Книга: Хищник



Хищник

Хищник


Патрисия Корнуэлл



Посвящается Стаси


От автора


Маклейновская клиника при Гарвардской медицинской школе, главная психиатрическая лечебница страны, известна во всем мире научными исследованиями в области неврологии. На переднем крае науки отнюдь не космос – человеческий мозг. Его биологическая роль в развитии психических заболеваний. Высочайшие стандарты исследований и гуманные альтернативы изнурительным душевным страданиям – вот что предлагают медики.

Особую признательность мне хотелось бы выразить замечательным врачам и ученым, которые щедро делились со мной знаниями, и, прежде всего:

Доктору Брюсу М. Коэну,


главному врачу больницы


Доктору Дэвиду П. Олсону,


директору Центра визуализации мозга


Доктору Стаси А. Грубер,


начальнику лаборатории когнитивной нейровизуализации

Глава 1

Было воскресенье, но доктор Кей Скарпетта сидела в cвоем кабинете, в Национальной судебной академии, – Голливуд, штат Флорида. На небе собирались тучи, предвещая очередную грозу. Февраль в этом году выдался необычно жарким и дождливым.

За окном слышались выстрелы и неразборчивые крики людей. По выходным здесь часто устраивали учения. Спецназовцы в черных комбинезонах бегали вокруг здания и палили почем зря. Все это никого не пугало. Да и слышала эту суматоху сегодня только одна Скарпетта, но ей было не до нее. Она изучала ордер, выданный следователем по убийствам штата Луизиана на проведение срочного медицинского освидетельствования женщины. Женщина совершила пять убийств, однако, по ее утверждениям, ничего подобного не помнит.

Рассеянно прислушиваясь к шуму подъезжающего мотоцикла, Скарпетта склонялась к мысли, что к этому случаю вряд ли можно применить метод префронтальных детерминантов выраженной агрессивности, известный под названием «Хищник».

По электронной почте она написала пару строк судебному психологу Бентону Уэсли: «Интересный случай, но можно ли использовать «Хищника» для женщин? Или он годится только для мужчин?»

Мотоцикл с ревом подкатил к зданию и остановился прямо под окном Скарпетты. Там Марино? – с раздражением подумала она. Опять будет ее доставать! От Бентона пришел моментальный ответ: «Луизиана нам ее не отдаст. Они там слишком любят казни. Но это лакомый кусочек».

Скарпетта выглянула в окно. Так и есть. Марино заглушил мотор, слез с мотоцикла и оглянулся по сторонам с видом заправского мачо. Еще бы! Впечатление, какое он производит на окружающих, – вот что его волнует. Она едва успела повернуть ключ в ящике, как Марино, не постучавшись, ввалился в кабинет и с ходу плюхнулся на стул.

– Ты что-нибудь знаешь о деле Джонни Свифта? – начал он без предисловий.

Джинсовый жилет с эмблемой «Харлей-Дэвидсон» на спине позволял ему демонстрировать огромные бицепсы, украшенные татуировкой.

Марино, главный следователь академии, консультант по смертельным случаям в Центре судебно-медицинской экспертизы округа Бровард, в последнее время все больше стал смахивать на киношного байкера-головореза. Чего стоил один его потрепанный мотоциклетный шлем, который он сейчас небрежно бросил на стол Скарпетты. Шлем был разрисован трассирующими пулями.

– Пока не припоминаю. Кстати, эта штука не более чем камуфляж. – Она указала на шлем. – Если твой драндулет перевернется, она тебя не спасет.

Марино эффектным жестом бросил ей на стол папку. Она шлепнулась подле шлема.

– Доктор из Сан-Франциско, у которого был кабинет в Майами. Они с братом жили в квартире на побережье. Недалеко от Ренессанса, в одном из этих высотных домов, рядом с парком Джона Ллойда. Три месяца назад, в День благодарения, брат нашел его мертвым на диване. Огнестрельное ранение в грудь. Кстати, незадолго до этого ему сделали операцию на запястье, не слишком удачную. На первый взгляд явное самоубийство.

– Я тогда еще не была судмедэкспертом…

Скарпетта в то время уже работала в академии, но на должность консультирующего судмедэксперта в Центре судебно-медицинской экспертизы она согласилась только в декабре, когда доктор Бронсон, главный медэксперт округа Бровард, заговорил об отставке и начал поспешно отходить от дел.

– …но я что-то слышала об этом, – напряженно сказала она.

Рядом с Марино она чувствовала себя не в своей тарелке. В последнее время ей было неприятно его видеть.

– Вскрытие проводил доктор Бронсон, – произнес Марино, избегая смотреть на нее.

– А ты присутствовал?

– Нет. Меня не было в городе. Дело до сих пор не закрыто, поскольку голливудская полиция одно время полозревала Лорела.

– Лорела?

– Это брат-близнец Джонни Свифта. Но никаких улик против него не нашли, и подозрения отпали. И вот в пятницу, в три часа утра, у меня дома раздается этот идиотский звонок. Мы выяснили, что звонили из Бостона, с телефона-автомата.

– Из Массачусетса?

– Оттуда, где было «Бостонское чаепитие».

– А разве в телефонной книге есть твой номер?

– Нет, конечно. – Марино вытащил из заднего кармана джинсов измятый коричневый листок.

– Вот что сказал этот парень. Я все записал, слово в слово. Он назвал себя Свином.

– Свиньей?

Скарпетта внимательно посмотрела на Марино: это не розыгрыш? В последнее время он их практикует.

– Этот тип сказал: «Я Свин. Да ниспошлю им кару и посмеюсь их погибели». Черт его знает, что он имел в виду. И дальше: «На месте убийства Джонни Свифта нашли не все улики. Будь у вас мозги, вы бы задумались над тем, что произошло с Христиан Христиан. Здесь нет ничего случайного. Пусть над этим поразмыслит Скарпетта, ибо от руки святой инквизиции не уйдет ни один извращенец, даже ее похотливая сучка племянница».

– Ты уверен, что он сказал именно это? – Скарпетта постаралась ничем не выдать своего внезапного волнения.

– Я что, похож на сказочника?

– А что за Христиан Христиан?

– Кто бы знал. Он говорил без всяких эмоций. Просто выдал текст и повесил трубку.

– Он назвал Люси по имени или…

– Я тебе передал все слово в слово, – перебил ее Марино. – У тебя ведь одна племянница? Значит, он имел в виду именно Люси. А «свин» может означать «святая инквизиция». Если брать по две первые буквы… Короче говоря, я связался с полицейским управлением Голливуда, и они попросили нас срочно заняться делом Джонни Свифта. Там еще какая-то хреновина с протоколами. То говорится, что он был застрелен в упор, то – что с некоторого расстояния. Уж что-нибудь одно, верно?

– Если был только один выстрел, то да. Возможно, неправильное толкование. Есть какие-нибудь версии относительно Христиан Христиан? Ты уверен, что это вообще человек?

– Ни в одной компьютерной базе мы такого не нашли.

– А почему ты говоришь мне об этом только сейчас? Я же всю неделю была здесь!

– Я был занят.

– Ты узнаешь о таком деле и два дня тянешь резину! – Скарпетта едва сохраняла ровный тон.

– Не тебе говорить об утаивании информации.

– А что такого я утаила? – озадаченно спросила она.

– Тебе следует быть осторожнее. Вот все, что я хочу сказать.

– Не надо говорить загадками! Это вряд ли поможет делу.

– Да, чуть не забыл! В Голливуде хотят знать мнение Бентона по этому поводу, – небрежно добавил Марино.

У него явно не получалось не демонстрировать своего отношения к Бентону Уэсли.

– Пусть к нему и обращаются. Я не могу отвечать за него.

– Они хотят, чтобы он разобрался с этим шизиком, Свином. Может, это просто розыгрыш. Правда, без записи ему придется попотеть. Все, что у нас есть, – это мои каракули вот на этом бумажном пакете.

Марино поднялся со стула, заполнив своей громоздкой фигурой все свободное пространство. В его присутствии Скарпетта всегда чувствовала себя какой-то мелкой. Забрав со стола свой модный шлем, он надел солнечные очки. За все время разговора он ни разу не посмотрел на нее, а теперь и вовсе спрятал глаза за темными стеклами. Что в них таится? Этого она так и не узнала.

– Я не откладывая займусь этим делом, – сказала Скарпетта, пока он шел к двери. – Если хочешь, можем пораскинуть мозгами вместе.

– Угу, – чуть качнул он головой.

– Только дома. Вечером. Придешь?

– Угу, – повторил он снова. – Во сколько?

– В семь.

Глава 2

В кабинете магнитно-резонансной томографии Бентон Уэсли наблюдал за пациентом из-за прозрачной перегородки, в комнате был полумрак, на стеллаже светились экраны мониторов, на лежащем тут же портфеле поблескивали небрежно брошенные сверху наручные часы. Бентон поежился. Холодно. Проведя несколько часов в лаборатории когнитивной нейровизуализации, он успел до костей продрогнуть. Во всяком случае, так ему казалось.

Сегодняшний пациент шел под кодовым номером, но Бентону было известно его имя. Бэзил Дженрет. Немного нервный, довольно неглупый маниакальный убийца тридцати трех лет от роду. Бентон избегал термина «серийный убийца». Его часто используют, но какой в том смысл? Преступник за определенный период времени убил троих или более людей. Слово «серийный» предполагает лишь ряд последовательных событий. А мотивы преступления? А душевное состояние преступника? Бэзил Дженрет совершал убийства в маниакальном состоянии. Совершал, ибо не мог себя остановить.

Бентон сканировал его мозг в магнитно-резонансном томографе, магнитное поле которого было в шестьдесят тысяч раз сильнее магнитного поля Земли. Он хотел выяснить, есть ли в сером и белом вешестве что-нибудь такое, что даст ответ на вопрос: почему? Почему он все это делал? Во время их продолжительных бесед, Бентон прямо так и спрашивал Дженрета.

– Как только я ее видел, мне сразу становилось ясно, что я должен это сделать.

– Сделать немедленно?

– Ну, не прямо на улице. Я шел за ней и обдумывал план действий. Честно говоря, мне это доставляло удовольствие.

– А сколько времени уходило на преследование и обдумывание? Ну, приблизительно? Дни, часы, минуты?

– Минуты. Может быть, часы. Иногда несколько дней. По-разному. Глупые сучки. Вот если бы вас куда-нибудь везли, разве вы сидели бы в машине, даже не пытаясь убежать?

– А они не пытались, Бэзил? Просто сидели в машине и никуда не рвались?

– Кроме двух последних. Из-за них-то я здесь и оказался. Они бы тоже не шелохнулись, но у меня сломалась машина. Глупо. Что бы вы сделали на их месте: пытались сопротивляться, рискуя, что вас убьют в машине, или сидели бы и ждали, что я с вами сделаю, когда привезу в потайное место?

– А что было это за место? Всегда одно и то же?

– И все потому, что сломалась эта чертова машина!


* * *


Структура мозговой ткани Бэзила Дженрета была ничем не примечательна, если не считать небольшой аномалии в задней части мозжечка – шестимиллиметровой кисты, которая могла влиять на его чувство равновесия, но не более того. Дело не в структуре, а в том, как работал мозг. А там явно происходили сбои. Если бы с головой у него все было в порядке, «Хишник» не понадобился бы. Да он бы и не согласился на такое исследование. Для Бэзила все было игрой, в которой он воображал себя Эйнштейном, интеллектом, превосходяшим любого из смертных. Его не мучили угрызения совести за содеянное, и он был вполне искренен, когда говорил, что жалеет, что не убил больше. На беду, Бэзил был весьма обаятелен.

Два конвоира с любопытством взирали на семифутовую трубу за стеклянной перегородкой. Они были в форме, но без оружия. Носить оружие здесь не разрешалось. Ничего металлического: ни наручников, ни кандалов. Руки и ноги Бэзила были зафиксированы лишь гибкими пластиковыми манжетами. Лежа на столе внутри магнита, он слушал резкие щелчки радиочастотных импульсов – адская музыка, исполняемая на струнах силовых кабелей. Так, во всяком случае, казалось Бентону.

Потом к исследованию подключился нейропсихолог, доктор Сьюзен Лейн.

– Вам покажут цветные образцы. А вы будете называть цвет, – скомандовала она по внутренней связи. – Нет, мистер Дженрет, кивать не надо. Вы не должны двигаться.

– Есть, – раздался из микрофона голос Бэзила.

Было уже половина девятого вечера, и Бентон стал проявлять признаки беспокойства. Уже несколько месяцев у него душа была не на месте. Это объяснялось не столько опасениями, что бэзилы дженреты, пребывающие в стенах Маклейновской больницы, могут в один прекрасный день взбунтоваться и поубивать всех подряд, сколько дурными предчувствиями относительно эффективности новой методики. Ее провал будет означать, что грант и время потрачены впустую. Маклейновская больница была открыта при Гарвардской медицинской школе, а в университете не слишком жалуют неудачников.

– Не волнуйтесь, если у вас не все получится, – ободряюще произнесла в микрофон доктор Лейн. – Мы и не ждем, что вы правильно назовете все цвета.

– Зеленый, красный, синий, красный, синий, зеленый, – уверенно перечислил Бэзил.

Ассистентка зафиксировала ответы в таблице, оператор сравнил их с изображениями на мониторе.

Доктор Лейн снова нажала кнопку внутренней связи.

– Мистер Дженрет? У вас прекрасно получается. Вы хорошо все видите?

– Так точно.

– Отлично. Когда увидите черный экран, не говорите ничего, просто смотрите на светящуюся точку.

– Есть.

– Откуда у него военный лексикон? – спросила она Бентона, отпуская кнопку.

– Он бывший полицейский. Именно поэтому ему так легко и удавалось заманивать своих жертв в машину.

– Доктор Уэсли! Вас… Детектив Траш, – обернулась к нему ассистентка.

Бентон взял трубку.

– Что случилось?

Траш – детектив Массачусетского полицейского управления. Что ему понадобилось?

– Надеюсь, вы еще не собираетесь ложиться спать? Вы знаете, что сегодня утром у Уолденского пруда обнаружили тело женщины?

– Откуда? Я весь день торчу в этом кабинете.

– Белая женщина. Неопознанная, возраст определить трудно. Возможно, где-то под сорок или за сорок. Выстрел в голову. Гильза от патрона засунута в задний проход.

– Что-то новенькое!

– Вскрытие уже произведено, но. я думаю, вам захочется на нее взглянуть. Случай довольно необычный.

– Я освобожусь где-то через час.

– Жду вас в морге.


Дома было тихо. Кей Скарпетта беспокойно ходила по комнатам, включая везде свет и ловя каждый звук в надежде услышать шум машины или мотоцикла. Она ждала Марино. Тот задерживался и на ее звонки не отвечал.

Она проверила, включена ли охранная сигнализация и прожекторы. Остановилась перед монитором на кухне, чтобы убедиться: все камеры внешнего наблюдения работают. На экране был виден смутный силуэт ее дома – в окружении пальм, гибискуса и лимонных деревьев. Деревья качались от ветра. Морская гладь, открывавшаяся за причалом позади ее бассейна, была похожа на черную равнину, усеянную бликами от фонарей, цепочкой протянувшихся вдоль дамбы. Скарпетта помешала томатный соус и грибы, томящиеся на плите в медных кастрюлях. Проверила, как подходит тесто и набухает моцарелла в мисках у раковины.

Было уже девять. Марино должен был прийти два часа назад. Завтра у нее лекции и множество других дел, на общение с ним просто не будет времени, у нее было такое чувство, словно ее обвели вокруг пальца. Вот всегда с ним так! Битых три часа она просидела над делом Джонни Свифта. И что? Где этот Марино? Даже не удосужился прийти! Она почувствовала обиду, потом злость. Злиться всегда легче.

Расстроенная, она вошла в гостиную, по-прежнему прислушиваясь к звукам за окном. Взяв в руки двенадцатикалиберный «реминггон-марин-магнум», она присела на диван. Положив тяжелый никелированный дробовик на колени, Скарпетта вставила в замок маленький ключик. Повернув его по часовой стрелке, она сняла курок с предохранителя и убедилась, что обойма пуста.



Глава 3

– А сейчас мы займемся словами, – произнесла в микрофон доктор Лейн. – Просто читайте слова слева направо. И не забывайте, что двигаться нельзя. У вас все отлично получается.

– Есть.

– Хотите посмотреть, как он выглядит в натуре? – спросил оператор конвоиров.

Оператора звали Джош. Он занимался физикой в Массачусетском технологическом институте и сейчас работал над получением ученой степени. Блестящий, но несколько эксцентричный ученый с весьма своеобразным чувством юмора.

– Я его уже видел. Ходил с ним сегодня утром в душ, – ответил один из конвоиров.

– А потом что? – спросила доктор Лейн Бентона. – Что он с ними делал после того, как сажал в машину?

– Красный, синий, синий, красный…

Конвоиры подошли к монитору, за которым сидел Джош.

– Завозил куда-то, выкалывал глаза, пару дней насиловал, потом перерезал горло и оставлял труп в какой-нибудь жуткой позе, – будничным голосом сообщил Бентон, словно описывая клинический случай. – Это в тех случаях, о которых мы знаем. Но я подозреваю, что жертв было больше. В тот же период времени во Флориде пропали еще несколько женщин. Их тела так и не нашли.

– А куда он их отвозил? В мотель, к себе домой?

– Подождите минутку, – сказал Джош конвоирам, переключаясь с трехмерного изображения на штриховку. – Вот это действительно круто. Мы никогда не показываем это пациентам.

– Как же они соглашались с ним ехать?

– Он им вешал лапшу на уши.

– Есть одно интересное обстоятельство, – задумчиво произнес Бентон, наблюдая за Джошем, чтобы вовремя вмешаться, если тот слишком увлечется. – На всех телах были обнаружены микроскопические частички меди.

– Откуда они там взялись?

– Они находились в земле и мусоре, которые прилипли к их волосам, коже и пятнам крови.

– Синий, зеленый, синий, красный…

– Очень странно…

Доктор Лейн нажала кнопку микрофона.

– Мистер Дженрет? Как у вас дела? Вы в порядке?

– Так точно.

– Сейчас вам будут показывать слова, обозначающие цвет, но цвет букв будет отличаться от цвета, который обозначают слова. Вы будете называть только цвет шрифта.

– Есть.

– По-моему, это потрясающе. – сказал Джош, когда на экране его монитора появилось нечто напоминающее посмертную маску. Голова Бэзила Дженрета была как бы разрезана на миллиметровые ломтики, которые затем собрали воедино. Безволосая и безглазая, она не имела шеи, словно ее насильственно отделили от туловища.

Джош покрутил изображение, чтобы конвоиры могли увидеть его со всех сторон.

– А почему она как отрезанная? – спросил один из них.

– Это граница сканирования.

– Кожа какая-то ненастоящая.

– Красный, э-э, зеленый, синий, то есть красный, зеленый… – зазвучал голос Бэзила.

– Это не кожа. Как бы это объяснить… компьютер воссоздаст только объем, условную поверхность.

– Красный… синий, э-э… зеленый, синий, то есть зеленый…

– Мы используем это изображение только для функционального анализа, чтобы собрать все данные и оценить их. Ну разве что слегка позабавимся…

– Ну и страшилище!

Бентон стал проявлять признаки нетерпения. Определение цвета прекратилось. Он строго посмотрел на оператора:

– Джош! Вы готовы?

– Четыре, три, два, один, готово, – произнес Джош, и доктор Лейн продолжила эксперимент.

– Синий, красный, то есть, черт… э-э… красный, то есть синий, зеленый, красный… – совсем запутался Бэзил.

– Он объяснил вам, зачем он это делал? – спросила доктор Лейн.

– Извините, не понял. Что значит зачем?

– Красный, синий, черт! Э-э… красный, сине-зеленый…

– Зачем он их ослеплял?

– Он сказал, что не хотел, чтобы они видели, какой у него маленький пенис.

– Синий, сине-красный, красный, зеленый…

– С этим заданием он явно не справился, – заметила доктор Лейн. – Большую часть цветов он назвал неправильно. Скажите, а в каком полицейском управлении он работал, чтобы я знала, где не стоит попадаться за превышение скорости?

Она нажала кнопку микрофона.

– У вас все в порядке?

– Так точно.

– Он работал в округе Дейд.

– Как жаль. Я всегда любила Майами. Значит, вот как вы его заполучили. Благодаря своим связям в южной Флориде, – подытожила доктор Лейн, снова нажимая кнопку.

– Не совсем так.

Глядя на голову Бэзила, выглядывающую из дальнего конца магнитной трубы, Бентон представил себе все остальное – джинсы и белую рубашку, застегнутую на все пуговицы.

В клинике заключенным не разрешалось носить тюремную одежду. Это могло повредить репутации заведения.

– Когда мы начали искать в исправительных учреждениях кандидатов для своего исследования, во Флориде решили, что он как раз то, что нам нужно. Парень им здорово докучал, и они рады были от него избавиться, – объяснил Бентон.

– Очень хорошо, мистер Дженрет, – сказала доктор Лейн в микрофон. – А сейчас доктор Уэсли войдет в камеру и даст вам мышь. Теперь вы будете смотреть на лица.

– Есть.

Обычно доктор Лейн сама входила в камеру к пациентам. Но к тем, кто проходил исследование по методу «Хишник». женщины не допускались. Да и мужской персонал больницы должен был соблюдать в камере осторожность. За ее пределами меры безопасности при собеседованиях определялись самими врачами. Войдя в камеру в сопровождении двух конвоиров, Бентон закрыл за собой дверь и включил свет. Охранники, переминавшиеся у магнита, с любопытством наблюдали, как он подключает мышь и вкладывает ее в привязанную руку Бэзила.

Преступник был довольно невзрачен – низкого роста, щуплый человечек со светлыми редеющими волосами и маленькими, близко посаженными глазками. В животном мире такие глаза имеют хищники – львы, тигры и медведи. Глаза у тех, на кого охотятся – жирафов, кроликов, голубей, – поставлены шире и находятся несколько сбоку. Периферическое зрение помогает им выжить. Бентону всегда было интересно, распространяется ли этот эволюционный феномен на людей. Но на такие исследования вряд ли кто-то даст денег.

– Вы в порядке, Бэзил? – спросил пациента Бентон.

– А что за лица мне будут показывать? – спросила голова Бэзила из трубы.

– Доктор Лейн вам все объяснит.

– У меня для вас есть сюрприз, – заявил Бэзил. – Скажу, когда закончим.

В его глазах мелькнул зловеший огонек.

– Прекрасно. Я люблю сюрпризы. Еще несколько минут, и мы закончим, – с улыбкой откликнулся Бентон. – И тогда сможем немного поболтать.

Бентон и конвоиры вышли из камеры. Доктор Лейн начала объяснять Бэзилу, что, увидев мужское лицо, он должен нажать левую клавишу мыши, а если лицо будет женское, то правую.

– Ничего не говорите, просто нажимайте клавиши, – повторила она.

Пациент должен был пройти три испытания, целью которых было отнюдь не выяснение его способности различать пол. На самом деле здесь определялось эмоциональное воздействие. Поверх мужских и женских лиц, появлявшихся на экране, накладывались изображения других лиц, которые исчезали так быстро, что глаз не успевал их различить. Однако в мозгу запечатлевался определенный образ. Мозг Дженрета видел эти лица, счастливые, сердитые или испуганные – они провоцировали возникновение соответствующих эмоций.

После каждой серии изображений доктор Лейн спрашивала пациента, какие чувства он испытывал к ним. По мнению Джен-рета, мужские лица были более серьезными, чем женские. Он повторял это после каждой серии портретов. Само по себе это ничего не значило. Прежде чем делать выводы, надо проанализировать несколько тысяч нейрограмм. Без этого любые полученные здесь результаты не будут иметь никакого значения. И только потом ученые смогут увидеть, какие участки мозга были наиболее активны во время испытания. Все это делалось для того, чтобы выявить, чем мозг испытуемого отличается от мозга нормального человека, и найти какие-то скрытые отклонения, помимо той случайной кисты, которая никоим образом не определяла преступные наклонности личности.

– Вам что-нибудь бросилось в глаза? – спросил Бентон. – Спасибо вам за помощь, Сьюзен. Вы славная.

Исследовать заключенных они старались вечерами или по выходным, когда в клинике было немноголюдно.

– На первый взгляд он выглядит нормальным. Я не вижу никаких серьезных патологий. За исключением его беспрерывной болтовни. Он слишком словоохотливый, у него когда-нибудь диагностировали биполярность?

– Его история болезни приводит меня в изумление. Но биполярность у него не находили. И никогда не лечили от психических расстройств. В тюрьме он только год. Мечта, а не пациент.

