Предисловие

Если вам придется просмотреть статистические данные в городе Нью-Йорке, то вы убедитесь, что число неразгаданных преступлений за четыре года пребывания Джона Ф. К. Маркхэма на посту окружного прокурора Нью-Йорка гораздо меньше, чем за то же время у любого из его предшественников. При Маркхэме прокуратура непосредственно принимала участие во всех видах расследований преступлений и в результате этого многие дела, в которых полиция безнадежно топталась на месте, были успешно раскрыты.

И хотя лично ему приписывались многие удачные расследования, истина требует сказать, что в некоторых известных делах он был лишь инструментом в чужих руках. Человек, который действительно распутывал эти дела и собирал доказательства для обвинения, на самом деле не был никоим образом связан с судебной администрацией, никогда не занимал общественного положения и не фигурировал ни на одном процессе.

В то время я был другом и официальным советником этого человека, и поэтому многие факты мне хорошо известны. Только совсем недавно я получил право сделать их достоянием общественности. Но даже теперь я не властен назвать его имя, и по этой причине в моих повествованиях он фигурирует как Фило Ванс.

Конечно, вполне возможно, что по моим описаниям многие узнают его, в таком случае я убедительно прошу их сохранять тайну. В настоящее время он живет в Италии. Недавно он разрешил мне описать некоторые события, в которых был центральной фигурой, но настоя-тельно просил сохранить его имя в тайне. Я не думаю, что это имеет смысл, но тем не менее выполняю его просьбу.

Дела, в которых принимал участие Фило Ванс, начались с истории таинственного убийства Бенсона. Преступление, связанное со смертью этого человека, заняло достойное место в анналах нью-йоркской криминальной истории.

Это сенсационное дело было первым из многих, в которых Ванс фигурирует в качестве amicus curioe^[1] прокурора Джона Ф. К. Маркхэма.

Нью-Йорк

С. С. Ван Дайн

Глава 1. Фило Ванс дома

(Пятница, 14 июня, 8.30 утра)

В то знаменательное утро 14 июня, когда было обнаружено тело убитого Олвина Х. Бенсона я завтракал с Фило Вансом у него дома. Надо сказать, что подобное случалось редко. Дело в том, что Ванс вставал поздно и имел привычку до полудня быть один. Во время ленча и обеда мы виделись часто.

Причина нашей встречи — дело; правда, дело чисто эстетическое. Днем раньше Ванс просмотрел акварели Сезанна в галерее Кесслера и отобрал несколько из них, которые хотел приобрести, поэтому и пригласил меня рано утром, чтобы дать указания насчет приобретения картин.

Несколько слов о наших отношениях с Вансом, чтобы объяснить мое участие во всех событиях. В силу традиции моей семьи я окончил Гарвардский университет и стал юристом. Там-то я и познакомился с Вансом, замкнутым, циничным и ядовитым первокурсником, проклятьем всех профессоров и ужасом для своих сокурсников. Почему он выбрал именно меня из всех студентов университета, я до сих пор объяснить не могу. Моя преданность Вансу объясняется просто: он очаровал и заинтересовал меня, явился поводом для ранее неведомых мне интеллектуальных наслаждений. Я был тогда (да и сейчас остаюсь) самой банальной личностью с консервативным, тривиальным умой. Правда, я неплохой специалист, и сухие статьи закона не иссушили мой ум. Во всяком случае, некоторые черты моего характера понравились Вансу. И хотя во всем мы были полной противоположностью друг другу, тем не менее все время были вместе и вскоре стали друзьями.

Окончив университет, я вступил в фирму моего отца «Ван Дайн и Дэвис» и после пяти лет ученичества был принят младшим партнером и стал вторым Ван Дайном в фирме «Ван Дайн, Дэвис и Ван Дайн», контора которой расположена на Бродвее. К тому времени, когда мое имя появилось на фирменных бланках, Ванс вернулся из Европы, где жил во время моего ученичества. Умерла его тетка, единственным наследником которой он был, и он вступил во владение наследством. Технической стороной введения его в наследство занимался я.

Эта работа явилась началом новых и в какой-то мере необычных отношений между нами. Ванс испытывал неприязнь ко всякого рода делам и в конце концов я стал его поверенным. Я нашел, что его дела требуют массу времени, и, поскольку Ванс мог позволить себе роскошь иметь личного поверенного в делах, запер свой стол в конторе и посвятил себя его делам и капризам.

Если к моменту нашей беседы о покупке акварелей Сезанна в глубине души меня еще грызло сожаление об уходе из фирмы «Ван Дайн, Дэвис и Ван Дайн», то в это богатое событиями утро оно полностью исчезло. И, начиная с известного дела Бенсона, в течение почти четырех лет моей привилегией было право являться свидетелем расследования преступных дел, которые составляют сейчас изумительные секретные документы в архивах полицейского округа.

В этих драмах Ванс был главным действующим лицом. Обладая редкостным аналитическим умом, он решал многие загадки важных преступлений, в которых безнадежно увязли и полиция, и прокуратура.

Благодаря своей дружбе с Вансом я не только лично видел все происходящее, во и принимал участие во всех обсуждениях, которые имели место. Будучи пунктуальным, я регулярно вел записи. Также должен добавить, что я записывал уникальные психологические методы Ванса, которые он мне время от времени объяснял. К счастью, я сохранил все свои записи. И теперь, когда имею разрешение Ванса на публикацию некоторых дел, я прибегаю не только к воспоминаниям, но и к записям, которые вел по горячим следам. Поэтому я могу не только сообщить все детали дел, но и описать последовательно события.

К счастью, первым делом Ванса было дело об убийстве Олвина Бенсона. Не только потому, что оно было одним из крупнейших криминальных дел в Нью-Йорке, но и потому, что оно дало Вансу удобный случай проявить свой редкий талант дедуктивного мышления, а также пробудило в нем интерес к деятельности, которую он прежде презирал.

Это дело вторглось в жизнь Ванса внезапно и нарушило его привычный образ жизни. Оно свалилось на нас жарким июньским утром, прежде чем мы успели позавтракать, и ваши планы, связанные с приобретением Сезанна, были нарушены. Когда день спустя я посетил галерею Кесслера, две акварели из отобранных Вансом уже были проданы. И я убежден, что, несмотря на свой успех в разрешении дела Бенсона и в спасении невинного человека от ареста, он все же никогда не чувствовал полного удовлетворения из-за потери этих двух акварелей.

Итак, в то утро, когда Карри — слуга Ванса, выступавший в роли камердинера, дворецкого, мажордома и даже повара, — ввел меня в гостиную, Фило Ванс сидел в большом кресле и разглядывал книгу Волларда о Сезанне.

— Простите, что я не встаю, Ван, — приветствовал он меня. — Этот фолиант об искусстве Сезанна не дает мне пошевельнуться. Кроме того, плебейское раннее вставание изнуряет меня.

Он закрыл книгу.

— Воллард неплохо разбирается в живописи, — заметил он. — Я виделся с ним вчера. Сейчас у Кесслера отличное собрание его картин. Я договорился с Кесслером, что вы сегодня придете к нему, чтобы кое-что купить для меня.

Он протянул мне небольшой каталог.

— Вот, посмотрите, Ван. Я отметил то, что интересует меня. Только не сердитесь, дорогой Ван. Это очень красивые безделушки и можно сказать с уверенностью, что они подскочат в цене, так что это неплохой способ вложения денег, лучше, чем те акции, которые вы покупали для моей ныне покойной тетушки Агаты.

Страстью Ванса (если только чистый интеллектуальный энтузиазм может быть назван страстью) было искусство и не какая-то его часть, а искусство в самом широком, универсальном смысле. Искусство являлось самым главным его увлечением.

Ванс имел удивительное чутье и собрал неплохую коллекцию картин и других раритетов. Коллекция его была разнородной и собиралась по одному ему известному принципу. Каждый, кто разбирался в искусстве, чувствовал какое-то единство в предметах, которыми он окружал себя. Ванс был одним из тех редких людей, которые собирали коллекции с философской точки зрения.

Его квартира на Восточной Тридцать второй улице, в старомодном двухэтажном особняке, была набита редкостными предметами искусства не только Востока и древности, но и нашего времени. У него были картины начиная от древних итальянских мастеров до Сезанна и Матисса, работы Микеланджело и Пикассо. Коллекция китайских эстампов Ванса была самой лучшей частной коллекцией в стране. Он обладал прекрасными образцами работы китайских мастеров.

— Китайцы — самые великолепные художники Востока, — сказал он мне однажды. — Их работы имеют глубокий философский смысл. В противоположность им — японцы поверхностны. Между декоративными поисками Хокусая и осознанным артистизмом Рариомина — большая пропасть.

Ванс был, как принято говорить, дилетантом, но его не интересовало, что думают о нем другие. Он был человеком необыкновенного ума и культуры. Аристократ по происхождению и духу, он презирал низость во всех ее проявлениях. Большинство из тех, с кем он вступал в контакт, считали его снобом. Однако в его снисходительности и надменности не было ничего ложного. Глупость он ненавидел еще больше чем вульгарность или плохой вкус. Я не раз слышал, как он повторял известную фразу Фуше: «Хуже преступления быть дураком». И он воспринимал ее буквально.

Ванс был откровенным циником, но его цинизм был скорее легкомысленным, чем дерзким, так сказать, цинизм Ювенала. Возможно, лучше его назвать скучным и высокомерным человеком и в то же время глубоко честным и проницательным. Однако он был на редкость обаятельным. Даже те, кто считали, что им трудно восхищаться, все же утверждали, что его трудно не любить. В нем было что-то дон-кихотское — в манерах, в английском акценте, оставшимся со времен Оксфорда, — так считали те, кто мало знал его. Но так или иначе в нем было что-то от poseur.

Внешне он был необычайно симпатичным, хотя линия рта была несколько аскетична и жестка, как линии рта у некоторых Медичи. Более того, в линии его бровей было что-то смешное. Но у него был высокий лоб интеллектуала, широко посаженные серые глаза, крупный, но красивый нос, узкий выпуклый подбородок. Когда я недавно видел в «Гамлете» Джона Барримора, то он мне несколько напомнил Ванса, а немного раньше, в «Цезаре и Клеопатре», Форс-Робинсон был похож на Ванса.

Ростом Ванс не превышал шести футов, был стройный и мускулистый. Он неплохо фехтовал и в университете был капитаном команды. Он хорошо играл в гольф и один раз даже выступал за университет в соревнованиях по водному поло против Англии. Несмотря на прекрасное физическое сложение и занятия спортом, он положительно не любил ходить, и если была возможность ехать, то он не проходил и сотни ярдов.

Одевался он изысканно и тщательно, но не броско. Основное время он проводил в клубе. Его любимым был Стюйвезант-клуб, потому что, как он говорил мне, это единственный клуб, далекий от политических и коммерческих интересов, а он никогда не вступал в дискуссии, требующие каких-либо умственных усилий. Он посещая оперу, любил слушать симфонические концерты.

И еще он любил играть в покер и был самым непогрешимым игроком из всех, каких я когда-либо видел. Я упоминаю об этом факте не потому, что в этом есть что-то многозначительное и необычное для человека типа Ванса, которому больше бы пристало играть в бридж или в шахматы, а потому, что его знание человеческой психологии, которая широко применяется при игре в покер, не раз помогало ему в разгадке той или иной тайны.

Его знания в области психологии и в самом деле казались невероятными. Он был способен разобраться в чужой психике так, будто читал все сокровенные мысли. Он был хорошо знаком с академическими основами психологии, а в университете всегда внимательно слушал лекции. Пока я изучал уголовные и гражданские законы, право римское и финансовое, основы контрактов и тому подобное, Ванс постигал науку о поведении человека. Он изучал историю религий, греческую классику, биологию, основы гражданственности и политическую экономию, философию, антропологию, литературу, теоретическую и экспериментальную психологию, древние и современные языки.

У Ванса был философский склад ума — философский в самом широком смысле. Будучи свободен от сентиментальности, предубеждений и предрассудков, он был в состоянии глубоко постичь психологию человеческой личности и выяснить мотивы поступков и действий людей. Больше того, он избегал всего, что шло вразрез с его холодным, логическим мышлением. «Пока мы не умеем разрешать все человеческие проблемы, — заметил он однажды, — с той тщательностью, с которой врачи проводят свои исследования на морских свинках, мы не сумеем добиться правды»,

Ванс вел активную, но не стадную жизнь. Не знаю, существовали ли еще люди с такими недоразвитыми общественными инстинктами, как у него. Слово «долг» он понимал весьма превратно, но все же считался с этим понятием.

Итак, Карри унес землянику и яйца, которые мы не доели, унес и «Бенедиктин», который мы не допили. Было почти девять часов, и я еще не знал, что начинается первое из многих волнующих дел, которые мне довелось пережить за четыре года.

Мы сидели и потягивали кофе, изредка попыхивая сигарами, когда Карри, открыв на звонок дверь, привел к нам окружного прокурора.

— Не верю своим глазам! — шутливо воскликнул тот, поднимая руку в знак приветствия. — Нью-йоркский знаток искусств уже встал.

— И дьявольски страдает от этого, — в тон ему отозвался Ванс. Однако было видно, что у окружного прокурора далеко не игривое настроение. Неожиданно он помрачнел.

— Ванс, меня привело сюда весьма серьезное дело. Я очень тороплюсь и забежал на минутку, чтобы сообщить вам, что… Дело в том, что убит Олвин Бенсон.

Ванс вяло посмотрел на него.

— В самом деле, — пробормотал он. — Какая неприятность! Но он, несомненно, заслужил это. Придвиньте кресло к столу, и Карри нальет вам кофе. — Он нажал кнопку звонка.

Маркхэм нерешительно посмотрел на него, потом махнул рукой.

— Ну хорошо. Пара минут не играет никакой роли. Но только одну чашку. — И сел в кресло.

Глава 2. На месте преступления

(Пятница, 14 июня, 9 часов утра)

Джон Ф. К. Маркхэм был избран окружным прокурором Нью-Йорка в результате победы на выборах кандидатов от независимых. Он был прокурором четыре года и, возможно, его избрали бы на второй срок, если бы не происки его противников. Он был неутомимым работником и превратил прокуратуру в действенный орган правосудия. Будучи человеком неподкупным, он окружил себя только своими сторонниками и внушил чувство безопасности всем, кто верил в закон и справедливость.

После нескольких месяцев работы Маркхэма прокурором одна из газет окрестила его Сторожевым Псом, и эта кличка, прилипнув к нему, сохранилась за ним. В самом деле, его выступления в качестве обвинителя пользовались таким успехом и были настолько замечательны, что их часто цитируют в политических и официальных выступлениях даже сегодня.

Маркхэм был высоким, крепко сложенным мужчиной около сорока лет с чисто выбритым моложавым лицом, которому никак не соответствовали седые волосы. Он не был красив, если судить по обычным стандартам, но в нем угадывалась исключительная индивидуальность. Кроме того, он был человеком высокой культуры, что редко встречается даже в наши дни среди официальных должностных лиц. И в то же время это был человек с необузданным и грубым характером. Но его грубость смягчалась воспитанностью и не являлась грубостью, вызванной чувством превосходства над другими. Он был обходительным, когда это не касалось его служебных обязанностей. Но в начале моего с ним знакомства я видел, как его сердечность неожиданно заменяется мрачной властностью. Передо мной возникал как бы совсем иной человек — твердый, упорный, символ вечного правосудия. Я. часто бывал свидетелем подобных трансформаций Маркхэма, пока длилось наше знакомство.

Сейчас он сидел напротив меня в гостиной Ванса с выражением упрямой агрессивности на липе, и я знал, что он глубоко удручен убийством Олвина Бенсона.

Он торопливо глотал кофе и чуть не разбил чашку, когда Ванс, с изумлением следивший за ним, заметил:

— Скажите, почему у вас такой печальноозабоченный вид? Не вы ли, случайно, являетесь убийцей?

Маркхэм игнорировал легкомысленное замечание Ванса.

— Я еду к Бенсону. Хотите поехать со мной? Как-то вы спрашивали меня о серьезном деле. Я обещал взять вас с собой и теперь хочу выполнить обещание.

Я тут же припомнил, как несколько недель назад в Стюйвезант-клубе, когда темой для разговора стали убийства в Нью-Йорке, Ванс выразил желание участвовать в одном из расследований, которым будет заниматься Маркхэм, и тот, в свою очередь, обещал привлечь Ванса в ближайшее серьезное дело. Практически для подобного желания со стороны Ванса послужил его интерес к психологии человеческого поведения, а дружба с Маркхэмом как раз представляла для Ванса широкие возможности.

— Вы не забыли об этом? — лениво осведомился Ванс. — Спасибо за восхитительный хотя и не очень приятный подарок. — Он взглянул на часы, стоящие на камине. Было без нескольких минут девять. — Но какое неподобающее время! А если меня кто-нибудь увидит?

Маркхэм нетерпеливо дернулся в кресле.

— Ну, если вы решите, что удовлетворение вашего любопытства компенсирует неловкость, которую вы испытываете при появлении на публике в девять часов утра, тогда поторопимся. Я, конечно, считаю, что вам следует ехать в халате и шлепанцах. К тому же мне бы не хотелось терять время, ожидая, пока вы оденетесь.

— К чему такая спешка, старина? — спросил Ванс, зевая. — Парень этот мертв, не так ли? Теперь он уже никуда не сбежит.

— Да пошевеливайтесь вы, — огрызнулся Маркхэм. — Это не шуточное дело. Оно дьявольски серьезно и, судя по всему, грозит чудовищным скандалом. Так вы идете?

— Иду ли я? Я скромно следую за мстителем. — Ванс встал и поклонился Маркхэму.

Он позвонил Карри и приказал подать одежду.

— Я буду помогать Маркхэму возиться с трупом и потому хочу выглядеть изящно. Сегодня достаточно тепло для шелкового костюма?. И лавандовый галстук.

— Надеюсь, вы не нацепите зеленую гвоздику, — усмехнулся Маркхэм.

— А вы начитались мистера Хиченса, — поддел его Ванс — Надо же: такая ересь из уст окружного прокурора! Во всяком случае, вы хорошо знаете, что я никогда не ношу бутоньерок. Украшения для мужчин — это дурной вкус Это удел развратников и саксофонистов… Но расскажите мне пока об этом Бенсоне.

Ванс одевался с помощью Карри с такой скоростью, какую я никогда не видел и не ожидал от него. За его добродушным настроением скрывались тревога и волнение.

— Я полагаю, вы слышали об Олвине Бенсоне, — начал окружной прокурор. — Так вот. Сегодня утром его экономка позвонила в полицейский участок и сообщила, что нашла своего хозяина убитым в его любимом кресле в гостиной. Сообщение об этом было немедленно передано в Управление полиции и прокуратуру. Мой помощник тут же уведомил меня. Я пытался оставить это дело в руках полиции, но полчаса спустя позвонил майор Бенсон, брат Олвина, и попросил меня, как об одолжении, заняться этим делом. Я знаю майора уже двадцать лет и не смог отказать ему. Поэтому я так тороплюсь попасть в дом Бенсона. Он живет на Западной Сорок восьмой улице, и я решил заехать за вами, помня о вашей просьбе взять вас с собой на расследование подобного дела.

— Очень мило с вашей стороны, — пробормотал Ванс, глядясь в зеркало. Потом он повернулся ко мне: — Поедем, Ван, посмотрим на покойного Бенсона. Я уверен, сыщики Маркхэма раскопают факт, что я ненавижу невоспитанных людей, и обвинят меня в преступлении, все же безопаснее чувствовать рядом своего адвоката… Вы не возражаете, Маркхэм?

— Конечно, нет, — с готовностью согласился Маркхэм, но я чувствовал, что он предпочел бы не видеть меня рядом. Однако это дело настолько заинтересовало меня, что я решил забыть условности и вскоре с Маркхэмом и Вансом спускался вниз по лестнице.

Мы сели в такси и поехали по Мэдисон-авеню. По дороге я в который раз удивлялся дружбе этих несхожих людей — прямого и откровенного, неподкупного и сурового, сверхсерьезного Маркхэма и непостоянного и подвижного, циничного и веселого Ванса. Однако какими бы ни были различия между ними, они не мешали их дружбе. Похоже, что каждый из них видел в другом то, чего недоставало ему самому. Маркхэм олицетворял для Ванса твердость и неизменность жизненных устоев, тогда как Ванс символизировал для Маркхэма беззаботность, экзотику и жажду интеллектуальных приключений. Их близость была гораздо большей, чем это было видно, и несмотря на преувеличенное осуждение Маркхэмом поступков и мнений Ванса, он уважал глубокий ум Ванса и считался с его мнением.

Пока мы ехали в машине, Маркхэм был молчалив и мрачен. С тех пор как мы вышли из дома, он не проронил ни слова, но когда мы свернули к Сорок восьмой улице, Ванс обратился к нему:

— Как положено действовать согласно этикету в доме, где есть покойник: снимать шляпу или нет?

— Можете оставить ее на голове, — отрезал Маркхэм.

— Боже мой! Похоже на синагогу, да? Очень интересно! Может быть, надо снимать обувь, чтобы не наследить в доме?

— Нет, — ответил Маркхэм. — Гости остаются полностью одетыми. Никакой разницы между визитом к живому или мертвому нет.

— Мой дорогой Маркхэм! — Голос Ванса звучал меланхолично. — Ужасный моралист по природе снова заговорил в вас Это ваше замечание целиком в духе Эповрта Лигуша.

Маркхэм был не в состоянии следить за мыслью Ванса.

— Есть одна или две вещи, — рассудительно произнес он, — о которых я вас должен предупредить. Учтите, что это дело наделает шуму и будет много драк ради чести. Я не особенно верю в эффективность полиции, которая будет заниматься этим делом. Поэтому будьте осторожны и не порицайте их за неправильный путь, который они могут выбрать. Мой помощник, который уже находится там, сказал мне, что он думает, будто инспектор передаст дело Хэсу. Хэс — это служащий из Бюро уголовных расследований, и он, несомненно, убежден, что в настоящий момент я делаю все, чтобы предать это дело гласности.

— А разве вы не его начальник? — спросил Ванс

— Конечно, и это делает ситуацию еще более сложной и деликатной… Боже, как бы я хотел, чтобы майор не обращался ко мне!

— Гм! — вздохнул Ванс. — Мир полон таких Хэсов. И это сильно раздражает.

— Вы неправильно поняли меня, — торопливо вмешался Маркхэм. — Хэс — хороший человек. Раз дело передают Хэсу, значит, Управление считает его очень серьезным. Неприятностей никаких не будет, но я хочу, чтобы атмосфера была по возможности тихой и ясной. Хэс будет рассматривать вас обоих как зрителей, которых я привел с собой, поэтому я прошу вас, Ванс, держаться скромнее.

— Если вы не возражаете, я предпочту краснеть, как роза. И непременно угощу этого сверхчувствительного Хэса своими лучшими сигаретами «Реджа» с лепестками роз.

— Если вы это сделаете, — улыбнулся Маркхэм, — он, возможно, арестует вас как подозрительную личность.

Мы остановились в конце Сорок восьмой улицы у старинного кирпичного дома. Этот дом, построенный в те дни, когда постоянство и красота ценились среди городских архитекторов, был высшего класса. Дом по замыслу не отличался от соседних, но превосходил их роскошью и индивидуальностью, которая сказывалась в декоративном оформлении гребня стен и в разных украшениях около входа и над окнами.

Между тротуаром и входом в дом была большая лужа, но поверх нее лежала стальная решетка, которая подходила прямо к десятифутовой лестнице, ведущей к двери. Между дверью и стеной справа было два широких окна, закрытых тяжелыми железными решетками. Перед входом в дом толпилась группа подавленных зрителей, а возле лестницы болтались молодые люди с тревожными и озабоченными лицами репортеров.

Дверь вашего такси открыл полисмен, который отсалютовал Маркхэму и стал прокладывать нам путь в толпе. Другой полисмен узнал Маркхэма, пропустил нас и отдал честь.

— Ave, Caesar, te salutamus^[2], — прошептал мне Ванс с усмешкой.

— Успокойтесь, — проворчал Маркхэм. — У меня достаточно хлопот и без ваших передернутых цитат.

Мы открыли массивную дубовую дверь и вошли в прихожую, где нас встретил помощник окружного прокурора Динвидди, серьезный, смуглый молодой человек с преждевременными морщинами на лице. У него был такой вид, будто вся человеческая скорбь и все человеческое горе легли на его плечи.

— Доброе утро, шеф, — приветствовал он Маркхэма с явным облегчением. — Я чертовски рад, что вы приехали сюда. Это дело довольно ясное. Заурядное убийство, хотя пока нет основной нити.

Маркхэм мрачно кивнул и посмотрел мимо него в гостиную.

— Кто там? — спросил он.

— Люди, которых прислал главный инспектор, — ответил Динвидди, пожимая плечами. — Они работают.

В этот момент в дверях гостиной появился высокий, массивный мужчина средних лет, розовощекий с пышными светлыми усами. Увидев Маркхэма, он с протянутой рукой направился к нему. Я немедленно узнал в нем главного инспектора О'Брайена, одного из руководителей полиции. Он важно поздоровался с Маркхэмом, а потом мы с Вансом были представлены ему. Инспектор О'Брайен сдержанно кивнул каждому из нас и направился обратно в гостиную, а Маркхэм, Динвидди, Ванс и я последовали за ним.

Комната, в которую мы вошли через широкую двойную дверь, была очень большой, почти квадратной, с высокими потолками. Два окна выходили на улицу, а на противоположной от них стене было еще окно, выходящее на асфальтированный двор. Слева от этого окна была дверь, которая вела в столовую.

Комната поражала показной роскошью. На стенах висело несколько тщательно обрамленных картин, изображавших бегущих лошадей, и несколько охотничьих трофеев. Огромный восточный ковер покрывал пол. В середине одной из стен был устроен камин, окаймленный лепными украшениями, над ним — мраморная каминная полка. По диагонали к углу справа стояло пианино из орехового дерева, отделанное медными украшениями. Затем книжный шкаф из красного дерева со стеклянными дверцами, прикрытыми занавесками; небольшой письменный стол со множеством ящиков; невысокая венецианская скамейка, отделанная жемчугом; небольшой столик из тикового дерева, инкрустированный бронзой, на котором стоял большой медный самовар; еще один инкрустированный стол длиной около шести футов — в центре комнаты. Рядом со столом, ближе к двери в коридор, спинкой к окнам стояло большое плетеное кресло.

В этом кресле находилось тело Олвина Бенсона.

Хотя я два года провел на передовой во время войны и видел множество ужасных трупов, я не мог подавить чувства сильного отвращения при виде этого убитого человека. Во Франции смерть казалась неизбежной частью ежедневной обыденности, но здесь, в этой роскошной обстановке, смерть выглядела каким-то алым роком. Яркое июньское солнце заливало комнату, из окон доносился обычный городской шум, какофония звуков, свидетельствующая о мирной и спокойной жизни.

Тело Бенсона в кресле занимало такое естественное положение, что казалось, вот сейчас он повернет голову в нашу сторону и спросит, почему мы вторглись в его дом. Его голова была чуть откинута на спинку кресла. Правая нога была закинута на левую. Локтем правой руки он слегка касался стола, а левая свободно лежала на ручке кресла. Но что больше всего поражало и подчеркивало естественность его позы — это небольшая книжка, которая была у него в правой руке, как будто он читал и на мгновение оторвался от нее.

Он был убит выстрелом в лоб, и на лбу виднелась маленькая круглая дырка, почерневшая от свернувшейся крови. Большое пятно крови на ковре около креста указывало на обильное кровотечение, вызванное проникновением пули в мозг. Если бы не эти ужасные следы, то можно было бы подумать, что он на мгновение оторвался от книга и откинулся на сливку кресла, чтобы отдохнуть.

Он был одет в старый смокинг и брюки от вечернего костюма. На ногах красные шлепанцы. Рубашка была расстегнута, как будто ему было жарко. Внешне он не был привлекательным человеком, особенно некрасива была его лысая голова. Кроме того, он был очень толст. Толстые, обвисшие щеки, такая же обвисшая морщинистая шея. Вздрогнув от отвращения, я перенес внимание на других людей, находящихся в комнате.

Два здоровенных парня с огромными руками и ногами разглядывали стальную решетку на окнах. Особое внимание они уделяли тем местам, где решетка была вцементирована в стену, и изо всех сил старались расшатать ее. Другой мужчина среднего роста со светлыми усами следил из их работой. Еще один человек, в костюме из голубой саржи и котелке, уперев руки в бока, разглядывал труп, сидящий в кресле. Он разглядывал его с такой настойчивостью, будто надеялся узнать у трупа тайну убийства.

Какой-то мужчина необычной наружности стоял у ближайшего окна и разглядывал через ювелирную лупу небольшой предмет у себя на ладони. Я узнал его по фотографиям, которые часто видел в газетах. Капитан Карл Хагедорн — самый известный в Америке эксперт по оружию — был огромным и рослым человеком лет пятидесяти. Его поношенный черный пиджак прохудился на локтях, а брюки обтягивали лодыжки, что придавало ему комический вид. У него была круглая ненормально большая голова, а уши, казалось, приросли к ней. Рот прикрывали громадные косматые усы. Капитан Хагедорн уже тридцать лет сотрудничал с нью-йоркской полицией, и хотя все Управление потешалось над ним, его очень уважали и считались с его мнением. Его мнение, высказанное по поводу любого огнестрельного оружия, было окончательным и принималось всеми сотрудниками Управления.

У двери, ведущей в столовую, разговаривали двое мужчин. Один из них — инспектор Уильям Моран, руководитель детективного бюро, а второй — Эрнест Хэс, о котором нам рассказывал Маркхэм.

Едва мы вслед за старшим инспектором О'Брайеном вошли в комнату, как все прекратили свои занятия и уставились на нас. Маркхэма они приветствовали холодно, но почтительно. Только капитан Хагедорн, едва оторвав голову от предмета на своей ладони, бросил на нас беглый взгляд и тут же уткнулся в созерцание чего-то малого с таким отсутствующим видом, что это вызвало легкую улыбку Ванса.

Инспектор Моран и сержант Хэс выступили вперед. После церемонии рукопожатия (что, я заметил, было среди членов полиции и работников прокуратуры чуть ли не религиозным ритуалом), Маркхэм представил Морану и Хэсу Ванса и меня и коротко объяснил причину нашего присутствия здесь. Инспектор Моран вежливо поклонился нам, было видно, что он смирился с нашим появлением. Но сержант Хэс игнорировал объяснение Маркхэма и смотрел куда-то в сторону, как будто мы вообще не существовали.

Инспектор Моран резко отличался от всех остальных. Он выглядел лет на шестьдесят, голова совсем седая, усы с проседью. Одет он был чрезвычайно тщательно. Он скорее напоминал какого-нибудь маклера с Уолл-стрит, чем полицейского офицера^[3].

— Я поручил это дело сержанту Хэсу, — пояснил он низким, хорошо поставленным голосом. — Похоже, что у нас будет масса неприятностей, прежде чем мы закончим его. Даже главный инспектор так думает. Он был здесь в восемь часов утра.

Инспектор О'Брайен отошел от нас, как только мы вошли в комнату, и сейчас с серьезным и непроницаемым видом стоял возле окон.

— Ну, я, пожалуй, пойду, — прибавил инспектор Моран. — Они вытащили меня из постели в половине восьмого, и я еще не завтракал. Раз вы здесь, то я уже не нужен. Доброго утра. — И он снова пожал нам руки.

Когда он ушел, Маркхэм обратился к своему помощнику:

— Динвидди, посмотрите, пожалуйста, за этими людьми. Здесь они, как дети в лесу, но хотят знать, как делается подобная работа. Объясните им все, а я пока поговорю с сержантом Хэсом.

Динвидди принял поручение Маркхэма радостно. Я думаю, ему не терпелось найти слушателей, чтобы излить свое возбуждение. Мы трое приблизились к трупу, и я тут же услышал мрачный голос Хэса:

— Я полагаю, теперь вы передадите это дело мне, мистер Маркхэм. Динвидди и Ванс о чем-то разговаривали, а я с интересом наблюдал за Маркхэмом, поскольку был наслышан о соперничестве между полицией и прокуратурой.

Маркхэм посмотрел на Хэса и снисходительно улыбнулся.

— Я здесь для того, чтобы работать с вами вместе, а не для того, чтобы мешать. Я бы не явился сюда, если бы мне не позвонил майор Бенсон и не попросил приехать. И особенно я хочу, чтобы мое имя не упоминалось. Достаточно хорошо известно, что майор мой друг, поэтому лучше не упоминать обо мне.

Хэс что-то пробормотал, но я не расслышал, однако было ясно, что он удовлетворен. Хэс хорошо знал Маркхэма, знал, что его слово твердо и, кроме того, ему нравился прокурор.

— Поскольку это дело в руках полиции, — продолжал Маркхэм, — то вам, очевидно, придется принять репортеров. Меня это устраивает, — он добродушно улыбнулся, — ведь в случае чего-нибудь непредвиденного ругать они будут вас.

— Все ясно, — сказал Хэс

— В таком случае, сержант, давайте приступим к делу.

Глава 3. Женская сумочка

(Пятница, 14 июня, 9. 30 утра)

Окружной прокурор и сержант Хэс подошли к трупу и остановились рядом с ним.

— Вот видите, — начал Хэс, — он был убит выстрелом спереди. Выстрел был произведет удивительно точно, пуля попала в лоб, вышла с затылка и попала в деревянную панель между окнами. — Он указал место на деревянной облицовке, куда попала пуля. — Мы нашли стреляную гильзу, а капитан Хагедорн вытащил пулю.

Он повернулся к эксперту по оружию.

— Как дела, капитан? Что-нибудь особенное?

Хагедорн медленно поднял голову и, близоруко щурясь, посмотрел на сержанта. Сделав несколько неуклюжих движений, он ответил:

— Пуля сорок пятого калибра, армейского образца, выпущена из автоматического кольта.

— Вы можете сказать, капитан, как близко к Бенсону находился этот кольт?

— Да, сэр, могу, — с тяжеловесной медлительностью проговорил Хагедорн. — Между пятью и шестью футами, возможно.

Хэс хмыкнул.

— Возможно, — повторил он, обращаясь к Маркхэму. — Вот видите, сэр, раз капитан так говорит… Видите ли, сэр, ничто, кроме пуль сорок четвертого и сорок пятого калибра да еще армейских, то есть со стальной оболочкой, не может пробить голову человеку, как головку сыра. Да и для того, чтобы пуля впилась в деревянную обшивку стены, необходимо было стоять довольно близко к Бенсону. Поскольку на лице убитого нет следов пороха, стало быть, расстояние, указанное капитаном, вполне реально.

В это время раздалось хлопанье входной двери и вскоре к нам присоединился доктор Доремус, главный судебно-медицинский эксперт со своим помощником. Он пожал руки Маркхэму и О'Брайену и по-дружески отсалютовал Хэсу.

— Простите, что я не мог приехать пораньше, — извинился он. Это был нервный человек с крупным морщинистым лицом и манерами торговца недвижимостью.

— Ну-с, что мы имеем здесь? — сказал он, направляясь к трупу.

— Это вы нам скажете, док, — заметил Хэс.

Доктор Доремус подошел к убитому с тем выражением, которое вырабатывается у людей, привыкших к трупам за много лет работы. Сперва он внимательно осмотрел лицо. По-моему, он искал следы пороха. Потом осмотрел лоб и пощупал дырку на затылке. Затем он ощупал руки убитого и покачал его голову из стороны в сторону. Убедившись, что смерть наступила давно, он обратился к Хэсу:

— Можно сиять его с кресла?

Хэс вопросительно посмотрел на Маркхэма.

— Как вы считаете, сэр?

Маркхэм кивнул, и Хэс, подозвав двух мужчин, стоящих у окна, приказал им перенести труп на тахту. Но и на тахте труп продолжал занимать сидячее положение, и доктор Доремус и его помощник принялись разгибать застывшие члены трупа. Потом труп раздели, и доктор Доремус принялся искать другие раны. Особое внимание он обращал на руки. Закончив осмотр, он выпрямился и вытер руки большим цветастым носовым платком.

— Выстрел произведен прямо в лоб, — заявил доктор. — Пуля пробила голову насквозь. Вы нашли ее, не так ли? Он проснулся в момент выстрела. Смерть наступила мгновенно, возможно, он даже не узнал, кто стрелял в него… С момента смерти прошло, я бы сказал, восемь часов, может быть, чуть больше.

— Ну, скажем, его убили в половине первого ночи. Это возможно? — спросил сержант Хэс

Доктор посмотрел на часы.

— Да, возможно… Что еще?

Все молчали. После долгой паузы заговорил старший инспектор:

— Доктор, мы бы хотели еще сегодня получить отчет о вскрытии.

— Хорошо, — кивнул доктор. Он уложил инструменты в саквояж и вручил его своему помощнику. — Но в таком случае нужно побыстрее отправить тело в морг.

Он церемонно раскланялся и торопливо ушел. Хэс повернулся к детективу, который стоял у стола, когда мы вошли в комнату.

— Бэрк, позвони в Управление, пусть побыстрее пришлют машину за трупом. Потом отправляйся в Управление и жди меня.

Бэрк отсалютовал и исчез.

Затем Хэс обратился к одному из детективов, изучающих решетки на окнах:

— Ну что, Сниткин? — спросил он.

— Ничего, сержант, — последовал ответ. — Никаких шансов. Решетки крепки, как в тюрьме. Через окна никто не проходил.

— Хорошо, — сказал Хэс — Тогда вы оба следуйте за Барком.

Когда они ушли, подвижный человек в костюме из голубой саржи подошел к столу и положил два окурка.

— Я нашел их под каминной решеткой, — меланхолично объяснил он. — Этого мало, конечно, сержант, но больше ничего нет.

— Хорошо, Эмери, — усмехнулся Хэс. — Ты здесь больше не нужен. Позже увидимся в Управлении.

Хагедорн медленно шагнул к Хэсу.

— Полагаю, я здесь тоже не нужен. Но эту пулю я пока оставлю у себя. На ней есть какие-то странные метки. Вы не возражаете, сержант?

Хэс снисходительно улыбнулся.

— Конечно, не возражаю. Берите на здоровье. Надеюсь, вы не потеряете ее.

— Конечно, не потеряю, — серьезно уверил его капитан и, ни на кого не глядя, тяжело двинулся к выходу.

Ванс, который стоял позади меня, окаю двери, повернулся и последовал за ним. Несколько минут они тихо разговаривали. Ванс, кажется, задавал вопросы, и я, хотя стоял довольно далеко от них, улавливал отдельные слова, вроде «траектория», «начальная скорость», «угол огня», «движущая сила», «удар», «отклонение» и тому подобные, и удивился интересу Ванса.

Пока Ванс благодарил Хагедорна, в холл вошел инспектор О'Брайен.

— Вы уже действуете? — Он покровительственно улыбнулся Вайсу и добавил без всякого перехода: — Пойдемте, капитан, я отвезу вас в город.

Маркхэм услышал его слова.

— Вы приготовили для Динвидди комнату, инспектор? — спросил он.

— Конечно, — ответил инспектор. Они втроем удалились.

Мы с Вансом остались в комнате вместе с Хэсом и окружным прокурором и вдруг, как по команде, сели в кресла. Ванс сел у двери в столовую лицом к тому креслу, в котором был убит Бенсон.

Я с интересом наблюдал за действиями Ванса с момента прибытия в этот дом. Едва войдя в комнату, он нацепил монокль, и хотя он выглядел пассивным и равнодушным, я знал, что это его действие означает самый живой интерес. Когда его ум был встревожен и он хотел быстро во всем разобраться, он надевал монокль. Обычно он обходился без монокля. Я заметил, что монокль дает ему скорее ясность ума, чем ясность зрения^[4].

Сначала он без особого любопытства разглядывал комнату и с какой-то апатией и скукой следил за происходящим, но во время коротких бесед Хэса с подчиненными его лицо приняло выражение циничного удивления. Следя за общим рассуждением помощника окружного прокурора Динвидди, Ванс бесцельно прохаживался по комнате, разглядывая различные предметы и стараясь не задеть мебель. Наконец, он остановился у деревянной панели и наклонился вперед, разглядывая дыру, оставленную пулей, и сразу после этого направился к двери и выглянул в холл. Единственное, что действительно привлекло его внимание, это тело убитого. Он несколько минут постоял около него, разглядывая с разных позиций и особое внимание уделяя рукам, как будто не мог понять, каким образом убитый держит книгу. Однако скрещенные ноги еще больше заинтересовали его, и он даже присел, чтобы лучше рассмотреть их. Наконец, он сунул монокль в жилетный карман и подошел к двери, у которой стояли Динвидди и я. За дальнейшими действиями сержанта Хэса он наблюдал с ленивым равнодушием вплоть до отъезда капитана Хагедорна.

Итак, только мы вчетвером расселись по разным углам комнаты, как вдруг в дверях появился полицейский, дежуривший в вестибюле.

Он отдал честь Хэсу и доложил:

— Сэр, пришел человек из местного полицейского участка. Он говорит, что ему нужен офицер, ведущий следствие. Могу я впустить его?

Сержант Хэс сдержанно кивнул и вскоре перед нами предстал огромный рыжеволосый ирландец в штатском. Он отдал честь Хэсу, но, узнав окружного прокурора, начал докладывать ему:

— Я полицейский Мак-Лолин из полицейского участка на Западной Сорок восьмой улице. Прошлую ночь я дежурил в этих местах. Примерно около полуночи перед этим домом остановился большой «кадиллак». Я обратил на него внимание потому, что на заднем сиденье было много рыболовных принадлежностей и горели все огни. Когда утром я услышал о преступлении, то доложил своему сержанту о машине, и он прислал меня сюда, доложить вам.

— Великолепно, — сказал Маркхэм и кивнул, подражая манерам Хэса.

— Возможно, в этом что-то есть, — сказал последний с явным сомнением. — Как долго стояла здесь эта машина, Мак-Лолин?

— Во всяком случае, не менее получаса. Впервые я увидел ее до полуночи, потом я был здесь примерно в половине первого, и она все еще стояла, но в следующее мое появление здесь машины уже не было.

— Вы видели что-нибудь еще? Кого-нибудь, садящегося или выходящего из машины, или того, кто, по-вашему, мог быть ее владельцем?

— Нет, сэр, я не видел никого.

Он ответил еще на несколько разных вопросов и был отпущен.

— Во всяком случае, рассказ о машине понравится репортерам, — сказал Хэс

Во время расспросов Мак-Лолина Ванс сидел с таким равнодушным и скучающим видом, что я не уверен, слышал ли он хоть одно слово. Он даже едва сдерживал зевоту. Потом он встал, прошелся по комнате и, наконец, остановился у центрального стола, взяв в руки один из окурков, найденных в камине. Ванс долго крутил окурок между большим и указательным пальцами, пока не высыпался табак, остаток которого он положил себе на ноготь большого пальца и поднес к носу.

Хэс, который сердито наблюдал за его манипуляциями, неожиданно наклонился вперед.

— Что вы там делаете? — грубо спросил он.

— Нюхаю табак, — отозвался Ванс и удивленно приподнял брови. — Он довольно нежный и с чем-то смешан.

Хэс сердито нахмурился.

— Вам лучше сидеть на месте, сэр, — посоветовал он. Потом оглядел Ванса с ног до головы и сердито спросил: — Вы табачный эксперт?

— Конечно, нет, дорогой мой, — слащаво отозвался Ванс. — Моя специальность — скарабеи династии Птоломеев.

— Вам действительно не следует ни к чему прикасаться, Ванс, — дипломатично вмешался Маркхэм. — На месте преступления никогда не известно, что может оказаться важным. Эти сигаретные окурки могут оказаться важной уликой.

— Уликой!? — воскликнул Ванс. — Боже мой! Вы никогда мне этого не говорили! Очень интересно.

Маркхэм был явно раздражен, а Хэс кипел от ярости, но сдержался и даже выдавил из себя улыбку. Очевидно, он чувствовал, что был слишком резок с другом окружного прокурора, однако даже друзьям следует выговаривать, если они ведут себя плохо.

Однако Хэс никогда не был низкопоклонником и льстецом со своими начальниками. Он знал свое место, не обращал внимания на то, что думают о нем другие, и был равнодушен к дальнейшей карьере. Тем не менее упорство и твердость характера вызывали уважение к нему, и за это его все ценили.

Он был рослым, сильным человеком, крепко сложенным, но тем не менее двигался легко и даже грациозно. Его голубые глаза смотрели твердо и уверенно. У него был маленький нос, твердый овальный подбородок и всегда плотно сжатые губы. В его черных волосах, хотя он давно перешагнул за сорок лет, не было и намека на седину; Голос у него был громкий, с агрессивными нотками, однако он повышал его крайне редко. И вообще он внешне напоминал традиционного детектива. Конечно, в нем было много хорошего, и в это утро я поймал себя на том, что любуюсь им, хотя он явно был ограниченным человеком.

— Так какова ситуация, сержант? — спросил Маркхэм. — Динвидди сообщил мне лишь один голый факт об убийстве.

Хэс откашлялся.

— Мы получили сообщение об этом около семи часов, — начал он. — Миссис Платц, экономка Бенсона, позвонила в местный полицейский участок и, сообщив, что нашла своего хозяина мертвым, попросила немедленно прислать кого-нибудь. Сообщение об этом, конечно же, было немедленно передано в Управление. В то время меня там не было, но Бэрк и Эмери дежурили. Они известили об этом инспектора Морана и немедленно отправились сюда. Несколько человек из местного участка уже были здесь и вели предварительную работу. Когда инспектор прибыл и ознакомился с ситуацией, он немедленно позвонил мне. Когда я приехал, местных полицейских уже не было, а Бэрку и Эмери помогали трое или четверо человек из бюро. Инспектор позвонил капитану Хагедорну — он считал, что это крупное дело и нужен классный эксперт, — и тот прибыл незадолго до вашего появления. Мистер Динвидди прибыл сюда вскоре после инспектора и немедленно позвонил вам. Старший инспектор О'Брайен появился чуть раньше меня. Миссис Платц я допросил, а мои люди обшарили дом сверху донизу.

— Где сейчас миссис Платц? — спросил Маркхэм.

— Наверху, под наблюдением одного из местных полицейских, — ответил Хэс — Она живет здесь.

— Почему вы назвали доктору половину первого как возможное время убийства?

— Миссис Платц сказала мне, что она примерно в это время слышала звук выстрела, и я решил, что этим выстрелом был убит Бенсон. Теперь я действительно верю, что это так, потому что это подтверждается многими вещами.

— Я думаю, нам еще раз следует поговорить с миссис Платц, — сказал Маркхэм. — Но прежде всего: вы нашли здесь что-нибудь такое, что может навести на след?

Хэс едва заметно колебался. Он достал из кармана женскую сумочку и пару женских белых перчаток и положил все это на стол перед окружным прокурором.

— Один из местных полицейских нашел это возле камина.

После осмотра перчаток Маркхэм открыл сумочку, высыпал содержимое на стол и стал внимательно изучать, а Ванс с безучастным видом курил сигарету.

Сумочка была покрыта золотой сеткой и украшена сапфирами. Она была необычайно мала и, видимо, предназначалась для ношения с вечерним платьем. Содержимое, которое сейчас рассматривал Маркхэм, состояло из плоского обтянутого шелком портсигара, золотого флакона духов, cloisonne^[5] пудреницы, небольшого красивого мундштука из янтаря, губной помады в золотом футляре, расшитого французского носового платка с монограммой «М. Ст. К.» и ключа от вельского замка.

— Это может дать нам неплохую нить, — сказал Маркхэм, указывая на метку. — Я надеюсь, сержант, вы обращались с этими предметами осторожно?

Хэс кивнул.

— Да, и я полагаю, что эта сумочка принадлежит женщине Бенсона, которая была здесь прошлой ночью. Экономка сказала, что вечером у него было свидание, и он ушел. Когда он вернулся, она не знает, я думаю, что мы без труда найдем владелицу сумочки.

Маркхэм взял портсигар и открыл его. Несколько крошек табака просыпалось на стал. Хэс вскочил.

— Может быть, сигареты из этого портсигара! — воскликнул он. — Он схватил окурок и осмотрел его. — Да, это женская сигарета. И похоже, что ее курили через мундштук.

— Я не согласен с вами, сержант, — медленно проговорил Ванс.

— Надеюсь, вы простите. Кончик сигареты испачкан губной помадой. Правда, ее трудно различить на золотом обрезе, но она есть.

Хэс резко повернулся и посмотрел на Ванса. Он был слишком удивлен, чтобы негодовать или обижаться. После разглядывания сигареты он снова повернулся к Вайсу.

— Может быть, вы по табачным крошкам скажите нам, что окурки из этого портсигара, — с мрачной иронией сказал Хэс.

— А разве вы сами не можете определить это? — произнес Ванс, неохотно отрываясь от кресла.

Ванс задумчиво осмотрел портсигар, открыл его и, достав сигарету, показал Хэсу.

— Я думаю, сержант, — сказал он, — что и невооруженным глазом видно, что они тождественны.

Хэс добродушно усмехнулся.

— Да он совсем как мы, мистер Маркхэм, — заметил Хэс и, достав конверт, тщательно уложил в него сигарету, взятую из портсигара, и окурок, найденный в камине.

— Вот видите, Ванс, как важны бывают сигаретные окурки, — заметил. Маркхэм.

— Я бы этого не сказал, — отозвался Ванс — Какая ценность в этом окурке? Его даже докурить невозможно.

— Это улика, мой дорогой, — объяснил Маркхэм. — Мы найдем владелицу сумочки и узнаем, почему она так долго была здесь, что успела выкурить две сигареты.

Ванс удивленно поднял брови.

— Правда? Да это же замечательно.

— Остается только найти ее, — вмешался Хэс.

— Она — довольно решительная брюнетка, вы можете ее допросить, но, знаете, я не понимаю, почему вам хочется позлить эту леди?

— Почему вы сказали, что она брюнетка? — спросил Маркхэм.

— Ну если она не брюнетка, то собирается ею стать, — ответил Ванс. — Я понял это по цвету пудры и губной помады. Видите ли, дорогой мой, такие цвета блондинкам не подходят.

— Я предпочитаю согласиться с вашим мнением, Ванс, — улыбнулся Маркхэм и обратился к Хэсу: — Итак, сержант, будем искать брюнетку.

— Я согласен, — весело сказал Хэс, и я понял, что сейчас он простил Вансу уничтоженный второй окурок.

Глава 4. Рассказ экономки

(Пятница, 14 июня, 11 часов утра)

— Теперь, я полагаю, — сказал Маркхэм, — надо осмотреть дом. Я знаю, сержант, что вы уже сделали это, но хочу сам ознакомиться с обстановкой. Кстати, мне не хочется допрашивать экономку, пока не уберут отсюда труп.

Хэс встал.

— Хорошо, сэр. Я сам еще раз взгляну на дом, — сказал он. Мы вчетвером вышли в холл и направились по коридору налево, туда, где была лестница. Дверь в подвал была заперта на замок и засов.

— Сейчас подвал используется как склад, — пояснил Хэс. — Дверь на улицу закрывается отсюда. Платц слит наверху, Бенсон жил внизу, здесь достаточно комнат, а кухня на этом этаже.

