Путь до Константинополя·

сентября 3 числа минувшего 1898 года исполнилось ровно год, как получена была телеграмма о назначении архимандрита С. и меня миссионерами в Японию. До Японии по дороге мы видели отчасти и Старый, и Новый Свет, то есть Европу и Америку; кое-что там наблюдали, читали и слышали; интересного в наших наблюдениях немало. Поэтому находим не лишним поделиться и с нашими читателями теми впечатлениями, какие мы вынесли из своего далекого, хотя и очень скорого путешествия. В дороге я тщательно вел дневник и теперь постараюсь только перепечатать его, по возможности в самой объективной форме.

Итак, я еду в Японию, на Дальний Восток, чтобы там, при помощи Божией, потрудиться в деле распространения Света Христова Евангелия среди язычников-буддистов и синтоистов. Вспоминается теперь все, что постепенно привело меня к этому концу. Признаюсь, в семинарии я, кажется, ничего не знал о нашей Японской миссии:

* Все тексты первого тома публикуются без стилистической правки, по правилам современной орфографии и пунктуации с сохранением особенностей авторского правописания.

такова уж наша судьба, что наши семинаристы редко знают деятельность своей Церкви, а поэтому и выходят из семинарии редко с широким и светлым церковным сознанием. Узнал я о православии в Японии и о преосвященном Николае, тамошнем апостоле, уже в академии, где во время моего поступления в академию (Московскую) жизнь церковная била ключом около ее ректора. Отчасти и я сделался некоторым звеном в этой жизни, принимая участие в широко заведенной церковности академической. В продолжение первых двух лет я ходил как кандидат монашества, ибо я уже заявил свое желание быть монахом и выжидал времени, как мне то будет разрешено начальством. Перед самым началом занятий на третьем курсе, 1-го августа, я был пострижен в монашество. Как раз в это время возвратился из Японии бывший там отец С. С ним я почему-то весьма скоро близко сошелся, и мы многое и о многом рассуждали. Он многое рассказывал о Японии. Но разговоры эти были для меня тогда только как бы предметом любознательности, ибо тогда я весь был занят предстоящим и только что совершившимся пострижением в монашество. Да и после долго эти разговоры служили для меня только воодушевляющим средством вообще к деятельной церковной жизни. Для меня тогда самою сердечною мечтою была жизнь наших духовно-учебных заведений. По поводу разговоров о Японии я размышлял: вот люди трудятся самоотверженно и целую жизнь для чужой страны, исполняя слово Христово; нам ли не стараться для своего-то народа? Нужно душу свою положить, чтобы наши духовные воспитанники выходили из школы людьми с высокими пастырскими и вообще церковными стремлениями, чтобы они действительно являлись светочами в мире, а не погрязали в его тьме разных веяний и умствований.

Прошел год, и мы с отцом С. (он тогда был инспектором Московской академии), как больные, оказались в Самарской губернии на кумысе. Отец С. постоянно с некоторым сожалением говорил о Японии и все толковал о возвращении туда. Признаюсь, я тогда ему отговаривал это: если уж возвратился, так зачем в другой раз ехать туда, разве здесь дела мало? Да не переделаешь, за что ни возьмись, да и людей-то на все не хватит. На кумысе между прочим мы занялись чтением писем отца С. из путешествия до Японии и из Японии к родственникам. Эти письма читал покойный архиепископ Владимир Казанский и советовал непременно отпечатать их как весьма интересные. С целью приготовить их окончательно для печати мы и читали их. Во время чтения часто и поднимались споры относительно возвращения отца С. в Японию. Однажды это было так серьезно, что мы едва не поссорились. Но удивительное дело, после этих споров я в душе решил, что отцу С. лучше возвратиться туда, иначе он здесь заскучает, мучаясь совестью, что оставил святое Божие дело. А если он туда поедет, то и я с ним вместе туда же непременно. Так я и решил в душе, хотя твердо предполагал, что отца С. не отпустят вторично из России, как человека весьма нужного, а значит, и мне там не бывать, ибо один я не поехал бы. С такими мыслями мы и возвратились в академию. Осенью отца С., как больного, назначили настоятелем нашей посольской церкви в Афинах. Я писал кандидатское сочинение и мечты о Японии не оставлял, хотя держал ее под великим сомнением. О Японии мы часто переписывались с отцом С. Когда я окончил курс, нам в Японию ехать не пришлось, нас не отпустили. Я год прожил в Кутаиси, а отец С. - в Афинах, и часто опять переписывались о Японии. Между прочим, помню я ему писал: «Если Богу угодно, чтобы мы были в Японии, так это непременно так и будет, и обстоятельства так сложатся, и поэтому будем спокойны. А мне сдается, что мы непременно там будем». И по истечении того года наши мечты тоже не сбылись: мне пришлось перебираться в Ардон, на Северном Кавказе, в Александровскую Миссионерскую Духовную семинарию, а отец С. остался в Афинах. В Ардоне я с любовию предался семинарскому делу. Семинария там имеет значение рассадника Православия и просвещения на всю Осетию. Преданный делу и мудрый ее основатель архимандрит И. так прекрасно поставил семинарское дело, что теперь, через 10 лет от основания, семинария совершенно изменила все лицо земли осетинской. Из семинарии выходят прекрасные учителя и священники, с ревностью насаждающие слово истины. И теперь бедные осетины, прежде не имевшие понятия ни о школе, ни о Церкви, теперь сами на последние гроши заводят школы, платят жалованье учителям, стараются строить храмы; отпадавшие от Церкви в магометанство или просто ослабевшие постепенно возвращаются. Вообще, Ардонская семинария явилась действительно светом для Осетии, какую цель и имели при основании ее. Я с любовью предался этому делу: весной разъезжал и по школам, теперь уже многочисленным, и на деле видел жажду и усердие осетин к возродившемуся церковному делу. Приятно было видеть этих горных вояк, постепенно из дикарей превращающихся в мирных граждан, приятно было видеть их любовь и усердие к храму и школе, на которые они тратят все свои силы. По местам в горах на своих плечах они перетаскивали громадные бревна, так как дорог нет, кроме как для пешехода или для одной лошади верховой. Между тем в течение года (от октября до сентября) я узнал подробно и на месте все дело Осетии и полюбил ее душевно. Никуда бы я не желал оттуда уходить или быть переведенным. Неожиданно в июле месяце я получил из С.-Петербурга письмо от отца С. о том, что он решил ехать в Японию и в Святейшем Синоде указал на меня как на могущего ехать с ним туда же. Но меня не хотели убирать из Ардона. По этому поводу отец С. и спрашивал меня, как я мыслю теперь о поездке в Японию. Большую скорбь доставило мне это письмо. Подумал, поволновался я и, предполагая, что, может быть, и действительно меня из Ардона не уберут, а также и то, что в конце концов все будет по воле Божией, написал отцу С., что мое намерение остается по-прежнему, хотя я теперь совсем не желал бы оставлять Ардон, ибо он мне стал родным. Я знал, что ректор семинарии архимандрит И. не согласится на мой уход из Ардона, поэтому, чтобы не поставить его в неловкое положение, да и располагая на волю Божию, я и не советовался с ним. После этого я так и оставался спокоен, что все пойдет по-старому; я спокойно подготовлялся к приезду учеников, потом начались переэкзаменовки и приемные экзамены, пришлось много волноваться, так как новичков понаехало почти втрое больше, чем можно принять в семинарию, а ребята все хорошие, отпускать совсем бы не хотелось назад; с немалыми затруднениями нам пришлось принять сколько можно больше, чтобы иметь большое количество потом деятелей для Осетии. И как раз после этого - телеграмма о моем назначении в Японию. Признаюсь, это меня в такую печаль ввело, что я плакал, и весьма рад бы был, если бы сего не случилось, чтобы мне по-прежнему оставаться в Ардоне. И ректору архимандриту И. не хотелось меня отпускать; приняты были некоторые меры к тому, чтобы мне оставаться в Ардоне, но все уже было решено, и я должен был покинуть Ардон. Съездил я в последний раз в горы на освящение школы и, провожаемый напутствиями и пожеланиями, 21 сентября выехал из Ардона в С.-Петербург. Грустно мне было расставаться с Ардоном, но это-то и вложило мне мысль, что не так живи, как хочется, а как Бог велит, что по возможности не имей никаких конечных, хотя бы и благородных привязанностей, ибо всякая привязанность уже по самому своему имени есть ограниченность и несвобода духа, а ведь к этой именно свободе духа мы и должны всячески стремиться; напротив, делай всякое данное тебе дело, высокое или среднее, и даже по видимости унизительное, как самое свое задушевное дело, ибо оно есть только поручение свыше для единой истинной цели всего мира, а не самоцель. «И увидел Бог, сотворивши мир, что все весьма прекрасно», именно потому, что всякая вещь, сотворенная прекрасно, исполняет назначенное ей дело, почему весь миропорядок в такой прекрасной гармонии. Вот к этой-то преданности воле Божией и мы

должны стремиться. На этом я постепенно и успокоился. Помоги мне, Господи, дело проповеди в Японии делать именно как Твое поручение. А признаюсь, теперь я даже с некоторым трепетом и трусостью еду в Японию: волнуюсь за то, как я возьмусь за такое великое, многостороннее и широкоцерковное дело, не имея за собой ничего, кроме некоторого желания трудиться с добрым намерением и на добро всем, по слову Божию. Трепетно предстать и пред лицом Преосвященного Николая Японского, этого великого апостола нового времени, из ничего восставившего большое дело (за 37 лет его пребывания в Японии насчитывается православных 20-23 тысячи приблизительно, причем главным образом трудился он один, ибо другие миссионеры возвращались обратно).

После Ардона я был в С.-Петербурге, потом у родных, затем в Москве и в Казани, чтобы проститься с родными и знаемыми, может быть надолго, а с некоторыми и навсегда. Проездом был в Киеве, осмотрел с великим наслаждением тамошние святыни и достопримечательности, был в пещерах, наслаждался лаврским пением и, получивши благословение у владыки митрополита, на курьерском поезде отправился в Одессу. Там я остановился в гостинице «Империал», справил дела по багажу, купил билет на пароход до Афин, куда отцу С. нужно было заехать, чтобы сделать дело и захватить свои вещи. Долго я проискал контору Русского общества пароходства и торговли, ибо никто почти не мог толком разъяснить, где именно она. По заграничному паспорту меня приняли за курьера и взяли только за продовольствие. Измучившись сильно, я сходил в баню, потом отдохнул немного и пошел ко бдению в собор (суббота 25 октября). В последний раз я стоял среди русского народа в храме Божием; весьма было утешительно видеть сильную веру и усердие русских к делу Церкви. Народу в соборе было весьма много, полон собор, и все публика чистая; молятся весьма хорошо, сосредоточенно, после службы почти все с благоговением целовали иконы и выходили чинно, без шума и не торопясь. Пение хорошее, резонанс прекрасный, везде слышно и чтение. Собор весьма большой и очень хороший, в виде базилики, весь открытый посредине, с тремя престолами. Храм усердно был освещен свечами от теплого сердца русского человека, не умеющего молиться без дара или Богу, или бедному во имя Божие. Утром с 6-ти часов я ходил туда же к ранней литургии. Несмотря на ранний час, народ валил туда толпами и набралось почти полно; просфоры на поминовение приносили до «Верую»; после обедни общий молебен; «Херувимскую» и «Достойно» пели киевско-лаврскую с некоторыми сокращениями. Вся служба прошла очень стройно; жаль только, что батюшка все время должен был вынимать просфоры, пусть бы для этого приходил другой священник соборный, чтобы служащий мог служить литургию, как предстоящий пред Богом за народ. Ведь эта забота о вынимании просфор может привести к тому, что в богослужении пастырь утратит всякое воодушевление и для молящихся у него не найдется много духовной силы на утешение и ободрение. Ведь великую тайну спасения всех нужно и совершать именно как тайну благодати, а поэтому самому совершителю ее нужно восчувствовать это, войти в дух священнодействия как можно глубже, чтобы престол был действительно небом - седалищем Царя славы, а священник - ходатаем за народ. Но едва ли это возможно при указанной хлопотливости о внешнем.

Отец архимандрит С. приехал на час позже расписания, и если бы наш пароход отошел как раз по расписанию, то пришлось бы отцу С. остаться в Одессе, а мне за границу ехать одному. Наш пароход «Император Николай II» замечательно большой (по этой линии - до Александрии), чистый и изящный, с большими удобствами. Командир, обрусевший немец, весьма любезный. От нечего делать долго я смотрел, как в разных местах и над разными грузами без устали работала лебедка. С трудом загоняли в пароход стадо баранов и быков, причем последних с опасной борьбой и усилиями; бедные животные, должно быть, чувствуют, что не на радость загоняют их в это страшное, хотя и красивое стойло: упирались, ревели, бились, остервенели до того, что глаза как будто вылететь хотят; их перепутывали веревками, напускали одного на другого, надеясь измучить их взаимной борьбой и потом усмиренных втащить на пароход; иногда быки становились до того свирепыми, что силились перервать веревки, и тогда была бы беда всем их усмирителям, которые спешили забраться кто куда может; и все-таки пришлось в конце концов быков связать и на брезенте лебедкой поднять на пароход.

По незнанию я своего паспорта не предъявил предварительно, но жандарм отрыл меня и перед самым уже отходом парохода попросил у меня, стараясь быть как можно деликатнее в обращении, мой паспорт на отметку. Жандармы тщательно выходили и высмотрели весь пароход, залезли даже в самый внутренний трюм к овцам и только после этого отпустили пароход (в 12-м часу дня, на час позже расписания).

В 1-м классе пассажиров от 15-20 человек только. Беседа больше о пароходных делах, но как-то не вяжется, все почему-то держат себя натянуто, стараясь как будто быть людьми великосветскими и важными. Почти все пассажиры только до Константинополя. 26 октября весь день погода стояла прекрасная: до вечера была приятная прогулка по морю. Ночью была небольшая качка и небо уже заволокло тучами. А к Константинополю стал моросить дождь. Вся красота вида Босфора и проч. пропала. Отчасти видна панорама громоздящихся одна на другую высоких построек почти с самого моря, кругом траурная скромная растительность, наводящая больше меланхолию и негу, которую так любят все народы Востока. Но при ясной погоде действительно прекрасный вид представляет Босфор: постоянная смена разнообразных и причудливых картин природы, окрашенных в разные цвета и тени. В Босфоре засели на мель, так как красный бак снесло в сторону и фарватер поэтому изменился, боковой ветер еще более накренил пароход на мель, и поэтому провертелись тут долго. На берегу в крепости всполошились турки, так как мы против самой их стражи принялись измерять глубину и узнавать грунт дна, но потом, заметивши пущенную пароходом ужасную муть, успокоились и убрались в свои конуры, тем более, что и дождь лил порядочный.

В Константинополе на якорь встали в 4 часа вечера 27 октября, как раз против самой Святой Софии. Скоро и стемнело, так что любоваться долго туманным видом не пришлось. Приходившие на пароход афонские монахи с подворья завтра утром обещали прислать своего проводника Лазаря, чтобы мне с ним побывать в Святой Софии и послать телеграмму от отца С. в Афины. Ночью спал плохо: дул всюду ветер и было холодно, открыли верхние окна, а тепла не прибыло, так как машина не работала. В 7 часов я уже был готов, но Лазарь явился только в половине 10-го часа. С ним от набережной мы долго шли или, лучше сказать, бежали по узким грязным улицам азиатской части города; везде спят и валяются грязные и рваные собаки, которыми так богат Константинополь; везде поразительная грязь и вонь; везде теснота и толчок, причем пешие нисколько не беспокоятся, когда им кричат проезжие. Все оглушительно кричат и лопочут и вообще ведут себя более провинциально, а не так, как следовало бы в большом, да еще столичном городе. На меня встречные турки смотрели с любопытством, как на нового человека: на мне была манчестеровая камилавка, а греческое духовенство и афонские монахи носят суконные камилавки, кверху расширенные. Извозчики безжалостно запрашивают: за час езды запросил 2 меджида (3 р. 20 к.), а согласился на один меджид.

При входе в Софию турок тотчас же вынес две изношенные подошвы, именуемые туфлями, и протянул руку, в которую я и вложил 2 чирека (74 коп.). Предо мной открылась Святая София во всем ее древнем величии, хотя и запачканном магометанами. Вся она открыта со всех сторон: где ни стоять, всюду виден весь внутренний храм. Она есть как бы громадный величественный свод небесный, покрывающий все видимое пространство; и все это так легко и свободно висит над вашею головою. По местам обозначаются запачканные изображения Христа, креста Христова и т. п., - время все-таки постепенно сглаживает все, что непрочно в природе, какова вся турецкая пачкотня по христианской мозаике, с целью изгладить всякий след ненавистного магометанам христианства. Но нет: как помалу проявляются христианские изображения и знаки, так проявится и истинное назначение сего дивного сооружения мудрого царя Юстиниана. Будет некогда день, и Царь-град снова будет осенен знаменем Креста, а знак заходящей и ущербающейся луны действительно зайдет, чтобы дать место истинному свету. Это сознают и сами турки: при взятии Софии ярые мусульмане хотели уничтожить в ней всякий след христианства, хотели стереть всю чудную мозаику, но тогдашний мудрый султан запретил, говоря: все равно придет время и опять, может быть, София будет не в наших руках, а перейдет опять к христианам, пусть же все это остается как памятник христианской древности. Он велел только закрасить все христианское и обратить христианский храм Премудрости Божией в мечеть. И теперешние турки как будто сознают свое временное обладание Софией: они нисколько не заботятся о ее чистоте как о месте, которое все-таки от них отойдет скоро ли долго ли. Внутри теперь все пусто, никаких особенных украшений нет, по полу постланы грязные и рваные ковры. В разных углах слышны молитвы магометан, исправляющих полдневный намаз. И замечательно чудный храм: из одного конца его слышно в другом, хотя богомольцы и не громко говорят свои молитвы. Удивительно, почему у нас в России не выстроят ничего подобного Святой Софии в архитектурном смысле, а непременно всякий храм загромоздят множеством колонн да переплетов, почему в них и не видно и не слышно ничего. Нельзя сказать, что теперь архитекторы не могут построить ничего подобного: ведь у турок все мечети почти построены и строятся в таком же роде. А турки, хоть и обратили Святую Софию в мечеть, а все-таки смотрят на нее как на чужое строение и поэтому, чтобы затмить ее, рядом выстроили другую подобную ей мечеть, которая со стороны Мраморного моря и закрывает Софию. Но зато эта мечеть даже по внешнему виду не имеет величия Святой Софии: на ней все нагромождено да налеплено по мелочам, обличающим подражание, а не создание мудрого строителя; в Софии и внутри и снаружи все важно и величественно, что сразу показывает широту взмаха умелой руки с тонким пониманием высокого дела.

Итак, мы теперь уже далеко от России и плывем в странах чужих и к народу иному, незнаемому. В последний раз в Одессе я молился среди дорогого мне народа Русского. В последний раз и надолго, а может быть, и навсегда я насмотрелся на широкое море веры, которою богат наш народ. Достаточно малого внимания к его духовным нуждам, и наш народ богато проявит всю силу своей церковности. Недаром он вышел победителем из всех постигавших его невзгод во всю тысячелетнюю известную всему миру историю. Вера православная спасла его, но и сама она, как бы закалившись в этих бедах, сложилась в целый характер народной жизни русской. Ни у одного народа его религия не сделалась как бы свойством самого народа, а народ Русский действительно впитал в себя свое православие, которое стало духом его жизни. Деятелем спящим пришел враг нашего спасения и в лице западничествующих разных радетелей народных, утративших прочную почву для себя, посевает разные плевелы; и нужно сказать, что он имел в своем деле успех, создавши разные секты и расколы на Руси. Но вот сам народ наш, этот богатырь по природе, просыпается и начинает стряхивать с себя всех непрошеных радетелей, снова дерзновенно восстает прежний строгий православный строй жизни, а разные новшества мало-помалу идут во тьму и неизве-

стность, где им и место. Мало того, со всех сторон народы, утрачивающие всякую устойчивость в своем быте, с упованием посматривают опять-таки на сего же богатыря - русский народ и ждут от него себе духовной помощи и просвещения, не поддельного, а прочного, основанного на вечных и самобытных началах откровения. Дай Бог, чтобы наш народ действительно сумел явиться светом для всего мира, чтобы он был мудрым и сильным проповедником истины Божией для жаждущих ее, чтобы постепенно все пришло к Единому Пастырю в одно стадо. С сердечною любовью оставлял я это дорогое мне Отечество и горячо желал того, чтобы Бог помог нам и иному народу возвестить устои жизни русской, чтобы и сей народ усвоил дух православия и помощию Божией сделался таким же православным во всех отношениях, как его сосед.

Путь от Константинополя §о Афин

В 3 часа дня 28 октября снялись с якоря в Константинополе и под некоторой качкой идем до Смирны, но по дороге за полночь должны еще остановиться в Дарданеллах, чтобы принять оттуда солдат, и в Митилене.

Октября 29. В Дарданеллах не останавливались, так как при сильном ветре турецкие солдаты боялись пострадать от качки и на пароход не выходили. Перед Митиленой не успели еще остановиться, как на пароход уже вскарабкались каким-то образом туземцы греки, цепляясь за все как обезьяны и наперебой затаскивая к себе в лодки пассажиров и их пожитки. Поднялся невообразимый крик на разных странных языках, среди которых не слышно было, вероятно, только русского; все кричали на разные лады, стараясь как можно перекричать друг друга и захватить к себе пассажиров; слышны были

крики как бы погибающих и отчаянными воплями молящих о помощи. С вещами и пассажирами лодочники обращались совершенно одинаково, перебрасывая и переталкивая все, как чурки. Вот девчон-ку-турчанку лодочник быстро одной рукой схватил с лестницы из толпы, она закричала и запищала, очевидно испугавшись, что висит над водой, а там внизу все спорят и кричат; тогда он и совсем забрал ее к себе под мышку и потом, как мячик, перебросил в лодку; та еще пуще заревела, одна оказавшись в корме и с ужасом посматривая, как вздымались волны и поднимали одну лодку выше другой, причем казалось, что вот-вот сейчас одна лодка влетит в другую и все раздавит под водой. Вот другой с дикими на выкате глазами лодочник, по виду больше похожий на горного разбойника, схватил с лестницы турчанку за пояс, а потом за ногу и живо перебросил ее к плачущей девчонке, которая успокоилась и уже весело смеялась, чувствуя себя не одной, а, может быть, снова оказавшись рядом со своей матерью, хотя и среди страшной сутолоки чужих и сердитых людей. Вот с парохода носильщик бросил целую связку всяких одеял и тюфяков, но вместо лодки прямо-таки угодил в море; брошенное вытаскивают с ругательствами и проклятиями бросившему и выколачивают воду: хороша будет на ночь постеля несчастному путнику. Вот, цепляясь за разные гвоздки и гайки, едва выдающиеся на стенках парохода, сюда взобрался еще лодочник и, от усилий при подъеме как бы ошалевший, набрасывается на всякого, как сумасшедший, с трудом выкидывая изо рта какие-то членораздельные звуки, - подумаешь ругательства, а вероятно, приглашает в лодку, чтобы доставить на берег в приятную гостиницу. Но вот с берега возвратился помощник капитана парохода и получил разрешение встать на якорь; трапы опустили, суматоха тут еще больше поднялась: буквально скакали и бросались один через другого, по-видимому нисколько не опасаясь столкнуть соседа или от него быть столкнутым и полететь в бурное море, может быть, навсегда, вместо того чтобы попасть на берег, как будто па-

роход вот-вот уйдет опять в море. И это обыкновенное дело - сесть в лодку - вышло целым скандалом. Только и слышны крики и взвизги, причем вся эта разношерстная толпа все-таки понимает свой своего. Вот один пассажир, бросивший свой багаж с парохода в лодку, сам попал в другую и, заметивши свою ошибку, указывает лодочнику на ту лодку, но хозяин не пускает, а может быть, и уверяет, что-де не беспокойся, все равно довезу, а добро не пропадет, ведь мы знаем друг друга, хоть кричим один на другого; пассажир покричал, да и поехал на берег. С ветреной стороны трап стали поднимать; бывший в это время на трапе и перекрикивавшийся с хозяином или с лодочником носильщик вдруг стал припрыгивать на приподнимавшемся трапе, сначала он хотел было браниться, потому что глаза его приняли еще более свирепый вид, а потом заметил на пароходе смотревшую в его сторону голову помощника капитана и сам поскакал торопливо наверх, припрыгивая, с опасностью незаметно слететь в воду. И долго еще потом продолжалась эта суматоха крика, возни, брани и проч. В Митилене мы стояли от 10 до 12 часов дня 29 октября. Городок красивенький, тянется панорамой домов, высящихся один над другим по горам и горушкам среди стройной и навевающей меланхолию восточной растительности. Вдали на горе виднеется хорошая православная греческая церковь.

В Смирну нужно было поспеть до заката солнца, иначе не пустят, по мусульманскому обычаю. Мы пришли как раз перед закатом солнца, около 5-ти часов. При остановке та же самая безалаберная осада лодочников, что и в Митилене. Смирна большой и очень красивый город. На горе виднеется памятник на месте мученической кончины св. Поликарпа Смирнского. В другой стороне видны прекрасные греческие храмы с высокими куполами и даже колокольнями. По сторонам возвышаются покрытые разнообразною растительностью горы. По городу ходит конка, слышны свистки железной дороги. На рейде стоят два броненосца: белый прекрасный американец, появившийся

здесь, вероятно, после того, как в армянскую резню турки кстати избили здесь и американских миссионеров (за что, не знаю), и серый немец, кажется «Августа», первый выпаливший в критян в последнюю греко-турецкую войну. Стоят и грязные турецкие броненосцы, -вероятно, без всякой службы, да и без людей, как подобает турецкому флоту, по крайней мере, на этих броненосцах не заметно никакой жизни.

Октября 30. От самой середины Черного моря очень холодно, дует холодный и все усиливающийся ветер. Есть и качка порядочная, но я пока не ощущаю ее скверного действия: что-то будет дальше? Сегодня утром погода по-прежнему холодная и ветреная, на берег неприятно было сходить, и я только с парохода полюбовался на Смирну. В 2 часа дня снялись с якоря и идем прямо до Пирея, нужно было остановиться в Хиосе, но оттуда даже сигнал был, что по случаю разгулявшегося ветра сообщения с берегом не может быть. С 10 час. вечера ветер разгулялся с такой силой, что наш пароход, очень большой сравнительно, качало и кидало во все стороны. Разгуливая по палубе, невольно приходилось приседать к полу, так как пароход принимал положение валяющегося с одного бока на другой, так что трудно было устоять на своем месте, а если потерять равновесие, то и в воду можно угодить. Я пошел в каюту, разделся и лег в постелю, но имел неосторожность закутаться одеялом: желудок скоро согрелся, и качка начала было на меня действовать худо; я поторопился освободиться от одеяла и скоро спокойно заснул и проспал до 7 часов.

Октября 31. Оправившись после сна, поспешил на палубу освежиться и полюбоваться здешними видами. Холод как будто еще усилился, а горы кругом покрылись даже снегом. Скоро издали открылись Пирей и Афины, виднелись Акрополь и гора св. Георгия. Перед Пиреем нас нагнал египетский пароход, который из Константинополя должен был выйти позже нас и прямым рейсом прийти в Пирей раньше нас и уже уйти оттуда еще вчера вечером; оказывается,

после нашего выхода из Константинополя поднялся такой страшный ветер и снег, что тот пароход не смел даже и с якоря сняться и вышел уже на 16 часов позже. Ночью его качало сильнее нас, ибо он много меньше нашего парохода. Чтобы войти на стоянку в гавань, пароход наш должен был сделать крутой поворот, что потребовало много времени, так как поворачиваться очень тесно. Не успели еще якоря бросить, как масса греческих лодок напали на пароход, как голодное воронье, крича на всякие лады, так что шум поднялся гораздо больший, чем в Митилене. Через посольского комиссионера Анжело мы без всякого таможенного осмотра получили свой багаж. Машина от Пирея до Афин ходит через полчаса. До вокзала прошли пешком и постоянно видели то полунагих беглецов полуразрушенной Фессалии, которую турки во время схватки с греками разнесли совершенно и опустошили, то полуодетых солдат-добровольцев, которых теперь выпустили из армии на произвол судьбы. Очень грустно смотреть на тех и других. Их положение хуже, чем французов, бежавших из Москвы в 12-ом году: последние бежали из неприятельской страны, а эти бродят по своей родине и даже по столице, и никому до них дела нет; когда они только еще шли на войну, тогда все греки, особенно столичные, провожали их с пением и ликами и т. п. овациями, а теперь, разбитых, никто и куском хлеба накормить не хочет. Понятно, что всей этой голой и голодной бродячей команде ничего не оставалось, как пуститься в грабеж, и они действительно разносили целые магазины и т. п. и даже почему-то недавно разнесли порядком бельгийское посольство.

На полях между Пиреем и Афинами видны несчастные греческие войска, проделывающие школу военного искусства, очевидно на деле научившись, как опасно иметь дело с вооруженным врагом, не запасшись против него ни оружием, ни военным искусством, ни средствами и т. п. Но теперь уже поздно, теперь, греки, пора бы вам посмириться и не гордиться, а лучше делать самим свое дело внутреннего упорядочения... Нет, они еще и теперь говорят, что все-таки победят турок, только вот прежде вышли не совсем готовыми.

Афины - городок небольшой, красивый; церквей видно порядочно, хотя, большею частию, церкви небольшие; улицы узкие и грязные. Нравы самые восточные: все идут и кричат, а некоторые даже поют, как будто у себя в саду. Около 11 часов утра мы были с отцом архимандритом С. в квартире посольского священника; квартира нанятая, не очень большая и не совсем благоустроенная. В комнатах ужасный холод; поторопились поставить две печки, отопляемые коксом, и помаленьку набрали тепла, скоро, впрочем, исчезающего. А без печек совсем закоченели, зуб на зуб не попадал. Вечером отец Сергий был у посланника, и тот пригласил его и меня на воскресенье к завтраку. В 7 час. вечера мы оба были у митрополита Прокопия, кончившего курс в нашей Московской Духовной академии. Нас тотчас же угостили, по восточному обычаю, глико (варенье, вода, вино и опять вода). Владыка одет в черную греческую рясу, на голове греческая камилавка с расширяющеюся верхушкой, под камилавку забраны волосы. Он очень бодрый, большого роста, на вид приятный, не заметно в нем греческого коварства и лукавства; очень любезно он с нами побеседовал, между прочим, о своем плане завести здесь семинарию наподобие наших. А под конец спросил отца Сергия: а как теперь думают в России о Греции, как относительно субсидий? Отец Сергий сказал, что теперь, кажется, поворот в пользу греков, газеты и журналы толкуют в этом духе, собирают разные пожертвования в пользу пострадавших и т. п. Немало удивило меня, когда владыка во время разговора преспокойно закурил, у нас в России это немыслимо, а на Востоке табак - общая забава и привычка. Около 8 часов мы вышли от митрополита и услыхали звон, похожий на наш русский набат; отец С. объяснил, что завтра там, где звонят, праздник св. Космы и Дамиана, и поэтому всю ночь будут звонить, и всякий проходящий может звонить сколько ему захочется. Погода, кажется,

переменяется на тепло: все стихло и становится тепленько, хотя днем и порошил легкий снежок. Мы прогулялись по нескольким кварталам и возвратились домой. По улицам всюду толчется народ. Всюду горит электричество. Здания все красивые, из горного камня.

Ноября 2-го мы с отцом С. служили литургию в посольской церкви. Поют стройно и красиво, но очень сокращают службу (бдение один час с четвертью). Утешительно то, что все члены посольства обязательно бывают в церкви. Церковь очень хорошая - в миниатюре Святая София. Только напрасно устроены три маленьких престола вместо одного просторного. Живопись старинная, очень хорошая, хотя не лишена некоторых ошибок: например, св. Мученик Павел изображен в виде настоящего грека. Богомольцев набралось довольно порядочно. Был и посланник, человек пожилой и очень благочестивый; после литургии мы были у него на завтраке, очень любезен и предупредителен.

С 3-го ноября погода установилась замечательно прекрасная: солнце не жжет, а как бы убаюкивает своими мягкими теплыми лучами, окружающие горы и весь воздух преисполнены самыми мягкими отливами цветов, получается впечатление как бы от мягкого зеленого бархата. Легко и приятно дышится здесь.

Ноября 4-5 числа мы ходили по разным достопримечательностям Афин. Забрались на Акрополь, представляющий из себя высокую гору, заваленную разного рода развалинами и остатками памятников старины. Видели остатки самых древнейших построек еще простого вида, потом остатки пелагических построек, воздвигнутых из громадных горных, почти необделанных каменных глыб и брусьев. Но вот и прекрасные остатки уже классических построек. Отделка замечательно роскошная, чистая и правильно размеренная. Например, если между двумя параллельными провести к ним множество перпендикуляров, то середина всего этого ряда будет казаться непременно как бы выпуклою; вот во избежание этой ошибки глаза древние строители греки при устроении колоннад укорачивали средние колонны, почему некоторой кажущейся неправильности у них никогда и не заметно. На самой вершине Акрополя - остатки прекрасного и большого древнего храма, который был и языческим, и христианским, и мечетью, и костелом, потому что разные народы и верования побывали здесь. А теперь он стоит как памятник древнего величия, полуразрушенный и полуразрушившийся, отчасти окруженный некоторым вниманием археологов. Все постройки из прекрасного здешнего мрамора. Удивительно, как тогда могли на прекрасные высокие составные мраморные колонны поднимать таковые же толстые, длинные, чисто обтесанные балки, которые и теперь видны в целом их виде. По соседству - маленький музей, в котором собраны разные остатки колонок, фигур, статуй и резьбы. Вот, например, группа, изображающая вестников о Марафонской победе: поразительно тонкая работа, представляется, как бы самая тонкая одежда надета и развевается в разных складках на бегущих, до того тонкая, что как бы виднеется самое тело, поразительно искусно. Фигуры большею частию раскрашены, и почему-то глаза делали в косом виде, так, например, как у японцев. С Акрополя открывается прекрасный вид на город и окрестности. Вдали виднеется мягкая зеленая шапочка, это - масличная роща, в разных местах высятся и опускаются горы и холмы с мягкими на солнце переливами красок и цветов. Так бы и смотрел все вдаль и вдаль. На горе св. Георгия виднеется монастырь его. Уютное для спасающихся местечко, не скоро к ним попасть можно. А от Ареопага, в котором св. апостол Павел проповедовал и привел к вере св. Дионисия Ареопагита, Дамарь и некоторых других, от него почти и следов не осталось никаких, кроме выдающихся из земли камней на его месте. Он ниже описанного Акрополя. Заходили в панораму, изображающую осаду Парижа немцами в 70 году; это большое здание, где в картине изображена вся эта история. Впечатление получается очень сильное: все представляется живым, пред глазами происходящим.

Заходили и на стадии восстановленных недавно олимпийских игр, при открытии которых были даже члены Синода. И как радовались тогда греки, что восстанавливается будто бы блестящая пора их истории! И вообще они большое усердие прилагают к восстановлению всего языческого, а о христианских памятниках и не думают, даже место первой проповеди о Христе - Ареопаг, в котором проповедовал апостол Павел, в совершенной неизвестности и презрении завален всяким мусором. Но вот и плод сего восстановления язычест-

7

ва: поражение от турок. Вот и наука на предки . И теперь греки помаленьку действительно начинают приходить в себя: кроме военных упражнений и пальбы из пушек, которые будто бы во время войны оказались наполненными землей вместо пороха, теперь тщательно обсуждают и дело государственного управления, проверяя и просматривая дела и деятелей и изыскивая исхода в беде. Мало того, новый военный министр Смоленский решил завести полковых священников и проповедников, чтобы насадить чисто церковную и чистую жизнь в войсках. Давно бы нужно додуматься до этого. Дошло дело до того, что даже маленькие ребята хулили все святое. А про общее-то настроение народное нечего и говорить: оно сплошь светское и западническое, только еще в худшем смысле, чем на Западе, ибо там это свое, а здесь перенятое из подражания. Поэтому здесь все европейское только наружу: парламент, в котором только лично считаются и играют в постоянные мелкие, а не государственные партии; презрительное отношение к православным храмам, в которых устраивают народные собрания по гражданским делам и выборы; есть академия наук без академиков; чистота и порядок культуры в разных изобретениях и усовершенствованиях при сплошной грязи улиц. Как и все восточные народы, греки ужасно любят форсить, скрывая под форсом неопрятность, которую-де никто не видит. Все страшно интересуются политикой, и везде встречаются особые кофейни, постоянно переполненные читателями газет, горячо спорящими по поводу газетных известий. И утром, и вечером, и днем городские сады и бульвары всегда переполнены гуляющими, которые в конце концов даже засыпают на лавочках тут. Впечатление такое, что как будто весь город наполнен дачниками, собравшимися с разных сторон отдохнуть в приятном афинском климате после трудов праведных и

вот на отдыхе наслаждающимися и развлекающимися прогулкой и

8

пустой беседой о политике. Еще дееписатель сказал, что афиняне только тем и заняты, как бы узнать что-нибудь новое.

Были на кладбище. Прекрасные мраморные памятники, но большею частию в языческом вкусе; на некоторых нет даже и маленького знака креста, вместо него на некоторых изображены разные масонские знаки; на одном изображена фигура прекрасной женщины (портрет умершей), но совсем не в целомудренном виде, притом спиной сидящей к церкви, а лицом с улыбкой, приветствующей входящих на кладбище; на некоторых изображен ангел, по-видимому удручаемый печалию, хотя следовало бы изобразить его в молитвенном положении. В церкви пели вечерню. По здешнему обычаю, царские врата были открыты; поют два псалта по очереди и очень осмысленно, не торопясь; устав тщательно исполняют, верно соединяя октоих с минеей. Вся служба идет не торопясь. Священник внятно говорит екте-нии, а псалт говорком ему ответствует тенором, а в это время стоящий позади батюшка басом ему подтягивает, не произнося ни одного слова. Священник, говоря «мир всем», не оборачивался к народу, а в полуоборот благословил, на отпусте он истово все время крестился. Хотя и будничное богослужение, а оно мне очень понравилось своею истовостью; особенно истово все исполнял один пожилой псалт, одетый в светское: он пел и читал выразительно, как будто сам глубоко чувствуя все читаемое. Исполняли все стихиры и богородич-ны без пропусков. Видели могилу недавно (в 1896 году) умершего афинского митрополита Германа, замечательного самоотверженного и неутомимого труженика в деле упорядочения здешней церковной жизни. Земляки его построили прекрасный склеп, в который через три года переложат его останки. Этот святитель умер ударом от переутомления. А трудился он весьма много над преобразованием здешних порядков: духовенство совершенно необразованно и менее церковно, чем его паства, проповеди никакой нет, даже архиереи почти совсем необразованные, за некоторыми исключениями. Чего же ожидать от них для Церкви Божией, если при непросвещенности-то и отсутствие духа церковности? Покойный Герман устал, трудясь на этом поприще совсем один. У его преемника митрополита Прокопия есть намерение завести семинарию наподобие наших русских, но кто же здесь-то будет заведовать этим делом, которое должно быть закваскою всего дальнейшего? Во главе теперешней семинарии здесь стоит живущий на покое митрополит Пентаполийский ; на одном публичном чтении он говорил, между прочим, следующее: «Благий Промысел Божий так устроил, что в конце ветхозаветной истории эллинизм исполнил всю вселенную своим могуществом и влиянием, потом явилось христианство, эллинизм и принял его в свой дух, объединил и распространил, как сам охвативший ранее весь мир; поэтому если бы не было эллинизма, то, кто знает, может быть, и до сих пор христианство не имело бы такого широкого распространения, оставаясь простой иудейской сектой?» На это один студент университета (медик) ему заметил публично: «Мне думается, что дело было наоборот: эллинизм, охвативший все, отживал свое время, как утративший дух, и вот христианство вложило свою настоящую новую силу в эту некогда всех объединившую форму культуры и явилось новой невиданной дотоле силой жизни, исполняя собой все и всех».

Хорошо то, что здесь семинаристы ходят в духовном платье, даже в рясе и камилавке, но без надлежащего руководства и наставления и это не помогает: они спокойно и даже вольно всюду разгуливают, не кланяясь ни одному духовному лицу, кажется представляя себя ужасными джентльменами. В порядках много заметно хорошего, видно, что старый широкий и глубокий церковный дух греческий есть и теперь; но при современном европейничании греков все это хорошее ужасно загрязнено. А ведь Греция была просветительницей всего Востока и нас русских. А теперь что сделали с нею ее прогрессисты? Грустно смотреть. Молодых богословов, монахов и светских, посылают в немецкие и иные европейские университеты, а в Россию и не думают, свысока на нее посматривая, как на отставшую от света народность, привязавшуюся к своему православию, тогда как нужно-де стоять выше всяких предрассудков и идти по пути прогресса. При этом нужно заметить, что греки-духовенство постоянно жалуются, что им жить нечем, что поэтому у них такое невежество и непорядки в Церкви. А умер один такой жалобщик на свою бедность, так и оказалось, что своему брату священнику оставил громадный капитал.

Ноября 7-го встретили преемника здесь отцу архимандриту Сергию. Он прежде был с отцом Сергием в Японии, но возвратился оттуда, вероятно соскучившись по родине. Вот это сильное искушение для нас миссионеров, бороться с ним иногда бывает и не совсем под силу. А впрочем, везде земля Господня: если и возвратиться придется

на родину, нужно, забывши заднее, спокойно и твердо простираться

10

в переднее , не полагаясь на себя и ища помощи свыше.

Ноября 8-го служили оба архимандрита и я; за литургией был в алтаре архиепископ Халкидский Евгений. Когда кадят ему или кланяются, то он только приподнимает к груди благословляющую руку и двигает пальцами, вместо всей руки. Вечером мимо квартиры проходила погребальная процессия, - должно быть, погребали богача или важного человека, потому что шли три архиерея (один в мантии, епитрахили и омофоре, а два без мантии), один архимандрит в клобуке (здесь, вместо митры, архимандрит от прочего духовенства только клобуком и отличается, а остальные все ходят в камилавках) и много священников, стройно в два ряда, все в самых белых легких облачениях.

Путь от Афин jo Рима, через Bap-rpaj

Ноября 9-го был в афинском соборе - за литургией, но, к сожалению, подошел только во время трисвятого. У греков утреня вместе с литургией; после славословия тотчас же и благословение на литургию. Певчие поют на хорах; напевы все партесные, какие мы слышим постоянно в России; но они их выводят бесконечно замысловатыми руладами. Служили два священника, причем стояли оба пред престолом, а не сбоку один, как у нас; да и престол имеет продолговатую форму, так что служащим так и удобнее стоять. После чтения апостола один из батюшек, кажется стоявший налево, благословил диакона на чтение Евангелия, сам вышел на амвон и стал к народу лицом; а диакон пошел на кафедру, устроенную для этого посреди церкви, у левого столба, высоко-высоко; внизу против кафедры встали два мальчика со свечами, одетые в белые стихари. И во все время чтения Евангелия (левый) батюшка без камилавки стоял на амвоне лицом к народу, а правый батюшка в камилавке оставался пред престолом. (Служебники у греков лежат на престоле.) Диакон тщательно и красиво, даже и для меня русского, выводил на греческий лад Евангелие о гадаринском бесноватом, с разными красивыми переливами в голосе на одном каком-либо слове или слоге. Народ заметно пододвинулся к кафедре и с особом интересом и удовольствием слушал свое церковное греческое чтение. И как только диакон свое чтение закончил, народу добрая половина вышла из церкви, как бы прослушавши все для них интересное. Это живо напомнило нашу Москву, где тоже многие приходят в церковь послушать или паремии, или апостол и Евангелие, громогласно читаемые диаконом или псаломщиком; и там тоже после чтения многие из церкви уходят. Различие только то, что здесь диакон, да и все почти, служат тенором, и тенор самый, так сказать, церковный и народный голос, а у нас в России любят громкий бас.

Передавши священнику Евангелие и о чем-то с ним поговоривши, диакон, став под самым амвоном, вместо обычных нескольких ектений сказал только несколько (до трех) прошений, а хор пропел «Господи, помилуй» по однажды три раза и, по возгласе священника, запел: «Иже херувимы». Во время херувимской кадил правый священник; на народе он несколько раз покаживал очень долго, а потом, не обращаясь лицом к алтарю, как у нас, сбоку покадил на иконы Спасителя и Божьей Матери и пошел в алтарь. По окончании каждения правый священник, приложившись к антиминсу и престолу, вышел на амвон и трижды благословил народ крестообразно по-архиерейски обеими руками, левый только однажды и одной рукой, а диакон только поклонился. Во время входа диакон возгласил, кажется, «всех вас православных христиан да помянет Господь...»; старший священник поминал, кажется, как поминает архиерей, а впрочем, не уверен, только что-то очень долго; а младшему священнику, стоявшему с копьем в руках, так ничего и не пришлось говорить. Обычное после входа благословение диакону, кажется, хотел возложить младший священник, но потом подоспел старший, что-то поговорил с младшим, помотали друг на друга головами, грозно посмотрели и закончили свои переговоры, но благословил диакона уже старший. Диакон вышел из алтаря и стал на второй ступеньке амвона, а царские врата, после его выхода из них, затворил, к великому моему удивлению и смущению, какой-то франт в пиджаке и сорочке, и при этом не сбоку как-нибудь затворял, а прямо-таки стал посредине врат и захлопнул. А до этого времени с начала службы царские врата были отворены.

Символ веры и молитву Господню прочитал псалт. Возгласы почему-то больше говорил второй священник. Он же, через отворенные тем пиджачником царские врата вышедши на амвон, говорил и возглас: «благодать Господа нашего Иисуса Христа», в начале его крестообразно благословил дары воздухом и им же потом весь народ; потом в вполуоборот на правую сторону возгласил: «горе имеим сердца» - и затем, совсем обратившись на правую сторону: «благодарим Господа» - и ушел в алтарь вместе с диаконом, доселе стоявшим под амвоном направо с приподнятым орарем. Хор пропел только «Достойно и праведно есть» без дальнейших слов. Читая молитву: «Еще приносим Ти словесную службу, и просим и молим...», священник сделал поклон пред престолом, что и правильно, так как этою молитвою и испрашиваем благодать Святого Духа на дары; а слов: «Господи, Иже Пресвятаго Твоего... Сердце чисто созижди... Не от-вержи мене от лица Твоего...» - этих слов греки не произносят. По освящении даров священник долго кадил на них. Возгласы: «Во первых помяни, Господи» и далее до ектении говорил уже первый священник, а второй в это время всем, стоявшим в алтаре, и духовным и светским, раздавал антидор, предварительно крестообразно обративши его над освященными дарами. Всякий раз на возглас: «мир всем» - царские врата отворялись наполовину. Завесы совсем не употребляют. Диакон и входил, и выходил царскими вратами, сам отворяя их и из церкви, если они затворены. После причащения в алтаре первый священник уже разоблачился, как будто ему и делать теперь уже нечего, и спокойно в одном белом подризнике разгуливал по алтарю. Народ, прослушавши какой-то концерт запричастный, отчасти повалил вон из церкви, а отчасти пошел толпой к алтарю; я с радостью предположил, что все, вероятно, проповедь подходят слушать, но нет: некоторые целовали иконы, а некоторые подошли, чтобы получить антидор. В общем, тут поднялся такой шум, что диакон ектению: «Прости приимше», а священник молитву: «Благослов-ляяй благословящия Тя, Господи» проговорил наскоро и больше для себя. По окончании заамвонной молитвы, которую священник произнес, стоя на амвоне пред иконой Спасителя, он, не оборачиваясь, тихонько благословил народ и ушел в алтарь. Хор, пропевши «Буди имя Господне», уже ничего потом не пел. А священник, кажется, в одном подризнике (хорошо не припомню) раздавал всем подошедшим антидор. Так конца литургии я и не слышал, ибо шум еще более увеличился и священник уже ничего не говорил, кроме каких-то слов при раздаче антидора, может быть, как у нас: «щедр и милостив Господь», а может быть, это и был отпуст и все прочее.

Но каково же было мое смущение, когда я увидел, что все мужчины, получивши антидор, тут же надевают шляпы и идут вон или еще продолжают в таком виде разгуливать и разговаривать между собою! Теперь-де уже окончилось Божье дело и церковь как будто перестала быть храмом Божиим, следовательно, и шапку на голову, ибо без шапки не просвещенно, не благородно. Да и вообще надо заметить, что хотя народу в храме все время было очень много, но все они стоят да посматривают вверх или по сторонам храма, как будто по новости в чужом месте осматривают все. Самое богослужение греческое мне очень понравилось: много в нем хороших простых обычаев, весьма осмысленных. Только что описанное, например, богослужение по своим действиям есть самая простая беседа с Богом и от Бога обращение к богомольцам с пожеланием им благодати Святого Духа; особенной вычурности и деланности в обрядах, которыми отличается, например, богослужение католическое, здесь нет; здесь, напротив, действия представляются самыми простыми и естественными. В этом отношении наше русское богослужение немного удалилось от своей простоты; например, непроницаемые царские врата представляют как бы нарочную преграду между алтарем и народом, почему и все возгласы исключительно к народу, как бы слово от Бога, произносятся чрез эту преграду. Конечно, бывает, что самая простота в обрядах и действиях становится искусственною, как, например, в богослужении протестантском, где все представляется чем-то придуманным, почему получается впечатление как бы от детской игры, когда дети представляют себя большими: серьезности, глубины и возвышенности обряда незаметно. Этого нет в чинопоследованиях греческих: тут, напротив, все, при своей простоте, возвышенно и глубокосерьезно, незаметно никакой деланности; напротив, весь смысл богослужения как бы естественно вылился в этом обряде. Жаль только, что и это греки сумели как-то загрязнить: священнодействующие за богослужением ведут себя уж очень просто, по-домашнему, постоянно зачем-то оборачиваются к народу, переговариваются и т. п.; даже сами греки говорят, что у них не проходит ни одного богослужения, чтобы служащие между собою не побранились. В этом отношении здешнее богослужение и церковная жизнь мне много напоминает нашу Грузию: то же небрежное, совершенно запросто, обращение со всем священным, спутанность и бестолковость в делах, необразованность духовенства и положительное религиозное невежество паствы и неуважение ее к духовенству, потерявшему в ее глазах почтение, грязь в местах священных, погоня за наживой и т. п. Да, силен дух антихриста в современной жизни; это он все нам преподносит пилюли под разными видами; стараемся ли мы дать им противоядие?

Собор очень красивый и обширный, в виде базилики. Живописные иконы очень хорошие; в алтаре на стенах написаны разные изображения святых, а в главной апсиде в куполе изображение Божией Матери - Нерушимой Стены; в храмовом куполе - образ благословляющего Спасителя, все - прекрасно. В западной части храма налево - гробница Цареградского патриарха Григория V, повешенного турками на воротах патриархии в Константинополе. Вечный ему покой от Бога за его верное мученичество. В соборе я видел какого-то в пиджаке и прочем светском, но с длинными волосами, как у нашего духовенства; он важно расхаживал по храму; по словам отца Сергия, это - псаломщик; здесь некоторые из псаломщиков, соединяя старые обычаи с новыми нарядами, вот так и ходят. Странно. Весьма жалею, что не попал к утрене и не познакомился со всем строем греческого богослужения.

Ноября 11-го. После долгих колебаний - по какому пути теперь отправиться до Японии и на каких пароходах, мы решили ехать через Америку: отец архимандрит С. путь через Индию уже видел, так что для него он уже не представляет интереса; по его «Письмам с Дальнего Востока» и я немного знаком с теми местами; мы и решили воспользоваться случаем, какого в другой раз, может быть, и не будет, - осмотреть Рим и познакомиться с католичеством, хоть отчасти; посмотреть и на Новый Свет - чем он живет, тем более, что Япония переполнена американскими миссионерами. Руководителем на дорогу взяли мы себе компанию Кука с сыном, взявшего за всю дорогу в 1-ом классе, с продовольствием, по 775 рублей золотом; нас будут везде встречать и провожать агенты Кука.

Ноября 11-го, во вторник, мы с отцом архимандритом С. отслужили литургию, после которой отец архимандрит А. для нас совершил напутственный молебен, а потом отец диакон попросил сняться на его ручной фотографии - на память. В 12 час. дня провожаемые большой компанией уважающих отца Сергия и отчасти моих новых знакомых сели на поезд и в 7-ом часу вечера были в Патрасе, где нужно было сесть на пароход до Бриндиза в Италии. Удивительно богата афинская равнина и вообще вся эта местность: сплошь тянутся масличные рощи, виноградники и разные фруктовые сады; весьма тучная равнина. Прекрасные виды кругом на горы и долины; местами море, на берегу которого все время тянется железная дорога, так прекрасно высматривает, что как будто просится на фотографию. Греческая железная дорога, сравнительно с нашими, весьма неудобна: вагоны узкие, в каждом купе по четыре человека, причем можно только сидеть, а о сне нечего и думать; уборных тоже не полагается; на станциях поезд долго не стоит. Еще за одну станцию до Патраса наш поезд заполонила целая масса носильщиков и агентов разных компании туристических и гостиниц, и все они предлагали свои услуги. Нашли мы Кука, но вместе с ним нас встретил еще наш консул грек, и повели они в гостиницу, где в прекрасном номере мы оправились и подчистились, а потом нас пригласили откушать. В 1-м часу нас посадили на пароход «Сциллу» главной итальянской пароходной компании, и почти сразу же снялись с якоря. Пароход старого типа, очень узкий и небольшой, если будет качка, то покачаемся сильно. Прогулявшись немного по палубе, мы легли спать.

Ноября 12-го в 8 час. утра мы были в Корфу, тогда как по расписанию предположено было доехать сюда только в половине 12-го часа. После завтрака в 10 час. мы гуляли по городу. Удивительно прекрасное местечко. Это сплошь сад из маслин, апельсин, бананов и других растений; растут громадные кактусы, цветут разные прекрасные цветы; воздух пропитан какими-то пахучими пряностями. Говорят, здесь климат почти круглый год ровный: жара и холод своевременно умеряются и теплым поясом, и близостью моря, и богатством растительности. Благорастворенное местечко. На конце города на маленьком морском островке, близ берега, небольшой женский монастырь; а на другом островке - храм. Против него на другом берегу - дворец австрийской императрицы на прекрасном месте, как бы совершенно утопающий среди богатой растительности. По городу весьма много церквей, хотя и маленьких. Заезжали в храм, где покоятся мощи святого Спиридона Тримифунтского, но рака открывается только 4-5 раз в год: в дни памяти Святого и в дни памяти об избавлении от разных общественных бедствий. Храм устроен несколько в католическом духе: алтарь отделяется от храма несколькими колоннами; царские врата - одна дверь, которая во время богослужения, вероятно, отворяется, по греческому обычаю; живопись отчасти в итальянском духе. Оказывается, этот храм - частная собственность фамилии Булгарис. Постоянно приходят богомольцы. Поднимались на старую крепость, устроенную в былые времена венецианцами; на верху ее теперь маяк, а в самой крепости казармы; с маяка прекрасный вид на весь город и окрестности. Город не маленький, но построен весьма тесно, так как строился между стенами, следы которых еще и теперь весьма сохранились; поэтому дома очень высокие, отчего по улицам (узким) какой-то мрак. На верху одной высокой горы в подзорную трубу мы рассмотрели монастырь, простым глазом совсем невидимый. Вот куда забрались святые подвижники. Заходили в Королевский дворец, расположенный среди прекрасного сада; герани, за которыми у нас в России так ухаживают в домах и теплицах, здесь свободно растут как обычное садовое растение. В одной из комнат дворца - замечательная картина мученической кончины патриарха Григория V . Дворец небольшой, в виде круга. В нем, кажется, давно никто не живал. В 5-ом часу снялись с якоря. На обед вышел еще молодой итальянец, а на завтраке были только мы двое да капитан. Отец архимандрит С. со своим маленьким запасом итальянских слов вступал было в разговор с капитаном, но тот коротко отвечал и потом молчал все время. Очевидно, только и провозя случайных пассажиров, подобных нам невегласов по-итальянски, он и сам привык молчать. Всю ночь был сильный ветер. В 1-ом часу ночи пришли в Бриндиз в Италии; спали на пароходе до 5 часов, а потом прошли в таможню, где нас скоро отпустили, слегка посмотревши по нашему указанию; только спрашивали - не везем ли табаку, чаю. Очевидно, о багаже судят по человеку.

Ноября 13-го. На вокзале к нам привязался кто-то в форме, говоря, что вещи он занесет в регистр, как багаж, если не дадим ему 2 франка. Чтобы наделить нищего, мы дали. Удивительное попрошай-ство! И он при всех не стыдится так поступать; очевидно, это здесь совсем дело обычное и никто этим не соблазняется. После нам рассказывали, что действительно здесь везде ужасное обирательство, и только поддаться этому, то кругом оберут. Говорят, иногда заходит в квартиру человек и настоятельно требует такой-то суммы денег под угрозой убить и т. п.

В девятом часу утра приехали в Бари и там остановились, чтобы поклониться мощам святителя Николая Чудотворца, почивающим здесь в одном католическом храме. Улицы в городе узкие и грязные, хотя город и довольно большой; везде толпы любопытствующих пра-здношатаев с длинными трубками в зубах, причем все почти курят нечто вроде турецкой махорки. Итальянцы большею частию бреются, должно быть желая казаться молодыми; но все зачем-то носят длинные усы. И все такие сердитые, как будто и говорить не хотят, если не дать хоть сантима (меньше копейки).

Собор святого Николая представляет из себя большую базилику с колоннами из прекрасного мрамора; верхний храм очень высокий, с многочисленными боковыми престолами, как приделами к главному. На потолке и на стенах главной апсиды - живопись рококо, не совсем хорошая. Главный алтарь отделен от храма четырьмя колоннами, напоминающими наш иконостас, как преграду. Над колоннами большой резной крест. Рядом с главным алтарем в левом приделе совершали заупокойную мессу; патер и прислуживавшие диаконы и, должно быть, иподиаконы или псаломщики были в черных облачениях. Под аккомпанемент органа кто-то на мотив, напоминающий оперетки, выводил какую-то молитву или песнь. По временам что-то читали диаконы и чтец. Диаконы у престола же ведут себя весьма легкомысленно и небрежно, даже пересмеиваются с богомольцами и клириками. У католиков настоящих диаконов нет, а те же патеры в богослужении прислуживают служащему, надевая только иное облачение. Боковые престолы расположены по стенам, правой и левой, а главный, значительно отступя от передней стены, на возвышенном месте посредине храма, под самым главным куполом. Спустились в крипту, где и почивают мощи святого Николая; там множество народа, так как два патера одновременно на двух престолах совершали тайные мессы. В храме совершается только одна месса с пением и игрою ежедневно, а остальные тайны. Оказывается, у католиков всякий патер ежедневно должен причащаться: хороший обычай, только бы содержать его на высоте. На престоле, под которым почивают мощи, совершал мессу старенький седой патер; он причастил облатками двух женщин, на коленях стоявших перед решеткой. Все проходившие против престола немного приседали, изображая тем свой поклон благоговения к святыне. Когда в боковом приделе патер уже кончал свою мессу, там собралось множество других патеров, и принялись они что-то петь и читать сообща и поодиночке; потом встал один помоложе и прочитал как будто житие или историю какую. (Патеры носят сверх подрясника белые накидки с кружевными обшивками.) Когда и на престоле святого Николая патер окончил свою мессу, нас пригласили за решетку только двоих, да еще проникла какая-то дама. Пришел довольно нечисто обритый патер старичок, надел нечто вроде епитрахили. Опустился перед ракой на колени и что-то читал по письменной книжке, а псаломщик что-то кратко ответствовал. Уж не присоединение ли к папе читает старичок? - подумал я: ведь здесь же принимала унию и Черногорская Княгиня. Кто их, католиков, разберет, ведь им достаточно для огласки и того, чтобы прочитать молитву и сказать, что присоединили к папе; присоединенным не будешь, а они накричать могут по этому поводу. Ведь у них, например, крещение, по словам самих патеров, нередко так совершается: попалась навстречу патеру женщина язычница с мальчиком; он остановился, поговорил немного, погладил мальчика по голове, а сам в это время попрыскал из имеющегося постоянно в кармане флакона святой водою - и крещение совершено, для папы приобретена новая овца; как она ведет себя, это не важно, а она есть. Я невольно старался сделать вид не принимающего никакого участия в этой молитве патера. Потом патер ключом отворил дверцу под престолом, опустил в отверстие (с медный пятак) свечку на цепочке и там внизу засветил другую свечку. Мы преклонились под престол и могли только отчасти рассмотреть останки святителя. Патер опустил в серебряную чашку свечку, которою засветил прежде свечку над мощами, и подал в этой чашке нам отпить жидкости, говоря, что это миро, истекающее от мощей. Преклонялись под престол потом и другие, но их патер толкал бесцеремонно ногой, чтобы скорее вылезали. Потом повели нас в ризницу, где сидело множество патеров, весело разговаривавших и пересмеивавшихся (это рядом с престолами); там дали книгу - записать свои имена; а сопровождавший нас итальянец, знающий несколько русских ломаных слов, сказал нам: давай ему рупь, поп. Очевидно, здесь все избалованы подачками от туристов, особенно от русских. Не то в Афинах: там всюду свободно пускают, как бы даже гордясь своею стариною, которую всем хочется видеть; денег из самолюбия никто не берет. Из собора святого Николая прошли мы пообедать в гостиницу, а оттуда пешком до вокзала; около нас нередко собирались толпы ребят, да и взрослые посматривали, - очевидно, наши рясы приводили их в недоумение.

