Книга: Сторожевая застава



Сторожевая застава

Сторожевая застава


На помощь!

Сторожевая застава

Выведчики вернулись, когда утреннее солнце едва-едва выглянуло из-за верб.

Вернулись без потерь. Измаранные с головы до ног, уставшие от нескольких дней бессонницы, едва слезли с коней, так сразу же повалились на истоптанную траву. Даже запах кулеша их не привлек.

Один лишь долговязый Олешко Попович умял глубокую миску. Тогда загадал вездесущим ребятам вылить ему на голову несколько ведер холоднющей колодезной воды, фыркнул как довольный конь и направился к разлапистому берестку, что возвышался край городищенского обрыва.

В его тени, за столом из толстенных досок, тихо переговаривалось о чем-то двое людей.

То были старший над римовской сторожевой заставой Илья Муровец и самый известный в Римове человек — дед Овсей.

Говорил по большей части дед Овсей. Невысокий, с лицом, посеченным многочисленными шрамами и годами, дед, однако, имел все еще зоркие глаза, которые замечали наименьший недостаток. А еще дед имел такой острый язык, что его боялись даже те, кто уже ничего не боялся. Говаривали, что даже сам Илья Муровец остерегался становиться ему поперек дороги.

Углядев Олешка, дед Овсей остановился на полуслове, измерил его с головы до ног насмешливым взглядом, а тогда возвестил на все Городище:

— Явился не запылился! — и, обращаясь к Муровцу, добавил — Говорил же тебе, Илька, что этого хвастуна только за смертью посылать. Три дня слонялся с ребятами неизвестно где. А мы, бывало, и за два управлялись.

Муровец устало вздохнул. Дед не пропускал случая показать хвастливому Олешку его место. И все знали, почему. Дед считал, что Олешко недостоин руки его любимицы Росанки.

Однако Попович не был из тех, кого можно было сбить с толку.

— Как же, управлялись — охотно согласился он и прищурив глаз язвительно добавил — а заодно и половцев за собой приводили…

— Что-о?

На помощь!

Будто какая-то сила толкнула деда в воздух. Он оббежал вокруг стола и остановился напротив Олешка, воинственно задрав голову.

Илья Муровец не смог скрыть улыбку: слишком уж дед Овсей напоминал старого воинственного воробья, который прыгал перед мордой здоровенной собаки.

— Что ты сказал? Повторы, что ты сказал! — требовал дед, замахиваясь на Олешка — Это мы половцев приводили, да?

— А ну, тихо, воробьи! — громко хлопнул по столу своей огромной ладонью Муровец — А ты, Олешко, имел бы хоть немного уважения к старшим.

По лица Олешка лицу скользнула удовлетворенная улыбка. Конечно, он имел уважение к старшим, однако не мог удержаться, чтобы не подразнить такого вспыльчивого деда.

Потому Олешко осторожно, чтобы случайно не получить подзатыльник, обошел старика и сел напротив Муровца.

— Так все же расскажи, почему задержался? — голос Муровца был похож на гуденье шершня в кадке — Дед же все эти дни не слезал из башни, тебя высматривая.

Олешко оглянулся на старика. В его насмешливых глазах на миг вспыхнуло что-то похожее на благодарность. Однако сразу же исчезло.

— Правда, деда? — поинтересовался он, растягивая рот до ушей — Неужели больше не было кого ругать?

— Да зачем ты мне сдался! — пренебрежительно сплюнул дед Овсей сквозь выщербленные зубы. Тогда опять умостился рядом с Муровцем и потребовал — Рассказывай уже, трепло.

— Собственно, особенно рассказывать то нечего — уже другим, серьезным голосом начал Попович — от Сулы до Хорола мы не встретили ни одной вооруженной ватаги. Одни чабаны и отары. Да и то изредка. А вот когда возвращались назад, то заметили орду половцев, которые крались между буераков вверх по Днепру…

Олешко помолчал, ожидая, какое впечатление произведут его слова. Однако Муровец с дедом Овсеем и глазом не мигнули, поэтому Олешко вел далее:

— Была их добрая тысяча. Вот мы и начали за ними следить. Поэтому и задержались.

— И что же ты выследил? — прогудел Муровец.

— Поприщ за пять от Сулы орда спряталась в плавнях. Что она собирается делать дальше, узнавать не стали. Взяли с ребятами ноги в руки — и скорее сюда.

Илья Муровец переглянулся с дедом. Тысяча вооруженных половцев — это серьезно. Особенно если взвесить то, что римовская застава была всемеро меньше. То, что орда затаилась в плавнях — крайне опасно. Потому что никто не ведает, где она внезапно появится.

После недолгой молчанки Муровец спросил:

— Соглядатаев предупредил?

— Конечно! И конных, и тех, что на деревьях сидят. Они теперь с плавней глаз не сводят.

— А как с лящовцами и воинцами? — спросил дед Овсей — Тоже предупредил?

По Олешковом лице промелькнула тень смущения.

— Нет — честно признал он — Не успел.

— Не успел он — пренебрежительно фыркнул дед — а половцы те, уж может, именно к ним и подкрадываются.

Олешко почесал затылок — что тут скажешь?

— Но, когда ребята перебрались из-за Сулы, заметили, будто в одном месте земля как-то странно загудела — сообщил он.

Дед Овсей наклонился вперед.

— Где именно? — быстро спросил он.

— Близ Чубарова леса.

Дед Овсей кивнул головой.

— Именно там, где Змеева нора — сказал он — Помните, я когда-то вам о ней рассказывал?

Олешко состроил недоверчивую мину:

— Сказки все это!

— Сказки иль не сказки, а разобраться надо — возразил Муровец — ты, Олешко, загадай своим ребятам, что бы внимательнее посматривали в то место.

— Загадаю — кивнул головой Олешко.

Как в воду смотрел дед Овсей, когда предупреждал о половецком нападении.

Не успели коноводы по приказу Муровца пригнать с пастбища коней, как часовой на сторожевой башне закричал, что из леса вырвался всадник и гонит к Городищу, как сумасшедший.

За минуту всадник уже прогромыхал по мосту через Байлемов пруд и влетел в браму.

— Половцы напали на Воинь! — запыхавшимся голосом воскликнул он — Половцы под Воинем!

— Да не кричи — поморщился Муровец — Лучше скажи, послали ли гонца в Переяслав?

— Послали — римовец никак не мог отдышаться — но надо продержаться, пока князь Владимир приведет войско из Переяслава…

Конечно, Переяслав довольно далековат — за сотню поприщ. Пока гонец туда доскачет, пока соберется княжеская дружина, пока доберется она до Воиня — от города могут остаться одни руины.

Какой-то миг Илья смотрел на гонца невидящим взором. Потом поднялся на ноги и обратился к дружинникам, которые окружили их тесным кругом.

— Все слышали? — громыхнул он — Тогда чего зеваете? Одевайтесь и по коням!

Дружинники кинулись по шлемы и брони. Задержалось лишь несколько седоусых римовцев. Они стояли на том, что во время опасности надо прежде всего защищать своих родных и свои дома, а не бросаться стремглав, как вот сейчас Муровец, неизвестно куда и зачем. Однако тяжелый взгляд великана скользнул по ним, и старых воинов сдуло словно ветром.

И все же пришлось немного задержаться, потому что оставлять Римов на произвол судьбы было негоже. Поэтому Муровец велел самым молодым ребятам проехаться городком и поднять на ноги всех, кто мог держать оружие, а часовым на сторожевой башне — удвоить бдительность и, если что — бить во все била так, чтобы услышали и в Переяславе.

Напоследок Муровец остановил взгляд на небольшой группе четырнадцати-пятнадцатилетних парней, которые безотлагательно помчались за взрослыми дружинниками. В Римове их называли младшей дружиной Поповича, никто из взрослых не возился с ними столько, как он.

Ребята умели бегать не хуже своих родителей и старших братьев, и стреляли не хуже, и на мечах неплохо бились. Вот только еще не имели коней, да и мерятся силой с взрослыми ратниками было им еще рановато.

— А вы чего здесь?! — поинтересовался Илья — Что, тоже драться с половцами хочется?

Парни закивали головами.

— А ну, кыш с дороги! — громыхнул на них Муровец. Впрочем, прикусив губу уже спокойнее добавил — Вы вот что… Садитесь-ка на коней и делайте вид, будто вы взрослые. Пусть те, кто наблюдает издали, подумают, что никто никуда не выезжал. Понятно? А старшим над вами будет…

Муровец на миг запнулся. Рядом с дедом возвышался Олешко. Видимому, стоило именно его оставить с парнями. Однако обычно озорные глаза Поповича смотрели на Муровца так умоляюще, что сердце великана не выдержало.

— Старшим над вами будет дед Овсей — прогремел Муровец — слушайтесь его, как меня. Ибо если что… Что будет, он не договорил, но и без слов все знали, что Муровец мог простить что угодно, кроме трусости и непослушания.

— Смотрите же… — еще раз предупредил Муровец.

— Да езжай уже, езжай — вмешался дед Овсей — нечего зря пугать парней. Я сам за всем прослежу.

В том, что дед-таки проследит, сомнений не было. Ни один сторожевой городок над Сулой не имел такого зоркого и въедливого деда.

А что будет потом, как дед что-то приметит, тоже нетрудно было догадаться. За его приказом старшие ребята и девушки взлетят на коней и начнут носиться туда-сюда, чтобы у вражеского соглядатая создалось впечатление, что римовцы приметили орду и спешно готовятся к обороне.

Если же орда-таки решит напасть, то меньшие дети вместе со старыми женщинами ринутся к лодкам и растворятся в присульских болотах, а парни с дедами станут с луками за оградой. А римовская ограда такова, что за ней и один продержится против десяти нападающих.

Муровец кивнул головой.

— Ладно — сказал он деду и обратился к Поповичу — А ты чего стоишь как засватанный? Или, может, тебе особое приглашение нужно?

Олешка как языком слизало. За мгновение он, загнуздывая, что-то бойко шептал своему коню.

Под стенами Воиня

Сторожевая застава

Полторы сотни всадников пролетели римовскими улицами так быстро, что дворовые псы подняли лай только тогда, когда их топот растаял в лесу.

Нетерпеливый Олешко Попович сначала вырвался далеко вперед, однако вскоре его догнал Илья Муровец.

— Пожалей хотя бы своего коня — недовольно прогремел он — ты же с него, считай, три ночи не слезал.

— Ничего, нам не впервой — беззаботно отозвался Олешко и похлопал коня по крутой шее — правда, Орлик?

Орлик в ответ звонко заржал и опять вырвался вперед. Однако тяжелый Гнедко Муровца, больше напоминавший мохнатого тура, опять медленно, но уверенно возглавил гонку.

Около первой лесной излучены их ожидало два десятка всадников из Вишневки — небольшого поселка, затаившегося среди почти неприступных болот.

— Что, дома не сидится? — насмешливо выпалил Попович — Или комары выгнали?

— Ну с комарами мы как-то бы сладили — немедленно отозвался старший над вишневцами, приземистый Козьма Боровик — но сам ведаешь, что наш князь загадал при опасности не отсиживаться за заборами, а идти на помощь соседу.

Козьма был любитель поговорить, поэтому Муровец лишь кивнул и погнал Гнедка дальше.

Когда к Воиню оставалось, может, одно поприще, они догнали отряд лящовцев.

— О — обрадовался старший над ними, крепкий, заросший по самые уши Михтодь Хищный — теперь мы точно оттянем на себя значительную часть половцев. И воинцы смогут продержаться до подхода князя Мономаха.

— Продержаться, говоришь — Муровец недовольно пошевелил усом — А что, если за это время другая орда налетит на мой Римов или твою Лящовку?

Хищный тяжко вздохнул.

— Да у меня самого душа не на месте — сознался он — но что мы можем поделать?

— Думаю, что что-то да можем — нетерпеливо повел плечом Муровец — предлагаю так. Ты с михайловцами езжай на помощь Воинцам…

— Э-эх — усомнился Хищный — мои уже выведали, что за излучиной на Воинь затаился большой половецкий отряд. По-видимому, нас поджидает.

— Тем лучше. Значит, ты едешь будто на помощь Воиню, а перед той излучиной остановишься, словно бы что-то заподозрил и пошлешь вперед человек десять на разведку. А сам с остальными сойдешь с дороги и ударишь половцам со спины. Но если боишься, то не уходи с дороги и делай вид, будто ожидаешь меня.

— Я — боюсь? — зарделся Хищный — Ты еще плохо меня знаешь!

И он первым свернул на едва заметную лесную дорогу, которая вилась наверх, в обход Воиня. За ним цепью направились остальные римовцы.

Ехали легко. Ночью выпал хороший дождь, поэтому песок был плотным и твердым. На нем не было слышно даже продвижение тяжелого Гнедка.

За какое-то поприще лес поредел и до римовцев донесся невыразительный гул. С каждой минутой он нарастал.

Остановились край опушки поросшей бересклетом. Муровец соскочил из коня и пригибаясь направился к краю обрыва.

Перед ним открылась безграничная степь с голубой лентой Днепра посредине. По обе его стороны волнами ходили пышные камыши, а густые буераки переходили в такие же густые дубравы.

Здесь половцам ничего не стоило подкрасться и внезапно вынырнуть под самими воинскими стенами. Что они и сделали.

На просторном лугу меж старицей Сулы и Воинем бурлило огромное количество суетливого люда. Однако, похоже, воинское городище интересовало их меньше всего. Часть заводи была ограждена высокими частоколами, за которыми застыл десяток нагруженных доверху больших днепровских парусников. Именно здесь, в защищенной от половецких набегов воинской гавани, собирались лодки, спускавшиеся с товарами вниз по Тясмину и Суле, чтобы потом подняться вверх по Днепру вплоть до Киева и, возможно, далее. Именно здесь становились на отдых киевские купцы перед дальним путем к Царьграду.

Порой в гавани собирались столь большие богатства, что половецкие ханы и просто степные разбойники теряли головы.

Вот и сейчас к ограде плыла едва ли не половина орды, внезапно появившейся под Воинем. Плыла голяком, положив на маленькие камышовые плотики оружие и переметные сумы для добычи. Передние уже расшатывали сваи, а кое-кто даже проскользнул за ограждение и теперь направлялся к парусникам. Каждый охраняло не больше одного-двух сторожей, то было поняло, чем закончится это нападение.

На берегу беспорядочными кучами высилась оставленная степняками одежда.

Остальные половцы засыпали стрелами ворота, не давая Воинцам прийти на помощь охранникам парусников.

Да, здесь все было понятно. Поэтому Муровец перевел взгляд налево.

Выведчики Хищного-таки не ошиблись. Одна из половецких групп скопилась край большака, который вел на Лящовку и Римов. С другой стороны излучины, за какую-то сотню шагов от него, нерешительно переминались на конях десять лящовских дружинников. Перекрывая собой всю дорогу, они так настороженно вытягивали шеи, что даже Муровец поверил, будто они что-то заподозрили.

За их спинами остальные лящовцы съезжали с дороги и растворялась в чаще.

Здесь тоже все было ясно. За несколько минут лящовцы ударят в спину засаде. И римовцам, чтобы не отставать от них, не стоило медлить. Но куда лучше ударить?

Муровец перевел взгляд вправо.

Среди общей суматохи на краю ивовой балки выделялось несколько степняков в богатых половецких халатах. По-видимому, то была ханская старшина. Время от времени то один, то другой прикладывал ладони ко рту и что-то выкрикивал. Не иначе, отдавал приказы своим людям.

За спиной пышно одетой старшины переминалась на конях сотня упитанных половцев.

— Ого, сколько их набежало! — послышался за спиной голос Поповича — не тысяча, добрых полторы наберется!

— Потом посчитаем — нетерпеливо повел плечом Муровец — ты лучше скажи, где нам удобнее ударить?

— Конечно, где — рассудительно сказал Олешко, польщенный тем, что сам Илья Муровец интересуется его мыслью — биться сразу со всеми нам не по силам, а вот оттянуть на себя часть половцев, как говорил Хищный, мы-таки сможем. Думаю, что вон из того пригорка — он кивнул вправо — очень удобно засыпать стрелами и тех половцев, которые пробираются к гавани, и тех, кто толпится перед воинскими воротами…

— Это ты хорошо придумал — похвалил его Муровец. А тогда решительно, как будто прекращая все споры, хлопнул себя по колену огромной ладонью и решил — Следовательно, так. Сначала мы наскочим вон на ту старшину. Только надо это сделать так неожиданно, чтобы они не успели опомнится.

В Олешковых глазах вспыхнул неподдельный восторг.

— Действительно! — воскликнул он — Вы, дядь Илька, придумали еще лучше! А если так, тогда мы свернем вон на ту дорогу и скатимся им на голову, словно камень…

— Дорога, говоришь? — усомнился Муровец — Нет, она не подойдет. Полынцы на ней нас сразу увидят. А вот, когда пробраться поза вон теми берестками и бузиной — нас никто не заметит. И спустимся мы как раз за спинами той засады, которая высматривает нас от Лящовки. А ты, только увидишь, что старшина их готова дать стрекача, немедленно бери из полсотни ребят и лети туда, где те голяки оставили свои лохмотья. Стань возле них и сделай все, если бы они из воды уже не выбрались, понял?

— Вот будет весело! — обрадовался Попович.

Тем временем кое-кто из половецкой старшины уже удовлетворено потирал руки. Еще немного — и их люди проберутся за ограждение и полезут на лодии. И тогда все будет их — мед, хлеб, меха, полотна, оружие… Старшина так увлеклась созерцанием гавани, потому не сразу обратила внимание на топот, который донесся из-за густых берестовых зарослей. Не очень взволновалась она и тогда, когда из зарослей вырвалась ватага всадников.



— По-видимому, Андаковы люди подумали, что мы уже захватили уруские лодки с сокровищем — криво ухмыльнулся седоголовый половец — Вот и прискакали…

— Но кто им позволил бросать засаду? — возмутился его сосед — Это неслыханно!

Однако на него зашикали, потому что Андак был сыном хана Курныча, чьим улусом они ныне добрались до присульских плавней.

Половецкая старшина спохватилась лишь тогда, когда всадники очутились на расстоянии какой-то сотни шагов. Впереди на могучем жеребце тяжело приближался настоящий великан. Вдруг он выхватил тяжеленную шипастую булаву и крутанул ею над головой.

Вслед, рассекая воздух длинными мечами, плотной группой летели уруские дружинники. И, кажется, им не будет конца-края.

— Да это же Муровец! — испугано воскликнул один из половцев.

Да, это был именно он — могучий вожак неодолимой Римовской заставы. Сколько раз хитрейшие половецкие орды пытались обойти Римов — и не удавалось. Сколько раз пробовали они прорваться силой — и не выходило. Римовцы каким-то чудом узнавали о их появлении еще за много поприщ от Сулы. А как бились! В половецкой степи о Римовцах говорили, как о шайтанах, которые переоделись в доспехи русичей.

И самым могучим среди тех шайтанов был Муровец. Он один без раздумий мог ринуться едва ли не на сотню вооруженных ордынцев. И те ничего не могли с ним поделать, так как посвист его булавы навевал ужас даже самым храбрым, а толстенный щит Муровца не могли взять ни встретили, ни ножи. Зайти ему за спину тоже не удавалось, потому что следом за Муровцем неотступно шли самые сильные Римовцы.

— Остановите его! — испуганным голосом воскликнул охране один из старшины.

Охранники, выхватив кривые сабли, ринулись наперерез Муровцу.

Однако, похоже, охранники были неинтересны Римовскому великану. С ними справятся те, кто ехал за ним. Муровца более всего интересовала половецкая старшина, которая до сих пор, кажется, так ничего и не поняла.

Поэтому Муровец отмахнулся булавой от одного из нападающих, другого толкнул щитом с такой силой, что тот вылетел из седла. Третьего же вместе с конем сбил на землю Гнедко.

Старшина пришла в себя лишь тогда, когда Муровец очутился всего за каких-то два десятка шагов от нее. Тот, кто отдавал приказ охране, внезапно визгнул тонким голосом и рванул за поводья с такой силой, что конь взвился на дыбы. Затем развернулся на месте — и за мгновение исчез в прибрежных ивняках. За ним так же молниеносно развернулись остальные. А тогда…

Илью Муровца чрезвычайно удивляла способность половцев исчезать внезапно. Вот и сейчас их было столько, словно жаб в болоте, а теперь — ни одного. Только сухо трещали камыши вперемешку с предсмертными вскриками тех, кто не смог уклониться от молниеносного русского меча.

Вдруг из-за ив вылетела ватага лящовцев во главе с Хищным. Он был без шапки, на плече густо запеклась кровь — то ли его, то ли половецкая.

Хищный поравнялся с Муровцем и обжег его безумным взглядом.

— Римовцы, почему стоите? — хрипло выдохнул он — Айда за ними!

Муровец свирепо глянул вслед беглецам. С какой радостью он гнал бы их вплоть до Днепровских порогов, где стоит стойбище главного половецкого хана, или к самому морю, в котором ничего, кроме соленой воды, нет.

Однако был приказ князя Владимира — ни в коем разе не выхватываться в половецкую степь вооруженным…

— Опомнись, Михтодя — не столько ему, сколько себе сказал Муровец — неужто забыл, что у них в заложниках сын Мономаха — княжич Святослав? Стоит нам вооружено выйти за Сулу — как ему первому снимут голову. Ты этого хочешь?

— Да я что… — остыл Хищный — я ж просто так. В сердцах он сплюнул себе под ноги и повернул коня к Воинским стенам, под которыми в нерешительности переминалось с пол тысячи половцев.

Те уже успели заметить, что их старшина куда-то исчезла, но что именно вызвало ее побег — еще не поняли.

А защитники Воиня оказались более сообразительными. Вдруг створки тяжеленых ворот широко открылись, из них вырвалась сотня всадников и отчаянно заработала мечами.

Ошеломленные такой неожиданностью, половцы почти не защищались. Обходя Муровца с войском, они рванули следом за своей старшиной.

Затрещали камыши, зачавкали в болотной тине копыта, и опять все стихло.

Теперь взгляды всех дружинников были обращены к широкому плесу, усеянному голыми половцами. Вдоль берега носился Попович с несколькими десятками Римовцев. Они вопили во весь голос, улюлюкали на половцев как на зайцев, и раз-по-раз, не целясь, посылали стрелы в тех, кто пытался выбраться на берег.

Отметив, что отряд русичей увеличился в несколько раз, половцы оставили мысль добраться до одежды. Вдруг они дружно, словно стая скворцов, отвернулись от берега и направились вплавь к спасительным камышам. Олешко кинулся им наперерез, однако копыта его коня сразу вошли в топкую землю. Олешко вылетел из седла, сгоряча сделал несколько шагов и очутился по пояс в тине.

— Убегут! — одеваясь в сухое, в отчаянии простонал он.

— Ну, допустим, убегут далеко не все — успокоил его один из Воинских дружинников, на миг очутившись рядом с Поповичем — там такое болото, что и наши не всегда могут выбраться. Здесь разве что плоскодонки помогут.

А защитники Воиня тем временем уже выводили на воду свои легкие подвижные челны. Быстро работая веслами, они направились вслед беглецам, которые уже прятались в спасительных, как им казалось, камышах.

Но за какой-то миг оттуда начали раздаваться отчаянные возгласы и крики о помощи.

И она пришла. Гребцы друг за другом с разгона врезались в камыши. Вскоре оттуда начало долетать насмешливое:

— Рукой, рукой хватайся, бестолочь!

— Но не бойся, не убью я тебя!

— Держись, я сейчас…

За некоторое время гребцы начали возвращаться из камышей. Возвращались не сами. Почти на каждой лодке сидели сжавшиеся, на смерть перепуганные половцы.

— Это столько осталось от той полтысячи? — радостно удивился кто-то из римовцев — остальные что — утонули в камышах?

— Не все — ответил один из гребцов, изгвазданный, как и половцы, с головы до ног — кто сразу свернул влево, тот возможно выбрался на сушу.

— Вряд ли — усомнился кто-то из Воинцев — там их Хищный поджидает…

Спасенных половцев оказалось почти сотня.

— Если ты, Илька, не против — сказал старший Воинской заставы, приземистый, похожий на корягу Обрубок — то мы их пошлем в подарок нашему князю Мономаху. Он, слыхал, переяславские стены собирается укреплять, так несколько сотен половецких рук там лишними не будут.

— Если так, пусть так — отмахнулся Муровец — Эй, Олешко, собирай людей, пора возвращаться домой!

Однако Олешко не отозвался. После длительных поисков его нашли под ивами край луга. Попович спал, припав щекой к корню. Над ним стоял, склонив между передних ног голову, его конь.

Он тоже спал. Из его губы свисал клок не дожеванной травы.

Из истории родного края

Сторожевая застава

Чертов яр перерезал Вороновку почти пополам. Начинался он неподалеку от главной улицы, а заканчивался аж возле плотины на Байлемовом пруду. За прудом, на крутом, заросшем дерезой холме, виднелось древнее Городище. За ним раскинулись безграничные присульские плавни.

Если приблизиться к Чертову яру от дороги и посмотреть вниз — он кажется таким отвесным и глубоким, что не у одного смельчака возникало желание скорее припасти к земле, чтобы в него не свалиться. А вот если подойти к яру сбоку, за огородами тетки Горпины и бабы Приськи, и, держась за кусты полезть вниз, то не опомнишься, как очутишься на самом дне…

Почему этот яр назвали именно Чертовым — никто не знал. Одни утверждали, будто название пошло от того, что здесь сам черт ногу сломит. Другие — что таки сломал, хотя неизвестно, наведывался ли тот черт когда-то в Вороновку…

Споры эти тянулись долго, пока Игорь Мороз не вычитал в знаменитом альбоме своего прадедушки правдивую историю о происхождении названия яра.

Оказывается, вороновские женщины извека брали отсюда глину для обмазывания своих хат. Об этом свидетельствовали ямы и пещеры, которыми были густо исклеваны стены яра. Некоторые из пещер достигали в длину пяти и более метров.

Женщины брали глину из яра вплоть до того дня, когда еще молодая баба нынешней тетки Горпины, вылетела из яра как ошпаренная, вопя на все село, что докопалась аж до потустороннего мира. Потому что из стены той пещеры, где она только что долбила глину, внезапно послышался скрежет крицы, конское ржание и другие яростные звуки.

— Словно черти в аду дерутся — испугано докончила баба нынешней тетки Горпины.

Вороновские хозяйки ойкнули, быстро перекрестились и направились искать глину в другой яр.

А еще узнал Игорь из прадедовского альбома, будто летом в 1943 году на главную улицу Вороновки внезапно вырвалась группа каких-то чудных людей.

На них был наряд, очень похожий на военное снаряжение древних времен. Прадедушка утверждал, что те люди смахивали на кочевников-половцев. На свое несчастье, кочевники вырвались из яра в ту минуту, когда по улице спешили на восток фашистские танки. Поднялась страшная стрельба и вороновские жители кинулись к своим тайникам. А когда выбрались оттуда, то от тех танков и чудаковатых людей не осталось и следа.

С тех пор все умные люди ходили дорогой, пролегающей стороной от Чертова яра. А поскольку других в Вороновке не водилось, то уже не один десяток лет в яр не ступала нога взрослого.

И вот теперь на Чертов яр накинули глаз Колька Горобчик и его непоседливая компания. А поводом для этого стало письмо от их доброго знакомого Константина Петровича…

О, Константин Петрович — вот это человек! На него едва не молились все пятиклассники Вороновской школы. Еще бы — он способен выкинуть такое, что другому взрослому и в голову не взбредет.

Позапрошлого лета, например, он вместе со своей крестницей Ганнусей приехал в их село на каникулы. Всего лишь на каникулы, а закончилось тем, что их третий класс почти месяц ходил измазанный вишневым варением — они варили его для далеких друзей, которые о таком варении лишь мечтали. Прошлым летом Константин Петрович с Ганнусей тоже приехали в Вороновку — и тогда четвертый класс снова испытал такие приключения, что один писатель даже написал о них книгу. Называется она «Каникулы в Вороновке».

И вот — опять письмо от Константина Петровича. Сначала он пожурил ребят, что те мало пишут ему о последних вороновских новостях, а затем сообщил, что и этим летом они с Ганнусей собираются приехать в Вороновку. А в конце предложил: «А почему бы нам с вами этим летом не заняться историей родного края? А то же даже не знаем, в каких местах живем. Это же стыд какой»!

Конечно, письмо пришло на адрес Кольки Горобчика. Знал Константин Петрович, кому его посылать! Потому что уже следующим утром Горобчик забыл о своем новеньком компьютере и принялся составлять списки тех, кто хотел бы изучать историю родного края. Себя он, конечно, записал в тот список первым. За ним записались Игорь Мороз, Витька Бубненко, Ванька Федоренко… Словом те, кому не сиделось дома. Правда, Ванька Федоренко усомнился, выйдет ли что из этой затеи.

— Да какая у нас история? — удивлялся он — Вон в Киеве — там история! Или даже в Древнем Риме. А у нас — что? Вороновка, да и только. Сразу видно, что кроме ворон в нашем селе раньше ничего путевого и не водилось.

Колька Горобчик аж подпрыгнул от возмущения.

— Как это ничего не водилось? А те черти, о которых кричала баба тетки Горпины? А половцы, которые когда-то вырвались из нашего Чертова Яра? Молчал бы уж лучше!

— Может, они такие же, как и те русалки — не сдавался Ванька.

— Какие еще русалки?

— А те, которых мы прошлым летом искали — встрял в спор Витька Бубненко — вместе с шпионами.

Колька Горобчик хотел было сказать что-то язвительное, однако промолчал: за этот год Витька Бубненко так окреп, что с ним боялись связываться даже некоторые старшеклассники. К тому же, Витька вместе с Игорем Морозом посещал школьную секцию по борьбе.

— А Городище? — вдруг сказал Игорь Мороз. На этот раз отрицать никто не мог. Потому что если в Вороновке и было что-то загадочное, то именно Городище. Расположено оно на высоком холме по ту сторону Байлемова пруда. На его склонах прилепилось два десятка древних хат. Было там такое же древнее, заросшее дерезой, кладбище. Дорога от села к Городищу поднималась хотя и стремительно, однако на него все же кое-как можно было выбраться даже телегой. А вот с другой стороны Городища, над необъятными присульскими плавнями, холм прерывался так отвесно, что в животе холодело куда больше, нежели заглядывая в Чертов Яр. Посреди Городища, как будто какой-то загадочный знак, вросшая в землю огромная гранитная глыба. А еще вокруг нее время от времени находили то наконечник стрелы, то заржавленный обломок меча…

Однако кому они принадлежали, кто здесь бился и с кем — этого никто из Вороновцев не знал. Правда, когда-то историей Городища занимался местный учитель Семен Филиппович Врадий. Но он уже давно умер, а его семья куда-то переехала.

— Надо разыскать эту семью — предложил Игорь Мороз — может, хоть какие-то бумаги у них остались.

— Вот-вот — согласился Колька Горобчик — а пока что давайте подумаем, где будем собираться.

— Понятно где — вмешался Витька Бубненко — в школе, где же еще!

— Лучше в клубе — предложил Ванька Федоренко. Его отец работал там киномехаником.

— Хе — сделал гримасу Горобчик — это все неинтересно. Нам бы найти что-то другое. Этакое… этакое историческое или даже доисторическое место. Пещеру бы какую-то вырыть, или что.

— А зачем ее рыть? — удивился Витька Бубненко — Вон в Чертовом Яру их хоть пруд пруди!

— Это ты хорошо придумал — похвалил его Горобчик и направился домой. Там он залез в интернет и принялся разыскивать сведения об их Вороновке. Но поскольку ничего путного найти не удалось, направился к сельской библиотеке, где, говорят, хранилось несколько старинных книг по истории.

Игорь Мороз полез на чердак, чтобы найти начало прадедовского альбома. Он же пообещал разыскать адрес семьи Семена Филипповича Врадия.

Ваньку Федоренка родители под обе руки повели в больницу, чтобы полечить ему зуб.

Поэтому Витьке Бубненку не осталось ничего другого, как взять лопату и спуститься в Чертов Яр, чтобы подправить какую-то из пещер.

Странные звуки

Сторожевая застава

Целую неделю Витька не вылезал из Чертова яра. Порой наведывался Игорь Мороз и становился рядом к работе. У Игоря было плохое настроение, потому что он никак не мог найти начало прадедовского альбома.

Правда, ему посчастливилось разыскать родню Семена Филипповича. Но оказалось, что внучки учителя уже успели пустить дедушкины записи на бумажные кораблики.

Однажды прибежал запыхавшийся, но ужасно довольный собой Колька Горобчик. Он держал под мышкой небольшую папку.

— Вот — торжественным голосом начал он и тыкнул папку Витьке под нос — Видишь? Вот половец. А вот русский воин. Я прочитал в библиотеке, что здесь, над нашей Сулой, они очень часто бились.

Витька долго рассматривал рисунки.

— Из какой книги ты их выдрал? — наконец спросил он.

— Ты что — библиотекарь? — обиделся Колька.

Он выхватил из Витькиных рук рисунки и опять направился к селу.

На седьмой день пещера была достойна того, если бы в ней собирались наилучшие знатоки истории родного края. Длиной она достигала метров десяти, а относительно высоты, то даже Константин Петрович (если он, конечно, приедет) мог бы стоять в пещере не сгибаясь. В глубине пещеры Витька выдолбил несколько закоулков для будущих исторических реликвий. А поскольку там постоянно господствовали густые сумерки, то Витька принес отцовский фонарь. У него был такой яркий луч, что при надобности им можно было осветить не только закоулок, но и половину Вороновки.

Пол Витька вымостил несколькими охапками благоухающего сена. Притащил от магазина ящик из-под спичек — он должен был служить столом. По сторонам ящика Витька положил на несколько кирпичей две обтесанных доски — то были скамьи вдоль стола.

На одной стене висела книжная полочка. На ней Витька поставил несколько сборников фантастики, пособие по борьбе и отцовскую книгу по уходу за лошадями. Его отец работал конюхом, и гордый Витька не раз галопом пролетал улицами Вороновки, оставляя за собой пыль, собачий лай и завистливые мальчишеские взгляды. Учебник по борьбе — это подарок тренера Витьку Бубненку как будущему чемпиону. Книги по фантастике Витька собирал сам. Ему ужасно нравилось читать о путешествиях в прошлое на машине времени. Нажал на нужную кнопку — и вместо современной Вороновки перед твоими глазами уже шумят первобытные пралеса. Или появится древний Киев над широким Днепром. Или даже Рим над… какая там река? Вот есть на что посмотреть! Вот есть где разгуляться таким ребятам, как он, Витька Бубненко, или его друг Колька Горобчик!



Кстати, Колька Горобчик вчера на противоположной стене пристроил кусок фанеры, на которой наклеил несколько рисунков из жизни Давней Руси. Там были и печенеги, и половцы, и великокняжеские воины в железных латах и кольчугах. Больше всего места занимал рисунок с тремя русскими богатырями. Посредине, конечно, возвышался славный Илья Муромец. Рядом с ним — Добрыня Никитич и Алеша Попович.

— Они когда-то в Киеве жили — объяснил Колька, приклеивая этот рисунок к фанере — так может и в наших местах побывали…

Вот, кажется, и все. Витька сел на самодельную лаву и устало вытянул ноги. Вскоре должны подойти ребята. А там, гляди, и Константин Петрович с Ганнусей приедут на каникулы. Вот будет весело!

И тут его ухо уловило какие-то непонятные звуки.

Сначала Витька не обратил на них никакого внимания. Может потому, что над Вороновкой время от времени пролетали вертолеты. Лишь впоследствии до него дошло, что те звуки доносились оттуда, откуда доноситься не должны. А именно — из глубины пещеры.

Витька ошарашено воззрился на угол. Там, как всегда, было темно. Но сегодня в тех сумерках будто кто-то невидимый из всех сил дубасил палкой по дереву…

Вскоре к этому стуку присоединилось металлическое щелканье. А тогда прозвучало такое отчаянное конское ржание, что будущий чемпион и не заметил, как очутился у выхода с пещеры. Почему-то вспомнились рассказы о потустороннем мире. Может, и действительно там черти бьются? Тогда, конечно, лучше подождать ребят возле пещеры…

Вдруг Витька представил насмешливую улыбку Кольки Горобчика, разочарованный взгляд Игоря Мороза и их тренера. Еще бы — один из лучших борцов Вороновской средней школы и вдруг на тебе: испугался неизвестно чего!

И тут Витька догадался, в чем дело. Ну и Колька, ну и Горобчик! Теперь поняло, почему он вертелся возле тех закоулков, почему цокал лопатой у стены. Конечно, незаметно принес свой старый магнитофон и прикопал его в углу… Теперь ребята как-то его включили — и сидят где-то в сорняках напротив, да и хихикают, глядя как он, Витька Бубненко, дрожит возле пещеры, как последняя трясогузка!

Витька потянулся, чтобы показать тем, кто следит за ним, будто он выскочил из пещеры не потому, что кого-то испугался, а просто ему захотелось подышать свежим воздухом. Потому взял лопату, которая стояла у входа, и опять направился вглубь пещеры.

Звуки усилились. Мало того, теперь к конскому ржанию добавились еще и человеческие возгласы.

«Интересно узнать, откуда Колька переписал всю эту кутерьму? — подумал Витька. — По-видимому, из какого-то фильма… Ну ничего, сейчас я это узнаю».

И он осторожно вогнал лопату в глину. Не в то место, откуда доносились звуки, а рядом, чтобы не повредить магнитофон. Копнул раз, другой…

Внезапно лопата будто провалилась в какую-то пустоту. Странно. Ведь, кроме многометровой толщи глины, за этой стеной ничего не должно быть…

Еще несколько ударов лопатой — и Витькиным глазам открылась другая пещера. Она была намного меньше. Такое себе трехметровое углубление с небольшим полуразрушенным навесом. И углубление было ярко освещено. Но этого не могло быть! Не могло быть освещенного солнцем места в глубине земной толщи!

Однако оно было.

Поколебавшись, Витька протеснился через только что выдолбленную дыру. Теперь ржание, металлический перестук и человеческие возгласы раздавались совсем близко.

Витька выбрался из углубления, оглянулся и замер с разинутым ртом.

Оказывается, его каким-то чудом занесло за несколько километров от Вороновки — туда, где должен быть брод через Сулу. Конечно, вон от реки к вороновскому лесу ведет перешеек. А вон, там на горизонте, высятся кручи вороновского Городища.

Однако Витька смотрел в ту сторону лишь какую-то минуту. А тогда его внимание привлекло другое: справа, за высоким кустарником, творилось что-то непонятное.

Витька продрался сквозь кусты и остолбенел — за какую-то сотню шагов от него шла свирепая битва.

Половец

Сторожевая застава

Один защищался от целого отряда.

Высокий широкоплечий юноша в наряде древнерусского воина волчком вертелся на сером коне между низкорослых, но крепких противников. Его длинный широкий меч со свистом резал воздух, и уже трое или четверо лежали вповалку меж луговых купин. Неподалеку носились перепуганные лошадки низкие, мохнатые.

И все же нападающих было намного больше. Прикрываясь щитами, они окружали высокого юноши плотным полукругом. Нападающие прижимали его к болоту. Древнерусский воин, как и раньше наносил могучие удары, однако видно было, что вырваться из такого окружения ему будет трудно.

«Кино снимают или что? — подумал Витька — А мы же ничего об этом не знали. Даже сам Горобчик не знал».

Действительно, было похоже, что снимают какой-то исторический фильм. Крепкие низкорослые враги, как две капли воды, смахивали на половцев. И древнерусский воин был похож на того, с Горобчиковых рисунков….

Но где же те, что снимают этот фильм? Где оператор со своей кинокамерой (по телевизору Витька не раз видел, как снимают фильмы)? Где режиссер, который волнуется и кричит громче всех? Где, в конечном итоге, другие актеры?

Чтобы лучше их увидеть, Витька поднялся в полный рост и вышел из зарослей. Однако актеров он не увидел. Ни актеров, ни операторов, ни режиссера.

Зато увидели его самого. Один из половцев, оглянувшись в его сторону, внезапно завизжал пронзительным голосом, возвел дыбом своего коня и рысью погнал его на парня.

«Напугать хочет» — промелькнула мысль. Однако у нападающего было такое разъяренное лицо, он так угрожающе поднимал над головой копье, что ноги сами собой понесли Витьку к спасительному углублению с полуразрушенным навесом. Оттуда он вьюном проскользнул через отверстие к своей пещере и затаился в углу.

Собственно, испуга Витька не чувствовал. Он был убежден, что нападающий со свирепым лицом — не кто другой, как актер, переодетый в половецкий наряд. Вот сейчас он соскочит из коня, просунет голову в отверстие и, улыбаясь, спросит: «Что, парень, испугался? А ну, взлезай, идем ка посмотрим, что будет дальше».

Однако вместо лица в отверстии появилось копье и принялось пырять по сторонам.

«Вот, дурак! — возмутился Витька то ли на копье, то ли на всадника — А если бы вот я или кто-то другой стоял посреди пещеры»?

За копьем в отверстии появилась голова в приплюснутом шлеме. Узкие глазенки, вероятно, еще не привыкли к полутьме, потому что нападающий плотно зажмуривал и открывал веки. Витька и сам не мог понять, каким образом в его руке очутился отцовский фонарик.

«Ну, я же тебе сейчас покажу, как тыкать копьем» — злорадно подумал Витька и направил ослепительный луч в нападающего.

Ужас исказил и без того неприятное лицо половца. Глаза его почти вылезли из орбит. Некоторое время его рот судорожно разевался — точь-в-точь, как у карася, который очутился на берегу. А затем прозвучал такой напуганный вскрик, что у Витьки закололо в ушах. Приглушенно бухнуло о пол копье и плоское лицо исчезло, будто его и не было. Лишь слышалось как отдаляется пронзительный голос, как в ответ ему отозвалось еще несколько то ли разгневанных, то ли напуганных голосов.

Вдруг звяканье мечей прекратилось, по земли рассыпалась частая тревожная дробь копыт — и все утихло.

Несколько минут Витька неподвижно сидел в своем закоулке и прислушивался к каждому шороху. Однако его ухо так и не смогло уловить ничего угрожающего. Разве что со стороны Чертова Яра доносилось приглушенное гуденье вертолета.

«Отчего это он так испугался? — удивлялся Витька поведению половца — Будто никогда в жизни фонарика не видел. Странно».

Витька еще немного поколебался, а потом осторожно просунул голову в отверстие.

В соседнем углублении никого не было. Потому он взял фонарик в одну руку, лопату в другую и полез наверх.

Вот и знакомый уже куст шиповника, изгиб Сулы, едва заметная дорога между болот. На самом горизонте выситься Городище.

Но что это?

Витька протер глаза и опять посмотрел в сторону Городища. Он привык видеть над обрывом десяток хат и только. А теперь перед глазами Витька на краю Городища предстала настоящая крепость. С темными стенами, островерхими башенками и вышкой. На стенах, похоже, суетились маленькие, словно насекомые, фигуры.

Витька растерянно оглянулся. На первый взгляд все было привычно и знакомо. Однако лишь на первый. Трава, кажется, была более высокой и более сочной. Дорога, которая вела от Сулы к вороновскому лесу, вроде бы никогда не знала тракторных траков. Да и сама Сула была куда полноводнее…

Позади послышался легкий шорох. Что-то промелькнуло в воздухе, вокруг Витькиной шеи обвилась петля и сильный рывок свалил парня на землю.

«Вот тебе и история родного края» — только и успел подумать Витька.

Змиев выведчик

Сторожевая застава

Когда Витька пришел в себя, оказалось, что он, словно теленок, привязан к разлапистому берестку. За несколько метров от него виднелось углубление, из которого он только что так неосмотрительно вылез. Неподалеку встревоженно переступал ногами серый конь, на котором недавно бился юноша в наряде древнерусского воина. Конь тоже не отводил взгляда от углубления.

Но куда делся хозяин этого коня? Что с ним случилось? И что, в конечном итоге, случилось с самим Витькой?

Парень с усилием повернул голову в одну сторону, в другую. Нигде никого. Разве что c десяток низкорослых, мохнатых лошаденок неприкаянно блуждали в перешейке между болотами и над берегом Сулы.

Болело плечо, саднило в локтях. Витька попробовал освободиться. Однако напрасно — тот, кто его связал, очевидно, неплохо понимал в этом деле.

