Книга: Инстинкт победителя



Инстинкт победителя

Кирилл Казанцев

Инстинкт победителя

* * *

«…и она, открыв глаза, сначала увидела лунную дорожку, идущую от маленького окна к ее постели, а затем огромного черного паука в этом голубоватом свете. Он спустился с потолка по петле, на которой недавно болтался полуразложившийся висельник, и начал плести паутину, напоминающую спутанные бельевые веревки. И тут же в эту паутину, словно муха, влетел человеческий скелет. От него ссыпалось на пол несколько желтоватых костей и…»

– Что за ерунда! – вслух выругался Михаил Родин и, захлопнув книгу, отшвырнул ее в сторону. Затем снова придвинул к себе, провел по обложке ладонью, будто стирая пыль, положил на середину стола и прикрыл сверху газетой со сканвордами. Михаил всегда был человеком аккуратным и невозмутимым, но то, что происходило с ним в последние дни, немного расшатало нервы. И эта книга, оставленная тут, как нарочно, неизвестно кем, не способствовала хорошему настроению. Даже ему, бывшему военному, стало несколько жутковато от прочитанного.

Отодвинувшись вместе со стулом, на котором сидел, Михаил открыл дверцу тумбы старого стола и заглянул внутрь. Да, эта початая бутылка водки по-прежнему стояла там. Кто ее туда определил, он тоже так и не выяснил. Сначала думал, что это его сменщик Андрей, но тот отказался. «Ты чего, Мишаня, я же не пью, ты знаешь. Да и книг таких не читаю. Да я их вообще не читаю. Только вот букварь освоил и какую-то синюю, как в том анекдоте», – и расхохотался над собственной шуткой в трубку телефона.

Родин почесал свой длинный прямой нос и потянулся за бутылкой, хоть и давал себе зарок завязать раз и навсегда. Стекло приятно похолодило пальцы, и он сглотнул слюну. Ладно, граммов пятьдесят, и все. Просто надо немного расслабиться – оправдал он свое желание винить себя, отвинтил крышку и прильнул к горлышку. И тут же приятное тепло покатилось по глотке, шипуче ударило в желудок и уже оттуда кайфовой волной поднялось к голове. Михаил шумно выдохнул, достал из кармана носовой платок, сложенный вчетверо, обтер горлышко бутылки, завинтил крышку, убрал в тумбу и промакнул высокий вспотевший лоб. Посидев с полминуты неподвижно, потянулся к лежавшему на краю стола портсигару, вынул оттуда короткий мундштук, сыроватую «Астру» и, совместив их, с наслаждением закурил.

* * *

Привычка курить через мундштук сложилась еще с армейских времен. Любимая девушка Наденька, которую он считал своей невестой, подарила ему такой набор перед отправкой на срочную службу. С ним он так и не расставался с тех пор, хотя давно расстался с Наденькой. Вернее, она рассталась с ним, пока он отбывал армейский двухгодичный срок. Вышла замуж за белобилетника – сына профессора искусствоведения. Михаил едва не сбежал в самоволку, получив такое сообщение. Нет, он не собирался бить морду сопернику, а уж тем более Наденьке. Он просто хотел купить большой букет бордовых роз, которые она терпеть не могла, и подарить молодым в день их бракосочетания, испортив им, как ему тогда казалось, весь праздник. Хорошо, друзья-однополчане отговорили. Причем «деды», которые пережили то же самое. Их аргументы в пользу того, чтобы этого не делать, сводились к одному: «Тебе срок впаяют на пару-тройку лет. И как раз на это время позже ты вставишь какой-нибудь красотке. А так тебе до этого момента осталось всего несколько месяцев».

Аргумент оказался железным, и Родин оставил свою затею с бордовым букетом. Назло Наденьке он начал активную переписку с ее лучшей подругой Галочкой, которая, собственно, и прислала ему огорчительное письмо о свадьбе неверной невесты. Чернявая худосочная Галочка всегда неровно дышала в сторону Михаила, а потому переписка закончилась женитьбой и двумя детьми. Тянулась семейная жизнь с переменным успехом довольно долго, но зло победило добро – Михаил Родин остался один.

* * *

Докурив сигарету так, что ее остатки едва можно было выковырять из мундштука, Михаил поднялся со скрипучего стула, сделал несколько разминочных упражнений и решил пройтись по периметру огроменного склада, который он охранял вот уже как три недели. Охранять было его призванием с младых ногтей. С тех пор как после срочной службы он так и остался в армии, окончив специальные курсы и получив звание прапорщика. Но одно дело быть военным, совсем другое – сторожем. А ведь он еще довольно молодой мужчина. Во всяком случае, он себя таковым и позиционировал.

Ступая почти бесшумно по каменным плитам, Михаил дошел до ящиков с маркировкой «Уральский металлургический завод. 1976 г.» и уже в который раз начал проверять их содержимое. Под крышкой одного из них он обнаружил нечто такое, что заставило его вздрогнуть. Вместо металлических листов там лежали какие-то кости! Родин отдернул руку, и тяжелая деревянная крышка с грохотом опустилась на место, отозвавшись эхом по углам полутемного помещения. И ему показалось, что в этих углах сидят пауки-монстры и плетут паутину из бельевых веревок. Родин был не из робкого десятка, но кособоко попятился от дрянного ящика, а затем по-военному резко развернулся и побежал к своему рабочему месту. Скрипнув неподатливой дверцей тумбы, он, уже нисколько не оправдывая себя, схватил бутылку водки и допил остатки. Опустившись на стул, он достал «Астру» и жадно закурил. И только выкурив ее до половины, вспомнил о мундштуке.

Значительное количество выпитого возымело свое действие. Теперь Михаил сидел за столом, запустив пятерню в длинную русую челку, и тупо смотрел перед собой. А нестройные мысли роились в его затуманенном мозге. Мысли о паутине, которая снова плелась вокруг него.

* * *

Тогда, еще в советские времена, он, как, впрочем, и сейчас, был безупречно честным и принципиальным человеком. В его ведении были склады КЭС. Что в переводе на гражданский язык означает: квартирно-эксплуатационная служба. Правда, и это не совсем понятно гражданскому человеку. Но это неважно. Важно, что Родин с точностью компьютера, который тогда имелся лишь в штабе дивизии, знал, где именно и в каком количестве у него находятся трубы, вентили, краны, задвижки, раковины, ведра, лопаты, электроарматура, радиаторы, огнетушители и прочие предметы быта, необходимые для нормальной жизнедеятельности армии. Можно, разумеется, сказать, что танки, автоматы и бэтээры гораздо важнее таких мелочей. Но, как известно, именно таким мелочам подчиняется вся наша жизнь. И на самом деле, трудно себе представить, что зимой не будет отопления, а в летнюю жару – воды. Да и без электричества всегда сложно обойтись. И Родин если и не гордился своим назначением, то отлично понимал свою значимость. И каждый раз, когда подходило время для продления контракта, он нисколько не сомневался, что останется на своем месте. Но все, как говорится, до поры до времени. А пока эта пора не настала, он наслаждался жизнью.

Свадьбу с Галочкой они справили, что называется, широко – в селе, где проживали ее родители. В чужом городе, где теперь обосновался в военном общежитии Родин, выходило довольно накладно для еще не вставшего как следует на ноги молодого человека. Да и не было тут никого, кто порадовался бы его бракосочетанию. А там, под открытым небом и уже нежарким сентябрьским солнцем отлично разместились семьдесят с лишним человек. Это были и местные жители, и приезжие друзья, и родственники из соседнего города, что был родным как для Галины, так и для Михаила. Правда, родственников у него было немного. Отец умер довольно рано, но его вполне заменили мать, с характером генерала, и бабушка – высокодуховная интеллектуалка. Отсюда, видно, и сложилась противоречивая натура Михаила. С одной стороны, он был довольно мужественен, а с другой – рафинированный интеллигент. И всегда-то у него с собой чистейший носовой платок, и ни пятнышка на одежде, а главное – все разложено по своим местам. И не просто как попало, а в коробочках, в футлярчиках, в чехольчиках, в пакетиках и ящичках. Над его аккуратизмом не раз подтрунивала даже Галочка, не говоря уж о друзьях и приятелях. Они же и дали ему прозвище Миша-футляр. Ну, почти как чеховский Беликов. Только вот, в отличие от Беликова, Родин еще с детских лет весьма упорно и успешно занимался самбо, в котором достиг успехов – звания мастера спорта. Но в жизни ему приходилось драться довольно редко, поскольку мало кому приходило в голову связываться с высоким мускулистым парнем с вечно серьезным аристократичным лицом. Родин был немногословен и сдержан во всем, чем вызывал к себе уважение окружающих. Даже за свадебным столом он вел себя не как растерянный жених, а как вожак на комсомольском собрании.

Вот только когда появилась приглашенная Галочкой Наденька со своим худосочным пианистом, неся в руках большой букет бордовых роз, Михаил ухмыльнулся. Он прекрасно понял этот жест, который и сам собирался сделать некоторое время назад. В душе он был против этих гостей, но никак не выдал своих чувств новой невесте. Он понимал, что Галина делает это специально, тем более зная, что Надя не совсем ладно живет со своим супругом. Но то, что Галочка хочет уесть свою бывшую соперницу, и то, что Наденька весь вечер не сводит с него глаз, Михаила никак не трогало. Ему было фиолетово до этих мелких бабских интриг. Его ждали большие мужские дела на служебном месте начальника КЭС. А что такое любовь? Одно огорчение.

Вернувшись в город с молодой женой, Родин получил комнату в семейном общежитии. Галина же сдала свою однокомнатную квартиру двум жильцам за неплохие деньги и абсолютно безропотно отправилась за мужем на чужбину.

После двух лет совместной жизни у них появился первенец Алешка, и жена попыталась уговорить Михаила вернуться в родные края, но он был непреклонен, оставаясь верным своей службе. Когда же родилась Дашенька, им дали отличную трехкомнатную квартиру. И счастью этой семьи не было предела. До определенного предела.

Тогда Алешке исполнилось пятнадцать лет. Но не переходный возраст мальчишки стал причиной беспокойства Михаила, а назначение на должность заместителя командира части по тылу нового офицера с прекрасной редкой фамилией Достоевский. Майор Достоевский, не успев вжиться в коллектив, сразу достал Родина. Он самолично зашел на склад, бегло оглядел обстановку и, коротко похвалив его за безупречный порядок, приступил к главной для него теме:

– Товарищ прапорщик… Короче, Миша. Так?

– Так точно, товарищ майор, – по уставу ответил Родин.

– Ну-ну, давай без этого. Тут мы – свои люди. И должны помогать друг другу, – сразу перешел Достоевский на фамильярное «ты». – Правильно?

– Виноват, не понял.

– Да брось! – панибратски хлопнул по плечу собеседника майор. – Все ты понял. Я тут человек новый, а ты здесь служишь почти восемнадцать лет. Так?

– Так точно, – снова прозвучал уставной ответ.

– Ну вот опять. Хорош уже. Чё, чайку у тя есть попить?

– Не держим-с, – смело ответил Родин, уже понимая, о чем сейчас пойдет речь, стоит лишь прогнуться перед начальством.

– О‑о… Ну ты жук. Завтра ко мне в штаб сразу после развода.

– Есть, – коротко ответил Родин уже в спину майора.

Да, Михаил понял, зачем приходил Достоевский. Ему просто был нужен стукач. И если сейчас тот хотел потрепаться за чаем, то завтра это будет почти официальное предложение. «Да и хрен с ним, – подумал Миша. – Не впервой. Закошу под дурака, как водится, и дело с концом».

Наступило завтра. Это как раз и был день рождения сына. На разводе командир части перед полком представил майора Достоевского. Затем поздравил с юбилеем замполита подполковника Веселовского, отругал командира взвода Рюмина за плохое выполнение поставленной перед ним задачи, отправил на «губу» прапорщика Салова и на том закончил, сойдя с трибуны и укатив из части на черной «Волге» по своим неотложным генеральским делам.

В этот раз Михаил как никогда желал, чтоб развод продолжался как можно дольше. И вот теперь он шел к Достоевскому по его вчерашнему распоряжению. Но сегодня ему уже не казалось, что все с этим человеком будет просто. И он не ошибся.

* * *

Михаил оторвался от своих неприятных воспоминаний и снова потянулся за портсигаром. Закурив через свой любимый мундштук, он решил еще раз посмотреть на тот злополучный ящик. Теперь ему уже не было жутко. Эффект внезапности сменился трезвыми рассуждениями, пришедшими в не совсем трезвую голову.

Да. Это снова подлая подстава. Сейчас практически ясно, кто и зачем подложил ему такую идиотскую книгу и алкоголь. А теперь и это! Родин во второй раз открыл ящик, заметив, что он совсем другой. Просто похожий. И теперь уже внимательно стал изучать его содержимое, брезгуя дотрагиваться руками и орудуя монтировкой. И стоило только шевельнуть этот мусор, как пошла отвратительная вонь. Ее издавал еще не совсем истлевший труп крупной собаки. Клочья темной шерсти местами сползли с остова, а голый череп животного хищно скалил внушительных размеров клыки, словно усмехался над Родиным.

– Да, я полный кретин, – вслух обратился он к мертвой собаке. – Надо было действовать раньше, а не тянуть резину. А теперь, мой бедный дружок, вся чужая вина может снова лечь на меня. При таком раскладе я здорово подведу Марину. На себя-то мне уже давно наплевать, а вот ее жаль. Не оправдал доверия.

Михаил захлопнул крышку и вернулся на место. На столе так и осталась стоять пустая бутылка. Он поднес ее к настольной лампе, что тускло светила из-под зеленого матерчатого абажура, и, убедившись, что там не осталось ни капли, с размаху саданул ею о кирпичную стену. Бутылка с грохотом разлетелась на мелкие осколки, один из которых ранил Родина в щеку. Но он не обратил на это никакого внимания. И только когда кровь стала капать на газету, которой была прикрыта чужая омерзительная книга, он достал из нагрудного кармана камуфляжной казенной куртки носовой платок и приложил к ране. Физической боли он не ощущал. В данный момент его больше всего одолевали тягостные сомнения. А стоит ли вообще кому-то что-то доказывать? Нужно ли продолжать лезть в это дело, которое его по большому счету вовсе и не касается? Наверное, все-таки стоит. Хотя бы потому, что тут не только частная собственность, но и дело государственного масштаба. Да и ради Марины стоит. Вот тогда он смолчал, хоть и не пошел на поводу у подонка. Но не стал оправдываться. Просто ушел, и все. Но чем это закончилось? Вот именно. Он, честный человек, потерял любимую работу, а гнида остался править бал. Пусть и ненадолго.

Рассуждая про себя, Родин заточил перочинным ножом спичку и принялся чистить прокопченный дешевым табаком мундштук. Закончив работу, вставил в него сигарету и опять закурил. А воспоминания, казалось, так и лезли, так и перли на него из темноты углов, оплетенных паутиной интриг и подлости.

* * *

– Прапорщик Родин по вашему приказанию прибыл, – отдал честь Михаил, представ перед майором Достоевским.

Тот сидел за письменным столом своего предшественника, уволенного в запас, и перелистывал какие-то бумаги. Не взглянув на подчиненного, он тихо и спокойно произнес:

– Короче, так, раз в неделю по вторникам будешь приходить ко мне и докладывать следующее: кто и что просит у тебя на халяву, какие неуставные отношения у вас в роте, какие ведутся разговоры о начальстве, кто чем дышит, кто с кем спит. Понятно? – И только теперь он пробуравил Родина своим белесым немигающим взглядом.

– Так точно. Понял, товарищ майор. Разрешите идти? – отчеканил Михаил.

– Свободен. До вторника.

Прапорщик резко развернулся и вышел из кабинета, чеканя шаг.

Когда Михаил вернулся домой, там уже полным ходом шло празднование. Галина накрыла стол для Алексея и его троих друзей в гостиной, а сама со своей подругой Светланой разместилась на кухне. Они пили молдавское вино «Тамянка», закусывая шоколадными конфетами и ломтиками апельсина.

– О! Мишка, привет! С именинником тебя, – подняла свой бокал Светлана, завидев его на пороге кухни.

– Спасибо, Света, – без тени улыбки ответил он, собираясь выйти.

– Ты, что ли, с детьми хочешь сесть или все-таки с нами обоснуешься? – окликнула его захмелевшая Галочка.

– Я сейчас. Руки помою, – буркнул он, переступая через порог.

– Вот так всегда! Вечно хмурое лицо, – нарочито громко воскликнула жена, сетуя своей подружке. – Живем как чужие люди. Даже в день рождения сына не улыбнется. И я просто уверена, что он и подарка-то ему никакого не принес. А что он может принести? Ведро оцинкованное или розетку электрическую? Ха-ха-ха! Да он и этого не может притащить. Он ведь честный у нас. Представляешь, Светка, когда мы эту квартиру получили, тут просто вообще ничего не было. Даже раковины. Ну, думаю, не проблема. Мой-то на всем этом сидит, уж обеспечит уют и комфорт. Ни фига! Даже гвозди сами покупали. Представляешь? Зарплата нищенская, двое детей, я не работаю, а он покупает это дерьмо!



– Ну, хватит, Галка. Чего ты завелась? – попыталась остановить подругу Светлана.

Михаил поплотнее прикрыл дверь в ванной и включил воду. «Черт, а ведь я и впрямь Алешке ничего не купил. Ладно, подарю ему деньги. Он парень взрослый уже. Сам чего-нибудь себе купит. Так даже лучше. Хрен бы задрал этого Достоевского!»

Когда он вернулся на кухню, женщины пели «Рябину». Это все же было лучше, чем язвительная критика жены.

– Ты голодный? – заботливо поинтересовалась она, прервав припев.

– Нет. Спасибо, – ответил Михаил, присаживаясь за практически пустой стол.

Галочка подала ему пустой бокал:

– Ты хотя бы выпьешь? За Алешку? – и, не дожидаясь ответа, сама плеснула ему немного вина.

– Миш, а сыграй нам чего-нибудь, – кривляясь, жалобно попросила Светлана. – А мы с Галкой споем. Или сам спой. Ну Миша, ну пожалуйста.

– Так, иди за гитарой. Петь будем, – приказным тоном заявила жена. – В конце-то концов у нас праздник. Или у тебя опять серые военные будни?

Михаил молча вышел и через минуту вернулся с инструментом:

– Ну, чего вам сыграть?

– Давай романс какой-нибудь, – попросила Светлана.

Михаил начал перебирать струны и тихо запел:

Думы окаянныя, думы потаенныя,

Бестолковая любовь, головка забубенная…

– Вот! Бестолковая любовь! А я что тебе говорю, – оборвала его протяжное пение Галочка.

– Да хватит уже! Он так здорово поет, – заступилась за Мишу Светлана. – А что такое «забубенная голова»?

– А это раньше шуты на ярмарках пели, а содержание песен чаще всего аполитичным было. И чтобы их местные власти не преследовали, шуты прятали лица за бубнами, – пояснил Михаил и отпил маленький глоток вина.

– Ничего себе! – восхитилась подруга жены. – Ты просто ходячая энциклопедия.

– Ага. Только толку-то от этого, – снова не удержалась от колкости Галина.

Михаил отложил гитару. Если ему изначально не хотелось петь, то сейчас просто хотелось уйти из дома. Просто побыть одному и подумать. Подумать над тем, как вести себя дальше с новым начальником.

Наступил «долгожданный» вторник. Родин долго размышлял и решил просто проигнорировать требования майора. Все-таки это не было официальным приказом. Такое уже случалось с ним за время его долгой службы. Он поступал так же, и от него отставали. Но после обеда Достоевский сам заявился на склад и, подойдя к прапорщику вплотную, зашипел:

– Ты еще пожалеешь об этом, – и, нарочито задев его плечом, удалился.

Несколько дней Достоевский как будто не замечал Родина, а потом вдруг резко поменял тактику. Стал словно в друзья набиваться. Спрашивал о детях, шутил, рассказывал пошлые анекдоты и хлопал Михаила по плечу. Родин недоумевал от такой метаморфозы и ждал очередного подвоха. Он и случился. Как-то, зайдя на склад, Достоевский завел речь о дачных участках. Сказал, что приобрел по случаю для своей семьи надел земли.

– А хочешь, и тебе устрою? Недорого по нынешним временам. И речка там недалеко есть. Ты рыбалку любишь? И дети пусть клубнику жрут. А баба огурцы сажает.

– Нет, благодарю, товарищ майор, – почтительно отказался Михаил, все более раздражаясь от манеры общения этого человека.

– Чё, бабок маловато? Тя, может, научить, как их делать? Мозгов у самого не хватает на это? Ну, смотри, не прогадай, жук.

Теперь Михаилу стало понятно, почему переменился Достоевский. Просто ему предстоит строить дачу. А для этого кроме кирпича и досок потребуются многие вещи, какие находятся на складе КЭС. Кроме того, и бесплатная рабочая сила в качестве рядового состава, которую прапорщик также может ему обеспечить, стоит только закрыть глаза на бесчинства офицера и немного ему подыграть. Что ж, назревает новый конфликт. В принципе что-то подобное Родин и ожидал. И действительно, через пару дней после разговора о земельном участке Достоевский подкатил к прапорщику и открытым текстом заявил:

– Короче так, Мишаня, ты мне спиши аккуратно трубы оцинкованной полдюймовочки. Метров сто хватит. Вентилей с десяток. Ну и по мелочам там пару раковин, умывальничков и ведерок с пяток. Надо, прежде чем домик строить, водопроводом заняться. А, и это… задвижек пару надо. Лады? И надо поторапливаться, а то морозы скоро стукнут.

– Виноват, не понял, товарищ майор, – попытался закосить под дурачка Михаил.

– Чё не понял? Чё не понял-то, жучило?! – резко повысил голос майор. – Хорош мне тут выдрючиваться… Умник! Сказано – выполнять! Быстро.

– Вы мне накладную подпишите, товарищ майор, я выполню, – ответил Родин, глядя в потолок.

– Ясно, сучонок. Будет тебе и накладная, и докладная. Жди.

И дождался Михаил. Через неделю его вызвал к себе замполит Веселовский.

– Садитесь, товарищ прапорщик, – указал он ему на большое велюровое кресло и сел напротив. – Я вызвал вас, так сказать, для неофициальной беседы.

Михаил присел на предложенное место на самый краешек, словно готовясь немедленно вскочить и уйти. Он интуитивно почувствовал, что сейчас услышит нечто омерзительное, совершенно не относящееся к службе, ибо там придраться было не к чему. Не ошибся он и на этот раз.

– Вот что я хотел сказать, товарищ Родин, – не совсем уверенно начал подполковник. Затем встал, налил себе из графина воды. Встал и Родин. – Вы сидите, сидите, – махнул Веселовский рукой, сделал несколько глотков и вернулся на место. – Тут дело такое… деликатное, что ли. В общем, до меня дошли слухи… Хотя слухам я не привык доверять. Информация поступила. Короче, скажите мне прямо, какие отношения вас связывают с делопроизводителем службы КЭС товарищем Самойленко?

– С Самойленко? – неподдельно удивился Михаил. – Но он ведь командир взвода, а не делопроиз… – и тут же осекся.

– Нет, я имею в виду его жену. Ирину Васильевну Самойленко.

– С Ириной Васильевной? У нас с ней исключительно служебные отношения. Она выписывает накладные из штаба…

– Не надо меня информировать о роде ее профессиональной деятельности. Я в курсе, – голос его стал тверже.

– Виноват, – смутился Михаил, начиная понимать, куда клонит замполит.

– Меня сейчас интересует другая сторона ваших с ней отношений. Я, разумеется, не стану выяснять детали и подробности, но сразу хочу предупредить, что, если это безобразие продолжится, ваш контракт, который подходит к завершению, не будет продлен. Мне в части не нужна аморалка! Так что подумайте, товарищ прапорщик, что для вас важнее. Служба или, понимаешь, эти шуры-муры.

– Но… но у нас с товарищем Самойленко ничего нет. Между нами ничего нет. Клянусь честью. Мне и своей жены вполне хватает, – неуместно пошутил ошарашенный Михаил.

– Если бы я узнал о вашей связи от одного человека, возможно, и счел бы данный факт сплетней, но эта информация поступила ко мне из трех источников. А этим людям я вполне доверяю. Так что разговор окончен. Сделайте соответствующие выводы, товарищ прапорщик. Вы свободны.

Михаил встал, отдал честь и вышел из кабинета. Впоследствии он так и не решил для себя, стоило ли тогда продолжить спор с подполковником Веселовским, а может, стоило поговорить и с самой Ириной Васильевной? Или просто надо было набить морду Достоевскому и двум его прихвостням, о которых он сразу догадался, как о «дополнительных источниках», которым доверял замполит. Но, как бы там ни было, Родин посчитал ниже своего достоинства все эти дешевые разборки и сам для себя замял эту, мягко сказать, неприятную тему. Был, конечно, еще вариант – раскрыть глаза замполиту на настоящую сущность его зама Достоевского. Но и это он отверг как бездоказательный факт. Да и не стукач он априори. Даже на таких подлецов, как этот, ябедничать не станет. Так что чему быть, того не миновать. Если есть справедливость на свете, все будет хорошо. Но как сказал классик: «Нет правды на земле, но нет ее и выше». Видимо, надо все-таки за нее и за себя бороться. Иначе не выживешь. А твое молчаливое благородство – детская присыпка по сравнению с подлостью и низостью мелких гадов.

* * *

Михаил докуривал уже пачку «Астры», хотя часы показывали только два ночи. До конца вахты оставалось шесть часов. «Нет, я не буду сидеть сложа руки, – решил он для себя. – Завтра я все-таки сделаю то, что наметил. И не для генерального директора, а исключительно для себя. Да плевал я на это место сторожа, не оно важно. Важно ощутить себя значимым человеком. Личностью, которую никто не вправе назначить в своей игре мелкой сошкой. Ржавым винтиком в большом механизме. Баста! Натерпелись».

И сейчас, как никогда, он почувствовал в себе злобу. Даже ярость. Во что бы то ни стало Родин решил распутать этот клубок обмана и очередных подстав. И хоть не верил он в Бога, но заповедь «не укради» являлась для него первой и главной. И он, пострадавший из-за нее однажды, ощутил в себе инстинкт не только охранника, но и охотника. Несправедливость жизни внесла свои коррективы в его сложившийся характер. Теперь он – боец без интеллигентской рефлексии, он – страж порядка! И, конечно же, не допустит он того, что еще одна женщина, к которой он сейчас привязался, посмеется над ним и уйдет к другому. Очередного раза не будет! Он всем докажет, что от былого Родина не осталось и следа. Особенно от того, в кого он превратился за последние годы – безработного алкаша и никому не нужного слюнтяя. Даже вспоминать тошно, как он тонул глубже и глубже, после того как оказался за бортом. Только вот приступать к делу надо с горячим сердцем и холодной головой, как учил Дзержинский. А у Михаила, наоборот, сердце было пустым и холодным, а мозги просто плавились, с трудом воспринимая происходящее. И зачем он выпил эту треклятую водку?!

* * *

Прапорщику Родину даже не объяснили, почему контракт его верной многолетней службы не будет продлен. Просто «сделали под козырек», и прощай без «прости». Он возвратился домой, не зная, как все рассказать Галочке. Ну не о том же, что его ложно обвинили в интимной связи с делопроизводителем Ириной Васильевной Самойленко.

Дети были в школе. Галочка возилась на кухне, готовя обед. Она была крайне удивлена раннему приходу мужа и посмотрела на него подозрительно:

– Чего это ты? Что-нибудь случилось?

– В общем, да, – глядя себе под ноги, ответил Михаил, присаживаясь на табурет возле стола, где на деревянной доске были аккуратными рядами разложены пельмени. – Ну, не то чтобы случилось, – промямлил он, чертя пальцем круги по рассыпанной на столешнице муке. – Короче, мне не продлили контракт.

– Что?! – воскликнула жена, вытирая ладони о ситцевый фартук и присаживаясь напротив. – Как не продлили? Ты шутишь?

– Какие уж тут шутки, Галя. Я – безработный, – тяжело вздохнул он, так и не осмелившись взглянуть супруге в глаза.

– То есть как безработный? А как же… А что мы теперь будем делать?

– Что? Не знаю. Наверное, искать новую работу. Я же не умер все-таки, – улыбнулся он уголком губ и посмотрел на Галочку.

Он ждал, что жена сейчас поддержит его, утешит, скажет что-то важное, но она как взорвалась:

– Новую работу?! А что ты умеешь?! Что ты вообще можешь, кроме как на складе командовать? У тебя ведь даже образования, кроме твоего прапорского, никакого нет! А в чем дело-то? Почему не продлили? Ты хоть узнавал?

– А что толку? Даже если и объяснят причину, решения своего не поменяют. Может быть, на это место блатного кого берут? Не знаю.

– Можно подумать, что это министерское кресло! Кому оно нужно-то, Миша, окстись! Так, если ты сам не хочешь, то я пойду. Я пойду прямо к командиру части, скажу, что у нас двое несовершеннолетних детей, и пусть думает! Я и повыше пойду! А ты – тюфяк! Как был, так и остался.

– Никуда ты не пойдешь! – с силой хлопнул по столу Михаил так, что облачко муки взмыло вверх и обсыпалось ему на форменные брюки. Он тут же попытался отряхнуть колени, но испачкался еще больше.

– Это еще почему? Ага! Значит, ты что-то знаешь. Ну-ка, говори! – истошно завизжала прозорливая Галочка.

– Я сказал, что ничего не знаю. И знать не хочу. Все, закончим дебаты, – уже спокойным тоном отрезал Михаил.

– Ладно, Миша. Давай поговорим тихо. Без крика. Пожалуйста, расскажи мне правду. Я твоя жена и имею право все знать. Ты согласен?

Помедлив с минуту, Михаил решил-таки, что Галочка действительно должна узнать истинную причину его увольнения. И он все ей рассказал. Дойдя в своем малоэмоциональном повествовании до того момента, когда его вызвал к себе замполит Веселовский, Родин заметил, как Галочка, до сих пор молчаливо внимавшая ему, заметно занервничала.

– С женой Самойленко? – переспросила она, и черные глаза ее забегали, словно тараканы. – А почему именно она? Ирина?

– Да какая разница кто, – буркнул Михаил. – На ее месте могла быть и медсестра Лена, и докторша Таисия Павловна. Ты разве не поняла, что дело тут не в определенной женщине? Просто таким образом мне легче всего было приписать аморалку. Хорошо хоть суд чести прапорщиков не устроили.

– А у тебя с ней на самом деле ничего не было? Ты только скажи правду. Мне это очень важно знать, – посмотрела на него жена так, словно хотела своим взглядом пробуравить его насквозь. – М‑да, понятно, – врастяжку произнесла Галина и вдруг резко сменила тему. – А ты знаешь, Алешка вчера двойку по географии принес. Вот сколько с ним бьюсь и ругаюсь, все без толку! Вот по всем предметам хорошо и отлично, а география ему никак не дается. Может быть, ты попробуешь с ним позаниматься? Тем более что теперь будешь дома сидеть.

– А с чего ты решила, что я буду сидеть дома? Я на работу устроюсь, – удивился Михаил, не придав тогда значения странному поведению жены.

Как-то слишком быстро она ушла от основного разговора, перестала грозиться, что пойдет разбираться к командиру части, да и вообще больше не возвращалась к теме о несправедливом увольнении мужа.

И только позднее совершенно случайно он узнал, что за всем этим стояло. А произошло это озарение спустя всего месяц. Он устроился в магазин, что был рядом с домом, охранником. Не бог весть какая зарплата, но лучше, чем ничего. И надо было зайти туда прапорщику Салову. Не то чтобы были они с Родиным заядлыми корешами, но на службе имели вполне приятельские отношения.

Когда Салов с набитой до отказа пластиковой корзиной остановился у кассы, его увидел Михаил и коротко кивнул ему в знак приветствия.

– О! Миша, здорово! Ты тут, что ли, теперь?

– Как видишь, – несколько смущенно пожал плечами Родин.

– А у тебя смена до скольки?

– До восьми.

– А‑а… – Салов, поддернув рукав синей олимпийки, глянул на наручные часы. – А сейчас девятнадцать сорок пять. Слушай, а давай пивка попьем. У меня выходной и жена с дочкой к мамаше уехала. Я вон, смотри, как затарился, – кивнул он на свои покупки, которые тщательно разбирала кассирша, пикая своим аппаратом.

Наличие там двенадцати бутылок пива, соленых сухариков и чипсов не оставляло сомнений, что Салов и впрямь решил хорошенько расслабиться.

– Я не пью, ты же знаешь, Санек, – решил отказаться от приглашения Михаил. Ему было неприятно возвращаться к армейским воспоминаниям и бередить еще не зажившие в душе раны.

– А ты у меня тут крепче пива чего видишь? Разве это питье? Так, затравочка для расслабухи нервишек. Давай, пошли. Да и разговор у меня к тебе есть. Давно уж хотел, да все не решался. А тут вдруг ты. Как судьба. Ну?

– С вас восемьсот семьдесят рублей тридцать копеек, – прервала его кассирша, перекладывая в другую корзину пачку сливочного масла.

Салов отсчитал деньги. Бросил на железную тарелочку, звякнув тремя десятикопеечными монетами, и стал упаковывать продукты в большой полиэтиленовый пакет. Но все не помещалось.

– Дайте еще пакетик, – обратился он к миловидной кассирше. – А что вы делаете сегодня вечером? Не хотите присоединиться к компании таких орлов, как мы? – кивнул он в сторону Михаила и засмеялся, хлопнув себя по брюху.

Кассирша хихикнула, потупив глазки, и стала пересчитывать деньги:

– За пакет с вас еще четыре рубля.

– А за поцелуй? – не унимался Салов. – Короче, Мишаня, я тебя на улице жду. Закрывай лавочку.

Михаил посмотрел ему в спину. «Какой еще разговор? Салов никогда треплом не был. Чего ему от меня надо? Или все-таки сходить?»

В квартире Салова царил такой беспорядок, что Михаилу пришлось перешагивать через разбросанные повсюду вещи. Наверное, жена собиралась впопыхах. А может, просто плохая хозяйка. «Не то что моя Галочка», – подумал он, устраиваясь за пластиковым, сплошь заляпанным жиром столом.

Салов водрузил на него четыре бутылки пива, остальные же сунул в морозилку.



– Так, холодненькое будет. Ага, вот, – высыпал он сухарики в глубокую тарелку, а пакеты с чипсами даже не удосужился раскрыть, бросив рядом. – А ты пожрать че-нить хошь? С работы ведь, – заботливо поинтересовался суетливый Александр. – Мне тут Валька борщеца оставила.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Родин, брезгливо глядя на гору грязных тарелок в раковине.

– Вот кайф, представляешь! Их две недели не будет. Ну, а ты как? Рассказывай. – И он, откупорив пол-литровую бутылку, пододвинул ее к Михаилу, не предлагая даже стакана.

– Да нормально, Саша. Чего там. Во всяком случае, честь никому отдавать не надо. Почувствовал себя свободным человеком.

– Завидую. Нет, правда. Ты знаешь, как они мне тоже все осточертели… Рожи их видеть не могу. Кстати, твоего любимого Достоевского уже с позором погнали из части, – как бы между прочим сообщил Салов. – Внаглую через КП на «пазике» трубы вывозил. Без накладной, естественно. – И, открыв свою бутылку пива, он жадно припал к горлышку.

– Да и хер с ним. Даже говорить о нем не хочу, – отмахнулся Михаил. Но отметил про себя, что справедливость все-таки существует на свете.

– А может, ты сходишь к замполиту теперь? – словно прочитав мысли Михаила, предложил Салов. – Ща-то он понял, что к чему.

– Нет, не хочу, – мотнул головой Родин и достал портсигар.

– Да и правильно, – не стал уговаривать его приятель. – А ты все так же не изменяешь традициям, господин Родин. Все через мундштучок куришь. Прикольно.

В этот момент позвонила обеспокоенная Галочка. Михаил ответил, что встретил однополчанина и немного задержится.

Потом приятели разговаривали о жизни, о детях, о футболе. Выпив три бутылки пива на голодный желудок, Михаил, не имеющий в этом деле сноровки, захмелел. И вот тогда Салов, допивая уже седьмую бутылку, приступил к тому, что именно хотел сообщить бывшему коллеге.

– А знаешь, Миша, я вот все думал, думал. Но раз уж мы тут сидим, то скажу, – начал он издалека. – Ты ведь до сих пор не знаешь настоящей причины того, почему тебя турнули. Нет, причина-то, конечно, ясная. Достоевский – сволочь. Но вот самого главного ты не знаешь.

– Чего не знаю? Ты что мямлишь? – немного напрягся Родин и потянулся за сухариком. Но просто стал крутить его пальцами.

– Ой, – шумно выдохнул Александр. – Ладно. Расскажу. Только сразу предупреждаю: услышишь ты сейчас то, чего не дай бог кому.

– Ну, может, хватит уже подготовительных курсов? Давай уж, начинай, Санек, – стал терять терпение Михаил и раскрошил сухарик в пыль.

– А может быть, водочки перед тем? У меня имеется, – все никак не решался начать важный разговор Салов и потянулся к дверце холодильника.

Но Родин перехватил его руку:

– Да угомонись ты уже. Приступить к выполнению задачи! – скомандовал он ему, будто срочнику, как в былые времена.

– Есть, товарищ прапорщик! – усмехнулся Салов. – Только уж сразу договоримся, как по уставу, за добытую информацию ты мне рожу не бьешь. Ты знаешь, Миша, я, может быть, и раздолбай, но не сплетник. То, что скажу, – вернее не бывает.

И рассказал. Вот тут-то и перевернулась вся жизнь Михаила Родина. Отсюда и пошел обратный отсчет.

* * *

Михаил поднял газету со сканвордами, взял в руки книгу с названием «Ваша кровь для нас» и, слегка напрягши мышцы, разорвал ее вдоль переплета. Две половинки отправились вслед за бутылкой из-под водки. Несколько листков от удара о стену отлетели в сторону и, плавно кружась, опустились на осколки.

После этого он встал со стула и пошел к входной двери, запертой им изнутри на мощный железный засов. Там, рядом с порогом, стояло ведро, в которое были засунуты веник и совок. Он наклонился, взял его и направился к кирпичной стене.

– А сейчас все это надо убрать, – снова вслух как бы приказал он сам себе. – Не надо оставлять такие следы. Ничего не было. Ни книги, ни водки. И дохлой собаки тоже не было. – На некоторое время он забыл, что на него смотрит глазок видеокамеры.

Терпеливо и тщательно Родин начал сметать разбитое стекло в совок и скидывать в ведро. Туда же он определил и разорванную книгу. Затем отправился к полке, на которой были сложены обычные пеньковые мешки. Взял один из них и посмотрел на свет: не дырявый ли? Там же без труда нашел пару рабочих рукавиц и тоже оглядел их. С этими нехитрыми предметами он бодро зашагал к ящику, в котором обнаружил труп собаки, и, надев рукавицы, в очередной раз открыл его. Брезгливо морщась, он начал выгребать оттуда зловонное содержимое и перекладывать в мешок. Когда ящик опустел, он провел по дну рукой, собирая остатки шерсти, и, убедившись, что все теперь чисто, туго завязал мешок. Подхватив на ходу и ведро, Родин открыл засов двери и шагнул за пределы склада. Свежий сырой ноябрь приятно похолодил ноздри. Уверенной походкой Михаил направился в сторону мусорных баков, но дорогу ему внезапно преградил местный сторожевой пес по кличке Файл. Он грозно зарычал, оскалив верхние желтоватые клыки.

– И кто только дал тебе такое несуразное имя? Файл! – спросил Михаил, сбавив шаг, и слегка тряхнул мешком.

Файл притих и начал нюхать воздух. Затем немного присел на задние лапы вытянул морду к небу и протяжно завыл.

– Учуял смерть? То-то. Посторонись. Кортеж пройдет.

Спокойно дойдя до намеченной цели, Родин выбросил в бак мешок и следом высыпал туда содержимое из ведра. Файл продолжал выть. Возвращаясь назад, Михаил остановился возле пса и протянул к нему руку:

– Вот так, мой друг, заканчивают все. Извини, что не похоронил с почестями. Времени нет.

Пес перестал выть и потянулся к Родину, ткнув ему в ладонь мокрым носом.

– Что, пойдем, помянешь твоего собрата? – потрепал он его за ухом и двинулся дальше.

Файл, словно понимая слова, пошел за ним.

Михаил вернулся на склад, достал из пакета бутерброд с дешевой колбасой, что брал себе на смену. Есть ему совершенно не хотелось, и он, не жалея, вынес его собаке, ожидавшей за дверью. Увидев охранника, Файл вильнул хвостом, принял из его рук бутерброд, но не проглотил, а, зажав в зубах, пошел прочь. Отойдя на десяток метров, он аккуратно положил бутерброд на землю и скрылся в темноте.

– Смотри-ка, какой интеллигент, – усмехнулся ему вслед Михаил. – Не захотел меня обидеть отказом. Только вот интеллигенту очень сложно прожить в этом мире. Учти, псина!

* * *

После встречи с Саловым Михаил вернулся домой поздно и совершенно пьяный. Практически непьющий человек, он нагрузился пивом, а затем и водкой так, что едва стоял на ногах. А ведь с утра ему предстояло снова идти на работу. Но сейчас он об этом не думал. Он думал о том, чтобы сдержаться и не убить жену. Ему очень хотелось садануть ей как следует в челюсть. Да, просто по-мужски, без дешевых разборок. Но нельзя. Она – женщина. Подлая и низкая тварь! Теперь-то он понял, почему тогда забегали ее глазки-тараканы и она резко сменила гнев на милость. А потому, что рыло в пуху, а вернее, в дерьме. И он теперь в дерьме по ее милости.

Галочка вышла из спальни в голубом пеньюаре, щурясь от света в коридоре. Ее разбудил шум. Это Михаил, пытаясь разуться, упал на обувную полку и опрокинул ее. Теперь он так и сидел на полу возле входной двери, безумно таращась по сторонам и что-то бубня себе под нос. Таким жена его видела впервые.

– Господи, Миша! – воскликнула она, сначала не понимая, что происходит. – Тебя избили?

Бросившись поднимать Михаила, она почувствовала исходивший от него запах алкоголя и тут же прекратила свои попытки помочь. Поднявшись в полный рост, она сложила на груди руки крендельком:

– Та-ак! Понятно! Ну конечно, все грузчики должны пить. И ты туда же, хоть и охранник.

Михаил, опираясь о стену, встал. Все плыло перед глазами. И силуэт Галочки, облаченный в голубое, сливался с салатовыми обоями. Вот только черные глазки-тараканы резко выделялись на фоне ее бледного лица. Он сфокусировал на них свой взгляд и громко крикнул:

– Молчать, с‑сука! Молчать, я с‑сказал!

– Что?! – вздрогнула Галочка и попятилась.

Ни разу за все годы их совместной жизни муж не только не обозвал ее, но и ни разу не повысил голос. И она поняла. Она поняла, что он все узнал.

Это случилось на праздник. В части отмечали юбилей со Дня Победы. Было разрешено приходить с женами. Михаил за день предупредил Галочку о данном событии. Маловато, конечно, времени, чтобы хорошо подготовиться, но хорошо хоть не за час. От него и такого можно было ожидать. Она сбегала на маникюр и стрижку, купила новое бирюзовое платье с блестками и, уже блистая во всей красе, села за длинный накрытый стол рядом с Михаилом, одетым в парадную форму. Так получилось, что напротив них сидела чета Самойленко. Ирина Васильевна, служившая в части делопроизводителем, не была красавицей. Грузная фигура, блеклое лицо, неприветливый взгляд из-под светлой челки и плотно сомкнутые, неулыбчивые губы. Зато капитан Самойленко, ее муж, был просто великолепен. Худощавый брюнет с синими глазами. В отличие от Михаила, он был весельчак и балагур. Галина хохотала над его шутками весь вечер. А когда он пригласил ее на вальс, даже и не подумала отказать.

Не подумала она отказать и на его просьбу дать номер ее телефона. Не отказала впоследствии и просто дать. Вот так и завязался их бурный роман.

Самойленко объяснялся ей в любви, нещадно критикуя свою супругу, и день ото дня становился все настойчивее, требуя частых встреч. Галине было сложно улучать свободные часы, но еще сложнее оказалось отказать обаятельному капитану. Она никогда не испытывала такого романтизма и душевного подъема. Михаил всегда скуден на комплименты, никогда не приглашал в ресторан или даже кино, редко улыбался, и вообще, с ним ей было скучно. А тут вдруг такой фейерверк! Букеты, которые она не знала куда девать, золотая цепочка в подарок, что пришлось прятать, и отдаленные от города кафешки, куда он возил ее на собственной иномарке. И как тут не закружиться голове?

Самойленко даже начал вести разговоры о своем разводе с супругой.

– Подумай сама, Галюсик, детей у нас нет и быть с ней не может. Она бесплодна, как пересохший колодец. Видеть ее уже не могу. А тут ты! Даже не думал, что меня могут затронуть такие чувства. Ты словно возродила меня из пепла! А давай поженимся?

Галочку всегда восторгала речь Самойленко, полная пафосных эпитетов, но к такому повороту событий она не была готова.

– Послушай, Валера, я ведь замужем. И у меня двое детей, если ты не забыл и…

– И пусть они станут моими. Да чего тебе сдался этот хмурый прапор?! Брось его. Пойдем со мной. Ты не пожалеешь. Мы ведь просто созданы друг для друга.

И вот тут-то Галина стала приходить в себя, будто вынырнув из комы.

И уже стали раздражать ее эти сумасшедшие, никак не вяжущиеся с мужским образом речи. Он стал казаться ей каким-то клоуном, а не остроумным блистательным офицером. Ей даже думалось порой, что он не совсем психически здоров. И она решила для себя завязать эти отношения. Семья, существование которой уже встало под угрозу, была ей дороже романтики. Да и романтика-то быстро закончилась. Но не тут-то было. Самойленко продолжал донимать Галину телефонными звонками, иногда даже подкарауливал возле школы, когда она приходила за Дашенькой, и все причитал, как он влюблен и как страдает без нее. Но Галина отговаривалась от встреч, ссылаясь на занятость. Она побаивалась отбрить его сразу.

А когда Михаил преподнес ей известие о своем увольнении, а затем подробно рассказал о его причине, ей стало страшно. Не просто так там фигурировала жена Валерия Самойленко! Тем более что через некоторое время она узнала, что Валерий разводится с Ириной Васильевной. Галина поняла, что в некотором роде стала причастной к данной интриге, в которую втянули ее мужа. Своей женской логикой она практически всю ситуацию расценила правильно.

Майору Достоевскому стал неугоден его слишком честный подчиненный, и он решил его убрать. Стукачи и нюхачи майора донесли ему об отношениях Галины и капитана Самойленко. Скорее всего, Достоевский имел разговор с капитаном, приперев его фактами, а тому только и надо было этого. Самойленко, вступив в удачный сговор с Достоевским, решил оклеветать надоевшую ему жену, негласно обвинив ее в связи с Родиным. Таким образом, выгоду поимели оба подонка. Грязью были политы два ни в чем не повинных человека. Достоевский, распустив эти слухи, помог капитану Самойленко при разводе с женой выйти сухим из воды, а для себя просто расчистил поле для нечистоплотной деятельности.

