрочем, тело со сползающим с него одеялом провисло и почти не отрывалось от пола.

Аврил с трудом вышла спиной вперед в коридор, Лидия двигалась на нее, а миссис Толлер висела между ними, как мешок с картошкой. Она стонала и что-то бормотала.

– Просто отнесем тебя в кровать, мам, – успокаивала Аврил, пытаясь говорить с улыбкой, что ей не удалось.

Лидия всего секунду волновалась, что им не удастся достаточно согнуть миссис Толлер, чтобы вынести в коридор, но, учитывая, какой она была обмякшей, им удалось легко маневрировать. Они протащили ее несколько футов по коридору и занесли в спальню, при этом Аврил ударилась бедром в дверной косяк.

Постель была расстелена, пуховое одеяло сбилось в изножье кровати. Лидия тянула, но у нее не хватало сил, чтобы поднять миссис Толлер. В конце концов она залезла на кровать и поползла на коленях, волоча миссис Толлер за собой по простыне, пока ее голова не оказалась рядом с подушкой.

Задыхаясь, она смотрела, как Аврил разувает мать и укладывает ее ноги на кровать. Она укрыла ее одеялом, и миссис Толлер снова застонала, повернулась на бок и свернулась калачиком. Занавески были закрыты, и Аврил с Лидией на цыпочках вышли из комнаты. Аврил сразу направилась в кухню, нашла большую миску, налила стакан воды и отнесла все это в мамину комнату.

Лидия ждала ее в коридоре.

– Ты уверена, что все в порядке? – прошептала она. – Разве не бывает рвоты, когда сильно ударяешься головой? Если у нее сотрясение, может, лучше вызвать скорую помощь?

Аврил отрицательно покачала головой:

– Это не сотрясение, а джин. Я проверила, есть ли у нее шишки, и не нашла ни одной. Мне кажется, она просто легла и уснула в ванной. Это не впервые, хотя, как правило, мне удавалось ее разбудить.

Она была очень бледной, а теперь начинала еще и дрожать. Лидия потерла ее руки, чтобы согреть.

– Я могу позвонить маме, – предложила она.

Аврил снова замотала головой, на этот раз так сильно, что ее волосы хлестнули Лидию по лицу:

– Не делай этого! Я не хочу, чтобы твоя мама знала. С ней все будет хорошо. У нее просто похмелье.

У Аврил начали стучать зубы.

– Ты, может, чаю хочешь? – спросила Лидия. Вопрос прозвучал словно из уст ее матери. – Или еще чего-нибудь? Знаю, кока-колу.

Аврил направилась было в кухню, но Лидия ее остановила:

– Посиди пока на диване. Я принесу.

В холодильнике стояли банки с обычной и диетической кока-колой. Хотя Аврил обычно пила диетическую, Лидия взяла красную банку, потому что немного сахара ей бы сейчас не помешало. Она положила хлеб в тостер и, пока он жарился, пошла за одеялом в комнату Аврил. Она принесла подруге кока-колу и одеяло, а сама вернулась в кухню и намазала тосты толстым слоем масла и джема.

И это тоже относилось к тому, что сделала бы ее мама: накормила. Иногда это сводило ее с ума – будто настоящие проблемы можно было решить углеводами. Но Лидия не могла придумать, что еще сделать, как помочь. Она принесла тарелку и еще две банки кока-колы. Аврил сидела на диване, закутавшись в одеяло, и смотрела перед собой. Лидия поставила тарелку на подлокотник дивана рядом с Аврил и, открыв свою банку, села рядом.

– Она просто перебрала в пабе, – сказала Аврил.

В этой фразе было нечто большее. Лидия услышала в голосе подруги боль за все те случаи, о которых Аврил ей не рассказывала, все случаи, когда Аврил приходилось справляться одной, и ей захотелось обнять ее, поцеловать, прижать к себе. Свернуться вокруг нее, окружить ее собой. Целовать ее лоб, брови, щеки. Погладить по волосам и сказать, что все это не важно, что она любит ее и позаботится о ней. Что они могут быть счастливы вдвоем. И никто другой им не нужен.

– Что мне сделать? – беспомощно спросила она.

– Просто… побудь здесь. Ты можешь ненадолго задержаться? Я не хочу ее оставлять и не хочу быть одна.

– Конечно.

Аврил взяла пульт и включила телевизор. Они сидели рядом, смотрели на экран, но ничего не видели. Лидия чувствовала каждый вдох Аврил, чувствовала, как медленно, минута за минутой, проходит дрожь и ее тело успокаивается.

Она даже не пыталась взять ее за руку.

Казалось, прошло уже много времени, когда мать Аврил проснулась и, волоча ноги, поплелась в кухню, чтобы поставить чайник, и Лидия пошла домой. Солнечный свет слепил ей глаза.

Дома на первом этаже пахло краской. Мама наносила второй светло-голубой слой на стены в бывшей комнате Лидии, но местами все еще проглядывал фиолетовый. Джо повернулась, когда Лидия вошла, и потерла поясницу.

– О, привет, – сказала она. – Ты с Аврил?

Лидия заметила у мамы румянец на щеках. Похоже, она наносила макияж, хотя было не разобрать из-за обилия голубой краски у нее на лице и волосах. Кожа декольте была розовой, глаза сияли, будто Лидия застала ее за каким-то непристойным занятием, а не повторной покраской стен.

Она выглядела моложе и красивее, больше походила на маму, которую Лидия помнила из прошлого, когда была еще маленькой и они все делали вместе. Когда папа был еще жив. Она выглядела как та мама, которая ее кормила, покупала ей диски с диснеевскими мультиками, настаивала на том, чтобы накрасить обеим ногти на ногах розовым цветом, любила запускать воздушных змеев и танцевать в полях. Которая говорила, что все будет хорошо, когда девочка была еще достаточно мала, чтобы в это поверить.

У Лидии возникло желание перебежать комнату и прижаться к матери. Она хотела положить голову ей на грудь, чтобы она гладила ее по спине и говорила «тише, тише…», как делала, когда Лидии посреди ночи снились кошмары.

Но это потребует объяснений. Прошло слишком много времени. И она знала, что на самом деле это ничего не изменит.

Поэтому она просто взяла кисть.

– Где тебе помогать?

Мама округлила глаза от удивления.

– Хорошо, если хочешь, пройдись краской возле плинтусов, это очень бы помогло. Спасибо.

Лидия кивнула, и какое-то время они работали молча. Это не было «малярной вечеринкой», но достаточно безмятежным времяпрепровождением.

Глава двенадцатая. Джо

Лидия уткнулась в телефон, периодически поглядывая через лобовое стекло, пока они ползли по северной окружной дороге в больницу. Помимо звука двигателя, Джо также слышала легкий приглушенный звук барабанов и басов из наушников Лидии. Такое чувство, будто вчера ничего не произошло. Не то чтобы они вчера много разговаривали, но иногда ей казалось, что она живет с незнакомым человеком.

Она протянула руку и похлопала Лидию по плечу. Та вздохнула и вытащила один наушник.

– Что?

– Может, мы могли бы поговорить, пока едем за бабушкой Хонор?

Лидия снова вздохнула и вытащила второй наушник.

– Мы сейчас проводим мало времени вместе, – начала Джо. – Когда ты была маленькой, мы проводили вместе каждый день.

– Ну, знаешь, теперь у меня своя жизнь.

– Я знаю. И это нормально, что ты растешь. И я тоже очень занята с твоими братом и сестрой. Извини, что не уделяю тебе столько времени, как раньше.

Джо подождала в надежде услышать что-нибудь в ответ, своего рода извинение, но Лидия только продолжала крутить телефон в руках.

– Как в школе?

Она пожала плечами.

– Ты волнуешься из-за экзаменов? Не думаю, что стóит, ты очень умная девочка. Хотя я знаю, как они сейчас на вас давят.

– Все окей.

– Я подумала, что мы можем вместе сделать расписание для подготовки. Ну, знаешь, со стикерами и цветными ручками. Добавить туда какие-то награды, чтобы тебе было к чему стремиться. Будет весело, да?

– Мм… – Лидия смотрела в окно.

Она ее теряла. Ее маленькая девочка, ее первенец ускользала все дальше. Джо больше не могла обхватить ее руками и прижать к себе, не могла щекотать, пока она не начнет визжать от смеха. Не могла наряжать ее и красить ей ногти, не могла поднять настроение печеньем с теплым молоком, не могла укладывать ее в кровать и целовать в лоб.

Когда Лидия была маленькой, ее легко было рассмешить. И заставить плакать тоже. По ее лицу так легко было читать эмоции. Она была доброй и ласковой. Когда ей было одиннадцать, она принесла все свои накопленные карманные деньги и попросила Джо пожертвовать их на мемориальную доску, которую устанавливали на мосту в память о Стивене.

Телефон Лидии мелодично пропиликал, это был специальный звонок для сообщений от Аврил. Джо слышала его по всему дому по крайней мере двадцать раз на день. Лидия прочитала сообщение и сунула телефон в карман. Джо обернулась и увидела, что ее лицо скривилось, будто ее только что ударили.

– Лидди, у тебя все хорошо?

– Я в порядке.

– Плохая новость от Аврил?

Она не могла нормально смотреть на Лидию, потому что была за рулем, не могла разглядеть в выражении ее лица боль или желание уклониться от вопроса.

– С Аврил все в порядке, – сказала Лидия, но голос у нее был рассерженный.

Джо подавила желание задать еще несколько вопросов и попыталась сконцентрироваться на дороге. Не стоит лезть в личное пространство дочери. «Ренджровер» был слишком велик для езды по Лондону. Он в принципе был большим; Джо глупо себя чувствовала, когда ехала на таком возвышении, будто смотрела на всех свысока. Его, как и все остальное, купил Ричард.

– Как ты узнала, что папа тебя любит? – вдруг спросила Лидия.

Джо включила левый поворотник и перестроилась перед тем, как ответить.

– Я знала с самого начала. Ты же слышала эту историю, верно? О том, как я работала в кафе в Кембридже, чтобы накопить денег на университет.

– И как он каждый день приходил со своими толстыми книгами, чтобы выпить чаю и позаниматься, и что он даже не отрывался от чтения в первые три недели, а потом вдруг оторвался?

Джо улыбнулась, довольная, что Лидия наконец заговорила.

– Я каждый день с нетерпением ждала его прихода. Я даже заранее готовила для него чашку и откладывала одну из его любимых булочек, хотя он никогда не замечал, что я это делаю. Ты, наверное, не помнишь, каким он бывал, когда полностью погружался в размышления и весь мир словно прекращал существовать. Он казался мне таким умилительным. Ему пора было подстричься, он был высоким и нескладным, а еще он носил очки. Он выглядел как молодой сумасшедший профессор. – Джо усмехнулась. – Остальные девочки в кафе дразнили меня, что я влюбилась в ботаника.

– Тогда уже использовали это слово? Ботаник?

– Ваше поколение не все изобрело, Лидди. Как бы то ни было, однажды он поднял глаза, когда я подавала ему чай, – не знаю, почему он сделал это именно в тот день. Позднее он рассказывал, что с самого утра чувствовал, будто должно случиться что-то важное. Я поставила его чашку чая и булочку на стол, а он поднял на меня глаза, и наши взгляды встретились.

– И это случилось именно так, как описывают в книгах. – Лидия произнесла это как избитую фразу, какой она и была. Она много раз слышала эту историю – историю о том, как ее мать и отец полюбили друг друга.

– Да, – ответила Джо. – Так и было. У него были безумно красивые карие глаза, такие же, как у тебя, Лидия. Мы стояли там, в том кафе, и просто смотрели друг на друга, казалось, целую вечность, но, полагаю, это длилось не дольше пары секунд. Мне кажется, я все это время даже не дышала. А потом он откашлялся и спросил, можем ли мы увидеться, когда я закончу работать, а остальное ты знаешь. Вместо того чтобы поступить в университет, я вышла за него замуж, а потом появилась ты.

– Но откуда ты знала, что он тебя любит? В смысле, как ты могла это знать?

– У твоего отца был прекрасный дар концентрации, – сказала Джо. – Я уже заметила это по тому, как он занимался. Наверное, это частично повлияло на мою симпатию к нему. Но речь шла не только о физике. Когда он любил что-то или кого-то, он полностью погружался в свое чувство. Я никогда не сомневалась, что он меня любит. Это чувствовалось во всем, что он говорил, что делал, в его прикосновениях, в том, как он смотрел на меня. И знаешь, ему не стоило в меня влюбляться. Он уже должен был получить диплом с отличием по физике в Кембридже, его ждала прекрасная карьера, а я была официанткой без высшего образования в кафе. Но твоего отца все это не волновало. Он любил меня, и для него этого было достаточно. Он абсолютно так же вел себя с тобой, когда ты родилась. Ты была его миром.

– Если это действительно было так, как же ты могла сойтись с кем-то вроде Ричарда? Разве это не обесценивает то, что у тебя было?

– Мой брак с Ричардом был не таким, как брак с твоим отцом, – осторожно сказала Джо, – и он плохо закончился, но это не значит, что он был «дешевкой». Теперь у нас есть Оскар и Айрис. Я бы ни за что не стала ничего менять, если бы это означало потерять их. Так же, как я ничего бы не изменила в отношениях с твоим папой, хотя мы его и потеряли. Вся эта боль того стоила – хотя бы ради тех хороших моментов, которые у нас были, ради нашей любви.

– Но ты не любила Ричарда.

– Почему ты так говоришь?

Лидия раздраженно фыркнула:

– Из-за всего, о чем ты говорила. Ричард никогда так к тебе не относился. И ты никогда не была на самом деле счастлива с ним.

– Лидия, когда ты вырастешь, то поймешь, что существует много разных видов…

– Чушь!

Джо хлопала глазами:

– Что, прости?

– Полная чушь. Существует только один вид любви, и это та любовь, которая с тобой на всю жизнь. Даже если вы не вместе, ты все равно любишь. Ты бы никогда не позволила любимому человеку уйти, никогда бы не смогла перестать скучать по нему.

Лидия говорила так пылко, что Джо украдкой взглянула на нее, несмотря на движение на дороге.

– Да, – сказала она. – Ты права. Ты заслуживаешь знать правду. Я вышла… я вышла за Ричарда, потому что он был… он казался надежным. Работать на полную ставку, будучи матерью-одиночкой, нелегко, Лидия. Он казался хорошим выбором. Я подумала, что он позаботится о нас. И я заботилась о нем. Он правда не был мне безразличен.

– Но ты его не любила.

– Я… Он вскружил мне голову. Ты же знаешь, какой он. Тогда я думала, что это правильное решение.

«И тогда была весна. Весна, и мне не хотелось вспоминать. Я хотела думать о чем-то другом, когда не могла уснуть ночью».

– Я думала, что это правильно, – повторила она, услышав слабость в собственном голосе.

– Не делай так больше, мам. Не начинай отношения с мужчиной только потому, что он красивый, нравится тебе и ты думаешь, что это хорошая идея, или потому, что мужчина тебе нужен, чтобы поднять самооценку.

Джо сжала руль и постаралась проигнорировать выпад. Она пыталась услышать за обвинениями и злостью только то, что Лидия пыталась сказать на самом деле. Услышать обиду, которой были вызваны эти слова.

– Так вот что ты чувствовала, когда я вышла замуж за Ричарда. Тебе казалось, что я предаю твоего отца?

– Даже не начинай. Не надо. Ладно?

– Хорошо.

– Обещай мне. – Лидия наклонилась вперед, натянув ремень безопасности, положила руку на приборную панель и попыталась посмотреть в лицо матери. В ней была та же сила, что и в ее отце, те же карие глаза. – Пообещай, что больше так не сделаешь.

– Обещаю.

Когда они подъехали к больнице, Хонор уже сидела в кресле-каталке у главного входа, ее вещи лежали рядом, сложенные в аккуратную стопочку.

– Привет! – сказала Джо, как обычно думая, пожать ей руку или поцеловать, и решив не делать ни того ни другого. – Надеюсь, вы не заждались нас?

Хонор только пожала плечами, что, как поняла это Джо, означало «да, я жду уже целую вечность». Она сама встала, медленно прошла с тростью через раздвижные двери приемной и направилась к машине, которую Джо поставила на проезде, включив аварийные огни и оставив Лидию на заднем сиденье присматривать за ней. После их странно чувствительного разговора Лидия снова уткнулась в телефон и надела наушники, словно сказала все, что собиралась, и теперь тема закрыта. А Джо не стала продолжать, сосредоточившись на указаниях навигатора.

– Похоже, вы хорошо приспособились к этой трости, – сказала Джо, открывая дверцу машины.

– Она меня раздражает. – Хонор вручила трость невестке.

Потом поморщилась, и Джо поспешила взять ее под руку.

– Позвольте, помогу вам сесть в машину.

Она поддерживала Хонор, помогая ей сесть в «ренджровер». Хонор только втянула воздух через зубы, когда залезала на сиденье, но больше ничем не выдала боли.

– Давайте я помогу вам с…

– Я справлюсь с ремнем безопасности, – огрызнулась Хонор, хотя к тому времени, когда Джо положила вещи в багажник и обошла машину, только застегнула ремень. Она с серьезным видом смотрела через лобовое стекло.

Лидия поздоровалась с бабушкой, когда та села в машину, но сейчас снова была в наушниках.

– Ну что, – радостно сказала Джо, – поехали!

Хонор за всю дорогу почти ничего не сказала. Джо спрашивала про питание в больнице, о докторах и медсестрах, с которыми она общалась, о сеансах физической терапии, но это было так же тяжело, как болтать с Лидией, так что она сдалась и просто слушала приятный голос навигатора.

Она припарковалась на подъезде к дому Хонор и снова включила аварийные огни.

– Я просто оставлю записку на лобовом стекле, и, надеюсь, нам не выпишут штраф, – сказала она, а потом посмотрела на Хонор, сидящую с непроницаемым лицом. – Должно быть, приятно снова видеть свой дом.

– В последний раз в ближайшее время, – ответила Хонор кислым голосом и расстегнула ремень безопасности. Выйти из машины у нее получилось легче, чем сесть: она просто сползла с сиденья.

Хонор стояла на тротуаре и смотрела на ступеньки, ведущие к входной двери. Джо этот взгляд напоминал то, как смотрят на Эверест перед подъемом.

– Итак, давайте мы поможем вам подняться без проблем. Верно, Лидди? – Лидия, которая наконец вытащила наушники, утвердительно кивнула.

– Я могу подняться по ступенькам. Мне не нужна помощь.

– Но мы только рады…

Хонор повернулась к Джо.

– Будет намного лучше, – отчеканила она, – если ты прекратишь предлагать мне помощь. Если она понадобится, я сообщу.

Эти слова были как пощечина.

– Ох… Ну хорошо, приму к сведению. Как насчет… Что, если Лидия останется, чтобы составить вам компанию? А я пока пойду наверх и поставлю чайник.

Она взлетела по ступенькам, открыла дверь и спустилась в кухню. Наверное, было нечестно оставлять Лидию с Хонор, но Джо чувствовала, как на языке уже вертится колкий ответ, и знала, что не может себе этого позволить. Им нужно с самого начала правильно выстроить отношения. Они должны это сделать.

Хонор была пожилой женщиной, которая страдала от сильной боли и столкнулась со множеством изменений. Неудивительно, что какое-то время она будет раздражительной.

«Она была раздражительной, сколько я ее знаю. И я ей никогда не нравилась».

Джо попыталась подавить эти мысли и набрала в чайник свежей воды.

Дом выглядел заброшенным. Свежий запах чистящего средства уже развеялся, в помещении пахло старым линолеумом и сыростью. Все было покрыто слоем пыли. Хорошо, что Хонор не возвращается сюда прямо сейчас: она бы со всем этим не справилась, а незнакомцев терпеть в доме не хочет.

«А в моем доме ей будет лучше?»

Джо нашла чистую тряпочку и принялась протирать поверхности в кухне, прислушиваясь к признакам жизни наверху. Хонор придется собрать все силы, чтобы подняться по ступенькам, – она не хочет привлекать к себе больше внимания, чем необходимо. Чайник закипел. Джо уже все вытерла, подмела пол, открыла окно, чтобы проветрить, поставила на поднос заварник, чашки, ложечки, ситечко, сахар, молочник и только тогда услышала голоса. Она сполоснула и отжала тряпочку, повесила ее для просушки, еще раз включила чайник, а потом пошла наверх.

Лидия принесла бабушке стул из гостиной и стояла рядом, принимая указания относительно того, что нужно собрать. Она улыбалась, терпеливо кивая, и Джо ощутила прилив нежных чувств к дочери.

Хонор заметно побледнела, хотя ее лицо блестело от пота. Джо сдержала взволнованный возглас, зная, что подобное не приветствуется, и пошла в машину за молоком и печеньем. Ей понадобилось не больше десяти секунд, чтобы подняться по лестнице к входной двери. А у Хонор на это ушло почти двадцать минут.

«Мы поступаем правильно», – снова сказала она себе.

– Просто посидите и отдохните, – обратилась она к Хонор по возможности весело, – а мы с Лидией все быстро соберем. – Она подняла бутылку. – Я принесла молока и приготовлю чай, пока вы ждете. Вам, наверное, до смерти хочется выпить чашку приличного чая.

– Чай – единственное, что система медицинского обслуживания способна сделать прилично.

– Вернусь через мгновение!

Джо правильно заварила чай, предварительно обдав заварник кипятком и отмерив нужное количество листового чая из баночки Хонор. Дома она пила чай из пакетиков. Но теперь придется постараться. Она поставила баночку с чаем на видном месте на столе, чтобы не забыть: Хонор будет приятно пить чай, к которому она привыкла.

Когда она принесла поднос наверх, Хонор выглядела немного лучше.

– Этот дом купил мой отец, – сказала она. – Я прожила здесь почти всю жизнь, за исключением пребывания в Оксфорде. Мне не хочется думать о том, что он будет пустовать.

– Ну, это же ненадолго. – Джо поставила поднос на столик и налила чай. – Вы вернетесь домой, как только выздоровеете. А теперь скажите, что нам нужно собрать.

– Я составила несколько списков. – Хонор протянула ей свернутый лист А4. – Тут то, что должно быть у меня в спальне. Лидия собирает вещи в кабинете.

– Без проблем.

– Где… – начала Хонор и замолчала.

Джо, никогда ранее не видевшая, чтобы у Хонор не нашлось слов, опустила молочник.

– Куда делась… кровь? – Хонор обвела жестом пол перед стулом, проход в гостиную. Ее рука с явно выраженными венами слегка дрожала.

– А-а, я вымыла, когда приходила, чтобы собрать ваши вещи в больницу.

– Не стоило.

– Конечно стоило! Не думаю, что вы хотели бы вернуться домой и увидеть такой бардак.

– Я все еще его вижу, – пробормотала Хонор. – Так же, как до сих пор вижу Стивена.

Она неотрывно смотрела на пол, как до этого смотрела в лобовое стекло машины. У Джо возникло отчетливое ощущение, что она не должна была слышать эти слова.

– Я сейчас придвину столик, чтобы вам было легче достать до подноса, – сказала Джо, – и начну собирать вещи. – Она взлетела по ступенькам наверх, как до этого быстро спускалась вниз.

Список оказался длинным и всеобъемлющим. Он был написан округлым, гладким почерком – не таким, как у Хонор, поэтому Джо предположила, что ей помогла медсестра. Она начала вытаскивать вещи из шкафа и ящиков комода, аккуратно складывая на кровати, чтобы сразу положить в чемодан, как только достанет его из мансарды.

Она держала в руках две блузки, думая, какую же из них – «белую с короткими рукавами» – Хонор имела в виду, и решила, что возьмет обе, когда увидела ее.

Конечно, она была там все время. Просто когда она подняла две блузки, то случайно посмотрела между ними в том направлении, куда пыталась не смотреть, и замерла.

Там была фотография Стивена.

Он стоял в академической мантии в летний день. Солнечный свет отражался в его глазах, и он щурился, улыбался и морщил нос, как часто делал. Ему был двадцать один, и фото сделали после церемонии окончания университета, когда он получил диплом с отличием по физике.

Джо тоже там была. Она стояла в стороне, вне кадра, пока Хонор фотографировала. У нее в руках была бутылка шампанского. Стоя сейчас здесь, в комнате Хонор, она чувствовала холодное горлышко бутылки, чувствовала конденсат, стекающий по руке. Как солнце припекало ей голову, как давили новые туфли, как надувался волдырь на пятке.

«Я до сих пор вижу Стивена», – сказала Хонор.

Когда фотография была сделана, Хонор уехала домой. Джо и Стивен шли от Кембриджского вокзала к Джо домой, и тогда произошла первая ссора в их отношениях, и одна из самых крупных.

– Она тебя не ненавидит, – говорил Стивен, но он должен был знать, что это неправда.

– Она считает, что я глупая и недостаточно хороша для тебя.

– Ну мы же знаем, что ты не глупая и более чем хороша для меня.

– Я не могу. Не могу ее больше видеть. От этого я чувствую себя…

– Кроме нее у меня никого нет, Джо.

– У тебя есть я.

– Она моя мать. И она неплохой человек, она просто…

Джо сбросила его руку со своей талии. Она помнила день, когда впервые увидела Хонор. Она была в таком восторге, что скоро познакомится с матерью Стивена, женщиной, о которой он отзывался с таким почтением. Она наивно полагала, что мать Стивена сможет в какой-то степени заменить ее маму, умершую год назад.

– Ты видел, как она на меня смотрит? – продолжала придираться Джо. – Она смотрит на меня как на кусок грязи. И ты никогда ничего ей не говорил, ни разу.

– Ты слишком стараешься, и это выглядит…

– Глупо? Глупо стоять среди твоих умных друзей и гениальной матери мне, официантке, провинциалке? Если ты тоже так считаешь, то, может, нам стоит…

– Я так не считаю, но она всего лишь пытается меня защитить.

– Защитить тебя?

– Джо, я люблю свою мать. У нее очень сложный…

– У нее был сложный период? Или он сейчас?

– Мне жаль, что ты так себя чувствуешь, но я не могу принять чью-то сторону.

– А если ты не можешь принять чью-либо сторону, то я все время буду в проигрыше.

Теперь Джо стояла в спальне Хонор и моргала, пытаясь отогнать видение. Она опустила блузки, села на кровать, не обращая внимания на сложенную одежду, и уставилась на фотографию первого мужа, когда он был молод, жив и еще не был ее мужем. Вспоминая, она слышала собственный голос, хриплый от слез и истеричный, слышала злые слова, которые почти никогда не произносила. Она отчаянно надеялась, что благодаря их любви станет ему ровней, – ей только нужно было достаточно сильно и глубоко любить, и все изменится к лучшему. Они смогут создать счастливую семью. Унижение сокрушило Джо, когда Хонор, подняв камеру, попросила ее выйти из кадра.

Она потирала безымянный палец левой руки. Теперь на нем ничего не было.

Это было двадцать лет назад, целую вечность.

И вот она тут. Стивен умер, а она собирает вещи Хонор, чтобы забрать ее к себе домой.

Они вместе прожили момент на фотографии, все трое – Стивен, Джо и Хонор. И у всех были разные воспоминания о нем. А теперь он был заморожен на фото, и почти все связанное с ним исчезло. Исчез муж и сын. Остались только Джо и Хонор.

Возможно, у них было больше общего, чем думала Джо.

– Я тоже до сих пор тебя вижу, – прошептала Джо.

Она встала с кровати и прикоснулась к снимку, проведя пальцем по холодному стеклу. Она впитывала все детали Стивена. Не те, которые у них с Лидией были общими и которые она видела каждый день – наморщенный при улыбке нос, карие глаза, прижатые мочки ушей, – но принадлежащие именно Стивену. Она думала о нем практически каждый день, но было легко забыть о реальности его существования. О том, что когда-то он был здесь, самый важный человек в ее жизни. Они были так молоды! Они учились любить друг друга, и Стивен всегда придерживался нейтралитета – не важно, сколько раз Джо просила его изменить свое мнение. Лидия была права: несмотря на все препятствия и смутные моменты, несмотря на все секреты, которые она хранила, это была настоящая любовь. Та любовь, которую встречаешь лишь однажды.

Она провела пальцем по его волосам, подбородку, шее и вернулась к сборам одежды Хонор.

Глава тринадцатая. Хонор

Ее бывшая невестка жила с тремя детьми в уродливом новом доме в таком же уродливом пригороде, где все улицы в каком-то непостижимом порыве создать интеллектуальный отличительный знак были названы именами английских поэтов. Кирпичный дом на Китс-Вэй выглядел претенциозно. Построенный в нарочито георгианском стиле, но полностью современный внутри, такой дом требовал, чтобы на подъездной дорожке были припаркованы две машины: одна обязательно «ренджровер», а вторая «ауди», БМВ или «мерседес». Все соседи были белыми, в районе не было ни одной церкви, мечети, синагоги или библиотеки, зато был супермаркет «Уайтроуз» и несколько модных кофеен, цветочных киосков и даже пекарня с капкейками в специально построенном торговом центре.

Хонор нечасто сюда приезжала, но, когда это все-таки случалось, она не могла сдержаться, чтобы не прочесть про себя «Оду к греческой вазе» Китса. У людей, построивших этот район, было слабое чувство красоты, правды и иронии – если оно вообще было.

– Вот мы и приехали, – радостно объявила Джо. – Наконец дома!

Для Хонор это не было домом. Все будет лежать не так, как она привыкла. У нее будет мало вещей. Дети будут крутиться под ногами и создавать хаос, а она будет полностью зависеть от Джо. Каждое ее движение будет на виду. Она не сможет спрятаться.

Боль прорезала бедро, когда она сползла с сиденья машины и встала на дорожку. Джо быстро подала ей трость. Лидия принялась выгружать коробки с книгами, которые упаковала до этого, и первая направилась к дому. Гравий хрустел под ногами, трость скользила при движении. Хонор зацепилась ногой за дверной косяк и, чуть не упав, ухватилась за дверную раму.

– Хонор, вы в порядке? – Джо, конечно же, была прямо за ней.

– Да. – Она подняла ногу над маленьким препятствием подчеркнуто высоко.

Внутри было прохладно, чувствовался сильный запах краски.

– Ваша комната прямо, но, может, вы хотите немного отдохнуть в гостиной, пока мы с Лидией разложим ваши вещи?

– Я сама могу их разложить, – быстро ответила Хонор.

– Но мы будем рады помочь, и вы, должно быть, устали…

– Я хочу знать, где что лежит. – Она достаточно хорошо помнила этот дом из предыдущих редких визитов, чтобы знать, что выделенная ей комната находится прямо по коридору, за лестницей.

Джо проводила ее туда, говоря без умолку:

– Здесь своя ванная и собственный выход в сад. Надеюсь, тут не будет слышно детей и достаточно тихо для вас.

– Зато будет слышно все, что происходит в кухне, – сказала Лидия, проходя мимо и, по-видимому, возвращаясь к машине. – Последние четыре года я каждый раз просыпалась, когда мама ставила чайник. Извините!

– Здесь определенно не настолько шумно. Ох, уверена, что Лидия преувеличивает. В любом случае я постараюсь вести себя тише. И сегодня здесь точно тихо, учитывая, что Оскар и Айрис сейчас с отцом.

«Здесь станет тихо, если ты замолчишь», – подумала Хонор.

– Почему бы вам не присесть? Я пока принесу чаю, а потом мы можем принести вещи, и вы будете говорить нам, куда их складывать.

Хонор вытянула руку и положила на спинку стула, который Джо выдвинула для нее.

– Я пока не нуждаюсь в чае. Просто оставьте коробки и сумки у двери. Я разберусь.

– Но…

– Я разберусь.

Она сидела, повернувшись к окну, пока Джо с Лидией носили ее вещи и складывали на полу.

– Что ж, это последнее, – наконец сказала Джо, слегка запыхавшись. Ее голос уже не был таким жизнерадостным, как пятнадцать минут назад. – Вы уверены, что…

– Все будет в порядке, – сказала Хонор, встав со стула и ожидая у двери, пока Джо уйдет.

– Тогда я приготовлю обед, – сказала Джо. – Сядем за стол, когда Ричард привезет детей. А пока оставлю вас располагаться.

– Да, пожалуйста.

После этого Хонор плотно закрыла дверь, повернулась к этой новой комнате и глубоко вздохнула.

Запахи и звуки были ей незнакомы. Ее тело не привыкло к этому стулу так, как к тому, что остался дома. Кровать тоже будет непривычной. Сколько времени уйдет на то, чтобы научиться передвигаться в этом доме, как в своем, знать, где что лежит, не задумываясь брать то, что нужно? Сможет ли она вообще этому научиться?

Глупо было приезжать сюда. Но разве у нее был выбор?

Хонор вздохнула, нашла коробку с книгами и потащила ее по ковру к одному из книжных шкафов.

Лидия права: в этой комнате слышно все, что происходит на этаже. Бóльшая часть первого этажа отведена под открытую кухню-столовую-гостиную. Хонор слышала, как Джо возится там, двигает сковородки, включает воду. Слышала, как Лидия поднимается наверх.

Она начала медленно распаковывать вещи, размещая их максимально похоже на то, как они лежали у нее дома. Книги были ее друзьями. Она нащупывала каждую в отдельности, взвешивала их в руках, словно могла впитать их много раз прочитанное содержимое через прикосновение, а потом ставила на полку, сортируя по авторам. Закончив с этим, она повесила одежду в шкаф и разложила белье в ящики.

Открывая один из ящиков, она коснулась кусочка свернутой бумаги. Хонор вытащила его и поднесла к свету: это был аккуратно сложенный бумажный журавль. Она положила его на комод и продолжила распаковывать вещи.

Когда она закончила, бедро и голова пульсировали от боли, и Хонор легла на кровать. В сумке был маленький пакет с болеутоляющим из больницы, о котором она старалась не думать.

В дверь позвонили, и она услышала глубокий, высокомерный голос второго мужа Джо, Ричарда, а также русский акцент его новой распутной девушки и звонкие детские голоса. Было слышно, как они бегают по комнате, визжат, бросают что-то и смеются, и Хонор подумала о забытых на полу игрушках, о беспорядке, который она не может терпеть, о маленьких детях, которые могут врезаться в ее срастающуюся ногу. Она крепко зажмурилась.

Кто-то постучал в дверь комнаты.

– Пора обедать! – прощебетала Джо так, как была способна только она, словно обед был таким уж невиданным событием.

Хонор встала с кровати, взяла трость и прошла по коридору в гостиную – источник шума, а также запаха жареной курицы и картофеля.

В животе у нее заурчало. В больнице плохо кормили. И в последнее время она мало готовила для себя.

Трость скользила по полированному деревянному полу. Хонор сильнее сжала ее и, шаркая, направилась к столу в дальнем конце комнаты, возле дверей в сад. Она наступила на что-то твердое, похожее на пластик, и отпрянула, пытаясь сохранить равновесие и уже предвидя боль. Она невольно вскрикнула от испуга, но все же с помощью трости смогла удержаться на ногах.

– Все хорошо? – крикнула Джо, очевидно из кухни. – Господи, там же игрушки на полу! – Она подбежала и что-то подняла. – Оскар, милый, тебе нужно убрать все свои игрушки, они могут поранить бабушку. Хонор, мне так жаль…

За исключением ступенек, этот дом был значительно опаснее, чем тот, в котором Хонор не позволили остаться. Она подошла к столу, выбрала ближайшее место, на которое падал свет из окна, и попробовала сесть, но стул оказался слишком высоким.

– Это мой стул! – воскликнул Оскар, тот, который трехлетний. И это действительно был его стул – на нем было хитроумное деревянное приспособление, вероятно, регулируемое.

Хонор осторожно отошла.

– Хонор, я накрыла вам рядом с Оскаром.

Джо отодвинула ей стул.

По пути Хонор столкнулась с Айрис, которая гонялась за братом вокруг стола. Пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

– Айрис! – окликнула Джо. – Оскар! Сейчас же садитесь, прекратите бегать. Нам нужно быть осторожными с бабушкой Хонор.

В ее голосе не было и намека на злость или порицание, он был, как обычно, жизнерадостным. Дети продолжили бегать, не обращая внимания на мягкий упрек. Хонор воспользовалась возможностью спокойно сесть.

Мимо снова промчался хихикающий ребенок.

– Лидия! – позвала Джо, громыхая кастрюлями и приборами.

Здесь, в кухне, запах жареной курицы и горячего жира был просто головокружительным. Джо поставила блюдо перед Хонор, и она почувствовала тепло на лице, услышала, как шкварчит еда. Рот наполнился слюной, и ей пришлось сжать губы.

– Лидия! – снова позвала Джо. Потом ее голос послышался ближе. – Хонор, вам отрезать или вы сами?

– Не думаю, что мне можно доверить нож, – пробормотала Хонор и поморщилась, когда один из детей снова задел ее стул.

– Оскар!

Послышалось слабое кряхтенье. Это Джо подняла мальчика и посадила на стул, который освободила Хонор. И еще раз, когда она проделала то же с Айрис.

– Лидия! Честно, эта девочка никогда меня не слышит. Мне придется…

– Минуточку! – раздался голос Лидии где-то у лестницы.

– Ну, можем начинать. Хонор, грудку или ножку?

– Грудку.

– Я хочу крылышко, хочу крылышко, хочу крылышко, хочу…

– Крылышко тебе, Оскар. Ну что, Айрис, немного горошка?

– Нет!

– Тебе нужно кушать овощи, дорогая, чтобы вырасти большой и сильной. Две ложки картофеля или три, Хонор?

– Одну.

Послышался шум отодвигаемого стула, и Лидия села напротив Хонор. Она накрасила губы клубничным блеском. Ее рыжие волосы были немного светлее, чем у матери.

– Как дела, бабушка? – спросила она, потянувшись через стол к общему блюду. – Устроилась?

– Лидия, не тянись. Хонор, положить вам что-нибудь еще? Хотите добавки подливки? Как насчет бокала вина? У меня есть охлажденная бутылка белого.

– Ничего не надо, спасибо.

– Оскар, пользуйся, пожалуйста, вилкой. Айрис, можешь съесть еще горошка? Внимание, давайте скажем тост! Поприветствуем Хонор!

Они подняли стаканы и бутылочки. Лидия наклонилась через стол, чтобы чокнуться с Оскаром.

– Добро пожаловать, Хонор. Мы очень рады, что вы здесь.

– Ненадолго, если повезет.

Она наколола, откусила и прожевала горячий хрустящий картофель, мягкий внутри.

Она задавалась вопросом, каким образом справится со всеми трапезами в этом доме.

– Да, меня зовут Иггли Пиггли! – пронзительно сообщила Айрис, да так громко, что Хонор вздрогнула.

– Иггли Виггли Иггли Иггли Пиггли, – подхватил Оскар.

– Ты уже сделала домашнее задание, Лидди?

– Позже сделаю.

Телефон Лидии издал музыкальный сигнал сообщения, и она достала его из кармана, чтобы ответить.

– Обязательно делать это за столом? – сказала Джо, и Лидия в ответ шумно встала и прошла в другой конец комнаты.

– Иггли Виггли Иггли Виггли Ву!

Что-то мокрое и мягкое ударилось о руку Хонор. Она подняла это. Кусок картофеля с подливкой.

– Айрис, не бросайся едой! Извините, Хонор.

Джо потянулась с салфеткой, но Хонор отдернула руку.

– Я могу сделать это сама, – сказала она тоном, который должен был передать, что она думает о бесконтрольных маленьких детях, о пении всякой тарабарщины за столом, о подростках, выходящих из-за стола, чтобы ответить на телефонный звонок, о не справляющихся со всем этим матерях, живущих в домах, беспорядочно заваленных игрушками.

– Лидия, вернись за стол, пожалуйста, – сказала Джо.

– Нет, я иду на улицу.

– Лидия!

Дверь захлопнулась.

– Мамочка, я хочу десерт! – ныл Оскар.

Хонор подумала о Стивене. Интересно, что бы он сказал об этой новой семье? О том, как выросла его дочь. О том, как порхала и суетилась его жена.

Она поднесла вилку ко рту, но на ней ничего не было.

Глава четырнадцатая. Лидия

Не могу поверить, что она пошла с ним гулять.

Не стоило ехать с мамой за бабушкой. Нужно было остаться, тогда бы я встретилась с Аврил, мы вместе пошли бы гулять, и если бы натолкнулись на Гарри в Коста, то просто поболтали бы с ним, и он бы ушел.

Но мама настояла на своем, поэтому я получила от Аврил сообщение о том, что она встретилась с Гарри, когда уже ехала в машине в Лондон. А потом она присылала мне практически поминутные обновления о том, что они пьют кофе, и о том, что Гарри любит лимонные и маковые кексы, как и она, и о том, что они пошли гулять в парк. А потом никаких сообщений за весь остаток утра. Она не ответила ни на одно из моих, что было даже хуже, потому что я начала представлять, чем они занимаются.

А потом еще весь этот ужас, когда мы возвращались с бабушкой домой! Она была в подавленном состоянии, особенно потому, что нам пришлось снести ее обратно по парадной лестнице ее дома к машине. Она не хотела этого и очень старалась спуститься сама, но по ее лицу было видно, насколько ей больно. Она выглядела старше, чем когда-либо, практически как скелет.

Я рассматривала свое лицо в зеркале, пытаясь представить, как буду выглядеть, когда стану такой же старой. Даже не знаю, хочется ли мне дожить до такого возраста. Должно быть, ужасно чувствовать, что твоя плоть практически тает на костях, а кожа обвисает и покрывается морщинами. Интересно, что она видит, когда смотрит в зеркало? Видит ли она то же, что и я, когда смотрю на нее: морщины, посиневшие губы, жесткие волоски по обе стороны рта, которые она не замечает, чтобы выщипать? Их всего два или три, но все же… Интересно, видит ли она это – то, какая она сейчас, или видит молодую версию себя? Потому что бабушка была красивой в юности, я видела фотографии. Не такой красивой, как была мама и все еще есть, в какой-то степени она выглядела более величественно. Статно.

А сейчас она больше похожа на набор костей. Я знаю, потому что нам с мамой пришлось посадить ее в своего рода кресельный подъемник, чтобы спустить с лестницы. Бабушка была в ярости от такого решения, но для нас это не стало проблемой, она почти ничего не весит. Но она держала голову поднятой, не смотрела на нас, ни на что не смотрела, сжимала кулаки и выглядела очень смущенной. Будто она была голая или мы застали ее в туалете. Она касалась моей щеки своей, когда я несла ее, и, хотя у бабушки много морщин, у нее прекрасная, мягкая кожа, и от нее всегда пахнет Chanel N5. Но я не могла повернуться и улыбнуться ей или сказать что-то приятное, потому что я тоже смутилась. Я просто помогла маме снести ее по лестнице и посадить в машину, а потом села на заднее сиденье и всю дорогу домой слушала музыку. Это ни на что особо не влияло, потому что мама и бабушка все равно почти не разговаривали, не считая маминых жизнерадостных комментариев, которые она продолжала делать, притворяясь, что все счастливы. И никаких сообщений от Аврил.

В понедельник ей пришлось сесть за соседнюю парту с Самодовольным Гарри Картером на математике и пытаться игнорировать его ухмылки в ее сторону. Лидия наклонила голову и сосредоточилась на уроке больше, чем когда-либо.

Она слушала о нем всю дорогу до школы: как классно Гарри Картер целовался, какие у Гарри Картера были красивые глаза, как Аврил с Гарри попросили Элли Якобс, которая училась в старшем классе^[6], купить им пару банок сидра и как они держались за руки, пока его пили. О том, что Гарри Картеру нравилась группа «The Clash», и это было так круто, и о том, что им обоим очень нравились фильмы о трансформерах, что было невероятным совпадением. И потом снова о том, как Гарри Картер хорошо целуется, и о том, что он пригласил ее погулять после школы.

Лидия молчала. Она не осмелилась и слова вставить. Но Аврил, кажется, этого не заметила. Лидия пробежала взглядом по ее длинным ногам в приспущенных носках и подкатанной наверх юбке – все в ней было до боли знакомо.

В субботу, когда Лидия уходила от нее, Аврил сидела в кресле, подтянув колени к груди, и тупо смотрела телевизор, измотанная и обеспокоенная из-за мамы. А теперь она была как пушинка, готовая лопнуть от восторга, и Лидия не имела к этому ни малейшего отношения.

Она почувствовала, как что-то ударило ее по руке, и огляделась по сторонам.

– Ревнуешь? – спросил Гарри одними губами и приподнял брови.

«Ревную настолько, что готова убить тебя взглядом, сукин ты сын!»

Она закатила глаза и повернулась к уравнениям, думая о том, что он имел в виду.

Она ему не доверяла. Гарри Картер был змеей. Он никак не мог любить Аврил. Не такой, как он.

Следующим уроком была география, и у них была проверочная работа, а это означало, что они весь урок будут тихо писать, пока мистер Грехэм ходит между партами. У нее не было времени поговорить с Аврил до того, как он раздал задания. Аврил раньше была немного влюблена в мистера Грехэма, но сегодня она на него даже не смотрела. Когда Лидия повернулась к ней, она смотрела куда-то в пространство с глупым видом, будто под наркотиком. Когда Лидия попыталась что-то написать, из ручки на листок вылился полнейший абсурд.

Мистер Грехэм разрешил им писать работу только до звонка. Аврил медленно, невообразимо медленно собиралась с мыслями.

– Как мама? – прошептала Лидия, но Аврил лишь покачала головой.

– Она вчера пришла нормальная? – все равно продолжила Лидия шепотом, когда они вышли в коридор, потому что, даже если Аврил не хотела это обсуждать, Лидия хотела. Она хотела напомнить Аврил, что у них есть общие секреты. Что Лидия была тем человеком, которому она доверяла, к кому обращалась, когда все шло не так. – Она рассказала тебе, что случилось?

– Ничего. Ничего страшного.

– Ты так говоришь, но я знаю, что ты волновалась.

Аврил резко повернулась к ней:

– Я сказала, ничего страшного.

У нее в сумочке зазвонил телефон, и она полезла за ним, ускорив шаг. Лидия догнала ее как раз вовремя, чтобы увидеть радость на лице подруги, когда та прочитала сообщение.

На этот раз Лидия взяла на обед не больше, чем Эрин и Софи. Аврил тоже практически не ела. Единственным утешением было то, что она еще не рассказала девочкам о Гарри. А может, только хуже, что Аврил хранит свою радость в секрете? Она продолжала украдкой поглядывать в другой конец обеденного зала, где Гарри сидел со своими друзьями и смеялся. Наверное, над Аврил. Как легко Гарри отнес ее к своим трофеям.

У Лидии застрял комок в горле от мучения.

И это было только начало. Только начало жизни, в которой Лидии придется проглотить свои глупые мечты и смотреть на Аврил с другими людьми, которых она любит больше, чем ее. Это не было похоже на то, какой она представляла любовь. В ее представлении человек не должен был всех терять.

Гарри оторвался от разговора с друзьями и поискал Аврил взглядом. Потом поднял руку в приветствии, и Аврил ожила, вскочила и поспешила присоединиться к нему.

Эрин открыла рот от удивления.

– Что происходит между Аврил и Гарри?

– Ничего, – сказала Лидия.

– Что-то точно происходит. Ты не знаешь? Вы же не разлей вода!

Лидия скрутила упаковку от сэндвича и начала отрывать от нее кусочки.

– Ух ты, она ведет себя как его собачка, – сказала Оливия, и на этот раз Лидия была с ней согласна.

– Они встречаются? – спросила Эрин. – Ты должна знать.

– Я не хочу об этом говорить, – отрезала Лидия, не придумавшая заранее ответ, который бы ее не выдал.

– Оу! – прыснула Софи. – Ты ревнуешь, да? Жалеешь, что упустила свой шанс с ним?

– Можно я тут присяду?

Это была Бейли, новенькая, которая обращалась к Лидии. Остальные девочки замолчали и уставились на нее. Бейли все еще ходила с ужасной прической и до сих пор носила высокие носки, но, по крайней мере на этот раз, ее обед состоял из салата и йогурта вместо бурды, которую она ела раньше.

– Я спросила, – продолжила Бейли, – это место занято?

Это было место Аврил.

– Я не буду с тобой разговаривать, если не хочешь, – добавила Бейли. – Мне просто нужно где-нибудь сесть и поесть.

Именно это предложение не разговаривать, открытое признание того, что она никуда не вписывается и смирилась с этим, подкупило Лидию. Она сдвинула учебники Аврил в сторону, освободив место на столе для Бейли.

– Да, пожалуйста.

Эрин наклонилась к Лидии.

– А ты ей очень нравишься, – еле слышно прошептала она.

Лидия закатила глаза.

С противоположного конца столовой до нее донесся звенящий смех Аврил.

Глава пятнадцатая. Джо

– Я вижу кое-что зеленое.

– Дерево!

– Нет.

– Цветок! – Оскар повис на коляске, прыгая вверх-вниз.

Айрис, выдохшись после вспышки возмущения в супермаркете «Уайтроуз», дремала уже минут двадцать. Оскар был гиперактивен, но Джо все же надеялась, что удастся сделать покупки без очередной истерики.

Ночью она почти не спала, в основном переживала из-за Хонор, но около трех часов к ней начали возвращаться старые мысли, те, которые вот уже десять лет появлялись посреди ночи. Весной всегда становилось хуже. В конце концов она встала, заварила ромашковый чай и читала книгу практически до рассвета.

Джо подавила зевок.

– Цветы не зеленые, Оскар.

– Этот зеленый! – Он указал на один из вазонов посреди торгового комплекса.

– Это не цветок, дорогой, это папоротник.

– Папоротник!

– Нет. Продолжай искать.

– Яблоко!

– Где яблоко?

– У меня в голове!

– Вещи, которые у тебя в голове, не считаются, сладкий. Это должны быть предметы, которые ты можешь видеть на самом деле.

– Трава!

– Уже теплее. – Видно было, что Оскар пришел в замешательство, поэтому Джо объяснила: – Это значит, что то, что ты ищешь, действительно близко с травой.

Оскар остановился и начал пристально всматриваться в полоску травы возле магазина тканей. Джо мысленно ставила галочки в списке: в «Уайтроуз» сходила; теперь в мастерскую по изготовлению ключей, чтобы сделать комплект для Хонор, и там все будет в порядке, потому что Оскару нравилось трогать ключи на витрине; в библиотеку в самом конце, потому что к тому времени Айрис уже может проснуться, и, хотя и начнет капризничать, Оскар будет увлечен рассматриванием книг, так что Джо сможет обнять ее и успокоить. В библиотеке еще был туалет, а также комната ухода за младенцем.

В эти дни ее поездки за покупками всегда превращались в хождение зигзагами по торговому комплексу, посещение магазинов в правильном порядке, чтобы детям было весело и интересно. Сначала нужно зайти в супермаркет, пока малыши еще не устали, потому что это именно то место, где они теряют самообладание: Оскар может потребовать конфеты, которые ему нельзя, а Айрис – решить, что очень весело хватать продукты с полок, до которых она достает из тележки, и бросать их на пол. Если дети относительно довольны и им не скучно, они могли преодолеть это препятствие без особых проблем.

Конечно, это означало, что если Джо хочет купить что-то замороженное, то за этими покупками придется вернуться в конце похода, иначе все растает до того, как она закончит все свои дела. Она еще не придумала, как решить эту проблему, разве что попросить Лидию присмотреть за сестрой и братом, пока все купит. Джо ловила себя на том, что даже без детей планировала маршрут так, чтобы обойти ряды с конфетами, и везла Айрис на расстоянии от тяжелых банок, чтобы туда не дотянулись маленькие ручки.

Иногда она видела, как родители с детьми делали закупки на неделю. Они работали в паре: пока один отвлекал детей, второй находил нужные товары на полках. Она вспомнила, как они делали это со Стивеном. Он готовил для Лидии иллюстрированные списки, чтобы она могла вычеркивать продукты, когда они клали их в тележку.

– Мусорник! – воскликнул Оскар.