Внезапно серый конь трепанул головой и радостно заржал. В то же мгновение из углубления вылез задом наперед юноша в древнерусской одежде. Правда, теперь его одежда была напрочь измазана глиной. Едва выбравшись, юноша принялся лихорадочно скатывать к углублению гранитные глыбы.

— Что ты… вы делаете? — воскликнул Витька — Там же моя пещера!

Однако юноша так свирепо поглядел в его сторону, что Витька запнулся.

За несколько минут на месте углубления выросла каменная горка. Воин вытер с лица обильный пот и подошел к Витьке. Вблизи он оказался еще младше. Русые волосы выбились из-под шлема, зеленоватые глаза любознательно разглядывали своего пленника. Металлический шлем был вогнут в нескольких местах — по-видимому, пострадал во время недавнего столкновения с противником.

Воин о чем-то спросил. Сначала Витька ничего не понял, хотя большинство слов были ему знакомы. Лишь после третьего вопроса наконец понял, что воин интересуется, откуда он, Витька, здесь взялся.

— Отсюда — объяснил Витька и кивнул в сторону каменной горки.

Воин промолчал. Похоже, соглашаясь с Витькой. Тогда поинтересовался, кто его сюда послал.

— Никто — ответил Витька — я сам сюда выбрался.

Воин нахмурился:

- Лжешь — сказал он.

— Нет не лгу, слово чести, не лгу! — воскликнул Витька — Я это… пещеру расчищал. Чтобы в ней можно было изучать историю родного края. А тут из стены послышались какие-то странные звуки, понимаете? Я копнул лопатой, смотрю — дыра. Ну, я через нее — и выбрался сюда.

Воин внимательно слушал Витьку. Было похоже, что ему тоже не все понятно из речи пленного. Наконец он остановил Витьку взмахом руки.

— Все ясно — сказал он.

Точнее, Витька догадался, что воин сказал именно это.

— Ты пришел в страну со Змеевой норы.

— Из какой Змеевой? — искренне удивился Витька — Я не знаю никакой Змеевой норы.

— Зато знаю я — ответил воин — и видел. Именно через эту нору — он кивнул в сторону горки — я только что пробрался из нашего в ваш мир. И Змей тот так свирепствовал, аж земля содрогалась.

— То, по-видимому, был вертолет — выразил догадку Витька.

— Это что — так звать твоего Змея? — удивился воин.

— Да нет… Это вертолет, да и только. На нем летают.

Насмешливая улыбка промелькнула на лице воина.

— Конечно, летают, потому что у Змея — ого какие крылья! А вот ты, вижу, чего-то не досказываешь. Не Змеев ли ты выведчик?

— Я? — пораженно спросил Витька — Я - выведчик?

— Но не я же. Ну да, ладно, в Римове разберутся. Там сразу узнают, кто ты и откуда прибыл в нашу страну.

Воин поднялся и принялся ловить низкорослых лошадок. Лошадки фыркали и не давались. В конечном итоге воин поймал одну и подвел к Витьке. Отвязал парня от дерева и приказал:

— Садись. Поедем в Римов.

И опять привязал. Теперь к луке седла. Тогда свистнул своему серому коню и тот послушно подбежал к нему.

Ехали без спешки. Воин то мурлыкал под нос какую-то песенку, то шикал на аистов, которые, едва не задевая их крыльями, перелетали с одного места на другое.

Витька ехал рядом с воином и молчал. Лишь крутил головой на все стороны. Все, что он видел, напоминало ему два почти одинаковых рисунка с подписью: «Найдите, чем один рисунок отличается от другого»?

Вскоре они подъехали к узенькой шаткой кладке, которая была переброшена через неширокую речушку с илистым дном.

— Эта речка называется Портяная — неожиданно для себя самого сказал Витька.

Воин прекратил мурлыкать и заметил:

— Конечно, Портяная. А что еще ты знаешь?

— А дальше будет Ржавица — ответил Витька — такая же маленькая, как и Портяная. А если подняться лесом наверх и повернуть направо, будет Вороновка… — и Витька махнул рукой в ту сторону, где только что за ивами спряталась крепость.

В душе он питал надежду, что после этих слов воин станет к нему благосклоннее, а затем вообще убедится, что он, Витька Бубненко, на этой земле никакой не чужак.

Однако воин насмешливо поглядел на него. Так, будто поймал на какой-то лжи.

— Вороновкой у нас и близко не пахнет — ответил он — там — Римов. Вижу, не все вы знаете в своей Змеевой стране.

Олешко и дед Овсей

Сторожевая застава

Из леса вырвалась довольно большая группа вооруженных всадников. Солнце тысячами зеркал блестело на их шлемах. И от этого ослепительного блика, или, возможно, от конского топота, в воздух снялись стаи уток, которые до сего мирно плавали на отмелях. Всадников намного обогнал крепкий белокурый парнишка, почти Витькин ровесник.

— Живой! — радостно выкрикивал он — Живой, Олешко!

И, не удержавшись, с разгона припал к груди молодого воина. Тот похлопал его по плечу и мягко отстранил.

— Ну уж точно не мертв, Лыдько — ответил он — а если не мертв, то значит жив. А вот вы куда разогнались?

— Тебе на помощь — сказал один из всадников, седоусый, но все еще крепкий дедуган. В отличие от остальных всадников, он был в простой полотняной рубашке и таких же штанах — тут Лыдько такого наплел, что думали — все, клямка, не увидим тебя больше.

Он вытер чело и облегченно вздохнул. Очевидно, он волновался не меньше Лыдька.

— Ага, не увидите — бойко возразил Олешко — вы, дед Овсей, еще не раз будете меня проклинать.

— Это за что же? — удивился дед.

— А за то, что я у вас еще не одну грушу отрясу.

Дед Овсей враз посерьезнел.

— Я те потрушу — погрозил он — ноги повыдергаю.

Всадники захохотали.

— А ну цыц, скалозубы! — громыхнул на них дед Овсей и опять обратился к Олешку — Ты вот мне лучше скажи, зачем парней своих отпустил?

— А что б вы, деда, сами сделали? Они же намучались, целых три ночи не спали. Так я им и говорю: Езжайте, ребята, а я того… я там, деда, на малину хорошую набрел, да к сожалению, на всех ее не хватало — Олешко улыбнулся — вот пасусь себе, тут глядь — в кустах над самой Сулой будто что зашевелилось. Не понравилось это мне. Направился я было туда, чтобы разведать, что к чему. А тут половцы мне навстречу…

Дед Овсей с упреком покачал головой.

— Твое счастье, что Лыдько вовремя выбрался на башню и все увидел. А то была б тебе малина… А это кто с тобой?

— Ой, деда, ни за что не угадаете! Собственно, это он меня и спас.

— Тебя? — недоверчиво переспросил дед Овсей — Этот богатырь? А где ж его меч?

— Да мечом, деда, и дурак защитится! А так, чтобы от одного твоего появления половцы разбежались, как мыши — слыхали о таком? А от него бросились, только пыль за ними поднялась!

Дед Овсей подергал себя за седой ус. Да, вроде бы не знал, что на это сказать.

— Лжешь ты все — наконец решил он.

Такого же мнения, похоже, были и другие воины. Они с недоверчивыми улыбками поглядывали то на долговязого, одетого в брони Олешка, то на его сжавшегося пленника.

— Это я лгу? — Олешко сделал вид, будто ужасно возмутился — Ну так слушайте! Бьюсь я с теми половцами и чувствую, сложновато мне будет нынче. А тут этот вот — он подтолкнул Витьку — выглядывает из-за куста. Один из половцев рванул было за ним, но за миг возвращается сам не свой — глаза вытаращены, рожа перекошена, будто сел голым гузном на ежа… И так орет, что моих вражочков как ветром сдуло… — Олешко прищуренными глазами обвел своих товарищей — Признаюсь, что от тех слов я и сам едва не бросился вслед за ними.

Теперь уже всадники не скрывали любопытства.

— И что же тот половец кричал? — не удержался Лыдько, самый молодой среди всадников.

— Змея поминал. Мол, Змей на него напал.

Всадников будто громом прибило. Кое-кто даже испугано оглянулся в сторону Сулы.

Дед Овсей принялся сосредоточенно покусывать кончик своего уса.

— То где это было, говоришь? — наконец отозвался он — Порой не возле Змеевой норы?

— Так там же и было. Вот я и решил добраться до того Змея. Подкрался, смотрю — а в той норе еще одна дырища. А в нее — а там вроде как другая нора.

Олешко помолчал.

— Да говори уже, не мучай — отозвался кто-то.

— Так я же и говорю. Верьте не верьте, но из той норы что-то грохочет так, что аж в ушах заложило. Но меня просто так не запугаешь! — Олешко горделиво распрямился в седле — Вот спешился я и пробрался в ту нору. А то, оказывается не нора, а лазейка, и куда она ведет — неизвестно. Направился я дальше, выглядываю из нее — и что ж вы думаете? Очутился я на дне какого-то глубокого яра. Стены почти отвесные и такие высокие, что видно лишь полоску неба. И запахи… — Олешко втянул носом воздух — Я таких еще не чуял… А рев все близится и нарастает… И вдруг как вырвался Змей!

— Ой… — не удержался кто-то.

— Эге, тебе «ой», а мне как? Голова у него не голова, хвост не хвост. Крылья мигают так, что их и не видно. А что уж толстенный! Как мой Серко от головы до хвоста — Олешко похлопал по гриве своего коня — И длинный, как… как вот, вот то дерево. А может, еще длиннее. Какое у него имя? — обратился он к Витьке.

— Вертолет — ответил Витька — только никакой это не Змей…

Однако Олешко уже его не слушал, а с запалом вел дальше:

— Ну вот. Пролетел тот Вертолет надо мной и исчез. То ли не заметил, то ли не осмелился со мной биться. А я стою себе, да и думаю: бежать за ним, или нет? Пешим же его не догонишь, конь нужен. Да и времени нет. Я ж не за Змеем послан гоняться, а на разведку. Постоял я постоял, да и вернулся норой назад…

Несколько минут всадники ехали молча. Наконец кто-то вполголоса сказал:

— Вот же беда на наш Римов! То половцев чуть не каждое лето нечистая носит, теперь еще и Змей объявился.

Дед Овсей в знак согласия кивнул головой. Тогда указал на Витьку и спросил:

— А этот кто ж тогда будет?

— Не признается — ответил Олешко — но я его сцапал возле Змеевой норы. Он выглядывал именно оттуда.

Вокруг Витьки мигом образовалась пустота. Но целую дорогу острия нескольких копий были направлены в его сторону.

За речушкой Ржавицей дорога раздваивалась. Более укатанная, бежала меж камышей дальше на Переяслав, а узкая взвивалась вверх к лесу. Всадники поодиночке свернули на более узкую.

Стало прохладнее. Между верхушками деревьев непрестанно носился непоседливый ветер. Изредка дорога подбегала к обрыву, с которого были видны безграничные присульские плавни, то вновь ныряла в гущу лещиновых кустов и становилась столь узкой, что, казалось, и двоим всадникам не разминутся.

Лес был хмур, глух и насторожен. Не то что возле Витькиной Вороновки. Там он был просветленным, веселым, испещренным многими тропками. И все же Витька надеялся, что вот-вот разойдутся деревья и перед глазами появится именно его Вороновка — с кирпичными домами под бляхой и черепицей, с клубом и школой, с маслобойней возле опушки… И ему навстречу выбежит мама, а Колька Горобчик будет выбираться из-под велосипеда. Так как ничью штанину цепка не хватала так часто, как Горобчикову…

Римовское городище

Сторожевая застава

Наконец всадники выбрались на опушку. У Витьки будто что-то оборвалось внутри: его Вороновки не было.

Не было ни ровного ряда кирпичных хат, ни школы. Не выбежала навстречу мама, не выбирался из-под своего велосипеда растрепанный Колька Горобчик.

На знакомых холмах и впадинах раскинулось совсем другое село. Оно было сплошь окружено высоким, почти в человеческий рост, кольцом из массивного древоколья. За плетнем виднелись крыши приземистых домиков. На лугу перед изгородью паслись коровы. Один теленок приблизился к всадникам и замычал. По-видимому, пыталось что-то рассказать.

Поодаль промчал табун коней.

Всадники пропустили ворота и без спешки направились вдоль почти безлюдной улицы. Каждое подворье напоминало небольшую крепость. У того места, где должна была быть его хата, Витька невольно придержал коня. Олешко подозрительно посмотрел на него и положил ладонь на рукоятку меча.

— Почему остановился? — спросил он — Что-то выведываешь?

— Как что? — подал голос один из всадников — Росанку выведывает, разве не видишь?

Всадники почему-то захохотали. А Олешко покраснел и, похоже, вспылил.

— А ну, не задерживай! — гаркнул он и подтолкнул парня.

— Я здесь жил — сказал Витька.

Вокруг наступила молчанка. Даже Олешко, что собирался еще что-то прибавить, застыл с разинутым ртом.

— А? — наконец отозвался кто-то — Так он, выходит, наш?

— А ведь действительно, у Миланки когда-то был парень — сказал дед Овсей — Мирком его звали…

Он приблизился к Витьке и внимательно осмотрел его с головы до ног. Пожал плечами.

— Будто похож на Мирка — наконец сказал он — А впрочем…

— В Городище разберемся — буркнул Олешко. Красная краска все еще не сошла с его лица — Отдадим дядьке Ильку, а уж он сам пусть решает, что к чему.

Римовское Городище не шло ни в какое сравнение с вороновским. Перед глазами Витька предстало не заросшее сорняками кладбище, а настоящая крепость. Глиняные валы возвышали и без того крутые склоны. Из них густо торчали заостренные колы. Тяжелые врата сверкали на солнце металлическими полосами.

С трех сторон крепость окружали плавни. С четвертой стороны, от Римова, Городище отмежевывалось широким прудом с илистыми берегами. В более узком его месте, через пруд была переброшенная гать. Копыта процокали по толстым доскам. Через подъемный мост всадники вереницей въехали в крепость и очутились посреди просторного дворика. Со всех сторон к нему подступали приземистые здания из колод, крытые дерном. Ближе к обрыву вздымалась башня на четырех столбах. Неподалеку от башни торчала огромная, почти в два человеческих роста, гранитная глыба.

На дворике было десятков пять воинов — широкоплечие, длинноусые здоровяки с длинными чубами на бритых головах. Кто соревновался в поединке на мечах, кто чинил сбрую.

Группа воинов расположилась в холодке под гранитной глыбой. Оттуда раз-по-раз доносился громкий хохот. В углу дворика булькали над пламенем два огромных казана. Пахло пшенной кашей и свиными шкварками.

— Олешко появился! — позвал кто-то от врат. Воины заулыбались, кое-кто приветственно поднял руку — видно Олешка здесь любили.

Лишь один воин, кажется, не обратил на пришельцев никакого внимания. Это был настоящий великан. Даже наивысшие воины в сравнении с ним имели вид худосочных ребят. Ему было лет тридцать или немного больше.

Великан кормил гнедого коня, такого же массивного, как и сам. Конь довольно помахивал хвостом и время от времени благодарно фыркал.

— Ешь, Гнедко — голос у великана был глубоким, будто доносился из колодца — Ешь, дружок, пока есть что…

— Боже помоги, дядь Илька! — поздоровался Олешко и соскочил с коня — Вы, кажется, куда-то собрались, да?

Великан медленно повернул к нему суровое загоревшее лицо. Какую-то минуту молчал.

— Да сначала будто собирался — сказал наконец — а как услышал, что полынцы наскочили на тебя, то раздумал.

Олешко улыбнулся. Витька лишь сейчас заметил, что в отличие от взрослых дружинников Олешко был пострижен «под макитру», как говорили в Вороновке, а вместо длинного уса носил небольшие черные усики.

— Думали, что сам управлюсь? — сказал он — И хорошо сделали.

— Да нет. Подумал, что видимо теми полынцами и близко не пахнет.

— Дядя Илька сначала ехали со всеми — прошептал один из ребят, что протеснился ближе к Олешку — своего Гнедка даже галопом гнали. А когда усмотрели с опушки, что с тобой все в порядке, то плюнули в сердцах, да и повернули назад.

Олешко сокрушенно покачал головой.

— Эх, дядь Илька, дядь Илька — сказал он — много вы потеряли. Там, знаете…

Накормив коня, дядь Илька с сумкой в руке подошел к пришельцам.

— Что там, не знаю. Знаю лишь то, что по тебе добрая хворостина плачет.

Олешко сделал вид, будто очень удивился.

— Это почему же? — спросил он.

— Зачем своих ребят отпустил, а сам остался? Забыл, зачем был послан?

Погодите, дядь Илька… я и не думал сначала их отпускать. Вы ж знаете, с какой вестью мы возвращались.

Строгое лицо дядь Ильки посуровело еще больше.

— Да уж знаю…

— Ну вот. Уже за Ворсклой мне показалось, будто нас выследили. Ну, не совсем выследили, а так… будто кто-то вместе с нами пробирается в Римов. И были, видать, не из храбрых, остерегались на пятерых нападать. Поэтому я ребят и отпустил. Пусть, думаю, донесут, что мы разведали, а я тем временем поинтересуюсь, кто это крадется. Может посмелеют, усмотрев, что я сам…

— Охо-хо! — прогудел на то дядь Илька — Бить бы тебя, говорю, да некому.

— Да я и сам так думаю — охотно согласился Олешко — хорошо, что некому. А тут еще и Змеем запахло.

Дядь Илька подозрительно глянул на Олешка.

— Что ты плетешь? Каким еще Змеем?

— А таким…

Олешко повторил то, что Витька уже слышал. И о Змее-вертолете вспомнил, и о том, что сложновато ему пришлось бы, если б не внезапный испуг половцев.

За время Олешкова рассказа дядь Илька время от времени внимательно поглядывал в сторону Витьки. Точь-в-точь так, как дед Овсей. Когда Олешко наконец смолк, великан задумчиво прогудел:

— То, по-твоему, выходит, что этот ребенок тебя спас?

Олешко пожал широкими плечами.

— Оно конечно так, но…

— Имеешь сомнение?

— Конечно, имею. Ибо неизвестно, что лучше: половецкий выведчик или Змеев…

— Обое рябое — подтвердил дед Овсей.

Дядь Илька качнул головой. Тогда повернулся к Витьке.

— По што молчишь?

Витька действительно как воды в рот набрал. Что он должен был сказать? Олешко и так уже все рассказал.

— Да он же малец — вдруг подал голос седоусый воин с шрамом через все лицо — он же едва на ногах держится, сердечный.

— Ага — поддержал его другой — да и какой из малого выведчик? Где вы такое видели?

— И язык наш, видимо, не знает…

— Нет, язык он знает — возразил Олешко — и разговаривает тоже. Хоть и чудно как-то, однако понять можно. А еще говорит, вроде бы жил там, где сейчас тетка Миланка.

— Странно… — прогудел великан — А вы, дядьку, что обо всем этом скажете? — обратился он к деду Овсею.

— Разобраться надо — хмыкнул тот и подвернул кончик уса — как бы там ни было, но сцапали его возле самой Змеевой норы.

— В том то и дело — согласился дядь Илька — Но как ты с ним разберешься? Был бы взрослый — то другое дело…

— Вот то-то и оно — сказал тот, у кого шрам шел через все лицо — мы ж не половцы, чтобы детвору мучать. И не Змеи кровожадные.

В этот миг от врат донесся веселый голос часового:

— Бегите, кто в Бога верует! Тетка Миланка бежит! За миг в вратах появилась высокая простоволоса женщина. В руках она держала что-то похожее на сапу.

— Ого! — тихонько говорил кто-то из дружинников — И правда, надо разбегаться.

— Где он? — еще издалека начала тетя Миланка — Где мой Мирко?

— Какой Мирко? — зашумели воины, которые пришли позже.

Тетка Миланка прошла через них как нож сквозь масло. Остановилась перед Витькой. Долго всматривалась у него и вдруг упала на колени.

— Это он — тихо сказала она — сыночек, нашелся!

— Подожди, сестрица — остановил ее дядь Илька — здесь, знаешь, надо разобраться…

— То и разбирайтесь — отрезала ему тетка Миланка — а мы домой пойдем. Пойдем, ладо мое?

— Подожди, говорю — повысил голос дядь Илька — Здесь, говорю, дело темное…

— То свечку засвети, если темное… А Мирка моего пять лет дома не было. Отойди, слышишь?! — громыхнула она на воина, который заступил ей дорогу.

Того как будто ветром сдуло.

— Ну и сестра у тебя — с почтительным опасением в голосе сказал он дядь Ильке, когда тетка Миланка с Витькой исчезли за вратами.

— И не говори — тяжко вздохнул дядь Илька.

У тети Миланки

Сторожевая застава

Как и везде в Римове, дворик тетки Миланки был огражден плетнем из заостренных кольев. Из сарая тянуло уютным коровьим духом. Около колодца белый гусь что-то лихорадочно гоготал здоровенному косматому псу. По-видимому, доказывал, что тот в чем-то не прав. А тот действительно был неправ: хлебал какое-то месиво из черепка и делиться с гусем не имел намерения.

В соседний дворик вел перелаз, за которым возвышались две разлогих черешни, густо усеянные большими янтарными ягодами.

— Росанка, слышишь? — еще с дороги позвала тетка Миланка — Брат твой, Мирко, нашелся!

Из хаты немедленно выбежала статная девушка лет шестнадцати. На какое-то мгновение она замерла, всматриваясь в пришельца, тогда ринулась к нему и сжала в объятиях так, что у того даже косточки затрещали.

— Братик! — воскликнула она — Мирко!

— Ой… — только и смог ответить на это Витька.

Тетку Миланку на радости видно ноги не держали. Она тяжко опустилась на лавку под грушей и притянула Витьку к себе.

— Рассказывай же, сыночек, где ты был все эти лета — попросила она, жадно всматриваясь в Витькино лицо — Как же изменился! А я тут в огороде хозяйничала. Тут вижу, хромает ко мне кривая Дарка и кричит что-то. Мол, ты здесь ковыряешься, а в Римове такое деется! Вернулся Олешко со своими дружинниками и с ними парень какой-то… — тетка Миланка вытерла кончиком передника счастливые глаза — а тот парень остановился около вашего дворика, да и говорит: здесь я жил… Было такое, сыночек?

— Было — согласился Витька.

— Я и побежала — вела далее тетка Миланка — Бегу, а сердце едва из груди не выпрыгивает… Не зря бежала…

И опять Витька едва не задохнулся. Теперь уже от теткиных объятий.

— Дай же, мамочка, и мне на него посмотреть — настаивала Росанка. Она нажала Витьке на кончик носа и засмеялась — Курносый. Как у всех из нашего рода…

Хотя, по правде, у самой Росанки нос был не такой уж курносый. Да, задиристый немного.

— Так же — поддержала дочку тетка Миланка — таки курносый. И глаза такие же, как у отца…

Витька слушал и не знал, что ему на это ответить. Его принимали за кого-то другого. За Мирка. По-видимому, тот Мирко был так на него похож, что даже мать не могла различить, где ее сын, а где он — Витька Бубненко.

— А волосы у него будто не такие — вдруг заметила Росанка — Мирко был более рус, и лицо более круглее…

— Такое скажешь! — отмахнулась от ее слов тетка Миланка — Столько лет прошло, разве запомнишь?

— Круглее — настаивала на своем Росанка — и в Мирка на подбородке ямка была.

— Но действительно…

Счастливая улыбка медленно сошла с лица тетки Миланки. Теперь она всматривалась в него почти со страхом.

— А ну, покажи плечо — вдруг потребовала она.

Витька расстегнул пуговицы, оттянул воротник рубашки.

Тетины глаза взялись пеленой.

— Нет… — прошептала она — Пятна нет. Маленькое такое было, как звездочка…

Она закрыла лицо жесткими, потресканными ладонями. Тогда, покачиваясь, направилась к хате.

— Что ж это ты… — укоризненно прошептала Росанка — сразу бы сказал, что ты не Мирко. А то… Матушка теперь целую ночь проплачут.

— Я же не виноват — начал оправдываться Витька — Я же хотел сказать, но меня никто не слушал…

— Тогда кто же ты в действительности?

И тогда Витька рассказал Росанке все. О Вороновке и своих одноклассниках. О пещере в Чертовом Яру. О том, как на него набросился половец. И о своей вороновской хате, которая стоит точь-в-точь на том месте, где сейчас дворик тетки Миланки…

О многом еще рассказал Витька. А заодно узнал, что в Римове ныне 1097 год, в Переяславе княжит Владимир Мономах. Следовательно, его каким-то чудом занесло во времени больше, чем на девятьсот лет. Сначала Росанка слушала недоверчиво. Смотрела на Витькина так, словно бы он рассказывал чрезвычайно интересную сказку. Наконец ее лицо стало проясняться.

Вдруг она решительно поднялась и спросила:

— Знаешь, кто ты есть?

— Знаю — ответил Витька — Витька Бубненко.

— Нет, ты не только Витька! — воскликнула Росанка. Тогда чмокнула его в щеку и опрометью бросилась к хате.

Витька сидел на грубой лаве и не знал, как ему быть дальше. Сейчас тетка Миланка с Росанкой видимо советуются, что им делать с ним, Витькой. А потом выйдут из хаты и отведут его в Городище. А там опять начнут допрашивать, кто он и откуда. И, чего доброго, решат, что он действительно-таки Змеев выведчик.

Так может тихо подняться и броситься к Суле? А там через Змееву, или как там ее зовут, нору пробраться свое время.

Да, видимо, так будет лучше всего…

И все же Витька этого не сделал. По правде говоря, он даже боялся пошевелиться, потому что здоровенное, похожее на волка лохматище уже давно перестало вылизывать черепок и теперь сидело напротив парня. Следя за каждым его движением. Поэтому неизвестно, что он сделает, когда Витька направиться к воротам.

Наконец в сенях послышались шаги и на пороге появилась тетка Миланка. Глаза ее были заплаканы. Из-за материнского плеча выглядывало лицо Росанки. Но, в отличие от маминого, оно было почему-то улыбающееся.

— Это правда? — спросила тетка Миланка.

— Что? — не понял Витька.

— Росанка утверждает, будто ты нашего корня. Это правда?

— Ну откуда ему об этом знать, матушка? — отозвалась Росанка — Но сами подумайте: он живет на нашей земле, так? И разговаривает по-нашему. И место своей хаты узнал. Так не может ли быть, что он наш далекий предалекий родственник? Видишь — у него и глаза такие как у Мирка. И нос.

Тетка Миланка вяло улыбнулась.

— А лицо круглее — напомнила она.

— Ну то и что? — упрямо отстаивала свое Росанка — Разве я точь-в-точь такая, как и вы? Но каждый скажет, что я похожа на вас.

— Ну ладно, ладно — согласилась в конечном итоге тетка Миланка и погладила Витьку по голове — Жаль, что ты не Мирко. По-видимому, я уже никогда его…

— Матушка! — остановила ее Росанка.

— Погоди… — тетка Миланка вытерла глаза и повела дальше — Да, для нас ты не Мирко. Однако и не чужой. Поэтому будешь за Мирка. Станешь мне сыном, если уже так сложилось. А Росанке — братом.

— Мирком — подсказала Росанка.

Так и стал Витька Мирком. Так и начал жить в Римове.

А что ему оставалось делать?

Молнии в голове

Сторожевая застава

Под вечер Витька, искупанный в каких-то душистых водах, сидел за столом под грушей-дичкой. На нем была чистая полотняная рубашка и такие же штаны, что их тетка Миланка раздобыла неизвестно где. Росанка суетилась у курятника — загоняла в него наседок с цыплятами. Тетка Миланка хлопотала над очагом и время от времени говорила сама к себе. В горшках над очагом что-то булькало и соблазнительно пахло, однако Витька уже и смотреть в ту сторону не мог. Он лишь тяжело отпихивался.

Солнце стало клониться к лесу, когда с улицы долетел тяжелый стук копыт. Затем за воротами прогремел голос дядь Илька:

— Принимаешь гостей, сестрица? А мы вот с Олешком едем себе, да и думаем: где бы отужинать?

Не ожидая ответа, великан тяжко спрыгнул с коня и принялся привязывать его к забору. То же сделал Олешко.

Тетка Миланка уперла руки в боки и вкрадчивым голосом начала:

— Заходите, заходите…

Что-то в том голосе великану не понравилось. Он перестал привязывать коня и подозрительно поглядел на сестру.

— От чего это ты такая мягкая?

— С того, что сейчас увидите, как обижать малого. А ты вообще не подходи! — насела тетка Миланка на Олешка.

— Ну, за что же вы так на меня… — смутился Олешко — Я же вам, можно сказать, сына нашел, а вы…

— Нашел, говоришь? А это вот что?

Сильная теткина рука подняла Витьку с лавки словно перо. Другая ее рука закатила ему рубашку на голову.

— Так что это, спрашиваю тебя? Ишь, живого места не оставил на бедном ребенке!

— Ну что там, действительно… два синячка — да и то неизвестно откуда. Вы лучше гляньте, что он мне сделал!

Олешко засукал рукав своей красной рубашки и показал локоть, на котором отпечаталось по крайней мере двадцать Витькиных зубов. Витька аж рот разинул от удивления. Конечно, он тогда таки действительно впился во что-то зубами. Но, чтобы так!

— Молодец, Мирко — похвалила его Росанка. От Росанкиного голоса Олешко, кажется, смутился больше, чем от гневных слов тетки Миланки. Он впился глазами в землю, будто узрел там что-то чрезвычайно интересное. Однако кроме жучка-навозника, который катил перед собой темный шарик, ничего интересного не было.

— Ну я тогда, того… — промямлил Олешко — по-видимому, поеду дальше.

— Да заходите уж, когда стали под вратами — в итоге смилостивилась хозяйка — Росанка, накрывай стол!

Смахивало на то, что гостей по крайней мере с неделю морили голодом. Над густо заставленным столом будто ураган прошел. Косматый пес Бровко едва успевал подхватывать косточки.

Помог гостям и дед Овсей. Оказывается, он соседствовал с теткой Миланкой и то его черешни изобиловали за перелазом.

Чем меньше оставалось яств на столе, то мягче становилась тетка Миланка.

— Ешь, братец — подсовывала она дядь Ильке все новые кушанья, не обходя и других гостей — Ешь, это тебе не в Переяславе. Пока что, слава Богу, нам есть чем угостить, зря что остались вдвоем с Росанкой. А тебе, сынку, еще медку? — обратилась она к Витьке.

— М-мм… — только и спромогся Витька.

— Бери, бери — толкнул его коленом Олешко, который сидел рядом — Если что, мне подсунешь. Я не откажусь.

К нему опять вернулось хорошее настроение. Наконец дядь Илька отодвинулся от стола и выдохнул так, что едва не погас очаг.

— Дай тебе Бог здоровья, сестрица — растроганно прогремел он — а то, понимаешь, наш кашевар и сегодня сжег кашу.

— За Бога не спрячешься — ответила на то тетка Миланка — Нужно краеугольные колоды заменить новыми. Ишь, как иструхлявили?

— Заменим — пообещал дядь Илька — Если, конечно, полынец раньше не наскочит.

— Какой полынец? — спросил Витька. Он, кажется, уже слышал это слово, однако не знал, что оно значит.

— То дядька так половца называют — объяснила Росанка — Говорят, что развелось их ныне, как той полыни. Топчешь ее, топчешь — а она все равно отрастает.

Дядь Илька еще раз вздохнул и перевел взгляд на Витьку.

— А ты, парень, что собираешься делать?

Тетка Миланка сразу ощетинилась.

— А это уже тебя не касается — сказала она.

— Да я то, сестрица, что… — примирительно прогудел великан — я ж ничего. Если хочешь, то можешь держать его подле своей юбки. А вот когда полынец, или еще какой-то бес наскочит — тогда что? Я буду борониться, ты будешь борониться, а он? Он хоть умеет тот меч в руках держать? Умеешь? — этот вопрос касался уже Витька.

Витька промолчал. Лишь виновато шмыгнул носом.

Тетка Миланка, кажется, тоже не знала, что ответить.

— Вот видите — покачал головой дядь Илька — А жить… Конечно, пусть живет при тебе. Родная хата еще никому не помешала. Но не вечно же ему прятаться за твоей спиной, сестрица.

Тетка Миланка лишь вздохнула и искоса поглядела на Витьку, будто ожидала, что скажет он. Но Витька молчал, как и раньше. Он чувствовал себя неудобно под тяжелым, насмешливым взглядом великана.

— Я вот что хочу сказать — подал голос Олешко, поглядывая то на тетку Миланку, то на ее могучего брата, то на деда Овсея. Лишь Росанку он старательно обходил взглядом — Я вот о чем… Вы, видимо, уже знаете, что Мирко мне сегодня сильно помог?

— Помог! — насмешливо фыркнул в бороду дед Овсей — Сказал бы лучше, что это дите тебе жизнь спасло!

— Пусть будет и так — охотно согласился Олешко — но если бы не он, пришлось бы мне трудно. Так что я в долгу перед Мирком. Поэтому хочу сказать, что беру его под свою руку. Увидите, славным воем станет Мирко! И в седле будет держаться так, как подобает настоящему дружиннику. Я уже заметил, что он даже представление не имеет, что такое настоящее седло. И в поединке не уступит никому… Доброго мужа я из него сделаю!

Олешко по-дружески похлопал парня по плечу. И только тогда отважился посмотреть на Росанку.

Тетка Миланка неохотно улыбнулась.

— Ишь, распелся как — сказала она — Ну чисто тебе переяславский поп!

— Молод он еще для попа — снисходительно пробухал дядь Илька — он еще, считай, попович.

— Попович — фыркнула смешливая Росанка — Олешко Попович!

Олешко стал как вареный рак. Медленно поднялся из-за стола.

— Ты, Росанка, зря так…

— Да сядь — примирительно сказал дядь Илька и Олешково плечо оседло под весом его руки — Подумаешь, Попович. Ну, и что здесь такого? Поповичи не хуже других людей.

Однако Росанка не переставала фыркать. Похоже, ей приятно было видеть Олешка таким растерянным.

«О! А что, если Олешко и есть тот знаменитый богатырь Алеша Попович? — молнией мелькнула в Витькиной голове догадка — И я вот сижу рядом с ним… Эх, рассказать об этом ребятам — умерли бы от зависти».

Вдруг с улицы донесся стук копыт. У ворот стук прекратился и звонкий молодой голос спросил:

— Тетка Миланка, Муровец у вас?

— А чего ты хотел? — вместо тетки отозвался дядь Илька.

— Но вы же сами говорили, когда что случится — бежать по вас.

Дядь Илька порывисто поднялся из-за стола.

— А что там такое? — спросил он — Полынцы появились?

— Да нет, мы просто так. Чтобы вы не беспокоились.

Невидимые за кустами боярышника всадники захохотали и пустили коней в галоп. Муровец погрозил им вдогонку огромным, словно арбуз, кулаком и опять сел за стол.

— Сорванцы чертовы — пробубнил он — Им бы только зубоскалить.

И опять вроде бы молния мелькнула в Витькиной голове. Казалось, что у него сегодня была не голова, а весеннее грозовое небо, в котором так и парят огненные змеи.

— Так вы… — робея от волнения, начал он — так вы и есть тот Илья Муромец?

— Да нет, я скорее Муровец — улыбнулся в густые усы дядь Илька — и дед мой был Муровцем, и отец. Они муры возводили…

— А вы до тридцати трех лет сидели на печи — подсказал Витька — У вас ноги болели, не так ли?

— Да нет, парень, я вовсе не по той причине сидел, что ноги болели. Видишь, мой отец был еще и искусный печник. Вот, было, возведет печь, а тогда и говорит:

«А ну ка, Илька, полезай туда и попрыгай хорошенько»! Так я и лез. Прыгал, так сказать. Я ж ишь какой тяжелый — он извиняюще осмотрел свое могучее тело — И если печь выдерживала, то отец только тогда брал от хозяев плату за работу.

— А если не выдерживала?

— Такого, слава Богу, не случалось — ответил Муровец — Вот уж семь лет, как князь переяславский взял меня в рать. Поэтому меня иногда зовут Муромцем — в свое время пришлось помахать мне мечом аж под Муромом…

— Домахался — горько заметила тетка Миланка — пока ты там размахивал мечом, половцы убили папу с мамой.

За столом воцарилось молчание.

— Ну что ты, сестрица — виновато прогремел Илья Муровец — сама же знаешь, что не по своей воли ездил я в такую даль. Все в руке княжеской…

Витьке надолго отняло язык. Вот так вот! Еще сегодня утром он был самый обычный вороновский школьник — а под вечер стал родственником самого Ильи Муровца, славного богатыря, ровного которому не было и, по-видимому, уже никогда и не будет!

Но кто же тогда его новая мать, эта тетка Миланка, если такие славные люди, как Илья Муровец и Олешко Попович сидят перед ней, как двоечники перед грозной учительницей?

Утро в Римове

Сторожевая застава

Витька проснулся, когда еще даже не серело.

Он лежал с закрытыми глазами и ожидал того мгновения, когда загромыхает мотор. Затем сосед оседлает своего мотоцикла и рванет на работу. Тогда можно будет еще немного поспать, пока мама проведет перышком под его носом и скажет: «Вставай, соня».

Однако сосед почему-то не спешил. А вот петухи — те горланили так, как никогда до этого. Неподалеку, за стеной, мягко мычала корова. Потом отозвалось теленок.

Витька от удивления открыл глаза: этим летом теленка у них не было.

И только теперь до него дошло, что он не у себя дома. Каким-то чудом его занесло в другое время. И уже не подойдет к нему мама, не пощекочет перышком у носа. И не назовет соней… Потому что матери здесь, в этом времени, нет. А есть тетка Миланка и Росанка. Есть Илья Муровец и Олешко Попович…

А мамы нет. И сейчас она, наверное, сидит в своем двадцать первом веке и горюет за ним, Витькой. А он вот разнежился в чужой постели. Вместо того, чтобы прокрасться к Змеевой норе и через нее перебраться назад в свою Вороновку…

Витька быстро оделся и вышел на улицу. Вокруг клубился густой и белый, как будто молоко, туман. И в том тумане плавал голос тетки Миланки. Она уговаривала корову не махать хвостом. Весело рассмеялась с чего-то Росанка. А с той стороны, где должна была быть хата деда Овсея, долетало покашливание и недовольное ворчанье:

— Поймаю — ноги повыдергаю — угрожал кому-то он — вот же песиголовцы!

— Чего это вы, деда, ни свет ни заря ругаетесь? — спросила невидимая тетка Миланка.

— Да разве не заругаешься — сердито ответил дед — огороду кого-то носило, вот что! Ноги б ему выкрутило.

— А как вы увидели в таком тумане?

— Да не увидел я! Лбом треснулся о вишневую ветку. Она же была на локоть выше. А теперь пощупал — ее кто-то отломил. Ну ничего, попадется мне тот тать — со смерти будет помнить!

— Доченька, здесь никого не было? — обратилась тетка Миланка к Росанке — Ты ничего не слышала?

— Ну Олешко почему-то слонялся, Попович — ответила Росанка и опять рассмеялась — Говорил, как хорошо ему живется в Переяславе при князе Мономахе. Вот и жил бы там… А больше никого не было.

— Неужто это его работа? — все не мог успокоиться дед Овсей — Так передай ему: если поймаю, не посмотрю, что такой верзила.

— Да нет. Он к вашим черешням будто не подходил.

— Будто — передразнил дед — А ты видела?

— Вот еще! — возмутилась Росанка — Делать мне больше ничего!

Тем временем туман понемногу спадал. И уже видны были деревья и камышовые крыши над хатами. С той стороны, где должно было всходить солнце, повеяло теплым ветром.

Что-то мягко тыкнуло Витьку под колено. Он поглядел вниз и едва не подпрыгнул в воздух: Бровко! Однако у пса было хорошее настроение. Он приязненно поглядел на Витькина и громко, с подвыванием, зевнул.

Из тумана вынырнула тетка Миланка. Она несла глубокую крынку, доверху наполненную молоком.

— Поспал бы, сынок, еще немножко — сказала она — или, может, молочка захотелось?

Витька не отказался. Он с наслаждением отхлебывал из глазурованной крынки теплое шумное молоко. Оно было замечательно, а вот кусок коржа, который отломила ему тетка Миланка, оказался немного горьковат. Однако ничего, с таким молоком все можно есть. Да и недолго Витька собирается есть те коржи! Ему бы только добраться до Змеевой норы. А за ней на Витьку ожидают пышные караваи…

Но как ему незаметно выбраться из Римова? Потому что, кажется, тетка Миланка просто так его отсюда не отпустит.

Из хлева вышла рыжая корова. За ней шаловливо частил такой же рыжий теленок. Корова степенно направилась к воротам, а теленок, задрав хвост быстро рванул по дворику. Около Витьки он остановился и ткнулся мягкой мордашкой в ладонь — просило чего-то вкусного. Витька разделил остатки коржа надвое, одну половину макнул в молоко и отдал теленку. Другая половина досталась Бровку. Теленок благодарно замахал хвостиком. Бровко же решил, что такие телячьи нежности ему не подходят. Он лишь глянул на Витька, и в том взгляде Витька прочитал: «неплохой ты парень, Мирку, или как там тебя. Видимо, с тобой стоит иметь дело…»

— О, вы уже познакомились? — улыбнулась Росанка и легонько хлопнула теленка ладонью — Может, погоним вместе в череду?

Витька долго не размышлял. Лучшего случая, если бы незаметно выбраться из Римова, все равно не было.

По улице густой вереницей тянулись овцы и коровы с телятами. Между них весело перекликались погонщики. К Росанке сразу же подбежала девочка лет десяти. И затарахтело о том, которая же вреднючая у них корова Манька.

— Маму слушается, а меня не хочет — жаловалась девочка, так и стреляя в Витькину сторону оживленными глазками — Маме дает полный подойник молока, а меня хлещет хвостом. Выбивает подойник и прыгает в шкоду.

Корова Манька шла впереди, бодро встряхивая головой. Очевидно рассуждала, как бы ей быстрее вскочить в шкоду.

Вдоль ворот скучающе прихрамывал на костыле лысый дедуган. Он выдернул оглоблю из проушин и череда бегом направилась на луга, где на нее уже ожидала тройка конных пастухов.

За воротами дороги расходились. Одна бежала лугами все дальше и дальше, другая заворачивала к лесу. Вреднючая корова Манька избрала третью — рванула под оградами. Девочка с криком бросилась за ней, Росанка кинулась ей на помощь, а Витька, недолго думая, свернул к лесу.

Сначала он шел медленно, вроде бы прогуливался. И постоянно чувствовал на себе пристальный взгляд хромого деда. Лишь тогда, когда вороновские ворота спрятались за высокими шиповниковыми кустами, Витька перешел на галоп.

Неудачный побег

Сторожевая застава

Сначала бежалось легко. По равнине, затем под гору. Прыжок через рытвину, еще один прыжок… А теперь стало немного тяжелее — дорога круто направилась наверх. Витька вспомнил, что к Змеевой норе добраться не так уж и сложно. Километра три между болотами и лесом, затем свернуть в перешеек между плавнями. А там и к Суле рукой подать…

Витька бежал и радостно улыбался — вскоре он увидит свою Вороновку, дом. И Кольку Горобчика увидит, и Ваньку Федоренка, которому, видимо, уже подлечили зуба. А может, и Константин Петрович с Ганнусей приехали. Вот будет, о чем им рассказать! Потому что никто из них не видел живого Илью Муровца. И Олешка Поповича тоже никто не видел. Вот будут завидовать!

Да разве ж они знают, откуда Илья Муровец родом? А он, Витька Бубненко, знает. Дядь Илька родом из Моровойска. Там, где петух поет сразу на три земли: на Переяславскую, Киевскую и Черниговскую. Потом отец Ильи Муровца перебрался в Римов, где возводил новые стены вокруг Городища. Илья Муровец ему помогал, пока его забрал к себе на службу переяславский князь Владимир Мономах. У Ильи Муровца трое детей: Ждана, Любава и Никулка. Никулке, как и Витьке, исполнились двенадцать. Позапрошлого лета Владимир Мономах послал Илью Муровца оберегать присульские земли от половецких набегов. И за это время он только и делал, что бился с ними. И постоянно побеждал.

А вот Олешко Попович, кажется, не из Римова. Он из какого-то другого места. Однако, видимо, хочет остаться в Римове. Потому что каждому видно, что Олешко по уши влюбился в Росанку. Эх, а еще богатырь!