Галина потому и не кинулась разбираться к командиру части. Она прекрасно знала, что муж ни в чем не виноват. Но она чувствовала вину за собой. Начни сейчас искать правду – и сама попадешь, как кур во щи. С того момента она так и не жила спокойно, постоянно ожидая, что рано или поздно все откроется. И что тогда с ней сделает муж? Но шло время, с Самойленко, как ей тогда казалось, она окончательно порвала, высказав свое мнение о его, мягко сказать, поступке, и все стало тихо. Михаил устроился на работу. С военной жизнью было покончено. Галина немного успокоилась. Но когда сегодня он коротко брякнул в трубку, что встретил какого-то однополчанина, она напряглась.

Так и есть, теперь он все знает, и вот он надвигается на нее неверной походкой. Галина закричала, проснулись дети и тоже вышли в коридор. Увидев в таком состоянии отца, Даша взвизгнула и заплакала. Алексей же, как настоящий мужчина, двинулся на него, отгораживая женщин. Михаил немного пришел в себя и остановился.

– Ты чего? – уставился он на сына.

– Папа, иди спать, – тоном, не терпящим возражений, сказал парень. – Давай я тебе помогу.

– Уйди с дороги. Я сам, – буркнул Михаил и побрел в спальню.

Там, в чем был, он ничком рухнул на постель и тут же захрапел. Галина успокоила дочь и ушла спать в детскую. Ей, разумеется, не спалось в эту ночь. Она думала. Думала, какую тактику ей избрать при завтрашнем разговоре с мужем. И кроме как нападение, ничего в голову не приходило. Она непременно скажет утром, что ее так же оклеветали, как и его. Они ведь сволочи. С них станется.

Михаил проснулся в шесть утра от дикой головной боли и сухости во рту. Для него это было необычное ощущение. Перевернувшись на спину, он сначала вообще не понял, где находится. За окном было по-зимнему темно, жены рядом не оказалось, а тишина в квартире зловеще звенела в ушах. Еле поднявшись, он побрел на кухню и стал жадно пить прямо из носика эмалированного чайника. В голове снова все поплыло, и он пошарил в ящике, где лежали лекарства, в поисках анальгина. Под руку попался цитрамон, и он, отсчитав сразу четыре таблетки, сначала разжевал их, морщась от кислоты, а затем снова выпил воды. Посидев немного на табурете, почувствовал себя значительно лучше, и память стала возвращаться в его воспаленный мозг.

Но лучше бы этого не было. Михаил снова стал переживать тот момент, когда Сашка Салов открыл ему глаза на действительность. Сначала Родин просто не хотел в это верить, но тот привел ему такие доводы, что не поверить было невозможно. Все сходилось. Данное известие просто вышибло его из колеи. Как так? Мужики, офицеры, бойцы занимались такими дворцовыми интригами, что Мария Медичи просто ребенок по сравнению с ними. Это не укладывалось в голове. И Галочка! Его дорогая женушка, мать двоих детей оказалась обыкновенной шлюхой! И пусть не так он ее любил, как Наденьку, но тут свихнуться можно при таком раскладе. И водка, затаренная в холодильнике Салова, пришлась кстати. Сначала Михаил хотел немедленно пойти и набить морду Самойленко, потом хотел порешить Достоевского, но Сашка, пытаясь его успокоить, сказал, что прежде всего виновата жена. «Сучка не захочет, кобель не вскочит. При чем тут капитан? Он, конечно, мразь, но понять мужика можно. Твоя Галина – баба в соку», – урезонивал он Родина, уже вовсю жалея, что развязал язык. Не хватало, чтобы тот в тюрягу угодил. А ведь Михаилу стоит только кулаком махнуть, и от головы Самойленко, а уж тем более майора одни крошки останутся. И он накачивал его алкоголем все больше и больше, дабы у Родина не осталось сил на глупости. Потом вызвал такси и проводил товарища до самого подъезда, убедившись, что тот уже не то чтобы куда идти, а и говорить почти не может. Но этого Михаил уже не помнил. Вообще, надо сказать, что события того вечера он помнил фрагментарно. Лишь самое главное. Факт измены жены и необыкновенная низость офицеров его бывшего полка. И сейчас, потрясываясь от озноба, он пытался сообразить, каким образом попал домой и где сейчас Галина.

Супруга же прекрасно слышала, как шоркается на кухне Михаил, но выходить не собиралась. Уж если выбрана тактика нападения, а не извинений, лучше делать вид, что обижена. Через пару часов нужно будить детей в школу, вот тогда она и появится. При них он не станет устраивать скандал. Постесняется. Но через несколько минут она услышала, что муж хлопнул входной дверью. Неужели ушел? На работу пока рано. Куда это он?

Родин вышел из подъезда и направился к ближайшему ларьку. Понаслышке он знал, если выпить пивка после такого похмелья, станет если и не очень хорошо, то значительно лучше. Тогда еще не ввели закон, приравнивающий этот напиток к алкогольным, и он на беду продавался круглосуточно.

Прильнув к горлу холодной зеленой бутылки, Михаил выпил почти до дна, не отрываясь. И действительно, через минуту почувствовал себя иначе. Уже не было так скверно и погано на душе, исчезла вялость в теле, и захотелось какой-то немедленной деятельности. Важной и справедливой. Ни грамма не сомневаясь во внезапно нарисовавшейся цели, он двинул стопы в сторону дома капитана Самойленко.

Шлепая по ноябрьским лужам, Михаил прошел несколько кварталов, вынул из кармана камуфляжной куртки оставшееся пиво, допил остатки и поставил бутылку возле лысеющего тополя. Бомжи подберут. Он завернул во двор, где жил капитан. Его синяя иномарка стояла возле подъезда, заляпанная грязью так, что не было видно номеров. Но Родин сразу узнал ее. Что ж, замечательно. Значит, хозяин еще дома. Только бы не выходной у него сегодня.

Не обращая внимания на сырость, Родин сел на лавку, достал портсигар и, вставив в мундштук «Астру», закурил. Действие алкоголя сразу усилилось. Все поплыло перед глазами. Нет, расслабляться не стоит, подумал он и, выбросив сигарету, положил мундштук на место.

Примерно через полчаса подъездная дверь открылась, вышла бабка с большой сумкой в руке и, подозрительно оглядев незнакомца, зашаркала вдоль дома и скрылась в арке. А еще через некоторое время появился и долгожданный Самойленко. В военном плаще поверх кителя и фуражке, он направился к машине, позвякивая ключами, не обратив внимания на Родина.

– Э! Тормозни, – окликнул его Михаил, поднимаясь с лавки.

Самойленко удивленно выпучил глаза.

– Ты? – только и успел сказать он.

Мощный кулак влетел ему в нижнюю челюсть, и капитан штабелем рухнул на мокрый асфальт. Фуражка откатилась в сторону и поплыла в большой, подмерзшей по краям луже возле бордюра. Родин наклонился к нему, рывком приподнял за грудки и снова мощно саданул, теперь уже в переносицу. Легковесный Самойленко вскрикнул и отлетел, приземлившись на капот своего автомобиля. Кровь потоком хлынула на форменный плащ, завыла охранная система, словно жалея своего хозяина, а он, схватившись за лицо, застонал и снова осел на землю.

Родин подобрал валявшиеся рядом ключи и отключил воющую на весь двор сигнализацию. Наступила тишина, прерываемая лишь стонами так и сидевшего на сыром асфальте офицера.

– Надеюсь, понял, за что? – тихо спросил Родин, глядя на верхушки голых кустов, тянувшихся вдоль газона, и потирая слегка саднивший кулак.

– Да я люблю ее, – сплевывая кровавую тягучую слюну, прохрипел Самойленко и, опираясь о машину, начал вставать.

Снова завопила сигнализация. Родин еще раз нажал на кнопку и швырнул ключи Самойленко. Но тот не поймал их. Звякнув, они упали рядом.

– Понимаю тебя, Михаил, но мы с Галей любим друг друга, – гнусавя, начал объясняться он. – И тебе придется признать этот факт. И учти, даром тебе это не пройдет.

– Ты еще и угрожаешь мне? – дернул Родин бровью и двинулся к окровавленному и перепачканному грязью Самойленко.

– Стоять! – взвизгнул тот, выставив вперед руку.

– Ты забыл, я уже не в армии, – усмехнулся Родин и, схватив его за руку, с силой крутанул так, что тот перевернулся и осел на колени.

– Отпусти, больно! – истошно заорал капитан.

– А мне нет? Ты, может, и жениться готов на Галине?

– Готов, готов, – простонал Самойленко. – Пусти!

– Ты это серьезно? – несколько удивленно спросил Михаил, отпуская захват.

– Да. Серьезно. Ты же знаешь, я развелся с Ириной, – заговорил напуганный капитан, поднимаясь с колен. – А то, что тебя убрали, это не мои пироги.

– Ты принял живейшее участие в их приготовлении. Так что заткнись.

Родин почувствовал, что начинает вовлекаться в этот дешевый базар. Сейчас он пожалел, что сперва не поговорил с женой. И у него возникло непреодолимое желание поскорее вернуться домой, посмотреть ей в глаза и уж тогда принять правильное решение. Не сказав больше ни слова, он сплюнул себе под ноги и быстрым шагом удалился со двора.

– Я это так не оставлю! – бросил ему вслед Самойленко, но Родин, увлеченный своими тяжелыми мыслями, того уже не услышал.

Он шел и думал: неужели правда, что жена и впрямь влюблена в этого мерзавца. Видела бы она его сейчас. Да что сейчас! Что вообще она в нем нашла такого, что могло серьезно ее привлечь? И чего же не было в нем самом, если она пошла на это предательство? Неужели он хуже этого подонка, пустившегося в подлый, какой-то бабский сговор с Достоевским. И Родин, приближаясь к дому, все больше хотел услышать от неверной жены извинения, клятвы в любви и слезы раскаяния. Вот тогда, может быть, он понял бы произошедшее с ними. Даже простил бы. Да, бывает всякое в жизни. Ну, мало уделял внимания, когда-то недоласкал, не вник в какую-то проблему, был слишком увлечен работой. Пусть. Пусть случился этот адюльтер. Но не любовь же! И чем ближе он подходил к своему дому, тем ниже падала его самооценка.

В конце концов, он не удержался и купил себе еще пива. Опорожнив сразу две бутылки, он покурил, почувствовал себя немного увереннее и вошел в подъезд.

Галина, уловив чутким ухом скрежет дверного замка, заметалась на кухне, затем села за накрытый к завтраку стол, поправила прядь темных волос и стала глядеть в окно. Дети уже ушли в школу, и поддержки у нее сейчас нет. С одной стороны, она была рада, что Михаил вернулся. Не сгинул, не пропал. Но с другой – Галина поняла, что так до конца и не узнала этого человека, ибо не знала она, что он выкинет в данный момент. То ли изобьет ее, то ли снова уйдет из дома. А может быть, вообще не скажет ничего. С такой ситуацией она столкнулась впервые и сидела смирно, ожидая своей участи. Только пальцы, которыми она теребила салфетку, выдавали ее нервозность. Она слышала, как он, тяжело сопя, снимает обувь, как зыкнула «молния» на куртке, а потом шаги. Но не на кухню, а в их спальню. Там скрипнула кровать, и все стихло.

Сначала Галина с облегчением выдохнула, но спустя десять томительных минут, в которые ничего не происходило, кроме накаливания в квартире напряженной атмосферы, она решилась пойти в спальню.

Михаил лежал прямо на шелковом темно-синем покрывале и, скрестив руки на груди, смотрел в потолок. В комнате уже было довольно светло, и Галина заметила на его штанах подсохшие брызги крови. Ей стало нехорошо. Но не от вида крови, а от мысли, что ее муж совершил нечто такое, за что придется им всем долго расплачиваться. А в воздухе витал запах алкоголя. Это тоже было для нее большой новостью. Раньше Михаил практически не пил. Разве что по крупным праздникам и не более бокала вина. И чисто интуитивно, женским чутьем она уловила приближение катастрофической грозы, надвигающейся на ее семью.

– Миша, – тихо окликнула она мужа.

Но он никак не прореагировал на ее призыв, продолжал немигающим взглядом смотреть в беленый потолок. Галине на секунду показалось, что он умер. Но именно так он себя сейчас и ощущал. Ему уже не нужны были никакие объяснения. Зачем слова, если дело уже сделано. Обсуждать нечего. Его не только предали, но и подставили. И нет теперь ни семьи, что была раньше, ни любимой работы. Можно, конечно, смириться с ситуацией и уже не жить, а влачить существование. Но выдержит ли он такую данность? Вот только если начать конкретно пить? А что? Ему сейчас не так уж и мучительно больно.

– Миша, – снова позвала Галина и как ни в чем ни бывало спросила: – Ты завтракать будешь?

– Что?! – эмоционально откликнулся он и вдруг зашелся в диком хохоте, буквально катаясь по широкой кровати.

Галина отступила в дверной проем, прижав к груди руки, и, в страхе пятясь, ретировалась на кухню. В этот момент в дверь позвонили. Она вздрогнула и застыла в нерешительности. Звонок повторился. Затем еще раз. Михаил перестал хохотать, встал с кровати и пошел открывать.

– Вы – Родин Михаил Леонидович? – спросил его один из трех в милицейской форме, когда тот распахнул дверь.

– Так точно, – по военной привычке ответил он. – Что, с вещами на выход?

– Так точно, – усмехнулся в ответ молодой лейтенант.

Галина вышла в коридор, наблюдая, как Михаил шнурует ботинки.

– В чем дело? Миша? Что это значит? – взволнованно заговорила она, хватая его за рукав куртки, которую он собирался надеть.

Но он бросил ее, оставив в руке жены, и решительно вышел за порог.

– Куда вы его?! – закричала она, бросаясь вслед.

– Спокойно, гражданочка. Там разберемся, – сухо ответил низкорослый сержантик, преграждая ей дорогу.

– Где там? Миша, куда они тебя?

– В двадцать четвертое отделение, – пояснил тот же сержант, замыкавший процессию.

– А что?! Что он сделал-то?! – почти в истерике закричала женщина, но подъездная дверь уже захлопнулась.

Медленно шаркая, она вернулась на кухню и опустилась на табурет. «Лишь бы он его не убил», – подумала она о самом страшном. И в этот момент зазвонил телефон в кармане ее халата.

Она сделала неловкое движение, чтобы достать его, но только теперь обнаружила, что до сих пор держит куртку мужа. Бросив ее прямо на пол, достала телефон. Ей звонил Самойленко. Ну, слава богу, живой!

– Галюня, это я, – выпалил он в трубку. – Я сейчас возле твоего дома. Нам надо срочно поговорить. Я сейчас поднимусь. – И он разъединил связь, не дожидаясь ее согласия.

«Значит, он все видел. Видел, как под конвоем вывели из дома Михаила, – догадалась Галина. – И это он. Он вызвал милицию! Господи, что же теперь будет? Как все далеко зашло. Это просто не укладывается в голове. Неужели Валерий до сих пор не хочет оставить меня в покое?»

Ей сейчас меньше всего хотелось его видеть. Но только он мог дать ей хоть какое-то вразумительное объяснение происходящему. Она кинулась к двери открывать. Самойленко уже стоял на пороге, протягивая руку к звонку. Галина ахнула, увидев его лицо. Распухший нос набок, видимо, сломан, на левой скуле большая ссадина, плащ залит кровью и заляпан грязью. Таким его, вечно холеного и ухоженного, она видела впервые.

– Ну здравствуй, любимая, – пытаясь улыбнуться, еле внятно проговорил он. – Видишь, как приходится страдать из-за чувств к тебе. Я пройду?

Родина для начала посадили в обезьянник, не предъявляя никаких обвинений. Просто молча заперли в клетке, где находились двое неопрятного вида мужиков, от которых исходило зловоние нечистых тел, грязной одежды и перегара. Явные бомжи. Один из них растянулся во всю длину лавки, другой же примостился рядом на каменном полу. Родин подошел ко второй лавке и сел, оглядывая незатейлевый антураж. Стены с облупившейся краской и штукатуркой, сплошь испещренные матерными словами, скабрезными фразами и даже стихами. Прокопченный потолок, под которым горела тусклая лампочка, обрамленная решетчатым железным плафоном. Да эти две обшарпанные длинные лавки.

– Здоров, курить есть? – чуть обождав, обратился к нему рыжебородый бомж, что лежал на лавке.

– Есть, – буркнул Михаил, глядя себе под ноги.

– Так дай, – с явным вызовом потребовал тот.

– Полай, – ответил Родин, не сводя взгляда с заплеванной каменной плитки.

– Чи-и? Чи ты казал, урод? – проворно вскочил с места рыжебородый.

Тут же поднялся с пола и его товарищ, одетый в рваную болоньевую куртку и с фингалом под глазом. Встал и Родин. Нехотя и вальяжно. Хрустнул костяшками пальцев, разминая руки.

– Ладно, смотри, – быстро угомонились бомжи, видя воинственный настрой сокамерника. – Ночь длинная.

* * *

Проводив взглядом интеллигентного Файла, Михаил вошел на склад, запер изнутри дверь, как было положено по инструкции, и решил приготовить себе крепкий чай. Выпитая доза водки клонила в сон. Насыпав столовую ложку заварки прямо в бокал, он включил электрический чайник. Сейчас, когда мельком пронеслись воспоминания о женском коварстве, он внезапно стал мыслить резко иначе. А вдруг Марина совсем не та, за кого себя выдает? К черту все эти старые воспоминания, но спасибо им за горький опыт. Лучше еще раз проанализировать ситуацию, которая сложилась на данный момент. Итак, с самого начала, не упуская ни одной детали. «Именно Марина три недели тому назад и помогла мне устроиться сюда работать. Зачем? Просто хотела помочь? Но женщинам никогда нельзя доверять. Это мне теперь ясно. И можно ли верить тому, что она на самом деле питает ко мне какие-то чувства? Но какие могут быть чувства, кроме омерзения, к алкашу, живущему в коммуналке с таким же собутыльником? А я сейчас сижу и благородно рассуждаю о том, чтоб не подвести Марину».

И словно пелена упала с его глаз. Все сознание перевернулось благодаря былым воспоминаниям, и он в очередной раз схватился за сигарету, восстанавливая в памяти события прошедших дней.

Всего полтора месяца назад, когда заканчивал свои дни теплый сентябрь, Михаил, едва разлепив веки, с трудом встал со скрипучего дивана и двинулся на общую кухню. Там накануне они с Василичем выпили два с половиной литра вонючего самогона, что был куплен у местного «бутлегера» Валентины Ивановны. Не яд, но все-таки отрава. Зато дешево. Денег-то практически нет. Только пенсия Василича да случайные подработки Михаила не давали мужикам умереть от голода и «засухи». Там, на кухне, Михаил надеялся отыскать на донышке бутылки хоть каплю спасительной влаги. Но проворный Василич уже опередил его.

– Да тут было-то граммов десять, Мишаня, – проговорил он извиняющимся тоном, перехватив его жадный взгляд на пустую четверть. – Давай-ка лучше сбегай за пивком. У меня тут на траурный случай полтинничек в загашнике есть. – И он протянул Михаилу скомканную купюру. – Давай, сынок, сбегани по-скорому. Не будем подставлять нашей смертушкой Валентину Ивановну.

– Сильно сказано – «сбегани». Доползти бы, – терпеливо выслушав пафосную речь соседа, прошелестел сухими губами Родин, беря пятьдесят рублей из трясущейся старческой руки.

Как есть, в трико и мятой полинялой футболке, он отправился в ближайший сетевой магазин. На большую бутылку пива ему не хватало. Хотя и надо-то было всего десятку. Но клянчить он не хотел. Еще не опустился до такого. Зажав между пальцами горлышки двух стеклянных поллитровок, он пошел к кассе. Там, возле кассира, стояла она. Женщина, навалившая полную тележку продовольствия. Михаил хотел уж было перейти ко второй кассе, но та не работала. Женщина обернулась, оценила жалкий вид дышащего ей в спину перегаром мужика и пропустила вперед:

– У меня много. Идите вы сначала.

– Безмерно благодарен, – по-гусарски поклонился Родин и обошел женщину.

– С вас сорок восемь рублей, – посчитала его пиво неприветливая девушка, отворачивая остренький носик в сторону.

Михаил бросил на пластиковую тарелочку деньги и, не дожидаясь двух рублей, вышел. Сначала он быстро пошел в сторону дома. Но потом вдруг передумал. Та женщина, со множеством покупок, как она их дотащит? Рядом на улице ни машины, ни мужика. Ну а он на что? Она ведь так любезно уступила ему очередь. Надо помочь. Но для начала он сцепил между собой бутылки, сделал легкое движение, слетела крышка с одной из них, откатившись в сторону, и он залпом выпил содержимое. Женщина вышла из магазина, буквально прогибаясь под тяжестью двух объемных пакетов с до предела натянутыми ручками. Одна все-таки не выдержала и лопнула. На асфальт вывалились рыбные консервы и пластиковая банка майонеза. Михаил проворно подскочил и…

Вот так и произошло его знакомство с Мариной. Моложавой пухленькой блондинкой с голубыми глазами. У нее не было мужа, не было и детей, но была в администрации города работа, которой она посвящала себя полностью. А еще у нее была мечта: купить машину. Дорогую и красную.

Узнав о том, что Михаил раньше служил в армии прапорщиком, она немедленно предложила ему свою помощь в его трудоустройстве. Двоюродный брат Марины Чиков Евгений Сергеевич был генеральным директором частного охранного предприятия, сокращенно ЧОП, под названием «Сокол». Он-то и мог обеспечить работой Родина, куда тот, собственно, пока не стремился. Но Марина так рьяно взялась за его перевоспитание, что уже через короткое время их бурного романа он предстал перед Евгением Сергеевичем Чиковым в приличной одежде и без следов беспробудного пьянства на лице.

Объект охраны был определен сразу. Раньше это была так называемая Зоринская база. Не база, а целый город. Множество кирпичных строений и ангаров огромной площадью располагалось на этой территории. Был туда и подъездной железнодорожный путь, а станция называлась Зоринка. Отсюда и пошло название этой колоссальной базы. Со всего тогда еще СССР туда свозились стройматериалы и инвентарь, а затем распределялись по нужным объектам. Но это в те времена. Теперь же хозяева поменялись, поменялось и название, но немногим отличающееся от прежнего. Все-таки раскрученный бренд. АО «Заря», где генеральным директором являлся господин Хаджакисян, сдавало в аренду и использовало само двадцать шесть складов, каждый из которых был не менее тысячи квадратных метров. Вот один из таких складов под номером четырнадцать с обычными шанцевыми и строительными инструментами достался в ведение Михаила Родина. Тот, кто сидел на этом месте до него, безвестно пропал, сменщик же Андрей Щербаков оставался прежним. Молодой человек, два года назад дембельнувшийся со срочной службы. Работа состояла в том, что, меняясь через ночь с Щербаковым, Михаил должен выходить на склад и дежурить там с восьми вечера до восьми утра. В другое же время присутствие охранников не требовалось, поскольку торговля велась исключительно по накладным через строгую проходную. Это было доверено тем, кто работал тут в дневное время. Кладовщикам, бухгалтерам, грузчикам. А всем заправляли директора отдельных складов. За каждым числился свой.

Родин же поступил под начало директора склада Андреева Вячеслава Николаевича – сорокалетнего пузана, раскатывающего по территории АО «Заря» на сером джипе. Мужик он был приветливый, но, как показалось Михаилу, безалаберным. Он совершенно не заинтересовался личностью нового сторожа своего склада, лишь без высокомерия подал ему руку, крепко пожал и, широко улыбаясь, поздравил с первым рабочим днем. На том сразу и укатил.

Проведя свою первую ночь в огромном помещении, Михаил лишь обошел его, визуально оценивая масштабы охраняемого. В основном тут были сложены штабелями всевозможные коробки и ящики с различной маркировкой да просто так прислоненные к ним же и к стенам деревянные черенки и железные ломы. Больше ему не хотелось ни во что вникать. Он просто отсидел свою вахту за письменным столом, постоянно клюя носом над сканвордом, которым снабдила его заботливая Марина, и борясь с желанием выпить. Пагубная привычка, сложившаяся за последние годы, мучительно преследовала его. И вот так вдруг и сразу было очень тяжело ее преодолеть.

Он, конечно, не давал никаких клятв Марине, что завяжет. Да она и не просила. Это было как само собой разумеющееся. Во всяком случае, он сам для себя так решил.

Вторую же ночь, как, впрочем, и многие предыдущие, Михаил провел в широкой двуспальной кровати Марины. Он выспался за полдня после дежурства и уже не хотел спать. Да и она, хоть и вставала каждое утро в семь, была неутомима. У них сейчас шел медовый месяц, когда не чувствуешь усталости и лени, когда открыто второе дыхание, когда октябрь кажется маем, а за окном не картавое карканье вороны, а переливчатые трели соловья.

– Миш, расскажи что-нибудь о себе, – промурлыкала Марина, потягиваясь после бурного секса, словно большая сытая кошка. – Я ведь так ничего и не знаю о тебе.

– Меня зовут Михаил, фамилия Родин. Мне сорок…

– Ну-у‑у, – прервала она, – я серьезно.

– А разве я шучу?

– А как ты оказался в нашем городе?

– Я тут родился и вырос.

– Как? – неподдельно удивилась женщина. – Ты же бывший военный. Я думала, что ты тут от части эту коммуналку получил.

– Нет. От других добрых людей, – его голос стал тверже, и Марина поняла, что эта тема ее новому бойфренду не по душе. Но все-таки не отставала:

– Погоди, значит, у тебя тут родители живут?

– Уже не живут. Вернее, отец и бабушка умерли, а мать вышла замуж и уехала в столицу.

– Так это ее коммуналка?

– Моя. Мариночка, давай закончим эти имущественные вопросы. И вообще, тебе утром на работу. Поспи хоть немного.

– Ну почему ты всегда разговариваешь со мной таким снисходительным и насмешливым тоном, будто я какая-то маленькая девочка? – растягивая слова, пробормотала она, укладываясь на его плечо.

– А ты большая? Едва до плеча вот мне и дотягиваешь.

– Кстати, как тебе первый рабочий день? – позевывая, вяло поинтересовалась Марина.

– Ты полагаешь, это кстати? Ну, тогда нормально. Только и делай, что ничего не делай. Дольче фарниенто, как говорят итальянцы.

– О‑о, ты знаешь итальянский? – немного оживилась Марина, приподняв голову.

– Нет, успокойся, только это выражение.

– А перевод знаешь?

– Прекрасное ничегонеделанье. Все, спокойной ночи, моя любознательная.

В следующее дежурство Михаил пришел на десять минут раньше, чтобы спокойно, без спешки заменить кладовщицу Елену Алексеевну, с которой уже познакомился в прошлый раз. Полная брюнетка лет пятидесяти пяти еще сидела за компьютером в своем импровизированном кабинете в помещении склада и сосредоточенно стучала по клавиатуре одним пальцем.

– Здравствуйте, Елена Алексеевна, – поприветствовал женщину Родин, заглянув через приоткрытую дверь.

– Угу, – кивнула она, безотрывно продолжая работу. – А что, уже восемь?

– Без малого.

– Черт, опять ничего не успеваю. Столько этой писанины. Да еще на этом долбаном компьютере. Вот раньше от руки да в журнал, все было проще. А ту-ут… темный лес. До сих пор не могу нормально освоить. Ой, ладно, блин, завтра закончу, – пробормотала она и, отключив умную машину, стала собираться домой.

Михаил же сложил в тумбочку своего стола пакет с бутербродами и плюшкой, упакованные заботливой рукой Марины, сел и стал разгадывать сканворд. Через пару минут вышла кладовщица и, заперев на ключ свою каморку без окон, подошла к нему.

– Всегда удивляюсь вам, сторожам, какую силу воли надо иметь, чтоб вот так высидеть целую ночь! Тут ведь даже телевизора нет, – посочувствовала она, застегивая пальто.

– А что, это идея. Вот с первой зарплаты и куплю, – улыбнулся Михаил.

– Да что ты, умный какой! А то никто бы не догадался, – ласково подтрунивая над ним, засмеялась женщина. – Тут же ничего не ловит. Стены как в бункере, антенны нет. Даже окон нет нигде.

– Ну, это же не Дворец съездов. Какие тут могут быть окна? Это бы только усложнило мою задачу. А про телевизор я пошутил.

– Ишь, шутник! Ну, пока. Счастливо оставаться.

Михаил, заперев за ней дверь, проделанную в больших воротах, через которые днем проезжали грузовики, остался один и решил еще раз пройтись по складу. Но уже более внимательно изучить то, что было ему положено охранять. Просто по сложившейся с армейских времен привычке. Подойдя к горе ящиков, сложенных друг на друге, он открыл один из них. Там, как и было подписано обычным мелом «лопаты», лежали именно они. Правда, штыки лопат, так было бы точнее с точки зрения бывшего прапорщика.

Затем он перешел к следующему штабелю. Снова открыл. Порядок. Грабли так грабли. Дальше – строительные мастерки. Еще, продвигаясь вдоль стены, обнаружил кирки, скобы, уголки и прочую мелочь. Каждая пирамида ящиков начиналась простой меловой надписью, гласящей о содержимом. Может быть, и удобно, но очень допотопно. А в целом порядок. Почти как когда-то на армейском складе КЭС.

Пройдя до самого конца здания, Михаил открыл очередной ящик с надписью «проволока стальная». Скрученные бухты довольно толстой проволоки лежали, перестеленные между собой просаленной, почти истлевшей бумагой. «Странное хранение проволоки, – подумал Родин, беря одну из бухт. – Да и легковат этот моток для стали», – как бы взвешивая на руке, прикинул он и, положив обратно, закрыл крышку.

Здесь было очень плохое освещение, лишь по одной лампочке на каждые пятьдесят метров под высоченным потолком. Но он все-таки разглядел еще одну надпись на крышке. Даже не надпись. Штамп. «Уральский металлургический завод, 1976 г.». «Так вот почему бумага такая старая, – понял Родин и снова открыл ящик. Нет, на сталь это не похоже», – еще раз взвесил он на руке свернутую кольцами проволоку и, достав из кармана спецовки выданный ему фонарик, направил луч яркого света на бухту. Да, не сталь. Но что? Очень похоже на титан. Эх, проверить бы.

Не поленившись, Михаил сходил туда, где хранились зубила. Взял одно. Затем подошел к ящикам с молотками. Где что находится, он уже знал наизусть благодаря своей прекрасной памяти. При помощи этих незатейливых предметов он отрубил небольшой кусочек проволоки и положил в нагрудный карман.

М‑да, судя по прочности материала, это действительно может быть титан. Ничего себе ошибочка. Разница по цене в десятки раз больше, рассуждал он про себя, продолжая между тем осматривать склад. Теперь ему на глаза попались еще такие же ящики с той же маркировкой от семьдесят шестого года. Там он обнаружил надпись все тем же мелом «кровельное железо». Так же перестеленные между собой бумагой, там находились металлические листы. Примерно восемьдесят на сто тридцать сантиметров. Только и они никак, по умозаключению Родина, не могли быть обычным железом. Легкие, прочные, светлее того, чем кроют крыши. Михаил прекрасно знал, что вот такие титановые пластины применяются в ракето– и самолетостроении, где требуется высокая прочность и малый вес. Но, может быть, он ошибается? Мало ли какие сейчас существуют сплавы, и это просто определили в старую тару. Он-то вообще давно выпал из социума. Даже компьютером умеет пользоваться не лучше Елены Алексеевны. «Поинтересоваться, что ли, у нее, что в этих ящиках? – подумал он, но тут же оставил эту идею. – Лучше сам пока разберусь. А то еще скажут, что сую нос не в свои дела. Да так, собственно, и есть. Склад-то не мой, господина Андреева. Пусть у него голова болит за свое имущество. Нет, проверить я, конечно, проверю, что это за металл такой, который еле-еле зубилом отколол. И то от проволоки. А уж лист-то… Без болгарки не обойтись. Иначе не возьмешь».

Порыскал еще по складу, но больше ничего интересного не нашел. Все соответствовало надписям. Когда решил попить чаю, было уже шесть утра. Вот так незаметно и пролетело время сегодняшней ночью.

Утром, дождавшись прихода работников склада, Михаил сдал вахту и беспрепятственно вышел через проходную, пронеся в нагрудном кармашке кусочек проволоки неизвестного сплава. Отойдя на приличное расстояние от базы, Родин незамедлительно набрал на мобильном номер телефона одного из бывших школьных друзей Паши Сольникова. Тот всегда имел пятерки по химии, а в последствии стал работать в НИИ «Химик», который до сих пор держался на плаву.

– Алло, – услышал он в трубке сонный голос бывшего одноклассника.

– Привет, Павел. Разбудил?

– Кто это?

– Не поверишь. Миша-футляр.

– Ба, Родин? Какими судьбами? – искренне удивился Сольников.

– Нужда приперла, – неуместно пошутил Михаил, уловив в трубке тягостный вздох. – Да нет, не по деньгам. Я завязал. На работу вот устроился, – поспешил он исправить положение, вспомнив, что год назад занял у Паши стольник по случаю встречи, да так и не отдал. – Мне по твоему профилю совет один нужен. Мы можем встретиться? Заодно и долг отдам, – пообещал он, прикидывая в уме, где взять этот несчастный стольник. Он и так уже три недели жил за счет Марины, как последний альфонс, обещая все возместить за счет зарплаты.

– Ну, давай вечером подгребай к институту. Я до шести.

– О’кей. Буду. Спасибо.

Михаил, хоть и жил теперь у Марины по ее же настоянию, отправился в свою коммуналку. Василич уже проснулся и, кряхтя, вышел в коридор:

– О, явился, свет ясный. Совсем сюда дорогу позабыл. Коль тут жить не собираешься, пусти квартиранта какого. Все ж деньги капать будут. Да и мне за пивом побегает.

– Я тоже рад тебя видеть, Василич, – так же своеобразно поприветствовал старика Михаил. – Вот, кстати, о деньгах, одолжи стольничек на недельку. У меня зарплата будет, все верну. До зарезу надо.

– Похмелиться мы и в складчину могем, зачем же так сразу – все.

– Нет, я завязал. Но за пивом тебе сходить могу по старой памяти. Давай, пока не разулся.

– Ишь ты, завязал! Не бренчи. Три года бухал – и тут вдруг. Зашили тебя, что ли? Нехило за тебя эта баба взялась. Ну-ну, – еще немного поворчал он и ушел в свою комнату.

Михаил знал, что через минуту тот вернется, а потому так и остался стоять на пороге. Здоровья у дедка совсем нет, самому за опохмелкой ходить сложно, ноги больные. Так и есть. Василич вынес двести рублей:

– На вот, портвейну мне купи. У меня вчера пенсия была, можем себе позволить.

– Я у тебя стольник попросил. Тут не хватит.

– Ну, вот посидим с тобой, покалякаем, а потом решим и твой вопрос, – толково рассудил сосед. – Ты, Мишаня, иди пока поскорее. Колосники горят.

– Я тебе хоть шампанского ящик принесу, ты мне только сразу одолжи, – ненавидя себя, возразил Родин.

– Не, ну ты ушлый! – возмутился дед. – Ты меня шантажировать решил?

– Так, не хочешь – иди сам. Я пошел.

– Ладно, душегуб, – незло выругался Василич и протянул ему еще сотню. – Только условие: если пить не будешь, то хоть посиди со мной, пока я буду.

Возвращаясь с бутылкой портвейна, Михаил думал о том, что, если бы не эта случайная встреча с Мариной, он мог бы обрести такую же судьбу, как у Василича. У того тоже была жена, были дети, которые не хотели его знать, были друзья. Теперь ничего нет. Только редкие собутыльники. Да и то до той поры, пока у него есть деньги. Когда Михаил поселился с ним, многих отвадил оттуда, заменив собой. Страшно так? Или – свобода? Вот философия.

Входя в подъезд, он отогнал от себя эти мысли, вернувшись к главной на данный момент теме. Надо бы со стариком поговорить насчет металла. Он ведь раньше как раз на сталелитейном работал.

Василич залпом оглушил граненый стакан темной пахучей жидкости и закурил «Беломор». Закурил и Родин свой мундштук, с некоторой завистью глядя на поплывший взгляд соседа.

– Поражаюсь я тебе, Мишаня. Такого удовольствия себя лишаешь, – словно издеваясь, сказал тот. – А что бабы? Все одно – стервы!

– Я вот что спросить хотел, – перебил рассуждения старика Родин, – ты помнишь, какое отношение в твое время было к титану? Ну, скажем, в середине семидесятых?

– В каком смысле? – не понял дед, щурясь от едкого дыма, заполнившего прокопченную кухню.

– Ну, дорогой он был тогда? Много ли его было?

– А, в этом! Так хоть жопой жуй. И украсть… можно было сколько угодно, если надо. Да, воровали, в лом сдавали. Бесхозность была, просто рай! Сейчас-то совсем по-другому. Тогда комуняки и сами воровали, и другим давали. А ныне радивые хозяева везде объявились, мать их в дышло! Фанерки не подберешь, не то что металл какой. А чего это ты заинтересовался? Клад, что ли, титановый нашел? – затрясся в трескучем смехе Василич и надрывно закашлялся.

– Да так, не клад, а склад. Только вот еще не знаю, то ли. – И он, достав проволоку, протянул старику. – Глянь. Оно?

Сплюнув в грязную раковину мокроту, Василич взял трясущейся рукой кусочек металла и поднес к окну, рассматривая на свету, затем понюхал и даже попробовал на вкус, поковырял желтым ногтем и вернул Михаилу:

– Похоже. Процентов на девяносто пять забожусь, что он и есть. А где взял-то?

– Я не брал и брать не собираюсь. Просто интересно стало.

– И много там этого добра? Плесни-ка мне еще. А то, говорят, если сам себе наливаешь, спиться можно, – захихикал дед, протягивая стакан.

– Точно еще не знаю. В завтрашнюю ночь хочу посчитать все как следует, – ответил Михаил, наполняя стакан.

– Ну, я те так скажу, титан всегда раз в десять дороже стали был. Это, конечно, не редкоземельный, но свою цену всегда имел. Вот проволока эта страсть дорогая какая. Эта и в двадцать раз круче будет. Она сейчас, если не ошибусь, не меньше тысячи. Минимум. Это за килограмм, заметь. Вот и считай за тонну. Но это как изделие, а не на лом, – потер руки Василич и, взяв граненый, снова разом опорожнил его. – Подай-ка мне вон ту карамельку. Зелененькую. Так много там ее на твоем складе?

– Не на моем, – уклончиво ответил Михаил.

– Ну и дурак! – снова засмеялся и зашелся кашлем сосед.

– А лист прокатный из титана? Небольшой.

– Ну, листы гораздо дешевле. Хотя тоже ничего так пойдет. По пятисоточке, может. Или побольше, – предположил Василич, сплевывая теперь в банку с окурками.

Днем Михаил выспался в своей комнате, поставив будильник на семнадцать ноль-ноль. А ровно в шесть уже стоял у широких мраморных ступеней НИИ «Химик», ожидая Сольникова. Тот появился в четверть седьмого. В темно-сером костюме и при галстуке. Родин в своей спецовке выглядел на его фоне форменным бомжом. Даже неудобно стало приблизиться к своему бывшему однокласснику, походящему на министра. Не за себя. За него.

– Миха! – помахал он ему холеной рукой, спускаясь вниз и белозубо улыбаясь во весь рот.

Они обменялись крепким рукопожатием и похлопыванием по плечу, как в старые добрые времена.

– Ты уж извини за внешний вид, Паша. Как бы тебя не скомпрометировать своим видом. Это я со смены, уж извини, – начал оправдываться Родин.

– Да хорош тебе! – снова хлопнул его по плечу Павел. – Ну что, поехали куда-нибудь, посидим? Или ты и впрямь завязал?

– Так точно, – засмущался он, шаря в кармане. – Вот, Паш, можешь проверить, что это за металл? Думаю, титан. Но надо бы поточнее.

– Дрянь вопрос, – взял он проволоку и не глядя сунул в карман пиджака. – Так поедем куда? Или тебя подбросить? – крутанул он ключами и, направив на одну из иномарок, припаркованных на спецстоянке, нажал на кнопку отключения блокировки замка.

– Нет, я спешу, извини. Кстати, вот. – И Михаил протянул бывшему однокласснику сто рублей, занятые у Василича.

– Ой, да хорош тебе, – усмехнулся Сольников, но купюру взял.

– Ты когда мне ответ сможешь дать?

– Какой? – не понял сначала Павел, словно и забыл уже о просьбе товарища, но спохватился: – А! Это. Ну, давай через пару дней звякни мне. О’кей?

– Годится. Спасибо, друг. Ты-то как сам?

– Ничего, нормуль. Катька сейчас в Прагу отдыхать укатила. Лиза последний год учится. В одиннадцатом. А ты как? Не женился вторично?

– Пока нет.

– И правильно, не торопись. А с детьми как? Общаешься?

Родин уже был не рад, что спросил Сольникова о личной жизни. Но ведь так положено. Только кто ж положил?

– Ну, я позвоню? – ушел он от ответа.

– Да-да, Миха. Давай. А ты – молодец.

– Не то слово, – усмехнулся Родин, глядя, как Павел уверенной походкой идет к автомобилю.

А ведь у него тоже когда-то была машина. Наша, конечно, отечественная. Но все же он ощущал себя за рулем лучше, чем в маршрутке. Очень хотелось сейчас вернуться в родную коммуналку и напиться с Василичем до белых чертей. «Чего меня ждет впереди, кроме как сидение на этом долбаном складе? – думал он, идя к автобусной остановке. – А что ждет, если снова запью? Еще хуже. И чего во мне нашла Марина? Просто от одиночества? Из-за секса? Но она верит во что-то, в чего я уже давно не верю. Счастливая. Не надо ее огорчать. Пусть хоть одному из нас будет хорошо».

И была у них ночь. Страстная, бурная. Михаил выложился, ублажая Марину так, как, пожалуй, не выкладывался с тех пор, когда последний раз перед армией был с Надеждой. Он тогда хотел оставить о себе, как о брутальном самце, самые яркие воспоминания, забыв о своем наслаждении. Удалось. Наденька даже лила слезы, дрожа в экстазе. Ну и что? Вот и сейчас Марина просто выла под ним. Но он не верил. Ни в будущее, ни в настоящее, ни в Бога, ни в черта. Никому и ни во что.

А в следующую ночь Родин снова сидел на складе «Заря». Вернее, не сидел. Он сразу пошел в конец зала, где находились заинтересовавшие его ящики с предполагаемым титаном. Неужели он и впрямь сейчас стоит так дорого? Там ведь навскидку не меньше тонны этой злополучной проволоки и еще тонна листов. Вот и считай, как сказал Василич.

Для начала Михаил решил пересчитать ящики, в которых лежали бухты проволоки. Поскольку сложены они были один на другой и стояли рядами, вплотную друг к другу, сделать это было не так просто. Многие пришлось отодвигать. В процессе работы он вдруг обнаружил, что некоторые ящики, стоящие в глубине, ближе к стене, явно тяжелее тех, что находились в передних рядах. Он открыл такой подозрительный ящик и, посветив фонариком, увидел там совершенно другую проволоку. Она была темная и даже ржавая. Ничем не перестелена. Да и скручена в бухты совсем по-другому. Взяв одну из бухт, Родин сразу понял, что это что угодно, но не титан. Обыкновенное железо. Как будто с помойки. Чермет, одним словом. Он открыл следующий ящик. То же самое.

«Интересное кино вырисовывается», – подумал он и, озаренный догадкой, начал проверять все ящики подряд. Работал он как заведенный, забыв про чай и курево. На это у него ушло почти пять часов. Если кто увидел это со стороны, решил бы, что мужик просто сошел с ума. Двигает тяжеленные ящики, открывает их, рассматривает содержимое, снова, надрываясь, ставит на место. Только вытрет пот со лба носовым платком, запишет что-то в блокнотик и снова, задыхаясь и матерясь, продолжает это странное дело. Откуда только силы?

Но это был своего рода азарт. Инстинкт настоящего хозяина, у которого всю сознательную жизнь все было учтено и разложено по своим местам. По коробочкам, по полочкам, по пакетикам. Не зря он носил прозвище Миша-футляр. И он сейчас понял, что тут произошла крупная подмена. Воровство почти на миллион рублей. В ящиках с одинаковой маркировкой «Уральский металлургический завод, 1976 г.» была разная продукция. Мелом же на каждом написано «проволока сталь». Но в одних титан, а в других действительно сталь. Только год выпуска, возможно, совпадает. Сталь-то совсем дрянная. Ничего не стоит. Такого быть не должно. Он даже не поленился взвесить дорогую титановую проволоку на весах, что стояли при входе на склад. Родин зацепил за боковую ручку длинным крюком и поволок ящик к весам. Выяснил, что каждая партия из фирменного ящика весит тридцать килограммов. Так он проделал с двумя партиями, чтобы уж наверняка. Взвесил таким же образом и стальную проволоку. Тоже дважды. Тут уже двадцать кило, но бухт по количеству столько же, поскольку удельный вес металлов разный.

Во втором часу ночи он вернулся к своему столу, включил чайник, закурил, открыл блокнотик со своими записями и начал подсчет. В итоге вышло, что титановой проволоки осталось всего десять ящиков из сорока. В тридцати же находился чермет. Как школяр, решающий простейшую арифметическую задачу, Михаил наконец обвел карандашом полученный результат и присвистнул: «Если я правильно понял ситуацию, то украли… добра на девятьсот тысяч. Если верить Василичу, что стоимость данного изделия по тысяче за килограмм. Осталось вынести остальное. Аккурат еще на триста. Итого: один миллион двести тысяч рублей. Но это я еще листы не проверил, которые числятся как кровельное железо. Только это уж в следующую смену».

Разумеется, тягать снова тяжелые ящики он был не в состоянии. Тело с непривычки ныло так, что хотелось принять горизонтальное положение и забыться сном. Выпив чаю, он так и сделал. Пошел туда, где был деревянный настил, кинул на него куртку и лег. Прямо как тогда, в обезьяннике, на простой деревянной лавке. Жестко, но спать можно. Если никто не мешает.

* * *

В ту ночь Родин практически не спал. Так, дремал, отвернувшись лицом к стене. А потому сразу почувствовал, как чья-то рука стала нагло пробираться в задний карман его штанов. Он резко вскочил и саданул в лицо рыжебородого бомжа. Тот упал навзничь, не издав ни звука. Тут же подскочил второй, что был в рваной куртке. Но не нападать на обидчика, а поднимать товарища. Все происходило в полнейшей тишине, чтобы не привлечь внимания со стороны правоохранительных органов в лице толстопузого дежурного. Иначе всем достанется. Бомжи это знали.

– Ну ты и гнида, – тихо прошепелявил рыжебородый, потирая скулу. – Ну, дай, что ль, курить, сил нет.

– Правда, мужик, угости. Чё там, свои люди, – взмолился «рваный», заботливо усаживая рыжебородого на лавку.

– Никогда вы мне своими не будете, – мрачно буркнул Михаил, но сигарет дал.

Как говорится, никогда не говори «никогда». Родин и предположить не мог, как потом все обернется.

Утром бомжей выпустили, а Михаил, хоть и потребовал от дежурного милиционера объяснить происходящее, остался без внимания. Но к обеду, который ему никто не удосужился дать, равно как и завтрак, пришла Галочка. Дежурный подвел ее к решетке, за которой томился пленник, и, сказав, что у нее есть десять минут, удалился. На появление жены Родин практически не прореагировал. Во всяком случае, внешне он оставался спокоен. Лишь искоса глянул на нее и снова уставился в пол, продолжая сидеть на жесткой деревянной лавке.

– Миша, – тихо позвала Галочка. – Ты как?

Ему очень хотелось ответить: «Превосходно», но он промолчал.