– Мусорники черные, – сказала Джо, посмотрев на ближайшую урну, чтобы убедиться, и увидела Маркуса, живущего по соседству, на противоположной стороне торгового центра. На нем была белая рубашка с закатанными рукавами и зеленым галстуком, а в руках он держал тканевую сумку для покупок. Он улыбнулся, заметив ее, поднял руку в приветствии и направился в их сторону. Джо быстро потерла глаза, будто могла так избавиться от кругов под ними.

– Привет! – поздоровался он. – Как дела, соседка?

– Хорошо, – ответила Джо, глупо обрадовавшись тому, что он изменил свой маршрут, чтобы подойти к ней, и глупо расстроившись из-за того, что он, очевидно, забыл, как ее зовут. – Как у тебя, Маркус?

Он указал на сумку:

– Вышел с работы на обед. Меня отправили пополнить запасы чая и печенья. Не суди обо мне по этой сумке.

На розовой сумке были нарисованы маргаритки.

– Даже не думала.

– Мне уже легче. – Он присел до уровня глаз Оскара. – Привет, я живу по соседству с тобой. Кажется, я видел твои машинки в саду.

– Мне нравятся машинки, – сказал Оскар. – У меня их восемьдесят миллионов.

– Это впечатляет.

– Это Оскар, – сказала Джо, – а в коляске спит Айрис. Оскар, это наш сосед, мистер…

– Просто Маркус. Рад познакомиться, Оскар.

Маркус торжественно протянул руку, и Оскар потряс ее дважды.

– Не знала, что он знает, как это делать, – удивилась Джо.

– Хорошее, крепкое рукопожатие. Это полезный навык.

Маркус, улыбаясь, выпрямился. Несмотря на то что одет он был более формально, чем когда она видела его раньше, у него все равно были растрепанные волосы, словно он забыл расчесаться перед тем, как пойти на работу, или постоянно проводил пальцами по голове.

– Так какое у тебя расписание, Джо? – спросил он, и Джо обрадовалась, что он помнит ее имя. Этот молодой человек, который, должно быть, был старше ее дочери меньше чем на десять лет.

– Сегодня оно состоит из очень интересного похода в мастерскую по изготовлению ключей, а потом в библиотеку. Мы уже были в «Уайтроуз», пытались найти что-то, чего бы захотелось есть моей свекрови.

– Ох, я слышал, что свекрови и тещи очень коварны. Хотя сам пока с ними не сталкивался.

Сегодня Маркус был гладко выбрит. У него на щеке была маленькая родинка, единственное пятнышко на гладкой коже. Джо попыталась вернуться к реальности.

– Хонор немного поживет у нас, пока не поправится. Ей сделали операцию по замене тазобедренного сустава. И с ней не так легко ужиться.

Это было преуменьшением. Хонор почти не разговаривала с тех пор, как накануне ее поселили в бывшей комнате Лидии. Она почти не ела жаркое, которое Джо приготовила в воскресенье, и ушла в свою комнату, отказавшись от горячих напитков и какой-либо помощи, еще до того, как дети отправились в кровать. В одиннадцать вечера Джо, когда ложилась спать, слышала, как она ходит за закрытой дверью.

Сегодня утром Хонор встала до того, как Джо спустилась вниз с детьми. Чайник был горячим, а в раковине стояла тарелка с крошками от тостов.

– Она не особо хочет проводить с нами время, – услышала Джо собственный голос, – сидит, закрывшись в комнате. Она даже не смотрит на нас – просто пялится поверх плеча, даже когда разговаривает с кем-нибудь. Будто зрительный контакт для нее слишком сложен.

– Похоже на то, как делает большинство знакомых мне подростков.

Джо рассмеялась – больше из-за его солнечной улыбки, чем от слов.

– Даже не знаю, что думать, – призналась она. – С одной стороны, здорово, что Хонор так быстро устроилась и чувствует себя в доме достаточно уверенно, чтобы самой о себе позаботиться. С другой стороны… я вроде как надеялась, что мы будем вести себя как семья.

– А что по этому поводу говорит твой муж?

– Ох, он… Хонор – мать моего первого мужа, он скончался.

– Мне очень жаль.

– Не стоит, это было давно. – Джо вспомнила, как вчера смотрела на фотографию в комнате Хонор; о том, как сейчас наблюдала за парой в «Уайтроуз». Как вчера ночью лежала в кровати без сна. И поспешно добавила: – Оскар и Айрис у меня от второго мужа.

– Он, должно быть, очень хороший, раз смирился с тем, что с вами будет жить чужая мать.

– Ему не пришлось с ней мириться. Мы разведены.

– Ох…

Он ничего не добавил, ничего не сделал, просто стоял с вежливым видом. Потому что она была настолько глупа, что, в принципе, стоя посреди торгового центра с двумя детьми, рассказала ему – во имя всего святого! – насколько одинока и доступна.

– Так вот… – наконец заговорил Маркус.

– В любом случае, – прервала она до того, как он успеет сказать, что ему нужно идти, извинится и смутит ее еще больше, – уверена, тебе не очень интересно слушать историю моей жизни посреди…

– Фонарь! – закричал Оскар.

Они оба посмотрели на мальчика, который подпрыгивал на месте, показывая пальцем на фонарь посреди лужайки, будто это была самая захватывающая вещь в мире.

– Что такое, приятель? – спросил Маркус.

– Фонарь! Этот фонарь зеленый! Мамочка, ты это загадала?

– Да, дорогой. Играем в «Я вижу», – объяснила она Маркусу.

– Твоя очередь, – заявил Оскар, повернувшись к нему. – Теперь ты угадывай!

– Хорошо.

– Тебе разве… В смысле, ты вовсе не должен с ним играть. У тебя же обеденный перерыв.

– Я уже поел, – ответил Маркус. – И мир не рухнет, если мои коллеги не получат чай и печенье в ближайшие пять минут. Загадывай, Оскар.

– Я вижу что-то коричневое!

– Хм… – Маркус приложил палец к подбородку и посмотрел вокруг. – Земля?

– Нет!

– Банк?

– Нет!

– Небо?

– Небо голубое! – Оскар лучезарно улыбнулся и приосанился, как делал, когда представлял себя большим начальником.

– Значит, это… мамины волосы? – Маркус на секунду поймал взгляд Джо. – Нет, у мамы не коричневые волосы. Они больше похожи на… медные.

– Рыжие, – сказала Джо.

– Медные, – поправил Маркус. – Хм… Давай подумаем. Это не земля, не банк, и не небо, которое голубое, и не мамины волосы. А как насчет… моих ботинок?

– Да! – воскликнул Оскар. – Коричневые ботинки!

– Молодец, ты заставил меня попотеть, приятель. – Он дал Оскару пять и выпрямился.

– А ты хорошо справляешься с детьми, – сказала она.

– У меня есть племянник такого же возраста.

Он замолчал, и Джо быстро вставила:

– Что ж, нам нужно сделать ключи до того, как проснется Айрис. Была рада снова тебя видеть, Маркус.

– И я тоже. Приятно познакомиться, Оскар. С Айрис я познакомлюсь в следующий раз. Джо, я… – Он провел рукой по волнистым волосам, еще больше их растрепав. – Я все еще должен тебе чашку чая.

– Ох… Да, это было бы… – «Еще одной возможностью попялиться на тебя и выставить себя полной дурой!» – …прекрасно.

– Отлично. Приходи в любое время. Я живу в тридцать шестой квартире. – Он взглянул на часы. – Извини, но мне правда уже пора, иначе я опоздаю. – Он чуть отошел и поднял розовую сумку с маргаритками. – Я даже угощу печеньем!

Маркус повернулся и быстрым шагом направился к выходу. Джо любовалась его легкой походкой, пока он не скрылся из виду.

Глава шестнадцатая. Хонор

Когда дома никого нет, тут намного тише, чем у нее в Сток-Ньюингтоне. Хонор нечем было заняться. Никаких дел по хозяйству, никаких научных работ, она не могла никуда съездить. Перед выходом Джо принесла ей чашку чая, тарелку печенья, тарелку с сэндвичами, накрытыми пищевой пленкой, и ко всему этому яблоко и банан. Все это стояло нетронутым на маленьком столике возле удобного, но не особо мягкого кресла, которое Джо тоже поставила специально для нее. Еще она дала ей «захватчик» – своего рода пинцет на конце палки, которым можно было управлять с помощью ручки. Это для того, чтобы Хонор не нужно было вставать с кресла или наклоняться, чтобы взять что-то.

Таким был радиус ее мира: то, что она могла видеть боковым зрением, и то, до чего могла дотянуться концом палки.

Хонор встала и, опираясь на трость, вышла из комнаты. Она тщательно смыла все болеутоляющие в унитаз в прилегающей ванной комнате. Боль была терпимой, или же она заставляла себя терпеть; врач уверял, что с каждым днем она будет становиться все слабее по мере того, как заживает травма. Еще он рекомендовал Хонор быть максимально активной: «Вам нужно разрабатывать сустав, чтобы он окреп, даже если сначала будет тяжело. Только будьте осторожны – мы не хотим, чтобы вы снова упали!»

Это снисходительное «мы»… По крайней мере, Джо не использовала это выражение. Хонор была благодарна за это больше, чем за комнату, «захватчик» или тщательно продуманные блюда.

С помощью трости она прошла по скользкому полу через кухню к двери, ведущей в гараж. Здесь, в полумраке, где витал запах машинного масла и бетона, в открытом пространстве, оставленном слишком большой машиной, было кое-что еще, за что она, по-видимому, тоже должна быть благодарна. Оно затаилось в тени, похожее на большое неуклюжее насекомое, скорее на деформированного жука.

Его привезли сегодня утром в кузове фургона, который просигналил, когда повернул на гравийную подъездную дорожку. Джо с детьми вытащили Хонор наружу, чтобы вместе восхищаться им.

– Скутер! – кричал Оскар, прыгая и бегая со своей нескончаемой энергией. – Это скутер, бабушка! И он фиолетовый!

Солнце слепило, Хонор могла видеть только низкие колеса и фиолетовое пятно.

– Вы купили мне скутер для пенсионеров?

– Я подумала, что он может пригодиться, и с ним вы будете менее зависимой от нас, – объяснила Джо. – Можете ездить на нем в торговый центр, по своим делам. Я к тому, что всегда могу вас свозить, но вдруг вы захотите поехать сами.

– И сколько такой стоит?

– Я взяла его в аренду. Их сдают понедельно. Он, конечно, не так хорош, как ваш велосипед, но…

– Не уверена, что это…

Хонор удивилась, почувствовав, как маленькая прохладная ручка взяла ее за руку. Оскар потянул ее к скутеру:

– Давай прокатимся, бабушка!

Не найдя, что возразить, она пошла с ним.

– Тут сиденье, – объяснял он, показывая пальцем. – А тут кнопка запуска. Можно я нажму?

– Нет, Оскар, это скутер для бабушки Хонор, а не для маленьких мальчиков, – сказала Джо.

Хонор не могла разглядеть кнопку зажигания, и Оскар нетерпеливо положил ее руку в нужное место.

– Нажимай! – настаивал он, поэтому она так и сделала.

Скутер, завибрировав и зажужжав, ожил. Оскар завопил от восторга.

– Хочу покататься! – закричал он.

Она выключила скутер. Оскар издал разочарованный возглас.

– Я пока поставлю его в гараже, – весело сказала Джо, но Хонор услышала разочарование в ее голосе. Еще один поступок Джо, который Хонор должна была оценить, но этого не произошло.

Теперь, по прошествии нескольких часов и в одиночестве, Хонор подошла к нему и положила руку на гладкий корпус. На долю секунды ей захотелось сесть на него и нажать кнопку. Выкатиться на нем на тротуары Вудли и каким-то образом, возможно, прислушиваясь к интуиции, направиться со скоростью четыре километра в час, метр за метром, вниз по Китс-Вэй, через Теннисон-стрит, прочь от единообразных жилых блоков пригорода к запутанным улицам Лондона, обратно домой. Кажется, был такой фильм? Пожилой человек берет жизнь в свои руки.

Она фыркнула. Она не персонаж вдохновляющего фильма. Она женщина. Когда-то была дочерью, академиком, любовницей, читательницей, матерью. Объектом жалости, объектом желания, объектом презрения.

Теперь ничего этого не стало, она была всего лишь женщиной. Еще одной старушкой. Бесполезной, малозначительной и невидимой. Этот скутер не давал ей свободу, он представлял собой ее границы.

Он также значил, что Джо не догадалась о ее секрете.

Это началось около года назад с того, что слова начали прыгать.

Она читала предложение, а оно двигалось по странице. Слова перескакивали, меняли положение, внезапно оказывались выше, чем были до этого.

Она возвращалась к началу предложения, которое выглядело успокаивающе надежным, черным у белого поля страницы, и начинала заново. И в том же месте предложение снова начинало двигаться, будто отделялось от страницы, становясь своенравным.

А затем и слово дальше, и дальше, до конца строки, до правого поля, где слова снова неподвижно лежали на странице. Она попробовала прочесть следующую строчку, которая была неподвижной у поля, а потом подскакивала посередине. И снова следующую строчку, следующий абзац, следующую страницу.

Она отложила книгу и позволила глазам отдохнуть, потирая лоб. Был уже вечер, и она лежала в постели с лампой для чтения. Она читала «Анну Каренину» в твердой обложке. Страницы стали мягкими от прикосновения ее пальцев. С закрытыми глазами она могла представить страницу, которую только что пыталась прочесть. Она видела предложение, которое двигалось, таким, каким оно должно быть, совершенно неподвижным и успокаивающим. Если положить книгу на колени, она может указать на него пальцем, даже не открывая глаз, потому что слова не двигаются. Их значение меняется со временем и опытом в зависимости от перевода и контекста, литературной теории и моды.

Но сами слова не дергаются на странице, как неуклюжие танцоры.

Она всю жизнь читала на ходу. Ей было легче думать при движении. Ей нравилось читать в машине, поезде или самолете. Иногда она открывала книгу и выхватывала оттуда пару фраз во время езды на велосипеде, держа руль коленями, прислушиваясь к возможным препятствиям.

Ей нравилось ощущение, что мир вокруг двигается, в то время как слова оставались неподвижными, надежными и правдивыми.

Хонор думала о предложении, которое читала: Они и понятия не имеют о том, что такое счастье, они не знают, что без этой любви для нас ни счастья, ни несчастья – нет жизни. Она открыла книгу и не глядя положила палец на страницу. Хонор представила предложение в голове.

Когда она открыла глаза, слова танцевали.

После этого первого раза, когда текст начал дрожать, она не обращала внимания и продолжала читать еще несколько месяцев. С книгами, которые она хорошо знала, проблем было меньше; слова по краям, возле полей, послушно оставались неподвижными, словно ряды надежных солдат, и она догадывалась, что написано в движущейся середине строки, даже если не получалось уловить слова. Но понять новую книгу было невозможно. Значение ускользало, синтаксис искажался. Отвлекаясь из-за движения, она не могла дочитать предложение до конца.

Хонор знала, в чем причина. Тридцать пять лет назад она видела, как ее отец отложил газеты и потер лоб. Она стала замечать, как мужчина, всегда уделявший особое внимание внешнему виду, начал пропускать участки, когда брился, косо завязывал галстук. Она предложила ему сменить очки, и они со Стивеном пошли с ее отцом к офтальмологу – чтобы выбрать новую оправу, по ее словам. На самом деле она знала, что если он пойдет один, то не расскажет, что ему сказали. Левинсоны не любили врачей.

Так что она присутствовала, когда отец рассказывал, что он видит: «Посередине все размыто, и иногда слова прыгают».

Она также присутствовала, когда офтальмолог проверила зрение и произнесла диагноз. Прошедшие тридцать пять лет не притупили воспоминания о ее ужасе из-за мужчины, который работал руками, узнавал лица, жил в одной и той же общине, всю жизнь посещал ту же синагогу, который отмерял веревку, цепь, гвозди и винты на глаз, который во всем полагался на зрение.

А теперь, через тридцать пять лет, это случилось с Хонор, которая была старше, чем отец, когда он начал слепнуть. Весь ее мир был размытым посередине и прыгал.

Читать с экрана было не лучше, чем с бумаги, но она все равно загуглила и, хотя текст, казалось, двигался сам по себе, узнала все, что нужно было знать. Макулярная дегенерация, прогрессирующее разрушение пигментов сетчатки, которая проявлялась в потере центрального зрения, после которой появлялась чернота, из-за которой невозможно было видеть перед собой.

Неизлечимая, неизбежная, наследственная.

Слова прыгали потому, что ее периферийное зрение было лучше центрального, и она двигала головой, чтобы их поймать. Они не двигались, двигалась она. Центр ее зрения исчезал, как лист бумаги над свечой.

Она ничего не могла сделать, чтобы замедлить или предотвратить этот процесс. Так что она занесла велосипед, сложила книги на полки и убрала все то, в чем полагалась на зрение. Не считая лет, проведенных в Оксфорде, она жила в этом доме с детства и знала его по ощущениям, прикосновениям, запаху и звукам.

Но затем она оступилась. Она упала.

А теперь она находилась в незнакомом ей доме, и ей нужно было скрывать провал в своем зрении.

Глава семнадцатая. Джо

Она проснулась от крика Стивена.

Ее глаза уставились в темноту. Джо, вся дрожа, села и вытерла пот со лба. На часах светилось 03:14. Она была в своем доме, одна в двуспальной кровати, в соседних комнатах спали ее дети, а мать Стивена спала внизу. Крик был только в ее воображении.

Она до сих пор слышала его.

Джо откинула одеяло и спустила ноги на пол. Сейчас был только апрель, еще рано. Годовщина только в июне. Джо знала по предыдущему опыту, что ей нужно встать, выпить чего-нибудь горячего, почитать книгу или посмотреть телевизор, иначе она не перестанет думать об этом. О последних мгновениях Стивена, о том, что он видел, что чувствовал. О, вероятно, охватившем его страхе, о сокровенных чувствах, оживших перед смертью.

О том, как его руки хватались за пустоту, как очки упали с лица. Полиция не вернула их ей – наверное, они разбились. Она дала владельцу похоронного бюро его запасные, несмотря на то что гроб был закрыт и очки ему уже не пригодились бы.

Что видел Стивен?

Джо опустила голову на руки. Она знала, что сегодня больше не уснет, а завтра ей нужно будет натянуть веселое лицо.

Был только апрель.

Джо постучала в дверь Хонор.

– Да? – послышался ответ изнутри, и Джо осторожно открыла ее.

Хонор сидела в кресле с толстой книгой на коленях. Кажется, кроме этого, она ничем больше не занималась.

– Мы с Оскаром приготовили торт зеленой феи. Я принесла вам кусочек к чаю.

Она поставила тарелку и чашку. Хонор посмотрела на торт – зеленое тесто с зеленой глазурью, – кивнула и перевела взгляд снова на книгу. Она была большой и тяжелой, с русским названием на обложке. Как у Хонор получалось, просто держа книгу, сделать так, чтобы Джо почувствовала себя униженной?

– Оскар в восторге от зеленого пищевого красителя, – пояснила Джо. – Это достаточно иронично, ведь он отказывается есть любые овощи зеленого цвета, не считая авокадо.

Хонор хмыкнула и перевернула страницу.

– И еще, – отважилась Джо, – я хотела поговорить с вами об общем календаре. Я подумала, что мы можем завести такой в кухне, записывать туда назначенные встречи и все остальное, чтобы было удобнее все согласовывать.

– Календарь…

– Да. Ну, вы знаете. Чтобы записывать туда что-то, например, когда у Лидии экзамены, когда нужно отвести Оскара в ясли, и всякую всячину, которую я должна сделать, и, конечно, ваши визиты к врачу, и так далее.

– Я могу поехать в больницу на такси.

– Хорошо, но в этом нет необходимости, если я могу вас отвезти. И я буду очень этому рада. В конце концов, поэтому вы сюда и переехали.

Хонор посмотрела на Джо в своей странной манере – точнее, она смотрела куда-то над ее плечом, вместо того чтобы встретиться с ней взглядом.

Это был очередной плевок от нее.

– Я подумала, что будет лучше всего, если мы повесим его где-нибудь по центру, например на дверце шкафа возле холодильника, – добавила Джо.

«И еще, это избавит нас от неловких разговоров, подобных этому».

Она протянула календарь, который до этого держала под мышкой. Его выбирала Айрис; на нем были фотографии наряженных котят.

– Хорошо, – ответила Хонор. – Если тебе так угодно.

Она взяла календарь, и Джо ушла.

В гостиной Айрис и Оскар повсюду разложили свои милые игрушки, которые принесли из комнат. У обоих были зеленые лица и пальцы, и на игрушках тоже были подозрительные пятна.

– Вы готовы идти на улицу на чаепитие? – спросила Джо.

– Нет! – согласилась Айрис, сжимая Ирвинга, розового слона, с которым она засыпáла каждую ночь.

– Под деревом, мамочка! – скомандовал Оскар.

– Под деревом должно быть отлично. Вынесите Ирвинга и мистера Дидди на улицу и выберите место, потом несите остальные игрушки, а я прихвачу кусок торта, как только развешу простыни.

Джо вынесла корзину с выстиранным бельем на улицу и, наблюдая, как дети рассаживают игрушечных животных в неровный круг среди опавших цветов, развешивала простыни. Солнечный свет и дети были лучшим противоядием после бессонной ночи. Оскар и Айрис ходили туда-сюда, из дома к дереву и обратно, полностью поглощенные своим заданием. Она смотрела, как Оскар уверенно шагает, размахивая руками; как Айрис слегка покачивается, а ее локоны подпрыгивают при ходьбе. Когда они перестали ходить как маленькие детки и приобрели взрослую походку? Джо пыталась вспомнить, когда это произошло с Лидией, но у нее не получилось. Она помнила, как Лидия ходила маленькой, – быстро, безрассудно, сломя голову мчась к ближайшему препятствию и уклоняясь в последний момент. И знала, как Лидия с ее длинными ногами ходит сейчас, – с бессознательной грациозностью, будто в любой момент готова перейти на легкий бег.

Но она не могла вспомнить самого перехода от детской походки к женской. Она была слишком занята попытками наладить свою жизнь, чтобы заметить это. Печально. Нельзя пропустить этот момент с Айрис и Оскаром.

Развесив простыни, она принесла еще одну тарелку с тортом и чайник с фруктовым напитком и устроилась на траве возле Ирвинга.

– Чай, мамочка, – сказала Айрис, подняла чайник и разлила немного на себя.

– Я налью! – заявил Оскар, забрал чайник и аккуратно, до краев наполнил пластиковую чашку.

Он передал ее сестре, которая сказала:

– Нет, – и облилась еще больше, пока пила.

– Хорошо налил, Оскар. Можешь и мне налить, и всем животным? А ты, Айрис, не хочешь убедиться, что у всех есть торт?

Джо вытащила у нее из волос лепесток и смотрела, как дети весело играют в солнечном свете. У нее были похожие воспоминания о матери. Если бы она была жива, то уже бы сидела на траве, попивая фруктовый чай из пластиковой чашки. Она бы не позволила боли помешать проводить время с внуками. Как и Джо, она знала, что эти моменты не длятся вечно.

Джо откусила зеленого торта и поднесла оставшийся кусочек ко рту слона Ирвинга, чтобы он тоже мог укусить. Когда она подняла глаза, Хонор как раз выходила через заднюю дверь. Джо встала и поспешила к ней, чтобы Хонор не пришлось идти через весь сад.

– Вот, держи.

Хонор протянула ей календарь с котятами.

– Быстро. – Джо взяла календарь и взглянула на него. Он был исписан аккуратным, острым почерком. – Ох, уже есть что-то на сегодня.

– Я записана на прием к врачу.

– На два?

Было почти час тридцать дня. Она собиралась еще около получаса поиграть с детьми, а потом отдохнуть после обеда, ведь детей не нужно никуда везти. Теперь придется привести детей и себя в порядок и посадить всех в машину за десять минут, если она хочет добраться туда вовремя, особенно учитывая нынешнюю медлительность Хонор. И у Айрис в два часа дня обычно начинался дневной сон. Она надеялась уложить и Оскара, потому что он бегал все утро. Она планировала, что закончит одну стирку за час, пока дети будут спать. И даже успеет выпить чашечку чаю и почитать, если быстро все развесит. Конечно, можно воспользоваться сушилкой, но она пыталась экономить электричество, чтобы уменьшить счета.

– Да, – ответила Хонор. – Запись на два.

– Но, Хонор, вы мне ничего не говорили…

– Я собиралась вызвать такси. Как и говорила. Я сейчас позвоню.

– Нет, не нужно, вовсе не нужно. Айрис, Оскар, мы сейчас приведем себя в порядок и поедем кататься на машине.

– Нет! – сказала Айрис, топнув ногой. Оскар изменился в лице, слезы были неизбежны.

Хонор вытащила телефон из кармана.

– Вы не можете ехать на такси, – сказала ей Джо, – тогда вы точно не приедете туда вовремя. Это не Лондон, где можно поймать машину на улице. Здесь таксиста придется подождать.

– Да, – пробормотала Хонор, – это уж точно не Лондон.

– Я вас отвезу, это не проблема. – Может, Айрис и Оскар уснут в машине, и она сможет почитать на парковке, пока будет ждать Хонор.

Но сахар в торте и фруктовом чае взял свое. Оскар и Айрис во все горло пели «У старика МакДональда была ферма» всю дорогу до больницы, пока Хонор стоически смотрела в окно. Джо хотелось присоединиться, ей нравилось петь с детьми, копируя звуки животных, но выражение лица Хонор ее остановило, и она злилась на себя за это. Почему ей нельзя петь со своими детьми?

На стоянке не было мест возле входа, поэтому Джо пришлось высадить Хонор.

– Я найду, где припарковаться, и пойду с детьми в кафе или на детскую площадку, – сказала она через опущенное окно. – Просто напишите мне, когда освободитесь, и я заберу вас прямо здесь.

Хонор кивнула и направилась к больнице.

– И попросите кого-нибудь отвезти вас в отделение ортопедии в кресле-каталке! – крикнула Джо ей вдогонку. – Или в одной из этих машинок для гольфа!

Хонор, похоже, не услышала. Джо вздохнула и поехала вокруг парковки в поисках места, а дети периодически крякали у нее за спиной. Пришлось заехать на верхний уровень парковки, в самый конец, где она устроилась рядом с большим черным «лексусом».

– Поиграем в прятки в парке? – предложила Джо детям, расстегивая ремни безопасности.

– Нет! – ответила Айрис. – Хочу петь.

– Ты можешь петь в парке, дорогая.

Оскар выскочил из машины и побежал к проезжей части. Джо едва успела ухватить его за капюшон. Она продолжала держать его так и несла Айрис, пока они не дошли до лифтов. Оскар сразу же нажал на все кнопки, так что они останавливались на каждом этаже, пока спускались.

Через дорогу от больницы находился парк. Оскар нажал на кнопку светофора, и Айрис закричала, вытянув ручки, чтобы тоже нажать на кнопку.

– Только быстро, дорогая, – сказала Джо, опустив ее, когда на светофоре уже зажегся зеленый. Айрис все тыкала в кнопку пухленьким пальчиком. Когда она закончила, свет опять переключился на красный, и дети снова и снова нажимали на кнопку, пока он в очередной раз не сменился зеленым.

В парке почти никого не было, не считая нескольких человек, обедающих на скамейках.

– Я первый считаю! – воскликнул Оскар и зажмурил глаза. – Один, два, три, четыре, шесть, десять, пять…

Айрис завизжала. Джо взяла ее за руку, и они помчались за куст.

– Спрячься здесь, Айрис, – прошептала Джо.

Айрис ответила:

– Нет, – и закрыла лицо руками, очевидно, следуя известной мудрости, что если она не видит Оскара, то он ее тоже не увидит.

Джо присела возле нее.

– Четырнадцать, пятнадцать, двадцать! Кто не спрятался, я не виноват! – Оскар открыл глаза и закричал: – Я нашел вас! Это слишком просто, мамочка!

– Тогда почему бы тебе не спрятаться, а мы с Айрис попробуем тебя найти? – предложила Джо.

– Прятаться с Ози!

Оскар надулся.

– Я не хочу прятаться с Айрис. Она грязнуля.

– Прятаться с Ози!

У Айрис из каждой ноздри выглядывали зеленоватые сопли. Джо не взяла с собой салфетки, так что вытерла нос дочери рукой, а потом потерла пальцы о траву.

– Пожалуйста, Оскар, возьми младшую сестру в этот раз. А потом ты будешь прятаться, а мы с Айрис тебя искать. Только из парка не выходить, хорошо?

Он нехотя взял малышку за руку. Джо опустилась на траву, радуясь мгновению тишины. Полчаса назад она чувствовала себя уставшей, но с нетерпением ожидала продолжения дня с детьми. Что же произошло?

Ну что ж, они, по крайней мере, повеселились в парке и, возможно, даже поспят. А стирка… Ладно, как-нибудь успеет. Если повезет, к концу дня она устанет достаточно, чтобы спать ночью.

– Считай! – скомандовал Оскар.

Она закрыла глаза:

– Раз, два, три…

Они поспешили прочь. Джо открыла глаза на середине счета и наблюдала, как они направлялись к каким-то кустам, потом передумали и побежали к деревьям.

В животе заурчало. Ей не удалось пообедать. Позавтракав в семь утра йогуртом Оскара и мандарином, с тех пор она съела всего полкусочка зеленого торта. У нее в сумке был изюм и крекеры, но в спешке она забыла ее дома. И книгу. И салфетки для Айрис.

Детям нужно так много всего. Как люди с этим справлялись до появления пластиковых бутылочек с детским питанием, одноразовых салфеток и подгузников? Кажется, в некоторых странах женщины годами носили детей на руках. И кормили грудью до пяти лет. В этом тоже было свое преимущество, предположила она, по крайней мере не приходилось повсюду таскать за собой огромную сумку с подгузниками.

Из-за деревьев послышалось рыдание, и Джо бросилась к детям. Какая-то часть ее материнского мозга, которая могла различить плач детей и моментально определить, вызван он болью, страхом, тревогой или плохим настроением, знала, что не произошло ничего опасного для жизни, тем не менее тело отреагировало мгновенно. Потому что может случиться всякое. Ведь беда приходит тогда, когда не ожидаешь, когда ты счастлив.

Оскар смотрел вниз на себя и плакал. У него на коленках и футболке была размазана коричневая грязь. Джо думала, что он умудрился найти единственную лужу в парке и упасть в нее, пока не подошла ближе и не почувствовала запах.

– Ози собачья какашка, – печально поведала Айрис, глядя удивленными глазами.

Черт! Блин! Дерьмо! А у нее не было ни сумки, ни салфеток, ни сменной одежды. Она увидела собачью кучку, в которую он упал: она была свежей и огромной, будто медведь наложил. И в ней было два углубления, точно подходящих под колени Оскара.

– Я ее не увидел, мамочка! Я хотел спрятаться!

– Все в порядке, Оскар, ты не виноват, – успокоила Джо и закатала его футболку, чтобы снять ее, не испачкав волосы в собачьих экскрементах. Затем она сняла с него обувь, проверила подошвы – слава богу, чистые! – и стянула штаны. Оскар продолжал плакать. Его слезы капали на голову Джо, пока она его раздевала.

Она посадила его к себе на колени, чтобы обнять и снова надеть ботинки.

– Сейчас, дорогой, можешь надеть мою кофту и играть в ней. Смотри.

Она одела Оскара и закатала рукава: кофта доходила ему до лодыжек.

– Не хочу играть, – сказал он, всхлипнув. – Все вонючее.

– Тебе ничего не попало на руки?

– Нет, – ответил он.

Джо быстро обнюхала их и решила, что немного все-таки попало. Конечно попало – Оскар все трогал. Это говорит о том, что он смышленый и любопытный, а не об отсутствии здравого смысла, напомнила она себе.

– Не бери их в рот, хорошо? Мы пойдем в больницу и найдем, где тебя вымыть. – Она вывернула вещи, так чтобы грязная часть оказалась внутри, встала, потянулась к руке Оскара, чуть подумала, потом сжала зубы и взяла ее. – Пойдем. Айрис, мы уходим.

– Нет! – сказала Айрис, но с третьего раза согласилась и подошла.

Джо проверила, не испачкалась ли она тоже, но, к счастью, все было чистым. Пришлось сунуть вещи Оскара под мышку, чтобы держать обоих за руки. Аромат собачьих какашек тянулся за ними по парку, когда они перешли дорогу и зашли в приемную больницы.

– Где у вас уборная? – спросила она у барышни за стойкой регистрации. Девушка сморщила нос и указала в сторону коридора.

Джо заставила Айрис и Оскара дважды вымыть руки и воспользоваться антисептиком. Она вытерла им лицо туалетной бумагой – у Оскара показались подозрительные пятнышки. Она надеялась, что тут будут бумажные полотенца, в которые можно завернуть одежду, но были только сушилки для рук, поэтому она свернула вещи поплотнее в неприметный сверток. Хотя от запаха это не спасло.

– Я хочу кушать, – объявил Оскар.

Джо посмотрела на сына, завернутого в ее пурпурную кофту, и на Айрис, у которой только сейчас заметила зеленую глазурь на волосах, сунула руку в карман и с облегчением обнаружила там десятифунтовую банкноту.

– Тогда пойдем в кафе? – радостно предложила она и повела их по коридору к соблазнительному аромату кофе.

Она спрятала грязную одежду под стол и заказала им шоколадные кексы и напитки, а еще двойной мокко со взбитыми сливками для себя. Заказывая его, она отказывалась думать о своем заплывшем животе – существовало совсем немного способов оправиться после столь близкого контакта с собачьими экскрементами, а для джина было рановато. Джо только поднесла напиток к губам, когда заметила отчетливое выражение крайней сосредоточенности на лице Айрис.

– О нет, Айрис, только не сейчас, – прошептала она, но малышка уже покраснела и надула щечки.

– Айрис покакала в подгузник, – констатировал Оскар, вгрызаясь в кекс.

Джо почувствовала, что к ним устремились взгляды окружающих, которые пытались просто насладиться кофе во время, вероятнее всего, стрессового пребывания в больнице.

– Извините, – пробормотала она, обращаясь ко всем сразу.

– Мамочка, воняет, нужно поменять ей подгузник, – сказал Оскар.

– Я знаю, и мне очень жаль, Айрис, дорогая, но у меня нет с собой подгузников.

Она огляделась по сторонам, в большинстве больниц были магазины. Но после покупки кексов и кофе у нее осталось всего несколько монет. Может, неподалеку есть мать, подготовленная лучше Джо?

Пока она отчаянно пыталась найти молодого родителя среди пенсионеров, зазвонил телефон.

– Вы где? – спросила Хонор.

– Мы в кафе, – ответила Джо, пока Айрис кряхтела от напряжения, и женщина за соседним столом неодобрительно хмыкнула. – Вы уже освободились?

– Я буду у главного входа через десять минут.

– Хорошо. Отлично, мы заберем вас на машине. – Джо встала. Почему-то ее мокко, посыпанный какао, выглядел определенно менее привлекательным. – Пойдемте, дорогие, нам нужно забрать бабушку. Можете взять кексы с собой.

Она пыталась не думать о следе из коричневых крошек, который они оставляли за собой на полированном больничном полу. И изо всех сил старалась не вспоминать о неприятном шлейфе за ними. Джо не осмелилась ехать на лифте, побоявшись, что с ними поедет кто-то еще, и пожалев людей, которые бы зашли после них, поэтому прошла с Айрис на руках четыре пролета, как можно дольше задерживая дыхание.

Оскар хныкал из-за того, что пришлось подниматься по ступенькам, поэтому на последнем пролете она и его взяла на руки. Айрис ерзала в детском сиденье, и Джо пыталась ее подбодрить:

– Извини, дорогая, я знаю, что тебе некомфортно, солнышко, но мы поменяем тебе подгузник, как только доедем домой и я тебя хорошо выкупаю, договорились?

Она надеялась, что это не тот случай, когда все может протечь по бокам на автокресло.

Хонор, как и сказала, ждала их снаружи у входа. Она выглядела бледнее, чем обычно, и более уставшей. Джо выскочила, чтобы помочь ей сесть в машину, но та отвела ее руку:

– Я справлюсь.

– Как все прошло?

– Унизительно. А ты как думала? – огрызнулась Хонор. – Врачи относятся к тебе как к слабоумной. Это не похоже на посиделки в кафе.

Джо ничего не ответила. Она не была уверена, что сдержится.

– Что это, черт возьми, за запах? – спросила Хонор.

Джо нажала на кнопки «опустить окна» спереди и сзади и отъехала. Айрис хныкала, явно от переутомления. Оскар оставлял следы от испачканных в шоколаде пальцев на двери машины. Хонор глянула на заднее сиденье, демонстративно передернула плечами и села, повернувшись лицом к окну.

Хонор – пожилая женщина, страдающая от боли (хотя маму Джо боли мучили годами, но даже при смерти она ни разу не выместила это на ком-то). Хонор не привыкла к разного рода испражнениям (хотя как можно было к ним привыкнуть, даже с тремя детьми?).

Джо дышала ртом, это успокаивало, когда хныканье Айрис переросло в полноценный плач и к ней присоединился Оскар. Она держала себя в руках ровно до того момента, когда они заехали на подъездную дорожку их дома. Там она повернулась к Хонор и спросила:

– Помочь вам выйти из машины?

На что Хонор ответила:

– Я, слава богу, не одна из твоих детей.

– Тогда разбирайтесь сами, – сердито отозвалась Джо. – У меня и без того достаточно хлопот, чтобы еще выслушивать ваши грубости.

Она открыла заднюю дверь и вытащила Оскара, а потом обошла машину и забрала Айрис. Она занесла обоих в дом, оставив дверь открытой, чтобы вошла Хонор, когда наконец доберется дотуда. Как у нее это выйдет, явно не было проблемой Джо.

Лидия сидела в кухне с незнакомой Джо девочкой. Они разложили домашнюю работу на столе и открыли упаковку печенья прямо посередине, рассыпав крошки повсюду. Джо сразу поднялась с детьми по ступенькам и направилась к ванной, чтобы выкупать их.

Ее дети были в порядке. Они были нормальными детьми. От нормальных детей иногда плохо пахнет, они пачкаются и плачут. Может, Хонор никогда этого раньше не видела. Может, Стивен был идеальным ребенком, но она так не думала. Может, Хонор было удобнее это забыть.

И в следующий раз Хонор может вызвать такси и опоздать.

– Я не хочу принимать ванную, – ныл Оскар, и Джо, вытиравшая в это время Айрис влажной салфеткой, рявкнула: – Прекрати, Оскар! Просто прекрати. С меня достаточно!

Малыш округлил глаза от удивления, у него задрожали губы, но он подавил слезы и замолчал. Дети приняли ванную без привычных игр. Джо тщательно их вымыла с ног до головы, по одному подняла и завернула в полотенца.

– Хочешь посыпать присыпкой? – спросила она у Оскара, протягивая ему тальк, но он только покачал головой.

«Я ужасная мать. И я оставила Хонор одну в машине».

Она одела детей в чистую одежду и отправила вниз смотреть телевизор под одеялом. Входная дверь, которую Джо оставила открытой, теперь была закрыта, и, выглянув в окно, она увидела, что машина пуста. Когда она зашла в кухню, подруги Лидии уже не было.

– Бабушка Хонор зашла? – спросила Джо у старшей дочери, но она только пожала плечами. – Ты разве не слышала?

– Я не прислушивалась.

– Можешь сделать мне одолжение, Лидди? Постучи, пожалуйста, к бабушке в дверь и убедись, что она в порядке.

– А почему ты не можешь этого сделать?

– Потому что бабушка Хонор мной сейчас очень недовольна, и я сама собой не очень довольна. И еще, мне кажется, лучше, чтобы это сделала ты.

Джо со вздохом опустилась на стул, на котором сидела подруга Лидии. В висках пульсировало, руки болели от таскания детей, весящих больше двадцати килограммов, одежда была влажной от пота, и от нее все еще слегка пахло собачьим дерьмом.

– Я пытаюсь учить уроки.

– Пожалуйста, Лидди. И подай мне печенье, если вы не все съели. Кто это был у тебя? Я ее никогда не видела.

– Мы просто занимались. Готовились к математике.

– Я думала, ты готовишься с Аврил.

Лидия встала.

– Аврил не в моей группе по математике. Не приставай.

– Лидия, мне не нравится, когда со мной разговаривают таким тоном.

– Ну, теперь ты понимаешь, что я чувствую.

Из открытого окна послышался раскат грома. И почти сразу после этого забарабанил дождь.

– У меня стирка висит, – простонала Джо. – Лидия, можешь помочь мне…

– Я делаю чай для бабушки Хонор, как ты и просила, – ответила Лидия, подойдя к чайнику.

Джо снова поднялась и пошла к задней двери. Холодный дождь падал крупными каплями. В конце сада она заметила игрушки Оскара и Айрис, брошенные в процессе чаепития. Она побежала туда и начала их собирать, возмущаясь там, где никто не мог ее услышать, по поводу дочери и свекрови, говоря о том, как иногда хочется, чтобы рядом был взрослый человек, с которым можно поделиться, который сможет увидеть смешное в ее близком контакте с собачьими экскрементами и в том, что она оставила малоподвижную пожилую женщину одну в машине.

– Кто-то оставил торт под дождем?^[7]

Джо вскочила с охапкой влажных меховых игрушек. По ту сторону изгороди стоял Маркус, указывая на блюдо с зеленым тортом, забытое на траве. В этот раз он был без галстука, в голубой рубашке с закатанными рукавами. Дождь оставлял на ней мокрые пятна и падал ему на волосы.

– Извини, – сказал он. – Я всегда хотел это произнести. Может, тебе помочь?

Она задумалась о том, какую бы найти отговорку, чтобы он не чувствовал себя обязанным, но Маркус уже прошел через зазор в изгороди и быстро собирал животных.

– Спасибо, – сказала Джо. – У нас было чаепитие, но потом пришлось от него отказаться.

– Ничего страшного, – ответил он. – Если хочешь, я тут закончу, а ты в это время можешь занести простыни.

Дождь усиливался.

– Спасибо, – снова поблагодарила она и побежала к бельевым веревкам.

Она сняла одну простыню, перекинула через плечо и принялась за следующую. Маркус, нагнувшись, прошел под веревками с кучей игрушек.

– Положи простыню наверх, – сказал он, указав подбородком себе на руки. – Полагаю, игрушки ценнее простыней.

– И их сложнее высушить, – согласилась Джо, стянула вторую простыню и положила ее поверх игрушек, чтобы закрыть их от дождя. – Еще раз спасибо. Это, правда, больше обычного добрососедства.

– Ну, ты позволила мне произнести ужасную строчку из песни «MacArthur Park». От этого мой день стал намного лучше.

– Мне казалось, ты слишком молод, чтобы знать о диско.

– Нельзя быть слишком молодым для диско.

Она сняла очередную простыню и сунула прищепки в карман, а он подошел ближе, чтобы она могла положить и эту простыню на игрушки.

– У тебя тоже был тяжелый день? – спросила Джо.

– Один из тех дней, когда все идет кувырком. Проспал, купил сэндвич с заплесневелым хлебом, у коллег паршивое настроение. Я сбежал пораньше. А что у тебя?

– Обошлась без заплесневелого хлеба, но у меня он прошел не намного лучше, и сегодня было слишком много какашек.

– Хочешь рассказать об этом?

Джо должна была смутиться от вопроса, уловить в нем снисхождение. Но этого не произошло. У нее встал комок в горле, а глаза наполнились слезами.

– Просто… иногда я просто устаю делать все сама. Понимаешь? Иногда мне так хочется, чтобы кто-то что-то сделал сам и об этом не надо было просить, или чтобы кто-то сказал спасибо, или чтобы прилетели феи и постирали, приготовили, уложили детей и съездили за покупками.

– Я бы тоже не отказался от таких фей.

– Знаю, это звучит смешно. Я не должна жаловаться. У меня есть красивый дом, и мои чудесные дети, и все остальное. Мне повезло.

– Даже если ты везучая, это не значит, что у тебя не может быть плохих дней.

– Знаю. Но я так… устаю, Маркус. Ужасно устаю, пытаясь угодить тем, кому угодить невозможно.

Она сняла наволочку с веревки. Они с Маркусом уже промокли, капли дождя струились по ее голым рукам и стекали по шее.

– Просто иногда нужно угождать себе.

– Знаешь, чего бы мне хотелось? В этом нет ничего сложного. Я бы хотела, чтобы хотя бы раз кто-то приготовил мне чай, а я смогла сесть и выпить его до конца, пока он не остыл.

Она сняла еще одну простыню. Они лежали стопкой у Маркуса на руках, белоснежная горка почти доставала ему до шеи. Она заметила, что у него в волосах лепестки, упавшие с дерева.

– Предложение все еще в силе, – сказал он. – Я в любое время угощу тебя чашкой чая.

Джо не знала, почему она это сделала. То ли из-за его предложения, то ли из-за лепестков у него в волосах, или из-за капли дождя, катившейся у него по щеке. А может, дело было в его голубых глазах цвета предгрозового неба или в его руках с охапкой мягких игрушек и простыней, на которых она спала.

Она шагнула вперед, встала на цыпочки, обхватила его голову руками и поцеловала в губы.

Они оказались теплыми. Она чувствовала на них капли дождя. Его щеки под ее ладонями были слегка колючими из-за щетины. Она слышала, как он резко втянул воздух от удивления, и какое-то мгновение просто вбирала в себя потрясение и удовольствие от поцелуя. Поцелуя в губы с мужчиной – прикосновения, которого у нее не было очень давно. Интимной связи с незнакомцем. Она чувствовала, как пульсируют его губы, как его сжатые руки прижимаются к ее животу, вдыхала запах дождя, чистого белья и слабый цитрусовый аромат его лосьона для бритья.

Все это произошло в один момент, не больше пары секунд.

А потом Джо поняла, что он не целует ее в ответ.

Она отшатнулась, исполненная чувства стыда.

– Извини, извини, пожалуйста.

Он выглядел ошарашенным. Ну еще бы, подвергнуться нападению соседки!

– Все окей, Джо.

– Просто ты был таким милым, и я… Не знаю, что на меня нашло.

– Все хорошо. Правда.

Руки Маркуса были заняты игрушками и выстиранным бельем. Он бы не смог ее оттолкнуть, даже если бы был из тех, кто может жестоко отвергнуть отчаявшуюся женщину постарше.

– Ты мне очень нравишься, – добавил он.

Джо подавила всхлип. Теперь он мягко ее отшивал.

– Это было ошибкой, – сказала она, – это ужасная ошибка. Я, как правило, не веду себя так. Мне правда жаль. Давай я возьму это.

Она начала забирать простыни из его рук, сворачивая их в мокрые клубки и избегая его взгляда.

– Я занесу, – мягко сказал он.

Она больше не могла выносить подобную доброту.

– Нет, я возьму, все в порядке. Я просто положу игрушки в эту простыню, как в большую сумку, видишь? Все в порядке. Все хорошо.

Она бросила приготовленную простыню на траву и начала складывать туда игрушки, чувствуя его руки так близко, его взгляд на ней, дождь в его волосах, влагу его губ, его запах, о господи…

– Джо…

– Спасибо за помощь, я правда очень благодарна, извини еще раз.

Она положила Ирвинга поверх кучи и собрала углы простыни, превратив ее в большой мешок. Нужно будет перестирывать. Ей нужно будет все начинать с начала.

– Я правда не…

– Пока, – выдавила она и убежала в дом.

Мокрые простыни били ее по ногам.

Глава восемнадцатая. Лидия

Лидия бежала.

Во время бега все становилось понятнее. Мир вокруг нее замедлялся. Ее тело со всеми его странными желаниями и потребностями концентрировалось исключительно на том, чтобы ставить одну ногу перед другой, двигать руками, дышать легко, бежать легкой рысью и преодолевать мили.

Раньше она бегала с отцом, когда была маленькая. Они бегали в парке, круг за кругом. Отец купил ей настоящие беговые кроссовки, синие с красным и серебряным, и у них были одинаковые футболки с Суперменом. Ее маленькие ножки быстро уставали, но отец, кажется, мог бежать вечно. Он участвовал в марафонах. Когда у нее начинало колоть в боку, он сажал ее на плечи, и она, смеясь, вытягивала руки, пытаясь достать до листьев на деревьях.

Это было одно из самых ярких воспоминаний о нем.

Лидия бежала, не глядя по сторонам. Тротуар был гладким и мокрым после дождя. Воздух холодил ее вспотевший лоб, шею и ноги.

Дом за домом, улица за улицей, Тениссона после Йейтса, после Кольриджа, после Браунинга. Учитель английского, который преподавал у нее в девятом классе, сделал карту района, на которой разместил маленькие фотографии поэтов и примеры их стихов рядом с улицами, названными их именами. Все они были мужчинами.

Если бы она могла рассказать отцу о том, что чувствует, он бы знал, что сказать. Он бы знал, что делать. Отец бы понял; он бы не пытался делать вид, что все замечательно, не просил бы заверений, что она в порядке и все в норме. Он бы пошел с ней бегать и посадил бы ее на плечи, чтобы она могла касаться листьев.

Она не смотрела на то, что ее окружает, но ноги чувствовали, что она думает об отце. Они пронесли ее мимо домов к туннелю из деревьев. Дорога немного поднималась вверх, воздух тут был неподвижным и прохладным. А потом она оказалась у моста.

Ей нравилось иногда здесь гулять. Мама избегала этого места, даже не проезжала здесь на машине, делая крюк в несколько миль. Но Лидии оно казалось умиротворенным. Она остановилась, чтобы отдышаться, и вытащила наушники.

Мост проходил над железной дорогой. Крутые, поросшие зеленью опоры резко спускались к покрытому гравием углублению, где в разных направлениях расходились железнодорожные пути. Вдалеке виднелся такой же мост: арка красного кирпича с черными железными перилами.

Тут было тихо. Обычные звуки жилого квартала не проникали сюда, возможно, благодаря конструкции железнодорожной выемки или из-за окружавших место деревьев. Лидия положила руку на перила и потянулась, взявшись за ногу второй рукой и подняв ее, чтобы снять напряжение с мышцы.

Она прочла надпись на металлической мемориальной доске, прикрепленной к мосту.

Металл уже немного позеленел по краям. Она потянула вторую ногу, а потом провела пальцами по словам. Она так часто это делала, все эти годы, что могла прочесть надпись с закрытыми глазами.

– Я люблю ее, пап, – прошептала она. – Не знаю, как ее отпустить.

Лидия снова провела ладонью по табличке. Всмотрелась в открытое пространство, пустоту, между двумя мостами, ожидая ответа, которого не последовало.

Она думала о книге, которую взяла сегодня днем в комнате бабушки Хонор, о знакомом почерке в ней. Было ли это, как она подозревала, частью истории ее отца? Могло ли это как-то помочь ей понять, что делать?

Лидия еще задержалась на мосту, проводя рукой по словам, пока тишину не нарушил промчавшийся под ней поезд. Тогда она повернулась и снова побежала.

Она бежала достаточно быстро, чтобы чувствовать, как горят легкие, и не замечать, как сжимается сердце.

Глава девятнадцатая. Хонор

– Поверни, бабушка Хонор, посмотри.

Оскар потянулся и повернул ее тарелку. В уголке ее поля зрения появилась лазанья.

– Оскар, сидя за столом, держи, пожалуйста, руки при себе, – сказала Джо.

Хонор лишь кивнула ребенку в качестве молчаливой благодарности и начала есть.

– Мне придется уйти сразу после чая, – объявила Джо. – Сегодня родительское собрание, Лидия, поэтому нужно, чтобы ты осталась и присмотрела за Оскаром и Айрис.

В голосе Джо слышался вызов, словно она ожидала, что дочь начнет спорить. Хонор впервые слышала, как она требует чего-то от своих детей, а не просит.

Она почувствовала, что невольно кивает в знак одобрения.

Она никогда бы не подумала, что у Джо был характер. За те двадцать лет, что она ее знала, Джо ни разу не повысила голос. Она была красивой пустышкой: доброй, вежливой, жизнерадостной, позволявшей людям типа Хонор вытирать о нее ноги. Даже на похоронах Стивена она была смирной, поглощенной больше заботой о Лидии, чем собственным горем. Она почти не плакала. В тот момент Хонор ненавидела ее за это.