Внезапно Витька замер на месте. Метров за десять от него дорогу переходил лось. Здоровенный рогатый зверь искоса поглядел на окаменелого парня, как на какое-то насекомого, и неслышно растаял в ивняке, который сбегал к болоту.

Случилось это так неожиданно, что Витька даже глазами хлопал: это, случайно, ему не привиделось. Однако на дороге отразились глубокие следы, в которых уже начала проступать вода.

Теперь Витька продвигался намного медленнее. И всевозможные лишние мысли вылетели из головы. Он прислушивался к каждому шороху. Потому кто его знает: а вдруг лось или какой другой зверь пересечет дорогу не перед ним или за ним, а выйдет просто на него!

А еще за минуту Витька хотел уже пожалеть, что решился на такое опасное путешествие. От невидимого за кустами болота донесся пронзительный поросячий визг, в то же мгновение через дорогу перепрыгнул большой косматый волк. На его спине, как будто живой воротник, барахтался полосатый поросенок. А еще за миг на дороге появился разозленный кабан с длиннющими, как будто сабли, клыками. Поглядел туда, глянул сюда — и ринулся прямо на Витьку. Не иначе, решил, что именно Витька расправился с его сынком.

Витька и не заметил, как очутился на дереве. Там он оседлал разлогую ветку и с ужасом наблюдал, что вытворял внизу разозленный кабан. Сначала тот обезумев топтал то место, где только что стоял Витька. А тогда с такой силой двинул клыками дерево, на котором сидел беглец, что едва смог вытянуть их назад. Потом кабан улегся у дороги и начал следить за Витькой. По-видимому, решил дождаться, когда тот обессилеет.

Сколько прошло времени, Витька не помнил. Но, на его счастье, первым не выдержал кабан. Он поднялся, угрожающе хрюкнул на Витькино дерево и потрусил вниз, к болоту, откуда доносился уже мирный поросячий визг.

Теперь Витька прокрадывался очень осторожно. Пулей перебегал от одной ветки, которая нависала низко над дорогой, к другой. А там опять замирал, прислушиваясь к малейшему шороху. И дважды едва не взлетал на дерево — сначала от ежа, который зашуршал листьями, а потом от какой-то серой птицы, что выпорхнула из-под его ног.

Так, от дерева к дереву, Витька и добрался к опушке. Впереди уже начало светлеть в промежутке между ветвями. Еще немного — и перед его глазами засинела узкая полоска Ржавицы. А там уж Портяная близко, а за ней и к Суле рукой достать…

Внезапно одна за другой качнулись ветки крайнего дерева на опушке леса и по стволу скользнул вниз мужчина. Он был простоволос и без кольчуги, однако на поясе у него висел меч, а через плечо — лук и колчан со стрелами.

— А куда это ты, отрок, собрался? — поинтересовался мужчина. Кажется, Витька его уже видел среди дружинников Ильи Муровца — Эге, да ты порой не Олешков пленник?

— Я… я купаться… — выжал из себя Витька.

— Нет, парень, тут купаться не бегают — улыбнулся воин, хотя его настороженные глаза пронизывали парня насквозь — если хочешь знать, здесь или ходят на выведку или убегают от половцев. Так кто же ты будешь в действительности?

От этих слов Витьке как будто снегу сыпнули между лопатками.

— Но я… нет… я же не знал… — промямлил он.

— То теперь будешь знать. А теперь возвращайся и быстренько беги к тетке Миланке. Ну, что стоишь?

Витька перепугано оглянулся на лес, из какого только что выбрался.

— Но… там волки — прошептал он — и дикие кабаны.

Воин расхохотался. Тогда тихонько присвистнул и из яра выбрался другой воин. Он тоже, видимо, услышал последние Витькины слова, потому что улыбка растянула его рота почти до ушей.

— Отвези этого богатыря в Римов — велел ему тот, что спрыгнул с дерева — И сразу же назад. Одна нога здесь, другая — там.

Через несколько минут всадник с Витькой уже были на опушке леса, откуда виднелись Римовские ворота. Всадник ссадил парня на землю и насмешливо сказал:

— К тетки Миланки доедешь на своих двух.

Тетка Миланка не находила себе места. Лицо Росанки тоже было заплакано.

— Братик, куда же это ты исчез? — насела она на Витьку, как только тот вошел во двор — Разве же так можно?

Витька почувствовал, как у него вспыхнули уши.

— Я это… прогуляться немного хотел. А на меня дикий кабан внезапно и набросился. Так я влез на дерево и ждал, когда он уйдет.

— Слышите, матушка? — сказала Росанка к матери, которая сидела на лавке и держалась за сердце — Его кабан напугал, а вам уж и плохо стало.

Тетка Миланка лишь рукой махнула. У нее не было сил даже порадоваться Витькиному возвращению.

— А мы с Оленкой тебя, Мирку, столько искали — продолжала Росанка — Все ноги посбивали.

— С какой Оленкой?

— А с той, которая гоняет к череде корову Маньку. Она Лыдькова сестренка. Знаешь такого?

Витька вспомнил парня, который встретил их с Олешком, когда они возвращались от Змеевой норы.

— Немного знаю — ответил он.

— Вы… Мирко часто с ним играл… — вздохнула Росанка — А о тебе уже спрашивали.

— Кто?

— Из Городища. Ты же уже не мальчик — Росанка пригладила Витьке чуб — должен учиться военному делу.

У Городища

Сторожевая застава

Рядом с вратами стоял часовой. Но он вел себя вовсе не так, как часовые во всем мире. Те стоят нерушимо, как будто вытесанные из камня или проглотили шест. И, конечно, не сводят подозрительного взгляда от каждого проходящего мимо.

А этот Римовский часовой на Витьку не обратил никакого внимания. Он смотрел в сторону от дороги. И, по-видимому, видел там нечто невероятно интересно, потому что даже всплескивал ладонями о колени.

— Ау, Олешко! — звал часовой — Хватай ноги в руки, потому что новый дружинник на пятки тебе наступает!

Вдоль мура, с силой переводя дух, топотало десятка три подростков. Самые молодые были Витькиного возраста. Впереди бежал Олешко Попович. От него ни на шаг не отставал Лыдько.

— Ну ка, ну ка, Лыдько! — подзуживал его часовой — Покажи Олешке, чего стоят Римовские вояки!

И все же Олешко добрался к вратам первым. Дышал ровно, спокойно, будто и не бежал наперегонки, а возвращался с легкой прогулки. Разве лицо едва-едва вспотело. Не то что Лыдька — у того со лба стекали ручьи.

А о других подростках, особенно младших, не стоило и говорить. Они хватали воздух, словно караси, которых выбросили на берег.

— О! — обрадовано воскликнул Попович, когда его взгляд остановился на Витьке — Пропажа нашлась!

Узрев новичка мокрые от пота ребята замирали, и друг за другом карабкались на дорогу.

— Это, Мирко, считай, моя младшая дружина — указал на них рукой Попович — Дядь Илька попросил немного их погонять… А вот, парни, сам Мирко, сын тетки Миланки. От нынешнего дня я беру его под свою руку. Поэтому смотрите мне! — Олешко показал ребятам крепкий кулак — А теперь — еще один круг! — велел он.

Младшая дружина спешно вытерла обильные потоки с лица, хватила в грудь воздух и горохом покатилась в другую от дороги сторону.

Какое-то мгновение Витька смотрел ребятам вслед.

— А ты чего стал как засватанный? — отозвался к нему часовой и легонько толкнул меж плеч — Беги настигай!

Витька сорвался с места как из рогатки. Ну сейчас он покажет, как бегают ребята в двадцать первом веке!

Стометровку Витька преодолел, как вихрь. А дальше его ноги увязли по косточки в песке. Еще через полкилометра стало не до шуток — пришлось прыгать с камня на камень. Даже под подошвами сандалий чувствовались острые края. А ребята же бежали босыми!

И все же представитель двадцать первого века понемногу вырывался вперед. Еще миг — и он поравняется с самим Поповичем. Однако Лыдько, что бежал несколько шагов позади, придержал Витьку.

— Узнаешь меня, Мирко? — спросил он.

— У-знаю — запыхавшись ответил Витька — ты нас с Олешком первым встретил возле Портяной.

— Но я не о том, — ответил Лыдько. Похоже, он был несколько разочарован. — Я о том, или помнишь ты меня?

Лыдько немного смахивал на Кольку Горобчика. Но более был похож на крепкого и ловкого Игоря Мороза. Только еще более широк в плечах. И мышцы вон какие — так и перекатываются под кожей.

— Будто что-то вспоминаю — на всякий случай ответил Витька.

С минуту Лыдько бежал молча.

— Выходит и правда, что ты у Змея напрочь обо всем забыл — наконец сказал он — а мы же с тобой гусей вместе пасли. А потом коров в череду гоняли. Забыл?

— Да нет — осторожно солгал Витька.

— Вот видишь! А еще что помнишь?

Ну как ты ему расскажешь, что они никогда вместе не пасли ни свиней, ни гусей? И коров не гоняли в череду. Как ему расскажешь, что ты вообще из другого тысячелетия? Тогда, видимо, придется признать, что ты не сын тетки Миланки. И вообще неизвестно кто. Возможно, даже враг всему Римову. То уж лучше для всех остаться Мирком, что наконец то убежал от плохого потустороннего Змея.

Приблизительно в таком мнении сошлись Росанка с тетей Миланкой. И ему посоветовали говорить то же.

— Помню еще, как мы с тобой в лес ходили — уклончиво ответил Витька. Да кто из этих детей не ходил в лес?

— И как на лодках катались — добавил он, группа как раз пробегала мимо десятка лодок-плоскодонок, которые наполовину выдвинулись из ивняка — И сестра у тебя есть. Оленка, если не ошибаюсь. Не так ли?

— Правильно — расплылся в улыбке Лыдько — А теперь я, Мирко, знаешь кто? Дружинник у Ильи Муровца! Вот. Уже три недели как дружинник. А на зиму мы с Олешком переберемся в Переяслав.

И на вспотевшем Лыдьковом лице засияла счастливая улыбка. Сразу было видно, что Лыдько еще не привык к своему званию дружинника и очень этим тешился.

— Слушай, Мирко, а какой он, тот Змей? — внезапно спросил Лыдько.

Витька мысленно перебрал в воображении несколько рисунков с изображениями Змея.

— Бр-рр… — вырвалось у него — Ужасный.

Лыдько кивнул головой. Вероятно, соглашался из Витькиными словами.

— А не знаешь, куда его лучше бить, когда он вылезет из норы?

— В сердце — не достаточно уверенно сказал Витька — и мечом по шее. А лучше булавой — поправился он, вспомнив, что на нескольких рисунках победители змеев держали в руках тяжелые шипастые булавы.

Дальше Витька мало что мог вспомнить. И не только о Змее. Его ноги налились свинцовой усталостью. Сказалась, видимо неудачное путешествие к Суле. Витька из последних сил пытался не отстать от других и мысленно уговаривал Олешка, чтобы тот дал приказ на отдых.

Однако вместо отдыха вреднючий Попович загадал взять по камню и бежать с ним.

После он завел ребят в топкое болото, выбраться из которого можно было разве что перепрыгивая с одной кочки на другую. А тот, кто промахивался или прыгал не на ту кочку — сразу же по грудь, а то и по шею, погрязал в вонючей трясине.

Витька ляпнул в болото чуть ли не первым. И, видимо, просидел бы там вплоть до своего века, если бы не Лыдькова помощь.

А потом Олешко еще раз приказал взять по камню в каждую руку и карабкаться с ними наверх.

Потом Витька даже не мог вспомнить, когда и как они добрались до врат. Помнит лишь, что вместе с другими свалился как сноп под ивами. И ни у кого не было сил даже перекинуться словом. Даже неутомимый Олешко — и тот запыхался так, что от него шел пар.

— А чего этот вы хватаете воздух, как больные гуси? — вдруг долетел от дороги насмешливый голос деда Овсея.

Старик сидел верхом на невысокой половецкой лошаденке. На боку — меч, за спиной — лук и колчан со стрелами. Видимо дед собрался в опасный путь.

— Легко вам, деда, говорить — хукал Олешко и вытер клоком травы грязные ноги — попробовали б вы так…

— Да бегал я, бегал — успокоил его дед Овсей — и не отлеживался, как вот ты, в холодке.

Дорога отрезана

Сторожевая застава

Из врат на своем тяжеловозе выехал Илья Муровец. Не поворачивая голову, поглядел на ребят. Увидел меж них деда Овсея и нахмурил и без того нахмуренные брови.

— Я же вас ожидаю, деда — укоризненно прогудел он. Дед Овсей сконфузился.

— Да я тут заболтался немного — сказал он — А что такое?

— Хочу прогуляться в одно место. И вас взять с собой, конечно, если вы не против. И Олешка. И… Мирка.

Ребята завистливыми глазами взглянули на Витькина. Попович мигом оседлал своего коня. Затем вынес из приземистого здания половецкое седло и накинул его на мохнатого половецкого конька. Потому подозвал Витьку и велел:

— Седлай сам. Учись.

Впрочем, седлал Витька недолго. Олешко стоял рядом и укоризненно покачивал головой. Потом отстранил Витьку и принялся седлать конька сам.

— Вот так надо — объяснял он при том — А теперь так. Следи, если бы он пузо не надувал. Потому что выдохнет — и ты вместе с седлом окажешься у этого хитреца под животом. Ну, теперь все. Трогаемся!

Илья Муровец с дедом Овсеем ожидали их на мосту возле врат.

Всадники степенно ехали главной Римовской улицей. Олешко время от времени принюхивался.

— Лепешки пекут — говорил он и причмокивал языком — На смальце.

— Тебе лишь лепешки в голове — сердито упрекнул его дед Овсей.

— Эх, деда, лучше бы они было вот тута — улыбнулся Олешко и похлопал себя по животе.

За Римовскими воротами они свернули к лесу и направились дорогой, которая вилась к Суле. В вершинах устало зевал ветерок. От плавней раз за разом доносилось басовитый рев водяного бугая.

Дед Овсей пристально всматривался под ноги — изучал следы. Вдруг остановился и сказал:

— Кабан свирепствовал. Кого-то загнал на дерево.

Это было то самое дерево, на котором сидел на рассвете Витька. Внезапно в Олешковых руках очутился лук. Свистнула стрела. Затем что-то серое и большое промелькнуло среди веток и исчезло в чаще.

— Жаль, что не попал — сказал Олешко и забросил лук за спину — над дорогой залегла дикая кошка рысь — объяснил он ошарашенному Витьке.

— Зря ты стрелял — нахмурился дед Овсей — такого зверя надо бить или наверняка, или не трогать вообще. Потому что подраненная рысь способна на все.

— Хе… — беззаботно отозвался Олешко и пошевельнул повод.

Витька оторопел смотрел на ветку, где засела дикая кошка рысь. А ему же на рассвете думалось, что это самое безопасное место во всем лесу!

— Не задерживайтесь — коротко бросил Муровец. На опушке леса он остановился. Не поворачивая голову спросил:

— Гей, Жила, ты спишь?

В ответ едва заметно качнулась одна из веток очень высокого дуба и блестящий желудь звонко стукнул Муровца по шлеме.

— Глаза повыбиваешь — вполголоса предостерег великан — Так как — все ладно?

— Да будто ладно — ответил из высоты невидимый Жила — тьфу-тьфу.

— А из Змеевой норы ничего не вытыкалось?

— Тьфу-тьфу…

— Ну бди дальше.

Они свернули в перешеек между болотами. Под конскими ногами мягко запружинила торфянистая земля. Длинноногие аисты недовольно клокотали на непрошеных гостей и неохотно уступали им дорогу.

Возле Портяной Витькин конек уперся. Он ни за что не хотел ступать на две грубо обтесанных колоды, что были переброшены через речушку вместо моста.

— Придется лезть в воду — сделал вывод дед Овсей — На то она Портяная и зовется, чтобы перед ней снимать порты.

Но, к сожалению, скупаться Витьке не удалось. Илья Муровец легонько хлопнул конька по крупу, и тот мигом очутился на противоположной стороне.

Еще немного — и их глазам открылся голубой плес Сулы.

Внезапно на том берегу внезапно появилось из-за кустов трое. Один из них был в наряде русского воина, а двое других…

— Половцы! — вырвалось у Витькина.

— Именно — согласился дед Овсей — Но не бойся, то наши половцы. Горошинские.

— Как это? — не понял Витька.

— На нашу сторону когда-то перешли. А живут они вон там, в Горошине — дед Овсей махнул рукой за Сулу и немного влево — туда, где на самом горизонте виднелся синий лес.

Один из всадников, увидев Римовцев, взмахнул рукой — то ли приветствуя, то ли успокаивая.

— Все в порядке — заметил Олешко и тоже взмахнул им рукой — Конечно, те, что за мной гнались, теперь, видимо, бросились за тридевять земель. Думаю, надолго меня запомнят.

— Неизвестно еще кого — насмешливо хмыкнул Муровец — Может, тебя, а может, Змея.

И первым свернул в ту сторону, где была нора Змея. Неподалеку от нее всадники остановились. Дед Овсей долго разглядывал кучу гранитных камней, которая возвышалась над кустами.

Наконец улыбнулся в усы и сказал:

— Ну и поработал ты, Олешко! С испугу, или как?

Олешко дернулся в седле, будто на него вылили горшок кипятка.

— Такое, деда, скажете! Кого бы это я должен был пугаться? Он соскочил из коня и принялся поднимать верхнюю глыбу. Глыба не поддавалась.

— В землю вросла, или что? — удивился Олешко. Илья Муровец кивнул головой.

— Когда-то и со мной было что-то подобное — сказал он. — Эге ж, мальцом еще был и набросился на меня лось. То я от него, словно белка, рванул по сосне. Едва сняли меня оттуда. А потом с десяток раз пробовал выбраться на нее. И представьте себе — ни разу не удалось.

— Помогли бы лучше, чем вот смеяться — фыркал Олешко.

— Да уже вижу, что без меня не обойдется.

Однако и могучему Илье Муровцу пришлось сильно потрудиться, пока нора была расчищена от камней.

— Ну, показывай теперь, откуда ты выбрался в наш мир — обратился Муровец к Витьке.

Парень удивленно уставился на нору. Дыра, через которую он перебрался сюда из своего третьего тысячелетия, куда-то исчезла. Разве что в одном месте глина казалась немного более темной. И именно на ней лежала Витькина лопата с разбитым древком.

— По-видимому, я вылез отсюда — неуверенно сказал Витька и показал на темную глину — а вот моя лопата…

Дед Овсей подняв лопату внимательно ее осмотрел и несколько раз провел ногтем по лезвию. Одобрительно причмокнул языком:

— Добрая лопата.

— О, а это что?! — вскрикнул Олешко.

За несколько метров от лопаты, под разлогим кустом шиповника, валялся Витькин фонарик. Олешко наклонился и осторожно, как какое-то чудо, взял его в руку. Крутил по сторонам и никак не мог догадаться, что оно такое.

— Нажми на эту кнопку — посоветовал Витька. Олешко нажал — и фонарик вспыхнул ярким, даже при солнце, светом. Олешко вздрогнул из неожиданности и отбросил его далеко в сторону.

— Что ты делаешь? — ойкнул Витька и кинулся к фонарику — Ты же его разобьешь!

— Не трогай! — вырвалось у Олешка.

Однако фонарик уже был в Витькиных руках. К счастью, он был цел. Витька выключил свет и старательно вытер фонарик рукавом рубашки.

— Это его испугался тот половец, который гнался за мной — объяснил он — закричал так, что я едва не оглох.

Олешко недоверчиво рассматривал чудную вещь. Опять взял в руки и сказал:

— Будто ничего особенного… Как же оно так светит, а? Светлячков сюда напихали, или что?

Дед Овсей тем временем приладил к заступу новое древко и принялся долбить глину в том месте, где она была темнее.

Через несколько минут железо скрежетнуло о камень. Потом еще раз. И еще.

Витька почувствовал, как у него застыло в груди. Хода назад не было.

Олешко Попович залез рукой под шлем и почесал затылок.

— Чудно — сказал он — я же в ту дыру сам лазил!

— Теперь уже не будешь — добавил дед Овсей.

— Это почему же? Вы же сами говорили, что Змей трижды выглядывает.

— Говорил — согласился дед — И как знать — может, это и был третий раз? А ты что скажешь, Мирко? — обратился он к Витьке.

Витька не отвечал. Полными ужаса глазами он смотрел на только что выкопанную яму. Неужели ему больше не суждено увидеть своих?

Змей под Римовым

Сторожевая застава

Солнце медленно садилось за вороновский лес. Дед Овсей коснулся Витькиного плеча.

— Время возвращаться, парень. Эй, что это с тобой?

И тут Витька не сдержался. Все, хватит! Пусть с ним делают что угодно. Пусть считают врагом или Змеевым выведчиком. Но крыться ему уже невмоготу.

— Я не Мирко — сказал Витька — и нет никакого Змея…

Дед Овсей слушал Витьку, словно малый ребенок. Он даже рот разинул от удивления. Пару раз встряхивал седой головой, будто отгонял наваждение.

Однако еще шире раскрыл рот Олешко Попович. В нем могла свободно поселиться семейка скворцов. Олешко то вскакивал на ноги и возбужденно похаживал вокруг, то опять усаживался напротив парня.

— Ты смотри — потрясенный приговаривал он — и как же это…

— Смолкни — одергивал его дед Овсей — дай же послушать!

И только Муровец не выражал своих чувств. Он слушал Витьку с таким видом, будто все это ему было давно известно.

— Что же вы молчите, дядь Илька? — насел на великана Олешко, когда Витька закончил рассказ — Вы что — знали об этом, а? И молчали?

— Действительно, Илька — поддержал Олешка дед Овсей — Скажи хоть что-то: видишь же, что здесь творится?

— Ну вижу — ответил ему Илья Муровец и обратился к Витьке — Ты сестре… тетке Миланке рассказал о себе?

Витька кивнул головой.

— И Росанке тоже — сказал он.

— А они что?

— Сказали, чтобы я молчал. Пусть все думают, будто я действительно их Мирко.

— Хорошо — одобрил Муровец и поднялся — Что же, поехали.

— Как? — удивился Олешко — Вот и все, что вы хотите сказать?

— А ты чего ожидал? Сторожу я прикажу и далее следить за норой. Откроется — отпустим парня. А нет — уж пусть извиняет… — рука великана легонько коснулась к понурой Витькиной голове — Ну же, парень, держись. Тут уж ничего не поделаешь. Надо ждать.

Назад возвращались, когда землю окутали сумерки. Впереди молча ехали дед Овсей с Муровцем. Видимо считали, что Олешко способный лучше успокоить неутешного Витьку.

А Олешка аж распирало от любопытства.

— То, говоришь, в том, как его… вертолете сидит человек?

— Да… — через силу ответил Витька.

— Как вот я сижу на телеге? Диковинно, да и только… Олешко на миг смолк. Не иначе, как представил себя внутри вертолета.

— Диковинно — повторил он — Слушай, Мирко, а в вашем времени слышали хоть что-то о нас?

Витька невольно улыбнулся. Хорошо, когда рядом такой неугомонный и интересный человек, как Олешко! Потому что наедине со своими мыслями Витьке было бы значительно хуже.

— Слышали — ответил он — И еще как слышали! И о тебе, и о дядь Ильке…

— Слышите, что Мирко говорит?! — загорланил Олешко к всадникам, едва видимым в сумерках — Он говорит, что в их времени знают о нас!

— Еще бы не знать — буркнул Илья Муровец — Особенно о тебе.

— Да тьфу а вас, дядька! — отмахнулся Олешко — Мирко, а скажи-ка… а как там меня у вас зовут?

— Алеша…

— Калоша?! — вспыхнул Олешко.

— Да нет — улыбнулся Витька — Алеша. Алеша Попович.

— Тьфу… А чего Алеша, а не Олешко? Вот напридумали же! — Олешково лица помрачнело. Однако ненадолго.

— Ну, что тут поделать… — сказал он — как вернешься когда-то свое время, то скажи им мое настоящее имя… А теперь дай-ка еще раз гляну на ту твою вещь…

Витька протянул Олешку фонарик и сказал:

— Можешь взять его себе.

Олешко недоверчиво глянул на Витьку.

— Навсегда?

— Навсегда.

— Ну, Мирко! — только и смог сказать Олешко. Но через миг поинтересовался — А что я с ним буду делать?

— Ну, что угодно… вообще этот фонарик для того, чтобы ночью освещать дорогу перед собой.

— О, это то, что нужно! А ну, попробую… Яркий сноп света уперся в темную камышовую стену. Потому метнулся в поднебесье.

— Ого! — вырвалось у Олешка — Настоящий тебе Змеев глаз!

Зафыркали и испугано затанцевали кони. Издали долетел встревоженный голос Муровца:

— Эй, Олешко! Ты что там делаешь?

— Дорогу освещаю, дядь Илька! Смотрите! Куда тому глазу Змея!

Луч света выхватывал из темноты кустарники, траву под ногами… Внезапно остановился на лице Муровца. Тот спешно заслонил ладонью глаза и сердито громыхнул:

— Да сделай с ним что-то, чтоб не слепил! Ничего не вижу.

— Вот же ж бесов сын своего отца! — подал голос и дед Овсей — Напрочь коней перепугал!

— Ничего не перепугал — возразил Олешко направив луч на дорогу — им же удобнее будет. Видите, как видно?

И тут от Римова донесся торопливый перезвон. Олешко застыл.

— Что это? — спросил он — Будто на Городище в било бьют.

— Сделай, наконец, что ни будь с этим светом! — вспылил Муровец.

— Если бы я знал, как это делается — сникнув ответил Олешко — Мирко, как его затушить, а?

Мирко нажал на кнопку, вокруг опять была темнота. И в ней были слышны отдаленные удары по металлу.

Потом друг за другом в Городище начали загораться крошечные огоньки.

— Тревога! — спохватился Олешко — Скорее в Городище!

— Погоди — остановил его Муровец и прислушался — Похоже, сюда кто-то гонит конями — и вдруг расхохотался так, что кони опять перепугались — Не иначе, как нам на помощь спешат!

— Какая помощь? — не понял Олешко — Зачем она нам?

— Ну, конечно! Ребята увидели свет возле Сулы и подумали, что на нас налетел Змей.

— Видимо, так и есть — согласился дед Овсей и набросился на Олешка — Вот же ж дурак! Застал такого Перуну молиться, он и лоб расшибет!

— Но разве я знал… — растерянно промямлил Олешко. Однако сразу нашелся — Слушайте, так это же замечательно! Мы им скажем, что на нас действительно набросился Змей. А вы, дядь Илька, как дали ему! А мы как прибавили! И все — нет Змея. Опять дал стрекача к своей норе.

И Олешко поспешно спрятал фонарик в карман.

— Меня не впутывай — предупредил Муровец — сам заварил эту кашу — сам и ешь.

— И съем. Была бы каша, а рот всегда найдется!

От леса до них приближались огни факелов. Той ночью в Римове спали немногие. Все пересказывали друг другу всевозможные ужасы о нападении Змея. А также то, как Олешко Попович, который очутился ближе к Змею, вышел победителем в жестоком поединке… И никто не обратил внимание на то, что Муровец при этом загадочно хмыкал в длинные усы, а дед Овсей сердито плевался и называл кого-то брехлом несусветным.

Владимир Мономах

Сторожевая застава

Наблюдатель Панько сидел на нижней ступени, пощупывав ногу в лубке и свирепо ругал невесть кого. Он только что слезал со сторожевой башни и оступился на ровном.

— Ох же растяпа — сказал ему дед Овсей — даже лазить по-людски не умеешь.

Наблюдатель хотел сказать что-то гневное, но сдержался. С дедом заводиться не стоило. Мало того, что тот старше и тоже остер на язык, так еще и Илья Муровец за ним во всем тянет руку…

Поэтому наблюдатель закатил штанину и, стиснув зубы, смотрел, как отекает его нога.

Дед Овсей пощупал ее и сочувственно покачал головой.

— Без доброго костоправа не обойтись — крякнул он и позвал — эй, ребята, а сгоняйте-ка кто к деду Никитке!

Тогда поплевал на руки и полез по шаткой лестнице на башню. Витька с завистью наблюдал, как дед, почти не наклоняясь к лестнице, ловко преодолевает ступень за ступенью. За какое-то мгновение дед уже стоял на наблюдательной площадке и, приставив ладонь к лбу, внимательно смотрел за Сулу.

Однако, видимо, ничего подозрительного не обнаружил, потому что через минуту глянул вниз и позвал:

— Мирко, где ты там? А лезь-ка сюда…

Витька стал рядом с дедом и у него перехватило дыхание.

В своей жизни он взлезал на наивысшие скирды, крыши и деревья, но забираться на такую высь ему еще не приходилось. Темно-зеленоватые камыши, обильно испещренные прошлогодними желто-коричневыми скалками, покачивались так далеко внизу, что от них не было слышно и шороха. Да что там камыши — даже утки, которые иногда перелетали с одного плеса на другой — и те летали ниже него, Витьки!

А уж видно! К самой Суле, которая в настоящей Витькиной жизни была в семи километрах (если обходить болото) от Вороновки.

— Ну, как — красиво? — переспросил дед Овсей.

— Класс! — искренне выдохнул Витька.

Вдруг сторожевая башня покачнулась от резкого дуновения ветра, и Витькино сердце замерло.

«А вдруг она не выдержит и упадет»? — подумал он и уцепился в поручни с такой силой, аж побелели косточки на пальцах.

А вот дед Овсей лишь удовлетворено фыркнул, когда его полотняная рубашка наполнилась ветром и стала похожей на парус.

— Видишь Змееву нору? — тихо спросил он.

Витька присмотрелся. Между Сулой и тем местом, откуда он выбрался в этот мир, не спеша разъезжало двое всадников.

— Они там разгуливают на тот случай, когда нора откроется опять — в пол голоса, как будто доверяя какую-то тайну, сказал дед Овсей.

Витька почувствовал, как в его душу хлюпнуло теплом. Следовательно, не чужой он этим хорошим людям! Они хотят ему добра. Они хотят вернуть его домой. К маме и папе. Даже несмотря на то, что тетка Миланка и слушать не хотела о следующем Витькином исчезновении.

— Благодарю, — едва слышно говорил он.

Дед Овсей будто не услышал. Он не отводил взгляда от необозримой степи, которая раскинулась далеко за Сулой. Витька тоже некоторое время смотрел в ту сторону, однако ничего не особенного заметил. Разве что на горизонте медленно передвигалось несколько маленьких крапинок. Вскоре они исчезли, и Витька от нечего делать перевел взгляд туда, где должна была быть Лящовка. В его двадцать первом веке между ней и Вороновкой зеленели небольшие дубравы, обильно испещренные лугами и пастбищами. Но сейчас перед его глазами появились такие густые леса, что и просвета между ими не было. Разве что кое-где между деревьев проглядывала узкая извилистая дорога.

Такие же необозримые леса раскинулись и по левую руку, где должно было быть село Мохнач.

Витька уже хотел опять перевести взгляд за Сулу, как вдруг заметил на мохнацкой опушке какое-то движение. А еще за мгновение из леса вырвалось несколько всадников и галопом помчались к Римову. За ними выплеснулось еще с десяток всадников. И еще…

— Деда — сказал Витька — Гляньте вон туда. Что это за люди?

Дед Овсей глянул и его аж передернуло.

— Илька! — воскликнул он — Какая-то группа вылетела из леса и чешет к восточным воротам. О, еще одна! Целая орда!

— Тревога! — прогремел Илья Муровец и тяжелой трусцой направился седлать своего Гнедка. Его обогнал Олешко.

Застучали била, заржали кони, гарцуя под всадниками. Дед Овсей поразительно быстро скатился по ступеням и прыгнул на первого коня, который попался ему под руку.

— Эй, деда, это же мой конь! — воскликнул наблюдатель Панько.

Однако за дедом лишь пыль поднялась.

Когда Витька пришел в себя, в Городище уже никого не было. Лишь Панько ругался приглушенным голосом, силясь стать на больную ногу.

— Парень, поймай-ка мне какую-то клячу — попросил он Витьку, когда тот слез из башни — там, у Байлемова пруда, их несколько пасется. Потому что я не могу — ишь, как ерепенится проклятая нога.

Панько не ошибся. Несколько спутанных коней, время от времени подпрыгивая, паслись на берегу пруда. Витька взлетел на ближайшего, однако его руки, вместо того чтобы направить коня к сторожевой башне, развернули его вслед за дружинниками. Конь ударил копытами по мосту и вихрем взлетел наверх.

В Римове творилось что-то несусветное. Ревели коровы, блеяли овцы, отовсюду доносились всполошенные голоса матерей, что друг поперед друга созывали своих детей. А те, кто мог держать луки или меч — пешие и конные, старые и парни — быстрее спешили кто к воротам, кто к Городищу. Они должны были стать на место дружинников.

— Мирко, ты куда? — крикнул Витьке кто-то из ребят.

Витька не ответил. Его рубашка лопотала на ветре, и земля будто сама бросалась под копыта коню. За какую-то минуту он уже догнал задних всадников. Те как раз подъезжали к воротам, и кое-кто уже вытягивал стрелы из колчанов.

Впереди Римовской дружины возвышался Муровец. С его правой руки свисала на ремне кованая булава. Левую он приложил к лбу и всматривался во что-то, видимое лишь ему.

— Кажется, это не половцы — наконец сказал он — Нет. Это… это же князь Владимир Мономах!

— Ху-х — с облегчением выдохнул дед Овсей. Затем оглянулся, его глаза остановились на Витьке, и дед сказал:

— Ну, Мирко, спасибо тебе!

— За что? — удивился Витька.

— Как за что? За то, что спас всех нас от стыда!

— Я? От стыда?

— Да. Потому что если бы не ты, то князь Владимир запросто ворвался бы в Римов, понимаешь? И тогда бы мы получили на орехи за то, что проворонили его появление. Потому что на его месте могли быть половцы. Да что там князь! Хуже всего то, что его гридни-злыдни драли бы нос и называли всех нас лопухами, как вот лубенских. А так — кукиш им! — и дед не удержался, прижал Витьку к костлявой груди — Молодец, парень!

— Хватит, деда — откликнулся Муровец — готовимся к встрече.

Всадники были за десяток шагов от ворот, когда те отворились. Передний, приземистый воин в красном плаще-корзне влетел во врата и на полном скаку остановил своего белого, как снег, коня. Его левая бровь удивленно дернулась вверх. Похоже, он не ожидал, что Римовские дружинники так быстро соберутся у ворот, да еще и вооруженные.

— Это князь Мономах — прошептал Витьке дед Овсей.

Витька пораженно смотрел на всадника. Так вот какой он, Владимир Мономах, о котором в Римове было сколько разговоров! Например, Олешко, утверждал, что таких справедливых людей, как Владимир Мономах, на всей Руси еще поискать надо. Вот наделили ему киевские князья черниговской земли, а он взял, да и уступил ее в пользу другого князя, потому что тот имел на нее больше прав. А уж храбрый! С двенадцати лет участвует в битвах. И, как говорил дед Овсей, всегда был впереди своего войска.

А еще он мудр. Несколько лет назад Переяславскую землю непрерывно терзали половецкие орды. И ничего нельзя было сделать, потому что на каждого переяславского воина приходилось семь половецких. Но когда в Переяславе стал княжить Владимир, он заключил с ханами соглашение о ненападении. Правда, ханы его время от времени нарушают — втихаря посылая за Сулу своих разбойников, а сами делают вид, что ничего не знают. А вот Мономаху переходить за Сулу нельзя, потому что он был вынужден по требованию ханов отдать в заложники своего любимого сына Святослава. И если что — ему первому половцы снесут голову…

А что знал Витька о нем в своем двадцать первом веке? Лишь то, что князь носил тяжелую шапку, которая так и называлась — шапка Мономаха. Но правда это или нет, Витька сказать не мог, потому что князь был простоволос и его русые волосы перехватывала лента.

Илья Муровец шевельнул поводья своего Гнедка и выехал вперед.

— Здрав будь, князь, в нашем Римове!

Мономах ответил не сразу. Он провел пристальным взглядом по дружинникам — видимо, хотел убедиться, что все они были при мечах — и только потому обернулся к Муровцу.

— Приветствую тебя, Илья Иванович — сказал князь густым, едва хрипловатым голосом — О, деда, и ты здесь! — прояснел он лицом, увидев деда Овсея.

Витька увидел, как дед Овсей расцвел в улыбке. Он тоже был рад этой встрече. Они с князем старые знакомые. Дед сам рассказывал, как, будучи еще переяславским дружинником, он учил молодого тогда княжича Владимира всевозможным воинским хитростям и как охотиться на крупного зверя. И кое-чему-таки научил, потому что ныне князь Владимир — один из лучших переяславских охотников.

— Добрый день тебе, княже — сказал он.

А вот когда Мономах сравнялся с Олешком, его быстрые серые глаза на мгновение заслала пелена печали. И Витька понял, почему. Очевидно Попович напомнил ему о сыне Святославе. Олешко был ему за товарища в детских, а потом и в юношеских забавах. Мономах видел их всегда вместе. Святослав очень хотел, чтобы Олешко сопровождал его в половецкой степи, однако ханы не позволили. Потому что мало что могут сотворить двое переяславцев, даже когда с них глаз не спускать!

— Добрый день, княже — склонил перед ним голову Олешко.

Князь едва заметно кивнул. Затем распрямился, еще раз обвел взглядом две шеренги Римовцев и сказал:

— Вижу, что службу свою знаете… — тогда прищурил глаз и поинтересовался — только как это вам удалось так быстро собраться у ворот?

Лицо Ильи Муровца расплылось в удовлетворенной улыбке. Обычно князь Владимир был скуп на похвалу. Поэтому эти его слова стоили много.

— А мои люди, княже, заметили тебя, только ты выбрался из мохнацкого леса.

— Молодцы — Мономах улыбнулся самими глазами — И кто же это такой остроглазый?

— Гм-мм… — Муровец оглянулся — Вот этот парень… племянник мой — он указал на Витьку, который выглядывал из-за спины деда Овсея.

— Племянник? — пристальный взгляд Мономаха прикипел к Витькиному лицу — Что-то не похож он на вашу семью. У вас же все, словно боровики, а этот на опенек похож.

— Ничего, еще вырастет — заверил Муровец.

Мономах все не отводил взгляда от Витьки, и Муровец просительно мигнул деду Овсею: помогай, мол!

— В детстве Илька тоже был таким же — не отказал дед Овсей в помощи.

И Витька понял, они оба не хотят, чтобы Мономах знал о нем правду. Потому что он, чего доброго, возьмет и заберет его, Витьку, к себе в Переяслав. А там нет Змеевой норы, сквозь которую Витька мог бы вернуться свое время.

— Может быть — согласился князь — И как же ты меня заметил? — обратился он к Витьке — Видимо на дереве сидел?

Витька запнулся. Он еще был не приучен так запросто разговаривать с князьями.

— Н-нет… я это… с наблюдательной башни…

— С башни? — переспросил князь и обернулся к Муровцу — Ты что, заставляешь детей лазить на сторожевые башни?

Лицо Муровца начало покрываться красными пятнами. Хотя князь Владимир приказал создать при каждой сторожевой заставе младшую дружину, однако горе было тому ратнику, который переложил свои обязанности на детские плечи!

— Я… — начал он.

— Это я виноват, княже — перебил эго дед Овсей — это я попросил парня…

Но ему не удалось продолжить, потому что тут вмешался Олешко.

— Когда позволишь, княже, я расскажу, как оно произошло — и, не ожидая разрешения, продолжил далее с таким видом, будто рассказывал интересную быль — Тут такое дело. Полез деда Овсей на башню, чтобы посмотреть, что оно делается вокруг. А тут подул ветер и сорвал с дедовой головы шляпу. Мы и глазом не успели моргнуть, как этот вот Мирко — он кивнул на Витьку — подхватил шляпу и полез к деду на башню. И пока деда благодарили его за то, что Мирко не дал шляпе закатиться в болото, и ругали, что тот вскарабкался на башню без разрешения, Мирко успел заметил, как ты, княже, выезжаешь из мохнацкого леса.

Говорить неправду Мономаху было тоже опасно.

Однако Олешко смотрел на князя такими честными глазами, что даже Витька поверил, будто так оно и было.

А вот князь, кажется, в чем-то сомневался. Он перевел взгляд с Олешка на простоволосого деда Овсея и насмешливо прижмурил глаз.

— Красиво повествуешь — сказал вон — только почему же я не вижу шляпы на дедовой голове? Что, опять ветром сорвало?

Этот вопрос касался уже деда. Но поскольку дед никогда не говорил неправды, то ему оставалось только опустит голову, чтобы не встретиться с насмешливым взглядом князя Владимира.

Вдруг Мономах посмотрел куда-то за спины дружинников и его глаза перестали улыбаться.

— Ну, что же — сказал он — за то, что вовремя заметили пришельцев, хвалю. Но оставил ли ты, Илька Иванович, кого-то на сторожевой башне, перед тем как ринуться с дружиной к воротам?

Илья Муровец почувствовал, как по его спине сыпнуло морозом. Да, кажется, на башне сейчас никого нет. Последними там были дед Овсей и Мирко. Но они здесь… А за такой недосмотр князь Владимир стыдит так, что не приведи Господь! И есть за что. Половец, он такой — то и духу его не слышно, а за миг уже под воротами! Вот как князь…

Муровец поспешно оглянулся в сторону сторожевой башни, но ничего не увидел, потому что ее закрывало несколько разлогих деревьев.

— Я… — начал он — Княже, мы со степи глаз не возводим. И над Сулой мои люди ходят, и на краю леса есть сторожевой дуб. Там тоже двое сидят…

— Что следят, это хорошо. Но я спрашиваю тебя о сторожевой башне — остановил его Мономах — Или напомнить тебе еще раз, что на той башне денно и нощно должен стоять человек?

Князь сердито пошевельнул густым усом и не ожидая ответа отъехал в сторону, чтобы открылась сторожевая башня. Вдруг одобрительно кивнул головой и сказал:

— Что же, хорошо службу несете. Где Муровец — там все ладно.

Теперь на холм выехали все. Муровец облегченно вздохнул: на башне виднелась крошечная фигура наблюдателя.

— Это, видимо, дядька Панько — виновато прошептал деду Витька — вылез на башню и меня высматривает, я же пообещал ему пригнать коня и не пригнал.

— Ничего, подождет — ответил дед и не удержавшись взлохматил Витькин чуб — тебя, хлопче, нам сам Бог послал!

Дикая кошка Рысь

Сторожевая застава

В этом лесу она чувствовала себя хозяйкой.

На деревьях — от толстенных нижних веток, где так удобно отдыхать, и до верхних, которые и белку не удержат — она не имела себе равных.

Немногих она боялась и внизу, на далекой влажной земле.

Зато сама она наводила страх на весь лес. Зайцы и лисы едва заслышав ее запах, стремглав срывались с места. Косули и олени обходили десятой дорогой то дерево, на котором она отдыхала.

Все знали ее беспощадность и умение внезапно и молниеносно впиваться в незащищенную шею. Даже лохматый медведь или громадный зубр, что иногда заходили в эти места — и те, заслышав запах дикой кошки, нервно передергивали носом и осторожно оглядывались. Не боялся ее разве что дикий кабан, потому что его толстокожую шею не брали никакие когти. Зато над ним можно было вдоволь потешиться. Например, схватить только что рожденного поросенка и прыгнуть с ним на дерево…

И не было для нее большей утехи, чем лакомиться сынком или дочкой вепря и наблюдать как тот в истошной ярости пинает клыками дерево, на котором она пиршествует.

Единственно, кого остерегалась дикая кошка — это двуногих существ. Остерегалась и презирала, потому что те не умели толком ни по лазать по деревьям, ни бегать по земле. Да и шеи у них были такие нежные и незащищенные, что распороть их можно было одним когтем ее лапы.

Зато у двуногих были очень ловкие передние конечности. Они умели все, а особенно — выпускать длинные и жалкие жала, от которых не было никакого спасения. Единственная утеха, что эти существа имели плохое зрение. Такое плохое, что не могли увидеть ее даже тогда, когда она лежала, прижавшись к ветке за несколько прыжков от них.

