Книга: Королевский выбор



Эмилия Остен

Королевский выбор

Глава 1

Пуэрто дель Фасинадо.

Маравийоса

Март 1801 года

Ночь ложилась на город кольцами, словно большая змея. Сначала исчезло море - вечное море, бирюзовое, синее, зеленое - как того пожелает Господь Бог, какое у Него будет настроение! Море пропало, растворившись в серой дымке облаков, и вдруг оказалось, что никакая это не дымка, а тьма. Тьма легла, обвила, расплескалась. Потом, следующим своим кольцом, темнота-змея охватила берег; сгинули мачты парусников в порту, пышные сады, спускавшиеся по склонам туда, где вечно кипит прибой. И, наконец, открыв громадную пасть, где, словно острые зубы, сияли первые вечерние звезды, тьма поглотила центр города - и замок пал, провалился в ее желудок.

Но вот вспыхнули цепочки фонарей - улицы протянулись ожерельями, в порту зажгли костры и запалили дрова в бочках, обитых изнутри железом, и в домах вспыхнули окна, и во двор вынесли факелы. Темнота шипела, плевалась и отползала. Окончательно она отступит только утром, с первыми лучами рассвета.

- Тебе не надоело смотреть?

Рамиро пожал плечами. Он стоял, заложив руки за спину, у окна, длинного и узкого, словно шпага. Здесь, в новой части замка, окна были побольше, чем в старой - именно потому Рамиро когда-то выбрал себе эти комнаты. В старой части, где по традиции предпочитал обретаться отец, в окошко даже плюнуть трудно. Бойницы в стенах толщиной с человеческую жизнь, вот там что, а не окна.

Маравийоса окутывалась шафранным сиянием вечерних огней. Огни плыли по улицам - это фонари и факелы; и огни двигались в море - это рыбацкие шаланды возвращались в порт. Рамиро представил, как скрипят сейчас весла в уключинах, как плещется в парусе беззаботный ветер, как ругается рулевой на упавшую дымку - ни черта же не видать, как есть, ни черта! И волна плещет в борт, и дома ждет жена, полнотелая, румяная. И ужин.

Рамиро глубоко вдохнул вечерний воздух и отвернулся от окна.

- Ну что? Свечи зажжем? - спросил Лоренсо.

- Зови.

Лоренсо дотянулся до колокольчика и позвонил; тут же дверь распахнулась - караулили под нею, там всегда караулят, - вокруг замельтешили, и свечи зажглись как бы сами собой. В их нервном, подрагивающем сиянии стало видно собеседников. Лоренсо сидел, перекинув ногу через подлокотник роскошного кресла и покачивая начищенным сапогом. К носу сапога приклеился блик.

Прислуга на Лоренсо смотрела искоса - сколько уже лет прошло, а не привыкла, что он тут сидит, а не стоит, согнувшись в поклоне.

Рамиро застыл у окна; руки, сложенные за спиной, заставляли держаться прямо. Он устал так, как устает человек, не первый год работающий с раннего утра и до глухой ночи; спина норовила согнуться, но ее держало воспитание.

- Ужин, ваше высочество? - один из слуг стоял рядом.

- Позже.

- А ну, все вон, и побыстрее! - лениво велел Лоренсо, и слуги попятились - послушались.

Лоренсо попробуй не послушайся. У него даже ленивые интонации со стальным отливом, и глаза стальные, и волосы, словно пеплом припорошены, и ходит он так, что одной походки его боятся. Рамиро немного ему завидовал - так, как может завидовать младший старшему, который, тем не менее, состоит у него же на службе. Лоренсо де Ортис - меткая рука, говорили про него. Лоренсо - сквернослов и ловелас. Лоренсо - безжалостный убийца, мартовский кот, обманщик, любитель почестей.

Лоренсо - самый верный друг и самый лучший на свете защитник.

- Не хочется ехать? - спросил верный друг и защитник и потянулся за виноградом. Отщипнул от грозди пару ягодок и отправил в рот.

Рамиро покачал головой.

- Когда ты так немногословен, я начинаю тебя подозревать. Сядь уже.

Садиться не хотелось - Рамиро знал, что если усядется, то непременно начнет засыпать, а хорошо бы еще до ужина прочитать все те бумаги, которые принес Амистад де Моралес, и что-то придумать с этими налогами на ввоз итальянских тканей, потому что завтра совет будет это обсуждать, и неизвестно, явится ли отец. Заседание совета назначено на девять утра, сразу после молитвы и завтрака. А если учитывать то, что сегодня в замке праздник, то отец может и не прийти.

- Я лучше постою. - Рамиро прошелся из угла в угол, посмотрел немного, как ветерок колышет занавеску, и отвернулся.

- Когда отплываем?

- Послезавтра. И, если ветер будет попутным и Господь нам поможет, доберемся быстро.

- Я бы надеялся скорее на ветер, чем на Господа, - хмыкнул Лоренсо.

Ах да. Мартовский кот, сквернослов и безбожник.

- Кардинал тебя однажды отлучит.

- Не отлучит, пока я хожу у тебя в любимчиках.

- Тогда, конечно, никогда.

- Вот и я о том же говорю. - Лоренсо прицелился и цапнул персик.

«Он ведет себя как мальчишка, - подумал Рамиро, - хотя он старше. Он ведет себя так, чтобы я чувствовал себя… живее. Чтобы улыбался чаще. Чтобы хоть иногда забывал, где я и на каком месте стою».

Такие места, говорил иногда кардинал де Пенья, назначаются свыше. Если уж родился и оказался так высоко, что орлы боятся залетать, - терпи и делай то, что должен. Ты себе не принадлежишь, ты принадлежишь другим.

- Так, мы едем во Флоренцию. Хорошо. Прекрасные флорентийки будоражат воображение. Ты же еще там не бывал и их не видел, - продолжал Лоренсо.

- А ты бывал?

- С твоим отцом, однажды. Несколько лет назад. Помнишь?

- Нет.

- Ах да, ты тогда находился в Испании. Прекрасные каталонки…

- У тебя все женщины прекрасны.

- Да, - согласился Лоренсо, - все прекрасны. А разве нет?

- Да.

- Вот Леокадия…

- Не говори мне о Леокадии, - поморщился Рамиро.

- Она-то о тебе говорит.

- Мы поссорились.

- Опять? На сей раз из-за чего?

- Она не хочет, чтобы я ехал.

- Предчувствия? Страшные сны? Бродячая цыганка нагадала?

- Всего лишь желание обо мне позаботиться.

- Она твоя сестра, мой друг Рамиро. Конечно, она о тебе заботится.

- Конечно, - сказал Рамиро, - заботится.

Он прошел к письменному столу, снял сюртук, расстегнул жилет и сел. Перья наточены, бумаги громоздятся растрепанной кучей, и пальцы синие от чернил. Красота. Эдем.

- А я бы на твоем месте почаще заходил к Леокадии, - заметил Лоренсо, жуя персик. - И смотрелся в ее дорогие, очень дорогие зеркала. Чтобы ужаснуться и понять, что спать иногда нужно. Ты сейчас выглядишь на все сорок.

- Не преувеличивай, - нахмурился Рамиро и уставился на листок, исписанный мелким почерком в замысловатых завитушках. Вот же пишет секретарь де Моралеса! Отвратительно пишет. С ходу не разберешь. Рамиро придвинул поближе пятисвечный канделябр, капнул на руку горячим воском и зашипел.

- Я не преувеличиваю. Я тоже о тебе забочусь. Хоть ты и не мой брат.

- Иногда я об этом жалею, - буркнул Рамиро, вчитываясь в законопроект.

- Почему? - жизнерадостно вопросил Лоренсо.

- Я бы тогда с тобой в детстве дрался. И сейчас подраться бы мог. На родственных правах. А так… Негоже бить собственного начальника стражи. Это недостойно, как сказал бы мой учитель этикета.

- Все вы сочиняете, ваше высочество, как английский поэт Вильям Шекспир, - сказал образованный Лоренсо и поднялся. - Ни разу не видел, чтобы вы дрались со своим братом. Хотя вот кого следовало бы иногда поколотить, так это его высочество Марко Хулиана Умберто. Может, тогда бы он поумнел.

- Ну-ну, - хмыкнул Рамиро и вымарал особо революционную строчку.

- Я пошел, - объявил Лоренсо. - Время проверки караулов. Скажу, чтобы принесли ужин через четверть часа. И чтобы не уходили, пока ты его не съешь.

- Ступай.

- Ваше высочество. - Он словно сдернул с лица улыбку, поправил пистолеты на поясе, резко и коротко поклонился и вышел - совсем не такой, каким был минуту назад.

Обманщик. Притворщик. Любитель почестей и наград.

Пока он стоит за твоей спиной, можно не бояться удара в спину.

Рамиро бросил перо и потер ладонями ноющую поясницу. Он просидел над бумагами целый день, не помнил, чтобы завтракал и обедал, и сомневался, что почувствует вкус ужина. Лоренсо, конечно, прав: хорошо бы размяться, но в фехтовальный зал идти поздно, верхом выезжать - тоже. Ночью выезжать одному небезопасно; хотя Маравийоса относительно тихий город, на неприятности можно нарваться где угодно, даже в этом земном раю. Придется брать с собой большую охрану, а это церемонии, это переполох, это очередная ссора с Леокадией, которая в последнее время что-то излишне внимательна к брату. Впрочем, она за него волнуется, и не зря. Времена сейчас не очень спокойные, а отец…

Рамиро не хотел думать об отце.

Чтобы занять свои мысли другим, он встал, отложив мелко исписанный листок, и снова прошелся туда-сюда; сапоги мягко ступали по широченному ковру, привезенному то ли из Турции, то ли из Ирана, то ли и вовсе из Армении - Рамиро таких мелочей никогда не помнил и зачастую не замечал. Ему было все равно, какого цвета обивка на креслах в королевской столовой, и что изображено на панно в отцовских покоях, и что на нем самом надето - о последнем заботился камердинер, и вроде пока все шло нормально. Такие вещи занимали женщин, вот королеву Дориту, например, и сводную сестру Рамиро Леокадию. Они-то и придавали королевскому дворцу то, что называлось емким словом «лоск». Проще говоря, нужно было, чтобы все кругом блистало, искрилось богатством и переливалось благополучием.

Хотя этого благополучия нет давно. Нет, и пока не предвидится.

Рамиро остановился у окна, оперся о подоконник и высунулся наружу. Снизу, со двора, долетали голоса стражников, нетерпеливо скребла копытом по камням лошадь под седлом и попоной, на которой был вышит почтовый голубь - знак службы гонцов. Отсюда Рамиро хорошо это видел. Подбежал худенький гонец, взлетел в седло, и стражник открыл боковые ворота. И еще был далекий шум, подмасленный музыкой, и хохот, и бессвязные выкрики - слова невозможно разобрать.

Гости отца. Веселятся.

А может, плюнуть на все, позвать Лоренсо, переодеться во что-нибудь попроще, - тут Рамиро потрогал свой расшитый золотом жилет, - и выбраться в город, в какой-нибудь кабачок? Съесть свиных ребрышек прямо с огня, выпить красного как кровь вина и на пару часов позабыть о том, кто он и кому что должен. Всем должен, кроме себя.

Нельзя. Родился принцем - терпи.

Рамиро протяжно и негромко выругался сквозь зубы (от сквернослова Лоренсо набрался) и побрел обратно к столу. Никто за него делами не займется, так что нужно читать бесконечные бумаги. Он сел, подпер щеку ладонью, уставился в текст. Буквы разбегались, как букашки.

Такие букашки бывали в цветах, что приносила из сада Леокадия. Сад при дворце имелся огромный и роскошный - короче, как полагается. Леокадия кокетничала с садовником и потому могла иногда блеснуть ботаническими знаниями. Она притаскивала Рамиро одуряюще пахнувшие букеты и подносила их близко к его лицу, чтобы он нюхал. Он нюхал и старался не морщиться. Он ничего не понимал в цветах - ни в розах, ни в гвоздиках, ни в герани! - и еще они частенько кололись, а из них выползали вот такие неприятные букашки, весьма рассерженные тем, что их потревожили.

И сейчас казалось, что буквы так же бегут, и занавеска качается медленно-медленно. А потом - Рамиро не успел понять, в чем дело, - дверь распахнулась, вошел незнакомый человек с сосредоточенным узким лицом, поднял пистолет, нацелился Рамиро в грудь и выстрелил. Выстрел прошел по телу мягким звоном, и больно совсем не было, и Рамиро стал падать со стула…



Глава 2

…И проснулся.

Сквозняк от окна задул одну из свечей в стоявшем на столе канделябре. Стрелка в больших напольных часах сдвинулась минуты на четыре - всего лишь. Листок все так же лежал под руками.

- Спать, - сказал ему Рамиро, - я хочу спать…

Он потер двумя пальцами переносицу, отыскал среди бумажных завалов колокольчик и позвонил.

- Ужин несите, - негромко велел он появившимся слугам, и те сразу забегали, открыли двери в соседнюю комнату - столовую, - чем запустили еще цепочку сквозняков.

Пускай, а то слишком уж жарко. Хоть и начало марта, весна на Пуэрто дель Фасинадо всегда теплая - еще бы, южные широты и море. Средиземное море. Бирюзовое, синее, зеленое - как того пожелает Господь.

Обычно Рамиро ужинал не один, но сегодня ему никого не хотелось видеть, даже Лоренсо, который обладал удивительной способностью поднимать настроение. Шутов в замке не держали, и Лоренсо добровольно отдувался за них - но в основном в присутствии Рамиро. На всех остальных он не считал нужным растрачивать свой талант. Однако сегодня пусть погуляет. Послезавтра на рассвете с отливом нужно отплыть, а сегодня - сегодня еще все привычно, и красотки на королевском празднике наверняка есть, и… Рамиро прожевал кусок говядины и подумал, не пойти ли на бал к отцу. Нет, не пойти. Что он там не видел.

Только расстроится и начнет считать, сколько золота на этот бал потрачено.

Марко говорит, что он зануда. И Леокадия тоже иногда говорит. Но Леокадия умнее Марко, вот что любопытно. Соображает быстрее, интересуется всем, что происходит в Фасинадо, и ходит на королевские советы, почти на все. Рамиро нравилось такое рвение сестры. Она могла бы стать его помощницей, если бы он больше доверял людям.

В последнее время он не знал, кому доверять.

Рамиро думал как раз об этом, когда доложили о приходе Леокадии. Она вошла - явно с бала, разгоряченная, щеки так и пылают, высокая грудь вздымается, и надето на девушке что-то синее и воздушное, а в гладких, блестящих черных волосах прорва бриллиантов. Королевские драгоценности, которыми набиты сундуки. Этакий флаг с надписью «у нас все хорошо».

Леокадия остановилась у стола - стул ей тут же ловко пододвинули, - села, впилась в Рамиро взглядом колдовских черных глаз и сказала:

- Мне это надоело.

- Что? - уточнил Рамиро, во всем любящий порядок.

- То, что мы с тобой все время ссоримся, дорогой, - она потянулась и положила узкую ладонь в перчатке на руку Рамиро. - Нельзя так. Мы ведь друг друга любим.

Рамиро кивнул - он был вполне согласен с тем, что любит Леокадию. Он и вправду ее любил. Сколько он себя помнил, она всегда являлась неотъемлемой частью его мира. Она воплощала все то, что должна воплощать женщина, и Рамиро осторожно радовался, что эта женщина - его сестра.

- Мне тоже это не нравится, - сказал он, - помиримся?

- Помиримся. - Она улыбнулась уголками совершенных, сочных губ. - Ты ведь скоро уезжаешь. Я уже заранее скучаю.

- Я привезу тебе подарок из Флоренции, - пообещал Рамиро.

- Лучше бы ты взял меня с собой.

- Как же я возьму тебя с собой, если королева против?

Леокадия тяжело вздохнула.

- Матушка не понимает, что мне нужно повидать мир. Я уже два года не покидала остров. Я устала сидеть здесь, словно в клетке, хотя и люблю Фасинадо. Но Италия… Мы могли бы путешествовать, поехать в Рим, в Венецию, в Неаполь.

- Это требует больших средств и приготовлений. Ты же знаешь, что мы с тобой не можем просто куда-нибудь поехать.

Все это время ее ладонь лежала на его, а тут Леокадия, расстроившись, убрала руку.

- Рамиро, ты сухарь. Как с тобой вообще можно разговаривать?

- Тебе удается с этим справляться.

Он постарался улыбнуться ей, и знал, что улыбка выходит усталой и кривой, только ничего иного сейчас предложить не мог. Впрочем, Леокадия по достоинству оценила его усилия.

- Только я не хочу, чтобы без тебя матушка опять начала искать мне жениха.

- Почему нет? - Возможно, это решило бы кое-какие проблемы. - Ведь, насколько мне известно, есть несколько подходящих кандидатур.

Леокадия закатила глаза; выглядело это очаровательно.

- Подходящих! Я хочу выйти замуж за живого человека, который будет меня любить и ценить, а не за какую-то кандидатуру. Неужели ты не понимаешь?

- Нет. Не очень. Долг прежде всего.

- Какой ты! - притворно надула губки Леокадия. Сегодня вечером она изволила играть в маленькую девочку. Рамиро не собирался ей мешать - пускай развлекается. Ей скоро надоест. - Едешь без меня во Флоренцию да еще язвишь. Вот сейчас разрыдаюсь, и ты пожалеешь, что меня расстроил!

- Леокадия, - сказал Рамиро, не выдержав, - хватит, прошу.

Он устал, у него болела спина, во сне опять являлась смерть, и законопроект написан слишком мелко.

Надо сказать де Моралесу - пусть своего секретаря выгонит, что ли. Может быть, это изменит жизнь к лучшему.

- Хорошо, - сказала Леокадия, прекратив притворяться, - я пришла к тебе мириться и по делу.

- По какому?

- Хочу, чтобы ты со мной потанцевал, когда закончишь ужин.

- Леокадия… Я устал, как крестьянская лошадь.

- Пожалуйста.

- Если я там появлюсь, меня не отпустят до утра.

- Пожалуйста! - она молитвенно сложила ладони.

Красивая женщина. Чувственная. Прекрасная.

Он редко был в силах ей отказать - и сейчас не смог.

- Хорошо, - сказал Рамиро, встал, бросил на стол салфетку. - Ты мне поможешь потом сбежать. Я переоденусь и приду в зал.

- Спасибо. - Она сверкнула угольными глазами, поднялась и пошла к выходу.

«Как это получается, что она мною вертит в таких мелочах, - думал Рамиро. - Как вот так выходит?» Он же никуда не собирался идти. Он думал выпить половину бокала вина и лечь спать, чтобы завтра встать еще до рассвета и прочитать законопроект. А теперь придется потратить час, чтобы удовлетворить прихоть Леокадии.

Ну что такое, в самом-то деле.

Камердинер что-то ворчал, помогая ему переодеваться. Рамиро не слушал. Он на себя и в зеркало не смотрел. Нового ничего не увидит, какой костюм выбрал услужливый камердинер - безразлично, не забыть причесаться, и все, можно идти на бал. Ах да. Цепь, еще одно кольцо. Вот так.

- Вы прекрасны, ваше высочество, - произнес камердинер.

- Ступай.

Он не благодарил за такую традиционную лесть - да от него и не ждали соблюдения подобных мелких традиций. Лесть обычно проскальзывала мимо Рамиро, словно маленькая песчаная змейка, и исчезала в высокой траве. Он не слушал этого, он не должен был этого слышать - иначе голова полнится совсем не теми вещами, какими должна. Рамиро хотел, чтобы разум оставался чистым для тех дел, что уготовал ему Господь.

Уготовал ведь, если уж ткнул пальцем именно в это место на земле.

Место - размером с тусклую медную монетку на Божьей ладони. Место - остров, очертаниями похожий на раскинувшую крылья чайку. Может, потому чайка и на гербе. Пуэрто дель Фасинадо, рай земной, ад земной, наказание и благословение Господне.

- Ладно, - пробормотал Рамиро, - один танец… два танца, и спать.

Он вышел - перед ним распахивались двери - и быстрым шагом направился в старую часть дворца, где лилась рекою музыка, горели громадные люстры (с их медных ободов иногда капает на головы танцующих воск) и королевские гости веселились, беззаботно, словно налетевшие на свет мотыльки.

Рамиро шел, спускался по лестницам, поднимался, и шепот летел впереди него, двери распахивались, ему даже не нужно было приказывать - словно он являлся волшебником. Только это не волшебство. Это традиции с церемониями под ручку.

Он не слышал, как о нем доложили, но музыка смолкла и пары уже не кружились - конечно, оркестр ведь предупрежден, что нужно завершить танец в удобный момент. Рамиро пошел по сверкающему полу (зал ремонтировали совсем недавно) к возвышению.

Там, в креслах с высокими узкими спинками, сидели люди, которые были дороги Рамиро больше всех на свете.

Король Альваро V, раздвинувший локти и развалившийся на троне так, что казалось, будто это большая спящая птица. Та самая чайка, с герба, - потому что облачение короля было ослепительно-белым.

Королева Дорита, с высоко поднятым подбородком и идеально прямой спиной.

Принцесса Леокадия, лучившаяся довольной улыбкой навстречу Рамиро.

И Марко, младший брат, глядевший исподлобья и недоверчиво.

Семья. Какой Бог наградил.

Что-то сегодня слишком много думается о Боге…

Рамиро поклонился отцу, затем мачехе, после чего занял свое место по правую руку от короля - место старшего принца. Ему полагался не менее неудобный, чем у остальных, стул, и пришлось выпрямить спину так же, как у Дориты, чтобы было удобно сидеть. После чего Рамиро махнул рукой музыкантам - те немедля заиграли - и первая часть долга оказалась выполнена.

- Я так и думал, что ты придешь, - буркнул Марко.

- Почему? - спросил Рамиро, не поворачивая головы.

- Твой пес уже некоторое время тут ошивается.

Рамиро покосился влево - точно, у боковых дверей маячит Лоренсо, прохиндей.

- Марко, где ты подбираешь такие слова?

- Они отражают истинное положение дел, - хмыкнул брат. Рамиро видел его краем глаза. - Послушай, тебе не кажется, что дочка баронессы Отеро призывно на меня смотрит?

- Они все призывно на тебя смотрят.

- Не все. Половина примерно. Вторая половина смотрит на тебя.

- Ты жалеешь, что я пришел и отобрал у тебя внимание девушек? Не беспокойся, я скоро покину праздник.

- Почему же ты явился, если тебе здесь не нравится?

- Леокадия попросила.

- Хочет с тобой станцевать?

- Да.

Марко наклонился к брату поближе и попросил негромко:

- Возьми меня с собой.

- Нет, - отрезал Рамиро, - это не обсуждается. Ты останешься в Фасинадо.

- Ты считаешь, что я еще слишком молод, чтобы уехать отсюда? Хотя бы на пару месяцев?

- Нет. Просто я отправляюсь по делам. - Рамиро постарался смягчить тон. - Когда я разберусь с текущими проблемами, мы обязательно съездим куда-нибудь. Ты, я и Леокадия. Она тоже просила меня об этом.

- Я могу попросить отца, - пригрозил Марко.

- Он тем более не разрешит.

- Я не был бы так уверен.

- Не обижайся, Марко. У тебя все впереди, а мне не нужны спутники в этом путешествии.

Брат скривился.

- Ладно, ладно. Я займусь дочкой баронессы Отеро.

Рамиро посмотрел на отца - так и есть, дремлет, и морщины залегли под глазами, и щеки слегка обвисли, несмотря на то, что островная стать дает о себе знать. Жители острова были в массе своей худые да высокие, а Альваро - истинный островитянин, если не по духу, так по виду. Хотя сейчас заметно, что отец сильно постарел. Рамиро было больно от этого, и тупо ныло слева в груди.

Он отвел взгляд, вспомнил, зачем сюда пришел, дождался очередной смены мелодий и, встав, поклонился Леокадии.

- Позвольте пригласить вас, сестра.

- Конечно же, брат.

Им освободили дорогу - когда танцуют члены королевской семьи, все обязаны почтительно смотреть. Рамиро терпеть не мог эти пляски напоказ. Он махнул рукой, чтобы к ним присоединились другие пары.

- Меня всегда удивляет, что ты не жаждешь почестей и внимания, - сказала Леокадия. От нее исходил тонкий, едва уловимый аромат, и Рамиро подумал, что так пахнут ночные цветы.

- Почему ты удивляешься? Ты знаешь меня с детства.

- С рождения. Я знаю тебя с рождения, Рамиро.

- Пускай так.

- И ты всегда был такой. Ты просто не замечаешь, когда люди рвутся выказать тебе уважение.

- Это преклонение перед властью. Мы носим его, как мантии. - Он танцевал привычно, не думая, и Леокадия двигалась рядом с ним - легкая, словно порыв ветра.

«Она прекрасна, - подумал Рамиро, - черт ее побери, прекрасна. Эти бездонные вороные глаза, блестящие, словно шкура породистой лошади. Этот благородный абрис лица, тонкие пальцы, мягкие губы. Кому-то повезет, ему достанется в жены бесценное сокровище. Если, конечно, сокровище пожелает».

До сих пор ни мать, ни отчим Альваро не смогли уговорить Леокадию выйти замуж. Она цеплялась за остров, как приморская сосна цепляется корнями за голый камень - упрямо, вопреки всему. Если Леокадия выйдет замуж, ей придется покинуть Фасинадо. О том, чтобы выдать ее за местного, и речи не шло. Слишком серьезно было положение в государстве, чтобы пренебрегать возможностью упрочить связи.

«Еще немного - и королевский совет примет решение», - отстраненно подумал Рамиро, ловя предназначенную ему насыщенную улыбку. Еще немного - и старички в мантиях выберут жениха, который приедет и, несмотря на возражения, истерики и холодную ярость, увезет Леокадию далеко отсюда. Королевских семей в Европе осталось не так много. Возможно, удастся породниться с Габсбургами. Пожалуй, что с ними. Пока Европа воюет, Австрия женится… м-да.

- Ты снова где-то далеко, - попеняла ему Леокадия.

Рамиро не хотелось говорить, что он думал о ее замужестве, и потому он сказал другое:

- Ты прелестна. Эти кавалеры, что жадно смотрят на тебя, - у них есть шансы?

- Ни одного, - она смахнула невидимую пылинку с его плеча.

- Ты гордячка, Леокадия. Ты влюблялась когда-нибудь?

- Однажды, - созналась она, отведя взгляд.

- И что же он?

- Он не понял моего чувства.

- Значит, он его не стоил.

- Он стоил! - горячо возразила Леокадия и тут же одернула себя, словно бы поводья натянула. - Не хочу говорить об этом, Рамиро. С каких пор тебя стал интересовать трепет моей души? Ты никогда не трогал мои тайны.

- Я не думал, что у тебя есть тайны. - Он и вправду не знал, что у сестры случалась сердечная привязанность.

- А почему нет? Мне уже двадцать пять. Я должна была влюбиться хоть однажды.

- Да, конечно.

- А ты? Я созналась тебе. Ты влюблялся, Рамиро?

- Кажется, нет. - Танец закончился, и музыканты тут же заиграли следующий. - Опиши мне, как это бывает.

- Как… - Она усмехнулась и запрокинула голову, а потом, резко опустив подбородок, ожгла Рамиро взглядом. - Ты хочешь часто его видеть, того человека, в которого влюбляешься. Хочешь быть с ним, чем ближе, тем лучше. Желаешь разделить с ним жизнь. Каждый его жест, каждое слово важны. Вот так влюбляются. Что?

- Тогда со мной такого не случалось.

Она скривилась.

- Конечно, ты у нас известный сухарь.

- Кажется, ты мне говорила об этом сегодня.

- Иногда не грешно и повториться. Может, ты размягчишься. Разве тебе не хочется просто насладиться жизнью, хоть иногда?

- Я знаю, чего это стоит, такое наслаждение, - холодно ответил Рамиро.

- Разумеется. Я все понимаю, и я знаю тоже. - Леокадия глубоко вздохнула; щеки у нее раскраснелись от танца. - Возвращайся скорее, Рамиро, возвращайся скорее в Фасинадо!

- Как я могу не вернуться? - мягко произнес он. - Здесь мой дом.

Глава 3

Палаццо Веккьо сиял, словно вернулись времена Медичи. Ничто не могло умерить это вызывающее, великолепное сияние. Чарити в нетерпении высунулась из окна кареты, чем вызвала добродушное порицание от отца.

- Милая, не надо так суетиться, иначе высокомерные французишки решат, что я тебя в первый раз вывез в свет.

- Ах, папа, можно подумать, что кто-то способен предположить такую глупость о Мартине Эверетте!

- Кто знает этих вконец офранцузившихся итальянцев!

Чарити не стала спорить с отцом, но и не вернулась на место, продолжая всматриваться вдаль.

- Если мы будем продвигаться все так же медленно, то можем пропустить самое интересное.

- Не пропустим.

Чарити вздохнула и все же вернулась на место. Сиденье кареты, обитое лучшей итальянской кожей, тихо скрипнуло. Чарити поправила сползший с плеч палантин из сибирских соболей и скромно сложила руки на коленях. Белое, белое, снова белое… Чарити уже ненавидела этот цвет. Дома, в Дорсете, можно было надевать любые цвета, никто бы и глазом не моргнул; континентальные европейцы же оказались настолько привержены правилам и традициям, что Чарити пришлось отправить обратно в Англию свой сундук и закупить в Париже огромное количество белых платьев: шелк, бумазея, бархат, муслин… И все, до последней ниточки, белоснежное. Нельзя сказать, что этот цвет совсем ей не шел: Чарити, хоть и блондинка, имела здоровый, чуть золотистый оттенок кожи, яркие синие глаза и нежно-розовые губы, не нуждающиеся в помаде. Четкие черты лица, плавная линия плеч, высокая грудь - в общем, можно сказать, что нынешние моды ей вполне к лицу, но вот бесконечное белое, предписанное незамужним девушкам…

Сегодняшнее платье было из гладкого шелка с отделкой из искусно вырезанных из бархата роз и больших настоящих жемчужин. Еще более крупный жемчуг сверкал в волосах; пара десятков шпилек, удерживающих длинные волосы цвета льна, заканчивались безупречными овальными жемчужинами. Вот еще одно, что отличает ее от континентальных девушек: волосы.

Чарити поправила прядь волос, спускающуюся из прически на плечо, и снова выглянула в окно. На сей раз увиденное ее обрадовало.

- О, папа, вон там карета Черутти. И Фризоны уже здесь. И Месса.

Мартин Эверетт пожал плечами:

- Надо думать, что на прием свеженазначенного Бонапартом короля приедут все влиятельные лица. - Перечисленные Чарити семьи принадлежали к цвету флорентийского общества, они были банкирами.



- Папа, сейчас все короли в Европе назначаются Бонапартом, Людовик I - не исключение.

- Ну, милая, пока что еще не все. И это радует, иначе наш семейный бизнес мог бы сильно пострадать.

Чарити снова поправила непокорно сползающие соболя.

- Да, я помню, что ты тут по делу, но ведь ты обещал показать мне всю Флоренцию! Микеланджело, Вазари, Гирландайо! Брунелески! Донателло!

- Чарити, милая, ты уже объехала весь город со своими подружками. Что ты еще хочешь?

- Я хочу все! Да каждый завалящий юноша в Англии едет после Оксфорда или Кембриджа в путешествие по Европе! Любой из этих оболтусов может увидеть все это своими глазами!

- Будь уверена, милая, они заняты в путешествии совсем другим.

- А чем? - встрепенулась Чарити. - Чем можно заниматься в Италии, кроме как восхищаться титанами Возрождения?

- Гм… - Лорд Мартин поморщился. - Не думаю, что это тема для разговора между отцом и дочерью.

- Папа! Можно подумать, налоговая система или залоговые векселя - это самая обычная тема для семейных разговоров! - фыркнула Чарити.

- Э-м-м… Мы уже, кажется, приехали.

Действительно, карета остановилась, и ливрейный лакей распахнул дверцу, помогая гостям выйти.

Палаццо Веккьо блистал. Внутри - еще ярче, чем снаружи. Чарити затаила дыхание. Хотя она действительно уже провела во Флоренции больше месяца и успела посетить почти все достопримечательности, в палаццо Веккьо она пока что не была ни разу.

Старинное здание казалось Чарити настоящей драгоценностью. Какие только имена оно не сменило на своем веку! Этот дом назывался Новым дворцом и Палаццо дела Синьория - когда правители коммуны во Флоренции объявили себя синьорами, - и Палаццо Дукале - резиденцией герцога, и лишь после этого, кажется, в шестнадцатом веке, когда герцог предпочел переехать в палаццо Питти, стал называться Старым дворцом - палаццо Веккьо. Это безупречное творение Арнольфо ди Камбио по-прежнему поражало своим величием.

- Какой интересный казус, - прошептал на ухо дочери лорд Эверетт, пока они стояли на лестнице в толпе гостей, ожидая, пока назовут их имена и представят новому королю. - Людовик Бурбон, принявший корону из рук Бонапарта, празднует свое воцарение в зале Пятисот, где заседало Народное Собрание.

- Папа, я отлично знаю историю. И сейчас я просто не хочу об этом думать.

Зал Пятисот, ярко освещенный тысячами свечей, ослеплял. Бесценные фрески, повествующие о славной истории Флоренции, казались совершенно живыми, а великолепный мраморный пол сверкал, словно водная гладь в тихое утро. Ровно напротив входа восседал разряженный, как петух, Людовик I Бурбон. Двадцатисемилетний правитель только что придуманного королевства Этрурия, брошенного ему под ноги, как кость собаке; женатый на своей кузине Марии-Луизе, дочери Карла IV, которому, можно сказать, духовно наследовал - в основном, в отсутствии духа, - этот молодой человек не производил особого впечатления. Несмотря на ухищрения придворных куаферов, его соломенно-рыжие волосы торчали в разные стороны, а выражение вытянутого лица (вялый подбородок, пухлые губы, крупный нос и глаза чуть навыкате) было растерянным. Людовик не блистал умом и никогда ничем особенным не выделялся. И тем не менее сегодня он стал хозяином праздника - самого большого праздника Флоренции.

Глядя на короля, Чарити не могла не улыбнуться.

- Папа, а еще пикантней то, что получил он свою корону из рук человека, участвовшего в свержении его родственников с престола Франции.

- Не будем уж вспоминать о святотатственной казни, - пробормотал лорд Эверетт.

- Да, не будем о грустном. - Чарити осмотрелась. - Ты видишь того, ради встречи с кем ты здесь?

- Пока нет.

- А я вижу Сесили. Проводи меня к ней.

Сесили Месса, дочь банкира Джироламо Месса, с искренней радостью приветствовала подругу. Черноволосая, маленького роста, юркая и живая, она напоминала лесного эльфа. И белый цвет шел ей даже больше, чем Чарити, подчеркивая броскую, слегка резковатую красоту итальянки.

- Чудесно выглядишь, - улыбнулась Чарити.

- А ты вообще сказочно хороша, - вернула комплимент Сесили. - Пойдем, Мария и Лидия устроились поближе к освежающим напиткам. Скоро здесь будет так жарко, что придется бежать во внутренний дворик.

- Туда, где «Давид»?

- Кто такой Давид?

- Сесили! «Давид» работы Микеланджело.

- Ах, этот «Давид»!

Чарити позволила увлечь себя в сторону галереи, выводящей во внутренний дворик. Там, у балюстрады, уютно устроились Мария Фризон и Лидия Черутти. Все защебетали, расположились поудобнее, похвалили наряды друг друга и перешли к волнующей всех теме.

- Чарити, ты уже его видела?

- Нет. Отец сказал, что встреча назначена на приеме в палаццо Веккьо.

- О, так он будет здесь!

- Вероятно, - пожала плечами Чарити. - Ему очень нужно встретиться с моим отцом.

- Ах уж эти монархи, - хихикнула Лидия. - Мне кажется, эта история вечна: король, банкир, переговоры…

- В Англии это не так. - Чарити попробовала лимонад и осталась довольна. - Содержать короля - обязанность подданных.

- О, не будем о скучном, - обмахнулась веером Мария. - Я хочу увидеть принца. Немедленно.

- Тебе недостаточно короля? - Чарити посмотрела в сторону тронного возвышения. Людовик вяло принимал поздравления и казался не слишком здоровым. Ходили слухи, что плотью он слабоват и вряд ли долго протянет.

- Да кому вообще нужен король во Флоренции, - пожала плечами Сесили.

- Можно подумать, в этом принце есть что-то, чего нет в других монархах. - Лидия потрогала указательным пальчиком свою пухлую розовую нижнюю губку и вздохнула. - Хотя ходят слухи…

- О, слухи всегда ходят, - Мария томно закатила глаза. - Фасинадо, райский остров, где царит мир и покой, где правят справедливые короли, а подданные верны и благородны…

- Если принять во внимание, что творилось и творится в Европе, то Фасинадо действительно можно считать островом мира и покоя, - заметила Чарити. - Уже более тысячи лет там правит одна династия, Домингос. Там никогда не было войн, беспорядков или эпидемий. И, честно говоря, короли там правят, а не просто сидят на троне. И подданные - верно служат, а не рубят королям голову. До последнего времени у Фасинадо не было ни финансовых, ни политических проблем. Положение надежной гавани на пересечении торговых путей, неприступный форт, сильная армия, мудрый король…

- Судя по тому, что принц Рамиро приехал во Флоренцию, - по последнему пункту ты ошибаешься, Чарити. - Лидия подозвала лакея и потребовала еще лимонада.

- Я не имею права говорить о делах отца. Но мне Фасинадо действительно кажется чудесным местом - исходя из того, что я о нем слышала.

- Я бы сказала, сказочным. Мало кто из светских людей там бывал, местные не привечают бездельников. Иногда мне кажется, что время на Фасинадо остановилось еще тысячу лет назад. Чего только стоит их система наследования… - Мария тряхнула коротко подстриженными кудряшками, и Чарити в который уже раз позавидовала этой европейской моде. Конечно, совершенно не хочется думать о том, откуда она пошла, такая прическа, которую циничные французы называли «а-ля виктим», прическа жертвы, но преимущества стрижки перед длинными волосами в условиях теплого и даже жаркого климата были очевидны.

- Может быть, благодаря этой системе наследования династия Домингос так долго и продержалась, - заметила Чарити. - Гораздо разумнее выбирать королем достойнейшего из королевской фамилии, чем передавать власть по праву первородства.

- Говорят, там и женщина может наследовать, - округлила глаза Мария.

- Все отпрыски королевской семьи воспитываются одинаково, ведь любой или любая может стать монархом.

- Не вижу, что в этом такого. Ведь мы все унаследуем состояние наших отцов. - Лидия, дочь богатейшего во всей Италии человека, не привыкла задумываться ни о чем. Ее-то будущее было ясным и счастливым.

- Унаследуем, да. Но мы никогда не будем распоряжаться наследством. Нас выдадут замуж… - Голос Чарити звучал серьезно, несмотря на то, что губы улыбались.

- Мой отец сказал, что позволит мне выбрать самой. - Мария Фризон мило хихикнула. - Надеюсь, он одобрит любое мое решение.

- Будь уверена, неправильно выбрать тебе просто не позволят, - заявила благоразумная Сесили.

- Вы хотя бы унаследуете все состояние ваших отцов, а мне придется разделить его с незнакомцем. Майорат переходит только по мужской линии, так что какой-то дальний кузен, которого я ни разу в жизни не видела, сможет выгнать меня из моего родного дома, едва отец перейдет в лучший мир. - Чарити не хотела переводить разговор на столь серьезные материи, но это вырвалось само.

- Какой кошмар! - в один голос воскликнули флорентийки.

- Английское салическое право, ничего не поделаешь. И, скажу больше, если отец умрет раньше, чем я выйду замуж, моим опекуном вполне может оказаться этот самый кузен.

- Как все запутано, - вздохнула Мария. - Если отец умрет, то моим состоянием будет заниматься назначенный им управляющий, моими матримониальными проблемами - моя мать… А не какой-то кузен-незнакомец.

- Кажется, мы отдалились от темы, - вмешалась Сесили. - Так где же прекрасный островной принц?

- Ты уверена, что он прекрасный? - не смогла удержаться Чарити. - Наш вот совсем не прекрасен. А если говорить о присутствующих…

Все понимающе покосились в сторону трона. Нет, особо привлекательным Людовика I определенно нельзя было назвать!

- Говорят, Рамиро молод, силен, хорош собой, умен и благороден, - не удержалась от восхищенного вздоха Лидия. - Может быть, он ищет невесту?

- О, так вот ты о чем, - рассмеялась Сесили. - Члены королевской семьи Домингос никогда не женились на чужестранках. Исключая парочку испанских принцесс, но это почти что не считается. И случилось всего два раза.

- А кроме этого, они всегда женились по любви! - возразила Лидия. - А это дает надежду.

- Мечтаешь стать королевой? - Чарити все больше и больше увлекалась этим разговором и начинала задумываться о принце Рамиро. Какой он? Действительно ли умен, красив и молод? Или это просто ореол власти, который украсит любого? Стать принцессой - это ли не мечта любой маленькой девочки?

Хотя Чарити давно уже не была маленькой девочкой, рассказы отца о Фасинадо всегда ее волновали. Лорд Эверетт неоднократно посещал остров в прошлом и был искренне в него влюблен. Казалось, удивительное маленькое королевство очаровало его настолько, что он позабыл о своих деловых интересах. Долг семьи Домингос перед банком лорда Эверетта все рос, а отец совершенно не собирался требовать деньги назад, давая отсрочку за отсрочкой. Сколько Чарити себя помнила, образ острова Фасинадо всегда сопровождал ее, вплетался в сны, отец рассказывал ей истории о далеком средиземноморском королевстве, как сказки на ночь. Что такого в этом острове, что даже отца заставляло становиться романтичным?

Как бы там ни было, Чарити вдруг поняла, что предстоящее появление принца Рамиро волнует не только ее подруг, но и всех вокруг. Казалось, люди не замечают сидящего на троне Людовика, занятые своими делами, разговорами и сплетнями, однако все время от времени посматривали на лестницу, словно ожидая кого-то. Кого? Принца Рамиро. Интересно, не обидно ли Людовику или ему все равно?

Казалось, притяжение сказочного острова действует не только на юных дев. Может быть, это и есть притягательность старины? Очарование настоящей власти? Тайна, манящая и интригующая?

Чарити извинилась перед подругами, поднялась и вышла во внутренний дворик - ей захотелось на несколько минут остаться если не в одиночестве, то в окружении не слишком уж большого количества людей. Здесь почти никого не было, только «Давид» и парочка влюбленных за колонной. Уже стемнело, яркие южные звезды заглядывали в колодец окруженного галереями двора, отражались в фонтане. Было очень тепло, несмотря на то, что март едва перевалил за середину. В Англии еще, наверное, снег лежит, и уж точно нет такого неба, как здесь. Почти полная луна выглянула из-за черепичной кровли, но ее света было достаточно, чтобы превратить ночь в призрачную сказку.

Чарити подошла к фонтану, прикоснулась к теплой воде и повернулась к воротам, выходящим в сторону Понте Веккьо. Они приоткрылись, пропуская кого-то внутрь, и снова закрылись. Кто-то хочет попасть на прием незамеченным? Но зачем? Чарити отступила в тень фонтана. Двое высоких мужчин прошли под арками дворика, о чем-то тихо переговариваясь. Один из них что-то сказал, и второй быстро удалился в сторону зала Пятисот. Чарити не знала, стоит ли выдавать свое присутствие, парочка влюбленных уже успела исчезнуть, и она осталась в темном дворике с незнакомцем наедине. Он всмотрелся в тень у фонтана, словно заметив девушку. Неужели кто-то способен видеть в темноте? Впрочем, на ней белое платье, и она в нем может быть похожа на привидение. Решив, что не стоит прятаться по углам, Чарити вышла из тени и, стараясь выглядеть спокойной, пошла к выходу из дворика.

- Доброго вечера, синьорина. - Голос незнакомца был тихим и ровным, но Чарити показалось, что в нем прозвучала странная напряженность.

- И вам весело провести время, - не задумываясь, ответила девушка на итальянском, ведь именно на этом языке обратился к ней странный гость.

- Вы англичанка. - Это было утверждение, а не вопрос. Чарити немного удивилась. Однако у нее не было причин задерживаться.

- Простите, но мне нужно вернуться в зал.

- Да, конечно, извините, я забылся, - негромко произнес мужчина. - Иногда так сложно помнить обо всех этих условностях.

- Простите, но мне действительно пора.

Он вежливо поклонился. Отблеск луны утонул в его глазах, словно в омуте. Лицо его казалось маской, сотканной из теней и лунного света - и не разглядеть, каков он на самом деле. Чарити поежилась. Странный человек. Странный и даже пугающий.

Подружки все еще оставались там, где она их оставила, но уже собирались переместиться поближе к музыке, скоро должны были начаться танцы.

- И где же принц? - Мария в нетерпении захлопнула веер.

- Вероятно, он задерживается, - Чарити пожала плечами.

- Или вообще решил не посещать это двусмысленное празднование двусмысленной коронации. Может, его честь и репутация от этого пострадают. Или он просто дождется, пока Людовик уйдет перед началом танцев, и появится только тогда.

- Он придет, - Чарити точно знала. Принц должен встретиться здесь с ее отцом, а эта встреча нужна семье Домингос как воздух.

Девушки вошли в зал, когда раздались первые аккорды музыки. Молодые люди мгновенно окружили их, приглашая на танец, и вскоре пары заскользили по полированному мрамору. Чарити нигде не видела отца, и это было странно.

Все ждали принца. Каждый раз, когда в дверях показывалась очередная группка гостей, все присутствовавшие разом поворачивали головы, словно гуси при приближении птичницы. Роскошный бальный зал палаццо Веккьо был украшен цветами и живым плющом; свечи расставлены так умело, что словно бы наступил солнечный вечер в волшебном лесу; и мерещилось, вокруг - нимфы и сатиры. Каким чудесным все это показалось бы в иной день! Но теперь эффект пропадал, сглаживался, иная сказка владела гостями - и Чарити поворачивала голову вместе со всеми, ожидая. Даже присутствие Людовика померкло, тем более что, просидев еще четверть часа с кислым выражением лица, новоявленный король удалился. Музыканты терзали струны и клавиши, мелодии сменяли одна другую…

Внезапно музыка умолкла. Все замерли.

