Книга: Дракон и жемчужина



Дракон и жемчужина

Барбара Картленд

Дракон и жемчужина

От автора

Все события и большинство действующих лиц этого романа не вымышлены. Войска союзников вступили в Пекин ночью 13 апреля, и на следующий день британское дипломатическое представительство, выдержавшее пятидесятипятисуточную осаду, было освобождено.

Те, кто оказался в это время в здании представительства, выжили исключительно благодаря прозорливости Герберта Сквайерса, первого секретаря американского дипломатического представительства. Еще до начала осады он позаботился собрать запасы продовольствия.

На рассвете вдовствующая императрица, переодетая крестьянкой, вместе с императором покинула город в простой повозке. За ними последовал похожий на хорька принц Дуань в собственном возке. С собой они взяли лишь нескольких евнухов.

Пекин грабили все: и нападавшие, и китайские солдаты. Что не могли утащить — жгли. Союзники дипломатично соглашались с Ли Хун-Чжаном и называли все происходившее восстанием «боксеров» против власти трона.

Царила такая неразбериха, что легко ошибиться, оценивая роль вдовствующей императрицы в этих событиях. Ведь она все-таки согласилась выдать принца Дуаня вместе с восставшими. В итоге интриган отправился в ссылку.

Союзникам предстояло получить репарацию в размере 67 миллионов фунтов: погибли 257 миссионеров, были убиты 66 человек в зданиях иностранных дипломатических миссий, 30 тысяч обращенных в христианство китайцев разделили их участь.

После того как Ли Хун-Чжан скрепил печатью последнее за тридцать лет соглашение с Иностранными державами, он неожиданно заболел и умер. Вдовствующая императрица приказала в его честь возвести в Пекине мавзолей.

14 ноября 1908 года беспомощный и бездеятельный император отправился к праотцам, а на следующий день, в полном соответствии с предсказаниями астрологов, за ним последовала и сама вдовствующая императрица.

Глава 1

1900


— Неужели вы, майор Вэр, способны поддаться панике?

До господина премьер-министра дошли слухи, что в провинциях весьма и весьма неспокойно.

— В Китае всегда неспокойно. Уверяю вас как британский посланник, что я вполне в состоянии справиться с любой ситуацией, в которую может вылиться это волнение, — заявил сэр Клод Макдоналд. Он говорил с вызовом, словно кто-то ставил под сомнение его компетентность. Он слишком высоко ценил собственную персону!

Стэнтон Вэр внимательно посмотрел на собеседника и подумал, что, возможно, премьер-министр прав, полагая, что этот чванливый, упрямый человек не отвечает требованиям времени.

Маркиз Солсбери со свойственным ему тактом не высказывал свое отношение открыто, однако его советники в министерстве иностранных дел не стеснялись в выражениях. Про сэра Клода говорили, что это сухой стручок с оловянными глазами и длинными нафабренными усами. Ну а пресса и подавно не скупилась на язвительные замечания. «Все осуждали это назначение. Сэра Клода обвиняли в том, что он плохо образован, слаб, нерешителен, невыдержан… и вообще являет собой тот тип военного офицера, который отмеряет милю, а отрезает шесть футов», — писала «Таймс».


Стэнтон Вэр тогда посмеялся, но сейчас он смотрел на сэра Клода Макдоналда серьезно и чувствовал, что он вряд ли справится, если ситуация начнет выходить из-под контроля. А все указывало именно на это.

Получалось, что Великобританию в Китае представлял посланник, который до сих пор не имел никакого опыта работы в этой огромной азиатской стране, кроме службы инструктором по стрельбе в Гонконге.

Сэр Клод подергал свои пышные усы, словно извлекая из них необходимую силу, и заговорил:

— Итак, майор Вэр, вы можете доложить премьер-министру, что ситуация под контролем, а те немногие инциденты, которые имели место, не имеют особого значения.

Стэнтон Вэр, помолчав, сказал:

— Полагаю, однако, что убийство Брукса имеет значение — по крайней мере для него.

— Брукс был миссионером, — ответил сэр Клод, — а миссионеры в Китае становятся причиной волнений с тех самых пор, как в 1860 году им разрешили появиться в этой стране. Китайцам претит, что они подрывают традиционное поклонение предкам, что для них исполнено глубокого значения.

— Я это прекрасно понимаю, — сдержанно ответил Стэнтон Вэр, — но, к сожалению, китайские христиане различными путями оскорбляют местные верования.

Он имел в виду, что миссионеры нередко захватывали китайские храмы, заявляя, что, по существу, они представляют собственность Церкви. А получив разрешение на строительство, намеренно выбирали священные для местных жителей места.

Францисканцы даже пытались собирать долги по ренте за последние триста лет.

— И все-таки я полагаю, что все это не важно, — настаивал сэр Клод. — Что нас действительно касается, так это нарушение баланса сил, которое произошло четыре года назад, когда русские военные корабли вошли в Порт-Артур.

Стэнтон Вэр не мог не согласиться с этим.

Пять великих держав боролись за главенство в Китае и, по словам одного остроумца, «кромсали его, словно дыню».

Лишь соперничество западных стран и их вечные размолвки препятствовали аннексии обширной территории Китая.

Стэнтон Вэр знал, что в Пекине, великой северной столице Поднебесной, маньчжуры обманывали сами себя, веря в собственную силу, в мощь и несокрушимость тысячелетних традиций Китая, не подвластных никаким западным веяниям. Кто-то из служащих министерства иностранных дел однажды заметил:

— Маньчжуры дерзки и слабы, европейцы — дерзки и сильны. Результатом будет война!

Догадываясь, что Стэнтон Вэр убежден в неизбежности кризиса, сэр Клод заявил:

— Уверен, что мы можем полностью доверять вдовствующей императрице. Она вполне успешно справится со всеми трудностями.

— Доверять вдовствующей императрице? — изумленно переспросил Стэнтон Вэр. — Уж не шутите ли вы? Те сведения, которые поступают в Лондон, говорят об ее отчаянной ненависти ко всему иностранному! Правда, она эту ненависть тщательно скрывает.

Сэр Клод благодушно рассмеялся и снова потеребил усы.

— Мой дорогой! Вдовствующая императрица не так давно пригласила мою жену и других дам из нашего представительства в Запретный город на чайную церемонию. Этим жестом она хотела и отметить свой день рождения, и укрепить взаимопонимание между Востоком и Западом. — Он улыбнулся, уверенный, что Стэнтон Вэр не в курсе этих событий, а потом продолжил: — Императрица, Старушка Будда, как мы ее называем, подарила каждой своей гостье массивное золотое кольцо с жемчугом, а потом поднесла им чай в нефритовой пиале.

— Очень великодушно с ее стороны! — не сдержал сарказма майор.

— Это был, конечно, чисто символический жест, — пояснил сэр Клод. — Сама императрица пригубила чай первой, а потом пустила пиалу по кругу, повторяя: «Одна семья! Мы все — одна семья!»

— И вы ей верите?

Сэр Клод пожал плечами:

— У меня нет причин не верить.

— Несмотря на то что движение И-Хэ-Чуань набирает силу с каждым днем?

Сэр Клод откровенно рассмеялся:

— Общество, которое мы называем просто «боксеры», состоит из очень молодых людей, лет девятнадцати. И сосредоточены они главным образом на севере, преимущественно на границах провинций Шаньдун и Чжили.

— Это так, но, насколько мне известно, они постоянно движутся.

— Куда? — Сэр Клод начертил в воздухе вопросительный знак. — Они претендуют на то, что якобы обладают магической силой, и невежественные китайцы идут за ними. Но для каждого, кто способен самостоятельно мыслить, эти нелепые юнцы просто смешны.

— Боюсь, что не за горами то время, когда их шутки не покажутся нам забавными, — сдержанно заметил майор. — Но вернемся к медным каскам, господин посланник. Имеются ли у вас резервные войска, которые при необходимости можно было бы без промедления послать ну хотя бы на защиту нашего же дипломатического представительства?

Сэр Клод усмехнулся.

— Резервные войска? Зачем? Даже тем, которые есть, здесь нечего делать! Что с вами, майор Вэр? Вы делаете из мухи слона или принимаете бумажных драконов за настоящих.

И посланник от души рассмеялся собственной шутке.

Стэнтон Вэр поднялся с кресла:

— Благодарю за то, что вы уделили мне свое драгоценное время, господин посланник. Я непременно передам премьер-министру все, что услышал от вас. Не сомневаюсь, что информация весьма и весьма заинтересует его.

— Так вы возвращаетесь домой? — спросил сэр Клод.

— Не сразу, — несколько уклончиво ответил майор. — У меня здесь друзья, которых я хочу навестить. А потом мне предстоит отправиться в Тянцзинь, а оттуда — в Гонконг.

— Ну так счастливого пути! Рад был встретиться с вами, майор Вэр. Надеюсь, и вы довольны визитом в Пекин.

Стэнтон Вэр молча поклонился и вышел из здания представительства Великобритании.

Конечно, он ожидал, что британский посланник окажется ограниченным, упрямым и тупоголовым. Но он не представлял, что тот настолько глуп.

В тот же вечер в британское министерство иностранных дел полетела зашифрованная телеграмма: «Немедленно прислать новые запасные части к машине».

Стэнтон Вэр вернулся к себе в отель и, войдя в номер, опустился на диван и некоторое время сидел неподвижно, закрыв глаза. Казалось, он задремал. На самом деле ум его работал четко и ясно. Майор пытался сопоставить факты, которые узнал только что, с теми сведениями о положении в Китае, которые были известны ему еще до приезда в страну.

Майор Вэр был далеко не новичок в делах Востока. Премьер-министр, маркиз Солсбери, постоянно обращался к нему, если информация, поступившая из других источников, вызывала сомнение.

Стэнтон Вэр далеко не всегда охотно являлся по такому приглашению, но на этот раз, когда премьер-министр изложил ему суть дела и показал донесения британских агентов из разных районов Китая, майор сразу понял, что это задание может оказаться очень интересным. К тому же подобное поручение льстило ему как бесспорное признание его деловых качеств.

Стэнтон Вэр свободно говорил почти на всех языках и диалектах Дальнего Востока. Он совершил множество путешествий в самые отдаленные, а порой и опасные уголки огромной империи, и ему удавалось выходить целым и невредимым из таких ситуаций, которые, несомненно, оказались бы не по силам любому другому европейцу. Об удачливости майора ходили легенды.

— Мы чрезвычайно признательны вам, майор Вэр, за успех вашей миссии в Афганистане, — сказал премьер-министр, пожимая гостю руку на прощание. — Позволю себе открыть секрет: ваше имя внесено в список представляемых в новом году к ордену святых Михаила и Георгия.

По бесстрастному лицу Стэнтона Вэра трудно было определить, польстило ли ему столь высокое признание его заслуг перед отечеством. Он поклонился, пробормотал несколько благодарственных слов и вышел, не дожидаясь напутствий премьер-министра.

— Странный человек! — недоуменно покачал головой премьер-министр. — Но исключительно квалифицированный.

И вот сейчас майор Стэнтон Вэр сидел закрыв глаза, словно отдыхая, на мягком диване в номере пекинского отеля. Taков был его метод. Чем явственнее он осознавал сложность стоявшей перед ним задачи, тем спокойнее казался внешне. Ему лишь требовалось время, чтобы сосредоточиться, все обдумать и составить подробный и безошибочный план действий.

Немногие из окружавших его людей знали, что два года своей жизни он посвятил изучению йоги. Секреты восточной медитации он постигал под руководством мудрейшего ламы в одном из самых почитаемых буддистских монастырей.

Эти знания позволяли ему при необходимости и без промедления достигать пика физической и умственной формы. Его мозг обрел ту необыкновенную способность, о которой китайцы с благоговением говорят: «Он видит мир за миром». Стэнтон Вэр, без всякого сомнения, виртуозно пользовался инструментом, называемым в Тибете «третьим глазом». Когда-то подобными возможностями обладали почти все люди. Однако, поставив блага цивилизации выше духовного совершенствования, они начисто утратили и интерес к истинному знанию, и способность им пользоваться.

Майор прекрасно понимал, что стоявшая перед ним задача оказывается куда более запутанной, чем это казалось поначалу. Дело серьезно осложнялось тем, что ни чиновники здесь, в Пекине, ни британский министр не понимали истинной серьезности ситуации.


В сгущающихся сумерках по улицам неторопливо плыл портшез.

Пекин расположился на равнине среди сосновых рощ менее чем в сотне миль к югу от Великой Китайской стены, пересекающей север Китая с запада на восток. Его построили на склонах пологих холмов, которые волнами распространялись на север и на запад, а в плодородных долинах между ними расположились храмы и дворцы.

Впервые попадая в Пекин через южные ворота Внешнего, или Китайского, города, путешественники поражались тому, насколько обстановка внутри крепостной стены отличалась от той красоты, которая царила снаружи.

Вдоль широкой улицы, ведущей в Имперский город, теснились в три ряда устланные циновками лавочки и магазинчики. На ветру развевались яркие вывески, зазывавшие покупателей. Толпы нищих осаждали прохожих.

Из-за задернутых занавесок портшеза Стэнтон Вэр видел уличных танцовщиц. Толпа, в восторге от откровенности их движений, глазела на них, а тем временем карманники не теряли время даром.

Прорицатели и ясновидящие торговали листочками с указанием удачных и неудачных дней, а уличные разносчики старались всучить прохожим всякую всячину: нехитрые сладости, иголки, игрушки, чай, рисовые лепешки, веера.

Народ посерьезнее, мастеровые, готовы были ловко починить любую фарфоровую вещицу; хироманты, парикмахеры, писцы, знахари предлагали свои услуги. Ну и конечно, китайская улица не могла обойтись без акробатов и жонглеров, которых часто сопровождали обезьяны и даже медведи.

Все это было хорошо знакомо Стэнтону Вэру, но кипучая, пестрая жизнь большого города, словно магнитом, притягивала его снова и снова.

Терпкий аромат жареного мяса и дичи висел в воздух, пряные запахи — женьшеня, сои, чеснока, табака — смешивались в густых, плотных сумерках.

Портшез двигался, лавируя среди повозок, тележек, тачек и карет, обходя осликов, неторопливо семенивших со своей поклажей, и гордо ступавших монгольских верблюдов, которые презрительно поглядывали на окружающую их толпу высоты своего роста.

И босоногие нищие, и торговцы, и уличные актеры, и ночные сторожа с фонарями и колотушками — все это казалось неотъемлемой частью Китая. Но через какое-то время за окнами портшеза появились более респектабельные дома, тротуары стали гораздо чище. Наконец носильщики опустили своего седока возле парадного крыльца Дома тысячи радостей.

Как это принято в Китае, ничто снаружи не указывало на то, чем занимаются внутри здания.

Его фасад скорее мог показаться невзрачным. Но вот Стэнтон Вэр вышел из портшеза, расплатился, парадная дверь открылась, и он вошел в дом.

За наружной дверью, отделяющей святая святых от уличного шума и пыли, оказалась еще одна, алая, оформленная рядами скульптурных украшений.

Стэнтон Вэр знал, что за этой дверью находится типичный китайский дом, который состоит из девяти-десяти внутренних двориков, занимающих довольно обширную территорию. Вокруг каждого из двориков располагались три или четыре одноэтажных павильона.

Но Дом тысячи радостей отличался тем, что каждый из этих маленьких павильонов, с ажурными решетками, с крошечным внутренним двориком, посреди которого в бассейне плавали золотые рыбки, принадлежал прекрасной женщине.

Слуга, впустивший гостя, посматривал на него с некоторым любопытством: длинный темный плащ с капюшоном не позволял разглядеть ни фигуру, ни лицо человека.

— Я бы хотел увидеть Бесконечный Восторг, — проговорил Стэнтон Вэр.

— Если досточтимый господин соизволит пройти вот сюда, то я посмотрю, сможет ли сейчас Бесконечный Восторг принять господина.

Слуга провел Стэнтона Вэра в изысканную комнату, убранную в лучших китайских традициях. Низкие столики, подушки на полу, старинные драгоценные картины и гравюры на стенах.

Одну из картин он особенно любил. Она изображала горы в туманной дымке и была исполнена знаменитым мастером XVII века Хун-Сянем чернилами на тончайшем шелке.

Стэнтон знал, что каждый штрих несет в себе особый внутренний смысл не только для автора, но и рождает ответное чувство у каждого, кто окажется созерцателем этой удивительной красоты.

Когда-то давно его учили, что на картине даже самая маленькая птичка, цветок или рыбка исполнены глубокого смысла, подчеркивая расцвет и движение жизни, связь всего сущего на земле.

Английский майор так увлекся разгадкой тайного смысла, который картина таила именно для него, что даже не услышал, как вернулся слуга.



— Бесконечный Восторг будет рада встретиться с вами, досточтимый господин, — с поклоном сообщил тот.

Он повел гостя по коридорам и переходам мимо павильонов, где красавицы с причудливыми загадочными именами обитали в окружении красоты и изящества.

Одну из обитательниц дома звали Счастливые Часы, другую — Небесный Цветок, третью — Сладкая Покорность.

Стэнтону Вэру пришлось пройти вдоль почти всего дома, прежде чем он оказался в комнате, где изысканность обстановки создавали редкостные, вырезанные из дерева вещицы и бесценные лаковые миниатюры.

Окна и двери скрывали мягко струящиеся занавеси из дорогого шелка, расшитые птицами и драконами. На зеркально-чистом полу стояли фарфоровые вазы, а в них росли карликовые деревья с искусно сформированными кронами.

Но Стэнтон Вэр и мыслями и взглядом уже сосредоточился на лице женщины. Вот она узнала его, и ее глаза радостно вспыхнули. Она поклонилась очень низко, а потом, не пытаясь скрыть улыбку, проговорила:

— Я надеялась, но не была уверена, что это вы, о благородный! Тот, о ком я мечтала так много лун!

Стэнтон Вэр откинул с лица капюшон и расстегнул ворот плаща.

Слуга подхватил плащ и бесшумно исчез.

Майор сел на низкий, обложенный мягкими подушками диван. На столике с инкрустированной столешницей и тонкими, изящными ножками перед ним возник стакан рисовой водки.

— Вас долго не было, — чуть укоризненно заговорила Бесконечный Восторг. Нет, это вовсе не было обвинением — лишь смутным сожалением.

— Я вернулся, потому что понял: здесь очень неспокойно.

— Я поняла, что вы пришли ко мне именно поэтому.

— Я пришел бы так или иначе, — честно признался он, — но ты знаешь, как мне нужна твоя помощь.

— Так что же вы хотите узнать?

— Нужно ли спрашивать об этом? Что происходит в Китае? Что это за зловещие слухи, которые ползут и множатся из месяца в месяц?

— Да, слухи действительно зловещие. Я и впрямь ждала, что рано или поздно вы вернетесь и увидите, что с этим надо что-то делать.

— Что же я могу сделать?

Бесконечный Восторг сделала жест рукой, ясный без слов. Потом она почти шепотом проговорила:

— Мы все знаем, что 1900 год несчастливый.

— Вот об этом я и хочу, чтобы ты мне рассказала.

— Кругом царят дурные астрологические предзнаменования. Те, кто умеет смотреть в хрустальный шар, говорят о кровопролитии и о бесконечных несчастьях, ожидающих Китай.

— О каких несчастьях идет речь? — спросил Стэнтон Вэр, не меняя расслабленной позы и с явным удовольствием потягивая свое любимое вино. Однако его ум работал, как никогда, четко. Майор прекрасно знал, что эта хрупкая женщина с таким удивительным именем может рассказать многое из того, что он хотел знать. Больше того, никто не может сейчас помочь ему лучше, чем она.

Дом тысячи радостей слыл самым изысканным, самым дорогим и самым значительным «приютом цветов» во всем Китае. Шептались, что сам император, пока тетушка не заточила его в Ин-Тай, Океанский дворец, нередко, переодевшись в чужое платье, посещал прекрасных обитательниц этого заведения.

Несомненно, Дом тысячи радостей пользовался тайным покровительством пекинского двора, не говоря уже о поддержке богачей, которые приезжали в столицу со всей страны.

До всех доходили слухи о многочисленных радостях, которые дарила досточтимым гостям Бесконечный Восторг.

А когда мужчина выпивал достаточно дорогого вина, его нередко одолевало желание поговорить с красавицей о волновавших его государственных делах. Девушки же здесь специально были обучены слушать с искренним вниманием и проявлять сочувствие. И свою роль они играли искусно и тонко.

Стэнтона Бэра нередко спрашивали, почему высокопоставленные придворные предпочитали проводить время с женщинами Дома тысячи радостей, хотя могли иметь сколько угодно наложниц.

Но те женщины, что обитали в Запретном городе, ничего не знали об окружающем мире. Вся их жизнь была сосредоточена на стремлении угодить своему господину, и красота их тела играла в этом решающую, но, пожалуй, и единственную роль.

А в Доме тысячи радостей от девушек требовалась не только красота, но и ум.

Поэтому Бесконечный Восторг была одной из самых осведомленных женщин всего Северного Китая.

— Ну, расскажи же мне, как обстоят дела, — вновь попросил Стэнтон Вэр с той улыбкой, против которой не могла устоять ни одна женщина ни в одной стране мира.

— Ах, вы неисправимы, о благородный! — Бесконечный Восторг засмеялась, и смех ее зазвенел, как колокольчик. — Приходите и уходите, когда вам заблагорассудится, оставляете меня в полной неизвестности, заставляя гадать, живы ли вы еще или умерли, а потом вдруг появляетесь неизвестно откуда и выжимаете меня словно спелый плод граната.

Стэнтон Вэр, не оправдываясь, молча поднес руку красавицы к своим губам.

— Немало лет ты радуешь меня своей благосклонностью и дружбой, и ты меня еще ни разу не подводила, — негромко произнес он.

Стэнтон Вэр и Бесконечный Восторг действительно были знакомы уже давно и очень близко.

Сейчас она тихо вздохнула:

— Думаю, что нс смогла бы отказать тебе, даже если бы очень захотела, — сказала она, переходя на более интимный тон. — Так о чем же ты хочешь услышать, о благородный?

— Обо всем. Как ты знаешь, я не был в Китае больше двух лет и за это время немало воды утекло.

— Это правда. И самое плохое, что воды эти уносят с собой все хорошее, оставляя нашей стране горести и беды.

— Так мне и говорили перед отъездом из Англии.

— Ты, возможно, уже знаешь: вдовствующая императрица поставила правительство в известность, что строительство железных дорог прекращается, поэтому больше нет нужды в проектах западных государств и фирм.

— Да, об этом, к сожалению, я уже слышал.

— Ее величество готовится вести дела с Западом только с помощью оружия!

И снова Стэнтон Вэр кивнул, соглашаясь.

— Она приказала генералам как можно быстрее и подробнее изучить западные приемы ведения войны и то вооружение, которое западные государства имеют в своем арсенале. А знаешь зачем?

— Нет, это ты скажи мне зачем, — улыбнулся Стэнтон Вэр. — Я очень внимательно тебя слушаю.

— Конечно, чтобы бороться с врагом его же оружием. Она хочет как можно быстрее избавить Китай от иностранцев!

— Что-то сомнительно, чтобы на это у империи хватило силенок, — негромко и с сарказмом произнес гость.

— Но у западных держав здесь нет ни достаточного вооружения, ни достаточных военных сил. Они не смогут остановить бурный поток, когда он начнет захлестывать их.

Стэнтон Вэр и сам так думал. А его миниатюрная советчица тем временем негромко продолжала:

— Вдовствующая императрица хотела бы пустить пыль в глаза иностранцам. Но в игру вмешиваются «боксеры». Народ верит им и толпами идет за ними. А эти юнцы кричат повсюду: «Жги! Жги! Убивай! Убивай!»

— Насколько они сильны?

— Когда люди во что-то верят, они дерутся отчаянно, так что каждый из них стоит нескольких человек. Кроме того, они ведь распространяют слухи, в которые китайцы с готовностью верят. Например, что рельсы на железных дорогах и железные вагоны раздражают земного дракона и разрушают благотворное влияние земли.

Стэнтон Вэр лишь молча улыбнулся. Он прекрасно знал, что люди пугаются поездов, когда впервые их видят.

— Еще они говорят, что красная жидкость, которая капает из «железной змеи» — на самом-то деле это всего-навсего ржавая вода, — это кровь духов воздуха, над которыми надругались иноземцы.

— Господи, да неужели кто-нибудь способен верить в такую чепуху? — искренне изумился майор.

— Простым, невежественным людям постоянно внушают, что миссионеры извлекают глаза, мозг и сердца умерших и готовят из них лекарства; стоит кому-нибудь зайти в дом приходского священника и выпить там хотя бы стакан чаю, его моментально поразит смерть: мозг прорвет череп и выплеснется наружу! — Бесконечный Восторг отвернулась от своего собеседника и продолжала очень тихо, почти шепотом: — «Боксеры» говорят, что детей-сирот, которых христиане принимают в свои приюты, там мучают, а потом убивают и из внутренностей готовят колдовское снадобье, при помощи которого можно превращать свинец в серебро и получать очень ценное лекарство.

— Но надо быть идиотом, чтобы верить во все это, — не, выдержал Стэнтон Вэр. Но он прекрасно помнил волнения, виновниками которых в прошлом были именно миссионеры. Он молчал довольно долго, словно взвешивая все услышанное, а потом наконец заговорил: — Ты говоришь, что влияние «боксеров» растет. Но ведь сама императрица не может поддерживать эту нелепую кутерьму?

— Да, официально она заявляет, что за ними необходимо строго следить властям.

— А неофициально? — нетерпеливо перебил майор.

— Как только кто-то из официальных лиц попробовал обойтись с «боксерами» как с мятежниками, губернатор провинции пришел в ярость. Он заявил, что эти молодые люди представляют собой патриотическое повстанческое движение и Старушка Будда призвала их себе на помощь недавно, с месяц назад или около того.

— Кто бы мог помочь императрице увидеть опасность такой политики? — Стэнтон Вэр начинал волноваться.

Его прекрасная собеседница беспомощно развела маленькими, безупречной формы, холеными ручками и покачала головой:

— Не мне об этом судить. Но я уверена: что-то необходимо делать, и как можно быстрее, не то сбудутся предсказания о страшных несчастьях, нависших над моей родиной!

Она говорила горячо и искренне. Стэнтон Вэр прекрасно знал, как она любит свою страну. К тому же любые беспорядки, а тем более военные действия в Пекине окажутся губительными для ее бизнеса.

— Неужели ни у кого из чиновников не хватает смелости, чтобы дать понять императрице, что она в силу своего положения обязана остановить распоясавшихся мальчишек-хулиганов, пока еще не поздно?

— Император хотел внести прогрессивные изменения в стране, но потерпел поражение. Те, кто его поддерживал, погибли или оказались в ссылке. Ну а остальные боятся теперь подать голос.

— Все боятся? — усомнился Стэнтон Вэр.

— Остался Ли Хун-Чжан!

Стэнтон Вэр кивнул. Он явно обрадовался, услышав это имя.

Раньше Ли Хун-Чжан был одним из самых близких и доверенных чиновников императора и одним из самых прогрессивных политических деятелей Китая.

Именно он поддерживал строительство арсеналов, верфей, военных кораблей, а пять лет назад, в 1895 году, отправился в Японию, и его переговоры там положили конец войне, которая изматывала обе страны.

То, что он увидел в Японии, восхитило его: азиатская страна решительно выбрала путь прогресса и цивилизации!

Японский принц Ито рассказывал Стэнтону Вэру, что Ли Хун-Чжан говорил ему: «Моя страна зажата в рамки традиций и обычаев. Кроме того, многие провинции стремятся отделиться!» — Но ни слова не было сказано о безжалостной борьбе за власть, которая кипела в императорской семье.

После того как императора лишили власти, Ли Хун-Чжан не оставлял попыток претворить в жизнь новые идеи. Он не терял надежду убедить вдовствующую императрицу дать Китаю возможность вырваться из цепких когтей Средневековья. И императрица не решалась расправиться с этим неудобным, но популярным и необходимым человеком. Однако она отослала его подальше от двора и вообще от столицы, назначив его наместником южных провинций Гуандун и Гуано. Таким образом ей удалось избавиться от его присутствия на заседаниях Государственного совета.

Но, несмотря на эту скрытую ссылку и свои семьдесят семь лет, он представлял в империи грозную силу и пользовался глубоким уважением.

— Как бы мне с ним встретиться? — спросил Стэнтон Вэр. Этот вопрос давно уже вертелся у него на языке.

Бесконечный Восторг сделала какое-то неуловимое, изящное движение, которое заключало в себе всю выразительность китайской пластики. Подумав с минуту, она воскликнула:

— Подожди! У меня есть идея! Ведь самый близкий друг Ли Хун-Чжана — Цзэнь-Вэнь! Этот мандарин живет здесь, в Пекине. Он очень могущественный человек. Когда Ли Хун-Чжан приезжает в Пекин, чтобы встретиться с вдовствующей императрицей, он непременно навещает друга.

— Мне необходимо с ним встретиться и побеседовать обо всем! — горячо, почти требовательно воскликнул майор.

— Я помогу тебе, ведь он мой друг. Что может быть приятнее, чем соединить таких дорогих сердцу людей, как ты, о благородный, и Цзэнь-Вэнь?

— Как мне отблагодарить тебя? — нежно проговорил Стэнтон Вэр.

— Что мне дозволено просить? — опустив глаза, спросила женщина.

Майор внимательно оглядел хрупкую изящную фигурку и подумал, что, достигнув своего расцвета, его подруга стала еще прекраснее, чем тогда, когда он впервые увидел ее совсем еще юной девушкой!

Он протянул к ней руки красноречивым жестом и ответил по восточной традиции:

— Все, что я имею, — твое!

Обеими руками она взяла его сильную руку, повернула вверх ладонью и поклонилась, коснувшись лбом ладони.


Дом Цзэнь-Вэня производил впечатление. Но и портшез, который остановился возле подъезда, тоже, бесспорно, доставил важного, богатого и уважаемого гостя.

Стэнтон Вэр был одет в длинный, богато расшитый и отделанный мехом сюртук. Такие носили в Маньчжурии всю долгую зиму. На голове у него была черная шляпа с загнутыми вверх полями, какие носили генералы и крупные государственные деятели. Ему необходимо было остаться никем не узнанным. Ведь Цзэнь-Вэню не пристало принимать в своем доме иностранца.

Хотя влияние «боксеров» еще не достигло Пекина, неприязнь ко всему иностранному ощущалась весьма явственно. Стэнтон Вэр чувствовал ее повсюду, куда бы ни направлялся.

На улицах вслед ему доносилось приглушенно неодобрительное бормотание прохожих. В магазинах продавцы, не подозревавшие, что он понимает по-китайски, нередко спрашивали друг друга:

— Ну, кто согласен обслужить этого иностранного дьявола?

Да, подобного неприятного шевеления, возни совсем не было заметно в его прошлый приезд в Пекин.

Пока это были мелочи, но, как опытный дипломат, майор Вэр прекрасно понимал, что за ними скрывалась серьезная, неумолимо растущая угроза тем мирным отношениям, которые были так необходимы, если пять западных держав хотели развивать торговые и промышленные отношения с Китаем.

Торговля была жизненно необходима и самому Китаю, даже если этого не понимала вдовствующая императрица.

Конечно, слабость Маньчжурской династии позволяла иностранцам отхватить значительные куски китайской территории. И не случайно в глубине страны зрело подозрение, что прозападный путь гибелен для великой восточной державы. Однако истина находилась где-то посредине, а этого и не понимала правящая верхушка. Без развития железных дорог и телеграфа, современного вооружения, мощных военных кораблей у Китая не было будущего.

Стэнтон Вэр долго жил среди простых людей Востока, и он знал, что по традиции они всегда обращаются к магическим силам в надежде вырваться из страшных тисков нищеты.

А страна нищала. Коррупция охватила весь чиновничий аппарат. Те, кто стоял у власти, не знали удержу в стремлении к роскоши.

Скрытое недовольство народных масс упорно росло. Эти люди уже не в состоянии были выдержать непомерный гнет постоянно растущих налогов. А уж если вырвется на волю до сих пор подавляемый гнев, то разрушения и страдания охватят всю страну.

Стэнтон Вэр не стал обсуждать с британским министром листовку, которую видел в одном из городков провинции Чжили еще в прошлом году. Она гласила:

«Патриоты из всех провинций, видя, как люди с Запада переходят в своем поведении все возможные пределы, решили собраться в пятнадцатый день четвертой луны, чтобы перебить их и сжечь их дома. Те, чьи сердца не бьются в унисон с нашими, — негодяи и подлецы».

Миссионеры-иезуиты передали содержимое этой листовки, но ни в Пекине, ни в Лондоне на нее не обратили внимания. Стэнтон Вэр не сомневался, что все это — только начало. «Боксерам» удалось набрать такую силу именно потому, что никто не пытался противодействовать им. И все-таки он надеялся, что еще не поздно что-то предпринять для спасения страны и народа Китая. Трезво оценивая свои возможности, он жалел, что его не вызвали гораздо раньше.

По пути к дому Цзэнь-Вэня он перебирал в уме все, что знал о Ли Хун-Чжане, и все больше убеждался, что надеяться можно только на помощь этого старого мудрого наместника.

В доме Цзэнь-Вэня майора ждали.

Как во всех богатых китайских домах, внутренний дворик по периметру окаймляли карликовые деревья. Но гостя сразу провели в просторную, с высоким потолком, комнату, где пол был устлан толстым мягким ковром — ведь стояла зима. А летом легкие, изящно разрисованные бамбуковые циновки вносили в дом прохладу и свежесть.

Стэнтону Вэру очень хотелось рассмотреть висевшие на стенах картины и гравюры. А коллекция нефрита сразу показалась ему бесценной.