Поэтому она привыкла не убегать, когда кто-то из этих двуногих проходил неподалеку. Разве что теснее прижималась к дереву и прищуривала глаза, чтобы от них не отразился солнечный луч. А еще она любила выбираться на опушку и подолгу наблюдать за жизнью двуногих. Особенно ей нравилось следить за их малышами. Те, точь-в-точь, как ее котята, не могли ни минуты побыть в спокойствии. Они бегали, прыгали, лазили по деревьям, брыкались и вообще поднимали такую веселую возню, что порою ей самой хотелось спрыгнуть из дерева и побегать среди них.

Однако несколько дней тому такая беспечность ей дорого обошлась. Толи она несвоевременно мигнула глазом, или улеглась на достаточно освещенном месте, однако один из группы двуногих, которая проезжала под ее деревом, остановился на ней взглядом. И тогда в его руках оказалась гнутая ветка. Что-то свистнуло, ударило в ветку перед ней и, улетев в сторону, застряло за ухом. От неожиданной боли, которая пронизала все ее естество, она едва не упала на землю. Все же каким-то чудом удержалась и исчезла в гуще быстрее, чем двуногий успел послать еще одно жало.

Несколько этих дней она мучилась так, как еще не мучилась никогда. Бурлящая в ее загривке боль доводила ее до сумасшествия, потому что ее нельзя было ни перележать, ни зализать языком. И с каждой минутой эта боль увеличивала и без того большую ненависть к двуногим, которые заставили ее чувствовать себя так плохо.

Что она им сделала? У нее тогда и мысли не было напасть на кого-то из них, особенно на их беззащитных малышей, которые были еще слабее, чем визгливые дети дикого вепря.

Но отныне она не будет иметь жалости ни к кому из этих двуногих. Ни к старому, ни к малому.

Внезапно до нее донесся отдаленный топот. Дикая кошка рысь злорадно зашипела и, превозмогая боль, которая на каждом шагу била ей в темя, начала красться к дороге, которую проложили двуногие.

Мономах любил быструю езду. Едва выбравшись за Римов, он сжал ногами конские бока и его белый жеребец сразу вырвался вперед. Галопом пролетел князь узкой лесной дорогой, первым промчался по мосткам через Портяную, затем через Ржавицу и исчез между присульских ивняков и камышей.

Когда сопровождение опять его догнало, княжеский конь уже щипал траву, а сам князь стоял на высоком, подточенном Сулой, холме. Порывистый ветер трепал его красное корзно, ерошил прихваченные первой сединой волосы, однако князь не обращал на это внимания. Он следил за двумя конными фигурами, что медленно уменьшались в поле зрения, и думал о чем-то своем. Слева из-за камышей выглядывал поселок, который состоял из половецких юрт и глинобитных хат, которых так много на Переяславщине.

— Как уживаетесь с горошинскими? — не поворачиваясь спросил он Муровца с дедом Овсеем, когда те спешились и следом взошли на холм — Не деретесь?

— Пока что Бог милует — ответил дед Овсей — потому что если по совести, княже, мы хоть и не сводим глаз со степи, но эти Горошинские знают, что там делается куда больше нашего.

— Это почему же? — поинтересовался князь.

— Они хотя и ютятся к нам, все же имеют родню чуть не в каждой орде. Поэтому ездят друг к другу в гости и порою узнают такое, что нам и не снилось.

— Молодцы — как-то рассеяно похвалил князь горошинских, не отводя взгляда от засульской дали. И как-то странно было видеть тоску и печаль, что на миг застыли в его серых глазах.

Муровец искоса поглядел на своего князя и сочувственно вздохнул: похоже, из мыслей князя не шла судьба его любимого сына Святослава.

Несколько лет тому, Владимир Мономах стал князем переяславской земли, истрепанной непрестанными половецкими набегами. Сначала у него не было дружины, которая бы давала отпор нападающим, и князь был вынужден заключить с половцами соглашение о мире и дружбе. Половецкие ханы охотно на него согласились, тем более что нарушение соглашения ничем им не грозило. А вот Мономах, по их требованию, был вынужден отдать в залог своего первенца Святослава. Поэтому стоит ему, преследуя нападающих, выбраться вооружено за Сулу, княжич Святослав мог сразу лишиться головы.

И все же эта передышка много дала переяславской земле. Половецкие набеги поредели, а, следовательно, укрепились порубежные села и городища. И главное — князь Владимир собрал сильную дружину, которая была способна выстоять против Степи. Однако перейти за Сулу, чтобы должно наказать нарушителей, князь все еще не осмеливался. Родительская любовь пока что брала верх над княжеским долгом.

За эти годы переяславские выведчики не раз и не два пытались выяснить, где находится княжич Святослав. Было известно только, что он под пристальным присмотром. Более того — его постоянно перевозили с одного стойбища в другое, чтобы люди Мономаха не смогли отыскать его следов.

Муровец переглянулся с дедом Овсеем. Тот кивнул головой: мол, пора.

Муровец осторожно кашлянул.

— Княже — сказал он вполголоса — тут такое дело. Нам наконец удалось узнать кое-что о княжиче Святославе.

Мономах порывисто повернулся к нему.

— И ты молчишь? — почти воскликнул он и невозможно было понять, чего больше было в его голосе — радости или страха.

— Прости, княже, но перед тем как посылать к тебе гонца, мы должны были проверить эти новости. Но если уж ты приехал… — Муровец помолчал — но лучше тебе об этом расскажет Попович. Потому что это он приложил к этому руку.

Муровец кивнул головой и на холм взошел Олешко. Мономах бросил на него нетерпеливый взгляд.

— Ну? — сказал он — Так что же тебе известно о княжиче Святославе?

Олешко на мгновение склонил голову.

— Мало что, княже — сказал он — Разве только то, что в настоящее время княжич Святослав находится в орде под сильной охраной нашего соседа хана Курныча…

— Как он? — перебил Олешка Владимир.

— Те, кто его видел, говорят, что у князя молодецкий вид и он может разъезжать в орде, где захочет. Но стоит ему хотя бы посмотреть в нашу сторону, как в то же мгновение рядом с ним оказывается кто-либо из охраны.

— Понятно — кивнул головой Мономах — И как же тебе удалось узнать об этом?

— Очень просто княже — улыбнулся Олешко — у деда Овсея есть в Горошине старый товарищ Горошко Печенег. А у этого Горошка родни чуть не в каждой орде. Вот он мне и рассказал о княжиче Святославе…

Олешко оглянулся вокруг, а тогда приблизился к Мономаху почти впритык сказал:

— А что, княже, если нам попробовать его похитить?

Князь Мономах распрямился как от удара. На миг в направленном на Поповича взгляде мелькнула надежда.

Однако князь сразу отрицающе покачал головой.

— Вряд ли это удастся — сказал он — сам же говоришь, что половцы с него глаз не сводят. И едва стоит нам лишь выбраться за Сулу, как они мигом запрячут его куда подальше вплоть до моря. Или того хуже.

— Да я, княже, не о том — доверительно, как будто близкому приятелю зашептал Олешко в ухо князя — Если ты не забыл, мы с княжичем Святославом когда-то попросили у тебя разрешение прогуляться к Суле, а очутились аж возле Хорола.

— Помню — ответил Мономах — вам от меня тогда так досталось, что вы несколько дней не могли сесть.

— Было такое — радостно согласился Олешко — но я, княже, о другом. Тогда нам на глаза попалось одно волшебное местечко. А что, если…

Княжеская охрана не слышала из того разговора ни слова. Лишь видела, как распрямился князь, будто сбросил с себя тяжелую ношу, как он оживился, как впервые за несколько лет в его глазах засветилась радость.

Назад возвращались без спешки. Мономах с Муровцем ехали впереди и тихонько разговаривали. Сразу за ними покачивались в седлах дед Овсей и Олешко Попович. Остальные дружинники, чтобы не мешать, отстали на десяток шагов. Иногда Мономах оглядывался, кивком головы подзывал Поповича или деда Овсея и о чем-то у них спрашивал.

Вскоре всадники сравнялись со сторожевым дубом и въехали в лес. Постепенно дорога сузилась к размеру тропки и Муровец придержал своего Гнедка, пропуская Мономаха вперед.

Внезапно в листве что-то прошумело. Мономах молниеносно отклонился в сторону — и в то же мгновение мимо его головы мелькнула какая-то серая тень и упала на шею коня. Княжеский конь пронзительно заржал, отшатнулся, зацепился за корень и упал, дрыгая в воздухе ногами. Серая тень воплотилась в невиданных размеров дикую кошку рысь. Она прыжком развернулась и кинулась на Мономаха, целясь в его шею.

Однако князь уже стоял на земле и в его руках неизвестно каким чудом оказался охотничий нож. За мгновение все было кончено. Дикая кошка, судорожно скребя землю огромными, как человеческая ладонь, когтями, откатилась набок и замерла. Мономах, будто ничего и не случилось, вытер нож о пучок травы, спрятал его в ножны, и только потом глянул на зверя.

— Странно — сказал он — Насколько я знаю, она не нападает на человека без причины. Впрочем… — он носком сапога перевернул рысь на другую сторону, и все увидели торчащий за ухом наконечник стрелы с обломанным древком — Теперь все понятно. Боль довела ее до сумасшествия. Это кто же у вас так неумело стреляет?

— Гм-мм — прокашлялся Муровец.

А дед Овсей свирепо глянул на Олешка. Однако смолчал, лишь неслышно прошептал что-то самими устами.

К сожалению, всего этого Витька не видел. Дед Овсей не взял его с собой к Суле.

— Ничего тебе лишний раз мозолить князю глаза — сказал он — потому что мало ли что…

Поэтому Витька так и не понял, почему Попович вернулся в Вороновку как в воду опущенный.

Однако вскоре опять стал похож на того Олешка, к которому все привыкли. Разве на второй день предложил Витьке прогуляться в лес.

Там он выбрал большую опушку и велел Витьке предупреждать, когда будет приближаться кто-то из дружинников. А сам нарисовал на одной из дубовых веток хищную кошачью рожу и почти до вечера пускал в нее притупленные стрелы одну за одной. Олешко стрелял и из-под руки, и с разворота, и с колена, и в прыжке, и на скаку. Остановился лишь тогда, когда стрелы семь раз подряд впились прямехонько в кошачью морду.

— Ну, попадешься ты мне теперь — пригрозил он. Однако кому именно, так и не сказал. Видимо потому, что принялся вытягивать стрелы из дерева. А это было нелегко, даже не принимая во внимание то, что стрелы были затуплены.

Гопак или каратэ?

Сторожевая застава

Витьке снилась мама. Она искала своего единственного сына. И в комнатах смотрела, и в хлев заглядывала, и выбегала на улицу. Однако напрасно — его, Витьки, нигде не было. А он сам будто смотрел на маму откуда-то сбоку и у него аж сердце разрывалось от сожаления к ней…

Проснулся Витька от того, что его кто-то тормошил за плечо.

— Сынок, что с тобой? — встревоженно спросила тетка Миланка — Стонешь так, что аж душа обрывается.

— Маму… жаль… — сказал Витька и неожиданно для самого себя всхлипнул.

Тетка Миланка тяжело вздохнула. Она уже знала от брата, чем закончился поход к Змеевой норе.

— Что поделаешь, сынок — сказала она — видимо, суждено тебе остаться у нас. Вот и мой Мирко где-то…

И горячая слеза упала Витьке на щеку.

Утром у ворот засвистел соловьем Олешко Попович. Выглянув из хлева Росанка насмешливо спросила:

— А что это ты заливаешься с самого рассвета? Думаешь, коль Змея побил, так тебе уже все позволено?

— Да… я здесь Мирку коня привел. Чтобы не бежал Мирко на своих двух к Городищу.

— А раньше не мог прийти? Он еще даже не завтракал.

— Да я что? Я его не подгоняю. Могу и здесь подождать.

— Что ты, доченька, насмехаешься над человеком? — подала голос из-под навеса тетка Миланка — Лучше бы пригласила Олешка в хату. Зачем ему торчать под воротами? Заодно и позавтракает с Мирком.

Дважды Олешка приглашать не пришлось.

Когда выбрались из дворика, Олешко тихо сказал:

— Слушай, Мирко… Может, мне того Змея стоит еще и пленить?

— Как это — стоит? — не понял Витька.

— А так. Вчера я его как бы побил. А потом подумал, может мне стоит его еще и пленить?

— А зачем?

— Как зачем? Чтобы слух об этом разнесся по всем усюдам. И когда нам придется не до шуток — пусть знают чужаки, стоит мне лишь свистнуть — он сразу же появится и придет нам на помощь. Ну как — хорошо я придумал?

— Не знаю… — нерешительно ответил Витька — Пленить для того, чтобы половцы боялись на нас нападать? Наверное, неплохо…

Олешко довольно похлопал Витька по плечу.

— Хорошо иметь дело с умным человеком — сказал он.

Младшая дружина во главе с Лыдьком уже переводила дух возле врат. Над ребятами вздымался пар.

— Мы здесь немного побегали — объяснил Лыдько, как только Олешко с Витькой соскочили с коней.

— Молодцы — похвалил их Попович — А теперь — бороться!

Ребята мигом разбились на пары и крепко охватили друг друга руками. Мальчишеские лица раскраснелись от натуги. Первым одолел своего соперника Лыдько. Собственно, он просто прижал его к себе, тогда поднял, как мешок с мякиной, и положил на землю. После этого Лыдько отошел в сторону: бороться ему было не с кем.

Другие ребята оказались приблизительно одинаковы в силе и ловкости. Они уперлись друг в друга лбами, фыркали, толкались… Однако никто не собирался первым падать на траву.

— А ты чего смотришь? — сказал Олешко Витьке — А ну, покажи Мухе, на что способен!

Муха — это тот, кого только что осилил Лыдько. Но это лишь казалось, будто Муха слабак. Против Лыдька — конечно, а вот когда он обхватил Витьку… Витька сразу почувствовал, что Муха значительно крепче его. С ним, видимому, не сразу справился бы сам Игорь Мороз.

Однако бороться так, как борются обычно в третьем тысячелетии, Муха не умел. Он, как и Лыдько, думал лишь о том, как поднять соперника в воздух и затем бросить на траву.

И это ему почти удалось. Лишь в последний момент Витька каким-то чудом выскользнул из цепких объятий Мухи.

— Неплохо — заметил Олешко.

И опять Муха пошел вперед как молодой бычок. Витька чувствовал, что у него вот-вот затрещат косточки. Что было мочи нажал ладонями на подбородок соперника. Муха от неожиданности ослабил объятия, и Витька опять выскользнул из его рук.

— Это неправильно — обиженно сказал Муха — Разве так борются? Ты же не борешься, а убегаешь.

— Так сделай так, чтобы он не убегал — посоветовал Олешко.

Муха вытер чело и опять рьяно двинул на Витьку. Но замкнуть объятия на спине противника не успел, потому что Витька перехватил его правую руку, тогда молниеносно нырнул ему под плечо. Муха и не заметил, как лежал уже на спине и ошарашено рассматривал пушистые тучки, которые в это время остановились над Городищем.

— Ого! — вскрикнул Олешко — Как это ты так сумел, а?

Витька повторил прием. Муха вспыхнул и сжал кулаки.

— Ишь, какой находчивый и удалой — предостерег его Олешко — Подожди с кулаками… А ну, парни, кто хочет стать против Мирка вместо Мухи?

Первым заявил о своем желании Лыдько. И здесь Витька превзошел сам себя. Лыдько, который тоже понадеялся на свои силы, лишь мелькнул в воздухе пятками.

Олешко хлопнул ладонями о колени.

— Га-га-га! Бухнулся, как будто мешок с обмешкой! — пораженно заорал он — Как это тебе удалось?

— Очень просто — ответил Витька, польщенный таким вниманием — Это приемчик такой. Называется — бросок через бедро.

— Приемчик? А ты не можешь показать его на мне?

Олешко выставил вперед руки, пригнулся и направился к парню. Витька повторил свой прием.

— Ага… ты меня дергаешь к себе, а я, дурак, и радуюсь — сам себе объяснял Олешко Витькины действия — А теперь как? Ого, тоже едва не бухнулся! — удовлетворено заметил он, когда Витька попробовал и его перебросить через плечо — А ну, попробуй еще раз…

Еще и еще показывал Витька свой прием, пока совсем не запыхался.

— Все понятно — наконец сказал Олешко — А теперь, ребята, покажем и мы, на что способны.

Олешко выхватил из ножен меч. С возгласом «Гоп»! поднес его над головой, будто отбивал удар противника и молниеносно присел. Затем как резиновый взлетел высоко в воздух, воскликнул: «Кий»! и с силой выбросил вперед правую ногу.

Опять прикрылся мечом, присел. Опять взлетел в воздух и, как будто косой, махнул уже левой ногой.

— Гоп! Кий! — выкрикивал каждый раз — Ну как, умеют у вас так?

Витька лишь пожал плечами. Что-то подобное он уже видел. Но где и когда? Наконец догадался.

— Так это же гопак! — вскрикнул он — Это же танец такой!

— Танец? — удивился Олешко — Какой еще танец?

— А вот такой — ответил Витька и пошел вприсядку, как учил их весной учитель танцев.

Сначала Олешко таращился на парня, как на какое-то чудо. Тогда захохотал так, что чуть не свалился на траву.

— Оно и видно, что танец! Ты же выбрасываешь ноги так, будто три дня ничего не ел!

— А зачем их выбрасывать? — удивился Витька.

Теперь уже и остальные ребята едва не падали со смеху.

— Как зачем? Ты что — чужинца гладить собираешься, или как?

— А при чем здесь чужинцы?

Олешко лишь руками развел.

— Ну, Мирко… Ты что, совсем не понимаешь?

— Нет — сознался Витька.

— Тогда представь себе, что передо мной два половца. Один спереди жмет, второй подкрадывается сбоку. От одного я прикрываюсь мечом, и чтобы второй не снес мне голову, как можно быстрее приседаю. Понимаешь? И только их сабли просвищут надо мной — подпрыгиваю и как будто кием ударяю ближайшего половца ногой. Да так, чтобы из него дух вылетел. И передо мной остается лишь один басурманин… Теперь дошло, что к чему?

— Вот классно! — восторженно сказал Витька.

— То же и оно… Квасно, как ты говоришь. А ну, ребята, повторяйте за мной… Гоп!

— Гоп! Кий! — загудело между ребят — Гоп! Кий!

А Витька стоял и только смотрел на этот странный танец, от которого чужакам становилось тошно. Чуть позже до него дошло, что этот танец напоминает ему не только гопак. Он что-то такое уже видел… Но что именно?

И тут его будто по голове ударили: да это же каратэ! Возможно, немножечко не такое, как показывают по телевизору, однако никакого сомнения — это каратэ, или точнее — гопак-каратэ!

— Ну, так как? — спросил Олешко, едва ли не в сотый раз взлетая в воздух — Кий!

— Замечательно! — искренне признал Витька — Только… половцы ж пешком не ходят. Они на конях сидят.

— Конечно, на конях! Иначе с какого перепуга я бы так высоко прыгал… Гоп!

Когда Кожемяка одолел главного Змея

Сторожевая застава

Ребята лежали на траве и тяжко переводили дух. Веселый танец гопак отбирал сил не меньше, чем забег над Байлемовым прудом с тяжелыми камнями в руках.

Через мостик не спеша проехал дед Овсей. Увидев ребят, свернул с дороги. Присел рядом с Витькой и сочувственно покачал головой.

— Ничего, парни, держитесь — сказал он — потом легче станет. По себе знаю.

— Чем вздыхать над ребятами, взяли бы лучше и рассказали им что-то интересное — подал голос Олешко.

— Что же, можно — согласился дед — но о чем?

Ребята понемногу приходили в себя. То один, то другой привставали с травы и подседали ближе к деду.

— О печенегах я уже рассказывал — вслух рассуждал дед — и о князьях наших вы слышали. И о том, как землю русскую корнали на части…

— О Змее расскажите — сказал Олешко — О том, как его в Киеве сам Кожемяка одолел.

При этих словах ребята с интересом поглядели в Витькину сторону. Еще бы — они лишь слышали о Змее, а он видел его собственными глазами!

— Можно и о Змее — охотно согласился дед Овсей — только мой рассказ будет длинным.

— Ну то и что? — ответил Муха.

— Мы никуда не торопимся! — поддержали его другие ребята.

Олешко на то лишь улыбнулся.

— Вот же хитрецы! — сказал он — Им бы что угодно, только б не бегать.

— Не все ж такие проворные как ты — вступился за ребят дед Овсей и удобнее умостился на траве — ну ладно, слушайте.

Красиво повествовал дед Овсей. Почти так, как в настоящей сказке о Кожемяке, которую Витька в последний раз читал месяц тому. Разве что окончание в дедовой сказке было иное.

— Итак, после того как Кожемяка под славным Киевом одолел Главного Змея — вел дед Овсей — его змееныши от испуга разбежались кто куда. Кто в нору спрятался, кто в леса и болота неприступные направился, кто вообще в другие земли подался. Однако время от времени выглядывают змеи и змееныши из нор своих: не измельчали ль еще богатыри в земле Русской, не обессилела ль она от войн и дрязг? Вот тогда и выползут они в этот мир…

— И один из тех Змеев поселился возле Сулы — догадался кто-то за Витькиной спиной.

Дед Овсей кивнул головой.

— Похоже на то. И каждые шесть, или сколько там десятков лет, выглядывает из своей норы. Вынюхивает, что к чему. Выглянет — и спрячется. Выглянет — и опять исчезнет. И так трижды за какой-то месяц. А через шестьдесят лет — опять за свое.

— И хватал кого-то? — спросил Муха.

— Ну как сказать… я вот от отца своего слыхивал, что сто или более лет тому было так. Возвращалась наша дружина из Степи. Перешли ребята Сулу и остановились. Кто принялся коня купать, кто — раков и вьюнов ловить в Старице. А другие от нечего делать затеяли бой на мечах. Именно возле той норы. И вдруг оттуда донесся человеческий крик. Женщина кричала, иль ребенок. Да так, что у воев наших волосы дыбом стали. Наверное, поймала кого-то подлая тварь…

«То, видимо, баба тетки Горпины заорала — догадался Витька — ей показалось, будто черти в аду бьются».

— Вот такое вот было… А шестьдесят лет тому назад, отец мой уже собственными глазами видел, что может натворить тот Змей… Стоял он именно вон там — дед повел бровью в сторону наблюдательной вышки, которая возвышалась над Городищем — наблюдал, что делается на Суле и за ею. Знаете, что во все времена было много разного люда, падкого на русский хлеб и скотину.

Итак, стоит он на башне и видит — за Сулой будто пыль снялась. Забил отец тревогу, ринулась римовская дружина к коням. А печенеги — потому что половцев тогда еще не было — уже Сулу переплыли. Как раз там, где сейчас нора Змиева. Однако дальше не пошли. Потоптались там, потоптались — и как будто корова их языком слизала. А почему бросились — узнала отцовская громада лишь через месяц, когда захватила в плен нескольких печенегов. Оказывается, те гнались за каким-то беглецом. Настигли его именно у Змеевой норы. А она как раз открылась. Беглец — туда. За ним, знамо дело, поперлись преследователи. Десяток их было, или менее…

Дед Овсей смолк и окинул взглядом общество: интересно ему или нет?

Общество сидело, разинув роты.

— И все — пропали и беглец, и печенеги — вел дед далее — лишь один из того десятка выбрался. Да и тот вскоре умер. В степи ходили слухи, он умер он от ядовитых укусов Змеев. И все же успел перед смертью поведать, что выбрались они за беглецом на тот свет. Сначала попали в какой-то яр, а с него вырвались на большак. И здесь случилось что-то ужасное. Будто разом громыхнуло десять громов над головой, и десять зарниц ударили огнем просто в глаза… То набросились на них десять Змеев. И ни стрелы их не брали, ни копья, ни мечи…

Пораженные этим сказанием ребята долго молчали. Видимо, представляли себе, что оно такое — десять громов и десять зарниц сразу.

«Это когда печенеги наскочили на немецкие танки» — догадался Витька.

— А что будет, если тот Змей все же вылезет? — несмело поинтересовался один из ребят.

— Плохо будет — вздохнул дед Овсей — Охо-хо! Тут не знать, как с половцем сладить, а здесь еще и змеи…

— А ты как думаешь? — обратился к Витьке Лыдько — Вылезет Змей или нет?

— Не вылезет — твердо ответил Витька. Кажется, это было единственным, что он знал наверняка.

— Почему?

— Потому что… потому что побоится.

Ребята облегченно вздохнули. Олешко подмигнул Витьке.

— Еще бы не бояться — вмешался он — Видать, догадывается, что не до шуток придется, когда выдвинет в наш мир свое гадкое рыло. Хотя, по правде, далеко не каждый заявит о своем желании стать с ним на прю. Если уж у меня, и то поджилки задрожали, когда его увидел. Как звать того Змея? — обратился Олешко к Витьке — Подскажи, никак не запомню.

— Вертолет.

Олешко пренебрежительно сплюнул на землю.

— Тьфу! Сам дрянь и имя такое же.

— А каков он на вид? — спросил кто-то из ребят.

Олешко ответил не сразу.

— Ну, как бы тебе сказать… — начал он — понимаешь, летит нечто такое толстенное… — Олешко широко развел руками — хвостище у него, словно колода. Крылья… крылья его мельтешат так быстро, что их почти не видно. А что уж ревет! Как сто голодных бугаев.

— А зубы у него какие?

— Вот такие — сказал Олешко и показал локоть — ну, может, немного меньше — уточнил он — но ненамного.

— Ого! — вырвалось у Мухи — А ты смог бы его осилить?

— Кто его знает. Если б набросился он на меня, тогда было бы видно. Но он промелькнул над яром, куда я вылез, и исчез. Хотел погнаться за ним, но был пешим. Разве это погоня, пешего за крылатым? Постоял-постоял, да и полез назад — Олешко почесал затылок — ничего, в другой раз встретимся, тогда и разберемся, кто кого.

Ребята с восторгом смотрели на молодого богатыря. Какой смельчак этот Олешко Попович — едва не стал на прю с самим Змеем!

Кто крадет черешни

Сторожевая застава

Проснулся Витька от приглушенных голосов.

— Да пусть поспит еще хоть немного — уговаривала кого-то тетка Миланка — он же, сердечный, так намучался за эти дни…

— Не разнеживай парня, соседка — ответил ей голос деда Овсея — не на пользу ему это, поверь, не на пользу.

Витька не стал ждать пока его разбудят. Потирая глаза, он вышел на двор.

— Проснулся, сынок? — улыбнулась ему тетка Миланка. Она как раз несла кошевку с яйцами.

— Проснулся — ответил Витька и сладко зевнул.

— Ну и хорошо. А то деда Овсей хотят тебе работу загадать.

Дед Овсей стоял у перелаза. Невысокий, в своей соломенной шляпе он смахивал на домового.

— Эге ж — подтвердил дед Овсей — Вот думаю отнести сорвиголовам из Городища немного черешен. Да лета уж не те, чтобы белкой по деревьям носиться. Так может поможешь?

Долго уговаривать Витьку не пришлось. Уже не раз и не два заглядывался он на те черешни, которые росли на дедовом подворье. Высокие, с редкими разлогим ветками, они были густо усеяны большими янтарными ягодами. Такие черешни в их Вороновке росли разве что у пасечника деда Трофима. А вкусные же, как мед! Особенно те, что потрескались. Вокруг них всегда кружили тучи пчел.

К черешням деда Овсея из-за тех пчел тоже было не подступиться. К счастью, напившись сока, они становились добрее и жалили неохотно.

Витька уже знал, что когда-то, очень давно, дед Овсей привез из далекого похода на Дунай горсточку косточек и высадил их возле своей хаты. Выросли деревья на чудо. Лыдько говорил, что не только в Римове, но и в самом Переяславе таких ягод никто не видел.

Дед Овсей провел Витьку к деревьям, под которыми уже стояли две корзины. Ткнул пальцем в ближнюю черешню.

— Ишь — сказал он грустно — интересно бы узнать, чья это работа.

Две нижних ветки были совсем ободраны. На них осталось всего несколько листочков.

— Ну, ничего — угрожающе пробормотал дед — разберусь, кто тут вред делает. Ой, разберусь… А ты начинай с верхушки — приказал он Витьке — ишь, птицы там почти все исклевали.

И правда, на верхушке черешни разбойничала семья соек. Витькино появление они встретили возмущенными хриплыми криками. Одна из соек даже намеревалась клюнуть его в темя. Смахивало на то, что сойки считали черешню своей собственностью и делиться ею не собирались. Они разлетелись лишь после того, как Витька шикнул на них и замахнулся корзиной.

Целое утро Витька не слезал с черешни. И вовсе не потому, что там ему понравилось.

— Деда, меня же ожидают — несколько раз заводил он.

Однако дед Овсей лишь рукой махал:

— Ничего с ними не случится. Ожидали пять лет и еще немножко пождут. Ты же не в постели нежишься, ты дело делаешь! И не бойся, поедешь со мной. А я, если что — в обиду тебя не дам.

Дед Овсей тоже не сидел без дела. Он был занят важным делом — что-то внимательно разглядывал на земле.

— Есть! — наконец воскликнул он — Ты смотри, а я вначале думал, что это работа таких сорванцов как ты, иль Лыдьки с Мухой!

— Это не я — на всякий случай открестился от сорванцов Витька.

— Да уж вижу. Здесь кто-то из взрослых побывал, не иначе. Вишь, какие следы?

И правда, неподалеку от черешен виднелось несколько следов. Не очень выразительных, однако разобрать их было можно. В каждый след помещалось чуть не два Витькиных.

— А вот здесь никак не пойму — вторил дед сам себе — будто тоже следы, но — чьи? Будто кто метелки к ногам привязал. Хитрая, видать, штучка здесь побывала! Но ничего, я ее выведу когда-то на чистую воду. Так осрамлю, что в самом Переяславе будут смеяться. Ишь, в детство впал!

Солнце уже поднялось достаточно высоко над Римовым, когда Витьке было разрешено слезть с черешни. Дед Овсей перебросил корзины через седло, взял коня под уздцы, и они направились в Городище. Первым, кто им встретился, был Олешко Попович. Он с упреком посмотрел на Витьку, затем перевел взгляд на солнце, которое стояло над Городищем уже почти отвесно.

— И где же это тебя целый день носило, удалец? — спросил Олешко. Однако его взгляд сразу же остановился на корзинах — А это что, деда? Кому везете?

— Так вашим же лоботрясам, кому же еще — не слишком вежливо ответил дед.

Он все еще не мог успокоиться из-за следов.

— О! Тогда давайте мне первому! — потребовал Попович и протянул руку.

Однако дед Овсей не спешил угощать Олешка. Он измерил его с головы до ног, затем велел:

— Ты мне сначала левое копыто покажи!

— Зачем? — удивился Олешко.

— Показывай, показывай… Некогда мне с тобой тут болтовню разводить!

Олешко пожал плечами. И все же ногу поднял. Дед Овсей прикипел взглядом к подошве. Тогда вытянул из-за голенища черешневый прутик и приложил его к Олешкову сапогу. Прутик улегся точь-в-точь в подошву.

— Так-так-так… — загадочно начал дед Овсей. Потом схватил Олешкову ногу и начал трясти ее так, будто собрался оторвать от тела — Так это, стало быть, твоя работа? Твоя, разбойник?

— Да вы что, деда? — удивился Олешко. Он прыгал вокруг деда на одной ноге, словно гусь вокруг петли — Вы что — белены объелись? Так скажите, и нечего ногу выкручивать!

— Это я белены объелся? — дед Овсей, похоже, серьезно вспылил. Он выхватил из-за пояса плетку и замерялся ей на одноногого Поповича — Я взбесился, да?

Олешко резко отшатнулся и освободил ногу.

— Ну, деда, вы уж совсем… того — сердито сказал он — Я же могу и не посмотреть на ваши седые усы. Я, может, тоже схвачу вашу ногу…

Закончить Олешко не успел. Дед Овсей размахнулся и в воздухе звонко хлестнула плетка. Олешко едва успел уклониться.

— А что это вы мне, деда, войско разгоняете? — раздался над их головами густой голос Ильи Муровца. Витька и не заметил, когда тот подошел к ним.

— Вора поймал, Илька — воинственно ответил дед Овсей — поймал, а теперь проучить хочу.

— А что он такого совершил? — удивился Муровец — Корову с двора свел? Хату поджег?

— Да нет, тогда бы я с ним не так разговаривал. Две ветки на черешне напрочь ободрал, нечестивец!

— Ну, знаете, деда! — в край возмутился Олешко — Вы говорите, да не заговаривайтесь! Я к вашим гнилым черешням и близко не подходил!

— Тогда это что такое? — дед помахал прутиком перед носом Олешка — это что, брехло долговязое, а? Нет, я снял длину твоего следа! И в левом сапоге у тебя есть колючка, так?

Олешко поднял ногу, глянул.

— Ну, есть.

— И на тех следах ее отпечаток тоже есть. То кто сегодня ночью был в моем дворике? Кто, спрашиваю тебя?

Олешко молчал. Лицо его зарделось. На гвалт начали сбегаться дружинники. Весело гогоча они вслушались в каждое слово воинственного деда Овсея.

— Кг-мм… — прокашлялся Илья Муровец — За такие вещи, конечно, по голове не гладят. Вы, деда, вот что сделайте. Если поймаете его еще раз, то снимите с него портки и как следует отхлещите крапивой. Там в вашем уголке как раз есть подходящая…

— А ты откуда о ней знаешь? — подозрительно уставился дед на Муровца.

— Кг-мм… Я все должен знать, деда. А ты, Олешко, чтобы деда и пальцем не трогал, слышишь?

— Слышу — ответил Олешко. И тихо, чтобы не услышал дед, добавил — нужен он мне, как корове уздечка…

А дед Овсей, немного утешенный тем, что нашел преступника, принялся щедро одаривать дружинников. Первым подставил горсть Илья Муровец. В ней поместилась едва не треть корзины.

— А ну, племянничек, помоги — обратился Муровец к Витьке — сбегай-ка по шлем. А то, вишь, мои руки заняты.

Черешни Муровец осторожно ссыпал в шлем и только потом принялся ими лакомиться. Брал по одной ягодке, бросал в рот и даже глаза закрывал от наслаждения.

— Вкуснота! Ну, деда, порадовали вы нас! Эй, ребята, чур, косточки не выбрасывать! Я очень люблю те зернышки, что внутри.

— А мне, деда? — напомнил о себе Олешко. Однако в ответ дед свернул ему большой кукиш.

— Ни за что пострадал — пожаловался позже Олешко Витьке — Слово чести, я к тем ягодам даже близко не подходил!

— Но следы твои там были — возразил Витька — я их своими глазами видел… Слушай, а может, ночью, когда ты спал, кто-то обулся в твои сапоги?

— Может — легко согласился Олешко и взлохматил волосы на Витькиной голове — все может быть.

Медведь, который умеет разговаривать

Сторожевая застава

Вечером дед Овсей долго вздыхал и жаловался на здоровье.

— А хуже всего, Мирко, то, что ночью стал плохо видеть — вздыхал он — настоящая тебе куриная слепота насела. Ствол увижу лишь тогда, когда впишусь в него лбом.

Дед умолк. Видимо, представлял, как это у него выходит.

— Так не мог бы ты вместо меня посторожить в саду, а, Мирко? — попросил он — Собственно, делать там ничего. Только смотреть, кто залезет в сад, и все дела. А уж с тем захожим я утром сам поговорю… Ну как, согласен?

— Да я…. - начал Витька — я бы с радостью. Но что скажут тет… мать и Росанка? Они же, видимо, не выпустят меня из хаты.

— То уже моя забота, хлопче — успокоил его дед Овсей.

Итак, поздно вечером Витька очутился на сене возле хлева. Сначала он пытался дежурить честно: до боли в глазах всматривался в темноту, прислушиваясь к каждому шороху. А шорохов тех было и было… Скреблись мыши в сене. Потом к стожку подкатился темный клубок и сердито зафыркал. Несколько раз из темноты в сторону Витьки взблескивали чьи-то глаза, и парень пожалел, что рядом нет Бровка. Тот еще вечером куда-то убег по приказу деда Овсея. Потом начало резать глаза. И Витька не заметил, как они закрылись сами по себе.

А ночью то ли приснилось, или, может, он на мгновение проснулся — но ему показалось, будто с того края дедова огорода что-то промелькнуло и растворилось в темноте.

— Ну так как? — спросил утром дед Овсей — Никто не приходил?

— Будто никто — ответил Витька и громко зевнул. Всем своим видом он пытался показать, что ни на миг не слепил ввек и потому так устал, так устал! — Разве почти под утро там — он показал на тот край огорода — будто какая тень появилась. Постояла-постояла, да и исчезла. Такая горбатая и большая.

— Неужели медведь? — удивился дед Овсей — я прошлым летом отгонял его несколько раз. А он, выходит, вновь повадился.

У Витьки похолодело в груди и сонное настроение исчезло. Вот так! Ему еще медведя не хватало!

Дед Овсей обошел вокруг черешен.

— Будто все в порядке — довольно заметил он — Ни одного следа. Спаси тебя Боже, Мирко! А за такую службу полезь и нарви себе ягод. И обо мне не забудь.

Потом они сидели рядом, лакомились черешнями и соревновались, кто дальше стрельнет косточкой. Закончилось тем, что дед Овсей ненароком попал косточкой в белую кофточку тетки Миланки и она разогнала их по домам.

На следующую ночь дед опять испросил разрешение тетки Миланки на Витькино дежурство. Теперь Витька шел на него без особенного желания. А что, если медведю еще раз взбредет наведаться в дедов дворик? Витька было заикнулся относительно Бровка, но зря — тот опять куда-то исчез.

Однако первым появился не медведь. Не успел Витька вырыть в сене удобное гнездышко, как со стороны пустыря поднялась чья-то тень и послышалось глухое буханье. Потом тень поднялась с земли и направилась в Витькину сторону.

У парня замерло сердце. Однако тень промелькнула за несколько шагов от него, тогда спряталась за хлевом, в котором жевала жвачку корова, тихонько свистнула соловьем, а за какой-то миг на пороге будто родилась Росанка.

— Чего рассвистелся? — шепотом спросила она.

Витька перевел дух. Это, оказывается, был Олешко Попович!

— Ну чего ты такая? — несмело сказал Олешко.

— Какая? — задиристо ответила Росанка и пошла к воротам, где лежала толстенная колода.

— А такая. Я к тебе со всей душой, а ты…

— Что — я?

— Да… ничего — ответил Олешко и вздохнул так, что Витьке стало жаль этого сильного и всегда веселого парня. Эх, если бы догадалась та Росанка, с кем она села рядом на колоду и с над кем так жестоко насмехается! Через девятьсот лет про Олешку Поповича будут в школах изучать и, может, кое-кто не одну двойку получит из-за него. А ей, ишь, все смешки!

Олешко тем временем начал рассказывать Росанке о большом и замечательном городе Переяславе, о том, какие шумные там рынки, вкусные кушанья и красивые девушки. И так рассказывал Олешко, так заливался соловьем, что Витьке в пятках засвербело от желания побывать в славном Переяславе, еще раз посмотреть на переяславского князя Владимира Мономаха и попробовать лакомств из далекого Царьграда.

— Так почему же ты убежал от тех переяславских девушек в Римов? — уколола Поповича Росанка.

— Не убежал я — рассудительно ответил Олешко — Служба у меня такая. Да и какие там девушки! А ты… влюблялась в кого-то?

Росанка засмеялась.

— Это уж мое дело. А зачем тебе о том знать?

— Да… я просто так…

А Витьке почему-то вспомнилась Наталья Задорожная из его класса. Тоже… такая же языкастая. И откуда у девушек берутся такие злые языки? Ты к ним… ну, от всего сердца, а они…

Росанка поднялась.

— Холодно уже — сказала она — Да и вставать рано надо.

— Посиди еще немного — попросил Олешко.

— Нет, поздно уже. Да и ты иди себе. Думай о своих переяславских девушках.

— Ишь, ты какая… — вздохнул Олешко. Он поднялся на ноги и медленно пошел в сторону дедова дворика, за которым начинались ничейные заросли.

— Да куда ж тебя понесло? — остановила его Росанка — Хочешь, чтобы дед Овсей опять гонялся за тобой из-за тех ягод? Или, может, ты действительно их рвал?

— Да ты что! Пусть они скиснут, те черешни!

— Так вот тебе калитка…

И вновь вокруг Витьки воцарилась тишина. И вновь подкатился к стожку клубочек-ежик. И вновь защипало в глазах…

Но вдруг сон улетел. Над кустарниками поднялась чья-то громадная фигура. Как и Олешко, перепрыгнула она через дедов плетень. Однако бухнула так, что по земной тверди как рябь пошла. Затем фигура поднялась на ноги и понемногу, осторожно останавливаясь на каждом шагу, направилась к дедовым черешням.

«Медведь — промелькнула в Витькиной голове испуганная мысль — а что, если ему не хватит ягод»?

Витька боялся пошевелиться. Боялся даже вздохнуть на полную грудь — все ж знают, какой у медведей замечательный слух. Эх, и зачем он согласился сторожить?

А медведь чувствовал себя в дедовом садике хозяином. Он степенно похаживал меж черешен, привставал на цыпочки, нагибал ветки одну за другой…

— Вкуснота! — вдруг сказал медведь.

И от того голоса Витьку мигом покинули все страхи. Да это же не медведь, это Илья Муровец!

Витька поднялся на локоть и следил, как ходит под черешнями Муровец, как тяжко подпрыгивает, пытаясь достать ветку — и ему почему-то стало жаль этого славного великана. Ну, не совсем жаль, а так, немного… У каждого человека, видимо, есть свои слабинки.

У Витька они тоже были. И назывались его слабинки киевской помадкой. Изредка те конфеты, похожие на розовые, голубые, зеленоватые грибные шапки, привозили в их Вороновку из райцентра. И тогда Витька был готов стоять под дверями магазина хоть с утра до вечера. Зря, что мама говорила, будто конфеты вредны для зубов.

Оказывается, такие слабинки есть и у взрослых. Даже у Ильи Муровца. И называются его слабинки черешнями.

Однако какие ж это черешни снизу? Никакого вкуса сравнительно с теми, что на вершке. Надо обязательно помочь такому славному человеку!

Витька соскользнул с копенки сена. Тогда перебрался через перелаз в огород деда Овсея, подошел сзади к Муровцу и спросил:

— Что же вы снизу рвете? Там же…

И тут случилось непредвиденное. Никем еще не побежденный великан вдруг ойкнул, на миг пригнулся, будто ожидая удара, тогда прыгнул в сторону, как вспугнутый заяц. Только в отличие от зайца, под его ногами качнулась земля.

— Ну, Мирко, ну, шельмец… — тихо молвил Муровец, держась рукой за сердце — еще ни один полынец меня так не пугал, как ты. Я ж думал, что это дед Овсей… Разве ж так можно?

А Витька не мог даже слова сказать. Его аж трясло от смеха. Он лишь попискивал и держался за живот. Вот так Муровец, вот так непобедимый!

— Ты — что? — спросил Муровец.

— Но вы… как вы прыгали… — едва выжал из себя Витька — как заяц…

За какой-то миг к Витькиному повизгиванию добавился отдаленный вертолетный рокот. То смеялся Илья Муровец.

— Тогда я вам лучше с верхушки нарву — отсмеявшись сказал Витька.

— Ага, нарви — согласился Муровец — я уж боюсь к тем веткам даже касаться. Чуть что — сразу ломается.

И Витька без всякого зазрения совести полез на верхушку черешни. Не обеднеет же дед Овсей от какой-то горсти ягод! Правда, и горсть оказалась размером с Витькину пазуху.

И за каких-то полчаса Илья Муровец, удобно уложившись под копенкой сена, бросал в рот черешенку за черешенкой и радовался как мальчишка.

— Хорошо мы с тобой натянули деду нос, да? Это ему за все его подзатыльники!

— Так он что — и подзатыльники вам давал? — не поверил Витька — Вам, Илье Муровцу?

— Еще какие! Ох и лют же был дед Овсей! Чуть что — сразу за крапиву. А когда я подрос — то за оглоблю. А что уже глазастый — насквозь тебя видит! Но я все равно его перехитрил — приглушенно захихикал Илья Муровец и показал Витьке сапоги, к которым были привязаны две внушительные вязанки хвороста — никогда деда не догадается, что это был я. А Олешко? Видел, как деда поймал его за ногу? Прыгал, как тот гусь!

И снова в ночную темноту полетел тихий вертолетный рокот.

Когда Илья Муровец ушел из дворика, Витька еще долго вздрагивал от сдерживаемого смеха. Так и заснул, вздрагивая.