– Ваш идеальный пациент плохо реагирует на внешние раздражители, он сделал массу ошибок в тесте на интерференцию. Держу пари – у него неустойчивая психика, что вполне согласуется с биполярными расстройствами. Впрочем, это станет ясно позднее.

Снова нажав на кнопку, доктор Лейн проговорила в микрофон:

– Мистер Дженрет? Испытание закончилось. Вы отлично потрудились. Сейчас доктор Уэсли освободит вас. Только прошу, когда будете подниматься, делайте это медленно, иначе у вас закружится голова. Вы все поняли?

– Как, уже? Только эти идиотские задания? А фотографии?

– Взглянув на Бентона, доктор отпустила кнопку.

– Вы сказали, что мне покажут фотографии.

– Фотографии вскрытия его жертв, – объяснил Бентон доктору.

– Вы обещали фото! Вы обещали, что мне дадут мою корреспонденцию!

– Теперь ваша очередь, – сказала Лейн.


Дробовик был тяжелым и неповоротливым. Лежа на диване, Скарпетта с трудом направила дуло себе в грудь, одновременно пытаясь большим пальцем левой ноги спустить курок.

Опустив ружье, она представила, как это можно сделать после операции на запястьях. Ружье весило не меньше семи с половиной фунтов, и, когда она подняла его. оно задрожало в ее руках. Спустив ноги на пол, она сняла с правой ноги кроссовку и носок. Вообше-то толчковой у нее была левая нога, но надо было попробовать спустить курок и правой. Ведь неизвестно, как обстояло дело с ногами у Джонни Свифта. Это могло иметь некоторое значение, но вряд ли такое уж большое, особенно если он впал тогда в депрессию и был твердо настроен на самоубийство. В последнем она сильно сомневалась.

Скарпетта подумала о Марино и вновь почувствовала себя уязвленной. Он не имеет права так с ней обращаться! Это то же самое пренебрежение, что и в их первую встречу, но она была так давно. Неужели с тех пор он не изменил к ней своего отношения? Гостиная пропиталась запахом соуса для пиццы. Запах этот еще больше вывел ее из равновесия. Сердце заколотилось. Она опрокинулась на диван, пристроив ружейную ложу на спинку. Направив дуло прямо в грудь, большим пальцем правой ноги она спустила курок.

Глава 4

Бэзил Дженрет был настроен весьма благодушно. После обследования Бентон привел его в небольшой кабинет и закрыл за собой дверь. Они сели за стол друг против друга. Бэзил был спокоен и вежлив. Всплеск эмоций в магнитной камере продлился у него не больше двух минут. Когда он успокоился, доктор Лейн уже ушла. Он так и не увидел ее и вряд ли когда-нибудь увидит. Бентон этого не допустит.

– Голова не кружится? – участливо спросил он.

– Отлично себя чувствую. Классные испытания. Мне всегда нравилось тестироваться. Я знаю, что у меня все высший класс. А где фотографии? Вы же обещали.

– Мы никогда не показываем их пациентам, Бэзил.

– Я же все правильно сделал. Все по высшему разряду.

– Значит, вам понравились испытания?

– В следующий раз обязательно покажите мне фото!

– Я никогда не обещал вам этого, Бэзил. Так вы получили сейчас удовольствие?

– Здесь, наверное, нельзя курить?

– Боюсь, что нет.

– Ну и как выглядит мой мозг? Надеюсь, неплохо? Вы там что-нибудь увидели? Глядя на мозги, можно определить, умный человек или нет? Если бы вы показали мне фотографии, то могли бы сравнить их с теми картинками, которые сидят у меня в мозгу.

Сначала Дженрет говорил спокойно, потом начал частить, глаза его остекленели. Он долго распространялся насчет своего мозга, предполагая, что ученые могут расшифровать то, что там находится, а там, по его убеждению, много чего было.

– Много чего? – переспросил Бентон. – Что вы имеете в виду, Бэзил?

– Мою память. Вы можете заглянуть в нее? Посмотреть, что там хранится, покопаться в моих воспоминаниях?

– Вряд ли.

– Неправда. Держу пари, когда вы делали все эти ваши бип-бип, бэнг-бэнг и тук-тук, у вас на экране появлялись картинки. Вы просто от меня скрываете. Их было десять, и вы видели их все. Видели десять картинок, а не четыре. Вы думаете, их было четыре? На самом деле их было десять. Вы бы и сами все узнали, если бы показали мне фотографии. Потому что их как раз столько, сколько у меня в мозгу. Не четыре, а десять.

– О каких картинках вы говорите, Бэзил?

– Я вам просто мозги пудрю. – подмигнул ему Дженрет. – Где моя корреспонденция?

– Какие картинки мы могли увидеть у вас в мозгу?

– Этих глупых телок. Мне не дают мою почту.

– Вы хотите сказать, что убили десять женщин? – невозмутимо уточнил Бентон.

Бэзил улыбнулся, словно в голову ему пришла какая-то мысль.

– Теперь я могу двигать головой. Никаких намордников. А на меня наденут намордник, когда будут делать укол?

– Вам не будут делать укол, Бэзил. Это часть нашей договоренности. Вам заменили смертную казнь пожизненным заключением. Помните, мы говорили об этом?

– Потому что я сумасшедший, – с улыбкой кивнул Бэзил. – Поэтому меня сюда и упекли.

– Нет. Я объясню вам все снова, потому что для нас важно, чтобы вы все понимали правильно. Вы находитесь здесь, поскольку согласились участвовать в нашем исследовании. Губернатор Флориды разрешил перевести вас в эту клинику, но власти Массачусетса потребовали, чтобы он заменил смертный приговор на пожизненное заключение. У нас в Массачусетсе нет смертной казни.

– Я знаю, что вы хотите увидеть этих дамочек. Увидеть так, как я их помню. Они сидят у меня в башке!

Бэзил прекрасно знает, что чужие мысли и воспоминания увидеть невозможно. Он, как обычно, хитрит. Ему хочется заполучить фотографии вскрытия, чтобы дать волю своим необузданным фантазиям. Как всякий психопат с комплексом нарциссизма, он обожает внешние эффекты.

– Это и есть ваш сюрприз, Бэзил? То, что вы убили десять женщин, а не четыре, как это считалось раньше?

Бэзил покачал головой:

– Был один случай, о котором вам будет интересно узнать. В этом и заключается сюрприз. Нечто особенное, специально для вас, потому что вы так добры ко мне. Но взамен я требую мою корреспонденцию.

– Я хочу поскорее узнать, что за сюрприз вы мне приготовили.

– Женщина в рождественской лавке. Помните ее?

– Ну расскажите же о ней, – поторопил его Бентон, совершенно не представляя, о ком идет речь. Об убийстве в рождественской лавке он ничего не слышал.

– Так как насчет корреспонденции?

– Сделаю все, что смогу.

– Побожитесь!

– Обещаю.

– Точно не помню, когда это было. Дайте-ка подумать… – начал Бэзил, уставившись в потолок и подергивая лежащими на коленях руками. – Три года назад, в Лас-Оласе. Кажется, был июль. Тогда, значит, два с половиной года назад. Какой дурак будет покупать рождественскую дрянь в июле да еще в южной Флориде? Она продавала маленьких санта-клаусов и всяких там эльфов, щелкунчиков и младенцев-Христов. Я зашел туда утром, после бессонной ночи.

– Вы помните ее имя?

– Я его не знал. А может, и знал, да забыл. Вот если бы мне показали фото, это бы освежило мою память и вы бы увидели ее у меня в мозгу. Я вам лучше ее опишу. Так вот. Белая женщина, с длинными рыжими крашеными волосами. Немного полноватая. Лет тридцати пяти – сорока. Я вошел, запер дверь и показал ей нож. Потом оттрахал ее в подсобке и одним махом перерезал горло. – Бэзил резко провел рукой по горлу. – Вышло очень забавно – перед этим я включил вентилятор, чтобы стало чуть попрохладнее, и он забрызгал кровью все вокруг. Вот кому-то досталось убираться. А потом… – Бэзил опять посмотрел в потолок – он частенько так делал, когда лгал. – В тот день я был не на полицейской машине. Я приехал на двух колесах и припарковался на платной стоянке за отелем «Риверсайд».

– На мотоцикле или на велосипеде?

– На моей «хонде-шедоу». Какой может быть велосипед, когда собираешься кого-нибудь грохнуть?

– Так вы планировсши каждое убийство?

– Мне показалось, что это неплохая идея.

– Вы хотели убить именно ее, или вам было все равно, кого убивать?

– Я помню, на парковке было много уток. Они бродили вокруг больших луж, потому что несколько дней шел дождь. Взрослыеутки и множество маленьких утят, я всегда жалел их. Бедные утятки. Они так часто попадают под машины! Когда видишь раздавленного утеночка и его мамашу, которая ходит вокруг своего погибшего сыночка, прямо слезы наворачиваются на глаза.

– А вы, Бэзил, когда-нибудь наезжали на уток?

– Я бы никогда не смог причинить вред животному, доктор Уэсли.



– Но вы же сами говорили, что в детстве убивали птиц и кроликов.

– Это было очень давно. Мальчишеские забавы. Ну так вот. В результате я поимел всего двадцать шесть долларов и девяносто один цент. Вы должны разобраться с моей корреспонденцией.

– Вы уже говорили мне об этом, Бэзил. Сделаю все, что смогу.

– Какой облом! Всего двадцать шесть долларов и девяносто один цент.

– Из кассы?

– Так точно.

– Вы, наверное, были весь в крови.

– У нее за магазином находилась ванная. – Бэзил опять возвел взор к потолку. – Я облил труп хлоркой, чтобы уничтожить следы моей ДНК. Теперь вы мой должник, я требую свою корреспонденцию, и заберите меня из камеры для самоубийц. Я хочу в нормальную камеру, где за мной не будет ежеминутной слежки.

– Это в целях вашей же безопасности.

– Переведите меня в другую камеру, дайте мне фотографии и мою корреспонденцию, и тогда я расскажу вам еще кое-что про рождественскую лавку. Я заслужил награду.

Глаза у Бэзила совсем остекленели, он сжал кулаки и беспокойно заерзал на стуле.

Гпава 5

Люси устроилась напротив входной двери – так было видно всех, кто входил и выходил из бара. Она незаметно наблюдала за посетителями. Смотрела и лихорадочно думала, хотя со стороны казалось, что она беззаботно отдыхает.

Вот уже несколько дней приходила она в «Лорейн», чтобы поговорить с барменами Бадди и Тоней. Никто из них не знал ее настоящего имени, но оба помнили Джонни Свифта, этого симпатичного доктора с нормальной сексуальной ориентацией. Бадди сказал, что он был доктором по мозгам и ему нравилось в Провинстауне. Жаль только, что парень был натуралом. А Тоня добавила, что он всегда приходил один, кроме последнего раза. В тот самый вечер она заметила, что у Джонни были шины на запястьях. На ее вопрос он ответил, что ему только что сделали не совсем удачную операцию.

Джонни и та женщина сели у барной стойки и увлеклись беседой. Женщину звали Джен, хорошенькая молодая девушка, вежливая и скромная, совсем не задавака, одета обыкновенно – в джинсы и майку. Казалось, они никого вокруг не замечали. Было видно, что Джонни познакомился с ней совсем недавно, возможно, только что, и она ему явно нравилась.

– Нравилась как женщина? – спросила Люси.

– Я бы не сказала. Скорее, у нее была какая-то проблема, и он пытался ей помочь. Он ведь был доктором.

Это было похоже на правду. Джонни действительно был великодушным и добрым.

Сидя в баре, Люси представляла, как Джонни входил и садился у стойки, может быть, даже на тот самый стул, на котором сейчас сидела она. Она представила, как он привел сюда свою новую знакомую, Джен. Джонни не имел обыкновения снимать девушек на ночь. Может, и правда, что он пытался помочь ей, дать какой-то совет. Но по какому поводу? Какая-нибудь медицинская проблема? Что-то связанное с психологией? Вся эта история с молодой застенчивой девушкой кажется довольно странной. Что-то в ней вызывало у Люси недоверие.

Может быть, у него самого были какие-то проблемы? Возможно, он был расстроен неудачной операцией на запястьях и общение с молодой красивой женщиной помогло ему забыть о своих страхах и почувствовать себя сильным и значительным?

Потягивая текилу, Люси вспоминала, что говорил ей Джонни в Сан-Франциско во время их последней встречи в сентябре.

– В природе царят жестокие законы. Там не прощают физической немощи. Никому не нужны изувеченные калеки.

– Господи, Джонни, это всего лищь операция на запястьях. Вам же не будут ампутировать руки.

– Извините. Не будем говорить обо мне.

Продолжая думать о Джонни, Люси не спускала глаз с входящих и выходящих посетителей, среди которых преобладали мужчины. Каждый раз, когда дверь открывалась, ветер задувал в нее снег.


Когда Бентон проезжал на своем «порше» мимо викторианских зданий университетского медицинского центра, в Бостоне пошел снег. В начале своей практики Скарпетта часто приглашала его в морг по ночам. И он всегда знал, что случай будет сложным.

Большинство судебных психологов никогда не бывают в моргах и не знают, как проводится вскрытие. Они даже избегают смотреть на фотографии. Психологов интересует личность преступника, а не то, что он сотворил со своей жертвой. Ведь преступника можно рассматривать в качестве пациента, а жертва – это всего лишь объект его насилия. Это наиболее распространенное объяснение, которое дают психологи и психиатры своему нежеланию смотреть на жертву. Но скорее всего у них просто не хватает мужества или желания беседовать с жертвами или, что еще хуже, они не хотят тратить время на разглядывание покалеченных трупов.

Но Бентон совсем другой. И после десяти лет работы со Скарпеттой он вряд ли уже изменится.

– Вы не имеете права работать с делом, если не хотите ничего знать о погибших, – заявила она ему пятнадцать лет назад, когда они работали над их первым совместным делом. – Если вы не желаете тратить на них время, специальный агент Уэсли, то и я не буду тратить его на вас.

– Достаточно откровенно, доктор Скарпетта. Полагаюсь на ваше решение.

– Тогда пойдемте со мной.

Так он первый раз попал в морг и до сих пор еше помнит, как громко щелкнула ручка входной двери и на него пахнуло холодным смрадом. Этот запах не спутаешь ни с чем. Тяжелое, омерзительное зловоние разлагающихся тканей, которое висит в воздухе, словно удушающий туман, поднимающийся над мертвечиной.

Бентон прокручивал в мозгу свой последний разговор с Бэзилом, анализируя каждое его слово и вспоминая выражение его лица и подергивание мускулов. Убийцы могут обещать все, что угодно. Они манипулируют окружающими, чтобы получить желаемое. Обещают показать, где находятся жертвы, берут на себя нераскрытые преступления, описывают детали и свое психологическое состояние, предлагают мотивации своих поступков. В большинстве случаев это не соответствует действительности. Но кое-что из сказанного Бэзилом показалось Бентону похожим на правду.

Он позвонил Скарпетте по сотовому. Она не отвечала. Через несколько минут он попробовал снова, но телефон по-прежнему молчал. Бентон оставил сообщение: «Срочно позвони мне».


Дверь в бар снова открылась, пропуская внутрь женщину и хлопья снега.

На ней было длинное черное пальто с капюшоном, который она сразу же скинула с головы, открыв розовое личико и сияющие глаза. Остановившись у двери, она стала отряхивать снег с пальто. Очень хорошенькая – длинные русые волосы, темные глаза, безупречная фигура, которую она не прочь была продемонстрировать. Люси смотрела, как она скользит между столиками. Длинное черное пальто, полощущееся вокруг темных сапог, делало ее похожей на некоего сексуального пилигрима или соблазнительную ведьму. Девушка направилась прямо к бару. Здесь было много свободных стульев. Выбрав стул подле Люси, она подобрала пальто и молча взобралась на него.

Люси пила текилу и смотрела на экран телевизора, делая вид, что ее интересует последний любовный роман скандальной знаменитости. Бадди молча подал женшине полный бокал, словно давно знал, что она пьет.

– Можно повторить? – через несколько минут попросила Люси.

– Одну минуточку.

Женщина в черном пальто заинтересовалась бутылкой текилы, которую Бадди снял с полки. Она пристально смотрела на янтарную струю, лившуюся в коньячную рюмку. Люси медленно покрутила рюмку, с наслаждением вдыхая запах текилы.

– От этой штуки у тебя адски разболится голова, – сказала женщина в черном. Ее хрипловатый соблазнительный голос таил в себе массу обещаний.

– Она гораздо чище, чем виски. – отозвалась Люси. – Сто лет не слышала слова «адский». Сейчас все говорят «чертов».

– Самая жуткая головная боль у меня была от текилы с лимонным соком, – заявила женщина, пригубив розовый «Космополитен», который в бокале для шампанского выглядел довольно устрашающе. – А в ад я не верю.

– Придется поверить, если будешь пить эту дрянь, – ответила Люси.

Взглянув в зеркало за баром, она увидела, что входная дверь открылась опять, впустив в «Лорейн» целый вихрь снежинок. Свист ветра показался ей похожим на шуршание шелковых чулок, болтающихся на бельевой веревке, хотя она никогда не видела, чтобы кто-нибудь сушил там шелковые чулки, и понятия не имела, какой звук они издают на ветру. Люси покосилась на черные чулки своей соседки. Высокий барный стул и короткая юбка с разрезом могут образовать довольно опасное сочетание, если только женщина не находится в баре, где мужчины интересуются исключительно себе подобными, а в Провинстауне таких заведений хоть отбавляй.

– Еще один «Космо», Стиви? – спросил Бадди.

Теперь Люси знала ее имя.

– Нет, – ответила она за соседку. – Пусть Стиви попробует мою водичку.

– Почему бы и нет? – ответила Стиви. – Мне кажется, я тебя видела в «Пайд энд виксен». И лихо же ты там отплясывала!

– Я не танцую.

– И все-таки я тебя видела. Мимо тебя не пройдешь.

– Ты часто здесь бываешь? – спросила Люси, хотя раньше она никогда не видела Стиви – ни в «Пайд энд виксен». ни в любом другом клубе Провинса.

Стиви внимательно проследила, как Бадди наливает им текилу. Оставив бутылку на стойке, он отошел к другому клиенту.

– Я здесь в первый раз. – ответила Стиви. – Сделала себе подарок на День святого Валентина. Недельку в Провинсе.

– В разгар зимы?

– Насколько я знаю. День святого Вапентина всегда зимой. И это мой любимый праздник.

– Это не праздник. На этой неделе я бывала здесь каждый день, но тебя не видела.

– А ты кто? Полицейский агент? – улыбнулась Стиви, пристально посмотрев на Люси.

Взгляд произвел эффект.

«Нет, – подумала Люси. – Больше никогда».

– А может, я приходила сюда в другое время. Не все же такие полуночники, как ты, – заметила Стиви.

Она потянулась за бутылкой и как бы невзначай коснулась руки Люси. Та почувствовала, что ее начинает затягивать.

– «Куэрво», – прочитала Стиви название на этикетке. – А что в ней такого особенного?

– Откуда ты знаешь, когда я здесь появляюсь? – спросила Люси, пытаясь подавить в себе неожиданно возникшее чувство.

– Догадалась. Ты похожа на позднюю пташку. – объяснила Стиви. – У тебя свои волосы такие рыжие? Даже не рыжие, а коричневато-красные. Так не покрасишь. Но ты не всегда носила их длинными, как сейчас.

– Ты что, экстрасенс?

Люси поняла, что бороться бесполезно. Слишком велик соблазн.

– Просто догадалась, – манящим голосом повторила Стиви. – Ты мне так и не ответила. Что такого особенного в «Куэрво»?

– «Куэрво резерва де ла фамилиа». У нее необычный вкус.

– Звучит впечатляюще. Похоже, у меня сегодня сплошные премьеры, – улыбнулась Стиви, погладив Люси по руке. – Впервые в Провинсе, первый раз в жизни пью текилу по тридцать долларов за порцию.

Люси удивилась, что Стиви знает цену. Для человека, никогда не пившего текилы, она была на редкость осведомлена.

– Пожалуй, выпью еще, – сказала Стиви, подзывая Бадди. – И ты тоже не отставай. Составь мне компанию.

Бадди с улыбкой налил ей стаканчик. За ним последовали еще два, после чего Стиви прошептала Люси на ухо:

– У тебя есть?

– Что именно? – спросила Люси, окончательно поддавшись нахлынувшему чувству.

Под действием текилы оно разгорелось как пожар, который уже не погасить до утра.

– Сама знаешь что, – тихо сказала Стиви, прижавшись грудью к плечу Люси. – Покурить. Но только что-нибудь стоящее.

– Почему ты думаешь, что у меня есть?

– Догадалась.

– Из тебя бы вышла отличная гадалка.

– С этим не проблема. Я видела, как ты покупала.

Прошлой ночью Люси действительно прикупила кое-что в «Виксене», том самом клубе, где она никогда не танцевала. Но она что-то не помнила, чтобы там была Стиви. Народу в клубе было мало, как, впрочем, и всегда в это время года. Люси обязательно бы заметила Стиви. Она не пропустила бы ее и в толпе, и на многолюдной улице.

– Так это ты у нас полицейский агент, – заметила она.

– Ты не представляешь, как это здорово, – прошептала Стиви своим обольстительным голосом. – Где ты живешь?

– Здесь, неподалеку, – ответила Люси.

Глава 6

Центры судебно-медицинской экспертизы обычно располагаются в наименее красивой части города, где-нибудь по соседству с медицинской школой. Здесь комплекс зданий из кирпича и бетона размещался между транспортной магистралью и исправительным учреждением округа Суффолк. Нескончаемый шум машин и полное отсутствие того, что принято называть «видок из окна». Этого здесь просто не было.

Припарковавшись у служебного входа, Бентон заметил на стоянке только две машины. Темно-синяя «краун-виктория» принадлежала детективу Трашу. На внедорожнике «хонде», вероятно, приехал судебно-медицинский эксперт, который вряд ли был в восторге, что Траш притащил его сюда в такой поздний час. Не спуская глаз с пустой парковки, что было продиктовано соображениями безопасности, Бентон позвонил в дверь. Ему открыл Траш.

– До чего же здесь неприятно ночью, – сказал он, впуская Бентона.

– Днем немногим лучше, – пожал плечами тот.

– Я рад вас видеть. Как вы решились ехать на нем по такой погоде? Вы что, сумасшедший? – спросил он, указывая на черный «порше» на стоянке.

– Он полноприводный, и потом, когда я выезжал утром, снега еще не было.

– Психологи, с которыми мне приходилось работать, никогда никуда не выезжали – ни в снег, ни в дождь, ни в солнечную погоду, – заметил Траш. – И наши смежники тоже. Большинство агентов ФБР никогда не видели трупов.

– Кроме тех, что у них в конторе.

– Это уж точно. Но и у нас в полицейском управлении их хватает.

Пока они шли по коридору, Траш успел вручить Бентону конверт.

– Я все для вас собрал на диске. Место преступления, фотографии вскрытия, протоколы. Все здесь. Похоже, нас завалит снегом.

Бентон снова подумал о Скарпетте. Завтра день святого Валентина, и они собирались провести этот вечер вместе. Романтический ужин где-нибудь в порту. Она собиралась остаться на выходные. Они не виделись почти месяц. Но в такую погоду она вряд ли сюда доберется.

– По прогнозу ожидается небольшой снег с дождем, – сказал он.

– На нас движется ураган. Надеюсь, кроме этой спортивной штучки за миллион долларов, у вас есть и другая тачка.

Крупнотелый коренастый Траш всю жизнь прожил в Массачусетсе и говорил как его уроженец, то есть буква «р» у него начисто отсутствовала. Ему было уже за пятьдесят, он носил короткую военную стрижку и мятый костюм цвета земли. После тяжелого трудового дня детектив выглядел усталым. Они с Бентоном пошли по ярко освещенному коридору. Пахло освежителем воздуха, кругом была безупречная чистота – ни соринки. По обе стороны от них располагались камеры, где под замком находились тела и улики. Чтобы туда войти, требовался электронный пропуск. Здесь было даже кресло-каталка – Бентон никак не мог понять, зачем она в морге – и мощный сканирующий электронный микроскоп, каких он никогда не видел в подобных заведениях. Но вот с персоналом дело обстояло значительно хуже.

Кадров хронически не хватшю – опытных судмедэкспертов и других специалистов отпугивала низкая зарплата. Да к тому же реальные и мнимые ошибки и оплошности в их работе всегда вызывали ожесточенную полемику и проблемы во взаимоотношениях с общественностью, что отнюдь не облегчало жизнь тем, кто работает с мертвецами. Журналистов и посторонних сюда не впускали. Повсюду вигал дух враждебности и недоверия. Бентон предпочитал приезжать сюда ночью. Любые визиты во время рабочего дня воспринимались с плохо скрываемым раздражением.