Глава 4

За свою жизнь Чарити побывала, наверное, на сотне балов. Они запомнились ей не все. В памяти остался, конечно, самый первый выход в свет, когда она стояла, окруженная подругами - такими же дебютантками, - и ощущала на себе мужские взгляды. Ведь для того она и вышла в свет - чтоб на нее смотрели, но все равно было страшновато. Потом был бал, на котором она встретила лорда Чедвика и подумала, что влюбилась: этот мгновенный трепет сердца, жар на щеках, желание оказаться как можно ближе и вместе с тем - как можно дальше. Когда лорд Чедвик женился, Чарити, говорившая с ним всего два раза, думала, что этого не переживет. Пережила, и быстро. Затем были еще балы, из которых запомнились наиболее яркие праздники, выдумка хозяев или же значимые события, послужившие поводом - помолвки, свадьбы, рождение детей…

Сегодняшний бал, Чарити знала, она уж точно не забудет.

Ведь ей придется беседовать с принцем, так или иначе, а как с ним говорить? Болтали, он совсем не похож на членов английской королевской семьи - вовсе, вовсе другой. Нужно просто быть вежливой, как всегда.

- Принц Рамиро Эстебан Хорхе лос Домингос де Сантана, - объявил распорядитель.

Дробью посыпались имена - Чарити их почти не слышала, по всеобщему возбуждению и так понятно, что принц приехал. Слуги расступились, пропуская небольшую группу весьма сдержанно одетых людей. Впереди шагал тот, кого здесь сегодня с таким нетерпением ждали.

Чарити посмотрела. Естественно, это был он, незнакомец из дворика Давида.

Отец говорил Чарити, что принц Рамиро молод; вот еще одно доказательство тому, что люди в годах воспринимают возраст по-своему. Там, во дворике, Чарити не успела толком разглядеть высокого гостя, зато теперь… На вид принцу казалось лет двадцать шесть - двадцать восемь, он был худ, не чрезмерно, однако заметно, высок. Лицо - узкое, с резкими чертами - не выражало ни скуки, ни равнодушия, ни интереса, ни любопытства. Лишь вежливую отстраненность. У принца были бледные губы, жгучие черные волосы, аккуратно зачесанные назад, и тяжелые веки. Словно взяли и оживили статую с фасада собора.

Костюм у Рамиро был подходящий - синий с серебром, вышивка по краю тонкая, как воля судьбы, и такая же затейливая. Истинное произведение искусства. Какие-то звездчатые ордена, яркая перевязь, на боку - сабля с украшенной драгоценными камнями рукоятью… Принц шел по залу легко, словно плыл, и его летящая походка показалась Чарити обманом - не может такой тяжелый человек ступать столь легко!

За ним словно двигалась тень - не слишком высокий жилистый человек в темно-сером костюме, и рука его так уверенно лежала на рукояти сабли, словно он родился с оружием в руке. И еще какие-то люди шли, но их Чарити почти не замечала, не отрывая взгляда от принца Рамиро.

- Боже, а он хорошенький! - прошептала на ухо невесть как оказавшаяся рядом Сесили.

- Он не просто хорошенький, он красивый, - Мария и Лидия подоспели, бросив на произвол судьбы своих кавалеров.

- Вот бы завоевать его сердце! - хихикнула Лидия.

- Ах, можешь помечтать.

Принц Рамиро остановился у трона, чтобы засвидетельствовать свое почтение королеве Марии-Луизе, которая предпочла не покидать праздник. Чарити видела, как темные глаза королевы блеснули неподдельной радостью и интересом.

- Могу поспорить, ее величество предпочла быть женой этого принца, а не Людовика! - беззвучно засмеялась Сесили.

- Тише! - шикнула на нее Лидия.

- Это Флоренция, тут можно говорить что угодно! - возразила Сесили.

- Ну да, пока не приехал Бонапарт со своими рекрутами.

- Это твой отец там рядом с принцем, Чарити? - удивленно спросила тем временем Мария.

И Чарити наконец заметила отца. Он стоял неподалеку от принца и оглядывал зал, как будто искал кого-то.

- Прошу прощения, мне надо идти. - Чарити двинулась вперед. Отец заметил ее и махнул рукой, подзывая ближе. Девушка шла, не чуя пола под ногами; волнение накрыло ее с головой.

Что тут волноваться? Всего лишь принц. Подумаешь.

Король ее почему-то ни капельки не взволновал.

Может, виной всему - краткий и непонятный разговор во дворике Давида?..

Принц Рамиро закончил обмениваться любезностями с королевой и отошел в сторону, что-то негромко сказав своему сопровождающему. Мужчина в сером костюме оскалился неприятной волчьей ухмылкой и, кивнув, растворился в толпе. Чарити подошла и встала рядом с отцом, и тот, не особо церемонясь, взял ее за локоть.

- Видишь, ты не пропустила самое интересное.

- Папа! - прошипела девушка и тут же мило улыбнулась, заметив, что принц на нее смотрит.

Она подошла к нему вместе с отцом.

- Позвольте представить вам мою дочь, ваше высочество. - Отец незаметно подтолкнул Чарити вперед. - Леди Чарити Эверетт.

- Я бесконечно рад знакомству. - Принц коротко поклонился - ни больше и ни меньше, чем позволял этикет. Чарити присела в реверансе. - У вас очень доброе имя[1 - Чарити (англ. Charity) - переводится как «милосердие».].

- Я надеюсь, что достойна его. - Она выпрямилась и бесстрашно взглянула в лицо принцу. Тот ответил спокойным, ничего не выражающим взглядом.

- Я в этом убежден, - говорил он негромко, однако так, что его невозможно было не слушать. Привычка, по всей видимости, вырабатывавшаяся годами. - Лорд Эверетт, наши с вами дела невозможно обсуждать здесь. Я связан обязанностями перед королевским двором… Этрурии. - Едва заметная пауза перед последним словом - это оговорка или тонкий намек на то, что принц Рамиро, принадлежащий к семье с тысячелетней историей, не слишком-то уважает наскоро подаренное королевство?.. - Мое прибытие сюда налагает определенные обязанности. Я готов выслушать ваши предложения.

- Дела могут подождать до завтра… - начал отец, глядя на принца с большой симпатией.

- Нет, лорд Эверетт, - Рамиро отмел возражение все тем же равнодушным тоном. - Я желал бы говорить о них сегодня.

- В таком случае, я приглашаю вас в мое палаццо к полуночи. Если вы окажете мне честь.

- Вы окажете мне честь, - кивнул принц. - А теперь извините меня. Леди Эверетт, подарите ли вы мне танец чуть позже?

Чарити растерянно моргнула, не сразу сообразив, что обращаются к ней.

- Разумеется, ваше высочество.

Он кивнул, развернулся и отошел. Чарити смотрела в его худую длинную спину, потом перевела взгляд на отца. Тот казался задумчивым.

- Как тебе принц Рамиро?

- Cтранный, - сказала Чарити, - очень. Он всегда такой?

- При большом скоплении народа - всегда.

- Мне казалось… казалось, что он будто бы делает нам честь… своим долгом.

Отец еле заметно скривился и, взяв Чарити под руку, отвел ее к столу с напитками.

- Это сложно, девочка моя. Королевская семья - особый мир, монархи с рождения не такие, как все. Неким образом он действительно делает мне честь, доверяя мне. Он и его отец. Это проклятие и подарок - общаться с такими людьми и вести с ними дела. Больше подарок, чем проклятие, я полагаю.

- Твоя любовь к Домингосам не знает пределов, папа.

- Ты все еще не поняла, почему?

Чарити не видела, как Рамиро танцует - все закрывали спины гостей, старавшихся ничего не упустить, - а потому пожала плечами.

- Нет. Возможно, пойму позже.

- Видишь ли, ты привыкла к английской действительности. Которая, вне всяких сомнений, хороша, - я патриот! - но временами излишне чопорна. Хотя ты понимаешь островной менталитет. Ведь, как ни крути, Англия - тоже остров.

- При чем тут принц?

- При том, что Фасинадо, о котором я тебе рассказывал и не раз, - действительно благословенная земля. Но его величество, ныне здравствующий Альваро V, менее приспособлен к тяготам правления, чем его покойный брат Эстебан. Я не был с ним знаком, однако так утверждают люди, с которыми я веду дела на Фасинадо. В частности, принц Рамиро однажды дал мне понять, что его отец в последнее время пренебрегает делами.

- О, но при чем тут твоя к ним любовь?

- Они хорошие люди.

- И должны тебе денег. Много-много денег.

- Лучше мне, чем кому-либо другому.

Чарити прищурилась.

- Ты намекаешь, что первый консул хочет получить в свое владение этот островок?

- Бонапарту хватает дел на континенте. Не думаю, что его устремления простираются так далеко и так незначительны. Для Франции Фасинадо - не более чем соринка, даже не в глазу, а на щеке. Там нет флота, там негде разместить войска, туда замучаешься добираться - нет, Бонапарт еще долго не обратит внимания на Пуэрто дель Фасинадо. Однако революционные настроения витают тут и там. Мадам Гильотина еще не насытилась.

- Ты намекаешь, что на Фасинадо зреет революция?

- Ничего об этом не знаю. Вряд ли. Но не хочется, чтобы она созрела, если монархи окажутся в финансовой зависимости от человека неблагонадежного.

- Ответственность, папа, - вздохнула Чарити. - По-моему, ты слишком ответственный.

- А еще самолюбивый. Мне нравится, что у меня в долгу короли! - засмеялся лорд Эверетт.

- Уж конечно.

Принц позвал Чарити танцевать через полчаса, когда большинство собравшихся уже устало глазеть и вернулось к привычным занятиям - болтовне, флирту и распиванию превосходных вин.

Рамиро подошел не сам: вместо него явился его помощник, тот самый человек в сером, которого Чарити про себя окрестила Тенью, представился - его имя было Лоренсо де Ортис - и передал приглашение своего сюзерена. Чарити приняла, и ее вежливо сопроводили к принцу, который не утруждал себя хождением туда-сюда.

Чарити смутно понимала, что волнуется, и потому старается думать о происходящем чуть насмешливо и отстраненно, как будто рассказывая подружке забавную историю. Но в близком присутствии принца все наносное исчезло и осталось желание разглядеть его получше и даже некоторая робость. Чарити увидела, что подружки, собравшись стайкой, наблюдают за ней, хихикают под прикрытием вееров, и тут же об этом позабыла.

Музыканты заиграли сарабанду - танец медленный и удобный для разговоров, и, скорее всего, включенный в программу бала как любезность по отношению к высокому испаноговорящему гостю. Рамиро поклонился партнерше (Чарити заметила, что свою роскошную саблю он сдал на хранение синьору де Ортису), подхватил ее и закружил. Прикосновения рук принца были уверенными, а взгляд по-прежнему оставался непроницаемым. Как будто смотришь на стенку и гадаешь - что там за ней? Оживленная улица? Бездонная пропасть? Ромашковый лужок?

Принц заговорил первым, по-английски:

- Надеюсь, я ничем не обидел вас там, во дворике.

- Нет, что вы. Но можно ли мне спросить?

Он скупо улыбнулся - дернулись уголки губ.

- Не стоит каждый раз спрашивать позволения.

- Хорошо. - Чарити улыбнулась широко, словно показывая ему: вот как надо! - Я не поняла, зачем вы входили в палаццо Веккьо так таинственно?

- Всего лишь избежали части церемоний. Я отослал Лоренсо посмотреть, здесь ли ваш отец. Ведь я приехал затем, чтобы встретиться с ним, - объяснил Рамиро.

- Ах вот как!

- Да. И я не знал, что вы его дочь, иначе поприветствовал бы вас сразу.

- Но вы догадывались. Вы назвали меня англичанкой.

- Догадывался. Ваш итальянский превосходен, но не безупречен. - Вновь это легкое подрагивание уголков губ. - Я узнал акцент.

- А мой испанский? - спросила Чарити на языке конкистадоров.

- Лучше, чем итальянский. - Он тоже перешел на испанский. - Вы, оказывается, знаете много языков.

- Мой отец - банкир, он имеет связи с деловыми людьми во всей Европе, - оживленно объяснила Чарити. Выходит, говорить с принцем Рамиро - это приятно! Теперь он не казался ей настолько отстраненным - может быть, потому, что ее слушал. А может, потому, что его рука была горячей. - Он с детства нанимал мне лучших учителей, чтобы я говорила на разных языках. Уверял, что это мне пригодится.

- И сколько же языков вы знаете?

- Если не считать родного английского, латыни и греческого - а их, наверное, считать не стоит, - то говорю на итальянском, испанском, немецком, французском и немного голландском.

- Это впечатляет.

Тут Чарити вспомнила, что в прежние времена на сарабанду непременно следовало приглашать возлюбленную, и немного порозовела - не настолько, чтобы принц заметил, но для себя ощутимо. Этот обычай давно сгладился, к тому же танцевали еще несколько пар. И все же…

Ах, не стоит думать о ерунде.

Глава 5

Утро в небольшом, но роскошном и расположенном в лучшем районе Флоренции палаццо началось поздно. Вчерашний бал сбил привычный ритм жизни: что ни говори, Эверетты были прежде всего банкирами, а потом уже лордами и землевладельцами, и вставали рано. Сравнительно рано, конечно, но привычки выходить из спален только к обеду не имели. Горничная сообщила Чарити, что лорд Мартин уже давно на ногах и ждет дочь к позднему завтраку. Чарити решила не затягивать с утренним туалетом и, чтобы не задерживать отца, выбрала скромное утреннее платье - опять белое! - попросила горничную уложить волосы в простую гладкую прическу, мельком взглянула на результат в зеркало и направилась в утреннюю столовую.

Палаццо Эвереттов был построен в стиле Палладио, столь нежно любимом англичанами и так незаслуженно отошедшем на второй план в Италии, на родине великого архитектора. Как удалось выяснить Чарити, сам Палладио не принимал участия в проектировании дома, это сделал кто-то из его учеников, едва ли не Скамоцци. В начале семнадцатого века палаццо принадлежал влиятельному флорентийскому семейству, но к началу века девятнадцатого оказался выставлен на продажу, чем и воспользовался лорд Эверетт. Каждый раз, проходя по выложенному черными и белыми мраморными плитами полу галереи, Чарити ощущала себя так, словно она оказалась в Лондоне, под сводами собора Святого Павла. Яркий южный день вливался внутрь потоками теплого света - такого в Англии уж точно не бывает. Италия…

Чарити прислушалась к себе, пытаясь понять, что ее беспокоит. Может быть, это ностальгия? Тоска по дому, по тихому Дорсету? Или же, наоборот - жажда странствий, ветер перемен? Вчерашние разговоры про сказочный остров Фасинадо, танец и беседа с принцем, ощущение его прикосновений, его зеленые, как пучина моря, глаза. Чарити остановилась, словно позабыв, куда идет. Почему принц Рамиро постоянно в ее мыслях? Почему она выделила его из всех деловых партнеров отца? Чарити уже давно исполняла роль хозяйки дома: принимала гостей лорда Эверетта, вежливо улыбалась, проявляла должную заинтересованность и демонстрировала ожидаемый уровень осведомленности. Обычные обязанности. Так почему же краткая встреча с принцем так ее взволновала? Он просто еще один деловой партнер. Переговоры закончатся - и Рамиро уедет к себе, может быть, она никогда больше с ним не встретится. Зачем о нем думать? И какая разница, какого цвета у него глаза? Покачав головой, Чарити продолжила путь.

Столовая оказалась пуста, хотя завтрак был уже почти сервирован, и Чарити отправилась на поиски отца. Скорее всего, лорд Эверетт у себя в кабинете. Девушка прошла через анфиладу парадных залов, свернула в библиотеку, распахнула дверь в кабинет отца. И тут же пожалела, что отмахнулась от попытки слуги доложить о ее прибытии. Лорд Эверетт был не один.

Принц Рамиро поднялся из кресла, стоящего у окна, и склонился в легком, но почтительном поклоне, приветствуя Чарити. Сегодня его высочество был в самом простом костюме, не выдававшем его высокий статус, разве что дороговизной темно-зеленой ткани. Кружева на рубашке казались очень белыми на фоне смуглой кожи, а глаза - те самые зеленые глаза, о которых Чарити непроизвольно думала со вчерашнего вечера, - были еще ярче.

- Прошу прощения, - присела девушка в реверансе. - Я не хотела помешать.

- Ты не помешала, моя милая, - отец улыбался. - В действительности мы просто ждали тебя.

- Да? - это прозвучало немного невежливо, но Чарити не смогла сдержаться.

- Да. Ваше высочество, не окажете ли нам честь, разделив наш скромный завтрак? - Обычная формула вежливости почему-то показалась Чарити тонкой издевкой. Кредиторы обычно не приглашают нерадивых должников на завтрак. А то, насколько нерадивым должником был дом Домингосов, Чарити знала прекрасно.

- Это честь для меня, - ответил принц Рамиро. По его спокойному тону никак нельзя было догадаться, о чем он думает и оценил ли двусмысленность ситуации. Чарити не сомневалась, что оценил.

На этой ноте все отправились в столовую. Лорд Эверетт шел первым, а принц вежливо предложил даме руку. Чарити ощутила легкий аромат какого-то благовония, может быть, хвои или сандала. Очевидно, принц не пренебрегал водными процедурами и не считал уход за собой дамскими причудами.

- Ваш отец сообщил мне, что вы хотите получше познакомиться с достопримечательностями Флоренции? - Принц говорил по-английски, и теперь Чарити отметила едва уловимый, но все же заметный акцент: Рамиро слишком нажимал на «р» и не всегда верно тянул гласные.

- Я уже успела посмотреть город, но мне не хватает знающего спутника. Мои подруги, конечно, хорошие девушки и всю жизнь провели во Флоренции, но они почему-то совсем не интересуются искусством. Вернее было бы сказать, что они совершенно не замечают тех чудес, среди которых живут.

- Я готов предложить себя в качестве сопровождающего. - Чарити взглянула в непроницаемое лицо принца, пытаясь понять, чем вызвана такая любезность: хотелось ли ему на самом деле гулять по городу с познавательными целями или это просто долг вежливости - или даже хуже того, просьба ее отца.

- Вы действительно хотите показать мне город - или… - Чарити понимала, что это невежливо, но, сама не понимая почему, не желала, чтобы принц делал что-то лишь потому, что должен, а не потому, что ему этого действительно хочется. Чарити была уверена, что долга и обязанностей в жизни Рамиро и так предостаточно.

Принц едва не споткнулся, но все же сумел не сбиться с шага и даже сохранил на лице все то же непроницаемое выражение. Девушка не сводила с него глаз, хотя и понимала, что это невежливо. Сейчас, в утреннем свете, принц показался ей моложе, чем на балу. Он едва ли намного старше Чарити, просто чрезвычайно серьезен и замкнут. Черные волосы и высокий рост тоже добавляли солидности, но не возраста. Принц был молод, красив (сейчас он уже не казался ожившей статуей из собора) и, очевидно, умен, иначе его бы не отправили на переговоры с лордом Эвереттом. Кажется, подруги правы: Рамиро - великолепный экземпляр прекрасного принца из сказочного королевства.

- Я на самом деле с удовольствием буду вашим спутником. Я люблю красоту во всех проявлениях и ценю возможность поделиться тем, что кажется красивым мне.

Чарити не нашлась с ответом, ее спасло прибытие в столовую.

За завтраком разговор шел о том, о чем обычно говорят за завтраком: погода, планы на день, обсуждение вчерашнего вечера. Ни слова о делах, а Чарити так хотелось узнать, о чем договорились Рамиро и отец. Чарити вяло поклевала чудесное пирожное, каким-то чудом оказавшееся в ее тарелке, отвечала, если к ней обращались, но мысли ее витали далеко отсюда. Бывали случаи, когда партнеры ее отца пытались повлиять на лорда Эверетта через нее, особенно молодые партнеры. Чарити видела их насквозь, поэтому эти поползновения скорее забавляли, чем расстраивали. Нужно было просто не принимать их за чистую монету, тогда в этом можно находить даже определенное удовольствие. С Рамиро же ей не хотелось играть в подобные игры. Ей вообще не хотелось играть с ним. А потому намечалась явная опасность принять все за чистую монету. Принц выглядел честным, говорил искренне, смотрел прямо… Если бы не огромный и давно просроченный долг, то приглашение на прогулку можно было бы принять радостно и без всяких сомнений, но… Как же надоело всегда и во всем находить эти самые «но»! Ей уже двадцать три, она далеко не глупа, весьма привлекательна и богата. Всегда найдутся какие-нибудь «но», - и это не повод отказывать себе в удовольствиях. Прогулка по Флоренции невинна и безопасна во всех смыслах.

Принц Рамиро, казалось, будто бы читал ее мысли. Когда они встали, позавтракав, принц произнес все тем же спокойным тоном, по которому решительно ничего нельзя было распознать:

- Я вернусь после сиесты и с удовольствием стану вашим сопровождающим. В послеполуденном свете Флоренция особенно прекрасна.

- Буду ждать с нетерпением, - улыбнулась Чарити.

Сиеста - как это мило. Мысли Чарити приняли опасное направление: Рамиро, раскинувшийся на кушетке на террасе с видом на море, тонкие занавеси едва колышутся от дуновения теплого ветерка…

Чарити несколько раз моргнула, отгоняя наваждение, но щеки все равно успели вспыхнуть ярким румянцем. Рамиро еще не ушел. Он удивленно смотрел на ее, словно она не просто покраснела, а начала срывать с себя одежду.

- До встречи, - твердо проговорила Чарити и присела в реверансе.

- До встречи, - поклонился принц и наконец вышел.

Чарити рассматривала очередное белое платье, аккуратно разложенное горничной на кровати. Струящийся и искрящийся атлас, шелковые ленты, мелкие вышитые цветочки по краю лифа, маленькие пышные рукавчики, длинные перчатки, шляпка в виде тюрбана с пером. Белая шляпка. Белое перо.

- Еще немного, и я попрошу застилать мне постель черными простынями. Невыносимо. Я раньше так любила белое, жемчуга… Невыносимо.

Чарити еще немного пожаловалась, но никто не внял ее стенаниям, улыбчивая горничная никак не прореагировала, лишь помогла одеться и расправила все складочки. Чарити спустилась вниз и наткнулась на отца, задумчиво расхаживавшего из угла в угол.

- Ты чудесно выглядишь!

- Папа! - Чарити всплеснула руками. - Я выгляжу как всегда.

- Может быть, - вздохнул лорд Эверетт. - А ведь я помню времена, когда дамы не могли поместиться в карету. Такие у них были юбки. А сейчас… Если дело так пойдет дальше, у дам не останется никаких секретов. - Он взглянул на туфельки Чарити - их было прекрасно видно, так как до полу подол платья не доставал.

- Мы все сейчас мним себя римлянами времен Империи, но это лишь мода, папа.

- Никогда не разбирался в моде. - Всю жизнь лорд Эверетт носил консервативные сюртуки.

- Я знаю.

- Ну что же, проведи время с удовольствием. Говорят, принц большой знаток истории и искусства.

- Надеюсь на это, иначе его внимание ко мне будет выглядеть двусмысленно.

- Ты слишком разумна, милая, - усмехнулся отец. - Просто нам с принцем еще многое надо обсудить, а было бы невежливо заставлять тебя скучать.

- Я не скучаю с подругами.

- Чарити, милая, я обещал показать тебе Флоренцию и Рим, но я ничегошеньки не понимаю во всех этих… выкрутасах. Принц Рамиро понимает. Так что я предлагаю отбросить сомнения и прогуляться.

- Да, папа.

Чарити все еще сохраняла на лице выражение «покорная дочь», когда доложили о прибытии принца.

- Куда вы желаете отправиться в первую очередь? - Принц переоделся в скромный серый сюртук без всяких украшений; как и вчера, в этой простой одежде он выглядел не менее принцем, чем в расшитом серебром вечернем костюме.

Когда они вышли из палаццо, обнаружилось, что за дверью стоят два мрачных немолодых типа, достаточно грозных, но и неприметных одновременно. Чарити отметила их присутствие, однако ничего не сказала. Столь малая охрана у принца - весьма неосмотрительно. Никто не выезжает в город без двух дюжих лакеев на запятках кареты, времена сейчас неспокойные. Европу лихорадит в огне смут, Бонапарт триумфально шествует по завоеванным землям… Но, вероятно, принц лучше знает, как обеспечить свою безопасность.

Карета, ожидавшая их, была тоже неприметной снаружи, но удобной и роскошной внутри. Принц собственноручно помог Чарити устроиться на мягком сиденье, сам сел напротив, и они отправились в путь.

- Предлагаю начать с базилики Санта-Кроче, - предложил Рамиро, едва карета тронулась.

- Хорошо, я там еще не была, - обрадовалась Чарити. - Сколько я ни пыталась уговорить моих подружек осмотреть достопримечательности, они лишь хихикали и увлекали меня к модисткам. Модистки - это, конечно, важно, только не в той степени, чтобы отвлечь меня от Флоренции как таковой.

- Итальянцы вообще очень легкомысленно относятся к своему наследию. Мне кажется, они привыкли к тому, что живут среди всего этого.

- Мне просто достались легкомысленные подруги, - улыбнулась Чарити. - Моя родина - Англия, но я не перестаю восхищаться тем, что вижу.

- Для кого-то красота никогда не теряет своей ценности, а кто-то постепенно перестает ее различать.

Чарити показалось, или принц стал говорить теплее? Что-то изменилось в его интонациях, и, пока карета катила по улицам Флоренции, девушка, поддерживая непринужденный разговор, продолжила размышлять о Рамиро.

Интересно, каким он был в детстве? Таким же, как сейчас, или более непосредственным? Люди, живущие на юге, отличаются от северян, как небо от земли: они порывисты, горячи, скоры на расправу и на любовь. Принц таковым не выглядел, хотя смуглая кожа и манеры выдавали в нем южанина. Чарити говорила с Рамиро на общие темы, и все же ей казалось, что между ними идет другой разговор, во время которого оба исподтишка изучают друг друга.

Санта-Кроче, белоснежная и устремленная в небо, таяла в теплых лучах послеполуденного солнца. Выйдя из кареты, Чарити восхищенно замерла.

- Я уже была здесь, на площади, но… Вы правы, в таком освещении все смотрится совершенно по-другому. Сказочно.

- Говорят, церковь заложил сам Франциск Ассизский. - Рамиро предложил Чарити руку и повел внутрь.

- Я читала об этом. - Девушка взглянула вверх, когда они проходили под сводами центрального портала. - Католические средневековые храмы все пронизаны такой своеобразной чистотой, таким светом, что просто дух захватывает.

- Вы же не католичка, - снова не вопрос, а утверждение.

- Я принадлежу к англиканской церкви. А вы, должно быть, ревностный католик?

- По традиции наш кардинал напрямую подчиняется Ватикану. Но католиками в полном смысле этого слова мы стали лет триста назад, когда было принято решение укрепить связи с Испанией и привести наш язык к испанскому.

- Да, логичное решение. Тогда Испания являлась самой сильной державой.

- Вы хорошо знаете историю.

- Я получила неплохое образование, хотя это и необычно для английских девушек.

- В моей семье и девушки, и юноши получают одинаковое образование.

- Я слышала, что в Фасинадо стать монархом может любой член королевской семьи.

- Да, это так. Кого назовет король - и кого утвердит Совет. Так что я - не наследный принц, как многие предпочитают думать.

Внутри церкви было почти безлюдно, светло и тихо. Рамиро и Чарити остановились у входа.

- Я знаю, что это не просто базилика, это пантеон знаменитых граждан Флоренции, - прошептала девушка. В церквях она всегда понижала голос, ей казалось непочтительным оскорблять эту тишину.

- Да, здесь покоятся Микеланджело и Галилей, - ответил Рамиро так же тихо. - А вот могила Данте не здесь, здесь только кенотаф. Как и у Макиавелли.

- Я хотела бы взглянуть на надгробие Данте.

- Это сюда.

Чарити остановилась перед белой гробницей работы Микеланджело, где муза рыдала на саркофаге, а сам Данте, суровый и вдохновенный, восседал на возвышении. Совершенная завершенность композиции, выверенность поз и четкость линий, свойственные руке Микеланджело, создавали эффект, не превращая фигуры в застывшие монументы.

- Печально даже после смерти не вернуться на родину, - принц Рамиро всматривался в лицо скульптуры, изображавшей великого поэта.

- «Здесь покоится Данте, из милого изгнанный края, так поступила с певцом Флоренция, родина злая». Это написано на могиле Данте в Равенне. И он перед смертью распорядился, чтобы его прах не возвращали на родину.

- Так сказали францисканцы в Равенне. Что думал по этому поводу сам Данте, мы уже никогда не узнаем. - Принц смотрел на надгробие. Понять, о чем он думает, по его лицу было невозможно. - Нет хуже участи, чем быть отвергнутым родиной. Данте делал все, как он считал, для блага Флоренции, а в итоге оказался в изгнании. «Земную жизнь пройдя до половины…» Он прославил Флоренцию в веках, но так и не вернулся домой, какая ирония.

Чарити не могла отвести от Рамиро глаз. Принц говорил так, что аж сердце замирало, с такой страстью, с такой силой и убежденностью, что было понятно: для него это больше, чем просто предмет для обсуждения, для него это личное и близкое. Чарити смутилась. Если он так любит свою родину, то он готов пойти на все, чтобы ее спасти. Так зачем принц тратит время, сопровождая Чарити? Чтобы завоевать ее благосклонность, а следом и благосклонность лорда Эверетта? Или он ничего такого в виду не имеет?

- Я вас понимаю, - Чарити встретила его взгляд, не смущаясь и не дрогнув. - Да, понимаю. Вы - принц. И вы в ответе за свою страну. Ваша земля - часть вас, ваша плоть и кровь. Да. Я понимаю.

- Я верю, - Рамиро еще раз взглянул на Данте.

- Но я не могу сказать, что чувствую то же самое. Я женщина - и мне суждено покинуть отчий дом, расстаться с прежней жизнью и начать новую. Мне остается лишь молиться, чтобы новая жизнь и новая земля приняла бы меня не хуже родной.

- И я вас понимаю. - Он помолчал. - У меня есть сестра… И она часто говорит мне о том, что ей придется покинуть родину. Только… она этого не хочет.

- Наверное, быть принцессой - это еще сложнее, чем быть девушкой из общества. Выбора нет.

- По законам нашей страны и женщина из королевской семьи может занять трон: дети воспитываются одинаково, без различий на пол.

- Возможно, от этого вашей сестре еще сложнее, - задумчиво произнесла Чарити. - Она могла бы стать королевой, она воспитана как королева, но ей придется уехать в чужую страну, стать супругой какого-нибудь принца, сидеть дома и растить детей.

Рамиро еле заметно пожал плечами.

- Пока преемник не назван - никто из возможных наследников не покинет остров. Разве что на время, на очень короткое время. У моей сестры все еще есть шанс стать королевой.

- А она этого хочет?

- Она просто любит Фасинадо и желает нашей стране процветания. Если для этого ей нужно будет выйти замуж и уехать - она так и сделает.

- Я ей не завидую. И завидую, - призналась Чарити. - Я жалуюсь, что не имею воли, - так ваша сестра еще более узница.

- А почему завидуете? - полюбопытствовал Рамиро.

- У меня нет ни малейшего шанса избавиться от оков. А ваша сестра может стать королевой, хозяйкой самой себе и повелительницей своей земли.

- Я понимаю. - Принц все так же внимательно смотрел Чарити в глаза, словно хотел проникнуть в душу. Она не отводила взгляда, будто утонув в его зеленых глазах. Мгновение длилось и длилось, натягивалось, грозя разорваться, как перенапряженная тетива лука. В глазах принца было что-то неотвратимо притягательное, обжигающе сильное, что-то завораживающее - это что-то манило Чарити и заставляло пытаться понять, пытаться помочь… Хотя чем она может помочь ему?

Вопроса, почему она хочет помочь ему, у Чарити не возникло.

Глава 6

Словно не желая прерывать молчание, словно боясь разрушить что-то неуловимое, принц протянул Чарити руку, и она доверчиво вложила свою чуть дрожащую ладонь в его, твердую и почти горячую. Вместе, стараясь не смотреть друг на друга, молодые люди двинулись дальше.

- Добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными, - проговорила Чарити, увидев, куда ее привел Рамиро. Кенотаф Макиавелли.

- Люди по натуре своей таковы, что не меньше привязываются к тем, кому сделали добро сами, чем к тем, кто сделал добро им, - процитировал в ответ принц.

- Кто хочет жить в мире, тот должен готовиться к войне, - решила не уступать в этом соревновании образованности Чарити.

- Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими, ибо не истинна та победа, которая добыта чужим оружием, - Рамиро тоже не собирался уступать.

Чарити помедлила. Следующая цитата, что ей вспомнилась, могла прозвучать весьма двусмысленно, учитывая положение принца. С другой стороны… И тут ей на ум пришло более подходящее изречение, которое уж точно никого не обидит.

- Государь должен также выказывать себя покровителем дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо ремесле или искусстве. Он должен побуждать граждан спокойно предаваться торговле, земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у них отнимут, другие - открывали торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами; более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшении города или государства.

Принц едва заметно улыбнулся, словно каким-то образом сумел уловить причину колебаний Чарити.

- В наши времена уже очевидно, что те государи, которые мало заботились о благочестии и умели хитростью заморочить людям мозги, победили в конце концов тех, кто полагался на свою честность.

Чарити едва истерически не хихикнула. Это были именно те слова, которые она не решилась произнести. Ну что же, теперь стоит применить пробный камень, может быть, удастся понять, что у принца на уме.

- Цель оправдывает средства.

Принц молчал, глядя на кенотаф того, чьи мысли и высказывания они сейчас цитировали. На классическом саркофаге сидела Дипломатия со всеми своими регалиями, опираясь на щит с рельефным портретом Макиавелли. Наконец Рамиро ответил:

- Знаете, эти слова часто приписывают Макиавелли - и они вполне в его духе. Многие бездумно повторяют их, считая, что это оправдывает их дурные поступки. Иезуиты написали это изречение на своих знаменах. Но вряд ли кто из них понимает всю суть. Эти слова - не индульгенция совести, не позволение творить зло, прикрываясь благой целью. Это всего лишь констатация жестокого факта: часто приходится делать то, что должен, поступаясь своей душой и своей честью ради общего блага. Но этим ты причиняешь зло только самому себе. Только себе. В этом смысле, конечно, цель оправдывает средства. Но только так.

- Только себе, - Чарити повторила это почти шепотом, не решаясь поднять взгляд на Рамиро. Ей стало стыдно, что она могла подумать про него плохое. Нет, не может быть, чтобы он имел намерения воспользоваться благосклонностью дочери лорда Эверетта. Только не он. Только не после таких слов.

Чарити позволила увлечь себя в боковой неф, к одной из капелл. Как все это невероятно и непонятно. Девушка видела принца второй раз в жизни, они знакомы только два дня, но она верила ему, она его понимала. И, что самое странное, хотела ему помочь. Может быть, принц колдун, если имеет такую власть над душами? Ведь и отец необоснованно снисходителен к королевскому дому Фасинадо - и к принцу Рамиро лично. Для этого должна быть причина. И вряд ли это колдовство…

Скорее лорд Эверетт, всегда любивший людей открытых и честных (возможно, потому, что встречались они ему нечасто), по достоинству оценил то, что собою представляет принц. Чарити не ведала, откуда к ней пришло знание, тонкое, словно кисея, ощущение, что она тоже это поняла. Но принц - человек необычный. И это, наверное, даже не воспитание и не древняя кровь - это древняя душа, которая может быть столь красивой.

Флоренция жила открыто, часто в лоджиях богатых палаццо весь день подавали легкие закуски и напитки, угощая любого, пожелавшего зайти. Завершив осмотр базилики Санта-Кроче, Рамиро и Чарити поднялись в лоджию палаццо Месса. То есть Чарити знала, что это палаццо Месса, а для принца это было первым встретившимся гостеприимным местом.

Удобно расположившись на мягких подушках кресел, они попросили принести винограда и легкого вина. Солнце лилось на лоджию нескончаемым потоком, и Чарити жмурилась, словно кошка, и жалела лишь, что долго на солнце пока быть нельзя - нежная кожа покраснеет, можно получить ожоги. Гуляя с подружками по Флоренции, Чарити обычно прикрывалась кружевным зонтиком; вот и сейчас она сидела в тени. А принц расположился на солнце и словно вспыхнул весь: на волосы лег янтарный отблеск, костюм стал казаться золотисто-коричневого цвета, и кольцо с большим изумрудом на безымянном пальце правой руки бросало веселые искорки.

Расторопный слуга с узким лицом потомственного флорентийца (здесь даже слуги иногда выглядели как короли) принес поднос с яствами, быстро все расставил на столе, улыбаясь той загадочной улыбкой, что всегда нравилась Чарити в здешних жителях. У него были стремительные смуглые руки, порхавшие над столом, как большие бабочки.

- Как бы я хотела попасть в монастырь в Ассизи! - пробормотала Чарити, завороженно глядя на это порхание.

- У францисканцев очень строгий устав, вряд ли вам бы понравилось, - улыбнулся принц.

- Меня не примут даже в послушницы. Я же не католичка. - Чарити улыбнулась. - Не говоря уже о том, что я не мужчина. Впрочем, вы же поняли, о чем я.

- О Джотто, конечно, - кивнул принц, принимая от слуги бокал вина. - Вина Италии хороши, но наши лучше, - удовлетворенно отметил он, пригубив вино.

Чарити тоже сделала глоток. Она не особо разбиралась в винах, в Дорсете предпочитали шерри и хороший французский бренди. Вино, сухое и яркое, как флорентийский закат, показалось Чарити просто божественным. Или это в присутствии Рамиро она так начала различать вкус? Просто потому, что он сказал, будто вино недурное?

- Если ваши вина еще лучше этого, то вы, должно быть, получаете весьма неплохой доход, экспортируя их.

Принц задумчиво смотрел в бокал, кажется, его ничуть не удивил такой практический вопрос из уст юной леди.

- Могли бы получать, но тут есть определенная проблема… управленческого толка.

Чарити уже совсем было открыла рот, чтобы продолжить развивать эту тему, но тут случилось то, чего она ожидала с того самого момента, как они с принцем поднялись в эту лоджию: из внутренних помещений, едва не бегом, появилась Сесили. Конечно, ей сразу же доложили о появлении высокого гостя.

- Чарити, дорогая, почему ты сразу не велела доложить о себе? - изобразила полную невинность Сесили, словно бы случайно появившаяся в лоджии. Она слегка запыхалась и дышала тяжеловато, однако выглядело это очаровательно. Очарование царило во всем, что делала Сесили. И это никогда не оставалось незамеченным.

- Сесили, позволь представить тебе принца Рамиро Эстебана Хорхе лос Домингос де Сантана, - Чарити безошибочно выдала цепочку имен, хотя слышала ее всего лишь однажды. Хорошая память - вещь полезная. - Ваше высочество, позвольте представить вам мою подругу Сесили Месса, дочь банкира Джироламо Месса.

Принц, который успел встать при появлении дамы, вежливо склонился к ручке, несмотря на попытки Сесили рухнуть на пол в глубочайшем реверансе. Впрочем, у реверанса была и еще одна цель: продемонстрировать пышную грудь и великолепные просторы декольте.

- Очень приятно.

- Польщена.

Решив, что на этом с формальностями можно покончить, Сесили плюхнулась в третье кресло, заботливо подставленное слугой, и принялась беззастенчиво строить глазки, многообещающе улыбаться и щебетать, не умолкая ни на секунду. Рамиро был просто безупречен. Он поддерживал беседу о балах и нарядах, улыбался простеньким шуткам, но с каждой минутой складка между его идеальных бровей залегала все глубже и глубже. Чарити поняла, каких трудов ему стоит общаться в таком духе. Ему не было скучно, нет, вряд ли он скучал… но он настолько явственно напрасно тратил время, что это можно было угадать, даже не овладев искусством чтения мыслей. Кажется, принца пора спасать.

- А что вы думаете о модах на будущий сезон? - услышала Чарити реплику Сесили. Это шанс.

- Это сильно зависит от того, что еще раскопает в Помпеях Ле Вега. - В ответ на это заявление принц заметно оживился. Чарити готова была поклясться, что расслышала вздох облегчения.

- О чем это ты, Чарити? - Сесили выглядела озадаченной.

- Последние годы мы все мним себя римлянами, - оживленно продолжила девушка. - Наши моды, наши интерьеры, наши украшения - все это копии разной степени достоверности с тех вещей, что раскапываются в Помпеях. Не знаю почему, но Римская империя очаровала всех. Даже Бонапарт именует себя консулом. Правда, все мы помним, что и Гай Юлий Цезарь так себя называл. И чем все это кончилось?

- Надо быть справедливыми, сам Цезарь не провозгласил себя императором. - Рамиро благодарно улыбнулся Чарити. Она едва заметно кивнула.

- А какое отношение к модам будущего сезона это имеет? - постаралась вернуться к интересной ей теме Сесили.

- Самое прямое, - ответила Чарити. - Если Вега раскопает изображение женщины в штанах - мы будем носить штаны.

- Не может быть! - ахнула флорентийка.

- Я, конечно, преувеличиваю, но все же…

- Говорят, что в Париже юбки уже настолько коротки, что видны кружева панталон! - Сесили было трудно сбить с избранной темы.

- Говорят, что римлянки носили одежду из настолько тонких тканей, что можно было рассмотреть родинки на теле. - Чарити постаралась не покраснеть, делая столь фривольное заявление, но по-другому с Сесили просто нельзя.

- Кто говорит? - испугалась Сесили.

- Историки, - сообщила Чарити. - Как бы я хотела побывать в Помпеях!

- Сейчас в Италии неспокойно, но морем туда можно легко и безопасно добраться за пару дней. - Рамиро рассеянно смотрел в свой бокал, так что Чарити не решилась спросить, является ли это заявление приглашением.

- Надеюсь, что когда-нибудь я совершу это путешествие. И своими глазами увижу фрески и руины.

- Уверен, что ваш отец с удовольствием организует эту поездку.

Значит, это было не приглашение. Чарити допила вино. Разочарование укололо, как иголкой. Принц не намерен ее очаровывать. Он скоро уедет. Но как же ей хотелось увидеть Помпеи вместе с ним!

Глава 7

Ночью Чарити долго не могла уснуть; расстаться с Сесили быстро не удалось, так что дальнейший осмотр достопримечательностей пришлось отложить. Принц привез Чарити домой и тут же удалился в кабинет с лордом Эвереттом. Переговоры продлились почти до полуночи, так что девушке пришлось ужинать одной. Как бы ей ни хотелось дождаться появления принца и отца из кабинета, это было бы просто неприлично. Она ела очень медленно, надеясь, что они закончат и присоединятся к ней хотя бы за десертом, но, увы, надеждам не суждено было сбыться. Побродив немного по библиотеке, делая вид, что выбирает книгу, и таким образом еще немного потянув время, Чарити все же удалилась к себе. Все равно расслышать что-либо сквозь плотно закрытую дверь кабинета не представлялось возможным.

В итоге, Чарити полулежала в постели, пыталась читать. Книга, так увлекавшая ее вчера, сегодня казалась совершенно бессмысленной. Мысли то и дело возвращались к дню, проведенному с принцем Рамиро. Никогда, ни разу в жизни, ее день не был так… так полон. Полон чем? Смыслом, жизнью, чем? Чарити помнила почти дословно все, о чем они с принцем говорили - и каждое слово казалось ей драгоценностью. Первый раз в жизни мужчина действительно ее слушал. Слушал и слышал. Даже отец, который старался не стеснять стремлений дочери и во всем ей потакавший, не слышал ее так, как принц.

Больше же всего Чарити поразило то, что Рамиро был честен. Честен во всем. Откровенен. Он не лицемерил, не притворялся, не умалчивал. Он отвечал на вопросы прямо. Он не боялся показаться смешным или глупым. Он просто был самим собой. Принцем, наследником, слугой своей земли и своего народа. Хозяином своей души и своего слова. Был способен пожертвовать собой ради долга - и это были не просто слова.

Он оставался прекрасным принцем со сказочного острова - и он являлся самым настоящим и неподдельным джентльменом. Единственным настоящим и истинным, какого Чарити встречала в жизни. Даже отец не производил такого впечатления, даже ему не хватало этого… чего? Да, она же думала. Этой души.

Но что теперь делать с этим знанием, Чарити не ведала. Как ей жить дальше? Как смеяться на балах, как улыбаться глупым шуткам? Как вообще смотреть на мужчин? В один день все совершенно изменилось. Растаяло видение доброго мужа и трех детишек, мирной жизни в Дорсете, спокойной старости. Невозможно. Больше невозможно.

Потому что на свете больше нет другого такого мужчины, как принц Рамиро. Да, есть не менее красивые, есть и более благородные, может быть, есть столь же умные. Но не в этом дело. Не в этом. Рамиро - единственный.

И единственно невозможный.

Нет, Чарити не решалась думать о том, что означают ее мысли, она даже случайно, даже ненароком не произнесла слова «любовь». Любовь - это то, что бывает у всех, что может вспыхнуть - и погаснуть. Нет, она не влюблена в принца Рамиро.

Она им поглощена.

Тихий стук в дверь показался Чарити громом. Она сказала, что открыто. Вошел отец. Он был еще одет в дневной костюм, а не в халат.

- Папа? Ты еще не спишь? - Чарити сделала вид, что удивилась.

- Я уже шел к себе, но увидел свет под твоей дверью. - Отец остановился у кровати. - Как тебе понравилось осматривать Флоренцию в компании принца Рамиро?

Чарити отложила книгу и выбралась из постели. Она еще не снимала пеньюара, да и с отцом у нее всегда были близкие, а не формальные отношения.

- Присядем, папа.

Если бы они сейчас находились в Дорсете, то присели бы в кресла у камина, а во Флоренции люди тянулись к свежести ночи, а не к теплу очага, так что оба расположились на диванчике у окна.

- Что-то не так, милая?

Чарити не знала, что сказать, не могла подобрать слов, чтобы объяснить. Да и что объяснять? И нужно ли что-то говорить? День, другой - и принц Рамиро уедет на свой остров. Маловероятно, что они еще хоть раз встретятся. Конечно, деловые вопросы между отцом и принцем все еще не разрешены, но и что в том? Как бы там ни было, какие бы мысли и видения не тревожили ее, смысла в этом нет. Призраки, призраки возможностей, призраки неосуществимых желаний. Все пустое.