Проснулся он от громкого разговора, который доносился с улицы. У ворот стоял дед Овсей. Перед ним на вороном тяжеловозе возвышался Илья Муровец.

— Ну так как, деда, сегодня ночью никто вас не тревожил? — интересовался Муровец.

— Да опять этот песиголовец Олешко пробирался через подворье — пожаловался дед Овсей — хоть к черешням, слава богу, не заворачивал. И все же, Илька — дед замедлил голос — сюда еще кто-то захаживал.

— И что, оборвал все ягоды? — ужаснулся Муровец.

— Да не разберу. Будто обрывал, будто и нет. Только следы какие-то чудные оставил. Но что за следы — никак не разнюхаю.

— Так нюхайте, деда, внимательнее. И когда что — сразу ко мне. Я тому песиголовцу ноги повыдергаю. Ишь — деда обижать!

Шевельнул поводом и поехал дальше — огромный и нахмуренный. И никто бы не сказал, что всего несколько часов назад он был совсем другой.

Научился на свою голову

Сторожевая застава

— Эх, ты — укоризненно заметил Лыдько — Оружие надо держать крепче. А ну, еще раз!

Витька без всякой радости поднял своего меча, который от Лыдькового удара улетел далеко в сторону. Он взмок как мышь. Болела рука, саднило в плечах и на бедре — в тех местах, куда дотронулось Лыдьково оружие.

А он же думал, что умеет биться на мечах! Сколько раз они с вороновскими ребятами играли в мушкетеров! И почти всегда побеждал он, Витька.

А здесь… несколько дней тому Росанка за какую-то минуту дважды выбивала меч из его рук. Оказывается, она умеет биться не хуже любого воина. А Оленка, Лыдькова сестра? Вчера Витька на свою голову согласился с ней посостязаться. Так едва устоял — так же насел пакостной бесенок…

— Убит — объявил Лыдько. Каким-то образом острие его меча проскользнуло под щитом и уперлось Витьке в живот. Хорошо, что хоть бились они на тупых мечах.

— Еще раз — велел неумолимый Лыдько. Знал же Попович, кого оставлять вместо себя!

Неподалеку соревновались взрослые воины. Они тоже бились на мечах, бросали копья в поставленную торчком колоду, боролись. Да так, что пыль вздымалась над Городищем. И во всех соревнованиях брал верх сильный и ловкий Олешко. Особенно везло ему в борьбе. Олешко бросал дружинников одного за другим, будто мешки, и кричал Витьке:

— А ну, посмотри, так ли я делаю?

Да, Витька стал у Римовцев незаурядным авторитетом по борьбе. Он уже убедился, что состязаться с Римовскими ровесниками в силе или ловкости ему пока что не по силам. Потому умело избегал захватов и объятий, от которых порой забивало дыхание. Ему помогали восемь или девять приемов, которым он научился в школьной секции по борьбе.

— Учитесь у Мирка — говорил в таких случаях Олешко ребятам — ишь, какой худосочный на вид, а попробуйте его на землю бросить!

Сам Олешко был у Витька самым старательным учеником.

Один лишь Илья Муровец не брал участия в соревнованиях между своими дружинниками. Разве что иногда утром со свистом покрутит свою огромную, кованую железом булаву. А соревноваться на мечах дядь Илька остерегался.

— Еще прибью кого-то ненароком — объяснял он — Рука же и меч у меня, сами знаете какие…

По большей части, когда не было какого-то неотложного дела, дядь Илька проводило время в перелеске сразу за огородом тетки Миланки. Там он с удовольствием выворачивал с корнем молодые деревья, выкорчевывал старые, пахал на своем великане-тяжеловозе.

— Так бы всегда — радовалась тетка Миланка — А то все носитесь как сумасбродные по своим Моровецким или Залозным путях.

— Эх, сестрица — не соглашался Муровец отчищая деревяшкой влажную землю с рала — не говори так, надо же кому-то и носиться.

— Да я что? Но пусть этим занимается твой Олешко — не отступала тетка Миланка — А ты же отцом нашим приучен к земле. И выходит это у тебя, братец, так же красиво, так красиво… Ни у кого из наших так не выходит.

Муровец благодарно улыбался в длинные свои усы и налегал на рало с такой силой, что над могучим тяжеловозом только пар клубился.

Борьбу Илья Муровец откровенно презирал. Хотя дед Овсей утверждал, якобы раньше Илья боролся охотно. Еще тогда, когда не отличался особенной силой.

Вот и сейчас Муровец на своем очень высоком коне неспешно въехал в Городище. Конь покосил на Витька лакомыми глазами — видимо, надеялся на гостинец. Однако Илья похлопал своего четвероногого товарища по гриве и укоризненно заметил:

— Тебя сегодня мало кормили? Лопнешь скоро. Конь трепанул ухом. Толи отмахивался от надоедливых слепней, толи от слов хозяина. Потом пошел своей привычной дорогой в холодок под разлогим вязом.

— Ау, дядь Илька! — раздался задиристый голос Олешка, который только что бросил на траву еще одного дружинника — Побороться не хотите?

— Да ну тебя! — отмахнулся Муровец — Тоже мне борец нашелся.

— А вот и борец — не утихал Олешко — Хотите, и вас уложу на землю?

— Ты? — искренне удивился великан — Меня?

— Ага — подтвердил Попович — Вас. Есть такой, как его… прием. Мне Мирко его показал.

— Ну, если уж Мирко стал твоим учителем — развеселился Муровец — тогда, конечно…

Он слез из коня, расправил плечи и несколько раз взмахнул будто ветряк тяжелыми ручищами.

— Что же, показывай, чему научил тебя тот малец — прогудел он и стал против Олешка.

Однако Попович сразу показывать Витькин прием не торопился. Он ловко избегал сильных объятий Муровца и словно слепень кружил вокруг великана. Попович выжидал удобного момента. Наконец, когда у Муровца лопнуло терпение и он решительно двинул вперед, чтобы сцапать вертлявого Поповича, Олешко молниеносно нырнул ему под руку, развернулся, подставил свое плечо — и Муровец неуклюже, словно запнувшись о колоду, брякнул на траву.

Дружинники лишь охнули. Потом прозвучал осторожный смешок.

Какой-то миг Муровец лежал нерушимо, будто осознавая, что с ним произошло. Тогда поднялся с земли.

— Ну, я тебе сейчас… — медленно сказал он и двинулся к Поповичу.

Олешко попятился. Видимо, ему очень не понравилось выражение лица побежденного великана.

— Дядька, мы так не договаривались — предостерегающе сказал он. И вдруг ринулся наутек.

Глухо загудела земля — то рванул за беглецом Илья Муровец. Трижды оббегали они вокруг гранитной глыбы, обогнули сторожевую башню и опять очутились посреди дворика. Отсюда Олешко стрелой помчался к плотной группе дружинников, надеясь, что кто-то из них остановит разозленного великана. Однако группа разлетелась по сторонам, будто стая напуганных куропаток… А Илья уже трудно гремел за вратами и ни на шаг не отставал от своего молодого и неосмотрительного противника.

— Я ж тебе сейчас… — донеслось до дружинников. Вскоре противники исчезли в заросшей лозами ложбине. А за какой-то миг оттуда долетел приглушенный Олешков вскрик и несколько громких, будто плеснула хвостом здоровенная рыбина, всплесков. Когда Витька, обогнав взрослых, первый скатился в ложбину — он увидел Илью Муровца, с виноватым видом возвышающегося над Поповичем. А тот, болезненно морщась, пытался разогнуться. Он осторожно притрагивался правицей к тому месту, которое было ниже спины.

— Ну разве ж так можно… — простонал Олешко — Вы ж, дядька, едва лепешку из меня не сделали.

— Да я же не хотел — оправдывался Муровец — обозлил ты меня, Олешко.

Попович увидел Витьку и вымучено улыбнулся.

— Эх ты — сказал он — научил на мою голову.

— Не на голову — возразил Муровец — не на голову, а на другое место. На то, откуда ноги растут.

Витька разобрал смех. Парень едва сдерживался. Он даже заслонил рот ладонью, чтобы не захохотать. Кто его знает — а вдруг Олешко разозлиться, как только что дядь Илька? И тогда неизвестно, что заболит у Витька…

Однако первым засмеялся не он, а сам Попович.

— Ну, дядька! Не знал, что вы так бегаете! Думал, драпану если что, попробуйте догнать. А оно ишь как вышло.

В тоже мгновение дорогой пролетел всадник. С его коня летели лоскуты пены.

— Половцы! — хрипло орал всадник — Половцы подходят!

Груши на вербе

Сторожевая застава

Илья Муровец присел на обрубок дубовой колоды. Олешко примостился было рядом с ним, однако сразу же сделал гримасу и поднялся на ноги. Видимо, сидеть ему было неудобно.

Дружинники плотным кругом окружили гонца. Известие о внезапном появлении степных орд их нисколько не встревожило. Напротив, лица дружинников были возбуждены.

— Наконец — сказал кто-то из них — а то кони уже застоялись.

Один лишь дед Овсей не скрывал тревоги.

— Чего доброго, через них еще рожь осыплется — бубнил вон.

Гонца Витька знал. Это был Жила — тот, кто не пустил его к Змеевой норе.

— Ну, рассказывай — велел Жиле Муровец.

Гонец рассказал, что в степи между Пслом и Сулой сторожевые разъезды обнаружили несколько больших половецких орд. Одна исподтишка пробирается в сторону Римова и, похоже, будет не позже завтрашнего дня.

— Разведывают — выразил предположение дед Овсей.

Илья Муровец в знак согласия кивнул головой.

— Готовьтесь к битве — коротко велел он дружинникам — и надо разослать гонцов по близлежащим селам.

Засуетился, забурлил Римов и его околицы. Во все концы вихрем полетели вооруженные всадники. Над хатами поднялись дымы. Запахло жарким и свежим хлебом.

Олешко велел Витьке не отходить от него ни на шаг. Кривясь, сел в седло. Они выехали за врата, поднялись к поселку и медленно направились улицей.

То из одного, то из другого дворища доносился торопливый металлический перезвон: мужчины точили оружие. Какой-то древний дед, кривой на правый бок, уже испытывал свой меч — косил им будяки у ворот. Увидев Олешка, прекратил войну с сорняками и кивнул головой.

Олешко вежливо поклонился старому.

— Что там слыхивать? — спросил дед — Далеко те нечестивцы?

— Недавно будто близко были — ответил Олешко — но как услышали, что вы взялись за меч — бросились прочь.

— Тьфу — обиделся на это дед — язык у тебя как помело.

Олешко захохотал и натянул повод. Когда они отъехали, Витька сказал:

— Слушай, Олешко… давно хотел тебя спросить. Все дружинники ходят с длинными чубами, а ты нет. Почему?

— Еще не дорос — беззаботно ответил Олешко — Вот стукнет мне двадцать лет, тогда и отращу чуб-оселедец!

— А зачем он тебе?

— Ну как же! Это знак того, что я княжеский дружинник, а не какой-то бродяга. Эти чубы, Мирко, еще наш давний князь Святослав со своими дружинами носил, вот! А еще он сережку в ухе имел…

— И ты тоже будешь иметь?

— Я нет. Потому что такую сережку носят лишь князья.

— А зачем?

— Ну как ты не понимаешь? Это же так просто! Вот представь себе — мимо тебя едут оружные люди. То сразу видно, кто князь, кто его дружинники, а кто еще до них не дорос.

Они степенно приблизились к дворику тетки Миланки. У ворот Олешко остановился. Попросил:

— Мирко, позови-ка Росанку. Хочу попрощаться с ней.

Витька соскочил со своего конька и исчез за воротами. Вернулся за минуту.

— Ее нет дома — известил он — Куда-то ушла.

Олешко помрачнел.

— Жалко — сказал он — Ну что же, бывай здоров…

— Можно, я с тобой поеду? — попросил Витька.

Олешко ответил не сразу. Он думал о чем-то своем. Видимо, о Росанке.

— Ладно — сказал после некоторого молчания — Но недалеко. Только до Портяной.

Около Портяной суетились едва не все Римовские парни. Были среди них и ребята из младшей дружины Поповича.

— Быстро приплыли — похвалил их Олешко — Пока мы с тобой, Мирко, огибали болото лесом, они уселись на лодки — и напрямик через него!

И правда, большинство ребят были на лодках-плоскодонках. Они раз за разом переплывали на них чистые плеса с кучами накошенного камыша и исчезали в глубине плавней.

— Что они там делают? — поинтересовался Витька.

— О, у них в болоте настоящая крепость! — ответил Олешко — Оттуда они будут обстреливать поганцев. Так и пойдет: мы их в лоб, а ребята будут жалить сбоку.

— А что, когда половцы набросятся на них?

— Не набросятся. Край болота под чистоводьем такая трясина, что и сам дидько не проберется. А на лодках — в самый раз.

Откуда-то внезапно появился Лыдько. Его руки и лицо были напрочь измазаны болотной тиной.

— Прими к себе Мирка — велел ему Олешко — А я пока что за Сулу наведаюсь.

— И я с тобой — опять попросил Витька.

— Э, Мирко, закончились наши с тобой игры — ответил Олешко — Я даже Лыдька с собой не беру на это дело. Ишь, как он надулся!

Витька неохотно перелез в лодку. Лыдько оттолкнулся от берега шестом и камыши спрятали от него Олешкову фигуру.

Несколько раз Витька проезжал мимо этих камышей на коне. Однако ему и в голову не приходило, что здесь, за какой-то десяток шагов от суходола, может что-то быть. Теперь его глазам открылись четыре камышовых островка, которые выглядывали из воды. Ребята засыпали их землей и болотной тиной. Видимо, на тот случай, когда половцы пошлют сюда зажженные стрелы.

От суходола островки защищал плотный, стрелой не проклюнешь, частокол из сырого дерева. Частокол был обставлен еще и толстыми снопами зеленого камыша.

Распоряжался здесь дед Овсей.

— Колья ставьте как можно плотнее — приказывал он — вот так, молодцы. И камыша, камыша не жалейте!

А за миг приникал к окошкам-бойницам в частоколе и звал:

— А ну, Муха, срежь вон тот клок камыша, он все закрывает… А ты, Гурко, не очень старайся, а то останемся перед половцем, как птенцы на ладони. Камыши надо срезать так, чтобы не нас, а мы все видели…

Под вечер, когда работа уже заканчивалась, дед подзывал Лыдька с Витькой и велел:

— Поплывете со мной.

Дедова плоскодонка безшелестно скользила по застывшей поверхности болотного протока. Сам дед стоял на корме и вроде бы неохотно отталкивался от дна длинным шестом.

Вокруг стояла глубокая тишина. Тонкими голосами жаловались тысячи комаров — им недоставало людского общества. Изредка крякали невидимые утки. В стороне промелькнула бобровая хатка. А плоскодонка все сворачивала с одного проточка в другой. Дед будто поставил себе цель, чтобы от тех многочисленных поворотов у Витька голова пошла кругом.

Наконец дед Овсей присел на корму и изгибом локтя вытер увлажненное чело. Лодка остановилась в узкой корявой проточке. С обеих сторон к ней впритык подступили высокие камыши.

— Устали? — спросил Витька — Так, может, я немного погребу?

Дед Овсей не ответил. Он смотрел просто перед собой. Кажется, он даже не слышал Витькину просьбу.

«Странно — подумал Витька — Даже смотреть в мою сторону не хочет. Может, я что-то сделал не так»?

И Лыдько тоже сидел, словно чужой.

«Ничего не понимаю» — тревожился Витька.

И в это мгновение почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Витька глянул на своих спутников. Нет, его рассматривали не они. Дед Овсей, как и до того, не сводил глаз из проточки перед собой. Лыдько узрел на дне что-то весьма интересно. Витька растерянно оглянулся вокруг, скользнул взглядом по стене камыша. И едва не лишился чувств — на него, сквозь узкую щель, всматривался чей-то не мигающий взгляд. Не звериным он был, и не птичьим — из нутра непроходимых плавней в парня всматривался человеческий глаз!

Из Витькиного горла вырвался тихий вскрик. Однако ни Лыдько, ни дед Овсей его будто и не слышали. А глаз, казалось, пронизывал своим острым взглядом Витьку насквозь, и не осталось, видимо, в его душе ничего, чего бы он не видел…

Вдруг глаз моргнул и исчез. Потом послышался легкий плеск и на середину протоки вырвалась мелкая рябь.

— Деда… — прошептал Витька — здесь кто-то есть…

Однако дед Овсей не ответил. Он поплевал на руки и деловито взялся за шест. И опять — первый поворот, третий, седьмой… Наконец лодка выплыла на широкий плес. Дед поднялся на ноги, приложил ладони к устам и вполголоса позвал:

— Велес, дидько болотный! Месяц ли на дереве?

— Бу-у — ревело в ответ из глубины болота. От того угрюмого рева волосы на голове у Витьки стали торчком. Лишь через минуту он понял, что это подавал голос водяной бугай, не такая уж и большая болотная птица.

А дед Овсей вел дальше:

— Велес, дидько болотный! Груши ли на вербе?

— Бу-у! Бу-у! — дважды отозвался водяной бугай. В этот раз будто с другого места.

Дед Овсей опустил руки и задумался. Лишь уста его шевелились, словно он разговаривал сам с собой. В конечном итоге, опять приложил ладони ко рту.

— Велес, дидько болотный! Упал ли уголек на порог?

От того вопроса Лыдько встрепенулся и опять замер.

Миновало, кажется, немало времени, пока из глубины болота долетело совсем отдаленное:

— Бу-бу-у!

— Ху-ух! — с облегчением выдохнул Лыдько и вдруг ни с того, ни с сего хлопнул Витьку по плечу.

— Спаси тебя Боже, Велес! — поблагодарил дед Овсей дидька болотного и взялся за шест — Бывай здоров!

— Бу-у… — донеслось едва слышно и утихло.

А потом дед еще долго кружил чистоводами и проточками, пока они, наконец, не выбрались на берег. Неподалеку в сумерках маячила сторожевая башня Римовского Городища.

— А ну, кыш домой! — велел ребятам дед Овсей — У меня здесь есть еще кое-какие дела.

И опять оттолкнулся шестом от берега.

Ребята рысцой направились наверх к Римову.

Лыдько молчал, как и ранее. Только несколько раз поглядывала в Витькину сторону и таинственно улыбался.

— Слушай, Лыдько, что там ревело? — наконец не выдержал Витька.

Лыдько ответил лишь около крайних хат.

— То был болотный дух, Мирко. Не приведи Господи чужестранцу или предателю попасть в его сети! От взгляда болотного дидька ничего не скроется.

Витька вспомнил человеческий глаз в камыше и невольно вздрогнул.

— И он…

— Конечно, захотел тебя увидеть. Ты же, Мирко, уж столько времен здесь живешь, а он тебя еще и не видел. Если же случайно сцапает близ болота — быть страшной беде. Вот дед Овсей и решил ему тебя показать.

— Так он что — знаком с самим дидьком болотным? — пораженно спросил Витька.

— Не знаю, Мирко — ответил Лыдько.

Однако по его глазам Витька понял, что Лыдько кое-что знает о дидьке, однако не хочет признаваться. Что же, тогда, видимо, не стоит и расспрашивать. Может, это какая-то уж слишком важная тайна.

И все же Витька не удержался.

— А что означают те груши на вербе? — спросил он.

Однако Лыдько лишь приложил руки к груди.

— Не спрашивай об этом, Мирко! Не могу я об этом говорить. Не могу, понимаешь?

— Понимаю — ответил Витька.

Вокруг огня

Сторожевая застава

Но если честно, то Витька-таки сильно обиделся на Лыдька. Тоже мне, нашел от кого крыться! Он же, Витька, ничего и ни от кого не скрывает. Рассказал, откуда появился. Даже приемы борьбы, которые знал, показал.

Однако обида быстро прошла, потому что вскоре в Римове стало очень шумно. Почти в каждом дворике пылал костер, и вокруг него сидело по несколько вооруженных мужчин. То были ратники из близлежащих сел.

Ярко пылал такой костер и во дворе тетки Миланки. Гости как раз усаживались ужинать. Разгоряченная тетка Миланка с дочкой озабоченно суетились вокруг них.

Но едва Витька появился во дворе, как тетка Миланка, забыла о гостях и кинулась к нему.

— Где тебя носило? — спросила она — Другие ребята уже давно вернулись, а ты…

— Я с дедом Овсеем плавал на болоте — ответил Витька.

Тетка Миланка замерла.

— И дидько болотный тебя… Ой, что это я!

Она прижала ладони к устам. Кажется, даже тетка Миланка не осмеливалась вспоминать болотного духа.

— Все в порядке — успокоил ее Витька — Лыдько сказал, что теперь мне ничего не угрожает.

— Ой, сынок… — только и смогла ответить на то тетка Миланка. Она впопыхах поцеловала Витьку в темя и опять поспешила к очагу, потому что голодные гости уже начали роптать.

Витька не отставал от тетки, так как вспомнил, что сегодня из самого ранняя не имел и крошки во рту.

Однако по пути его перехватила Росанка.

— Поужинаем, Мирко, в хате — сказала она. Росанка подкладывала Витьке самые вкусные куски.

Сама она почти ничего не ела.

— А тот… Попович не заходил, случайно? — спросила она таким безразличным голосом, будто речь шла о какой-то второстепенной вещи.

— Заходил — ответил Витька наминая куриное бедрышко — Спрашивал о тебе.

— И что?

— А ничего. Поехал за Сулу. Такой печальный поехал…

По Росанкином лицу промелькнула тень. Однако девушка сразу задиристо тряхнула русой косой.

— Пусть потоскует. Это ему не навредит… — она оглянулась и шепотом спросила — Говорят, тебя возили на болото?

Упрашивать Витьку не пришлось. Росанка слушала и время от времени испугано вскрикивала.

— Ой, Мирко… Я б на твоем месте сразу умерла, если б увидела тот глаз… И водяной бугай ревел? Какой ужас!

— Ага, еще как ревел! А дед Овсей начал ему что-то кричать о грушах на вербе.

Росанка пугливо оглянулась на дверь.

— То, видимо, заклинание какое-то — шепотом сказала она — Этот наш дед Овсей… Хочешь, расскажу о нем?

Оказывается, дед Овсей приходился Росанке дальним родственником. Когда-то он был дружинником у переяславского князя, а семья его проживала здесь, в Римове. Было у него две дочки, и еще с ними жил младший дедов брат.

— Такой хороший, люди говорили, был тот брат — рассказывала Росанка — сильный не по летам.

Но однажды под Римовым появилась большая половецкая орда. Половина пыталась прорваться к поселку перешейком между болотами, а другая втихаря переправилась через плавни и ворвалась в Римов, когда там были лишь женщины, старики и дети. Немногие из них тогда спаслись. Из дедовой семьи живым остался лишь младший брат. Но его было трудно назвать живым, по нему прошелся копытами не один половецкий конь.

— Что уж не делал деда, чтобы вылечить его — вела Росанка далее — и вылечил-таки. Но лучше бы он этого не делал, потому что люди ужасались, узрев его брата. И не удивительно — сломанные кости начали расти, куда им заблагорассудится…

Потом дедов брат куда-то исчез. А сам дед Овсей покинул свою службу в дружине и перебрался в Римов навсегда. Ходил и дальше с князем в походы, однако каждый раз возвращался к родительской хате. И как вернется — сразу к болотам. Каждый проточек знал. С закрытыми глазами мог выбраться оттуда. Тогда, видимо, и сошелся дед Овсей с болотным дидьком.

— А теперь деда уж и Бровка к плавням приучает — вздохнула Росанка.

— Какого Бровка? — спросил Витька — Нашего?

— А ты не заметил? Бровко лишь кормится у нас. А чуть что — к деду бежит. И слушается лишь его. Только ты, Мирко, об этом никому… — прошептала Росанка напоследок и направилась на улицу, потому ее уже несколько раз звала мать.

Дед Овсей появился, когда гости заканчивали ужинать. Рядом с дедом возвышался Илья Муровец.

— Может, сестрица, и нас покормишь? — спросил Муровец.

— Да уж покормлю, когда пришли — ответила тетка Миланка — Еще немного осталось.

Того «немного» хватило бы на нескольких Муровцев. Изголодавшийся великан лишь отпихивался.

— Балуешь ты нас, сестрица… Эй, а почему деду лучшие куски подсовываешь?

— Потому что, есть за что — уклончиво ответила тетка Миланка.

Половцы

Сторожевая застава

Витьку еще затемно разбудил Лыдько. Ребята наперегонки скатились к пруду, затем гатью поднялись к Городищу.

У сторожевой башни их встретил кривобокий дед — тот, что вчера рьяно воевал с будяками.

— Вас только за смертью посылать — сердито пробурчал он — Овсей места себе не находит… Вниз по ступеням и направо…

— Знаю — перебил старого Лыдько.

Внезапно дед огрел его по шее.

— Надо добавлять «деда» — сердито напомнил он — А то ишь, одногодок какой нашелся!

Лыдько потер шею и послушно повторил:

— Знаю, деда.

— Вот это другое дело — подобрел дед — Ну, ребята, дай вам Боже счастье и зря под стрелы не лезьте!

Лаз от сторожевой башни к болоту был прокопан с незапамятных времен. Ступеньки были узки и влажны. В темноте отовсюду попахивало трухлявым деревом и плесенью. Впереди тихо хлюпала вода. Немного погодя внизу засерело.

Витька вышел из лаза просто в камыши. Справа, на чистоводье, покачивался десяток лодок-плоскодонок. В одной из них уже сидел Лыдько и о чем-то тихо переговаривался с дедом Овсеем.

Следом за ними из лаза начали появляться ребята из младшей дружины Поповича. И не только они — прибыли отроки из Каневцов, Лящовки, Коврая, Мохнача. Дед Овсей обвел всех внимательным взглядом, пробормотал к себе что-то неразборчивое. Тогда поднялся, взялся за шест и велел:

— Что же, поплыли…

Пробирались узкими корявыми проточками. В густом тумане не было видно даже протянутой руки. Издали до них доносился приглушенный многоголосый гомон, конское ржание, звяканье крицы. Но когда проточек сворачивал в сторону, гомон сразу же утихал. Вместо него слышалось выразительное воронье карканье.

— Ишь, на учту слетелись — тихо буркнул дед Овсей — и правда, не Римов у нас, а Вороновка, как ты, Мирко, говоришь.

Наконец лодка уперлась во что-то мягкое и пружинистое.

— Приехали — сказал дед Овсей и первый выбрался на сушу.

Как и раньше, в тумане ничего нельзя было разглядеть. Но уже просматривало над головами чистое небо и солнце первыми золотыми стрелами кое-где пробивалось сквозь мглу. А совсем рядом слышался уже не гомон, а непрерывное и угрожающее гуденье — будто морской прибой, что вот-вот забросает тяжелыми гранитными глыбами…

Половцы подошли к Суле на рассвете. Через реку перебирались быстро и бесшумно — надеялись захватить Римовцев внезапно. Но неожиданно увидели перед собой русичей, что тесными шеренгами перекрывали узкий перешеек между болот.

Передние половцы начали замедлять бег своих коней. И все же вынуждены были подступать к защитникам Римова все ближе и ближе, потому что со спины на них нажимали другие. Обойти русичей не было никакой возможности. Правда, несколько десятков степняков попробовали пройти краем болота, однако кони сразу же по шею погрязли в болоте. А потом из камышей свистнули стрелы — и несколько половцев плюхнули в жидкую мутную тину. Нападающие поспешно отступили и присоединились к своим.

В центре русского войска возвышался на своем тяжеловозе Илья Муровец. Рядом с ним выстроилось полтораста закованных в кольчуги дружинников. По сторонам плотными рядами стояли Римовцы и ратники из близлежащих сел.

Муровец обвел взглядом ратников и покачал головой — далеко не на каждом из них была кольчуга. Да и вооружением они уступали дружинникам. У кого был еще отцовский меч, у кого — копье, а у кого — коса или даже обожженная дубина. И хоть знал Муровец, что и без кольчуг никто из них живым не уступит врагу — все равно сердце у него тревожно сжалось.

— Много парней погибнет — в пол голоса сказав он — ой, много. Что-то бы нам такое придумать, а, Олешко?

У Поповича пылали глаза. Ему не терпелось сойтись в поединке с первым-попавшимся половцем.

— А что здесь думать, дядька? — возбужденно воскликнул он — Берись за меч — и вперед!

— Вперед и дурак сможет — ответил Муровец — говорю же, много парней погибнет. Тут, знаешь, придумать бы что-то.

Олешко посмотрел на ратников раз, второй и тоже задумался.

— Неплохо было бы тех половцев захватить внезапно — сказал он — Но как?

Тем временем половецкие ряды расступились и вперед выбрался приземистый, широкоплечий степняк. Он чем-то напоминал гранитную глыбу, которая вросла в землю посреди Городища.

Половец увидел перед собой очень высокого русича и невольно остановил коня. Все же взмахнул копьем и ломаным говором предложил:

— Я — Рутеня. Будем битися?

Битва

Сторожевая застава

Муровец будто и не слышал, что предлагал ему Рутеня. Русский великан опустил голову и о чем-то думал.

Половец уже смелее разъезжал перед русскими дружинниками. Ему казалось, будто Муровец его боится.

— Дядька, а зачем именно вам биться с ним? — сверкал глазами Попович — Пустите меня против него!

— Не то говоришь — остановил его Муровец — Не то.

А половец тем временем совсем расхрабрился.

— Иди сюда, не бойся — дразнил он Муровца — я не сделаю тебе очень больно. Чик — и готово!

Половецкое войско захохотало.

— Трус! Ха-ха-ха!

— Крысиная душа!

— Убегай, пока не поздно!

— Это именно то, что мне надо — вдруг повеселел Муровец — Слышишь, Олешко, как те голодранцы меня обижают!

— А что же тут веселого? — не понял Олешко.

— А то, что я сейчас и действительно возьму, и обижусь. Вы же смотрите, не зевайте!

Илья Муровец высоко поднял голову.

— Это вы мне говорите?! — загремел над болотом его сильный голос — Это я испугался? А ну, где тот подсвинок, который называл меня трусом?

Затем Муровец дернул повод, и его тяжеловоз двинул вперед. Однако не в сторону Рутени, что нетерпеливо гарцевал между войсками, а в самую гущу врагов, откуда только что доносились насмешливые возгласы.

— А ну, выходи! — гремел Муровец, подняв свою кованную железом булаву над головой — Сейчас посмотрим, кто из нас трус! А ну, пустите меня к тому крикуну!

И такое неистовство слышалось в голосе русского великана, такая ярость, что половцы на миг оробели. Рутеня натянул было повод, чтобы заступить Муровцу путь, однако Илья гаркнул на него таким голосом, что половецкий конь поднялся дыбом и попятился.

А тяжеловоз Муровца уже врезался в половецкие ряды. Его булава со свистом опустилась на первые вражеские головы.

— Где ты, песиголовец?! — звал Муровец — Да расступитесь, говорю, потому что и вам достанется. Дайте-ка его сюда!

Половцы, что были поодаль, становились на стремена и вытягивали шеи. Им было интересно, доберется этот русский богатырь до своего обидчика, или нет.

И пока они поняли, что к чему, пока выхватывали из ножен свое оружие — на них бурей налетело русское войско. Громыхнуло так, будто отозвался десяток громов. Глухо застонала земля. Пыль и крики раненых взлетели к небу.

— Время и нам начинать — сказал дед Овсей и взмахнул рукой. Из болота половцев ударило с полсотни стрел. Потом еще раз. И еще…

Десяток половцев свалилось на землю. Однако ответить своими стрелами, или хотя бы прикрыться от болота щитами, чужестранцы уже не могли — они им нужны были против русского войска. Но и они не всегда помогали.

Раз за разом поднимал Илья Муровец свою тяжелую булаву и с выдохом опускал ее на вражеские шлемы. По бокам и со спины его прикрывало несколько сильных дружинников. И там, где они проходили, оставалась широкая просека. В ту просеку врывались пешие русичи. Так и следовали они за Муровцем, словно нить за иглой, корная на куски половецкое войско.

В центре шел жестокий поединок. Там сошлись в битве Попович с Рутеней. Их сила и ловкость оказались почти одинаковы. Кони светили друг на друга налитыми кровью глазами, становились дыбом, грызлись…

Еще тяжелее приходилось богатырям. В тесноте поля брани они не могли даже как следует взмахнуть мечом. Только и того, что пинали друг друга щитами, пытаясь выбить из седла. Все же более тяжелый половец медленно, шаг за шагом, оттискивал Поповича к болоту. Рутеня пытался отжать соперника к трясине, где бы тот не смог столь ловко уклоняться от ударов.

И, наверное, трудно пришлось бы Поповичу, если бы не Лыдько.

— Держись, Олешко! — воскликнул он и почти не целясь отпустил тетиву лука. Стрела впилась в ногу половецкого коня. Конь покачнулся и, подталкиваемый другими конями, завалился набок.

Однако Рутеня уже стоял на ногах.

— Что, конный на пешего? — криво улыбаясь, спросил он Поповича.

— Нет, пеший на пешего! — отозвался Олешко и тоже соскочил с коня.

Однако и здесь было не развернуться. Ратники сжали их так, что их мечи оказались бесполезны.

— Будем бороться? — спросил половец.

— Будем! — согласился Олешко.

Борьба оказалась короткой. Не успел половец сомкнуть объятия за спиной русича, как Олешко ловко нырнул Рутени под плечо, развернулся и изо всех сил дернул за руку. Половец тяжко бухнулся на землю. В воздухе молнией мелькнул нож русича и за мгновение все было кончено. Олешко взлетел на коня и заорал к болоту:

— Наша взяла! Спаси тебя Боже, Мирко, за науку!

Половцы растерялись. В такой тесноте преимущество было за более могучими русичами. Еще немного — и нападающие повернут коней назад…

— За мной! — воскликнул дед Овсей — Скорее в лодки!

Он с силой оттолкнулся шестом, и его плоскодонка ужом скользнула к проточке, что вился вдоль берега.

— Куда мы плывем? — спросил Витька.

Он выпустил из своего колчана больше половины стрел.

— К Кривой дубраве — коротко ответил дед Овсей — Там спрятаны наши кони.

Теперь Витьке стало все понятно. К Кривой дубраве, которая извивалась между Сулой и болотом, было несколько сот метров. А вокруг болота — километра три. И пока половцы развернутся, пока проскачут три километра — младшая римовская дружина успеет встретить их как подобает.

И все же они немного припоздали. Большая часть уцелевшей орды уже успела перебраться за Сулу. К реке изо всех сил гнали лишь небольшие группы всадников, и над их головами время от времени взблескивал Олешков меч. Конь Поповича не уступал скоростью половецким.

И тут случилось неожиданное. Невысокий степной жеребчик, на которого вскочил Витька, внезапно заржал и ринулся наперерез беглецам. Видимо, усмотрел своего приятеля среди половецких коней. Витька изо всех сил дергал за уздцы, однако ничего не мог поделать. Жеребчик будто взбесился. Уже и пена выступила на его губах, уже и кровь на них появилась, однако конь лишь набирал скорость. За минуту он ворвался в жидкие, рассыпанные по всему полю, ряды беглецов.

— Остановись, Мирко! — отчаянно кричал Лыдько — Падай! Прыгай с коня!

Витька испугано глянул на землю. Она убегала из-под конских ног с такой скоростью, что он не осмеливался падать.

Половец, которого догонял ошалевший Витькин жеребчик, внезапно оглянулся. Его плоское лицо было искажено ужасом. Видимо, половец услышал за собой конский топот и решил, что его нагоняет русский дружинник. Но, увидев, что это всего-навсего парень, половец блеснул хищной улыбкой. Он что-то крикнул, несколько половцев замедлили свой бег и начали разворачиваться. Краем глаза Витька увидел, что они заступили путь Лыдьке. А кроме Лыдька, никого из Римовцев не было.

— Прыгай, Мирко! — кричал Лыдько — Или возвращай к норе! К норе, слышишь!

А сам уже схватился с ближайшим половцем. Бился не хуже, чем Олешко, когда Витька впервые его увидел.

Но со спины на Лыдька налетел еще один половец-беглец, за ним спешил второй… И в этот миг вокруг Витькиной шеи обвилась петля.

В половецком плену

Сторожевая застава

Недобитые половцы мчались несколько часов. И все оглядывались назад. Наконец замедлили свой бег — погони не было.

Витька, крепко привязанный к седлу, ехал в самой гуще степной орды. Рядом скакал захвативший Витьку половец.

Он чувствовал себя гордым и счастливым. Еще бы — пленили одного-единственного русича — и то его, Смоквы, работа! Ничего, что этот пленный почти ребенок.

— Ты есть мой раб, а я — твой хозяин Смоква — ломаным языком вдалбливал он Витьке, когда половцы на какое-то время остановились в ложбине, чтобы отдохнуть и напоить коней — Сделаю с тобой что захочу, понял? Продам хану. Будешь кумыс мне делать. С живого шкуру сдеру… Слышишь? Попробуй еще раз вертеться!

И Смоква захохотал. Впрочем, не хмурились лица и у других половцев. Что дальше от Сулы, то оживленнее они перекликались, а потом кто-то затянул протяжную половецкую песню.

Похоже, поражение у Портяной половцев не очень огорчило. Видимо, был прав дед Овсей, эта орда лишь выведывала, что к чему. А где-то неподалеку, возможно, готовятся к нападению другие орды.

— Быстрее, быстрее! — хриплым голосом покрикивал Смоква и бил плеткой то Витька, то Витькиного жеребчика. Витьке доставалось чаще, видимо половец коней любил больше, чем людей.

Вечерело, орда остановилась на ночевку. Для этого она избрала небольшую дубраву в ложбине меж трех наклонных горбов. Запылали костры, остро запахло жарким. На холмах появились фигуры половецкой стражи.

Смоква на миг отлучился. Вернулся с клоком лопухов. Завернул в них кусок мяса и воткнул между углей. То же сделали и другие половцы. Время до времени они бросали на Витька такие безразличные взгляды, будто это был не человек, а что-то такое, о чем не стоит даже говорить.

Витька сидел близ костра со спутанными ногами. К путам была привязана и его левая рука. Узкий ремешок больно впивался в тело, однако Витька вынуждал себя терпеть.

Минуту тому он попросил половца, чтобы тот немного ослабил петлю. Но в ответ получил плеткой по спине.

Хотелось есть. Но еще больше хотелось пить. Витька молча наблюдал, как алчно давились степняки горячим мясом, запивая его белой жидкостью из кожаных мехов.

Один из половцев бросил в его сторону кость с остатками мяса. Витька потянулся к ней, однако другой будто случайно наступил на кость сапогом. Половцы захохотали.

Еще один половец протянул пленнику деревянную чашу с белой жидкостью. Витька уже дотронулся к ней пальцами, но половец в тот же миг поднес ее к своему рту и, причмокивая, выпил все до капли.

Вокруг костра покатились от хохота.

Уже смеркалось, когда к костру подъехал старый половец. Он что-то коротко приказал Смокве, и тот поднялся на ноги. Он перебросил пленника через коня как мешок, сел сам и медленно тронулся вслед за стариком.

Остановились они около просторной палатки. Неподалеку полулежал на кошме молодой половец с сытым розовым лицом.

Смоква соскочил с коня и поклонился ему почти до земли.

Розовощекий половец сказал Смокве несколько слов. Тот приложил руку к сердцу. Тогда розовощекий добыл из складок одежды вышитый кошелек, вытряс из него несколько монет и бросил их Смокве. Тот ловко поймал их в воздухе и, низко кланяясь, отошел в темноту.

Розовощекий юнец, очевидно, был в этой орде главным. К нему обращались лишь с поклонами. Он же в ответ лениво кивал головой. Да и то, когда считал нужным.

О Витьке розовощекий как будто забыл. Лишь немного погодя коротко задержал на нем свой взгляд, что-то прокаркал — и в то же мгновение сильный толчок в спину свалил парня на землю.

— Светлый Андак, сын славного хана Курныча, не любит, когда на него таращат глаза — услышал Витька за собой.

Светлый Андак довольно качнул головой и принялся цедить из серебряной чаши белую жидкость.

Свечерело. К костру отовсюду надвигался туман. На небо высыпали первые звезды. Иногда из-за холмов в долину прорывался холодный ветер, и Витька зябко ежился. От жажды его уста покрылись корками и стали жесткими как наждак.

А розовощекий все цедил из своей чаши. Наконец, отставил чашу и ее подхватил загоревший до черноты половец высокого роста. Розовощекий вытер рукавом жирные уста и обратил взгляд на Витьку. Что-то спросил.

— Светлый Андак, сын славного хана Курныча, хочет знать, большая ли сейчас дружина в Римове? — послышался пронзительный голос загоревшего половца.

Витька молчал.

— Ну? — склонился над ним переводчик — Почему не отвечаешь?

— Вы же сами все видели — ответил Витька.

Светлый Андак недовольно нахмурил брови, и переводчик изо всех сил огрел парня плетью. Из Витькиной груди вырвался стон.

— Светлому Андаку надо отвечать вежливо и быстро…

Вдруг лицо в светлого Андака прояснело. Он что-то сказал переводчику и захохотал.

— Это грязный щенок думает — вел переводчик — якобы Илья Муровец нас разбил. Это подлая ложь. Мы не о победе думали. Нам нужно было лишь узнать, какие силы у переяславского князя. И где они. Не в лесах ли вокруг Римова? Ну, почему молчишь?

Светлый Андак мигнул бровью — и плетка опять обвилась вокруг Витьки.

— Ой! Не знаю… — ответил Витька.

— Ты не знаешь? — удивился переводчик. — Ты, интересный до всего мальчишка — и не знаешь? Неправда, дети все знают.

И опять свистнула плетка. Витька ухватился за щеку и стиснул зубы. Что он должен был сказать? Что у Ильи Муровца лишь полтораста дружинников, а то все парни и дядки с косами и булавами? И что никаких княжеских войск вокруг Римова нет? Тогда этот Андак позовет других ордынцев — и половцы сегодня же вместе навалятся на Римов, пойдут дальше на Переяслав, а, возможно, даже на Киев…

А виновен в этом будет он, Витька Бубненко…

— Что, опять остолбенел? — угрожающе спросил толкователь — Может, прижечь язык?

Один из половцев выхватил из очага тлеющую головешку. Витька уставился на нее напуганным взглядом.

— Я… я и действительно ничего не знаю… — выжал он из себя — Я… я лишь недавно там появился.

— Вот как — нехорошо улыбнулся переводчик — И откуда же ты появился?

Вдруг в группе половцев произошло какое-то движение. Вперед протеснился летний воин и воззрился на пленника. Это был тот же половец, который гнался за Витькой к самой пещере, а потом с перепуганным визгом дал стрекача от фонарика.

— Кажется, этот пленник вылез из Змеевой норы — сказал половец. Еще раз пристально осмотрел Витьку и подтвердил — Да, это именно он.

Половцы как один отшатнулись от пленного. На толкователя ни с того ни с сего напала икота. Светлый Андак взвился на ноги так быстро, будто случайно присел на пчелу, и она только что его ужалила.

— Ты — от Змея?! — пораженно воскликнул он — Из норы?!

Витька невольно кивнул головой. Это же замечательно! Если даже храбрый Олешко держался в начале в подальше от него, а этот половец орал как сумасшедший то, видимо, и другие половцы боятся Змея не меньше.

— Да — сказал Витька — я его… невольник. Змей послал меня на разведку.

— Зачем?

— Ну, чтобы это… узнать, где больше людей. Ему лень гоняться за одним человеком.

Половцы перепугано закрутили головами. Видимо, хотели убедиться, не подкрадывается ли случайно к ним страшное чудище.

— И где же тот Змей сейчас?

— Он… Олешко Попович его пленил, вот как! Правда-правда — закивал Витька, заметив, как недоверчиво глянул на него Андак — Змей как раз выставил голову из норы. Олешко к нему подкрался и накинул петлю на шею.

— Так почему же тогда твой Олешко не выпустил Змея на нас? — спросил переводчик, не ожидая, пока этим заинтересуется светлый сын половецкого хана Курныча.

— А зачем? Я только слышал, как Илья Муровец говорил Олешку, что они с вами и без Змея управятся. А Змея они скрыли на тот случай, когда им придется не до шуток.

— И где сейчас тот Змей?

— Ну… в норе. Он же привязан. Ему есть возят. Трех волов ежедневно — лгал Витька дальше.