Но оказалось, что в жене ее сына все же была искра. Пускай маленькая, пускай слабая – но у нее хватило духа дать отпор Хонор.

– Еще лазаньи, Хонор? – спросила Джо, и Хонор положила вилку и нож.

– Полагаю, что да, – ответила она.

После еды Хонор, как обычно, вернулась в свою комнату и села в кресло. Она закрыла рот рукой, чтобы подавить отрыжку. Несмотря на все недостатки, Джо отлично готовила, особенно разную вкуснятину. Спустя несколько минут в дверь постучали.

– Бабушка, – сказала Лидия, просунув голову в дверь, – я подумала, может, тебе скучно…

«Скука – удел людей без внутренних ресурсов», – собиралась ответить Хонор, но что-то в голосе Лидии ее остановило.

– Не скучно. Но я бы с радостью побеседовала.

– Мне нужно присматривать за ОскиАйри. Не хочешь немного посидеть со мной на диване?

Лидия что-то хотела, но Хонор не могла понять, что именно. Она кивнула, медленно прошла через гостиную, избегая игрушек на полу, и уселась на диван. Двое младших детей сидели в кресле-мешке на полу и смотрели телевизор. Лидия присела возле нее и начала покачивать ногой. Хонор чувствовала движение, расходящееся по дивану.

– Что тебя беспокоит? – спросила она.

– Мне бы хотелось, чтобы папа был здесь, – начала Лидия. – Мне бы правда этого очень хотелось. Я бы хотела с ним поговорить. Я, конечно, могу поговорить с мамой, но она такая… Не уверена, что она действительно поймет. Она считает, что если ты хороший, то у тебя все получится.

– Похоже, не стоит ожидать столь многого от простой благопристойности, – сказала Хонор. – По моему опыту, мир устроен совсем не так.

Они молчали, слушая, что говорят по телевизору. Программа, кажется, была о каких-то существах, которые могут заниматься йогой, но не говорят по-английски. Удивительно, как в эти дни дети получали хоть какие-то языковые навыки.

Они с Лидией никогда не были близки. В детстве Лидия была неугомонной, в ней было слишком много энергии, она никогда не сидела на месте. А потом, когда Стивен умер, Хонор не могла больше на нее смотреть, не видя при этом сына.

Джо пришла с ней в гости вскоре после похорон, и, когда Лидия вошла в дом, хоть ей тогда было всего шесть, солнечный свет упал ей на лицо так же, как падал на лицо Стивену, когда он приходил из школы.

Волосы отличались, одежда тоже была другой, но выражение лица было точно таким же, и Хонор почувствовала такую острую тоску, будто в нее вонзили нож. Ей хотелось обнять эту маленькую девочку, держать ее и никогда не отпускать. Ей хотелось смотреть на нее часами, отслеживая сходство с отцом, с мертвым сыном Хонор. Ей хотелось плакать и целовать Лидию, снова и снова, и проводить с ней каждую секунду, закрывшись от всего остального мира. Вновь пережить детство своего сына через детство внучки.

И, конечно, все это было невозможно. Это было иррациональным и пугающим. Это было необоснованной любовью, слишком близкой к потере, такой же, какой она любила Стивена, а когда-то Пола.

Поэтому Хонор отошла в сторону. Она слишком любила Лидию, поэтому не могла позволить себе любить ее так безудержно. Они вели себя друг с другом сдержанно, оставляя многое несказанным.

Девочка была единственным родственником Хонор. И Хонор понятия не имела, как поболтать с ней о чем-то или как поговорить об их жизни. Они никогда раньше этого не делали. Единственное, что они когда-либо обсуждали, – это книги.

– Что сейчас читаешь? – спросила она.

Лидия перестала качать ногой.

– Я взяла твой томик «Гамлета». Надеюсь, ты не против. Ты тогда была на прогулке.

Она ходила прогуляться по Китс-Уэй. Она шла осторожно, шаг за шагом, по широкому тротуару и вернулась совершенно измотанная.

– Конечно, я не против. Ты можешь брать любые мои книги, ты же знаешь. «Гамлет» – прекрасная пьеса. Ты уже прочла?

– Я начала. Я… – Лидия повернулась на диване и теперь сидела лицом к Хонор. – На самом деле я хотела спросить тебя о том, что написано на первой странице.

– Ох… Понятно.

Хонор знала, что там написано, знала, в каком магазине в Оксфорде книга была куплена, знала высокие полки и запах бумаги и переплетов. Она знала, как она была куплена. Могла видеть, как его руки ее выбирают, передают деньги. Гладкие узоры его почерка, когда он писал своей любимой золотой перьевой ручкой на чистом листе в начале книги. Она помнила момент, когда он вручил ей книгу за угловым столиком в кафе, где их не было видно, и как она открыла ее, чтобы прочесть, что он написал.

– Там написано: Х. Я всегда о тебе думаю, – продолжила Лидия. – И вместо подписи стоит просто П.

– Да, – согласилась Хонор.

– Это… Вы с ним…

– Это написал твой дедушка. Да.

Она слышала, как странные существа в телевизоре вопили от бессмысленной радости, пока плыли по воздуху. Так странно говорить о Поле «твой дедушка». Так странно вообще говорить о нем.

– Я… ничего о нем не знаю, – сказала Лидия. – Он… еще жив?

– Не знаю. Он немного старше меня, так что это возможно.

– Вы не общаетесь?

Хонор сложила руки на коленях.

– Пол Ханиуэлл был моим профессором. Меня тогда только назначили младшим лектором. И он был женат.

– Твой профессор? То есть – как твой учитель?

– Нет, заведующий кафедрой, на которой я работала.

– И вы любили друг друга? Он ушел от жены?

– Да, я любила. И он любил. По крайней мере тогда. И нет, он не ушел.

– Ты думала, он ее бросит? В смысле, ты надеялась на это, да?

– Он никогда не говорил, что оставит жену ради меня.

– Так что случилось?

Хонор закрыла глаза. Моменты падения заново проигрывались у нее перед глазами.

Взгляды украдкой, случайные касания рук. Неловкие паузы, полные несказанного, под конец вечеринки кафедры. Тот раз, когда он ей позвонил, сказав «Хонор», и в его голосе слышалось, что это означает больше, чем просто ее имя.

И она вернулась к нему. Она касалась его лица, стоя в тени, а потом они услышали, что кто-то идет, и отскочили друг от друга. Ощущение его кожи несколько дней оставалось у нее на пальцах.

Впервые это случилось в те выходные в Копенгагене, на съезде. Они выпили слишком много вина за ужином, зная, что должно случиться, оба напуганные этим, несмотря на то, как сильно оба этого хотели. А потом была невообразимая роскошь его номера: того голого гостиничного номера с лампочкой без плафона, жесткими простынями и захватанным стаканом мутной воды. Все это время вместе. Все те часы до утра. Она касалась его с головы до пят, впитывая каждую часть. Она не знала, что может быть такой ненасытной. Даже не подозревала от себя подобного до того момента.

– Я все равно его любила, – сказала она внучке. – Я любила его без надежды.

Она чувствовала взгляд Лидии на своем лице. Знала, о чем она думает: она задавалась вопросом, как в этой пожилой даме, иссохшей и хромающей, могла быть такая сильная страсть, способная затмить разум.

«Однажды тебе будет восемьдесят, а ты будешь чувствовать себя на тридцать пять. Иногда ты будешь чувствовать себя на двадцать, десять или шесть лет. Ты будешь тянуть руку к давно умершим людям. И будешь в шоке, когда прикоснешься к собственной, похожей на бумагу, коже».

Конечно, не было никакого смысла говорить это человеку возраста Лидии. Она бы никогда не поверила. Молодые думают, что останутся такими навсегда. Хонор тоже так думала.

Она почувствовала, как ею овладевает сильнейшее желание защитить эту девушку, еще некрепко стоящую на ногах, с непослушными волосами и запахом фруктовых леденцов.

– В любом случае, – живо добавила она, – «Гамлет» тебе понравится. Разумеется, речь там идет о смерти, и Гамлет глупец, но в этом и весь смысл.

– Но… если он так и не ушел от жены, как ты справилась с ребенком? Я имею в виду моего папу.

– Я переехала к отцу в Сток-Ньюингтон. Мать умерла незадолго до этого, но он меня принял. Я была ему благодарна. Я была уже зрелой женщиной за тридцать и достаточно взрослой, чтобы прекрасно все понимать. Не каждый родитель посчитал бы такое приемлемым.

– Разве он не хотел знать, кто отец?

– Мы это не обсуждали.

Хонор с отцом многого не обсуждали. Шимон Левинсон был немногословным человеком. И он не был ласковым человеком. Будучи ребенком, Хонор никогда не получала от него поцелуев или объятий; она посчитала бы это немыслимым. Мать Хонор была той, кто успокаивал и целовал на ночь. Отец же был постоянным, непрерывным источником не любви, но присутствия. Надежности. Даже после того, как он продал свои хозяйственные магазины и вышел на пенсию, по его распорядку можно было сверять часы.

Но, когда родился Стивен, он приехал в больницу и держал ребенка, своего внука, на руках с нежностью, от которой Хонор прослезилась. Он поцеловал покрытую пушком голову Стивена.

– Это новое начало, – сказал он охрипшим от эмоций голосом.

И тогда Хонор впервые подумала, что отец был скуп на ласку не из-за недостатка чувств. Возможно, все было как раз наоборот. Он чувствовал слишком много, чтобы выразить это лаской или словами.

И несмотря на то, что его уже давно не было в живых, с годами она понимала его все больше. Она замечала в себе его природу.

Хонор потянулась, прикоснулась к руке Лидии, потом взяла ее в свою. Мягкая, безупречная кожа, на полпути между детской и женской.

– Мы с тобой, наверное, мало разговаривали, – сказала она.

– Оно того стоило, любить его? – спросила Лидия. – Даже зная то, что ты знаешь сейчас? Ты бы оставила все как было?

Хонор водила большим пальцем по ладони Лидии. Она помнила, как держала другие руки. Пола и Стивена. И своего отца – в конце.

– Я бы ни за что ничего не изменила, – ответила она.

Лидия поднялась наверх, чтобы уложить детей, а Хонор осталась сидеть на диване, думая об их разговоре. Она никогда никому не рассказывала о Поле. Это, наверное, впервые за последние сорок пять лет она намеренно произнесла его имя. Его было нелегко произнести вслух.

Но существовала некая нить, тянущаяся от Пола к ней, к Стивену, к Лидии. Хонор выросла в религиозной семье, и, хотя отказалась от семейных традиций, они привязали ее к прошлому так, как, ей казалось, не могли привязать Лидию.

Возможно, настало время рассказать о нем. Возможно, она должна была рассказать о нем очень давно, но изо всех сил старалась об этом не думать. «Почему ты мне никогда не говорила?» – спрашивал ее Стивен.

Хонор тяжело сглотнула.

В комнату вернулась Лидия; Хонор поняла это по звуку, прежде чем заметила движение.

– У меня… есть это, – сказала девочка, сев возле Хонор, и положила что-то в руки бабушки. Стопку бумаги, возможно конвертов. Письма.

– Почерк такой же, как и в твоей книге, – сказала Лидия. – Они-то и заставили меня задуматься, но я не могла вспомнить, куда их положила.

Хонор перебирала конверты, поочередно поднося их к свету. На них можно было разглядеть почерк Пола. На каждом – имя и адрес Стивена, выведенные уверенными, толстыми черными линиями. В адресе был указан Брикхэм, дом, где жили Стивен и Джо, когда он читал лекции в местном университете.

– Они запечатаны, – сказала Хонор.

– Да, – подтвердила Лидия. – Я никогда их не открывала. Не знала, от кого они. Думаешь, они от его отца? Моего дедушки? В обратном адресе указана Калифорния.

– Да.

Как странно касаться того же, чего касался Пол, теперь, после стольких лет. Конверты были плотными, хорошего качества: в них, скорее всего, были открытки, а не письма.

Ей приходило такое письмо – до того, как умер Стивен. Перед тем как она поругалась с сыном. На нем был тот же почерк, такой же штамп.

Лидия набрала воздуха.

– Я… я любила ждать почту. Когда была маленькой. Это вошло у меня в привычку. Мне нравилось получать почту первой. После того как папа умер, я собирала все, на чем было его имя, и хранила. Все это лежало в специально отведенном ящике. Наверное, я думала… я думала, что, если буду их хранить, он сможет вернуться за ними. Глупо, не правда ли?

– Действительно глупо, но это можно понять, – ответила Хонор, которая сама не так давно занималась отрицанием реальности.

– Там много всякой всячины – в основном, как мне кажется, коммерческие рассылки и банковские выписки. Я никогда их не открывала и не читала. Но эти письма приходили каждое Рождество. Наверное, я думала, что это рождественские открытки.

– Возможно, так и есть.

– Не знаю, приходили ли они до того, как папа умер. Мама выбросила все его письма и записи. Она сказала, что их слишком больно читать. Она оставила только несколько его книг и наручные часы.

Марки были американскими. Всего было восемь писем.

– Они перестали приходить?

– Должно быть. Я имею в виду, что смогла найти только эти. Все они приходили на наш старый адрес, до того как мы переехали, поэтому, может, их просто не переадресовывали. Он, должно быть…

– Он, должно быть, думал, что Стивен жив.

– Да, – сказала Лидия. – Ты знала, что он писал папе?

– Нет.

Стивен никогда не говорил ей об этих письмах. Может, и в этом она тоже была виновата?

– Может, нам… Думаешь, нам стоит их прочесть?

Восемь непрочитанных писем от ее любовника к ее сыну. Хонор закрыла глаза и боролась с собой. Но она уже стара, и кому это может навредить, если она прикоснется к нити, пропустит ее через пальцы?

– Читай ты, – сказала Хонор. – Прочти их мне. По одному за раз. Пожалуйста.

Глава двадцатая. Джо

Родительские собрания проходили бы намного легче, если бы на них не было других родителей.

Те, кого она особо не знала, не доставляли неудобств. Они в большинстве своем были очень хорошими людьми, и Джо нравилось обмениваться с ними любезностями, держа в руках пластиковые стаканчики с апельсиновым напитком, которые школа выставляла для них в спортзале, пока они ждали следующую встречу с учителем. Они, конечно, могли знать старую сплетню о них с Ричардом, но ничего бы не сказали. Они бы притворились, что не знают. Вежливость и бессодержательные беседы давали ощущение защитной перегородки, и общей темой была школа и экзамены. И повсюду были одинокие родители или родители, которые пришли без супругов, так что Джо не чувствовала, будто выделяется на их фоне.

Стоило опасаться встречи с такими людьми, как Хелен и Логан Треверсы.

– Джо!

Хелен поспешно направилась к ней от входа в спортзал, Логан следовал за ней по пятам. Их дочь Эрин тащилась за ними.

– Как ты? – Она расцеловала Джо в обе щеки.

– Отлично. Как вы?

– Мы видели Ричарда и слышали, что он сделал Татьяне предложение. – Ее лицо изображало смесь сочувствия и беспокойства.

– Я абсолютно нормально к этому отношусь. Айрис в восторге от возможности побыть подружкой невесты.

– А как Лидия справляется?

«Лидия, вероятно, рада, что мы от него избавились, и я не могу винить ее за это».

– Лидия держится молодцом, спасибо.

– Должно быть, очень сложно потерять двух отцов.

– Лидии, конечно, не хватает отца. Нам обеим его не хватает.

– Тебе, наверное, одиноко…

– На самом деле у меня не было возможности почувствовать себя одинокой с детьми, и у нас сейчас живет бабушка Лидии, пока не оправится после операции.

– Ее бабушка? Ты святая! Я часто о тебе вспоминаю, Джо. Извини, что я была так занята.

– Нужно собраться на ужин, – добавил Логан. – У нас есть несколько друзей, с которыми тебе было бы интересно познакомиться.

Раньше они часто вместе ужинали – до того, как Ричард ушел. Иногда Лидия с Эрин, их дочерью, оставались друг у друга с ночевкой. Джо представила, как бы это могло быть: сидеть рядом с одним из друзей Логана, разведенным или заядлым холостяком, которого сватовство интересовало не больше, чем ее саму. Логан и Хелен, разумеется, подготовили бы его, рассказав о печальном окончании ее брака.

– Да, – сказала она, – нужно. Привет, Эрин. Как дела?

– Нормально, – громко ответила Эрин. На ней были спортивные штаны, спущенные достаточно низко, чтобы из-под них виднелось белье. И она смотрела Джо прямо в глаза со странной улыбкой на лице. По крайней мере, было приятно узнать, что Лидия – не единственный подросток, который иногда ведет себя странно.

– Эрин хорошо справляется с учебой, – сказала Хелен. – Мы в восторге от ее прогнозируемых оценок. Лидия, должно быть, тоже на высоте – у нее столько примеров! Она не с тобой?

– Она сидит с братом и сестрой. Я встретилась только с преподавателями английского и французского, но пока не жалуюсь.

– Пойдем, дорогая, – сказала Хелен, – нам нужно к мистеру Тредбуллу. Не представляю, зачем нам встречаться с учителями физкультуры! Была рада повидаться, Джо. Мы определимся с датой ужина, да?

– Конечно, – согласилась Джо, мысленно решив не брать трубку, если Хелен будет звонить.

Но она не станет. А если и станет, то Джо не ответит. Она проверила листочек бумаги с расписанием встреч. Школа проводила встречи родителей с учителями по принципу конвейера: учителя сидели за столами, выстроенными в ряд, в спортзале и столовой, и звонок оповещал об окончании встречи. Следующим в ее списке был учитель географии, мистер Грехэм, который также был новым классным руководителем Лидии с тех пор, как миссис Виллер перед Рождеством ушла. Судя по отметке в маленькой схеме, которую ей выдали, он сидел в дальнем правом углу столовой. Джо двинулась в ту сторону, чтобы успеть вовремя.

Она огляделась, надеясь увидеть маму Аврил, но, как обычно, ее не было. До сих пор миссис Толлер была только на паре родительских собраний еще в средней школе, и это был тот редкий случай, когда Джо с ней встречалась. Аврил часто помогала Лидии следить за детьми, когда Джо ходила в школу, но сегодня не пришла к ним, и Лидия набросилась на Джо, когда та прокомментировала это. Джо решила, что Аврил могла пойти в школу с мамой. Это было важное родительское собрание, последнее перед тем, как у девочек начнутся выпускные экзамены.

Но ее не было видно.

Джо нахмурилась. Что-то тут не так. Все те случаи, когда Аврил у них ужинала, все время, которое она проводила с ними… Не то чтобы Джо была против, совсем нет. Ей нравилась Аврил, она была как еще одна дочь – и иногда намного приятнее, чем ее собственная. Но Джо волновалась за нее. Было ясно, что она не получает всего, что нужно, дома, раз так много времени проводит у них. И все же она не могла поднять этот вопрос: Аврил меняла тему, и Лидия тоже.

Она решила попробовать еще раз, когда появится возможность. Джо уважала границы Аврил, но она все же оставалась ребенком. Нужно, чтобы кто-то за ней приглядывал.

Стол учителя географии находился возле раздаточной. Там пахло кабачками и жировой стружкой. Джо помнила тот же запах в своей школьной столовой. Подростки сейчас казались такими сложными, намного более искушенными, чем когда-то была Джо, но некоторые вещи, такие как чипсы для школьных обедов, никогда не меняются.

Зазвенел звонок, и Джо направилась к дальней части комнаты, где семейная пара как раз выходила из-за стола, за которым сидел мужчина в синем костюме и с вьющимися каштановыми волосами.

Это был Маркус.

Он еще не видел ее, писал что-то на одной из бумажек, которыми был завален стол. Там же стоял пластиковый стаканчик с таким же апельсиновым напитком, какой она только что пила. Галстук Маркуса был ослаблен, на нем были роговые круглые очки, в которых она видела его впервые. Он выглядел сексуально.

У Джо перехватило дыхание.

Звонок прозвенел. Он что, звонил все это время? Звук все еще отдавался эхом у нее в ушах, и в этот момент Маркус оторвал взгляд от бумажек и увидел ее.

Он слегка улыбался, но улыбка быстро растаяла. Его глаза округлились от удивления.

Другие родители вокруг нее двигались, подходили к столам, жали руки, садились. Соблюдали порядок своих назначений, и ей нужно было последовать их примеру. Чувствуя себя роботом, она подошла ближе.

Это не мог быть он. Он, конечно, может здесь преподавать – он никогда не упоминал, кем работает, – но он не может быть учителем Лидии. Ее классным руководителем.

Но на табличке, стоявшей на его столе, было написано «Мистер Грехэм – География».

Он встал, и она подошла к столу. Звук двигающегося по деревянному полу стула казался очень громким.

– Вы… – Он откашлялся и сверился со списком на столе. – Вы мать Лидии?

Она кивнула. Он начал было протягивать руку для рукопожатия, но, похоже, передумал.

– Почему бы… вам не присесть?

На каждой из его щек было розовое пятно румянца. Джо села, почувствовав, как онемели конечности, и он тоже сел напротив нее. Они смотрели друг на друга.

Тогда в его волосах были лепестки, и она приблизилась и поцеловала его. Вчера.

– Рад снова вас видеть, – сказал он.

– Как… – начала Джо, но ей пришлось сглотнуть, чтобы продолжить, – как у Лидии дела с географией?

– Все в порядке. – Он пробежал рукой по волосам. – Лидия Левинсон. Да, она очень умная девочка. Собирается экстерном сдавать экзамен второго уровня по французскому, получает отличные отметки по всем предметам. Конечно, я… Конечно, я недолго у нее преподаю. Но она проявляет хорошие способности в географии и преуспевает по всем предметам. Говорит, что хочет поступить в Кембридж.

– Да, как и ее отец.

– Джо, я не знал, что ты ее мать.

– А я не знала, что ты здесь работаешь.

– Да. Я вышел на работу после Рождества.

Вкус его губ, мокрых от дождя…

– Так… я могу чем-то помочь Лидии дома? – Она уже задавала тот же вопрос учителям английского и французского.

– Ну, учитывая, что экзамены приближаются, ей, очевидно, нужно все повторить. И она… Ей стоило бы больше фокусироваться на учебе, особенно в последнее время.

– Не удивлена, что она отвлекается, если она в одном классе с Аврил. Они постоянно болтают. Лучшие подруги.

– Возможно, все дело в этом. Да, возможно. Ты… ты в порядке, Джо?

– Хорошо, спасибо.

– Потому что вчера я не хотел… – Он оглядел комнату, словно вспомнив, где они находятся. – А хотите посмотреть результаты ее тестовых экзаменов?

Он начал перебирать бумаги.

Джо смотрела на листок, который он ей передал, но не понимала значения цифр на нем.

– Она… Какой балл по географии вы ей прогнозируете?

– Мы надеемся на отлично, если она не будет отвлекаться. – Он снова посмотрел ей в глаза, потом опустил взгляд на бумажку. – Конечно, сказать легче, чем сделать.

– Понимаю.

«Когда уже звонок?» Джо сложила влажные ладони вместе.

– Джо…

Зазвенел звонок. Она встала:

– Что ж, спасибо. Я поговорю с Лидией о том, что ей нужно уделять больше внимания урокам.

Он тоже поднялся:

– Да. Верно, спасибо. Я… мм… до встречи.

Она снова кивнула и ушла.

* * *

Вернувшись домой, она чувствовала себя опустошенной. Оскар и Айрис в пижамах смотрели мультик «Растамаус», а Лидия и Хонор вместе сидели на диване, видимо, рассматривая рождественские открытки. В другом случае семейная гармония ее бы порадовала, но сейчас у Джо внутри все колотилось, она чувствовала себя безумно униженной и не хотела ничего, кроме очень большого бокала вина.

Лидия вскочила сразу же, как Джо вошла.

– Я прогуляться, – сказала она.

Хонор встала и, сжимая открытки под мышкой, отправилась в свою комнату.

С вином придется подождать. Джо села на ковер, взяла Айрис на руки и принялась смотреть «Растамаус» с детьми. История о пропавшем сыре нисколько не отвлекала ее от мыслей. С этим не справились и сказки на ночь, укрывание детей одеялом и поцелуи. Она все делала на автопилоте. К тому времени, когда Джо спустилась в кухню и налила себе полный бокал Пино Гриджо, она решила две вещи. Вернее, даже три.

Во-первых, она будет вести себя с Маркусом дружелюбно и приветливо. Он все-таки ее сосед и учитель Лидии, поэтому она не может полностью его игнорировать, но будет держаться на расстоянии. Она не будет задерживаться в саду или выглядывать из кухонного окна, не примет его приглашение на чай, даже если он будет настолько вежлив, что предложит еще раз, что, мягко говоря, маловероятно.

Во-вторых, она не будет упоминать о том, что произошло между ними в саду.

В-третьих, она больше никогда не поцелует мужчину. Никогда.

Джо глотнула вина, чтобы закрепить свое решение, и положила голову на стол.

Она подскочила, когда в заднюю дверь постучали. «Лидия уже вернулась и забыла ключи», – подумала она, но, открыв дверь, увидела Маркуса. Он уже снял костюм и галстук, но все еще был в очках. У нее внутри все сжалось.

– Привет, – поздоровался он. – Можем поговорить?

– Заходи.

Ладно, первое решение коту под хвост.

Он колебался.

– Лидия дома? Потому что…

– Ее нет.

– Понятно. Хорошо. – Он зашел в дом, и Джо закрыла дверь. – Тут… У тебя очень милый дом. Мне нравится открытая планировка.

– Спасибо. Чаю?

– Пожалуй. Я много… было много разговоров. Я про родительское собрание.

Она поставила чайник. Маркус стоял у нее в кухне. Он явно нервничал и потирал большим пальцем указательный, будто собирался содрать с него кожу.

– А дети? – спросил он.

– Уже в кроватях. Свекровь в своей комнате, занимается чем-то.

– Извини за сегодня. Я не мог… там было слишком много народу. Джо, я и не предполагал, что ты можешь быть матерью одной из моих учениц. Я даже не знал, что у тебя есть еще дети, кроме Оскара и Айрис.

– А я не знала, что ты учитель.

– Это моя вина. Я должен был упомянуть об этом. Наверное, я просто думал, что это понятно и так – по моему внешнему виду. Мел на пальцах, галстук в чернилах… – Он попытался изобразить ироничную улыбку, но она мгновенно растаяла.

– Ты не похож на учителя. Ты выглядишь как… – Джо отбросила свое второе решение. – Ну, наверное, судя по тому, что я сделала вчера в саду, ты уже понял, что для меня ты выглядишь привлекательно.

Он прислонился к кухонному столу, взявшись обеими руками за гранитную рабочую поверхность.

– Послушай, я вчера все испортил. Извини и за это.

– Нет, это я все испортила. Это было совершенно неуместно.

– Это было вполне уместно. И это было прекрасно.

Джо уставилась на него.

– Я был удивлен, вот и все. Я этого не ожидал. Не думал, что тебе может быть интересно. Так что я… – Он махнул рукой и поморщился. – Я не из тех, кто четко выражает свои мысли. В смысле, иногда я могу, но не всегда. Надеюсь, ты понимаешь.

– Ты достаточно четко сформулировал.

«Это было прекрасно?»

– Ты не думал, что я могу заинтересоваться тобой?

– Ну, знаешь, ты занятой человек, у тебя своя жизнь. И ты красивая. И наверняка у тебя хватает кавалеров, а распутный сосед – это такое клише, поэтому… – Он пожал плечами. – И тут внезапно ты меня целуешь. Я был удивлен и все запорол. Извини.

Она никак не могла полностью это переварить.

– Ты запорол? Подожди, ты говоришь, что я тебе нравлюсь?

– Да. Конечно. И ты мне очень нравишься.

Чайник вскипел, но она не обратила на это внимания. Маркус Грехэм, учитель географии, восхитительный в очках и неглаженой рубашке. И она ему нравилась.

Он стоял у нее в кухне, смотрел на нее, и она ему нравилась!

– Но ты не можешь… – беспомощно выговорила она. – Сколько тебе, двадцать пять? Ты точно недолго преподаешь.

– Мне двадцать девять, я преподаю уже семь лет, это моя вторая школа, я заведующий отделением. Разве это имеет значение?

– Мне сорок, Маркус. У меня трое детей.

– И что?

– И что? Это невозможно! Я практически гожусь тебе в матери.

– Поверь, не годишься.

В этот раз его улыбка была чуть игривой. Сексуальной.

Она заметила, что почти не дышит.

– Но ты учитель моей дочери.

Маркус глубоко вздохнул и сильнее сжал руками столешницу.

– Да. Это проблема.

– Я имею в виду, тебя же могут уволить за это.

– За то, что я тобой увлекся? Не думаю, что у меня могут возникнуть проблемы из-за непотребных мыслей о матери ученицы. Такого закона еще не приняли.

– Нет, я имею в виду, если мы… сделаем что-то.

Сердце выскакивало у Джо из груди. Фактически она только что подтвердила, что хотела бы чем-то с ним заняться. Она практически предложила это, по крайней мере теоретически. На случай, если у него еще остались какие-то сомнения на этот счет после того, как она поцеловала его в саду.

И он ею увлекся.

– Я… не знаю, – сказал он наконец. – Не думаю, что это хорошая идея.

– Именно, – поспешно добавила она. – Это точно плохая идея.

– Интересно, ты, случайно, не знаешь, планирует ли Лидия сдавать экзамен по географии?

Она моргнула:

– Что? Нет, я не… В смысле, я не знаю наверняка, но это маловероятно. Она взяла этот курс только для количества, ей нравится английский и иностранные языки. Не в обиду.

– Конечно.

– Хотя из-за тебя она может передумать.

Да, из-за такого невероятно красивого учителя Лидия может пересмотреть список предметов, выбранных для экзаменов. Джо в ее возрасте точно пересмотрела бы.

Нет. Она не должна думать, что ее дочь могла влюбиться в того же мужчину, что и она сама.

– Но если Лидия не передумает, – сказал Маркус, – если захочет и дальше концентрироваться на языках, конечно, я не буду препятствовать ей заниматься предметами, которые ей больше нравятся.

– Конечно.

«Почему они продолжают говорить о Лидии?» Потому что Лидия была единственным, что останавливало Джо от того, чтобы сделать что-то безумное прямо сейчас.

– Но даже если она не будет сдавать экзамен по географии, – продолжил Маркус, – я буду ее учителем еще пару месяцев. Тем, кто сдает экзамены второго уровня, меняют классных руководителей.

– Хочешь сказать, мы можем подождать.

– Подождем и увидим.

– Пока ты не перестанешь у нее преподавать. А потом, если мы все еще будем чувствовать то же самое…

– Мы можем проводить вместе время и до этого момента. Как друзья.

– Это, наверное, лучшее решение.

– Мы сможем узнать друг друга лучше.

– И точно не делать ничего такого, – сказала Джо. – Потому что это плохая идея.

– Это плохая идея.

– Значит, договорились.

– Да. Правильно.

Она тоже прислонилась к рабочей поверхности в противоположной стороне кухни. И так же взялась за нее руками, словно отзеркаливая его позу.

Джо вспомнила, как прикасалась руками к его лицу. Его запах. Его голубые глаза неотрывно и сосредоточенно смотрели на нее, на щеках проступил слабый румянец. Она не могла отвести глаз.

Сегодня определенно не стоит нарушать никаких решений и обещаний. Определенно.

Они встретились посередине кухни. Его руки в ее волосах, ее руки у него на лице, их рты прижаты друг к другу. Она помнила его вкус со вчерашнего дня, но сейчас он был приятнее, его губы – горячее. Он прижимал ее к себе и целовал так, будто не мог насытиться. Он был таким живым, его поцелуи были полны страсти, которую она едва ли представляла возможной. Его язык коснулся ее, и она невольно застонала.

Она не понимала, что они не стоят на месте, пока не оказалась возле кухонных шкафов. Он придвинулся ближе. Она прижималась к его груди и чувствовала, как он уперся в нее пахом. Маркус, не прерывая поцелуя, убрал одну руку от ее волос, чтобы расстегнуть на ней блузку. Она ощущала, как он дрожит.

Джо понятия не имела, почему это происходит, как они смогли так быстро пересечь эту черту – от нерешительных слов до отсутствия необходимости в словах. Она вытащила его рубашку из штанов и положила руку ему на спину, поглаживая кожу. Он издал стон и, опустив голову, начав целовать ее в ключицу. Она отклонила голову назад. Он лизнул ее шею, и она вздрогнула.

– Это плохая идея, – прошептал он, прижимаясь к ней.

Она чувствовала, как тело пульсирует под его губами. Хонор в соседней комнате. Оскар и Айрис спят наверху…

– Не здесь, – сказала она.

Он замер и отступил на полшага. Они смотрели друг на друга. Его глаза были широко открыты, взгляд затуманен, очки перекосились, рот приоткрыт. Он быстро дышал. И выглядел потрясенным, словно ему сообщили о стихийном бедствии.

Входная дверь открылась.

– Лидия… – прошептала Джо.

– Черт! – Он отпустил ее и начал лихорадочно заправлять рубашку.

– Через заднюю дверь.

Она подтолкнула его, и он вышел.

Джо поправила юбку, застегнула блузку и пригладила волосы. Вытерла ладонью губы. Она еще чувствовала на себе его руки, его губы на своей коже. Джо повернулась к раковине и, прислушиваясь, начала мыть руки.

Шаги Лидии были слышны на лестнице, потом стихли в мансарде.

У Джо подкашивались ноги. Она еще чувствовала вкус Маркуса на губах.

Что она наделала?

Он уже должен был уйти, и теперь она может подумать. Она так не поступала. Она так раньше никогда не делала. Целоваться с незнакомцем, в то время как дома дети, в соседней комнате свекровь и с минуты на минуту должна прийти дочь. Целоваться с учителем дочери.

Она сошла с ума!

И что она скажет, как будет себя вести, когда снова с ним увидится? Станет держаться спокойно, словно ей к такому не привыкать? Как будто она бесшабашная и видавшая виды?

Она не была умудренной подобным опытом. Она дважды была замужем, у нее было трое детей, но она не могла этого себе представить.

Джо на цыпочках подошла к задней двери и открыла ее. Ей хотелось на свежий воздух; хотелось припасть к щели в изгороди, увидеть стену его дома и подумать о том, что она скажет, когда случайно встретит его завтра или послезавтра. Они уже пересекли некую черту или это было все? Они поцеловались, и теперь все кончено?

Это нужно было закончить.

Маркус стоял прямо за дверью, достаточно близко, чтобы Джо уткнулась в него. Он ее поддержал.

– Все в порядке? – прошептал он.

– Она пошла в свою комнату, – ответила Джо.

Маркус поймал ее взгляд, и они рассмеялись. Он оперся на стену, а она прислонилась к нему и положила голову ему на грудь. Он ее обнял. У него сильно колотилось сердце.

– Это было потрясающе, – сказал он.

– Это было…

Она вдохнула его запах. Может, нужно вести себя хладнокровнее? Положить конец всему этому?

– Я этого не ожидала.

– Я тоже. И мы договорились так не делать. Но я рад, что это случилось.

Он приподнял ее голову за подбородок и поцеловал. Один раз, второй, третий… Он прощался. Она знала, что он прощается. Он должен был.

– Когда я смогу снова тебя увидеть? – прошептал он.

– Не знаю.

– Завтра?

– Не могу завтра.

– В четверг?

– Не знаю. Нужно, чтобы кто-то присмотрел за детьми.

– У тебя нет моего номера телефона.

– Я могу дать тебе свой.

– У меня нет телефона с собой, он в пиджаке. Слушай. Я буду оставлять свет включенным. Если можешь прийти – приходи. Я буду там.

– Ждать?

– Проверять работы. – Его губы дрогнули в улыбке. – И ждать. Приходи ко мне, Джо. Если не в четверг, то на следующий день. И на следующий. – Он убрал волосы с ее лица. – По крайней мере, на чай.

Его поцелуй обещал больше, чем чашку чая. А потом он ушел, пробежал через сад и исчез за изгородью.

Джо прижала ладонь ко рту, как будто могла так удержать воспоминание.

И только тогда вспомнила об обещании, которое дала Лидии.

Глава двадцать первая. Лидия

Как только мама вернулась домой, Лидия побежала к Аврил. Единственное, о чем она могла думать, были слова бабушки Хонор. О том, как она любила без надежды или причины. О том, что она так и не нашла другого за сорок пять лет. О выражении ее лица, когда Лидия принесла письма, о том, как она трогала конверты, будто они были человеком, хрупким и неизмеримо драгоценным.

Они прочли только одно письмо из восьми, самое раннее. Его написали на Рождество, когда папа уже умер, и его особенность была в том, что оно выглядело таким обычным. В нем были новости о его семье, о трех дочерях и их детях, приходившихся Лидии сводными братьями и сестрами, как теперь она о них думала. В нем не было и намека, что это письмо от отца сыну, за исключением последней строчки: я часто думаю о тебе, и, надеюсь, однажды мы снова встретимся. И еще Лидия вспоминала, как выглядела бабушка Хонор, пока она читала ей письмо: жадно впитывала каждое слово, и в глазах у нее блестели слезы.

Лидия побежала быстрее. Она сильно запыхалась к тому времени, как добралась до дома Аврил, и пришлось отдышаться пару минут перед тем, как позвонить в дверь. Аврил почти сразу появилась на пороге.

– Приветик, – сказала она, явно довольная, и Лидии ненадолго показалось, что все опять вернулось в свою колею, к тому, что было до Гарри.

– Не хочешь прогуляться? – спросила Лидия.

– Давай. Сейчас, только возьму куртку.

Лидия ждала ее снаружи. Она не надела куртку, и сейчас ей было немного прохладно, особенно если учесть, что она вспотела, пока бежала. Она растирала руки ладонями. Но вот подруга спустилась и дала Лидии свою розовую толстовку, которая пахла Аврил.

Они немного прошлись, вышли из ее микрорайона и направились в парк. Лидия не знала, что сказать, и чем дольше она молчала, тем тяжелее было начать. Пока бежала, у нее было какое-то представление о том, как убедить Аврил, что Гарри того не стоит. Но Аврил улыбалась, будто хранила прекрасный секрет, и шла легчайшей походкой.

Чувство ревности было ужасным. Казалось, будто кислота, разрушая, сжигает все внутри. Лидии хотелось ударить Аврил за то, что она так счастлива. Но при этом она не хотела вступать в спор. Ей даже не хотелось упоминать Гарри, потому что тогда Аврил увидит, что она ревнует. Но она знала, что подруга ждет не дождется, чтобы Лидия спросила и у нее появилась причина поговорить о Гарри. Ей хотелось чувствовать его имя на губах, как Лидия иногда чувствовала имя Аврил: вибрирующее «в» на губах, ласкающее «и» на языке.

– Как мама? – наконец спросила Лидия. – Она ходила на родительское собрание?

Это было ошибкой. Выражение лица Аврил резко изменилось.

– Нет. И она в порядке.

– Ее сегодня нет дома?

– Она работает. Почему ты продолжаешь о ней напоминать?

– Потому… потому что я о тебе волнуюсь.

– Я уже сказала, что не хочу о ней говорить.

– Хорошо. Но ты же знаешь, если захочешь…

У Аврил зазвонил телефон, и она моментально вытащила его из кармана, словно только этого и ждала. Она остановилась, открыла сообщение, и Лидия слышала, как подруга резко вдохнула воздух.

– Что там?

– Это… – Она захихикала. – Смотри.

Аврил передала Лидии телефон. На улице было почти темно. Экран телефона светился, и Лидия разглядела фото члена Гарри еще до того, как взяла телефон.

– Серьезно? – возмутилась она.

Это было то же фото – то же зеркало, те же спущенные трусы, то же отражение вспышки в том же месте.

– Господи, да это жалко!

Аврил вырвала телефон.

– Мне это жалким не кажется. Мне кажется, что это сексуально.

– Ав, ты не считаешь, что это даже жутко, что он отправляет тебе фото своей вываленной штуки?

– Нет.

Она пошла быстрее.

– А теперь он начнет просить тебя отправить ему ответное фото.

– Да что с тобой? – спросила Аврил. – Почему ты не можешь просто порадоваться тому, что я нашла мальчика, который мне нравится?

– Потому что ты заслуживаешь кого-то лучше. Гарри не относится к тебе серьезно. Он ни к кому не может серьезно относиться.

– И откуда ты вообще можешь это знать?

– Потому что он…

– Потому что он что, Лидия? Потому что он тебе по какой-то причине не нравится? Или потому, что он на самом деле тебе нравится, но ты его отшила, а теперь он ухаживает за мной?

– Потому что он отправлял мне то же фото, которое только что прислал тебе.

Аврил резко остановилась.

– Когда?

– Пару недель назад.

– Ты мне не говорила.

– Не думала, что это важно. Я же не знала, что это стандартное фото, которое он отправляет всем девушкам.

– Покажи.

– Я удалила.

Аврил покачала головой:

– Я тебе не верю.

– Зачем мне это придумывать?

– Как я и говорила: потому что ты ревнуешь.

Лидия и правда до смерти ревновала.

– Я не ревную. Просто мне кажется, что он недостаточно хорош для тебя. И всего-то.

– Лидия, все хотят Гарри Картера. Все. Он самый накачанный мальчик во всей школе. Каким образом он может быть недостаточно хорош для меня? Потому что он оказался недостаточно хорош для тебя? Или он не подходил тебе только до того, как начал встречаться с кем-то другим?

– Не думаю, что ему можно доверять.

– Я не могу доверять ему? Это ты мне соврала!

– Я не врала, я просто…

– Или ты соврала, когда получила фото, или сейчас мне врешь.

– Подумай сама, – в отчаянии сказала Лидия. – Ты ничего о нем не знаешь. И ты заслуживаешь кого-то, кто действительно тебя любит. Кому ты действительно сможешь доверять. Ты можешь представить, что рассказываешь Гарри о своей маме?

Аврил развернулась.

– Я же сказала, что не хочу говорить о маме! – заявила она, повысив голос, практически закричав. – Я просто хочу быть нормальной! Самой обычной, как все остальные, с настоящим парнем и нормальной жизнью! Почему ты считаешь, что у меня этого быть не должно? Почему не можешь просто порадоваться за меня?

И она убежала. Лидия была настолько шокирована, что не смогла последовать за ней.

Глава двадцать вторая. Хонор

Хонор трясло от злости. Она пошарила под раковиной в поисках хлорки, и средства «Cif», и тряпочек, и нашла их на ощупь.

Прямо тут, в кухне. В сердце жилища, в открытом для всего дома месте, там, где Джо кормит детей. Хонор слышала голоса и вздохи. Панические шорохи, когда любовник, кем бы он ни был, выскочил через заднюю дверь, чтобы его не поймали. У нее было открыто окно, и она слышала последующий приглушенный разговор. Смех. Она не разобрала всех слов, но поняла достаточно.

Сколько это уже продолжается? Джо все это время притворялась идеальной матерью, полностью сосредоточенной на детях и доме, даже взяла к себе пожилую свекровь – и при этом вела двойную жизнь, украдкой выхватывая моменты со своим любовником?

Хонор начала тереть тряпкой стол. Он был покрыт клеенкой с милым пестрым узором. Этим утром она не явилась к завтраку – не представляла, как теперь есть в этой кухне, особенно в одном помещении с Джо. Она на ощупь вытерла стол и принялась за рабочие поверхности.

Джо была из того типа женщин, которые всегда нуждаются в мужчине. Хонор поняла это, как только впервые ее увидела. У нее не было карьеры, интересов или интеллектуальных занятий. Она работала официанткой – ради бога! – пока не нашла Стивена и не стала домохозяйкой. Джо нужен был мужчина, чтобы определять ее и направлять. Мягкая лапша, а не женщина; слабая, милая, приятная и красивая, ожидающая, пока приедет принц на белом коне и спасет ее. Хонор видела сотни таких девушек. Ее родители ожидали, что Хонор станет одной из них, пока не стало очевидно, что она не такого типа.

Джо была красивой пустышкой. Слишком уступчивой, слишком поддающейся влиянию. Слишком мягкой с детьми и остальным миром. Хонор захотелось стиснуть зубы от злости.

Та искра на днях, тот намек на стержень… Хонор покачала головой и принялась упорнее работать тряпкой. Нет, она была права насчет Джо. Она вышла замуж за Стивена, который был порядочным человеком и – помоги ему Господь! – любил ее. Но, когда Стивен погиб, она вышла замуж за это недоразумение, Ричарда, который быстро показал ей, что он за человек. А теперь она прижималась к очередному мужчине. Скоро она предложит ему переехать или сама переедет к нему с детьми, и история начнется с начала. С такими женщинами, как она, всегда так и бывает. Каким же примером она будет для Лидии? Как она собирается научить дочь самостоятельно стоять на ногах?

Она на ощупь добралась до раковины и прополоскала тряпку. Лимонный запах чистящего средства вернул ее к реальности. В этом доме была большая кухня, намного больше, чем у Хонор. Тут было целое пространство поверхностей для чистки. У Джо, похоже, не было домработницы, или, по крайней мере, она еще не показывалась. Казалось, Джо справлялась со всем сама. Бóльшую часть вечеров Хонор слышала, как она бегает по дому, занимаясь то стиркой, то еще какой-то работой по хозяйству, складывает игрушки, которые, похоже, умножались за ночь. На днях она косила газон – сначала у переднего входа, а затем на заднем дворе.

– С новым мужем она сможет позволить себе домработницу, – проворчала Хонор, со злостью протерев тостер. Она ударилась костяшками о металл и замерла, услышав собственный голос.

Она действительно сказала вслух, что ее невестка развлекается с каким-то странным мужчиной в кухне, чтобы позволить себе домработницу? После того как Хонор провела вчерашний вечер, рассказывая внучке о своем романе с женатым мужчиной? О том, как она потеряла контроль, бросилась во что-то странное и безнадежное, потому что не могла устоять? Кто она такая, чтобы осуждать слабости и радости другой женщины? И на кого она на самом деле злилась?

Хонор, ориентируясь по запаху и ощущениям, методично протерла остальную часть кухни, выкрутила тряпку и положила ее в стиральную машину. Бедро и плечи начали болеть. Она становилась непригодной как для физических упражнений, так и для суждений о ком-то.

Ее собственную жизнь определили трое мужчин: Шимон, Пол и Стивен.

Вернувшись в комнату, Хонор поставила концерт ре мажор Чайковского и сидела с закрытыми глазами, чтобы полностью насладиться первыми звуками.

Она следовала за скрипкой, которая закручивалась и вздымалась до невообразимо приятных высоких нот, а потом спускалась обратно. Она думала о Джо в кухне, о шепоте и смехе. Думала о Поле, о последнем разе, когда его видела, – за тридцать пять лет до того, как он подписал открытку, которую Лидия читала вчера вечером. О том дне в его доме, когда поступила с любимым мужчиной ужасно плохо.

Глава двадцать третья. Джо

Она не должна с ним больше видеться. Это единственное, о чем она могла думать всю ночь, пока лежала одна в двуспальной кровати, и утром тоже. После завтрака она повела Оскара и Айрис на прогулку в противоположном от дома Маркуса направлении, чтобы не было соблазна смотреть в ту сторону, даже несмотря на то, что был рабочий день и он должен был находиться в школе.

Она не обещала снова с ним увидеться. Она всего лишь сказала, что не знает.

Но она дала обещание Лидии.

Не делай так больше, мам. Не начинай отношения с мужчиной только потому, что он красивый и нравится тебе и ты думаешь, что это хорошая идея, или потому, что мужчина тебе нужен, чтобы поднять самооценку.

И в голосе дочери тогда была такая боль. Из-за того, что она на самом деле имела в виду. Не предавай моего отца. Снова.

Джо толкала Оскара на карусели и раскачивала Айрис на качелях, а в это время думала о том, что сказал бы Стивен. У нее не получалось ничего придумать. Если бы Стивен был здесь, она бы не поцеловала Маркуса. А поскольку Стивена не было, единственным вариантом, в котором у него могло возникнуть какое-то мнение по этому поводу, было наличие жизни после смерти. А в это Джо не верила. Она хотела, но не могла. Люди продолжали жить в своих детях и воспоминаниях других людей. Если ты сделал все, что мог, в этой жизни, о тебе будут хорошо вспоминать. Она верила в это; это было правилом, которое она могла применить к своей повседневной жизни.

Джо знала, что Стивен не был ревнивцем. Она никогда бы не смогла представить, как он осуждает что-либо, что делало Джо счастливой. Он бы хотел, чтобы она жила дальше. Но что, если ей только хотелось так думать – чтобы оправдать свое решение выйти замуж за Ричарда?

Джо еще раз толкнула карусель, вызвав визг восторга у детей. Поцеловав Маркуса, она не предала Стивена. Она предала Лидию: в том, о чем Лидия ее просила, в том, в какой матери нуждалась Лидия. Так что ей нужно закончить это с Маркусом, если «это» вообще существовало. Хотя ее тело все еще покрывалось мурашками, хотя она все еще ощущала его вкус на губах, чувствовала, как прижимается его тело. Даже закрыв глаза, она видела, как он на нее смотрел.

Даже несмотря на то, что вчера ночью она не спала и думала о поцелуе Маркуса, а не о крике Стивена.

Телефон запиликал. Пришло сообщение с незнакомого номера:

Я был очень плохим мальчиком и подсмотрел твой номер в личном деле Л. Меня оправдывает то, что я не могу перестать думать о тебе. М. Чмок.

У Джо заколотилось сердце, руки вспотели. Дрожащими пальцами она набрала ответное сообщение:

Уже отправив его, она поняла, что должна была просто удалить переписку. И заблокировать его номер. И написать формальное, вежливое письмо, в котором бы говорилось, что все это плохая идея, она не готова к каким-либо отношениям, ей нужно сфокусироваться на детях, но она надеется, что они смогут быть друзьями. А потом отправить это письмо по почте, а не просто положить ему в почтовый ящик, потому что если она подойдет близко к его дому, то у нее появится соблазн постучать в дверь и умолять его впустить ее, чтобы она снова хоть ненадолго смогла испытать прежнее ощущение. Почувствовать себя женщиной, достойной внимания.

Через пару секунд пришел ответ:

Хочу тебя поцеловать.

Ее дети смеялись и размахивали руками, продолжая крутиться на карусели. Сердце Джо выскакивало из груди, а пальцы сами набрали:

Я тоже.

И отправили сообщение ему, реальному и надежному, находящемуся всего в миле от нее, в классе или в учительской, думающему о том, чтобы снова ее поцеловать.

– Толкай, мамочка!

Она толкнула. В парке были и другие матери: двое сидели на скамейке и болтали о чем-то, одна стояла под своим малышом, который лазил на рукоходке, чтобы поймать, если он упадет. Джо размышляла, есть ли у кого-то из них подобные секреты.

Она начала набирать очередное сообщение:

Извини, – писала она, – я не должна была этого говорить. Маркус, мне кажется, это неправильно.

На телефон пришло еще одно сообщение до того, как она успела закончить.

Что еще ты хочешь со мной сделать? – спрашивал он.

Она чуть не пошатнулась от желания. Прислонившись к спинке скамейки, Джо оглянулась на других матерей. Не может быть, чтобы кто-то из них чувствовал себя так же, разрывался между тем, что им следовало делать, и тем, чего они отчаянно хотели.

Ей хотелось увидеть Маркуса голым. Хотелось его трогать, вкушать; изучить его тело, пробежать руками по груди, повалить его на кровать и оседлать. Ей хотелось, чтобы он смотрел вверх и видел именно ее: не мать в парке, которая толкает карусель, кружа и кружа детей, не домохозяйку с охапкой выстиранного белья и игрушек в руках – а именно ее. Ту ее часть, глубоко внутри, которая хотела, которая все еще желала узнать больше, испытать все.

Джо закрыла глаза. Сделала несколько глубоких вдохов. Она не была безрассудной. Никогда не отбрасывала свои принципы. Она всегда, практически с рождения, ставила обязанности на первое место. Больную мать, двоих мужей, детей. Счета, которые нужно было оплачивать, дома, которые нужно было убирать, вещи, которые нужно было стирать, блюда, которые нужно было готовить.