- Все просто чудесно, папа. Принц был очень мил, мы прекрасно провели время. И…

- И что ты думаешь о принце, милая?

- А почему я должна что-то о нем думать? - Чарити постаралась, чтобы слова прозвучали ровно и безразлично, но она всегда была плохой актрисой и никудышной обманщицей. Вот опять - предательский румянец залил щеки.

Лорд Мартин улыбнулся.

- Он тебе понравился.

- Папа, я не понимаю, о чем ты вообще говоришь, - попыталась откреститься Чарити. - Он даже не старался мне понравиться. Он благородный человек и не станет так поступать. Не станет пытаться решить свои проблемы через меня.

- Теперь я не понимаю, о чем ты, Чарити. - Отец и вправду выглядел озадаченным.

- Папа, ты же так умен, и обладаешь деловой хваткой! Ты сказочно богат и становишься все богаче. Неужели ты думаешь, что все те джентльмены, которые стараются мне понравиться, делают это только из-за моей несравненной красоты?

- Боже мой, девочка! - судя по всему, лорд Эверетт сам задумывался над этим, однако не знал, что и дочь посещают подобные мысли. - Но ведь ты и вправду очень красива, умна, благородна и…

- Я просто идеал, я поняла, - перебила его Чарити. - И вполне допускаю мысль, что часть тех благородных молодых людей, которые ищут моего внимания, преследует только романтические цели. Тем не менее, папа, принц не пытался произвести на меня впечатление. Как и я на него. Это просто невозможно.

- Если оставить в стороне «невозможно»…

- Невозможно оставить в стороне «невозможно».

- Принц сказал, что ты хотела бы увидеть Помпеи.

- Принц говорил обо мне? - против воли встрепенулась Чарити.

- Хм… Говорил. В общем-то… Гм. Я думаю, что мы могли бы съездить в Помпеи. К тому же это почти на полпути к Фасинадо, так что переговоры мы могли бы продолжить на борту корабля принца.

- Папа! - Чарити вскочила, не в силах усидеть. Несколько дней в обществе принца. Помпеи в сопровождении принца. Принца Рамиро.

- Так какого же ты мнения о принце? - хитро улыбнулся лорд Мартин.

- Я… Хочу увидеть Помпеи. С ним.

- Спокойной ночи, доченька.

Рамиро встал рано утром, как всегда. Город еще сладко дремал в лучах восходящего солнца. Конечно, в порту уже давно кипела жизнь, но здесь, в богатых кварталах, все еще мирно досматривали сны. Вчера был очень странный день. Честно говоря, все переговоры с лордом Эвереттом получались чрезвычайно запутанными. За эти дни было очень мало сказано о финансовых вопросах, зато очень много обсуждался Фасинадо в целом и он, принц Рамиро, в частности. Объяснить такой интерес к собственной персоне Рамиро никак не мог. Казалось, Эверетт намеренно избегает любого упоминания о деньгах. Но чего он хочет? Чего добивается? До сих пор лорд Эверетт никогда не проявлял ни коварства, ни лицемерия. Зачем все эти пустые разговоры? Нет ответа.

Рамиро едва заметно улыбнулся восходящему солнцу и вернулся в комнату. Вчерашний день не шел у него из головы. Леди Чарити Эверетт была свежа, как воздух, и ясна, как море на рассвете. С ней рядом он одновременно и забывал, кто он такой, и помнил, но эта ноша не казалась тяжелой. Каково это - видеть ее каждый день, слышать, смотреть в ее глаза?

Нет. Это всего лишь день, всего лишь Флоренция. Он здесь только лишь затем, чтобы переговорить с лордом Эвереттом, добиться отсрочки. Это все.

Палаццо Эвереттов гостеприимно распахнул дверь, слуги почтительно проводили гостя в кабинет хозяина. Лорд Эверетт стоял у окна и смотрел на город - точно так же, как некоторое время назад смотрел сам Рамиро. Хотелось надеяться, что сегодня лорд более расположен разговаривать о деле. Рамиро хотелось как можно скорее вернуться на Фасинадо. Положение на острове было слишком неустойчивым, чтобы со спокойным сердцем проводить время во Флоренции. Способов подтолкнуть лорда Эверетта в нужном направлении Рамиро не видел. Вряд ли банкир оценит, если принц-должник предложит не тянуть больше и просто сказать, чего же хочет кредитор. Ответ может оказаться совсем не таким, как нужно принцу.

- А, ваше высочество, добро пожаловать! - Лорд Эверетт выглядел до отвращения веселым.

Вчера несколько часов банкир в подробностях, хотя и окольными путями, расспросил о том, как провели день Рамиро и Чарити. Кажется, Эверетт очень любит свою дочь, заботится о ней, переживает за ее судьбу. Кажется, дочь ему дороже всех сокровищ мира. Похвально, но не очень разумно. К тому же к нему, Рамиро, и к его королевству это не имеет ни малейшего отношения.

- Доброе утро, лорд Эверетт.

- Я приказал подать чай сюда, в кабинет.

Горничные бесшумно накрыли столик у окна и удалились. Рамиро присел на краешек кресла и проводил их взглядом: слуги здесь были не хуже, чем в Маравийосе. Подождав, пока за служанками закроются двери, принц заговорил - неторопливо, но первым, оказывая этим честь Эверетту:

- Лорд Эверетт, я не совсем понимаю, почему и зачем вы делаете то, что делаете, но уверен, что у вас есть причины. У такого человека, как вы, всегда есть причины. И, зная вас, пусть и не очень близко, но основываясь на собственном жизненном опыте и умении оценивать людей, я могу сказать, что вряд ли ваши помыслы бесчестны или коварны. Я прошу вас только об одном: скажите, чего вы от меня хотите - и я подумаю, что я могу сделать для вас.

Эверетт достал из кармана позолоченные часы с гравировкой на крышке, открыл ее, посмотрел на циферблат и захлопнул. После чего счел возможным ответить:

- Ваше высочество, это ведь основа любых переговоров: скажите, что вам нужно - и я подумаю, что с этим делать. Все было бы просто, если бы мы говорили только о деньгах.

- Я не понимаю. - Рамиро был уверен, что сможет ответить на любой вызов, но тут он зашел в тупик.

- Позвольте мне быть откровенным.

- Я знаю, что вы откровенны всегда. Как и я.

- Замечательно. Прежде всего, я хочу сказать, что отсрочка, о которой вы приехали договариваться, - ваша.

Рамиро постарался сдержать вздох облегчения. Отсрочка - это хорошо. Но что же попросит Эверетт взамен?

- И эта отсрочка ваша без всяких условий, это просто знак моего доброго отношения к прекрасному Фасинадо, навеки завладевшему моим сердцем. Но…

Рамиро сцепил пальцы за спиной. Всегда есть какое-то «но».

- Я вас внимательно слушаю.

- Речь идет о том, чтобы долг исчез полностью.

Рамиро прикинул, что ему придется для этого сделать: убить Бонапарта? Поцеловать сапог английского сумасшедшего короля? Дать Эверетту место в совете Фасинадо? Впрочем, он готов хоть голым пересечь площадь перед собором Святого Петра в Ватикане, хоть отрезать голову Бонапарту и принести ее на блюдечке в Вестминстер. Что угодно. Но вряд ли Эверетту нужно нечто столь экзотическое.

- Что вы имеете в виду, лорд Эверетт? - спокойно спросил он.

- Ваше высочество, все, что я о вас знаю, говорит, что вы человек высоких достоинств. Вы молоды, без сомнения умны, дамы находят вас привлекательным. Насколько я понял по вашему рассказу о вчерашнем дне.

Рамиро пожал плечами: вряд ли его скупые ответы на околичные вопросы можно назвать рассказом.

- Продолжайте, прошу вас, - попросил Рамиро лорда Эверетта, который замолчал.

- Так. Да. По вашему рассказу о вчерашнем дне я понял, что вы способны найти общий язык с моей дочерью. Да…

Он остановился; принц впервые видел, чтобы этот человек затруднился в обсуждении темы. Рамиро не знал, что сказать. Кажется, лорд Эверетт замолчал надолго. Принц не нашел ничего более достойного, чем просто молча ждать. Эверетт налил себе чаю, положил сахару, положил еще раз и еще раз… Попробовал, поморщился, отставил чашку, посмотрел в окно… Рамиро ждал.

- Вы говорили, что Чарити хочет побывать в Помпеях, - наконец произнес банкир.

- Да, она упоминала об этом.

- Насколько я знаю, ваш путь домой лежит через Неаполь…

- Вы хотите, чтобы я доставил вас на «Королевской звезде» в Помпеи? Это не слишком высокая цена за отсрочку.

- Ваше высочество, отсрочка ваша без всяких условий, уверяю вас. И как бы вы ни ответили на мое дальнейшее предложение, отсрочка все равно ваша. Как и мое доброе отношение к вам и всему вашему королевству.

- Лорд Эверетт. - Рамиро расцепил пальцы и осторожно опустил ладони на подлокотники кресла, преодолев порыв вцепиться в бархат обивки. - Мне бесконечно приятны те слова, что вы говорите о Фасинадо. Но… Самый простой способ сказать что-то - просто сказать.

- Ваше высочество, вы мудры не по годам.

Рамиро пожал плечами. Ему об этом уже много раз говорили. Раньше, когда он был моложе, это радовало, в последнее время - скорее раздражало.

- Вы знаете, что я человек проницательный и умудренный опытом.

- Не могу сказать ничего против, - Рамиро действительно считал лорда Эверетта одним из самых умных людей Европы.

- И еще я уже пожилой человек, с большим жизненным опытом.

Рамиро просто кивнул.

- И весь мой опыт, и вся моя проницательность подсказывают мне, что вы будете хорошим мужем.

- Хм… - Первый раз в жизни Рамиро не нашелся, что ответить.

- Мужем для моей дочери.

И тут Рамиро впервые в жизни (сегодня у него день открытий, не иначе!) почувствовал, что краснеет. Эверетт заговорил быстрее, видимо, решив высказать все, пока собеседник не опомнился.

- В качестве ее приданого вы получите не только списание долга, но и солидный капитал, вложенный в различные предприятия. К тому же Чарити - моя единственная наследница, а я не буду жить вечно. - Эверетт развел руками. - Прошу вас, не отказывайте сразу, это неожиданное, но приемлемое предложение. Эверетты - знатный род, когда-то мы были в родстве с королями. Я богат, Чарити прекрасно образованна и красива.

- Лорд Эверетт, - Рамиро начал говорить, прежде чем решил, что именно он скажет. - Я… Лорд Эверетт, - начал он сначала. - Я уверен, что ваша дочь достойна меня. Я не уверен, что смогу сделать ее счастливой. Нет, нет. - Рамиро жестом остановил уже открывшего рот Эверетта. - Я понимаю, что вы думаете иначе. Но я просто… Единственное, чем я распоряжаюсь лично, - это моя честь. И будет абсолютно бесчестно жениться на вашей дочери только потому, что вы считаете меня подходящим мужем, и потому, что это выгодно для меня.

Лорд Эверетт расстроенно покачал головой.

- Ну что же… Настаивать я не вправе. Но предложение остается в силе. До тех пор пока Чарити не объявит о своей помолвке, конечно же. А она красива, богата, и ей двадцать три года. Так что у вас не слишком много времени на раздумья.

- Лорд Эверетт. Надеюсь, вы понимаете причины моего отказа. И надеюсь…

- Отсрочка ваша - это не обсуждается. Просто пообещайте мне, что будете иметь в виду мое предложение.

- Я…

- Я не приму окончательного отказа.

- Хорошо. Но я не думаю, что изменю решение.

- В жизни все бывает.

- Уверен. Но не в моей. Всего доброго, лорд Эверетт.

- Всего доброго.

Рамиро постарался идти по коридорам спокойно, хотя едва мог удержаться от желания броситься бегом. Больше всего он боялся… Рамиро вышел из палаццо, сел в карету и только тогда перевел дыхание. Больше всего он боялся, что повстречает Чарити. Столкнется с ней лицом к лицу - и прочитает в ее глазах надежду. Вряд ли лорд Эверетт стал бы делать такое предложение, не согласовав все с дочерью. Отказать Чарити - это в тысячу раз сложнее, чем лорду Эверетту. Это просто невозможно.

Чарити спускалась вниз в гостиную, когда услышала, как хлопнула дверь и отъехала карета. Кто это так рано? Отец куда-то собрался, не предупредив ее? В холле обнаружился лорд Мартин, так что версия с неожиданным отъездом отца отпала.

- Папа?

Лорд Эверетт выглядел смущенным и расстроенным.

- Что-то случилось, папа?

- Э-э… - Лорд Эверетт помялся, посмотрел на дверь, изучил мраморные плиты пола, особенно тщательно осматривая черные. - Хм… Думается, в Помпеи мы поедем не на корабле принца Рамиро.

- Что-то случилось? Вы не договорились? Какие-то проблемы на Фасинадо? Почему он так спешно уехал?

Чарити задавала вопросы совершенно механически, не осознавая их и не ожидая ответов. Еще вчера ночью она думала о Помпеях, о принце Рамиро, ей казалось, что… Казалось, что невозможное возможно. И вот теперь так.

- М-м-м. Мы с принцем договорились об отсрочке, но его ждут важные дела дома. Он просил передать свои извинения.

- Хорошо.

- Что хорошо?

- Что просил передать.

- Хм. Мы можем завтра же отправиться в Помпеи вдвоем. Мои дела во Флоренции закончены, так что я полностью готов посвятить себя тебе.

- Я… Я не хочу в Помпеи.

- Тогда в Рим.

- Рим? Хорошо, поедем в Рим. Рим. Хорошо.

Чарити развернулась и медленно поднялась по лестнице на второй этаж. Завтракать не хотелось. Почему-то хотелось заплакать, упасть на подушки и рыдать дня три напролет.

Глава 8

На сей раз возвращение на остров протекало медленно - у самого Пуэрто дель Фасинадо настиг штиль, и «Королевская звезда» плыла, словно осенний лист по темной спокойной воде; Рамиро стоял на палубе, по своему обыкновению заложив руки за спину, и смотрел, как на востоке растекается янтарное сияние. Его цвет напомнил принцу оттенок волос Чарити Эверетт. Небо уже все полыхало в языках рассветного пламени, и в этом огне из-за горизонта встал остров - маленький клочок земли, затерянный в море.

Клочок земли, которого нет дороже.

На палубу вышел позевывающий Лоренсо, остановился рядом с Рамиро, уперся кулаками в борт.

- Вам опять не спится, мой принц? - Здесь, где их могли услышать матросы, следовало разговаривать подчеркнуто официально.

- Не мог уснуть, Лоренсо.

- Думали о той девушке?

- О какой девушке? - искренне удивился Рамиро, пару минут назад действительно о ней вспоминавший.

- О леди Эверетт. Вы ведь целый день общались во Флоренции.

Рамиро пожал плечами. Лоренсо прав: для него, уделявшего всем девушкам, кроме Леокадии, максимум четверть часа, день с Чарити Эверетт - это нарушение всех возможных правил.

- Она милая. Но не более того.

- А вы не хитрите, мой принц? Боюсь, что да.

- Я ничего не боюсь. - Сейчас, когда Пуэрто дель Фасинадо приближался, Рамиро не хотелось спорить о той девушке, пусть красивой, но не имеющей никакого отношения к его судьбе. Уже не имеющей. Хотя ее отец весьма настаивал, чтобы их судьбы тесно сплелись; это решило бы многие проблемы раз и навсегда. Решило бы…

Рамиро не желал думать об этом.

- А мне показалось, что наш отъезд немного напоминал бегство, - вздернул бровь Лоренсо. - Я не прав?

- Нет.

- Действительно, вы ничего не боитесь, мой принц.

Рамиро только пожал плечами. Не чувств он боялся, нет. Чувства тут были вовсе ни при чем.

Из вещей нематериальных Рамиро опасался нескольких. Например, безумия. И невозможности удержать момент.

С безумием все понятно. Разум - вещь такая, ему только позволь, и он пойдет вразнос, просто в какой-то момент не нужно себя останавливать - и, пожалуйста, готово безумие с тобой, только успевай коллекционировать видения и фантастические выходки. У королей и принцев тяжелая работа, и безумие - наследственная болезнь в этой среде. Вспомнить хотя бы этого короля, Людовика I Бурбона - про него говорят, что он страдает эпилепсией и невротическим расстройством. Сам Рамиро ничем таким не страдал, еще не хватало, но видел, как это бывает, и иногда подходил к опасной грани - совершенно осознанно. Время от времени он пользовался этим состоянием, чтобы сотворить нечто нужное или напугать кого-нибудь в угоду своим целям; этакий Гамлет испанского розлива. Чтобы ему стало страшновато, а вслед за ним - тем людям, которыми он манипулирует. Но потом Рамиро отпускал это состояние.

Гораздо сложнее с исчезающими моментами.

Рамиро часто лежал ночами без сна, не давали задремать беспокойные мысли. Приходил замковый кот, старый, питавший к старшему принцу необъяснимую нежность, и ложился на него. Кот - пятнадцать английских фунтов живого веса, толстые лапы, умудренная жизнью морда. Кот любил прийти, когда Рамиро уже лег, устроиться на нем задницей к лицу и требовать всей спиной: гладь меня! Рамиро, конечно, гладил. Котовья твердая голова иногда со всего размаху ударялась ему в ладонь, и за головой об руку терлась шея, и бок уже подсунут - дескать, и тут, и тут я потрусь… В то мгновение, когда кот носом ударял Рамиро в ладонь, принц чувствовал себя счастливым.

«Господи, - думал он тогда. - Господи, я счастливый дурак, у меня есть кот, который трется об меня. Я лежу на кровати, мне тепло, в этом огромном замке, которому не одна сотня лет, кроме меня, еще есть моя семья. Мой отец, пусть не самый лучший из отцов, моя мачеха, пусть не заменившая мне мать, мои брат и сестра. Мой отец жив. У меня есть друзья, и они тоже живы. Каждый год что-то меняет, но все это есть». «Запомни, - говорил Рамиро себе тогда. - Запомни, как этот кот бьется своей урчащей мордой о ладонь. Запомни, как пахнет воздух, как смотрят со стен портреты предков - привычно и чуть укоризненно, с предками так всегда; как начинает светать в три часа утра, как тебе сейчас хорошо, пусть ты устал, как бьется твое сердце, смеются стражники во дворе, как негромко, но отчетливо поет город. Это сейчас. Все живы. Я жив. Это - сейчас».

И маленькие «сейчас» бегут, складываются в минуты, Рамиро отпускает их, потому что невозможно держать их так всегда - надо успевать жить, а не помнить постоянно об этом. Но вспоминать нужно чаще. Как можно чаще.

«Господи, - думал Рамиро, - не дай мне все это упустить. Забыть об этом. Перестать видеть, слышать, воспринимать».

Потому что усталость иногда закрывает ощущения темным плащом. Потому что все это уходит в прошлое, медленно погружается в него, словно в песок. Лета не будет. Кота не будет. Рамиро не будет тоже. Однажды.

А сейчас он есть. И ему нельзя это упустить.

И ему не хотелось совершить ошибку. Особенно в том, что касалось своего сердца и своей жизни как таковой.

Ведь есть долг, который вплетен в него самого, словно затейливый узор в ткани, что делают женщины с побережья острова - грубоватые, но красивые. Без узора ткань превращается в дерюгу, а с ним - с ним только она и имеет смысл. Долг принца, долг соправителя… Гамлет. Проклятый Гамлет, он так и лезет в голову?..

- О чем ты думаешь? - спросил Лоренсо.

- О Шекспире, - честно ответил Рамиро.

Старый друг, пройдоха, захохотал, махнул на принца рукой - дескать, безнадежен, - и ушел готовиться к прибытию.

Фасинадо был уже совсем близко.

Леокадия встречала Рамиро во дворе. При виде него она просияла и едва не бросилась ему на шею, но выучка сработала как нужно: девушка подождала брата на ступенях крыльца и приветствовала, как полагается принцессе - реверансом и нежным условным поцелуем в щеку. И лишь затем, взяв Рамиро под руку, оживленно произнесла:

- Как я рада, что ты вернулся!

- Я же говорил, что не могу не возвратиться. - Он пошел медленнее, приноравливаясь к шагу Леокадии, глядя на нее сверху вниз. Вид открывался прекрасный: вырез в ее темно-зеленом платье был достаточно низкий, и любой, кто рискнет, мог смотреть на чудесную грудь. Рамиро отвел глаза. - Что-нибудь произошло за время моего отсутствия? Что-то, о чем мне следовало бы знать прежде, чем я поговорю с отцом?

Леокадия пожала плечами - он это почувствовал.

- Ах, Рамиро, здесь все не меняется годами. Совет вновь ломает копья из-за кораблей, отец спит на заседаниях, Марко ухлестывает за тремя графскими дочками сразу и абсолютно счастлив. В одной из северных галерей обрушился кусок потолка вместе с фресками, и сейчас там вовсю трудятся каменщики, а синьор Менендес с ужасом наблюдает за этим и умоляет спасти эти несчастные обломки фресок - если не все, так хоть кусочки! Ты бы видел, с какими лицами королевская стража ползала по коврам, собирая обломки.

Рамиро улыбнулся.

- Могу себе представить.

- А я-то всегда полагала, что тебе не хватает воображения! - хмыкнула Леокадия и тут же спросила с жадностью: - Как ты провел время в Италии? Как Флоренция?

- Стоит. Незыблемо. - Настала его очередь пожимать плечами.

- Расскажи мне подробно! На каких балах ты бывал? С кем встречался? А король Людовик - он действительно такое ничтожество, как о нем говорят?

- Я мало общался с его величеством.

- А его жена? Рамиро, мне же все интересно! - теребила его Леокадия. - А ты так немногословен! Ты словно соткан из недостатков, призванных меня раздражать!

- Так я тебя раздражаю, дорогая сестра? - усмехнулся он.

- Иногда - ужасно. Иногда я тебя убить готова, лишь бы разговорить.

- Не увлекайся. Мертвых пока никому не удавалось воскресить.

- Рамиро, что за похоронный тон? Это была шутка.

Он покачал головой.

Что толку говорить ей, что ответственность, которую он на себя взял, простирается дальше, чем Леокадия осмеливается предполагать? Этот груз Рамиро принял на себя сам: весь его характер, весь склад ума были таковы, что он просто не смог поступить иначе. В детстве он чувствовал себя ответственным за Марко, затем - за сестру, а потом - за отца и всю свою страну, пусть маленькую, но бесконечно любимую. Рамиро не знал, достоин ли стать следующим королем, изберет ли его совет, и такая ли ему судьба уготована. Он знал только, что всегда будет делать для Фасинадо все, что может. Охранять этот остров и всех, кто здесь живет.

И пусть Леокадия шутит сколько угодно - Рамиро ведал, как хрупки жизни. Он выбирал за тех, кто был слишком беспечен или слишком занят другими делами, чтобы думать о своей жизни. Он охранял их всех, в меру своих возможностей. Именно потому во дворце круглосуточно дежурили гвардейцы под неусыпным надзором верного друга Лоренсо, безбожника и ловеласа. Именно потому еще несколько лет назад увеличилось жалование городской стражи, что весьма повлияло и на приток новых рекрутов, и на качество патрулирования улиц. Именно потому за порядком на острове следили строго - браконьеров тут отловить было проще простого, а пиратам негде пристать незамеченными. Да и не слишком хороша для пиратов гавань Маравийосы или южные берега, где вздымаются дикие скалы, а попытка причалить может окончиться неудачно. Райский остров. Но для того, чтобы он был раем, нужно много трудиться.

- Ты меня совсем не слушаешь!

- Я слушаю тебя, Леокадия.

- Ты не выспался? - спросила она с искренней заботой. - Выглядишь усталым.

- Проснулся до рассвета.

- Рамиро, я прошу тебя, отдохни. - Ее ладонь скользнула по его руке, ласково поглаживая. - Чуть позже я зайду к тебе, чтобы удостовериться, что ты отдыхаешь.

- Хорошо. - Он поцеловал ее в лоб - прикосновение губ к прохладной гладкой коже показалось освежающим глотком воды - и отпустил ее руку. Слуги уже стояли, согнувшись в поклоне, готовые в любой момент выпрямиться и распахнуть дверь в покои отца.

- Я счастлива, что ты вернулся, - глубоким голосом произнесла Леокадия и пошла прочь. Рамиро еще несколько мгновений провожал взглядом ее прямую спину, а затем развернулся и направился к отцу.

Глава 9

Совет начался рано.

Рамиро даже не успел принять ванну после возвращения и разговора с отцом - только и хватило времени сменить грязный дорожный костюм на чистый. А затем - легкая пробежка по лестницам, распахнутые высокие двери с резными танцующими дриадами, вымазанными золотом, и трон на возвышении, где сидит отец, и два ряда столов полукругом.

Рамиро бывал на советах с шести лет. Однажды упросил отца взять его с собой (мачехе нездоровилось, а няньки сбивались с ног, пытаясь уследить за непоседой Марко) и весь день просидел тихо на скамеечке рядом с троном, слушая, как государственные мужи говорят о делах и благополучии острова. Тогда Рамиро ничего не понимал из их речей, однако детская память цепкая, словно плющ, сохранила ощущения - и, возможно, кое-какие слова. Потому что через несколько лет, присутствуя на советах уже полноправно, а не по капризу, Рамиро с удивлением обнаружил, что разбирается в делах Фасинадо гораздо лучше, чем Марко, который отчаянно скучал и порывался при первом удобном случае удрать подальше.

Зато Леокадия проявляла выдержку. Женщины в Зал Совета допускались только по личному приглашению этого самого совета, если только не являлись правительницами острова - и такое случалось в долгой истории Фасинадо. Обычно женщины присутствовали на галерее, опоясывавшей зал; там стояли удобные кресла, с которых удобно наблюдать за происходящим. И слышать, разумеется: в огромном зале голоса были слышны отлично из-за особенностей акустики. Подняв глаза, Рамиро увидел на галерее Леокадию; заметив, что он на нее смотрит, девушка еле заметно кивнула.

Рамиро чеканным шагом прошел к своему месту - мягкому креслу по правую руку от отцовского. Марко отсутствовал; Рамиро не сомневался, что для этого, как всегда, имеется масса уважительных причин. Кажется, братец делал все, чтобы его оставили в покое и не заставляли принимать участие в жизни Фасинадо - вернее, в той части жизни, что касается политики, экономики и прочих скучных вещей. Вот дочки баронесс - это да! Это по Марко.

Отец, в бархатной синей мантии с вышитым серебряными нитками гербом Фасинадо, в светлом королевском костюме, что надевал для советов, казался бледным и усталым. Профессиональная усталость королей - веки так и норовят сомкнуться, потому что на сон остается мало времени. Рамиро и в себе чувствовал этот звон усталости, ее непрерывный зов. Иногда сон казался холодной темной рекой, что так и манит войти. Рамиро знал, что Марко не ограничивает себя в сне, но не завидовал - для того не было причин. Jedem das seine, как говорят немцы. Каждому свое.

Советники, тридцать мужчин, представителей самых уважаемых и знатных семейств острова, тоже щеголяли в мантиях, украшенных стилизованными изображениями чаек. Все, кроме кардинала де Пенья, чья алая сутана пламенела, словно рассвет: на Фасинадо признавали власть Ватикана, а значит, и ватиканских ставленников. Впрочем, кардинал де Пенья, коренной островитянин, питал к своей родине гораздо более пылкие чувства, чем к далекому и практически сказочному государству, впившемуся в Рим, словно клещ в собачье ухо.

Как только Рамиро занял свое место, поднялся сеньор-распорядитель, стукнул по столу витым жезлом и объявил совет открытым. Рамиро запустил пальцы в волосы, ощущая, что они растрепались, но не имея никакого желания их приглаживать, и слушал ритуальные речи, предварявшие каждый совет вот уже много веков. Формулировки менялись, но незначительно. Раньше эти речи произносились на латыни, теперь - на испанском, что показывало близость к мадридскому королевскому двору. Хотя Мадриду всегда было наплевать на Фасинадо, что правда, то правда. Кому нужен этот клочок земли, кроме тех, кто живет здесь?..

Слушая напевную речь сеньора-распорядителя, Рамиро обегал глазами тех, кто сидел за полумесяцами столов, привычно отмечая союзников, прикидывая расстановку сил. Вот первый министр, Амистад Корнелио де Моралес - еще один шут, в пару к Лоренсо, который сейчас привычно занял место чуть дальше за троном. Возраст Амистада приближался к семидесяти, старик всюду ходил с тростью и жаловался на болезни, однако Лоренсо по секрету шепнул Рамиро, что первый министр гораздо крепче, чем кажется. Просто дурака валяет, расставляет ловушки на тех, кто стремится воспользоваться его кажущейся немощью и перетянуть на свою сторону в вечных спорах - и каждый раз Амистад выигрывает. Рамиро многому научился у него, очень многому.

Вот кардинал де Пенья, сложил пухлые пальцы на объемистом животе, смотрит обманчиво-ласково, глаза вроде бы тусклые, будто скоро похрапывать начнет - но у него лисий слух и собачья преданность. Кардинал любил старшего из принцев Домингосов, частенько баловал его не только проповедями, но и рассказами о Европе, в которой прожил пятнадцать лет, обучаясь в семинарии в Риме и делая там же карьеру. У него Рамиро учился не верить никому и вместе с тем - доверять, потому что есть люди, чье предназначение - служить, служить верно и беспрекословно, так, как того желает Бог.

Вот другие, до боли знакомые лица, молодые и старые, красивые и невыразительные, и все это - его люди. Вернее, люди отца, но вместе с тем - и Рамиро, потому что он - продолжение отца, его правая рука, его глаза и уши. Как жаль, что Марко этого не понимает. Иногда младший брат называл старшего фанатиком, помешанным на политике и интересах государства, но Рамиро вовсе не чувствовал себя помешанным. Сумасшествия и страсти в его действиях было не больше, чем в работе какого-либо механизма. Мельница крутится, потому что на нее льют воду, и зерно превращается в муку. Принц Рамиро Эстебан Хорхе лос Домингос де Сантана работает, потому что живет этим, он не может не дышать, не может отказаться от того, кто он есть. Само его рождение - это выбор. Выбор за него. Так захотел Бог. Так жизнь захотела. Как можно против этого идти?

Ты просто исполняешь свое предназначение - и все.

- …Королю и Фасинадо, нашей родине, ковавшей свою историю на протяжении веков, - услышал Рамиро окончание речи сеньора-распорядителя и поднял голову.

- Благодарю вас, граф Вилларес, - произнес Альваро, и сеньор-распорядитель, глубоко поклонившись королю, сел. Церемонии на этом заканчивались, и начинался обычный человеческий разговор. - Полагаю, совет хочет выслушать моего сына Рамиро, только что возвратившегося из Флоренции с новостями.

Рамиро встал, одернул сюртук (попался какой-то неудобный), заложил руки за спину и, выйдя на шаг вперед, изложил совету все то, что поведал отцу получасом ранее.

Впрочем, одного он не сказал: того, что жгло его душу с тех самых пор, как лорд Эверетт произнес свое предложение. Женитьба на Чарити и списание всех долгов. Совету это знать вовсе не следует, учитывая то, что Рамиро достаточно ясно ответил банкиру Эверетту - и к тому же это было несправедливо по отношению к такой очаровательной девушке, как Чарити. Принцу казалось, что она заслуживает лучшего, чем оказаться прикованной к островной политической машине, о которой понятия не имеет. Мало ли что рассказывал ей отец и сам Рамиро; изнутри все всегда по-другому. Ей нужно найти подходящего молодого человека, влюбиться в него, выйти замуж, а не стать заложницей чужих долгов. Стремления лорда Эверетта понятны - не каждый раз выпадает шанс сделать дочь принцессой, за это можно и долги списать, особенно это легко для человека столь богатого. Но вся душа Рамиро противилась подобному решению, а он привык действовать по велению души - с долгом оно обычно не расходилось.

Он закончил и сел, слушая обрадованный гул - совету новости понравились, конечно же. Еще бы, ведь все получили отсрочку. Только Амистад де Моралес выглядел не слишком веселым. Он тоже послушал полминуты и прервал обсуждение хорошо поставленным голосом:

- Вы забываете, сеньоры, об одном: этот долг все же придется возвращать. Сейчас на Фасинадо все идет неплохо, однако где мы добудем требуемые суммы?

- Лорд Эверетт подождет еще, - сказал барон де Лопес-Эрнандо.

- Лорд Эверетт не станет ждать бесконечно, - сдержанно произнес Рамиро. Как и всегда, когда он говорил, перешептывания утихли. Рамиро редко повышал голос, и потому к нему прислушивались. - Он дал мне понять, что отсрочка - не решение проблемы.

- Что совет имеет сказать по этому поводу? - задал вопрос Альваро.

- Позвольте мне, ваше величество, - попросил де Моралес.

- Прошу вас, первый министр.

Амистад поднялся и тяжело оперся кулаками о столешницу.

- Это возвращает нас к тем вопросам, что мы никак не можем решить, сеньоры. Вопросам внешней торговли и флота.

Снова поднялся шум; Рамиро еле заметно поморщился и переглянулся с отцом. Судя по кислому виду Альваро, ему эти разговоры уже оскомину набили. Еще бы. Вопрос о строительстве торгового флота обсуждался на совете уже не первый год.

Фасинадо обладал неплохими ресурсами для того, чтобы обеспечивать себя. Здесь имелись полезные ископаемые, соляные копи, виноградники, в изобилии водилось зверье, и в море плескалась рыба… только вот этого недостаточно для процветания. Многие товары приходилось ввозить с материка, на острове просто не имелось ресурсов для их производства. Именно это истощало государственную казну. Именно это сделало долг лорду Эверетту превосходящим все мыслимые и немыслимые размеры. С этим нужно было как-то справиться, и прогрессивная часть королевского совета во главе с принцем Рамиро настаивала на том, что следует строить собственный торговый флот. Когда-то у Фасинадо было три десятка кораблей, на которых вывозились товары на материк, и это время по праву считается золотыми годами острова; но вот уже тридцать два года, как страшная буря разметала флот у итальянских берегов, уничтожив не только суда, но и товары. С тех пор в казне все не находилось денег, чтобы выстроить флот больше и лучше, и этот вопрос откладывался раз за разом. Рамиро считал, что дальше откладывать его нельзя. Флот нужен сейчас. Импорт иностранных товаров станет гораздо легче, экспорт собственных - тоже. Консерваторы настаивали на том, что торговый флот способен разрушить уникальность острова: на него могут хлынуть переселенцы, а чрезмерное процветание ведет к пристальному вниманию со стороны людей могущественных, которые могут захотеть забрать Фасинадо себе. И как тогда поступить, чем им ответить?

- Наши виноградники принесут в этом году тысячи литров вина. И я надеюсь на три урожая, - говорил между тем первый министр. - Это прекрасный экспортный товар. На материке наше вино высоко ценится; мы могли бы отправлять его в Англию, если уж у нас налажены связи с тамошними банкирами… Наверняка лорд Эверетт не откажется кого-то порекомендовать.

- Почему не во Францию? - насмешливо спросил один из советников.

- Бог с вами, Сезан, - поморщился Амистад, - вы видите, что там творится? Франции хватает собственного вина, а когда оно заканчивается, его с успехом заменяет кровь. Иногда мне кажется, что там не видят разницы и пьют одно вместо другого.

- Вы, как всегда, несправедливы. Могу ли сказать я, ваше величество?

Альваро махнул рукой, разрешая.

Советник поднялся. Его звали Франсуа Сезан - единственный член совета, который носил не испанское имя. Француз по матери, после ее смерти он принял имя ее семьи, чем весьма удивил и обидел местную аристократию. Однако для выдворения его из совета следовало найти более веский повод, а Сезан этот повод все никак не желал предоставлять. Он клялся в верности королевской семье и ни в чем порочащем никогда замечен не был, кроме своей чрезмерной любви ко второй родине - Франции.

Сезан был уже немолод, лет сорока пяти, и впечатление производил самое что ни на есть благоприятное: подтянутый, с благородно седеющими волосами, с осанкой военного и взглядом горного орла. И тем не менее Рамиро его не слишком любил. Например, за то, что уже некоторое время Сезан слишком уж наглядно демонстрировал свою любовь к Франции. Намеки превратились в открытые предложения; наверняка и сейчас без этого не обойдется.

Не обошлось.

- Есть одно быстрое решение проблем. Принятие консульского режима.

- Помилуйте, нам его никто не предлагает! - скривился Амистад, упорно не желавший садиться - так проще топить политического противника.

- Никто не запрещает и попросить его. - Сезан на министра не смотрел, обращаясь прямо к королю. - Стоит отправить посольство к первому консулу, и я уверен, что вопрос быстро решится.

- Вы хотите получить здесь революцию? И трехцветные розетки на шляпы? Мадам Гильотина не гостила на Фасинадо - вы желаете пригласить ее на бал?

- Отчего вы все драматизируете, Моралес? - наконец обратился к нему напрямую Сезан. - Вам мерещатся всякие ужасы, как в бабушкиных сказках. Но нынешний французский режим кардинально отличается от безумия революции. Бонапарт навел порядок не только в своей стране, но и в части Европы, где гуляли возмутительные и опасные волнения. Подумайте сами, что плохого принес консульский режим за эти два года? Вандея смирена. Карно, Лафайет и многие другие возвратились во Францию. Разработана Конституция. Благодаря Бонапарту остальные монархи могут чувствовать себя в безопасности. - Он повернулся к Рамиро, сидевшему, откинув голову на спинку кресла. - Ваше высочество, вы ведь встречались с его величеством Людовиком I Бурбоном, нынешним королем Этрурии? Доволен ли он своей участью?

- По правде говоря, не очень, - заметил Рамиро, не меняя позы. - Его величество Людовик, если говорить откровенно, - человек слабый и больной. Его трон - не более чем уступка, каприз Бонапарта.

- Вы можете ошибаться… при всем моем почтении, ваше высочество… - Сезан склонил голову.

- Могу. А могу и не ошибаться. - Рамиро рывком выпрямился и взглянул на советника - словно нацелил пистолет. - Попомните мои слова, Бонапарта недолго будет удовлетворять Конституция и игра в консульство. Он рвется к власти, просто делает это умно. Выжидает. Зачем ему еще одно взятие Бастилии?

- Ваше высочество, - по-прежнему мягко продолжил Сезан. - Я бываю на своей второй родине гораздо чаще, чем ее посещаете вы. И я вижу перемены изнутри. С тех пор как Бонапарт и его консулы пришли к власти, в стране сделалось гораздо спокойнее, а экономические проблемы если не решены, то решаются. Я не призываю впустить демократию на остров, наше традиционное правление меня всецело устраивает. - Он снова поклонился - королю и его сыну. - Однако наличие сильного союзника - это решение наших спорных вопросов. Мы продолжим управлять Пуэрто дель Фасинадо, мы всего лишь заручимся поддержкой Франции. Это лучше, чем английские деньги.

- Оно конечно, розетки на шляпах лучше, - пробормотал Амистад и наконец сел.

- Вы забываете, министр, что столь любимые вами англичане также клали на плаху своих королей, - сухо сказал Сезан.

- Граф, - негромко бросил Рамиро, - вы забываетесь.

- Прошу прощения, мой принц. - Он покаянно приложил ладонь к сердцу. - Я пекусь лишь о благе нашего острова.

- Господь позаботится о его благе, - напевно произнес де Пенья.

- Прошу прощения, кардинал, но Господь на небесах, а мы все здесь.

Рамиро посмотрел на отца - тот имел вид угрюмый и молчал, не делая попыток вмешаться. В последнее время Альваро мало внимания уделял тому, что творилось на совете, и то, что король присутствует здесь сегодня, можно счесть личной заслугой принца. Отец сдавал, причем не из-за болезни или старости, а от равнодушия и беспечности. О чем он думает целыми днями? Что планирует, закатывая эти пышные балы и пиры? Иногда Рамиро злился на отца, но не чувствовал себя вправе ему приказывать.

- Господь повсюду, - наставительно сказал кардинал де Пенья.

- Тогда Он точно нас благословит. Осмелюсь напомнить, сеньоры, у нас не то положение, что было во Франции несколькими годами ранее. Социально-экономическая политика, которую проводила Директория в течение последних лет, внушала ненависть к режиму со стороны народа - а нами народ весьма и весьма доволен и примет любое наше решение, идущее им во благо. У нас нет тех проблем, что были у Франции: дороговизна, спекуляция, коррупция, рост налогов, общее расстройство торговли и промышленности - все это резко ухудшало положение народа, а на этом фоне кучка людей у власти утопала в роскоши и богатстве. В глазах народа это был режим спекулянтов и казнокрадов, озабоченных лишь собственным обогащением. Мы не такие. В свою очередь, аристократы также теряли доверие к режиму, не видя в нем силы для борьбы с внешними и внутренними врагами. Директорию обвиняли в том, что правительственные чиновники разворовали казну и оставили без содержания армию; в том, что она не способна навести порядок в стране и подавить роялистское движение. Когда же правительство пошло на чрезвычайные меры, объявив дополнительный набор в армию, принудительный заем в сто миллионов франков и разрешив обыски частных домов с целью борьбы против иностранных шпионов и заговорщиков, его стали подозревать в попытках восстановить якобинскую диктатуру. Словом, полная анархия. - Сезан перевел дух. - Бонапарт избавил от нее Францию.

- Нужна одна голова и одна шпага, - пробормотал Амистад де Моралес.

Сезан прищурился.

- Вы что-то сказали, первый министр?

- Я всего лишь вспомнил слова Сийеса, который, кажется, нынче один из сенаторов в благословенной Франции. Один из тех, кто выпустил льва из клетки.

- Сийес пострадал за свои убеждения! - пылко возразил Сезан. - Покушения аббата Пуля…

- Сийес голосовал в Конвенте за казнь короля! - рявкнул Амистад. - Он клятвопреступник! Он клялся в верности своему королю - и голосовал за то, чтобы отправить его на гильотину. Не самый лучший пример для нас и наших детей!

- Это не имеет отношения к тому, что мы можем попросить покровительства Бонапарта! - Сезан побледнел.

- Сеньоры, - холодно сказал Рамиро, и спорщики умолкли.

Принц поднялся. Ясно, что отец опять ничего не скажет, но Альваро хотя бы не возражал против того, что высказывается сын. Пока придется удовольствоваться этим.

- Сеньоры, речь о том, чтобы отсылать посольство к Бонапарту, пока не идет. Граф Сезан, мы выслушали ваше предложение, однако я не считаю возможным голосовать по нему. Вопрос временно закрыт. А вот проблема строительства торгового флота требует детального обсуждения. Вы говорили, что подготовили смету, сеньор министр финансов?..

Глава 10

Леокадия пришла ближе к вечеру, в тот упоительный час, когда сумерки еще не сгущаются, но предчувствие их словно разлито в воздухе - и кажется, что этим можно дышать, и дышать этим вкусно, и хочется еще, еще, надышаться невозможно.

В кабинете Рамиро снова были открыты все окна, что весьма радовало стайку дворцовых сквозняков.

Верный друг и самоизбранный шут Лоренсо куда-то подевался, поэтому о приходе сестры доложили по всем правилам. Рамиро оторвался от бумаг и встал, приветствуя Леокадию.

Она была восхитительна в черно-зеленом наряде для верховой езды, в изящных сапожках, выглядывавших из-под края юбки, и в очаровательной шляпке с перьями.

- Проедемся, брат?

- Мне еще долго работать. - Он бросил взгляд на стол.

- Ты работаешь всегда, Рамиро, - она со смехом отмела возражения. - Два часа ничего не решат. Ты так и не спал сегодня, ты хочешь на простор и хочешь свежего ветра, я же знаю тебя. Проедемся.

- Хорошо. Подожди меня, я сейчас вернусь.

Рамиро прошел в спальню, оставив дверь приоткрытой. В зеркало он видел, как Леокадия прошлась по комнате, склонилась над бумагами, поморщилась и посмотрела в сторону спальни. Принц знал, что, скорее всего, она видит его отражение, но возвращаться и закрывать дверь - это смешно. Леокадия действительно знает его и видела… разным. Он сбросил жилет, стянул через голову рубашку, сменив ее на другую, более плотную, отыскал в гардеробной другой жилет и сюртук и возвратился в кабинет.

- Давай, я помогу тебе. - Леокадия подошла так близко, что Рамиро снова почувствовал ее цветочный аромат, и принялась одну за другой застегивать пуговицы на его жилете. Принц опустил руки и ждал: иногда ей доставляло удовольствие ухаживать за ним, а он принимал игру. - А где булавка для воротника?

- Это лишнее.

- Ты принц, - осуждающе сказала она, ушла к нему в спальню и стала рыться в шкатулке у зеркала, затем возвратилась с изумрудной брошью в руках. - Вот так. Давай я закреплю. Этот камень точно под цвет твоих глаз.

- Действительно? - пробормотал Рамиро.

- Я знаю, такие вещи тебя никогда не волновали. - Она глубоко и печально вздохнула - тоже часть игры. - Но позволь хотя бы мне о них думать!

- Ты, словно верная жена, Леокадия, - засмеялся он.

Ее руки, поправлявшие Рамиро воротник, замерли.

- Не шути, - сухо произнесла она. - Эта тема не для шуток.

- Извини. - Он взял ее прохладные ладошки в свои. - Я нечуткий. Ты сама говоришь: сухарь. Едем?

- Надень сюртук, - сказала она, смягчаясь.

Они спустились во двор, где уже стояли под седлом лошади - судя по всему, Леокадия даже не думала, будто Рамиро способен отказаться от прогулки. Он погладил своего коня по бархатной морде - Дракон фыркнул, принял с раскрытой ладони сахар, мотнул пушистой челкой. С десяток конных гвардейцев поджидали у ворот.

- Лоренсо! - громко крикнул Рамиро, справедливо полагая, что старый друг где-то поблизости.

- Слушаю, мой принц.

- Нам обязателен такой внушительный эскорт?

- Всякое может случиться, мой принц. Я предпочту быть спокойным.

- Ты сам поедешь?

- А я тебе еще глаза не намозолил? - тихо спросил Лоренсо. - Нет, останусь тут, нужно кое-что проверить.

Он чего-то опасается, подумал принц, глядя в стальные глаза. Настоящий лис, сам по себе сквозняк, де Ортис умел разнюхивать неприятности не хуже иной гончей. Во дворце у Рамиро не было информатора лучше, чем он.