— Гм-мм… Три вола… — это сказал уже Андак, перейдя на понятный Витьке язык.

— Развяжите его! — велел он воинам — И дайте ему кумысу.

Витька жадно припал к чаше с белой жидкостью. Холодный, чуть кисловатый кумыс оказался таким целебным, что и усталость и жажду будто языком слизало. Даже боль от ударов — и та начала стихать.

— А теперь рассказывай о Змее — потребовал светлый Андак. — Какой он — очень большой?

Витька утвердительно кивнул головой.

— Величиной с коня? — не утихал Андак.

Витька ответил не сразу. Каков же Змей в действительности? Тогда вспомнил, как весело лгал о Змее Олешко и сказал:

— Намного больше. В длину он — как вот то дерево высотой.

Половцы дружно воззрились на дерево, будто впервые его увидели.

— А толщиной он будет, как семь жеребцов — выдумывал дальше Витька — и ревет как трактор.

— Как кто? — быстро переспросил Андак.

— Как сто бугаев — быстро поправился Витка — и глаз у него блестит, как солнце. Когда с близкого расстояния глянет на кого-то — тот загорается, как бабочка…

Толкователя задергало. Видимо, он представил себя бабочкой.

— А сколько нужно воинов, чтобы побороть твоего Змея? — спросил Андак — Десять? Двадцать?

Витька сделал вид, будто напряженно рассуждает.

— О, нет, видимо, больше — сказал он — когда разозлиться, то больше. Намного больше.

— А какой он сейчас? Разъяренный?

— Еще бы! Ему же это… сегодня завтракать не дали.

Андак надолго смолк. Отхлебывал из чаши и задумчиво смотрел на очаг. В конце концов приказал воинам пристально следить за пленным, а сам направился к палатке.

Нападение Змея

Сторожевая застава

Теперь с Витькой вели себя значительно лучше. Ему дали есть, опять напоили кумысом и ослабили путы. Но легче от этого парню не стало, потому что на ночь его привязали к стволу молодого берестка.

Половецкий лагерь погружался в сон. То один, то другой степняк клал под голову седло и начинал храпеть. Раз за разом из темноты появлялись всадники. Они о чем-то переговаривались с толкователем и опять растворялись в темноте.

Витька почувствовал, что, невзирая на боль от пинков и пут, его тоже клонит в сон. Однако и во сне ему виделся светлый Андак. Он сидел на кошме перед Витькой. И парень с замиранием сердца ожидал, что сын половецкого хана вот-вот моргнет бровью — и по его знаку не менее десятка половцев занесут над беззащитной Витькиной головой кривые саблюки…

Проснулся он от холода. Тихо накрапывал дождик. Поодаль прокричал пугач. Часовой с усилием поднял голову на тот крик, тогда перевел взгляд на Витьку и опять закрыл глаза.

Пугач крикнул опять. Часовой пошевелился, однако глаз не открыл. А парню вспомнилось, что точь-в-точь так пугукал Лыдько.

«Это мы так перекликаемся — объяснил тогда он — это значит, что один из нас что-то нашел. Или разведал».

Однако Лыдька, видимо, уже нет в живых. Он погиб, когда кинулся на помощь Витьке. Потому что на него же летело двое половцев, да еще несколько заходили со спины.

Больше пугач не отзывался. Дождик прекратился и в небе начали появляться зори. Далекие и чужие, безразличные ко всему, что происходит на земле. Так будут светиться они и завтра над Римовым, и через девятьсот лет над Вороновкой. Только Витьке, видимо, уже не придется их больше видеть. Бедная мама! Наверное, ищет его везде и заливается слезами… Внезапно ему привиделось, будто за холмами рванул к небу какой-то луч. Витька мотнул головой и напряг зрение. Однако все было так, как и перед этим.

Он опять закрыл глаза.

Неожиданно за холмами кто-то пронзительно вскрикнул. Потом послышался частый, переполошенный топот и к угасающему костру подлетел всадник. Перепуганным голосом он прокричал несколько слов, и между них было слово «Змей».

Степняки подорвались с земли как ужаленные, крутили головами во все стороны. Толкователь-переводчик попробовал о чем-то узнать у всадника, однако из уст в того вылетало лишь одно слово:

— Змей… Змей…

Не помогла и плетка, которой переводчик несколько раз угостил напуганного всадника.

И здесь за холмом, откуда примчался часовой, вспыхнуло странное сияние. Оно смахивало на пылающий взгляд какого-то громадного животного, которое с трудом выползло на холм и на мгновение остановилась, вынюхивая жертву. Ее ослепительно-мертвенный глаз бросал острый, словно спица, луч далеко перед собой. От его взгляда блекло сияние бесчисленных звезд, бредовым светом загорались деревья и испугано носились к земле черные ночные птицы.

На мгновение Витьке стало жутко. Но только на мгновение.

«Да это же свет моего фонарика! — понял он — Это, видимо, Олешко им светит»!

Тем временем луч опускался все ниже к земле и все ближе к половецкому лагерю. Вот он коснулся верхушек дубов, перечеркнул ствол берестка, к которому был привязан Витька, и остановилось на крыше палатки, откуда с повизгиванием выбирался светлый сын половецкого хана.

А потом из холма заревело. Глухо, напряженно, угрожающе. И, судя по тому, как качнулся мертвенно-желтый луч, громадное животное начало спускаться в ложбину — прямехонько на половецкий лагерь.

Завопили, засуетились степняки. Свистнули тетивы луков и с десяток стрел полетело в сторону невидимого чудовища. Но, видимо, лишь раздразнили его, потому что рев только усилился.

Светлый Андак в конце концов выбрался из палатки. Мигом вскочил на коня и уже из темноты заорал:

— Хватайте пленника! Берите его с собой!

К Витьке ринулся толмач. Однако не успел он сделать и двух шагов, как ему в горло впилась стрела. Другие половцы отшатнулись от пленника.

Рев на мгновение замер. Зато прозвучал звонкий насмешливый возглас. Витька был готов поклясться чем угодно, что это кричит Олешко Попович:

— С нами Змей! Ату на половца!

В ответ с другой стороны долетело:

— Там — Змей, а здесь — Муровец!

Тяжелый топот копыт, который доносился из-за холма, скоро заполонил ночное пространство степи. Змеев взгляд блуждал низко над землей и у ослепленных половцев из рук вываливалось оружие. С неистовыми криками бросились они туда, где паслись табуны. Однако кони, напуганные не меньше своих хозяев, испуганно ржали, становились дыбом и мчались куда глаза глядят. Пешие половцы с проклятиями спешили им вслед.

Витька плотно прижался телом к тонкому стволу — чтобы на него не наскочили конные и, чтобы защититься от стрел, которые раз за разом высвистывали в воздухе.

— Мирко, где ты? — послышался неподалеку знакомый голос — Ты жив?

— Лыдько! — вырвалось у Витьки.

Из темноты вылетел конь. Лыдько соскочил с него, выхватил нож и мигом разрезал путы.

Витька попробовал подняться, но мешком сполз на землю.

— Что с тобой? — испугался Лыдько — Ты ранен?

— Нет… я так… долго был привязан.

— Тогда побудь еще немного здесь, Мирко. И никуда не отходи, ладно?

Лыдько опять взлетел на коня и помчался туда, где неистовствовала сеча.

Собственно, сечи уже не было. Степняки, ничего не соображая от ужаса, спешили в глухую ночь, а на их плечах висела русская конница. И не одна сотня нападающих сложила головы в эту ночь.

Кое-что о Микуле Селяниновиче

Сторожевая застава

Медленно светало.

Рядом с Витькой остановил взмыленного коня Илья Муровец. Он положил поперек седла свою шипастую булаву и с нескрываемой завистью посмотрел в ту сторону, куда покатилась погоня.

— Эх, не дано мне погоняться за теми полынцами — охрипшим голосом говорил он — слишком уже прытко бегают. Э, племянничек, да что это с тобой?

Витька плакал. Слезы густо катились по его лицу. Он судорожно всхлипывал и никак не мог остановиться.

Тяжелая рука Муровца осторожно коснулась к взъерошенной голове парня.

— Ну же, хватит — мягко бормотал великан — все ладно, парубче. Все уже позади.

— Они… били меня… — сквозь слезы жаловался Витька — и я ничего им…. не сказал.

— Молодец, Мирко. Ты настоящий русич — похвалил его Муровец — только же зачем плакать?

— Но я уже не плачу…

Витька вытер полой рубашки остатки слез и благодарно улыбнулся великану.

— Как вы меня нашли? — поинтересовался он.

— Это все Лыдькова робота. Добрый выведывач из него выйдет. А глаз Змея придумал Олешко. Ну как — хорошо вышло?

— Хорошо — согласился Витька — даже я сначала испугался. Спасибо вам.

— Нашел за что благодарить — отмахнулся Муровец — Ты лучше скажи: слышал рев, или нет?

— Еще как! Половцы едва не рехнулись от ужаса.

— Моя работа — похвастался Муровец — так, понимаешь, старался, что аж охрип.

Римовские дружинники возбужденно перекликаясь возвращались в дубраву. Потерь с их стороны не было. Разве что дед Овсей кряхтел и время от времени потирал плечо.

Едва ли не последними подъехали Олешко с Лыдьком. Вернулись они не одни — между ними искособочился на коне светлый сын половецкого хана Андак. Он наежившись смотрел по сторонам.

Лыдько аж сиял от радости. Еще бы — он впервые участвовал в такой битве! А вот Олешково лицо было чем-то обеспокоено. Попович крепко обнял Витька, отвел его в сторону и тихо, если бы никто не услышал, сказал:

— Плохи дела, Мирко, ой плохи!

— А что такое? — встревожился Витька.

— Не светит больше твой, как его… фонарик, вот что. Попала в него какая-то сволочь.

— Подумаешь — фонарик! — улыбнулся Витька — А я уже испугался. Думал, что-то другое случилось.

— Нет, не говори. Тот фонарик сильно нам помог. И еще не раз помог бы. Вот бы узнать, какая сволочь в него попала! Я бы ему голову задом на перед вывернул и сказал бы что так и было.

И все же Олешко повеселел. Глянул на нахмуренного Андака, потом подмигнул Витьке и загорланил:

— Эй, дядь Илька! Как там наш Змей? Его уже покормили?

Муровец медленно разгладил усы. Подумал.

— А зачем его кормить? Он теперь сам себя покормит. Думаю, не менее десяти полынцев сожрал.

— Нажрался?

— Кто его знает. Может, нажрался, а может, еще хочет.

Олешков взгляд будто случайно остановился на сыне половецкого хана.

— А что, тогда может этого отдадим Змею на закуску? — спросил он.

Светлый Андак задергался. Лицо его посерело.

— Не нужно! — визгнул он — Не делайте этого! Большой выкуп дам! Мой отец, хан Курныч, ничего не пожалеет!

— А зачем нам твой выкуп! — пренебрежительно сплюнул Олешко. Все же настаивать на своем не стал.

К ним подъехал Лыдько. Он все еще не мог отдышаться.

— Я боялся, что тебя уж нет в живых — сказал ему Витька — Они так на тебя набросились! И спереди набросились, и сбоку…

— Я тоже думал, что мне уже конец — весело согласился Лыдько — хорошо, что хоть догадался к Змеевой норе повернуть. А они побоялись. Потом я тихо-тихо за ними…

— Спасибо — тронуто говорил Витька — Если бы не ты…

— Да что там! Главное — половцы разбиты!

— Как знать — прогудел Муровец — как знать. Поживем увидим…

Дружина возвращалась в Римов с достаточно большой добычей. Одних лишь коней Витька насчитал свыше трехсот. А еще были щиты, кривые половецкие сабли, кольчуги. Еще сын половецкого хана Курныча в придачу.

Одну кольчугу Олешко подарил Витьке.

— Носи — сказал он при этом — и пусть тебя не зацепит ни одна сабля.

Кольчуга сидела на Витьке как влитая. Разве что была немного широковата в плечах, и больше в том месте, где должен был быть половецкий живот. Но на такие пустяки Витька не обращал внимания. Главное — теперь у него есть собственная кольчуга! И отныне он, самый обычный школьник Витька Бубненко, стал настоящим древнерусским воином. Вот бы увидели его теперь в Вороновке! Но, к сожалению…

И Витька невольно вздохнул.

Сулу перешли, когда солнце уже усаживалось за вороновским лесом. С Римовской стороны вырвались несколько всадников и рысью погнали навстречу дружинникам. В переднем Витька опознал тетю Миланку.

— Живой, сыночек! — кинулась она к парню — Живой… А мне во сне такое уж было привиделось…

— Да куда он денется, сестра — мягко прогремел Муровец — такой богатырь еще сто лет будет ряст топтать.

— Ага, мы с Мирком еще не раз потрусим половца — бойко отозвался Попович.

Он только что рассказывал дружинникам что-то очень веселое, однако остановился на полуслове и торопливо приблизился к Витьке. И понятно, что было тому причиной: следом за матерью ехала Росанка.

Дед Овсей с Муровцем немного отстали от группы. Деду было плохо. Лицо его раскраснелось, дышал он часто и отрывисто, и раз за разом осторожно касался плеча.

— Держитесь, деда — подбадривал Муровец старого — приедем в Римов — мигом поставим вас на ноги. У нашей Миланки мази такие, что и мертвого поднимет.

— Эх, не помогут уже мне ваши мази — поморщился дед Овсей.

— Это почему же?

— Здесь, видишь, другая болезнь налегла — старость.

— Да какая еще старость! — начал было возражать Муровец, однако дед Овсей остановил его взмахом руки.

— Не надо, Илька. Что есть, то есть. Ишь, вот рублюсь и вдруг чувствую, невмоготу держать меч. Почему-то тянет бросить все и прилечь на траву. А тот песиголовец как будто что почувствовал, потому размахнулся что было мочи и ударил так, что у меня в голове все перемешалось. Бухнул я на землю, надо мной копыта мигают, а на сердце камень. Эх, думаю, почему же я раньше не сказал, где меня похоронить?

Дед Овсей смолк. Молчал и Муровец. Он понимал: не надо перебивать старого воина.

— А хотелось бы на нашем Городище прилечь, Илька — вел далее дед Овсей — Потому что видно все оттуда, как свободной птице. Да и не сам бы там скучал… На нашем Городище, мой отец говорили, первый русский ратник отдыхает. Сам Микула Селянинович. И будет отдыхать он до тех пор, пока на землю нашу не придет страшная беда. И когда уж мало ратников останется, тогда поднимется Микула и покажет нечестивцам, где раки зимуют… Так, может, и меня слабого и многогрешного, поднимет заодно.

Муровец слушал старика, кивал в знак согласия головой и думал о своем. Слишком уж легко досталась нынешняя победа. Подозрительно легко. Налетела лишь одна орда. Налетела и убежала. А где же другие орды? Видимо, затаились где-то неподалеку. Только где именно? И что замыслили половцы этим летом?

— Микула, говорите… — Муровец поправил свою булаву — так, если что, и меня в своей гурт примите, а, деда?

— Да уж примем — натянуто улыбнулся дед Овсей — но не сейчас. Будет еще тебе, Илька, работы на этом свете.

— И чего это вы раскаркались? — громыхнула тетка Миланка. Она придержала своего коня, ожидая их. — Люди вон радуются, а вы, ишь, похороны себе устраиваете. И не стыдно?

— Ну будет, будет — извиняясь прогремел Илья — считай, сестрица, что нам уже стыдно.

И похлопал по крупу своего тяжеловоза.

Тот укоризненно скосил глаз на хозяина. Однако поступи не наддал. Видимо, считал, что за эти дни он поработал на совесть.

Уродец

Сторожевая застава

Дед Овсей лежал на одеяле лицом книзу. На его челе выступили большие капели холодного пота. Рядом повизгивал Бровко — сочувствовал старому.

На дедовом плече была запекшейся широкая полоса крови, а вокруг нее сдулся здоровенный кровоподтек.

— Досталось же вам — сочувственно заметила тетка Миланка и нажала пальцами на одно место — Здесь болит?

Холодный пот полился ручьями.

— Нет — скрипнув зубами, сказал дед.

— А здесь? — тетка нажала на другое место. Дед подумал.

— Кто его знает. Будто болит, а будто не очень.

— Это хорошо — сказала тетка — Кость цела. И неожиданно дернула за руку.

— Ой… — дед аж скрутился.

— Все, деда, все — успокаивающе сказала тетка Миланка — у вас, кроме всего, еще и вывих был. Видимо, упали на эту же руку?

— Может быть — согласился дед — тот аспид, понимаешь, так двинул, что в голове до сих пор кругом идет. Если бы не Олешко, лежать бы мне сейчас не здесь… Еще будешь дергать?

— Да нет уже… — тетка Миланка наложила на дедов плечо какие-то мази и крепко перевязала его куском полотна.

— Все. Неделю-другую полежите, а там и косит можно.

— Ой, дай тебе, Боже, здоровья, Миланка — поблагодарил дед Овсей — что бы я без тебя делал?

— Ну что вы такое говорите? — возмутилась тетка Миланка — Мы же свои люди. Может еще чего надо?

— Да уж неудобно и просить… но коль уж так, то не зажарила ли бы ты мне гуся? Он там, в риге висит. Очень уж хочется гусиных шкварок. А ты, Мирко, любишь шкварки?

— Еще и как! — воскликнул Витька.

— У нас же борщ есть — вмешалась Росанка — и каша.

— Борщ с кашей — это хорошо — ответил дед — однако и шкварки не хуже.

Однако лакомиться шкварками при всех дед не торопился. Сначала он остудил жир, потом перелил его в щербатый горшок. Горшок завязал в узелок из полотняной тряпки.

— Вы куда-то собираетесь? — поинтересовался Витька.

Дед удивленно оглянулся. Кажется, старик даже забыл о Витьке.

— Я? Да нет… подвесить хочу, чтобы мышам не досталось.

— А шкварки почему не едите?

— Еще успею. Опять что-то плечо разболелось. Пойду, видимо, полежу немного.

И, покачиваясь, направился к хате.

Витька покрутился какое-то время на своем дворике и направился на улицу. К нему сразу же подбежала Оленка, младшая Лыдькова сестренка. Она воинственное размахивала деревянным мечом.

— А ну, кто кого? — звала Оленка и наставила меч на парня — Будем биться или мириться?

— Отцепись — буркнул ей Витька и пошел дальше. После битвы с половцами и плена соревноваться на деревянных мечах, да еще и с девочкой, было неинтересно.

Оленка отцепилась. Однако ненадолго.

— Если бы умел биться на мечах, то в плен не попал бы! — язвительно заметила она.

Витька вернулся к ней и топнул ногой. Воинственную Оленку как будто ветром сдуло.

А парень остановился посреди улицы и задумался. Чтобы бы сейчас сделать? Конечно, неплохо было направиться в Городище. Но пока туда доберешься, там побудешь, и назад вернешься — уж и ночь наступит. А тетка Миланка просила в темноте не ходить…

И здесь Витька вспомнил, что в кустарнике, сразу же за двориком деда Овсея, растет дикая малина.

«Видимо, начала уже созревать — подумал он — надо пойти посмотреть».

Витька обошел дедов забор с улицы и углубился в заросли. Шагов за двадцать натолкнулся на густые малиновые и ежевичные заросли. Через них пролегала едва заметная тропа. Вела она к дедову забору. Или наоборот. Видимо, ее протоптали Олешко и Илья Муровец. Внизу, у самой земли, в заборе виднелась дыра.

А малина, конечно, еще не думала созревать. Парень уж собирался возвращаться назад, как вдруг увидел, что через дыру в заборе протискивается Бровко. В зубах в него покачивался узелок. Тот, в который дед Овсей недавно завязал горшок с гусиным жиром.

Бровко пролез сквозь дыру, отряхнулся и деловито потрусил тропой, проложенной двумя богатырями. Похоже, решил где-то спрятаться и без препятствий заняться гусиным жиром.

«Вот же ворюга! — возмутился Витька — А притворялся таким приличным».

— Деда! — звал он — Ваш Бровко стащил горшок с жиром!

Дед не отвечал. Видимо, так и не вышел из хаты. А вот Бровко рванул вперед, будто его стегнули кнутом.

Парень направился следом за четырехлапым воришкой. Аж взмок, пока догнал беглеца. Однако, вместо того чтобы воровато броситься в кусты, Бровко вдруг обернулся и зарычал на парня.

«Ты смотри! — удивился Витька — Украл, да еще и огрызается!».

— И не стыдно тебе? А ну, отдай горшок!

Но Бровко оскалил клыки так, что Витька спешно отступил — чего доброго, еще и наброситься может!

А воришка подхватил узелок и направился в ложбину, что, как и все ложбины Римова, да и современной Вороновки, вели к болоту.

Витька полез напрямик через кусты. За минуту выбрался на край обрыва. С него было хорошо видно извилистую ложбину, травянистую опушку перед болотом и само болото.

А еще за минуту из ложбины появился Бровко. Остановился посреди опушки, опустил узелок на землю и облизнулся.

«Сейчас начнется» — подумал Витька и забеспокоился: а что, если пес с горшком на голове с испуга рванет в болото? Однако вместо сунуть морду в горшок, Бровко тихонько заскулил, завилял хвостом и еще раз заскулил.

Камыши едва заметно качнулись и у Витька отчаянно екнуло сердце, потому что на берег ступило чудище. Оно смахивало на черепаху или громадного, почти с Витькин рост, рака. Но этот рак имел длинные обезьяньи руки, что лишь на несколько сантиметров не доставали до конца коротких искривленных ног.

На спине уродец нес горб. С горба выглядывала заостренная, будто сжатая ужасной силой в висках, голова.

Витька крепко зажмурил веки. Надеялся, что чудовищный уродец исчезнет.

Однако он и не думал исчезать. Напротив, взмахнул длиннющими ручищами и глухо пробубнил:

— Бу-у…

Витька почувствовал, как в пятки зашли зашпоры: точь-в-точь так бубнил Велес, дидько болотный. Парень хотел повернуться и драпануть, однако ноги словно приросли к земле.

А Бровко еще быстрее завилял хвостом, подхватил узелок и в несколько прыжков очутился рядом с дидьком болотным. Тот взял узелок и свободной рукой погладил Бровка, что был вне себя от радости.

— Бу-у… — нежно бубнил дидько.

Вдруг позади послышались шаги. Витька оглянулся. К нему спешил дед Овсей и его лицо не предвещало ничего доброго.

— Ты что здесь делаешь? — резко спросил дед.

— Я… — Витька не знал, что сказать — вон там… И он показал вниз.

Но уродца уже не было. Лишь круги расходились по воде и Бровко все еще вилял хвостом.

— Забудь — ледяным голосом велел дед Овсей — Ты ничего не видел. И никому ни слова, слышишь?

Добрыня

Сторожевая застава

Той ночью Витька долго не мог заснуть.

А когда заснул, то стонал так, что тетка Миланка дважды будила парня. Все мерещился ему Велес, дидько болотный. То внезапно моргнет его глаз в щелях между камышами, то мохнатые обезьяньи ручищи вот-вот сомкнутся на его шее…

Утром к Витьке подошел дед Овсей.

— Не обижайся, парень, за вчерашнее — смущенно говорил он — но тебе действительно не надо было видеть то, что ты увидел.

— Я же не знал — начал оправдываться Витька — я думал, что Бровко украл ваш горшок с жиром, так побежал за ним, чтобы отобрать.

— Слышал я твой голос. Но пока выковылял из хаты, пока то-се, смотрю — нигде никого… Так что забудь обо всем, Мирко. Это очень важно для всего Римова, понял? Даже дядь Илька и тот о Велесе почти ничего не знает.

— Забуду — пообещал Витька — и все же не удержался и спросил:

— А дидько болотный очень плохой, или нет?

Дед Овсей ответил не сразу. Непонятная тучка мелькнула по его испаханному густыми морщинами лицу.

— Запомни себе, Мирко — сказал он — запомни навсегда: собаки плохих не любят.

— Запомню — пообещал Витька.

Дед Овсей улыбнулся. Он опять стал таким, которым привык его видеть Витька.

А впоследствии мысли о Велес вообще вылетели из Витькиной головы, потому что в Римов вошли несколько сот княжеских дружинников.

Загоревшие, широкоплечие, покрытые густым слоем пыли, они сидели, как влитые, на своих сильных конях. Их металлические шлемы сверкали на солнце, что становилось больно глазам.

В переднем, дородном седобородом воине Римовцы опознали тысяцкого Добрыню.

Тысяцкий внимательно водил по сторонам своими острыми глазами. Кажется, он кого-то искал. И когда из своего дворика выковылял дед Овсей, тысяцкий соскочил с коня и направился к нему.

— Все еще держишься, старый мухомор? — воскликнул Добрыня и развел руки для объятий.

— Э-э, Добрыня — предостерег его дед Овсей — осторожнее! Меня, ишь, половец едва на тот свет не спровадил.

— Что, не удержался? — спросил Добрыня — Снова в драку полез?

— Да понесла нечистая — согласился дед Овсей — Может, заскочишь на минуту в хату?

Добрыня задумчиво погладил бороду, и все же отказался.

— Никогда, Овсей. Спешу в Городище. Лучше уж ты туда заскакивай, есть о чем посоветоваться. Или, может, те разбойники тебе заодно и память отбили?

— Да нет — ответил дед Овсей — Память моя еще при мне.

— Вот и ладно. Следовательно, ожидаю.

Витька удивленно смотрел вслед старому воину. Выходит, он уж и третьего богатыря — Добрыню Никитича — знает! Эх, рассказать бы о этом ребятам из Вороновки — лопнули бы, видимо, от зависти! Правда, тот Добрыня, о котором они учили в школе, кажется, был воеводой, а этот лишь тысяцкий. Ну и что с того? Может, этот Добрыня ныне-завтра тоже станет воеводой!

— Деда, возьмите и меня с собой в Городище! — заканючил Витька так, как это умеют делать лишь в двадцать первом веке — Хочу еще раз увидеть Добрыню!

И, конечно, отказать Витьке дед не мог. Разве приказал:

— Сначала ягод полезь нарви.

Где-то через час Витька появился на Городище. Он сгибался под весом лукошка. Еще две корзины с черешнями дед Овсей перебросил через коня.

Дружинники только что пообедали и направились на пруд. Лыдько с другими ребятами погнал коней на луг.

— А это чей? — спросил Добрыня, усмотрев за дедовой спиной Витьку — У тебя же будто…

— Это Иванов внучек — объяснил дед — смышленый парнишка.

— А мой, следовательно, племянник — дополнил его Муровец.

Илья уселся на лавку рядом с Добрыней. На широком столе, как два шпиля, возвышались их шлемы. Муровец поставил меж них Витькино лукошко и запустил в нее большую словно лопата ладонь. Первую горсть, как хозяин Городища, он передал Добрыне. Тот бросил несколько ягод в рот, благодарно качнул головой.

— Это еще те? — спросил деда Овсея — 3 Дуная?

— Ага.

— Чудесная ягода. В Переяславе такой нет.

Он доел черешни, отодвинул лукошко и глянул на Витьку.

— Вот что, парень, шел бы ты лучше погулял, а? А мы здесь немного побеседуем с дедом. И Олешка позови.

Ослушаться Добрыню Витька не посмел. Разве что бросил просительный взгляд на деда. Однако тот сделал вид, будто ничего не заметил.

Когда прибежал еще мокрый от речной купели Олешко, Добрыня начал:

— В Переяслав дошло, что половец опять что-то замыслил.

— Ясно, что — ответил дед Овсей — поживиться хочет.

— Может быть. И поткнулся сначала в Римов. И если бы удалось проскочить, то и Переяслава добрался бы. А там, смотри, и Киев осадил бы.

— Теперь уже не поткнется — беззаботно улыбнулся Олешко — до новых веников запомнит!

— Рано радуешься, парень — возразил Добрыня — сам же ведаешь, что в Римов подходила лишь одна орда. А за Ворсклой еще несколько таких слоняются. Следовательно…

— Попробует проскочить где-то в другом месте — сказал Муровец.

— А где именно, ведаешь? — спросил Добрыня.

— Нет.

— То-то и оно. И я не знаю, и сам князь Владимир не ведает. Может, собирается под Лукомлем иль под Воинем проскользнуть. Или от Ромен зайдет. Мы же сильные пешей ратью, однако за конными она не угонится. Потому пока будем идти от Римова к Ромнам, половец прошмыгнет за нашими спинами — и ищи ветра в поле! Их выведчики тоже не спят.

— Конечно не спят — согласился дед Овсей — вон Горошко Печенег, знаешь, что говорит?

— Какой Печенег? — поинтересовался Добрыня — Не тот ли, что сильно помог нам возле Буга?

— Он самый. Потом он поселился с той стороны Римовских плавен. От него, собственно, и пошел тот Горошин… — дед показал на кучу деревьев, которые зеленели за плавнями — так он говорит, что какой-то странный люд зачастил к ним со Степи. Будто хочет породниться из горошинцами, но, похоже, имеет на уме что-то другое…

Добрыня уставился в деда своими острыми глазами.

— Не собирается ли половец пробраться в Римов болотом? — спросил он — Помнишь, как двадцать лет тому?

— Еще бы — помрачнел дед Овсей — Сделал вид, будто собирается ударить на Воинь. Мы ринулись ему наперерез, а он тем временем на лодках добрался к незащищенному Городищу.

— Так вот. Почти весь Римов до ноги истребил… Не попробует ли и ныне так сделать?

— Может быть. Но теперь ему вряд ли это удастся.

— Ты убежден?

— Конечно — ответил дед Овсей — Лодками мы уже так не разбрасываемся. Все у нашего берега стоят. И проливы время от времени меняем.

— Как это? — не понял Добрыня.

Дед Овсей замялся.

— Да ты не бойся — ободрительно улыбнулся Добрыня — здесь все свои.

— Ну, хорошо… Идите за мной.

Они взошли на стены. Внизу перед ними раскинулись бескрайние плавни. Лишь далеко на горизонте, где темнели кочки горошинских деревьев, они заканчивались.

— Среди плавней есть одно место — начал дед — вот оттуда мы и берем отсчет. Скажем, надо с той стороны сюда пробраться. Вот, видишь, верба стоит? — дед повел рукой в Римовскую сторону — А немного выше — две груши. Так скажешь: груши на вербе — и все понятно.

— Кому скажешь? — спросил Добрыня.

— Да есть здесь такие… — уклончиво ответил дед.

— Ну, ладно. А если я захочу добраться болотом на ту сторону?

— Есть у Горошина дерево, молнией прибито. Верховье у него, как месяц-молодик. Вот отсюда на то дерево и нужно брать направление. Это сейчас. Позже другие направления появятся.

— То ты что — проливы перекрываешь?

— Понемногу — признал дед. — у нас много плавучих островков.

— А я возьму и подвину его…

— А куда и насколько — знаешь? Толкнешь не тот островок или не туда — и вместо Римова окажешься у устья Портяной. Или вообще заберешься в такую трясину, что до конца жизни из нее не выберешься.

— Темное дело — заметил Добрыня и почесал затылок — И кто ж такое удумал? Уж не ты ли?

— Не совсем. Это Печенегова робота. Ну… и еще кой-чья.

— Опять темнишь, Овсей — покачал головой Добрыня — слышал я о твоей дружбе с дидьком болотным.

— Ну и хорошо, если слышал — ощетинился дед — и ничего об этом говорить.

— Ох, и ежист же ты, старый друг — засмеялся Добрыня — Каким был, таким и остался. Ну, ладно, хватит о болоте. Лучше подумаем о том, как узнать, куда пойдут половцы.

— А что слышно от ваших выведчиков? — поинтересовался Муровец.

— В том то и беда, что ничего. Похоже, их разоблачили.

И здесь подал голос Олешко.

— А что, если их обвести вокруг пальца? — спросил он.

— Кого, переяславских выведчиков? — язвительно поинтересовался дед Овсей — Так это и без тебя уже сделали.

— Вечно бы вам, деда, придираться! — обиделся Олешко — Я о половце говорю. Надо сделать так, чтобы он поверил, будто мы направились куда-то на Лубны. Или в другую сторону — на Воинь, ближе к Днепру.

— Да-да — бойко подхватил Добрыня — будто мы пошли на Лукомль, а он быстренько через Римов и на Переяслав. Но если мы затаимся где-то неподалеку и….

— То-то же и оно, что «и» — усомнился дед Овсей — Как же ты его заставишь в это поверить?

— Будем думать — сказал Илья Муровец.

— Конечно, будем — согласился Добрыня — а пока что нужна разведка. За Хорол, или далее. Иначе не узнаем, что те половцы затевают.

— Я тоже так думаю — прогудел Илья Муровец и обратился к Поповичу — Возьми десяток дружинников — и айда. Надо в кой-какие тайники заглянуть. Может, оставили что ребята.

— Вот это уже веселее! — обрадовался Олешко — Только я хотел бы взять с собой и Мирка.

— Зачем тебе этот малец? — спросил дед Овсей — Что, без него не сможете управляться?

— Все равно надо кого-то из малых брать — сказал Олешко — так пусть уж и он приучается. А заодно и оберегом нам будет. Сами ж видите — у парня легкая рука. Из любой неприятности выберется.

Дед Овсей махнул рукой.

— Ну, когда уж без него не можете, тогда конечно… Только с Миланкой сам будешь договариваться. А в Горошине не забудь заглянуть к Печенегу. Может, ему кое-что уже известно…

В Горошине

Сторожевая застава

Тетка Миланка сначала и слышно ничего не хотела. Она просто схватила дрын, и славный в будущем богатырь стрелой вылетел за ворота.

— Ну, что вы — начал обижаться Олешко с безопасного расстояния — сами же знаете, что такие, как Мирко, должны сопровождать воинов…

— Бровко, а ну возьми его — велела тетка псу. Согласилась она лишь тогда, когда к ней заявились Муровец с дедом Овсеем. Однако последнее слово оставила за собой.

— Только смотри: если с Мирка хоть один волос упадет, в Римов не возвращайся — пригрозила она Олешке.

— Не упадет, тетка — клялся Олешко, искоса поглядывая на дрын, который стоял, приклоненный к стене — мы только туда и обратно. Прогуляемся немного, да и только.

— Знаю я ваши прогулки — ответила на то тетка Миланка — но заруби себе на носу, что я тебе сказала, слышишь?

Так Витька и оказался в разведывательном отряде Поповича.

Сначала Олешко ехал впереди и что-то беззаботно мурлыкал. Но сразу за Сулой подозвал к себе Витьку и тихо спросил:

— Росанка говорила что-то, или нет?

— Росанка? — невнимательно переспросил Витька.

Голова его была забита совсем другим, ведь он вот впервые выбрался в такое опасное дело!

— Ага. Только ты не подумай, чего такого… Это я просто так спрашиваю.

Витька утвердительно покачал головой:

— Говорила. И, кажется, не очень хорошо.

— Не очень хорошо? — насторожился Олешко — Как это понимать?

— Понимаешь… она говорила, что тебе верить нельзя. Мол, сегодня ты здесь — а завтра ищи ветра в поле.

— Это я — ветер? — возмутился Попович — А знает ли она, что я тоже из Присулья? Из Ромен родом. И родители мои погибли от половцев. Так деда меня еще малым вывезли аж под Ростов. Тот, что за лесами. А три лета тому назад, там побывал переяславский князь, так я с его дружиной и вернулся назад.

— А там что — разве плохо было? — поинтересовался Витька.

- Да как тебе сказать. Будто не очень, но такая скучища! Сиди и из лесов не потыкайся. А здесь — Олешко обвел рукой вокруг — воля! И на мечах есть с кем сойтись… А больше она ничего не говорила?

— Вроде нет.

— Жалко — вздохнул Олешко и надолго замолк. Даже высвистывать перестал.

К Горошину добрались, когда солнце уже катилось на запад. Встречать Олешков отряд высыпали почти все. Витька с удивлением отметил, что много горошинцев были очень похожи на половцев.

— Да они ж такие и есть — подтвердил Жила, с которым Витька поделился своей догадкой — Породнились с нашими, взялись за плуг — и уже не разберешь, где кто.

— Тогда почему они не перебрались на нашу сторону Сулы?

— Тесно им у нас. А здесь, говорят, пространство, воля. Они же кочевники.

— А когда половец наскочит? Не заглядывает ли он сюда?

— Еще как заглядывает! Тогда старые с малыми, как и у нас, бегут в болота. А взрослые — хватаются за мечи…

А еще, Жила рассказал Витьке, что неподалеку от Городища пролегает Залозный путь. Залозный потому, что все время прячется за высокими лозами. Его еще Гречником называют, потому что это не что иное, как древний путь из варягов в греки. Только сухопутный. Ездят этим путем купцы варяжские и русские, греческие и арабские. Даже половцы встречаются среди них. Однако сейчас на Гречнике пусто. И это неспроста — видимо, степняки что-то затевают и задержали купцов, что бы те не рассказали русичам…

Слушал Витька и вспоминал Ваньку Федоренка, что сомневался, есть ли у их Вороновки хоть какая история. Вот пусть бы услышал хоть десятую часть из того, о чем узнал Витька — его бы глаза на лоб вылезли! И у Кольки Горобчика, видимо, тоже. Хотя и говорят, будто он знает вообще все на свете.

Потом Жила куда-то отбыл и Витька присоединился к Поповичу. Тот горделиво возвышался на коне между группы пеших горошинцев. Олешко как раз закончил повествовать, как одолел половецкого богатыря Рутеню, и теперь перешел на рассказ о том, как он пленял Змея.

— Если бы вы знали, какой он стал послушный! — втирал Олешко — Вот вчера подхожу к нему и говорю:

«А ну, дай лапку»! И что вы думаете — дает! Разве косит глазами и скрежещет зубами. Но ничего — у меня не сильно поскрежещешь!

— А ноги у него большие? — поинтересовался лысоватый дед.

— Какие ноги? А-а, у Змея… Они у него как у ящерицы, только намного грубее — и Олешко изобразил объятия своими длинными руками — где-то вот такие толщиной!

— Ого! — сказал кто-то из задних горошинцев.

— А что уж половецкий дух не переносит! — вел далее Олешко — Этому я его сам научил. Поднесу ему к ноздрям половецкое седло, или еще что-то — и у него от ярости аж шерсть дыбом становится. Ох, и плохо придется тем поганцам, которые попадут в когти моего Змея!

— А разве у Змея есть шерсть? — усомнился кто-то.

Олешко на миг смутился. Однако лишь на миг.

— Неужто я сказал — шерсть? Вот видите, я уже отношусь к нему, как к своему Серку… — и Олешко любовно похлопал по конской гриве — Конечно, у него чешуя. И крепкая, как панцирь. Правда, Мирко?

Витька кивнул головой. А что ему оставалось делать?

Теперь внимание горошинцев было приковано к нему.

— Это не тот ли, что выбрался из Змеевой норы? — поинтересовался горошинец Лыдькова возраста.

— Ага, тот — подтвердил Олешко — он знает привычки Змеев, как свои пять пальцев. И Змей его, кстати, тоже слушается. Почти, как меня.

На них смотрели, разинув рот. Однако Витька заметил, что несколько мужчин, что смахивали на настоящих степняков, мрачно поглядывают на Олешка. А у одного из них, упитанного усача с шрамом через всю щеку, из глаз, казалось, аж искры сыпались от ненависти. Правда, стоило Олешку повернуться в его сторону, как на лицо усача всплывала льстивая улыбка.

Наконец Попович сказал:

— Эх, заболтался с вами! Мы же по делу приехали, должны кое-кого встретить на Гречнике. К тому же, надо еще и Печенегу привет передать от старых друзей. Деды, знаете, дня прожить не могут без того, чтобы кому-то не передать привет.

Толпа с пониманием закивала головами и расступилась перед Олешковым конем.

Когда Олешко отбыл от группы, Витька рассказал ему о своих подозрениях относительно усача с шрамом. Выслушав, Олешко похлопал по плечу своего младшего товарища.

— Молодец, Мирко! Зоркий у тебя глаз, зря, что еще пешком под стол ходишь… Думаю, не сегодня-завтра там — он махнул рукой в сторону степи — будут знать мои слова о Гречнике и прирученном Змее.

— Так зачем же ты о них говорил? — спросил Витька.

— Надо же было же о чем-то говорить. А о чем? Неужели о том, что дед Овсей остерегается половецкого нападения? Нет, пусть уже лучше у поганина поджилки подрожат от ужаса, чем у нашего деда.

Горошко Печенег проживал на отшибе, у болота. Его низкая, исклеванная ненастьем и порой полуземлянка пряталась за высоким, почти в человеческий рост, палисадом из колючего боярышника и шиповника. Тропы к его подворью почти не были видно. Похоже, односельчане не очень часто навещали старика.

Сам Печенег, приземистый дедуган с плоским круглолицым лицом, в меховой шапке и такой же безрукавке, смахивал на одного из тех каменных идолов, что их Витька насмотрелся дорогой к Горошину. Дед Печенег вышел из хаты и мрачно поглядел на дружинников. Когда Олешко соскочил с коня, Печенег пробурчал:

— Ты что, не мог весь Римов привести за собой?

И, не ожидая ответа, исчез за дверью. Олешко оглянулся на своих спутников, развел руками и пошел за ним.

Говорили они недолго. И, кажется, не о приятных вещах, потому что когда вышли из хаты, Олешково лицо было крайне озабочено. Попович взмахом руки подозвал к себе Жилу и Витька, и все вместе пошли к болоту.

Из берега в сторону высоких камышей было проложено немало проточков. Возле них стояли на привязи лодки плоскодонки. Печенег, прихрамывая, шел впереди. Сравнившись с деревом, усохшая верхушка которого смахивала на молодой месяц, незаметным движением руки показал Олешку на один из проточков.

— Запомните это место — прошептал Олешко Жиле и Витьке — к Римову можно добраться лишь сим проточком.

После этого Печенег, не обращая на гостей никакого внимания, вернулся в свой двор. Трухлявая калитка закрылась перед самым Олешковым носом.

— Гостеприимные эти горошинские, ничего не скажешь — вздохнул один из дружинников — в пузе уже давно бурчит, а Печенег, ишь, калиткой хряпает.

— Зря ты так на деда — пристыдил его Попович — разве не видишь — живет уединенно, как отрубленный палец. До гостей ли ему?

— Теперь куда? — спросил Витька, когда дружинники опять выбрались на главную горошинскую улицу.

— На Гречник, куда же еще — где-то там и отужинаем. Потому что у этого Печенега, похоже, и снега зимой не выпросишь — громко ответил Попович, так громко, что эти слова долетели до ушей усача с шрамом, который будто случайно встретился им на пути. Усач с шрамом лишь криво ухмыльнулся на эти слова.

Разведка

Сторожевая застава

Некоторое время дружинники пробирались в сплошной темноте. Потом стало чуть легче — на небо выкатился полный месяц.

— Где же тот Гречник? — наконец спросил Витька Поповича — Едем, едем, а его всего нет и нет.

Олешко тихонько засмеялся.

— Кто тебе сказал, что нам нужен именно Гречник? — сказал он — Нет, нам куда выгоднее ехать напрямик. Пока тот Оверко будет разыскивать нас на Гречнике, мы уже будем возле Хорола.

— Какой Оверко? Тот, что с усами и шрамом?

— Он самый.

— Так он что — действительно враг? — пораженно спросил Витька — Половцам помогает, да?

— Пока что неизвестно. Но смахивает на то.

— Почему же ты его сразу не схватил? Или знаешь, что. Не надо его хватать. Давай сначала за ним проследим.

Витька представил, как они тайком возвращаются назад, прячутся в кустах где-то возле Оверковой хаты и начинают следить. Тучи комаров слетаются к ним, кусают лицо, шею, руки — однако терпеливые дружинники упрямо ожидают свое время… И вот на пороге появляется Оверко. Он внимательно оглядывается во все стороны. Но, конечно — нигде никого. Тогда Оверко выводит коня за ворота и трогается в сторону Гречника. Конечно, он и в мысли не имеет, что за ним следят Римовцы. А на пути Оверка уже ожидают несколько фигур. Они о чем-то тихо переговариваются. Внезапно враги замерли — вероятно, что-то заподозрили. Однако поздно: с одной стороны, на них выскакивает Олешко, со второй — он, Витька, а с третьего — дружинники…

— Проследим, а потом схватим всех! — возбужденно зашептал Витька Поповичу — Ну-же, Олешко!

Однако вместо того что бы пристать на Витькино предложение, Попович сказал:

— Это другие сделают, если будет надо. У нас с тобой, Мирко, сейчас не те заботы.