На пути от станции Фоджия с нашим паровиком стряслась какая-то беда и он, жалобно посвиставши, остановился, а кондуктор с дудочкой (!), посвистывая, пошел обратно на станцию за 6-7 верст за паровозом, который и дотащил нас до следующей станции, а оттуда другой паровик повел далее, и все пошло благополучно.

Достопримечательности Рима

Ноября 14-го в 7 часов утра мы были в Риме в квартире настоятеля здешней нашей посольской церкви отца архимандрита К., недавно приехавшего сюда. Здесь со вчерашнего вечера льет дождь и сделалось довольно холодно; а мы все время ехали при прекрасной погоде. Литургию стояли в посольской церкви, помещающейся в самом посольстве. Церковь маленькая, темная и небогатая; диакон ходит в светском платье, хотя, кажется, особенной необходимости этого здесь и не видно; певчие итальянцы - католики, поют плохо. У отца архимандрита К. есть мысль со временем выстроить здесь настоящий собор, чтобы в центре католичества хоть по внешности сделать известным православие; он, конечно, постарается завести и прекрасных певчих и все богослужение заведет как следует.

Около часу дня мы отправились в собор святого апостола Павла, за город; проводником у нас был услужливый псаломщик посольской церкви, все здесь прекрасно в городе знающий и свободно говорящий по-итальянски. Со внешней стороны собор поражает своим величием и чистотой и имеет весьма высокую колокольню, наподобие наших русских. Внутри - это прекрасная длинная базилика, колоннами разделенная вдоль на пять кораблей. На горнем месте - престол папы, а потом, много отступя, посредине главного нефа, престол над гробом святого апостола Павла, причем папа во время служения обращается лицом к народу. Внизу еще престол. Окружающая престолы решетка уставлена множеством горящих лампад. Колонны и два боковых престола из прекрасного малахита, пожертвованного нашим Императором Николаем I. За то и католики в куполе храма святого апостола Петра написали, что Император Николай I удостоил взойти в купол собора. Алтарь от храма отделяется помостом, решеткой и колоннами. Отделка всего собора и всех его украшений, конечно, прекрасная. В куполе, в главной апсиде, и отчасти в храме -прекрасная старинная византийская мозаика. По бокам вверху изображены все епископы римского престола: начиная с апостола Петра и кончая нынешним Львом XIII; осталось и еще мест десять для таких изображений будущих пап. Не помню хорошо, у Лина или Ана-клета, вообще у какого-то из первых пап, глаза сделаны вставные из каких-то драгоценных камней, поэтому издали кажутся как бы живыми, сверкающими. На стеклах окон прежде были написаны изображения разных святых, но во время взрыва на соседнем пороховом складе стекла были почти все побиты. У подножия главного алтаря -две громадные прекрасные мраморные статуи апостолов Петра и Павла. Своды в соборе богато украшены золотом. Весь собор блестит богатством и дивен величием. Он больше нашего Исаакия, только, может быть, ниже его. На западе за собором внешний его громадный портик только еще делается. На правой стороне от собора - галерея, остаток от старой базилики; тут же большие монастырские корпуса.

Ездили на место мученической кончины апостола. Это от собора очень далеко. Там теперь монастырь траппистов - молчальников. В соборе, средней величины, бьют три ключа: они будто бы выступили с тех пор, как отрубленная глава святого апостола Павла трижды подпрыгивала по земле; ключи и открылись на местах, где голова касалась земли. Тут же - остаток колонны, к которой был привязан Иисус Христос после суда. А под храмом - тесная пещера, в которую был заключен апостол Павел пред казнью. Этот собор, довольно чистый и благоукрашенный, вероятно, назначен для богомольцев приходящих. А рядом другой - совсем простой по отделке собор для монахов; в нем нет никаких украшений, даже потолка нет, а прямо видна крыша, на стенах никаких изображений. Собор весьма большой. Жизнь монахи проводят самую простую; они сами исполняют здесь все работы монастыря по послушанию, причем все молчат; говорить может только приставленный к приему богомольцев брат. Трапеза не обильна, хотя ежедневно дается по одной с четвертью - по одной с половиной бутылочке белого итальянского вина на брата. По устройству трапеза буквально как в наших монастырях: посредине - кафедра для чтения житий, за трапезой подают по звонку старшего и все прочее. Спальная комната общая, но каждому в ней по отдельной каморе; в католических монастырях днем все живут и занимаются делами вместе в общих помещениях, и только на ночь всяк остается один сам с собой. Все ложатся в 7 часов, а в 2 часа встают на молитву и прочие послушания; есть и будильщик брат. Были и в комнате общих собраний братии на совет; там занимались двое какими-то бумажными делами, накинувши на голову свои шлыки, похожие на наши башлыки; при нашем приходе они даже не повернулись посмотреть - что за люди вошли. В монастыре кругом замечательная тишина, по словам отца архимандрита С. напоминающая буддийские монастыри в Японии. В монастырь приходили парами и толпами, должно быть, католические семинаристы или студентики и подолгу молились в храме, стоя на коленях, облокотясь на скамейки; а иные, может быть, приходили и на свидания с братиями или на совет. И по дороге нам много попадалось их. Это мне весьма напомнило доброе время жизни в академии, когда и мы с отцом И. А. и другими ходили в скиты на богомолье или на совет к старцам. Было ужасно холодно и сыро; мы зашли в монастырскую лавку и купили по алюминиевому жетону, на котором изображено усечение главы апостола Павла; а монах предложил свое обычное для посетителей угощение - по рюмке ликеру монастырского производства; ликер оказался весьма крепким, хотя рюмочки самые маленькие.

Оттуда направились в храм Младенца Иисуса, где находится богато украшенная статуя Младенца Иисуса, пред которой в известные дни совершают разные церемонии богослужебные. Храм прекрасный и поместительный, только темноватый. По соседству всходили на Тарпейскую скалу, с которой некогда сбрасывали осужденных на смерть. Заходили в храм Богородицы, известный под именем Sopra Minerva; храм по архитектуре уже переходный к готическому, и колонны не поодиночке, а группами, престолов тоже много, и все у стены. Заметим вообще, что главный престол ставится посредине теперь только в базиликах, которые все папские; на этом престоле только папа и совершает мессу или тот, кому он даст на то особую буллу.

Зашли в храм Иезуитов, как раз во время проповеди перед вечерним богослужением. Там один батюшка говорил проповедь, стоя на высокой кафедре посредине церкви с правой стороны. Голос старческий, слабый, но весьма внятный; говорит не торопясь, раздельно, ясно и с большим воодушевлением, только очень много жестикулирует, размахивая руками, топая ногами, взмахивая рясой, бегая по кафедре и т. п.; замечательно много актерства в приемах, желания казаться как можно более утонченным в манерах и свободным. Народу в храме кругом кафедры набралось весьма много, все, конечно, сидят на стульях и весьма внимательно слушают всякое слово, по-видимому, воодушевленного проповедника, да еще старика. Народ больше чистый, но много и простых; очевидно, жажда слушать слово Божие есть у всех здесь, и есть ей богатое удовлетворение. Католики не дремлют и стараются всячески воздействовать на народ, чтобы собирать и держать его у себя. И народ у них действительно в руках: он слушает своих наставников, как вестников воли Божией. Положим, они глубоко заблуждаются и всех держат в своей ереси, искажающей весь смысл христианской жизни, как жизни в Церкви, возглавляемой и облагодатствуемой Христом. Напротив, весь строй папства таков, что у них нет Церкви, а есть только папа да его сподручники, властно спасающие или отвергающие покорных или непокорных своих овец. Поэтому католики, образно выражаясь, привыкли бессознательно следовать за своим пастором, держась за его рясу, в уверенности, что он непременно приведет в рай, хотя бы и тяжкий грешник был кто, ибо у папы много преизбыточествующей благодати на всякие грехи и на всяких грешников, подчиняющихся ему. И эта система так здесь проникла в самую природу католиков, что папа и его сподручники действительно держат все в своей власти и авторитет их в народе весьма высок. При нас, например, в соборе святого Николая в Бари католичка дама, только прикоснувшись своей рукой руки патера, поцеловала потом тот палец своей руки, которым прикасалась, очевидно, в убеждении, что она уже получила таким образом благословение. Этот собор Иисуса, весьма обширный и украшенный, двумя рядами колонн разделен на три корабля: средний и два боковых. Теперь он почему-то декорирован красною материею -должно быть, будет или был какой-нибудь праздник; престол светло освещен множеством свечей в виде венца до потолка - должно быть, скоро начнется богослужение. Но мы за весь день так устали и проголодались, что, надеясь быть за богослужением в другой раз, на этот раз не остались в соборе. Проповеди, конечно, понять не могли, хотя отец архимандрит С. и понимает несколько итальянский язык. Это был первый случай, когда мы хоть немного увидели и церковную жизнь папства.

Ноября 15-го утром мы отправились в собор святого апостола Петра. Перед собором громадная чистая площадь, обнесенная железною решеткою; на площади бьют сильные фонтаны; по бокам идут различные постройки и дворцы, в общем известные под именем Ватикана. Среди соседних больших построек собор святого Петра с внешней стороны не производит впечатления чего-то особенно громадного и величественного, тем более, что его громадный на самом деле купол закрывается громадным и фигуристым главным портиком. Но внутри действительно такое богатство и величие, что зараз даже не охватишь: глаза как-то разбегаются, теряешься, на что смотреть и чему удивляться; да и сам среди этой громады как бы исчезаешь, потому что кажешься себе таким незаметным среди такого величественного храма. Действительно, собор представляет нечто необъятное для глаза. Как и во всех базиликах, главный престол в нем находится посредине храма; под ним устроена крипта, в которой показывают части мощей апостолов Петра и Павла и будто бы остатки гробниц их. Кругом горит множество лампад. В самом пере-ди, на месте папского престола, алтарь, над которым возвышается великолепно украшенный балдахин, внутри которого будто бы седалище апостола Петра, заделанное в золото. А для папы устраивают между этими двумя престолами на ступеньках особое возвышенное седалище; на нем сидя, он недавно принимал пилигримов. Недалеко от главного престола, направо, бронзовая статуя сидящего апостола Петра с жезлом в руках и сиянием на голове; все проходящие мимо непременно целуют его правую ногу, отчего она заметно высветлилась. Собор внутри кругом украшен замечательной работы мраморными статуями разных пап.

На левой стороне от главного престола, на выступе в стене, временный папский гроб, в который кладут тело умершего папы, пока не сделают настоящего гроба: гроб мраморный и очень высоко от полу. Собор такой громадный, что Цареградская София меньше половины площади главного серединного нефа корабля. На полу собора отмечено пропорциональное отношение его величины к величине других замечательных в свете христианских храмов; все они высматривают перед ним малютками. Главный купол, мозаично украшенный, весь открыт и по своей величине представляется как будто широким сводом небесным, а разгуливающие там люди кажутся какими-то маленькими-маленькими карликами. Забирались и мы туда: так высоко, что оттуда даже страшно смотреть вниз. Забирались даже на внешний портик купола под самое его верхнее яблоко; оттуда видно даже море на большое пространство. Еще выше подниматься в самое яблоко не захотелось: высоко, ноги устали, да и народу нужно много переждать, пока все туда партиями войдут и выйдут. Крыша собора плоская и образует громадную площадь, оттуда открывается хороший вид на весь город и далеко на окрестности. Фигуры разных апостолов на главном фасаде портика, снизу представляющиеся маленькими, на самом деле громадные. Престолов в соборе, конечно, весьма много, и на многих совершаются тайные мессы. У католиков на одном престоле можно совершать в один день несколько месс; бывает даже, что два патера на одном алтаре с разных его сторон совершают каждый свою мессу, обратясь друг к другу лицом. Народу в соборе очень много, но среди них много и не богомольцев, а простых зрителей. Приходят разные патеры и семинаристы, встают на колени перед престолами и подолгу молятся. Вообще семинаристы часто заходят в храм именно для молитвы. Форма платья по покрою у них у всех одинаковая, но различается по цвету разных частей: есть совершенно черные, совсем красные, синие, с синими полосками на черных капюшонах, с красными полосками на черных поясах и т.п.; платье похоже на наши подрясники, только с капюшоном; у всех черные пуховые шляпы. Поодиночке семинаристов не видно. Над главным входным портиком в соборе - окно, из которого папа прежде благословлял народ в Пасху, но после того, как Рим отняли у него, он рассердился и этой благодати не подает прежде святому городу.

Из собора прошли в папский музей, богатый разными коллекциями; здесь много подлинных классических произведений искусства -например, Лаокоон, Аполлон Бельведерский и др. Всех отделов мы не успели осмотреть, так как пробило 2 часа, когда всех посетителей попросили о выходе. Вероятно, еще успеем зайти в другой раз и осмотреть вместе с картинной папской галереей. Направо перед собором - Ватикан, дворец папы и двора его. Ватикан не производит впечатления чего-то особенно величественного, может быть, и потому, что он как-то сдавлен окружающими его строениями. А на самом деле в нем насчитывают подавляющее количество комнат, и конечно не маленьких. За дворцом - прекрасный сад, в котором летняя резиденция папы. Говорят, иногда можно видеть в саду папу гуляющим; он будто бы очень любит ловить сетками птиц. Приятное удовольствие и забава. Самый Ватикан производит впечатление какого-то мрачного замка; впрочем, и все здесь в Риме имеет мрачный вид, как будто все развалины восстановленные; да и действительных развалин можно много встретить на всяком шагу.

Отправились в Пантеон - громадный храм круглой формы, совершенно открытый и светлый; купол без всяких украшений; да и вообще в храме не заметно никакого великолепия в украшении, в нем так все просто. Говорят, папы, рассердившись на город по отнятии его из их власти, все, что было дорогого и прекрасного в этом храме, сняли, а он будто бы был прежде весьма великолепен и благоукрашен. Теперь ведь здесь погребен император Виктор Эммануил, при котором и случилось освобождение Рима от власти папы: как же папам не сердиться за это и на самый храм, в котором покоится тело ненавистного им человека? И этот величественный и, по устройству, прекрасный храм производит впечатление именно чего-то или недоконченного или же после лишенного всяких украшений. Прежде это был языческий пантеон - храм всех богов, а со времени христианства он стал храмом во имя всех святых. Прекрасная замена одного бессмысленного посвящения храма чуждым божественной власти многочисленным богам посвящением целому сонму святых, окружающих славный престол Единого Царя неба и земли Господа Славы.

Недалеко отсюда прошли на древнеримский форум. Там видели откопанные развалины старины Рима классической поры его языческого существования. От базилики Юлия сохранилась только часть колонн. Много лучше сохранился храм Весты: тут ясно указывают и место жертвоприношений, и обитание весталок и т.п. Из многочисленных дворцов всего лучше сохранились дворцы Нерона. Они представляют из себя цельные остовы старинных дворцов этого императора. Здания тянутся на большое пространство и очень высоки; вероятно, прежде они представляли из себя действительно нечто очень величественное и внушительное: с обычным или чему-либо подобному равным не помирилась бы душа гордого Нерона. Походили мы по форуму, погадали - как это все там происходило в старину, помечтали над судьбами истории. Да... на этом самом месте созидалась длинная, сложная и бурная история Рима; здесь люди действовали, думали, спорили, мечтали. И вот их руками Бог воздвиг славный Рим, обладателя вселенной, чтобы на нем же показать и всю суету человеческих земных начинаний. Рим, кроме стремления к славе и расширению своей власти до концов земли, кроме этого горделивого стремления, не имел ничего высшего. И вот он, до небес вознесшийся, но оказавшийся без прочного основания, пал и оставил после себя только груды развалин, как свидетельство непрочности всего земного. Но на месте Рима языческого возник новый Рим - христианский, разросшийся на крови тех самых отверженных гордым древним Римом христиан, которые не находили себе и места среди него, а должны были, как странники и скитальцы, укрываться под землей.

Неподалеку от форума видны остатки трех апсид базилики царя Константина, когда он был еще язычником; она - образец остальных здешних базилик. Сохранились три передние апсиды, полукруглые, с куполами; здание было, очевидно, величественное, судя по громадным остаткам его.

Ноября 16-го мы ходили в церковь святой Марии Маджиоре,

то есть большей. Там застали мессу. Совершал ее патер в прекрасном красном, шитом золотом, облачении; ему прислуживал диакон, у которого через левое плечо под правую руку перекинута широкая бархатная полоса, тоже вышитая золотом, это - орарь; перед престолом под ступеньками стоял еще патер, у которого сверх священнического облачения была накинута как бы наша короткая фелонь, а на спине было большое вышитое золотом сияние. Этот патер иногда тоже подходил к престолу и принимал участие в разных действиях богослужения; а большею частью он стоял внизу, покрытый воздухом, который потом отложил. Во время причащения главный патер, священнодействовавший, положил свои руки на плечи этого патера, а сей как бы ему возложил таким же образом свои руки и потом пошел то же сделал с патером, стоявшим первым в стасидии, а тот своему соседу, и так пошло кругом: должно быть, лобзание мира, как наше: «Христос посреде нас». Пел хор, вероятно, ватиканских кастратов, так как иногда слышны были дисканты совсем не детского горла и груди. Но пели хорошо. Органа не было. Говорят, Папа Лев XIII вообще старается вывести орган из церковного употребления и вместо того заводит пение, восстановляя древние напевы. Это и хорошо. После мессы все с пением и светильниками пошли в ризницу вместе со священнодействовавшими; главный патер нес в руках сосуды для таинства. Народу во все время богослужения в соборе было весьма много, может быть, и потому особенно, что было воскресенье; нам пришлось стоять очень тесно, чтобы хоть сколько-нибудь быть поближе к священнодействовавшим и видеть все обряды. Вдали от родины, где теперь храмы переполнены всюду усердными русским богомольцами, нам приятно было видеть и здесь эту жажду человечества вообще к общению с Богом. Даже здесь в Италии, как ни стараются унизить католичество в противовес его прежнему величию, как ни стараются поэтому омирщить итальянцев, религиозный дух сам по себе остается всегда мощною силою, если его стараются хоть сколько-нибудь удовлетворить. Придут ли когда-нибудь во двор Истинного и Единого Пастыря Христова и эти овцы, заковавшие себя в узы папства?

Отсюда пошли в церковь святого Пуденцианы; она на том самом месте, где некогда стоял дом сенатора Пуда, у которого некоторое время проживал апостол Павел. На левой стороне здесь показывают престол с доской под ним, на которой апостол Павел совершал Евхаристию во время своего пребывания в доме Пуда. Недалеко от этого престола показывают колодезь, в котором сложены кости многочисленных здешних мучеников.

Недалеко отсюда - церковь святой Пракседы; при входе в нее налево в стене мраморная доска, на которой молилась и спала ночью святая. Здесь сохранилась также верхняя часть колонны, к которой был привязан Христос во дворе Пилата. Нижняя ее часть в монастыре траппистов, в храме трех источников, на месте усечения главы апостола Павла.

Наконец-то мы добрались по порядку и до знаменитого Лате-ранского собора святого Иоанна Предтечи. Это самый древний и теперь первый папский собор; перед ним и собор апостола Петра считается вторым папским. Рядом с ним и древний папский дворец, теперь имеющий вид какого-то архива: мрачное здание. Собор - базилика в виде креста, с двумя рядами колонн, за которыми по бокам множество престолов. Главный престол посредине на возвышении; в нем, будто бы, стол, на котором апостол Петр совершал Евхаристию; а над престолом в навесе, говорят, скрыты главы апостолов Петра и Павла, но их только раз в году показывают богомольцам. На этом престоле, как и на всех главных в базиликах, священнодействует только папа. Впереди этого престола, в главной апсиде тоже престол и за ним папский трон, а кругом множество мест для духовенства. Купол этой апсиды покрыт прекрасною древнею византийскою мозаикою, даже с тогдашними христианскими символами; мозаика блещет золотом... Налево от главного престола - алтарь святого причащения; вверху его в устроенном над престолом балдахине, по словам католиков, заделан тот стол, на котором Иисус Христос совершил Тайную Вечерю в сионской горнице. На стене над престолом очень хорошее изображение Вознесения Господня. А по сторонам - многочисленные картины из истории времен папства: на одной картине, между прочим, изображены какие-то во фраках, подносящие папе хартию и смиренно преклоняющиеся пред ним; это, может быть, для наглядного представления светской власти и господства папы всем входящим в храм.

Собор своим богатством и величием на меня произвел более сильное впечатление, чем собор апостола Петра: в нем все построено и отделано рельефно, величественно, неподкупно-важно, прекрасно и вместе с тем как будто просто. Именно здесь незаметно особенной вычурности в украшениях и отделке, незаметно стремления бить на эффект, что так проглядывает во всех деталях собора апостола Петра. Здесь нет и той (по моему мнению, безобразной) роскоши, какая в последнем; там все фигуры носят какой-то чувственный отпечаток: заметно позднейшее, мелочное и больше чувственное искусство, а не то старинное солидное искусство и в живописи и в ваянии, каким отличается собор святого Иоанна Предтечи, как бы являющий всю строгость и возвышенность этого последнего. А впрочем, может быть, такое впечатление и от того, что собор Латеранский много меньше собора апостола Петра, так что в нем скорее и легче можно разобраться. Народу в соборе было очень много. Шла торжественная месса, которую совершал епископ с двумя патерами и диаконом. Жаль только, что мы пришли только к концу мессы, к причащению, а начала мессы не видали; а интересно бы посмотреть на епископское богослужение. Облачение епископа прекрасное, шитое золотом, но от священнического мало отличается; на нем длинная мантия, которую придерживает иподиакон, как и у наших епископов. Есть и митра из парчи в виде скуфьи, надетой поперек головы, раздвояющаяся кверху. При благословении народа епископ брал в левую руку жезл, закругленно загнутый вверху. Для епископа около престола сбоку стоял трон-кресло. Пел прекрасный хор кастратов; мотивы все итальянские с разными переливами и вибрацией; но иногда неприятно поражала слух визгливость мужских голосов. Орган не играл совсем. За богослужением присутствовали четыре епископа, все в пурпурного цвета шапочках.

После причащения служащий епископ сел на свой трон; с него сняли верхнюю ризу, надели длинную фиолетовую мантию, по краям широкой полосой шитую золотом, а поверх ее накинули белую фе-лоньку с золотым большим сиянием на спине. Епископ взял остензо-рий, в виде нашего напрестольного ковчега или дарохранительницы, с крестом; в нем вложены облатки Святых Даров. Держа остен-зорий приподнятым против своего лица, епископ, поддерживаемый служащими священниками, понес его от престола; над ним несли на четырех шестах широкий балдахин, приподнятый очень высоко, предносили свечи, кадила, рипиды; впереди его шли патеры и епископы в два длинные ряда, держа в руках по три большие свечи пучком. Еще впереди шли прислужники, тоже в особых белых одеяниях, несли несколько крестов с распятием и рельефным, и живописным, и без оного, а только с гвоздями и надписью, высокую хоругвь, подсвечники, какую-то булаву, два как будто зонта на длинных шестах и какую-то круглую фигуру, может быть изображение папского герба, к нему привязан маленький колокольчик, в который дорогой и ударяли изредка. В процессии участвовали многочисленные монахи-капуцины, францисканцы и другие, всякий в своей форме. Впереди шел большой хор кастратов с неумолкающим пением; особенно неприятно было смотреть на них вблизи - этих толстых певцов с неестественными дискантами. Вся эта пышная процессия тихо и стройно вышла в правый корабль храма и завернула, обошедши все колонны, в средний корабль; а в это время епископ с дарами только еще опускался с верхних ступенек от главного престола; можно вообразить, какая длинная процессия и сколько в ней участвовавших. Потом все они подошли к алтарю, где причащались и расположились в стройном порядке полукругом перед престолом. А народ по дороге подпевал и падал на колени перед предносимыми дарами. Епископ, поддерживаемый священниками, поднялся к престолу и поставил на нем в особенную подставку остензорий с дарами, после чего все опустились на колени и что-то долго перекликиваясь пели; кажется, диакон или священник, а может быть и епископ (хорошо не разобрал), поминал имена разных святых, а народ прибавлял: ora pro nobis; а потом: quaeremur Domino, то есть: святый, молись о нас, Господу молимся и т.д. Попевши так очень долго, все служащие пошли в ризницу разоблачаться. Вся эта процессия прошла с большой помпой и пышностью, бьющими в глаза; внимание сильно приковывается и как-то невольно все забывается, следишь за движением и за всем этим таинственным обрядом; невольно и незаметно и у меня как-то появилось некоторое серьезное внимание и даже благоговение к совершающемуся перед глазами. Но каково же было мое удивление, когда я заметил, что на лицах проходивших патеров процессии отражается как бы некоторая недоверчивая насмешка над всей этой причудливой процедурой! Впрочем, может быть, это для них уж очень привычное дело?.. Но верующий народ, в умилении падавший и молитвенно взывавший во время процессии, еще долго оставался в молитве перед престолом святого причащения, а некоторые прошли постоять еще тайную мессу в одном из боковых престолов. Епископ и патеры, разоблачившись, возвратились к престолу и долго молились перед ним; а потом остался только один. Теперь они попеременно все время будут стоять перед престолом на молитве в продолжение скольких-то суток.

Прошли мы во внешний дворик, где много разных старинных статуй. Есть здесь еще мраморная доска, поддерживаемая четырьмя мраморными колоннами; подходя под нее, будто бы можно судить о росте Иисуса Христа; отец архимандрит С. оказался ниже на ладонь предполагаемого роста Христа, я еще много ниже. Заходили в кре-щальню святого Иоанна Предтечи, устроенную еще царем Константином. Здесь вся живопись и мозаика старинные византийские. Кругом много церквей и престолов; в одном в стене хранится oleum sanctum, то есть святое миро.

Участвовавшие в процессии монахи францисканцы одеты в коричневые кафтаны с опущенными на спину капюшонами; головы их острижены венчиком, а маковка обрита. Капуцины в таких же костюмах, очень серьезны по лицу и, кажется, искренны. Они напоминают наших монахов в простых монастырях. Бороды они не бреют.

Да, Латеран прекрасен и величествен. От него веет стариной и торжественностью неподдельной.

Отсюда мы прошли на святую лестницу, по которой Иисус Христос восходил во дворец Пилата. Она папой Пием (кажется, IX) перенесена была из Иерусалима и обложена досками; по ней, в виде особенного подвига для прощения грехов, благочестивые восходят на коленях, не торопясь, на каждой ступеньке читают соответственные молитвы; прочитавши молитву, целуют мраморную лестницу через отверстия в досках. Наверху в конце лестницы - закрытая церковь, называющаяся святая святых; а направо - другая церковь, называемая Via dolorosa, то есть путь страданий, названная так от этой лестницы, по которой Христос восходил на страдания. На стенах этой церкви изображены разные моменты несения креста Христом; останавливаясь перед каждой картиной, благочестивые читают соответствующую молитву и тоже, постепенно, как бы восходя по пути Христовых страданий, получают индульгенцию. Налево - капелла, называемая привилегированною, так как в ней по особой булле папы совершается особенная очистительная месса, ради которой отпускаются грехи и души умерших освобождаются из чистилища. При нас стояла католичка, очень прилично одетая дама, и, не оглядываясь на нас, перед каждой иконой крестного пути читала по книжке молитвы. А по лестнице передвигались в разных местах ее богомольцы: одни, добираясь уже до самого конца, а другие, очевидно не столь сильные в духовной жизни, с половины спускаясь обратно.

В газете мы прочитали объявление, что в храме святого Карла на Корсо сегодня будет проповедь и торжественное вечернее богослужение. Мы поспешили воспользоваться этим случаем увидеть еще раз церковное католическое собрание. В храме ровно с половины 4го часа до без четверти 5-ти часов патер Параскандалос говорил проповедь, во время которой ужасно жестикулировал, размахивал руками, топал ногами, бегая по кафедре и присаживаясь на стул; кричал ужасно сильно, иногда поднимаясь до весьма высоких нот, точь-в-точь как актеры на сцене читают патетические монологи; потом, как бы поуставши, бросался на стул, посидевши молча и как бы отдохнувши, снова принимался за проповедь. Вообще, действовал весьма размеренно и вычурно, как бы на сцене перед публикой. Народу было полный собор, и слушали замечательно внимательно; многие, очевидно, только для проповеди и приходили, потому что тотчас же после нее и ушли. А в это время престол постепенно украшался блистательным светом на канделябрах от множества свечей; над престолом была зажжена как бы высокая дуга из канделябров, к которым были подвешены стеклянные многогранники, еще больше придававшие всему освещению силы. На самом престоле горело множество свечей на высоких подсвечниках. Стены были украшены ярко-красными и темно-красными завесами. Все было блистательно, особенно при вечернем освещении. После окончания проповеди из ризницы вышли епископ и два патера. Епископ поднялся к престолу, открыл киворий с дарами и благословил вечернее богослужение. Сначала запели кастраты хором, за ними постепенно заиграл орган: Κυριε ελεησον и Χριστε ελεησον, а потом, после этого краткого вступления, запели разные кантаты: «ангел Божий, вземляй грехи мира», stabat Mater и другие; слушать приятно, но только не в храме: молитвы никакой не возбуждает такое пение, а, напротив, расстраивает ее, развлекая приятными мотивами. По временам и народ что-то подхватывал и под аккомпанемент органа, без участия хора заключал стих, и очень стройно. Только молодое поколение уже не пело, а с любопытством посматривало на поющих, очевидно уже несколько отвыкая от участия в церковных торжествах. По временам епископ что-то почитывал, но его совсем не слышно было. В средине всего священнодействия он окадил престол.

Все это продолжалось очень долго. А в заключение последнюю кантату «Benedicamur» запел и хор, самыми сильными голосами, и орган, и, наконец, сверху на западе храма совершенно неожиданно весьма громко подхватили трубачи. Получилось нечто совершенно захватывающее, весь храм наполнился какими-то мощными и энергичными звуками, все загремело и после самого сильного удара сразу стихло, точно оборвалось. Нечто поразительное. Получилось потрясающее впечатление от этого стихийного сильного рева, но совсем не дикого, а именно мощного. А епископ взял остензорий с дарами и медленно благословил народ, сразу павший на землю, поставил ос-тензорий на место, надел митру и с патерами удалился в ризницу. Итак, в храме Божием, назначенном для прославления имени Божия, для молитвы, как беседы с Богом, дано было совсем даровое (впрочем, тут же и на храм собирали, проходя с сумочками на длинных палках с подвешенными колокольчиками) оперное увеселение публики, битком набившей собор. Эффекта, восторга, чувства - много, хоть отбавляй, а религиозного чувства, молитвы - нисколько. Все сильно бьет в глаза и во все, теребит за нервы, а сердца по-Божьему не трогает, ибо все совершенно земное, звуки и манеры совсем низкочувственные. И таково все богослужение и церковная жизнь у католиков: говорит ли патер проповедь, он старается расчувствовать, но не вложить и не воспитать спасительное настроение в верующем; священнодействует ли - поражает то же чувство, чтобы все остальное затмить, задавить, чтобы потом верующий уж, так сказать, бессознательно шел, к чему его зовут. Словом, во всем проглядывает характер папства с его стремлением господствовать всюду и над всем, а не настоящая жизнь, незаметно развивающаяся, подобно жизни семени, возрастающего постепенно в целый колос. Все это палка, гос-подствование над верующими, от которого удалялся и других предостерегал апостол Павел. Даже на исповеди патер отпускает грехи кающемуся тем, что прикасается к нему длинной палкой, которую имеет в своей исповедальне; а без этого и грехи не разрешены раскаявшемуся в них, даже, может быть, со слезами.

Ноября 17-го мы поехали за город в катакомбы св. Каллиста или мученицы Цецилии, мощи которой здесь найдены были. Катакомбы представляют как бы целый весьма большой город; они разделены на шесть этажей, со множеством улиц, переулков и кубикулов. Есть проходы шириной аршина в два с половиной, а есть и такие,

что едва только можно пройти тесно. Стены высоко-высоко изрыты печурами, в которые полагали тела умерших и закрывали плотно мраморными досками. Мощи мучеников большею частию полагались в особых обширных помещениях; там над их гробами и совершались литургии. В общем такие помещения очень сходны с современным расположением католических храмов: обыкновенно одна гробница, вероятно, особенно почитаемого святого - против входа, две или больше - по сторонам направо и налево, смотря по величине крипты. На стенах и в куполах местами очень хорошо сохранилась старинная символическая и лицевая живопись; много разных надписей, очевидно очень памятных и содержательных для первых христиан: тут и имена разных почивших или мучеников, тут и выписки из Святого Писания, тут и исторические заметки и т.п. В одной крипте сохранились целые остовы костей двух умерших; теперь они в гробнице под стеклами. Очень часто заметны тайные лестницы и выходы из комнат в боковые ходы; очевидно, по ним рассчитывали скрываться незаметно в случае крайней опасности. Некоторые гробницы и кубикулы очень разукрашены разной резьбой по прекрасному мрамору, - должно быть, в них лежали мощи какого-нибудь уважаемого мученика. В пещерах и печурах и вообще много видно костей умерших; но не заметно нисколько какого-либо тяжелого запаха, -напротив, как будто благовонным курением, самым тонким, пахнет всюду. Да и неудивительно: ведь тут жили и погребены люди, всецело предавшие себя Христу, а некоторые и пострадали за Него; на них явно почила владычественная благодать Христова, ее они носили в себе и, ею руководимые, не боялись никаких пыток и мучений, ибо жизнь их была сокрыта в Боге.

Первая после спуска широкая церковь зовется папскою, так как там погребено двенадцать римских пап. Проводник ходит в темных катакомбах, как в своей квартире, прекрасно изучил все улицы и переулки. Там не сыро. По всем катакомбам проведено газовое освеще-

ние, которое не знаю когда зажигается. Мы ходили со свечками, потом сгоревшими до конца, так что приходилось держаться за проводника и не отставать от него ни на шаг. Обошли три этажа катакомб. Рядом ниже катакомбы святого Севастиана, но туда мы уже не спускались, так как устройство их одинаковое с обойденными нами. Итого всего в катакомбах шесть этажей. Под храмом святого Севастиана некоторое время лежали тела апостолов Петра и Павла. В самом храме монахи трапписты показывают на камне стопы Иисуса Христа, явившегося апостолу Петру, уходившему из Рима от гонения и спросившему Христа: «Quo vadis, Domine», или «камо грядеши, Господи?»

Исполненные священных воспоминаний побродили мы по этим святым местам: здесь на костях мучеников создалась и окрепла церковная жизнь; здесь среди скорбей и страданий изгнанников проявилась вся сила веры Христовой; здесь исповедники веры создали непреоборимую стену и победили гордый мир славною победою духа над плотию. После минувшей беды или скорби поучительно бывает вспомнить в спокойное время эту минувшую скорбь, мужественно перенесенную без уныния и ропота; поучительно потому, что так познается сила духа, исполненного совершенного терпения. Так, бесконечно более поучительно проходить по этим местам минувшей сильнейшей скорби для первых исповедников веры Христовой, ничего не имевших за собой, кроме этой самой веры: сильно чувствуется именно здесь в катакомбах несокрушимая сила дела Христова, дела Сына Божия; незаметно и сам проникаешься силой веры, хочется верить всецело, так, чтобы всецело отдаться Богу и, невзирая ни на что, смело и бодро идти верой к Богу. Чувствуется, что вот отсеки человек самоволие и угождение себе, заботу о себе помимо Бога, поверь и скажи себе раз навсегда: «Бог нам прибежище и сила», скажи так, чтобы навсегда хранить в сердце это слово, и начнется иная жизнь, жизнь ясная, жизнь хождения по ясным путям Божиим. Тогда все становится для человека ясным, как Божий день: ибо конец все-

го для него в Боге, к Нему и нужно направляться, чтобы быть Ему своим и Его познавать как своего Бога, как носимого в сердце влады^кУ

Возвращаясь от катакомб, были в храме святого Креста у доминиканцев; там показывают в верхнем храме большую часть древа Креста Господня, гвоздь от Креста и часть надписи, причем на ней и римские, и греческие буквы идут в обратном порядке (по-еврейски); это что-то странно. На память купили гвоздь и снимок надписи. Под престолом за стеклом лежат останки мученика Феодора; сохранились будто бы его кости, завернутые в одежде, а голова приделана, так что перед вами лежит как бы сам святый мученик. И зачем это? Если Бог не благоволил сохранить всего тела мученика, как сохранил других мучеников, то зачем мы будем создавать ему искусственный образ? Для молитвы эта подделка не поможет, а скорее повредит своей искусственностью; истинно верующий даже усомнится в действительности и самых костей святого, видя такое странное их добавление. Ведь христиане получают по вере сильную помощь от простого прикосновения только к костям мучеников или вообще святых; а к такому добавлению никто, вероятно, с верой не прикоснется, а скорее только с некоторым любопытством на него посмотрит. Отсюда заезжали на минутку опять в Латеранский собор; на заднем его портике видели прекрасную из белого мрамора статую царя Константина Великого, который изображен совсем молодым и женственным, каким я его никогда не представлял; на голове - венок из цветов; когда устроена эта статуя, не знаю.

Заезжали на развалины терм Каракаллы; это громадные старинные бани, занимающие громадное пространство и имеющие высоту, как теперешние четырех- и пятиэтажные здания; они разделены на множество громадных комнат или зал; в общем все они разделялись на горячие, теплые и холодные; есть и отдельные небольшие ванны и купальни. Печь, по-видимому, была одна громадная, от нее в стенах

проведены всюду нагреватели; все устроено разумно и основательно. Стены были обложены прекрасным мрамором, пол мозаичный, местами и теперь еще мозаика сохранилась прекрасно. Кругом была роскошь. При входе устроены были весьма просторные игорные и гимнастические залы.

Видели и колумбарии: это в виде большого сарая каменного; по стенам наделано сплошь множество печур с горшочками, в которые и вкладывали пепел от сожженных трупов умерших. Недалеко от них заходили в подземный грот, в котором и ставились гробницы императоров; там - гробница Сципиона; но далеко внутрь мы не заходили, так как расположение других гротов одинаковое с гротом гробницы Сципиона.

По дороге осмотрели храм святого Архидиакона Стефана. Он

совершенно круглый, как пантеон, только в половину, вероятно ниже его и меньше несколько. В середине престол, чего в пантеоне нет. Он со всех сторон обнесен колоннами, на которых положена сень над престолом. Но это не главный престол; по обычаю католиков, главный престол - у стены, над ним в апсиде - прекрасная мозаика от VII века. Кругом на стенах нарисованы изображения разных страданий мучеников. Хотя некоторые картины и представляют простую мазню какого-то вольного художника, но производят ужасающее впечатление. В общем все они - сплошная кровь, сплошные терзания и сожжения; зрителя невольно объемлет ужас. Очевидно, строители храма были любители сильных ощущений и желали других пронять как следует. Под главным престолом покоятся мощи святых мучеников Прима и Фелициана. На стене висит шапочка и герб какого-то кардинала: знак, что это храм сего кардинала. В притворе - престол, на котором восседал папа Григорий Великий; престол из белого мрамора, в виде большого кресла; теперь на него уже никто не садится.

Заезжали в Колизей, в котором замучены тысячи христиан разными способами. Колизей - громадное круглое здание, сверху от-

крытое; говорят, он вмещал в себе до 100 тысяч зрителей. Ложи для зрителей восходят уступами весьма высоко, а может быть, восходили и еще выше, да верхушка отвалилась. Говорят, какой-то Император хотел исправить разрушившуюся стену Колизея. Дело это, должно быть, весьма рискованное, так что никто из вольных рабочих не взялся за него. Тогда предложили одному из заключенных в тюрьме, какому-то тяжкому преступнику, обещая, в случае исполнения поручения, совершенно освободить его из заключения. Тот действительно сумел дело исправить как следует и уже приводил его к концу, как вдруг однажды слетел с самого верха стены и, конечно, расшибся; так, бедный, и не получил свободы. И теперь эта стена видна как возобновлявшаяся после, но так и торчит недоконченная. Внутри Колизея находится громадная площадь для сцены. Под полом сцены глубоко, и по сторонам ее, в нижнем этаже стен, устроены громадные помещения для борцов и стойла для разных животных. Под Колизеем шли прежде, и теперь еще сохранившиеся, подземные ходы, соединявшие его с Мамертинскою страшною темницей и другими городскими тюрьмами. Вот здесь-то и происходили раздирающие душу картины разных мучений христиан, при созерцании которых радовались и императоры и римляне. Невольно вспомнилось описание этих мучений, представленное Мицкевичем в его романе «Quo vadis?» И сколько тут пролито невинной и святой христианской крови только ради увеселения пресыщенных всякими удовольствиями римлян! Но смех их превратился в плач: они ведь потому и забавлялись мучениями христиан, что утратили чувствительность к удовольствиям иного рода, изжили всякое содержание, а потому уж сами себя привели к концу, и Рим пал.

Теперь эта открытая борьба света со тьмою уже прошла. Теперь редки открытые гонения на христианскую веру со стороны неверующих. Враг понял, что так бороться для него же невыгодно. И вот он ухищряется побороть христианство иными, тайными средствами и

путями. Он всюду расставил свои антихристианские сети, всячески и даже под благовидными предлогами смущает и совращает верных чад Божиих, призванных к святыне; и многие-многие гибнут, не разумея пути Господня. И теперь нам надлежит бороться, как и всегда было это, против того же гонения на веру, только в другом виде, а поэтому и сопротивление должно быть иное. Первые христиане за веру не устрашались и смерти и охотно шли на нее, чтобы сохранить свое драгоценное достояние, ибо живот их был сокрыт со Христом в Боге. Мы теперь должны стараться как можно глубже закладывать в себя семя истинной веры, чтобы она была в нас живой и действенной, чтобы весь строй нашей жизни противостоял всяким ухищрениям диавольским. Все мы, христиане, должны позаботиться, чтобы общее церковное сознание для всех было уяснено и стало как свое, чтобы церковное начало жизни было светлым и полным началом для всех нас. И чем крепче и яснее будем мы сознавать себя живущими в Церкви, тем непобедимее явимся для всяких ухищрений сатаны. Вот это дело и есть опять дело крови христиан. Теперь прежде всего, как и всегда, руководители общества христиан являются как ангелы своих церквей, нося их в своих сердцах, заботясь и со скорбию перед Богом постоянно моля за них, от своего полного любви и веры Христовой духа, вливая в каждого своего пасомого все богатство спасения. В этом-то смысле святой Тайновидец апостол Иоанн и отождествляет церкви с их предстоятелями, указывая на ту крепкую духовную связь, какая в хорошем или худом отношении непременно существует между ними. А сколько для этого нужно потрудиться, чтобы действительно носить паству в своем сердце и являться за нее ходатаем пред престолом Божиим? Сколько нужно скорби и волнения, сколько труда и самоограничения, чтобы учение сделать действительным достоянием пасомых? Это действительно дело крови и скорби всех и каждого, начиная с пастырей и до последнего верующего, сознательно относящегося к вопросам Церкви. Но чем больше

вложено духовных усилий именно для этой цели, тем прочнее будет самое дело, тем выше будет рог православных, тем непобедимее мы будем для всяких нападений вражеских. «Семя, если не умрет, то не оживет» - это ободряющий закон жизни навсегда.

В прошлый раз нам не пришлось осмотреть храм Иисуса (иезуитов), потому что пришли во время проповеди, когда собор был наполнен народом. Сегодня мы и зашли в другой раз. Храм очень роскошный и богатый, но не искусный и не изящный: все в нем как-то аляповато, грубо, вычурно, отчасти напоминает купца-строителя или жертвователя храма. Он по-прежнему декорирован; очевидно, праздник продолжается или еще приближается. Храм очень обширный, продолговатый, с двумя рядами колонн по бокам. На левой стороне под престолом гробница основателя ордена иезуитов - Игнатия Лойолы. Престол роскошный, из лаписа-лазури; из него же над престолом устроен балдахин в виде громадного глобуса. Над престолом, за картиной молящегося Игнатия, находится его прекрасная (говорят) статуя, открываемая только в его праздник. В некоторых исповедальнях исповедницы через решетки нашептывают свои грехи скрытому патеру; по местам исповедуют свои грешки и семинари-стики: патер в знак разрешения грехов раскаявшемуся непременно прикасается потом к исповеднику длинной палкой, - вероятно, вместо всякой другой непременной индульгенции. И сколько раз мы ни заходили в храмы здесь, постоянно видали исповедующихся, много ли мало ли. Очевидно, патеры крепко держат своих пасомых в руках. А ведь это - Рим, город большой и бойкий; и, однако, светские барыни считают своим долгом непременно исповедоваться. К сожалению, не приходилось почти совсем видеть исповедников мужчин. Да ведь и вообще, кажется, в руках патеров больше женщины, чем мужчины; говорят, что мужчины, и особенно служащие на государственной службе, здесь все против папы и за настоящий государственный порядок вещей; а женщины, и отчасти неслужилый класс, - все на стороне папы и против отнявшего у него власть правительства; будто бы эта рознь здесь весьма заметна даже в семейной жизни.

Отсюда прошли в Мамертинскую темницу, над которой и в которой теперь храмы. Она состояла из двух этажей; верхняя обширная соединялась небольшим отверстием с нижней, или внутренней, темницей; через это отверстие и сажали туда преступников, а также подавали им и пищу. Высота внутренней темницы, вероятно, аршина 2,5, а окружность - аршина 1,5. Туда и сажали тяжких преступников, - каковыми, между прочим, оказались и апостолы Петр и Павел, - привязывая их к столбу цепью. Там, по молитве апостола Петра, из полу вышел источник, водой из которого он и окрестил уверовавших стражников, потом замученных. Темница соединялась тайными подземными ходами с сенатом, из которого и по решению которого сюда и засаживали преступников, а также с Колизеем, в который высылали их на борьбу со зверями, то есть на смерть. Вот эта самая нижняя темница и есть та внутренняя темница, о которой упоминает писатель жития, говоря: «и всади их во внутреннюю темницу». Можно себе представить, что это была за темница и какая пытка была для заключенных в ней: туда спускали заключенных сколько только могло поместиться, там они все лежали кучей, там же должны были справляться и со всеми своими естественными нуждами. Сообщения с воздухом никакого, кроме небольшого отверстия в потолке; но ведь верхняя темница тоже была переполнена виновными, заключенными тоже в безвыходное положение и разобщенными со светом Божиим. Многие умирали здесь, не вынеся такой пытки, до мучений в Колизее и тем еще более заражали воздух. Вот какие ужасы претерпевали святые мученики. И, однако, все они не теряли духа и бодрыми потом выходили на мучения, переходя ими от временной к истинной жизни с Богом. Самая эта ужасная темница была свидетельницей многих чудес и обращений к вере или заключенных за иные вины преступников, или самих стражей, совершенно свободных

граждан. Да, действительно, только живя силою Христовой и могли твердо перенести все эти напасти святые мученики. Невольно задумаешься над силой их духа, ни перед чем не остановившегося и не поколебавшегося в исповедании веры. Очевидно, Христос был для них самою их жизнью, так же ясною, как ясно для человека то, что он живет, пока не разлучился от тела.

Ноября 18-го. С утра отправились за город и видели храм апостола Петра «в веригах», которые и показывают под престолом в ковчежце, и храм на Яникульском холме, то есть на месте распятия Апостола; во дворике этого храма показывают и место самого распятия, над которым теперь нечто вроде часовни, из-под которой берут песок; взяли и мы. В первом храме в главной апсиде прекрасная мозаичная икона святого Севастиана мученика. Яникульский холм занимает очень высокое положение над городом, который с него виден прекрасно; там разведен новый сквер, украшенный статуэтками разных новейших государственных уже деятелей и знаменитостей.

Оттуда проехали в храм священномученика Климента. Верхний его этаж - образец древних базилик. Храм очень высокий и длинный, но не особенно широкий; двумя рядами колонн разделен на три корабля, из которых в срединном устроена особая мраморная преграда (аршина 1,5 высотой), - вероятно, для каноников собора, так как там устроены амвоны для чтения апостола и Евангелия с обоих боков впереди, а по сторонам стасидии; эта преграда перенесена из нижней древнейшей базилики. На возвышении, приблизительно в 3-4 ступеньки, совершенно отдельно от храма, как в наших церквах, - главный алтарь, под которым почивают мощи святых Климента Римского и Игнатия Богоносца, как свидетельствует надпись на престоле; преграды между алтарем и храмом нет; в апсиде на четырех ступеньках - кафедра епископа, а направо и налево - места для священников. В куполе апсиды - прекрасно сохранившаяся древняя мозаика; изображены Христос и по сторонам Богородица и апостолы.

Старинная живопись - совершенно византийская. Этот храм производит впечатление отчасти оставленного и забытого: не заметно в нем никакого благолепия, а напротив - как-то пусто всюду, даже посетителей не заметно; и храм бывает открыт только в известные часы дня. Должно быть, и папы не особенно дорожат этой редкостью и стариной - памятником одного из первых своих предшественников. Спускались мы и вниз; там остатки самой древней базилики, она совершенно темная и весьма сырая, везде сочится и струится вода; должно быть, от времени вся постройка углубилась в землю, как стоящая в сыром месте. Длина ее кажется одинаковой с верхней базиликой, но на самом деле значительно больше. Колоннами она была разделена на пять кораблей; но от колонн теперь видны только остатки, заделанные в стенах, устроенных сводами. Алтарь здесь, очевидно, был устроен так же, как вверху. По местам можно разобрать ясные остатки старинной фресковой живописи. Направо на стене изображение Святых Кирилла и Мефодия; почти у самой иконы указывают и гроб святого Кирилла, а где его мощи - неизвестно. Недалеко от этого места по восточной стене спуск в нижний храм, еще языческий, в котором святой Климент и предавался разным мистериям, еще будучи язычником; теперь проникнуть туда уже совершенно нельзя, так как этот храм совершенно залит водой, в отверстие даже слышно, как каплет вода с потолка. Все это место и постройка были собственностью Климента.

Отсюда проехали в храм святой мученицы Цецилии, мраморная фигура которой устроена над главным престолом; святая изображена лежащею умершею, должно быть, после мучений; а направо в особом притворе указывают баню в доме святой, где она и была замучена. Храм устроен на родовой земле святой Цецилии и на месте ее кончины.

Недалеко отсюда храм, известный под именем «Bocca del veri-tate»; в нем все устроено так же, как в храме святого Климента. Те-

перь он возобновляется и заставлен лесами. По стенам кругом видна фресковая живопись, есть совсем византийские иконы, какие и у нас теперь в употреблении. Что сделают с древними украшениями при возобновлении, не знаю. Собор очень обширен.

Свое название этот храм получил от древнего на его месте языческого храма, от которого в теперешнем храме сохранились колонны. В притворе указывают каменное круглое, в размер большого мельничного жернова, изображение лица, вероятно, какого-нибудь бога, с открытыми глазами и ртом; в древности для окончательного решения спора или суда над преступником обвиняемых приводили к этой фигуре и заставляли вложить ей в рот свою руку: верили, что если вложит лжец, то вернуть обратно не сможет, а справедливый не потерпит никакого вреда. Вероятно, крепко натолковали жрецы это суеверие, так что едва ли какой лжец осмеливался на такую последнюю меру; так это верование и осталось ни разу не опровергнутым. А может быть, и лжецы безнаказанными оставались именно благодаря этой модели.

Сегодня еще раз были в Ватикане, чтобы осмотреть все остальные его достопримечательности. Осмотрели славную всюду Сикстинскую капеллу, которая славится прекрасными картинами разных художников первоклассных, особенно Микеланджело. Капелла -крестовый храм папы, в котором он и совершает обычно свою мессу. Она представляет из себя длинный, но не очень широкий храм, посередине поперек зачем-то разделенный железной высокой решеткой; по бокам устроен помост в одну ступеньку, для чего - не знаю. Престол в ней один, у восточной стены. Высокий храм весь расписан сплошь разными картинами. Над престолом во всю стену -картина Страшного Суда, а в куполе история мироздания - картины Микеланджело. На мой взгляд, картины не соответствуют духу христианства. Христианское художество должно отображать в себе весь смысл или самый дух христианства; важно, чтобы всякая художественная картина воспроизводила соответствующее духу христианской Церкви и зрителей возвышала до истинно духовных чувствований и представлений. Вот этого-то, на мой взгляд, и нет в знаменитой Сикстинской капелле. Картина Страшного Суда - это изображение борьбы каких-то страшных титанов: все святые и прочие люди какие-то великаны, обнаженные и толстые титаны, ничего духовного не являющие в своем виде; это - не подвижники веры, поработившие плоть духу, а, напротив, усердные гимнастеры и борцы, как бы гордящиеся основательностью и мощью своего тела, прекрасно развитыми мускулами; на лицах их не написано никакой силы веры или силы духа; напротив, лица их дышат самоуверенностью силачей, которым ничего не стоит раздавить кого угодно. Господь изображен в виде какого-то исполненного физической силы охранителя общественного порядка, а не в виде Превышемирного Духа - мудрого Управителя всей вселенной. Местами современники художника указывали в картине Страшного Суда изображения разных современных ему папских деятелей; но так как некоторые из сих слуг непогрешимого папы были изображены далеко не на почетном месте, то многие оскорбились, узнавши себя, и автор картины за это серьезно поплатился. В общем вся картина представляет нечто совсем неуместное в храме, - самая обычная картина Страшного Суда, какую можно видеть в наших соборах, гораздо осмысленнее и более содержательна в сравнении с этой фантазией прославленного художника. Картина мироздания лучше и осмысленнее. Но в общем вся капелла ничего святого не внушает. И, однако, все с великим удовольствием подробно всматриваются в каждую черточку картин капеллы, с благоговением поднимая голову и выражая удовольствие охами и ахами, - вероятно, больше потому, что уж очень прославился этот самый Микеланджело.

По соседству заходили в Ватиканскую картинную галерею; она не многосложна и не богата картинами; есть и хорошие картины, но

христианского в большинстве их мало заметно. Есть, впрочем, картины, перед которыми, вероятно, невольно всякий остановится: так они внушительны. Вот, например, картины мучений католических миссионеров в Китае, Японии, Африке и т.п. Вероятно, смотря на них, католические семинаристы невольно и сами проникаются желанием или намерением подражать подвигам этих страдальцев в деле проповеди о Христе.

Всякие средства, думалось мне, нужно употреблять к тому, чтобы пробуждать в юношах идеальные стремления, чтобы они помнили не только цель - прекрасное окончание курса, а главным образом то, что после того им нужно иметь настоящее дело в руках и делать его как следует, ибо и дело это не простое, а церковное, единственно важное. Средств для этого множество, только бы иметь усердие пользоваться ими. Важно одно, чтобы всячески вводить питомцев наших духовных школ в круг церковной жизни, чтобы они знали, что делается в Церкви и в мире Божием, в каком положении интересы Церкви занимают теперь мир, с которым им придется знаться, что нужно им самим иметь у себя в запасе для успешного и возвышенного, а не теплохладного или мечтательного делания. У нас теперь всякий год появляется множество и книг и журналов, обсуждающих именно дела настоящей церковной жизни; вот и важно, чтобы руководящие воспитанием и обучением вводили питомцев в известность всего этого, насколько это полезно будет для них, стараясь приподнять в них пастырский дух, желание и воодушевление служить Церкви и спасению ближних. Вот что мне думалось пред этими поразительными картинами в папской картинной галерее, пред которыми по временам останавливались и засматривались проходившие семинаристы.

Поднимались на гору и прокатились по парку на Пинче; парк очень обширный и прекрасный: множество деревьев, дающих большую тень, цветы издают прекрасный запах и украшают сад, в разных местах устроены пруды, в одном из которых важно плавают солидные черные лебеди, местами бьют фонтаны, расставлены разные колонны и статуи со статуэтками. Очень приятное местечко. Недаром здесь гуляет множество католических семинаристов. Они разодеты в разные формы, по народностям; между прочим, кажется, венгерцы - в совершенно красном платье. Все они такие жизнерадостные и здоровые ребята; одни усердно учат уроки, другие беседуют.

Да, большая армия у папы; и притом это все люди, ничем большею частию не связанные, потому что большею частию это сироты бесприютные; и потом они остаются свободными и от семьи, и от всяких других стеснений, поступая в полное распоряжение папы. Недаром католиков везде можно видеть как проповедников папства. Они и в Америке, и в Японии, и в Китае, и в Корее, и в Австралии, и в Африке и проч. Везде они уже посеяли семена католицизма. Действуют они не без усердия и в Европе. И это они для схизмы такое старание проявляют, уловляя искупленные Христом души в сети папизма, устранившего Христа. А ведь мы, православные, обладаем самою вселенскою истиною, как она вложена Христом в Его Церковь: ужели ей и суждено ради нас грешных оставаться в неизвестности? Ведь прежде всего именно к нам-то и относится завет Христа: «шедше, научите вся языки», ибо только мы и сохраняем Его слово, вся, елика Он заповеда нам, верующим в Него. И мир самый просыпается и открывает глаза; всюду понимают обдержащий мрак заблуждений; и вот с разных сторон стучат народы в двери православия, ища от него ответа на занимающие их вопросы и сомнения: протестанты и старокатолики ищут единения с православием, несториане умоляют о том же и просят себе просвещения, мир языческий среди нас самих просит света Христова (в Сибири и других местах). Но мы ли пробудили их в этом отношении? Возвещали ли мы свое богатство? Не сами ли они, напротив, додумываются до истины и самостоятельно нападают на настоящий след ее? В самое последнее время и в католичестве идет разложение, сознают там многие его ложность; но от одной лжи впадают в большую ложь: множество патеров переходят из католичества в протестантство. Такой оборот принимает это дело именно потому, что на Западе весьма и весьма многие, даже подавляющее большинство, не знают ничего о православии, кроме старинного поверия, что это схизма и застывшая форма, лишенная жизни. Да и нужно сознаться, что трудно им и знать истину нашу, если мы сами ни словом не обмолвились о ней...

Но... я уже совсем в сторону ушел от Рима и от Пинче, переполненного жизнерадостными католическими семинаристами, может быть, нашими будущими ярыми противниками. И вспомнились мне тут мои ардонские ученики, все ребята хорошие, с желанием трудиться в деле просвещения Осетии светом Христовым.

От Пинче проехали в монастырь Капуцинов. Монастырь очень большой, и главный собор в нем очень обширный. Все монахи ходят в коричневых подрясниках, бороды не бреют. У них прежде был такой обычай, что мертвых через три года после смерти выкапывали из земли и кости их складывали в особые помещения; мы и видели теперь до пяти комнат, наполненных, в порядке наложенными, костями человеческими; стены разукрашены вензелями из тех же костей; есть и остовы человеческие из костей, в виде скелетов, причем некоторые одеты в капуцинское платье и т.п., как будто живые стоят на стенах. В храме под одним боковым престолом на правой стороне лежат мощи святого Криспина (одного из Барберинов, основателей монастыря): целое тело, не сгнившее будто бы, одето в одежду капуцинов; «только лицо немного подведено красками и мастиками, так как немного поиспортилось», объяснил показывавший это монах. Дивно. Но зачем все подобное у католиков только напоказ, как картинка довольно затейливая, а не для назидания и молитвы. И положили бы это тело так, как полагаются наши святые мощи; нет, они убрали его за стекло, придали ему некоторую причудливую позу, сочли нужным восполнить и то, чего Бог не сохранил, и любопытствующим показывают это на удивление.