Но в этот момент дверь бесшумно открылась, и в комнату не торопясь вошел пожилой седобородый знатный китаец.

Стэнтон Вэр умел с первого взгляда оценивать людей. Сейчас он не сомневался: этому человеку можно полностью доверять.

На Востоке спешить считается дурным тоном. Поэтому хозяин и гость обменялись неторопливыми, почтительными поклонами. Потом мандарин полой своего богато расшитого сюртука смахнул несуществующую пыль с кресла, которое он предложил гостю. Стэнтон Вэр проделал то же самое для хозяина.

Они вновь церемонно раскланялись и наконец уселись.

Слуга внес вино и восхитительное сухое печенье, которое принято было к нему подавать.

Угощение было подано на низком столике с инкрустированной столешницей, на фарфоровых тарелочках, столь изысканных, что гость с трудом удержался от возгласа восхищения.

Но он знал, что разговор должен начать хозяин, и поэтому терпеливо ждал.

Морщинистое лицо Цзэнь-Вэня казалось печальным и озабоченным, а под глазами залегли тени, следы бессонницы.

— В печальное время пришел ты ко мне, сын мой, — наконец медленно заговорил он. — Мое сердце исполнено печали. Грядет мрачный час для моей родной страны. Но моя подруга из Дома тысячи радостей уверяла, что если кто-то и может отвратить беду, то это именно ты.

— Вы оказываете мне большую честь, благородный господин, — склонив голову, ответил Стэнтон Вэр. — И я пришел к вам, чтобы испить из чаши вашей мудрости.

Цзэнь-Вэнь тяжело вздохнул:

— Ни один звук из того, о чем мы говорим в этой комнате, не должен вылететь за ее стены. — Понизив голос, он продолжал: — Ее величество вдовствующая императрица погрязла в заблуждениях. Она верит, что «боксеры» — главная надежда на избавление нашей страны от несчастий. С тех самых пор, как я отважился с ней не согласиться, тучи закрыли солнце и мне приходится пребывать в полной темноте.

— Так ее величество искренне в это верит? — переспросил Стэнтон Вэр.

Старик кивнул:

— Она всегда была суеверна и не устает консультироваться с прорицателями и ясновидцами.

— Но ведь в таком случае она не может не знать, что именно в этом году Китаю предрекают страшные бедствия?

Цзэнь-Вэнь вновь печально вздохнул.

— Ты же понимаешь, сын мой, — негромко объяснил он, — что вокруг ее величества собралось немало бесчестных людей. Они с готовностью нашептывают ей то, что ей хочется услышать, в ущерб истине. Так они зарабатывают ее благосклонность.

Стэнтон Вэр не сомневался, что дело обстоит именно так. В Запретном городе многим государственным чиновникам выгодно держать Старушку Будду в неведении относительно истинного положения дел в стране.

— Но как же может императрица верить нелепым выдумкам «боксеров»?

Цзэнь-Вэнь с болью покачал головой:

— Знающие люди говорили мне, что она по семьдесят рая на дню повторяет глупые заклинания этих мальчишек.

— Какие же? — недоуменно спросил гость.

Старый мандарин помолчал, явно не желая повторять подобную бессмыслицу, но потом тихо-тихо произнес:

— Я дух холодного облака, за мной скрыто божество огня. Вызываю черных богов беды! — Произнеся это страшное заклинание, он поднял на гостя мрачный, потемневший взгляд и добавил: — И каждый раз, когда ее величество повторяет эту нелепицу, ее главный придворный кричит: «Вон идет еще один иностранный дьявол!»

— Но это же совсем по-детски! — не выдержав, воскликнул Стэнтон Вэр.

— Кто бы ни разжигал огонь, — сдержанно заметил старик, — боль от ожогов не становится меньше.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Я много думал об этом до твоего прихода, — ответил Цзэнь-Вэнь. — Как ты, наверное, и сам знаешь, есть лишь один человек, который способен, если, конечно, пожелает, спасти Китай.

Стэнтон Вэр молчал, ожидая продолжения, хотя заранее знал ответ.

— Ли Хун-Чжану я доверял на протяжении всей своей жизни, — продолжал старик, — хотя знаю, что о нем говорят много плохого и это омрачает его образ в глазах людей с Запада.

Стэнтон Вэр и сам знал, что Ли Хун-Чжана обвиняли во взяточничестве. Несомненно, он был одним из богатейших людей в Китае. А главное, несмотря на свои прогрессивные убеждения, он не поддержал императора в его борьбе за власть против тетки, вдовствующей императрицы.

Но как бы там ни было, Ли Хун-Чжан посвятил жизнь служению отечеству и он говорил об иностранцах: «Они движимы честными и дружественными намерениями и не таят враждебных чувств к нашей стране и к нашему народу».

Он был не маньчжур, как большинство в окружении вдовствующей императрицы, а принадлежал к народности «хань». От своих сородичей Ли Хун-Чжан унаследовал стремление к власти, честолюбие и резкость. Да и говорил он на свободном диалекте своей родной провинции Аньхой.

Семья Ли Хун-Чжана погибла во время восстания в Тайпине, а в тридцать девять лет он уже стал губернатором провинции Цзянсу.

Всю свою жизнь он боролся за то, чтобы Китай стал великой равноправной державой в современном, стремительно развивающемся мире. И сейчас Стэнтон Вэр не сомневался, что Цзэнь-Вэнь совершенно справедливо оценивает возможности наместника. Лишь он один мог вывести страну из глубочайшего кризиса, в котором она пребывала.

— Как же мне встретиться с этим человеком? — спросил майор.

— Это нелегко, но это можно устроить, — ответил мудрый старик. — Ты не должен появиться перед ним как иностранец. Это опасно и для тебя, и для него. Накал страстей слишком велик.

Стэнтон Вэр улыбнулся.

— До сих пор я легко сходил за маньчжура, — заметил он словно между прочим.

— Да, — согласился Цзэнь-Вэнь. — Маньчжуры, в отличие от китайцев, высоки ростом.

Майор молча внимательно слушал.

— Со сменой луны Ли Хун-Чжан должен приехать в гости к принцу Дуаню, чей дворец стоит у подножия Западных гор, в двух днях пути отсюда.

Стэнтон Вэр обрадовался. Он уже представлял бесконечное путешествие в далекую провинцию Гуан-Дун, наместником которой был Ли Хун-Чжан. Майор сознавал, что это путешествие займет столько времени, что события могут начать разворачиваться задолго до того, как он достигнет цели своего путешествия.

— С вашей благосклонной помощью будет нетрудно попасть во дворец, — сказал он. — Я очень, очень вам признателен.

— Это мы, те, кто любит родной Китай, должны благодарить тебя за бескорыстную и благородную помощь, сын мой, но до твоего отъезда нам предстоит немало потрудиться.

Стэнтон Вэр явно удивился.

— Тебе не только предстоит путешествовать в обличье мандарина, но, главное, Ли Хун-Чжан должен поверить, что ты и на самом деле богатый и влиятельный китаец. Если, не дай бог, он откажется тебя выслушать и заподозрит, что ты не тот, за кого себя выдаешь, жизнь твоя неминуемо окажется в опасности. К тому же, признаться, я совсем не доверяю принцу Дуаню.

Стэнтон Вэр внимательно, не прерывая, слушал.

— Глупо напрасно рисковать, — продолжал хозяин, — но, к счастью, у меня есть добрый друг, который год назад ушел от мира и удалился в монастырь. Он был мандарином.

Цзэнь-Вэнь пригубил золотое вино и разъяснил подробнее:

— Не сомневаюсь, что он будет счастлив и горд уступить тебе на время свое имя и звание ради спасения родины.

— Глубоко польщен, — негромко, с поклоном произнес майор.

— Ли Хун-Чжан, — продолжал старик, — будет выжидать, выясняя, как его примут в Запретном городе.

— В таком случае я могу увидеться с ним сразу, как только он появится во дворце, — предположил Стэнтон Вэр.

Цзэнь-Вэнь согласно кивнул:

— Ты отправишься к нему как мой друг и повезешь от меня письмо и подарки. Если тебя разоблачат, то пропадешь не только ты сам, но и мой друг и я. Поэтому, чтобы достойно исполнить роль мандарина, ты должен стать им в мыслях, делах и словах.

— Благородный господин, ваш ум превосходит все мои ожидания! — с искренним восхищением воскликнул гость.

Мудрец снисходительно наклонил голову:

— Чтобы ты не только смог узнать то, что может поведать мой друг, но и сумел разведать кое-какие другие тайны, скрытые во дворце, я кое-кого дам тебе в помощь.

— Нет необходимости говорить, насколько я вам признателен.

— Не нужно благодарности, сын мой. Сейчас настала пора познакомить тебя с человеком, с которым тебе предстоит разделить трудности и опасности нелегкого и бесконечно важного путешествия, от которого зависят жизнь и благополучие целой страны.

Цзэнь-Вэнь хлопнул в ладоши, и мгновенно появился слуга.

Старик произнес два слова, слуга поклонился и исчез. А Стэнтон Вэр задумчиво поднес к губам бокал с вином.

Каким же окажется его неизвестный спутник? Вне всякого сомнения, это должен быть человек, умеющий выведывать секреты.

Каждый мандарин, да и просто богатый человек, имел у себя в услужении нескольких таких людей. Они свободно говорили на разных языках и, как правило, умели войти в доверие к слугам и мелким чиновникам. Ну и конечно, его спутник будет храбрым и верным товарищем.

Дверь открылась.

Сэнтон Вэр, не торопясь поднять глаза, поставил стакан на стол. Он знал, что, согласно восточному этикету, неприлично смотреть на человека слишком пристально. Потом он не спеша повернул голову к двери и… едва не выдал своего изумления невольным восклицанием.

В комнату вошла, несомненно, самая красивая девушка, какую только он мог себе представить! Самая прекрасная из всех, кого он встречал в своей жизни!

Глава 2

Весна нагрянула в Пекин неожиданно, хотя и позже, чем в другие районы Китая. Ведь столица располагалась на самом севере страны. Но сейчас во внутреннем дворике дома Цзэнь-Вэня цвел миндаль, набухли почки на магнолии, а гранатовые деревья словно окутали нежные розовые облака.

Стэнтон Вэр радовался теплу солнечных лучей, представлял, как прекрасна нетронутая красота природы за стенами города. Но сейчас он не мог вырваться на волю. Весь его мир составлял внутренний двор дома мудрого и гостеприимного Цзэнь-Вэня. Здесь шла своя жизнь. Выложенные камнем небольшие бассейны радовали изяществом золотых рыбок, которые словно порхали среди ярко-зеленых листьев и неправдоподобно нежных водяных лилий. По краям бассейнов удивляли искусно подстриженной кроной карликовые деревья.

Чтобы Стэнтон Вэр не терял связи с внешним миром, мудрый хозяин предоставил ему сообразительного и расторопного слугу по имени Инь. Это был умный, живой китаец, способный воспринять и точно передать хозяину любую, даже самую запутанную, секретную информацию, не важно, касалась она Запретного города или улиц красных фонарей в беднейших районах Пекина. Инь был как раз таким спутником, какого майор представлял себе товарищем по путешествию в замок принца Дуаня.

Прошла уже неделя пребывания в доме Цзэнь-Вэня, а майор все еще никак не мог привыкнуть к мысли, что с ним отправится женщина.

Неделю назад, когда она вошла в комнату, Стэнтон Вэр не поверил своим глазам: еще ни разу в жизни он не встречал такой красавицы. Но за прошедшую неделю его мнение не изменилось.

Она носила традиционный китайский наряд: длинное прямое атласное платье, расшитое райскими птицами и невиданными цветами. Из-под него над крохотными украшенными жемчужинами туфельками выглядывали шелковые брючки. Что-то во внешности этой девушки говорило ему, что она не маньчжурка.

Не глядя на незнакомца, красавица пересекла комнату, опустилась на колени перед Цзэнь-Вэнем и низко, почти до земли, поклонилась.

— Вы звали меня, о достойнейший, — негромко, но ясно произнесла она. Голос у девушки был низкий, мелодичный и мягкий. Майору показалось, что этот голос эхом отозвался в его теле, словно он слышал его нс впервые.

Стэнтон знал, что ошибается, что никогда и нигде раньше не слышал подобного бархатного голоса, а раз взглянув на это прелестное личико, уже не смог бы забыть его.

— Встань, мое драгоценное дитя, — сказал Цзэнь-Вэнь. — Я хочу представить тебе майора Стэнтона Вэра. Эго тот человек, о котором я говорил тебе.

Стэнтон Вэр поднялся с кресла и любезно раскланялся, заметив при этом, однако, что взгляд, брошенный на него девушкой, равнодушен и чуть ли не пренебрежителен. Его персона явно не заинтересовала ее.

Обращаясь к нему, Цзэнь-Вэнь произнес:

— Это Безупречная Жемчужина, дочь моего сердца и души, хотя в этой жизни нас и не связывают родственные узы Цзывана — таково настоящее имя моей прелестной воспитанницы, дочери князя Василия Ковановича, которого я глубоко любил в юности…

Если бы девушка не прервала старика, он, наверное, еще долго рассказывал бы о князе:

— Осмелюсь ли спросить, о благороднейший, зачем раскрывать наши секреты иностранцу?

Цзэнь-Вэнь улыбнулся:

— Разве ты забыла, дитя мое, что ты тоже иностранка? А твоя мать была англичанка, как и наш гость.

Лицо девушки вспыхнуло.

— Но я ненавижу англичан, и вы это прекрасно знаете. Моя мать была святой, а семья отказалась от нее только потому, что она вышла замуж за моего отца.

— И тем не менее ты дочь своей матери, — спокойно возразил Цзэнь-Вэнь. — А сейчас Китай, страна, ставшая для тебя родной, просит твоей помощи. И поэтому ты должна работать вместе с майором Стэнтоном Вэром.

Стэнтон Вэр не мог не заметить яростного взгляда, который бросила на него девушка. Ее изысканно очерченные губы крепко сжались. Он понял, что лишь огромным усилием воли девушка не позволила резким словам сорваться с прелестных губ.

Майору вовсе нс хотелось иметь дело с женщиной, столь красивой и столь неприветливой.

— Я склоняю голову перед вашей мудростью, мой досточтимый хозяин, но, возможно, эта леди права, предполагая, что наше совместное путешествие усугубит его опасность и непредсказуемость, — сказал он.

Цзэнь-Вэнь снова улыбнулся.

— Я еще не закончил ее представление, — спокойно и сдержанно, но слегка укоризненно проговорил он. — Конечно, Цзывана — дочь русского и англичанки, но ее бабушка была маньчжурской принцессой императорского рода.

Он на секунду замолчал, словно давая майору время осознать услышанное, а потом продолжил:

— Девочка выросла в традициях и обычаях императорского дворца и поэтому сможет оказать вам неоценимые услуги, когда вы переступите порог дома принца Дуаня.

Во взгляде Стэнтона Вэра мелькнуло недоверие, а Цзывана почти презрительно заявила:

— Неужели вы считаете, что англичанин способен обмануть наблюдательность принца, а тем более прозорливость и ум Ли Xун-Чжана?

Мужчины не проронили ни слова, и девушка продолжала:

— Наместник много путешествовал по миру и не раз бывал в Англии. Он, несомненно, заметит английские манеры, английские обороты речи и другие мелочи, которые, возможно, ускользнули бы от взгляда любого менее сведущего человека.

— Я это прекрасно понимаю, — спокойно возразил Цзэнь-Вэнь. — Вот поэтому-то наш долг, мой и твой, дочь моя, — предупредить возможные ошибки нашего гостя. Мы должны обеспечить успех миссии майора Стэнтона Вэра.

И вновь майор заметил, какой неприязненный взгляд бросила на него девушка.

Никогда еще не приходилось ему встречать глаза столь прекрасные и столь откровенно неприветливые. Они были темными и светились таким светом, который делал их непохожими на глаза.

Волосы девушки были иссиня-черного цвета, цвета воронова крыла, что составляет главную красоту маньчжурок. Порой казалось, что от них исходит голубоватое свечение, и от этого облик девушки казался неземным, а прозрачная белизна кожи дополняла впечатление легкости, почти нереальности всего ее существа.

Для маньчжурки она была невысокого роста, но по сравнению с миниатюрными китаянками казалась бы довольно рослой.

Маньчжурские женщины скакали верхом наравне с мужчинами и пасли стада в суровых северных горах. Они всегда отличались высоким ростом, силой и независимым характером.

Королевская семья Маньчжурии произошла от великих северных императоров. Те, в чьих жилах текла королевская кровь, считались самыми культурными и образованными людьми Востока.

После двух веков колонизации Китая маньчжуры сами были покорены. Выносливые, упорные лучники, охотники и воины нс смогли противостоять китайской мудрости и конфуцианскому пацифизму. Но в них по-прежнему жил их гордый дух.

Глядя на Цзывану, Стэнтон Вэр не переставал удивляться, какой диковинный результат дает смешение кровей: девушка казалась такой изысканной, что больше походила не на человеческое существо, а на почти прозрачную фарфоровую вазу.

Ему казалось, что за внешней красотой скрывалась душевная прелесть, которую он ощущал каждым своим нервом.

— Вы знаете, о благородный, что из любви к вам я выполню все, что вы прикажете, но с трудом верится, что этот иностранец может оказаться спасителем великого Китая, — сказала девушка, обращаясь к Цзэнь-Вэню.

— Нет, дитя мое, — негромко возразил тот, — если уж он не справится с этой задачей, значит, нам не на кого больше рассчитывать.

— Я польщен и признателен вам за такое доверие, — вмешался в разговор Стэнтон Вэр, — но позвольте мне поддержать просьбу юной леди. Я предпочел бы отправиться к Ли Хун-Чжану один.

— Сын мой, вам не вполне известны обычаи страны, в которой вы находитесь. Покажется очень странным, что мандарин, за которого вам придется себя выдавать, молодой, мужественный, полный сил и энергии, отправляется в столь далекое путешествие в одиночестве. В Китае такому человеку положено возить с собой наложницу. А я не могу доверить эту роль ни одной женщине, кроме Цзываны.

— Наложницу? — изумленно воскликнул он. — Мне это и в голову не приходило! — Но он не мог не согласиться, что именно этого должны были ожидать от него и сам Ли Хун-Чжан, и особенно принц Дуань.

Стэнтон задумался, пытаясь найти замену строптивой красавице. Но вынужден был признать, что ни одна из девушек Дома тысячи радостей, которую подобрала бы ему опытная в подобных делах Бесконечный Восторг, не годилась для столь важной и опасной миссии. Да, тут была нужна незаурядная личность, сочетающая женственность, даже беспомощность, с внутренней, искусно скрываемой силой, твердостью духа и остротой ума.

Кроме того, никому он не был вправе открыть, что на самом деле он и не китаец, и не маньчжур, а англичанин.

Словно разгадав мысли гостя, Цзэнь-Вэнь заметил:

— Нет времени продолжать спор. Надо многое обдумать, спланировать. А главное, вам, друг мой, предстоит еще многому и многому научиться.

Он обратился к Цзыване:

— Ты, дитя мое, моя Безупречная Жемчужина, которой я доверяю безопасность этого достойного человека, должна просвещать его так же, как буду делать это я. Он выйдет из моего дома лишь после того, как научится и говорить, и вести себя чисто по-китайски.

Старый мандарин произнес это настолько веско, что не приходилось сомневаться в бесполезности дальнейших разговоров и обсуждений.

Словно тоже почувствовав это, Цзывана покорно склонила свою прелестную темную головку.


С этой минуты Стэнтон Вэр словно снова вернулся в школу.

В Китае существовали четыре категории мандаринов, в зависимости от их важности они отличались численностью! свиты, которая сопровождала экипаж, цветом кареты, пуговицы на круглой, отороченной мехом шапке, узором вышитого нагрудника, который надевали поверх одежды.

Мандарины первой и второй категорий носили зеленый цвет, третьей и четвертой — синий, а желтый цвет — только император и его приближенные.

Друг Цзэнь-Вэня был мандарином второй категории. Соответствующим образом подобрали одежду для Стэнтона Вэра. Пуговица на его шапке была сделана из коралла, а узор нагрудника изображал золотого фазана.

Каждый день, по два часа утром и два часа днем, после обеда, майор получал уроки маньчжурского языка, обычаев и истории того народа, сыном которого ему предстояло стать на некоторое время. Многое он знал и раньше, но понимал бесконечность знания и совершенства. Поэтому учился прилежно.

Стэнтон Вэр узнал многие тонкости этикета: как обращаться к тому, кто равен тебе по положению, к тому, кто стоит выше тебя, равно как к их свите и слугам.

По два часа каждый день он беседовал с Цзываной. Девушка открыла ему бесконечное множество секретов традиционного поведения женщин в Китае. Удивительно, как много тонкостей он еще не знал!

Погода стояла теплая и приветливая, поэтому молодые люди занимались на скамейке во внутреннем дворике.

Когда Цзывана подходила к нему в изысканно расшитом китайском платье, она сама казалась ему цветком, который вот-вот вольется в буйное весеннее цветение сада.

Но красавица продолжала придерживаться холодного, отстраненного тона, и майор видел, что она не перестала питать к нему недоверие и даже неприязнь, хотя и сдерживаемую предписанной китайским этикетом ровностью в обращении.

Цзэнь-Вэнь считал, что Стэнтону необходимо во всех тонкостях знать историю жизни, привычки и особенности поведения вдовствующей императрицы, равно как и те запутанные интриги, которые бесконечно плетутся в Запретном городе.

Когда они беседовали об экстравагантности вдовствующей императрицы, голос девушки впервые утратил холодную бесстрастность.

— Народ голодает, — волнуясь, рассказывала она. — Налоги непомерные. Добиться правды простому человеку не легче, чем достать луну с неба.

— Откуда вы все это знаете? — удивился майор.

— Мне довелось много путешествовать, — холодно, словно осуждая его за этот вопрос, ответила она и продолжила: — Ежегодные траты Запретного города оцениваются в шесть с половиной миллионов фунтов в год! А ведь за его высокими стенами живут всего лишь шесть тысяч человек! Но конечна, больше всего народ возмущен тем, как Старушка Будда обманула всю страну при постройке своего летнего дворца.

Стэнтон Вэр уже слышал об этом, но притворился, что ничего не знает.

— Мне кажется, она не смогла забыть те летние дворцы, которые разрушили иностранцы. Один из них уничтожили именно англичане! — продолжала Цзывана.

— И поэтому она решила построить себе новый дворец?

— Один из министров, — рассказывала Цзывана, — позволил императрице воспользоваться фондами, которые предназначались руководству Адмиралтейства. Кроме того, ей удалось добиться перевода на ее личный счет огромных сумм, на которые должны были строиться военные корабли и так необходимые морские укрепления.

— Позор! — гневно воскликнул Стэнтон.

— И это лишь положило начало ее безумным тратам. О многом еще рассказывают. Так что вовсе не удивительно, что люди дошли до крайности и готовы пойти даже за «боксерами», лишь бы чувствовать пусть неразумную, но силу!

— А какие еще ходят слухи?

— Помните ли вы, что Старушка Будда когда-то делила регентство с Нюхурой, любовницей ее мужа, которую даже короновали как императрицу?

— Разумеется.

— Ни для кого не секрет, что после смерти императора женщины сгорали от ревности и ненависти друг к другу. Однажды, когда Нюхура любовалась золотыми рыбками в дворцовом пруду, к ней подошел евнух с блюдом ее любимых молочных кексов. Он сказал, что это подарок от той, с кем она делит власть.

Стэнтон Вэр едва заметно кивнул, печально улыбнувшись. Он знал конец этой истории.

— Нюхура попробовала кекс, — продолжала между тем Цзывана, — и уже к вечеру ее не было в живых. Никто не усомнился в том, что произошло на самом деле. Я рассказываю вам все это для того, чтобы вы хорошо сознавали: если императрица хотя бы заподозрит, что на самом деле вы вовсе не мандарин, то не только ваша жизнь окажется на волоске, но и жизнь Цзэнь-Вэня, и моя, и всех-всех, кто живет в этом доме. — Девушка очень серьезно взглянула на майора.

— Я это прекрасно понимаю, — спокойно согласился Стэнтон Вэр.

Цзывана в задумчивости отвернулась. Профиль ее на фоне цветущей азалии казался столь безупречным, что майор, не сдержавшись, воскликнул:

— Что бы ни говорил Цзэнь-Вэнь, позвольте мне одному предпринять это нелегкое путешествие! Нельзя подвергать риску женщину! Это удел мужчин! Для меня риск — лишь часть жизни и карьеры! — Цзывана молчала, и он договорил: — Если мне суждено умереть, то умру я за правое дело.

— Но ведь это и мое дело, — тихо произнесла девушка.

— Но почему? Вы не чистокровная маньчжурка, а Россия стремится поддерживать с Китаем лишь торговые отношения, как и Англия. Забудьте проблемы великих держав. Радуйтесь жизни, как положено в вашем возрасте!

— Только англичане говорят о возрасте так, словно он имеет какое-то необыкновенное значение, — серьезно заметила Цзывана. — Человек молод или стар не телом, а умом!

Стэнтон Вэр и сам так считал, но тем не менее произнес слегка насмешливо:

— Уверен, что душой вы гораздо старше, чем телом.

— Думаю, да. И хотя мне не хочется это признавать, но и вы скорее всего прожили уже не одну жизнь, прежде чем воплотиться в этой!

— Вам не хочется признавать это? — с улыбкой переспросил майор.

— Вы же знаете, я ненавижу англичан!

— Но я чувствую, что вы их очень плохо знаете.

— Моя мать убежала с моим отцом. Они познакомились в Англии, где он появился при дворе вместе с послом из Санкт-Петербурга.

— Они любили друг друга? — негромко спросил Стэнтон Вэр.

— Безумно. Это была любовь в первого взгляда, и она навсегда связала их.

— Такой и должна быть любовь!

— Это так по-русски, — с оттенком презрения произнесла девушка.

— Возможно, — ответил майор, — но, уверяю вас, иногда и очень по-английски. Но продолжайте же свой рассказ!

— Они убежали, вдвоем. Отец моей матери вычеркнул ее из своей жизни, словно она никогда и не существовала. Ей было страшно больно, до самой смерти она не могла без слез говорить об этом. — Она взглянула на Стэнтона и спросила: — Вас все еще удивляет, что я так ненавижу и вашу страну, и ее бессердечных жителей?

— К которым принадлежу и я!

— Несомненно. Хотя Цзэнь-Вэнь уверяет, что вы обладаете массой неоспоримых достоинств.

— Как мило с вашей стороны признать это! — не удержался от иронии Стэнтон Вэр.

— Он рассказал мне о вашей работе в Китае и других странах Востока. Но мне почему-то кажется, что для вас это лишь развлечение, вроде охоты на лис или игры в поло.

— Ну разумеется! Игра, в которой человек надеется на выигрыш, но не плачет и в случае проигрыша, — не без язвительности согласился майор.

— Я так и думала, — сердито ответила красавица. — Но беззаботно играть с огнем — глупо, майор Вэр.

— Только перестав себя контролировать, можно позволить себе демонстрировать окружающим свои истинные чувства, — не остался в долгу Стэнтон.

Цзывана вспыхнула от смущения и резко поднялась со скамейки.

— Думаю, на сегодня нам можно прекратить занятия, — холодно проговорила она.

— Ну что вы! Мне нужно узнать еще так много! Вы не рассказали, как должен вести себя господин со своей наложницей.

Цзывана молчала, и он продолжил:

— Поскольку вам предстоит исполнять эту роль во время нашего путешествия, мне кажется, очень важно узнать как можно больше об императорских наложницах и о тех, кто служит таким знатным людям, как принц Дуань.

Цзывана стояла в нерешительности. Ей хотелось с презрением повернуться и уйти, но она чувствовала, что это значило бы позволить майору одержать моральную победу.

Поэтому она медленно вновь опустилась на скамейку и холодно спросила:

— Что вам угодно узнать?

— Все, что известно об этом вам самой.

Девушка начала очень неохотно:

— Когда наложница, такая, как Цы-Си, которая сейчас стала вдовствующей императрицей, призывается на службу во дворец, она присоединяется к другим маньчжурским девушкам, за которыми посылают в это же время.

— Сколько же их бывает?

— Около шестидесяти. Они надевают лучшие наряды и все драгоценности, которые семья может купить для них или одолжить у кого-либо. Целая процессия девушек движется через Имперский город мимо общественных зданий, павильонов, храмов, пагод и жилых кварталов.

— Наверное, им бывает очень страшно!

— Да, мне кажется, что шестнадцатилетней девушке все это должно казаться просто ужасным, — согласилась Цзывана. — Попав за высокую стену, будущие наложницы оказываются на попечении дворцовых евнухов, которые сопровождают их, пока девушки проходят через внутренний двор, а потом поднимаются по широкой лестнице из белого мрамора.

Стэнтон Вэр настолько ясно представил себе эту картину, словно все происходило у него на глазах. Он словно воочию видел крытые красной черепицей храмы богов-покровителей и мавзолеи императорских предков.

Каждое здание поражало тщательностью отделки и фантазией древних мастеров: гротескные рычащие львы и фантастические черепахи защищали дома и их обитателей от злых духов.

— Маньчжурских девушек со всеми положенными церемониями переводят через Золотую реку, — продолжала Цзывана. — Потом, во времена Цы-Си, наложниц встречала мачеха императора, которую сопровождал главный евнух. Изучали гороскоп девушек, проверяли, нет ли у них каких-нибудь изъянов, признаков болезней, после чего наконец они присоединялись к населению дворца, которое составляло около шести тысяч человек.

— Какая зловещая церемония!

— Так и есть, но еще страшнее то, что потом наложнице предстояло провести месяцы, а может быть, и годы в полном одиночестве. Она не видела не только императора, но вообще мужчин, если не считать евнухов. Мне рассказывал кто-то, кто был знаком с Цы-Си, когда она была еще совсем молодой, что император нередко тайком выскальзывал за стены Запретного города в сопровождении кого-нибудь из любимых евнухов. Они отправлялись в притоны Внешнего города, в приюты цветов, в опиумные ямы, туда, где можно было увидеть стриптиз, пообщаться с китаянками, так называемыми лилейными ножками.

Стэнтон Вэр внимательно слушал, не перебивая девушку. Он не мог не удивляться, что столь юное и хрупкое существо знакомо со столь пикантными подробностями жизни. Несмотря на то что майор сам все это знал, он не прерывал ее рассказ, следя за ним с искренним интересом.

— Мне говорили, — продолжала Цзывана, — что в один прекрасный день главный евнух, взяв нефритовую табличку, на которой император писал имя наложницы, с которой хотел провести следующую ночь, обнаружил на ней имя Цы-Си.

— Сколько времени она провела до этого в Запретном городе?

— Три года. Главный евнух явился в ее комнату, раздел девушку, завернул в алое покрывало и на плече понес к императорской постели. Это был первый раз, когда ей удалось его увидеть. Этикет предписывал, чтобы она подползла к нему от изножия кровати. На заре главный евнух вновь отнес Цы-Си в ее комнату. Тот день, в который ей выпало счастье посетить императорское ложе, заносился в специальную книгу и скреплялся специальной печатью.

— Странная церемония. В Англии ее назвали бы варварской.

— Я слышала, что англичанки считают себя равными мужчинам, а порою даже думают, что превосходят их.

— А что еще, интересно, вы слышали об Англии? — улыбнулся майор.

— Знатные дамы, считающие себя неотразимыми, повелевают мужчинами, а те, по слабости характера, подчиняются.

Стэнтон Вэр не смог сдержать улыбку, слыша, какое презрение проскользнуло в ее голосе.

— Кого вы презираете больше, — спросил он, — женщину, которая командует мужчиной и отдает больше приказаний, чем сама вдовствующая императрица, или мужчину, готового ей повиноваться?

— Мне кажется, плохо и то и другое, — отвечала Цзывана. — Мужчина рождается, чтобы повелевать. Если бы наш император не оказался столь слабым, что стал узником своей тетки, мы не были бы сейчас в том положении, в котором находимся.

— Да, наверное, вы правы, — согласился Стэнтон Вэр. — Но слабость многих мужчин, возможно, объясняется дурным влиянием женщин определенного сорта.

— Настоящий мужчина должен быть сильным не только физически, но и духовно. А женщина должна его вдохновлять, но не командовать им.

Стэнтон Вэр негромко рассмеялся. Цзывана удивленно посмотрела на него.

— Мне вдруг стало интересно, какая из ваших кровей вложила вам в уста эти слова.

— Разве я не могу мыслить самостоятельно?

— Нет, — ответил он. — Вас овевают три ветра: во-первых, это ветер Китая. Следуя ему, вы должны быть мягкой и податливой, низко склоняться перед своим Господином и Хозяином. Во-вторых, русский ветер. Он несет огонь, бурю, готовность сопротивляться господству мужчины, но и радоваться его власти над вами.

Майор заметил, как дрогнули ресницы девушки. Она хотела что-то возразить, но он продолжил, не дав ей заговорить:

— Ну а в-третьих, это английский ветер. Он нашептывает вам, что любовь может быть совершенной только тогда, когда двое равны, потому что созданы друг для друга. В этом случае это уже не вопрос о том, кто одержит верх, а нежный и неразделимый союз.

Повисло долгое молчание, словно окутавшее обоих туманным облаком. Первой его нарушила Цзывана. Очень тихо она проговорила:

— Вот это и обрели мои родители.

— И это надеетесь обрести вы?

— Я маньчжурка. Когда я приехала в дом Цзэнь-Вэня, которому отец доверял больше, чем любому из тех, кого он знал в России, я поклялась служить Китаю. — Она взглянула на собеседника, словно бросая ему вызов, и продолжала: — Я много училась и читала, потому что знала: эту прекрасную страну ожидают трудные времена.