Но она что-то упускала в жизни, разве не так? Что-то важное, что-то непреодолимое, если она чувствовала себя так сейчас, на детской площадке в половину десятого в четверг майским утром.

И все же она дала Лидии обещание.

Еще одно сообщение:

Поразмыслив, я решил: не говори мне сейчас. Расскажешь позже, когда я буду не в школе. Скоро прозвенит звонок, а я хочу пройти по коридору без смущения. М. Чмок

Джо рассмеялась. Она представила, как он пишет ей из-под парты, как подросток, со съехавшими очками, и снова засмеялась.

– Почему ты радуешься, мамочка? – спросил Оскар, пролетая на карусели мимо нее.

– Я просто радуюсь, – ответила она.

Джо убрала телефон в карман и начала толкать карусель. Все быстрее и быстрее.

– Привет! Земля вызывает Джоанну! – Сара помахала рукой перед ее лицом, и Джо заморгала от неожиданности.

– Извини, – ответила она. – На своей волне.

– Будешь еще кофе?

Она посмотрела на беспорядок, который четверо детей устроили на столике в кафе. Но Айрис с Полли занимались раскрасками, Оскар уничтожал пирожное, укус за укусом, а Билли, кажется, был вполне доволен своими машинками.

– Давай я принесу.

Она проверила телефон возле кассы, пока делала заказ. Она никогда так часто не проверяла телефон, как с сегодняшнего утра. Ей впервые удалось понять, почему Лидия не допускала, чтобы телефон лежал дальше пятнадцати сантиметров от ее правой руки.

Джо удалила черновик сообщения, а затем опять переписала его во время обеда. Потом удалила. У нее не хватило силы воли удалить номер Маркуса. Но она и не внесла его в контакты.

Она перечитала его сообщение не меньше двадцати раз:

Что еще ты хочешь со мной сделать?

Девять слов. Она больше ни о чем не могла думать.

– Так вот, прошлой ночью, – продолжила Сара, когда она вернулась к столику с кофе, – я рано уложила детей и надела особенное белье. Я не надевала его, кажется, с тех пор, как родилась Полли. Точнее, думаю, что надевала его в последний раз, когда мы делали Полли. Представляешь, как давно! И я спустилась по лестнице, к Бобу, который смотрел футбол. На мне было только это и облегающий халатик, который я нашла в шкафу. И угадай, что случилось?

– Что? – автоматически спросила Джо. Она подняла карандаш, вручила Оскару салфетку и глотнула кофе, не почувствовав вкуса.

– Я стою перед Бобом и спускаю халатик с плеча, как в каком-то дешевом кино. А он наклоняет голову, чтобы видеть телевизор за мной. Он попросил меня подождать пару минут, поскольку сейчас будет штрафной!

– Ох…

Сара выглядела оскорбленной. Джо заставляла себя вспомнить, что только что сказала ее подруга.

– Серьезно? – попробовала она еще раз.

– И все дело в том, что я даже не расстроилась. Скорее, испытала облегчение. Я приложила усилия, понимаешь? Он не может меня винить. Я просто пошла наверх и легла спать.

– Иногда сон – это самое важное, – сказала Джо.

– Думаешь, у всех так? Все просто улетучивается после того, как появляются дети? – Сару, похоже, удивили собственные слова. – Ох, подожди, извини, я не хотела тебя об этом спрашивать.

– Ты имеешь в виду, что Ричард закрутил с Татьяной после того, как родилась Айрис?

– Это было бестактно. Извини.

– Все в порядке. Это уже приходило мне в голову. Айрис капризничала. И я все время чувствовала себя уставшей.

– Ну, ты в этом не виновата. Это не причина заводить помощницу по хозяйству.

– Мне нужно было приложить больше усилий. Он нанял домработницу, чтобы мы могли подольше бывать вместе. Так он сказал. Но я поставила детей на первое место.

– Хорошо, что ты от него избавилась. Можно я угощусь? – Сара взяла печенюшку из пакета, который открыла Джо, но не съела, а обмакнула в кофе. – А как было с твоим первым супругом, когда родилась Лидия?

– Это было… Мы всегда находили время.

Хотя Лидия плохо спала и пять из семи ночей оказывалась в кровати родителей. Стивен работал допоздна, писал тезисы к лекциям, статьи. А потом наступали дни черной дыры, когда он был дома, но словно не присутствовал там, потерявшись в собственном мире, полном боли.

Но иногда им удавалось выхватить часок в выходные, пока Лидия дремала. Порой они засыпали с переплетенными руками и ногами и просыпались только тогда, когда дочь залезала к ним в постель.

Если бы Джо только знала, что произойдет, как мало времени со Стивеном у нее осталось, она бы пожертвовала всем сном, лишь бы быть с ним.

– Было хорошо, – добавила она, чувствуя необходимость защитить Стивена. Но от чего?

– Должно быть, с одним ребенком легче.

– Стивен был просто чудесный, – сказала Джо. – Хотя времени всегда не хватало. А потом его не стало.

Сара кивнула:

– Окей, сделаю выводы и попробую с Бобом снова. Билли, ты не мог бы не возить машинками по пирожному Оскара? Кстати, раз уж мы заговорили… Ты больше не видела горяченького соседа?

Джо вспыхнула румянцем. Сара наклонилась к ней:

– Что?

– Ох, он…

«Пишет в сообщении, что думает обо мне, хочет поцеловать…»

– …оказалось, что он учитель Лидии.

– Нет! Какое разочарование!

– Знаю. – Джо поспешно глотнула кофе и обожглась. – Ой!

Сара подала ей пластиковый стакан с водой, перепачканный отпечатками детских рук.

– Мне казалось, что он, по крайней мере, мог бы быть горячим садовником.

– Он учитель географии. И к тому же классный руководитель Лидии. Я виделась с ним на родительском собрании.

– Черт! И все же возможность полюбоваться им должна была сделать родительское собрание поинтереснее. Ты представилась как его невероятно свободная соседка?

– Мы… в основном говорили о Лидии.

Почему она врала Саре?

– У меня есть отличная идея, – внезапно добавила Джо. – Пойдем покупать белье после кафе? Немного потратимся. Купим что-то, в чем почувствуем себя красивыми.

Сара рассмеялась:

– С этой компанией? Меня не прельщает перспектива ближайшие два часа отдирать Билли от лифчиков, так что спасибо.

– Точно. Да. Ты права.

Джо втайне коснулась телефона в кармане.

Ночью, когда дети уже спали, Лидия занималась в своей комнате, а Хонор слушала музыку в своей, Джо стояла и смотрела в кухонное окно. Свет в доме Маркуса был включен, как он и обещал. Горел уличный фонарь и свет в верхнем окне дома, которое могло быть окном его спальни. Она смотрела на полоску света между занавесками, надеясь хоть мельком увидеть его. Надеясь поймать его взгляд на себе.

Господи, да она одержимая! Прошло чуть меньше суток, а она все время думает только о Маркусе, о том, чем он занимается и вспоминает ли о ней. Она обманула свою подругу Сару. И до сих пор не отправила сообщение, в котором положила бы всему этому конец. Она с точностью до минуты знала, сколько времени назад он был с ней в этой кухне.

Джо заставила себя отвернуться и допить чай. Он уже почти остыл. Она пошла с чашкой наверх, прихватив телефон. Теперь она была одна. Она могла ясно мыслить. Она удалит все его сообщения, напишет ему что-то с прохладной вежливостью и вернется к своей жизни.

Спальня с королевской кроватью и полупустой гардеробной была слишком большой для одного человека. Мебель была новой, и одна половина кровати почти не использовалась. Джо пыталась спать посередине, старалась раскинуться, но всегда просыпалась на правой половине. Она привыкла занимать мало места. После ухода Ричарда она купила несколько подушек с цветочным рисунком, следуя не до конца сформулированной идее сделать комнату более женской, более подходящей для нее. Они особо не помогли.

Иногда она ложилась позже, чем следовало, занимаясь работой по дому, чтобы только не идти в эту комнату.

Как только она села на кровать, телефон завибрировал.

Теперь можно. Дети уже спят? У тебя был хороший день? М. Чмоки

Ее спальня находилась над кухней. Джо подошла и открыла окно. С этой точки ей было видно краешек его кровати. Голубое одеяло. И все.

Это должно прекратиться, – написала она и удалила. – Я обещала Лидии… Я почти тебя не знаю… Ты слишком молод для…

Она зажала кнопку, наблюдая, как буква за буквой исчезают слова. Потом сглотнула и вместо предыдущих вариантов написала правду.

Я тоже не могу перестать о тебе думать, – напечатала она и отправила, затаив дыхание.

Ей не казалось, что это было ошибкой. Она чувствовала… что это то же, что она испытала в кафе в Кембридже, когда Стивен отложил книгу и впервые на нее посмотрел.

Нет, не то же. Это не может быть так же. Но у нее перехватывало дыхание, сердце колотилось, в животе порхали бабочки, а ноги едва касались пола. Она была одна в своей спальне, ее дети спали, а ей хотелось танцевать.

Это было физическим ощущением. Физическими симптомами желания. Это являлось временным пылким чувством, всего лишь частью того, что она испытывала к Стивену, но оно было самым сильным из всех, что она помнила.

Возможно, не получается вспомнить что-то столь интенсивное, такое всеохватывающее после того, как это пройдет, – не во всех деталях. Может, после того как это с тобой произойдет, как было у нее со Стивеном, оно останется пустотой внутри, и бóльшую часть времени будет даже незаметно, что чего-то не хватает, пока однажды ты не встретишь того, кто заполнит эту пустоту, и ты поймешь, что не сможешь снова жить без этого.

Это было самое сильное чувство, за исключением того, что она испытывала по отношению к своим детям, когда держала их на руках. И даже оно отличалось. То чувство было спокойнее, мягче, глубже. Не было такого голода, жадного желания и концентрации.

Скажи, о чем ты думаешь, – написал Маркус. – Расскажи, что ты хотела бы сделать.

Джо, не раздеваясь, залезла под одеяло, натянула его на голову и сидела, спрятавшись, окруженная теплым пространством тайны. Ее не было видно и слышно, не считая телефона, излучавшего невидимый поток, который отправлялся в космос и возвращался обратно. Поток, путешествующий тысячи миль, чтобы преодолеть несколько метров…

Она облизнула губы.

Сначала я бы расстегнула твою рубашку, – начала она.

Глава двадцать четвертая. Лидия

– Я не хочу ссориться из-за мальчика, – сказала Аврил, когда зашла за Лидией по пути в школу.

Лидия высматривала ее из окна, делая вид, что слушает музыку в наушниках.

– Я тоже не хочу, – ответила она.

– Хорошо. Но ты не должна мне врать. Так нельзя. У меня голова болит, когда я думаю о том, что ты можешь что-то от меня скрывать. Мы же лучшие подруги.

– Я не врала…

– Просто пообещай так не делать, окей? Пообещай всегда говорить мне правду.

Лидия кивнула.

– Обещаю, – соврала она.

Иногда я думаю, получаешь ли ты вообще эти открытки, поскольку ты так давно не отвечал. Полагаю, я не могу винить тебя за то, что держишься от меня на расстоянии. В конце концов, я для тебя незнакомец, женатый на женщине, которая не является твоей матерью. Я подписываю эти открытки для себя так же, как и для тебя, – дурачу себя, думая, что, если оставлю канал коммуникации открытым, может, однажды ты мне ответишь. Ты же зачем-то дал мне свой адрес, не так ли?

Лидия опустила открытку. Это была третья прочитанная, остальные пять лежали запечатанные на кровати бабушки Хонор.

– Что он имеет в виду, говоря, что он незнакомец? Разве папа совсем не проводил с ним времени?

– Насколько я знаю, они виделись всего раз.

– Но почему? Разве он не хотел узнать что-нибудь о своем сыне?

– Пол не знал, что у него есть сын, до того как они встретились. Я ему не сказала.

Лидия уставилась на бабушку. У нее было спокойное выражение лица, будто она только что не сказала ничего невероятного.

– Ты так и не рассказала ему, что беременна? Я думала…

Бабушка Хонор вздернула подбородок:

– Ты думала, я возложу обязательства на мужчину, который не собирался покидать семью? Я слишком горда для подобного. И у меня не было ни малейшего желания быть второй лучшей в жизни Пола. Это было бы мучением, которое я решила не испытывать.

Лидия подумала об обещании, которое дала Аврил сегодня утром.

– Но ты врала папе.

– Я не врала. Я недоговаривала. Мы никогда не разговаривали о его отце.

– Он никогда не спрашивал?

– Когда он спросил, я сказала, что его отец не был частью нашей жизни.

Как можно критиковать собственную бабушку за то, что она сделала, пока растила твоего отца? Лидия изучала бабушку Хонор: патрицианский нос, упрямый подбородок, спокойные карие глаза. Она всегда немного боялась бабушку. Всегда чувствовала себя глупой рядом с ней. Но это…

– Я… – Она сдержалась и подумала о том, как лучше сказать. – Я была бы очень расстроена, если бы не знала о своем отце, пока росла.

– Ты считаешь это ошибкой. Думаешь, я поступила неправильно, не рассказав им обоим.

– Ну…

– Твой отец тоже так думал.

Хонор сказала это тихо, опустив взгляд на руки.

– Это произошло, когда Стивен пришел ко мне за пару месяцев до смерти, – продолжила она. – Он сказал, что познакомился с мужчиной, коллегой-академиком, на ужине. Мужчина смотрел на него весь вечер. Он выглядел взволнованным. После ужина он подошел к Стивену и спросил, как зовут его мать. Он догадался, что Стивен его сын, – сказала Хонор. – Видишь ли, Стивен был очень похож на Пола. Для Пола это, наверное, выглядело так, будто он видит за столом молодого себя.

– Как папа на это отреагировал? – спросила Лидия.

– Твой отец… очень на меня разозлился. Мы поругались. Это было едва ли не единственной нашей ссорой… – Хонор опять приподняла подбородок. – Я часто об этом думала. Особенно когда Стивен вскоре погиб. Я пришла к выводу, что совершила ошибку. И никак не могу ее исправить. Когда он умер, мы еще не помирились.

Бабушка Хонор сидела в кресле; Лидия расположилась на кровати возле нераспечатанных конвертов. Поза Хонор не изменилась: она выглядела гордой, вызывающей, резкой. Но что-то сверкнуло в ее глазах. Возможно, непролитые слезы. Если бы они вместе сидели на диване, Лидия придвинулась бы к бабушке и обняла ее. Но между ними было расстояние. И что-то в позе бабушки не позволило Лидии его пересечь.

– Думаешь, папа ему когда-нибудь отвечал? – спросила она.

– Не знаю. Возможно, до гибели.

– Невыносимо думать, что Пол пишет и не знает, что папа умер. Может, стоит ответить ему? – предложила Лидия. – Тут есть обратный адрес, на обороте конверта.

– Нет, – обрубила Хонор.

– Но, возможно, он хотел бы знать…

– Какая теперь разница?

Лидия нахмурилась. Лично она считала, что разница огромная, но бабушка Хонор выглядела так решительно настроенной против, что Лидия не стала настаивать.

– Пол и мне писал, – опять тихо сказала Хонор. – Практически в то же время, когда мы поссорились. Наверное, из-за того, что увидел Стивена.

– Ты не знаешь наверняка? Он не упоминал об этом в письме?

– Я сожгла письмо, как только получила.

Лидия представить не могла, чтобы она получила что-то от Аврил и сожгла это. Она даже не могла долго не отвечать на сообщения.

– Почему?

– Эта глава моей жизни закончилась.

– Но он мог написать тебе, что развелся. Или что его жена умерла.

– Ни то ни другое не соответствовало действительности, судя по письмам, которые мы сейчас читаем, – отрезала Хонор. – Это было закончено. Нам суждено жить с выбором, который мы делаем, Лидия. Иногда надежда слишком болезненна, чтобы даже подумать о ней.

Она поднялась и направилась к окну своей теперешней шаркающей походкой. Лидия поняла, что тема закрыта. Она тоже встала и замешкалась, глядя в спину бабушке. Размышляя, стоит ли подойти и взять ее за плечо. Обнять и сказать, что она все равно ее любит, даже если Хонор скрывала свой секрет от папы.

Но по бабушке Хонор нельзя было сказать, что она нуждается в прощении. И вообще, какой толк от прощения Лидии? Когда это случилось, она была всего лишь маленькой девочкой.

Она положила письмо на кровать к остальным и пошла наверх в свою комнату.

Иногда надежда слишком болезненна, чтобы даже подумать о ней.

Господи, бабушка Хонор всю жизнь прожила одна. Она предпочла быть одной, потому что не могла вынести надежды. Она отрезала себя от любимого человека – и своего сына тоже, – потому что думала, что так будет меньше боли. Потому что хотела быть с любимым мужчиной, только если он будет принадлежать ей одной.

Неужели то же произойдет и с Лидией?

Она легла на кровать. Забавно, но, когда ее комната находилась внизу, весь этот шум сводил ее с ума. А тут, наверху, она совсем ничего не слышала. Казалось, она в доме совсем одна.

Глава двадцать пятая. Хонор

Хонор ни разу до этого не была у Пола дома. Он приглашает ее каждый раз, когда устраивает для всего отдела коктейли или барбекю в конце семестра, но она всегда находит отговорки. Даже до того, как они стали любовниками, ей не хотелось видеть, как он живет, его дом. Но сегодня все по-другому. Сегодня она другая.

Сейчас она стоит на пороге с бутылкой вина в руках. Он живет в Хедингтоне, в доме на две семьи, 1930-го года постройки, окруженном такими же домами. Стены покрыты белой штукатуркой, а дверь выкрашена в ярко-красный цвет. Это совсем не такой дом, в котором она его представляла.

Она слышит голоса за дверью перед тем, как ей открывает блондинка в желтом брючном костюме. Она выглядит совершенно обычной.

Его жена.

– Привет, – с улыбкой говорит она. – Ты, должно быть, Хонор. Ты немного рано, никто еще не приехал. Но, если не против, можешь помочь мне с шампурами.

– Без проблем, – автоматически отвечает Хонор.

Она входит в дом Пола, в дом своего любовника. На полочках у двери стоят резиновые сапожки и легкие парусиновые туфли. С крючков свисает коллекция непромокаемых пальто.

– Проходи в кухню, налью тебе что-нибудь выпить. Кстати, я Вэнди.

– Я знаю, – отвечает Хонор. – Рада наконец с тобой познакомиться.

Она следует за Вэнди через застеленные коврами комнаты. Хонор смотрит на книжные полки, обои, обитые ситцем диваны, полосатые шторы. Цветы в вазах, пепельницы на столах. На стуле лежит открытая книга в мягкой обложке. Из-под дивана выглядывают ноги тряпичной куклы. На боковом столике стоит наполовину собранная модель истребителя «спитфайр». В доме пахнет кофе, цветами и табаком, она узнает в этом запахе аромат одежды Пола.

Это мог быть чей угодно дом. Кого угодно.

Кухня желтая с белым, как и Вэнди. К шкафчикам скотчем приклеены детские рисунки.

– Я уже начала с джина, – признается Вэнди, одаряя Хонор совершенно незаурядной улыбкой. – Мне нужна поддержка, чтобы справляться с подобными мероприятиями. Все такие умные, тут столько политиков, что все время чувствуешь себя на грани, опасаясь сказать что-то неправильное. Тебе налить?

– Нет, спасибо, – отвечает Хонор. – Вода подойдет.

Вэнди маленькая, у нее аккуратная фигурка, волосы собраны в хвост. На ней сережки кольцами. Она набирает стакан воды из-под крана и протягивает его Хонор, а Хонор смотрит на золотое обручальное кольцо с бриллиантом на пальце Вэнди. Кольцо, которое выбрал он. Он подарил ей его и попросил выйти за него замуж.

Это самое обычное кольцо.

– Пол столько рассказывал о тебе, – говорит Вэнди. – Он говорит, что ты просто гениальна, один из самых выдающихся умов, которые он когда-либо встречал. Я никогда не слышала от него такой похвалы.

Есть ли какой-то подтекст в ее словах? Хонор вглядывается в лицо Вэнди, но не может понять. Но ведь она не знает Вэнди. Она могла подразумевать что угодно.

– Это очень мило с его стороны, – отвечает Хонор. – Конечно, это Пол гениален. Он дома?

– Он выскочил с детьми, чтобы купить еще еды для барбекю. Точнее, он взял двоих, младшая с простудой лежит наверху. Похоже, они всегда подхватывают что-то, когда у тебя уже готов план или ты развлекаешься, правда ведь? У тебя есть дети?

– Нет, – говорит Хонор.

В то утро доктор подтвердил результаты теста. Десятая неделя беременности, уже почти прошел первый триместр. «В тридцать пять уже слегка поздно заводить детей, мисс Левинсон, – сказал он, и Хонор не поправила обращение. – Таких, как вы, мы называем пожилыми первородящими. Но вы здоровы как лошадь, так что беспокоиться не о чем».

Проведя некоторые расчеты, Хонор пришла к заключению, что этот ребенок был зачат в офисе в обеденный перерыв, за зашторенными окнами, пока Хонор, уткнувшись лицом в шею Пола, пыталась не издавать никаких звуков. Когда после этого она заколола волосы, поправила одежду и открыла дверь, собираясь уходить, оказалось, что за дверью ждет студент. Она не знала, сколько он услышал и слышал ли вообще что-либо. Но никто пока еще ничего не говорил. По крайней мере, она ничего не слышала и не могла определить, имеют ли взгляды ее коллег какое-то особое значение. На нее всегда смотрели. И скоро будут смотреть еще больше, когда беременность начнет проявляться.

– Но у тебя есть карьера, – говорит Вэнди. – Это, должно быть, приносит удовлетворение. Кстати, как это – быть в таком мужском клубе? Там же все мужчины, правильно? Не считая секретаря. Я бы сошла с ума.

– Меня это не беспокоит. Мне нравятся мужчины.

Вэнди допивает джин с тоником и с сожалением смотрит на пустой стакан.

– Такими темпами я напьюсь до того, как кто-то приедет. Ты не могла бы наколоть эти овощи на шампуры?

Хонор пытается справиться со скользким помидором черри, когда открывается входная дверь и она слышит топот ножек, бегущих в кухню.

– Мам, можно мы сейчас поедим мороженое? – кричит светловолосая малышка в шортах, прижимаясь к Вэнди. Через секунду появляется такая же светловолосая девочка, которая держит ведерко с мороженым.

– Ваш отец так легко поддается влиянию, – говорит Вэнди. – Он про сосиски тоже не забыл?

– Да, он…

А потом в кухню входит Пол – на нем рубашка с расстегнутым воротником, в руках пластиковый пакет – и говорит:

– Ты во мне сомневалась?

Он замирает на месте. Смотрит на Хонор и сразу же отводит взгляд. Потом снова на нее, уже с подготовленным выражением лица. Он избегает смотреть ей в глаза.

– О, привет, Хонор, не знал, что ты уже здесь.

Он коротко целует ее в щеку, и Хонор чувствует его губы, запах табака, кофе и цветов. Вспоминает о последнем случае, когда они были вместе, одни, в мини-отеле в Чиппинг-Нортоне. Как готовили растворимый кофе и обсуждали Хайдеггера, рука Пола лежала на ее обнаженной груди. Две недели назад. Хонор тогда уже начала подозревать, но еще не сделала тест.

– Вэнди уже нашла тебе занятие? – спрашивает он.

– Любой, кто входит в эту кухню, не остается без дела. – Вэнди берет пластиковый пакет и заглядывает внутрь. – Ох, Пол, ты купил неправильные сосиски.

– Неправильные сосиски вообще существуют?

– Да, эти никто не любит. И я попросила купить две упаковки. Честно, Пол, я и так сильно нервничаю, мне не хватает только беспокоиться о сосисках.

– Я вернусь в магазин.

– Нет, люди вот-вот начнут сходиться.

– Мам, можно мне мороженого?

Хонор вытирает руки кухонным полотенцем и говорит:

– Если вы не против, я отлучусь в уборную.

– Наверху, первая дверь после ступенек, – объясняет Вэнди, направляясь к холодильнику.

В этом доме полно вещей. Книги, пластинки, цветы, мебель, картины. Отношения, укрепленные вещами и историей. Хонор проходит по комнатам и думает: «Все в этой комнате хранит какую-то часть истории их брака, личную историю, недоступную для посторонних. Вэнди купила Полу это; он выбрал это, чтобы ее порадовать; это им подарили на свадьбу; эту поделку сделала в школе их старшая дочь…»

У Хонор и Пола не было общих декораций. Они встречались в отелях и в его кабинете. И однажды – всего однажды! – в ее квартире. Она не могла представить, чтобы у них был свой обитый ситцем диван, керамическая пепельница, детская кроватка наверху. Чтобы за вещами скрывалась их история.

Она прикасается к фотографии в серебристой рамке, стоящей рядом с моделью истребителя. Это постановочное фото, по всей видимости, снятое в этой же комнате. На нем Пол, Вэнди и три девочки, две блондинки и одна с темными волосами, как у Пола. На Вэнди платье в цветочек, на губах розовая помада. Судя по длине волос Пола и росту детей, фото сделали несколько лет назад. Возможно, в то время, когда Хонор познакомилась с ним. Но это тем не менее в лице на фотографии не угадывается: никакого намека на то, что он встретил желанную женщину. Он просто улыбается. Обычный отец. В обычном доме.

Хонор замечает свое отражение в стекле. У нее строгое лицо, выраженный нос и подбородок, высокие скулы. Темные глаза, черные волосы заколоты на затылке. Недавно она обнаружила первые седые волоски.

Из угла комнаты доносится какой-то звук, и Хонор вздрагивает. На кровати лежит, свернувшись калачиком, третий ребенок. Самая младшая девочка, с темными волосами. Она прижимает к себе куклу и сосет палец.

– Привет, – обращается к ней Хонор.

После некоторой паузы девочка вытаскивает палец изо рта.

– Мама и папа запрещают мне разговаривать с незнакомцами.

– Очень хорошая политика.

В комнату входит Пол. Хонор ощущает это по изменившейся температуре воздуха. Она чувствует каждое его движение – так же, как это было, когда она впервые его увидела.

– Мне нужно еще раз съездить в магазин, – говорит он и берет Хонор за запястье. – Послушай… – мягко начинает Пол.

Хонор наклоняет голову, указывая на ребенка. Он выпускает ее руку.

– Тебе уже лучше, Алиса? – обращается он к малышке, подойдя и присев возле нее. Он кладет руку ей на лоб – жест, который он делал уже тысячу раз.

И в этом жесте Хонор видит все. Все часы, и минуты, и дни, и годы, частью которых она не была.

Нежность, которую он подарил бы нерожденному ребенку у нее в животе, эта нежность была бы украдена у этого ребенка, лежащего сейчас на диване. Ее бы украли из обычного дома, у обычной женщины в кухне, дающей мороженое двум своим дочерям.

Она кладет руку на пока еще плоский живот. Закрывает глаза и извиняется перед будущим ребенком за то, что отнимет это и у него.

– Я схожу в магазин вместо тебя, – говорит она Полу. – Ты оставайся.

Хонор выходит из дома, не собираясь возвращаться.

Глава двадцать шестая. Джо

Ричард не отвечал на оставленные Джо голосовые сообщения, в которых она спрашивала, заберет ли он детей на выходные. Лидия по вечерам уходила – она не говорила куда, просто сказала, что это как-то связано с учебой. А когда Джо предложила, чтобы Аврил один вечер осталась у них дома, Лидия просто покачала головой и включила музыку в наушниках. Даже когда дети уже спали, Джо не могла оставить их дома одних с Хонор, потому что она не сможет подняться по ступенькам, если что-то случится.

В субботу Лидия, невзирая на проливной дождь, ушла на пробежку, и было непонятно, когда она вернется. Ее пробежки в последнее время, казалось, длились часами – это было хорошим способом сбросить напряжение от подготовки к экзаменам. Джо стояла у кухонной раковины, хотя посуда была уже вымыта, и смотрела в сад. Дома ли он? Получится ли у нее выскочить позже, когда Лидия вернется?

– Если хочешь куда-то сходить, – сказала Хонор, – я могу присмотреть за детьми пару часов.

Джо удивленно обернулась. Хонор сидела за кухонным столом. Джо даже не заметила, как та вошла в комнату.

– Ох, я не могу.

– Конечно же можешь. Я уже смотрела за детьми, ты знаешь. Я не смогу за ними бегать, но мы можем заняться чем-то более спокойным.

– Но Лидия говорит, что вы не… – Джо осеклась. Не стоило напоминать Хонор о ее нелюбви к маленьким детям. – Мне никуда не нужно.

– У тебя нет и минуты для себя. Не думай, что я этого не замечаю. И то, что изображаешь из себя мученицу, не сделает тебя матерью года. Я уверена, что такую награду никто никогда не получал – не важно, жертвовали своей карьерой и общественной жизнью ради детей или нет.

– Я не жертвовала… – начала было Джо. Но какой тогда смысл это отрицать? – У меня все равно никогда не было карьеры. Работу в кафе, а потом агентом по недвижимости тяжело назвать чем-то серьезным.

– Почему бы тебе не сходить на кофе или на шоппинг? Встретиться с другом. Пользуйся тем, что у тебя в доме есть человек, который может присмотреть за детьми! Я не собираюсь жить здесь вечно.

– Я не приглашала вас сюда для того, чтобы вы присматривали за детьми!

– Но я ведь права насчет общественной жизни, разве не так?

Джо не думала, что Хонор, с тех пор как переехала, за ней наблюдала.

– Да, – призналась она. – У меня не так много веселья в жизни. Но это не жертва. Я не против.

– Конечно ты не против. Все равно развейся. С нами все будет в порядке. Повеселись.

Джо внимательно смотрела на Хонор. Она же ничего не подозревает, правда? Но Хонор, похоже, никак не изменилась, не учитывая этого предложения. У нее по-прежнему было строгое лицо, слегка нахмуренное, словно она не одобряла жизнь Джо, – даже при том, что пыталась ей помочь. Хотя, с другой стороны, если бы Хонор начала вдруг улыбаться, Джо точно бы поняла, что что-то не так.

Было десять часов утра. Она не знала, чем сейчас может заниматься Маркус: у него были свои друзья и встречи.

Но она могла попробовать.

Джо отнесла все домашние игрушки Оскара и Айрис в гостиную: пазлы, настольные игры, кубики, мягкие игрушки, машинки.

Она также положила матрасик для пеленания и запас подгузников и салфеток на край дивана – так Хонор не придется наклоняться, чтобы поменять Айрис подгузник. В кухне она оставила снеки, сделала достаточно сэндвичей для детей и для Хонор и накрыла их пищевой пленкой.

Потом побежала наверх, побрила ноги и сменила белье.

Когда она снова спустилась, Оскар, Айрис и Хонор сидели на диване. Оскар и Айрис, прижавшись друг к другу головами, уткнулись в купленный Ричардом планшет и водили по нему пальцами под металлическое гоготание птиц из «Angry Birds». Она поцеловала детей, которые даже не оторвались от экрана.

– Вы уверены, Хонор? – спросила она, замешкавшись у двери.

– Иди уже. Я позвоню, если что-то пойдет не так. – Хонор тоже не отрывала взгляда от экрана.

Джо выскочила под дождь. Ей хотелось бежать, но она заставляла себя идти спокойно. Просто соседка идет в гости к соседу на чашку чая за знакомство.

В ней поднималось волнение, настолько сильное, что хотелось вопить. Она едва сдержалась, чтобы не повернуть назад, ускорила шаг, взлетела по ступенькам перед входной дверью с номером 36 и постучала.

Его может не оказаться дома. Скорее всего, его нет. В этом случае ей придется вернуться домой, взять зонтик и пойти куда-нибудь – может, в библиотеку, а может, в кофейню. Как Хонор и предлагала. Она может позвонить Саре. Или пойти выбрать новые туфли. Они с Маркусом переписывались вчера до поздней ночи, но сегодня он молчал, так что, вероятно, уже потерял к ней интерес. Возможно, это случилось даже позже, чем должно было.

Ей впервые пришла в голову мысль, что за последние несколько дней, почти постоянно общаясь, они ни разу не созванивались. Почему? Звонок был слишком серьезным? Был ли реальный разговор друг с другом слишком большим обязательством? Она была слишком самонадеянной, когда решила, что несколько поцелуев у нее в кухне и несколько дней пошлой переписки давали право приходить к нему без предупреждения, полагая, что он захочет ее видеть.

Дверь открылась. На Маркусе были джинсы и светло-голубая футболка. Он просиял, увидев ее. Джо почувствовала, что у нее внутри тоже что-то зажглось.

– О, вау, привет! – воскликнул он.

– У меня совсем немного времени.

Маркус впустил ее и закрыл дверь. Джо тяжело дышала. Он стоял босиком. В другой комнате играла музыка, что-то с гитарами. Они стояли в коридоре, улыбаясь друг другу. Перед ней был человек, о котором она непрерывно думала последние три дня, только теперь он был реальным.

Джо совершенно не знала, что сказать или сделать. Немного поболтать? Поздороваться? Сорвать с него одежду?

Может, нужно было ярче накраситься? Одеться иначе? Выбрать высокие каблуки?

Внезапно она почувствовала вес всей его жизни, к которой не имела ни малейшего отношения: его работы, мыслей, друзей, семьи, музыки, любимых блюд, интересных занятий… За все время они не обменялись и сотней слов вживую. Все это время она жаждала увидеть незнакомца.

– Как дела? – спросил он.

– Хорошо. Отлично. Извини, что не смогла прийти раньше. Чем… чем ты занимался?

Он пожал плечами:

– Работал. Проверял тетради. А ты?

– Дети. Готовка. Уборка.

– Ждал тебя, – добавил он.

Маркус прикоснулся к ее руке. Они переплели пальцы. Его ладонь была мягкой, слегка влажной.

Он же не может так нервничать, как она?

Нужно спросить про чай. Они сядут, возможно, в кухне и поговорят. Ей нужно лучше его узнать. Это природный порядок вещей.

Но почему-то они отошли от естественного порядка.

– Где твоя спальня? – спросила Джо.

Он притянул ее к себе и поцеловал. Этот поцелуй не был таким безумным, как тот, первый, в кухне, и таким долгим, как поцелуй возле дома. Он был медленнее, основательнее. В нем все еще чувствовался голод.

– Наверху, – прошептал он ее губам.

Она кивнула.

Джо дрожала, пока поднималась за ним на второй этаж. Он шел впереди, и его ягодицы в мягких джинсах находились на уровне ее глаз. Она смотрела на его спину и плечи в футболке. На то, как волосы закручивались на шее. На его босые ноги, тонкие пальцы. Он был идеален, полностью. Его кожа должна быть гладкой и безупречной, а тело – стройным и сильным. Ни одного седого волоска. Внезапно она поняла, что чувствуют мужчины, когда смотрят картинки в журнале – изображения, переводящие желание.

«Потом я оглянусь назад и буду думать, действительно ли это произошло или мне просто приснилось».

Они поднялись по лестнице, и он повел ее в комнату. Белые стены, двуспальная кровать, голубое одеяло, белые простыни. Это была комната, которую она видела из окна, но она не выглядела знакомой. В воздухе чувствовался слабый запах лосьона после бритья. Кровать была расстелена. Джо представила, как он лежит в ней, и вздрогнула.

Он притянул ее к себе.

– Я сходил с ума, думая о тебе, – сказал Маркус и снова поцеловал ее. Он положил ладонь ей на шею, под волосы.

Джо закрыла глаза. Потом снова открыла. Чуть отстранилась.

– Ты уверен?

Он удивленно приподнял брови:

– А ты?

– Я…

– Мы не должны, – быстро добавил он. – Я не хочу, чтобы ты делала то, после чего будешь испытывать дискомфорт. Просто подумал… после всего, что ты говорила…

– Наверное, в сообщениях я смелее, чем в реальной жизни.

Джо отступила, чтобы возникло небольшое расстояние между ними, чтобы он ее не касался.

– Что не так?

Она мысленно перебрала все причины, по которым это было неправильно, и выбрала наиболее очевидную.

– Дело в том, что мне сорок. Мне сорок лет, Маркус, у меня трое детей. У меня остались растяжки. Моя грудь выглядит значительно лучше в бюстгальтере. Целлюлит, обвисшие места… Я не делала упражнения для восстановления мышц влагалища, как следовало бы. – Она поморщилась. – Может быть, я выдала слишком много информации. Но, мне кажется, ты должен понимать, что я далека от идеала.

Он положил руки ей на плечи.

– Мне не нужен идеал, – сказал он. – Я просто рад, что ты здесь.

– Ты раньше… У тебя было что-то с женщинами постарше?

– Не считая поцелуя с тобой? – Он улыбнулся. – Ничего такого не припоминаю. Джо, я взрослый мужчина.

– Но я на десять лет тебя старше.

Он покачал головой:

– Наш возраст не имеет значения. Ты красивая.

– У тебя, случайно, нет фетиша? Эдипова комплекса?

– Я же сказал, ты совсем не похожа на мою мать. Ты вообще не похожа на знакомых мне матерей.

Он начал расстегивать ее платье. Водил пальцами по ее декольте, между грудей. Нежно целовал ее губы и подбородок, шею. Джо беспомощно запрокинула голову, тело била дрожь.

– Наверное, я тоже смелее в сообщениях, – прошептал он ей на ухо. – Но, возможно, мы можем стать смелыми вместе.

– Как?

Он усмехнулся.

– Давай займемся тем, что ты хотела сделать, в точности так, как ты об этом говорила.

– Не знаю, смогу ли я…

– Я помню каждое слово. Почему бы тебе не начать расстегивать на мне рубашку?

Она нервно рассмеялась.

– Тут нет пуговиц.

– Тогда просто сними ее.

Маркус пристально смотрел на нее, на его губах все еще играла улыбка. Его завораживающие голубые глаза, намек на щетину на подбородке… Комната была полупустой, без особенностей. В ней могло произойти что угодно.

– Я хочу, чтобы ты это сделала, – прошептал он. – Я правда этого хочу.

Джо сглотнула и обеими руками взялась за край его футболки. Она уже раздевала людей. Мужчин. Но не так смело, не обсуждая процесс, не днем, когда могла все увидеть и ее можно было разглядеть полностью.

Она стянула его футболку через голову. Он поднял руки, чтобы помочь ей, и она увидела там темные волосы. Джо не знала, что делать с футболкой, поэтому отдала ее Маркусу, который бросил ее на пол.

Он больше не улыбался. Он выглядел очень серьезным.

– Потом ты сказала, что хочешь потрогать меня, – продолжил он.

Она протянула руку. Пальцы не слушались. Она прикоснулась к его голому плечу – под гладкой теплой кожей чувствовались мышцы. Ее рука медленно скользила вниз. У него на груди почти не росли волосы. Она коснулась выдающегося нежного соска, ребер. Его твердый живот подрагивал. Она провела кончиком пальца по пупку.

– Потом я сказал, что хочу тебя раздеть.

Так он и сделал, пуговица за пуговицей. Платье соскользнуло с ее плеч и упало рядом с футболкой. Он не целовал ее, просто смотрел. Потом расстегнул и снял с нее бюстгальтер. Опустившись на колени, он стянул с нее трусики.

Джо едва дышала. Щеки горели румянцем. Она посмотрела на себя вниз и увидела обвисшую бледную кожу на животе, след от бюстгальтера. Она видела курчавую голову Маркуса на уровне своего бедра, чувствовала его дыхание, гадала, поцелует он ее или коснется, возьмет ли все в свои руки, чтобы ей не пришлось ни о чем думать.

Он поднялся. Осмотрел ее с головы до ног, и Джо еле сдержалась, чтобы не начать извиняться. За ней было зеркало – она заметила его, когда они вошли в комнату. Она не будет туда смотреть, лучше попытается увидеть свое отражение в его глазах.

Она видела, как двигался его кадык, когда он сглатывал.

– Теперь, – сказал он охрипшим голосом, – ты хотела толкнуть меня на кровать.

Она это сделала. И села сверху, упираясь ладонями ему в плечи. Она чувствовала его напрягшееся тело и продолжала смотреть ему в лицо. В глаза, которые он не отвел ни разу.

Позже, намного позже, она, одетая в его футболку и кружевные трусики, спустилась на первый этаж. Ее ноги болели, кожа впитывала удовлетворение. Джо взглянула на свое отражение в зеркале, когда выходила из комнаты: покрасневшие щеки, спутанные волосы.

Маркус отправился в кухню ставить чайник, а она проверила телефон в сумочке, которую бросила на пол у входной двери, и пошла в гостиную. Как и во всем доме, там были белые стены и ковер нейтрального цвета: стандартный пустой интерьер нового дома. Здесь стояли мягкий диван и поцарапанный кофейный столик, заваленный папками с работами учеников, телевизор и стереосистема с проигрывателем. Диск, который он слушал, когда она пришла, давно закончился. Возле дивана стояла большая картонная коробка, заполненная, по всей видимости, газетами. Она потянулась к ней, чтобы посмотреть, что внутри, но остановилась.

– Там фотографии, – сказал он, войдя в комнату. – У меня еще не было времени их повесить. – Он протянул ей одну из кружек. – Твой чай. Наконец-то.

– Думаю, то, чем мы занимались наверху, нравится мне больше чая.

Джо устроилась на диване, Маркус присел рядом и обнял ее за плечи. На нем были только трусы-боксеры, и она не могла удержаться от соблазна провести ладонью по его бедру.

– А где дети? – спросил он. – С отцом? Я был слишком отвлечен, чтобы спросить.

– С Хонор. Моей свекровью. Она еще не звонила, поэтому я полагаю, что все в порядке.

Джо надеялась, что все в порядке. От чувства вины у нее заныло в животе. Она может сбегать домой и проверить. Но на самом деле Хонор права. Она заслуживала немного времени для себя.

– А что на этих фотографиях?

– Можешь посмотреть.

Она присела рядом с коробкой, одну за другой вытаскивая из нее фотографии в рамках и опасаясь увидеть портреты бывших девушек. Но там были пейзажи: мрачные скалы, лед и вода. Некоторые были черно-белыми, другие – цветными. Голубое пространство льда, красно-черное плато застывшей лавы, зеленая равнина…

– Ты снимал?

– У меня был довольно продолжительный отпуск в Исландии. Мне нравится геология. В этом контексте. – Он перегнулся через Джо и достал фотографию: белые и голубые спирали, похожие на раковину улитки. Масштаб невозможно было определить. – Я немного помешан на ледниках.

– Выходит, преподавание – просто хобби?

– Преподавание – это работа. Ледники – хобби. Мне интересна их масса, то, как они медленно двигаются и как меняют окружающую среду. Горы буквально перемещаются по воде. Это заставляет взглянуть на все по-другому. – Он рассмеялся. – Вся остальная часть моей семьи предпочитает проводить отпуск в теплых странах. Мама называет меня пингвином.

– В Исландии нет пингвинов.

– Ну, моя мама не всегда точна с научной точки зрения. – Он отложил фото. – В общем, ты раскрыла мою темную тайну.

– Это она? Ледники?

– Ты права, ледники не секрет. Семиклассников уже тошнит от моих рассказов о них. – Он улыбнулся. – Ты мой единственный секрет.

– Думаю, ты тоже мой секрет.

– Значит, у нас много общего.

«Нет, – подумала она. – Общее у нас только то, что мы есть друг у друга, не больше».

Она подняла фото, которое он отложил.

– Тебе стоит повесить его. Оно красивое.

Он указал на голые стены:

– Я боюсь испортить дом. К тому же не могу похвастаться хорошим вкусом. Я вставил их в рамки, но не знаю, где они будут лучше смотреться.

– Я помогу тебе с этим, – сказала Джо и покраснела.

Ну вот, она впервые у Маркуса дома, переспала с ним и обменялась парой сообщений, а теперь продвигается в его жизнь. Предлагает помочь украсить дом, помочь обжиться. Словно она его мать.

– Будто у тебя не хватает своих дел, да? – сказал он. – Иди сюда.

Она охотно села к нему на руки. Маркус просунул руку под футболку.

– Хочешь еще? – спросила она.

– И еще, если останется время. – Он ласкал ее ухо. – Расскажи мне свой секрет. Что-то, чего я еще о тебе не знаю.

– Я просто мама, – ответила она, целуя его в плечо, в углубление над ключицей. – Я не из тех, кто сбегает по субботам на встречу с любовником.

– И я не из тех, – сказал он. – Но теперь мы оба такие.

Он осторожно уложил ее на подушки.

Когда она позже вернулась домой, уставшая, но довольная, Оскар и Айрис сидели в том же положении, склонившись над планшетом.

– Ты вернулась, – сказала Хонор. – Хорошо провела время?

Джо чувствовала руки Маркуса на своей груди, его губы, целующие изгиб ее бедра. Внезапно он подумала о подбородке и шее: должно быть, кожа там красная от щетины Маркуса.

– Да, очень хорошо, – ответила она, подперев рукой подбородок и надеясь, что эта поза выглядит скорее задумчивой, чем смущенной. – Вы уже пообедали?

– Еще нет.

Джо присела на подлокотник дивана рядом с Оскаром и взъерошила его мягкие волосы.

– Вы же не играли в это все время, правда?

– Птички ненавидят свинок, мамочка!

– Нет, – подтвердила Айрис.

– У нас все в порядке, – сказала Хонор.

– Просто… как правило, мы стараемся ограничивать время, проведенное перед экраном.

Джо поморщилась, произнеся это. Ведь это в ней говорило чувство вины.

– Почему?

– Ну, знаете, детям не рекомендуют проводить слишком много времени за компьютером или у телевизора.

«Также не рекомендуется оставлять детей и крутить страстный роман с соседом».

– Обычно я разрешаю им около часа в день.

– Способность средних классов наказывать себя просто невероятна. Если бы планшеты существовали, когда я была в их возрасте, я бы не вставала с дивана. И при этом вовсе не считаю себя интеллектуально обделенной.

Джо потерла подбородок.

– Я займусь обедом, да?

Глава двадцать седьмая. Лидия

Так вот что такое любовь.

Это огонь в груди. Свободное падение в свистящем вокруг тебя воздухе. Это зуд на коже, успокоить который можно только прикосновением. Это то, как ты хранишь каждое слово, каждую фразу, как припрятываешь их на потом, когда сможешь снова и снова прокручивать все в голове и искать закодированные послания. Любовь делает тебя жадным, ревнивым, обиженным и грустным. Она заставляет ненавидеть того человека, которым ты родился, – головоломку с отсутствующим кусочком в том месте, где должно быть сердце.

Нет. Я хочу думать о хорошем, а не о плохом.

Любовь придает всему иное значение, новый смысл. Это значит, что даже взмах руки или улыбка оказываются значимыми. От нее еда становится вкуснее, она делает воздух восхитительным. От нее кажется, что кровь, текущая по телу, – это какое-то чудо. И когда ты думаешь об этом, то понимаешь, насколько невероятно то, что из всех атомов Вселенной некоторые каким-то образом сложились так, чтобы создать тебя и человека, которого ты любишь, и что благодаря соединившему вас шансу вы оказались на одном клочке Земли в одно время. Существует миллион причин, почему тебя не должно было быть, почему вы никогда не должны были встретиться. И все же это случилось однажды утром у школьных ворот, когда ни у одной из вас не было никого, кроме друг друга.

Иногда я думаю о судьбе. Если бы папа не умер, если бы мама не вышла замуж за Ричарда, я бы никогда не встретила Аврил. Может, я была бы счастливее. Мы бы не переезжали или, может, вернулись бы в Кембридж, возможно, я бы встретила девочку, которая ответила бы мне взаимностью. Может, я бы осталась ни с чем, или, возможно, я рассказала бы обо всем папе, а он рассказал бы маме, и сейчас все было бы спокойно, без сцен и волнений. Может, я бы чувствовала себя нормальной. Или настолько нормальной, насколько в принципе могла бы.

Но тогда я бы никогда не встретила Аврил. Никогда не увидела бы, как она улыбается мне в толпе, никогда бы не делилась с ней секретами и чипсами, никогда бы не держала ее за руку, не обнимала бы, не дышала бы рядом с ней ночью. И мысль об этом кажется мне хуже мысли о том, что я, возможно, упустила шанс стать счастливой в другое время и в другом месте.

С тех пор как мы познакомились, апрель был ее месяцем. Я никому этого не говорила. Как и многие другие вещи, связанные с Аврил, эта – тоже мой секрет. Я наблюдаю, как деревья и цветы начинают новую жизнь, и чувствую себя счастливой от этого. Такое чувство, словно мир зарождается заново, и во мне тоже что-то обновляется.

Если я ее люблю, если я действительно люблю ее, я хочу любить, несмотря ни на что. Хочу принимать это чудо таким, какое оно есть. Хочу любить ее без жадности, без ревности. Чистой любовью. Так сильно, насколько могу, не думая о собственном счастье.

Можно ли по-настоящему так любить? Когда у тебя все зудит, горит и болит? Когда все, что тебе хочется, – это кричать, швырять вещи и выступать против факта, что Аврил родилась без того, что заставляет меня любить ее?

Вот что такое любовь. Ты чувствуешь себя безнадежным и беспомощным, будто стоишь на скользком камне в бушующем море. Но я бы ни за что от этого не отказалась.

И не откажусь.

* * *

– Что ты пишешь? – спросила Бейли, и Лидия захлопнула дневник.

– Ничего. Просто пару формул.

Звонок уже прозвенел, и все вышли из класса, но Бейли задержалась.

– Больше похоже на слова, чем на цифры.

– Я лучше понимаю слова. Иногда записываю примеры словами, чтобы их понять.

Лидия встала и начала складывать книги в сумку.

– Я подумала, если хочешь, приходи сегодня ко мне в гости, может, после школы, – предложила Бейли.

Сегодня? Серьезно? В последний день перед перерывом для подготовки, последний нормальный день в школе, перед экзаменами и последним классом?

– Не знаю. Наверное, я буду с Аврил.

Она и правда собиралась пойти с Аврил на вечеринку у Софи дома, когда ее родители будут допоздна на работе. Это было запланировано несколько недель назад. Гарри там тоже будет.

– Аврил тоже может прийти. Она мне нравится.

– Она всем нравится, – огрызнулась Лидия и вышла из класса.

Бейли поплелась за ней.

– Хорошо, дай знать, если передумаешь, – сказала Бейли. – Можешь остаться на чай и все такое, если хочешь. Мама готовит действительно вкусную пиццу. Она без глютена, но по вкусу никогда не скажешь.

Из коридора позади них раздался смех. Было похоже на смех Эрин.

– Может быть, – сказала Лидия и, как только они добрались до выхода из отделения математики, быстро направилась по школьному двору на урок географии, хотя еще была перемена. Ей хотелось побыть несколько минут одной. А если ситуация ухудшится, она может пойти в кабинет мистера Грэхема. Он никогда не закрывал его на ключ, и она сможет сделать вид, что дополнительно что-то повторяет.

Из класса вышла группка болтающих семиклассников, а за ними и мистер Грэхем. Он читал что-то в телефоне, но, увидев Лидию, остановился и пару секунд смотрел на нее так, будто не узнавал. Затем он, как всегда, улыбнулся. Младшие дети прозвали его мистером Улыбка, потому что все знали правило, по которому новые учителя не должны улыбаться весь первый семестр преподавания в школе, чтобы ученики думали, что они придирчивые. Мистер Грэхем сразу начал улыбаться, в первый урок с группой Лидии. Он хотел понравиться. Это слабость в учителе, и за это некоторые мальчики с ее параллели его критиковали, но невозможно прямо объяснить учителю, почему он должен быть менее милым. Они должны сами это для себя выяснить.

– Как дела, Лидия? – спросил он, и девочка улыбнулась ему в ответ. Улыбка была ненастоящей, но он никогда бы об этом не догадался, потому что это была такая же искусственная улыбка, которой она улыбалась всем.

– Хорошо, – ответила она.

– Ты пришла ко мне по какому-то вопросу?

Он с виноватым видом сунул телефон в карман, и Лидия подумала, может, он смотрел порно или что-то в таком духе. Ледниковое порно. Девушки позируют на айсбергах. Они с Аврил придумали эту шутку, как шутили о неуместной фиксации мисс Дрейтон на всех сексуальных метафорах в любом произведении, которое они читали.