Ходили еще в катакомбы святой Агнессы. Вверху - прекрасная старинная базилика, очень обширная; она много ниже уровня земли; на горнем месте - седалище для епископа, а по сторонам - для священников. Здесь собралось порядочно желающих побывать в катакомбах, но теперь там была уже другая партия, выхода которой мы и ожидали. Катакомбы небольшие: этажа в три; да они и невысоки и узки, сравнительно с катакомбами святого Каллиста. Внутри катакомб видели пещеру, в которой найдены были мощи святой Агнессы; гроб ее мраморный сохранился и теперь, только от верхней крышки остались небольшие куски, один из которых и я стащил, хотя вверху на таковых лиходеев и прибито папское проклятие; потом постараюсь написать на этом камне какую-нибудь икону. В катакомбах довольно сыровато; должно быть, почва места вообще здесь сыровата. Но замечательно приятный какой-то воздух в катакомбах; ощущаешь какое-то особенное тонкое благовоние, особенно заметное, когда выходишь наружу. Это - кровь мучеников за Христа. С нами ходили как зрители два патера, два-три семинариста и несколько светских. Походили мы в катакомбах большой толпой всего только минут десять, потому что скоро обошли все катакомбы. Эти катакомбы далеко за стеной города, но и тут теперь новые городские постройки, переполненные лавками да гостиницами.

По дороге видели погребальную процессию: впереди шли какие-то в красных подрясниках и капюшонах с такими же башлыками, совсем закрывающими лицо, так что видны только глаза; это, должно быть, какая-нибудь погребальная компания, вроде наших факельщиков; за ними шли, кажется, семинаристы в синих и черных одеяниях, а может быть, монахи какого-нибудь монастыря, хорошо не понял; и наконец - патеры, один из которых в епитрахили с крестом в руках. Все они что-то пели гнусаво и очень странно, не дружным хором, а каким-то завыванием. Позади всей этой процессии несли гроб покойника. В церкви народ как бы замер на месте от такой печальной процессии. А некоторые около церкви переговаривались, как будто в недоумении: и не решаясь уйти отсюда, и страшась этого странствования за гробом.

Ноября 19-го опять заезжали в собор святого Петра. Теперь собор произвел на нас еще худшее впечатление при более спокойном рассмотрении его. Кругом - громадные статуи разных пап в странных позах: как будто все они проповедуют со свойственными католикам жестикуляциями; при них, как символы их добродетелей, еще более как будто рисующиеся пред публикой, разные ангелы и женщины. Кругом все так пестро и режет глаза, что не получается никакого впечатления великолепия и изящества собора, а, напротив, некоторой грубости и неизящества. Преобладающий красный мрамор производит резкое впечатление. Храму Петра при его поразительном богатстве, пред которым невольно приходится удивляться всякому, недостает именно изящества и возвышенности в замысле и в исполнении этого замысла. Цельного впечатления от него, как именно от христианского храма, не получается. Храм есть место молитвы, как беседы души с Богом; сюда человек приходит затем, чтобы в беседе с Богом найти здесь благодатную тишину и мир душе своей; здесь душа должна восходить к Богу и Бога низводить к себе. К этому должно руководить и богослужение, и вся внешняя обстановка храма. Самое искусство должно содействовать этому возвышению духа к Богу. Необходимо, чтобы в прекрасном создании рук человеческих, исполненном высоты и гармонии во всех своих частях, отображающем все лучшее в мире и в человеке, в изящном и возвышенном по исполнению над всем чувственным храме вещественном, - человек мог восходить в храм превышемирный, к престолу нерукотворному, на котором восседает Царь Славы. А в храме святого Петра, напротив, тот же самый мир, только в некотором отвлечении или обособлении от всего другого и, следовательно, еще более выпуклый и бросающийся в глаза. Что же может быть здесь благодатного для души? Как она может здесь восходить в мир иной, к Богу, если здесь все еще более привязывает и привлекает ее к этому миру? Ибо ведь здесь все так прекрасно, так прекрасно... вот так же, как и в жизни. Поэтому все здесь земно. Чувствуется, что путь ко спасению у католиков не есть путь постепенного восхождения ко Христу, Начальнику и Совершителю спасения, тесным путем борьбы с собой, постоянного самоограничения, а есть хождение тем же путем мирского покоя: к этому и музыка, и пение, и артистическая проповедь (так что, пожалуй, можно и в оперу не ходить), и индульгенции, для которых ежедневно особые привилегированные мессы, и формальное отбывание дела духовной молитвы обязательным посещением хоть тихой краткой мессы, в которой ничего не понять, да и не слышно ни слова, потому что это - тайная месса. А внешность и внутренняя отделка храмов, преисполненных блеска и величий, разных вычурных фигур, тоже имеет, по-видимому, своею единственною целью поразить величием.

Да и сами католики прямо объявляют себя не только проповедниками веры, но и разносителями культуры по некультурным народностям. В прямое подтверждение этого, забегая немного, всего на четыре дня, вперед, скажу о соборе Парижской Богоматери. Там на видном месте над кружкой вывешено воззвание, приглашающее пожертвовать на католических миссионеров, разносящих по всему языческому миру веру и «цивилизацию». На распространение веры-то просвещенные по последней моде французы едва ли пожертвуют, а вот как уверили, что и на разнесение их культуры, тут, конечно, кое-кто и расщедрится, по воззванию убедившись, что миссионеры не фанатики веры, не бредни какие-нибудь возвещают миру, а самую настоящую культуру просвещенного человечества, приобщая и дикарей к нему.

Вообще, что касается дела, то в этом отношении католики молодцы. Они крепко держат в своих руках всю свою паству, и она им в

большинстве случаев послушна. У нас в России светская молодежь часто стыдится выказать религиозность; а в католических храмах тамошняя молодежь идет даже со своими молитвенниками и на коленях вычитывают положенные молитвы, на глазах у всех идут к духовнику на исповедь и причастие, набиваются толпами на проповедь и т.п. Ежедневно у католиков бывает по церквам звон в 12 час. дня, и тогда все должны прочитать молитву Господню, пока звонят; в 7,5 час. вечера - звон на молитву «Богородице Дево, радуйся»; в 9 час. вечера - звон на вечернюю молитву перед сном; бывает звон и утром, вероятно на утренние молитвы. Пусть не все это исполняют, но говорят (не католики), что все-таки этого строго держатся среди католиков. Или вот - епископ благословляет народ, и весь он преклоняется на землю. А сколько у них подготовляется деятелей на духовной ниве? Везде по городу только и видишь, что ходят патеры или семинаристы. Последние никогда не ходят поодиночке, а непременно партиями или по двое; это, конечно, в видах воспитательных, чтобы могли друг за другом следить и удерживать от проступков. В этом заключается известная иезуитская система фискальства, введенная в правило семинарий.

В католицизме все имеет определенную цель, ибо все делается по определенному плану, а не ощупью: в общей системе никакой молодец не должен быть на свой образец, а все должно идти к одной общей цели, ибо Церковь есть тело Христово, а мы порознь - члены. Как приятно видеть патера, идущего по городу с одним или несколькими семинаристами и просто, но задушевно с ними беседующего: он не боится ни фамильярности в отношениях к ученикам, ибо держит себя авторитетно, ни чрезвычайной напыщенности, ибо является им как бы отец или только авторитетный руководитель, ставящий их интересы своею целью. Конечно, в семье не без урода, но в общем у них и в последствиях сбивчивости не бывает; у них и выходят люди закаленные, с крепкой волей. И в семинаристах их незаметно вольности, а, напротив, выдержанность и вместе с тем живость молодежи. Я с удовольствием засматривался на эти толпы семинаристов католических, особенно на Пинче, но и с трепетом: ведь это наши будущие враги, ведь их теперь уже патеры воспитывают в этой мысли, и воспитывают рьяно, не жалея красок и сил. И нужно заметить, что семинарист и по выходе из семинарии не забыт и не оставлен сам себе; напротив, он известен, получает не случайное место для дела, а соответствующее ему, и после не забыт в руководительстве, ибо вся система католическая проникнута строго единством плана. Это большой разумный пчельник, если можно так сказать. И что, если бы нам иметь такое богатство деятелей, строго во всех отношениях намеченные планы, вытекающие из одного главного начала дела, ясно всеми сознаваемого, иметь бы и подобное им материальное богатство для дела, - что бы мы могли сделать всюду и во всех отношениях? Ведь паписты, как они ни ревностны и ни многочисленны на строго во всех отношениях определенном деле, все-таки трудятся только для себя самих, то есть для своей системы папства, а не для чего-либо высшего и единственно самоценного. Ведь в существе дела это совершенно царство от мира сего, даже самым осязательным образом отразившее на себе все главные черты земного царства. Да ведь, несомненно, и самый сравнительный успех католичества в деле есть только плод этих внешних мер, всего богатства и лиц и сил, какими располагает вообще католичество. Если всюду разослать вещателей, всюду понастроить разных благотворительных учреждений, вообще как можно шире раскинуть сети совершенно человеческих мероприятий, то само собой дело станет всюду известным и распространится. Но это дело настолько же чисто человеческое, как и всякое самое обычное дело филантропии или подобного характера предприятие. Успех еще совсем не свидетельствует о внутренней силе самого дела, а только о богатстве и разнообразии средств его. Поэтому и успех католичества внешний, количественный, силы его не являющий.

Как старается всюду папа подавить великое дело православия: и на Востоке, и в самом нашем Отечестве, и на Западе, и в языческих странах, а ничего не может поделать. Да и не сможет никаким образом, пока сам не одумается и не возвратится, откуда ниспал, если и для него еще возможно это. А уж все, кажется, благоприятствует его успеху: у нас и деятелей немного, и деятели не такого рода, как паписты, и иных средств мы не имеем, как их имеет папа; и, однако, православие стоит прочно и даже растет на удивление врагам его. Дело в том, что православие есть истина, есть ничем не запятнанное слово Христово, то слово, о котором Он сказал апостолам: слушаяй вас Мене слушает; веруяй в Мя, верует в пославшего Мя Отца. А с этим словом никто считаться не сможет, оно само за себя постоит, ибо Христос сказал: Се, Аз с вами до скончания века. Аминь (Мф. 28, 20). Как в Ветхом Завете Бог Сам охранял истинное семя веры и среди самого вероломного народа иудейского, так и всегда Он Сам есть единственный Строитель Своего дела, а деятели - только слуги Его, как говорит апостол Павел. И поэтому, как бы ни трудились люди, какими бы богатыми средствами ни располагали для дела, если оно не Божие дело, оно не преуспеет как следует, не возымеет истинной силы, хотя бы и имело видимый и поразительный успех. И, однако, смотря на эту громадную армию, какою располагает папа, невольно возникает желание: что ж бы мы могли сделать для православия, если бы имели такие же человеческие средства? Ведь мы только и обладаем истиною, которая сама за себя говорит и засвидетельствована целой историей Церкви православной; а если бы к этому прибавить и нашу собственную энергию и самоотвержение, то как бы еще более процвело это дело? Ведь и в первые времена христианства - как богато действовала благодать Божия? Однако как трудились посланные Христом апостолы и все христиане для дела Церкви? Не покладая рук, забывши все, созидали дело веры, и потому даже среди тяжких внешних гонений не только уцелели, а и вышли славными победителями всего мира, на них ополчившегося. То было первое время, когда силами и чудесами нужно было доказать и явить христианство; теперь самая история уже говорит за него. Тех изумительных чудес мы уже не должны просить от Бога, чтобы не искушать Его своим маловерием. Но теперь само христианство является силой; оно само за себя говорит и в отдельных лицах, и в целых народах, им руководящихся. Поэтому внешние мероприятия в деле православия только будут являть эту самую его внутреннюю силу, проявляя вовне то, что в нем есть. У каждого христианина глубоко в сердце должны лежать постоянно слова Христа: «Жатвы много, а делателей мало; итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою». Вот какие мысли навеял мне собор святого Петра и вообще впечатление от Рима!

От собора святого Петра мы заходили еще в древний храм, построенный в одной из зал Диоклетиана; и думал ли когда-нибудь об этом злой враг христианства? Вот бы он воспылал гневом-то! Храм очень большой и светлый, устроен в виде креста и имеет громадный купол, очень внушительный, как свод небесный. В этом храме недавно венчали итальянского наследника; папа весьма рассердился за это и на патера, и на храм, почему теперь этот собор и причислен к придворному ведомству.

По дороге некоторые патеры нам почему-то кланялись весьма любезно, может быть ошибаясь в одежде, так как наши широкие шляпы весьма похожи на их; а может быть, это патеры из французов, которые теперь полюбили все русское; а может быть, и по другим причинам и побуждениям.

У отца К. (настоятеля посольской нашей церкви) познакомились с С. Д. Сазоновым, секретарем нашей миссии при папе. Очень образованный человек, весьма интересуется всем церковным и прекрасно все это понимает; папскую курию знает превосходно до многих мелочей. О папе говорит, что он весьма бодрый старик, ревностно и до сих пор вершит все дела; слухи о его нездоровье напрасны. Оказывается, кардиналы не все в высших степенях иерархии: кардиналом может быть диакон и даже совсем светский, и, однако, при богослужении даже он сидит на своем престоле пред жертвенником, и этот же светский кардинал управляет непременно собором каким-нибудь, начальствует над епископами. Он даже может быть папой, если бы его выбрали. Странное смешение церковных степеней. Кажется Сазонов, а может быть и другой кто, рассказывал интересную особенность закулисной жизни папской курии. При старости всякого папы, конечно, все кардиналы гадают, кто будет папой. Конечно, всякому хочется быть им и всяк про себя думает: а кто знает, может быть, и меня изберут? И чем же я хуже такого-то? И вот многие кардиналы начинают неожиданно заболевать. Говорят, это верный признак, что сей кардинал хочет быть папой. Все при выборах рассчитывают так: это больной, долго не наживет, скоро уступит нам место, да и делами мы будем ворочать за его болезнию. Такого именно больного выбрали в папу 22 года тому назад, а он живет до сих пор, да и многих еще может быть переживет, надеющихся на его смерть, а тех, которые рассчитывали при выборах на его близкую смерть, он давно пережил. Это настоящий папа Лев XIII.

Вот и весь Рим, насколько я успел в это короткое время познакомиться с ним. Конечно, это все внешняя сторона Рима и католичества. Нам и хотелось как-нибудь проникнуть во внутреннюю жизнь его, познакомиться поподробнее с его порядками и учреждениями, узнать, например, жизнь и дело семинарий и академий католических, посмотреть на жизнь монастырей и на деятельность в разных орденах, присмотреться к делу знаменитого другого папы - Пропаганды, поляка Ледоховского, и т.п., но временем достаточным мы не располагали. Пришлось ограничиться только тем, что видели. Все-таки весьма приятно и то, что удалось рассмотреть кое-что в Риме. Уж одно то хорошо, что пришлось побывать в Риме, в этом святом городе,

залитом кровию бесчисленных святых мучеников. Ведь главным образом здесь и создалась Церковь на крови мучеников. Да познает же он опять силу Христову, создавшую его прочно, и да отвратится от заместившего Христа Бога простого папы, да проявит дела первые и наследует славу у Бога.

Погода стояла нехорошая, да нам и некогда бы было наслаждаться ею за беготней по городу.

Дуть от Рима §о Японии

Ноября 19-го. Поблагодарили мы отца К-та за радушное гостеприимство и, провожаемые им и близкими к нему, в 10 часов вечера на поезде выехали из Рима в Париж.

Целый следующий день пришлось нам ехать по Италии. Страна и до Рима, и здесь очень возделанная: земля везде разработана, упло-дотворена, упорядочена. И, очевидно, итальянцы весьма любят ухаживать за землей кормилицей своей: так у них вся она хорошо и красиво распланирована и обработана, что любо-дорого местами посмотреть. Пред глазами мелькают красивые то масличные рощи, то виноградники, то фруктовые сады, то хлебные поля, то огороды и т.п. Почти незаметно свободного местечка, где бы рука человека не приложила своего дела. И все это рассыпано то на равнинах, приютившихся среди холмов, то на самых этих причудливых и разнообразных по форме и высоте холмах; местами проглядывают высокие Апеннинские горы, теперь уже побелевшие: вид их на солнце от этого еще красивее, они как бы переливаются в разных цветах и красках, местами то повышаясь к небу, то, напротив, понижаясь и переходя в ущелья или широкие долины. То и дело виднеются с железной дороги белые церкви католические, имеющие вид каких-то сторожевых постов, потому что близ них редко заметно большое селение, а большею частию кругом расстилаются мелкие хуторки и поселки. Особенно богата храмами южная Италия до Рима, а до Бари - еще больше: там ими заполнено все поле зрения. Очень отрадно смотреть на такую картину: видно, что здесь силен был дух христианства, а в каком он состоянии теперь, это не нам судить: при поверхностном взгляде на страну едва ли можно сделать об этом правильное суждение.

Ноября 20-го. Границу к Франции переезжали как бы среди северной нашей среднерусской зимы: кругом снег, сердитый мороз, так что под ногами хрустит, и все прочее зимнее. К вечеру дувший ветер прекратился и погода сделалась весьма приятная, настоящая наша зимняя свежая, с яркими звездами на небе. Поднимались высоко в горы, а по сторонам виднелись и очень высокие горы, напоминающие наш Кавказ зимой.

В Модане был небольшой перерыв в движении: всех пассажиров попросили выйти из вагонов и без них вещи быстро перетащили в таможню; там мы открыли свои чемоданы и показали свои вещи, но нас скоро отпустили как только проезжающих чрез Францию, а не едущих туда на жительство. А потом обратно без нас же все вещи перетащили в вагон, не перепутавши его с другим вагоном, как это водится большею частию. Всю Францию до Парижа пришлось ехать ночью и ранним утром, так что ничего не видали по дороге. В вагоне пришлось ехать с тремя англичанами, кажется военными в отпуску. Народ очень добродушный, спокойно предоставляли нам в вагоне всякое преимущество и сами весьма теснились, хотя и мы не особенно ширились. Один на ночевку расположился на полу так, что непременно приходилось через него перешагнуть, чтобы попасть в уборную, у порога которой он и лежал; и он спокойно переносил такое поругание своей персоны: в дороге, мол, все терпи; а в заключение на утро отец архимандрит Сергий неосторожно даже просыпал на него зубной порошок: бедный англичанин только вскочил и поторопился убраться, как бы даже извиняясь или по крайней мере стесняясь, что, мол, улегся на таком неудобном для всех месте.

Ноября 21-го утром приехали в Париж, взяли какой-то крытый и приличный рыдван и поехали в Гранд-Отель, как близкую к конторе Кука гостиницу; гостиница - целый город; нас высоко подняли машиной, ею же перетащили вещи; и пока мы снимали верхнее платье и т.п., приходит служка и подает от извозчика счет еще почти на столько же, сколько мы должны заплатить до гостиницы; за что? мы вот сколько должны заплатить. А это за то, что вот извозчик столько-то минут простоял и не получил по счету. Вот так прием. Пришлось заплатить: не спорить же с ним с первого шага. А за номер и за чай пришлось заплатить 15 франков: вперед наука - в Гранд-Отеле не останавливаться, а где-нибудь поскромнее. А потом ходили мы недалеко от отеля в ресторан закусить, и там пришлось сильно поплатиться карманом. Что ж делать: все равно кругом ничего не знаем, куда лучше идти. У Кука устроили мы себе путь до Нью-Йорка на самом быстроходном и большом пароходе американской линии.

Позаботившись о дальнейшем путешествии, отправились в собор Парижской Богоматери. Храм строго готического стиля, очень большой и продолговатый; множеством колонн собор разделен на три корабля; главный отделен низкой железной решеткой и сплошь уставлен стульями. Придельных престолов множество, и часть их поставлена уже у передней стены, а не так, как в Риме, - все по бокам. Окна высокие и узкие с разноцветными темными стеклами, так что и весь собор имеет мрачный вид, как будто созданный для привыкших молиться где-нибудь в темном уголку, а не в единении со всеми. Наверху - громадный орган. В церкви кроме постоянного сторожа никого не было, и, хотя был еще только 12-й час, все богослужение уже окончилось; это не то что в Риме, где всегда во всяком храме есть народ, а мессы продолжаются попеременно до полдня. Здесь на

стене мы и прочитали то объявление, о котором я писал выше: собирают пожертвования на католических миссионеров, разносящих по разным странам и народам веру и цивилизацию, а, вероятно, больше последнюю, как говорит отец архимандрит С. в своих «Письмах с Дальнего Востока». А другое объявление гласит следующую важную для католиков радость: этому собору в разное время папами присвоены три привилегированные алтаря, то есть такие, на которых совершается жертва удовлетворения за всякие грехи живых и умерших, непременно сообщающая индульгенцию или снисхождение.

На нас парижане везде с любопытством и изумлением засматривались, конечно удивляясь нашим широким и длинным рясам, да и длинным волосам; но мы уже привыкли теперь к таким изумляющимся и расхаживали совершенно спокойно. А на вокзале какой-то прилично одетый господин снял нам почтительно шляпу; только второпях не разобрали мы, может быть, и русский, здесь проживающий, или тоже проезжает только Парижем, а может быть, и настоящий француз изъявил почтение из симпатии к русским. Города мы так и не видали, кроме того, что посмотрели по сторонам из кареты: шумный город, но погода была пасмурная, так что все казалось каким-то кислым. В 7-ом часу вечера на поезде выехали из Гавра и, вероятно, часов около 10 были там и сели на небольшой пароход до Соутемпто-на в Англии. Ночью хорошо поспали, а утром ноября 22-го сошли в таможню; там скоро осмотрели наши вещи без задержек, а извозчик отвез в гостиницу, где нас по билету Кука угостили самой легкой закуской.

Так Англии мы и не видали, кроме этого одного города, покрытого густою мглою дыма и тумана. И такова самая Англия - вся в тумане.

Часу в 1-ом наш пароход «Сан-Луи» отвалил от пристани. Пароход наш самый большой - 11 тыс. тонн, и самый быстроходный - может делать по 20 узлов в час. Сначала от Соутемптона долго шли очень медленно, - должно быть, были сравнительно мелкие места, да и суда разные попадались или навстречу, или стоящими на якоре. Погода была долго очень туманная, а потом туман пропал и до вечера было очень хорошо, и качки не было, так что путешествие началось приятно. Но на другой день (воскресенье) с утра началась мучительная килевая качка, и погода установилась только ноября 27-го. Пассажиры почти все перестрадали, верхняя палуба превратилась в какую-то походную больницу: везде на раздвижных креслах кутались и охали, а некоторые и более существенно страдали от морской болезни. Я страдал воскресенье - вторник (ноября 23-25), и страдал весьма сильно: рвота, потеря аппетита, уныние, апатия, потеря всякой энергии; ни за что не хочется взяться, да и не делается, не думается, и все как будто из рук валится; книгу начнешь читать, ничего не выходит путного, внимания не хватает, да и устаешь еще больше, так и бросаешь; ни на кого бы и не смотрел: ужасная тоска и мука. Об одном только и думаешь: да скоро ли конец-то путешествию? да и зачем здесь именно поехали? Как будто и конца ничему не предвидится совсем. Я все время лежал, спал, ел самую малость и так находил покой, качка не так делалась чувствительною; а как поднимешься с койки, так опять все кругом и пошло; под конец с удовольствием начал истреблять кисловатые апельсины, которые мне всякий раз щедро из столовой приносил слуга. И отец архимандрит С., долго храбрившийся, наконец не выдержал, и, когда я уже стал вставать помаленьку, он слег. Ноября 25-го вечером качка немного поутихла, а у нас хватило энергии хорошо подзакусить после голодовки, даже выпили американского шампанского для подкрепления (и противное же это шампанское, какая-то горечь). На другой день я совершенно встал и вот два дня хожу, нисколько не страдая от качки, хотя она и есть еще; очевидно, полезно в качку основательно вылежаться, и тогда она не действует скверно. Как-то будет дальше на Великом Океане? Ведь там придется целых 19 суток, а может быть и более того, идти до Японии. Отец С. теперь даже при самой уже незначительной качке чувствует себя не совсем спокойно, именно потому, что не вылежался вначале, как я, а все перемогался.

Пароход наш сначала пошел весьма хорошо: в первый день прошли 439 миль (в сутки), во второй - только 382, а в третий - всего только 284, так как во время страшной качки винт обнажался поверх волн, да и носом зачерпывали на быстром ходу. По утишении качки в четвертый день прошли 439 миль, сегодня, в пятый день, - 478, всего пройдено 2022, а остается еще 1032 мили. Не уверены, попадем ли мы в Нью-Йорк так, чтобы взять билеты у Кука до Японии, поспеть на поезд и попасть на пароходе в Сан-Франциско; а если не попадем, то плохо: места на пароходе Куком уже, конечно, закуплены на нас, так что нам придется поплатиться карманом. А в воскресенье у Кука контора, несомненно, заперта. Если пойдем исправно, как теперь, то надеемся еще поспеть как следует. А и сильная же была качка: волны вздымались точно горы над пароходом, и этот великан валился ими как щепка. Иногда была опасность, что вот-вот сейчас свалишься с койки на пол; а однажды во сне я даже и полетел уже, так что проснулся и ухватился за плечики койки.

Пассажиров на пароходе очень много, хотя далеко не полно: да ведь и пароход-то громадный - в 4-5 этажей; пассажиры все американцы и англичане, русского слова не слышим совсем. Народ очень добродушный и вежливый, хотя попросту: иной ходит-ходит по палубе, да вдруг и заговорит, даже со мной, думая, что я непременно говорю по-английски; приходится отделываться краткими: o, yes и no; а иногда кой-что и поймешь. Но говорят они как будто проглатывают слова, зубами совсем не действуют, а как-то шамкают губами, как будто у них совсем и зубных звуков нет; говорят очень быстро, а произношение слова и его написание различаются так, что буквально можно сказать: если написано - Иван, прочитай - Василий, и будет правильно. Между собой они все очень попросту и согласно, все друг с другом разговаривают, расхаживают как свои или как участники одного веселого собрания семейного. Но вместе с тем замечательно соблюдают этикет: к обеду непременно надевают все лучшее платье и вообще запросто являются только к утреннему чаю и завтраку, а обед для них нечто священное в семейном кружку. И нужно сказать, кушают все они очень основательно: обязательно три раза в день; по составу блюд это буквально три обеда очень основательных; преобладает мясо в разных видах и зелень; вина истребляют не особенно много. Ко всем трем собраниям в столовую вместо звонка раздается пронзительный звук трех трубачей. На нас они сначала с изумлением посматривали. Когда я в первый день только что сел на пароход и расхаживал по палубе, то все обратили на меня внимание и даже нарочно многие старались пройти мимо меня, нередко с разными улыбками, а потом постепенно привыкли и смотрят как на своих людей. Народ все такой рослый, видный, здоровый, как мужчины, так и женщины; очевидно, о физическом воспитании заботятся не мало. Почти все усиленно читают книжки, большею частию исторические романы или описания Америки. Привязанности к своей стране у них заметно очень много. И библиотека переполнена все больше книгами из американской жизни.

В воскресенье в 10,5 часов утра всех созвали в кают-компанию на богослужение; там посредине было поставлено кресло для управляющего богослужением, каковым оказался один из команды парохода; перед ним столик был украшен громадными двумя флагами: национальным североамериканским и пароходным; по столам кругом было разложено для каждого по две книжки: одна - духовные гимны, другая - молитвы; управитель богослужения сначала объявил гимн, и все запели его под аккомпанемент фортепиано (на нем же потом играют из удовольствия разные песни); пели все дружно; напевы весьма меланхолические, напоминающие напевы наших сектантских гимнов; по окончании гимна управитель прочитал молитву, после ко-

торой все, ему вторя, прочитали молитву - исповедания грехов, а потом начались антифоны: управитель читал одни стихи антифонных псалмов, а слушатели - другие. Но, к сожалению, качка помешала мне прослушать все до конца. По словам отца архимандрита С., они дальше прочитали Символ веры - и без filioque, и разные молитвы. Тем дело и кончилось. Так американцы обязательно воскресный день освещают молитвой и даже в путешествии не оставляют этого правила. Почти все пассажиры участвовали в богослужении, за исключением страдавших от качки, но некоторые и из этих заявились. Пусть это своего рода сектантское собрание; а ведь у нас ничего подобного и в помине нет. Можно сказать, на пароходе была все отборная публика, образованная и с положением в обществе. А у нас подобная им братия ведь стыдится и в праздник-то заглянуть в храм Божий или вообще всюду и перед всеми являться исповедником веры в Бога. Считают отсталостью и достоянием только попов да монахов, да еще простого народа все то, что составляет церковность, да и наро-ду-то стараются внушить так называемые здравые понятия, добиваясь даже того, чтобы вместо храмов Божиих были так называемые народные театры. А оказывается, этот модный свет, на который у нас привыкли смотреть как на учителя и на пример всего просвещенного, опять-таки ушел от нас вперед, а мы со своими передовыми статьями, с последними словами, якобы новейшей, науки остались опять позади. В современном мире, вероятно, никакая иная страна не считается такой либеральной и устрояющейся по началам разума, как Америка, а на деле она-то и оказывается консервативной страной, религию и религиозное воспитание народа ставящей на самом первом месте и для этого не жалеющей и денег, и людей.

Еще давно-давно покойный Грибоедов осмеял старинное русское, тогда еще наивное, рабство перед Западом; и все это знают, и все смеются над осмеиваемыми писателем, а, однако, все еще больше рабствуют перед тем же Западом, да так, что даже и замечать не хотят, как сам Запад идет к нам, разуверившись в себе. На том же самом пароходе, да и потом в Америке, мы видели, с каким интересом сами американцы присматриваются ко всему чисто русскому; наши писатели, характеризующие именно настоящую русскую жизнь, быт и уклад ее, народный дух, выразившийся в одном слове «православные», как называет сам себя наш народ, - писатели, знакомящие с народом нашим, как Достоевский, Тургенев и др., здесь весьма известны и переведены на английский язык; о них и их взглядах здесь толкуют и с серьезным вниманием, и сочувствием; недавний роман Сенкевича «Quo vadis?» тоже переведен и нарасхват читается всеми: его мы видели и на пароходе, и на железной дороге, и в нишах книжных магазинов и т.п. Все это именно свидетельствует о том, что этот просвещенный Новый Свет ищет истинного просвещения именно от нас, видя только у нас действительно прочные устои жизни, основывающиеся не на зыбких песчаных бреднях, а на превышемирных началах Божественной истины, возвещенной Христом и глубоко воспринятой нашим народом в самый дух, так что поистине православие у нас сделалось народной верой, отличительной и главной чертой самого народного характера. Это православие, его духовную силу, превосходящую и исполняющую все, мы и должны всячески раскрывать и возвещать всем, чтобы уподобиться мудрым евангельским слугам, получившим таланты и увеличившим их.

Погода несколько раз менялась с холодной на теплую и обратно; но в общем пасмурно: то туман непроглядный и притом какой-то стеной - начинается и оканчивается вдруг, а не постепенно, то снег, то дождь. Ветер все время не переставал, а только иногда немного утихал в своей силе. Постоянно приходилось гулять по сырой палубе. И сам весь мокрый от дождя или от мелкой водянистой пыли, поднимаемой ветром; все липнет, так как вода соленая. Все пассажиры или лежат, или ходят уныло и скучливо: иных качка донимает, иным погода неприятна и т.п. Качка не щадила почти никого: вот, например,

по палубе расхаживает весьма бравый и бодрый американец; сначала он ходил такой веселый, а потом и этого молодца свалило, да так, что он уже потом при самых незначительных волнах все жаловался нам, что тошно ему; подивились мы на него: уж тебе-де и стыдно бы, пожалуй, поддаваться такой мелочи. Что будешь делать? Но замечательно: едва только появились признаки уменьшения качки, как все больные сразу как бы ожили, на лицах засветилась надежда, как у настоящего выздоравливающего больного. Ноября 27-го погода изменилась к лучшему; ночь была лунная, прекрасная, и ветер сравнительно очень утих; утро тоже было прекрасное, солнечное; пароход идет прекрасно. Под влиянием всего этого невольно как-то ожили и мы и весело гуляли по палубе и вечером поздно, и днем. С отцом архимандритом Сергием делимся впечатлениями или воспоминаниями из пережитого, строим разные предположения и планы о новом нам деле в Японии, беседуем о Преосвященном Николае Японском; отец архимандрит С. характеризует мне его личность и характер и дает советы, как с ним жить и работать. Благослови, Боже!

Ноября 28-го. Полдни. Мы торжествуем: в 24 часа 45 мин. пароход прошел самое большее, сколько может, - 510 миль, остается еще 522 мили. Это ход замечательный, почти равный ходу поезда, верст 35 в час. Если Бог даст все благополучно и сегодня, то завтра успеем в Нью-Йорк в 6 час. вечера на поезд в Сан-Франциско. Спасибо капитану, подогнал машину ловко и сильно наверстал недочет прежних дней; при настоящем хорошем ходе этого парохода мы в Нью-Йорке сегодня должны быть; могли бы, значит, многое и там осмотреть. Но это самое бы и мешает, поэтому и гадать не стоит. За обедом все с некоторою гордостью посматривали на капитана: вот-де какой у нас хват есть. Между прочим, капитан держит себя просто и нисколько не выделяется из пассажиров даже по месту за столом, а спокойно садится среди них где придется.

Наша публика совсем ожила: даже некоторые слабонервные дамы, все еще не решавшиеся считать себя здоровыми, воспрянули и с бодрым духом появились в столовой. Все радостны, как будто накануне светлого праздника: почуяли пристанище и родной очаг. Только что одолевавшая всех скука и тоска миновала, и началась прежняя веселая жизнь свободных туристов со всеми ее забавами и удовольствиями, какие возможны на пароходе.

Сейчас около 9-ти час. вечера - составляют концерт по особой на пароходе же отпечатанной программе и в нетерпении аплодисментами вызывают из-за кулис на сцену новоиспеченных артистов, почему-то медлящих своим выходом. Задняя стена кают-компании разукрашена флагами. На концерте читали, пели, рассказывали и чувствовали себя очень весело. А в конце одна из участниц концерта, член общества какого-то, обошла всю публику и сбирала деньги в пользу сирот матросов; сбор, оказывается, был весьма прекрасный. Как отзывчивы американцы на всякое доброе дело. Нередко в Америке вместо разных театров устраивают чтения о проповеди христианства среди язычников; слушателей собирается полная зала, сбор бывает большой; очевидно, и общество сочувствует тому, что делают всюду рассеянные американские миссионеры и миссионерки в разных видах.

Ноября 29-го. В сутки прошли 506 миль, остается очень мало. В 11 час. дня показался маячный остров, а отсюда будто бы, то есть от времени обозначения острова, - три часа до входа в гавань. У нас от сердца отлегло, да и все воодушевились. Американцы, завидя землю, так и прильнули к борту: как они привязаны к своей стране. Скоро приняли к себе лоцмана, который за проводы и встречу парохода будто бы всякий раз получает 230 долларов. Потом пристали на маленьком пароходике таможенные чиновники. А тут же и почтовый пароходик передал прямо на наш пароход почту для пассажиров: все занялись чтением свежей корреспонденции, уже заранее предвкушая общение со своими близкими. Таможенные чиновники в столовой уселись на разных концах столов, а пассажиры по очереди под-

ходили к ним и, как на духу, рассказывали, что у них в багаже сомнительного для таможни. Чиновники сомнительные вещи обозначали в своих списках и отпускали пассажира. Мы показали свои паспорта, пропуск на миро для Японской Церкви и ушли опять наверх.

Но вот и Нью-Йорк в дымке или просто в дыму. Сначала налево от парохода - статуя свободы; статуя громадная, но в дыму плохо видны ее черты; американцы на нее с каким-то упованием посматривали. А потом и самый город. Это нечто величественное, поразительное и вавилонское: громадные постройки с широкими замашками, здания до 20 и более этажей, но не широки и не продолговаты. Христианские храмы, которых здесь видно довольно много, тоже нечто высящееся под небеса, хотя больше своими тонкими шпилями. Общий вид замечательного города весьма напоминает картину «Пир Валтасара», на которой сквозь дым проглядывают громадные вавилонские постройки; и как раз эти постройки напоминают сейчас видимые нью-йоркские постройки. Хотя город и в дыму от множества фабрик и пароходов, шныряющих в гавани, но пассажиры американцы так и впились в него своими глазами. Тут они и нас не забыли: некоторые подходили и объясняли нам разные места и постройки в своем родном городе, стараясь как бы похвастать всем хорошим, что у них есть, и удивить проезжающих. Один любитель постарался исподтишка несколько раз запечатлеть наши физиономии на своей ручной фотографии и, вероятно, не преминет потом пустить карикатурой в какой-нибудь газете, так как мы для них в своем плане некоторое изумление. Пароход входит у пристани в некоторого рода док. Там, конечно, все заполнено встречающими; друг друга узнают, перекликаются, перемигиваются, машут руками, шляпами, а некоторые даже стараются завести разговор с встречающими и, конечно, в поднявшемся ужасном шуме друг друга нисколько не понимают. Иногда один не замечает другого, тот долго кричит и машет по его адресу, стараясь всячески выставить свое лицо, и вот наконец добился своего: и встречающий увидал и просиял, как будто весь смысл жизни его заметить приехавшего своего приятеля. А есть и такие, которых никто не встречает. Наконец, пароход окончательно остановился; с пристани сверху сбросили громадные сходни, и все полезли, конечно, наперебой, чтобы поскорее облобызаться с встречающими; там поднялся и писк, и крик, и все прочее.

Пристань представляет из себя громадный сарай, кругом размеченный большими буквами; сначала я недоумевал, что означают эти буквы. А оказывается, по этим буквам носильщики без нас и перетащили багаж, и разложили как следует, так как и на наших вещах приклеены начальные буквы наших имен, а для светских - фамилий. По мере того, как у пассажира багаж был перенесен, чиновник не особенно внимательно осматривал его, справляясь с прежней записью о сомнительных вещах. Только вышло недоумение о святом миро, которое мы постарались запечатать печатью нашего посольства в Афинах, получили оттуда и бумагу официальную на свободный пропуск без вскрытия ящика со святым миром. Но практический янка не удовлетворился этим и непременно хотел распечатать, а на бумаге приписать об этом. Делать нечего, ящик раскрыли, а там оловянный сосуд с миром, и тоже за церковной печатью от Московской синодальной ризницы; отец архимандрит С. объяснил ему, что это печать церковная и там вещество для церковного употребления освященное и раскрывать мы не имеем права. Вероятно, янка сообразил, что не должно быть в сосуде вещества на большую сумму, а может быть, понял и слова, что вещество, освященное для церковного употребления, и успокоился. Пока я закрывал свой багаж после осмотра, ко мне подошел какой-то американец и что-то мне начал лопотать скоро и много; услышал я, что он меня называет по имени, а себя Куком, и сообразил, что это, значит, агент Кука нас встречает здесь: предупредительно и любезно; он показывает мне и длинную о нас телеграмму, должно быть из Парижа, о том, что мы двое едем в Японию,

что нам нужно помочь и т.п. Основательно: даже кабелем послали такую длинную телеграмму. Я при помощи своего скудного запаса английских слов постарался объяснить ему, что нам хочется сегодня же в 6 час. вечера выехать в Сан-Франциско, спрашивал - поспеем ли, так как мы еще не имеем железнодорожных билетов. Он успокоил меня и потом что-то еще мне толковал, спрашивал о какой-то бумаге, я этого никак не мог понять, а отца архимандрита С. пока тут не было, он возился со своим багажом. Каково же было мое удивление, когда в эту трудную минуту подошел ко мне какой-то черный господин и заговорил прекрасно по-русски. Он, вероятно, малоросс по виду, говорит, что вот уже 15 лет, как не разговаривал по-русски, но еще помнит. Но с ним не пришлось долго беседовать: кто он такой и как здесь оказался. Я объяснил ему, а он Куку, что мне нужно; оказывается, Кук спрашивал у меня какого-либо удостоверения, что мы действительно едем под руководством его; но тут подошел отец архимандрит С., и все дело уяснилось как следует. В 4 часа вечера мы были свободны от таможни и проехали в контору Кука, там получили билеты и поехали на вокзал; только когда отец архимандрит С. выходил в контору из кареты, то кто-то свистнул по его адресу. До вокзала пришлось ехать далеко-далеко, да и извозчик вез как настоящая кляча; приехали как раз к поезду, только успели сесть; багаж замечательно быстро приняли и нам выдали моментально медные ярлыки с номерами на вещах.

Виденный нами город чистотою и опрятностью похвалиться не может. Всюду бегает и суетится народ, всюду разъезжают машины и конки электрические, которые здесь и по земле, и над землей на особых высоких помостах, и под землей в туннелях под городом. Кругом все электричество и пар, как будто здесь простой силе и делать ничего не осталось. Внутренней жизни Нью-Йорка так мы и не видали, а здесь, говорят, много интересного в жизни: есть какое-то общество братьев, давших обет монашества в виде испытания на шесть лет, и если выдержат, то навсегда, или наоборот. Есть и другие многочисленные братства и общины с разными чисто нравственными целями. По дороге я видел группу каких-то монашенок, наряд их очень напоминает наших монахинь; это, кажется, тоже сестры какого-то протестантского особого братства. Вот и все, что можно было заметить здесь. Нью-Йорк - это большой Вавилон, как будто гордящийся своей славой и выражающий ее и в своих громоздящихся постройках; все американцы весьма ревнуют о славе и известности своего Отечества, всячески стараются показать его всем посторонним. Как бы не достигнуть ему участи подобного ему гордого древнего Вавилона. Но у американцев при этом весьма высоко стоят и вопросы чисто духовные: говоривший с нами на пароходе, оказывается, читал наших классиков: Достоевского, Толстого, Тургенева и др., да и вообще они там весьма известны и в ходу, равно как нарасхват везде и новый роман Сенкевича «Камо грядеши?».

Здешняя железная дорога классов не имеет, пассажиры не различаются, всякому дается в вагоне определенное место. Но кроме обычных вагонов есть спальные; на длинное путешествие через всю Америку мы и взяли себе там по месту и заплатили по 20,5 долларов, или около 40 рублей, за место. И спальные места неудобны: трудно взлезть, а если взлезешь, то скоро не слезешь, при этом какой номер отмечен на билете, на том непременно и лежи, хотя бы остальные места и свободны были совсем; поэтому нередко приходится оказываться несколько в курьезном положении к лежащим в одном отделении вверху или внизу пассажиру или пассажирке. Да и вообще все заграничные железные дороги по удобствам с нашими не могут сравниться, хотя проезд в них и весьма дорог. За 40 рублей у нас проедешь всю Россию в 1-ом классе на отдельном спальном месте в курьерских поездах с буфетами и прочими удобствами; а здесь это только за спальное место, а за вагон-то особая дорогая плата. Половину дороги с нами шел Dining car, то есть буфет и столовая, там 1 доллар роскошный обед; это по ценности американского доллара очень дешево. А потом мы питались или хорошими, но быстрыми обедами на станциях за 75 центов, или разными консервами в маленьком вагонном буфете. Поездная прислуга - негры, очень услужливая. С нами в вагоне ехало очень мало пассажиров. Ночью во всяком селении кругом поезда видно было электричество: очевидно, и в провинции простой силе не осталось места. Локомотивы здесь свистков, кажется, совсем не дают, а вместо этого перед каждой станцией, на станции и после нее долго звонят в колокол, перевертываемый на стержне над паровиком; звон ужасно назойливый и скучный, за душу хватающий, и это на всякой станции, и всякий паровик, а их там без конца бегает постоянно. Рядом идут две линии, а иногда и три, и притом совершенно разных компаний. Конкуренция сильная.

Ноября 30-го в воскресенье в 9 час. вечера приехали в Чикаго, там пересадка на другую железную дорогу; пришлось далеко проехать по городу, но ночью ничего невозможно было разобрать, хотя и горят всюду электрические солнца и лампочки, так как все-таки кругом тень, а в тени все теряется и неизвестное плохо различается; очевидно, что громадные здания разных видов; тоже всюду шныряют железные дороги и электрические конки, и тоже и на земле, и под землей, и над землей; вероятно, и стон и грохот здесь постоянные; да и темно на улицах от этих сплошных мостов для машин. В 10,5 часов оттуда выехали.

Декабря 4-го в четверг в 9 час. 45 мин. утра приехали в Сан-Франциско. Все путешествие от Нью-Йорка до Сан-Франциско, таким образом, равняется 4,5 суткам и 3 часам. Прежде мы как-то просмотрели в указателях, что пароход от Сан-Франциско уходит не в пятницу, а в субботу, и поэтому поторопились. Тогда бы нам можно было остановиться еще на день и в Чикаго. По дороге к Чикаго утром часов в семь поезд нарочно для путешественников минут на пять остановился у водопада Ниагара, бурливо падающего внизу от поезда. Общий вид - нечто захватывающее: вода в разных местах водопада скатывается в пропасть с весьма большой высоты и поднимает сильную водянистую пыль, как будто внизу вода кипит и от нее идет большой пар; еще раньше этого падения вода с ревом и стремительно перебегает и перекатывается на пути через разные камни и пороги и, как бы сердясь на неуместных встречных, разбегается от них в стороны и раздробляется на множество истоков, так что малых водопадов получается несколько; весь разлив реки перед водопадом занимает весьма широкое пространство. Изобретательные янки, конечно, не преминули воспользоваться даровой и громадной силой водопада и эксплуатируют ее весьма разнообразно: кругом и много далее настроены громадные заводы и фабрики, задержанная вода местами бьет вверх причудливыми и величественными фонтанами и т.п. Все это место очень красивое: то долина широкая, то гора, покрытая зеленью и деревьями, вдали виднеются еще более высокие горы, по местам разбросаны фермы, поселки, фабрики, кругом разнообразие и порядок. Самый поезд идет как будто в лесу, растений очень много. До Чикаго вообще природа живая и зеленая; здесь даже очень тепло. А потом стали постепенно подниматься в горы, и природа изменилась. Все пошло наподобие нашей средней России: кругом холмы и пригорки, средина - степь широкая, только, кажется, бесплодная; постепенно начались холода и перешли в настоящую нашу снежную и суровую зиму. Картинки совсем наши родные. Да и вообще природа здесь весьма напоминает нашу Россию: всюду разбросаны села и деревни, и постройки почти такого же рода, как наши, только несомненно чище и достаточные; в селе непременно храм, а иногда и несколько: очевидно, жители разных сект. И что особенно интересно: все они, конечно, избегают всяких внешних знаков христианства, и поэтому у них никогда не увидишь или редко заметишь величественные победные символы христианства - кресты; только над храмами виднеются какие-то знаки креста в виде высоко выставленных и вер-

тящихся от ветра флюгеров. Не вертятся ли и сами исповедники этого христианства самоизмышленного, как вертятся подобные флюгера от всякого ветра. Да, так оно и есть. Влаяся всяким ветром учения и своих измышлений, понасоздавали протестанты множество сект и сами не знают, как в них разобраться; и секты без конца возникают до самых последних дней. И будут еще больше делиться, являя свою неосновательность, пока их интерес к России и вообще к Востоку не закончится познанием и смиренным принятием истины Православия.

Всюду заметна весьма предприимчивая промышленность: по одному и тому же пути зараз идет несколько линий железных дорог разных компаний; всякая линия, следовательно, сама себя должна зарекомендовать, чтобы оправдать и окупить себя, поэтому здесь, например, быстрота хода поезда больше, чем наших поездов, а несчастий железнодорожных гораздо меньше, хотя уж, если случится такое несчастье, то бывает ужасное. Порядки здесь весьма просты и верны: например, багаж принимают, пока стоит поезд, один навешивает на него медные номера, дубликаты выдает пассажиру, другой же с его же слов выставляет цифры в регистровую книгу, третий тут же уносит в поезд, и все готово в одну секунду; платы за багаж никакой нет до 250 фунтов на билет, но зато в вагон кроме ручной сумки ничего нельзя взять. Почта там принимается почти во всякой лавке и дешево, а оттуда доставляют в почтовое управление; и, однако, при такой простоте почти не случается разных почтовых бед; напротив, иногда почта отыскивает адресата при таких трудностях для этого, когда у нас, пожалуй, письма-то давно бы и след простыл. Американец умеет уделать все основательно, хотя бы это было и очень дорого, ибо знает прекрасно, что дешевое в конце концов выходит самым дорогим; поэтому у него дом весь железный или даже стальной и высокий, так что он один представляет из себя буквально целый город со всем, что нужно для живущих там. Телега - настоящая телега, громадная, так что ее везут четыре лошади, но увезут больше, чем поодиночке, и скорее, так как идут за одну нагрузку и один конец, и поэтому меньше тратится времени; телега здоровая, так что ей, вероятно, и износу не будет; лошадь здоровая, мощная, рослая; все опрятно и в порядке и т.п., хотя и дорого по нашим ценам, но это в конце концов непременно окажется дешевле дешевого.

Однако и американец имеет много дешевого, только он умеет хорошо сообразить, где нужно сделать как можно дешевле, а где не жалеть никаких денег; где безразлично, иметь ли дешевое или дорогое, там и американец скуп; например, для телеграфа безразлично: белые фарфоровые или стеклянные зеленые стаканчики на столбах; но зеленые, конечно, дешевле, и поэтому на телеграфных столбах в Америке всюду только они и видны, и белых совсем нет; но зато чаще встречаются железные столбы при богатстве и леса в Америке: это дороже, но прочнее. Пароход чем больше рейсов сделает на бойком месте, тем больше выгоды, поэтому американец не жалеет и сил и денег, строит быстроходные пароходы, идущие по 20 узлов в час, и жжет массу каменного угля, чтобы не сокращать ходу и тем угодить пассажирам. А для удобств последних опять-таки денег не жалеют, потому что пассажир охотнее поедет, конечно, там, где соблюдают его интересы; значит, и это выгода, хотя бы пришлось на это временно и затратить много. Деньги там, как в коммерческой стране, очень дешевы: доллар размером в наш рубль стоит два рубля; очень мелкой разменной монеты нет; всякий пустяк на наши деньги стоит весьма дорого, таким образом, а на ихние - дешево. Но дикость нравов все-таки поразительная: в поезде ехали китайцы в своем наряде национальном и, конечно, с неизменными косами; и вот всюду за ними толпы зевак ходили и насмешливо смотрели, а нередко даже снегом бросали, и это не ребята, а взрослые; насмешливо местами посматривали и на нас, но пока до насмешек делом еще не доходило. Так и проглядывают кулачные нравы американцев при всей их цивилизованности, сложившиеся в их жизни исторически. Видна страна грубопрактическая, не познающая ничего иного, если это ей невыгодно, или только бесполезно, или даже просто только смешно.

Проезжали и по стране индейцев, но там их почти и не видно; кое-где в дикой и болотистой степи заметишь шалаш или стадо лошадей, или самого индейца; он весь какой-то пришибленный, волоса висят на лицо, одет отчасти в какое-то европейское рубище и потому кажется еще более смешным и жалким. Коварные американцы всех их отсюда выводят, и от них скоро и следа не останется. И несмотря на это, американцы хвастают своим мирным завоеванием страны. Да это еще хуже оружия: это ведь постоянное истребление нации, как бы вытравление ее, выживание всякими средствами. Отняли у индейцев лучшие пастбища, самое насущное достояние индейца, лишили лучшей рыбной ловли и т.п., прогнали их в дикую и бесплодную степь; поневоле индейцы вымирают и уничтожаются. А неграми янки, кажется, и теперь потихоньку торгуют у себя в стране.

Вся дорога до Сан-Франциско есть подъем на Кордильеры и спуск с них; местами поднимались на высоту 7 тысяч футов: порядочно. Однако поезд идет быстро. Один раз наш поезд со многими другими поездами перевезли через широкую реку. А в другом месте, говорят, вместо того, чтобы перевозить поезд на пароходе, устроили туннель под рекой.

Декабря 4-го в четверг утром в 9 час. 45 мин. пристали к Сан-Франциско. Около пристани стояли какие-то в форменных картузах и что-то кричали, к чему-то нас приглашая; мы предположили, что это обычные агенты от разных гостиниц или туристических контор и прошли мимо их, а, оказывается, это извозчики предлагали свои услуги; на улицах не оказалось ни одного извозчика, да их здесь и нет, кроме как в особых конторах, так что нужно заранее заказывать себе экипаж. Да они здесь и не нужны на самом-то деле: всюду электрическая конка постоянно бегает и в гору, и с горы. Пришлось с планом

города в руках тащиться пешком, неся ящик со святым миром, две коробки и зонтик, да еще в длинных драповых рясах чуть не на летней погоде, постоянно озираясь кругом и посматривая на угол улицы или номер дома. И нужно сказать, на нас не особенно дико и насмешливо здесь смотрели, хотя в другом месте не преминули бы осмеять нас или по крайней мере позевать на нас, как на интересных иностранцев; может быть, впрочем, все были заняты делами или торопились на дела, так как час был самый бойкий в этом отношении. Напротив, один любезный американец, очевидно, догадался, что мы нуждаемся в указании, и спросил, чего мы ищем? Мы по дороге решили зайти в контору пароходной компании по Великому Океану -купить билет. Американец любезно провел нас в эту самую контору, до которой мы немного не дошли. Очень услужливо и предупредительно. Получили мы билеты и опять пошли по горам, на которых раскинут город. Здания все деревянные, так как после недавнего страшного землетрясения, наделавшего много беды, боятся строить высокие каменные постройки, и только теперь начинают воздвигать железные или стальные громады; все окрашено в краску серого цвета, так как светлое марко от постоянного здесь фабричного дыма и пыли. Хотя конки здесь постоянно пробегают, но мы решили сесть на вагон, только когда оказались на улице, прямо ведущей на Powell Street, на которой наша русская православная церковь, где живет Преосвященный Николай Алеутский и Аляскинский, к которому мы и направлялись.

Преосвященный встретил нас весьма радушно и обрадовался нашему приходу. Да ведь и не удивительно: здесь он почти один; может быть, иногда и побеседовать от души бывает не с кем среди совсем чужих людей. Он тотчас же распорядился и послал на пристань за нашими вещами, а сам быстро повел нас по своей миссии, живо разговаривая с нами, как бы радуясь случаю наговориться с удовольствием. Архиерейский дом небольшой: наверху три небольших комнатки для владыки, там же несколько комнат для одиноких членов миссии - монахов, псаломщиков и для прислуги; внизу - приемная и общая столовая, там же и комната правления миссии; все очень небольших размеров. А другая половина здания - церковь, построенная прежде бывшим здесь Преосвященным Владимиром, ныне Оренбургским. Иконостас какой-то стрельчатый, мелкий, в каком-то китайском вкусе; все красно и пестро. Стены вверху расписаны разными картинами двунадесятых и других праздников или святых, но почему-то не в порядке, а вперемежку, а в одном месте зачем-то написан собор Василия Блаженного в Москве, а рядом святой Георгий Победоносец с двуглавым русским орлом под ним. Живопись очень хорошая. На хорах видны две фигуры херувимов; прежде они стояли в алтаре у престола. Стекла в некоторых окнах разноцветные с разными церковными изображениями, а прежде даже и все окна были таковы, почему в храме был таинственный полумрак. Церковь небольшая, весьма чистая.

Преосвященный Николай все время с нами разговаривал и много порассказал из здешней жизни и церковной, и американской вообще. С сердечною болью поведал он, как ему отказали в отпуске денег на Аляскинскую школу в память митрополита Иннокентия. А между тем средства нужны: там нет ни семинарии, ничего подобного, а без местных образованных деятелей для Церкви дело трудно может развиваться вперед; тем более теперь нужда там в деятелях, что открываются отовсюду разные запросы, которые непременно нужно удовлетворить: от унии присоединяются целые приходы; значит, можно бы это дело и еще расширить, если бы были деятели, способные к тому, из местных сил. Трудно миссии и от самих американцев с их коммерческими стремлениями. На все они налагают громадную пошлину, да еще норовят как-нибудь устроить это со штрафом за что-либо; постоянно приходится обращаться или к президенту, или к конгрессу, и только после ходатайств разных инстанций, как бы из милости, сделают уступку, которая, однако, все-таки весьма полезна миссии при ее скудости в средствах. А пошлина громадная; например, с Нижегородской выставки Государь Император пожертвовал для миссии два колокола в одну из американских церквей, а за них требуют пошлины более 900 долларов, то есть около 2000 руб. А денег нет. И янки весьма изобретательны в своих доходах; например, церковные вещи по их таможенным законам могут быть свободными от пошлины; получена была дароносица, - пришлось таможенных чиновников привести в алтарь и объяснить, что, действительно, полученная вещь - дароносица и употребляется только в храме, да еще на престоле; и тогда не поверили, а сочли ее за какие-то лампочки и взяли-таки пошлину. А над бедными калошами и другими православными янки положительно издеваются: заставляют их работать самым упорным трудом с 5 час. утра до 10 час. вечера и даже по воскресеньям тащат на работу, хотя воскресенье - обязательный отдых по всей Америке; такой случай был даже при самом Преосвященном Николае, когда из-за службы несчастных погнали на работу. И бедные должны идти, чтобы не остаться без куска хлеба. И тут приходится ходатайствовать перед упрямыми янками, которые, конечно, с трудом верят таким проделкам своих братий.

А католики, исконные враги православия, тоже не зевают. В одном поселке русины застроили церковь, да денег не хватило на достройку; они и заложили ее на время одному богачу и, кажется, даже жиду; католики сообразили удобный случай и решили непременно приобрести этот вексель, чтобы таким образом православный храм был в их руках; и они в этом совсем было успели, так что только после немалых проволочек удалось освободить храм из их рук: православные бедные русины позаложили последние свои прибытки и за-платили-таки за церковь, чтобы не быть во власти и посмеянии у католиков. Мало того, католики даже толпу стараются вооружить против православных. В одном приходе, недавно присоединившемся от унии, они подкупили праздношатающихся, и те напали было на Преосвященного Николая, когда он направлялся от повозки в церковь служить литургию; тут подавали было ему какую-то бумагу, но он отказался принять ее, так как теперь не время; в толпе какой-то шум стоял, все волновались, а это, оказывается, и готовилось нападение. Но православные это знали и заранее плотно оцепили дорогу, по которой владыка проходил. А после, когда владыка был уже в церкви, на улице, оказывается, поднялась настоящая рукопашная, и дело окончилось не совсем без крови. В другом месте толпа напала на наших миссионерских священников, одетых в обыкновенное платье наше духовное; они там были с требами церковными; толпа напала и едва их не разорвала; и все это по проискам католиков. А тут еще ан-гликане ухищряются всячески оправдать свою иерархию как каноническую и всеми силами ищут единения с православными; они, например, зазывают Преосвященного Николая к себе на торжественное богослужение и устраивают так, чтобы он причастился с ихним епископом, чтобы потом провозгласить это в свою пользу; являются и сами с той же целью, чтобы причаститься в нашем храме, но Преосвященный все это заблаговременно отклоняет.

У православных русин, калош и других, кроме славян, благочестия очень много, и благочестия самого непосредственного, живого, при всей бедности и зависимости от американских кулаков просвещенных; а славяне, по словам владыки, пропавшая драхма: им или на все наплевать, или же идут в масонство, и повлиять на них никак нельзя. Преосвященный Николай писал к покойному Сербскому митрополиту Михаилу, чтобы он повлиял на своих сородичей в этом смысле; к сожалению, и митрополит ответил на это, что и у них в Сербии молодые люди идут в масонство. При нас было погребение одного серба; так как все американцы непременно записаны в погребальные братства и под условием штрафа обязательно должны быть на погребении своего братчика, то и сюда собрались все сербы. По виду это совершенные прощелыги, которым все равно; ни один, кроме самых близких родственников, не перекрестился и не воздал последнего целования умершему. Здесь сербы почти ничем не занимаются, а в церковь пришли такими франтами и важными особами, что и не подступайся. Как везде, и здесь они же напутали и в приходской жизни: они ушли со своего православного кладбища на католическое, и из этого возникла целая история. Так, разные беды у владыки.