Еле заметно кивнув, принц вскочил в седло. Леокадия уже ждала, нетерпеливо перебирая поводья.

Они выехали из замка легкой рысью - четверо гвардейцев впереди, шестеро сзади - и по улицам Маравиойсы, еще не успевшей зажить привычной вечерней жизнью, начали спускаться к морю.

Темный столетний камень на дорогах, горшки с яркими цветами на окнах, полосатые юбки горожанок, запах свежего хлеба из пекарни на углу, собаки, дрыхнувшие у стен, и сточные канавы, и веселые мальчишки, и белье на веревках, натянутых через проулки, и лотки торговцев, и вывески крохотных трактирчиков, и еще тысячи, тысячи мелочей - все это внезапно надвинулось на Рамиро, и только сейчас он понял, как скучал. Как скучал по своей небольшой, не слишком презентабельной столице, будучи в роскошной Флоренции.

Улицы круто спускались к морю, ложились причудливыми удавьими кольцами, и иногда приходилось переводить лошадей на шаг, чтобы не сбить прохожих. Рамиро все знали в лицо и приветствовали, снимая шляпы и отвешивая поклоны - широкие, от души. Откуда-то долетал женский хохот, куры с кудахтаньем разбегались в стороны, и улицы становились шире, пока та, по которой ехали всадники, не разлилась широкой пыльной дорогой. Сейчас, в середине апреля, солнце уже жарило, и когда Рамиро с Леокадией пустили коней легким галопом, пыль поднялась столбом.

- Наперегонки? - крикнула Леокадия сквозь золотистый пыльный туман, просвеченный солнцем, как церковное нутро, и Рамиро махнул рукой, веля эскорту перестроиться - дело привычное, не в первый и не в последний раз они едут по этой дороге.

А потом все слилось в реку, текущую с бешеной скоростью и несущую тебя, как щепку; копыта коня гулко ударяются в землю, и по тебе от этого глубокого топота идет тот самый земляной гул, что лучше всего помогает прочувствовать: свое. Вот это все свое: и земля, и вода, и ослепительная улыбка моря, и женщина, которая несется рядом и хохочет. Хохочет точно так, как горожанки: весело, страстно, открыто, ничего не боясь. Да и чего ей опасаться? Она у себя дома, она счастлива.

Как жаль, что однажды ей придется уехать!

Рамиро чуть придержал Дракона, и Леокадия первой оказалась у старого, скрюченного годами пробкового дуба.

- Я выиграла!

- Ты часто выигрываешь у меня. - Рамиро похлопал Дракона по шее, оглянулся на догонявший их эскорт и, чтобы не добавлять гвардейцам лишней работы, пустил коня шагом. Леокадия ехала рядом, по правую руку. - Ты сильнее многих мужчин, которых я знаю.

Она пожала плечами.

- Иногда я страстно жалею, что не родилась мужчиной.

- Почему? - искренне удивился принц, глядя на совершенное лицо сестры, на ее блестящие кудри.

- Ах, ну разве ты не понимаешь? Мужчинам можно все. Вы можете жениться, на ком пожелаете, и можете ухаживать, за кем пожелаете, и можете показать свою страсть. Это вы делаете первый шаг, тогда как женщина смиренно ждет. Вы управляете государством.

- Ты тоже можешь управлять. Здесь.

- Рамиро, не будь наивен. Ты наследуешь своему отцу. Ты и Марко, а он никак не годится в правители. Если бы у моей матери родились сыновья, тогда вопрос, конечно, стоял бы по-другому. Или если бы я была мужчиной. - Леокадия закусила губу.

- Ты что же, жаждешь сесть на трон? - спросил Рамиро наполовину в шутку, наполовину серьезно.

- А так странно, что меня волнует судьба Фасинадо? - Леокадия резко повернула голову и уставилась на него колдовскими глазами. Ведьма, родная ведьма. - Ты ведь и сам такой. Ты ведь живешь Фасинадо. Ты дышишь им. Когда-то я боялась, что однажды ты исчезнешь, уедешь отсюда, но ты врос в остров, как эти камни. - Она указала на мшистые валуны меж столетних сосен. - Почему же ты не допускаешь мысли, что я могу быть такой же, как ты, Рамиро? Такой же преданной своему королевству, как и ты?

Рамиро покачал головой.

- Я вовсе не сомневался в тебе, сестра. Но твое желание быть как мужчина ранит меня.

- Ранит? - Она подалась вперед, жадно ему внимая. - Почему?

- Потому что столь совершенная красота, как твоя, должна существовать - и должна быть по достоинству оценена мужчинами. Ты самый большой драгоценный камень в нашей семье.

- Так и знала, что ты не любишь мою мать, - насмешливо заметила Леокадия, хотя глаза ее сверкали от удовольствия - понравился, видать, комплимент.

- Я ее уважаю.

- Это не одно и то же.

Рамиро смолчал.

Он не помнил свою мать - она умерла родами Марко, а Марко всего на два года младше. Принц всегда знал только Дориту. В то время, когда королева Исабель умерла, та как раз овдовела, и тогда уже была Леокадия, дочь Эстебана. В те дни и король, и Дорита носили траур. Но траур не может продолжаться вечно. Альваро снял черные одежды, то же самое сделала Дорита, и кардинал де Пенья, тогда еще молодой и рьяный, обвенчал их в соборе Святого Павла, что стоит на главной площади Маравийосы. Дорита надела корону на непокорные черные кудри, стала звать Рамиро и Марко сыновьями, однако никогда не старалась приблизиться к ним настолько, чтобы и они решились называть ее матерью. Сколько Рамиро себя помнил, он всегда говорил Дорите «королева». Она всеми силами старалась произвести на свет сына, только вот после рождения Леокадии Господь больше не даровал Дорите счастья зачать ребенка. Рамиро знал, что королева весьма огорчена этим обстоятельством. Для него же это оказалось на руку - иначе, вполне вероятно, на дворец упала бы сеть интриг, а интриги Рамиро ненавидел.

Он примет любое решение отца, если отец успеет перед смертью его принять, или решение совета, если король не оставит внятных распоряжений. Будь Леокадия мужчиной… да, она права. Скорее всего, она бы наследовала, ибо мужчина из нее получился бы что надо.

- Ты служила бы своей стране верно и вечно, - пробормотал Рамиро. Леокадия бросила на него престранный взгляд и пришпорила своего коня.

- Едем. Море уже близко.

Дорога вильнула, выводя на широкий пляж - полосу золотистого песка, на которую с шумом набегали игривые волны. Тут и там стояли на распорках рыбацкие сети, у некоторых возились женщины и ребятишки - штопали прорехи; чумазый мальчонка помахал Рамиро рукой, и принц махнул в ответ. Долетал запах рыбы и горячего дерева от просмоленных солнцем рыбацких шаланд. Поселок карабкался по горе, и Рамиро с Леокадией миновали его, направив лошадей в дальний конец бухты - к Синим скалам.

Здесь протянулись густые тени, песок был испещрен выброшенными морем раковинами, рыбьими костями, камешками и деревяшками. Рамиро спешился и помог сойти Леокадии; ее сапожки тут же утонули в песке.

- Пройдусь босиком. - Она быстро стащила обувь и забросила ее в мешок у седла. - Ты не хочешь снять сапоги?

- Нет.

- Ну и мучайся, а я буду наслаждаться. - Она подоткнула юбку, открыв стройные ножки. - И не смотри на меня так, в этом нет ничего неприличного. Гвардейцы отвернутся, а ты…

- А я не отвернусь. - Рамиро хлопнул ее коня по крутому боку. - Ты не хочешь выбрать себе лошадку посмирней? Это чудовище, похоже, из породы убийц.

- Я люблю опасность.

- Подожди.

Рамиро махнул одному из гвардейцев; тот подбежал, взял поводья и увел лошадей. Принц с принцессой медленно пошли по пляжу. Стражники за ними не спешили - и так знали, что не уйдут далеко. Рамиро всегда слушался Лоренсо и не позволял себе идиотских выходок.

- Отлив, - констатировала очевидный факт Леокадия, весело шагая по горячему песку. - Пойдем, поищем крабов?

- Что ты будешь с ними делать?

- Смотреть.

Сухой песок сменился мокрым. Следы отпечатывались четче, но быстро таяли. Как снежинки. Рамиро всего пару раз в своей жизни видел снег - в особо холодные зимы и еще в Англии, где оказался однажды в самом начале декабря. И быстро уехал. Без солнца ему всегда бывало некомфортно.

Он остановился и обернулся, глядя на высокий берег. Скалы поднимались уступами; они поросли высокой травой, сейчас еще изумрудно-зеленой, однако это быстро исправит безжалостное солнце - и уже через несколько недель трава будет радовать глаз сухим золотом. А вот вечнозеленым кустарникам все нипочем. Рамиро помнил их названия - маквис, гарига, томиллары, - но вряд ли мог бы отличить один от другого. Он хотя бы различал сосны, дубы, буки, сомневался насчет ясеней и уж вовсе терялся во всяких липах и тополях.

- Рамиро, смотри, краб!

Леокадия сидела на корточках и рассматривала что-то на песке. Рамиро подошел и глянул - точно, краб. Маленький, полупрозрачный. Он присел от ужаса, вероятно, не понимая, что эти громадины от него хотят. Внезапно Рамиро стало до слез жалко краба - такое на него накатывало иногда.

- Пойдем, - принц протянул Леокадии руку, - не надо его пугать.

Она взялась за его ладонь, поднялась и сказала:

- А я не пугала. Давай посидим там, в тени?

Глава 11

Леокадия махнула рукой в сторону одной из скал. Рамиро повел сестру туда; они устроились в тени на мшистом склоне так, чтобы солнце было рядом. Леокадия уселась первой и расправила юбки.

- Приляг, - посоветовала она Рамиро, - а голову положи ко мне на колени.

- Я не думаю…

- Не думай. Ты устал.

- Я не устал.

Он и вправду чувствовал себя сейчас прекрасно - будто земля влила в него силу, будто море подарило ему свежую кровь в жилах. И в то же время Рамиро не хотелось обижать Леокадию отказом, хотя он чувствовал некоторую неправильность в происходящем. Чувства, впрочем, никогда не были его стезей. Он снял сюртук и лег, ощущая сквозь ее юбки живое тепло - совсем не такое, как тепло солнца. Леокадия серьезно смотрела на него сверху вниз, потом коснулась щеки.

- Ты меняешься.

Рамиро перехватил ее ладонь.

- Это неизбежно.

Она безнадежно пожала плечами и стала, чуть прищурившись, смотреть на море.

- Я помню, каким ты был мальчишкой. Замкнутым и настороженным, словно маленький зверек. И вместе с тем спокойным. Восхитительно спокойным. Я иногда думала, испанская ли в тебе кровь. Ведь я читала сказания о деяниях отважных идальго, защищающих честь семьи или спасающих юных дев от смерти и бесчестья. Или хотя бы о том чудаке, оседлавшем старую клячу и сражавшемся с ветряными мельницами. А ты был не таков. Мне казалось, что у тебя душа камня, а не рыцаря. Душа мха или дерева, как будто ты растешь здесь, на склоне. Но потом я поняла, что ты просто не такой, как все они. В своей манере ты по-особенному страстен. Когда я слушаю, как ты говоришь там, на советах…

- Ты все время приходишь.

- Как я могу не приходить? Матери не всегда интересно, а для меня это больше, чем интерес. И я хочу слушать тебя. - Она рассеянно перебирала его волосы. - Ты будешь мудрым правителем, если тебя изберут. - Леокадия усмехнулась. - Рамиро I.

- Не говори так, - жестко оборвал он. - Отец проживет еще очень долго. Вряд ли я взойду на трон раньше, чем мне исполнится пятьдесят. Если вообще взойду.

Черные глаза Леокадии сверкнули.

- Либо уступишь трон мне.

- Почему мы все время говорим о троне? - раздосадованно спросил Рамиро. - Мне хватает этих бесед на совете.

- Ох уж этот совет. Он тебя с ума сводит. Неужели ты не хочешь продаться французам за мешок зерна?

- Леокадия!

- Я шучу, милый. Милый, чудесный мой брат. - Прохладные пальцы коснулись его затылка. - Ты так смешон, когда воспринимаешь мои шутки всерьез.

- Смейся, дорогая сестра, смейся. Только не слушай глупцов.

- О, но ты-то, конечно, умный.

- А ты сомневалась? - едва заметно улыбнулся Рамиро.

- Как я люблю, когда ты так делаешь, - сказала Леокадия, пристально на него глядя.

- Как?

- Вот так. Когда у тебя дрожат уголки губ, словно ты силишься сдержать улыбку. И не улыбаешься в итоге. Почему?

- Я серьезный и занудный…

- Ну хватит, Рамиро! Шутка устарела.

- Ты сама ее часто повторяешь.

- Я женщина, и мне охотней отпустят маленькие грехи вроде этого. Кардинал де Пенья на них только рукой машет.

- Я вижу, у вас с кардиналом дружба.

- Рамиро! - засмеялась она. - Ну перестань!

- Я чувствую себя свободным, - сказал он, - свободным сейчас.

Леокадия смотрела так, словно он сказал нечто особо приятное.

- Со мной? - уточнила она.

- С тобой и здесь.

- Можно остаться тут навсегда.

- Мы и так останемся тут навсегда. Возможно. Мох и деревья, или как ты говорила? - Вот не вовремя вспомнилось про ее замужество. - Скажи… Я все думал об этом с момента моего отъезда во Флоренцию. Тогда, на балу, ты призналась, что была влюблена. И что тот, кому ты сделала подарок, не оценил твоих чувств. Это правда?

- Да, - ответила Леокадия после паузы, - конечно. Зачем бы я стала тебе лгать.

- Тогда скажи, ты все еще его любишь?

Она закусила губу, но взгляда не отвела.

- Люблю.

- Он ведь островитянин, верно?

- Да, милый мой Рамиро, он врос в остров, вроде как ты.

- Тогда, возможно, отец и королева одобрят твой брак?

Леокадия замерла, затем горько рассмеялась.

- Ты словно режешь меня ножом, Рамиро. Не думаю. У моей матери иные устремления; она хочет, чтобы я или уехала отсюда, или… не стану говорить, не хочу говорить сейчас. Она не одобрит того, кто нравится мне. Того человека. И тут я ничего не смогу поделать. Вернее… - она отвернулась, и теперь Рамиро видел ее щеку и высокую смуглую шею. - Вернее, я считаю, что нельзя принуждать того, кто сам не видит и не жаждет моей любви.

- Мне вызвать его на дуэль? - спросил Рамиро очень серьезно.

- Ах, нет! Ну к чему все это? Зачем ты спросил?

Ему показалось, что Леокадия сейчас расплачется, и Рамиро рывком сел, чтобы посмотреть принцессе в лицо. Глаза ее были сухими, как песок под солнцем, и непроницаемыми. Она тяжело взглянула на брата.

- Леокадия… Прости меня. Я глупец.

- Больший, чем ты думаешь, - фыркнула она и, обхватив его за плечи руками, снова заставила лечь. - Ты умеешь несколькими словами растревожить все царапины, а казалось бы, бесчувственный. Хотя, может, именно поэтому… - Ее пальцы снова принялись играть с волосами Рамиро. - Любовь - материя тонкая. Ты сам сказал, что пока не знал ее.

Рамиро молчал.

- Что? - спросила Леокадия, уловив нечто особенное в этом молчании. - Это уже не так?

- Я не хотел бы об этом говорить.

- Ах вот как! Рамиро! - Она страшно оживилась, только в этом оживлении, как он ощутил, крылось что-то неприятное. - Ты влюбился? Боже, но когда ты успел? Наверное, когда уезжал с острова… Она флорентийка? Ты встретил ее на балу?

- Пожалуйста, Леокадия.

- Что - пожалуйста? Ты не хочешь поделиться со мною своей тайной, когда я делюсь с тобой своими?

- Никакой тайны нет. - Рамиро поморщился. Он уже жалел, что затеял этот разговор. - И любви тоже.

- Ах, мой милый братик, ты всегда был никудышным лжецом! Во всяком случае, в делах, касающихся чувств. В этом ты хотя бы похож на испанцев - у нас все на виду. Но политик из тебя хороший. - Она резко кивнула. - Прекрасно, Рамиро, мы больше не потревожим эту тему.

- Ты обиделась на меня? - Он вновь сел. - Леокадия…

Их лица оказались совсем близко. Рамиро видел ее ресницы, черные и пушистые, видел, как матово светится кожа, как чуть подрагивают крылья тонкого носа. Леокадия протянула руку и коснулась ладонью его щеки.

- Тебе нужно побриться, - сказала она.

Рамиро перехватил ее руку.

- Не держи на меня обиды, сестра. Я во власти иллюзий. Но сейчас это все неважно, главное - чтобы остров продолжал жить, не подозревая, будто у него есть какие-то беды. Не сердись; иногда я говорю глупости.

- Все мужчины временами и говорят, и делают глупости, - прошептала она; этот шепот заставлял волноваться, будто с тобою говорит русалка. - Может быть, ты сделаешь еще какую-нибудь глупость, Рамиро? Ты способен на безрассудство?

Он отодвинулся и невесело улыбнулся.

- Будь я способен на безрассудство… все было бы по-другому.

- Я полагаю, мы сейчас говорили с тобой о разных вещах, - промолвила Леокадия, выдержав паузу, и скрестила руки на груди. - Ладно, мой хороший брат. Я не хочу больше болтать о загадках и тайнах, и о таком бесполезном чувстве, как любовь. Поговорим о делах. Пока тебя не было, в городе стало не слишком спокойно.

- Лоренсо мне ничего не говорил. - Рамиро сидел, упираясь рукой о землю - надежную, теплую землю.

- Лоренсо, по всей вероятности, еще не успел ничего узнать. Мне говорили, что в городе есть недовольные. Его величество слишком уж подраспустился в последнее время. Закатывает балы, каждый день во дворце танцы и салют, а те корабли, что есть, ветшают; в городе уже много лет не обновляли дороги; налоги растут. Рассказывают, что ропщут и рыбаки, вынужденные сдавать чуть ли не половину улова королевским поставщикам, и лавочники, которых обложили со всех сторон - налог на помещение, налог на торговлю поднят чуть ли не вдвое… Так недолго и до революции.

- Черт возьми! - не сдержался Рамиро. - Отчего в последнее время все вокруг меня твердят о революции?!

Леокадия полоснула по нему взглядом и, вцепившись тонкими пальчиками в ворот рубашки, дернула к себе поближе.

- Потому что ты идеалист, милый! - Она оттолкнула его от себя. - И не понимаешь, как далеко все зашло!

- Не держи меня за дурака, - хмуро сказал Рамиро. - Я вижу. Я все вижу.

- Тогда сделай что-нибудь! Или позволь мне, я сделаю!

- За спиной у отца?

- Твоему отцу нет дела до королевства! - выкрикнула Леокадия. - И до нас всех! Он трахает мою мать в своих роскошных покоях, он покупает ей наряды, как только она попросит, он заказывает побрякушки мне, стоит лишь бровью шевельнуть, он покупает товары с материка, и в гавани Маравийосы день ото дня больше чужих кораблей - а наших не прибавляется! - Она визжала, как площадная торговка, но ярость не портила ее, даже такая примитивная. - Скоро все будет так, как во Франции, как и говорит граф Сезан! Мы перестанем нравиться народу, и народ скажет нам «нет». Демократические веяния очень сильны, дорогой Рамиро, в последнее время все просто помешались на демократии.

- Леокадия. - Рамиро потянулся, обнял ее и привлек к себе. - Не тревожься так. Я все понимаю, я осознаю твое беспокойство и сам беспокоюсь не меньше. Я сделаю все, что в моих силах, обещаю.

Он ощущал, как бьется ее сердце.

- Рамиро… - прошептала она и отстранилась, высвобождаясь из его объятий. - Какой же ты все-таки, Рамиро… Едем. Пора возвращаться во дворец.

В том, что сестра права, Рамиро убедился несколько дней спустя, зайдя к отцу после завтрака.

Его величество Альваро V принимал у себя советников. Рамиро вежливо раскланялся с ними - с графом Сезаном, смерившим принца настороженным взглядом, с сеньором Маурисио де Гальего и бароном Рубеном де Флоресом, - и сел в углу, на свое привычное место. Он часто участвовал в кулуарных разговорах с советниками. Обычно присутствовал еще Амистад де Моралес, однако сегодня его что-то не видать. Как любопытно.

Кажется, нынче появления Рамиро не ждали, однако прерывать беседу никто не собирался. Глядя в жесткие глаза Франсуа Сезана, принц видел, что тот пытается просчитать его. В конце концов, похоже, граф решил, что хуже не будет.

- До вашего прихода мы говорили о демократии, мой принц, - пояснил он.

- Мы чего-то еще не знаем о демократии? - надменно бросил Рамиро.

- О, ну почему же, - граф сделал вид, что не замечает этого тона, - только вот я говорил не о том, чтобы установить демократию здесь, на Фасинадо, но о том, как это работает в других странах.

- В частности, во Франции.

- Почему бы нет?

- Отец? - Рамиро вопросительно глянул на Альваро. Тот вяло махнул рукой.

- Граф Сезан рассказывает нам, какой может быть демократия.

- Кажется, вся Европа уже это знает, - еле сдерживаясь, заметил Рамиро.

- Вы, как всегда, порывисты, ваше высочество. Прошу простить меня за такие слова.

Рамиро хмыкнул. Каким-каким, а порывистым его еще никто не называл.

- С вашего позволения, я продолжу, - сказал Сезан. - Итак, если исходить только из определений, демократию можно определить как режим, в котором народ имеет возможность реализовать свою волю непосредственно либо через своих представителей, а власть несет ответственность перед гражданами за свои действия. Заметим, никто не говорит о том, что у власти некому стоять. Если страна вступает на демократический путь, она должна следовать нескольким принципам. Суверенитет народа - это означает, что народ является источником власти, именно он выбирает своих представителей власти и периодически их сменяет. Признание этого принципа означает, что конституция, форма правления могут быть изменены при всеобщем согласии народа и по установленным, закрепленным в законе процедурам. Именно это, как вы знаете, происходит непрерывно во Франции, где первый консул старается всеми силами устранить ошибки Директории…

- Или усугубить, - пробормотал Рамиро.

- Вы что-то сказали, ваше высочество?

- Продолжайте, граф Сезан. Весьма познавательная лекция.

- Охотно. Второй принцип - это выборность. Государственная власть рождается из честных выборов, а не посредством военных переворотов и заговоров. Власть выбирается на определенный и ограниченный срок. Это нам, конечно, не подходит, - сладко улыбнулся министр, - к тому же наша форма правления по сути своей демократична настолько, насколько это может быть. Фасинадо удалось уйти от тирании.

- Ну, почему же, - заметил Альваро, - вспомнить хотя бы одного из моих предков, Хорхе III…

- Хорхе III был сумасшедшим, извините за такие слова, ваше величество, - встрял Рубен де Флорес.

- Зачем извинения! Хорхе таким был, и довольно.

- Мы остановились на выборах, - с нажимом произнес Сезан. Рамиро даже восхищался его настойчивостью. - Демократические выборы предполагают реальную соревновательность различных кандидатов, альтернативность выбора. Реализация принципа «один гражданин - один голос» раскрывает смысл политического равенства. Точно так же, как голосует королевский совет, только в масштабе страны. И это работает, в чем мы все можем убедиться! И народ получает больше прав. - Он заговорил осторожнее, понимая, что ступает по тонкому льду. - Если греки придерживались подобных принципов, отчего нельзя применить это у нас? Народ не столь туп, как мы привыкли о нем думать. Он жаждет получить свое право, тянется к нему. Эти права защищают граждан от… произвола власти. От сумасшествия. К ним можно отнести равенство всех граждан перед законом, право на частную жизнь, право не подвергаться пыткам, наказанию без суда, свободу вероисповедания и прочая, и прочая. Право избирать и быть избранным, свобода выражения политических суждений, свобода голосования, право на создание политических и общественных организаций, право подавать петиции властям… Не бывает государственного устройства, где не была бы выражена часть этих прав.

- Вы идеалист, граф, - заметил Альваро. Рамиро внимательно наблюдал за ним: король слушал, чуть заметно хмурясь.

- Я не идеалист. Я прекрасно осознаю, что все не так просто. И я не призываю установить на Пуэрто дель Фасинадо демократический режим. - Он покосился на Рамиро, ответившего настороженным взглядом. - Меня вполне устраивает та власть, которая есть. Но я говорю все о том же - о помощи, которую мы можем попросить. Первый консул благосклонно выслушает нас. И если мы обретем покровительство Бонапарта, здесь станет легче жить…

- Легкая жизнь, граф Сезан, - отчеканил Рамиро, - начинается после смерти в райских садах. До этого легко не бывает.

- Как же вам непросто жить с такими убеждениями, ваше высочество! - Граф покачал головой в притворном изумлении. - Демократия, что царит во Франции, - не змей, пожирающий сам себя! Это эффективно! И это то, чему мы можем доверять!

«Спокойнее, - приказал себе Рамиро. - Спокойнее».

- Вы предлагаете доверять стране, где принимает решения эмоционально неуравновешенный народ, уже однажды - и совсем недавно! - отправивший своих правителей на плаху. Вы желаете, чтобы эти настроения проникли сюда? Фасинадо не настолько нуждается, чтобы прибегать к помощи со стороны, да еще и просить об этой помощи!

- Рамиро, - велел король, - выйди.

Принц осекся, не веря своим ушам.

- Ваше величество?..

- Выйди.

Они несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, затем Рамиро отвернулся, рывком встал и чеканным шагом покинул кабинет. Очень хотелось грохнуть дверью, однако предусмотрительные слуги стояли на страже, так что даже этого не удалось.

Глава 12

Вот теперь Рамиро действительно ощущал, что устал.

Сомнения взяли его в лапы, и он разучился на время чувствовать глубину. Не понимал, что происходит. Он больше не заглядывал вглубь. Он тихо скользил по поверхности собственных мыслей, тихо-тихо, чтобы не потревожить спящее внутри. Ему было слишком много и того, что есть, он плохо спал - а ведь привык засыпать, едва голова коснется подушки.

Ему снились суматошные черно-белые сны. Они выцвели, как выцветают старые вещи. В них неизменно приходили люди, которые желали одного: смерти. Смерти его, Рамиро, и тех, кто был рядом, кто спал тут же, неподалеку, во дворце.

Устал. А ведь вокруг - так хорошо! Этот восхитительный весенний дождь, обрушившийся на Фасинадо со всей молодой силой и омывший заливные луга и виноградники; народные гуляния на открытой майской ярмарке; проблески улыбчивого солнца в зеленой листве. Все это должно быть… так хорошо. Так хорошо должен пахнуть горячий кофе в тонкостенной фарфоровой чашке, привезенной из самого Китая; таким вкусным должно быть домашнее печенье; рубашка должна быть шелковой на ощупь, шерсть охотничьей собаки - мягкой; а поцелуй любимой женщины, которой нет… да что тут говорить. Но Рамиро летел, забывая о том, что можно приостановиться, вновь, в который раз, забывая о барьерах и препятствиях, и тяжело вздыхал по вечерам, понимающе переглядывался с Лоренсо - и скользил, скользил, как по замерзшей поверхности пруда, не позволяя себе помнить, что там, подо льдом, живут золотые рыбки.

Все хорошо, действительно, все легко и ясно, и в то же время - тяжело и тускло. Это усталость виновата, он знал. И с этим срочно нужно было что-то делать.

Круг тех, чье мнение было действительно важно Рамиро, чрезвычайно узок. Принц ничего не делал для того, чтобы его любили, просто оставался самим собой.

И может, оттого сейчас было плохо и грустно, что все это - пошатнулось.

Отец его избегал.

Сначала Рамиро думал, что это случайность. Ну, знаете, как бывает: не складывается. Хочешь поговорить с человеком, а обстоятельства против вас. Но сейчас все это начинало походить либо на фарс, либо на заговор. В какое бы время Рамиро ни явился к отцу, тот находил себе дела поважнее, чем разговор со старшим сыном. В кабинете вечно крутились какие-то личности, частенько обнаруживался и граф Сезан, надутый от оказанного ему высочайшего доверия. Рамиро это не нравилось. Он подозревал, что Сезан говорит отцу вовсе не то, что имеет отношение к реальным событиям на острове, однако ничего не мог с этим поделать: Альваро упрям, как осел. Он может сколько угодно отворачиваться от правды, даже если ему будут тыкать ею в лицо.

Вопрос в том, что он считает правдой…

Для своих лет Рамиро чувствовал себя безобразно наивным. Как раз сейчас ему полагалось стоять на ступени между безудержным оптимизмом молодости и флегматичным пессимизмом старости - тот самый миг, когда окончательно и бесповоротно формируется характер. Ан нет, не складывалась картинка.

Он верил в любовь. Возможно, потому, что в глубине души знал: она у него есть и еще будет.

Он верил в дружбу. Всякое случалось, но настоящие друзья оставались друзьями. Лоренсо не отходил от него ни на шаг.

Он верил в высшую справедливость и воздаяние. На его глазах воздавалось всем, и самому Рамиро в том числе.

Он верил в то, что со смертью душа не исчезает. В общем-то он это знал, ведь Бог есть - и как же иначе.

Рамиро, может, и хотел бы стать другим. У него не получалось.

Он так неистово, так страстно желал благополучия своей стране, что иногда забывался и не замечал очевидных вещей.

К счастью, на то имелся друг Лоренсо, безбожник.

Лоренсо разнюхивал все быстро - куда там гончим. Он приходил к Рамиро и приносил тревожащие вести.

- В кабаках чего только не говорят. Будто бы неурожай грядет, и откуда-то известно, что денег в казне почти нет, и то, что в замке каждый день балы. - Лоренсо сидел в любимом кресле и в своей любимой позе - нога через подлокотник - и пил прошлогоднее красное. - Мне это тоже не нравится. Кто-то тщательно подогревает эти слухи.

- Ты нашел, кто?

Лоренсо пожал плечами.

- Нет. Мои люди, конечно, пытаются выяснить, но разве можно поймать ветер, мой принц? Сквозняк! Ох уж эти сквозняки.

- Ты кого-нибудь подозреваешь? - спросил Рамиро в упор.

- Графа Сезана. Конечно, я его подозреваю, как и ты. Но у меня ничего нет против него, и у первого министра тоже, и я лишь чувствую, как паутина липнет к лицу, а видеть ее - не вижу. Гадость такая. - Лоренсо провел ладонью по подбородку, словно стирая невидимую паутину.

- Революция?

- Я бы так не сказал. Нет. У нас слишком ленивый народ, - одними губами улыбнулся Лоренсо, но глаза его остались серьезны. - Может быть, смута. А может, разговоры, как и всегда. Я пока не чую, куда дует этот ветер и что за паучки в паутинке, но дай мне время, и я все разузнаю.

- У нас может не быть этого времени. - Рамиро так стиснул в руке перо, что оно треснуло, и принц в досаде его отбросил. - Я сейчас мало что могу решить. Совет прислушивается ко мне, но не в тех случаях, когда отец присутствует - а он и только он в итоге решает все.

- Советники не глухи и не слепы. Они видят, что ты хочешь блага.

- О да. Но они ленивы, как и все. Они не желают ничего менять. Если веками на острове происходило одно и то же, почему сейчас должно стать по-другому? Никакой опасности они не замечают, и это злит меня, ты не представляешь, как злит!

- Представляю, - насмешливо сказал Лоренсо, - это не первое брошенное перо. Что, ты хотел бы получить всю полноту власти?

- Я хотел бы, чтобы отец меня выслушал и вспомнил, зачем он наконец сидит на этом троне! Зачем у него на голове корона, а в руках - весь остров! - Рамиро чувствовал, что еще немного - и он сорвется. - Хочу, чтобы он стал таким, каким был раньше. Он отвернулся от Фасинадо, Лоренсо, как ни больно мне это осознавать.

- Хочешь, мои ребята привяжут его к трону и заставят выслушать тебя?

Рамиро печально усмехнулся.

- Во-первых, за такое тебя придется казнить на главной площади, а я предпочитаю пока этого избежать. Во-вторых, не поможет, мой друг Лоренсо. Если человек не хочет тебя слушать, он не услышит, даже если ты будешь кричать ему прямо в лицо.

- Что ж… Тогда остается рассчитывать на лучшее. И молиться. Иначе придется лечь в могилу и там отмаливать свою неосмотрительность.

- Ты о чем? - нахмурился Рамиро.

- Помнишь короля Родриго? Того самого, из-за которого арабы пришли на испанские земли, а покинули их только восемьсот лет спустя?

- При чем тут он?

- Он тоже был выбран. Знатными родами, как и здесь, у нас. Поссорился с арабами, хотя мог бы договориться. - Лоренсо прищурился. - А затем долго каялся. Поехал в горы, испросить прощения у святого отшельника, но даже тот не помог королю. А затем послышался с небес Божий глас, велевший Родриго лечь в могилу живым - за все прегрешения… Хочешь, спою тебе песню?

- Нет.

- А я спою. - И, не дожидаясь еще одного приказа, завел хорошо поставленным голосом:

- Король благодарный заплакал

И Богу воздал хвалу,

И сам безо всякого страха

В могилу лег, под скалу.

А страшная та могила

Была глубока и темна,

И змей с семью головами

Поднялся с черного дна.

«Молись за меня, отшельник,

Я знаю - близок конец».

Закрыв могилу плитою,

Молился святой отец…[2 - Романсеро - испанские народные песни. (Перев. А. Ревича и Н. Горской.)]

- Хватит, - сказал Рамиро, - Лоренсо, прошу тебя, хватит.

- Ты слишком любишь Фасинадо. Ты должен сохранять холодную голову. Прошу тебя, Рамиро.

- Я стараюсь.

- Я не склоняю тебя обратиться к Бонапарту и просить его защиты. Я прошу тебя быть еще осторожнее и настаивать на том, чтобы закон о торговле был пересмотрен, как ты и желаешь, и чтобы мы начали возводить флот. Это займет некоторое время и умы смутьянов. Лорд Эверетт готов нас еще немного поддержать?

- Возможно.

- Тогда напиши ему.

Рамиро закрыл ладонями лицо.

- Возможно, - глухо сказал он.

…Майские дни летели, как птицы. Вот мелькнул последний и исчез, канув в бирюзовое море, и пришло лето - жаркое, но гораздо менее засушливое, чем на континенте. Конечно, травы выцветали и струились янтарными прядями на вечном ветру. Конечно, земля временами шла трещинами, однако на острове было достаточно воды, чтобы почва продолжала плодоносить. Скоро нальются соком виноградные грозди, яблоки, груши; скоро придет черед первого урожая. Рамиро любил это время, как никогда любил, и так плохо было, что в этом году оно выдалось тревожным.

А потом настало одиннадцатое июня, и вместе с ним - день праздника Тела Господня. День, который Рамиро запомнил на всю свою жизнь.

Глава 13

Этот праздник, на сороковой день после Пасхи, в Фасинадо отмечали с размахом. Еще бы! Один из самых важных праздников католической церкви превратился со временем в день, наполненный яркими красками, радостью и счастьем. К нему готовились с мая, его заранее проживали, репетировали шествие, шили новые костюмы. И с рассветом праздник приходил в города и деревни, старые традиции казались незыблемыми, а все люди - родными.

Рано утром королевская семья отстояла мессу в соборе Святого Павла. Собор был убран цветами, витражи вычищены, и солнечный свет, падавший сквозь них, словно приобретал вкус. Рамиро стоял на коленях, склонив голову, и слушал, как кардинал де Пенья произносит проповедь. Храм был битком набит, но в нем царила тишина, только голос кардинала летел белокрылой чайкой.

- …Итак, все - войдите в радость Господа своего! И первые, и последние, примите награду; богатые и бедные, друг с другом ликуйте; воздержные и беспечные, равно почтите этот день; возвеселитесь ныне! Трапеза обильна, насладитесь все! Телец упитанный, никто не уходи голодным! Все насладитесь пиром веры, все воспримите богатство благости!

Был четверг, и колокола звонили, и по улицам текла радостная толпа. Перед собором после торжественной мессы разыграли «auto sacramental» - священное действо, представление, спектакль на тему дня. В мессе участвовали мальчики-певчие, а в процессиях - мальчики-танцоры, так называемые сеисес. Рамиро слушал тонкие, ангельские голоса детей в соборе, и казалось, что душа возносится и парит. Когда принц вышел на площадь следом за отцом и его ослепил солнечный свет, оглушил веселый рев толпы, - он подумал, что, может быть, все еще повернется к лучшему. Конечно, как может быть иначе? Он молился за это, молился всегда и особенно - сегодня.

Леокадия ехала рядом с ним верхом, и Рамиро доставляло удовольствие смотреть на ее лицо. В волосы она, как и королева Дорита, вплела живые цветы и выглядела прелестно. Но почему тогда ему все вспоминалась хрустальная красота Чарити Эверетт? Почему ужом скользнула мысль, что ей, наверное, понравился бы этот праздник? Ей, с ее любовью к культурному наследию, это древнее действо несомненно пришлось бы по душе.

Где она, Чарити? Возвратилась в холодную Англию, где свинцовое море омывает скалы, или же по-прежнему вкушает радости флорентийской жизни? Где она и как бы узнать о ней? В своих письмах лорду Эверетту Рамиро неизменно передавал искренние пожелания здоровья и счастья его дочери, англичанин отвечал такими же официальными словами - и ничего, никакой подсказки. Рамиро думал, что скоро забудет ее, эту английскую девушку с глазами голубыми, словно небо сегодня; но она возвращалась к нему в снах - не в тех, где царили кровь и ужас, а в других, полных тепла и печали.

Но пока не хотелось думать об этом. Рядом отец, улыбчивый сегодня, и мачеха, глядящая на Рамиро в кои-то веки благосклонно, и беспечный младший брат, посылающий воздушные поцелуи хорошеньким горожанкам, и Леокадия на горячей арабской кобыле - и это счастье, оно плещется вокруг, бездонное, как море.

Тянется праздник Тела Господня. Шагают великаны, карлики и чудовище Тараска. Фасинадские девушки с точеными нагими руками и взглядами, как темная магнолия, в неистовстве фейерверка разом раскрывают зонтики - зеленые, оранжевые, синие, - и плывут на карусели вздохов, любви и тоски. Трепещут яркие полотнища, цветочные гирлянды, ковры из живых цветов устилают улицы города, по которым шествуют многолюдные процессии. Накануне праздника местные жители собирают в окрестностях цветы и душистые травы - розмарин, тимьян, - чтобы выложить целые километры недолговечных ковров с чудесными многоцветными узорами. По ним ступают лошади, чья сбруя вся в цветах, словно ее коснулся алхимик, любящий природу.

Идут по улицам великаны и голованы. Великаны - высоченные куклы в ярких одеяниях, представляющие разных персонажей: библейских - Ирода и Голиафа, исторических - Калигулу, Тиберия, Нерона, или семь грехов смертных, или же Любовь. Смертные грехи чинно шествуют в процессии и по пути бьют зрителей по голове воздушными шарами, изготовленными из свиных мочевых пузырей. Попадаются и чисто испанские персонажи: Сид Кампеадор и средневековые короли; Рамиро разглядел Родриго, того самого правителя, о котором недавно пел Лоренсо. Есть и герои, целиком принадлежащие острову: Хулиан Безголовый, страшный, но справедливый победитель пиратов, и Морская Дева с длинными, до земли, черными волосами, охраняющая Фасинадо от бурь. Комические голованы с огромными головами из тряпок разбрасывают вокруг цветы и травы, хохочут, дурачатся; они - вечные спутники великанов, их отражение в кривых зеркалах.

Видны в процессии и лошадки, caballines; делаются они просто - на поясе у человека закрепляется каркас, покрываемый тканью, как лошадь попоной; спереди приделывается деревянная конская голова, сзади крепится хвост из веревки или конского волоса. Лошадки скачут и весело ржут, и настоящие кони отвечают им заливистым ржанием. Тараска, огромная змея, семиглавая гидра, дракон, ползет по улицам то открывая, то закрывая страшную пасть, и дети разбегаются с хохотом и визгом. Мужчины в костюмах дьявола, вооружившись кнутами, перепрыгивают через лежащих на земле младенцев, тем самым очищая их ото всех грехов; матери ахают и смеются: они знают, что прыгуны не причинят зла их детям, но беспокоятся все равно. Завораживает дождь из лепестков, которые, вальсируя в воздухе, плавно опускаются под ноги идущим. Летит сухой перестук кастаньет. Большая процессия, тянущаяся по городу, завершается дарохранительницей, священным сосудом, в котором хранятся Святые дары, Тело и Кровь Христовы, используемые для причащения. И снова, сделав круг по городу, королевская семья входит в собор, который поет и гудит, и это отзывается в груди тонким непрерывным звоном.

И снова голос кардинала де Пенья летит и растворяется:

- Бог восхотел, чтобы Пресвятые Дары не только сохранялись во всех церквах как источник всех благодатей и напоминание о вечной любви, но особенно он восхотел и устроил, чтобы этому почитанию и поклонению был посвящен определенный день в году - этот день, сегодняшний, праздник Тела Господня. Благодаря святой Юлиании возвышается этот праздник, это торжественное прославление Господа нашего Иисуса Христа, пребывающего на алтаре в Пресвятых Дарах…

И голова кружится, и кажется, что нет в мире дня лучше.

…После торжественного шествия королевская семья возвратилась во дворец - там тоже все было украшено живыми цветами, в пиршественном зале, помнившем времена столь древние, что даже хроники о них умалчивают, накрыты столы, а бальные залы ожидают гостей. Все знатные семьи Фасинадо были приглашены сегодня, и Рамиро видел радость на лицах окружавших его людей.

Он прошел в свои покои, чтобы немного отдохнуть и переменить костюм; тут же пришел и Лоренсо, сменивший свой серый наряд на изысканно-винный бархат.

- Тебе не жарко? - осведомился Рамиро.

- А тебе? - Лоренсо сбросил камзол, полагавшийся по традиции, и расстегнул пуговицы на вороте рубашки. - Религия убивает, мой друг. Как я еще не скончался, стоя на коленях в соборе?

- А я и не заметил, что там было душно.

- Ты, наверное, молился. А я считал мух.

- В тебе никакого религиозного рвения, Лоренсо.

- Должен же хоть кто-то сохранять здравый рассудок. Но, признаюсь, все это впечатляет. Я люблю праздники, люблю красивых девушек, а сегодня даже столетние старухи красивы, как молодые. И цветы все эти, и солнце… Не представляю, как живут люди на севере - там же солнца не бывает?

- Солнце везде бывает.

- Ну, его нет, например, в глубоких пещерах.

- Ты хочешь сказать, что на севере люди живут в пещерах? - поддел друга Рамиро.

- Не путай меня, - махнул рукой Лоренсо. - Лучше пойдем. Бал начнется через полчаса, и тебе танцевать там с Леокадией.

Камердинер помог Рамиро одеться. Сегодня на балу вся королевская семья должна быть в белом - это дань традиции, говорящей о чистоте крови. Хотя, если следовать логике, чтобы показать чистую кровь, следует одеваться в красное или, на крайний случай, в голубое - заодно и чистоту происхождения подтвердить. Но обычаи, придуманные кем-то из предков, иногда лишены логики. Сплошной каприз. И пришлось надеть белоснежный костюм, украшенный золотой вышивкой, - узоры лились по ткани; и еще белые сапоги, и короткий парчовый плащ.

- В кои-то веки в тебе можно признать принца не только по осанке и выражению лица, - одобрительно заметил Лоренсо, глядя на Рамиро.

- Зубоскаль дальше. Мне это нравится.

- Я знаю. Ты запоминай шутки. Потом сможешь рассказать их Леокадии и выдать за свои.

- Лоренсо, - сказал Рамиро, не оборачиваясь, - ты же все знаешь?

- Если бы я знал все, то уже завоевал бы мир. Вот Бонапарт полагает, видимо, что знает все. Ах, ладно, довольно шутить. К чему твой вопрос?

- Леокадия в кого-то влюблена. Или была влюблена. Ты не знаешь, в кого?

Лоренсо молчал, и это было так необычно, что Рамиро обернулся. Как правило, друг не лез за словом в карман.

- А ты не знаешь? - уточнил де Ортис, сохраняя вид чрезвычайно задумчивый.

- Она мне не сказала.

- Рамиро, послушай… Ты мой друг, ты мой принц, и я верно служу тебе. Я не ведаю точного ответа на твой вопрос, но полагаю, что догадаться несложно. Я бы не хотел говорить тебе этого. Ты положишься на мой опыт и интуицию, или же бросишь меня в пыточную, чтобы ответ вырвали у меня клещами?

- Не говори глупостей, Лоренсо. Я не тиран и не собираюсь заставлять тебя отвечать, если ты не желаешь. - Принц прищурился. - Но не означает ли твоя уклончивость, что Леокадия влюблена в тебя?

Лоренсо рассмеялся, только это был невеселый смех.

- Ах, - пробормотал старый друг, - если бы… Идемте, мой принц. Вы прекрасны, как белоснежный ангел, а ангелы всегда прилетают вовремя.

И начался бал, и окна были распахнуты - на сей раз для танцев отвели зал в новом крыле, а не в старом, где потолок, того и гляди, на голову рухнет, - и из окон было видно море. Над ним парила легкая дымка, предвещавшая хорошую погоду и дальше. Шагая по сверкающему полу под руку с Леокадией, Рамиро наконец-то смог широко улыбнуться. Ему казалось, что он давно не чувствовал себя столь легко; да, впрочем, так оно и было.

Касание шелка, рука Леокадии в длинной перчатке - в его руке; развившийся локон, порхающий у ее щеки; жаркий влажный блеск глаз; мгновения, которые тают, словно мороженое. И волнующий смех, и летящие шаги танца, и шелест юбок, и ощущение прикосновения к вечному, когда держишь за руку красивую женщину.

Первым танцем, традиционно открывавшим все балы в Маравийосе, был ремолино - островной вариант сарабанды, чуть быстрее, чем его танцевали на материке, и чуть более головокружительный. Приходилось много кружиться, а потому мир после ремолино всегда напоминал карусель. Рамиро и Леокадия остановились, чтобы передохнуть, и слуга тут же поднес им бокалы с ледяным игристым вином.

- Как я люблю этот день! - Грудь Леокадии вздымалась, дыхание было прерывистым. - Несмотря на проповеди кардинала, которые раньше казались мне безумно занудными.