– Миша, я все знаю. Ну, зачем ты так? Валер… капитан Самойленко написал на тебя заявление. Миша, это срок! Ну что ты молчишь?

Галочка не знала, как сейчас себя вести. Она лишь знала, что надо спасать мужа. Отца своих детей. Но какой ценой? Валерий поставил ей определенное условие:

– Вот что, девочка моя, твой идиот напал на меня. Неожиданно. Можно сказать, из-за угла. Я ничего не успел сделать. Я, конечно, понимаю его как рогоносца, но так тоже нельзя. И я хочу его посадить. Да! Не надо, пожалуйста, охать. Послушай меня внимательно. Он уже не человек, который может нормально содержать семью. Нет, нет, не возражай мне сейчас, а слушай. Рано или поздно он сопьется. Уж я‑то повидал таких списанных из армии вояк. В лучшем случае он так и будет работать сторожем в магазине. Образования-то у него нет, кроме прапорских курсов. Правильно? А я – кадровый офицер. Я на хорошем счету. У меня идет карьерный рост. Но не это главное. Главное, я тебя люблю. И твоих детей приму, как родных. А что даст им он? Тем более что у него теперь будет срок. Уж я‑то, при моих связях в этом городе, расстараюсь. Но у меня есть к тебе предложение. Пока он сидит в обезьяннике. Заявлению я еще не дал хода. Но дам, если сейчас откажешься принять это предложение. За тебя стану бороться до конца. Надо быть дураком, чтобы не воспользоваться таким подходящим моментом. Ты согласна?

Галочка, с ужасом слушая его монолог, не сразу поняла, на что должна согласиться. То ли это уже прозвучало предложение выйти за него замуж, то ли предстоит услышать нечто другое? Но что именно, она боялась спросить. Она молчала, прислонившись к стене в коридоре, и смотрела в глаза Самойленко, как завороженный кролик на удава. И понимала, что приперта к этой стене реально.

– Так ты согласна? – повторил капитан свой вопрос, беря ее за плечи, словно пытаясь встряхнуть ото сна.

– На что? – прошептала она.

– Я забираю свое заявление, а ты подаешь свое.

– В смысле?

– В смысле на развод. А потом мы подаем еще одно. В смысле в ЗАГС, – довольно ощерился он акульей улыбкой.

– Погоди, Валера… я… – попыталась возразить Галина, отстраняя его руки. – Так нельзя. Надо…

– Ничего не надо, – притянул к себе женщину Самойленко. – Ты ведь сама говорила, что без ума от меня. Так чего тянуть? Я развелся. Твой – конченый человек. Что еще надо? Какие аргументы?

«Да, я была безумна, когда связалась с тобой, – подумала про себя Галина. – Воистину, если Бог захочет наказать человека, он лишит его разума. Что ж, за все надо платить. Если сейчас не принять предложение Самойленко, никто от этого не выиграет. Михаил сядет, я останусь без средств к существованию, или мне придется искать работу. Но самое главное – что скажет муж? Мы ведь так и не поговорили с ним. А может, он первый хочет со мной развестись? И что тогда? Мои жертвы будут напрасны? Нет, сперва надо увидеть его, поговорить, а уж потом делать выводы», – решила она, а вслух сказала:

– Валера, давай не будем торопить события. Так дела не решаются.

– Что ж, давай. Пусть Родин посидит еще в обезьяннике. Месяцок. Или два? Сколько тебе надо времени? А уж потом его переведут в следственный изолятор. Ну, это, конечно, как ты решишь. А могут и отпустить. Хоть сегодня.

– А я могу его сейчас увидеть? – попросила она, словно у палача последнее желание. – Мне это очень важно.

– Хорошо. Я договорюсь, чтоб тебя пропустили. Прямо сейчас?

– Да.

– Но я надеюсь, ты примешь правильное решение? – с надеждой заглянул Валерий ей в глаза.

– Я тоже надеюсь. Можно одеваться? – спросила она почти по-военному.

– Лучше, конечно, раздеваться, – пошутил он. – Ладно, я жду тебя у подъезда. Отвезу на машине.

Когда за Самойленко закрылась дверь, Галочка так и осела на пол. Ей нужно было сделать правильный выбор, о котором она не должна пожалеть за всю оставшуюся жизнь. Но так второпях! Это было выше ее разума. Однако соответствовало женским инстинктам. Инстинктам матери двоих детей. С одной стороны, Валерий был прав. Но как же любовь? А любит ли она Михаила? Ведь все-таки изменяла ему. Значит… А что это значит? Привычка? Нет, она не могла в данный момент ответить себе на столько вопросов. Слишком мало у нее времени для четкого осознания стремительных событий. «Будь что будет», – подумала она и пошла собираться.

И вот теперь, стоя чуть поодаль от решетки, Галина ждала, что ответит ей муж. Но он молчит. Что это значит? Мало времени. Мало. Пора.

– Миша, ну скажи хоть что-нибудь! – крикнула Галочка, не в силах сдерживать эмоции.

Михаил перевел на нее тяжелый взгляд:

– Что ты хочешь услышать?

– Я хочу знать, как у нас с тобой… Что теперь с нами будет? – пролепетала она и замерла в ожидании ответа.

– Ну, со мной все понятно. У меня срок впереди. А что будешь делать ты, меня больше не волнует. Живи как знаешь. Еще вопросы есть?

– Нет, я не об этом. Я вообще о нас. У нас по-прежнему семья? Ты, я, дети. Неважно, что будет дальше.

Михаил с минуту молчал, взвешивая «за» и «против». Он понимал, что от его ответа мало что может измениться в их отношениях. Он уже никогда не сможет забыть и принять то, что случилось. Так лучше уж сразу отрубить, чем травить друг друга всю оставшуюся жизнь. Да и какая у них теперь жизнь? Он – за решеткой, она наверняка снова будет путаться с капитаном. Если уж при нем, рядом, так что говорить, когда он будет в местах не столь отдаленных. На свиданки ездить? Сухари присылать с шерстяными носками?

– А дальше ничего не будет, – мрачно изрек Родин и снова стал смотреть в пол.

– В смысле? – с некоторым вызовом в голосе спросила Галочка.

– Никакой семьи у нас больше нет. Так понятно? – буркнул он.

– Ты хорошо подумал? – все тем же тоном обратилась она к нему, подойдя ближе к решетке.

– У меня было время.

И стало ей так обидно от этих слов. Она ведь сейчас в роли жертвы. А он, вместо того чтобы защитить свою женщину, гонит ее. Даже не смотрит в ее сторону, будто она пустое место. А вот Валерий любит. По-настоящему.

Вон как борется за нее. И ждет там, у крыльца. Ждет ее решения, волнуясь и переживая за исход ее переговоров с супругом. В конце-то концов, если Михаил не хочет ее прощать, то хотя бы будет на свободе. Она ему поможет. Это теперь в ее власти. Стоит только дать команду Самойленко.

– Что ж, тогда у меня больше нет вопросов. Хотя… Еще один. Ты о детях подумал? – твердо спросила Галина.

– Хватит и того, что о них подумала ты, – резко ответил Михаил, просверлив ее взглядом. – А теперь иди, видеть тебя не могу!

Галина театрально вздохнула и побрела прочь.

А через полтора часа Родина выпустили, не сказав ничего, кроме как: «Свободен. На выход». Поначалу он так и не понял, что это значит. Спустившись с крыльца, вдохнул свежий воздух, мгновение порадовался небу, затянутому серыми тучами, но тут же окунулся в мрачные, как это небо, мысли. А куда ему теперь идти? Домой?!

* * *

Полежав некоторое время на деревянном настиле, даже немного вздремнув, Михаил почувствовал себя отдохнувшим. Перестала ныть спина от тяжелой физической работы, расслабились мышцы, просохла от пота фланелевая рубашка. Даже зябко становится. Надо бы куртку надеть.

Он вернулся к столу и снова включил чайник, вставил в мундштук «Астру», закурил и вновь углубился в свои подсчеты. «Один миллион двести тысяч рублей, если вся партия была с титаном. Не считая прокатных листов! Знать бы поточнее, чего сколько стоит. Попросить, что ли, Марину полазить в Интернете. Или самому попробовать. Ну что я, как отсталый, – размышлял Родин, – совсем выпал из современной жизни. – А может, у Елены Алексеевны спросить, как числится эта проволока и кровельное железо. И есть ли они вообще у них на учете?»

Скоротав время до конца вахты за чаем и решением поставленных задач, Родин открыл дверь и впустил кладовщицу. Она, как и в прошлые разы, пришла чуть раньше восьми.

– Привет, Миша! Как ночь прошла? Без происшествий? – кинула она на ходу, приближаясь к своему кабинету.

– Все нормально, Елена Алексеевна. А как ваше настроение? – вежливо поинтересовался Родин, идя вслед за женщиной. Он уж хотел было задать интересующий его вопрос, но она прервала его:

– Отлично! Да, вот что, ты же у нас новенький. Тебе Вячеслав Николаевич говорил, что мы тоже посменно работаем? Кладовщицы, я имею в виду.

– Директор? Нет, не говорил.

– Я так и думала, что забудет. Ты ведь послезавтра выходишь? Так вот, вместо меня тут будет Надежда Петровна. Рыженькая такая. Пухленькая. Ну, не такая, как я, похудее, – засмеялась Елена Алексеевна. – Она тоже неделю отработает с восьми до восьми, а потом опять я. Понял?

– Так точно, – по привычке ответил Михаил и передумал задавать свой вопрос, решив повременить.

Вечером с работы позвонила Марина. Михаил уже не спал. Готовил ей ужин.

– Привет. Ты проснулся? Как дела? – защебетала она в трубку.

– Нормально. Вот курицу тебе жарю.

– Ой, у меня уже слюнки потекли. Ты у меня умница. Слушай, я тут немного задержусь. Дела кое-какие. Ты покушай без меня. Не жди. Буду часов в десять. Ну, в крайнем случае в одиннадцать. Хорошо? Ты не обидишься?

– Ладно. Давай. Жду, – спокойно отреагировал он, даже не поинтересовавшись, какие такие дела могут у нее быть так поздно.

– Все, целую. Пока. – И она разъединила связь.

Михаил дожарил курицу, отварил вермишель, поужинал наспех, вымыл за собой тарелку, накрыл кухонным полотенцем сковороду и кастрюлю, что стояли на плите, как всегда это делала его бабушка, покурил, выдувая дым в окно, и пошел в комнату, где стоял компьютер Марины. Некоторое время постоял возле него в нерешительности, но все же включил. Он видел, как это делает Марина, она даже пыталась его учить работать с умной машиной, но он тогда не очень этим интересовался. Теперь пришло время вспомнить урок. И поскольку память у него была феноменальная, ему это быстро удалось. Тыкая одним пальцем по клавиатуре, он умудрился войти в Интернет, затем вписал в нужную строку свой вопрос, и через несколько секунд перед его глазами появились голубые столбцы. В каждом было что-то про титан. Но слишком много, глаза разбегаются, что выбрать. Михаил неловко подвигал мышью, стрелка на экране хаотично заплясала. Он чертыхнулся и вернулся на исходную позицию. Теперь дополнил в строку слово «цена». Снова появились голубые столбцы.

– Ага, – вслух произнес он. – То, что надо, – и, с трудом наведя стрелку на нужную строку, щелкнул мышкой.

Перечитав все, что ему предлагалось, он не мог поверить своим глазам. На рынке сбыта проволока из этого металла предлагалась за две тысячи девятьсот рублей за килограмм! Именно этот диаметр. Меньший диаметр шел чуть дешевле. Листы же из титана, такого же размера, что хранились на складе, поставщики предлагали по тысяча триста. Михаил не знал, как в компьютере выйти на калькулятор, а потому просто сделал расчеты в своем блокноте и присвистнул: в настоящий момент оставшиеся десять ящиков с проволокой стоят восемьсот семьдесят тысяч. Если в остальных тридцати была подмена, то плюс два миллиона шестьсот десять тысяч. Итого: три миллиона четыреста восемьдесят. Плюс листы. Пока неизвестно сколько, но если столько же по килограммам, то прибавим еще миллион пятьсот шестьдесят тысяч. В общей сложности получаем пять миллионов сорок тысяч рублей. Превосходно!

Он выключил компьютер и пошел на кухню курить. Пальцы его слегка подрагивали. Но не от невроза. Опять же из-за инстинкта. Так мелко дрожит тело охотничьей собаки, когда она делает стойку на дичь. «Так, спокойно, – сказал он сам себе, выпуская дым в приоткрытую створку окна, – еще ничего не известно. Надо дождаться результатов от Сольникова. Станется еще так, что это никакой не титан. Кстати, завтра уже можно ему позвонить. Или прямо сейчас?»

Родин глянул на часы, что висели над столом. Было уже девять вечера. «Еще не поздно», – подумал он и набрал номер Сольникова.

– Слушаю, – быстро ответил тот.

– Привет, Паша. Это Родин, – представился Михаил, сомневаясь, что бывший одноклассник вписал его имя в свой телефон.

– Понял. Привет.

– Паш, извини, что поздно. Там результат еще не готов?

– А… А! Этот, – едва вспомнил Сольников. – Нет пока. Но я отдал девчонкам. Ты не волнуйся. Сделают все в лучшем виде. Ты завтра позвони. О’кей? Я им с утра напомню. А тебе просто на словах ответ дать? А то если официально, то надо оплату анализа делать. Через кассу, и все такое. Формальности, в общем, соблюсти.

– Да нет, так сойдет. Главное, чтобы точно было.

– Ну, понял. Завтра звони, Мишаня. Ага?

– Спасибо. Спокойной ночи.

– И тебе. Пока.

Будучи немного разочарованным, Михаил пошел в комнату и включил телевизор. А вспомнит ли Сольников завтра о его просьбе? Может, он вообще уже потерял этот кусочек. И где Марина, подумал он наконец о хозяйке дома, пространно глядя в экран, где диктор вещал последние новости.

Марина вернулась в половине двенадцатого. От нее пахнуло алкоголем и, как показалось Михаилу, резким мужским парфюмом, когда она прильнула к нему щекой:

– Чего смотрим? Про что фильм?

– Про футбол, – сухо ответил Михаил. Ему не понравилось, что Марина пришла так поздно, да еще и не совсем трезвая. Но он совершенно не хотел расспрашивать ее о том, где и с кем она была. Да и какое у него на это право? Она ему не жена. Захочет – сама скажет.

– Ой, и правда футбол, – немного нервно хихикнула женщина. – Ты интересуешься спортом? Я сейчас.

Она вышла из комнаты и заперлась в ванной, хотя до этого никогда не пользовалась защелкой. Наоборот, когда принимала душ, оставляла дверь приоткрытой, как будто нарочно, чтобы Михаил, проходя мимо, мог лишний раз полюбоваться на ее прелести.

В тот момент у него закралось подозрение, что он у Марины не один. Но Родин не придал тому особого значения, ибо не испытывал к ней особой любви. Только благодарность и уважение. За все, что она для него сделала. Сейчас же осталась только благодарность. И был он больше занят своими личными идеями, преследуя определенную цель. Для себя относительно Марины решил только одно: никакого секса с ней! Во всяком случае, сегодня.

Но она и не претендовала на его ласки. Вдоволь наплескавшись, ушла в спальню. Даже не позвала с собой Михаила, чем подтвердила его подозрения. Он не обиделся, не разозлился. Просто остался спать в зале на диване. А утром, когда оба встретились на кухне, были втайне благодарны друг другу за то, что не произошло никаких расспросов и объяснений. Не было скандала. Все оставалось, как и прежде. Ну, почти. Если не считать немного хмурого настроения Михаила и заискивающего тона Марины. Когда она ушла на работу, поцеловав его в небритую щеку, Родин облегченно вздохнул и принялся мыть посуду после совместного завтрака. Сегодня ночью ему предстояло просмотреть и пересчитать ящики с меловой надписью «кровельное железо». И это не зависит от того, даст ему ответ Сольников или нет. Просто очень хочется разобраться во всем самому и, если все так, как он и думает, доложить начальству. Вполне возможно, что директор склада вообще не в курсе, что творится за его спиной. Недаром Андреев показался ему безалаберным человеком. Ничего, зато он – Миша-футляр – докажет ему, что не зря сидит на своем месте. Чего тут таить, ему хотелось вновь почувствовать себя человеком ответственным и значимым. Пусть даже на такой мелкой должности. Но ведь говорят в народе: «Не место красит человека, а он – место». Этой поговорки Михаил и придерживался всю свою сознательную жизнь.

Днем позвонила Марина и елейным голоском поинтересовалась, чем занимается ее любимый.

– Смотрю телевизор, – ответил он, щелкая пультом с канала на канал.

– Опять про футбол? – хохотнула она.

– Про хоккей.

– А я сегодня пораньше приду. Давай сходим куда-нибудь?

– Например?

– Ну, в кафе. Или в кино.

– На это я пока не заработал, – мрачно отозвался Михаил. – И потом я сам хотел уйти пораньше. Вряд ли мы сегодня увидимся.

– Да? Жаль, – с грустью вздохнула Марина. – Значит, до завтра?

– До завтра, – попрощался он и первым отключил связь.

Он остался доволен состоявшимся разговором. Эти свободные отношения вполне его устраивали. Главное, не звучат лживые слова и лишние вопросы. Все само собой ясно: они – никто друг другу. Только сексуальные партнеры. Нужно смотреть на вещи проще, и будет меньше проблем и заморочек. К чему зря тратить нервы, если ничего не изменишь? Лучше занимайся своим делом и не лезь в чужие. И всем будет спокойно.

После обеда Михаил снова набрал номер Сольникова, но тот сбросил звонок. Вероятно, был занят в эту минуту. Он не стал перезванивать и, одевшись уже как на работу, вышел из квартиры ровно в шестнадцать часов. Ему хотелось зайти к себе домой и рассказать Василичу о ценах на титан. Но не столько это, сколько не хотелось видеть сейчас Марину. С этим надо подождать до завтра. Надо привыкнуть к таким новым отношениям. Привыкнуть и смириться с тем, что ни одной бабе доверять нельзя. И уж тем более влюбляться в них.

Василич, как обычно, встретил его просьбой сгонять за опохмелкой. Только теперь уже не за портвейном, а за пивом. Началась экономия.

– Или все же будешь? – предложил дед, наполняя свой стакан пенистым напитком.

– Говорю, нет. Отстань. Лучше послушай, что я узнал, – отмахнулся Михаил, торопясь сообщить Василичу новость.

– Ты узнал, что Земля держится на трех китах? Или все-таки на слонах? Ну-ка, поведай скорее, – посмеялся сосед, довольный после принятого залпом стакана пива.

– Интереснее. Титановая проволока сейчас стоит почти три тысячи за килограмм! Представляешь?!

– И что из того? – спросил тот, наливая второй стакан. – Подай-ка «Беломорчик».

– А ты говорил, что по тысяче. А тут в три раза больше, – горячо начал объяснять Родин, пододвигая к Василичу пачку папирос с изображением карты, где находится Беломорканал.

– А чего это ты так ликуешь? Ты – обладатель десяти тонн этого добра, что ли? – посмеиваясь, приложился к пиву тот, но теперь уже пил небольшими глотками, растягивая удовольствие.

– Нет, не я. Но, похоже, даже сам хозяин об этом не знает. Ну, о том, что у него это есть. По ходу там тащат прямо у него из-под носа. Я, конечно, пока не уверен. Жду, когда анализ сделают. Но вот просто нутром чую, нечисто там. Подсчитал вчера. Это, Василич, на пять лимонов тянет.

– Ни хрена себе. Нормально так. Послушай, а ты говорил, что сторож, работавший до тебя, куда-то пропал. А он жив вообще-то? – неожиданно сказал сосед.

– А я откуда знаю? – пожал плечами Михаил, догадываясь, куда клонит смышленый дедок. – Ты думаешь…

– А ты как думаешь, когда о таких деньгах речь идет? Ща ведь и за сотовый телефон удавят. Ты, Миша, лучше не лезь в это дело, мой тебе совет. Отсидел вахточку, и пожалуйте до дому.

Родин некоторое время молчал, переваривая новую мысль. Но поймал себя на том, что ему не стало страшно. Наоборот, еще интереснее. Надо бы как-то пересечься со своим сменщиком, порасспросить о пропавшем охраннике.

Так и не увидевшись в этот вечер с Мариной, Михаил отправился на работу. Зайдя на склад без десяти минут восемь, он мельком заглянул в кабинет кладовщицы. Действительно, там к нему спиной за компьютером сидела уже другая женщина. Он разглядел лишь полные плечи и ярко-рыжие короткие волосы. Он не стал отвлекать ее от работы и прошел на свое место. Ровно в восемь кладовщица, перекинув через пухлую ручку сумку и плащ, вышла и стала запирать дверь. Родин внимательно вглядывался в ее профиль. Нечто очень знакомое показалось ему в нем. А когда женщина обернулась, он узнал ее. Это была Наденька. Та самая, что не дождалась его из армии. Только теперь ее на самом деле можно было называть Надеждой Петровной. Грузная, одутловатое лицо с бороздками морщин, глаза, будто в два раза ставшие меньше, под нависшими веками. Такое впечатление, что ей уже за пятьдесят. Но все-таки это была она. Родин не мог ее ни с кем спутать, хоть и видел последний раз на своей свадьбе.

– Здравствуйте, – кивнула она в сторону охранника и повернулась к выходу, чтобы уйти.

– Привет, Надя, – громко сказал Михаил ей в спину.

Она резко обернулась, отчего ее пышная грудь, обтянутая дешевой трикотажной кофточкой, колыхнулась, и стала всматриваться в лицо охранника.

«Наверное, и я здорово изменился, раз не узнает, – подумал Родин. – Не одна же она постарела за эти годы».

– Миша? Ты?! – все-таки узнала она, подслеповато щурясь в темноватом помещении.

– Я, – встал он со стула, как джентльмен, но и шагу не сделал навстречу Наденьке. Она приблизилась сама.

– Боже, Мишка, поверить не могу! – всплеснула она руками, и ее коричневый плащ упал на пол.

Тут Родин уже не мог оставаться на месте и кинулся поднимать одежду. То же сделала и Наденька, и, как в кино, они больно столкнулись головами.

– Ой, – хохотнула женщина, потирая висок. – Ну и ну, Родин, какими судьбами?

Он встал, помогая подняться и ей. Молча протянул плащ.

– А я слышала, что ты это… Ну… – И она многозначительно приложила пухлый пальчик к шее, обвязанной серым газовым платком. – Или врали?

– Это в прошлом. В недалеком прошлом, – подтвердил он, нисколько не смутившись, а про себя подумал: «Вот и есть теперь у кого получить нужную информацию».

– Значит, завязал?

– Так точно, – кивнул он.

– А ты здорово изменился, – кокетливо улыбнулась женщина, поправляя прядь своих коротких волос.

– Зато ты все такая же, – деликатно соврал Родин. – А ты, значит, тоже тут работаешь. Давно?

– Да уж семь лет с небольшим. А что, платят нормально. График удобный. Неделю отработала, а другую домом занимаюсь. И отдыхаю. А ты с детьми видишься?

– Можно подумать, что Галина тебе ничего не рассказала, – усмехнулся в ответ Родин.

– Нет, ну, то, что вы развелись, говорила. А потом мы больше и не общались. Поссорились, в общем. Слушай, но она ужасная стерва! Так развела тебя с квартирой, просто потрясающе!

– Давай не будем ее обсуждать, – резко оборвал он Наденьку. – Лучше вот что… Короче, тебя можно попросить об одной услуге?

– Да, конечно, – заморгала женщина глазками, как в былые времена. Только тогда это производило на Родина больший эффект, чем теперь.

– Надь, посмотри, пожалуйста, в компьютере ваши записи относительно некоторого товара. Мне очень важно.

– А что именно? – немного удивилась она просьбе Михаила.

– Нужно выяснить, как числится у вас стальная проволока и кровельное железо. И по какой цене.

– А ты что, купить хочешь? – хмыкнула женщина, дернув плечом. – Строить, что ли, чего решил?

– Ну да. Почему бы и нет? – в шутку соврал он, желая поскорее отделаться от лишних вопросов.

– Прямо сейчас, что ли?

– Прямо.

– Ой, ну, пойдем, – нехотя согласилась она, явно досадуя, что их разговор пошел совсем не по ее плану.

Надя снова открыла дверь в свой маленький кабинет, щелкнула справа выключателем, немного помигав, включились лампы дневного света, и они оба прошли внутрь.

– Ну, жди теперь, пока комп раскочегарится, – буркнула она, усаживаясь за стол, заваленный бумагами.

Некоторое время они оба молчали, чему Родин был несказанно рад. А когда на экране вылезла нужная программа, Надя еще раз уточнила, что ему нужно.

– А, ну вот, – ткнула она пальцем в строку на мониторе. – Эта проволока числится как некондиционный товар. Так, а железо… – Надя ловко поработала мышью. – Ага. То же самое. Некондишн. А чего ты хочешь? Семьдесят шестой год.

– И что это означает у вас – некондише? – с нетерпением спросил Михаил, склонившись над монитором через плечо Нади, даже не замечая, что своей щекой касается ее открытого уха.

– Ну, значит, не подлежит продаже. Либо на переплавку как чермет пойдет, либо так и будет тут гнить, – ответила она с некоторым придыханием, плотнее прислоняясь к его колючей щеке.

– Понятно. А кто дал такое распоряжение? – поняв ее движение, выпрямился Михаил и сделал шаг назад.

– Кто-кто, – недовольно отозвалась Наденька, – директор, естественно.

– Андреев, что ли?

– Ну а кто же еще? – фыркнула она. – У тебя все?

– Да, большое спасибо, Надя.

Женщина выключила компьютер, стала молча надевать плащ. Михаил помог ей, глядя, как неуклюже она пытается влезть в рукава. Надя снова подобрела:

– А ты можешь поговорить с ним. Он тебе может отдать по дешевке. Так иногда для своих работников делают. За деньги, но с хорошей скидкой. Правда, ты работаешь без году неделя. Но…

– Да ладно, обойдусь. Зачем мне тухлый товар? – улыбнулся Михаил. – А, чуть не забыл, у тебя есть номер телефона моего сменщика?

– Щербакова? Да. Вот здесь, под стеклом. Кстати, и твой тут вписан, – указала она на столешницу.

Родин достал блокнот и быстро записал нужный номер.

– Еще раз спасибо, – улыбнулся он, выходя за дверь.

Он не стал провожать Наденьку до ворот, лишь махнул ей рукой со своего места, когда она, дойдя до калитки, обернулась. А ей так хотелось, чтобы он ее сейчас окликнул. Остановил. Ведь она уже пять лет как развелась со своим музыкантом, от которого у нее была дочь. А замуж больше никто не предлагал. Грузно шагая по влажному темному асфальту, она злилась на Михаила, на музыканта и на всю свою непутевую жизнь.

А Михаил сидел и думал о том, что надо бы поговорить с этим безалаберным Андреевым. А еще надо позвонить сменщику Щербакову. Он так и сделал.

– Алло? – прозвучал в трубке не совсем трезвый голос.

– Здравствуйте. Это Андрей Щербаков?

– Ну, я. А это кто?

– Я – Михаил Родин, ваш сменщик. Надеюсь, не разбудил?

– Не, нормально. Привет, – запросто ответил тот. – Ты чего хотел?

– Да тут такое дело. Короче, надо бы пересечься как-нибудь. Кое-чего порасспросить хотел. Ты как?

– Давай. А когда? Ты ведь завтра отсыпаться будешь. А я – на смену.

– Нестрашно. Тебе когда и где удобно?

– Да пофиг. Можешь и ко мне подгрести.

Записав адрес Щербакова, Михаил назначил ему встречу в семь вечера. К тому времени он уже как следует выспится, а сменщик как раз выйдет из дома на работу.

После разговора с Андреем Родин сразу приступил к делу. Сегодня ему предстояло пересчитать ящики с так называемым кровельным железом, что числилось как некондиционное.

Все тем же манером, отодвигая одни, он подбирался к другим, затем снова ставил их друг на друга, как было. Изредка перекуривал и опять принимался за дело. К трем ночи он все-таки выпил чаю с подсохшим суворовским печеньем, что лежало в тумбе стола с тех пор, как он сюда вышел работать, выкурил сразу две сигареты и вернулся к своему занятию. В шесть утра Михаил взвесил содержимое одного из ящиков, отволок его обратно и, как тогда, вытянулся на деревянном настиле, давая расслабиться напряженным мышцам. На этот раз во всей таре оказался одинаковый металл, за исключением одной. Там вместо светлых металлических листов было сложено абсолютно ржавое, местами даже прогнившее до дыр железо. Но только в одной. Лежа на настиле, Михаил достал свой блокнот и приспособился записать в нем свои подсчеты. Ему просто не терпелось выйти на сумму, если все-таки предполагать, что еще сорок ящиков по тридцать килограммов содержат титан. Быстро просчитав столбиком цифры, он закрыл блокнот и почувствовал, что глаза его просто слипаются. «А может, вздремнуть часик? – подумал он. – Видеокамера, похоже, сюда не достает. Да тут и наблюдать-то не за чем. Если что, скажу, по складу всю ночь бродил. Ну… там… в конце склада. Там тоже камер нет, – продолжал оправдываться перед собой Родин. – И надо же такому случиться – Наденька, собственной персоной. Помогла, конечно, но… Но в душу влезла, сучка. Развела меня, видите ли, Галина с квартирой. Да я сам… Я сам…»

* * *

Стоя на крыльце районного отделения тогда еще милиции, Михаил решил позвонить Салову. Говорил же тот, что сейчас один живет. Неудобно, конечно, но куда деваться? А там что-нибудь придумает. Только не сейчас! Видеть Галину – нож острый.

– Здравия желаю, товарищ прапорщик, – без оптимизма поприветствовал Михаил бывшего коллегу. – Можно к тебе сегодня зайти еще разок?

– Ха! Что, понравилось? А то «я не пью, я не пью», – поржал в трубку Салов. – Ну, подваливай часикам к восьми. Я сейчас отслужу вот тут маленько и дома буду. Жду. Ты сам-то где?

– Да вот только что благополучно освободился из неволи, – пошутил Родин, двигаясь к городскому парку.

– В смысле? Погодь! Так это ты, что ли, капитану засветил? Тебя что, арестовывали?! – догадался смекалистый Салов.

– Ну.

– Ха! То-то я смотрю, он сейчас с побитой рожей в часть заявился. Ну ты даешь, Родин! Так, ладно, ты обязательно приходи, доложишь все подробно, как в рапорте. Пока.

Михаилу совсем не хотелось ни с кем обсуждать эту тему, но другого выхода пока не было. До семи вечера он бродил по парку, выпил еще пива, ел мороженое, курил, думал. Позвонила Галина:

– Миша, тебя выпустили?

– Да, – резко и коротко ответил он.

– А ты где?

Очень хотелось ответить матерным словом, но он сдержался:

– Тебе зачем?

– Ну, я… Нам надо поговорить.

– Не надо. – Он отключил телефон и засунул в задний карман форменных брюк.

Только сейчас подумал о том, что не вышел на работу. Да и хрен с ней! Катись оно все к чертям собачьим!

Густые тучи нехотя пропускали через себя солнечные лучи. Это нежелание дать земле свет истончало лучи, делая их похожими на шпаги. Казалось, попади под такой и будешь пронзен, словно жук булавкой. Михаил так и ощущал сейчас себя – ничтожеством, потерявшим под ногами почву. Всеми преданным. Он считал жену своим тылом. Ему казалось, что спина его всегда прикрыта. Но теперь туда вонзили острие. И кто?! Именно она – его тыл. Не зря, видно, говорила ему мать: «Запомни, сын, никогда ни на кого не надейся. Только на себя. Надежда на других – уязвимое место человека. Все могут предать. Даже самые близкие».

– И ты? – спросил ее тогда шестнадцатилетний парень.

Та долго молчала, а потом изрекла:

– И я обычный человек с низменными страстями и инстинктами. Только относительно тебя у меня есть и материнский инстинкт. Но все же повторю: бойся собственного доверия и глупых надежд. Неподготовленному будет очень больно. Иногда такие раны могут стать смертельными.

Так и вышло. Хотелось застрелиться. Вот только пистолета теперь у него не было.

У Салова он снова напился. Это принесло некоторое облегчение. Но до утра. Голова раскалывалась, стало еще хуже. Снова позвонила Галина:

– Миша, я очень прошу тебя о встрече. Если не хочешь возвращаться домой, давай увидимся где-нибудь в другом месте. Надо обсудить, что делать дальше. Как все будет.

– Дальше ничего не будет, – прохрипел Михаил.

– Ты что, снова пьян?! Ты что творишь? Ты где? Не на работе? – возмутилась она так, словно продолжала считать себя его женой.

Ему стало смешно.

– Не слишком ли много вопросов, Галочка?

– Михаил, я настаиваю на встрече! В конце концов я – мать твоих детей и имею право…

– Железный аргумент, – прервал он ее. – Ладно, через час в парке у фонтана, – и, не дожидаясь ее согласия, отшвырнул телефон.

Похмелившись в одиночку парой рюмок водки, он почувствовал себя значительно лучше. Отпустила боль. И головная, и душевная. Умылся, побрился станком Салова. Уходя на службу, тот позволил. Душ принимать не стал. Принял еще рюмку. Накинул на плечи чужую куртку, поскольку в рукава не влез, и вышел из квартиры, сунув ключ под коврик, как велел радушный хозяин.

Галина уже стояла возле неработающего фонтана, нервно теребя ручку лакированной сумочки. Завидев Михаила, сама двинулась навстречу.

– Боже, что у тебя за вид? Ты похож на бомжа! – воскликнула она, по привычке протянув руку, чтобы поправить ему одежду. Но он отступил на шаг. Супруга нахмурилась, снова затеребила сумку.

– Ты чего хотела? Говори, – сухо произнес Родин, глядя ей прямо в глаза. Не выдержав этого взгляда, она отвернулась, стала рассматривать замерзшую траву на газоне. – Я слушаю, – поторопил он ее.

– Я хочу знать: что нас ждет дальше? Что ты намерен делать? – спросила Галина, продолжая смотреть на траву.

– Это совсем разные вопросы. Отвечу на оба. НАС больше нет. Мы по отдельности. Что намерен делать я, тебя уже не касается. Еще вопросы есть? – немного развязно ответил Родин и, достав портсигар, закурил.

– То есть развод? – наконец посмотрела она ему в лицо.

– А ты ожидала повторной свадьбы? – ухмыльнулся он, выпуская едкий сигаретный дым в ее сторону.

Галина прищурилась, отмахнулась рукой. То ли от дыма, то ли от этой фразы. Раньше муж никогда не разговаривал с ней в таком тоне. Она поняла, что как прежде, даже если и помириться, не будет. Он никогда не простит. Слишком масштабна была ее измена, повлекшая за собой и его увольнение, и даже грозящий арест с уголовным делом. И сию минуту надо было решить их судьбу, в которой в дальнейшем не светило ничего хорошего.

– Хорошо, пусть будет развод, – решительно сказала она. – Тогда давай обсудим квартирный вопрос.

– О как. Давай, – снова усмехнулся Михаил и, вынув из мундштука сигарету, щелчком двух пальцев послал ее прямо в газон, чего бы никогда раньше не сделал.

– Ладно, я предлагаю следующее: эту квартиру ты оставляешь детям, – по деловому заявила Галочка. – И мне. Поскольку я…

– Мать, – договорил он за нее. – Отлично. А мне куда деться? На вокзал?

– Нет. Ты… Ну, у меня… – стала она сбивчиво излагать. – Я думаю, тебе надо уехать в наш город. У меня же там осталась однокомнатная квартира. Вот там и живи. Вот зря ты тогда отказался с матерью квартиру делить! Говорила же тебе, участвуй в приватизации! А теперь – тю-тю.

Такого Михаил никак не ожидал. Ему стало еще противнее. Захотелось просто развернуться и уйти. В никуда. И никогда больше не видеть эту женщину, ставшую в одночасье такой чужой, словно и не были даже знакомы. Не слышать этих меркантильных вещей, которые она так четко сейчас формулировала.

– Хорошо. Я согласен, – ответил он, сплюнул себе под ноги и, резко развернувшись, зашагал прочь.

Галина немного постояла, глядя ему вслед, а потом достала из лакированной сумочки мобильник и набрала номер телефона Самойленко.

– Валера, это я. Он согласился, – немного печально выдохнула она. – Встретимся у меня вечером.

* * *

Михаил проснулся от назойливого стука. Это был стук в калитку ворот склада.

– Черт! Проспал, – вслух выругался он, вскочив с деревянного настила и бросаясь бегом открывать, словно по тревоге в армии.

– Ты чего это? Спишь, что ли, на посту? – улыбнулась Наденька, когда он впустил ее в помещение. Следом за ней стоял грузчик Валентин. Сухопарый мужик с загорелым за лето до черноты лицом, что странно смотрелось в нынешний сезон.

– С добрым утром, воин! – весело поприветствовал он Родина, переступая порог вслед за кладовщицей. – А чего тут еще делать, как не спать! Это не то что мне горбатиться весь день.

– Ладно уж, загорбатился он! – засмеялась Наденька, напомнив своей интонацией завмага, где в последний раз работал Михаил.

Сегодня на ней была ярко-красная курточка, едва не трещавшая на груди, и сапоги на высоком каблуке, в которые она заправила обтягивающие джинсы. Макияж весьма соответствовал цвету куртки. Это было чудовищно.

– Доброе утро, – поприветствовал вошедших Михаил, щурясь от яркого утреннего солнца, проникшего через открытую дверь. – Похоже, сегодня хорошая погода. Уже восемь?

– Нет, еще без пятнадцати, – ответил Валентин. – Автобусник мчал, как ненормальный, мать его. Чуть ливер весь не вытряс. А ты-то чего в такую рань приперлась? К новенькому нашему шары подкатываешь? Нафуфырилась, блин, как павлин! – вслух озвучил он то, что Наденьке хотелось скрыть.

– Да иди ты, – толкнула она грузчика полным плечом. – Дай пройти, раскорячился тут. Миш, ты его не слушай. Он вечно всякую херню несет.

«Господи, что с ней стало? – подумал Родин, молча отходя к столу. Выключил лампу, свернул пустой целлофановый пакет из-под печенья, сунул в мусорное ведро. – Неужели это та Наденька – глазастая белокурая стрекозка с зачаточными манерами леди?»

Валентин снова вышел на улицу, присел на лавочку и закурил. Наденька же не торопилась войти в свой кабинетик, а подошла к Михаилу:

– Ну, как ночь прошла? Не мерзнешь тут? А то у меня обогреватель есть. Может, тебе его на ночь выдавать? – заботливо предложила она. – От Андреева не дождешься. Все забывает. По десять раз напоминать надо.

– Да нет, спасибо. Нормально пока. А он когда будет? – поинтересовался Родин.

– Кто?

– Директор. Вячеслав Николаевич. Он когда приезжает обычно?

– Блин, ты полегче чего спроси! Как захочет, так и приедет. А он тебе зачем? – удивилась Наденька.

– Да так, спросить кое-чего хотел.

– А ты у меня спроси. Я тут тоже все знаю, – кокетливо заулыбалась она, расстегивая свою красную куртку.

– Нет, у меня личное к нему дело. А тебе идет этот цвет, – быстро перевел он тему разговора.

– Да? Да брось ты, – смутилась Наденька, поправляя короткую челочку. – А ты сейчас с кем-нибудь сошелся? Ну, с женщиной, я имею в виду. Женился?

– Боже упаси, – отмахнулся Михаил, встав из-за стола и давая тем самым понять, что разговор окончен.

– Поня-яятно, – протянула она. – А что ты обычно делаешь по вечерам? Ну, когда свободен.

– Хожу в библиотеку. Зачитываюсь Байроном и Кафкой, – без улыбки пошутил он и, слегка отодвинув кладовщицу, направился к выходу. – Ну, пока, – небрежно кинул через плечо.

– Между прочим, тебе еще пять минут до конца, – крикнула она вслед, будучи весьма раздосадована его ответом.

– Смотря до какого, – парировал он, не обернувшись, и, выйдя на воздух, присел рядом с Валентином.

– Смотри-ка, как распогодилось. Прямо лето опять, мать его етить, – деловито подметил тот, гася сигарету толстой подошвой растоптанного ботинка. – А вон и Степан чешет.

К ним приближался второй грузчик склада, на ходу расстегивая засаленный ватник. Моложавый, но с явными признаками пьющего человека на раскрасневшемся лице. «Отличный контингент теперь меня окружает, – подумал Родин, вставая. – Но все же лучше, чем те, что были раньше. В части. Эти хоть интриг не плетут. С ними проще. Спокойнее».

– Ладно, пойду. Счастливо оставаться, – попрощался Михаил.

– И тебе не хворать, – буркнул Валентин и тоже встал. – Эх, черт, спина моя, спина.

На этот раз Михаил после вахты решил пойти к Марине. Она до сих пор больше не звонила. Ему это нравилось. Особенно хотелось увидеть ее после встречи с Наденькой. На ее фоне Марина казалась под стать Софи Лорен. Сейчас она была на работе, и Михаил, открыв ее квартиру выданным ему ключом, поспешил в ванну. Приведя себя в порядок, немного перекусил и лег на диван посмотреть новости. Но тут же отключил звук и набрал номер телефона Сольникова. Тот сразу ответил.

– Извини, Миша, за задержку, – без приветствий начал он. – Был занят по горло. Кручусь, как вошь на гребешке.

– Ничего. Есть результат? – внутренне напрягшись, спросил Родин.

– Да, Мишаня, как ты и предполагал. Самый настоящий титан без малейших примесей. То есть стопроцентное качество.

– Спасибо, Паша. Ты здорово помог мне. Если понадобится моя помощь, обращайся. Ну, побить кого или тяжести перенести, – засмеялся он, радуясь, что чутье его не обманывает.

– Заметано, друг. Звони.

Спать Михаилу совсем не хотелось. Во‑первых, ему хватило двух часов сна на складе; во‑вторых, он был охвачен возбуждением от полученного известия. Хотелось немедленно отправиться на базу, дождаться Андреева и выложить ему свои подозрения. Но все-таки нужно еще кое-что выяснить для подкрепления этих идей. Возможно, Щербаков сегодня поможет в этом. Не стоит спешить. И он позвонил Марине:

– Привет, как дела?

– Ой, приветик. А я уж думала, ты на меня в обиде, – радостно защебетала она. – Ты где?

– У тебя. Если позволишь.

– Что за глупости. Там в холодильнике щи, поешь. Вчерашние.

– А за столом можно? – усмехнулся он. – В холодильнике есть не очень удобно.

– Да ну тебя! Я в пять буду. Дождешься?

– Постараюсь.

Она заявилась в половине пятого и с порога бросилась ему на шею:

– Я ужасно соскучилась. А ты?

– Безмерно, – лаконично ответил Родин, впиваясь в ее рот губами.

После бурного секса он почувствовал себя более расслабленным, чего, собственно, и хотел достичь. После Галины он научился использовать женщин именно в этом плане. Больше они для него ни на что не годились. Правда, были они все неухоженные, потрепанные жизнью, пьющие, как и он, не чета Марине. Пожалуй, с тех пор она была первой вполне приличной на вид бабой. К тому же заботливой, словно хотела за него замуж. Михаил уже наплевал на ее позднее возвращение в позапрошлый вечер, он-то жениться не собирался.

– Ну, как у тебя дела на работе? – вяло поинтересовалась она, отвалившись на пышную подушку. – Ты поел?

Ее странная манера разговаривать больше не удивляла Родина. Он уже привык отвечать односложно на ее вопросы, на которые она и сама, кажется, не ждала ответа.

– Все нормально, спасибо, – поблагодарил он и стал одеваться.

– Ты куда? Уходишь? Надолго? А сколько времени?

– Шесть.

– М‑мм, а чаю выпьем? Я пирожные купила. Ой, там в сумке остались. Растаяли, наверное. Будем?

– Когда вернусь. Попозже.

Он чмокнул ее в теплую щечку и отправился на встречу с Щербаковым. Многообещающее утреннее солнце уже ушло за горизонт, оставив после себя грязное небо. На автобусную остановку, которую Андрей назначил местом встречи, Родин прибыл немного раньше. Пришлось ждать. Начал накрапывать дождь. Он зашел под навес и сел на лавочку. К счастью, и Щербаков явился чуть раньше. Долговязый блондин без переднего зуба, одетый в черную болоньевую куртку. Они сразу узнали друг друга, хоть ни разу и не виделись.

– Михаил? – спросил он, зайдя под навес, и протянул для пожатия руку. Родин привстал, подал свою.

Щербаков присел рядом, потеснив пожилую женщину с клетчатой сумкой. Подошел автобус. Немногочисленный народ ринулся в салон. Женщина с клетчатой сумкой – тоже. Они остались одни.

– Слушай, Андрей, я вот что хотел спросить, – без предисловий начал Родин. – Охранник, что работал до меня, он где сейчас? Не знаешь, случайно?

– Ха, да это даже менты не знают. Пропал старик, – довольно весело заговорил парень. – Как-то на работу не вышел, и все. Больше его никто не видел.

– А откуда ты знаешь, что его менты искали?

– Так на складе об этом только и говорили. Но он уже старый был. Где-то за семьдесят. Может, склероз долбанул? И не нашел дедок дорогу домой. Сгинул, в общем.

– А долго он там проработал?

– Да по ходу еще с революции, – заржал Щербаков. – С самого основания Зоринки, наверное.

– А у него семья была? Жена, дети, внуки? – стал подробнее расспрашивать Родин, все более веря словам Василича.

– А шут его знает. Про то никто не говорил. Хотя, кажется, дочь у него была. Да. Точно. А чего это тебя так взбитетенило на его счет?

– Так. Просто услышал, что человек пропал, а теперь на его месте я, – пространно пояснил Родин. – Курить будешь? – Он протянул сменщику портсигар, чтобы отвлечь. Сработало.

– Ого! Штучка. Прикольно, – забыл он свои вопросы и потянулся за «Астрой». Под навесом снова стал собираться народ.

– А как тебе наш хозяин?

– Вячик, что ль? А чего, нормальный мужик. Ему все по барабану, по-моему. Тащи все, что хошь, из-под носа. Я вот бабке своей и лопату для дачи спер, и грабли. Другану монтировку утащил. Ты тоже не теряйся. Если чего надо, можешь под полой потихоньку вынести. Нас – охранников – на проходной не шмонают. Только не наглей. По чуть-чуть.

– А он давно этот склад взял?

– Да с год примерно. Так что не знает сам до сих пор, чего у него там из старья. И ты не тормози, говорю, разжиться пока можно кое-чем.

– А ты чего такой молодой там сидишь? Учиться не думал? – оставил без внимания сменщика совет Родин. Воровство ему это претило.

– Пока не хочу. Только из армии пришел. Да и где денег взять? На учебу ведь капуста нужна.

– Можно на заочное пойти, – по отечески предложил Михаил, но мысли сейчас были далеко от этого парня.

– В вуз, что ли? Да ты чё! Я, дай бог, на водителя вот такой машины, если приспичит, – показал он на приближающийся автобус. – Ладно, у тебя все? Я поехал?

– Давай, – кивнул Михаил, оставшись сидеть на опустевшей остановке.