Хэс открыл дверь на противоположной стороне коридора, и мы оказались в маленькой современной кухне. Два высоких окна, выходящих во двор, были закрыты стальными решетками и, кроме того, заперты. Пройдя через вращающуюся дверь, мы оказались в столовой, расположенной сразу же за гостиной. Два окна столовой выходили в маленький каменный двор, образованный домом Бенсона и соседним домом. Эти окна тоже были зарешечены и закрыты.

Мы снова вышли в холл и остановились в нескольких футах от лестницы, ведущей наверх.

— Вот видите, мистер Маркхэм, — сказал Хэс, — кто бы ни стрелял в Бенсона, он должен был пройти здесь. Другого пути нет. Я полагаю, раз Бенсон жил один и имел ценные вещи, то у него были основания опасаться грабителей. Во всем доме лишь одно окно в гостиной не имеет решетки, но и оно заперто. Кстати, оно выходит во внутренний двор. Остальные окна имеют решетки, но через них нельзя попасть в Бенсона, да и стреляли в него с противоположной стороны. Так что убийца должен был пройти через парадную дверь.

— Похоже, что вы правы, — согласился Маркхэм.

— Простите, что вмешиваюсь в ваши дела, — сказал Ванс, — но Бенсон сам впустил его.

— Да? — без всякого энтузиазма откликнулся Хэс. — Ну что же, позже мы это выясним, я надеюсь.

— О, без сомнения, — сухо сказал Ванс.

Мы поднялись наверх и вошли в спальню Бенсона, которая рас-полагалась как раз над гостиной. Спальня была обставлена великолепно. Окна тоже были закрыты и зарешечены. Вечерний костюм и белый жилет Бенсона лежали на стуле. Постель не смята и на ней лежали пристегивающийся воротник и черный галстук. Очевидно, Бенсон, вернувшись домой, разделся и так и оставил свои вещи. Его ботинки стояли на низкой скамейке рядом с постелью. На ночном столе в стакане с водой лежал платиновый мост с четырьмя фальшивыми зубами. На шифоньере лежал парик прекрасной ручной работы.

Этот последний предмет вызвал у Ванса большой интерес. Он внимательно рассмотрел его я сказал:

— Очень интересно. Знаете, Маркхэм, кажется, наш покойный друг носил фальшивые волосы.

— Я давно подозревал это, — последовал равнодушный ответ. Хэс, который все еще стоял у порога, выражал явное нетерпение.

— На этом этаже есть еще одна комната, — сказал он. — И тоже спальня. Экономка говорят, что она предназначена для гостей.

Мы с Маркхэмом пошли в эту комнату, а Ванс остался стоять на лестнице. Его явно не интересовал дом Олвина Бенсона. Когда мы поднялись ив третий этаж, Ванс спустился вниз, в главный холл. Когда мы, наконец, вернулись, Ванс изучал названия книг на стеллажах.

Едва мы спустились, как через переднюю дверь вошли двое мужчин с носилками. Карета «скорой помощи» стояла на улице. Они так грубо обращались с трупом и так небрежно сунули носилки в машину, что я вздрогнул. Ванс, бросив беглый взгляд на них, тут же перестал обращать внимание на происходящее. Он держал в руках прекрасно изданный том Томаса Пейна и был погружен в свои мысли.

— Я думаю, теперь пора переговорить с миссис Платц, — заметил Маркхэм, и Хэс направился к лестнице, чтобы отдать приказание.

Скоро седоволосая женщина средних лет, в сопровождении детектива с большой сигарой во рту, вошла в гостиную. Миссис Платц была простой старомодной женщиной с доброжелательным выражением лица. Мне она показалась не склонной к истерии, скорее, любящей хитро помолчать, чем говорить.

— Садитесь, пожалуйста, миссис Платц, — сказал Маркхэм мягко. — Я окружной прокурор и хотел бы задать вам несколько вопросов.

Она села на стул у двери и выжидающе, с некоторым страхом осмотрела всех нас. Мягкий голос Маркхэма действовал на нее успокаивающе и она ровным голосом стала отвечать на его вопросы. Главные факты, сообщенные ею, можно передать следующим образом.

Миссис Платц работала у Бенсона уже четыре года и являлась единственной служанкой. Жила она в этом же доме на третьем этаже.

Предыдущим днем мистер Бенсон вернулся домой необычно рано — примерно около четырех часов — и объявил, что обедать дома не будет. До половины седьмого он оставался в гостиной, причем дверь из холла была приоткрыта, а затем поднялся к себе, чтобы переодеться.

Из дома ушел около семи часов, но куда идет, не сказал. Мимоходом он заметил, что вряд ли вернется рано и что ей не стоит его ждать. Это было ее привычкой: ждать Бенсона на случай, если ему вздумается прийти домой с гостями. Это был последний раз, когда она видела его живым. Когда он вернулся домой, она не слышала.

Она легла спать в половине одиннадцатого и, поскольку было жарко, оставила свою дверь приоткрытой. Разбудил ее какой-то громкий взрыв. Она была удивлена, села на постели и зажгла свет, обратив внимание, что будильник на ее столе показывал половину первого ночи. Фактически это был еще ранний час, поскольку обычно Бенсон в подобных случаях возвращался домой не ранее двух часов. Поэтому она успокоилась, решив, что это был шум от выхлопных газов автомобиля, проехавшего мимо их дома. Таким образом она успокоила себя и снова легла спать.

В семь часов утра она проснулась и, как обычно, приступила к своим обязанностям. Направляясь к передней двери за молоком и сливками, она обнаружила тело своего хозяина. Все шторы в комнате были опущены. Сперва ей показалось, что Бенсон спит в своем кресле, но потом она увидела дырку у него во лбу и обратила внимание, что электрический свет не выключен; тогда она поняла, что он мертв. Она немедленно вышла в холл, попросила телефонистку соединить ее с полицейским участком и сообщила об убийстве. Потом она вспомнила о брате своего хозяина, майоре Бенсоне, и позвонила ему тоже. Он прибыл почти одновременно с полицейскими из местного участка на Западной Сорок восьмой улице. Он немного поговорил с ней и с детективами и уехал.

— А теперь, миссис Платц, — сказал Маркхэм, просматривая записи, которые он сделал во время рассказа, — я хочу задать вам еще два-три вопроса и больше мы вас беспокоить не будем… Скажите, миссис Платц, вы не заметили в поведении мистера Бенсона что-нибудь особенное, например, страх или еще что?

— Нет, сэр, — быстро ответила она. — Он вел себя как обычно.

— Я заметил, что почти на всех окнах этого этажа есть стальные решетки. Он боялся грабителей или что кто-то может влезть в дом?

— Не совсем так, — нерешительно ответила она. — Он часто, говорил, что полиция здесь в городе очень ненадежная, прошу прощения, сэр, и что человек сам должен заботиться о себе, если не хочет иметь неприятностей.

Маркхэм с усмешкой повернулся к Хэсу.

— Сделайте себе об этом пометку, сержант. — И продолжил, обращаясь к миссис Платц: — Вы знаете кого-нибудь, кто был бы зол на мистера Бенсона?

— Ни одной души, сэр, — важно ответила экономка. — Он был во многом странным человеком, сэр, но все любили его. Он все время бывал на приемах или сам устраивал приемы. Я никак не пойму, почему кому-то захотелось убить его.

Маркхэм снова просмотрел свои записи.

— Не думаю, что вы нужны нам еще. У вас есть вопросы, сержант?

Хэс на мгновение задумался.

— Пожалуй, нет. Но вы, — он обратился к миссис Платц, — не должны покидать дом, пока не получите разрешения. Возможно, у нас еще появятся к вам вопросы. И вы не должны никому ничего говорить, понятно? Двое моих людей будут постоянно дежурить здесь.

Во время этого разговора Ванс что-то писал в своей маленькой записной книжке, а когда Хэс замолчал, он вырвал листок и передал его Маркхэму. Тот ваял его, прочел и нахмурился. После некоторого колебания он вновь обратился к миссис Платц:

— Вы сказали, миссис Платц, что все любили вашего хозяина. А вы любили его?

Она опустила голову.

— Видите ли, сэр, — с неохотой проговорила она, — я только работала у него и у меня нет жалоб на его обращение со мной.

Несмотря на ее слова, было ясно, что либо она чрезвычайно не любила Бенсона, либо не одобряла его поведения. Однако Маркхэм не стал углубляться в этот вопрос.

— Да, кстати, миссис Платц, — продолжал Маркхэм, — мистер Бенсон держал в доме какое-либо огнестрельное оружие? Вы не знаете, был ли у него, например, револьвер?

Впервые за время допроса женщина проявила некоторое возбуждение и даже испуг.

— Да, сэр, был. — нетвердым голосом ответила она.

— Где же он его хранил?

Она внимательно посмотрела на Маркхэма, как бы взвешивая, стоит ли говорить откровенно, и медленно проговорила:

— В потайном ящике центрального стола. — Она понизила голос. — Вы сможете открыть его, если нажмете медную кнопку.

Хэс вскочил и нажал кнопку, которую она указала. Тотчас же открылся ящик, в котором лежал смит-вессон тридцать восьмого калибра с перламутровой рукояткой. Хэс взял его и осмотрел.

— Патроны все на месте, — лаконично объявил он.

На лице женщины появилось выражение огромного облегчения и она громко вздохнула. Маркхэм подошел к Хэсу и через его плечо уставился на револьвер.

— Приобщите его к делу, сержант, — сказал он. — Хотя я пока не знаю, какое он может иметь отношение.

Маркхэм вернулся, сел на свое место и, просмотрев записку Ванса, снова обратился к женщине:

— Еще один вопрос, миссис Платц. Вы сказали, что мистер Бенсон рано вернулся домой и до ухода просидел в этой комнате. Вы не знаете, были ли у него посетители за это время?

Я внимательно наблюдал за женщиной, и мне показалось, что она плотнее сжала губы. Во всяком случае, перед тем как ответить, она выпрямилась на стуле.

— Нет, не было, насколько я знаю.

— Но вы знали бы об этом, если бы раздался звонок в дверь? — настаивал Маркхэм. — В этом случае вы, видимо, должны были открыть дверь?

— Никого не было, — мрачно сказала она.

— А вечером был звонок в дверь после того, как вы ушли к себе?

— Нет, сэр.

— Вы услышали бы звонок, если бы спали?

— Да, сэр. Звонок расположен возле моей двери и рядом с кухней. Он звонят сразу в двух местах. Так сделал мистер Бенсон.

Маркхэм поблагодарил и отпустил ее. Когда она ушла, он вопросительно посмотрел на Ванса.

— Что за мысль пришла вам в голову, когда вы написали эти вопросы?

— Видите ли, у меня возникло небольшое предположение, — ответил Ванс. — Когда эта женщина стала превозносить своего хозяина, я почувствовал, что она немного перебарщивает. В ее поведения было бессознательное противоречие этому словесному панегирику, и это заставило меня подумать, что она сама не столь пылко любила покойного джентльмена.

— А что привело вас к мысли об оружии?

— Ваши и Хэса вопросы о решетках на окнах и боязни грабителей. Если уж он принимал такие меры предосторожности, то у него, естественно, должно было быть оружие.

— Во всяком случае, — вмешался Хэс, — ваше любопытство дало нам этот прекрасный смит-вессон, однако он, возможно, никогда не пригодится.

— А какой вывод вы делаете из этого, сержант? — спросил Ванс, не обращая внимания на сарказм.

— Я делаю вывод, что мистер Бенсон хранил свой смит-вессон в потайном ящике стола, — ответил сержант.

— Великолепно! — воскликнул Ванс с насмешливым восхищением. — Просто великолепно!

Маркхэм прервал это добродушное подшучивание.

— Почему вас заинтересовали возможные посетители, Ванс? Здесь, очевидно, никого не было.

— Ну это просто моя прихоть, — отозвался Ванс. — Неожиданно мне захотелось услышать, что скажет на этот вопрос леди.

Хэс с любопытством изучал Ванса. Его первое впечатление от друга окружного прокурора рассеивалось. Он не был удовлетворен ответами Ванса Маркхэму, и ему казалось, что Ванс что-то скрывает. Хэс был хитер, он считал, что умеет разбираться в людях, но этот человек — полнейшая загадка для него.

Наконец он успокоил себя и с важным видом уселся в кресло.

— А теперь, мистер Маркхэм, — хрипло сказал он, — нам лучше наметить план действий. Чем быстрее мы приступим к делу, тем будет лучше.

Маркхэм с готовностью подхватил:

— Это целиком ваше дело, сержант. Я здесь для того, чтобы помочь в случае необходимости.

— Вы очень добры, сэр, — отозвался Хэс, — но мне кажется, что здесь работы хватит для всех… пожалуй, я сперва разыщу владелицу сумки, а потом пошлю своих людей разузнать о ночной жизни Бенсона. Затем я займусь «кадиллаком». Кроме того, надо разузнать обо всех его приятельницах. Я полагаю, их у него полным-полно.

— Я могу заняться майором, — предложил Маркхэм. — А заодно узнать о делах, которыми занимался Бенсон. Майор скажет мне все, что я захочу.

— Я согласен, сэр, что у вас это получится лучше, чем у меня, — заметил Хэс. — К тому же дело пойдет быстрее. Когда я разыщу даму, с которой он обедал вчера, то привезу ее сюда, и тут мы все вместе поработаем с ней. Тогда мы будем знать гораздо больше чем сейчас.

— Более или менее, — пробормотал Ванс

Хэс быстро посмотрел на него и раздраженно фыркнул.

— Позвольте мне сказать вам кое-что, мистер Ванс, — произнес он. — Насколько я понял, вы хотите узнать, как раскрываются подобные дела. В таком случае учтите: всегда, когда случается сложное дело, сначала надо искать женщину.

— Ах да, — улыбнулся Ванс. — Cherchez la femme^[6], как говорится. Даже римляне были подвержены суевериям. Они выражали это так: Dux femina facti^[7].

— Раз они так говорили, значит, они правильно думали, — отозвался Хэс. — И не надо говорить, что у вас другое мнение.

Снова дипломатично вмешался Маркхэм:

— В справедливости этого мы скоро убедимся, я надеюсь. А теперь, сержант, если вы не возражаете, я поеду. Я обещал майору Бенсону позавтракать с ним. Вечером мы с вами увидимся и, я думаю, у нас будут хорошие новости.

— Хорошо, — согласился Хэс, — а я еще похожу тут, возможно, я что-нибудь просмотрел. Одного своего человека я поставлю снаружи, а другой будет караулить экономку. Потом я приму репортеров и расскажу им об исчезнувшем «кадиллаке» и таинственном смит-вессоне в потайном ящике, который нашел мистер Ванс. Полагаю, с них этого хватит. Если я найду что-нибудь еще, я позвоню вам.

Пожав руку Маркхэму, он повернулся к Вансу.

— До свидания, сэр, — сказал он с такой обходительностью, что даже Маркхэм был удивлен. — Надеюсь, за сегодняшнее утро вы кое-чему научились.

— Вы ошеломили меня своими знаниями, сержант, — отозвался Ванс.

Снова я заметил, как у Хэса в глазах мелькнуло что-то хитрое, но тут же исчезло.

— Я рад за вас, — небрежно ответил он.

Маркхэм, Ванс и я вышли на улицу. Дежурный полисмен остановил для нас такси.

— Значит, таким образом наши gendarmerie^[8] раскрывают всякие таинственные преступления, — пробормотал Ванс, когда машина тронулась. — Маркхэм, старина, как это таким здоровякам удается разыскивать преступников?

— Пока вы видели лишь одни предварительные мероприятия, — ответил Маркхэм.

— Существует множество самых обычных, шаблонных дел, которые предстоит сделать — ex abun dantia cauteloe^[9], — как говорим мы, юристы.

— Но, Боже, какая техника! — вздохнул Ванс. — Да, quantum est in rebut inane^[10], — как говорим мы, не специалисты.

— Я знаю, что вы плохо думаете о способностях сержанта Хэса, — нетерпеливо продолжал Маркхэм. — Но он умный человек и не надо его недооценивать.

— Не буду спорить, пробормотал Ванс. — Кстати, я чертовски благодарен вам за то, что вы мне дали возможность увидеть эту важную процедуру. Я восхищен ею. А ваш эскулап просто великолепен, такой, знаете ли, бодрый, безэмоциональный парень, которого не волнует вид трупа. Ему бы следовало самому совершать преступления, вместо того чтобы изучать медицину.

Маркхэм ничего не сказал и с мрачным видом глядел в окно, пока мы не приехали к дому Ванса.

— Не нравится мне это дело, — сказал Маркхэм, когда мы вышли из машины. — У меня есть какое-то странное предчувствие.

Ванс краем глаза покосился на него.

— Послушайте, Маркхэм, — с необычайной серьезностью спросил он, — у вас есть идея, кто застрелил этого Бенсона?

Маркхэм слабо улыбнулся.

— Я бы хотел, чтобы она была. Убийства — это такие преступления, которые очень трудно раскрыть. И мне кажется, что это дело будет одним из сложнейших.

— Подумать только! — воскликнул Ванс. — А мне кажется, что оно будет чрезвычайно простым.

Глава 5. Сбор информации

(Суббота, 15 июня, утро)

Вы, видимо, помните сенсацию, вызванную убийством Олвина Бенсона. Это было одно из тех убийств, которые непреодолимо действуют на воображение. Тайна — основа любой романтики, а в деле Бенсона тайн было в избытка. Прошло много дней, прежде чем пролился свет на события, сопутствующие убийству, но число ignes fatal^[11] выросло настолько, что вокруг этого дела ходило множество самых диких слухов.

Олвин Бенсон, не будучи человеком романтичным с любой точки зрения, был хорошо известен, и его личная жизнь постоянно находилась под наблюдением. Он принадлежал к числу богачей из нью-йоркской богемы — заядлый спортсмен, опрометчивый игрок, настоящий светский человек, и его жизнь освещалась в газетах. Его подвиги в ночных клубах и кабаре служили темой для сплетен и бульварных газет.

Олвин Бенсон и его брат Энтони держали маклерскую контору в доме 21 на Уолл-стрит под вывеской «Бенсон и Бенсон». Среди других маклеров они слыли хитрыми и проницательными дельцами, хотя ходили слухи об их неэтичных делах. Братья были полной противоположностью друг другу по характеру, вкусам и привычкам. Олвин Бенсон был любителем развлечений и считался покровителем всех сомнительных кафе города, тогда как Энтони Бенсон, который был старше брата и в минувшую войну дослужился до майора, вел спокойную и уравновешенную жизнь, проводя все свободное время в порядочных клубах. Оба, однако, были популярны в своих кругах и имели большую клиентуру.

Известие об убийстве газеты тут же разнесли по стране. Больше того, это убийство произошло в момент, когда в статичной прессе наступило затишье и не было ни скандальных, ни сенсационных событий. И это дело завило первые страницы газет и журналов с такой скоростью, которая до сих пор не была свойственна ни одному подобному делу^[12].

Дотошные репортеры интервьюировали всех более или менее известных детективов. Были вытащены на свет все неразгаданные таинственные убийства, а к прорицателям и астрологам нельзя было пробиться. Репортеры воскресных газет предлагали различные метафизические советы. Фотографии и детальные планы выходили отдельными изданиями.

Во всех изданиях склонялись серый «кадиллак» и смит-вессон с перламутровой рукояткой. На всех фотографиях и картинках изображался «кадиллак» с рыболовными принадлежностями на заднем сиденье. По рукам ходили, бесчисленные фотографии стола Бенсона с закрытым и открытым потайным ящиком. Один воскресный журнал дошел до того, что нанял специалиста для написания трактата о расположении секретных ящиков в различных вещах мебели. Дело Бенсона стало трудным и запутанным с самого начала даже с полицейской точки зрения. С того момента, как Ванс и я покинули место преступления, расследованием занялся целый отряд детективов из Бюро уголовных расследований и прокуратуры под командованием сержанта Хэса. Дом Бенсона еще раз подвергся обыску сверху донизу, вся его личная корреспонденция была тщательно прочитана, но не было найдено ничего такого, что хотя бы в малейшей степени могло пролить свет на трагедию. Не было найдено никакого оружия, кроме бенсоновского смит-вессона, все решетки на окнах были снова тщательно прощупаны, и все в конечном итоге согласились, что либо убийца воспользовался собственным ключом для проникновения в дом, либо был впущен самим Бенсоном. Кстати, Хэс был не согласен с последней возможностью, несмотря на то, что миссис Платц горячо утверждала, что ключа от двери не было ни у одной живой души, кроме ее самой и ее хозяина.

Из-за отсутствия какого-либо ключа — кроме дамской сумочки и перчаток — были проверены все друзья и знакомые Бенсона в поисках хоть малейшей зацепки. Хэс все же не терял надежды разыскать владелицу сумочки. Особые усилия были приложены к тому, чтобы установить место, где провел Бенсон вечер. И хотя были допрошены многие знакомые Бенсона и осмотрены все кафе, где любил бывать Бенсон, не был найден ни один человек, который видел его в тот вечер, и не нашли даже таких людей, которым он говорил бы о своих планах на этот вечер. Больше того, не было вообще никакой информации, относящейся к последнему вечеру в его жизни. У Бенсона не было явных врагов, он ни с кем не поссорился, а его дела были в полном порядке.

Майор Энтони Бенсон, естественно, стал важной персоной, поскольку знал интимную жизнь своего брата. И в связи с этим прокуратура сделала его главным действующим лицом с самого начала дела об убийстве. В день обнаружения трупа Маркхэм завтракал с майором Бенсоном, и хотя Последний изъявил готовность сотрудничать, его догадки представляли весьма малую ценность. Он сообщил Маркхэму, что знает большинство связей брата, но не может назвать никого, кто мог бы совершить подобное преступление, и никого, кто бы мог навести полицию на след преступника. Однако он откровенно признал, что в жизни брата была неизвестная ему полоса, и сожалел, что он не может о ней ничего сказать. Но он предупредил, что связи его брата с женщинами носили далеко не общепринятый характер, и считал возможным, что мотив преступления кроется с этой стороны. Согласно сведениям, полученным от майора Бенсона, Маркхэм немедленно послал двух своих людей проверить всех знакомых женщин Бенсона. И, как результат интереса Ванса к экономке, проявленного им во время допроса, он послал еще одного человека проверить прошлое, настоящее и все связи этой женщины.

В ходе расследования было выяснено, что миссис Платц родилась в городе Пенсильвания, ее родители были немцами и давно умерли. Сама она вот уже больше шестнадцати лет была вдовой. До Бенсона она двенадцать лет служила в одной семье и ушла оттуда лишь потому, что ее хозяйка продала дом и переехала жить в отель. Ее предыдущий хозяин, будучи допрошен полицией, показал, что у миссис Платц был ребенок, хотя он никогда его не видел и ничего о нем не слышал. Эти факты ничего Маркхэму не дали, но на всякий случай он приобщил это показание к делу.

Тем временем сержант Хэс искал по городу серый «кадиллак», хотя не верил в его причастность к убийству. Больше всего он надеялся, что найти машину ему помогут газеты, которые уже опубликовали сообщения о преступлении. Один любопытный факт вселил в полицию надежду, что с помощью этого «кадиллака» они сумеют выйти на преступника. Чистильщик улицы услышав или прочитав о том, что на заднем сиденье «кадиллака» были сложены рыболовные принадлежности, сообщил, что нашел две целые и исправные удочки у тротуара Центрального парка около Катамбус-Сайкл. Сразу возник вопрос: принадлежали ли эти удочки к тем, которые видел в «кадиллаке» полицейский Мак-Лолин? Владелец «кадиллака» мог потерять их, когда удирал после убийства, но, с другой стороны, их мог потерять любой шофер, который проезжал мимо Центрального парка. Никакой дальнейшей информации не последовало, и к утру следующего дня дело продолжало оставаться на том же уровне, что и в день обнаружения трупа.

Утром Ванс послал Карри за газетами, а потом целый час обсуждал различные аспекты преступления. Для Ванса чтение газеты было настолько необычным занятием, что я не сумел скрыть изумления при виде того, чем он занимается.

— Нет, дорогой старина Ван, — лениво пояснил он, — я не стал сентиментальным, я даже не стал более гуманным, хотя это слово сегодня ошибочно звучит на все лады. Я не могу согласиться с Теренцием: homo sum, humani nihil a me alienum puto^[13], потому что я видел много всего, что они именуют гуманизмом. Видите ли, Ван, это маленькое оживление в связи с преступлением очень интересно или, как пишут в журналах, очень интригующе, фу, какое дикое слово! Ван, вы просто обязаны прочесть это интервью с сержантом Хэсом. Он занял целую колонку словами: «Я ничего не знаю». Бесценный парень! Я просто начинаю нежно любить его.

— Может быть, Хэс скрывает свои знания, как хитрый дипломат, — высказал я предположение.

— Нет, — отозвался Ванс и печально покачал головой. — Человек с его тщеславием не удержался бы от соблазна известить о своих способностях весь мир хотя бы из-за того же гуманизма и из желания добиться справедливости. Для него было бы мукой промолчать об этом.

— Во всяком случае, Маркхэм может знать или подозревать что-либо такое, о чем следует временно умолчать, — не сдавался я.

Ванс на мгновение задумался.

— Да, в этом нет ничего невозможного, — согласился он. — И он держится в стороне от этой журналистской говорильни. Может быть, мы основательно вникнем в это дело, а, Ван?

Он подошел к телефону, набрал номер прокуратуры, и я слышал, как он договаривается с Маркхэмом о встрече за ленчем в Стюйвезант-клубе.

— А как насчет статуэтки Надельманна у Штирмера? — спросил я, вспомнив о причине, которая привела меня в это утро в дом Ванса.

— Сегодня у меня нет настроения заниматься греческими безделушками, — ответил он и снова уткнулся в газету.

Сказать, что я был удивлен его поведением — значит не сказать ничего. За все время нашего знакомства я не помню случая, чтобы он отказался разговаривать или рассматривать какой бы то ни было предмет искусства. Однако сейчас это случилось. Я был достаточно сообразителен, чтобы понять, насколько интенсивно работает его ум, и перестал донимать его.

Маркхэм немного опоздал; когда он прибыл в клуб, мы с Вансом уже сидели в углу за нашим любимым столиком.

— Приветствую вас, мой милый Ликург, — встретил его Ванс. — Что нового ожидает человечество в ближайшем будущем? Есть ли у вас новые ключи к этому делу?

Маркхэм улыбнулся.

— Я вижу, вы читали газеты. Какое же мнение сложилось у вас?

— Без сомнения, дело типичное, — ответил Ванс. — Они настойчиво и кропотливо ищут нее, что угодно, кроме самого существенного.

— В самом деле? — шутливо осведомился Маркхэм. — А что, разрешите спросить вас, вы считаете самым существенным в этом деле?

— С точки зрения глупого любителя, я бы считал наличие парика нашего дорогого Олвина, — ответил Ванс. — Довольно подозрительная вещь, знаете ли.

— Во всяком случае, Бенсон носил эту штуку, насколько я понимаю… А что еще?

— А еще воротничок и галстук на постели.

— И искусственные зубы в стакане, — шутливо добавил Маркхэм.

— Вы удивительно догадливы! — воскликнул Ванс. — Да, это тоже очень существенная деталь ситуации. И меня удивляет, что несравненный сержант Хэс не обратил внимания на эти вещи. Впрочем, а некоторые Аристотели часто небрежны в своих наблюдениях.

— Вы не особенно интересовались вчерашним расследованием, — сказал Маркхэм.

— Наоборот, — уверил его Ванс, — я оцепенел от изумления. Вся ваша процедура была пределом абсурдности. Все, относящееся к делу, начисто игнорировалось. Там была по меньшей мере дюжина points de depart^[14], и все они вели в одном направлении тем не менее ваши официальные pourparleurs^[15] их даже не заметили. Каждый занимался дурацким делом — вроде разглядывания концов сигарет и решеток на окнах. Кстати, эти решетки интересны сами по себе — флорентийская работа.

Маркхэм был изумлен и раздражен.

— Для полиции это имеет большое значение, Ванс, — сказал он. — В конце концов своего они добиваются.

— Я просто обожаю вашу доверчивую натуру, — промямлил Ванс. — Но признайтесь мне, Маркхэм, что вам известно об убийце Бенсона?

Маркхэм колебался.

— Это, конечно, совпадение, — наконец заговорил он, — но утром после вашего ухода один из моих людей, которого я послал проверить любовную жизнь Бенсона, доложил, что он нашел женщину, которой принадлежат сумочка и перчатки. В поисках ему помогли инициалы на платке. Он узнал о ней интересные факты. Как я и подозревал, она обедала с Бенсоном. Она актриса музыкальной комедии и ее зовут Мюриэл Сент-Клер.

— Какое несчастье! — вздохнул Ванс. — Я, знаете ли, надеялся, что сыщики не найдут эту леди. Я не имею удовольствия быть знакомым с нею, иначе я послал бы ей соболезнование… Я полагаю, теперь вы будете играть роль судебного следователя и подвергнете ее разным ужасам, не так ли?

— Я обязательно допрошу ее, если вы это имеете в виду.

Маркхэм был рассеян, и остальное время мы в основном молчали. Когда после ленча мы курили в комнате отдыха, майор Бенсон, который с удрученным видом стоял у окна, заметил Маркхэма и подошел к нам. Это был плотный коренастый мужчина лет пятидесяти, с круглым серьезным лицом.

Он поклонился Вансу и мне и обратился к окружному прокурору:

— Маркхэм, я со вчерашнего дня постоянно думаю об этом, и мне кажется, что можно сделать другие предположения. Есть один человек, Линдер Пфайф, который был очень близок с Олвином. Может быть, он сумеет дать вам некоторую полезную информацию. Вчера я совсем выпустил его из виду. Он живет не в городе, а на Лонг-Айленде. Кажется, Порт-Вашингтон. Это только идея. Правда, я не очень уверен, что он сумеет что-нибудь прояснить в этом ужасном деле.

Он как-то быстро и украдкой вздохнул, как будто хотел скрыть свои эмоции. Было очевидно, что он очень подвижный человек, хотя скрывал это за внешней пассивностью.

— Это хорошее предположение, майор, — сказал Маркхэм, делая пометку на обороте какого-то письма. — Я немедленно свяжусь с ним.

Ванс, который все это время безучастно смотрел в окно, неожиданно обратился к майору:

— А как насчет полковника Острандера, майор? Я несколько раз видел его в компании вашего брата.

Майор Бенсон сделал слабый неодобрительный жест.

— Простое знакомство. Он не представляет интереса. — Он повернулся к Маркхэму: — Я и не надеялся, что вы так быстро продвинетесь вперед.

Маркхэм вынул изо рта сигарету и задумчиво покрутил ее в пальцах.

— Я бы этого не сказал, — заметил он. — Я близок к тому, чтобы найти человека, с которым ваш брат обедал в четверг. И мне известно, что этот человек вернулся вместе с ним домой около полуночи. — Он помолчал, как бы раздумывая, стоит ли говорить дальше, и добавил: — Фактически мне больше не нужны доказательства. Тех, что у меня есть, хватит, чтобы предстать перед Большим жюри и требовать обвинительного заключения.

На мрачном лице майора мелькнуло выражение удивленного восхищения.

— Спасибо Богу за это, Маркхэм! — воскликнул он. Потом он потер свою массивную челюсть и положил руку на плечо окружного прокурора.

— Действуйте, Маркхэм! Если я вам понадоблюсь, я буду в клубе допоздна.

Он повернулся и вышел из комнаты.

— Майор слишком хладнокровен для человека, совсем недавно лишившегося брата, — заметил Маркхэм. — Впрочем, мир продолжает существовать.

Ванс зевнул.

— Почему? — пробормотал он равнодушно.

Глава 6. Ванс высказывает мнение

(Суббота, 15 июня, 2 часа дня)

Некоторое время мы сидели молча. Ванс лениво поглядывал на Мэдисон-сквер, а Маркхэм задумчиво разглядывал портрет старика Питера Стюйвезанта, висевший над камином.

Наконец, Ванс обернулся к Маркхэму и сардонически улыбнулся.

— Знаете, Маркхэм, меня всегда удивляет легкость, с какой вы расследуете преступления. Вы находите отпечаток ноги, брошенный автомобиль или носовой платок с монограммой и немедленно начинаете носиться с нашими вечными ессе homo!^[16] Словно всех вас зачаровал какой-то волшебник. Неужели вы не знаете, что нельзя раскрыть преступление, пользуясь дедуктивными методами, основанными лишь на материальных ключах и случайных уликах.

Я думаю, Маркхэм был удивлен не меньше меня этой неожиданной' критикой, однако мы оба хорошо знали Ванса, чтобы понять, что, несмотря на его беззаботный и легкомысленный тон, за его словами скрывается серьезная цель.

— Будь вы адвокатом, вы бы отбрасывали все доказательства преступления? — покровительственно спросил Маркхэм.

— Многозначительное замечание, — холодно сказал Ванс. — Это не только бесцельно, во и опасно… Самая большая вина ваша в том, что к каждому преступлению вы относитесь с непоколебимой уверенностью, что его совершил дурак. Неужели вам ни разу не приходило в голову, что если тот или иной ключ видит детектив, то его в равной степени видит и преступник, и он его либо прячет, либо уничтожает, если не хочет быть пойманным? И неужели вы ни разу не задумывались, что у любого мало-мальски умного человека, который задумал совершить преступление в наши дни, ipso facto^[17], хватит ума, чтобы выполнить свою цель и сфабриковать улики, ведущие к другому? Ваш детектив никак не может согласиться, что внешняя картина места преступления может быть обманчивой или что ключи подброшены с тем расчетом, чтобы навести след на другого человека.

— Боюсь, что мы наказывали бы небольшое число преступников, — с иронией сказал Маркхэм, — если бы игнорировали улики, неоспоримые обстоятельства дела и выводы.

— Видите ли, Маркхэм, в этом ваша фундаментальная ошибка. Каждое преступление засвидетельствовано посторонним, как любой акт искусства. Тот факт, что никто не видел преступника или художника, которые делала свою работу, целиком нелогичен. Современный следователь ни за что не поверит, что Рубенс нарисовал картину «С крестом через пустыню» в кафедральном соборе в Антверпене, если он, например, по делу, был на дипломатическом приеме и поэтому не видел, как трудился художник. А такое заключение, мой дорогой друг, будет явно абсурдным. Даже если он придет к выводу, что в силу каких-либо причин художник не мог быть в этой стране, все равно он будет неправ. Почему? Да по одной простой причине: такую картину мог создать только Рубенс. Она носит отпечаток его личности и его гения — и только его одного.

— Я не эстет, — с легким раздражением заметил Маркхэм. — Я только юрист, и когда заходит речь о виновнике преступления, предпочитаю существующие и реальные доказательства метафизическим гипотезам.

— Дорогой мой, это ваше предпочтение и приводит вас к разным ошибкам, — заметил Ванс.

Он медленно закурил новую сигарету и выпустил к потолку струю дыма.

— Возьмите, например, заключение по данному делу об убийстве. Вы находитесь под влиянием неверного вывода, что вы, вероятно, знаете человека, который убил нашего Бенсона. Вы убедили в этом майора и сказали ему, что у вас много доказательств, которые дают вам возможность требовать обвинительного заключения. Несомненно, у вас в руках есть некоторое число улик, которые современный Солон может назвать убедительными. Но истина заключается в том, что вы понятия не имеете, кто в данном случае виновный. Вы ухватились за бедную девушку, которая к преступлению не имеет никакого отношения.

Маркхэм резко повернулся к нему.

— Так! — воскликнул он. — Значит, я ухватился за невинного человека? Поскольку только мои помощники и я знаем обо всех уликах против нее, может быть, вы будете стать любезны и сообщите мне, почему вы считаете ее невиновной?

— Видите ли, — улыбнулся Ванс, — это очень просто. Вы не знаете убийцу по той причине, что человек, совершивший это страшное преступление, достаточно хитер и проницателен и позаботился о том, чтобы ни вам, ни полиции не достались ключи или улики, которые могли бы указать на него.

Он говорил с мягкой уверенностью человека, который сообщает очевидные факты, не оставляющие места для споров. Маркхэм презрительно засмеялся.

— Ни один правонарушитель, как бы хитер он не был, не в состоянии предусмотреть все возможности. Даже самый тривиальный факт имеет столько различных связей с другими фактами, что — и это известно любому преступнику — как бы долго и тщательно не составлялся план преступления, всегда остаются нити, которые ведут к преступнику.

— Известный факт, — повторил Ванс. — Нет, дорогой мой, только общепринятое суеверие основано на детской вере в неумолимость и неизбежность встречи с Немезидой. Я могу понять эту вашу слепую веру в неотвратимость наказания, но, честное слово, это заставляет меня, думать, что вы верите в мистику.

— Не стоит тратить на споры весь день, — резко сказал Маркхэм.

— Посмотрите на любое нераскрытое преступление, — продолжал Ванс, не обращая внимания на слова Маркхэма. — Эти преступления ставят в тупик самых лучших детективов, и что же? Отсюда следует, что раскрываются лишь те преступления, которые были задуманы и осуществлены дураками. Поэтому, если сообразительный человек задумает совершить преступление и осуществит его, то останется очень мало шансов, что его найдут.

— Ха! Нераскрытые преступления! — презрительно фыркнул Маркхэм. — Это, скорее, результат плохой работы полиции, чем превосходства преступника.

— Плохая работа, — нежно промолвил Ванс, — это попытка оправдать неумение мыслить. Человек изобретательный и имеющий мозги не может плохо работать в вашем смысле… Нет, мой дорогой Маркхэм, нераскрытые преступления — это такие, которые были обдуманы и осуществлены человеком умным. И знаете, Маркхэм, дело Бенсона относится к такой категории. Поэтому, когда через несколько часов после начала следствия вы утверждаете, что вам известен преступник, вы должны простить меня за то, что я вам не верю.

Он замолчал и сделал несколько быстрых затяжек.

— Искусственные и казуистические методы дедукции, которые вы все применяете, практически никуда не ведут. Поэтому мне очень жаль несчастную леди, которую вы собираетесь засадить за решетку.

Маркхэм, скрывавший свое раздражение за презрительной усмешкой, снова повернулся к Вансу.

— Так уж случилось, и я говорю об этом ex cathedra^[18] — что у меня есть улики против этой вашей «несчастной леди».

Ванс неподвижно сидел на своем месте.

— Знаете, Маркхэм, — сухо заметил он, — ни одна женщина не смогла бы совершить это убийство.

Я видел, что Маркхэм взбешен. Когда он заговорил, то чуть не шипел от злости.

— Женщина не могла сделать это, несмотря на улики?

— Совершенно верно, — отозвался Ванс. — И я не поверю, даже если она поклянется всеми святыми, что это сделала она.

— Ага! — в голосе Маркхэма слышался нескрываемый сарказм. — Значит, вы не цените даже признания?

— Да, мой дорогой Юстиниан, — с благодушным видом ответил Ванс. — Именно так. Признание не только не представляет какой-либо ценности, но приводит к еще большим заблуждениям. Тот факт, что случайно оно может оказаться точным вроде сильно переоцененной женской интуиции, показывает еще большую его нереальность.

Маркхэм презрительно фыркнул.

— Почему тогда люди признаются в своей вине в ущерб себе, если, конечно, они не чувствуют, что так или иначе правда будет найдена?

— Честное слово, Маркхэм, вы изумляете меня! Позвольте мне довести, privatissime et gratis^[19], до ваших невинных ушей, что имеется множество других вероятных мотивов для признания. Признание может быть результатом страха, принуждения, целесообразности, материнской любви, рыцарского поведения, ошибочного понимания своего долга, извращенного эгоизма, того, что психоаналитики называют комплексом неполноценности, заблуждения, голого тщеславия и сотен других причин — самая вероломная и нереальная форма из всех доказательств, и даже самый глупый и ненаучный закон отвергает признание в делах об убийстве как форму доказательства.

— Вы весьма красноречивы, Ванс, — сказал Маркхэм. — Но если закон отвергает все признания и отметает вещественные доказательства, тогда обществу остается закрыть все суды и тюрьмы.

— Типичный образец формальной логики, — отозвался Ванс.

— Но могу я вас спросить, откуда к вам придет убеждение в виновности?

— Есть один непогрешимый метод определения человеческой вины, — ответил Ванс. — Но поскольку полиция пребывает в блаженном неведении, то она теряет возможность раскрыть преступление. Правда может быть получена только путём анализа психологических факторов и применения их к данной личности. Реальными ключами к делу являются факты психологические, а не материальные. Ваш покорный слуга, изучая предметы искусства, например картины, не прибегает к химическому анализу холста и. краски, но изучает манеру исполнения и замысел художника. Он задает себе вопрос: мог ли эту картину написать соответствующий гениальный художник, например, Рубенс, Микеланджело, Тициан, Тинторетто или Веронезе.

— Боюсь, что ваш подход слишком примитивен, а красивая аналогия ничего не дает, потому что имеющиеся у меня факты применительно к данному произведению, которое можно назвать «Делом об убийстве Олвина Бенсона», неумолимо указывают на некую молодую женщину.

Ванс пожал плечами.

— Может быть, вы скажете мне, каковы эти факты?

— Конечно, скажу, — ответил Маркхэм. — Im primis^[20]: леди была в доме в момент выстрела.

Ванс недоверчиво посмотрел на него.

— Да? Она действительно была там? Очень интересно!

— Доказательство ее присутствия неуязвимо, — продолжал Маркхэм. — Как вы знаете, на камине в гостиной Бенсона были найдены ее перчатки и сумочка.

— О! — с улыбкой произнес Ваяс. — Но это значит, что в момент выстрела присутствовала не сама леди, а ее перчатки и сумочка. Я оплакиваю человека, который считает эти два разных условия одинаковыми. Мои брюки в химчистке, следовательно, я сам в химчистке, так?

Маркхэм покровительственно улыбался.

— А разве не является доказательством тот факт, что необходимые предметы вечернего женского туалета найдены на следующее утро в доме человека, с которым она проводила время?

— Конечно, нет, — ответил Ванс. — Я не сомневаюсь, что можно найти массу других объяснений.

— Но если леди не носит эти предметы днем, если она не могла попасть в дом Бенсона в его отсутствие и без ведома экономки, то можно спросить, каким образом эти вещи оказались в доме убитого?

— Честное слово, я не имею понятия, — ответил Ванс. — Сама леди, несомненно, вызывает любопытство. Но знаете ли, возможны различные объяснения. В конце концов эти вещи мог принести в своем кармане наш усопший. Вы же знаете, как любят женщины совать в карманы мужчин свои безделушки. «Вы бы не могли положить себе в карман мои веши, чтобы у меня были свободны руки?» Вполне возможно, что эти вещи оставил убийца, чтобы навести полицию на след невинного человека. Женщины, знаете ли, никогда не кладут свои вещи на камня или вешалку для шляп. Они могут бросить их в ваше любимое кресло или на стол.

— И сигаретные окурки Бенсон тоже принес в своих карманах? — ехидно спросил Маркхэм.

— В отдельных случаях бывают и более странные вещи, — спокойно отозвался Ванс, — хотя я и не утверждаю, что это сделал он. Окурки могут быть доказательством предыдущего conversation^[21].

— Даже у презираемого вами Хэса хватило ума узнать у экономки, что она каждое утро чистит камин.

Ванс вздохнул.

— Смотрите, как вы настойчивы! Но скажите, ведь это не единственная ваша улика против леди?

— Конечно, нет, но несмотря на ваше недоверие, все тем не менее подтверждает мою правоту.

— О, я не сомневаюсь, что в наших судах часто судят невинных людей… Но расскажите мне еще.

Маркхэм принял самоуверенный вид.

— Первое, что выяснил мой человек: Бенсон обедал с этой женщиной в «Марселе», небольшом богемном ресторане на Западной Сороковой улице. Второе: они поссорились. Третье: в полночь они вышли из ресторана и вместе сели в такси… Убийство произошло в половине первого. Но поскольку она живет на Риверсайд-Драйв в районе Восьмидесятых улиц, Бенсон не стал провожать ее, что он должен был сделать, если бы не повез ее к себе. Так что к моменту выстрела она была в доме Бенсона. Кроме того, мой человек узнал в апартаментах, где живет эта женщина, что она вернулась домой в начале второго. Больше того, она была без перчаток и сумочки и для того, чтобы попасть к себе, ей пришлось воспользоваться отмычкой, причем она заявила, что свой ключ потеряла. Как вы помните, в ее сумочке мы нашли ключ. Ну и последнее — это те сигаретные окурки, на которые вы сами обратили внимание.

Маркхэм торжествующе посмотрел на Ванса и задымил сигарой.

— Видите, как много произошло событий в тот вечер, — продолжал он. — Как только сегодня утром мы опознали личность этой женщины, я послал двух своих людей покопаться в ее личной жизни. Когда я днем зашел в свой кабинет, они позвонили мне. Они выяснили, что у нее есть жених, армейский капитан Ликок, который вполне мог достать такой револьвер, из которого был убит Бенсон. Кроме того, стало известно, что этот Ликок завтракал с ней в день убийства и звонил ей на следующее утро.

Маркхэм наклонился вперед и продолжал свою речь, при каждом слове постукивая пальцами по ручке кресла.

— Как видите, у нас есть мотив, удобный случай и возможность. Может быть, теперь вы согласитесь, что у меня есть доказательства?

— Мой дорогой Маркхэм, — с холодной твердостью произнес Ванс, — вы не назвали ничего такого, что нельзя было бы объяснить по-другому, прячем это может сделать любой школьник. — Он печально покачал головой. — Подумать только, из-за таких доказательств людей лишают свободы и жизни! Честное слово, Маркхэм, я начинаю бояться за свою личную безопасность.

Маркхэм разозлился.

— Почему вам так нравится искать ошибки в моих утверждениях?

— Потому что я вяжу, как вы, вдаваясь в подробности, заранее считаете эту женщину виновной. Вы просто взяли несколько разнородных фактов и сделали ложный вывод. Мне известно, что этот вывод ложный потому, что все психологические приметы преступления указывают на противоположное направление, так сказать, единственное реальное доказательство в этом деле безошибочно указывает другое направление. — Он сделал выразительный жест рукой и продолжал очень серьезным тоном: — И если вы арестуете за убийство Олвина Бенсона любую женщину, тем самым вы совершите новое преступление — намеренное и непростительно глупое — в добавление к тому преступлению, которое уже совершено. И я лично не вижу большой разницы между человеком, убившим Бенсона, и человеком, испортившим репутацию женщины.

Я видел, как обиженно заблестели у Маркхэма глаза, но он тут же взял себя в руки. Не забудьте, что, несмотря на разницу характеров, оба эти человека были близкими друзьями и хотя порой они язвительно кололи друг друга, их взаимное уважение от этого не страдало. Маркхэм долго молчал, потом через силу улыбнулся.

— Вы обвиняете меня Бог знает в чем и тем не менее ваши предчувствия ничем не оправданы. Я пока еще не собираюсь никого арестовывать. В том числе и эту леди.

— Вы проявляете похвальные черты характера, — заметил Ванс. — Но я уверен, что вы уже сделали необходимые приготовления, столь милые сердцу каждого юриста. Вы можете обвинять людей, всего лишь находящихся под подозрением, и устраивать потрясающие перекрестные допросы… «Посадить за решетку», очевидно, ваши самые любимые слова.

— Что касается допроса, то я действительно собираюсь допросить эту женщину, — отозвался Маркхэм, поглядывая на часы. — Через полчаса она будет у меня в конторе я, к сожалению, я не смогу продолжить наш поучительный разговор.

— Вы действительно ожидаете в ходе допроса получить что-нибудь инкриминирующее? — осведомился Ванс любезным тоном. — Я бы хотел быть свидетелем вашего унижения. Но я полагаю, что петля ваших вопросов является частью официальной петли для казни.

Маркхэм встал и направился к двери, но слова Ванса заставили его остановиться.

— Я ничего не имею против вашего присутствия на допросе, — сказал он. — Если вам нравится, можете присутствовать.

Мне кажется, что в душе он был убежден, что унижение ждет самого Ванса. Так или иначе, мы втроем сели в такси и поехали в уголовный суд.

Глава 7. Отчеты и допросы

(Суббота, 15 июня, 3 часа дня)

Мы вошли в древнее здание суда с потемневшими от времени лепными украшениями и поднялись на четвертый этаж, где находилась контора прокурора. Контора, как и все здание, носила следы былого величия. Высокие потолки, позолоченные дубовые рамы окон, бронзовые канделябры и тому подобное — все это когда-то было модным.

На полу лежал выцветший ковер. На окнах висели такие же шторы. Несколько больших удобных кресел стояло вдоль стен и перед огромным дубовым столом окружного прокурора. Рядом с ним был большой сейф, а у одной из стен располагались шкафы, с картотекой. В центре восточной стены — обитая кожей дверь, ведущая в другую комнату, где сидели секретарь окружного прокурора и несколько клерков, далее — другая комната, приемная для посетителей. В кабинете было еще две двери — одна вела в святая святых, то есть в личный кабинет прокурора, а вторая выходила в общий коридор.

Ванс с улыбкой оглядел кабинет.

— Значит, так выглядит обитель местного правосудия, — заметил он и подошел к окну. — А это зрелище — последнее, что видят жертвы закона перед тем, как отправиться за решетку.

Маркхэм сел за стол и начал просматривать свои заметки.

— Меня ждут мох люди, — сказал Маркхэм, не поднимая головы. — Садитесь поудобнее. Скоро начнутся унижения.

Он нажал кнопку, расположенную на краю стола, и в дверях возник взволнованный молодой человек в очках.

— Свэкер, позовите ко мне Фелпса и скажите Спрингеру, если он уже вернулся с ленча, что он мне понадобится через несколько минут.

Свэкер исчез, и мгновение спустя в кабинет вошел высокий сутулый мужчина.

— Какие новости? — спросил Маркхэм.

— Видите ли, шеф, — низким голосом заговорил детектив, — я нашел кое-что, что кажется мне полезным. После того как я днем доложил вам, я крутился вокруг дома капитана Ликока, надеясь, что узнаю что-нибудь от слуг, и наткнулся на него самого, когда он выходил из дома. Я последовал за ним, и он привел меня прямо к этой леди. Там он провел около часа, а потом отправился прямо к себе. Но от нее он вышел расстроенный.

Маркхэм на мгновение задумался.

— Возможно, это ничего не значит, — сказал он, — но я рад знать это. Сент-Клер будет здесь через несколько минут, посмотрим, что она скажет. На сегодня все… Скажите Свэкеру, пусть пришлет сюда Трэси.

Трэси был полной противоположностью Фелпса: невысок, коренаст, с вкрадчивыми манерами. У него было умное круглое лицо, он носил пенсне и был одет современно и тщательно.

— Доброе утро, шеф, — приветствовал он Маркхэма. — Мне известно, что мисс Сент-Клер вызвана к вам, и у меня есть кое-что, что может помочь вам в допросе.

Он открыл маленькую записную книжку и поправил пенсне.