Помолчав, девушка продолжала уже совсем другим тоном:

— Это оказалось частью моей кармы. Некоторые вещи я обязана была сделать, чтобы стереть прошлые ошибки или заплатить долги прошлых жизней.

— Мне кажется, что вы уже совершили немало полезного, однако ни вы, ни Цзэнь-Вэнь не считаете нужным рассказать мне об этом, — отозвался Стэнтон Вэр.

— Все это мелочи, которыми я могла помочь просто потому, что имела вход не только в Запретный город, но и в русское посольство.

— Но вы игнорировали британцев, — заметил Стэнтон Вэр.

— Не имею ни малейшего желания помогать британцам.

— Сейчас, может быть, судьба, записанная в вашей карме, заставит вас помочь мне.

— Я же сказала: я маньчжурка. Я повинуюсь своему духовному отцу, Цзэнь-Вэню, и доверяю его мудрости.

— Но возможно, это задание, или назовите его как угодно иначе, окажется не таким неприятным, как вы ожидаете.

— Я и не говорила, что оно окажется неприятным. Любой работе, если она касается будущего Китая, я готова отдать и сердце, и душу, и разум.

— Но ведь вам не хочется работать со мной.

— Этого я не говорила.

— Я вижу по глазам, о чем вы думаете, и читаю ваши мысли.

Темные бархатные ресницы девушки слегка затрепетали, бросая тень на бледные щеки. Он понял, что она смутилась и застеснялась, не ожидая такой проницательности от английского майора.

— Это желание Цзэнь-Вэня, — наконец проговорила она, — и я сделаю и скажу все, чего вы от меня ожидаете.

— От наложницы, которая надеется на мою защиту, я жду не только повиновения, но сочувствия и понимания, — заметил майор.

Говоря это, он думал о Бесконечном Восторге. Она учила своих девочек умению заставить любого мужчину поверить, пусть всего лишь на один вечер, что именно он самый главный человек на свете.

Цзывана задумалась. Подобная мысль наверняка ни разу не приходила ей в голову.

— Вы должны думать об этом именно так, — продолжал Стэнтон Вэр. — Те люди, против которых нам предстоит выступить, необычайно проницательны. Многие из них изучали эзотерические науки, и это дало им знания, значительно превосходящие знания среднего человека. Они постараются понять, не только говорю ли я правду, но и думаю ли я так, как говорю. — Он испытующе посмотрел на свою юную собеседницу и продолжал: — Они, несомненно, поступят так же и с вами, поскольку путь знания часто находится в женских руках.

— Я никогда об этом не думала, — прошептала Цзывана.

— Именно поэтому, если мы хотим добиться успеха, для того, чтобы наш маскарад остался незамеченным, мы должны работать вместе в совершенной гармонии, — заключил Стэнтон Вэр. — Если вы отнесетесь к делу формально, я не смогу помешать тем, кто будет за нами наблюдать — а они очень хитры, — понять, что вы вовсе не та, за кого пытаетесь себя выдать.

Эти слова словно взволновали Цзывану. Она поднялась с устланной мягкими подушками скамейки, прошла через весь внутренний двор и остановилась возле бассейна с золотыми рыбками, которые легко скользили среди листьев водяных лилий.

Маленький фонтан, который струился изо рта каменного дельфина, посылал в синее небо тысячи радужных брызг, а потом с мягким плеском принимал их в свою резную чашу. На фоне серого камня хрупкая фигурка Цзываны казалась совсем нереальной, невесомой, темная головка с волосами, украшенными шпильками с драгоценными камнями, — слишком тяжелой для тонкого изящного стебелька шеи.

Девушка долго стояла, пристально вглядываясь в воду, словно ее душа отражалась в хрустальной голубизне. Наконец она повернулась и подошла к нему.

— Я была не права, — негромко проговорила она, — я позволила предрассудкам взять верх над разумом и прошу за это прощения.

Она подняла глаза, и Стэнтон понял, что ее слова идут от чистого сердца.

— Я не хочу ваших извинений, — возразил Стэнтон Вэр, — вы ни в чем не виноваты передо мной. Я только прошу, чтобы вы, как и я сам, поверили, что благополучие и мир Китая важнее любых личных чувств.

— Да, вы правы, разумеется, вы правы, — тихо проговорила Цзывана.

— Много лет назад, впервые приехав в Китай, я полюбил эту страну, — сказал Стэнтон Вэр. — Я знаю его недостатки, но не сомневаюсь в потенциальном величии. — Голос его был полон искреннего чувства. — На поверхности все те ужасы, о которых мы сегодня говорили: бедность, жестокость, негодное правление. Но под ними живет разум тысячелетий и теплится огонь, которому предстоит однажды осветить весь мир.

— Вы верите? Вы действительно в это верите? — дрогнувшим голосом спросила Цзывана.

— Верю. Но знаю, что если в землю посадить семечко, пройдет немало времени, прежде чем оно вырастет в могучее дерево. — Он вздохнул. — Китаю предстоит еще многое пережить, прежде чем он наконец обретет себя. Однако легенды предсказывают, что однажды он станет необычайно сильным. А мудрость и философия его народа будут править миром. — Стэнтон улыбнулся, словно пытаясь смягчить пафос собственных слов, и добавил: — Конечно, нас с вами к тому времени уже не будет на этом свете, но что для колеса вечности сотня, тысяча или даже десять тысяч лет?

— А до этого Китаю предстоит страдать?

— Главным образом по собственной вине. Поэтому, если мы с вами сможем что-нибудь исправить, то окажемся крохотными спицами этого громадного колеса…

Он улыбнулся, а потом снова заговорил:

— Но точно так же, как песчинка способна остановить работу огромной машины, а капля масла возобновить ход шестеренок, кто знает, какую роль может сыграть каждый из нас в этой огромной империи?

— Конечно, вы правы! — воскликнула Цзывана. — И простите меня за то, что я… была несправедлива к вам… вплоть до этой минуты!

Голос ее звучал пылко и страстно, а глаза искали его сочувствия.

— Это было не больше чем тень непонимания. Теперь все забыто, — успокоил ее майор.

— Вы очень добры.

— Не в этом дело. Я лишь хочу, чтобы все, что нам предстоит делать вместе — а работы впереди много, — мы делали с полным доверием друг к другу.

— Что касается меня, я готова на все! Обещаю! — воскликнула девушка.

— Тогда не сомневаюсь, что, насколько это возможно, мы преуспеем.

Он пристально посмотрел ей в глаза, поднес к губам ее руку и поцеловал.


На следующий день Инь и Цзывана обсуждали костюм маньчжурского мандарина для Стэнтона Вэра. Молодой человек с интересом разглядывал костюм, сознавая, что каждый сантиметр вышивки, каждая пуговица заключают в себе тайный смысл, который он должен понять и запомнить. И первое, что он должен был сделать, — это обрить голову и научиться носить косичку.

Когда в 1644 году маньчжуры завоевали Китай, они немедленно приказали всем своим новым подданным обрить головы, оставив лишь косичку или хвостик на макушке как символ готовности подчиняться правлению династии Цин.

С того времени все мужчины старше четырнадцати лет! были вынуждены следовать этому правилу, причем косичка нередко доходила до колен.

В глазах западного мира именно она стала символом китайца. Даже на таких великих людей, как генерал Вашингтон и Георг III, этот имидж произвел столь сильное впечатление, что они носили «усеченную» версию этой прически.

В самом же Китае, несмотря на протесты, она оставалась символом покорности, послушания и почтения.

В середине XIX века, когда Цы-Си была первой императорской женой, участники Тайпинского восстания отказались брить голову, но большинство китайцев подчинялись традиции, не находя в себе мужества сопротивляться.

Маньчжурский костюм как для мужчин, так и для женщин состоял из подобия свободного халата, закрепленного на боку. Его надевали поверх рубашки и панталон.

Обычно костюм расшивали изображениями цветов, птиц и животных. Кроме того, на халат нашивали столько драгоценных камней, жемчуга и золотых украшений, сколько позволяли средства его владельцу.

Сами маньчжуры издали декрет, по которому они навсегда оставались в Китае иностранцами. В стране, где население составляли четыреста миллионов человек, было лишь пять миллионов маньчжуров. Но они занимали в государстве все ключевые посты.

В костюме мандарина Стэнтон Вэр выглядел очень импозантно. Инь обрил ему голову, оставив лишь небольшой хохолок на макушке, и прикрепил к этому хохолку фальшивую косу.

В зеркале его собственный вид показался Стэнтону Вэру достаточно странным, но он решил, что постепенно привыкнет носить косу, а чтобы избавиться от неловкости, которую вызывала новая прическа, будет носить, когда только возможно, богатую шапку мандарина.

Больше волновало его, каким образом им с Цзываной скрыть форму глаз. Но оказалось, что раскосые глаза, которые в понятии европейцев связывались с обликом китайцев, не характерны для маньчжуров.

Маньчжурский тип, особенно у благородных женщин, приближался к европейскому: прямой нос, глаза без намека на китайскую раскосость, густые темные брови.

Многие дамы из британского представительства, впервые увидев вдовствующую императрицу, удивлялись тому, что ее глаза не отличались от их собственных.

— Но все же, — сказала Цзывана, — поскольку всегда следует позволять людям увидеть то, что они хотят увидеть, я попросила Иня приготовить для нас специальный клей. Рецепт его пришел из глубины веков. Благодаря ему наши веки станут совсем гладкими со слегка загнутыми вверх уголками.

— А вам придется наносить на лицо традиционный макияж? — спросил Стэнтон Вэр. Было бы преступлением скрыть эту нежную кожу под толстым слоем белой краски, с помощью которой большинство китайских и маньчжурских женщин старались скрыть природный цвет лица.

Цзывана отрицательно покачала головой:

— Мне нужно только немного пудры. Белая паста содержит олово и вредна для здоровья.

Стэнтон Вэр подумал и о том, что Цзыване не придется перебинтовывать ноги. Этим маньчжурские женщины отличались от китаянок.

Китайским девочкам с пяти или шести лет крепко перевязывали ножки бинтами, так жестоко скручивая ступню, что пятка почти касалась пальцев, а нога оказывалась не больше трех дюймов в длину.

В крошечных расшитых туфельках и кружевных панталончиках, ниспадающих на распухшие и деформированные лодыжки, китайская девушка с трудом семенила, опираясь на руку служанки.

Это и была та самая «лилейная походка», которую воспевали в стихах и прозе, называя так своеобразное покачивание фигуры, слишком тяжелой для изуродованных маленьких ножек.

Когда повязку снимали, запах прелой кожи оказывался отвратительным, но, несмотря на это, перебинтованные ноги считались соблазнительными и в течение многих веков символизировали принадлежность к высшим слоям общества.

Естественно, что крестьяне и кули не могли позволить себе лишить девочку, девушку, женщину подвижности, поскольку она должна была работать всю свою жизнь.

Маньчжурские женщины всерьез мечтали перенять этот дикий обычай, чтобы приобщиться к касте избранных, но перебинтовывать ноги не дозволялось маньчжурскими традициями и обычаями.

Так что Цзывана могла спокойно ступать по земле теми очаровательными миниатюрными, но сильными ножками, которые дал ей бог.

Прошла почти неделя упорных приготовлений, и Стэнтону Вэру уже явно не сиделось на месте. Каким бы прекрасным ни был дом Цзэнь-Вэня, как бы тепло и сердечно его здесь ни принимали, он рвался в широкий мир, к действию.

Но вот наконец Инь принес известие о том, что приезд Ли Хун-Чжана во дворец принца Дуаня ожидается в течение двух ближайших дней.

— Значит, мы должны выезжать немедленно! — с радостным нетерпением воскликнул Стэнтон Вэр.

Цзэнь-Вэнь кивнул в знак согласия.

— Завтра к рассвету абсолютно все будет готово к вашему отъезду, — пообещал он.

Майор вздохнул с облегчением:

— Думаю, вы поймёте мои чувства и не обидитесь, о самый гостеприимный из хозяев, если я скажу, что чрезвычайно рад.

— Понимаю, сын мой, и также сознаю, что промедление невозможно.

Что-то в голосе старика заставило Стэнтона Бэра взглянуть на него вопросительно. Тот молча передал майору листовку.

— Инь принес это из города, — помолчав, пояснил Цзэнь-Вэнь, — она висела на самом заметном месте.

Стэнтон Вэр взглянул и сразу понял, что это дело рук «боксеров».

Листовка была написана по-китайски и возвещала следующее: «Едва лишь дело И-Хэ-Чуань достигнет совершенства, выждите три раза по три или девять раз по девять, девять раз по девять или три раза по три, — дьяволы встретят свою судьбу. Воля небес диктует сначала обрезать телеграфные провода, потом взорвать железные дороги, а потом уже снести головы самим иностранным дьяволам. В этот день придет час их несчастий. Еще далеко время прихода долгожданных дождей, и в этом тоже повинны дьяволы!»

Стэнтон Вэр быстро пробежал глазами листовку, и лицо его потемнело.

— Инь говорит, что ее читали вслух и толпа собралась огромная.

— Мы не опоздаем? — с тревогой в голосе спросил майор.

Старик лишь развел руками.

— Время всегда лежит на коленях богов, — медленно произнес он, — и вы не могли тронуться в путь раньше, потому что Ли Хун-Чжана не было там, где он должен быть. Но теперь час пробил, и вы оба должны сделать все, что от вас зависит.

— Это, несомненно, правда, — согласился Стэнтон Вэр. — Цзывана и я сделаем все, что в наших сипах!

Глава 3

Едва оказавшись за воротами города, Стэнтон Вэр подумал, что не ошибался, представляя прелесть весеннего пробуждения природы.

Невысокий лесной жасмин с белыми душистыми цветами наполнял воздух ароматом, напоминавшим нежный, слегка пряный аромат тубероз. Мимоза, словно облитая капельками золотого дождя, могла бы соперничать с сиянием солнца.

Путешественники медленно ехали по неровной дороге в экипаже, запряженном четверкой лошадей. И красивый богатый экипаж, и породистых ухоженных лошадей они получили от Цзэнь-Вэня. Экипаж, роскошный по китайским меркам, любому состоятельному европейцу показался бы допотопным. В европейских посольствах и представительствах уже появились новейшие кареты и дилижансы на рессорах. На них можно было ездить со скоростью, которая казалась китайцам головокружительной.

Цзэнь-Вэнь обстоятельно проконсультировал майора перед поездкой. Он рассказал своему подопечному, что экипаж, в котором им с Цзываной предстояло проделать неблизкий путь и который кому-то, возможно, очень напомнил бы повозку, представлял собой как раз такое старомодное средство передвижения, на котором и надлежало появиться мандарину, прибывшему с гор Шанси.

— Вы ехали до Пекина медленно, по невероятно плохим дорогам, — наставлял мудрец ученика, — там вы сделали остановку и отдохнули, сменив лошадей и слуг.

Это обстоятельство было очень важно, поскольку в таком случае оказывалось вполне понятно, почему слуги, выбранные для них Цзэнь-Вэнем, не имеют ни малейшего понятия, откуда, с кем и когда они приехали.

Слуг было шестнадцать. Некоторые из них ехали за главным экипажем в зеленой повозке, а другие — верхом на выносливых, хотя и невзрачных, монгольских лошадках.

Мандарину первого разряда полагалось иметь не меньше двадцати слуг, а Сын Неба, путешествуя в собственном паланкине, бывал окружен по крайней мере ста двадцатью: шестьдесят человек ехали впереди главного экипажа и шестьдесят прикрывали его с тыла.

Цзывана сидела рядом со Стэнтоном Вэром на мягких подушках. Взглянув на девушку, он не мог удержаться от мысли, что в утреннем свете, бледная после недолгого сна, она кажется еще прекраснее.

Шелковое манто ее, цвета голубиной крови, расшитое пышными цветами магнолии, было оторочено драгоценными русскими соболями.

Иссиня-черные волосы, собранные в высокую прическу так, что оставались открытыми и безмятежно чистый лоб, и тонкая гибкая шея, казались еще прекраснее, изящно украшенные рубиновыми заколками, которые вспыхивали багровым светом. Не возникало сомнения, что они стоят целого состояния.

На длинных, тщательно ухоженных ногтях девушки были надеты защитные чехольчики. Эти длинные ногти делали руки девушки еще миниатюрнее и беззащитнее, чем они были на самом деле.

Некоторое время ехали молча. Стэнтон Вэр отодвинул занавеску и любовался покрытыми нежными цветами миндальными деревьями. Молчание нарушила Цзывана:

— Вы не сочтете меня навязчивой, если я спрошу, куда вы ходили вчера поздно вечером?

— Мне казалось, мы договорились ничего не таить друг от друга, — с улыбкой обернулся майор к своей спутнице. — Я сам собирался рассказать о том, что разузнал в американском представительстве. Я отправился туда главным образом потому, что считаю совершенно бесполезным разговаривать с британским посланником, сэром Клодом Макдоналдом. Он до сих пор умудряется пребывать в счастливом заблуждении, полагая, что все рассказы о «боксерах» — преувеличение, не стоящее внимания.

— И вы решили, что американцы скорее поймут истинное положение вещей?

— Только не их посланник по имени Клоббер. Он придерживается такого же мнения, что и сэр Клод. Оба они искренне надеются, что флаги их стран — надежная защита от любых неприятностей.

— Так с кем же вы говорили?

— С первым секретарем посольства Гербертом Сквайерсом.

Цзывана рассмеялась:

— У американцев всегда такие смешные фамилии!

— Разве? А американцы считают, что китайские фамилии еще смешнее и гораздо труднее для произношения.

— Вы меня пристыдили. Так что же сказал мистер Герберт Сквайерс?

— Он вполне разумный человек. Признался, что давно уже ощущает надвигающуюся опасность. Я пообещал, что, если появятся какие-нибудь новости, непременно свяжусь с ним.

— А ему можно доверять?

— Всецело!

Цзывана тихонько вздохнула:

— Ну, значит, есть еще один человек, на которого мы можем рассчитывать.

Стэнтон Вэр рассказал, как глупо и неосмотрительно ведет себя британский посланник. Цзывана сказала, что примерно так же ведут себя и русские.

Она поддерживала связь с русским представительством, но, подобно британцам, они отмахивались от ее предупреждений, уверяя, что «боксеры» — это не более чем неорганизованный сброд, с которым в случае необходимости нетрудно будет расправиться.

Стэнтон Вэр показал Герберту Сквайерсу листовку, принесенную из города. Тот пообещал привлечь к ней внимание посланника, хотя почти не сомневался, что тот не примет ее всерьез.

— По-моему, — сказал, уходя, Стэнтон Вэр, — вы живете в раю для дураков.

— Согласен с вами, — грустно кивнул Герберт Сквайерс, — но пока посланников будут занимать исключительно бега, бридж и визиты друг к Другу, сообщения из провинций будут валяться на их рабочих столах нечитаными.

— Что ж, мистер Сквайерс, будем оптимистами! Давайте надеяться, что наши волнения — лишь плод богатой фантазии.

Но, произнося эти слова, Стэнтон Вэр понимал, что надеяться на это не просто бесполезно, а смертельно опасно.

Одетый в простой маньчжурский костюм, он незаметно прошел по улицам города. От его цепкого взгляда не укрылось, как много в толпе нищих, оборванных, больных и пьяных людей.

Даже многие чиновники, которых он встретил по дороге, выглядели не лучшим образом. Майор подумал, что это как раз та почва, на которой вполне могут прорасти семена бунта, посеянные «боксерами».

Сами улицы были грязными, неухоженными. Чувствовалось, что никому нет дела до того, чем и как живет город, не говоря уж обо всей огромной стране. Все вокруг казалось жалким, бедным, разрушающимся.

Зато сквозь сочную весеннюю зелень золотом сияли крыши имперских дворцов. Ярко блестела эмаль на храмах, то здесь, то там виднелись яркие группы павильонов с их искусно украшенными, резными, загнутыми вверх карнизами.

Майор вспомнил рассказ Цзываны о тех безумных излишествах, экстравагантности, которые царили в Запретном городе.

А женщины и дети рылись в помойках возле богатых домов в надежде найти какие-нибудь объедки. Оставалось лишь недоумевать, каким образом не только иностранным представительствам, но и самой императрице с ее придворными удавалось оставаться настолько слепыми и бесчувственными.

Стэнтон рассказал Цзыване о том, что увидел вчера на улицах города, и почувствовал, как больно девушке слышать о несчастьях и бедности дорогого ей народа. Но многие ли женщины, воспитанные, подобно Цзыване, в роскоши и неге богатых домов, думали о судьбе тех, кому живется куда труднее, чем им?

— Вы нервничаете? — спустя некоторое время спросил майор.

Девушка лишь слегка улыбнулась. Взглянув на нее, он заметил, что глаза ее после того, как она нанесла на веки клей, похожи на темные полумесяцы и исполнены тайны.

— Да нет, скорее, волнуюсь в ожидании. Это как в театре перед поднятием занавеса: пьеса сейчас начнется, но что там будет происходить, остается тайной, — помолчав, ответила она.

— Китайцы в таких случаях говорят: «Затаил дыхание перед прыжком».

— Как мне нравится китайская манера описывать состояния! — восхищенно воскликнула девушка. — Когда я волнуюсь или боюсь чего-нибудь, то вспоминаю слова Конфуция: «Именно мужчина может сделать путь великим».

— Или женщина, — тихо добавил Стэнтон Вэр.

— Надеюсь, вы не забыли, что я всего лишь дополнение к вашей персоне? — рассмеялась Цзывана. — Это ваша экспедиция, а не моя.

— Но вы же знаете: Цзэнь-Вэнь уверен, что без вас мне не обойтись.

— Хочу верить, что вы сможете сказать это и тогда, когда все закончится.

— Не сомневаюсь, что так оно и будет. Но не будем загадывать, это может принести неудачу, — улыбнулся Стэнтон Вэр.

— Мы становимся такими же суеверными, как императрица?

— Мы в Китае и должны делать все в согласии с китайскими традициями, а каждый китаец, начиная с императрицы и кончая последним кули, свято верит в астрологию, предсказания судьбы, ясновидение, магию. По каждому поводу здесь просят совета у кого-нибудь из прорицателей.

Цзывана усмехнулась:

— Нам тоже следовало посоветоваться перед началом путешествия.

— Неужели вы не сделали этого? — почти серьезно поинтересовался Стэнтон Вэр.

Девушка смущенно отвернулась:

— Я не сомневаюсь, что за нас с вами это сделал Цзэнь-Вэнь. Вот почему он так настаивал, чтобы мы выехали в определенный час.

Стэнтон Вэр рассмеялся. Ему подобная вера в предсказания показалась очень забавной, хотя он знал, что никому не дано жить в Китае и не попасть под влияние этой почти слепой веры в сверхъестественное.

«Боксеры» сделали ловкий шаг, сыграв на суеверии своих сограждан, дурача доверчивых людей своими якобы магическими силами.

Путники ехали без остановок до полудня. Солнце уже поднялось высоко, становилось жарко. Наконец они остановились в тенистой долине.

Инь, которому было поручено руководить остальными слугами, нашел красивое и уютное местечко под соснами на берегу маленького ручейка. Землю там покрывал ковер весенних цветов.

Из экипажа принесли подушки и устроили из них под деревьями подобие мягкого дивана. Появился и низкий столик, за которым было удобно перекусить. Блюда китайской кухни Стэнтон всегда любил, а сейчас, после нескольких часов пути, на свежем воздухе, они казались еще вкуснее. Кроме того, искусство повара в доме Цзэнь-Вэня всегда оказывалось на высоте.

Куски жареной утки, свинина подавались с особыми экзотическими соусами. Маленькие дыни были фаршированы фруктами и орехами. Нежнейшая ветчина таяла во рту.

Для Цзываны приготовили ароматный цветочный чай. Особенно она любила запах жимолости. Душистый напиток ей наливали в тончайшую пиалу из изящного, расписанного растительным орнаментом чайничка, оплетенного тонкой золотистой соломкой.

Для слуг был накрыт собственный стол.

Стэнтон Вэр поднялся из-за стола и сел, прислонившись спиной к стволу сосны и скрестив ноги.

— Неужели вы занимались йогой? — удивилась Цзывана.

Он молча кивнул.

— Я и понятия об этом не имела.

— А что, это важно?

— Да, для меня — очень важно. Я всегда мечтала побывать в монастыре, чтобы удостоиться беседы лам и приобщиться к древней мудрости. Однако… — она беспомощно развела руками, — я всего лишь женщина.

— Да, и к тому же весьма и весьма привлекательная, — добавил Стэнтон Вэр.

Она взглянула на него искоса, словно подозревая в фальшивой любезности, но потом, словно успокоившись, рассмеялась:

— Манеры делают мужчину, говорят англичане, а одежда делает женщину.

— Хотелось бы мне увидеть, как вы выглядите в европейском платье, — задумчиво проговорил Стэнтон Вэр. — Но не могу отделаться от страха, что это зрелище разочарует.

— Да, оказывается, вы вовсе не льстец, — насмешливо заметила Цзывана.

Но Стэнтон чувствовал, что атласные одежды, драгоценности в волосах и на пальцах, яркие цвета — весь этот восточный колорит придавал внешности девушки удивительную, почти неземную хрупкость, которая так поражала с первого же взгляда. Ему казалось, что это очарование может поблекнуть в оборках и рюшах вокруг затянутой в корсет талии. Цзывана, пожалуй, станет похожа на песочные часы, как почти все англичанки.

Нет, думал майор, в этой девушке таится что-то настолько изысканное и экзотическое, что она похожа скорее на драгоценный камень, который достаточно положить на темный бархат, чтобы он заиграл всем богатством своих граней.

— Безупречная Жемчужина, — произнес он вслух ее китайское имя. — Да, лучше и придумать невозможно.

И тут впервые с начала их знакомства она почему-то действительно смутилась.

— Мне кажется, нам пора трогаться в путь, — сказала Цзывана, явно желая сменить тему.

Майор подумал, что совсем не хотел смущать эту очаровательную чистую девушку. Для него-то вовсе не было новостью путешествовать с дамой, но для Цзываны это был первый опыт.

Любая другая на ее месте чувствовала бы себя неловко и скованно. Но Цзывана вела себя свободно и независимо. Может быть, ей помогала ненависть к той нации, к которой принадлежал ее спутник?

Она словно и не представляла себе, что он может отнестись к ней иначе, чем как к соратнику и помощнику в опасной миссии.

Она неповторима, невольно признался себе Стэнтон Вэр, глядя, как она встает с импровизированного дивана под соснами и направляется туда, где их ждал экипаж. Природная грация в сочетании с поразительной красотой лица делали девушку похожей на традиционную китайскую статуэтку из тончайшего фарфора.

Они снова долго ехали. Когда же стемнело, заночевали в лесу, в палатках, разбитых под деревьями.

Гостиницы и постоялые дворы Китая обычно были такие грязные, шумные и переполненные, что Стэнтон Вэр, немало повидавший их, предпочел не связываться с ними.

Палатки, которыми снабдил путешественников все тот же Цзэнь-Вэнь, оказались просторными и удобными. На пол постелили ковры, из подушек соорудили удобные постели.

Они были уже достаточно далеко от Пекина. По пути их не раз обгоняли караваны верблюдов, нагруженных самой разнообразной поклажей, которая принадлежала китайским купцам.

— Они сосут кровь из простых людей, — с неприязнью произнесла Цзывана. — Я ненавижу их, потому что они отбирают у человека его сбережения, а взамен дают какой-то хлам.

— Лучше очистить у человека карман, чем украсть у него душу, — процитировал Стэнтон Вэр очередное мудрое китайское изречение.

Его спутница улыбнулась, но он знал, что девушка права. Простая жизнь крестьян и кули могла без труда оказаться разрушенной теми, кто хищнически спекулировал на их тщеславии и суеверии.

Наверное, ничто больше не пользовалось в Китае там огромным спросом, как заговоры против болезней и смерти приворотные зелья, снадобья для благополучного зачатия, для привлечения денег и даже для достижения успеха в жизни, который почему-то так никогда и не приходил.

Помимо верблюжьих караванов, по дороге двигались бесконечной вереницей повозки и телеги. Они везли всевозможные товары.

Если бы вдовствующая императрица и ее приближенные понимали, какое значение для Китая имеют торговые порты, хорошие дороги и средства связи, страна давным-давно превратилась бы в могучую и процветающую державу.

Через некоторое время путники въехали в небольшую деревню, где на единственной площади собралась толпа народа.

Путешественники выглянули в окно и одновременно плохо скрытым ужасом, воскликнули:

— «Боксеры»!

Они увидели красные повязки на головах, красные повязки на запястьях и лодыжках, которые носили эти юнцы как знак принадлежности к организации.

Стэнтон Вэр приказал остановиться: ему хотелось понять, что здесь происходит.

Как маньчжурские путешественники, они были в безопасности. Кроме того, даже «боксеры» не осмелились бы потревожить мандарина.

Деревенские жители окружили парня, который стоял на коленях, закрыв глаза, сложив руки, словно для молитвы. Нараспев он произнес какие-то заклинания, потом начертил на песке таинственные фигуры и каббалистические знаки и вновь начал произносить заклинания, вызывая духов.

Постепенно он довел себя до полного исступления. Жесты его становились все размашистее, выражение лица — все отчаяннее и в то же время равнодушнее к окружающему, восклицания — все громче и возбужденнее.

Но вот перед юношей появился один из его товарищей и спросил:

— Кто ты такой и чего хочешь?

Голос юноши прозвучал словно издалека:

— Я великий человек, я герой прошлого, герой великого Китая…

С закрытыми глазами он раскачивался вперед и назад.

— Чего же ты хочешь? Что мы можем тебе дать? — вопрошал соучастник.

— Мне нужен большой меч, могучий меч. Вложите его мне в руку!

— А что ты будешь делать этим мечом?

Не открывая глаз, парень вытянул вперед руку, и кто-то из толпы, сделав шаг вперед, протянул ему старый ржавый меч.

Парень поднялся и начал совершать мечом страшные пассы, не переставая твердить заклинания.

Он явно боролся с какими-то одному ему видимыми врагами. Люди наблюдали за его действиями с неослабным вниманием, многие явно возбуждаясь и даже впадая в состояние транса. Парень прокричал:

— Поддержите великую и чистую династию, прогоните варваров!

В ответ толпа одобрительно загудела.

Наконец юноша в изнеможении опустился на траву, а его товарищ начал вокруг него дикий танец, сопровождавшийся страшными извращенными телодвижениями, гримасами и криками. Он призывал собравшихся поразить его стрелами и мечами.

Подобно Балдуру Великому, китайскому герою, молодой человек перед толпой находился в состоянии глубокого транса. Зеваки начали бить его палками и даже тем мечом, которым размахивал первый из парней. Откуда-то принесли лук и стрелы и начали обстреливать танцующего. Толпа словно один человек, в ужасе вскрикнула: стрела попала парню прямо в грудь. Но он, по-видимому, находился в состоянии столь глубокого гипноза, что железный наконечник не смог нанести ему ни малейшего вреда.

Зрелище целиком захватило жителей деревни.

— Как же может быть, что после всего, что с ним делал этот человек остался живым и невредимым? — спросил кто-то в толпе.

Старший из молодых людей ответил:

— Мы неуязвимы! Последуйте за нами, и вы тоже обретете эти данные небом силы!

Он взобрался на лестницу, чтобы быть лучше видным толпе, и прокричал, чтобы слышали все:

— Небеса разгневались на иностранцев и их деяния! Особенно на их религию, христианство. Мы пришли, чтобы очистить Китай от этой страшной отравы. Слишком долго терпим мы лишения от рук этих дьяволов! Если в вашей деревне есть приверженцы христианства, вы должны немедленно от них избавиться! Церкви, им принадлежащие, должны быть сожжены немедленно! Жги! Жги! Убивай! Убивай!

Крик оказался заразительным, и вот уже вся деревня тоже кричала вместе с бандитом:

— Жги! Жги! Убивай! Убивай!

Стэнтон Вэр дал слугам знак трогаться с места, не зная что еще может здесь произойти. Отъезжая, они все еще слышали за спиной крики толпы на площади:

— Жги! Жги! Убивай! Убивай!

— Это… Это просто страшно, — побледнев и не в силах сдержать дрожь, наконец прошептала Цзывана.

— Однако не приходится сомневаться в том; что они обретут немало последователей, — сухо признал Стэнтон Вэр.

— Инь рассказывал мне, — сказала Цзывана, — что перед тем, как покинуть какую-нибудь деревню, бандиты раздают листовки с какими-то нелепыми рецептами для защиты от яда, которым, по их словам, иностранцы отравляют колодцы. А еще в них содержатся заклинания и молитвы против ужасов и зла христианства.

— Они подошли поразительно близко к Пекину, — с тревогой произнес Стэнтон Вэр. — Уж это-то императрица должна понимать! Бунтовщики могут оказаться опасными даже для нее самой!

— Сомневаюсь, — коротко ответила Цзывана. — Цзэнь-Вэнь прав, говоря, что императрица всей душой ненавидит иностранцев и готова воспользоваться любым оружием, лишь бы избавиться от них.

— Но ведь бунты случались и раньше. Не далее чем два года назад императрица прислушалась к голосу разума и подавила восстание.

Цзывана лишь вздохнула.

— Я не могу избавиться от ощущения, что сейчас ее величество этого делать не будет, — покачала она головой.

Потрясенные до глубины души, они замолчали. Проехав примерно две мили, в следующей деревне путешественники опять увидели «боксеров».

На сей раз юнцы не устраивали представления. Обвязав головы красными платками и шарфами, они просто болтались по улице. Кругом были расклеены и раскиданы листовки, призывавшие бить дьяволов.