Но вот какую отрадную вещь он поведал нам; американцы теперь православием интересуются и присматриваются к нему; нередки и совопросники об этом перед владыкой. Между прочим, одна мисс (фамилию забыл), очень интересующаяся православием, взяла на себя труд перевести на английский язык почти весь круг богослужебных книг наших; эта феноменальная женщина самоотверженно предалась изучению трудного языка русского и еще более трудного славянского и достигла блестящих результатов: по-русски говорит как русская, по-славянски понимает вполне, устав церковный и все относящееся к богослужению изучила превосходно. Она перевела какую-то часть богослужения и через Преосвященного Николая представила в Святейший Синод на рассмотрение: нам, говорит, американцам, интересно иметь в руках книгу, чтобы понимать весь ход вашего православного богослужения. К сожалению, нашли перевод неправильным, так как автор его не знает греческого подлинника. Преосвященный Николай посоветовал ей заняться изучением и греческого языка; она стала учиться и теперь уже прекрасно объясняется по-гречески; и снова принялась за перевод, чтобы, сверивши с греческим подлинником, исправить прежний перевод свой. Дай Бог, чтобы ее дело удалось: это может весьма много помочь единению протестантов с православием. Ведь наше богослужение поистине есть самая восторженная и возвышенная беседа Церкви с Богом; тут самая жизнь Церкви раскрывается как нельзя более ясно и возвышенно.

Америка - страна новая, без всяких старых традиций, и потому здесь всего можно вдоволь встретить - и хорошего и худого; на открывающиеся запросы жизнь сама бьет ключом. Здесь, например, действительно дикость нравов при всей цивилизованности американцев, что видно уже и из предыдущего; здесь ужасный практицизм и долларизм, почему даже герб Калифорнии - орел с двумя большими золотинками в когтях; здесь семейной жизни совсем почти нет и всяк живет свободно сам по себе, разводы постоянные; а общественная школа для девочек и мальчиков - общая, действует весьма развращающе; здесь полное религиозное безразличие к разным исповеданиям и верованиям и т.п. Но зато много самого горячего и высокого идеализма. Знающих русский язык мы встретили здесь, и в Нью-Йорке, и в поезде, и в Сан-Франциско, и всюду, а это показывает живую предприимчивость и любознательность американцев. Инициатива у них самая живая: быстро устроили импровизированный концерт на пароходе и собрали массу денег в пользу несчастных. Преосвященный Николай раз как-то побеседовал о том, что мелкая американская пресса весьма развращает детей; и вот вдруг в одно прекрасное время дамы составили бумагу за тысячью подписей о том, чтобы обуздать печать, и представили эту бумагу на благословение к Преосвященному Николаю, а потом к другим епископам. И вообще всякое доброе дело у них весьма скоро находит живой отклик в обществе. На распространение христианства они не жалеют денег, и миссионеры по всему свету разбрелись. Есть разные общества с разными благотворительными, просветительными и другими благими целями. Есть братство молодых людей, заботящихся о воспитании молодого поколения в любви к христианскому учению. И члены этого братства оставляют все и идут со своею миссией на край света. Так целый день и пробеседовали с владыкой.

Декабря 5-го немного походили и поездили по городу: на нас засматривались, но не совсем дико и никаких дикостей и насмешек не допускали; да ведь обычно Преосвященный Николай здесь тоже ходит по городу в рясе. Были в павильоне, висящем над морем, отсюда можно смотреть на морских котиков, из-за которых так спорят державы. Я их представлял маленькими, а, оказывается, они с самую большую собаку и даже больше того: длинные, жирные, черные и сырые, вместо ног какие-то плавники-щупальцы, так что котик, влезая на скалу, цепляется ими; голова кошачья, клыки здоровые, так что с таким зверем, вероятно, трудно иметь дело в его области - в воде; они выбрались на каменную скалу и врастяжку лежат или ползают, а некоторые играют между собою, в воду бросаются издали, кричат весьма жалобно, как будто им страшно тяжело от какой боли. Не очень симпатичные звери. Они большим стадом тут плавают или лежат на скале. Их здесь не бьют, а сохраняют как забаву для публики.

Вечером служили бдение: Преосвященный, отец архимандрит С., я и два священника миссии; диакона совсем нет за недостатком средств. За литургией ектении говорили все по очереди - по-славянски, по-гречески и по-английски; Евангелие владыка прочитал по-славянски, отец архимандрит С. - по-гречески и отец С., миссионер, - по-английски; апостол - по-славянски и гречески. Народу на Нико-лин день набралось порядочно, так как было тезоименитство Государя Императора. На великом входе владыка поминал и Преосвященного Николая Японского, которого назвал Японским архиепископом; поминал его и вообще на ектениях и даже на многолетии, на котором прибавил и нас - «его сотрудников». После литургии у владыки набралось множество гостей поздравителей. Но они скоро ушли, и мы второпях наскоро пообедали, так как пароход уходил в 1 час дня в Йокохаму. Преосвященный надавал нам разных богослужебных книг, переведенных на английский язык, а кроме того Доктрину Православной Церкви и свои проповеди, пожелал нам всякого блага и задушевно проводил нас. Вообще он весьма задушевно принял нас и отнесся к нам весьма сердечно и внимательно, чисто по-отечески.

Весьма мы рады, что и причаститься Бог привел нам в дороге, ведь мы литургии уже не служили от 11 ноября, от дня выезда из Афин.

Путь от Америки §о Японии

Провожаемые любезными молодыми членами миссии, мы отправились на пароход. Наш пароход «Citu o Peking» далеко не большой, сравнительно с прежним пароходом до Америки; он имеет немного кают для чистой публики и палубу для остальных пассажиров; содержится, как видно, бедно и не совсем опрятно; прислуга и матросы все китайцы с косами; из всей прислуги только один японец одет по-европейски и, должно быть, считается чем-то вроде начальства над остальными. Ход парохода далеко не быстрый: в первые сутки прошли 394 мили, во вторые - 331, в третьи - 327, в четвертые -327; до Гонолулу - 2089 миль, там остановка, а оттуда до Японии 3399 или по другому пути 3445 миль. В Гонолулу придем как раз на Рождество Христово по новому стилю; но весьма сомнительно, чтобы на свое Рождество Христово мы попали в Токио.

С вечера декабря 6-го поднялась вдруг большая качка, в то время как мы были на палубе и, пользуясь тишиной и отсутствием публики, отправляли там всенощное бдение под воскресный день. Пришлось прекратить службу, спуститься в каюту, лечь на койку. В каюте все летало и каталось из угла в угол, того и гляди слетишь с койки; пришлось пострадать опять несколько дней, не пивши, не евши, кроме самой малости овсянки, которая будто бы помогает в такое время, и кисловатых апельсинов. Да так все время до Гонолулу погода была переменчивая: то утихнет, то опять закружит и закачает. В воздухе весьма тепло, как у нас летом, но не удушливо и не жарко; теперь мы уже, вероятно, под 28 градусом, а спустимся у Гонолулу до 20 градуса.

Декабря 11-го прошли 320 миль. Погода прекрасная, в полдень даже немного жарко становится, потому что спускаемся все ниже и ниже. В 3,5 часа дня недалеко от парохода видели громадного кита, только он мало выходил наружу, а потом, заметив наш пароход, скоро и совсем скрылся. Часов в 5 вечера капитан вдруг дал тревожный звон в часовой колокол, а потом пароход тревожно и жалобно засвистел. Вся команда побежала к своим местам: кто схватил топор, кто забрался в шлюпку и т.п., кто забрал кишку пожарной трубы и принялся поливать из нее на мокрое море; это была ложная тревога. Скоро все утихло, и капитан важно и посмеиваясь расхаживал среди пассажиров: вот-де все-таки и забава среди безлюдного океана. Вечером залюбовались прекрасной картиной заката южного тропического солнца: чудная игра сменяющихся нежных многочисленных цветов, чудесная и причудливая смена картин на небе и в облаках, приятный голубой отсвет морской воды - все это действительно настоящее упоительное и умиряющее душу заглядение. Недаром святые подвижники, строгие к себе до ригоризма, однако большею частию поселялись в местах хотя и пустынных, но красивых: сама окружающая природа содействовала им постоянно возноситься мыслию к невидимому Богу и, созерцая красоту природы, познавать всемогущество Творца.

Капитан обещает быть в Гонолулу в 3 часа дня в субботу 13-го декабря, где придется забрать каменного угля до Японии. А так как по случаю Рождества Христова работать не будут, то, говорит, вероятно, придется простоять дня два. Притом угрожает, что там ни днем ни ночью не будет покоя от комаров. Печально. Значит, мы на свое Рождество Христово в Токио не поспеем.

Оказывается, наш пароход в чистой его половине почти и везет одних только миссионеров в разных их видах. Старичок, Mr. Taylor, едет в Китай; по исповеданию он методист, а может быть, и иной секты. Сорок лет уже он пробыл миссионером в Китае, и он именно начал там самое миссионерское дело; о нем говорят как о человеке сильной веры, ею только и руководящемся. Он уже довольно сед стал на своем трудном деле; росту низкого, лицо весьма спокойное, видно, что человек поработал душевно очень много и достиг уравновешенности сердечной; глаза вдумчивые и пристальные; ходит он в длинном старомодном сюртуке и черной шляпе круглой; роскоши никакой ни в чем не заметно. Оказывается, и теперь он же заведует всеми протестантскими миссионерами в Китае, управляя даже епископами: все дело, как им созданное, и теперь в его опытных руках. С ним едет какая-то старушка, должно быть жена, лицо постоянно какое-то слащавое, как будто ходит и мечтает перед Богом, по привычке сектантов. Около них еще такая же старушка, только еще слащавее, как будто блаженная улыбка застыла у нее на устах, и так ей, должно быть, приятно. С ними же пожилая девица, строгого, должно быть, характера, судя по лицу, но строгого к себе; взгляд весьма энергичный и самостоятельный. И еще довольно молодая девица, -оказывается, доктор-хирург. Это все в разных видах миссионерки, сотрудники Mr. Taylor’a; все они едут в Китай и там в разных местах и на разных служениях будут трудиться в деле распространения христианства и помощи язычникам. К этой же партии принадлежит чета молодых: мужа и жены; муж, кажется, едет учителем куда-то и тоже причастен к миссионерскому делу.

Еще едет молодой человек, студент - член общества молодых людей для воспитания современного молодого поколения человечества в христианских истинах. Очень симпатичный юноша. Он едет в Японию и там будет учителем в одной школе этого общества для японцев. Прочитали мы устав их союза и несколько книжек их журнала, весьма роскошно и содержательно издающегося. Первое условие для всякого, вступающего в их общество, - признание себя евангельским христианином и обещание насаждать и в себе и в других чистоту и святость нравов. Из списка членов видно, что их уже много в разных государствах. В журнале прочитали речь одного почетного секретаря их союза, который говорит: «Союз молодых людей с самыми чистыми и идеальными стремлениями все растет и растет быстро; всюду студенты присоединяются к нему в разных странах, объявляя себя прежде всего евангельскими христианами, и расходятся в разные страны или учителями, преследуя при этом цели своего союза, или миссионерами к язычникам». Нужно сказать, что среди современного безверного века, воспитавшегося на позитивизме и дарвинизме, одно уже открытое объявление себя христианином, да еще евангельским, есть некоторого рода подвиг, исповедничество, требующее сильного духа и энергии убежденного человека.

Как видно, с нами едет компания довольно светлых людей. С ними еще один молодой китаец, только что окончивший курс в Америке и теперь возвращающийся на родину, чтобы служить делу миссии. Они все время проводят почти вместе, ежедневно устраивают библейские собрания, на которых читают Библию и объясняют ее сообща. Руководителем, конечно, является Mr. Taylor со своей довольно истертой Библией; перед ним масса каких-то рукописей, уложенных в большой ящик, разделенный на несколько мелких отделений, должно быть по содержанию самых тетрадок; это, вероятно, его записки на Библию. В остальное время они почти постоянно читают Новый Завет или Псалтирь, но уже всяк самостоятельно. Читают и иного рода книги, но без дела не остаются. По временам разговаривают с китайцем, бывшим консулом в Сан-Франциско и теперь возвращающимся в Шанхай; с ним они объясняются по-китайски, конечно.

Вот какую ревность проявляют иноверы к распространению своего учения между неверными. На это у них и деньги, и люди находятся в изобилии, и люди все воодушевленные своим делом. К сожалению, как все они мало знают Православие. Нас удивил своим замечанием относительно восточной Церкви вышеупомянутый студент: кажется, говорит, греческая Церковь отделилась от римской в IV веке? Очевидно, сразу записал нас еретиками несторианами или моно-физитами. А потом прямо сказал, что о греческой Церкви он ничего не знает. Вот и удивляйтесь после этого перед европейской и американской ученостью, если там только вышедшие из университетов таких простых вещей и не слыхивали. Очевидно, для них только и свету в окне, что папа да Лютер со всеми их разветвлениями и распадениями, причем протестантство, несомненно, для них самое-то истинное христианство и есть, ибо ни на чем ином не основывается кроме самого Евангелия. У нас ведь самый последний семинарист подробно знает о всяких ихних квакерах и шведенборгианах и т.п. сектах. Пора нам отбросить это рабство и пресмыкательство перед Западом; мы обладаем несравненным с ним богатством. Только приложить старание к разработке своего собственного богатства. В самом деле: что может на Западе сравниться со всем нашим церковным учением? Ведь это не мечтания какие-либо большею частию прельщенных мечтателей, однако своим воодушевлением стягивавших к себе многих последователей. Наше Православие - самый опыт христианской жизни; его уяснили действительно вместившие его в себе святые отцы и учителя Церкви, о которых Запад и слышать не хочет. А вся масса богослужебных песнопений и молитвословий, а также весь уклад церковной жизни, и богослужебной и бытовой, - да ведь это поистине, на деле раскрытие того, что дано в словах Христовых. Уж если Запад и Америка удивляются и внимают тому, что пишут наши народники о русском быте и миросозерцании народном, если их там принимают как некоторых пророков и провозвестников настоящего пути и уклада жизни, то что сказать о всем вышеупомянутом, истинно церковном? Тогда бы действительно инославие узнало наше Православие и его истинную силу. А теперь видит только свои же собственные измышления, только в нашей переделке на православной почве, и, следовательно, ничего не видит у нас кроме себя же самого.

Кроме всех этих миссионеров с нами едут три купчика, но образованные, как и подобает всем заграничным, да еще две какие-то дамы. Вот и вся наша кают-компания.

Канун Рождества Христова по новому стилю. Праздник начали прекрасным обедом с разными к нему сверх обычая добавлениями и забавами. Все наши спутники чувствовали себя прекрасно, по-праздничному; даже и мы с ними заодно как будто переживали заранее хоть отчасти свой праздник, который едва ли придется встречать по-церковному. К сожалению, мы не заметили, чтобы пассажиры были особенно благочестиво настроены: никакого богослужения не было; может быть, миссионеры там где-нибудь у себя в каюте и устраивали его, но публично никакой молитвы не было.

Во 2-ом часу ночи пристали к Гонолулу, когда мы давно уже спали. Но вверху наша команда подняла с канатами и т.п. такую возню и крик, что поневоле пришлось проснуться. Они вообще всякую работу сообща исполняют непременно с криком и гамом, должно быть изображая этим своего рода «дубинушку». А вчера некоторые из них залезли во время хода на самый верх мачт для заготовки флачных бечевок; не мало все мы пассажиры внимали этому их риску и удивлялись той быстроте и ловкости, с которой они взбирались на самый верх уже без всякой лестницы и спокойно перебирались там с веревки на веревку, как будто на ровной плоскости.

Декабря 13-го утром я прежде всего поспешил наверх полюбоваться на Гонолулу; но высокий навес пристани все закрыл, и города видно очень мало. Климат тропический (210° широты), прекрасный, мягкий; особенно приятно было дышать чистым утренним воздухом; за городом тотчас же начинаются высокие горы, сплошь покрытые зеленью всякого рода; приятный вид они имеют с переливающимися на солнце мягкими разнообразными колерами: так и хотелось бы забраться туда да погулять среди этой прелести. Горы тянутся не одним хребтом, а постоянно разделяющимися отдельными высокими холмами, то уходящими вглубь и висящими над остальными, то спускающимися в долину и как бы ютящимися среди остальных громад. На острове есть многочисленные вулканы, а по местам множество лавы от прежних страшных извержений. Это нам передавал англичанин, ходивший днем туда далеко в горы. В городе видны целые пальмовые сады; говорят, есть замечательные высокие пальмы, будто бы в 100 футов высоты. Вообще заметна богатейшая растительность; на пароход приносили замечательно вкусные ананасы с хорошую дыню величиной. К сожалению, с 8-ми часов началась сильная припекающая жара, так что мы в своих черных подрясниках не решились и сходить в город; а интересно бы поближе посмотреть на него. В городе виднеется несколько церквей, вероятно протестантских. Вот и туда интересно бы проникнуть, особенно сегодня интересно бы попасть на богослужение ради праздника.

Говорят, на всех Гавайских островах республики жителей до 100 000 - и малайцев, и европейцев, и американцев, и японцев с китайцами. Теперь будто бы японцы намериваются захватить эти острова себе; поэтому гонолульцы сами спешат присоединиться к Североамериканским штатам. Малайцы (австралийцы) приходили на пароход; довольно прилично одеты; кажется, народ добродушный и не дичащийся, на нас они смотрели даже менее любопытно-дико, чем американцы. Время здесь, должно быть, дешево, и работа не спорится; вопреки ожиданиям капитана, уголь нагружают; но целый вот уже день множество подвод и людей возятся с этим делом и нагружают до 500 тонн (по 60 пуд.) угля. Ужасно долго и мешкотно работают люди всяких народностей и во всяких одеяниях. Капитан, однако, обещает в 12 час. ночи сегодня выйти отсюда. С 3 час. дня полил дождь и долго не переставал, а потом перешел в изморось. Хотя и прохладно сделалось, но по грязи шляться тоже неинтересно; так мы и просидели на пароходе. Комаров не видали почти совсем - может быть, потому, что после дождя сделалось сравнительно прохладно.

В гавани стоят военные американские громадный крейсер и большая броненосная лодка. Кроме них - множество торговых пароходов и кораблей. Гавань очень просторная и, вероятно, тихая, потому что защищена горами, выдвигающимися в море. Все суда были украшены по-праздничному сплошь флачными гирляндами. В общем очень красивый вид. Военные суда открыли гонку на лодках дважды, для чего, конечно, снарядили самых лучших гребцов; расстояние для гонки весьма большое; гребцы работали из всех сил, но с разным умением: гребцы с крейсера все как-то вразбивку, не дружно, тогда как гребцы с лодки работали не торопясь и согласно, как бы по команде взмахивая веслами. После них перегонялись на плотах кочегары, работавшие вместо весел своими угольными лопатами. И в том и в другом случае победа осталась на стороне лодки, хотя на крейсере и сам адмирал, так как развевался его флаг. Во время состязания все матросы взобрались на самый верх мачт и с чаянием посматривали на состязателей, поднимали вслед и навстречу им страшные крики, махали им и руками, и платками, и шапками, как бы желая тем помочь своим матросам; а пароходы в это время ужасно ревели своими свистками, а крейсер даже так называемой сиреной, ужасно пронзительной и занывающей отчаянно. Во все время спора стоял кругом страшный крик и шум. На набережной, на соседних пароходах и на нашем собрались зрители, а некоторые даже на лодках плавали за состязающимися, чтобы ближе видеть успех одних и неуспех других. И то забава среди однообразия, да в праздник все-таки и повеселились порядочно. Итак, мы попали в тропики, и даже к австралийцам.

Молодой студент, ехавший в Японию учителем, встретился в Гонолулу с друзьями и остался там до следующего парохода. Но вместо него появился новый пассажир, английский священник Berdy Louis, три года бывший в Гонолулу, а теперь на три месяца в отпуске до Лондона, с остановкой на месяц в Китае; предполагает, что его в Китай и пошлют. Он производит впечатление молодого, горячего студентика, увлекающегося ролью общественного деятеля и немножко рисующегося ею, что он особенно показал в совершении богослужения. С его появлением жизнь пассажиров приняла несколько церковный характер.

Декабря 14-го в воскресенье утром в 10 час. устроили богослужение в верхней небольшой кают-компании. Священник имел на себе при богослужении длинный подрясник, а сверху белую ризу, как наша ряса, с широкими рукавами: она короче подрясника, на спину спускается белый меховой мешок, как башлык, а через шею на грудь спускаются две черные узкие полосы материи - епитрахиль. Он стоял или сидел на кресле перед столом, а богомольцы сидели на скамейках по сторонам; у всех было по две книжки - гимны и молитвы; их пели и читали под аккомпанемент рояли, вообще так же, как и на прежнем пароходе. Некоторые молитвы читал сам священник и в это время для выражения благоговения закрывал глаза или же возводил их вверх. В общем их богослужение производит впечатление какого-то искусственного воодушевления. Похоже оно на сходки молодых людей, искусственно воодушевляющихся на какое-то общественное и чуть ли не общечеловеческое дело, без всякой солидной подкладки, и кричащих: надо читать, толковать, в народ идти, разгонять мрак невежества и т.п. И сами они чувствуют, что что-то неладно, а приятно самое увлечение и обособление. Но так как нет силы высшей этого личного увлечения, то скоро ли долго ли община и распадается на мелочи или и совсем исчезает в пустоте. Так и в протестантском богослужении именно незаметно настоящей молитвы, настоящего возношения духа к Богу, действительно беседы с Богом. Войдите в наш православный храм, особенно в настоящей русской среде: там всякий христианин действительно в храме стоит как в месте особенном, в месте нарочитого обитания Бога, и действительно все его лицо говорит, что он свою душу старается или уже возносит Богу, Ему исповедуя свои думы и моления, от Него прося и ожидая себе милости по Его суду и устроению. Там все говорит именно о совершенно иной и возвышенной, не мечтательной жизни. Здесь, напротив, все именно свидетельствует о том, что и богослужение нисколько не возвысилось над жизнью, что и оно есть самая обычная жизнь, искусственно выделяемая из нее. И на лицах молящихся здесь поэтому не прочтете того высокого молитвенного настроения, каким богато наше православное собрание церковное. Они, напротив, совершенно как обычно читают и поют гимны и молитвы, как простые умные вещи. И в действиях незаметно ничего молитвенного. Вот, например, они, когда священник читал закрывши глаза молитву, все спустились со скамеек и, преклонившись на одно колено, облокотившись на скамейку, закрывши глаза, что-то стараются сообразить пред Богом, может быть грехи свои; но и тут на лицах никакого действительного стояния пред Богом или сокрушения, а просто какое-то головное напряжение - подумать о Боге, так как нужно это для молитвы и в молитве. Как на первом пароходе, так и здесь в этом отношении одинаковое впечатление от протестантского богослужения: оно не богослужение, а только правило для освящения воскресного покоя и имеет серьезный отпечаток не церковного собрания, а сектантского, хотя по видимости благоговейного, но в сущности совершенно холодного собрания. Кстати, как ни противны им все внешние действия и знаки, а ведь не обходятся без них и в облачении, и в молитвенных обрядах, только не принимают самого естественного знака - креста. В конце богослужения священник говорил поучение в продолжение 15 минут; говорил о том, что нам не нужно жалеть своих сил для дела Божия, если Бог Сына Своего Единородного не пощадил; указывал и на пример св. Стефана архидиакона первомученика. Вот и все протестантское богослужение, разве может быть какое-либо сравнение с нашим Православным богослужением?

Священник скоро с нами познакомился и многое порассказал и о себе, и о всем их миссионерском деле. Оказывается, он был в чис-

ле первых возбудителей того студенческого миссионерского движения на Западе, о котором, между прочим, в прошлом 1897 году была подробная статья в «Православном Собеседнике» (Пр. Соб. 1897 г., январь). Они поставили себе целью проповедовать Христа в продолжение настоящего поколения, то есть в продолжение лет 30-40, чтобы потом христианство уже сделалось достоянием народов путем предания от отцов к детям - к следующему поколению. Теперь число присоединившихся к этому движению громадное, и все они действительно разошлись по разным странам и народам, так что почти у всякого народа непременно есть миссионеры их общества. Способы их миссии разнообразны; например, в Центральной Африке они начинают дело с обучения английской грамоте: первое отделение - азбука, второе - чтение Евангелия; а потом, если кто пожелает креститься, то читает послание апостола Павла к римлянам и изучает катехизис. Они имеют при таком ведении дела то в виду, что так человек сам придет постепенно к Евангелию. Там у них до 40 тысяч первого и второго отделений и до 4 тысяч оглашенных. Это по отчету за 1896-97 гг. Церковного миссионерского общества, который мы у него взяли для прочтения. Из отчета видно, что учителя у них получают от миссионерского общества только рублей по 18 в год, а главным образом содержатся за счет туземцев, и это у них поставлено за главное и первое правило. Замечательно откровенно написан весь отчет, весьма большой том убористой печати, прекрасно изданный: нет в нем обычного в таких случаях представления всего в лучшем виде; напротив, очевидно, все описано так, как есть; недостатки и неуспехи не скрываются, а, напротив, с сожалением выставляются. Их, миссионеров, нередко гонят и отталкивают, но они не унывают, а терпеливо переносят и выжидают лучших условий; и так дело с маленького восходит до большого. Теперь Япония почти вся заполнена протестантскими миссионерами.

Подобное же богослужение утром было и в следующее воскресенье. Проповедь говорил сам старичок Mr.Taylor. Он выразил благо-

желание на наступающий новый год, так как вчера был ихний новый год. Сам он читал, как псаломщик, положенные псалмы и чтения из Библии, не считая для себя низким исправлять это дело, как поступают некие ученые богословы. Вечером в каюте у них было communion, то есть причастие. Быть на нем и мы испросили себе позволение, на что они с величайшим удовольствием согласились. Священник ходил до вечера весьма радостный, с высоким настроением, должно быть радуясь, что многие пожелали причаститься. В каюте на подносе, покрытом скатертью, были заготовлены дары: на маленьком дискосе обыкновенный столовый хлеб, разрезанный на мелкие кусочки, а в маленькой серебряной чаше - вино. Сначала пропели гимн, причем священник, стоя в своем облачении, достал какой-то инструмент, похожий на гармонику, положил его на колено и начал наигрывать, аккомпанируя певчим; буквально, как русские мужики наигрывают на гармонике, поставивши ее на колено. И зачем это непременно музыка: без нее прекрасно запели гимн, а гармоника только портила дело, потому что священник не мог играть как следует. Потом читали псалмы. Затем священник прочитал соверши-тельные молитвы: в самом главном месте, держа руку над дарами, молился, чтобы им достойно причаститься Тела и Крови Христовых; значит, пресуществления нет, а только воспоминание учреждения Таинства. Потом он взял дискос и, произнося слова причащения, хотел было нас причастить, сначала отца архимандрита Сергия, как ближе к нему сидящего. Мы, конечно, отказались, чего он, по-видимому, не ожидал: он, может быть, потому и радостный ходил целый день, что наше желание присутствовать при их communion^ принял за намерение вместе с ними причаститься. Делать нечего, он пошел предлагать по кусочку всем остальным, давал каждому в руку; а потом таким же порядком всякому давал пить из чаши, произнося слова причащения. После причащения он прочитал молитву и пропел гимн причастный. В заключение он всех благословил воздеянием

рук. Странное общение людей разных сект: тут кто методист, кто конгрегационалист, кто епископал, кто пресвитерианец - и все они одинаковое имеют церковное общение. А между тем англикане говорят, что они с сектантами не имеют церковного общения. Вот и верьте им и вступайте с ними в общение. А самую тайну причащения как недостойно они совершили: основательно пообедали, подвыпили, пошутили, посмеялись и в заключение - духовное утешение в знак следования по пути креста Христова.

От Гонолулу с полдороги погода сразу переменилась на зимнюю; вдруг подули страшные ветры, а однажды даже настоящая буря была, так что сорвало парус; пошел дождь и нечто вроде снега, стало ужасно холодно и сыро; началась большая качка, но она на нас уже не действует - привыкли; ход тихий, так как винт обнажается на волнах. Вот уже идем 11-й день от Гонолулу; вероятно, сегодня, декабря 25-го, ночью придем в Йокохаму.

Сегодня вечером Mr. Taylor в библиотечной комнате публично рассказывал о китайской миссии, начатой им именно 40 лет тому назад. Сначала у них было всего только человек 20 миссионеров; но он, веруя завету Иисуса Христа - сеять, а дальнейшее предоставить Богу, начал дело проповеди в открытых для иностранцев приморских городах. Сначала и средств не было почти никаких, но Бог не оставил. Один человек предлагал 8000 долларов, чтобы их положить в банк на дальнейшие нужды миссии; но Mr. Taylor отклонил это приношение, сказавши, что средства нужны теперь, а в дальнейшем мы не властны; Бог не оставит Своею помощию. И потом действительно скоро помаленьку нашлись и средства на дело; а затем появились и люди для проповеди, так что составилась довольно порядочная компания миссионеров. После этого они постепенно проникли и в глубь страны, раз навсегда поставивши для себя - делать по ней постоянный обход. Сначала над ними смеялись, как над мечтателями, говорили, что миссионеры хотят прошибить непреступную стену и т.п. И

народ сторонился от них; пустили молву, что миссионеры для каких-то своих проделок будто бы выкалывают глаза у детей. А потом постепенно присмотрелись и привыкли к миссионерам, увидавши, что ничего худого, кроме хорошего, они не говорят и не делают. Главная черта китайца - неподвижность на все новое от своего старого, к которому он прочно привык; но если он раскачается и примет христианство, то примет его основательно и убежденно и в нем серьезно и постоянно пребудет искренним последователем. Это, прибавил Mr. Taylor по нашему адресу, китайца отличает существенно от японца, который на все новое легкомысленно и, любопытствуя, скоро набрасывается и принимает, а потом бросает. В миссионеры, хотя к нему и многие просились, но он делал строгий выбор, не заботясь о количестве миссионеров, он принимал только тех, которые при себе имели карманную Библию и постоянно неопустительно читали ее. Так постепенно дело началось и возросло; теперь там в Китае множество и миссионеров, и миссионерок, из которых и теперь некоторые с ними едут туда, множество и христиан хороших.

Рассказал он один весьма замечательный случай обращения в христианство: зашел, говорит, я в один город, поднялся на гору к языческому храму, христиан там совсем не было, помолился я тут среди природы Богу, чтобы здесь насадил Он христианство, и сам остановился жить в городе. Один китаец по делам часто обращался к нему за различными разъяснениями и книжками, между ними он дал ему и Библию, которую китаец, однако, никак не хотел читать и бросил в угол, придя домой. Советовавшему ему читать ее Mr. Тау1ог’у он говорил: как я буду ее читать, если вы говорите, что не всякому она понятна? Mr. Taylor объяснил ему, что перед чтением нужно помолиться Богу, чтобы открыл разум и сердце к уразумению Библии. Как же, говорит, я буду молиться Богу, Которого не знаю и в Которого не верую? А в таком случае я о вас помолюсь и вы помолитесь от души, и Бог нам поможет. Однако раза два Библия попадалась ему на глаза и в руки, но он ее небрежно откидывал. А на третий невольно взялся за нее и сказал: если есть Бог, то да откроет Он мне разуметь Библию. И потом так увлекся чтением, что читал ее, пока окончательно не пришел к христианству, и пришел скоро и очень искренно. Но когда пришло время крещения, то оказалось, что жена его совершенно против того и не хотела ничего слушать об этом. Тогда китаец решил: если обо мне молился миссионер и мне Бог помог, то почему же и мне о ней не помолиться? И после сердечной молитвы раз наедине с женою повел беседу о Едином Боге. Жена слушала, да и говорит: о Едином Боге я давно знаю: когда было возмущение в стране, то я от возмутившихся заперлась в своей комнате и молилась: Небесный Дедушка, спаси меня от неприятелей; и действительно, кругом все было разрушено, а мою дверь как-то прошли мимо, и я осталась жива и невредима. И вот и она постепенно просветилась; оба сделались христианами и такими ревностными, что сами постоянно проповедуют о Христе и говорят: не можем не проповедовать, если все в нас о том говорит. Такова краткая история этого дела. Теперь в Китае уже до 700 миссионеров из разных стран. Укорительно посматривая на нашу сторону, Mr. Taylor при этом прибавил: есть и из России, именно из Финляндии, и весьма ревностные проповедники. Вот что поведал о своем 40-летнем деле этот старичок. Значит, сколько идеализма среди их учащейся молодежи!

Нужно заметить, что в Америке все почти университеты стараются устраивать не в больших городах, а в самой провинции, даже в селах незначительных; ибо там-то в тиши и может быть настоящая колыбель и науки, и всего духовного и чистого; там-то юноши и научаются действительно серьезно готовиться к предстоящей им жизни; а жизнь учащейся молодежи в городах, ввиду знакомства именно с самою этою жизнию, чтобы юноши знали то, что будут потом иметь как почву для своего дела, - именно это-то самое уж очень их сближает с обыденною жизнию и их, еще не окрепших, постепенно

делает совершенно обычными людьми, задающимися теми же интересами, какие господствуют в мире сем, прелюбодейном и грешном. Американцы это поняли и стараются своих юношей по возможности уединить от суеты житейской, желая в них видеть здоровое молодое поколение, которое потом будет в состоянии внести в жизнь новые светлые начала, обновить жизнь. И их молодежь, очевидно, на самом деле отвечает таким желаниям своих стариков, если среди нее является столько людей, которые идут к народу неведомому и по своим силам трудятся там в деле проповеди. С нами ехавший студент, член «Общества молодых людей для воспитания человечества на началах христианства», - очень чистый юноша, очень нравственного настроения душевного. Если не все, то, вероятно, много таких там, а это и благо школы, умеющей вложить идеализм и нравственные стремления в своих питомцев.

И в обществе там весьма большой интерес к христианству и его проповеди среди язычников. Англия, например, дает только одних пожертвований до 8 миллионов рублей, и только на одно Церковное миссионерское общество, не говоря о других миссионерских обществах и учреждениях, а правительство на это ничего не отпускает из своих сумм. Все этим делом живо интересуются: газеты переполнены религиозным элементом; очевидно, спрос на то есть. Во время путешествия по Америке мы часто на дороге брали газеты; в каждой непременно есть религиозный отдел и сведения о разных религиозных делах. Отчеты о миссиях печатаются громадными роскошными книгами во множестве экземпляров для раздачи и продажи и встречают большой интерес в обществе. Миссионеры или путешественники устраивают разные чтения о миссии и христианстве, и чтения переполнены и дают не только прекрасный сбор, а и богатые пожертвования на дело проповеди. И это в такой коммерческой стране, как Америка. Там какая-нибудь старушка сидит над Библией, читает ее и проповедует о Христе. И на пароходах, и в других случайных благо-

приличных местах устраивают богослужение и проповедь. К сожалению, и это у них не обходится без некоторых странностей, как и все у сектантов. Они часто проповедуют даже на открытом воздухе: остановится среди улицы миссионер и начинает проповедь о Христе; проходящие останавливаются, прислушиваются, иной заинтересуется, а иной пройдет; но миссионер не смущается, даже если и никто его не слушает, все-таки говорит. К чему это? Не есть ли это некоторое омирщение дела проповеди, могущее повести и к унижению его. Благодаря этому, вероятно, японцы теперь в большинстве случаев наслышались таким путем о христианстве и уже настоящую проповедь слушать не хотят: знаем-де мы все это, слыхали не раз. Это уж чисто свойственная сектантам излишняя экзальтированность. И как действительно похожи по характеру духовному наши сектанты на всех этих протестантов. Физиономия духовная совершенно тождественная: видно, что одни родились от других. На пароходе прочитал я несколько методистских брошюрок мелкого издания, их тщательно Mr. Taylor распространял между пассажирами; эти брошюрки совершенно такого же характера, как ходящие у нас сектантские брошюрки, - о спасающей вере, о том, что Христос есть Пастырь и т.п. Одни жалобные благочестивые слова, наводящие скуку своим однообразием и, в сущности, бессодержательностью. Они не могут совсем и сравниваться с нашими, например, «Троицкими листками». А если бы умело издавать краткие для народа брошюрки и листки на основании богослужебных книг и святых отцов, то это было бы несравненное с сектантскими вещаниями богатство духовного содержания. И, однако, при этом сектанты усиливаются количественно, именно потому, что неутомимо трудятся в своем деле, отвечая насущным запросам в обществе, давая пригодную пищу жаждущей душе народа. А жатва действительно многа всюду: и за границей, и в язычестве, и у нас на родине. Теперь не то, что было в минувшую пору: все ищут правого пути жизни, только суметь бы дать на это вовремя и прямой ответ, чтобы не пришли злые враги и не похитили себе душу немощную. Как жаль, что и при всеобщем религиозном возбуждении в Европе и Америке о нас ничего не знают хорошего, кроме всяких темных россказней, а о православии говорят, что это только мертвая форма без жизни, как выражается вышеуказанный отчет Церковного миссионерского общества, когда, заключая отдел об успехах протестантства в Японии, прибавляет: «и время покажет, что возьмет верх: мы или христианство, в котором осталась одна только мертвая форма без жизни», под которым они всегда разумеют православие. Вот что я вынес из краткого знакомства с Америкой и ее случайно встреченными в путешествии деятелями. Есть кой-чему у них и нам поучиться, при всей их беспочвенности и неосновательности религиозной.

Праздник Рождества Христова приходится встречать в дороге, далеко от православного храма. Все-таки мы постарались отправить ради этого великого дня службу по имевшимся у нас книгам. Стихиры и канон взяли из воскресной службы 8-го гласа, ирмосы пропели праздничные, а равно тропарь с кондаком; это с вечера. А в самый праздник отправили обедницу. И все-таки как будто у праздника: на душе повеселее, хотя с замиранием сердечным думаешь о том, что там далеко все такие радостные и хорошо настроенные теперь, или в церковь идут, или уже домой возвращаются в родные кровы и к дорогим сердцу людям. Христа славят там все.

Ныне мы накануне прибытия в Страну Восходящего Солнца, где Бог судил нам теперь трудиться. Как-то Он благословил нас на сие дело? Как-то встречусь со всеми тамошними - и народом, и деятелями, а главное, с Преосвященным Николаем. После троекратного опыта я сам-то уже отвык думать о некоторой продолжительности пребывания в том или другом месте. И теперь вот на третий год после академии приходится уже на третье место перебираться с весьма дорогих сердцу мест. Завтра буду в Японии, а надолго ли и там - Бог весть. Одно знаю, что в конце концов все бывает по воле Божией и все Им ус-трояется к лучшему, только бы нам не расстраивать Его планов своим вмешательством и своеволием. Где бы ни жить, только бы с Богом, да дело Его делать. Благослови, Господи!

-

или основания и смысл царского самодерЖавия⁸

Глава I

т

.Теперь уже, кажется, можно сказать, что нагнанный за последние годы на нашу российскую жизнь и действительность туман в значительной степени рассеялся. В значительной степени прошел также и угар от разных свобод, до свободы убивать и грабить включительно. Нет или гораздо меньше теперь и той страстности, с которою относились в недавнюю пору к разным политическим вопросам на Руси. Ибо в минувшую пору мы уже были свидетелями предначатия исполнения пророческого слова Христова о конечных судьбах мира: тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга (Мф. 24,10); предаст же брат брата на смерть, и отец - детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их (Мк. 13, 12). Но благодарение Создателю: теперь все это в сильной степени миновало, как бы предупредивши нас своими страхами и бедами, что все это начало болезней (Мф. 24, 8), дабы мы под впечатлением такого грозного предостережения вспомнили, откуда ниспали, и покаялись, и творили прежние добрые дела веры, как говорит ангелу Ефес-ской Церкви Сидящий на Херувимах и на престоле высоком и страшном: а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься (Откр. 2, 5). Итак, теперь среди некоторого, хотя и не вполне прочного, замирения есть возможность более спокойно разобраться в том, что совершается среди и кругом нас, более спокойно и уравновешенно отнестись и к тому, что нам не нравится.

А разобраться во всем происшедшем и происходящем теперь уже настало время, чтобы после полученных суровых уроков более сознательно, разумно и уверенно относиться к тому, что было, бывает и еще может быть.

Пусть никто не верит наговорам обольстителей, которые говорят, что для христианина совершенно безразличен тот или иной порядок гражданской жизни. Нет, мы - христиане - в мире живем и из этого мира до времени, определенного Творцом, выйти не можем (1 Кор. 5,10). А потому нам вовсе не безразлично, что совершается в гражданском нашем быту, ибо тот или иной строй, те или иные порядки жизни могут содействовать или препятствовать делу спасения, а в иных случаях и вовсе его преследовать на смерть. Помним мы и другое слово апостола Павла: все ваше, пишет он христианам: Павел ли, или Аполос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, - все ваше; вы же - Христовы, а Христос - Божий (1 Кор. 3, 21-23). И еще: Ангелы не все ли суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение? (Евр. 1, 14). Итак, если все в этом видимом и даже невидимом ангельском мире существует для нашего душевного спасения, то мы имеем самое твердое основание и непременную обязанность разобраться в том старом, что было доселе, и том новом, что нам предлагают, насколько то и другое способно помочь главному назначению нашей жизни на земле - спасению или, наоборот, препятствовать ему.

С этой именно стороны и надлежит смотреть христианину как на все в жизни, так и на гражданский стой. И эта точка зрения есть единственно безусловная и бесспорная. Ибо как ни вертись человек, а от вопроса о цели своей жизни на земле, о смысле ее, о том, что есть там в потустороннем невидимом, но несомненном мире и что будет с нами за гробом, - от этих вопросов никто не может уйти или замолчать их. И те, что прикидываются неверующими, именно лишь прикидываются такими от легкомыслия своего, подобясь известной птице, которая в виду угрожающей ей опасности укрывает свою голову под крыло, очевидно будучи уверена, что опасность исчезает для нее по мере того, как она перестает видеть ее. Безусловно утверждаем, что подлинных неверов нет и быть не может, ибо это противоречит самой сущности нашей жизни, не телесной только, но и духовной. Пусть некоторые уверяют и себя, и других, что не верят они ни в Бога, ни в свою душу. Умолчим о том, что они жестоко ошибаются, подобно упомянутой птице. Но все же они во что-либо верят: одни в науку или человеческий ум, другие в искусство, иные в благотворительность, а некоторые даже в удовольствия и веселую жизнь и т.п. Вот все это для них и есть смысл жизни и, следовательно, бог, заменяющий Истинного и Единого Бога Творца неба и земли. К новым язычникам, бегущим от света Христова, вполне применимо глубокое по своему смыслу слово апостола Павла, сказанное им о язычниках древних: но как они, познав Бога, не прославили Его как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, - то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте... Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь (Рим. 1, 21-25). Так и сии неверы ощутили в себе потребность во что-либо верить, на чем-либо обосновать свою жизнь; но от того, что уже дано для этого, уклонились и создали своих измышленных, нередко низких, богов. А Божественная Истина, ими замалчиваемая и попираемая, пребывает

по-прежнему светлою и просветительною, ибо Она есть Солнце правды, Христос Бог наш, создавший весь видимый мир.

Со стороны этого-то света, со стороны смысла жизни и должны мы рассмотреть самый гражданский строй жизни нашей. Как же при свете Откровения, с точки зрения высокого дела душевного спасения смотреть христианину на современную жизнь, в которой теперь у нас борются два начала - исконного Русского Самодержавия Царского и западного конституционализма партийного?

Посильным ответом на этот вопрос и будет дальнейшая наша речь.

Глава II

Прежде всего нужно совершенно освободиться от той искусственной натяжки, какую делают обычно из Святого Писания в утверждение исключительной правильности и совершенства лишь строго монархического образа правления. Прошу всякого читателя своего не страшиться и не бросить самое чтение моей заметки, если я, убежденный царист, скажу решительно, что в Святом Писании нет таких свидетельств, ибо и цель его, как слова Живого Бога, иная, а именно: да знают люди, живущие во всякой обстановке и во всяких внешних условиях жизни всего мира, Единаго Истиннаго Бога, и Егоже послал еси Иисус Христа (Ин. 17, 3.) И вот, у евреев сначала совсем не было царя, и это не только в патриархальный период, а и по выходе из Египта, когда они являются целым народом-завоевателем других народов. Тогда как эти народы управлялись царями, евреи, напротив, представляли из себя приблизительно то, что теперь называется республикой, и управлялись вождями и судьями, которых выдвигала на это дело сама жизнь и благословлял Бог, как мужей разумных, сильных и (всякий в свою меру) радеющих о народе. Даже больше того: когда евреи, из подражания соседним языческим народам, пожелали иметь своего царя, то пророк Самуил весьма восскорбел о сем, а Господь, чтоб успокоить его, сказал ему: не тебя, а Меня оставили евреи и вместо Меня, Бога Живого, возжелали иметь земного царя человека над собою. Так, потерявши живое сознание и ощущение Вездесущего и Всеведущего над собой Бога, евреи восхотели заменить его земным царем. И только из снисхождения и опасения, как бы евреи и вовсе не позабыли Бога и не погибли во зле и взаимной вражде, Господь повелел пророку Самуилу поставить им царя. Таков основной взгляд Святого Писания на всякую вообще внешнюю власть и, в частности, на царскую: она лишь предохранение и обеспечение от больших зол. А вид этой власти обусловливается уже внешними данными: характером народа или целой страны, условиями места и времени, ходом и складом исторической жизни государства. В этом отношении имеем характерное свидетельство в книгах Маккавейских; в них (1 Мак. 8 гл.) писателем подробно описывается и похваляется республиканский образ правления у римлян того времени. Имея над своим народом выдвинутых Богом и условиями времени преемников власти царя Давида, братьев Маккавеев, писатель, однако, с уважением относится и к совершенно иному способу управления, созданному к тому времени и историей, и народным характером римлян. И в Новом Завете как Господь Иисус Христос, так и апостолы подчинялись и учили подчиняться всякой в мире власти как от Бога поставленной, хотя бы это была и языческая власть, следовательно не освященная действительным благословением и помазанием Божиим, как это имеем теперь мы, во Христе живущие.

--

Глава Ш

Итак, царская власть сама по себе не есть исключительно священная и Богом благословенная для всех и навсегда. И, однако, мы без смущения утверждаем, что исторически и фактически именно царская, в строго монархическом смысле, власть была и есть обеспечивающая у нас всему без исключения населению государства веру и даже уравненный для всех порядок и благополучие. И на самом деле, настоящую религиозность, охватывающую всю душу и жизненный быт человека, можно находить только у нашего народа, не тронувшегося еще от западной, несвойственной нам культуры, у греков Турции, у арабов и сиро-халдейцев, а вне христианства - у наших инородцев мусульман, у китайцев, у турок и персов, тогда как в странах конституционных и республиканских вы хотя и найдете благочестие и религиозность, но они давно уже занимают лишь определенный уголок и в жизни, и в душе человека и народной. Там, по-видимому, свято чтут христианство, особенно в воскресный день, но лишь как часть той культуры, которою люди и народы теперь живут, без чего, следовательно, нельзя уже быть и культурным, как без школы нельзя быть образованным. Следовательно, на христианство смотрят с чисто утилитарной точки зрения, ценят его как полезное для приятной теперь людям культуры, если не в настоящее, то, во всяком случае, старинное время, когда складывалась эта культура. Особенно ясно это сказывается на судьбе наших южных славян. Долго жили они под тяжелым турецким игом, а вера у них была крепка, и христианская жизнь была высока. Но смотрите, что сделалось с теми же славянами лишь за последнюю четверть века, когда они пользуются благами данной им прославленной конституции? Или, что сделалось с их соседями - греками конституционного королевства? И те и другие скорее полуфранцузы, чем греки или славяне. Вера у них иссякла, в жизни мало что осталось христианского. И в то же время греки турецкие сильны благочестием, хотя и с борьбой приходится им содержать его. Конечно, много значит в этом отношении положение гонимых и угнетаемых, но еще большее значение имеет государственный строй. В данном случае весьма важно то, что строго монархический строй всем и каждому обеспечивает уравненное во всех отношениях положение в государстве. Конечно, если при этом худо правительство, то будут злоупотребления, но за них оно же и отвечает перед Монархом, а всякому подданному без различия национальностей, верований и положения остается одно - исполнять обязательный для всех закон, остальное же все обеспечено. Не то в конституционных странах; здесь главная энергия идет у всех и каждого на партийную борьбу. Всем известно по примеру конституционных стран, а теперь нам очевидно и по собственному опыту троекратных государственных выборов, что творится за одно время этих выборов. Забывается все: вера, Отечество, семья, дело - лишь бы восторжествовала партия, к которой кто принадлежит. Лишь только за три года этой конституционной встряски ведь не узнать нашу страну - и к худшему, а не к лучшему: и вера, и нравы ослабели и оскудели до того, что безбожие, бесстыдное распутство, пьянство, попрошайничество сделались поразительными по своей очевидности и откровенности, не говоря уже о таких страшных ненормальностях, как грабежи и разбои. Вся эта партийная и выборная агитация - это сплошной угар, которому люди предаются всецело, забывая все прочее. Так и дальше: какая партия проберется в большинство, та и управляет всем, крича, что она только и есть голос народа. Но кто же может в это верить, как в догму правовой конституции, когда у нас выдавали себя за народ сначала революционеры открытые, а потом и они, и революционеры скрытые - кадеты, сами теперь сознающие свое поразительное меньшинство среди действительного народа, почему они и покровительствуют всякому террору, через него надеясь удержаться на своих позициях? Разве была и есть действительная забота о народе, об Отечестве, когда все сводилось и сводится к партийной борьбе и торжеству? А дело веры заброшено было настолько, что даже в вероисповедную комиссию были выбраны, кроме неверующих или маловерующих, евреи, поляки и мусульмане. И это в стране, где господствующее население русское, православное и верующее?! И эта кучка смеет выдавать себя за народ и свои бредни за голос его?! Да ведь это явная насмешка над хваленой конституцией, в которую, очевидно, и сами они не верят!.. Хотя не входит в нашу задачу, но кратко мы тоже должны сказать и о всей внешней жизни: провозглашаемого равенства и правды для всех в стране тоже быть не может при конституции; благополучие будет только тем, кто принадлежит к господствующей в управлении партии, а все остальные будут лишь терпимы, а может быть, и гонимы. Посмотрите на пример Франции, где прорвавшаяся к власти еврейско-масонская партия открыто глумится даже над верой действительного народного большинства; а воцарится иная партия, и порядок будет иной, и от нее никому не будет житья.

Глава IV

Итак, для главного душевного дела - для веры больше благотворного воздействия мы имеем получить от строго монархического правления, чем от конституционного. И это не потому, чтобы вера могла существовать только при поддержке от царской власти, ибо мы видим, что греки мусульманской Турции под султаном-мусульма-нином лучше содержат веру, чем греки конституционного греческого королевства. Нет, дело именно в том, что при монархизме все вверяется власти, почему духовная энергия может быть свободно направлена на благочестие; а при парламентаризме все забрасывается, лишь бы восторжествовала партия и пробралась к власти. Это прекрасно поняли мы еще издавна в истории. В самом начале нашей государственности мы представляли из себя республику и, однако, сами решили, что это нам не подходит, - делом заниматься люди не будут, а только будут спорить да драться за господство и за выгоды, а порядка общего не будет, как и не было. Поэтому сами решили, что нужен князь как глава всего разбросанного и богатого народа, и ему-то вверили всю власть над народом. А народ оставался постоянным пособником у князя в деле управления, выделивши из себя к нему дружину, а потом и служилых, и боярских людей. И были князь и народ как нераздельное целое. По мере того, как разрастался народ, росла и увеличивалась и власть князя, и, наконец, он явился в народе как Царь самодержавный, живший в народе и по быту мало чем отличавшийся от народа. А главное то, что сам народ помог великому князю сделаться единым над всей страной Царем, или, лучше сказать, его одного он провозгласил Царем над собой, подчинивши ему всех остальных князей, прекрасно понимая, что во многовластии для великого и размножившегося народа не будет порядка, как смерть или развал тому улью, в котором появилось несколько маток.

Но вот и Царя, народом созданного, выношенного и взлелеянного, мы потеряли. Установлялась у нас опять то республика, то конституция; шведы и поляки сулили нам и заморские блага, а порядка все не было. И опять, научившись сим горьким опытом, народ вспомнил и еще больше возлюбил то царское самодержавие, которое он же сам создал, сам поддерживал, своим пособничеством Царю увеличивая его царскую самодержавную власть. И весь народ, как один человек, не послушавшись обещаний льстецов, пробиравшихся к власти, не убоявшись и внешних врагов, обложивших уже столицу -Москву Белокаменную, то издевавшихся над нами, то суливших заморские блага, - весь народ собрался и снова поставил над собою Царя Самодержавного, ему вверивши опять власть над собой, а сам лишь помогая и содействуя общим советом и делом молодому Царю устроить порядок на земле. И были опять Царь да Собор от земли, своим советом поставивший Царя воистину Самодержавным, высшим всех возможных партий и злоупотреблений людей власти, от земли поверяя ему советы и волю - как лучше устроять страну, чтобы не было кому-либо забвения или насилия. А после этого мы, весьма задержанные в своем развитии долгим татарским игом, и после него, быстро оправившись и развернувшись в одно лишь царствование Грозного Царя, затем снова растерявшись в Смутное время, - после того быстро собрались с природными богатыми силами и уже в два царствования процвели духовно и граждански, раскинувшись от моря до моря в Европе и почти до Великого океана в Азии. А главное, у нас процветало благочестие, которым издревле так дорожили мы, и находили особенное обеспечение для свободы в царском самодержавии, занятом устроением земли со всех сторон. Благочестие настолько было сильно и пленительно, что инородцы страны свободно переходили в Христову веру от Магомета и идолов. Мало того, мы не стремились сделать их русскими, а они сами легко такими делались во всем.

Глава V

Таково было благо нашего Царского Самодержавия, созданного в истории самим народом и покоившегося на полном единении Царя с народом, постоянным выражением которого были земские соборы, созывавшиеся Царем по обычаю на совет с землей, на выслу-шание ее воли. Это и была наша неписаная конституция, по которой ни Царь без народа, ни народ без Царя: от земли - совет и воля, а от Царя - решение и власть. Стоя выше временных или случайных течении и увлечении, а равно с высоты царского престола созерцая положение своей страны и соседних народов, Царь, выслушавши голос земли, решал так, как он находил то лучше, отвечая за Царство и перед Богом, и перед народом в истории. И продолжать бы нам эту нашу конституцию, проводить бы ее глубже в жизнь, свято охраняя исторически созданное и выношенное народом Царское Самодержавие. Смело можно сказать, что это была бы самая лучшая в свете система управления и самая прочная, как основанная на нравственном, жизненном и потому самом прочном союзе между Царем и его народом; при таком только союзе и нет места розни, вражде и недоверию между Царем и народом, ибо оба стоят у одного и того же дела по взаимному, бытом утвержденному, не записанному, но перед Богом и царскою, и народною совестью священному договору. И к нам бы пришли другие народы учиться у нас, как примирить народы с властью, вечно борющиеся между собою за господствование одного над другим. Но... два века тому назад положен был конец этой нашей священной бытовой народной, по-теперешнему - демократической конституции, чуждой всякой партийности, а с нею и лжи неизбежной и неправды. Увлекшись сильной централизацией власти западного королевского и императорского абсолютизма, Петр I перенес ее и к нам, объявивши себя Императором и вместе с этим своим титулом насадивши у нас и все западные порядки в управлении, совершенно нам несвойственные, как имевшие под собою начало разобщенности между властью и народом, ею порабощенным или завоеванным, и, во всяком случае, чуждой народу, чего у нас не было, ибо власть мы сами создали и поставили над собою. Плодом сего насильственно введенного в нашу русскую жизнь, как зараза в организм, абсолютизма власти было то, что на манер Запада и у нас оказалось разобщение Императора с народом, средостением между которыми оказалась правящая власть, сначала и состоявшая из иностранцев, а потом, хотя и из русских, но по духу уже ушедших от народа. И остались Царь русский сам по себе, а народ русский сам по себе, между ними же стояла прикрывавшаяся именем Царя, централизовавшая около себя весь порядок народного управления правящая власть, разобщившая Царя с народом; а с другой стороны, в последнее столетие - земство, выдававшее себя за голос народа, когда как в нем народа-то не было. Так как между народом и чуждой ему, с ним не имевшей ничего общего властью нравственный, духовный союз был естественно утрачен, то сам собой сложился такой порядок, что обе половины ухищрялись часто, а потом и постоянно, обойти и обмануть друг друга, чтобы власти держать в повиновении народ, ее не знающий за свою родную власть, а народу - показывать вид повиновения власти и как можно дешевле добиваться через это права на свое спокойное житие личное, хотя бы и в ущерб общему благосостоянию. Постепенно и образовалась какая-то нескрываемая даже вражда у народа к эксплуатирующей его власти, и у власти - к обманывающему ее народу. Но и при всем том Царь и народ все-таки оставались хотя и в скрытом, но самом задушевном и потому прочнейшем союзе. И поэтому тот же самый народ, который критиковал надоевшее ему всяческое начальство и, казалось ему, обманно только прикрывавшееся именем Царя, -этот же народ исполнялся и исполняется неописуемого восторга, радости, счастия до слез, когда, наконец, видал лицом к лицу свое Красное Солнышко - Царя, которого он с сердечною нежностью и со слезами на глазах называл: «Родной Ты наш, дорогой Ты наш, Отец родной»... Дерзая проникнуть за таинственную завесу, скрывающую от нас сокровенные сердечные думы и болезни Государя нашего Царя, надеемся - не ошибемся, если скажем, что вся Его забота за последние три года сводится к тому, чтобы восстановить тот древний союз Свой с народом, который нами так круто был порван два века тому назад; чтобы Царское Самодержавие Его было действительно как встарь - сильным и не обходимым никакими происками; чтобы, действительно, Сам Царь самодержавно правил Своим народом через поставленное от Него правительство, а не оно, прикрываясь Его именем, управляло народом и озлобляло его против Царской власти. Но беда наша в том, что и правящие классы, и высшие классы народа, по духу совершенно ушедшие от него, совершенно утратили самое понимание этого нашего исторического народного Царского Самодержавия, и потому все теперь норовят перевести на проторенные уже Западом дорожки и одеть в изношенные одежки так называемой конституции, стараясь еще более забрать власть в свои партийные руки и еще более таким образом разобщить Царя с народом, чтобы потом и вовсе устранить его, как излишнего при системе партийного большинства, и все перевести насильственно над народными чувствами на партийную республику. Но страшен бес, да милостив Бог. Хочется надеяться, что начавшееся сперва робко, а теперь все смелее и воодушевленнее собирание (под именем черной сотни) действительного, а не товарищеского, «сознательного» народа русского скоро выльется (уже и выливается) в общее народное движение за своего исконного Царя Самодержавного и оно, как прах, сметет с лица русской земли и всякие партии, и террор.

Глава VI

Вот главные основания, на которых в народной жизни и сознании утверждается наш царизм, бытовое, самим народом выработанное и созданное Самодержавие родного русского Царя, Отца своей земли и народа. И как бы самые злые наши враги или идущие на поводу у них слепые маньяки ни ухищрялись поколебать, высмеять, принизить или даже разрушить дорогое нам наше родное Царское Самодержавие, его не истребить, не вырвать им из души народной, ибо оно записано не на скрижалях каменных, а на скрижалях народной совести, в сердце всякого действительно русского человека. Еще, пожалуй, на время можно обмануть народ какой-либо подтасовкой; но это удастся лишь на самое короткое время, как показала история всей нашей двухдневной не народной разбойной и обманной революции. Особенно теперь, при возбужденности просыпающегося действительного объединения народа, все покушающиеся лично на нашего родного Царя пусть помнят, что, во-первых, им не умертвить самого Царского Самодержавия - мы его скоро, хотя и не без крови (которой особенно так очевидно и жаждут для русской земли все заговорщики против Царя), возродим и воссоздадим, ибо без Царя мы, Россияне, жить не можем, а во-вторых, уже и теперь достаточно собравшийся народ в случае, - да минет нас чаша сего попущения Божия, - исполнения кровавого и коварного замысла заговорщиков в клочья растерзает всех этих, именующих себя освободителями, без различия партий, чтобы с корнем очистилась русская земля от этой гнили, которая завелась на нашем народном теле и хочет загноить и растлить все тело.

Это была бы уже наша настоящая народная война за Царя, за возрождение и очищение его Царского Самодержавия, захваченного, загрязненного и обворованного хищными, святотатственными и грязными бесцеремонными руками. Сего народного гнева бойтесь и революционеры по призванию своему, и революционеры-сотрудники разные. Без кровавого упорного боя не отдаст русский народ своего Царя, как усиленными стараниями не могли заменить для народа Царя Императором. В самом деле, более двухсот лет всячески даже за богослужением ежедневно до двух десятков раз поминают Государя, называя Его Императором, а народ Его все-таки называет Царем, каким именем до титула «Император» Он назывался лишь со времени Грозного всего полтора столетия. Очевидно, это слово «Царь», дорогое, милое для народа слово, при одном произнесении которого сердце исполняется самою нежною любовью к родному Царю-Ба-тюшке, а глаза увлажняются от сердечной мягкости; тогда как слово «Император» как было, так и осталось чужим, как его ни вводят в народное сознание даже частым произнесением за богослужением.