— Я подумал, что сумею узнать о мисс Сент-Клер у ее учителя пения и обратился к нему. Он итальянец, связан с Метрополитен-оперой и учит петь всех желающих, начиная от примадонны и кончая последней хористкой. Мисс Сент-Клер — его лучшая ученица. Он разговаривал со мной запросто. Оказывается, он хорошо знал Бенсона. Бенсон несколько раз присутствовал на репетициях Сент-Клер и увозил ее на такси. Ринальдо — так зовут этого человека — думает, что он разбил девушке жизнь. Зимой, когда она пела небольшую партию в «Критерионе», он находился за кулисами и видел, как Бенсон послал ей в уборную огромную корзину цветов, а потом явился туда сам. Я спросил, не был ли Бенсон при ней «ангелом», но Ринальдо не знает или делает вид, что не знает. — Трэси закрыл записную книжку и посмотрел на Маркхэма: — Это вам пригодится, шеф?

— Очень, — ответил Маркхэм. — Продолжайте работать, а в понедельник в это же время доложите мне все, что вам удастся узнать.

Трэси поклонился и вышел, а на пороге появился секретарь.

— Спрингер здесь, сэр, — доложил он. — Послать его к вам? Спрингер отличался и от Фелпса и от Трэси. Он был старше, имел мрачный вид и напоминал бухгалтера банка. Говорил спокойно и сдержанно, не проявляя особой инициативы, но чувствовалось, что он очень компетентен в своей работе.

Маркхэм достал из кармана конверт, на котором он записал имя, сообщенное майором Бенсоном.

— Спрингер, вот имя человека, с которым я хочу поговорить как можно быстрее. Он живет где-то на Лонг-Айленде. Он связан с делом Бенсона, и я хочу, чтобы вы его нашли и побыстрее доставили сюда. Если, вы разыщите его в телефонном справочнике, то не стоит ездить за ним. Его зовут Линдер Пфайф и он живет где-то в районе Порт-Вашингтона. — Он отдал ему конверт. — Сегодня суббота, и, если он завтра собирается в город, скажите ему, пусть разыщет меня в Стюйвезант-клубе. Завтра весь день я буду там.

После ухода Спрингера Маркхэм вызвал секретаря и предупредил, что как только появится мисс Сент-Клер, ее следует немедленно провести к нему в кабинет.

— Сержант Хэс здесь, сэр, — информировал его секретарь. — Он хочет видеть вас, если вы не очень заняты.

Маркхэм посмотрел на часы над дверью и кивнул.

— Время у меня есть, пусть войдет.

Сержант Хэс был изумлен, увидев в кабинете окружного прокурора Ванса и меня. Совершив обычный ритуал рукопожатия с Маркхэмом, он с добродушной улыбкой повернулся к Вансу.

— Продолжаете знакомство, мистер Ванс?

— Этого я не могу сказать, — таким же легким тоном откликнулся Ванс. — Я изучаю различные очень интересные ошибки… Как идет слежка?

Лицо Хэса приняло серьезное выражение.

— Я как раз и пришел сюда, чтобы доложить об этом шефу. — Он обратился к Маркхэму: — Удивительное дело, сэр. Мои люди и я сам повидали добрую дюжину приятелей Бенсона и не выудили из них ни одного ценного факта. Или они ни черта не знают, или все что-то скрывают. Все они были потрясены, убиты, сражены горем и так далее, когда узнали о его смерти. А на вопрос, как или почему старика ухлопали, они не могли дать ответа. Вы же знаете такие разговоры, сэр. Кому понадобилось убивать старину Ода? Это мог сделать только грабитель, который не знал нашего старину Ода. Если бы грабитель знал старину Ола, он бы ни за что не стал убивать его… Черт возьми! У меня самого было желание укокошить этих стариков, чтобы они могли присоединиться к старине Олу!

— О машине что-нибудь известно? — спросил Маркхэм. Хэс презрительно засопел.

— Ни слова. Мы дали в газетах объявления, но на них никто не откликнулся. Эти удочки — единственное, что у нас осталось… Кстати, утром доктор прислал мне результаты вскрытия, но там нет ничего такого, что было бы нам не известно. В переводе на человеческий язык там сказано, что Бенсон умер от выстрела в голову. Удивительно, что они не считают, что смерть наступила в результате отравления мексиканской фасолью или от укуса африканской змеи, или еще от чего-нибудь.

— Не волнуйтесь, сержант, — прервал его Маркхэм. — Мне повезло чуть больше вашего. Трэси разыскал владелицу сумочки и выяснил, что она обедала вместе с Бенсоном. Он и Фелпс выявили еще несколько дополнительных фактов. Я с минуты на минуту жду эту даму, и мы услышим, что скажет она сама.

Обида Хэса тут же улеглась и он оживленно забросал Маркхэма вопросами. Тот сообщил ему детали и заодно рассказал о Линдере Пфайфе.

— Как только мне удастся поговорить с ними, я немедленно извещу вас, закончил Маркхэм.

Когда за Хэсом закрылась дверь, Ванс лукаво подмигнул Маркхэму.

— Почти как у Ницше ubermenschen^[22], а? Боюсь, что некоторые тонкости нашего мира не для него. Он был так разочарован. А я-то обрадовался, когда ваш парень объявил о его приходе. Мне казалось, что он хочет доложить вам, что посадил за решетку шестерых убийц Бенсона.

— Боюсь, ваше желание несколько преувеличено.

— И еще эта обычная процедура, как принято писать в газетах. Я всегда считал, что как только совершено преступление, так полиция начинает арестовывать всех подряд, главным образом ради возбуждения публики. Вот видите, еще одно мое заблуждение развеялось! Печально, печально, — пробормотал он, покачивая головой. — Этого я Хэсу не прощу: он уничтожил мою веру в него.

В этот момент вошел секретарь Маркхэма и доложил о прибытии мисс Сент-Клер.

Все мы были потрясены при виде молодой, красивой женщины, которая твердыми, грациозными шагами вошла в кабинет окружного прокурора. На ее высокомерно вскинутом лице застыла вопроси-тельная улыбка. Она была маленькая и хорошенькая, хотя слово «хорошенькая» не вполне передает ее красоту и очарование. Она была красива той экзотической красотой, которую мы находим в портретах Карраччи. У нее были темные, широко посаженные глаза, небольшой прямой нос и широкий лоб. Ее полные, чувственные губы изогнуты в загадочной улыбке. Подбородок, твердый и округлый, был несколько великоват, но это не бросалось в глаза. В ее манерах чувствовалась холодная сдержанность, но за сдержанностью скрывалась большая эмоциональность. Она была просто, но со вкусом одета.

Маркхэм встал и с официальной любезностью поклонился ей, а затем указах на удобное кресло перед своим столом. Она едва заметно кивнула ему и села, но села не на предложенное кресло, а придвинув к столу стул, села на него.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если я сама выберу себе место для инквизиторского допроса?

Голос ее звучал низко и очень приятно — хорошо поставленный голос певицы. При этих словах она улыбнулась, улыбка ее не была сердечной, она была холодной и отчужденной, но в то же самое время в ней таилось что-то легкомысленное.

— Мисс Сент-Клер, — начал Маркхэм вежливым строгим тоном, — убийство Олвина Бенсона коснулось некоторым образом и вас. Прежде, чем предпринять определенные шаги, я пригласил вас для того, чтобы задать несколько вопросов. Я должен предупредить вас, что честность и откровенность с вашей стороны сослужат вам хорошую службу.

Он замолчал, а она смотрела на него иронически вопросительным взглядом.

— Мне следует поблагодарить вас за ваш любезный совет? Маркхэм хмуро взглянул на нее и опустил голову.

— Вы, видимо, осведомлены, что ваши перчатки и сумочка были найдены в доме Олвина Бенсона вскоре после его смерти.

— Я могу понять то, как вы узнали, что сумочка принадлежит мне, но мне совсем непонятно, как вы пришли к заключению, что это мои перчатки?

Маркхэм резко поднял голову.

— Вы хотите сказать, что это не ваши перчатки?

— О нет… — Она холодно улыбнулась. — Мне просто хочется узнать, почему вы решили, что эти перчатки принадлежат мне, хотя вы не знаете ни моего вкуса к перчаткам, ни размера, который я ношу.

— Значит, это ваши перчатки?

— Если это перчатки белого цвета, сшиты у Трефуссе и их размер пять и три четверти, то они мои. Кстати, я хотела бы получить их обратно, если вы не возражаете.

— Мне очень жаль, — сказал Маркхэм, — но в настоящее время они мне нужны.

Она степса пожала плечами.

— Вы не возражаете, если я закурю?

Маркхэм открыл ящик стола и достал коробку сигарет.

— Спасибо, у меня есть свои, — сообщила она. — Но я хотела бы получить свой мундштук. Я, знаете ли, привыкла к нему, и мне его ужасно не хватает.

Маркхэм колебался. Его явно раздражало поведение этой женщины.

— Я буду рад одолжить его вам. — Маркхэм нашел выход из положения. Он открыл ящик стола, достал мундштук и протянул ей. — А теперь, мисс Сент-Клер, — Маркхэм снова стал серьезным, — расскажите мне, как случилось, что ваши вещи оказались в доме мистера Бенсона?

— Нет, мистер Маркхэм, этого я вам не расскажу.

— Вы понимаете всю серьезность вашего отказа отвечать на вопросы при данных обстоятельствах?

— Я не думала об этом, — последовал ее равнодушный ответ.

— Будет хорошо, если вы подумаете об этом хотя бы сейчас, — посоветовал Маркхэм. — Присутствие ваших вещей в доме убитого означает, что вы так или иначе связаны с этим преступлением.

Она вопросительно приподняла брови, и снова в уголках ее рта мелькнула загадочная улыбка.

— Вероятно, у вас есть важная улика, согласно которой вы готовы обвинить меня в убийстве?

Маркхэм не обратил внимания на ее вопрос.

— Вы вещь были хорошо знакомы с Бенсоном, не так ли?

— Обнаружение моих перчаток и сумочки в доме мистера Бенсона дает вам основание сделать такой вывод? — отпарировала она.

— Но, во всяком случае, он проявлял к вам большой интерес? — настаивал Маркхэм на своем.

— Увы, даже слишком большой для меня… Вы пригласили меня сюда для того, чтобы узнать, какое внимание оказывал мне этот джентльмен?

Маркхэм снова игнорировал ее вопрос.

— Где вы провели время, мисс Сент-Клер, после ухода из «Марселя», что имело место примерно в полночь, и до вашего возвращения домой, которое имело место, насколько я знаю, посте часа ночи?

— Вы просто удивительны! — воскликнула она. — Все-то вы знаете… Ну что же, я могу сказать только, что все это время я добиралась домой.

— И у вас ушел почти час на дорогу от Западной Сороковой улицы до Риверсайд-Драйв?

— Да, возможно.

— Чем вы это подтвердите? — Маркхэм начал терять терпение.

— Я не могу это ничем подтвердить, — сказала она. — Со временам вы сами убедитесь, что. я говорю правду.

— Таким поведением вы лишь вредите себе, — предупредил ее Маркхэм явно раздраженным голосом. — Неужели вы не видите всю серьезность вашего положения? Известно, что вы обедали с мистером Бенсоном в ресторане и ушли оттуда в полночь, а к себе домой вы вернулись в начале второго. В половине первого ночи мистер Бенсон был убит, а утром на месте преступления нашли ваши личные веши.

— Это выглядит ужасно подозрительно, — проговорила она с претенциозной серьезностью. — Но я скажу вам одно, мистер Маркхэм. Если бы мысли могли убивать людей, то Бенсон умер бы давным-давно. Я знаю, что о мертвых не принято говорить плохо. Даже пословица есть на этот счет. Она начинается de mortuis^[23] и так далее. Так, кажется? Но, честное слово, у меня была причина чрезвычайно не любить мистера Бенсона.

— Почему, в таком случае, вы пошли с ним обедать?

— Я сама много раз задавала себе этот вопрос, — печально призналась она. — Мы — женщины — такие импульсивные создания, что часто делаем то, чего не хотим… Но я знаю, о чем вы думаете. Вы считаете, что раз уж я решилась его убить, то пошла обедать с ним в порядке предварительной подготовки. Разве вы не так думаете? Вероятно, все женщины-убийцы сперва обедают со своими жертвами.

Говоря это, она открыла пудреницу и стала рассматривать свое отражение в зеркале, встроенном в крышечку. Она кончиками пальцев поправила волосы, провела по бровям и снова уставилась на окружного прокурора. Все это время мы молча любовались ею, как будто ее действия были очень важны для нас.

Маркхэм был раздражен. Окружному прокурору явно не приходилось иметь дела с таким типом женщин, и ее спокойствие и холодность злили его. Маркхэм обычно редко прибегал к угрозам и запугиваниям, но в данном случае и это было бесполезно. Его агрессивность не произвела на женщину никакого впечатления.

— Вы занимались спекуляцией через посредничество фирмы «Бенсон и Бенсон»? — после длинной паузы спросил Маркхэм.

В ответ на этот вопрос послышался звонкий мелодичный смех.

— Я вижу, наш милый майор уже успел рассказать вам сказку… Да, я играла с их помощью. Мне не следовало этого делать. Боюсь, что я очень скупа.

— А разве неправда, что вы очень много потеряли из-за Бенсона?

— Увы, это правда, — печально подтвердила она. — И вы решили, что я убила Бенсона из мести? — Она снова весело засмеялась и выжидающе уставилась на Маркхэма.

Маркхэм был по-прежнему сдержан и холоден.

— А разве неправда, что у капитана Филипа Ликока есть пистолет точно такой же, как тот, из которого был убит Бенсон — армейский автоматический кольт сорок пятого калибра?

— Я никогда не интересовалась калибром личного оружия капитана, — спокойно сказала она.

— А разве неправда, что капитан Ликок одолжил вам пистолет утром того же дня? — Маркхэм упрямо гнул свою линию.

— Это не очень-то любезно с вашей стороны, — застенчиво сказала она, — вмешиваться в жизнь помолвленной пары. Я обручена с капитаном Ликоком, впрочем, вы, видимо, это уже знаете.

Маркхэм встал, едва сдерживая ярость.

— Насколько я понимаю, вы отказываетесь отвечать на мои вопросы и пытаетесь выкрутиться из того серьезного положения, в котором вы оказались.

— Да, — медленно проговорила она, — сейчас мне нечего вам сказать.

Маркхэм, опираясь обеими руками о стол; наклонился вперед.

— Вы понимаете возможные последствия вашего поведения? — грозно спросил он. — Факты, которые мне известны, связывают вас с этим преступлением, а вы отказываетесь отвечать на мои вопросы — все это дает мне основание для выдачи ордера на ваше задержание. Вы это понимаете?

Я внимательно наблюдал за ней во время грозной тирады окружного прокурора и заметил, что у нее всего-навсего едва дрогнули брови. Других явных следов испуга не было: она смотрела на Маркхэма с видом откровенного удивления.

Маркхэм неожиданно протянул руку к кнопке звонка на краю стола. Но, делая это, он взглянул на Ванса и, встретив его взгляд, вздрогнул. Взгляд выражал такое укоризненное изумление, что Маркхэм понял, что совершает величайшую глупость.

Некоторое время в кабинете царила тягостная тишина. Мисс Сент-Клер достала пудреницу я тщательно попудрила нос.

— Вы хотите арестовать меня прямо сейчас? — спросила она. Маркхэм нерешительно посмотрел на нее. Он вышел из-за стола

Я подошел к окну, глядя на здание тюрьмы. Вздохнул.

— Нет, сегодня я не буду это делать, — медленно ответил он.

Он подошел к женщине и остановился рядом с ней.

— Я не собираюсь арестовывать вас пока, — твердо заявил он. — Но запрещаю вам покидать Нью-Йорк. Если вы сделаете попытку покинуть город, то будете немедленно арестованы. Надеюсь, это вам ясно?

Он нажал кнопку звонка и на пороге появился Свэкер.

— Свэкер, проводите вниз мисс Сент-Клер и найдите для нее такси, — приказал Маркхэм. — Потом вы можете быть свободны.

Едва за ней закрылась дверь, как Маркхэм нажал другую кнопку, и из двери, ведущей в соседнее помещение, вышел седоволосый мужчина средних лет.

— Бен, — торопливо заговорил Маркхэм, — Свэкер провожает женщину. Вы должны держать ее под наблюдением. Ей запрещено покидать город. Это мисс Сент-Клер, которую откопал Трэси.

Когда этот человек ушел, Маркхэм подошел к Вансу.

— Что вы теперь думаете о своей невинной молодой леди? — ехидно спросил он.

— Прекрасная девушка, не правда ли? — нежно произнес Ванс.

— Необычайное самообладание. И она собирается замуж за военного! Надо же… de gustibus^[24]… Один момент я даже боялся, что вы наденете на нее наручники. А если бы вы это сделали, Маркхэм, вы бы потом раскаивались и жалели об этом до самого смертного часа.

Несколько секунд Маркхэм молчал. Он понимал, что за словами Ванса кроется нечто большее, чем простое убеждение.

— Ее поведение было достаточно убедительным, — продолжал Маркхэм. — Она дьявольски умно вела себя. Но хитрая женщина, знающая свою вину, так и должна вести себя.

— А вам не пришло в голову, что ей было безразлично, считаете ли вы ее виновной или невиновной, и что она была разочарована, когда вы разрешили ей уйти?

— Я заметил это, но обычно люди не желают, чтобы их арестовывали.

— Кстати, — сказал Ванс, — где был этот счастливый петушок во время убийства?

— Вы думаете, мы забыли об этом? Мы проверили: капитан Ликок с восьми часов вечера находился у себя в апартаментах.

— Правда? — спросил Ванс — Удивительный образец современного молодого человека!

Маркхэм снова резко посмотрел на него.

— Я был бы рад узнать, что за таинственная теория одолевает вас сегодня. — Он помолчал. — Итак, леди мы отпустили. Насколько я понимаю, таково было ваше горячее желание. Но все же вы, быть может, поделитесь со мной своими соображениями? Что вы держите за пазухой?

— За пазухой? Удивительная метафора! Вы думаете, что я фокусник?

Когда Ванс начинал объясняться подобным образом, я знал, что он хочет избежать прямого ответа. Маркхэм тоже знал это.

— Во всяком случае, вам не пришлось быть свидетелем моего унижения, как вы предсказывали, — пробормотал он.

Ванс с наигранным удивлением посмотрел на него.

— Разве? — И огорченно добавил: — Жизнь полна разочарований!

Глава 8. Ванс принимает вызов

(Суббота, 15 июня, 4 часа дня)

После того, как Маркхэм по телефону сообщил сержанту Хэсу о своем разговоре с мисс Сент-Клер, мы поехали в Стюйвезант-клуб. Обычно но субботам прокуратура закрывалась в час дня, но сегодня это время было продлено в связи с визитом мисс Сент-Клер. В клубе ми сеян в комнате отдыха, Маркхэм долго молчал, потом заговорил:

— Черт возьми! Мне не следовало ее отпускать… Я чувствую, что она виновна.

— Правда? — с наивным видом осведомился Ванс. — У вас такая психическая восприимчивость… Несомненно, она была у вас всю жизнь. Кстати, сны, которые вам снятся, всегда сбываются? Я уверен, что у вас звонит телефон в тот момент, когда вы подумаете о том или ином человеке. Вы, наверное, читаете по ладоням тоже? Почему вы не достали гороскоп этой леди?

— У меня пока нет доказательств, что ваша вера в невиновность этой женщины основана на чем-то более существенном, чем обычные впечатления, — огрызнулся Маркхэм.

— Ну что вы! Я просто знаю, что она невиновна. Больше того, я знаю, что ни одна женщина не могла совершить это преступление.

— Вы считаете, что ни одна женщина не сумела бы справиться с армейским кольтом сорок пятого калибра?

Ванс пожал плечами.

— Материальные методы не входят в мой расчет, — сказал он. — Это я оставляю вам, юристам. У меня есть другие, более высокие методы, приводящие к такому заключению, поэтому я сказал вам, что если бы вы арестовали эту женщину за убийство Бенсона, то потом мучились бы от стыда.

Маркхэм с негодованием посмотрел на Ванса.

— Вы же отрицаете все дедуктивные методы, которые могут привести к правде. Разве не вы говорили, что верите в деятельность человеческого ума?

— Говорят, что голос Бога оказывает сильное влияние на людей! — воскликнул Ванс. — У вас такой типичный склад ума, Маркхэм! Вы работаете по принципу: то, чего вы не знаете, не существует; то, чего вы не понимаете, не нуждается в объяснении. Удобная точка зрения. Она освобождает от заботы и неопределенности. Вы не находите, что наш мир — удивительное и милое местечко?

Маркхэм едва сдержался, чтобы не сказать резкость.

— Вы говорили за ленчем о непогрешимом методе раскрытия преступлений. Не могли бы вы поделиться этим бесценным секретом с окружным прокурором?

Ванс поклонился с изысканной вежливостью.

— Я с удовольствием сообщу вам это. Я делаю ставку на науку об индивидуальном характере и психологии человеческой натуры. Видите ли, Маркхэм, мы все индивидуумы, все разные и действуем каждый в силу своего характера. Каждый человеческий поступок, каждое действие человека, неважно — большое или маленькое, носит отпечаток соответствующей человеческой личности. Музыкант, например, глядя на лист с нотами, в состоянии сказать, кто написал музыку

— Бетховен или Шуберт, Дебюсси или Шопен. А художник, глядя на картину, немедленно может сказать, что это Коро или Пикассо, Рембрандт или Франц Хале И точно так же, как нет двух одинаковых лиц, нет двух одинаковых человеческих натур. В каждой человеческой личности есть отдельные одинаковые с другими качества, но в своем сочетании они всегда различны, никогда не повторяют дважды одно и то же. Поэтому, например, когда двадцать художников рисуют один и тот же предмет, в каждом случае получается разная картина. В каждом изображения чувствуется неповторимость личности… Все это очень просто, знаете ли…

— Вашу теорию, несомненно, оценят художники, — с иронией заметил Маркхэм. — Но эта рафинированная утонченность не годится для нашего вульгарного мира.

— Ум по ошибке часто отбрасывает благородное, — пробормотал Ванс.

— Между искусством и преступлением — большая разница, — с вызовом сказал Маркхэм.

— Практически никакой, старина, — поправил его Ванс. — Для совершения преступления используются все обычные факторы, которые необходимы для создания произведения искусства — подход, замысел, техника, воображение, нападение, метод и организация. Больше того, преступления имеют свою манеру исполнения, свои аспекты и свою природу точно так же, как и работа над произведением искусства. В самом деле, тщательно запланированное убийство — такой же способ выражения индивидуальности, как, например, рисование. И в этом лежит величайшая возможность для расследования. Как опытный эстет может рассказать вам, кто написал картину, или сообщить о личности и характере того, кто ее написал, так и опытный психолог может рассказать вам, кто совершил преступление — если оно связано с людьми — и с почти математической точностью описать характер и манеру преступника… И это, мой дорогой Маркхэм, дает уверенность и необходимые данные для определения виновности человека. Все остальные догадки — ненаучны, неопределенны и потому опасны.

В словах чувствовалась непоколебимая уверенность. Маркхэм слушал его с большим интересом, хотя по его лицу было видно, что он не принимает всерьез теории Ванса.

— Ваша теория полностью игнорирует мотив, — заметил Маркхэм.

— Естественно, — согласился Ванс. — Поскольку в большинстве преступлений этот фактор не имеет никакого отношения к делу. Каждый из нас, мой милый Маркхэм, имеет мотив для убийства не менее двух десятков различных людей и точно такой же мотив может быть в девяносто девяти преступлениях из ста. И когда убивают какого-нибудь человека, есть добрый десяток невинных людей, у которых мотив для этого не менее силен, чем у настоящего убийцы. Видите ли, тот факт, что у человека есть мотив для убийства, еще не доказывает вину этого человека — такие мотивы слишком универсальны. Подозревать человека в убийстве только потому, что у него есть мотив, все равно что обвинять мужчину, отбивающего чужую жену, в том, что он это делает только потому, что у него две ноги. Причина, по которой одни люди убивают, а другие нет, кроется лишь в характере я психологии. Все зависит только от этого… И еще одно: когда у человека есть настоящий мотив, он ведь способен скрыть его, затаить и вести себя осторожно, не так ли? Он даже может замаскировать мотив годами приготовлений или мотив может возникнуть за какие-нибудь пять минут, когда неожиданно откроются факты десятилетней давности… Вот видите, Маркхэм, отсутствие мотива может быть более инкриминирующим, чем его наличие.

— Перед вами возникают большие трудности в освещении идеи cui bono^[25] при рассмотрении преступления.

— Смею сказать, что идея cui bono достаточно глупа, чтобы быть неуязвимой, — сказал Ванс. Однако многие люди извлекают пользу почти из любого убийства. Если бы был убит Сэмнер, то по вашей теории вы могли бы арестовать всех членов лиги писателей.

— Во всяком случае, благоприятная возможность — или удобный случай, называйте как угодно — непреодолимый фактор в совершении преступления. Под удобным случаем я понимаю те обстоятельства и условия, при которых может быть совершено данное преступление тем или иным подходящим человеком.

— Еще один не относящийся к делу фактор, — отозвался Ванс. — Если думать об удобном случае, то мы каждый день убивали бы людей, которые нам не нравятся! Только вчера вечером во время обеда у меня было десять скучных людей, которых я мог бы убить, например, подсыпав мышьяку им в вино. Но дело в том, что Борджиа и я принадлежим к разным психологическим категориям. С другой стороны, если бы я задумал совершить убийство — подобно находчивым патрициям — я бы создал себе наиболее благоприятный удобный случай… Но тут есть одна загвоздка: каждый может создать себе удобный случаи и замаскировать этот факт фальшивым алиби или каким-нибудь другим способом. Вспомните, например, дело об убийце, который вызвал полицию в дом своей жертвы до того, как совершил преступление. И когда явившиеся полицейские поднимались по лестнице, он заколол свою жертву^[26].

— А что вы скажете о близости или о непосредственном присутствии человека на месте преступления? Разве это не доказательство его вины?

— Снова ошибка. Присутствие на месте преступления невиновного очень часто используется убийцей, который действительно находился на месте преступления. Умный преступник может совершить убийство на расстоянии. Умный преступник также может устроить себе алиби, а потом вернуться на место преступления переодетым и неузнаваемым. Есть много самых различных способов присутствовать на месте преступления, считаясь отсутствующим, и наоборот… Но мы никогда не можем освободиться от своей индивидуальности. Поэтому все преступления относятся к психологии человека, а последняя является крае-угольным камнем дедукции.

— Меня удивляет, что с вашими взглядами вы не поддерживаете воскресные приложения, которые ратуют за сокращение на девять десятых штата полиции и внедрение вместо них психологических машин.

Ванс некоторое время задумчиво молчал.

— Я читал о них. Интересные игрушки. Они, несомненно, могут привести к увеличению эмоционального напряжения, когда внимание пациента переключается от набожной благодати доктора Френка Прейна к проблеме сферической тригонометрии. Но если на невинного человека надеть упряжку из проводов, гальванометров, электромагнитов, ламп и тому подобной ерунды, а потом неожиданно спросить его о недавнем преступлении; уверяю вас, стрелки ваших индикаторов будут плясать не хуже, чем русские балерины. Но это будет скорее результатом нервного возбуждения, чем признанием вины.

Маркхэм покровительственно улыбнулся.

— А если подключить виновного, то стрелки останутся неподвижными? — спросил он.

— Наоборот, — невозмутимо ответил Ванс. — Стрелки точно так же будут колебаться взад и вперед, но не потому, что он виновен. Если он глуп, например, то стрелки будут дергаться в результате негодования и страха перед третьей степенью. А если он умен, то стрелки будут дергаться от возмущения при мысли, что кто-то серьезно верит в подобную чепуху.

— Вы глубоко поразили меня, — сказал Маркхэм. — Моя голова кружится, как турбина. Но среди нас, бедных юристов, многие верят, что преступность — это дефект ума.

— Пусть так, — с готовностью согласился Ванс. — Но, к несчастью, все человечество подвержено этому дефекту. Те, у кого, так сказать, отсутствует добродетель, поощряют свои дефекты. Однако, если вы возьмете преступный тип людей, то, — увы! — мы составим им компанию. Это Ломброзо придумал идею конгениального преступника. Но настоящие ученые, вроде Дюбуа, Карла Пирсона и Горинга, не оставили от этой теория камня на камне.

— Я ошеломлен вашей эрудицией, — сказал Маркхэм и подозвал проходящего мимо служителя, чтобы взять новую сигару. — Я утешаю себя тем, что, как правило, большинство преступников все же задерживаются.

Ванс курил сигарету и задумчиво разглядывал в окно голубое июньское небо.

— Маркхэм, — наконец заговорил он, — число фантастических идей, относящихся к преступникам, просто изумительно. Многие безумные люди могут сказать, что «убийство находится вне меня, вне моего я». А если «вне», то зачем нужно Бюро уголовных расследований? Зачем вся эта полицейская активность, когда обнаружен труп?. Поэтов за это обвиняют в лунатизме. Об этом хорошо написал Чосер. А Шекспир считал, что у человека есть особый орган, который толкает его на убийство. Был поэт, который утверждал, что жажда убийства заложена в крови человека. Разве вы станете отрицать, что полиция хладнокровно ждет, когда совершится убийство? А как только оно совершается, сразу же раздаются вопли о задержании particeps crinunis^[27] или применении de lunatico inquirendo^[28].

Маркхэм добродушно усмехнулся. Он был занят обрезанием и раскуриванием своей сигары.

— Я считаю, — продолжал Ванс, — что вы все подвержены еще одному заблуждению, а именно: что все преступники обязательно возвращаются на место преступления. Это их поведение даже объясняется какой-то запутанной и мистической болтовней о психологии. Но, уверяю вас, что к психологии эти абсурдные утверждения не имеют никакого отношения. Если же убийца вернулся к телу своей жертвы по какой-то другой причине, чем исправление ошибки, которую он совершил, тогда он объект для Брэдмура или Бламгдейля… Как хорошо было бы полиции, если бы эта причуда была на самом деле! Им бы оставалось только сидеть на месте преступления, играть в карты и ждать, когда придет преступник, а потом с чистой совестью тащить его в тюрьму. Но психологический инстинкт заставляет человека, совершившего наказуемый акт, немедленно бежать от этого места и как можно дальше.

— Во всяком случае, в данном деле, — заметил Маркхэм, — мы не сидим в гостиной Бенсона и не ждем возвращения убийцы.

— Но и цели вы не достигли, — возразил Ванс.

— Потому что мы не одарены таким знанием человеческой психики, как вы, — ехидно поддел его Маркхэм.

— Конечно, — соболезнующим тоном сказал Ванс — Разве можно ждать от вас успешных действий, когда вы скованы формальной логикой и готовы упрямо отвергать то, что вас не устраивает, даже вопреки здравому смыслу.

Маркхэм был задет.

— Вы еще считаете мисс Сент-Клер невиновной? Однако полное отсутствие доказательств может привести куда угодно, и вы должны признать, что у меня нет выбора.

— Ничего подобного, — с жаром возразил Ванс — Уверяю вас, имеется множество доказательств, ведущих куда угодно. Вы просто не хотите видеть их.

— Вы так думаете! — Легкомысленная самоуверенность Ванса выводила Маркхэма из себя. — Очень хорошо, старина. Я категорически отказываюсь верить в ваши прекрасные, но голословные теории и предлагаю вам предъявить хоть маленькую часть ваших доказательств, которые, как вы говорите, существуют в этом деле.

Эти слова Маркхэм произнес вызывающим тоном. Ванс был задет.

— Видите ли, Маркхэм, я не кровавый мститель и не защитник чести общества. У меня другая рать.

Маркхэм высокомерно улыбнулся, но промолчал. Ванс задумчиво курил. Потом, к моему изумлению, он повернулся к Маркхэму, внимательно осмотрел его и произнес твердым холодным тоном:

— Хорошо, Маркхэм, я принимаю ваш вызов. Тема несколько далека от моего вкуса, но проблема занимает меня, к тому же она сродни делу о «Concert Champelre»^[29] — спорный вопрос об авторстве.

Маркхэм вздрогнул я сжал зубами сигару. Вряд ли он понимал свой вызов буквально, скорее, говорил это в пылу полемики. Но теперь его необдуманные слова были приняты всерьез и впоследствии открыли новые страницы в истории расследования нью-йоркских преступлений.

— Но как вы собираетесь действовать?

— Как Наполеон. Je men gage, et puis je vois^[30]. Однако вы должны дать мне слово, что окажете мне всевозможную помощь и откажетесь от официальных протестов.

Маркхэм поджал губы. Он был откровенно ошеломлен тем, что Ванс принял его необдуманный вызов. Но он тут же добродушно рассмеялся, как будто продолжал считать все это шуткой.

— Очень хорошо… Даю вам слово… А дальше что? Ванс матча раскуривал новую сигарету.

— Сперва, — объявил он, — я определю точный рост виновного. Разве этот факт не будет доказательством?

Маркхэм с недоверчивым видом уставился на него.

— Боже мой! Но как вы собираетесь это сделать?

— Теми примитивными дедуктивными методами, в которые вы так трогательно верите. Но пойдемте, нам надо посетить место преступления.

Ванс направился к двери и ошеломленному Маркхэму пришлось последовать за ним.

— Но вы же знаете, что тело увезли, — вяло протестовал он, — я, кроме того, в доме уже, несомненно, навели порядок.

— И славу Богу за это, — пробормотал Ванс. — Я не особенно люблю трупы, а беспорядок меня чертовски раздражает.

Когда мы вышли на Мэдисон-авеню, Ванс остановил такси, и мы втроем сели в машину.

— Но это же все чепуха, — возмущенно запротестовал вдруг Маркхэм. — Неужели вы рассчитываете найти сейчас какие-либо ключи к разгадке? До там уже все уничтожено!

— Увы, милый Маркхэм, — насмешливо сказал Ванс. — Вы прискорбно мало осведомлены в теории философии! Если бы что-нибудь, пусть бесконечно малое, могло быть действительно уничтожено, то вселенная, знаете ли, прекратила бы свое существование — космическая проблема была бы решена, а Создатель мог бы написать на небесном своде большими буквами: ЧТО И ТРЕБОВАЛОСЬ ДОКАЗАТЬ. Наш единственный шанс разобраться в иллюзии, которую мы называем жизнью, основан на том факте, что сознание похоже на десятичную дробь. Вы, как ребенок, пытаетесь на чистом листе разделить единицу на тройку и получить законченное десятичное число, но у вас беспрестанно растут в ответ тройки. Видите ли, Маркхэм, иногда надо уметь остановиться на простой дроби. Если вы сумеете правильно получить одну треть вместо десяти тысяч троек после запятой в десятичной дроби, тогда вы и проблему решите. Мы только потому и не можем ничего стереть или уничтожить, что продолжаем существовать.

Ванс щелкнул пальцами, как бы ставя точку, и уставился в окно. Маркхэм откинулся на спинку сиденья и задумчиво сосал сигару. Я видел, что он раздражен и зол на себя за то, что так необдуманно бросил Вансу вызов. Но теперь уже было поздно. Впоследствии он сказал мне, что был убежден, что все это выльется в смешную шутку.

Глава 9. Рост

(Суббота, 15 июня, 5 часов дня)

Когда мы прибыли к дому Бенсона, дежурный полицейский, стоящий у ворот, вытянулся и отдал честь. Он с надеждой оглядел Ванса и меня, несомненно, решив, что мы два подозреваемых в убийстве и окружной прокурор хочет допросить нас на месте преступления. К нам подошел один из детективов, который принимал участие в расследовании.

Маркхэм поздоровался с ним кивком головы.

— Все в порядке? — спросил Маркхэм.

— Конечно, — добродушно отозвался тот. — Старуха мягка, как кошка, и хорошо готовит.

— Мы хотим остаться одни, Сниффин, — сказал Маркхэм, когда мы вошли в гостиную.

— Имя гастронома Сниткин, а не Сниффин, — поправил Ванс, когда за детективом закрылась дверь.

— Ну и память! — пробормотал удивленный Маркхэм.

— Это мой недостаток, — отозвался Ванс. — А вы, очевидно, из тех редких людей, которые отлично помнят лица, но тут же забывают имена, не так ли?

Но Маркхэм не был в настроении спорить.

— Ну ладно, сюда-то вы меня привезли, но что собираетесь здесь делать? — Маркхэм помахал рукой вокруг себя и с пренебрежительным видом уселся в кресло.

Гостиная выглядела точно так же, как при первом нашем посещении, только сейчас она была аккуратно прибрана. Освещение комнаты было слабее и обильные тени делали ее мрачной. В лучах солнца украшения на мебели ослепительно сверкали.

Ванс посмотрел на Маркхэма и пожал плечами.

— Я наполовину склонен вернуться обратно, — сказал он. — Ясно, что это дело совершено при смягчающих обстоятельствах декоратором, обставившим эту комнату.

— Мой дорогой эстет, — нетерпеливо прервал его Маркхэм, — будьте добры, оставьте ваши художественные высказывания и решайте свою проблему… Конечно, — прибавил он со злобной улыбкой, — если вас пугает результат, то еще не поздно отказаться и тем самым сохранить в девственной чистоте ваши очаровательные теории.

— И позволить вам посадить на электрический стул несчастную девушку! — воскликнул Ванс с притворным негодованием. — La politesse^[31] запрещает мне отступать. Я, конечно, не прекрасный принц из сказки, но все же иногда надо быть рыцарем по отношению к женщине.

Маркхэм с бешенством посмотрел на Ванса.

— После всего этого я начинаю думать, что в вашей теории есть рациональное зерно, и начинаю верить, что у каждого человека есть мотив для убийства другого человека.

— Вот видите, — весело сказал Ванс, — и вы начинаете думать так же, как и я… Вы не возражаете, если я пошлю Сниткина с поручением?

Маркхэм вздохнул и пожал плечами.

— Я буду курить во время вашей буффонады и не стану мешать, делайте что хотите.

Ванс подошел к двери и позвал Сниткина.

— Будьте добры, поднимитесь к миссис Платц и одолжите у нее измерительную ленту или рулетку и моток веревки… Это нужно окружному прокурору. — И он бросил на Маркхэма льстивый взгляд.

— Могу я надеяться, что вы не собираетесь повеситься здесь? — осведомился Маркхэм.

Ванс с упреком посмотрел на него.

— Позвольте мне, — мягко сказал он, — предложить вашему вниманию несколько строк из «Отелло»:

Или я приведу вам слова Лонгфелло: «Он добился бы многого, если бы умел ждать». Мильтон сказал еще лучше в своей поэме. Но лучше всего сказано у Сервантеса: «Терпите и тасуйте карты…» Выслушайте совет, Маркхэм, он не хуже других советов. Терпение — это последнее пристанище, умение приспособиться, когда ничего другого не остается. Оно, как добродетель, хотя я лично, как правило, считаю добродетель бесполезной. О терпении сказано много. Говорим о терпении рабов и терпении суверенов, о терпении больных и терпении влюбленных. Руссо писал: «La patience est amere, mail son fruit est doux»^[32]. Но, может быть, для вашего официального вкуса больше подходит латынь? «Superanda omnia fortuna ferendo est»^[33] — цитата из Вергилия. Гораций тоже об этом высказался. «Durum, — сказал он, — sed levins tit patientia»^[34].

— Черт возьми, почему не возвращается Сниткин? — простонал Маркхэм.

И почти тут же отворилась дверь и детектив вручил Вансу измерительную ленту и веревку.

— А теперь, Маркхэм, награда за ваше терпение.

Прежде всего Ванс поставил на место кресло Бенсона. Установить его положение в момент убийства было нетрудно, так как на ковре остались вмятины от ножек кресла. Потом он продел веревку в пулевую дырку в спинке кресла и укрепил конец веревки в том месте, где пуля попала в деревянную облицовку стены. Потом отмерил расстояние в пять футов и шесть дюймов от того места, где был лоб Бенсона, когда в него попала пуля, завязал узелок и натянул веревку так, что она образовала прямую линию от дырки в стене через дырку в спинке кресла.

— Узел на веревке показывает точное место, где находился ствол пистолета, который прервал карьеру Бенсона, — объявил Ванс. — Имея две точки полета пули — а именно: отверстие в спинке кресла и метку на деревянной панели — и зная приблизительно вертикальную линию места выстрела, которая находилась примерно между пятью и шестью футами от лба Бенсона, остается только отметить место, где мог стоять убийца.

— Теоретически очень верно, — сказал Маркхэм, — хотя я не могу понять, почему вы придаете такое большое значение этому месту. Вы ищите возможные отклонения пули, но я не представляю себе зачем.

— Простите, что я спорю с вами, — улыбнулся Ванс, — но вчера утром я спросил капитана Хагедорна о длине полета пули и ее отклонении. Хагедорн осмотрел рану до нашего прибытия; он был уверен в своих данных. Во-первых, пуля поразила лобную кость под таким углом, что это исключало всякую возможность ее отклонения, даже если бы стреляли из пистолета меньшего калибра… Во-вторых, пистолет, из которого был убит Бенсон, был такого большого калибра — вспомните: сорок пятый! — и начальная скорость была так велика, что пуля летела бы по прямой без всяких отклонений, если бы даже расстояние от ствола до убитого джентльмена было бы гораздо больше чем есть.

— А откуда Хагедорн узнал, какова была начальная скорость? — удивился Маркхэм.

— Меня самого заинтересовал этот вопрос, — ответил Ванс, — и я спросил у капитана. Он объяснил, что узнал это по характеру раны, по стреляной гильзе и пуле. Он также узнал, что выстрел был произведен из армейского кольта — он назвал его правительственный кольт США, — а не из обычного автоматического. Вес пуль этих двух кольтов различен; пуля обычного кольта весит 200 граи, а пуля армейского — 230 гран, Хагедорн, имея редкое осязание, смог немедленно узнать это, хотя и не вдавался в психологические тонкости — сдержан по натуре… Так или иначе, он утверждал, что пуля выпущена из армейского автоматического кольта. А зная это, он определил, что начальная скорость равнялась 809 футам, а ударная энергия — 230, что позволяет пробить шестидюймовую сосновую доску с расстояния в двадцать пять ярдов… Изумительное создание этот Хагедорн. Представьте себе, его голова набита подобной информацией! Одни всю жизнь играют на скрипке, у других любовь к оружию…

— Хватит об этом, — перебил его Маркхэм, — так можно болтать до бесконечности… Итак, ним известно место, с которого был произведен выстрел. Что нам это дает?

— Пока я держу веревку в натянутом состоянии, — сказал Ванс, будьте добры измерить расстояние от узла до пола. Тогда мой секрет тут же станет известен.

— Эта игра меня не устраивает, — запротестовал Маркхэм. — Я предпочитаю играть в бридж. — Тем не менее он проделал необходимую манипуляцию. — Четыре фута и восемь с половиной дюймов, — равнодушно объявил ОН.

Ванс положил на ковер сигарету прямо под узлом на веревке.

— Теперь мы знаем точную высоту, на которой находился этот кольт в момент выстрела… Я уверен, что вы улавливаете ход моих рассуждений.

— Это все очевидно, — отозвался Маркхэм. Ванс снова подошел к двери и позвал Сниткина.

— Окружной прокурор хочет провести испытание, — заявил Ванс детективу, — и просит вас одолжить ему на время пистолет.

Сниткин шагнул вперед и с изумленным видом вручил Маркхэму свой пистолет.

— Он на предохранителе, сэр. Может, разрядить его?

Маркхэм чуть было не отказался от оружия, но Ванс вовремя вмешался.

— Все в порядке. Я надеюсь, мистеру Маркхэму не придется стрелять… в меня.

Когда детектив ушел, Ванс уселся в кресло Бенсона и устроил голову на спинке так, как приблизительно лежала голова Бенсона.

— А теперь, мой дорогой Маркхэм, — сказал Ванс, — будьте добры, встаньте на место, где стоял убийца, и вытяните руку с пистолетом, но держите пистолет точно над сигаретой. — Он улыбнулся. — И, пожалуйста, не нажимайте на спусковой крючок, иначе вы никогда не узнаете, кто убил Бенсона.

Маркхэм с явной неохотой выполнил просьбу Ванса. Когда он встал так, как сказал Ванс, и вытянул руку с пистолетом, Ванс попросил меня измерить расстояние от пистолета до пола. Оно было равно четырем футам и девяти дюймам.

— Совершенно верно, — сказал Ванс, вставая, — Ваш рост, Маркхэм, составляет пять футов и одиннадцать дюймов. Следовательно, человек, застреливший Бенсона, был примерно вашего роста, скажем, пять футов и десять дюймов… Надеюсь, это тоже очевидно для вас?

Демонстрация Ванса была простой и ясной и произвела впечатление на Маркхэма. Тот сразу стал серьезными Некоторое время он хмуро разглядывал Ванса, потом заговорил:

— Все это хорошо, но человек, который застрелил Бенсона, мог держать пистолет выше, чем я.

— Это неустойчивое положение, — ответил Ванс. — Я слишком много раз стрелял и знаю — а это известно всем опытным стрелкам, — что когда человек стреляет в небольшую мишень, он опускает руку с пистолетом так, чтобы прямая линия проходила от глаза через мушку прямо к цели. А в этом случае условия соблюдаются лишь в том положении, в котором держали руку вы…

— Ваше допущение основано на том, что человек, убивший Бенсона, был опытным стрелком по маленьким мишеням, — возразил Маркхэм.

— Это не допущение, а факт, — тут же отозвался Ванс. — Согласитесь, если бы этот человек не был опытен в стрельбе, он бы не выбрал такую мишень, как, скажем, лоб, а стал бы целиться в грудь. Выбрав в качестве цели лоб, он тем самым дает нам знать, что он опытный стрелок. Вы согласны? Более того, будь он неопытным стрелком, он бы нацелил пистолет на грудь и не ограничился бы при этом всего одним выстрелом.

Маркхэм задумался.

— Да, я согласен. Ваша теория звучит очень правдоподобно, — наконец признал он. — Но, с другой стороны, этот человек мог быть любого роста выше пяти футов десяти дюймов и он мог держать руку в любом положении.

— Вы правы, — согласился Ванс, — но не забывайте того факта, что в данном случае положение убийцы было вполне естественным. В противном случае Бенсон мог бы заподозрить неладное и положение трупа было бы иным: а он убит в совершенно естественной позе. Конечно, убийца мог наклониться, не выпускав из виду Бенсона… Ну давайте согласимся, что рост убийцы — между пятью футами и десятью дюймами и шестью футами и двумя дюймами… Это вас устраивает?

Маркхэм молчал.

— А вот мисс Сент-Клер, — улыбнулся Ванс, — никак не потянет больше чем на пять футов и пять или шесть дюймов.

Маркхэм усмехнулся и продолжал курить.

— Капитан Ликок, кажется, намного выше шести футов, не так ли?.

— Что заставляет вас так думать?

— Вы сами сказали мне, знаете ли!

— Я вам сказал?!

— Ну, не совсем так, — поправился Ванс. — Сказали не словами, а поведением. Когда я назвал вам приблизительный рост убийцы и вы приняли это без возражений относительно молодой леди, которую вы подозревали, ваш мозг немедленно стал работать в направлении другого возможного человека. И поскольку возлюбленный этой леди является другим возможным подозреваемым, я пришел к выводу, что вы думаете о капитане. Если бы рост капитана отличался от указанного, вы бы начали возражать, но вы промолчали, а поскольку вы согласились с моими словами, что убийца мог наклониться, я решил, что капитан необычайно высок… Так что, мой дорогой друг, ваше красноречивое молчание сказало мне — капитан явно выше шести футов.

— Я вижу, что чтение мыслей тоже относится к числу ваших талантов, — сказал Маркхэм.

В тоне Маркхэма явно слышалось раздражение, раздражение человека, которого лишили веры. Ему приходилось признавать превосходство Ванса в ущерб собственным убеждениям.

— Надеюсь, теперь вы не сомневаетесь в правильности определения роста убийцы? — медоточивым голосом осведомился Ванс.

— Не совсем, — буркнул Маркхэм. — Меня удивляет, почему это не сделал Хагедорн, если все так просто?

— Анаксагор сказал, что тот, кто имеет повод, тот заправляет лампу маслом. Мудрое замечание, один из тех софизмов, которые содержат чистую правду. Лампа без масла, знаете ли, бесполезна. У полиции достаточно ламп и самых разнообразных, заметьте, но в их лампах нет масла. Поэтому они могут что-либо отыскать лишь в ясный солнечный день.

Теперь ум Маркхэма работал в другом направлении. Он встал и прошелся по комнате,

— До сих пор, я не считал капитана Ликока возможным преступником.

— Почему же? Только потому, что один из ваших сыщиков сказал, что в ночь преступления он, как порядочный мальчик, сидел дома?

— Я полагаю, что поэтому, — задумчиво отозвался Маркхэм. Потом он резко повернулся к Вансу. — Возможно, этого не было. Но, Ванс, эти дьявольски подстроенные улики против мисс Сент-Клер… Где она была между двенадцатью и часом ночи? Почему она пошла обедать с Бенсоном? Как оказалась здесь ее сумочка? А что можно сказать об этих окурках? Черт возьми, ведь они же существуют! Я не могу до конца поверить в вашу удивительную демонстрацию, как бы убедительна она ни была. Ведь факт наличия окурков тоже весьма убедителен.

— Боже мой! — вздохнул Ванс. — Вы потрясающе придирчивый человек. Хорошо, возможно мне удастся объяснить вам наличие здесь этих злополучных окурков.

Он еще раз подошел к двери, опять позвал Сниткина и вернул ему пистолет.

— Окружной прокурор благодарит вас, — зашил Ванс, — и просит оказать ему еще одну любезность. Поднимитесь, пожалуйста, наверх и пригласите сюда миссис Платц. Мы хотим поболтать с ней.

Ванс снова подошел к Маркхэму и дружелюбно улыбнулся.

— Я хотел бы сам провести разговор с почтенной леди, — сказал он, — надеюсь, вы не станете возражать. В миссис Платц кроются такие возможности, на которые вы не обратили внимания, когда вчера допрашивали ее.

— Посмотрим, что выясните вы, — отозвался заинтересованный Маркхэм.

Глава 10. Упраздненное подозрение

(Суббота, 15 июня, 5.30 дня)

Экономка вошла в комнату и остановилась. На этот раз она была более спокойна, чем в то утро, когда ее допрашивал Маркхэм. Она делала вид, что не узнает нас. Маркхэм едва кивнул ей, а Ванс остановился рядом с ней, внимательно оглядел ее с ног до головы и указал на кресло у камина. Она села и сложила руки на коленях.

— У меня к вам есть несколько вопросов, миссис Платц, — резким голосом заговорил Ванс, — и для вас будет лучше, если вы расскажете нам всю правду. Вы понимаете меня?

Легкость, беззаботность и та ирония, с которой он разговаривал с Маркхэмом, исчезли. Он стоял перед ней, суровый и неумолимый. При его словах она подняла голову. Ее лицо побледнело, губы она упрямо сжала, в глазах мелькнуло беспокойство.

Ванс немного помолчал, потом заговорил, отчеканивая каждое слово:

— В котором часу в день убийства мистера Бенсона здесь была леди?

Выражение ее лица не изменилось, но глаза расширились.

— Здесь никого не было.