Экипаж миновал деревню без приключений. Стэнтон Вэр сидел нахмурившись.

Близился вечер. Солнце начало опускаться за Западные горы. И вот вдалеке, над кронами деревьев, показались зеленые черепичные крыши дворца принца Дуаня.

Стэнтон Вэр повернулся к Цзыване и внимательно с улыбкой посмотрел на нее.

— Ну вот, игра начинается, — негромко проговорил он, прекрасно понимая, что, хотя девушка и не выдает своего волнения, она не может не бояться предстоящих событий. Поэтому он добавил: — Все! С этой минуты мы должны быть крайне осторожны в своих словах, даже наедине.

— Цзэнь-Вэнь предупреждал меня, что мы должны всегда вести себя так, словно кто-то за нами наблюдает. Ведь это так и будет. Поэтому даже одно-единственное слово, произнесенное не по-маньчжурски, может привести к катастрофе, — кивнула Цзывана.

— Ну, если это вдруг окажется абсолютно необходимо, мы найдем способ пообщаться, — постарался успокоить ее майор.

Они въехали в огромный ухоженный парк, который через некоторое время сменился изысканным дворцовым садом в пышном весеннем цветении.

Стэнтон Вэр выслал вперед верхового, который должен был передать принцу визитную карточку гостя. Таким образом гость представлялся хозяину и просил позволения воспользоваться гостеприимством его высочества.

Гостеприимство в Китае оставалось одной из незыблемых древних традиций, поэтому принц не смог бы отказать мандарину в приеме, даже если бы хотел.

По традиции, едва экипаж приблизился к парадному подъезду дворца, откуда-то моментально появилось множество слуг, чтобы помочь господину выйти из экипажа. Цзывана не последовала за хозяином, а осталась в экипаже. Ее отвезли к подъезду, который находился с другой стороны дворца. Отсюда широкая лестница вела в женские покои.

Принц Дуань оказался человеком лет сорока. Наружность его выдавала дурные и порочные наклонности. На лице остались следы оспы, а маленькие бегающие глаза напоминали глазки хорька.

Стэнтон Вэр подумал, что Цзэнь-Вэнь оказался в очередной раз прав, предупреждая о вероломстве принца.

Принц приходился внуком императору Даонуану и в Пекине обычно появлялся в роскошной маньчжурской военной форме из лакированной кожи. Восемнадцать соболиных кисточек свисали с украшенного драгоценностями шлема.

Принц отличался уверенностью в себе, напористостью и наглостью и сумел привлечь внимание тогда уже пожилой императрицы.

Император не произвел на свет наследника, и принц оказался достаточно хитрым и изворотливым, чтобы уговорить Старушку Будду назначить наследником престола своего сына-подростка Пу-Чжуня.

С большим успехом он играл на суеверии императрицы и на ее бесконечных страхах, видя, какое впечатление производят на Цы-Си претензии «боксеров» на неуязвимость.

Сейчас принц Дуань приветствовал гостя самыми витиеватыми словами, принятыми в церемонном этикете Китая, а затем провел его в комнату, где ожидал Ли Хун-Чжан.

Наместник выглядел старше своих лет. Казалось, что с годами он уменьшился в росте и как-то усох. Такое впечатление создавалось из-за устало опущенных плеч.

Волосы его были совершенно белыми, а борода — скорее жидкой. Тем сильнее поражал молодой, острый, пытливый взгляд внимательных карих глаз.

Говорил наместник спокойно, не спеша, негромким, но ясным голосом. Все его манеры свидетельствовали о том авторитете, который обеспечили ему немалые успехи Ли Хун-Чжана на разных постах. А за долгие годы служения родной стране ему довелось занимать их немало.

Принесли вино, мужчины уселись в мягкие удобные кресла, обмениваясь самыми изысканными любезностями. Затем, как рекомендовал Цзэнь-Вэнь, Стэнтон Вэр рассказал о том, что видел во время своего продолжительного путешествия от Шанси до Пекина.

— Каким вы нашли Пекин? — сразу заинтересовался Ли Хун-Чжан.

— Должен признаться, он глубоко огорчил меня, — отвечал мандарин.

— Огорчил?

— Именно! Я ощутил великую депрессию, которой не замечал никогда раньше. До наших гор доходили слухи об опасностях, грозящих горячо любимой родине, но я не мог предположить, что дело зашло так далеко.

— Что же это за опасности? — громко спросил принц Дуань.

— По пути сюда в небольшой деревеньке я увидел, как действуют «боксеры», — сдержанно проговорил мандарин. По выражению лица Ли Хун-Чжана было ясно, что он внимательно слушает.

Принц громко произнес:

— Толпы оборванцев вытягивают из крестьян деньги, изображая транс. Кому и какой вред может это принести?

— Дело обстоит куда серьезнее, — возразил мандарин. — Они не только вытягивали деньги. Они возбуждали людей. И, насколько я понимаю, так происходит по всей стране. Особенно активно они действуют в провинциях Шаньдун Чжили.

— Тайные общества существуют в Китае на протяжении многих веков, — прервал его принц, — и преследуют самые разные цели. Время от времени пекинское правительство расправляется с ними, но потом они появляются снова.

— Я не могу отделаться от чувства, ваше высочество, — отвечал спокойно, но веско мандарин, — хотя, конечно, вполне могу ошибаться, что движение «боксеров» гораздо агрессивнее и многочисленнее, чем те общества, которые существовали раньше.

Принц ничего не ответил, но в разговор вступил Ли Хун-Чжан:

— Вы действительно видели банды «боксеров» между этими местами и Пекином?

— Человек сорок-пятьдесят, — ответил мандарин. — Но сейчас они, наверное, уже навербовали немало сельских жителей из числа тех, перед которыми устраивали свои дикие представления. В других селениях, через которые я проезжал, тоже мелькали их красные повязки. И все кругом заклеено и усыпано их листовками и воззваниями.

Ли Хун-Чжан глубоко задумался.

— Должен признаться, я не представлял себе, что они зашли так далеко на север, — после долгого молчания наконец заговорил он. — Хотя я и слышал, что волнения происходят во многих районах, в частности, в Гаоло.

— Что там случилось? — спросил мандарин.

— Сегодня утром до меня дошли сведения, что там подожгли дома, принадлежащие китайцам-христианам, а самих владельцев жестоко убили. В провинции Чжили, через которую мне довелось проезжать, произошли столкновения между войсками и «боксерами». Губернатор, слабый человек, позволил движению разрастись, и это привело к огромным беспорядкам.

— Если это детское движение выйдет из-под контроля, его совсем не трудно будет погасить. — Принц пытался говорить как можно беззаботнее.

— В провинции Шаньдун «боксеры» уже поняли, что вдовствующей императрицы им бояться нечего, — отвечал Ли Хун-Чжан. — Всякий раз, как губернатор докладывал ей, что намеревается нанести удар по шайкам бандитов, императрица немедленно издавала высочайший указ, повелевая вступать в переговоры с мятежниками.

— Старушка Будда мудра, — заметил принц, — ей нужны все людские силы, с какой бы стороны они ни приходили.

— Неужели вы всерьез считаете, что этих негодяев можно принимать в императорскую армию? — Ли Хун-Чжан не мог сдержать изумления.

— Почему бы и нет? — все так же беззаботно отвечал принц. — Чем больше людей у нас будет, тем сильнее окажется наша армия и тем лучше она сможет нас защищать.

Стэнтон Вэр чуть было не спросил, для чего армия должна быть сильной. Но он сдержался, потому что знал ответ, а также ненависть принца ко всем иностранцам.

Разговор перешел на обсуждение сокровищ, которыми обладал принц, и украшение дворца. Собеседники обсудили недавно вышедшую из печати книгу о конфуцианстве. К счастью, Стэнтон Вэр читал ее и смог участвовать в разговоре.

Конфуцианство утверждало как вечные ценности мудрость, человечность и мужество.

Майор думал про себя, что Ли Хун-Чжан, бесспорно, воплощает первую и третью добродетели. Но насколько человечен был этот старый и мудрый политик, Стэнтон Вэр не знал. В его манерах чувствовались властность, нетерпимость. Действительно ли его глубоко и искренне волновали судьбы китайского народа? Пытался ли он когда-нибудь облегчить долю бедных? Впрочем, всю важность прогресса для процветания страны Ли Хун-Чжан, несомненно, понимал.

Уже приближалось время ужина, когда принц произнес:

— Надеюсь, вы, господа, одобрите мое предложение. Мои наложницы почтут за великую честь для себя, если после трапезы они смогут нас развлечь.

— Провести таким образом вечер было бы очень приятно, — любезно согласился Ли Хун-Чжан.

— А вы, благородный господин, — обратился принц к своему второму гостю, — вы ведь привезли свою наложницу? Может, она тоже составит нам компанию?

Стэнтон Вэр вежливо поклонился и, поскольку выбора у него не было, ответил:

— Если Безупречная Жемчужина не слишком утомилась в пути, я уверен, что она с удовольствием примет приглашение вашего высочества.

Его ответ все-таки оставлял Цзыване возможность отказаться, но майор знал, что девушка ею не воспользуется.

И вот после ужина, продолжительного и восхитительно вкусного, во время которого обильно лилось лучшее вино, в просторной и богато украшенной комнате, где удобно устроились на мягких диванах трое знатных господ, появились наложницы.

Вслед за тремя девушками принца шла Цзывана.

Все четверо, едва переступив порог, низко поклонились, коснувшись нежными лбами пола.

Стэнтон Вэр не мог не отметить, что, несмотря на свою красоту, наложницы принца не могли сравниться с Цзываной по изысканности и элегантности.

Лица их, по традиции покрытые белой маской косметики, проигрывали рядом с прозрачной, чистой, нетронутой кожей Цзываны. Она поистине казалась жемчужиной.

Одежда наложниц отличалась красотой отделки и разнообразием украшений. Тяжелый великолепный атлас уже сменили воздушные летние наряды.

На ногах у девушек красовались маньчжурские туфли на высоком каблуке, но без пятки, искусно вышитые и украшенные.

На наложницах принца были зеленое, розовое и цвета беж платья. А Цзывана надела нежно-желтый наряд, расшитый топазами и крошечными бриллиантами.

Такие же камни сияли в ее темных волосах и украшали защитные чехольчики на длинных ногтях.

Глаза девушки оставались опущенными, темные пушистые ресницы отбрасывали тень на бледные щеки. В который раз майор задал себе вопрос: найдется ли в целом мире женщина, способная красотой сравниться с этим таким хрупким на вид, но сильным и трезво мыслящим существом?

Первая наложница принца по имени Цвет Персика исполнила для гостей очень популярную старинную китайскую песню о любви. Песня была очень грустная и даже показалась Стэнтону Вэру несколько затянутой. Но он горячо поблагодарил исполнительницу, а та в знак признательности вновь низко поклонилась.

Вторая из наложниц обладала необычным и затейливым даром.

Слуги внесли клетку с маленькими птицами. Красавица по одной вынимала их из клетки и заставляла петь, вдохновляя нежным, похожим на птичий, свистом. Птички прекрасно понимали свою хозяйку.

Они бегали по рукавам ее платья, садились на плечи, даже совершали сальто вокруг палочки из слоновой кости, которую она им протягивала. Зрелище это было трогательным, умилительным и в то же время интересным.

Наконец, по команде хозяйки, певуньи взмыли под самый потолок, чтобы, словно маленькие ястребы, камнем упасть вниз, прямо в свою клетку.

Такое искусство никого не могло бы оставить равнодушным, и принц был весьма польщен, когда и мандарин, и Ли Хун-Чжан поблагодарили его за доставленное удовольствие.

Третья наложница принца развлекала гостей фокусами на картах и искусно манипулируя маленькими китайскими шариками и цветными платками, вытаскивая их из широких рукавов своего платья.

Когда она закончила, принц взглянул на Цзывану.

— Может ли этот прелестный цветок, который появился у нас совсем недавно, добавить что-нибудь к искусству тех, кто сделал все, чтобы развлечь вас, дорогие гости? — спросил он.

Цзывана, ни на секунду не замешкавшись, вышла вперед, как делали это остальные.

Поклонилась она с такой грацией, что вряд ли с ней могла бы сравниться хоть одна женщина. Опустившись на колени, она начала читать стихотворение, написанное много веков назад. До сих пор Стэнтону Вэру не приходилось его слышать. Как все китайские поэты, автор использовал образы природы, чтобы символизировать душу, ум и сердце.

Цзывана читала неторопливо, нараспев, почти зримо передавая поэтические образы своим мелодичным, мягким голосом. И Стэнтон Вэр унесся мыслями далеко от того места, где находилось его тело.

Он чувствовал себя так, словно сидит в монастыре у ног гуру, который учит его великим истинам. А кругом покрытые снегами горные вершины словно стоят на страже кладовых знания. Потом ему вдруг показалось, что дух его отделился от тела и начал путешествие во времени. И в ту же секунду Стэнтон понял, что работа, которую им с Цзываной предстояло, вы полнить, сравнима лишь с камешком, брошенным в огромный океан. Но круги от этого камешка могли разойтись по воде очень широко.

Вздрогнув, он вернулся к реальности: Цзывана закончила читать.

— Благодарю, благодарю, Безупречная Жемчужина, — раздался голос принца Дуаня. — Я еще никогда не слышал такого превосходного исполнения. Оно столь же прекрасно, сколь ты сама!

В знак признательности Цзывана низко поклонилась, а принц протянул руку, помогая ей подняться на ноги. Жест, конечно, мог оказаться всего лишь проявлением высочайшей любезности, но Стэнтон Вэр бросил на своего хозяина быстрый взгляд, исполненный подозрительности и неприязни.

И он не ошибался. Выражение попорченного оспой лица принца не оставляло сомнений в его низких намерениях.

Наложницы сели, и им принесли вина. Цзывана являла собой воплощение скромности и кротости.

Стэнтону Вэру не терпелось узнать, какие мысли роятся в ее милой головке, но, разумеется, поговорить с девушкой наедине не было никакой возможности.

Значительно позже, когда наложницы ушли, а гости поднялись, чтобы пожелать гостеприимному хозяину доброй ночи, принц проговорил:

— Чтобы вам было как можно удобнее в моем доме, досточтимый мандарин — как мне выразить, насколько я польщен вашим визитом? — я распорядился поместить вашу прелестную Безупречную Жемчужину в комнату рядом с вашей.

— Ваше высочество так предупредительны! Благодарю! — раскланялся мандарин.

— Слуга ваш также помещен неподалеку, — продолжал принц, — но, поскольку он, очевидно, очень устал с дороги, как, несомненно, и вы сами, один из моих людей проведет ночь возле вашей двери. Если вам что-нибудь понадобится, ваше требование будет тут же исполнено.

Мандарин опять рассыпался в благодарностях, но Стэнтон Вэр не сомневался, что у этого слуги наверняка окажутся самые длинные во дворце уши. Любое слово в разговоре с Цзываной будет в точности передано принцу.

Поэтому майор лег в постель, даже не пытаясь поговорить с девушкой, которая находилась в соседней комнате.

Однако, лежа в темноте и раздумывая о том, как ему лучше подобраться к Ли Хун-Чжану, он невольно поймал себя на мысли, что прелестный образ Цзываны так и стоит у него перед глазами.

Не только ее красота затмевала всех других наложниц, но и ее манера держаться, смотреть, говорить. Ее действительно можно было сравнить с произведением искусства, с безупречной жемчужиной.

Стэнтон Вэр ясно представлял себе каждую ее черту: изгиб губ, странное сияние глаз.

Имя подходит ей в совершенстве, подумал было он, но потом решил, что, пожалуй, для жемчужины в этой девочке слишком много огня и сравнение с холодной бесстрастной дочерью моря не совсем ей подходит. Пожалуй, она больше напоминала изумруд, зеленый и непостижимый, как горное озеро, а может быть — рубин, таивший в своей глубине горячие солнечные лучи.

Молодой человек не смог удержаться от улыбки: что-то он стал сентиментальным! Да и воображение разыгралось не на шутку. Наверное, это от усталости. Ведь дорога была дальней и нелегкой.

Наконец он уснул, но и во сне перед ним стояла прекрасная наполовину русская, наполовину английская девушка, выросшая на китайской земле.


На следующее утро, к радости Стэнтона Вэра, принц после завтрака сообщил, что его призывают дела и он надеется, что гости извинят его отсутствие в течение одного-двух часов.

Едва принц удалился, мандарин пригласил Ли Хун-Чжана прогуляться по саду.

Разговаривать в доме или даже в каком-нибудь внутреннем дворике было небезопасно. Среди слуг принца майор заметил немало людей с умными и внимательными лицами. Скорее всего они были обучены не только искусству обслуживания гостей, но имели и другие ценные для их хозяина качества.

Сад благоухал цветами. Ничто на земле не может быть прекраснее, чем весна в Китае, подумал Стэнтон Вэр. Они нашли удобную скамейку под деревом, которое сгибалось под гроздьями бледно-розовых цветов. На фоне голубого неба они представляли картину, достойную кисти великого художника.

— Я давно мечтал о возможности побеседовать с вами наедине, о благородный, — начал свою речь мандарин, — с тех самых пор, как глубокоуважаемый Цзэнь-Вэнь сказал, что я могу это сделать.

— Я это сразу почувствовал, — спокойно отозвался Ли Хун-Чжан.

— Я приехал в Пекин не из любопытства и не потому, что мне наскучила спокойная жизнь дома, в горах, — продолжал мандарин, — но потому, что я глубоко взволнован и огорчен…

— …тем, что происходит в нашей стране, — продолжил Ли Хун-Чжан.

— Вы, о досточтимый, один из первых повели Китай по пути прогресса. Вы должны понять и разделить мое волнение и мою боль. Куда идет наша великая родина? Что с ней будет?

— Вы правы, я старался повести Китай по современному пути развития, но мне всегда приходилось отчаянно бороться за свои убеждения и за возможность проводить их в жизнь.

— Я знаю это, благородный господин. Но это вы организовали строительство первой в вашей провинции железной дороги и телеграфа.

— Это так, но остальная часть страны совсем в ином положении.

— «Боксеры» собираются взорвать железные дороги. Мне кажется, скоро они начнут нападать не только на христиан, но и на всех людей, кто откажется поддержать их.

Мудрец склонил в знак согласия голову.

— Я и сам видел, как «боксеры» рыскали по улицам, тихо проговорил он, — и на протяжении пути в несколько сотен миль они не только жгли дома, но и похищали, а то и на месте убивали людей. Что говорить, если они уже осмеливаются оказывать сопротивление правительственным войскам!

— Но ведь вдовствующая императрица не может этого не знать? — с тревогой в голосе спросил мандарин.

— Мне говорили, что ее величество, окруженная интригами своих придворных, отказывается слушать какие-либо доводы против бунтовщиков.

— Вы полагаете, она не послушает и вас?

— Для этого я направляюсь в Пекин, — отвечал наместник. — Но, честно говоря, я нс только расстроен, но и напуган вашим рассказом о том, что «боксеры» уже подобрались так близко к столице.

— Если они зашли так далеко на север, то, значит, к югу от города их окажется еще больше, — заметил мандарин и увидел, как резко сжались губы Ли Хун-Чжана. — Когда я был в Пекине, — продолжал он, — то понял, что иностранные посланники нисколько не озабочены положением вещей. А убийство христиан вовсе не кажется им делом первостепенной важности.

— Представительства зачастую умудряются видеть только то, что хотят видеть, — загадочно произнес наместник.

— Я тоже так считаю, но каждая из пяти западных держав имеет свой контингент войск. Собранные воедино, они могли бы встать на защиту в случае опасности.

Старый наместник сохранял бесстрастное спокойствие, но Стэнтон Вэр не сомневался, что он полностью воспринял информацию и непременно тщательно се обдумает.

— Конечно, я могу ошибаться, — продолжал он, — но после того, как западные державы так упорно боролись за положение в Китае, они вряд ли с легкостью отдадут то, что имеют.

— Это правда, — согласился наместник. — К тому же имперские войска вовсе не многочисленны.

— Возможно ли, чтобы какие-то грязные бандиты оказались полезны в случае военного столкновения?

— Военное столкновение не должно произойти, ни в коем случае! — неожиданно резко заявил наместник.

— Но наша страна скатывается к нему. «Боксеры» сводят с ума простых людей. Один из их плакатов уже появился на видном месте в столице.

— Плакат «боксеров»? И что же в нем говорилось?

Вопрос Ли Хун-Чжана прозвучал остро, слишком остро для столь сдержанного человека, невольно выдав истинную степень озабоченности и тревоги мудрого и смелого политика.

Мандарин пересказал содержание плаката, которое помнил почти дословно, столь сильное впечатление произвел на него призыв к бессмысленной жестокости и тяга к разрушению.

— Взорвать железные дороги, — едва шевеля губами, повторил наместник. Несомненно, он вспомнил, как был горд, когда в его провинции прошел первый поезд, и как много усилий пришлось приложить для этого лично ему.

Мандарин наклонился к собеседнику, чтобы иметь возможность говорить как можно тише.

— Все предсказания и знаки, о благородный, указывают на то, что только вы в состоянии спасти Китай! Лишь человек, подобный вам, за спиной которого столь великие заслуги, способен убедить вдовствующую императрицу прислушаться к голосу разума.

Наместник глубоко вздохнул:

— Увы, я больше не пользуюсь благосклонностью ее величества. Она прислушивается лишь к тем голосам, которые поощряют ее ненависть к иностранцам и веру в то, что Китай способен бороться в одиночку.

— Как она может надеяться на победу? Ведь должен найтись хоть один смельчак, готовый напомнить ей, что все предсказания говорят о том, что этот год несет несчастья стране!

Наступило молчание, потом мандарин заговорил вновь:

— Итак, готовы ли вы, о благородный, стать спасителем родной страны, которой верой и правдой служили всю свою жизнь?

— Постараюсь, — медленно произнес Ли Хун-Чжан. — Клянусь, что постараюсь. Но я старею. Кто захочет прислушаться к голосу старика?

В его голосе неожиданно прозвучала беспомощность, которая до глубины души потрясла Стэнтона Вэра. Он долго молчал, но потом все-таки заговорил:

— Вы единственный в окружении императрицы человек, который не только любит Китай, но и понимает Запад. И вы способны понять, что пять иностранных держав не отступятся от своих целей, несмотря ни на что. Лишь вы можете убедить ее величество, что единственный возможный путь — это путь компромисса!

Ли Хун-Чжан заметно выпрямился, словно готовясь к решающей схватке.

— Я прекрасно понимаю свой долг, — ответил он, — и всеми силами постараюсь отвести жестокую руку несчастья. А если мне не удастся это сделать, то по окончании войны я сделаю все, что смогу, чтобы добиться от завоевателя как можно более мягких условий, кем бы ни был этот завоеватель!

Стэнтон Вэр чувствовал, что сейчас мудрец разговаривал не с ним. Он просто думал вслух. Снова став «мандарином», майор заметил:

— В этом, конечно, заключено некоторое утешение, но все же я надеюсь, зная вас, на нечто гораздо большее.

— Да вы и сами обладаете немалым дипломатическим искусством, молодой человек, — неожиданно произнес мудрец. — Возвращайтесь со мной в столицу и присоедините свой голос к моему!

— Увы, досточтимый! Я не имею веса в Запретном городе. А кроме того, я и без того слишком долго не был дома. Но и мысли мои, и молитвы останутся с вами: ведь я искренне верю, что в этот решающий час нашей истории нам не к кому больше обратиться.

— Вы оказываете мне большую честь, — сдержанно поблагодарил наместник.

Они молча пошли по дорожкам сада, словно возвращаясь с приятной прогулки среди цветущих деревьев и кустарников. И лишь они одни знали да еще одна прелестная особа на женской половине дворца догадывалась, насколько серьезный, судьбоносный для огромной страны разговор только что состоялся на уединенной скамейке, под сенью цветущего миндаля.

Глава 4

Едва принц Дуань вернулся во дворец, наместник объявил, что собирается немедленно отправиться в Пекин.

Стэнтон Вэр, внимательно наблюдая за лицом принца, не мог не заметить, насколько это решение обескуражило его. Но он понял, что бесполезно пытаться отговорить старика от принятого решения.

Когда наместник вышел из комнаты, чтобы отдать распоряжения своим слугам, мандарин с поклоном обратился к хозяину дома:

— Я тоже должен собираться в путь, ваше высочество. Я и так чересчур долго пользуюсь вашим гостеприимством.

— Напротив, мне доставило огромное удовольствие принимать вас в моем доме, — отвечал принц, — и я не намерен отпускать дорогого гостя с такой ненадлежащей поспешностью. У нас было так мало времени, чтобы поговорить обо всем, что интересует нас обоих! Сейчас, когда наместник нас покинул, мне хотелось бы обсудить с вами кое-что, касающееся лишь нас одних, о чем я не имел возможности говорить в присутствии третьего лица.

Майор поклонился и вежливо поблагодарил хозяина за внимание, добавив, что останется еще на одну ночь, но на рассвете должен тронуться в путь.

Принц согласился, и после легкой закуски хозяин и гость проводили наместника, выехавшего в Пекин. Процессия Ли Хун-Чжана выглядела весьма пышно. Слуги в ярких одеждах ехали верхом за богатым желтым экипажем. Лошади влекли карету, сопровождаемую верховыми, уверенной рысью, и скоро она скрылась за поворотом дороги. Принц обернулся к своему гостю:

— Пойдемте посидим в саду. После долгой холодной зимы так приятно погреться на солнышке!

— Наверное, ваше высочество провели холодные месяцы в Пекине, — ответил мандарин, уверенный, что принц принадлежит к ближайшему окружению императрицы. Больше того, он недоумевал, что заставило принца Дуаня удалиться в загородный дворец. Ему хотелось услышать рассказ человека, которому он доверял тем меньше, чем больше с ним общался.

— Наместник, при всем моем к нему уважении, — заговорил принц, едва они уселись возле большого пруда, заросшего водяными лилиями, — принадлежит к старой школе. Он, к сожалению, верит, что все можно решить демократическим путем.

— Но разве это не лучше, чем насилие? — вставил мандарин.

Принц в ответ лишь неприятно ухмыльнулся.

— Бывают времена, — помолчав, произнес он, — когда только насилие может привести к желаемому результату.

На это гость ничего не ответил. Он решил говорить как можно меньше, однако постараться запомнить каждое слово собеседника.

— Я осознаю ваши чувства, досточтимый мандарин, — продолжал принц, — но, возможно, живя в горах Шанси, вы не в состоянии полностью представить те проблемы, которые охватили Пекин после того, как его буквально заполонили иностранцы. Одни их посольства и представительства занимают в нашем городе немало драгоценного места!

Стэнтон Вэр отметил про себя, что это ему и хотелось услышать. Внимательно разглядывая цветы, он старался скрыть от проницательного и хитрого принца выражение своего лица. Наконец мандарин заговорил медленно, словно с трудом подбирая слова:

— Как справедливо заметили вы, ваше высочество, я плохо в этом разбираюсь.

— Но для нас это имеет колоссальное значение, — ответил принц. — Больше того, я уверен — и это начинает понимать и ее величество императрица, — до тех пор, пока мы нс избавимся от иностранных дьяволов, Китай никогда не станет великой державой.

Вот, подумал майор, все и сказано прямо, без обиняков. После недолгой паузы он снова заговорил, ловко изображая невежество:

— Но, досточтимый господин, для нашей страны ведь очень важно иметь торговые связи с остальным миром?

— Нет! — отрезал принц. — Мы вполне можем оставаться самодостаточными. — Он явно начинал терять самообладание. — Какую пользу принесут все эти телеграфы и железные дороги? Они лишь разрушают наш прекрасный пейзаж да сеют смуту среди крестьян!

Вот действительная причина ненависти принца к прогрессу, подумал Стэнтон Вэр. Крестьяне больше не согласятся работать на господ не разгибая спины, платить непосильные налоги и при этом жить в глубокой нищете.

Вновь повисло молчание. Его нарушил мандарин, неуверенно проговорив:

— Но эти иностранные дьяволы крепко обосновались. Как же можно от них отделаться? — Говоря это, он внимательно смотрел на принца и заметил, что в маленьких глазках его высочества вспыхнул хитрый огонек.

— Несомненно, найдутся и пути, и средства, посредством которых все это можно будет осуществить, — туманно ответил принц.

— Вы значительно мудрее меня, ваше высочество, — заговорил Стэнтон Вэр, — но я не могу постичь, каким именно образом их можно заставить покинуть страну, если, конечно, не иметь сильной армии!

Принц промолчал.

— Насколько я понял из всего того, что увидел и услышал в Пекине, императорские войска с трудом поддерживают порядок в стране. Куда же им сражаться еще и с внешними врагами!

— Да, это правда, — согласился принц, — но у меня есть кое-какие идеи на этот счет. — Он деланно улыбнулся узкими губами и продолжал: — Хотелось бы надеяться, что вы поддержите меня на совещании, которое скоро состоится в Государственном совете.

— Буду польщен, если смогу оказаться полезным, — неопределенно ответил мандарин.

— Вот и хорошо! — обрадовался принц. — Если будет необходимо, я пошлю к вам в Шанси гонца с просьбой приехать в Пекин как можно скорее.

Мандарин лишь поклонился в знак согласия.

Принц заговорил о другом, а Стэнтон Вэр сказал себе, что не слишком-то много ему удалось разузнать.

Дальше день тянулся медленно, без особых происшествий.

Стэнтон Вэр предупредил Иня, что им предстоит выехать на заре. Проворный слуга быстро упаковал все вещи, кроме одежды мандарина, в которую майору предстояло переодеться перед ужином.

Это одеяние, как и все остальное, предоставил в распоряжение англичанина Цзэнь-Вэнь. Оно отличалось необыкновенной роскошью. Украшенный драгоценными камнями и золотым шитьем, наряд этот заключал в себе и глубокий смысл, поскольку на нем были вышиты восемь буддистских эмблем счастья.

Обедали мужчины вдвоем. Принц не предложил, чтобы наложницы развлекли их. Стэнтон Вэр искренне обрадовался этому, так как прекрасно понял смысл тех взглядов, которые бросал принц на Безупречную Жемчужину. Он говорил себе, что чем быстрее они покинут дворец, тем лучше.

После обеда Стэнтон и принц сидели, отдыхая, на мягких диванах с шелковыми подушками. Принц заговорил первым:

— Мне не хотелось бы думать, дорогой гость, будто я был недостаточно гостеприимен.

— Но вам не в чем себя упрекнуть, — любезно отвечал мандарин.

Повисла пауза, потом принц продолжил свою мысль:

— Сегодня в мой дворец привезли новый цветок — юный, нетронутый, чистый, удивительно прекрасный. Он прибыл издалека, с другой стороны Великой стены.

— Ваше высочество, как всегда, удачливы. Маньчжурские женщины, уроженки тех краев, славятся своей красотой.

— Рад, что вы о них слышали, — заметил принц, — поскольку я намереваюсь преподнести вам подарок в виде этого изысканного создания. Ее зовут Белая Магнолия.

Стэнтон Вэр оцепенел. Он наконец понял, что замыслил принц.

— Я чувствую, что вы согласитесь со мной, — продолжал тот, не давая гостю возразить, — что мужчина, который ценит полноту ощущений и склонен к приключениям, никогда не откажется отведать новый плод.

Стэнтон Вэр изобразил слабое подобие улыбки:

— Вы необычайно великодушны, ваше высочество, но если человеку хорошо у одного очага, зачем ему стремиться к другому?

На лице принца промелькнуло выражение гнева, но он быстро взял себя в руки и, лениво откинувшись на подушки, заметил:

— Один мудрец сказал, что высшее физическое блаженство для мужчины — это познать любовь девственницы. Вдобавок это возвращает молодость.

Мандарин, вернее, Стэнтон Вэр, рассмеялся. Изречение его искренне позабавило.

— Ваше высочество! Это хороший совет старцам, подобным наместнику. А мы с вами молоды и, хвала богам, полны сил. Нам еще долго не придется прибегать ни к каким уловкам!

Бросив на гостеприимного хозяина беглый взгляд, он сразу заметил сердитую складку между бровей и недовольное выражение лица принца.

— Да, некоторые действительно предпочитают опыт. Моя наложница, Цветок Персика, буквально очарована вами. Не могу поверить, что вы не захотите осчастливить ее, раньше чем покинете мой дом.

— Но дело осложняется тем, ваше высочество, — возразил мандарин, — что Безупречная Жемчужина очень и очень ревнива. Я бы не хотел ранить ее нежное сердце.

Итак, наконец они перестали изъясняться недомолвками. Не приходилось сомневаться, что принц начнет торговлю ради ночи с Цзываной.

— Несомненно, Безупречная Жемчужина утешится драгоценностями, а возможно, и переменой обстановки, — настаивал принц.

— Мне кажется, досточтимый господин, — холодно произнес Стэнтон, — что мы зря теряем драгоценное время, рассуждая о том, чего хотят или не хотят женщины.

Теперь неприятное лицо принца выражало откровенный гнев. Он понял, что собеседник только что захлопнул дверь перед его носом.

Прежде чем принц взял себя в руки и заговорил, Стэнтон Вэр попытался урезонить его:

— Разве умные люди, к которым, без сомнения, принадлежим и мы с вами, ваше высочество, ощущая толчки землетрясения, остановятся, чтобы сорвать цветок? Завтра Безупречная Жемчужина и я покинем ваш гостеприимный дворец раньше, чем ваше высочество проснется. Поэтому позволено ли мне будет сейчас удалиться, со всей искренностью поблагодарив вас за оказанные столь щедрые почести? — Он встал и поклонился.