– Нет, – ответила Лидия. – Я просто хотела положить вещи перед уроком.

– А-а, хорошо. Вперед, располагайся. Я скоро вернусь.

Он снова улыбнулся, даже шире, чем в предыдущий раз, и поспешно отправился за ведром кофеина – или чем там учителя еще занимались в учительской во время перерыва. Она наблюдала, как он уходит, а потом обогнула здание и проскользнула мимо кустарника к месту возле забора, куда школьники иногда ходили курить.

Она не сразу их узнала: видно было только копну темных волос и два голубых джемпера, прислонившихся к кирпичному зданию на стороне без окон. Затем она увидела его черные спортивные штаны, ее длинные ноги, его руку у нее под кофтой, которая сморщилась, и Лидии было видно небольшой участок оголенного живота. Забытые сумки, одна из них с брелоком, который Лидия подарила Аврил, лежали на земле. Потом она увидела их лица, четко увидела: глаза закрыты, рты прижаты друг к другу.

У нее внутри все упало. Она закусила губу, чтобы не издать ни звука, и попятилась. Их лица стояли у нее перед глазами, она все еще слышала тихие влажные звуки, исходившие от их губ, пока они целовались. Она ударилась обо что-то спиной – сначала ей показалось, что об дерево или столб, но потом это что-то засмеялось, Лидия почувствовала запах окурков, и Уинстон Энтони сказал:

– Смотри, куда идешь.

Лидия заскочила в женскую уборную. Там была очередь – во время перерыва там всегда была очередь, и еще больше девочек стояли у зеркала, поправляя волосы, – но она протолкнулась и зашла в последнюю кабинку, игнорируя протесты остальных. Пока они громко возмущались, она села на унитаз и обхватила голову руками. Ей казалось, что ее сейчас стошнит.

Она знала, что они целовались, знала, что это происходило. Почему же было так больно это видеть? Его рука у нее под кофтой, то, как он расставил ноги, – так, будто эта земля ему принадлежала.

Она сидела в кабинке до конца перерыва и только потом пошла на географию, где мистер Грэхем сказал ей что-то, что она не услышала, и куда с опозданием пришла Аврил, запыхавшаяся и розовощекая. Проходя мимо Лидии, она тронула ее за плечо, но Лидия просто смотрела на листочек с тестовым экзаменом, который ей вернул мистер Грэхем, будто была заинтересована в его комментариях, написанных карандашом, больше, чем во всем остальном.

Это был последний учебный день, последний день, когда они еще были детьми.

– Так у тебя получится?

Бейли ждала ее за школьными воротами. Аврил пошла к Софи, все девочки пошли, но Лидия сделала вид, что ей нужно о чем-то поговорить с мистером Сингхом, поэтому она сказала ей идти с Эрин и Софи, а она потом их догонит.

– Что получится? – переспросила Лидия.

– У тебя получится прийти ко мне?

Бейли была одна. Она все еще носила эти проклятые высокие носки. Судя по выражению лица, она целый день думала только о вопросе, который задала утром. Она вообще знала про вечеринку у Софи? Нет, она не могла. У нее было круглое веснушчатое лицо, светло-голубые глаза и кривоватая челка. И Лидия могла разглядеть каждую каплю одиночества в модуляции ее голоса и морщинах на лбу. Представить только, так нуждаться в друге, чтобы ждать у школьных ворот, лишь бы было с кем поговорить! Представить только, быть собачкой лучше, чем быть одной.

Лидия никогда не была одна – с тех пор как встретила Аврил у этих же ворот, когда заходила в школу. С тех пор ей никогда не приходилось бояться одиночества.

До этого момента.

– Ладно, – ответила она Бейли. – Я зайду ненадолго. Только напишу маме.

Бейли чуть не осела от облегчения, хотя ей хватило ума не показывать это дольше мгновения.

– Окей, круто. Идем.

Лидия на ходу отправила сообщение маме. Бейли тоже достала телефон и сделала вид, будто проверяет, не написал ли ей кто, но там, видно, ничего не было, так что она убрала его обратно. Лидия гадала, стоит ли сообщить Аврил, но не могла придумать, что бы такого естественного и нормального написать. Хотя Аврил вряд ли станет скучать, если там будет Гарри.

– Мама еще на работе, – сказала Бейли. – Она работает в IT-сфере, а папа инженер. А чем занимаются твои родители?

– Мама не работает, а папа умер.

– Ох… – вздохнула Бейли.

– Он погиб десять лет назад.

– Ну ладно, – сказала Бейли с явным облегчением. – А чем он занимался?

– Он работал лектором по физике в университете.

– Мы раньше жили в Саутгемптоне, – продолжила рассказывать Бейли. – До того как переехали сюда. Мама никогда не возражает, если я привожу друзей. Когда я жила в Саутгемптоне, ко мне каждый день приходило много друзей.

– Угу.

– И мы устраивали вечеринки с пиццей, ночевки и все в таком роде. Очень жаль, что все мои друзья остались в Саутгемптоне. Но мы до сих пор поддерживаем связь.

Лидия кивнула. Бейли, ободрившись, продолжила:

– У меня была подруга, Сюзанна, тебе бы она понравилась. Она была очень спортивной, умной и веселой. Мы вместе ходили на шоппинг, гуляли и встречались с друзьями, целый день. По субботам. И мы ходили на концерты и прочее.

Лидия краешком глаза взглянула на нее. Сюзанна на самом деле существует? А если и да, она действительно подруга Бейли или просто кто-то, с кем Бейли хотела бы дружить?

– Какие концерты? – спросила Лидия.

– Ой, ну знаешь, самые разные. Папа Сюзанны играл в группе, поэтому знаком со многими музыкантами, и мы бесплатно ходили на местные концерты. Мы собирались, скорее всего, поехать на фестиваль Рединг этим летом, но потом моя семья переехала. Хотя мы все еще можем поехать.

– Угу.

– Возможно, ты могла бы поехать с нами, если хочешь.

– Возможно.

– Сюзанна тебе понравится, я думаю, вы подружитесь. У меня много друзей. Была еще одна девочка, Эрин ее чем-то напоминает. Как думаешь, Эрин покажется забавным, что я знаю девочку из Саутгемптона, которая очень на нее похожа?

– А чем она похожа?

– Ну, понимаешь, она такая же красивая. И популярная. Всегда смеется. В общем, сама понимаешь. Вот и мой дом, вот этот. Он очень близко к школе, что довольно удобно. Именно поэтому мама с папой его и выбрали, хотя мы пересмотрели целую кучу.

Бейли жила в кирпичном доме на две семьи. Он был старее и меньше, чем дом Лидии. На окнах решетки в форме ромбов. Перед домом аккуратно подстриженный газон и несколько кустов безобидной живой изгороди возле белой двери из ПВХ. На подъездной дорожке не было машин, и ничто не отличало этот дом от остальных домов на Теннисон-роуд.

Бейли достала из ранца ключ и открыла дверь.

– Будешь кока-колу?

Лидия последовала за ней в кухню. В раковине стояла посуда, оставшаяся после завтрака, на холодильнике – большая коллекция сувенирных магнитов в форме свинок.

– Вау, кому-то очень нравятся свинки, – прокомментировала Лидия.

– Да, это мама, она на них помешана. У нее везде свинки. На самом деле это довольно печально. Поднимемся ко мне в комнату?

– Окей.

На стене вдоль лестницы висели в рамках картинки со свиньями. Ближе к верху была большая картина с изображением трех свинок – двух побольше и одной маленькой. Под картиной подпись «Три поросенка: Алан, Шарлотта и Бейли». Лидия не заметила какого-то особого сходства между Бейли и самой маленькой свинкой, но представила, как Бейли с родителями позирует для этого рисунка, прекрасно понимая, что ее нарисуют не как девочку, а как свинью, и ее накрыла волна жалости к Бейли – намного сильнее, чем она чувствовала до сих пор.

– Можем включить музыку, если хочешь, – предложила Бейли, локтем открывая дверь в свою комнату, поскольку руки были заняты кока-колой. – Какую ты слушаешь?

– А что у тебя есть?

– Ох, я просто могу найти что-нибудь на «Spotify».

Она поставила банки с кока-колой на прикроватный столик и открыла лежавший на кровати ноутбук. Пододеяльник был в розовый горошек, как у маленькой девочки. На прикроватной лампе был соответствующий по цвету абажур, на полу лежал розовый пушистый ковер, а возле зеркала – коллекция дешевой косметики. Стены были цвета магнолии, и на одной из них висел одинокий плакат «Five Seconds of Summer». Комната была девственно чистой.

– Тебе нравится «Five Seconds of Summer»? – спросила Лидия.

Бейли внимательно посмотрела на нее, прежде чем ответить:

– Ох, нравились, это старый плакат. Знаешь, я уже переросла бойз-бэнды.

– Справедливо.

– Они нравились Сюзанне. Она купила мне этот постер.

– Почему бы нам не послушать одну из тех групп, на чьи концерты ты ходила в Саутгемптоне? Ты покупала диски?

– Да, но у меня проигрыватель дисков сломан. Я просто включу что-то на «Spotify». Какая музыка тебе нравится?

– В основном из шестидесятых и семидесятых. «The Rolling Stones», «The Kinks», Арета Франклин.

– Правда? – В голосе Бейли промелькнула нотка презрения. – Ничего нового?

– Моему папе безумно нравилась эта музыка, и у меня до сих пор остались все его диски. Я часто их слушала, так что они стали моими любимыми.

Бейли пожала плечами:

– Окей, это круто. Я сейчас сделаю плейлист. – Она открыла кока-колу, села на кровать и начала возиться с ноутбуком. – Афина кто?

– Арета. Арета Франклин.

Сесть больше было негде, так что Лидия тоже открыла кока-колу, села возле Бейли и оглядела комнату.

Здесь совсем не было дисков. Или книг, или валяющейся на полу одежды. Не было ничего, что могло бы каким-то образом рассказать о личности Бейли, за исключением розовых вещей, как у маленькой девочки, и плаката, который можно купить на любом веб-сайте. Ничего, что хоть как-то отличало бы эту комнату от любой другой комнаты подростка. Она задумалась, где же лежат вещи Бейли. Может, она запихнула их в гардероб или спрятала под кроватью на случай, если кто-то и правда зайдет в гости? Лидии было интересно: Бейли с самого утра планировала пригласить ее и поэтому специально подготовила комнату?

Тут не было ничего. Пустое место. Свиньи, развешенные по всему дому, были странными, но это, по крайней мере, хоть что-то. Эта же комната совершенно не отражала какой-либо индивидуальности.

Она попивала кока-колу и смотрела на Бейли, пока та выбирала песни онлайн из предоставленного Лидией списка. Она представила часы, которые Бейли провела в этой комнате одна, возможно, экспериментируя с макияжем или сидя в сети, чтобы не терять контакта со знакомыми из Саутгемптона, если они на самом деле существовали.

Она была одинокой и очень старалась скрыть… что?

– Мальчишки, которые тебя дразнили… – вдруг произнесла Лидия, хотя не планировала об этом говорить. – Нельзя показывать, что тебя это беспокоит. Если им не удастся вывести тебя из себя, они прекратят дразниться.

– О, я знаю, – ответила Бейли, не отрывая взгляда от ноутбука, но было видно, что она покраснела.

– В принципе, тебе просто не нужно давать им пищу для обсуждений, – продолжила Лидия. – Или так, или просто не обращать внимания.

– Мне вообще все равно.

«Конечно, – подумала Лидия, – тебе как раз очень сильно не все равно. И именно это делает тебя их целью».

От этой мысли стало грустно.

– Готово, – сказала Бейли, когда на ноутбуке заиграла песня «I Can’t Get No Satisfaction».

Она положила его на прикроватный столик, под лампу, и уселась на кровать рядом с Лидией. Они сидели, прислонившись спинами к стене. Их плечи слегка соприкасались. Лидия посмотрела на ноги: свои – стройные и загорелые, и Бейли – бледные и бесформенные, в сползших белых носках.

– Знаешь, – начала она, – ноги будут выглядеть длиннее, если ты подвернешь носки или вообще не будешь их носить.

– Ты так думаешь?

– Определенно. А еще лучше будет смотреться, если ты найдешь черные. Видишь, как я ношу свои? Я подворачиваю их на пятке, чтобы их не было видно. – Лидия стянула туфлю и показала ей.

– Да, может, я тоже так попробую.

– А еще Аврил показала мне, как краситься подводкой, чтобы глаза не выглядели накрашенными, но смотрелись значительно больше. Могу тебе показать, если хочешь.

– Да, давай.

По голосу Бейли было слышно, что она очень довольна. Она сняла туфли и попыталась подвернуть носки на пятке, как делала Лидия.

Лидия была не настолько глупа, чтобы думать, что носки сильно изменят жизнь Бейли. Но, может, если она будет чувствовать себя увереннее, если будет меньше похожа на жертву, то сможет противостоять наговорам. Вдруг у нее получится завести друзей, вместо того чтобы бегать хвостиком за Лидией. Или она просто расслабится и будет собой.

– Не уверена, что мои ноги когда-нибудь смогут выглядеть такими же длинными, как твои, – сказала Бейли.

– Ну, это потому, что я бегаю.

– Фу, я никогда не могла бегать.

– Это не настолько тяжело, правда. И после первых раз становится весело. Ты просто включаешь музыку и отключаешься. Девочки из команды бега по пересеченной местности довольно приятные. Вероятно, тебе бы там кто-то понравился. Это простой способ завести друзей.

– Хм… Не уверена, что смогу.

– Можешь иногда бегать со мной. Я тебе помогу.

Это будет совсем не весело, но кто знает… Возможно, Бейли втянется, сможет присоединиться к команде в следующем году и завести там друзей.

«Может, Бейли будет нужна тебе так же, как ты сейчас нужна ей, – сказал тихий голос у Лидии в голове. – Если Аврил продолжит встречаться с Гарри».

– А Эрин тоже в команде? – спросила Бейли.

– Эрин? Господи, нет! Она не может допустить, чтобы ее увидели потной.

– Интересно, стоит сказать Эрин, что я знаю очень похожую на нее девочку? В Саутгемптоне.

– Может быть, – задумчиво ответила Лидия. – Она тоже иногда бывает заносчивой, как Эрин?

Бейли посмотрела на нее в замешательстве.

– Я думала, Эрин твоя подруга.

– Да. Не обращай внимания. Так хочешь попробовать прием с подводкой?

Бейли кивнула и встала, чтобы принести косметику. Когда она села снова на кровать лицом к Лидии и скрестила ноги, заиграла песня «I Say A Little Prayer».

– Эта неплохая. Такое себе ретро.

– Ага, это… одна из моих любимых песен. – Лидия включала ее, когда думала об Аврил. Иногда играла ее на iPod по кругу, снова и снова, будто постоянное прослушивание действительно делало песню молитвой.

Аврил и Гарри зажимались в кустах за отделением географии… Лидия тяжело сглотнула.

– В общем, закрывай глаза, – сказала она, взяв подводку.

Бейли слегка отклонила голову назад, чтобы было удобнее красить. Лидия была немного выше.

Бейли не была такой уж некрасивой. У нее было круглое лицо, но хорошая кожа, гладкая и практически без изъянов. Бледность, которая на ногах смотрелась болезненной, на лице была более нежной. Под глазами проглядывали бледно-синие линии вен. У нее были веснушки на носу и очень длинные густые ресницы. Ее пухлые губы слегка приоткрылись. Лидия красила подводкой ее веки, придерживала голову левой рукой, чтобы Бейли не двигалась.

Она делала то же самое с Аврил. Тогда ее сердце колотилось так сильно, что она едва могла провести линию. Она разрешала себе слегка погладить большим пальцем ее скулу. Аврил, похоже, ничего не замечала, но Лидия думала, понравилось ли ей это.

Она проделала то же самое с Бейли, ощутив, насколько у нее мягкая кожа. И почувствовала себя глупо.

– Ладно, открывай глаза и смотри вверх, я подведу снизу.

Бейли открыла бледно-голубые глаза, и на секунду они встретились взглядом перед тем, как она посмотрела вверх. Ее дыхание легко щекотало запястье, пока Лидия проводила тонкую линию. Она внезапно обратила внимание на то, как бьется пульс на шее Бейли над школьной блузкой, как они соприкасаются коленями, сидя на кровати близко друг к другу.

– Я знаю, каково это – чувствовать себя не в своей тарелке, – сказала Лидия, стараясь сохранить непринужденную интонацию. – Я тоже иногда это чувствую.

Бейли продолжала смотреть на потолок.

– Но ты найдешь кого-то, кто будет тебя понимать, – продолжила Лидия. – Ты должна. Должен быть кто-то. Несправедливо, если это не так.

Она закончила подводить глаза – вышло, честно говоря, не супер, – но Бейли все еще смотрела на потолок.

– Я не знаю, кто это может быть, – прошептала Бейли. Ее нижняя губа дрогнула.

Лидия наклонилась и поцеловала Бейли в губы.

Она думала об Аврил: о том, как она сидела рядом, когда Аврил плакала, как спала с ней в одной кровати. О выходных на море, когда они сидели ночью на пляже и загадывали желания на одну и ту же падающую звезду.

Думала об Аврил. Целовала Бейли. Ее сердце колотилось, в закрытых глазах собирались горячие слезы.

У Бейли были немного липкие губы. Они были пухлее и мягче, чем губы мальчиков, которых Лидия целовала, потому что ей нужно было притворяться. У нее была совершенно гладкая кожа, дыхание со вкусом кока-колы. Она была первой девочкой, с которой Лидия поцеловалась. Ее первый настоящий поцелуй – с тем, кого она не любила, и при этом думала о любимом человеке.

О боже, это ошибка!

Она открыла глаза и отстранилась, отодвинувшись к изножью кровати.

Бейли уставилась на нее, округлив глаза от удивления и открыв рот.

– Извини, – сказала Лидия. – Это было глупо.

– Я не… – сказала Бейли. – Я не…

– Извини. Не знаю, о чем я думала.

По щеке покатилась слеза. Лидия быстро вытерла ее, надеясь, что Бейли этого не заметила.

– Это потому… – пыталась что-то сказать Бейли. – Ты подумала, что то, что они говорили, это…

– Нет! Конечно нет. Это было шуткой! Причем достаточно глупой. Мне пора.

Лидия спрыгнула с кровати и схватила телефон, чуть не перевернув банку с кока-колой на ноутбук Бейли, но успела вовремя ее поймать.

– Вау! Еще бы чуть-чуть… – жизнерадостно сказала она, и собственный голос показался ей таким же, как у матери.

Она обувалась, чувствуя на себе взгляд Бейли. Все еще чувствуя ее тепло на губах.

– Ладно, хорошо, увидимся.

Лидия сбежала по лестнице мимо мультяшных свинок и выскочила из дома. Она бежала по улице, бежала настолько быстро, насколько могла. Волосы хлестали ее по лицу, сумка билась о спину. Бежала, пока, запыхавшись, не обогнула угол Шекспир-драйв и Китс-Вей.

И только тогда осознала, что не попросила Бейли никому не рассказывать о том, что она сделала.

Глава двадцать восьмая. Хонор

Эмма Бовари, мышьяк.

Анна Каренина, поезд.

Мэгги Тулливер, река.

Люси Вестенра, кол.

Тесс д’Эбервилль, веревка.

Порфирия, собственные волосы.

Дездемона, подушка.

Клитемнестра, сын.

Вымышленные падшие женщины… Можно составить огромный список, вплоть до Евы и ее яблока.

Бóльшую часть жизни Хонор узнавала о мире посредством чтения. И из большинства прочитанных книг, начиная с самого раннего возраста, она узнавала, что если ты женщина и чего-то жаждешь, то умираешь.

И все же, когда она сама была падшей женщиной – желая Пола, ловя тайные моменты, проведенные с ним, – она чувствовала себя более живой, чем когда-либо. Три этих года она просто светилась от счастья. Это замечали даже незнакомцы. Она с легкостью шла по жизни, с ее губ слетали правильные слова, ее тело наконец поняло, для чего оно было создано. Ее ум никогда не был таким острым, исследования никогда до этого не велись так интуитивно. Ей никогда не приходило в голову, что она поступает неправильно, она никогда не думала о его обязательствах и своем грехе – до того вечера, когда пришла к нему в гости и встретилась с его семьей.

Джо со своей тайной связью с непонятным мужчиной не была столь изощренной. Она улыбалась над сообщениями и, напевая что-то, скользила по дому. Походка ее стала более пружинистой, она начала покачивать бедрами. Джо насвистывала, брала на руки детей, меняла подгузники, убирала в доме, складывала чистое белье. Хонор не могла ее четко видеть, но замечала это сияние, практически чувствовала, как оно исходит от кожи Джо.

Потому что – несмотря на все, что читала Хонор, несмотря на то, что мужчины и несколько избранных женщин писали на протяжении столетий, даже тысячелетий – для падшей женщины падение не было му´кой. Это было лучшей частью ее жизни.

И наказанием для большинства падших женщин была не смерть.

А долгая жизнь после того, как падение закончилось.

Они читали только по одной рождественской открытке. Иногда Хонор просила Лидию прочитать написанное дважды, а потом, когда та уходила, снова внимательно их изучала. Слова прыгали, но уже были достаточно знакомы, заучены.

Вчера вечером Лидия прочитала ей следующее:

Я думаю о том, насколько драгоценным было мое время, проведенное с детьми, и знаю, что, если бы твоя мать рассказала о тебе, я бы не смог провести столько времени со своими тремя девочками. Я бы не смог играть с ними каждый день или замечать каждое небольшое изменение по мере того, как они росли. Но тогда у меня было бы время с тобой. Как можно выбирать между детьми? Теперь ты взрослый, и уже слишком поздно, но я не могу винить твою мать. Должно быть, она знала, что ее для тебя будет достаточно.

Лидия отложила письмо.

– Он тебя простил.

Хонор протянула руку к письму, будто могла впитать слова, прикоснувшись к ним.

– Осталось мне себя простить, – ответила она.

– Вы точно не против снова с ними посидеть, Хонор?

Джо остановилась в дверном проеме. Она практически пританцовывала от силы желания, которое гнало ее из дома.

– Физиотерапевт сказал, что мне нужно оставаться активной, – ответила Хонор. – Либо это, либо можно выйти и присоединиться к команде по нетболу.

Джо издала что-то похожее на смешок, словно не могла определить, шутит Хонор или нет.

– Что ж, если вы уверены… Сегодня прекрасная погода. В саду есть кресло, если захотите вывести их на улицу.

– Прекрати суетиться. Иди.

– А еще в холодильнике закуски и йогурты. Оскару нравятся те, что без кусочков, а Айрис – с кусочками фруктов. И еще сырная косичка. И…

– Я просто посижу с детьми, – сказала Хонор, – а не буду заниматься ракетостроением.

– Ну, честно говоря, иногда мне кажется, что смотреть за детьми сложнее, чем строить ракеты. Там, по крайней мере, сидишь в тихом кабинете.

– Я справлюсь. Иди.

– У меня телефон с собой, – сказала Джо и еще раз поцеловала детей на прощание, будто оставляет их на неделю, а не вырывается на пару часов, чтобы встретиться с любовником.

К своему удивлению, Хонор почувствовала, как Джо наклонилась и чмокнула в щеку и ее.

– Спасибо, – сказала она, сжав руку Хонор, и ушла.

Хонор замерла, осознавая происшедшее. Джо когда-нибудь раньше ее целовала? Возможно, всего раз, очень давно, когда они со Стивеном были молоды и только начали встречаться. Или из чувства долга на свадьбе.

Маленькая ручка потянула ее за рукав.

– Что мы будем делать, бабушка Хон? – требовательно спросил Оскар.

– Хонор, – ответила она. – Меня зовут Хонор.

– Хорошо, бабушка Хон. Можно поиграть в «Angry Birds»?

Айрис тоже прижалась к ее ногам. У детей отсутствовало ощущение личного пространства. Она чувствовала тепло их маленьких тел и запах молока и печенья.

– Ваша мать сказала, что нам не стоит все время играть в видеоигры.

«Но что тогда делать с детьми? Чем их занять?»

– Почему бы вам не поиграть с игрушками пару минут, пока мы придумаем, чем заняться?

– Нет! – заявила Айрис.

После этого они открыли коробку с игрушками и начали вытаскивать ее содержимое.

Больше сорока лет прошло с тех пор, как Хонор отвечала за маленького ребенка. И, несмотря на уверения, слабо представляла, что это подразумевает. Из своего давнего материнства она лучше всего запомнила то, что бóльшую часть времени это было невероятно, отчаянно скучно.

Она очень любила Стивена с самого рождения. И все же жизнь не готовила ее к монотонному кормлению, смене подгузников, срыгиванию, прогулкам и укладыванию спать. К отсутствию хоть какого-то времени для себя, времени подумать. Она страдала из-за Пола – еще больше потому, что Стивен был весь в него, с самого начала. Она каждую минуту думала о том, правильно ли поступила, не сказав ничего отцу ребенка. Горевала по человеку, которого потеряла, даже когда заботилась о человеке, которого приобрела.

И, конечно, у нее не получалось работать. Когда она вернулась, в Лондоне не было вакантных мест для преподавателей, а для нее была невыносима мысль написать Полу с просьбой о рекомендации. Она решила сделать перерыв в карьере, пока растит Стивена. Но работа была ее жизнью, без нее она чувствовала себя невидимой. Потерянной.

Она нашла неожиданного помощника в лице отца. Шимон Левинсон менял подгузники, готовил еду, гулял с коляской, наматывая круги по парку Клиссольд. Когда Стивен научился ходить, то начал водить Шимона за руку. Ее отец повел внука в синагогу, хотя Хонор и протестовала, говоря, что не хочет прививать ребенку какую-либо богобоязненную религию – нет, даже не реформатскую. А потом у отца случился второй сердечный приступ, и она потеряла и его тоже.

Когда Хонор вспоминала тот период, ей казалось, что у нее могла быть послеродовая депрессия, хотя тогда о таком еще не говорили. Основной проблемой были скука, бесконечная темнота перед рассветом и дни с множеством часов, которые нечем было заполнить. Каждый раз вставать с мыслью: «Господи, что мне целый день делать?» Остальные мамочки в парке были такими молодыми и такими замужними.

Она начала работать во время дневного сна сына, когда он чуть подрос и привык к определенному распорядку. Хонор начала исследовать, читать, планировать, какие статьи написать, чтобы создать свою историю публикаций к тому времени, когда сможет попробовать снова устроиться лектором. Она мысленно переводила с русского на английский, пока они гуляли, пока Стивен восклицал что-то, увидев жука, или набивал карманы галькой.

Казалось, она помнила каждую минуту его жизни, когда он стал старше. Но из первых трех лет она помнила очень мало: солнечные лучи на волосах Стивена, треск гальки в его кармане. Она проводила со Стивеном час за часом. Она знала, что это было так. Хонор нахмурилась и напряглась, чтобы вспомнить больше. В голове всплыл мокрый уголок одеяла, который сосал Стивен, запах стерилизованных стеклянных бутылочек. Отпечаток руки на ее щеке, когда она убаюкивала его перед сном.

Как-то маловато для трех лет.

Она больше помнила коридоры, по которым гуляли ее мысли, чтобы не думать о Поле, чтобы не признаваться себе, что ее материнство было скучным, что она погружалась в рутину, недосып и отсутствие общения – за исключением пары бытовых фраз. Чтобы не думать о ночах, в которые ей снился тот момент на верху лестницы, когда она посмотрела вниз и увидела стоящего там Пола. Чтобы перестать спрашивать себя, правильно ли она поступила, не сказав ему.

Когда Стивену исполнилось три года, она начала читать лекции в Университетском колледже Лондона на полставки. Ее коллеги работали допоздна, ходили на конференции, ездили в командировки для проведения исследований, посвящали годы публикациям. Ей снова и снова отказывали в повышении – не потому, что она была недостаточно умна или академически сильна, а потому, что ей приходилось подстраивать свое расписание под школьное расписание и приходящих нянь. По мере того как Стивен рос, она смогла уделять больше времени работе, но к тому времени уже начала отставать. Она так и не достигла блестящих перспектив, открытых для нее в Оксфорде, но при этом ей все равно никогда не хватало времени на сына.

Оскар и Айрис строили из деревянных кубиков какую-то сложную конструкцию, при этом Оскар отдавал сестре приказы, а она бегала туда-сюда с растущим количеством кубиков, которые забирала, приносила и бросала. Она когда-нибудь играла со Стивеном, как Джо со своими детьми? Может, иногда она так делала, а сейчас просто не может вспомнить?

Не играла. Она читала с ним, разговаривала. А когда он подрос, они подолгу гуляли вместе, посещая галереи, библиотеки, заходя на кладбища, чтобы изучить имена и даты.

Почему она с ним не играла?

Конструкция разрушилась, Айрис разочарованно вскрикнула, и Хонор поднялась на ноги. Кубики разлетелись по полу. Если они останутся здесь дольше, это станет опасным для здоровья.

– Мы пойдем в парк, – объявила она.

– Нет! – заявила Айрис, начав прыгать и с восхищением подбросив кубик в воздух. Он со стуком упал на пол.

– Да! – сказала ей Хонор, и малышка рассмеялась.

– Ты покачаешь меня на качели? – спросил Оскар.

– Если это меня не убьет. – Она подумала о большой сумке, которую Джо брала с собой в поездки с детьми, и решила оставить ее дома. – Ты сможешь часик прожить с грязным подгузником, Айрис?

– Нет!

Нет. Единственная сила, данная своенравным малышам и брюзгливым старухам.

– Я умею менять подгузники, – сказал Оскар.

Хонор подумала, что это маловероятно, но все равно кивнула.

– Тогда ты будешь отвечать за подгузники, а я за закуски.

– Мороженое? – с надеждой спросила Айрис.

– Значит, мороженое.

– Я возьму все свои грузовики! – объявил Оскар и начал их собирать.

Хонор остановила его, опустив руку на маленькое плечо.

– Подумай вот о чем, – сказала она. – Ты маленький, твоя сестра еще меньше. Твоя способность носить грузовики не настолько велика, как ты думаешь. К тому же я престарелая.

– Что значит престарелая?

– Старая. Я старая. И не смогу носить пару десятков грузовиков, которые у тебя есть.

– Сможешь, если мы возьмем твой фиолетовый скутер, – застенчиво предложил Оскар.

Хонор положила руку ему на макушку, хотя для этого ей пришлось слегка наклониться. Он был крепеньким, у него были рыжеватые волосы матери и хрипловатый голос отца. Он не был Хонор родным – возможно, поэтому у нее не возникало желания его поправлять. Чем она с ним занимается и что говорит, вряд ли имеет значение. Вероятно, она уже умрет, когда он достигнет того возраста, чтобы ее помнить.

– Ты, – сказала она с новообретенным уважением, – далеко пойдешь по жизни.

– Я пойду в парк.

– Нет! – Айрис прыгала и мотала головой, ее темные кудри подпрыгивали при каждом движении. – Нет, нет, нет!

– «Нет» может показаться рациональным и привлекательным предложением, когда тебе два года, – обратилась к ней Хонор, – но когда ты доживешь до моего возраста, то поймешь, что нужно использовать возможности, которые бросает тебе жизнь, до того, как станет слишком поздно. Возможно, даже после того, как станет поздно. – Она хлопнула в ладоши и впервые за долгое время почувствовала, как в груди что-то зашевелилось. Что-то, слегка похожее на предвкушение. – Тогда заведем скутер?

* * *

Оскар отвел их к нему, промаршировав через гараж, будто маленький солдат на задании. Он положил большую пожарную машину в корзину спереди скутера.

– Можно я поведу?

Хонор нашла кнопку открытия двери гаража и повернулась к Айрис, жевавшей свою панамку.

– Можешь залезть на скутер? А когда я сяду, тебе нужно будет держаться за меня.

– Нет, – ответила Айрис, утвердительно кивая, и забралась на сиденье.

– Можно я поведу? – снова спросил Оскар.

– Нет, – ответила Хонор. – Но ты можешь заняться кое-чем получше. У тебя острое зрение, Оскар?

– У меня очень острое зрение. Я вижу все.

– Хорошо. Это как раз то, что мне нужно. – Она наклонилась, насколько могла, и доверительно понизила голос. – Мне нужно, чтобы ты стоял передо мной на скутере, держа руки на руле. И тебе нужно будет внимательно следить за тем, что появляется перед нами. За тем, во что мы можем врезаться. Сможешь?

– Конечно!

– Отлично.

Она забралась на сиденье, положив руки с обеих сторон от Оскара и устроившись на краешке, чтобы оставить место для Айрис. Нащупав кнопку зажигания, Хонор завела двигатель. Дети взвизгнули от радости.

– Мы можем ехать быстро? – спросил Оскар.

– К счастью, нет. – Она положила руку на газ, готовая отправляться. – А теперь, дети, держитесь крепко.

– Нет! – крикнула Айрис ей на ухо.

Скутер дернулся вперед. Она направляла его к свету.

– А теперь мы поворачиваем налево или направо, чтобы добраться до парка?

– Налево! Нет, направо!

Кое-что пришло Хонор в голову, и она снизила скорость до минимальной.

– Ты понимаешь разницу между лево и право, Оскар?

– Эм…

– Ага… – Она затормозила, немного подумав, сняла часы с запястья и надела Оскару на левую руку. – Значит так: если нам нужно повернуть в сторону руки с часами, ты говоришь «часы». А если нужно повернуть в другую сторону, ты говоришь…

– Нет часов!

– Очень хорошо. Так в какой стороне парк?

Оскар задумался.

– В той, что без часов.

– Правильно. Оскар, скажи мне, когда доедем до тротуара.

Его волосы пощекотали ей подбородок, когда он кивнул. Она снова завела мотор и медленно поехала вперед, прислушиваясь к шуму гравия под колесами, пока Оскар не объявил:

– Сейчас!

Она повернула направо, и скутер плавно выехал с дорожки на тротуар.

– Теперь, Оскар, твоя задача – говорить мне, если мы можем на что-то наехать. Хорошо?

– У меня это очень хорошо выходит, – сказал Оскар.

– Я уверена, что это так.

Парк находился менее чем в четверти мили, и им нужно будет пересечь две дороги. Оскар направлял ее к съездам с тротуара, используя фокус с часами, и они вместе проверяли, нет ли машин: Хонор просила детей замолчать, чтобы она могла послушать.

На втором переходе Айрис начала подпрыгивать на сиденье и кричать:

– Парк!

– Ты должна вести себя тихо и спокойно, чтобы мы с твоим братом не отвлекались, – сказала ей Хонор, и Айрис сразу же успокоилась. – Видишь едущие машины, Оскар? Смотри внимательно.

– Нет машин, бабушка Хон.

– Нет машин! – согласилась Айрис.

Хонор нажала на рукоять газа, и они скатились с тротуара.

– Па-арк! – напевала Айрис ей в ухо, и тут Хонор заметила движение справа. Она поздно услышала приближающуюся машину: низкий гул двигателя, чуть громче, чем электрическое жужжание скутера.

Где тормоза, как остановиться? Она отдернула руку от рукояти газа, и скутер резко остановился. Айрис врезалась ей в спину.

– Ой! – закричал Оскар.

Она услышала, как перед ними пролетела машина. Она проехала достаточно близко, чтобы Хонор почувствовала ветерок и запах теплых шин.

– Мне кажется… – начала она и поняла, что не может говорить, так перехватило дыхание. Она подождала, пока снова смогла нормально дышать, и сказала: – Мне кажется, это может быть опаснее, чем я предполагала.

– Я в порядке, – ответил Оскар. – Я только ударился рукой. Можно я нажму на кнопку, чтобы он поехал?

– Нет, – ответила Хонор.

Когда скутер снова поехал, ее руки слегка дрожали. Она внимательно прислушалась и несколько раз повернула голову в обе стороны перед тем, как переехать дорогу и закатиться на пешеходную дорожку, ведущую к парку. Двигатель тяжело работал, пока они медленно и уверенно преодолевали небольшой подъем на пути к детской площадке. Дети спрыгнули на траву.

У Хонор все еще колотилось сердце. Ладони были мокрыми.

– Давай вместе, – сказала Айрис, и Хонор почувствовала, как в ее ладони оказалась маленькая ручка.

Она позволила Айрис помочь ей спуститься со скутера. Оскар придержал для них калитку, а потом дети испарились. Они бегали и перекрикивались в серой зоне ее угасшего зрения.

– Оставайтесь на площадке, – приказала она и пошла против часовой стрелки вдоль забора, пока не обнаружила зеленую скамейку, чтобы присесть. Она слышала, как переговариваются дети.

Как обычно, она видела парк кусками: на земле было какое-то прорезиненное покрытие, предположительно, чтобы дети не ударялись, когда падают. Переплетение линий и теней было «паутинкой» для лáзания, ощущение движения маятника говорило о наличии качелей. Она запрокинула голову и почувствовала на лбу и щеке успокаивающий солнечный свет. Вокруг слышались маленькие шаги, болтовня и смех.

Они успешно добрались сюда и так же доберутся обратно. Она будет осторожна. Но, возможно, после этого им лучше оставаться в саду.

Хонор рассмеялась вслух, что немало ее удивило. Кто бы мог подумать, что она, в своем-то возрасте, пустится в приключения? Или что эти приключения будут такими незначительными и одновременно такими важными?

Кто-то сел рядом, и она услышала, как двое мамочек обсуждают отпуск, ремонт, который делала дома первая, и машину, которую планировала купить вторая. Затем последовал разговор о том, что приготовить сегодня на ужин, и подробное обсуждение того, что будут и не будут есть их малыши. По всей видимости, Лиам не ест ничего, кроме еды белого цвета, а Элла не притронется ни к чему, что нельзя намазать «Нутеллой», потому что она рифмовалась с ее именем.

Если Джо приходилось ежедневно терпеть рассуждения такого уровня, неудивительно, что она закрутила роман.

– Мороженое, бабушка Хон, – внезапно раздался голос Айрис рядом с ней.

– Можешь отвести меня к фургончику с мороженым? – спросила она, и Айрис ответила ей, схватив за руку и потянув. Она встала, и Оскар захватил ее вторую руку.

Хонор позволила им отвести себя, как ребенка, к фургончику с мороженым, где купила три больших рожка с хлопьями, отсчитывая монеты на ощупь. Потом разрешила им отвести себя к другой скамейке. Дети сидели по обе стороны от нее, прижимаясь к ее ногам и цепляя ее локтями, пока они все вместе ели мороженое.

Она давно не ела чего-то настолько вкусного.

Глава двадцать девятая. Лидия

Странно, имея столько всяких дел, всю эту подготовку к экзаменам, которые определят ее дальнейшую жизнь, ничего не делать в этот момент, только думать. Лидия раскрасила свое расписание для подготовки маркерами, которые ей купила мама, приняла душ, уложила волосы. Поправила коллекцию бумажных журавлей Аврил, расположившихся на полке над столом. Она потеряла одного или двоих во время переезда в мансарду, но их все еще было очень много, все разных цветов и размеров. Когда она их двигала, нежные и красивые крылышки журавлей легко подрагивали.

Она чувствовала себя так, словно, поцеловав Бейли, предала их с Аврил дружбу. Насколько это безумно?

В комнате так тихо. Не слышно, что происходит внизу, совсем ничего. Раньше этот шум раздражал, но теперь Лидии его не хватало. Она чувствовала себя отрезанной от остального мира.

Я просто хочу быть нормальной, – сказала Аврил. – Разве это так плохо?

Обещай всегда говорить мне правду.

Лидия вздохнула и потянулась за спортивной одеждой, но потом передумала и спустилась вниз, к комнате бабушки.

– Входи, – ответила Хонор на стук.

Когда Лидия вошла, она лежала на кровати одетая и с закрытыми глазами.

– Ты дремлешь?

Бабушка Хонор ответила, не открывая глаз:

– Нет, просто предаюсь воспоминаниям.

– А где мама?

– Она с детьми пошла встретиться со своей подругой Сарой.

– Понятно. Я решила сделать перерыв в подготовке и подумала, что, может, ты хочешь прочитать еще письмо.

– Только одно осталось.

– Можем прочитать его позже, торопиться некуда.

Но Лидии хотелось прочесть его сейчас. Аврил не отвечала на сообщения – она ее теряла. Ей хотелось понимания, хотелось почувствовать себя частью чего-то, почувствовать себя нужной. Даже если это состояло в том, чтобы читать письма от мужчины, которого она никогда не встречала, бабушке, чья жизнь для нее была в большей степени покрыта тайной.

– Они в столе.

Лидия нашла их в верхнем ящике. Если бы она была на месте бабушки, то сразу открыла бы и прочитала все, но Хонор хотела растянуть их. Она полагала, что если это единственное, что осталось от любимого человека, то ты обязан сделать так, чтобы это длилось дольше. Как с коллекцией бумажных журавлей.

Она взяла последнее запечатанное письмо и придвинула стул поближе к кровати, перед тем как открыть его.

– Эта открытка тоже с изображением малиновки, – сказала она. – Мне кажется, это такая же открытка, как он отправлял за год до этого. Может, у него много осталось. Хочешь посмотреть?

– Я могу представить. Пожалуйста, читай.

Лидия развернула открытку. Она была отправлена два года назад, и Лидия снова задумалась, почему Пол Ханиуэлл (ее дедушка, хотя было сложно думать о нем в таком ключе) перестал писать. Он умер или письма просто перестали доставлять? Или он устал писать и не получать ответа, устал от постоянных попыток и сдался?

Она снова подумала о бумажных журавлях, и пришлось откашляться перед тем, как начать читать письмо вслух.

Дорогой Стивен!

Интересно, ты получаешь эти письма? Я пишу их год за годом и представляю, как ты сразу же выбрасываешь их в мусорное ведро. Полагаю, что пишу их больше для себя, чем для тебя, – возможно, чтобы загладить чувство вины за то, что никогда тебя не знал. Даже мое решение писать их в рождественских открытках тоже эгоистично, потому что мои родные никогда не заметят их в потоке почты, – но ты еврей по рождению и, возможно, даже не празднуешь Рождество. Все эти письма могут быть не чем иным, как неприятным напоминанием о человеке, которого ты никогда не знал.

Прости меня. Даже несмотря на то, что я мог писать эти письма из эгоизма, я пытался не быть в них снисходительным к себе. Это был трудный год. Вэнди умерла весной: рак. Она была хорошей женщиной, Стивен. Я ее не заслуживал. И я пытался быть для нее лучшим мужем, а это означало, что я не мог быть тебе отцом.

За все прожитые вместе годы я не был верен Вэнди только раз – и мысленно, и на деле, – и это было в те годы, когда я встречался с твоей матерью. Каждый день, проведенный с Хонор, мне хотелось, чтобы я встретил ее первой, до Вэнди. В некотором смысле я все еще хочу этого, хотя мне никогда не хватало смелости для действий. Я любил твою мать больше жизни. Я любил ее больше всех, кроме моих детей. Она была яркой, по сравнению с ней все остальные были черно-белыми, и, глядя на нее, я видел свою половинку.

У Лидии встал ком в горле. Бабушка на кровати не двигалась. Лидия могла бы подумать, что она уснула, если бы не свирепый вид Хонор, хотя она лежала на спине с закрытыми глазами.

Я в этих отношениях был слабым звеном, и в браке я тоже был слабее. Вся моя любовь выглядит отягощенной чувством вины.

А теперь я действительно снисходителен к себе. Я отказываюсь чувствовать себя виноватым за то, что ты существуешь, Стивен Левинсон, или за то, что пишу тебе, не надеясь получить ответ. Ты один из моих детей, и я люблю тебя за это, и люблю тебя ради твоей матери.

Твой отец, Пол Ханиуэлл.

Бабушка Хонор сделала длинный вдох и медленно выпустила воздух. Лидия сложила письмо. Было слишком тяжело смотреть на эти темные буквы, они выглядели обнаженными на белой бумаге открытки. Какое-то время они сидели молча, не считая звуков, доносившихся из сада, где были мама с Сарой и детьми.

– Итак… – наконец сказала бабушка Хонор.

– Да.

Хонор медленно села на кровати. Ее глаза, теперь открытые, смотрели прямо перед собой и, казалось, видели кого-то другого вместо Лидии, кого-то, кого она любила и кто любил ее настолько, что они провели почти три жизни Лидии порознь, лишь думая друг о друге.

– Я лесбиянка, – выпалила Лидия, даже не заметив, как это вышло.

Бабушка Хонор заморгала. Она повернулась и оглядела Лидию с ног до головы этим странным взглядом из стороны в сторону, который появился у нее в последнее время.

– Я лесбиянка, – повторила Лидия. – Мне нравятся девочки, а не мальчики.

– Мне известно, что значит лесбиянка, – ответила бабушка Хонор, но произнесла она это мягко. – Ты уже какое-то время об этом знаешь или это стало открытием?

– Кажется, я всегда знала. Не говори маме.

Бабушка нахмурилась:

– Почему нет? Ты же не думаешь, что она настолько глупа, чтобы осуждать это, правда?

– Нет, не совсем. В смысле, совсем нет. Но она скажет… Я знаю, что она скажет. Она будет говорить, что все в порядке и все будет хорошо. Что однажды я оглянусь и вспомню, что тогда чувствовала, и удивлюсь, почему меня это так смущало и ранило, и все это останется просто отметкой на моем пути к счастью.

– Думаю, что-то подобное она и скажет. И это не то, что ты хочешь услышать?

– Да. Потому что я не хочу чувствовать все это просто так. Не хочу, чтобы это стало просто отметкой, частью счастливой истории, которую сочиняет о жизни мама. Это реально.

Эти слова казались ей самой резкими и слишком эмоциональными. Бабушка Хонор протянула руку, и Лидия подошла к ней, села рядом и позволила бабушке взять обе руки в свои сухие мягкие ладони с похожей на пергамент кожей.

– Это реально, – согласилась бабушка. – И это не счастливая история, не все время. Но в этом есть и свои плюсы.

Бабушка Хонор держала ее за руки, и они вместе слушали, как на улице играют ОскиАйри. Звенящий смех и звуки ударов мячом по стене дома. Казалось, там совершенно другой мир.

– Если его жена умерла, вы можете снова увидеться, – сказала Лидия.

– Имеешь в виду, что его жена была просто очередной отметкой? – сказала Хонор с сухой иронией в голосе. – Ты больше похожа на мать, чем готова признать.

Лидия покраснела.

– Извини. Я просто…

– Тебе хочется счастливого конца. Но мы с тобой, хотя и читаем истории, остаемся реалистами.

Глава тридцатая. Джо

Она не могла поверить, что его тело реально. Нет, она могла поверить в его реальность, пусть и с трудом. Во что она не могла поверить, так это в то, что она была здесь, в постели с ним, не в первый и даже не во второй раз, в то, что они лежали рядом, просто на простыне, столкнув одеяло на пол. Они так спешили, что Маркус до сих пор был в носках.

Он притянул Джо так, что ее голова оказалась у него на груди, а она положила руку на его плоский живот. Его сердце до сих пор сильно стучало. По скромному опыту она знала, что он будет готов к еще одному заходу через полчаса. Даже раньше, если она чуть подтолкнет.

– Почему ты улыбаешься? – спросил он.

Она подняла голову:

– Тебе же не видно, что я улыбаюсь.

– Я это почувствовал. – Он нежно убрал волосы у нее с лица. – Ты смеешься над моими носками, да?

– Я просто думала о том, что, когда я в последний раз спала с мужчиной за двадцать, мне самой было чуть больше двадцати.

– В следующем месяце мне исполнится тридцать. Думаю, я хочу поесть торт под дождем. И ты сможешь поспать с тридцатилетним мужчиной. – Он улыбнулся, потом стал серьезным. – Это был отец Лидии?

Джо кивнула:

– Стивен.

– Как он погиб? Ты можешь не рассказывать, если не хочешь, – быстро добавил он.

– Все в порядке. Он умер, спасая другого человека.

Он лениво играл ее волосами, но после этих слов замер.

– Это… поразительно.

– Таким был Стивен.

– Лидия знает?

– Да, конечно. Мы им очень гордимся и в то же время ужасно по нему скучаем.

– А твой второй муж?

– Был мудаком. Хотя я, кажется, впервые произнесла это вслух. Он снова женится в июле.

– Ой!

Джо улыбнулась. Ей понравилось его «ой!». Ей понравилось, что он спросил о ее мужьях. Ей нравилось, как волосы закручиваются у него на лбу, и морщинки от смеха на его лице практически без морщин.

Он нравился ей весь, даже больше, чем это было уместно.

– А ты? – спросила она. – Почему ты еще не нашел хорошую девушку и не создал семью?

Он пожал плечами:

– У меня были серьезные отношения с девушкой. Но она относилась ко мне не настолько серьезно.

– Где она сейчас?

– В Тасмании.

– Ой!

– И правда. – Он поцеловал Джо в губы. – Моя история любви до смешного коротка.

– Для этого нужно время.

– Я каждый день узнаю что-то новое.

Он продолжил поцелуй, но Джо нужно было знать, поэтому она отстранилась.

– Что случилось с девушкой из Тасмании, если она тебе так сильно нравилась?

– Ей хотелось приключений. Я же хотел остаться дома и преподавать. Она сказала, что я слишком хорош для нее. Слишком скучный.

Маркус сказал это непринужденно, но Джо видела его боль: он мысленно слышал голос той девушки, когда произносил эти слова. Она знала, что это именно те слова, которые ему сказала девушка при расставании.

– Не представляю, чтобы кому-то было скучно с тобой, – сказала она.

– И это удивительно в тебе, Джо. Когда я с тобой, я совсем не чувствую себя скучным.

– А ты и не такой. Ты молодой, умный и невероятно сексуальный.

– А еще у меня ипотека, работа, и я каждое воскресенье стригу газон.

– И крутишь роман с соседкой.

Маркус рассмеялся. Его лицо было таким солнечным, когда он смеялся!

– У моей подруги Сары и ее мужа сейчас затишье в сексуальном плане, – начала рассказывать Джо. – Я предложила ей попробовать написать ему несколько пошлых сообщений. Ну, чтобы немного подогреть отношения.

– Сработало?

– Он пришел домой и потребовал рассказать, с кем у нее роман. Он подумал, что она отправила их ему по ошибке. Но у них был хороший примирительный секс, так что, я думаю, это сработало.

– Значит, ты рассказала Саре о нас?

– Эм… нет. – И поскольку он смотрел так, будто ждал объяснения, она добавила: – Еще нет.

Он внимательно ее изучал. Она повернулась на спину, чтобы избежать его испытующего взгляда, и мельком взглянула на стену спальни. Она была слишком занята, чтобы заметить раньше, но он повесил свои фотографии ледников: вдоль стены расположились шесть рамок. Они были словно окна в другие миры.

– Ох, ты их повесил!

– У меня ушло все утро, чтобы сделать это ровно.

– Они очень красивые.

– Ты красивая. – Маркус притянул ее ближе к своему обнаженному телу и лениво пробежался кончиками пальцев по ее коже. – Расскажи мне что-нибудь еще о себе. Не о твоих мужьях или подругах – о себе. Какова твоя сокровенная цель?

Она уклонилась от ответа.

– А твоя?

– Стать полярным исследователем. Не сбудется: я недостаточно богат и слишком привязан к своим пальцам. Мне приходится довольствоваться двумя неделями на леднике каждый год. Там можно забыть, что человечество когда-либо существовало. Думаю, именно поэтому они мне так нравятся. Какова твоя сокровенная цель? Перестань избегать вопроса и расскажи.

– Когда-то я хотела поступить в университет и стать учителем.

– У тебя бы хорошо получилось. Ты можешь это сделать за год-два, как только оба ребенка пойдут в детский сад. Ты можешь заняться этим сейчас, учиться на вечернем, и тогда будешь готова работать, когда Оскар и Айрис пойдут в школу.

– Нет, прошло слишком много времени после моей учебы. У меня, вероятно, ничего бы не вышло. И вообще, к тому времени как дети ложатся спать, я чувствую себя без сил.

– Мне ты не кажешься обессиленной.

– Ну, в последнее время я сплю, – ответила она и сама удивилась тому, что сказала.

Он приподнялся на локте.

– Что значит в последнее время?