Теперь в голове стала выстраиваться вполне логичная картинка. Если пропавший охранник работал на складе давно, значит, мог знать о наличии там титана. Мог и сам положить на него глаз и, как сказал Андрюша, не наглея, потихоньку его таскать. Во всяком случае, проволоку. И начал это делать, когда появился новый нерадивый хозяин, при котором такое допустимо. Но вот кто-то прознал про титан и деда убрал. Кто? Грузчик Степан? Валентин? Кто-то из кладовщиц? Из их помощников? Бухгалтер? А Щербаков? Или слишком простоват для этого, хотя ворует без зазрения совести. Так можно гадать до бесконечности. Нужны факты. Но прежде всего надо предупредить Андреева. «Уж он-то должен побеспокоиться о своем хозяйстве больше меня. А там, глядишь, раскроется причина исчезновения деда». Рассуждая таким образом, Родин поймал себя на мысли, что, уводя Щербакова от темы, так и не спросил у него имя старика. А впрочем, зачем? Что от этого меняется?

Между тем дождь усилился. В отличие от Щербакова, у Михаила не было денег на автобусный билет, оставшуюся мелочь он берег для покупки сигарет. Пришлось идти пешком. Для себя же решил, что завтра утром непременно сходит на товарку. Несмотря на жесткую конкуренцию со стороны многочисленных гастарбайтеров, у него там был свой прихват, и он всегда мог легко подзаработать три, пять сотен за полдня погрузочно-разгрузочных работ. Совершенно вымокший, Рудин вернулся к Марине на обещанный чай с пирожными.

– Господи, Мишка! Какой мокрый. Ты чего зонт не взял? Куда тебя носило? Раздевайся. Бегом в ванную греться. Я чайник ставлю? – как всегда потоком вопросов накинулась она на него. – Где твоя голова? Неужели нельзя взять зонт? До этого сложно додуматься? Или ты все стесняешься? – уже из кухни голосила она. – Заварные как раз подморозились. Я уже съела одно. Вкуснотища! Ты где? В ванной? Давай быстрее. А макароны с котлетами будешь? Я грею. Ага? – тараторила Марина без умолку.

Михаил понимал это так: все, что она думает, проговаривает вслух. Просто человек не в состоянии удерживать свои мысли внутри себя. Ему, немногословному и сдержанному, было сложно это принять. Но он принимал. Все-таки это лучше, чем бесконечная пьянка с Василичем. Хотя тоже напрягает.

Ночью они снова занимались сексом. Теперь уже Марина, чувствуя за собой вину за тот вечер, выкладывалась на полную катушку, ублажая Михаила. Ему это не совсем нравилось. Он был бруталом во всем и подчиняться женщине даже в постели не желал.

– Ну, лежи спокойно, не двигайся, – шептала она, сидя на нем верхом. – Я все сделаю сама.

– Тогда я всхрапну минут на десять, – без энтузиазма пошутил он.

– Какой же ты бука, успокойся, мне сегодня хочется именно так, – продолжала горячо дышать ему в ухо Марина.

– А мне – так. – И он, ловко повалив ее, подмял под себя.

Она взвизгнула, притихла и глухо застонала под ним:

– Боже, какой ты любовник! Ах, да…

– Не путай, я – человек, а не Бог.

– Нет… ах… Ты – Бог… ах… Да! Да! Да-а…

Утром они завтракали вместе – ели омлет с сыром.

– А ты когда-нибудь водил машину? – неожиданно поинтересовалась Марина. – У тебя права есть?

– Было дело. И права имеются, – кивнул он, глядя в тарелку.

– Правда?! – обрадовалась женщина, будто он сообщил ей, что у него в гараже стоит «Мерседес». – Это же здорово, Мишка! Я так хочу машину! Красную. Представляешь?

– Ты уже говорила.

– А знаешь, я думаю, она у нас скоро появится. Хочу взять кредит. И купим. Ага? А ты меня будешь возить. Я пока не умею, но ты научишь. Да? – взволнованно затараторила Марина.

– Не лучше ли взять подержанную? Двухлетку, например. Гораздо дешевле и ничуть не хуже новой, если марка хорошая, – высказал свое мнение практичный Михаил. – Тысяч двести сэкономишь.

– Да? Нет! Я хочу новую. У меня скоро будут деньги на первоначальный взнос. Хорошие деньги, – похвалилась она и отпила глоток кофе, держа маленькую чашку обеими руками.

– И откуда?

– Пока – секрет. После расскажу.

– Ну-ну, – усмехнулся Родин. – Но сомневаюсь, что ты сможешь долго хранить этот секрет. Сегодня же и расскажешь.

– Нет, ничего не скажу! А то сглазишь, – захихикала она, жеманно оттопырив мизинчик. – Ладно, мне пора. Ой, уже половина девятого! Я опаздываю. Будь умным мальчиком, помой посуду. Надеюсь, ты еще будешь дома, когда я вернусь?

– Ну, если только не в первом часу ночи, – не удержался он от укола в ее адрес.

– Ну, Миша-а, ну хва-атит, – нараспев заканючила Марина, потупив глазки. – Я у подруги тогда засиде…

– Хва-атит, – оборвал он ее, передразнив и сожалея, что не сдержался. Просто само вылетело. Укорять ее не входило в его планы. Во всяком случае, пока. Пока он не имеет на ее счет серьезных намерений. – Иди уже, опоздаешь.

– Ты – прелесть! – очаровательно улыбнулась Марина.

В этот день Родин не стал мыть посуду, а сразу, как и запланировал, отправился на товарную станцию. Удалось получить немного наличных. И, довольно вымотанный погрузочными работами, он пришел на склад ровно к восьми. Не хотелось лишний раз пересекаться с Наденькой. Ее откровенное приставание ему было противно. А просто взять и послать он не мог. Не то воспитание. Но Наденька все же не собиралась вовремя покинуть свое рабочее место. На складе уже никого не было. Она же торчала в кабинете у компьютера и раскладывала пасьянс. Михаилу пришлось поздороваться, когда проходил мимо. Она немедленно вскочила с места и пошла за ним, неся какой-то пакет. Сегодня на ней была бирюзовая кофточка, расшитая по краю откровенного декольте какими-то блестяшками. Ее мощная грудь при ходьбе почти вываливалась оттуда наружу. «В таком наряде, пожалуй, можно идти в ресторан, но никак не сюда, – подумал Родин, глядя на кладовщицу из-за своего стола. – Как же ей хочется понравиться, бедняжке». В некотором роде он испытывал моральное удовлетворение за то унижение, которому она подвергла его в прошлом, но в то же время совсем не желал встречаться с ней так часто.

– Привет, – кокетливо улыбнулась Наденька. – Как дела? А я вот тут тебе пирожков напекла, – протянула она ему этот пакет. – Остыли, правда.

– Очень тронут твоим вниманием, но не стоило так напрягаться. У меня есть, – сухо ответил Родин, кивнув на свой пакет, в котором лежал неизменный бутерброд с сыром. Теперь он уже пожалел, что не соврал ей, будто женат.

– Да ладно, мне не трудно, – смутилась она и положила сверток на край стола. – Что-то мы с тобой так и не поговорили ни о чем. Столько лет не виделись.

– Есть о чем говорить, когда не видишься день. А когда много лет, так и не о чем. Разве не так? – сквозь зубы процедил Родин. Ему ужасно хотелось курить. Но доставать сейчас ее портсигар он не хотел. Еще подумает, что все эти годы он берег этот подарок в память о ней. Это было бы совсем неуместно.

– М‑да, ты прав, – опустила она глаза и перемялась на высоких каблуках. – Но все-таки. Может, расскажешь, как живешь?

– А ты? – только и оставалось ответить Михаилу.

– А я тоже развелась, – охотно стала рассказывать Наденька, и он пожалел о своем вопросе. – Живу там же. Если помнишь. Так что заходи в гости. Мама вот умерла год назад.

– Прости, не знал.

– А твоя так и живет в Москве?

– Да.

– С этим? С новым мужем?

– Да.

– А ты с ней видишься? Ездил к ней?

– Один раз.

– А его видел?

– Да.

– И как он тебе? По-моему, ничего. Я его тоже раз видела. Ну, когда они переезжали. Случайно.

Михаил промолчал. Наденька, чувствуя, что беседа не клеится, решила перевести тему:

– А как твои дети?

– Не знаю.

– Что, Галька не дает тебе с ними видеться?!

– Надя, тебе домой не пора? – не выдержал он, но тотчас попытался исправить грубость: – Темно уже. Поздно. Мало ли что. Кругом маньяки шатаются. Серые волки рыщут. Вон Файла сейчас с цепи снимут.

– А, он меня знает, – отмахнулась она и, прерывисто вздохнув, пошла прочь, цокая шпильками.

Михаилу даже стало ее немного жаль. Он встал, чтобы проводить и запереть за женщиной дверь. Надя молча втиснулась в свою красную куртку и, выходя за калитку, обернулась:

– Ну, пока.

– Счастливо. – Родин поднял вверх руку и щелкнул пальцами. На ум пришла красная машина, которую хотела купить Марина. И откуда у простой госслужащей могут быть хорошие деньги? Премия? Но не такая же. Взятка? Но кому сдалась простая секретарша? Пусть даже секретарша замминистра. У нее богатый брат. Но станет ли он помогать двоюродной сестре с покупкой иномарки? Любовник? Вот если продать все это «кровельное железо», хватит на хорошую машину и без кредита. А ведь на проволочке явно кто-то разжился.

Рассуждая так про себя, Михаил и не заметил, как дошел именно дотуда, где оно хранилось. Словно ноги сами понесли.

Постояв немного возле тех ящиков, где еще оставалась титановая проволока, он вдруг заметил, что стоят они немного не так, как он их поставил в прошлый раз. Открыл один из них и обнаружил, что внутри опять оказалась никуда не годная ржавая проволока. Сначала Родин подумал, что ошибся. Он точно помнил, где и как стояли ящики с ценным металлом. Открыл следующий. То же самое. Кровь ударила в виски, и он стал открывать ящики один за другим. От десяти тех, в которых находился титан, осталось всего семь! Значит, он был прав! Титан продолжают тащить, заменяя некондиционным, как сказала Надя, товаром. Но кто и как? Вынести за двое суток со склада девяносто килограммов металла через проходную не так просто. Под полой, как сказал Щербаков, не унесешь. Есть другой выход? Но по периметру вся база окружена высоким кирпичным забором с колючей проволокой. Существует еще выезд на железнодорожный путь, но там тоже охрана. А кроме того, надо еще и занести сюда дешевую замену.

Родин лихорадочно пытался сообразить, каким образом можно проворачивать подобные махинации. Есть еще вариант: перетаскивать титан на любой соседний склад, а оттуда нести ржавую проволоку. Но и это вряд ли пройдет гладко. Территория базы, как и склады, оснащена системой камер видеонаблюдений. Да и с другого склада как-то все равно надо потом выносить украденное. Или вывозить полулегально под маркой какого-то иного сырья? Поддельные накладные? Вероятно. Теперь становится похожим на правду и то, что старый охранник пропал не просто так, где-то заблудившись. Вполне допустимо, что в краже титана он играл определенную, если не главную роль. Старик знал о его наличии на складе, но одному было трудно осуществить задуманный план. Он мог взять в долю другое лицо. Затем они что-то не поделили. Или тот – другой – вообще не посчитал нужным делиться и убрал старика. «И что в этом случае делать мне? Заявить в соответствующие органы? Но где у меня доказательства? Одни вымыслы и домыслы. Там меня никто не станет слушать. Да и кто я такой? Определенно, надо сначала говорить с Андреевым. Уж он скорее разберется в ситуации, будучи хозяином, хоть и неважным».

Родин еще раз просмотрел ящики с «кровельным железом». Не все, только те, что стояли впереди. Тут все было чисто. До них еще не добрались. Его укладка осталась нетронутой, это он заметил сразу. «Логично, – подумал он, – начали с более ценного товара. То, что дешевле, оставили на потом».

Всю ночь он не сомкнул глаз. Его воображение будоражили картины убийства старого охранника, вспоминалось предупреждение Василича. Его рассуждения о том, что в наше время и за сотовый телефон могут грохнуть, не то что за пять с лишним миллионов. И все же он не мог остаться в стороне. Во что бы то ни стало он дождется появления Вячеслава Николаевича и доложит ему обстановку. Это Михаил считал своим непременным долгом. Любую работу надо выполнять идеально и честно. Без каких-либо компромиссов. И пусть он пострадал когда-то за свои идеи, но их никогда не предаст. Таков уж он был – Миша-футляр.

Ночь он провел за разгадыванием толстенного журнала со сканвордами, который, вероятно, принадлежал Щербакову. В первый из них были вписаны всего три слова: «Москва», «Пушкин» и «Хлеб». «М‑да, – усмехнулся он про себя, приступая к мозговым упражнениям, – университет парню не светит. Зато отгадал он самое главное для русского человека». К шести утра глаза Родина стали слипаться и он застрял на вопросе о размере стиха. «Окончание «метр», – усиленно вспоминал Михаил, клюя носом. – Начало на «Ге». Девять букв. Ге-метр. Ге-метр…» Но снова в голову полезли воспоминания о прошлом, которые всколыхнула несносная Надежда.

* * *

Покинув городской парк, Михаил дошел до первого магазина и купил бутылку водки. Только она, по его мнению, могла хоть немного поправить положение. Предстояло осмыслить то, что ему придется уехать из мест, где он прожил почти столько же, сколько прожил до этого в своем родном городе. Но то прошлое так далеко от него, что уже не кажется таким родным и близким, как раньше. Да и родительской квартиры уже не было. Там жили чужие люди. С прежними друзьями, а тем более с приятелями он давно потерял связь. Даже забыл многих. Опрокидывая рюмку за рюмкой и закусывая лишь кислым, пахнущим плесенью огурцом, Михаил все больше склонялся к мысли, что хочет вернуться домой, но не к Галине. К детям. В свою спальню. На свою кухню. Да и в сортир, в конце концов! Почему он должен сидеть вот тут один в чужой квартире? А Салову это надо? Нет, водка не помогала. Она, наоборот, расслабляла волю. Был бы хоть кто-нибудь рядом, стало бы легче. Михаил достал сотовый и попытался отыскать номер телефона все того же Салова. Но не смог. Перед глазами лишь плыли светлые строчки на темном фоне, наталкиваясь друг на друга. Он отбросил телефон на заляпанную всевозможными пятнами клеенку, встал, пошатнулся, опрокинул табурет, на котором сидел, ударив ногу, но боли не почувствовал. Гораздо больнее было от одиночества. Почти не соображая, что делает, Михаил буквально на автопилоте вышел в коридор, начал надевать ботинки, упал, выругался, встал. Еще попытка. Удалось. Вышел на лестницу, захлопнул за собой дверь, позабыв о ключе. Снова упал на площадке. Поднялся, держась за стену. Все происходило, как во сне. Таких ощущений у него еще никогда не было. Очнулся лишь тогда, когда увидел перед собой женщину в чем-то расплывчато-голубом. Ухмыльнулся и процитировал Сергея Есенина:

Да, мне нравилась женщина в белом,

Но теперь я люблю – в голубом.

– Кошмар! Это просто кошмар, Миша! – услышал он резкий голос Галины и отпрянул назад. Снова упал.

Чьи-то руки потянулись к нему, помогая подняться. Но он оттолкнул их:

– Я сам! Все к черту!..

– Прекрати! Это позор! Вставай! – доносилось до его затуманенного алкоголем сознания. – Леша, иди сюда! Помоги.

Еще одни руки потянулись к нему, но он попытался оттолкнуть и их. Но эти были сильнее, увереннее. Он засмеялся:

– Сказал на хрен… все! Отставить! Я сплю. Отбой…

Когда он открыл глаза, увидел знакомые обои. Дико стал озираться вокруг. Понял, что находится в своей спальне. В своей кровати. На нем лишь трусы и майка. Но как?! Как он тут оказался? За окном было темно. Лишь маленький ночник в изголовье тускло освещал родную комнату. В первый момент Михаилу показалось, что он очнулся от страшного сна, в котором был одинок и несчастен, но теперь все в порядке. Главное, не опоздать в часть. Сколько времени? По привычке, выработанной годами, глянул на настенные часы. Они показывали половину восьмого. Утра или вечера?

И, будто в жерло вулкана, где бушует смертоносная лава, он стал вваливаться в реальность. Мозг в голове будто кипел, сердце колотилось о ребра так, словно просилось наружу. Сначала сел в кровати. Немного привык к вертикальному положению. Опустил босые ноги на пол. Снова все поплыло и зашаталось. Встал. Покачнулся. Почувствовал, что сильно болит правый бок и колено. Хромая, дошел до закрытой двери. Прислушался. До него донесся приглушенный голос Галины:

– Нет. Прошу тебя. Сейчас приходить не надо. Да сама. Не волнуйся. Нет. Дети у подруги. Да. У Светы. Все, пока. Хорошо. Обещаю.

Поскольку никакой другой голос не звучал, Михаил понял, что шел телефонный разговор. С кем? С Самойленко? И разом вот этой лавой на него нахлынуло все то, о чем он забыл на какое-то время. То, что посчитал кошмарным сном. Захотелось немедленно скрыться, убежать, исчезнуть. Как он мог сюда притащиться?! Зачем?! Пытаясь не шуметь, Родин вернулся к кровати и стал искать свою одежду. Но не нашел. Открыл шкаф, слегка скрипнув дверцей. Там стройным рядом висели лишь наряды Галины. А где его вещи? Внизу увидел чемодан. Когда-то с этим чемоданом они ездили в Сочи. Открыл. Вот они. Аккуратно сложены. Там и форма цвета хаки. Он брезгливо откинул ее в сторону, словно лягушачью кожу. Нашел джинсы и майку. Быстро надел и почувствовал себя более защищенным. Теперь предстояло выйти из комнаты и снова встретиться лицом к лицу с Галиной. Это казалось ему сейчас хуже смерти. Он сел на край кровати и обхватил воспаленную голову руками. Через некоторое время раздалась пиликающая мелодия Моцарта – звонили в дверь. Михаил напрягся, обратившись в слух. Кто это? Дети? Но жена сказала, что они у Светланы. Самойленко? Послышались торопливые и такие знакомые шаги Галины. Лязгнул дверной замок.

– Валера, я же просила не приходить.

Михаил поднялся с кровати, не зная, что сейчас предпринять. Снова набить ему морду? Или оставаться на месте? Но инстинкт самца, охраняющего свою территорию, перевесил сомнение. Он двинулся к двери.

* * *

Родин очнулся от полудремы, чувствуя, что сильно сжимает кулаки. Поработал закоченевшими пальцами и посмотрел на недоразгаданный сканворд. А! Гекзаметр. Вписал недостающее слово. Все сошлось. Было половина восьмого утра.

На этот раз Наденька пришла еще раньше. Она сменила цвет волос, перекрасившись из рыжей в блондинку. И когда только успела? Открыв ей дверь, Михаил сделал вид, что ничего не заметил. Если она ожидала комплимента, то его не будет.

– Доброе утро, – расплылась женщина в улыбке и, переступая через высокий порог, споткнулась на своих шпильках. Или сделала вид? Родину пришлось подхватить ее под локоть.

– Ой! – вскрикнула она, навалившись на его руку грудью.

Михаил отпустил ее локоть и отошел, пропуская вперед:

– Ты очень любишь свою работу?

– В смысле? – не поняла Наденька.

– Торопишься приступить к ней пораньше.

– А, просто автобус ехал быстро, – сконфузилась Наденька, оправдываясь, как тогда грузчик Валентин. Только без ненормативной лексики. – А ты тут как?

– Да вот тоже думаю побыть тут подольше.

– Да? – просияла Наденька, поправляя волосы. – А что так?

– Хочу дождаться Андреева. Мне с ним надо поговорить кое о чем.

– А, ну-ну. Жди, – явно разочарованно дернула она плечом. – Только еще неизвестно, когда он будет.

– У тебя есть его телефон?

– Есть. А что?

– Ты можешь позвонить и спросить, когда он приедет?

– Обалдел, что ли? С какой стати? – возмутилась кладовщица.

– А тебе идет этот цвет, – пришлось-таки сделать женщине комплимент. – Теперь выглядишь как и в юности.

– Да? Тебе нравится? – снова просияла Наденька, нервно затеребив прядку волос. – Ну, давай я позвоню ему попозже. Сейчас рано еще. Вдруг спит? Вообще-то, раньше десяти он редко когда бывает. А то и к обеду заявится.

– Спасибо, Надя. Я подожду, – вежливо поблагодарил Родин и вернулся за стол.

Она еще немного постояла возле своего кабинета, словно ожидая, что он передумает и зайдет к ней, затем отперла дверь и скрылась внутри. Михаил включил чайник и стал разгадывать следующий сканворд. Вскоре стал подтягиваться рабочий люд. Склад ожил. Включили лампы дневного света, которые на ночь было положено гасить. Распахнули большие ворота. Въехала «Газель». Шофер вошел в кабинет к кладовщице оформлять покупку. Валентин и Степан стали грузить ящики с лопатами и мастерками. Вышла Наденька. По деловому пересчитала погруженное, вручила шоферу сопроводительный документ, скомандовала: «Свободен» – и снова удалилась к себе, даже не взглянув в сторону Михаила. Ближе к десяти он постучал к ней и, не дожидаясь приглашения, зашел:

– Надь, позвони, пожалуйста, Андрееву.

– А, сейчас, – спохватилась она, сделав вид, что совсем забыла о его просьбе. – А что сказать-то? Мне же надо как-то мотивировать звонок.

– Скажи, я хочу с ним поговорить, – пояснил он и для пущей важности добавил: – Срочно.

Кладовщица взяла со стола сотовый телефон.

– Тьфу, опять связи нет.

Пришлось выйти на улицу. Михаил последовал за ней.

– Вот ты меня, между прочим, от работы отвлекаешь, – укоризненно покачала она головой.

– Извини. Каюсь.

– Алло, Вячеслав Николаич? Здравствуйте. Это Надя. Кладовщица. Вячеслав Николаич, а вы сегодня когда будете?.. Нет, ничего не случилось. Просто тут вас охранник Родин дожидается… Не знаю. Хочет сообщить вам что-то важное… Ага, хорошо. До свидания. Приедет часов в одиннадцать. Так и будешь там сидеть? – усмехнулась женщина, глядя на Михаила снизу вверх.

– Ты предлагаешь прилечь?

Наденька расхохоталась:

– Пошли ко мне. Чаю выпьем с пирожками.

– Спасибо, я еще те не доел.

– Ну, как хочешь, – хмыкнула она через плечо, возвращаясь в кабинет.

Ближе к одиннадцати Михаил вышел на улицу и сел на лавку. Не терпелось поскорее переговорить с директором. Минуты последних ожиданий всегда тянутся дольше, чем предыдущие часы. Он выкурил подряд две сигареты, постоянно глядя на поворот, откуда тот должен был появиться. Позвонила Марина:

– Миша, а ты где? У меня ведь сегодня выходной. Я тебе сырников напекла. Ты придешь? Или к себе? Ты приходи, я жду. Может, сходим куда, когда выспишься? Я в кино хочу. В инете прочла про новый фильм. По-моему, ничего так. Уже вышел. Так что? Чего молчишь?

– Тебя слушаю.

– Ну?

– Ладно. Скоро.

И только в половине двенадцатого Андреев подкатил к складу на своем джипе. Родин встал и двинулся к нему. Разговор он планировал провести без свидетелей. Как назло, со склада вышел Валентин и потащился за ним.

– Здорово, мужики! – протянул им руку белозубо улыбающийся директор.

– Привет, Николаич, – первым подал свою руку Валентин.

Михаил же молча обменялся крепким рукопожатием. Ладонь Вячеслава была мягкая и влажная.

– Николаич, че за дела? Нам зарплату уже на неделю задерживают! – начал возмущаться грузчик. – Сколько можно-то?

– А что в бухгалтерии говорят?

– «Скоро, скоро». А когда скоро-то?

– Ладно, я провентилирую этот вопрос. Не кипиши. Завтра проплатим. Так ты меня для этого вызывал?

– Я?! – искренне удивился тот и взглянул на Михаила.

– А, ты! – спохватился директор, перепутав охранника с грузчиком. – Так, а у тебя что? – вопросительно посмотрел он на Родина.

– У меня другой вопрос. – И он искоса глянул на Валентина, который, кажется, не собирался уходить.

– Так, давай. Слушаю, – снова улыбнулся Андреев и, перехватив недовольный взгляд Михаила, кивнул грузчику: – У тебя все, Петрович?

– Так заплатят завтра?

– Ну, раз сказал, то выплатят. Все?

Валентин небрежно сплюнул и, засунув руки в карманы засаленных штанов, пошел прочь.

– Вячеслав Николаевич, у меня к вам важное дело, – начал Михаил, проводив взглядом удаляющегося грузчика.

– Так, выкладывай. А это долго? А то я спешу, – поторопил с ответом Андреев, взглянув на наручные часы.

Михаил смутился. Он готовился к разговору. Хотел ошеломить директора своим открытием. Тут в двух словах не скажешь.

– Да здесь такое дело. В общем, у вас на складе есть неучтенный титан. Там сорок ящиков с проволокой… Вернее, теперь уже семь от сорока осталось… – сбивчиво начал он.

– Чего-чего? Титан?! Какой титан? – рассмеялся Андреев. – Ты что-то путаешь. Как тебя? Извини, забыл.

– Родин.

– А звать?

– Михаил.

– Да, Михаил. Так какой титан? – поторопил Андреев, снова посмотрев на часы.

– Я не шучу. Просто вы, видимо, ничего об этом не знаете. Там, в самом конце склада сложены ящики с надписями «Проволока стальная», а рядом – «Кровельное железо». Так вот, надписи не соответствуют содержанию. Там продукция из самого настоящего титана. Я это точно знаю. Кусочек проволоки… маленький я отдавал на экспертизу. Все подтвердилось. С кровельным, правда, не получилось, но на вид тот же металл. Я…

– Погоди, Миша, – сделался немного серьезнее Андреев. – Я, конечно, посмотрю. Где, говоришь, обнаружил это сокровище? – и снова его взгляд стал насмешливым. Он явно не поверил Родину.

– В конце склада. Пойдемте, я покажу, – сделал Родин нетерпеливое движение.

– Постой, – ухватил его за рукав Вячеслав. – Давай так, хвалю за бдительность, но у меня вообще сейчас нет времени. Мне к Хаджакисяну надо, – и он опять взглянул на часы, – через пять минут уже. Потом в налоговую. Поговорим позже. Идет?

– Дело, разумеется, ваше, но этой ночью я еще трех ящиков не досчитался. Его подменивают простой ржавой проволокой. Некондиционным товаром. Он у вас так и числится… – попытался продолжить разговор Родин, но Андреев снова прервал его:

– Прекрасно. А кладовщицы в курсе? – И он двинулся к воротам склада.

– Нет. Я только попросил одну из них посмотреть, как зарегистрировано…

– Хорошо, я разберусь, – хлопнул начальник сторожа по плечу и ускорил шаг.

Михаил по инерции пошел за ним. Андреев заглянул к Наденьке.

– Надя, в три приедет крупный фермер. Там хорошая продажа по безналу. Смотри, чтоб все в ажуре было. А то в прошлом году он мне за недостачу двух граблей предъявил! – и, рассмеявшись, снова хлопнул по плечу Родина. – Так, Миша, я побежал. Но ты не переживай, разберемся.

– Не волнуйтесь, Вячеслав Николаевич, все будет в порядке, – крикнула кладовщица, стуча по клавиатуре, но ее услышал только Михаил. Андреев уже покинул свой склад.

– Вячеслав всегда такой суетливый? – спросил он, стоя в проеме двери.

– А? – резко обернулась Наденька, услышав голос Родина.

– Я говорю, директор уж больно торопливый. Постоянно такой?

– А, да. Как шило в заднице, – махнула она пухлой ручкой. – Ему вечно некогда. Все на мне. Мне бы еще его зарплату получать, вообще бы здорово было.

Раздосадованный несложившимся разговором, Родин ушел домой. Ему не верилось, что Андреев принял всерьез его заявление. Казалось, тот слушал вполуха, если вообще не счел это бредом. А если бы начал еще делиться своими подозрениями насчет убийства старого охранника, директор точно бы посчитал его умалишенным. Может быть, стоило поговорить об этом с Надеждой? Пусть сама разберется, если все, как она говорит, на ней. Но так не хотелось обсуждать данный вопрос с той, на которую было даже смотреть неприятно. Лучше уж с Еленой Алексеевной. Она как раз будет в его следующее дежурство. Завтра минует еще одна неделя.

Марина на самом деле приготовила сырники, которые к приходу Михаила успели остыть.

– Чего так долго? Сказал бы сразу, я бы попозже их напекла. Ты сначала в ванную? А у нас горячую воду отключили. Представляешь? И отопление. С утра еще. Холодно прямо. С помощи духовки отапливаю. И сырники напекла, чтобы согреться. Ну, и для тебя старалась. А как на работе?

На этом ее вопросы закончились. И Михаил, ответив на все сразу: «Молодец», пошел принимать холодный душ.

– Так как дела на работе? Ты мне ничего не рассказываешь, – снова спросила Марина, когда Родин вышел из ванной, обернутый махровым полотенцем и покрытый мурашками.

– Нормально, – как всегда лаконично ответил он, присаживаясь за накрытый стол.

– А что нормально? Расскажи чего-нибудь интересненькое, – проявила она настойчивость, накладывая Михаилу густую сметану с сахаром.

– Что там может быть интересного? Зарплату вот скоро дадут. Я тогда тебе все деньги верну, что ты на меня потратила. Для меня это и есть самое интересное.

– Ой, чего это я на тебя затратила? Хватит уж болтать. А что ты там сторожишь?

– Охраняю.

– Да? А есть разница?

– Для меня – да.

– Хорошо, что ты там охраняешь? – не унималась Марина, удивительно зациклившись на одном вопросе. Ей это было несвойственно.

– То, чем пользуются рабочие, строители и фермеры, – пространно пояснил Родин, жуя сырник.

– Это водку, что ли? – довольно остроумно пошутила она, что тоже ей не было свойственно. – Ой, а ты весь в сметане.

Михаил улыбнулся, вытер салфеткой рот и, поблагодарив за угощение, направился в спальню:

– Извини, устал. Надо поспать. Хотя бы пару часиков.

– А мы вечером пойдем куда-нибудь? Я тебе про кино говорила. Там Том Круз играет. Тебе он нравится? – снова стала она прежней, остановив Михаила у порога комнаты.

– Мне Николь Кидман больше по душе, – ответил Родин, обходя Марину и заваливаясь на кровать.

– Ладно, спи, – позволила молодая женщина и прикрыла к нему дверь, но тут же снова открыла: – А идти он будет еще только три дня. Сегодня, завтра, когда ты опять дежуришь, и первого.

Михаил отвернулся к стене. Через два дня у Алешки день рождения. Хорошо, что Марина сейчас напомнила. Послать, что ли, денег по почте? Мало, конечно. Но за один день на товарке не особо разживешься. Завтра надо еще ходку сделать. Хотя это тоже немного чего даст. Вероятнее всего, они просто смеются над этими подачками раз в году. Ну и пусть. Это лучше, чем ничего. Дети тут ни при чем. Ну, не хотят общаться с таким отцом… Это их право… «Они правы… – засыпая, думал он. – Я бы и сам с таким не стал…»

* * *

Родин вышел в коридор и увидел Самойленко. Тот был одет в штатское. Коричневая кожаная куртка его была расстегнута. Он собирался расшнуровать ботинок, по-хозяйски поставив ногу на край обувной полки. Галина стояла рядом, чуть закрывая ему обзор. Потому тот не сразу заметил появление Михаила.

– Тебе чего тут надо? – хриплым голосом спросил Родин и, резко отодвинув ахнувшую Галину, сразу схватил Самойленко за грудки, дернув вверх.

Тот, не ожидая такой атаки, вцепился в сильные руки Михаила, пытаясь их оторвать от себя, и громко засопел.

– Миша! Не надо! – взвизгнула Галина и тоже повисла на его руке, стараясь ослабить хватку.

Это не возымело никакого действия. Родин лишь рассвирепел еще больше. Он буквально оторвал от пола Самойленко и швырнул его к входной двери. Тот отлетел и, ударившись спиной о притолоку, рухнул на пол. Галина кинулась к нему, протискиваясь мимо мужа. Опрокинула обувную полку. Споткнулась об нее. Упала. Глядя на эту свалку, Михаилу стало противно. Его боевой настрой пошел на спад.

– Быстро убрался отсюда, – пробасил он, с презрением смотря, как Самойленко неуклюже поднимается на ноги.

– Сам убирайся! – закричала Галина, вскочив гораздо проворнее, чем ее любовник. – Напился, как свинья! Какое ты имеешь право тут безобразничать?! Тут живут твои дети!

– А он опять за решетку захотел, – подал голос капитан, наконец приняв вертикальное положение. – Я ему это вмиг устрою!

– Пошел вон, мразь! – рявкнул Родин и сделал движение по направлению к нему.

Самойленко молниеносно открыл дверь и выскочил на лестничную площадку.

– Я найду на тебя управу, гаденыш, – эхом раскатился по подъезду его высокий голос. – Ты вообще пожалеешь, что родился.

Родин яростно захлопнул дверь и посмотрел на Галину. Она была настроена не менее агрессивно. Казалось, что вот-вот кинется на него с кулаками. Лицо ее было пунцовым, она часто дышала, словно только что пробежала стометровку. Из подъезда продолжали доноситься угрозы капитана.

– И тебе нравится вот этот? – с нескрываемым удивлением кивнул он на дверь. – Неужели ты и правда его любишь?

– Да, люблю! – крикнула Галина и, похоже, сама испугалась своего заявления. Вышло это как-то случайно, сгоряча, но она решила не останавливаться на этом: – Уж лучше приличный человек, а не такой алкаш, как ты! Какой пример ты подаешь детям?! Да тебя надо лишить отцовских прав! Тебя вчера Алешка буквально на себе тащил. А Даша! Она вообще заснуть не могла, рыдала! Как же, любимый папочка просто в коме был! Короче, собирай свои вещи и вали отсюда!

Михаил, как всегда, не стал ничего доказывать, не стал обвинять и оправдываться. Он просто так и сделал. Собрал свои немногочисленные вещи, про которые забыла Галина, взял чемодан, что уже был ею собран, и ушел.

– Вообще больше тут не появляйся, алкоголик! – в отчаянии крикнула она ему вслед. – И детей больше не увидишь. У них будет другой отец.

Ей хотелось разозлить мужа, добиться от него хоть какой-то реакции. Но он не отреагировал на ее угрозы. Когда за ним захлопнулась дверь, она окончательно убедилась, что прежней семьи больше нет. Предстоит строить новую. А еще отвоевать жилплощадь. Потому что уже не хотелось отдавать этому черствому человеку ту свою однокомнатную. Да и Валерий сказал, что слишком жирно будет.

– Понимаешь, Галюня, я ведь до сих пор живу в квартире бывшей жены. Рано или поздно нужно будет уйти оттуда. На эти метры я по большому счету не имею права. Можно, конечно, посудиться благодаря прописке. Но зачем? Я ведь сам ее бросил. Это как-то не по-мужски будет. Ты согласна? А у тебя двое детей. Родин тем более просто обязан тебе все оставить. А ты не будь глупышкой, продай свою однокомнатную квартиру и купи ему комнату. Где-нибудь в отдаленном от центра районе. Лучше, если в старом жилфонде. Так дешевле выйдет. А оставшиеся деньги положи в банк под проценты. Алеше вот-вот поступать в вуз придется. Да и Дашеньке пригодится для дальнейшей учебы. От отца вы все равно уже ничего никогда не получите. Он сопьется, к гадалке не ходи. Я тебе уже говорил. Так что прислушайся к моему совету.

И Галина, увидев мужа второй раз в сильном алкогольном опьянении, решила согласиться с доводами Самойленко. Через два дня после их последней неприятной встречи она позвонила Михаилу и подняла повисший в воздухе вопрос.

– Послушай, давай решим дело с квартирой. Ты собираешься выписываться? Надумал уезжать? – даже не поздоровавшись, сразу приступила она к делу. – На развод я уже подала, можешь не волноваться.

– А я и не волнуюсь, – ответил Михаил нетрезвым голосом. Он так и жил у Салова. И если тот выпивал лишь вечером после службы, то Родин не давал себе передышки. Так ему было легче смотреть на окружающий мир. А потому очередное заявление Галины на самом деле его не особо тронуло, потонуло в туманной пелене, окутавшей его воспаленный мозг.

– Развод назначен на март. На четвертое число. Но ты же должен где-то жить эти месяцы? – проявила Галина своеобразную озабоченность его положением. – Нельзя же напрягать чужих людей своим постоянным присутствием в их доме. Или ты уже нашел женщину, которая тебя приютила?

– Это не твое дело, – усмехнулся в трубку Михаил. – Чего ты от меня хочешь?

– Я собираюсь во время каникул у детей ехать туда и продавать свою однокомнатную. Я уже дала задание риелтору. А потом нужно подобрать квартиру тебе. Вернее, комнату, – немного неуверенно произнесла она последнюю фразу.

– И что? Я‑то что должен делать? – спросил Михаил, не обратив на нее особого внимания.

– Ну, может быть, ты тоже поедешь. Посмотришь. Выберешь, что тебе подойдет, – со вздохом облегчения продолжила Галина.

– Да мне все равно! – выпалил он, опрокинув в глотку очередную рюмку. – Делай что хочешь. Мне плевать.

Если бы Родин и не был сейчас пьян, он все равно согласился бы на любое ее предложение. Пусть бы ему вообще ничего не посулили. Ему просто не хотелось жить, а потому не имелось никаких перспектив на будущее. Не было никаких желаний, кроме как пить и пить горькую, пока не сдохнешь. А сдохнуть под забором, в коммуналке или во дворце для него не имело принципиальной разницы.

– Хорошо, если ты полагаешься на мой вкус, я все сделаю сама. Только потом не обессудь, – предупредила супруга.

– У тебя превосходный вкус, Галочка. Особенно если посмотреть на того, кого ты себе выбрала, – грустно посмеялся Михаил и налил еще рюмку, расплескав на всю ту же грязную столешницу изрядное количество водки. – Черт! У тебя все?

– Да. Хотелось бы еще, чтобы ты вовсе не спился. Но это твои проблемы. Только учти, пока ты бухаешь, я не дам тебе видеться с детьми, – отрезала она и прекратила разговор.

Михаил положил трубку в самый центр лужи водки, выпил, не закусывая, и тут же закурил. Голова клонилась к груди, хотелось спать. «Заснуть и видеть сны…» – начал он цитировать монолог Гамлета, но сбился. Затянул песню про ямщика. Тоже не пошло. Потушил сигарету и, шатаясь, поплелся в комнату, чтобы рухнуть на потертый диван, который выделил ему заботливый Салов.

А вечером он вернулся, притащив с собой двух размалеванных девиц. Они тоже были в явном подпитии.

– Мишаня! Смотри, кого я привел! – радостно крикнул хозяин квартиры, завалившись в комнату вместе с ними. – Подъем! Гуляем!

И пошло безудержное веселье с пением под гитару, с танцами под Газманова. И под одеялами. Утром выносливый, привычный к алкоголю Салов ушел на службу, проводив одну из девиц. Вторая же, имени которой никак не мог вспомнить «умирающий» от похмелья Михаил, осталась в квартире. Она немного прибралась на кухне, сбегала за пивом и, когда он, еле поднявшись с дивана, открыл ей дверь, буквально вернула его к жизни.

– А ты классно поешь, – похвалила девица, щелкая фисташки. – Особенно мне вчера понравился романс про ямщика. Ну, этот… «Мне некуда больше спешить». Спой еще разок. А?

– Неси гитару, – согласился Михаил. Ему было ужасно неудобно, что он никак не может вспомнить имя этой кареглазой блондинки, похожей на маленькую мартышку. На вид ей было не больше двадцати. И где этих девок нашел Сашка?

Девушка подала ему гитару, которая стояла прислоненной к холодильнику. Михаил тронул струны. Инструмент был ужасно расстроен. Он начал подтягивать одну за другой струны, прислушиваясь к звучанию.

– Ой, ну давай без этого. И так сойдет, – капризно попросила блондинка, нетерпеливо заерзав на скрипучем деревянном табурете, каких уже давным-давно не было в продаже.

Михаил, придержав гитару, отхлебнул еще немного пива прямо из горлышка бутылки:

– Без этого не получится.

– А ты попробуй.

Он стал выстукивать такт ладонью и запел:

Степь, да степь круго-ом,

Путь далек лежи-ит.

В той степи глухо-ой

За-амерзаал ямщи-ик…

– Да не этот ямщик, а тот, который «не гони лошадей»! – возмутилась «мартышка», прервав песню.

– А, прости, забыл. Стыдно признаться, но я и имя твое забыл. У меня вообще с головой в последнее время не все в порядке, – криво улыбнулся Родин и снова потянулся за пивом.

– Оля я. Ну ты даешь! Так будем петь-то?

И они спелись. Как раз до марта он и поселился у Ольги. Михаилу она не нравилась, но другого варианта он не видел. Да и не стремился чего-то видеть. Все те же пьянки, музыка, песни, секс. Он никогда не жил такой жизнью, но она ему сейчас вполне подходила. И его совсем не волновало, что нет работы, нет денег. Ольгу же снабжал средствами ее отец, который считал, что его дочь вполне успешно доучивается в педагогическом институте. И этого им вполне хватало для прожигания жизни. Родин даже нисколько не стыдился такого положения, а принимал его как само собой разумеющееся. И Ольга ничем его не попрекала. Ее тоже все устраивало. Но эту мнимую идиллию прервал звонок Галины, которым она напомнила о предстоящем на следующий день разводе.

* * *

Михаил проснулся от резкого звука, донесшегося из кухни. Это Марина уронила большую кастрюлю, пытаясь достать ее с верхней полки буфета. Было уже восемь вечера.

– Ой, прости, Миша. Я тебя разбудила? – моргая накрашенными ресницами, спросила она, когда Родин зашел на кухню.

– Нестрашно, – буркнул Михаил, прекрасно понимая, что она сделала это специально, поскольку ничего такого грандиозного варить не собиралась. Она уже была при полном параде, ожидая похода в кино.

– А мы, похоже, уже на фильм не успеваем. Если только на последний сеанс. Ты как на это смотришь? Тебе ведь завтра не надо рано вставать.

– Надо, Мариночка. У меня дела, – присаживаясь за стол, нехотя ответил он. – Чаю не нальешь?

Родин видел, как была разочарована Марина, наливая воду в электрочайник.

– Нет, ну хочешь, пойдем просто немного погуляем. Ты так хорошо выглядишь. Жаль, чтоб такая красота пропала даром.

Марина улыбнулась. Как и всем женщинам, ей нравилась лесть. И кроме чая решила сделать Михаилу бутерброды со свежим огурцом и шпротами. Но продолжала хранить молчание. Когда же через пять минут, наслаждаясь тишиной, он приступил к трапезе, Марина не выдержала:

– А куда пойдем? Пошли хотя бы в кафе. Пивка попьем, шашлычка закажем. Ты как насчет погурманить?

Это прозвучало довольно неожиданно. Она сама недавно брала с него слово, чтобы он завязал с выпивкой, и вдруг предлагает такое мероприятие.

– Это в смысле ты попьешь, а я на тебя полюбуюсь? – не удержался от вопроса Родин, дожевывая бутерброд.

– Ну почему же? Я думаю, кружечка пива тебе не повредит. Или ты сам в себе не уверен? – отведя взгляд на свои наманикюренные ногти, произнесла довольно тихо молодая женщина. Почти шепотом.

– Марина, а ты хоть знаешь, что такое алкоголизм? Ты хотя бы имеешь себе представление, каких усилий мне стоит забыть эту тему? Нет? Ну, это примерно так, как для тебя прекратить есть. То есть не есть вообще ничего и никогда. Смогла бы?

Михаил не был раздражен ее непониманием или эгоизмом, когда человек ради своих интересов совершенно забывает об интересах другого. Нет. Он вполне мог сходить с ней в это дурацкое кафе и не выпить ни глотка, не подходило другое: он не мог заплатить за стол. Та тысяча рублей, что лежала в его кармане, была предназначена для сына. Да и ее было мало. Но признаваться в таком женщине было выше его достоинства. Хватит и того, что он сидит вот тут и жрет за ее счет. А потому пришлось-таки слукавить. И его настроение резко упало. Он ненавидел ложь. Особенно во спасение себя.

– Ну, разве можно сравнивать такое… такие вещи? Еда и выпивка, – как будто еще больше смутилась Марина и сразу согласилась с его предыдущим предложением. – Хорошо, давай просто погуляем. Куда пойдем?

– Мне все равно, – буркнул он, отставляя от себя чашку с недопитым чаем. – Я иду одеваться.

Они прошлись по набережной, что была неподалеку, сделали крюк до главной городской площади, пересекли ее, вышли на парковую аллею, а когда Марина пожаловалась, что у нее устали ноги, сели на маршрутку и молча доехали до дома. Вечер не удался так, как она того хотела, зато Михаил вполне насладился тишиной и свежим воздухом поздней осени. Вернувшись, Марина переоделась в халат, смыла с себя яркий макияж и, все так же молча, села за компьютер разложить пасьянс. А он, жалея ее в душе, углубился в чтение газеты. Все выглядело так, словно они уже много лет живут в браке, когда и говорить-то вроде не о чем и нет уже прежней романтики, но попробуй разорви эту обыденность, и станет еще более тоскливо и одиноко. И не спасают тебя другие партнеры, душа ни к чему не лежит, а просто хочется выть от своей ненужности и никчемности.

* * *

Когда Галина своим телефонным звонком напомнила Михаилу о завтрашнем разводе, его словно окатили ледяной водой. До этого ему казалось все пьяным бредом и кошмарным сном. Из них можно вынырнуть, проснуться и забыть. Но реальность все-таки сильнее иллюзий. Она неизменно задавит, даже если и бежишь от нее. Как танк или каток. Намотает на свои гусеницы, расплющит и пойдет дальше, даже не заметив разрушений. От нее нельзя бежать. Ей надо противостоять. Но для этого нужны силы. На войне как на войне. Вот только Родин, лишившись своей привычной военной платформы, оказался никчемным бойцом. Такие даже в запасе не нужны. Так он рассуждал о себе. И теперь полностью сдался в плен. В плен той самой ненужности и никчемности.

– А нас могут развести без моего присутствия? – с надеждой в голосе спросил он Галину, поглаживая Ольгу по голому заду.

– Тогда развод затянется еще на месяц. А потом еще и еще. Разведут, но зачем тянуть? – вполне спокойно пояснила супруга.

– Хорошо, я буду.

– У тебя есть ко мне материальные претензии?

– Что? – переспросил Михаил, потянувшись к бутылке коньяка. Ольга недовольно замурзилась, откатившись в угол дивана. – А, материальные? Нет. Материальных нет.

– И от квартиры ты тоже отказываешься? – продолжала тем же тоном Галина, как будто вела допрос на следствии.

– От всего, дорогая. Я же сказал, – театральным тоном произнес он и сделал глоток прямо из горлышка. Ольга снова подобралась к нему и тоже потянулась к бутылке:

– Мишечка, а мне?

Галина услышала женский голос и тут же разъединила связь.

Поскрипывая по первому снегу тонкими подошвами ботинок, Михаил топтался возле здания районного суда. Он явился немного раньше и ожидал Галину, периодически отхлебывая пиво из полуторалитровой пластиковой бутылки. Из двери вышел немолодой мужчина в прокурорской форме и, проходя мимо Родина, сделал ему замечание.

– Да пошел ты, – тихо буркнул Михаил в сторону, но, когда прокурор укатил на своей машине, выбросил недопитую бутылку.

Вернувшись к входу, увидел Галину.

– А ты все пьешь, как я погляжу, – криво улыбнулась она, опустив приветствие.