- А теперь?

- А теперь я понимаю, что ничто не произносится просто так. Особенно если это говорит кардинал де Пенья.

- Ты мудрая женщина, Леокадия. - Рамиро отвел локон от ее щеки, нечаянно коснувшись гладкой кожи.

- А ты - хитрец, каких поискать! - Она положила ладонь ему на грудь, нарушая все правила приличия, и словно тронула сердце. - Как будто я не знаю, о чем ты молился сегодня в соборе. И сколько ты сделал для этого праздника. Только отец полагает, что все вершится само собой.

Леокадия всегда называла Альваро отцом - может быть, потому, что своего плохо помнила, а может - потому, что Дорита велела. Рамиро предпочитал не вникать.

- Обычно все вершится без моего участия. Но да, нынешнюю смету составлял я.

- Знаю, ведь я присутствую на заседаниях совета. Ты просто забываешь, что я сижу там, на галерее.

Рамиро мягко взял ее за руку, чтобы Леокадия не держала ладонь у него на груди.

- Я помню.

- Ничего ты не помнишь, - буркнула она и тут же сверкнула кому-то улыбкой: - Ах, сеньор Жименес! Я рада вас видеть!

Рамиро отпустил ее танцевать, а сам остался у окна, медленно потягивая вино и ощущая виноградный вкус на языке. Из окна открывался прекрасный вид на дворцовую площадь, огороженную высокими стенами. Они остались еще со времен Средневековья и надежно защищали замок от вторжения. Сейчас, правда, ворота были распахнуты, и любой горожанин мог войти внутрь, чтобы послушать музыку, разносившуюся на всю округу. Во дворе находилось немало людей. Рамиро смотрел, как они ходят, переговариваются, задирают головы, прислушиваясь; кое-кто держал на плечах детей. Словно охапку цветов рассыпали по площади, на которой была плитками выложена картинка - громадный герб Фасинадо.

Рамиро поставил пустой бокал на подоконник и отправился танцевать с королевой.

Дорита приняла приглашение благосклонно. Рамиро вел ее в танце, скользя взглядом по ее точеному лицу и пытаясь угадать, так ли мачеха не любит его, как он полагает. Дорита редко позволяла себе показывать эту нелюбовь. Она была неизменно вежлива со своими пасынками - вежлива, однако не ласкова. Дорита злилась, что Господь не даровал ей сына в браке с Альваро. Это упрочило бы ее положение, преподнесло бы шанс именно ее сыну стать наследником престола. Впрочем, Леокадия тоже годится на эту роль. «Живи, отец, живи как можно дольше».

- Вы чудесно выглядите, - сказал королеве Рамиро.

- Зная, что ты редко лжешь, поверю, что не солгал и в этот раз, - усмехнулась она и критически его оглядела. - Ты возмужал, Рамиро. Скоро пора будет взять жену.

- Я возьму жену, когда буду готов к этому шагу. Супруга - не лошадь, которую приводят в твою конюшню.

- Супруга - это лошадь, которую выводят на арену, а тебя заставляют объезжать. Конечно, если ты не возьмешь уже объезженную.

- Я никогда не сравнивал женщин с лошадьми.

- Это благородно с твоей стороны, мальчик. И заставляет меня надеяться, что однажды ты примешь умное решение.

Рамиро еле заметно нахмурился. На что это она намекает?

Он редко говорил с королевой. В основном - во время домашних ужинов, которые проводились гораздо менее пышно, чем обеды и завтраки, - и это в те дни, когда не случалось балов. Дорита старательно держала дистанцию. Рамиро уже не маленький мальчик, которому требуется хотя бы видимость заботы; он - взрослый человек, так зачем растрачивать свое время и силы на то, чтобы создать некую видимость?

Краем глаза Рамиро заметил, что Леокадия танцует с Лоренсо, и внезапно развеселился - вино, похоже, взыграло. Он легкомысленно закружил мачеху, и Дорита засмеялась.

- Рамиро!

- Вы ведь любите танцевать, королева!

- Я люблю!

Она смеялась, как девчонка, сверкали зубы, белые, словно высушенные солнцем морские ракушки, и лились волосы.

Музыка смолкла, музыканты удалились на короткий перерыв, Рамиро отвел королеву к отцу и повернулся, разыскивая взглядом Лоренсо. Тот уже не любезничал с Леокадией, а стоял у дверей в зал, внимательно слушая какого-то гвардейца. Рамиро внезапно накрыла тревога, он не мог понять - почему? - и лишь пару секунд спустя сообразил.

Рокот. Такой рокот, словно море пришло под стены замка. Но это невозможно, дворец стоит на горе, морю никогда не подняться сюда.

И, словно в ответ на его сомнения, откуда-то грянул дружный хор:

- Свобода! Равенство! Братство!

Глава 14

- Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому, - бормотал Рамиро, быстрым шагом идя к окну. Он знал эти слова наизусть. Он ненавидел их. - Все граждане равны перед законом и поэтому имеют равный доступ ко всем постам, публичным должностям и занятиям сообразно своим способностям и без каких-либо иных различий, кроме тех, что обусловлены их добродетелями. Не делай другим того, что не хотел бы получить сам; совершай по отношению к другим такие благие поступки, какие хотел бы по отношению к себе. Ненавистные три кита. Ах, черт.

Площадь перед дворцом была запружена народом - судя по всему, стражников просто оттеснили от ворот. Людская масса колыхалась. Двойная цепь гвардейцев стояла, намертво впаявшись, перед крыльцом, не давая людям пройти ко входу во внутренние покои замка.

От глухого, невыразительного ропота становилось не по себе. Какой-то мужчина, забравшись на плечи товарищу, запел на хорошем французском и отлично поставленным голосом:

- О, низойди в наш мир, природы дочь,

Свобода!

Власть, высшую в стране, мы взяли навсегда.

Тебе возводят храм избранники народа,

Поправ насилия года!

Пусть короли всех стран теснят народ

свободный!

Все в прах они падут, богиня, пред тобой!

Пятою их поправ, дай мир нам

благородный,

Дорогу к счастью нам открой![3 - Песни первой французской революции. (Перев. В. Рождественского.)]

Певец соскользнул с плеч приятеля и канул в толпе.

- Что это? - брезгливо спросил отец где-то рядом, и Рамиро, повернувшись, увидел его. Альваро стоял боком к окну, рассматривая народ, собравшийся на площади. - Кто допустил их сюда? Где начальник стражи?

- Я здесь, ваше величество, - Лоренсо склонился в глубоком поклоне. - Прошу извинить меня за допущенную оплошность. Сегодня днем простым людям был открыт вход в замковый двор, и в какой-то момент они пошли сплошным потоком. Мои люди не успели их остановить…

- Отец, - негромко произнес Рамиро, обращая на себя внимание, - они выкрикивают революционный лозунг. Французский лозунг.

Как бы в подтверждение его слов, толпа снова грянула:

- Свобода! Равенство! Братство!

Рядом возник бледный Марко. Дорита стояла неподалеку, держа за руку Леокадию. Растерянные аристократы толпились у окон.

- Король! - крикнули из толпы. - Мы желаем видеть короля!

Лоренсо решил, что доклад и оправдания повременят, и, перегнувшись через подоконник, крикнул в ответ:

- Вы уже видели вашего государя и его семью во время праздничного шествия и мессы! Почему вы врываетесь сюда и прерываете их отдых?

- Мы хотим поговорить с королем! - ответил все тот же голос. Рамиро попытался определить, кто говорит. Бесполезно. При такой массе народа…

- Расходитесь по домам! - гаркнул Лоренсо.

- Сеньор де Ортис, - сказал Альваро, и Лоренсо оглянулся, вопросительно глядя на короля, - если мой народ желает видеть меня и говорить со мной, я выйду к нему.

Все, кроме Рамиро, заговорили одновременно:

- Ваше величество, я не думаю, что это возможно…

- Альваро, это опасно…

- Отец, они сумасшедшие, не делайте этого!

- Отец…

Король Альваро V поднял ладонь, и возражающие умолкли. Лоренсо переводил взгляд с его величества на Рамиро, как будто ждал какого-то приказа. Какого? Что принц ему сейчас мог приказать?

- Если мой народ, - обманчиво мягко произнес король, - просит, чтобы я вышел к нему, я пойду к нему. Вы все останетесь здесь. Со мной отправится начальник стражи и гвардейцы.

- И я, - добавил Рамиро.

Они с отцом посмотрели в глаза друг другу. Рамиро, не мигая, выдержал взгляд короля - и Альваро отвел глаза, кивнул.

- Хорошо, если ты хочешь. Тебе надо этому учиться. Я никогда не боялся моего народа и не боюсь сейчас. Это недоразумение должно быть улажено.

Король развернулся и направился к выходу; в тишине зала, где все замерли, шаги Альваро казались лязганьем металла, стуком двух камней, меж которыми проскакивает искра.

Рамиро двинулся следом за отцом, глядя в его прямую спину, в колыхавшийся короткий плащ. На плаще летела чайка.

Верный друг Лоренсо, превратившийся теперь в опасного зверя, готового защищать все, что ему дорого, шел рядом - и казалось, он перетекает, словно мед, из одного движения в другое. Обманчивое спокойствие движений, мягкие сапоги с кожаными подошвами, рука на эфесе сабли, пистолеты за поясом. Его люди тоже двигались рядом с ними - Рамиро ощущал их, как скользящие по стенам тени, когда идешь ночью со свечой.

Перестук сапог по мраморной лестнице, звонкая ясность Привратницкого зала, и вот - светлый прямоугольник впереди, двери, открытые перед Альваро V.

О чем сейчас думает отец?

Он ведь неплохой правитель, только в последнее время рассеян и ленив. В нем есть то, что нужно королям, - эта самая нацеленность, он сейчас похож на летящую стрелу, - иначе много лет назад его не выбрал бы ни Эстебан, ни совет. Выбрали бы кого-нибудь другого, например, герцога Морено, в чьих жилах тоже течет королевская кровь. Но герцог так и остался в совете, а умирающий Эстебан прошептал имя брата, и совет проголосовал единодушно, и Фасинадо был доволен. Короля любили. Здесь всегда любили королевскую семью.

До сегодняшнего дня…

Отец вышел на ступени, плавным полукругом спускавшиеся к площади, и остановился; Рамиро встал чуть позади, по правую руку от короля. К двум цепям охраны добавилась еще одна, гвардейцы заняли свои места. Рамиро не видел Лоренсо, но знал, что тот где-то рядом. Принц вскинул глаза и быстро оглядел стены: так и есть, гвардейцы с ружьями уже расположились по периметру двора, взяв толпу на прицел.

«Господи, - подумал Рамиро, - Господи, только не дай здесь пролиться крови».

- Вы звали меня, - произнес отец громко, и его голос растекся над притихшей толпой, - я пришел к вам. Чего вы хотите?

Люди молчали. Рамиро не понимал, что происходит, - ведь на Фасинадо всегда было мирно, и волнения если случались, то скорее по случаю неумеренного возлияния на празднике, а не по политическим причинам. Здесь же… Его сильно тревожило, что толпа выкрикивала лозунг, который утопил Францию в крови. И еще тот голосистый человек, что пел по-французски… Народ французский язык не знает. Это послание предназначалось тем, кто собрался в бальном зале.

Это - чужое.

- Вы не хотите мне ответить? - Альваро еще возвысил голос. Рамиро смотрел теперь на отца - высокого, крепкого, куда только подевалась грузность и мягкий взгляд! - Вы позвали меня сюда, крикнув под моими окнами про свободу. Вы хотели говорить со мной. Что же, я жду, говорите!

И снова тишина. Рамиро перевел взгляд на толпу: мужчины, женщины, дети. Сутулый старик крепко сжимает палку. Малышка с соломенными волосами сосет палец, глядя на короля круглыми черными глазенками.

- Свобода! Вы хотите свободы?

- Да! - крикнул кто-то из толпы. - Хотим!

Альваро обрадовался.

- Значит, вы пришли взять ее? - он раскинул руки. - Пришли забрать то, что мы хранили для вас веками? Вы все служите нам, королям Фасинадо, но мы служим вам и живем для вас. И для себя тоже, конечно, - добавил он потише, - но мы такие же люди, как вы.

Рамиро хотел сказать ему - не надо. Альваро никогда не был силен по части речей. Обычно их за него писал Амистад. Искусство управлять толпой тяжело и не всякому доступно. Рамиро ощущал, как вибрирует тончайшая нить внимания - та, что связывала сейчас Альваро с площадью, на которой стояли люди. Много людей. Очень много.

- Так что же? - вопросил король и опустил руки. - Никто не желает объяснить мне, чего вы хотите?

- Вот этого, - произнес тот же голос.

В следующий миг Рамиро услышал звук, который будет помнить до конца своих дней: звук взводимого курка. Принц не успел даже двинуться, он все равно не смог бы ничего сделать. Грянул выстрел, дружный вопль пронесся над толпой, в воздухе повисло маленькое облачко - а король Альваро V начал падать, словно большая подбитая птица.

Завизжали женщины, Рамиро услышал глубокий тоскливый крик, донесшийся откуда-то сверху, и догадался, что кричит Дорита. В следующий миг звуки отодвинулись, почти исчезнув, и Рамиро был благодарен настигшей его глухоте. Он упал на колени рядом с отцом, которого бережно уложили на ступени растерянные гвардейцы, и заглянул Альваро в лицо.

Король силился что-то сказать, но не мог. На губах показалась кровавая пена, и Рамиро, как завороженный, глядел на крохотные пузырьки. Пуля попала в грудь, судя по всему, близко от сердца. Рамиро смотрел, смотрел несколько долгих мгновений, а затем, спохватившись, произнес отчетливо то, что должен, просто обязан был успеть сказать:

- Отец. Я люблю тебя.

Альваро услышал, понял. Зеленые глаза - точно такие же, как у сына, словно отразившиеся в зеркале - вспыхнули огнем, уголки губ дернулись в подобии улыбки, и взгляд застыл, навеки впаянный в смертное спокойствие, как в янтарь. Рамиро положил руку отцу на грудь, откуда толчками еще шла кровь - та самая, древняя, которая чиста и служит. На белой ткани расцветали кровавые маки, и все вокруг делалось алым - а может, это поднималась в Рамиро ярость, горячая, какой он никогда еще не испытывал.

Он медленно встал с колен, и звуки возвращались, и возвращались цвета и движение - Рамиро увидел, как гвардейцы тащат убийцу, которому некуда было скрыться в толпе. Люди отшатывались, плакала женщина. Толпа жадно смотрела на ступени. И Рамиро понимал, что это теперь его забота. Его, и больше ничья.

- Вы этого хотели? - хрипло спросил он, обращаясь к людям.

Странно, однако его услышали. Плач смолк. Толпа глядела на него голодным волком - зверь почуял кровь, и если сейчас его не осадить, не дать понять, кто здесь хозяин, то разрушений и жертв не избежать. Безумие на крови - одно из самых опасных.

Рамиро стал спускаться по ступеням; гвардейцы, оказавшиеся на его пути, нерешительно расступились. За спиной замысловато выругался Лоренсо. Принц остановился на последней ступеньке, чтобы хоть немного возвышаться над толпой - и вместе с тем оказаться к ней как можно ближе.

Усилием воли он заставил себя снова различать лица. Если ярость возьмет над ним верх, Рамиро поднимет руку, даст знак, и гвардейцы, что засели на стенах и крыше, что целятся из окон, начнут палить в толпу. Этого нельзя допустить. Очень хочется отомстить, но нельзя. Этот старик с палкой, он не виноват, просто глуп. И девочка с соломенными волосами.

В голове не было ни одной мысли. Ни единой.

Осталось говорить то, что подсказывало сердце.

- Вы этого хотели? - произнес Рамиро уже громче, чувствуя, как голос вибрирует, словно до отказа натянутая струна. - Вы пришли сюда, чтобы убить своего правителя, который всегда был добр к вам и никогда не взращивал любовь к нему - страхом, доверие к нему - предательством! Видели ли вы, чтобы мы казнили здесь без суда и следствия? Видели ли вы, чтобы мы, лос Домингос, не любили вас, жители Фасинадо? Как посмели вы усомниться в нас, тех, кто живет для вас всех, дышит вами, просыпается с мыслью о вас? Фасинадо - это не только горы и песок, виноградники и дороги! Это вы, его жители, без вас остров пуст. И мы живем для того, чтобы служить вам, ожидая, что вы будете так же служить нам. Без этого все мы - прах и тлен.

Рамиро перевел дыхание. Он чуял, что завладел вниманием толпы.

- Мой отец, который лежит сейчас здесь мертвый, не душил вас непомерными налогами, не унижал вас пытками, не думал только лишь о себе. Возможно, он был не самым великим правителем на земле, но он являлся королем своего народа. А его народ пришел сюда, чтобы убить его.

- Нет! - раздались голоса из толпы. - Мы этого не хотели!

- Тогда почему допустили это? Почему пришли сюда? Вы совершили преступление не только против власти, ибо нет за моим отцом того греха, за который можно было бы отнять у него жизнь!

Гробовое молчание. Рамиро смотрел в глаза - жаркие черные, теплые карие, грозовые синие и небесные голубые, и знал, что прав.

И люди это знали.

- Вы знаете меня. Я жил с вами всю свою жизнь. И сейчас я мог бы наказать вас. Сегодня, в праздник Тела Христова, когда вы убили моего отца. Сегодня, в великий и счастливый день, которому мы так радовались вместе с вами. Что мне делать? Я не привык отдавать приказы, после которых не остается чести, а честь - это то, что принадлежит только мне. И вам, если вы захотите.

Он понял, что должен делать. Рука потянулась к ножнам на поясе, и Рамиро извлек из роскошных ножен кинжал, который носил с собою всегда. Дамасская сталь.

- Сотни лет назад мои предки приняли христианство, обязавшись повиноваться Ватикану. Сегодня католический праздник, который обагрен кровью. Пусть же будет так, и да простит меня кардинал. Задолго до того, как христианство принесло свет на нашу землю, такие, как я, клялись таким, как вы, своею кровью. Вступая на трон, король подписывал ею свою дальнейшую судьбу. Вы помните, как это бывало, вы храните эти предания, которые я слышал от вас, когда играл с вашими детьми, сам будучи ребенком. Если теперь я хочу справедливости, хочу быть достойным вас, я должен попросить вас быть меня достойными. Но после этой клятвы нет пути назад. В ней нет слов, только одно.

И Рамиро, раскрыв левую ладонь, полоснул по ней кинжалом - щедро, от души.

Кровь упала на землю теплыми тяжелыми каплями. Толпа ахнула и чуть подалась назад - про древний обычай помнили все.

- Если так велит Бог, - раздался за спиной Рамиро звучный голос Леокадии, - если так велят обычаи, то мы следуем им.

Она подошла - сейчас в ней, как никогда, видна была гордая стать, - взяла у Рамиро кинжал и проколола себе палец, а затем подняла руку, демонстрируя людям обагренную кровью ладонь. Рамиро не успел и шевельнуться - а сестра уже передала кинжал дальше, бледному до синевы Марко, который, не колеблясь и сжав губы, тоже полоснул по ладони. И вот кинжал уже в руках Дориты поет свою песню. Рамиро на мгновение заколебался - пришел терпкий страх, что сейчас вдова, подобно некоторым девам из сказаний, всадит нож себе в грудь, чтобы в смерти быть с любимым мужем, - однако Дорита также провела клинком по ладони и, подождав мгновение, резко выбросила левую руку вперед. Капли крови полетели веером, падая у ног людей и сворачиваясь катышками в пыли.

Рамиро подошел к мачехе и забрал у нее кинжал.

- Отойдите, - негромко велел он, - все, сейчас же, назад.

Сообразительный Лоренсо тут же подхватил Дориту под руку; Леокадия и Марко отступили сами.

- Мы, Домингосы, говорим, что служим вам своею кровью. - Рамиро вновь повернулся к толпе. - Мы отдали ее вам в доказательство. Мой отец отдал ее больше всех нас сегодня. Сейчас, здесь, вы можете попросить чего-то у нас, и мы выполним одну вашу просьбу. Решайте.

Он равнодушно ждал. Если они сейчас крикнут - свободы…

- Прощения, - выдохнула женщина, стоявшая впереди, и заплакала.

И толпа подхватила:

- Прощения! Прощения!

Рамиро кивнул, сошел со ступеньки (Лоренсо испустил очередное сдавленное проклятие) и медленно двинулся прямо на толпу. Гвардейцы во второй цепи расступились, пропуская его. Вот еще шаг, толпа все ближе, ближе… она похожа на море, расходящееся перед Моисеем, чтобы открыть ему путь.

Далеко Рамиро не пошел, остановился напротив первого же крепкого мужчины, попавшегося ему на пути. Это был, судя по одежде, рыбак, здоровенный, заросший и немолодой, но с явственной силой в огромных ручищах. При желании он сломает Рамиро шею за пару мгновений. Принц протянул ему окровавленный кинжал.

- Я поклялся своею кровью. Мы, Домингосы, даруем вам прощение за убийство одного из нас. Вам, пошедшим на поводу, но не убивавшим. Вам, последовавшим за зовом, который не должен был прозвучать. Примите наше прощение… и покажите, что вы его достойны.

Он молился про себя, чтобы его поняли правильно, чтобы островные обычаи, казалось бы, давно позабытые и всплывавшие в старых сказках, оказались сильнее жажды крови или чувства вины.

Рыбак смотрел на принца близко посаженными глазками. Потом отступил на шаг и поклонился - широко, в пояс. Встав на колени, он принял из рук Рамиро кинжал и взрезал свою руку, а затем протянул ее принцу. Рамиро пожал ладонь. Он не чувствовал боли. Кинжал исчез в толпе, и люди стали один за другим опускаться на колени, и вот по площади пошла волна - даже те, кто не коснулся еще кинжала, склонялись перед человеком, стоявшим среди них.

Рамиро смотрел на все это, слегка прищурившись. В голове было пусто. В душе и сердце - тоже. Благословенная пустота, продлись как можно дольше!

- Мы поклялись друг другу, - произнес он негромко. - Будем же хранить эту клятву.

Рамиро развернулся и пошел обратно во дворец, поднялся по ступеням - одна, вторая, третья, - на миг замер рядом с телом отца, у которого скорчилась Дорита, обхватив руками мертвого мужа, поймал ошеломленный взгляд Леокадии - и вошел во дворец. И тут пустота уступила место оглушающей боли. Рамиро пошатнулся и, слепо вытянув руки, оперся ими о стену, оставив на ней кровавые отпечатки.

Глава 15

Потом он почти не осознавал, что происходит. Он куда-то шел; открывались какие-то двери; что-то плотное давило на руку. Исчезло понимание времени и пространства, исчезло понимание всего, осталась невыносимая тяжесть, которая, казалось, сейчас раздавит. И в тот миг, когда Рамиро решил, что не может уже дышать, возвратилось и сознание, и ясность восприятия.

Он лежал на кровати в своей спальне, все в том же костюме, в котором был на балу, кто-то позаботился стащить с принца сюртук, а вот сапоги - не позаботился. Левую ладонь что-то сдавливало; подняв руку, Рамиро обнаружил на ней свежую повязку.

- Лежи, - сказало пространство вокруг голосом Лоренсо.

Верный друг, мрачный как туча, склонился над Рамиро. Принц рывком сел, и Лоренсо едва успел отшатнуться.

- Ваше высо…

- Который час? Сколько времени прошло?

- Немного. Всего-то полчаса. Мы привели тебя сюда, врач сделал перевязку. Ты ел сегодня что-нибудь? Пил?

- Не помню.

- Значит, не ел и не пил, да еще и руку себе разрезал, - фыркнул Лоренсо. - Ты как мальчишка, честное слово, Рамиро.

- Хватит. - Он сказал это так, что друг умолк и вытянулся по струнке. - Где… отец?

- Его перенесли в королевские покои. Там женщины и кардинал, они обо всем позаботятся.

- Что происходит на площади?

- Посмотри сам. Если можешь встать.

Рамиро спустил ноги с кровати - все хорошо, только голова слегка кружится - и подошел к окну. Площадь была пуста, однако выглядела странно - словно по ней прошел темный дождь. Все в непонятных пятнах.

- Ты залил всю площадь кровью, Рамиро, - сказал Лоренсо у него за плечом, - и никого не убил при этом. Люди молча вышли отсюда и разошлись по домам - но лишь после того, как каждый из них оставил несколько капель своей крови на этих камнях. - И добавил чуть слышно: - Я всегда знал, что ты великий человек.

Рамиро обернулся: Лоренсо глянул на него бесстрашно и прямо, затем опустился на колено и склонил голову.

- Мой король, примите мою службу. Казните меня, милуйте меня за мою ошибку, делайте все, что захотите. Моя жизнь в ваших руках.

- Не торопись, Лоренсо. Я не король Фасинадо.

- Но это всего лишь вопрос времени, мой принц.

- Совет может выбрать кого-то другого. Дориту. Леокадию. Про Марко, я полагаю, не стоит упоминать. - Он глубоко вздохнул и заложил руки за спину. - Встань. Что ты там говорил об ошибке?

- Я проморгал этот заговор, - сказал Лоренсо, поднимаясь, - и прощения мне нет.

- А это заговор?

- Ты и сам это знаешь. Кто-то выкрикивал французские лозунги, кто-то пел по-французски. На острове чужаки, мой принц. И мы их найдем. А кое-кого уже обнаружили.

- Убийца? - сухо осведомился Рамиро.

- Убийца под стражей, но речь не о нем. Еще до того, как толпа пришла сюда, случились беспорядки в городе. К сожалению, мои люди были слишком заняты усмирением недовольных, потому мы оказались столь плохо подготовлены. Провокаторы призывали к бунту; пара умело брошенных фраз и вино сделали свое дело. Все это продолжалось до тех пор, пока те люди, которых ты заставил поклясться в верности на крови, не возвратились в город. И вот тогда подстрекателям пришлось плохо. Перед тем как ты очнулся, мне доложили. Тебе, наверное, не стоит видеть то, что от них осталось. - Лоренсо помолчал. - А может, и стоит. Чтобы ты никогда больше не смел делать то, что сотворил сегодня! - Последнюю фразу он выкрикнул, и зрачки его зажглись лютой, отчаянной злостью.

- Ты сам понимаешь: не сделай я этого, неизвестно, чем бы все обернулось.

- Да. Я все понимаю, Рамиро. И я вижу, что ты - человек великий, и так всегда будет, таким уж ты уродился. Ну, а мне выпало проклятие и честь защищать твою жизнь и жизни членов твоей семьи, и поверь, я предпочел бы умереть за твоего отца. Ах, если бы я успел закрыть его собой! - В глазах Лоренсо плескалась истинная боль. - Но я стоял слишком далеко.

- Я тоже не успел.

- Ты… Если бы следующий выстрел был нацелен на тебя, я бы успел. Ты не видел, но мы сомкнули кольцо вокруг тебя сразу, пока ты не впал в священное безумие и не сделал все то, что сделал. - Лоренсо скривился. - Будь моя воля, я бы отдал приказ стрелять.

- И тогда сейчас на площади лежали бы две сотни трупов? - холодно осведомился Рамиро.

- Да. Пускай так. Они заслужили.

- Они виновны лишь в том, Лоренсо, что подвержены влиянию. И это вина правителя, упускающего сей факт из виду.

- Господи, - сказал де Ортис, обращаясь к потолку с лепниной, - дай же ему благоразумия, а мне - терпения!

- Хватит молиться. Степень твоей вины мы определим позже. Что с гостями, которые были на балу?

- Они по-прежнему в зале, все напуганы и боятся разъезжаться по домам.

- Мне нужно пойти к ним. - Он огляделся. - Сюртук?..

- Он непригоден для ношения, и… Рамиро, не хочу тебя огорчать, но твоя рубашка в крови. Ты не хотел бы ее сменить?

Принц рассеянно посмотрел на себя в зеркало - и не узнал сначала. Черты лица заострились, на щеках - серые тени, темные круги под глазами, и обычный живой блеск в них сменился стальным. На рубашке спереди - большое, уже подсохшее пятно и брызги крови, штаны испачканы, сапоги тоже, левая ладонь забинтована, волосы взъерошены… Вид что надо.

- Где мой обруч?

- Что? Ах, обруч. - Лоренсо обошел кровать и протянул Рамиро узкую золотую полоску - корону принца, которую тот носил во время официальных праздников и которую с него, видимо, сняли, когда принесли сюда. - Держи.

Рамиро надел обруч на голову и повернулся к двери.

- Все, идем.

- А костюм?..

- Нет, Лоренсо. Пусть все остается как есть. Это… нюанс.

Прошло три часа, прежде чем принц смог войти в покои отца, чтобы с ним проститься.

Разумеется, церемония отпевания состоится через три дня. Тогда отца отнесут в фамильный склеп и навеки закроют тяжелой плитой, на которой высекут его лицо - в мельчайших подробностях, в будто живых морщинках. Тогда будет много речей и высокого горя, но Рамиро хотел попрощаться… сейчас.

В королевских покоях царила странная тишина, резко контрастирующая с привычной здесь живостью. Рамиро прошел в спальню, где лежало тело отца, и остановился в дверях. Дорита и Леокадия, обе в черном, стояли на коленях по обеим сторонам кровати и молились. Они даже не обернулись при появлении Рамиро. Сейчас они обе в своем горе, и он не может и не должен им мешать.

Рамиро подошел ближе и остановился в изножье, привычным жестом заложил руки за спину. Леокадия окинула брата непонятным взглядом, ничего не сказала и забормотала вновь. Из курильницы поднимался дымок, пахнувший ладаном. Лицо отца в наступивших наконец сумерках, в пляшущих тенях и отсвете смертного холода казалось уже высеченным из камня.

Рамиро любил отца, хотя не всегда его понимал. Ему самому чужда была та плохо уловимая беспечность, что сквозила подчас в поступках и словах короля; его нерешительность временами; его пренебрежение тем, чем не стоило пренебрегать. И все же Рамиро считал, что понимает отца неплохо, что между ними есть прочная связь - а как же иначе? Кровь от крови, плоть от плоти. Сейчас, хотя он вымыл руки, принц все равно чувствовал на них отцовскую кровь. Она не ушла, растекшись меж линиями жизни, и пусть Рамиро ее не видит - она все равно есть, и так будет уже всегда.

Его ответственность подвела его, сыграла с ним злую шутку. Как бы он хотел переиграть назад этот день! Как хотел бы стать более внимательным, слышать злые чужие мысли, уметь предвидеть. Пусть за это пришлось бы поплатиться… он не знал чем. Здоровьем, любовью, счастьем? Может быть. Судьба всегда требует платы, а если она выделила тебя из толпы, плата возрастает многократно. Он помнил, чем платил отец, помнил каждый шаг, каждый поступок.

Но сейчас на минутку можно об этом позабыть. О том, что Альваро был не только королем, но и человеком; часто это теряется за громким титулом, за выстуженными долгом днями.

Сейчас будет Альваро - человек.

Рамиро помнил, как отец учил его ездить верхом. Стоял жаркий осенний день, шторма и ветра еще не пришли на Фасинадо, и маленький Рамиро радовался, что его взяли на прогулку. Обычно отец сажал сына в седло впереди себя, однако тогда Рамиро подвели статного буланого конька. Не пони. Альваро посчитал, что сын сразу должен привыкнуть к тому, как лошади громадны, быстры и послушны; и Рамиро привык, потом сам удивлялся - насколько быстро. Он помнил запах нового седла, свои руки, стискивавшие поводья, искристо-задумчивый взгляд отца - как же Рамиро хотелось заслужить одобрение! И он ехал сначала шагом, а потом рысью, и только один раз упал, и даже тогда не заплакал. Это был прекрасный день, сбрызнутый небесной синевой.

Потом, однажды (Рамиро было одиннадцать) Альваро взял с собою сыновей проехаться. Королевской семье принадлежала половина виноградников на острове, остальная либо находилась в частной собственности, либо сдавалась в аренду. Леокадия просилась с ними, но ее не взяли, и она потом долго дулась (и перестала, лишь когда Рамиро поставил перед нею корзину, доверху полную золотым виноградом, что собрал специально для нее). Но корзина была после, а сначала - пыльные дороги, и Марко понукал своего ленивого коня Дрозда, и Рамиро, который тогда ездил не на Драконе, а на легкомысленном Пако, обгонял брата. Отец ехал с ними наперегонки. Они устроили скачки, словно в Ньюмаркете, обогнав и обескуражив стражу. А затем обедали, расстелив покрывала на земле, и не было на свете еды слаще.

Рамиро помнил тот день так, как будто все было вчера: узорчатые виноградные тени, крошки на отцовском камзоле, смеющиеся зеленые глаза Альваро - отражение его собственных, хотя, конечно, это он всегда был отражением. Совсем молодой тогда еще Лоренсо, которого только назначили командовать стражей и сопровождать короля с сыновьями, хмуро высматривал врагов, но так ни одного и не высмотрел. Рамиро кинул в отца виноградиной - а тот поймал, вот какой ловкий. И потом они рассказывали друг другу смешные истории и хохотали. Хохотали так, что солдаты улыбались, глядя на них.

И потом, когда Рамиро достиг восемнадцати лет - совсем, кажется, недавно! - возраста, в котором принц в Фасинадо имеет голос в совете, - как смотрел на него отец во время посвящения! Как ласков и вместе с тем серьезен был его взгляд, когда на голову Рамиро возлагали золотой обруч - тот самый, что сейчас стискивает виски. Одна из древних традиций, которые так любят здесь, на острове. То, без чего не мыслил себя ни Альваро, ни его сыновья, ни падчерица. Нечто, бывшее сильнее их - и бывшее ими самими.

Сейчас перед Рамиро лежала пустая оболочка. Душа утекла, и принц надеялся, что теперь она в раю - а как иначе? Нельзя сказать, что Альваро не совершал ошибок, так ведь Господь велик и милостив, Он все взвесит, Он все простит. И когда-нибудь Рамиро увидится с отцом и скажет…

«Господи, спасибо тебе. Спасибо, что дал мне возможность сказать отцу самое важное; спасибо, что он успел меня услышать. Нет этого важнее, нет этого сильнее, нет глубже; это, словно шрам на ладони, останется навсегда. Это - и взгляд отца, золотисто-зеленый, в тот солнечный день в виноградниках».

Рамиро обошел кровать, едва не задев Леокадию, склонился и поцеловал отца в холодный лоб.

Все. Вот теперь - все.

Он повернулся и пошел к двери. Что-то колыхнулось в темном углу, и Рамиро, прищурившись, увидел сидящего в кресле кардинала де Пенья, которого не заметил, войдя в помещение. Кардинал, перебиравший четки, встал и медленно, глубоко поклонился Рамиро. Тот едва заметно кивнул и вышел.

Никто не произнес ни слова.

Глава 16

В кабинете Рамиро поджидала целая компания. Во-первых, брат Марко, все такой же бледный, как на площади, - даже свет множества свечей не мог скрыть эту неестественную белизну лба и щек. Во-вторых, верный Лоренсо, присевший в любимое кресло. И, в-третьих, Амистад де Моралес в сопровождении парочки своих сторонников. Все они встали, когда вошел Рамиро.

- Это совет? - осведомился принц, проходя к своему столу. - По какому поводу?

У него болела голова, и во рту было очень сухо, словно там с удобством расположилась великая пустыня Сахара.

- Я пришел, чтобы вместе с тобой спуститься в подвалы, - сообщил Лоренсо и задумчиво почесал бровь. - Полагаю, ты захочешь сам провести допрос.

- Да. Хорошо. Сейчас пойдем. Марко?

- Я хотел с тобой поговорить, - пробормотал брат.

- Говори.

- Я хотел наедине.

- Мы вас покинем и вернемся позже, - предложил Амистад.

- Если вы пришли, оставайтесь здесь. Марко, идем.

Рамиро махнул рукой в сторону своей спальни и пошел первый; брат потащился за ним. Лоренсо закрыл за ними двери и, вне сомнения, встал там на страже, чтобы братьев никто не побеспокоил.

Рамиро опасался садиться - имелась некоторая угроза не встать, - и потому просто остановился посреди комнаты, вопросительно глядя на младшего брата. Марко сделал шаг от двери, другой, третий. Потом он оказался рядом с Рамиро, обнял его и зарыдал.

Рамиро растерянно прижал к себе Марко. Тот плакал, как обиженный маленький ребенок - горько, отчаянно и честно. Давным-давно он плакал так, когда падал и расшибался или же кто-то его обижал, но затем они с братом отдалились, доверия стало меньше… Теперь будто все вернулось. Теперь.

Марко, всхлипывая, отстранился.

- Прости меня, - пробормотал он.

- За что?

- Я не пошел туда с тобой… сразу.

- Марко, ты не должен был…

- Я такой же сын своего отца, как и ты, - жестко ответил брат и потер лицо ладонями, оставляя на щеках розовые полосы. - Я должен находиться там, где велит долг. Ты простишь меня?

- Мне не за что тебя прощать. Ты ни в чем не повинен.

- Я не хотел бы… - Голос Марко сорвался. - Не хотел бы, чтобы ты считал меня ничтожеством. Мне всегда казалось, что отец любил тебя больше, и я делал все, чтобы стать таким, как он… Ты был так непохож на него. Не лицом, а поведением. И мне казалось…

- Отец любил нас одинаково, - мягко возразил Рамиро, положив руки брату на плечи. - И я люблю тебя и ни в чем не виню.

- Ты станешь королем теперь.

- Это еще неизвестно. Ты тоже можешь им стать.

- Нет, - Марко покачал головой, и темные пряди волос упали ему на лицо. - Я откажусь сразу. В твою пользу. Ты, и только ты достоин этого, брат.

- Я был у отца в комнате, - сознался Рамиро, отводя взгляд.

- Я тоже пойду. Но сначала спущусь с тобой в подвалы.

- Ты уверен?

- Рамиро, я желаю это видеть. Желаю знать, как он будет наказан.

Принц опустил руки.

- Тогда идем. И чтобы я не слышал больше речей о том, что кто-то кого-то больше или меньше любил. У нас счастливая семья… всегда такой была.

Господи, за что ему это? Кажется, сегодня все хотят поговорить с ним о чувстве вины. И только ему о своем поговорить не с кем. Ладно, он подождет. Рано или поздно кардинал де Пенья освободится, и можно будет исповедаться ему. Никто, кроме священника, не примет на себя эту тяжесть искренности - а священник примет, ибо такова его стезя. Тогда, может, станет легче, хоть немного.

Нельзя об этом думать сейчас. Нельзя думать, почему люди смотрят на него золотистыми от надежды глазами - это все отблески свечей, игра огоньков. Есть только долг, который поможет продержаться остаток бесконечного дня.

- Идем, Марко. Мне нужно узнать, зачем пришел первый министр.

Рамиро вновь положил руку на плечо брата, и так, вдвоем, они вышли. Верный Лоренсо отступил от дверей, явно отметив, что лицо у младшего принца мокрое, но ничем свое отношение не показав.

- Герцог де Моралес, - обратился к первому министру Рамиро, - что вы хотели?

- Вообще-то я пришел согласовать с вами время совета, ваше высочество. Мы, - говорящий оглянулся на своих спутников, - настаиваем, чтобы он состоялся как можно скорее. Даже завтра.

- Вы знаете порядки, - глухо ответил Рамиро, отошел к окну и отвернулся ото всех, заложив руки за спину. - Нашего отца похоронят на третий день. До этого семья в строгом трауре. Никаких советов, никаких общественных мероприятий, включая шествия и казни.

За окном был двор. Его отмывали несколько слуг, елозили тряпками по мозаичным чаячьим крыльям.

- Мой принц…

- Это не обсуждается, первый министр. Все может подождать три дня. Кроме расследования убийства, которым мы сейчас и займемся. У вас что-нибудь еще?

- Нет, ваше высочество, - сказал ему в спину Амистад.

Застучали шаги, хлопнула дверь. Рамиро так и не обернулся.

- Зря вы с ним так, ваше высочество, - высказался Лоренсо после долгой паузы. - Министр вас поддерживает. Подозреваю, что он приходил клясться в верности.

- Он клялся мне в верности как принцу, и с тех пор ничего не изменилось. Герцог де Моралес умен. Он все поймет. - Рамиро наконец повернулся. - Идем. Не стоит с этим затягивать.

В сопровождении отряда до зубов вооруженных гвардейцев принцы и Лоренсо спустились в подвалы замка, которые со времен постройки служили тюрьмой для особо опасных преступников, ожидающих решения суда. После того как суд их к чему-либо приговаривал - либо к виселице, либо к плахе, либо к заключению в тюрьме Ремордимьенто, этой твердыне с оптимистичным названием[4 - Remordimiento - раскаяние (исп.).], - либо, что гораздо реже, освобождал, - провинившиеся покидали замок. Для простого люда, решившегося на воровство или убийство ближнего, имелась городская тюрьма, а здесь держали тех, кто сумел привлечь пристальное внимание королевского суда.

И убийца Альваро V был из таких.

Стражники стояли повсюду - на лестницах, в переходах, двойной цепью - у камеры. Лоренсо де Ортис больше не желал рисковать.

Хватит одной смерти за день. Хватит.

Рамиро остановился у камеры, рассматривая сквозь небольшое зарешеченное окошко связанного пленника. Его скрутили по рукам и ногам, привязав к стулу, и по бокам стояли два гвардейца. Убийца сидел, опустив голову.

- Отпирай.

Лоренсо загремел ключами, ступил в камеру первым, зорко оглядываясь - как будто сюда может проникнуть кто-то еще, пышущий неблагородными намерениями! - и лишь после этого позволил Рамиро и Марко войти. Младший брат держался сзади, стискивая кулаки. Рамиро остановился перед убийцей, и тот поднял голову, моргая от яркого света: сопровождавшие принцев гвардейцы принесли факелы. В камере стало светло как днем.

Рамиро толком не разглядел убийцу там, на площади, и сейчас с непонятной жадностью всматривался в его черты. Француз - а это совершенно определенно был француз, Лоренсо уже сказал об этом, - оказался человеком ничем особо не примечательным. Вздернутый нос, кривые зубы за приоткрытыми потрескавшимися губами, жидкая бородка и усы. Обычный горожанин. Убийца короля.

- Имя, - уронил Рамиро по-французски сухо и отстраненно.

Мужчина ухмыльнулся, плюнул ему на сапоги и тут же получил тычок в бок от одного из гвардейцев.

- А почему я должен тебе отвечать, дворянская мразь?

Рамиро отвернулся, заложил руки за спину и заговорил:

- Ты, конечно, можешь не отвечать мне. Ты убил моего отца, короля Пуэрто дель Фасинадо. После его погребения ты предстанешь перед королевским судом, и он приговорит тебя к казни. Наши законы достаточно просты в отношении таких, как ты. Тебя приговорят к долгой казни. Возможно, ты не знаешь, что это такое. Я объясню. Тебя посадят в железную клетку и выставят на главную площадь; вокруг встанут гвардейцы, чтобы никто не смог к тебе пройти. Но толпе будет дозволено кидать в тебя… только камни. Никакой еды, никакого гнилья. Ты просидишь там, пока не умрешь. Раз в день тебе будут подносить глоток воды, и это сделает пытку еще длиннее. Таково у нас наказание для тех, кто убивает королей. Или же, - он развернулся и посмотрел преступнику в глаза, - ты говоришь мне свое имя, имена сообщников и тех, кто затеял заговор.

- Почему ты думаешь, что я их знаю, принц? - сказал убийца, будто снова плюнул.

- Вряд ли тебе поручили бы столь ответственное дело, если бы не доверяли. Остров у нас небольшой. Ты и твои приятели не могли проникнуть сюда без помощи местных. А значит, ты их знаешь.

Убийца молчал.

- Тебя все равно казнят.

- Это сделаешь ты?

- Я бы хотел, - сознался Рамиро. Ему становилось очень трудно сдерживать то огромное и холодное, что рвалось изнутри и - он знал - никогда не должно прорваться. - Но народ Фасинадо мне этого не простит. Моего отца любили здесь; если я покараю убийцу собственноручно, не показав этого людям, люди… расстроятся.

- Так, может быть, он? А? Он так смотрит на меня! - Француз кивнул на младшего принца. - Давай, мальчик, покажи, чего ты стоишь! Это ведь я замочил твоего папашу!

Марко рванулся вперед и был остановлен железной рукой Лоренсо.

- Пусти! Я покажу ему… Я…

- Ваше высочество, - одернул его Лоренсо негромко, но так, что Марко перестал рваться и замер, тяжело дыша.

- И мой брат этого не сделает, - произнес Рамиро, - и моя стража. И мои советники. И даже моя сестра, которая на скаку попадает из пистолета в глаз летящей утке, не станет практиковать свое мастерство на тебе. Ты умрешь медленно и мучительно, как того заслуживаешь. Но если, - голос Рамиро упал почти до шепота, и убийца невольно подался вперед, - ты скажешь мне то, что я требую, я даю слово: твоя смерть будет быстрой.

- Ты сам дьявол, - пробормотал француз. - Но если я промолчу, ты не узнаешь, кто так ненавидит тебя и твою семью.

- Я узнаю, - любезно возразил Рамиро. - Остров закрыт. Сегодня я отдал приказ о том, что ни один корабль не должен покидать гавань, а на лодке до материка не добраться. Пока я не найду истинного убийцу, того, кто направил твою руку, никто отсюда не сможет выбраться. А ты… ты познаешь муки ада прежде, чем очутишься в том аду, что ждет тебя после смерти.

Француз тяжело дышал; их с Рамиро взгляды сцепились, и ни один не мог отвести глаз. Трепетало пламя факелов, еле слышно звякнула шпага, когда Лоренсо переступил с ноги на ногу.

Убийца не выдержал первым и опустил голову.

- Хорошо, - пробормотал он, - ты дал слово.

- Я Рамиро Эстебан Хорхе лос Домингос де Сантана, старший принц королевского дома, и я подтверждаю свое слово. Кто ты?

- Я Поль Лелуш, - пробормотал убийца, - верный слуга Франции.

- Как ты прибыл на остров?..

…Допрос продолжался больше часа. Имена сыпались и постукивали одно о другое, как шарики в четках кардинала де Пенья. Щелк-щелк. Одно за другим. Лоренсо вызвал королевского секретаря, тот записал все. К концу допроса Рамиро знал то, что ему нужно было знать.