– Я… у меня часто бывает бессонница в это время года.

– Почему именно в это время года?

– Это… – Она сглотнула. – Это из-за годовщины смерти Стивена, она в начале июня. Я просыпаюсь ночью и думаю… Ох, это будет звучать очень нездорово.

– О чем ты думаешь, Джо? – тихо спросил он.

– О том, какими были его последние секунды. Был ли он напуган. Меня там не было, но иногда я слышу, как он кричит.

Маркус обнял ее крепче.

– Наш брак не был совершенен, – продолжила она. – У нас бывали тяжелые времена. Хонор его идеализирует, и Лидия тоже, это нормально. На самом деле даже прекрасно, что они могут это делать. Но иногда мне кажется, будто я единственная, кто знает правду, и мне нужно держать ее при себе ради других людей. И ради Стивена, потому что он не хотел бы, чтобы мы расстраивались. Вот о таких вещах я думаю поздно ночью, когда не могу уснуть.

– Но ты сказала, что в последние дни спала.

– Да. – Джо улыбнулась ему. – Я сплю гораздо лучше. Благодаря тебе.

– Я рад это слышать. – Он сел. – Не хочешь перекусить? Я просто умираю от голода. Я сегодня дежурил в обед, поэтому не успел ничего съесть.

– Мне нужно вернуться домой и приготовить детям ужин.

– Я кое-что знаю о тебе, Джо. Ты уже все приготовила, осталось только разогреть.

– Да, но Хонор…

Он взял ее за подбородок.

– Позвони ей. Скажи, что задержишься. Поужинаешь со мной?

– Ты приглашаешь меня на ужин?

– Да. Ты и я, одетые, поговорим друг с другом. Может, выпьем по бокалу вина. Как взрослые. Нравится тебе такое предложение?

Джо оно нравилось настолько, что она уже была в предвкушении.

– Мы не можем это сделать.

– Почему?

– Лидия. Твоя преподавательская должность.

– Черт возьми, вспомнила! – Поцелуй. – Мы можем поехать за город. В небольшой загородный паб.

– У меня нет времени.

– Я могу приготовить ужин здесь. Я неплохо готовлю спагетти болоньезе.

– Мне нужно возвращаться.

Но ее рука сама по себе скользнула по его животу.

– Но у тебя же есть еще немного времени.

– Совсем немного.

Ее рука опустилась ниже, но она все еще смотрела на фотографии на стене. Все эти места, в которых он был, жизнь, которой он жил… Она никогда не сможет стать ее частью. Он оставался незнакомцем, невзирая на проведенные вместе часы.

– Ты все еще любишь ее? – Она не могла не спросить. – Которая серьезная, в Тасмании?

– Она… небезразлична мне. Она меня изменила. Мне до сих пор иногда больно.

– Думаю, так и должно быть.

– Ты все равно любила Стивена. Несмотря на сложности.

– Да, – согласилась она. – Но я не думаю о нем постоянно. Не… когда мы занимаемся этим.

Маркус ненадолго закрыл глаза, потом снова встретился с ней взглядом.

– Что это – то, чем мы занимаемся? – спросил он.

– Я думала, это очевидно.

Он поймал ее запястье и задержал.

– Не думаю, что это полностью очевидно. Мне кажется, ты должна сказать.

Слышать такое от мужчины на десять лет моложе, с телом и временем восстановления, которому позавидовало бы большинство мужчин. От мужчины, который, похоже, не осознает собственной силы, который лечит разбитые сердца, умеет слушать и путешествует по ледникам, чтобы побыть наедине с их бескрайностью.

И эта улыбка, в которую так легко влюбиться.

– Я пользуюсь твоим телом, – сказала она. – Ты разве не заметил?

Она сжала пальцы, он застонал, и она повторила движение.

– Тогда давай, используй меня, – прошептал он, откинув голову и снова закрыв глаза.

Глава тридцать первая. Хонор

Писать от руки было практически невозможно, поэтому ей пришлось одолжить ноутбук Лидии, чтобы печатать. Но фразы, которые хорошо складывались в голове, напечатанными выглядели неправильно. Как можно сказать мужчине, что сын, которого он никогда не знал, мертв? Как объяснить годы молчания, годы тоски?

Хонор занималась этим уже несколько часов, но ничуть не продвинулась. Она встала и пошла в кухню, чтобы сделать чай. Теперь ей было легче двигаться. Боль почти исчезла, только по вечерам чувствовалось тупое пульсирование в бедре, и Хонор отказалась от трости, хотя и продолжала ходить по дому Джо с уже привычным пошаркиванием, чтобы не наступить на игрушки. Она составила план этого дома – почти так же, как и своего: знала, сколько шагов до кухонного стола, сколько – до чайника, знала расстояние до шкафчика с кружками. Но беспорядок перемещался изо дня в день.

Притопала Айрис и обняла ее за ногу. Хонор опустила руку на ее шелковистые кудри. В кухне было тепло от духовки, пахло ванилью и сливочным маслом.

– Бабушка Хон, можешь облизать ложку, – сказал Оскар, сунув что-то деревянное ей в руку.

– Все в порядке, Оскар, можешь облизать сам, – ответила она. – Дни, когда я облизывала ложки, уже прошли.

– Я помощник бабушки Хон, – объявил Оскар. – Потому что я хорошо вижу.

– Ты помогаешь маме печь торт? – быстро спросила Хонор.

– Два торта!

– Хонор, будете чай? – В голосе Джо чувствовалась заученная легкость.

Хонор кивнула и села на свое место за кухонным столом, позволив семье двигаться вокруг нее.

Они были для нее проблесками цвета и формы, звуками, запахами ванили, сахара и джема, горячей кружкой чая, которую поставили возле ее рук.

Кто-то постучал в парадную дверь, и она сразу же открылась.

– Это я! – крикнула Сара, подруга Джо. – Дети в машине, никак не успокоятся. Оскар, Айрис, пойдемте, мы едем в питомник, чтобы посмотреть на оленя!

Хонор слышала, как у двери засуетились. Ей нравилась Сара – исходя из того, что она успела заметить. У нее был характер, и она была темнокожей, что отличало ее практически от всех остальных в этом районе.

– Пока, бабушка Хон! – воскликнул Оскар, подбежал к ней и поцеловал в щеку.

А потом они ушли, и снова воцарилась тишина.

– Я выйду, как только закончу с тортами, – сказала Джо, вернувшись в кухню и взяв миску. – А Лидия сегодня пошла в библиотеку, чтобы повторить материал. Так что весь дом в вашем распоряжении.

– Собираешься в какое-то приятное место? – Хонор не ожидала, что Джо расскажет о своем любовнике, но не могла удержаться от маленькой попытки.

– Я иду… на день рождения друга.

– Должно быть, это очень хороший друг, если ты печешь сразу два торта.

– Один для нас. В этом доме нельзя приготовить торт и не поделиться с Оскаром.

Хонор колебалась, зная, что не должна спрашивать, но потом сказала:

– Ты вчера не спала.

– Ох, вы меня слышали? Надеюсь, я не сильно вас побеспокоила.

– Я тоже не спала. Ты часто встаешь посреди ночи.

– Извините. Я стараюсь вести себя как можно тише. – Джо соскребала тесто в формы для выпекания. – Я… На самом деле я думала, что бессонница уже проходит. Наверное, я переволновалась перед сегодняшним днем.

Хонор промолчала. Она, как правило, не вызывала невестку на откровенность. Но Джо, похоже, была взволнована, когда ставила торты в духовку и мыла миску и ложки. Хонор подумала, не собирается ли она рассказать о своем романе, и надеялась скорее на то, что это не будет слишком затянуто. Хотя этим отношениям, вероятно, недоставало острых ощущений, если она пекла торт ему на день рождения.

Джо отодвинула стул и села к Хонор за стол.

– На самом деле, – неуверенно начала она, – можете поехать со мной, если хотите.

– Поехать с тобой?

– Я… Вы, наверное, рассердитесь из-за этого…

Хонор молчала, вспомнив охватившую ее ярость, когда она мыла в кухне.

– Я хочу навестить Адама Акреле, – сказала Джо.

– Адама? – переспросила Хонор. И, как только она это произнесла, имя встало на свое место. – Ты же не говоришь о том Адаме… – Она десять лет не произносила это имя, даже не была уверена, что произносила его тогда. Но она видела имя у себя в голове, отпечатанное рядом с именем Стивена. – Ты его навещаешь?

– Только на день рождения. Он довольно одинок. Мне нравится приносить ему торт.

Значит, торт не для ее любовника, а для Адама Акреле.

Хонор стиснула зубы.

– Ты ничем не обязана этому человеку.

– Знаю, но мне нравится это делать. Мне кажется, Стивен бы этого хотел. Он очень уязвимый молодой человек.

– Он убил Стивена.

– Стивен погиб из-за него. Но Адам в этом не виноват. Он этого не хотел.

– Значение имеют последствия, а не намерения.

– Ну, я думаю, что намерения тоже важны. Сначала было тяжело его видеть. Но потом я заметила, насколько отчаявшимся и печальным он был. И тогда я подумала: за что умер Стивен, если жизнь этого парня так же несчастна?

– Значит, ты каждый год навещаешь его, чтобы подбодрить? В этом состоит твоя миссия?

– Я его навещаю, потому что у него день рождения. И я считаю, что хорошо праздновать жизнь, пока она у тебя еще есть.

– Надеюсь, ты простишь меня за то, что я не считаю, будто жизнь Адама Акреле стоила жизни моего сына.

– Все не так просто, Хонор.

– Эта роль тебе легко дается? Роль святой.

Джо встала.

– Это не какая-то роль. Мой муж умер, а это помогает мне спокойнее принимать свершившийся факт.

– А как Лидия смотрит на твои визиты к этому человеку?

– Я однажды сказала ей об этом, и она очень разозлилась. Как и вы.

– Думаю, у нее была причина для этого.

– Справедливо. Я не могу с вами спорить. Но прошло уже десять лет. Это очень много, чтобы ненавидеть кого-то, кто этого не заслуживает.

Джо вышла из комнаты, и Хонор осталась сидеть за столом с остывающей чашкой чая, от которой все еще поднимался пар.

Наш сын погиб, – напечатала Хонор. – Ты его не знал, я не позволила тебе его узнать, и он умер, чтобы спасти незнакомого человека. Его жена не проронила на похоронах ни слезинки и теперь каждый год печет торт тому человеку, а я зла, безумно зла, что он сделал это вместо того, чтобы жить.

Хонор удалила написанное. Она много раз представляла себе смерть Стивена, во сне и наяву. Иногда это было пыткой, а иногда утешением. Адам Акреле был туманной фигурой в ее сознании. Искаженной пустотой, как и ее центральное зрение. Он был причиной, поводом, способом, проклятием.

В кухне Джо упаковывала покрытый глазурью торт в коробку.

– Ладно, – сказала ей Хонор. – Ладно, я поеду с тобой. Но не ожидай, что я скажу ему хоть слово. Мне он не нравится. Однако мне любопытно. Хочу увидеть, ради кого мой сын расстался с жизнью.

Пока они ехали, Джо включила радио, избавив их от необходимости разговаривать, хотя Хонор все равно слишком глубоко ушла в свои мысли, чтобы что-то сказать. Ей не хотелось искать объяснение смерти сына, потому что это значило бы, что она смирилась. А она не могла с этим смириться. И никогда не смирится с тем, что ее красивого, замечательного мальчика, преисполненного потенциала, интеллекта и любви, больше нет.

Десять лет… Он был не из тех, кого время может стереть из памяти. Чувства Хонор не потускнели и не исчезли. Она любила редко, но если любила, то полностью и навсегда.

– Что вам стоит знать об Адаме… – начала Джо, когда они проехали через центр в другой конец Брикхэма. – Я навещаю его только раз в году. Он не хочет видеть меня чаще и каждый раз ведет себя по-разному – иногда лучше, иногда хуже. У него какие-то проблемы с психикой. Я точно не знаю какие, ему неудобно об этом говорить, но ему становится намного хуже, если он не принимает лекарства.

«И ради этого Стивен пожертвовал своей жизнью?!»

– В прошлом году он устроился на работу, так что, надеюсь, у него все идет хорошо. Ему сложно поддерживать отношения.

– Что тебе дают эти визиты? – Хонор не могла этого не спросить.

– Это не ради святости. В первый раз, когда я его увидела, мне хотелось ответов. Я жаждала знать, что случилось. И он смог рассказать мне некоторые детали, хотя и немного. – Она ненадолго замолчала. – Я продолжаю его навещать, потому что чувствую себя связанной с ним. В последние минуты жизни Стивена они разделили что-то. Он жив потому, что мой муж был хорошим человеком. И мне нравится это знать.

Хонор нахмурилась:

– Не уверена, что мне нужно такое напоминание.

– И он мне нравится. – Джо включила левый поворотник и припарковалась возле многоквартирного дома из желтого кирпича. – А ему нравится мой торт, что не может не радовать.

Они медленно двигались вокруг многоэтажки ко входу в парадное. Там был пандус для инвалидных колясок, по которому они и поднялись. Торец здания был изрисован граффити – отчаянными бессвязными попытками коммуникации тех, у кого слишком много свободного времени. Джо позвонила в домофон и придержала дверь для Хонор.

В парадном был узкий коридор, в котором чувствовался запах сырости и мочи. Возле четвертой двери кто-то приклеил на скотч зеленый воздушный шарик. Хонор коснулась его рукой.

– Похоже, у него вечеринка, – весело сказала Джо и постучала в дверь. Им открыла девушка. Хонор смогла разглядеть серьги кольцами и часть сложной прически. – Привет, я Джо, а это моя свекровь, Хонор Левинсон. Мы пришли поздравить Адама с днем рождения.

– Проходите, – ответила женщина и повела их по другому узкому коридору к тому, что предположительно было гостиной.

Хонор резко остановилась в дверях, когда ей в нос ударил запах старой бумаги. Библиотека. Она протянула руку и обнаружила книги в мягких обложках, стоявшие вдоль стены. В поле ее зрения были только книги. Казалось, они полностью закрывали стены, от пола до потолка, сложенные друг на друга в три пошатывающихся ряда. Если тут и были книжные шкафы, то они уже давно похоронены под книгами. В комнате было тускло и чувствовались другие запахи: подсолнечного масла, кофе и чего-то очень знакомого, что она никак не могла вспомнить.

– С днем рождения, Адам, – сказала Джо, направляясь к фигуре, сидящей в кресле в углу комнаты. Она обняла его и вручила коробку с тортом.

– Опять мой любимый? – спросил он.

– Конечно.

Хонор, пройдя в комнату, похожую на библиотеку, рассматривала Адама Акреле, насколько ей позволяло зрение. На нем была сине-белая футболка. У него была гладкая темная кожа. Хонор стояла по возможности ровно, словно бросая вызов тому, кто решит предложить ей присесть.

– Я принесу тарелки, – сказала девушка, которая их впустила.

– Это моя подруга, Элли, – пояснил Адам. – Мы встречаемся с октября.

– Это прекрасно, Адам. Я так за тебя рада!

– Она хорошая девушка. Терпит меня. Как твои младшие?

– Отлично. Оба растут как сумасшедшие. А Лидия скоро сдает экзамены, мы ею очень гордимся. Адам, это моя свекровь, доктор Хонор Левинсон, мать Стивена.

Молодой человек вскочил на ноги:

– Ух ты, мама Стивена? Вау, пожалуйста, присаживайтесь, садитесь здесь. Элли скоро вернется с тортом, она и чай сделает. Или вы хотите кофе?

– Нет, спасибо.

Но Адам уже схватил обеими руками руку Хонор, прежде чем та успела отскочить, и теперь тряс ее, будто хотел выдернуть. У него были большие, теплые и слегка влажные ладони.

– Мам, – позвал Адам, – это мама Стивена. Стивена!

В углу комнаты произошло сейсмическое движение, и к ним подступила крупная женщина. Она была чуть ниже Хонор, но как минимум в три раза шире. Хонор мельком увидела ее выпрямленные утюжком волосы, торчащие вокруг круглой головы.

Она схватила гостью и крепко обняла. Хонор пискнула, когда, прижав к массивной груди, из нее выдавили весь воздух.

– Спасибо вам большое! – прогремела женщина ей на ухо. – Спасибо, даже не знаю, как вас благодарить!

Она отклонилась назад, все еще держа Хонор, и посмотрела ей в лицо. Женщина выглядела коричневым пятном, она находилась слишком близко, чтобы ее можно было разглядеть. Хонор ошарашенно вдохнула, почувствовав запах шерсти и аромат духов «Anais Anais». Это был запах, который она уловила вместе с запахом книг, тот, который узнала, но не могла вспомнить. Тот же аромат, который Стивен когда-то купил ей на день рождения. Когда ему было сколько? Одиннадцать? Двенадцать? Цветочный, чересчур сладкий, слишком девичий для Хонор. Она носила его каждый день, пока бутылочка полностью не опустела.

– Спасибо за вашего сына, – сказала мать Адама. Женщина была абсолютно растроганная, всеохватывающе теплая и цветочная. У нее был звучный, глубокий голос. – Спасибо, что подарили мне моего. Моего единственного сына. Как мать вы понимаете, что я чувствую.

– Да, – услышала Хонор собственный голос. – Наверное, понимаю.

Они пели «С днем рожденья тебя», и кто-то включил музыку на проигрывателе компакт-дисков, приткнувшемся в углублении среди мягких обложек. Адам танцевал со всеми: с Джо, матерью, социальной работницей, которая пришла после них, даже с Хонор. Она сидела в кресле, но он взял ее за руки своими большими влажными ладонями и качался туда-сюда, улыбаясь ей.

Насколько она помнила, ей почти не встречались люди с психическими заболеваниями, поэтому Хонор не имела ни малейшего понятия, нормально это для Адама или нет. Но, когда он неловко танцевал с Элли, сбивая книжки из стопок, так что они падали у их ног словно лепестки, он выглядел счастливым.

Джо хлопала в такт музыке, будто они праздновали день рождения одного из ее детей.

Когда торт нарезали и разложили на бумажные тарелки, Адам сел возле Хонор достаточно близко, чтобы она могла различить тихие звуки, которые он издавал, пока ел.

– Я каждый день думаю о вашем сыне, – сказал он.

Она не смогла съесть много торта, он был слишком сладким. Хонор пыталась увязать этого вполне реального, крепкого парня с неопределенным человеком, которого всегда представляла.

– Он же был умным? – спросил Адам. – Позже я узнал, что он был ученым.

– Физиком.

– Я понял, что он умный, просто по тому, как он со мной говорил.

– Как… – Хонор проглотила приторную сладость.

Она думала о последних словах Стивена, лежа в одиночестве поздно ночью и во снах. Но они были неясными – всего лишь предположением, таким же расплывчатым, как она представляла Адама Акреле. Чаще она слышала его повышенный, злой голос, как во время их последней ссоры.

Возможно, один набор слов смог бы вытеснить другой?

– Что он тебе сказал? – спросила она.

Адам поудобнее сел на стуле.

– Я был на мосту, собирался прыгать. Я ждал поезда, чтобы упасть сразу под него. Хотел, чтобы было наверняка, понимаете? Правда хотел покончить с собой. А потом я увидел мужчину в спортивной одежде, перелезающего через ограждение. Я решил, что он тоже хочет прыгнуть. Помню, как подумал: разве не забавно, что в одном месте в одно время встретились двое сумасшедших?

Он говорил как человек, который уже много раз рассказывал эту историю: возможно, она была его коронной байкой. Нет, он рассказывал об этом на терапии. И Джо.

– Но потом он сказал мне не прыгать. Он спросил, как меня зовут, и сказал, что я не должен прыгать. Так я понял, что он пытается меня спасти. А потом он спросил, знаю ли я, что такое гравитация и что ее вызывает.

Хонор никогда не слышала, как Стивен читает лекции, но помнила, как он разговаривал с маленькой Лидией. Он всегда был терпеливым, мягким, никогда не говорил с ней так, будто она слишком мала для рационального мышления. Хонор подумала, что Стивен говорил с Адамом именно так.

– Я ответил: «Ну, типа того». В тот момент я не думал о гравитации или о чем-то еще, меня больше интересовало, когда будет поезд. А потом он сказал то, что я никогда не забуду. Он сказал, что гравитация – это сила, возникающая между двумя объектами, и что у всего во Вселенной, и не важно, насколько большого или маленького, есть гравитация. Что все притягивается ко всему остальному.

Хонор закрыла глаза. В комнате вокруг них воцарилась тишина. У Адама был нежный, немного тонкий голос. В ее сознании он стал глубоким голосом Стивена с намеком на северный лондонский акцент, от которого он так и не избавился. Он всегда умел хорошо объяснять.

– Даже люди, – сказал Адам.

Сказал Стивен – в ее голове.

– Благодаря гравитации горят звезды и вращаются миры, но она есть и у людей. Любые два человека, близкие друг к другу, оказывают друг на друга воздействие, соразмерное расстоянию между ними. И чем они ближе, тем оно сильнее.

Хонор произносила слова одними губами. Они вышли из нее шепотом: Чем они ближе, тем оно сильнее.

– А потом, – продолжил Адам, – я услышал позади нас сирену. Я как бы начал разворачиваться, чтобы посмотреть, и на секунду потерял равновесие. Уступ был довольно узким. А он протянул руку, чтобы помочь мне, но мы не были так близко – недостаточно близко, чтобы прикоснуться. Достаточно близко, только чтобы говорить. И я даже не заметил, как он поскользнулся, просто увидел его руку и лицо. Я вытянул руку, чтобы схватить его, но не достал. Я был недостаточно быстрым. Тем не менее я помню, как он посмотрел мне в глаза. Казалось, это было очень долго, но это не могло длиться больше секунды. Мы просто смотрели друг на друга. Будто мы… будто знали друг друга. Будто понимали.

Адам поерзал. Она слышала, как под ним скрипит стул.

– А потом он упал, – сказал парень.

* * *

На обратном пути Хонор листала книгу, которую ей навязал Адам, когда они уходили. Она была ей прекрасно знакома. «Сокровищница английской поэзии», с мягкой обложкой, потрепанной от использования.

– Я не ожидала, что он так молод, – сказала она.

– Ему двадцать шесть. Он пытался прыгнуть в шестнадцать. Как сейчас Лидии. – Джо покачала головой. – У меня есть масса причин благодарить судьбу.

– И еще, я не ожидала… – Хонор не могла подобрать нужного слова. Она не могла сказать, что Адам ей понравился. Ее симпатия к нему была ограничена. Но она почувствовала к нему что-то, эмоцию, у которой, возможно, еще нет названия. – Я не знала, чего ожидать, – закончила она.

– Вы злились, – сказала Джо. – Может, теперь вы не настолько сердитесь?

– Нет. Не сержусь. Тяжело злиться на кого-то такого… – И снова этот термин ускользнул от нее. Она имела в виду что-то вроде настоящего, но это слово было недостаточно точным. – Тяжело злиться на кого-то, кто так хорошо помнит слова Стивена.

– Гравитация, – согласилась Джо. – Давно не слышала об этом. Да. Это очень похоже на Стивена, правда?

– Когда-то он бросал камни, перья и листья в пруд с мостика в парке. Он всегда ставил эксперименты, даже в детстве.

– Я рада, что вы поехали со мной, – сказала Джо.

Хонор кивнула. Она не была рада. Но она была…

Благодарна?

– Когда я впервые встретила Адама – он тогда был не в такой хорошей форме, фактически он был в клинике, его положили туда после попытки самоубийства, – я поняла, что если бы Стивена там не было, то Адам был бы мертв. А я не могу желать такого кому-то.

Хонор думала об этих словах. Очень вероятно, что Джо была лучшим человеком, чем она. Несмотря на то, каким искренним был этот парень, насколько была благодарна его мать, какую бы связь она ни почувствовала в той странной душной комнате, навязчиво заставленной книгами, Хонор знала, что, если бы у нее был выбор, она бы не выбрала жизнь Адама Акреле вместо Стивена Левинсона.

Но у нее не было такого выбора. Ей была дана эта реальность.

Может, пришло время учиться ее принимать?

– Когда позвонили из больницы, – сказала Джо настолько тихо, что ее почти не было слышно за шумом мотора, – и сказали, что Стивен упал с моста, сначала я подумала, что он прыгнул.

– Ты подумала, что он…

– Он страдал от депрессий. Не часто и не все время, но иногда они бывали. Он называл их черными дырами. Бывали дни, когда он чувствовал, будто из его жизни высосали всю радость. И тогда я ничем не могла ему помочь – мне просто нужно было находиться там и переживать это с ним, давая понять, что мы с Лидией будем рядом, когда он вернется. Он говорил, что бег помогает. И в тот день он тоже пошел бегать.

Хонор не знала, что ответить. Ее Стивен, человек, которого она знала лучше всех… Она вспомнила долгие мрачные дни, когда он был младенцем. Что он мог впитать с ее молоком?

– Он не хотел вам рассказывать, – добавила Джо. – Не хотел, чтобы вы волновались. И, Хонор, такое бывало нечасто. Бóльшую часть времени он был в порядке. Даже лучше, чем в порядке. Мы были счастливы вместе.

Хонор вспоминала свадьбу Стивена и Джо в зале бракосочетаний в Кембридже. Она вспоминала, как сидела в первом ряду и умышленно игнорировала то, как они смотрели друг на друга. Улыбались друг другу. Тот момент, когда ее сын надел кольцо на палец невесты. Она отказалась от иудаизма задолго до этого, но кипела недовольством из-за росписи в зале бракосочетаний.

Она думала о пригласительном, от которого отказалась, о жгучей ревности внутри, замаскированной под презрение. О том, насколько свысока она смотрела на свою невестку.

Иногда ей казалось, что Джо напоминает Венди, жену Пола, красивую и домашнюю. Иногда она использовала это в качестве оправдания своей ревнивой неприязни. Но правда была проще и хуже: в ее глазах никто не был достаточно хорош для Стивена.

По иронии судьбы, теперь ей все виделось яснее.

– Я была не очень добра к тебе, Джо, – сказала она.

– Ох, ну что вы… – Невестка явно смутилась. – Во всяком случае, все это в прошлом.

Хонор прислонилась к окошку машины. Вибрации двигателя пробежали по ее голове, вниз по позвоночнику и к бедрам.

Десять лет Хонор думала, что если Стивена, ее центра тяжести, больше нет, то вместе с ним перестало существовать и все остальное. Ей хотелось, чтобы мир рухнул, сгорел дотла, превратившись в пепел и пыль, как письмо с калифорнийским штампом и марками авиапочты. Она считала трагедией то, что он не рухнул, не сгорел дотла. Что она продолжает жить после того, как все, ради чего она жила, исчезло, стерлось из центра ее жизни, оставив лишь периферию.

Невероятно, но теперь казалось, что она начала двигаться дальше, открывать для себя новые силы притяжения, хотя и с опозданием.

Когда они вернулись домой, Хонор включила ноутбук и долго печатала не задумываясь. То, что она не могла видеть слова, только помогало.

Глава тридцать вторая. Лидия

Первым экзаменом у Лидии был французский язык, и было странно идти в школу после обеда, в форме, но без каких-либо вещей, кроме шпаргалки, пенала и бутылки воды, и ждать снаружи, возле двери в аудиторию, пока все остальные классы сидели на уроках. Казалось, будто она не была в школе целую вечность, хотя прошла всего неделя. Неделя постоянного повторения материала, по большей степени в одиночестве и какую-то часть – с Аврил. Разговор у них не складывался, но Аврил, похоже, этого не заметила.

Лидия не думала, что будет сильно нервничать перед экзаменами – особенно перед французским, который ей легко давался, – но почему-то сосало под ложечкой, и она вся вспотела под школьным джемпером. Миссис Фоулер стояла возле входа в аудиторию, показывая ученикам места для ожидания в коридоре, проверяя их пеналы и бутылки с водой, напоминая всем, что нужно выбросить шпаргалки до того, как они войдут внутрь.

– Ты сдаешь экзамены продвинутого уровня? – спросила она у Лидии, сверяясь со своим планшетом. – Ожидай со старшим классом, а не с одиннадцатым. Потише у экзаменационного зала, пожалуйста.

Сначала Лидия чувствовала себя глупо на уроках французского как единственная в школьной форме, но к октябрю она это переборола. Хотя теперь, стоя с горсткой учеников в джинсах и футболках или летних платьях на расстоянии нескольких метров от ее потока, которые сдавали стандартный экзамен по французскому, она снова почувствовала себя глупо. Аврил не сдавала французский, и у нее экзамены начинались только завтра, но Лидия была знакома с большинством учеников, ожидающих экзамена, и было странно стоять не рядом с ними.

Напротив, в другом конце коридора, вцепившись в бутылку с водой, стояла Бейли. Лидия не виделась с ней с того дня перед выходными для подготовки. Она заметила, что Бейли теперь была в черных носках. И, кроме того, она перешептывалась с Эрин, которая даже не закатывала глаза и не дула губы. На самом деле они выглядели практически как подруги.

Ну, должно быть, Бейли довольна. Казалось, она хотела произвести впечатление на Эрин.

Как раз в этот момент они подняли глаза и увидели, что Лидия на них смотрит. Бейли покраснела, а на лице Эрин медленно расплылась слишком кривая ухмылка.

– Удачи, – сказала им Лидия одними губами.

Эрин послала ей воздушный поцелуй и захихикала.

Лидию словно ударили, у нее внутри все опустилось.

Поцелуй? Что это значило? Бейли что-то рассказала?

Бейли опустила голову, а Эрин повернулась к стоявшей рядом Оливии и сказала что-то, Лидии не было слышно, что именно.

– Прекратите разговоры! – окликнула их миссис Фоулер. – Старший класс, можете входить. И помните: ни разговоров, ни шума, ни чего-либо подобного в экзаменационном зале.

– Не переживай, – сказал мальчик, стоявший в очереди за Лидией. Его звали Паоло, он был на год младше. – Все будет хорошо. Хотя я до чертиков напуган.

Он улыбнулся, и они вошли в двери. Лидия нашла место, на котором лежала табличка с ее именем и уже ожидала бумага для черновиков. Сдающие экзамен повышенного уровня заполняли комнату, но никто из них на нее не смотрел. Все они стремились побыстрее найти свои места.

Ничего страшного, сказала она себе. Ничего страшного. Просто Эрин, как всегда, использовала вычурные жесты и послала ей воздушный поцелуй на удачу. Лидия сидела в первых рядах и не видела вокруг никого из знакомых. Она оглянулась через плечо.

– Смотри перед собой, – сказал мистер Синг и положил экзаменационную работу ей на парту.

Лидия глубоко вдохнула и сконцентрировалась на написании своего имени и ученического номера в работе. Сосредоточилась на том, чтобы замедлить пульс, на том, чтобы начать думать о французском. Эрин, наверное, послала сотню воздушных поцелуев за сегодня. Она была любителем такое делать.

– Можете начинать, – объявил мистер Синг.

Эрин догнала ее в конце коридора. Она была с Оливией и Софи, но Бейли видно не было.

– Как прошел усложненный экзамен?

Лидия практически осела от облегчения.

– Думаю все в порядке. Как ваши?

– Не так хорошо. Наверное, стоило воспользоваться поцелуем на удачу.

Лидия чуть не споткнулась, и Софи захихикала. Эрин улыбалась жестокой улыбкой, которая частенько бывала на ее лице.

– Un baiser^[8], – сказала Оливия. – Ведь вы говорите на усиленной программе? Très romantique^[9].

– Куда ты сейчас? – спросила Эрин. – Пойдешь искать Бейли? Или Аврил?

– У меня еще один экзамен, – выдавила из себя Лидия.

– Ладно, тогда увидимся позже, дорогая. Па-па.

Эрин кокетливо помахала Лидии, Софи и Оливия захихикали.

Глава тридцать третья. Джо

– Эй, соседка.

Джо оторвала взгляд от розового куста. По ту сторону изгороди стоял Маркус. Ее сердце вздрогнуло, и она опустила секатор.

Оскар уже опередил ее. Он побежал к изгороди, сжимая букетик из одуванчиков, который насобирал в саду.

– У меня суперзрение! – заявил он. – Я супергерой!

– Что ж, это прекрасно, – ответил Маркус. – Для кого цветы? Для твоей мамочки?

– Для Лидии. У нее экзамены.

Айрис притопала за ним к изгороди, размахивая еще двумя одуванчиками, зажатыми в пухленьком кулачке:

– Я тоже собираю!

– Они очень красивые. Сегодня первый экзамен, да? – Маркус взглянул на Джо. – Как подготовка? Я ее не видел с конца семестра.

– Она еще не вернулась. Наверное, пошла на кофе с Аврил. Я собираю букет для ее комнаты и готовлю на ужин ее любимую еду.

– А я помогаю, – не удержался Оскар.

– Оскар действительно неплохо помогает, – продолжила Джо. Она подошла ближе к изгороди, достаточно, чтобы прикоснуться к Маркусу, если осмелится. – Он всю неделю собирал и приносил Хонор вещи. Айрис тоже, когда могла. Они ей очень хорошо помогают. И мне.

– У тебя пыльца на щеке. – Маркус протянул руку и вытер ее, задержав большой палец на ее лице. – Выглядит очень мило.

Джо протянула розы, чтобы он мог их понюхать.

– У тебя тоже пыльца, – сказала она, сняла садовую перчатку и пробежала пальцем по его нижней губе. Маркус его облизнул, и Джо прошептала: – Шалун.

– Я уже несколько дней жду, чтобы пошалить, – шепнул он в ответ. – Но кто-то был занят.

– Я буду держать букет невесты на свадьбе, – сказал Оскар.

– Нет, – сказала Джо, – держать свадебный букет будет Айрис. Ты будешь держать подушечку с кольцами. На свадьбе моего бывшего, – добавила она, обращаясь к Маркусу. – Скоро приедет его невеста, чтобы снять с детей замеры для пошива нарядов.

– Это та знаменитая домработница?

– Да, та знаменитая домработница.

– Ты пускаешь ее в дом? – тихо спросил он.

Джо пожала плечами:

– У меня особо нет выбора. Стараюсь, чтобы все было цивилизованно.

– Должен заметить, что мне было бы нелегко вести себя цивилизованно в подобной ситуации.

– Он их отец, а она станет мачехой.

– Наверное, я просто беспокоюсь о тебе. – Он наклонился через изгородь и обратился к Айрис: – Хочешь зайти сюда на минутку? Я дам тебе кое-что, что поможет стать девочкой-цветочницей.

– Нет! – ответила Айрис, протянув к нему руки.

Маркус явно колебался, размышляя, реагировать на ее слова или на действия.

– Она переживает этап «нет», – пояснила Джо.

– Нет! – повторила Айрис, размахивая руками и подпрыгивая, пока он не сдался и не перенес ее через изгородь в свой сад.

Оскар тоже поднял руки.

– Меня! Меня! – просил он, пока Маркус не перенес и его.

Джо смотрела, как ее любовник опустил ребенка на землю, немного обеспокоенная тем, что дети так легко пошли к незнакомому человеку. Хотя Маркус не был незнакомцем, не для Джо…

Но ее отношения с Маркусом точно не были тем, о чем можно рассказать детям. Она вспомнила, какая злость ее охватила, когда Ричард объявил, что Татьяна переехала к нему и тоже будет проводить выходные с детьми. Насколько унижена она была, насколько неправильным казалось то, что ее дети станут частью этих нездоровых отношений. Теперь ситуация особо не отличалась, ведь так? Позволять детям проводить время с мужчиной, с которым их мать спит втайне от всех…

– Наверное, нам нужно быть осторожнее, – тихо сказала она.

– Не переживай, дети со мной в безопасности, меня проверяли на судимость перед приемом на работу, – ответил Маркус, не отрывая взгляда от детей. Впервые за время, что Джо его знала, в его голосе слышались недовольные нотки.

– Я не это хотела…

– Я знаю, что ты имела в виду. Я верну их через минуту.

Они исчезли за изгородью, и Джо услышала, как они переговариваются шепотом. Она оглянулась на дом, чтобы проверить, не выглядывает ли в окно Хонор и не приехала ли еще Татьяна, но никого не увидела. Снова надев перчатку, она начала обрезать шипы с ранних роз, срезанных для Лидии.

Как бы на нее смотрели люди, если бы знали? Она снова стала бы объектом внимания и слухов, только на этот раз из-за собственных поступков? Она помнила ужасные дни после того, как ушел Ричард, как она сидела в парке, пытаясь вести себя как обычно и при этом зная, что все говорят о ней. В этот раз слухи будут уже не о бедной Джо, брошенной ради домработницы, а о развратной Джо, которая спит с соседом. Об извращенке Джо, закрутившей роман с учителем дочери на глазах у своих маленьких детей.

Это казалось серией какого-то реалити-шоу, которые Джо периодически смотрела, мучаясь мыслью, что могла бы в это время делать что-то полезное.

Оскар рассмеялся.

– Шшш… – услышала она шепот Маркуса. – Ты помнишь, что говорить?

– Нет! – заявила Айрис.

Она не видела Маркуса, который прятался за высокой частью изгороди, но видела его руки, когда он поднял малышку и осторожно поставил на землю. У нее в руках был огромный букет из душистого горошка и папоротника. Айрис сделала несколько шажков к Джо и с торжественным видом протянула ей букет.

– Для мамочки, – сказала она.

Оскара тоже подняли над изгородью. У него был маленький букет фиалок, добавленных к охапке одуванчиков. Он бросился к Джо, решив не копировать за Айрис походку девочки-цветочницы.

– Эти для Лидии! – воскликнул он. – Маркус сказал, что я могу оставить их и сам подарить ей.

В бреши в изгороди показался Маркус. У него на воротнике еще осталось немного папоротника. Джо с охапкой цветов почувствовала себя виноватой за мысли об извращенцах и реалити-шоу.

– Спасибо, – сказала она.

– Можешь не отдавать их Лидии, если считаешь это неуместным. Я не обижусь.

– Я… я могу сказать, что Оскар сам их насобирал.

– Так и было. Но надеюсь, что ты оставишь букет от Айрис.

Она кивнула, вдыхая их аромат. Она приняла тысячи букетов от своих детей, лютики и ромашки, желтые или уже белые одуванчики, но когда в последний раз ей дарил цветы мужчина?

– Извини, – сказала она.

– Я теряюсь, находясь на краю твоей жизни, – ответил он. – Я могу устать чувствовать себя грязным секретом.

Со стороны дома появилась Татьяна.

– Привет, мои дарагие! – окликнула она детей. – Я тут!

– Это она? – спросил Маркус.

Джо кивнула:

– Мне пора. Извини. Спасибо за цветы.

– Давай встретимся позже. Я буду тут. – Он мельком взглянул на Татьяну, которая ждала рядом с домом, и снова посмотрел на Джо. – Она не может быть тебе конкуренткой. Твой бывший сумасшедший.

– Я тебе напишу, – пробормотала она и повела Оскара и Айрис в дом.

Татьяна ждала их у задней двери.

– О, цветы? – обратилась она к Оскару, протянув руки. – Такие красивые!

– Это для Лидди, – ответил он, уверенным шагом проходя мимо нее к двери.

– Привет, Татьяна, – поздоровалась Джо, взглядом ища за ней Ричарда.

– Я одна, – сказала Татьяна, – Ричард на работе. Я стучала, но никто не ответил.

– Мы были в саду, а Лидии нет дома. Хотя я думала, что Хонор откроет.

Джо зашла внутрь. Свекровь сидела на диване, сложив руки, и спокойно смотрела перед собой.

– Хонор, вы не слышали, как стучали в дверь?

– Я подумала, что это рекламные агенты, – ответила Хонор.

Джо нахмурилась, но Хонор не потеряла невозмутимости, так что ей осталось только, пожав плечами, повернуться к Татьяне:

– Хочешь чаю? Или что-то холодное попить?

– Да я сама справлюсь. – Татьяна достала из шкафа стакан и налила холодной воды из фильтра в холодильнике.

Джо, держа цветы в руках, открыла ногой нижний шкафчик и заглянула туда.

– Так, а где все вазы?

– Давай помогу, – сказала Татьяна. Она выпрямилась и потянулась к шкафчику над холодильником. – Достать большую?

– Мм… Наверное, и большую, и маленькую, пожалуйста.

Татьяна достала стеклянную вазу и фарфоровую поменьше, которую Джо забрала из дома матери. Не дожидаясь просьбы, она поставила их в раковину и начала наполнять водой. Джо наблюдала за ней, вдруг вспомнив, что, когда Татьяна жила с ними, в доме постоянно были цветы. Она думала, что Татьяна сама их покупала в качестве небольшого милого жеста. А что, если на самом деле это были подарки Татьяне от Ричарда?

– Эти для Лидии, – сказала Джо, ставя свежесрезанные розы в стеклянную вазу, а букет из одуванчиков и фиалок – в фарфоровую вазочку. – У нее сегодня начались экзамены.

– Ох, как волнующе! – ответила Татьяна, доставая портновскую рулетку из кармана узких кремовых брюк. – Айрис, дарагая, иди ко мне, я тебя измерю для красивого платья. Оно будет розовым и блестящим.

– Нет, – сказала Айрис.

– Тебе не нравится розовый? – Татьяна посмотрела на Джо. – Я думала, ей нравится розовый.

– У нее сейчас стадия…

– Это ты домработница?

Обе замерли, услышав голос Хонор. Четкий вопрос был задан командным тоном. Хонор по-прежнему сидела на диване, глядя перед собой. Возле нее устроился Оскар.

– Я была домработницей, – сказала Татьяна. – Теперь я выхожу замуж за Ричарда в следующем месяце. А вы бабушка?

Она подошла к Хонор и протянула руку для рукопожатия.

Хонор не приняла ее.

– Пошла вон отсюда, б…, которая спит с чужими мужьями, – сказала она по-русски.

Татьяна побледнела.

– Я…

Оскар повернулся к Хонор:

– Что это за смешные слова, бабушка?

Хонор повернула голову, посмотрела на Татьяну и выжидающе подняла брови:

– Ну?

– Я – да. Я… в смысле, нет. Я лучше пойду.

Татьяна спрятала рулетку в карман и поспешила к выходу. Дверь за ней захлопнулась, и Джо услышала, как завелся двигатель машины.

– Что вы ей сказали? – спросила Джо, широко раскрыв глаза от удивления.

– Это русский язык, – ответила Хонор Оскару и повернулась к Джо. – Я сказала ей убираться вон из твоего дома, потому что она ворующая мужей шлюха.

Джо опешила. Оскар заморгал.

– Что такое шлюха? – спросил он.

Дверь снова хлопнула, и Джо подскочила, готовая снова увидеть Татьяну, кричащую на Хонор по-русски. Но это была Лидия. Она бросила сумку у двери и, ни с кем не здороваясь, направилась к лестнице.

Джо поспешила к ней:

– Как твой экзамен, дорогая?

– Нормально.

Лидия стремительно поднялась по лестнице, и Джо услышала, как захлопнулась дверь в ее комнату.

– Не похоже, что все нормально, – заметила Хонор. Она говорила совершенно спокойно.

– Почему вы сказали такое Татьяне?

– Потому что это правда. А еще потому, что мне обидно, что ты гостеприимна с такими людьми и позволяешь им вести себя у тебя в гостях как дома. Не стоит быть такой услужливой. Это ради твоего же блага, Джо.

Джо ощетинилась:

– Хотите сказать, что я впустила ее сюда и позволила увести собственного мужа?

– Нет, он сделал свой глупый выбор сам. Я говорю о том, что теперь, когда она так поступила, у тебя нет причин позволять ей считать себя хозяйкой здесь, в твоем доме.

– Ну, я … – Она подумала о том, что Татьяна знала, где стоят стаканы и где хранятся вазы. – Я стараюсь быть вежливой со всеми.

– Это не вежливость, а безумие. Думаешь, Лидия чем-то расстроена?

– Пойду проверю.

Джо поставила душистый горошек в воду, взяла фарфоровую вазу с цветами для Лидии и пошла наверх. Она слышала, как в гостиной Оскар снова спросил:

– Что такое шлюха?

О господи… Но с этим она разберется позже.

Джо постучала в дверь комнаты Лидии:

– Дорогая, ты в порядке?

Тишина.

– Все хорошо с экзаменом?

Послышались шаги. Дверь приоткрылась всего на дюйм.

– Экзамен прошел нормально, с экзаменом ничего не случилось, не волнуйся. Можно мне хотя бы пять минут побыть одной? Пожалуйста!

– Ладно, – ответила Джо. – Просто Оскар нарвал цветов, чтобы тебя поздравить.

Лидия высунула руку и забрала вазочку. Она хотела снова закрыть дверь, но Джо придержала ее.

– Я готовлю курицу по-охотничьи, – быстро сказала она. – У тебя завтра нет экзаменов, так ведь? Не хочешь позвонить Аврил и пригласить ее к нам на ужин, чтобы отпраздновать?

– У Аврил сегодня не было экзаменов.

– Ну и ладно, она все равно может прийти.

– У Аврил есть парень.

Джо закусила губу.

– Ох. Я… я поняла.

– Ты ничего не понимаешь.

– Но это не так, дорогая. Я как раз думала, почему она так редко заходит к нам в последнее время. Ладно, не переживай. Аврил не из тех, кто забывает друзей.

– Правда?

– Правда, – убежденно ответила Джо. – Она хорошая девочка, и вы много лет были не разлей вода. Тебе и должно быть непривычно, если она начала с кем-то встречаться. Но вы все равно можете отлично проводить время вдвоем.

– Можем?

– Конечно можете! Почему бы тебе не позвонить Аврил, вдруг она свободна? Думаю, ей тоже не помешает немного отвлечься. Не стоит учить все время, дорогая, а то переутомишься. Тебе нужно периодически развлекаться.

– Развлекаться? – Лидию не было видно за дверью, но было понятно, что у нее скептическое выражение лица. – Ты считаешь, что это развлечение? Думаешь, в этом есть хоть что-то веселое?

– Я вижу, что все очень напряженно, но это только начало. Тебе предстоит еще несколько недель экзаменов. Будь добрее к себе, дорогая.

– Я буду добрее к себе, когда ты перестанешь указывать мне, чтобы я повеселилась!

Лидия захлопнула дверь. Учитывая, что она была приоткрыта всего на пару дюймов, звук получился неожиданно громким. Джо несколько секунд смотрела на дверь, потом тяжело вздохнула и пошла вниз, чтобы втайне отправить Маркусу сообщение и придумать безобидное значение для слова «шлюха».

Глава тридцать четвертая. Лидия

Мама вела себя просто нелепо. Как можно все время стараться видеть только хорошее? Как она может думать, что все можно решить, просто приготовив чье-то любимое блюдо? Она сочувствует дочери и пытается поддержать ее, говоря пустые банальности насчет того, что они с Аврил все равно будут хорошо проводить время вместе, хотя понятия не имеет, какие чувства Лидия испытывает к подруге.

При этом девушка понимала, что поступает несправедливо: Джо не знает о чувствах дочери, потому что она ей не сказала. Но она ощущала какую-то дикую вседозволенность в том, чтобы срываться на матери из-за того, что сама боялась насмешек со стороны друзей. И, кроме того, на время экзамена она оставила телефон дома, и нужно было проверить, не звонила ли Аврил. Всю дорогу домой она придумывала сценарии того, как Эрин звонит Аврил и рассказывает, что Лидия поцеловала Бейли. Представляла ехидную усмешку Эрин и то, как глаза Аврил округляются от ужаса. Пыталась придумать, как объяснить случившееся и можно ли все свалить на Бейли, – что, конечно, было несправедливо, но ведь это Бейли всем рассказала. Или, может, сочинить какую-то правдоподобную историю? Они изображали сцену из фильма? На самом деле она просто пробовала помаду? Она поскользнулась и случайно встретилась с губами Бейли?

Ничего придумать не получалось. Придется рассказать правду.

Следовало рассказать правду давным-давно, тогда она бы не столкнулась с этим сейчас.

Нужно было сказать правду с самого начала. И лишиться близости Аврил, полного доверия, тайных прикосновений и взглядов. Все это было таким ценным – и все было построено на лжи.

Борясь с подступающей к горлу тошнотой, Лидия взяла телефон.

Ни пропущенных звонков, ни сообщений.

Значит, Аврил не знает. Она с облегчением опустилась на кровать. Все равно придется рассказать, но она сможет сделать это по-своему. Скажет, что ей было одиноко и хотелось поэкспериментировать. Скажет, что у нее нет к Аврил никаких чувств. Конечно нет. Они просто лучшие подруги.

Это будет ужасно. Очередная ложь. Но, по крайней мере, тогда они будут и дальше общаться. И это не будет очень уж отличаться от того, что было раньше. А может, все будет еще лучше.

Телефон запищал, и Лидия посмотрела на экран. На Facebook пришло более пятидесяти оповещений. Пока она смотрела, их стало пятьдесят два.

Похолодевшими руками Лидия нажала на свою страницу. Первым, что она увидела, был комментарий от Даррена Реймонда:

Эй, ЛЛ, слышал, что ты теперь лесби, так что ты знаешь, какова киска на вкус.

Даррен Реймонд. Глупая шутка. Никто не обращал на него внимания. Но только под его записью были еще комментарии.

Боже мой, правда? Это многое объясняет.

Я всегда думала, что между ней и А что-то есть.

Черт возьми, я не знала. Она ходит со мной на легкую атлетику, ребята, я переодевалась перед ней все время. Гадость!

– Гадость? – выплюнула Лидия. – Гадость – это твоя жирная задница, Беки!

Ей не хотелось листать дальше – пятьдесят два оповещения, уже пятьдесят три! – но она листала. Там были фото. Кто-то запостил ее фотографию с Аврил с вечеринки у Моники: они стояли, обняв друг друга за плечи, держа в руках одинаковые банки с сидром и высунув языки в камеру. На картинке к голове Лидии пририсовали облачко для мыслей, как в комиксе: «Классные сиськи!»

Лидия беспомощно листала дальше и видела ехидство и отфотошопленные фотографии, ликующее возмущение и надрывное отвращение.

Я не против людей с нетрадиционной ориентацией, 21-й век, в конце концов. Но они должны говорить об этом, а не делать вид, что они нормальные.

Ребята, думаете, они с Аврил занимались этим все время? Это сексуально!

Лидия прочла каждую запись. Каждую, не считая тех, которые продолжали появляться. Потом бросила телефон на кровать и уставилась на него, будто это он был проблемой, был ядовитой змеей, и нужно было решить, как эту змею убить.

Лидия понимала, как работает интернет. Что бы она ни ответила, будет только хуже. Ей необходимо встретиться с Аврил, но получится ли? Ей на самом деле нужно это делать? Аврил еще ничего не написала. Может, из-за шока или потому, что встала на сторону Лидии, но тогда почему она не звонит?

Может, она просто занята, зажимаясь с Гарри? Лидия поняла, что впервые безумно хотела бы, чтобы Аврил была сейчас где-то в парке, за каким-то зданием, под деревом, с рукой Гарри Картера под кофтой. Она снова схватила телефон и позвонила ей, но звонок переключился на голосовую почту.

– Срочно перезвони мне, окей? – сказала она. – Не заходи в интернет, просто перезвони.

Лидия еще отправила сообщение, чтобы наверняка, а потом представила, что Аврил не зажимается с Гарри, а сидит с ним и читает записи в Facebook. А не отвечает потому, что ей слишком противно. Рассказывает Гарри о том, сколько раз переодевалась перед Лидией, сколько раз они спали в одной кровати, как купались ночью голышом в бассейне у Райленсов, как одалживали друг у друга одежду, включая белье.

Лидия засунула телефон в задний карман и, выбежав из дома, направилась к Аврил.

Ее школьная обувь никак не подходила для бега, но Лидия не обращала внимания на то, как она стучит по асфальту. Она перебежала дорогу перед машиной и лишь краем уха услышала скрип тормозов и звук клаксона. У дома Аврил она давила на звонок, пока дверь с жужжанием не отворилась.

Дверь в квартиру была открыта нараспашку, и Лидия, постучав, вошла.

– Аврил?

На диване сидела миссис Толлер с пультом от телевизора в руках. Она все еще была в рабочей форме, а может, только собиралась идти на смену.

– Миссис Толлер, здравствуйте. Аврил дома?