Глава Ш

Теперь, когда достаточно подробно выяснены нами главный смысл и религиозные, бытовые, народно-исторические и жизненнопрактические основания нашего русского царизма, ясно, какого характера должно быть и участие Церкви в гражданской политике настоящего времени и какова должна быть деятельность духовенства, как и всякого православного христианина в общественной жизни. Соответственно тому, что сказано нами о царизме и что на самом деле в нем дано и мыслится как народная святыня, наш русский царизм, по существу, есть наша теократия - богоуправление, при котором Сам Бог является управляющим через помазанного Им Царя. В лице призванных из-за моря только лишь для управления князей в крещенной Руси он постепенно обратился во власть Царя над народом, ему вверившимся, что и есть законное, правовое основание власти, а начало внутреннее, сродняющее до глубокой взаимной любви и доверия народ и Царя, есть начало нравственное, начало совести, которым Царь и руководится в своем не столько господствовании над достоянием, Ему от Бога данным, сколько в прохождении сего высокого ответственного служения перед Богом и всеми людьми, как и говорится в церковной молитве на Царское коронование. Этим же высоким нравственным началом руководятся и все русские верные подданные своего Царя, повинуясь Ему не только за страх, но и за совесть, по апостолу. Смотрите на русского человека, истинного цари-ста: он так живо чувствует свою духовную связь с царем, что и на отсутствующего царя смотрит, как на близкого к нему, перед лицом которого он как бы постоянно стоит в полной собранности и верной совести.

Это не иным чем может быть объяснено, как именно тем высоким христианским началом, которое вложено самим русским народом в дорогой ему, им выношенный и построенный царизм. В том и высота, и сила, и красота нашего царизма, что в нем через Царя Сам Бог веруется правящим нами. А что может быть выше, вернее и прочнее этого вечного, незыблемого основания жизни? Всякие иные основания, законы, права и обязанности власти и управления, во-первых, временны и условны и, следовательно, уже по этому самому не прочны, во-вторых, всегда обходимы при достаточной изворотливости и находчивости человеческой на зло. А Бога, а совесть свою не обойдет человек. Правда, это имеет значение лишь для верующего человека. Но неверующий, не признающий совести и суда Божия, тем более обойдет совершенно условный внешний закон, как и обходят его. И теперь закон нарушают люди или вовсе неверующие, или со слабым религиозным сознанием, со слабым чутьем суда Божия к себе теперь и после смерти. Поэтому нужно усиливать в нашем сознании эту религиозную основу и проводить в жизнь, а не ослаблять силу царизма, заменяя его именно такими формами правления, которые не обеспечивают внутренней силы закона. С этой стороны нужно смотреть и на все то, что породило так называемое освободительное у нас движение.

Все либеральные партии - чада его - как раз именно и стараются заменить это начало нравственное в управлении и быте народном внешним законом, правом; даже больше того: на самую религию, на христианство они смотрят или прямо отрицательно, как социалисты и революционеры, или как на терпимое зло - суеверие, которого пока еще держится народ, а не как на дело первейшей и самоценной важности. За минувшие три года мы уже достаточно насмотрелись на глумление, на открытый поход освободителей против нашей непорочной христианской веры. Видели, как они издевались над святынями, над нетленными мощами, над храмами, над крестом; слышали, как они глумились над духовенством, над монахами; слышали, как они открыто кричали, что Бога нет, церквей и попов не надо... И все эти газетные сплетни, кричащие о недостатках духовенства, о явных грехах носителей сана, издевательства над дорогим народу именем отца Иоанна Кронштадтского исходят не из ревности о добре, об очищении церковного дела, а имеют исключительно одну скрытую цель: уронить в глазах народа сначала авторитет даже такого человека, как отец Иоанн, в соображении, что если всему и не поверят, то все-таки кое-что из худого в душе и осядет, а потом подкопать и самую веру в народе, которая в нем все-таки еще сильна. Народ чутьем понял это, и ряды освободителей поредели. Пока бунтовали против начальства, народное сочувствие находилось. Но как только открыто начали кричать против веры и Царя, тотчас же начала собираться русская сила, насмешливо прозванная от освободителей черною сотнею, и дала отпор возмутителям. Очевидцами этого мы сами были в Уфе в несчастные октябрьские дни. После такой неудачи начали бунтовать против помещиков. И это удалось, потому что на чужое добро охотников, особенно под пьяную руку, всегда много, да и помещики памятны народу по барщине, а многие и сами насолили своим кулачеством. Но веры народной и Царя все-таки не смеют уже открыто касаться. Поэтому может ли быть какое-либо общение у духовенства, как служителей Церкви, и у всякого православного христианина с носителями этого освободительного движения, в основе противорелигиозного? А поэтому можно ли принимать какое-либо участие и в партийной борьбе, к чему все и сводится в теперешней гражданской политике, заглушая все иные более священные интересы, до религиозных включительно? Нет и нет! Напротив, всячески нужно оберегать народ от этих партий до октябристов включительно, охранять его часто от скрытного, но зловредного яда, вести с ним открытую и серьезную борьбу, чтобы явлены были всем их истинные стремления.

Нужна такая работа, чтобы сорганизовать весь народ русский во единую семью, твердо и сознательно стоящую за свое святое, народное, историческое достояние - веру христианскую и Царя самодержавного. Нужно упорно и старательно отгребаться от всяких партий и народ сохранять именно как народ, чуждый партийности, ибо где эта партийность, там разделение, там несогласие, там борьба, там порядка не ждать и целое должно распасться. И поэтому когда говорят, что в числе партий есть и партия русская, то это или ложь, или недоразумение. Нет, это сам русский народ, собирающийся с духом, оглядывающийся уже сознательно по сторонам и решающий твердо стоять за свое сокровище и не поддаваться хитрым замыслам его врагов. Черная сотня для партий тем именно и опасна и тем она сильна, что стоит на своей народу основе, говорит ему о том, что свято для него само по себе.

Это и есть начало собирания Руси, действительное пробуждение народа к своей именно жизни, враждебной для всего наносного. И смотрите: левые партии тайно давно уже собирались со своими силами, сплачивались под одним знаменем, три года тому назад обманом они повели было и народ за собой, но обманулись в расчете, поторопившись раскрыть свои настоящие карты и планы: тотчас же из этого самого народа собралась черная сотня, сначала пугливая, через два дня уже многотысячная, а теперь даже вопреки сильной революционной власти двух распущенных Дум - уже многомиллионная и по всей Русской земле. Наоборот, левые не увеличиваются, а уменьшаются в своем количестве, качественно совершенно выродившись в экспроприятелей-разбойников. Собирайся же плотнее, Русский Народ, как триста лет тому назад ты, забитый, обманываемый, обольщаемый всеми, собрался около Минина и Пожарского и прогнал от себя всех явных и льстивых - тайных врагов, поставил перед Господом Богом Царя над собой и с ним водворил порядок по всей разворованной земле на зло посрамленным врагам! Собирайся и ныне и помоги Царю твоему вывести нашу жизнь на родную нам дорогу из тех дебрей, куда завели ее наши враги, пособи ему устроить мир и порядок в стране на славу нам - на страх врагам. Сторонись от всех льстивых партий, желающих обворовать тебя в самых святых чувствах, знай Бога и Царя своего самодержавного, чтобы при твоем старании и единодушии быть Ему действительно самодержавным, чтобы была от Него правда на земле. Помни, что все эти появившиеся партии не добро твое имеют в виду, а лишь господство над тобой: будут в Думе кадеты в большинстве, как они обманно были в прежней Думе, и будут властвовать насильно над всеми; будут социалисты или другие из левых - они сделают то же, и некому их будет удержать, пока другая какая-либо партия не составит большинства. А главное -все эти партии стараются извести веру в земле твоей, ту веру, которою ты живешь уже тысячу лет, и вместе с тем стараются еще более разъединить тебя с Царем твоим, потом же и вовсе его устранить, того Царя, которого ты перед Богом поставил над собой и который по совести управляет тобой, а ныне хочет быть еще теснее с тобой, чтобы процветала Русская земля.

Глава Ш

Хотя прямого отношения к поставленному нами вопросу и нет, но мы считаем необходимым сказать и о том, что для Русской земли только в Царском Самодержавии, без всякой заморской конституции, и есть спасение. Чтобы согласиться с этим утверждением, нужно принять во внимание помимо всего того, что нами высказано выше, ту многоплеменность, которою отличается наша страна по составу населения. У всех многочисленных народов нашего Отечества свой особый быт, свои собственные верования и нужды, свой характер. Можно представить, что будет при конституционном или тем паче республиканском строе в управлении, когда соберутся вместе представители всех этих народностей? Воистину новое столпотворение вавилонское может произойти, когда всякий будет говорить лишь свое, презирая другого и думая, что только о нем все и должны заботиться. Можно с уверенностью сказать, что концом такой сходки, на которой без драки не обойдется, будет полный развал целой России на ее составные части, но не в самостоятельные государства, ибо всякая из них в отдельности слаба сама по себе и стеснена среди других, - нет, раздел России между соседями будет концом такой конституции. Все это уврачевать и предупредить может лишь Царское Самодержавие, стоящее выше всяких партий и даже народностей и охраняющее исключительно только благо единой Русской земли, в которой под единым русским народом и около него одного живут все прочие народы, всяк в свою меру пользуясь общим и своим благом. Как раз именно это и было у нас издавна. По природе своей русский народ не насильник, не деспот, не эксплуататор других, - скорее он свое отдаст другому, более пронырливому, или расторопному, или нуждающемуся.

Поэтому-то без особенного труда, можно сказать даже стихийно, он и расширился почти на два больших материка. Никакой искусственной обрусительной политики не преследовалось нами прежде, а между тем инородцы сами постепенно и охотно делались русскими и по вере, и по духу, и по быту. Даже больше того: соседние народы, погибавшие или от междоусобий, или от внешних врагов, искали дружбы и соединения с русским народом, искали дружбы и соединения с русским народом, как, например, Грузия и даже Финляндия. Почему?

Потому что имя Белого Русского Царя издревле было всем хорошо известно, как воплощение правды, равной для всех, покровительства и защиты для угнетенных. Изменилось это лишь за последнее столетие, или даже меньше того, когда сами мы, все дальше уходя от своего родного духа и пути жизни, и к подвластным народам начали применять политику искусственной и насильственной русификации. Но беда в том, что под именем русского проводилось как раз именно не русское, а чуждое нам и искусственно натасканное на нас самих, исполненное гордыни и самолюбия, сухой черствости и холодного формализма и безразличия ко всему и ко всем, соединенное с болезненным упорством все вогнать в строго определенные и одинаковые рамки. Плодом этого и оказалось, что вместо того, чтобы всем под собою давать благо жить и развиваться, мы всех разозлили и вооружили против себя; мало того: теперь дело дошло даже до того, что присоединившиеся к нам по свободному договору и присоединение считавшие для себя величайшим благом теперь всеми силами ищут своей самостоятельности, а против нас настроены даже враждебно и почти воинственно. Все это плод того ложного пути, на который мы стали два века тому назад, презревши свое достояние и придя к кризису, под именем восхваляемой конституции представляющему конец и завершение всего петербургского, нерусского периода нашей истории.

Нет, должна быть целая, единая, неделимая Россия, какою мы унаследовали ее от предков для лучшего будущего. Пусть у нас, как встарь, будет сильный русский народ, дающий жить всем иным народам, составляющим нераздельное целое с ним. Пусть и мы русские, хозяева своей страны, и все у нас в стране наслаждаемся общим благом единой, сильной державы и не разделения ищем, а напротив, еще большего объединения. Но для этого нужно отбросить всякий конституционный и партийный бред, лишь обессиливающий нас как государство и ведущий нас к разделению, а через это и под власть врагов. Должно быть восстановлено наше родное исконное Царское Самодержавие, почивающее прочно на теснейшей духовной связи Царя с народом и оберегающее общее государственное благо, не в ущерб и не в излишек какой-либо из составных частей целого Государства Русского. Этого желает и Царь наш, уже не раз возглашавший с высоты своего царского престола напуганному и вопрошавшему его народу, что самодержавие его останется таким, как было встарь. К этому делу очищения затемненного Его самодержавия и призывает Он свой народ. Этого только действительного народного пособничества Ему в общем отечественном деле Он и желает, и ждет от всех и каждого из своих подданных. Никаких кривотолков о Его в сем воле быть не должно. Никакой конституции с партийной борьбой за власть, как стараются это сделать, после опыта наших неудачных Дум быть у нас не может и не должно; такова воля и Царя, о сем взывавшего к народу, и народа, ясно уже обнаружившего свою волю против навязываемых ему новшеств, не свойственных его делу, как ни старались обмануть его разными подтасовками. Да живет наш Царь Самодержавный и единая неделимая Русь на благо всем своим народам!

Глава IX

Так подошли мы и к концу нашей речи. Надеюсь, теперь для всех ясно и понятно, с какой стороны нужно рассматривать русский гражданский строй. Дело не в борьбе двух режимов управления, а в борьбе между верой и неверием, между христианством и антихристианством. Древний антихристианский заговор, начавшийся от тех, которые кричали Пилату с яростью на Иисуса Христа: распни, распни Его; кровь Его на нас и на чадах наших, - продолжавшийся в разных разветвлениях и тайных обществах, в XVI веке вылился в особый тайный противохристианский орден «Рыцарей Храма», а в XVIII веке еще более определился в Иллюминатах, Розенкрейцерах и, наконец, в франкмасонстве слился со всемирной иудейской организацией. В конце XVIII и начале XIX века масонство скрывало свои противохристианские цели под разными просветительными, благотворительными и чисто нравственными задачами. А теперь, забравши силу до того, что Франция оказалась совершенно в руках масонов, оно - масонство - там уже открыто гонит христианство из жизни; в конце же концов масонство и выльется в одного человека беззакония, сына погибели - Антихриста (2 Сол. 2 гл). В этом разгадка и наших самых последних свобод: цель их - погибель христианства на Руси. Вот почему прежнее французское слово «либерал», означавшее у масонов «щедрого» жертвователя на масонские цели, а потом получившее смысл «свободолюбивого» по вопросам веры, теперь перешло уже в открытое антихристианство. В этом разгадка и той упорной борьбы за обладание школою, которая идет и в земстве, и в Государственной Думе: заберет школу либеральное течение - успех антихристианства обеспечен. Вот разгадка и сочувствия либералов всяким сектам в христианстве и нехристианским религиям. И сектанты не дремлют, принялись теперь и за малых детей. Недавно в Москве устроили сектантскую беседу для детей, в заключение которой поучали их, как отнестись к диаволу, если он явится им в чувственном виде, и давали совет отнестись к нему деликатно, вежливо, как и Христос к нему относился при жизни. Вероятно, советуется даже по головке погладить явившегося диавола, чтобы был поласковее. Следующим внушением, вероятно, будет совет кланяться диаволу, как это делают во Франции последователи «черной мессы». А вот и еще свидетельство о том же. Может быть, многие и из моих читателей видели и читали очень милое по наружному виду издание Горбунова-Посадова «Ясная Звездочка». Это хрестоматия для детского чтения. Отцы и матери, полюбуйтесь, что преподносится детям в изящной, безукоризненной по внешности книжке. Один смущенный ребенок своим зорким вниманием еще чистой перед Господом детской души открыл в этой книжке то, что, очевидно, ускользнуло от внимания родителей, к которым он и обратился со своим недоумением: почему из стихов Кольцова выкинуто все, что о Боге? В самом деле, в стихотворении «Урожай» оказались пропущенными строфы: «люди сельские Божьей милости ждали с трепетом и молитвою»; затем: «третью думушку как задумали, Господу Богу помолилися» - подчеркнутые слова пропущены. В описании ржи: «словно Божий гость на все стороны дню веселому улыбается» и заключительная строфа: «но жарка свеча поселянина пред иконою Божией Матери», - все это исключено. Как назвать это богоненавистническое безумие? Как назвать это литературное свинство? Для чего все это, понятно и без разъяснений. А подрастут ваши дети, попадут в университет - там Милюков и К°, так же подтасовывая и обманывая, будут учить их, что наука доказала происхождение человека от обезьяны. И сделают ваших детей действительно зверями, с той лишь разницею, что обезьяна смирное и послушное животное, а эти звери-человеки будут горды, дерзки, жестоки и грязны. Это еще только цветочки, а когда созреют ягодки-то освободительства, тогда такие свободы узнаете, что воплем отчаянным завоете, хуже чем полтысячи лет назад под лихим татарином. Вот в этом заговоре против Христа и вся разгадка всего освободи-тельства, а вовсе не в том, чтобы жизнь человеческую сделать лучшею и благополучною ради перемены одного гражданского строя на другой. Посему надлежит бережно хранить и смело, и твердо отстаивать то, что нам может обеспечить святое достояние веры Христовой. Как яда смертоносного, следует оберегаться всего, что предлагается вместо нашего родного и бытового достояния. Не обеспечит нам веры масонская конституция, как мы это видели выше. А Царское Самодержавие и обеспечивало, и может обеспечить ее в буду-ж щем по самому существу своему. Если мы желаем быть христианами, то за него, за это родное Самодержавие и стоять должны, как стоял в Смутное время блаженной памяти Патриарх Российский Гермоген. Если мы за Христа, то должны сторониться всего, что с Антихристом.

Глава X

После всего сказанного остается только кратко заключить - в чем же должна быть и наша деятельность в настоящую пору нашей гражданской жизни. Очевидно, в заботе о процветании церковно-народного дела. Все понимающие смысл событий должны уяснить в народном сознании родное нам Царское Самодержавие, чтобы народ мог дать должный отпор всем, кто льстивыми речами смущает его. Вместе с тем, нужно тщательно и задушевно раскрывать и нравственный смысл, духовное значение Царского Самодержавия во всей нашей народной жизни, чтобы все ясно понимали и ценили то незыблемое начало совести и духовного взаимного родства Царя и всего Русского народа, на котором основано и почивает наше исконное Царское Самодержавие.

А чтобы его единственно верное и вечное начало совести было действительной основой нашей народной жизни под Царем, нужно всячески стараться о твердом и светлом религиозно-нравственном воспитании народа, в постоянном памятовании, что иссякнет вера в народе, упадут нравы - тогда никакие законы не оградят общего народного благополучия от расхищения. Раз это все будет проведено в народное сознание, тогда поймут, кого следует и к Царю от себя посылать в Думу на совет. Это должны быть люди испытанной честности и ума; имеющие страх Божий в сердце; свято чтущие Царя; понимающие, что в Думу к Нему нужно идти не для криков и ругани, а на настоящий совет о том, в чем беда наша, какая есть неправда на земле и как устроить правду жизни. Ни о каком согласии с какими-либо партиями, хотя бы они льстиво и называли себя партией народной свободы, не может быть и речи. Народное дело и должно быть народным, а не партийным. А как только партии в народе, так и разложение народное. Только явное недомыслие и непонимание народной души или излишняя, хотя бы и искренняя, горячность и задор при виде очевидных злоупотреблений у власти, - только это, вероятно, и загнало некоторых даже из духовенства в ряды разных трудовиков, кадетов и т.п. А настоящий народник, духом свой народу, никогда не успокоится на какой-либо партии без родного нам Царя Самодержавного. Напротив, видя явные ненормальности в нашей гражданской жизни, он чутьем вместе с народом поймет, что это потому лишь, что Царь не знает; а понявши это, он придет теперь на призыв скорбящего о наших бедах Царя и всею своею силою поможет ему устроить правду.

--

=

1. Причины возникновения н роста «Со1оза Русского Народа»

.Целых три годовщины исполнилось с тех пор, как мы увидали расхаживающих по стогнам градов богоспасаемой Святой России толпы революционеров с красными тряпками на палках и шестах. Руководимые обнаглевшими тогда жидами, эти толпы уже не стеснялись в выражении своего полного презрения к народной вере, к священному для Русского народа Царскому Самодержавию и всему народному быту. По указке, исходившей, очевидно, от одной руководившей всем революционным делом руки, обнаружение деятельности этих «красносотенцев» было одинаково везде, по всей нашей обширной стране. Везде ругались над верой, над духовенством и монахами; угрожали святые храмы с мощами и иконами превратить в музеи, театры и народные дома; монастыри, как, очевидно, вреднейшие для революции и развращения народа учреждения, закрыть, земли же и сокровища их отнять; местами были даже прямые издевательства над святынями; рвали Царские портреты; самым нецензурным криком ругались над Царем, открыто угрожая ему гильотиной, а где-то, на юге, собаку нарядили в корону и водили по улицам; всех же не согласных высмеивали, избивали и гнали, как врагов начинающегося нового строя благополучия.

Но тут оправдалась мудрая русская пословица: «нет худа без добра». Вследствие того, что растерявшаяся, а местами и прямо передавшаяся революционерам власть дала волю всем этим красносотен-цам и погромщикам, последние, зарвавшись, раскрыли все свои планы и намерения, и народ быстро понял их действительные цели. Таким образом, нет ничего удивительного, что после милостивого Царского манифеста 17 октября 1905 года господство красных продолжалось всего только три дня (местами же и того меньше), а с 20 и 21 октября уже пошли быстро собравшиеся народные патриотические манифестации, по численности своих участников несравненно более значительные, чем демонстрации красносотенцев. Сначала онаглевшие красносотенцы по тупости и глупости никак не могли учесть этого народного движения и хотели настоять на своем, устраивая прежние свои демонстрации и издевательства над народным чувством и над патриотическими манифестациями.

Народ часто не выносил этого и гнал красносотенцев. Местами бывали и побоища, где красносотенцы открыто лезли на взрыв народного против них негодования. Только испытавши на своих боках силу растущего народного движения и действительного возрождения и сознавая свое бессилие, красносотенцы поспешили из-за угла опозорить это народное движение, прозвавши патриотов черносотенцами, погромщиками, человеконенавистниками. А так как предусмотрительно забранная жидами в свои руки вся передовая пресса была к услугам революционеров, то она и обливала помоями и клеветой все проявления глубокого чувства народного патриотизма, не стесняясь красками, тем более, что и власть все еще не могла учесть великой силы нарождавшегося тогда народного объединения. Так как, далее, большинство особенно нашей беспочвенной интеллигенции живет чужим мнением и руководится больше чувством страха иудейского или европейского, то через эту всемирную державу-газету и пошло гулять по России клеветническое слово «черносотенец» и «погромщик». И многие, многие трусливые и малосмысленные поверили клевете. Даже там, где уже до очевидности было ясно, что погром начали жиды или революционеры-красносотенцы, как, например, в Белостоке, в Киеве, в Никольской Слободе, русские колпаки все-таки с удовольствием верили клевете на свой Русский терпеливый и смиренный народ, который, обороняясь от нахалов, вооруженных бомбами и браунингами, и будучи выведен ими из терпения, гнал их своими лопатами и оглоблями, попадая ими, конечно, и по шеям красносотенцев. Вот почва, на которой возник «Союз Русского Народа». Он дал первый отпрыск тогда, когда все русское изгонялось из России. Народ решил отстоять свое достояние от внутренних врагов и не уступить даже перед насмешками, угрозами и избиениями со стороны красносотенцев. Теперь вполне определилось, что убитых и избитых за верность Царю и народу во много раз больше, чем красносотенцев, потерпевших от народного, вполне законного и естественного гнева.

Но не в силе Бог, а в правде: Русских избивают красносотенцы, на суде их пристрастно судят и ссылают. Но и без сочувствия и покровительства, а местами даже и при стеснениях от власть имущих, «Союз Русского Народа» растет и ширится по лицу земли Российской, и не далеко то время, когда весь народ объединится в «Союз». Под влиянием общего народного движения воспрянут духом и все малодушные и зачумленные заговорщиками, если только ссудил нам Господь возродиться, а не развалиться, как это теперь на наших глазах уже совершается над Турцией.

2. Что отстаивает ϊ к чему стремится «Сокз Русского Народа»

Итак, в настоящее время по всему фронту нашей отечественной жизни идет борьба двух противоположных направлений: красносо-тенцы стараются круто повернуть все в сторону от родных устоев жизни, навязавши ей все возросшее на чужой почве и положившее начало духовному разложению тех народов, которые это восприяли, как, например, наша союзница Франция, совершенно разъеденная жидовским засилием и трепетно ищущая теперь свободы от него, при виде надвигающейся своей полной погибели. Наоборот, люди, по сердечному призыву нашего Самодержавного Царя объединившиеся в «Союз Русского Народа», собирают свои силы с целью отстоять историческое народное достояние от иноземщины и инород-чины. А достояние это не материальное, могущее быть предметом обмена, купли и продажи, а высоко духовное, которым мы существенно отличаемся от других народов, как нами самими выношенным и выработанным и в истории снискавшим нам славу среди всех народов мира. Все равно как нельзя русскому человеку сделаться французом, хотя бы он на смех всем и перестал быть русским, или как нельзя одному человеку перенять все свойства другого, без того, чтобы не явиться при этом смешной обезьяной, недостойной и малейшего уважения, - так и народы существуют всякий со своими особенностями, при неизбежном взаимообщении лишь заимствуя лучшее и полезное один от другого. Народ, отступивший от этого закона природы, перестает быть народом, теряет свою духовную самостоятельность и разлагается или становится достоянием более его сильных народов. Живо чувствуя всем своим народным организмом опасность, грозящую от курса красносотенцев, русский народ, объединяющийся в «Союз» и ставит своею целию сохранить то, что нам досталось от великих наших предков, передавших нам величайшую в мире страну, и что за последние два века так существенно было затемнено ворвавшимся к нам европеизмом. Поэтому когда красносотенцы, желая подорвать у легковерных и несамостоятельных умом людей доверие к народничеству союзников, в бессильной своей злобе ругают их реакционерами, то они говорят и правду и неправду. Да, правда: союзники - реакционеры; они зовут всех возвратиться назад от того, что теперь провозглашается как прогресс и благополучие, хотя бы только и приближающиеся. Но неправда то, что союзники темные реакционеры; нет, они зовут возвратиться к тому светлому родному, от чего мы ушли за последние два столетия европейничания, приведшего нас к последней тяжелой и постыдной смуте и кровавой междоусобице. Мы забросили то, что быстро сделало нас просвещенными еще в то далекое время, когда народы Европы пребывали почти все в дикости; что нас сделало богатыми и могучими до зависти и страха со стороны всех прочих окружающих нас народов; что обещало нам дальнейшую славу и благополучие, что нас, полоненных татарами, потом снова собрало и воодушевило на борьбу с ними до полного от них освобождения и покорения их себе; что дальше помогло нам победить и страшную смуту в то лихолетие, когда не стало на Руси Царя; тогда мы, за короткий срок пережившие и республику, и конституцию, и просто анархию, еще крепче схватились за то, что сами создавали и создали от времен самого Рюрика, - поставили сами над собою Самодержавного Царя и всем советом земли помогли ему крепко и бодренно держать скипетр этой самодержавной власти. Православие, Самодержавие Царское и Русская Народность - вот эти три исторические испытанные устои нашей народной жизни: Царю власть, Народу совет, но оба перед Богом и для Бога Всевидящего. Об этом и будет теперь наша речь.

3. Православие есть чистое христианство

Не имея намерения подробно говорить здесь о высоком достоинстве Православия сравнительно с папизмом и протестантством, мы должны, однако, сказать кратко, что оба эти еретические направления в христианстве сохранили от него лишь обрывки: у папистов все свелось к внешнему авторитету папы или клира, получивших от кого-то власть вводить человека в рай без личного участия, через усвоение сверхдолжных заслуг святых, главное же - по власти папы; а у протестантов бесчисленных разветвлений христианство получило в жизни лишь некоторое местечко, между прочим украшающее ее и делающее ее культурною. Не то в чистом и непорочном христианстве - в Православии. Следуя непреложному слову Христа Спаса: веру-яй в Мя имать живот вечный (Ин. 6, 47), Православие смотрит на всю нашу жизнь земную с этой высочайшей точки зрения. Вся земная жизнь, как и весь мир, в руках Божиих и для Бога, здесь на земле полагается только начало тому, что откроется для всех в будущем, за гробом. А потому вся жизнь человека должна быть исполнена тончайшего чувства Бога, видящего все наше до глубины души.

Страх и ощущение Господня вседержительства должны быть законом, руководящим человека во всех его делах и намерениях. В идеале это должно быть доведено до такой степени, чтобы человек и без всяких иных побуждений и запрещений делал должное, как бы стоя перед Лицом Всевидящего, подобно ветхозаветному Иакову, который говорил Лавану, тестю своему: вот, с нами нет никого; смотри, Бог свидетель между мною и тобою (Быт. 31, 44).

В стремлении к этому-то высокому, ни с чем не сравнимому настроению наш Русский Народ с тех пор, как крестился при Святом Князе Владимире, имел одну святую и великую заботу - как бы устроить свою жизнь по-Божьему, как бы чем-либо не прогневить Господа Бога, а, напротив, всегда быть в Его неизреченном к нам недостойным милосердии. Вот эта набожность и самое скромное благочестие и были украшением нашей народной жизни; они приводили в умиление, удивление и восторг всех иностранцев, приезжавших к нам в старину и прозвавших нашу страну «Святою Русью», как поставившую идеал высокой христианской святости своим главнейшим идеалом и постоянною целью своих стремлений. Этим объясняется наша исстари народная любовь к Храму Божию, к богослужению, к путешествию по святым местам и обителям, к посту и поклонам и ко всякому иному, нередко весьма трудному, подвигу; отсюда же и усердие -ставить свечки и возжигать лампады перед иконами, украшать храм богатыми прикладами и роскошною ризницею, наконец, любовь к громогласному торжественному бархатному звону колоколов. Во всем этом сказывается проявление высоконабожной души христианской, стремящейся к Богу и Его ищущей, заботящейся лишь об одном - чтобы все в жизни, а наипаче в храме Божием напоминало о близком к нам Боге и исполняло христианина страха Божия и ревности о спасении по воле Божией.

Разве может что-либо земное идти в сравнение с этой христианской высотой и красотой жизни? И может ли что-либо иное обеспечить добро и порядок людской жизни в такой степени, как этот высший распорядок уклада ее по-христиански? Закон внешний, строгость наказания за его нарушение и т. п.? Но потерявший веру в Бога и свою совесть - обойдет все законы, а, главное, потерявши высокую цель своей жизни на земле, он не будет дорожить ни чужою, ни своею собственною жизнью и всегда будет готов с нею покончить, что мы, действительно, и наблюдаем во множестве над нынешними неверующими людьми, особенно же над современною молодежью, развращенною безрелигиозною школою и книгою. Это все прежде и лучше нас поняли враги наши, ищущие нашего развала и погибели, -поняли и приняли все меры к тому, чтобы расшатать в народе русском устои Православия, подорвать значение веры и вырвать самую эту веру из народного сердца. С этою целью через школу давно уже прививают нашим детям и особенно подрастающему поколению сомнение в вопросах веры, легкое отношение к делам и обязанностям веры, втравляя вместо того лжеименный гуманизм, должный заменить будто бы уже отжившее свое время христианство. Но чтобы сразу не оттолкнуть от себя раскрытием своих намерений, стараются действовать вкрадчиво и постепенно, и сначала внушают людям взгляд на религиозную жизнь, как на выполнение внешних христианских обязанностей, а не как на дело душевной потребности. С своей стороны печать, вся оказавшаяся в руках врагов веры и государства, усердно выставляет напоказ все недоброе, что только можно подметить у служителей Церкви; где же для этого нет никаких оснований, там не стесняются прибегать прямо к клевете, чтобы унизить в глазах народа все для него высокое и святое. Действуют так в полной уверенности, что многие легковерные и несамостоятельные поверят, если не всему, то хотя части сообщенного вымысла; а дальше при старании и умении надеются достигнуть и больших результатов. И, действительно, иногда добиваются своего: недавно, например, мы видели, как многие верили наглой лжи и клевете грязных жидовских газет даже на священное для всякого православного христианина имя отца Иоанна Кронштадтского.

О торжестве Православия во всей нашей жизни прежде всего и заботится «Союз Русского Народа». Он исходит из того убеждения, что вера ее и законы должны быть самым прочным обеспечением благополучия и порядка житейского; что все законы гражданские, основываясь на законах Божеских, должны служить верным указанием пути к исполнению воли Божией. В этом убеждении «Союз» ставит своей целью, чтобы ни школа, ни печать не развращали населения, приучая его ко всему низкому, грязному и срамному, а, напротив, внушали ему одно лишь высокое и святое. Отсюда школа должна быть христианскою, прежде всего и во всем заботящеюся о христианском воспитании. Истинная же христианская свобода - вот последняя цель как школьного воспитания, так и всего уклада народной жизни. А эта свобода заключается в том, чтобы человек свободно стремился и шел ко всему высокому и праведному, - свободно воздерживался от своих худых привычек и страстей, от соблазна и принуждения зла внешнего: конечно, свободен он последовать и второму, но душе его, исполненной веры в бессмертную, загробную жизнь и страха Божьего, все это недоброе противно, как ненормальное и нездоровое.

Вот первое, что ставит своею целью «Союз»: с высоты христианского закона осветить и осмыслить всю жизнь народа и отдельного человека, ввести в жизнь все высокое и святое и, по мере уделенной нам от Господа возможности, еще здесь на земле начать Царствие Божие, пришедшее к нам в силе. Если это - «реакция» и «мракобесие» до «человеконенавистничества» включительно, то союзники охотно и с любовью принимают такой укор себе в похвалу, ибо сей «мрак» вот уже без малого две тысячи лет просвещает всю вселенную своим Божественным несозданным светом и благодаря ему мы имеем все то, что называется просвещением и добром.

Этого же желаем как всему нашему народу, так и всем прочим народностям мира.

4. Царь самодержавен волек ι советом народа

При Святом Князе Владимире раздавшаяся на Руси проповедь о Христе Спасе быстро пронеслась по всем областям ее и скоро была усвоена всем русским народом. Уже через столетие по крещении Русская земля исполнилась множеством богато украшенных храмов и обителей. Удивительно быстро и глубоко христианство всаждено было в самую душу русского народа. Это говорит о том, что, очевидно, мы - Русские - по природе своей, по складу своей души и прежде были близки к христианству; что и в язычестве мы молились неведомому нами Богу всеми своими добрыми душевными качествами - ласковостью, миролюбием, добротою, отзывчивостью и всем, чем богата

русская душа. Очевидно, и в пору язычества для нас начала духа были весьма высоки и ценны, и все прочее имело смысл более с этой стороны духа. А с принятием христианства жизнь одухотворилась в несравненно высшей степени, и народ русский скоро сделался христианнейшим, более христианским, чем какой-либо иной народ.

Этим основным свойством души русского народа объясняется и отношение наше к власти над нами князей, а потом царей. Тогда как у прочих народов Европы власть князей и королей завоевывала себе народы и по отношению к ним являлась стороннею поработительницей непокорных, но слабых, - мы, наоборот, сами создали свою власть и поставили сами над собой князей - прототипов наших царей. Так было еще при призвании Рюрика с братьями, которых наши предки здесь, около Ильменя озера, поставили над собою княжить в ту пору, когда только что начинали сознавать себя народом, когда зачиналась наша государственность. С принятием христианства это вверенная народом князьям власть получила высшее Божественное освящение: князья явились помазанниками Божиими, от Бога получившими высокую власть над народом, чтобы под Богом и править народом. Далее, чем более крепла и разрасталась Великая Россия, тем более возвышалась власть князей, потом названных Царями Самодержавными, обязанными ответом за переданную им народом власть перед Богом и своею совестью. Затем, когда попущением Божиим не стало у нас на Руси Царя, то, переживши лихолетие под разнородными управлениями и не найдя ни в одном из них спасения от угрожающей погибели, мы быстро и единодушно (за исключением немногочисленных властолюбцев и интриганов) восстановили испытанный наш родной вид власти над царством: избрав Михаила Фе-одоровича на царство, ему перед Богом и во имя Бога Всеведущего вручили все Царское над собою Самодержавие. И не ошиблись в своих мудрых соображениях и на этот раз: полуразрушенное и истощенное царство наше быстро собралось с силами и возродилось и усилилось во всех отношениях, достигши даже несравненно большей славы и процветания, чем в минувшие времена до смутных годов. Мы вышли на свою историческую дорогу.

Чем же крепка была эта самодержавная власть Царская? Тем, что она, основываясь на совести и на Божеском законе, поддерживалась близостью к земле, советом народа. Княжеская дружина, боярская Дума, Земский Собор - вот что хранило Царскую власть в полноте ее, не давало никому расхищать или отводить ее. С мест собравшиеся люди испытанной опытности и честности, исполненные одинаковой заботы об устроении земли Российской, возносили к Царю народный голос и совет о том, как и что устроить в стране. А Царю оставалось разобраться во всех голосах, сообразовать все с общеземскою пользою и повелеть к неукоснительному исполнению для общего народного блага то, за что он отвечает перед Богом Всевидящим и перед своею совестью. На неизменную до смерти верность этому закону Царь всенародно и клялся в час своего коронования и помазания на царство. Применительно к теперешнему положению, это была наша российская самобытная, исторически самим народом выработанная конституция, но как небо от земли отличающаяся от тех заморских конституций, о которых бредят наши разных оттенков красносотенцы. Она - наша конституция, наше Царское Самодержавие - покоится не на верности Царя случайному партийному большинству, то и дело меняющемуся по разным, иногда чисто случайным или искусственно создаваемым условиям, а на верности высшему и для Царя и для народа закону, закону вечному, Божескому и отголоску его - закону совести, которая умирает только с самим носителем ее, человеком. Припомните, как жестко мучился и казнил себя за отступление от этого вечного и неизменного закона Иван Грозный. А он ли был не Самодержец? Так - перед Богом Царь и народ, две взаимно обусловливающие части и объединенные части одного того, что издревле всюду называется Русью, Великою Россиею.

За происшедшее два века тому назад отступление от этого почти мистически-таинственного, но действительного единства и за перенесение к нам с Запада того, что несвойственно нам и не имеет никакой почвы для себя в нашей истории и в народной душе, - за это мы и платимся теперь всеми бедами последнего лихолетия. Начало нашего, покоящегося на союзе с народом, Царского Самодержавия тогда было подменено так называемым западным абсолютизмом Императорской власти, при котором власть ушла от народа и заняла к нему положение завоевательницы, как это было в Европе с самого начала образования там разных государств, тогда как нас - опять повторяем - завоевывать не приходилось, - мы сами себя отдали поставленной нами власти Царя. В силу этой разъединенности с народом, власть волей-неволей перешла в руки отдельных правителей и ими естественно была расхищена, а в октябрьские дни смуты 1905 года она даже прямо была подменена захватом отдельных личностей, именем Царя совершивших тот переворот, который старается перетянуть нашу государственность на заморскую конституцию. Так, наша последняя революция есть прямое и естественное порождение того, что мы пережили за последние два века, увлекшись внешними порядками Запада и не заметивши, что у нас есть иной, лучший путь к устроению лучшего порядка.

Но не бывать тому, чтобы мы окончательно свернули со своего исторического пути на неизбежную себе и желанную врагам погибель. У Помазанного Богом Царя нашего не те намерения, что преподносят нам с 1905 года. Благочестивый Государь неоднократно уже говорил Своему народу, что «Самодержавие Его остается таким же, как было оно встарь», почему Он и призывает всех нас: «Объединяйтесь, Русские люди, Я на вас надеюсь». И услышал народ Русский сей Царский зов. На наших глазах совершается великое и удивительное по своей силе объединение великого Русского народа на защиту родного Царского Самодержавия от тайных и явных происков врагов его.

Целых два века мы разъединялись искусственно и насильно; а на протяжении последнего века все было сделано к тому, чтобы разлучить Царя с народом и на этом основании устроить российскую революцию. И революция эта, по камертону от жидовско-масонского всемирного заговора против нас, устроена была жидами и всеми инородцами вместе с русскими, изменившими своим историческим заветам. Все они издавна объединялись на борьбу со всем исконным народным делом, и потому изощрились в борьбе и в изыскании всяческих на то средств. Но они ошиблись в своих расчетах и, поспешивши открыть свои подлинные планы и намерения, тем самым помогли открыться народным глазам на дело и подняли народ на защиту исконных устоев нашей жизни. Всего только в течение трех лет народ собрался во всероссийское полчище на защиту Царского Самодержавия в единении с зовущим на то Царем. Этот удивительно быстрый рост и развитие «Союза Русского Народа» и прочих подобных ему союзов явно свидетельствует, что дело это самое народное идет из корней самого народа. Дивно и то, что там, где только узнают Россияне о «Союзе» и его подлинных народных стремлениях, вопреки издевательству жидовских газет, - там быстро разрастается и крепнет народное объединение, а красносотенные организации и партии слабеют, иногда же и вовсе умирают. Это тоже свидетельствует о глубоко народном деле «Союза». Близко то время, когда исчезнет нагнанный жидами туман на народное дело, и весь Русский народ узнает истинное значение и смысл «Союза» и как один человек объединится в сплошной народный «Союз» под скипетром Православного Самодержца на процветание Великой и богато одаренной Богом и чудесно Им водимой Российской страны нашей. Близок час этот, ибо народное самосознание пробуждается и крепнет на всем протяжении великой нашей страны. Народ делается «сознательным», только не в сторону «товарищей», а совершенно в обратную: он ищет возрождения России на исторических своих основах. Если все это красносотенцы тоже считают реакцией и мракобесием, то союзники охотно принимают себе этот укор, ибо именно эта сила -самодержавие Царя в полнейшем духовном единении с народом - создала, скрепила и возвеличила Русь, из небольшого княжества сделавши ее Великою Державою, двуглавый орел которой властно распростирает свои крылья на шестую часть всего света. Об этой славе Отечества под Державным Скипетром Боговенчанного Самодержца усиленно и заботится восторгающийся ею «Союз Русского Народа».

5. Русский народ - хозяин великой страны

Всегда оправдывается жизнью непреложное слово Господа: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит (Мф. 12, 25). Это так ясно и убедительно, что поймет всякий хозяин даже малого хозяйства. Если бы в хозяйстве или семье, вместо хозяина и семейных, стали распоряжаться приживальщики, или пришельцы, или даже прислуга, то не устоял бы такой дом, не продержалась бы долго такая семья. Она развалилась бы от бесхозяйственности, от безвластия и многовластия, при котором всякий тянет в свою сторону и ждет не общей пользы и благоустроения дома, а лишь своей выгоды, и чем скорее получит ее, тем чувствует себя лучше. Государство, Отечество есть большое для всех нас хозяйство. Хозяин в нем тот, кто его и создал и под чей кров и власть пришли остальные добровольно или в силу обстоятельств и судеб истории, управляемой Тем, Кто держит все в Своей Божественной деснице. Таким хозяином в великой Российской Державе и является великий Русский Народ. Посреди всех исторических бурь и бед он не растерялся, а собрал свое достояние, преумножил его и расширил почти на две части света. Он собрал под свое пространное и теплое крыло все прочие народы, ныне входящие в состав нашей страны. Одни из них силою истории вошли в состав России, а другие даже сами давно и неоднократно умоляли принять их в Российскую Державу, как грузины и другие. Только один народ мы не покоряли и не присоединяли его по его желанию, а он сам присосался к нашему великому народному организму в недавнее сравнительно время, -это евреи - наследие развалившейся Польши, и разваленной-то старанием или значительным участием в том евреев. Исстари их опасался и чуждался Русский народ, и все древнее законодательство бережно охраняло Россию от нашествия евреев, как червоточины. Но иное отношение и было и есть со стороны хозяина страны - русского народа - к прочим многочисленным подвластным народностям. Не предоставляя им вместо себя господства или владычества, он признает их полноправными гражданами, уделяя всякой из них одинаковое с собою право на участвование в строительстве государственной жизни, как и в пользовании прочими благами ее. Даже того больше: об окраинах издревле мы заботились гораздо больше, чем о центре; окраины существовали и процветали всегда за счет центра. О каком-либо истреблении народностей, как это делали англичане и другие с индейцами и разными дикими и полудикими подвластными им народностями, - об этом у нас и от нас не может быть и речи. Только низкая неблагодарность инородцев может упрекнуть нас в насилиях каких-либо к ним, и только слепая тупость утративших живую связь со своим народом и народною историей наших образованных и полуобразованных космополитов может поверить этим нареканиям на благодушнейший и добрейший русский народ.

Мы должны сказать даже более того: наше добродушие и уступчивость подвластным народностям сделали то, что как важные отрасли управления с их разветвлениями, так и торговля, и промышленность, и наука, и школа, и печать и т. п. - все теперь оказывается больше в руках разных, даже враждебных к нам, инородцев, чем в наших собственных. Приходится сознаться, что только благодаря последнему условию и дожили мы теперь до того, что русская народность сделалась предметом насмешек и издевательства для инородцев; что русский народ - хозяин страны - гонится от своего хозяйства, отстраняется пришельцами или подвластными народностями. И все это совершается под дикий радостный рев наших доморощенных космополитов, торжествующих позор народный, рукоплещущих инородческому засилию в Российской стране.

Возвратить державную власть в стране хозяину ее - великому Российскому народу - вот цель, которую преследует «Союз Русского Народа». Не насиловали и не насилуем мы никого из подвластных себе народов; всем даем, как и прежде, свободу во всех житейских делах на основе общего и равного для всех закона, как равно и свободу исповедания родной всякому веры. Но мы хозяева страны и желаем быть таковыми на деле, и поэтому никто не должен дерзать смеяться над нами, забирать силу над нами, посягать на наши верховные права. Тем более мы не позволим издеваться, ругаться, принижать или умалять достоинство нашего духовного богатства и важнейшего достояния - Веры Православной и Царя Самодержавного. Заселившие Россию инородцы, зная, что главная сила Русского народа в вере и Царском Самодержавии, на это главным образом и ринулись в разгар смуты 1905-1906 годов. Всякое надругательство, издевательство, клевета, высмеивание, бешеные с пеной у рта угрозы и многое худшее - все было пущено тогда в ход для подрыва в народе веры в Бога и благоговения к Царскому Самодержавию. Но ныне настал конец сему надругательству. Как собрались доселе при нашем добродушии и доверчивости разные наши инородцы и составили вражескую против нас силу, так ныне собираемся и мы - Россияне и говорим властное хозяйское всем им слово: «Если хотите, чтобы мы с вами говорили не как с низкими и подлыми холопами, а как с полноправными гражданами, то живите смирно под нашею Державою Двуглавого

Орла, наслаждаясь всеми благами властного его подъема и парения над всенародным великим и высоким достоянием. Мы вас не презираем и не отталкиваем от себя, но смотрим на вас, как на полноправных с собою граждан и верноподданных Державы Всероссийского Самодержца, вместе с собою предоставляя вам место и в Государственном строительстве».

В былую пору грузины сами просили нас принять их в российское подданство; ибо видели, что иначе они погибнут во взаимной на Кавказе борьбе или захвачены будут соседними турками или персами. И прочие народности великого нашего Царства пусть помнят, что, отделившись от России, они погибнут, захваченные сильнейшими соседями, того лишь только и ждущими. А какова власть этих соседей, пусть о том порасскажут искренно поляки, вспомнив о своих братьях в немецкой стране. О евреях разговор особый: их мы не принимали к себе и даже не завоевывали. Равноправия им дать мы не желаем и натурально не можем, вполне соглашаясь с пророчески предостерегающим словом великого писателя земли Российской Ф. М. Достоевского: «Жиды погубят Россию». Не хотят они пользоваться тем, что мы их терпим среди себя, - пусть уходят, куда хотят: мы их за ворот не держим, и без них проживем свободно и безбедно. А если они остаются среди нас, то пусть будут, как иностранцы для нас, не имеющие права на участие в строительстве народном и государственном.

Волею Державного Самодержца созвана Государева Дума на совет Царю, чтобы поведать Ему нужды земли и пути к лучшему их уврачеванию и исправлению. Так и пусть будет, как было встарь: Царю власть, а народу совет. Этим и крепка власть Самодержца. Но не должно быть места в Государевой Думе тем, кто не признает самого Государя, Царя. Там должны быть верноподданные Россияне, озабоченные родным делом, а из инородцев, в соответствующем количестве, лишь те, кто не внушает сомнения в своей верноподданности, сомнительным же с этой стороны не место в Государевой Думе; тем более до времени не должно быть там представителей от совершенно некультурных племен, а наипаче от евреев, как народа пришлого и совершенно нежелательного для нас. Пусть они живут среди нас, не посягая на наши права и достоинство. Но советоваться с ними в делах государственных мы не желаем. Это должно быть законом жизни. Мы их не преследуем, не изводим, но пусть они, как пришельцы, стоят в стороне, пользуясь тем, что им дается от щедрой и миролюбивой руки хозяина земли - народа.

Если это рассуждение - человеконенавистничество и мракобесие, то мы, «Союзники», охотно принимаем по отношению к себе такой укор, как принял бы его и тот хозяин, который желает процветания своего хозяйства от своих собственных трудов и стараний, без зложелательства к соседям, а тем более без коварства и насилия над ними. Мы желаем процветания страны нашей, процветания и славы народа Русского, а через то и всего Царства Российского, уверенные, что это есть наилучшее и необходимое обеспечение благополучия и прочих многочисленных народностей в составе его. Если силен, бодр, доволен, просвещен будет хозяин земли, это отразится и на всех подвластных ему. Поэтому пусть не заедает нас никакое иноязыческое засилие - ни инородческое, ни иностранное; пусть все в России будет русское, чтобы от него и всему инородческому нашему было светло и просторно. А если вместо хозяина будут хозяйничать пришлые и подвластные или принятые в подданство народы, то порядка у нас не будет и исполнится над нами слово Христово: царство, разделившееся само в себе, опустеет. Это желательно врагам нашим; о ссоре инородцев с нами они усиленно и стараются, чтобы, посеявши смуту, развалить все в стране и порасхватить то, что плохо лежит. Пример Турции у нас на глазах; доказательство налицо. «Союзники» понимают эту опасность и призывают всех благомыслящих объединиться и встать на защиту Отечества от всяких посягательств на его целость и честь. Укор в таком человеконенавистничестве мы принимаем с истинным удовлетворением.

6. Пути конечной цели «Соки Русского Народа»

Сознательные враги Русского народа и из самих русских слабодушные и маломысленные, не понимающие скрытых замыслов своих врагов или ослепленные бешеным самолюбием, - все такие набросали много грязи на глубоко-народное, высоко-патриотическое, светлое и просветительное дело «Союза». Прославили они «Союзников» и погромщиками, и человеконенавистниками т. п. Но грязь не всегда пристает неискоренимо; нет: высохшая, она часто или отваливается сама собой, или отмывается, как наносная, а под ней по-прежнему открывается чистая материя одежды. Так случилось и с той грязью, которою хотели забросать спасительное для Отечества дело «Союза». Правда, малодушные и легковерные поддались ложному стыду, убоялись и «страха ради иудейска» перебежали на сторону врагов. Но таким ведь и цена-то грош. А народ Русский спокойно и без нервной торопливости собирается и собирается в многомиллионный «Союз». Он готовится стать уже всероссийским, принимая, правда, разные формы и являясь под разными наименованиями, но везде поставляя себе одни и те же цели. Совершенно мирным путем и без обычного врагам нашим коварства и хитрости Союз достиг того, что даже земство почти всюду высвободилось из рук заправил «освободительного движения» - кадет и оказалось в распоряжении не разрушителей-краснобаев, а людей скромных, но способных к истинно созидательной земской работе. Мало того: мы наблюдаем теперь, как это же земство вскрывает все язвы либеральных предшественников. Оказывается, деятельность их полна прискорбных и поразительных злоупотреблений, скрывавшихся под маской служения народу. Мы не хотим этим сказать, что земство теперь состоит из «Союзников». Нет, но «Союз» сделал свое дело возрождения народного самосознания даже в той области, которая доселе для него была совершенно чуждою и закрытою.

Так и все дело «Союза» сводилось к совершенно мирному воспитанию народных масс, образованных и простых, в духе сознательной любви и привязанности к Отечеству. Путь для этого: газеты, журналы, книги, школа, чтения, беседы, вообще все то, что содействует образованию и просвещению народному. Во все это должно быть вложено национальное самосознание, сознание себя именно русским народом со всеми его особенностями, отличающими его от прочих народов. Это же высокое народное самосознание должно быть положено в основу и всего нашего законодательства. Вера в Бога и сохранение Царского Самодержавия - вот из каких начал должно исходить оно, и к тем же началам оно должно сводиться, как к исторически выношенным и бережно сохраненным и хранимым всею народною жизнью нашим высоким святыням. В этом великое богатство наше, та священная высота, которою мы решительно превосходим другие народы, та сила, которая создала нас, как народ, вынесла славно среди всех исторических бурь и невзгод и явила великою Державою Российскою.

В былую пору на пути «великого переселения народов» в Европе погибли или распылились в порабощении многие народности, утратившие духовную и физическую силу и самостоятельность. Поэтому и из чувства самосохранения мы желаем сохранить свою силу и самостоятельность и быть в состоянии отстоять себя перед лицом всех возможных случайностей, быть может, даже в недалеком будущем. Над народами мира, особенно Европы и Азии, собираются зловещие темные тучи, угрожающие разрядиться страшною всемирною катастрофою. Ближний Восток с Турцией и славянскими народами; «пангерманизм», или стремление немцев к всегосподству, особенно на Ближнем Востоке и в родном нам славянстве; революция и брожение в Персии и Индии, давнее шипение дракона Поднебесной Империи, заставляющее думать, что этот дракон рано или поздно проснется и извергнет огонь и кровь на весь мир; тревожные осложнения во взаимных отношениях народов и государств и многое другое - все это внушает великие опасения за судьбу России. Нужно твердо и зорко стоять на своей исторически народной дороге, чтобы неустрашимо и самособранно всей духовной и грубо-материальной силой встретить всякие возможные случайности и всякого возможного врага, смертью нам угрожающего. Немец давно уже учел возможную развязку складывающихся событий мира и давно уже настойчиво готовится ко всяким роковым случайностям мировой истории. О своей народной целостности перед лицом угрожающих бед заботится «Союз Русского Народа».

Не время и не место той партийной борьбе, которую выше всего ставят теперь даже в Государственной Думе, в увлечении ею забывая весь свет и саму Россию с угрожающими ей опасностями. Никаких партий не должно быть; должен быть единый Русский народ и единые с ним все прочие народности нашего Царства, сплоченные в единый тесный Союз, объединенный одною заботою о целостности, силе и славе Российского Царства. Развитие всего этого, введение в народное сознание необходимости единения всех в России - вот тот путь, совершенно мирный и высокопатриотический, которым идет к своим высоким целям «Союз Русского Народа». Чем скорее совершится это раскрытие народного самосознания, это всероссийское объединение, тем ближе наше возрождение и спасение от угрожающей неизбежности опасности саморазложения при уже начавшемся было нашем разброде, и тем безопаснее и самоотстойчивее встретимся мы в недалеком будущем со всеми возможными и трудно наперед определимыми случайностями в развитии мировых международных событий, которые видимо уготовляются по непостижимым, но властным путям Промысла Вышнего, владеющего царствами человеческими. Уже много раз разражались над миром такие стихийные катастрофы. Выстаивали перед ними лишь те, которые, мудро предвидя их, надлежаще готовились встретить их, а легкомысленные погибали. Да поможет нам Господь и ныне, как неоднократно прежде, не на беду, а на славу выдержать напор грозных мировых событий! Да соберется как один человек вся Русская земля!

7. Итак, «Сокз Русского Народа» не есть партия

Итак, есть ли «Союз Русского Народа» партия в обычном смысле этого слова? То есть можно ли его приравнять к многочисленным, народившимся у нас за последнее время политическим партиям кадетов, октябристов, социал-демократов и т. п.? О том, чтобы занести «Союз» в список партий стараются многие, или не понимая дела, или, напротив, весьма хорошо понимая, но желая принизить и опошлить великие цели, поставленные себе «Союзом».

Однако на основании всего того, что подробно сказано выше, мы теперь должны твердо сказать и запомнить, что «Союз Русского Народа» не партия и не преследует никаких партийных целей и намерений. «Союз» есть сам Великий Русский народ, под впечатлением злосчастных освободительных событий последних трех лет приходящий в себя и постепенно собирающийся с духом, чтобы отстоять свое достояние от всех возможных бед. Это есть сам народ, отгребающийся или освобождающийся от натиска всяких партий, от всего партийного и наносного, а не народного. Потому-то он так ненавистен всяким партиям, что опасен им своею беспартийностью и глубокою и исключительною народностью. Потому-то эти разные партии и стараются забросать грязною клеветою самое имя «Союза»: они чувствуют его народную, а не наносную почву и силу и вместе с тем смертельную беду себе от роста и укрепления «Союза». Да, потому именно и растет с такою быстротою повсюду «Союз», что его дело не мертвое, чужое, а живое, свое родное, глубоко родное. Довольно лишь сказать, что вся пресса - газеты, или еврейские или объ-евреившиеся, не могли удержать роста «Союза» и замолчать его дела.

Смотрите, сколько за последние три года народилось газет исключительно правых -- русских. И поддерживаются они не банковскими или экспроприаторскими капиталами, а исключительно лишь наличными подписчиками, в то время как исчезли за недостатком подписчиков многие из левых газет, существовавшие на обильную субсидию со стороны.

Так возглашаемые «Союзом» светлые народные цели находят себе скорый отзвук в народной душе, и народ постепенно, но верно и надежно собирается. Даже в студенческой среде с удивительной быстротой развивается высоко-просветительное и народно-творческое дело «Союза» под разными его наименованиями и разветвлениями.

Итак, пусть ни один малодушный не смущается, когда враги народа или не понимающие истинного его блага закидывают клеветою имя «Союза», обзывая союзников черносотенцами и т. п. Стыдиться этого не приходится, ибо знаем мы, насколько «черно» и «погромно» наше мирное, творческое, просветительское и глубоко народное дело. Злобно выкрикивали прежде освободители клич свой: «В борьбе обретешь ты право свое», и мы видели, какую борьбу они объявили против всего народного и русского. Мы тоже ищем своего права, но не того, о котором мечтали освободители: мы желаем быть Русскими всегда, везде и во всем - в семье, школе, государстве, в общественной жизни, в церкви. И будем бороться за осуществление своего желания, но не бунтами и мятежами кровавыми, как освободители, а совершенно мирным, хотя вместе с тем твердым и уверенным отстаиванием всего русского и народного от всяких на него посягательств.

I. Требования времен

Смута первых годов настоящего столетия затронула всю русскую жизнь и действительность. Со всех сторон раздаются жалобы на вольнодумство в народе, упадок веры, на сектантское брожение, на упадок жизни и нравов, на развал семьи, на озорство и хулиганство, на вольность и дерзость молодежи. Но за последнее время подмечается всеми и другое явление - обратное: замечается пробуждение духовной жажды в народе, почему и храмы Божии уже начинают заполняться, с вниманием народ слушает проповедь пастырскую, охотно посещает религиозно-нравственные чтения. Этим пробуждением духовной жажды после минувшего освободительства в значительной степени объясняется и успех разного рода сектантства.

Таким положением дела и надлежит воспользоваться пастырям Церкви Христовой как можно усерднее, чтобы православный народ, не найдя от нас ответа на свои духовные вопросы, не ушел на страну далече - к разным лжеучителям. Принять нужно во внимание и весьма малую осведомленность народную, как в городах, так и в деревнях, с основными даже истинами христианского упования. Едва ли всякий сумеет толково рассказать - во что и как он верует. Нередко приходится видеть неисправность и внешнюю обрядовую. Многие не знают самых употребительных молитв, неправильно совершают крестное знамение и другие православные обычаи. Все это нужно принять строго во внимание, принять решительные меры и усердно заняться духовным просвещением паствы, направлением в церковное русло духовного народного пробуждения, а где нужно - борьбою с начавшимся вольномыслием, сектантством или развалом жизни.

По данному вопросу мною в 1910 году были изданы «Письма архиерея к иереям». Они встретили трогательное от многих сочувствие. Но от издания не осталось ни одного экземпляра, кроме имеющегося у меня на руках. Между тем наблюдения над жизнью дали и еще некоторый материал в том же направлении. Поэтому и нахожу благовременным перепечатать вышеуказанные «Письма архиерея к иереям», но дополненные новыми шестью первыми главами.