— О, был, миссис Платц. — Голос Ванса звучал очень уверенно. — В котором часу она была здесь?

— Я же говорю вам, что здесь никого не было, — настаивала она. Ванс с нарочитой медлительностью стал закуривать сигарету, не сводя с нее упорного взгляда. Она испуганно следила за ним. Ванс выпустил струю дыма и подошел к ней еще ближе.

— Если, вы скажете правду, вам не причинят никакого вреда, — твердо заявил он. — Но если вы откажетесь дать нам имеющуюся у вас информацию, вас ожидают крупные неприятности! Сокрытие доказательств является преступлением, и закон не знает милости к тем, кто его нарушает. — Ванс лукаво подмигнул Маркхэму, который с огромным интересом следил за происходящим.

Теперь женщина начала проявлять явные признаки волнения. Руки ее слегка дрожали, а дыхание участилось.

— Клянусь именем Бога, что здесь никого не было! — Легкая хрипота в голосе выдавала ее волнение.

— Давайте обойдемся без Бога, — оборвал ее Ванс — В котором часу здесь была леди?

Она упрямо сжала губы, и в комнате воцарилась тишина. Ванс спокойно курил, а Маркхэм замер без движения с сигарой в руке.

— В котором часу она была здесь? — снова спросил Ванс. Женщина умоляюще сложила руки на груди.

— Я же сказала… я клянусь…

Ванс властным движением руки заставил ее замолчать и холодно улыбнулся.

— Так дело не пойдет, — сказал он. — Вы глупо ведете себя. Мы здесь для того, чтобы узнать правду, и вы нам ее скажете.

— Я же сказала вам правду.

— Вы заставляете меня обратиться к окружному прокурору, который здесь присутствует, — Ванс указал на Маркхэма, — с просьбой о вашем аресте.

— Я же сказала вам правду, — упрямо повторила она.

— Хорошо, миссис Платц, раз вы отказываетесь сказать мне о молодой леди, которая была здесь в день убийства вашего хозяина, то я сам расскажу вам.

Женщина подозрительно посмотрела на Ванса.

— В конце дня — того самого дня, когда был убит ваш хозяин, — в дверь позвонили. Может быть, мистер Бенсон сообщил вам, что он ждет визитеров. Так или иначе, вы открыли дверь и впустили очаровательную молодую девушку. Вы провели ее в эту комнату, и что она сделала? Она, моя дорогая мадам, села в то же самое кресло, в котором вы себя сейчас неуютно чувствуете.

Он издевательски улыбнулся.

— Потом, — продолжал Ванс, — вы подали чай для этой молодой девушки и мистера Бенсона. Когда она ушла, мистер Бенсон поднялся к себе, чтобы переодеться к обеду… Вот видите, миссис Платц, мне многое известно.

Он закурил другую сигарету.

— Вы обратили внимание на эту леди? Если нет, я вам опишу ее. Она невысокая, скорее, как говорят французы, petite^[35]. У. нее темные волосы, темные глаза и она хорошо одета.

Поведение женщины явно изменилось. Она сильно побледнела и едва дышала.

— Что вы теперь скажете, миссис Платц? — резко спросил Ванс. Она тяжело вздохнула.

— Здесь никого не было, — упрямо повторила она. В ее упрямстве было что-то чарующее.

Ванс на мгновение замолчал. Маркхэм хотел было вмешаться, но в последний момент передумал и решил посмотреть, что будет дальше.

— Ваше поведение мне вполне понятно, — снова заговорил Ванс. — Эта молодая леди отлично знакома вам и у вас есть личная причина для сокрытия факта ее пребывания здесь.

При этих словах Ванса она резко выпрямилась.

— Я никогда не видела ее раньше! — закричала она.

— Так, — Ванс улыбнулся, — значит, раньше вы ее никогда не видели? Вполне возможно, но это несущественно. Я уверен, что она прекрасная девушка, хотя и пила чай наедине с вашим хозяином.

— Она вам сказала, что была здесь? — Голос экономки звучал безжизненно. После долгого упрямства она стала апатичной.

— Это не совсем так, миссис Платц, — ответил Ванс. — Я узнал это помимо нее. Но это неважно. Так когда точно она прибыла сюда, миссис Платц?

— Примерно полчаса спустя после возвращения мистера Бенсона из конторы. Но он не ждал и не говорил, что ждет кого-нибудь, и не приказывал мне подать чай.

Маркхэм резко наклонился вперед.

— Почему вы не сказали нам об этом вчера, когда я допрашивал вас?

Миссис Платц с беспокойством посмотрела на Маркхэма.

— Я думаю, — мягко вмешался Ванс, — миссис Платц боялась, что вы можете несправедливо заподозрить эту молодую леди.

— Да, сэр, — она ухватилась за слова Ванса. — Это правда, сэр. Я боялась, сэр, что вы можете подумать, что это сделала она. А она такая спокойная, симпатичная девушка… Это была единственная причина, сэр.

— Вы совершенно правы, — одобрительно сказал Ванс. — Но скажите, миссис Платц, разве вы не были шокированы, увидев, что эта молодая симпатичная леди курит сигареты?

Она изумленно уставилась на Ванса:

— О да, была, сэр, — пролепетала она, — но я уверена, что она неплохая девушка, хотя и курит. Они не видят в этом ничего плохого.

— Вы совершенно правы, — еще раз повторил Ванс. — Правда, я не думаю, что все молодые девушки швыряют окурки в потушенные камины.

Она встрепенулась.

— Разве она это сделала? — Миссис Платц наклонилась к камину. — Я не видела там никаких окурков.

— Конечно, — сказал Ванс. — Один из сыщиков окружного прокурора убрал их за вас.

Она вопросительно посмотрела на Маркхэма, так как не была уверена, серьезно ли говорит Ванс

— Теперь, когда мы поняли друг друга, миссис Платц, я хочу задать вам еще один вопрос, — продолжал Ванс. — Скажите, вы заметили что-либо особенное в поведении этой девушки, когда она была здесь? Вы окажете девушке большую услугу, сказав нам правду. Дело в том, что окружной прокурор и я знаем, что эта девушка невиновна.

Она проницательно посмотрела на Ванса, как бы оценивая, стоит ли сказать ему правду… Очевидно, осмотр убедил ее, поскольку она заговорила:

— Я не знаю, поможет ли вам это, но когда я вчера вошла с тостами, мистер Бенсон выглядел так, будто они о чем-то спорили. Она казалась обеспокоенной чем-то случившимся и просила его не считать обещание, которое она дала. Я была здесь недолго, и не могла много услышать. Но когда я выходила, то слышала, как он засмеялся и сказал, что все это блеф и ничего не случится.

Она замолчала и с беспокойством переводила взгляд с Ванса на Маркхэма и обратно. Она боялась, что навредила девушке своим рассказом.

— Это все? — спросил Ванс. Его тон показывал, что интерес к дальнейшему у него пропал.

Женщина смутилась.

— Это все, что я слышала, сэр, но на столе лежала маленькая голубая коробочка с драгоценностями.

— Боже мой! Коробочка с драгоценностями! Вы знаете, чья она была?

— Нет, сэр, не знаю. Леди не приносила ее, да и дома я ее никогда не видела.

— Откуда вы знаете, что там были драгоценности?

— Когда мистер Бенсон поднялся к себе, чтобы переодеться, я вошла сюда, чтобы убрать чанные чашки, и коробочка все еще лежала на столе.

Ванс улыбнулся.

— И вы сыграли роль Пандоры и заглянули в нее? Ничего страшного! На вашем месте я сделал бы то же самое.

Ванс отошел от нее и поклонился,

— Это все, миссис Платц. Можете не беспокоиться, с молодой симпатичной леди ничего не случится.

Когда она ушла, Маркхэм набросился на Ванса.

— Почему вы не сказали мне, что у вас есть не известная мне информация?

— Мой дорогой друг! — Ванс изумленно поднял брови. — Вы это серьезно?

— Откуда вы узнали, что мисс Сент-Клер была здесь в день убийства?

— Я этого не знал. Это было мое предположение. Я знал, что сигаретные окурки в камине принадлежали ей, и был уверен, что она не присутствовала ори убийстве Бенсона. Но я решил, что ничто не мешало ей побывать здесь до убийства. Поскольку он вернулся из конторы в четыре, я решил, что она могла быть здесь между четырьмя часами и часом его ухода из дома. Элементарный силлогизм, не правда ли?

— Откуда вы знаете, что она не была здесь ночью?

— Психологические аспекты преступления не оставляют никакого сомнения в этом. Как я вам уже говорил, это преступление совершено не женщиной. Это снова мои мета психические гипотезы, но не будем спорить… Больше того, вчера утром я стоял здесь, на месте, где стоял убийца, мысленно прикинул то, что продемонстрировал вам сегодня, и понял, что убийца был довольно высоким человеком.

— Хорош… Но откуда вы узнали, что она ушла отсюда до ухода Бенсона? — настаивал Маркхэм.

— А когда еще она могла переодеться к обеду? Вы, видимо, знаете, что женщины днем не носят декольте.

— Выходит, вы уверены, что это сам Бенсон принес сюда вечером ее перчатки я сумочку?

— Это сделал кто-то другой, но, конечно, не мисс Сент-Клер.

— Хорошо. Вы во всем правы. Но как вы узнали, что она сидела в этом кресле?

— А где, по-вашему, она могла еще сидеть, чтобы бросить окурки в камин? Женщины удивительно плохие стрелки, даже если речь идет не о стрельбе, а о попадании окурка в камин.

— Этот дедуктивный вывод достаточно прост, — признался Маркхэм. — Но как вы узнали о чаепитии, если у вас не было чьей-то информации.

— Мне не хочется признаваться, но я все же скажу, что на ату мысль меня навел самовар. Вчера я обратил на него внимание и заметил, что в нем осталась вода.

Маркхэм понимающе кивнул.

— У вас удивительная способность использовать материальные ключи.

— Вы заставляете меня краснеть… Однако психологическая дедукция основывается не на определении фактов in esse^[36], а только in posse^[37]. Конечно, следует считаться и с другими условиями. В данном случае самовар явился только основой для предположения или догадки, которая вызвала на откровение экономку.

— Ну я не спорю, что это привело к успеху, — сказал Маркхэм. — Теперь мне любопытно узнать, что было у вас на уме, когда вы обвинили эту женщину в личной заинтересованности в этом деле? Это замечание указывает на существование каких-то определенных знаний.

Ванс серьезно посмотрел на Маркхэма.

— Маркхэм, я даю вам честное слово, что у меня ничего не было на уме. Я сделал это утверждение, зная, что оно фальшивое, только для того, чтобы устроить ей ловушку. И она попалась. Черт возьми! Я попал в точку, сам того не зная. Я не знаю, почему она так испугалась, но дело не в этом.

— Возможно, — согласился Маркхэм, хотя в голосе его звучало сомнение. — А что вы думаете о коробочке с драгоценностями и разногласиях между девушкой и Бенсоном?

— Пока ничего, — ответил Ванс. Он замолчал и прибавил с необыкновенной серьезностью в голосе: — Маркхэм, послушайтесь моего совета и не беспокоитесь об этой стороне дела. Я уверяю вас, что девушка не причастна к убийству. Оставьте ее в покое, и вы будете счастливы в старости.

Маркхэм внимательно посмотрел на него.

— Я убежден — вы думаете, что вам кое-что известно.

— Cogito, ergo sum^[38], — пробормотал Ванс. — Видите ли, меня всегда привлекала натуралистическая философия Декарта. Она отходит от всеобщего сомнения и ищет положение в самосознании. Спиноза в пантеизме и Беркли в идеализме совершенно неправильно понимают значение своих предшественников. Даже ошибки Декарта были блестящими, Его причинный метод при всех научных неточностях придал новое значение символам в анализе. Ум, если он функционирует нормально и эффективно, должен сочетать в себе математическую точность естественных наук с такой чисто умозрительной, но наблюдательной наукой, как астрономия. Доктрина Декарта о…

— Да успокойтесь же, — рявкнул Маркхэм. — Я больше не настаиваю на том, что у вас заранее была точная информация. Так зачем вы вовлекаете меня в дискуссию о философах семнадцатого столетия?

— Хотя бы для того, чтобы вы согласились, что упразднив вопрос об этих злосчастных окурках, я тем самым упраздняю подозрение к мисс Сент-Клер. Вы согласны со мной?

Маркхэм ответил не сразу. Несомненно, события последнего часа очень сильно повлияли па него. Теперь он смотрел на Ванса совсем по-другому я начал понимать, что, несмотря на внешнее легкомыслие, Ванс потрясающе серьезен. Больше того, в Маркхэме наконец-то заговорило чувство справедливости. Он не был узколобым мыслителем, несмотря на то, что временами бывал чрезвычайно упрям. Я знал, что он всегда готов принять любую правду, даже если она шла вразрез с его собственными интересами.

— Вы высказали свою точку зрения и отстояли ее. Я полностью принимаю ее с надлежащим унижением. Я очень благодарен вам.

Ванс равнодушно отошел к окну.

— Я счастлив слышать, что вы принимаете точку зрения, которую человеческий ум не в состояния отрицать.

Я замечал, что в отношениях этих двух людей всегда бывало так: стоило одному заговорить мягко, как другой немедленно отвечал грубо, желая отмести всякую возможность проявления сентиментальности. Как будто они пытались скрыть присущую им мягкость за грубой оболочкой слов.

Маркхэм игнорировал грубый выпад Ванса.

— Может быть, у вас есть какие-либо соображения относительно личности убийцы Бенсона?

— Может бить. Но хватит предположений.

— И вы не хотите дать мне совет? — мягко спросил Маркхэм.

— Хорошо, я дам вам совет. Ищите высокого хладнокровного мужчину, знакомого с оружием, отличного стрелка. Мужчину, который знал о том, что Бенсон собирается обедать с мисс Сент-Клер или догадывался об этом.

— Мне кажется, я вас понял… Неплохая теория. Я прикажу сержанту Хэсу более тщательно расследовать все передвижения капитана Ликока в ночь убийства.

— Как хотите, — сказал Ванс равнодушно и подошел к пианино. Маркхэм удивленно наблюдал за ним. Он хотел было заговорить, но Ванс неожиданно начал наигрывать французскую песню, которая, как мне показалось, начиналась со слов: «Ils sont dans les vignes les moineaux»^[39].

Глава 11. Мотив и угроза

(Воскресенье, 16 нюня, после полудня)

На следующий день мы встретились с Маркхэмом во время ленча в Стюйвезант-клубе. О встрече договорился Ванс предыдущим вечером. Он объяснил мне, что ему это нужно на случай, если Линдер Пфайф приедет с Лонг-Айленда.

— Меня очень интересуют способы, с помощью которых люди усложняют самые ординарные дела, — сказал он. — Они с явным ужасом относятся ко всему простому. Наша современная экономическая система является ничем иным, как колоссальным механизмом, который делает дела самым запутанным и сложным образом. Стоит какому-нибудь несчастному сделать девятицентовую покупку в современном универмаге, как ему приходится бегать по этажам, подписывать чек у десятков людей и предъявлять покупку десяткам контролеров. В наше время бизнесмен держит вокруг себя десятки экспертов и советников. Ничего не поделаешь, такова наша современная жизнь… Взгляните на эту непреодолимую манию, именуемую гольфом. Игра заключается в том, чтобы клюшкой загнать мяч в лунку. Но фанатики этого времяпрепровождения возвели игру в черт знает какой ритуал. Они тратят десятки лет на то, чтобы научиться ставить ноги и усовершенствовать метод обхвата клюшки рукой. Больше того, чтобы разговаривать на псевдонаучные темы этого идиотского вида спорта, они придумали специальный словарь, который непонятен даже английскому школьнику.

Он с отрешенным видом указал на пачку воскресных газет.

— Возьмите дело Бенсона — простое и заурядное. Однако машина правосудия напустила такого тумана и так все запутала, хотя для разрешения этого дела достаточно пяти минут размышления.

Однако за ленчем он всячески избегал упоминаний об этом деле и, по молчаливому соглашению, этого же придерживался и Маркхэм. Правда, когда мы направились в столовую, Маркхэм, как бы невзначай, упомянул, что рассчитывает встретить здесь сержанта Хэса.

И в самом деле, когда мы из столовой перешли в комнату отдыха, там нас ждал Хэс По его лицу было видно, что он не доволен развитием событий.

— Я же говорил вам, мистер Маркхэм, — начал он, когда мы расселись по креслам, — что это запутанное дело. Может быть, вы разрешите нам взяться за эту Сент-Клер?

Маркхэм покачал головой.

— Она ни причем, сержант. — И Маркхэм кратко изложил Хэсу все события предыдущего дня.

— Ну, раз вы удовлетворены, — с явным сомнением в голосе сказал Хэс, — то дня меня этого достаточно. Но что с капитаном Ликоком?

— Для этого я и позвал вас сюда, — ответил Маркхэм. — Против него нет прямых улик. Но есть несколько подозрительных обстоятельств, которые могут связать его с этим убийством. Он может подойти по росту и, кроме того, может владеть пистолетом, из которого был убит Бенсон. Ликок помолвлен с девушкой и мотивом могло послужить внимание, которое Бенсон оказывал девушке.

— И кроме того, эти армейские солдафоны не задумываясь убивают людей, — добавил Хэс — Они любят проливать чужую кровь.

— Одна неувязка, — сказал Маркхэм. — Фелпс доложил, что в ту ночь этот парень находился дома с восьми часов вечера. Конечно, возможно, что с его алиби что-то неладно, и я бы хотел, чтобы ваши люди перепроверили его. Фелпс получил эти сведения от одного из коридорных. Может быть, есть смысл задержать его и оказать давление. Если окажется, что Ликок не был дома в половине первого ночи, тогда вам придется с ним серьезно поговорить.

— Я сам займусь этим парнем, — сказал Хэс. — Я вечером поеду туда, и он мне все выложит, как на исповеди.

Мм поговорили еще несколько минут, и к нам приблизился служитель клуба. Он почтительно прикоснулся к локтю окружного прокурора и сказал, что мистер Пфайф изъявляет желание поговорить с ним,

Маркхэм попросил, чтобы Пфайфа провели в комнату отдыха, и обратился к Хэсу:

— Я думаю, вам лучше остаться. Послушаем, что он скажет.

Линдер Пфайф выглядел изысканным и безупречным джентльменом. Он приблизился к нам с самодовольным видом. Длинные тонкие ноги подчеркивали, что у него короткое туловище, грудь выпячена вперед, как у голубя. У него было круглое лицо, а складки двойного подбородка лежали на воротничке. Светлые волосы тщательно расчесаны. Тонкие стрелки усов воинственно торчали в разные стороны. Он был одет в легкий костюм из серой фланели и серые замшевые туфли. Сильный запах восточных духов исходил от батистового платка в нагрудном кармане.

Он с приторной нежностью поздоровался с Маркхэмом и, будучи представленным нам, покровительственно поклонился. Усевшись в кресло, которое поставил дли вето служитель, он начал протирать очки в позолоченной оправе, меланхолично поглядывая на Маркхэма.

— Каков печальный случай, — вздохнул он.

— Зная о вашей дружбе с мистером Бенсоном, я счел необходимым обратиться к вам, — сказал Маркхэм. — Очень мило с вашей стороны, что вы пришли.

Пфайф сделал слабое протестующее движение своими наманикюренными пальцами, С несказанным самодовольством он объяснял, что считает для себя большой честью послужить обществу. Однако его манеры безошибочно говорили о том, что он хорошо понимает, во что может вылиться его отказ сотрудничать с властями, и он вполне юзов к этому, учитывая, что ко многому его обязывает положение.

Он самодовольно оглядел Маркхэма и вопросительно поднял брови. «Что и могу сделать для вас?» — спрашивал весь его вид, хотя ни слова не сорвалось с его губ.

— Мне известно от майоре Энтони Бенсона, — продолжал Маркхэм, — что вы были близки с его братом и, следовательно, имеете возможность сообщить нам о личной жизни Олвина Бенсона, а это очень поможет вам в расследовании убийства.

Пфайф печально опустил глаза.

— Да. Я был близок с Олвином, мм были очень близкими друзьями. Вы себе представить не можете, как я был потрясен, узнав о трагической кончине моего друга. — Он принял расстроенный вид. — И я очень сожалею, что не смог сразу приехать в Нью-Йорк и отдать все свои силы на благо общества.

— Я уверен, что вы утешались в кругу друзей, — с холодной вежливостью вмешался Ванс. — Но в данных обстоятельствах вас можно простить.

Пфайф с раскаянием посмотрел на него.

— Но я сам не могу простить себя. Я никогда себе этого не прощу. За день до этой трагедии я собирался поехать в Кэсткилл и звал с собой своего хорошего Олвина. Но он был слишком занят. — Пфайф покачал головой, как бы ощущая иронию жизни. — Как было бы хорошо… Это было бы гораздо лучше…

— Ваша поездка была очень короткой, — перебил его Маркхэм.

— Правда. — снисходительно согласился Пфайф. — Но со мной произошел несчастный случай. — Он продолжал протирать очки. — Моя машина сломалась, и я был вынужден вернуться.

— По какой дороге вы ехали? — спросил сержант Хэс. Пфайф нацепил очки и с невыразимой скукой посмотрел на

сержанта.

— Мой совет вам, мистер…. э… э…. X… Хэт…

— Хэс, — сурово поправил его сержант.

— Ах да, Хэс. Мой совет вам, мистер Хэс, если вы надумаете совершить автомобильную поездку в Кэсткилл, обязательно возьмите в автомобильном клубе карту Америки. Мой выбор маршрута может не подойти для вас

Он снова повернулся к Мэркхэму.

— Скажите, мистер Пфайф, — спросил Маркхэм, — у мистера Бенсона были какие-либо враги?

Тот на мгновение задумался.

— Не-ет. Ни одного. Я бы сказал, что нет человека, который хотел бы убить Олвина из враждебности.

— И тем не менее ваш ответ подразумевает, что враги у него были. Не могли бы вы высказаться по этому вопросу подробнее?

Пфайф провел пальцами по стрелкам своих усов.

— Ваш вопрос, мистер Маркхэм, затрагивает тему, которую я не решаюсь обсуждать. Но, может быть, я смогу сказать вам, как джентльмен джентльмену. Олвин был во всех отношениях милым человеком, но у него был один недостаток — он любил слабый пол.

Он преданными глазами смотрел на Маркхэма, как бы доказывая, что говорит интимную правду.

— Вы понимаете, — продолжал он, — Олвин не обладал качествами, которые привлекают женщин. (Мне показалось, что Пфайф считает себя выгодно отличающимся от Бенсона). Олвин отлично сознавал свою физическую непривлекательность и результатом этого были — я надеюсь, вы понимаете, что я вынужден говорить об этом, — некоторые методы, которые он использовал для привлечения женщин. Такие методы ни вы, ни я не могли бы себе позволить. Мне больно об этом говорить, но он использовал нечестно преимущества, которые имел перед женщинами…

Он замолчал и принял вид потрясенного человека, который вынужден говорить плохо о своем друге.

— Вы знаете хоть одну женщину из тех, о которых вы говорите? — спросил Маркхэм.

— Нет, дело не в женщине, а в том мужчине, который интересовался такой женщиной. Фактически, этот мужчина угрожал жизни Олвина. Вы должны простить меня и понять, что я говорю об этом неохотно, но дело в том, что я сам слышал подобную угрозу. Было и несколько других свидетелей, которые тоже слышали это.

— Это, конечно, исключает возможность разных совпадений, — сказал Маркхэм, и Пфайф с довольным видом кивнул головой, видя такое понимание со стороны окружного прокурора.

— Это случилось на небольшом приеме, на котором, к несчастью, я был хозяином.

— Кто этот человек? — вежливо, но твердо спросил Маркхэм.

— Вы должны понять мою скрытность… — начал Пфайф и, придав лицу выражение полной откровенности, наклонился вперед. — Это доказывает плохое поведение Олвина… Это был капитан Ликок… — Он вздохнул. — Я надеюсь, вы не станете спрашивать меня имя этой леди…

— В этом нет необходимости, — сухо сказал Маркхэм. — Но мне бы хотелось, чтобы вы подробнее осветили этот эпизод.

На этот раз лицо Пфайфа выразило покорность.

— Олвин постоянно крутился возле этой леди и постоянно оказывал ей знаки внимания. Капитана Ликока эти знаки внимания задевали. И на приеме, который я устроил, между капитаном и Олвином произошел неприятный разговор. Боюсь, что вино было крепким, а у капитана несдержанный характер. Он сказал Олвин у, что если тот не оставит в покое леди, то ему придется плохо, и он может даже расстаться с жизнью. Капитан зашел настолько далеко, что достал из кармана револьвер.

— Это был револьвер или автоматический пистолет? — спросил сержант Хэс.

Пфайф слабо улыбнулся Маркхэму и повернулся к сержанту.

— Простите, но я боюсь ошибиться. Это не револьвер, а автоматический армейский пистолет. Вы должны понять, что я не мог рассмотреть его целиком.

— Вы сказали, что были другие свидетели этой ссоры?

— Несколько моих гостей стояли рядом, — объяснил Пфайф, — но, честное слово, я не могу назвать их. Фактически, я не обратил серьезного внимания на угрозу и вспомнил о ней лишь в тот момент, когда увидел в газетах сообщение о смерти Олвина. Тогда я сказал себе; а почему бы не сообщить об этой угрозе окружному прокурору?

— Похвальная мысль, — пробормотал Ванс.

Пфайф немедленно перевел взгляд на Ванса.

— Прошу прощения, сэр?

Ванс обезоруживающе улыбнулся.

— Это всего лишь цитата из Грея. Поэзия, знаете ли, создает определенное настроение…Вы случайно не знаете полковника Острандера?

Пфайф принял холодный вид.

— Я знаком с этим джентльменом, — надменно ответил он.

— Присутствовал ли полковник Острандер при разговоре, о котором вы говорите? — невинно спросил Ванс.

— Поскольку вы упомянули об этом, я полагаю, что присутствовал.

Но Ванс снова с равнодушным видом глядел в окно.

Маркхэм был раздражен его вмешательством и попытался пере-вести разговор в более мирное русло. Но Пфайф все сводил к капитану Ликоку, считая это самым важным.

Когда Пфайф встал, чтобы уйти, Ванс снова повернулся к нему.

— Поскольку вы не имели возможности прибыть сюда раньше, а теперь находитесь здесь, я полагаю, вам следует задержаться в Нью-Йорке до конца расследования.

Пфайф холодно посмотрел на него.

— Я не собирался уезжать,

— Да, да, было бы желательно, чтобы вы остались, — поддержал Ванса Маркхэм, хотя я уверен, что он не понимал, почему вдруг Вансу потребовалось присутствие Пфайфа в Нью-Йорке.

— Конечно, я останусь. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в «Энсонии».

Когда он ушел, Ванс весело кивнул Маркхэму.

— «Элегантная милая музыка…» Жаль, что вы не разбираетесь в поэзии, Маркхэм. Наш Цицерон умеет ловко хитрить.

— Если вы считаете его лжецом, я не согласен с вами, — вмешался Хэс. — Я считаю, что его показания относительно угрозы капитана правдивы.

— О конечно, это правда! А знаете, Маркхэм, наш рыцарь Пфайф был смертельно разочарован тем, что вы не стали у него допытываться имени Сент-Клер. Нет, наш Линдер не стал бы переплывать Геллеспонт ради женщины,

— Неважно, переплывет он его или нет, важно, что он дал нам показания, за которые можно ухватиться, — сказал Хэс.

Маркхэм был полностью согласен с Хэсом.

— Я думаю, надо завтра пригласить в мою контору капитана Ликока и допросить его, — сказал он.

В этот момент появился майор Бенсон и Маркхэм пригласил его присоединиться к вам.

— Я видел, как Пфайф садился в такси, — сказал он. — Видимо, вы расспрашивали его о делах Олвина… Он помог вам чем-либо?

— Надеюсь, что нам пригодятся его показания, — ответил Маркхэм. — Да, кстати, майор, что вам известно о капитане Филипе Ликоке?

Майор удивленно посмотрел на Маркхэма.

— А разве вы не знаете? Капитан Ликок был одним из офицеров в моем полку. Первоклассный человек. Я думаю, он хорошо знал Олвина, но я полагаю, что они не очень-то ладили между собой… Надеюсь, вы не связываете его с этим делом?

Маркхэм игнорировал его вопрос.

— Вы случайно не присутствовали на приеме у Пфайфа, когда капитан угрожал вашему брату?

— Помнится, я был на одном или двух приемах у Пфайфа. Я не большой любитель этих мероприятий, но Олвин считал, что это нужно для дела. — Он наклонил голову. — Однако я не помню… О Боже мой! Да, было, но, я боюсь, что мы все были немного пьяны.

— Вы видели пистолет? — спросил Хэс. Майор поджал губы.

— Теперь, когда вы напомнили это, мне кажется, он сделал такое движение.

— Вы видели пистолет? — настаивал Хэс

— Нет, я не моту сказать, что видел. Просто он сделал движение, как бы желая его достать.

Маркхэм задал другой вопрос:

— Вы считаете капитана Ликока способным совершить убийство?

— Едва ли, — ответил майор. — У капитана не хватило бы хладнокровия. Женщина, из-за которой возник спор, более способна на это, чем он.

Короткое молчание нарушил Ванс.

— Что вам известно майор, о Пфайфе? Он выглядит редкой птицей.

— Линдер Пфайф — типичный образец современного дельца, — ответил майор. — Ему за сорок. Он балует себя и выполняет все свои прихоти. Но когда он устает от своих капризов, то безжалостно их отбрасывает. Два года он провел в Южной Африке, где охотился и собирался написать книгу о своих приключениях. Что он делал еще, мне неизвестно. Несколько лет назад он выгодно женился, ради денег, я думаю. Но отец этой женщины жестко контролировал его… Пфайф — транжира, мот и бездельник, но Олвин находил его привлекательным.

— В общем, малопривлекательная личность, — заключил Ванс.

— Охотник должен иметь крепкие нервы, — хмуро сказал Хэс. — И мне кажется, майор, что убийца вашего брата обладал ими. Подумать только! Убийца стоял перед проснувшимся человеком и знал, что в доме есть служанка.

— Вы удивительно умный человек, сержант! — воскликнул Ванс

Глава 12. Владелец кольта-45

(Понедельник, 17 июня, утро)

Хотя Ванс и я прибыли в прокуратуру в половине десятого, капитан Ликок уже ждал в приемной, и Маркхэм тут же послал за ним Свэкера.

Капитан Филип Ликок был типичным армейским офицером: высок — более шести футов и двух дюймов, строен, чисто выбрит и подтянут. Его серьезное лицо было неподвижно. Он стоял перед столом окружного прокурора навытяжку, как солдат, ожидающий приказа своего начальства.

— Садитесь, капитан, — сказал Маркхэм с вежливым поклоном.

— Я пригласил вас сюда для того, чтобы задать вам несколько вопросов в связи с делом мистера Олвина Бенсона. Есть несколько фактов, указывающих на вашу связь с ним, в я хотел бы получить соответствующие разъяснении.

— Меня подозревают в совершении этого преступления? — спросил капитан Ликок с небольшим южным акцентом.

— Об этом потом, — сухо ответил Маркхэм. — Сперва я кое-что уточню.

Капитан сел в кресло в выжидающе уставился на прокурора.

— Я слышал, что вы недавно угрожали жизни мистера Олвина Бенсона, — начал Маркхэм.

Капитан вздрогнул, а Маркхэм продолжал:

— Я могу вам сказать, что это имело место на приеме у мистера Линдера Пфайфа.

— Да, сэр. Это было. Я грозил ему. Бенсон был хамом, и он заслужил свою смерть. В тот вечер он был невыносим более чем обычно. Он сильно напился, да и я был навеселе.

Ликок нервно улыбнулся.

— Но я не убивал его, сэр. Я даже не знал, что он убит, пока на следующий день не прочел газеты.

— Он был убит из кольта армейского образца, — сказал Маркхэм, не сводя с него глаз.

— Я знаю это, — кивнул Ликок. — Об этом писали газеты.

— У вас ведь есть такой пистолет, капитан? — спросил Маркхэм. Капитан колебался.

— Нет, сэр, — ответил он едва слышно.

— Что же с ним стало?

— Я… я потерял его… во Франции.

Маркхэм улыбнулся.

— Тогда как объяснить тот факт, что мистер Пфайф видел пистолет, которым вы на приеме грозили мистеру Бенсону?

— Видел пистолет? — удивленно переспросил капитан Ликок.

— Да, он видел пистолет и признал, что он был армейского образца. Майор Бенсон тоже видел, как вы сделали движение, чтобы достать пистолет.

Ликок глубоко вздохнул и облизнул губы.

— Уверяю вас, сэр, у меня не было пистолета. Я потерял его во Франции.

— Может быть, вы не потеряли его, капитан, а? Может быть, одолжили его кому-нибудь?

— Я не делал этого, сэр!

— Вчера вы были с визитом на Риверсайд-Драйв… Возможно, вы взяли его с собой.

Ванс слушал их разговор внимательно.

— Чертовски умно, — прошептал он мне на ухо.

Капитан был бледен и избегал встречаться взглядом с Маркхэмом.

— У меня его с собой не было, и я его никому не одалживал. Маркхэм наклонился вперед.

— Но, может быть, вы одолжили его до утра? — предположил он.

— До утра? — Ликок задумался. — Нет, я никогда не одалживал его… — начал он, но неожиданно замолчал и покраснел. Потом торопливо добавил: — Как можно одалживать оружие, сэр? Я же вам сказал, что потерял его.

— Хватит об этом, — прервал его Маркхэм. — Значит, пистолет у вас есть? И он все еще у вас?

Ликок открыл было рот, во тут же плотно сжал губы. Маркхэм откинулся на спинку кресла.

— Вы, конечно, осведомлены, капитан, что мистер Бенсон досаждал мисс Сент-Клер своим вниманием?

При упоминании имени девушки капитан вздрогнул и покраснел.

— Предлагаю оставить мисс Сент-Клер в покое, — процедил он сквозь зубы, пристально гляди на Маркхэма.

— К сожалению, мы этого не можем сделать, — сказал Маркхэм, с сочувствием. — Слишком много фактов связывает ее с этим делом. Например, на утро после убийства мы нашли ее сумочку в гостиной Бенсона.

— Это ложь, сэр.

Маркхэм игнорировал оскорбление.

— Мисс Сент-Клер сама признала это обстоятельство. Не поймите этот факт неправильно. Я не утверждаю, что мисс Сент-Клер имеет отношение к этому. Пока я только пытаюсь пролить свет на вашу собственную причастность к этому делу.

Вид капитана показывал, что он сомневается в словах Маркхэма.

— Мне больше нечего сообщить вам, сэр, — наконец сказал он.

— Вы, конечно, знаете, что мисс Сент-Клер обедала с Бенсоном в «Марселе» в ночь убийства?

— Ну и что?

— И вы, конечно, знаете, что «Марсель» они покинули примерно в полночь, а домой мисс Сент-Клер явилась в начале второго ночи?

Глаза капитана как-то странно блеснули. Вены на его шее вздулись, и он тяжело вздохнул. Но он продолжал молчать и не смотрел на прокурора.

— Вы, конечно, знаете, — продолжал Маркхэм монотонным голосом, — что Бенсон убит около половины первого ночи?

Капитан продолжал молчать.

— Вы ничего не хотите сказать мне, капитан? Вы ничего не хотите объяснить?

Капитан Ликок молчал. Маркхэм встал.

— В таком случае будем считать разговор законченным.

Когда капитан Ликок ушел, Маркхэм позвонил одному из клерков.

— Скажите Бену, чтобы он послал кого-нибудь проследить за этим человеком. Я хочу знать, куда он пойдет и чем будет заниматься. Ответ я буду ждать вечером в Стюйвезант-клубе.

Когда мы остались одни, Ванс насмешливо обратился к Маркхэму:

— Изобретательно и ловко… Но знаете ли, ваши вопросы о леди имели дурную форму.

— Несомненно, — согласился Маркхэм. — Но это ясно лишь теперь, когда мы остались ни с чем. Ликок не производит впечатления неуязвимой личности.

— Правда? А в чем вы видите его уязвимость?

— Вы же видели, как он побледнел, когда я спросил его об оружии. У него сдали нервы. Он явно испугался.

Ванс вздохнул.

— Какие у вас странные представления, Маркхэм! Неужели вам не понятно, что невиновный человек, которого заподозрили в преступлении, нервничает больше, чем виновный, который заранее ко всему приготовился? И почему вы, юристы, склонны рассматривать человеческое волнение как признак вины? «Моя сила это сила десятерых, потому что мое сердце чисто», — это хорошо для любовных шуток учеников воскресной школы. Положите руку на плечо любого невиновного человека и скажите ему: «Вы арестованы» — и вы увидите, как дрогнут его ноздри, как покроется холодным потом лоб, как изменится его дыхание и он начнет дрожать. Если он истерик или у него сердечная недостаточность, он может даже упасть в обморок. А виновный удивленно поднимет брови и скажет: «Вы не можете говорить это всерьез. Возьмите сигарету».

— Закоренелый преступник может повести себя так, как вы говорите, но честный человек, который невиновен, не развалится от того, что его обвиняют.

Ванс безнадежно покачал головой.

— Мой дорогой друг, Крайл и Воронов жили напротив, если послушать вас. Признаки страха — это следствие деятельности системы внутренней секреции и ничего больше. Доказано, что многое зависит от работы надпочечников. Человек, обвиненный в преступлении или увидевший окровавленное оружие, которым оно было совершено, будет или безмятежно улыбаться, или кричать, или закатит истерику, или упадет в обморок, или проявит равнодушие — это будет зависеть от его гормонов, а не от его вины. Ваша теория была бы верна, если бы у всех людей одинаково работали железы внутренней секреции. Но все люди разные… Вы же не посылаете человека на электрический стул только потому, что у него плохо работает щитовидная железа.

Прежде чем Маркхэм успел ответить, появился Свэкер и доложил о прибытии Хэса.

Сержант сиял от удовольствия и это было заметно, едва он вошел в комнату. Он даже забыл пожать руку прокурору.

— Ну, сэр, мы, кажется, добились успеха, — заявил он. — Я побывал вчера вечером в доме, где живет этот капитан Ликок. Выяснилось вот что: он действительно был дома в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, но вскоре после полуночи он вышел, направился в западную сторону и вернулся примерно без четверти час

— Это рассказал коридорный?

— Да, сэр. Ликок дал мальчишке денег, чтобы тот поклялся, что он был всю ночь дома. Что вы об этом, думаете, мистер Маркхэм? Ловкая бестия, а? Парень раскололся, когда я сказал, что заберу его с собой. — Он засмеялся. — А парень не захотел пострадать за капитана Ликока.

— Знаете, сержант, я только что разговаривал с капитаном, и Бен послал человека проследить за ним. Отчет я получу сегодня вечером. Завтра уже можно будет вплотную заняться им. Я свяжусь с вами утром и если что-нибудь выяснится, придется его взять.

Когда Хэс ушел, Маркхэм задумчиво посмотрел на Ванса.

— Мне кажется, что ответ я знаю, — сказал он. — Девушка обедала с Бенсоном, а потом вернулась к нему домой. Капитан, подозревавший об этом, явился домой к Бенсону, застал там девушку и пристрелил Бенсона. Это не только объясняет наличие ее перчаток и сумочки в доме Бенсона, но и время возвращения домой. Это также объясняет ее поведение в субботу здесь и ложь капитана насчет пистолета… Да, пора браться за дело. Алиби капитана лопнуло.

— Вы правы, — легкомысленным тоном заявил Ванс. — Надеюсь, что вы будете торжествовать победу.

— Вы целиком отвергаете человеческие побуждения? — спросил Маркхэм. — Сейчас мы имеем угрозу, мотив, время, удобный случай и преступного исполнителя,

— Эти слова знакомы мне, — улыбнулся Ванс. — Не применяли ли вы их совсем недавно к молодой леди? И потом, Маркхэм, у вас ведь нет преступного исполнителя. Несомненно, что он находится где-то в городе. Но для вас это неважная деталь.

— Возможно, что сейчас он и не в моих руках, — согласился Маркхэм. — Но мой человек наблюдает за ним. У Ликока не будет возможности избавиться от пистолета.

Ванс равнодушно пожал плечами.

— Действуйте, — зловеще сказал он. — Но, по моему мнению, вы раскроете лишь тайный заговор.

— Тайный заговор? Боже мой! Какого черта?

— Тайный заговор обстоятельств, знаете ли.

— В таком случае, я рад, что он не имеет отношения к международной политике, — добродушно сказал Маркхэм.

Он посмотрел на часы.

— Вы не возражаете, если я поработаю? У меня на руках не только одно это дело. Может быть, вы спуститесь в холл и поговорите с Беном Ханлоном, а в половине первого вернетесь сюда? Потом мы вместе отправимся завтракать в Банкирский клуб. Бен большой специалист по законам о выдаче преступников.

— Это очаровательно, — воскликнул Ванс. Он лениво кивнул и вместо того чтобы воспользоваться предложением Маркхэма, закурил сигарету и отошел к окну.

— Знаете, Маркхэм, — сказал он, — в наше время все летит в трубу. Из-за этой глупой демократии. Даже сигареты «Реджи», которые я курю, стали ужасно плохими. Наступает время, когда ни один уважающий себя монарх не будет курить такой табак.

Маркхэм улыбнулся.

— Я заметил, что, когда вы хотите меня о чем-то попросить, вы всегда начинаете с обличения демократии.

— Вы наблюдательный человек, — заметил Ванс сухо. Потом он улыбнулся, — Вы не возражаете, если я приглашу к ленчу полковника Острандера?

— Вы имеете в виду Бигсби Острандера? Это тот полковник, о котором вы уже два дня всех расспрашиваете?

— Он самый. Напыщенный осел и все такое… Возможно, он окажется полезным. Он, так сказать, папа окружения Бенсона, бывает на всех приемах. Старый сплетник.

— Ну что ж, приглашайте, — сказал Маркхэм и снял трубку телефона. — Я скажу Бену, чтобы он развлекал вас.

Глава 13. Серый «кадиллак»

(Понедельник, 17 июня, 12.30 дня)

Когда в половине первого Маркхэм, Ванс и я вошли в Банкирский клуб в Эквитэйбл-Билдинг, полковник Острандер уже был там и весело болтал с барменом Чарли. Ванс позвонил ему немедленно после ухода из кабинета Маркхэма, и тот с радостью согласился позавтракать с нами.

— Это самый веселый нью-йоркский парень, — сказал Ванс, представляя его Маркхэму (я был знаком с ним раньше), — сибарит и гуляка, встает поздно и ни с кем не разговаривает, пока не выпьет. Я разбудил его своим телефонным звонком и, чтобы избежать его гнева, припугнул вашим служебным положением.

— Рад услужить вам, — высокопарно сказал полковник. — Потрясающее дело! Я не верил, пока не прочел в газетах. Дело в том, что у меня есть пара идей насчет всего этого.

Когда мы уселись за стол, Ванс без всякой подготовки перешел к делу.

— Вы знаете всех людей из окружения Бенсона, полковник. Расскажите нам все, что вам известно о капитане Ликоке. Что он за человек?

— Ха! Значит, вы подозреваете галантного капитана!

Полковник Острандер многозначительно пригладил свои седые усы и выпрямился. У него было круглое красное лицо с густыми бровями и маленькими голубыми глазами. Манерами он походил на опереточного генерала.

— Неплохая идея. Вполне мог сделать это. У него горячая голова и он влюблен в мисс Сент-Клер. Очаровательная девушка, Мюриэл, должен вам сказать. И Бенсон был влюблен в нее. Если бы я был лет на двадцать моложе…

— Вы слишком любите женщин, полковник, я знаю, — перебил его Ванс. — Но расскажите нам о капитане.

— Ах да, капитан. Он родом из Джорджии. Был на войне. Получил орден. Он не любил Бенсона, фактически ненавидел его. Он решительный и вспыльчивый человек. Ревнив. Возносит женщин на пьедестал, хотя они этого не заслуживают. Бог с ним! Но ради женской чести он может сесть в тюрьму. Женский заступник. Сентиментален и настоящий рыцарь. Опасный человек, если разозлить его. Бенсон был последним идиотом, раз привязался к девушке, зная, что она помолвлена с капитаном. Играл с огнем. Я не раз пытался предупредить его. Но все это не мое дело, я не влезаю в такие дела. Это плохой вкус

— Насколько хорошо капитан был знаком с Бенсоном? Были они близкими друзьями?

— Никакой близости вообще, — ответил полковник. Он сделал отрицательный жест рукой и прибавил: — Нет! Они встречались иногда. И зная хорошо их обоих, я часто приглашал их по делам в свою скромную квартиру.

— Капитан хороший игрок? Уравновешенный?

— Игрок? Ха? Самый паршивый, которого я когда-либо знал, — пренебрежительно отозвался полковник. — Он играет в покер хуже женщины. Слишком волнуется и не может скрывать своих чувств. Слишком опрометчив. — И после короткой паузы: — Клянусь святым Георгием! Я понимаю, что вы имеете в виду… И вы чертовски правы… Только опрометчивые молодые люди могут убивать.

— Вы знаете, полковник, насчет капитана Ликока я слышал иное мнение от вашего друга Линдера Пфайфа, — сказал Ванс.

— Ну, Пфайф — совсем другое. Он хладнокровный игрок, уверяю вас Он иногда устраивает частным порядком у себя дома на Лонг-Айленде игры — рулетку, монте, баккара и тому подобное. Он охотился в Южной Африке на тигров и кабанов. Он бывает сентиментальным, но может и резко отбросить сентиментальность… Постоянно бывает импульсивным, если вы понимаете меня. Я не отрицаю возможности того, что он в состоянии убить человека и через пять минут забыть об этом. Но ему нужно сильное возбуждение…

— Пфайф и Бенсон были близкими друзьями?

— Очень. Их всегда видели вместе, когда Пфайф приезжал в Нью-Йорк. Они много лет знали друг друга. Благодетельные компаньоны, как их называли раньше. Они даже жили вместе до женитьбы Пфайфа. Решительная женщина — жена Пфайфа. Разодела его с нот до головы и осыпала деньгами.

— Кстати, о женщинах, — остановил его Ванс. — Что было между мисс Сент-Клер и Бенсоном?

— Кто может сказать? — вздохнул полковник. — Мюриэл не цеплялась за Бенсона, это верно… Женщины — странные создания.

— Вы; правы, — с готовностью подхватил Ванс. — Но, видите ли, личные отношения и связи женщин меня не интересуют. Меня интересует ее умственное отношение к Бенсону.

— Ага! Понимаю. Могла ли она с отчаяния что-нибудь сделать с ним? Ей-Богу, это отличная идея!

Полковник задумался.

— Мюриэл — девушка с сильным характером. Она много работает над собой. Она певица и, должен сказать вам, неплохая. Она очень способная. Независимая. Я бы не хотел оказаться у нее на пути, если бы она была против меня. — Он неопределенно покачал головой. — Женщины — странные существа. Никогда нельзя их понять. Самые миролюбивые из них могут хладнокровно пристрелить человека без предупреждения. — Он неожиданно вскочил и возбужденно замахал руками. — Черт возьми. Да она же обедала с Бенсоном в ночь убийства. Я сам видел их в «Марселе».

— Вы об этом не упоминали, — равнодушно заметил Ванс. — Садитесь же, полковник, надо поесть… Да, кстати, насколько хорошо вы сами знали Бенсона?

Полковник обеспокоенно посмотрел на него, но его успокоило невинное выражение лица Ванса.

— Я? Дорогой мой! Я пятнадцать лет знал Олвина Бенсона. Как минимум пятнадцать. Возможно, даже больше. Мы хорошо жили в старые добрые времена. Широко жили… Все, что угодно. Отличные времена! О эти дни в Лаймаркете! Все, что угодно и не надо рано вставать!

Ванс снова перебил его:

— У вас были хорошие отношения с майором Бенсоном?

— С майором?. Это совсем другое дело. Мы принадлежим к разным школам. Разные вкусы. Мы никогда не ладили друг с другом. Так, изредка встречались.

Кажется, он считал, что нужны еще какие-то объяснения, и он снова заговорил:

— Майор, знаете ли, никогда не был тем, что мы называем компанейским парнем. Не одобрял веселья. Упрекал нас с Олвином в легкомыслии. Серьезный парень.

Ванс внезапно спросил:

— Вы много спекулировали через фирму «Бенсон и Бенсон»?

Сперва полковник колебался, демонстративно долго вытирал рот салфеткой.

— О, совсем немного, — сознался он наконец. — И не очень удачно. Мы все флиртовали с богиней удачи в конторе Бенсона.

На протяжении всего ленча Ванс беспрестанно задавал вопросы полковнику, но, по-моему, ни на йоту не приблизился к делу. Полковник был болтлив, но эта болтовня мало что давала. Он говорил о чем угодно, кроме дела, а когда переходил к делу, говорил такими обтекаемыми фразами, что не сразу было понятно, о чем идет речь.

Ванс, однако, не выказывал разочарования. Он интересовался подробностями жизни капитана Ликока и его отношениями с Бенсоном. Склонности Линдера Пфайфа к игре тоже многократно обсуждались, и Ванс охотно слушал рассказы об игорном доме на Лонг-Айленде и об экспедиции в Южную Африку. Ванс задавал множество вопросов о других друзьях Бенсона, но едва слушал ответы полковника.

Весь разговор казался мне бесцельным, и я не понимал, что пытается выудить Ванс из этой болтовни. Я был убежден, что Маркхэм тоже находится в тупике. Он слушал с вежливым интересом, иногда одобрительно кивал головой, но я видел по его глазам, что все это ему смертельно надоело. Однако несомненно было то, что Острандер знает людей, о которых говорит.

Когда мм после ленча снова вернулись в кабинет Маркхэма, Ванс с удовлетворенным видом уселся в кресло.

— Что великолепно полковник Острандер умеет делать — это уничтожать подозрения, не правда ли? — спросил он.

— Уничтожать?! Да просто счастье, что он не связан с полицией, иначе пришлось бы забить все тюрьмы подозреваемыми в убийстве Бенсона, — сказал Маркхэм.

— Он, несомненно, кровожаден, — согласился Ванс, — и непременно хочет кое-кого засадить в тюрьму.

— Судя по словам этого старого вояки, Бенсона окружали одни потенциальные убийцы, не считая женщин. Послушать его, так просто удивительно, что Бенсона не ухлопали несколько лет назад.

— Сразу видно, что среди грома высказываний полковника вы просмотрели вспышку молнии, — заметил Ванс.

— А когда она была? — спросил Маркхэм. — Во всяком случае, я не был ослеплен ею.

— И вас не утешили его слова?

— Только те, которыми он прощался с нами… Он не задел моего сердца. Старик пытался убедить нас, что в этом деле виноват капитан Ликок. Его утверждение: капитан Ликок убил Бенсона.

Ванс цинично улыбнулся.

— О конечно. И то, что он сказал о мисс Сент-Клер, тоже подтверждает, что она убийца. И рассказ о Пфайфе дает возможность подозревать его в убийстве.