– Здравствуй, Галочка, – развел Родин руками, словно собирался ее обнять. Она отшатнулась и, резко повернувшись к нему спиной, зашагала вверх по широкому крыльцу. Он молча поплелся за ней, немного покачиваясь от круговерти перед глазами.

Родин практически не слушал, о чем говорила и спрашивала судья. Галина сама отвечала на все вопросы. Даже на те, что были адресованы лично ему. В пьяном тумане он лишь видел, что служительница закона понимающе кивала Галине, брезгливо поглядывая в его сторону. Он сейчас словно отгородился невидимым щитом, не желая вникать в происходящее. Только лишь когда Галина сама, толкнув его в плечо, спросила о том, не хочет ли он уступить свое отцовство Самойленко, он очнулся:

– Что? Отцовство? Ему?!

– Подождите, Галина Ивановна, – остановила надвигающийся скандал судья. – Данный вопрос вы будете решать не здесь. Это сейчас к существу дела не относится.

– Простите, – извинилась та и демонстративно пересела на другой стул, подальше от бывшего мужа.

Когда они вышли из суда, Галина сухо напомнила ему, что свидетельство о разводе он может получить через месяц.

– Пошлину я оплачу сама, – добавила она и ушла.

Михаил дождался, когда она скроется за углом, подошел к урне и, оглядевшись по сторонам, как будто собирался что-то украсть, достал оттуда свою пластиковую бутылку. Допил оставшееся в ней пиво, снова бросил в урну и уже совсем неуверенной походкой отправился к Ольге.

Но там его ожидал очередной сюрприз. Дверь была не заперта. Он без звонка вошел в квартиру и тут же услышал стоны своей новой подруги. Зайдя в комнату, он увидел ее лежащей под парнем со спущенными штанами. Неистово занимаясь сексом, они даже не обратили на него внимания. Михаил не стал им мешать. Эта сцена его нисколько не разозлила. Он подошел к журнальному столику, на котором стояла початая бутылка вина, взял ее и пошел на кухню. Там, опорожнив бутылку до дна, он и уснул, привалившись головой к холодной стене, выложенной кафелем.

* * *

Утром, пока Марина еще спала, Михаил ушел на товарную станцию. Нужно было заработать еще немного. Как-то дотянуть до зарплаты и непременно поздравить Алешу. И не мог он больше себе позволить пользоваться благосклонностью Марины. За эти недели трезвости мозги его стали работать в прежнем режиме. А это означало, что он должен заботиться о себе сам. А кроме того, и еще о ком-нибудь. Инстинкты охранника и просто мужчины просыпались в нем день ото дня. И день ото дня он все больше желал проявлять себя как личность. Как будто удвоились силы после долгого отпуска, после небытия. Все плохое, что произошло с ним за последние годы, отпустило. Не нужно больше от него прятаться. Надо идти вперед, не оглядываясь. Вот только детей он никак не мог и не собирался забывать. Во что бы то ни стало Михаил хотел вернуть свой авторитет в большей степени из-за них. Пусть они и не бросятся к нему на шею, как раньше, когда он приходил домой со службы, но хотя бы захотят поговорить с ним по телефону.

Сегодня на товарке пришлось разгружать доски. И по воле случая перегружать их в другой вагон, который шел именно на Зоринскую станцию. Родину казалась эта затея странной. Не проще бы просто перецепить вагоны и отправить материал, не затрачивая столько времени и физических усилий? Но тогда бы он не заработал денег. Что ж, начальству виднее. И снова он задумался об Андрееве. Неужели тому совершенно неинтересно то, о чем он ему рассказал? Как можно быть таким бесхозяйственным человеком? Надеется, что такие вопросы за него решат кладовщицы? Ладно, надо сегодня самому поговорить с Еленой Алексеевной.

Михаил работал до самого вечера. Удалось получить денег в два раза больше, и он пожалел, что столько времени до этого упустил даром. Что с ним было такое? Где он вообще был?! Но он вернулся, и это главное. И все благодаря Марине. Не встреть он тогда ее в магазине, неужели бы до сих пор так и пил с Василичем? Сейчас уже та недавняя жизнь лежала на нем позорным клеймом. Хотелось поскорее содрать его вместе с кожей и обрасти новой. И, когда он уже шел к проходной «Зоринки», ноги его подкашивались от усталости. Но Родину это было в кайф, поскольку покачивало его от физической перегрузки, а не от алкоголя.

Он пришел на работу к половине восьмого. Специально, чтобы переговорить с кладовщицей о титане и показать ей то, что еще осталось. Пусть хоть она будет свидетелем, что он не фантазирует. А там, глядишь, она сумеет убедить Андреева серьезно отнестись к делу.

Когда же он зашел на склад, то, к своему большому разочарованию, снова увидел Наденьку. Причем она сидела на его месте и читала какую-то книгу при свете настольной лампы. То ли она и впрямь не заметила его приближения, то ли сделала вид, но буквально подпрыгнула на стуле, когда Родин с ней поздоровался.

– Господи! Миша! Фу-у, – схватилась она за сердце. – Как ты меня напугал. Тут просто книжка такая… Вот. – И она, захлопнув ее, показала обложку, на которой красовалось название: «Ваша кровь для нас».

– Это что, про доноров? Медицинский справочник? – нехотя пошутил Михаил.

– Если бы! Наоборот, про вампиров, скорее. Ужасы какие-то. Зачем ты такое читаешь?

– Впервые вижу. Наверное, Щербаков забыл, – предположил Родин. – А почему сегодня снова ты? Где Елена Алексеевна?

– А ты не рад меня видеть? Или влюбился в нашу старушку? Что-то ты сегодня рано заявился, – так и не ответила на вопрос Наденька. Сегодня она выглядела еще ярче, чем в прошлые разы. Даже при тусклом свете ее новая, теперь уже вязаная кофточка буквально ела глаза своими нелепыми сочетаниями красочных поперечных полосок. От них ее грудь казалась еще мощнее, а плечи шире. До чего же все это безвкусно. Кроме того, в волосах поблескивала большая заколка с разноцветными крупными стразами.

– Она заболела? – оставляя ее провокационные вопросы без внимания, спросил Родин.

– Представь себе. У бабульки поднялось давление. Что поделаешь – возраст.

– По-моему, она не так стара, как тебе кажется, – немного осадил он Наденьку, старавшуюся изо всех сил унизить свою сменщицу. – Очень даже приятная женщина. А главное, жизнерадостная. Мне в ней очень нравится ее природная веселость.

– Ну-ну, ты же у нас тоже шутник. Только почему-то всегда серьезен, – скривила кладовщица ярко-алые губки и встала из-за стола. – Садись уж, чего стоишь?

– Благодарю. Но ты можешь еще почитать. Я пойду покурю.

Михаил вышел за ворота, достал портсигар, но, опасаясь, что Наденька пойдет за ним и на улицу, снова не захотел воспользоваться мундштуком. Изредка сплевывая приставший к губам табак, он курил, взвешивая «за» и «против» разговора с ней о титане. Сейчас ведь только заведи лишнюю тему, и Наденька совсем не отстанет. Еще начнет тут всю ночь пересчитывать с ним ящики. Нет, лучше он сам. И без нее вполне все решаемо.

Через пару минут она на самом деле вышла к нему и встала напротив, заглядывая в глаза.

– Миша, тебе бы постричься не мешало. Ты так оброс, – потянула она свою руку к его голове.

– Да, ты права, – отступил он на шаг, не дав женщине до себя дотронуться, и провел ладонью по своей длинной челке. Действительно, последний раз два месяца назад его кое-как постриг один местный алкаш, когда они вместе пили в коммуналке. Деньги на парикмахерскую он не тратил уже несколько лет. Просто забыл, что это такое, обходясь помощью мнимых друзей. – Вот получу зарплату и воспользуюсь твоим советом. Прямиком в цирюльню.

Родин ловко закинул окурок в урну и уже собрался вернуться на склад, но Наденька перехватила его за локоть:

– Постой. Ну, чего ты все время от меня бежишь? Ты что, до сих пор не можешь простить моей глупости? Миша! – горячо заговорила она, приблизившись вплотную. – Хватит уже. Я сама уже сто раз жалела. Ты вспомни, какая у нас была любовь! Я не верю, что ты все забыл. Просто не можешь простить. Я понимаю. Но прошло столько лет…

– Девушка, ведите себя прилично, – насупив брови, решил отшутиться Родин, освобождаясь от ее цепкой руки. – Вы все-таки на работе.

– Хорошо, давай с тобой встретимся в другом месте, – не отставала та, видимо, думая, что с его стороны прозвучал намек. – Нам надо серьезно поговорить, Миша. С тех пор как я тебя здесь увидела, мне просто нет покоя. Я поняла, что любила и люблю только тебя, – страстно зашептала Наденька, снова хватая его за локоть и поднимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться губами до его губ.

Он опустил на ее плечи свои ладони, осаживая от этого порыва:

– Я не допускаю служебных романов, дорогая. Это никогда не приводит к хорошему результату.

Он снова шутил. Но ему было совершенно не до шуток. Просто не знал, как повести себя в такой откровенной ситуации. И обижать человека не хотелось, но и уступать – тем более. Все происходящее было ему крайне неприятно. Уж сколько у него за этот период было женщин, причем не самых лучших. Наденька просто красавица по сравнению с ними. Но вот омерзение, какое он сейчас к ней испытывал, не испытывал ни к одной из тех.

– Сколько времени? – спросил он, чтоб хоть как-то уйти от навязанной ему темы.

Наденька театрально вздохнула и посмотрела на свои наручные часики, задрав рукав кофточки:

– Без четверти восемь.

– Так, пойдем по своим рабочим местам, Надежда. К тому же тут холодно. Смотри не простудись без куртки, – тоном начальника произнес Родин и пошел на склад. Наденька так и осталась за воротами.

Дойдя до своего стола, он снял куртку, встряхнул ее, как будто попытался избавиться от назойливого запаха духов кладовщицы, и повесил на спинку стула. Затем сел и машинально открыл книгу, которую она только что читала. От книги исходил тот же слащавый запах. Михаил поморщил нос, но все же углубился в чтение. Глаза бегали по строчкам, но мозг совершенно не воспринимал текст. Так бывает, когда читаешь, а думаешь о другом. Родин же сейчас думал о том, что есть-таки справедливость на свете. Наденька теперь тоже мучается, как и он когда-то. Только ему сейчас на это совершенно наплевать. А вот ее даже немного жаль. У него уже нет к ней никаких чувств. А значит, нет и желания досадить или унизить. Просто неприятно видеть как напоминание о своих собственных слабостях. И будь Наденька не увядающей безвкусной плюшкой, а раскрасавицей сказочной, ничего на нее не встанет. Хорошо только одно – внутри не болит. А ему ведь тоже тогда казалось, что любит он только ее. Даже когда столько лет прожил с Галиной, таких сильных эмоций не испытывал.

Рассуждая об этом, Родин напрочь забыл, что Наденька до сих пор не вернулась на склад. Опомнился лишь тогда, когда снова захотел курить. Ничего не оставалось делать, как идти за ней. И правда простудится в своей несуразной вязаной кофточке. Нехотя Михаил поплелся к выходу, но в это время калитка ворот распахнулась, и за порог переступила опухшая от слез Надя. Тушь растеклась по ее обрюзгшим щекам, массивная заколка совсем сползла, едва держась на концах волос. Не глядя на Михаила, она сразу юркнула в свою конторку и с силой хлопнула дверью. Он вернулся на место, достал сотовый, посмотрел на время. Пошел девятый час. «Что ж, если она ждет, что я сейчас пойду ее утешать, то ошибается», – подумал он и, взяв книгу, начал читать сначала. Теперь уже внимательнее. Лишь бы не думать о ерунде.

Нельзя сказать, что содержание было ему интересно. Михаила никогда не интересовала мистика. Тем более что автором не был Гоголь, Алексей Толстой или Булгаков. А так, дешевка какая-то. Но, перелистав несколько страниц, он постепенно начал втягиваться в чтение. Местом действия была старая деревня, главными героями – двое влюбленных, а донимали их своим странным поведением местные жители, которые впоследствии, как предполагалось, наверняка окажутся вурдалаками или зомби. Узнать это Михаилу помешал выход Наденьки из своего убежища. Она привела себя в порядок и, одетая теперь уже в длинный кожаный плащ синего цвета, заперла кабинет и, не попрощавшись, покинула склад. Михаил свободно выдохнул, запер за ней калитку и сразу направился в глубь помещения.

Все это время ему не терпелось еще раз взглянуть на те заветные ящики, что никак не давали ему покоя. На этот раз он недосчитался еще четырех. Вернее, они-то были на месте, но в них опять подменили титановую проволоку на железную ржавую. Осталось только три с тем, что стоило хороших денег. Недолго думая он решил их немедленно перепрятать. Иначе совсем нечего будет предъявить директору, если он, конечно, наконец поинтересуется титаном. После работы на товарке у Родина практически не оставалось сил, но данный факт, в котором он, в общем-то, теперь и не сомневался, сильно разозлил его. Он взял железный крюк, подцепил им один из оставшихся ящиков и поволок по каменному полу в другое место. Таким местом он выбрал склад похожей тары с обычными садовыми граблями. Раздвинув несколько из них, он притулил туда ящик с проволокой. Затем сходил за следующим. И еще раз. А потом снова задвинул ящики с граблями, завуалировав таким образом не вписывающиеся в данную партию. Тяжело дыша, придирчиво оглядел со стороны и, оставшись довольным, пошел наводить ревизию на «кровельное железо». Особых сил пересмотреть всю партию у него уже не было. Но, проверив передний и последний ряды, он решил, что до этого добра пока не добрались. Засунув в карман фонарик и падая от усталости, Родин буквально свалился на свой стул и приклонил голову к столешнице. Так он просидел, не двигаясь, около часа. Очень хотелось спать. Но спать на посту последнее дело. Тем более что на тебя направлена видеокамера. В любой момент хозяин может просмотреть отснятый материал. А за такое отношение к работе не похвалит. Глядишь, зарплату урежет, если вообще не уволит. И ведь будет прав. Его никто не уполномочивал ворочать ящики. Твое дело – сиди на своем месте и бди. Приподняв голову, Михаил снова наткнулся взглядом на книгу. Нехотя перелистал уже пройденное и продолжил чтение. К третьему часу ночи он понял, что ему в этом пустом полутемном здании становится как-то жутковато. Автор довольно технично грузил читателя своими выдумками, заставляя верить в написанное.

Михаил заложил книжку закладкой из обрывка газеты и включил чайник. Заглянув в тумбочку в поисках печенья, он вдруг обнаружил там початую бутылку водки. Это его сильно удивило. Вроде Щербаков непьющий парень. Во всяком случае, на работе. Откуда она тут? Чья? Может быть, Валентин или Степан спрятали? Они могут. Вот только не хватало еще, чтоб подумали на него. Убрать, что ли, отсюда? Ладно, черт с ней. Где печенье? В пакете осталось лишь одно, и то какое-то обгрызанное. Мышами? Родин побрезговал его есть и удовольствовался лишь крепким чаем, жалея, что по дороге сюда ничего не купил. Сколько же еще потребуется времени, чтобы прийти в абсолютную норму? Ничего не забывать, никому не быть обязанным, не выглядеть обросшим неандертальцем, да и вообще, хоть ботинки зимние купить. А ведь совсем недавно он о подобном даже и не задумывался. Как же он сумел выжить? Одному богу известно. А ведь случались еще и драки. Да с поножовщиной.

* * *

Неизвестно, сколько бы Родин проспал на кухне у Ольги, приклонившись головой к холодному кафелю, если бы его не разбудил какой-то крик. Сначала он доносился как будто из сна. Виделось море и тонущий в высоких волнах человек. Мужчина или женщина – не разобрать. Михаил хотел кинуться на помощь, но ноги вязли в мокром песке, не удавалось сделать ни шагу. Беспомощный, он всматривался вдаль и махал утопающему рукой. Но потом увидел в нем себя. Ему сделалось страшно. Он сам начал кричать, но его крик почему-то был визгливым женским. Родин дернулся и открыл глаза, пугливо озираясь по сторонам. Не сразу сообразил, где находится. Лишь очередной крик женщины вернул его в реальность. Это был голос Ольги.

– Да пошел ты! Козел вонючий! Сам все выпил, а на меня наезжаешь! Я спала! Да не трогай меня, гад!

– Сама – курва! Закрой пасть! Где вообще эта бутылка?

– Да откуда я знаю? Придурок! Убери руки, я сказала! Аа-а…

Родин не понимал, что происходит в комнате. Он схватил со стола нож и пошел на крик Ольги. Остановившись в проеме двери, увидел свою подругу на диване. Она была совершенно голая, сидела, поджав под себя ноги, и прижимала к груди смятую простыню. Возле нее спиной к Родину стоял парень в сатиновых трусах и тянул к ней руки. Может быть, хотел ударить, но казалось, будто он отгонял мух.

– Миша! – взвизгнула Ольга, завидев его. – Убери от меня эту скотину!

Родин абсолютно забыл о том, что уже видел этого человека, когда вернулся из суда после развода. И теперь ему показалось, что тот появился здесь случайно. Грабитель? Насильник? Он крепче сжал нож и двинулся к нему. Парень обернулся. На вид ему было не больше семнадцати. Вихрастый блондин с веснушками, но вполне крепенький. Он окинул Родина осоловелым взглядом красноватых припухших глаз и тоже двинулся навстречу:

– А ты еще кто такой?!

– Миша, я его не знаю! – снова завизжала Ольга. – Клянусь, не знаю!

– А ну, пшел отсюда! – гаркнул Родин. Его переполняла зверская злоба, накопленная за последнее время. Она искала выхода. Еще мгновение, и он, не задумываясь о последствиях, всадил бы в этого почти ребенка кухонный тесак. Но парень, увидев его в руке Михаила, к счастью, сбавил обороты:

– Ты чё, мужик? Э! Осади. Она сама меня сюда пригласила. Да мы с ней соседи. Ты чё врешь, сучка? На хрена мне это надо? – И он попятился к дивану, пьяно покачнулся и сел возле Ольги. Та снова завопила:

– Пошел вон отсюда, придурок! – и пнула его так, что тот слетел на пол.

И тут Михаил вспомнил ту неприглядную сцену, когда они оба стенали от экстаза. Вспомнил, что взял их бутылку вина и ушел на кухню. Ему тогда было важнее выпить, чем устраивать разборки. Так вот из-за чего ссорились эти молодые люди – он унес их вино. Ему стало смешно и противно. Он отбросил нож на журнальный столик и вышел из комнаты. Удивительное дело, но на душе полегчало. Видно, все бабы такие твари, а не только Наденька и Галочка. Никому из них нельзя верить, никого нельзя любить, не стоят они таких нервов и переживаний. Теперь он все о них знает.

– Миша! – крикнула ему вслед Ольга. – Ты куда?

Но он ничего не ответил. Оделся и вышел из квартиры. Идти ему было некуда, но, наверное, потому и надо решать вопрос с жильем. Что там говорила Галина насчет какой-то коммуналки? По фигу. Лишь бы иметь хоть какой угол, но свой. И чтоб больше никаких баб! Никогда! То в обезьянник попал из-за этого отродья, то сейчас чуть убийцей не стал. Нет, хватит, натерпелся!

Он набрал номер Галины и так же, как и она, без приветствий сообщил, что сейчас придет, не дав ей времени на возражения. Через двадцать минут он уже заходил в подъезд. Дверь лифта открылась, и из него вышел Алеша и пропустил вперед себя Дашу.

– Привет, – буркнул сын, опустив глаза. – Дарья, давай, шевелись.

– Папа! – воскликнула та и заулыбалась, но не потянулась к отцу. Алексей подтолкнул сестренку к выходу.

Михаил все еще был нетрезв, а потому не решился схватить дочь на руки, как делал это прежде, подбрасывая ее к потолку. Он даже не решился подать руку сыну. Если бы он знал тогда, что эта короткая встреча у лифта будет их последней, возможно, повел себя иначе. Обнял бы детей, попросил прощения за свой вид. Нашел бы, в конце концов, что сказать. Но все произошло так быстро и неожиданно, что он растерялся. Видимо, Галина решила так срочно эвакуировать детей перед его приходом.

Он же, идя в свой бывший дом, надеялся на другое. Так и остался молча стоять на площадке, глядя им вслед. Хлопнула железная дверь. Лифт уехал наверх. А он все стоял и не мог понять, в чем же его вина. Подняться решил пешком, все-таки хоть чуть-чуть протрезвеет. Но только запыхался, дойдя до квартиры. Еще немного постоял, отдышался, покурил и позвонил в дверь, не решаясь открыть своим ключом. Он уже не чувствовал себя здесь хозяином. Это был не его угол.

* * *

К концу вахты Родин прочитал больше половины неизвестно кем оставленной книги. Ему даже понравилось то состояние жутковатости, которое он испытывал. Какой-никакой, а драйв. И курил меньше, увлеченный сюжетом, да и время пролетело быстрее. Без пяти минут восемь он открыл калитку и увидел, что к складу направляется Елена Алексеевна. Он был рад встрече с ней и сразу решился поговорить о насущном вопросе.

– Здравствуйте, Елена Алексеевна! Как ваше самочувствие? Как давление? – искренне поинтересовался он, пропуская ее на склад.

– Прежде были времена, когда мгновения раньше поднимался хрен, а теперь давление, – отозвалась она известной частушкой и сама расхохоталась.

– Ну, вас, слава богу, это не должно волновать, – засмеялся в ответ и Михаил. – Елена Алексеевна, у меня к вам один серьезный вопрос. Я вот тут у вас на складе обнаружил допущенную оплошность. Не знаю уж, извините, со стороны кладовщиц или самого директора, но… – начал было он и запнулся, заметив, как сразу нахмурилось ее лицо. У нее вообще была потрясающая мимика, меняющаяся ежеминутно в зависимости от настроения.

– Так, Миша, ты меня не пугай так с ходу. А то опять «Скорую» придется вызывать, – приложила она руку к голове, воспользовавшись его заминкой.

– Да нет, ничего страшного, хотя… В общем, у вас тут имеется продукция из титана. Но числится как обычная сталь. Мало того, как некондиционный товар. Это мне Надежда по компьютеру смотрела, – пояснил Родин, видя, как Елена Алексеевна расплывается в улыбке.

– Миха, ты тут не выпиваешь, случайно? Какой титан? Тут, кроме этого железного хлама, отродясь ничего ценнее не было. Ты явно что-то путаешь. Склад этот еще со времен царя Гороха. Давно убыточный. Все пытаемся втюхать этот лом хоть кому-то. Ты посмотри, как все завалено!

– Нет, кстати, все довольно аккуратно содержится, все маркировки совпадают. Тут придраться не к чему. Но вот с титановой проволокой и листами из него же, которые подписаны «кровельным железом», ошибка вышла. Пойдемте, я вам все покажу. Там. В конце склада, – продолжал настаивать Родин.

– Так, погоди, Миша. Ты хочешь, чтобы я сейчас пошла туда за полкилометра? – Теперь лицо кладовщицы выражало крайнее удивление и вместе с тем недовольство.

– Триста метров всего, Елена Алексеевна, – почти взмолился Родин, чувствуя, что и тут он не будет воспринят всерьез. Да еще и эта бутылка, что стоит в тумбочке. А если кладовщица сейчас пойдет и увидит ее, укрепив свои предположения по поводу пьянства Родина на посту?

– Слушай, я что-то не пойму, а откуда ты вообще это взял? Титан какой-то? Тебе-то что до того? Хочешь, иди вон и хозяину докладывай. Это не наше с тобой дело. Особенно не твое. – Выражение лица кладовщицы стало строгим и вместе с тем усталым. Но не злым. Михаил понял, что ей тоже просто все параллельно.

– Да ему я уже говорил. Он сказал, чтоб к вам обратиться. Вы, мол, должны этим заниматься.

– А ты где его видел? – Немодно выщипанные до ниточки брови Елены Алексеевны поползли вверх, выражая крайнее удивление. – Ты, что ли, на прием к нему записывался?

– Зачем? Я с ним тут разговаривал, – в свою очередь, удивился такому вопросу Родин.

– С кем тут? С Хаджакисяном?! Когда? Он что, сюда подъезжал? И про меня говорил?! – Теперь Елена Алексеевна, морща лоб и нос, казалось, была ошеломлена таким известием и теперь уже схватилась за сердце.

– При чем тут Хаджакисян? Я с Андреевым общался. С Вячеславом Николаевичем.

– А‑а, с этим, – облегченно выдохнула кладовщица и расплылась в снисходительной улыбке, блеснув золотым зубом. – Так какой же он хозяин? Он просто директор склада.

– А… А какая разница? – не понял Михаил, дернув плечом.

– А такая разница, что не дает, а дразнится, – откровенно засмеялась кладовщица. – Он же просто наемный директор. На зарплате от Хаджакисяна сидит. Это не его склад. Некоторые тут… Да в большинстве арендованные. Вот там хозяева верховодят. А такие, как у нас, забитые старьем, принадлежат акционерному обществу «Заря». Уяснил, Шерлок Холмс? А то уж напугал меня. Думаю, каким это образом он тут очутился? Сроду никогда не заглядывал. Да еще, говоришь, кладовщица в курсе. Ну ты приколист! Хи-ха-ха! Ой, думаю, уволят теперь. До пенсии-то два понедельника осталось. Так, слушай, Миша, меня и правда уволят, если я тут с тобой еще полчаса трепаться буду. Вон грузчики уже пришли. Сейчас Анька-бухгалтерша пожалует за отчетами. Сегодня ее день. Все, пошла я. – И Елена Алексеевна, продолжая посмеиваться, стала отпирать кабинет.

Михаил и сам не заметил, как появились грузчики и, не мешая их разговору, прошли в зал. Он сейчас пребывал в полном замешательстве. Ну конечно! Какое дело этому Андрееву до его бдений? Ему так же на все наплевать, как и всем тут. Кроме того, разумеется, кто ворует. Значит, надо идти к этому Хаджакисяну. Судя по рассказу Елены, он тем более ни сном ни духом, что у него тут делается. «Записаться, значит, на прием? Что ж. Запишусь. Не побрезгую».

Теперь Родина охватил еще больший азарт. Он был уверен, что его доклад настоящему хозяину не останется без внимания. Не зря он потратил столько сил. Так что не стоит отчаиваться. И он прямиком направился в головную контору, что находилась отсюда почти в паре километров. Да, велика была Зоринская база. Масштабы ее впечатляли. Впечатляла и безхозяйственность. Но так всегда. Чем больше хозяйство, тем больше воровства и попустительства. Практически модель всей нашей страны. Попробуй-ка поворуй в Швейцарии или даже в Германии. Размеры не те. Все на виду, все под присмотром. Да и менталитет иной. Не то что у нас.

Преодолев путь под холодным моросящим дождем, Михаил поднялся на второй этаж, где располагался кабинет господина Хаджакисяна. В просторной приемной, где стены были обшиты натуральным лакированным дубом, отчего она была довольно мрачной и больше походила на баню, а не на современный офис, сидела премиленькая секретарша. Разумеется, длинноногая блондинка с высокой грудью и ресницами, как опахала. На приход Родина она не отреагировала никак. Мельком оглядев его форму охранника, снова углубилась в компьютер, что-то усердно выколачивая по клавиатуре.

– Его нет, – неприветливо пискнула она, давая понять, что разговор окончен.

– А когда будет? – спросил Родин, оглядывая обстановку. На двери закрытого кабинета красовалась черная табличка с золотыми буквами: «Генеральный директор АО «Заря» Хаджакисян Седрак Мазманович».

– В командировке.

– А когда будет? – настойчивее повторил он свой вопрос.

– На следующей неделе, – не отрываясь от монитора, нехотя отозвалась секретарша.

– К нему надо записываться?

– А по какому вопросу? – только теперь удостоила она вошедшего более долгим взглядом своих лучезарно-голубых глаз.

– По производственному, – заявил Родин и для важности добавил: – Срочно.

– Как ваша фамилия? – снова отвернулась девушка и застучала по клавиатуре, видимо, готовясь внести его имя в нужную программу.

– Родин. Михаил Леонидович.

– Вы здесь работаете?

– Да. Охранник на четырнадцатом складе.

– Хорошо. Вторник. На десять утра вас устроит? – снова метнула она на него взгляд голубых глаз.

– Да. Спасибо, – поблагодарил Михаил и, не попрощавшись, вышел за дверь.

Покидая Зоринку, Родин чувствовал жуткую усталость. Но нужно было отослать деньги Алексею. Когда, отстояв очередь вместе с пенсионерами, вышел с почты и сел в маршрутку, буквально отрубился на месте. И, разумеется, пропустил свою остановку. Только когда водитель «Газели» окликнул его, что, мол, надо платить за второй круг, Михаил проснулся, молча передал тому еще десятку и снова прикорнул, приложив голову к холодному стеклу. Но уже не спал. Он стал думать о предстоящей встрече с Хаджакисяном. Сможет ли убедить его навести ревизию на четырнадцатом складе? А еще думал о том, зачем ему все это сдалось? Ни кладовщицам, ни наемному директору это совершенно не нужно. Так почему у него так голова болит? И сам себе отвечал: да потому, что это нормально – нормально относиться к своей работе. И потому, что он теперь не просто штаны просиживает, а занят серьезным делом. Может быть, именно эта цель, которую перед собой поставил, и дает ему силы вернуться к человеческому образу жизни. Да, и он дойдет до конца. И пусть даже сам хозяин наплюет на это, но тут еще останется открытым вопрос об исчезновении сторожа. Нужно бы еще Елену Алексеевну подробнее расспросить о нем. Вдруг она еще чего знает. От Щербакова получено слишком мало сведений. Да и вообще, больше всего подозрений падает именно на него, поскольку товар подменивается в его смену.

Домой к Марине он добрался ближе к обеду. Сперва позвонил в дверь, а уж потом стал открывать своим ключом. Все-таки тут тоже был не его угол. Марины, на его счастье, не оказалось, и он, даже не поев, завалился спать.

* * *

Галина открыла моментально, словно сидела под дверью. Пропуская за порог Михаила, она выглядела довольно взволнованной, но пыталась это скрыть за неуместной бравадой:

– А, привет. Проходи. Как дела? Ты поешь чего-нибудь? У меня суп куриный горячий.

Она говорила так, словно ничего не произошло. Все, как и много лет подряд. И не было у них сегодня развода. Может быть, потому, что всегда так было заведено? Просто по инерции. Однако Михаил отрицательно мотнул головой и, поспешив нарушить тот устоявшийся порядок, специально прошел мимо нее на кухню прямо в обуви. Сел не на свое привычное место, когда ужинал после работы, а на место, что всегда было закреплено за Дашей. Там, как обычно, стояла ее розовая чашка с серебряной чайной ложечкой, что подарила бабушка самому еще пятилетнему Михаилу. Галина зашла следом и встала напротив, прислонившись спиной к дверному косяку и сцепив крендельком руки на груди. Взгляд ее выражал немой вопрос. Михаил тоже молчал, не зная, как начать разговор. Эти родные стены не располагали к меркантильным вопросам, которые никогда тут не решались. Он почувствовал, что на его глаза невольно наворачиваются слезы. Таких ощущений он не испытывал с похорон той самой бабушки. Он отвернулся к окну и полез в карман за портсигаром. Бесцеремонно закурил, хотя раньше этого тут не допускалось. Галина не возразила, но все же первой нарушила затянувшееся молчание:

– Ты по делу, я так понимаю?

– Правильно понимаешь, – глухо ответил он, выпуская едкий желтоватый дым через ноздри. И снова замолчал, ожидая, что бывшая жена, хорошо зная его характер, сама продолжит разговор. Догадается, зачем он здесь.

И она догадалась.

– Если ты насчет квартиры, то я уже все сделала. Ты ведь сам сказал, чтобы я этим занялась, – словно оправдываясь, заговорила Галина. – Так вот, тебе придется уехать, как и договаривались. Туда. Там я уже купила тебе коммунальную квартиру. Вполне приличная. Всего один сосед. Правда, пьющий, похоже. Но тебе-то теперь это как раз, – начиная повышать тон, продолжала она. – От тебя и сейчас разит, как от бочки. Хорошо, что детей отправила вовремя.

– Ты всех отправила. Ладно, давай ключи и говори адрес, – все так же не глядя на бывшую супругу, буркнул Родин. – Или ты ждешь от меня благодарности за заботу?

Галина молча вышла из кухни, но через пару минут вернулась и демонстративно ударила ключами по столу. Рядом положила бумажку с адресом, где теперь предстояло ему жить.

– У тебя деньги-то хоть на дорогу есть? – немного смягчившись, тихо спросила бывшая супруга.

Михаил не ответил. Подхватил со стола предложенное, не глянув, сунул в карман и вышел из квартиры, оставив за собой открытую дверь.

Денег на билет у него на самом деле не было, но это его сейчас не волновало. Главное, он ни от кого не зависит. Не надо искать место, где можно притулиться. Теперь он сам себе хозяин. Поскорее, вот только поскорее покинуть этот город. Тогда ему казалось, что именно данная возможность спасет его и все сразу наладится в его жизни. Он переедет, устроится на нормальную работу, перестанет пить и, кто знает, может, и женится еще разок. Не все же такие курвы, как Галочка. Или Наденька. Или Оленька. Нет, с женитьбой он не станет торопиться. А вот детей будет навещать. Или брать к себе на каникулы. А лучше ездить с ними на море по путевке в какой-нибудь санаторий. Или даже за границу. Он и сам там ни разу не был. Даже в Турции, где, кажется, перебывало уже все население России.

Вот так он и мечтал, трясясь в товарном вагоне, что шел в его некогда родные места. Благо удалось за бутылку договориться с грузчиками залечь на ночь на мешки с сахаром. И такая вот сладкая жизнь ему грезилась, когда уже без сожаления, а мучаясь лишь от того, что нельзя тут закурить, поскольку дал честное слово, катил он в новые времена. В свой старый новый город, где прошло его счастливое детство и чуть менее счастливая юность. Или вообще поехать в Москву к матери? На первых порах приютит, а там он и сам себе квартиру снимет. Ведь заработки в столице намного выше. Нет, опять одолжаться не стоит. Тем более мать до сих пор, наверное, не знает, что он развелся. Пусть живет себе спокойно со своим новым мужем. Хорошо, что она пристроена. Ладно, и так все отлично.

Только рано утром, когда открыли двери вагона, прибывшего на товарную станцию для разгрузки, Михаил смог тайком выбраться наружу. И только теперь, окончательно протрезвев, он достал из кармана клочок бумаги с адресом и прочитал то, что своим бисерным почерком написала Галочка. Тот район, в который она его определила, был ему знаком. Довольно далеко от центра и с довольно дурной славой. Это его немного огорчило. Там нормальной работы не найти, а поездки к центру будут занимать много времени. Сразу захотелось выпить, чтобы снять раздражение. Но не было ни копейки. Да и перекусить бы не мешало. Оглядевшись по сторонам, Михаил вспомнил, что можно немного подзаработать прямо здесь, как когда-то он делал перед армией, чтобы купить Наденьке какой-нибудь подарок. Он вернулся к тому вагону, в котором только что ехал, нашел бригадира и подрядился за пятьсот рублей перегружать на ожидающие машины сахар.

С ним еще работали четыре человека. Глядя на них, он понимал, что работают эти мужики за ради того же, а не чтобы принести деньги жене. Да и не деньги это, а слезы пьющего народа, чей труд никогда высоко не ценится, ибо спрос рождает предложение.

Вот так и началась его карьерная деятельность с товарной станции, которую он посещал по мере крайней нужды до сих пор.

* * *

Михаил проснулся уже ночью. Часы показывали половину третьего, когда он включил в изголовье бра. Марины по-прежнему дома не было. Ощущая зверский голод, он открыл холодильник и выложил на стол все, что там оказалось. Кусочек заветренного сыра, одну сосиску, кастрюлю с вермишелью и сморщенный помидор. Да, негусто. Но спасибо и на этом. Завтра… нет, уже сегодня нужно снова поработать и купить продукты. Сейчас он даже не думал о том, где может быть хозяйка квартиры. Он зажег на плите конфорку, обратив внимание на то, какая она грязная. Вынул из духовки сковороду, налил в нее растительное масло, что осталось на донышке бутылки, и вывалил туда остатки слипшейся вермишели. Мелко изрезал сосиску и помидор. Бросил туда же. Нашел в ящике буфета терку, кое-как покромсал об нее сыр, который крошился в руках. Через некоторое время, когда содержимое сковороды зашипело, посыпал сыром сверху и накрыл крышкой. Поставил на плиту и чайник. Хлеба тоже осталось на раз. Горбушку батона он разрезал пополам. Одну половинку намазал медом, вторую оставил заедать приготовленное блюдо.

Ел торопливо, заглатывал, почти не жуя и не замечая вкуса. Но это было оправданно. Последний раз его трапезой был пустой чай сутки назад. В таком тонусе его держало нервное и физическое напряжение последних дней. За Михаилом всегда наблюдалась такая физиологическая странность. Если чем-то заняты голова и руки, пустой желудок не мешал своими просьбами этой работе. О том, чтобы поесть, Родин вспоминал, лишь освободившись от более важных дел.

Насытившись, он отправился в ванную. Принял душ, почистил зубы и стал бриться. И только сейчас как следует разглядел свое лицо в зеркале. Впалые щеки, темные круги под глазами, отросшие волосы уже закрывают уши, а мокрая челка достает до переносицы. Он зачесал ее назад и обратил внимание, что лоб бороздят глубокие продольные морщины. Он никогда этого не замечал. Или просто не было до того интереса. Но вот сейчас, глядя на свое отражение, подумал, что жизнь проходит безвозвратно. А главное, бездарно. Да что там! Бесполезно. И дело не во внешности, а во времени, которое он потерял. И если говорят: «Время – деньги», то с этим нельзя согласиться. Деньги потерял – заработал, а время никак не воротишь. Оно и есть самая большая ценность, данная человеку. И употреблять его надо бережно, дорожа каждой минутой, которая может оказаться последней. Но что для этого нужно? Помогать нуждающимся? Да. Но не то. Хорошо зарабатывать. Да. Но тоже не то. Быть честным и справедливым. Хорошо. Так и надо. Только что значит просто быть? Где действие? Все так и все не то. Иметь цель. Вот уже теплее. Иметь правильную цель и идти к ней. А еще лучше – мечту. Он поймал себя на мысли, что никогда ее не имел. Цели были, он достигал их, но вот с мечтой никогда не сталкивался, считая это чем-то эфемерным, нематериальным. Кто-то мечтает о сцене, кто-то о новой квартире, кто-то о власти, кто-то о детях. Все очень просто. Но вот он почему-то никогда не мечтал. А может быть, путал цели и мечты? Не одно ли это и то же?

Михаил провел по запотевшему зеркалу ладонью, словно пытаясь стереть обуявшие его мысли, которые никогда не приходили в голову. Что это? Кризис среднего возраста? Или просто сказываются на психике бессонные ночи? Он вышел из ванной, обмотавшись полотенцем, и, вернувшись снова в спальню, взял сотовый телефон. От Марины было четыре пропущенных вызова. Затем СМС: «Миша, я ночую у мамы. Она заболела. Буду утром. Целую».

Спать ему не хотелось. Он лег, подложив под голову две подушки, и включил телевизор на спортивный канал. Почему-то вспомнил, что в его детстве телевидение вещало лишь по трем каналам и максимум до двенадцати. Потом играл гимн Советского Союза, и программы заканчивались. Только в Новый год народ имел возможность насладиться, как тогда говорили, голубым экраном до утра. Именно голубым, потому что цветные телевизоры были далеко не у всех. Свой первый цветной мать купила только в восемьдесят шестом году. И это было большим праздником в их небольшой семье. Правда, пришлось три месяца во многом себе отказывать. Даже экономить на еде, потому что пенсия у бабушки была шестьдесят рублей в месяц, зарплата матери – сто восемьдесят, а отечественный телевизор «Березка» – шестьсот.

Вспомнив о детстве, он снова перешел к мыслям глобального масштаба. О мечте, о сущности бытия и о цели. Это его нервировало, и Михаил решил сконцентрироваться на цели, что была ему ближе. А цель у него на сегодняшний момент одна. Он распланировал свои дальнейшие действия и к пяти утра достал из книжного шкафа Марины роман Теодора Драйзера «Титан», который прочитал еще на заре юности по настоянию бабушки. Надо бы спросить у Марины, откуда у нее эти книги классиков? Наверное, тоже от бабушки. И на пятнадцатой странице заснул.

Его разбудила вернувшаясь Марина. Был уже девятый час. Михаил слышал, как она шуршит пакетами на кухне. Наверное, закупила продукты к завтраку. Несколько раз хлопнула дверцей холодильника. Зажурчала в раковине вода. Что-то зашипело на сковородке. Пошел запах жареных яиц. Начинался новый день.

Сегодня на товарной станции Родину пришлось разгружать мешки с цементом. Другой работы не дали. А эта – самая тяжелая и грязная. Какая бы ни была упаковка, ты все равно будешь весь в серой пыли. Даже нос ею забьет, не говоря уж про одежду. После такого трудодня нельзя обойтись без душа. Зато платят хорошо. Отработав до пяти вечера с одним довольно крепкого вида напарником, от которого несло перегаром и потом, Михаил отправился в свою коммуналку. По дороге купил Василичу бутылку кагора, а себе новую одежду в секонд-хенде – дешевую, но вполне приличную: турецкие черные джинсы, серый итальянский джемпер и китайский черный же пуховик. Оглядев себя в зеркале примерочной, он остался вполне довольным своим внешним видом. Так и пошел в этой одежде, оплатив на кассе. А в выданный ему бесплатно пакет сложил пыльную форму охранника. Старую же куртку, туго скрутив, просто выбросил при выходе в мусорную корзину. У него еще оставались деньги. Можно было сходить в парикмахерскую, а еще купить зимние ботинки на дешевом рынке возле вокзала, но он решил с этим повременить. Лучше чем-нибудь порадовать Марину. Хотя бы принести что-нибудь вкусное.

Василич был несказанно рад не столько встрече с соседом, сколько бутылке, которую он ему вручил сразу с порога.

– Ну вот. Дождался я своих дивидендов! Не зря в тебя вкладывал свою пенсию. А чего одна? – И он, оттянув резинку синих сатиновых трусов, щелкнул ею по впалому животу.

– Ты с этой пока справься, – посоветовал Родин, пожав ему слабую тощую ладонь, а про себя с досадой отметил, что старик сдает день ото дня.

– А ты? Опять не будешь?

– Я же сказал, я в завязке.

– Миша, ты меня, ей-богу, пугаешь. Совсем себя не бережешь, – заворчал Василич, шаркая на кухню и торжественно неся в вытянутой руке кагор. – Ну ты хоть удостоишь меня своей компанией? Смотрю, прибарахлился. Женишься никак? Прям ведь жених, глаза слепит.

– Нет, погожу пока, – усмехнулся Родин, оглядывая запущенную кухню.

Батарея выставленных на облупившемся подоконнике грязных бутылок красноречиво говорила о том, что не так давно тут шел пир горой.

Газовая плита совсем почернела от пригоревшего на ней жира. Гора грязной посуды в проржавевшей раковине. Из крана, замотанного у основания синей изолентой, струится вода. Благо первый этаж, никого не затопит. Прокопченные куревом и газом оконные стекла почти не пропускают свет. На коричневом потолке по углам паутина, и в центре на длинном шнуре болтается лампочка, словно повесилась. Линолеум на полу местами протерт до дыр и оторван. Да и запах тут царит, мягко сказать, специфический. Михаил, наблюдая эту убогую картину, в ужасе подумал, что ничего этого раньше не замечал. Ему было даже неприятно сесть за этот колченогий грязный стол, который венчала импровизированная пепельница из консервной банки, утрамбованная окурками.

– Василич, а давай с тобой тут ремонт сделаем? – предложил Михаил, присаживаясь на шаткий табурет. – Я все закуплю, и вместе поработаем. А?

– Не-не-не, здоровье дороже, – поспешил отказаться тот, пытаясь ввинтить в пробку погнутый штопор. – Эх, стерся, зараза. На-ка, ты попробуй.

Родин выпрямил сильными пальцами спираль и привычным движением выдернул пробку. Пахнуло жженым вином.

– М‑да, не тот нынче церковный напиток, – поморщился он.

– Нормально-нормально. Ишь, гурман! – довольно крякнул старик, подставляя грязный граненый стакан.

– Ты бы хоть помыл его, – брезгливо поморщился Михаил, наливая Василичу, как заведено, до краев.

– Совсем ты, Мишаня, испортился, – выдохнул Василич и с ходу отпил больше половины. Утер синеватые тонкие губы тыльной стороной ладони и попросил курить: – Доставай-ка свою заморскую вещицу. А то у меня беломорская закончилась. Ну, как там у тебя дела? Рассказывай, – запуская в предложенный портсигар крючковатые пальцы, спросил он. – Как твои титановые копи? Копятся?

– Нет, Василич. Все таят на глазах.

– Значит, не хочешь ты это дело оставить? Ну и дурак ты. Эх, и дурак. Подлей-ка еще. Чего-то не забрало.

– Ты это допей.

– Тебе что, жалко для дедушки? Я для тебя ничего не жалел. Как сына родного почитал, – шутливо посетовал Василич, двигая к Михаилу свой стакан. – Во‑от. Другое дело, – и теперь уже опорожнил его весь, привалился голым острым плечом к стене, сладко жмурясь, и прикурил от последней спички из смятого коробка. – Ну, рассказывай. Рассказывай уже. Глядишь, вдвоем чего скумекаем.

Михаилу на самом деле хотелось выговориться. И Василич был самым подходящим собеседником. Во всяком случае, слушать он умел, язык за зубами держать – тоже, да и забудет все после этой бутылки. Но важнее все-таки то, что иногда он и впрямь мог дать дельный совет.

Родин обрисовал ему сложившуюся ситуацию и сам стал рассуждать вслух:

– И теперь я полагаю, на наемного директора Андреева даже нечего надеяться. Ему это, как говорится, до фонаря. На кладовщиц – тем более. Остается только дождаться приезда Хаджакисяна. Только я боюсь, что к тому времени исчезнет и партия листов. Конечно, если учесть, что проволоку подменивали постепенно, что-то должно остаться. За пять дней прежними темпами уведут где-то пятнадцать ящиков. А их тоже сорок. Но если этот кто-то узнает о том, что я жду приема у хозяина, то может прибавить скорость. И что тогда я ему предъявлю? Три запрятанных мною ящика? Они ни о чем по большому счету не говорят. Ну, завалялись где-то когда-то, и никакой партии не было. Против моих слов в компьютере имеется четкая запись о некондиционном товаре. А кроме того, полное отрицание кладовщицами и директорами. Да меня просто сочтут придурком, которому что-то показалось и подумалось. Так?

– У тебя все? – спросил осоловелый Василич, смакуя уже мелкими глотками темное вино. – Так вот, ты на самом деле придурок. На хрена тебе все это надо? Я, кажется, уже говорил свое мнение. Оставь, парень, эту затею. Это в лучшем случае тебя сочтут идиотом. А в худшем – сам знаешь что могут сделать. Деньги-то немалые на кону.

– Ты понимаешь, Василич, я только сейчас, вот благодаря этому делу, стал ощущать себя человеком. У меня цель появилась. И мне неважно, чьи это деньги, я делаю это для себя.

– А, понял. Из спортивного интереса.

– Ну, вроде того. Тебе не понять, я смотрю.