Они с Трашем остановились у закрытой двери прозекторской, которая использовалась для самых сложных или биологически опасных случаев. У Бентона зазвонил сотовый. Взглянув на дисплей, он увидел надпись «Абонент неизвестен». Скарпетта!

– Привет! Надеюсь, ты проводишь вечер лучше, чем я.

– Вообще-то я в морге. – Он повернулся к Трашу: – Одну минуточку!

– Тогда твой вечер вряд ли можно назвать приятным, – вздохнула Скарпегта.

– Я тебе перезвоню. Попозже. У меня к тебе вопрос. Ты что-нибудь слышала о том, что произошло в рождественской лавке в Лас-Оласе два с половиной года назад?

– Ты, конечно, имеешь в виду убийство?

– Именно.

– Сразу не скажу. Может быть. Люси что-нибудь отыщет. Я слышала, у вас там идет снег?

– Я тебя все равно привезу, даже если мне придется брать напрокат оленью упряжку.

– Я тебя люблю.

– Я тебя тоже.

Закончив разговор, Бентон взглянул на Траша:

– А с кем мы будем работать?

– Доктор Лонсдейл согласился помочь мне. Он тебе понравится. Но вскрытие проводил не он. Этим занималась она.

Она здесь главная фигура. Она смогла достигнуть всего, чего достигла, потому что она – это она.

– А по мне, так женщин вообще нельзя допускать к этому делу, – заявил Траш. – Разве это женское занятие?

– Среди них есть хорошие специалисты, – возразил Бентон. – Очень хорошие. Ведь не все делают карьеру благодаря своему полу. В данном случае все как раз наоборот.

Траш не был знаком со Скарпеттой. Бентон никогда не упоминал ее имени, даже в присутствии тех, кого хорошо знал.

– Женщины просто не должны копаться в этом дерьме, – упрямо повторил Траш.


Ночной воздух был пронизывающе холодным и белым, как молоко. Снег клубился в свете фонарей, разгоняя своей белизной темноту. Все вокруг сверкало и казалось нереальным. Люси со своей новой подружкой шла по пустынной улице к коттеджу, в который она переехала несколько дней назад, после того как Марино позвонил какой-то таинственный Свин.

Люси затопила камин, и они со Стиви сели перед ним на одеяла и закурили косячок из очень хорошей травки, привезенной из Британской Колумбии. Они передавали его друг дружке, разговаривали и смеялись, а потом Стиви захотела еще.

– Ну только один, – упрашивала она Люси, пока та ее раздевала.

– Вот это здорово! – На стройном теле Стиви Люси увидела красные отпечатки рук. Они напоминали татуировку.

Их было четыре. Два на груди, словно кто-то пытался облапить ее, и два на внутренней стороне бедер, словно кто-то пытался раздвинуть ей ноги. Отпечатки были только в тех местах, куда Стиви могла дотянуться. На спине их не было. Люси неотрывно смотрела на обнаженное тело Стиви. Потом дотронулась до одного из отпечатков – положила на него руку, одновременно лаская Стиви грудь.

– Проверяю, поместится ли моя рука, – объяснила она. – Татуировка ненастоящая?

– А ты почему не раздеваешься?

Люси начинает любовную игру, не снимая одежды. Несколько часов она делает со Стиви все, что хочет, и та не перечит ей ни в чем. Никто еще не отзывался на ласки Люси с такой готовностью. Мягкие округлости нежного тела ничуть не вредят его стройности, о ней Люси может только мечтать. Когда Стиви попыталась ее раздеть, Люси отчаянно этому воспротивилась. Утомившись, Стиви затихла и Люси отнесла ее в постель. Там она и заснула, но Люси долго лежала без сна, прислушиваясь к жутковатому завыванию ветра и пытаясь определить, что же в действительности напоминает этот звук. В конце концов она решила, что на шуршание шелковых чулок он не похож. Скорее такие звуки могло бы издавать несчастное страдающее существо.

Глава 7

Небольшая прозекторская с плиточным полом была оборудована всем необходимым: секционный стол, цифровые весы, шкаф для вещественных доказательств, анатомические скальпели, пилы, лотки подле вмонтированной в стену раковины, передвижной столик. Дверь стенного холодильника была чуть приоткрыта.

– Вам нужно еще что-нибудь? – спросил Траш. вручая Бентону синие нитриловые перчатки. – Может, бахилы, маску?

– Нет, спасибо, – ответил Бентон, глядя, как доктор Лонсдейл выкатывает из холодильника тележку. На тележке лежал труп, упакованный в мешок.

– Нам надо поторопиться, – сказал доктор, подкатывая тележку к раковине. – Моя жена уже клянет меня почем зря. У нее сегодня день рождения.

Он потянул бегунок молнии на мешке. На черных, коротко остриженных волосах жертвы все еще были видны частицы мозга и других тканей. От лица практически ничего не осталось. Такое впечатление, что в голове у нее взорвалась бомба, что в общем-то недалеко от истины.

– Выстрел в рот, – энергично начал доктор Лонсдейл, с трудом скрывая нетерпение. – Множественные переломы черепа, повреждение мозговых тканей, что обычно ассоциируется с самоубийством, однако больше ничто на него не указывает. У меня такое впечатление, что во время выстрела ее голова была сильно запрокинута назад. Это объясняет, почему ей практически снесло все лицо и выбило зубы. Тоже нередко встречается при самоубийствах. – Включив увеличительную лампу, доктор придвинул ее вплотную к голове. – Рот можно не открывать, все равно от лица ничего не осталось, – заметил он. – Бог к нам милостив.

Склонившись над телом, Бентон почувствовад сладковатый гнилостный запах разлагающейся крови.

– Язык и нёбо в саже, – продолжал доктор Лонсдейл. – Поверхностные повреждения языка, кожи около рта и носогубной складки, вызванные ударной волной. Не слишком красивый способ расстаться с жизнью.

Он до конца расстегнул молнию на мешке.

– Самое лучшее оставил напоследок, – пробурчал Траш. – Как вам это нравится? Мне лично это напоминает Неистового Коня.

– Вы имеете в виду индейского вождя? – уточнил доктор Лонсдейл, открывая стеклянный флакон с прозрачной жидкостью.

– Да. Это ведь он украшал красными отпечатками рук круп своей лошади?…

Тело женщины тоже было разрисовано отпечатками рук – они были видны на груди, животе и внутренней части бедер. Бентон подвинул лампу ближе.

Доктор Лонсдейл потер край отпечатка.

– Он растворяется в изопропиловом спирте и не растворяется в воде. Скорее всего это одно из тех веществ, которые используются для временной татуировки. Какая-то краска. Возможно, просто маркер.

– Насколько я понимаю, раньше вам такого не попададось, – высказал предположение Бентон.

– Никогда.

Загадочные отпечатки были прорисованы столь четко, словно их делали по трафарету. Бентон внимательно рассмотрел кожу в надежде обнаружить следы от кисти или какого-то иного инструмента, которые объяснили бы, каким образом краска или тушь наносились на тело. Судя по яркости краски, нательная живопись была недавнего происхождения.

– Мне кажется, ее разрисовали раньше. И со смертью это никак не связано, – добавил доктор Лонсдейл.

– И я так думаю, – согласился Траш. – Здесь у нас много всякой чертовщины.

– Интересно, как скоро выцветают такие рисунки? – поинтересовался Бентон. – Вы их измеряли? Это ее рука?

– Намой взгляд, нет, не ее. – Траш вытянул вперед свою руку.

– А на спине отпечатки есть? – спросил Бентон.

– Два на ягодицах и один между лопаток, – ответил доктор Лонсдейл. – По величине они скорее соответствуют мужской руке.

– Точно, – согласился Траш.

Доктор Лонсдейл повернул тело на бок, чтобы Бентон мог рассмотреть отпечатки на спине.

– Похоже, здесь у нее ссадина, – произнес Бентон, заметив, что отпечаток между лопатками выглядит каким-то нечетким. – И воспаление.

– Я не вдавался в подробности, – заметил доктор Лонсдейл. – Это не мой случай.

– Выглядит так, словно рисунок нанесли на поврежденную кожу. А это что за рубцы?

– Возможно, какая-то локализованная опухоль. Станет ясно после гистологии. Это ведь не мой случай, – еще раз напомнил

Бентону доктор. – Я не участвовал во вскрытии и только мельком осмотрел ее. Но читал протокол вскрытия.

Брать на себя ответственность за чужую небрежность или некомпетентность он не собирался.

– Как давно она умерла? – спросил Бентон.

– При низких температурах окоченение идет медленнее.

– Она уже окоченела, когда ее нашли?

– Нет. Когда ее сюда привезли, температура тела была тридцать восемь градусов по Фаренгейту[3°C.]. Я не был на месте преступления и подробностей не знаю.

– В десять утра был двадцать один градус[-6 °C.], – сообщил Траш. На диске, который я вам дал, указаны все погодные условия.

– Значит, протокол вскрытия уже составлен, – проговорил Бентон.

– Он на том же диске.

– Какие имеются следы?

– Частицы почвы, волокна и мусор, прилипшие к крови, – ответил Траш. – Я прослежу, чтобы их как можно скорее исследовали в лаборатории.

– А что за гильзу вы там нашли? – спросил его Бентон.

– Она была у нее в заднем проходе. Снаружи ничего не было видно, только рентген показал. Дьявольские штучки. Когда мне показали снимок, я решил, что гильза лежит под ней. Мне и в голову не могло прийти, что она внутри.

– А что за гильза?

– От двенадцатикалиберного патрона к «ремингтон экспресс магнум».

– Если это самоубийство, то гильзу себе в зад засунула уж точно не она, – сказал Бентон. – Вы через NIBIN[Единая информационная баллистическая сеть.] ее пропускали?

– Уже в работе. Боек оставил на гильзе четкий след. Может, нам повезет.

Глава 8

Раннее утро. Над заливом Кейп-Код косо летит снег, исчезая в темной воде. Рыжеватая полоска берега под окном у Люси слегка присыпана серебряной пылью, но на соседних крышах и на балконе уже лежит толстая белая вата. Натянув стеганое одеяло до самого подбородка, Люси смотрит в окно, с неудовольствием думая, что надо вставать и общаться с женщиной, лежащей рядом с ней на кровати.

Не надо было приходить к «Лорейн» вчера вечером. Теперь ее терзало раскаяние и непреодолимое желание поскорее уйти из маленького коттеджа с терраской и крытой дранкой крышей, с мебелью, вытертой бесконечной чередой жильцов, и маленькой кухней с устаревшей бытовой техникой. Люси смотрела на утренний горизонт, переливающийся всеми оттенками серого, на снег, упорно сыплющийся с небес. Она подумала о Джонни. Он приехал в Провинстаун за неделю до смерти и встретил кого-то. Люси давно должна была заняться этим делом, но у нее не хватало духу. Она взглянула на мирно сопящую Стиви.

– Ты спишь? Пора вставать.

Люси посмотрела на летящий снег, на уток, качающихся на волнах залива. Интересно, почему они не замерзают? Конечно, их защищает пух, но все же трудно поверить, что теплокровное существо может так безмятежно плавать в ледяной воде, не обращая внимания на метель. Вот ей холодно даже под одеялом – а она в бюстгальтере, трусах и застегнутой на все пуговицы рубашке.

– Стиви. просыпайся. Мне надо идти, – громко произнесла она.

Стиви не шелохнулась. Ее спина мерно поднималась и опускалась в такт ровному дыханию. Люси почувствовала угрызения совести и ненависть к себе. Почему она опять не удержадась и сделала то, что вызывало у нее отвращение? Сколько раз она твердила себе, что не будет больше заниматься этим никогда, но это неизменно кончалось ночами, похожими на вчерашнюю. Все это было неразумно и нелогично, и она всегда сожалела об этих унизительных ситуациях, из которых потом приходилось выпутываться и лгать. Но выбора у нее не было. Жизнь не предлагала ей альтернативы. Ее слишком затянуло, и теперь ей уже не справиться. Так что теперь выбирала не она. Ей до сих пор было трудно в это поверить. Люси дотронулась до своей расплывшейся груди и рыхлого живота, чтобы удостовериться, что все это не сон. Невозможно поверить. Как такое могло с ней случиться? И почему умер Джонни?

Она никогда не задумывалась над тем, чтобы узнать, что же на самом деле с ним произошло. Просто устранилась от размышлений – со всеми своими заморочками.

«Прости меня», – мысленно произнесла она в надежде, что он ее слышит. Он всегда знал, что происходит у нее в голове. Может, и сейчас он читает ее мысли. Тогда он должен понять, почему она не сомневалась, что он убил себя сам, и не стала встревать в это дело. Возможно, на него накатила депрессия. Или приступ отчаяния. В то, что его убил брат, она никогда не верила. Так же как и в то, что это мог быть кто-то другой. А потом Марино позвонил этот зловеший Свин.

– Давай, поднимайся, – попыталась разбудить она Стиви. И потянулась за пистолетом. Ее «кольт-мустанг» 38-го калибра лежал на тумбочке рядом с кроватью.

– Вставай, хватит спать!


Бэзил Дженрет не спал. Лежа у себя в камере на стальной койке, натянув до ушей одеяло, которое при горении не выделяет ядовитые газы. Тонкий жесткий матрас из такого же материала. Умереть от инъекции, конечно, неприятно, кончить жизнь на электрическом стуле еще хуже, но задохнуться в газовой камере – это уже совсем невыносимо. Кашель, мучительное удушье. О Господи, только не это!

Когда Бэзил смотрел на матрас, убирая свою постель, ему всякий раз представлялся огонь и удушающий дым. А не такой

же он, Бэзил, негодяй. Во всяком случае, он никогда не делал с людьми того, что творил его учитель музыки, пока Бэзил не бросил ходить на его уроки, за что даже был несчадно выпорот. Но даже наказание не заставило его возвратиться и еще раз пережить то бесстыдное насилие, когда кажется, что тебе в горло забивают кляп и ты сейчас умрешь от удушья. Он почти забыл этот прискорбный опыт и вспомнил о нем, лишь когда всплыла тема газовой камеры. Хотя он отлично знал, что в Гейнсвилле людей умерщвляют с помощью шприца, конвоиры постоянно грозили ему газовой камерой, смеясь и улюлюкая, когда он сжимался на койке, трясясь от страха.

Но теперь о газовой камере можно забыть, как, впрочем, и о любом другом способе казни. Теперь он часть научного проекта.

Он услышал, как в нижней половине стальной двери выдвинули лоток и поставили на него поднос с завтраком.

Окон в камере не было, но Бэзил знад. что сейчас раннее утро: заключенным разносили еду. Он слышал, как гремели лотки в других камерах, принимая подносы с яйцами, беконом и печеньем. Иногда вместо яиц была глазунья. Лежа на своем пожаробезопасном матрасе под столь же безопасным одеялом, он вдохнул запах еды и, вскипев от негодования, вспомнил о своей корреспонденции. Он вытрясет ее из них! Раздались шаги, и в затянутом сеткой окошке появилось толстое черное лицо дядюшки Римуса.

Такое прозвище дал охраннику Бэзил. И по этой причине он больше не получает корреспонденцию. Уже целый месяц.

– Отдайте мне мои письма! – потребовал Бэзил. – Получать почту – мое конституционное право.

– А с чего ты взял, что кто-то вздумает писать такой заднице, как ты? – последовад немедленный ответ из-за сетки.

Со своего места Бэзил видел только смутные очертания лица и блестящие глаза, смотрящие на него в упор. Бэзил отлично знал, что надо сделать с глазами, чтобы они не блестели и не смотрели, куда им не положено, но в этой конуре ему не развернуться. От ярости и бессилия у него свело челюсти.

– Я знаю, что письма для меня есть, – упорствовал Бэзил. – И я хочу их получить.

Лицо исчезло. В камеру вдвинули лоток. Встав с койки, Бэзил забрал поднос с едой, лоток с грохотом отъехал за толстую стальную дверь.

– Надеюсь, никто не плюет в твои яйца, – послышалось из-за сетки. – Приятного аппетита!


Дощатый пол холодил босые ступни. Когда Люси вернулась в спальню, Стиви все еще спала. Поставив чашки с кофе на тумбочку, Люси сунула руку под матрас, чтобы забрать оттуда обойму. Конечно, вчера ночью она вела себя безрассудно, но не настолько, чтобы оставить на виду заряженный пистолет, когда в доме есть посторонний.

– Стиви? – окликнула она спящую. – Давай, просыпайся. Эй!

Стиви открыла глаза.

– Круто, – зевнув, сказала она, наблюдая, как Люси заряжает пистолет.

– Мне пора, – заявила Люси, подавая ей кофе.

Стиви посмотрела на пистолет.

– Ты, должно быть, здорово мне доверяешь, если вчера оставила эту штуку на тумбочке.

– А почему я должна не доверять тебе?

– Думаю, вам, юристам, есть чего опасаться. Вы стольким людям испортили жизнь! В наши дни ни в ком нельзя быть уверенным. – Стиви потянулась.

Вчера Люси сказал ей, что она адвокат и работает в Бостоне. Наверное, эту Стиви нередко обманывали.

– Как ты догадалась, что я пью только черный?

– Я не догадалась. Просто в доме нет ни молока, ни сахара. Мне действительно надо идти.

– Останься. Не пожалеешь. Мы ведь вчера не совсем закончили. Я так напилась, что даже не смогла тебя раздеть. Первый раз со мной такое.

– Похоже, у тебя вчера многое было в первый раз.

– Ты ведь так и не сняла одежду, – еше раз напомнила Стиви, отпивая кофе. – Впервые такое вижу.

– Но тебя это не слишком волновало.

– Значит, волновало, если я об этом помню. Еще не поздно все исправить.

Стиви приподнялась и села, подложив под спину подушки. Одеяло соскользнуло вниз, обнажив ее грудь с твердыми от холода сосками. Стиви явно сознавала свою красоту и знала, как ею распорядиться. У Люси не возникало сомнений, что случившееся ночью – далеко не первое подобное приключение ее новой знакомой.

– Господи, как голова раскалывается, – простонала Стиви, невозмутимо наблюдая, как Люси ее разглядывает. – А ты говорила, что от хорошей текилы такого не бывает.

– Но ты же мешала ее с водкой.

Стиви взбила подушки, и одеяло совсем сползло. В утреннем свете она выглядела еще более соблазнительной, чем ночью, но Люси не захотела продолжения. Ее интересовали лишь таинственные рисунки на теле красавицы.

– Помнишь, я тебя спрашивала о них ночью?

– Ночью ты мне задавала кучу вопросов.

– Я спросила только, где это тебя так разрисовали.

– Слушай, давай-ка залезай сюда, – хлопнула Стиви рукой по простыне.

Ее взгляд прожигал Люси насквозь.

– Наверно, это больно! Если только татуировка не фальшивая. А мне кажется, она у тебя именно такая.

– Я могу смыть это ацетоном или детским маслом. Но у тебя ведь здесь ничего нет?

– А зачем это вообще? – спросила Люси, продолжая разглядывать отпечатки.

– Это была не моя идея.

– А чья?

– Да так. одной зануды. Она меня раскрашивает, а мне потом приходится отмываться.

– Ты разрешаешь кому-то размалевывать себя? – нахмурилась Люси. – Что за глупость! – При мысли, что кто-то рисует на голом теле Стиви, она почувствовала ревность. – Можешь не говорить, кто это. Меня это не интересует.

– Гораздо приятнее разрисовывать кого-то другого! – заявила Стиви, и Люси снова почувствовала уколол ревности. – Ну иди сюда, – пропела Стиви своим нежным голосом, снова похлопав ладонью по кровати.

– Нам нужно уходить. У меня куча дел. – Люси, сгребла в охапку свои грубые черные джинсы и черный же бесформенный свитер. Прихватив пистолет, она заперлась в ванной.

Раздеваясь Люси избегла смотреть в зеркало. Она и без того знала, что произошло с ее фигурой. Какой смысл еще раз ужасаться? Стоя под душем, она несколько раз провела пальцами по телу в надежде обнаружить какие-то изменения, потом насухо вытерлась полотенцем, по-прежнему отводя взгляд от зеркала.

– Вы только посмотрите на нее! – воскликнула Стиви, когда Люси вышла из ванной – одетая и совсем упавшая духом. – Ну прямо секретный агент! Я тоже хотела бы быть такой.

– Но ты же меня совсем не знаешь.

– После этой ночи еще как знаю! – Стиви окинула Люси взглядом. – Тебе любая позавидует. Вид у тебя крутой. Ты ведь ничего не боишься, правда?

Наклонившись, Люси подняла с полу одеяло и набросила его на Стиви. Та застыла, опустив глаза.

– Извини. Я не хотела тебя обидеть, – кротко произнесла она, покраснев.

– Просто здесь холодно…

– Ничего. Со мной и раньше такое случалось. – Стиви подняла на Люси печальные испуганные глаза. – Ты считаешь меня уродиной. Толстой уродиной. И я тебе не нравлюсь. Днем все выглядит совсем по-другому.

– Ну уж толстой уродиной тебя никак не назовешь, – возразила Люси. – И ты мне нравишься. Просто… Черт! Извини, я не хотела…

– Ничего удивительного. Как я могу понравиться такой девушке, как ты? – грустно произнесла Стиви, заворачиваясь в одеяло и слезая с кровати. – С тобой любая пойдет. Но все же я тебе благодарна. Спасибо. Я никому ничего не скажу.

Люси молча наблюдала, как Стиви забирает свою одежду из гостиной и одевается. Она дрожала, губы ее кривились.

– Боже мой, только, пожалуйста, не плачь, Стиви!

– Ну хоть имя мое помнишь!

– Что ты хочешь этим сказать?

Широко распахнув глаза, в которых все еше плавал испуг, Стиви взмолилась:

– Отпусти меня, пожалуйста! Я никому не скажу. Спасибо. Я тебе очень благодарна.

– Что ты такое несешь? – оторопела Люси.

Стиви завернулась в свое пальто и выскользнула за дверь. Стоя у окна, Люси задумчиво смотрела, как женская фигурка в длинном разлетающемся черном пальто с капюшоном и черных сапогах исчезает за пеленой снега.

Глава 9

Спустя полчаса Люси, натянув лыжную куртку, разложила по карманам пистолет и две обоймы с патронами.

Заперев дверь, она осторожно спустилась по занесенным снегом ступенькам. Какая странная эта Стиви! Люси чувствовала себя виноватой. Потом ее мысли переметнулись к Джонни, и чувство вины усилилось. Люси вспомнила, как он пригласил ее на ужин в Сан-Франциско. Он пытался ее успокоить.

– У тебя все будет хорошо, – пообещал он.

– Я не могу так жить, – сказала она.

В ресторане на Маркет-стрит сидело множество привлекательных женщин, уверенных в себе, счастливых… Люси чувствовала на себе взгляд, ей хотелось съежиться, сжаться в точку.

– Я хочу что-то с этим сделать, – сказала она. – Ты только посмотри на меня.

– Люси, ты отлично выглядишь.

– Я никогда не была такой толстой…

– Прекрати глотать таблетки и…

– Меня это просто убивает!

– Я не допущу, чтобы ты поступила опрометчиво. Ты должна доверять мне.

Джонни ответил на ее пристальный взгляд – это его лицо в свете свечей навсегда осталось у нее в памяти. Он был очень красив – тонкие черты лица, необычный цвет глаз, чем-то похожий на тигриный. Она ничего от него не утаила. Выложила ему абсолютно все.

Идя сейчас по заснеженной дорожке вдоль залива Кейп-Код, Люси изнывала от одиночества и чувства вины. Ведь она, по сути, сбежала. Она вспомнила, как узнала о смерти Джонни. По радио! Не самый лучший способ узнавать подобные вещи.

Известный доктор найден застреленным в своей голливудской квартире. Источники, близкие к следственным органам, утверждают, что это могло быть самоубийство…

Ей не у кого было разузнать подробности. Она не была знакома ни с его братом Лорелом, ни с его друзьями. Кого ей было спрашивать?

Зазвонил сотовый, и Люси воткнула в ухо наушник.

– Ты где? – Это был Бентон.

– Иду сквозь метель по Провинсу. Ну, не совсем метель. Сейчас уже не так сыплет, – вяло ответила Люси.

– Выяснила что-нибудь?

Люси вспомнила ночные приключения, и ее вновь охватило раскаяние.

– Только то, что в последний раз он был в баре не один, – сказала она. – Это было за неделю до его смерти. Вероятно, он зашел туда сразу после операции, а потом вернулся во Флориду.

– Лорел был с ним?