Витька разочарованно вздохнул.

За два поприща от Горошина ожидал половецкий мальчик. Олешко обнял его плечи и поехал с ним впереди.

Витька почувствовал, что его разбирает ревность. Он уже привык, что Олешко выделял его среди других ребят, а здесь, ишь, говорит к какому-то чужестранцу, как к родному брату. Еще и за плечи обнимает…

Когда они закончили переговариваться, Витька подъехал к ним и тихо спросил Поповича:

— А это еще кто?

— Его Гошком зовут — сказал Олешко — это славный парнишка. На него, Мирко, теперь вся наша надежда.

Гошко застенчиво улыбнулся. Витька измерил его взглядом с головы до ног и едва сдержался, чтобы не фыркнуть. Тоже мне надежда! Даже Колька Горобчик в сравнении с ним имел вид настоящего парня. Конь полегоньку укачивал своего хозяина, и у него сами собой начали закрываться веки. Витька морщил лоб, стряхивал головой, даже дал себе несколько затыльников. Но ничего не помогало.

Спать хотелось все сильнее.

Порой казалось, будто он едет не в действительности, а что это ему лишь снится.

Всадники пробирались осторожно, вереницей. Молчали. Одни лишь сверчки неистовствовали вокруг них. Травы стояли высокие и такие густые, что пробираться можно было только узкими тропами. Кто их проложил — человек или зверь? Витьке хотелось спросить об этом Поповича. Однако даже язык отказывался его слушаться.

Высоко в небе стоял полный месяц и наблюдал за маленьким отрядом, который плыл застывшими волнами степного ковыля. Кто погружен по грудь, как Олешко, кто по шею, а наименьший — тот вообще нырнул у нее с головой.

Олешка месяц знал. Не раз видел его в ночной степи. Поэтому с интересом следил за Витькой, который раз за разом клевал носом.

«Бедное дитя — думал, видимо, месяц — спало бы себе под маминым одеялом. Так нет же —  занесло его не знамо куда».

Упали росы. Из севера повеяло прохладой. Теперь не только Витька, но и взрослые дружинники начали клевать носами.

Однако Олешко и не думал останавливаться.

— Быстрее, ребята, быстрее! — подгонял он свой маленький отряд.

Светало, когда дружинники наконец остановили коней у какой-то реки.

— Приехали — сказал Олешко и соскочил с коня — Хорол.

Сразу за Хоролом клубились розовые туманы. Сморенные кони жаждя припали к воде.

На день дружинники затаились в маленькой дубраве. Жила направился вглубь, а Олешко начал описывать круги вокруг разлогого берестка, что стоял в стороне на едва заметном холме. Он что-то внимательно высматривал в траве. Наконец сбросил сапоги и быстро как белка взлетел вверх по стволу.

Это было последним, что запомнил Витька. За минуту он уже лежал, ткнувшись носом в пучок конского щавеля. Спал.

Проснулся Витька от того, что солнце начало прижигать голову. Сел, протер глаза и пристыжено оглянулся. Однако стесняться не было перед кем. Разве перед собственным конем, что, спутанный, щипал неподалеку траву. Там же, в тени под берестком, дремал конь Жилы.

— Выспался? — долетело с берестка — Тогда завтракай быстрее, и лезь сюда. Будем следить в четыре глаза.

— А где другие? — поинтересовался Витька, когда очутился на дереве рядом с Жилой.

— Там, где им надо — уклонился тот от прямого ответа.

— А тот, как его… Гошко?

— Тю-тю — сказал Жила — Они с Олешком еще на рассвете куда-то направились.

Жила сидел на жердевом помосте. За его спиной лежала кучка хвороста и привядшей травы. Витька уже знал, что хворост надо зажечь тогда, когда появится что-то опасное. И дым этот будет виден очень далеко. А ему в ответ — вон аж на самом горизонте, полетит в высокое небо еще один дымы. И еще. Дымы полетят, будто гонимые восточными ветрами, в сторону Римова, Воиня или Лубен, а за какой-то час переяславский князь уже будет знать, что появились половцы, и откуда именно. Витька сел на ветке немного выше от Жилы и показал на кучку хвороста.

— Сами собирали? — спросил он и, не ожидая ответа, прибавил — Могли бы мне загадать.

— Да нет — ответил Жила и морщины сбежались на его лице — это Савка о нас позаботился.

— А где он?

Жила ответил не сразу.

Он наклонился вперед и начал напряженно всматриваться в даль — туда, где почти на горизонте в воздух взлетело несколько птиц.

А когда птицы опять опустились в траву, Жила откинулся спиной к стволу и только тогда ответил:

— Нет уж Савки. Два дня, как схватили бедолагу. За шаг от собственного укрытия схватили.

— Почему же он на дереве не сидел? Отсюда так хорошо видно.

— Это днем видно. А ночью? Подкрадется к дереву половецкий выведчик и затаится. А утром не успеешь и потянуться, как уже летишь вниз головой со стрелой в груди. Поэтому ребята на ночь идут в тайники, а утром возвращаются. Но и половец тоже не из глупых. На что уж осмотрителен был Савка, но и того, ишь, выследили… А ну, глянь вон туда, хлопче. Что видишь?

— Кучу деревьев.

— А по левую руку?

— Еще два дерева. Нет, три.

Жила довольно качнул головой.

— Доброе зрение имеешь. Поэтому смотри в ту сторону, а я — в эту…

И надолго смолк.

Дружинники начали возвращаться, как уже пала ночь. Последним подъехал Попович. Его конь был взмылен — видно, проделал большой путь.

— Ну, как дела? — поинтересовался Олешко, только спрыгнув с коня — Выведали что-то?

Дружинники развели руками. Ни один из них не видел даже половецких следов.

— Хитрит, поганец — покачал головой Олешко — делает вид, будто и духа его поблизости нет. А, кроме Савки, еще двух снял из дерева. Вместо них остались Мишка Жук и Меняйло.

Витька только теперь заметил, что недостает двух дружинников.

Олешко неохотно жевал кусок вяленого мяса и сосредоточенно о чем-то думал. Тогда отложил кусок и сказал:

— Будем делать выведку боем.

— С нашими силами… — усомнился Жила.

— Почему только с нашими? — возразил Олешко — Вот сейчас ты ускачешь в Горошин. Поднимешь всех, кто там есть и немедленно сюда. Заодно и Мирка прихвати с собой. Печенег найдет, как переправить его в Римов.

— Я хочу с вами — запротестовал Витька.

Олешко положил ему руку на плечо.

— Нет, Мирко. Здесь нешуточная сеча затевается. Может, и не вернется никто.

— Я хочу с вами, пожалуйста! — стоял на своем Витька.

— Нет — решительно сказал Олешко — А лучше выслушай меня внимательно. Мы идем на Голтву. Так и передай Добрыне, слышишь? И не дуй губы, рано тебе еще против половца выходить. Сначала научись гонцом быть.

И опять — дорога, высокий ковыль и холодные ночные росы. Только месяца этой ночью не было — спрятался за тучами.

Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, когда гонцы наконец добрались до городка. На призыв Жилы отозвались сотни две горошинцев. Они спешно седлали коней и возбужденно перекликались. Видимо, путешествие было им по душе.

— Ну, Мирко, пулей лети к Печенегу — сказал Жила Витьке, когда всадники выехали из Горошина — впрочем, спокойнее на душе будет, когда я тебя сам сдам из рук в руки — опомнился он и махнул горошинцам рукой — А вы не останавливайтесь, езжайте за нашим следом. Я вас потом догоню.

Улицы были безлюдны. По дворикам суетились женщины и дети — на всяк случай готовили к хранилищу хлеб.

За лозами, откуда был уже видно частокол Печенегова дворика, им навстречу внезапно вынырнули трое крепышей, похожих на половцев. Между ними стоял Оверко.

— Почему не поехали со всеми? — нахмурился Жила.

Оверко выступил вперед и сказал — Жила, отдай парня.

Похищение княжича Святослава

Сторожевая застава

— Спокойно, Олешко — уже в который раз приказывал себе Попович — Сядь спокойно и сиди, как все люди… Приказывал — и сам не верил, что способен на такое. Разве может обычный человек сидеть на ветке, да еще спокойно, когда за какое-то поприше вот-вот должно случится такое, чего половцы и в страшном сне не видели!

На их глазах должен погибнуть княжич Святослав. Тот, кто является залогом безнаказанных набегов на переяславские земли.

А еще Олешко не находил себе места, потому, что теперь от него ничего не зависело. Ни от него, ни от дядь Ильки с дедом Овсеем, ни даже от самого князя Мономаха. Теперь все было в руках малого Гошка, внучка деда Печенега. Сумеет ли этот малыш обхитрить пристальный глаз половецкой стражи и незаметно для нее передать письмо княжичу Святославу?

И сумеет ли сам Святослав выполнить все, что написано в том письме?

То, что они задумали с дедом Овсеем и Муровцем, кажется, еще никому не приходило в голову. Даже князь Владимир, когда они рассказали ему о своем замысле, был незаурядно поражен.

— Невероятно — сказал он — я и сам бы с радостью участвовал в этом.

— Княже — сказал на то дед Овсей — Не гоже такому человеку, как ты, заниматься тем, чем должен заниматься дружинник. Скажу больше: даже нам с Илькой это не гоже. Ибо один уж стар, а второго видно на всю степь.

Итак, князь Мономах вновь вернулся в Переяслав, а дед Овсей полез на сторожевую башню. А вот он, Олешко, уже вторые сутки таится в этом месте. Днем отсыпается в мочарах, а ночью исподтишка пробирается к Хоролу, чтобы в одном месте под берегом вырыть такой себе тайник-пещерку. Сегодня утром, когда подсохла роса, Олешко еще раз прокрался туда, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Осмотр был утешителен: тайник надежно прикрывал подмытый водой ивовый корень. И заметить его может лишь тот, кто о нем знал. А на тот случай, если кто-то из половцев решит бултыхаться рядом с тайником, Олешко оставил камышину для дыхания под водой.

Княжич Святослав знает, как ею пользоваться. Вспомнив о Святославе, Олешко поневоле улыбнулся. Что они когда-то вдвоем вытворяли! И сокровища искали, и на мечах бились чуть ли не до крови, так как никто не хотел уступать. И на конях наперегонки носились, и соревновались кто дальше нырнет. Побежденный обычно изображал коня и был должен с громким ржанием — чтобы весь Переяслав слышал и видел, кто победил, а кто проиграл — носиться туда-сюда над берегом главной переяславской реки — Трубежа. Олешко потряс головой, отгоняя виденье и оглянулся.

Верба, на которой он сидел, склонилась над небольшим мочарем, что сплошь порос камышом. В камышах замечтавшись кумкали лягушки. Неподалеку, на лужайке, спрятанной от степи зарослями рогозы, выпасалось трое стреноженных половецких коней.

Олешко умышленно выбрал именно их, потому что они неподкованны, а значит ничем не выделяются из тысяч других. А вот стоит лишь проехаться Римовским конем, подкованным на все четыре копыта, как среди половецких выведчиков поднимется невероятный переполох: как это здесь очутился уруский конь? И что замыслил его хозяин?

Да и самого Олешка трудно было узнать. На нем был засаленный половецкий халат, а косматую половецкую шапку он надвинул на самые брови. Так что даже с близкого расстояния трудно распознать, что он не степняк. А если что-то и заподозрят, он назовется гонцом к хану Курнычу от переяславского князя Владимира Мономаха. И даже письмо покажет. А что остановился именно здесь — тоже ничего странного, ведь гонец имеет право останавливаться на отдых, где захочет. Особенно, если он добрался до Хорола от самого Переяслава. А это добрая сотня с лишним поприщ.

Вдруг он заметил, как там на горизонте стремглав промчалось несколько конных половцев. Видимо, то были выведчики, что торопились туда, где горошинские парни должны были соревноваться в молодецких играх.

Олешко удовлетворено улыбнулся: за сегодня в том направлении промчалась уже третья группа. Следовательно, горошинским ребятам-таки удалось привлечь к себе внимание всей сторожевой Степи. А значит — княжич Святослав имеет больше возможностей для побега.

Но перед этим он должен утопится в хорольском водовороте. Да, именно утопится.

Хотя такому пловцу, как Святослав, сделать это будет очень сложно. Но так надо. Иначе половцы смогут подумать, что к его побегу причастны жители какого-то из присульских сел, и сгонят на них свою злость.

Олешко еще раз оглянулся, если бы убедиться, что на виду все спокойно, и тогда опять прикипел взглядом к вербам, которые виднелись вдалеке.

Именно под ними бурлило несколько больших водоворотов, которые затягивали в свой круговорот все, что проплывало мимо них. А еще с дна били такие ледяные источники, что у самого ловкого пловца сразу сводило руки-ноги.

Конечно, княжич Святослав ни в какой водоворот бросаться не станет. Он лишь разгонится с берега и скакнет в ту сторону, а тогда сразу свернет вниз за стремительным течением. И пока стража будет разбираться, что к чему, он под водой преодолеет каких-то пятьдесят шагов и завернет в спокойную, прогретую солнцем заводь. Именно там, под вымытым вербовым корнем, его ожидал тайник.

Прижигало солнце. Птицы, вспугнутые Олешковым появлением, теперь успокоились и не обращали на него внимания. Они перелетали с места на место так медленно и лениво, что даже опытнейший выведчик мог подумать, будто здесь никого нет.

«Ну когда же они наконец появятся? — уж в который раз спрашивал себя Олешко — Чего тянут»?

Они появились тогда, когда солнце выкатилось высоко в небо. Теперь на виду внезапно появились полтора десятка всадников и помчались вдоль Хорола.

«Неужели их понесет дальше? — тревожился Олешко, наблюдая, как передние всадники пропустили вербовую рощу — Плохо. Тогда из затеи с тайником ничего не выйдет».

Нет, основная масса всадников остановилась там, где и рассчитывал Олешко. Передние не останавливаясь сделали большой круг и только тогда присоединились к остальным. Видимо смотрели, нет ли опасности для их пленника.

Олешко нетерпеливо заерзал на ветке: сейчас должно начаться самое интересное.

За те два года, что Попович провел рядом со Святославам, он хорошо изучил привычки этого гордеца. Только закончились конные гонки, княжич собственноручно (этому он научился у отца) выгуливал своего коня.

Интересно, изменились ли его привычки с того времени?

Нет, не изменились. Олешко заметил, как один из всадников спешился и начал водить коня над берегом.

Теперь он исчез. Видимо, пошел к заводи — вода там куда теплее — и принялся купать своего коня. А заодно и присматриваться к тому месту, где должен был быть тайник. И только потом должен был кинуться в воду сам.

Олешко кивнул головой. Именно это, похоже, Святослав и сделал. Потому что на берегу осталось всего двое надсмотрщиков. Остальные соскочили с коней и ринулись к реке. Наверное, следовали примеру Святослава.

Олешко завистливо вздохнул. В такую жару нет ничего лучше речной прохлады! Чтобы вот так, с разгона, ринуться у нее, нырнуть до самого дна, найти если повезет источник и от пуза напиться холоднющей, чтобы аж зубы ломило, воды…

А вот после купания князю всегда хотелось есть. Следовательно, сейчас должна начаться охота…

И правда, вскоре маленькие фигуры охранников вновь появились на виду. Они с разгона вскакивали на коней, и словно из пращи разлетелись по степи, чтобы подстрелить какую-то дичь. Бедняги, у них даже в мыслях не было, что ожидает их за какую-то минуту.

И она наступила. Теперь те, кто остался сторожить Святослава, забегали как сумасшедшие. Это должно значить, что князь нырнул в воду, а вот вынырнуть почему-то не спешил. А исходя из того, что нырнул он в направлении наибольшего водоворота, то вывод у его охранников был один: видимо, тот водоворот подхватил князя и затянул туда, откуда не возвращаются.

Олешко облегченно вздохнул. Пока сторожа будут ошарашено смотреть на то место, пока будут искать тело несчастного княжича, тот должен под водой доплыть к определенному месту и там затаиться.

Вот только неизвестно, сколько ему сидеть в том укрытии… Конечно, вода в мелкой, прогретой солнцем заводи куда теплее, чем на быстрине, однако за какой-то час-другой можно закоченеть и в ней.

Вдруг один из всадников отделился от группы и, нещадно поря коня, помчался от Хорола в степь. Не иначе, должен был известить ханской старшине неприятную новость о наглой смерти Святослава… Перед закатом солнца над берегом Хорола в сопровождении большого сопровождения пролетел опасистый всадник — сам хан хорольской орды Курныч. Он остановился возле верб и начал свирепо взмахивать правой рукой — видимо его плетка запрыгала по склоненным спинам охранников.

Половцы суетились над берегом почти до заката. А потом как один порывисто развернули коней и исчезли в синей мгле…

Когда на небе взошли обильные зори, Олешко осторожно, как степной лис, прокрался к тому месту, где под хорольским берегом должен был затаиться княжич Святослав. Некоторое время слушал тишину, потому что не был уверен — оставили половцы стражу, или нет.

Однако вокруг все молчало. Поэтому Олешко склонился над берегом и тихонько позвал:

— Княжич… Княжич Святослав, просыпайся…

Внизу послышался тихий плеск и неразборчивое:

— П-п-пп-омм-о-гги.

Ого, сильно видать замерз княжич, если даже не имеет сил выбраться на берег. Олешко согнулся, нащупал руку Святослава и дернул ее с такой силой, что тот вылетел на сушу словно щука из воды.

— С волей тебя, княжич! — поздравил его Олешко.

Княжич ответил что-то неразборчивое. Его трясла дрожь и зуб на зуб не попадал. Не помогла и половецкая одежка, которую снял с себя Попович и накинул на княжича.

— Понимаю, княжич — сочувственно покачал головой Олешко — сейчас не мешало бы развести костер. Однако прости, должны как можно быстрее делать отсюда ноги… Ты еще не забыл, как мы когда-то игрались в коня?

— Н-ннет…

— То сегодня твоя очередь быть всадником.

— Й-я б-б л-лучше п-ппро-ббе-жал — процокотал Святослав — Сог-согрелся бы…

— Нельзя, княжич — решительно возразил Олешко — лишние следы нам ни к чему…

Святослав кивнул: мол, понимаю. Тогда окоченевшими руками охватил Олешкову шею. Попович подождал, пока тот удобнее умостится на его спине и предупредил:

— Ржать, княжич, тоже не будем, ладно?

Несмотря на озноб, Святослав фыркнул. К нему опять возвращался юмор.

Олешко сильно вспотел, пока дотащил княжича в свое дневное укрытие.

Встревоженно захрапели невидимые в темноте кони, заслышав запах чужака.

— Свои — успокоил их Олешко и потребовал — Ну, княжичу, слезай, надо и совесть иметь — а когда Святослав сполз на землю, насмешливо докончил — не поверю, княжич, что ты в неволе только и делал, что мучился. Тебя же откормили, как гуся на продажу.

— Б-было такое — согласился Святослав. Теперь он почти не заикался — было все — и есть, и пить, но свободно не ходить.

— Ну на прогулки ты же ходил — сказал Олешко.

— Да ходить то ходил — ответил княжич — и гулял, где хотел. Но стоило только оказывался у какого коня, сразу выныривали несколько сторожей, будто из-под земли…

Он глубоко вздохнул, выгоняя последний озноб и уже другим, теплым и благодарным голосом добавил:

— Спаси тебя Бог, Олешко. Не знаю, и отблагодарю ли тебя когда-то…

— Некогда благодарить, княжич! Лучше садимся на коней да мчимся к Днепровским плавням!

— А почему не к Суле? — спросил княжич. Ноги его уже снова слушались и он одним прыжком оказался в седле.

— Нет, княжич, лучше к плавням. Там нас, если что, никто не будет искать.

Олешко свернул на след, который еще днем протоптали дикие кони, и они наперегонки помчались к Днепру.

За какое-то время в воздухе запахло влагой, а тогда впереди затемнели камыши.

Олешко остановился край плавней и трижды прокрякал селезнем. На ответ громко бухнув водяной бугай. Еще за минуту на усеянной зорями воде вырисовался силуэт лодки. В нем сидело двое мужчин.

— Сколько будет дважды два? — спросил их Олешко.

— Двенадцать — ответил один из них — только чего это ты, Олешко, такой дурковатый отзыв придумал?

— Чтобы тебе было о чем спрашивать — блеснул зубами Попович и обратился к Святославу — Это, княжич, Воинские парни. Они тебя доправят в сам Киев.

— Мне бы лучше в Переяслав — заупрямился Святослав — Сколько же я там не был!

— Не советую, княжич — Олешко предостерегающе поднял руку — не советую! Таково повеление твоего отца, князя Владимира Мономаха. Так как в Киеве тебя знают немногие. А в Переяславе сразу заприметят, что ты вернулся. А тогда какой-то половецкий шпион известит об этом степь — половцы будут считать князя Владимира нарушителем соглашения. Поэтому не спорь и езжай в Киев. А пока что — бывай!

Все же не удержался. Олешко, и на миг припал к княжьему плечу. Что не говори, не выбросишь из памяти пережитых вместе чудесных юношеских дней.

Тогда взлетел на коня, свистнул и растаял в темноте. Олешко спешил. Надо было успеть к горошинской группе, чтобы перевести молодецкие гонки как можно ближе к Днепру. Потому что кто знает — может, половцы-таки что-то заподозрят и ринутся наперерез лодочке. А молодецкие гонки как раз годятся, чтобы цепляться ко всем встречным-поперечным. И пока выяснится, кто есть кто, лодка с беглецом уже очутится на киевской земле.

Бобровая хатка

Сторожевая застава

— Вот как… — медленно говорил Жила и прищуренным глазом, будто целился из лука, посмотрел на Оверка — а я же тебе за Голтвой когда-то жизнь спас.

— Поэтому и не забираю сегодня твою. Однако парня отдай. Нам он больше нужен. Тот болтун говорил, что Змей и его слушается.

— Так вы хотите, что бы Мирко привел Змея к вам? — догадался Жила.

— Конечно. А сам иди, куда хочешь. Или оставайся с нами…

Внезапно конь Жилы сделал громадный прыжок в сторону половцев. Оверко едва успел уклониться.

— Убегай, Мирко! — закричал Жила, выхватывая меч — К болоту убе…

Из кустов свистнула стрела и Жила запнулся на полуслове.

Витька пригнулся и рванул по целине. Опять свистнула стрела. Но повезло — она лишь зацепила конское ухо.

— Остановись! — кричал Оверко — Мы тебе не причиним никакого вреда!

Витька пришпорил коня. Он порол его плеткой и лихорадочно думал, как быть дальше. Завернуть к Печенегу? Но что может сделать один дед против трех половецких выведчиков? Да и четырех ли. Нет, хорошо сказал Жила — только к болоту! И не просто к болоту, а туда, где стоит дерево с верхушкой, похожей на месяц-молодик…

И Витька резко свернул к камышам.

— Стой! — донеслось позади.

А за миг послышалась раскатистая дробь копыт. Витька оглянулся — половецкие выведчики вскакивали на коней. И было их уже пятеро.

Вдруг Витькин конь закосил глазами в сторону одного из проточков. Витька тоже поглядел туда и у него похолодело в груди — в лодке навзничь лежал дед Печенег. Его окровавленная голова свесилась за борт.

Топот приближался.

— Остановись! — вопил Оверко — Все равно не убежишь!

А вот и дерево с месяцем на верхушке. Витька на ходу вылетел с коня. Не удержавшись на ногах, несколько раз перекатился. Ухватился на ноги и быстро ринулся к лодке. На счастье, та оказалась на месте. Да еще и отвязанная. В ней даже шест был… несколько суетливых толчков — и горошинский берег исчез за камышами.

— Несите сюда лодки! — кричал Оверко — Да быстрее, болваны! А двое оставайтесь на берегу. И глядите мне!

Как назло, нос Витькиной плоскодонки из разгона врезался в куст рогозы. Пока парень выбирался назад, от берега долетел громкий всплеск. Это преследователи бросили лодки на воду.

— Ну, теперь не убежишь! — послышался довольный Оверков голос.

Да, теперь не убежать. За минуту-другую половецкие выведчики его догонят. Что же делать?

Вдруг Витьке на глаза попал почти незаметный боковой проточек. Пытаясь не сломать ни одной камышинки, Витька повернул лодку туда.

Проточек оказался извилист и узок. Парень десяток раз оттолкнулся шестом, остановился и начал слушать.

Сначала было тихо. Лишь таинственно шуршали между собой камыши. Но вскоре к этому шороху присоединился плеск. Он все нарастал, но за минуту начал отдаляться — видимо, преследователи направились дальше.

Теперь Витька не спешил. Пытался плыть неслышно. Потому что преследователи хоть и проскочили, однако за камышами все еще раздавались их голоса. Похоже, половецкие выведчики догадались, что Витька их обманул. Вскоре они поплывут назад и увидят, куда он завернул.

Поэтому не оставалось ничего другого, как и дальше запутывать следы. Витька направил лодки к другому проточку. Несколько раз шест вырывался из его рук — попадал в трясину. Приходилось грести руками назад и освобождать шест из опасной ловушки.

За шестом вздымались тучи ила и воздушных пузырьков. Ил оседал так медленно, что преследователям будет совсем нетрудно определить Витькин путь.

Витьке казалось, что он кружит болотом уже целую вечность. Однако голоса и плеск не стихали, а даже начали приближаться — похоже, преследователи разгадали простенькие Витьке хитрости и уже не проскакивали сгоряча мимо тех проточков, куда заворачивал беглец.

Наконец парень почувствовал, что его силы исчерпались. Но знал, ни за что нельзя полагаться на половецкую милость. Лучше уж прыгнуть в трясину. Да такую, чтобы преследователи не имели даже возможности его оттуда вытянуть.

Искать подходящую трясину долго не пришлось. Вдруг шест вошел так глубоко, что на поверхности остался лишь его конец.

Витька обреченно уставился в то место. Всего где-то полметра воды, а под ней — бурая жирная жидкость. На вид вовсе не страшная. По ней даже ползали какие-то подводные жучки. Но стоит лишь переступить через борт, даже не переступить, а просто наклониться — и все…

Голоса и шорох приближались. Еще минута — и преследователи появятся из-за поворота. Витька поднялся.

Внезапно за его спиной послышалось тихое:

— Бу-у…

Край проточка стояло чудовище. Тот уродец, которому Бровко носил горшок с гусиным жиром.

Велес, дидько болотный…

Из Витькиной груди вырвался непроизвольный вскрик. Болотный дидько быстро приложил к устам исковерканный палец:

— Бу-бу-у…

Тогда вошел в воду и поплыл к Витьке. Несмотря на парня забрался с кормы в лодку и погреб руками к шесту, чтобы высвободить его из трясины.

А за миг Витькина лодка с тихим шорохом врезалась в камыши. Болотный дидько будто нехотя отталкивался шестом, однако лодка плыла так стремительно, что вода за ними аж бурлила. Несколько раз Велес поворачивал к оцепеневшему парню изуродованное лицо и ободрительно гудел:

— Бу-у-у…

Только теперь Витька мог разглядеть его как следует. Велес был низок и кривобок, имел короткие, тоже искривленные ноги. Голова была сплющена по бокам, подбородок выпирал далеко вперед. На спине — крутой горб. Все тело поросло рыжей шерстью. Однако шириной плечи болотного дидька ненамного уступали плечам Ильи Муровца. И руки были такие же могучие.

Велес остановил лодку перед одной из незаметных бобровых хат. Показывая на нее, сказал Витьке:

— Бу-у… бу…

Конечно, Витька ничего не понял. Болотный дидько сокрушенно покачал головой. Тогда скользнул с лодки и нырнул. Витька увидел, как тот поплыл под водой к бобровой хате и исчез в чем-то темном, напоминающем отверстие.

А за минуту из хаты донеслось:

— Бу-у-у…

Дидько снова внезапно появился из отверстия и оказался у лодки.

— Бу! — коротко бросил он.

Лишь тогда Витька понял, что Велес приказывает ему спрятаться в бобровой хате. Он набрал в грудь как можно больше воздуха и, пытаясь не поднимать волн, перевалился за борт лодки. Руки Велеса подхватили его и пнули с такой силой, что Витька и не заметил, как оказался в каком-то помещении с шарообразным сводом и помостом из жердей на уровне глаз.

Он вкарабкался на помост и внимательно оглянулся. Хата лишь внешне смахивала на бобровую. В действительности бобрами в ней и не пахло. Здесь жил человек. Помещение было почти круглым и достигало где-то метра два в диаметре. Одна его половина была вымощена сеном и прикрыта красочным одеялом. Другую половину занимал какой-то продолговатый кожаный сверток, старое тряпье, несколько глиняных мисок и горшков. Среди них стоял и выщербленный горшок с гусиным жиром. А отверстие, из которого вынырнул Витька, служило, видимо, за сени…

Вдруг в отверстии появилась Велесова голова с приложенным к устам пальцем. И опять исчезла.

А за некоторое время в одной из щелей в стенах хижины Витька увидел преследователей. Они проплыли так близко от бобровой хаты, что парень мог бы дотянуться до них рукой. Впереди сидел Оверко и настороженно оглядывался вокруг. Витька даже глаза закрыл, чтобы не встретиться с ним взглядом.

А когда открыл, лодки с половецкими выведчиками уже не было видно. Пришлось заглянуть в другую щель.

Похоже, преследователи тоже решили никуда не спешить, потому что их лодка едва заметно покачивалась на плесе, который сверкал против солнца за бобровой хатой. Половцы поднялись на ноги и начали оглядываться. Внезапно один показал пальцем на узкий проточек меж камышей и обрадованно воскликнул:

— Вот он где!

Из камышей выглядывала корма плоскодонки. Витька и не заметил, когда дидько болотный ее туда загнал.

Половецкие выведчики бойко зашевелились. Задний потянулся к шесту, чтобы оттолкнуться им от дна. В тот же миг позади выведчиков из воды внезапно появились две могучих мохнатых руки и рванули за борт их лодки с такой силой, что все половцы бултыхнули в воду.

Вынырнуло лишь двое. Не понимая, что случилось они отплевывались и круглыми глазами таращились друг на друга. Внезапно голова Оверка исчезла под водой. Лишь пузыри указывали место, где он только что был.

Оставшийся в живых половец завопил от ужаса и поспешил к полузатопленной лодке. Однако забраться в нее уже не успел. Мохнатые руки опять вынырнули из глубины, уцепились в его горло и потянули на дно…

Все это случилось так быстро, что Витька, кажется, даже глазом не успел моргнуть.

Велесова голова опять появилась в отверстии.

— Бу-у? — спросил дидько болотный и выставил перед себя три пальца — Сс-си?

Витька понял, что именно интересовало Велеса.

— На берегу осталось еще двое — сказал он — а деда Печенега они убили…

Болотный дидько оскалил от злости широкие жидкие зубы. Тогда потянулся к кожаному свертку и вместе с ним исчез в отверстии. Сквозь щель Витька увидел, как у камыша дидько его расправил — и сверток превратился в небольшую кожаную лодочку. Велес впопыхах вставил поперечины, забрался в нее и начал грести туда, откуда приплыли половецкие выведчики.

А Витька остался наедине с болотом. Загадочно шумели камыши, в хижине гуляли легкие сквозняки. Через проточек озабоченно проплыла водяная крыса. Неподалеку громко закрякала утка и послышалось лопотание крыльев. Витька сидел на помосте, смотрел во все щели и думал, как быть дальше — то ли дождаться Велесова возвращения, то ли вытянуть из камышей свою лодку и на ней добраться до Римова.

И тут послышалось отдаленное:

— Велесе, дидьку болотный! Груши на вербе?

Парень радостно встрепенулся. Сомнения не было — это подавал голос дед Овсей.

Через минуту дед Овсей позвал опять. В этот раз в его голосе слышалась тревога. А еще за какое-то время его плоскодонка вынырнула из камышей на плес.

— Велес! — потихоньку позвал он.

И пока парень думал, отвечать деду или нет, если отвечать, за кого именно: за себя или за болотного дидька — дедова голова появилась в отверстии. В полумраке дед не разобрал, кто перед ним сидит и с упреком начал:

— Ну, Велес! Что же ты не отзываешься… — и камнем ушел на дно. Вынырнул, пораженно спросил:

— Мирко? Как ты здесь?..

— Меня Велес здесь спрятал — объяснил Витька.

— Что-то случилось?

— Ага. За мной погнались на лодке трое половецких выведчиков. А еще двое остались на берегу…

В этот миг со стороны, куда направился дидько болотный, раздался отчаянный крик. Потом еще один. Дед Овсей прислушивался.

— Похоже на то, что нет уже тех двух — сказал он. Тогда выбрался на помост и потребовал:

— А теперь рассказывай, как ты здесь очутился!

Дед Овсей слушал внимательно. Время от времени глаза его свирепо взблескивали.

— Ну, Оверко! — покачал он головой, когда Витька рассказал об их встрече — Сам же когда-то пострадал от половцев… А вот и Велес возвращается.

Болотный дидько остался в отверстии, потому что места в бобровой хате ему уже не оставалось. Он о чем-то возбужденно бормотал, размахивал руками и бил себя в грудь.

Витька улавливал в том бормотанье отдельные звуки, и все же не смог догадаться, что хочет сказать Велес.

Однако дед Овсей сразу понял, в чем дело.

— Терпи, Велес — сказал он и тяжело вздохнул — такая твоя судьбинушка. Ты ж дидько болотный.

Заметив Витькин взгляд, объяснил:

— Горошинские женщины кричат, будто это Велес завлек в болото тех пятерых. И порешил деда Печенега.

— Печенега? — удивился Витька.

— Да.

— Бу-у… ба-а… н-нет! — бубнил дидько болотный. И по его изуродованному лицу текли слезы.

Обвести вокруг пальца

Сторожевая застава

Дед Овсей уложил дидька болотного на ряднину и тот утих, повернувшись лицом к стене. Лишь изредка вздрагивала его крутая горбатая спина.

— Все будет хорошо — сказал дед и, как ребенка, погладил Велеса по голове — ты полежи немного, а я к тебе под вечер еще заскочу. Что тебе привезти?

Болотный дидько что-то тихонько пробормотал. Дед Овсей улыбнулся:

— Хорошо, будут тебе вареники — сказал он — сегодня же попрошу Миланку сварить вареники с сыром…

В Римова возвращались молча. Нахмуренный дед Овсей отталкивался шестом. Витька сидел на носу лодки и думал, как же нелегко живется его далеким прародственникам. Всего лишь две недели, как он попал в Римов — а уже скольких нет! И среди них тот дружинник, что первый вступился за Витьку. А теперь вот и Жила.

И неизвестно еще, вернется ли Олешко… Постепенно его невеселые мысли перешли на болотного дидька. В том, что это был человек, теперь Витька не имел ни наименьшего сомнения. Но кто его так изуродовал? И почему он живет на болоте, да еще и в бобровой хате?

Дед Овсей говорил, что собаки злых не любят. А Бровко к Велеса ластиться, как малый щенок. То, выходит, дидько болотный добрый человек. Если это, конечно, таки человек. Тогда почему же его боятся как в Римове, так и в Горошине? Даже детей им пугают. Витька собственными ушами слышал, как одна римовская мать пугала своего мальчика такими словами:

«Не будешь слушаться — схватит тебя дидько болотный»! А горошинские женщины?

— Деда — подал голос Витька — почему бы не рассказать всем в Горошине, что те пять наказаны как половецкие выведчики? И что деда Печенега убил вовсе не Велес.

Дед Овсей в который раз оттолкнулся шестом и перевел взгляд куда-то вверх камышей.

— Не надо ничего говорить — сказал он по длинной паузе — пусть думают, что Велес и действительно злой дидько. Меньше будут слоняться плавнями. А то один поткнет нос в них, другой — а там, гляди, какой языческий выведчик начнет хозяйствовать в плавнях, будто у себя дома.

— А почему же тогда горошинские прячутся от половцев именно в плавнях? — заметил Витька — И наши тоже. Я сам слышал от Жилы.

— Конечно, прячутся. Но не поодиночке, а вместе. Так как болото — это наше последнее прибежище. И негоже в нем толочься, кому заблагорассудится…

— Так, выходит, что когда прячешься от половца в болоте, то Велес никого не трогает, так?

Дед Овсей утвердительно кивнул головой и придержал шест в воде, чтобы лодка повернула в сторону.

— Когда кто из любопытства будет лезть в болото, то Велес тут как тут… — рассуждал Витька — подкрадется под водой, перевернет лодку… А когда надо, то и притопит немного, чтобы больше напугать. Да, деда?

— Все может быть — ответил дед Овсей.

— А потом, когда увидит, что человек напугался, отпускает его… а может, не отпускает?

— Все может быть — повторил дед.

Витька смолк. За минуту отозвался опять:

— Деда, а где Велес живет зимой?

— Ну уж не под льдом. В лес он идет. Там есть такие места, куда отроду не ступала человеческая нога.

— А почему не в Римов? Почему вы его не берете к себе?

Дедов вздох был похоже на стон.

— Нельзя. Надо, чтобы его боялись. А боятся того, чего не видят. Все, Мирко, хватит об этом…

Витькиному появлению тетка Миланка обрадовался невероятно. Даже прослезилась на радостях. Все же поинтересовалась:

— А почему ты сам вернулся? Где же другие?

— Насморк у него, соседка — поспешил вмешаться дед Овсей — Вот его Олешко назад и отослал. Потому что еще, чего доброго, все поганцы разбегутся, когда примется чихать.

И правда, у Витьки немного крутило в носу. Однако не настолько, чтобы от его чихания половцы драпанули.

— Вареников хочется — сказал Витька и хитро поглядел на деда Овсея — С сыром. Так проголодался, что, кажется, целую макитру съел бы.

— Вареники — это сила — поддержал парня дед Овсей — я бы тоже не отказался от макитры.

— Будут вам вареники — пообещала тетка Миланка и поспешно направилась к костру.

Обрадовался Витьке и Росанка, хотя и не так, как ее иметь. В синих Росанкиных глазах затаилась тревога. Похоже, она ожидала не только своего брата.

Олешко прибыл на четвертый день. Заслышав конский топот, Росанка бросила шитье и кинулась к дверям. Однако во дворе сделала вид, будто торопится по своих делах и Олешка увидела, как бы случайно.

— О — удивленно сказала она — явился не запылился… — Мама, здесь к Мирку друзья приехали!

— То зови к столу! — радушно отозвалась тетка Миланка.

Попович, покрытый пылью с головы до ног, придержал коня.

— Почему это они такие мягкие? — настороженно поинтересовался он у Витьки — Видимо, хотят дать чесу за то, что за тобой гнался Оверко? Да кто же знал, что он на такое способен?

— Не бойся, они ничего не знают — успокоил его Витька — дед Овсей велел ничего никому не рассказывать.

— Ну, тогда другое дело — повеселел Олешко и соскочил с коня — а за Жилу, Мирко, мы им сильно отомстили. Больше трех десятков половцев положили головы.

Однако пообедать Олешке не удалось. Улицей гнал гонец с приказом немедленно прибыть в Городище.

— Ну, рассказывай, что выездил — поинтересовался Добрыня, только Олешко соскочил из коня.

Рядом с тысяцким сидели Илья Муровец и дед Овсей. Перед ними стояла корзина с черешнями — единственное дедово богатство.

— Почти ничего — ответил Олешко и тоже сел к столу — разве что половцев в степи, как той саранчи. Но затаились, будто куропатки в начале весны…

Добрыня облегченно вздохнул.

— Следовательно, еще никуда не пошли — сказал он — Это хорошо.

— Хорошо то оно, конечно, хорошо — согласился и дед Овсей — Но уж время думать о том, как их направить туда, куда нам выгодно.

— А куда нам выгодно? — поинтересовался Олешко.

— Было бы неплохо, если б здесь пошли — ответил дед Овсей и глянул на Муровца с Добрыней. Илья Муровец в знак согласия кивнул головой, а Добрыня мечтательно прибавил:

— Да, это было бы распрекрасно.

— Тогда не сушите себе головы — улыбнулся Олешко — я когда возвращался, то все продумал.

— Ну-ну… — ободрительно прогудел Муровец.

— У нас в поруби сидит Андак — начал Попович и прибавил, на тот случай если кто-то об этом забыл — сын половецкого хана Курныча. Так он должен как-то узнать, будто мы, для того чтобы перехватить половцев, из Римова отправляемся на Лукомль или еще куда-то. А когда узнает, то надо ему помочь с побегом.

Добрыня поскреб пальцем свой ус.

— Что-то очень просто у тебя выходит — с сомнением сказал он. Хотя и видно было, что тысяцкому эта мысль пришлась по душе — Но кто сможет намекнуть? Кто поможет убежать?

— Ну, это не так уже и трудно — медленно ответил Илья Муровец — думаю, что у нас такой найдется.

— Это кто же такой, интересно знать? — поинтересовался дед Овсей.

— Да вы, деда. Кто же еще.

— Что-о? — возмущенно подхватился дед Овсей — ты хоть немного думаешь, о чем вякаешь? Это зверье всю мою семью истребило, а я — буду помогать? Ну, Илька, этого я от тебя не ожидал…

— Не сердитесь, деда — примирительно забубнил Муровец, пряча улыбку в усах — коль на то пошло, то я сам бы с радостью взялся за это дело. Но меня каждая собака узнает, не то, что полынец. Поэтому остаетесь только вы с Олешком, потому что вовлекать в это дело лишних людей не стоит.

— Олешка тоже знают — вмешался Добрыня.

— Подумаешь! — презрительно фыркнул Попович — Я бороду прицеплю.

Дед Овсей пренебрежительно махнул в его сторону рукой.

— Он прицепит… Молчал бы уже, трепло!

— Ну, так как? — спросил Добрыня — Другого выхода, Овсей, нет.

— Да уж вижу — пробурчал дед Овсей — Хорошо, говорите, что должен делать.

Побег Андака

Сторожевая застава

Андаку казалось, будто он сидит в поруби уже целую вечность. Первые дни сын половецкого хана Курныча бросался, как разъяренный зверь в клетке.

Пекло ему не то, что он потерпел поражение у Портяной. Потому что не победы жаждали от него половецкие ханы. Римов был кратчайшим путем в Переяслав. И Андак должен был узнать, есть ли в нем сторожевая застава русичей, и сколько дружинников она насчитывает.

И не за побег корил себя сын половецкого хана. Убегать ему не впервой. Корил за то, что во время этого побега проклятые русичи обманули его, как малого ребенка. Ну, кто же знал, что будут красться по его следам целую ночь? Ранее такого не бывало. Лишь отбивали нападение, и все. Так как русичи сильны пешим войском. О, это настоящая скала — пешее русское войско! А конное — не очень. Маловато конного войска у них. Не потому, что жалеют своих коней, более сильных чем половецкие, но и более медленных. Потому что привыкли рало за собой таскать, а не всадника носить.

Поэтому и дал тогда Андак приказ на отдых. А русичи, ишь, налетели на рассвете, как коршуны на сонных цыплят. И не на своих, а по большей части на только что захваченных коньках. На его же, Андака, конях! Очевидно, Змей придал им силы и нахальства.

Но когда вспоминал светлый Андак, как пленили его самого — зубами готов был скрежетать от злости и стыда. Считал себя почти равным богатырю Рутене. А тут какой-то молоденький русич, почти мальчишка, с презрением свистнул в сторону Андака, послал в него стрелу и помчался за беглецами. Андак начал заворачивать коня, чтобы перехватить наглеца, однако не успел. На него вихрем налетел Попович, тот самый, который одолел непобедимого Рутеню. Покатился светлый Андак мешком по земле и должен был сдаться, потому что пеший половец против конного русича не устоит.

И пока мальчик-русич за приказом Поповича связывал Андака, сын половецкого хана с бессильной яростью наблюдал, как мимо них вспугнутыми мышами прошмыгивали одиночные ордынцы. Ни одному из них даже в голову не приходило стать на защиту своего мурзы — ишь, боялись за свою презренную жизнь! Ну, ничего, когда он, Андак, таки и выберется из этой поруби, тогда не пожалеет ни одной трусливой головы!

В том, что он вернется к орде, Андак не имел сомнения. Всем было известно, что русичи никогда не убивали своих пленников. Большей частью брали за них выкуп, или менялись пленными. Потому что дураки. Уничтожать надо, уничтожать всех, кто под руку попадет! Чтобы не было потом кому меча поднять…

Два дня свирепствовал Андак, необузданным зверем бросался от стены к стене. А на третий день обессилено сел в углу на охапку соломы и начал прислушиваться к малейшему шороху над головой. Надеялся, что к нему вот-вот придут русичи и начнут торговаться относительно выкупа.