– Не, ну почему? «Были и мы рысаками когда-то». Когда-то и я за производство переживал. Но то другие времена были. Идеология была! – поднял он вверх скрюченный указательный палец, а потом поскреб им небритую щеку. – А ты…

– А у меня своя идеология! – горячо прервал старика Родин, подавшись вперед.

– Тихо-тихо, стакан мне не опрокинь, джигит, – осадил его Василич. – Ну, тогда возьми и засядь там в засаде. Как партизан. Может, и увидишь кого. Вроде как смену сдал, а сам на складе спрячься. Вот и увидишь, днем воруют или ночью. Тогда круг подозреваемых сузится.

– В принципе я и сам об этом думал, – признался Михаил. – Вот только как потом выходить через проходную? Да и ключи я сдаю утром.

– А ты утром сдай, потом сделай вид, что что-то забыл, – вовлекаясь в интригу, стал предлагать Василич. – Потрись на складе немного, да и занырни куда-нибудь. Заранее там подготовь себе укромное местечко и прихвати термос. Глядишь, и проскочит вариант.

– Пожалуй, так и сделаю. А что, другого способа я пока не вижу, – окрыленный новой идеей, согласился Родин. – Ладно, пойду помоюсь. А то весь цементом пропитался.

– А колонка сломалась. Горячей воды нет. Погрей в кастрюльке, – обрадовал Михаила сосед.

– Так, Василич, что бы ты ни говорил, а с зарплаты ремонт затеем, – категорично сказал Родин и отправился в свою комнату за чистым полотенцем.

Он не стал греть воду, а помылся под холодным душем. Не радовала глаз и обстановка в ванной. Местами отлетевшая кафельная плитка старого образца, ржавые подтеки на сантехнике, покоцанная метлахская плитка на полу. И вонь сыростью и плесенью, облепившей углы протекшего потолка. Ему было даже неприятно тут находиться. Не ледяная вода из расшатанного крана, а чувство брезгливости заставило его ускорить темп мытья. И он в очередной раз удивился тому, что ни на что это вообще не обратил внимания, когда тут очутился.

– Пока ты там закалялся, у тебя мобильник орал, – заявил Василич, когда Михаил вышел из ванной.

– Марина, наверное, – вслух предположил он, но перезванивать не собирался. – А чего ты себе такой не купишь?

– Да чего зря время и деньги терять. Все равно пропью, – отмахнулся тот. – А как насчет еще бутылочки?

– Хватит. Ты и так уже хорош.

– Ну, не настолько. Можно и лучше, – возразил старик, бесцеремонно запуская руку в портсигар Родина, лежавший на столе.

– Лучшее – враг хорошего, Василич, – поучительным тоном ответил Михаил и стал собираться уходить.

– Глупая поговорка. Когда тебя ждать в следующий раз? Мне теперь и самому интересно, как у тебя там выйдет, – с трудом прикурив уже от зажигалки, спросил старик.

– Не знаю. Вот купил бы мобильник, мы бы созвонились, – снова посоветовал Михаил, забирая свой портсигар и откладывая Василичу четыре «Астры» и дешевую китайскую зажигалку.

– Да иди ты к черту, – незло отмахнулся сосед.

– Сейчас пойду. У тебя пожевать что есть? На работу мне.

– А глянь там. Я уж не помню.

Михаил открыл холодильник, обнаружил в глубине верхней полки заветренную колбасу и сделал себе большой бутерброд с двумя ломтями черствого черного хлеба.

– Ну, прямо кулинар, – подметил Василич, наблюдая за спешными действиями Родина. – А я уж и забыл про нее. Это, кажись, Анька приносила. Кстати, про тебя спрашивала. Привет передавала.

Михаил промолчал. Ему совсем не хотелось сейчас вспоминать о своих кратковременных романах с пьющими женщинами. Анна была одной из них. Закрутив бутерброд в сомнительной чистоты полиэтиленовый мешочек, он положил его в свой пакет, где лежала старая одежда и камуфляжная куртка, и попрощался с соседом.

– А как у тебя отношения с этой… новой? – не отставал словоохотливый Василич.

– Нормально. Во всяком случае, я ей благодарен за то, что она для меня сделала.

– Аа-а, – важно протянул с пониманием старик. – А любовь? Любовь-то есть? – Было понятно, что ему совсем не хотелось оставаться одному. Пьяному Василичу требовалось общение. Михаил прекрасно помнил это состояние по себе, когда не то что сосед, а драный кот с помойки подойдет для собеседника. – Так есть?

– Не про нашу честь, – коротко ответил он. – Извини, спешу.

Выйдя на улицу, Родин только теперь достал из кармана куртки телефон и убедился, что звонок был от Марины. Он перезвонил. Та немедленно ответила и сразу затараторила:

– Миш, привет. Как дела? А ты где? Ты сегодня дома будешь? Тебя ждать?

– Нет, я уже на работу еду.

– А, ну да. Уже восьмой час. А у меня мама заболела. Мне с ней пришлось сидеть. Гипертония. Ну, это давление повышенное. Я так соскучилась. А ты? Ты утром-то вернешься?

– Нет. Завтра не жди. Дела.

– Уу-у, плохо. Даже вечером не появишься?

– Вечером, наверное, буду.

– Наверное или точно? Я чего-нибудь вкусненькое приготовлю. Ты чего бы хотел? – продолжала Марина заискивающим тоном засыпать вопросами.

– Не надо ничего. Я куплю сам, – деловито отрезал Родин и отключил связь.

Он не верил в больную мать. Даже если это и было так, он больше никому из женщин не верил. Но и вступать в спор не считал нужным. Просто пропускал мимо ушей этот треп, не позволяя себе в него углубляться. Но Марина вдруг тут же перезвонила:

– Миша, ты обязательно приходи. Мне с тобой надо об одном серьезном деле поговорить. Это важно. Только не по телефону. Хорошо? – в ее голосе действительно чувствовалось волнение.

– Хорошо, – пообещал он и снова сунул трубку в карман новой куртки.

Перед проходной ему пришлось переодеть куртку на форменную, предварительно хорошенько ее вытряхнув. Облачко цементной пыли поднялось вверх.

Сегодня он не стал вступать в разговоры с уже уходившей со склада Еленой Алексеевной. Да и о чем говорить? Здравствуйте и до свидания. Ему даже показалось, что она тому обрадовалась. Он же, заперев за ней калитку, поспешил к заветным ящикам с титановыми листами. Родин хоть и вымотался и за этот день, но также проверил первый и последний ряды. Все оказалось на месте. Это и порадовало, и огорчило его. Вор либо затаился на время, либо решил отказаться от дальнейшего хищения. Будет ли успешной его «засада», которую он запланировал на следующий день после окончания своей смены? Но в любом случае отказываться от этого мероприятия Михаил не собирался.

Он вернулся к своему рабочему месту. На столе по-прежнему лежала книга «Ваша кровь для нас». Открыл тумбочку. И бутылка водки все так же стояла на месте. Немного подумав, он позвонил Щербакову и спросил об этих предметах. Но тот шутливо от всего открестился. Родин не очень поверил ему, но все же уселся поудобнее и раскрыл книгу на том месте, где заложил закладку из клочка газеты. Начал читать. Сюжет так называемого романа набирал обороты. С каждой перевернутой страницей становилось все страшнее. В этом плане автор был виртуозом. Посмотрев на обложку, Михаил только сейчас прочел его имя. К его удивлению, автором была женщина. Какая-то Чернышева Т. С. В аннотации о ней не было ни слова. Но и так понятно, что только бабы могут быть так изощренны в своих пытках, еще раз убедился про себя Родин, но с интересом продолжил чтение. А еще через полчаса он начал пугливо озираться по сторонам. Ему везде чудились скрипы, шорохи, висельники и ведьмы. Невидимые существа лезли из-за углов каждого контейнера, окружающих его. Не отдавая отчета своим действиям, он полез в тумбочку и достал оттуда початую бутылку ничейной водки. В этот момент он действовал машинально, как на автопилоте. Возможно, насмотревшись на Василича. Или оттого, что многие годы подряд снимал любой негатив или напряжение алкоголем. Как бы то ни объясняй, он сделал внушительный глоток прямо из горлышка, практически не отрываясь от текста.

А после уже и начался тот почти бред, от которого он совсем очнулся, проводив взглядом местного сторожевого пса Файла, что так интеллигентно отказался от предложенного ему бутерброда с подветренной краковской колбасой, позаимствованного у Василича.

Практически протрезвев, Михаил понял, какую совершил оплошность, выпивая на рабочем месте под камерой видеонаблюдения. Кроме того, еще и книгу разорвал, и бутылкой о стену грохнул. Ни дать ни взять – умалишенный. Алкаш с белой горячкой. Именно этого от него и добивался враг. И он, как последний кретин, попался в эти ловко расставленные силки. Родин просто недоумевал, как мог такое допустить.

Да, теперь он почти был уверен в своей догадке о том, кто является виновником происходящего. Нет, Марина тут ни при чем. Но надо еще доказать. А прежде – убедиться самому в том, что к данному делу имеет отношение Наденька! В этом он практически не сомневался. Пожалуй, только она знала, что он пил на протяжении нескольких лет. Знала его слабость и подложила водку. Кроме того, именно она сидела за его столом и читала эту чертову книгу, как бы демонстрируя ее, чтобы он обратил внимание. В этом плане у нее все вышло прекрасно. Но действовать в одиночку она бы не смогла. Даже если учитывать, что бывший сторож и не был убит, труп собаки она никогда бы сама не решилась взять в руки. Даже в перчатках и в противогазе. В этом плане Михаил ее хорошо знал. Да и таскать такие тяжести по тридцать килограммов женщине не под силу. Значит, она действует с кем-то сообща.

Так он рассуждал, сидя за столом и покуривая «Астру» через мундштук, который недавно тщательно почистил. Не выкурив и половины, Родин вытащил из него сигарету, затушил, вынул из портсигара оставшиеся, положил на стол кучкой, мундштук вложил в пустой портсигар и сунул в карман. Он с удовольствием швырнул бы этот подарок Наденьки в стену, как и бутылку, но не стал больше рисоваться перед видеокамерой. Решил выбросить при первом удобном случае. После этого вновь погрузился в свои размышления.

Кто может быть ее подельником? Или кому она служит подмастерьем? Вороватому Щербакову? Мелковата сошка. Кому-то из грузчиков? Вряд ли. Самому Андрееву? Но зачем тогда так мелочиться. Он мог бы сам выкупить всю партию безо всяких лишних телодвижений. Елена? Тоже женщина, хоть и мощная. Короче, непременно надо сегодня остаться в засаде и самому понаблюдать за происходящими днем событиями.

Вооружившись фонариком, он снова пошел в конец зала, чтобы выбрать подходящее для этого место. Такое после недолгих поисков он нашел себе среди коробок из плотного картона, в которых хранились напильники. И кому они сейчас нужны? Да в таком количестве. Давно все механизировано и автоматизировано. Да и не работает уже в стране практически никто, кому бы они понадобились. Эти напильники напоминают ушедшие в прошлое бороны или двуручные пилы, если не каменные топоры. «Ладно, хоть тут пригодятся», – думал Родин, двигая коробки, чтобы приготовить удобное убежище. Оттуда должен хорошо просматриваться склад ящиков с титановыми листами, но не должно быть видно его самого.

Через несколько минут все было готово. Затем Михаил еще раз оглядел то место, куда перепрятал остатки проволоки. Порядок. Не тронули.

Как обычно, без пяти минут восемь он открыл калитку и вышел покурить на свежем воздухе. Вскоре увидел приближающуюся Елену Алексеевну. Издалека она была похожа на гигантского колобка. Что в ширь, что в рост – размер одинаков. А бежевое пальто, доходившее ей почти до пят, усиливало это впечатление. Михаил даже усмехнулся при виде ее. Ему вообще сейчас стало как-то легче на душе. Он вспомнил о портсигаре и без сожаления опустил его в рядом стоящую урну.

– Привет, Миша! – как всегда оптимистично заулыбалась Елена Алексеевна, подойдя ближе. – Чего не спится в такую рань?

– Здравствуйте, – улыбнулся Родин в ответ на ее шутку. – Да что-то бессонница замучила.

– Еще скажи, старческая, – весело рассмеялась женщина, с явным усилием переступая через высокий порог.

Когда кладовщица вошла в свой кабинетик, Михаил заглянул к ней:

– Елена Алексеевна, а вы мне не дадите телефон Надежды Петровны? Мне надо ей по одному делу позвонить.

– Уу-у, понятно по какому, – снова хохотнула она. – Влюбился, сокол? А что, она баба ничего. В соку. Незамужняя опять же.

– Да нет, у меня другое тут… – стал почему-то оправдываться Родин.

– Да ладно, дело молодое, – шутливо отмахнулась кладовщица. – Только мне надо бы ей сначала позвонить самой и спросить, не против ли она. Так ведь, кажется, требует этикет, будь он неладен?

– Так точно. Не возражаю, звоните, – согласился Михаил, кивнув, от чего длинная непослушная челка в очередной раз упала на глаза. Пятерней он отправил ее назад.

– Что, сейчас? – удивилась Елена Алексеевна, снимая пальто. – Не рановато ли? Может, девушка еще почивать изволит? Или так не терпится?

Михаил смутился, прикинув, что та права, и уже не знал, что ответить. Но позитивная кладовщица вновь засмеялась, придя на помощь:

– Да сейчас позвоню, не переживай. Тебе ведь уходить пора. Чего тут лишнее время просиживать. А она всегда рано встает. Сейчас.

Повесив пальто на вешалку, кладовщица достала из сумки, похожей не на дамскую, а на хозяйственную, сотовый телефон и очки. Нажала нужные клавиши и громко, словно хотела докричаться прямо туда, где сейчас находится абонент, выдала:

– Доброе утро, красавица!.. Ничего не случилось, кроме того, что Миша, наш охранник, просит у меня твой телефон… Не знаю. Думаю, влюбился! Зачем же еще? Дать?.. Вот и я так считаю. Ну, пока. Барышня позволили-с, – последняя фраза была обращена к Михаилу, – записывай.

– Я запомню, – сухо буркнул он. Эти намеки о влюбленности, даже шуточные, были ему неприятны. Родин представил, что Наденька сейчас безумно счастлива, обнадеженная его желанием узнать ее номер и подколами своей сменщицы. Знала бы она, зачем на самом деле он собирается ей звонить. Ему показалось это бесчестным по отношению к женщине, но что-то исправить было поздно. Что ж, пусть пока остается в приятном неведении.

– Завидую такой памяти, – сказала Елена Алексеевна и продиктовала, считывая с телефона, десять цифр, не считая первой восьмерки.

Михаил поблагодарил и собрался уходить. Навстречу ему попались немного припоздавшие Валентин и Степан. Обменялись с Родиным короткими рукопожатиями.

– Как вахта? – больше из вежливости, чем из интереса, спросил Степан, закуривая возле ворот.

– Спокойно. Слушай, Степа, а как звали охранника, что до меня работал? – спросил Михаил, делая вид, что и он заводит разговор лишь от нечего делать.

– А‑а… Этого. Матвеич.

– А полностью? – сожалея, что не сразу получил информацию, продолжал настаивать Родин.

– Петр Матвеевич Савоськин. А тебе зачем? – не преминул переспросить любопытный Степан.

– Так, для общего развития, – отшутился Михаил. – А что с ним случилось? Говорят, пропал без вести.

– Ну да, так и есть. Да у него по ходу с головой не все в порядке было. Странный был дедок.

– Да? И в чем это выражалось?

– Да все как-то бочком ходил, на все щурился, зло какое-то выискивал, недоверчивый и подозрительный был. Короче, трехнутый какой-то.

В этот момент к складу подъехала «Газель» с надписью на бортах «Дачник» и с изображением различных садовых инструментов.

– О, извини, работа начинается, – снова протянул Михаилу Степан руку и, швырнув окурок мимо урны, пошел на склад.

Родин же отправился на проходную сдавать ключи. Правда, он так и не понял, зачем они ему выдавались, если он ночью запирался изнутри на щеколду, как ему велели. Видимо, для порядка. Он тогда не спрашивал и не спорил. Просто выполнял указания. Сейчас же это было совсем некстати. Лишний раз мелькать перед глазами, да и путь не очень близкий. Вообще, будь он тут генеральным, давно для рабочих какой-нибудь автокар запустил для передвижения по территории. А на личных авто разрешалось ездить только начальству, поставщикам и клиентам. Вот таким, как «Дачник», из сети известных магазинов. И тут Михаил подумал, что именно клиент вполне может периодически вывозить титан, прикрываясь накладной на лопаты. Рискованно, конечно. На проходной могут проверить. Но тут всем все по фигу, и этим обстоятельством вовсю можно пользоваться.

Сдав ключи, Михаил расписался в журнале вахтера о сдаче смены и тут же спохватился:

– Черт, свои-то я там, на столе забыл! Домой не попаду. Блин, придется возвращаться.

– Не завидую, – усмехнулся молодой, но уже лысоватый Володя. – И на автобус теперь точно опоздаешь.

– Не зли меня, Вова, – отмахнулся Родин и, делая огорченный вид, пошел обратно.

На четырнадцатом складе вовсю шла погрузка «Газели». Степан и Валентин работали слаженно и быстро. Они даже не заметили его появления. Не заметила и Елена Алексеевна, занятая выпиской накладных. Так что Родину повезло пройти в свой укромный угол, подготовленный еще ночью, незамеченным. Устраиваясь среди коробок с напильниками, он, конечно, понимал, что не сможет не заснуть, особенно если вскоре ничего не будет происходить, но надеялся на то, что сон его будет чуток, как было когда-то раньше на службе, если того требовали обстоятельства. Сегодня он планировал пробыть тут часов до семи вечера. С собой у него была бутылка с водой, немного печенья и шесть сигарет. Этого вполне хватит.

Спустя час Михаил почувствовал, что веки его тяжелеют. Он не стал сопротивляться сну. Приглушенные голоса, доносившиеся от ворот склада, становились все тише и дальше, и все дальше стали отступать насущные проблемы, занозой засевшие в голове.

Неизвестно, сколько прошло времени, но Михаилу стало казаться, что голоса людей снова стали громче, они настолько близко, словно кричат ему прямо в ухо. Он открыл глаза. Действительно, совсем рядом он услышал два голоса. Мужской и женский. Приподнявшись с коробок, на которых спал, Родин глянул в щель, оставленную для просмотра нужного места. Возле ящиков с титаном стояли Андреев и Елена Алексеевна с блокнотиком.

– Вот эту партию, – указывал мужчина на ящики с «кровельным железом». – Прямо всю целиком.

– Хорошо, я поняла, Вячеслав Николаевич, – ответила кладовщица и что-то черкнула в блокнот.

– Я сейчас должен уехать, но вы как следует проследите. Я на вас надеюсь, – продолжал давать указания директор.

– Да-да, вы же знаете, – энергично кивала Елена Николаевна. – Все будет в ажуре, как всегда.

– Вот и отлично. Запомнили? Березка. В четыре часа. – И он нервно затеребил ворот своего светлого пиджака.

– Да. И запомнила, и записала. Не переживайте.

– Вот и отлично, – похвалил ее Андреев и пошел прочь, стуча каблуками лакированных ботинок по каменным плитам.

Елена Алексеевна поспешила за ним. Больше они не разговаривали. Во всяком случае, Михаил не услышал их дальнейшего разговора. Выждав еще некоторое время, он включил телефон, который специально отключал на время засады, чтобы не засветиться с внезапным звонком, и посмотрел на время. Было двадцать минут третьего. Разгар рабочего дня. Интересно, что они собираются делать с этой партией? И что означает в данном контексте слово «березка»? Название какой-то фирмы? Есть еще такой детский оздоровительный лагерь. Или старый цветной телевизор, что когда-то был у них в семье? Понятно одно: в четыре часа металл будет отсюда вывезен. Весь сразу. И во вторник уже нечего будет предъявить Хаджакисяну.

Родин вышел из своего укрытия. Лампы дневного света давали возможность не прибегать к помощи фонарика, но был риск оказаться замеченным издалека. Однако выбора у него сейчас не было. И Михаил, четко понимая свою задачу, перетащил два ящика с титановыми листами в свое убежище. Хотя бы так, решил он и снова засел там. Ему было необходимо дождаться четырех часов и посмотреть, что будет происходить дальше. Сейчас он пожалел, что его телефон старой модели и не имеет камеры. Можно было заснять события, если того потребуется, но придется обойтись без этого и действовать по обстоятельствам, надеясь лишь на свои силы и смекалку.

Родин съел пару печений, запил водой из бутылки и ощутил острую потребность закурить. Но этого делать нельзя. Запах дыма сразу может привлечь внимание того, кто сюда подойдет. А уж тем более некурящая Елена Алексеевна тотчас насторожится. Придется терпеть. Он снова посмотрел на время и выключил телефон. Оставалось ждать чуть больше часа. Михаил уселся поудобнее и прикрыл глаза, напоминая хищника, терпеливо подстерегающего свою добычу.

По прошествии отмеренного времени он действительно услышал тихое урчание мотора приближающейся машины. Она ехала медленно, как и было здесь разрешено. Родин открыл глаза и стал всматриваться в прогал между коробками. К складу заветных ящиков машина подъехала задом для удобства погрузки. Это был бортовой «ГАЗ‑53». Кабину, к сожалению, Михаилу с данной точки видно не было, зато хорошо просматривался кузов, из которого выпрыгнули Валентин и Степан и сразу принялись грузить ящики. Работали они ловко и быстро. И через несколько минут место, где столько лет простоял титан, было очищено. На кузов натянут брезентовый тент.

– Так, я что-то не поняла. Похоже, двух ящиков не хватает, – услышал он голос Елены Алексеевны. Она, видимо, приехала сюда в кабине с шофером и теперь, ведя подсчет по грузу, стояла возле другого борта «газика», незаметная Михаилу.

– Нет, все. Сама видишь, елки-палки, – отозвался Степан, снимая пыльные матерчатые перчатки и вытирая ими пот со лба.

– Себе ничего не прикроили, – хохотнул громогласный Валентин. – Давай поезжай.

– Не знаю. Может, Вячеслав Николаевич сам обсчитался, – в поле зрения Родина появилась Елена Алексеевна, и он увидел ее озабоченное лицо. – Позвонить, что ли, ему?

– От этого чего прибавится? – резонно подметил Степан.

– Нет, я все-таки позвоню. – Кладовщица достала из кармана рабочей куртки телефон. – Он просил повнимательнее отнестись к этой партии.

– Ладно, ты тут считай, взвешивай, рапортуй, а мы свое дело сделали, – отмахнулся Валентин и, зацепив за рукав Степана, потянул его за собой. – У нас заслуженный перекур.

Елена Алексеевна, подслеповато щурясь, набрала нужный номер и приложила трубку к уху, повернувшись спиной к месту, где сидел Михаил. Не долго думая он бесшумно вынырнул из своего убежища и, пригнувшись, чтобы его не заметил в зеркало заднего вида водитель, подбежал к кузову и ловко в него впрыгнул. Благо грузчики не успели полностью завязать брезент. Теперь, оказавшись внутри, он сам закончил за них недоделанную работу. Только бы при выезде никто не заглянул сюда.

А в это время Елена Алексеевна уже докладывала Андрееву ситуацию:

– Вячеслав Николаевич, это Мишакина. Тут у меня форс-мажор. Не хватает двух ящиков… Да, погрузили. Но здесь, по вашим подсчетам, без двух… Точно. Я сама следила и считала… Ладно, хорошо… Да, до свидания.

Закончив разговор с директором, Елена Алексеевна полезла в кабину «газика». Михаилу этого не было видно, зато слышал:

– Как тебя зовут? Коля? Давай-ка помоги. Да руку давай! Ага. Тяни. Ой! Тихо! Хватит, теперь я сама. О господи!

Хлопнула дверца. Грузная Елена Алексеевна, видимо, угнездилась, и машина тронулась с места. Возле раскрытых ворот остановились. Елена Алексеевна, так же кряхтя и охая, вылезла из кабины и пожелала водителю Коле счастливого пути. Теперь машина пошла быстрее, и Михаил, устроившийся на жестких ящиках, стал подпрыгивать, боясь потерять равновесие. Пришлось держаться за борт грузовичка. Интересно, как долго трястись в таком положении? Где конечный пункт? Но тем не менее Родин был рад тому, что удалось провернуть такую операцию. Он уже будет знать, где разгрузят титан. Вот только удастся ли снова остаться незамеченным?

Остановились возле проходной. Водитель отдал вахтеру накладную на груз. Володя внимательно ее изучил и открыл главные ворота. Двинулись дальше. «Газик» набрал скорость. Трясло нещадно. Даже ящики подпрыгивали, позвякивая внутренностями. Что и говорить про внутренности Михаила. Он чертыхался на каждой кочке, которые стали встречаться все чаще. Они двигались по не заасфальтированной дороге, что шла вокруг всей базы.

Родин развязал брезентовый тент и выглянул наружу. Действительно, машина двигалась вдоль бетонного забора, огораживающего базу. Похоже, пунктом назначения была товарная станция Зоринка. Именно туда и вела эта дорога. Странно, почему поехали вокруг через проходную? Можно было выехать по хорошей дороге через другие ворота, что вели сразу на станцию. Путает следы, рассуждал Михаил, снова кое-как устраиваясь на ящиках. Ладно, хорошо, ехать тут недолго. И он не ошибся. «Газик» вскоре затормозил, прибыв на станцию. Михаил это сразу понял по резкому запаху креозота, коим пропитывались шпалы, но высовываться пока не спешил – ожидал дальнейших событий.

Николай вышел из кабины, хлопнул дверцей, удаляясь, зашуршал ногами по гравию, и все стихло. Только теперь Родин огляделся, слегка отодвинув краешек брезента. Они находились возле железнодорожного полотна в тупике. Там стояло несколько разрозненных вагонов. К одному из них и направлялся водитель, разговаривая по телефону. Слышны были лишь обрывки фраз:

– …здесь… давай… на пять…

Воспользовавшись благоприятным моментом, Михаил выпрыгнул из кузова и, чтобы не вызывать подозрений, спокойной походкой направился к вагонам. Там было легко затеряться и продолжить наблюдение за машиной.

Трое мужиков, загружавших вагон строительной арматурой, не обратили на Родина никакого внимания, когда он прошел мимо и, обойдя вагон, скрылся из виду. Отсюда хорошо просматривался «газик». И только теперь Михаил позволил себе закурить. Но оказалось, сигареты, положенные в карман новой куртки, поломались. Пришлось выкурить половинку, но он и этому был рад.

Вскоре к «газику» вернулся Николай, а с ним еще двое. Явно грузчики. О чем-то побазарили, размахивая руками. Водитель залез в кабину, проехал метров двадцать и снова остановился. Теперь уже четко возле вагона под номером 0214. Один из грузчиков отодвинул дверь вагона, и пошла работа. Не такая техничная, как это выходило у Степана и Валентина, но все же меньше чем через час содержимое с «ГАЗ‑53» перекочевало в вагон 0214. Николай сам навесил на него большой амбарный замок, принял в свою кабину грузчиков, и они укатили.

Михаилу уже ничего не оставалось делать, как отправляться домой. В перспективе маячило пройти несколько километров по земляной дороге да еще дождаться автобуса, который ходил сюда не чаще чем один рейс в час. Но он был доволен проведенной операцией. Его усилия оказались ненапрасны. Теперь он знал, где находится титан, знал номер грузовика и имя водителя, доставившего сюда груз. А это немало. Еще название «Березка». Скорее всего фирма, на которую была выписана накладная. Даже если вагон куда-то уйдет в ближайшее время, найдутся виновники этого события. Но, судя по ржавым колесным парам, вагон лишь складское помещение.

Михаилу повезло. Когда он подошел к остановке, как раз подъехал автобус. Усевшись на заднее сиденье, он позвонил Наденьке. Та тут же взяла трубку.

– Алло? – театрально сексуальным голосом пропела она, будто знала, кто ей звонит.

– Здравствуй, Надя. Это Родин. Мы можем сегодня встретиться? У меня к тебе важный разговор есть, – сразу деловым тоном объявил Михаил.

– Привет, Миша. Сегодня? Ну-у, можем, – с придыханием согласилась женщина. – Приходи. Я жду.

– Нет, лучше где-нибудь на нейтральной территории.

– Ой, я себя плохо чувствую. Погода, наверное. Давай лучше у меня дома. Ты адрес помнишь? Я все там же живу, – теперь уже слабым голосом заговорила Надежда. – Наберешь на домофоне номер моей квартиры. Пятьдесят три, – на всякий случай напомнила она.

Выбора у него не было, и пришлось согласиться, хотя совершенно не хотелось заходить в эту квартиру. Именно там много лет назад начал набирать обороты их бурный роман, когда родители девушки целыми днями, загруженные работой, отсутствовали. Не то чтобы Михаил боялся воспоминаний, нет, просто не хотелось давать Наденьке лишний повод на что-то надеяться. А то, что она надеется, он был уверен благодаря ее красноречивому поведению и их последнему разговору. Так или иначе, через час он уже набрал нужные цифры. Наденька не стала спрашивать, кто пришел, а сразу нажала кнопочку, открывающую дверь.

Выйдя из лифта на четвертом этаже, Родин увидел, что дверь ее квартиры распахнута. Вошел. Кашлянул для приличия.

– Миша, проходи сюда, – донесся голос Наденьки из кухни. Уже не такой болезненный и слабый. Вот они – женские уловки.

Он разулся на половике у порога, повесил на вешалку куртку и, откинув назад непослушную челку, пошел на зов.

Наденька, одетая в полупрозрачный сиреневый халатик с рюшами, хлопотала возле плиты. Здесь стоял одурманивающий аромат печеного мяса.

– Привет, – застенчиво улыбнулась она накрашенными губами. – Ты, наверное, голодный?

И она, наклонившись к духовке, представила взгляду Михаила невероятных размеров зад. Светлые большие трусы просвечивали через синтетическую ткань халата. Зрелище было не для слабонервных, и он смущенно отвернулся. Неужели Наденька думает, что этим можно соблазнить мужчину?

– Нет, спасибо, – соврал Михаил и сглотнул слюну. – Надя, мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Это очень важно. Ты можешь присесть? – довольно требовательным тоном произнес он, рассматривая новую обстановку.

– Да, конечно, – закрыла она духовку и повернулась к нему лицом. – Только давай сначала поедим. Я ужасно хочу… – Тут она сделала незначительную паузу и тут же добавила: – Кушать.

– Про себя не говорят «кушать», – поправил он ее.

– Да? А как говорят? – кокетливо улыбнулась хозяйка квартиры и присела за стол. – Да ты садись.

– Про собственную персону говорят «есть», – пояснил он и сел на предложенный стул с высокой спинкой.

– Ну так давай есть. У меня сейчас мясо по-французски доготовится. А пока вот. – Она с удивительной проворностью вскочила с места, открыла холодильник и выставила на стол несколько салатиков и бутылку белого вина.

И когда только успела? Видимо, еще с утра готовилась, когда Елена Алексеевна позвонила.

Родин, конечно, с превеликим удовольствием все это не то что съел, а сожрал бы, но у него была другая миссия. Он явился сюда, чтобы разоблачить Наденьку – сказать о том, что раскусил все ее происки. Словом, вывести на чистую воду. А можно ли при таком раскладе злоупотреблять ее гостеприимством? Пусть оно с ее стороны даже и в каких-то преднамеренных целях.

– Знаешь, Надя, если ты так голодна, я, пожалуй подожду тебя во дворе. А ты пока насыщайся, – сказал Родин и решительно встал.

– Нет! – испуганно вскочила и она и стала усаживать его на место. – Если ты не будешь, я тоже не буду. Давай говори. Я тебя слушаю, – торопливо заговорила Наденька, вернувшись на свой стул, и подложила под щечку руку, напустив на себя вид внимательно слушающего человека.

– Да, собственно, придется не слушать, а отвечать, – глядя ей прямо в глаза, начал Родин с места в карьер. – Скажи, это ты придумала историю с книгой и водкой? Или тебя Андреев надоумил?

– Что? Какую историю? – искренне удивилась Наденька. – Я тебя не понимаю. Какая книга? Какая водка?

– Надя, только не надо из меня дурака делать. Однажды тебе это уже удалось. Я просто хочу предупредить тебя по старой дружбе, чтобы ты не лезла в это дело.

– Да в какое дело?! О чем ты, Миша? – неподдельно удивилась Наденька, и Михаил уже начал сомневаться в ее причастности к делу. – Ты можешь объяснить толком? И вообще, чего тебе от меня надо?

– Хорошо. Я объясню. Хоть наверняка знаю, что это лишнее. Ты помнишь, когда я попросил тебя посмотреть в компьютере, как числится у вас проволока и кровельное железо?

– Ну.

– Так вот, это был самый настоящий титан. Очень дорогой на сегодняшнем рынке материал. Всего там его было на пять миллионов рублей. Теперь титана нет.

– Постой. Какой титан? Ты что-то путаешь. С чего ты взял? Какие пять миллионов? – Наденька посмотрела на него с некоторым испугом, словно перед ней сидел сумасшедший. Было похоже, что она на самом деле не в курсе событий.

Михаил смутился и замолчал. Если она и впрямь не при делах, хорошо же он сейчас выглядит.

– Миша, ты чего? – пытаясь заглянуть ему в глаза, тихо окликнула Наденька.

– Лано, проехали. Короче, если ты поняла о чем речь, то хочу предупредить: я записался на понедельник к Хаджакисяну и собираюсь ему все доложить.

– Так, я ровным счетом ничего не поняла, – отрезала Наденька. – Расскажи толком. И вообще, ты здоров? Это не бред? – снова с сомнением посмотрела она на него.

– Не бред. И я нормален, как никогда.

И Михаилу пришлось рассказать ей все по порядку. Наденька не перебивала, а выражение ее лица красноречиво говорило о том, что слышит она подобное впервые. Когда Родин закончил повествовать, она даже попыталась дать ему совет:

– Ты лучше не жди понедельника, а напиши докладную. А то вдруг хозяин не сможет тебя принять. А так он уже будет в курсе. Я думаю, что Андреев, если это он виновник, постарается тебя опередить. Ну, скажет, что у тебя не все в порядке с головой, что ты алкоголик или еще чего.

– Я тоже об этом думал. Не просто так он подсунул мне эту книжку, водку и труп собаки. Надеялся, что я стану об этом рассказывать и тогда уж точно сойду за шизофреника.

– М‑да, жаль, что ты не сдержался и выпил. Да еще и бутылку расколол. Там все на камеру записывается, – вздохнула Наденька. – А уж Андреев расстарается, чтоб убедить хозяина все это просмотреть. Не зря же так готовился, – все больше удивляла она своей смекалкой. – Ну надо же, а такой с виду простачок!

Михаил все ждал, что Наденька выдвинет свои догадки и насчет пропавшего без вести Матвеича, но так далеко она не зашла. Он тоже не стал поднимать эту тему, хотя и не терпелось порасспросить о стороже подробнее.

– В тихом омуте, что говорится. У тебя можно курить? – спросил Михаил, но тут же вспомнил, что сигареты его все сломаны. Неудобно доставать такие. И как он забыл купить новые?!

– Да, кури, – разрешила хозяйка квартиры, но Михаил отмахнулся, сделав вид, что передумал. – Надо бы срочно заняться этим вагоном. Его ведь не сегодня завтра подцепят и увезут. Тогда вообще будет сложно что доказать, – продолжала вслух рассуждать хозяйка квартиры, уже искренне сопереживая Михаилу. – А ты что думаешь?

– А что я тут могу сделать? Вести за ним круглосуточное наблюдение? – развел он руками.

– Тоже верно. И чего ты мне сразу все не рассказал? Мы бы вместе что-нибудь придумали. Вот это Андреев поживился! – неожиданно эмоционально воскликнула Наденька, и в ее глазах замелькали искорки алчности. – Знать бы…

– Ты о чем? – нахмурился Михаил.

– Да так, – мечтательно подняла она глазки к потолку.

– Все люди одинаковы, – сокрушенно мотнул головой Родин. – Ладно, пойду я.

– Как? А перекусить? Ой! Мясо! – спохватилась Наденька, вскакивая с места и кидаясь к духовке. – Ну вот! Подгорело.

Они действительно были так увлечены беседой, что не заметили, как кухня наполнилась чадом. Наденька вынула противень с почти черным содержимым, а Михаил настежь распахнул окно, свалив на пол горшочек с белой фиалкой. Такие же выращивала когда-то и Галина, трясясь над ними не меньше, чем над детьми. Земля рассыпалась, обломались листочки. Он присел, чтобы собрать.

– Да оставь, – заметила его жест Наденька, размахивая вафельным полотенцем, чтобы поскорее выветрить гарь.

– Извини, я нечаянно, – сконфузился Михаил и вышел. Ему было крайне неудобно, что своим приходом он доставил Наденьке столько неприятностей. Да еще и наехал на нее не по делу.

Он не стал дожидаться лифта и быстро сбежал по ступенькам. Хотелось только одного – есть. Даже горький запах сожженного мяса не отбил аппетит. Денег у него оставалось только на пару пачек сигарет. Очень стыдно, но придется снова воспользоваться добросердечностью Марины. Наверное, она уже заждалась его. На улице было совсем темно, а автобусная остановка пустынна. Начал накрапывать дождь. Все нормальные люди давно сидели по домам и, отужинав, смотрели сериалы.

– Наконец-то! – воскликнула Марина, буквально кидаясь ему на шею, как только он переступил порог. – Уже собиралась тебе звонить. А у меня мясо по-французски. Уже остыло, скорее всего.

– Главное, не сгорело? – спросил Михаил, поцеловав молодую женщину в лоб.

– Нет, ну что ты. Просто холодное. Сейчас погрею. Ой, а ты приоделся! А тебе идет. Классно выглядишь. Что, зарплату дали? Ты будешь чай или кофе?

– А салатиков ты, случайно, не приготовила?

– Каких салатиков? – удивилась Марина. – А ты хочешь? Давай я открою баночку огурцов. У меня еще с прошлого года остались. Крутила, а есть некому. И помидоры есть. Так что в этом году и не стала больше консервировать.

– Успокойся, я пошутил, – усмехнулся Михаил, заходя в ванную.

Но Марина уже кинулась в кладовку за банками с соленьями. «И чего это она сегодня так услужлива? Будто почуяла, что меня только что пыталась соблазнить своей кулинарией другая женщина. Воистину, интуиция у баб колоссальная, – думал он, бреясь возле овального зеркала. – Даже мясо такое же сготовила».

Когда зашел на кухню, стол уже был накрыт. Насыщался Михаил спешно, но со смаком. Марина умела неплохо готовить. Вот если бы еще умела поменьше говорить, цены бы ей не было. Она рассказывала о какой-то ерунде, что произошла на работе. Какие-то бабские интриги из-за нового сотрудника. Михаил практически ее не слушал, думая о разговоре с Надеждой. Та была права, посоветовав ему написать Хаджакисяну докладную. Только вот когда передать? В восемь вечера секретарши там уже нет. Придется приехать к шести. Даже немного раньше. Нет, надо отдать с утра, после смены. А завтра он лучше подольше поработает на товарке.

– И как ты думаешь? – тряхнула его за плечо Марина, оторвав от мыслей.

– Это ужасно, – качнул он головой, похрустывая соленым огурцом. – Просто слов нет, какое безобразие.

– Миша! Ну, я серьезно, – обиженным голосом пискнула Марина.

– И я не шучу, – напустил он на себя строгий вид.

– Да? Так вот, эта Екатерина Александровна выставила в «Одноклассниках» совершенно непристойную фотографию. Бабе под пятьдесят, а она в открытом купальнике. И не на пляже, заметь, а на своей кровати! Она считает, что Васильев увидит и сойдет с ума от таких ее прелестей. Причем она специально при нем сказала про эту свою новую фотку. Ты представляешь?!

– Даже трудно помыслить, – покачал головой Михаил, отхлебывая горячий зеленый чай из большого китайского бокала.

Эта пытка про Екатерину Александровну и Васильева продолжалась бы бесконечно, если бы бесцеремонный Родин не прервал ее глубоко содержательный рассказ:

– Спасибо огромное, Мариночка. Все было очень вкусно. Я смертельно устал. Может, в спальню?

Она тут же замолчала, расплылась в улыбке и в знак согласия кивнула.

Сегодня сексом он занимался без всякого удовольствия. В голову снова и снова лезли разные мысли. Чуть было не потерпел фиаско. Но Марина, как всегда, осталась довольна, не заметив его настроения. Отвалившись на свою подушку, она прикрыла глаза и выдохнула:

– Ты был просто великолепен!

– А о чем ты хотела со мной поговорить? Это как раз о своих сотрудниках? – напомнил Михаил, оперевшись на локоть и рассматривая ее раскрасневшееся лицо при свете бра.

– Я? – удивленно посмотрела на него Марина. – Когда?

– Ну, ты мне по телефону сказала, что хочешь со мной о чем-то поговорить. Правда, это было еще вчера.

– А, да. Но… – Марина как-то резко смутилась, привстала с места, потянулась за халатиком.

– Что «но»?

– Давай лучше завтра с утра поговорим. Ты ведь устал. Время позднее. Завтра.

Накинув халат, она поспешила в ванную. А Михаил, даже не дождавшись ее возвращения, уснул. На водные процедуры у него уже не было сил.

Утром их разбудил будильник, прозвеневший в семь часов. Марине нужно было собираться на работу. Но она почему-то не спешила вставать. Лежала, молча уставившись в потолок, словно решала задачу вселенского масштаба. Родин сам приготовил завтрак и зашел в спальню, чтобы пригласить ее к столу. За окном было еще темно, но свет уличного фонаря поблескивал в ее раскрытых неподвижных глазах.

– Марина, ты чего? Не заболела? – спросил Родин, присаживаясь рядом.

Она проворно перевернулась на бок и схватила его руку:

– Миша, я должна сказать тебе одну очень важную вещь.

Он вздрогнул, сразу подумав о беременности. Именно так чаще всего женщины и преподносят такой сюрприз. Только этого еще не хватало. В его голове сразу пронеслись картинки, к которым он совершенно не был готов. К этой женщине он не испытывал ничего, кроме благодарности. Представить себе женитьбу на ней, а как же иначе в этом случае, он был не в состоянии. Да и становиться отцом в третий раз совсем не хотелось. Во всяком случае, в ближайшее время.

– Мне нужно признаться тебе в ужасном, – с пафосом продолжила Марина и сильнее сжала его руку. – Только пообещай мне, что простишь.

– А что случилось? – немного расслабился Родин, догадываясь, что речь, кажется, пойдет не о детях.

– Это случилось еще давно. Понимаешь, до тебя я встречалась с одним человеком. Он был женат. Нет, он и сейчас женат. Только все время обещал развестись и жениться на мне. Ну, знаешь, как это часто бывает?

– Конечно, – кивнул Михаил, предчувствуя, что душещипательная история его подруги затянется надолго. Вот только ему нет никакого дела до ее мучительного прошлого.

– Мы встречались с ним пять с лишним лет. А я все ждала и ждала, когда же он разведется. Дура была, в общем.

– Так, – соглашаясь кивнул Михаил и потянулся к бра.

– Нет! Не надо включать свет, – перехватила его руку Марина. – Мне так легче будет все рассказать.

– Хорошо. Только не нужно уж так волноваться. Все в порядке.

– Нет, не в порядке. Не перебивай меня. Так вот, когда я с тобой познакомилась, я еще некоторое время… ну, по инерции, что ли… В общем, я еще некоторое время с ним встречалась. Вот тогда я пришла поздно… Помнишь?

– Да.

– Я обманула тебя. Я не с подругами засиделась…

– Я так и понял, – перебил Родин Марину, освобождая от дальнейших объяснений.

– И тогда, когда сказала, что…

– Что мать заболела, – закончил он за нее вполне спокойным тоном, но Марину это не утешило. А пожалуй, наоборот, вызвало более бурную реакцию.

– Так ты знал?! – И она подскочила на кровати, приняв сидячее положение. – Тебе все равно? Ты меня совсем не любишь?!

– Марина, мы взрослые люди. Мы не давали друг другу клятв. К чему такие бурные эмоции? Никто же не умер. Я по-прежнему с тобой. Что ты от меня хочешь? – попытался уйти от прямого ответа Михаил. Его начинал напрягать этот разговор. – Пойдем лучше завтракать.

– Какой завтрак?! – не унималась молодая женщина, снова вцепившись в его руку. – Подожди, я еще не рассказала тебе самого главного.

Михаил снова подумал о ее беременности. Только теперь она наверняка не знает, от кого ребенок, но рожать все-таки намерена. Кто будет козлом отпущения? Он замолчал в ожидании развития событий. Между тем Марина пустила слезу:

– Миша, я тебя полюбила. Я даже не ожидала такого. Сначала думала, закручу с тобой назло. Назло ему. А вышло вот как. Я потому и хочу сейчас перед тобой повиниться. Потому что потом может быть поздно. Я долго думала, но теперь решила окончательно. Потому что дело приняло страшный поворот. Я не шучу.

– Твой любовник узнал обо мне и решил вызвать на дуэль? Не волнуйся, я хорошо стреляю. Жаль, нет пистолета, – полушутливо заговорил Родин, думая об остывающем кофе.

– Ты почти угадал. Только тут другое, – всхлипнула она, утирая ладошкой щеки. – Чтобы тебе все стало ясно, я начну с самого начала.

– Хорошо, – обреченно произнес Михаил, усаживаясь поудобнее.

– Он уже давно обещал мне купить машину, о которой я мечтаю. Он небедный человек. Я и тут ему поверила. И вот в очередной раз завела об этом разговор. А он сказал, что это надо отработать. Ну, в шутку, конечно. А потом говорит, что скоро у него будут хорошие денежные поступления, но ему надо, чтобы я нашла ему какого-нибудь неблагонадежного лоха… Ну, алкаша какого-нибудь… Ну, это он шутил. А я возьми, да и прими эту игру. И нашла тебя. – Она снова всхлипнула, закрыла лицо руками. Плечи ее задергались в беззвучном плаче.

– Марина, успокойся. – Михаил обнял свою подругу, еще не понимая, куда она клонит. Слезы женщин действовали на него парализующее. Он всегда терялся в таких ситуациях, не зная, что предпринимать. Чаще хотелось вызвать «Скорую».

– Да. Сейчас, – прерывисто вздохнула она в его объятиях и отстранилась. – В общем, я взяла и устроила тебя на работу охранником. Он сначала посмеялся, а потом… А потом тут такое началось! И зачем ты вообще полез в это дело?! – выкрикнула Марина, отворачиваясь к стене.

– Погоди, я что-то не… – И вот тут Родина осенило. Словно холодную воду на него вылили. – Это что, Андреев?! Твой любовник – Андреев?

– Да! – снова громко крикнула она и разрыдалась в голос.

Ошеломленный Родин поднялся с постели и медленно побрел на кухню. Такого он никак не ожидал. Пожалуй, это было похуже предполагаемой беременности. Очередное предательство! И почему это происходит именно с ним? Это судьба или он действительно законченный лох? Его очередная баба у него за спиной крутит шашни с его врагом! Ему захотелось немедленно уйти. Нет, даже бежать отсюда. Но следом за ним примчалась опухшая от слез Марина:

– Миша, только не уходи. Выслушай, пожалуйста, до конца. Тебе грозит опасность. Пожалуйста, послушай.

Она повисла на руке Родина. А он молча смотрел в окно, стоя без движения, будто парализованный.