Едва Ванс успел договорить, как в дверях возник Свэкер и доложил, что Эмери из Бюро расследований прислан Хэсом для немедленного доклада окружному прокурору.

Когда детектив вошел в кабинет, я немедленно узнал в нем того, кто нашел окурки в камине Бенсона. Бегло взглянув на меня и Ванса, он подошел к столу Маркхэма.

— Мы нашли серый «кадиллак», сэр, — доложил он. — Сержант Хэс подумал, что это может заинтересовать вас. На Семьдесят четвертой улице около Амстердам-авеню есть маленький гараж на одну машину и этот «кадиллак» стоит там уже три дня. Один из полисменов из участка на Шестьдесят восьмой улице обнаружил его и немедленно позвонил в Управление. Я осмотрел машину, сэр. Это та самая, даже рыболовные принадлежности на месте, все, кроме удочек. Я полагаю, сэр, что недостающие удочки были найдены возле Центрального парка. Мужчина поставил машину в гараж в пятницу днем и дал двадцать долларов рабочему гаража. Этот парень in hen du tons^[40] сказал, что не читает газет. Во всяком случае, он мне все рассказал.

Детектив достал небольшую записную книжку.

— Я записал номер, сэр… Он выписан на имя Линдера Пфайфа, Эльм-бульвар, 24, Порт-Вашингтон, Лонг-Айленд.

Маркхэм с ошеломленным видом выслушал эту информацию. Он отпустил Эмери и уставился в окно. Ванс с веселым видом разглядывал его.

— Почти как в сумасшедшем доме, не так ли? — засмеялся Ванс. — Вы не верили словам полковника, а теперь убедились, что Линдер Пфайф тоже причастен к этому делу.

— Черт бы побрал вашего полковника! В настоящий момент меня больше интересует новое развитие событий.

— Это же прекрасно. Вы не находите, что это напоминает мозаику? А вас действительно сбило с толку то, что Линдер Пфайф оказался владельцем таинственного «кадиллака»?

— У меня нет вашей проницательности, и я признаюсь, что этот факт меня смущает. — Маркхэм с явным волнением закурил сигару и спросил с неожиданным сарказмом: — Вы, конечно, и до Эмери знали, что «кадиллак» принадлежит Пфайфу?

— Я не знал, — поправил его Ванс, — но у меня было сильное подозрение. Пфайф переусердствовал, рассказывая о своей поездке в Кэсткилл и поломке машины. А вопрос сержанта Хэса о маршруте ужасно разозлил его. Он вел себя как в плохой мелодраме.

— Ваша post factum^[41] мудрость просто удивительна!

— И тем не менее все это правда.

Маркхэм нажал кнопку звонка, вызывая Свэкера.

— Позвоните в отель «Энсония», — приказал он сердито. — Разыщите Линдера Пфайфа и скажите, чтобы он был в шесть часов в Стюйвезант-клубе. Я хочу его видеть.

— Мне кажется, — сказал Маркхэм после ухода Свэкера, — что эпизод с машиной может нам помочь. Очевидно, в тот вечер Пфайф был в Нью-Йорке и по какой-то причине не хочет, чтобы это стало известно. Интересно, почему? Он все время обвинял капитана Ликока, как будто хотел, чтобы мы вцепились в этого парня. Конечно, он мог переживать, что Ликок не отдал свою девушку его другу, и решил ему отомстить. С другой стороны, если Пфайф был в доме Бенсона в ту ночь, он может дать нам настоящую информацию. Теперь же, после обнаружения его машины, он расскажет нам все, что знает.

— Кое-что он, во всяком случае, расскажет, — согласился Ванс. — Как образчик отъявленного лгуна, он будет говорить ровно столько, сколько нужно, чтобы не запутать себя.

— Вы, как опытный прорицатель, несомненно, можете заранее сообщить мне то, что скажет Пфайф, — ехидно заметил Маркхэм.

— Как прорицатель я выступать не буду, — спокойно отозвался Ванс, — а со своей стороны скажу вам: он станет утверждать, что в ту злосчастную ночь видел в доме Бенсона капитана Ликока.

Маркхэм рассмеялся.

— Я надеюсь на это и полагаю, что и вы захотите его выслушать.

— Я просто не могу пропустить это.

Ванс уже направился к двери, когда вдруг остановился и повернулся к Маркхэму.

— У меня есть еще одно предложение, — сказал он. — Заведите досье на Пфайфа. Пошлите ваших ищеек в Порт-Вашингтон, пусть они проверят личную жизнь и привычки этого джентльмена. Скажите вашим эмиссарам, пусть они обратят особое внимание на женский вопрос… Обещаю, что вы не пожалеете об этом.

Я видел, что Маркхэм был изумлен словами Ванса и не хотел принимать их всерьез. Но после некоторого колебания он все же нажал кнопку звонка.

— Я сделаю это, — сказал он, — чтобы успокоить вас.

Глава 14. Звенья цепи

(Понедельник, 17 июня, б часов вечера)

Мы с Вансом потратили около часа на осмотр гобеленов в галерее Андерсона. Эти гобелены должны были быть выставлены на аукционе на следующий день, и Ванс хотел приобрести некоторые из ник. Без нескольких минут шесть мы приехали в клуб, а еще через несколько минут, когда к нам присоединились Маркхэм и Линдер Пфайф, уселись в одной из свободных комнат клуба.

Пфайф был элегантен и, как в прошлый раз, вел себя надменно. Он был также тщательно одет и по-прежнему благоухал парфюмерией.

— Неожиданное, но приятное удовольствие снова видеть вас, джентльмены, — приветствовал он нас.

Маркхэм дружелюбно улыбался. Ванс слегка кивнул и мрачно разглядывал Пфайфа, как будто пытался что-то обнаружить в нем. Маркхэм тут же приступил к делу.

— Я узнал, мистер Пфайф, что в пятницу вы поместили в гараж свою машину и дали рабочему двадцать долларов за молчание.

— Это неверно. Я дал ему пятьдесят долларов.

— Я рад, что вы признаете это. Вам, конечно, известно из газет, что вашу машину видели у дома Бенсона в ночь убийства?

— А зачем бы я иначе стал платить такую большую сумму? — сказал Пфайф, всем видом показывая, что ему не нравится тупость Маркхэма.

— В таком случае почему вы вообще держали ее в городе? — спросил Маркхэм. — Вы могли вернуться на Лонг-Айленд.

Пфайф печально покачал головой и, наклонившись вперед, заговорил с видом терпеливого учителя, который что-то вбивает в голову непонятливому ученику.

— Я женатый человек, мистер Маркхэм, — сказал он таким тоном, как будто в этом было что-то особое. — Я начал свою поездку в Кэсткилл в четверг после обеда, намереваясь остановиться в Нью-Йорке, чтобы проститься кое с кем, живущим здесь. Я приехал в Нью-Йорк слишком поздно — посте полуночи — и решил заглянуть к Олвину Бенсону. Но когда я приехал к дому, там было темно. Поэтому я, даже не позвонив в дверь, поехал на Сорок третью улицу к «Пьетро», чтобы немного выпить, но заведение было закрыто. Тогда я вернулся к своей машине. Подумать только! Пока я ездил, бедного Олвина застреляли!

Он замолчал и начал протирать очки.

— Какая ирония! Я даже не подозревал о случившемся. Откуда же я мог знать? Не подозревая ничего, я поехал в турецкие бани и оставался там всю ночь. А утром я прочел в газетах об убийстве. В более поздних выпусках было сообщено о моей машине. Тогда я стал… беспокоиться. Нет-нет, «беспокоиться» — это не то слово. Скажем так, я подумал, что могу оказаться в трудном положении, если найдут мою машину. Поэтому я поехал в гараж и заплатил человеку за молчание, надеясь переждать, пока распутается это ужасное дело.

По его виду можно было подумать, что он доволен собой за успешно выполненный долг перед полицией и прокурором.

— Почему вы не продолжили свою поездку? Тогда машину еще труднее было бы обнаружить.

Он изумленно уставился на Маркхэма.

— Уехать, когда мой друг убит? Надо быть бессердечным человеком. Я вернулся домой и сообщил миссис Пфайф, что моя машина сломалась.

— Мне кажется, что вы вполне могли поехать на своей машине, — сказал Маркхэм.

Пфайф глубоко вздохнул,

— Если бы я уехал в Кэсткилл, где, по мнению моей жены, я должен был находиться, то как я узнал бы о смерти дорогого Олвина? Я узнал бы об этом гораздо позже. Видите ли, к несчастью, я не сказал миссис Пфайф, что останавливался в Нью-Йорке. Дело в том, мистер Маркхэм, что у меня была причина не желать, чтобы миссис Пфайф знала о моей остановке. Если бы я немедленно вернулся домой, она тут же заподозрила бы неладное. Поэтому и сделал то, что казалось мне самым простым.

Маркхэм был явно разозлен ханжеством этого человека.

— Какое отношение имеет пребывание вашей машины возле дома Бенсона к вашим попыткам впутать в это дело капитана Ликока? — резко спросил он.

Пфайф протестующе поднял руки.

— Мой дорогой сэр! Вчера вы истолковали моя слова как обвинение в адрес капитана Ликока, но оно было основано лишь на том что я видел капитана Ликока перед домом Олвина Бенсона, когда приехал туда в ту ужасную ночь. Маркхэм подмигнул Вансу.

— Вы уверены, что видели Ликока?

— Я отчетливо видел его, сэр. И вчера я не упомянул об этом лишь потому, что не хотел открывать факт своего присутствия.

— Надо было сказать. Вчера я бы с пользой применил вашу информацию. А вы намеренно скрыли эти факты от правосудия. Ваше поведение вызывает подозрения.

— Вы правы, сэр, — жалобно сказал Пфайф. — Я сам поставил себя в ложное положение и поэтому принимаю вашу критику.

— Вы понимаете, что, зная об этом, я как окружной прокурор могу арестовать вас по подозрению в убийстве?

— Тогда я могу сказать: мне очень повезло, что я встретился с таким любезным человеком, как вы, — вежливо сказал Пфайф.

Маркхэм встал.

— На сегодня все, мистер Пфайф. И помните, что пока вы не получите моего разрешения, вы обязаны оставаться в Нью-Йорке. В противном случае я велю задержать вас как нужного свидетеля.

Пфайф печально кивнул и после непродолжительного прощания ушел. Когда мы остались одни, Маркхэм с серьезным видом обратился к Вансу:

— Ваше пророчество сбылось, хотя я не смел надеяться на такую удачу. Показание Пфайфа — это последнее звено в цепи улик против Ликока.

Ванс лениво пускал дым.

— Я признаю, что ваша теория раскрытия преступления самая удивительная и убедительная. Но, увы! Психологические возражения остаются. Подходит все, кроме самого капитана, а он вообще не подходит… Глупая идея, и знаю. Но капитан имеет отношение к убийству Бенсона не больше, чем Тетраччини, поставивший оперу «Богема» в Манхэттен-опере.

— В любых других условиях я должен был бы отклонить валов очаровательные теории, — заявил Маркхэм. — Но при данных обстоятельствах улики, которые у меня есть против капитана Ликока, меня устраивают.

— Я готов допустить, что ваша логика неопровержима, как всякая логика, это несомненна Вы, вероятно, приговаривал многих невинных людей только потому, что у вас были так называемые доказательства их вины. — Ванс помолчал. — Как вы смотрите на то, чтобы подняться на крышу? Я устал от этого несравненного Пфайфа.

В летнем зале на крыше мы нашли одиноко сидевшего за столиком майора Бенсона. Маркхэм пригласил его к нам.

— У меня есть для вас хорошие новости, майор, — снизал Маркхэм после того, как у нас приняли заказ. — Я чувствую, что нужный человек у меня в руках. Надеюсь, что завтра будет конец.

Майор нахмурился и посмотрел на Маркхэма.

— Я не совсем понял. Из того, что вы сказали мне раньше, я решил, что в этом деле замешана женщина.

Маркхэм смутился и старался избегать взгляда Ванса.

— С тех пор утекло много воды, — ответил он. — Женщину пришлось забить, как только мы начали проверять все детально. И в процессе проверки я напал на мужчину. Сомнений в его вине почти нет. Есть важный свидетель, который видел его перед домом вашего брата за несколько минут до убийства.

— Имеются ли какие-либо причины, мешающие вам назвать мне его имя? — хмуро спросил майор.

— Никаких… Завтра это будет знать весь город. Это капитан Ликок.

С явным недоверием майор уставился на Маркхэма.

— Невозможно! Я просто не моту поверить в это. Этот человек быв рядом со мной три года и я его отлично знаю. Я уверен, что произошла ошибка… Полиция, — торопливо прибавил он, — напала ив неправильный след.

— Это не полиция, — уточнил Маркхэм. — Это выяснил и сам в ходе расследования, и все указывает на капитана.

— Вы знаете, майор, — вмешался Ванс, — я чувствую насчет капитана то же самое, что и вы, И мне очень приятно, что мое впечатление о нем разделяет человек, который хорошо его знает.

— Что же тогда делал Ликок возле дома Бенсона да еще ночью? — резко спросил Маркхэм.

— Он мог петь серенады под окном Бенсона, — ответил Ванс. Прежде чем Маркхэм нашелся, что ответить, ему подали карточку.

Он взял ее, прочел, удовлетворенно улыбнулся и сказал:

— Ну сейчас мы кое-что узнаем. — Он потер руки. — Пришел Хиггинботэм, детектив, который следил за капитаном Ликоком.

Хиггинботэм оказался крепким молодым человеком с бледным лицом. Он вытянулся перед Маркхэмом и переступал с ноги на ногу, поглядывая на нас.

— Садитесь, Хиггинботэм, — приказал Маркхэм, — и докладывайте. Эти джентльмены работают вместе со мной.

— Я пристроился к этому человеку, когда он вышел из лифта, — начал Хиггинботэм. — Он вошел в метро и вышел на углу Семьдесят девятой улицы и Бродвея. По Восьмидесятой улице он дошел до дома номер 94 по Риверсайд-Драйв. Не называя себя лифтеру, он вошел в лифт. Наверху он провел пару часов, в двадцать минут второго спустился вниз и сел в такси. Я последовал за ним. Он поехал по Драйв к Семьдесят второй, потом через Центральный парк к востоку от Пятьдесят девятой. Вышел на авеню А и прошел через Куинсборо-Бридж. На полпути к Блэксуэлл-Айсленду он остановился у парапета и простоял пять или шесть минут. Потом достал из кармана небольшой пакет и бросил его в реку.

— Какого размера был пакет? — быстро спросил Маркхэм. Хиггинботэм показал руками размер пакета.

— Пакет был толстый?

— Около дюйма толщиной.

Маркхэм наклонился вперед.

— В нем мот находиться автоматический кольт?

— Вполне. По размерам как раз подходит. И пакет был тяжелым, я мог судить по всплеску воды.

— Хорошо. Что еще?

— Все, сэр. Он вернулся домой и остался там.

Когда Хиггинботэм ушел, Маркхэм задумчиво покачал головой.

— Вот вам и преступный исполнитель, — сказал он. — Что вам еще нужно?

— Многое, — отозвался Ванс. Майор Бенсон был в замешательстве.

— Я не совсем понял ситуацию. Зачем ему понадобилось ехать так далеко, чтобы избавиться от пистолета?

— Я думаю, что он принес его к мисс Сент-Клер на следующий день после убийства, — заявил Маркхэм. — Вероятно, он считал опасным хранение его у себя дома.

— Может быть, он забрал его у мисс Сент-Клер еще до стрельбы?

— Я понимаю, что вы имеете в виду. (Я вспомнил прежнее утверждение майора, что мисс Сент-Клер скорее могла убить его брата, чем капитан Ликок). У меня была та же мысль. Но определенные факты сняли с нее подозрение.

— Вы, конечно, удовлетворены этим, — сказал майор с сомнением в голосе. — Но и лично не могу думать о капитане Ликоке как об убийце моего брата. — Он помолчал и положил свою руку на руку окружного прокурора. — Я не хочу быть самонадеянным в не хочу влиять на ваше мнение, но я прошу, чтобы вы подождали сажать этого парни в тюрьму. Возможны любые ошибки. Даже факты иногда дьявольски лгут. А в данном случае я не могу поверить фактам, которые вы получили.

Было видно, что Маркхэм тронут словами старого друга. Но инстинктивная верность долгу заставила его настаивать на своем.

— Я должен действовать согласно своим убеждениям, майор, — сказал Маркхэм твердо, но в голосе его звучала большая нежность.

Глава 15. «Пфайф — лично»

(Вторник, 18 июня, 9 часов утра)

Следующий день — четвертый день расследования — имел крайне важное значение в решении проблемы, возникшей в связи с убийством Олвина Бенсона. Ничего определенного не выяснилось, но в деле появилось несколько новых элементов, и эти элементы в конечном счете привели к виновному человеку.

Прежде чем мы расстались с Маркхэмом после нашего совместного обеда, Ванс попросил разрешения приехать в прокуратуру на следующее утро. Маркхэм, расстроенный и подавленный, согласился с просьбой Ванса, хотя, я думаю, ему очень хотелось заняться приготовлениями к аресту капитана Ликока без посторонних глаз. Было очевидно, что после доклада Хиггинботэма Маркхэм твердо решил арестовать капитана Ликока и назначить день заседания Большого жюри.

Хотя мы прибыли в прокуратуру с Вансом ровно в девять, Маркхэм был уже там. Когда мы вошли в его кабинет, он вызывал по телефону сержанта Хэса.

В этот момент Ванс сделал удивительную вещь. Он мягко подошел к Маркхэму, взял из его руки трубку и положил на место. Потом отодвинул в сторону телефонный аппарат и положил обе руки на плечи Маркхэма.

Маркхэм был слишком изумлен и потрясен, чтобы протестовать, в прежде чем он пришел в себя, Ванс заговорил тихим голосом со всей присущей ему мягкостью:

— Я не позволю вам посадить в тюрьму капитана Ликока. Для этого я и пришел к вам так рано. Я не позволю вам подписать ордер на его арест, пока я здесь. Единственная возможность для вас совершить этот акт невыразимой глупости — это вызвать сюда полицейских и силой убрать меня. И я советую вам вызвать их побольше, ибо я собираюсь устроить ям такую взбучку, что они запомнят ее на всю жизнь.

Самое невероятное, что Ванс понимал свою угрозу буквально, и Маркхэм понял ее именно так.

— Если вы вызовите своих прихвостней, — продолжал Ванс, — то через неделю вы будете посмешищем для всего города. К тому времени будет отлично известно, кто пристрелил Бенсона. А я буду популярен, как герой и мученик. Подумать только, я положил на алтарь правды и справедливости свою свободу, а окружной прокурор отказался…

В этот момент зазвонил телефон, и Ванс снял трубку.

— Не мешайте, — сказал он в трубку и тут же положил се обратно. Он отошел в сторону и, наклонив голову, стал разглядывать Маркхэма.

— Послушайте, Ванс, — заговорил Маркхэм с едва сдерживаемой яростью, — если вы немедленно не покинете кабинет и не прекратите мешать моей служебной деятельности, я действительно вызову полицейских.

Ванс засмеялся. Он знал, что Маркхэм не прибегнет к таким чрезвычайным мерам. Разногласия между друзьями всегда носили чисто интеллектуальный характер, а о физических действиях и речи быть не могло.

Маркхэм смутился и покраснел.

— Почему вы так дьявольски заинтересованы в этом Ликоке? — спросил он. — Откуда у вас эта неразумная настойчивость, чтобы он остался на свободе?

— Вы удивительно невыносимый осел! Неужели вы думаете, что меня волнует судьба заурядного капитана-южанина? Да их здесь тысячи, этих ликоков с квадратными плечами и твердыми подбородками, с тупыми башками и варварским понятием о рыцарстве. Только их матери могут отличить одного от другого… Меня интересуете ВЫ, старина. Я не хочу видеть, как вы совершаете ошибку, которая вам обойдется дороже, чем Ликоку.

Глаза Маркхэма потеплели. Он понял мотивы, которыми руководствовался Ванс, и простил его. Но он все еще твердо верил в вину капитана. Он долго задумчиво молчал, потом принял какое-то решение я, вызвав Свэкера, приказал прислать к нему Фелпса.

— У меня есть план, который может помочь в этом деле, — сказал он. — И он сможет доказать то, чего даже вы не станете отрицать, Ванс.

Вошел Фелпс, и Маркхэм стал давать ему приказания.

— Немедленно отправляйтесь к мисс Сент-Клер и узнайте у нее, что находилось в пакете, который вчера вынес из ее дома капитан Ликок и выбросил в реку. — Он коротко изложил вчерашний доклад Хиггинботэма. — Послушайте, что она скажет, и нажмите на то, что там был пистолет, из которого убили Бенсона. Возможно, она откажется отвечать и прогонит вас. Идите вниз и ждите дальнейших событий. Если она позвонит, послушайте разговор у щита. Если она отправит записку — перехватите ее. Если она выйдет — на что я не надеюсь — последите за вей и узнайте что можно. Как только у вас будут какие-либо результаты, немедленно позвоните мне.

— Хорошо, шеф. — Фелпс поклонился и вышел.

— Эти трюки с вторжением в чужой дом и с подслушиванием телефонных разговоров — необходимый атрибут вашей профессии? — осведомился Ванс. — Никак не могу связать это с вашими другими качествами.

Маркхэм откинулся на спинку кресла и уставился на люстру.

— Личная этика здесь ни при чем. В конце концов это делается в интересах правосудия. Общество нуждается в защите. Граждане нашего округа с надеждой и верой смотрят на меня, они знают, что я защищаю их от преступников. Иногда для выполнения служебного долга мне приходится вступать в конфликт с собственными принципами. Я не имею права подвергать опасности общество только потому, что то или иное мое действие не находит понимания у какой-либо личности… Вы видите, конечно, что я не использую информацию, полученную неэтичным путем, если только она не нужна для пресечения преступной деятельности. В этом случае я имею право использовать ее на благо общества.

— Смею сказать, что вы правы, — согласился Ванс, — но общество меня особенно не интересует. Я за справедливость, но только чествую.

Едва Ванс закончил фразу, как появился Свэкер и сообщил, что майор Бенсон просит немедленно принять его.

Майора сопровождала молодая хорошенькая женщина лет двадцати двух с взбитыми светлыми волосами. На ней было светло-голубое крепдешиновое платье, и она казалась подростком. Но, несмотря на легкомысленный вид, в ней было что-то такое, что заставляло относиться к ней серьезно.

Майор представил ее как своего секретаря. Маркхэм усадил их я вопросительно посмотрел на майора.

— Мисс Гофман только что рассказала мне одну вещь, и я решил, что вам обязательно надо узнать. Я привел ее к вам, чтобы вы сами выслушали ее. — Майор был необыкновенно серьезен. — Расскажите мистеру Маркхэму все, что рассказали мне, мисс Гофман, — обратился он к ней.

Девушка заговорила хорошо поставленным голосом:

— Около неделя назад — я думаю, что это было в среду, — мистер Пфайф пришел в личный кабинет мистера Олвина Бенсона. Я находилась в соседней комнате, где стоят моя пишущая машинка. Обе комнаты разделены стеклянной перегородкой) и когда в кабинете мистера Бенсона происходят громкий разговор, я могу его слышать. Через пять минут после начала разговора мистер Пфайф и мистер Бенсон начали ссориться. Мне показалось это странным, поскольку они были большими друзьями, но я не обратила на это особого внимания и продолжала печатать. Их голоса звучали очень громко, и я уловила несколько слов. Сегодня утром мистер Бенсон спросил меня, что это были за слова. Очевидно, вы тоже хотите это узнать. Они говорили о каких-то бумагах и раза два было произнесено олово «чек». Несколько раз было сказано слово «тесть». Один раз мистер Бенсон сказал «ничего нельзя сделать». Потом мистер Бенсон вызвал меня и попросил принести из его личного ящика в сейфе конверт с пометкой «Пфайф — лично». Я принесла конверт, но меня тут же вызвал наш бухгалтер, и я больше ничего не слышала. Минут пятнадцать спустя, когда мистера Пфайфа уже не было, мистер Бенсон снова вызвал меня и попросил убрать конверт на место. Он сказал, что если когда-нибудь при любых обстоятельствах мистер Пфайф явится сюда, то я не должна ни в коем случае впускать его в личный кабинет мистера Бенсона, если его в этот момент там не будет. И еще он сказал, чтобы я никому не отдавала этот конверт без его распоряжения, даже если я получу письменный приказ… Вот и все, мистер Маркхэм.

Во время ее рассказа я обратил особое внимание на реакцию Ванса. Когда она появилась в комнате, Ванс выразил удивление и внимательно осмотрел ее. Когда Маркхэм усадил ее, Ванс встал, чтобы убрать книгу, которая лежала рядом с ней на столе. Делая это, он низко склонился над ее головой, чтобы — во всяком случае так показалось мне — проверить размер ее головы. Во время ее рассказа он разглядывал ее еще более тщательно, обходя то справа, то слева. Мне его действия казались необъяснимыми, но я знал, что его любопытство всегда имеет важную причину.

Когда она закончила рассказ, майор Бенсон достал из кармана длинный белый конверт и положил на стол перед Маркхэмом.

— Вот этот конверт, — сказал он. — Как только я выслушал этот рассказ, я велел мисс Гофман принести его.

Маркхэм неохотно взял конверт, как будто сомневался, имеет ля он право заглянуть внутрь.

— Вам лучше ознакомиться с содержимым, — посоветовал майор. — Возможно, это поможет вам в деле.

Маркхэм снял резинку, перетягивающую конверт, и высыпал его содержимое на стол. Там оказалось три предмета: погашенный чек на 10 000 долларов, выданный Линдером Пфайфом и подписанный Олвином Бенсоном; расписка на 10 000 долларов, выданная Олвину Бенсону и подписанная Пфайфом и короткая записка, в которой сообщалось, что чек был поддельным. Чек был подписан 20 марта нынешнего гола. Записка и расписка были сделаны два дня спустя. Расписка была выдана на девяносто дней и ее срок истекал в пятницу, 21 июня.

Маркхэм внимательно изучил эти документы. Их неожиданное вторжение в дело казалось ему таинственным. Но когда он сложил бумаги обратно в конверт, на его лице не было никаких следов замешательства.

Он еще раз тщательно допросил девушку, уточняя отдельные детали ее рассказа. Но ничего нового ему выяснить не удалось, и он обратился к майору:

— Бели вы не возражаете, я оставлю конверт у себя. В настоящий момент я не вижу в этом ничего важного, но впоследствии бумаги могут пригодиться.

Когда майор и его секретарь ушли, Ванс поднялся со своего места.

— A, la fin!^[42] — проговорил он. — Все вещи движутся: луна и солнце, день и ночь, утро и вечер, все звезды. Videlicet^[43]: мы начали делать успехи.

— К чему вы клоните, черт возьми? — раздраженно спросил Маркхэм. Новая улика в отношении Пфайфа разозлила его.

— Интересная молодая женщина, не правда ли? Не заботится о покойном Бенсоне. И она совершенно справедливо не переносит благоухающего Пфайфа. Он, очевидно, говорил, что миссис Пфайф не понимает его, и приглашал девушку пообедать с ним.

— Да, она красива, — равнодушно согласился Маркхэм. — Бенсон мог и к ней приставать, поэтому она его ненавидела.

— Вы правы, но это никуда не ведет, — заметил Ванс — Она честолюбива, способна и хорошо знает дело. Она умеет играть свою роль, умна, честна и, я бы сказал, что в ее жилах течет тевтонская кровь. — Он задумчиво помолчал. — Вы знаете, Маркхэм, у меня есть подозрение, что вы еще услышите об этой мисс.

— Снова предсказание? — осведомился Маркхэм.

— О нет, мой дорогой, — сказал лениво Ванс и посмотрел в окно. — Это результат моих рассуждений.

— Я видел, как вы обхаживали девушку, — сказал Маркхэм. — Но у нее были взбиты волосы и надета шляпка. Интересно, как вы могли разглядеть ее шишки. Кажется, этим словом пользуются френологи?

— Забудьте о предсказаниях Голдсмита, — сказал Ванс. — Хотя в его словах много правды, но все же… Прежде всего, я не френолог. Но я верю в эпохальные, расовые и наследственные признаки. В этом плане я старомодный дарвинист. Каждый ребенок знает, что пилтдаунский человек отличается от кроманьонского и даже юрист мог бы отличить арийскую голову от уральско-алтайской иди малайскую от негроидной. И если одна из теорий Менделя верна, то наследственные признаки можно определить по черепу… Но я боюсь, что все это не для вас Достаточно сказать, что, несмотря на волосы и шляпку, я уловил контуры ее головы, костную структуру лица и даже успел рассмотреть ее ухо.

— И на этом основании сделали вывод, что мы снова услышим о ней, — презрительно отозвался Маркхэм.

— Косвенным образом — да, — признался Ванс и добавил после паузы: — Вам не кажется, что после рассказа мисс Гофман вчерашние показания полковника Острандера выглядят в другом свете?

— Послушайте, Ванс, — нетерпеливо перебил его Маркхэм. — Бросите вы к черту свою многоречивость.

Ванс медленно повернулся от окна и пристально посмотрел на Маркхэма.

— Я поставлю вопрос чисто академически: Маркхэм, вам не кажется, что поддельный чек и записка Пфайфа дают ему сильный повод для желания отделаться от Бенсона?

— Вы думаете, что в этом виновен Пфайф?

— Здесь трогательная ситуация: Пфайф, видимо, подделал подпись Бенсона на чеке, сказал ему об этом и был крайне удивлен, когда его старый друг потребовал расписку на девяносто дней и письменное признание в подделке как своего рода гарантию, что тот вернет деньги… Теперь рассмотрим следующие факты. Первый: неделю назад Пфайф был у Бенсона и между ними произошла ссора, в которой упоминается чек. Очевидно, Пфайф обращался с просьбой и в ответ услышал, что «ничего нельзя сделать». Второй: Бенсон был убит через два дня, то есть меньше чем за неделю до истечения срока уплаты. Третий: Пфайф не только был возле дома Бенсона, но скрыл этот факт и дал взятку рабочему гаража за молчание. Четвертый: его рассказ о поисках места для выпивки по меньшей мере странен. И не забудьте, что его рассказ о поездке в Кэсткилл и таинственная остановка в Нью-Йорке для прощания с анонимной личностью может оказаться маловероятным. Пятый: он импульсивный игрок, который не упускает возможных шансов, а его охота в Южной Африке означает, что он умеет пользоваться оружием. Шестой: его попытка впутать капитана Ликока, грубые сплетни и даже сообщение о том, что он видел капитана у дома Бенсона. Седьмой: вам уже все это надоело? Но, дорогой мой, учтите, что у вас есть еще время, мотив, удобный случай и так далее. Но тогда возникает вопрос о пистолете капитана, который покоится на дне реки. Так что у вас положение не блестящее. Не так ли?

Маркхэм внимательно слушал Ванса и теперь мрачно разглядывал свой стол.

— А что вы скажете о небольшом разговоре с Пфайфом прежде, чем предпринимать что-либо против капитана? — спросил Ванс.

— Я котел просить вашего совета, — медленно проговорил Маркхэм. Он потянулся за телефонной трубкой. — Наверно, он в своем отеле сейчас.

— О, он там, — сказал Ванс — Настороженно ждет развития событий.

Пфайф действительно был в отеле, и Маркхэм попросил его немедленно приехать в прокуратуру.

— Есть еще кое-что, что мне хотелось бы, чтобы вы для меня сделали, — сказал Ванс, когда Маркхэм положил трубку. — Меня интересует, чем занимался каждый с полуночи до часу ночи в ночь с тринадцатого на четырнадцатое или, говоря точнее, рано утром четырнадцатого.

Маркхэм изумленно посмотрел на него.

— Вам кажется это глупым? — весело осведомился Ванс. — Но вы же очень верите в алиби, а они время от времени рассыпаются, не так ли? Возьмите, например, Ликока. Если бы мальчишка-коридорный не испугался сержанта Хэса, вы бы до сих пор считали, что капитан, как ангел, просидел дома. И так со всеми… Почему бы вам не проверить каждого из них? Пфайф и капитан были возле дома Бенсона, и вы знаете только о них одних. А вы уверены, что больше никто не приходил туда? Может быть, друзья или знакомые заходили к нему поболтать перед сном или выпить чаю из самовара… И проверяя всех этих людей, мы огорчим нашего сержанта, поскольку ему придется проверять очень многих.

Маркхэм не хуже меня понимал, что у Ванса есть серьезные основания говорить так. Несколько мгновений он изучал лицо Вайса, потом решительно пододвинул к себе лист бумаги.

— Кого вы понимаете под словом «всех»? — спросил он.

— Нельзя упускать никого, — ответил Ванс. — Пишите: мисс Сент-Клер, капитан Ликок, майор Пфайф, мисс Гофман…

— Мисс Гофман?!

— Я же сказал «всех». Записали мисс Гофман? Включите полковника Острандера.

— Подождите! — воскликнул Маркхэм.

— И, возможно, еще одного или двух человек, — спокойно сказал Ванс. — Но для начала вам хватит.

Маркхэм не успел запротестовать — вошел Свэкер и доложил, что пришел Хэс

— Что насчет капитана Ликока? — был первый вопрос сержанта.

— Я решил отложить его арест на день или два, — ответил Маркхэм. — Я хочу еще раз поговорить с Пфайфом. — И он рассказал сержанту о визите майора Бенсона и мисс Гофман.

Хэс внимательно осмотрел конверт и его содержимое и вернул обратно.

— Я не вижу в этом ничего особенного. Это личное дело Пфайфа и Бенсона, Ликок наш человек, и чем скорее мы его посадим, тем лучше я буду чувствовать себя.

— Возможно, это случится завтра, — подбодрил его Маркхэм. — Так что не расстраивайтесь, сержант… Вы держите капитана под наблюдением?

— Да.

Ванс повернулся к Маркхэму.

— Как насчет списка, который вы подготовили для сержанта? Кажется, вы говорили что-то об алиби?

Маркхэм нерешительно посмотрел на сержанта и нахмурился, потом протянул ему список, который продиктовал Ванс.

— Для предосторожности я хочу, чтобы вы проверили алиби всех этих людей в ночь убийства. Это может пролить свет на некоторые обстоятельства, сержант. Проверьте всех и сообщите мне, как закончите.

Как только Хэс ушел, Маркхэм с раздражением повернулся к Вансу.

— Из всех неприятностей, которые…

Но Ванс вежливо перебил его:

— Какая неблагодарность! Если бы вы только знали, Маркхэм, что я ваш покровитель, ваш deus ex machina^[44], ваша волшебная фея!

Глава 16. Признания и замалчивания

(Вторник, 18 июня, пополудни)

Час спустя прибыл Фелпс, которого Маркхэм посылал на Ривер-сайд-Драйв, 94.

— Кажется, у меня есть то, что вам нужно, сэр, — доложил он. В голосе его звучало торжество. — Я пришел к мисс Сент-Клер. Дверь открыла она сама, я вошел в холл и начал задавать вопросы. Она отказалась отвечать. Когда я сказал ей, что мне известно о пакете с пистолетом, из которого был убит Бенсон, она рассмеялась и открыла дверь. «Уходите отсюда, низкое создание», — сказала она.

Он улыбнулся.

— Я спустился вниз и едва подошел к щиту, как загорелся сигнал. Я дал телефонисту возможность соединить ее и подошел поближе… Она разговаривала с Ликоком. Ее первыми словами были: «Они знают, что ты забрал отсюда пистолет и бросил его в реку». Это, видимо, потрясло его, потому что он долго молчал. Потом он холодно заговорил: «Не беспокойся об этом, Мюриэл, и ни с кем не разговаривай. К утру я все сделаю». Он заставил ее пообещать, что она, будет спокойна до завтра и простился с ней.

Маркхэм нахмурился.

— Каково ваше впечатление от разговора?

— Если вас интересует мое мнение, сэр, то я уверен, что капитан виновен и девчонка это знает.

— Этот рыцарь с Потомака ужасно напуган, — прокомментировал Ванс. — Но нам, пожалуй, пора послушать Пфайфа. Он уже должен быть здесь.

И тут же вошел Свэкер с известием, что Пфайф сидит в приемной. Пфайф вел себя в своей обычной манере, но всем было ясно, что он взволнован, хотя тщательно старается это скрыть.

— Садитесь, Пфайф, — резко сказал Маркхэм. — Вам придется кое-что объяснить нам.

Маркхэм достал конверт и выложил содержимое так, чтобы мог видеть Пфайф.

— Ну-ка, расскажите мне об этом!

— С величайшим удовольствием, — откликнулся Пфайф, но голос его потерял обычную уверенность. Он стал медленно закуривать, и я видел, что руки его дрожат.

— Я чувствую, что мне следовало рассказать об этом раньше, — пробормотал он, делая рукой неопределенный жест.

Он наклонился вперед и принял вид откровенного человека. Сигарета в его губах заметно дрожала.

— Это глубоко втягивает меня в дело, но в интересах правды я не стану утаивать… Мои домашние условия… э… совсем не те, что можно желать. Отец моей… э… жены, вероятно, невзлюбил меня и лишил всякой финансовой помощи, хотя деньги жены и были записаны ва меня. Несколько месяцев назад я истратил некоторую сумму — чтобы быть точным, скажу, что она равнялась десяти тысячам, — которая предназначалась не для меня. Когда тесть узнал о моей ошибке, мне необходимо было вернуть ему эту сумму, чтобы избежать непонимания со стороны моей жены, непонимания, которое могло сделать миссис Пфайф очень несчастной. Мне стыдно признаться, но я использовал на чеке имя Олвина Бенсона. Но вы понимаете, что я немедленно объяснил ему все и дал расписку и объяснение в знак признания своей вины… Вот и все, мистер Маркхэм.

— Что вы скажете о ссоре, которая произошла за неделю до смерти Бенсона?

Пфайф изобразил удивление.

— Вы слышали о наших незначительных разногласиях? Да, у нас были небольшие разногласия. Я могу использовать это слово?

— Бенсон настаивал на выплате долга?

— Ну не совсем так, сэр. Прошу прощения, сэр, но вы не совсем точно понимаете суть моего разговора с Бенсоном. Разговор носил обычный деловой характер. — Он улыбнулся. — Должен признаться, однако, что я ночью поехал к нему домой, чтобы поговорить о чеке. Но, как я уже говорил, в доме было темно, и я поехал в турецкие банк.

— Прошу прощения, мистер Пфайф, — вмешался Ванс, — но мистер Бенсон принял вашу расписку без поручительства?

— Конечно! — В голосе Пфайфа звучал упрек. — Я же объяснил вам, что мы с Олвином были близкими друзьями.

— Видите ли, мистер Пфайф, при такой большой сумме даже у друзей требуют поручительства, — сказал Ванс. — Откуда Бенсон мог знать, что вы сумеете выплатить эти деньги?

— Этого я не знаю, — терпеливо сказал Пфайф.

— Может быть, это было сделано из-за вашей расписки с признанием? — настаивал Ванс

— Вы хорошо разобрались в ситуации, — ответил одобрительно Пфайф.

Ванс прекратил задавать вопросы, а Маркхэм еще полчаса безуспешно допрашивал Пфайфа. Пфайф рассказал все подробного на-стаивал на том, что ссоры между ним и Бенсоном не было. Наконец его отпустили.

— Не очень полезный разговор, — заметил Маркхэм. — Я начинаю думать, что сержант Хэс прав и с его финансовыми делами мы попали пальцем в небо.

— У вас ничего нет, кроме вашей собственной доверчивости, — печально покачал головой Ванс. — Пфайф только что дал вам первую умную нить для расследования, а вы говорите, что разговор был бесполезный! Выслушайте меня и хорошенько запомните. Рассказ Пфайфа о десяти тысячах — безусловная правда. Он присвоил деньги себе и подделал подпись Бенсона на чеке, чтобы возместить убыток, но ни секунды не сомневаюсь, что, кроме его признания в подделке, было еще и поручительство. Бенсон не из тех людей, которые дают деньги без гарантии, неважно, другу или недругу. Он хотел вернуть свои деньга, а не сажать кого-то в тюрьму. Поэтому я вмешался в разговор и спросил о поручительстве. Конечно, Пфайф отрицал это и сел в лужу. Когда я предположил, что гарантией было его признание, он крепко ухватился за мою версию и сделал ее своей. У него есть что-то на уме, о чем он не хочет говорить, поэтому ему понравилась моя идея.

— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Маркхэм.

— О Бог мой! — застонал Ванс. — Да неужели вы не понимаете, что за его спиной кто-то стоит, некто, связанный с поручительством? Так и должно быть, знаете ли, иначе Пфайф рассказал бы подробно о ссоре с Бенсоном, чтобы выгородить себя. И тем не менее, зная о своем неловком положении в данной ситуации, он всячески избегает упоминании о ссоре в тот день. Пфайф кого-то покрывает и отнюдь не из рыцарских побуждений. Почему, я вас спрашиваю?

Он откинулся на спинку кресла и уставился в потолок.

— Я почти уверен, — прибавил он, — что как только мы найдем этого поручителя, мы тут же найдем убийцу Бенсона.

В этот момент зазвонил телефон и Маркхэм взял трубку. Изумление, в которое его привели слова Ванса, не сходило с его лица. Он с кем-то договорился о встрече в половине шестого и, положив трубку, засмеялся.

— Ваши догадки и предположения полностью подтверждаются. Только что позвонила мисс Гофман и сказала, что хочет кое-что добавить к своему рассказу. В половине шестого она будет здесь. Она звонила не по служебному телефону.

Ванс не выразил никакого удивления.

— Я думал, что ока позвонит во время своего перерыва на ленч.

Маркхэм пристально посмотрел на него.

— Во всем этом есть что-то дьявольски странное.

— Конечно, — согласился Ванс. — И гораздо более странное, чем вы думаете.

Пятнадцать или двадцать минут Маркхэм приставал к Вансу с расспросами, но тот, казалось, неожиданно потерял дар речи. Маркхэм с отчаянием посмотрел на него.

— Я прихожу к выводу, что вы или уже знаете убийцу Бенсона, или умеете потрясающе разгадывать загадки.

— Что ж, альтернатива неплохая, — кивнул Ванс. — А может быть, все заключается в том, что мои эстетические гипотезы всегда приводят к правильным выводам?

Мы поднялись, чтобы отправиться на ленч, и столкнулись в дверях со Свэкером. Тот сообщил Маркхэму, что вернулся Трэси с Лонг-Айленда,

— Тот парень, который занимался affaires du coeur^[45] Пфайфа? — спросил Ванс. — Очень интересно.

— Он самый… Пришлите его, Свэкер.

Вошел Трэси. Он вежливо поклонился, поправил пенсне и достал записную книжку.

— Особого труда собрать сведения о Пфайфе не было, — начал он. — Он всем известен в Порт-Вашингтоне. О нем ходит много слухов. — Он сверился с записями. — В 1910 году он женился на мисс Хауторн. Она очень богата, но Пфайф от этого ничего не выиграл, поскольку ее отец…

— Прошу прощения, мистер Трэси, — перебил его Ванс, — не надо рассказывать нам о миссис Пфайф и ее папе. Нас интересует все, что касается самого мистера Пфайфа. Расскажите о его послесвадебных делах. У него много женщин?

Трэси вопросительно посмотрел на Маркхэма и, получив кивок, перевернул несколько листков в своей записной книжке.

— Я нашел одну женщину. Она живет в Нью-Йорке и часто звонит в аптеку, которая находится рядом с домом Пфайфа, и передает для него послания. Он использует эту же аптеку для звонков к ней. С владельцем аптеки он все уладил, но мне все же удалось достать номер ее телефона. Вернувшись в город, я навел справки и узнал ее имя и адрес. Ее зовут миссис Паула Баннинг, она вдова. Живет в доме 268 по Западной Семьдесят второй улице.

На этом информация Трэси была исчерпана и, когда он ушел, Маркхэм широко улыбнулся Вансу.

— Вам, конечно, мало этого?

— Боже мой! Я не думал, что ему так повезет! Он раскопал такую информацию, которая нам крайне необходима.

— Нам крайне необходима? — Маркхэм от изумления открыл рот. — Да, черт возьми, у меня есть гораздо более важные дела, чем копание в амурных делах Пфайфа.

— Видите ли, это амурное дело особенное, — сказал Ванс. — Оно поможет нам найти убийцу Бенсона.

Маркхэм, у которого было много дел, приказал подать ленч в кабинет, а мы с Вансом покинули его.

Мы позавтракали, посетили выставку французских пуантилистов, побывали в Эолиэн-Холле, где прослушали несколько произведений Моцарта в исполнении квартета из Сан-Франциско. Окаю половины шестого мы вернулись в кабинет Маркхэма.

Вскоре после вашего возвращения появилась мисс Гофман и сообщила вам остальную часть своей истории.

— Я не рассказала все подробности этим утром только потому, что боялась потерять место, — сказала она.

— Обещаю, что я оправдаю ваше доверие, — заверил ее Маркхэм. Она колебалась, нерешительно смотрена на нас, потом продолжила:

— Когда я сегодня утром сообщила майору Бенсону о разговоре его брата с мистером Пфайфом, он немедленно заявил, что я должна рассказать об этом вам. Но по дороге он предложил мне опустить часть истории. Он не сказал этого прямо, но объяснил, что к делу эта часть отношения не имеет и может только запутать вас Я выполнила его просьбу, но, вернувшись в контору и подумав об этом, и решила сообщить вам все, потому что знаю, насколько серьезно дело об убийстве Бенсона. Во всяком случае, мне не хотелось бы оказаться в плохом положения оттого, что я кое-что скрыла от вас

Казалось, она была не уверена в правильности своего поступка.

— Правда заключается в том, — продолжала она, — что мистер Бенсон просил меня принести не только конверт, но и пакет, на котором также было написано «Пфайф — лично». Это был квадратный тяжелый пакет я похоже, что именно из-за него возникла ссора.

— Был ли этот пакет в сейфе, когда вы доставали конверт для майора? — спросил Ванс.

— О нет. После ухода мистера Пфайфа в тот день я положила обратно в сейф пакет и конверт. Но в четверг мистер Бенсон сам достал из сейфа пакет и отвез его домой. Это было в тот день, когда мистера Бенсона убили.

Маркхэм быв крайне заинтересован, но прежде чем он открыл рот, его опередил Ванс

— Вы очень хорошо поступили, мисс Гофман, что сообщили нам об этом пакете. Поскольку я здесь, я хотел бы задать вам пару вопросов. Скажите, мисс Гофман, мистер Олвин Бенсон и майор жили дружно?

Она с удивлением посмотрела на Ванса и улыбнулась.

— Они жили совсем недружно. Они такие разные люди. Мистер Олвин Бенсон был не очень приятным человеком и не слишком благоразумным. Вы бы никогда не подумали, что они братья. Они часто спорили из-за дел и подозревали друг друга.

— Ну, это естественно, если учесть разницу характеров, — сказал Ванс. — Да, кстати, в чем выражалась их подозрительность?

— Она иногда шпионили друг за другом. Видите ли, их кабинеты смежны, я они могли подслушивать разговоры друг друга. Я вела секретарскую работу дня них обоих и часто видела, как они подслушивали. Несколько раз они пытались выведать у меня сведения друг о друге.

Ванс ободряюще улыбнулся ей.

— Да, незавидная позиция была у вас

— Еще бы, — улыбнулась она в ответ. — Это меня поражало.

— Когда в последний раз вы видели одного из них подслушивающим?

Девушка внезапно стала серьезной.

— В последний день жизни мистера Олвина Бенсона я видела майора, стоящим у двери. У мистера Бенсона был посетитель — вернее, посетительница, леди — и майор был очень заинтересован. Это было днем. В тот день мистер Бенсон рано ушел домой, спустя полчаса после ухода леди. Позднее она снова появилась в конторе и спросила мистера Бенсона, но я ответила, что он ушел домой, и она тоже ушла.

— Вы знаете, кто она, эта леди? — спросил Ванс

— Нет, — ответила девушка. — Она не назвала себя.

Ванс задал еще несколько вопросов, а потом мы вместе спустились в метро. Мисс Гофман вышла на Тридцать третьей улице.

Весь путь Маркхэм молчал, да я Ванс не делал попыток разговаривать. И только после того, как мы заняли свои излюбленные места в Стюйвезант-клубе и закурили, Ванс заговорил.

— Вы все еще размышляете о моем пророчестве насчет второго визита мисс Гофман? — спросил он Маркхэма, — Видите ли, я знал, что Олвин Бенсон не оплатит чек без поручительства, и полагаю, что ссора вышла именно из-за поручительства. Пфайф не боялся, что его упрячут в тюрьму. Я решил, что скорее всего Пфайф хотел вернуть себе обратно поручительство или ту гарантию, которую он дал Бенсону, а ему и ответ было сказано, что "ничего нельзя сделать". Больше того, наша красавица может быть очень хорошей девушкой, но это не в женском характере — сидеть в комнате между двумя повесами и не подслушивать их разговоры. Когда она была здесь с майором, я был уверен, что она слышала гораздо больше, чем сообщила нам, и я задал себе вопрос почему она приуменьшает свои показания? Единственный логический ответ: потому что здесь присутствует майор. А поскольку у gnadiges fraulein^[46] откровенная германская душа с врожденной честностью и порядочностью. я решил предсказать, что как только она выйдет из-под опеки своего работодателя, то немедленно расскажет вам остальную часть истории, которую была вынуждена скрывать от нас… Ну что, Маркхэм, ничего загадочного не оказалось?

— Все отлично, — признался Маркхэм. — Но к чему это приводит нас?

— Я бы не стал утверждать, что мы мало продвинулись вперед. — Ванс некоторое время молча курил. — Вы знаете, Маркхэм, я уверен, что этот таинственный пакет был поручительством.

— Вполне возможное объяснение, — согласился Маркхэм.

— И, конечно, ваш рациональный ум подсказал вам, что таинственный пакет и есть та коробочка с драгоценностями, которую миссис Платц видела на столе в гостиной Бенсона.

— Но даже если это так, то я все равно не вижу, что это дает нам. Если бы майор знал, что этот пакет имеет отношение к данному делу, он не стал бы уговаривать секретаршу хранить молчание.

— Ага! Но если майор знал, что этот пакет к делу не относится, значит, он должен был знать об этом деле что-то еще, не так ли? С другой стороны, раз он умеет определять, что относится к делу, а что не относится, то, я полагаю, он должен знать о деле больше, чем он признает. Не забудьте, что именно он навел нас на след Пфайфа и именно он полностью убежден в невиновности капитана Ликока.

Маркхэм задумался.

— Я начинаю понимать, к чему вы клоните, — сказал он. — Эти драгоценности могут играть в деле важную роль. Придется снова поговорить с майором.

Вскоре после обеда, когда мы курили в комнате отдыха, появился майор Бенсон, и Маркхэм пригласил его подсесть к нам.

— Майор, вы готовы помочь нам пролить свет на тайну убийства вашего брата? — спросил Маркхэм.

Тот внимательно посмотрел на прокурора. Серьезность тона Маркхэма показалась ему необычной.

— Видит Бог, что не по моему желанию на вашем пути возникают препятствия, — отозвался майор. — Я буду рад помочь вам, чем могу. Но есть кое-что, о чем я не могу сейчас говорить. Если бы это касалось одного меня, тогда другое дело.