- Что ж, - произнес он, когда поток слов иссяк и убийца обмяк на стуле, - я сдержу свое слово, ты умрешь быстро. К сожалению, я не могу отменить публичную казнь, однако суд прислушается к моему слову, и ты избежишь мучений.

Лоренсо вытолкал из камеры Марко, который все оглядывался и порывался пойти назад. Рамиро тоже направился к двери, но на полдороге не выдержал и вернулся. Он постоял, глядя на все еще ухмылявшегося - в знак протеста! - узника, а затем, широко размахнувшись, ударил его кулаком по лицу. Голова француза мотнулась, из разбитых губ по подбородку побежала кровь.

- А говорил, что не станешь трогать меня, принц, - прохрипел убийца.

- Я покаюсь.

Глава 17

Маравийоса закрылась трауром, как безутешная вдова. Из окон свисали черные полотнища, колыхавшиеся под веселым морским бризом. Над замком реяли траурные флаги.

Короля Альваро V похоронили на третий день со всеми почестями в гробницах фасинадских королей. Там были мрамор и гранит, засохшие цветы и ангелы, склонившие головы; кресты и цепи; имена на латыни и испанском, вросшие в камень, стершиеся, выпуклые. Струились черные шелка, женщины прятали лица под кружевными вуалями, и когда на них падало солнце, то казалось, что это на коже сплетаются тени от виноградных листьев.

Совсем как тогда.

В тот же день, четырнадцатого июня, на площади перед собором Святого Павла на наскоро сооруженном эшафоте лишился головы Поль Лелуш, убийца короля. Принцы Рамиро и Марко наблюдали за казнью, сидя верхом; Дорита и Леокадия - из кареты. Когда голова Лелуша скатилась на землю, толпа взревела. Рамиро поворотил коня и поехал обратно во дворец, не желая наслаждаться этим ликованием. В сердце его было пусто. Он поступил по справедливости и больше ничего не мог сделать. Только жить дальше.

Вечером того же дня принц Рамиро исповедовался кардиналу де Пенья в своих покоях; кардинал вышел после этого задумчивым, покачивая головой, и сказал своему секретарю (это слышали стражники у дверей), что если только Господь Бог не решит, что принц Рамиро слишком хорош для этого острова, и заберет его живым на небеса, - если не решит так Бог, Фасинадо ожидают добрые времена.

За четыре дня выловили всех чужаков, что находились на острове. Сейчас они содержались в городской тюрьме (Рамиро больше не желал поганить подвалы) и ожидали решения суда.

А после того, как принц Рамиро Эстебан Хорхе лос Домингос де Сантана исповедался, он с чистой душой отдал приказ о взятии под стражу графа Франсуа Сезана.

Пятнадцатого июня произошло два значимых события. Состоялся совет; и Рамиро получил письмо.

Совет назначили с утра пораньше. Марко порывался сначала отказаться от участия, однако быстро стушевался под грозным взором старшего брата. Скорбь по Альваро никуда не делась, весь дворец носил черное. Однако дольше тянуть с назначением преемника не следовало. Совет настаивал на немедленном решении этого вопроса, и Рамиро, как никто другой, понимал, насколько это важно.

Он занял свое обычное место, по правую руку от пустого трона; Марко - рядом с братом, настороженный, зыркающий из-под словно нарисованных углем бровей. Дорита и Леокадия, на сей раз приглашенные в зал, сели слева от трона. Рамиро видел их лишь краем глаза.

Судя по сдавленному шепоту, совет заметно нервничал. Сегодня цвет аристократии надел траурные мантии; в зал словно выплеснули бочку чернил. Короткие выразительные взгляды, перекладывание бумаг, осторожное покашливание… Рамиро догадывался, что сейчас начнется. Пустое место Сезана зияло, словно дыра в ряду зубов.

Сеньор-распорядитель произнес официальную речь, приправленную словами скорби по Альваро. Все помолчали. Потом слова попросил Амистад де Моралес.

- Хотя мы настаивали на том, чтобы совет состоялся раньше, - начал он, - его высочество принц Рамиро напомнил, что мы должны соблюдать традиции. Я приношу мои извинения вам, принц, за то, что мог оскорбить вас.

- Вам не за что извиняться, первый министр.

- В таком случае продолжу. Никто не станет отрицать, что первый и наиважнейший вопрос - вопрос о том, кто займет престол Фасинадо. Второй вопрос - замена теперь отсутствующего графа Сезана, - все посмотрели на пустое кресло, - и решение дальнейшей судьбы советника, предавшего наше доверие.

Амистад прокашлялся.

- Прежде чем начнутся дебаты, я хотел бы сказать, что никто и никогда не станет умалять заслуг всех членов королевской семьи. Мы ни в коей мере не собираемся оскорбить кого-то из вас недоверием или же подозрением. Все вы воспитывались так, чтобы любой из вас мог занять трон Фасинадо. Таковы традиции, которые мы свято чтим.

- Как благословил Господь, - ввернул-таки кардинал де Пенья, не удержался.

- Тем не менее, - продолжил де Моралес, - все мы видели, что произошло несколько дней назад у нас на глазах. Я думаю, что совершенное принцем Рамиро поможет нам избежать длительных разговоров.

И сел, подлец.

- Это несправедливо, герцог, а вы настаиваете на справедливости, - заговорила Дорита, и все повернулись к ней. Лицо королевы все еще скрывала вуаль в знак траура, а вот Леокадия уже откинула покрывало и сверкала черными глазами. - Я сама, а также моя дочь не менее достойны занять трон.

Принц Марко благоразумно промолчал. Он, как и обещал, лезть в свару не собирался.

- Никто в этом не сомневается, ваше величество. - Амистад вновь поднялся. - Однако я настаиваю на кандидатуре принца Рамиро. Народ видел, что он сделал, весть мгновенно разнеслась по острову. Молодой человек станет достойнейшим правителем. Он сумел усмирить толпу, он в эти дни взял на себя всю тяжесть государственных дел, все бремя принятия решений. И он устоит под этим гнетом, не сомневайтесь.

- Принц Рамиро молод, - возвысила голос Дорита. - Моя дочь старше его.

- Все верно, и ваша дочь, возможно, наследовала бы, если бы его величество Эстебан прожил дольше, однако все сложилось так, как сложилось.

- Я могу править, - негромко, но отчетливо произнесла Леокадия. Она встала, и Рамиро невольно залюбовался ее осанкой и гордым изгибом шеи. Падавшие из высоких окон солнечные лучи превращали Леокадию в силуэт, нарисованный тушью. - Я знаю свою страну и никогда не думала, что судьба Фасинадо не будет связана с моей. Не меньше, чем моя мать и мои братья, я люблю этот остров - и отдам за него жизнь.

И покатилось.

Совет разошелся не на шутку. Рамиро знал, что у него имеются как сторонники, так и противники - из тех сеньоров старой закалки, что считали принца «молодым, да ранним». Леокадия все-таки была дочерью Эстебана, которого уважали неизмеримо больше, чем Альваро, и унаследовала от него много черт. И она являлась ничуть не худшей кандидатурой. Даже, возможно, лучшей.

Рамиро сидел, прикрыв глаза рукой, и слушал споры, и чувствовал, как тянется этот бесконечно длинный день.

Он возвратился к себе в покои через три часа. Так ничего и не решив, совет разошелся, перенеся заседание на завтра. Рамиро чувствовал себя вымотанным этой бесконечной болтовней. Настолько, что в конце едва не брякнул: отдайте трон Леокадии.

Но он просто не мог так поступить. Не потому, что ему так уж хотелось носить тяжелую золотую корону, а потому, что смертельно за сестру боялся и не мог позволить ей править.

Власть высушит ее, оставив от некогда прекрасной женщины машину, думающую только о долге. Если она осознает, какое это бремя - а Рамиро полагал, что пока Леокадия этого не осознает, - то может ужаснуться и попятиться - но идти будет некуда. Власть съест ее, уничтожит.

Сам Рамиро привык к тому, что так может быть. В последние годы он жил этим. И дальше проживет.

Лишь бы близкие люди, за которых он ответственен, были целы.

Рамиро сел в кресло и взял с низкого столика неразобранную корреспонденцию. Официальные письма, какие-то бумаги от министра де Моралеса… а это что? Послание от Мартина Эверетта.

Бомм! - чугунное сердце ударяется о стенку. Бомм!

Эверетт не должен писать сейчас. Последнее послание от него пришло в конце мая, значит, следующее ожидалось в конце июня. И это не деловые бумаги, вон какое тонкое… Не медля более, Рамиро вскрыл письмо.

Рамиро прочел его раз, потом, подумав, еще раз. И еще.

Лорд Эверетт повторял предложение, сделанное во Флоренции, с дивной настойчивостью. Он писал, что его дочь приняла весьма близко к сердцу поспешный отъезд принца и с тех пор грустит. Он намекал, что хорошо бы все-таки рассмотреть ситуацию более детально. Кроме прощения долга, он дает за дочерью большое приданое - возможно, это также послужит аргументом. И еще - то, что драгоценная Чарити не будет против, а, наоборот, окажется только рада навсегда поселиться на Фасинадо. Намек скользил так тонко, что замученный Рамиро еле его уловил.

Он бросил письмо на столик и привычно подошел к окну.

Неужели он настолько понравился девушке? Неужели она запомнила его - а ведь они виделись всего два раза… Все эти черные дни Рамиро ни разу не вспомнил о Чарити, но теперь воспоминания вернулись, еще яснее и резче, чем раньше. В последнее время с ним часто это случалось: вдруг вспоминались слова, детали, лица, и мир в памяти оживал, делаясь реальнее настоящего.

- Я схожу с ума, - пробормотал Рамиро.

«Нет, ты не сходишь с ума, - сказал он себе. - Ты потерял отца несколько дней назад и так и не смог заплакать, твоя сестра тоже не прочь занять трон, а твои торговые корабли так и не строятся. Ты молодой человек, на которого свалилось все это. Ты должен быть благоразумен».

Принц Рамиро был очень благоразумен - и он не собирался жениться на Чарити Эверетт. Для ее же блага.

Леокадия пришла вечером.

Она тихо проскользнула в кабинет (Рамиро читал срочные прошения, поданные торговой гильдией, и даже не поднял головы) и остановилась. Принц краем глаза заметил ее неясный силуэт. По-хорошему, он должен был бы встать, ибо в комнату вошла дама, однако с Леокадией они давно договорились: многие вещи подобного толка их не касаются.

- Заходи, сестра. Ты так и будешь там стоять?

Она сделала несколько шагов, и Рамиро наконец посмотрел на нее. В черном она казалась строже и моложе, только солнечный шелк кожи, резко контрастировавший с темным одеянием, напоминал о том, что Леокадия не привыкла носить траур. Никогда не хотела бы. А теперь придется - еще две недели, согласно традициям. Потом падчерица убитого короля снова сможет вернуться к ярким нарядам; вдова же проносит черное полгода или год - насколько хватит показной скорби. Насколько хватит искренней, никто не спрашивал. Нельзя было спокойно смотреть в пустые глаза Дориты.

Леокадия замысловатым образом сцепила пальцы и выглядела несколько смущенной, что было для нее нетипично.

- Иногда я тебя пугаюсь, Рамиро, - заговорила она, - когда ты вот такой. Ты сердишься на меня?

Он встал и жестом указал ей на кресло - то самое, в котором сидел недавно, обдумывая письмо от лорда Эверетта. Послание так и валялось на столике. Леокадия не обратила на листки никакого внимания, она села, сложила руки на коленях.

- За что мне на тебя сердиться? Почему мне все задают этот вопрос? Почему постоянно передо мной извиняются?

- За то, что я выступила против тебя. Что потребовала рассматривать и меня, как достойную.

- Леокадия, это право, данное тебе при рождении. Я всегда знал, что так будет. - Или мог бы догадаться. Хотя бы из того разговора на берегу, когда она сказала, что хотела бы стать мужчиной.

Рамиро прислонился к стене у окна и скрестил на груди руки; низкое вечернее солнце било в глаза, высвечивало на противоположной стене картину, на которой веселые пастухи вели на прогулку забавных шарообразных овец. Принц и принцесса долго молчали.

- Ты такой красивый, когда вот так стоишь, - сказала Леокадия.

Рамиро повернулся к ней.

- Что?

- Ты красивый, - она встала и подошла к нему так близко, что он ощутил ее дыхание у себя на лице - Леокадия была на полголовы ниже его самого. Она протянула ладонь и коснулась его щеки. - Ты невероятно прекрасен, принц.

Рамиро перехватил ее ладонь.

- Леокадия, зачем ты пришла? Неужели лишь затем, чтобы сказать мне это?

- Я не хочу воевать с тобой. - Она не отняла у него руку. - И никогда не стану. Как решит совет, так и будет. Но до тех пор я намерена бороться. И ты не сможешь мне помешать.

Он покачал головой.

- Я и не собираюсь…

- Да проймет ли тебя хоть что-нибудь?! - не выдержала Леокадия. - Как ты можешь выглядеть… таким спокойным?! Господи, Рамиро!

- Сестра, ты зачем пришла? Обвинять меня в черствости? Я уже знаю наизусть все твои обвинения.

- Быть бы тебе проклятым, если бы я не любила тебя, брат мой! - выкрикнула она ему в лицо, вырвала у него свою руку и отошла. Повернулась спиной, обхватила себя руками за плечи. - Ты словно… выше всех нас. Ты…

- Леокадия, я ничего такого не имею в виду. Я не… жажду разбирать детские обиды - кто на кого должен посмотреть, кто кому должен теплых слов и сочувствия. Мы все сейчас в трауре, всем тяжело. Ты хотела об этом поговорить?

Она покачала головой; мотнулся на шее трогательный завиток, выбившийся из гладкой траурной прически.

- Я хотела сказать, что есть выход… один выход. Чтобы нам не волновать совет и помочь ему принять нужное решение. Это… должно всех устроить.

- Слушаю тебя.

Леокадия обернулась. Теперь, когда солнце светило прямо на нее, она казалась восемнадцатилетней девушкой - очень молодой и очень хорошенькой.

- Ты мог бы просить моей руки.

Глава 18

Рамиро молчал.

Она права, это выход. Просить ее руки, сочетаться браком со своей сводной сестрой - это допустимо, церковь разрешит, тем более что и отцы, и матери у них разные. Леокадия смела, умна, она всю жизнь провела на Фасинадо и не хочет покидать остров. Она горяча, как кипяток, и вольнолюбива, как ветер, и она никогда не позволит Рамиро скучать. Она сделает все, чтобы их жизнь была яркой, запоминающейся, полной. Он верил, что она может.

Господи, Леокадия…

Я кружил тебя на руках, когда мне едва исполнилось шестнадцать. Тогда я уже был высоким, и отец заставлял меня тренироваться с саблей, и я был сильным. Мы находились с тобой там, на старой вилле, которая до сих пор не преображена согласно моей мечте - и я подхватил тебя и кружил, и мы оба хохотали, а затем ты вырвалась, прижалась к стене и смотрела на меня бархатными глазами, тяжело дыша, - я помню, как поднималось и опускалось изумрудное ожерелье на твоей груди. С тех пор я опасался до тебя дотрагиваться, потому что ты жгла как огонь; затем я преодолел это и смог выносить твои сестринские ласки, терпел, когда ты приглаживала мне волосы, когда закалывала булавками мои галстуки, когда смахивала пылинки с сюртука. Мы столько прожили вместе. Ты созналась мне недавно, что влюблена.

Ты влюблена… в меня?..

Господи, Леокадия, пусть это будет не так. Потому что я не могу жениться на тебе. Это ничего не решит. И я… возможно, я желал бы. Я ничего не знаю сейчас, когда вместо сердца у меня плотный комок темноты. Я ни о каких чувствах не могу сейчас думать. И та девушка, которую я видел два раза, та, с волосами цвета золотого винограда, что, как намекает лорд Эверетт, скучает обо мне, - она тоже не моя и моею никогда не будет. Я не могу о ней думать, потому что каждый раз сердце словно замирает на мгновение, прежде чем провалиться в пустоту.

Леокадия, пусть это будет не так, пусть ты не влюблена, и не потому Лоренсо мне ничего не сказал. «Ты не обрадуешься», - или как он там выразился? Пусть это лишь политический ход, твоя маленькая хитрость, но только не то, что я думаю. Я не пойду в эту бархатную, горячую тьму. Я боюсь. Не за себя - за тебя и за то, что с нами будет, так как я не люблю тебя настолько, чтобы тобою жить.

…Рамиро моргнул.

- Это предложение? - сухо вопросил он.

- Предложение должен делать ты. Ты можешь просить моей руки, - повторила она, - и мы станем королем и королевой Фасинадо. Навсегда. До смерти.

- До смерти - это не навсегда, Леокадия.

- Не играй словами, Рамиро.

- Это политика. Так?

- Так, - согласилась она, кусая губы, и отвела взгляд.

- Я не знаю, что тебе ответить. Мне нужно подумать. - Он не представлял, как вежливо рассказать ей обо всех своих… доводах. - Может быть, выпьем сангрии на южной террасе?

Леокадия приподняла брови.

- Ты давно меня никуда не приглашал.

- Нужно это изменить. Только отыщу сюртук. Минутку. - Он прошел мимо нее в гардеробную, чтобы еще поразмыслить.

Впрочем, что тут размышлять?

Рамиро нашел сюртук - тот чинно лежал на кровати, аккуратно разложенный камердинером, который знал, старый гном, что принц еще непременно пойдет куда-нибудь, - надел, посмотрел на себя в зеркало. Все как всегда. Темные круги под глазами больше, а так…

Когда он возвратился в кабинет, Леокадия стояла и жадно читала письмо Мартина Эверетта, которое Рамиро оставил без присмотра.

Отнимать поздно, и он просто ждал, пока она дочитает. Леокадия закончила и подняла на брата ошеломленные глаза.

- Что это?! Господь с тобой, что это, Рамиро?!

- Послание лорда Эверетта, британского банкира, которому мы должны много денег. Ты же сама видишь.

- Я вижу, но он… предлагает тебе жениться на его дочери! Это… не первое предложение?

- Леокадия, пойдем пить сангрию.

- Отвечай мне!

- Да, не первое.

- Ты… согласишься?

- Не знаю.

- Но ведь это… выход, - медленно произнесла Леокадия. - Прощение всех долгов.

- Я знаю.

- И ты… знаешь эту девушку?

- Встречался с нею во Флоренции. Два раза. - Он не стал уточнять, насколько волнующим это было.

- Ты, конечно, можешь жениться на ней, Рамиро, - с усмешкой произнесла Леокадия и отшвырнула послание. Листки спланировали на пол и замерли. Трепыхнулись под легким ветерком. - Только что случится, если ты встретишь свою настоящую любовь после женитьбы? Неужели ты будешь так рисковать? Моя мать…

- Давай не будем обсуждать твою мать.

- Нет уж. Она влюбилась в твоего отца, еще будучи замужем за моим. Это называется прелюбодеяние. И ты об этом знаешь, хотя никто из нас об этом не говорит. Что ж! Прекрасное подтверждение тому, что тебе не стоит делать. Обратного пути не будет - разве что убить эту Чарити, дабы воссоединиться с той женщиной, которой наконец-то удастся обжечь твое сердце!

Совет опять начался вовремя - ну надо же! Рамиро занял свое место, остальные члены королевской семьи расселись, и лорд-распорядитель завел привычную речь. Сколько раз Рамиро слышал ее за свою жизнь? А сколько еще предстоит услышать?

- Как ты тут не засыпаешь от скуки? - прошептал ему Марко.

- Привычка.

Речь завершилась, снова взял слово Амистад, снова потекли плавные разговоры. Леокадия сидела, словно язык проглотив.

Вчера она правдами и неправдами вытаскивала из Рамиро сведения о Чарити, а он отговаривался, как мог. Меньше всего он хотел обсуждать с Леокадией свой возможный брак с леди Эверетт - а сестра настаивала. Она говорила все время о том, что идея хорошая, однако есть еще душа и сердце - их куда прикажете девать? Рамиро уже совершенно запутался. В конце вечера он сказал Леокадии, что не намерен сейчас жениться вообще, и оставил ее, рассерженную. Сегодня принцесса едва поздоровалась с ним. Он понимал, что сильно уязвил ее, однако полагал, что чувствам не место в политике. Чувства можно выражать в свободное время. Сейчас, когда решается судьба Фасинадо, - что толку от них?

Совет попросил Леокадию высказаться, и та произнесла пламенную речь, ничуть не хуже, чем говорил Рамиро. Он видел, что советники колеблются. Все-таки Леокадия - дочь Эстебана, а Эстебан… Доводы вертелись, как расхлябанное колесо повозки. У Рамиро что-то спрашивали, он отвечал. Выдвигал свои аргументы. Невозмутимо спорил. И понимал, что ему это надоело.

Он опасался, что Леокадия заговорит о возможном браке между нею и им. Что ему тогда ответить? Отказать ей публично? Тяжело и губительно для чести. Он еще не придумал достойный ответ, если Леокадия об этом все-таки заговорит, однако она нанесла неожиданный удар.

- Я отношусь к ситуации в стране ответственнее, чем принц Рамиро. Он имеет возможность раз и навсегда решить все наши финансовые проблемы, однако не пользуется им… по личным соображениям.

Совет затих. Было слышно, как глупая, одуревшая от жары муха бьется в стену и все никак не может выбраться на волю, туда, где цветочки, солнце и пот на толстых конских шкурах.

- Ваше высочество, - обратился к Рамиро Амистад де Моралес, - вы знаете, о чем говорит принцесса Леокадия?

Рамиро кивнул.

Ох, как же он этого не хотел.

- Вы не желаете нам… объяснить? Утаивать такие сведения от королевского совета по меньшей мере недальновидно. - Тон старика был сух. Амистад явно не одобрял принца, на которого поставил столь многое и которого все время поддерживал - а тут, видите ли, какие-то тайны.

Рамиро покачал головой и раскрытой ладонью указал на Леокадию - дескать, сама затеяла, сама и объясняй. Сестра порозовела: она не ожидала, видимо, что он предоставит ей слово. В конце концов, письмо она прочла, ей не предназначавшееся. Однако не такова была Леокадия, чтобы отступать. Она вздернула подбородок и заявила:

- Мне стало известно, что лорд Эверетт, о котором вы все здесь знаете, готов списать весь наш внешний долг и вложить деньги в экономику Фасинадо. С одним условием. - Она сделала драматическую паузу. Ах, как же хороша была Леокадия в этот миг! - Если наш принц Рамиро женится на дочери банкира, леди Чарити Эверетт.

Поднялся невероятный шум. Леокадия вскинула руку, призывая советников к вниманию, и постепенно изумленные и возмущенные возгласы утихли. Прежде чем Леокадия продолжила, заговорил Марко:

- Принцы Фасинадо никогда не женились на чужестранках!

- Ваше высочество, - сказал первый министр, - при всем уважении, первая правительница острова была чужестранкой.

- И христианкой, что еще лучше, - хмыкнул граф Фуэнтес. - И вообще все мы приплыли сюда с материка. И еще две испанские принцессы. Это всего лишь традиция, которую можно нарушить. Эверетт и вправду обещает списать долг?

- Он клянется в этом. Однако если уж речь о долге, - Леокадия бросила очередной пламенный взгляд на Рамиро, - то принц не желает его исполнить. Это не первый раз, когда лорд Эверетт предлагает данную… сделку. Три месяца назад, во Флоренции, принц отказался.

Снова все зашумели. Рамиро слушал. Как сказал бы тот самый Эверетт, который поминался через слово, акции принца стремительно падали. Он сам знал, что неправ. Обмануть отца, обмануть совет, никому не сказать, когда так просто, так легко можно все разрешить… Но стоило вспомнить глаза Чарити Эверетт, как что-то комом вставало в горле. Брак по договоренности, когда Рамиро всегда полагал, что женится по любви.

Глаза Чарити… Можно утонуть в этих голубых глазах.

Леокадия вчера была чрезвычайно уклончива. Она, конечно, вроде бы одобряла идею, однако играла… на себя? Чего она хочет на самом деле, его знакомая и незнакомая сестра? Влюблена ли она? Что значит ее демарш? Она выставила Рамиро человеком, который не думает о своей стране, хотя только о стране он думает днем и ночью. Господи, как… как все это могло так запутаться? Проклятый гордиев узел.

Рубить. Только рубить.

Рамиро встал. Люди умолкали один за другим, глядя на него. Что-то происходило в зале совета, как тогда на площади, что-то такое, чему нельзя противостоять.

Рамиро помолчал и сказал негромко в звенящей, натянутой тишине:

- Я возьму в жены леди Чарити Эверетт, если так нужно для блага Фасинадо. Я буду ей верным мужем, обязуюсь почитать и любить ее до конца своих дней. Исполню свой долг и все брачные обеты. Сегодня же я готов отослать гонца к лорду Эверетту.

Леокадия, которая при всем желании не могла жениться на Чарити, сжимала и разжимала кулаки. Рамиро повернулся к ней спиной.

Амистад де Моралес, старый лис, поднялся, поклонился и сказал:

- Ваше величество…

Глава 19

Конечно, Чарити не стала рыдать три дня после отъезда принца Рамиро. Она даже часа не смогла проплакать. Во-первых, слезы кончились, а во-вторых, ей не хотелось пугать отца. Вряд ли она сможет внятно объяснить ему, из-за чего плачет. Девушка и себе этого объяснить до конца не может. В Рим путь был недальний, и Чарити почти не заметила дороги. Каждую ночь ей снилось странное место: тенистый внутренний дворик, бассейн и фонтан посередине, виноградные лозы свисают с черепичной крыши, нежно-розовый мрамор в лиловых прожилках, уже стертые от времени ступени. И стены: стены, сплошь покрытые фресками, изображающими синие дали и просторы лугов, горы и море, словно окна, открывающиеся в иной мир. Иногда она там одна, сидит на мраморной скамье, застеленной легким покрывалом, и смотрит на воду, которая, чуть слышно журча, стекает из бассейна в отводную трубу. Иногда на Чарити обычное белое платье, в котором она ходит днем, муслиновое, незамысловатое. Но чаще… Чаще это тонкой выработки шелк глубокого синего цвета, по краю бежит замысловатый вышитый узор, в котором меандры сплетаются со стилизованной чайкой, золотые шнуры обхватывают талию и скрещиваются на груди и спине, плотно прижимая нежную ткань к коже. Волосы свободно распущены, спадают по спине почти до талии, а запястья охватывают тяжелые браслеты светлого золота. Пахнет морем.

Иногда рядом со скамьей стоял принц Рамиро. В белом хитоне и синем плаще с такой же каймой, как на ее платье. Они говорили о чем-то, Чарити никогда не могла потом вспомнить, о чем именно. О чем-то очень важном, очень.

Когда в ее снах появлялся принц Рамиро, девушка просыпалась в слезах.

День пролетал за днем, Рим проскользнул призраком перед глазами, потом Венеция, Падуя, Сиенна. Чарити увидела все то, о чем давно мечтала, но не запомнила ничего.

Однажды в Риме она едва не разрыдалась на глазах у отца, когда в соборе Святого Петра ей показалось… послышалось… словно Рамиро прочитал для нее надпись на одном из алтарей.

В Венеции Эверетты задержались надолго, отец встретил старого знакомого, тот пожелал представить его семье… Незаметно для себя Чарити оказалась вовлечена в череду балов и приемов, маскарадов и прочих увеселений. Девушка понимала, что отец старается развеселить ее и отвлечь, и лишь одно оставалось тайной: почему во взгляде отца временами мелькало что-то такое… что Чарити определила как чувство вины, только вот не могла понять, откуда оно взялось. Со дня отъезда Рамиро Чарити и лорд Эверетт больше ни разу о нем не заговорили. Однажды отец упомянул Фасинадо, но Чарити удалось спокойно и вежливо перевести разговор на другую тему. Видимо, не слишком уж хорошо она разыграла спокойствие, так что с тех пор лорд Эверетт избегал даже случайно упоминать остров-королевство и все, что с ним связано.

Где-то через месяц или полтора после отъезда из Флоренции, как раз в Венеции, Чарити догадалась, что отец начал что-то подозревать. Лорд Эверетт стал необычайно заботлив и предупредителен, во всем соглашался с дочерью и постоянно подносил подарки. Положение сделалось просто невыносимым. Чарити сама до конца не понимала, почему ее хандра так затянулась. Ведь она так мало виделась с человеком, который стал виновником такого ее состояния. И все же, все же… что-то произошло между ними в те два дня знакомства.

Ах, если бы принц просто уехал, завершив свои дела с отцом! Нет же, это предложение поездки в Помпеи… Этот поспешный отъезд, больше смахивающий на бегство… Словно… Словно принц чего-то испугался. Или кто-то его смертельно оскорбил. Отец точно не мог ничем обидеть принца Рамиро, а вот она… Не была ли она слишком откровенна во время прогулки? Иногда откровенность можно принять за навязчивость. Принц и так находился в двусмысленном положении: королевство зависит от воли банкира, а тут еще дочка банкира столь назойлива… Неудивительно, что он сбежал как от огня.

Но мысль о том, что она виновата в отъезде Рамиро, оказалась еще не самой страшной. Самым ужасным было то, что принц просто и честно уехал по срочным делам, а вот такая мелочь, как извинения перед Чарити за сорвавшиеся планы и простое «до свидания» - это Рамиро не особо беспокоит. Просил извиниться. Скорее всего, это отец сам сказал, без просьбы со стороны принца. Рамиро-то и думать позабыл о наивной английской девушке.

Пришел июнь - роскошный, сбрызнутый солнцем не менее щедро, чем весенние дни в этой удивительной стране. Венеция жила по своим правилам, и как не очароваться ею, особенно летом! В другое время Чарити, несомненно, была бы полностью во власти этой итальянской сказки. Но не теперь.

В последние дни к отцу зачастили гонцы и почта, но Чарити просто отметила это краем сознания, не придавая особого значения. Круговорот венецианских балов и прочих развлечений, в котором она очутилась, предполагал отдых до обеда. Измученная навязчивыми снами, Чарити иногда вставала едва ли не на закате. Такой образ жизни не мог не сказаться на внешнем виде: девушка побледнела, осунулась, но излишняя худоба лишь придала загадочности чертам лица, а бледность выглядела пикантно на фоне смуглых итальянок. Однако от любящего взгляда отца эти перемены не ускользнули. Временами Чарити замечала, что он странно на нее смотрит, словно размышляет о чем-то не очень правильном, зато спасительном.

Через некоторое время Венеция Чарити окончательно наскучила, но она не знала, как сказать об этом отцу. Лорд Эверетт так старался развлечь и отвлечь дочь!

Однажды утром на исходе июня, то есть утром для Чарити, она наткнулась на отца, нетерпеливо расхаживающего по коридору перед дверью ее спальни.

- Папа?

- Чарити! Я…

- Ты ждешь меня, я догадалась. Мог бы разбудить, я в последнее время безбожно много сплю.

- Ну что ты, доченька! Ты же допоздна на балах!

- Кстати, о балах. Что-то я от них устала. Может быть, нам пора вернуться домой?

- Гм… Давай пройдем в мой кабинет. У меня для тебя потрясающая новость.

Чарити шла по коридору за отцом и пыталась разбудить в себе хоть капельку любопытства. Отец явно и совершенно точно хотел, чтобы она умирала от любопытства из-за «потрясающей новости». Но ей было абсолютно все равно. Она не ждала никаких новостей: ни плохих, ни хороших, ни потрясающих.

Кабинет отца в Венеции мало отличался от кабинета во Флоренции. Честно говоря, он мало отличался и от кабинета в Лондоне. Чарити подозревала, что и кабинеты остальных банкиров и магнатов похожи один на другой. Словно существует какой-то тайный сговор финансовой аристократии.

Отец под локоток сопроводил Чарити к диванчику у окна - оттуда открывался чудесный вид на мост Риальто, - сам устроился рядом и начал издалека.

- Сегодня я получил письмо.

- В последнее время ты получаешь множество писем. - Она тут же устыдилась того, как прозвучали ее слова. - Прости, я невнимательна, может быть, происходит нечто, что я должна знать?

- О, ну это-то ты точно должна знать. - Отец не обратил никакого внимания на ее тон, он светился, словно фонарь на пристани.

- Папа! - вздохнула Чарити. - Давай будем считать, что я проявила должное любопытство. Прости, но я что-то плохо спала сегодня ночью.

Лорд Эверетт посерьезнел.

- Ты плохо спишь с того самого злополучного утра во Флоренции.

- Какого утра? - попыталась разыграть невинность Чарити.

- Утра отъезда принца, милая. Я же твой отец, помнишь, ты можешь обмануть кого угодно, но не меня.

- Папа, принц тут совершенно ни при чем, - вяло соврала девушка. - Я и видела-то его всего два раза. То есть один с половиной.

- Иногда и этого бывает достаточно, уж поверь мне, старому человеку.

- Во-первых, ты не старый. А во-вторых, позволь мне узнать: достаточно для чего? - Чарити даже разозлилась, что все ее усилия скрыть свое смятение и тоску в течение последних недель оказались совершенно бесполезны. Кажется, отец все понимал с самого начала.

- Достаточно для того, чтобы потерять сон и покой.

- Это не имеет никакого отношения к принцу. Я… я просто… просто глупая старая дева.

- Ты не глупая - это раз, и уж точно не старая - это два.

- Хорошо хоть ты не сомневаешься в моей невинности, папа, - сквозь слезы рассмеялась Чарити. Она и не заметила, когда успела расплакаться.

- Ну, доченька, не плачь, милая. Я же говорю - у меня есть потрясающая новость.

- Какая? - Чарити приняла предложенный отцом платок и попыталась унять слезы. Теперь-то в ней точно проснулось любопытство.

- Я получил письмо от принца Рамиро.

- Надеюсь, он там приносит более пространные извинения за свое непонятное поведение.

- Гм… - Лорд Эверетт снова выглядел виноватым. - На самом деле, это не просто письмо. Принц Рамиро Эстебан Хорхе лос Домингос де Сантана официально просит у меня твоей руки.

Чарити помолчала пару мгновений, а затем недоверчиво переспросила:

- Что он просит?

- Твоей руки.

- Но почему моей?

- Было бы странно, если бы он просил моей руки, - пожал плечами лорд Эверетт.

- Принц Рамиро просит моей руки? - Теперь Чарити точно разозлилась, вся хандра и слабость последних недель исчезли. - А почему это он вдруг хочет на мне жениться? Он видел меня два раза! Полтора раза!

- Гм… Понимаешь ли, видимо, я был прав, когда говорил, что иногда и полутора раз достаточно, чтобы потерять покой и сон.

- Но он мог бы сделать предложение мне! Еще во Флоренции!

- Он пишет, что был не готов, опасался, что предложение будет воспринято как попытка избежать выплаты долга.

- А сейчас это может восприниматься как-то по-другому?

- Сейчас вопрос с долгом полностью решен.

Чарити замолчала, не зная, как реагировать. Выходит, все эти ужасные недели она могла быть избавлена от бессонницы и хандры, если бы принц хоть немного поступился своей честью и хотя бы намекнул на свои намерения? Как же она зла! Как она зла!

- Папа, а почему ты решил, что эта новость меня обрадует?

- Ну, доченька, я же не слепой! Я все вижу и все понимаю. Ты обрадуешься.

Чарити зарыдала еще горше.

- Я так рада, папа! Так ра-а-ада!

Лорд Эверетт стойко переждал водопад слез и уточнил:

- Так ты согласна принять предложение принца Рамиро? Гонец ждет ответа.

- Я… Не могу отрицать, эта новость сделала меня определенно счастливее, вот только…

- Дочь, никаких «вот только»! Если это предложение делает тебя счастливой - скажи «да»! И я все устрою!

- Папа! Да! Конечно, да!

- Тогда я напишу ответ, не стоит заставлять королевского гонца ждать слишком долго.

…Чарити стояла на балконе и смотрела на море. Какой-то из этих белых парусов поднят над кораблем с Фасинадо, который несет гонца домой. Скоро принц получит ответ. Будет ли он также счастлив, как и она? Или у него есть еще какие-то мотивы, кроме… кроме любви? И о чем он думал все это время? Спал ли спокойно? Наслаждался ли жизнью?

Ей хотелось думать, что… Нет, не так. Ей просто хотелось, чтобы он думал о ней. Вспоминал. Ждал.

Глава 20

Корабль с Фасинадо возвратился за Чарити, чтобы отвезти ее на остров, к которому она будет навеки прикована после свадьбы с Рамиро. Это… будоражило.

Хандру как рукой сняло, а злость на Рамиро, который мог бы и не тянуть так долго, если уж все решил, растворилась в сборах. Чарити велела упаковать все свои платья и ожила на глазах, чем доставила невероятную радость отцу. Лорд Эверетт тоже собирался в Фасинадо - ведь не мог он отпустить свою дорогую девочку одну!

Может быть, из-за того, что лорд Эверетт не желал нарушать безоблачного счастья дочери, Чарити едва не оказалась в неловком положении. Когда она вместе с отцом приехала в порт, где их ждала «Королевская звезда», то сразу заметила, что кроме флага Фасинадо над кораблем трепещет черное полотнище.

- Папа, что это?

Лорд Эверетт поднял голову и помрачнел.

- Это траурный флаг, доченька.

Чарити словно плеснули холодной водой в лицо.

- Кто-то… кто-то умер на острове?

- Я не хотел пока тебе говорить… Король Альваро V убит во время смуты. Это произошло еще до того, как ты получила предложение от принца…

- И ты молчал?! - задохнулась Чарити.

- Я не хотел расстраивать и пугать тебя. К тому же смута быстро завершилась. Благодаря принцу. Вернее… - отец откашлялся. - Вернее, будущему королю Фасинадо.

Чарити едва не упала.

- То есть… я стану королевой?!

- Похоже, что так. Гонец привез подробное письмо… Совет утвердил принца Рамиро. Он наследует своему отцу.

Принц написал и ей. Нечто очень вежливое, официальное, очень… благопристойное. Что-то о том, какая великая честь ему оказана, и как он ждет прибытия Чарити, и что она не пожалеет о своем согласии. Что обычно пишут в таких письмах? Письмо ничего не говорило Чарити, совсем. Но она перечитывала его раз за разом и носила с собой повсюду.

- Папа, Господи… Король убит… Как же…

Она не могла представить себе, какая сила духа потребовалась Рамиро, чтобы пройти через все это. Если бы ее собственный отец погиб, мир бы пошатнулся и обрушился, задавив Чарити под обломками. В первый день плавания Чарити не отставала от отца, пока тот, пусть неохотно, не рассказал ей все. И думала об этом, долго думала, сидя у себя в каюте или расхаживая по палубе.

Рамиро прислал милейшего старичка, графа Фуэнтеса, в качестве сопровождающего в плавании. Чарити обрадовалась бы больше, если бы ее познакомили с человеком, который будет отвечать на ее вопросы. Пока же она опасалась их задавать, а граф давал весьма уклончивые ответы. Так что Чарити пока не слишком-то разбиралась, что происходит в данный момент на Фасинадо. Зато героическую речь принца перед толпой в праздник Тела Христова ей передали почти дословно и с гордостью. Она кивала и понимала, что все это… больше, чем она предполагала.

Случайная встреча, недели тоски, внезапное предложение и радостное согласие - чем это обернется в итоге? Она постарается быть достойной Рамиро и его любви. Она сможет. Быть королевой - значит быть королевой. Она чужачка, и станет первой чужачкой, на которой женится король. За нею будут наблюдать всю жизнь. С нее глаз не спустят. Чарити это осознавала.

Еще не поздно отказаться и попросить отца развернуть «Королевскую звезду». Еще не поздно… Поздно. Свежий морской ветер бил в лицо, и Чарити понимала, что обратной дороги уже нет. Да и нужен ли ей обратный путь? Она привыкла смело встречать трудности. Ну, если это не касалось непонятных отношений с Рамиро, конечно.

…Остров появился из-за горизонта на рассвете, как и говорил капитан. Чарити немного устала за дни плавания и встретила эту новость с радостью. Стоя у борта, вцепившись в него побелевшими пальцами, она смотрела, как вырастает на горизонте Фасинадо.

- Какой он большой… - пробормотала Чарити.

- Остров достаточно велик, это верно, - согласно кивнул отец, остановившись рядом с ней. - И разнообразен. Я даже немного завидую тебе - ты увидишь его впервые! Ах, я так давно не был здесь…

В голосе отца слышалась ностальгия.

- Что ж, теперь ты можешь освежить воспоминания.

- Да уж.

«Королевская звезда» вошла в гавань Маравийосы после полудня. Чарити вертела головой, не в силах сразу вобрать в себя все, что видела, - и толкотню рыбацких шаланд в порту, и форт, защищавший гавань, и гордые мачты парусников, и город, карабкающийся по холмам все выше и выше, текущий улицами туда, где возвышалась неприступная крепость - дворец, обиталище королей.

- Да, это королевский замок, - вполголоса говорил отец. - Он веками строился и перестраивался, поэтому сейчас несколько… эклектичен, я бы сказал. Надеюсь, нам отведут покои в новом крыле.

- Насколько новом? - пробормотала Чарити.

- Его построили в семнадцатом веке, и это самая современная пристройка в замке. Остальные гораздо старше.

- Привидения там водятся?

- А как же.

Чарити искала взглядом следы того самого бунта, о котором рассказал отец, но не находила - в городе кипела обычная жизнь. Лорд Эверетт поведал, что французов-бунтовщиков, которых тайно привез на остров предатель Франсуа Сезан, выслали на родину, предоставив разбираться с ними властям Бонапарта. Убийца короля казнен, а предатель-советник заключен в королевскую тюрьму с перспективой провести там остаток жизни. Суд решил, что это будет лучшим наказанием для зачинщика смуты, чем немедленная и быстрая казнь. Не заслужил граф легкой смерти.

«Королевскую звезду», привезшую драгоценный груз, встречала небольшая делегация. Во главе ее стоял невысокий мужчина в сером костюме. Чарити припомнила, что видела его во Флоренции вместе с Рамиро.

- Я Лоренсо де Ортис, капитан королевской стражи, если вы позабыли, леди, - отрекомендовался мужчина в сером, когда Чарити сошла с корабля, и она тут же вспомнила, что он уже ей представлялся. - Мой принц велел мне встретить вас и доставить в замок, где вам уготован подобающий прием.

- Я очень рада познакомиться с вами, синьор де Ортис. Не так мимолетно, как раньше. Надеюсь, мы станем добрыми друзьями.

Он кивнул и предложил Чарити руку; девушка охотно ее приняла.

Капитан сопроводил невесту принца до кареты - роскошного экипажа с гербами на дверцах, - и сказал:

- Когда приедете, я помогу вам выйти. Принц Рамиро будет ожидать вас на площади перед замком. Он пойдет вам навстречу и остановится на середине, так полагается. Идите к нему, сделайте реверанс, затем возьмите его под руку. Лорд Эверетт, - поклонился банкиру де Ортис, - вы должны следовать за своей дочерью в полушаге позади. Это официальная церемония прибытия невесты. Ничего сложного. - И он коротко улыбнулся.

Ничего сложного, думала Чарити, усаживаясь в карету. Скоро она увидит принца Рамиро. Он дойдет до середины площади. Вот черт.

Лорд Эверетт сел напротив дочери, гвардейцы вскочили на коней, и кортеж тронулся.

Чарити отчего-то предполагала, что Маравийоса будет этаким тихим средневековым городком, однако столица оказалась шумной, просторной и почти ничем не отличалась от большинства европейских городов. Тут имелись магазины, двигались по улицам экипажи, веяло вкусными запахами из лавок, где пекли хлеб. А еще пахло морем и сладкими травами - удивительный, волнующий запах, словно околдовывающий. Маравийоса, может, и уступала по величине сверкающим столицам континента, однако имела свое особое обаяние.

Карета быстро катила по улицам, сопровождаемая грохотом копыт и приветственными криками.

- Они знают, что я приехала? - спросила Чарити, выглядывая в окно.

- Наверняка это объявлено. Официальная помолвка будущего короля. Грядут торжества и коронация. Хм. - Лорд Эверетт внимательно посмотрел на побледневшую дочь. - Не беспокойся. Ты со всем справишься.

- Конечно, папа.

Она справится, потому что принц Рамиро ее ждет.

Улицы поднимались все выше, и захватывало дух. Между домами иногда мелькала синяя улыбка моря. Чарити приказала себе успокоиться.

Все в порядке. На ней платье белее снега (интересно, бывает ли тут снег? Впрочем, она не станет по нему скучать), на ней жемчуга. Все прекрасно, достойно принца. Достойно… А она сама? Достойна его?

Ей хотелось надеяться, что да.

- А вот и дворец, - пробормотал лорд Эверетт, - не изменился.

Карета въехала под гулкие своды вырубленного в скале тоннеля длиной в двадцать шагов, который вел ко дворцу. Ворота, еще ворота. Грохот копыт, гулкий и страшный. И снова - солнце.

- Приехали.

Экипаж развернулся, встав боком. Тут же распахнулась дверца, подали лесенку. Лоренсо уже был здесь, протягивал Чарити руку. Девушка вышла, жмурясь и пытаясь привыкнуть к яркому свету.

Большая площадь, покрытая разноцветной плиткой. Высокие ступени, ведущие ко входу в замок - а сам замок огромен и нависает, словно коршун над добычей; блестят длинные ряды окон. Больше Чарити ничего не успела разглядеть, потому что увидела принца Рамиро, стоящего на крыльце.

Гвардейцы выстроились от кареты до самых ступеней в почетном карауле, этакий живой коридор, по которому предстоит пройти. Принц Рамиро сошел вниз и медленно двинулся вперед, остановившись точно на середине площади, там, где парила на плитках чайка.

- Теперь идите, - подсказал Лоренсо.

Чарити пошла. Она шла и смотрела на принца, который не оставлял ее сны все это время и был одновременно так близко и далеко.

Белый с золотым шитьем костюм: короткий камзол, облегающие брюки, заправленные в ослепительной красоты высокие белые сапоги, недлинный плащ на золотых шнурах, скрещивающихся на груди. Принц стоял, положив левую ладонь в перчатке на эфес сабли - той самой, что была во Флоренции, или другой? Ах, какая разница. Длинные, до плеч, волосы, удерживаемые широким золотым обручем с драгоценными камнями, колышет легкий ветерок, и если бы не это, принц Рамиро был бы похож на портрет, выставленный в старой галерее - нет больше таких правителей, и не ищите. Все история, все ушло в песок. Сгинуло.