– Нет.

– Как же он обходился?

– Я же сказала, что он был не один.

– Кто тебе это сказал?

– Бармен. Видимо, он с кем-то познакомился.

– С кем же?

– С женщиной. Гораздо моложе себя.

– Как ее звали?

– Джен. Фамилии не знаю. Джонни был очень расстроен. Из-за операции. Ты же знаешь, что там было не все в порядке. Когда люди теряют веру в себя, они часто совершают неожиданные поступки.

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно! – Надо же, как легко она соврала. Все-таки она трусиха и эгоистка.

– Голос у тебя какой-то убитый, – встревожился вдруг Бентон. – В том, что случилось с Джонни, твоей вины нет.

– Но я устранилась. Палец о палец не ударила, чтобы что-то выяснить.

– Почему бы тебе не навестить нас? Приедет Кей. На недельку. Мы будем рады тебя видеть. У нас будет время поговорить.

Бентон говорил сейчас как психолог.

– Я не хочу ее видеть. Она все поймет.

– Люси, ты не должна с ней так обходиться.

– Я никого не хочу обижать! – Люси вспомнила Стиви.

– Тогда скажи ей правду. Это же так просто.

– Зачем ты позвонил? – резко сменила тему Люси.

– Мне нужна твоя помощь. Я говорю по защищенной линии.

– Я тоже, разве что кто-то рядом перехватывает. Давай выкладывай.

И Бентон рассказал об убийстве в рождественской лавке к Лас-Оласе. Возможно, оно произошло два с половиной года назад. Он пересказал все, что узнал от Бэзила Дженрета, добавив, что Скарпетта о таком убийстве не слышала. Правда, тогда она еще не работала во Флориде.

– Информация получена от психопата, – добавил Бентон. – И я не слишком ей доверяю.

– Он выколол глаза этой женшине?

– Он не сказал. А я решил не задавать слишком много вопросов, пока не выясню, насколько правдива эта история. Ты можешь задействовать свою поисковую систему?

– Начну искать прямо в самолете.

Глава 10

Часы над книжным шкафом показывали половину первого. Адвокат паренька, подозреваемого в убийстве своего брата-младенца, погрузился в бумаги, разложенные на столе Кей.

Дейв, молодой стройный брюнет, относился к тому типу мужчин, которым неправильные черты лица придают особую привлекательность. Адвокат славился своим красноречием на судебных процессах, и всякий раз, когда он появлялся в академии, секретарши и студентки как бы невзначай оказывсшись у кабинета Скарпетты. Исключение составляла Роза. Она уже пятнадцать лет работяща у Скарпетты секретарем, давно достигла пенсионного возраста и была совершенно равнодушна к любым мужским чарам, кроме тех, которыми обладад Марино. Это был единственный мужчина, с кем она охотно флиртовала, и поэтому для выяснения его местонахождения Скарпетта обратилась именно к ней. Марино должен был присутствовать на этой встрече.

– Я звонила ему вчера вечером, – сообщила Скарпетта Розе по телефону. – И не один раз.

– Я постараюсь его найти, – ответила Роза. – В последнее время он ведет себя довольно странно.

– И не только в последнее время.

Водрузив на нос очки в роговой оправе, Дейв изучат протокол вскрытия.

– Просто в последний месяц это усугубилось. Подозреваю, здесь не обошлось без женщины.

– Постарайся его разыскать.

Скарпетта повесила трубку и выжидающе посмотрела на Дейва. Случай был сложный, но заплаченные деньги давали ему право получать ответы на любые каверзные вопросы. В огличис от полиции, тоже прибегавшей к услугам научных сотрудников и медэкспертов академии, адвокаты обычно платили последними. И часто выходило так, что самые платежеспособные представляли интересы самых закоренелых преступников.

– Марино не будет? – спросил Дейв.

– Мы пытаемся его найти.

– У меня через час дача показаний, – предупредил он, переворачивая страницу. – Я думаю, в итоге окажется, что это был просто ушиб, и ничего больше.

– Я не рискну утверждать это в суде, – ответила Скарпетта, глядя на протокол вскрытия. Производила его не она. – Хотя внутричерепная гематома и может быть вызвана ударом. Но в данном случае предполагаемое падение с дивана на пол маловероятно. Скорее гематома явилась следствием резких сотрясений, которые привели к смешениям в полости черепа, внутричерепному кровотечению и повреждению спинного мозга.

– Но разве мы не пришли к соглашению, что кровоизлияния в сетчатке глаза могут быть также результатом травмы при ударе головой о плитки пола?

– Но не при таком падении. Гораздо вероятнее, что подобные повреждения возникли при резких сотрясениях головы во фронтапьной плоскости.

– Вы не очень-то помогаете мне, Кей.

– Если вы не заинтересованы в объективном мнении, обратитесь к другому эксперту.

– Других просто не существует. Вы вне конкуренции, – улыбнулся Дейв. – А как насчет дефицита витамина К?

– Белковый дефицит витамина К должен определяться в пробе крови, взятой непосредственно перед смертью, – ответила Скарпетта.

– Проблема в том, что у нас такой крови нет. Он умер еще до того, как его привезли в больницу.

– Тогда это действительно проблема.

– То, что ребенка трясли, доказать невозможно. Это совершенно неправдоподобная версия. Скажите в суде хотя бы это!

– Зато достаточно ясно, что оставлять четырнадцатилетнего оболтуса приглядывать за новорожденным братом нельзя. Особенно после того, как он дважды привлекался к суду по делам несовершеннолетних за нападение на других детей и печально известен своим буйным нравом.

– И этого вы не скажете?

– Нет.

– Послушайте, я лишь прошу вас сказать, что явных свидетельств того, что ребенка трясли, нет!

– Но я укажу также, что нет свидетельств и обратного. У меня нет оснований сомневаться в протоколе вскрытия.

– Академия, как всегда, на высоте. – Дейв поднялся со стула, на котором сидел. – Вы из меня всю душу вытрясли! Марино так и не появился. Что мне теперь прикажете делать?

– Я приношу за него свои извинения.

– Его нужно держать в узде.

– Боюсь, это невозможно.

Дейв одернул полосатую рубашку, поправил яркий шелковый галстук и надел сшитый на заказ шелковый пиджак. Сложив бумаги в портфель из крокодиловой кожи, он выпрямился.

– Прошел слух, что вы занимаетесь делом Джонни Свифта? – Он щелкнул серебряными замочками на портфеле.

«Вот так вопрос! Откуда Дейву это известно?»

– Я обычно не обращаю внимания на слухи, – произнесла она.

– Его брат владеет одним из моих любимых ресторанов на южном берегу. Ресторан по странной иронии называется «Слухи», – сообщил адвокат. – Кстати, у Лорела большие проблемы.

– Я ничего о нем не знаю.

– Одна из его служащих распустила слух, что Лорел убил брата из-за денег. Говорят, у него есть вредные привычки, которые ему не по карману.

– Похоже на обычные сплетни. Или кто-то ему завидует.

Дейв пошел к двери.

– Я с ней еше не разговаривал. Всякий раз, когда я пытаюсь с ней связаться, ее не оказывается на месте. Кстати, по-моему, Лорел – отличный парень. Только немного странно, что все эти сплетни появились именно тогда, когда делу Джонни снова дали ход.

– Я не уверена, что его вообще закрывали, – пожала плечами Скарпетта.


Колючий снег сыпал на промерзший тротуар. Вокруг было немноголюдно.

Люси быстро шла по улице, на ходу прихлебывая горячий кофе с молоком. Несколько дней назад она сняла номер в гостинице «Якорь» – на чужое имя, только чтобы поставить на гостиничной стоянке взятый напрокат «хаммер». Она не оставляла его у своего коттеджа. Никто не должен знать, на чем она ездит. Люси свернула на узкую дорожку, ведущую к небольшой стоянке у самой воды. «Хаммер» был засыпан снегом. Отперев дверь, она села и завела двигатель. Белые замерзшие окна создавали впечатление, что она попала в ледяное эскимосское иглу. Люси включила обогрев.

Набрав на мобильном номер, она вдруг увидела, что чья-то рука в перчатке счищает с бокового окна снег и там, за стеклом. Появляется голова в черном капюшоне. Люси отключила телефон и бросила его на сиденье.

Стиви? Люси опустила окно, лихорадочно соображая, как та могла оказаться здесь. Еше не хватало, чтобы за ней следили! И уж совсем никуда не годится, что она этого не заметила!

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Я просто хотела тебе сказать кое-что. – На лице Стиви появилось какое-то непонятное выражение. Казалось, она вот-вот расплачется. Или это просто у нее слезятся глаза – с залива дул холодный и резкий ветер. – Первый раз встречаю такую яркую личность. Ты – мой кумир. Мой новый кумир.

Она что, издевается над ней?

– Стиви, мне надо ехать. В аэропорт.

– Рейсы пока не отменили. Но к концу недели будет что-то ужасное.

– Спасибо за прогноз, – сдержанно поблагодарила Люси. Пылкий взгляд Стиви выводил ее из себя. – Извини. Я не хотела тебя обидеть.

– Да что ты? – удивилась Стиви. – Какие там обиды! Я просто не ожидала, что так увлекусь тобой. И хочу, чтоб ты об этом знала. Поэтому я и искала тебя. Сохрани это где-нибудь в дальнем уголке своей умненькой головки. Может, и вспомнишь как-нибудь в плохую погоду. Никогда не думада, что могу так влюбиться.

– Ты это уже говорила.

– Это так захватываюше! На вид ты такая уверенная, даже высокомерная. Жесткая и отстраненная. Но мне кажется, внутри ты совсем другая. На деле часто все оказывается не так, как ожидаешь.

В окно «хаммера» задувал ветер, присыпая кабину снегом.

– Как ты меня нашла? – спросила Люси.

– Я вернулась к тебе, но там уже никого не было. Я пошла по твоим следам на снегу, и они привели меня сюда. Какой у тебя размер? Восьмой?

– Извини, но…

– Послушай, – с нажимом сказада Стиви, – не смотри на меня как на ничего не значащий эпизод.

– А я и не смотрю так, – не совсем уверенно ответила Люси.

Быть искренней у нее не хватало духа. Люси чувствовала, что виновата перед Стиви. Как виновата перед теткой, Джонни и всеми теми, кого она так или иначе подставила.

– А может, это ты всего лишь краткий эпизод в моей жизни, – игриво улыбнулась Стиви.

Люси почувствовада, как к ней возвращается прежнее чувство. Стиви снова выглядела уверенной, обольстительной и полной тайн.

Метель продолжада врываться в окно, обжигая Люси лоб и щеки. Она потянула за рычаг передачи.

Вытащив из кармана листок бумаги, Стиви торопливо протянула его в открытое окно:

– Это мой телефон.

Код города – 617. Бостон! Стиви так и не сказада, где живет. Но Люси ведь и не спрашивала.

– Это все, что я хотела сказать. Поздравляю с Днем святого Валентина.

Они посмотрели друг на друга. На черном пальто Стиви сверкали снежинки. Она была удивительно хороша! Люси снова ощутила то чувство, которое нахлынуло на нее в «Лорейне». А она-то думада, что все прошло… Оказывается, нет…

– Я не такая, как все, – заявила Стиви, глядя Люси в глаза.

– Согласна.

– Не обращай внимания на код. На самом деле я живу во Флориде. После Гарварда я не стада менять номер сотового. Какая разница? И потом – там у меня скидки.

– Ты училась в Гарварде?

– Я не люблю распространяться на эту тему. Людeй сбивает с толку.

– А во Флориде ты где живешь?

– В Гейнсвилле. С Днем святого Валентина! – повторила Стиви. – Надеюсь, тебе будет о чем вспомнить.

Глава 11

Экран в аудитории 1А воспроизводил цветную фотографию мужского тела. Рубашка расстегнута, из волосатой груди торчит нож.

– Самоубийство? – высказал предположение один из студентов.

– Посмотрите на фотографию, – заметила Скарпетта. – У него множественные ранения.

Перед ней сидела группа из шестнадцати студентов, проходивших курс обучения в академии.

– Тогда убийство, – быстро переориентировался студент, и все засмеялись.

Скарпетта показала следующий слайд. Теперь вокруг основной раны были видны несколько других.

– Похоже, раны неглубокие, – заметил кто-то. – А под каким углом они нанесены? Если он сделал это сам, то нож должен был быть направлен сверху.

– Совсем не обязательно, – возразила Скарпетта, стоя на возвышении у стены. – О чем нам говорит расстегнутая рубашка?

Молчание.

– Если вы хотите зарезаться, разве вы будете наносить удары сквозь одежду? Кстати, вы правы, – обратилась Скарпетта к студенту, сделавшему замечание о глубине ножевых ударов. – Большинство ран поверхностные. Мы называем их «неудачными попытками».

Студенты принялись записывать то, что она говорила. Группа подобралась яркая и активная, разговорчивая. Опыт у всех разный, все из разных штатов, а двое даже из Англии. Было тут и несколько детективов и следователей, желавших расширить свои познания в области судебной медицины. Были и выпускники колледжей, готовившиеся получить степени магистра по психологии, ядерной биологии и микроскопии. Был даже заместитель прокурора округа – у этого была цель снизить количество оправдательных приговоров в суде.

Скарпетта поставила следующий слайд – жуткую фотографию мужчины с огромной зияющей раной в животе, откуда вывалились внутренности. Послышались возгласы и оханье.

– Вам известно, что такое сеппуку? – спросила Скарпетта.

– Харакири, – послышался голос от двери.

В аудиторию стремительно вошел доктор Джо Эмос, судебно-медицинский эксперт года. Высокий и неуклюжий, с лохматой копной черных волос, длинным острым подбородком и сверкающими глазами. Скарпетте он напоминал ворону.

– Не хочу вам мешать, – начал он, но тут же сбился на комментарии. – Этот парень, – кивнул он в сторону страшной картинки, – взял охотничий нож и вспорол себе живот от края до края.

– Вы занимались этим делом, доктор Эмос? – живо спросила хорошенькая студентка.

Доктор Эмос с важным видом приблизился к ней.

– Нет. Но вы должны иметь в виду следующее. Когда человек делает себе харакири, иными словами – при самоубийстве, он режет живот поперек и вверх, то есть в виде буквы L. Здесь же мы этого не видим. – Доктор Эмос кивнул на экран.

Скарпетта с трудом сдерживалась, чтобы не возмутиться вслух.

– При убийстве такой разрез не получается. – добавил доктор.

– Но здесь разрез прямой.

– Совершенно верно. Кто из вас склоняется к версии убийства?

Поднялось несколько рук.

– Я тоже так считаю, – утвердительно произнес Эмос.

– Доктор Эмос! А как быстро человек умирает после такой раны?

– Через несколько минут. От потери крови. Доктор Скарпетта, можно вас на минуточку? Извините за вторжение, – обернулся он к студентам.

Скарпетта и Джо вышли в коридор.

– В чем дело? – спросила она.

– Сегодня у нас инсценировка преступления. Я хочу немного оживить процесс.

– А нельзя было подождать с этим до конца лекции?

– Я подумал, что вы можете попросить кого-то из студентов принять участие. Вам они не откажут.

Скарпетта оставила лесть без внимания.

– Спросите, не найдется ли доброволец, но не посвящайте в подробности.

– А в чем состоят подробности?

– Мне кажется, лучще всего подойдет Дженни. Может, вы разрешите ей пропустить следующее занятие?

Та самая хорошенькая студентка, которая задавала ему вопросы. Скарпетта уже несколько раз видела их вместе. Джо был помолвлен, но это не мешало ему флиртовать с симпатичными студентками, хотя в академии такое поведение не поощрялось. Однако ни в чем серьезном он пока замечен не был, о чем Скарпетта искренне сожадела. Она была бы счастлива от него избавиться.

– Мы дадим ей роль преступницы, – взволнованно прошептал Эмос. – Она так мило и невинно выглядит! Два студента разыграют убийство. В убитого стреляют несколько раз, когда он сидит в туадете. Все происходит в мотеле, и Дженни будет изображать его дочку, рыдающую от горя. Надеюсь, студенты не подведут своего наставника.

Скарпетта опять промолчада.

– Ну конечно, там будут и полицейские. Они осматривают место преступления, предполагая, что преступник скрылся. Все это затем, чтобы с уверенностью сказать, что милая девочка не могла застрелить своего папашу, пока он сидел на толчке. А на самом деле это сделада именно она. Когда копы чуть зазеваются, она вытащит пистолет и откроет огонь. Ее тут же застрелят. И вот пожадуйста. По версии полиции, это было классическое самоубийство.

– После занятия вы сами поговорите с Дженни, – сухо сказала Скарпетта. Этот сценарий почему-то показадся ей знакомым.


Джо совсем помешадся на инсценировках. Последнее изобретение Марино! Разыгрывается сценарий преступления, воспроизводящий реадьные события и показывающий всю отвратительную мерзость насильственной смерти. Иногда Скарпетте казалось, что Джо следует оставить судебную медицину и продать душу Голливуду. Если, конечно, она у него есть. Но что же, что напоминает ей этот сценарий?

– Здорово, правда? Прямо как в жизни. – радостно улыбнулся Джо.

И тут она вспомнила! Это действительно произошло в реальной жизни.

– У нас был похожий случай в Виргинии. Я работала там главным медэкспсртом.

– Да ну? – удивился Джо. – Ничто не ново под луной.

– И кстати, Джо, когда совершается сеппуку, или харакири, смерть в большинстве случаев наступает от остановки сердца в результате резкого падения внутрибрюшного давления из-за повреждения стенки живота. А вовсе не из-за потери крови.

– Это был ваш случай? – спросил Джо, кивнув на дверь аудитории.

– Наш с Марино. Несколько лет назад. И еще одна деталь! Это было не убийство, а самоубийство.

Глава 12

Устроившись в кресле поудобнее, Люси скачивала файлы через персональную виртуальную сеть. Взлома она не боялась – это будет не по силам даже министерству национальной безопасности.

Во всяком случае, Люси полагала, что ее информационная инфраструктура абсолютно неуязвима и никакой хакер, включая правительство, не сможет перехватить передачу секретных материалов, полученных посредством системы управления базами данных, которую она сама же и разработала. Люси не сомневалась: правительственным органам об этой системе ничего не известно. О ней знает лишь несколько человек. Система запатентована, и Люси легко могла бы продать программу. Однако деньги ее не интересовали. Она уже сколотила капитал на разработке другой поисковой системы, очень похожей на эту, с помощью которой она сейчас, сидя в самолете, прочесывала киберпространство, пытаясь обнаружить случаи насильственной смерти – южная Флорида, сфера бизнеса.

Среди убийств в общественных туалетах, винных магазинах, массажных салонах и ночных клубах она не нашла ничего похожего на то, о чем Бэзил Дженрет поведал Бентону. Но магазинчик под вывеской «Рождественская лавка» действительно обнаружился. В Лас-Оласе, на пересечении автострады А1А и Восточного бульвара, в ряду таких же убогих сувенирных лавчонок, кафе и киосков с мороженым. Два года назад он был продан сетевому магазину «Короли пляжа» – здесь торговали майками, купальными принадлежностями и сувенирами.


Джо поразился тому, сколь много успела сделать Скарпетта. Ведь начала она свою карьеру относительно недавно. Судебно-медицинскими экспертами обычно становятся после тридцати, после многих лет непрерывной учебы. Скарпетта после шести лет ординатуры три года училась на юридическом факультете. К тому времени, когда ей исполнилось тридцать пять, она уже возглавляла самый знаменитый центр судебно-медицинской экспертизы в Соединенных Штатах. Но в отличие от большинства руководителей она не ограничивалась чисто административной деятельностью, а продолжала делать вскрытия, количество которых уже исчислялось тысячами.

Их результаты хранились в ее личной базе данных. Она уже получила несколько федеральных грантов для изучения различных видов насилия – сексуального, бытового и связанного с наркотиками. Расследование многих из этих дел проводил местный детектив, занимающийся убийствами. Его протоколы также были включены в базу данных Скарпетты. Конфетка, а не база! Фонтан с шампанским. Читать ее – удовольствие, сравнилось, пожалуй, лишь с оргазмом.

Сейчас Джо просматривал дело С328-93. По версии полиции – самоубийство. Оно и станет сценарием для сегодняшнего представления. Думая о Дженни, он выводил на экран фотографии с места преступления. Дочка, спустившая курок, лежащая ничком в луже крови на полу в гостиной. В нее стреляли трижды – одна пуля попала в живот, две другие в грудь. Она убила своего отца, когда тот сидел в туалете. Разыграла перед полицией неутешное горе, а потом снова схватилась за пистолет. Она умерла босой, на ней были укороченные синие джинсы и майка. И ни бюстгальтера, ни трусиков. Джо перешел к фотографиям вскрытия. Его интересовали не столько подробности вскрытия и У-образный разрез на голом теле, сколько само тело, распростертое на холодном металлическом столе. Девчушке было всего пятнадцать. Джонни снова подумал о Дженни.

Оторвавшись от экрана, он с улыбкой посмотрел на нее. Дженни сидела напротив, терпеливо дожидаясь инструкций. Открыв ящик стола, Джон вытащил девятимиллиметровый «глок», проверил патронник, вынул обойму и подтолкнул к девушке пистолет.

– Вы когда-нибудь стреляли? – спросил он подопечную.

У нее были вздернутый точеный носик и огромные глаза цвета молочного шоколада. Джонни представил ее мертвой и обнаженной.

– Я с детства знакома с оружием. – доверчиво ответила Дженни. – Извините за любопытство, но что вы сейчас просматриваете?

– Электронную почту, – слукавил доктор. Он не видел ничего дурного в том, чтобы немного приврать. Правда имеет много оттенков. Что есть истина? То, что лично он считает истинным. Все зависит от толкования. Дженни вытянула шею, чтобы разглядеть изображение на экране.

– Классно. Вам присылают по почте целые дела?

– Бывает, – обронил Джо, выводя на монитор другую фотографию и включая принтер. – Эти сведения засекречены. Я могу вам доверять?

– Конечно, доктор Эмос. Я умею соблюдать секретность. Иначе я бы выбрала другую профессию.

В лоток принтера упада цветная фотография. Девушка в луже крови. Взяв листок, Джо, мельком взглянув на него, передад его Дженни.

– Вот так вы будете выглядеть сегодня днем.

– Надеюсь, не в буквальном смысле, – кокетливо отреагировала студентка.

– А это ваш пистолет, – добавил он, кивнув на «глок», лежащий перед ней на столе. – Где вы собираетесь его спрятать?

– А где его прятала она? – Дженни невозмутимо смотрела на фотографию.

– Здесь этого не видно. Но в книжке, которая, кстати, должна была вызвать у полиции подозрение, есть. Девушка якобы нашла своего отца мертвым и набрала 911. Когда она открыла дверь полицейским, в руках у нее была книга. Девушка пребывала в истерике, никуда не выходила, так почему вдруг она разгуливала по дому с книгой?

– Вы хотите, чтобы я это воспроизвела?

– Пистолет как раз помещается в книге. В какой-то момент вы делаете вид, что хотите вырвать страницу, чтобы вытереть нос. ведь вы все время рыдаете, но вместо этого выхватываете пистолет и начинаете пальбу.

– Что дальше?

– Потом вас убивают. Постарайтесь умереть красиво.

– Что еще?

– Одежда.

Доктор выразительно посмотрел на Дженни.

Она поняла намек.

Но я не так одета, – ответила она несколько жеманно. Ба, да она трахается с детсадовского возраста!

Ну, Дженни, постарайтесь выглядеть похоже. Шорты, майка, босые ноги. Мне кажется, на ней нет нижнего белья.

– Совершенно верно.

– Она похожа на шалаву.

– Отлично. Тогда вам тоже нужно прикинуться шалавой.

Похоже, Дженни все это казадось весьма забавным.

– А что, вы недотрога? – провокационно спросил ее доктор, блеснув своими маденькими черными глазками. – Если да, то я позову кого-нибудь другого. Для этой инсценировки требуется именно шалава.

– Не надо никого звать. Я справлюсь.

– Вы уверены?

– Да. – Обернувшись, Дженни бросила взгляд на закрытую дверь, словно опасаясь, что кто-то войдет. Доктор промолчал. – У нас могут быть неприятности.

– Вряд ли.

– Я не хочу, чтобы меня отсюда выгнали.

– Потому что вы мечтаете стать следователем по убийствам, когда вырастете большой?

Взглянув на доктора, она кивнула и стала теребить верхнюю пуговицу своей рубашки поло. Она ей очень шла. Джо нравилось, как она обтягивает тело.

– Я уже выросла.

– Вы ведь из Техаса. – Он скользнул взглядом по ее тугим джинсам защитного цвета. – Там все вырастает большим.