— Вы кого-то подозреваете? — спросил Ванс.

— Да. Я подслушал разговор Олвина в тот день, который оказался для него последним.

— Вы не должны занимать рыцарское положение, — сказал Маркхэм. — Даже если ваше подозрение необоснованно, все равно до правды путь сократится.

— Но когда я не знаю, я не могу довольствоваться одними догадками, — твердо сказал майор. — Я считаю, что будет лучше, если вы решите эту проблему без меня.

Несмотря на все усилия Маркхэма, майор больше не сказал ни слова и вскоре простился с нами. Маркхэм с огорченным видом посасывал сигару.

— Что, старина, не по зубам орешек? — улыбнулся Ванс.

— Дело не так смешно, как вам кажется, — огрызнулся Маркхэм.

— Мне приходит в голову мысль, что подробности об этом деле знают все, кроме полиции и окружного прокурора.

— Этого бы не случилось, если бы они все не были так скрытны, — засмеялся Ванс. — И самое трогательное в этом деле, что каждый кого-то покрывает. Начала эту кампанию миссис Платц. Она солгала насчет посетителей Бенсона, потому что не хотела замешивать в дело мисс Сент-Клер. Мисс Сент-Клер вообще отказалась давать показания, потому что явно не желала бросить тень на другого. Капитан Ликок лишился голоса в тот момент, как вы высказали подозрение по адресу его невесты. Даже Линдер кого-то покрывает. А теперь еще и майор Бенсон! Ситуация не из лучших. Но, с другой стороны, очень приятно, что все эти милые люди склонны к самопожертвованию.

— Черт возьми! — Маркхэм вскочил на ноги. — Это дело действует мне на нервы. Я отправляюсь спать. Утро вечера мудренее.

— В этой древней мысли есть что-то поэтическое, — сказал Ванс, когда мы вышли на Мэдисон-авеню. — Конечно же, ум нуждается в отдыхе. Сон даже утоляет боль, но я не уверен, что он является стимулом.

— Тогда сидите и думайте.

— Этим я и собираюсь заняться. Но я буду думать не о деле Бенсона, а о том, чем мне заняться в следующие четыре дня.

Глава 17. Поддельный чек

(Среда, 19 июня, утро)

На следующее утро мы встретились с Маркхэмом в городе и вместе поехали к нему в контору. Мы приехали туда незадолго до девяти часов. Сержант Хэс уже сидел в приемной. Он был взволнован и, когда заговорил, его голос слегка дрожал.

— Как с Ликоком, мистер Маркхэм? Мне кажется, что надо побыстрее взять его. Мы все время следим за ним, он совершил много разных поездок. Вчера утром он пошел в свой банк и полчаса провел в кабинете главного кассира. Оттуда он отправился к юристу и пробыл там час. Затем он снова вернулся в банк и просидел там еще полчаса. Время ленча он провел в "Астор-Грилл", но ничего не ел, а просто сидел за столиком. После двух часов он посетил агента по продаже недвижимости. После его ухода мы узнали, что, начиная с завтрашнего дня, он покидает свою квартиру. Потом он позвонил шестерым своим друзьям и вернулся домой. После обеда мой человек побывал у него дома и узнал, что тот складывает вещи. Мистер Маркхэм, похоже, что он собирается бежать.

Маркхэм нахмурился. Сообщение Хэса взволновало его, но прежде чем он успел ответить, в разговор вмешался Ванс:

— К чему эти волнения, сержант? Ваши люди наблюдают за капитаном. Я уверен, что ему от них не ускользнуть.

Маркхэм бросил быстрый взгляд на Ванса и повернулся к Хэсу.

— Сделаем так. Пока следите за ним, но если он попытается удрать, задержите его.

Сержант мрачно посмотрел на Маркхэма и ушел.

— Кстати, Маркхэм, — сказал Ванс, — пожалуйста, не назначайте свиданий на половину первого сегодня. Одна встреча у вас уже есть. С леди.

Маркхэм положил ручку и удивленно посмотрел на Ванса.

— Какого черта вы еще придумали?

— Я за вас договорился о встрече. Я позвонил ей сегодня утром. Я уверен, что разбудил бедняжку. — Маркхэм покраснел и протестующе поднял руку, но Ванс не дал ему заговорить. — Вы должны просто присутствовать на встрече. Обещаю, что вы об этом не пожалеете. Вы вчера были так расстроены, что я не успел вас предупредить. Мы встречаемся с миссис Паулой Баннинг, так сказать, Элоизой Пфайфа. Я положительно убежден, что она сумеет немного рассеять туман, который вас окружает.

— Но, Ванс! — простонал Маркхэм. — Мне придется уйти… — Он резко замолчал, осознав, насколько бесполезны попытки переубедить Ванса. Больше того, я убежден, что ему совсем не улыбался предстоящий разговор с Паулой Баннинг. Он медленно приходил в себя и когда, наконец, снова заговорил, голос его звучал почти спокойно. — Поскольку вы договорились за меня, я ее приму. Но я бы хотел, чтобы Пфайф не знал об этом. Он в состоянии выкинуть что-либо неожиданное.

— Странно! — пробормотал Ванс. — Я подумал то же самое. Поэтому я позвонил ему вчера вечером и сообщил, что он может вернуться к себе на Лонг-Айленд.

— Вы позвонили ему!

— Мне очень жаль, но это так. Вы уже спали. Вы же сами сказали, что утро вечера мудренее, и я решил не тревожить ваш сон. Пфайф был очень благодарен. Очень тронут. Сказал, что его жена тоже будет очень благодарна. Он патетически говорил о миссис Пфайф. Но я боюсь, что ему понадобится вся его пронырливость, чтобы объяснить свое отсутствие.

— А в какие еще дела вы втянули меня за время моего сна? — язвительно спросил Маркхэм.

— Это все, — скромно отозвался Ванс. Он встал и отошел к окну. Некоторое время он стоял у окна и задумчиво курил. Когда он снова подошел к Маркхэму, его добродушный вид исчез. Он сел за стол напротив Маркхэма.

— Майор практически признался нам, что знает об этом деле значительно больше, — сказал Ванс. — Вы, естественно, не можете узнать от него что-либо из-за его благородства. И, однако, он согласен, чтобы вы сами определили то, что ему известно. Теперь, я полагаю, вы сумеете все узнать, не нанося удара по его принципам… Вы помните, что мисс Гофман говорила о подслушивании? И вы помните, что сказал по этому поводу майор? Он сказал, что подслушал разговор, который в свете убийства Бенсона принимает важное значение. Следовательно, вполне вероятно, что знания майора каким-то образом связаны с бизнесом его фирмы или по крайней мере с одним из клиентов его фирмы.

Ванс медленно закурил новую сигарету.

— Мое предложение таково: позвонить майору и попросить разрешение на просмотр бухгалтерских книг и счетов. Сказать ему, что вас интересуют сделки одного из его клиентов. Намекнуть, что это мисс Сент-Клер или Пфайф. У меня есть странное предчувствие, что таким образом вы нападете на след человека, которого он покрывает. И мне кажется, что он с радостью примет ваше предложение насчет просмотра книг.

План Ванса не вызвал никакого энтузиазма у Маркхэма. Ему явно не хотелось беспокоить майора, но Ванс так настойчиво упрашивал, что в конце концов Маркхэм сдался.

— Он с готовностью согласился на это, — сказал Маркхэм, опуская телефонную трубку, — и даже предложил оказать любую помощь.

— Я так и думал, — кивнул Ванс. — Видите ли, если вы сами откроете того, кого он покрывает, бремя ответственности спадет с его плеч и его совесть будет чиста.

Маркхэм позвонил Свэкеру.

— Свэкер, свяжитесь со Ститтом и пригласите его ко мне до полудня. У меня будет для него важная работа. — Он положил трубку и пояснил Вансу: — Ститт — глава фирмы общественных ревизоров Нью-Йорка. Он часто выполнял для меня подобную работу.

Незадолго до полудня появился Ститт. Это был преждевременно состарившейся молодой человек с острыми проницательными глазами. Перспектива потрудиться для окружного прокурора весьма радовала его.

Маркхэм коротко сообщил, что он хочет, и некоторые детали дела. Тот быстро уловил, что от него требуется, и сделал пару пометок на обратной стороне использованного конверта. Во время их разговора Ванс тоже что-то писал на листе бумаги.

Маркхэм встал и взял шляпу.

— Кажется, мне пора на свидание, о котором договорились вы, — ехидно сказал он Вансу. — Послушайте, Ститт, я отвезу вас вниз на служебном лифте.

— Если вы не возражаете, — перебил его Ванс, — мы с мистером Ститтом спустимся на общественном лифте. Внизу встретимся.

Взяв Ститта под руку, Ванс быстро вывел его из комнаты. К нам он присоединился минут через десять.

Мы доехали на метро до Семьдесят второй улицы и пошли пешком до дома миссис Паулы Банкинг. Пока мы стояли у двери, ожидая, когда нам откроют, до вас долетел сильный запах китайского фимиама.

— Ах, эти женщины, — пробормотал Ванс, принюхиваясь. — Женщины, которые держат в доме китайских идолов, ужасно сентиментальны.

Миссис Паула Банкинг оказалась высокой, стройной женщиной неопределенного возраста с соломенного цвета волосами и розовыми щечками. С первого взгляда ее лицо казалось юным и невинным. Но только с первого взгляда. Ее светло-голубые глаза выражали твердость. Непривлекательной ее назвать было нельзя, привлекательной — тоже, однако она была подвижна и мило улыбалась.

Мы прошли в гостиную, обставленную в стиле рококо. Когда мы расселись в Маркхэм извинился за наше вторжение, Ванс немедленно принял на себя роль интервьюера. Сначала он расточал комплименты и вся непринужденный светский разговор. Через пять минут он по-просил разрешения закурить и протянул ей свой портсигар. Сигарету она ваяла,

— Мистер Пфайф изо всех сил старался защитить вас от этого дела, — неожиданно для нее сказал Ванс — И мы полностью одобряем его деликатность. Но определенные обстоятельства, связанные со смертью мистера Бенсона, к сожалению, впутали в это дело и вас. Вы можете помочь нам и себе — да и мистеру Пфайфу, — ответив на некоторые наши вопросы. Вы, безусловно, можете надеяться на наше молчание.

Он произнес имя Пфайфа с такой важностью и многозначительностью, что женщина заволновалась. Она внимательно разглядывала Ванса, как будто хотела узнать, многое ли ему известно.

— Я не могу представить себе, что вы хотите узнать у меня, — сказала она, пытаясь изобразить удивление. Вы знаете, что Энди в ту ночь не было в Нью-Йорке. (Ее упоминание об элегантном Пфайфе как Энди прозвучало почтя как lese-majeste^[47]). — Он приехал в Нью-Йорк в девять часов утра следующего дня.

— Вы читали в газете о сером "кадиллаке", который в ту ночь видели у дома Бенсона?

Она улыбнулась.

— Это была машина не Энди. Он прибыл в Нью-Йорк восьмичасовым поездом на следующее утро. Он сказал, что ему не повезло, поскольку его машина похожа на ту, что видели у дома Бенсона.

Она говорила с такой уверенностью, что нам стало ясно: Пфайф лгал ей. Ванс не настаивал, он даже сделал вид, что принял на веру ее объяснение насчет Пфайфа.

— Я имел в виду совсем другое, когда упомянул мистера Пфайфа я вас в связи с делом мистера Бенсона. Мне интересно узнать о ваших личных отношениях с мистером Бенсоном.

Она равнодушно улыбнулась.

— Боюсь, вы совершили еще одну ошибку. Мистер Бенсон я я не были друзьями. Я едва знала его.

— Даже деловые отношения могут иметь личные аспекты. Особенно, когда посредник является другом обеих сторон.

Она бросила на Ванса быстрый взгляд и отвернулась.

— Я действительно не знаю, о чем вы говорите. — На мгновение с ее липа сошло выражение невинности. — Уж не думаете ли вы, что я вела дела с мистером Бенсоном?

— Ну, не прямым путем. Мне известно, что мистер Пфайф вел дела с мистером Бенсоном. А через мистера Пфайфа могли иметь дело и вы… Одно из таких дел вовлекло и вас в эту историю.

— Вовлекло? — Она презрительно улыбнулась, но улыбка была нарочитая.

— Это была некая неудачная сделка, — продолжал Ванс — Неудачная для мистера Пфайфа и, к несчастью, для вас.

Ванс вел себя так непринужденно я легко, что она начала верить ему.

— А каким образом вы узнали все это?

— Увы! Я об этом ничего не узнал, — вздохнул Ванс. — Потому-то а и решил нанести вам визит. Я оказался глупым, понадеявшись на вашу помощь.

— Но я бы ничего не сказала, даже если бы эта таинственная сделка имела место.

— Честное слово, меня это так разочаровало… — Ванс вздохнул. — Ну, хорошо, я вижу, мне следует сообщить вам то, что мне известно, и завоевать вале доверие.

Несмотря на скрытую угрозу, прозвучавшую в его голосе, она не сдавалась.

— Для вас не будет новостью, что мистер Пфайф подделал подпись мистера Бенсона на чеке в десять тысяч долларов?

Она колебалась.

— Нет, это не новость. Энди рассказывает мне все.

— А вам известно, что мистер Бенсон, узнав об этом, потребовал от мистера Пфайфа расписку на эту сумму и записку с признанием?

Ее глаза зло блеснули.

— Да, и это мне известно. И это после всего, что Энди для него сделал! Если кто из людей заслужил быть убитым, так это Олвин Бенсон. Собака! Он делал вид, что является лучшим другом Энди. Подумать только — отказаться одолжить Энди деньги без признания! И вы называете это деловыми связями? Это грязно, низко и подло!

Она раскраснелась от гнева. Маска невинности и доброты исчезла — она поливала Бенсона грязью, не разбирая слов. Ванс кивал головой.

— Я полностью согласен с вами. — Тон Ванса заставил ее замолчать. — Но мистера Бенсона можно было бы оправдать за требование признании, если бы он одновременно не потребовал гарантии.

— Какой гарантии?

Ванс немедленно почувствовал изменение ее тона. Используя ее гнев, Ванс быстро наступал. Она явно испугалась.

— В тот день, когда мистер Бенсон был убит, он принес на конторы небольшую голубую коробочку с драгоценностями.

Она еле заметно вздрогнула.

— Вы думаете, он их украл?

В тот же момент, как у нее вырвался вопрос, она поняла, что совершила ошибку. Любой другой мог бы не обратить внимания на ее слова, но по улыбке Ванса она поняла, что тот рассматривает ее слова как признание.

— Вы поступили очень мило, что одолжили свои драгоценности мистеру Пфайфу для обеспечения чека.

Она покраснела.

— Вы сказали, что я одолжила Энди свои драгоценности? Клянусь…

Ванс движением руки остановил ее. По его лицу она поняла, что он может спасти ее от унижения. Она откинулась на спинку кресла,

— Что заставляет вас думать, что я одолжила Энди свои драгоценности?

Голос ее звучал равнодушно, но Ванс знал, что она сама ответила на свой вопрос.

— Энди взял их, иначе Бенсон засадил бы его в тюрьму. — В ее словах чувствовалась бесконечная жалость к Пфайфу. — А если бы Бенсон не сделал этого, но объявил бы о подделке чека, то Пфайфа засадил бы тесть… Энди такой неосторожный, такой неразумный… Он часто поступал, не взвешивая обстоятельств. Я все время учила его, но он поступал по-своему.

Я подумал, что если кто-либо в мире мог чему-нибудь научить Пфайфа, то только эта преданная ему до слепоты женщина.

— Вам известно, что в среду он поссорился с мистером Бенсоном?

— Это все моя вина, — со вздохом ответила она. — Расписка была дана на длительный срок, но я знала, что Энди денег не достанет, и просила его поехать к Бенсону и уговорить его вернуть мои драгоценности. Но Бенсон отказался.

— Не могли бы вы назвать мне причину своей ненависти к Бенсону? — мягко спросил Ванс.

Она кивнула.

— Вы правы, у меня была причина для ненависти. — Она неприятно прищурилась. — В тот день, когда Бенсон отказался вернуть Энди мои драгоценности, он позвонил мне — это было днем — и пригласил позавтракать с ним у него дома на следующее утро. Он сказал, что звонит из дома, и что драгоценности с ним. И он намекнул мне, может быть — вы слышите: может быть — я смогу их получить. Ах, какая скотина!.. Я позвонила Энди и все ему рассказала. Энди сказал, что на следующий день приедет в Нью-Йорк. Он приехал ко мне сюда около девяти часов, и мы вместе прочли в газетах, что ночью застрелили Бенсона.

Ванс долго молчал, потом встал и поблагодарил ее.

— Вы очень помогли нам, большое спасибо. Мистер Маркхэм — большой друг майора Бенсона и он употребит все свое влияние, чтобы уговорить майора уничтожить этот чек и записку с признанием. И сделает это очень скоро.

Глава 18. Признание

(Среда, 19 июня, 1 час дня)

— Черт возьми! Откуда вы узнали, что она отдала свои драгоценности, чтобы помочь Пфайфу? — спросил Маркхэм, когда мы вышли на улицу.

— Это все моя метафизическая дедукция, — ответил Ванс. — Я же вам говорил, что Бенсон не был альтруистом и он не стал бы одалживать большую сумму без обеспечения, а безденежный Пфайф не стал бы подделывать чек на большую сумму из-за пустяка. Следовательно, кто-то должен был обеспечить ему залог. Но кто может обеспечить ему залог? Только женщина. Видите ли, я сразу подумал, что у нашего Улисса есть своя Калипсо, когда он сказал, что заехал в Нью-Йорк для прощания с кем-то. Мужчины вроде Пфайфа всегда испытывают недостаток в существах другого пола, поэтому я и просил вас послать человека для проверки его сверхматримониальной деятельности. Я был уверен, что такая особа отыщется. Когда возник таинственный пакет, оказавшийся коробкой с драгоценностями, которые видела любопытная экономка, я сказал себе: "Ага! Дульцинея Линдера дала ему свои драгоценности, чтобы спасти его от тюрьмы". Кроме того, я обратил внимание на то, что он кого-то покрывает. Поэтому, как только Трэси разузнал имя и адрес этой дамы, я поспешил назначить встречу от вашего имени…

Мы проходили мимо готического сооружения на Риверсайд-Драйв, а Ванс остановился, чтобы получше его рассмотреть. Маркхэм терпеливо ждал.

— Видите ли, — продолжал Ванс, — как только я увидел миссис Баннинг, я понял, что мои догадки точны. Она сентиментальна, и мне стало ясно, что она способна отдать свои драгоценности своему любовнику. Кроме того, на ней не было никаких украшений, а женщины такого типа всегда надевают украшения, чтобы произвести впечатление на посторонних. Больше того, они носят украшения, даже если кладовая пуста. Следовательно, осталось только задавать ей вопросы.

— В целом вы сделали это хорошо, — заметил Маркхэм. Ванс снисходительно поклонился.

— Вы правы, но разве наш маленький разговор с леди не прояснил ваш разум?

— Я не настолько туп, — сказал Маркхэм. — Она бессознательно играла нам на руку. Она верит, что Пфайф приехал в Нью-Йорк лишь утром следующего дни, и поэтому откровенно сказала нам, что звонила ему, чтобы сообщить, что драгоценности у Бенсона дома.

Пфайф поехал туда и попал на место, видимо, после выстрела. Драгоценности исчезли, и Пфайф решил найти их. Ванс безнадежно вздохнул.

— Перед вами, Маркхэм, слишком много деревьев и из-за них вы не видите леса.

— Зато вы так уставились на одно удаленное дерево, что не обращаете внимания на все остальные.

По лицу Ванса пробежала тень.

— Я хотел бы, чтобы вы оказались правы.

Было около половины второго, когда мы зашли в отель "Энсония", чтобы позавтракать. Маркхэм был поглощен едой, и мы все время молчали. Когда позже мы спустились в метро, Маркхэм с беспокойством взглянул на часы.

— Я думаю, надо зайти к майору, пока мы не вернулись в контору. Я никак не могу понять, почему он велел мисс Гофман молчать об этом пакете… Возможно, там вообще не было драгоценностей.

— Вы решили, что Олвин сказал правду майору о пакете? — спросил Ванс. — Это не очень вероятно, знаете ли. Но вы увидите, что майор объяснит их наличие по-другому.

Объяснение майора Бенсона подтвердило догадку Ванса. Маркхэм рассказал майору о нашей встрече с Паулой Баннинг и выразительно подчеркнул эпизод с драгоценностями, надеясь, что майор добровольно расскажет о таинственном пакете. Обещание, данное мисс Гофман, заставляло Маркхэма удерживаться от расспросов.

Майор выслушал Маркхэма с большим удивлением и глаза его сердито заблестели.

— Боюсь, что Олвин обманывал меня, — сказал майор. Он задумался на мгновение. — Мне неприятно сейчас думать об этом. Но правда заключается в том, что когда утром мисс Гофман рассказала мне о конверте, она также упомянула про небольшой пакет, и я попросил ее не сообщать об этом вам. Я знал, что в пакете находились драгоценности миссис Баннинг, и подумал, что этот факт лишь усложнит дело. Видите ли, Олвин сказал мне, что это драгоценности миссис Баннинг и что Пфайф принес их с просьбой временно положить их в наш сейф.

По дороге в прокуратуру Маркхэм взял Ванса под руку и улыбнулся.

— Я вижу, ваша догадка удачно подтвердилась, — сказал он.

— До некоторой степени, — согласился Ванс. — Вероятно, Олвин, как Уоррен Гастингс, решил умереть в окружении лжи… Splendide mendax^[48].

— Во всяком случае, майор бессознательно прибавил звено в цепь обвинений Пфайфа.

— Похоже, что вы коллекционируете цепи, — сухо сказал Ванс. — Что вы сделали с теми цепями, которые приготовили для мисс Сент-Клер и капитана Ликока?

— Я еще их не выбросил, если вы это имеете в виду.

В прокуратуре нас ждал сержант Хэс. Счастливая улыбка сияла на его лице.

— Все в порядке, мистер Маркхэм, — объявил он. — После вашего ухода сюда явился капитан Ликок. Узнав, что вас нет, он позвонил в Управление и его связали со мной. Он захотел увидеть меня, сказал, что это очень важно, поэтому я заторопился сюда. Когда я вошел, он встал и сказал: "Я пришел добровольно. Это я убил Бенсона". Я заставил его продиктовать признание Свэкеру, потом он подписал его… Вот оно, — и он протянул Маркхэму лист бумаги.

Маркхэм тяжело опустился в кресло. Усталость последних дней начинала сказываться на нем. Он тяжело вздохнул.

— Слава Богу! Наконец-то наши неприятности закончились.

Ванс печально посмотрел на него и покачал головой.

— А я считаю, что неприятности только начинаются, — сказал он.

Маркхэм прочел признание Ликока и протянул его Вансу. По мере чтения лицо Ванса принимало изумленное выражение.

— Видите ли, — сказал он, — этот документ вообще не имеет официальной силы. Ни один судья не примет во внимание эту бумажку. Это просто и ясно. Она начинается не с приветствия, не содержит указаний о причине, не ссылается на "твердую память и добрую волю"… Она составлена не по форме. Можете ее выбросить, сержант.

Хэс был слишком рад, чтобы злиться на Ванса. У него был надменно-торжествующий вид.

— Все это кажется вам странным, мистер Ванс?

— Сержант, если бы вы знали необычную странность этого признания, с вами случилась бы истерика. — Ванс повернулся к Маркхэму. — Видите ли, на эту бумагу не стоит обращать особого внимания. Возможно, однако, что она представляет собой ценность другого рода. Я лично рад, что капитан сделал это воображаемое признание. Я думаю, что, имея в руках эту басню, мы сумеем заставить майора рассказать нам то, что ему известно. Возможно, я не прав, но попытаться стоит.

Ванс подошел к столу Маркхэма и наклонился с просительным выражением на лице.

— Я не ввожу вас в заблуждение, старина. Я делаю очередное предложение. Позвоните майору и попросите его прийти немедленно сюда. Скажите ему, что вы получили признание, но не говорите чье. Пусть думает, что оно от мисс Сент-Клер, Ликока, Пфайфа или Понтия Пилата, это неважно. Главное, чтобы он немедленно явился сюда. Скажите, что вы решили посоветоваться с ним, прежде чем передавать дело в суд.

— Я не вижу в этом необходимости, — запротестовал Маркхэм. — Вечером мы увидимся с ним в клубе, и я могу сообщить ему все, что нужно.

— Нет, — настойчиво возразил Ванс. — Если майор захочет осветить нам дело, желательно, чтобы это мог слышать сержант Хэс.

— Я не нуждаюсь ни в каком просвещении, — огрызнулся Хэс Ванс удивленно посмотрел на него.

— Удивительно! Даже Гете просил mehr licht^[49], а вы блуждаете в темноте и отказываетесь… Изумительно!

— Послушайте, Ванс, — вмешался Маркхэм, — зачем пытаться) осложнить дело? Это напрасная трата времени и, кроме того, не стоит обманывать майора. Во всяком случае, у нас теперь есть все, что нужно.

Несмотря на грубость его тона, в нем слышалось сомнение. Инстинкт прокурора утверждал, что всех доказательств, имеющихся у него на руках, вполне достаточно, чтобы считать дело законченным, но опыт последних дней говорил, что нельзя отвергать предложения Ванса.

Ванс, видя его сомнения, продолжал:

— Моя просьба имеет более серьезные основания, чем просто желание полюбоваться румяным лицом вашего майора. Я со всей ответственностью уверяю вас, что появление здесь майора будет очень полезным.

Маркхэм долго сопротивлялся, но Ванс сумел настоять на своем. Сержант Хэс спокойно посасывал свою ситару. Майор прибыл очень быстро. Когда Маркхэм вручил ему признание Ликока, майор пытался скрыть свои чувства. Но когда он прочел признание, лицо его омрачилось, а взгляд выразил изумление.

— Я не совсем это понимаю. И должен признаться, что я сильно удивлен. Мне казалось невозможным, что Ликок застрелил Олвина… Но, конечно, я мог ошибиться.

Он положил признание на стол и откинулся на спинку кресла с разочарованным видом.

— Вы чувствуете удовлетворение? — спросил он Маркхэма.

— Я не вижу другого выхода, — отозвался Маркхэм. — Если он невиновен, то зачем сделал это признание? Видит Бог, против него очень много доказательств. Я был готов арестовать его еще два дня назад.

— Он виновен, — вмешался Хэс. — Я с самого начала подозревал его.

Майор ответил не сразу, казалось, он подбирает слова для ответа.

— Возможно, согласитесь, это вполне возможно, что Ликок признался из-за каких-то высших соображений.

Мы все сразу поняли, что он имел в виду.

— Я признаю, что сперва считал виновной мисс Сент-Клер, — сказал Маркхэм, — и полагал, что капитан Ликок ее покрывает. Но позже я убедился, что прямого отношения к делу она не имеет.

— Ликок знал об этом? — быстро спросил майор. Маркхэм на мгновение задумался.

— Нет, я бы не сказал, что он это знал, фактически он считает, что я подозреваю ее.

— Ага! — это восклицание невольно вырвалось из уст майора.

— Но какое это имеет значение? — раздраженно отозвался Хэс. — Вы думаете, он хочет сесть на электрический стул, чтобы спасти ее репутацию? Чепуха! Такие вещи хороши в кино, в реальной жизни этим занимаются только сумасшедшие.

— Я не уверен в этом, сержант, — лениво вмешался Ванс. — Женщины слишком здравы и рассудительны, чтобы делать подобные жесты, но мужчины имеют удивительную способность проявлять свой идиотизм. — Ванс вопросительно посмотрел на майора Бенсона. — Вы не скажете нам, почему вы считаете, что капитан Ликок играет такую благородную роль?

Но майор отвел глаза в сторону и не ответил. Попытки Ванса узнать у него что-либо еще ни к чему не привели. Хэсу надоело это.

— Не стоят спорить насчет вины Ликока, мистер Ванс, — вмешался он. — Взгляните на факты. Капитан Ликок угрожал убийством Бенсону, если тот снова начнет приставать к девушке. И как только Бенсон полез к ней, он тут же был убит. Затем Ликок прячет свой пистолет у нее дома, а когда мы начинаем идти по его пятам, он забирает у нее пистолет и бросает его в реку. Он дает взятку коридорному, чтобы тот подтвердил ею алиби, хотя его видели у дома Бенсона примерно в половине первого. На вопросы он не может ничего ответить… Пусть я провалюсь на этом месте, если это не ясное и простое дело.

— Обстоятельства убедительные, — сказал майор Бенсон, — но разве их нельзя рассматривать с иной точки зрения?

Хэс не заставил долго ждать с ответом.

— Я считаю, дело было так: Ликок ночью что-то заподозрил, схватил пистолет и кинулся к дому Бенсона. Девушка была там, и он в ярости застрелил Бенсона. Если вы меня спросите, то я скажу, что они оба в этом замешаны, но стрелял все же Ликок… И вот теперь он признался. Нет в нашей стране ни одного жюри, которое не признает его виновным.

— Probi et legal es homines!^[50] — пробормотал Ванс. На пороге двери появился Свэкер.

— Репортеры требуют принять их, — мрачно сказал он.

— Они знают о признании Ликока? — спросил Маркхэм Хэса.

— Нет еще. Я им ничего не говорил, поэтому они и требуют. Но если вы разрешите, я могу сказать им это сейчас.

Маркхэм кивнул, и Хэс направился к двери, но Ванс преградил ему дорогу.

— Маркхэм, вы можете сохранить это в тайне до завтра? — спросил он.

— Мог бы, если б захотел, — раздраженно ответил Маркхэм. — Но зачем?

— Ради себя самого, если вы не видите другой причины, — ответил Ванс — Вы свой приз получите. Попридержите свое тщеславие на двадцать четыре часа. Майор и я знаем, что капитан Ликок невиновен, а завтра к этому времени вся страна будет об этом знать.

Снова разгорелся спор, и снова Маркхэм вынужден был сдаться. Он понимал, что у Ванса есть основания добиваться своего. Но ему почему-то казалось, что Ванс располагает какой-то неизвестной ему самому информацией, и он сопротивлялся просьбе Ванса больше под влиянием самолюбия. Ванс же предпочитал ничего не объяснять и с большим трудом убедил Маркхэма согласиться с его просьбой. Сержанту Хэсу было велено молчать до завтрашнего дня. Майор Бенсон с одобрением следил за Вансом.

— Послушайте, сержант, скажите этим ребятам, что сенсация их будет ждать завтра, — сказал Ванс Хэсу.

Злой и разочарованный сержант вышел из кабинета.

— Удивительно порывистый парень, этот сержант!

Ванс снова взял со стала признание Ликока и медленно перечитал его.

— А теперь, Маркхэм, я хочу, чтобы вы привели сюда своего пленника. Не забудьте о habeas corpus^[51] и все такое. Посадите его в кресло лицом к окну, угостите сигарой из тех, что вы держите для влиятельных особ, и внимательно послушайте наш разговор… Майор, я надеюсь, вы останетесь здесь во время нашего разговора?

— Эту вашу просьбу я выполню без всяких возражений, — улыбнулся Маркхэм. — Я уже решил, что необходимо поговорить с Ликоком.

Он нажал кнопку звонка и приказал появившемуся в дверях краснолицему клерку проводить к нему капитана Ликока.

Десять минут спустя заместитель шерифа ввел в кабинет окружного прокурора Ликока.

Глава 19. Ванс проводит перекрестный допрос

(Среда, 19 июня, 3.30 дня)

Капитан Ликок вошел в кабинет с видом безнадежного равнодушия. Плечи его были безвольно опушены, руки безжизненно висели вдоль тела. Глаза были усталыми, как у человека, не спавшего несколько дней. Увидев майора Бенсона, он вытянулся и протянул ему руку. Было очевидно, что, несмотря на ненависть к Олвину Бенсону, майора Бенсона он считает своим другом. Но внезапно осознав ситуацию, он смутился и опустил руку. Майор быстро подошел к нему и обнял за плечи.

— Все в порядке, Ликок, — сказал он. — Я не могу поверить, что вы действительно застрелили Олвина.

Капитан отвел глаза.

— Конечно, это я застрелил его. — Голос его звучал безжизненно и ровно. — Я сказал им, что это сделал я.

Ванс выступил вперед и указал ему на кресло.

— Садитесь, капитан. Окружной прокурор хочет выслушать ваш рассказ об убийстве. Как вы знаете, закон не принимает признаний вины без подкрепляющих фактов. И поскольку в этом деле есть подозреваемые, улик против которых больше, чем против вас, нужно, чтобы вы ответили на несколько вопросов, подтверждающих вашу вяну. С другой стороны, нам необходимо проверить свои подозрения.

Ванс сел лицом к Ликоку и взял лист с его признанием.

— Здесь вы пишете, что мистер Бенсон вел себя несправедливо по отношению к вам, и в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, — точнее, в половине первого ночи четырнадцатого — вы явились к нему в дом и застрелили его. Когда вы заявляете, что мистер Бенсон вел себя несправедливо по отношению к вам, вы имеете в виду его внимание к мисс Сент-Клер?

Ликок покраснел и нахмурился.

— Это неважно, почему я пристрелил его. Неужели вы не можете оставить в покое мисс Сент-Клер?

— Конечно, — согласился Ванс. — Обещаю вам, что она не будет замешана в этом деле. Но мы должны понять ваш мотив.

— Отлично, — после небольшой паузы сказал Ликок. — Вы правы.

— Откуда вы узнали, что мисс Сент-Клер собирается обедать с Бенсоном?

— Я выследил их до "Марселя".

— И потом вы вернулись домой?

— Да.

— Что заставило вас позднее вернуться к дому Бенсона?

— Я все время думал о них, и чем больше я думал, тем больше волновался и не мог усидеть дома. Я взял свой кольт и отправился туда, намереваясь убить его.

Он говорил столь убежденно, что трудно было поверить, что он лжет.

Ванс снова обратился к признанию.

— Вы показали: "Я направился на Западную Сорок восьмую улицу, к дому 87 и вошел туда". Скажите, капитан, вы позвонили у двери или дверь была открыта?

Ликок колебался. Очевидно, он вспомнил показания экономки, напечатанные во всех газетах. Она утверждала, что твердо уверена, что звонок не звонил.

— Какое это имеет значение? — спросил он, явно оттягивая время.

— Просто мы хотим это знать, — ответил Ванс. — Но не спешите.

— Ну если это так важно для вас, я скажу. Я не звонил у двери и дверь не была отперта. — Теперь его колебания исчезли. — Но когда я подходил к дому, Бенсон вылезал из такси…

— В тот же самый момент. Отлично. Скажите, капитан, а вы видели там другую машину? Серый "кадиллак"?

— Конечно.

— И вы узнали того, кто был в ней? Наступило молчание.

— Я не уверен" но думаю, что это был человек по фамилии Пфайф.

— Значит, он и мистер Бенсон вышли в одно и то же время? — Ликок нахмурился.

— Нет, не в одно и то же время… Когда я прибыл, там никого не было… Пфайфа я увидел несколько минут спустя, когда снова вышел на улицу.

— Он прибыл в тот момент, когда вы находились в доме?

— Возможно.

— Понимаю… Теперь вернемся немного назад. Вы сказали, что мистер Бенсон вышел из такси. Что потом?

— Я подошел и сказал, что хочу с ним поговорить. Он сказал, чтобы я прошел с ним в дом. И мы вместе пошли к нему. Дверь он отпер ключом.

— А теперь, капитан, расскажите нам, что случилось после того, как вы с мистером Бенсоном вошли в дом.

— Он положил свою шляпу и трость на вешалку, и мы прошли в гостиную. Он сел за стол, а я стоял и сказал ему что хотел. Потом я вытащил пистолет и пристрелил его.

Ванс пристально наблюдал за ним, а Маркхэм возбужденно на-клонился вперед.

— Как же случилось, что он в это время читал книгу?

— Я думаю, пока я говорил, он взял книгу. Наверное, хотел принять равнодушный вид.

— Подумайте еще раз, капитан. Вы с мистером Бенсоном вошли в гостиную прямо из холла как только вступили в дом?

— Да.

— Тогда, капитан, как вы объясните тот факт, что он был убит в тот момент, когда на нем были смокинг и шлепанцы?

Ликок нервно обвел взглядом комнату и облизал пересохшие губы.

— Теперь мне кажется, что мистер Бенсон на пару минут поднялся наверх;. Полагаю, что я был стишком возбужден, — прибавил он, — чтобы запомнить все точно.

— Это естественно, — с сочувствием сказал Ванс. — Но когда он спустился вниз, вы заметили что-либо странное с его волосами?

Ликок удивленно уставился на Ванса.

— С его волосами? Я не понимаю!

— Цвет волос, я имею в виду. Когда мистер Бенсон сидел перед вами в был освещен настольной лампой, как выглядели его волосы?

Ликок закрыл глаза, как бы собираясь припомнить тот вечер.

— Нет, я не могу вспомнить.

— Хорошо, опустим это, — равнодушно сказал Ванс. — Когда Бенсон спустился вниз, вы заметили какие-нибудь изменения в его голосе? Может быть, он заговорил басом или, наоборот, высоким голосом, или еще как-нибудь?

Ликок был откровенно изумлен.

— Я не знаю, что вы имеете в виду, — пробормотал он. — Он говорил как обычно.

— А вы случайно не заметили на столе голубую коробочку с драгоценностями?

— Нет.

Некоторое время Ванс задумчиво курил.

— Когда вы ушли из дома Бенсона посте убийства, вы конечно, выключили свет? — Поскольку ответа сразу не последовало, Ванс прибавил: — Очевидно, вы это сделали, раз мистер Пфайф утверждает, что, когда он подъехал к дому, света не было.

Ликок кивнул.

— Да. Я не сразу вспомнил это.

— Но, может быть, вы помните, как именно вы его выключили?

— Я… — начал Ликок и остановился. — Выключателем, — закончил он.

— А где был расположен этот выключатель, капитан?

— Я не могу точно сказать.

— Подумайте немного. Я уверен, что вы можете это вспомнить.

— У двери, выходящей в холл, кажется.

— С какой стороны двери?

— Откуда я могу знать? — жалобно пробормотал он. — Я был слишком взволнован… Но мне кажется, что он расположен справа от двери.

— Справа при входе или выходе?

— При выходе.

— Это с той стороны, где расположены книжные стеллажи?

— Да.

Ванс казался удовлетворенным.

— Теперь поговорим о пистолете. Скажите, почему вы отдали его мисс Сент-Клер?

— Я струсил, — последовал ответ. — Я боялся, что его найдут в моей квартире. И я никогда не мог подумать, что ее тоже заподозрят.

— А когда ее заподозрили, вы немедленно забрали его и бросили в реку?

— Да.

— Я полагаю, в магазине не хватало одного патрона и это было подозрительно?

— Поэтому я его выбросил.

— Странно, — нахмурился Ванс. — В этом деле должны быть два пистолета. Видите ли, мы обшарили реку и нашли пистолет, но у него был полный магазин… А вы уверены, капитан, что забрали у мисс Сент-Клер именно ваш пистолет и бросили его в реку?

Я отлично знал, что из реки ничего не доставали, и не мог влиять, куда клонит Ванс. Может, он пытался впутать сюда девушку? Я видел, что Маркхэм тоже ничего не понимает.

Ликок некоторое время молчал, а когда заговорил, голос его звучал угрюмо;

— Тут не было двух пистолетов… Вы нашли мой… Я сам набивал магазин.

— Что ж, с этим можно согласиться, — улыбнулся Ванс. — Тогда еще вопрос, капитан. Почему вы сегодня явились сюда и при-знались?

Ликок вскинул голову и впервые пристально посмотрел на Ванса.

— Почему? Это единственный порядочный поступок, который мне осталось совершить. Вы несправедливо подозреваете невиновного человека, а я не хотел этого.

На этом допрос окончился. Маркхэм вопросов не задавал, и заместитель шерифа увел капитана.

Когда дверь за ним закрылась, в кабинете наступила тишина. Маркхэм мрачно курил, уставившись в потолок. Майор откинулся на спинку кресла и с нескрываемым восхищением рассматривал Ванса. Ванс уголком глаза, поглядывал на Маркхэма и улыбался. Выражение лиц и поведение этих людей лучше всего передавали их реакции на этот допрос: Маркхэм был обеспокоен, майор — доволен, а Ванс — спокоен.

Первым нарушил молчание Ванс. Он заговорил медленно, почти лениво:

— Теперь вы видите, насколько глупо это признание, не так ли? Наш чистый и надменный капитан — невероятный Мюнхгаузен. Никто не мог бы солгать так бледно и глупо, как он… И он хотел, чтобы мы поверили в его вину. Просто невозможно иметь дело с такой невероятной глупостью. Он полагал, что нас очень обрадует его признание, я мы тут же передадим его в руки палача. Вы заметили, он даже не додумал до конца, каким образом попал в дом Бенсона. Присутствие Пфайфа чуть не нарушило его экспромт насчет bras dessus bras dessous^[52] с его жертвой. И он забыл, что Бенсон был полуодет. Ему пришлось на ходу отправлять Бенсона наверх. Какое счастье, что газеты не писали о парике. Капитан не мог подумать, что, намекая на то, что Бенсон сменил свои волосы и обувь… Скажите, майор, голос вашего брата менялся, когда он вынимал вставные зубы?

— Конечно, — ответил майор. — И капитан Ликок не мог бы не заметить этого.

— Он еще много чего не заметил, — продолжал Ванс. — Он не заметил коробку с драгоценностями и место, где находится выключатель.

— Совершенно верно, — подтвердил майор. — У Олвина старомодный дом и единственный выключатель расположен на самой люстре.

— Да, — кивнул Ванс. — Однако хуже прозвучал его рассказ о пистолете. Он сказал, что выбросил пистолет только потому, что там недоставало патрона, а когда я заметил, что магазин был полон, он сказал, что сам набил его. Он не хотел, чтобы я считал, что в этом деле был еще один пистолет… Это объясняет многое. Он решил, что мисс Сент-Клер виновна и взял ее вину на себя.

— Я тоже так подумал, — сказал майор Бенсон.

— Однако поведение капитана немного беспокоит меня, — продолжал Ванс — Несомненно, он имеет к преступлению какое-то отношение, иначе зачем ему понадобилось прятать свой пистолет на следующий день у мисс Сент-Клер? Он из тех убогих дураков, которые грозят убить любого, кто подойдет к его невесте, но сами ужасно боятся, как бы не пришлось приводить в исполнение угрозу. И совесть у него нечиста, это очевидно. Почему? Конечно, он не стрелял. Преступление было задумано, а капитаны ничего не выдумывают. Он из тех, кто больше рыцарь на словах, чем на деле. Когда они играют роль донжуанов, они ничего не упускают из того, что касается дамы их сердца. Капитан ни за что не проглядел бы сумочку и перчатки своей невесты, раз уж он явился, чтобы убить обидчика. Психологически допустимо, что он мог бы убить Бенсона так, как говорит об этом.

Ванс закурил и выпустил спиралью дым.

— Это не так уж фантастично — начать действовать и не закончить… Фактически он даже начал действовать, но обнаружил, что дело уже сделано. И здесь есть еще одна сторона. Она заключается в том, что Пфайф видел его и, кроме того, еще его визит за пистолетом к мисс Сент-Клер…

Зазвонил телефон и Маркхэм снял трубку. Полковник Острандер хотел видеть окружного прокурора. Маркхэм повернулся к Вансу.

— Ваш кровожадный друг интересуется, арестовал ли я кого-нибудь. Он предлагает побеседовать более подробно о его личных подозрениях, поскольку я не решаюсь никого арестовать.

— Что же вы ему сказали?

— Что я все еще блуждаю в темноте, — улыбнулся Маркхэм. Он давал Вансу понять, что целиком отвергает идею вины капитана Ликока.

Майор Бенсон подошел к нему с протянутой рукой.

— Я понимаю, что вы чувствуете, — сказал он. — Но лучше отпустить виновного, чем осудить невинного… Не расстраивайтесь, мистер Маркхэм. Скоро вы придете к верному решению, — остальную часть фразы он произнес сквозь сжатые зубы: — И тогда вы не встретите никаких помех с моей стороны, я помогу вам чем сумею.

Он мрачно улыбнулся и надел шляпу.

— Я возвращаюсь в свою контору. Если я вам понадоблюсь, дайте мне знать в любое время.

Он поклонился Вансу и ушел. Несколько минут Маркхэм молчал.

— Черт возьми, Ванс! — раздраженно воскликнул он. — Это дело с каждым часом становится все труднее и труднее. Я устал от него.

— Вы никогда не говорили более серьезно, чем сейчас, — мягко сказал Ванс. — Но не стоит беспокоиться.

На войне было убито несколько миллионов солдат, однако этот факт не волнует вас. Но когда убит один из негодяев в вашем округе, вы не спите ночами и мучаетесь. Боже мой! Вы чертовски непоследовательны.

— Постоянство… — начал Маркхэм, но Ванс перебил его;

— Не стоит сейчас цитировать Эмерсона. Я определенно предпочитаю Эразма. Вы знаете, вам надо почитать "Похвалу глупости", и вы всегда будете счастливы. Этот голландский профессор никогда бы не стал безутешно огорчаться из-за убитого Олвина le Chauve^[53].

— Я не такой fruges consumere natus^[54], как вы, — отозвался Маркхэм. — Я выбран на эту должность…

— О да… "Почести я не люблю…" и все такое, — улыбнулся Ванс. — Но не будьте сентиментальны. Даже если капитан избежал тюрьмы, у вас еще остаются пять вариантов. Это миссис Платц… Пфайф… полковник Острандер… мисс Гофман… и миссис Баннинг. Почему бы вам не арестовать их всех одновременно и не заставить признаться? Хэс бы проделал эту работу с сумасшедшей радостью.

Маркхэм не был в настроении шутить и легкость тона Ванса раздражала его.

— Если хотите знать, я сам бы охотно занялся ими. Меня останавливает только одно: я не знаю, кого арестовать первым.

— Надо же! А что вы сделаете с капитаном? Его сердце будет разбито, если вы освободите его из тюрьмы.

— Пусть будет разбито его сердце и немедленно. — Маркхэм снял трубку. — Я прикажу сейчас же выгнать его из тюрьмы.

— Одну минуту! — воскликнул Ванс. — Не надо сейчас кончать его восторженные мучения. Пусть еще денек по крайней мере считает себя героем. Я полагаю, для нас он будет более полезным, пребывая в одиночке.

Маркхэм молча положил трубку на место. Я заметил, что он все более и более признает лидерство Ванса. Это было не только результатом безнадежного признания Ликока и безвыходного положения, в котором он сам оказался, но и тем, что Маркхэм видел — все предсказания Ванса непостижимым образом сбываются.

— Теперь вы попытаетесь втянуть в это дело Пфайфа и его горлицу?

— Среди прочих тысяч загадок, да, — раздраженно ответил Маркхэм. — Но чем больше я ищу причину, тем сложнее и запутаннее становится все. дело.

— Бросьте, Маркхэм, в людях нет ничего таинственного, только одни проблемы. А любая проблема, относящаяся к человеческому существу, может быть решена другим человеческим существом. Все зависит от знания человеческого ума и применения этого знания к человеческим поступкам. Просто, правда?

Он посмотрел на часы.

— Интересно, закончил ли Ститт работу над книгами фирмы "Бенсон и Бенсон"? Я жду его ответа с неприятным предчувствием.

Для Маркхэма это было уже слишком. Изнурительный характер намеков и недомолвок Ванса заставил его потерять самообладание. Он вскочил и резко ударил кулаком по столу.

— Я устал от вашего дикого превосходства! — горячо воскликнул он. — Или вы, что-то знаете, или ничего не знаете. Если вы ничего не знаете, то перестаньте делать вид, будто вам что-то известно. Если вам что-то известно, будьте добры сообщить мне. С тех пор, как был убит Бенсон, вы то и дело бросаете разные намеки. Если у вас есть идея в отношении того, кто его убил, поделитесь ею — я тоже хочу это знать.

Он сел, взял сигару и раскурил ее. Мне кажется, ему стало немного стыдно за свою злость. Ванс явно чувствовал себя неловко. Он сидел, вытянув ноги и задумчиво глядя на Маркхэма.

— Я не порицаю вас, старина, за вашу вспышку. Ситуация очень досадная. Но время все ведет к концу. Я ведь не обманываю вас.

Он встал и зевнул.

— Какой ужасный день сегодня, не правда ли?

Неплохо сказано, а? А голос вашего долга, хотя и не шепчет, но спрашивает…что? Was aber ist deine Pfficht?^[55] А Гете отвечает: Forderung dee Tages^[56]. Ho — видит Бог! — я бы желал подождать еще один день.

Он подал Маркхэму шляпу.

— Пошли. "Всему свое время, и время всякой вещи под небом"^[57]. Пора покинуть вешу контору. Скажите Свэкеру, что мы уходим. Мы хотим посетить леди. Мисс Сент-Клер.

Маркхэм понял, что Ванс опять преследует какую-то важную цель. Он также знал, что Ванс скажет ему, кого он подозревает, только тогда, когда сам сочтет нужным, и неважно, что часто он идет окольным путем, — он знает цель. Больше того, поскольку маска с фальшивого признания капитана Ликока сорвана, у него оставалась одна надежда на Ванса. Он позвонил Свэкеру и сказал, что покидает контору до завтра.

Десять минут спустя мы ехали в метро к дому номер 94 на Риверсайд-Драйв.

Глава 20. Леди объясняет

(Среда, 19 июня, 4.30 дня)

— Вопрос прозрения, который теперь стоит перед нами, — сказал Ванс, — может оказаться несколько скучным. Но вы должны приложить все усилия своей доброй воли и поддержать меня. Вы себе представить не можете, какой это щекотливый вопрос и не слишком приятный. Я не сентиментален и, однако, знаете ли, наполовину склонен дать возможность преступнику уйти.

— Вы не могли бы сказать мне, зачем мы идем к мисс Сент-Клер? — робко спросил Маркхэм.

— Могу, — улыбнулся Ванс. — В самом деле я считаю, что вам это лучше знать. Есть несколько моментов, связанных с этой леди, которые нуждаются в освещении. Прежде всего, перчатки и сумочка. Ни мак, ни мандрагора, ни любое снотворное не дадут вам уснуть, пока вы не получите ответ на этот вопрос. Не так ли? Вспомните также рассказ мисс Гофман о' майоре, подслушивающем у двери во время визита какой-то дамы. Я подозреваю, что этой дамой была мисс Сент-Клер, и мне очень любопытно узнать, что произошло в кабинете в тот день и почему она позже снова вернулась в контору. Почему она днем была у Бенсона и пила чай? Какую рать в болтовне играла коробка с драгоценностями? Есть много тем для разговора. Например, почему капитан принес ей пистолет? Что заставляет его думать, что она убила Бенсона? Ведь капитан в это по-настоящему верит. И почему она считала, что Бенсона убил капитан?

Маркхэм скептически посмотрел на него.

— Вы надеетесь, что она вам это все расскажет?