2. Наша народная русская культура есть культура дута

Нашему пастырскому попечению вверен Богом и от Бога церковной властью благочестивый по своей природе русский народ. Для всякого внимательного к народной жизни наблюдателя с несомненностью очевидна особенность народной русской культуры. Наша народная культура есть исключительно культура духа. Во всем укладе жизни, в обычаях, в душевных исканиях. В народном и даже литературном творчестве непременно есть искание нравственной ценности жизни, отношение к ней именно с этой стороны. Все прочее, чисто внешнее, имеет уже второстепенный и попутный смысл и значение, обусловливаемое нравственными основаниями, как это и должно быть всюду и всегда. Конечно, и культура нерусская, хотя и христианская, не пренебрегает нравственными вопросами, прилагая нравственные мерки и ко всей жизни. Но разница глубокая и существенная, разница в самом существе дела. Просто говоря: в евро-пеиско-американскои культуре вопросы духа, предметы нравственного порядка имеют лишь частичное значение, занимая как бы один уголок в этой культуре, а следовательно, и в носителях ее. Всеохватывающего значения они там не имеют. Просто без таких вопросов пока нельзя обходиться. Как нельзя, например, культурному человеку принимать пищу всеи пятернеи, неудобно и одеваться не по-евро-пеиски, так нельзя пока обходиться и без вопросов чисто духовных, обходиться без всякой религии и морали. Это все-таки только лишь порядочность, приличие, но не смысл жизни, не высшая для нее ценность и обоснование ее самой.

Иное представляет культура чисто русская. Для нее и самая жизнь не имеет ценности без ценностей духа, без ценностей нравственных. Только с нравственной стороны расценивается и самая жизнь человека со всеми его поступками и намерениями. Не будет этих нравственных оснований - не будет смысла и в самых высоких и полезных делах человека. Поэтому русский человек, даже испытавший на себе воздействие и нерусской культуры, все-таки смотрит на жизнь как на приложение к делу жизни нравственных запросов духа. В самой жизни поэтому ищет подвига, как несомненного оправдания и для существования человека на земле. Даже отрицательные элементы общества русского в самое свое отрицание вкладывают смысл нравственный. Даже революционеры, добиваясь всевозможных поворотов жизни, стоят за правду жизни, мечтают о том, чтобы только эта правда и была в ней, чтобы при ее господстве воцарилось всеобщее счастье.

Тем более все это нужно сказать о народе простом. Как бы он ни был сер и подавлен житейской тяготой, простой русский человек имеет единственную заботу, чтобы все было по совести, чтобы спасти свою душу для вечной жизни. Духовный мир - самое главное для него. А все остальное есть только неизбежное по пути к главной цели, что никак нельзя обойти в тех условиях, в которых здесь на земле поставлен человек. Поэтому он так спокойно и относится к самой смерти: она для него не только неизбежное нечто, но даже и желанное, к чему нужно достойно приготовиться, чтобы в мире совести перейти в вечную жизнь, где не будет внешней, часто тягостной и грязной для души жизни, но будет одна жизнь духа. Это не погружение в небытие, как сон. Нет, начало новой и истинной жизни духа.

К этой-то жизни духа за гробом в вечности и готовится верующий русский человек. Для этого он готов на всякий труд и подвиг. Готов идти во всякую пустыню, перенести все трудное на пути, лишь бы только найти себе духовное утешение, ободрение и даже вразумление и строгое обличение. Вот объяснение и старинной народной любви к далеким и трудным паломничествам, к длительным и бодрым церковным служениям. За сим же он идет к старцам и пустынникам, к строгим и учительным духовникам - как мудрым наставникам на жизнь и целителям жизни. Никакая трудность не удержит тогда человека, если он узнает о такой возможности духовно утешиться и ободриться, не пожалеет тогда он ни средств, ни сил, ни времени.

Трогательно в этом отношении наблюдать жизнь переселенцев нашего края. Лишь только успеют обзавестись хозяйством на новом месте, а иногда даже и сами еще из землянок не вышли, как уже стараются о церкви или молитвенном доме, о том, чтобы иметь им и батюшку своего. Конечно, многие стараются все это получить от казны, тем более, что казна часто нерасчетливо балует переселенцев, и в дальнейшем в таких случаях всего ожидающих от казны. Но, пожалуй, более часты случаи, когда, не дожидаясь очереди от казны, стараются все на свои средства устроить, только бы была возможность духовно утешиться, когда душа потребует того. Нужно принять во внимание темность нашего крестьянина, которому редко кто вовремя и как следует объяснит и укажет все нужное в таких хлопотах. Вот они и толкаются и стучатся туда-сюда, все перепутают, сами запутаются, годами ждут и надеются и, наконец, добиваются просимого и рады-радешеньки, когда поселок их украсится храмом, построенным на их трудовые сбережения, когда батюшка заведет у них службу Божию.

Все это говорит о том, что душа русского человека не может оставаться без утешения веры, без духовных нравственных переживаний, скрашивающих ее жизнь, влагающих не земной, а небесный смысл во всю жизнь, без чего не будет радости во всех хлопотах житейских, но с чем и все скорби и трудности жизни ничтожны.

Итак, наша народная русская культура есть культура духа, с каковой стороны расценивается и вся земная жизнь и деятельность человека. Она есть подвиг нравственный, как подготовка для высокой духовной жизни за гробом в Божием Царстве. Верую так по своим многоразличным наблюдениям над народами нашего мира, и что наш русский народ - единственный в этом отношении народ, и назначение которого от Бога в том, чтобы явить всем народам этот свой народный дух, сказать это свое слово всем и научить всех на жизнь смотреть со стороны ее нравственной ценности. В этом его провиденциальная миссия или назначение от Бога. Народ еврейский предназначен был от Бога на то, чтобы пронести через все испытания и сохранить для всех народов веру в Единого Истинного Бога, и он это сделал, передавши всему миру Божественное Откровение. Назначение же народа русского в том, чтобы изверившемуся и обезверивше-муся современному христианскому миру, старательно воскрешающему древнюю языческую культуру «хлеба и зрелищ» в разных видах, -чтобы этому миру высоко являть культуру духа, научить на землю смотреть, как на мост к небу, в земной жизни и деятельности искать нравственного смысла, расценивать ее со стороны духовных ценностей.

--

3. Духов* настыгрствовапе на почве русского народного духа

Все это представляет великолепную почву для нашей пастырской деятельности. Нужно бы только воспользоваться тем готовым и основанием, и материалом, что дает нам русская жизнь и действительность. Не нужно предварительно создавать подходящие для пастырской деятельности условия. Нужно лишь только воспользоваться тем, что уже дано и что само требует должного удовлетворения как цели самого пастырства.

Намерение Божие о священниках и о пастве таково. Священники должны быть посредниками между Богом и людьми в освящении их Божественной благодатью. Священство от Бога поставлено для того, чтобы освященные Кровью Христовой люди Божии сознали и на деле восчувствовали эту свою освященность, чтобы сами для себя являлись священниками, себя самих Богу принося в жертву и дар священный. Для сего, очевидно, они должны мыслить себя изъятыми из мира сего, не житием своим в мире, но заботами и стремлением своим. Как все освященное уже изъято из обыденного употребления, оставаясь, однако, рядом с вещами обычными, так и посвященные на служение Богу христиане должны быть с небесными стремлениями от обычной земной сутолоки житейской.

Но для сего уже все имеется в самом строе души народной у нас. Пастырство и должно сим воспользоваться и направлять людей Божиих к Жизни с Богом и для Бога здесь на земле. Посему пастырство должно иметь всякое попечение о том высочайшем духовном своем делании, для которого оно и поставлено на земле по намерениям Божиим для людей. И народ ничего иного не ждет от пастырей, как только чисто пастырской их деятельности, способствующей душе человеческой восходить к Богу и от Него получать себе освящающую благодать. Потому и пастырю самому нужно прежде и выше всего заботиться о духовной своей работе. Пусть он сам себя не перестает чувствовать чадом Божиим, перед Богом ходящим. Молитва, чтение Слова Божия, чтение Святых Отцов и житий Святых, испытывание своей совести через возможно частую исповедь, знакомство и общение с людьми духовного склада жизни, общение с народом до сродне-ния с ним полного и духовного и, особенно, общение с народом у народных Святынь и все подобное - вот что может развить дух пастыря в должном направлении, что может сделать его чутким руководителем народной души, воодушевленным пастырем, опытно знающим запросы души человеческой и пути к их удовлетворению. Такой будет истинным пастырем народником, и только он будет делателем на ниве Божией, а не требоисправителем, что не есть еще пастырство в должном виде.

Очевидно, деятельность такого пастыря будет приближением Христа Спасителя к людям, Того Христа, Который за душу человеческую и Крест претерпел, Который стучит в двери души человеческой и к Которому льется скорбящая душа человеческая, как к своему Спасителю и Утешителю. Спеши же, пастырь церковного стада, спеши же привести Христа ко всякой душе человеческой. Не ленись на этом беспримерном по своей высоте и спасительности для других пути, не меняй этого делания ни на какое иное, тем более такое, в котором и намека нет на твое пастырствование. Не оставляй без Христа сиротой ни одной души человеческой, вверенной тебе от Пастыреначальника Спаса. Не давай врагу посмеяться и над душой человеческой, и над тобою, так унижающим свое высокое на земле для неба призвание. К небу руководи небесную в человеке душу и не оставляй ее быть оборванной и израненной от разбойников на пути. Явись даже и для такой милосердным самарянином и поимей о ней душевное попечение, передавши ее на руки Небесного Гостинника Христа, только и ищущего спасения человеческого. Да не смеется через тебя враг наш и Христов над святым и высоким нашим призванием по намерениям Божиим, но да будет он сам посмеян и поруган и в деле нашем, и в жизни паствы нашей. Тем более не унижай сего святого дела погоней за земными сокровищами или за мирскими развлечениями и удовольствиями, не меняй на них святого пастырство-вания твоего.

Поимей и то еще непременно в виду, что тебе вверен наш русский богобоязненный и чувствительный ко всему набожному народ, однако совершенно почти всеми заброшенный и предоставленный самому себе с его темнотой и непросвещенностью. Но за это-то и полюби его, и пожалей его. Помоги ему выбраться из того мрака, в котором он привык пребывать со своей светлой и Бога любящей душой. Полюби и детей его, в большинстве случаев тоже заброшенных и кое-как случайно воспитываемых. Тебе ближе, чем кому-либо, может быть, известна вся эта беспомощность духовная нашего народа. И сделай все для того, чтобы ходил он в том свете веры, к которому тянется его душа и по которому она тоскует, когда не находит. Только этим объясняется и быстрый, хотя и случайный, успех всевозможный сектантских учителей, умеющих задеть за живое душу народную, когда она открыта бывает для подобного влияния, как сиротливо оставленная от прямых или должных ее руководителей. Сам ты не будешь испытывать скуки, усталости и сытости в таком душевном деле, исполненном святого чувства любви к русскому темному, но мягкому по душе народу при его заброшенности и оставленности. Это будет высочайшее дело во исполнение заповеди Спасителя: болши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15, 13).

-^-

4. Отрицательные черты в «Уедаемой современной действительности

Таково положение нашего дела со всеми наличными благими условиями его в самой народной душе. Кроме отрады, ничего все это не представляет. Конечно, трудности в прохождении пастырского делания в дальнейшем предстоят гораздо большие, чем у всякого другого дела. Но ведь для того и пастырство, чтобы бороться с такими вредными условиями. Если бы их не было, то не потребовалось бы и самого пастырства, как не нужен был бы и пастух для стада, если бы не было волков и воров.

Однако когда обратишься от этого к наблюдаемой самой нашей действительности, то приходишь в недоумение, а потом в ужас перед тем, что есть. Вот эти грустные наблюдения над беспощадной действительностью. Сплошь и рядом при расспросах как взрослых, так и малых приходится видеть, что именующиеся христианами не знают не только утренних и вечерних молитв, но и самых общеупотребительных и простых. Очевидно, и не молятся исправно, а в семье молиться не учат и молитвам не учат. В школах кое-каким молитвам научат. Но не влагают, очевидно, потребности молиться, не воспитывают святого чувства молитвы, как приближения нашего к Богу, как нашей с Ним беседы. Без этого же самого главного одно заучивание молитв для ответа ровно ничего еще не значит, и молитвы улетучиваются немедленно после оставления учащимся самой школы только лишь на летние месяцы. Очевидно, у самих родителей нет уже вовсе никакой заботы о том, молятся или нет их дети. Они и сами не научили тому детей своих, да и не наблюдают и за тем, соблюдают ли строго то, чему их в школе научили. В старину и школ было мало, и даже вовсе не было, но молиться все умели и свято соблюдали это. Ибо тогда мать считала своей первейшей обязанностью научить детей молиться. Сама она молится, держа ребенка у своей груди и творя над ним своими или детскими перстами крестное знамение. А потом она же научает его со своих слов и всем молитвам, ставя ребенка вместе с собою и на молитву. Сама же она молилась со всяким благоговением, истинно предстоя во время молитвы пред Богом. Передавала она такое чувство и своему ребенку, и он не только заучивал молитвы с ее слов, но проникался тем же святым чувством молитвы, привыкая к молитве, как к святому своему долгу, который надлежит исполнять прежде всего и со всяким благоговением. Но, очевидно, в таком настроении тогда кто-то воспитывал и семью древнерусскую. И, конечно, это было делом исключительно пастырей, ибо иных руководителей тогда у народа не было.

Одинаковое незнание народом и житий Святых замечается, не знают даже жития своего Святого и даже дня памяти его. Следовательно, даже к своему Святому не имеют никакого личного отношения, кроме того, что его именем называются. И это даже у учившихся в школе. Очевидно, от современного поколения далеки все высокие примеры христианской добродетельной жизни, которые без слов способны научить тому же. Сама вера и все христианское упование без всякого книжного научения приближается к душе человека самым целостным образом, живым, а не отвлеченным. На житиях Святых да на Прологах и воспитывались старинные русские люди, и даже не по книжкам, а со слов других. Рассказы о святых были самыми любимыми рассказами, захватывавшими все внимание слушателей и отпечатлевавшими слышанное глубоко в душах слушателей. Люди привыкали в своих размышлениях ходить по примерам Святых и даже как бы в их близком присутствии. Так и создавалось благоговейное и богобоязливое чувство в душах наших предков. Оно так и передавалось от поколения к поколению, между прочим, путем научения от житий Святых. Тут же одновременно учились и самой

вере христианской, двигавшей Святых и на жизнь по ней, воодушевлявшей их на исповедничество за Христа в жизни. К глубокому сожалению, теперь такого примерного научения христианству и христианской жизни на житиях Святых нет, а потому нет и того святого воодушевления, которое может дать всякий светлый пример действительной добродетели. Веры своей не знают, закона христианского отчетливо не представляют, светлых образцов веры и добродетели не испытывают. И редко-редко кто сумел бы вразумительно, ясно и отчетливо рассказать свою веру вопрошающему о ней. И это при всеобщей почти грамотности, при общедоступности дешевого книжного рынка, при всяких полезных книгоиздательствах! Невольно напрашивается смущающий вопрос: да что же в таких людях и христианского осталось? Даже по внешним-то приемам и обычаям иногда трудно узнать христианина. Ибо многие креститься не умеют как должно, отмахиваясь рукой вместо истового крестного знамения. Не знают православного обычая принятия благословения Божия от священника или архиерея, отвыкли и от этого. Следовательно, верующим сердцем не понимают истинного значения и силы крестного знамения, которым как Крестом Христовым демонов прогоняем от себя; не понимают и силы благословения священнического, которым благословение Божие призывается. Что же после всего этого говорить о духовной жизни, о благодати Божией и о прочих таинствах нашей веры спасительной?

-^-

5. Глубокая вера я чувствительная совесть у народа, мятущаяся яри недостатке пастырского руководства

На грустные думы может наводить такая картина действительности. И, однако, это было бы совсем несправедливо или преждевременно. Присмотревшись ближе и пристальнее к самой же действительности народной жизни, мы усмотрим глубокую и живую веру, тонкую нравственную чувствительность и совестливость такие, которых не найти и у испытавших Писание и книги о вере. Эта вера без слов светит от души русских людей там, где она нужна и где она проявляется. Это - у народных Святынь, при народных бедствиях, у Святых Таинств церковных, при таком духовном научении, которое душу захватывает и увлекает. Довольно посмотреть на такие проявления веры, даже только на лицо верующего народа, чтобы сказать, что вера в народе сильна, она живет в нем, она бьет ключом, когда это нужно и когда есть для того основание. Что влечет народ за сотни и тысячи верст пешего хождения к народным Святыням или к уединенным старцам подвижникам? Только одна святая и живая вера, а с нею и святая жажда духовного утешения и ободрения.

Наряду с этим монастырские духовники, да и умелые вдумчивые мирские священники с удивлением подмечают трогательную духовную чувствительность, строгую чуткость совести народной. На исповеди с такой аккуратностью и тонкостью рассказывают не только малейшие свои грехи, на которые обычно люди мира сего не обращают внимания, но и самые сокровенные свои помышления как основу греховной жизни. Это уже внутренняя духовная жизнь человека, его внутренняя борьба или то, что составляет главное делание строгих духовных подвижников, на то определивших себя. И все это народ православный проявляет среди сутолоки житейской; следовательно

- сколько трудной внутренней работы стоит ему это? Все это наблюдается на тех бесчисленных наших благочестивых паломниках, которые с котомками на плечах бывают в святых обителях, вместе с трудовыми грошами оставляя там и свои от совести раскрытые грехи. Это лучшие при всей своей внешней невзрачности русские люди, своим духовным и телесным трудом себя приносящие Богу в жертву живую, как бы от лица всей в корне благочестивой Русской Земли. Начиная с «хождения Даниила Заточника», от всей Земли Русской приносившего лампаду ко Святому Гробу, и до днесь русские богомольцы всегда душевно предстательствуют за всех православных соотечественников, в этом полагая и главную цель своего паломничества наряду со смирением своего духа таким трудом для Господа. Такова душа русского человека в своем основном существе. Она вся способна стоять перед Господом и для сего достойного предстояния Ему способна до самой тонкости испытать и очистить свою совесть, заглядывая во все сокровенные изгибы души, чтобы там не оставить ничего не освещенного светом благодати Божией, но все извести наружу и - как недостойное Бога - выбросить вон от себя.

И при всем том все чаще и чаще наблюдается уродливая, слепая исповедь в народе. Приходят на исповедь и буквально не знают, в чем им каяться. Очевидно, потребность покаяния, а следовательно, и внимательное отношение к своей душе в значительной степени помрачились и потеряли свою силу. Но, очевидно, и должного научения тому не было от кого следует, то есть от пастырей и от родителей. Следовательно, наряду с описанной выше тонкой духовной чувствительностью растут поколения такие, которые уже в достаточной степени искалечили свою душу рядом разных условий, погрузивших ее в достаточную грубость и сделавших ее мало чувствительной. Очевидно, в достаточной степени ослабело и то духовное руководство, под которым воспитывалась душа старинных русских людей, когда без совета и благословения отца духовного ничего не делалось, ког-

да к нему шли со своими и житейскими и тем более с душевными затруднениями и смущениями, когда Патерики, Прологи, Златоструи, Маргариты и подобная духовная литература были воспитателями народной совести после Святого Писания и Святых Отцов. Именно этим путем и создалась та культура духа, которая составляет отличительное и господствующее свойство народной русской души. Именно таким путем умягчалась душа человеческая, на страже которой ставилась бодренная совесть, делавшая всего человека бодрым на дела благие и подвиги благие.

Но это же все приходит в силу, хотя и не в желательном направлении, тогда, когда соприкасается с посторонним влиянием, обращающимся именно к душе человеческой. Таково влияние сектантской проповеди. Правда, в уродливой и опасной форме проявляется тогда духовное пробуждение человека в виде непомерной самодовольной и самоуверенной гордыни от сознания своей спасенности, оправданности и даже святости ради заслуг Христа. Но все-таки это опять заговорил уснувший было дух в человеке. И он первым делом своим поставляет свое исправление, свою исправность, чтобы и соответствовать тому идеалу святости, который в той или иной степени и виде предстал перед душой совращенного в сектантство. Правда, гордыня сектанта не дает ему возможности видеть не исключительно только малейшую соринку в глазу соседа, но и большое бревно в своем глазу; но все-таки перед сознанием человека встают запросы нравственные, требующие своего удовлетворения. В силу этих двух противоположных, но все-таки нравственных влияний душа сектанта, прежде спавшая в своих грехопадениях и пороках, и обращается на искания исправности в жизни, хотя бы и исключительно внешней, как более бросающейся в глаза. Для примера возьмем хотя бы пьяный вопрос. Никакие хозяйственные, медицинские и общественные соображения и основания не имеют в этом деле того значения, какое имеет пробуждение чисто нравственное. В то время как

гражданские попечительные комитеты о народной трезвости не имеют ровно никакого положительного значения, располагая и средствами, и деятелями, и всякими пособиями для насаждения трезвости, в это же время наши церковные общества и братства трезвости, при полном отсутствии средств и деятелей, кроме одного священника, не только возрастают и процветают, но они-то именно и отрезвляют тех, которых коснется отсюда нравственный призыв к трезвости духовной и телесной. Не расчет какой-либо на умеренное и разумное употребление спиртных напитков здесь проповедуется, а исключительно духовная бодрость человека, которая должна сопровождаться и телесной трезвостью его. Значит, и уснувшая душа просыпается, когда ее затронет бодрый нравственный призыв к чистоте и святости. То же самое и у сектантов, только в ином, как сказано, соображении. Призыв к обновлению и очищению прежде всего, а часто и исключительно только, сказывается в призыве к трезвости, которая обязательно требуется от сектанта и которой они погибельно для себя гордятся над православными, безразлично терпящими среди себя и пьяниц. Даже в этом требовании обязательной трезвости для сектанта как истинного, по их пониманию, евангельского духовного христианина, - и в этом очевидно несомненное искание души русского человека строгой определенности в душевном делании как поддержки себе в исправлении своей слабой души, для которой несвойственно такое низкое падение. Ищут люди этой определенности, этой ясности должной для христианина жизни, не найдя ее у освященных и на то поставленных пастырей, охотно поддаются первому сильному влиянию сектантскому, сумевшему определенно, ясно, решительно и душевно явить в доступном виде идеал должной жизни и непременной трезвости.

Итак, чувствительная к вопросам духа с тонкой совестью душа русского человека, оставленная сама себе без должного руководства, засыпает и грубеет; разбуженная же разнородными влияниями, не

найдя себе руководства и ободрения от поставленных именно и только на то церковных пастырей, легко подпадает под воздействие сектантское, находя в нем то, что все-таки ободряет, примиряет и воодушевляет способную к высоким переживаниям, но ослабевшую во грехе душу.

Вот то, о чем говорит мне наблюдаемая наша народная действительность в рассматриваемом отношении нашего пастырского душепопечительства. Действительность эта, как видно, полна противоречий. По существу она прекрасная почва для нашего пастырства. Но по являемым ее обнаружениям она полна болезней, неправильностей, заблуждений и погибели. Последнее все исключительно от недостатка или неумелости пастырского воздействия, чем в значительной степени обусловливается и сравнительный успех несвойственного смиренной русской душе гордого, как сам сатана, сектантства, исполненного высокомерного презрения к немощам православных, которые ими и признаются за неверующих язычников, еще только нуждающихся в крещении, почему господствующие среди сектантов и называются баптистами, в отличие от всех прочих, еще не крещенных по их учению и не оправданных, хотя бы они были и православными христианами.

6. Постепенность к Жизненность пастырских начинаний

О богослужении

Всякий из нас обычно на школьной скамье задается широкими и всеохватывающими планами - непременно перестроить всю жизнь, которая, как кажется, только и ждет таких великих преобразовате-

лей и только без их услуг она и плоха. Но мечты мечтами большей частью и остаются. Ибо их нужно совсем с другого конца исполнять. А именно: не нужно задаваться великими задачами, но к ним приближаться постепенно и совершенно обычным исполнением прямого и простого своего долга. Тогда, наверное, Богу содействующую преобразуется прежде всего личная жизнь самого высокого деятеля на ниве Христовой, а вместе с тем и именно ради того, наверное, с помощью Божией приведется направить к лучшему многое и в окружающей жизни. Без этого же главного условия все великие и широкие начинания останутся неосуществимыми мечтами, праздными затеями, конец которых - смех. Так и в данном случае. Всякий пастырь, близко принимающий к сердцу врученное ему священническое дело, скорбящий о неустройстве его, пусть постарается исполнять только лишь то, что ближе к нему, что просто и доступно, что проверено опытом многих прежних церковных работников, а лучше сказать -историей всей Христовой Церкви.

Прежде всего он должен сам для себя, а отсюда - и для всего своего священнического дела обратить святое внимание на наше церковное богослужение (эту таинственную область, исполненную назидания, умиления, восторга, поэзии, духовной красоты), низводящее незыблемый мир и духовную бодрость в сердца молящихся, но главнее всего - приводящее их в таинственное и действительное общение с Живым Богом, всякого, конечно, в свою меру веры и усердия. Это такая область, в которой христианин может истинно жить во Христе со всеми Святыми, восходить в этот духовный мир, как бы спускающийся к нам в виде тех икон и прочих святых изображений, которыми расписываются наши храмы (как жаль, что теперь роспись храмов и высокие многоярусные иконостасы отходят в область предания, заменяясь резьбой, позолотой, фигурами, колоннами и прочим). Но для этого таинственного восхождения христианина в храме к Богу пусть все и соответствует такой высокой цели. В храме

и вообще за богослужением все должно быть совершаемо с полным благоговением и стройной чинностью. Посему пусть прежде всего совершитель богослужения будет исполнен искреннего сознания своего предстояния пред Богом впереди всех молящихся и для их и своего душевного спасения. Ни спешности и небрежности, ни невнятности и холодности равнодушной и скучной, ни вычурности и манерности, как в действиях, так и в голосе, быть не должно. Это все будет профанацией святого дела, принижением его, оскорбительным для святого чувства. Все должно совершаться в присутствии Бога, нас к Себе приемлющего, и потому с должной и возможной по средствам торжественностью. Посему и пение должно быть чуждо всякой небрежности, но и чувственной и игривой светскости, которыми заполнилась было наша Церковь в виде отвратительных для сердечной молитвы концертов, которым не должно быть места в храме. Нет, пение должно быть молитвенным, для чего нет распевов лучших, чем распевы знаменные, греческие, болгарские, киевские, валаамские, как созданные не песенными и, может быть, безрелигиозными композиторами, а церковно-народным гением, как порождение молящегося духа народного. Затем, так как в богослужении все свято и исполнено высоких целей, то и выбрасывать это святое и пропускать, по меньшей мере, не благоговейно; и конечно, делается это без достаточного понимания и от лености и небрежности человеческой. Мало того: наше богослужение имеет всегда строго законченный и цельный характер. Посему всякое сокращение его бессмысленное есть нарушение этой цельности и стройности. Что сказали бы меломаны, любители театра, если бы выбросить из пьесы несколько отделений или даже строк? Так для понимающего весь строй богослужения совершенно недопустимо бессмысленное сокращение его. Теперь же дошло дело до того, что можно выслушать совершенно одинаковое богослужение и в Преображение, и в Успение: все характерное и существенное для всякого в отдельности из сих праздников выброшено, остались одни постоянные части богослужения, одинаково входящие в богослужение всякого праздника, то есть остался один остов богослужения без его характерного для праздника содержания.

Между тем наше богослужение во всей его целости может дать неиссякаемый источник и для научения народа, да оно и само будет научением и без проповеди. Посему всячески нужно стараться совершать богослужение не только в сельском храме, но и по поселкам, чтобы все имели возможность помолиться, а не отставать от богослужения и не заделываться в беспоповцев. Смотря по местным условиям, можно в одном поселке совершить с вечера бдение, а в селе с утра другое бдение и обедню. Вечером же съездить в другой поселок и совершить там вечерню или акафист с беседой. На неделе же случающиеся праздники тоже можно использовать для богослужения по поселкам. Конечно, все это нужно заблаговременно наметить, оповестить население, чтобы все знали и готовились. Конечно, не без хлопот это будет, и прежде всего по делу о подводе. Обычно говорят, что теперь крестьянин с расчетом и подводы не дает. Но этот-то самый расчет и заставит его дать подводу, только бы он увидел действительное старание для него батюшки, да и смысл и пользу от того для самого себя. Знаю случаи, когда так и было, что сначала крестьяне неохотно давали подводу и даже отказывали, но потом, увидавши для самих себя духовное утешение, никогда не отказывали и даже заранее спрашивали батюшку, когда подавать им подводу.

Затем поставить нужно за правило, чтобы привлекать к участию за богослужением и самих молящихся, как в чтении, так и в пении. Еще лучше, чтобы пение было общим. Это, конечно, затруднительно будет вначале, ибо прежде всего молящиеся от непривычки будут стесняться петь, будут и путать. Но всему учатся и ко всему привыкают. Так и в данном святом деле. Но когда привыкнут и войдут во вкус, а это непременно будет, то никогда уже не отстанут от церковного

пения. Народу общее пение весьма нравится, как об этом свидетельствуют все случаи заведения его. А дело это весьма простое. Руководить им может всякий, знающий простое пение, и пусть такой явится для народа лишь запевалой, конечно после предварительного объяснения этого дела и приглашения со стороны священника. Начинать нужно с простейших молитв и песнопений: Верую, Отче наш, Богородице, ектении и т.д., прибавляя по мере опыта. А потом можно будет приступить и к пению на гласы стихир. Таким путем и в жизнь пойдут церковные песнопения, в старину заполнявшие жизнь народную; и теперь они вытеснят собою все грязные расплодившиеся в народе песни мирские; научат и благоговению в самом поведении. А когда это дело разовьется и к народу привьется, тогда православные уже не пойдут на зазывные соблазны разных сектантов евангеликов и пашковцев. Им будет родным, дорогим и понятным и бодрящим душу свое православное богослужение. Эта великая сила в наших руках. Через богослужение истовое, торжественное, благоговейное воспитывалась в вере и в христианственности вся наша древняя Русь, когда школьное просвещение было слабо и условия жизни были далеко не содействовавшими просвещению. Кроме того, ведь все богослужение, весь чин его, все молитвы и песнопения его - это есть творение богомудрых людей, в молитве и духовном подвиге проводивших жизнь, Господу угодивших и душу свою набожную и богопреданную вложивших в эти свои творения. Значит, их святыми молитвами, их устами, вместе с их душами и молящиеся молятся в церкви за богослужением. А вместе с тем и самый Дух Божий сходит к душам так молящихся, как он был носившимся над молитвенниками Святыми. Таким же путем общенародного пения создастся и общая сосредоточенность в молитве, которой часто не бывает при пении платных певчих с их возможной безучастностью к распеваемому. Затем, таким порядком народ будет ближе вникать в смысл церковных песнопений и естественно заучит и самые молитвы, распевая их за другими, а особенно, если бы устроить пение с канонархом. И какое воодушевление тогда создается у всех молящихся! Подлинно им не захочется и уйти из храма, в котором они так воспевали дивного во Святых Бога и к Нему востекали своею душой. Тут же и дети привыкают петь вместе со взрослыми, а лучше, пожалуй, с них и начинать это дело. Пением непременно должны руководить диаконы и псаломщики. Никто из них не должен ничем отговариваться и тем более лениться. Не умеющих петь псаломщиков не должно быть, как невозможно представить не умеющего играть музыканта. Для сего и устраиваются по епархии краткосрочные для низших клириков курсы пения, чтобы на них могли подучиться и плохо поющие. Пение должно быть простое, особенно общенародное.

Пусть сам священник на богослужение, прежде всего, смотрит, как на свое собственное молитвенное дело, для него спасительное. Тогда он все сделает, чтобы исправить его благоплодно и воодушевленно и для молящихся. Тогда он сумеет и к пению расположить их, и ко всякому участию за богослужением. И тогда богослужение будет источником и средством освящения, и научения, и утешения, и ободрения.

7. Проповедь Евангелия Аизпи

Затем настоятельно нужно усилить дело проповеди. Конечно, лучше будет изустная проповедь. Особенно в деревнях это просто бы устроить, народ не требовательный, но жаждущий назидания. Пусть бы всякий священник говорил с молящимися совершенно безыскусственно, как пастырь и отец своих духовных чад, наставляя их на жизнь по вере, по Евангелию. Сначала это, конечно, будет трудно, но после первого опыта робость спадет, особенно если проповедник

поставит себе целью говорить как можно проще и душевнее, не задаваясь никакими чрезмерными планами. Если же это невозможно, пусть расскажет чужую проповедь, но прочитает внятно, слышно, выразительно, без вычурностей, с чувством и наглядностью. Содержанием проповеди должна быть не только нравственная жизнь, но и целая катехизация, наставление в христианских истинах и обрядах. Пусть это все будет предлагаемо проще, жизненнее, нагляднее, прочувственнее. Пусть священник поставит себе целью, чтобы пасомые его хоть приблизительно могли рассказать, как и во что они веруют, чтобы взрослые потом и детям это могли передать, научить их жить по-Божьему, научить молитвам. Ведь в старину так и было, что взрослые, научившись от батюшки, да от книг отеческих, да от грамотных людей, в этом и детей своих воспитывали и растили, с детства действительно воцерковляя их христианским научением и воспитанием. Стесняющиеся пастыри пусть для своего ободрения знают, что ведь никак не мудрые, сравнительно с ними, все сектантские начетчики -большей частью простые люди, они умеют назидать своих слушателей, воодушевить их любовью к Евангелию и отвлечь от Матери Церкви. Пусть священники приложат свое старание к этому делу. Для сего пусть обязательно читают Святую Библию - живое слово Божие. Там они найдут и источник воодушевления, и собственного умудрения, и назидания для слушателей судьбами управляющего всеми Промысла Божия, и противовес односторонним вычитываниям сектантским. Пусть чтение Библии, особенно Нового Завета, будет ежедневным благоговейным уроком, пусть оно будет беседой с Самим Богом.

Но не следует ограничиваться только проповедью за литургией. Нет, помня завет святого Апостола Павла святому Апостолу Тимофею (2 Тим. 4, 2), пусть всякий священник помнит, что ему нужно своих духовных чад умудрить во спасение, просветить светом Евангелия Христова, привести ко Христу и сказать ему: се аз и дети, ихже дал ми еси. Поэтому пусть он постарается и за другими богослужениями хоть краткое слово назидания от Евангелия предлагать молящимся, питать их душу хлебом Божиим. Кроме того, непременно нужны внебогослужебные чтения и беседы - в храме, в школе или в ином подходящем месте. Чтения эти нужно разнообразить и оживлять как содержанием их, так и самым ведением чтения. На них уместно и следует завести пение хоровое и общенародное. Тут будет и чтение от Божественного, и рассказ из жизни Святых или из истории поучительной. На сих чтениях удобно может исполняться и сама катехизация народа. Тут может быть и борьба с народным пьянством, и с вольномыслием, и с хулиганством и прочее. На чтениях таких пусть принимают участие не только члены причта, кто как может, но и учителя и учительницы, особенно церковных школ. Тут явятся пособницами и жены, и дети клириков и учителей. Тут и сами учащиеся дети у умелого устроителя чтений будут участвовать в чтениях. Такие чтения следует устраивать не только в селе при храме, но и в приходских деревнях, по очереди их посещая с такой целью, конечно, по вечерам, когда народ бывает свободен от работ. Там, где священник прилагает усердие к этому делу, там чтения привлекают живое внимание и участие прихожан. А это помимо прямого христианского просвещения принесет и косвенную пользу - отвлечет праздных людей от искушения разными соблазнами праздного провождения времени, особенно праздничного. Конечно, следует пожелать, чтобы окружные благочинные наблюдали за таким делом и малодеятельных подвигали на дело силой своего авторитета и полномочий, им данных.

Разумеется, пастырская ревность и благоговение перед своим высоким служением и ответственностью подскажут священнику и научат его не ограничиваться только указанными путями и средствами к научению пасомых. При всяком сообщении с прихожанами или отдельными из них, например при требоисправлениях на дому или в церкви, он найдет возможность и умение сделать соответствующее наставление или проверить степень христианской просвещенности и настроенности прихожан. А случаи браковенчаний и крещений дают возможность и тем более научить пасомых вере. Есть приходы, где собирающиеся быть кумовьями при крестинах или вступить в брак предварительно заявляются к священнику, такой и порядок заведен. И священник испытывает их в знании молитв и только после того ведет окончательный разговор о предстоящем важном деле в жизни. Пусть бы это было и сделалось обязательным правилом и порядком во всяком приходе. Это большую пользу духовную принесло бы приходскому делу. Пусть только помнит священник, что он духовный отец своих чад, чтобы заботиться о них, как о самых родных детях перед вверившим их ему Богом. Да всего и не перечислить, что может помочь священнику христиански устраивать приходскую жизнь. Например, обычно в деревнях между утреней и обедней причт совершает случившиеся требы, а народ не знает, куда ему употребить это время. Вот тут и хорошо бы вести чтения и беседы. Вместо занятых делом священноцерковнослужителей могли бы этим заняться учительствующие в школах, любители и семейные клириков, конечно под руководством священника. Местами так и бывает, где находится усердие и согласие у всех указанных лиц. На таких чтениях можно и Закону Божию всех учить, и на христианскую жизнь наставлять, и молитвы разучивать, разъяснять и распевать, и на современные веяния и запросы ответы давать, и просто хорошую книжку прочитать на досуге.

-^-

8. Содружество ревнителей веры в Жизни по вере

Но не следует довольствоваться всем вышесказанным. Непременно нужно проводить все это и в жизнь, чтобы она в разных отношениях и с разных сторон проникалась евангельскими начинаниями. Несомненно, во всяком приходе, даже в самом распропагандированном, найдется много таких, которые скучают и скорбят о всем нехорошем в жизни. Вот с них-то и пусть священник начнет дело церковной миссии. Пусть он соберет около себя таких ревнителей благочестия, христианского научения и книжного доброго чтения. Из них можно составить постепенно как бы миссионерский кружок или кружок ревнителей. Собирая их по временам вместе, беседовать о вере и жизни, читать Слово Божие и о Божественном, возбуждать в них самих ревность о том, чтобы и других привлечь к своему содружеству, научать их, как действовать на других и на кого именно, с какой стороны и что предлагать другим ко вниманию, чтобы возбудить жажду духовной жизни. Десять таких душ постепенно при усердии и умении приведут других десять, а затем придут за ними и сотни; наконец, за общим течением придут и все прихожане. Конечно, это не так будет скоро и легко, как написано в сих словах. Но на то мы, пастыри, и поставлены. Только не следует задаваться большими и быстрыми успехами непременно сразу и на всех подействовать; этого не было даже на примере нашего Первоархиерея Христа. А начавши с нескольких душ, как с малого зерна, с Божьей помощью и своим старанием пастырь возвратит и всех ко Христу - сознательно и деятельно жить перед Ним. По времени дело покажет - не следует ли в таком воодушевленном на добро содружестве сделать подразделения с определенными целями влиять на всю жизнь прихода с разных сторон. Например, старшие могут составить содружество или общество с целью бороться с непорядками в общественной жизни, с хулиганством и озорством, с шинкарством, воровством и тому подобным. Женщины пусть поставят себе сообща целью следить за добрым поведением детей и молодежи, общим советом и уговорами отводить мужчин от пьянства и т. п. Девицы пусть украшают и за чистотой наблюдают в церкви приходской, предпринимают разные работы на украшение храма, в пользу или помощь бедных и нуждающихся и т.п. Молодцы пусть составляют содружества для изучения Слова Божия, для чтения умных книг, для борьбы с пьянством, для взаимного укрепления в добром поведении с целью привлечь к тому и товарищей, для разумного и хорошего обзаведения сельского хозяйства и т.п. Жизнь и дело постепенно наметят и укажут цели частные; в жизни всегда одно цепляется за другое. Понятно, что в таком деле нужны руководители и вдохновители. Во главе всего дела стоит священник. А ближайшими пособниками ему и должны явиться как прочие клирики и их семейные, так и учительствующие в школах с их семейными, а равно и все образованные в приходе лица. Пусть, например, матушка встанет руководительницей всех крестьянских женщин, как образованная женщина. В прежние времена так и было, что матушка была первой советницей для всех прихожан; к ней прежде всего направлялись и с телесными болезнями, и с семейными начинаниями и дрязгами. Матушка для прихожан была действительно как мать родная. Ее авторитет был весьма высок. Да подражает прежней матушке и матушка нынешнего времени: теперь ее дело еще плодотворнее может быть, только бы она приложила старание к тому и любовь возгрела в себе к меньшей братии. Пусть она не чуждается крестьянства, не являет себя барыней, а будет проста, приветлива, доступна, внимательна. А образованность ее научит ее, чем она может быть полезна крестьянству темному. Или, например, как было бы полезно, если бы летом, когда все взрослые бывают на работе, а в деревне остаются одни дети да беспомощные старики, - если бы в это время поповны и поповичи взяли под свое покровительство беспризорных

детей, лишь к разным нехорошим привычкам пристращающихся на свободе, по чужим огородам лазящих, а иногда и пожары устраивающих. Таких-то детей и прибрать бы к рукам разумными развлечениями и играми, прогулками, рукоделием, ремеслом и т.п.; а малых, грудных детей, можно бы ухаживать и прямо, как в яслях, - тогда бы не было бы той ужасной смертности детской именно в летнюю пору от неприсмотра, от плохого питания и т.п. И опять всего и не перечесть, что можно завести при воодушевлении и усердии. А все это именно и посодействует возрождению приходской жизни, всех объединит в одну приходскую семью, из которой никому не захочется уходить куда-либо в сторону. Все это облагородит нравы, поднимет общее благосостояние деревни. А главное - проведет в самую жизнь начала церковности, заветы Евангелия, дух любви и взаимопомощи. И перед этой жизненной стеной рушатся все нападки вольномыслия, сектантства и прочего, враждебного Христу и Церкви; им не к

чему будет привязаться в приходской жизни, нечем будет заманить к

21

себе, когда в приходе все устраивается по Евангелию.

Все отъединяющиеся от Церкви общества прежде всего стремятся объединиться между собой и к себе привлечь других на почве благотворительности и взаимопомощи. Да это и естественно, ибо нужда бьет чувствительность всякого и заставляет идти к тем, кто может прийти на помощь. У русских сердце доброе и отзывчивое, но, к сожалению, все это часто проявляется вразброд и без толку. Сколько, например, бедная деревня раздаст нищим хлеба в виде милостыни - ломтей хлеба. Правда, нищие-то накормлены. Но иногда насто-ящие-то нуждающиеся остаются обойденными ради тунеядцев. По-

этому было бы ближе к делу и разумнее - устроить, например, мирскую избу или богадельню, где на общественные подаяния и содержались бы нищие. Сюда всякий охотно приносил бы от своих избытков, и богадельню недорого было бы и содержать. Она была бы мирской. Важно в данном случае то, что и обычная благотворительность будет сосредоточиваться около церкви и священник будет хозяином как всего церковного дела, так и этого. Так создадутся отдельные ячейки или гнезда и всей церковноприходской жизни. Так и вся жизнь устроится по заветам Евангелия, по-церковному. А ведь недостаток этого в нашей приходской жизни прежде всего и заставляет многих искать прибежища и утешения духовного на стороне; и идут люди к раскольникам, к сектантам и даже к освободителям, сплоченным между собой и воодушевленным, по крайней мере вначале, заботой о лучшем в том или другом отношении. Такому порядку и нужно противопоставить наш во многом лучший и превосходнейший порядок церковный - устроить жизнь по Евангелию.

10. Народная школа

Народная школа должна быть в самом серьезном внимании священника. Это катехизаторское училище в самом широком смысле. Здесь священник готовит будущих сознательных членов его приходской семьи. Здесь он полагает начало христианскому просвещению своих духовных чад. Здесь он может заложить в душу своих пасомых добрые начала жизни, добрые навыки навсегда. Так он и должен смотреть на школу, как на начальную и необходимую пособницу ему и Церкви Христовой. Умелым преподаванием, настойчивыми и отеческими напоминаниями, пастырскими беседами с детьми, умелым подбором книг и рассказов как для классного, так и для домашнего чтения, расположением детей читать Евангелие, жития Святых и подобное, - всем этим священник может приготовить из своих учеников сознательных и деятельных воодушевленных работников церковноприходской миссии. Как это сделать - трудно сказать; пастырская ревность и отеческое заботливое чутье научат пастыря, как это устроить благоплоднее. Один только совет надлежит помнить - не относиться к школьному делу чисто формально, холодно, только по обязанности. Нет, пусть это будет возгрето отеческой ответственностью перед Богом за вверенные души. Тогда из школы будут выходить и добрые ревностные христиане, сознательно и горячо верующие, и борцы за веру и Церковь против неверия, вольномыслия, раскола, сектантства, нетрезвости, хулиганства и прочего. Подметивши душевные способности некоторых из школьников, священник и сознательно может готовить из своих учеников умелых и начитанных миссионеров в приходе. А кроме того, все доброе из школы дети принесут домой и здесь могут явиться и живыми проводниками пастырских начинаний в народную жизнь. Через них священник может благотворно действовать на всю жизнь народную. Особенно это нужно сказать об ученицах - девочках. Женщины по природе своей больше склонны к религиозности. Тем более набожность разовьется в девочке, если умело и внимательно стараться воспитать ее в христианском духе. А она потом будет матерью семейства и сумеет по-христиански воспитать своих детей, с детства прививая им все христианские начала жизни. Особенно красноречиво свидетельствует о сем наша древнерусская жизнь, когда именно мать и была главной и почти единственной воспитательницей своих детей, ибо тогда не было современных учебных и воспитательных заведений. О том же свидетельствует и практика католического духовенства, которое усердно старается прежде всего забрать под свое влияние и руководство школьное дело. И через школу именно больше оно и ведет свою пропаганду католичества в нашем западном крае. Ибо ведь справедливо сказано: что посеешь с детства, то и пожнешь в жизни. Поэто-му-то и наши освободители так горячо ухватились за школьное дело и спешат забрать его в свои руки, стараясь отстранить духовенство. Осужден будет от Господа тот пастырь, который, забывая свой пастырский долг, окажется невнимателен к школьному делу, и еще более осудится, если по лености или намеренно опустит из своего прихода церковноприходскую школу - первую свою помощницу в пастырстве. Да, отцы и братие, душу свою всякому священнику нужно вкладывать в приходскую школу, чтобы с молодых лет не выпустить пасомых из своих рук, а, напротив, и их воспитать добрыми христианами и через них влиять на всю приходскую жизнь.

11. Библиотека, читальня ϊ вообще о печатном слове

Обычно клин клином и вышибается. Так и с врагами нашими следует бороться их же оружием. Обычно все враги Церкви действуют через печатное слово. Дешево распродается, а часто и вовсе бесплатно раздается всякая враждебная Церкви и вере литература. Так действуют как освободители, так и сектанты. Поэтому все меры нужно приложить к тому, чтобы заводить при церквах и школах доступные и интересные для народа библиотеки и читальни. Интерес к книге и вообще к печатному слову теперь весьма возбудился. Пусть только это печатное слово будет созидательным, а не разрушительным. А созидательная добрая литература теперь весьма богата. Небольшие средства на это всегда можно изыскать на месте - в церкви, у благодетелей, сбором с прихожан. А потом постепенно увеличивать состав библиотеки, выписывая такие прежде всего издания, которые отвечают на потребности времени и прихода и несомненно возбудят интерес у читателей и их слушателей. А возбудится этот интерес, тогда и средств прихожане не пожалеют, лишь бы прочитать занятную книжку. Конечно, трудно крестьянину дать на это деньгами, хотя и немного, а хлебом при сборе его он даст много больше; собранный хлеб можно продать и на вырученные деньги выписывать книги, журналы и прочие издания; таким же путем и вообще лучше и ближе к делу собирать средства и на прочие полезные заведения в приходе. Постепенно можно будет затем завести и читальню народную в школе, в сторожке или еще где-либо. Конечно, все это должно быть под наблюдением и попечением священника. Но при расширении дела найдутся и помощники даже из простых крестьян, которые с охотой, старанием и умением будут наблюдать - кто за библиотекой, кто за читальней, кто еще за чем-либо в таком же роде. Выдаваемые на прочтения книги, конечно, должны быть записаны в особую книгу, чтобы не пропадали и возвращались в целости и сохранности. Умело оборудованная библиотека, хотя бы и в малом своем составе, принесет великую пользу в деле всякого доброго просвещения в народе. Так исподволь, не задаваясь широкими планами, и следует ее заводить во всяком приходе. Наряду с этим следует обратить внимание самое высокое к раздаче и распродаже разных религиозно-нравственных листков. Известны по своей распространенности и народности листки: Троицкие, Почаевские, Воскресного дня, Кормчаго, Братские (Петроградского Миссионерного Совета) и другие. При московском книгоиздательстве «Верность» издаются очень маленькие и весьма дешевые книжечки. Вот такими дешевыми изданиями и можно пользоваться в деле. В церкви всегда найдется 3-5 рублей свободных, а с них можно купить 1-2 тысячи указанных изданий самого разнообразного содержания. Конечно, для раздачи народу этого количества недостаточно. Но и такие листки могут иметь влияние на весь приход и сделать большое дело, если священник умело и с разбором будет их давать при каких-либо важных случаях или после какой-либо беседы серьезной с отдельными прихожанами, прося их не-

пременно прочитать листок и другим. Известно, что заинтересовавшая прихожан книжка, листок, газета или журнал из рук в руки передаются по приходу и всех занимают. Так будет и в данном случае, если дать собеседнику именно то, что его ближе в данный момент касается, чтобы ответить ему на душевный его запрос. При такой раздаче и 1-2 тысячи листков разойдутся по всему приходу в течение года и принесут большую пользу. Пастырская ревность и умение научат священника, как проверить, читают ли и другим передают ли листки и книжки получившие их. Заинтересуются прихожане подобными изданиями - наверное, и покупать их будут. А тогда постепенно может составляться капитал и на расширение всего книжного дела: купить листок за 1 копейку - недорого, а при гуртовой выписке листков это составит уже значительную прибыль, и так дело постепенно разрастется, было бы старание. Местами, наверное, найдутся, хотя и не крупные, и жертвователи на это полезное дело. Наверное, не откажутся пожертвовать и крестьяне, конечно хлебом, который можно продать на деньги.

12. Борьба о пьянством

Общества трезвости

По нуждам нашего времени более, чем когда-либо, необходима настойчивая и разносторонняя борьба с ужасающим народным пьянством. Размеры и виды этого зла нашей страны всем известны, и сельским, и вообще пастырям Церкви более, чем кому-либо. Известны и наглядны все худые последствия этого горя и в семейной, и в народной жизни. И болезни, и расстройства семейной жизни, и бедность, и упадок хозяйства, и некультурность, и убийства, и драки, и скандалы - все это в значительной степени, если не почти исключительно, плод пьянства. Упадок благочестия, невоспитанность общая и религиозная у детей, неимение средств на самые неотложные просветительные и благотворительные или иные полезные общественные и личные дела - опять тоже от пьянства. Золотой человек и по характеру, и по работоспособности совершенно пропадает и погибает, делается невыносимым и нетерпимым для жизни, когда предается пьянству. И наоборот, не узнать человека, когда он бросает, хотя и с борьбой, этот свой бесовский недуг. Даже внешний вид его совершенно изменяется, не говоря уже о внутреннем его настроении. Такой воспрянувший духом трезвенник действительно приходит в себя, возвращается и к делу, и к Богу. Это он и сам сознает, и другие видят в нем. Это все прекрасно сознает и сам наш русский простой народ. При поездках по епархии приходилось встречать в этом отношении трогательные картины. Когда беседуешь с крестьянами о пьянстве, особенно на деревенских праздниках, то не только женщины, эти истинные страдалицы ради мужицкого пьянства, но сами мужчины горячо выкрикивали из толпы мольбы похлопотать, чтобы закрыли у них винную лавку, от которой они погибают ради своей слабости. Крестьяне одного селения представили мне свой общественный приговор, сполна всеми подписанный, о закрытии у них винной лавки. Подавали они приговор в прошлом году, пришел отказ на это. Они, однако, тотчас же на другой день по получении отказа снова составили приговор о том же. Народ сам сознает ужасный вред от пьянства, но глубоко сознает и слабость своего характера - устоять против близкого и заманчивого искушения. В этой своей беспомощности он ищет себе всякой помощи и поддержки на стороне. И наш пастырский долг - прийти к нему на помощь, взять в свои руки выношенное народным горем его желание бороться с пьянством. И там, где священник понимает и принимает это к сердцу, там начинается, сначала неуверенно и робко, а потом все смелее и бодрее, общество трезвости. Общества трезвости церковные - это истинные спасительные маяки среди нашей темной действительности. Прямой долг священников - взять в свои руки все более и более пробуждающееся в народе желание отрезвиться, встать во главе этого движения и около себя под покровом приходского храма объединить всех ищущих трезвости. Здесь необходим первый совет в данном деле: не записывать сразу на большие сроки. Ослабевшую волю нетрезвенника нужно постепенно укреплять и приводить в бодрость. Поэтому пусть сначала выдержит короткий, например месячный, срок трезвости; выдержавши, пусть записывается на новый срок, наконец, на более продолжительный, пока такой борьбой со своей привычкой постепенно не победит ее. Если он после такого краткого срока и не выдержит и непременно напьется ради слабости своей воли, то совесть его не так замучит, как замучила бы, если бы он среди длинного срока обещания не выдержал и запил. Тогда он от уныния счел бы себя совсем безнадежным и уже перестал бы и думать о трезвости. А бывают случаи, что не выдержавшие продолжительного срока и мучимые своей совестью от отчаяния прямо готовы в петлю. Да, великую силу имеет молитва и обещание молитвенное перед Господом Богом. Эта сила превосходно выше всяких хороших разговоров о трезвости и о вреде пьянства и алкоголя. Весьма ободряющее значение имеет и самое имя «Общество трезвости»: значит, отрезвляющийся не один, а в многолюдном обществе, у которого и беда, и добрая цель одна и та же. Постепенно создается бодрящее воодушевление в «Обществе», число членов прибывает, это еще большую бодрость придает всем. Общее воодушевление сейчас же вызывает к жизни и на дело всевозможные добрые начинания для укрепления начал трезвости, для взаимной поддержки на начатом добром и трудном пути, а вместе и как проявление пробуждающейся правильной жизнедеятельности. Находится и помещение для собраний «Общества», и дело, вместе с

ростом «Общества» расширяющееся, заводятся чтения, туманные картины, библиотека, читальня, книжная торговля, школа для христианского воспитания и обучения детей, между прочим и в началах трезвости, воскресная школа для взрослых, мастерские для трезвенников, встающих на ноги, открываются приюты, богадельни, больницы, лечебницы, для взаимного утешения и ободрения устраиваются богомоления, крестные ходы, поездки и путешествия по святым местам, деятельное участие в богослужении и т.д. и т.п., смотря по составу трезвенников и по местным и временным условиям. Ведь с ничего началось и Петроградское Александро-Невское Общество трезвости, а теперь это - великое дело. Радостно и ободрительно смотреть и на добрый и сравнительно быстрый рост и развитие и Новгородского Иоанно-Предтеченского Общества трезвости под руководством усердного о. Александра Ваученского. Отцы и братие! Возьмемся все за это неотложное и доброе дело трезвости. Пусть всякий священник, конечно прежде всего сам, являя пример трезвости и борясь с этой слабостью, если сам ее имеет, - пусть всякий священник в своем приходе начинает дело трезвости, подражая другим, сначала в самых скромных размерах, но без робости и не падая духом при возможных незадачах и неуспехе: терпение и труд все перетрут. Пять или десять трезвенников в приходе, при их и священника усердии и сочувствии горю других, привлекут и десятки, а потом и сотни, а сотни составят тысячи и миллионы. И общим воодушевлением и трудом, общей борьбой убит будет зеленый отвратительный погибельный змий, расползшийся по лицу Земли Русской. Для дела поставляйте и себя, и всех отрезвляющихся перед Господом Богом с молитвенным обещанием пред Ним и с прошением о Его помощи. И Бог сделает Свое, видя наше к Нему моление, наше на Него упование. И возродится наша родная жизнь и процветет яко крин в поле, и свет велий узрят многие, совсем было погибавшие от пьянства. Итак, из любви к Отечеству, с Божиею помощью дружно на врага сего поспешим, в поход против пьянства. С этой стороны непременно следует обратить внимание и на детей, еще на школьной скамье всячески воспитывая их в сознательном отвращении к вину, чтобы они и в жизнь выходили трезвенниками и борцами за трезвость.

13. Народные йогомоления н паломничества

По поводу борьбы с пьянством заговорил я о народных богомолениях. Это вопрос весьма важный. Влияние на народ таких народных торжественных богомолений весьма велико и несомненно. Особенно, если такие богомоления устраиваются вовремя, с предварительной подготовкой, с личным воодушевлением священника. Нужно пользоваться всяким удобным случаем, чтобы вызвать народ на это. Засуха, ненастье затяжное, мор скота, червь напал на хлеб и т.п. - все это дает священнику повод обратиться к душе своих прихожан, чтобы возбудить в них дух сокрушения, искание Божьего заступления, желание молиться Ему и его Угодникам. Концом этого и будет нарочитое богомоление, поднятие икон в деревне, крестный ход вокруг села или на поле и т.п. Тут и место проповеди, и общенародному пению, и обещание на трезвость, и усердие на общее доброе дело и т.п.! Вовремя устроенное, все это будет иметь весьма важное значение и надолго сохранится с благоговением в народной памяти. Такое же значение имеют и путешествия по святым местам. Издревле это было весьма воспитывающим средством на Святой Руси. К народным святыням нес наш народ и горе, и радость. У народных же святынь он заполучал и выносил в жизнь все высокое и святое. Хорошо известно, с каким благоговением хранит набожный человек вынесенную из святой обители икону, крестик, листок, книжечку, расписанную ложку деревянную, даже камешек с реки или источника. А с каким благоговением и набожностью вспоминает он все, что слышал

и видел там хорошего, какое слово сказал ему духовник или какой-либо отец из братии, даже гостинник монастырский. Это все и нужно использовать священнику в пастырском деле. Как бы было хорошо устраивать общенародные, конечно из усердствующих только, путешествия к местным святыням. Как бы хорошо привлечь и увлечь на это и школьников. Прочитайте у покойного народного труженика С. А. Рачинского описание паломничества его со школьниками к преподобному Нилу Столбенскому. Без сердечного волнения нельзя читать эти дивные строки. А как дорого было это паломничество для детских душ, и сказать нельзя. Выбрать бы заранее удобное и свободное от полевых работ время, собраться всем усердствующим в церковь, помолиться и идти вместе в обитель к Угоднику или к Владычице. На дорогу запастись книжками, житиями, рассказами, а если можно, то живыми из прихожан же рассказчиками. По дороге знакомить с достопримечательностями, с историей из народной жизни и т.п. И время, и трудная дальняя дорога покажутся незаметными, веселыми и легкими. А в попутных церквях и часовнях останавливаться и устраивать богомоления вместе с местными жителями, делиться впечатлениями, привлекать их к своему делу. Да ведь это богатейшее дело по своим жизненно-христианским последствиям. Припоминаю, как новгородские трезвенники уже несколько лет подряд в день Вознесения Господня совершали крестный ход за десять верст к преподобному Савве Вишерскому. А летом 1909 года на двух пароходах устроили паломничество в г. Старую Руссу. Все это с молитвой, с пением, с назиданием. Это такое сильное впечатление на всех участников производит, что крестный ход с каждым годом привлекает все больше богомольцев, несмотря на то, что этот молитвенный день начинается обедней в 5 часов утра в городе и оканчивается возвращением в город около 5 часов вечера после обедни и крестного хода в Саввином монастыре. А паломничество новгородских трезвенников в г.Старую Руссу подняло на таковое же паломничество к новгородским

святыням старорусских трезвенников, и тоже на двух пароходах. Все такие народные паломничества и экскурсии поначалу как будто трудно устраивать; а потом первый же опыт научит многому, и дело наладится прекрасно. Припоминается мне наблюдение японской жизни. Там это дело весьма развито в народе даже самом простом. Кончились полевые работы у крестьян, и поднимается деревня в путь из разных концов Японии. Путешествуют и одиночно, но больше партиями для удобства и дешевизны. И крестьяне, и крестьянки, и старые, и малые посетят все достопримечательности в том или другом городе или округе страны, побывают у всех своих заветных языческих мест и храмов, все высмотрят, все заметят, чему можно поучиться у других, и домой возвращаются довольные путешествием, богатые воспоминаниями и впечатлениями, приносят с собой или редкости, или полезные вещи и т.п. И от этого, между прочим, самая жизнь деревни японской возвышается и улучшается. Не хуже же мы и не беднее духовными дарованиями, чем японцы. Напротив, скажу по истинной правде на основании своих наблюдений не только над японцами, но и над другими народами: наш русский народ весьма богато одарен, способен на все высокое и доброе, и при случае все это проявляется так богато, как ни у кого. Но беда наша в том, что на все это богатство природы народной мы не обращаем внимания, не пускаем все это в дело, действуем вразброд без определенных планов и намерений. Итак, со вниманием и усердно возьмемся за это дело и увидим богатый плод от того. Так и религиозное чувство возбудим и поднимем, и с народными святыми познакомим и сродним, и родную историю приблизим к народной душе, и общее благосостояние народной жизни поднимем, и от многого праздного и дурного отвлечем, и вообще в жизнь вложим серьезность и сознательность. Не могу без волнения представить эту величественную картину воодушевленных народных паломничеств при разумном руководстве священника или еще кого-либо понимающего и усердствующего.