– На что вы намекаете, доктор Эмос? – кокетливо протянула Дженни.

Джо представил ее мертвой, лежащей на полу в луже крови. Потом прикинул, как будет смотреться ее голое тело на столе в прозекторской. Кто сказал, что труп не может выглядеть сексуально? Обнаженное тело всегда вызывает интерес. Мужчины никогда не упустят случая посмотреть на красивую женщину без одежды, даже если она мертва. Полицейские часто прикалывают к своим бронежилетам фотографии хорошеньких жертв. Когда мужчины-судмедэксперты проводят занятия с полицейскими, они обычно выбирают те фотографии, которые будут иметь успех. Джо знал об этом не понаслышке.

– Если вы хорошо сыграете роль, я приготовлю вам ужин, – добавил он к сказанному. – Я неплохо разбираюсь в винах.

– Вы же помолвлены.

– Она сейчас на конференции в Чикаго. И скорее всего застрянет там из-за снегопада.

Встав из-за стола, Дженни посмотрела на часы, потом перевела взгляд на доктора.

– А кто пользовался вашим вниманием до меня? – спросила она.

– Здесь особый случай.

Глава 13

За час до посадки в Лодердейле Люси сделала перерыв, чтобы выпить кофе и сбегать в туалет. За маленьким овальным окном самолета громоздились серые тучи.

Вернувшись в свое кожаное кресло, она занялась округом Бровард и стала просматривать все, что, по ее мнению, могло быть связано с бывшей «Рождественской лавкой», – налоговые ведомости, регистрационные данные о недвижимости, сводки новостей. С середины семидесятых до начала девяностых там была закусочная под названием «Бутлегер». Потом кафе-мороженое «Кокосовый орех». В 2000 году помещение взяла в аренду некая миссис Флорри Анна Куинси, вдова владельца сети садовых центров из Палм-Бич.

Люси сняла руки с клавиатуры и стала просматривать статью, напечатанную в «Майами гералд» вскоре после открытия «Рождественской лавки». Там говорилось, что миссис Куинси выросла в Чикаго, где ее отец работал товарным брокером и каждое Рождество изображал Санта-Клауса в торговом центре «Мейси».

«Рождество всегда было для нас волшебным праздником, – вспоминает миссис Куинси. – Мой отец занимался фьючерсными сделками по древесине. Он вырос в Альберте, канадском лесном краю. Возможно, поэтому у нас в доме весь год стояли рождественские елки в больших горшках, украшенные лампочками и маленькими резными фигурками. Любовь к Рождеству я унаследовала от него».

В ее магазине собрана изумительная коллекция украшений, музыкальных шкатулок, всех мыслимых Санта-Клаусов, волшебных фонарей и крошечных железных дорог. Проходя мимо полок с изящными зимними безделушками, невольно забываешь, что за окном светит солнце, растут пальмы и шумит океан. По словам миссис Куинси, после открытия магазина сюда приходит множество посетителей, но они больше смотрят, чем покупают…

Потягивая кофе, Люси бросала жадные взгляды на рогалик со сливочным сыром. Он лежал на деревянном подносе. Ей хотелось есть, но она боролась с собой. Озабоченная проблемой лишнего веса, Люси постоянно думала о еде. Она прекрасно знала, что никакие диеты ей не помогут. Она может сколько угодно морить себя голодом, но это никак не отразится на ее внешнем виде и самочувствии. Ее тело, этот прекрасно отлаженный инструмент, дало сбой. И его ничем не исправишь.

Люси продолжила поиск, одновременно пытаясь дозвониться Марино с телефона, встроенного в подлокотник кресла. Он ответил, но слышимость была плохая.

– Я в самолете, – сообщила она, не отрывая глаз от экрана.

– Когда ты научишься летать сама?

– Наверное, никогда. Времени нет. Даже для вертолета.

Время было лишь отговоркой. Люси хотелось летать самой, но она не могла себе этого позволить. В Федеральном авиационном агентстве приходится объяснять прием любых лекарств, за исключением самых безобидных, которые продаются без рецепта. Если она пойдет к врачу за медицинским заключением, ей придется признаться, что она принимает «Достинекс». Неизбежно возникнут вопросы. Государственные чиновники будут в курсе ее личных дел и, возможно, найдут какой-нибудь предлог, чтобы лишить ее лицензии. Единственный выход – отказаться от лекарства, что она пыталась сделать неоднократно. Или забыть о самостоятельных полетах.

– Я предпочитаю мотоцикл, – сказал Марино.

– Я получила наводку. Но не по тому делу. Возможно, по какому-то другому.

– От кого? – подозрительно спросил Марино.

– От Бентона. Один из его пациентов рассказал ему о каком-то нераскрытом убийстве в Лас-Оласе.

Говоря это, Люси тщательно подбирала слова. Марино ничего не знал о «Хищнике». Бентон не хотел вовлекать его в этот проект, опасаясь, что не встретит со стороны детектива должного понимания. Марино считал, что с лицами, совершившими насильственные преступления, следует обращаться предельно жестко. Они должны быть изолированы от общества и приговорены к смерти. Для него не имело значения, чем было вызвано преступление – дурными намерениями или психической болезнью. Тот факт, что педофил просто не в состоянии противиться своим наклонностям подобно психопату, страдающему маниями, был для Марино лишь пустым звуком. Все эти психологические изыски и визуализации структурных и функциональных особенностей мозга казались ему полной чушью.


Этот пациент утверждает, что два с половиной года назад в Рождественской лавке» была изнасилована и убита женщина, – объяснила Люси. «Черт, все же придется рассказать Марино о работе Бентона с заключенными!»

Марино прекрасно знает, что «Маклейн» – учебная больница Гарвардского университета, образцовая психиатрическая клиника с платным корпусом, где лечатся богатые и знаменитые, к судебной психиатрии он не имеет никакого отношения. И если там стали обследовать заключенных, значит, происходит что-то из ряда вон выходящее.

– Где убита? – переспросил Марино. Повторив все еще раз, Люси добавила:

– Магазин принадлежал Флорри Анне Куинси, белой женшине тридцати восьми лет, муж которой владел сетью питомников в Палм-Бич.

– Растения или животные?

– Растения. В основном цитрусовые. «Рождественская лавка» просуществовала только два года – с 2000-го по 2002-й.

Люси ввела еще несколько команд, преобразовав файлы данных в текстовые файлы, которые она намеревалась послать Бентону.

– Ты что-нибудь знаешь о «Королях пляжа»?

– Тебя плохо слышно, – донеслось до нее.

– Алло! Алло! Сейчас лучше?

– Да, теперь слышу.

– Так называется магазин. Он открылся на месте «Рождественской лавки». Миссис Куинси и ее семнадцатилетняя дочь Хелен исчезли в июле 2002 года. Об этом писали в газетах. Потом появлялись отдельные заметки, а с прошлого года полная тишина.

– Возможно, они нашлись, но пресса на это не среагировала, – предположил Марино.

– Но нет ничего, что указывало бы на то, что они живы. Прошлой весной ее сын попытался получить свидетельство об смерти, но ему отказали. Поинтересуйся в полицейском управлении Форт-Лодердейла. Может быть, кто-нибудь помнит об исчезновении миссис Куинси и ее дочери. Завтра постараюсь добраться до «Королей пляжа».

– Из тамошних копов ничего не выудишь.

– Тогда надо придумать какой-нибудь предлог.


Скарпетта не отходила от стойки регистрации в аэропорту, ведя изматывающий диалог со служащим.

– Как это может быть? – повторяла она, уже теряя самообладание. – Вот номер регистрации! Вот моя квитанция! Посмотрите. Первый класс, вылет в шесть двадцать. Почему это мой заказ вдруг отменен?

– Мадам, у меня в компьютере все четко указано. Ваш заказ был отменен в два пятнадцать.

– Сегодня?

Скарпетта просто отказывалась в это верить. Здесь явно какая-то ошибка.

– Да, сегодня.

– Но это невозможно. Я не звонила и не отменяла заказ.

– Значит, это сделал кто-то другой.

– Тогда зарезервируйте место заново. – Скарпетта открыла сумочку, чтобы вытащить кошелек.

– На этот рейс свободных мест нет. Я могу включить вас в лист ожидания, но перед вами еще семь человек.

Скарпетте ничего не оставалось, как перенести вылет на завтра. Выполнив необходимые формальности, она позвонила Розе.

– Боюсь, что вам придется за мной приехать, – сказала она.

– Ой, что-то случилось? Нелетная погода?

– Мой заказ каким-то образом отменили. Свободных мест нет. Роза, вы узнавали, есть ли подтверждение?

– Конечно. После полудня.

– Не понимаю, что произошло.

Они хотели провести День святого Валентина вместе.

– Вот черт! – выругалась она.

Глава 14

Над землей, заросшей низкорослыми деревьями и буйными сорняками, висит бесформенная желтая луна, похожая на перезрелое манго. Но Свин не нуждается в ее унылом свете. Он и так знает, где находится то, что ему нужно.

Несколько минут назад он обнаружил своим тепловым датчиком инфракрасное излучение. Датчик похож на волшебную палочку. Он водит ею в темноте, медленно сканируя пространство. На светодиодном индикаторе оливково-зеленой полиэтиленовой трубки вспыхнуло красное пятно – указание на присутствие теплокровного существа.

Он – Свин и может покидать свое тело, когда захочет. Сейчас глубокая ночь, и его никто не видит. У него в руках тепловой датчик, который улавливает тепло, излучаемое живой плотью, и сообщает об этом потоком ярко-красных вспышек, скользящих по темному стеклу. Наверное, это енот.

Глупое животное. Усевшись на песок по-турецки, Свин мысленно начинает разговаривать с ним. Направив трубку на копошащееся в темноте животное, он время от времени поглядывает на красные точки, движущиеся по экрану. За его спиной возвышается полуразрушенный дом – странным образом он притягивает его к себе. У него в ушах затычки, от них гудит в голове. Он ощущает себя подводным пловцом с маской и трубкой. Пловец погрузился в воду и не слышит ничего, кроме своего быстрого прерывистого дыхания. Он терпеть не может эти ушные затычки, но без них не обойтись.

«Ты знаешь, что сейчас произойдет, – мысленно обращается он к неведомому живому существу. – Но лучше бы тебе не знать».

Присмотревшись, Свин видит, как животное крадется в темноте, почти стелется по земле. Похоже на толстую пушистуюк ошку, которая медленно пробирается сквозь заросли бермудской травы, осоки и ползучего проса, то исчезая, то появляясь на фоне хлипких силуэтов остроконечных сосен и упавших деревьев. Он переводит взгляд с животного на экран. Глупая тварь ничего не чует, а ведь ветер дует в ее сторону.

Свин выключает датчик и бросает его себе на колени. Подняв «Моссберг-835» с оптическим прицелом, он наводит его на кошку. Приклад приятно холодит скулу.

– И куда же ты направляешься? – издевательски спрашивает он.

Кошка не убегает. Глупый зверь.

– Давай, беги, пока не поздно.

Животное продолжает медленно двигаться вперед.

Прислушиваясь к тяжелым ударам своего сердца, он вглядывается в прицел и нажимает на курок. Тишину ночи разрывает громкий выстрел. Животное подскакивает и падает на землю. Свин вынимает затычки и пытается услышать визг или рычание. Но вокруг тишина. Только со стороны южного шоссе раздается отдаленный гул машин и шуршит песок, когда он поднимается и пытается размять затекшие ноги. Он медленно вытряхивает гильзу, ловит ее и, засунув в карман, идет сквозь заросли травы. Нажав кнопку на затворе ружья, он включает подсветку и наводит луч на лежащее в траве существо.

Да, это кошка. Он переворачивает ее ногой. Кажется, она беременна. Подбиралась к дому в поисках еды. Вероятно, что-то она здесь унюхала. Это значит, что теперешних обитателей можно обнаружить. Размышляя над этой проблемой, он нажимает на предохранитель и вскидывает ружье на плечо, обхватив рукой приклад, как это делают лесорубы со своими топорами. Посмотрев на мертвую кошку, он вспоминает резного деревянного дровосека, который стоял у двери в «Рождественской лавке».

– Дура, – говорит он, но его никто не слышит.

– Сам ты дурак, – раздается позади него голос Бога. Вынув из ушей затычки, он оборачивается. В лунном свете появляется зыбкий черный силуэт.

– Я же говорила тебе, чтобы ты этого не делал, – слышит он голос Бога, ее голос.

– Здесь же никого, – отвечает он, перекидывая ружье на другое плечо и снова вспоминая деревянного дровосека.

– Больше не буду повторять.

– Я не знал, что ты здесь.

– Только я решаю, можно тебе кому-то показываться или нет.

– Я достал тебе «Поля и реки». Две штуки. И глянцевую бумагу для лазерных принтеров.

– А «Ужение спиннингом», две штуки, и два журнала «Рыбная ловля»?

– Полл их стащил. Сразу шесть мне было не вынести.

– Тогда возвращайся и возьми еще. Ну почему ты такой тупой?

Она – Бог. Коэффициент умственного развития у нее зашкаливает за сто пятьдесят.

– Будешь делать, как я скажу, – говорит она.

Бог – это женщина, и нет другого Бота, кроме нее. Она стала Богом после того, как он поступил плохо и его отправили туда, где холодно и все время идет снег. А когда он вернулся, она уже превратилась в Бога и сказала ему, что он ее карающая десница. Что-то вроде святой инквизиции. Свин.

Он смотрит, как она уходит, растворяясь в темноте. Потом слышится шум двигателя, она уезжает по шоссе. А он начинает гадать, будут ли они когда-нибудь опять заниматься сексом. Он думает об этом постоянно. Когда она стала Богом, о сексе пришлось забыть. Она объяснила, что теперь у них святой союз. Она спит с другими, а с ним у нее ничего не может быть, потому что он ее карающая рука. Она смеется: нельзя заниматься сексом со своей собственной рукой. Это все равно что трахаться в одиночку. Она все время смеется над ним.

– Ну и дура же ты, – говорит Свин мертвой кошке.

Ему хочется заняться сексом прямо сейчас. Глядя на кошку, он снова переворачивает ее ногой, вспоминая голое тело своего бога, на котором были нарисованы руки.


* * *


– Я знаю, что ты хочешь этого, Свин.

– Да, хочу.

– Я знаю, куда ты хочешь положить руки. Ведь ты хочешь этого?

– Да.

– Ты хочешь положить их туда, куда я разрешаю их класть другим.

– Я не хочу, чтобы ты разрешала это другим. Только мне.

Она велела ему нарисовать красные отпечатки рук в тех местах, где ее трогают другие, на тех самых местах, к которым прикасался он, когда поступил плохо, и его отослали туда, где холодно и идет снег. Там его поместили в машину, которая перетряхнула все его молекулы.

Глава 15

На следующий день, во вторник, небо заволокло тучами. Мертвая кошка совсем окоченела, и ее беременное тело облепили мухи.

– Посмотри, что ты наделала. Погубила всех своих детей. Ну разве не дура?

Свин топнул ногой. Мухи разлетелись, как искры из костра. Но потом снова зажужжали вокруг. Он стоял и смотрел на мертвую тварь, по которой ползали мухи. Просто стоял и смотрел, не испытывая никаких чувств. Потом присел на корточки, опять распугав мух, и тут почувствовал ее запах. На него повеяло смертью. Спустя несколько дней этот душок превратится в зловоние, которое разнесется на всю округу. В ее раны мухи отложат яйиа, и вскоре труп будет кишеть червями. Но Свина это ничуть не беспокоило. Ему нравилось наблюдать за распадом некогда живой плоти.

Он направился к заброшенному дому, прижав к груди ружье, как маленького ребенка. Со стороны шоссе доносился шум машин, но вряд ли сюда кто-нибудь завернет. В конце концов это место, конечно, обнаружат. Но не сейчас. Он поднялся на полусгнившее крыльцо, стуча ботинками по прогибающимся доскам. Толкнув дверь, очутился в темном пыльном помещении. Даже в солнечные дни в доме было темно и душно, а сейчас, когда приближалась гроза, здесь вообще было нечем дышать. Было уже восемь утра, но внутри все еше царила ночь. От жары и духоты он покрылся испариной.

– Это ты? – послышался голос из темноты.

Он доносился из задней части дома, где ему и положено было быть.

У стены притулился убогий стол, сделанный из куска фанеры, положенной на шлакобетонные блоки. На нем стоял небольшой аквариум. Свин направил на него ружье и включил подсветку. Яркий луч упал на стекло, осветив огромного черного тарантула, сидевшего внутри. Паук застыл на грязной подстилке из песка и древесных опилок между мокрой губкой и большим камнем. В углу аквариума сновали потревоженные светом тараканы.

– Подойди ко мне, – позвал его голос.

Он звучал настойчиво, но уже гораздо слабее, чем раньше.

Свин и сам не знал, как ему относиться к этому голосу. Нет, все-таки хорошо, что он еще не затих. Он снял с аквариума крышку и нежно заговорил с пауком. Облысевшее брюшко насекомого было покрыто коркой из клея и желтой запекшейся крови. Свин задохнулся от ненависти, вспомнив, почему паук облысел и чуть не истек кровью. Он так и останется лысым до следующей линьки. Если только доживет до нее.

– Ты ведь знаешь, кто в этом виноват? – спросил Свин пауку. – И я ведь так этого не оставил, правда?

– Иди сюда, – снова раздался голос. – Ты меня слышишь?

Паук не шевелился. Он может умереть. Скорее всего так и будет.

– Извини, что меня так долго не было. Ты, наверно, без меня скучал, – сказал Свин пауку. – Я не мог взять тебя с собой, ведь ты неважно себя чувствуешь. Пришлось далеко ехать. И там было холодно.

Он наклонился над аквариумом и нежно погладил паука. Тот не пошевелился.

– Это ты?

Голос ослабел и охрип, но в нем звучала прежняя настойчивость.

Он попытался представить, что будет, когда голос совсем замолкнет, и почему-то вспомнил мертвую кошку, окоченевшую и облепленную мухами.

– Это ты?

Он продолжал держать палец на кнопке, и луч света падал туда, куда он направлял ружье, освешая грязный деревянный пол, засыпанный высохшими оболочками от яиц, отложенных насекомыми.

– Эй! Отзовись!

Глава 16

Джо Эмос надел на восьмидесятифунтовый блок из оружейного желатина черную кожаную куртку, в которых обычно ездят мотоциклисты, и застегнул молнию. Сверху он поставил блок поменьше, украсив его темными очками и черной косынкой с рисунком из черепов и костей. Все это происходило в лаборатории экспертизы огнестрельного оружия.

Отступив на шаг, Джо с восхищением посмотрел на свою работу. Он был доволен, но чувствовал себя немного усталым.

Вчера он долго засиделся со своей новой пассией и слишком много выпил.

– Правда, смешно? – повернулся он к Дженни.

– Смешно, но противно. Не надо, чтобы он это видел. Я слышала, с ним лучше не связываться, – ответила Дженни, сидевшая за стойкой.

– Это со мной лучше не связываться. Я думаю добавить красный пищевой краситель. Чтобы было похоже на кровь.

– Классно.

– И немного коричневого, чтобы изобразить разложение. Хорошо бы добавить трупного запаха.

– У вас больное воображение.

– Просто творческий подход к делу. Вот только спина болит, – пожаловался Джо, любуясь своим произведением. – Я надорвал спину и собираюсь предъявить ей иск.

Желатин, упругое прозрачное вещество, получаемое из денатурированных костей и коллагена соединительной ткани, обладает значительным весом, и Джо пришлось изрядно попотеть, чтобы перетащить блоки из холодильника к обитой войлоком стенке стрельбища. Дверь в лабораторию была заперта. Над дверью со стороны коридора горела красная лампочка, предупреждая, что внутри идут испытания.

– Вырядился, как на гулянку, – сказал Джо, обращаясь к неаппетитной массе.

Желатиновый гидролизат, как чаше называют это вещество, используется при производстве шампуней и кондиционеров для волос, губной помады, белковых напитков, мазей от артрита и многих других продуктов, к которым Джо уже не прикоснется до конца своей жизни. Теперь он даже не целует свою невесту, если у нее накрашены губы. Когда он последний раз прикоснулся к ее намазанному рту, ему вдруг представились говяжьи, свиные и рыбьи кости, варящиеся в огромном котле. Теперь он внимательно читает этикетки. Если в составе изделия присутствует гидролизированный животный белок, оно немедленно летит в мусорное ведро или ставится обратно на полку.

При соответствующей обработке оружейный желатин прекрасно имитирует человеческое тело. Но Джо предпочел бы свиные туши. Он слыщал, что в некоторых лабораториях траекторию движения пуль в человеческих тканях определяют, стреляя по свиным тушам. Он бы тоже предпочел стрелять в свинью. Одел бы тушу в человеческую одежду и дал бы студентам возможность дырявить ее с разного расстояния и из всех возможных видов оружия. Вот это была бы инсценировка. Еще лучше было бы палить по живой свинье, но Скарпетта никогда не допустит этого. Она не хочет слышать даже о свиной туше.

– У вас ничего не выйдет, – возразила Дженни. – Ко всему прочему, она еще и юрист.

– Подумаешь!

– Насколько я поняла, вы уже пытались вчинять ей иски, но потерпели фиаско. Но вот кто действительно богат, так это ее племянница Люси. Воображает о себе бог знает что. Правда, я с ней пока не встречалась. Да и никто из наших ее не видел.

– Вы ничего не потеряли. Погодите, скоро ее поставят на место.

– Кто? Вы?

– Возможно, я уже это делаю, – улыбнулся Джо. – Вот что я тебе скажу. Я не собираюсь уходить отсюда с пустыми руками. После всего того, что я вытерпел от ее тетки, мне положена хоть какая-то компенсация. Она обращается со мной как с последним дерьмом.

– Может, мне удастся увидеть Люси еще до окончания курса, – задумчиво сказала Дженни, глядя на желатиновый муляж. Муляж напоминает Марино.

– Все они говно, – бросил Джон. – Вся эта долбаная троица. Ничего, у меня для них имеется небольшой сюрпризец.

– Какой?

– Увидишь. Может, возьму тебя в долю.

– А в чем дело?

– Надеюсь, мне кое-что отломится. Она меня недооценивала и в этом ее главная ошибка. Сегодня вечером будет случай повеселиться.

Некоторые из его коллег не одобряли его работу со Скарпеттой в морге округа Бровард, где она относилась к нему как к простому лаборанту, заставляя зашивать трупы после вскрытия, считать пилюли в пузырьках с прописанными умершим лекарствами и делать описи личных вещей, словно он был не доктором, а санитаром. Она вменила ему в обязанности взвешивать, обмерять, фотографировать и раздевать трупы, а также копаться в тех омерзительных субстанциях, которые оставались на дне мешков, в которых эти трупы доставлялись, особенно если это была зловонная, кишащая червями гадость, извергаемая утопленниками, или полусгнившие куски плоти, отвалившиеся от распадающегося скелета. Но самым большим оскорблением было требование готовить желатин для изготовления блоков, на которых проводилась баллистическая экспертиза.

– Зачем вы заставляете меня это делать? Объясните, – спросил он Скарпетту, когда прошлым летом она дала ему подобное задание.

– Это часть вашей практики. Джо, – ответила она в своей обычной невозмутимой манере.

– Но я практикуюсь, чтобы стать судебно-медицинским экспертом, а не лаборантом или кухаркой, – с обидой произнес он.

– Я считаю, что судебно-медицинский эксперт должен пройти все ступени. Не должно быть ничего такого, чего вы бы не могли или не хотели делать.

– Вы хотите сказать, что в начале своей карьеры вы тоже готовили желатин для мишеней?

– Я и сейчас это делаю и буду рада поделиться с вами моим коронным рецептом, – улыбнулась Скарпетта. – Я предпочитаю «Вайс», но можно использовать и «Кайнд энд Нокс» марки 2-50-А. Сначала налейте холодную воду, 7 – 10 °С, а потом добавьте в нее желатин, а не наоборот. Тщательно размешайте, но старайтесь делать это не слишком резко, чтобы в смесь не попал воздух. Добавьте пеногаситель из расчета два с половиной миллилитра на каждые двадцать фунтов желатина. Проверьте, чтобы форма была абсолютно чистой. В качестве антисептика добавьте полмиллилитра коричного масла.

– Неплохо придумано.

– Коричное масло предохраняет от плесени.