– Миша, Слава… Этот Андреев очень агрессивно настроен против тебя. Он уже знает, что ты записался на прием к хозяину. Он звонил мне вчера и угрожал… Он даже мне угрожал и сказал, чтобы я тебя отговорила от того, что ты задумал. Я правда не знаю чего. Он не говорил. Но я очень прошу тебя, оставь свою затею. Я с ним порвала все отношения. Мне не нужна никакая машина. Мне нужен ты. Живой и невредимый. Миша, у него есть пистолет. Я очень боюсь за тебя. Прости меня ради бога. Я такая дура.

Марина говорила сумбурно, дрожа от охвативших ее эмоций, и остановилась, чтобы перевести дух, набрать в легкие воздуха. Но Родин не дал ей продолжить. Не глядя ей в лицо, он освободился от ее цепкой руки и вышел в коридор, чтобы одеться и уйти. У него не было к этой женщине никаких вопросов. Теперь ясно, почему предлагала ему выпить в кафе. Надеялась, он опять войдет в штопор, как хотел Андреев. Не зря он ее подозревал. Чутье не обмануло. Но какова артистка! Что ж, по крайней мере он сегодня еще раз убедился, что вором является именно Андреев.

– Миша, ну пожалуйста! – взмолилась она, выбежав за ним следом. – Ну, я же все тебе честно рассказала. Я же извинилась.

– Слишком поздно, Мариночка, – хмуря брови, сказал он и стал завязывать шнурок на ботинке. – Все, что я тебе должен, я обязательно верну. С зарплаты. Надеюсь, меня не уволят без выходного пособия стараниями твоего любовника.

– Ну что ты говоришь? Ты мне ничего не должен. Подожди. Я прошу тебя. Я еще не все сказала, – не унималась заплаканная Марина.

– По-моему, вполне достаточно. Я все понял, – выпрямился он во весь рост, глядя на нее сверху вниз. – В любом случае я тебе очень благодарен за все. Ни одна женщина не сделала мне столько добра, сколько ты. И я не шучу сейчас. Жаль, что все так закончилось. Ты тоже прости меня, но я не смогу больше с тобой оставаться.

Резко застегнув «молнию» на куртке, он достал из кармана ключи от ее квартиры и демонстративно положил на полку под зеркалом.

– Миша, я умоляю тебя! – заломила молодая женщина руки, как актриса немого кино. – Останься! Ну прости.

– Я не держу на тебя никакого зла, Марина. Я уже давно привык, что женщины…

Не договорив, Родин вышел за порог и аккуратно прикрыл за собой дверь. Из-за нее донеслись громкие рыдания. Но его это совсем не трогало. Сердце его было пустым и холодным, как прежде.

До своего дома он пошел пешком. Хотелось продышаться и немного подумать. Нет, не о подлости Марины. А об Андрееве. Значит, у мужика есть пистолет. По ее словам, он агрессивен. Это хорошо. Может наломать дров не в свою пользу. Так будет легче вывести его на чистую воду. Вполне вероятно, что он из этого пистолета застрелил охранника Савоськина. Но разбираться с этим делом должна, разумеется, полиция. Просто надо ее навести на этот след. Или высказать свои предположения Хаджакисяну? Пожалуй, тоже стоит. Вот только так и непонятно, почему же Андреев не выкупил всю партию разом? Жадность? Или осторожность? Не хотел светиться через подставную фирму или делиться с еще кем-то? Или тратить лишние деньги и время на открытие фирмы-однодневки? И не лень было ежедневно подменивать содержимое! И ведь надо было где-то найти старую ржавую проволоку. Наверное, где-то на чермете имеет прихват. Брал за копейки, а то и вовсе за бутылку. Товар-то совсем негодный был. А этот труп собаки! Вообще мрак. М‑да, курочка по зернышку клюет? Но, как бы там ни было, случилось то, что случилось. И его «шутка» попросить Марину оформить на работу лоха-алкаша, стоила ему провала операции. Вот такие сюрпризы иногда преподносит нам фортуна, если относиться к ней без должного уважения. Она тоже любит шутить.

Когда Михаил дошел до дома, было уже совсем светло. Город пробудился от ночного сна и суетливо спешил влиться в деловую жизнь. Василич тоже уже не спал. Кряхтя и охая, вышел навстречу Михаилу в своих неизменных синих сатиновых трусах.

– Утро доброе, – первым поприветствовал он соседа. – Рад, что ты сюда зачастил. А ты что, с пустыми руками?

– Извини, сегодня я пустой, – хлопнул Родин себя по карманам и наклонился, чтобы разуться.

– Погодь! – остановил его Василич, дыхнув перегаром. – Зато я богат. Сейчас. Не торопись раздеваться.

Михаил шумно вздохнул. Ничего не поделаешь. Здоровье дороже. Шаркая тапками с замятыми задниками, Василич удалился в свою комнату. Через минуту появился снова, протягивая два стольника:

– Мы вчера с Петрушей хорошо отдохнули, так что водочки чекушку и пивка на остаток.

– Слушай, Василич, ты бы тоже подзавязал. Совсем плохо выглядишь, – посоветовал Родин, принимая из его трясущейся руки деньги.

– А вот ты сейчас лекарство принесешь, и я сразу помолодею. Давай, сынок, поспешай, а то и впрямь худо мне совсем.

– А пожрать у тебя что-нибудь найдется?

– Вот с этим тоже проблема, – почесал небритый подбородок старик. – Ладно, погодь.

Он снова ушел к себе и вскоре принес еще сто рублей:

– На. И ни в чем себе не отказывай.

– Да ты не переживай. Я сегодня поработать схожу. На еду деньги будут, – пообещал Михаил, выходя за дверь.

– А ты что, совсем вернулся? – крикнул вслед Василич.

– Насовсем, – тихо ответил Родин, выходя на улицу.

Он зашел в тот же магазин, в котором познакомился тогда с Мариной. Не то чтобы на него нахлынули горькие воспоминания, просто было немного жаль, что чуть забрезжившие надежды на совместную жизнь с женщиной так скоро развеялись. Снова придется жить с пьющим стариком. И если раньше его это устраивало, то теперь постоянные попойки на этой территории с местными алкоголиками его совсем не вдохновляли. Придется повоевать за порядок. Не хочется, конечно, портить отношения с Василичем, но куда деваться? Так, как было раньше, уже не будет. Да и бегать ему постоянно за спиртным он не станет. Михаил реально оценивал перспективу, не ожидая от нее ничего хорошего.

Он купил то, что просил сосед, а к завтраку – четыре сосиски, плавленый сырок и городскую булку.

Когда вернулся, Василич лежал в своей комнате на грязном скомканном белье и охал, держась за сердце.

– Ты, Миша, как накаркал, – слабым голосом проговорил он. – Совсем мне худо. Налей-ка мне поскорее.

– Может, лучше «Скорую» вызвать? – засомневался Михаил. Дед был белее простыни, на которой лежал, поджав тощие ноги.

– Она уже приехала в твоем лице. Давай скорее.

Михаил ловко отвинтил крышку с бутылки и протянул старику. Тот немедленно присосался к горлышку. Вот так – без закуски и лежа, словно ребенок, что ест из бутылочки. Только картина эта отвратная. И запах в этой комнате совсем не детский. Родин почувствовал, как к горлу подкатил комок тошноты, и вышел на кухню. Тут тоже ничего приятного. Стол завален пустыми бутылками, башка и кости от селедки лежат прямо на порванной клеенке, пригоревшая сковорода с остатками непонятного блюда, в ней окурки, повсюду пепел и мусор. И вонь. Отвратительная кислая вонь всеми этими отходами и старьем.

Михаил раскрыл настежь окно и с брезгливым видом начал убирать со стола. Напихав в полиэтиленовый пакет мусор, нашел в буфете окаменевшую чайную соду и, отколов кусочек острием ножа, принялся оттирать ею клеенку. Затем перешел к плите. Потом отдраил с помощью все той же соды и раковину, предварительно перемыв гору грязной посуды. И только присев немного перекурить, вспомнил о Василиче. Что-то совсем его не слыхать. Выпил и заснул? Нет, определенно надо делать ремонт. Тут жить просто невозможно. Когда поставил отваривать сосиски в покореженной алюминиевой кастрюле, решил-таки заглянуть в комнату соседа.

Тот лежал в неестественной позе, спустив голые ноги на пол. Чекушка валялась на его тапке, замоченной в лужице разлитой водки. Михаил кинулся к старику и приложил пальцы к его шее. Слабая пульсация говорила о том, что тот еще жив.

«Скорая» приехала минут через тридцать. Все это время Михаил тщетно пытался привести Василича в сознание. Растирал его тощее тело, бил по щекам и, преодолевая отвращение, пытался делать искусственное дыхание и массаж грудной клетки, как учили еще в армии. Но признаков улучшения состояния здоровья у старика так и не добился.

Прибывшие врачи «Скорой помощи» сразу попросили документы Василича, которые Михаил с трудом нашел. Потом вообще не хотели его забирать, объясняя это тем, что и для нормальных-то пациентов мест нет, а алкашам и подавно в больнице делать нечего. Но Михаил настоял на своем, пригрозив жалобой в Минздрав. Сам помог погрузить соседа на носилки, положил прямо на старика его трикотажные штаны и фланелевую рубаху и вынес до машины вдвоем с худосочным санитаром.

– Куда его? – спросил у него же, погрузив почти бездыханного Василича в автомобиль.

– Вторая сегодня дежурная, – нехотя буркнул санитар, захлопывая заднюю дверь белой «Газели».

Проводив взглядом «Скорую», Михаил вернулся в опустевшую квартиру. Видит Бог, он не желал такого соседа, когда думал об ожидающих его трудностях в совместном проживании. И сейчас, выключив газ под уже прижарившимися в кастрюле сосисками, потерял всякий аппетит и курил одну за другой свою неизменную «Астру». С одной стороны, надо бы было поехать вместе с ними. Узнать, что со стариком. Чего нужно? Но с другой – чего там делать без денег? Его даже слушать не станут, не то что отвечать. И он решил, что надо немедленно отправиться на товарку, поработать часов до пяти, затем поехать в больницу и уж тогда качать там права. Родин был уверен, что до его появления к Василичу никто и не подойдет. Кому он нужен – воняющий перегаром нищий пенсионер? В наших бесплатных лечебных заведениях это дело обычное. А потом скажут: скончался от сердечной недостаточности. Но Михаилу даже в голову не пришло воспользоваться такой ситуацией. Во что бы то ни стало он должен помочь Василичу.

На ходу жуя горячие сосиски, он уже спешил к автобусной остановке. Благо в кармане осталась мелочь на проезд. И он совсем не догадался пошарить в комнате соседа в поисках денег – рассчитывал лишь на собственный заработок.

Около шести вечера Михаил зашел в приемное отделение больницы, куда, по словам санитара, должны были доставить Василича. Имея при себе тысячу рублей, он чувствовал себя полноценным гражданином, имеющим право получить требуемую информацию. Но регистраторша, полистав журнал, не нашла нужного имени.

– К нам такой не поступал, – ответила она, не поднимая головы, когда Родин, едва вспомнив фамилию соседа, сделал запрос.

– Но мне водитель «Скорой помощи» сказал, что повезут к вам, – продолжал настаивать он. – Смотрите лучше. Квасников Александр Васильевич.

– Я поняла, поняла. Но такого не привозили. Попробуйте поискать в шестой. Они тоже сегодня дежурные. Это находится на пятой дачной остановке, – все так же, не глядя на посетителя, затараторила очкастая тетка.

– Я знаю где, – жутко разочарованный, Михаил отошел от маленького окошка и побрел прочь. Если он поедет в шестерку, то уже никак не успеет на работу. Туда пилить не меньше часа. Обратно соответственно тоже. И до Зоринки еще час. Как ни прискорбно, но придется отложить визит до утра.

Но куда теперь девать оставшееся время? И он решил наконец посетить парикмахерскую. Она как раз встретилась ему по пути в больницу. Вот и отлично, далеко ходить не надо.

Переступив порог маленького салона «Нарцисс», как извещала красочная вывеска с изображенными на ней желтыми весенними цветами, Михаил ощутил давно забытые специфические запахи, свойственные данному заведению. Стройная девушка с вытравленными перекисью почти белыми волосами, скучающая на своем рабочем месте, проворно вскочила с крутящегося кресла и поспешила навстречу посетителю. Салончик был настолько мал, что не предусматривал здесь даже администратора. И мастер был всего один.

– Раздевайтесь, пожалуйста, – произнесла она фразу доктора и, дежурно улыбаясь, указала на вешалку. – Вам стрижку? Голову мыть будем?

– Мыть не будем. И постригите покороче, – сказал Родин, приспосабливая свою черную куртку на неудобный крючок. Только сейчас вспомнил, что его форменная осталась на складе, брошенная среди коробок с напильниками, где он сидел в засаде. Почему-то показалось, что это было не вчера, а бог весть сколько времени назад. Слишком много событий, причем неприятных, произошло с тех пор.

Не переставая улыбаться, парикмахерша усадила его напротив большого зеркала, накрыла пеньюаром, туго затянув шею, и стала профессиональным взглядом прикидывать модель стрижки. Ее тонкие пальцы, словно бабочки, запорхали по его отросшим непослушным волосам.

– Девушка, мне что попроще и побыстрее. О’кей? – поторопил Родин парикмахершу, думая в основном об экономии денег.

– Как скажете, – кивнула она и взяла ножницы.

Через двадцать минут на Михаила смотрел из зеркала совсем другой человек. Он был моложе и даже, можно сказать, интереснее. Девушка прекрасно справилась со своей работой и попросила всего двести рублей. Довольный низкой ценой и хорошим результатом, он поблагодарил ее и добавил полтинник «на чай». Пожалуй, сейчас Михаил наконец получил положительные эмоции. Родин вышел из парикмахерской вполне довольный собой, ощущая себя полноценной личностью. Как порой мало нужно человеку, чтобы поднять себе настроение. Но часто бывает и так, что в гараже трехэтажного особняка у тебя стоит «Бентли», в пруду плавают экзотические рыбки, возле него в бамбуковом шезлонге загорает полуобнаженная красотка, но ничего тебя давно не радует.

С каждым днем, несмотря на трудности и неприятности, Родин чувствовал себя как заново родившимся. Может быть, и нужно было пережить все, что с ним случилось, хотя бы для того, чтобы начать радоваться самым обыкновенным вещам? И это новорождение толкало его на бурную деятельность, даже на подвиги, когда забываешь о полноценном сне и питании. А есть только жажда. Жажда мобильности и свершений. Как в юности ты постоянно куда-то спешишь, не сидишь на месте, ты деятелен и важен для себя и, кажется, для окружающих. Только твой темперамент вращает эту Землю, и нельзя остановиться, иначе остановится весь мир.

Но тем не менее Михаил все-таки зашел в гастроном и накупил себе классической еды на сегодняшнюю смену. Ему захотелось устроить себе пир. Конечно, без алкоголя, но зато с дорогой ветчиной, сливочным маслом, свежим хлебом и даже с джемом из вишни. Не лишней была и баночка растворимого кофе. Он хорошо поможет бороться со сном на вахте.

Сегодня он вошел на склад ровно в восемь. Елена Алексеевна уже начала волноваться:

– Наконец-то, Миша! Рада тебя видеть. Думала, опоздаешь, – заулыбалась она, забыв поздороваться. – А я уж тут одетая стою.

– Добрый вечер, Елена Алексеевна. Я тоже вам рад. Жаль, что уходите.

– Ой, какой ты сегодня красивый! – приложила она руку к пышной груди. – Постригся, что ли?

– Нет, просто брови выщипал.

– Тебе идет, – засмеялась она его шутке. – И куртка новая. Ба! И штаны какие модные. Ну, прямо жених. Ты Наденьке-то нашей звонил?

Последний вопрос Михаилу не понравился, и он поспешил сменить тему:

– Кофейку не хотите на дорожку? Сегодня холодно.

– Ой, спасибо. Дома попью. Осточертело мне тут, – отмахнулась кладовщица и поспешила к выходу.

Сегодняшняя ночь ознаменовалась лишь тем, что Родин проверил запрятанные им ящики с титановой проволокой и листами. Все было на месте. Форменную куртку тоже никто не тронул. Затем, тщательно подбирая слова, написал докладную на имя хозяина базы. Она гласила следующее:

«Товарищ Хаджакисян, я – Родин М. Л., охранник склада № 14, довожу до Вашего сведения, что мною обнаружено хищение с данного склада дорогостоящей титановой проволоки и прокатных листов из того же металла, которые числились как некондиционный товар. Общим весом более двух тонн. Мною лично была произведена экспертиза данного металла, которая не оставляет сомнений, что произошла либо специальная подтасовка фактов, либо имеется наличие халатности. Прошу рассмотреть мое заявление в кратчайшие сроки. Подробности доложу при личной встрече.

С уважением – подпись. Число».

Перечитав свой рапорт, Михаил зачеркнул слова «Товарищ Хаджакисян» и написал сверху: «Уважаемый Седрак Мазманович». Затем, достав из тумбочки еще один белый лист, аккуратным почерком переписал начисто. Утром надо непременно отнести секретарше. Только бы она работала по субботам. До вторника останется еще трое суток. А тут время играет не на пользу. Хорошо, если Хаджакисян появится раньше. Нужно бы еще раз сходить на станцию и проверить наличие этого злополучного вагона под номером 0214.

Немного поразмышляв над ситуацией, он сложил вчетверо свое заявление, сунул в нагрудный карман форменной куртки и включил чайник в предвкушении приятной трапезы.

Хорошенько поужинал и засел за сканворд. Отгадав его до конца, пошарил в тумбочке и нашел старый журнал о жизни артистов. Эта тема была ему абсолютно неинтересна. Какая кому разница до того, кто с кем спит, кто развелся, кто женился, а кто оскандалился. Никогда не понимал интереса Галины к желтой прессе. Она даже пыталась ему что-то рассказывать о «звездах», но он лишь делал вид, что слушает. Вот кино посмотреть с их участием – другое дело. Только в этом аспекте он интересовался актерами. Но выбора у него сейчас не было. И к утру Михаил знал, что Василий Лановой женат на Ирине Купченко, а Табаков на Зудиной. Что известный артист-красавец – великий бабник и дебошир, а другой спивается. Понравилась лишь статья о том, как Бондарчук-старший снимал свою киноэпопею «Война и мир». Тут хотя бы не было сплетен и пошлостей.

К утру он снова выпил кофе, доел вишневый джем и пошел отпирать склад. Сегодня он последний раз на этой неделе видится с Еленой Алексеевной. В понедельник снова приступит к работе Наденька. Михаил не любил эти недели. А уж тем более после того, как неуместно побывал в ее доме.

К его счастью, голубоглазая секретарша сидела на своем месте и снова что-то усердно выстукивала на клавиатуре компьютера.

– Доброе утро, – поприветствовал ее Родин, заглянув в приемную. – Хозяин, случайно, еще не вернулся?

Девица взглянула на него так, будто видела впервые.

– Я – Родин. Охранник. Вы меня на вторник к нему записали, – напомнил Михаил.

– А, понятно. Нет пока. Может, в понедельник будет, – снова углубилась она в работу.

– Я могу оставить ему заявление?

– Кладите, – кивнула секретарша на стол, заваленный бумагами.

– Это очень важно, – добавил он, протягивая ей распрямленный листок и недоверчиво глядя на тот бардак, что творился на ее рабочем столе.

– Кладите, – повысив голос, повторила девушка, стуча по клавиатуре. – Я все передам.

Михаил положил листок на общую кипу и вышел в некотором сомнении. Как можно разобраться в таком чудовищном беспорядке? Наверняка забудет или потеряет. Зато блондинка. Господам Хаджакисянам такие нравятся.

Когда вышел из головного офиса, пошел сильный дождь. Даже ливень, совсем не подходящий для глубокой осени. Идти на станцию под ним да по грунтовке расхотелось. Да и что это изменит? Василич все-таки важнее. И, прикрыв стриженую голову пакетом, Родин побежал к остановке. Автобус еще не уехал, водитель поджидал последних пассажиров от Зоринки.

Струи воды стекали по стеклам, не давая возможности что-то видеть за ними. Прогремел гром. Совсем как весной. Водитель включил радио и тронулся с места. Михаил под пение Аллы Пугачевой про последний поцелуй, прислонившись к холодному окну, прикорнул. «Сегодня непременно надо разыскать Василича и поговорить с врачами о его здоровье. Денег, конечно, маловато осталось, ну ничего, справимся», – думал он, засыпая.

Часа, ушедшего на дорогу, ему хватило вполне, чтобы чувствовать себя бодрым. Да и дождь к тому времени закончился. Михаил пересел на другой автобус и поехал в сторону шестой горбольницы. Удалось поспать еще около часа. Теперь уже совсем бодрячком он шагал к приемному отделению.

В отличие от неприветливой регистраторши во второй больнице, здесь его встретила милой улыбкой девушка в белом халате и шапочке, отороченной кружевом. Тем самым она больше походила на официантку, чем на работника клиники, внушая посетителям мнимый оптимизм. Но на его вопрос о Квасникове Александре Васильевиче она, сделав тут же скорбное выражение лица, сообщила, что он скончался от сердечной недостаточности. Сегодня в четыре утра. И добавила:

– Если вы хотите узнать что-то подробнее, обратитесь ко врачу Московкиной Наталье Павловне. Именно она была дежурной в эту ночь. Только она теперь будет через два дня. Утром сдала смену и уже ушла.

Михаил был ошеломлен этим известием, хоть и предполагал, что подобное возможно. Но так быстро! Он ничего не успел предпринять! Надо!.. Надо было ехать вместе с ним в «Скорой». Надо было проследить за врачами. Надо было наплевать на эту чертову товарку и быть рядом! Надо было… А вот теперь ничего не исправить. Смерть – дело непоправимое. Чувство глубокой вины навалилось как тяжелым грузом, мешая даже дышать. Он так и стоял молча, пытаясь переварить услышанное.

– Вам плохо? – участливо спросила девушка, выводя Родина из оцепенения. – Может быть, вам валосердин накапать? – И она стала усердно трясти пузырьком над маленьким стаканчиком. Видимо, это дежурное средство было тут заранее препасено для подобных случаев.

– Спасибо, не надо, – сухим голосом ответил Михаил. – А что мне делать дальше?

С таким случаем он столкнулся впервые. Когда умерла бабушка, все заботы взяла на себя мать. Ему оставалось лишь съездить на кладбище да посидеть и погоревать на поминках. Он совершенно не знал, что сейчас следует предпринять, ведь у Василича, кроме него, никого не было, не считая местных друзей-алкашей. Родин даже не знал, где найти его дочь, которая уже много лет с ним никак не общалась. Знал лишь город, но не адрес. Почему-то сразу подумалось о себе. И стало страшно. А кто сообщит его матери, если с ним самим чего случится? Или детям? И будет ли им вообще до него дело?

В этот момент до Родина доносились лишь обрывки фраз: «…из морга… справку о смерти… обратитесь в службу…»

– Простите, – очнулся от своих мыслей Михаил. – Вы не могли бы повторить?

Девушка терпеливо принялась объяснять ему заново, что нужно делать. Итак, теперь на него ложилась хоть и небольшая, но все же проблема. Одна надежда на похоронную службу, которая, как оказывается, сейчас все берет на себя. Даже первичные расходы. Он записал продиктованный ему номер одной из них, не надеясь в этот момент на свою феноменальную память.

Выйдя из приемного отделения, Михаил не сразу сообразил, в каком направлении двигаться. И собственная вина, и жалость к Василичу буквально оглушили его. Он сел на первую попавшуюся лавку, не замечая, что она мокрая, и закурил. Разговаривать с этой Московкиной он не станет. Что случилось, то случилось. И так понятно, что она ему скажет. Виноватых, кроме себя, искать бесполезно. Да и кто знает, Василич ведь и впрямь мог окончательно и бесповоротно подорвать свое здоровье так, что было уже поздно лечиться. А еще мысль о самом себе так и засела в Михаиле занозой.

Этот день ушел на приготовление к похоронам. Пришлось рыться в немногочисленных вещах соседа в поисках недостающих документов, которые запросили в похоронной службе, и более-менее приличной одежды. Оказалось, у Василича имелся двубортный костюм. Старомодный, но в данном случае вполне подходящий. Нашлась и некоторая сумма денег. В железной коробочке из-под чая. Именно ей и похвалялся Василич в последний раз, говоря, что богат. На сами похороны этого хватало. Но необходимо было организовать поминки. Но для кого? Михаил прекрасно себе представлял, кто придет помянуть старика. Только не дома! От них потом несколько дней не избавишься. Гулять будут по полной программе. Нужно снять помещение в столовой.

Родин нашел ближайшую к дому и узнал, что водку можно приносить свою, а поминальный обед будет стоить от двухсот рублей с человека. Смотря от количества и разнообразия еды. Не так уж и много, но где взять эти деньги? Пусть даже он и поработает завтра на товарке. Но это не больше полутора-двух тысяч. Да и то как повезет. А в понедельник уже похороны. Занять? Но у кого? У Наденьки? Этот вариант сразу отпадает. У Валентина или Степана? Можно попробовать. Но Михаилу даже в голову не пришло плюнуть на это мероприятие. Человека, каким бы он ни был, надо проводить с почестями. Тем более они не один год прожили под одной крышей. И никаких серьезных ссор и столкновений у них практически не было, не считая мелочей.

Спал он эту ночь плохо. Сказывалось нервное перенапряжение и то, что впервые за много лет он был в квартире один. Раньше за стеной всегда храпел Василич, иногда с Михаилом в кровати оказывались женщины, последнее же время под боком находилась Марина, не считая двух ночей. Но там он знал, что не останется один надолго. А вот теперь чувство полного одиночества обрушилось на него в этой скверной тишине. Новое ощущение было неприятно. Вроде люди кругом, но никому нет до тебя дела. Все чужие и не твои. Как будто ты оказался в другой стране, где даже местного языка не знаешь.

Заснул он крепко только к четырем утра, а уже в шесть затрезвонил старый железный будильник. Это все, что он забрал с собой, уходя от Галины. Наскоро позавтракав заветренным сыром, что нашел в грязном холодильнике, Михаил поспешил на товарную станцию. Чем раньше туда прибудешь, тем выше оплачиваемая достанется работа.

Ему повезло. Снова разгрузка цемента. Родин работал, как вол, обливаясь потом и размазывая по лицу серую пыль. На достойные поминки Василичу хватало с лихвой. Михаил успел съездить в столовую, отвезти туда купленную по пути водку и оплатить аванс. А к восьми снова на работу. Он даже сам не понимал, откуда у него брались силы. Но его это не напрягало. Он просто жил и трудился. Это отвлекало от дурных мыслей опять уйти в запой. Некая трудотерапия. Это лучше всяких кодирований и бесполезных порошков и настоек. А еще – цель. Обязательно надо иметь какую-нибудь цель. А их у Родина уже стало несколько. Так и до мечты недалеко. А пока надо наладить отношения с собственными детьми, похоронить Василича, сделать ремонт в квартире и, конечно же, довести до конца дело с титаном. С чего, собственно, все и началось и требовало положительного финала. Возможно, уже завтра утром ему посчастливится встретиться с Хаджакисяном.

Ночь на складе прошла спокойно. Он снова читал журнал, но позже не выдержал и заснул прямо за столом. Даже кофе не помог. Но ничего предосудительного Родин на сей раз в этом не увидел. И так слишком много делает. Можно обойтись и без фанатизма.

К приходу Наденьки он был уже одет и готов к выходу. Та пришла одной минутой позже. Наверное, тоже не хотела вступать с ним в лишние разговоры. Они коротко поздоровались и тут же распрощались.

В двадцать минут девятого Михаил снова зашел в головной офис. Секретарша на этот раз подкрашивала ресницы. На его приход она, как обычно, практически не прореагировала, продолжала наводить красоту.

– Доброе утро, – поздоровался Михаил, оглядывая стол в поисках своего заявления. – Седрак Мазманович приехал?

– Да. В субботу еще.

– А вы отдали ему то, что я просил?

– Да-а, отдала, – пропела блондинка, разглядывая поочередно каждый глаз в маленькое зеркальце пудреницы.

– Сегодня он будет?

– До-олжен.

– Во сколько?

– Ну-у, в девять, обычно. – Она захлопнула пудреницу и стала рыться в косметичке в поисках чего-то важного.

Михаил молча вышел за дверь и присел на один из мягких стульев, что стояли в длинном коридоре. Он решил непременно дождаться хозяина. Времени до похорон Василича еще оставалось достаточно. Но с вопросом о краже титана следовало поторопиться. И действительно, ровно в девять он увидел подтянутого, в строгом черном костюме мужчину, который приближался к кабинету. Через его левую руку было перекинуто кожаное пальто. Почему-то Михаилу казалось, что он должен быть маленьким и пузатым, но Хаджакисян был полной противоположностью своего представления о нем. В лице начальника не сразу угадывались и черты армянина. Внешность больше смахивала на славянскую. Может, потому, что волосы его были совершенно седыми. Ни намека на черный цвет, если он был раньше. И нос аккуратный. На вид ему было около пятидесяти пяти.

Подойдя ближе, Седрак Мазманович остановился, Михаил поднялся с места, готовый отрапортовать о своем визите. Но Хаджакисян его опередил.

– Вы – Родин? – спросил он густым басом. – Ко мне?

Михаил чуть было не ответил: «Так точно», но вовремя спохватился и просто кивнул.

– Что ж, проходите, – указал тот на закрытую дверь, ожидая, что Михаил откроет ее сам.

Он так и сделал, пройдя в приемную первым и весьма удивленный тем, что хозяин его узнал. Наверняка прочитал заявление. Это хорошо – меньше объяснений.

– Доброе утро, Седрак Мазманович, – елейным голоском проворковала секретарша, увидев своего начальника за спиной Родина.

– Доброе, Леночка, – коротко пробасил он и стал открывать ключом, который достал из кармана пиджака, дверь кабинета.

Родин прошел следом за начальником. Удивила помпезность обстановки, которая была модной лет двадцать назад. Полированная мебель, хрустальные вазы и даже большой красный ковер на стене, на котором красовалась коллекция кинжалов. Вдоль длинного стола рядами стояли стулья с высокими спинками. С торца, как и полагается, кожаное кресло босса.

Усевшись в него, Хаджакисян, пока еще не проронив ни слова, указал Михаилу на один из стульев, что был ближе к нему. Родин сел, немного смущенный возникшей паузой, а хозяин кабинета продолжал внимательно его разглядывать, буравя взглядом черных проницательных глаз.

– Вы прочитали мой рапорт… заявление? – был вынужден первым начать разговор Михаил, так и не дождавшись традиционного в таких случаях вопроса.

– Да, я ознакомился.

Снова возникла пауза. Родин не понимал, почему тот так пристально смотрит и продолжает молчать. Решил тоже занять выжидательную позицию, что далось ему нелегко. По прошествии минуты Хаджакисян наконец заговорил с легким акцентом:

– Понимаете, господин Родин, я бы, может быть, и поверил вам, вот только нэдавно имел разговор с вашим начальником. Я имею в виду господина Андрэева. Он сам приходил ко мнэ насчет вас, заявить, что у вас не все благополучно с псыхикой. Вы уж извините, но он просил вас заменить как неблагонадежного. И даже настаивал, чтобы я ознакомился с нэкоторыми видеоматериалами. Я просмотрэл.

Снова наступила тишина. Михаил был готов к такому повороту событий. Теперь понятно, почему Хаджакисян так долго его изучал. Хотел сам рассмотреть в нем психа.

– Понимаю, о чем речь, – сказал Родин, нисколько не обидевшись. – Виноват, дал слабину. Но у меня существуют неопровержимые доказательства моей правоты. Вы можете в том убедиться сами, если сейчас мы проедем на четырнадцатый склад. Мне удалось сохранить пять ящиков с образцами. А кроме того, когда часть титановых листов вывезли, я проследил за их теперешним местонахождением. Могу указать. Если, конечно, они еще там.

Он говорил четко, по-военному, как привык рапортовать начальству. Похоже, такое изложение несколько реабилитировало его в глазах Хаджакисяна. Тот еще немного помолчал, а потом в знак согласия кивнул:

– Хорошо. Давайте поедем. Вижу, вы отвэчаете за свои слова.

– Абсолютно, – облегченно выдохнул Михаил, поднимаясь со стула.

Перед выходом на улицу Хаджакисян надел свое длинное черное пальто из кожи и быстрым шагом направился к припаркованному вблизи черному же джипу. Михаил поспешил за ним, сел рядом на переднее сиденье, чувствуя себя уже хозяином положения. И они молча покатили в нужном направлении.

Когда оба зашли на склад, Наденька чуть не лишилась дара речи. Она поздоровалась с хозяином, сделав подобие книксена и буквально раскрыв рот, воззрилась на Михаила с немым вопросом в глазах. Что, мол, происходит? Хаджакисян не был тут со времен сотворения мира.

– Может быть, на машине проехать? Идти далековато, – предложил Родин, напуская на себя важность.

– Не стоит. Пройдемся. Я хоть погляжу на свои владэния, – сделал подобие улыбки Седрак Мазманович и указал в глубь зала. – Туда?

– Да. Пойдемте. Я покажу, – словно экскурсовод, предложил свои услуги Михаил.

Валентин и Степан стояли по стойке «смирно», когда процессия из двух человек двинулась мимо них. Они даже забыли поприветствовать Хаджакисяна. И если Наденька была хоть как-то в курсе событий, то грузчики совсем не имели представления о том, что сейчас происходит.

Хозяин шел медленно, иногда останавливался возле склада каких-нибудь ящиков или коробок. Спрашивал Михаила о содержимом, словно тот являлся не охранником, а кладовщиком. Может, проверял, действительно ли он такой хозяйственник. Родин же без запинки отвечал на тот или иной вопрос, каждый раз удивляя Хаджакисяна.

– М‑да, много тут ненужного храныться. Надо бы этим посерьезнее заняться, – вслух подумал он, когда они дошли до конца зала.

Михаил разгреб коробки с напильниками и выволок на середину прохода один из ящиков с маркировкой «Уральский металлургический завод. 1976 г.»

– Вот. И обратите внимание на дату, – указал он на крышку.

Хозяин молча взирал на ящик, засунув руки в карманы пальто. Михаил откинул крышку:

– Смотрите. Это титановые листы. Можете сами посмотреть в Интернете, сколько сейчас это стоит. А всего было сорок ящиков по тридцать килограммов в каждом. И проволоки у меня осталось припрятано. Три. Она еще дороже. И тоже было сорок ящиков. Я приятелю своему отдавал на экспертизу. Это точно титан. Вот только местонахождение проволоки я не знаю, а листы отвезли на Зоринскую станцию. Полагаю, выкупили по липовой накладной. Они ведь тут как чермет были заявлены. Как некондиционный копеечный товар. Я у кладовщицы спрашивал. Но она, уверяю вас, совершенно ни при чем. Тут виновник сам Андреев. Это я уже точно знаю, – почти без передышки говорил Родин. Это была его сольная партия. Оставалось еще высказать свои соображения насчет пропажи охранника Савоськина, но Хаджакисян его перебил:

– Откуда у вас такая уверенность?

– Эти данные я получил из одного верного источника, – уклончиво ответил Родин. Ну не про Марину же ему рассказывать.

– Хорошо. Поехали на станцию. Посмотрим, что там.

– На проволоку хотите взглянуть?

– А, ну давай, давай.

Сначала Михаил продемонстрировал ему ящики с подмененным содержимым, а затем показал и спрятанные им с уцелевшей проволокой. Седрак Мазманович даже в руках повертел блестящую бухту.

– Прэкрасно, – только и сказал он и двинулся к выходу.

Михаил на всякий случай прихватил с собой гвоздодер. Благо знал, где они хранятся.

– А это зачэм? – не понял Хаджакисян.

– На вагоне замок. Если понадобится, откроем.

Тот в знак согласия склонил седую голову и улыбнулся. Этот сообразительный мужик начал внушать ему заслуженное доверие.

К Зоринской станции поехали через базу. Охранник, завидев джип хозяина, немедленно кинулся открывать ворота. Этот путь был и чище, и короче. Правда, до нужного вагона, что стоял в тупике, пришлось немного поскакать по ухабам и лужам, несмотря на высокий класс автомобиля. Когда выехали на гравий, машина пошла плавно. По дороге Михаил рассказал о том, как просидел в засаде, как ехал сюда на «газике». Сообщил его регистрационный номер, имя водителя и вероятное название фирмы, на которую оформлялась покупка. Он все больше удивлял немногословного Хаджакисяна.

– Чэстно сказать, я больше поверил Андрэеву. Вообще с тобой не хотел встречаться, уж извыни, – признался он, когда они затормозили в месте, которое указал Родин.

– Да я бы и сам не поверил. Вот этот. 0214. Вскрывать будем? – по-деловому предложил Родин, выскакивая из джипа.

– Да, давай, – с важным видом вышел из машины Хаджакисян, оглядел вагон.

Вокруг не было не души. Только вдалеке слышались матерные выкрики грузчиков и разнорабочих. Совсем как на товарке, куда в последнее время зачастил Михаил. Он достал телефон и посмотрел время. До похорон Василича оставалось полтора часа. Хаджакисян заметил его жест:

– Торопишься куда?

– Вообще-то, да. Товарища похоронить надо.

– Ладно, открывай. Я подвезу.

Михаил ловко подцепил гвоздодером замок и, приложив максимум усилий, с первого раза выдрал его вместе со скобами.

– Гнилье. Вагон как склад использовали. Вряд ли такой поедет, – предположил он вслух, отодвигая дверь. – Да и колесные пары никудышные.

Оба присвистнули. Тут штабелями были сложены ящики с титановыми листами и просто так навалена груда той самой проволоки.

Хаджакисян принялся звонить. Михаил понял, звонок был адресован начальнику его личной охраны. Он дал распоряжение немедленно прибыть на это место паре человек с оружием. Кроме того, велел быстро разыскать Андреева и доставить к нему в кабинет.

Пока ждали прибытия нужных людей, Родин выложил начальнику свою догадку о Савоськине.

– Вполне возможно, что старик был убит. Либо Андреев не захотел с ним делиться, либо тот так же хотел все рассказать вам, – подытожил он свои умозаключения.

Лицо Хаджакисяна помрачнело:

– Ну, это уж нэ наше дело. Тут бы с этим вопросом разобраться. Подождыте пока, – снова перешел он на официальное «вы».

Немного разочарованный Михаил пожал плечами. Он не был с ним согласен. Жизнь человека все-таки важнее металла. А убийца, если это, конечно так, не должен разгуливать на свободе. Он снова посмотрел на часы.

– Нэ переживайте, вас подвезут, – снова пообещал Хаджакисян, но стало уже ясно, что сделает он это не сам. Видимо, не хотел больше возвращаться вопросу об исчезнувшем охраннике. Оно и понятно, кому нужны разборки с полицией. Тем более что придется затронуть речь о дорогостоящем металле, который по чьему-то недогляду пролежал на складе тридцать с лишним лет. Его вполне могут конфисковать, если захотят.

В этот момент к ним подъехал еще один джип. Оттуда вышел теперь уже действительно низенький и пузатый человек, явно кавказской национальности. Следом за ним еще двое. В пятнистой форме с автоматами. Было похоже, что готовятся боевые действия.

Хаджакисян давал пузатому какие-то распоряжения на родном ему языке.

Тот молча кивал. Затем что-то спросил, снова кивнул. Жестом указал «пятнистым» на вагон. Они немедленно встали возле раскрытого вагона и замерли, держа автоматы наперевес. Седрак кивнул и подошел к Родину, протягивая руку для пожатия:

– Спасыбо за службу. Я распоряжусь о вознаграждении.

Михаил, пожимая его вялую ладонь, по привычке, выработанной годами, чуть не сказал «служу России».

– А с тем охранником вы пока подождыте. Хорошо? Разбэремся чуть позже.

– Хорошо, – неуверенно пообещал Михаил.

– Амик, отвэзи куда скажет, – коротко приказал своему секьюрити Хаджакисян, кивая на Родина. – Потом нэмедленно ко мне.

Пузатый Амик мотнул головой в сторону своего джипа, приглашая Михаила садиться. Он не заставил себя ждать. Время неумолимо летело вперед.

Летела и замечательная машина Амика. Он был так же немногословен, как и его хозяин. Но за рулем был просто виртуозом, обходя заторы и пробки, опасно лавируя между пешеходами и транспортом. Порой Михаилу казалось, что они вот-вот врежутся или кого-нибудь собьют. К счастью, все обошлось, и уже через двадцать минут они прибыли к моргу шестой горбольницы. Это была невероятная скорость! Родину даже самому захотелось иметь такой автомобиль. Вот она и мечта. К сожалению, пока несбыточная. Но на то она и мечта.

Хоронить Василича Михаил решил прямо из морга, заранее оповестив тех, кто хотел с ним проститься. К назначенному времени стал подтягиваться народ. К удивлению, все пришедшие были вполне прилично одеты. Лишь одутловатые лица большинства из них говорили о том, что в основном это люди пьющие. Вели они себя пока тихо, сбившись в общую группу из двенадцати человек. Мужчины и женщины переговаривались между собой, обсуждая кончину их соседа по двору и кварталу. Была среди них и та самая Анна, что интересовалась у ныне покойного о Михаиле. Она-то как раз, заметив его, отделилась от стайки и двинулась к нему. Тридцатилетней Анне можно было дать все сорок. Жидкие прядки соломенных волос спадали на узкий лоб, ранние морщинки возле блеклых, припухших глаз. Видимо, плакала. Действительно, Василич был ей вроде родного отца. Помогал порой денежкой для ее сына, наливал за так и выслушивал все ее сетования на беспросветную жизнь. Даже сватал Анну частенько. То за Сашку Серого, то за Серегу Бича, а то и за самого Мишу-футляра. Но ни с кем у нее не заладилось. Скандальная она была баба. Особенно когда выпьет. И сейчас Родин понял, что ему обеспечена проблема до конца всей грустной церемонии.

– Привет, Миша, – тусклым голосом произнесла женщина, теребя ворот линялой матерчатой куртки. – На вот. На помин души нашего Василича. – И она протянула ему смятый в руке стольник. – А ты молодец. Все так хорошо организовал.

– Спасибо, Аня. Не надо. Мне, похоже, хватает на сегодня.

– Это не тебе. Ему, – настояла женщина.

Тронутый ее участием, Родин взял купюру. И тут вдруг все потянулись к нему. И каждый стал совать деньги. Кто еще стольничек, кто полтинник, а кто и побольше.

– На поминки.

– На упокой души.

– Светлая память Василичу.

– На крест на могилку. Святой он был человек.

И так каждый произнес что-то сердечное, что полагается в таких случаях. Михаил был удивлен такому жесту. Он знал всех этих людей, и не с лучшей стороны, хоть и пил вместе с ними. А тут, в момент всеобщей скорби, они разом сплотились и пришли на помощь. Все-таки осталось в них человеческое обличье. И ему, уже ставшему забывать тот свой поганый образ жизни, стало уютнее среди них. И даже стыдно, что считал сейчас себя выше этой компании.

Подъехал катафалк. Старший из похоронной службы, с кем уже был знаком Михаил, подошел к нему, коротко поздоровался и сказал, что сейчас распорядится о выносе тела. Из автобуса вышли еще двое, неся по табуретке. Синхронно поставили их на влажный потрескавшийся асфальт и пошли к дверям морга. Пришедшие стали собираться возле этих табуреток, сохраняя молчание. У некоторых в руках были цветы. В основном по паре подвявших недорогих гвоздик. Михаил пожалел, что сам не догадался купить цветы. Если бы знал, что помогут деньгами, заказал бы и венок. Но было поздно. Пытаясь исправить положение, он позвонил в столовую, где намечались поминки:

– Здравствуйте, Маргарита Викторовна, у вас на сегодня поминальный обед на час дня. Я могу заказать дополнительные блюда?

Заведующая столовой, что накануне дала ему номер своего телефона, ответила положительно, спросив, что именно он хочет. Михаил растерялся, не зная, что попросить. Та быстро пришла на помощь:

– Так, у вас щи, гречка с гуляшом, селедка, винегрет и компот. Могу еще предложить блины, свежие овощи, колбасно-сырную нарезку…

– Да. Вот так достаточно, – остановил ее Родин, увидев, что гроб уже выносят. – Спасибо.

Похороны и поминки прошли вполне прилично, если не считать, что перепившая на поминках Анна все-таки учинила скандал из-за того, что Михаил не уделил ей должного внимания, отказавшись продолжить мероприятие у него дома.

К счастью, случилось это уже на улице, когда все вышли из столовой.

– Ты чё, крутым стал? – кричала она, вырываясь из сдерживающих ее рук Серого. – Ты теперь на нас как на прокаженных смотришь?! Что ты, великий какой! Серый, да не держи меня! Дай-ка ты ему лучше в его поганое рыло!

Михаил отошел в сторону и стал раздавать из пакета оставшуюся водку, что отдала честная Маргарита Викторовна. Даже кое-какие остатки еды положила в небольшие пластиковые контейнеры.

– Берите, мужики. На девять дней помяните, – говорил он, прекрасно понимая, что произойдет это гораздо раньше. – Тут вот и закуска осталась.

– Спасибо, Миша. Ты молодец, – хвалили его, охотно разбирая предложенное. – А чего сам-то? Неужели ни рюмки?

– Нет. Я в полной завязке. Вы уж извините.

– Ну ты даешь! Может, и мне завязать? – удивлялся Костя Тощий. – Серый, да заткни ты ее! Заколебала уже.

– Иди и сам заткни. Умный нашелся.

Назревал скандал. Теперь все, как обычно. И Михаил поспешил уйти.

Вернувшись в опустевшую коммуналку, он первым делом принялся за ремонт газовой колонки. На это у него ушло не более часа. Он снова был обеспечен горячей водой. А затем приступил к уборке и занимался ею до позднего вечера. А около девяти его оторвал телефонный звонок с неизвестным номером.

– Слушаю, – ответил Михаил, плечом прижав мобильник к уху и туго затягивая очередной пакет с мусором.

– Слушаешь? Это хорошо, – услышал он незнакомый голос явно подпившего мужчины. Сперва подумал, что кто-то из бывших собутыльников, желающих продолжить «банкет».

– Кто это?

– А вот ты приходи сейчас на Бетонку и узнаешь.

Теперь Михаилу показалось нечто знакомое в нотках этого голоса. Но пока он не мог сообразить, кому он принадлежит.

– Что за шутки? – снова спросил он, вслушиваясь в ответ.

– А это ни хрена не шутки, сокол из «Сокола»! Давай. Я жду тебя у второй лодочной станции.

И вот теперь Михаил понял. Это был Андреев, собственной персоной. Видимо, поимел конкретный разговор с хозяином, напился и теперь жаждет мести. Ну что же, на ловца и зверь бежит.

– Хорошо, буду, – ответил Родин, чувствуя, как напряглись его мышцы в предвкушении судьбоносной развязки.

Он прекрасно помнил слова Марины о том, что тот вооружен и очень опасен. Прямо как в детективах. Тем лучше. Тем интереснее будет их встреча. Михаил наскоро оделся, прихватил с собой на всякий случай большой кухонный нож, сунув его в рукав куртки, фонарик положил в карман и быстро вышел из квартиры, забыв погасить свет. Идти было недалеко. Так называемая Бетонка располагалась на берегу Волги. Там находились несколько станций для частных катеров, которые числились под номерами, не имея названий. Вторая, возле которой обещал ждать Андреев, была ближе всего к дому Михаила. Оставалось лишь спуститься вниз на три квартала. Скорее всего, тот узнал не только его телефон, но и адрес. Наверняка у дежурившей сегодня Наденьки. Не успел Родин об этом подумать, как снова раздался звонок. Звонила Наденька.