Однако миновал третий день, и четвертый, и пятый — а им, Андаком, никто не интересовался. Подлые русичи делали вид, будто такого почтенного пленника, как сын половецкого хана, вовсе не существовало. Разве что утром бросят ему, как собаке, кусок лепешки с мясом и опустят кувшин с водой…

Тоскливо было на душе в Андака. Тоскливо и тревожно. Странно, отчего это русичи молчат о выкупе? Неужели так разбогатели, что не нужно им больше ни серебро, ни наилучшие ханские табуны?

Тревожился Андак и еще внимательнее прислушивался ко всему, что делалось над его головой. А над головой вроде бы все было как всегда. Из раннего утра до поздней ночи раздавались голоса, конское ржание, слышалось бряцанье крицы.

Ночью же было тихо. Разве что кто-то из русичей дозорных переброситься словом с товарищем. И опять тихо. И все же Андак был убежден, что русичи что-то замыслили.

Вчера, например, до него долетел краткий отрывок разговора между двумя дружинниками. Что это были именно дружинники — Андак определил по звяканью оружия. Видимо, дружинники соревновались на мечах. Потом запыхавшийся густой бас сказал:

— Достали часа поганцы. Теперь уже на Римов ни за что не поткнутся.

— Конечно — поддакнул другой голос — теперь будут обходить Римов десятой дорогой. А если опять захотят перебраться через Сулу — то только у Лукомля или Ромен… Знаешь, что замыслили на это Муровец с Добрыней?

Андак видел Муровца в бою. Он ни за какие медовики не подступится к нему! И о Добрыне он тоже слышал.

А вот что именно замыслили Муровец с Добрыней, Андак, к сожалению, так и не узнал, потому что дружинники, похоже, направились в гридню. Вчера не узнал. А сегодня ему кое-что стало понятно.

Неподалеку тихо заспорили двое детей. Видимо, они сидели в зарослях терна или шиповника.

Когда Андака вели к поруби, он успел разглядеть, где что находится в Римовском Городище.

Справа от входных врат возвышалась сторожевая башня. Слева — гридница, где отдыхали дружинники. За ней — кузница, клети и кладовые.

Сам порубь находился в самом запущенном углу Городища. К нему почти впритык подступали густые заросли терна, шиповника и крапивы — лучшее место для детских игр. Отсюда детвора видит все, а их — никто.

Собственно, эти детские разговоры Андак слышал чуть не с первого дня своего сидения в поруби. Но то были такие разговоры, к которым взрослые обычно не прислушиваются. О выдранных птичьих гнездах, об игре в прятки, и о том, кто кого победил в соревнованиях на деревянных мечах.

Но сегодня…

— А я тебе говорю, что собираются — негромко доказывал свое какой-то парень.

— Лжешь — отвечал второй — никуда они не собираются.

— А вот и собираются! И Змея с собой поведут. Я сам вчера слышал, как дядь Илька с Поповичем об этом говорили. Они плотиной проезжали, а я там раков ловил. Так дядь Илька говорят…

— Тс-сс! Здесь же тот половец сидит…

— Ну, и пусть сидит. Я слышал, его в Переяслав должны везти. Сам князь Мономах хочет с ним поговорить…

— Вы чего это здесь расселись? — внезапно громыхнул на них мужской голос — А ну, воробьи, кыш отсюда!

Послышалось мелкий топот легких детских ног и все утихло.

Следовательно, русичи куда-то собираются. И если дети не лгут, то берут с собой и Змея. При упоминании о Змее светлого Андака передернуло. Бр-рр… Никогда ему не забыть тот мертвенно-ослепительный глаз. А рев Змея до сей поры вторит в ушах…

Под вечер Андаку удалось подслушать еще один разговор.

— Не рановато ли готовишься, а, Олешко? — донеслось издали.

— Вам, может, и рановато, а мне самое время — сказал вблизи голос Поповича — Змея туда поведу.

— А он что — не хочет уже летать?

— Хочет, но я крыло ему подрезал! Потому что кто его знает, что ему стрельнет в голову, как взлетит в небо.

Правду говорила детвора. Потому что следующим утра еще на рассвете зашевелилось Городище, затопали сотни ног, заржали кони.

А где-то под обед русичи ушли. В Городище была такая тишина, что слышалось кряканье уток в плавнях.

Андака опять охватило неистовство Андака. Он заметался по яме, до крови отгрызал ногти на пальцах, бил носками во влажные стены поруби. Он сейчас отдал бы все богатства, которые имел и еще будет иметь, чтобы немедленно очутиться в своей орде, чтобы сообщить о том, что услышал!

Поздней ночью у ямы раздался невыразительный шорох. Будто кто-то осторожно подкрадывался к поруби.

Андак задержал дух.

Через мгновение отозвался чей-то тихий голос:

— Спишь, Андак?

— Нет — настороженно завещал Андак — Кто ты?

— Потом узнаешь. Хочу помочь тебе убежать к своим.

Кровь стукнула Андаку в виски. От радости перехватило дыхание.

— Как ты это сделаешь? — наконец спросил он.

— Это уже мое дело…

Через время на дно поруби посыпалась земля. За ней опустилась жердь с коротко обрубленным ветками.

Андак мигом выбрался наверх и оглянулся. Нигде никого. Только на фоне темных кустов невыразительно белела человеческая фигура — видимо, это был его спаситель.

— Айда за мной! — шепотом приказал спаситель и пригибаясь пошел под стеной. Он был невысокого роста, крепок. Легкая сутулость выдавала в нем человека преклонных лет. Беглецы неслышно прошли кузницу и очутились над краем обрыва.

— Но здесь высоко… — нерешительно начал Андак.

Он еще из-за Сулы приметил, какие стремительные кручи вокруг Городища. Особенно в том месте, где оно сходит к болоту. А что внизу было болото, Андак не сомневался. Оттуда тянуло прохладой, тиной и доносился беспокойный шорох камышей.

— Тс-сс… — зашипел спаситель.

Он что-то впопыхах искал в кустах.

— Ага, она здесь — наконец удовлетворено прошептал он.

То была веревка. Спаситель привязал ее к дереву, что возвышалось над обрывом, и забросил конец в бездну.

— Я — первым, ты — за мной — прошептал спаситель Андаку — только спускайся, когда свистну, потому что вдруг кто подстерегает внизу…

Голова спасителя спряталась за краем обрыва. Андак со страхом начал прислушиваться к звукам, которые доносились из плавней. В орде говорили, будто где-то здесь таится дидько болотный. И нет от него половцам никакого спасения.

«Может, не стоит лезть? — промелькнула мысль — Это же верная смерть».

В тот миг снизу донесся приглушенный свист. Андак глубоко вздохнул, как будто перед прыжком в ледяную воду, и начал спускаться.

Спаситель ожидал его в лодке. Он был не сам. У его ног глухо зарычал пес.

— Тихо, Бровко, тихо — приказал ему незнакомец — Ну, трогаемся — сказал он, когда Андак осторожно обошел пса и уселся на носу.

— Погоди — сказал сын половецкого хана, когда незнакомец собирался оттолкнуться шестом от берега — я слышал, что где-то здесь живет…

— Помолчи! — остановил его незнакомец — Потому что еще накличешь его на свою голову.

Оттолкнувшись, прибавил:

— Он своих не трогает. Может, и тебе повезет. Тем более, что с нами Бровко.

Плыли долго. Спаситель часто менял направление.

Андак лишь удивлялся, как ему удается находить дорогу в такой темноте.

— Я тебе заплачу — пылко шептал он своему спасителю — ты станешь самым богатым среди русичей. У нас и серебро есть, и табуны.

— Коль заплатишь, хорошо — безразлично согласился спаситель — только знай, что я не за табуны тебя спасаю. Муровцу хочу насолить, вот что! Есть у нас такой…

— Знаю — сказал Андак.

— Оскорбил он меня и весь мой род. Очень оскорбил. И нет ему никакого прощения… Теперь, ханыч, слушай внимательно, что я тебе буду говорить. Наши направились на Лукомль, потому что уверены, что здесь вы уже не пойдете. И Змея с собой взяли. О, то такая тварь! Мир еще не видел хуже. Хорошо, что хоть крыло подрезано. И все же, не на всяком коне от него убежишь… Так что не идите тудой на Переяслав. Идите здесь. Потому что в Римове осталось десятка три дружинников, не больше. И то больше калеки или раненные. Понял, к чему я веду?

— Нет — признал Андак.

— Да к тому, что поход на Лукомль — это затея Муромца. Поэтому когда вы здесь проскочите — кому первому князь Владимир снесет голову? Ему. Потому Муромцу было велено защищать Римов до последнего воя, а он бросил его на произвол судьбы. Теперь понял?

Андак тихо засмеялся.

— Еще бы!

Наконец нос лодки мягко ударился о берег. Спаситель помог Андаку выбраться на сушу и докончил:

— А зовут меня дед Овсей. Это, чтобы ваши знали, когда заскочат в Римов. Дед Овсей, запомнишь? Ну, а с ним и род его.

— Запомню — пообещал Андак — будь уверен: отныне тебя и твой род никто из половцев и пальцем не зацепит.

Они пошли берегом. Бровко не сводил с Андака настороженного взгляда. И стоило тому было резко поднять руку, как пес угрожающе рычал.

Вскоре Андак разглядел в темноте силуэт коня.

— Бывай здоров, ханыч — сказал дед Овсей — и помни: не только за выкуп работаю.

— Буду помнить — опять пообещал Андак — ожидай в гости!

Когда конский топот растворился вдали, дед презрительно сплюнул на землю:

— В гости, ишь, напрашивается… Ничего, пусть приезжает. Только тогда говорить мы будем иначе.

Вернувшись к лодке, у которой уже радостно повизгивал Бровко, дед тихо позвал:

— Выходи, брат. Хоть поговорим наедине как следует. Так, говоришь, опять ноги крутит?

— Бу-у… — пожалелось из темноты — Бу-у…

Смерть деда Овсея

Сторожевая застава

Конечно, ни на какой Лукомль дружинники Добрыни и Муровца не пошли. Они остановились в лесу, за полдня неспешного перехода от Римова. А гонцы мчали дальше, на Переяслав, где князь переяславский Владимир Мономах спешно собирал большую рать.

Сам Добрыня с пол сотней старших дружинников разбил лагерь в лесу еще ближе, сразу же за Римовым. Потайными тропами они обошли село и остановились на лесистом возвышении, откуда было видно не только Римов, но и Сулу, и все, что за ней творилось.

Между взрослыми вертелись и несколько Римовских ребят. Они были готовы выполнить любой приказ Добрыни или Муровца.

Конечно, не обошлось и без Витьки.

А на рассвете второго дня приковылял в отряд дед Овсей с Бровком.

— Все ладно — говорил он — Из Горошина передавали — ожидайте гостей.

День тянулся нестерпимо долго. Время от времени то один, то другой дружинник подъезжали к опушке и долго, до боли в глазах, всматривались в сторону Сулы. Но за ней не было ни души.

Добрыня запретил разводить костры. На ночь улеглись под открытым небом. Из недалекого Римова долетал гогот гусей, мычания и ярый собачий лай.

Витька лежал лицом вверх на охапке свежей травы и всматривался в синюю темноту неба, густо усеянного яркими блестками звезд. Лежал и удивлялся, какими же разными могут быть эти зори. Тогда, в половецком плену, они казались ему такими далекими и холодными, аж мороз пробегал по коже. Не потому ли, что был среди чужинцев?

А здесь они теплые и близкие. И то одна, то другая звезда ободрительно ему подмигивала. С чего бы это? Видимо, потому, что он среди своих.

С одной стороны от Витьки разместился Лыдько. Спал он беспокойно, время от времени дергал плечом и что-то бубнил. Видимо, уже бился с половцами.

С другой стороны разлегся Илья Муровец. Славный богатырь как положил голову на седло, так сразу же и заснул. Спал тихо и крепко, как может спать лишь малый ребенок.

Неподалеку, под кустом, расположился Добрыня с дедом Овсеем. В отличие от Муровца, им не спалось. Сначала они тихо шумели о своих давних летах. Позже Добрыня начал жалиться:

— Лучше бы, друг Овсей, десять раз биться, чем ожидать. Совсем глуп становлюсь, когда не ведаю что к чему.

— Я тоже — вздохнул дед Овсей.

— Не говори. По тебе не видно.

— По тебе тоже…

— Эй, деды — не просыпаясь, подал голос Муровец — спите уже, спите, потому что сейчас возьму дрын!

Деды тихонько захихикали и смолкли.

Еще и не светало, как старшины опять затаились у опушки и прикипели взглядом к Суле.

Туманы густо плыли над землей. Казалось, они затопили весь мир. За ними не было видно даже солнца, которое должно было стоять уже достаточно высоко.

Дед Овсей тихо спорил с Добрыней.

— Как ты думаешь — говорил Добрыня — не пора ли нам послать по дружину? Зря мы так далеко ее отослали.

— Не бойся, не зря — возражал дед Овсей — наоборот, надо было еще дальше отослать. Сам же знаешь, что половец без выведки и шага не ступит.

— Знать, конечно, знаю, но вот тут… — Добрыня прикладывал широкую ладонь к груди — а вдруг они вот в тумане подкрадываются!

— Рано еще им. Они хотя и половцы, но не птицы. Наконец, солнце выкатилось из-за тумана. Стало прижигать. Муровец молчал. Лишь кусал одну травину за второй. С той искусанной травы можно было уже набрать сноп. На Добрыню было трудно смотреть. Он то вздыхал, как кузнечный мех и вытирал вспотевшее чело, то слезал с коня и уставясь в землю ходил вокруг него. Сбоку могло показаться, что он ищет грибы.

— Ну, чего бы я так вертелся? — шепотом упрекал его дед Овсей — Придет коза к телеге. Никуда твои половцы не денутся.

— Твоими бы устами мед пить — еще больше склонялся над землей переяславский тысяцкий — а вдруг они на Лукомль пошли?

И только где-то под вечер дед Овсей внезапно насторожился.

— Слышите? — спросил он.

Из глубины болота донесся протяжный и густой рев.

— Водяной бугай — сказал Добрыня — Ну то и что?

— А то, что половцы идут…

Дружинники прикипели глазами к Суле.

Половцы появились, как гром с ясного неба. Все всматривались в даль — а они вынырнули из-под камышей почти напротив опушки, где крылись русичи. Было их десятков два.

— Выведчики — выдохнул Олешко, который только что вернулся от спрятанного в лесу войска.

— Конечно, они — согласился Добрыня и облегченно вздохнул.

Половцы медленно обходили камыши. Они ехали вереницей, друг за другом. На перекрестке дорог остановились и начали о чем-то советоваться. Тогда большая часть направилась в сторону Римова, а пятеро осторожно направились туда, где притихли старшие дружинники.

Теперь Добрыня заволновался, но уже по другой причине.

— Вот же неприятность — ворчал он — Чего доброго, разнюхают, что мы здесь — и ищи ветра в поле.

— Может, отойти вглубь леса? — предложил Олешко.

— А следы куда денешь? Ишь, как натолкли!

Дед Овсей в этот разговор не встревал. Он о чем-то напряженно думал. А когда половцы приблизились к лесу на расстояние одного полета стрелы, дед Овсей сказал:

— Вы вот что… Замрите здесь и ничего не затевайте. Хоть что бы случилось — ни пары с уст!

Потом вскочил на коня и направился через опушку на Римов. За ним побежал Бровко. Дед ехал не кроясь. Даже мурлыкал какую-то беззаботную песенку. На лысоватом холме внезапно остановился, будто лишь в этот миг усмотрел врага.

— Половцы-ы! — воскликнул он и быстрее направился к селу.

Половецкие выведчики ринулись наперерез.

В Римове ударили на всполох. Сторож — троица седых дедуганов — спешно захромали к воротам. Они готовы были их закрыть сразу же после деда Овсея. Было похоже было, что дед с Бровком-таки успеют проскользнуть в Римов перед носом у половцев.

— Молодец! — возбужденно приговаривал Добрыня — Ну, что бы мы делали без нашего Овсея!

Из крайних хат выбегали женщины и подростки, вооруженные кто чем. У кого были вилы, у кого коса или рогач… Дед Овсей, как и надо было ожидать, добрался до ворот первым. Сторож уже закрывал ворота, когда один из половцев схватился за лук. Загудела тетива, блеснул на солнце наконечник — и за миг в дедовой спине задрожало охвостье стрелы.

— У-у… — болезненный вскрик вырвался из груди Добрыни и он поднял плетку, чтобы пустить коня в галоп. Однако Муровец положил ему на плечо тяжелую руку.

— Стойте — приказал он и сам заскрежетал зубами — Деду уже не поможешь.

Добрыня со стоном отъехал в сторону.

Женщины с причитанием подхватили деда Овсея и понесли его подальше от ворот. Сторож ухватился за лук. От Городища ей на помощь спешил десяток всадников. Всего десяток.

Половцы возбужденно загелготали. Они собственными глазами убедились, что войска в Римове нет. За какое-то время половцы растворились в высоких травах за Сулой.

Дед Овсей был еще жив. Возле него суетилась тетка Миланка.

— Не поможет уже мне твое зелье, соседка — хрипел дед и на его устах пузырилась кровавая пена.

Увидев Добрыню, который склонился над ним, дед Овсей сказал:

— Прощай, друг. Прости, если что-то не так… А ты, Илька, занимай мой дворик… Хватит тебе красть ягоды… ночью…

Витьке дед Овсей через силу улыбнулся:

— Мирко… брата моего… дидька болотного… берегите…

А за миг неистово заголосил Бровко. Похоронили деда там, где он и хотел — под гранитной глыбой на Городище, откуда было видно во все стороны и откуда Микула Селянинович смог бы его опять поднять.

Илья Муровец легонько, словно перо, перенес дедово тело в яму. А когда могилу сравняли с землей, он выбил на глыбе дедово имя и попросил тех, которые стояли вокруг:

— Если что, положите и меня рядом. Только не забудьте тоже выбить имя, чтобы знал Микула, кого поднимает…

Битва над Сулой

Сторожевая застава

— Мало нас — тревожился Попович, подсчитывая ратников, которые стекались в Римов — дружинников шесть сотен, и ополчения три тысячи. Устоим ли, пока подоспеет князь?

— Должны устоять — прогудел Муровец — другого совета нет.

Добрыня промолчал. Лишь кивнул головой. Хорошо, если со дня дедовой смерти сказал хоть два слова.

Той ночи в Римове никто не слепил век.

Женщины сносили хлеб в Городище или закапывали его по тайниках. Старые деды с ребятами собирали со всех усюд лодки и подводили их к обрыву. Это на тот случай, когда половцы прорвутся к городку и Римовским детям и женщинам не останется ничего другого, как спасаться в болоте.

Однако прятаться за мурами Городища спешили не все.

Тетка Миланка решила идти вместе с войском. К матери присоединилась Росанка и еще несколько десятков женщин и девушек.

— Кто же вас перевяжет, если что-то случится? — доказывали они Илье Муровцу — Кто, как ни мы?

— А вас самих кто перевяжет? — сердито отказывал Илья Муровец — А ну, прочь на Городище и, чтобы я больше не слышал таких разговоров!

Росанке тоже досталось на орехи. Олешко подъехал к ней и тихо сказал:

— Иди с женщинами и детьми. Потому что…

Росанка задиристо трепанула русой косой.

— Потому что — что? — спросила она.

— За косу поведу, вот что!

В Олешковом голосе была такая решительность, что Росанка поневоле отступила от Поповича. И только тогда возмутилась.

— Чего это ты мне указываешь?! — воскликнула она.

— Потому что… потому.

Ордынцы подошли к Суле, когда солнце уже высушило росу.

Впереди ехала разведка во главе с сыном половецкого хана Андаком. Степняки надеялись без препятствий преодолеть пустынную реку.

И вдруг остановились — по ту сторону, напротив переправы, стояло войско Римовцев. Небольшое, однако войско! И посреди того войска возвышался на своем тяжеловозе Илья Муровец.

Какую-то минуту половцы пораженно молчали. Тогда послышались разозленные возгласы и ряды вытолкнули перед себя два десятка ордынцев — тех, что вчера побывали под Римовым. Выведчики растерянно разводили руками и пытались что-то объяснить Андаку. Тот в сердцах огрел ближайшего плеткой и отвернулся.

Половцы все прибывали. Им уже было тесно на том берегу. В конечном итоге Андак что-то воскликнул — и передние направились к воде.

В воздухе засвистели тяжелые стрелы римовцев. Громко воскликнули раненные. По течению поплыли десятки половецких тел.

Первое нападение римовцы отбили достаточно легко, хотя и среди них упало несколько воев — половцы тоже осыпали их тучами стрел. Однако чужинцы уже зацепились за правый берег, их кони галопом покатили на первую лаву пеших римовцев.

Те быстро отступили назад — и ордынским нападающим открылись сотни косо вкопанных в землю березовых кольев, что были направлены остриями к Суле. За кольями виднелась валка телег. В проходах меж ними стояли самые сильные воины с рогатинами, способными пронзить не только человека, но и разозленного медведя.

Ударилась в березовый частокол первая половецкая волна, напоролась конской грудью на острые сваи и откатилась к Суле. Ударилась вторая — и захлестнула частокол. А за ней уже поднималась третья…

Храбро бились Римовцы, не отступали ни на шаг. Однако на каждого приходились не менее пяти половцев из тех, что уже перебрались через Сулу.

А к реке подходили все новые орды.

Илья Муровец избрал себе опаснейшее место, напротив главного брода. Они из Гнедком были закованы в панцирь и вместе смахивали на неприступную скалу, перед которой разбивалась в пену мощнейшая волна.

Левое Римовское крыло возглавлял Добрыня Никитич. Справа, ближе к Змеевой норе, бился Олешко Попович с горошинцами и младшей дружиной. За Олешком неотступной тенью следовал Лыдько. Молниями мигали их острые мечи, и уже не один половец тяжко свалился под копыта Римовских коней.

Однако натиск степняков нарастал с каждой минутой. На миг, на один лишь крошечный миг качнулось левое крыло Добрыни — и в промежуток между ним и топким болотом с пронзительным воем ворвался ордынский отряд. Видимо, кто-то из степных выведчиков загодя нащупал узкую извилистую тропу в трясине.

У Добрыни тревожно сжалось сердце: он не мог направить в ту сторону ни одного дружинника.

А половцы уже обходили русичей. За минуту другую они выберутся на сушу и ударят со спины…

И тут над полем брани прозвучал ужасный рев водяного бугая. Из глубины болота наперерез степнякам ринулось какое-то чудище. Она взмахнуло тяжелым дубовым окоренком и передний половец с разбитой головой исчез в липкой трясине.

Нападающие замерли из ужаса и неожиданности.

— Бу-у-у! — протяжно заревело чудовище. Свалился, не успев даже ойкнуть, еще один половец. За ним еще…

То мстил за своего брата Велес, дидько болотный. И такой ужасающий был у него вид, что даже привычные ко всему половецкие кони становились дыбом и сбивались с узенькой тропы.

Завопили нечеловеческими голосами всадники, напрасно пытаясь развернуться назад. А над их головами со свистом мелькал дубовый окоренок и взлетало ужасное:

— Бу-у!

Выровнялось левое крыло. Медленно, но непрестанно двинулось вперед, пока не встретилось с новой половецкой лавой, которая выплеснула из-за Сулы.

А на другом крыле половцы Андака все сильнее налегали на небольшой Олешков отряд.

Сам Андак в битву пока что не вступал. Белыми от ненависти глазенками следил он за Поповичем. Ожидал, пока тот совершит что-то неосмотрительное. И тогда уже никому будет в трудную минуту выводить Змея из тайника. И таки дождался своего сын половецкого хана. На какую-то минуту Олешков конь вырвался вперед и оторвался от своих. Андак пронзительно свистнул — и половецкие стрелы тучей полетели в Поповича. Тот едва успел прикрыться щитом. Еще раз сыпнули стрелы — и зашатался, упал на колени верный Олешков конь.

Сын половецкого хана показал в злобной ухмылке широкие зубы и галопом полетел на пешего. Но когда их разделяло лишь несколько шагов и Андак уже поднял над собой саблю — Олешко внезапно пригнулся и прикрылся мечом. Звякнула крица — и в тот же миг Попович взлетел в воздух. Сильный удар ноги выбил ханова сына из седла.

Половцы оторопели. Они не могли понять, как это случилось. А невредимый Олешко уже сидел на коне Андака и его меч опять мигал над головами нападающих.

— Молодец, Олешко! — загремел над Сулой густой голос Ильи Муровца — Молодец, парень! Так им и надо!

Радостно зашевелилось правое крыло и пошло на врага. Смущенные потерей своего вожака, половцы начали пятиться. Казалось, еще немного — и они ринутся наутек.

Но им на помощь уже спешила свежая орда.

Сам Муровец не отступил от брода ни на шаг. Его Гнедко, казалось, даже с места не сдвинул. Трудно и неумолимо раз-по-раз опускалась булава Муровца на вражьи головы и хребты. И не было от той булавы никакого спасения, так как легкие половецкие сабли при столкновении с ней разлетались на осколки.

Но обтекали ордынцы русского великана, как морские валы нерушимую скалу. Пытались ударить сбоку, зайти со спины — но рядом с ним все еще стояли испытанные не в одной битве дружинники.

— Эй, Добрыня! — звал Муровец — Посмотри, много ли еще полынцев за Сулой? Потому что уж и обедать пора!

— Пожди, Илька, еще немножко! — отзывался Добрыня.

Бился он рассудительно и без особенной спешки. Да, вроде бы выполнял привычную и от того уже немного скучную работу. Однако между поединками успевал переяславский тысяцкий и вмиг поле брани осмотреть, и бросить взгляд за Сулу, откуда подходили все новые половецкие орды, и назад оглянуться в надежде, что вот-вот поступят главные силы переяславцев. Однако их не было.

Уже несколько часов гремела под Римовым свирепая сеча. За пылью не видно было солнца. Волна за волной выплескивались на уставших Римовцев свежие ряды степняков.

Но неподвижными береговыми скалами стояли в шеренге русского войска Добрыня, Муровец и юный Попович. С невероятной силой ударялись о них безумные половецкие волны, однако здесь-таки превращались в брызги и откатывались назад. Но не было отдыха русичам, ибо вместо одной волны тут же поднималась другая — еще более могучая, еще неудержная… Друг за другом падали защитники Римова и не всегда на место погибшего становился другой воин. Их просто не было.

Силы русичей исчерпывались.

Случайно оглянувшись, Муровец усмотрел рядом с собой старшую сестру.

— Ты чего здесь? — сердито громыхнул Муровец — Почему не в Городище?

— Без вас, братец, мы и за городищенскими стенами не усидим — ответила на то тетка Миланка — а с вами, может, и здесь устоим…

Она взмахнула старым, еще отцовским мечом, и отбила нападение крепкого половца. Еще один взмах — и половец мешком сдвинулся на землю.

Витька примчал к Суле вместе с тетей Миланкой и Росанкой. За ними спешили все, кто мог держать в руках оружие. А кому это было не по силам, те вместе с малышней направились к лодкам, чтобы спрятаться в плавнях, когда половцы ворвутся в Римов.

Витька из Росанкой пробились было к Олешке. Однако измазанный кровью и пылью Олешко так окрысился на них, что парень даже не понял, как снова очутился позади Римовского войска.

Правда, он успел услышать, как Росанка сказала:

— Не гневись на меня, Олешко. Где ты, там и мне быть.

Поэтому теперь Витька с луком наготове разъезжал за спинами Римовских ратников. Однако невозможно было определить, где его поджидала большая опасность — впереди или за спинами воинов.

Уж не бились Римовцы бок о бок. Во многих местах их ряды были разорваны и в те щели, словно вездесущая вода, просачивались вьющиеся степняки.

Одна большая сеча превратилась в огромное количество поединков. Отовсюду доносилось тяжелые крики, звон ударов, вопли о помощи, проклятия…

Теперь кто-то из Римовцев радостно вскрикнул. Витька оглянулся и увидел, как с той стороны, где был Воинь, появилась немаленькая группа дружинников. Вел их заросший по самые уши мужчина. Воинцы с разгона, словно камень в воду, врезались в половецкие ряды.

Половцы на миг качнулись. Все же выстояли и за минуту с еще большим рвением подвинули вперед. Но двигали недолго, потому что теперь с той стороны, где бился Муровец, послышались напуганные возгласы.

Витька оглянулся.

Муровец уже не держал молот в руках. Вместо нее он крутил над головой половцем в пышной ханской одежде. Хан неистово верещал, а половцы отступали от Муровца, не поднимая ни сабель, ни стрел — боялись попасть у своего хана.

Заглядевшись на это, Витька едва не проворонил тот миг, когда из безумства битвы вырвался один половец и с пронзительным воем помчал на парня.

Это был Смоква, тот же половец, который преследовал Витька до Змеевой норы. Витька пустил в него стрелу, однако половец резко нагнулся и стрела только скользнула по его шлему.

Смоква налетел, словно вихрь. Все же Витьке удалось отбить первый удар. Во второй раз не смог, потому что рука онемел от сильного удара. А тогда разлетелся щит, не выдержали кольца кольчуги — и что-то острое впилось в Витькино плечо.

В глазах потемнело. Успел лишь заметить, как сбоку налетел Лыдько и наотмашь рубанул по незащищенной половецкой шее.

— Олешко, Мирко ранен! — вскрикнула Росанка.

Олешко порывисто оглянулся и это едва не стоило ему жизни. Все же отбил удар и приказал:

— К норе его! Слышишь, Лыдько, к Змеевой норе!

Лыдько подхватил ослабшее тело товарища и помчался с ним в обход половецкого войска — туда, где за несколько сотен шагов должна была быть Змеева нора.

— Да Змея выпусти! — звал вслед Попович — Змея, говорю, выпусти!

Несколько половцев, которые ринулись Лыдьке наперерез, нерешительно остановились.

Лыдько перенес товарища к куче камней, которыми на всякий случай было прикрыто место бывшей норы.

Напрягшись, откатил в сторону одну глыбу, вторую… Образовалась небольшая выемка.

— Лезь сюда — велел Лыдько, трудно переводя дух — И замри. Если останемся живы, вернемся по тебя. А нет…

Витька в последний раз бросил взгляд туда, где над Римовским обрывом возвышалось Городище.

— Лыдько! — внезапно вырвалось у него — Посмотри, наши идут!

Лыдько оглянулся. И правда, от Римова неслось достаточно большое войско. Передние были уж возле Портяной, а на взгорье и за ним все еще вздымалась густая пыль. Впереди, размахивая мечом, летел всадник в красном плаще. Его полы вздымались на ветру, как крылья разгневанной птицы.

— Князь Владимир! — радостно заорал Лыдько — Теперь живем! — и стал спешно подталкивать Витька к выемке. — Лезь, Мирко быстрее! Потому что еще копытами затопчут…

Витька из последних сил пополз между камнями. Голова прислонилась к месту, где виднелось темное пятно.

И здесь сознание оставило его…

Возвращение

Сторожевая застава

Будто сквозь сон до него донесся какой-то невыразительный звук. Сначала Витька подумал, что это ревет где-то за Римовым разгневанный тур. Однако вскоре звук стал другим — густой, рокочущий. На такое не был способен даже самый сильный из туров.

«Похоже на вертолет — всплыла в Витькиной голове вялая мысль — однако откуда ему взяться в Римове»?

И тогда ему за воротник посыпалась влажная земля. И чем больше она осыпалась, то более выразительным и более близким становился вертолетный рокот. Витька с усилием выбросил перед собой здоровую руку, отгреб в сторону горсть земли. Впереди засерело. Он погреб еще раз — и откуда-то к нему прильнул лучик другого света…

Внезапно кто-то осторожно взял его на руки и понес сквозь сумерки под слепящее солнце. Витька крепко зажмурил веки. Когда опять раскрыл, то из его груди вырвался радостный возглас: он был на руках Поповича.

— Олешко… — прошептал он. И тут парня надолго обступила сплошная тьма.

А потом напротив Витька сел казак Мамай. Он тихо перебирал струны своей бандуры и смотрел куда-то вдаль уныло-задумчивыми глазами. Мамай чем-то был похож на Илью Муровца, который снял шлема и зачем-то укоротил усы. Внезапно казак начал уменьшаться в размерах. И уменьшался до тех пор, пока стал картиной на белой стене.

— Где я? — прошептал Витька и с усилием повернул голову в сторону. В тот же миг до него долетел чей-то бодрый голос:

— Вот видите! Он пришел в себя. Даже не представляете, сколько этот герой еще принесет вреда соседским садикам!

А потом над Витькой склонилась мама. Его мама, которую он в последний раз видел почти месяц тому! Мамины глаза были красны от слез, однако на исхудавшем лице светилась радость. Сбоку от мамы улыбался Константин Петрович. В руках он держал Витькин шлем и рассеченную кольчугу. Константин Петрович хотел что-то сказать, однако его отстранил врач с пышными усами цвета спелой пшеницы. В его руках был шприц.

— Где это тебя, друг мой, столько носило? — поинтересовался он и брызнул жидкостью из шприца — В цирке выступал, или бился с псами-рыцарями?

— С половцами — механично ответил Витька, не отводя испуганного взгляда от острого шприца.

— Вон как — ответил врач и весело пошевелил пшеничными усами — так ты, друг мой, чрезвычайно храбрый человек. И для тебя иметь дело с шприцем — это раз плюнуть. А ну, повернись спиной, казак!

Витька с ужасом закрыл глаза.


Через десять дней Витька вышел из больницы и сразу же захотел направиться в Городище. Сопровождали его члены исторического кружка — Колька Горобчик, Игорь Мороз, Ванька Федоренко. И, конечно, Константин Петрович. Ганнуси еще не было, она обещала приехать позже.

Ребята шли рядом с Витькой и ничего не понимали. Словно подменили их товарища. Такой хвастун был, а тут на тебе — слова лишнего не скажет!

— Слушай, Витька, так ты расскажешь нам, что с тобой случилось? — уж не в десятый раз спрашивал Горобчик.

— Потом — коротко ответил Витька — потом расскажу.

— А почему ты идешь сразу на Городище? — не отступал Колька — Зачем оно тебе?

— Хочу кое-что узнать.

От солнца и свежего воздуха у Витьки немного туманилось в голове. Поэтому он и не возражал, когда Константин Петрович осторожно взял его под руку. Дождавшись, пока ребята отойдут немного вперед, Константин Петрович тихонько сказал:

— С того, что ты рассказывал, я кое-что понял. Одно лишь не понятно: почему ты назвал меня Олешком?

— Когда?

— Когда я выносил тебя из пещеры.

Витька вспомнил. И внимательно посмотрел на Константина Петровича. Да, он-таки был похож на его старшего товарища, Олешка Поповича. Не совсем, конечно, так как волосы имел черное, а не русые. И нос не такой. И глаза. В Олешка, кажется, были зеленоватые, а у Константина Петровича — серые. Однако и в устах и в самом лице было что-то похожее. Эта вечная смешинка в прищуренных глазах, и нетерпеливое передергивание плечом, когда приходилось с кем-то не соглашаться…

Так неужели Константин Петрович — далекий-далекий родственник Олешка? Если так, тогда, видимо, вышел Олешко живой из того страшного побоища, и жива осталась Росанка!

А Лыдько, кажется, немного похожего на Игоря Мороза. Или наоборот.

Вчера к Витьке в палату заходила Наталья Задорожная. Так Витька едва не подпрыгнул в кровати — ему показалось, что это зашла не Наталья, а Оленка, Лыдькова сестренка…

Колька Горобчик подождала, пока Витька сравнился с ним и, уважительно поглядывая на перевязанную руку, сообщил:

— Я, Витя, прочитал почти все, что было написано о нашей Вороновке. Знаешь, как она когда-то называлась? Городом Римовым, вот так!

Витька молча кивнул головой. Кто-кто, а он в этом теперь не сомневался.

А Колька вел далее:

— Вот только не понимаю, почему именно Римов позже стал называться Вороновкой?

— Потому что Римовцы часто бились с врагами — ответил Витька и остановился, чтобы перевести дыхание.

Длинное лежание в больнице не прошло бесследно. Интересно, сколько бы лежал с такой раной Лыдько или Олешко? Видимо, намного меньше. Или вовсе не лежал бы.

— Ну, то и что? — спросил Горобчик.

— А то, что на битвы всегда слетается воронье. Вот и назвали Римов Вороновкой. Потому что его защитники почти ежегодно отбивали половецкие набеги.

— Может быть — подумав согласилась Горобчик — хотя, как по мне, «Римов» звучит лучше.

— И я так думаю — сказал Витька.

Они подошли к Чертову Яру и Витька подумал, что как бы в дальнейшем ни сложилась его жизнь — он при первой возможности будет возвращаться сюда, ведь, может опять откроется нора и ему повезут встретиться с давними товарищами. Но дед Овсей говорил, что Змеева нора может открыться нескоро — за пятьдесят, или больше лет. А это ж сколько еще надо ждать! Особенно, если тебе лишь двенадцать. И Витька тяжело вздохнул.

— А еще, Витя, я почти наизусть выучил следующее — не утихал Колька Горобчик — Вот послушай, что писал сам Владимир Мономах: «И пошли мы на войско их (половцев) за огород Римов, и Бог нам помог: наши побили их войско, а других захватили». Знаешь, когда это было? Тысяча девяносто седьмом году — вот когда!

— Когда-когда? — переспросил Витька.

— Тысяча девяносто седьмого — повторил Колька — А что?

— Да ничего — заметно повеселел Витька — Значит, таки дали тогда половцам хорошую трепку!

— Кто дал?

— Наши, кто же еще… А что еще ты вычитал?

О, Колька Горобчик вычитала много чего! Что князь Владимир не только написал послание потомкам, но и охотиться любил. Он выходил сам-на сам против медведя; однажды дикий кабан разорвал ему ногу; разъяренный лось поднял его на рога, а дикая кошка рысь свалила его вместе с конем на землю. Но важнейшее всего — он так храбро бился с половцами, что главный половецкий хан убежал от него аж в Кавказские горы и не показывался оттуда тридцать лет.

— Вот какой мужественный князь, Владимир Мономах! — восторженно воскликнул Колька — Правда же, Витя?

— Правда — завещал Витька — Чистая правда.

На Городище не осталось решительно ничего из того, что были свыше девятисот лет назад. Ни стен, ни ворот, ни клетей, ни сторожевой башни. Осталась разве каменная глыба, да и то, почти по вершок увязла в землю.

Именно к ней и повел Витька свое общество.

Какую-то минуту он молча постоял над глыбой, провел ладонью по жесткой, нагретой солнцем поверхности и обратился к Ваньке Федоренку, что проживал ближе к Городищу:

— Сбегай по лопату. И щетку из проволоки прихвати…

— Зачем? — удивился Ванька.

— Хочу кое-что проверить…

Ванька сбегал поразительно быстро. Одна его нога, кажется, еще была здесь, а другая уже возвращалась из дома. И принес он не одну лопату, а две. Еще и вилы прихватил.

— А больше ничего не нашлось — оправдывался Ванька.

Проволочную щетку он одолжил у соседей.

Витька вогнал лопату в землю около самого камня и болезненно поморщился. Эта работа пока что была ему не по силам. Константин Петрович отобрал у него лопату и начал копать сам. Рядом с ним стали Игорь Мороз и Колька Горобчик.

Когда они закопались в землю почти по грудь, Витька сказал:

— Наверное достаточно.

Тогда осторожно спустился в яму и принялся очищать камень от остатков земли.

Имя деда Овсея Витька нашел почти сразу.

На второй стороне камня он не нашел ничего. На третьей тоже.

А на четвертой стороне, с самого низа, Витькины пальцы нащупали какие-то бороздки. Они занимали совсем мало места и первая из них напоминала букву «І». Дальше угадывалось что-то похожее на «л»…

— Нашел что-то? — нетерпеливо спросил Горобчик — А что именно?

Витька медленно выбрался из ямы. Тихо сказал:

— Под этой глыбой был похоронен Илья Муровец.

Члены исторического кружка дружно разинули роты и стали похожи на участников хорового коллектива.

— Но… — отозвался наконец Колька Горобчик — Я же вычитал, что он похоронен в Киево-Печерской лавре.

Все перевели взгляд на Константина Петровича.

— Все правильно — говорил он — Может сначала Илью Муровца похоронили здесь, а потом перенесли в Лавру — как святого человека, защитника своей земли.

Витька кивнул головой и подошел к обрыву. Отсюда было видно, как птице. Вокруг царили тишина и спокойствие. Не дымили сторожевые огни в засульских дубравах. Да и самих дубрав уж не было. Не вздымалась пыль на дорогах. Лишь там, возле самого горизонта, отливали серебром широкие присульские заводи.

И нигде ни единого половца.

От автора

Сторожевая застава

Это было лет тридцать тому. Еще при Союзе.

Во время одной встречи с пятиклассниками, какой-то конопатый парнишка спросил меня:

— А отчего это Илью Муромца называют русским богатырем? Ведь он воевал на нашей, украинской, земле, и у нас похоронен…

Тогда я не дал исчерпывающего ответа на этот вопрос. Хотя бы потому, что на то время я был поэтом-лириком и описывал по большей части явления природы и свои ощущения по этому поводу. Да и времена были такие, что все лучшее, что было у украинцев или у белорусов, якобы считалось исключительно русским достоянием. И любая другая мысль отбрасывалась как ошибочная и вредная. А тот, кто ее отстаивал, объявлялся врагом народа.

И все же, после той встречи я начал интересоваться происхождением этого исторического лица. И вскоре с огромным удивлением узнал, что даже у России есть люди, которые не считают Илью Муромца русским богатырем. Например, в первом томе двухтомника «Былины», изданного в Москве 1958 года, на странице 120 написано следующее:


«В песне о его выезде из дома названы город Муром и село Карачарово. Такое село действительно есть… Однако делать на этом основании вывод о среднерусском происхождении образа Ильи все же нельзя: можно говорить о среднерусском происхождении той песни».


Улавливаете разницу? Но и это еще не все. Там же читаем:


«Наряду с формой «Муромец» имеются формы «Муровец», «Моровлин», «Муровленин» и некоторые другие, которые могут быть произведены от названий городов Моровийск, Моровий, Муравский шлях на юге России (Волынь, Черниговщина)».


А Волынь и Черниговщина есть не что иное, как Украина, а не «юг России». А села Муром и Карачарово, по утверждению краеведов, были когда-то сразу за Черниговом.

Но почему же тогда песни и былины об Илье Муромце имеют именно «Среднерусское происхождение»? Ответить на этот вопрос тоже не сложно.

То были тяжелые и смутные времена. Степями Руси-Украины постоянно слонялись орды обров, печенегов, половцев, татаро-монголов. Не проходило года, чтобы они не нападали на киевскую а, особенно, Переяславскую земли.

Поэтому далекие наши пращуры должны были постоянно держать при себе меч. А те переяславские семьи, чьи родители и сыновья легли в битвах со степняками, получили разрешение от наших русских князей переселяться аж за реку Глазу, в заболоченные северные леса, куда алчным степнякам было не так легко добраться. Там, в относительном спокойствии, матери выращивали своих детей, пока те брались за оружие.

Впоследствии туда направились и сами князья.

И вот живут себе переяславские (а впоследствии к ним присоединились и киевские) переселенцы на новых землях, на зверя охотятся, рыбу ловят, хлеб выращивают. А длинными зимними вечерами собираются у каганцов и очагов и начинают вспоминать о том времени, когда их деды и родители еще жили над Сулой и были свидетелями или и участниками победоносных битв за переяславские и киевские земли.

А водили их на те сечи наши славные богатыри Илька Муровец, Добрыня Никитич, Олешко Попович, которые вместе с храбрыми дружинниками считали лучшим погибнуть от вражьей стрелы, чем переселяться за далекие болота и леса…

Вот такие мысли возникали у меня во время сбора материала о наших далеких пращурах-богатырях. А там уж было недалеко до написанию повести об их славных временах и подвигах. А что из этого вышло — судить тебе, мой юный друг.


Писано 1986 года в древнем городе Римове над Сулой, которая ныне зовется Большая Буримка. Дополнено в 2011 году.


на главную | моя полка | | Сторожевая застава |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 11
Средний рейтинг 4.5 из 5



Оцените эту книгу