Скарпетта написата рецепт и список оборудования. В него вошли трехрычажные весы, мерная кружка, мешалка для краски, шприц на двенадцать кубиков, пропионовая кислота, аквариумный шланг, алюминиевая фольга, большая ложка и много чего еще, а потом устроила в лаборатории показательное занятие в стиле Марты Стюарт. Можно подумать, что для доктора самое подходящее занятие зачерпывать совком животную муку из двадцатипятифунтовых бидонов, взвешивать ее, варить и тащить огромные тяжелые формы в холодильник и следить, чтобы студенты приходили вовремя, иначе эти проклятые блоки ни к черту не будут годиться. Вынутые из холодильника, они таяли, как желе, – так что в вашем распоряжении было всего двадцать минут.

Вытащив из подсобки стеклянный экран, Джо установил его перед желатиновым болваном в байкерской куртке. Надел наушники, защитные очки и кивнул Дженни, чтобы она сделала то же самое. Взяв «Беретту-92», самый современный пистолет двойного действия с титановым прицелом, он вставил в него магазин с патронами, имеющими шесть зазубрин по ободку, так что пуля раскрывается в теле, как цветок, даже после прохождения через четыре слоя джинсовой ткани или толстую кожу мотоциклетной куртки.

Особенностью данной пристрелки было наличие стеклянного экрана, сквозь который проходила пуля, прежде чем продырявить кожаную куртку и впиться в грудь мистера Желе, как Джо называл своих желатиновых монстров.

Вообразив, что перед ним Марино, он взвел курок и сделал пятнадцать выстрелов.

Глава 17

За окном конференц-зала на ветру раскачивались пальмы. «Ну, сейчас польет», – подумала Скарпетта. Похоже, надвигалась нешуточная гроза. Марино снова опаздывал и не отвечал на ее звонки.

– Доброе утро и давайте сразу же перейдем к делу, – обратилась она к своим подчиненным. – Уже без четверти девять, а нам еще многое надо обсудить.

Скарпетта ненавидела опаздывать и всегда злилась, когда ее вынуждали к этому другие. В данном случае Марино. Опять Марино! Он нарушает все ее планы. От него одни неприятности.

– Вечером я улетаю в Бостон, – сообщила Скарпетта. – Если только моя бронь опять не будет каким-то таинственным образом снята.

– Авиакомпании делают что хотят, – заметил Джо. – Ничего удивительного, что они все время разоряются.

– Нас попросили рассмотреть одно голливудское дело, предполагаемое самоубийство при невыясненных обстоятельствах, – начада объяснять Скарпетта.

– Но сначала я бы хотел сообщить об одном проишесствии, – теребил ее Винс, эксперт по огнестрельному оружию.

– Давай, – сказала Скарпетта, вынимая из конверта фотографии и раскладывая их на столе.

– Час назад кто-то стрелял в тире, – сообщил Винс, много, значительно взглянув на Джо. – В нашем расписании это не предусмотрено.

– Я собирался заказать тир вчера вечером, но совершенно об этом забыл, – ответил Джо. – Но ведь он был свободен.

– Тир надо заказывать заранее, иначе начнется путаница.

– Я испытывал новую партию оружейного желатина. Хотел проверить, изменятся ли его свойства, если вместо холодной воды взять горячую. Разница всего в один сантиметр. Хорошие новости. Он выдержал испытания.

– Да каждая порция твоей мешанины и так дает разный результат. Плюс-минус один сантиметр ничего не значит, – с раздражением произнес Винс.

– Мы не можем использовать бракованные блоки. Поэтому я постоянно работаю над калибровкой. И, следовательно, провожу много времени на стрельбище. Это не моя блажь. – Джо посмотрел на Скарпетту. – Приготовление желатина вменили мне в обязанность. – Он опять посмотрел на нее.

– Надеюсь, ты не забыл изолировать стенку, чтобы не превратить ее в сито. Я же тебя просил, – проворчал Винс.

– Вам хорошо известны наши правила, доктор Эмос, – сказала Скарпетта. В присутствии коллег она всегда обращалась к нему по фамилии, выказывая уважение, которого он не заслуживал. – Мы все должны регистрировать, – добавила она. – Каждый пистолет, каждую выпущенную пулю, каждую пристрелку. Правила следует соблюдать.

– Да, мадам.

– Есть и юридическая сторона вопроса. Большинство наших дел заканчиваются в суде.

– Да, мадам.

– Вот и отлично.

Потом Скарпетта познакомила коллег с делом Джонни Свифта. Она рассказада, что в начале ноября ему сделали операцию на запястьях, после чего он приехал в Голливуд к своему брату. Они были однояйцевыми близнецами. Накануне Дня благодарения его брат Лорел пошел в магазин и в половине пятого вернулся домой. Войдя в дом с купленными продуктами, он обнаружил доктора Свифта лежащим на диване с простреленной грудью.

– Я припоминаю этот случай, – сказал Винс. – О нем писали в газетах.

– О, я хорошо помню Свифта, – вмешаася Джо. – Он ходил на лекции доктора Селф. Как-то раз, когда я тоже был там, он явился и устроил ей истерику по поводу синдрома Туретта. Я вполне разделяю ее мнение, что этот синдром всего лишь попытка оправдать плохое поведение. А он стал распространяться о нейрохимических дисфункциях и мозговых аномалиях. Большой специалист, – саркастически произнес Джо.

Но его сообщение не вызвало интереса. Как, впрочем, и все другие его реплики.

– А какое там было оружие? Гильзу нашли? – спросил Винс.

– Согласно полицейскому протоколу, Лорел Свифт видел ружье на полу в трех футах от спинки дивана. Гильзу так и не нашли.

– Немного странно. Он стреляет себе в грудь, а потом как-то ухитряется перебросить ружье через спинку дивана, – опять подал голос Джо. – А почему на фотографиях нет ружья?

– Его брат утверждает, что видел ружье на полу за диваном. Заметьте, я сказала «утверждает». Мы остановимся на этом чуть позже.

– А на нем обнаружили следы пороха?

– К сожалению, здесь нет Марино. Он был нашим следователем по этому случаю и работал в тесном контакте с полицией Голливуда, – ответила Скарпегта, стараясь не выдать своей досады. – Насколько я знаю, одежду Лорела на следы пороха не проверяли.

– А руки?

– Реакция положительная. Но Лорел утверждает, что он прикасался к брату, тряс его, запачкался его кровью. Так что теоретически это вполне возможно. Еще несколько деталей. На запястья убитого были наложены шины, в крови обнаружен алкоголь, а на кухне полиция нашла множество пустых бутылок из-под вина.

– Мы можем быть уверены, что он пил один?

– Мы ни в чем не можем быть уверены.

– Если он только что перенес операцию на запястьях, то держать ружье ему было довольно трудно.

– Возможно, – согласилась Скарпетта. – А если ваши руки не работают, тогда как стреляться?

– С помощью ног.

– Вообще-то это возможно, я пробовала проделать это со своим двенадцатикалиберным «ремингтоном». Незаряженным, конечно, – улыбнулась она.

Ей пришлось делать это самой, потому что Марино так и не явился. И даже не позвонил. Ему на все наплевать.

– У меня нет фотографий следственного эксперимента, – вздохнула Скарпетта, дипломатично умолчав, что они у Марино, который не соизволил прийти и на этот раз. – Но не исключено, что ружье отбросило за диван ударной волной. Или он дернул ногой и таким образом перекинул его через спинку дивана. Вполне возможно при самоубийстве. Кстати, на больших пальцах ног не обнаружено никаких повреждений.

– Выстрел был сделан в упор?

– В пользу этого говорит количество сажи на рубашке, неровные края раны, диаметр и форма отверстия и отсутствие отметин от пыжа, который оказался в ране. Проблема в том, что заключение мсдэксперта оказалось прямо противоположным. При оценке расстояния, с которого был произведен выстрел, он опирался на результаты рентгенологического исследования.

– А кто был медэкспсртом?

– Доктор Бронсон.

Послышадось недовольное ворчание:

– Господи, да он же старее папы римского. Когда он наконец отправится на пенсию?

– Но папа-то уже умер, – заметил Джо.

– Спасибо за экстренное информационное сообщение.

– Рентгенолог определил, что выстрел был сделан с расстояния не менее трех футов, – продолжала Скарпетта. – Ох-ох-ох. Значит, это убийство, ведь вы не сможете держать дуло на расстоянии трех футов от своей груди.

Скарпетта пощелкала мышью, и на экране появилась цифровая рентгенограмма грудной клетки Джонни Свифта. Дробь на ней выглядела россыпью крошечных белых пузырьков, затерявшихся между призрачными силуэтами ребер.

– Дробины находятся на значительном расстоянии друг от друга, – заметила Скарпетта. – Отдавая должное рентгенологу, надо сказать, что такая картина характерна для выстрела с расстояния трех-четырех футов. Но, как мне кажется, здесь мы имеем дело с типичным эффектом бильярдных шаров.

Она убрала с экрана рентгенограмму и перешла в режим черчения, выбрав несколько ярких цветов.

– Первые дробины, попав в тело, замедляют движение, и на них наталкиваются последующие дробины, которые отскакивают рикошетом и создают картину выстрела с определенного расстояния, – объясняла она, рисуя красные дробины, бьющие рикошетом по голубым, словно они и в самом деле были бильярдными шарами. – Таким образом, создается впечатление удаленного выстрела, хотя на самом деле выстрел был сделан в упор.

– А кто-нибудь из соседей слышал выстрел?

– По-видимому, нет.

– Вероятно, они отдыхали на пляже или уехали из города по случаю праздника.

– Возможно.

– А что это было за ружье, и кому оно принадлежало?

– Мы знаем только, что это был дробовик двенадцатого калибра, – ответила Скарпепта. – Судя по всему, ружье исчезло еще до приезда полиции.

Глава 18

Эв Христиан сидела на матрасе, черном от засохшей крови.

На грязном полу убогой комнатенки с обвалившимся потолком и засаленными обоями валялись журналы. Без очков она видела плохо, но, судя по обложкам, это были порнографические издания. Еше на полу было множество бутылок из-под содовой и пищевых оберток. Между матрасом и стеной валялась неизвестно как попавшая туда розовая детская теннисная туфелька. Эв часто брала ее в руки, гадая, кому она принадлежала и жива ли сейчас эта девочка. Когда он приходил, она прятала туфельку за спину, опасаясь, что он ее отнимет. Это последнее, что у нее осталось.

Она спала по полтора-два часа и совершенно потеряла представление о времени. Оно просто перестало для нее сушествовать. В разбитое окно на противоположной стороне комнаты вливался холодный серый свет. Она почувствовала запах дождя. Солнце сюда не заглядывало.

Эв не знала, что он сделал с Кристиной и мальчиками. Она смутно припоминала первые часы своего заточения, это ощущение ужаса и нереальности происходяшсто, когда он принес ей воду и еду и смотрел на нее из темноты, словно черный призрак, парящий у двери.

– Каково это? – произнес он холодным ровным голосом. – Каково это знать, что ты скоро умрешь?

В этой комнате всегда темно, но когда он приходит, там становится еще темнее.

– Я не боюсь умереть. Над моей душой ты не властен.

– Проси прощения.

– Еще не поздно раскаяться. Бог простит даже самый тяжкий грех, если ты смиришься и покаешься.

– Бог – это женщина. А я ее карающая рука. Проси прошения.

– Не богохульствуй. Как не стыдно! Мне не за что просить прошения.

– Я научу тебя послушанию. Ты попросишь прощения, как это сделала она.

– Кристина?

Потом он ушел, и в доме послышались голоса. Она не могла разобрать слов, но, похоже, он говорил с Кристиной. Во всяком случае, он разговаривал с женщиной. Эв отчетливо слышала голоса. Шаги за стеной и голоса. Тогда она была уверена, что это Кристина. Но теперь она стала сомневаться, не приснилось ли ей все.

– Кристина! Кристина! Я здесь! Я здесь, рядом! Не смей ее трогать!

Она слышала, как звучал ее голос, но, может быть, это ей тоже снилось.

– Кристина? Кристина? Ответь мне! Только посмей ее тронуть!

Потом Эв опять услышала разговор, ноу нее не было уверенности, что все происходит наяву. Возможно, это сон. Вот его ботинки протопали по коридору, вот хлопнула входная дверь. Сколько же прошло времени? Несколько минут? Часов? Ей показалось, что она слышит шум отъезжающей машины. Эв сидела в темноте, надеясь опять услышать Кристину и мальчиков. Но было тихо. Она стала кричать и звать их, пока не сорвала голос.

День сменялся ночью, и столь же регулярно он приходил с едой и бумажным стаканчиком. В стаканчике были вода. Он стоял и смотрел на нее, не показывая лица. Она видела его темный силуэт и никогда не видела его лица, даже в тот день, когда он пришел к ним в дом. Он всегда носит черный колпак с прорезями для глаз, похожий на наволочку, спускающуюся на плечи. Это привидение любило тыкать ее дулом ружья, словно она была зверем, сидящим в зоопарке, которого теребят, чтобы посмотреть, что он будет делать. Он тыкал ее в интимные места и смотрел, какая будет реакция.

– Грешно так поступать, – говорила Эв, когда он начинал толкать ее дулом. – Ты можешь терзать мою плоть, но душа моя тебе неподвластна. Она принадлежит Богу.

– Ее здесь нет. Я ее карающая рука. Проси прощения.

– Мой Бог не прощает измены. «Да не будет у тебя других богов перед лицом моим».

– Ее здесь нет, – повторял он и снова тыкал ее дулом, порой так сильно, что на теле у нее оставались синие круги. – Проси прощения.

Эв сидела на вонючем трухлявом матрасе. Заскорузлый, весь в черных пятнах, он, очевидно, уже не раз был местом истязаний. Она сидела в душной замусоренной комнате и прислушивалась, стараясь собраться с мыслями. Иногда она молилась о спасении или звала на помощь. Но никто ее не слышал и не отвечал. Куда же ее завезли, если никто не слышит ее криков?

Убежать она не могла – он просунул ее руки и ступни в металлические вешалки и как-то по-особому скрутил их. Потом пропустил через них веревки, перекинутые через балку полуразрушенной крыши, превратив свою жертву в марионетку. Ее обнаженное тело, покрытое синяками, сыпью и укусами насекомых, отчаянно чесалось и болело так, словно ее вздернули на дыбу. Сделав над собой усилие, она могла подняться на ноги. Могла сползти с матраса, чтобы справить нужду. Но при этом ее пронзала такая боль, что она едва не теряла сознание.

Он появлялся только в темноте. И все прекрасно видел. Она же лишь слышала его дыхание. Черный призрак. Сатана.

– Господи, помоги мне, – молилась она, глядя на разбитое окно, за которым виднелось серое небо, где обитал Всевышний. – Прошу тебя, помоги.

Глава 19

Наконец послышался отдаленный рев мотоцикла. Он объехал здание и остановился на факультетской парковке. Скарпетта подумала о Марино. Она была готова его убить. Хотя вряд ли у нее хватило бы на это духу.

Сосредоточившись, она стала объяснять, что в доме Лорела Свифта было два телефона, но оба они оказались отключенными и без шнуров. Лорел оставил свой сотовый в машине, а мобильник брата пропал, и позвонить в полицию не было возможности. В панике он выбежал на улицу и остановил первого встречного прохожего. До приезда полиции он в дом не возвращался, а потом ружье пропало.

– Эту информацию я получила от доктора Бронсона, – пояснила Скарпетта. – Я с ним несколько раз беседовала, но боюсь, что этого недостаточно.

– А телефонные шнуры так и не нашлись?

– Не знаю, – ответила Скарпетта. Марино ей об этом ничего не говорил.

– Их мог спрятать сам Джонни Свифт, чтобы никто не мог позвонить и вызвать неотложку, если он не умрет сразу. Конечно, если это было самоубийство, – предложил свою оригинальную версию Джо.

Скарпетта промолчала. Кроме того, что сообщил ей доктор Бронсон, об этих шнурах ничего не было известно.

– А что-нибудь еше пропало из дома? Кроме телефонных шнуров, мобильника и ружья? Хотя и это немадо.

– Спросите об этом у Марино, – бросила Скарпетта.

– Он уже здесь. Только у него мотоцикл ревет, как космическая ракета.

– Если хотите знать мое мнение, то меня удивляет, что Лорелу не предъявили обвинения в убийстве, – сказал Джо.

– Как можно предъявлять такое обвинение, если не установлен характер убийства? – возразила Скарпетта. – Здесь до сих пор нет ясности. Не хватает улик, чтобы с уверенностью сказать, что это было – самоубийство, убийство или несчастный случай. Хотя, по моему мнению, несчастный случай здесь врядли возможен. Если мы не сумеем достоверно определить причину смерти, доктор Бронсон переведет это дело в разряд незакрытых.

В коридоре послышались тяжелые шаги.

– А как же здравый смысл? – усмехнулся Джо.

– Мы не можем определять характер убийства исходя из здравого смысла! – отрезала Скарпетта.

И что он все время лезет со своими дурацкими замечаниями?

В этот момент открылась дверь, и в конференц-зал вошел Пит Марино. На нем был его обычный наряд – черные джинсы, черные сапоги и черный кожаный жилет с эмблемой «Харлей-Дэвидсон» на спине. В руках он держал портфель и коробку с пончиками. Сев рядом со Скарпеттой, он поставил на стол коробку и подтолкнул ее к середине.

– Надо обязательно проверить одежду брата на наличие следов от выстрела. Мы должны достать тряпки, которые были на нем в тот день, – заявил Джо, откидываясь на спинку стула, как он делал всегда, когда хотел придать себе важности. А в присутствии Марино это его желание всегда усиливалось. – Просветим их рентгеном, посмотрим на «Факситроне» и под сканирующим электронным микроскопом.

Марино смотрел на Джо. И выражение его лица было такое, словно он собирался его убить.

– Конечно, похожие следы могут оставить вещества, не имеющие отношения к оружию. Сантехнические материалы, аккумуляторы, автомобильные смазки, краски. В прошлом месяце мы как раз рассматривали такие случаи на моем лабораторном практикуме, – продолжал Джо, вытаскивая из коробки пончик, покрытый сахарной глазурью. Он оказался помятым, и большая часть шоколада осыпалась. – Ты знаешь, где сейчас эта одежда?

Облизнув пальцы, он посмотрел на Марино.

– Ну и практикум! – сказал тот. – Интересно, кто тебя надоумил?

– Я, кажется, спросил, что случилось с одеждой, – нахмурился Джо.

– Сдается мне, ты насмотрелся всяких глупых детективных историй. – Марино повернул к нему свою массивную голову. – в твoeм большом плоском телевизоре слишком часто появляется Гарри Поттер. Тебе, видно, кажется, что ты судмедэксперт, юрист, ученый, следователь, полицейский, капитан Кирк и шоколадный заяц в одном лице.

Между прочим, вчерашняя инсценировка имела большой успех, – обронил Джо. – Жаль, что ты ее пропустил.

– Так что там с этой одеждой, Пит? – вмeшaлcя Винс. – Во что он был одет, когда обнаружил мертвое тело?

– По его словам, ни во что, – ответил Марино. – Он якобы вошел в дом через кухню, положил покупки на стол и пошел в ванную пописать. Там он принял душ, а когда выглянул из двери, то заметил за диваном ружье. В этот момент он был абсолютно голым.

– По-моему, все это вранье, – с полным ртом проговорил Джо.

– Я лично считаю, что это было прерванное ограбление, – заявил Марино. – Или какое-то другое событие, которому помешали. Возможно, богатенький доктор с кем-то связался. Никто не видел мою кожаную куртку? Такая черная, на одном плече череп и кости, на другом – американский флаг.

– А где ты ее оставил?

– Позавчера у нас с Люси была летная тренировка, и я оставил куртку в ангаре. А когда вернулся, ее уже не было.

– Я ее не видел.

– Я тоже.

– Черт. Она влетела мне в копеечку. Все нашивки делались на заказ. Проклятие. Если ее кто-то спер…

– У нас не воруют, – заметил Джо.

– Да? А как насчет идей? – посмотрел на него Марино. – Кстати, об инсценировках…

– Сейчас у нас другая тема, – остановила его Скарпетта.

– А я как раз собирался поговорить об этом.

– В другой раз.

– У меня было несколько классных сценариев, и я оставил папку с ними у тебя на столе. Хотел, чтобы ты почитала их в отпуске. Особенно если тебя засыплет там снегом и мы не увидимся до весны.

Скарпетта постаралась скрыть свое раздражение. Марино, намеренно срывает оперативку и ведет себя точно так же, как и пятнадцать лет назад, когда она только что стала судебно-медицинским экспертом в Виргинии, вступив на поприще, которое традиционно принадлежало мужчинам. Она была доктором медицины и дипломированным юристом, и Марино посчитал, что она слишком задирает нос.

– Из дела Свифта можно сделать потрясающую инсценировку, – заявил Джо. – Анализ следов от выстрела и результаты рентгеновской спектрометрии дают противоречивую картину. Посмотрим, смогут ли разобраться в этом студенты. Держу пари, они понятия не имеют об эффекте бильярдных щаров.

– Я не собираюсь сидеть на галерке, – возвысил голос Марино. – Кто-нибудь слышал, чтобы я заказывал туда билеты?

– Ты знаешь мое мнение о своих творческих способностях, – парировал Джо. – Откровенно говоря, они опасны для общества.

– Чихать я хотел на твое мнение.

– Наше счастье, что академия не обанкротилась. То дело могло влететь нам в кругленькую сумму, – продолжал Джо, как бы не замечая, что Марино готов свернуть ему шею. – Мы еще дешево отделались после всех твоих выкрутасов.

Прошлым летом во время инсценировки, придуманной Марино, одна из студенток получила травму. Пострадавшая немедленно бросила занятия, пригрозив подать на академию в суд. К счастью, больше ее не видели. С тех пор Скарпетта и ее сотрудники с параноидальным упорством избегали участия Марино в инсценировках и занятиях со студентами.

– Я лично создаю инсценировки, думая о последствиях, – продолжал Джо.

– Ты создаешь инсценировки? – прорычал Марино. – Пользуясь украденными у меня идеями?

– Зелен виноград – так, кажется, говорится? Мне нет необходимости красть идеи, тем более твои.

– Неужто? Ты думаешь, я не узнаю свои заморочки? Да у вас кишка тонка сочинить такое, господин судмедэксперт.

– Хватит, – остановила их Скарпетта. – Довольно.

– У меня есть один сюжетец, где в жертву якобы стреляют из проезжающей машины, – невозмутимо продолжал Джо. – Но на пуле имеется необычный рисунок в виде сеточки, говорящий о том, что в убитою стреляли через стекло…

– Так это же моя история! – стукнул кулаком по столу Марино.

Глава 20

Индеец-семинол приехал на белом побитом пикапе, доверху нагруженном кукурузными початками, который он припарковал неподалеку от заправочной станции. Свин некоторое время наблюдал за ним.

– Какой-то ублюдок спер у меня кошелек и мобильник, когда я мылся в этом чертовом душе, – говорил индеец, стоя в телефонной будке спиной к заправке «СИТГО петролеум». Одна за другой сюда подъезжали длинные грузовые фуры.

Свин старался не выдавать своей радости, слушая, как жалуется и бушует пострадавший, которому теперь предстояло спать в кабине своего пикапа без телефона и без денег на мотель. Ему даже нечем было заплатить за душ, который стоил пять баксов, а это немало за возможность просто постоять под теплой струей воды. Ни мыла, ни чего-нибудь еще за эти деньги не полагалось. Некоторые мужчины мылись вдвоем – так выходило дешевле, исчезали за некрашеной загородкой на краю продуктового рынка, складывали свои вещи на скамью и заходили в крошечную, тускло освещенную бетонную кабинку с единственным душем и ржавым сливом посередине пола.

В кабинке всегда было сыро. Из душа капало, краны скрипели. Мужчины приносили с собой мыло, щампунь, зубные щетки и пасту в полиэтиленовых пакетах. Полотенца у них тоже были свои. Свин никогда здесь не мылся, но часто шарил в карманах оставленной одежды. Там он находилденьги, сотовые телефоны и иногда наркотики. У женщин был точно такой же душ на другой стороне рынка. Они никогда не ходили мыться вдвоем, не заботясь об экономии, и всегда намыливались с лихорадочной быстротой, стыдясь своей наготы и опасаясь, что к ним в кабинку вломится какой-нибудь здоровый мужик, с которым они не смогут совладать.

Свин набрал номер, который был указан на зеленой карточке, хранившейся в заднем кармане его джинсов. Это был прямоугольный кусочек картона с большим отверстием у края, которое давало возможность вешать его на дверную ручку. На карточке был нарисован апельсин в гавайской рубашке и солнечных очках.

Он исполняет волю Бога. Он – десница Господня и трудится во благо его. У Бога коэффициент умственного развития сто пятьдесят единиц.

– Благодарим за звонок в Центр по борьбе с болезнями цитрусовых, – произнес знакомый металлический голос. – Ваш звонок регистрируется.