— Конечно. С ее преданным рыцарем, сидящим в тюрьме по обвинению в убийстве и чуть ли не признавшимся в этом, ей ничего не остается, как раскрыть свою душу. Но только нам не стоят шуметь. Уверяю вас, что ваша агрессивная полицейская манера устраивать шумные перекрестные допросы здесь не подойдет.

— Каким же образом вы собираетесь выбить у нее информацию?

— С помощью вдохновения, как говорят художники. Вежливо и по-джентльменски.

— Вы знаете, я, пожалуй, помолчу, а роль Сократа предоставлю вам.

— Необычайно умное предложение, — улыбнулся Ванс. Когда мы подошли к дому, Маркхэм позвонил мисс Сент-Клер и сообщил о нашей миссии. Она немедленно согласилась принять нас: как видно, ей не терпелось узнать что-либо о капитане Ликоке.

Она сидела перед нами в маленькой гостиной, выходящей окнами на Гудзон, и слабо улыбалась. Она была бледна, и руки ее слегка дрожали. Она по-прежнему была холодна, хотя круги под глазами говорили о бессонных ночах.

Ванс сразу же приступил к делу. Он говорил легко и непринужденно и это сразу придало нашему визиту неофициальный характер.

— Должен сообщить вам, что капитан Ликок совершил чрезвычайную глупость, сознавшись в убийстве Бенсона. Но нас не удовлетворили его bona fides^[58]. Увы! Мы оказались между Сциллой и Харибдой. Мы не можем решить: или капитан Ликок хладнокровный негодяй, или Le Chevalier sans peur et sans reproche^[59]. Его рассказ лжив и поверхностен. Он путается в деталях и, что самое интересное, он выключил свет выключателем, которого в природе не существует. Следовательно, единственное разумное заключение, к которому можно прийти, говорит о том, что он покрывает кого-то, кого искренне считает виновным.

Движением головы он указал на Маркхэма и продолжал:

— Окружной прокурор не во всем согласен со мной. Но, видите ли, официальный ум несколько инертен и лишен гибкости при решении запутанных вопросов. Вы это, конечно, понимаете, поскольку мистер Маркхэм допрашивал вас на том основании, что вы обедали с мистером Бенсоном в день его смерти. Мистер Маркхэм действительно убежден, что вы каким-то образом причастны к смерти этого джентльмена.

Он улыбнулся.

— Поскольку, мисс Сент-Клер, капитан Ликок так героически защищал вас и поскольку я лично убежден в вашей невиновности, я хотел бы задать вам несколько вопросов, раз уж случилось так, что орбиты Бенсона и ваша пересеклись в данном деле. Такая информация не повредит ни вам, ни капитану, но, быть может, осветит нам некоторые неясные места и убедит мистера Маркхэма в невиновности капитана.

Манеры Ванса действовали на нее самым лучшим образом. Я видел, что Маркхэм злится на Ванса, однако попыток вмешаться не делает.

Мисс Сент-Клер некоторое время разглядывала Ванса.

— Я не знаю, почему я должна вам доверять, — медленно проговорила она, — во раз капитан Ликок признался, я не вижу оснований не отвечать на ваши вопросы. Вы на самом деле убеждены, что он невиновен?

— Да, я убежден в этом. Мистер Маркхэм может вам сказать, что совсем недавно, до визита к вам, я просил его освободить капитана Ликока. Мы пришли к вам с надеждой, что ваши объяснения помогут нам, в капитан Ликок выйдет из тюрьмы.

Что-то в тоне Ванса вызывало ее на откровенность.

— Что вы хотите узнать у меня? — спросила она. Ванс взглянул на Маркхэма укоризненно — тот еле сдерживался, чтобы не наброситься на Ванса.

— Прежде всего вы должны объяснить, каким образом ваши перчатки и сумочка оказались в доме Бенсона. Прокурор никак не может примириться с этим фактом.

Она посмотрела на Маркхэма.

— Я обедала с мистером Бенсоном по его приглашению. Это было не очень приятное дело, и к концу вечера моя обида на него еще больше возросла. У Таймс-сквера я приказала шоферу остановиться — я хотела вернуться домой одна. Я так торопилась и была так зла на него, что оставила свои вещи в машине. И только тогда, когда машина отъехала, я сообразила, что осталась без денег на улице. Судя по тому, что мои веши оказались у него в доме, он поднял их в машине и принес к себе.

— Ну вот, видите, вы облегчили мою душу, — сказал Ванс. — Боже мой! Да ведь вам пришлось изрядно топать пешком, не так ли? — Он повернулся к Маркхэму. — Вот видите, она никак не могла раньше часа ночи попасть к себе домой.

Маркхэм мрачно усмехнулся, но ничего не ответил.

— А теперь, — продолжал Ванс, — мне бы хотелось узнать, при каких обстоятельствах было сделано приглашение на обед.

Лицо ее омрачилось.

— Видите ли, через фирму мистера Бенсона я потеряла много денег, но интуиция подсказала мне, что он сделал это намеренно. Я подумала, что если он захочет, то сможет вернуть мне потерянные деньги. — Она опустила глаза. — Он много раз обращал на меня свое внимание, а я старалась избегать его. На этот раз я пошла в его контору и высказала ему свои подозрения. Он сказал, что если я пообедаю с ним, то мы сможем договориться. Я знала, что он имел в виду, но другого выхода у меня не было, и я решила, что сумею постоять за себя.

— Вы случайно не говорили мистеру Бенсону точное время обеда с ним?

Она изумленно посмотрела на Ванса, но ответила решительно, без всяких колебаний;

— Он намекнул насчет веселенькой ночи, но я сказала ему, что если я пойду с ним, то только до полуночи. Таково мое правило… Видите ли, я занимаюсь пением и приходится себе кое в чем отказывать. Это одно из ограничений.

— Очень похвально и умно! — воскликнул Ванс. — Это правило широко известно вашим знакомым?

— О да. Из-за этого меня все прозвали Золушкой.

— Среди прочих людей полковник Острандер и мистер Пфайф знали об этом?

— Да.

Ванс на мгновение задумался,

— Как случилось, что вы днём были в доме Бенсона, хотя вечером собирались обедать с ним?

Она покраснела.

— В этом нет ничего плохого. После ухода из конторы мистера Бенсона, я была возмущена, решила отказаться от встречи с ним. Я пошла к нему домой — сперва я снова посетила контору, но его там уже не было, — чтобы освободиться от обещания пообедать с ним. Но он засмеялся, заставил меня выпить с ним чаю и отправил на такси переодеться к обеду. Около половины восьмого он заехал за мной.

— И пока вы уговаривали его отказаться от вашего обещания, вы напомнили ему об угрозе капитана Ликока, а он сказал, что это блеф.

Она снова была изумлена.

— Да.

Ванс улыбнулся.

— Полковник Острандер сказал мне, что видел вас с мистером Бенсоном в "Марселе".

— Да, он был там, и мне было очень стыдно. Он знал, кто такой Бенсон, и предупреждал меня о нем за несколько дней до этого.

— У меня сложилось впечатление, что полковник Острандер и мистер Бенсон большие друзья.

— Так и было за неделю до этих событий. Но полковник потерял денег еще больше чем я, и сказал мне, что мистер Бенсон явно для своей выгоды дает нам неправильные советы. В тот вечер в "Марселе" он даже не разговаривал с мистером Бенсоном.

— А что вы скажете о драгоценностях, которые сопровождали ваше чаепитие у мистера Бенсона? — спросил Ванс.

— Взятка, — она презрительно улыбнулась. — Джентльмен пытался вскружить мне голову. Мне было предложено надеть к обеду нитку жемчуга, но я отказалась. И мне было сказано, что если я пойму все правильно, то двадцать первого я получу все эти драгоценности или даже еще лучше.

— Конечно, двадцать первого, — улыбнулся Ванс. — Вы слышали, Маркхэм? Двадцать первого кончался срок расписки Линдера, и если бы деньги не были внесены, драгоценности пошли бы на уплату долга.

Он снова обратился к мисс Сент-Клер:

— Мистер Бенсон взял драгоценности с собой?

— О нет! Я думаю, мой отказ надеть жемчуг обескуражил его.

Ванс сердечно улыбнулся ей.

— А теперь, как говорят юристы, расскажите нам своими собственными словами эпизод с пистолетом.

— Утром после убийства капитан Ликок пришел сюда и сказал мне, что примерно в половине первого он явился в дом Бенсона с намерением убить его. Но возле дома он увидел мистера Пфайфа, плюнул на свою затею и вернулся домой. Я испугалась, что мистер Пфайф видел его, и просила принести пистолет ко мне, а на вопросы о нем отвечать, что он потерял его во Франции… Видите ли, я действительно думала, что он убил мистера Бенсона и лжет, как джентльмен, чтобы не волновать меня. А когда он забрал пистолет, чтобы выбросить в реку, я еще больше убедилась в этом… — Она слабо улыбнулась Маркхэму. — Поэтому я отказалась отвечать на ваши вопросы. Я хотела, чтобы вы подозревали меня и оставили в покое капитана.

— Но он вообще не лгал, — сказал Ванс.

— Теперь-то я знаю это. А мне следовало знать это раньше. Он никогда бы не принес ко мне свой пистолет, если бы был виновен.

Глаза ее тревожно блеснули.

— Бедняжка, он признался, потому что считал виновной меня.

— Вы совершенно правы, — кивнул Ванс. — Но где вы могли бы достать оружие?

— Я знаю многих мужчин — друзей капитана Ликока и майора Бенсона, у которых есть оружие. А прошлым летом в горах я училась стрелять из пистолета ради забавы. Это и натолкнуло его на мысль, что я могла убить мистера Бенсона.

Ванс встал и вежливо поклонился.

— Вы нам очень помогли, — сказал он. — Видите ли, у мистера Маркхэма есть несколько теорий насчет убийства. Сперва он думал, что это вы сыграли роль мадам Борджиа. Потом он решил, что это сделали вы и капитан вместе. Третий вариант — капитан лично спустил курок. Дело в том, что официальный ум с трудом приспосабливается к обстановке. Самое печальное в данный момент то, что мистер Маркхэм считает виновными вас обоих — индивидуально и коллективно. Я пытался убедить его в обратном, поэтому прибегнул к вашей помощи.

Ванс подошел к Маркхэму.

— Вот видите, старина, — мягко проговорил он, — я оказался прав и, надеюсь, вы больше не станете подозревать их в убийстве.

Маркхэм встал.

— Мисс Сент-Клер, — сказал он, — мистер Ванс убедительно доказал мне свою правоту, и я благодарен ему за то, что он удержал меня от несправедливого поступка. Как только я вернусь к себе, я немедленно отдам приказ об освобождении капитана Ликока.

Когда мы вышли на улицу, Маркхэм свирепо набросился на Вайса:

— Так! Значит, по-вашему, я изверг, который сажает невинных людей, а вы добрый ангел-хранитель! Так, что ли? Вы же знаете, что я не считал их виновными! Паршивый лжец!

Ванс вздохнул.

— Дорогой мой! Вы хотели, чтобы вам в этом деле была оказана помощь? — печально спросил он.

— Зачем вы выставили меня ослом перед этой женщиной? Чего вы добились своим жалким фиглярством?

— Что? — изумился Ванс — Да показания, которые вы только что слышали, неизмеримо продвинули нас вперед и помогут в дальнейшем добраться до правды. Больше того, теперь мы знаем все о перчатках и сумочке, о леди, которая была в кабинете Бенсона. Нам известно, чем занималась мисс Сент-Клер между двенадцатью и часом, мы знаем, почему она обедала с Бенсоном и почему сперва пила с ним чай. Мы знаем о драгоценностях и о пистолете, мы знаем, почему он признался… Боже мой! Неужели вам этого мало? Ее рассказ освобождает дело от ненужных нагромождений.

Он остановился и закурил.

— Самое важное в ее рассказе то, что все ее друзья знают о ее привычке в полночь прекращать всякое веселье и спешить домой. Обратите на это внимание, старина, это существенно. Я вам уже говорил, что человек, который убил Олвина Бенсона, хорошо знал о том, что она собирается с ним обедать.

— В следующий раз вы мне скажете, что знали, кто его убил, — с иронией сказал Маркхэм.

— Я все знаю о человеке, который это сделал.

— В самом деле! И когда вы сделали это открытие? — издевательски осведомился Маркхэм.

— О, не больше чем через пять минут после того, как в то утро я вошел в комнату, где находился убитый, — ответил Ванс.

— Черт возьми! Почему же вы не сказали мне этого сразу, а заставили заниматься разными ненужными делами?

— Это совершенно невозможно, — весело сказал Ванс. — Вы были совсем не готовы к тому, чтобы принять моя неопровержимые доказательства. Прежде всего было необходимо взять вас за руку и вывести из дебрей ваших заблуждений и трясины ненужных улик. У вас, знаете ли, дьявольски неразвитое воображение.

Мимо проезжало такси и Ванс остановил его.

— Дом восемьдесят семь на Западной Сорок восьмой улице, — приказал он шоферу и повернулся к Маркхэму: — Сейчас мы немного поболтаем с миссис Платц, а потом я вам на ухо сообщу свой секрет.

Глава 21. Открытие

(Среда, 19 июня, 5.30 дня)

Экономка восприняла наш визит с некоторым беспокойством. Хотя она была рослой, крупной и сильной женщиной, казалось, что она уменьшилась в росте и потеряла свою силу, а с лица ее не сходило выражение беспокойства. Сниткин сообщил нам, что она внимательно читала газеты, разыскивая хоть малейший прогресс в деле, и расспрашивала его о подробностях.

Она вошла в гостиную, едва поздоровалась с нами и села в кресло, которое приготовил для нее Ванс. Ванс пристально посмотрел на нее, и она быстро отвела взгляд, как будто боялась, что он сумеет прочесть в ее глазах секрет, который она так ревниво берегла. Ванс безо всяких предисловий приступил к допросу:

— Миссис Платц, мистер Бенсон очень заботился о своем парике? Часто ли он принимал своих друзей без парика?

Она облегченно вздохнула.

— О нет, никогда, сэр…

— Подумайте хорошенько, миссис Платц. Мистер Бенсон, насколько вам известно, никогда никого не принимал, когда на нем не было парика?

Она замолчала и задумалась.

— Однажды я видела, как мистер Бенсон был без парика, когда у него был один пожилой джентльмен — полковник Острандер — который часто бывал здесь. Но полковник Острандер был близким другом мистера Бенсона и часто говорил, что когда-то они жили вместе.

— И больше никогда?

Она все еще сидела, хмуро отвернув голову в сторону.

— Нет, — ответила она после продолжи тельной паузы.

— А как насчет разного рода торговцев?

— Их он избегал особенно. Когда в жаркую погоду он сидел без парика, то предпочитал держаться в тени, вот здесь, подальше от окна, — она указала на место неподалеку от выхода в холл. — Его можно было видеть с лестницы.

— Я очень рад, что вы указали нам это место, миссис Плати, — сказал Ванс — А кто-нибудь мог, стоя на лестнице, постучать по решетке окна, чтобы привлечь его внимание?

— О да, я сама не раз так делала, когда уходила по делам и забывала свой ключ дома.

— А вам не кажется, миссис Платц, что человек, убивший мистера Бенсона, попал сюда именно таким путем?

— О да, сэр, — она страстно ухватилась за это предположение Ванса.

— Человек, хорошо знавший мистера Бенсона и постучавший в окно вместо того, чтобы звонить. Вы согласны со мной, миссис Платц?

— Да, сэр. — В тоне ее звучало сомнение, похоже, это было выше ее понимания.

— Если бы в окно постучал незнакомец, принял бы его мистер Бенсон без парика?

— О нет, сэр, незнакомого человека он бы не впустил.

— Вы уверены, что звонок в ту ночь не звонил?

— Абсолютно, сэр, — голос ее выразительно подчеркнул это.

— Был ли свет на лестнице?

— Нет, сэр.

— Если бы мистер Бенсон выглянул в окно, чтобы увидеть, кто стучит, он мог бы узнать этого человека?

— Я не знаю, — она колебалась. — Не думаю.

— Есть ли какая-нибудь возможность заглянуть за входную дверь, не открывая, чтобы узнать, кто за ней стоит?

— Нет, сэр.

— Значит, если бы человек постучал в окно, то мистер Бенсон мог бы узнать его только по голосу?

— Да, сэр.

— И вы определенно уверены, что без ключа никто бы не смог сюда войти?

— Как бы они вошли? Дверь ведь имеет замок.

— Но это обычный замок с собачкой?

— Да, сэр.

— Значит, есть возможность поставить замок на собачку и дверь окажется закрытой, но не запертой?

— Так было раньше, сэр, но мистер Бенсон сломал собачку, и она не работала. Он считал, что это слишком опасно, если я уйду и забуду опустить собачку.

Ванс вышел в холл, и я услышал, как он открывает и закрывает дверь.

— Вы правы, миссис Платц, — объявил он, снова вернувшись в гостиную. — А теперь скажите мне, вы полностью убеждены, что другого ключа ни у кого нет?

— Да, сэр. Кроме меня и мистера Бенсона, никто не имел ключа от нашей двери.

Ванс кивнул, что принимает это к сведению.

— Вы говорили, что дверь в вашу спальню оставалась открытой в ту ночь, когда был убит мистер Бенсон… Вы всегда оставляете ее открытой?

— Нет, в большинстве случаев я ее закрываю. Но в ту ночь было очень душно.

— Значит, это была чистая случайность, что вы оставили ее открытой?

— Да.

— Как вы думаете, если бы ваша дверь была закрыта, вы бы услышали выстрел?

— Если бы не спала, то, возможно, услышала бы. А если бы спала, то вряд ли. В этих старинных домах массивные двери.

— И очень красивые, — добавил Ванс.

Он уставился на массивную дверь красного дерева, которая открывалась в холл.

— Вот видите, Маркхэм, наша так называемая цивилизация уничтожает все красивое и долговечное и заменяет легким и дешевым. Прочтите Освальда Шпенглера "Undergang des Abendlands"^[60] — очень любопытный документ. Всю историю вырождения эры, которую мы называем современной цивилизацией, мы можем проследить на примере деревянных изделий. Взгляните, например, на эту старинную деревянную дверь с орнаментом и сравните ее с любой другой дверью, которые тысячами ежедневно выпускают машины для современных квартир… Sic transit^[61]…

Он еще некоторое время разглядывал дверь, потом неожиданно резко повернулся к миссис Платц, которая с нескрываемым любопытством наблюдала за ним.

— Что сделал мистер Бенсон с коробкой, в которой лежали драгоценности, когда отправился обедать?

— Ничего, сэр, — нервно ответила миссис Платц, — он оставил ее здесь, на столе.

— Вы видели ее после его ухода?

— Да, и хотела убрать, но потом решила, что лучше не прикасаться к ней.

— А после ухода мистера Бенсона сюда никто не входил и отсюда никто не выходил? Это правда?

— Да, сэр.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно уверена, сэр.

Ванс встал и стал прохаживаться по комнате. Проходя мимо женщины. он резко остановился и повернулся к ней.

— Ваша девичья фамилия Гофман, миссис Платц?

Она смертельно побледнела, глаза ее широко раскрылись и губы дрогнули. Ванс недобрым взглядом смотрел на нее. Она молчала и Ванс добавил:

— Я имел счастье недавно видеть вашу очаровательную дочь.

— Мою дочь? — задыхаясь и запинаясь, пролепетала женщина.

— Ну да. Мисс Гофман, очаровательная девушка, светловолосая, секретарь мистера Бенсона.

Женщина выпрямилась и сжала губы.

— Она не моя дочь.

— Ну-ну, не надо миссис Платц. — Ванс разговаривал с ней как с ребенком. — К чему эта глупая ложь? Вы помните, как вы разволновались, когда я упрекнул вас в личной заинтересованности из-за того, что вы не хотели назвать имя леди, которая пила чай с мистером Бенсоном? Вы все время боялись, что я подумаю… Но почему вы так беспокоились за нее, миссис Платц? Я уверен, что она прекрасная девушка. И вы не должны порицать ее за то, что она предпочла фамилию Гофман фамилии Платц. "Платц" означает обычно "место", хотя может значить "грохот" или "взрыв", а иногда — "булочка". Но Гофман означает "придворный" или "царедворец". Все же лучше быть "придворным", чем "булочкой", не так ли?

Он очаровательно улыбнулся, как бы желая успокоить ее.

— Я сама заставила ее переменить фамилию. В этой стране каждая симпатичная девушка может стать леди, если у нее будет шанс. И…

— Я отлично вас понимаю, — мягко перебил ее Ванс. — Вы боялись, что если станет известно, что ее мать простая женщина, то это помешает ее успеху. Поэтому вы переменили фамилию. Это было очень великодушно с вашей стороны… Ваша дочь живет одна?

— Да, сэр. На Монингсайд Хейтс, но мы видимся каждую неделю, — голос экономки звучал еле. слышно.

— Конечно, это зависит от ваших возможностей встречаться… Вы заняли положение экономки мистера Бенсона, потому что она стала его секретаршей?

Она с горечью в глазах посмотрела на Ванса.

— Да, сэр. Она рассказывала мне, что он за человек, он часто заставлял приходить ее сюда по вечерам для экстренной работы.

— И вы хотели быть здесь, чтобы защитить ее?

— Да, сэр.

— Поэтому вы так забеспокоились в то утро, когда мистер Маркхэм спросил вас, было ли в доме какое-либо другое оружие?

Она опустила голову.

— Я не беспокоилась.

— Бесполезно, миссис Платц. И я вам скажу почему. Вы боялись, что мы можем подумать, что мистера Бенсона застрелила мисс Гофман.

— О нет, сэр, нет! — закричала она. — Моя девочка не была здесь в тот вечер, клянусь вам, что она не была здесь!

— Успокойтесь, миссис Платц, — мягко сказал Ванс. — Мы ни на минуту не считали вашу дочь замешанной в этом деле.

Она пристально посмотрела в лицо Ванса. Она боялась поверить, и было видно, что страх не покидает ее. Ванс приложил немало усилий, чтобы убедить ее, что он не обманывает. Когда мы уходили, она была более или менее спокойна.

По дороге в клуб Маркхэм был погружен в размышления, очевидно, он заново обдумывал дело. Ванс курил и разглядывал дома, мимо которых мы проезжали. Когда мы поравнялись с домом Нью-Йоркского библейского общества, Ванс приказал шоферу остановиться.

— Христианство оправдывает себя даже одной архитектурой, — сказал он. — За небольшим исключением, только церкви не портят впечатления и радуют глаз своей законченностью. Американское кредо в архитектуре: чем огромнее, тем прекраснее. Огромные сооружения, достойные Гаргантюа и называемые небоскребами, считаются красивыми. Коробка с сорока рядами окон в два раза лучше коробки с двадцатью рядами… Простая формула… Взгляните на это пятиэтажное сооружение. Своей легкостью и красотой оно превосходит самый огромный из городских небоскребов. — Ванс продолжал распространяться на архитектурные темы до самого клуба. Но едва мы заняли свои излюбленные места, как он немедленно заговорил о деле.

— Сегодня у нас хороший день, и я доволен. Фрау Платц эту ночь будет спать спокойно. Она смертельно боялась за свою Гретхен. У нее отважная материнская душа и все такое. Она ни слышать, ни думать не может, что ее дочь могут заподозрить… Интересно, почему она так беспокоится? — И Ванс посмотрел на Маркхэма. Он замолчал и до самого обеда не вымолвил ни слова. Обедали мы в саду на крыше, потом снова заняли свои излюбленные кресла.

— А теперь, Маркхэм, отбросьте все предубеждения и рассудительно взгляните на это дело, как любят выражаться юристы… Начнем мы, пожалуй, с того, что теперь нам известно, почему миссис Платц так волновал вопрос о наличии оружия в доме и почему ее задели мои слова о личной заинтересованности. Итак, эти загадки разгаданы.

— Как вы узнали о ее родстве с девушкой? — спросил Маркхэм.

— Я же разглядывал ее, — улыбнулся Ванс. — Вы чуть ли не решили, что я влюбился в нее с первого взгляда… Но я вас прощаю. А вы помните наш разговор о черепах? Я сразу же обратил внимание на сходство мисс Гофман с экономкой Бенсона. Тот же череп, те же выдающиеся скулы, такие же челюсти, нос, подбородок… Потом я посмотрел на ее ухо и увидел, что у нее почти нет мочек, как и у миссис Платц, то есть так называемое "ухо сатира" или, как его еще называют, "ухо Дарвина". Такие уши передаются в семье по наследству. У мисс Гофман еще масса общего с миссис Платц. Конечно, это была моя догадка, во дело не в этом.

Ванс поудобнее уселся в кресле.

— Теперь перейдем к вашим судейским заключениям. Начнем с того, что незадолго до половины первого в ночь с тринадцатого на четырнадцатое некий злодей подошел к дому Бенсона, увидел свет в гостиной, постучал по решетке и был немедленно впущен в дом. Как, по-вашему, это определяет посетителя?

— Одно ясно — Бенсон был знаком с ним, — сказал Маркхэм. — Но нам это никоим образом не помогает. Он мог впустить любого, кого знал.

— Ну, старина, эти указания простираются гораздо дальше. Они показывают, что убийца принадлежал к самому близкому кругу лиц, окружавших убитого, что это был человек, перед которым Бенсон не боялся предстать в любом виде. Отсутствие парика, как я вам уже говорил, первое существенное указание на это. Парик, знаете, непременное условие для любого пожилого красавца с лысой головой, который охотится за девочками. Вы слышали показания миссис Платц по этому поводу? Как вы думаете, станет ли Бенсон, который красуется своей роскошной шевелюрой даже перед мальчишкой-бакалейщиком, принимать без парика едва знакомого человека? Кроме того, он был в тот момент без своих великолепных зубов. Больше того, он был без воротничка и галстука! А одет-то как! Старый смокинг и домашние туфли! Картина, достойная созерцания… Мужчина выглядит малопривлекательно без воротничка и в рубашке без манжетов. Это равносильно тому, что леди выйдет в папильотках. Как вы думаете, много ли найдется мужчин, к которым Бенсон мог бы выйти в подобном виде?

— Три или четыре, — ответил Маркхэм, — но я их всех арестую.

— Не сомневаюсь, что вы сделаете это. Но в этом нет необходимости.

Ванс выбрал из своего портсигара новую сигарету и продолжал:

— Есть и другие полезные указания, знаете ли. Убийца довольно хорошо знал домашнюю обстановку Бенсона. Убийца должен был знать, что экономка спит вдали от гостиной, и если она будет спать, как обычно, с закрытой дверью, то выстрела не услышит. Он должен был также знать, что в этот час дома никого нет. И еще: не забудьте, что его голос должен быть хорошо знаком Бенсону. Если бы в этом было хоть малейшее сомнение, Бенсон не впустил бы его, испытывая естественный страх перед взломщиками и угрозой капитана.

— Что ж, гипотеза убедительна. Что еще?

— Драгоценности, Маркхэм, драгоценности. Эти критерии любви. Вы думали о них? Они были здесь, когда Бенсон вернулся домой, и исчезли утром. Следовательно, кажется неизбежным, что их забрал убийца, не правда ли? А может быть, они единственная причина, которая привела убийцу в дом Бенсона? Так кто же этот самый интимный таинственный посетитель Бенсона, который знал о наличии в доме драгоценностей? Кто хотел особенно их получить?

— Верно, Ванс. — Маркхэм кивнул. — Вы угадали. Я всегда испытывал беспокойство насчет Пфайфа. Я хотел сегодня отдать приказ об его аресте, но в это время сержант Хэс принес признание капитана Ликока. Но потом, когда оно лопнуло, мои мысли снова обратились к Пфайфу. Утром я не говорил вам об этом потому, что хотел посмотреть, куда приведут все ваши идеи. То, что вы сейчас сказали, полностью совпадает с моим мнением. Пфайф — наш человек… — Он неожиданно нахмурился. — Черт возьми! А вы разрешили ему уехать!

— Не волнуйтесь, мой друг, я уверен, что миссис Пфайф стережет его не хуже вас. Кстати, ваш друг Бен Ханлон чуть ли не стихами говорит о дезертирах и беглецах… Давайте на время оставим Линдера в покое. Сегодня он вам. не нужен, а завтра вы сами от него откажетесь.

Маркхэм подпрыгнул в кресле.

— Что? Я откажусь? Это еще почему?

— Разве он похож на конгениального и ловкого человека? И он далеко не приятный малый. Видите ли, мне он изрядно надоел, и я не хочу видеть его больше чем это необходимо… Дело в том, что он невиновен.

Маркхэм был настолько изумлен, что лишился на мгновение дара речи.

— Черт возьми! Я не могу уловить вашу мысль. Если вы считаете, что Пфайф невиновен, то, ради Бога, скажите, кого вы считаете виновным?

Ванс посмотрел на часы.

— Приезжайте ко мне завтракать, — сказал он, — и привезите все алиби, которые собрал сержант Хэс, а я вам скажу, кто застрелил Бенсона.

Что-то в словах Ванса произвело на Маркхэма впечатление. Он понимал, что Ванс не стал бы давать такое серьезное обещание, если бы сомневался, что сумеет его выполнить. Он слишком хорошо знал Ванса, чтобы игнорировать его заявление.

— Почему вы не скажете мне сейчас? — спросил он.

— Видите ли, мне очень жаль, но я иду в филармонию, — извиняющимся тоном произнес Ванс, слушать симфонию Цезаря Франка… Лучше идите, старина. Разговоры о стрельбе действуют мне на нервы.

— И мне! Мне больше нужно виски. И мы вместе спустились вниз.

— Приходите ко мне завтра в девять утра, — сказал Ванс, пожимая руку Маркхэму. — Ваша контора, может немного подождать. И не забудьте позвонить Хэсу насчет проверенных алиби.

Мы сели в такси. Ванс вдруг высунулся из окна и окликнул Маркхэма, который садился в другое такси.

— Кстати, Маркхэм, какой, по-вашему, рост у миссис Платц?

Глава 22. Ванс выдвигает теорию

(Четверг, 20 июня, 9 часов утра)

Маркхэм пришел к Вансу ровно в девять часов утра. У него было плохое настроение.

— Послушайте, Ванс, — сказал он, едва мы уселись за стол, — что означают ваши последние слова вчера?

— Ешьте дыню, Маркхэм, — отозвался Ванс. — Она из Бразилии и очень вкусная. Только не очень налегайте на перец и соль. Я считаю, что лучше всего есть дыню с мороженым. Американцы делают с мороженым поразительные веши. Они кладут мороженое в пирог, добавляют в содовую воду, они даже…

— Я хочу узнать… — начал Маркхэм.

— Вы знаете, Маркхэм, просто удивительно, как ошибочно принимают дыню в Америке. Там все дыни, которые употребляют к завтраку…

— Все это очень интересно, — снова перебил его Маркхэм. — Но вчера вечером вы обещали…

— А после дыни Карри приготовил для нас особое кушанье. Вы знаете, Маркхэм, я потратил много времени на составление этого рецепта и с помощью Карри добился чудесных результатов. Я…

— Послушайте, Ванс, я пришел сюда не для того, чтобы брать у вас уроки кулинарии.

— Вы просто недооцениваете важность еды, Маркхэм. Для умственной работы необходим правильно подобранный рацион. Еда — один из самых главных факторов человеческого существования и развития. На заре человечества все страдали несварением желудка. Именно отсюда происходят все понятия о дьяволах и чертях: людям снились кошмары и они страдали диспепсией. Потом человек научился стряпать и отсюда берет начало цивилизация. А когда человек постиг высшие премудрости кулинарии, то это способствовало высшему развитию культуры и интеллекта. Когда будет забыто искусство кулинарии, тогда падет человек. Для современной Америки характерна стандартная кулинария, что влечет упадок культуры. Отлично приготовленный суп, Маркхэм, облагораживает человека не меньше, чем симфония Си-минор Бетховена…

Попытки Маркхэма остановить Ванса ни к чему не привели. И лишь после завтрака, когда Карри убрал посуду, Ванс заговорил о деле:

— Вы привезли сообщения об алиби?

Маркхэм кивнул.

— Вчера после вашего отъезда я еще два часа искал Хэса.

— Печально, — вздохнул Ванс.

Он подошел к своему письменному столу и достал из ящика два листа бумаги.

— Я хочу, чтобы вы ознакомились с этим, — сказал он, протягивая листы Маркхэму. — Я записал это вчера после концерта.

Позже эти листы оказались у меня, и я приложил их к своим записям, которые вел по ходу дела Бенсона. Привожу полный текст записок Бенсона:

"ГИПОТЕЗА

Миссис Анна Платц застреляла в ночь с тринадцатого на четырнадцатое июня мистера Олвина Бенсона.

МЕСТО

Она живет в доме Бенсона и находилась там в момент убийства.

УДОБНЫЙ СЛУЧАЙ

Она была одна в доме Бенсона. Все окна дома зарешечены и заперты изнутри. Передняя дверь также была заперта. Другого доступа в дом нет.

Ее присутствие в доме было естественным: она могла подойти к Бенсону с любым вопросом о домашних делах.

То, что она стояла перед ним, не заставляло его поднять голову, и он мог смотреть в книгу.

Кто же еще мог так близко подойти к нему с целью убийства и не привлечь его внимания?

Только при ней Бенсон мог находится без зубов и парика и небрежно одетым, поскольку она не раз видела его в таком виде.

Живя в доме, она имела возможность выбрать самый благоприятный момент.

ВРЕМЯ

Она ждала его. Несмотря на ее отрицание, он мог сказать ей, когда вернется.

Когда он вернулся домой и надел старый смокинг, она поняла, что он не ждет никаких поздних гостей.

Она выбрала время для его убийства сразу же после его возвращения домой, чтобы все выглядело так, будто он домой вернулся не один, а с кем-то, и этот кто-то его убил.

СПОСОБ

Она использовала пистолет Бенсона. У Бенсона, несомненно, было больше пистолетов. Более вероятно, что он держал пистолет в спальне, а не в гостиной. Но поскольку в гостиной был найден его смит-вессон, очевидно, в спальне был другой пистолет.

Будучи экономкой, то есть полновластной хозяйкой в доме, она знала о втором пистолете. После того как Бенсон уселся в гостиной с книгой, она проникла к нему в спальню, взяла пистолет и спрятала под фартуком.

После стрельбы, она выбросила или спрятала пистолет. У нее в распоряжении была вся ночь.

Вопроса об оружии Бенсона она испугалась потому, что не знала, известно ли нам о пистолете в спальне.

МОТИВ

Она заняла место экономки в доме Бенсона потому, что боялась за свою дочь. Она всегда была начеку, когда ее дочь приходила к Бенсону для вечерней работы.

Недавно она обнаружила, что у Бенсона нечестные намерения, и полагала, что ее дочери грозит огромная опасность.

Любая мать готова пожертвовать собой ради дочери, и она совершила убийство, чтобы спасти дочь.

И драгоценности. Она спрятала их, чтобы сохранить их, для дочери. Оставил ли их Бенсон прямо на столе, когда уходил из дома? А если он убрал их, то кто, кроме нее, отлично знающей дом, мог найти их?

ПОВЕДЕНИЕ

Она лгала насчет пребывания в доме мисс Сент-Клер, позже объяснив это тем, что была уверена в невиновности ее в преступлении. Может быть, это женская интуиция? Нет. Она знала, что мисс Сент-Клер невиновна, потому что виновата она сама. У нее стишком сильно развито чувство материнства, и она не могла допустить, чтобы подозревали невинного человека.

Вчера она смертельно испугалась, когда было упомянуто имя ее дочери. Она испугалась потому, что открытие ее родственной связи с мисс Гофман могло привести к заключению, что убийство совершила она.

Она призналась, что слышала выстрел, потому что это можно было бы проверить следственным экспериментом и против нее сразу же возникли бы подозрения. Станет ли проснувшийся человек включать свет и смотреть на часы? А если она слышала звук, похожий на выстрел, почему она не пошла проверить, в чем дело, и не подняла тревогу?

Когда ее впервые допрашивали, она проявила неприязнь к Бенсону. Она пугалась каждый раз, когда ее начинали допрашивать.

Она хладнокровна, хитра и относится явно к немецкому типу, который может разработать умный план и осуществить его.

РОСТ

Ее рост составляет около пяти футов десяти дюймов, что вполне соответствует определенному росту убийцы".

Маркхэм несколько раз прочел записку Ванса и долго молчал.

— Конечно, это не официальный документ, — сказал Ванс, — но, я считаю, что любой суд поймет это. Вы, конечно, можете переделать это на свой юридический лад.

Маркхэм ответил не сразу. Он подошел к окну и несколько минут смотрел на улицу.

— Да, я считаю, вы выиграли это дело, — наконец заговорил он. — Невероятно! Я никак не мог понять, куда вы клоните, а ваш вчерашний разговор с ней показался мне просто бесполезным. Признаюсь, мне в голову не приходило подозревать ее. Бенсон, должно быть, здорово насолил ей.

Он медленно подошел к нам. Голова его была опущена, руки он держал за спиной.

— Никак не могу примириться с мыслью, что придется ее арестовать… Никогда не связывал ее даже мысленно с этим делом.

Он остановился перед Вансом.

— И вы сами не думали о ней, хотя утверждаете, что знали кто убийца через пять минут после прибытия в дом Бенсона.

Ванс безмятежно улыбнулся, и это разозлило Маркхэма.

— Черт возьми! Вы же сами сказали мне, что это убийство совершила не женщина. Для доказательства этого вы привлекли психологию и Бог знает что.

— Совершенно верно, — Ванс все еще улыбался, — это сделала не женщина.

— Не женщина! — завопил Маркхэм.

— Ну конечно же, нет, дорогой мой.

Он вытащил из рук Маркхэма листы со своими записями.

— Это всего-навсего небольшой обман. Бедная миссис Платц! Она невиновна, как ягненок.

Маркхэм упал в кресло. Он был взбешен до невозможности, но все же сдерживал себя.

— Вот видите, мой дорогой, — спокойно Сказал Ванс, — я продемонстрировал вам, насколько неэффективны ваши так называемые вещественные доказательства. Я даже горжусь своим обвинением против миссис Платц. Я уверен, что вы можете осудить ее на основании этого. Но в целом эта теория ошибочна… Нельзя, Маркхэм, полагаться только на доказательства. Теория и практика всегда расходятся. Возьмите нашу демократию. Если вы набрали незначительное большинство голосов, то вы победили. Это теория демократии. Но в теории доказательств даже большое число собранных вами улик не составляет сильной цепи.

— Вы пригласили меня сегодня на защиту вашей диссертации? — сухо осведомился Маркхэм.

— О нет, — уверил его Ванс. — Я просто готовлю вас к принятию моего открытия. Я не собираю материалы или улики против виновного. Я хорошо знаю, что он виновен, так же как хорошо знаю, что вы сидите здесь и обдумываете, как убить меня, не будучи наказанным за это.

— Если у вас нет доказательств, то как вы пришли к заключению, что он виновен? — язвительно спросил Маркхэм.

— Только благодаря психологическому анализу, благодаря тому, что можно назвать наукой о человеческих возможностях. Психологическая наука человека открыта для того, кто умеет читать, она видна так же отчетливо, как видна алая буква Эстер Прини. Кстати, я никогда не читал Готорна. Я не могу постичь характер Новой Англии.

Маркхэм холодно посмотрел на Ванса.

— Вы, видно, ждете, что я явлюсь в суд, ведя вашу жертву за руку, и скажу судье: "Ваша честь, вот человек, который убил Олвина Бенсона. У меня нет против него доказательств, но я хочу, чтобы вы приговорили его к смерти, потому что мой милый и проницательный друг мистер Фило Ванс утверждает, что у этого человека плохой характер".

Ванс пожал плечи.

— Я-то не буду огорчаться, если вы даже не арестуете виновного, — сказал Ванс. — Но все же более гуманно сказать вам кто убийца, чтобы вы перестали хватать невинных людей.

— Хорошо, скажите же, а то мне пора на работу.

Я не думаю, что у Маркхэма были какие-нибудь сомнения относительно того, что Ванс знает имя убийцы. Но только гораздо позже в этот день он понял, почему Ванс так долго морочил ему голову, а поняв это, простил Ванса. А пока, в данный момент, он был очень зол.

— Прежде чем я смогу назвать вам имя этого джентльмена, надо кое-что сделать, — сказал Ванс. — Сперва покажите мне данные насчет алиби.

Маркхэм достал из кармана лист бумаги с напечатанным текстом и протянул его Вансу. Тот вставил в глаз монокль и внимательно ознакомился с записями. Затем он вышел из комнаты, и я услышал, как он набирает номер телефона. Вернувшись обратно, он еще-раз прочел текст. В одном месте он о чем-то задумался.

— Да, здесь есть шанс, — пробормотал он, глядя на огонь в камине.

Он снова заглянул в текст.

— Я вижу, что полковник Острандер в сопровождении члена городского управления от Бронкса Мориэрти прибыл в Пикадилли-театр на Сорок седьмой улице незадолго до полуночи и оставался там до конца представления, то-есть до половины третьего. Вы знакомы, Маркхэм, с этим странным отцом города?

Маркхэм резко повернулся к нему.

— Да, знаком, а что? — Мне показалось, что в голосе Маркхэма прозвучало волнение.

— Где обитает этот бронкский джентльмен по утрам?

— Дома, наверное… Или в клубе "Самосет". Иногда они занимаются делами в Сити-Холле.

— Бог мой! Какая неподходящая деятельность для политика… Вы не будете возражать, Маркхэм, если мы посетим мистера Мориэрти дома или в клубе? Мне бы хотелось перекинуться с ним двумя-тремя словами.

Маркхэм без протеста пошел звонить.

— Мистер Мориэрти дома, но собирается ехать в Сити-Холл, — объявил Маркхэм, вернувшись. — Я просил его заехать по дороге сюда.

— Надеюсь, он нас не разочарует, — сказал Ванс.

— Вы составляете шарады? — осведомился Маркхэм. Но в его тоне не было ни юмора, ни добродушия.

— Честное слово, старина, я не стараюсь запутать основное направление дела. Все это необходимо. Я дам вам вашего виновного, но сперва я должен убедиться, что вы сумеете его принять. Это алиби самым лучшим образом доказывает мой coup de boutoir^[62]… Алиби, как я недавно говорил вам, хитрая и опасная штука и открывает путь к серьезным подозрениям. А отсутствие алиби вообще ничего не объясняет. По этому отчету, например, я вижу, что у мисс Гофман вообще нет алиби на ту ночь. Она утверждает, что была в кино, а потом пошла домой. Но все это время ее никто не видел. Возможно, она виделась со своей мамой. Выглядит это подозрительно, не так ли? Но даже если она была в доме Бенсона в ту ночь, то ее единственное преступление заключается в исполнении дочернего долга… С другой стороны, есть алиби, которые можно назвать, так сказать, железными, хотя метафора очень глупа, так как железо легко ломается. Нам надо набраться терпения, потому что все эти алиби необходимо проверить.

Пятнадцать минут спустя прибыл мистер Мориэрти. Он оказался высоким добродушным молодым человеком лет двадцати с небольшим — на мой взгляд, он совсем не походил на члена городского управления. По-английски он говорил чисто, почти без акцента.

Маркхэм познакомил нас и коротко объяснил, зачем он нам понадобился.

— Один из детективов вчера расспрашивал меня, — сказал Мориэрти,

— Отчет мы получили, — улыбнулся Ванс, — но он слишком поверхностный. Вы можете нам подробно рассказать, что вы делали в ту ночь, после встречи с полковником Острандером?

— Полковник пригласил меня на обед и на представление. В десять часов мы встретились в "Марселе". Мы пообедали, а потом отправились в театр. Приехали мы туда незадолго до двенадцати часов, уехали а половине третьего.

— Вчера вы сказали детективу, что сидели в ложе.

— Это верно.

— И вы оставались в ложе вместе с полковником до конца?

— Нет. После первого акта ко мне в ложу зашел мой друг, а полковник отправился в туалет. После второго акта мы с полковником вышли покурить.

— В какое время окончился первый акт?

— В половине первого или около этого.

— А где вы курили?

— На улице перед театром.

— Из ложи нет выхода прямо на улицу?

— Есть. Им мы и воспользовались.

— Как долго отсутствовал полковник после первого акта?

— Несколько минут, примерно. Точно я не могу сказать.

— Он вернулся до поднятия занавеса во втором акте?

Мориэрти колебался.

— Не думаю, мне кажется, он вернулся, когда второй акт уже начался.

— Минут через десять?

— Точно не могу сказать, но не больше!

— Значит, учитывая десятиминутный антракт, полковник мог иметь в запасе двадцать минут?

— Да, это возможно.

На этом разговор закончился. Мориэрти ушел, а Ванс задумчиво курил.

— Удивительная удача! — пробормотал он. — Дело в том, что этот театр находится наискосок от дома Бенсона. Вы оценили возможность этой ситуация? Полковник приглашает Мориэрти в театр и занимает ложу с выходом на улицу. Незадолго до половины первого он ускользает из театра, перебегает через улицу, подходит к дому и стучит в окно. Его впускает в дом Бенсон, которого он убивает, а затем возвращается в театр. На все это нужно не больше двадцати минут.

Маркхэм промолчал.

— А теперь давайте рассмотрим все обстоятельства и факты, — предложил Ванс. — Мисс Сент-Клер сообщила нам, что полковник потерял много денег из-за махинаций Бенсона и обвинял того в мошенничестве. Он не разговаривал с Бенсоном неделю, так что между ними была вражда. В "Марселе" он видел Бенсона с мисс Сент-Клер и, зная, что она всегда в полночь отправляется домой, назначил исполнение плана на половину первого ночи, хотя он мог бы выбрать половину второго или два часа и улизнуть в это время из театра. Поскольку он был офицером, то, вероятно, имеет кольт и, возможно, неплохой стрелок. Он озабочен тем, что вы никого не арестовали, и даже звонил вам в контору. Он принадлежит к числу немногих людей, которых Бенсон мог принять в том виде, в котором он находился. Он близко знал Бенсона пятнадцать лет, и миссис Платц однажды видела, как Бенсон без парика принимал его. Больше того, он мог знать все домашние порядки и, несомненно, не раз ночевал в доме друга во время попоек в Нью-Йорке… Как вы на это смотрите, Маркхэм?

Маркхэм встал и медленно прошелся по комнате.

Так поэтому вы всех расспрашивали о полковнике и приглашали его к ленчу? Что же с самого начала натолкнуло вас на мысль о его виновности?

— Виновность! — воскликнул Ванс. — Нелепое слово, придуманное старыми болванами! Я был уверен, что полковник должен был пойти в туалет, чтобы поправить галстук и причесать волосы. Сидя в ложе перед сценой, он хотел выглядеть симпатичным.

Маркхэм резко остановился. Щеки его покраснели, глаза блестели. Но Ванс не дал ему заговорить и продолжал:

— И мне повезло самым изумительным образом. Он — обычный щеголь и, как я и предполагал, отправился в туалет навести на себя лоск. Честное слово! Сегодня утром мы добились значительного прогресса в этом деле, несмотря на ваши оскорбленные чувства. Теперь у вас осталось всего пять человек, каждому из которых вы можете предъявить обвинение в убийстве и с чистой совестью требовать смертной казни.

Он откинулся на спинку стула.

— Во-первых, мисс Сент-Клер. Вы были полностью уверены в ее вине и сказали майору, что готовы арестовать ее. Моя демонстрация роста убийцы произвела на вас впечатление и доказала невиновность девушки. Несомненно, суд тоже принял бы такое объяснение. Во-вторых, я дал вам капитана Ликока. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы спасти парня от ареста: ведь его признание дало вам возможность упрятать его за решетку. У вас на руках были прекрасные факты против него, не считая его легкомысленного признания, но и здесь вы столкнулись с трудностями. В-третьих, милый Линдер… Против него у вас были куда более серьезные обвинения, чем против любого другого, так сказать, самое достоверное доказательство — embarras de richesses^[63]. И любой суд приговорил бы его без всяких сомнений. Я бы сам приговорил его, хотя бы за то, как он одет. В-четвертых, я указал вам на миссис Платц. Моя записка не вызывает никаких сомнений. В-пятых, я предоставил вам полковника. Против него свою речь я только что закончил.

Ванс посмотрел на Маркхэма и улыбнулся.

— Обратите внимание, Маркхэм, каждый из этого квинтета отвечает всем требованиям предполагаемой вины: каждый имеет мотив, время, место, удобный случай и так далее. Но одно единственное препятствие состоит в том, что каждый из квинтета невиновен. Факт очень неприятный, но увы… Но если все эти люди невиновны, то что же делать? Эта ситуация кого угодно может привести в ярость, не так. ли?

Он помахал листом, на котором был помещен отчет об алиби.

— Здесь положительно не к чему придраться, но все же продолжим проверку алиби.

Я не имел ни малейшего представления, к чему ведет Ванс. Даже Маркхэм настолько увлекся рассуждениями Ванса, что забыл о своих обидах. Но тем не менее мы оба считали, что в методе Ванса кроется что-то безумное.

— Смотрим дальше, — продолжал он. — Следующим в списке стоит майор. Что вы скажете о нем? Он живет неподалеку, и его алиби целиком зависит от показаний ночного дежурного в его апартаментах. Пошли! — Ванс встал.

— Откуда вы знаете, что дежурный сейчас там? — спросил Маркхэм

— Я недавно звонил туда и выяснил это.

— Но это настоящая чертовщина! — воскликнул Маркхэм. Ванс схватил его за руку и потащил к двери.

— О, несомненно! — сказал Ванс. — Ведь я говорил вам, что вы принимаете жизнь слишком серьезно.

— Ладно, пройду и через эту процедуру, — неохотно согласился Маркхэм.

Глава 23. Проверка алиби

(Четверг, 20 июня, 10.30 утра)

Чатуэм Армс, где жил майор Бенсон, оказался небольшим роскошным домом с меблированными квартирами для холостяков, расположенным на Сорок шестой улице. С улицы к подъезду вели две лестницы. Мы вошли в небольшой узкий коридор с приемной, которая находилась слева от входа. Из коридора был виден лифт, а слева от лифта прямо под лестницей располагался телефонный щит.

Когда мы прибыли, там дежурили двое юношей в униформе: один стоял у лифта, второй сидел у щита. У лифта Ванс остановил Маркхэма.

— Один из этих ребят, как мне сказали, дежурил у телефонного щита в ночь на четырнадцатое. Выясните, кто именно, напугайте его своим громким титулом, а потом предоставьте мне.

Маркхэм неохотно пошел по коридору, а мы с Вансом уселись в приемной. Вскоре Маркхэм привел к нам одного из юношей, которого звали Джек Приско.

Ванс немедленно начал задавать вопросы, причем с таким видом, что не оставалось никакого сомнения в том, что он заранее все знает.

— В котором часу вернулся домой майор Бенсон в ночь убийства его брата?

Юноша широко раскрыл глаза.

— Он пришел вскоре после одиннадцати.

Дальше в целях экономии места я привожу допрос в форме диалога.

Ванс: Он разговаривал с вами, я полагаю?

Приско: Да, сэр. Он сказал, что был в театре, представление оказалось плохим, и у него разболелась голова.

Ванс: Почему вы так хорошо запомнили, что он говорил неделю назад?

Приско: Так ведь в ту ночь был убит его брат!