14. Приходские праздники

По однохарактерности дела нельзя обойти и еще одного предмета. Есть у духовенства старинный обычай приезжать друг к другу на праздник сельский. Обыкновенно это делается только лишь для праздничного развлечения среди однообразной деревенской жизни. Вот этим обычаем и хорошо бы воспользоваться для дела церковного. Хорошо бы причтам соседних церквей при возможности приезжать на сельский праздник, чтобы принять участие в праздничном богослужении, в крестном ходе, в проповеди собирающемуся во множестве народу. В некоторые праздники в соседних селах и богослужения не бывает, так что причты свободны; а когда бывает неотложное богослужение, то можно приезжать к концу богослужения. Для народа такое общение соборного духовенства в молитве весьма важно. Польза от этого усугубится еще проповедничеством съехавшихся священников. В юго-западном крае борьба с воинствующим католичеством научила духовенство весьма усердно пользоваться этим средством. Там даже нарочно приглашают известных проповедников и усердно утешают во множестве собирающийся народ и богослужением, и проповедью, и раздачей листков, и дешевой продажей книг и брошюр. Тогда, наверное, и народ не будет так пьянственно проводить сельские праздники, как это в обычае. Конечно, духовенство само должно показывать пример в этом отношении. А потом после богослужения всем съехавшимся и открыть бы пастырское совещание о всех недоуменных или интересных вопросах пастырской жизни и деятельности. Тут многое можно решить и наметить общим советом в самой непосредственной братской беседе. Например, жалуются теперь часто, что многие из прихожан редко ходят в церковь или и совсем не ходят, многие давно не исповедуются и т.п. А между тем 80-е правило VI Вселенского Собора гласит: «аще кто епископ, или пресвитер, или диакон, или кто-либо из сопричисленных к клиру, или мирянин, не имея никакой настоятельной нужды или препятствия, которым надолго был бы устранен от своея церкви, но пребывая во граде, в три воскресные дни в продолжение трех седмиц не приидет в церковное собрание, то клирик да будет извержен из клира, а мирянин да будет удален от общения». Вот на подобных пастырских собраниях и обсудить бы это дело. Тут сопастыри порассказали бы о своем опыте в таких случаях, что они со своей стороны предпринимали и как поступали. Тогда и другие увидели бы, что, может быть, часто такая неисправность прихожан бывает и от самого пастыря, от того, что он в свое время со своей стороны ничего не сделал для уврачевания и для исправления греха. Тут обсудили бы и вопрос об отпадающих от Церкви или в сектантство, или в раскол, или в вольномыслие. Изыскали бы один за другим и согласные меры для таких случаев. Тут одобрили и воодушевили бы на дело друг друга. Конечно, об этом писать легче, чем завести и устроить подобное. Но опять повторяю: без труда и никакое дело не заводится. А теперь время не такое, чтобы нам всем пастырям сидеть сложа руки или рассчитывать на миссионеров приезжих. Миссионеру не угоняться по всем селам и деревням, да настроения и движений в приходе он никогда и не узнает при своих временных наездах. Поэтому всякому священнику нужно быть на страже своего приходского дела, чтобы какой-либо волк не похитил хотя одну из его овец. А миссионер будет только пособником и руководителем в миссионерском и вообще приходском деле, когда сил приходского священника недостаточно. Поэтому-то и нужно всем пастырям и самостоятельно, и сообща изыскивать все, что только может помочь пастырствованию. Как на одно из таких средств я и указываю теперь в виде пастырских собраний по поводу сельских праздников. В некоторых местах это уже и заведено. На таких собраниях выяснится вопрос и о библиотеке с читальней, и о том, какие книги и руководства нужны для борьбы с современными веяниями и движениями в народной жизни, какие издания действительно полезными оказались и на деле и т.п. Это понятно само собой. Я напоминаю об этом только для того, чтобы возбудить у кого-либо, а если Бог поможет, то и у всех пастырей желание воспользоваться таким совершенно обыденным делом и использовать его для Церкви, для пастырства, для исправления разных недочетов. Даже все, что доселе я изложил в данных письмах, и это все может быть с пользой всесторонне рассмотрено на таких пастырских собраниях, на которых выяснится, что много уже и на деле оправдалось, а многое нужно заводить несколько иначе и т.п. Такое же значение могут иметь и наши монастырские праздники.

15. Нынешни соблазн о видимости сектантского благочестия

Конечно, не обрисовать всего, что нужно и полезно для приходской жизни, для успеха в ней веры Христовой. Ибо это все необъем-лемо силами человеческими, как дело духа Божия, разнообразно и многосторонне. Но этой цели я и не имею в виду. Мое намерение -поделиться с пастырями Церкви Божией всем, что приходит на сердце как необходимое и многополезное по настоящему времени. Одно только всегда имею в виду и желаю всем другим вложить в сердце: нужно нам, отцы и братие, стоять впереди народа, чтобы руководить им, чтобы иметь в своем влиянии, чтобы не забрали его в свою власть враги Церкви и Христа, чтобы нам за это не быть в тяжком ответе перед Богом и перед людьми в истории. После бурного периода всяких переворотов теперь народ сильно ищет определенности, уравновешенности, ясного пути жизни, средств к разумному человеческому существованию на земле перед Богом. И находятся учителя, которые так или иначе уже вместо нас отвечают на народные запро-

сы. И смотрите, многие достойные сожаления православные, омытые Пречистой Кровью Христовой, идут в погибель, прикрытую евангельской будто бы видимостью. Так и над нами исполняется грозное слово Господне к народу Израильскому: два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды (Иер. 2, 13). А ведь эти-то водоемы имеют библейскую видимость. Ведь в сектантство соблазняют будто бы на основании Св. Библии - Слова Божия. А между тем у всякого ли пастыря и Библия-то есть? Вот и рассуди всякий сам со своею перед Богом совестью: не будешь ли ты виновен, что у тебя разумные овцы стада Христова ослабевают в благочестии, теряют веру, предаются пьянству, распутству, душегубству, уловляются в раскол и секту и т.п.? Сделал ли ты со своей стороны все, что нужно? Даже, узнал ли у других, что нужно для дела и что уже некоторым помогло даже и от-падших возвратить в Церковь? Уверен по себе, что никто не скажет, что он все со своей стороны сделал. А если так, то и будь внимателен и ищи случая воодушевиться на пастырство, умудриться в пастырст-вовании, найти совет и указание у более опытных людей, приложи все это к делу.

16. Свящешик-мшонер

Да не речет опять кто-либо после всего сказанного, что это все составляет преимущественно дело особых миссионеров. Нет, помимо того, что это было бы и на деле вовсе не осуществимо, так как миссионеры, как их много не будь, только наезжие и случайные для прихода люди. Если пастырство и по существу есть апостольство, то это следует сказать теперь более, чем когда-либо прежде, исключая времена начала веры в каждом народе. Теперь новое язычество в раз-

ных самых благовидных и культурных формах посягает на самые основы веры в Христа Спаса. Оно стремится заменить собою христианскую закваску жизни христианских народов. Для сего оно с особым расчетом покровительствует временно всякому иному исповеданию, всякому сектантству, всякой иной вере, только бы в России развалить господствующее Православие, а во Франции господствующее католичество, в уверенности, что после того ему со всеми иными верованиями и толками и считаться уже не придется: они сами исчезнут в своей внутренней бессмыслице. А посему и пастырям Церкви надлежит принять это к сведению и возложить на себя церковное послушание миссионерствования среди современных условий жизни в христианской стране. Поэтому нельзя благодушно выжидать, что приедет миссионер и своими беседами всех уговорит остаться в Православии. Нет, пусть всякий священник на месте сам постарается все прежде сделать для христианского просвещения пасомых, для наставления их на жизнь по Евангелию, для уврачевания ослабевших в исполнении христианского долга, для вразумления смущаемых и уклоняющихся от Церкви, а следовательно, и от Христа Жиз-нодавца. По истинной правде не должно бы быть существующего теперь такого порядка, что епархиальное начальство представляет к приходскому священнику на увещание заявивших о своем намерении уйти из Церкви в раскол или сектантство. Нет, пастырь сам должен знать всякую свою овцу, все меры принять и других прихожан привлечь к тому, чтобы смущаемые не уклонились от двора Христова. И только уже действительно, когда все его личные старания исчерпаны и оказались недостаточными, тогда просить помощи миссионера и епархиального начальства. Например, в случаях отпадения в раскол обычно говорят, что отпадают не православные, а те, что только числились в Церкви, а сами были раскольниками. Но что же доселе со своей стороны сделал для таких слабых священник? Какие со своей стороны принимал меры, чтобы такие люди не уклоня-

лись от посещения богослужения, от исповеди и Причастия? Почему он доселе ни словом не сообщил епархиальному начальству о таком непорядке в его приходе как о скорби своей пастырской? Конечно, отписаться на бумаге можно, но будет ли это по правде? Тем более не должно быть таких случаев, чтобы приезжий миссионер докладывал священнику, что у него в приходе появился сектант и смущает других. Нет, священник должен бодро следить за настроением в своем приходе и делать все, что есть в его силах и распоряжении для сохранения овец стада от волков, губящих их. А с недоумениями своими, или за советом, или с сообщениями о непорядках или начавшемся новом движении в приходе пусть всякий священник спешит сообщить руководителям епархиальной миссии, чтобы получить от них указание и помощь. Только после того все спокойно предавать в руки Божии. Предавать же в руки Божии самому, мало соработничая Христу, нельзя, не извинительно, не разумно. Только егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы; яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк. 17, 10).

17. Различные обнаружения церковности в деревне н в городе

Все доселе мною высказанное, разумеется, в своем виде выполнимо в деревне и в своем виде приложимо к городу. Пастырская осмотрительность подскажет городскому священнику, что и как можно осуществить в городских или посадских условиях жизни. Важно, чтобы приходской священник был во главе и впереди своей паствы, чтобы она не отделялась, не удалялась от него не только в своих прегрешениях, но даже и в самых лучших своих начинаниях. Пусть и городской пастырь явится хозяином и руководителем всей христианской жизни своей паствы. Нарочитую в этом отношении деятельность и

он должен начинать, прежде всего, с тех христиан, которые не по имени таковы, которые сами льнут ко всему набожному и ищут, как бы лучше осуществить в своей жизни заветы Евангелия. С них, их объединения около приходского храма пусть и начинает он упорядочение и украшение богослужения и храма, благотворительность, трезвость и т.д. Пусть вначале это будет малая лишь дружина, но под руководством усердного и боящегося Бога пастыря и эта малая дружина сумеет воодушевить других, возвратить к Церкви и тех, которые уже почти или совсем отпали от нее. Важно, прежде всего, то, чтобы ярко и высоко была поставлена цель для дела, это - приведение всех в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4, 13), чтобы сие мудрствова-лось во всех, еже и во Христе Иисусе, так, чтобы Бог был действуяй в христианах, и еже хотети, и еже деяти о благоволении (Флп. 2, 5, 13), да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое уготован (2 Тим. 3, 17), чтобы исполнялось над всяким христианином слово Святого Апостола Иоанна Богослова: и вы помазание имате от Святаго и весте вся (1 Ин. 2, 20). Пусть в сердце всякого христианина нетленными буквами будут написаны следующие высокие слова Святого Апостола Павла: Христос же за всех умре, да живущии не к тому себе живут, но умершему за них и воскресшему. Темже и мы отныне ни единаго вемы по плоти; аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем. Темже аще кто во Христе, нова тварь; древняя мимоидоша, се быша вся нова. Всяческая же от Бога, примирившаго нас Себе Иисус Христом и давшаго нам служение примирения; зане Бог бе во Христе мир примиряя Себе, не вменяя им согрешений их и положив в нас слово примирения. По Христе убо молим, яко Богу моля-щу нами, молим по Христе: примиритеся с Богом. Не ведевшаго бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем (2 Кор. 5, 15-21). Пусть эти же слова святого Апостола Павла будут путеводной звездой и для самого пастыря, проходящего именно служение примирения людей с Богом, приведения снова всех к Богу, всех отпадших от Него, еда ка-

ко даст им Бог покаяние в разум истины, и возникнут от диаволския сети, живи уловлени от него в свою его волю (2 Тим. 2, 25-26).

18. Евангелие Христово цолЖно быть закваской всей Жвзш по нему

Как видим, по существу своему церковная жизнь совершенно противоположна жизни мира. Как церковная жизнь, так и церковная деятельность есть строение духовного царства совести и правды. В тех же самых условиях, в которых проходит вся жизнь мирская, по завету Христа Спаса нужно устраивать порядки царства чистоты, любви и праведности высокой. И Сам Он - Господь наш и Учитель - среди мира жил и действовал и Свое Царство Божие уподоблял закваске, вложенной в смешение муки с водой. Так и должно быть, чтобы начала жизни по духу Евангелия заквасили все смешения жизни человеческой, претворивши ее из богопротивной в богопреданную. Недостатком именно этого часто объясняется и нарождение разных сект. Начало их всегда почти полагают люди, ищущие именно религии совести, то есть веры, оправдываемой в жизни верующих. Правда, потом это протестующее против сложившегося уклада настроение почти всегда сбивается с дороги и вырождается в полное сектантство. Но все-таки вина того есть и в сокрытии под спудом света, светло сияющего в жизни Церкви и в отдельных высоких носителях Духа Христова. Так свеча остается под спудом, а ходящие в темноте естественно бранят хозяев за сокрытие света и как бы ненависть к нему. И откроем эту свечу, поставим ее на высоком свещнице, да светит всем, иже в храмине Дома Божия суть (Мф. 5, 15). Пусть свет Христов просвещает всякого человека, грядущего в мир, всякий уголок и отрасль жизни этого мира. Пусть учители Царствия Божия проникают во все области именно как носители духа Евангельского,

чуждого обычно-житейского духа. Тогда внешнее все будет управляться внутренним, не внешним каким-либо правом, а внутренней правдой, которую нельзя обойти, как обходят всякое внешнее право, когда то бывает нужно. Делом следует явить всему внешнему для Церкви миру, что все чаяния и искания лучших людей мира сего - искания правды жизни исполнимы только в Церкви, как носительнице вверенной ей от Христа жизни новой евангельской. Пусть на самом церковном деле, охватившем силой своей все отправления жизни мира, пусть на этом все увидят, что искомое ими есть именно у нас -в евангельском духе чистоты, любви и правды, что, попросту говоря, они ищут на стороне, как идеального и высокого, тех самых рукавиц, которые у нас и у них за поясом, ибо все то доброе, что влекло их по дебрям неведомых исканий, к сожалению часто доводя их до ненормальностей, они могли бы получить от Церкви, от христианства, от Евангелия, которое не желает допустить, чтобы могло существовать что-либо из созданного Богом доброго, не находящегося у Него; все, еже дает Мне Отец, ко Мне приидет (Ин. 6, 37).

19. Оцерковление кизп во всех ее отправлениях

Поэтому-то, опять повторяю, теперь священство есть вместе с тем и апостольство. Теперь пастырю настоит долг не только поддерживать ревность о душевном спасении в пасомых, но и внедрять таковую в сердца и многих христиан вместо прежнего окаменения. Он обязан на деле, в самой жизни, воцерковить тех, которые отмещутся от Христа часто по полному неведению Его, ими же всюду искомого. Из таковых современный пастырь обязан приобретать новых деятельных сынов Христу, сея в их сердца семя евангельского учения. Понятно, что для этого требуется много труда и высокие полномо-

чия. Поэтому-то святой Апостол Павел даже своему ученику святому Апостолу Тимофею настоятельно воспоминает: возгревати дар Божий, живущий в нем возложением руку его - Павла (2 Тим. 1, 6). Да возгрева-ет и всякий пастырь Церкви сей дар благодати священничества, молитвенно в смирении поставляя себя пред Первоархиереем Христом. Пусть и его, как Моисея голос из тернового куста некогда, сознание и чувствование неотложно от Бога возложенной и им добровольно воспринятой обязанности пасти Церковь Господа и Бога (Деян. 20, 28) подвигнет бороться с целой вселенной, в слепоте восстающей на своего Создателя и Вседержителя. Вместе с тем, пастырь Церкви пусть смиренно сознает себя лишь ратником, воином великого воинства, одним из многих носителей и выразителей не своей, но Божией силы, победоносно исполняющей чрез неодолимую адовыми вратами Церковь спасительные предначертания Божественного Промысла - домостроительства спасения. Ходя и работая в этом настроении, пусть пастырь Церкви пребывает бодрым, уверенный, что и после его кончины не перестанет действовать та сила, одним из носителей которой и он является во времени, - сила Церкви с живущим в ней Христом, по неложному Его обетованию в Евангелии. Овец Моих, сказал Господь в Евангелии, не восхитит никтоже от руки Моея. Отец Мой, Иже даде Мне, болий всех есть, и никтоже может восхи-тити их от руки Отца Моего (Ин. 10, 28-29). Пусть во имя Христово и пастырь пребывает уверенным, что стадо, пасомое и охраняемое им от врагов, есть стадо не его собственное, но то же стадо Христово, которое в Нем и в Отце Его имеет свою охрану и чрез то дает и земному пастырю дерзновенную надежду на победоносный исход духовной борьбы. Это-то именно и делает способным пастыря Церкви спострадать и сраспинаться своей пастве. Ибо как у отдельного христианина, так и у всего общества церковного одна забота и цель - это духовное постепенное возрождение в одном цельном и вполне определенном настроении, вмещающем в себя всю сущность евангельского закона. С положительной стороны это есть постепенно проясняющееся предвкушение Царства Небесного - общения с Богом и ближними в любви, ибо Царствие Божие есть праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14, 17). А с отрицательной стороны жизнь христианского подвижника есть скорбь о своей греховности, борьба с нею и постепенная духовная победа над ней. Вот в этом великом и неустанном деле пастырь Церкви и является состраждущим своей пастве, сраспинающимся ей против греха во имя Христово, ибо духовное возрождение, как и телесное рождение, болезненно и трудно. В этом задача его пастырской деятельности, для этого он нужен пастве и всякому отдельному христианину, уподобляясь великому святому Апостолу Павлу, сказавшему своим ученикам: дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос (Гал. 4, 19).

20. Благодатная почва для Евангелия в gjxe русского народа

Для такого пастырствования в нашей Русской Православной стране почва более благодатная, чем где-либо. Природная глубокая богобоязливость Русского народа, его покорность Божественному Промышлению как самому действительному закону жизни, его скромность и смиренномудрие, чуждое всякого высокомерия, внушаемого со стороны, его несравненная горячая жажда веры и духовного набожного утешения, его умилительное искание подвига и труда Господа ради и чтобы «душеньку спасти», его жалостливость к несчастным, забывающая личные невзгоды и трудности жизни, его задушевность в общении со всяким и чужим человеком, как с родным братом, именно от утонченного сознания святого братства всех во Христе, его богомольность и духовное сокрушение сердечное - все

это такое богатство, которое само бросается в глаза всякому непредубежденному наблюдателю. Это-то духовное наше богатство и надлежит нам изнести блистательно на свет Божий, чтобы не воспользовались им другие. Недаром лучшие люди и лучшие писатели заграницы с упованием засматриваются на русский народ, от него именно ожидая проявления жизненного света Христова во всей его светлости, давно уже утраченного инославными народами, идущими, так сказать, лишь по трафарету христианства, силы же его не имеющими и не могущими найти снова (2 Тим. 3, 5). Да, без вредной гордости, но с радостным и твердым упованием мы можем и должны сказать, что обладаем истинным светом жизни, который есть чистая, непорочная наша Святая Православная вера Христова как Евангелие Царствия. Припоминается по этому поводу рассказ в сочинениях Преосвященного Харьковского архиепископа Антония: «Мы стояли с католическим ксендзом невдали от одного знаменитого южнорусского монастыря; гудел тысячепудовый колокол, и пестрая тысячная разнокалиберная толпа представителей всей сотни русских губерний дружно потянулась из гостиниц в прекрасный собор на вершину живописнейшей горы. Мы говорили что-то о польском вопросе, причем ксендз, вопреки обычаю, разоткровенничался в своих суждениях о России. «Ну посмотрите, посмотрите! - вскричал он, указывая на открывшуюся грандиозную картину. - Если бы да нам эти лавры и соборы, что имеют дурни-москали, то мы взяли бы всю вашу Русь и увели бы, как Моисей Израиля, куда бы только захотели. Мы бы унесли ее на небо, как на орлиных крыльях, а вы сидите сложа руки, как сидели прежде, и будете сидеть, пока штунда и раскол не оберет вас до последнего человека». (2-й том, с. 414-415) Да, стоит над чем задуматься по поводу приведенных слов постороннего нам наблюдателя. И эту воистину Святую Русь уже не расхищают ли на наших глазах всякие в овечьей шкуре, прикидывающиеся носителями евангельского духа, силы же его отметшиеся? Восстанем на них силой этого самого Евангелия Христова и поведем ко Христу Спасу наш народ верующий, богопреданный и любящий Христа Иисуса Сладчайшего.

Помните, отцы и братие, что как прошло и исчезло религиозное смятение последних лет, заменившись сильным религиозным воодушевлением народным за самое последнее время на наших глазах, так по времени уляжется и оно, это религиозное воодушевление, и уляжется в спокойную жизнь. Тогда в жизни самой будет проявляться то, что нажили люди за время особенно повышенного их духовного состояния. Вот тогда-то, при более спокойном течении религиозной жизни, пусть народ наш окажется в Церкви Святой Православной, как уже насыщенный именно нами, служителями ее от Христовой непорочной веры Евангельской. Пусть они, как подобает здоровому уравновешенному человеку, пьют воду чистую и живую из водоемов неразбитых - от Церкви Святой, как привыкшие от нее лишь получать себе всякое назидание и руководство. Пусть они не окажутся тогда в числе отделяющихся от Церкви сектантов, именующих себя евангеликами, а появившихся всего только полусотню лет тому назад. Пусть ради нашего невнимания и неответа на их душевные теперь запросы, пусть тогда они не окажутся уже привыкшими к сектантским собраниям, как услаждавшим в свое время их слух и утешавшим сердце мятущееся. Да не будет того, чтобы кто прельстил их не покориться истине. А для сего да преднаписан будет пред очима их Иисус Христос - в нас и в них распят (Гал. 3, 1).

21. Пастырские посещения домов ярнхокая

При прочтении этого заголовка многие, вероятно, с недоумением скажут или подумают: да есть ли когда нам делать это? У нас те-

перь так много всяких требований от вас - и немедленных и обязательных и экстренных, что только успеть бы отписаться. Да и приходы наши разбросаны, сколько времени нужно на разъезды, лошадь не у всякого есть своя.

Конечно, отчасти это все и справедливо. Но, говоря по совести-то, ведь находится же время и в гости к кому-либо сходить, да и нередко, а в праздник-то непременно: успевают и к соседу съездить, побывать да время провести разнообразно. И, конечно, там в гостях-то вовсе мало бывает бесед и дел чисто пастырских. Напротив, там именно это-то вовсе и забывается, там спешат забыться от своей обычной работы, всю ее часто полагая в требоисправлениях и бумажной отписке туда-сюда.

Вот хотя бы всего только это время и употребить на посещение домов прихожан. Это ведь тоже было бы своего рода хождение в гости. Ибо кто же не рад будет принять к себе такого дорогого гостя, как батюшка?! Да и кроме того: поехал батюшка в какую-либо деревню с требой, вот и воспользоваться бы сим случаем - зайти там в один-дру-гой дом, да и побеседовать с остающимися дома православными, расспросить их о житейских делах, незаметно перейти отсюда и к делам душевным. И как рады были бы православные таким посещениям батюшки! Я не могу поверить нареканиям самого духовенства на себя, что прихожане будто бы сторонятся священника, который-де за всякое свое посещение только и знает пятаки собирать. Но даже если и унизились мы до этого, то и следа не осталось бы от таких опасений, если бы сам народ на деле увидел, что священник не только за требами для собирания пятаков ходит по домам.

По сходству с сим расскажу о своих посещениях домов христиан, когда приводил мне Господь в Японии сотрудничать в миссионерстве покойному славному Апостолу нашего времени архиепископу Николаю (умер 3 февраля 1912 г.). У меня там был такой порядок заведен. В будни ежедневно с 5 часов вечера я ходил по домам христиан. Вечером обычно уже сравнительно все свободны от занятий житейских. Сначала, конечно, знакомлюсь со всеми в семье. Узнаю, когда и при каких обстоятельствах и где приняли христианство, от кого, когда дети крещены, если не коренные жители, то почему сюда переселились, как там жили, как там веру соблюдали, как здесь исправны в хождении в церковь, в исполнении христианского долга. Из разговоров выясняется постепенно подробная картина и семейного, и хозяйственного положения посещаемого дома, их благочестие, их твердость в вере... И вот среди обычного простого угощения чаем и начинается, и продолжается пастырская беседа, начавшись иногда совершенно обычной беседой о предметах житейских. Тут и высказываешь слушателям и назидание, и ободрение, и обличение, и вразумление, и радость, и угрозы. Тут расскажешь и о жизни первых христиан, о Святых и о молитве. Тут побеседуешь и о вере, проверишь и знание молитв, научишь и христианским обычаям в жизни... Незаметно идет такая беседа. И сам, и слушатели заняты ею душевно. Бывает, что и поплачут при обличениях. Бывает, что и сам с ними и за них поплачешь и посетуешь. И как благодарны за такие посещения христиане! Смотря по обстоятельствам, вечером часов до 9-10 и побываешь в трех-четырех домах, разбросанных по разным концам города среди подавляющего господства языческого населения. Без сердечной отрады не могу вспоминать эти чудные хождения по домам христиан. Только такими хождениями я постепенно нашел затерявшихся в громадном городе Осака христиан, узнал их состояние, собрал около церкви и воодушевил на общую работу для успеха проповеди о спасении всех во Христе. Не более десяти душ собралось в церковь сначала, а потом число их все увеличивалось, постепенно заполнивши всю церковь. Вместо одного псаломщика, на клиросе с удовольствием распевали мужчины и женщины большим хором, находя время и для спевок среди обычного японского трудолюбия и при непризнании в Японии наших православных праздников.

Вот такой опыт и приложить бы хоть в некоторой степени к нашим приходам, хотя бы только в праздничные дни. И сколько несравнимого ни с чем духовного утешения было бы у всякого пастыря от таких посещений! Да при обычной нашей народной общительности для сего не потребовалось бы и ходить отдельно по домам: только бы узнали православные, что батюшка пришел к тому-то и беседует, что можно и другим там побывать, - полна изба людей! И польется беседа рекой, беседа самая душевная, откровенная, как перед Богом. Тут все выскажут, все свои скорби поведают, обо всем спросят. И таким простым порядком весь приход у пастыря в сердце и на руках будет.

Для той же цели нужно пользоваться и всяким посещением домов с требами, и особенно с постной молитвой. Покойный священник родного моего села обыкновенно, ходя по домам, например, на святках, на Святой, между прочим попросту ребятишек выспросит: знают ли молитвы, у молодежи допросит, почему редко в церкви бывают и прочее, и тут же всем по-отечески, а иногда и строгонько, и выговор сделает. И пользовался этот священник уважением от прихожан, к нему за советом ходили во всех, особенно важных, случаях жизни и личной, и семейной. И сим примером следует воспользоваться для целей пастырства. Да и нетрудно это. И многое худое исчезает из жизни христиан.

22. Научение обрядам я обычаям церковным

В четвертом письме было сказано, что в последнее время народ будто разучивается строго держать и исполнять церковные обряды и обычаи. Говорить много о важности такого дела не приходится. Строгость и стройность содержания и исполнения церковных обря-

дов и обычаев объединяет всех повсюду православных христиан. Ибо во всех обрядах при всей их внешности содержится глубокий догматический и нравственный смысл, который и некнижным делается через это понятен и некнижных делает осмысленными в христианском уповании. Поэтому и небрежное, неправильное и невнимательное исполнение церковных обрядов и обычаев равносильно тому, как если бы неправильно читать, излагать и толковать письменно изложенное христианское упование о спасении. Что же после этого и говорить о том, как крайне неблагоговейно неправильное или небрежное исполнение обрядов и обычаев церковных ?!

Доброе старое время все это прекрасно понимало и содержало. Поэтому тогда и пастыри, и родители одинаково заботились о научении детей всем церковным обрядам и обычаям. Вместе с развитием сознания у ребенка уже учат его правильному изображению крестного знамения, потом простейшим молитвам, а вместе и другим обычаям. Дети видят сызмальства, как взрослые, входя в дом, первоначально трижды помолятся перед образами, конечно снявши шапку, а потом уже здороваются по-доброму со всеми в доме и по приглашению старших садятся к столу беседовать. Видят дети, как утром и вечером старшие исправно молятся перед образами, а на праздники и лампадку перед ними засвечивают. Видят, как старшие и дома, и на улице приветствуют священника, при первой же возможности спеша принять от него Божие благословение. Видят, как старшие у церкви или у иных священных мест творят крестное знамение, а проходящих почтительно и ласково приветствуют. Видят, как взрослые перед всяким делом прежде помолятся или, по крайней мере, перекрестятся. Видят все это дети и сами на примере взрослых научаются делать то же. Так из рода в род передавалась эта святая истовость и чинность в народе, исполнявшая особым духом благоговения всю жизнь народную, создававшая в нем святую набожность, чуткое хождение перед Вездеприсущим Богом. Путем такой обрядовой истовости и самое настроение души народной получало тот благодатный дух, за который по справедливости народ Русский назван богоносным, а вся страна наша - Русью Святой, привлекавшей к себе удивленное, но невольного благоговения исполненное внимание иноземцев.

И все это было делом духовных руководителей народа - священников, ставивших своею священной обязанностью - научить свою духовную паству всему церковному поведению, пользовавшихся для сего научения всяким временем и случаем. Теперь же родители, как показывает наблюдение, и сами редко соблюдают церковные обряды и обычаи, и тем более не приучают к ним детей своих. А это, несомненно, потому, что и пастыри о том не учат взрослых, не внушают им такую святую заботу о научении детей и, мало того, вовсе не следят за тем, как взрослые-то исполняют все указанное.

Очевидно, отцам духовным и нужно взять на свое попечение это святое дело. Кроме проповеди с церковной кафедры при всяком удобном случае следует внушать важность и необходимость соблюдения тех или иных церковных обрядов и обычаев, а равно и приучать к тому и детей: какой труд при связанной с тем или другим праздником службе наблюсти, как православные подходят ко Кресту, как крестятся, принимают благословение у священника. Тут же и сделать соответствующее научение, попутно выспросивши и молитвы у детей, да и у молодежи, последнюю укоривши за незнание молитв и прочее и угрозивши недопущением к кумовству при крещении детей и даже к совершению брака. Знаю приходы, где умелым и настойчивым трудом священники добились, что последняя угроза имела самые благие последствия.

Упразднился, кажется, везде добрый обычай - благословляться весной при начатии полевых работ. И, может быть, не потому ли, что теперь редко кто из духовенства занимается полевыми работами, все дальше уходя от народа и с этой стороны, а вместе с тем таким путем все больше теряя нравственное влияние на народ. А, меж-

ду тем, как бы было хорошо подсказать умело прихожанам святость такого дела; только бы увидали в истовом совершении молебна над полями и душу молящуюся, возблагодарят щедрее даже, чем по предварительному уговору. Смотрите, с каким усердием и благоговением несет народ свои сбережения в обители, где он видит внимание к себе и истовое богомоление, но сим богомолением на полях как благодарно может воспользоваться священник для воодушевления народа на набожное поведение перед Великим Богом, в природе раскрывающимся!

А как плодотворно можно бы воспользоваться для всякого научения на благочестие временем исповеди! Дожидаясь очереди исповеди, сидят обычно православные тут же в церкви и от скуки занимаются часто вовсе не полезными разговорами, а ребята тут же и шалостями занимают время. Тут пусть и выступают по поручению священника младшие члены клира: они читают с народом молитвы и заучивают их, учатся церковному простому пению, читают жития Святых, Пролог и подобное. Можно даже катехизацию вести, хотя бы по книжкам. Тут же хорошо рассказывать и вычитывать о том, как детей воспитывать, приучать их к молитве и ко всякому церковному поведению. Тут же с имеющими вступить в наступающем году в брак можно и об этом побеседовать, научивши их необходимым христианским молитвам.

Так все это просто, а между тем так это все плодотворно может быть использовано при желании и усердии. И достоверно знаю, что есть много таких священников, которые с успехом все это давно и к делу прилагают. И процветает у них приходская жизнь и деятельность. Там при наученности прихожан всему - духовность, и сестри-чества, и братства, и трезвость, и благотворительность, и просвещение... И все усердием священника около храма и под сенью храма, милостью Божией! Да будет сие всюду во славу Божию и во спасение душ людских!

23. Тайна христианского благочестия -воодз'шевление пастыря Церкви

Святочное приветствие духовенству Пермской епархии

Отцы и братие! Все мы хорошо научились знать всю спасительную важность Рождественных Христа Спаса праздников. Ибо беспрекословно - великая благочестия тайна, что Бог явился во плоти. Великий Бог, от века промышляющий о своем создании - человеке, помогавший ему побеждать злокозненного древнего врага человеческого спасения - диавола, - Сей Великий Бог Сам напоследок времен явился человеком посреди людей, чтобы и Самому принять на Себя все злостное восстание диавола на естество человеческое.

Правда, когда совершилось это великое чудо снисхождения Бога к людям, то почти одна только неразумная природа ответствовала своим пристальным и благоговейным вниманием. Именно неодушевленная природа устремила свой взор яркой и необычной звездой с востока, животные теплым дыханием волов и овнов согревали от зимнего холода Тело рожденного Богомладенца Иисуса, Которому не нашлось места среди людей. Род же человеческий пребывал в обычном усыплении духа и не заметил того, что заметила природа. И только немногие души скромных пастырей да богомудрых волхвов смирились перед снисшедшим к людям Богом и припали к Его яслям.

Но прошло время и времена, и мир преклонился перед Богочеловеком Иисусом Христом. И теперь славит из года в год это обнищание Бога. Для христианина дороги и любезны ясли Христа, вертеп скотский, где Он возлег, заброшенный целым миром. Теперь из года в год все мы радуемся и торжествуем Рождество Христа Спаса, святые дни. И приветствуем друг друга с праздником, радуясь тому, что мы христиане, что ради нас Сын Божий сделался Сыном Девы Марии, нам всем своим Человеком. Ибо веруем несомненно, что через Него и мы Своими сделались Богу, как говорит святой Апостол Павел: твердое основание Божие стоит, имея печать сию: познал Господь Своих. Но твердо знаем, по тому же Апостолу, и для чего это произошло: да отступит от неправды всякий, исповедующий имя Господа (2 Тим. 2, 19).

Так в празднике Рождества Христова мы празднуем и торжествуем свою собственную свободу духовного приближения к Богу - Творцу. Мы знаем теперь, что Бог не только наш Творец, далекий от нас и гневающийся на нас за наше богоотступничество. Нет, Он близок к нам. Он любит нас до величайшего снисхождения к нам Сына Его Единородного. Мы видели и познали эту Божественную спасительную любовь Его к нам и веруем, что только в ней, в приближении к Богу и наше спасение от того зла, которое нас всюду окружает. Это вражеское зло всюду нас соблазняет, искушает и ставит нам препятствия на пути к Богу. Темная сила вражеская всюду нас преследует своими чарами. Но все это только попутное, а не подлинная жизнь и блаженство человека. Посему мы все это теперь ни во что вменяем ради превосходства познания Христа Иисуса Господа нашего, чтобы приобрести Его (Флп. 3, 8).

И совершилось, и совершается, и будет совершаться это величайшее чудо возрождения и обожения человеческого естества верой во Христа. Началось оно мученичеством и продолжается всем христианским подвижничеством в разных его проявлениях. Оно в той святости духа человеческого, до которой доходили и доходят свободным подвигом верующие в Христа Сына Божия вочеловечившегося. Это торжество не только Христа в людях над диаволом и всей силой темной, нет, это торжество и победа самого человека над темной силой и самим сатаною - князем мира сего. Христос, победивший его на Кресте Своею смертью, теперь побеждает его, сатану, в самую голову подвигом верующих в Него, во Христа. Ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия победа, победившая мир, есть вера наша. Так мы веруем, и, веруя, эту самую свою веру мы и торжествуем и празднуем в святые дни Рождественных Спаса праздников.

Возлюбленные о Господе отцы и братие! Исполнимся сами такой нашей верой во Христа, чтобы, ею дыша и ею водясь в жизни, и других всех наших пасомых ею приводить ко Христу, для всякой человеческой души и в мир сей на диавола пришедшему. Да будет сия вера святая дыханием нашего духа, смыслом нашей жизни, воодушевляющим началом в нашем пастырствовании. Да бежит далеко-далеко к самому диаволу все несовместимое с этой верой, все унижающее ее, а через это оскверняющее и наше христианское и пастырское призвание. Об этом напоминает нам всякий год праздник Рождества Христова, обновляя тем в нашем сознании нашу спасительную веру. Но сия вера и сие воодушевление верой в Бога, во плоти явившегося, да будет нашим постоянным воодушевлением, с которым мы проходили бы победоносно мимо всех соблазнов темной силы по пути до Самого Господа.

И как бы был близок к нам Христос Господь, если бы все пастыри Церкви были проникнуты такой святой заботой. Как бы преуспевало дело Христово в нас и в людях, если бы все работники на ниве церковной, благоговея перед своим пастырским спасительным служением, взаимно охраняли друг друга от всех соблазнов силы темной, братски отводили бы от ее сетей. Если же кто не послушает слова, того, по Апостолу, имели бы на замечании и не сообщались бы с ним, чтобы устыдить его (2 Сол. 3, 14). Ибо при виде всего не созидающего дела спасения пасомых плакать надлежит всем нам, дабы изъят был из среды нас соделавший такое дело, которое унижает нашу веру и отвращает людей от Бога (1 Кор. 5, 2). Почему и советует Апостол словом Писания: извергните развращенного из среды вас (1 Кор. 5, 13).

Да не будет нужды всем, но да будет общей всех святой заботой, чтобы без взаимного преткновения единодушно, едиными устами славили Бога и Отца Господа нашего Иисуса Христа (Рим. 15, 6), чтобы никто не желал хвалиться, разве только Крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для нас мир распят и мы для мира, чтобы всем нам, которые поступаем по сему правилу, был мир и милость (Гал. 6, 14-16). О сем самом главном будем всякой молитвой и прошением молиться во всякое время духом; и старайтеся о сем самом со всяким постоянством и молением о всех святых и о мне, дабы мне дано было слово устами моими открыто с дерзновением возвещать тайну благовествования, дабы я смело проповедовал, как мне должно (Еф. 6, 18-20).

Пермь. 12 декабря 1914 года, день святителя Спиридона, епископа Тримифунтского

24. Заключение

В одном месте своей «Христианской науки» блаженный Августин говорит: «Пять только хлебов было у Апостолов; но когда их стали раздавать во имя любви голодным, то остатков собрали двенадцать корзин; поэтому буду и я делиться малым запасом своей духовной опытности, чтобы тем умножить любовь и самый ее запас». Этими словами блаженного Августина руководился и я в своих кончающихся теперь письмах о бодренном нашем общем соработничестве Христу, Великому Первоархиерею и Спасителю. «Аще что не допи-сах», покройте то своею любовью и дополните своею опытностью, а все примите к сердцу и возгрейте в нем тот дар священничества, который все мы - пастыри Христовой Церкви - получаем преизобильно от Раздаятеля всяких благ. Да не будет он в ком-либо из нас яко

свеча под спудом, но да светит всем, иже в храмине суть ( Мф. 5, 15). Да дерзаем мы в свое время сказать вместе со Святым Апостолом Павлом ко всем своим христианам: послание бо наше вы есте, написаное в сердцах наших, знаемое и прочитаемое от всех человек; являеми, яко есте послание Христово служеное нами, написано не чернилом, но Духом Бога Жива, не на скрижалех каменных, но на скрижалех сердца плотяных. Надеяние же таково имамы Христом к Богу, не тако довольни есмы от себе помысли-ти что, яко от себе, но доволство наше от Бога, Иже и удоволи нас служители быти Нову Завету, ни писмени, но духу: писма бо убивает, а дух животворит... Имуще убо таково упование, многим дерзновением действуем... Господь же Дух есть; а идеже Дух Господень, ту свобода. Мы же вси откровенным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа (2 Кор. 3, 2-6, 12, 17-18). Сею свободою духа о Господе действовали все до нас бывшие церковные праведники труженики - Угодники Господни, к Нему дерзновенно возлетав-шие в своих созерцаниях и других к Нему же поднимавшие на крыльях своей высокой христианской свободы духа. Им и последуем в своем церковном делании; да с ними прославимся от Господа и вместе с трудолюбным рабом притчи услышим радостный глас Господень: добре, рабе благий и верный: о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего (Мф. 25, 21). Аминь.

--

1. Благоговение народное перед архиерейским саном

Всякий год обычно приводит Бог сделать не

менее двух путешествий для посещения православных приходов епархии. В течение двух-трех недель всякого путешествия можно бывает посетить не менее двадцати преимущественно сельских приходских церквей. Таким образом, приходится за короткое время видеть несколько десятков мест, побывать в стольких же церковных общинах, входить хотя в кратковременное общение с людьми иных условий жизни и иных разносторонних местных влияний. Люблю я такие путешествия. Иногда и погода не благоприятствует, и дороги трудные, тем более, что в большинстве случаев приходится проезжать по типичному проселку, почему сопровождающие чины полиции обычно предупреждают, что с трудом можно проехать. Обычно и поднимаюсь с места каждый день рано - с 6-7 часов утра, кончаю же осенью часов около 7 вечера, редко позднее за полнейшей непроглядной тьмой, весной же приходилось кончать и около полуночи. Сна приходилось иметь не более 6 часов в сутки; целый день нужно трястись в открытом экипаже от церкви до церкви с остановками в попутных деревнях, где крестьяне встречают обычно хлебом-солью в своих часовнях. Целый день в напряжении, ежедневно приходится говорить громко не менее шести часов, причем в поучениях приспосабливаться к местным требованиям, о которых умело и неумело докладывают в своих рапортах сопровождающие благочинные. И, однако, при всем этом я совершенно обновляюсь духом и телом за такие по видимости трудные путешествия. Конечно, много значит в данном случае и пребывание по целым дням на чистом воздухе, которым так мало приходится дышать в обычной обстановке нашей архиерейской жизни.

Но самое главное в данном случае имеет благотворное влияние сама смена впечатлений, соприкосновение с новыми лицами, тот праздник, который если не у причтов, опасающихся ревизии, то несомненно у православного народа создает прибытие архиерея, и то воодушевление и даже молитвенное и торжественное благоговение, какое приходится принимать архиерею от встречающего народа. Даже по пути крестьяне, завидевши проезжающего архиерея, сбегаются из самых дальних углов своих полей на дорогу, побросавши свои работы полевые, позабывши и свою усталость, и как один человек опускаются на колени, нимало не беспокоясь, что стоят в самой грязи. Многие плачут, даже и мужчины; все набожно и благоговейно крестятся, когда получают даже издалека благословение. А с каким благоговением разделяют крестьяне благословленный и отведанный архиереем ими же принесенный хлеб! Или с какой трогательной благодарностью выслушивают они благожелательные расспросы об их крестьянском хозяйстве! А как благоговейно встречают они «со кресты и хоругви» в своем приходском храме, увлекая с собой и всех детей своих! Все набожно крестятся, многие плачут от благоговейной радости. Многие и таяся, и открыто просят совета, молитв, готовы тут же исповедать всю свою душу, умоляют принять от них -кто полотенце, кто деньги, кто даже иконку или еще что-либо от святого места принесенное. Да всего подобного и не перечесть. И все это до глубины души трогает, настраивая ее на благоговейный и торжественный тон от сознания раскрывающегося перед тобой благодатного Царства Божия из глубин смиренного, простого, по видимости грубого, а на деле нежного и мягкого народа русского. Это ли не счастье - быть участником в таком явлении духа и силы! Это ли не самое жизненное ободрение для архиерея от соприкосновения с самой живой народной верой! Это ли не богатый источник для воодушевления на новые и новые труды пастырствования среди такого церковного народа! Да, среди всего этого и быть не может ни малейшей усталости. Скажу более: даже удивляешься, когда спрашивают о ней добрые люди. Да разве возможно уставать на таком веселом празднике веры? Нет и нет. И благодарю Бога, приводящего переживать все это и участвовать на таких праздниках.

2. Ео видимости все

Перейдем и к тем наблюдениям, которые приходится делать над видимым в посещаемых церквах.

По внешней видимости обычно, конечно, все везде найдено в порядке и исправности, ибо к приезду архиерея всегда и самые неисправные стараются все привести в благоприличие; и только разве иногда можно подметить на некоторых мелочах, что порядок наведен на скорую руку во всех отношениях. Да кроме того, в течение нескольких часов пребывания в каждой церкви трудно рассмотреть все с полным вниманием. Большим же временем, к сожалению, мы не можем располагать при своих путешествиях по церквам епархии. И это не одна отговорка, а сущая правда: ведь в это время там, в городе заведенная машина епархиального управления не может быть остановлена без ущерба для всего дела. Итак, о всех почти посещаемых церквах можно бывает сказать, что церкви содержаться в чистоте и благоукрашенности, некоторые же и в полном благолепии. За редкими исключениями теперь во всех церквах имеются певчие - любители из взрослых и школьников, к сожалению часто подражающие малоцерковным наемным хорам городских церквей, усвоивших неправильный и бесцветный бахметевский распев и всякие концертные «птички». Но утешительно в этом отношении то, что теперь в большинстве случаев руководителями певчих бывают псаломщики или диаконы и даже священники, у которых есть подручные помощники, да и пение хотя с трудом, но постепенно принимает более упорядоченный и церковный характер. Это несомненное следствие неоднократных за последние пять лет напоминаний духовенству епархии о том, чтобы клирики считали своей обязанностью устраивать хоровое и церковное пение. Прежде же чаще приходилось видеть мирян управителями хоров, тогда как псаломщики иногда не могли даже участвовать в хоре по полной неспособности к тому, как это ни странно; ибо что же это за псаломщик, который и петь не способен. По видимости и причты везде найдены исправными в своем деле и поведении. Церковные Летописи и богослужебные журналы везде ведутся в исправности, и даже редко можно подметить, что записаны они лишь к приезду архиерея. Богослужебные журналы свидетельствуют, конечно без посторонних свидетелей, и о том, что духовенство усердно проповедует Слово Божие как в храме, так и по приходским деревням. Везде и народ усердно собирается к встрече архиерея по предварительному зову своего пастыря. Непременно собирались и учащиеся школ, как церковных, так и гражданских, вместе с учащими. Во многих случаях учащиеся приходили даже из отдаленных от церкви школ, - и это несмотря на холод, дождь и грязь. Народ везде с благоговением встречает архиерея, как носителя великой благодати Божией, как святителя Христова и даже (о, наше недостоинство и нищета!) как святого. В попутных деревнях почти везде крестьяне собираются у часовен, просят благословить и окропить принесенной ими Святой Водой хлеб-соль. Часто же у всякого дома по деревне вынесены и поставлены на украшенном столике иконы и хлеб-соль для того же архиерейского освящения. И это одинаково как в праздники, так и в будни, несмотря на рабочую пору и ненастную погоду. В некоторых же селениях, особенно торговых, по случаю прибытия архиерея украшают дома национальными флагами, церковные же ворота почти везде украшают зеленью, по дороге под ноги бросают траву и цветы или постилают холсты. Все это, конечно, весьма трогательно, умилительно и утешительно, судя только по одной внешности. Отношение же народа к архиерею истинно подобно отношению детей к своим дорогим родителям.

Да не подумает кто, что мы - архиереи - только этим и довольствуемся, что почти упиваемся всем описанным почетом и преклонением народа пред нами. Конечно, много силы духа нужно иметь, чтобы ко всему этому быть совершенно равнодушным и встречаемое преклонение переносить на Самого нашего Великого Архиерея Христа. Но мы ведь тут же получаем и разочарование, когда встречаемся и с отрицательными сторонами жизни как клира, так и мирян. Тогда больно бывает на душе. Тогда невольно чувствуешь и свою собственную немощь и недостоинство носить великое служение апостольское здесь на земле, освященной стопами ног Самого Христа Жизно-давца, вручившего нам искупленное Им достояние Божие - верующий в Него народ христианский. Тогда бывает не до упоения встречаемым почетом и преклонением народа перед архиереем... Но это все незримо происходит в душе архиерея да в его соответствующих разговорах с иереями и прочими клириками. Видимость же по-прежнему остается торжественная и величественная, набожная и молитвенная.

3. Безотрадное в религиозном и Алтайском Быту народном

Итак, наблюдаемая архиереем при его путешествиях по епархии внешность, кратко изображенная выше, все-таки является большей частью отрадной: в большинстве случаев все обстоит благополучно, чему оставалось бы только радоваться даже до сознания, что жизнь христианская полна верности заветам Евангелия Христова.

Между тем жизнь сама по себе, жизнь как она есть - эта действительная жизнь не дает оснований для такой радости. Она явственно свидетельствует о своем духовном понижении, может быть угрожающем полным разложением ее. И вот тут-то с грустью приходится всматриваться в то малое отрадное духовное содержание, которое проглядывает из описанной видимости или о котором приходится догадываться на основании видимого. Имея такие наблюдения, с грустью приходится отметить следующее.

Недостаток даже простейшего христианского просвещения в народе - вот что прежде всего приходится отметить. Светские, конечно, этому тотчас же обрадуются и скажут, что народ наш невежественен, не умеет отличить Троицы от Богородицы, знает только суеверия, а не веру, и т. п. Да умолкнут таковые, и для собственного смирения пусть они сами себе дадут отчет: да сами-то знают ли хоть что-нибудь в вере христианской, да знают ли даже молитвы-то, которыми следовало бы и им молиться, чего они, наверное, однако, не делают... Но оставим таковых самим себе. Будем же говорить только о нашем простом народе. Не говорю о взрослых, - даже учащиеся в разных школах дети не знают молитв, Священной Истории, начатков веры. Отрадные же исключения в этом отношении очень редки, к сожалению. Не знают житий Святых, имена которых носят, даже дней памяти их не знают. И это при всеобщем-то обучении, тогда как прежде при высмеиваемом прогрессистами мраке и невежестве все это прекрасно знали и все могли сознательно рассказать и прочитать. Не развито сознательной привычки молиться дома утром и вечером, почему за лето, не ходя в школу, почти все дети вовсе забывают выученные в школе зимой молитвы. Не заметно и зачатков любви и обычая благочестивого - читать Слово Божие, хотя бы Евангелие. Не заметно и строго сознательного держания благочестивых обычаев старины. Например, в храм большей частью входят не помолившись в притворе или трапезной части церкви с установленным числом поклонов, хотя бы поясных; в церкви стоят христиане обоих полов вместе на обеих сторонах, часто оглядываясь рассеянно кругом. Мимо храма часто проходят не перекрестившись. Весьма-весьма часто и взрослые и дети не умеют подходить под благословение, - очевидно, и священники не считают нужным непременно благословлять пасомых при встрече с ними, не приучают брать благословение и детей. Часто бросается в глаза и неправильно совершаемое крестное знамение. Даже взрослые часто не молятся при входе в дом и даже шапки не снимают, о молодом поколении не приходится и говорить с этой стороны. Богослужение и в великие праздники посещают редко многие из христиан, летом же в рабочую пору почти и вовсе не ходят в церковь. Долг исповеди и Святого Причастия уже многие не исполняют по нескольку лет. Слышно, что и посты не со всей строгостью соблюдаются, в чем пример берет народ, конечно, у образованных и вообще чиновного люда; ибо теперь даже урядник и почтарь считают себя образованными и почитают предрассудком поститься. К священникам уже многие не с должным уважением относятся, даже и на улице часто не кланяются, тем более не благословляются, да и священники, особенно молодые, не считают долгом непременно благословлять и тем призывать и Божие благословение на свое духовное чадо.

Отсутствие всего этого отпечатка набожности грустно отражается и в жизни народной. Общая теперь жалоба на народное пьянство, на безобразное, даже со смертоубийствами и непременно с драками, провождение деревенских праздников, разгул, особенно молодежи, деревенские посиделки, часто толкающие молодежь на беспутство, падение семейных нравов и почтительной покорности младших старшим, тем более родителям, франтовство, бесчестность, озорство и хулиганство, мстительность и жестокость, вероломство и лживость до лжесвидетельства под присягой, что говорит уже об утрате и самой веры, ибо верующий побоится нарушать присягу. Молодое поколение и даже дети растут без всяких положительных и строгих правил жизни: какое-то одичание духовное отпечатывается и на их лицах. А что с ними будет впоследствии, когда и сама жестокая жизнь наложит на них свой немилосердный отпечаток, особенно если принять в соображение ту погоню за материальным или, лучше сказать, животным довольством, которое сделалось характерным признаком и духом последнего времени, освободившегося от духовных высоких начал жизни.

Наряду с этим необходимо отметить и все более развивающееся в народе сутяжничество и бесчестность. Как это ни странным покажется, но значительную долю в приучении народа к сутяжничеству и кляузничеству имеет грамотность. Теперь газеты читаются во всякой деревне грамотеями, а от грамотеев из газет все передается и неграмотным. Газеты же полны почти исключительно духом критицизма и осуждения всего и всех, без указания положительных свойств у явлений и людей и в их поступках. В первую же голову такое осуждение направлено на всякое начальство и тем более духовенство. Деревенские читари и слушатели все это подмечают и сами естественно набираются того же самого осуждения, и, конечно, прежде всего осуждения духовенства под впечатлением газетных пасквилей. А так как грамотность наша и в школе не вкладывает в детские души почти никаких положительных свойств, то у детей она, прежде всего, спешит проявиться в нецензурных надписях на заборах и стенах, а у взрослых - в доносах, в кляузах, в жалобах, и прежде всего на ближе к ним стоящее духовенство. За последнее время постоянно приходится разбираться в таком кляузничестве. В большинстве случаев по проверке донос оказывается редко соответствующим действительности. Но злая воля доносителей не боится кары за клевету, ибо архиерей не может за нее наказать, а оклеветанный едва ли пожелает судиться, ибо, прежде всего, это дело длинное. Между тем пятно доноса все-таки остается на том, на кого доносили, да и настроение у него портится, и зло увеличивается во взаимоотношениях между оклеветанным и доносителем. А все это свидетельствует о том, что старинные патриархальные порядки и взаимоотношения духовенства и прихожан теперь уже значительно поколебались. В значительной степени виновато в этом и само духовенство, все более удаляющееся от паствы и ради перегруженности всяким делом, например школьным и перепиской, исключительно по лености и небрежению о своем пастырском долге.

Кроме кляузничества, поразительная бесчестность проявилась и развивается в народе всего только за время войны, преимущественно с осени 1915 года. Под влиянием естественной и злонамеренной дороговизны на все в настоящее военное время и простой народ спешит нажиться теперь на своем труде и на своих продуктах. Одни беспредельно удорожают свой труд, другие поразительно небрежничают и ленятся в принятом на себя труде, третьи до недоступности поднимают цены на предметы даже самой первой необходимости. Проснулись стихийным и неудержным порядком самые алчные инстинкты и стремления. Поразительна та бессовестность, отсутствие страха Божия, что проявляет теперь наш обычно в глубине души богобоязливый народ. Обуяла всех страсть наживы, до бесчувственности к общему горю в военное время, до неспособности понять и принять к сердцу, что и гнев Божий разразился над нами за неверность воле Божией, за беззаконную жизнь.

Это все более чем безотрадные, зловещие признаки, при виде которых жутко становится за будущее нашей народной жизни.

4. Живая могучая парная вера как великая дутая сила

Но при всем том, однако, несомненна и глубокая народная вера у того же народа, полного и пьяниц, и хулиганов, и прочего. Она могуче, захватывающе и отрадно проявляется в дни святых достопамятных праздников народных, и в дни богомолений по случаю каких-либо несчастных народных бедствий, или при встрече народной Святыни, например у Чудотворной Иконы Владычицы или Угодников Спасовых. Та же вера проявляется и когда случается что-либо поразительное. В той же, полной грубых недостатков деревне - какая воодушевленная тогда проявляется вера! С какой горячностью тут все, и стар и млад, собираются, побросавши все и позабывши все свои худости! Тогда весь народ, как один человек, живо стоит перед Святыней и сердечными очами созерцает, с несомненностью как живую, Владычицу или Святого Угодника. Тут он изливает из своей загрубевшей повидимому души все свои скорби и болезни и с самым трогательным и нежным смирением повергает к Богу себя и весь живот свой. И это все захватывает и тех озорников и хулиганов, на которых так жалуются теперь. Тогда и у них исчезает эта бессмысленная «оголтелость» и они полны общего народного благоговейного воодушевления. И тогда эта духовная мягкость и даже нежность под грубой внешностью куда выше духовной грубости и холодности под мягкой и приятной внешностью у образованных светских людей...

Навсегда в памяти останутся дивные народные крестные ходы в июне-июле сего 1916 года по уездам Кунгурского, Красноуфимского, Осинского, Оханского и Пермского уездов Пермской епархии. Еще минувшей зимой мною было сделано предложение всему духовенству епархии устраивать торжественные крестные ходы в пределах епархии, приурочивая их к местным праздникам или к особенным торжествам, например освящения и закладки храмов. Духовенство внимательно отнеслось к этому святому делу; по округам выработаны были расписания таких крестных ходов, намечены были проповедники, заготовлена была духовная литература для раздачи и продажи народу, сделаны были оповещения православным христианам. Начиная с мая месяца такие крестные ходы и прошли согласно расписанию. Мне лично привел Бог участвовать на таких народных торжествах в указанных уездах по пути моего маршрута при путешествии по епархии. Многие тысячи православных собирались у многих приходов. Духовенство и миссионеры усердно и умело использовали такие народные собрания и обильно предлагали свою проповедь и все прочее для духовного утешения народа. Воодушевление народное достигало до высокой степени умиления. Можно сказать, что все чувствовали себя, как на одной непрерывной народной Пасхе. Некоторые крестные ходы проходили почти исключительно среди поселков со старообрядческим или языческим населением. Но общим народным торжественным и молитвенным настроением крестоходов воодушевлялись и старообрядцы с язычниками и присоединялись к крестоходам, вместе с ними вслушиваясь в раздававшуюся пастырскую проповедь, а многие - принимая участие и в народном церковном пении. С уверенностью можно сказать, что таким порядком может совершаться прочное миссионерское дело, навсегда почти оставляющее глубокий след и светлую память в сердцах всех участников в подобных торжественных и воодушевленных крестных ходах. Таким порядком создается потребное для христианина настроение, научающее его хождению перед Богом. И приобщаясь к такой народной вере, растворяешься тогда ощутительно в ней, преисполняешься этого охватывающего народного воодушевления и как на легких

крыльях носишься на восхождениях народной соборной молитвы и благодарения ко Господу Богу, дивному во Святых Своих. Тут и сторонний, может быть даже только любопытствующий, наблюдатель, смешиваясь с толпой верующих, живо чувствует незримые, но ощутимые потоки веры, от верующего народа переливающиеся и в его душу и исполняющие его новой, прежде неведомой для него духовной жизни, вливающей смысл и отраду и в обычную его суетную или беззаботную жизнь. Это все несомненно и действительно. И это все весьма отрадно и животворно. И сподоблял бы Бог возможно чаще приобщаться к такой народной воодушевленной и воодушевляющей вере и пламенной скромной молитве, долу всех повергающей, но ко Господу возносящей.