Потом записанный на пленку женский голос объяснил, что если вы хотите сообщить о случаях заболевания в Падм-Бич, округах Дейд или Бровард или в Монро, то вам следует позвонить по такому-то номеру. Свин смотрел, как индеец забирается в свой пикап. Его красная клетчатая рубашка напомнила ему о деревянном дровосеке, стоявшему входа в «Рождественскую лавку». Он набрад номер, который продиктовал ему автомат.

– Отдел сельского хозяйства, – ответил женский голос.

– Можно попросить инспектора по цитрусовым культурам? – проговорил Свин, глядя на индейца и вспоминая о том аллигаторе.

– Чем могу помочь?

– Вы инспектор? – спросил он, продолжая думать об аллигаторе, которого он видел час назад на берегу узкого канала, идущего вдоль южной автострады 27. Свин посчитал это хорошим знаком. Крокодил был размером не меньше пяти футов, очень темный и сухой и не выказывал никакого интереса к грузовикам с лесоматериалами, проносившимся мимо. Свин с удовольствием съехал бы на обочину, но там было очень мало места. Ему хотелось понаблюдать за аллигатором, посмотреть на его повадки, когда, ленивый и спокойный, он лежит на берегу, готовый в любой момент соскользнуть в воду или схватить ничего не подозревающую жертву и увлечь ее на дно канала, где она будет растерзана на куски и съедена без остатка. Но спуск к воде был довольно опасен, и к тому же он ехал с особой миссией.

– Вы хотите о чем-то сообщить? – спросила женщина на том конце телефонной линии.

– Я газонокосильщик. Вчера, когда я стриг траву, заметил цитрусовую гниль на одном из соседних участков.

– Вы можете дать нам адрес?

Свин продиктовал ей адрес в районе Западного озерного парка.

– Ваше имя, пожалуйста.

– Пусть этот звонок считается анонимным. У меня могут быть неприятности на работе.

– Хорошо. Я хочу задать вам несколько вопросов. Вы входили на тот участок, где видели цитрусовую гниль?

– Там не было забора, и он весь зарос деревьями и травой. Я подумал, может быть, им потребуются мои услуги. А потом я заметил подозрительные листья. У нескольких деревьев листья были повреждены.

– А вы не заметили водянистого ободка вокруг этих повреждений?

– Мне кажется, эти деревья были поражены совсем недавно. Поэтому ваш инспектор ничего не заметил. Меня беспокоят соседние участки. Там есть цитрусовые деревья, которые находятся совсем близко от поврежденных. Значит, они тоже могут быть заражены и передадут заразу дальше. Болезнь может распространиться по всей округе. Вы понимаете, почему я так беспокоюсь?

– А почему вы думаете, что разбираетесь в болезнях растений лучше нашего инспектора?

– Да я все время провожу среди цитрусовых. Всю жизнь проработал газонокосильшиком в лучших фирмах. Такого навидался! Иногда приходилось сжигать целые сады, и люди остаются ни с чем.

– А вы не заметили повреждений на плодах?

– Я же сказал, что заражение только началось. Но я знаю, чем это кончается. Люди остаются на попелище.

– А вы производили дезинфекцию, после того как вышли с зараженного участка? – подозрительно спросила женщина.

Ее тон ему не понравился. Вот дура занудливая!

– Конечно. Я ведь давно занимаюсь лужайками. И всегда опрыскиваю себя и свои инструменты антисептиком, как того требует инструкция, я прекрасно понимаю, к чему может привести неосторожность, я видел, как сжигали огромные сады, а их владельцы разорялись.

– Извините, но…

– Порой бывают ужасные последствия.

– Простите, но…

– К вредителям следует относиться со всей ответственностью, – настаивал Свин.

– Какой регистрационный номер у вашей газонокосилки? С левой стороны козырька должна быть черно-желтая наклейка. Какой там указан номер?

– Мой номер не имеет значения, – осадил Свин инспекторшу, которая слишком возомнила о себе. – Газонокосилка принадлежит моему хозяину. Если он узнает, что я вам звонил, у меня будут неприятности. Если заказчики узнают, что его служащие сообщают о заражении садов, что будет с нашим бизнесом?

– Я понимаю, сэр. Но мне нужен ваш контактный телефон, по которому с вами можно связаться.

– Нет, – отрезал он. – Меня могут уволить.

Глава 21

Автозаправочная станция заполнялась водителями, которые парковали свои фургоны за рынком рядом с рестораном «Семинольская хижина», выстраивая их вдоль опушки леса. В них они спали и предавались любовным утехам. Водители обычно ели в «Семинольской хижине», но, будучи людьми малообразованными, редко произносили это название правильно, да и вряд ли знали, откуда оно произошло. Даже сами семинолы подчас делали в нем ошибки.

Невежественные водители, вся жизнь которых проходила на колесах, приезжали сюда, чтобы заправиться, купить на рынке дешевого пива, хот-догов и сигар и полюбоваться складными ножами в стеклянных витринах. Здесь можно было поиграть в пульку в «Золотой мишени» и починить грузовик в автосервисе. Заправочная станция «СИТГО» была единственным очагом цивилизации на много миль вокруг. Люди приезжали и уезжали, интересуясь только своими делами. На Свина никто не обращал внимания. Вряд ли кто-нибудь его запомнил, разве что официант из «Семинольской хижины».

Ресторанчик, располагавшийся на краю стоянки, был огорожен проволочной сеткой. На ней висели таблички, предупреждающие, что прокурорам вход воспрещен, из домашних животных допускаются только представители семейства псовых, а дикие звери могут входить на свой страх и риск. Ночью на заправке впрямь наблюдался разгул диких страстей, но Свин ничего об этом не знал, потому что не просаживал деньги в игровых и музыкальных автоматах, не играл в пульку, не пил, не курил и не спал с местными женщинами.

Все они казались ему отвратительными. Коротенькие шорты, обтягивающие майки, грубые загорелые лица, размалеванные дешевой косметикой. Они сидели в открытом ресторане, он представлял собой навес из пальмовых листьев, под которым скрывалась ободранная деревянная стойка с восемью барными стульями. Они пили и закусывали обжаренными на огне ребрышками и отбивными. Еда была вполне приличной и готовилась прямо в заведении. Свин любил шоферские гамбургеры, которые стоили здесь всего три доллара и девяносто пять центов. А сыр, поджаренный на решетке, обходился в три с половиной бакса.

Дешевые мерзкие шлюхи. Такие всегда плохо кончают. И поделом.

Сами напрашиваются на неприятности.

– Мне шоферский гамбургер, чтобы есть здесь, и жареный сыр с собой, – сказал Свин мужчине, стоявшему за стойкой.

У того был большой живот, прикрытый засаленным белым фартуком. Он ловко открывал бутылки с пивом, вынимая их из бочонка со льдом. Толстяк уже обслуживал Свина, но вряд ли его запомнил.

– Гамбургер и сыр вместе? – спросил он, подвигая две бутылки пива водителю и его подружке, которые уже изрядно набрались.

– Только, пожалуйста, заверните сыр, чтобы я мог взять его с собой.

– Я спрашиваю, вам все сразу принести?

В его голосе не было раздражения, лишь полное равнодушие к происходящему.

– Если можно.

– Что будете пить? – спросил толстяк, открывая еше одну бутылку пива.

– Простую воду.

– Если есть простая вода, то должна быть и непростая, – громко произнес пьяный водитель, глядя на свою хихикающую подругу, она прижималась грудью к его здоровенной татуированной ручище.

– Только воду, пожалуйста, – повторил Свин.

– А вот я не люблю ничего простого, правда, пупсик? – еле ворочая языком, сообщила нетрезвая подружка пьяного водителя.

Из глубокого выреза ее майки выпирала внушительных размеров грудь, толстые голые ноги обхватили ножки высокого стула.

– Куда едешь? – спросила она Свина.

– На север.

– Ты там поосторожнее один. Кругом до фига шизиков.

Глава 22

– Где же он может быть? – спросила Скарпетта Розу.

– В кабинете его нет, мобильный не отвечает. Когда после совещания я сказала ему, что вы хотите его видеть, он ответил, что уходит по делам, но скоро вернется, – напомнила ей Роза. – Это было полтора часа назад.

– В котором часу мы выезжаем в аэропорт? – спросила Скарпетта, глядя в окно на качающиеся на ветру пальмы. Ей снова захотелось его уволить. – Похоже, скоро будет гроза. Я не собираюсь сидеть и ждать его. Мне пора ехать.

– У вас рейс в шесть тридцать, – сказала Роза, передавая Скарпетте листочки, на которых были записаны телефонные звонки.

– И что я так переживаю? Можно подумать, что на нем свет клином сошелся, – обронила Скарпетта, просматривая записи.

Роза взглянула на нее, как умела смотреть только она одна. Она стояла в дверях, спокойная и рассудительная, как всегда. Седые волосы, свернутые французским узлом, старомодный, но по-прежнему элегантный серый льняной костюм, серые туфли из кожи ящерицы – после десяти лет носки они выглядели как новые.

– То вы хотите говорить с ним, то нет. Как это понимать? – удивилась Роза.

– Мне пора ехать.

– Я не спрашиваю, будете вы говорить с ним или нет. Меня интересует, что все это значит.

– Я не знаю, что с ним делать. Меня так и подмывает его уволить, но я скорее уйду отсюда сама, чем сделаю это.

– Вы же можете стать главным судмедэкспертом, – подсказала ей Роза. – Если вы согласитесь, они вынудят доктора Бронсона уйти на пенсию. Может быть, стоит подумать над такой возможностью?

Роза знала, что делала. Она умела очень искренне предлагать то, что на самом деле не одобряла, и результат всегда был предсказуем.

– Нет уж, спасибо! – отрезала Скарпетта. – Если ты помнишь, Марино работает у них следователем, и, если я уйду из академии и стану работать только в Центре медицинской экспертизы, мне все равно не удастся от него избавиться. Кто такая миссис Симистер и о какой церкви идет речь? – озадаченно спросила Скарпетта, глядя на один из листков, переданных ей Розой.

– Не знаю, кто она, но, похоже, она вас знает.

– Никогда о такой не слышала.

– Она позвонила несколько минут назад и сказала, что хочет поговорить с вами об одной исчезнувшей в районе Озерного парка семье. Телефона она не оставила, сказала, что перезвонит.

– Что за исчезнувшая семья? Здесь, в Голливуде?

– Она так сказала. К величайшему сожалению, вы вылетаете из Майами. На свете нет аэропорта хуже. Мы можем выехать… Нет, учитывая пробки, нам надо выехать не позже четырех. Но мы никуда не поедем, пока я все не уточню.

– Вы уверены, что я лечу первым классом? И что мой заказ опять не отменили?

– У меня есть квитанция, но вам придется регистрироваться, потому что вас внесли в список в последний момент.

– Ничего себе. Сначала они отменяют мой заказ, а потом вносят в список последней, потому что мне пришлось оформлять заказ заново?

– Не волнуйтесь, у вас все будет в порядке.

– Не обижайтесь. Роза, но то же самое вы говорили в прошлый раз. А потом оказалось, что моей фамилии вообще нет в компьютере, и мне пришлось лететь на общем сиденье в самом хвосте самолета. Всю дорогу до Лос-Анджелеса. И вспомните, что произошло вчера.

– Я сделала подтверждение еще утром. Сейчас снова позвоню.

– Может, все дело в этой истории с инсценировкой? Возможно, это из-за нее Марино так себя ведет?

– По-моему, он считает, что вы больше не доверяете ему и всячески стараетесь от него избавиться.

– Но как можно ему доверять после того, что произошло?

– Я до сих пор не уверена, что это его вина. Я же печатала этот сценарий и редактировала его, как и все другие его сочинения. И там ни слова не говорилось об иголке в кармане у того мертвого толстяка.

– Но инсценировкой руководил он.

– Он клянется, что иглу подложил в карман кто-то другой. Возможно, это сделада она. Ради денег, которые ей, к счастью, так и не достались. Я не осуждаю Марино за то, что он так себя ведет. Ведь инсценировки – это его идея. А теперь их делает доктор Эмос, слава достается ему, а к Марино относятся как к…

– Он не умеет вести себя со студентами. У него с самого начала не было к ним подхода.

– Но теперь ситуация еще хуже. Они просто не знают его и воспринимают как некое ископаемое, эксцентричного и ни на что не годного старика. А я прекрасно знаю, каково это, когда к тебе относятся как к древнему ископаемому или, что еще хуже, когда сам начинаещь ощущать себя таким.

– Ну уж к вам-то это не имеет никакого отношения.

– Вам прекрасно известен мой возраст, – вздохнула Роза, отходя от двери. – Я попытаюсь позвонить ему еще раз.


Сидя в комнате 112 мотеля «Последняя остановка», Джо списывал с компьютера данные о забронированном Скарпеттой рейсе. Потом позвонил в аэропорт.

Через пять минут томительного ожидания ему ответил диспетчер.

– Мне нужно изменить заказ, – сказал Джо в трубку.

Он сообщил все необходимые данные и попросил поменять билет на эконом-класс, причем в самом конце салона и желательно в середине, так как его начальница терпеть не может сидеть у окна или прохода. Все как тогда, когда она летала в Лос-Анджелес. Он, конечно, мог снова отменить заказ. Но так будет забавнее.

– Да, сэр.

– Я могу получить онлайновый билет?

– Нет, сэр. Вы сделали замену почти перед отлетом, поэтому придется регистрироваться у стойки.

Он повесил трубку и радостно представил, как всемогущая Скарпетта три часа будет сидеть между двумя незнакомыми людьми и, если особенно повезет, окажется зажатой между потными, вонючими толстяками. Джо с улыбкой подключил к телефонной трубке своей гибридной схемы цифровое записывающее устройство. В комнате громко гудел кондиционер, но толку от него было мало. Джо стало жарко, и ему показалось, что в спертом воздухе вдруг появился еле уловимый запашок гниющего мяса. Перед последней инсценировкой он спрятал под ковром в кладовке свиные ребра, говяжью печенку и куриную кожу.

Инсценировку он устроил сразу же после обеда, который заказал для студентов за счет академии и главным блюдом которого были обжаренные на огне ребрышки с рисом. В результате когда студенты обнаружили зловонный, кишащий червями сверток из которого текла протухшая жидкость, нескольких из них стошнило. Торопясь поскорее убрать эти импровизированные человеческие останки, группа А не заметила оторванный кусочек ногтя, который затерялся в вонючей жиже и, как выяснилось позже, был единственной уликой, дававшей возможность опознать убийцу.

Джо закурил сигарету, с удовольствием вспоминая об успехе, который имела эта инсценировка. Эффект усиливался тем обстоятельством, что Марино пришел в ярость и стал доказывать, что Джо опять украл у него идею. Этому неотесанному мужлану и в голову не пришло, что та система, которую выбрала Люси для передачи информации по личным телефонным каналам академии, дает возможность считывать что угодно, причем всеми возможными способами.

Люси была неосторожна. Бесстрашный суперагент оставила в вертолете свой «Трео» – суперсовременное коммуникационное устройство величиной с ладонь, объединяющее персональный компьютер, мобильный телефон, фотокамеру и много чего еще. Это случилось почти год назад. Он тогда только что пришел в академию. И вдруг такое несказанное везение. Джо пришел в ангар с одной из студенток, самой хорошенькой в группе, чтобы показатьей вертолеты, на которых летала Люси. И внутри «Белл-40» он увидел «Трео». Ее «Трео».

Он был включен. Ему даже не понадобился пароль, чтобы войти в систему. Он успел скачать все файлы, а потом вернул устройство в вертолет, положив его на пол и слегка задвинув под сиденье. Там его в тот же день и нашла Люси. Она ничего не заподозрила. И до сих пор остается в неведении.

У Джо оказались все пароли, несколько десятков, включая те, которые позволяли входить в компьютерные и телекоммуникационные системы регионального управления южной Флориды, центрального управления в Ноксвилле, филиалов в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, а также к Бентону Уэсли с его суперсекретным тестом «Хищник» и всем прочим, чем они обменивались со Скарпеттой. Джо мог перенаправлять файлы и сообщения, узнавать неразглашаемые телефонные номера любого, кто когда-либо имел дело с академией, и вносить полный хаос в ее деятельность. Его контракт кончался через месяц, и к тому времени, когда он отправится в большое плавание, его стараниями академия превратится в ад, где все будут ненавидеть друг друга, и прежде всего этот тупой головорез Марино и зарвавшаяся дамочка Скарпетта.

Теперь ему ничего не стоило подключаться к телефонной линии, превращая устройство громкой связи в своего рода микрофон, который может работать в любом помещении. Марино диктует все свои материалы, включая сценарии, Розе, которая их печатает и выправляет, потому что он не знает ни правописания, ни грамматики, ничего не читает и практически безграмотен.

Джо почувствовал прилив эйфории. Сунув окурок в банку из-под кока-колы, он подсоединился к телефону в кабинете Марино и включил устройство громкой связи, чтобы послушать, что там происходит.

Глава 23

Скарпетта с неохотой согласилась консультировать Бентона в его исследованиях по проекту «Хищник».

Она неоднократно пыталась отговорить его от этой идеи, повторяя, что объектам его исследования совершенно наплевать, кто находится перед ними – врач, психолог или профессор Гарвардского университета.

– Они свернут тебе шею или размозжат голову об стену, как любому другому, – говорила она. – Для них не существует понятия неприкосновенности личности.

– Я всю жизнь имел дело с такими людьми, – отвечал он. – Это моя работа, Кей.

– Да, но не в таких условиях. В психиатрической больнице «Лиги плюща», где никогда не было осужденных убийц. Ты не просто заглядываешь в пропасть, Бентон. Ты пытаешься установить там лифт и провести освещение.

Скарпетта слышала, как за стенкой Роза разговаривает с Марино.

– Где же вы были все это время? – вопрошала Роза.

– Могли бы со мной прокатиться, – громко отвечал Марино.

– Я не собираюсь взгромождаться на эту штуку. Наверно, что-то случилось с вашим телефоном.

– А мне так хочется увидеть вас в черной коже.

– Я ходила в ваш кабинет, но там никого не было. Или же вы не открывали дверь…

– Меня не было все утро.

– Но ваш телефон был занят.

– Вы ошибаетесь.

– Но несколько минут назад он был занят.

– Вы опять за мной следите? А мне казалось, что вы ко мне хорошо относитесь, Роза.

Слушая эту словесную перепалку, Скарпетта читала электронное послание, только что полученное от Бентона. Это было объявление о наборе добровольцев, которое он собирадся поместить в Интернете и в газете «Бостон глоуб»:

«Требуются молодые люди для проведения медицинских исследований. Гарвардская медицинская школа и Центр визуализации мозга в Бельмонте проводят исследования мозговых структур и функций у взрослых на базе Маклейновской больницы».

– Идите скорее. Доктор Скарпетта вас ждет, а вы опять опаздываете, – нежно пожурила Марино Роза. – Пора прекращать эти таинственные отлучки.

«Требования к кандидатам:

• Мужчины в возрасте от 17 до 45 лет

• Возможность пятикратного посещения Маклейновской больницы

• Отсутствие травм головы или наркотической зависимости в прошлом и настоящем

• Отсутствие шизофрении или биполярных расстройств».

Пробежав объявление, Скарпетта наконец-то наткнулась на что-то приятное. Это была приписка доктора Бентона.

«Ты не можешь представить, сколько людей считают себя нормальными. Надеюсь, этот проклятый снег скоро кончится. Я тебя люблю».

В дверях показалась массивная фигура Марино.

– Что случилось? – пробасил он.

– Закрой, пожалуйста, дверь, – попросила Скарпетта, протягивая руку к телефону.

Марино захлопнул дверь и сел на стул наискосок от сидящей за большим столом Скарпетты так, чтобы не смотреть ей в лицо. Ей были известны все его штучки, его хитрости были шиты белыми нитками. Ему не нравилось разговаривать с ней через стол. Он предпочел бы сесть рядом и обсудить все на равных. Но Скарпетта разбиралась в офисной психологии гораздо лучше своего коллеги.

– Подожди минуточку, – попросила она.

Бонг-бонг-бонг-бонг-бонг-бонг. Слышны быстрые щелчки радиочастотных импульсов, которые побуждают магнитное поле воздействовать на протоны, в лаборатории магнитно-резонансной томографии сканируется мозг еще одного так называемого нормального человека.

– Как здесь с погодой? – послышался в трубке голос Скарпетты.

Доктор Лейн нажала кнопку внутренней связи.

– Вы в порядке? – спросила она очередного участника проекта «Хищник».

Он считает себя нормальным. Но скорее всего это не так. Откуда ему знать, что его мозг сравнивают с мозгом убийцы!

– Я не знаю, – слабым голосом ответил нормальный человек.

– Пока неплохо, – заверил Бентон Скарпетту. – Но тебе стоит поторопиться. Завтра вечером погода опять испортится…

Бва-а… бва-а… бва-а… бва-а…

– Я ни черта не слышу, – раздраженно произнес Бентон.

Связь здесь хуже некуда. Иногда его мобильник даже не звонит. Бентон устал, издергался и был расстроен. Сканирование идет неважно. Сегодня вообще неудачный день. Доктор Лейн выглядит подавленной. Джош откровенно скучает перед своим монитором.

– Все это не слишком обнадеживает, – сказала доктор Лейн с обреченным видом. – Даже ушные затычки не помогают.

Двое испытуемых сегодня отказались пройти сканирование по причине клаустрофобии, о которой они не сочли нужным упомянуть в анкете. Теперь вот парень жалуется на шум и говорит, что он напоминает ему игру чертей на бас-гитаре в преисподней. Этот по крайней мере обладает творческим воображением.

– Я позвоню перед отлетом, – сказала Скарпетта. – Объявление вполне приличное, не хуже, чем любое другое.

– Благодарю за поддержку. Надеюсь на широкий отклик, наши потери растут. Должно быть, в здешней атмосфере есть что-то отпугивающее. К тому же каждый третий испытуемый не вполне нормален.

– А что, есть норма? В последнее время я перестала это понимать.

Закрыв второе ухо, Бентон стал ходить по кабинету, пытаясь лучше поймать сигнал.

– У нас серьезный случай, Кей. Боюсь, нас ждет много работы

– Как там ваше самочувствие? – спросила доктор Лейн по внутренней связи.

– Неважно, – послышался голос испытуемого.

– Вот так всегда, когда мы собираемся встретиться, – ответил голос Скарпетты, перекрывая помехи, похожие на быстрые удары молотка по дереву. – В любом случае можете рассчитывать на мою помошь.

– Я больше не могу, – послышался голос испытуемого.

– Он нам не подходит, – сказал Бентон, глядя сквозь стекло на субъекта, лежашего под магнитом.

Тот мотал зафиксированной головой.

– Сьюзен? – Бентон вопросительно посмотрел на доктора Лейн.

– Я вижу, – ответила она. – Сейчас уложу его как следует.

– Желаю удачи. Но мне кажется, он испекся, – заметил Бентон.

– Он передвинулся, – сказал Джош, оторвавшись от монитора.

– Ну хорошо, – обратилась доктор Лейн к своему подопечному. – Мы заканчиваем. Сейчас я вас заберу отсюда.

– Извините, ребята, но я этого не потяну, – сдавленным голосом произнес пациент.

– Жаль. Еше один повержен в прах, – сообшил Скарпетте Бентон, глядя, как доктор Лейн открывает бокс, чтобы освободить очередного неудачника. – Я два часа потратил на этого парня, и все впустую. Он вышел, Джош? Пусть ему вызовут такси.


Марино развалился на стуле, скрипя своей кожаной амуницией. Он изо всех сил старался показать, как непринужденно он чувствует себя в этом кабинете.

– Что за объявление? – спросил он, когда Скарпетта положила трубку.

– Это связано с исследованием, которое он сейчас проводит.

– Хм… А что за исследование? – подозрительно спросил Марино.

– Это связано с нейропсихологией. Как разные люди воспринимают информацию.

– Хм… Запудривание мозгов. То же самое они делают, когда звонит очередной репортер. Ничего не значащий треп. Зачем ты хотела меня видеть?

– Ты читал мои сообщения? С субботнего вечера я тебе звонила раз пять.

– Да, я читал их.

– А почему ты мне не перезвонил?

– Ты не сказада девять одиннадцать.

Это был их код – в те времена, когда сотовых еще не было и они звонили друг другу на пейджер. Они продолжали им пользоваться и в дальнейшем, потому что сотовая связь была недостаточно защищена. Потом Люси понаставила шифраторов и еще много всякой всячины, чтобы они могли чувствовать себя в безопасности, и они с удовольствием стали общаться через голосовую почту.