Ванс: И убийство так сильно повлияло на вас, что вы запомнили все, относящееся к майору Бенсону?

Приско: Конечно, ведь он был братом убитого.

Ванс: Он сказал еще что-нибудь?

Приско: Ничего, сэр, кроме того, что посетовал на плохое представление и сказал, что его невезение, видимо, связано с тринадцатым числом.

Ванс: Что еще?

Приско (улыбаясь): Он сказал, что сделает для меня тринадцатое число удачным, и отдал мне всю мелочь, которую нашел в кармане.

Ванс: Сколько же оказалось всего?

Приско: Три доллара и сорок пять центов.

Ванс: А потом он пошел к себе?

Приско: Да, сэр, я поднял его на лифте, он живет на третьем этаже.

Ванс: Потом он снова выходил?

Приско: Нет, сэр.

Ванс: Откуда вы знаете?

Приско: Я бы видел его. Я или отвечаю по телефону, или езжу с лифтом. Он бы не сумел пройти незамеченным.

Ванс: Вы дежурили один?

Приско: После десяти вечера здесь остается один человек.

Ванс: А другой выход есть?

Приско: Нет, сэр.

Ванс: Когда вы снова увидели майора Бенсона?

Приско (после некоторого раздумья): Он позвонил и попросил принести лед. Я отнес.

Ванс: Время?

Приско: Ну, точно я не знаю… Ах, да! Это было в половине первого.

Ванс (с улыбкой): Он, видимо, спрашивал у вас время?

Приско: Да, сэр. Он попросил меня взглянуть на часы в гостиной.

Ванс: Как же это произошло?

Приско: Я принес ему лед, а он лежал в постели и попросил меня положить лед в графин в его гостиной. Пока я это делал, он окликнул меня и попросил посмотреть на часы на камине. Он сказал, что его наручные часы остановились и он хочет поставить на них точное время.

Ванс: Что он сказал потом?

Приско: Больше ничего. Он предупредил, чтобы я не звонил ему, кто бы его ни спрашивал. Он сказал, что устал, хочет выспаться и не хочет, чтобы ему мешали.

Ванс: Он подчеркнул это?

Приско: Во всяком случае, он так сказал.

Ванс: Он сказал что-нибудь еще?

Приско: Нет, сэр. Только пожелал спокойной ночи и погасил свет, когда я уходил.

Ванс: Какой свет он выключил?

Приско: В спальне.

Ванс: Из гостиной вы могли видеть его в спальне?

Приско: Нет, вход в спальню из холла.

Ванс: Откуда же вы знаете, что он погасил в спальне свет?

Приско: Дверь в спальню была открыта и в холл падал свет.

Ванс: При уходе вы прошли мимо двери спальни?

Приско: Конечно.

Ванс И дверь была открыта?

Приско: Да.

Ванс: Это единственная дверь в спальню?

Приско: Да.

Ванс: Где был майор, когда вы вошли в его квартиру?

Приско: В постели.

Ванс: Откуда вы знаете?

Приско (с легким негодованием): Я видел его.

Ванс (после паузы): Вы вполне уверены, что он больше не спускался вниз?

Приско: Я же сказал вам, что увидел бы его.

Ванс: А он не мог незаметно для вас спуститься по лестнице, пока вы поднимали кого-нибудь на лифте?

Приско: Конечно, мог. Но после того, как я отнес лед, я никого не поднимал до половины третьего, пока не пришел мистер Монтегю.

Ванс: Значит, от момента вашего появления у майора и до половины третьего вы никого на лифте не поднимали?

Приско: Никого, сэр.

Ванс: И за это время вы не покидали холл?

Приско: Нет, сэр, я все время сидел здесь.

Ванс: Значит, в последний раз вы видели его в постели в половине первого?

Приско: Да, а потом рано утром ему позвонила какая-то дама и сообщила об убийстве брата и через десять минут появился он сам.

Ванс (протягивая ему доллар): Это все. Но не вздумайте кому-либо сболтнуть о нашем визите сюда, иначе у вас будут крупные неприятности. Надеюсь, вам это ясно? А теперь марш на работу.

Когда юноша ушел, Ванс повернулся к Маркхэму.

— А теперь, старина, ради защиты общества и из высоких соображений справедливости и pro bono publico^[64] и так далее, вы должны совершить проступок, противный вашим убеждениям, или как вы там их еще называете. Дело в том, что я хочу осмотреть квартиру майора Бенсона.

— Зачем? — протестующе воскликнул Маркхэм. — Неужели вы совсем потеряли рассудок? Вы ведь только что прослушали показания этого парня. Хорошо, пусть я слабоумный, но, черт возьми, я же вижу, когда свидетель врет, а когда нет.

— Конечно, он рассказал нам правду, — серьезно сказал Ванс. — Поэтому я и хочу попасть туда. Пошли, Маркхэм. Нет никакой опасности, что майор вернется в такой час домой. И не забудьте, — улыбнувшись добавил Ванс, — что вы обещали мне любую помощь.

Маркхэм был в бешенстве, но, как и раньше, Ванс победил. Вскоре мы вошли в квартиру майора Бенсона.

Единственная дверь вела из общего холла в узкий коридор и далее в гостиную. Справа от входа находилась дверь в спальню.

Ванс прошел прямо в гостиную. Справа был камин, на каминной полке стояли старинные часы из красного дерева. В углу неподалеку от камина стоял небольшой столик, а на нем на серебряном подносе небольшой графин и шесть таких же бокалов.

— Вот эти часы, — сказал Ванс, — а вот графин, в который парень положил лед. Имитация шеффилдского серебра.

Подойдя к окну, он поглядел на улицу. До земли было двадцать пять или тридцать футов.

— Майор определенно не мог выйти через окно, — заметил он. Он повернулся и некоторое время разглядывал коридор.

— Да, парень легко мог видеть свет из спальни, если дверь была открыта, — сказал он и направился в спальню.

Напротив двери была небольшая кровать с пологом, рядом с ней стоял ночной столик с электрической лампой.

Ванс сел на постель, оглянулся, потом включил настольную лампу и посмотрел на Маркхэма.

— Вы понимаете, Маркхэм, каким образом майор вышел отсюда в ту ночь без ведома мальчишки?

— С помощью левитации, очевидно.

— Нет, иначе. Но придумано дьявольски изобретательно… Послушайте, Маркхэм! В половине первого майор позвонил и попросил принести лед. Парень лед принес и, входя сюда, через дверь в спальню видел майора в постели. Майор попросил его положить лед в графин. Парень прошел по коридору и пересек гостиную, чтобы положить лед в графин. Тогда майор попросил его взглянуть на часы на камине. Тот посмотрел и увидел, что часы показывают половину первого. Майор попросил, чтобы его не беспокоили, пожелал спокойной ночи, выключил свет на ночном столике, выскочил из постели — он, конечно, был одет — и успел выбежать в общий холл раньше, чем парень, который засовывал лед в графин. Майор оказался на улице раньше, чем парень спустился вниз. А тот при выходе все равно не мог бы заметить, лежит майор в постели или нет, так как в спальне было темно. Умно придумано, не так ли?

— Да, это вполне возможно, — согласился Маркхэм. — Но ваше блестящее воображение не учло, что ему еще надо было вернуться обратно.

— Ну, это самая простейшая часть плана. Он, очевидно, стоял на противоположной стороне улицы и ждал, пока в дом кто-нибудь войдет. Парень сказал, что в половине третьего вернулся мистер Монтегю. Значит, майору оставалось подождать, пока лифт исчезнет, вбежать в дом и подняться по лестнице.

Маркхэм только улыбнулся и ничего не сказал.

— Вы понимаете, что такой план должен быть продуман заранее, — продолжал Ванс, — с точностью до минуты, и даже встреча с мальчишкой входила в него. Парень показал — головная боль, неудачный день. Почему неудачный? Ну конечно же, тринадцатое число. Но для парня удачный. Пригоршня монет. Способ дать чаевые? Но долларовая бумажка была бы забыта.

Маркхэм нахмурился.

— Я предпочитаю ваше обвинение в адрес миссис Платц, — сказал он.

— Ах, но я еще не закончил, — сказал Ванс. — Я хочу найти оружие.

Маркхэм недоверчиво уставился на него.

— Это, конечно, важный фактор… Но вы действительно надеетесь найти его?

— Без сомнения, — уверил его Ванс.

Он подошел к шифоньеру и начал его открывать.

— Наш отсутствующий хозяин не оставил пистолет в доме Олвина, и он слишком хитер, чтобы его выбросить. Поскольку в минувшую войну он был майором, у него вполне может быть оружие. А если он невиновен — как считалось до последнего времени — то почему бы ему не держать пистолет в обычном месте? Видите ли, для него отсутствие оружия было бы более опасно, чем его наличие. Кстати, это тоже любопытный психологический фактор. Невинный человек, который боится, что его заподозрят, прячет или выбрасывает свое оружие, как это сделал капитан Ликок, например. Но виновный, который надеется, что его считают невиновным, должен держать пистолет в том месте, где он находился до стрельбы.

Ванс все еще продолжал обыскивать шифоньер.

— Единственная ваша проблема — найти место, где майор хранит свой пистолет, — продолжал Ванс. — В шифоньере его нет, — прибавил он, закрывая последний ящик.

Он открыл вещевой мешок, стоящий у постели, и осмотрел его содержимое.

— Здесь тоже, равнодушно пробормотал он. — Последняя надежда на туалетную комнату.

Он вошел в туалетную комнату и среди множества вещей сразу же нашел кожаный пояс с кобурой. Пояс и сама кобура были покрыты толстым сдоем пыли. Ванс взял пояс и отошел к окну.

— Ну вот и все, старина, — весело сказал он. — Обратите внимание, как сильно кобура покрыта пылью, а верхний крышка чиста. Вам не кажется, что ее недавно открывали? Вы также пристрастны ко всякого рода ключам.

Ванс осторожно извлек из кобуры пистолет.

— Обратите внимание, что пистолет чист, никаких следов пыли. Очевидно, его тоже недавно чистили.

Затем он сунул в ствол уголок носового платка.

— Видите, и ствол чист… Я готов поставить всего своего Сезанна против вашего доллара, что в магазине все патроны.

Ванс извлек обойму из рукоятки и стал вытаскивать патроны, раскладывая их на столе. Патронов было семь штук, сколько положено для пистолета этого типа.

— Обратите внимание, Маркхэм, еще на одну деталь. Патроны, которые долго лежат без употребления, тускнеют от воздуха. А вновь открытая коробка содержит блестящие патроны, так как доступа воздуха к ним не было. Взгляните на этот патрончик, Маркхэм, он же блестящий, значит, совсем новенький. Я уверен, что он попал в этот магазин вместо своего брата, которого забрал на память капитан Хагедорн.

Маркхэм покачал головой, как бы отгоняя от себя наваждение, и с трудом улыбнулся.

— Я все еще считаю шедевром ваше обвинение против миссис Платц.

— Мой рассказ о майоре еще не закончен, — отозвался Ванс — Разоблачение продолжается. Откуда майор узнал, что его братец возвращается домой в половине первого? Он слышал, как тот приглашал мисс Сент-Клер к обеду. Вы помните показании мисс Гофман? И он также слышал предупреждение мисс Сент-Клер, что она уйдет в полночь. Когда вчера, после ухода от мисс Сент-Клер, я сказал, что ее показания помогут уличить виновного, я имел в виду ее утверждение, что она обычно в полночь кончает всякое веселье. Следовательно, майор знал, что Олвин в половине первого вернется домой и у него никого не будет. В любом случае он мог подождать его, не правда ли? Мог ли он рассчитывать на аудиенцию у неодетого брата? Да, мог. Он постучал в окно, брат узнал его по голосу и впустил в дом. Олвину нечего было стесняться брата… А рост? Я специально стоял около него у вас в конторе и могу сказать, что его рост составляет около пяти омутов и десяти с половиной дюймов.

Маркхэм не сводил глаз с пистолета, а Ванс продолжал:

— Теперь перейдем к драгоценностям. Вы помните, я говорил, что, когда мы найдем поручителя Пфайфа, мы найдем убийцу. Тогда я думал, что драгоценности у майора, а после рассказа мисс Гофман о том, что тот просил не говорить нам о пакете, я уже был убежден, что они у майора. Олвин принес их домой днем тринадцатого, и майор, несомненно, знал это. Этот факт, я полагаю, повлиял на его решение избавиться в ту же ночь от брата. Ему нужны были эти безделушки, Маркхэм.

Ванс направился к двери.

— А теперь только осталось их найти. Они должны быть здесь. Если бы майор отнес их в контору, то их мог бы кто-нибудь заметить. Если бы он вздумал поместить их в банковский сейф, то этот эпизод мог запомнить клерк. Больше того, с драгоценностями та же история, что и с пистолетом. Майор действовал, полагая, что его считают невиновным, поэтому безделушки здесь в большей безопасности, чем в любом другом месте. Когда дело закончится, у него появится возможность реализовать их… Пойдемте со мной, Маркхэм, я знаю, что вам тяжело, но вашему слабому сердцу все же нужна встряска.

Маркхэм последовал за Вансом. Мне было очень жаль его, потому что было ясно, что на этот раз Ванс уже не шутит, а серьезно доказывает вяну майора. Я понимал, что раньше Маркхэм не был готов к тому, чтобы поверить в вину майора. Результат, к которому его постепенно подводил Ванс, испугал его. Он не мог поверить в вину майора Бенсона вовсе не потому, что много лет дружил с ним, а потому, что считал убедительными доказательства Ванса против других, и полагал, что на этот раз Ванс ошибается,

Ванс остановился в дверях гостиной. Маркхэм внимательно следил за ним.

— Конечно, мы можем обыскать квартиру дюйм за дюймом, — сказал Ванс. — Но я не считаю это необходимым. У майора смелая и хитрая душа. Широкий лоб доминирует над глубоко посаженными глазами. У него прямой позвоночник и впалый живот. Он прямолинеен во всех своих поступках. Как и министр Д. у Эдгара По, он понимал тщетность попыток спрятать драгоценности в каких-либо хитрых местах. Да и вряд ли он считал нужным вообще прятать их. Достаточно убрать их так, чтобы никто другой не смог их увидеть. В спальне нет ящиков в столах, поэтому я пришел сюда.

Он подошел к столу, стоящему в углу, и подергал все ящики — они не были заперты.

— Маркхэм, я должен найти хоть один запертый ящик.

Он осмотрел гостиную и уже собирался вновь перейти в спальню, как его взгляд упал на шкатулку из орехового дерева, которая стояла в центре стола и была завалена кипой журналов и газет. Ванс быстро подошел к ней и подергал крышку. Она была заперта.

Ванс взял со стола нож для разрезания бумаги и вставил в щель около замка.

— Вы не должны этого делать! — с болью в голосе закричал Маркхэм.

Но Ванс уже открыл шкатулку. Внутри лежала голубая бархатная коробочка.

— Вот они, — сказал Ванс и отступил назад.

Маркхэм с трагическим выражением лица смотрел на коробочку, потом тяжело опустился в кресло.

— Боже мой! — простонал он. — Я не знаю, чему верить!

— Тогда вы находитесь в положении удрученного философа, — сказал Ванс. — Но ведь вы были готовы поверить в виновность полудюжины других людей, почему же вы отказываетесь верить в вину майора, который действительно виновен?

Тон Ванса звучал насмешливо и ехидно. Я вспомнил, что, хотя они были друзьями, никогда при мне ими не были сказаны слова, выражающие симпатию.

Маркхэм опустил голову.

— Но мотив? — воскликнул он. — Не может же человек убить брата из-за пригоршни драгоценностей?

— Конечно, нет, — согласился Ванс. — Драгоценности — только дополнение. Мотив был, и существенный, остальное — просто приложение. Когда вы получите отчет от своего Ститта, вы все поймете.

— Так почему же он хотел, чтобы его книги были проверены? — Маркхэм решительно встал. — Пошли, я должен все это выяснить.

Ванс отозвался не сразу, он разглядывал небольшие подсвечники, стоящие на каминной полке.

— Черт возьми, — пробормотал он. — Какая прекрасная копия.

Глава 24. Арест

(Четверг, 20 июня, полдень)

Уходя из квартиры, Маркхэм захватил с собой коробку с драгоценностями и пистолет. Из аптеки на углу Шестой авеню он позвонил сержанту Хэсу и приказал немедленно ехать в прокуратуру и привезти с собой капитана Хагедорна. Он также позвонил Ститту и попросил как можно скорее доставить отчет о проверке бухгалтерских книг "Бенсон и Бенсон".

— Теперь, и надеюсь, вы убедились в преимуществах моих методов перед вашими, — сказал Ванс, когда мы ехали в такси в контору Маркхэма. — Я просил вас проверить все алиби, потому что знал, что майор виновен и что он приготовил себе отличное алиби.

— Но зачем вы просили проверить алиби всех? И почему вы зря тратили время, пытаясь опровергнуть алиби полковника Острандера?

— А какой я имел бы шанс опровергнуть алиби майора, если бы не стал опровергать алиби других? И потом, я просил вас первым делом проверить алиби майора, но вы отказались. Тогда я стал проверять алиби полковника Острандера, потому что чувствовал, что в нем есть брешь и, к счастью, мои догадки оправдались, а вы убедились, что алиби могут лопаться, как мыльные пузыри. Я понимал, что если сумею убедить вас, что все алиби не такие уж железные, то вы можете согласиться, что и алиби майора тоже не из безукоризненных.

— Но почему, зная с самого начала о вине майора, вы не сказали мне сразу и заставили мучиться целую неделю?

— Не шутите, старина, не надо, — отозвался Ванс с улыбкой. Да если бы я в первый день заикнулся вам о том, что убийца — это майор, вы бы сразу арестовали меня за icandalum magnatum^[65] и преступную клевету. Вас надо было постепенно подвести к этой мысли, чтобы вы были в состоянии принять ее. Ведь и сегодня вы не сразу ее приняли. И, однако, я не лгал вам. Я постоянно подсовывал вам разные догадки и подозрения, надеясь, что вы сами увидите свет. Но вы или не обращали на них внимания, или неправильно их толковали, иди просто злились на меня.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — после паузы сказал Маркхэм. — Но зачем вы подсовывали мне всех этих людей, а потом отбрасывали их в сторону?

— Вы были слепы телом и духом и не видели ничего, кроме ваших так называемых вещественных доказательств и стечений обстоятельств. Единственный путь убедить вас, что они не всегда играют верную роль и что виновен все же майор, состоял в доказательстве вины других людей. Против майора не было ни одного доказательства и он, конечно, видел это. Его никто не считал преступником даже теоретически, даже возможность того, что это сделал он, не рассматривалась, братоубийство считается чем-то непостижимым и невероятным — lusui naturae^[66] — со времен Каина. Мне пришлось с вами бороться из-за каждого пустяка, а вы хотите, чтобы я сказал вам сразу. Согласитесь, старина, вы ни за что бы не поверили, что майор может оказаться виновным. Маркхэм медленно кивнул.

— И, однако, некоторые вещи я не понимаю даже теперь. Почему же он резко возражал, когда я хотел арестовать капитана Ликока?

— Боже мой, как вы простодушны, Маркхэм! Знаете, старина, никогда не пытайтесь совершить преступление, ибо вы непременно попадетесь. Неужели вы не понимаете, что позиция майора укреплялась из-за его заступничества? Он хорошо знал ваше благородство и понимал, что бы он ни сказал, вы будете ему верить. А уж правду он знал лучше всех.

— Но раз или два он намекнул, что считает виновной мисс Сент-Клер.

— А! Тут вы имеете возможность убедиться, как хитро он использовал представившийся удобный случай. Майор, несомненно, планировал убийство таким образом, чтобы подозрение пало на капитана. Ликок публично грозил его брату в связи с мисс Сент-Клер, а она обедала наедине с Олвином. Утром Олвин был найдет убитым из армейского кольта. На кого, кроме капитана, может пасть подозрение? Майор знал, что капитан живет один и ему будет трудно доказать алиби. Теперь вы понимаете, почему он рекомендовал вам Пфайфа в качестве источника информации? Он был уверен, что Пфайф сообщит вам об угрозе капитана. Вы игнорировали тот факт, что он сделал вид, будто мысль о Пфайфе поздно пришла ему на ум. Хитрый дьявол, не так ли?

Маркхэм мрачно молчал.

— Теперь об удобном случае, в котором он имел преимущество, — продолжал Ванс. — Вы нарушили его рассчеты, сказав, что знаете, с кем обедал Олвин, и что у вас есть достаточные улики, чтобы требовать приговора. Это его не очень устраивало. Инстинкт подсказал ему, что лучше всего, если никто на будет осужден за убийство, и он сыграл свою роль, взяв назад свои показания против леди. Он был достаточно умен и делал вид, что с большим нежеланием дает показания против нее.

— Поэтому вы просили меня намекнуть на мисс Сент-Клер, когда я звонил ему насчет проверки его книг и признания Ликока?

— Совершенно верно.

— А человек, которого покрывал майор…

— …был он сам. Но он хотел, чтобы вы считали этим человеком мисс Сент-Клер.

— Если вы знали, что он виновен, зачем втянули в это дало полковника Острандера?

— В надежде на то, что он внесет свою вязанку хвороста в похоронный костер майора. Я знал, что он был близко знаком с Олвином и его камарильей и что он отъявленный сплетник, который может знать о вражде Бенсонов и подозревать правду. И я также хотел поточнее осветить линию Пфайфа.

— Но мы уже имели линию Пфайфа.

— О, я не имею в виду материальные ключи. Я хотел узнать психологию Пфайфа, его натуру, его особенности, как игрока. Видите ли, это было рассчитанное преступление, хладнокровная игра и, никто кроме человека определенного типа, не мог его совершить.

Теперь Маркхэма совершенно не интересовали теории Ванса.

— Вы поверили майору, — спросил он, — когда тот заявил, что его брат солгал насчет драгоценностей?

— Хитрый Олвин, возможно, никогда не говорил о них брату. Я полагаю, источником его информации было ухо, приложенное к двери, за которой разговаривали Олвин и Пфайф… А разговор о подслушивании навел меня на мысль о возможном мотиве преступления. Ваш Ститт осветит этот вопрос.

— Судя по вашей теории, преступление было совершено наспех, — заметил Маркхэм.

— Детали исполнения были выполнены наспех, — ответил Ванс. — Майор, несомненно, не раз собирался избавиться от брата, он только не мог решить, как или когда. Он мог наметить дюжину планов. Но тринадцатого выпал удобный случай: все условия были налицо. Он слышал обещание мисс Сент-Клер пообедать с Олвином и, следовательно, знал, что Олвин вернется домой примерно в половине первого и что если все сделать как следует, то подозрение падет на капитана Ликока. Он видел, что Олвин взял домой драгоценности. Момент, которого он так ждал, наступил. Оставалось лишь выполнить задуманное и обеспечить себе алиби. Как он это сделал, я вам уже говорил.

Маркхэм задумался.

— Вы убедили меня в его виновности, — признался он наконец. — Но, черт возьми! У меня нет доказательств! Я не могу явиться в суд без них!

Ванс пожал плечами.

— Меня не интересуют ваши глупые суды и дурацкие правила доказательств, — сказал он. — Но поскольку я убедил вас, то считаю, что не должен бросать вас в беде.

— Вот именно, — мрачно отозвался Маркхэм. — Вы свое дело сделали, Ванс, я попробую закончить его.

Сержант Хэс и капитан Хагедорн уже сидели в кабинете Маркхэма, когда мы приехали. Маркхэм деловито поздоровался с ними и занял свое место за столом. На этот раз он был уверен в себе и полностью соответствовал своей важной должности.

— Я думаю, сержант, — объявил он, — что наконец-то мы нашли нужного человека. Садитесь, я вам все расскажу, но сперва мне надо кое-что сделать.

Он протянул пистолет майора Бенсона Хагедорну.

— Капитан, взгляните на этот пистолет и скажите, можете ли вы идентифицировать его как пистолет, из которого был убит Бенсон?

Капитан торжественно проследовал к окну, положил на подоконник пистолет и разложил рядом разные инструменты, которые он извлек из карманов своего потертого пиджака. Затем он вооружился лупой, какие обычно используют ювелиры, и начал производить какие-то манипуляции. Наконец он также торжественно вернулся на свое место и долго молчал.

— Я вам вот что скажу, — начал он наконец, глядя на Маркхэма. — Да, это, возможно, тот пистолет. Я не могу говорить уверенно без оснований. Но, когда я в то утро разглядывал пулю, я обратил внимание на характерные метки на ней. В стволе есть дефект, который мог оставить такие метки. Я не уверен. Я хотел бы осмотреть пистолет своим прибором.

— Но вы верите, что это тот самый пистолет? — настаивал Маркхэм.

— Я думаю, да, но не уверен. Я могу ошибиться.

— Отлично, капитан, берите его с собой и, как только проверите, сразу же позвоните мне.

— Это тот самый пистолет, сэр, — заявил Хэс, когда капитан Хагедорн ушел. — Знаю я эту птицу. Он бы не стал тратить так много слов, если бы не был уверен… Чей это пистолет, сэр?

— Я отвечу вам, сержант, — устало ответил Маркхэм, — но сперва я хочу выслушать Ститта. Я послал его проверить книги фирмы "Бенсон и Бенсон". Я жду его с минуты на минуту.

Примерно через четверть часа, во время которых Маркхэм занимался различными делами, пришел Ститт. Он небрежно кивнул Хэсу, улыбнулся Маркхэму и с одобрением посмотрел на Ванса.

— Вы дали мне полезный намек и вы угадали. Если бы вы подольше задержали майора Бенсона я бы узнал больше. Пока он был там, он постоянно наблюдал за мной.

— Я сделал все, что мог, — вздохнул Ванс. Он повернулся к Маркхэму. — Знаете, Маркхэм, вчера во время ленча я ломал голову над тем, как заставить майора уйти из конторы и дать возможность мистеру Ститту поработать одному. К счастью, появилось признание капитана Ликока, и майор приехал сюда. Фактически здесь он не был нужен, но я хотел, чтобы мистер Ститт мог работать спокойно.

— Вы нашли что-нибудь? — спросил Маркхэм.

— И многое, — кратко ответил тот. Он достал из кармана лист бумаги и положил на стол. — Здесь краткий отчет… Я последовал совету мистера Ванса и проверил все, начиная от второстепенных отчетов об акциях и кончая расписками за переводы. Я не обращал внимания на всех акционеров, а главным образом изучал дела глав фирмы. Я нашел, что майор Бенсон заложил все ценные бумаги и начал спекулировать акциями. На этом он потерял очень большую сумму, точно я назвать не могу.

— А Олвин Бенсон? — спросил Ванс.

— Он делал такие же трюки, но был более удачлив. Несколько недель назад он скупил акции "Коламбус Моторс" и затем во время бума продал. Он получил крупную сумму и положил ее в свой сейф, по крайней мере так утверждает секретарша.

— И если у майора есть ключ от этого сейфа, то ему повезло, что его брата убили? — спросил Ванс.

— Повезло? Да это спасает его от тюрьмы, — ответил Ститт.

После ухода Ститта Маркхэм долго сидел неподвижно. Последняя соломинка, за которую он хватался в надежде на невиновность майора, сломалась… Зазвонил телефон, Маркхэм поднял трубку, выслушал своего собеседника. Потом медленно опустил трубку.

— Звонил Хагедорн, — сказал он. — Это тот самый пистолет. — Он повернулся к сержанту Хэсу: — Владелец этого пистолета, сержант, майор Бенсон.

Хэс свистнул и широко раскрыл глаза.

Маркхэм позвонил Свэкеру и попросил его соединиться с майором Бенсоном.

— Скажите ему, что я собираюсь произвести арест и хочу его немедленно видеть.

Положив трубку, Маркхэм быстро рассказал Хэсу подробности обвинения майора Бенсона.

— Когда майор придет сюда, — закончил Маркхэм, — я посажу его в это кресло. — Он указал на кресло рядом со своим столом. — Вы, сержант, сядете справа от него и будет лучше, если посадите слева Фелпса или еще кого-нибудь не своих людей. Как только я дам сигнал, вы схватите его, но не раньше.

Когда Хэс вернулся с Фелпсом и они заняли места, указанные Маркхэмом, заговорил Ванс:

— Вы должны быть наготове, сержант. Когда майор узнает, что его дело проиграно, он будет сильно сопротивляться.

— Спасибо за совет, мистер Ванс, — сказал Хэс, — но это не первый человек, которого мне приходится арестовывать. И, кроме того, майор не из сильных людей, да и нервы у него не в порядке.

— Вам виднее, — равнодушно сказал Ванс. — Я вас предупредил. Майор хладнокровный человек, и он может, не моргнув глазом, потерять последний доллар. Но когда речь пойдет о его жизни, может произойти взрыв. Когда человек живет без страха, без эмоций или энтузиазма и происходит взрыв — он кончает самоубийством. Самоубийство — это тоже психологическая реакция, но майор не из тех, кто убивает себя.

— Вы отлично разбираетесь в психологии, — усмехнулся Хэс, — но я мы неплохо знаем человеческую натуру.

Ванс зевнул и начал закуривать сигарету. Я заметил, что он отодвинул свое кресло подальше от стола.

— Ну, шеф, я думаю, теперь все ваши неприятности кончились, — сказал Фелпс. — Но, откровенно говоря, я полагал, что нашим человеком является Ликок. Кто расколол этого майора?

— Заслуги в этой работе будут принадлежать сержанту Хэсу и Бюро, — сказал Маркхэм. — Жаль, конечно, Фелпс, но прокуратура останется в стороне.

— Такова жизнь, — философски отозвался Фелпс.

До прихода майора Бенсона мы сидели молча. Маркхэм задумчиво курил. Ванс с улыбкой разглядывал дело о подкупе судьи. Хэс и Фелпс почти не шевелились.

Майор Бенсон сердечно поздоровался со всеми. Если он и подозревал что-либо, то вида не показывал.

— Майор, я хочу задать вам несколько вопросов, — тихо сказал Маркхэм.

— К вашим услугам, — с готовностью ответил майор.

— У вас есть оружие?

— Да, армейский кольт, — удивленно ответил майор.

— Когда вы в последний раз чистили его и наполняли обойму? На лице майора не дрогнул ни один мускул.

— Точно не помню. Я чистил его несколько раз, а набивал обойму после отпуска.

— Вы кому-нибудь одалживали его недавно?

— Нет…

Маркхэм взял отчет Ститта.

— Как вы собираетесь удовлетворить своих клиентов, поскольку заложили их ценные бумаги?

— Ах, вот оно что! Так вы воспользовались дружбой и послали человека проверить мои книги! — Я заметил, что майор покраснел.

— Я послал его туда с другой целью, — холодно сказал Маркхэм. — Но сегодня я был в вашей квартире.

— Значит, вы проникли и туда? Так… — На лбу майора вздулись вены.

— И я нашел там драгоценности миссис Баннинг… Как они к вам попали, майор?

— Это не ваше проклятое дело, — как обычно холодно ответил майор.

— А мое ли дело сказать вам, что пуля, поразившая Олвина Бенсона, была выпущена из вашего пистолета? — также холодно спросил Маркхэм.

— Так вы заманили меня, задаете разные вопросы я хотите приписать мне преступление!

— Вы дурак! — неожиданно вмешался Ванс. — Неужели вы не понимаете, что он из-за дружеских чувств не может поверить в вашу вину и пытается дать вам возможность оправдаться?

Майор резко повернулся к Вансу:

— А вы заткнитесь, трепло!

— Вам это не поможет, — спокойно ответил Ванс.

— Ах вот как! — взвыл майор и вскочил на ноги. Глаза его блестели от ярости.

Сержант Хэс не успел вскочить, как мощный удар в челюсть, который навес ему майор, заставил его опрокинуться на пол вместе с креслом. Вскочивший Фелпс получил удар ногой в живот и согнулся пополам.

Майор выставил вперед руки и повернулся к Маркхэму:

— Ну, теперь я доберусь до тебя! — и сделал к нему шаг.

Но это был последний шаг майора Бенсона. Ванс резко бросился вперед, схватил его за кисть правой руки, сильно рванул на себя и вывернул руку за спину. С воплем майор упал на колени перед Вансом. Лицо его перекосилось от бати и ярости. К этому времени сержант успел подняться на ноги и прийти в себя, и вскоре я услышал щелканье наручников. Майора усадили в кресло, он громко стонал.

— Ничего серьезного, — сказал Ванс. — Растяжение связок, через несколько дней заживет.

Хэс молча подошел к Вансу и протянул руку. В этом жесте были и извинение, и уважение. Я сразу же воспылал к нему любовью.

Когда Хэс увел арестованного, а Фелпсу была оказана помощь, Маркхэм подошел к Вансу и взял его под руку.

— Пойдем отсюда, — сказал он. — Дело закончено.

Глава 25. Ванс объясняет свои методы

(Четверг, 20 июня, 9 часов вечера)

В этот же день вечером после турецкой бани и обеда мы расположились в комнате отдыха Стюйвезант-клуба. Мы долго молча курили, а потом Ванс неожиданно, как бы отвечая на собственные мысли, сказал:

— И такие упрямые и без воображения люди, вроде сержанта Хэса, составляют барьер между преступниками и обществом!.. Печально, печально.

— Сегодня у нас нет наполеонов, — отозвался Маркхэм, — а если бы и были, то неизвестно, получились бы из них детективы или нет.

— Но даже они продвинули бы вперед профессию, — сказал Ванс, — и внесли в дело психологические факторы. Насколько я понимаю, ваши полисмены выбираются по росту и весу, что необходимо им для драк с бандитами. Американский идеал…

— Во всяком случае, Хэс простил вас, — сказал Маркхэм.

— Еще бы, — улыбнулся Ванс. — В газетах он получит столько славы и лести, что за это простит любого. Он даже простит майора за удар… А бедняга Фелпс будет бояться ног до конца дней своих.

— Вы, конечно, угадали реакцию майора. Я готов принять ваши психологические методы. Ваша эстетическая дедукция навела вас на верный след. — Он помолчал. — Объясните мне все же, почему вы были убеждены в вине майора?

Ванс откинулся на спинку кресла.

— Вернемся к характерным особенностям преступления. Перед самым выстрелом Бенсон и убийца разговаривали или спорили, один сидя, а другой стоя. Потом Бенсон взял книгу, делая вид, что читает. Он сказал все, что хотел. Его чтение было знаком окончания разговора: никто не читает книгу во время разговора, если для этого нет цели. Затем убийца, увидев, что ситуация безнадежна, героически выхватил пистолет, навел на Бенсона и нажал курок. Таковы факты.

Ванс несколько раз глубоко затянулся.

— Давайте теперь проанализируем их. Как я уже говорил, убийца не стрелял в тело, хотя шансов попасть в тело было гораздо больше, чем попасть в голову. Он выбрал трудную и опасную цель. Его техника исполнения, так сказать, была дерзка, точна и бесстрашна. Только человек с железными нервами и хваткой игрока мог отважиться на это. Следовательно, все нервные, импульсивные и слабовольные личности автоматически исключались из числа подозреваемых. Точный деловой подход к убийству безошибочно указывает, что оно задумано и осуществлено хладнокровным, расчетливым человеком, у которого огромное самообладание и страсть к риску. В преступлении не было ничего утонченного, никакой игры воображения. Каждая деталь указывала на агрессивный и тупой ум, который привык действовать прямолинейно и конкретно. Я полагаю, Маркхэм, вы умеете разбираться в человеческой натуре?

— Возможно, — с сомнением ответил Маркхэм.

— Отлично. Учитывая психологические особенности, оставалось найти такого человека, который был бы способен совершить преступление при сложившихся обстоятельствах… Так уж вышло, что я давно знал майора, и, когда утром я побывал на месте преступления, я понял, что это дело его рук. Это преступление в каждой своей детали четко отражало все психологические черты личности, которая его совершила. Но даже не зная его лично, по одним только фактам, я бы непременно включил майора в число подозреваемых.

— Но допустим, что это сделал другой человек типа майора?

— По природе мы все различны, — ответил Ванс, — однако две личности, близкие по натуре, могут существовать одновременно. В таком случае сыграл бы свою роль закон вероятности. Даже если бы в Нью-Йорке существовали две одинаковые личности, разве у них могли бы быть одни и те же шансы и мотивы для убийства? Когда в деле появился Пфайф, я включил его в свой список на том основании, что он игрок и охотник. Не зная его лично, я обратился за информацией к полковнику Острандеру, и то, что он сказал мне, немедленно выбросило Пфайфа из игры.

— Но он человек импульсивный и опрометчивый игрок, — возразил Маркхэм, — и он вполне мог рискнуть.

— О! Между опрометчивым игроком и уравновешенным игроком вроде майора Бенсона есть огромная психологическая бездна. Опрометчивым игроком руководят страх, надежда и отчаяние, уравновешенный игрок действует на основе своего опыта, убеждения и рассудительности. Один действует под влиянием эмоций, другой — ума. Майор отличается от Пфайфа своим самообладанием. Майор самоуверен, но это не безрассудная самоуверенность — она основана на инстинктивной вере в собственную непогрешимость и безопасность. Это противоположность того, что фрейдисты называют комплексом неполноценности — форма этомании, вариант fobie des grandeurs^[67]. У майора это есть, а у Пфайфа отсутствует. И поскольку преступление указывает на наличие этого качества у преступника, я понял, что Пфайф невиновен.

— Понемногу туман перед моими глазами начинает рассеиваться, — сказал Маркхэм.

— Но были и другие, непсихологические указания, — продолжал Ванс. — Парик, смокинг, зубы и прочее — все это говорит о том, что преступнику известны привычки и домашние условия. Бенсон сам впустил преступника в дом, а тот знал, что в это время Бенсон будет один дома — это указывает на майора. Еще один факт — рост майора соответствует росту убийцы. Факт, хотя и незначительный, но важный.

— Почему вы были уверены, что его совершила не женщина?

— Самая умная женщина в вопросах, касающихся жизни, становится эмоциональной. Такое преступление женщина могла бы задумать, но хладнокровно выстрелить в лоб человеку с пяти-шести футов — нет. Это было бы противоположно всему тому, что нам известно о человеческой натуре. К тому же перед убийством женщина не стала бы разговаривать, а тем более спорить со своей жертвой. Стоящая женщина не станет убивать сидящего. Разговаривать женщина предпочла бы сидя. А мужчина мог стоя разговаривать с сидящим собеседником. Кроме того, женщина не сумела бы навести на Бенсона пистолет, не вызвав у того подозрения. Так уж устроено на света, что сердитая женщина вызывает подозрения у мужчины, если в процессе ссоры она вдруг хватается за сумочку… Так или иначе, но лысый, без зубов и в тапочках Бенсон не стал бы принимать у себя женщину. Поэтому такую гипотезу я сразу отбросил.

— Вы сказали, что для убийцы это был героический поступок, и тут же утверждаете, что все это он задумал.

— Да, оба эти обстоятельства не находятся в противоречии. Убийство было запланировано, это несомненно. Но майор был готов дать своей жертве последний шанс. Моя теория такова: майор, находясь в тяжелом материальном положении, знал, что в сейфе его брата лежит большая сумма. Он задумал совершить убийство и с этой целью явился ночью в дом брата. Сперва, однако, он рассказал брату о своих затруднениях и попросил у него денег, а Олвин, вероятно, послал его к черту. Майор мог даже умолять его, не желая убивать, но когда Олвин уткнулся в книгу, давая понять, что разговор бесполезен, он убил его.

— Я понял, что вы сказали, но все же одно никак до меня не дойдет: почему вы уже в то утро заподозрили майора, хотя все оборачивалось против капитана Ликока?

— Точно так же, как скульптор видит в глыбе камня будущую скульптуру, так психолог понимает натуру человека по его действиям. Могу добавить, что разговоры об исчезнувших руках Афродиты, или Венеры, — сущая ерунда. Любой компетентный художник, знающий законы эстетики, может быстро восстановить руки не хуже, чем они были в оригинале. Такая реставрация доступна человеку, у которого хорошо развито чувство гармонии.

Он сделал один из своих выразительных жестов.

— Важной деталью любого преступления, — продолжил Ванс, — является проблема меняющихся подозрений. Когда есть общая концепция преступления, тогда ее отдельные части должны составлять единое целое. Поскольку майор построил свой расчет на том, что его подозревать не будут, то, следовательно, все остальные возможные улики в этом деле не должны были указывать на него. В противном случае психологические аспекты носили бы другой характер, они были бы неопределенны и расплывчаты. Типу логического мышления в данном деле должны соответствовать детали, они не могут противоречить ему. Когда ваши улики стали оборачиваться против капитана Ликока, майор неистово выступил в его защиту, и я понял, что он нас дурачит. Должен сказать, что сперва я считал мисс Сент-Клер избранной им жертвой, но когда я узнал о присутствии в доме ее перчаток и сумочки и это оказалось чистой случайностью, то вспомнил, что майор подсунул нам Пфайфа в качестве источника информации об угрозах капитана. Я понял, что ее роль в пьесе оказалась непредвиденной и для убийцы.

— Ну хорошо, Ванс, — сказал Маркхэм, — ваше дело закончено, мое только начинается, а пока я хочу спать.

Прошла неделя. Майору Энтони Бенсону было предъявлено обвинение в убийстве брата. Этот процесс, который вел, как вы помните, судья Рудольф Хансаккер, вырос до размеров национальной сенсации, "Ассошиэйтед Пресс" вела передачи из зала суда, все газеты печатали сообщение о ходе процесса. Прокуратура выиграла дело после очень тяжелой борьбы. Как все это происходило, как вела прокуратура борьбу, как доказывали вину майора, как его признали виновным в убийстве и после апелляционного суда приговорили к двадцати годам тюремного заключения — все это описано в судебных отчетах.

Лично Маркхэм в процессе не участвовал. Так как он был другом обвиняемого, его позиция оказалась крайне сложной, хотя в его адрес не раздалось ни слова упрека. Обвинение поддерживал первый заместитель окружного прокурора Салливэн. Майора Бенсона окружал такой отряд адвокатов, какой редко можно встретить в суде. Среди адвокатов были Блашфильд и Бауэр, причем Блашфильда вызвали из Англии специально. Они дрались за каждое слово, но доказательства опровергали их на каждом шагу.

После того как Маркхэм поверил в вину майора, он сам проверил дело братьев и убедился, что дела майора обстояли гораздо хуже, чем говорил Ститт. Средства фирмы постоянно присваивались для личных целей братьями, но если Олвину везло, то майор был гол до нитки. Маркхэм сумел убедительно доказать, что судьба майора буквально зависела от смерти брата. Больше того, Маркхэм предоставил суду доказательства, что в день убийства Олвина майор давал такие денежные обещания, которые мог выполнить лишь при условии немедленной смерти брата. Достаточно сказать, что суду было предоставлено сорок восемь документов, обличающих майора.

Мисс Гофман оказалась полезным свидетелем обвинения. Ее знания обстановки и порядка в фирме "Бенсон и Бенсон" помогли обличить майора.

Миссис Платц также много рассказала о братьях. В частности, она сообщила, что за две недели до убийства майор хотел одолжить у Олвина пятьдесят тысяч долларов, но тот отказал. "Даже если мне придется выбирать между твоей шкурой и моей, тебе не жить", — сказал тогда майор брату.

Теодор Монтегю, тот самый человек, который по показаниям Джека Приско вернулся домой в половине третьего ночи, показал на суде, что когда его такси свернуло к дому, фары осветили мужчину, который стоял на противоположной стороне улицы. Мужчина был похож на майора Бенсона. Этого было бы недостаточно, но тут Пфайф сказал, что видел, как майор перебежал улицу и вбежал в свой подъезд, пока он сам бродил по улице в поисках выпивки. Он объяснил, что раньше не упомянул бы об этом, так как считал, что майор возвращался домой, как обычно. Самого его майор не видел.

Совместные показания Монтегю и Пфайфа разбили алиби майора. Защита упрямо твердила, что оба свидетеля ошиблись в опознании майора, однако заместитель окружного прокурора Салливэн, наученный Вансом, с диаграммами в руках сумел убелить Большое жюри, что алиби майора липовое.

Также было доказано, что драгоценности не могли быть взяты с места преступления никем, кроме убийцы, а Ванс и я были вызваны в качестве свидетелей того, что они были найдены в квартире майора. Картинка Ванса об определении роста убийцы также была предъявлена суду, но любопытно, что она не произвела большого впечатления и вызвала массу научных возражений. Идентификация пистолетов, проведенная капитаном Хагедорном, тоже вызвала много возражений со стороны защиты.

Суд длился три недели и к делу была привлечена куча доказательств скандального характера. Хотя Салливэн старался не привлекать к делу невинных людей, многие все же оказались участниками судебного разбирательства. Однако полковник Острандер наотрез отказался быть свидетелем обвинения, и Маркхэм никогда ему этого не простил.

В последнюю неделю мисс Мюриэл Сент-Клер с успехом выступала в опере на Бродвее и сразу же стала примадонной. Она вышла замуж за своего рыцаря-капитана, и они стали счастливой парой. С тех пор прошло уже два года, и они по-прежнему счастливы. Пфайф все еще женат и так же элегантен. Его визиты в Нью-Йорк продолжаются, хотя его "дорогого старины Олвина" давно нет на свете. Иногда я встречаю их вместе с миссис Баннинг. Пфайф получил десять тысяч долларов — понятия не имею, где он их достал, — и вернул драгоценности. Кстати, об их владелице на суде не упоминали, и можно считать, что Пфайфу повезло.

Вечером в день приговора, вынесенного майору. Ванс, Маркхэм и я сидели в Стюйвезант-клубе. Пока мы обедали, об этом деле не было сказано ни слова. И лишь в комнате отдыха, где мы Курили, Ванс заговорил об этом.

— Какой гротескный спектакль — этот суд! — воскликнул он. — Реальное доказательство даже не было предъявлено. Бенсон был приговорен на основании предположений, презумпций, догадок и выводов… Боже, помоги Даниилу, попавшему в лапы льва законности!

К моему удивлению, Маркхэм не стал возмущаться и отнесся к словам Ванса серьезно.

— Да, — кивнул он, — вы правы, Ванс, но если бы Салливэн начал приводить ваши психологические соображения, его объявили бы сумасшедшим.

— Несомненно. Вы, законники, не любите, чтобы в ваше дело влезали с умом.

— Ваши теории достаточно ясны, но, боюсь, что они не произвели бы впечатления, особенно когда вы сравнили преступление с искусством… Впрочем, если мне еще раз придется столкнуться с подобным делом, могу я рассчитывать на вашу помощь?

— Всегда к вашим услугам, старина, — ответил Ванс. — Я уверен, что когда ваши доказательства еще раз приведут вас к невинной жертве, я понадоблюсь еще больше. Не так ли?

И хотя он говорил достаточно добродушно, его слова оказались зловеще пророческими.

1

Заботливый друг (лат.).

2

Здесь подразумевается обращение римских гладиаторов к императору перед боем — Ave, Caesar, moriturl te salutant (лат.) — "Здравствуй, Цезарь, идущие не смерть тебя приветствуют".

3

Позже я узнал, что инспектор Моран был президентом одного из банков, который лопнул во время кризиса 1907 года, а чуть позже его уговорили поступить в полицию.

4

У Ванса было зрение с небольшой бифокальностью. Астигматизм правого глаза составлял 1.2, тогда как левый глаз был нормальным.

5

Французская эмаль.

6

Ищите женщину (фр.).

7

Все происходит из-за женщин (лат.).

8

gendarmerie (фр.) — жандармерия.

9

Для предосторожности (лат.).

10

О, как много пустоты (лат.).

11

Глупое предсказание (лат.).

12

Даже известное дело Элуэлла, которое слушалось несколько лет назад, не вызвало такой сенсации, хотя Элуалл был более известен, чем Бенсон, а замешанными в деле оказались люди, занимавшие очень высокие посты.

13

Я человек, ничто человеческое мне не чуждо (лат.).

14

Точка отправления (фр.).

15

Переговоры (фр.).

16

Вот человек! (лат.)

17

В силу самого факта (лат.).

18

Буквально "с кафедры"; особенно авторитетно, непререкаемо (лат.).

19

От своего имени и безвозмездно (лат.).

20

Прежде всего (лат.).

21

Разговор, беседа (фр.).

22

Сверхчеловек (нем.).

23

Имеется ввиду: de mortuis aut bene, aut nihil (лат.) — о мертвых следует говорить хорошее или ничего не говорить.

24

Начало фразы: de qustibus non (est) disputandum (лат.) — о вкусах не спорят.

25

Кому на пользу? (лат.)

26

Я знаю, о каком деле говорит Ванс, но подобных дьявольских замыслов очень много в детективной литературе. Похожий случай можно найти, например, у Г. К. Честертона в сборнике "Простодушие патера Брауна".

27

Причастность к преступлению (лат.).

28

Одержимо искать поводы к обвинению (лат.).

29

Много лет известная картине в Лувре приписывалась Тициану. Ванс, однако" спорил с Хранителем музея мсье Лепелетье, что эту картину написал Джорджоне. И теперь она висит под именем этого художника.

30

Сначала спорю, а затем смотрю с кем (фр.).

31

Учтивость (фр.).

32

Терпение горько, но плоды его сладки (фр.).

33

Судьба благоволит терпеливым (лат.).

34

Только могучим доступно терпение (лат.).

35

Маленькая (фр.).

36

Существующие (лат.).

37

Возможно (лат.).

38

Я мыслю, следовательно, существую (лат.).

39

"Воробьи забрались в виноградник" (фр.).

40

Человек, о котором отзываются презрительно (фр.).

41

После сделанного (лат.).

42

Кончено (фр.).

43

Здесь ирон.: еще бы (лат.).

44

Буквально: "бог из машины"; развязка вследствие вмешательства непредвиденного обстоятельства (лат.).

45

Сердечные дела (фр.).

46

Милая девушка (нем.).

47

Оскорбление величества (фр.).

48

Блестящая подделка (лат.).

49

Больше света (нем.).

50

Человек осужден доказательно и законно! (лат.)

51

Начальные слом закона о неприкосновенности личности, принятого английский парламентом в 1679 году (лат.).

52

Рука об руку (фр.).

53

Лысый, плешивый (фр.). Исторический персонаж Charles le Chauve (Карл Лысый).

54

Самой природой приспособленный (лат.).

55

Но в чем же твой долг? (нем.)

56

День покажет мой долг (нем.).

57

Цитата из Екклесиаста напомнила мне, что Ванс часто читал ветхий Завет. "Когда мне надоедают современные писатели, я нахожу глубокое удовлетворение я Библии, — сказал он мне однажды. — если бы наши современники чувствовали, что им следует писать просто, им бы следовало хотя бы по два часа а день читать библейские истории".

58

Буквально: "по доброй воле"; доверчиво, чистосердечно (лат.).

59

Рыцарь без стреха и упрека (фр.).

60

"Крушение Западной Европы" (нем.)

61

Начало фразы: Siс transit gjorla mundi (лат.) — так проходит земная слава.

62

Грубость (фр.).

63

Затруднение из-за большого выбора (фр.).

64

Для всеобщей справедливости (лат.).

65

Предводитель возмущения (лат.).

66

Игра природы (лат.).

67

Мания величия (фр.).