– Алло, Михаил, здравствуй, – официальным тоном произнесла она и, не дожидаясь ответа, продолжила, чеканя каждое слово: – Ко мне сегодня подходил Вячеслав Николаевич. Наш директор. Спросил твой телефон и адрес. Я дала. А что мне оставалось делать? Извини, сразу не предупредила. Совсем вылетело из головы. Там такая суета на работе. Столько оформлений…

– Ничего. Все в порядке. Ты правильно поступила, – так же сухо сказал Родин и прервал ее, разъединив связь.

Чем ниже он спускался к лодочной станции, тем меньше становилось освещения. Вдоль огороженного низкими бетонными стенами берега стояли редкие тусклые фонари. Казалось, тут нет ни души. Только в некоторых сторожках мерцал свет. Подгоняемые пронзительным ветром, о пристани бились темные волны, пенясь и отползая назад при каждом ударе. Раскачивались оставленные на воде некоторые катера, как и волны, сталкиваясь с деревянными сходнями. Наверняка их хозяева уже пожалели о том, что вовремя не подняли их лебедкой на пологое бетонное же покрытие. Отсюда и шло простонародное название данной местности – Бетонка. Еще в подростковом возрасте он с пацанами ездил сюда летом купаться. Было очень здорово съезжать по скользкому илистому бетонному покрытию в воду прямо на попе. Конечно, в тайне от взрослых. Это строго запрещалось. Да и сторожа гоняли. Но охота, как говорится, пуще неволи. Так что Михаил прекрасно знал эту Бетонку.

Остановившись возле второй станции, он стал оглядываться по сторонам, ожидая увидеть Андреева. Неужели пошутил, вызвав его сюда практически среди ночи? Мелкая подлянка? Нет, что-то не похоже на него. Через несколько минут напряженного ожидания он стал зябнуть. Решил вернуться домой. Но в этот момент, когда уже не ожидал встречи, из-за серой стены вывернул Андреев. Скорее всего, хотел применить эффект неожиданности, прячась за укрытием. В руке он держал направленный на Родина пистолет.

Вид оружия Михаила не напугал. И не такое видали. Родин был уверен, что перед запланированным выстрелом Вячеслав обязательно толкнет речь. Это даст ему возможность решить вопрос в свою пользу. Кроме того, Андреев был пьян. Это давало лишнее преимущество. Родин не ошибся. Остановившись на дистанции в пару метров, тот ухмыльнулся и заговорил:

– Пришел, гаденыш. Молодец, не обделался.

Глядя на него, слегка пошатывающегося от явно немалой дозы выпитого алкоголя, Родин подумал, что нож в рукаве только помешает предстоящей схватке. Заложив руки за спину, он вынул его и незаметно бросил сзади себя, кашлянув в момент его падения, чтобы не было слышно удара.

– Простыл, бедняжка? Ну ничего. Здоровье тебе больше не пригодится. Ты, тварь, какого хрена полез не в свое дело?! – начал повышать голос Андреев. – Ты мне, сука, такое мероприятие сорвал!

– А тебя мама в детстве не учила, что воровать нехорошо? – спокойным тоном спросил Родин, пытаясь заговорить собеседнику зубы.

– Ты мою маму не трогай, сучонок! Алкаш херов! И эта – дура! Черт меня дернул с ней связаться, – последние слова, видимо, относились к Марине.

– Согласен. С бабами всегда проблема, – вздохнув, наигранно проговорил Михаил, делая небольшой шаг навстречу. – Может, покурим?

– Покури. Будем считать это твоим последним желанием.

Михаил достал из кармана пачку «Астры» и зажигалку, делая еще шаг по направлению к Андрееву. Казалось, тот не замечает его приближения, распаленный злобой.

– Нищеброд поганый! Дешевку курит, а сам в миллионные дела сунулся!

– Ну, не всем же так красиво жить, как тебе, – все так же спокойно ответил на очередное оскорбление Родин, снова немного приближаясь.

Теперь Вячеслав заметил его движение и взвел курок:

– Стоять, мразь! А то докурить не успеешь.

Михаил разглядел, что, похоже, в руках у Андреева была «беретта». До противника оставалось чуть больше метра. Если сделать молниеносный бросок, можно успеть, примеривался Михаил и задал следующий вопрос:

– «Беретта» хоть боевая? Или так, травмат?

– Разбираешься? Не волнуйся, сдохнешь быстро, без боли.

– Ты знаешь, «я не люблю, когда стреляют в спину. Я так же против выстрела в упор».

– Грамотный? Высоцкого цитируешь, быдло? – криво ухмыльнулся Андреев.

– А Савоськин тоже без боли? – спросил Михаил и сделал еще шаг, выпуская струю сигаретного дыма прямо в лицо противника. Он понимал, что такой вопрос введет Вячеслава в недолгий ступор. Этим надо воспользоваться. И не прогадал. Вячеслав не заметил этого шага, удивленный осведомленностью Родина.

– Ну ты и гусь, – качнул он головой после некоторой паузы. – Прямо Эркюль Пуаро, между прочим, Матвеич сам мне эту наводку дал, а ты за него переживаешь.

– Что же ты такой жадный? Не захотел со стариком поделиться. А проволоку не лень было подменивать? Я вот никак не пойму: почему ты всю партию сразу не выкупил? Неужели все из той же жадности? Ты вот мне все-таки объясни. Меня очень мучает этот вопрос, – быстро заговорил Родин, на приблатненный манер жестикулируя руками. Нужно было «приручить» врага к своим движениям. Одно дело – сделать потом резкий выпад, но совсем другое – просто спустить курок. Кто быстрее? Ответ однозначный. – А уж эту собаку дохлую подложил, так это вообще детский сад.

– Но сработало же! Я был уверен, что-нибудь да выйдет из этой затеи. Да я просто ржал, глядя на тебя с монитора в кабинете армяшки. Но лучше бы тебя сейчас другой вопрос помучил. Кто потом выловит из Волги твое вонючее тело? – зловеще ощерился Андреев, выпрямляя руку с пистолетом. – Скажи «прощай» этому миру, тварь!

Настал критический момент. Нельзя было терять ни секунды. И Родин, поднырнув под руку, кинулся ему под ноги, схватил его за колени и сбил на землю. Андреев от неожиданности выстрелил вверх и, падая навзничь, выронил пистолет, не сумев справиться с мощной отдачей тяжелого пистолета. Теперь Родину ничего не угрожало. Мышечная память тренировок по самбо пригодилась ему как никогда. Он вмиг выкрутил Андрееву руку так, что тот, словно волчок, перевернулся животом вниз и завопил от боли. Ребром ладони Михаил саданул ему под основание черепа и вырубил. Противник глухо выдохнул и обмяк.

Выдернув ремень из своих джинсов, Родин технично связал ему руки за спиной. Затем, подсвечивая фонариком, нашел свой нож, зашвырнул далеко в воду и позвонил по номеру 112.

– МЧС, – немедленно ответил строгий женский голос оператора. – Что у вас случилось?

– Вооруженное нападение. Моя фамилия Родин. Вызывайте полицию. Я нахожусь на Бетонке возле второй лодочной станции.

– Пострадавшие есть?

– Есть, – ответил он, глянув на неподвижное тело Андреева.

– Ждите, – ответила девушка, отключая связь.

– Ты только сам не сдохни, – вслух проговорил Михаил, несильно пнув Андреева в толстый бок. – А то «я не люблю фатального исхода». «Скорая» сейчас примчится. Тебе-то уж не поставят диагноз – сердечная недостаточность. С тобой медики похлопочут, не переживай.

Он снова закурил, окончательно снимая нервное напряжение. Даже вполголоса запел ту самую песню Высоцкого, что процитировал уже дважды. Что и говорить, было страшно. Но такое в его жизни уже случалось, когда пришлось обезвредить вооруженного кавказца. Первый раз было страшнее. Да и годков‑то Михаилу на то время минуло всего двадцать четыре.

* * *

Их тогда командировали в одну из союзных республик, где шла грандиозная заваруха. Молодой прапорщик Михаил Родин должен был обеспечить расположившуюся в здании сельской школы роту всем необходимым в хозяйственном плане. В том числе наладить подвоз воды, поскольку коммуникации, подходившие к школе, были взорваны диверсантами. И пока шел ремонт, воду возили автоцистерной. В обязанности Родина не входило сопровождение водовоза, но так получилось, что ему было необходимо попасть в город. Колонка же, в которой набирали воду, находилась на тихой улочке маленького южного городка. Вокруг нее были густые заросли отцветшей сирени. Водитель подсоединил шланг, направил в емкость и вернулся в машину. Сидевший же рядом Михаил решил выйти и покурить на воздухе. И вдруг ему показалось, что в кустах кто-то прячется. Он сделал вид, что ничего не заметил, и вернулся в кабину. Теперь он уже внимательно наблюдал в зеркало заднего обзора, настроив его так, чтобы видеть подозрительное место. И через пару минут из кустов сирени, низко пригибаясь к земле, к цистерне прошмыгнул какой-то человек в камуфляжной форме. Если не быть готовым к его появлению, ни за что бы не засечь.

Родин не был вооружен. Он даже не предупредил водовоза о своих подозрениях и дальнейших действиях. Сначала не был уверен, а потом стало некогда. Он выпрыгнул из кабины и, обогнув цистерну, увидел молодого кавказца. В одной руке он держал пистолет Макарова, в другой – небольшую железную банку. Кавказец вздрогнул от неожиданности и направил дуло на Михаила. Наверняка бы выстрелил, но Родин с реакцией кошки, воспользовавшись секундным замешательством диверсанта, выбил ногой пистолет, а затем вырубил его коротким ударом в челюсть.

Как позже оказалось, в железной банке у того был сильнодействующий яд. Если бы он всыпал его в цистерну с водой, которую без труда вычислил накануне, вся рота отправилась бы к праотцам. За этот героический поступок Родина наградили медалью «За отличие в службе». С его помощью был раскрыт небольшой диверсионный отряд. Тот самый, что подорвал коммуникации в школе. У них был продуманный стратегический план. Но Михаилу долго не давала покоя мысль о том, что именно в этот день ему пришлось сесть в машину. Что именно в этот момент он вышел из нее и заметил чье-то присутствие в кустах. Короче, если бы не случайное стечение обстоятельств, все могло бы закончиться весьма плачевно. Конечно, водовоз был обязан следить за набором воды, а не отсиживаться с сигаретой в зубах в кабине. Но он был срочником и не особо переживал за несение службы. Родин его не выдал, иначе парень не миновал бы строгого наказания.

По меньшей мере дисбат на трешечку. Хотя сам поимел с ним серьезный разговор, который тот до конца жизни не забудет.

* * *

Вот это славное прошлое Михаил и припомнил, ожидая прибытия полиции и «Скорой помощи». Они подъехали почти одновременно уже через десять минут, светя мигалками и воя сиреной. Не слишком ли много почестей для Вячеслава Николаевича? Лучше бы Василичу оказали такое внимание.

Из полицейского «газика» выскочили двое с автоматами и наставили оружие на Михаила. Он безоговорочно поднял руки вверх и кивнул на уже начавшего подавать признаки жизни Андреева:

– Вот этот. А там его «беретта» валяется. Это я вас вызвал.

Из машины также вышли эксперт и майор. Окинув местность взглядом, майор дал распоряжение автоматчикам найти пистолет. Светя мощными фонариками, они это сделали быстро. Но трогать не стали.

Подошел эксперт и сфотографировал оружие. Врачи «Скорой» приступили к осмотру пострадавшего.

– Да с ним все в порядке. Может, легкое сотрясение, – отрапортовал один из медиков, отходя от матерящегося пациента.

– Что тут произошло? – спросил майор, почесывая свой мясистый нос.

Михаил коротко, по-военному доложил обстановку.

Рычащего от злобы Андреева запихали в «газик», где обычно возят преступников, а Родина пригласили проехать с ними в тесном салоне в качестве главного свидетеля. Было понятно, что бессонная ночь ему обеспечена.

Но все произошло быстрее, чем он ожидал. Сам майор снял с Михаила все показания и затем и подозрения в том, что Андреев может быть причастным к убийству охранника Савоськина.

– Хорошо. Отдадим на баллистическую экспертизу его пистолет. Может, и всплывет что. У нас много нераскрытых огнестрелов, – с довольным видом кивал майор Филатов, заполняя в компьютере отчет свидетеля.

Затем распечатал его на принтере и дал Родину расписаться.

– Сейчас вы свободны, но будьте готовы к тому, что вас еще вызовут, – предупредил он, протирая свои очки носовым платком. – Может, и не раз, – добавил майор, снова водрузив их на свой мясистый нос.

– Не сомневаюсь, – ответил Михаил, поднимаясь с жесткого стула.

– А вообще, ты молодец. Редко такие бойцы встречаются, – похвалил следователь Филатов, возвращая Михаилу его ремень, который сняли с арестованного при отправке в СИЗО.

– Служу России, – с удовольствием произнес он сакраментальную фразу и, зажав в руке туго скрученный ремень, вышел из кабинета.

«Извините, господин Хаджакисян, – думал он, шагая в первом часу ночи по пустынной улице, – не удалось не торопыться».

Вернувшись в более-менее отмытую квартиру, он принял горячий душ, рухнул на свою скрипучую железную кровать и тут же отрубился. Слишком уж насыщенным впечатлениями был сегодняшний день, плавно перешедший в завтра.

Проснулся Михаил в одиннадцатом часу. Сказались недосыпы и перенапряжения. Но теперь он чувствовал себя бодрым. А кроме того, еще и довольным от чувства выполненного долга. Главная поставленная цель была достигнута! Даже немного жаль с ней расставаться. Ну, ничего. Есть и другие, не менее важные.

Сегодня он решил просто отдохнуть, и вполне заслуженно. Только сходил за свежими продуктами. Да еще наготовил себе полноценный обед из полуфабрикатных котлет и жареной картошки. Даже суп сварганил, покидав туда кусочки фарша. Вроде как с фрикадельками. А потом смотрел телевизор, что был в комнате Василича. Совсем старый «Витязь». Но показывал нормально. А ближе к вечеру тщательно побрился, приготовил себе несколько бутербродов с колбасой и сыром, положил их в пакет вместе с пачкой печенья и карамельками и отправился на работу.

По дороге думал об Андрееве. Встречаются же такие психи на свете. Из-за пяти миллионов рублей пошел на убийство и был готов совершить новое! Хотя, как говорил ныне покойный Василич, сейчас и за сотовый телефон грохнуть могут. Но ведь Андреев не наркоман, не рецидивист, с виду приличный добродушный человек. Вполне состоятельный. При нормальной должности. Ничто в нем не указывало на такую патологическую жадность, что может подвигнуть на безумные действия. Что толкает людей на такие преступления? Или это своеобразный азарт? Вошел в раж и заигрался? Определенно его надо проверить у психиатра. Даже Марина, тесно общаясь с ним несколько лет, только под конец поняла, что тот довольно опасен, да и то когда уже начал угрожать открыто.

Лишь выйдя из автобуса, Михаил заметил, что валит снег. Все было белым. Земля, крыши, ветви деревьев, припаркованные возле базы автомобили. Как учила бабушка, если отсчитать сорок дней от первого снега, то ляжет он, не тая, лишь по прошествии этого времени. Прикинул в уме. Получалось не раньше середины декабря. Как там у Пушкина: «Зимы, зимы ждала природа. Снег выпал только в декабре». Ничего не изменилось с того времени. А все твердят про какие-то глобальные потепления и похолодания. Глупости. Лишь бы языками молоть. Даже диссертации кто-то на этой теме защищает. Лучше бы порядок в стране наводили, снова незаметно вышел он на свою больную тему и, жалея, что не надел шапку, поднял воротник куртки и ускорил шаг.

Пришел на семь минут раньше. Наденька еще находилась в кабинете, но уже ничем не была занята. Она сидела лицом к двери, чтобы не пропустить прихода Михаила. Стоило ему появиться, она тут же вышла, держа в руке какой-то конверт.

– Привет, Миша, – уже не тая обиды, приветливо улыбнулась она. – А это вот тебе, – протянула она конверт.

Родин сразу вспомнил фильм Рязанова о служебном романе, когда Оленька Рыжова забрасывала своего бывшего любовника Самохвалова недвусмысленными письмами. Но неожиданно наша Наденька добавила:

– От хозяина. Он вчера ближе к вечеру принес и просил тебе передать. Опять на своем джипе подъехал. Самолично. Сказал, что это твоя премия. Миша, а что ты такое сделал? Неужели все твои подозрения сработали? Ну, насчет титана. Он тебе поверил? Ну на, бери, – сунула она ему конверт, хитро прищурив глаза.

Будучи сильно удивленным, Родин взял конверт, не ответив ни на один из ее вопросов. Лишь поздоровался, когда она замолчала, и пошел на свое место. Вскрыл его и удивился еще больше. Там лежали десять пятитысячных купюр. Сначала он усмехнулся про себя: «Один процент от стоимости товара». В жизни ему лишь раз приходилось держать в руках такую крупную сумму. Когда частями насобирал на старенькую машину. Да и то по тем временам это было меньше. Вид красных бумажек немного возбудил, но Родин сразу подумал о том, что их надо вернуть. Во‑первых, он не выполнил просьбу Хаджакисяна не поднимать вопрос о Савоськине, а во‑вторых, и это главное, как будто сам становился причастным к воровству.

Он снова положил пересчитанные деньги в конверт, сунул в карман джинсов и, переодев куртку на форменную, закурил. Да, с утра он непременно вернет эти деньги хозяину. Это не то, что он ожидал за свои труды. То, чего он желал, уже свершилось, а большего ему не надо. А потом еще неизвестно, как дальше развернутся события. Возможно, после его показаний в полиции Хаджакисяну придется вернуть металл государству. Государство, конечно, не выдаст премию, но в таком случае Михаил ничего не будет должен хозяину. Дело решенное.

– Иди закрывай, – крикнула Наденька, выводя его из размышлений.

Она была уже одета и стояла возле ворот. Михаил махнул ей рукой, мол, слышу и пока. Стоит сейчас подойти, и она обязательно засыплет его вопросами, как этот первый снег. Наденька резко отвернулась и вышла.

Ну вот, получается, снова обидел женщину. Но с другой стороны, он когда-то попытался сделать ее счастливой. Сама не захотела. Какие теперь претензии? Утром, в очередной раз встретившись с Наденькой, Михаил все-таки выжал из себя комплимент в ее адрес по поводу того, что она сегодня необыкновенно хороша. Ну, не изверг же он. А ей на весь день хорошее настроение. Да и у него самого оно было прекрасным. Он шел в офис отдавать секретарше Леночке то, что не считал своим.

Когда подходил к дверям конторы, увидел подъезжающий джип Амика. Тонированные стекла не давали заглянуть внутрь машины. Родин остановился на лестнице, ожидая, что из автомобиля может выйти Хаджакисян. Так и случилось. Открылась передняя дверца со стороны пассажира, и появился он, в своем длинном кожаном пальто и с черной папкой под мышкой. Что ж, удачно. Можно лично в руки.

Михаил сбежал со ступенек, ожидая приближения хозяина. Тут же из машины выкатился и Амик, почуяв опасность для босса. Но тот остановил его жестом.

– Утро доброе, – первым поздоровался с Михаилом Хаджакисян как с приятелем и протянул руку.

– Доброе утро, Седрак Мазманович, – слегка коснулся его ладони Родин, помня, что тот не любит крепких пожатий.

– Еще какое преступлэние раскрыл? – улыбнулся он уголком губ.

– Нет. Просто хочу вам вернуть деньги.

Темные брови армянина взметнулись вверх:

– Это почему же?

– Вчера был взят под стражу Андреев.

Темные брови поползли еще выше, застыв на пике в немом вопросе.

– Он сам мне позвонил и назначил встречу. Затем угрожал боевым оружием. Пришлось обезвредить и вызвать полицию. Вы уж извините, что так получилось. Но другого выхода я не нашел. Ну, не убивать же мне его.

– Совсэм взбесился этот урод. Моя бэседа на него не подэйствовала, – покачал седой головой Хаджакисян. – И что?

– Пришлось протокол составлять, давать свидетельские показания. И я посчитал гражданским долгом все-таки сообщить о своих подозрениях насчет Савоськина.

– Так. Ясно. А зачэм деньги возвращаешь?

Михаил замялся, не зная, как правильно и коротко изложить свои мысли.

– Еслы ты думаешь, что подвел меня, то нэ переживай. Титан я уже продал. Имел на то полное право хозяина. А это твои комиссионные. Если бы не ты, хорошая сдэлка не состоялась бы. Ведь так? – довольно улыбнулся уже во весь рот Хаджакисян. – Любой труд должен быть оплачэн. Правыльно, товарищ Родин? Еще раз благодарю. – И он снова протянул ладонь. Уже для прощания, не желая выслушивать дальнейшие возражения.

«Что ж, раз так, будь по-вашему, – думал Михаил, трясясь в рейсовом автобусе. – В конце концов, деньги лишними не бывают. А я смогу отдать долг Марине и отослать детям». Не успел закончить мысль, как зазвонил телефон. Как говорится, вспомни солнышко, вот он и лучик.

– Здравствуй, Миша, – тихо произнесла Марина. – Как твои дела?

– Здравствуй. Спасибо, все хорошо, – сухим тоном ответил он.

– Да? Это хорошо, что хорошо. А у меня плохо.

– Что?

– Без тебя плохо. Но главное, ты живой. Я уже знаю, что Вячеслава посадили. Может быть, заедешь?

– Я заеду. Но только по делу. Ненадолго. Ты когда дома будешь?

– Я дома. Болею. Простыла ужасно. Даже температура поднялась.

– Тебе чего-нибудь из лекарств купить? – все тем же тоном продолжал Родин.

– Аспирин купи, пожалуйста. Если не затруднит, – жалобно прошептала молодая женщина, незамедлительно начиная пользоваться своими женскими уловками.

Михаил, не попрощавшись, отключил связь. Его нервировали эти дешевые разводки, которые он, казалось, выучил все наизусть. Пусть она и правда заболела, но к чему это лисье подскуливание? Неужели нельзя по-человечески? Без излишнего притворства. Это бы подействовало сильнее. Дуры бабы, что и говорить. И сейчас ведь наверняка размечталась, что, притворившись мертвенькой, затащит его в постель. А там и до свадьбы недалеко. Даже смешно становится, насколько все прозаично и предсказуемо. И все же поехать нужно. Кто ей еще снадобья купит? Да и долг отдать сразу надо при такой оказии.

Отсчитал двадцать тысяч и переложил в другой карман. Немного спустя добавил еще пятерку. Так будет лучше. Ведь если бы не она, этих денег ему не видать. Только, в отличие от Хаджакисяна, он отдаст пятьдесят процентов, а не один. Она, может, и большего заслуживает, но и детям надо. Совершенно не понравились эти размышления. Чувствуя себя каким-то меркантильным ростовщиком, подсчитывающим проценты, попытался переключиться на другое. Не получалось. Лезли в голову мечты о хорошем ремонте. Ну вот! «Не было денег, не было проблем, – подвел он итог. – А ведь это еще и не деньги по сравнению с теми, какие у некоторых бывают. Как же им, бедолагам, живется?»

К концу пути стало клонить в сон. Заморосил дождь, смывая остатки первого снега. Снова вокруг стало все серым и неприглядным. Температура пока еще была плюсовая, но сырость пробирала до костей. Опять подняв воротник куртки, Михаил быстро дошел до дома. Первым делом принял горячий душ и решил все-таки немного поспать. Отвел себе для этого два с половиной часа. Ничего, Марина не погибнет за это время без аспирина. Тем более что он у нее наверняка есть. Когда жил у нее, видел в домашней аптечке пару упаковок. И никто им не пользовался. Не могла же она за один день выпить двадцать таблеток.

Выспавшись и приведя себя в порядок, Михаил зашел в аптеку. Кроме аспирина купил какие-то микстуры и леденцы от боли в горле, которые ему посоветовали. В ближайшем гастрономе взял три лимона, маленькую баночку меда и килограмм красивых зеленых яблок. Такой набор его бабушка считала лучшим лекарством от гриппа.

Марина открыла дверь не сразу. Возможно, спала. Или опять притворялась. Во всяком случае, лицо ее не было припухшим. И вообще, выглядела она вполне замечательно. Разве что не в вечернем платье. На ней была вязаная шерстяная кофта, на шею намотан шарф, а на голых ногах толстые носки. И это все, что могло сказать о ее болезни.

– Здравствуй, Миша, – томным голосом прошелестела она и кашлянула в кулачок. – Спасибо, что навестил. Мне совсем плохо.

– Температура есть? – даже не поздоровавшись, спросил Михаил, протягивая хозяйке квартиры пакет с покупками.

– Что это? – оставила она его вопрос без ответа, заглядывая внутрь пакета. – Ой, спасибо огромное. Ты меня так выручил.

– Так у тебя есть температура?

– А? А я не знаю. Не мерила. Градусника в доме нет, – на ходу начала сочинять молодая женщина.

– Есть. Он у тебя в аптечке.

– Правда? А я не нашла. Ты проходи. Чего на пороге стоишь?

– Нет, Марина. Я пойду. Вот только хотел тебе еще долг вернуть, – полез он в карман за деньгами.

– Какой еще долг, Миша? О чем ты говоришь? – искренне удивилась молодая женщина, поправляя колючий шарф.

– Вот, – протянул пять красных купюр Родин. – Я ведь и питался тут за твой счет, и бытовой химией пользовался. Ну, там зубная паста, мыло и прочее, – полушутливо пояснил он. – Не хочется оставить о себе память как об альфонсе. Так что бери. И знай, я тебе очень благодарен за все, что ты для меня сделала. Но, по-моему, я это уже говорил.

Марина демонстративно убрала руки за спину:

– Я не возьму. Ты что? Ты меня, что ли, за проститутку держишь?! – голос перестал быть простуженным. – Зачем ты меня так обижаешь? – На глазах ее выступили слезы, и она, отвернувшись, пошла в спальню.

Что и требовалось доказать! И Родин, подкованный на все четыре ноги, просто положил деньги на ту же полку под зеркалом, на которой недавно оставил ключи, и, выйдя за дверь, легонько щелкнул замком. Но не успел пройти и трех шагов, дверь снова раскрылась. Какой же прытью надо обладать? И куда подевалась жестокая болезнь, сильно пошатнувшая здоровье?

– Миша, подожди! – крикнула Марина, снова оттягивая свой шарф, будто он ее душил. – Ты можешь хоть на пять минут задержаться?

– А что это даст? – повернулся он к ней боком, разглядывая дверь лифта.

Прямо в носках она прошла по бетонному покрытию и, встав рядом, взяла его за рукав:

– Миша, ну вспомни, как нам было хорошо вместе. Неужели человек не имеет права на ошибку?

– Имеет полное право, Марина, – кивнул он, нажимая кнопку вызова лифта. При этом рука ее соскользнула с его рукава.

– Тогда что же? – с надеждой в голосе спросила молодая женщина.

– Вот только последствия от этих ошибок не всегда оказываются ожидаемыми. Или о них вообще чаще всего не думают.

– А хочешь, я перед тобой на колени встану, чтобы ты меня простил? – неожиданно заявила она и на самом деле попыталась это сделать.

Михаил подхватил ее за локоть:

– Вот только не надо таких театральных жестов.

Такое перед Родиным исполняли впервые. Это тронуло. Но лишь тем, что испытал к Марине жалость. Она снова заплакала, пытаясь прижаться к нему. В этот момент раскрылись двери лифта.

– Перестань. Если тебя это утешит, то я никогда тебя не любил. Не хотел этого говорить. Но никогда не говорил и обратного. Если хочешь, можем остаться добрыми друзьями.

Последняя фраза ее вдохновила. А он сразу пожалел о своем предложении.

– Правда? Я согласна. Тогда заходи, и мы попьем чаю. Поболтаем по старой дружбе. Хорошо? – снова потянула его за рукав Марина. Лифт уехал, вызванный кем-то другим.

– Не сегодня, извини. У меня дела, – начиная терять терпение, сказал Родин и, отстранив ее назойливую руку, пошел к лестнице. – Я как-нибудь позвоню, – крикнул, сбегая вниз.

Оказавшись на улице, глубоко вдохнул, будто вынырнул из воды. «Трудно познакомиться с хорошей женщиной, но еще труднее от нее потом отделаться», – подумал он и двинулся по направлению к почтовому отделению. Нужно отправить деньги Алексею и Даше. Паспорта у них давно есть, потому можно индивидуально каждому. А там уж пусть решают, кому что нужно.

Так и сделал. Отослал срочным переводом по двенадцать тысяч каждому. А тысячу оставил себе. Не мешало бы купить шапку и перчатки. Хотя бы вязаные. Практически уже зима на дворе. Когда выходил с почты, раздался телефонный звонок. Подумал, что снова Марина, хочет пригласить на дружеский чай. Но это оказался следователь, тот самый майор Филатов, что открыл дело на Андреева.

– День добрый, Михаил. Я бы хотел с вами еще разок повидаться. Часиков в семнадцать. Надеюсь, вы сможете? – без предисловий, как военный военному предложил он, не ожидая обратных приветствий.

– А сейчас сколько?

– Сейчас пятнадцать двадцать две.

– Хорошо. Буду.

Как раз оставалось время на то, чтобы смотаться на местный дешевый рынок, где продавали китайский и турецкий товар люди, казалось, всех национальностей из бывшего СССР. Идешь по его рядам, а отовсюду с сотовых телефонов звучат разнообразные рингтоны. Это и гопак, и чардаш, и «Сулико», и «Черные глаза», и еще бог весть какие ненашенские мелодии. Прямо дружба народов мира. Зачем отсоединились? Простому народу это ведь совсем не нужно было. Кучка современных феодалов решила взять власть в свои руки. Почуяли возможность в суете девяностых и, как действовал мелкий рэкет, сыграли по-крупному. Получилось. Но только им стало хорошо. А простой люд потянулся на заработки в Россию. В дом родной, который ругают их руководители почем зря. И узурпаторами, и оккупантами, и диктаторами называют. Потому, что нападение – лучший способ обороны, как говорил великий полководец Суворов. Что поделаешь, так всегда бывает: кто-то собирает коллекцию, приумножает ее, бережет, передает по наследству, а попадается алчный нерадивый наследничек и распродает все с молотка. Ну, ладно, когда дело касается марок или значков. А тут целая держава! Была. Неужели капитализм нельзя было строить и в СССР? Вот только и в России одной никак не получается до развитого дойти. Чего уж там о мелких республиках говорить. И почти все они теперь стали мелкими странами третьего мира. Так рассуждал про себя Михаил, рассматривая предлагаемый товар. И каждый таджик или дагестанец смотрел на него как на отца родного. Купи, мол, мил человек. Не проходи мимо. И цены вполовину резали, стоит только до товара дотронуться.

Прикупив в итоге вязаную черную шапочку и перчатки из кожзама за смехотворную сумму, Родин остался вполне доволен и, сразу их надев, поспешил по вызову Филатова. Что ему понадобилось? Он вроде все подробно в прошлый раз изложил. Ничего не упустил.

Следователь встретил его радушно, как старого приятеля. Даже чаю предложил. Но Михаил лишь попросил разрешения закурить в этом и без того прокуренном кабинете.

– А ты знаешь, Миша, зачем я тебя вызвал? – хитро прищурившись, как в старых советских детективных фильмах, спросил Филатов.

– Затрудняюсь сказать, – качнул головой Родин.

– Тут кое-что еще дополнить надо с твоей подписью, но не это главное. Главное то, что ты оказался прав, подозревая этого Андреева в убийстве сторожа Савоськина!

– Охранника, – поправил Михаил, не особо удивившись известию.

– М‑да, охранника. Мы сделали баллистическую экспертизу по нераскрытым огнестрелам, и что ты думаешь? Совпал-таки один как раз с неопознанным трупом. Он у нас захоронен как невостребованный. Эксгумация не потребовалась. И так все ясно. Этого Савоськина нашли месяц назад в лесополосе. Убит двумя выстрелами. В грудь и контрольный в голову. Именно из этой «беретты». Прямо профессиональный киллер, мать его етить! Насмотрятся, понимаешь, боевиков и сами потом боевиками становятся.

Мы быстренько нашли дочь этого стор… охранника. Она по фотографиям трупа опознала в нем отца. Так что теперь на могилке с номером, может, памятник поставит. Вот так-то, Миша. А тебе от нашего руководства за проявленный героизм причитается небольшой презент.

Филатов выдвинул ящик стола и вынул оттуда наручные часы.

– Вот. Владей, – протянул он их Родину.

Михаил сразу вспомнил, что спросил у Филатова по телефону про время. Тот подметил и, скорее всего, от себя лично решил сделать ему подарок. Дело-то глухарное раскрыто. Может, и в звании повысят. Часы были явно китайского производства. Ну, ничего. Как раз к шапке и перчаткам подойдут. А вообще, приятно, со всех сторон сплошные благодарности и подношения. А иной раз и пинка могут дать. Инициатива ведь чаще всего наказуема.

– Может, не стоит? – из скромности спросил Родин, смущенно почесывая подбородок.

– Бери, бери. Заслужил, воин.

Михаил надел часы на руку. Присмотрелся к ним из вежливости. Время там уже было выставлено. Вспомнил, что когда-то у него были настоящие командирские. Пропил. Жутко вспоминать. Но, может быть, они ему тогда жизнь спасли. Уж больно худо было.

– Что ж, спасибо. Приятно еще раз сказать: «Служу России».

– А что, может, к нам пойдешь? Ты же прапорщиком служил. Нам такие люди нужны. Я тебя вмиг пристрою.

– Благодарю. Я подумаю. А что же, Андреев признался в убийстве?

– А куда ему деваться? Только вот он гнет линию, что, мол, убил этого Савоськина из личной неприязни. Это, конечно, меняет дело по сроку отсидки. Из корыстных побуждений покруче, разумеется, будет. С утра уже его адвокат заявился. Он-то и научил, что говорить. Но я благодаря твоим сведениям свою линию отожму. Прокурору все передам в лучшем виде.

– Да, но вот только титан этот уже продан. Если вы его считаете уликой…

– Да хоть бы и съеден, – отмахнулся майор. – Этим пусть ОБЭП занимается, если захочет. К нашему министерству это не относится. У нас дела поважнее есть, – не без гордости произнес Филатов. – Не переживай. Все нормально. Так что еще раз спасибо.

На этом торжественная часть закончилась, и начались серые полицейские будни. Михаил ответил на несколько дополнительных вопросов Филатова. Как тот сказал, «чистая формальность». Подписал распечатанный документ, отправленный в одну из многочисленных папок, которыми были завалены стол следователя и все полки и шкафы помещения, и, попрощавшись с майором за руку, покинул кабинет.

Выйдя на улицу, вдохнул свежий воздух и вдруг впервые серьезно подумал о том, что надо бы завязать с курением. Портсигар и мундштук уже выбросил. Это первый шаг. Дело осталось за малым. Вынул из кармана пачку «Астры», сжал в кулаке и бросил в урну, что стояла при входе в здание. Он, конечно, сомневался, что вот так сразу можно отделаться от многолетней вредной привычки, но почему бы не сделать и это своей целью. Вообще-то, она будет сложнее, чем обезвредить вооруженного преступника. Так что цель намечена трудная. Что ж, тем интереснее ее достичь.

Дома он плотно поужинал и завалился возле телевизора на железную допотопную кровать Василича. И если до этого времени держался еще более-менее сносно, то сейчас, после еды, организм жестко потребовал дозу никотина. Михаил начал испытывать нечто вроде ломки наркомана. Но только не с физической болью, а с моральной. Ну просто душу всю наизнанку выворачивало. Не отвлекал и сериал про ментов. Родин взглянул на новые наручные часы. Получалось, уже почти три часа без курева. А ведь курить привык каждые полчаса. Максимум час. Но ведь выдержал тогда в засаде среди напильников. Даже больше времени прошло. Встал. Вышел на кухню. В железной отмытой банке лежало несколько коротких окурков. Посмотрел на них так, словно в них сейчас заключалась его жизнь. Даже стыдно стало. Снова глянул на часы. «Ладно, еще час выдержу. Перед сном один выкурю – и спать», – пообещал он своему требовательному организму. Нашел в буфете карамельку, сунул в рот и вернулся в комнату. Конфета немного помогла. Этого хватило, чтобы уснуть с включенным телевизором.

Проснулся только утром. По привычке в семь. И будильник не понадобился. С некоторым удивлением обнаружил, что так и лежит на чужой кровати. Выключил телевизор, который чудом не сгорел за ночь. Аж раскалился бедный. И приступил к водным процедурам, думая, чем заниматься весь день до вечера. Просто отдыхать – было не для него. Но на товарку идти не хотелось. Там, в уличной темноте, снова моросил дождь. Да и до зарплаты всего пара дней остается. Решил продолжить уборку в квартире. Окна так и остались немытыми. Какой безумец станет этим заниматься в дождь? Но если не успел вовремя, значит, можно и сейчас.

Кроме окон, в прямом смысле слова отдраенных, приступил к чистке расколотого унитаза и уцелевшей кафельной плитки. Хоть и решил поменять ее, но когда это еще будет. Вот так и прошел день. Прошла и ночь на складе. Михаил чувствовал себя неудовлетворенным. Закончилась бурная деятельность, которую требовал все тот же организм. Может, еще и потому было дурацкое настроение, что так и не угостился сигаретой, продолжая мучиться и терпеть. И Наденька бесила больше обычного. Зато постоянно хотелось есть. Короче, жуть.

– Представляешь, больше половины склада сегодня вывезли, – говорила она перед уходом домой. – Хаджакисян распорядился. На лом все пойдет. Это все ты такой кипиш устроил. Тут на подмогу нашим грузчикам еще два десятка прислали. Ты бы видел эту суету! Было нечто! И машины, машины туда-сюда.

Действительно, охранять оставалось совсем немного. Склад сильно опустел. Даже не возникло желания посмотреть на то, что осталось. А ведь когда-то люди трудились над выполнением и перевыполнением плана, считая, что их труд будет оценен и востребован. Думая о том, Родин все более чувствовал свою ненужность. Может, и впрямь принять предложение майора Филатова? Или он так просто сболтнул? Но как представишь себе эту военную клоаку с интригами и рвачеством, все желание отпадает. Хватит. Он уже там был. А в одну реку дважды не войти. А вот армянин молодец. Оперативно взялся за дело. «Эх, может, зря я всю его премию раздал? Надо было оставить себе немного на курсы ВОХРа. Там все-таки жизнь поактивнее», – думал он, выпивая пятую чашку кофе. Но курить от этого хотелось еще больше.

Кое-как дотерпев до восьми утра, он буквально выбежал со склада с одной лишь мыслью: поскорее купить сигареты в табачном ларьке, поставленном при въезде на базу довольно предприимчивым деятелем. Ведь Зоринка полнится мужиками-работягами, в основной своей массе курящими. На работу спешишь, купил пачку, домой после работы – еще пачку. Хорошие продажи идут. Но его остановил подошедший к складу Степан:

– Ну ты даешь! Вот так заваруху закрутил, елки-палки. Теперь тебя все тут зовут Миша Титан. Так что у тебя теперь погоняло есть. – И он расхохотался в голос.

«Ну, Наденька. Языкастая баба», – подумал про себя Михаил, а вслух произнес свое любимое:

– Служу России, – и, дружески хлопнув Степана по плечу, поспешил к выходу.

Чуть ли не трясущимися руками распечатал пачку, но тут же остановился. «Да что же это я, как все тот же алкоголик? Буквально раб своих привычек». Сунул пачку в карман и, сцепив зубы, отправился на остановку. Усевшись на заднее сиденье, вынул ее на свет божий и приложил к лицу. Втянул пару раз носом табачный запах. Хоть так. Может, перейти на понюшку? В давние былые времена это занятие было популярным. Но кайф испытывали от многократного чихания, насыщая легкие повышенной дозой кислорода. И это скорее полезно, а вот от курения лишь вред. Надо бы попробовать. Правда, табак совсем другой нужен. Когда вышел из автобуса, так и не сдался. Зашел в гастроном, купил килограмм фасованных леденцов и, не дойдя до кассы, надорвал прозрачный пакет и сунул в рот сразу несколько штук.

Дома принял еще несколько, словно таблетки и завалился спать. Дотерпеть удалось до самого обеда, когда проснулся не столько от чувства голода, сколько от жажды курить. Ему сон приснился. Сидит на складе, пьет кофе и курит почему-то трубку, как Сталин. И одет так же. Во френч. Только усов нет.

«Ладно, – уговаривал себя Михаил, – вот поем супчику и тогда уж себе позволю. Одна почти за сутки – это уже кое-что. Надо иметь хоть немного силы воли. Сталин я или нет? И приснится же такое».

А ближе к вечеру все планы спутал телефонный звонок, заставив Михаила схватиться за вторую сигарету. Высветился неизвестный номер, но голос, что прозвучал в трубке, был ему отлично знаком, хоть и окреп за это время. Стал почти мужским:

– Привет. Как дела? – осторожно поинтересовался звонивший.

– Спа-асибо, нормально, – слегка заикаясь от неожиданности, проговорил Михаил. – А твои как?

– И мои тоже ничего. Благодарю за деньги. Очень кстати пришлись. А ты что, больше не пьешь?

– Нет, сынок, не пью. А Дашенька как поживает?

– Да я вот как раз по этому поводу. Тут такое дело, – немного замялся Алексей.

– Что-то случилось? – заволновался Михаил, машинально закуривая.

– Ну, в общем, она беременная у нас.

– То есть как? А… А мать-то в курсе?

– Да что там мать? Она-то в курсе, конечно, но вот с женишком этим поговорить бы надо. Конкретно, – теперь все больше распаляясь, стал пояснять сын. – Дашка ведь несовершеннолетняя еще, а тому больше, чем тебе. Мужик богатый и наглый. Мать хочет в полицию заявлять, Дашка орет, что сама разберется, у меня своя точка зрения на это, короче, дурдом. Может, приедешь? Вместе подумаем, что делать.

Ошарашенный таким известием, Родин не мог сразу сообразить, что ответить. Ничего больше не пришло на ум, как спросить глупость:

– А этот… Самойленко как думает?

– Какой Самойленко?! Его уже и в помине нет. Мать его погнала через год после твоего отъезда. Она сейчас одна. Ну, с нами. Так ты можешь приехать?

– Наверное, сынок. Только надо с работы отпроситься.

– Вот и давай отпрашивайся. А то я с этими бабами тут с ума сойду, – чисто по-мужски отчаянно выдал Алексей.

– Хорошо, Алеша. Я приложу все усилия. А срок-то у нее большой?

– Нормальный. Аборт делать поздно. Дотянула, дура!

– Ну ладно, ты уж не очень там на нее наезжай.

– Угу, – буркнул Алексей. – Ты звони. Я тебя встречу, если приедешь.

– Договорились, – сказал Михаил уже в пустоту и дернул рукой. Дотлевшая до конца сигарета начала обжигать пальцы. – Черт, – выругался он, бросая ее в консервную банку.

Такого поворота событий он никак не ожидал. Алексей позвонил. Сам. Даша беременна. Что там за богатый жених? Галина разбежалась с Самойленко. Может, это она попросила сына позвонить? Нет, определенно надо ехать. «Завтра с утра пойду в «Сокол» к Чикову просить за свой счет хотя бы три дня. Бедный Лешка, он ведь теперь в сплошном бабьем царстве. Нелегко, видно, пацану. Он там за главного и единственного мужика в семье. А если не отпустят с работы? Ну и в пень! Дети важнее».

Вот с такими мыслями, которые не давали Михаилу покоя, он пытался заснуть. Удалось лишь к четырем утра. Еле дождавшись восьми, он без особого желания выпил чаю и поехал к директору охранного предприятия. Только бы застать его на месте.

Все сложилось удачно. Чиков, тоже откуда-то осведомленный о подвигах Родина, похвалил за работу и дал разрешение на три дня отгула.

– Вы их вполне заслужили, – довольно сказал он, теребя в руке «Паркер». – Честно говоря, не ожидал. Я ведь вас взял только благодаря сестре. – И он сделал многозначительную паузу, внимательно посмотрев ему в глаза.

Родину сразу стало понятно, что Марина ему уже нажаловалась на разрыв их отношений. Но что Чиков хочет? Чтобы он немедленно их возобновил? Так тут он будет непреклонен. Детский сад какой-то. Пусть хоть уволит. Возможно, Евгений Сергеевич ожидал, что Михаил поддержит эту тему, но он упорно молчал. В конце концов победил разум, и Чиков, протянув ему листок бумаги и синюю шариковую ручку, попросил написать заявление на трехдневный отпуск по семейным обстоятельствам.

– А у тебя правда семья есть? – не выдержав, спросил он, ставя своим «Паркером» резолюцию. – В анкете вроде как холостой означен.

– У меня двое детей, – напомнил Михаил. – Я там тоже это писал.

– А, ну да, да. Так, сегодня вы еще выходите на дежурство, завтра свободны, а там я вам замену на одну ночь найду. Заявление отдайте секретарю. Кстати, пока вы тут, зайдите в бухгалтерию за зарплатой.

– Спасибо, это весьма кстати, – поблагодарил Михаил, покидая роскошный кабинет своего начальства.

Полночи Родин провел за разгадыванием очередного сканворда, что купил накануне. Опять терпел муку мученическую, жутко хотя курить. Потом все же решил пройтись по опустевшему складу. Так, чтобы отвлечься от одолеваемого желания и тревожных мыслей о дочери. Стены, вдоль которых раньше громоздились ящики, были теперь оголенные. Пространства стало много. От этого даже тусклое ночное освещение казалось ярче. Дойдя до складированных штабелями ящиков с совковыми лопатами, которые еще были в тренде и не отправились в лом, он вдруг приметил рядом на полу какое-то затемнение, выбивающееся из общего цвета каменных полов. Подошел ближе. Посветил фонариком. Чтобы увидеть, что же это такое, необходимо подвинуть ящики. Но уже и сейчас ясно, что это вовсе не пятно, а зацементированный люк. Цемент в некоторых местах откололся, оголив под собой ржавую крышку. Люк явно не канализационный. Канализация там, при входе, где кабинет кладовщиц и туалет с раковиной рядом. Люк довольно широкий. Крышка приличной толщины. Интересно, что там под ней находится? Ведь зачем-то этот лаз сделали. Запаяли, похоже. И сразу припомнился недавний сон. Кто знает, вдруг это один из бункеров Сталина, который ищут по всем городам историки и географы? Или кто там этим делом занимается?

Чем больше Михаил разглядывал это место, тем больше чувствовал интерес. «Эх, жаль, времени сейчас нет заняться люком. Ну ничего, вот навещу детей, вернусь и… А пока надо бы прикрыть люк. Тут хоть и нет любопытных глаз, но на всякий случай». И он перетащил на него несколько ящиков с лопатами.

Отойдя в сторону, пригляделся. Вот так хорошо. Ничего не заметно. А ведь чтоб спуститься в такой люк, хорошо бы разжиться противогазом. Мало ли какая там глубина и соответственно атмосфера. Может, ядовитые газы какие скопились. Сколько десятилетий его не открывали? Да еще и цементом шлифанули. Наверняка чтобы скрыть. Спрятать. Ломы, кстати, остались. Один из них пригодится откалывать цемент. Тут надо бы самому расследование провести. К Хаджакисяну это уж точно отношения не имеет. «Что ж, жизнь продолжается», – думал он, возвращаясь на свое место. Место охранника.


на главную | моя полка | | Инстинкт победителя |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 3
Средний рейтинг 2.0 из 5



Оцените эту книгу