Cюда направляли бы свои искания современные «богоискатели» и «теософы»; вместо того чтобы блуждать в пустопорожнем пространстве своих измышлений и бредней беспочвенных, пусть бы они опускались вот в эту толщу народную, погружались бы не в измышленную, а в самую действительную жизнь верующего народа, не мечтательно, а в самой реальной действительности входящего в общение с потусторонним миром - с Богом и со Святыми Его. Это не парение пустое, это не погружение в нирвану, это не мечтательное общение с духами на спиритических сеансах скучающих людей, во что верят и в чем упражняются современные светские праздные люди, -нет, это сознательное и ощутимое переживание того, что дает сама действительность, сама жизнь духа человека, дышащего Духом Божиим, исполняющим всю вселенную и незримо сходящим к людям, когда они к Нему обращают свой верующий взор. И какими счастливыми и полными жизни и смысла ее чувствуют себя те «искатели», которые находят все это, смиренно сродняясь с верующим и молящимся народом. Да, тогда и в таких источники воды живой от Бога текут, и они сознают себя чадами Божиими, своими для Бога и Бога своим Спасителем и Промыслителем.

Итак, вера в народе, вера самая живая, исполняющая все существо верующего живым упованием на Живого Бога Промыслителя, -эта вера несомненна и очевидна. Но не прикрепленная к благочестивым навыкам, как проявлениям душевного содержания вовне, не уясненная в сознании соответственным научением и духовным образованием, эта вера является как скрытая стихийная сила в народе, имеющая глубокие корни в душе народной и проявляющаяся обильным потоком, всех захватывающим в свои прохладительные живые струи и уносящим всех в безбрежный океан молитвенного самого ощутительного общения с Вездесущим и Сострадательным к грешному человеку Богом. «Бог видит, Христос с нами, Владычица слышит, Угодник - наш молитвенник» - вот что с живостью переживает всякий участник в таком проявлении народной торжественной веры в Бога. С уверенностью высказываю мое всегдашнее убеждение, что такое проявление народной веры в соборной личности народа - оно и воспитывало русских людей прошлого времени в вере, в хождении под Богом. За недостатком просвещения и книжности, за отсутствием живой проповеди, даже за недостатком потребного числа архиереев и иереев, однако, народ весь воспитывался в вере. Не было отчетливости в ней, не могли ясно и сознательно рассказать свое упование, как едва ли кто и из образованных отчетливо и ясно расскажет и то, что он живет и дышит воздухом, что он, однако, чувствует всеми частями своего сложного существа. Так и душа всякого сына своего родного народа была полна чувства веры, ибо она воспитывалась в ней через участие в соборной народной вере у Святынь народных, в церковные умилительные и захватывающие праздники, когда соборная народная душа живет единой жизнью Божественной, по обетованию Самого Спасителя, в саду Гефсиманском молившегося ко Отцу о верующих: Да будут едино, якоже и Мы (Ин. 17, 11).

-^-

5. !е уныние, но бодрость навевает Живая народная вера

Такое впечатление обычно выношу я из путешествий по епархии для обозрения приходских церквей ее. И такие думы навеяло на меня особенно последнее осеннее мое путешествие, чем дерзнул поделиться со всеми церковными деятелями для взаимного соутешения нашей общей верой и общими чаяниями (Рим. 1, 12). Действительность являет себя двояко: по видимости как будто все обстоит благополучно, тогда как сама жизнь выдает себя с худой стороны; а вместе с тем эта же самая жизнь выявляет и высокое жизненное богатство народное - живую народную веру, не ключом, а целым обильным потоком бьющую повсюду, где только и когда только душа народная входит в соприкосновение со Святыней - как явлением духа и жизни о Христе Спасе. Для меня последнее более могуче и действительно по своим проявлениям, чем первое. Но беда наша в том, что это второе идет само по себе, а мы - церковные работники - идем сами по себе от него, или довольствуясь видимым благополучием и на нем успокаиваясь в своей деятельности, или мечемся, плачем и охаем да ахаем под впечатлением отрицательных явлений жизни, готовые объявить все пропащим и безнадежным. Ни того, ни другого, ни третьего быть не должно. С нами Бог, обещавший сохранить Церковь Свою не одаленной и силами ада. Дерзайте убо, дерзайте, лю-дие Божии: ибо Той победит враги, яко Всесилен (догматик 1 глас).

Однако нельзя останавливаться на такой вере. Ибо она относится ко всей Христовой Церкви, которую и врата ада не одолеют, по слову Спасителя. Но сама Церковь и от нас - русских - может уйти, как ушла она, например, от Египта и других стран за неверствие их. И с нами это может быть, и даже весьма скоро. Стоит только восторжествовать тому либеральному течению, что по масонской указке умело и последовательно проводится через школу и через разные обще-

ственные учреждения и организации, как народная душа будет охвачена тем же течением и пойдет против Церкви Божией стихийно. Особенно же быстро пойдет эта переделка народной души через народную школу, когда она сделается монополией текучего земского элемента. Это и учитывают серьезно все ревнители земской и вообще гражданской народной школы: таким путем народная душа будет захвачена либеральным течением и в одно поколение будет переделана в желанном виде, особенно когда постепенно из школы удален будет и священник как законоучитель, сначала под предлогом невозможности для него совместить законоучительство в многочисленных народных школах, а потом и на основании сего - из-за возможности обходиться и вовсе без него. Это все понимая, мы, церковные работники, со всяческой ревностью и твердостью должны отстаивать свое непременное участие и в гражданской народной школе, где обучаются наши духовные дети, от ответа за которых нас не освобождает никакая школа. Посему и описанное положение дела опять не уныние, но бодрость должно навевать во всяком церковном деятеле.

6. Настоятельная потрейноеть неустанной проповеди для народа

На алтарь Отечества нужно приносить все лучшее и полезное. Тем паче на алтарь Божий, для Церкви нужно приносить все, что еще есть святого на душе. Это имея в виду, и решаюсь высказать свои лучшие пожелания о том, что нам следовало бы делать всегда и тем более теперь для уврачевания тех церковных немощей, которые так очевидны в нашей народно-церковной жизни. Не с целью учить кого-либо - да не осудит меня кто-либо за сие, - нет, но исключительно для ободрения на святое дело дерзаю поведать свои собственные по-

желания. И прежде всего, разумеется, следует сказать о том, о чем неоднократно приходилось говорить: о неустанной проповеди по заповеди Святого Апостола Павла. Златоустых проповедников, конечно, немного. Но не этого и ждет от нас верующий и жаждущий духовной пищи народ. Ведь не златоусты и к сектантам завлекают наших христиан. Нет, всего только простые и задушевно рассказывающие о спасении во Христе собеседники - вот кто умеет отвечать на запросы народа в различных сектах. И пусть такая простая, задушевная, трогательная и жизненная проповедь раздается всюду и всегда в слух народа от нас - его духовных руководителей. Мы благодать Святого Духа получили для водительства народа; мы волю Божию познали для научения ей народа. И будем передавать сию волю Божию людям; будем при свете ее велений рассматривать всю нашу человеческую жизнь, чтобы дух Христов проник в нее, чтобы все в ней было устроено и осмыслено по заветам Евангелия. Благоговейная и богобоязливая родная наша старина так и научала православных рассматривать все в жизни со стороны верности воле Божией. И в малом боялись тогда отступить от Божьего закона, чтобы не прогневить Бога. Была трогательная осторожность и бережность к жизни, чтобы сохранить ее на Божием пути. Это же все потому так было, что отцы духовные научили своих духовных чад так смотреть на жизнь. Тогда же и проповеди в современном смысле не было; было лишь чтение творений и житий Святых Отцов с Прологами да постоянное общение пастырей с паствой, сопровождавшееся при всяком случае отеческой беседой с христианами о том, чтобы жили по Божьему закону, чтобы боялись Бога. И таким путем и научали людей страху Божию со всеми благими в жизни последствиями. И это делали простые необразованные священники и даже прочие клирики. Пусть бы это же делало и современное образованное духовенство, да прибавило бы к этому и церковную живую и умилительную проповедь. Это поможет нашему в глубине души верующему народу опознать свою веру, уяснить ее для себя до способности дать ответ всякому вопрошающему об уповании или разъяснить то колеблющимся и сомневающимся. Следовательно, проповедь пастырская должна быть и оглашением, и нравоучением, и указанием примеров в жизни Святых, и воодушевлением на подвиг христианской жизни, и обличением в нехристианском поведении, и призывом к покаянию, и к добрым делам, и к духовному возрождению... Но, разумеется, для сего самому проповеднику нужно быть лично воодушевленным на дело спасения, а вместе с тем любить и жалеть своих духовных чад, в неведении христианской непросвещенности пребывающих и потому на всякое искушение падких. Нужно, чтобы пастырь был исполнен хотя бы такой же заботы о своих пасомых, какую он имеет о естественных чадах своих, о том, иде-жи положити птенцы своя. Умеет он с сими детьми и разговор вести, умеет и влиять на них, - пусть же найдет все это и для своих духовных чад. Ведь всякий пастырь умеет вести житейский разговор почти даже бесконечный, пусть позаботится такой же душевный разговор или беседу иметь и с духовными своими чадами о предметах веры и душевного спасения. Итак, проповедь преимущественно собеседова-тельного характера - вот что прежде всего необходимо по нуждам времени. Такая проповедь возможна и естественна при всяком посещении домов прихожан во святом облачении, с требами. Припоминаю из детства, как священник моего родного прихода при хождении во святом облачении обычно тут же проверял детей в знании молитв, их и взрослых укорял, например, в неисправном хождении в церковь и т. п., тут же учил всех, как молиться, как детей по-христиански воспитывать. Обычно это была самая простая отеческая беседа, оставлявшая в душах слушателей след даже более глубокий, чем красноречивая проповедь. Не ошибусь, если скажу, что, между прочим, таким путем и создавался высокий авторитет у народа, как этого, так и всех старинных священников, обычно действительно бывших руководителями народной души. Без совета с батюшкой тогда ни одного

важного дела православные не начинали, а с благословением его все спокойно делали, как перед Богом. Этот порядок и следует всячески восстанавливать современному духовенству, чтобы было самое простое, жизненное апостольство через их отеческую собеседователь-ность и учительство среди прихожан.

7. ВошнтываОщее процнуО веру православное богослужение

Но проповедь все-таки по преимуществу внешнее дело, хотя и возбуждающее к внутренней душевной деятельности. Однако как тело наше, питаемое разными снедями дышит и требует воздуха для самой своей деятельности, так и душа христианина требует духовного воздуха, который обновлял бы ее внутреннюю работу, давал бы крылья и простор для высокой духовной деятельности. Это и дает наше православное богослужение. О, как прекрасно, как восторженно, как усладительно это наше богослужение, какое высокое утешение, восторг и умиление оно приносит всякому, кто с душевным вниманием присутствует во время совершения богослужения, молитвенно следя за развитием его, благоговейно прислушиваясь к возглашаемым молитвам и песнопениям. Какое захватывающее впечатление производит оно, когда совершается торжественно, умилительно, отчетливо! В данном случае разумеется не та торжественность, которая вся превращается в искусственную помпезность, в поразительную церемониальность, в ущерб содержанию богослужения, даже в сокращение его молитвенного трогательного состава. Такая помпезность, несомненно, может бить по нервам любителей сильных ощущений, она, несомненно, привлечет их внимание совершенно с одинаковой силой театральных и вообще сценических представлений, -но молиться она не даст возможности и таковым, и тем более тем, которые и пришли только для молитвы. Такая помпезность лишь развлечет всех, разрушит ту тихую сосредоточенность, самособранность, которая единственно необходима для действительности молитвы. Поэтому смиренные и усердные молитвенники не любят бывать за такими помпезными служениями, разрушающими у них и то, что они принесли в храм. Много значит в этом случае и то, что такой совершитель богослужения, к сожалению, больше рисуется и любуется собой, как бы плавающим в рассчитанной помпе, чем молится и предстательствует Богу о людях.

Нет, в данном случае разумеется та торжественность богослужения, когда сам совершитель его исполнен торжественного духовного предстояния пред престолом Божиим, когда душа его полна молитвенной благоговейной сосредоточенности, когда поэтому ему дорога как святыня всякая подробность как в составе, так и в обрядности богослужения. Тогда он служит и с внешней торжественностью, но совершенно естественной, как естественно всякое высокое захватывающее чувство, настраивающее человека на высокий тон и проявляющееся в соответствующих внешних торжественных и важных обнаружениях. Такой торжественности нимало не препятствует и скромная обстановка, как, наоборот, не препятствует и величественности этой последней. Тогда наисовершеннейше исполняется заветное слово Христа: иже кланяется Ему, Богу, духом и истиною достоит кланятися (Ин. 4, 24 ). Тогда наилучше дух молитвы укладывается в чудные внешние формы проявления, и чудные внешние формы содействуют молитвенному возвышенному настроению души. Тогда богослужение всех объединяет, всех возвышает, всех молитвенного дерзновения исполняет, ибо всем своим целым составом и совершением вводит душу в предощущение Божественного Царства. Тогда Бог в светлостях Святых Своих близким и слышащим веруется всеми молящимися, и Святые вместе с Пречистой Богородицей как живые веруются предстоящими и внемлющими нашим молитвам, чтобы

приносить их к престолу Вседержителя. Тогда всякий молящийся воистину исполнен торжественного чувства в своей душе и вместе с ветхозаветным патриархом Иаковом готов восклицать от избытка чувства торжественно: Как страшно сие место! это не иное что, как дом Божий, это врата небесные (Быт. 28, 17).

Вот такую торжественность богослужения и нужно вводить нам всеми силами. Она захватывает всех своей духовной силой. Она всех настраивает на мирную, но торжественную и дерзновенную молитву к живо ощутимому Богу. Пусть всякий совершитель богослужения помнит, что он великой важности дело совершает во время богослужения. Он не только себя перед Богом поставляет, он и всех предстоящих людей к Богу приводит и к ним Бога низводит, к ним небеса ниспускает, дабы и их на небо возводить. Тогда он сам найдет соответствующий в себе тон, создаст и соответствующую внешнюю обстановку, как выразительницу молитвенного предстояния Богу. О, как торжественен был при самой скромной обстановке, при отсутствии всякой внешней помпы покойный отец Иоанн Кронштадтский, когда он совершал богослужение, весь уходя в его дивные молитвы и песнопения, всем своим существом переживая их высокое духовное содержание, в них как живых созерцая тех Святых, которых прославляют эти церковные песнопения! Да, это есть истинное торжество духа человеческого. И оно всех исполняет того же торжества молитвенного. За таким торжественно-молитвенным богослужением умереть хочется, - так оно упоительно, так оно отрадно, такую новую и вечную жизнь оно подает. Конечно, исчезнет из памяти само содержание выслушанных молитв и песнопений, позабудется и научение от проповеди даже самой златоустовской. Но то впечатление, тот восторг духовный, то высокое чувство, которое создает в нашей душе торжественное, молитвенное богослужение, - это останется в душе, как высокое чувство близости к Богу, как умиление и радость не земные, а небесные. И это-то именно создаст в человеке необходи-

мое чувство богосыновства, благоговения, богопреданности, молитвы, сокрушения, веры и упования, делающих его христианином сознательным и твердым.

8. Воодушевленные молитвенные крестохо^сдения,

Говоря о богослужении, нельзя не упомянуть и о тех торжественных народных богомолениях и крестных ходах, которые так любит наш народ. Нужно поучаствовать в таких богомолениях, чтобы видеть то молитвенное благоговение и восторг, которые преисполняют сердца молящихся. И поэтому усталости и стар и млад не чувствуют, хотя бы и под дождем прошли со Святыней несколько часов. Святое и отрадное чувство богомоления крестоходцев заражает и любопытствующих, и мимо проходящих, и эти увлекаются святым чувством и идут, смешавшись со всей толпой или - лучше - слившись с ней в общем благоговейном чувстве. Особенно если крестохождение совершается с Чудотворной Святыней, неоднократно и дивно являвшей благодатную помощь людям; тогда все идут за нею, как за живой Владычицей или за живым Угодником. Конечно, такие крестохождения должны быть обставлены возможно торжественнее, умилительнее и молитвеннее. Крестный ход должен быть полон неумолкаемого и самого разнообразного молитвенного пения, особенно общенародного. Пусть это будет торжественный неустанный гимн от сердец богомольцев во славу Бога, или Богоматери, или Угодника. Пусть в этом пении душа народная возносится к Создателю и от Него испрашивает благодати в слух всего мира. В это время можно и всем знакомые песнопения распевать, и при помощи более умеющих приучать и весь народ к гласовому пению стихир с канонархом, а акафисты громогласно читать с общенародным распеванием заключительных припевов. Такой опыт наших в Новгороде крестных ходов вполне говорит о возможности всего этого. При таком совершении крестохождений совершенно исчезает всякая возможность разговоров от скуки, не бывает и отстающих от процессии. И под палящими лучами солнца, и в пыли, и под дождем и ветром одинаково усердно все до единого человека идут с начала до конца крестного хода, умиляясь общим пением, увлекаемые и общим молитвенным настроением. Поэтому-то так и любит наш народ такие крестные ходы. Они составляют приговор, прося, чтобы разрешили им крестный ход, чтобы разрешили им принести к себе в селение ту или иную Святыню. И скорбят, если почему-либо не разрешат сего.

Да, это дивное воспитательное средство в нашем распоряжении. И всячески следует развивать такие крестохождения, разумеется принимая все меры к упорядочению сего и к возможно большей духовной полезности крестохождений. Тем более когда сами православные просят, чтобы разрешили им совершить крестный ход, например, в соседнее село или обитель или для встречи выписанной, например, с Афона иконы, - в таких случаях без всяких препятствий следует непременно разрешать крестные ходы. Кроме высокой духовной пользы, кроме молитвенного воодушевления в народе, кроме подъема духа в православных и торжества их над всеми насмехающимися над верой и Святынями - кроме всего этого полезного, ничего худого не могут принести народные крестные ходы. Наоборот, тогда все отрицательное, безрелигиозное, смеющееся над верой, -все это или скрывается от такого народного воодушевления, самого умилительного, не вынося его, или же само присоединяется к нему, захватываемое общим воодушевлением и общей верой.

Конечно, для утешительности и плодотворности таких крестных ходов заранее и обдуманно нужно приготовить и проповедников, и руководителей народным пением, и духовных картин, и листков с книжками для раздачи и продажи. Причем предпочтительно следует продавать хотя бы за самую дешевую цену, а не раздавать обильно указанное: ибо купленное всегда ценят выше, чем полученное бесплатно. Только бы умело был составлен подбор потребной литературы, умело производилась бы продажа ее; покупать непременно будут, говорю это от неоднократного опыта. Приобрести же все нужное для указанного дела теперь так легко, - так обильно подобное издательство теперь.

Но и здесь следует оговориться. Крестные ходы должны быть совершаемы торжественно, стройно. Но торжественность опять должна заключаться не в какой-либо церемониальности, граничащей с напыщенностью, с бессодержательностью; нет, это должна быть торжественность молитвенная, благоговейная от сознания всех и прежде всего духовенства, что во славу Божию и пред Его очами совершается это крестохождение. А потому восторженная и усердная молитва и пение, пение и молитва - вот что должно сообщать торжество духовное крестохождениям. От искусственности же и любования красивой помпезностью и стройной церемониальнос-тью да хранит Господь всякого из нас - служителей Тайн Божиих, которыми мы людей вводим в общение с Самим Вседержителем. Да не соблазнится о нас никто из молящихся.

9. Необходимость самых частых путешествий архиереев по епархии

То трогательное благоговение народа к нам - архиереям, о котором сказано выше, дает мне смелость высказать пожелание, чтобы возможно чаще и возможно воодушевленнее совершались архиерейские поездки по епархии. Носителем сугубой благодати является для верующих архиерей, как это и есть на деле милостью Божией. И поэтому для православных архиерей есть и раздаятель этой благодати освящающей, предстатель и молитвенник пред Богом о людских неведениях, разъяснитель воли Божией для людей, почему слово его свято, как слово Самого Бога, от имени Которого он говорит и действует. И нужно видеть и на деле, с какой верой и благоговением все это приемлется от архиерея народом. Поэтому для православных прибытие к ним архиерея составляет событие великой важности, это радостный праздник, на котором забываются все невзгоды житейские. Если же где-либо в провинции, в уездном городе или в селе, архиерей совершает богослужение, то православные за десятки верст собираются сюда, несмотря на будни, на рабочую пору, на плохую погоду. Конечно, привлекает сюда и невиданная или редко виданная торжественность архиерейского служения. Но ведь в деревне эту торжественность вполне-то невозможно и устроить, и по тому одному, что служащие в большинстве случаев и сами не видели архиерейского служения со дня собственной хиротонии. Нет, не столько торжественность архиерейского служения привлекает народ сюда, сколько благоговейное уважение народа к архиерею. Да, не забыть тех умиленных лиц богомольцев, которые обращены бывают тогда на архиерея от окружающего народа. Как перед Самим Христом открыты сии молящиеся души христиан. Восторг написан неземной на их лицах. Многие плачут от радости. И, кажется, призови тогда архиерей этот умиленный и послушный народ на самый высокий подвиг - все как один человек пойдут за ним. И с какой верой слушают эти простецы во Христе беседу архиерея. Особенно если эта беседа проста, удобопонятна, поучает о спасении во Христе, затрагивает не вымышленную, а действительную жизнь мирскую, указывает, как в обыч-ных-то условиях жизни человеческой жить по-христиански, как обычные-то дела посвящать для спасения души и делать как перед Богом.

Это все сама правда. И благодарение Господу, что Он пока сохранил все это для нашего недостоинства. Мы же должны возможно лучше использовать это для духовного водительства наших словесных овец, чтобы в свое время иметь возможность непостыдно сказать Пастыреначальнику: Се, аз и дети, яже ми дал есть Бог (Евр. 2, 13). И прежде всего возможно чаще совершать архиерейские посещения церквей епархии. Разумеется, удобнее это делать в свободную от крестьянских работ пору. Плодотворнее были бы такие путешествия, если бы совершались они не с такой поспешностью, как обычно бывает. Припоминаю наши миссионерские путешествия в Японии. Там мы обычно во всякой отдельной церкви живем день-два. За это время можно побеседовать со всеми христианами, узнать их исправность и настроение, увидеть и труд самого причта церкви. За это время обычно можно бывает посетить всех христиан города или селения, чтобы на дому преподать им соответствующее назидание, соображаясь с тем, что говорит о посещаемых христианах священник или катехизатор. Это оставляет глубокий след в настроении поместной церкви или прихода. Посещать дома всех христиан в наших епархиях, разумеется, нет возможности. Но есть возможность помолиться со всеми или даже совершить богослужение. Есть возможность - узнать от благочинного и от священника о состоянии приходского дела, христианского поведения в данном приходе, о чем благочинные со священниками должны заблаговременно составлять обстоятельные, деловые доклады соответственно действительности. Доклады такие должны указывать как положительное, так и отрицательное в жизни прихода, чтобы архиерею иметь возможность беседовать с христианами не на общие темы, а на соответствующие действительному положению вещей. Если же окажется, что пастырь приходской бессилен что-либо сделать с тем или иным отдельным прихожанином и группами их или с каким-либо нежелательным направлением в их настроении и жизни, тогда архиерей имел бы возможность оказать соответствующее воздействие и на это, не исключая посещения и отдельных христиан, если то окажется нужным для беседы с ними. За такое время пребывания на приходе архиерей вникает и в те просветительные, благотворительные и иные организации, которые заведены в приходе и нуждаются в руководстве или и исправлении по случайным каким-либо обстоятельствам. Имеет он возможность и указать прихожанам вместе с их пастырем на необходимость и полезность таких организаций, указать и путь, каким проще и легче завести и устроить все подобное. С уверенностью можно сказать, что такое участие архиерея в приходской жизни ее в значительной степени оживит. Только благодаря предложению и указанию архиерея многие добрые дела и начинания могут начаться и привиться в самом лучше виде. И то нужно иметь в виду, что это внесет оживление и отраду в деятельность даже самых лучших приходских священников. Нередко они в безвестности и без всякой поддержки, одобрения, указания и руководства со стороны высших трудятся и заводят многое преполезное в церковной икономии. Встречают и препятствия неизбежные, даже прямо тормозы и противление, - и невольно впадают в малодушие, поддержать же некому. Да и кроме того к ним привыкают на местах, их слово уже не кажется особенно авторитетным. И тут необходим голос со стороны, чтобы привлечь внимание к делу. Но ничего подобного часто не находят такие труженики не только от архиерея, которого видят редко, но и от благочинного. И падают духом, и не спорится дело или и совсем разваливается. Вот в таких-то случаях какую бодрость вольет в души таких тружеников слово и участие архиерея! Сколько это может предупредить или исправить и ошибок, возможных во всяком деле. И с какой после того новой ревностью будут трудиться и пастыри, а вместе с каким воодушевлением примутся за нужное и душеспасительное дело и сами пасомые, слышавшие призыв и благословение на то не только от своего пастыря, но и от самого архиерея! И учесть невозможно всех благих последствий от подобных посещений архиереем приходов своей епархии.

Еще усугубится плодотворность этого, если архиерей будет возможно чаще служить в посещаемых церквах. Это не так трудно, как думается издали. Мне в поездках по епархии приходится с собой иметь только одного диакона, опытного в архиерейском служении. И, однако, редко бывают резко в глаза бросающиеся непорядки в сложном архиерейском служении. Обыкновенно заблаговременно рассылается маршрут путешествия, в котором обозначены те церкви, где и когда предполагается служение (недели за две пути обычно приходится служить пять и более раз). Иногда и кроме того приходится написать местному священнику по данному случаю для порядка. Заблаговременно назначаются и сослужащие из соседних приходов. В качестве руководства указывается составленная Омским ключарем священником Сокальским книжка о порядке архиерейского служения для сослужащих, хотя в ней, к сожалению, и имеются некоторые неправильности. Затем на месте приходится всем сослужащим разъяснить и рассказать порядок служения, да и во время служения следить, подсказывать и незаметно предупреждать погрешности, чтобы все получилось возможно стройнее. Певчие же везде теперь имеются исправные. Во избежание недоразумений обыкновенно им говорится, чтобы не пели того из особенностей архиерейского служения, чего не знают, чтобы непорядок не бросался в глаза; например, вместо «Да возрадуется» при облачении могут пропеть или догматик, или ирмосы. Но обычно и этого не бывает, певчие везде готовятся с охотой и бывают исправны. Иногда напрашиваются даже певчие соседних приходов, так что проявляется трогательное соревнование. При таких предосторожностях почти всегда служение проходит в порядке и всех трогает и радует. Если же иметь для сего еще одного понимающего в архиерейском служении, то и всегда оно будет стройно. А народ-то как рад бывает этому! Собираются издалека, уставши, не пивши, не евши подолгу, без необходимого покойного сна, в тесноте и жару, - и, однако, радостны и восторженны, как в Светлый Христов день. И ради этого святого чувства можно пожертвовать многим, лишь бы только доставить такое утешение православным.

10. Желательная кари» архиерейских путешествии по епархии

После всего сказанного мне представляется такая картина. В хороший июньский или сентябрьский день православные вместе со своим и соседних церквей причтами крестным ходом вышли на околицу села для встречи своего архиерея. Последний облачается в архиерейскую мантию и при общем народном пении следует в село. По пути на подходящем по обстановке месте архиерей останавливает народ и поучает своей первой беседой, как бы в ответ на приветственную речь приходского священника, который, предполагается, говорил о состоянии жизни христианской в приходе. Это воистину беседа, подобная беседам Самого Спасителя, среди природы обычно поучавшего собравшихся к Нему. Не только люди, но и сама природа внемлет такой отеческой беседе архипастыря с его паствой. На народ же это произведет неотразимое умилительное впечатление. Кончивши беседу, архиерей следует далее. По селу у каждого дома или от нескольких домов вместе поставлены столы с хлебом-солью на чистых скатертях. Архиерей благословляет сии хлебы, призывая Божие благоволение на труды земледельцев-христиан. Тут же, как и естественно, кратко расспрашивает о их житье-бытье, о их работах и прочем, давая свое простое от сердца слово или сочувствия, или совета и ободрения. По входе в храм и по обычной молитве архиерей ведет уже подробную беседу, направляя ее на действительные нужды в приходской жизни, о чем подробно докладывают ему благочинные, указывая и отрадные, и печальные стороны в жизни посещаемого прихода. Далее архиерей беседует с детьми, хотя бы школьниками только, расспрашивая у них знание молитв и вообще Закона Божия и церковных правил и обычаев жизни. Несомненно, тут же ему придется сделать и соответствующее указание родителям - как следует воспитывать детей по-христиански, на что обращать внимание в их духовном росте и к чему поведет невнимание с этой стороны. Покончив с этим, архиерей приглашает всех пропеть известные всем церковные песнопения, а сам в это время благословляет детей крестиками, взрослых же духовными листиками, которые как святыню навсегда сохранят и дети, и взрослые. При этом, может быть, и еще придется побеседовать, например, по поводу общенародного пения или о том, как следует принимать благословение, как относиться к крестикам и листикам, которыми благословляются. Наконец, архиерей осматривает весь храм и делает необходимые указания при этом. Отсюда идет в школу начальную, затем, посетивши дома причта и благотворительно-просветительные учреждения, если таковые имеются, отправляется далее в путь. Там же, где по местным условиям возможно и должно или случится какой-либо праздник, архиерей служит бдение и литургию. Хорошо бы и во всякой церкви посещаемой служить молебен, например водосвятный, чтобы доставить и еще большее утешение православным, с усердием и радостью встречающим архиерея.

В приходах же с раскольническим или сектантским населением следовало бы хоть иногда назначать и миссионерские беседы вместе с прибытием архиерея. Тогда и значение таких бесед поднялось бы высоко, ибо тогда и православные, и сектанты, и сомневающиеся видели бы, что и архиерей вполне одобряет то, что говорит миссионер. Для утверждения веры и добрых нравов это имело бы весьма большое значение.

Да, с уверенностью можно сказать, что от таких путешествий архиерея по своей епархии был бы весьма значительный плод. Вместе с тем, это весьма сближало бы с ним как духовенство, так и паству мирскую.

Конечно, для таких путешествий нужно иметь много времени, да и немыслимо одному архиерею сделать это в таких обширных епархиях, каковы наши. Но теперь почти во всякой епархии есть викарии. К сожалению, по действующему положению, они лишь только именуются по разным городам, сами же не имеют никакого касательства хотя бы только к тому уезду епархии, по городу которого они называются. О том, как использовать для церковного дела существующие викариатства вместо совершенно неосуществимого теперь увеличения числа настоятельно нужных новых епархий и возможного сокращения всех существующих теперь епархий, - об этом мне пришлось уже высказываться, кажется, в мае сего года в «Санкт-Петербургских Ведомостях»; номера газеты не помню, но содержание этой моей статьи подробно изложено в «Церковном Вестнике» № 20 за 1912 год в «Мнениях и отзывах». В таком отношении пусть бы пока Святейшим Синодом было узаконено для всех епархий то, что на свою ответственность для несомненной пользы дела устроил в своей епархии Волынский владыка Антоний, о чем он и сообщает в № 40 «Церковного Вестника» за 1912 год. Таким порядком ни власть, ни авторитет епархиальных архиереев нисколько не умалятся, хотя дело у них сократится; но будет несомненная польза для всего церковного дела, что мной подробно и было разъяснено в вышеуказанной статье моей. И осуществление этого мероприятия может совершенно свободно проведено и Святейшим Синодом до того Поместного Собора, который предназначен, но неизвестно, когда будет, тогда как изменившаяся жизнь с ее трудными и требовательными от нас условиями не ждет, дальнейшая же потеря времени может быть «смерти подобна».

11. Необходимость подготовки к пастырскому сл]1мш1о

Все высказанные пожелания о живой неустанной проповеди для народа, о православном богослужении, о совершении воодушевленных народных крестохождений, о самых частых путешествиях архиереев по епархиям, - все это, несомненно, прекрасно. Но это предполагает уже высоко поставленную развитую пастырскую ревность у самих служителей Церкви Христовой. К сожалению, должны мы сознаться, что этого далеко нет, и нет не по личной небрежности служителей церковных, а по самым пока неустранимым условиям нашей русской церковной жизни. Нет необходимости говорить об этих условиях, ибо не такая и цель наших замечаний. Обратимся к наличности.

Всякое служение, всякая деятельность предполагает само собой, что к ней люди готовятся, изощряя свои силы и способности, чтобы оказаться на высоте положения в самой принятой деятельности. Тем более это требуется для такого высокого и тонкого по своей духовности и святости дела, как пастырское душепопечение. Воистину, оно искусство из искусств, к упражнению в котором нужно приступать с устроенными духовными способностями, с изощренными силами духа. Знаем, с какой тщательностью готовятся, например, к врачебному искусству, особенно к искусству хирургическому. Тем более должна быть особенная, нарочитая, тщательная до благоговейности подготовка к искусству духовного врачевания душ христианских, руководимых не ко временной, но к вечной жизни верующих в нее. Но все мы хорошо знаем и по опыту, и по наблюдениям, что этого у нас, к великому прискорбию, нет и нет. Да, и у нас есть духовная школа, имеющая целью «приготовление юношества к служению православной Церкви», как гласит параграф 1 Устава о ней. Но и на деле, а теперь и по дополнительным узаконениям, духовная школа только между прочим готовит юношей для прямого служения православной Церкви. Конечно, большая цель и заслуга духовной школы, что она дает возможность своим питомцам трудиться не только в пастырстве церковном, но и на иных, чисто светских гражданских и военных поприщах. Но тогда и назвали бы такую школу «христианским училищем», цель которого - дать христианское образование и воспитание юношам, чтобы после в жизни на всех поприщах ее они могли быть крепкими христианами. Для Церкви же весьма важно это назначение ее «христианского училища», но совершенно необходимо, чтобы была и нарочитая школа для подготовки духовных врачей душ человеческих, именно пастырей Церкви. Этого-то мы и не имеем. Все вопли и воздыхания наши об этом остаются тщетными, как и все неотложно нужное в нашей Русской земле, которая от самого чудного начала «велика и обильна, а порядка нет в ней». И видим, что если шестая-седьмая лишь часть прошедших нашу духовную школу отдает себя на пастырское служение в Церкви, то это уже большое дело. А остальные идут на разные поприща чисто внешней деятельности в стране. Церковь же остается без должно подготовленных к делу пастырей. И это при усложнившихся и видоизменившихся требованиях времени. В верхах же давно-давно все спорят пока только о том направлении, в котором должна быть преобразована вся духовная школа, чтобы наилучше отвечать ей своему церковному назначению. По пословице: «паны дерутся, а у хлопцев чубы летят»... А воз и ныне там...

Но так как не в нашей власти изменить все это, так что может быть и до приближающегося второго пришествия Христова это дело останется в таком положении, то надлежит что-то сделать, чтобы в существующих условиях, однако, пастырство наилучше могло отвечать своему высокому святому назначению. Тем более нужно иметь в виду и то, что за недостатком лиц с нарочитым пастырским образованием и подготовкой в большинстве случаев приходится ставить священнослужителями лиц, можно сказать, всякого образования, а иногда и без всякого образования, но желающих по должном, хотя и условном, испытании послужить Церкви Христовой в составе клира. Конечно, таковые лица подвергаются особому испытанию, а кроме того постепенно подготавливаются к священству на низших степенях клира. Но все это и условно, и быстро, а потому может быть и не прочно, чтобы пастырь Церкви был богат духом ревности пастырской. Без этого же духа он все равно что светильник без елея.

12. Пастырско-миссионерские сЬезды и курсы

При указанных выше условиях надлежит самим пастырям все сделать, чтобы поднять свой пастырский дух, возвысить свое образование, восполнить свои силы и средства для пастырского делания. В этом направлении особенную ценность имеют устраиваемые в пределах нашей Пермской епархии миссионерские съезды и курсы для духовенства епархии. На таких съездах собравшиеся прежде всего выясняют наличную приходско-церковную действительность. Посему для всякого такого съезда составляется определенная программа, по которой участниками съезда представляются на съезд доклад о положении дела в приходе с указанием тех или иных мероприятий к улучшению или исправлению дела. Такие доклады подвергаются общему обсуждению. Скрывать или прикрашивать положение дела не придется, ибо все соседи тут же и уличат в том докладчика. Поэтому съезд само собой получает в высокой степени серьезный характер. Наряду с недочетами выясняются и положительные стороны. Вместе со вскрытием неустройства или недостатков общим советом и обменом мнений об отдельных опытах, предлагаются и всем, и каждому жизненные меры и советы для устроения и исправления дела в приходе. Кроме того, таким путем, может быть, и не особенно воодушевленные на дело на примере других и при общем воодушевлении исполнятся ревности и усердия к делу на своем приходе. Не невозможно, что и не худой человек, но долго оставаясь одиноким на деле, среди обыденщины особенно нашей деревенской жизни, и сам заведется этой обыденщиной, и отлетают от него, может быть, когда-то и бывшие на душе светлые мысли и намерения, как мечты юношества чистого. Тут же на таких миссионерских съездах увидит таких деятелей воодушевленных, умелых, опытных, не мечтателей, по-наслышится о живой их пастырско-народной деятельности и сам сначала задумается над своим положением, а потом и духом возревнует о пастырской работе на приходе.

Таково жизненное значение миссионерских съездов. Они весьма важны, воспитательны для духовенства. Помимо того, путем таких съездов выясняется подробная картина положения церковноприходского дела по всей епархии. Посему такие миссионерские съезды должны происходить по крайней мере однажды в год по всем благочиниям епархии. Руководителями таких съездов должны быть или миссионеры, или, в случае невозможности для них, благочинные. Съезды должны собираться не для праздных разговоров, не для отбытия повинности, а для строго определенной цели. Посему для таких съездов предварительно должна быть предлагаема программа, на вопросы которой все причты и должны представлять продуманные доклады для предъявления съезду. По обсуждении же таких докладов и по обмене мнениями должны быть составляемы особые журналы или протоколы, с указанием общих суждений по заслушанным докладам, с указанием выработанных мер для улучшения или исправления дела. Такие журналы и должны представляться епархиальному архиерею на внимание и заключение.

И самостоятельно, и вместе с такими миссионерскими съездами должны устраиваться миссионерские курсы для духовенства по образцу устраиваемых уже в нашей епархии. Предметом этих курсов должны быть и общие богословские и пастырские вопросы, и проповедничество, и миссионерство среди старообрядчества с сектантством, и противостояние погибельному духу неверия и практического материализма, и подобное. Никто из пастырей не может считать себя вполне осведомленным в таких предметах. Если специалисты ученые постоянно следят за своей наукой и испытывают всякую новинку в этой области, чтобы быть на уровне времени и науки, то тем более это надлежит делать пастырю Церкви, так как его деятельность шире и глубже всякой научной деятельности, - она идет вместе с текущей и изменчивой жизнью, - чтобы воздействовать на эту жизнь началами вечными, приспосабливая ее к ним, а не их приспосабливая к ней. Посему ни один, даже получивший полное богословское образование пастырь, не может счесть себя не нуждающимся в указанном обновлении, восполнении, расширении своих познаний, тем более в возвышении пастырского воодушевления. Как на съездах, так и на курсах совершается общая дружная, откровенная работа с одной высокой целью - быть во всеоружии и в святом воодушевлении для пастырского служения среди мира сего в целях руководства пасомых к вечной жизни.

Опыт таких курсов свидетельствует, что после первых же курсов участники их непременно просят, чтобы ежегодно у них были такие курсы. Они на деле увидели - как много вопросов и знаний весьма важных и нужных, которых они не знали. Тут они, один другого воодушевляя, все исполнились совершенно юношеского рвения -учиться и учиться, чтобы стоять твердо на своем деле. Пастырское служение им раскрылось как жизненное и все обновляющееся делание, а посему такое высокое, светлое, чистое, имеющее целью духовный рост и спасение души человеческой, уготовляемой к вечной жизни во Царстве Христа, за нее пострадавшего.

Так из года в год повторяемые такие курсы высоко поднимут пастырское настроение духовенства и восполнят в значительной степени недостающее у каждого. Еще лучше такие курсы приурочивать к местным народным празднествам, чтобы участием в богослужении, в проповеди, в крестном ходе усугубить народное торжество. Народ непременно отзовется на такой подъем духа. Помню, в Омской епархии такой миссионерский съезд с курсами был устроен на масляной неделе в одном селе, где немало было и сектантов. Конечно, предполагали, что народ даже и не заметит такого съезда, потому что на масляной идет обычный языческий карнавал-веселье. Оказалось обратное: народ испросил разрешение послушать беседы собравшихся отцов, да постепенно так увлекся ими, что не хотели и домой уходить, говоря духовенству: «Вы, батюшки, пойдите пообедайте, а мы подождем здесь вас, чтобы и еще послушать». Видя такую ревность народа к духовной беседе, сами участники съезда оценили все высокое значение подобных съездов и курсов для них самих. Так и должно быть везде и всегда.

13. С чего начинать поднятое церковности па приходе

Подробно мной было объяснено все, касающееся данного вопроса, в «Письмах архиерея к иереям» (Пермь, 1915 год) и в «Архипастырском послании к духовенству Пермской епархии о мероприятиях ко введению в жизнь закона об устройстве православных приходов» (Пермь, 17 февраля 1916 года). Из того и другого, да и помимо них, всякий пастырь хорошо знать может, что ему принадлежит высокая и разнообразная деятельность в приходе. В условиях наших обширных и многолюдных приходов, в совокупности с трудными путями сообщения между отдельными частями прихода, не под силу одному священнику сделать все, что нужно в чисто пастырском отношении. Да и помимо сего, самое существо дела требует лишь, чтобы священник был руководителем церковной жизни в приходе, как и мать в семье не ведет же на поводке всякого из своих детей, стараясь приучить их к самостоятельной, но благовоспитанной жизни. Надо так поставить дело, чтобы приход под воздействием и руководством священника сам собой устроил и поддерживал в своем составе церковную жизнь.

Начать же следует с небольшого дела. В пределах самого даже запущенного прихода всегда во всяком поселке найдется несколько благочестивцев, которые скорбят об упадке веры и нравов в народе, сами же горячо прилежа святой Церкви. Вот их-то и взять себе в помощники или сотрудники следует священнику. Руководя их в чтении духовных книжек, направляя их усердие в должном направлении, всячески следует воодушевлять их на братолюбную миссионерскую самую простую работу среди односельчан, в целях воодушевления их на благочестие. Таковые ревнители и под личным руководством священника, и по его указанию будут собираться в свободное время для чтения духовных книг и для братских бесед, как собираются обычно поселяне для пустого препровождения времени, не наученные осмысленно распоряжаться своим досугом. Воодушевляемые своим священником, они стараются привлечь на свои собрания своих соседей, хотя бы каждый только по одному человеку. Братство их постепенно растет. В нем опять всякий в свою очередь привлекает других сочувствующих. Так постепенно, медленно, но верно, вначале весьма «малое стадо» охватывает весь поселок, а затем и весь приход.

Через таких-то доброхотных, за спасение души, сотрудников священник знает все, что делается в приходе, хотя бы сам и не мог часто бывать во всех поселках своего прихода. Ревнители, по заданным им от духовного отца заданиям, своевременно сообщат ему обо всем, что требует его внимания и руководства. Так естественно сократится его личный труд, совершенно непосильный для одного человека при всем его личном усердии к святому делу.

Через такие именно братства и кружки ревнителей священник наилучше и ближе к делу может поставить и самое утверждение христиан в христианском уповании, в знании веры, молитв, в приучении к церковным обрядам и обычаям и все дальнейшее духовное научение и просвещение. Как руководитель, он может таким кружкам поставить определенные задания для их братских собраний, - например, прочитать такую-то книжку, выучить такие-то молитвы, утвердиться в таких-то благочестивых упражнениях, обсудить такую-то меру для поднятия добрых нравов в приходе, предпринять дело помощи бедным и сиротам или нуждающимся в помощи учащимся в школе.

Когда зачнется такая здоровая правильная жизнедеятельность в отдельных частях прихода, найдутся нужные на всякое церковноприходское дело и люди. Скучающие от безделья и неумения найти смысл своей жизни и осмысленное приложение своих дремлющих духовных и телесных сил - все такие, как полевые цветы головками тянутся к оживляющему их солнцу, потянутся к проблескам живой жизни и работы преполезной. Так дело, развиваясь и разрастаясь, постепенно подразделится на отдельные свои отрасли с определенным составом деятелей. И окажется, что одни занялись совместным чтением духовных книг и ведением братских бесед, другие - благотворительностью в приходе, третьи - заняты церковно-школьным делом, иные - заботой о благолепии храма, о церковном пении, о порядке на приходском кладбище, иные хлопочут об улучшении народного хозяйства, о трезвости, об искоренении худых навыков и о насаждении добрых нравов и доброго препровождения времени детьми, молодежью и взрослыми и т.д., и т.д.

Так семя слова Божия, брошенное на почву душ человеческих, не умирает, но начинает произрастать и приносить свой плод в людях и в их жизни. Так зачинается возрождение отдельных душ, а через это и всего прихода, как живой Церкви Божией. Пастырь Церкви насаждает и напояет, а воспринимающие это души человеческие сами возрастают под благодатным действием Святого Духа Божия (1 Кор. 3, 5-7).

14. Посещение домов приискан

Под таким делом разумеется не то, чтобы священник ходил из дома в дом. Конечно, это было бы весьма хорошее дело - пастырю Церкви посещать своих пасомых, чтобы руководить их духовной жизнью. Но это в редких случаях возможно при обширности и разбросанности наших приходов, при множестве всяких побочных, но обязательных дел у пастыря. Нет, в данном случае разумеется другое и более простое, а следовательно, и возможное для священника. Дело в том, что священник часто приглашается прихожанами для совершения всяких треб на дому. Такими обязательными посещениями и следует непременно воспользоваться для духовного назидания православных. Тут и нужно вникнуть в жизнь и распорядок жизни семьи. Тут и нужно расспросить всех так, чтобы вылилась душа человеческая с ее запросами и надеждами. Тут обратим внимание и на воспитание детей, на их молитвенное делание, на их поведение. Тут же попутно и о духовном побеседовать, не в виде обычной проповеди, но именно непосредственной отеческой простой беседой. Припоминается священник доброго старого времени в родном моем приходе. В таких случаях он обо всем выспросит в семье, все выскажет, что знает об этой семье, детей переспросит в знании молитв, одних похвалит, а другим выговорит и строго запретит. И таким порядком священник знал всех своих прихожан и с хорошей, и с дурной стороны. Помню, что я тогда еще подростком знал тоже почти всех прихожан и всякого из них по настроению и поведению только потому, что, ходя с причтом по приходу на Пасхе и на Святках, обычно прислушивался вот к таким попутным беседам священника с прихожанами. И, конечно, тогда не только священник, но и я хорошо знал - кто в приходе когда вступает в брак или выходит замуж, тогда как теперь священник об этом часто узнает только тогда, когда к нему от архиерея направляется на отзыв бестолково написанное прихожанином прошение о разрешении ему вступить в брак, например, при недостатке возраста или в известных степенях родства. Такова простая старина и такова мудреная современность. Первая не гналась за большим, но достигала весьма существенного конца; а вторая считает это все маловажным, опускает же и все важное, почему жизнь христианская и понижается, хотя разные отчеты да доклады и уверяют, что все делается лучше и лучше. Подтверждений тому не требуется, их дает сама действительность.

Итак, указываю первое самое простое средство - духовно влиять пастырю на свою паству безо всякой затраты особого времени и сил. Указываю попутный способ - руководить жизнью и настроением своих пасомых. Таким путем установятся сами собой чисто пастырские или, лучше сказать, отеческие отношения у пастыря к пастве, взаимно вызывающие детское отношение к нему со стороны пасомых. Исчезнет та взаимная отчужденность, на которую теперь одинаково жалуются и духовенство и миряне. Весь приход будет на виду у пастыря, явится одною большой семьей, возглавляемой и руководимой священником - духовным отцом. Ему Бог дал духовную паству, и он Богом дан в отца этой пастве. За святое послушание Пастыреначальнику Христу Спасу пастырь с паствой и будут в едином духе по одинаковой заботе о душевном спасении. Духовное значение или авторитет такого Богом поставленного и свято соблюдающего такое свое от Него поставление - как высоко оно и перед Богом, и пред людьми! Насколько выше оно того взаимоотношения, которое хотят укрепить выборами священников самой паствой! «Мы тебя выбрали, ну так и делай по-нашему, а не будешь делать - так ты нам и не нужен, мы выберем другого». Так было, так и будет в конце таких выборов. Так было и в древней нашей Святой Руси, когда при выборном духовенстве были несчастные «крестцовые попы», составлявшие обузу для Церкви Божией и соблазн для христиан. Правда, было выборное духовенство в древней гонимой Церкви. Но тогда самое имя христианина было уже геройством. Всякий христианин должен был всегда быть готовым к ответу и мучению за свое христианство. Посему тогда все христиане естественно заботились, чтобы в передовых рядах их стояли истинные герои духа, для которых священство есть высшее доброе дело, то есть готовность на мученичество за себя и за паству свою. Тогда и выбирали в клир лучших и сильнейших духом людей. Земных и корыстных расчетов тут и быть не могло и у выбирающих, и у выбираемого. Расчет был один: выбирают готового и на смерть за выбравшую паству. Теперь же, когда, независимо от душевного спасения, выгодно числиться христианином безо всякого подвига в христианстве, когда числящиеся христианами ищут не строгости в подвиге, а послабления и принижения высоких начал Христова Евангелия, когда, пожалуй, большинство христиан не бывают в церкви на исповеди со Святым Причастием и, однако, считаются полноправными христианами-прихожанами, - при таких условиях предоставлять «сборищу народа избирать имеющих произвестися во священство» (Лаодик. Соб. 13 прав.) - это по меньшей мере неосмотрительное дело в отношении ко всей церковной икономии. И недопустимое дело проявит церковная власть, если попустит это крайне опасное для всей Церкви нововведение древнего обычая при совершенно изменившихся условиях времени. Подождите, все поспешные реформаторы святой Церкви: независимо от нашего желания произойдет и у нас отделение Церкви от государства, а после того и неизбежное гонение на Церковь не только от безрелигиозного, но и от антихристианского государства, - тогда и будем выбирать клириков на церковноприходских собраниях, выбирать будем крадучись от гонителей, и выберем, конечно, не по земным соображениям, а только по церковным, ибо тогда земные расчеты сами собой исчезнут для гонимых христиан. Хотим мы или не хотим, но такое время к нам приближается. К нему и нужно готовиться, как к огненному испытанию для нашей веры сначала от духа антихристова, а потом и от самого Антихриста, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения. И за сие пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи, да будут осуждены все, не веровавшие истине, но возлюбившие неправду (2 Сол. 2, 9-12).

15. Благовременные mogbi к наученик нриокан

К таковым прежде всего следует отнести благое время Великого поста. Разумеется не в собственном смысле церковная живая проповедь с кафедры, о чем было сказано раньше. Нет, разумею самое время исповеди, когда православные долго ждут своей очереди в ряду других подойти к духовнику на откровение своей совести. Тут свободного времени бывает очень много. Обычно в это время псаломщики или диаконы производят отметку в исповедных ведомостях пришедших на исповедь. Затем прочитывают вечернее правило для причастников. А остальное время исповедники сидят праздно, пожалуй и разговорами неподобающими занимаясь. Вот это время и следует использовать для всякого душеполезного научения прихожан.

Заняться таким делом должны ближайшие помощники священника - диаконы и псаломщики. Но можно привлечь к этому и благочестивых грамотных и поющих мирян, даже учащихся. В то время как там в таинственном уголке храма у алтаря его идет святая исповедь, здесь в трапезной части храма и учить выжидающих исповеди молитвам, житиям Святых, пению церковному. Как преполезно будет занято это праздное время! Как размягчатся и сердца человеческие для откровенной исповеди перед духовником!

Таким порядком и грамотные, и неграмотные одинаково простым способом научатся тому, что нужно знать всякому христианину, но чего, к сожалению, не знают и прошедшие школу. Это было бы настоящим оглашением православных христиан, приступающих к исповеди и Святому Причастию. И особенной премудрости для этого не нужно, а необходимо только иметь святое усердие к делу да уметь читать и петь, чтобы научить указанному и прихожан.

Можно и иным способом учить прихожан тому же. При помощи вышеописанных братств и кружков ревнителей в приходе следует устраивать воскресные школы или вечерние занятия для всех желающих посещать таковые. Под руководством священника и его ближайших сотрудников ревнители и займутся тем же самым научением христиан молитвам, Закону Божию, житиям Святых, церковному пению. Все лично воодушевленные церковноприходскою работою, как своим душевным подвигом во спасение, душу свою вложат во все указанное дело, и плодотворная живая работа закипит, найдутся сочувствующие и соработники в деле. Таким порядком единоличный труд священника будет разделен между самими его прихожанами, которые не за страх, а для спасения своей души, за совесть, вместе с ним и под его руководством будут усердствовать для поднятия церковной жизни в приходе.

Этих же целей можно достигать разумным использованием приходских крестных ходов. Тут непременно следует постепенно привлекать и народ к общему пению сначала простейших молитв, а потом и расширять круг таких молитв и песнопений. Таким порядком научатся и церковному пению, научатся попутно и церковным молитвам. Всем хорошо известна певучесть нашего народа и усердие его именно к церковному пению. Только бы умело и с воодушевлением это было предложено и указано, - непременно народ откликнется с душой.

Всеми указанными путями и будет достигаться одна святая цель: научение православных знанию веры и умению дать ответ посильный о своем уповании, научение молитвам и церковному пению, а вместе с тем создание святого воодушевления на благочестие, как на благоговейное хождение пред Богом . А это великое и основное дело. Без него все красивые и горячие речи о приходской благотворительности, о просвещении и прочем, - все это будет бесцельно и непрочно. И воспринятое оно исчезнет, как праздное, хотя и красивое увлечение. Научивши же всему вышеуказанному, создав святое воодушевление на благочестие, и можно будет прочно и плодотворно начинать призыв и к благотворительности приходской, и к просвещению, и ко всему прочему, в чем может и должна проявляться приходская жизнь. Все это будет проявлением созданного, прочного, святого воодушевления на благочестие и на устроение жизни по Евангелию Христову.

Вот в кратких словах - что желательно видеть в деятельности нашего духовенства в уврачевание той действительности нашей церковноприходской жизни, как она представляется нашему взору при наблюдении ее. Не о коренных и сомнительных по своей приложимости преобразованиях идет речь, а всего только о том, что следовало бы и можно бы предпринять в создавшихся действительных условиях пастырской жизни и деятельности. Будут или не будут сделаны в нашей Церкви самые высокие преобразования, которые все вытекают, по существу, из возвращения Церкви Божией ее подлинной, а не призрачной свободы, из возвращения Российской Православной Христовой Церкви ее главы - Святейшего Всероссийского Патриарха, - это неизвестно, да от нас и не зависит: возвратить взятое может и должна только взявшая от Церкви патриарха гражданская власть. Но и при наличной действительности нам, архиереям и иереям, надлежит ответствовать за вверенное нам стадо церковное, а потому никто и оправдываться неканоничными порядками в Церкви не может и не должен. Положение первенствующей гонимой Церкви куда хуже было, но тогдашние Отцы Церкви сим положением не оправдывались, но не покладая рук за совесть перед Всевидящим Первоархиереем Христом трудились, изводя на истинную свободу духа тогдашних христиан. И сумели среди гонений, крестов и костров так извести на эту прекрасную свободу духа, что сам гордый гонитель и мучитель - тогдашний языческий мир - побежден был этой свободой преследуемых христиан и преклонился перед высотою их духа, Крест Христов воссиял над миром языческим и из позорного орудия казни явился добропобедным знаменем царей и народов, смиренно преклоняющихся перед силою Распятого на нем Царя царей. Среди разных неустройств церковных, среди тяжких и унизительных для Церкви Божией условий в современной государственной и общественной жизни дерзновенно, отцы и братие, понесем возложенное на нас послушание церковное, бодро и воодушевленно будем руководить христиан к Царствию Божию, высоко вознося Животворящий Крест Христов, как символ Божией силы и Божией премудрости.

Послесловие

Вот что вылилось у меня от души о «жизни нашей церковной как она есть» под впечатлением последнего осеннего путешествия для обозрения некоторых церквей и монастырей епархии. Никаких проектов о новых реформах я не сочиняю. Говорю же лишь о том, что возможно и следует нам делать только при наличных условиях нашей церковной жизни и чего требует от нас эта самая жизнь. Да и об этом-то говорю лишь применительно к обычным взаимоотношениям между архиереями, духовенством и паствой. И все высказываемое, конечно, местами в той или иной мере и существует, и заведено. Да оно не так и трудно для своего осуществления, - было бы лишь усердие...

Конечно, я умолчал о многом, что следовало бы делать по нуждам времени для поднятия веры и нравов в народе. Но в данном случае я говорю только применительно к впечатлениям после путешествия по приходам епархии. Подробнее же о разных церковных вопросах мною сказано было в моих письмах «Станем добре», припечатанных в «Новгородских Епархиальных Ведомостях» за 1910 год, отдельным приложением к журналу «Пастырь-Проповедник» за 1912 год (Верхне-Уфалейский завод, Пермской губ.) и отдельными оттисками, издание 2-е, переделанное и значительно дополненное. Пермь. 1915 год.

-^-

2

3

4

5

6

7

8 9

Содержание

Издание подготовлено Фондом

«Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви»

В задачи Фонда входит подготовка материалов, касающихся подвига мучеников и исповедников ХХ столетия, и в соответствии с этим — изучение архивных документов, личных свидетельств и составление жизнеописаний.

ФОНД ВЫПУСТИЛ СЛЕДУЮЩИЕ КНИГИ:

■ Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. В 7 книгах.

Тверь, 1992-2002.

■ Иеромонах Дамаскин (Орловский). Житие священномученика Фаддея,

архиепископа Тверского. Тверь, 1997.

■ Иеромонах Дамаскин (Орловский). Житие священномученика Феодора

и иже с ним пострадавших. Тверь, 1998.

■ Иеромонах Дамаскин (Орловский). Новомученики Тверской епархии ХХ столетия. Тверь, 1999.

■ Игумен Дамаскин (Орловский). Житие священноисповедника Романа (Медведя; 1874-1937). Тверь, 2000.

■ Священник Олег Митров. Житие священномученика Арсения. Тверь, 2001.

■ Б. П. Балуев. Споры о судьбах России. Н. Я. Данилевский и его книга

«Россия и Европа». Тверь, 2001.

■ Игумен Дамаскин (Орловский). Житие священномученика Петра (Звере

ва). Тверь, 2001.

■ Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской

епархии. Январь-Декабрь. В 5 книгах. Тверь, 2002-2004.

■ Священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверской.

ТВОРЕНИЯ. Серия «Духовное наследие мучеников и исповедников Русской Православной Церкви». Книга I. Проповеди. Книга II. Записки по дидактике. Тверь, 2002-2003.

■ Священноисповедник Амвросий (Полянский), епископ Каменец-Подоль-ский и Брацлавский. Серия «Духовное наследие мучеников и исповедников Русской Православной Церкви». Учение о Царстве Божием по сочинению блаженного Августина «О Граде Божием». Тверь, 2003.

■ Священномученик Петр (Зверев), архиепископ Воронежский. Серия «Духовное наследие мучеников и исповедников Русской Православной Церкви». Экзегетический анализ первых двух глав Послания апостола Павла к Евреям.

Тверь, 2004.

Электронную версию всех изданий Фонда, сведения о его деятельности, календарь ново-мучеников и аудиоматериалы можно найти на сайте Фонда в Интернете:

^www.fond.ru

Тел. Фонда: 363 01 26

Духовное наследие мучеников и исповедников Русской Православной Церкви

Священномученик Андроник (Никольский; 1870-1918), архиепископ Пермский Творения. Книга I. Статьи и заметки

Издание регионального общественного Фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви»

Редакторы - Новикова Г. В., Новиков Н. М. Оформление и верстка - Новиков Н. М. Фотоматериалы предоставлены Королевым В. А.

Духовное наследие мучеников и исповедников Русской Православной Церкви