Принц был так взбешен, получив отказ в своей прихоти, что даже не потрудился встать, как того требовали правила этикета. Он откинулся на подушки, не стесняясь при этом грызть ногти.

Медленно, стараясь не спешить, Стэнтон Вэр покинул комнату, чтобы подняться к себе в спальню, где его дожидался Инь.

Ни о каких разговорах не могло быть и речи: слуги принца сновали повсюду и, конечно, тщательно прислушивались ко всему, что происходило в комнате.

Как это принято в Китае, стены, разделявшие комнаты, были совсем тонкими, деревянными, зато их красили в самые яркие цвета. Любимыми сюжетами для стенной росписи оставались пейзажи, птица феникс, аисты и драконы. Но эти стены совсем не поглощали звук. При желании и из коридора, и из соседней комнаты можно было слышать все, что говорят за стеной.

Кровать, на которой Стэнтону Вэру предстояло провести вторую ночь, представляла собой массивное сооружение длиной в десять футов. Она была сделана из кирпича, и зимой под ней разводили огонь. Кирпичи нагревались и потом долго отдавали тепло, согревая постель. Над кроватью возвышался балдахин из красного атласа, расшитый райскими птицами и символами счастья.

Подушки были набиты пухом или душистыми травами, которые наполняли комнату свежим ароматом лугов.

В комнате Стэнтона Вэра были две двери: одна выходила в коридор, а другая — в соседнюю комнату, где спала Цзывана. Молодой человек знаком спросил Иня, у себя ли девушка. Слуга понял и кивнул в ответ.

— Мы уезжаем на заре, — произнес мандарин вслух.

— Все готово, благородный господин, — был ответ.

Инь низко поклонился, вышел из комнаты и плотно закрыл раздвижную дверь.

Стэнтон Вэр улегся в огромную кровать и, облокотясь на подушки, с облегчением подумал, что визит наконец подходит к концу. Завтра можно будет с чистой совестью уехать, хотя он не мог с уверенностью признаться себе, что достиг каких-то выдающихся результатов.


В своей комнате Цзывана слышала, как вернулся Стэнтон Вэр, как он лег. Теперь она уже ничего не боялась: ведь он совсем рядом и в случае опасности сумеет защитить ее.

Атмосфера во дворце сразу показалась ей гнетущей. Исходило это ощущение, конечно, от личности хозяина. Стоило ей поднять глаза на принца Дуаня, она ощутила неладное и испугалась. Девушка не сомневалась в его порочности. Еще до приезда во дворец она много слышала о его проделках.

Подруги из Запретного города рассказывали ей, что принц всеми правдами и неправдами пытается добиться полного влияния на вдовствующую императрицу.

Юной девушкой Цы-Си с головой окунулась в дворцовую жизнь, предпочитая мужественных, даже агрессивных, мужчин. Так надоедало ей постоянно видеть рядом женоподобных евнухов.

На протяжении многих лет ходили сплетни о том, что своим любовником она выбрала Жун-Лу, одного из самых выдающихся генералов Китая с независимым и сильным характером.

Хотя как политик он не всегда отличался изобретательностью, в качестве фаворита императрицы Жун-Лу поднялся до самых высоких постов в государстве.

Однако в 1878 году Жун-Лу, мужественный военный в возрасте сорока трех лет, неожиданно впал в немилость.

Дело объяснялось очень просто. Сама императрица была всего на год старше своего избранника, но для женщины этот возраст считался уже преклонным. Во дворце шептались, что Жун-Лу застали на месте преступления с одной из придворных дам. Императрица пришла в ярость, и уже ничто не могло ее успокоить.

Жун-Лу пришлось удалиться от двора на семь долгих лет. К этому времени ее величество уже создала себе образ пожилой, всеми почитаемой вдовствующей императрицы, слишком солидной и разборчивой для всяких фривольных глупостей.

Конечно, ничто не могло вернуть Жун-Лу его прежнее положение при императорском дворе, несмотря на то, что он был крайне необходим стране. И именно на этом построил свою игру принц Дуань.

Отсутствие внешней привлекательности принц сторицей восполнял напористыми, дерзкими манерами. Такое поведение импонировало императрице, которая и в шестьдесят пять лет все еще любила, чтобы мужчина оставался мужчиной.

Однако Цзывана с первой минуты почувствовала всю порочность принца и не сомневалась, что он замышляет что-то грязное и страшное.

Среди собственных наложниц он, несомненно, отдавал предпочтение Цветку Персика. Эта женщина была с ним уже несколько лет. Она была умна. Это сразу бросалось в глаза. Поэтому Цзывана подумала, что ее можно будет уговорить рассказать о планах ее хозяина, если, конечно, наложница узнает о них заранее.

Во второй вечер девушек не пригласили развлекать господ, и это дало Цзыване возможность поговорить с Цветком Персика наедине.

Разговорить ее оказалось совсем не трудно: девушка с удовольствием хвасталась достоинствами своего господина и как мужчины, и как государственного деятеля, имевшего при дворе значительное влияние.

К тому времени, как пришла пора расходиться по своим комнатам, Цзывана уже знала все, что хотела узнать.

Как и Стэнтон Вэр, она не сомневалась, что все, сказанное в их комнатах, будет подслушано многочисленными слугами и моментально передано принцу.

От Цзываны не ускользнули те взгляды, которые на нее бросал принц. Стэнтон Вэр не знал, что в первый вечер принц явился на женскую половину, якобы для того, чтобы побеседовать со своими наложницами. Те встретили господина криками радости. Но когда церемония приветствий и поклонов, в которой участвовала и Цзывана, закончилась, принц заговорил именно с ней. При этом он нагло оглядывал ее, будто мысленно раздевая.

— Надеюсь, мои маленькие птички любви присматривают за тобой? — спросил он. — У тебя есть все необходимое?

— Абсолютно все, ваше высочество.

— Твоему господину повезло. Где же, интересно, ему удалось отыскать жемчужину такой красоты?

Цзывана ответила чистую правду:

— Я имела счастье встретить своего господина в доме моего старшего друга, Цзэнь-Вэня.

— С Цзэнь-Вэнем я знаком. Жаль, что он не подумал обо мне, когда подыскивал тебе покровителя.

Цзывана склонила голову, но нс проронила ни слова.

— Жаль… очень жаль, — не унимался принц.

Что-то в его тоне и в выражении глаз напугало Цзывану.

Но сейчас, ночью, даже в своей комнате, по соседству со Стэнтоном, она никак не могла избавиться от тревожного ощущения, что принц нс успокоится и постарается дотянуться до нее своими грязными жадными руками. Каждый ее нерв напрягся в предчувствии нападения.

Девушка подошла к своей постели, стоявшей в глубоком алькове.

Ее кропать была значительно меньше, чем кровать Стэнтона, и выглядела куда проще. Но она казалась очень удобной и красивой. Розовый атласный балдахин над ней оживляли вышитые золотом цветы.

Цзывана понимала, что сегодня ночью она не сможет сомкнуть глаз. Ей очень хотелось пойти в комнату Стэнтона и поделиться с ним своими страхами и волнением. Но девушка опасалась, что майор может неправильно понять подобное намерение.

Она сумела успокоиться и направить свои мысли в правильное русло: ведь он никогда ни словом, ни взглядом, ни жестом не проявлял к ней интереса как к женщине. Конечно, возможно, это просто знаменитое английское самообладание. Но все-таки Цзыване хотелось понять причины его холодности: неужели он настолько сосредоточен на работе, что не замечает ничего и никого вокруг?

Тут ей в голову пришла мысль, что с Цзэнь-Вэнем майора познакомила особа определенной профессии — Бесконечный Восторг.

Цзэнь-Вэнь рассказывал девушке о том положении, которое Бесконечный Восторг занимала в Пекине, и о том, что Дом тысячи радостей имел огромное значение для тех, кто пытался с помощью девушек раздобыть нужную информацию.

Рассказ Цзэнь-Вэня Цзывана восприняла совершенно спокойно, даже равнодушно, не выказав ни особого интереса, ни любопытства. Но сейчас, вспомнив, как тепло отзывался о женщине по имени Бесконечный Восторг сам Цзэнь-Вэнь, Цзывана вдруг остро захотела понять, какое место занимала эта женщина в жизни Стэнтона Вэра. Возможно, этот приступ ревности, который она, конечно, ни за что не признала бы, помог девушке понять, насколько привлекателен этот английский майор.

До этого ей некогда было задумываться о своем отношении к нему. Сначала она от всей души его ненавидела. Но мало-помалу, после долгих бесед, девушка начала изменять свое мнение. Она поняла, насколько он умен, а во многом не менее восприимчив и чувствителен, чем она сама. Цзывана научилась относиться к нему как к другу, на которого вполне можно положиться, с которым надежно и приятно работать. Но вот сейчас, неожиданно для самой себя, она обнаружила, что он к тому же еще и мужчина, привлекательный настолько же, насколько отвратителен принц Дуань.

Стоило ей вспомнить о принце, как невольная дрожь охватила тело. Во рту сразу пересохло, и девушка прошла через комнату, чтобы напиться из кувшина, который стоял у стены, отделявшей комнату от коридора.

Цзывана уже потушила свечи. Однако сквозь замочную скважину, заклеенную пластинкой прозрачного алебастра, пробивался неяркий луч света. Этого света было достаточно, чтобы девушка разглядела кувшин, стоявший рядом стакан и налила себе воды. Но не успела она сделать глоток, как услышала едва уловимый звук шагов по коридору. Шаги были настолько тихими, что она могла бы и не расслышать их, если бы уже лежала в постели.

Казалось, что крадутся двое. Потом раздался шорох. Это поднялся слуга, лежавший у двери. Машинально Цзывана подошла поближе и прижалась ухом к двери. Она смогла различить едва уловимые слова слуги, сторожившего дверь:

— Что вам нужно?

Ответ прозвучал совсем тихо, но все-таки Цзывана сумела разобрать слова:

— Женщину необходимо срочно доставить в покои принца!

Еще одно легкое движение — это слуга отодвинулся от двери. В тот же момент девушка буквально перелетела через комнату, дернула дверь в спальню Стэнтона Вэра, и та неслышно отъехала в сторону. Девушка вошла и закрыла за собой дверь, почувствовав, что в тот же момент дверь в ее комнату бесшумно открылась.


Стэнтон Вэр уже почти заснул.

В голове его проносились обрывки фраз, сказанных и услышанных за день. Круг мыслей замкнулся на разговоре с принцем после обеда.

Первой его реакцией на предложение принца обменяться наложницами было возмущение: Цзывана или другая женщина — он никогда бы не отдал ее другому! Принц, несомненно, превышал права хозяина, предлагая подобную сделку.

Но наедине с собой Стэнтон Вэр не мог не признать, что в Китае подобный обмен вовсе не был редкостью. Однако принцу отказали, и майора не покидало тревожное ощущение, что дело на этом не закончится.

Чем быстрее мы отсюда вырвемся, тем лучше, сквозь сон сказал он сам себе. Глаза его закрылись: ведь известно, что чем скорее уснешь, тем скорее настанет утро. Уже сквозь сон ему послышался едва уловимый звук, однако молодой человек не сразу понял, что это скользнула дверь, соединявшая его комнату с комнатой Цзываны. Тревога и во сне не оставляла его. Он моментально проснулся.

В изножье кровати раздался мягкий, вкрадчивый голос:

— О благородный и высокородный господин, ваша покорная наложница, Безупречная Жемчужина, просит позволения приблизиться к вам, готовая исполнить любое ваше желание!

На мгновение Стэнтон искренне удивился, увидев возле себя Цзывану, но тут же все понял: несомненно, у нее была веская причина для того, чтобы прийти к нему, и она предупреждала, что все их разговоры подслушиваются.

Нужно было, чтобы те, кто стоял за дверью и за тонкими стенами, поверил, что девушка в данный момент исполняет именно ту роль, которая предназначалась ей в этой поездке.

Едва она договорила, Стэнтон Вэр произнес в ответ:

— Приблизься, Безупречная Жемчужина! Я рад твоему приходу, ведь я нетерпеливо ждал, когда наступит миг нашего свидания. Когда ты не разделяешь со мной ложе, ночь кажется мне бесконечно долгой и темной.

Он почувствовал, что девушка подвинулась чуть ближе к нему, и продолжал:

— Мне нужна твоя ласка, твое тепло, мягкость твоей кожи. Они снимут ту боль, которая в эти трудные дни терзает и мою голову, и мое сердце.

— Я заставлю тебя забыть все тревоги, о благородный! Ты красивее всех и достоин сравниться с самими богами!

— Осторожно, дитя! Ты можешь возбудить их ревность! — улыбнулся Стэнтон Вэр.

— Разве боги могут ревновать к равному себе?

Безупречная Жемчужина подвинулась еще ближе и положила голову на подушку рядом с головой Стэнтона.

Он не посмел дотронуться до нее, но, зная, чего ожидают слушатели, продолжал играть свою роль. В голосе его звучали искренние чувства:

— Волосы твои подобны шелку, а кожа — словно лепесток розы. Много на свете прекрасных женщин, но ты прекраснее всех, кого я видел в своей жизни!

— Твои слова заставляют мои щеки гореть от смущения, — отвечала Цзывана. — Нет на свете мужчины столь же сильного, но руки твои мягки, а губы способны поднять меня выше снежных вершин!

Голос ее звучал очень тихо, но слова свободно разносились по комнате. Слушатели могли разобрать каждый звук.

Потом девушка приблизила губы к его уху и почти беззвучно прошептала:

— Они пришли в мою комнату… чтобы забрать меня к принцу…

Подобной дерзости Стэнтон Вэр ожидать не мог. Но вслух он произнес:

— Прошлой ночью и ты, и я чувствовали себя слишком усталыми, но сегодня ты останешься со мной до рассвета. Мне так не хватало аромата твоих волос и сладости твоего дыхания!

Он играл роль, но в то же время явственно ощущал, что от Цзываны действительно исходит сладкий аромат лилий.

Большинство наложниц пользовались пряными восточными духами, которые содержали мускус или сандаловое масло. Этот терпкий запах казался Стэнтону резким и навязчивым.

Аромат, исходящий от Цзываны, был едва уловим, но обладал сладостью и чистотой.

Молодые люди лежали рядом, не касаясь друг друга. Стэнтон Вэр неожиданно почувствовал, что сердце его бьется так сильно, словно ему тесно в груди и оно стремится вырваться наружу.

Его охватило неодолимое желание крепко прижать девушку к себе, жадно целовать ее, ощутить тепло и мягкость нежной юной кожи.

Желание мощной волной захлестнуло майора. Мучительно трудно оказалось обуздать этот поток, бьющийся о хрупкие берега тела, каплями пота орошающий лоб, иссушающий рот, лишающий голоса.

«Я хочу ее! О боги, как я ее желаю!» — едва не закричал он.

Постепенно Стэнтон Вэр начал осознавать, что это желание родилось и зрело в нем с той самой минуты, как он впервые увидел эту красавицу.

Она была такой изысканной и прелестной, что любой мужчина на его месте давным-давно уже потерял бы голову, лишь созерцая ее красоту.

А ему выпало счастье говорить с Цзываной, оценить ее ум, глубину ее души, удивительную тонкость восприятия мира. И постепенно восхищение красотой и грацией переросло в любовь, и она крепла день ото дня.

Он понимал, что Цзывана сумела преодолеть первоначальную предвзятую неприязнь к нему, но на большее он рассчитывать не мог. Поэтому он и приучил себя думать о девушке только как о товарище по работе.

Но вот вчера вечером на эту хрупкую фигурку и прелестное личико лег похотливый, липкий взгляд принца Дуаня, и майора охватил почти не поддающийся разуму гнев, причиной которого была ревность.

Сложись обстоятельства иначе, Стэнтон Вэр, без сомнения, задушил бы соперника собственными руками. Невыносимо казалось думать, что принц осмелился нарушить все законы гостеприимства и силой взять то, в чем ему было отказано.

Но Стэнтон Вэр привык подчиняться логике и твердо знал, что ярость и несдержанность не могут привести к разумному исходу. Они с Цзываной находились во вражеском стане одни, без поддержки, без надежды на сочувствие и понимание. Поэтому сейчас он мог защитить свою любимую, только играя роль пылкого любовника и ни на шаг не отпуская девушку от себя.

Казалось маловероятным, что принц осмелится отправить своих людей в комнату майора. Это было бы совсем уж неслыханной дерзостью и отчаянным вероломством.

Но похитить Цзывану прямо из смежной с его спальней комнаты вполне могли. Как все китайцы, люди принца умели двигаться совершенно бесшумно и могли проникнуть в комнату девушки, связать ее, заткнуть ей рот. Все это произошло бы настолько быстро, что Цзывана и пикнуть бы не успела, а он, Стэнтон Вэр, никогда ничего не узнал бы.

Ее, словно куль с мукой, могли взвалить на плечи и оттащить в покои принца. Оттуда девушку уже не удалось бы вызволить никакими средствами. Наложницы ценились не слишком высоко. Даже исчезни Цзывана бесследно, неизвестно, куда и к кому можно было бы обратиться за помощью.

Ужас того, что могло произойти, стрелой пронзил мозг Стэнтона. Ему хотелось заключить Цзывану в объятия, тысячу раз целовать ее, уверяя, что не отдаст ее никому и никогда, что готов бороться до последнего дыхания. Но вместо этого он в оцепенении лежал рядом с той, которую так желал.

Через минуту она вновь тихонько прошептала ему в самое ухо:

— Цветок Персика сказала мне, что «боксеры» стекаются со всех концов страны, собираются вокруг Пекина, готовые по первому сигналу вступить в город.

— А кто же подаст сигнал?

— Принц.

— Когда?

— Тринадцатого числа.

Необходимо немедленно сообщить об этом Ли Хун-Чжану, подумал майор, а также Герберту Сквайерсу.

— Цветок Персика уверена в этом?

Он почувствовал, как в полной темноте Цзывана кивнула.

— Нам необходимо возвращаться в Пекин, — прошептал Стэнтон. — Мы направимся сначала на север, будто возвращаемся домой, в Шанси, а потом повернем на юг, к столице.

Вспомнив о слушателях в коридоре и в комнате Цзываны, Стэнтон Вэр громко произнес:

— Ах, ты просто совершенство! Радость, которую ты мне даришь, о Безупречная Жемчужина, выше всего, что мне довелось познать прежде!

— Все, к чему я стремлюсь, — это сделать тебя счастливым, — пропела в ответ девушка.

— Да, ты осчастливила меня, но теперь давай спать. Долгий, нелегкий путь предстоит нам рано утром, и я не хочу, чтобы ты отправилась в дорогу усталой. — Стэнтон Вэр не сомневался, что голос его звучит очень убедительно.

Боясь дотронуться до девушки, испугать ее грубым или неловким прикосновением, он повернулся к ней спиной.

— Спи, — произнес он, стараясь изобразить зевок. — Я устал, но ты рядом и несешь мне покой и негу.

— Да пошлют тебе боги сладкие сны, — проговорила в ответ Цзывана. — Ты выше всех мужчин, любовник, о котором могут только мечтать женщины.

Дай бог, подумал Стэнтон Вэр, чтобы в ее словах оказалась хоть капля правды! Он ощущал безумное волнение своего тела, чувствовал стремительный бег сердца, рвущегося из груди.

Цзывана устроилась поудобнее, свернулась калачиком и поплотнее завернулась в пуховое одеяло.

Вдвоем на этой огромной кровати они были в полной безопасности, но Стэнтон Вэр знал, что не сможет заснуть. Обжигающее пламя страсти не оставляло его. Еще никогда в жизни ни одна женщина не рождала в его душе подобной страсти и нежности.

Придет день, и я заставлю, научу ее любить меня, поклялся он самому себе.


На следующее утро, очень рано, они тронулись в путь. Как и предполагал Стэнтон Вэр, принц не вышел их провожать.

Вместо него самого счастливого пути, удачи и помощи богов гостям желала его свита: дворецкий, секретарь и главный распорядитель. Они стояли во дворе, глядя вслед отъезжающим, пока экипаж не скрылся за поворотом.

Путникам предстояло ехать вдоль подножия Западных гор. Поднимающееся солнце слегка касалось верхушек сосен, которые казались в золотом утреннем свете почти волшебными. О красоте этих деревьев сложены тысячи стихов, и все-таки ни одному поэту не удалось в полной мере передать их очарование.

Проехали примерно с четверть мили, и тут вдруг Инь неожиданно остановил экипаж и открыл дверцу.

— Прошу прощения, господин, — проговорил он, — но я забыл отдать вам книгу медитаций, которую ваша милость намеревалась читать в дороге. Это непростительное упущение с моей стороны, и я нижайше прошу извинить меня за него.

С этими словами он передал хозяину маленькую переплетенную в кожу книжечку.

Прекрасно понимая, что это лишь повод для иного разговора, Стэнтон Вэр ответил:

— Спасибо, Инь, я как раз хотел попросить у тебя это руководство.

Инь наклонился пониже, якобы поправляя плед на коленях хозяина, и прошептал:

— Через полчаса, сэр, прикажите остановиться, чтобы немного освежиться.

Он моментально отошел от экипажа, а Стэнтон Вэр громко произнес:

— Эти поездки нарушают привычный порядок моих медитаций. Скорее бы вернуться домой, чтобы жизнь потекла по привычному руслу!

Инь уже занял свое место на облучке, и экипаж тронулся.

Цзывана слышала весь разговор и заволновалась:

— Что случилось?

— Понятия не имею, — коротко ответил Стэнтон Вэр.

Теперь, на ходу, слуги, со всех сторон окружавшие карету, уже не могли слышать, что говорят господа, сидевшие внутри.

— Вы не боитесь, что принц пошлет за нами погоню? — спросила девушка, немного помолчав.

— Мне кажется, это маловероятно, но нам предстоит ехать в этом направлении не меньше двух часов, прежде чем я под каким-нибудь предлогом прикажу повернуть обратно, в сторону Пекина.

— Мне кажется, лучшим предлогом может быть предчувствие, — слегка улыбнувшись, предложила девушка. — Например, предчувствие болезни вашего друга Цзэнь-Вэня.

— Вам кажется, эти люди поверят в это? — недоверчиво спросил Стэнтон Вэр.

— Они захотят поверить. Знаки, предзнаменования и символы имеют для них огромное значение. А кроме того, они и сами с большим удовольствием отправятся в столицу, чем на север, в горы.

Стэнтон Вэр рассмеялся:

— Да, вы, как всегда, правы. То-то, когда мы сегодня трогались в путь, мне показалось, что их лица вовсе не лучатся от радости. А им ведь обещали хорошо заплатить за эту поездку.

— Помяните мои слова, — успокоила его Цзывана, — стоит им повернуть к столице, как они будут рваться вперед, словно лошади, истосковавшиеся по родному стойлу.

— Уверен, что так оно и будет, и я обязательно должен передать Ли Хун-Чжану то, что вы мне сказали ночью. Возможно, это поможет ему убедить императрицу, насколько опасно движение И-Хэ-Чуань.

— Старушка Будда верит лишь в то, во что хочет верить.

— Ну, в таком случае ей не придется долго ждать. Правда откроется сама собой.

Цзывана огорченно вздохнула:

— Ну как же и она, и Совет могут оставаться в таком глубоком заблуждении? Ведь все силы «боксеров» не смогут изгнать иностранцев из страны?

— Принц — злобный, нечистоплотный, неразборчивый в средствах негодяй, — яростно воскликнул майор. — Я не верю, что его беспокоит судьба страны! Его интересуют лишь собственные дела! — Эта вспышка гнева, пусть и справедливая, была, конечно, не в последнюю очередь вызвана ревностью. Стэнтон Вэр прекрасно отдавал себе отчет в том, что не в состоянии трезво оценивать достоинства и недостатки того, кто оказался его соперником, причем наглым и вероломным.

Всю прошлую ночь, лежа спиной к Цзыване на широкой кровати и сгорая от страсти, он кипел от гнева. Одна лишь мысль о намерении принца украсть Цзывану заставляла Стэнтона Вэра изо всех сил сжимать кулаки и скрежетать зубами.

«Если мне суждено убить кого-то, причем хладнокровно, это будет именно принц Дуань, и мир без него станет лишь чище», — размышлял молодой человек.

Конечно, собственный дворец принца с толпой его слуг казался не самым подходящим местом для убийства. Но майор радовался хотя бы тому, что принц не вышел их провожать. Благодаря этому Стэнтон был избавлен от необходимости смотреть в лживые, бегающие глазки принца, соблюдая при этом установленные этикетом правила приличия, и видеть, как эти глазки шарят по фигуре девушки.

Теперь Стэнтон Вэр не сомневался, что Цзэнь-Вэнь совершил серьезную ошибку. Нельзя было доверять роль наложницы такой удивительной красавице, как Цзывана, хотя она замечательно справлялась с возложенными на нее обязанностями.

Без нее майору никогда не удалось бы узнать точную дату выступления мятежников. Теперь он думал о том, как сложно будет убедить власть предержащих в реальности того, что неминуемо должно произойти, и заставить их принять меры к предотвращению ужасных событий.

— Нам надо спешить в Пекин, — произнес Стэнтон Вэр вслух.

Цзывана улыбнулась и бросила на своего спутника быстрый взгляд. Она без слов понимала его истинные чувства.

— Не хотелось бы задерживаться, но лучше сделать так как советовал Инь. Он слов на ветер бросать не станет, — договорил Стэнтон и крикнул вознице, чтобы тот остановился. — Я хочу пить. Вино, которым нас угощали вчера вечером, осушило мой рот, словно горячий ветер пустыни. Отдохнем несколько минут в тени деревьев! — требовательно заявил он.

— Солнце уже высоко, господин, — ответил Инь. — Позвольте отвести экипаж с дороги! Лошади побегут резвее, если отдохнут в тени, где поменьше мух.

— Поступай, как считаешь нужным, — ворчливо отозвался мандарин.

Он заметил, как двое из слуг переглянулись, словно ворчливость хозяина казалась им забавной.

Инь приказал вознице отвести экипаж в сторону, под развесистые деревья.

Когда экипаж отъехал от дороги, Инь остановил лошадей и слуги спешились. Лошади тут же принялись щипать траву, лениво помахивая хвостами.

— Если, благородный господин, вы соизволите подняться чуть выше, там найдется очень удобное место для отдыха. Я принесу вино для вас и вашей спутницы. Уверен, оно снимет и сухость во рту, и головную боль.

— Неплохо, если бы так оно и случилось, — недовольно пробормотал мандарин, словно не веря обещаниям верного слуги.

Они с Цзываной поднялись подальше, ступая среди сосен, по покрытой мхом земле. Едва они удалились настолько, что их уже не могли услышать, Инь догнал их.

— Быстро, хозяин! — почти приказал он. — Нельзя терять ни минуты. Принц приказал своим слугам захватить вас обоих!

— Своим слугам! — в ужасе, словно эхом, отозвалась Цзывана.

— Я подслушал разговоры перед самым нашим выездом из дворца, — продолжал умный и осторожный китаец, — но до сих пор не было возможности поставить вас в известность о готовящемся нападении.

— Что же принц собирается предпринять? — в недоумении спросил Стэнтон Вэр.

— С вами, хозяин, должен произойти несчастный случай, Вы умрете, а леди отвезут обратно во дворец.

— И что же нам делать?

— Я прихватил два костюма кули, — быстро пояснил Инь. — Если вы переоденетесь без моей помощи, я пока принесу из экипажа вино.

Он положил к их ногам две подушки и распорол по шву наволочки. Цзывана вытащила из нее широкополую соломенную шляпу, хорошо защищавшую от солнца, потом зашла за сосну и начала торопливо сбрасывать с себя наряд наложницы. Не забыла она и вынуть из темных блестящих волос драгоценные заколки, сияющие рубинами и алмазами.

Через несколько минут Стэнтон Вэр, стоя в тени деревьев в голубой рубашке и брюках — типичной одежде простых китайцев, как мужчин, так и женщин, — увидел, как Цзывана появилась из-за дерева в такой же одежде, худенькая, похожая на мальчика.

На ногах у обоих теперь были обычные для этих мест неуклюжие сандалии, которые удерживались на ногах лишь узкой кожаной перепонкой между пальцами.

Цзывана предусмотрительно повязала голову большим носовым платком, чтобы спрятать волосы, а поверх платка надела грубую широкополую соломенную шляпу.

Инь быстро собрал снятую ими богатую одежду, а драгоценности Цзываны положил к себе в карман.

— Следуйте за мной, досточтимый сэр, — деловито произнес он и уверенно направился по извивающейся между деревьев, полого поднимающейся вверх тропинке. Они шли, пока не оказались перед крутым склоном.

Среди изрезанных ветрами и дождями камней можно было найти немало промоин и даже пещер.

Инь быстро пояснил:

— Вы увидите, сэр, что до самой вершины этой горы много укрытий. Идите, сколько хватит сил, все вверх и вверх, а если вдруг услышите, что люди принца настигают вас, — спрячьтесь. Найти вас здесь будет практически невозможно.

— Ну а ты? — спросил Стэнтон Вэр.

— А я вернусь в Пекин при первой же возможности и доложу хозяину обо всем, что произошло.

— Передай ему, что он должен немедленно сообщить Ли Хун-Чжану о том, что «боксеры» войдут в Пекин тринадцатого июня. Возглавит это нападение сам принц Дуань.

Инь кивнул:

— Я так и думал, сэр, что это произойдет. Правда, не знал точной даты.

— И сообщи об этом мистеру Герберту Сквайерсу, секретарю американского представительства. Скажи ему, что ты пришел от меня. Он обязательно примет тебя: он ждет от меня известий.

— Непременно все исполню, сэр, — торопливо пообещал Инь, — но спешите! Нельзя терять ни минуты!

Он передал хозяину сумку, в которой оказалось немного еды, а потом, оглядевшись вокруг, выбрал одну из маленьких, куда не смог бы пролезть человек, пещер и глубоко засунул в нее сверток с одеждой путешественников.

Инь так старался, что умудрился протиснуться в узкую щель почти целиком. Наконец он появился, отряхиваясь от пыли.

— У тебя достаточно денег? — спросил Стэнтон Вэр.

— Вполне, сэр, — ответил верный слуга, — а ваши денежки вам и самому еще пригодятся!

Инь, регулярно помогавший хозяину одеваться и раздеваться, знал, что тот не снимает широкого пояса, плотно набитого китайскими деньгами.

— Ну же, поспешите, досточтимый сэр, — снова поторопил Инь, — а я не спеша вернусь к экипажу и скажу слугам, что вы вчера выпили лишку, дурно себя чувствуете и решили часок поспать.

— Спасибо, Инь, и будь осторожен, — проговорил на прощание Стэнтон Вэр и взял Цзывану за руку.

— Нам предстоит тяжелое горное восхождение, — спокойно пояснил он.

И двое, не оглядываясь, отправились в дальний трудный путь.

Глава 5

— Как твои ноги, очень болят? — участливо спросил Стэнтон Вэр.

Цзывана с улыбкой взглянула на него:

— Да, мне приходилось ходить и в более удобной обуви.

— А я прошел в таких сандалиях много-много миль, так что мои ноги уже привыкли. Но я волнуюсь за тебя.

— Существуют и более серьезные причины для волнения, — улыбнулась девушка.

Стэнтон Вэр знал, что она права, но сейчас, когда они вдвоем сидели на поросших мхом, нагретых солнцем камнях, а далеко внизу бурлила узкая, кристально чистая речка, трудно было представить себе, что им угрожает смертельная опасность.

Они долго взбирались все выше и выше по горному склону, пока не оказались недалеко от вершины. Вокруг все еще стояли горные сосны.

Стало очень жарко. Стэнтон Вэр не сомневался, что сам он способен выдержать какие угодно трудности, но за свою хрупкую спутницу он уже начал всерьез опасаться. Поэтому и предложил сделать привал и подкрепиться теми припасами, которыми снабдил их заботливый Инь.

Девушка не жаловалась, но майор и сам понимал, что такой подъем способен выдержать не каждый мужчина. Чего стоили одни эти ужасные сандалии! Кожаный ремешок между пальцами наверняка давно уже стер до крови нежную, непривычную к грубой обуви кожу.

Но сейчас можно было отдохнуть, а благодаря Иню и подкрепиться едой, прихваченной из дворцовой кухни.

Стэнтон Вэр понимал, что еще не скоро им доведется вновь отведать таких вкусных блюд.

Он с благодарностью обнаружил в большой сумке бритву и клей, с помощью которого они изменяли форму глаз.

— Что мы будем делать дальше? — спросила девушка.

— Мне кажется, надо идти вдоль горного хребта на юг. Ведь люди принца будут ждать нас на севере.

Девушка кивнула, соглашаясь, а потом, взглянув вниз на бурлящую речку, проговорила:

— Ночью будет холодно. Река, конечно, берет начало в снегах на горных вершинах.

— Мы найдем, где спрятаться, — успокоил ее Стэнтон Вэр.

Но хотя он ни за что не позволил бы своей спутнице догадаться об этом, молодой человек всерьез волновался. Он лучше ее знал, что значит остаться ночью на голой горной вершине, где над головой еще лежит снег, а холодный ветер обдувает со всех сторон. Редкие на такой высоте сосны уже не могли защитить от его порывов.

Стэнтон Вэр собрал остатки еды и аккуратно сложил их в сумку, стараясь не оставить следов.

Но не успели путники подняться на ноги, как услышали вдалеке голоса. Они тревожно переглянулись, вскочили и вновь начали карабкаться вверх по каменистому склону.

Может быть, от усталости, а может, от волнения, но Стэнтону Вэру этот переход показался еще труднее, чем предыдущий.

Теперь им приходилось перелезать с одного огромного камня на другой, а впереди громоздились все новые обломки скал.