Мама Аврил, прищурившись, посмотрела на нее:

– Она сказала, что сегодня будет готовиться к экзаменам у тебя.

– Ох… Я… Точно, она выскочила за книгой, и я подумала, что она вернется домой. Может, она оставила ее в школе.

– У тебя нет экзаменов, что ты можешь шататься по городу?

– Просто решила сделать перерыв. Вероятно, я встречу ее по пути домой. Спасибо, до свидания!

Лидия заскочила в парк и торговый центр. Проверила место у реки, куда они иногда ходили, игровую площадку за домом Аврил. В «Starbucks» она заметила группку людей в синей школьной форме, которые расселись на диванах в задней части кофейни, и быстро вышла, пока ее не заметил кто-то из школы. Лидия снова проверила телефон. Новых сообщений не было, зато было двадцать восемь новых оповещений в Facebook и еще девять в Snapchat. Она не стала их читать.

Ноги неохотно понесли ее в сторону дома. Она не была глупой, знала, что нужно сделать. Нужно удалить страницу в Facebook и Snapchat. Нет, нужно их оставить в качестве доказательств. Но доказательств чего?

Она должна рассказать маме.

От этой мысли Лидия почувствовала облегчение. Она скажет маме. Мама будет потрясена, но встанет на ее сторону. Мама поможет разобраться, что делать.

Зайдя в дом, Лидия увидела бабушку, сидящую на диване с Айрис. Оскар делал вид, что читает им книгу.

– Лидия, все в порядке? – спросила Хонор, не поднимая головы.

Можно рассказать и бабушке Хон. Бабушка яростно бы ее защищала. Хонор ничем бы не смогла помочь – Лидия сомневалась, что бабушка вообще знает, что такое Facebook, – но она бы праведно негодовала. Дала бы Даррену Реймонду новое необычное прозвище.

Если она расскажет бабушке и маме, то сможет отдохнуть от вранья. Не будет необходимости все время быть настороже, прятаться за маской.

Она попыталась это представить – всю эту честность.

– Где мама?

– Кажется, в саду.

Лидия кивнула и направилась к задней двери. Она знала, что делать. Она найдет маму, которая, наверное, пропалывает траву в перчатках, испачканных землей. Она присядет рядом, и мама укроет ее в своих объятиях. Прямо как раньше, когда она была маленькой девочкой, когда верила, что мама может все исправить. Она расскажет ей все – прямо там, в саду, возле розовых кустов. Все внимание матери будет приковано к ней, как было раньше, до того, как она вышла замуж за Ричарда. Когда они часто говорили об отце, когда казалось, будто они вдвоем против целого мира и так будет всегда. Но этого не случилось, вместо этого мама выбрала Ричарда. Может, в этот раз получится.

К тому времени как вышла в сад и ступила на траву, Лидия уже все спланировала. А потом она остановилась, потому что мама была не у розовых кустов. Она была у задней изгороди, в том месте, где та была особенно редкой, с мужчиной. Они стояли близко друг к другу и разговаривали. Он держал ее за локоть, она положила руку ему на плечо.

Мужчиной оказался мистер Грэхем. Из школы.

Пока она наблюдала за ними, мистер Грэхем наклонился и поцеловал маму в губы. Мама обхватила его шею руками, и он притянул ее ближе.

Впервые за все время Лидия всхлипнула. Но подавила слезы, повернулась и побежала. Не в дом – вокруг него и по улице, в обратном направлении. Через десять минут она уже стучала в дверь Бейли.

Увидев Лидию, Бейли опустила глаза и с легкой ухмылкой посмотрела в сторону.

– Зачем ты им рассказала? – Лидия задыхалась больше от эмоций, чем от бега.

Бейли не ответила, просто продолжала смотреть в сторону.

Она накрасила глаза подводкой.

– Кому ты рассказала сначала? Эрин? А потом остальным? Почему? Ты так хотела завести друзей? Все дело в этом? Ты предложила им лакомый кусочек информации обо мне, чтобы понравиться?

– Не понимаю, почему ты так расстроена, – сказала Бейли. – Это же не я скрывала от всех, кто я на самом деле.

– Я пыталась тебе помочь! Я заступалась за тебя. Я нормально с тобой общалась, когда никто другой этого не делал.

– Ну да, потому что ты хотела напасть на меня. В моей же спальне. Это гадко.

– Потому что мне было тебя жалко.

– Потому что ты думала, что я такая же извращенка, как ты, и что я никого не знаю, поэтому буду лгать ради тебя. – Бейли посмотрела Лидии в глаза. Ее лицо порозовело и скривилось от неподдельного отвращения. – Я всего лишь сказала правду. То, что теперь тебе придется столкнуться с последствиями, – твоя вина, а не моя проблема.

– Но Даррен Реймонд. Бекки Альдерман… Все знают. Ты рассказала всем. Они говорили все те гадости о тебе, а теперь говорят обо мне. Тебе это совсем безразлично?

Лидия потянулась к Бейли, не понимая, то ли ей хочется ее схватить, то ли потрясти, то ли ударить – сделать что угодно, чтобы напомнить о том, что она настоящая, что она личность.

Бейли отшатнулась.

– Не трогай меня! – закричала она. – Не трогай меня, мне это не нравится!

Она захлопнула дверь у Лидии перед носом.

Глава тридцать пятая. Лидия

На следующее утро все собрались возле школы – стена из синих джемперов, серых юбок и брюк. Они сидели и стояли компаниями. Весь одиннадцатый класс сегодня сдавал экзамен по английскому языку. Лидия прошла через школьные ворота, гордо выпрямившись и подняв подбородок.

Вчера она написала маме, что поужинает у Аврил, и несколько часов, пока не стемнело, бродила по улицам, названным в честь мертвых поэтов. Ее мысли блуждали по кругу, она не находила себе места, снова зашла к Аврил, но той не было дома. На телефон каждые пару секунд приходило новое оповещение с Facebook, пока она не выключила его. Потом вернулась домой и сразу поднялась к себе в комнату, но уснуть не могла, представляя, что о ней говорят.

И вот все они здесь, ждут экзамена под зданием школы.

Она сразу посмотрела на Аврил – подруга, как всегда, обладала силой притяжения, благодаря которой Лидия увидела ее в толпе первой. Она стояла с Гарри, и он обнимал ее за плечи. Но они смотрели на нее так же, как и все остальные. Она чувствовала на себе тяжесть десятков взглядов.

Ей не удавалось скрывать свои чувства. После стольких лет маска ее покинула. По дороге сюда, чувствуя головокружение из-за того, что не спала и не ела, Лидия думала, что сможет справиться с этим. Вести себя небрежно, беззаботно, с видом «ой, вы разве не знали?» было бы лучше всего. Она знала, что так лучше всего.

Вместо этого она смотрела на Аврил в повисшей вокруг тишине, зная, что жажда на ее лице столь явная и открытая, что видна всем.

Кто-то хихикнул. Это был звук, охарактеризовавший более ста постов и комментариев в Facebook, сообщений и картинок, звук всех перешептываний, электронных и реальных.

– Лесби Лидди, – сказал кто-то, вероятно Даррен Реймонд.

Она не расслышала, все ее внимание было приковано к Аврил. Она смотрела, пытаясь считать выражение ее лица.

– Заткнитесь, – сказала Аврил и высвободилась из объятий Гарри.

Лидия подошла к ней.

– Лидс, нам нужно поговорить.

– Мы можем посмотреть? – выкрикнул кто-то.

Послышался смех. Аврил повернулась к толпе и показала средний палец.

– Давай, поцелуй ее!

Лидия стояла как вкопанная, ей было жарко и холодно одновременно, во рту пересохло. Аврил подбоченилась.

– Заткнитесь уже наконец! – выкрикнула она. – Это глупая сплетня. Мы лучшие подруги, и если бы она была лесби, то я бы знала. – Она повернулась к Лидии. – Правильно, Лидс? Ты же сказала бы мне, если бы не была натуралкой?

Аврил была великолепна, когда злилась. Ее глаза сверкали. Она слегка наклонила голову – в ней было столько норова и неповиновения. Ее поза словно говорила: «Есть только мы, вдвоем против всего мира». Они всегда и были вдвоем против всего мира.

– Ты бы мне сказала, – повторила Аврил. – Я бы знала. Так ведь? Скажи им.

Лидия не могла выдавить ни слова.

Никто больше не глумился. Все затихли и жадно наблюдали. Каждый ученик ее потока, люди, с которыми она смеялась, училась, обедала, ждали, пока она что-то скажет. У нее на языке вертелись слова, но она не могла их произнести. Они были тяжелыми, как камни.

Лидия уловила момент, когда Аврил осознала правду, потому что та вдруг побледнела. На долю секунды ей показалось, что подруга сейчас упадет в обморок. Она потянулась к ней, чтобы поддержать, но Аврил поспешно отступила – точно так же, как до этого сделала Бейли. Послышался шум, все резко выдохнули.

– Ты такая, – прошептала Аврил. – Господи, это правда!

Движение. Перешептывания. Кто-то засмеялся.

– Я не могла… я собиралась… – Лидия не понимала, что говорит. – Это ничего не меняет.

– Ты врала мне. Ты врала мне все это время.

– Нет… это не ложь…

– Это ложь. Ты никогда не говорила. Я доверяла тебе во всем, все тебе рассказывала, а ты ничего не сказала. Ничего.

Глаза Аврил наполнились слезами.

– Аврил, я…

Она покачала головой.

– Я считала тебя лучшей подругой.

– Так и есть.

– Ты обещала никогда мне не врать, Лидия! Ты обещала! О чем еще ты лгала?

«Я люблю тебя».

Кольцо вокруг них уплотнялось и сужалось.

– Ни о чем, – ответила Лидия. – Клянусь, ни о чем больше!

– Я не могу это принять. Мне кажется, будто я совсем тебя не знаю.

Аврил выглядела так же, как в тот день, когда Лидия помогала поднять ее мать с пола в ванной комнате. Напуганной и измученной. Невыплаканные слезы стояли у нее в глазах.

– Аврил… – безнадежно повторила Лидия.

– Девочки! – Вперед протиснулась мадам Фурнье, учительница французского. – Что вы тут делаете? Скоро начнется экзамен, пора строиться и заходить.

Толпа мгновенно рассеялась. Аврил отвернулась и поспешила занять свое место среди других учеников. Лидия смотрела, как они расступаются, чтобы пропустить ее. В сторону подруги Аврил даже не взглянула.

– Иди, иначе опоздаешь, – сказала Лидии мадам Фурнье. – Те, кто сдает общий экзамен, – в задних рядах, экзамен повышенной сложности – на первых партах. Ты же сдаешь усложненный? Мы должны организованно начать экзамен. Заходим спокойно и быстро. Да что с тобой? Ты что, не слышишь меня? Быстрее!

Как ей вообще удалось до сих пор не выронить пенал и бутылку с водой? Лидия подошла к своему месту в очереди – между Мэри Лавелль и Захарием Линтоном. Они тут же посторонились, и вокруг нее образовалась пустота. Лидия смотрела под ноги, чувствуя на себе взгляды толпы.

– Хорошо, теперь заходим в здание, – объявила мадам Фурнье. – Не разговариваем.

Лицо Лидии горело, а голова стала настолько тяжелой, что трудно было ее поднять. В тишине она чувствовала, как они смотрят, как дышат. Она практически слышала их мысли, витавшие в воздухе, улавливала многозначительные покашливания и суетливые движения. Медленно продвигаясь, ряд за рядом, вместе с другими, она дошла до парты со своим именем, номером, экзаменационными листами и стопкой разлинованной бумаги, ожидающей, пока на ней напишут ответы.

Ее парта была в начале класса. Перед Лидией в ряду сидели всего два человека, но она чувствовала груз взглядов всех сидящих сзади. Ей не было их видно, зато им было видно ее затылок, незащищенную шею. Они могли изучать ее и думать, какая она неполноценная, неправильная, испорченная. Лидия достала карандаш, ручку, маркер и заметила, что руки взмокли и дрожат.

Ей на парту положили лист с заданиями. Она подняла глаза и увидела мистера Грэхема, отчего ее словно окатило ледяной волной. Он улыбнулся ей и двинулся дальше раздавать задания.

– Можете начинать, – сказал кто-то, и Лидия открыла работу. Там было полно слов, черных линий на белом.

Ты все это время врала мне? Я считала тебя лучшей подругой.

За ней слышалось царапанье ручек по бумаге. Кто-то откашлялся. Кто-то открыл бутылку с водой. Перевернули страницу, потом еще одну. Она смотрела на свои руки на парте, но они словно принадлежали кому-то другому. Между рядами проходил кто-то в обуви с резиновой подошвой, задавая мягкий ритм, озвучивая все мысли в этой закрытой душной комнате. Врунья. Обманщица. Лесби. Извращенка. Эти экзамены определят твое будущее. Мне кажется, что я совсем тебя не знаю.

Лидия вскочила, резко отодвинув стул, спотыкаясь, выбралась из-за парты, пробежала по проходу, через дверь и из здания. К утреннему свету, подальше от мыслей, взглядов и слов – туда, где она могла укрыться!

– Лидия! – раздался позади нее мужской голос, глубокий и взрослый, не такой, каким она помнила голос отца.

Она не остановилась, но он поймал ее в нескольких метрах от здания. Рука на локте.

Мистер Грэхем. Она вздрогнула от его прикосновения.

– Лидия, – сказал он, слегка запыхавшись, его очки съехали с переносицы. – Что случилось?

– Мне нужно уйти.

– Ты заболела? Успокойся, скажи мне, что случилось. Ты можешь сделать перерыв и вернуться, это нормально, все будет в порядке.

– Я не хочу, чтобы все было в порядке. И не будет. Все рухнуло.

Он нахмурился, на его лице читались обеспокоенность и сочувствие. Конечно, не настоящие.

– Я понимаю, это очень на вас давит. Но ты справишься, я в тебя верю. Можешь рассказать мне, что случилось?

Все сообщения, все насмешки, глаза Аврил, наполненные слезами… Если она скажет мистеру Грэхему, он расскажет маме. Прошепчет после любовных утех.

– Лидия! – настаивал он. – Пожалуйста, объясни, что происходит.

– Хотите, чтобы я сказала вам, что не так? – огрызнулась она. – С чего вы решили, что поймете?

– Ну, я твой классный руководитель, но если ты больше хочешь поговорить с…

– А еще вы спите с моей мамой.

Она выпалила эти слова не потому, что верила в это, а чтобы шокировать, задеть, отогнать его, чтобы он оставил ее в покое. Но то, как он замер, как его рука, которой он хотел поправить очки, застыла у лица, показало ей, что все правда. От осознания этого она побледнела, у нее как будто земля ушла из-под ног.

– О господи… – выдохнула она. – Это правда. Вы спали с моей матерью.

– Лидия, я не… я не собирался…

– Вы случайно с ней переспали?

– Успокойся, пожалуйста.

Он быстро огляделся, чтобы убедиться, что их никто не слышал, и ей стало противно.

– Вы об одном думаете: как сохранить свой секрет. Вы не беспокоитесь обо мне, вас не волнует ничего, вас обоих!

Какая-то ее часть – та, которая еще могла рационально мыслить, – подумала, не слышно ли ее через открытые окна. Они стояли практически на том же месте, где она только что стояла с Аврил. На том же месте, где они стояли много лет назад, в тот первый день, когда вместе пошли в школу.

– Лидия, объясни, почему ты сбежала с экзамена. – Мистер Грэхем говорил спокойно. Пытался вести себя разумно. По крайней мере она стерла улыбку с его лица. – Если это из-за меня и Джо, это не должно…

Она отшатнулась, когда он произнес имя ее матери:

– Оставьте меня в покое! Просто оставьте меня наконец одну!

Лидия отвернулась и сорвалась с места. Миновала школьные ворота и неуклюже побежала по улице, прижимая руки к груди, будто ее ударили.

Глава тридцать шестая. Джо

Невероятно, как мило и спокойно может быть дома без детей. На кухонном подоконнике тихо играло радио, и Джо слышала, как снаружи щебечет дрозд, вероятно, сидящий на яблоне. Было достаточно тепло, чтобы открыть все двери и окна, позволив ветерку с ароматом зелени гулять по дому. Хонор вышла на прогулку, а Айрис впервые пошла в садик вместе с Оскаром: в качестве первой попытки всего на два часа, три раза в неделю, с десяти до двенадцати. Когда Ричард забирал детей, дом казался Джо пустым, но два часа без них было идеально. Их запах оставался в доме, игры приостанавливались, а не заканчивались. Айрис пошла в садик с радостью, быстро потопав за старшим братом и, кажется, лишь раз весело сказав: «Нет!»

Хонор, возможно, предложила бы посидеть с детьми – кажется, у нее налаживается с ними связь, на что Джо даже и не смела надеяться. И они с Хонор, похоже, тоже пришли к какому-то новому уровню понимания после того, как вместе съездили навестить Адама. Хонор стала немного мягче. Она даже сказала: «Я была не очень добра к тебе, Джо». И Джо, хотя думала, что после всех этих лет враждебного отношения понадобится намного больше, обнаружила, что на самом деле этого единственного извинения, признания было достаточно.

И все же Хонор не будет жить с ними вечно. Скорее всего, осталось еще совсем немного: она уже не хромает и скоро поправится достаточно, чтобы вернуться домой. Кроме того, Джо не была готова рассказать кому-то, не говоря уже о Хонор, о том, чем собирается заниматься свободные шесть часов в неделю.

Она уселась на высокий кухонный стул и открыла ноутбук, который практически не использовала, не считая периодических недельных закупок онлайн или советов по приучению к горшку. Она уже добавила страницу Открытого университета^[10] в закладки.

Джо не могла позволить себе стационарное обучение. Она даже не могла позволить себе дополнительные часы в садике для Айрис. Но наверняка она может что-то придумать, чтобы отложить немного денег: продать машину и купить более экономичную, поменять супермаркет, перестать использовать сушилку для одежды. Ричард, учитывая, что он снова женится, может поддаться на уговоры продать этот дом, и тогда она сможет поискать какой-то поменьше – может, даже такой, который был бы полностью сделан под них, который она могла бы с легкостью декорировать. Где она сможет повесить полку для своих чашек.

Пока она только узнавала. Никакое решение не было принято, еще нет. Нужно посмотреть, как Айрис будет чувствовать себя в детском саду, пережить экзамены Лидии, составить бюджет и расписание.

Просто было что-то в том, как Маркус смотрел на нее, когда она призналась, что хочет закончить университет, в который так и не поступила, а потом, возможно, даже преподавать. Он смотрел на нее так, словно у нее это действительно должно получиться. Будто она человек, у которого больше возможностей, чем она себе представляет.

Джо просто просматривала страницы курсов, ей пока не хотелось смотреть на стоимость обучения, когда зазвонил телефон. Как обычно, она почувствовала приятное волнение, увидев, что звонит Маркус.

– Я как раз думала о тебе, – ответила она. – Не слишком рискованно звонить во время учебного дня?

– Речь идет о Лидии, – сказал Маркус, и Джо выпрямилась на стуле. – Она ушла с экзамена. Кажется, она очень расстроена. Мне показалось, что ей плохо, поэтому я пошел за ней, а она… – Он понизил голос. – Она знает о нас.

– О нет! – Джо поднесла руку ко рту. – Господи, это ужасно!

Она пыталась сообразить, как Лидия могла это узнать. Может, она увидела их через окно или заглянула в ее телефон? Джо думала, что ведет себя очень осторожно, но, пока она счастливо продолжала роман, возможно, об этом еще кто-то узнал?

– Да, – сухо подтвердил Маркус. – Ужасно.

– Мне нужно идти, – сказала Джо. – Нужно найти ее.

– Да, – согласился Маркус, и она положила трубку.

Джо схватила ключи, продумала маршрут от дома до школы, на котором вероятнее всего можно перехватить Лидию, попыталась сообразить, что ей сказать, и в этот момент дверь открылась. Но это была не Лидия, а Хонор. Она ходила уже без трости.

Хонор осторожно закрыла за собой дверь и вытерла ноги о коврик, хотя на улице было сухо.

– Вы не видели Лидию? – нервно спросила Джо.

– Не видела, – ответила Хонор. – Разве у нее не должен быть экзамен сегодня утром?

– Мне только что позвонили… из школы и сообщили, что она ушла с экзамена. Нужно найти ее и убедиться, что все в порядке.

Дверь открылась во второй раз, и вошла Лидия. Ее волосы растрепались, глаза покраснели.

– Лидди… – начала Джо, протягивая к ней руки.

Лидия обошла ее, будто мать была преградой на пути, и направилась к лестнице.

– Лидия, что случилось? Пожалуйста, скажи мне!

– Тебе не все равно?

– Я твоя мать. Конечно, мне не все равно.

– Нет, – сказала Лидия не оборачиваясь. – Нет, ты потеряла право спрашивать о моих личных проблемах, когда нарушила данное мне обещание.

Она начала подниматься по ступенькам. Джо последовала за ней.

– Лидия, все не так, как кажется.

– А как тогда? Ты влюбилась? – насмешливо спросила она. – Ты хочешь отомстить Ричарду? Или все дело в том, что секс с мужчиной моложе поднимает твою самооценку?

Джо пыталась прекратить этот спор, чтобы не провалиться от стыда сквозь землю.

– Я взрослый человек и могу сама принимать решения. Но давай поговорим о…

– Ты мне обещала!

Лидия так резко развернулась, что Джо выставила вперед руки, уверенная, что дочь сейчас упадет. Но Лидия сжала перила так, что пальцы побелели.

– Ты из-за этого ушла с экзамена? – спросила Джо.

– Дело не в экзаменах, поэтому хватит о них говорить. Ты никогда не думала, что есть вещи поважнее?

– Лидия, дорогая…

– Ты мне противна! – словно выплюнула Лидия. – Меня от тебя тошнит! Ты говоришь о любви и о том, как она прекрасна, а потом оскверняешь ее. Это… все это грязно и неправильно!

На последних словах она начала всхлипывать и бросилась вверх по лестнице. Потом они услышали, как оглушительно хлопнула дверь в ее комнату на верхнем этаже.

– О господи… – повторила Джо и, лихорадочно соображая, опустилась на ступеньки.

Она думала о данном дочери обещании, которое практически сразу и нарушила. Это все ее вина, потому что она не смогла себя контролировать. Лидия каким-то образом все узнала, и это настолько ее расстроило, что она решила не сдавать экзамены. Испортить себе будущее.

И это презрение в ее взгляде…

– Извини, – сказала Хонор.

Джо подняла глаза. Хонор стояла на ступеньке ниже. Должно быть, она все слышала. Джо проглотила комок стыда.

– Ты не могла бы меня пропустить? – спросила Хонор.

– Вы же не можете подниматься…

– Я училась подниматься по этим ступенькам последние три недели. Я хочу поговорить с внучкой – может, я смогу помочь.

– Это я виновата, – сказала Джо охрипшим голосом.

Хонор положила руку ей на плечо:

– Разве я не говорила тебе, что ты не отвечаешь за весь мир? Ты была права. Ты взрослая. Не знаю, какое глупое обещание ты дала Лидии, но не переживай.

– Я отвратительна моей маленькой девочке…

– Ты не единственная в этой семье, у кого есть секреты.

Хонор поставила ногу на ступеньку, где сидела невестка, и Джо подвинулась, чтобы дать ей пройти. Свекровь поднималась, держась за перила, медленно, но уверенно. Джо прислушивалась к каждому шагу и наконец услышала короткий стук в дверь дочери.

Она слышала голос Хонор, но не могла разобрать слов. Казалось, она говорила очень долго. Но Джо не слышала ответов Лидии, и дверь тоже не открывалась. В конце концов Хонор спустилась.

– Она не будет со мной говорить. Сказала, что ни с кем не хочет разговаривать. Просто хочет, чтобы ее оставили в покое. Может, ей станет лучше, когда она успокоится.

– Может, стоит позвонить Аврил? Она наверняка сможет на нее повлиять.

– Разве она не на экзамене?

«Может, Маркус знал бы, что сказать», – подумала Джо, но потом поняла, что это просто смешно.

Стивен бы знал. Стивен и Лидия всегда были очень близки. Даже когда она была совсем малышкой, он мог словами успокоить ее истерики.

Джо опустила голову на колени, сдерживая слезы.

Рука Хонор снова оказалась на ее плече.

– Давай выпьем по большой чашке чаю, – сказала та, по-видимому, без иронии.

Глава тридцать седьмая. Лидия

Сообщения все продолжали приходить. Одно за другим, без остановки. Я не должна была смотреть, не должна брать в руки телефон, но я продолжала надеяться на весточку от Аврил. Хоть что-нибудь. Даже злые слова лучше молчания.

Но она не выходила на связь. Вместо этого у меня были посты в Facebook, сообщения, электронные письма. Я прочла все. Не стоило. Но я не могла не смотреть. Там были оскорбления и непристойности, некоторые от людей, о которых я даже не слышала, троллей и неадекватов, но было и несколько сообщений поддержки. Уитни, с которой мы ни разу не разговаривали, по всей видимости, решила защищать меня, просвещая всех, каково это – быть нетрадиционной ориентации.

Почему-то сообщения поддержки были даже хуже оскорблений. Будто я стала просто поводом, проблемой, а не человеком. Будто я сделала что-то или являюсь кем-то, кого нужно защищать. Все это указывает на то, что с этих пор я буду девочкой, которая публично призналась в своей ориентации, поцеловав наименее популярную девочку в школе. Девочкой, с которой случилось ЭТО. Я стану ярлыком, фокусом внимания, стереотипом, той, о ком будут шептаться, когда я буду проходить по коридору. Мое имя станет условным обозначением затравленной лесбиянки. Ничего из того, что я делала, или чувствовала, или думала, теперь не будет иметь значения.

Все эти люди, смотревшие на меня…

А еще я девочка, которая испугалась на экзамене. Которая убежала, не выдержала. Которая завалит из-за этого английский, полностью упустив свой шанс поступить в Кембридж, что было одним из двух моих главных желаний.

Другим желанием была Аврил.

Я ей не звонила. Она не хочет меня слышать. Не хочет иметь со мной дело. Я видела отвращение на ее лице – не из-за того, кто я, а потому что я ей врала. Я лгала ей. Каждый день, каждую минуту с тех пор, как мы впервые встретились. Я лгала ей, потому что я чертова трусиха, потому что не верила, что у нее достаточно большое сердце, чтобы продолжать дружить со мной, даже если она не сможет ответить на мои чувства взаимностью. Я выбрала безнадежную мечту вместо настоящих отношений. Я предала ее и все, что к ней чувствую, и мне уже никогда ее не вернуть. Никогда.

Вот почему я читаю каждое сообщение в интернете: это искупление.

Потому что я такое заслужила.

Мама и бабушка Хон продолжают стучать в мою дверь. Мама оставила в коридоре поднос с обедом, а потом, когда я ничего не съела, оставила еще один, с ужином. Я чувствую запах еды через дверь, и от него меня начинает тошнить. Мама упрашивает меня выйти поговорить. Она снова и снова повторяет, как ей жаль, что она переспала с моим учителем. Она думает, что все дело в этом, и, должна заметить, здорово злиться на нее за это, но теперь это кажется таким низким, отчаянным и печальным. Как когда я поцеловала Бейли, в то время как мне хотелось поцеловать Аврил.

Бабушка Хон тоже приходила. Она одинока вот уже сорок пять лет. Это то, к чему и мне стоит готовиться? Быть нуждающейся, как мама, или одинокой, как бабушка Хон?

В основном я сидела на кровати и смотрела на звезды. Наблюдала, как собираются облака и начинается дождь. Капли ударялись о стекло и, разбиваясь, превращались в круги. Избито говорить, что они похожи на слезы.

Я много думала о папе. О том, что у него тоже все изменилось в одно мгновение. Все ушло навсегда.

ОскиАйри уснули, и после еще нескольких просьб и стуков в дверь мама тоже пошла спать. Честно говоря, я думала, что она обоснуется у моей комнаты, но в конце концов услышала, как она спустилась вниз, и слабый шум воды. А потом все затихло. На улице было темно. Телефон перестал вибрировать каждую минуту. Дождь прекратился. Я широко распахнула окно в ванной и собрала всех своих журавлей. Они почти ничего не весили. Я положила их в ванну, а потом взяла зажигалку и сожгла их, одного за другим. Дым уходил в окно и исчезал в ночи.

Я не понимала, почему бабушка Хон сожгла то письмо от дедушки много лет назад, даже не открыв его. Но теперь понимаю.

Я знаю, что нужно сделать, чтобы прекратить все это.

Глава тридцать восьмая. Хонор

Дом ожил, как происходило каждое утро, с появлением высоких голосов и топота маленьких ножек. Хонор сидела на кровати, полностью одетая. Она была на ногах с четырех часов утра, оставив попытки уснуть. Всякий раз, закрывая глаза, она представляла то, о чем говорила Джо в машине, когда они возвращались домой от Адама Акреле. С тех пор она каждую ночь видела, как Стивен убегает от своих черных дыр. Все бежит и бежит в потертых спортивных шортах с распустившимися швами на окантовке. Всю ту печаль, которую он носил в себе и которой она никогда не замечала.

Раздался настоятельный стук, и дверь открылась.

– Доброе утро, бабушка Хон! – воскликнул Оскар, и она почувствовала, как малыш взял ее за руку. – Пора завтракать! Мама говорит, что я могу сам положить хлеб в тостер.

Она сжала его маленькую влажную ручку и позволила провести себя к столу, хотя уже могла дойти туда с закрытыми глазами.

– Доброе утро, Хонор, – послышался голос Джо среди звенящих тарелок и шуршания пакета с хлебом. – Чай будет готов через секунду.

– Ты кажешься уставшей.

– Я почти не спала, – призналась Джо. – Слишком волновалась.

– Она еще не выходила? – спросила Хонор, хотя точно бы услышала, если бы Лидия покидала комнату.

– И не выглядывала. Я позвонила ей на мобильный, но она не взяла трубку. Не знаю, что делать. У нее сегодня экзамен в десять тридцать, но мне нужно отвести Оскара и Айрис в детский сад. Я могла бы оставить их дома, но Айрис только начала ходить, и еще столько дел…

– Я останусь, – сказала Хонор. – И еще раз попробую с ней поговорить.

– Я вернусь через четверть часа. – Джо вздохнула. Ее ложка издавала мелодичные звуки, касаясь стенок чашки. – Спасибо. Если повезет, она…

– Я делаю тосты, бабушка Хон! Я сам намазываю их джемом!

– Айрис, постарайся, пожалуйста, положить кашу в рот, а не на футболку. – Джо поставила чашку с чаем перед Хонор. – Послушайте… – тихо начала она. – Знаете, то, о чем Лидия говорила вчера… обо мне и…

– Мне об этом известно, – ответила Хонор. – Все в порядке.

– Вы знаете об этом?

– Вот и все! Тосты!

Судя по запаху, они изрядно подгорели. Хонор взяла кусочек и откусила.

– Очень вкусно!

– Другой кусок для меня, – радостно заявил Оскар и забрался на стул возле Хонор.

– Вы не… – Джо почти шептала. – Вы не считаете это предательством Стивена?

– Стивен мертв, а ты жива. Я, конечно, не знаю, кто он, хотя однозначно одобряю ту часть – про мужчину моложе.

Потом Айрис начала бросаться кашей, и Джо уже не могла говорить. Хонор съела тост до последнего подгоревшего кусочка, пока Джо суетилась, пытаясь заставить детей поесть и собираться выходить.

– Я буду через пятнадцать минут, – сказала она наконец. – Айрис, пожалуйста, не нужно снова снимать туфли! Позвоните мне, если она выйдет, хорошо, Хонор?

Дверь за ними закрылась. Через несколько минут Хонор услышала шаги на лестнице.

– Ты ждала, пока станет чисто на горизонте? – крикнула Хонор.

Шаги затихли. Лидия спустилась вниз и подошла к ней.

– Ты зря пугаешь мать.

– Я знаю, – ответила Лидия.

Она стояла за спиной Хонор, положив руки на спинку стула. Хонор слышала ее дыхание, легкое и спокойное. Она повернула голову, но не могла разглядеть лица девочки, только синий школьный джемпер.

– Уходишь?

– Да.

Она внезапно обняла Хонор, причем достаточно сильно, так, что той стало нечем дышать. Ее шелковистые волосы касались щеки Хонор, окружая знакомым запахом клубники и чего-то горелого, как тост.

– Извини, – прошептала она, и Хонор почувствовала на коже тепло ее дыхания.

Она подняла руки, чтобы обнять Лидию, и ощутила ее молодость и нежную силу. Подумала обо всех тех годах, когда боялась прикоснуться к внучке, боялась любить ее слишком сильно, а теперь девочка почти выросла.

– И ты меня извини, – сказала Хонор.

Лидия поцеловала ее в щеку. И ушла.

Глава тридцать девятая. Джо

Маркус дважды звонил вчера вечером и еще раз сегодня утром, перед завтраком. Джо не брала трубку. Это был первый раз, когда она не прослушивала его сообщений с дрожью предвкушения – его имя на экране телефона вызывало лишь шквал вины. Хонор была очень добра, сказав, что нормально относится к роману Джо, особенно с мужчиной моложе, но Джо знала, что нарушила свое обещание Лидии. Знала, что молчание и обвинения были ее наказанием. Если Лидия испортит свое будущее, завалив экзамены, Джо никогда себе не простит.

Девушки в детском саду – как всегда, очаровательные – встретили детей улыбками и объятиями, но Джо была на взводе. Зазвонил телефон, и она ответила моментально.

– Лидия только что ушла, – сказала Хонор, и Джо выдохнула с облегчением.

Она поехала в Вейтроуз. Лидия насмехалась над ней за то, что Джо считала, будто еда может все решить, но им сегодня нужно будет о многом поговорить, и, судя по ее опыту, разговор шел намного лучше с шоколадным тортом. Через полчаса, когда она как раз пыталась удержать в руках коробку с тортом, пластиковый пакет с молоком, хлеб и ключи от машины, телефон зазвонил снова. Пришлось пристроить коробку на бедро, чтобы ответить.

– Миссис Меррифилд? Это Тина Хатчинсон из школы Вудли Грув. Я звоню, чтобы поговорить о присутствии Лидии на экзаменах.

Миссис Хатчинсон, завуч. Джо испугалась, хотя до этого момента у нее не было никаких причин бояться. Она поставила коробку для торта на капот машины.

– Да, миссис Хатчинсон, спасибо, что позвонили. Мне очень неприятно из-за вчерашнего. Мы с Лидией сядем и серьезно поговорим об этом. И, надеюсь, сможем утрясти этот вопрос. Я бы хотела записаться на прием, чтобы поговорить о пересдаче экзамена, который она пропустила.

– Конечно, но мы также обеспокоены из-за сегодняшнего экзамена. И, конечно же, нас волнует благополучие Лидии.

– Сегодняшнего?

– Да. Было бы лучше, если бы вы позвонили нам, зная, что она собирается пропустить экзамен, чтобы остальные ученики не страдали от ненужных задержек.

– Она… – Джо прислонилась к машине. – Она не явилась на сегодняшний экзамен?

– Нет.

– Но она… – Джо сглотнула. – Мне нужно бежать.

– Миссис Меррифилд…

Джо сбросила звонок и тотчас позвонила Лидии. Вызов переключился на голосовую почту. Джо завела двигатель и сняла машину с ручника, не заметив, что коробка с тортом осталась на капоте.

Дорога проходила мимо школы. Джо смотрела на тротуар, выглядывая Лидию, а подъехав к дому, выскочила из машины и побежала внутрь.

– Лидия дома? – спросила она Хонор, которая вытирала стол после завтрака.

– Она ушла, – ответила та, нахмурившись.

– Но куда она пошла? Она сказала, что идет на экзамен?

– Наверное, она…

Джо пробежала два лестничных пролета наверх. Дверь была открыта, комната пуста: кровать заправлена, одежда развешена, книги и ручки аккуратно сложены на столе. В воздухе висел запах гари. Даже зная, что Лидии здесь нет, Джо зашла в комнату, будто она могла подсказать, куда ушла дочь. На пурпурном покрывале лежал блокнот: толстая голубая тетрадь, какими она обычно пользовалась в школе. К обложке был приклеен желтый стикер, один из тех, которые Джо купила ей, чтобы помочь с подготовкой.

«Простите» было написано круглым почерком Лидии. Джо похолодела.

Почти все страницы были исписаны почерком дочери. Она просмотрела первую страницу. Все началось с йогурта… Но читать дальше было слишком большим вторжением. Она сунула дневник под мышку и поспешила вниз, к Хонор.

– Что она вам сказала? – требовательно спросила Джо, и ее голос напоминал писк. – Что она сказала сегодня утром перед уходом?

Она никогда еще не видела Хонор взволнованной.

– Она… она просто сказала, что уходит. А потом поцеловала меня. И попросила прощения.

– Прощения. Как здесь? – Джо сунула дневник с приклеенным к нему сообщением Хонор.

Свекровь провела пальцем по обложке.

– Что это?

– Думаю, это дневник. Она оставила его на кровати. Хонор, она не явилась на сегодняшний экзамен!

– Куда она могла пойти?

– Прочитаете? – спросила Джо. – Я не хочу читать ее дневник. Это ее личное, и я не хочу, чтобы она злилась на меня еще больше. Но если прочитаете вы, она не будет сильно возмущаться. Пожалуйста! Просто скажите, не говорится ли там о том, куда она могла пойти.

Хонор вложила дневник обратно ей в руки.

– Тебе придется читать, – спокойно сказала она. – Я слепая.

Джо уставилась на нее. Этот неподвижный взгляд…

– Вы…

– Читай. Время дорого.

Записи шли страница за страницей, без дат, но если там и могут быть какие-то подсказки, то, наверное, ближе к концу. Джо перелистывала исписанные страницы, выхватывая по слову здесь и там, – Аврил, а еще Гарри, Бейли, Дарен… Кто все эти люди? – пока не остановилась на последних записях. Они были написаны ручкой, почерк был более неразборчивым, чем обычно, так что Джо пришлось потрудиться, чтобы расшифровать некоторые слова.

Сообщения все продолжали приходить. Одно за другим, без остановки.

Джо ничего не могла понять. Аврил, ложь, Facebook… Я это заслужила. Сжигание бумажных журавлей…

Я знаю, что нужно сделать, чтобы прекратить все это.

А затем шла последняя часть, написанная очень аккуратно на отдельной странице. Было видно, что слова вдавливались в бумагу, словно вытисненные. Я постоянно об этом думаю, – писала Лидия. Осознанно, будто уже приняла решение. Так, будто она просто ждет подходящего момента, делая это напоследок. Меня там не было, но я знаю, что это произошло именно так.

– Она написала о Стивене, – задыхаясь, сказала Джо. – Последним, что она написала, были слова о Стивене. О господи… Я знаю, где она.

Джо бросила блокнот и повернулась к двери. Хонор схватила ее за руку.

– Я еду с тобой, – сказала она.

– Но вы же…

– Да, я слепая и бесполезная, но я еду с тобой. Тебе может понадобиться помощь.

– Поедем на машине, – решила Джо. – Тут недалеко, но так будет быстрее.

Ее руки дрожали, когда она заводила двигатель, и теперь скользили на руле. Она резко сдала назад и, разбрасывая гравий, выехала с подъездной дорожки.

– Что тебе удалось узнать? – спросила Хонор, пристегиваясь ремнем безопасности. На ощупь. Как Джо могла не заметить, что она все делает на ощупь? – Что она написала?

Джо вдавила педаль газа в пол.

– Она влюбилась в Аврил. И ее затравили. В школе и онлайн. За то, что она лесбиянка. Она нетрадиционной ориентации. Почему она мне не сказала?

– Она не была готова к тому, чтобы ты об этом узнала.

Джо повернула слишком быстро.

– Откуда вы знаете?

– Потому что она мне сказала. И пока ты не успела возмутиться… Я не рассказала тебе только потому, что уважаю ее секреты. Точно так же, как не открыла Лидии твой.

– Или кому-то из нас свой, – горько сказала Джо. – Как давно вы ослепли?

– Несколько месяцев назад. Перед падением с лестницы.

Еще поворот, и потом они ехали мимо домов и заборов, матерей, гуляющих с детьми, пожилого мужчины с двумя терьерами. Из машины, едущей навстречу, посигналили, отреагировав на их скорость.

Джо никогда не ездила по этой дороге. Она объезжала ее за милю. И все же она знала точное место, где дорога поворачивала, где заканчивались дома и начинались деревья, защищающие это место от шума и дождя. Их ветви склонялись над дорогой, создавая туннель из зелени. А потом машина оказалась у моста.

Джо сразу увидела Лидию – только ее голову и плечи. Медные волосы блестели на фоне зеленых листьев. Она была почти на середине моста и по ту сторону перил. На стороне, с которой падали. На стороне, с которой прыгали.

Джо вскрикнула и резко нажала на тормоза, шины взвизгнули.

– Оставайтесь здесь, – задыхаясь, велела она Хонор, – вызовите спасателей. Мой телефон в сумке.

Она выскочила из машины, оставив двигатель заведенным, и, вытянув руки, побежала к Лидии. Но внезапно остановилась. Джо не хотела ее напугать, опасаясь, что Лидия потеряет равновесие на выступе с той стороны. Медленно, не сводя глаз с дочери, она продвигалась вперед, пока не оказалась у перил. Она оперлась на них руками, и левая ее рука оказалась на мемориальной доске в память о Стивене. Выгравированные слова словно впечатались в ее ладонь.

– Лидия? – мягко и осторожно позвала Джо голосом, которым укладывала Лидию спать, вложив в него всю нежность, которую испытывала, когда ее маленькая девочка, проснувшись от кошмаров, приходила к ней посреди ночи. – Лидия, это мама.

Лидия, похоже, ее не слышала. Она смотрела вдаль – не вниз, на железную дорогу, а вдаль, в сторону моста на расстоянии полумили, близнеца этого, но ее взгляд был рассеянным, будто она уставилась в пустое пространство. На ее лице невозможно было прочесть хоть что-то. На ней был школьный джемпер, волосы собраны в неаккуратный пучок с выбившимися прядями. Лидия дрожала, словно ей было холодно или страшно, дрожала на фоне окружавшей ее неподвижности.

Кто-то должен прийти. Кто-то скоро будет здесь. Хонор звонит спасателям, да и кто-то же должен заметить, что происходит, увидеть девочку, готовящуюся спрыгнуть с моста. Джо осмотрелась, но никого не заметила. Только криво припаркованный «ренджровер» с открытой дверцей. Домов отсюда видно не было. Единственным, что видела Джо, была ее дочь, два моста, деревья и пропасть с железнодорожными путями далеко внизу.

Она не осмеливалась отвести глаза от Лидии, но рискнула бросить взгляд через перила, на уступ, на котором она стояла. Он был не шире пяти дюймов^[11], чуть меньше, чем кирпич в ширину. Она заметила, что Лидия была в беговых кроссовках. Не в школьных туфлях. Они не такие скользкие, слава богу. Она ни за что не держалась, просто стояла спиной к перилам. Ее била дрожь. Она была такой стройной, с худенькими ногами под короткой школьной юбкой. Казалось, ее могло сбросить порывом ветра. Перила были высотой ей по пояс. Джо могла бы схватить ее и попробовать перетянуть через них, но вдруг Лидия догадается, что она собирается сделать, и прыгнет?

Джо не стала долго думать и перелезла через ограждение. Она коснулась узкого уступа носком и встала на него сначала одной ногой, потом другой. На ней были балетки с резиновой подошвой, мягкие туфли, чтобы бегать за детьми. И чтобы лазить по мостам. Держась за перила и не отводя взгляда от девочки, она снова сказала:

– Лидия. Лидди. Это мама.

Взгляд Лидии сфокусировался.

– Тебя здесь быть не должно, – ответила она. Ее зубы стучали, и Джо с трудом сдержалась, чтобы не протянуть руку и не схватить ее, не прижать к себе.

– Дорогая, – продолжила она, – мне так жаль… Я никогда не хотела причинить тебе боль или оказаться далеко от тебя.

– Дело не в тебе, мам. К тебе это не имеет никакого отношения.

– Я знаю. Я читала твой дневник, милая. Извини, но я нашла его у тебя на кровати… я волновалась… Я знаю, что с тобой происходит, и у меня сердце кровью обливается от боли, какими жестокими могут быть люди. Но это того не стоит, Лидия. Это не стоит того, чтобы прыгать.

– Папа не прыгал, – сказала Лидия.

– Он пытался спасти другого человека, – продолжила Джо. – Я не хочу, чтобы ты упала. Не хочу и тебя потерять.

– Я больше не хочу с этим справляться, мам. – Голос Лидии стал высоким и тонким, почти как у маленькой девочки. – Я так долго притворялась и устала от этого. Может, если бы я не притворялась, все было бы в порядке. Хотя, наверное, нет. Аврил никогда бы меня не полюбила. Это все, о чем я думаю, снова и снова.

Лидия опустила голову. Одинокая слеза скатилась у нее по щеке и упала в пустоту.

– Даже если бы я не солгала, – сказала она, – я бы все равно ее потеряла. Я бы потеряла ее в любом случае. Но сейчас я потеряла ее окончательно и навсегда.

– Лидия…

– Не говори это, – прервала Лидия, так резко повернув голову к Джо, что та вытянула левую руку, испугавшись, что дочь сорвется с уступа. – Не говори, что все будет в порядке. Так не будет. Я все испортила! Ты не понимаешь. Ничего больше не будет в порядке!

– Я собиралась сказать, – мягко ответила Джо, – что потеряла любимого человека. Несколько человек. И я понимаю, как это. Возможно, я не чувствую это точно так же, как ты, но я понимаю. Ты чувствуешь… особенно сначала… ты чувствуешь, будто ничего не осталось. Ничего хорошего в этом мире.

– Ты собираешься сказать, что в нем есть хорошее. Ты всегда так говоришь.

«Да, например ты». Джо прикусила язык. Лидия запретила ей говорить, что все будет в порядке. Ее дочери сейчас не нужен был оптимизм. Ей не хотелось смотреть на светлую сторону или проявлять силу духа. Ей хотелось найти причину, чтобы жить. А это все кардинально меняло.

– Ты всегда говоришь, что мне чувствовать, – сказала Лидия. – Всегда пытаешься поднять мне настроение. Но я не ты, мама, я такая, какая есть, и не похожа на тебя. Никогда такой не была.

Руки Лидии сжались, будто вцепившись в воздух. Костяшки пальцев побелели. Колени у нее дрожали. Джо не должна была смотреть на них, она должна была поддерживать зрительный контакт, но колени Лидии были голыми и бледными. Ее ноги покрылись мурашками. Они выглядели как ноги ребенка.

Она вспомнила осень, когда Лидии было четыре. Она была худенькой и непослушной – настаивала на том, чтобы носить свое любимое летнее платье каждый день, без колготок, даже в мороз.

Джо снова посмотрела на Лидию. Увидела тень того детского лица на лице этой отчаявшейся девушки.

– Не важно, насколько мы разные, – сказала Джо. – Я люблю тебя, Лидия. Я люблю тебя больше всего на свете.

Лидия покачала головой:

– Это не имеет значения.

– Может, для тебя это и не имеет значения. Но это важно для меня. И для Оскара, и Айрис, и…

– И для меня, – сказала Хонор. Джо быстро глянула через плечо, только чтобы увидеть, что Хонор вышла из машины и теперь стояла за ними. – Даже если я не могу перелезть через эти чертовы перила и рисковать жизнью, как твоя глупая мать. Я люблю тебя, Лидия. Ты единственный родной человек, который у меня остался, ты знала? Единственный. И я очень надеюсь, что ты не оставишь меня последней в роду Левинсон. Особенно когда я только начала тебя узнавать.

– Я просто хочу, чтобы все закончилось, – ответила Лидия. – Я хочу, чтобы все это закончилось, понимаешь? Я не хочу больше этого чувствовать!

– Лидди…

– И не говори мне, что все пройдет, что все наладится! Что потом я оглянусь на это и посмеюсь. Нельзя прийти на чертов мост, чтобы спрыгнуть с него, а потом смеяться, вспоминая об этом. Ты это делаешь. Делаешь! Ты прыгаешь.

Лидия приподняла ногу, и у Джо замерло сердце.

– Я виделась с молодым человеком, который пошел на мост, чтобы спрыгнуть с него, – внезапно сказала Хонор, – с чертова моста, как ты говоришь, а теперь он вспоминает тот день и рад, что не сделал этого.

Волосы Лидии развевались. Со стороны железнодорожного переезда подул ветер, принеся с собой запах листьев и мазута. Дочь Джо была такой красивой!

– Я помню момент, когда ты родилась, – начала Джо, с трудом понимая, о чем говорит. – Это было посреди ночи, я тебе говорила? И в палате было тихо, хоть и говорят, что в родильном доме никогда не бывает тихо. У меня несколько часов были схватки. Твой отец тоже был там, держал меня за руку и пел. У него было много хорошего, много прекрасных качеств, но пел он ужасно. У меня наступил перерыв между схватками, и я так устала… Я думала, что не справлюсь. Я уже готова была все прекратить – просто сказать акушерке, что ты можешь оставаться во мне, ничего страшного, мне нужно поспать… И тут Стивен начал петь «Isn’t She Lovely». Он пытался копировать Стиви Уандера, и это было ужасно. Просто кошмарно! Я рассмеялась, а потом снова начались схватки и родилась ты. Родилась со смехом. У тебя были широко открытые глаза, и ты была самым красивым, самым прекрасным, что я когда-либо видела.

– Вот как можно понять, что она тебя любит, – добавила Хонор. – Потому что младенцы повсеместно уродливые. Кроме твоего отца.

Лидия сжала губы. Это не было улыбкой, но это было еще какой-то эмоцией, кроме страха.

– Когда меня спрашивают, кто я, – продолжала Джо, – я отвечаю, что я просто мать. И это правда. Но знаешь что? Это и неправда одновременно. Я не просто мать. Я твоя мать, мать Оскара и Айрис. И вы, любовь к вам, – это самое важное и прекрасное в моей жизни. Ты очень дорога мне, Лидия. Ничто и никто никогда не сможет тебя заменить. Никогда. Может, ты думаешь, что это не так много, но что до меня, то ты мое все.

Джо была полностью сосредоточена на Лидии. На ее волосах, легких, как паутинка. На раздуваемой ветром юбке. На пульсе, который бился у нее на шее. На глазах, глядящих в пустоту, карих, с длинными ресницами – таких же, как у Стивена. «Посмотри на меня, – мысленно умоляла Джо. – Взгляни на меня. Посмотри, как я тебя люблю, посмотри, насколько ты мне дорога. Взгляни на меня, уйди с этого моста и вернись домой!»

– Папа был в этом же месте, когда упал, – сказала Лидия. – Прямо тут, где мы сейчас стоим. Я всегда думала, что папа может летать.

– Не падай, – попросила Джо. Ей хотелось потянуться к дочери, взять ее за руку, удержать ее, но она не осмеливалась. – Не падай, Лидия. Нам будет тебя не хватать.

Лидия закрыла глаза. Джо напряглась, уверенная, что девочка сейчас прыгнет, и готовая попытаться ее поймать, удержать за руку, ухватиться за джемпер, за что угодно.

Она прыгнет следом, если понадобится, прижмется к ней всем телом и попытается оказаться снизу, чтобы смягчить ей падение. Потому что она бы не вынесла вида того, как умирает ее ребенок.

Она смогла бы оправиться после чего угодно, но не после такого.

– Лидия… – прошептала она, и имя унесло ветром.

Лидия открыла глаза и посмотрела на мать.

– Окей, – сказала она. – Ладно. Я не буду этого делать. Я тоже тебя люблю.

Она протянула руку. Джо наклонилась и обняла ее одной рукой. И они прижались друг к другу лбами.

– Я очень тебя люблю, – прошептала Джо. – Пожалуйста, давай уйдем с этого моста.

Лидия кивнула. Джо помогла ей развернуться и заметила, что влажные ладони дочери скользят по перилам. Она едва держалась и до сих пор дрожала, тяжело дыша и всхлипывая. Джо придержала ее, когда Лидия подняла ногу, чтобы перелезть обратно. Девочка, невероятно хрупкая, стояла на цыпочках на уступе, балансируя над обрывом.