Но вот он, живой и настоящий, уже совсем рядом. Чарити остановилась в шаге от Рамиро и присела в глубоком реверансе, а когда подняла голову, то увидела, что принц ей кланяется.

- Приветствую вас в Фасинадо, леди Эверетт. Надеюсь, путешествие было приятным?

- Благодарю, ваше высочество. Весьма приятным.

Она оперлась на его руку и пошла рядом. Дворец все ближе, ближе. У Чарити немного кружилась голова.

- Я счастлив, что вы приняли мое предложение, - проговорил принц таким тоном, что непонятно было - действительно рад или же это официально и полагается по церемонии. Чарити не могла посмотреть на него, боясь нарушить какое-нибудь неизвестное ей правило, и глядела прямо перед собою, на лестницу у входа. Девушка даже не оглядывалась, чтобы посмотреть, идет ли за ней отец. Принц не приветствовал его, но, наверное, так полагалось.

- Я была счастлива, получив его, - негромко ответила она.

- И этому я рад. Сейчас я представлю вас семье. - Ступени были уже совсем близко. - Пожалуйста, чувствуйте себя как дома.

- Я буду чувствовать себя еще лучше, - сказала Чарити и улыбнулась.

Она здесь. Принц держит ее за руку. Все хорошо. Именно этого она и желала всею душой.

Они вошли в огромный холл, поднялись по лестнице, и Рамиро ввел Чарити в небольшой зал. Это была старая часть дворца, однако весьма успешно модернизированная: фрески на потолке обновлены, а суровость романской архитектуры сглажена мебелью в стиле рококо.

Навстречу вошедшим поднялись трое - две женщины и мужчина. Чарити сразу поняла, кто есть кто. Молодой человек в черном с серебром костюме, с непокорными вьющимися волосами и смелым, чуть хитроватым взглядом, - принц Марко Хулиан Умберто лос Домингос де Сантана. Красивая женщина в летах, чей взгляд был острым, как нож, - вдовствующая королева Дорита Эухения лос Домингос де Диас. И, наконец, девушка, чью разящую красоту не мог испортить даже траур, - сестра Рамиро, Леокадия Пилар лос Домингос де Диас.

Последовала официальная церемония представления, прозвучали все имена, лорд Эверетт, который уже когда-то был представлен королеве, поцеловал руки дамам, Марко склонился к руке Чарити и отпустил какой-то банальный комплимент насчет того, что над Фасинадо сегодня взошло второе солнце. Леокадия бросила на брата предупреждающий взгляд. Чарити заметила, что все члены королевской семьи в трауре, и на их фоне Рамиро смотрелся белой вороной. В буквальном смысле.

- Добро пожаловать на наш остров, леди Эверетт, - произнесла Дорита.

- Чарити, если вам будет угодно, - улыбнулась девушка.

- Весьма мило. Наверное, вы хотели бы отдохнуть после такого длинного путешествия?

- Я покажу вам ваши покои, - вызвалась Леокадия.

- Сестра, - обратился к ней Рамиро, - я хотел бы, чтобы ты помогла моей невесте разобраться в наших обычаях и традициях. Леди Эверетт, - теперь он обратился уже непосредственно к Чарити, - вечером состоится бал по поводу вашего прибытия. Вы можете отдохнуть. Леокадия расскажет вам, что за церемония нам предстоит.

- Официальная помолвка, - заметил Марко. Чарити он показался весьма легкомысленным. - Как романтично.

- Марко, - одернула его Дорита.

- Я буду рада вашей помощи, - Чарити кивнула Леокадии. - Это большая честь для меня.

- Я повинуюсь, ваше высочество, - чуть насмешливо ответила красотка, но не Чарити, а Рамиро. Тот ничем не выказал своего неудовольствия. Он вообще был как каменный - на красивом лице не отражалось никаких эмоций.

Чарити гадала, рад он или нет, или на самом деле ему все равно, что она приехала. Нет, ему не может быть все равно! Отец сказал… Наверное, это скорбь по королю и вообще церемонии.

- Ваше высочество, - обратился к Рамиро лорд Эверетт, - я бы желал переговорить с вами. Как можно скорее. Сейчас, если это возможно.

- Хорошо, - ответил принц после короткой паузы и снова обратился к невесте: - Я надеюсь, вам понравится наш дом, леди Эверетт.

- Отныне это и мой дом, - ответила Чарити, улыбаясь. Принц кивнул и отвел глаза.

Глава 21

Рамиро не совсем понял, что за срочный вопрос у лорда Эверетта, но все же пригласил банкира в свой кабинет. Лорд Эверетт выглядел немного смущенным, что было странно. Рамиро решил не пытаться бежать впереди лошади, а просто подождать. Правда, в прошлый подобный разговор Эверетт предложил жениться на его дочери.

Рамиро о многом успел передумать с момента отправки письма с согласием и до прибытия Эвереттов. Он успел смириться - нет, это не то слово - он успел привыкнуть к мысли, что Чарити Эверетт станет его женой, его королевой. Бывало, удачные браки строились и на более шатком фундаменте, чем интерес одной стороны и благодарность другой. Он-то точно сделает все от него зависящее, чтобы Чарити была если не счастлива, то довольна своей жизнью. Только окажется ли этого достаточно? Хоть Рамиро и ответил Леокадии на совете, что исполнит свой долг в любом случае и будет блюсти брачные обеты, но на самом деле он не имел ни малейшего представления, о чем говорит. Он никогда не любил женщину все душой, всем сердцем. Откровенно говоря, у него вообще не имелось такого уж богатого опыта с женщинами. Здесь, на Фасинадо, он просто не имел права приблизиться к женщине без намерения тут же предложить руку и сердце. В Европе с этим было проще, но и там следовало соблюдать осторожность. Что ж, он и раньше сталкивался с неизвестностью, но всегда держал слово. Брачные обеты, однажды принесенные, священны и нерушимы. Для него священны и нерушимы.

Рамиро предложил гостю кресло, Эверетт выразительно посмотрел на приоткрытую дверь, за которой стоял стражник. Пришлось подойди и закрыть; стражник, хоть и привычный ко всему, все же странно покосился на своего принца.

- Итак, о чем вы бы хотели поговорить, лорд Эверетт? - Рамиро старался быть вежливым, но бесконечная сдержанность и учтивость последних дней, проведенных в совете, до того, как все же было принято решение, кто же будет королем, исчерпали даже бездонные запасы терпения и предупредительности старшего принца дома Домингос.

- Это очень щекотливый вопрос, и, прежде чем начать, я хотел бы узнать: вы подтверждаете свое решение взять в жены мою дочь?

- Я дал слово, - Рамиро совершенно не понимал, зачем Эверетт об этом спрашивает. Слово дано.

- Да, ваше слово - лучшая гарантия. Но я должен знать, почему вы изменили решение. Ведь тогда, во Флоренции, вы отказались.

Рамиро медлил с ответом. Это был сложный вопрос, на который нельзя дать однозначного ответа. Что он мог сказать? Что воспользовался наилучшим выходом из сложной ситуации? Сделал это, чтобы стать следующим королем Фасинадо? Нет. Мотивы, которые он привел во Флоренции, оставались в силе и сейчас. Но… В письме лорда Эверетта оказалось то, что позволило ему согласиться. Там было сказано, пусть и не открытым текстом, что Чарити испытывает к нему, принцу Рамиро, определенные чувства. Только поэтому он принял решение. Он бы предпочел отказаться от короны - Леокадия могла бы стать хорошей королевой, - чем поступиться своей честью. Наверное, кардинал де Пенья сказал бы, что это не честь, а гордыня. Но Рамиро считал иначе.

- Потому что вы написали, что леди Эверетт… испытывает определенные чувства ко мне. - Господь Всемогущий, какого труда ему стоило спокойно произнести это! Говорить о чем-то настолько… личном, говорить о чувствах с… да хоть с кем. - Это и некоторые другие обстоятельства позволили мне пересмотреть ситуацию. Мистер Эверетт, может быть, такие слова произносят все женихи, но я действительно постараюсь сделать вашу дочь счастливой.

- В этом я совершенно не сомневаюсь. Я люблю Чарити и не стал бы столь настойчиво предлагать вам ее в жены, если бы не был в этом уверен. Не был уверен в вас. Но есть одна проблема. Я слегка покривил душой, чтобы все устроилось ко всеобщему благу.

- А именно? - Рамиро не имел никаких предположений насчет того, где тут можно покривить душой: долг списан, согласие жениха и невесты добровольное. В чем может быть проблема?

- Хм… Я бы сказал, что тут две проблемы.

Чем дальше, тем интереснее. Рамиро встал и сцепил руки за спиной. Эверетту тоже пришлось подняться. Принц тяжело вздохнул и сел на место. Иногда правила этикета могут быть такими утомительными.

- Во-первых, Чарити вообще не знает о том, что я делал вам какие-то предложения.

- Я… понимаю.

- Следовательно, она не подозревает и о том, что списание долга связано со свадьбой, мне удалось гладко обойти данный вопрос, а Чарити была очень рассеянна в последнее время.

- И вы хотите, чтобы это так и оставалось.

- Да, именно. Юные девушки, вы понимаете…

- Полагаюсь в этом вопросе на вас. Вы лучше знаете свою дочь. Не думаю, что я буду иметь возможность затронуть тему долга в разговоре с леди Эверетт.

- Гм… - Эверетт как-то зябко передернул плечами. - Я бы не был в этом так уверен.

- В любом случае я сохраню это в тайне, если таково ваше желание. Все равно теперь это не имеет никакого значения.

- Спасибо.

- Вы упомянули о второй проблеме.

- О, думаю, я узнал все, что хотел. Вторая проблема - не проблема вовсе.

- Тогда вам стоит отправиться к себе и отдохнуть. Вечером будет небольшой прием, где вас и мою невесту представят аристократии Фасинадо.

- Да, вы правы, ваше высочество. Теперь можно и отдохнуть.

Впервые после смерти короля Альваро зал приемов дворца Маравийоса засиял тысячами свечей. Конечно, Рамиро распорядился, чтобы не устраивали ничего особо пышного, скромный прием, чтобы представить аристократию Фасинадо невесте принца, будущей королеве. Кроме этого, должна была состояться официальная помолвка.

Леокадия, державшаяся несколько отстраненно, но вежливо, детально объяснила Чарити, что та должна делать, и девушке удалось не ошибиться ни разу. Сначала она прошествовала вместе с принцем в домашнюю часовню Домингосов. Чарити полагала, что домашняя часовня - это небольшая церковка, куда втискивается семья, живущая в доме, но не более, - и ошиблась. Часовня в этом замке была громадной, ее узорчатый купол возносился высоко, вдоль ее опоясывала галерея, чтобы могло вместиться больше народу. Там, под суровым взглядом витражных святых, королевской семьи и высшей аристократии, Чарити и Рамиро взялись за руки и под руководством кардинала де Пенья произнесли обеты - еще не брачные, легкие, только лишь обещания вступить в брак. У Чарити было несколько часов, чтобы выучить формулировки, и она произнесла свой текст на испанском звонко и хорошо, чем вызвала одобрительный гул в часовне.

Затем обручившаяся чета проследовала в зал приемов, где состоялось официальное представление невесты всем приглашенным.

Чарити и лорд Эверетт стояли по левую руку принца Рамиро, по правую - королева Дорита, принцесса Леокадия и принц Марко. Аристократия, парами и поодиночке, подходила представиться - и растворялась в круговерти зала приемов. Чарити даже и не пыталась запомнить всех, это было просто невозможно. Удалось удержать в памяти лишь первого министра де Моралеса и кардинала де Пенья, который проводил помолвку. Теперь Чарити уж точно и абсолютно официально невеста принца Рамиро Эстебана Хорхе лос Домингос де Сантана. Девушка старалась улыбаться, улыбаться непринужденно, находила для каждого вежливое слово, но, кажется, все тут пришли просто поглазеть на невесту принца, а не разговаривать с ней.

Перед Рамиро в реверансе присела очередная дама. Она была уже немолода, примерно в возрасте лорда Эверетта, однако все еще весьма хороша собой. Ее черные волосы, пока еще не тронутые сединой, были уложены в высокую прическу, темная вуаль спадала вниз, накрывая плечи. Когда дама выпрямилась, на ее лице сияла искренняя улыбка, а невероятно синие глаза искрились неподдельной радостью.

- Баронесса Эухения Валеха, - представилась она.

- Рада встрече, - ответила Чарити, возвращая поклон.

- Лорд Эверетт, - баронесса заговорила, а это было явным нарушением этикета. Все подходили, называли свое имя - и удалялись. Главное - не задерживать ход церемонии.

- Баронесса, - лорд Мартин склонился в столь глубоком поклоне, что Чарити начала опасаться, что отец сейчас полетит головой вниз с нескольких ступенек возвышения, на котором стояла королевская семья и Эверетты.

Баронесса Валеха вновь присела в невероятно глубоком реверансе. Чарити ошеломленно рассматривала открывшиеся ее взору - и не только ее - просторы внушительного декольте. Принц Рамиро, да и вся королевская семья обратили внимание на эту странную сцену.

- Лорд Эверетт? - вопросительно поднял бровь принц.

- О, ваше высочество, - вмешалась баронесса. - Мы с лордом Эвереттом - старинные знакомые. - Блистательная дама снова обратила внимание на лорда Мартина. - Надеюсь, мы сможем поговорить после завершения официальной части.

Она присела в реверансе, в этот раз гораздо более скромном и предназначенном принцу Рамиро, и смешалась с толпой.

Оставшуюся часть церемонии представления Чарити как-то пропустила. Она то смотрела на отца - тот неотрывно провожал глазами роскошную баронессу в потрясающем платье цвета свежей листвы, - то вглядывалась в предмет интереса отца. Так он, оказывается, имеет на острове личные знакомства. Или следует сказать - имел?

По завершении официальной части принц передал Чарити на попечение ее отца и Леокадии и удалился куда-то, как он сказал, по государственным делам. Чарити практически вцепилась в локоть отца, не желая, даже опасаясь оставаться наедине с королевой и принцессой. Конечно, Леокадия ничего такого ей не сделала и не сказала, но… но… Дистанция между ними огромна. Принц Марко успел куда-то испариться в мгновение ока. Зато баронесса Валеха тут же оказалась рядом.

- Ну что же, мой дорогой Мартин, - начала она с шокирующе фамильярного обращения, - теперь ты тесть моего короля. Как жаль, что двадцать пять лет назад все сложилось так, как сложилось. Иначе я бы могла быть сейчас тещей короля. Как хорошо-то звучит: теща короля.

- Э-э-э… - заблеял лорд Эверетт.

- Помнится, ты никогда за словом в карман не лез, - покачала головой баронесса. - Стареешь, не иначе.

- Эухения, - все же смог выдавить лорд Мартин. - Я не ожидал тебя встретить.

- Ты приехал на Фасинадо, всем раструбили, что принц Рамиро женится на Чарити Эверетт. Как ты мог вообще рассчитывать избежать встречи со мной?

- Я слышал, что ты вышла замуж за испанского барона и покинула Фасинадо.

- О, мой милый Франсиско скончался три года назад.

- Мои соболезнования. - Звучало это вовсе не как соболезнования. Кажется, отца эта новость даже обрадовала.

- Благодарю, но это случилось так давно, что я успела смириться. - Баронесса тоже не выказала особой печали. - Я вернулась на Фасинадо год назад. Испания мне наскучила. Да еще этот Бонапарт. Тут, дома, гораздо спокойнее.

- Эухения!

- Да, это я.

- Эухения!

- Мартин!

- Эухения!

- Простите! - вмешалась Чарити. На мгновение ей показалось, что, если их не остановить, так будет продолжаться вечно. Эухения-Мартин-Эухения-Мартин. Ку-ку-ку-ку. - Папа, представь меня, пожалуйста, баронессе.

- Леди Эверетт, нас же только что представили!

- Баронесса, я сильно сомневаюсь, что в данной ситуации формального представления достаточно. - Чарити была так ошеломлена знакомством с баронессой, что даже позабыла свое беспокойство насчет странного и даже прохладного отношения к ней Рамиро. Казалось, он весь поглощен своими делами, а невеста ему мешает. Может быть, он действительно сильно занят? А может, здесь что-то другое?

- Чарити, позволь мне представить тебе мою давнюю знакомую, баронессу Эухению Валеха.

- Очень давнюю знакомую, - улыбнулась баронесса. - Последний раз мы виделись с Мартином еще до твоего рождения.

- Гм… - Лорд Мартин быстро взглянул на дочь. - Если быть до конца точным, то еще до того, как мы с твоей мамой обвенчались.

- Важное уточнение, - рассмеялась баронесса. - Так как поживает твоя супруга?

- Я вдовец уже почти пятнадцать лет.

- О! - Глаза баронессы округлились. - Жаль, что я не узнала об этом пятнадцать лет назад. Я как раз тогда овдовела в первый раз.

Чарити моргнула, пытаясь отогнать ощущение полной нереальности происходящего. Кажется, отец сейчас попадет в оборот ловкой вдовы, которая просто мечтает стать тещей короля. И что это за история с давним знакомством? Отец с мамой были помолвлены в течение двух лет до свадьбы, а значит, это самое знакомство состоялось уже в период помолвки. Вот так в одну минуту все мироустройство может перевернуться с ног на голову. У папы, оказывается, была бурная молодость.

Когда умерла ее мать, Чарити была еще совсем ребенком и не помнила, какие отношения царили в семье и была ли это любовь?

- Итак, дорогой мой Мартин, - провозгласила баронесса, увлекая лорда Эверетта под локоток куда-то за колонну, - расскажи мне, как для тебя прошли эти четверть века?

Чарити осталась стоять посреди зала одна.

Правда, продолжалось это недолго, буквально мгновение спустя рядом появился принц Марко.

- Сеньорита Чарити! - он лучезарно улыбнулся и склонился в поклоне. - Мой брат просил принести свои извинения.

- Где-то я уже это слышала, - пробормотала Чарити по-английски, но Марко оказался эрудитом.

- Что именно вы слышали?

- Что принц приносит свои извинения, - туманно объяснила Чарити все так же по-английски.

Принц Марко поморщился, о чем-то задумался и вдруг заявил:

- А это будет не слишком невежливо с моей стороны, если я перейду обратно на испанский? Я плохо учился в детстве. Не то что братец и сестричка. Уж они-то вообще не вылезали из классных комнат.

- Неужели вам, ваше высочество, никогда не хотелось стать королем? - Чарити знала, что на Фасинадо король должен быть образованным всесторонне (знания, которые демонстрировал Рамиро во Флоренции, это доказывали как нельзя лучше), так что своим поведением принц Марко отрезал себе путь к престолу еще в детстве.

- Ну, что бы ни говорили о нашей странной системе наследования, у младшего принца весьма мало шансов на это.

- Ваш отец стал.

Марко еле заметно скривился. Чарити мысленно сделала себе пометку: тут все явно не так просто.

- Только потому, что Леокадия и мы, принцы, были слишком малы тогда. Можно сказать, в отсутствии альтернативы.

- Так чем же занимается младший принц дома Домингос?

- Тем же, чем и любой младший сын: живу в свое удовольствие. А что привлекло столь красивую и богатую сеньориту на наш скромный остров?

- Мы с принцем Рамиро познакомились во Флоренции, а потом он сделал мне предложение.

- О, да, он сделал, - непонятно улыбнулся Марко.

- Брат, мне кажется, ты уже успел надоесть леди Эверетт. - Леокадия подошла так тихо, что ни принц, ни Чарити ее не заметили. Англичанке с трудом удалось подавить совершенно неуместный вскрик. А вот принц Марко заметно подпрыгнул.

- Леокадия, - выдохнул он. - Прекрати подкрадываться.

Принцесса не обратила на Марко ни малейшего внимания.

- Леди Эверетт, мой брат Рамиро попросил меня быть вашей сопровождающей и во всем помогать вам, отвечать на ваши вопросы. В общем, я теперь в ответе за вашу подготовку к будущей роли.

- Благодарю вас, - проговорила Чарити, не до конца понимая, как расценивать такой жест Рамиро. Конечно, Леокадия помогла ей сегодня, и в общем-то трудно найти лучшую наставницу для будущей королевы, чем принцесса, однако… Леокадия не производит впечатления дурочки. Она претендовала на престол, она могла бы стать королевой, верно? Папа сказал, что ее кандидатура рассматривалась. Обидно ли ей? Зла ли она? Не слишком ли жесток Рамиро, заставляя сестру помогать сопернице? Впрочем, Чарити тут же решила, что Рамиро лучше знать.

Принц Марко тем временем предпочел ретироваться.

- С чего бы вы хотели начать, леди Эверетт?

- С небольшого экскурса в правила этикета, пожалуй. Конечно, мне никто не делает замечания, в силу моего… положения, но я все же не хочу казаться невежей.

- С удовольствием. Кстати, одно из правил местного этикета: члены королевской семьи могут уходить и приходить, когда им вздумается.

- Это просто прекрасно. Я очень устала в дороге, море было неспокойным.

- Тогда предлагаю удалиться в семейную гостиную.

- Я бы предпочла пойти к себе и проспать до завтрашнего вечера.

- Как вам будет угодно. - Принцесса незаметным жестом призвала одного из слуг и приказала сопроводить леди Эверетт в ее покои.

Чарити вошла в комнату, прикрыла за собой дверь и уже совсем было рухнула на кровать, как появилась незаметная горничная и помогла ей раздеться. Постель оказалась мягкая и пахла свежестью, так что Чарити даже решила не читать перед сном, а просто насладиться мягким шелком простыней, тихим, едва слышным шепотом моря, свежим ветерком, пахнущим теплом и солью.

Чарити старалась ни о чем не беспокоиться, но иногда чувство неуверенности и странного одиночества накатывало на нее волной, грозя смыть в пучину хандры. Девушка прибыла на остров больше двенадцати часов назад, но с принцем обменялась едва ли парой слов, если не считать традиционных формул во время церемонии помолвки. Ей мечталось, что Рамиро сам познакомит ее с островом, ведь это теперь ее новый дом. Видимо, принц успел измениться за то время, что прошло с их встречи во Флоренции. Перемены были объяснимы, но Чарити все же видела в своих мечтах того Рамиро, с которым обсуждала Джотто и Данте в Санта-Кроче. Что же теперь делать? Возврата нет, она дала обещание, помолвка состоялась. А что, если она ошиблась, что, если отец ошибся? Если принц не… не испытывает к ней даже доли тех чувств, что сам вызывает в душе Чарити? Если его теперь полностью поглотили обязанности короля? Чарити мечтала о прекрасном принце, а не о молодом короле. Не самое лучшее время для свадьбы, не самое лучшее время для любви… и будет ли когда-нибудь это самое «лучшее время». Отец скоро уедет…

В дверь тихо постучали, Чарити хотела встать и открыть, но горничная успела первой. Где она прячется, интересно? Вошел отец. Горничная снова исчезла.

- Чарити, - лорд Эверетт оглянулся через плечо, словно ожидал, что там кто-то стоит. - Я… хочу кое о чем тебя попросить.

- Да, папа. - Сказать, что Чарити удивилась - значит, ничего не сказать. У отца есть просьба. Невероятно.

Лорд Мартин подошел и присел на краешек кровати.

- Это связано с Эухенией, баронессой Валеха.

Чарити даже проснулась.

- Что именно - «это»?

- Я… я должен объяснить тебе все по порядку. Много лет назад я впервые попал на Фасинадо. Я был молод, а Эухения прекрасна… Можно сказать, что я забылся. Ведь я был помолвлен с твоей матушкой. Не могу сказать, что я себя оправдываю, но все же меня можно понять.

- Да, папа.

- Я… Мы влюбились, но я тогда решил, что должен поступить правильно. Я вернулся в Англию, но… Теперь мне кажется, мне так и не удалось забыть Эухению. Не знаю, сможешь ли ты меня понять и простить…

- Мне не за что тебя прощать. И я все понимаю. Действительно понимаю. Но о чем ты хочешь меня попросить?

- Эухения, баронесса Валеха, пригласила меня в небольшое путешествие по острову. Общие воспоминания, понимаешь ли…

- Понимаю. - Чарити подумала, что это, кажется, ее участь, всех понимать и прощать.

- И я прошу тебя, даже не знаю, как сказать…

- Отпустить тебя в эту поездку.

- Да.

- Папа, ты сделал для меня так много и просишь такую малость. Конечно же, отправляйся. Я сама могу о себе позаботиться. Все будет хорошо, не волнуйся.

Утром сияющий лорд Эверетт отбыл куда-то в глубь острова рука об руку с баронессой Валеха.

Глава 22

В последующие дни Чарити мало видела принца Рамиро. Она в основном довольствовалась обществом Леокадии, которая мало того что непрерывно читала лекции об обычаях и традициях острова, так еще и подкрепила эти лекции соответствующей литературой.

- Вот, - Леокадия указала на кучу пыльных томов, которые втащил в покои Чарити притомившийся слуга, - здесь описаны разные вещи, которые вам следует знать. Ритуалы, законы, генеалогические древа… Вам нужно выучить всю историю острова. Биографии знаменитых людей, родившихся здесь. Знать все о жизни предыдущих королей, чтобы иметь возможность управлять этими знаниями.

В первый момент Чарити немного растерялась перед этим валом сведений, однако быстро взяла себя в руки.

- С чего бы вы посоветовали мне начать? - пропела она.

- С генеалогического древа Домингосов, - не могнув глазом, сказала Леокадия. - А затем приступим к истории.

Несколько дней спустя Чарити по уши увязла в замысловатых именах, с трудом продиралась сквозь староиспанский, на котором была написана часть книг - да еще и в островном варианте, что усложняло дело. Иногда приходилось обращаться за помощью к Лоренсо, который, судя по всему, тоже присматривал за будущей королевой и часто стучался в ее покои, чтобы осведомиться, все ли в порядке. Он охотно отвечал на вопросы, однако этого было мало.

Комнаты Чарити отвели в новом крыле, неподалеку от покоев принца Рамиро, во всяком случае, на том же этаже. Леокадия объяснила, что после свадьбы все либо переедут в покои короля Альваро в старой части, либо заново обставят смежные комнаты в новой - вот этот самый этаж превратится в территорию короля и королевы. Пока что никаких приготовлений к этому заметно не было, Рамиро приказов не отдавал, и Чарити не понимала, что происходит. Неужели ему все равно, где с нею жить? Неужели его это не волнует? Она опасалась задать самому Рамиро этот вопрос и потому попробовала найти ответ в книгах. Там ничего не было по поводу того, что жених не должен встречаться с невестой до свадьбы. Наоборот, присутствовали развеселые истории позапрошлого века, когда на острове внезапно (к счастью, ненадолго) воцарились фривольные нравы, и тогдашний король втихаря приступил к исполнению супружеского долга сразу после помолвки. Затем по политическим причинам помолвку расторгли, и его величество взял в жены другую девушку, а предыдущая оказалась беременна. Разразился страшный скандал. К счастью или к несчастью, ребенок родился мертвым, и историю удалось замять. Чарити читала об этом, краснела и хихикала, прикрывая ладошкой рот. Значит, принцу Рамиро не запрещено к ней приближаться. Если не супружеский долг исполнять, так просто поговорить. Отчего же он держится на расстоянии?

Чарити встречалась с Рамиро во время трапез, и он всегда был неизменно вежлив. Он снова надел траур, и от этого казался еще более худым и бледным. Они обменивались официальными фразами, не более. Атмосфера вообще царила похоронная. Чарити понимала, что это скорбь по погибшему королю, которого все любили, но… но…

Она решила, что изучит дворец самостоятельно. Иногда это удавалось, но чаще приходилось довольствоваться обществом Леокадии. Принцесса, остававшаяся отстраненно-вежливой, показывала Чарити залы, коридоры, кухни, хранилища. Замок был огромен и изогнут, словно арфа. Тут оказалось полно укромных уголков, крохотных двориков, где вился по камням дикий виноград, пропеченных солнцем балконов с видом на море. Особенно Чарити понравилась южная терраса, и она размечталась, что хорошо бы поужинать здесь с Рамиро. Поговорить… не только о погоде. Получше друг друга узнать.

Она не ведала, как к нему приблизиться, - а принц не делал ни единого шага навстречу.

…Через десять дней после своего прибытия на остров, в закатный час, когда садящееся солнце окрашивало весь город в оттенки янтаря, Чарити решилась. Выйдя из своих комнат, она уверенно зашагала в сторону покоев Рамиро. За ней тут же потащился гвардеец.

К этому тоже пришлось привыкать - что в замке стража и слуги на каждом шагу. Дворец охранялся очень тщательно, особенно после недавних событий, приведших к смерти правящего монарха. Чарити уже успела узнать эту историю в подробностях - от Лоренсо, который поделился с нею, явно желая, чтобы невеста принца была в курсе дел. Девушка ужаснулась. Как Рамиро и его семье удается это переживать? Как вообще он смог… Мысли путались. Как они все смогли? Пожалуй, ей придется выучить обычаи острова лучше, чем она что-либо учила в своей жизни. Эта клятва кровью, это… просто невыносимо искренне… и страшно.

Лоренсо же и командовал охраной замка, так что бродящим повсюду или обнаруживающимся в самых неожиданных местах гвардейцам Чарити уже не удивлялась. Не удивилась она, и увидев стражу у дверей принца. Два дюжих молодца с каменными лицами стояли навытяжку, даже когда на них никто не смотрел.

- Принц у себя? - осведомилась Чарити, останавливаясь рядом с ними.

- Да, сеньорина.

- Доложите, что я пришла.

Тут же откуда-то возник слуга (надо же, специальный человек для доклада!), осторожно постучался, получил позволение войти и пропал за дверью. Через мгновение двери распахнулись, и Чарити впустили внутрь. Слуга бесшумно исчез, оставив принца наедине с невестой.

Чарити впервые оказалась в кабинете Рамиро и мельком отметила, что здесь очень уютно. Принц поднялся ей навстречу из-за заваленного бумагами стола. Рамиро был без сюртука, в застегнутом жилете и белой рубашке с пышными рукавами. Он положил перо и обошел стол, чтобы поцеловать Чарити руку.

- Добрый вечер, леди Эверетт. Это приятный сюрприз.

- Чарити, ваше высочество. Вы можете называть меня по имени. В конце концов, мы скоро обвенчаемся.

Уголки губ Рамиро дрогнули, как будто он собирался улыбнуться - и нет, не получилось.

- Хорошо, Чарити. Конечно. Я… немного позабыл обо всем в связи с этими событиями. Вы же зовите меня Рамиро, так?

- Так, - согласилась она.

Принц подвел ее к креслу и усадил.

- Вы чего-нибудь желаете? Возможно, вина и фруктов?

- Вообще-то я хотела кое-что предложить. Нам предстоит стать супругами, а мы едва видимся с вами. - Чарити комкала платочек - очень волновалась. - Это возможно как-то исправить?

Принц красноречиво оглянулся на заваленный бумагами стол.

- Видите ли… Сейчас, в связи со смертью отца и моим назначением на престол, я погребен под лавиной законов, проектов и финансовых ведомостей.

- Но вы можете отужинать со мной? Например, сегодня, на южной террасе?

- Ах, так вы разведали террасу! - Его голос слегка потеплел. - Что ж, хорошо. Пожалуй, это будет правильно. Искренне прошу извинить меня за то, что уделяю вам так мало внимания. Через час?

- Да, Рамиро. Через час будет прекрасно.

- Отлично, тогда встретимся там.

Он проводил ее до дверей, и Чарити вышла, окрыленная надеждой.

Чарити постаралась, чтобы все было сделано как надо. Велела подать говядину, ее готовили здесь по-особенному, с местными травами, и вино, которое посоветовал Лоренсо. Этот вездесущий человек заглянул к девушке, когда она отдавала слуге распоряжения насчет ужина, и дал несколько ценных советов. В результате стол бы сервирован выше всяких похвал.

Когда Чарити, в очередном белом платье, которые ей успели изрядно надоесть, но которые пока было не на что сменить (Леокадия не подчинялась моде незамужних женщин носить светлые тона, но Леокадия являлась принцессой - а что позволено иностранной невесте принца, Чарити не знала), вышла на террасу, Рамиро уже ждал ее. Он поднялся навстречу и приветствовал невесту легким поклоном. Бесшумные слуги казались тенями на каменных стенах, и Чарити вскоре перестала замечать, что тут есть кто-то, кроме нее и принца.

Солнце садилось в море с другой стороны острова, однако яркие косые лучи все еще освещали террасу. В огромном замковом саду, который Чарити еще даже не начала изучать, пели птицы. Как странно, птицы в сердце города… В Лондоне этого не услышишь. Там даже из Гайд-парка всех пичуг давно распугали.

Рамиро выглядел менее напряженным, чем час назад в кабинете. Он начал беседу с общих тем - поинтересовался, как Чарити нравится остров и чему она научилась за это время, - и беседа становилась все свободней и свободней. Чарити посетовала, что пока еще толком не видела Маравийосы, на что Рамиро заметил, что теперь у нее будет много времени на это.

- Вы увидите собор Святого Павла, это точно. Нас обвенчают там.

При мысли о том, что меньше чем через месяц она станет женой Рамиро, Чарити замерла.

- В Лондоне тоже есть собор Святого Павла.

- Наш не хуже лондонского. Средневековые фрески, витражи немыслимой ценности…

- Вряд ли в день свадьбы мне будет до витражей.

- Вас так замучают подготовкой к ней и примерками платья? - Рамиро наконец улыбнулся. Он сейчас снова напоминал того принца, с которым Чарити познакомилась во Флоренции.

- Я хочу, чтобы в этот день витражи были… не самым главным.

Как заговорить о том, что ее тревожит? Как намекнуть ему, что он может сказать ей о любви - если любовь есть, конечно, если Чарити и отец не выдумали все? Нет, отец не мог ей солгать. Он был так рад, что принц влюблен в Чарити и просит ее руки… Это всего лишь неловкость, которая неизбежно возникает в подобных ситуациях. Это пройдет.

- Вы волнуетесь? - внезапно поинтересовался принц.

Чарити взглянула на него - он сидел, откинувшись на спинку кресла, и перекатывал в ладонях бокал с вином. Девушка заметила, что ест Рамиро очень мало и весьма равнодушно. Может, поэтому он такой худой.

- Вы не доели мясо, а оно восхитительно.

- Вы не ответили.

- Конечно, я волнуюсь. Это новая страна для меня, а мне предстоит стать королевой. Я изо всех сил стараюсь все выучить, но иногда мне кажется, что всей моей жизни на это не хватит.

- Ну что вы, - возразил Рамиро, - вам хватит жизни.

- Вы старше и опытнее меня, вы родились здесь, вам легче рассуждать.

- Сколько вам лет, Чарити? - внезапно спросил он.

- Двадцать три. Мне исполнилось двадцать три в начале марта. Поездка в Италию была одним из подарков отца.

Рамиро усмехнулся.

- Тогда вы немного ошиблись. Я не старше вас, а младше. Мне двадцать два.

Чарити застыла, глупо приоткрыв рот.

- Вы шутите, - пробормотала она.

- Нет. Я родился в январе. Мне сейчас двадцать два - а двадцать три будет только в следующем году. - Рамиро явно развеселился, наблюдая ее изумление. - Марко - мой младший брат, ему двадцать. А Леокадия - старшая сестра, ей двадцать пять. Вы обманулись. Многие обманываются, я выгляжу старше своих лет. Но, наверное, это к лучшему.

Чарити медленно покачала головой, отказываясь верить. Хотя… почему нет? Принц просто всю свою жизнь непрерывно учился и работал, Марко ведь говорил, что брат весьма жаден до знаний. Это накладывает определенный отпечаток. И смерть отца определенно сделала Рамиро старше.

Сколько же всего ей еще предстоит узнать о нем!

- Наверное, мне стоит рассказать вам о моей семье побольше, чтобы вы разбирались в происходящем, - сказал принц и приступил к делу.

Он рассказал об отце - спокойно и отстраненно, и все же Чарити уловила в его словах тщательно спрятанную боль. Об отце, который очень любил свою страну, но оказался несколько… рассеян.

О мачехе, которая влюбилась в Альваро, еще будучи замужем за Эстебаном.

О брате, думающем в основном об увеселениях и избегающем власти, как черт ладана.

И о сестре.

Вот тут Чарити задумалась. Когда Рамиро говорил о Леокадии, его лицо смягчилось, голос зазвучал по-другому… Непохоже на невинные братские чувства. Чарити не хотелось думать, что между Рамиро и Леокадией есть нечто большее, чем просто дружба и сильнейшая родственная привязанность, однако некий намек на это она уловила. И ей сделалось неприятно. Еще бы! Леокадия - гораздо эффектнее, чем бледная англичанка, и она выросла вместе с Рамиро, знает его вкусы и привычки.

Однако сдаваться Чарити не собиралась.

Глава 23

Случай побеседовать с Леокадией выдался через несколько дней. Девушки виделись чаще, Леокадия продолжала наставлять чужестранку в вопросах этикета, однако откровенного разговора между ними не получалось. Леокадия даже не думала посвящать англичанку в тонкости взаимоотношений в семье Домингос, как это сделал Рамиро, рассказав несколько секретов, которые, по его мнению, Чарити непременно следовало знать. Тот разговор на южной террасе многое изменил: теперь уже Чарити не казалось, что принц намеренно обходит ее вниманием. Просто он занят. Кошмарно занят. Ничего, это не будет продолжаться вечно. Чарити станет королевой и должна будет взять на себя часть обязанностей, разделить ношу. Это казалось ей таким же естественным, как дыхание, и она уже начала догадываться, что необходимо сделать. И приступила к рытью подкопа в этом направлении.

Леокадия же сверкала глазами из-под тонких соболиных бровей, потчевала Чарити бесконечными рассказами о традициях острова и упоминала Рамиро к месту и не к месту, всячески подчеркивая, как брат доверяет ей и насколько они близки. Это слегка надоело Чарити, и однажды вечером, в тот сумеречный час, что зачастую способствует откровенности в разговорах, она предложила принцессе пройтись по саду.

Леокадия уже сменила траурные наряды на яркие платья, и Чарити в белом смотрелась рядом с нею привидением. Ничего. Свадьба не за горами, а то, что у нее есть вкус, Чарити может показать, даже будучи облачена в цвет первого снега.

Девушки спустились в сад, где густо и настойчиво цвели розы, и пошли по тропинке к беседке, прячущейся в глубине.

- Мы с братом раньше часто приходили сюда, - нарушила молчание Леокадия, чем весьма облегчила задачу Чарити, которая как раз думала, с чего бы начать. - Сидели тут, делились своими мыслями…

- Я вижу, вы с Рамиро всегда дружили, - заметила Чарити.

- Это больше. Мы ведь вместе росли. И проводили время тоже вместе. Рамиро - моя родственная душа.

Может быть, подумала Чарити.

- Видишь ли, - продолжала рассуждать Леокадия, которая явно оценила удобство момента и собиралась этим воспользоваться, - Рамиро всегда выделял меня среди других женщин. Мы с ним ездили верхом, читали, учились, ужинали - все вместе. Марко с детства был сам по себе, родители заняты государственными делами…

- Рамиро младше тебя. Ты опекала брата, это естественно, - спокойно произнесла Чарити.

- Это не опека, - возмутилась Леокадия - похоже, своим нейтральным тоном Чарити все-таки умудрилась ее задеть. - Это дружба и даже больше, чем дружба.

- Любовь? - холодно уточнила Чарити, которой надоело прятаться за словами.

- Любовь! - фыркнула Леокадия. - Ты ничего не знаешь о том, как любят фасинадцы, англичанка. Ты не знаешь, что такое страсть, которая сквозит даже в самом, казалось бы, невинном прикосновении. У вас все так чопорно, так регламентированно. Здесь же… больше свободы, чем иногда кажется. Здесь женщина, если уж любит, имеет право бороться за это. Отстаивать свои права.

- Не сомневаюсь. - Именно так Чарити и собиралась поступить, однако… Слова Леокадии всколыхнули глубокую обиду, которая никак не желала уходить. Рамиро странно себя ведет. Рамиро почти не уделяет внимания будущей жене. Рамиро ее… почти избегает. Неужели из этого следует то, что Леокадия права? Неужели он любит не Чарити, а вот эту роскошную женщину - кимвал звучащий, да и только?..

- Рамиро слишком ответственен, чтобы… - Леокадия умолкла, словно собиралась произнести нечто запретное, и сменила тему: - Ты уже прочла тот том, что я принесла тебе позавчера? О гербах аристократии?

- Да, почти до конца. - Чарити решила не настаивать. Горький осадок все никак не желал растворяться.

Ей нужно поговорить с Рамиро и постараться его понять. Убедиться, что намеки Леокадии - неправда. Или что они - правда, чтобы уж точно знать, с каким драконом предстоит иметь дело.

Если это все-таки правда… что же, и с разбитым сердцем можно жить.

У двери кабинета никого не было. Чарити даже остановилась от удивления и долго рассматривала то место на мраморе, где обычно - всегда! - стоял стражник. Конечно, стражники Маравийосы были просто чемпионами по маскировке под окружающую среду, но не настолько же! Чарити подошла поближе к двери, огляделась: не было ни единого стражника. Последнего она видела за поворотом галереи. Этот коридор был тупиковым, тут размещался только личный кабинет принца Рамиро и пара комнат непонятного назначения, тоже находящихся в распоряжении старшего принца. Чарити еще раз посмотрела на пустующее место стражника. Собственная подозрительность заставила девушку грустно улыбнуться. Еще так недавно пара дюжих лакеев на запятках кареты и дворецкий у дверей особняка казались ей вполне достаточными мерами безопасности. Сейчас же отсутствие стражника в глухом закоулке тщательно охраняемого замка заставляет настороженно оглядываться.

Чарити подошла к двери кабинета принца и толкнула тяжелую створку. Тихо. Последний раз оглянувшись через плечо, она вошла. Время уже совсем неурочное, но девушка знала, что принц ложится поздно. Но сейчас… сейчас он спал. Рамиро лежал на кушетке, обняв подушку. Он был полностью одет, даже шейный платок затянут, но ничего более интимного в своей жизни Чарити еще не видела.

Тихо, стараясь даже не дышать, она сделала шаг назад, к двери. Рамиро вздохнул и устроился поудобнее, крепче прижимая к себе подушку. Непокорная прядь черных волос выбилась из строгой прически и упала на лоб. Теперь этот лоб не пересекала ни единая складочка, словно волшебное царство Морфея освобождало от всех забот и проблем. Черты лица, разглаженные сном, утратили свою чеканную твердость, и стало понятно, что принц действительно очень и очень молод. Теперь-то Чарити уже знала, что Рамиро на год ее младше, но эти цифры - двадцать два - оставались всего лишь цифрами, ничем не подтвержденным курьезом. До сих пор. Утратив твердость, губы и щеки приобрели ту нечеткость очертаний, ту мягкость, которая свойственна молодым мужчинам, едва оставившим позади бурю юности: нечто мальчишеское - но уже превратившееся в истинно мужское. Эта тонкая грань между куколкой и бабочкой, когда уже появились на свет прекрасные крылышки, но еще не до конца расправились, еще не показали свой блеск и силу. Рамиро словно превратился из чеканного ангела Джотто в лучезарного ангела Фра Анжелико. Темная тень длинных ресниц на щеках - Чарити раньше не замечала, что у Рамиро такие чудесные ресницы… Принц еще пошевелился, устраиваясь поудобнее и невольно уклоняясь от слабого отсвета свечи, стоявшей на столе, заваленном бумагами. Нужно уходить, пока кто-нибудь не застал ее здесь, бесстыдно глазеющую на… Чарити сообразила, что взгляд ее скользнул от лица Рамиро вниз, и она едва устояла, едва не подчинилась почти неодолимому порыву сделать несколько шагов и упасть перед кушеткой на колени. Колени… Чарити никогда не думала, что такую бурю чувств в ее душе могут вызвать мужские колени. Кушетка была коротковата, так что принцу пришлось устроиться, подтянув колени почти к груди. Острые, мальчишеские коленки.

У Чарити перехватило дыхание. Принц Рамиро всегда казался ей стройным и сильным мужчиной, но теперь она поняла, сколько же в этой стройности юношеской угловатости. Еще несколько лет назад Рамиро, вероятно, был нескладным подростком, а теперь он - властелин своей страны и своего народа. Не слишком ли тяжела ноша?

Рамиро шевельнулся, и подушка упала на пол. В панике Чарити выскочила за дверь и едва успела перейти с бега на шаг, прежде чем завернула за угол и столкнулась лицом к лицу с Лоренсо.

- Куда вы так летите, сеньорита? - весело осведомился тот. - За вами кто-то гонится?

- Нет, - пробормотала девушка.

- Тогда конечно же вы гонитесь за кем-то? - Лоренсо понизил голос и шепотом сообщил: - Мимо меня он не пробегал!

- Спасибо за сведения. Наверное, побежал в другую сторону.

Она попробовала обойти де Ортиса и направиться к своим комнатам, однако капитан задержал ее.

- Не уделите мне пару минут, леди Эверетт?

- Разумеется.

Лоренсо вывел девушку на ближайший балкончик, откуда открывался вид на ночной город. Воздух был черный, сладкий и тек, словно патока.

Прислонившись к перилам, Лоренсо внимательно разглядывал англичанку.

- Вам, должно быть, нелегко, сеньорита, - произнес он, - однако я вами восхищен.

- Восхищены мною? Вот как?

- Да, особенно вашим терпением в отношении моего друга.

- Вы о принце.

- Да. Он бывает невыносим, однако это всего лишь маска. На самом деле, Рамиро - очень добрый человек. Добрый, честный и замкнутый. Если подобрать к нему ключик, шкатулка открывается и звучит музыка. Я верю, что вам это удастся.

- А вам как удалось?

- Ну, я его знаю всю свою жизнь, - пожал плечами Лоренсо. - Он не всегда был моим другом, однако всегда - моим принцем. Я привык его защищать. Возможно, это нас сблизило. А может, то, что ему отчаянно нужны друзья, хотя он сам это плохо понимает. У него их мало. Я. Младший брат, хотя Марко скорее подопечный Рамиро, чем друг. Еще Леокадия.

- Конечно, - Чарити сглотнула, - Леокадия.

- Леди Эверетт, - мягко произнес Лоренсо, - я не хотел бы, чтобы вы переживали только лишь потому, что провели на острове меньше месяца, тогда как мы - всю свою жизнь. Леокадия, конечно, ревнует из-за того, что вам достается внимание Рамиро.