Странный, необычной красоты пейзаж окружал их, но молодые люди даже не смотрели по сторонам, стремясь к одному: как можно дальше уйти от преследователей.

Стволы высоких сосен напоминали колонны из черненого серебра, их ветки, покрытые весенними светло-зелеными молодыми побегами, темнели на фоне неба словно прорисованные тушью.

Река осталась далеко позади, в воздухе повисла торжественная тишина.

Но далеко внизу раздавались едва слышные голоса. Стэнтону Вэру казалось, что они неуклонно приближаются. Ему чудилось даже, что он слышит, как преследователи палками бьют по подлеску.

«На нас открыли охоту, как на диких зверей», — с горечью думал майор.

Они карабкались по камням все выше уже больше двух часов. Но обоих не покидало ощущение, что оторваться от преследователей им не удается. Стэнтон Вэр решил, что пора искать укрытие, хотя на такой высоте уже трудно было найти подходящую пещеру.

Неожиданно среди огромных сосен перед ними вырос небольшой храм.

На мгновение путники остолбенели от неожиданности: им показалось, что это мираж, игра воображения. Но, внимательно приглядевшись, оба убедились, что это действительно очень древний храм, возможно, давно покинутый и пустующий.

Подойдя ближе, они увидели каменную лестницу, ступени которой вели к внутреннему дворику. А из него еще один пролет подходил непосредственно к дверям храма.

По периметру внутреннего дворика, словно колонны, стаяли те же могучие древние горные сосны.

Стэнтон Вэр, хорошо знакомый с принципами китайской архитектуры, знал, что за первым храмом обнаружится еще не один внутренний двор, в каждом из которых находится строение, отделенное от остальных.

Когда-то десятки монахов жили, работали и молились в этом удивительном храме почти под самым небом. А сейчас неумолимая трава кое-где уже пробивалась между камнями, которыми были вымощены внутренние дворики. Казалось несомненным, что в великолепном храме единственными его обитателями окажутся летучие мыши, свисающие с резных стропил.

Но путники надеялись найти в этом просторном, вольно разбросанном по горам строении укромное место, способное скрыть их от преследователей. Они стремительно бросились вверх по лестнице, забыв об усталости.

Молодые люди быстро прошли через дворик, шлепая сандалиями по каменному полу, и так же быстро взбежали по второй лестнице. Оказалось, что храм еще больше, чем казался сначала.

Его венчала черепичная крыша с загнутыми вверх краями и обычными для китайской архитектуры выступами по углам, призванными отгонять злых духов.

Двери, когда-то окрашенные в яркие цвета, выцвели и потрескались. Они были открыты, и Стэнтон с Цзываной несмело вошли внутрь.

Похожий на огромную горную пещеру, храм оказался почти совершенно темным и пустым. Когда глаза привыкли к темноте, молодые люди разглядели в глубине гигантскую золоченую статую Будды, сидящего в позе лотоса.

Огромные сложенные руки статуи застыли в вечном покое. А вся фигура казалась неким потусторонним видением, возникшим в усталом воображении путников.

Перед статуей на полу стояла медная чаша, в которой лежали дымящиеся палочки, распространявшие вокруг своеобразный терпко-сладковатый запах, Дым от курений поднимался вверх голубыми спиралями.

Цзывана и Стэнтон остановились, пораженные, в полном недоумении, не зная, что им делать дальше. И в этот момент услышали шаги в глубине храма. Кто-то шел к ним, ступая, судя по звуку, босыми ногами.

Стэнтон Вэр догадался, что это священник. Он сделал шаг навстречу, внимательно вглядываясь в лицо пустынника.

В то время в Китае можно было встретить два типа буддистских монахов: глуповатых, умиротворенных служителей культа, вышедших из народа, и тех, что принадлежали к древней аристократической касте ученых монахов, которых отличала глубина мысли и возвышенная созерцательность.

Стэнтон Вэр напряженно вглядывался в темноту, стараясь разглядеть священника, служившего в этом уединенном храме, и моля небеса послать надежду на спасение.

Священник подошел ближе, и молодые люди с радостью заметили на его спокойном лице печать высокой духовности и возвышенной работы мысли.

Одежда его, бедная, сшитая из грубой материи, тем не менее была чиста и аккуратна. Монах смотрел на молодых людей холодным, загадочным китайским взглядом, однако в глубине темных глаз светились внимание и интерес.

Стэнтон Вэр низко поклонился и произнес:

— Мы ищем убежища, ваша святость.

Ни один мускул на неподвижном лице священника не дрогнул. Невозможно было угадать, о чем он думает.

— Я умоляю именем сокровища в лотосе, — продолжал Стэнтон Вэр.

При этом он сделал рукой тайный жест, известный лишь тем, кто обучался в крупнейших буддистских монастырях, где ламы, объединенные в собственное братство, подобное обществу масонов, хранят свои обычаи и обряды в тайне от остального мира.

Несколько мгновений священник недоверчиво и испытующе вглядывался в лица вновь прибывших.

Он еще не успел ничего произнести в ответ, как послышался топот множества ног и громкие, теперь уже совсем близкие голоса. Преследователи, видимо, были в первом дворике.

— Помогите нам, — отчаянно взмолился Стэнтон Вэр.

Священник повернулся и произнес:

— Идемте!

Они последовали за ним в ту таинственную темноту, из которой он сам только что появился. Было так темно, что Стэнтону пришлось взять Цзывану за руку, хотя они не могли идти рядом, так узок был темный проход, которым их вел священник. И внезапно оказалось, что они уже за спиной огромной статуи Будды.

Священник остановился и незаметно нажал какую-то тайную пружину. Перед беглецами открылась узкая щель: это разделился надвое цветок лотоса, на котором восседал Будда.

Жестом священник указал им путь внутрь статуи.

Стэнтону Вэру пришлось согнуться почти вдвое, чтобы проникнуть в убежище. Но внутри оно уходило вверх так же высоко, как сама статуя.

Раздался едва слышный щелчок: это сомкнулась щель. И почти одновременно по каменным ступеням застучали шаги преследователей.

Люди перекликались, с удивлением обсуждая появление в такой глуши буддистского храма. Их шаги уже гулко отдавались во внутреннем дворике.

Стэнтон Вэр, затаив дыхание, невольно спрашивал себя, хватит ли им с Цзываной воздуха. Ведь неизвестно, сколько времени им еще предстоит скрываться в этом удивительном убежище. Но едва глаза немного привыкли к темноте, он обнаружил, что под руками божества просверлены два маленьких отверстия. Расположены они были с таким расчетом, чтобы не только пропускать воздух, но и дать возможность видеть, что происходит в храме.

Потянув Цзывану за руку, Стэнтон Вэр заставил и ее принять положение, которое позволяло и дышать, и наблюдать за происходящим. Они различили чашу с курениями, а рядом с ней — людей принца, ворвавшихся в храм. Их было четверо. Но за ними раздавался топот множества ног. Трудно было определить, сколько еще преследователей взбегают по ступеням.

В руках у них были короткие кривые китайские мечи, которые обычно прятались в широкий пояс поверх одежды.

Люди стояли, растерянно оглядываясь. Торжественная тишина, священный покой, царившие в храме, и сама огромная золотая статуя Будды явно потрясли их воображение, подавляя своим величием.

И вновь из таинственной темной глубины храма перед незваными гостями возник бесстрастный священник.

— Чем могу помочь вам, дети мои? — спокойно спросил он. Голос его был глубок и звучен, а интонации свидетельствовали о том, что обладатель этого голоса практиковался в дыхательной гимнастике, составлявшей часть обучения лам.

— Ваша святость, мы разыскиваем мужчину и женщину, — ответил один из преследователей, который уже немного освоился в обстановке храма, а его священный ужас перед величием Будды слегка рассеялся. Разбойник даже откровенно озирался по сторонам, пытаясь разглядеть во мраке свою жертву.

— Мужчину? — бесстрастно переспросил священник.

— Мандарина, ваша святость.

— Но почему же вы разыскиваете его, вооружившись столь опасным оружием?

— Он украл у нашего хозяина, принца Дуаня, сокровище!

— Неужели? — холодно усомнился отшельник. — А зачем ему было приходить с краденым сокровищем именно сюда?

— Его жизнь висит на волоске: он должен поплатиться и за воровство, и за то, что нарушил священные законы гостеприимства, — с напором заявил слуга принца.

— А что это за женщина?

— Она всего лишь маленькая наложница. Просто мы должны вернуть ее во дворец принца.

— Как вы могли предположить, что такие люди явятся именно сюда, в святой храм властителя Будды?

В сдержанном, но строгом тоне, которым священник задавал свои сухие вопросы, таилось нечто, что сбивало с толку людей, которые в глубине души сознавали, что, возможно, участвуют в совершении преступления. Глаза главного из бандитов опасливо забегали, а сам он, казалось, смутился.

— Мы бежали за ними по лесу, ваша святость. Они не могли уйти далеко отсюда.

Священник молчал, и вмешался второй из преследователей:

— Так вы не видели мандарина, ваша святость?

— Нет, я не видел мандарина, — сухо ответил священник, отнюдь не отступая от правды.

— Но они могли где-нибудь спрятаться, пока вы были поглощены молитвой.

— Ну так поищите их, дети мои, если таково ваше желание, — спокойно предложил священник. — Единственное, о чем я вас попрошу, так это спрятать свои мечи. Ведь вы не хуже меня знаете, что властитель Будда запретил нам покушаться на человеческую жизнь.

Со странной покорностью люди принца подчинились. Потом они принялись обыскивать храм. Он был совершенно пуст, если не считать великолепную статую Будды, так что через минуту-другую преследователи отправились обыскивать дворы и хозяйственные строения.

Все это время священник неподвижно стоял перед статуей, словно поведение целой толпы людей не имело к нему ни малейшего отношения. Выражение его лица оставалось совершенно непроницаемым.

Бандиты вернулись разочарованными:

— Никого нет, ваша святость.

Священник лишь склонил голову. Переговариваясь между собой, люди сбежали по ступеням храма и скрылись во мраке леса.

Только когда последний из людей принца покинул храм, напряжение немного отпустило Стэнтона Вэра. Теплая волна мира и покоя омыла его застывшую в страшном сознании смертельной опасности душу. Все это время он внимательно наблюдал за происходящим сквозь маленькое отверстие, сознавая, что, если их обнаружат, ни для него самого, ни для Цзываны уже не останется ни малейшей надежды на избавление.

Но вот наконец с его губ сорвался тихий вздох, и Цзывана бросилась в его объятия.

Стэнтон Вэр обнял ее, ощущая, как дрожит его маленькая, но такая мужественная спутница. Молча он прижимал девушку к себе все крепче и крепче: вожделение прошедшей ночи вернулось снова.

Цзывана подняла лицо, готовая заговорить, но Стэнтон за свою богатую опасностями жизнь хорошо изучил коварство врагов. Он ни на секунду не сомневался, что обнаружить сейчас свое присутствие — значит подписать себе смертный приговор.

Очевидно, так же думал и священник, который вовсе не спешил освободить своих узников.

Не смея произнести ни звука, чтобы предупредить Цзывану, Стэнтон Вэр быстро склонился к ней и прижался губами к губам девушки. И сразу почувствовал, что об этом он тосковал, к этому стремился бесконечно долго тянувшиеся часы предыдущей бессонной ночи.

Девушка от неожиданности оцепенела в его жарких объятиях. Так они стояли довольно долго, не отрываясь друг от друга — мужчина требовательно и настойчиво, девушка — мягко и невинно-податливо. Скоро Стэнтон Вэр ощутил, что напряжение Цзываны спало, руки, трепетавшие возле его груди, расслабились и опустились, а сама она доверчиво прижалась к нему.

Молодой человек еще крепче обнял ее. Что-то изменилось в его душе, так отличался этот поцелуй от всех, которые он дарил и которые вплоть до этой минуты дарили ему.

Он любил Цзывану! Любил, наверное, с первой минуты, когда увидел ее в доме Цзэнь-Вэня. Нечасто случается, что две души, давно принадлежащие друг другу, наконец-то встречаются, чтобы отныне превратиться в единое целое.

Стэнтон Вэр не напрасно прошел суровую школу буддистского монастыря: все, что он там узнал, позволило ему обрести возвышенное понимание и тончайшее восприятие самой действительности и того огромного пространства, которое скрывается за ней.

В этот удивительный момент, в самом святом месте мира, под благословением Будды в его сознании проявилось все, во что он верил. Он желал обладания женщиной, которая давным-давно уже принадлежала ему: ведь они провели вместе уже тысячи жизней.

Темнота отступила, и двое оказались рядом в светящейся прозрачности божественного мира. Они принадлежали этому миру не только благодаря своей нынешней, земной любви, но и той любви и тем жертвам, которые дарили друг другу в прошлых жизнях.

Стэнтон Вэр неожиданно осознал, что счастлив, как ни один другой мужчина на свете. Ведь он обрел то, что непрерывно искал, но не надеялся обрести.

Вокруг влюбленных витал нежнейший аромат лилий, и Цзывана уже больше не дрожала. Он знал, что сейчас ее поглотило то же чудо, которое осенило и его.

Волнение и восторг уступили место человеческой страсти, и губы его все требовательнее и настойчивее завладевали губами девушки. И в этот же момент молодой человек ощутил, что она понимает его чувство и с готовностью отвечает на него.

Время остановилось для счастливых влюбленных, наконец-то обретших друг друга в этой жизни. Сколько они стояли так, слившись воедино, внутри статуи свято охранявшего их покой божества, они не смогли бы сказать никогда.

Наконец Стэнтон Вэр поднял голову и с удивлением осмотрелся: он словно забыл, где находится. Но постепенно ощущение окружающей действительности вернулось, и он понял, что из забытья его вывело какое-то движение священника.

Стэнтон услышал шаги босых ног и спокойный голос:

— Ваши товарищи наверняка уже ушли довольно далеко. Вам лучше без промедления последовать за ними.

Голос звучал холодно и властно. Взглянув в отверстие, Стэнтон Вэр увидел, как из темного угла храма с пристыженными лицами вылезли двое из преследователей.

— Мы просто хотели убедиться, ваша святость, — начал оправдываться один из них, — что те, кого мы разыскиваем, не притаились где-нибудь здесь.

— Вы позорите это святое место! — повысил голос священник. — Прочь отсюда!

Словно в страхе, что он проклянет их, эти двое поспешили покинуть храм. Все китайцы, независимо от принадлежности к той или иной религии, очень боятся проклятия священников и монахов. Слуги принца так спешили, что натыкались один на другого, стараясь как можно быстрее уйти подальше от гнева отшельника.

Стэнтон Вэр искренне обрадовался, что не дал Цзыване возможности заговорить. Но главное, его вновь посетило удивительное чувство их душевной общности.

Девушка даже не пыталась освободиться от его объятий. Только спрятала лицо на его плече, словно сама смущаясь и своих чувств, и их открытого проявления.

За спинами влюбленных щелкнул замок. И в это мгновение Стэнтону Вэру показалось, что небеса благословили их союз, обретенный в тесноте убежища, которое им предоставило чрево статуи божества.

Цзывана медленно и неохотно покинула его объятия и, склонив голову, сквозь узкую щель вышла в темный проход. Стэнтон Вэр неотступно следовал за ней.

— Как мне отблагодарить вас, ваша святость? — обратился он к священнику.

— Пойдемте со мной, — последовал короткий ответ.

Он провел спасенных им людей через внутренний двор позади храма, собираясь оказать им великую честь, позволить войти в свое скромное, даже убогое жилище.

Оно состояло всего лишь из одной комнаты, в которой стояли стол, стул и небольшая печка.

Дальний конец комнаты занимала огромная кровать. На ней в случае необходимости могла бы устроиться на ночь дюжина монахов или странников.

Священник плотно закрыл дверь, и впервые на его губах показалась слабая улыбка.

— Сын мой, — проговорил он, обращаясь к своему гостю, — что-то не похоже, что у тебя в кармане спрятано бесценное сокровище.

— Вот то сокровище, за которым гнались эти люди, — негромко ответил Стэнтон Вэр, показывая на Цзывану. Девушка, едва лишь почувствовала внимание святого отца, опустилась перед ним на колени и коснулась лбом пола.

— Поднимись, дитя мое, — протянул ей руку священник, — опасность миновала. Вы совершили очень трудное восхождение, так что наверняка страдаете от жажды.

— Вы правы, ваша святость, но зато у нас есть с собой немного хорошей еды, и мы были бы признательны, если бы вы, святой отец, согласились разделить с нами трапезу.

— А вы отведаете моего нехитрого угощения, — согласился священник.

Они сели за стол. Ужин их состоял из тех экзотических кушаний, которые Инь прихватил из дворца принца, а также овощного супа и риса, которые, вероятно, принесла одна из немногих верных прихожанок этого удивительного, затерянного в горах храма.

В столь удаленном месте не могло жить много людей. Но майор знал, что многие из китайцев готовы пройти много миль, чтобы помолиться именно в том храме, в святость и особую силу которого верили.

Священник не задавал никаких вопросов, и Стэнтон Вэр был благодарен ему за подобную сдержанность. Она избавляла его от необходимости измышлять какие бы то ни было объяснения.

Сидя за столом, молодой человек не мог отвести взгляд от своей прекрасной спутницы.

Девушка сняла широкополую соломенную шляпу, развязала платок, и свет замерцал в густых и длинных черных волосах. Казалось, что в простой одежде она выглядит еще прекраснее, чем в роскошных нарядах. От всего ее существа исходил свет, и это было сияние того чувства, которое объединило их сердца.

После ужина священник убрал со стола и обратился к гостям:

— Я должен отправиться в храм на вечернюю молитву, но приглашаю вас, дети мои, остаться у меня на ночь. Эти люди продолжат поиски: ведь они побоятся возвращаться к своему хозяину без добычи.

— Нам не хотелось бы заставлять вас рисковать из-за нас, святой отец, — возразил Стэнтон Вэр, — но мы чрезвычайно признательны вам за гостеприимство: ведь ночью будет очень холодно.

— Да, ночи у нас в горах очень холодные, поэтому советую вам разжечь под кроватью огонь. По вечерам я хозяйничаю сам, но утром ко мне приходят добрые люди, чтобы помочь по хозяйству.

Улыбнувшись на прощание, священник вышел, плотно прикрыв за собою дверь.

Цзывана подбежала к майору и прижалась лицом к его плечу.

— Господи! — воскликнула она. — Как же мне было страшно! Как страшно!

— А как ты чувствуешь себя теперь, когда опасность наконец миновала?

— Сейчас я очень счастлива, — прошептала девушка в ответ, — счастлива настолько, что даже и представить себе не могу, что все это могло со мной случиться.

Стэнтон Вэр взял любимую за подбородок, нежно поднял ее голову и заглянул в глаза.

— Это правда, что ты меня любишь? — серьезно спросил он. — Я до сих пор не могу поверить, что это правда.

— Люблю тебя, — прошептала девушка, впервые, сама того не замечая, назвав своего повелителя на «ты». — Просто я этого не знала до тех самых пор, пока… пока ты не поцеловал меня.

— А я прошлой ночью понял, что влюблен в тебя, — признался Стэнтон Вэр. — Если бы ты только знала, каким мучением оказалось лежать всю ночь рядом, не смея даже дотронуться до тебя. Я решил подождать и не говорить ничего, что могло бы тебя испугать, пока не удостоверюсь, что и ты меня любишь.

Он улыбнулся и добавил:

— А поцеловал я тебя, моя радость, чтобы не дать тебе заговорить. Ведь этим ты выдала бы нас людям принца.

— Да, глупо, конечно, но я и не подумала, что они могут попытаться нас обмануть, — с раскаяньем призналась девушка.

— Я очень рад, что все обошлось, — ответил Стэнтон Вэр.

Цзывана опустила глаза и едва слышно прошептала:

— Я тоже… очень… рада…

Он поцеловал свою возлюбленную сначала нежно, но потом поцелуй стал более страстным, а Стэнтон Вэр вновь ощутил, как отличается его чувство от всего, что он испытал до сих пор.

— Я люблю тебя! Один Бог знает, как я тебя люблю! — прошептал он. — И буду беречь тебя! Никогда в жизни ты не должна больше оказаться в такой опасности!

— Я не боюсь, — возразила Цзывана, — во всяком случае, когда ты вот так крепко обнимаешь меня. Но прошлой ночью я очень испугалась. А сейчас мы ведь уже вырвались из дворца, мы вместе, и я уверена, что ты защитишь меня.

— Господи! Как бы я хотел, чтобы все опасности уже остались позади! Но мы так далеко от Пекина!

— Неужели ты сомневаешься в собственной силе и находчивости? — лукаво спросила Цзывана, а потом добавила: — Как я могу о чем-то жалеть, когда теперь знаю, что мы с тобой — неразрывное целое, что я — часть тебя?

— Несмотря на то, что я англичанин? — не удержался от ехидства Стэнтон.

— Ты — это просто ты, — нежно произнесла девушка. — Я была глупа, когда думала, что национальность имеет какое-то отношение к тому человеку, которого я искала всю свою жизнь, пусть даже сама того не понимая.

— Я тоже не думал, что когда-нибудь встречу тебя, — тихо произнес Стэнтон Вэр.

Не в силах сдержаться, он снова начал целовать девушку со всем жаром неутоленной страсти, и Цзывана отвечала ему столь же горячо. Он сумел разжечь в ее душе такой же огонь, какой сжигал его самого.

— Я люблю, люблю тебя! — восклицала Цзывана. — Но нам нужно быть очень и очень осторожными. Мы уже не можем, не должны потерять друг друга!

— Мы все преодолеем, не бойся! Разве можно в этом сомневаться теперь, когда от гибели нас спас сам властитель Будда?

— Он дал нам убежище, — тихо сказала Цзывана, — и приобщил к такой радости, которую невозможно было и представить.

— Это любовь, наша любовь, наша связующая нить, моя маленькая Безупречная Жемчужина, мое сердце, моя жизнь!

Голос его стал глубоким и страстным, музыкой отзываясь в душе девушки.

Наконец Стэнтон Вэр сделал над собой усилие и разжал объятия.

— Нам нужно развести огонь, как просил наш добрый хозяин. Сегодня ночью, дорогая, мы будем под надежным присмотром, и это хорошо.

Цзывана поняла, что он имеет в виду, и покраснела.

— Ты меня… смущаешь, — призналась она, — но боюсь, что, если ночью ты меня крепко не обнимешь, я совсем замерзну.

— Лечь по-другому мы просто не сможем, но было бы лучше, если бы Инь снабдил нас одеждой потеплее.

— Днем вполне достаточно той, в какую мы одеты, — согласилась Цзывана, — но ночью… — Она даже вздрогнула: за окном уже сгущались сумерки, и с гор, от вечных снегов сразу потянуло холодом.

В углу комнаты были аккуратно сложены дрова, и Стэнтону удалось довольно быстро развести под кроватью огонь.

Цзывана помогла принести дрова, а потом смотрела, как он разгребает золу, еще не остывшую с прошлой ночи.

Скоро в комнате уже весело потрескивал огонь, наполняя воздух сосновым ароматом и даря тепло, которое уносило все тревоги и страхи.

Дверь открылась, и появился священник. Добродушно улыбнувшись, он заметил:

— Вы оба наверняка очень устали, поэтому чем быстрее мы ляжем спать, тем лучше. Завтра рано утром придет паренек: он приносит мне продукты по дороге на работу. У него я постараюсь разузнать, насколько безопасно вам продолжать путь.

— Как нам отблагодарить вас? — заговорил Стэнтон. — Если бы не вы, святой отец, я уже был бы мертв, а Цзывана — далеко отсюда, во дворце принца.

— Да, я оказалась бы в его власти, — сказала девушка.

— Верю, что вы попали сюда не случайно. Несомненно, вас привела высшая сила. А тех, кого берет под свое покровительство Просветленный, защищают его могущество и добродетель.

— Это правда, — искренне согласился Стэнтон Вэр.

Они с Цзываной, не раздеваясь, забрались на огромную кровать, которая уже немного согрелась от разведенного под ней огня, а священник дал им толстые, связанные крестьянками из шерсти монгольских овец одеяла. Священник тоже лег спать в одежде. Он устроился с краю, повернувшись лицом к стене. Цзывана улеглась с противоположного края, а Стэнтон Вэр устроился между ними, поближе к девушке. Укутав ее одеялом, он не удержался и прижал любимую к себе. Девушка положила голову ему на плечо и в ответ на нежный поцелуй и пожелание доброй ночи лишь вздохнула спокойно и счастливо.

Несмотря на усталость, Стэнтону не хотелось засыпать. Он перебирал в уме все обстоятельства их чудесного спасения. Наверное, священник был прав, когда сказал, что сам великий Будда направил их к затерянному в горах храму. Он не только сохранил им жизнь, но даровал любовь.

Стэнтон Вэр долго жил на Востоке и привык верить в силу судьбы, которая направляет жизнь каждого человека. Теперь он думал, что это добрые дела, совершенные им в прошлой жизни, принесли ему в награду это чудо — девушку по имени Цзывана, одарившую его своей чистой любовью. Всем сердцем он благодарил небеса за этот удивительный дар.

Оказалось, что путешественники устали гораздо больше, чем казалось им самим. Спали они так крепко, что даже не слышали, как на заре священник тихо поднялся и отправился в храм, на утреннюю молитву.

Вернулся он часа через два. Его гости проснулись и выглядели слегка смущенно: ведь солнце уже поднялось и золотом сияло на черепице крыши.

Священник поставил на стол миску риса.

— Я не стал будить вас, — заметил он, — вы так сладко спали, и мне не хотелось, чтобы вас увидел мальчик, который заходит ко мне по утрам.

Стэнтон Вэр поднялся и начал помогать священнику готовить ароматный чай. Потом все вместе они пили его из тонких фарфоровых пиал.

— Мальчик рассказал, что в лесу полно людей принца. Ночь они провели прямо на земле, под деревьями, а с самого раннего утра вновь принялись обыскивать всю округу.

— Неужели они снова явятся сюда? — спросил Стэнтон Вэр.

— Вряд ли, — ответил священник, — разве затем, чтобы снова спросить, не видел ли я вас. Хорошо, что они разыскивают мандарина, как сказал мне паренек.

— Я вовсе не мандарин, хотя некоторое время носил его одежду, — засмеялся Стэнтон Вэр.

Священник промолчал, но было ясно, что он с самого начала знал правду.

Этот день им пришлось провести в лачуге возле храма. Майор долго и подробно рассказывал священнику о своем обучении в монастыре. Говорил о мудрости, приобретенной им у ног одного из великих мудрецов, о том, как его посвятили в тайну того знака, который открыл путникам дорогу к сердцу священника и даровал спасение.


Прошло еще два долгих дня, прежде чем священник решил, что они могут без риска продолжить путешествие. Как ни радостно было их совместное пребывание под гостеприимным кровом скромного жилища святого отца, и Стэнтон Вэр, и Цзывана прекрасно понимали, что должны попасть в Пекин как можно быстрее. Стэнтон Вэр очень беспокоился, что Иню не удастся передать послание Цзэнь-Вэню и мистеру Герберту Сквайерсу. Но и рисковать безопасностью своей любимой ему не хотелось.

Утром третьего дня священник решил, что опасность миновала и гости могут покинуть его жилище. Им предстояло продолжить путь вдоль горных вершин.

Вечером, накануне ухода, святой отец пригласил молодых людей в храм, чтобы разделить с ним вечернюю молитву.

Обоим хотелось доставить радость доброму отшельнику, и они с готовностью опустились на колени перед огромной статуей Будды рядом с ним.

В медной чаше дымилось больше ароматных палочек, чем обычно, и воздух в храме казался густым и плотным от курящегося фимиама.

Голубой дым кольцами поднимался вверх, к потолку, и Стэнтон Вэр понял, зачем священник пригласил их с собой.

Сквозь дым пробивалось сияние золота, освещая сердце и ум путников. Поток света постепенно расширялся, пока перед взором каждого не открывались картины, видимые словно издалека. Фигуры на этих картинах двигались. Это были военные, шагавшие решительным маршем. Большинство из них казались европейцами, но рядом с ними выступали и японцы.

Они направлялись к высоким крепостным стенам, окружавшим Пекин. И вдруг стены рассыпались перед ними, открывая взору живописные дома и дворцы.

Но солдаты продолжали свой марш. Стэнтон Вэр узнал улицу, на которой стояло английское представительство. Над зданием гордо реял флаг Британской империи.

Двери распахнулись, и на улицу высыпала большая толпа. Люди радостно кричали, приветствуя освободителей, плакали, размахивали руками. Женщины и дети бежали навстречу воинам.

Потом картина померкла, наступила темнота, и только голубой дым поднимался вверх да безмятежный взор Будды бесстрастно наблюдал за происходящим в мире.

Священник уже ушел. Стэнтон Вэр поднялся с колен, и Цзывана, взволнованная, бросилась к нему.

— Что ты видела, милая? — спросил Стэнтон Вэр слегка охрипшим от пережитого потрясения голосом.

— Мне привиделись… две крестьянские повозки. Они выезжали из императорского дворца… через ворота Воинской доблести, — прошептала девушка.

Майор молчал. Подумав немного, Цзывана добавила:

— В одной сидела пожилая женщина в грубом синем платье, какие носят крестьянки. Лицо ее почернело от злости.

Цзывана снова помолчала, а потом медленно, с усилием продолжила:

— Это была вдовствующая императрица, а вместе с ней в повозке сидел император в простой черной рубашке. И еще… еще с ними был принц Дуань.

У Стэнтона Вэра перехватило дыхание. Он понял, что их видения тесно связаны друг с другом: вдовствующая императрица, император, их советники и свита убегали из столицы, а в город входили войска великих держав!


Наутро они двинулись в путь. Примерно два дня майор с девушкой должны были пробираться вдоль горных вершин, а затем спуститься в долину и подойти к городу с той стороны, с которой преследователи не могли их ожидать.

Путь оказался таким же трудным, как и пройденный ими раньше. Стэнтон Вэр беспокоился о Цзыване, но девушка оказалась куда выносливее, чем можно было ожидать. Как-то она призналась ему, что в нарушение китайских традиций, согласно которым женщина благородного происхождения должна была быть слабой и беспомощной, она сама много занималась йогой.

Первую ночь им пришлось провести в пещере. Было очень холодно, хотя Стэнтон Вэр взял с собой одеяло, подаренное священником. Путники жались друг к другу, крепко обнявшись, и только тепло любимого человека согревало каждого из них.

Майор, уходя, оставил в хижине священника в знак глубокой благодарности за помощь и гостеприимство крупную сумму денег. Зная, что тот ни за что не согласился бы принять их, Стэнтон просто оставил деньги на столе.

Святой отец благословил своих новых друзей. И в голосе его, и в словах звучало искреннее чувство, вселившее в обоих уверенность в удаче. Едва они покинули храм, Цзывана сказала:

— Сейчас я уже не сомневаюсь, что нам удастся вернуться домой целыми и невредимыми.

Стэнтон, видя, каким счастьем светятся глаза подруги, не мог не поверить ей.

Едва они спустились в долину и попытались купить лошадей, чтобы продолжать путь верхом, их постигла неудача.

Крестьянин продать лошадей отказался, говоря, что они необходимы ему в хозяйстве. Однако он указал на своего соседа, у которого могла найтись лишняя пара.

Пришлось сделать крюк в несколько миль. У неразговорчивого, мрачного человека, больше походившего на монгола, чем на китайца, им действительно удалось купить двух лошадей. Животные оказались медлительными и упрямыми, но во всяком случае ноги Цзываны теперь уже не так страдали. От глаз ее внимательного спутника не укрылось, что и ступни ее, и даже руки расцарапаны в кровь от долгого лазанья по острым камням.

Стэнтон Вэр все еще опасался погони, поэтому было решено ехать окольным путем.

Молодые люди проводили ночи в амбарах, пока еще пустых, поскольку урожай еще не был убран, на постоялом дворе. Однажды они даже ночевали под открытым небом, под ветвями плакучей ивы. Теперь они ушли далеко от горных вершин, и ночи стали теплее, а дни — просто жаркими. Старая ива распростерла над ними свой ажурный шатер, негромко напевая ласковую песню любви.

Уже подходя к столице, путники столкнулись лицом к лицу с «боксерами*. Эти развязные агрессивные молодые люди теперь уже сновали повсюду. В каждой деревне, в любой толпе, на дороге, в поле — везде мелькали красные повязки. Все стены были заклеены листовками и плакатами.

Однажды Стэнтон с Цзываной остановились в деревне, чтобы купить еды. Здесь и появилась целая дюжина молодых людей. У них был гордый вид посвященных в тайну. Стэнтон Вэр торопливо заплатил за покупки и уже собирался повернуть лошадь, когда один из «боксеров» остановил его.

Это был хорошо сложенный молодой человек лет девятнадцати-двадцати с некрасивым, испорченным оспой лицом и черными волосами, которые длинными неряшливыми прядями спускались ему на плечи.

— Куда путь держим? — грубо спросил он.

— Мы с женой отводим лошадей домой, хозяину, — покорно ответил майор, — а потом, если будет позволено, хотели бы вернуться в деревню и посмотреть представление, если, конечно, вы сделаете милость показать его.

Тон у него был такой униженный и почтительный, что «боксер», казалось, раздулся от важности.

— Вам придется поторопиться, — милостиво посоветовал он, — люди уже собираются, и мы скоро начнем.

— Мы мигом! — пообещал майор.

«Боксер» окинул оценивающим взглядом Цзывану.

Девушка склонила голову, чтобы широкополая шляпа закрывала лицо.

Похоть мелькнула в глазах парня, когда он с головы до ног осматривал худенькую фигурку девушки. Страх за нее, словно кинжалом, пронзил сердце Стэнтона.