А потом Лидия перелезла обратно, в объятия бабушки.

Джо вздохнула с облегчением и закрыла глаза, пытаясь поверить в случившееся. Ее дочь была в безопасности.

«Ох, Стивен, – подумала она, стоя над местом, где он погиб. – Я спасла ее. Она в порядке».

Из ниоткуда появился поезд.

Словно взрыв под ними – резкий порыв ветра и несущаяся полоса черного и желтого, от которой затрясся мост. Джо вздрогнула, ее нога соскользнула с уступа, рука дернулась в попытке ухватиться за перила, но промазала. А потом Джо упала.

Глава сороковая. Лидия

Я все время об этом думаю. Меня там не было, но я знаю, как это произошло.

Папа мог бежать все время, и ничто не могло его остановить. У него был широкий шаг, отличный ритм. Стоило всего лишь посмотреть на него, чтобы понять, что он может все.

Когда он стоял на мосту возле того парня, на месте, где потом прикрепили мемориальную доску в память о нем, он не чувствовал страха. Он стоял на уступе – он совсем узкий, я его видела, около четырех или пяти дюймов шириной – и смотрел на чистое пространство перед собой.

На такой высоте, должно быть, кажется, что можно оттолкнуться и полететь: раскинуть руки и парить, как бумажный журавль.

Ему не было страшно. Он был уверен и твердо стоял на ногах, полный силы и грации. Он спасал чью-то жизнь, жизнь незнакомца. А когда он оступился и побежал по воздуху, то, должно быть, почувствовал, как это – быть свободным.

Глава сорок первая. Лидия

Поезд несся внизу с пронзительным ревом. Лидия попыталась схватить мать, и ее рука сомкнулась на какой-то ткани – мамином рукаве. Мама падала.

Ее тело скользнуло вниз, и Лидия ухватила ее за руку. Мама сжала ее запястье, они держались друг за друга. Мамины ноги болтались в воздухе. Она подняла голову к Лидии – зеленые глаза широко открыты, рот от удивления похож на букву «О».

– Мама… – выдохнула Лидия.

Может, она не успела ничего произнести, просто подумала. А потом она почувствовала, что начинает опрокидываться, – гравитация и мама тянули ее через перила. Ее ноги оторвались от тротуара, тело наклонилось, перила давили в живот.

Она недостаточно сильная. Они обе упадут, вместе, жена и дочь, в том же месте, где погиб Стивен Левинсон, всего через несколько секунд после того, как Лидия все-таки решила не прыгать.

Поезд гремел под ними.

А потом Лидию обхватили за талию худые, но очень сильные руки.

– Нет, – пробормотала Хонор ей в ухо, и девочка поняла, что бабушка пытается втащить ее обратно.

Но рука у Лидии вспотела и становилась все более скользкой. Она чувствовала, как ее хватка на руке матери ослабевает, чувствовала, как ее перетягивает на другую сторону. И бабушка Хон была такой старой…

– Отпусти.

Она не слышала ее слов, но прочитала их по губам. Увидела и почувствовала, что мама отпустила руку, чтобы не тянуть дочь вниз. Лидия замотала головой, схватилась еще крепче и изо всех сил потянулась назад, к бабушке.

Сбоку появились размытые вспышки флуоресцентного желтого. Руки, еще руки, тянущиеся за ней и сомкнувшиеся на ней… Мужчина – словно часть человеческой цепи – практически полностью перевесился через перила, подхватил Джо под мышки и потянул наверх. Какие-то руки вцепились в Лидию. Она слышала крики, внезапно показавшиеся очень громкими в тишине, установившейся после того, как проехал поезд.

– Отпусти! – крикнул кто-то ей в ухо. – Она в безопасности, отпусти!

Лидия продолжала держать маму.

Она сильно поцарапала локоть о перила, содрав кожу, и вдруг оказалась на тротуаре на мосту. И мама тоже. Дрожа, всхлипывая, задыхаясь, среди мигающих огней полицейских машин и скорой помощи, окруженная людьми, она наконец отпустила мамину руку.

Тело кричало от боли. Лидия опустилась на колени, упала маме в объятия и заплакала, уткнувшись ей в шею, слушая ее дыхание, чувствуя, как она гладит ее по волосам, как делала, когда Лидия была маленькой.

– Все в порядке, – шептала мама. – Все в порядке.

Глава сорок вторая. Хонор

Хонор сломала запястье. Она почувствовала, когда это случилось, – ощутила хруст, пока держала Лидию, – но не испытывала боли, пока они не приехали в больницу. Один из фельдшеров наложил на запястье шину еще на мосту.

– Так кто из вас собирался спрыгнуть? – непринужденно спросил он.

– Не ваше дело, – ответила Хонор.

В «скорой» она сидела возле Лидии и Джо. И держала Лидию за руку здоровой рукой. Все молчали.

Для Хонор происшедшее было смешением звуков. Она слышала, как Лидия согласилась не прыгать, когда подошел поезд. Она не видела, как Джо соскользнула, но каким-то образом почувствовала это – то ли по вибрациям моста, то ли потому, что Лидия вдруг покачнулась. Обхватив внучку руками, Хонор чувствовала, как она сопротивляется, ощущала ее тяжелое дыхание. Она слышала, как сзади подъезжают машины, крики полицейских и парамедиков.

Боковым зрением она видела поезд – полосу из черного и солнечно-желтого, неуклонно двигающуюся вперед.

В больнице Лидию практически сразу увели, и Джо пошла с ней. У Хонор в кармане что-то запиликало и зажужжало, и она достала телефон Джо, который оставался там с тех пор, как она позвонила спасателям.

– Извините, – обратилась она к мужчине, сидящему рядом в комнате ожидания, у которого, кажется, была перемотана голова, – вы видите, от кого сообщение?

Он взял телефон.

– От Маркуса. Сообщений несколько. Прочитать вам?

– Нет. Не могли бы вы найти номер Ричарда? И позвонить ему?

Мужчина несколько раз провел по экрану и вернул ей телефон.

Ричард взял трубку на десятом гудке.

– Джо? – удивился он. – Я немного занят. Что случилось?

– Это не Джо. Это Хонор Левинсон.

– Хонор… – Ричард всегда ее недолюбливал, а теперь, наверное, еще сильнее, если невеста передала ему ее слова. Но Хонор было все равно.

– Тебе придется освободиться от того, чем ты сейчас занят, потому что ты должен забрать своих детей из садика.

– Что? Почему? Джо их сегодня забирает.

– С Джо произошел несчастный случай. Она в порядке, но ей нужно, чтобы ты выполнил свои родительские обязанности.

«Хоть раз», – мысленно добавила она.

– Несчастный случай? Что случилось? Где она?

– В больнице. Она не задержится здесь надолго. Но дети в садике только до обеда. Тебе нужно их забрать и отвезти к себе домой. Они в садике «Медвежонок».

– Но я…

Хонор не ответила. Ричард, похоже, даже по телефону почувствовал, как она нахмурилась, потому что, когда снова заговорил, его голос звучал растерянно, а не обиженно.

– Где этот садик?

– Ты их отец, у тебя есть Google, вот и разберись, – отрезала Хонор и положила трубку.

Медсестра проводила ее к узкой койке, отделенной занавеской. Хонор приняла болеутоляющие.

– Скорее всего, рука сломана, – сказала медсестра жизнерадостным голосом, – но, может, и просто вывих.

– Сломана, – ответила Хонор. – Я слышала. К тому же у меня остеопороз.

– А еще у вас ВМД?

– ВМД?

– Возрастная макулярная дистрофия? Потеря зрения, особенно посередине? У моей мамы тоже – она смотрит сбоку, как и вы. Мой брат – окулист. Вы же знаете, что это можно замедлить? Это необратимо, но существует много способов улучшить ситуацию. Тут где-то есть листовка. Я поищу для вас.

– Спасибо, – сказала Хонор. – Вы очень наблюдательны.

– Мама считает, что у нее усилились слух и обоняние. Я готова поклясться, что теперь, когда она начала терять зрение, у нее появилось шестое чувство. Она звонит мне каждый раз, когда у меня плохой день. Как будто знает.

– Я не верю в шестое чувство.

– Может, тогда это просто материнское чувство. Отдохните, доктор Левинсон, а я пока найду кого-то, кто отведет вас на рентген.

Хонор положила голову на покрытую простыней подушку и закрыла глаза. В темноте она видела Стивена – так же четко, как когда он был жив.

– Мы спасли ее, – прошептала она ему.

И хоть Хонор не верила в шестое чувство, она видела, как он кивает. Видела, как он улыбается.

Глава сорок третья. Джо

Джо сидела на стуле в коридоре, держа в руках пластиковую чашку с чаем, который ей не хотелось пить. Плечо пульсировало, все тело, несмотря на принятое болеутоляющее, болело. В кабинете кто-то из Службы психического здоровья детей и подростков разговаривал с Лидией. Джо попросили подождать за дверью или сходить за чаем в буфет. И хотя Джо понимала, что это сделано для того, чтобы присутствие родственников не мешало обсуждать определенные темы, это заставило ее прочувствовать серьезность всего, что произошло. Во время волнения, выброса адреналина, когда она пыталась спасти Лидию, и потом, когда ее саму спасали, ей удалось забыть, что этот кризис случился не за пару дней. Шли месяцы – годы! – пока Лидия страдала, а ее мать смотрела на это сквозь пальцы.

Лидия хотела покончить жизнь самоубийством. Люди в кабинете должны были определить, не собирается ли она повторить попытку и можно ли отпускать ее домой. Судьба ее ребенка была в чужих руках.

Они пробыли в больнице несколько часов. Джо отправила Хонор домой на такси, ей на руку уже наложили гипс. Очевидно, она договорилась, чтобы Ричард забрал Оскара и Айрис, телефонный звонок подтвердил это. Ричард хотел знать, что случилось, но Джо сказала, что потом объяснит. Ей и без того было достаточно тяжело справиться со всем, что происходило у нее в голове, чтобы еще обсуждать это с Ричардом. Хонор наверняка сказала все, что ему нужно было знать. И, наверное, добавила еще парочку отборных слов на русском для его подружки.

Джо не смогла сдержать улыбки. Они спасли Лидию, она и Хонор. А потом Лидия с Хонор спасли ее. Что бы ни случилось, это было что-то. «Пока есть жизнь, есть и надежда», – говорила ее мать, пораженная рассеянным склерозом.

Тем не менее все ее тело болело, дочь находилась за закрытой дверью, и Джо не могла убедить себя, что все будет хорошо. Или в том, что это не только по ее вине Служба психического здоровья детей и подростков сейчас опрашивала Лидию.

Она даже не заметила, что ее дочь была нетрадиционной ориентации. И что она влюбилась в лучшую подругу – в ту самую подругу, которая столько времени проводила в доме Джо. И она ничего не знала про травлю Лидии.

Джо встала и выбросила полный стакан с чаем в урну. Да, Лидия закрылась от нее. А она была слишком занята, чтобы задуматься о причинах. Слишком занята тем, чтобы найти во всем светлую сторону, снова выходила замуж, рожала детей. Крутила роман. Она вообразила себя хорошей матерью, которая делает для своих детей все, что может, а Лидия просто требовала внимания. Была слабой и отчаявшейся.

О чем она вообще думала?

– Джо, – позвал кто-то, и еще до того, как она поняла, кто это, ее сердце подпрыгнуло от радости и облегчения. В коридоре стоял Маркус в рубашке с короткими рукавами и в галстуке, с ключами от машины. Он развел руки в стороны, и она упала в его объятия, положила голову ему на грудь и, только когда он прижал ее к себе, впервые осознала, что происходило.

Она влюблялась. Вот чем она была занята, пока ее дочь переживала ад. Не просто крутила роман. Не встречалась с соседом. Не использовала младшего мужчину из-за его тела.

Влюблялась.

Маркус приподнял ее подбородок.

– Ты в порядке?

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– Мы услышали, что что-то случилось с Лидией на мосту. Она пострадала? А ты? Почему у тебя на руке повязка?

– Лидия… она думала, что хочет прыгнуть. В том же месте, где погиб ее отец.

Маркус обнял ее крепче.

– Но с ней все окей?

– Она в порядке. Я имею в виду – физически. Она в порядке.

Его запах, серо-голубые глаза, то, как его волосы закручивались на шее. То, как ее тело подходило к его телу. То, как он на нее смотрел. Почему она раньше не поняла значения этого?

– Зачем тогда повязка?

– Я была с Лидией на мосту. Стояла на уступе. Я упала, но она меня поймала.

Маркус побледнел, он выглядел до смерти испуганным.

– Ты упала?

– Она меня поймала. А Хонор поймала ее. А потом приехала полиция. – Джо коснулась его щеки. – Мы живы. Хонор сломала запястье. Я вывихнула плечо и порвала связки. У Лидии пара синяков и царапин, вот и все. Она сейчас разговаривает с психологом. Рассказывает, почему сделала это.

– Господи… – прошептал Маркус. Он поцеловал Джо в лоб, в щеку. А потом уставился на нее так, будто не мог поверить, что она здесь.

А что делал он все время, пока они были вместе?

– Я знал, что она не пришла на экзамен, – говорил Маркус, – но не думал, что она… Я сразу приехал, как только услышал. – Он пригладил ее волосы. – Почему она это сделала, Джо?

Мимо прошла медсестра. Она не обратила на них никакого внимания, но все же Джо мягко высвободилась из его объятий.

– Она поругалась с лучшей подругой, – сказала она. – И ее травили за то, что она нетрадиционной ориентации.

Маркус все еще был бледен.

– Как я мог такое упустить?

– Я тоже упустила. Она сказала, что это было на Facebook. – Джо достала телефон из кармана и зашла в Facebook. – Она была такой благоразумной, что я давно не проверяла ее страницу. Я должна была…

Страница Лидии загрузилась, и Джо ахнула. Комментарии, снова и снова. Некоторые имена были ей знакомы. Она хотела нажать на кнопку, чтобы выйти с сайта, но Маркус осторожно забрал телефон из ее рук. Посмотрел, выругался, достал свой телефон из кармана и набрал какой-то номер.

– Ахмед, – сказал он в трубку, – мне нужно, чтобы ты зашел на Facebook-страницу Лидии Левинсон и сделал снимок экрана. Да, одиннадцатый класс. Там есть комментарии, которые скоро удалят, а нам нужно их сохранить. Спасибо.

У Джо прошел мороз по коже и руки задрожали.

– Я знаю этих ребят. Они всего лишь дети…

– Мы удалим страницу, – пояснил Маркус. – Но сначала соберем доказательства. – Он усадил ее на стул, придвинул к нему еще один и сел, переплетя ее пальцы со своими. – Школа вмешается. Этих детей накажут. Я проконтролирую, чтобы так было. Обещаю.

– Она никогда мне не говорила, – сказала Джо, и слезы, которые она сдерживала, пока пыталась спасти Лидию, пока находилась в больнице, чтобы убедиться, что все в порядке, полились из ее глаз.

Маркус протянул ей носовой платок. Потому что в кармане брюк он носил чистый носовой платок. Потому что он был мужчиной, от которого у нее таяло сердце, мужчиной, в которого она могла влюбиться.

Когда Джо заплакала, он осторожно обнял ее, чтобы не потревожить больное плечо. Она долго сдерживалась. Из-за дочери, которая сидела в кабинете за дверью и могла в любой момент выйти. Из-за врача, который решал, может ли Лидия вернуться домой или ей придется лечь в психиатрическую больницу. Этот врач мог не одобрить отношений Джо с мужчиной моложе ее и указать на то, что это плохо для психического здоровья Лидии. Слезы лились из ее глаз всего пару минут, не больше. Она позволила себе прислониться к Маркусу, чтобы услышать, как он дышит, почувствовать прикосновение его хлопковой рубашки, ощутить сильную руку, обнимавшую ее. Потом она выпрямилась, вытерла лицо и, глубоко дыша, посмотрела вверх, на пенопластовые плитки на потолке, чтобы успокоиться.

– Это я виноват, – сказал Маркус.

– Что?

Его лицо уже не было таким бледным, но волосы казались больше, чем обычно, растрепанными. Он был небрит. Возле воротника рубашки пятно.

– Я должен был догадаться. Я видел ее каждый день, как и этих детей. Я видел всех их. Я видел, как она убежала с экзамена вчера. Я ее классный руководитель. Моя работа – замечать такие моменты, а я не заметил.

– Нет, – возразила Джо. – Это я должна все замечать. Я ее мать. А я… была слишком занята.

– У тебя есть еще двое детей, – сказал Маркус. – А я был слишком увлечен. Каждый раз, когда я видел Лидию, я не мог не думать о… Поэтому я никогда по-настоящему не разговаривал с ней. И вчера, когда она меня обвинила, я был шокирован. Я и представить не мог, что она знает о нас. Если бы я был более внимательным…

– Мы не должны были этого делать. Нам нужно было оставаться на расстоянии.

– Знаю. Наверное, было бы мудрее подождать. – Он сжимал ее руку, поглаживая большим пальцем ладонь.

– Мы вообще не должны были этого делать.

Его палец остановился.

– Джо?

– Я не могу так поступать. – Она сглотнула, почувствовав привкус еще не пролитых слез. – Я не могу быть такой эгоистичной. Не могу думать о себе, а не о детях. Я была слишком увлечена отношениями с тобой и не заметила того, что происходило с Лидией. Не могу, Маркус. Это нужно прекратить прямо сейчас.

– Ты же не хочешь сказать…

– Это было весело, – твердо произнесла Джо, – но теперь это должно закончиться. – Она попыталась выдавить из себя улыбку.

Маркус убрал от нее руку.

– Это было весело, – повторил он. – После этого… После всего, что только что произошло… Выходит, так ты видишь то, что было между нами?

«Нет, я влюблена в тебя, а это еще хуже. Потому что, если я влюблена в тебя, а ты в меня, нам нужно полностью изменить наши жизни, чтобы быть вместе. А сейчас у меня и так достаточно изменений. Мне нужно заботиться о детях».

Она кивнула:

– Это было тем, чего мы оба хотели, разве нет? Мы знали, что это не может быть чем-то бóльшим.

Маркус встал.

– Так почему тогда я здесь?

– Потому что ты хороший человек. Хороший сосед. Классный руководитель Лидии.

– И кто-то, с кем ты развлекалась. – Он не скрывал злости в голосе. – Вот почему ты не перезванивала.

– Я не перезванивала, потому что волновалась из-за Лидии.

– И я тоже.

– Но ты же…

– Не часть твоей жизни. Просто развлечение. Никто по сравнению с твоим первым мужем-героем. Я понял. Все прекрасно понял. Нужно было лучше слушать раньше. – Он сунул руки в карманы. – Тогда я пойду. Позвони, если что-нибудь понадобится. Я помогу всем, чем смогу. Но я не буду, затаив дыхание, ждать звонка.

Дверь кабинета открылась, и вышел доктор.

– Миссис… мм… Левинсон?

– Меррифилд, – отозвалась Джо. – Я здесь. – Она встала и заглянула доктору через плечо, туда, где на стуле, зажав руки между коленями, сидела Лидия.

Маркус помедлил немного, развернулся и ушел. Джо старалась не смотреть ему вслед.

В кабинете Лидия протянула матери руку, и Джо устроилась рядом, невольно повторив позу, в которой только что сидела с Маркусом.

– Мы с Лидией хорошо поговорили, – начал доктор, опускаясь в свое кресло, – и я удовлетворен тем, что она понимает, насколько серьезной была эта попытка. Однако она говорит, что решила остановиться до того, как вмешалась полиция.

– Да, – подтвердила Джо, всматриваясь в лицо дочери. – Да?

Лидия кивнула.

– Еще она говорит, что это, по крайней мере частично, связано с издевательствами в школе и онлайн.

– В школе уже знают об этом. Они обещали помочь. – Она чувствовала, что Лидия внимательно смотрит на нее, как только что сама смотрела на дочь, поэтому повернулась к ней и ободряюще улыбнулась. Удивительно, как ей удавалось улыбаться здесь и сейчас. – Мы все поможем. Я не собираюсь отвлекаться на что-то другое, Лидия. Я буду с тобой.

– Исходя из моего опыта, ей нужна будет значительная поддержка семьи.

– И она у нее будет. Она у тебя будет, Лидия. Мы с бабушкой дадим тебе все, что потребуется. Мы тебя любим и хотим, чтобы ты вернулась домой.

– Я хочу домой, – сказала Лидия, и ее голос казался таким хрупким и слабым, что Джо, несмотря на ноющее плечо, тут же заключила ее в объятья.

– Ничего… – горячо прошептала она. – Нет ничего важнее тебя.

Глава сорок четвертая. Лидия

Было странно находиться дома. Лидии казалось, будто она отсутствовала намного дольше, чем несколько часов. Она ходила по дому, прикасаясь к вещам – игрушкам ОскиАйри, вазе с цветами в кухне, плюшевому медведю из своего детства, – понимая, что могло случиться так, что она больше никогда бы к ним не прикоснулась. Она могла погибнуть, не оставив после себя ничего, кроме боли отсутствия.

ОскиАйри должны были остаться у отца на несколько дней, но казалось, будто они вернутся в любую минуту. Резиновые сапожки Оскара лежали у двери, а бутылочка Айрис стояла в сушке для посуды. Лидия провела пальцем по следам, которые Айрис оставила несмываемым маркером на скатерти. Если бы она прыгнула, люди, которых она покинула, чувствовали бы себя так же – будто она скоро вернется? Она помнила это ощущение, когда умер папа. Именно по этой причине она ждала почту и похищала письма. Тогда она была маленькой и злилась на то, что мама убирала папины вещи: избавлялась от его одежды, книг, туфель, стоящих у двери. Но, представив себя на месте папы, она начала понимать причину такого поведения. Тот короткий момент надежды, когда ты видишь что-то, принадлежавшее погибшему любимому, та доля секунды, когда ты веришь, что он еще здесь, – наверное, худшая пытка в мире.

Лидия ходила в пижаме и тапочках, будто заболела. Она продолжала обнимать маму все время, даже когда та чем-то занималась – делала чай или что-то еще. Она была выше Джо – никогда не замечала, что успела стать выше мамы! – но наклонялась и клала голову ей на плечо, будто все еще была маленькой девочкой, и вдыхала запах розовых духов. Она прижималась к Хонор на диване. Бабушка была костлявой, и нужно было следить за тем, чтобы не задеть ее сломанную руку, но она касалась лица, волос и рук Лидии так, что девушка чувствовала: ее понимают.

– Почему ты не сказала нам, что ослепла? – спросила она у бабушки.

Ее пальцы коснулись лица Лидии.

– Я боялась, что, если признаюсь, все изменится. Мне больше не позволят жить в моем доме, на меня будут смотреть как на кого-то бесполезного и уязвимого. И мне было стыдно.

Она приподняла голову Лидии. Теперь девушка видела, что глаза бабушки Хон двигаются слишком быстро, – она смотрела боковым зрением, чтобы видеть хоть что-то вместо мутных дыр. Раньше она думала, что это неуверенность. Удивительно, как знание какого-то простого факта о человеке может полностью изменить мнение о нем.

– Ты тоже так себя чувствовала, – спросила бабушка Хон, – из-за того, какая ты? Тебе было стыдно? Страшно?

– Иногда.

– Но теперь важно говорить правду. – Хонор понизила голос. – За исключением овсяного печенья, которое твоя мама приготовила сегодня утром. Мне пришлось спрятать свое под подушку, чтобы не сломать о него зубы.

– В основном я чувствовала себя одинокой, – призналась Лидия. – Совсем одинокой, даже когда была с другими людьми.

– Да. Одиночество – сильное и ужасное чувство.

Лидия кивнула, прижимаясь к тощему плечу бабушки, чувствуя, что та «видит» ее своими пальцами.

– Я почитаю тебе. Должно быть, тебе не хватает чтения, – сказала она.

– Нужно будет научить тебя русскому.

Теперь, когда на ней больше не было маски, которую она носила столько лет, Лидия чувствовала себя незащищенной и нежной, будто в новой коже. Но при этом в некотором роде чистой. Она вспоминала слова, которые ей наговорили, и от этого все еще было больно, но теперь это казалось чем-то отдаленным: что-то, принадлежавшее другой девушке, в другой жизни, далеко от этого дома, где были ее мама, бабушка и она сама. Моменты на мосту казались более реальными.

Скоро ей придется выйти в мир без маски. Пока еще нет. Но скоро. Она будет держаться прямо, как бабушка Хонор. Она будет верить, что все наладится, как мама.

И все же боль из-за Аврил не проходила. Она была с ней все время. Иногда она таяла и отступала на задний план, но в основном ощущалась как острый нож в теле. Человек, которого она потеряла. Человек, кого уже никогда не вернуть.

Глава сорок пятая. Джо

Прошло два дня. Лидия много спала, в основном на диване под пледом, и тогда Хонор и Джо пробирались мимо на цыпочках, а когда просыпалась, обнимали ее и разговаривали – в основном о повседневных, нормальных вещах, но иногда и о том, что имело большое значение. Иногда они просто смотрели телевизор.

Сара пришла в первый день после обеда с огромным пакетом китайского риса на вынос и двумя бутылками белого вина, которые сразу положила в холодильник.

– Я совершенно не умею готовить, особенно в сравнении с тобой, – сказала она Джо, – но могу использовать для этого телефон, а тебе нужно что-то есть.

– Сара… – начала Джо и запнулась. – Я… не рассказала тебе всего.

– Ладно, – сказала Сара. – Расскажешь. Позже. А сейчас ухаживай за дочерью и за собой. И не забывай есть.

Она обняла Джо перед уходом и отправила Боба после работы к ней подстричь газон.

Обнимая Лидию, Джо ощущала спокойствие и понимание своей цели. Остальное время она ходила по дому и старалась не думать. Джо скучала по Оскару и Айрис, хотя их отсутствие было временным. Ей не хватало их маленьких тел, их ёрзанья, запаха и высоких голосов.

Она скучала по Маркусу. Как-то она поймала себя на том, что стоит у кухонной раковины и смотрит на его дом через изгородь. Джо ухаживала за душистым горошком, который Маркус ей подарил, убирала увядшие цветки, подрезала стебли и меняла воду. Цветы очень скоро умрут, как и его чувства. Так же, как исчезнет воспоминание о его руках на ее теле, его вещах, брошенных на пол, чае, который он приносил ей в постель, каждый раз проверяя, чтобы она выпила его до дна. То, как он смотрел на нее, как заставлял ее сердце петь.

– Вы останетесь с нами, – тихо сказала она Хонор, когда Лидия уснула во время просмотра «Жителей Ист-Энда». – На сколько захотите. И это утверждение, а не просьба. Я знаю, что вы очень любите свой дом, но у вас всегда будет дом здесь, с нами.

Хонор коротко кивнула, но то, как она сжала губы, выдавало, что она понимает, о чем говорит Джо, и как много это для нее значит.

– Сколько ты еще собираешься себя мучить? – спросила она вместо ответа.

– Я себя не мучаю.

Джо поднялась и пошла поставить чайник. Хонор направилась за ней.

– Ей нужна мать, а не мученица или святая.

– Я достаточно далека от святости. – Джо повернулась и скрестила руки на груди. – Так вот почему вы вдруг предложили сидеть с детьми! Потому что знали, что я с кем-то встречаюсь?

– Сначала это было причиной. А потом мне просто понравилось.

– И вас не смущало то, что вы следите за детьми, ничего не видя?

– Смущало. Особенно после поездки на скутере.

– Вы ездили с ними на скутере?

– Только раз.

– Вот об этом я и говорю. Я даже не заметила, что оставила детей со слепой женщиной! Кстати, эта поездка была не самой лучшей идеей.

– Я знаю. Это было ошибкой. Я иногда их делаю.

– Вы тот еще кадр, Хонор Левинсон! – Джо не могла сдержать улыбку, когда сказала это.

– А ты непонятно зачем делаешь себя несчастной, Джоанна Меррифилд. Ты можешь быть одновременно и матерью, и женщиной. Хотя мне самой так и не удалось этого достигнуть.

– Нет. Не сейчас. Я нужна своим детям.

– Поговорим об этом еще раз, когда у тебя сорок пять лет не будет секса, – парировала Хонор, – и тогда ты скажешь, действительно ли считаешь, что приняла правильное решение.

В субботу утром она уговорила Лидию выйти на прогулку. В какой-то степени то, что Лидия стала такой зависимой, было очень мило, но Джо знала, что так не может продолжаться. Она наблюдала, как Лидия запрокинула голову, подставив лицо солнцу, и думала о том, как ее дочь будет возвращаться в школу, видеться со всеми этими людьми, признаваться, что она нетрадиционной ориентации. Как Лидия будет жить дальше, сражаясь в своих битвах, взрослея и уезжая от нее.

Лидия справится, потому что она умная, красивая и смелая. А потом Оскар справится со своими личными битвами, затем Айрис. Все они уедут из дома, оставят Джо, и это именно то, что должно случиться. Нормальный порядок вещей. Джо придется раскрыть руки и позволить им взлететь.

А с чем тогда останется она?

Чтобы не раскручивать дальше эту цепь размышлений, она спросила:

– Как давно ты знаешь?

– Я всегда знала, что я другая, – ответила Лидия. – И я знала, что влюбилась в Аврил с первого взгляда.

– Как мы с твоим отцом.

«И как мы с Маркусом».

Оглядываясь назад, она осознавала, что почувствовала такой же разряд, когда впервые увидела его за изгородью в тот день. И когда ее потянуло к нему в кухне. В двадцать они называли это любовью, а в сорок она называла это желанием. Но это было тем же чувством. Другим, с миллионом разных деталей, но все равно таким же.

– Не считая того, что у меня не будет счастливого конца, – продолжила Лидия. – Она очень разозлилась на меня, мам. Она считает, что я ей врала.

– Может, ей стыдно, что она не заметила. Мне, например, стыдно.

– Я не хотела, чтобы ты знала. Вернее, мне хотелось, чтобы ты узнала, и я злилась, что ты ни о чем не догадываешься. Но ты в этом не виновата. Я очень старалась все скрыть.

Улица Китс-Уэй была залита солнечным светом. Аккуратные изгороди, гравийные дорожки, подстриженные газоны – идеальный фасад для секретов, которые имеет каждая третья женщина в этом суматошном мире.

– Теперь мы должны говорить друг другу правду, – сказала Джо. – Даже если она горькая. Мы должны доверять друг другу.

Лидия кивнула.

– Вот почему я оставила дневник, чтобы ты могла его прочитать. Наверное, для этого я его и вела. Я хотела, чтобы меня поняли. А написать было легче, чем сказать. Мам?

– Что, дорогая?

– Последнее, что я написала… О папе.

– Я читала. Завтра годовщина. Десять лет. Ты красиво написала. Я увидела в этих словах твою любовь к нему. – Джо взяла Лидию за руку. – Он страдал от депрессий. Он никогда не показывал тебе этого, и я никогда об этом не говорила после того, как его не стало. Он не был в этом виноват, и это не значит, что он любил нас меньше. На самом деле, я думаю, это означало, что он любил нас даже больше.

– Я не знала.

– Я должна была тебе сказать. Я рассказывала только о хорошем, но ты заслуживаешь знать и о сложных моментах.

– Я думала, что последняя из моих записей была неправильной. Это одна из вещей, о которых я думала, когда была на мосту, перед тем как ты пришла. Я написала, что ему не было страшно, потому что мне хотелось так думать. Но, наверное, он был напуган.

– Он боялся за жизнь другого человека. За Адама. Не за себя.

– Но когда он упал, то наверняка испугался. Разве тебе не было страшно? Когда ты сама чуть не упала?

Джо остановилась и закрыла глаза. Она десять лет пыталась не думать о том ужасном моменте: о последних мгновениях Стивена, о моменте падения.

Днем она думала о том, как двигаться дальше, о том, чтобы любить его, помнить о нем и ценить жизнь, которую он спас. Она каждый год пекла торт для Адама, каждый день будила Лидию… Она видела в дочери черты Стивена.

Но ночью она думала о крике, который он, должно быть, издал, о том, как воздух вырывался из его горла, о стремительно приближающейся земле, об осознании того, что все закончилось, что жизнь закончилась. Черная дыра все-таки поглотила его.

Падая, Джо смотрела вверх, а не вниз. Она думала о Лидии и Оскаре с Айрис. Думала о Маркусе – да, и о нем тоже. Думала о Стивене и Хонор. Не о конце, не о завершении жизни, а о любви, которая будет длиться вечно.

– Я знала, что ты меня поймаешь, – ответила она дочери.

Глава сорок шестая. Лидия

Они возвращались с прогулки, смеялись над чем-то, что Оскар сказал вчера вечером по телефону, над его внезапным увлечением гигантскими космическими муравьями, когда Лидия увидела, что она идет им навстречу. На ней были шорты и толстовка, солнцезащитные очки на голове, а в руках пластиковый стакан с трубочкой. У Лидии сильно заколотилось сердце, и она остановилась.

Аврил пошла быстрее.

– Привет, Лидс, – сказала она, и ее щеки вспыхнули румянцем. – Я только… я только что была у тебя дома. Твоя бабушка сказала, что ты ушла. Здравствуйте, миссис Меррифилд! Вы травмировали руку?

– Привет, Аврил, – ответила Джо и взяла Лидию за локоть. – Я пойду домой, начну заниматься банановым хлебом.

И она оставила их вдвоем. Они стояли на тротуаре в лучах солнечного света и смотрели друг на друга – почти так же, как когда встретились впервые.

– Мама печет как сумасшедшая, – пояснила Лидия. – А ее подруга принесла кучу риса карри. Если я в скором времени не начну снова бегать, мне понадобится это дурацкое приложение для подсчета калорий.

– Я взяла тебе холодный кофе, – сказала Аврил, протягивая стакан. – Я не знала, что еще взять… Ты правда хотела прыгнуть с моста? С того, с которого упал твой отец?

Лидия пожала плечами:

– Да. Хотя я этого и не сделала. – Она взяла у Аврил стакан, стараясь не коснуться ее пальцев, и отпила немного через трубочку. Это был мокко, ее любимый. – Не хочешь прогуляться по парку?

Они вошли в парк, не сговариваясь, повернули налево и начали подниматься на холм, не обращая внимания на извилистую тропинку. На вершине Лидия упала на скамейку, Аврил села рядом. Отсюда было видно почти весь парк: футбольное поле, игровую площадку, пруд, где малыши любили кормить уток. Они всегда сидели здесь по субботам, а иногда и после школы.

– Извини… – начала разговор Аврил. – Мне очень жаль. Я злилась на тебя, но не из-за того… Мне все равно, что ты лесбиянка и кто тебе нравится. Я злилась из-за того, что ты мне не рассказала. Я не думала, что ты… я не ожидала, что все так повернется.

– Мы учимся с настоящими болванами.

– Лидс, они ужасные! Я говорила всем, кого видела, чтобы они заткнулись, и Гарри тоже говорит. В школу начали вызывать родителей. Эрин и Софи. Даррена уже отстранили от занятий, хотя в этом мало смысла, учитывая, что мы ходим только на экзамены. Что ты собираешься делать с экзаменами?

– Мы еще не решили. Мама собирается поговорить об этом в понедельник. Может, я сдам их в другой школе, а остальные уже в январе.

– Я скучаю по тебе, – сказала Аврил. – Я очень по тебе скучаю. Я несколько дней пыталась до тебя дозвониться.

– У меня отключен телефон.

– Да. Мне стоило прийти раньше, но…

– Ты не знала, что сказать подруге, которая хотела броситься с моста. Все окей. Не думаю, что я бы знала, что говорить в этой ситуации.

– Почему ты хотела сделать это, Лидия? Это из-за них? Или из-за меня? Потому что я на тебя так разозлилась? Потому что мы с Гарри проводили столько времени вместе, а ты чувствовала себя одинокой? Или потому, что ты не нравишься Бейли?

– Было много причин. Это не из-за Бейли, она корова. Мне больше не хочется прыгать с моста.

– Хорошо.

Лидия пила мокко. Обычно к этому времени Аврил уже просила попробовать глоток и выпивала половину. Лидия не знала: она позволяет ей выпить все, потому что это было искупительным подарком, или же из-за того, что Аврил теперь знала о Лидии? Как будто разделить одну трубочку было слишком близко к поцелую.

Она думала обо всех постыдных случаях, когда наслаждалась таким непреднамеренным поцелуем. Обо всех взглядах и прикосновениях украдкой, обо всех тайных чувствах. О той драгоценной части себя, которую прятала от человека, которого любила больше всего на свете.

– Значит, мы снова друзья? – спросила Аврил.

– Да.

– И если ты найдешь себе нормальную девушку, может, мы сможем ходить на двойные свидания?

– Может. Хотя вряд ли. Здесь не так много выбора.

– Если ты захочешь пойти в колледж, а не оставаться в школе до вступительных экзаменов, я пойду с тобой. Я спросила маму, и она разрешила.

– А что насчет Гарри?

– Гарри тоже мог бы. – Аврил залилась румянцем. – Я знаю, он тебе не нравится, но потом он заступался за тебя, Лидс. Он правда это делал, и я его даже не просила.

Лидия кивнула. Они подтянула колени к груди и положила на них голову. На поле компания мальчишек играла в футбол, а какие-то девочки собрались возле пруда. Они были слишком далеко, чтобы Лидия могла их узнать. Они были просто обычными людьми, занимавшимися обычными вещами. Сидя здесь, она даже могла представить, что когда-нибудь снова присоединится к ним.

– Было бы хорошо не прятаться, – сказала она. – Это очень утомительно.

– Тебе же… – Аврил прикусила губу. – Ладно, я спрошу только раз, потому что это достаточно странно, и ты не обязана отвечать мне, если не хочешь. Но ты моя лучшая подруга, поэтому я должна знать.

Но и после этой фразы Аврил просто продолжила сидеть, наблюдая за играющими в футбол. Они слышали, как те добродушно подкалывают друг друга. Лидия почувствовала жжение в груди. Она знала, почему Аврил не могла этого произнести.

Это был момент, который она представляла почти столько же, сколько знала Аврил. Момент, когда она должна открыть сердце и позволить правде засверкать. Когда она должна быть достаточно смелой, чтобы не заботиться о последствиях, когда она должна ждать, затаив дыхание и надеясь на ответ, который сделал бы ее счастливой. А не тот, который, как она знала, был правдой.

Ее мама сказала: настало время доверять друг другу. Время быть честными и позволить любви все решить. Но были еще все те моменты с Аврил. Не те, когда Лидия молча желала, когда жаждала прикоснуться, но не могла. А моменты, когда они вместе смеялись, или смотрели программу по телевизору каждая у себя дома и переписывались, или бросали шоколадные шарики друг другу в рот и промахивались. Тот момент, когда Аврил предложила Лидии вместе зайти в школу в первый день, потому что они обе были невидимыми и одновременно на виду, потому что они обе хотели быть как все и нравиться другим.

Эти моменты тоже были правдой. И они были достаточно ценными, чтобы решиться потерять их ради другой истины.

– Нет, ты не в моем вкусе, – сказала Лидия.

И улыбнулась почти настоящей улыбкой. Которая со временем станет еще более искренней. Потому что она начинала понимать, что в безнадежности есть какая-то свобода. Она позволяет искать другие, новые моменты, на которые можно надеяться.

Глава сорок седьмая. Лидия

Когда Аврил ушла готовиться к экзаменам, Лидия повернула за угол и пошла к дому. Увидев почтальона, она невольно заспешила и догнала его еще до того, как он повернул на подъездную дорожку. Он отдал ей стопку писем, проспектов и счетов.

– Хорошего вам дня. – И почтальон ушел по своему маршруту.

Лидия сунула почту под мышку. Джо, опустившись на колени возле клумбы у входной двери, выпалывала траву здоровой рукой. Она подняла глаза, и девочка поняла, что она ждала ее.

– Не стоит этим заниматься с больным плечом, – сказала Лидия. Она протянула ей почту, но мама отрицательно покачала головой.

– Руки в земле. Я решила сделать это до того, как Ричард привезет завтра Оскара и Айрис. Как все прошло с Аврил? – Она вытерла лоб, оставив на нем полосу грязи.

– Мы помирились.

Джо внимательно смотрела на нее.

– Все окей, – добавила Лидия. – Пусть лучше она будет моей самой близкой подругой, чем ее не будет совсем.

– Ты уверена, что она не…

– Нет, мам, она не такая. У тебя что, действительно нет определителя нетрадиционной ориентации?

Мама рассмеялась, но потом увидела что-то позади Лидии и замолчала. Ее щеки зарделись от румянца.

– Мам?

Лидия обернулась. Она должна была и так догадаться: на подъездной дорожке стоял мистер Грэхем.

Мама поднялась на ноги. Ее джинсы были в темных пятнах грязи на коленях. Лидия снова взглянула на мистера Грэхема, и он тоже покраснел. Господи, как пара подростков! Как неловко…

Он колебался.

– Я… гм, я хотел узнать, могу ли поговорить с Лидией?

– Конечно, – ответила мама, явно пытаясь казаться спокойной, и пошла в дом, слишком резко закрыв за собой дверь.

Лидия наблюдала, как мистер Грэхем смотрит ей вслед. Он был в джинсах и футболке. Странно было видеть его в нормальной одежде. И еще странно было видеть, как он смотрит на ее мать.

Он откашлялся и подошел ближе.

– Это частично неофициальный школьный визит. Я хотел проверить, как ты, и поговорить о том, как бы ты хотела решить вопрос с экзаменами.

– У меня еще не было времени о них подумать.

Лидия опустилась на траву, положив почту рядом, и мистер Грэхем присоединился к ней. Он был без очков, отчего казался еще менее похожим на учителя.

– И это абсолютно нормально. Твое здоровье – вот что самое главное. Я подумал, что ты бы хотела знать, что школа посмотрела кэш твоей Facebook-страницы перед тем, как ее удалили, и в результате нескольких учеников отстранили от занятий. Те, кто учится в одиннадцатом классе, будут сдавать экзамены, но в другой части здания. Их полностью изолируют от остальной части школы.

Лидия кивнула. Как и тогда, когда Аврил рассказывала об этом, она не получила особого удовлетворения, узнав, что из-за нее наказывают других учеников. Они этого заслужили, но она предпочла бы, чтобы всего этого вообще не случилось.

– Возможно, я пойду в колледж в следующем году.

– Хорошая мысль. Можно договориться, чтобы сейчас ты сдала часть экзаменов в колледже, если хочешь. Но мы разберемся со всем этим в понедельник, когда ты придешь с мамой. Я хотел просто сказать, что это не решает твою судьбу, Лидия. Ты можешь все наверстать. А я сделаю все, чтобы случившееся никак не повлияло на твое будущее. Я знаю, что ты хотела поехать в Оксбридж после экзаменов повышенной сложности, и, хотя для этого может понадобиться чуть больше времени, постараюсь, чтобы у тебя был лучший шанс для этого.

Лидия понимала, что отчасти он говорит это из-за чувства вины, но она все равно видела, что все это всерьез.

– Я тоже прошел через подобное, – добавил он уже тише. – Хотя я тогда был младше, чем ты, и надо мной издевались по другой причине. Мальчики задирали меня, поскольку я был меньше и слабее их, и это было чуть более… прямолинейно. Но достаточно похоже.

– Ох…

– Я должен был заметить, что с тобой что-то происходит. И мне очень жаль, что я не смог… Если это поможет… Все на самом деле станет лучше. Хотя ты никогда этого не забудешь. Если повезет, это сделает тебя сильнее.

– Спасибо, – ответила Лидия.

Она не была готова к такому: увидеть в мистере Улыбке, учителе, который слишком часто улыбался, человека, который страдал, который тоже хотел нравиться, потому что провел слишком много времени без друзей.

А что, если у всех было что-то подобное – такой же неожиданный поворот, причина, страх? Даже у Эрин, Даррена и Бейли? Что, если все это, до последнего слова, делалось для того, чтобы установить связь, чтобы нравиться, чтобы не провалиться в одиночестве?

Она сидела неподвижно, чувствуя, как от этой мысли закружилась голова. Внутри каждого человека существует целая вселенная, слишком большая для понимания, за исключением редких моментов. Мир намного больший, чем она могла себе представить. Намного больший, чем, как она считала, он может быть, когда балансировала на уступе моста.

Мистер Грэхем откашлялся, вернув ее в реальность, где она сидела перед домом с учителем, который вдруг оказался живым человеком.

– И еще… – Он сделал глубокий вдох. – Еще я хотел извиниться за то, что скрывал кое-что от тебя. И если я не заметил что-то по-настоящему важное из-за того, какие чувства испытываю к твоей матери, то мне правда жаль.

– Окей.

– То, что произошло между мной и твоей матерью, не имеет к тебе ни малейшего отношения. Совсем.

– Боже, надеюсь, что так!

– И она мне очень нравится. Не знаю, чувствует ли она то же по отношению ко мне.

Лидия поморщилась. Одно дело проблески, и совсем другое – такие откровения.

– Вообще-то, это противно.

– Потому что я тебе не нравлюсь, или ты считаешь, что я недостаточно хорош для нее, или…

– Потому что она моя мама. Вам бы хотелось представлять, как ваша мама спит с соседом?

– Моя мама живет по соседству с двумя геями и козой. Но я понял, что ты имеешь в виду. – Он вздохнул. – Наверное, я не должен говорить тебе это, но я не думаю, что смогу заменить твоего отца.

– Никто не сможет, – сказала Лидия. – Но дело в том, что он мертв.

– Это делает попытку быть достойным его еще сложнее. Лидия, это может прозвучать немного странно, но я хотел бы попросить у тебя разрешения пригласить твою маму на свидание.

– Вам не нужно мое разрешение, – удивленно ответила она.

– Думаю, что нужно. Сейчас ты самое важное для мамы, и так и должно быть. Я хочу быть частью ее жизни, но не могу – и не хочу! – быть ею, если ты не относишься к этому нормально. – Он вытянул руки перед собой. – Все будет над столом, без секретов. Ужин, кино, всякая скукота… – Он иронично усмехнулся.

Лидия изучала его. Он был вполне нормальным. Он слишком старался, но перед ним было тяжело устоять, особенно когда знаешь, почему он так себя ведет. Он в разы лучше Ричарда. И то, как мама покраснела, увидев его… Это было достаточно мило… и немного противно. Но все равно мило. И разве у мамы не было своего мира внутри – большего, чем Лидия могла представить?

– Тогда вперед, – сказала она. – Мама сейчас в доме. Наверное, достает торт из духовки. Это подходящий момент для приглашения. Если она откажется, то хотя бы накормит вас в качестве компенсации.

Она смотрела, как он заходит в дом, и прислушивалась, не полетят ли сковородки и кастрюли. Но ничего такого не произошло. Она слышала только воркование дикого голубя на дереве, далекое карканье ворон и гул машинки для стрижки живой изгороди. И, возможно, еще поезд вдалеке.

Лидия перебирала конверты, которые вручил ей почтальон, вспоминая, как ждала почту, когда была маленькой, надеясь найти в ней что-то удивительное или что-то, что могла бы спрятать и сохранить до того дня, когда сможет отдать это папе. Она помнила, как любила читать ему письма вслух и видеть удовольствие и удивление на его лице, пока он слушал.

Это было волшебным желанием, желанием, которому не суждено осуществиться. Но сегодня был день вторых шансов. Кто знает, что он еще приготовил.

Счет за газ, счет по кредитной карте, каталог одежды, возврат денег за онлайн покупки… В самом низу лежал голубой конверт авиапочты из тонкой бумаги, на нем был штамп почты США и марка из Калифорнии, и адрес, написанный знакомым почерком. Это был тот же почерк, что и на восьми тщательно хранимых рождественских открытках, полных слов сожаления и любви, которые были написаны ее отцу, но прочтены спустя много лет его дочерью своей бабушке.

Письмо было адресовано доктору Хонор Левинсон.

Лидия уронила остальные конверты на траву. Прижимая письмо к сердцу, она побежала в дом, чтобы доставить его.

Благодарности

Выражаю благодарность моему агенту Терезе Крис и редактору Харриет Буртон, вы – моя команда мечты. Также благодарю Беллу Босуорт, Сару Харвуд и всех работников издательства «Трасворлд», которые просто великолепны. Я уже давно задолжала своему корректору Джоан Деич очень большую благодарность: спасибо, Джоан, за твои острые глаза и понимание!

Спасибо доктору Линде Камерон, офтальмологу, за консультацию о ВМД и за то, что дала мне причудливые очки, которые показывали, как Хонор видит мир. Спасибо доктору Джоанне Кэннон за рассказ о службах психического здоровья молодежи, и Клэр Макинтош за информацию о том, как полиция реагирует на попытки суицида.

Спасибо доктору Айрис Квок, Кэролайн Стюарт и моему брату, доктору Мэтью Коэну, за медицинские рекомендации относительно того, что делать с восьмидесятилетней женщиной со сломанным бедром, а также моей кузине Саре Касс за рассказ о физической терапии и действительно неразумных способах использовать скутер. Благодарю моих кузину и кузена, Оливию и Льюиса Кас, за то, что продемонстрировали, как подростки пользуются социальными сетями. Спасибо Ирине Хернон за перевод неприличных слов на русский язык во время того, как наши дети были на празднике спорта, и Кристи Джейн МакКласки за обсуждение нюансов использованных оскорблений. Спасибо молодому Оливеру Франкланду за то, что прошел этап фразы «Нет!».

Спасибо моим друзьям по пробежкам, Харриет Гривз и Клаудии Спенс, за то, что, пока мы преодолевали мили, слушали о проблемах в моем сюжете. Благодарю Роуэн Коулман за то, что делилась и поощряла некоторые нездоровые навязчивые идеи, а также спасибо Бриджит Коди, Миранде Дикинсон, Тамсин Мюррей, Кэлли Тейлор, Кейт Харрисон, Наташе Онву, Анне Скаманс и Рут Нг за постоянную поддержку.

Как и всегда, спасибо моему мужу, сыну, родителям, которые всему меня научили и все выдержали.

Последнее, но далеко не менее важное, спасибо Stonewall (www.stonewall.org.uk) и It Gets Better Project (www.itgetsbetter.org) за то, что помогаете молодым людям, столкнувшимся с гомофобными и трансфобными издевательствами.

Об авторе

Джули Коэн выросла в штате Мэн и изучала английский язык в Университете Брауна и Кембриджском университете. Она переехала в Великобританию, чтобы исследовать фей в викторианской детской литературе в Университете Рединга, после чего сделала карьеру преподавателя английского в средней школе. Сейчас она занимается писательством и является популярным спикером и преподавателем творческого письма. Она живет с мужем и сыном в Беркшире. Ее роман «Dear Thing» получил большое признание и вошел в подборку книжного клуба «Ричард и Джуди».

Вы можете написать Джули в Twitter: @julie_cohen или посетить ее сайт: www.julie-cohen.com

1

Перевод Ольги Слободкиной. (Здесь и далее примеч. перев., если не указано иное.)

2

Серия книг британского писателя Джонатана Страуда «Агентство “Локвуд и компания”».

3

«Ребекка» (англ. Rebecca) – роман английской писательницы Дафны Дюморье, опубликованный в 1938 году. Мэндерли – поместье, в котором происходит основное действие романа.

4

Еврейское право предписывает на похоронах сделать дыру (на иврите – криа) на одежде родных в области сердца, символизирующую рану, которую причинила им смерть. Во многих похоронных бюро дается недорогая лента, которую нужно прорезать в соответствующий момент.

5

Каддиш – еврейская заупокойная молитва.

6

Старший класс (шестой класс) – последние два года обучения в средней школе в Великобритании (17 и 18 лет).

7

Отсылка к песне «MacArthur Park», написанной Джимми Уэббом, американским певцом, композитором и автором песен.

8

Un baiser – поцелуй (фр.).

9

Très romantique – очень романтично (фр.).

10

Открытый университет – британский университет открытого образования, основан указом Ее Величества королевы Великобритании в 1969 году. Цель его создания – предоставить возможность получить образование людям, желающим учиться в удобном для них месте и в удобное время.

11

Примерно 13 см.