- Не слишком-то много он уделяет мне внимания, - буркнула Чарити.

- Дайте ему время. Ему тоже надо привыкнуть к тому, что его что-то… волнует. - Лоренсо хмыкнул. - Или кто-то. Рамиро еще и упрям как осел. А Леокадия - его сестра, что бы она ни думала по этому поводу. - Он прямо смотрел в глаза Чарити. - Вы меня понимаете?

- Кажется, да, - медленно произнесла она.

Чарити было пока невдомек, почему Лоренсо ей помогает. По доброте душевной? Или ему известно о чувствах Рамиро гораздо больше, чем ей? В любом случае Чарити почувствовала себя увереннее. Зря она так… переполошилась, словно деревенская простушка, влюбленная в кузнеца. Она невеста принца и скоро станет его женой. Он все-таки любит ее… наверное.

Она еще поборется.

Глава 24

- Это здесь. Ты хотела увидеть римские древности, так далеко за этим ходить не надо. - Леокадия протянула руку и помогла Чарити подняться на несколько высоких ступенек. Рука принцессы была твердой и сильной, и Чарити в который раз уже позавидовала Леокадии.

Конечно, в Дорсете Чарити не пренебрегала прогулками и верховой ездой, но это было несравнимо с той подготовкой, которую получила принцесса. Леокадия могла проскакать верхом на горячем жеребце через весь остров - и даже не растрепать прическу, принцесса тренировалась вместе с братьями в фехтовании и стрельбе из лука… И это в дополнение к классическому образованию и разносторонней подготовке к возможным обязанностям королевы. Красота же и умение держать себя, познания в управлении домом и прочие дамские достоинства у принцессы тоже имелись. Чарити нахмурилась, стараясь отогнать непрошеную зависть. Глупо завидовать. Как бы там ни было, королевой предстоит стать ей, а не Леокадии.

Чарити поднялась на последнюю ступеньку и замерла. Перед ней была самая настоящая римская вилла.

- Это вилла Флавия Верона Домина, родоначальника нашего дома. - Леокадия подошла в высокой двери и распахнула створки. - Сейчас здесь пусто, но вся отделка сохранилась. Рамиро всегда мечтал устроить здесь зимний дом, в Маравийосе у моря бывает слишком сыро.

Чарити так и осталась стоять на верхней ступени того, что когда-то было дорогой, ведущей к вилле. Поместье раскинулось на склоне холма, спускаясь террасами в долину, где рос виноград. Если сделать два шага, то стена с воротами закроет весь обзор на раскинувшийся по холмам город - и можно представить, будто действительно попала во времена Христа или Гая Юлия Цезаря.

Леокадия стояла в дверях и ждала, пока Чарити придет в себя. Принцесса улыбалась, как всегда, она, как всегда, была мила, ее платье, как всегда, казалось прекрасно - и не белого цвета, а глубокого синего, королевского. Чарити еще раз горестно вздохнула. Нет. Никакой зависти.

Узкий коридор привел их в просторный вестибюль, на полу которого была выложена мозаика, где причудливый геометрический узор из свастик, меандров и лоз окружал чайку Домингосов. Стройные колонны темного мрамора поддерживали кессонированный потолок, где в каждом кессоне блестели золотые звезды, создавая точный и почти неотличимый от настоящего образ звездного неба. Чарити покорно проследовала за Леокадией в следующее помещение - и замерла, пораженная в самое сердце: это был тот самый атриум, что она столько раз видела во сне. Только вот бассейн в центре дворика оказался пуст, вода не журчала. Чарити подошла к той самой скамейке и прикоснулась к теплому мрамору. Лучи вечернего солнца пробирались сюда и согревали гладкий камень. Из окна не было видно моря, лишь виноградники и чаша долины, но все равно девушка узнала это место. Чарити вздрогнула, когда Леокадия подошла и села на скамейку.

- Если хочешь, мы можем осмотреть остальной дом: зал приемов, спальни, но атриум - самая красивая часть виллы Домина.

Чарити помедлила и тоже опустилась на скамью.

- Я бы не отказалась отдохнуть. Дорога в гору была нелегкой.

- Но ведь это того стоит?

- Несомненно. Это самое удивительное место, что я видела. Помпеи… может быть, там и целый город, но здесь дом сохранился так, словно в нем еще вчера жили.

- Не так уж давно тут жили. - Леокадия сморщила точеный носик, вспоминая. - Кажется, брат нашего деда удалился сюда от мира и предался простым радостям виноградарства. Конечно, во времена Домина здесь было все совсем по-другому, полно жизни…

- Я не успела еще в подробностях изучить историю Домингосов…

- Придется изучить, - пожала плечами Леокадия. - Обязанность матери принцев и принцесс - рассказать им об истории семьи и острова.

- Приложу все усилия, - вежливо ответила Чарити, хотя на языке вертелось совсем другое. - А сейчас не расскажешь ли мне о Флавии Вероне Домине?

- Это случилось вскорости после смерти Марка Аврелия. Домин вышел в отставку, он был командиром легиона в Испании и получил этот остров как награду за долгую и верную службу. Он был уже немолод, неженат и бездетен, поэтому маленький отдаленный остров вполне подходил для него: спокойная старость, радости простой деревенской жизни…

- Я бы не сказала, что этот дом так уж незатейлив.

- У римлян было совсем иное представление о роскоши, знаешь ли.

- Я знаю. Я многое знаю о римлянах, хотя выросла вовсе не в Италии.

- А тебя не считали синим чулком в Англии?

- Считали, но мое несметное богатство это компенсирует, - пожала плечами Чарити.

- Надо думать, - Леокадия поправила волосы. - Богатство многое компенсирует.

- Как и принадлежность к королевской семье. - Чарити спокойно встретила испытующий взгляд темных глаз принцессы и без особого труда заставила Леокадию отвести взгляд первой.

- Ты становишься более откровенной, леди Эверетт.

- Просто я начинаю понимать, что мои британские понятия о вежливости здесь воспринимаются как слабость и, иногда и некоторыми, как глупость.

- Может быть, у тебя и получится стать королевой.

- Супругой короля, - уточнила Чарити. - Королева правит. Супруга короля - лишь его помощница.

- Какие у тебя забавные представления о месте женщины в этом мире. - Леокадия аккуратно сцепила руки на колене.

- Я не берусь говорить за всех женщин. Судьба распорядилась, что мое место именно таково. - Чарити рассеянно огляделась вокруг. - Но как же Домин смог стать родоначальником целой династии, если он был стар, не женат и бездетен?

Ее маленькая хитрость удалась.

- О, тут очень романтическая история. - Леокадия встала. - Пойдем, прогуляемся по виноградникам, пока не стемнело. Или… Постой, сначала я должна показать тебе комнаты хозяйки.

Чарити пожала плечами: значит, хозяйка была, и это очень романтическая история.

В комнате хозяйки все оказалось совершенно другим, чем в остальном доме. Мозаика на полу не изображала, вопреки обычаю, одно из женских божеств римлян. Там были те же меандры и лозы, но в центре парил белый голубь. Росписи на стенах прекрасно сохранились и тоже разительно отличались от идеальных пейзажей, изображений статуй и архитектурных деталей, использованных в других помещениях. Здесь была лишь виноградная лоза, извивающаяся и скрещивающаяся, куполом сходящаяся на потолке, здесь оштукатуренном, а не кессонированном, а в центре… Там находилось изображение Бога. Христа с рукой, поднятой в благословляющем жесте. Чарити немного читала о ранних христианах, поэтому сразу же узнала изображение.

- Она была христианкой! - почти прошептала Чарити, благоговейно оглядывая комнату.

- Да.

- Но как такое могло получиться? Тогда христиан подвергали гонениям, и чем ближе к центру Империи, тем сильнее.

- Видимо, наш остров оказался надежным убежищем.

- Но Домин же не мог быть христианином, он командовал легионом!

- О, ну тут и начинается романтическая история. После смерти Марка Аврелия императором стал Коммод, начались беспорядки, Фасинадо, который тогда назывался просто и незатейливо - Портом, как-то оказался предоставлен сам себе, или скорее Домин устроил так, чтобы об острове позабыли. Так что жизнь здесь текла мирно и по-деревенски. И тут, в один из нередких у нас зимой штормов, о скалы недалеко от Порта разбился корабль. Спаслись только молодая женщина и старик. Они плыли из Александрии на Лаодикийский собор, тот самый, где решился вопрос о дне празднования Пасхи. Но не доплыли. Этот старик был пресвитер Пантен, а она - Смирна, его родственница. В общем, Домин подобрал их, поселил в своем доме, и, естественно, влюбился в Смирну. Она была вдовой двадцати пяти лет, ревностная христианка, образованная женщина, помогавшая своему родственнику Пантену создавать Александрийскую богословскую школу. Домину к тому времени исполнилось пятьдесят, он всю жизнь провел в боях и не верил ни во что: ни в Бога, ни в Темные Силы. Ему, в общем-то, было наплевать на все, кроме виноградников и рыбалки. Пантен спешил вернуться в Александрию, там его ждала школа, кроме этого, он намеревался отправиться с миссионерским походом на Восток, крестить язычников.

Чарити слушала, стараясь даже не дышать, Леокадия оказалась хорошим рассказчиком, события почти двухтысячелетней давности вставали перед глазами, словно происходили сейчас.

- Смирна пыталась донести до Домина свет истинной веры, но тот был равнодушен к философским материям, зато красота молодой вдовы, неяркая, но благородная, тронула сердце старого солдата. Когда в гавань пришел корабль, направляющийся в Александрию, Домин решился: он попросил Смирну стать хозяйкой его дома, матроной и женой. Она сказала, что может принадлежать только христианину. Он тут же согласился на крещение, но Смирна все равно его отвергла. Она понимала, что Домин готов на все, чтобы заполучить ее, но огня веры в нем нет. Корабль должен был отплыть с утренним отливом, а Смирна все еще отвергала жениха. Домин пошел на отчаянные меры, потому как не знал других. Ночью он вошел к Смирне, но она сказала, что скорее умрет, чем согрешит. Домин видел свой меч, приставленный к ее горлу - и рукоять упиралась в угол ложа… Женщина готова была умереть, но не предать свою веру. Он уже собирался отказаться от своего намерения сделать Смирну своей женой, но тут она сказала то, что все изменило.

- Я люблю тебя, - Чарити произнесла эти слова, словно выдохнула саму жизнь.

Леокадия слегка побледнела, но продолжила:

- Я люблю тебя. И тут он действительно уверовал. Пантен уплыл домой, в Александрию, а Смирна стала женой Домина и родила ему семь детишек. На этом романтическая история заканчивается, и начинается просто история. Пантен прислал епископа, постепенно остров стал полностью христианским, а там и гонения закончились… Римская империя распалась, Европу затопили варвары. Уверена, что среди них были и твои предки, а Фасинадо остался предоставлен самому себе. Династия Доминов продолжалась, мы - его прямые потомки, наш епископ более тяготел к коптам, пока Александрию не захватили арабы… В пятнадцатом веке король Север послал к Папе Римскому посольство, чтобы тот назначил на остров кардинала - с тех пор мы католики. И с тех же пор - говорим на испанском. До этого островитяне использовали видоизмененную латынь. Север принял имя Себастьян I, женился на испанской принцессе. Так что Фасинадо сильнее всего связан с Испанией. Был. Сейчас Испания под пятой Бонапарта. Мы одни - и от этого все наши проблемы, англичанка.

Чарити вздрогнула. После долгого и плавного рассказа резкая перемена в настроении Леокадии ужалила, словно тысяча ос.

- И ты полагаешь, что дочь варваров, англичанка - часть ваших проблем.

- Я бы сказала, что ты - решение многих наших проблем, но не думаю, что лучшее решение. Ты - компромисс. Решение, лучшее в данном случае, но никого не радующее.

Чарити пыталась сообразить, что Леокадия имеет в виду. Конечно, финансовые проблемы острова решились (Чарити до сих пор так и не выпытала у отца, как Рамиро удалось выплатить долг, но ее приданое должно было несколько поправить дела семьи Домингос), однако это сиюминутные проблемы. Кризис гораздо глубже, и его не разрешить единовременным вливанием денег.

- Как бы там ни было, Леокадия, я - невеста принца. И мой род мало уступит вашему. Я могу наизусть перечислить всех моих предков до Ролло, герцога Нормандского, а это десять веков. Пусть я и не воспитывалась в королевской среде, но я из благородной семьи, а, как известно, король - всего лишь первый среди равных ему дворян. Этот брак - не мезальянс.

- Ты изменилась, Чарити. - Леокадия подошла к окну. - Уже темнеет, нам пора возвращаться.

Двое стражников, оставленных у начала дороги, ведущей к вилле, расположились в тени оливкового дерева и играли в какую-то очень замысловатую карточную игру. При виде принцессы и Чарити они вскочили и вытянулись в струнку. Чарити никак не могла привыкнуть к тому, что одиночество теперь редкий дар.

- Домой, - приказала Леокадия, без помощи слуг взлетев на коня.

Чарити пришлось ждать, пока кряжистый солдат подсадит ее в седло.

Глава 25

Он не понял, в какой миг все изменилось. Пропустил, а, возможно, это был самый важный миг в его жизни.

Да что там - возможно. Был.

Все шло так, как шло. Рамиро много работал, кипела подготовка к свадьбе, иногда он видел Чарити, иногда ужинал с ней, но дни казались словно закрыты вуалью. Принц поступил так намеренно, чтобы не отвлекаться на то, что могло сбить его с пути. Позабыть о том, как болезненно еще вздрагивает сердце при мысли об отце. Смириться со своим собственным решением. Прогнать чувство вины перед Чарити.

А потом он понял, что чувства вины нет, а Чарити - есть.

Она была рядом, часто, когда Рамиро поднимал глаза и хотел увидеть ее - и видел. Она испросила разрешения иногда приходить к нему в кабинет и тихо сидеть, пока Рамиро работает. Он согласился - обычно в такие моменты он никого и ничего не замечал. Но ее он чувствовал постоянно. Она была… да, словно второе солнце, как однажды сказал о ней Марко.

Рамиро нравился блеск ее голубых глаз, ее легкая улыбка, и вместе с нею он стал улыбаться немного чаще, Чарити даже удалось несколько раз рассмешить его. Она понимала, когда принц говорил, что занят (а на самом деле немного трусил), она незаметно обживалась в его доме, и внезапно стало понятно, что она есть здесь и дальше будет - и Рамиро осознал это со слепящей отчетливостью.

Вот эта девушка станет его женой. Вот эта, с пушистыми, чуть вьющимися волосами цвета спелой пшеницы. Вот эта, чьей кожи уже коснулся островной загар. Чарити сделалась смуглее и оттого еще краше. Вот эта девушка будет полностью принадлежать ему, Рамиро. Это казалось невероятным. Этим хотелось насладиться - и бежать от этого на край света.

Возвратились те чувства, что ошеломили его тогда, во Флоренции; Рамиро вспомнил и пронзительную ясность флорентийского дня, и хрупкий покой Санта-Кроче, и вино, выпитое в компании Чарити на лоджии палаццо Месса. Как блестели тогда глаза Чарити. Как она говорила о Помпеях, куда Рамиро ее так и не повез… Чувство вины все-таки не оставляло.

Принц хотел, чтобы Чарити была счастлива. Больше всего на свете Рамиро этого желал.

Однако сумеет ли он дать ей это счастье? Хороший вопрос.

Ответа не было.

Пока не было.

До свадьбы оставалась неделя, когда Чарити велела накрыть очередной ужин на террасе. Ей требовалось как можно больше таких встреч, чтобы укрепить свое положение.

Во-первых, чем больше она говорила с принцем Рамиро, тем сильнее влюблялась, хотя казалось, что сильнее уже невозможно. В эти дни Чарити открыла, что любовь поистине бесконечна. У нее оказалось столько оттенков и такая глубина, что можно было исследовать ее всю жизнь.

Во-вторых, то, что англичанка начала чувствовать себя увереннее во дворце, заметно раздражало Леокадию. Конечно, Чарити не слишком хорошо понимала местный язык. Обычно с нею старались говорить разборчиво и четко, однако привычный фасинадский диалект иногда превращал речь собеседника в тарабарщину. Слуги англичанку пока немного побаивались, лишь начинали привыкать. К народу Чарити пока не выезжала, так что о чем думает народ по поводу ее прибытия на остров, было неясно. Однако люди обожали Рамиро - и Чарити надеялась, что рано или поздно она тоже заслужит их любовь.

Ей удалось уговорить принца на то, чтоб он разрешил ей присутствовать на галерее во время заседаний королевского совета, и теперь девушка часто ходила туда. То, что она слышала и видела, ее поражало. И наводило на мысли, которые она записывала ночами, долго думая и покусывая кончик пера.

Именно об этом Чарити и хотела побеседовать с Рамиро сегодня вечером. Важный разговор, к которому она долго готовилась. Девушка сидела на террасе, белое платье с вышитыми цветочками подчеркивало ее хрупкость, ужин был прекрасно сервирован… однако Рамиро не шел. Чарити хмурилась. Когда он не появился и через полчаса после назначенного времени - а обычно бывал пунктуален, - она поняла, что жених забыл о встрече. Просто забыл.

- Мне сходить к принцу, сеньорита? - уважительно спросил пожилой слуга, заметивший неудовольствие Чарити и, видимо, прекрасно знавший о маленьких недостатках своего господина.

- Нет, благодарю вас, Мигель. Наверняка он работает. - Она поднялась. - Я пойду в его кабинет и сама поговорю с ним. Однако прежде… позовите мою горничную.

- Хорошо, сеньорита.

Четверть часа спустя Чарити без доклада вошла к Рамиро. Конечно же, тот был в кабинете, и при виде невесты его глаза сделались сначала недоумевающими, а затем виноватыми. Сообразил.

- Чарити, простите, я совсем забыл про ужин. Простите, я обещал поужинать с вами… - Рамиро выглядел таким замученным, что Чарити решила, не стоит заставлять его извиняться дальше.

- Ничего страшного, - она поставила на столик у окна поднос с уже слегка остывшим ужином и приглашающим жестом открыла серебряную крышку на блюде в центре. Там оказалась какая-то средиземноморская рыба, названия которой Чарити не знала. Пахло просто потрясающе. - Я принесла ужин на двоих.

Рамиро встал из-за стола и подошел к Чарити.

- Мне кажется, что вы слишком снисходительны ко мне.

- А мне кажется, что вам самому надо проявить к себе хоть немного снисхождения. Папа всегда говорит, что работа без отдыха приводит к ошибкам и просчетам.

- Если я не буду работать все время…

- Вам кажется, что королевство от этого рухнет. Знаете, мне кажется, что вы на своем маленьком и отдаленном острове совсем позабыли, что в остальной Европе давным-давно придумали разделение труда. Если не ошибаюсь, даже раньше, чем вы откололись от Римской империи.

- Я предпочитаю персональную ответственность в деле управления. Особенно для монархов.

- Если монарх будет больше руководить, чем выполнять работу сам, то дело пойдет лучше. Папа говорит, что нужно уметь пользоваться талантами своих служащих.

- Я уже выслушал все советы, какие мог, теперь я должен принять решение, какие из предложений наилучшим образом могут послужить для блага королевства.

Чарити поняла, что Рамиро так и не приступит к ужину, если не поставить перед носом принца полную тарелку. Интересно, а он вообще имеет представление, откуда берутся полные тарелки? Кажется, не имеет. Когда Чарити попросила приписанную к ней горничную подать ей поднос с ужином на двоих и сообщила о намерении разделить этот ужин с принцем Рамиро, девушка выглядела очень озадаченной. Чарити пришлось растолковывать служанке в подробностях, что именно требуется и как это надо выполнить. Тем не менее Чарити пришлось буквально вырвать поднос из рук очередной девушки в форменном платье и приказным тоном отправить всех заниматься своими делами. Просто в уме не укладывается: чаще всего слуги в Маравийосе совершенно незаметны, словно привидения, но иногда о них буквально спотыкаешься. Похоже, дело в том, что надоедливыми они становятся, когда нарушается освященный веками традиционный уклад. Чарити никогда бы не подумала, что будет выступать революционеркой.

Тем не менее в первые дни на острове она старалась подстроиться под местные обычаи, внимала советам, старалась меньше говорить, а больше слушать, но это ни к чему хорошему не привело. Казалось, все только еще больше сторонились ее, все, кроме Леокадии. Принцесса ревностно выполняла поручение Рамиро «ввести в курс жизни королевства». В итоге Чарити решила, что если она хороша для будущего короля Фасинадо, то она хороша и для его подданных. Хороша именно такой, какая она есть.

В общем-то подобная политика вскоре дала свои результаты. Люди заметили ее, стали прислушиваться и улыбаться. Чарити никогда не отличалась отсутствием уверенности в себе, но Леокадия оказалась просто мастером по выбиванию почвы из-под ног у будущей родственницы. Чарити старалась не уступать и не давать спуску, только, если быть до конца честной, принцессе все же удалось посеять в душе англичанки сомнения. Чего только стоили постоянные намеки на некую более чем сестринскую и братскую любовь между принцем и принцессой. Чарити до сих пор не могла отогнать навязчивые видения, в которых Рамиро и Леокадия… Нет, не может такого быть! Чарити знала, что Рамиро честно ответит, если она спросит, вот только она не была уверена в том, каким окажется этот ответ.

Да, Рамиро оставался мил и предупредителен, во дворце готовились к свадьбе, все шло как надо. Конечно, Рамиро был постоянно занят, и этим объяснялось некоторое отсутствие… близости в их отношениях. Временами Чарити начинала сомневаться, не ошибся ли отец, когда сказал, что принц испытывает к ней сильные чувства, достаточные для того, чтобы просить ее руки. Но он же попросил. У такого человека, как Рамиро, не может быть бесчестных мотивов. Не стоит даже допускать ни малейшего сомнения. Такие мысли могут все испортить.

Оставив размышления, Чарити снова обратила внимание на ужин. Оказалось, принц так и стоит рядом с креслом и даже не подумал сесть за стол. Девушка решительно разделила рыбу пополам, положила куски на две тарелки, добавила немного овощей, поставила одну тарелку перед собой, вторую - напротив и сделала приглашающий жест:

- Ваше высочество.

- Леди Эверетт, мы же договорились. Чарити. Рамиро. Я не представляю, как можно жить вместе и называть друг друга по титулу. Вскоре нам бы пришлось именовать друг друга «ваше величество».

- Я пошутила. - Чарити нетерпеливо вздохнула. - Неужели вы можете стоять тут и разговаривать об этикете, когда эта замечательная рыба и эти чудесные овощи так восхитительно пахнут?

- Рыба? Ах, рыба!

- И овощи, - Чарити указала вилкой на овощи.

- А когда это все успели подать? - Рамиро выглядел забавно озадаченным.

- Это принесла я, на подносе.

- На подносе.

- Рамиро, пожалуйста, вы меня пугаете! Не заметить поднос, не заметить рыбу…

- Я… немного занят.

- Мне кажется, вы сильно голодны.

Принц задумчиво покачал головой и взялся за вилку.

- Раньше мне всегда подсовывал еду Лоренсо. Но это так отвлекало, что я запретил. - Рассуждая о поведении Лоренсо, принц незаметно для себя успел съесть солидный кусок рыбы. - Но, вы правы, без еды нельзя. Вкусно!

- Да, действительно вкусно. Ваши повара выше всяких похвал.

Принц кивнул, не отвлекаясь от рыбы. Чарити, попробовав немного овощей, отодвинула тарелку. Все же она сюда пришла не ради ужина, а совсем по другому поводу. В последние дни она потратила достаточно много времени, вникая в дела королевства. Леокадия ловко увильнула, когда Чарити попросила ее посвятить себя в тонкости организации налоговой системы и прочего устройства королевства, и отослала англичанку к первому министру де Моралесу. Чарити, привыкшая иметь дело с деловыми и умудренными опытом мужчинами, быстро уговорила сурового старика ввести ее в курс дел. Может быть, он растаял после того, как Чарити посоветовала ему отличное растирание от болей в спине, а может быть, просто любил поговорить о делах… В общем, почти неделю Чарити не отходила от старого министра, делая только перерыв на обед. Все равно принц был занят, а Леокадия в последнее время не горела желанием общаться. Наверное, у нее яд кончился, удалилась в свою колдовскую нору, чтобы поднакопить новую порцию.

Первый министр довольно быстро понял, что его юная собеседница разбирается в финансах и прочем управлении ресурсами не хуже его. В ответ на комплимент по этому поводу Чарити заявила, что она всего лишь дочь своего отца. И что ей странно слышать сомнения в способностях женщин управлять от первого министра Фасинадо, где женщина может быть королевой и может править. В итоге де Моралес очень ей помог в составлении плана. Конечно, он сразу догадался, что пытается сделать Чарити, и дал ей множество полезных советов, но все же все основные решения и подходы она придумала сама. Папа будет ею гордиться, когда наконец вернется из своей слишком уж затянувшейся обзорной поездки по острову в компании «старой знакомой». Теперь-то понятна постоянная и верная расположенность лорда Эверетта к Фасинадо. Чарити улыбнулась, вспомнив, какими глазами отец смотрел на баронессу Валеха.

- Спасибо за ужин и за компанию, но мне нужно закончить еще несколько дел. - Рамиро тоже отодвинул тарелку.

- Не так быстро, - решительно заявила Чарити. - Мне необходимо вам кое-то показать. В последние дни я тоже была занята. И много советовалась кое с кем, прежде чем прийти к вам.

Рамиро выглядел озадаченным. Что ж, самое время выложить карты на стол.

- Во-первых, напоминаю, что я дочь своего отца. И что я всегда ему во всем помогала.

- Да, - кивнул Рамиро, его лицо приобрело еще более озадаченное выражение.

- Во-вторых, вы поручили ввести меня в курс дел королевства. Могу сказать, что ваша семья и ваш первый министр хорошо с этим справились.

- Не сомневаюсь.

- И… - Чарити помедлила. Как бы так предложить свою помощь, не вызвав ощущения, что она навязывается? Может быть, принц сам хочет найти решение? Судя по тому, что рассказал первый министр, принц был на верном пути, не хватало только некоторых нюансов. - Помните, мы только что говорили о разделении обязанностей и о том, что нужно уметь пользоваться талантами своих помощников?

- Отлично помню.

- Прекрасно. Тогда, прежде чем вернуться к текущим делам, изучите, пожалуйста, эти предложения.

Она протянула Рамиро довольно пухлую стопку листков, плотно исписанных мелким убористым почерком. Принц взял записи и погрузился в чтение. Чарити не спеша налила себе чаю, добавила сахара и молока и откинулась на спинку кресла. Что бы ни говорила Леокадия, что бы ни чувствовал по отношению к своей невесте принц Рамиро, в одном Чарити оказалась непревзойденно хороша: в деловых вопросах. И если в Англии она была обречена всю жизнь находиться в тени, если там никто даже не станет слушать ее идеи (кроме отца, естественно), то здесь у нее есть шанс заслужить признание именно в этой сфере, сразиться с мужчинами на их поле - и победить. Чарити незаметно улыбнулась. Никогда раньше, до прибытия на остров, она не думала, что так страстно желает добиться признания в деловой сфере. Но это так. Чарити намеревалась не просто стать супругой короля, его женой, матерью его детей. Она могла сделаться кем-то более значительным, она это чувствовала.

Чем дальше принц продвигался в изучении документов, тем все более загадочным становилось выражение его лица. Словно он не мог поверить своим глазам. Когда Рамиро закончил, Чарити не спеша отставила в сторону чашку с остатками давно остывшего чая и приготовилась выслушать вердикт.

- Это… невероятно подробный анализ нашей ситуации. И решение, предложенное здесь, действительно всеобъемлющее. Я… я даже немного обижен, что его нашел лорд Эверетт, а не я.

- Лорд Эверетт? - Чарити вскочила, как ошпаренная. - Лорд Эверетт?

Она готова была лопнуть от ярости, а лучше заставить принца проглотить свои слова и лопнуть самому.

- Мой отец уехал путешествовать по острову, едва мы прибыли, благодарите баронессу Валеха!

- Но… - Принц так и остался сидеть, что было весьма невежливо, учитывая, что дама стояла. Не просто стояла, а в бешенстве металась по комнате. - Вы же сказали, что советовались с отцом, и я подумал, что он предложил решение.

- Я советовалась с первым министром! И он всего лишь ввел меня в курс дела! Я - леди Чарити Эверетт, я дочь едва ли не величайшего финансового гения Европы! Я его наследница во всех смыслах. Неужели только то, что я ношу платье, не позволяет предположить, что я унаследовала его дар, что он научил меня всему!

Чарити сжала кулаки и раздраженно пнула ни в чем не повинный диванчик.

- Да, задачка была не из легких, это же не вопросы перерасхода средств на фабрике решить. Это целая страна, пусть и такая маленькая, что не на каждой карте найдешь! Но я справилась, вы сами это признали. Признайте же теперь, что это именно Я справилась!

Принц хотел что-то сказать, но она ему не дала даже слово вставить.

- У вас есть порт, отличный порт, пусть и не очень большой. Значит, нужно привлечь сюда корабли. А корабли пойдут, только если снизить пошлины и налоги, а лучше их вообще отменить, если корабль ввозит определенный товар. Или собирается взять отсюда определенный груз. Таким образом, вы привлечете корабли низкими пошлинами, отобьете их у Мальты и других портов. А также подтолкнете торговцев к мысли ввозить и вывозить нужные вам товары, не придется ездить за каждой мелочью специальным рейсом. Больший приток кораблей создаст значительный доход даже с низкими ставками пошлин, а вот высокие пошлины лишь отпугнут торговцев. Конечно, вы не хотите наплыва сомнительных иностранцев, так не выпускайте их за пределы порта, дайте дешевую аренду всяческим трактирам и прочим развлекательным заведениям прямо в порту, там же постройте большие склады и конторы торговых компаний. Да они и сами построят, если опять же снизить налоги. Второе - это импортные товары. Нельзя ограничивать их ввоз, тогда у вас не будут покупать в ответ. И тут вы уже нашли решение - свой флот. Более того, флот стоит иметь гораздо больший, чем это нужно непосредственно для нужд страны, уж поверьте англичанке. И самое главное: собираемость налогов. Когда вы в последний раз проводили подушную перепись? Знаете ли вы, чем у вас на острове люди занимаются? Мы в Англии знаем все и про каждого. Каждый землевладелец подает подушные списки в графство - и так далее. Поверьте, люди будут с большей охотой платить налоги, если они станут понятными и повсеместными. Более того, в процветающей стране еще никто не жаловался на налоги. А вот если возникают проблемы, то люди станут жаловаться на любые налоги, какими бы низкими они ни были. И еще… Ваши деньги. Золото - это, конечно, хорошо. А…

Чарити пришлось остановиться, потому что она уткнулась носом в грудь принца Рамиро.

Глава 26

Он смотрел на нее сверху вниз, и сейчас, как ей показалось, его лицо не имеет возраста - не молодое, не старое, оно было каким-то… вечным, вот, пожалуй, точное слово. Даже когда пройдет много лет, принц останется для Чарити таким. Ее принц. Ее муж. Господи, неужели она наконец видит настоящего Рамиро?

- Чарити, - негромко произнес он, и ее имя вдруг стало чем-то столь интимным, что девушка даже порозовела, - вы просто чудо.

- Чудо? - Она старалась держать себя в руках, хотя принц стоял так близко. - Это все, что вы хотите мне сказать?

И тут же пожалела. Принц отвернулся и отошел, чтобы положить бумаги на стол.

- Вы сумели меня удивить. О многом я уже думал сам, но… Ваши предложения будут рассмотрены на королевском совете в ближайшее время. Полагаю, - снова эта его улыбка в уголках губ, - совет будет просто счастлив, если вы изложите их сами. После свадьбы. Сразу же.

Чарити не смогла сдержать торжествующий возглас.

- Значит…

- Значит, я поражен. - Рамиро вздохнул. - И снова рад, что принял решение просить вашей руки. Вы - дар для острова.

- А для вас? - вырвалось у Чарити прежде, чем она смогла удержать вопрос.

На скулах Рамиро заиграли желваки; он отошел к окну и отвернулся, сложив руки за спиной. Девушка уже знала, что он так делает, когда думает.

- Это сложно, - произнес он наконец, - однако я должен вам рассказать кое-какие детали нашей помолвки. Вы не хотите присесть?

У Чарити появилось подозрение, что сейчас она услышит нечто неприятное. Нет, сидеть ей не хотелось. Она тоже подошла к окну и остановилась рядом с принцем. И правильно сделала: он тут же повернулся к ней и взял ее руки в свои.

- Чарити, - произнес он негромко и убедительно, - прошу вас, выслушайте меня. Я собирался рассказать вам эту историю до свадьбы, и сейчас самый подходящий момент. Я не хотел бы, чтобы между нами остались тайны, что бы там ни говорил ваш отец.

Чарити приподняла брови.

- Слушаю.

Ровным голосом, глядя ей в глаза, Рамиро рассказал все.

О том дне, когда уехал из Флоренции. И почему уехал.

О письмах ее отца.

О том, как было принято решение о женитьбе.

Все, до последнего слова, что заставило мозаику сложиться.

Чарити хотелось плакать. Так вот на что намекала Леокадия, говоря о компромиссе. Принц сказал, что женится, и совет выбрал его. Тонкий ход… или нечто большее? Чарити смотрела прямо в зеленые, казавшиеся сейчас очень темными глаза. Рамиро не отпускал ее рук. До сих пор он ни разу так с нею не говорил, так долго и откровенно.

- Я хотел бы, чтобы вы знали, Чарити. Я принял это решение не потому, что считал, будто Леокадия станет плохой королевой, не потому, что жаждал власти. И не только из-за, что это несет благо Фасинадо. Я решил так, оттого что ваш отец намекнул: вы неравнодушны ко мне. Это, и только это побудило меня решиться. Я понял это не сразу. Но сейчас я четко это осознаю.

Чарити сглотнула.

- Там, во Флоренции, между нами произошло… нечто. Нечто, изменившее меня. Но я считал бесчестным вовлекать вас в политическую игру. Я не хотел, чтобы вы, испытав ко мне интерес, стали в итоге заложницей острова. Моя судьба неразрывно связана с Фасинадо, и вам придется ее разделить. Я решил жениться на вас потому, что хотел, чтобы вы были счастливы.

- А ты? - спросила Чарити, уже ничего не боясь. - Ты будешь счастлив?

- Если ты любишь меня - да, - серьезно ответил Рамиро, - потому что я тебя люблю.

Ее накрыла теплая волна. Чарити глубоко вздохнула, стараясь унять дрожь. Может, ей это снится? Она так часто представляла себе этот миг, что не могла поверить, что он наступил.

- Ты любишь меня? - переспросила она тихим голосом.

- Люблю. Я не сразу это понял. Я боялся, что это не любовь, а лишь мое чувство долга или… Бог знает, что еще. Я так запутался во всем, что произошло, и я никогда не умел сказать или показать…

- Ты все умеешь, - прошептала Чарити. - Ты все можешь, Рамиро…

Ей было все равно, что там за интригу затеял ее отец (спасибо ему, хотя выговора ему, конечно, не избежать). Все равно, что думает Леокадия. А кстати, о ней.

- А Леокадия? Мне временами казалось… - Чарити все-таки смогла это выговорить. - Что она тебе больше, чем сестра.

Рамиро хмыкнул.

- К сожалению, Леокадия так думает. Но она всегда была мне сестрой. Я задумался однажды, что случилось бы, если бы она стала моей женой. Она спрашивала меня: а что, если я возьму англичанку в супруги, а потом встречу настоящую любовь? Будет больно, потому что назад уже ничего не переиграешь. И я представил Леокадию на этом месте и… не ощутил никакого волнения. А ты волнуешь меня, с самой первой встречи. Ты меня просто заворожила.

- И поэтому ты сбежал из Флоренции, - попеняла ему Чарити.

- Каюсь. - Рамиро прикоснулся к ее щеке. - Но я исправлюсь, обещаю. Прости меня, я действительно был безбожно занят все эти дни. Я освобожусь завтра, и мы поедем с тобой кататься верхом. Я хочу показать тебе остров - или хотя бы ту часть, что успею за завтрашний день. Фасинадо велик, хотя иногда кажется мне таким маленьким. Но я люблю его и хочу, чтобы ты полюбила.

- Я полюбила его в тот же день, что и тебя.

Она подумала - просто подумала - о том своем сне, когда Рамиро стоял рядом с нею на вилле Домина, и журчал фонтан, и было так хорошо и светло. Так еще случится. Все будет. Они в самом начале пути - а дорога длинна, и это так прекрасно.

В следующий же миг губы Рамиро прикоснулись к ее губам, и Чарити стало некогда вспоминать сны. Теперь у нее была реальность.

Леокадия пришла, когда Чарити стояла в свадебном платье перед зеркалом, а вокруг суетилась швея с помощницами - где бы еще подколоть, идеально ли все пришито, хорошо ли лежат складки… Свадебное платье было очень тяжелым и вместе с тем чрезвычайно Чарити шло. Ее шлейф понесут девочки в белых нарядах, похожие на маленьких эльфов.

Завтра. Все это будет завтра.

Два дня назад Чарити стала католичкой - только так можно было сочетаться браком с будущим властителем Фасинадо. Девушка не слишком переживала по этому поводу. Здесь, на острове, она впервые ясно ощутила, что это значит - когда тебя видит Бог.

Все изменилось, и Чарити до сих пор не могла этому поверить. Принц стал с нею таким, каким она его представляла в мечтах. Неизвестно, что открыло ему глаза, но его любовь была бесспорна. Рамиро принялся ухаживать по всем правилам, и это оказалось… красиво. Так красиво, что не могли не заметить обитатели замка. И конечно же Леокадия. Она держалась в стороне, поджав губы, но за день до свадьбы не выдержала.

- Я хотела бы поговорить с тобой наедине.

Чарити, не оборачиваясь, взглянула на принцессу в зеркало.

- Выйдите все! - велела Леокадия слугам. Те в нерешительности замешкались, глядя на свою будущую королеву.

- Выйдите, - мягко сказала Чарити. - Я позову вас.

Подождав, пока за швеями закроется дверь, девушка повернулась к Леокадии.

- Если хочешь что-то сказать, говори. У меня не слишком много времени.

- Послушай, - Леокадия подошла ближе. Ее голос напоминал змеиное шипение. - Сейчас он опьянен. Он решил, что влюбился в тебя. Но это пройдет, и он вспомнит, кто всегда был рядом с ним и кого он на самом деле любит. И тогда твоя жизнь станет невыносимой. Ты знаешь, что это такое - когда человек, которому ты предназначена и которого любишь, не отвечает тебе взаимностью?

- Знаю, - холодно сказала Чарити. - А ты?

Она не могла забыть тех месяцев в Италии, которые прошли после отъезда из Флоренции. Как она тосковала. Как ждала. И как дождалась наконец, - и все оказалось не так уж просто.

- Я знаю об этом все! - почти выкрикнула Леокадия.

- Тогда не стоит больше мучить себя, - мягко произнесла Чарити. - Потому что все изменилось и уже никогда не будет прежним. Ни для тебя, ни для меня, ни для Рамиро.

- Послушай, чужестранка. Ты не знаешь нас. Ты никогда не станешь здесь своей. Что ты принесла острову, кроме денег?

- Себя. - Чарити разозлилась. - Послезавтра, когда празднование свадьбы уже завершится, состоится королевский совет. Мною совместно с министром де Моралесом подготовлен новый законопроект о снижении пошлин на ввоз иностранных товаров, и Рамиро вчера намекнул мне, что, возможно, поставит меня руководить финансовым министерством, коль уж скоро я так люблю считать эти финансы - так он сказал. - Она смотрела в побледневшее лицо Леокадии. - Я не провинциальная дурочка, принцесса. Я - дочь своего отца, одного из крупнейших европейских банкиров, и он научил меня всему, что знает сам. И это я приношу в дар острову. Я знаю, как сделать жизнь здесь лучше, как увеличить доходы, перераспределить расходы, как добиться, чтобы Фасинадо расцвел еще пышнее. Я не стану всего лишь украшать трон. Рамиро верит мне. Совет меня примет. Не потому, что я королева и чудо как хороша собой, а потому, что я буду говорить с ними на их языке. Или ты полагала, что я его не знаю?

Судя по виду Леокадии, именно так она и полагала. Все это время принцесса видела перед собою красивую англичанку, избалованную дочку богатого отца - и оказалась совершенно не готова к разговору с той женщиной, что стояла сейчас перед ней.

- Завтра я стану твоей королевой. Ты, Леокадия, согласно церемонии, - моя сопровождающая и подруга. Я не желаю войны между нами, но, чтобы ее не было, тебе придется смириться с тем, что я теперь здесь. И я никуда не исчезну. Проще смириться, чем затевать битву, в которой проиграешь.

- А если не проиграю?

- Даже если я исчезну, - Чарити отчетливо понимала, о чем именно идет этот разговор - о жизни и смерти, о ядах в бокалах и змеях, подпущенных в постель, - то Рамиро не полюбит тебя. Мы говорили с ним, говорили откровенно. Он сказал, что любит тебя как сестру. Всегда было так. Никаких шансов, Леокадия.

- А если он солгал, чтобы угодить тебе?

- Ты знаешь Рамиро, - откликнулась Чарити. - Так как?

Леокадия молчала. Она понимала, что англичанка права. Рамиро не умеет лгать в чувствах. Он может не сказать ничего и тем самым запутать и заставить строить предположения, но ложь - это не по его части.

Текли секунды, девушки молчали. Наконец Леокадия, не наклоняя головы, присела в легком реверансе.

- Ваше величество…

И стремительно вышла из комнаты.

«Море, - думал Рамиро, стоя у окна. - Море - вот почему ты так нравишься мне, почему каждый раз, когда я смотрю на тебя, ты несешь мне радость и перемены? Ты окружаешь меня, словно берешь в объятия, и я покоряюсь, хотя обычно ни перед кем не склоняю голову.

Может быть, потому, что здесь покорность - нечто иное, не унизительное, а возвышающее. Как в любви».

Город лежал внизу. Город, текущий длинными улицами, шумящий торговыми площадями. Парусники в порту. Виноградники на склонах, там, где заканчиваются улицы. Еле видная отсюда песчаная улыбка пляжа. Плавный изгиб форта. Чайки, парящие высоко-высоко и оглашающие окрестности печальными криками.

Это было так привычно, и это было жизнью, настоящей жизнью, которая вдруг надвинулась на Рамиро и поглотила его. От нее теперь уже никогда не удастся отгородиться. И не нужно.

«Когда-нибудь, - думал Рамиро, - у меня будут сыновья с зелеными или голубыми глазами; когда-нибудь я повезу их на виноградники». И будет светить солнце, и тени ажурными рисунками лягут на их лица, и будут светиться налитые соком виноградные гроздья, и муравьи заберутся в корзину с припасами для пикника. Жена Рамиро, его королева, сядет на покрывало, беспечно подоткнув юбку, и станет хохотать вместе с ним и сыновьями, и солнце запутается в ее волосах, да так и не сможет выбраться оттуда. Ночью, когда он и Чарити останутся наедине, Рамиро станет ловить в ладонь эти вечные золотые искры.

Так будет. Жизнь продолжается, и так будет.

Он наконец заплакал и засмеялся одновременно.

Эпилог

Прошло еще совсем немного времени со дня свадьбы, так что Чарити даже не привыкла к обращению «ваше высочество», а теперь придется снова привыкать. Наверное, когда-нибудь, через много лет, про нее будут рассказывать сказки. Сюжет самый что ни на есть подходящий. Чарити послушно поворачивалась, поднимала руки, наклонялась… Три горничных суетились вокруг, одевая ее для коронации. Окно комнаты было распахнуто, и с улицы доносился веселый гомон толпы. Кажется, весь город собрался посмотреть.

Наконец, горничные отступили, и все мгновенно закрутилось, череда событий увлекла Чарити, как бурная река.

Традиции Фасинадо в отношении коронации оставались незыблемыми уже много веков: костюмы, слова, действия и жесты. Чарити страшно боялась сделать что-нибудь не так, хотя ее роль в церемонии была минимальной.

Вначале служба в соборе Святого Павла, на которой присутствовали только будущие король и королева. Чарити едва понимала, что происходит, но сознание странным образом выхватывало картинки из окружающей действительности. Свет, потоком льющийся сквозь цветные витражи и окрашивающий мантию кардинала в странные оттенки, которым нет названия. Губы Рамиро, шепчущие молитву. Его руки на синей ткани плаща. Ангельское лицо мальчика из хора. Дрожащий язычок свечи в руках у служки.

Неужели все это происходит с ней? Неужели этот мужчина, ее муж, ее Рамиро, сейчас станет королем? И одновременно Чарити чувствовала, что глубокое спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо, переполняют ее.

А потом они вышли на ступени церкви. По традиции, идущей из глубины веков, король Фасинадо сам возлагал себе на голову корону, принимая ее из рук кардинала. Де Пенья протянул синюю бархатную подушку, на которой лежали две короны, Рамиро взял одну из них, повернулся лицом к народу:

- Этим я возлагаю на себя ответственность за ваше благо и клянусь быть справедливым правителем. - Золото смешалось с темными прядями.

Толпа взревела, но мгновенно смолкла, подчинившись жесту Рамиро.

Принц, нет, теперь уже король, взял вторую корону и возложил ее на склоненную голову Чарити.

- Королева Чарити.

Они повернулись лицом к площади и взялись за руки.

- Король! Король Рамиро!

- Королева Чарити!

- Король! Король! Король!

Молодые король и королева стояли перед своим народом. Она была прекрасна: платье из тонкой выработки шелка глубокого синего цвета, по краю бежит замысловатый вышитый узор, в котором меандры сплетаются со стилизованными изображениями чайки, золотые шнуры обхватывают талию и скрещиваются на груди и спине, плотно прижимая нежную ткань к коже. Волосы распущены, спадают по спине почти до талии, а запястья охватывают тяжелые браслеты светлого золота. Он был истинным королем, наследником древнего рода: белый льдисто-искрящийся шелк туники складками спадал вниз, касаясь мрамора ступеней, синий плащ с такой же золотой каймой, как и на платье королевы, лежал на плечах императорской мантией.

Рамиро прямо и открыто смотрел на свой народ и крепко сжимал руку своей королевы.


на главную | моя полка | | Королевский выбор |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 1.0 из 5



Оцените эту книгу