— Ну-ка, давай взглянем на твою жену, — сквозь зубы процедил «боксер», — нам здесь ой как не хватает девчонок!

Стэнтон Вэр с Трудом сдержался. Одним ударом он мог сбить с ног этого наглеца, но вокруг стояли его сообщники.

— Посмотри на меня, красавица, — обратился парень к Цзыване.

Девушка покорно подняла голову, и «боксер» от неожиданности отпрянул. Да и сам Стэнтон Вэр едва не охнул от изумления.

Глаза Цзываны сошлись у самой переносицы, рот скосился набок, и все прелестное личико превратилось в отвратительную, отталкивающую гримасу.

«Боксер» отвернулся.

— А ну тебя, — махнул он рукой, — поезжайте и возвращайтесь побыстрее, чтобы не пропустить магическое представление.

— Мы обязательно вернемся, — заверил его Стэнтон Вэр, садясь в седло.

Когда уже ни один человек не мог их услышать, он спросил Цзывану:

— Как тебе это удалось? Что ты умудрилась сотворить со своим лицом?

Девушка лишь рассмеялась.

— Когда я еще жила в Запретном городе, — рассказала она, — там был один евнух, которого мы все ненавидели и часто строили за его спиной всякие глупые рожицы. Но стоило ему повернуться, мы снова принимали чинный вид. Он так и не понял, почему все вокруг смеялись.

Стэнтон Вэр тоже рассмеялся, но решил больше не рисковать. Лучше голодать до самого Пекина, чем еще раз столкнуться с «боксерами».

Доехав примерно до середины долины, путники внезапно увидели пожар. Горело большое здание.

— Ты знаешь, что это за дом? — спросила Цзывана.

— Наверняка сказать не могу, — отозвался Стэнтон Вэр.

— А ведь это летняя резиденция представительства Британии.

— Не приходится сомневаться, кто поджег ее, — хмуро и резко заключил майор, чувствуя, что это и есть начало той войны, которой все так боялись. Можно было только молиться, чтобы Герберт Сквайерс получил его сообщение, а сэр Клод Макдоналд наконец-то осознал грозящую опасность.

Той ночью путники не успевали доехать до Пекина, поэтому устроились на ночь в парке летнего дворца британского посланника. Дом оказался заперт. Стэнтон Вэр спрашивал себя, сколько же людей прячется там в страхе перед нелепой и тупой агрессией «боксеров».

На следующий день, когда Стэнтон с Цзываной подошли почти к самой столице, сборища молодых людей с красными повязками можно стало видеть повсюду.

Из города выходили простые китайцы, чтобы поглазеть на них. Они требовали зрелищ, искренне веря всему, что изрекали прорицатели в красных повязках.

Стэнтону Вэру казалось, что «боксеров» гораздо больше, чем предполагали сведущие и сознававшие опасность люди.

Эти неграмотные парни были молоды, сильны и не знали меры ни в чем. Не зря принц Дуань рассчитывал на них как на грозную разрушительную силу.

В полдень следующего дня они увидели на окраинах города горящие церкви.

Стэнтон Вэр постарался держаться подальше от пожаров и поэтому выбирал путь по узким боковым улочкам. Нужно было как можно быстрее добраться до дома Цзэнь-Вэня.

Но к его дому молодые люди подъехали лишь поздно вечером. Они остановились не у парадного подъезда, а у одной из боковых дверей, которыми, по словам Цзываны, пользовались слуги.

Принц Дуань вполне мог послать своих людей следить за домом, и девушку похитили бы раньше, чем она успела бы постучать в дверь.

— Ты ничего не забываешь, — с восхищением проговорила Цзывана.

— Просто ты мне дорога, — спокойно объяснил Стэнтон Вэр, — поэтому я не могу думать ни о чем, кроме твоей безопасности.

— Мы не сможем вздохнуть свободно, пока не окажемся в доме Цзэнь-Вэня, — с улыбкой согласилась девушка.

Убедившись, что улица пуста, Стэнтон Вэр спешился и постучал в дверь.

Странно, но ответа не последовало. Озабоченно взглянув на свою спутницу, он постучал снова.

И вновь молчание. Майор уже собирался постучать в третий раз, но тут в глубине дома послышались поспешные шаги, затем лязг многочисленных задвижек и щеколд, и наконец дверь приоткрылась. В узкую щель выглянул Инь!

Цзывана легко спрыгнула с седла.

— Ты вернулся, Инь! — радостно воскликнула она. — Слава богу, ты цел и невредим! Мы так за тебя волновались!

— А я очень волновался за вас, госпожа, — широко улыбаясь, ответил верный слуга. Он впустил их в усадьбу, а потом отвел лошадей в конюшню.

Стэнтон Вэр шел вслед за Цзываной через многочисленные внутренние дворики к главному дому.

Было ясно, что самого Цзэнь-Вэня нет. Это подтвердил и Инь. Он первым делом сказал:

— А хозяин уехал.

— Куда? — спросила Цзывана.

— Он решил погостить у своего досточтимого брата, милях в двадцати к востоку от Пекина, Хозяин очень встревожился, благородный сэр, когда я передал ему ваше сообщение, — обратился Инь к Стэнтону Вэру, — и сразу отправился во дворец, чтобы посоветоваться с Ли Хун-Чжаном.

— Это очень хорошо, — отозвался Стэнтон Вэр. — А вернувшись и немного поразмыслив, мой благородный господин решил, что ему будет лучше покинуть Пекин, учитывая, как ведет себя принц Дуань.

Цзывана бросила быстрый вопросительный взгляд на своего друга.

— Не сомневаюсь в мудрости этого решения, — через мгновение произнесла она. — Принц наверняка постарался бы отомстить ему за меня.

Стэнтон Вэр кивнул.

— Ну вот, а я остался дома, чтобы дождаться вас, досточтимый сэр, и вас, моя госпожа. И я счастлив видеть вас снова!

— А мы счастливы наконец-то вернуться домой, — улыбнулась в ответ Цзывана — Господи, как я хочу наконец переодеться!

— Осмелюсь посоветовать, госпожа, — снова заговорил сообразительный Инь, — вам не заходить в дом. Я отослал всех слуг, но все равно принц вполне может следить за нами.

— Ведь и ты этого опасался? — Цзывана взглянула на Стэнтона Вэра.

— Так куда же нам отправиться? — спросил тот.

— В павильон лотосов, в самый дальний конец сада, — пояснил Инь. — Там очень тихо, спокойно, а я уж о вас позабочусь!

Цзывана захлопала в ладоши.

— Как ты здорово все придумал, Инь! — воскликнула она. — Очень мало кто знает о существовании этого павильона!

— Пойдем посмотрим, — позвала девушка Стэнтона. — Цзэнь-Вэнь построил этот павильон много лет назад для своей жены. Там очень красиво! После ее смерти там больше никто никогда не жил! А место просто создано для любви!

Последние слова Цзывана произнесла так тихо, что расслышать их мог один лишь Стэнтон Вэр. Он с нежной улыбкой взглянул в глаза своей очаровательной подруги и крепко сжал ее руку.

Глава 6

В самом удаленном уголке сада, скрытый густыми ветвями плакучих ив, стоял небольшой белый павильон, со всех сторон окруженный искусственными каналами.

Подойти к нему можно было только по узкому горбатому мостику. С первого взгляда Стэнтон Вэр согласился с Цзываной: это место было создано для любви.

Стены павильона украшала изысканная чугунная решетка. По углам крыши сидело по грифону — птице, призванной отгонять злых духов.

Вода в каналах, окружавших удивительный павильон, почти скрывалась цветущими лотосами, которые уже начали раскрывать свои прелестные бело-розовые лепестки.

Внутри было всего две комнаты. Первая, побольше, вполне могла служить гостиной. Однако дальний ее конец был отделен розовыми шторами, расшитыми пышными цветами магнолии. Они очень украшали скромную комнату и в то же время скрывали широкую, мягкую кровать, покрытую стеганым пуховым покрывалом.

Вторая комната, меньшая, была украшена и обставлена более сдержанно. Но зато в ней хранилась великолепная коллекция нефрита.

Многие верили, что этот удивительный по разнообразию оттенков и чрезвычайно любимый в Китае камень обладает магическими свойствами.

— Здесь мы сможем познать счастье, — негромко проговорила Цзывана.

Стэнтону Вэру потребовалось сделать над собой немалое усилие, чтобы ответить достаточно твердо:

— Прежде всего мне необходимо принять ванну. К тому же мы оба умираем от голода.

Он взглянул на Иня, и слуга поспешил в кухню готовить обед, а Стэнтон направился в свою комнату.

Действительно, последние два дня они боялись заходить в деревни, чтобы купить какой-нибудь еды. Им удалось раздобыть в крайнем домике одной деревни лишь немного риса и овощей. Хозяйка казалась испуганной и торопилась спрятаться в дом. Люди ждали начала страшных событий и хотели припрятать припасы на черный день. По многу часов молодые люди проводили в седле. Лошади устали и шли медленно и вяло, поездка по жаре оказывалась очень утомительной. Поздно вечером, едва добравшись до ночлега, оба падали и мгновенно засыпали. Даже во сне Стэнтон Вэр крепко, словно защищая, обнимал свою подругу, но он всеми силами гнал от себя мысли о любви.

Так же, как Цзывана, Стэнтон Вэр ни на минуту не сомневался, что священник, обладавший даром предвидения, не отправил бы их в путь, если бы не был уверен в его безопасности.

Во время путешествия мысли Стэнтона Вэра время от времени возвращались к служителю далекого горного храма, а иногда он ощущал его присутствие настолько явственно, что не сомневался: в этот момент святой отец молится за успех их путешествия.

Однажды ночью, лежа без сна на душистом сене, Стэнтон Вэр задумался о том, что же ждет Цзывану. Неожиданно девушка положила голову ему на плечо и проговорила:

— Не волнуйся и не мучь себя понапрасну: ведь наша судьба в руках Просветленного.

Стэнтон Вэр даже не удивился, что возлюбленная с такой легкостью разгадала его мысли. Души их уже так тонко настроились друг на друга, что иногда общались без помощи слов.

В голосе Цзываны сквозила спокойная уверенность. Стэнтон молча нежно поцеловал подругу. Но она уже спала.

Оставшись один в небольшой комнате в белоснежном павильоне лотосов, Стэнтон Вэр первым делом принес благодарственную молитву всевышнему за избавление от опасностей и за благополучное возвращение.

Цзывана всю дорогу волновалась гораздо меньше, чем Стэнтон. А ему пришлось преодолеть немало приступов леденящего душу страха. Он понимал, что не только необычная красота девушки может стать источником опасности. Их вполне могли принять за китайцев, принявших христианство.

В разных провинциях страны «боксеры» уже убили сотни христиан. Трудно было точно подсчитать число жертв, к тому же эти убийства не получали широкой огласки, поэтому в иностранных представительствах о них почти не было известно.

К счастью, многие из молодых бандитов были настолько невежественны, что полагали единственным признаком обращения в христианство крест, нарисованный на лбу.

Теперь, когда наконец Цзывана была в безопасности, Стэнтон Вэр, лежа в душистой ванне, отогнал от себя изнуряющий душу страх.

Когда он появился в комнате Цзываны, девушка уже переоделась и ждала его.

В нежно-розовом платье она казалась хрупкой и беззащитной. В волосах ее сверкали бриллианты и сапфиры, а тонкие запястья украшали изящные золотые браслеты с рубинами. Рубины поблескивали огненными искрами и на защитных чехольчиках для ногтей, которые положено было носить богатой китайской девушке.

Сейчас они были лишь данью традиции. Холеные длинные ногти девушка остригла сразу же, как только переоделась в простой китайский костюм.

Стэнтон Вэр остановился в дверях, глядя на возлюбленную, не в силах ни пошевелиться, ни произнести хоть слово.

Глаза их встретились, и, даже не касаясь друг друга, они почувствовали, какими близкими сделали их узы любви.

Наконец Цзывана оторвала взгляд от глаз любимого.

— Ты куда-то уходишь! — разочарованно воскликнула она.

Стэнтон Вэр был одет вовсе не в парадную одежду мандарина, которой снабдил его Цзэнь-Вэнь.

Этот роскошный китайский гардероб ожидал его прибытия в павильоне вместе с европейской одеждой, которую Стэнтон оставил в Пекине. Инь, который пришел помочь господину одеться, рассказал, что, как только слуги принца бросились в горы ловить беглецов, он сам развернул повозку с багажом и направился в Пекин.

— Ты поступил, как всегда, мудро, — с улыбкой признал Стэнтон Вэр.

— Ничего не пропало, кроме той одежды, которую пришлось засунуть в щель между камнями, — гордо сообщил слуга, — но и за ней я обязательно съезжу, как только страсти утихнут.

Стэнтон Вэр надел простую хлопковую рубашку, которую достал из сундука все тот же услужливый Инь.

В ней мог бы ходить и владелец небольшого магазинчика, и мелкий служащий. В таком виде на улице легко было остаться незамеченным.

В возгласе Цзываны прозвучало и сожаление, и даже страх, но Стэнтон Вэр подошел к ней и нежно обнял.

— Люблю тебя! — проговорил он. — Уже совсем скоро настанет время, когда я смогу доказать тебе всю глубину и необъятность моего восторга. Но прежде всего мне необходимо исполнить свой долг.

Девушка негромко вздохнула, словно смиряясь с неизбежным, и едва слышно прошептала:

— Ты же знаешь, я все прекрасно понимаю.

Он поцеловал ее в лоб. В эту минуту на мостике послышались шаги Иня — расторопный слуга нес им обед, — и влюбленным пришлось прервать свои ласки.

Они удобно уселись на низком, обитом дорогим шелком диване и принялись за еду, которая казалась молодым людям особенно вкусной, так они были голодны.

Инь подал им свежую рыбу с кисло-сладким соусом, который так любил Стэнтон Вэр, дичь, сочные ломтики свинины, жареных цыплят, черепаховый суп.

Путешественники ели почти целый час и только после этого почувствовали, что сыты.

Стэнтон Вэр откинулся на подушки и взял бокал с золотистым вином.

— Кажется, я снова начинаю чувствовать себя человеком, — признался он.

Цзывана рассмеялась:

— И я тоже. Должна признаться, что сегодня весь день мысли мои возвращались к еде.

— А я вот думал лишь о тебе, — улыбнулся в ответ Стэнтон Вэр. — Но не скрою, милая, я тоже умирал от голода.

Девушка взяла возлюбленного за руку.

— Все это так удивительно, — почти прошептала она, — быть здесь… с тобой…

Он сжал ее тонкую руку и неожиданно спросил:

— Радость моя, как ты хочешь выйти за меня замуж? Как китаянка, русская или уступишь английским традициям?

На мгновение его подруга оцепенела, словно он испугал ее. Но довольно скоро глаза девушки засияли.

— Это не важно… как именно… я выйду за тебя замуж, — прошептала она. — Главное… что я стану твоей женой…

— Умница! — воскликнул Стэнтон. — Такого ответа я и ждал. — Он поднялся и заключил ее в объятия. — Я вернусь очень быстро, моя дорогая, — пообещал он. — И как только вернусь, мы все решим насчет нашей завтрашней свадьбы. Обещаю тебе, что церемония не окажется ни слишком длинной, ни слишком шумной.

— Единственное, что имеет значение, это твое присутствие на ней, — с улыбкой ответила девушка.

— И твое! — Их объятие оказалось таким долгим и жарким, что павильон закружился вокруг молодых людей. А потом, не оглядываясь, Стэнтон Вэр вышел из комнаты, зная, что если еще раз посмотрит на любимую, то уже не сможет уйти.


Стэнтон Вэр сидел в гостиной американского представительства напротив Герберта Сквайерса.

— Вы получили мое сообщение?

— Когда ваш слуга передал мне все, что вы велели ему сказать, я настоял, чтобы посланник как можно скорее встретился с сэром Клодом Макдоналдом.

— И что же?

— Все как обычно. После того, как первого июня прибыл военный контингент, иностранные представительства впали в привычную летаргию.

— Так все-таки войска подошли? — воскликнул Стэнтон Вэр.

Это произошло, потому что по прибытии в Китай он собственноручно послал в министерство иностранных дел срочную телеграмму.

Герберт Сквайерс кивнул:

— Контингент достаточно небольшой: семьдесят пять русских, столько же — англичан и французов, пятьдесят американских морских пехотинцев, сорок итальянцев и тридцать пять японцев.

— Но этого недостаточно! — быстро возразил Стэнтон Вэр.

— Я это понял, когда получил ваше сообщение. Поэтому сэр Клод Макдоналд, по настойчивой рекомендации моего посланника, отправил срочную телеграмму адмиралу сэру Эдварду Сеймуру.

— Который в то время находился на военном корабле в Дагу.

— Верно. В тот же день почти две тысячи человек выехали поездом из Тяньцзиня, но на полпути к Пекину они столкнулись с «боксерами».

— Был бой?

— Значительные силы «боксеров» напали на поезд. Эти невежды считали, что пение и заклинания предохранят их от иностранных пуль и мечей.

— Они сами оказались жертвой собственных фокусов! — словно про себя заметил Стэнтон Вэр.

— Войска открыли огонь и сразу уничтожили больше пятидесяти мятежников. Остальные просто разбежались. Но вдовствующая императрица узнала, что западные войска подходят к столице.

— «Боксеры» появятся здесь не далее как завтра, — проговорил Стэнтон Вэр.

— Императорская армия сделает все, что в ее силах, чтобы не позволить адмиралу Сеймуру прийти нам на помощь.

— Это вполне очевидно, — согласился Стэнтон Вэр. — Мне кажется, что те, кто находятся в иностранных представительствах, даже не смогут выйти из своих зданий. — Он вспомнил о том видении, которое посетило его в храме, и прибавил: — Как вы, наверное, знаете, лучше всего защищено именно британское представительство. Предчувствую, что именно в его стенах вы все окажетесь в осаде.

На лице мистера Сквайерса отразилось изумление, но Стэнтон Вэр спокойно добавил:

— Очень важно, чтобы вы имели там достаточный запас продуктов и воды.

— Вы правы, — согласился секретарь. — Даже если адмиралу Сеймуру удастся прибыть до начала осады, глупо не принять всех мыслимых мер предосторожности.

— Именно так!

С этими словами Стэнтон Вэр поднялся, но прежде, чем попрощаться, он спросил:

— Вы не знаете, как бы я мог встретиться с русским священником?

— Мне кажется, что сейчас вам не удастся выманить его за стены российского представительства. Слишком уж заметны здесь его черная ряса и длинная борода, — с сомнением ответил Герберт Сквайерс. — Сегодня на окраине города сгорело много церквей. А если завтра здесь появятся «боксеры», то же случится с остальными.

Стэнтон Вэр возвращался из представительства по запруженным толпой улицам, над которыми словно веяли дурные предчувствия. Да, трудно будет исполнить заветный замысел и жениться на Цзыване немедленно.

Не отдавая себе в этом отчета, он в глубине души послал к Небесам просьбу о помощи. Так он всегда поступал в трудную минуту.

Как ему хотелось, чтобы Цзывана стала его женой! Когда это случится, он сможет защищать ее куда надежнее, чем сейчас.

Стэнтон быстрым шагом преодолевал улицу за улицей, но даже сейчас, в сумерках, то там, то здесь мелькали красные повязки. Он понял, что многие из бунтовщиков решили, не дожидаясь сигнала принца Дуаня, войти в город.

В воздухе уже ощущался запах гари, а в толпе все чаще и чаще попадались люди с узелками под мышкой. Начались грабежи.

Стэнтон Вэр знал, что скоро загорятся лавки иностранных купцов, а вместе с ними сгорят и китайские магазины.

Неожиданно прямо на Стэнтона Бэра, едва не сбив его с ног, из переулка выскочил человек. В руках он нес что-то тяжелое.

Незнакомец тут же отскочил, в темноте юркнул за угол, а Стэнтон Вэр почувствовал, как прямо под ноги ему что-то упало, и машинально нагнулся, чтобы рассмотреть, что это.

В тусклом уличном свете он не сразу разглядел, что это императорская эмблема, изображавшая дракона. В острых когтях он держал жемчужину.

Когда-то этот дракон символизировал плодородие земли, орошаемой благодатным дождем. Но потом императорская династия сделала его символом своего могущества. И с тех пор этот символ украшал почти все комнаты дворца, превратившись в герб самого Китая, стремящегося овладеть жемчужиной знания и могущества.

Та вещица, которую держал сейчас в руках Стэнтон, представляла собой лишь маленькую копию огромных драконов, смотревших со всех стен Запретного города и украшавших большинство государственных зданий.

Стэнтон Вэр положил дракона в карман и поспешил дальше, стараясь держаться самых тихих переулков. Он уже подходил к дому Цзэнь-Вэня, когда почти у порога услышал громкий крик и увидел дерущихся людей. Стэнтон попытался обойти их, но потом понял, что это двое дюжих «боксеров» напали на пожилого человека и сбили того с ног.

— Христианин! Христианин! — как оглашенные кричали они, добавляя к этому самые грязные слова на диалекте провинции Шаньдун.

Не думая о собственной безопасности, Стэнтон Вэр сделал молниеносное движение, и через секунду парни бросились прочь, спотыкаясь и падая.

Наклонившись, майор помог их жертве подняться с земли. Тот застонал и произнес по-китайски с сильным акцентом:

— Благодарю за то, что помогли старику.

В темноте трудно было разглядеть лицо человека, но дышать ему было трудно, а на земле блестел брошенный нож.

— Мой дом совсем близко, — обратился Стэнтон Вэр к старику. — Пойдемте, там вы сможете укрыться от опасности и прийти в себя.

Он постучал в заднюю дверь, и та почти сразу открылась. На пороге показался Инь и с удивлением посмотрел на человека, которого его господин почти нес на руках.

— «Боксеры»! — коротко пояснил майор.

Он помог пострадавшему войти, а Инь запер дверь и задвинул все засовы.

На служебной половине дома в маленькой комнате горел свет. Стэнтон Вэр помог человеку сесть на стул. Старик был одет в плащ с капюшоном, но сейчас капюшон откинулся, и, увидев высокие скулы, темные, широко поставленные глаза, длинную бороду, майор понял, что спас русского священника!

Он подумал, что Небеса откликнулись на его мольбу о помощи. Стэнтон отер кровь с лица священника, а тот, выпив сладкого вина, обрел способность говорить и принялся горячо благодарить своего избавителя.

— Могу ли я заметить, что весьма неразумно с вашей стороны ходить по улицам в такое время? — обратился к нему Стэнтон. — «Боксеры» уже наводнили город, а завтра здесь появятся тысячи бандитов. Они будут жечь церкви и убивать не только иностранцев, но и китайцев-христиан.

— Сегодня сожгли мою церковь, — ответил священник, — но мне удалось и своих товарищей, и прихожан-китайцев спрятать в подвале, недалеко отсюда. Там они в безопасности. Но беда в том, что у нас мало еды и почти нет денег. — Он горько, безнадежно вздохнул. — Я пытался добраться до российского представительства, чтобы попросить помощи. Но теперь я понимаю, что сейчас уже ничего не поделаешь. Надо было все предвидеть заранее и запасти продовольствие.

— Не кляните себя, вы не одиноки. В городе многие боялись посмотреть правде в глаза. А теперь уже действительно вы не сможете добраться до своего представительства.

— Понимаю, — печально вздохнул священник.

— Но я могу вам помочь, — продолжал Стэнтон Вэр, — я дам и денег, и немного еды. А потом вы отправите кого-нибудь из своих китайцев, чтобы купить все необходимое. Но если дорожите жизнью, ради всего святого, не выходите из подвала до прихода западных войск!

Священник с удивлением взглянул на него:

— Почему вы хотите нам помочь?

— Я тоже христианин. — Помолчав с минуту, Стэнтон Вэр заговорил снова: — Прежде чем вы уйдете, могу ли я попросить вас об одолжении?

— Вы спасли мне жизнь, сын мой, — ответил священник, — так что требуйте от меня всего, что в моих силах.

— Я очень хочу жениться на девушке, крещенной в православной вере.

— С удовольствием обвенчаю вас, — просто ответил священник.

— Только сначала я хотел бы умыться и переодеться, — попросил Стэнтон Вэр и позвал Иня.

— Будь добр, отведи этого святого человека к своей госпоже и объясни ей, что наша свадьба состоится сейчас же, через несколько минут.

— Хорошие новости, благородный сэр, очень хорошие новости! — с восторгом отозвался Инь.

Стэнтон Вэр поспешил в павильон лотосов.

Еще с мостика он увидел, что в комнате Цзываны горит свет. Девушка ждала своего возлюбленного, но Стэнтону не хотелось предстать перед ней в той простой одежде, которая помогла ему спокойно пройти по улицам города. Он чувствовал себя грязным, особенно после встречи с «боксерами».

Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы умыться, и теперь он стоял в нерешительности, не зная, что лучше надеть. Ему хотелось жениться в своей одежде, но появился Инь, неся какой-то удивительно красивый наряд.

— Сэр, это традиционный китайский свадебный наряд, — пояснил он. — Его надевал мой благородный господин Цзэнь-Вэнь в день своего бракосочетания. Я уверен, что господин будет рад, если вы наденете его, чтобы жениться на леди, которая так близка его сердцу.

Трудно было не согласиться с его доводами, и невозможно было не удивляться восхитительной вышивке, состоящей из символов счастья и удачи.

— Может быть, это и к лучшему, если священник будет считать меня китайцем, — вслух подумал Стэнтон Вэр.

— «Риск без необходимости может оказаться обоюдоострым кинжалом», — процитировал Инь древнюю мудрость.

— Ты прав, как всегда, — согласился его господин. — Госпожа уже знает о предстоящем венчании?

— Она очень счастлива, сэр, — улыбнулся Инь, — и сразу занялась приготовлениями, хотя, боюсь, времени у нее совсем немного.

Войдя в комнату Цзываны в роскошном маньчжурском свадебном облачении, Стэнтон Вэр сразу понял, что означали те приготовления, которыми занялась его возлюбленная.

Стены павильона украшали мерцающие свечи. На полу стояли высокие вазы с благоухающими лилиями. В темном канале за окнами павильона плавали маленькие «лодочки счастья» — зажженные свечи, привязанные к бамбуковым палочкам. В Китае их всегда зажигают в особенно торжественные минуты, считая, что это приносит удачу.

Все это было необыкновенно красиво, но, взглянув на невесту, Стэнтон Вэр едва устоял на ногах от восхищения и удивления.

Цзывана изменилась до неузнаваемости. На ней было белоснежное, спускающееся до самого пола платье, украшенное на талии и на груди разноцветной вышивкой, изображающей бабочек. У каждой бабочки на каждом крыле было по драгоценному камню.

Волосы Цзываны украшали сверкающие жемчуг и бриллианты, а шею — длинная нитка великолепного жемчуга.

В предчувствии великого таинства глаза ее казались огромными, темными и бездонными. В них светились и счастье, и предчувствие великих перемен.

Жених подошел к невесте, и она доверчиво протянула ему руку. Так, держась за руки, они и подошли к священнику, который стоял в дальнем конце комнаты в торжественном ожидании.

Молодые опустились перед ним на колени, и он по-русски провел весь ритуал венчания.

У Стэнтона Вэра не было кольца, которое он должен был надеть на палец любимой, но Цзывана отдала ему одно из своих, самое красивое.

Он торжественно надел его на нежный пальчик, твердо помня, что этот замкнутый круг символизирует их жизнь, которую теперь им предстояло пройти вместе. Отныне они стали неразрывным целым, а каждый в отдельности — лишь частью другого.

Священник благословил молодых, и пальцы Цзываны крепко сжали руку возлюбленного. Души их в эту минуту словно покинули тела и в восторге воспарили в бесконечность божественного простора.

Жизнь могла принести им еще немало бед, лишений и испытаний, но им нечего было бояться, потому что любовь теперь надежно защищала обоих.

Они поднялись с колен, а священник, словно желая оставить их наедине в эту святую и торжественную минуту, отвернулся. Инь проводил его через мостик, через сад, через внутренний дворик к дому, где случайного, но столь дорогого гостя ожидало угощение, а также обещанные припасы и деньги для прихожан.

Влюбленные остались в павильоне одни. Их окружало торжественное, исполненное восторга и нежности молчание.

— Ну вот, наконец-то ты стала моей женой, — произнес Стэнтон чуть удивленно, словно он не мог поверить в то, что произошло.

— А ты мой муж, — негромко ответила девушка.

— Я люблю тебя, — заговорил майор. — Я поклоняюсь тебе, ведь ты для меня святая. Я боготворю тебя, ведь ты не только часть этого мира, а принадлежишь еще и иному, божественному.

Говорил он очень медленно, словно раздумывая.

Цзывана, взглянув на мужа полными слез глазами, опустилась перед ним на колени и коснулась лбом пола у самых его ног.

— Нет-нет! — быстро возразил Стэнтон Вэр и, наклонившись, поднял любимую и заключил ее в объятия.

— Я просто хотела выразить свои чувства к тебе. Ты так чудесен! И я ощущаю ту самую покорность, которую должна испытывать перед своим повелителем китайская женщина.

— Мое драгоценное, смешное сокровище! — растроганно проговорил Стэнтон Вэр. Он нежно и властно обнял принадлежащую ему женщину и припал к ее губам долгим поцелуем.

Он целовал ее медленно и требовательно, словно стремился сквозь слегка разомкнутые губы выпить ее душу, отдав взамен свою.

— Люблю тебя! — умудрилась между поцелуями пролепетать Цзывана. — Люблю так, что боюсь, как бы все это не оказалось сном. Боюсь проснуться и обнаружить, что нам все еще угрожает страшная опасность и до дома еще далеко-далеко.

— Нет, это не сон, но я боюсь, что ты не просто женщина, а воплощение всего совершенства китайского искусства. Ты сродни магии нефрита, прозрачности фарфора, значительности китайской живописи. — И он снова поцеловал возлюбленную.

Цзывана неожиданно возразила:

— Но мы поженились по русскому обряду!

— Это еще одна, пока совсем неизвестная мне, твоя сторона. Ее я собираюсь постичь чуть позже.

Стэнтон Вэр ощутил, как по телу девушки волной прошла легкая дрожь. Он понял, что его страсть находит живой отклик и в ней.

— Но на самом деле я теперь жена английского джентльмена.

— Тебе это очень не нравится? — почти испугался майор.

— Ну что ты! Ничуть! — горячо воскликнула девушка. — Напротив, я горда и счастлива оттого, что принадлежу тебе! Если ты типичный представитель своего народа, то Англия — это самое совершенное место на белом свете!

Нельзя было не рассмеяться, услышав столь необычное и пылкое признание в любви.

— Сегодня наша первая брачная ночь, моя милая, а мне совсем нечего тебе подарить! Даже то кольцо, которым мы обручились, и то уже принадлежало тебе еще до венчания! — вздохнул с сожалением Стэнтон Вэр.

— Разве это имеет какое-нибудь значение? — искренне удивилась молодая супруга.

— Ни малейшего! — ответил муж. — Но подожди! Я кое-что вспомнил! — Он сунул руку в карман и вытащил императорский герб, который не забыл переложить в карман свадебного наряда.

Теперь, на свету, он мог разглядеть свою находку и понять, что это очень ценная вещь. Он не ошибся, решив, что «боксеры» уже начали грабить самые зажиточные кварталы китайской столицы, в которых сосредоточились лавки антикваров, ювелирные магазины и художественные салоны.

Императорский герб, который он поднял из уличной грязи, был выполнен в технике тончайшей эмали и финифти. Голова дракона и когтистые лапы были отлиты из золота. Держа дракона на раскрытой ладони, Стэнтон Вэр видел, как сияет розовым светом восхитительная, безупречная по форме жемчужина мудрости и могущества. Такого совершенства он не встречал еще даже в Китае.

— Где же ты взял это чудо? — Цзывана даже застыла от удивления.

— Оно валялось в грязи на дороге, — просто ответил Стэнтон Вэр.

— Этот герб у кого-то украли?

— Скорее всего. Наверное, ограбили кого-нибудь из богатых ювелиров, а может быть, частный дом. Но у кого бы его ни украли, мы все равно уже не сможем вернуть эту дивную вещь хозяину.

— И поэтому ты решил подарить ее мне.

— Это мой свадебный подарок.

— Более подходящий подарок трудно себе и представить, — несколько загадочно произнесла молодая жена.

На секунду Стэнтон Вэр задумался, но тут же все понял.

— Разумеется, — с радостью согласился он, — ведь ты Безупречная Жемчужина, а я тот самый дракон, который готов обладать тобой и оберегать тебя от любого зла.

— Это на Небесах было решено, что ты должен найти этот герб именно сегодня.

— О моя драгоценная, безупречная маленькая жемчужина! — растроганно прошептал Стэнтон Вэр.

С этими словами он одной рукой обнял свою возлюбленную, а другой вынул из ее волос шпильки, украшенные драгоценными камнями, и небрежно бросил их на диван. Блестящие черные волосы девушки волной рассыпались по плечам, доставая почти до пояса. Стэнтон спрятал в них лицо.

— Вот об этой секунде я мечтал долгими бессонными ночами. Я жаждал увидеть тебя во всей красе с той самой секунды, когда впервые поцеловал — там, в храме на вершине горы, в статуе Будды, — еле слышно прошептал он.

— Так что тебе… мешало раньше? — наивно удивилась девушка.

Ей было трудно говорить: страстное чувство волной захлестнуло все ее существо, с силой сжало горло.

— Я не мог себе это позволить, — неожиданно твердо ответил молодой супруг, — но, должен признаться, это было совсем нелегко при твоей красоте!

Он снова принялся целовать возлюбленную, губами ощущая шелк юной кожи.

— Я так боялся напугать тебя! Боялся, что ты подумаешь, будто я хочу воспользоваться тем положением, в котором мы оказались. Но вот наконец ты и душой, и телом принадлежишь мне, и я могу любить тебя так, как мечтал всегда.

— И как я мечтала… любить тебя, — едва слышно прошептала в ответ Цзывана.

Его поцелуи и объятия стали еще горячее. Он поистине превратился в дракона, который крепко держит бесценное сокровище, готовый сразиться с целым миром за вечное обладание им.

Стэнтон Вэр целовал любимую до тех пор, пока ее тело не воспламенилось тем же священным огнем, который сжигал его самого. Ее губы жадно искали поцелуя, а руки крепко обнимали возлюбленного. Тогда он поднял девушку на руки и, крепко прижимая к сердцу, понес через всю комнату на роскошную, застеленную тончайшим пуховым покрывалом постель.

Отодвинув розовые шторы, он положил Цзывану на это ложе любви. Черные волосы рассыпались по розовым подушкам шелковой волной.

С минуту она так и лежала, глядя на него снизу вверх бездонными от счастья и волнения глазами. А он стоял над ней, не двигаясь, словно собираясь с мыслями.

— Когда ты пришла ко мне во дворце принца, — наконец заговорил он, — то, как предписывает китайской женщине древний обычай, ты приближалась ко мне от самого изножия кровати, покорно и униженно. Сегодня, мое сокровище, я повторю твой путь и сначала поцелую эти маленькие ножки. Я знаю, сколько они выстрадали за долгую и трудную дорогу! Но ты ни разу не пожаловалась, и я преклоняюсь перед тобой!

С этими словами Стэнтон Вэр склонился над любимой и нежно поцеловал каждый пальчик ее маленьких ног. Кожа Цзываны была такой мягкой, что невольно хотелось сравнить ее с лепестками лотоса.

Он сорвал с себя одежду и опустился на кровать. Цзывана страстно обняла его за шею, стараясь как можно крепче прижаться к сильному, мускулистому телу, касаясь его губами.

Стэнтон нежно убрал волосы сначала с одного ушка, потом с другого, целуя их, пока не услышал, как птицей бьется сердце девушки. Он почувствовал, как стремительно нарастает в ней возбуждение.

Губы ее тянулись к его губам. Но он поцеловал ее в лоб, а потом нежно провел языком по дугам густых черных бровей, в который раз удивляясь совершенству и безупречности их формы.

— Боже, до чего же ты хороша! — не смог сдержать восхищенный возглас Стэнтон. — И вся ты принадлежишь и будешь принадлежать мне одному!

Он немного приподнялся, чтобы заглянуть любимой в глаза:

— Учти, я ревнив! Я готов ревновать даже к воздуху, которым ты дышишь, к птицам, чье пенье ты слушаешь, к цветам, до которых ты дотрагиваешься! Ты моя, моя! Я не могу делить тебя ни с чем и ни с кем!

— В мире нет ничего… кроме тебя…

Он ощутил, как Цзывана притягивает к себе его голову, изгибаясь, чтобы быть ближе к любимому.

Но, избегая ее губ, Стэнтон поцеловал сначала маленький прямой носик, потом подбородок, потом уголок рта.

Он чувствовал, какое пламя разгорается в этом хрупком, но сильном теле. Руки все крепче обвивали его, дыхание становилось все чаще.

И вот наконец его губы прильнули к ее губам.

В эту секунду мощная волна страсти подхватила и понесла их в страну чудес, столь восхитительных, столь совершенных, что экстаз, который испытывали оба, граничил с острой, но такой сладкой болью.

Прижимая Цзывану все ближе и ближе к себе, пока они не слились в единое целое, Стэнтон Вэр все яснее понимал, что обрел наконец ту безупречную жемчужину, которую искал всю свою жизнь.

Эту жемчужину дано обрести немногим, поскольку она заключена в любви, которую посылают боги, в любви чистой и просветленной.


Утро принесло с собой пение птиц, сияние солнца, отражавшегося в воде каналов, аромат лилий в вазах, который смешивался с ароматом цветов в саду.

Лежа в сладкой полудреме, не выпуская из объятий молодую жену, Стэнтон Вэр лениво думал, что счастье достигло той точки, когда уже трудно сказать, находишься ли ты все еще на земле или воспарил в иные миры.

Он не двигался, но Цзывана, должно быть, почувствовала, что возлюбленный уже не спит, и спросила:

— Тебе хорошо? Ты счастлив?

— Я как раз хотел спросить тебя о том же, моя радость.

— Я никогда в жизни не верила, что такое счастье существует, что мужчина может быть… таким сильным и в то же время исполненным нежности.

— Но ведь ты совершенство, — повторил Стэнтон те слова, которые произнес за ночь уже тысячу раз.

Девушка осторожно освободилась из кольца любящих рук, спустилась с кровати и накинула халатик, откинув волосы жестом, столь естественным и грациозным, что его можно было сравнить с грацией летящей птицы.

— Уже утро! — воскликнула она, словно удивившись.

— Ночь показалась тебе слишком длинной или слишком короткой? — внимательно глядя на любимую, спросил Стэнтон.

— Непростительно короткой! Она пролетела, промчалась, пронеслась. И вот уже вчера ушло в прошлое и больше никогда не вернется.

— А тебе хотелось бы повторить вчерашний день?

— Вчерашний день, вернее, ночь… моя первая брачная ночь… была так прекрасна, что я хотела бы удержать ее, не позволить этому чуду покинуть меня.

— Но ведь впереди еще много-много других дней и ночей, в которых мы всегда будем вместе.

— Я знаю — я уверена, что каждая из них будет прекраснее и совершеннее предыдущей.

В эту минуту на мостике раздались мягкие шаги Иня.

Стэнтон Вэр встал с кровати.

— Я принес новости для госпожи, — проговорил Инь, кланяясь.

— В чем дело? — со страхом в голосе спросила Цзывана.

— «Боксеры» вошли в столицу. Они уже повсюду. Жгут церкви и постройки, принадлежащие иностранцам.

Цзывана невольно шагнула к мужу, и тот крепко обнял ее, словно защищая.

— Горят две католические церкви, — продолжал свой печальный доклад Инь, — американская пресвитерианская миссия и многие другие.

— А люди? — быстро спросил Стэнтон Вэр.

— Люди очень напуганы. «Боксеры» производят много шума и грозят уничтожить любого, кто попытается остановить их. Они уже убивают тех, кого считают христианами.

— А что происходит в Запретном городе? — уточнил майор.

— Трудно сказать наверняка, сэр, но ходят слухи, что императрица приказала своей армии выступить к железной дороге, чтобы преградить путь иностранным войскам.

— Так значит, все-таки война! — негромко произнес Стэнтон Вэр.

Цзывана вскрикнула:

— И никак нельзя остановить бандитов?

— Боюсь, что нет.

Несмотря на все усилия Цзываны убедить возлюбленного не рисковать, Стэнтон Вэр все-таки отправился в город, чтобы своими глазами увидеть, что происходит.

Он понимал, как опасно появляться возле английского или американского представительств, поэтому решил, что самый верный способ все разузнать — это поговорить со своей давней приятельницей с красивым именем Бесконечный Восторг.

Надев, как и накануне, простой китайский костюм, майор отправился к Дому тысячи радостей.

Улицы были запружены бандитами. Они вопили и кривлялись перед толпой, внимательно следя, не появится ли иностранец или китаец-христианин.

К счастью, Стэнтон Вэр умел маскироваться, а кроме того, он помнил урок, преподанный ему когда-то: «Если ты не хочешь, чтобы тебя заметили, представь себя невидимым. Ведь мысли важны так же, как одежда. Они создают ауру, которая доступна восприятию других».

И вот, старательно представляя себя невидимым, он беспрепятственно миновал самые шумные улицы и площади и наконец оказался на улице Цветов, а через минуту — перед Домом тысячи радостей.

Войдя, он попросил проводить его к хозяйке.

— Ты с ума сошел? — испуганно воскликнула она, едва они остались наедине. — Как можно ходить по Пекину в это время, когда в любой момент может произойти непоправимое?

— Я в безопасности, — ответил Стэнтон Вэр, — но мне очень нужна твоя помощь, Бесконечный Восторг. Невозможно понять, что происходит в стране, в городе.

Она внимательно посмотрела на него, а потом совсем тихо произнесла:

— Вчера вечером здесь был принц Дуань. Он выпил много лишнего и начал хвастаться.

— И что же?

Бесконечный Восторг села поближе к своему собеседнику и проговорила:

— Я не доверяю даже Счастливым Часам, той девушке, с которой он проводил время. Она могла не все мне передать. Поэтому я, вопреки своим правилам, подслушивала сама. Он намеревается разжечь войну, страшную, кровопролитную войну между вашими людьми и нашими.

— Это-то я от него как раз и ожидал, — проговорил Стэнтон Вэр. — Но ведь старая императрица не может быть так глупа, чтобы надеяться на победу Китая с теми скромными силами, которыми он обладает. Неужели она рассчитывает на поддержку практически безоружных «боксеров»?

Бесконечный Восторг опасливо огляделась, словно боясь, что кто-то может услышать их разговор, а потом прошептала собеседнику прямо в ухо:

— Принц опасается, что мародерство и жестокость могут настроить императрицу против этих мальчишек.

— Это вполне возможно, — сухо согласился Стэнтон Вэр, вспоминая горящие здания, мимо которых ему пришлось проходить.

— Поэтому он принялся сочинять письмо, — продолжала Бесконечный Восторг, — якобы от лица великих держав, с требованием, чтобы все вооруженные силы и все национальное достояние Китая были переданы в их руки.

— Но это же невероятно! Неужели вдовствующая императрица готова поверить в эту чушь?

— Принц Дуань умен, он прекрасно знает, как подвигнуть ее величество к действию.

Майор молча ждал.

— В письмо будет включено требование восстановить власть императора, — продолжала Бесконечный Восторг, — и предоставить ему собственную резиденцию.

Стэнтон Вэр прекрасно сознавал силу этого удара.

Вдовствующая императрица держала племянника в полном подчинении. Фактически в Океанском дворце он был пленником.

Больше того, она унижала его, заставляя посещать заседания Государственного совета, на которых председательствовала сама. Император не мог там произнести ни слова.

Ее величество прекрасно понимала, что в случае реставрации власти императора ее власти над племянником и над всей страной придет конец.

Китайцы всегда предпочитали, чтобы ими правил мужчина. В их сердцах поселилось глубокое разочарование из-за того, что женщина сумела одержать верх в борьбе за императорский престол.

Было бесполезно надеяться, что вдовствующая императрица не поверит в подобную фальшивку или что здравый смысл подскажет ей, что западным державам не нужна война с Китаем, поскольку они заинтересованы лишь в торговле. Ее величество уже давно перестала быть здравомыслящим человеком. Достигнув власти с помощью убийства и интриг, она была теперь готова на все, лишь бы удержать эту власть. Она могла ненавидеть иностранцев, ненавидеть само их присутствие на земле Китая, но главным для нее оставалось собственное величие. Она ни за что на свете не унизилась бы до того, чтобы оказаться под властью своего племянника.

— Так что же нам делать? — почти с отчаяньем спросил Стэнтон Вэр.

Бесконечный Восторг лишь беспомощно развела руками:

— Принц Дуань победит. Он в этом уверен.

Глава 7

Проснувшись, Стэнтон почувствовал, что лежит на широкой кровати один.

Оглянувшись, он увидел Цзывану у окна. Тоненькая фигурка четко рисовалась в солнечном свете: девушка любовалась цветущими лотосами.

Утро было раннее, но солнце уже припекало, и день обещал быть очень жарким.

Одна из стен павильона складывалась, и тогда вся комната оказывалась открытой навстречу свету и воздуху.

Стэнтон лежал неподвижно, восхищаясь красотой жены и раздумывая о том, какое счастье она принесла ему. Словно почувствовав на себе его взгляд, Цзывана обернулась, увидела, что он проснулся, быстро подбежала к кровати и, став возле нее на колени, внимательно посмотрела на мужа.

Темные волосы рассыпались по плечам, оттеняя нежную, матовую, цвета слоновой кости, кожу. С момента венчания Цзывана расцвела, ее красота засияла новым светом.

— Вчера ночью ты не разбудил меня, — проговорила Цзывана с невольным упреком.

— Ты так сладко спала и явно видела счастливые сны! Наверное, тебе снился я. У меня просто духу не хватило тебя разбудить.

— А откуда ты знаешь, что ты снился мне?

— Ну а кто же еще тебе мог сниться? — рассмеялся Стэнтон Вэр.

Но девушка ответила серьезно и задумчиво:

— Я долго тебя ждала, но все-таки уснула. Ты очень поздно вернулся?

— Очень! Нам с Инем пришлось долго прятаться, пережидая, пока толпа «боксеров» уйдет с дороги. Необходимо было срочно перенести в подвал за Южными воротами запас продуктов.

Цзывана вздрогнула. Она не переставала беспокоиться о муже: каждую ночь он вместе с Инем отправлялся на помощь христианам, которые прятались в подвалах по всему городу. Им не хватало пищи и воды.

Без помощи со стороны дети и женщины не выдержали бы осады. Уже два месяца «боксеры» терроризировали столицу Китая.

Стэнтон словно прочитал мысли любимой.

— Ты права. Они пришли по приказу принца Дуаня тринадцатого июня, а сегодня — тринадцатое августа.

Стэнтон подумал, что эти трагические для города недели оказались самыми счастливыми в его жизни. Он и не предполагал, что можно испытывать столь полное, острое и бесконечное счастье.

Все в Цзыване очаровывало и поражало его. Безграничная красота сочеталась в этой девочке с редким умом и тактом. Разговаривать с ней, поверять ей свои мысли стало для Стэнтона Вэра одним из самых интересных занятий.

Она много читала — и по-китайски, и по-русски — при этом глубоко задумываясь обо всем, что почерпнула из книг. Ее познания в философии этих двух великих стран оказались для Стэнтона неистощимым источником новых сведений, давали пищу для размышлений.

Стремление его жены к знаниям как нельзя лучше гармонировало с собственными духовными исканиями Стэнтона, с неутомимым стремлением познать таинственный «мир за миром».

Соединенные волей Небес, эти двое помогали друг другу приблизиться к божественному источнику истины и пройти по пути ее познания.

Стэнтон Вэр чувствовал себя почти преступником: страна и народ Китая переживали такие трудные дни, вокруг лилась кровь, пылали пожары, рушились жизни и судьбы. Можно ли было быть счастливым в это время?

Тяжело вздохнув, он проговорил:

— Пошла уже восьмая неделя осады британского представительства.

Цзывана и раньше слышала от любимого такие печальные замечания, она знала, как тревожит и волнует его судьба соотечественников. Сейчас она спросила:

— Вчера… было очень опасно?

— Как всегда, — коротко ответил Стэнтон. — Вот ждать нам пришлось невероятно долго, и это оказалось очень скучно и тоскливо.

— А я так скучала… ждала тебя…

— Я знал это.

— Но вы с Инем ведь не сразу пошли к Южным воротам?

— Нет. Сначала мне пришлось зайти в Дом тысячи радостей повидать Бесконечный Восторг, а потом уж мы встретились с Инем, забрали продукты и отправились дальше.

— Опять?

В голосе Цзываны проскользнула едва заметная резкая нотка.

Отвернувшись от мужа, она сосредоточенно смотрела в окно, в сад. Прямой маленький нос и мягкие губы удивительно пластично вырисовывались на фоне миндально-розовых занавесей.

— Почему ты говоришь это таким тоном? — спросил Стэнтон. — Ты же знаешь не хуже меня, что Бесконечный Восторг знает обо всем на свете…

Он внезапно замолчал, а потом вдруг спросил как о чем-то забавном:

— Уж не ревнуешь ли ты, моя радость?

Цзывана молчала. Стэнтон тоже с минуту помолчал, а потом заговорил снова:

— Иди ко мне! Я объясню тебе, что нет причин для ревности.

Но Цзывана не двинулась с места, и он, протянув к ней руку, снова нежно позвал:

— Иди ко мне, Цзывана!

Ответа не последовало. Тогда майор сказал:

— Китайская женщина всегда подчиняется своему господину и хозяину!

— А я… не китайская женщина, — неожиданно произнесла Цзывана почти яростно. — Я англичанка! Упрямая и своевольная!

Стэнтон Вэр расхохотался и, прежде чем девушка успела опомниться, молниеносным движением схватил ее в охапку и прижал к себе.

Голова Цзываны откинулась на подушки, а он развязал тесемки ее халатика, нежно целуя матовую кожу плеч, розовые лепестки груди, тонкий изгиб шеи.

Полушутя-полусерьезно она некоторое время сопротивлялась, пытаясь не поддаваться его ласкам. Но огонь готов был разгореться в ней в любую минуту, и вот руки красавицы уже крепко обнимали шею любимого.

— А вот сейчас я русская! — горячо прошептала она. — Очень, очень русская!

— Ну а я ужасный дракон! — со смехом ответил Стэнтон. — И ты не сможешь убежать от меня. Ты моя Безупречная Жемчужина, и я тебя никому и никогда не отдам!

Губы их сомкнулись, светлое облако окутало любящих, заставив забыть обо всем, что происходит на земле.


Гораздо позже, обнимая жену, Стэнтон Вэр наконец заговорил:

— А у меня ведь есть для тебя хорошие новости.

Цзывана взглянула на него, еще не остыв от безумной страсти, и, едва двигая непослушными от долгих поцелуев губами, с удивлением переспросила:

— Хорошие новости? В это время?

— Да. Вчера вдалеке ясно слышались пулеметные очереди.

— Пулеметы? — недоверчиво повторила Цзывана.

— Такие пулеметы есть только у наших войск.

Цзывана не удержалась от восторженного возгласа и крепко-крепко прижалась к любимому. Никакие самые красивые слова не могли выразить ее любовь и ее благодарность.

Стояло жаркое, сухое лето. Горячие ветры приносили в Пекин песок из монгольских пустынь.

Впервые за все время своего правления вдовствующая императрица не смогла укрыться от жары и суховеев в прохладе парков, прудов и бассейнов своих роскошных летних резиденций. Подобно самым бедным из своих подданных, ей пришлось страдать от пыли среди раскаленных солнцем камней Пекина.

В усадьбе Цзэнь-Вэня жара не казалось такой удушающей, как вокруг. Возвращаясь из своих благотворительных экспедиций, Стэнтон Вэр жадно, словно человек, долго страдавший от жажды, вдыхал прохладный, влажный воздух старинного сада.

И за садом, и за внутренними двориками тщательно ухаживали. Инь нанял целый отряд новых слуг, которые неустанно поливали растения, опрыскивали мощеные участки, чистили и регулировали фонтаны.

А тем временем в покинутых садах тех горожан, что решили бежать из города, остались лишь островки сухой травы.

Однако в саду Цзэнь-Вэня все зеленело, цвело и благоухало. По ночам в павильон лотосов возвращалась прохлада, воздух становился душистым и свежим, принося влюбленным ароматы роз, лилий, настурций и магнолий.

Все новые слуги оказались близкими или дальними родственниками Иня. Они прятались от «боксеров», потому что сын одного из них посещал христианскую школу.

Ненависть бандитов к соотечественникам, которые приняли христианскую веру, превосходила даже их жестокость по отношению к иностранцам.

«Боксеры», наводнив город неуправляемой дикой массой, заставили даже своих земляков жить в постоянном страхе за себя и своих детей.

Размахивая старым, словно на свалке подобранным оружием, они рыскали по городу в своих красных платках, сжигая все на своем пути, круша и убивая.

В городе не осталось ни одной непострадавшей христианской церкви. Все они лежали в руинах. Гордо возвышался лишь Северный собор. За его крепкими стенами мужественный епископ Пекинский, а с ним двадцать две монахини, триста сорок обращенных в христианство китайцев и восемьсот детей стойко, с непостижимой твердостью, выдерживали осаду.

Стэнтону Вэру не удавалось оказать им никакой помощи. Однако вместе с верным Инем и при содействии хозяйки Дома тысячи радостей он смог помочь и сохранить жизнь сотням других людей.

Когда закончились его собственные деньги, он неожиданно узнал, что Цзывана — очень богатая наследница. Но к сожалению, было невозможно получить деньги на ее имя, не открывая местонахождение девушки. А этого делать было нельзя.

В стране не прекращались столкновения не только между армией и иностранными представительствами, но и между самими китайцами. Поэтому никто не должен был знать, что Цзывана в Пекине, да еще вместе с англичанином.

Но Инь нашел способ раздобыть деньги. Он послал одного из своих братьев к Цзэнь-Вэню, чтобы тот рассказал о положении в городе и попросил помочь.

Гонец вернулся очень быстро и принес даже более значительную, чем требовалось, сумму.

У Цзэнь-Вэня оказалось немало добрых друзей среди богатых торговцев. По протекции уважаемого человека Стэнтон Вэр не только смог дешево закупать необходимые продукты, но и получать помощь в их доставке.

Как он и предполагал, самым надежным оказалось именно британское представительство, и члены других общин нашли убежище в его стенах.

Единственное, что не могло не обескураживать, так это глупость сэра Клода Макдоналда.

В начале августа, когда первый контингент западных войск под командованием адмирала Эдварда Сеймура в течение нескольких дней не мог приблизиться к городу, вдовствующая императрица, окончательно сбитая с толку фальшивым письмом принца Дуаня, поставила западным представительствам условие покинуть столицу в течение двадцати четырех часов.

Узнав об этом, посланники разных стран долго не могли достичь согласия между собой.

Сэр Клод Макдоналд полагал, что необходимо подчиниться приказу императрицы, бросив на произвол судьбы тех китайцев, у которых уже сложились какие-то связи с иностранными гражданами.

Стэнтон Вэр сумел под покровом темноты пробраться в здание представительства и отчаянно оспаривал это решение. Его поддерживал и присутствовавший на совещании корреспондент газеты «Таймс».

— Если вы завтра покинете город, — пытались доказать они беспомощному посланнику, — на вашей совести будет смерть людей, которые останутся здесь без всякой защиты. Ваше имя войдет в историю как пример беспомощного, эгоистичного и порочного политика.

Как бы убедительно ни звучали эти доводы, ни сэр Клод Макдоналд, ни посланники дипломатических представительств других стран не желали к ним прислушиваться.

Только германский посланник барон фон Кестлер признавал, что непростительно бросать на произвол судьбы множество обращенных в христианство граждан Китая.

Это был живой, подвижный и темпераментный человек. Несколько дней назад он поймал возле здания своего представительства подростка-«боксера» и отлупил его тросточкой. Об опасности для собственной жизни посланник не задумывался.

Сочтя необходимым лично побеседовать с членами Государственного совета Китая, барон отправился в Запретный город в служебном экипаже. По пути его расстреляли практически в упор. После этого даже сэр Клод Макдоналд был вынужден признать, что никому из них не удастся беспрепятственно покинуть столицу.

Едва истек последний час ультиматума, китайская артиллерия произвела первый выстрел по британскому представительству. Началась длительная, изнурительная осада.

Двадцать четвертого июня императрица полностью капитулировала перед требованиями принца Дуаня и официально признала, что тридцать тысяч «боксеров», наводнивших китайскую столицу, входят в состав императорской армии.

Она даже издала указ, восхваляя бандитов и призывая их «противостоять агрессии и доказать свою безграничную верность и преданность».

Однако ей вовсе не понравилось, когда принц Дуань, раздувшийся от гордости после того, как сумел подчинить саму императрицу, с горсткой бандитов ворвался в Запретный город.

Он заявил, что среди приближенных ее величества есть тайные христиане. Стоит кому-нибудь из «боксеров» стукнуть их по лбу, как на нем проявится крест. Вместе со своей сворой он начал бить по лбу евнухов и горничных. Крестов не появилось, и Бесконечный Восторг вскоре получила неопровержимые свидетельства того, что императрица чрезвычайно разгневана случившимся.

Наконец в начале августа до Пекина дошли известия, что союзные войска освободили Тяньцзинь и движутся к Пекину.

Стэнтон Вэр, как и императрица, знал, что восемнадцатитысячная армия включает русские, британские, американские, японские и французские соединения, обладающие новейшим вооружением. Китайская армия насчитывала двадцать пять тысяч человек.

Трудно было получить какие-нибудь надежные известия, поэтому британское представительство из последних сил продолжало отражать атаки. Женщины шили мешки для песка. В ход шло абсолютно все: шелковые наволочки с личными монограммами владельцев, пижамы, дорогие шелковые шторы и даже лучшие образцы китайского шитья.

Из-за этого баррикады, в окружении которых оказалось здание, выглядели так, будто их украсили к новогоднему карнавалу. Однако обращенные в христианство китайцы сражались бесстрашно, не думая об опасности для жизни.

Стэнтону Вэру больше не удавалось установить с представительством хоть какую-то связь. Но он радовался, что в свое время убедил мистера Герберта Сквайерса запасти продовольствие.

Многое первый секретарь американского представительства закупил на собственные средства через местных торговцев, с которыми поддерживал связи.

И все-таки к тому времени, когда удалось снять осаду, и лошади, и собаки, жившие на территории британского представительства, были убиты, чтобы восполнить нехватку мяса. Китайцам же приходилось довольствоваться одним рисом.

Однако настала ночь, когда Бесконечный Восторг сообщила Стэнтону, что союзные войска подходят к городу, а вдовствующая императрица вне себя от страха и ярости.

— Сегодня, — рассказывала Бесконечный Восторг, — ее величество пять раз вызывала к себе принца Дуаня. А кроме того, она уже приказала казнить трех министров, которые на заседаниях Государственного совета призывали к осторожности и здравомыслию.

Стэнтон Вэр с грустью выслушал это известие. Он знал этих людей и не сомневался в их мудрости. Они стали очередными жертвами злобы и жестокости принца.

— Я могу тебе рассказать и еще кое-что. Это, несомненно, порадует тебя, — добавила Бесконечный Восторг.

— Что же это такое? — спросил Стэнтон.

— Сегодня ее величество назначила Ли Хун-Чжана своим полномочным представителем на мирных переговорах.

— Да, это действительно хорошая новость! — согласился майор.

Ли Хун-Чжан, после того как ему не удалось убедить императрицу прислушаться к голосу разума, покинул столицу.

Однако она вновь и вновь посылала за ним, хотя он упорно отказывался возвращаться. Вместе с наместниками южных провинций он сумел организовать действенное сопротивление «боксерам» местными силами.

Все они сошлись во мнении относительно влияния на императрицу принца Дуаня и, насколько могли, старались игнорировать его приказы.

Они отказывались посылать в столицу войска, объединились с силами союзников в портах и продолжали вносить в казну установленные налоги.

Стэнтон Вэр оказался прав. Если кто и мог спасти Китай, то это был Ли Хун-Чжан. Именно его мужественные, порой односторонние действия избавили страну от полномасштабной войны, которую вдовствующая императрица навлекла на свой народ.

— А еще у меня есть для тебя плохая новость, — помолчав, негромко проговорила Бесконечный Восторг.

— Что такое?

— Старушка приказала установить на стене Запретного города миномет Круппа, чтобы обстреливать ваше представительство в последнюю ночь осады.

Стэнтон Вэр не мог поверить собственным ушам.

Однако вскоре он пришел в себя и начал лихорадочно соображать, что можно сделать.

Он отвечал за безопасность и покой Цзываны. Даже если ему удастся живым пробраться к своим и предупредить о предстоящем обстреле, люди все равно не смогут сделать для своей обороны больше, чем уже сделали.

— А осажденные знают, что спасение близко?

Женщина молча кивнула, и майор вздохнул с облегчением.

Если они не падут духом, то смогут дождаться прихода союзных войск.

Стэнтон Вэр в глубокой задумчивости вышел из комнаты своей давней подруги, однако предаваться унынию времени не оставалось. Необходимо было действовать. Поэтому вместе с Инем он вновь отправился собирать и разносить продукты. Уже поздно ночью, возвращаясь домой, они услышали несколько мощных минометных залпов.

Однако прежде чем заснуть на широкой кровати рядом с Цзываной, Стэнтон вспомнил видение, которое явилось ему в горном храме, в голубом дыму фимиама. На душе у него стало немного легче.

Ведь он видел, как входят в город войска союзников, как падают перед ними мощные крепостные стены. Видел и радость обитателей британского представительства, когда они встречали своих освободителей.

Разве можно было хоть на секунду усомниться в правдивости этих откровений?

Ведь и Цзывана не сомневалась, что видела, как вдовствующая императрица, переодетая простой крестьянкой, убегала из города вместе с императором и принцем Дуанем.

Проснувшись утром, Стэнтон уже не сомневался, что ночью британское представительство выстояло. Если бы произошло самое страшное, Инь обязательно разбудил бы своего господина.

— В нашем распоряжении весь день, — нежно произнесла Цзывана, словно читая мысли любимого.

— Целый день, — отозвался Стэнтон. — Странный получается у нас с тобой медовый месяц, моя хорошая! Но тем не менее я счастлив и не пожелал бы иного!

— И я тоже, — прошептала Цзывана.

— Как только освободят Пекин, я тотчас увезу тебя к себе домой.

Он говорил спокойно, но в глазах затаилась тревога: вдруг Цзывана откажется возвращаться в Англию?

Он уже готовился убеждать ее: ему необходимо лично доложить премьер-министру обо всем, что произошло в Китае. Кроме того, ему так хочется представить молодую красавицу жену своим родственникам! Но больше всего Стэнтон Вэр хотел показать любимой тот чудесный сельский дом, который принадлежал ему и который он всем сердцем любил.

Этот прекрасный старинный дом стоял в центре огромного поместья, среди лесов, водоемов, плодородных земель. Это фамильное достояние веками переходило в роду Вэров от мужчины к мужчине.

Но Цзывана заговорила сама:

— Ты же знаешь, я готова пойти за тобой куда угодно! Но конечно, Англию мне хочется увидеть больше всего! Ведь это не только твоя родина, мой любимый, это и страна моей матери!

— Дорогая моя! — воскликнул Стэнтон. — Это самое лучшее, что ты могла мне сказать!

Поцеловав жену, он уже спокойнее добавил:

— Как всегда, ты безупречна, совершенна и в своих словах, и в своих мыслях, и в своей бесконечной красоте! Но не только твоя красота, любовь моя, держит меня в плену. Существует нечто еще более важное, чем это чудо!

— Ну так скажи, — с улыбкой попросила Цзывана. — Ты же знаешь, как я люблю твои слова, твой восторг!

— Слова, милая, приходят ко мне, словно стихи, чтобы воспеть твои добродетели. И я люблю произносить их вслух, потому что тогда они звучат подобно музыке!

— Ты восхитителен! — рассмеялась девушка. — Но все-таки я до сих пор никак не могу поверить, что ты принадлежишь именно мне, мне одной.

— Так в этом кроется причина твоей ревности?

— Я ревновала, потому что… Бесконечный Восторг умеет доставить тебе удовольствие так, как мне не дано. Я, конечно, кое-что знаю, но, к сожалению, в любви опыта не имею.

— Не волнуйся, постепенно я обучу тебя всему, что тебе необходимо знать!

— А если вдруг не успеешь? И когда мы вернемся в Англию, где так холодно, ты просто потеряешь ко мне интерес?

Стэнтон Вэр рассмеялся:

— Но зимой в Англии совсем не так холодно, как в Пекине, а летом, слава богу, совсем не так жарко! Но где бы мы ни оказались, пока мы вместе, пока ты — это просто ты, не волнуйся: моя любовь будет день ото дня и год от года лишь расти и расцветать!

— Как мне приятно слышать это! — воскликнула девушка. Но тут словно облачко набежало на ее лицо. — А если… если вдруг я уже не буду казаться тебе такой же красивой, как сейчас… то ты будешь все равно меня любить?

— Для меня, моя радость, ты навсегда останешься самой красивой женщиной на земле. А кроме того, пройдет еще много-много лет, прежде чем ты хоть немного изменишься!

— Но ведь не только возраст изменяет внешность женщины, — задумчиво прошептала Цзывана.

На мгновение Стэнтон Вэр задумался, а потом спросил совсем другим тоном:

— Что же ты хочешь мне сказать, радость моя?

Цзывана спрятала лицо на плече мужа.

С минуту он крепко обнимал свое сокровище, потом негромко проговорил:

— Сейчас я начну разгадывать твой секрет.

Девушка посмотрела на него. Глаза ее сияли, а губы счастливо улыбались.

— Я думаю, милый… ты понял, почему… почему я так рада, что поеду с тобой в Англию! Я просто хочу, чтобы твой первый сын… родился на твоей собственной земле… в твоем собственном доме!

— Ты уверена, моя радость?

— Ровно настолько, насколько можно быть уверенной. Ведь прошло еще не так много времени…

— Любовь моя! Радость моя! Моя жена! Жена!

Стэнтон бросился целовать Цзывану, но так, словно она стала священным, хрупким сосудом.

А девушка крепко обнимала любимого, прижимаясь к его сильному телу.

— Люблю тебя! — прошептала она. — Люблю тебя, мой могучий, яростный, нежный дракон!

— Ты моя! — пробормотал Стэнтон, и в голосе его прозвучали и непреходящее изумление, и гордость, и жажда вечного обладания. — Моя! Безупречная драгоценная жемчужина любви! В своих руках ты держишь и мою душу, и мое сердце!

В воздухе разлился нежный аромат лилий, которые стояли в больших вазах на полу, и этот аромат, как всегда, слился в одну душистую волну с ароматом роз, магнолий, лотосов, левкоев и фиалок, наполнявших сад своим цветением.


на главную | моя полка | | Дракон и жемчужина |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 1
Средний рейтинг 1.0 из 5



Оцените эту книгу