– Я не говорю девять одиннадцать, когда звоню по телефону, – ответила Скарпетта. – А как нужно было сделать? После гудка произнести девять одиннадцать?

– Ты должна была предупредить, что это срочно, только и всего. Так что у тебя случилось?

– Ты меня подвел. Мы ведь договорились посмотреть дело Свифта. Ты помнишь?

К тому же она приготовила для него ужин. Но сейчас решила этом умолчать.

– Я был занят.

– Может быть, ты объяснишь мне, где ты был и чем занимался?

– Ездил на своем новом мотоцикле.

– Два дня подряд? Ты что, не заправлялся и не ходил в туалет? Не мог найти время для одного телефонного звонка?

Скарпетта откинулась на спинку стула и посмотрела на Марино через свой большой стол. Как и всегда, в его присутствии она чувствовала себя маденькой и незначительной.

– Почему я должен перед тобой отчитываться?

– Потому что я главный судмедэксперт этого заведения.

– А я главный следователь и тебе не подчиняюсь. Мое дело – обучение и спецоперации. На самом деле мой начальник – Люси, а вовсе не ты.

– При чем здесь Люси?

– Это ты у нее спроси.

– Следствие входит в состав судебно-медицинской экспертизы. Ты никакой не спецагент, Марино. И зарплату ты получаешь в моем подразделении. Вот так.

Так бы и разорвала его на части!

Посмотрев на Скарпетту в упор, Марино забарабанил по ручке кресла большими толстыми пальцами. Потом положил ногу на ногу и стал покачивать огромным байкерским сапогом.

– В твои обязанности входит помогать мне с делами, – продолжала она. – Моя работа во многом зависит от тебя.

– Лучше потолкуй об этом с Люси. – Глядя мимо Скарпетты, Марино продолжат постукивать по креслу и медленно качать ногой. – Значит, я должен тебе рассказывать все, а ты мне – ни черта? Ты делаешь все, что заблагорассудится, и не считаешь нужным ничего объяснять. Я сижу здесь как дурак и делаю вид, что верю всем твоим россказням. А ты говоришь мне только то, что тебе выгодно.

– Я ведь на тебя не работаю, Марино, – не удержалась Скарпетта. – Все обстоит как раз наоборот.

– Неужели? – Побагровев, он наклонился над ее столом. – Спроси у Люси. Эта чертова лавочка принадлежит ей. И она платит всем нам деньги. Так что обращайся к ней.

– Ты же пропустил почти все наши совещания по делу Свифта, – сменила тон Скарпетта.

Ей не хотелось раздувать конфликт.

– А зачем? Я и так все знаю.

– Но ты мог бы поделиться своими знаниями с нами. Мы же одна команда.

– Да ладно тебе. Все лезут не в свое дело. У меня уже не осталось ничего своего. Мои старые дела и сценарии растаскивают без всякого зазрения совести. Ты раздаешь их направо и налево, ничуть не заботясь о моих интересах.

– Это неправда. Успокойся, пожадуйста, а то тебя удар хватит.

– Помнишь вчерашнюю инсценировку? Где, по-твоему, он взял сценарий? Ясно, что он ворует наши материалы.

– Но это невозможно. Все документы заперты, а электронные версии абсолютно недоступны. Я согласна, что вчерашняя инсценировка очень похожа…

– Черта с два похожа. Она полностью совпадает.

– Марино, но ведь эта история попала в газеты. И ее до сих пор можно найти в Интернете. Я проверяла.

Он повернул к ней свое багровое, искаженное ненавистью лицо.

– Мы можем наконец поговорить о деле Джонни Свифта? – спокойно спросила Скарпетта.

– Спрашивай что хочешь, – угрюмо проговорил он.

– Мне не совсем понятны мотивы убийства. Это было ограбление или что-нибудь еще?

– Из дома ничего не пропадо, но с кредитной картой какая-то непонятная петрушка.

– Какая петрушка?

– Через неделю после его смерти кто-то снял с его карты две с половиной тысячи долларов. Снимали пять раз по пятьсот долларов через пять разных банкоматов в районе Голливуда.

– Откуда?

Марино пожал плечами:

– Из банкоматов на автостоянках, в разные дни, в разное время. Только сумма все время была одинаковой. Пятьсот долларов. Когда банк попытался известить уже убитого к тому времени Джонни Свифта, что кто-то, вероятно, пользуется его картой, деньги снимать прекратили.

– А камера наблюдения его не засекла?

– Все банкоматы, которыми пользовался преступник, были без камер. Кто-то отлично знал свое дело. Возможно, уже не раз проделывал такие штуки.

– А Лорел знал пин-код?

– Из-за операции Джонни не мог водить машину. Поэтому все приходилось делать Лорелу. И деньги снимать тоже.

– А еще кто-нибудь знал пин-код?

– Насколько нам известно, нет.

– Все это говорит не в его пользу.

– Вряд ли он пришил своего братца ради кредитной карты.

– Убивают и за меньшее.

– Нет, скорее это был кто-то еще, какой-нибудь случайный знакомый. Возможно, он убил Джонни, а тут как раз подъехал Лорел. Парень спрятался, оставив ружье на полу. А когда Лорел выбежал из дома, он схватил свою пушку и смотался.

– Но каким образом ружье оказалось на полу?

– Возможно, он пытался инсценировать самоубийство, но его прервали.

– По твоим словам выходит, что это было убийство.

– А ты в этом сомневаешься?

– Я просто задаю вопросы.

Марино осмотрел кабинет, скользнув взглядом по заваленному бумагами столу. Его тяжелый взгляд мог бы испугать ее, но она слишком хорошо помнила ту боль и неуверенность, которые сквозили в нем раньше. Возможно, теперь он выглядел по-другому лишь благодаря лысеющей бритой голове и маленькой бриллиантовой сережке в ухе. Кроме того, он не вылезал из спортзала и накачал себе гору мускулов.

– Буду признателен, если ты почитаешь мои сценарии, – попросил Марино. – На этом диске записаны они все. Покопайся в них повнимательней. Тем более что в самолете все равно больше нечего делать.

– Ну, может, у меня найдется занятие поинтереснее, – поддразнила его Скарпетта, чтобы немного разрядить обстановку. Но он не среагировал.

– Роза записала на диск все начиная с прошлого года. Он в запечатанном конверте, – пояснил Марино, указывая на папки на ее столе. – Может, ты перекинешь его в свой ноутбук и посмотришь на досуге. И тот сценарий, где на пуле след от стекла, тоже здесь. Этот засранец врет. Клянусь, я первый это придумал.

– Если ты посмотришь в Интернете случаи со стрельбой через преграду, то гарантирую, найдешь там и преступления, и баллистические испытания, когда пули проходят через стеклянные двери, – заявила Скарпетта. – Боюсь, что здесь нет ничего нового или оригинального.

– Но он всего лишь лабораторная крыса, которая до прошлого года не видела ничего, кроме микроскопа. Он не может знать того, о чем пишет. Такое просто невозможно. Меня отстранили из-за того случая на практических занятиях. Ты же прекрасно это знаешь.

– Ты прав. Я перестала читать твои сценарии после того случая. И очень жалею, что не сказала тебе об этом. Мы все перестали их читать. Нам с тобой надо было сесть и обсудить все вместе, но ты был так агрессивно настроен, что никто не захотел с тобой связываться.

– Доведись тебе попасть в такой переплет, ты бы тоже взвилась.

– Когда это случилось, Джо там не было. Его вобше не было в Ноксвилле, – напомнила она Марино. – Как он мог подложить иглу в карман убитого?

– Практические занятия на местности предполагали обнаружение студентами настоящего разлагающегося трупа. Они должны были сдержать тошноту и найти несколько улик. Но среди этих улик не предполагалось никакой иглы от шприца. Он это подстроил, чтобы подставить меня.

– Зачем ему тебя подставлять?

– Если это не так, то почему эта девушка отказалась от судебного иска? Потому что все это фикция. На этой проклятой иголке не было никакого СПИДа, потому что ее никогда не использовали. Этот козел не все продумал.

Скарпетта встала из-за стола.

– Вот что теперь с тобой делать – это проблема поважнее, – сказала она, застегивая портфель.

– Я-то ничего не скрываю, – заметил Марино, пристально глядя на Скарпетту.

– Очень даже скрываешь. Я никогда не знаю, где тебя носит и чем ты занимаешься.

Скарпетта сняла пиджак с вешалки у двери. Марино продолжал следить за ней все тем же тяжелым взглядом, но барабанить по креслу перестал. Заскрипев кожей, он поднялся на ноги.

– Бентон, должно быть, воображает себя большой шишкой, отираясь среди всей этой гарвардской публики, – заметил он. Марино уже не в первый раз заводил этот разговор. – Ну как же, там все большие ученые с кучей всяких секретов.

Берясь за ручку двери, Скарпетта пристально посмотрела на него. Кажется, она тоже становится параноиком.

– Да уж. Он там небось ловит кайф. Но если хочешь знать мое мнение, все это просто пустая трата времени, – продолжил Марино.

«Не может быть, чтобы он говорил о "Хищнике"», – подумала Скарпетта.

– Не говоря уже о том, что они разбазаривают деньги, которые можно использовать с большей пользой. Мне они не нужны, просто меня тошнит от мысли, что такому дерьму уделяется столько внимания и денег.

О «Хищнике» знает только рабочая группа, главный врач больнииы, комитет по надзору и тюремное начальство. Даже испытуемым неизвестно, в каком проекте они участвуют. Марино не может об этом знать, если он только не взломал электронную почту или ящики с документами». Ей вдруг пришло в голову, что это он влезает в их компьютеры.

– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила она.

– Надо быть осторожней, когда пересылаешь файлы. И особенно записочки к ним.

– Какие файлы?

– Ну например, замечания, которые ты отослала после встречи с дорогим Дейвом. О том ребенке, которого затрясли до смерти, хотя Дейв пытается выдать это за несчастный случай.

– Я не посылала тебе никаких замечаний.

– Черта с два не посылала. Я получил их в прошлую пятницу, но открыл только в субботу, после нашей с тобой встречи. Они были приложены к сообщению, которое послал тебе Бентон. Бьюсь об заклад, вся эта переписка не предназначалась для чужих глаз.

– Но я тебе ничего не посылала, – с возрастающей тревогой повторила Скарпетта.

– Возможно, это произошло случайно. Рано или поздно любое вранье вылезает наружу, – продолжал Марино, не обращая внимания на легкий стук в дверь.

– Поэтому ты не пришел ко мне в воскресенье вечером? А почему тогда ты не явился на вчерашнюю встречу с Дейвом?

– Извините, – сказала Роза, входя в кабинет. – Мне кажется, кто-то из вас должен взять трубку.

– Но ты мог мне об этом сказать. Дать возможность объясниться, – продолжала Скарпетта. – Да, я тебя не во все посвящаю, но врать мне еще не приходилось.

– Утаивание – это тоже своего рода ложь.

– Извините… – опять попыталась вмешаться Роза.

– А как насчет «Хищника»? – рявкнул Марино. – Разве не обман?

– Звонит миссис Симистер, – громко прервала его Роза. – Та самая дама из церкви, которая звонила недавно. Простите но, мне кажется, это срочно.

Марино не двинулся с места, давая понять, что не работает на Скарпетту. Она и сама прекрасно может подойти к телефону.

– О Господи! – простонала она, возвращаясь к столу. – Соедините.

Глава 24

Засунув руки в карманы джинсов и прислонившись к косяку, Марино наблюдал, как Скарпетта разговаривает по телефону.

Раньше он часами просиживал в ее кабинете. Пил кофе, курил и слушал, что она говорила. Он не стеснялся задавать вопросы, когда чего-то не понимал, терпеливо ждал, когда ее отвлекали другие, а происходило это постоянно. Не возмущался, когда она опаздывала.

Теперь все стало по-другому – и виновата в этом она. Он не хотел ее ждать. Не желал, чтобы она ему что-то объясняла, предпочитая пребывать в неведении. Избегал задавать вопросы, будь то работа или личные проблемы. Он бы скорее умер, чем обратился к ней за помощью. Она его предала. Намеренно унизила его и продолжает делать это постоянно, что бы она там ни говорила. Она делает только то, что отвечает ее интересам, приносит людей в жертву логике и науке, словно он так глуп, что ничего не замечает.

Так же было и с Дорис. В один прекрасный день она явилась домой в слезах. Марино не понял, злится она или расстроена, но сразу почуял неладное. Он сидел у телевизора в своем любимом кресле и потягивал пиво.

– Что случилось? Он пытался вырвать у тебя зуб?

Дорис села на диван и залилась слезами.

– В чем дело, детка?

Она закрыла лицо и зарыдала так, словно у нее умер кто-то близкий. Марино сел рядом и обнял ее за плечи. Так они просидели несколько минут. Но объяснений так и не последовало. Тогда он потребовал, чтобы она рассказала, что, черт возьми, стряслось.

– Он все время притрагивался ко мне, – начала она, не переставая плакать. – Это было нехорошо, и я все время спрашивала, зачем он это делает. Но он велел мне расслабиться и слушаться доктора. Я отчасти догадывалась, что у него на уме, но боялась сказать. Мне надо было сразу прекратить это, сказать нет, но я так растерялась.

Потом она стала рассказывать, как зубной врач, специалист по лечению зубных каналов или черт его знает, как он там назывался, сказал Дорис, что ее сломанный зуб является постоянным источником инфекции и поэтому он должен проверить ее железы. Дорис утверждала, что он употребил именно это слово. Железы.

– Одну минуточку, – сказала Скарпетта в трубку. – Я сейчас включу громкую связь. Рядом со мной как раз сидит следователь.

Она озабоченно взглянула на Марино, и он поспешно отогнал мысли о Дорис. Он часто вспоминал ее и со временем эти воспоминания становились все ярче. Он прекрасно помнил, что чувствовал, когда узнал, что дантист лапал его жену, или когда она ушла от него к торговцу машинами, этому паршивому неудачнику. Все его бросают. Все предают. Все им пользуются. Они думают, что он слишком глуп, чтобы разгадать их уловки. Но в последние несколько недель это превзошло все мыслимые пределы.

И вот теперь Скарпетта обманывает его и скрывает исследования, которые они проводят. Его просто выбросили, как ненужный хлам. Она имеет все, что хочет, а к нему относится как к ничтожеству.

– У меня, конечно, маловато сведений, – раздался голос миссис Симистер. Судя по его тембру, она была стара, как Мафусаил. – Надеюсь, ничего плохого не случится, но у меня есть опасения. Это ужасно, когда полиция бездействует.

Марино понятия не имел, кто такая миссис Симистер, о чем она говорит и зачем вообще звонит в Национальную академию судебной медицины. Мысли его были заняты Дорис. Он жалел, что ограничился угрозами и не расправился с проклятым дантистом как следует. Надо было набить ему морду и, к черту, поломать все пальцы.

– Объясните, пожалуйста, следователю Марино, почему вы считаете, что полиция бездействует, – попросила Скарпетта миссис Симистер.

– Последний раз я видела там признаки жизни в прошлый четверг. Когда я поняла, что все жильцы пропали, я позвонила в службу спасения, и они прислали в тот дом полицейского, а он вызвал детектива. Но ей было на все наплевать.

– Вы говорите о голливудской полиции?

– Да. Это была детектив Вагнер.

Марино вытаращил глаза. Невероятно. Ко всем прочим неприятностям не хватало только этого.

– Вы говорите о Ребе Вагнер? – спросил он от двери.

– Что? – недовольно переспросил старческий голос.

Марино подошел ближе к телефону и снова задал свой вопрос.

– На ее карточке были инициалы Р.Т. Значит, это вполне может быть Реба.

Марино сделад большие глаза и постучал себе по лбу. Этот жест означал, что детектив Р.Т. Вагнер полная дура.

– Она осмотрела дом и участок и сказала, что здесь нет никаких следов насилия. Они, по-видимому, уехали сами, и полиции тут делать нечего.

_ А вы знали этих людей? – спросил Марино.

– Я живу по соседству. И мы ходим в одну церковь. Я уверена, что с ними что-то случилось.

– А чего вы хотите от нас, миссис Симистер? – спросила Скарпетта.

– Чтобы вы по крайней мере осмотрели дом. Видите ли, его арендует церковь, и с тех пор, как жильцы исчезли, его держат закрытым. Но через три месяца аренда истекает, и владелец заявил, что собирается сдать его кому-то другому. Завтра утром женщины из церковной общины собираются прийти туда, чтобы собрать вещи. Что тогда будет с уликами?

– Хорошо, – сказала Скарпетта. – Мы вот что сделаем. Позвоним детективу Вагнер. Сами мы не можем входить в дом без разрешения полиции. У нас нет на это права. Только в том случае, если они сами к нам обратятся.

– Понимаю. Благодарю вас. Пожалуйста, сделайте что-нибудь!

– Хорошо, миссис Симистер. Мы вам перезвоним. Какой у вас номер телефона?

– Хм… Похоже, у нее с головой не все в порядке, – заметил Марино, когда Скарпетта положила трубку.

– Почему бы тебе не позвонить детективу Вагнер, раз ты ее знаешь? – предложила Скарпетта.

– Она служила в мотоциклетном патруле. Глупа как пробка, но со своим железным конем управлялась отлично. Неужели они сделали ее детективом?

Достав «Трео», он с неудовольствием набрал номер полиции Голливуда, стараясь выкинуть из головы Дорис, и попросил диспетчера немедленно соединить его с детективом Вагнер. Пока ее искали, он рассеянно оглядывал кабинет Скарпетты, избегая смотреть на его хозяйку, и думал о Дорис с ее дантистом и торговцем машинами. Он думал, как приятно было бы исколошматить этого специалиста по зубным каналам. А вместо этого он напился и, ворвавшись к тому в кабинет, вытащил его в прием ную, полную пациентов, где стал допытываться, так ли уж необходимо было осматривать сиськи его жены и какое отношение они имеют к зубным камням.

– Марино?

Прошло уже много лет, но этот случай все еще бередил ему душу. Слишком многое стало его задевать. А уж в последние несколько недель жизнь его превратилась просто в ад.

– Марино!

Возвратившись к действительности, он вопросительно посмотрел на Скарпетту. И только тут услышал, что его сотовый настойчиво звонит.

– Слушаю, – ответил он.

– Детектив Вагнер у телефона.

– Следователь Пит Марино, – отрекомендовался он, словно они не были знакомы.

– Чем могу быть полезна, следователь Пит Марино? – столь же официально спросила она.

– Насколько я знаю, у вас там в районе Западного озера пропала семья. В прошлый четверг вечером.

– А вы откуда знаете?

– Есть подозрение, что там было совершено насилие. Но говорят, вы не слишком заинтересовались этим случаем.

– Зачем начинать расследование, если там ничего нет, черт возьми? Кто ваш источник информации?

– Прихожанка их церкви. Вы знаете имена людей, которые исчезли?

– Дайте вспомнить. У них какие-то странные имена. Эва Христиан и Кристал или Кристина Христиан. Что-то в этом роде. А как звали мальчиков, я не знаю.

– Может быть. Христиан Христиан?

Скарпетта и Марино переглянулись.

– Что-то похожее. У меня нет с собой моих записей. Если вас интересует этот случай, милости прошу ко мне в гости. Но наше управление не собирается тратить время и силы впустую…

– Это я уже понял, – бросил Марино. – Завтра церковная община будет собирать там вещи, чтобы освободить дом. Если и приезжать, так только сейчас.

– Они отсутствуют меньше недели, а церковники уже собирают вещи? Похоже, они знают, что жильцы уехали насовсем. Вам так не кажется?

– Мне лично кажется, что мы обязаны это проверить, – ответил Марино.

Мужчина за прилавком оказался старше и представительнее, чем думала Люси. Она ожидала увидеть какого-нибудь бывшего серфингиста, поджарого и украшенного татуировками. В магазине под названием «Короли пляжа» должен был торговать именно такой человек.

Положив на прилавок фотокамеру, Люси стала перебирать яркие рубашки с акулами, цветами, пальмами и другими экзотическими рисунками.

Она внимательно рассматривала соломенные шляпы, шлепанцы, солнечные очки и крема для тела, вовсе не собираясь их покупать, хотя в душе ей хотелось иметь все эти вещи. Девушка ждала, когда уйдут два других покупателя, стараясь представить, как чувствуют себя обычные люди, которые могут покупать сувениры и яркие курортные наряды и валяться целыми днями на солнце, не стесняясь своего обнаженного тела, чуть прикрытого купальным костюмом.

– А у вас есть крема с окисью цинка? – спросил один из покупателей у Лэрри, сидевшего за прилавком.

У него были густые белые волосы и аккуратно подстриженная бородка. Шестьдесят два года, родился на Аляске, водит джип, никогда не имел собственного дома, не учился в колледже и в 1975 году был арестован за нарушение общественного порядка в Пьяном виде. В «Королях пляжа» работает около двух лет.

– Никто такие уже не покупает, – объяснил он.

– А я покупаю. От него не слезает кожа, как от других кремов. У меня аллергия на алоэ.

– Вот в этом креме нет алоэ.

– А очки «Мауи Джим» у вас есть?

– Они слишком дорогие. У нас только те, что вы видите на витрине.

Купив кое-какие мелочи, посетители ушли. Лэрри подошел к прилавку.

– Вам помочь? – спросил он Люси, удивленно глядя на ее наряд. – Вы, случайно, не из фильма «Миссия невыполнима»?

– Я приехала сюда на мотоцикле.

– Приятно видеть благоразумного человека. Посмотрите в окно. Здесь все ездят без шлемов, в шортах и майках. А некоторые даже в шлепанцах.

– Вы, должно быть, Лэрри?

На его лице появилось удивленное выражение.

– Вы здесь уже бывали? Что-то вас не припомню, а у меня хорошая память на лица.

– Я бы хотела поговорить с вами о Флорри и Хелен Куинси. Но сначала заприте дверь.


Марино оставил свой сверкающий хромом «харлей-дэвидсон», с кричащим орлом и языками пламени на голубом фоне, на дальнем конце академической стоянки. Посмотрев на стоявший в углу мотоцикл, он невольно ускорил шаг, а потом и вовсе побежал.

– Проклятый сукин сын!

Он так громко выкрикивал ругательства, что Линк, смотритель стоянки, пропалывавший цветочную клумбу, испуганно вскочил на ноги.

– Что там у вас случилось?

– Чертов ублюдок! – орал Марино.

Передняя шина его нового мотоцикла полностью спустила, так что блестящий хромированный обод касался земли. Разозленный Марино опустился на корточки и стал искать в шине гвоздь или шуруп, который он мог подхватить на дороге, когда ехал сюда утром. Он медленно поворачивал колесо, пока не обнаружил прокол. Это был небольшой разрез, и сделан он был каким-то острым предметом, возможно, ножом. А может быть, и скальпелем. Марино огляделся, высматривая Джо Эмоса.

– Да, я это уже видел, – сказал Линк, подходя к мотоциклу и вытирая грязные руки о свой синий комбинезон.

– Спасибо, что сказат, – сердито бросил Марино, раздраженно копаясь в сумке в поисках ремкомплекта.

С каждой минутой ярость его разгоралась все сильнее.

– Наверное, наехали на гвоздь, – предположил Линк, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть прокол. – Здорово порезали.

– Кто-нибудь крутился рядом с моим мотоциклом? Где же этот чертов ремкомплект?

– Я весь день был здесь и не видел, чтобы к вашему мотоциклу кто-нибудь подходил. Классная машина. Что? Тысяча четыреста кубиков? У меня раньше был «спрингер», так какой-то придурок выскочил на дорогу прямо передо мной, и дело кончилось тем, что я перелетел через его капот. Я начал пропалывать клумбу в десять утра. Тогда шина уже была спущенной.

Марино вспомнил, что он приехал на стоянку около половины десятого.

– С таким проколом шина спустилась бы в момент, и я бы ни за что не доехал до этой чертовой стоянки. А когда я останавливался, чтобы купить пончики, она была в полном порядке, черт бы ее взял. Ее проткнули уже здесь.

– Да быть этого не может.

Марино еще раз огляделся, думая о Джо Эмосе. Убить надо этого мерзавца. Если это он, может считать себя трупом.

– Нет, это вряд ли. – продолжат Линк. – У кого хватит наглости явиться сюда средь бела дня и проделать такую штуку?

– Да где же он, черт возьми? – проворчал Марино, обыскивая вторую сумку. – У тебя есть что-нибудь, чтобы починить шину? Вот черт! Какого дьявола я тут копаюсь! Все равно такую дыру наскоро не заделаешь!

Придется менять шину, в ангаре у него есть запасная.

– А как насчет Джо Эмоса? Ты его видел? Он не притаскивал сюда свою чертову задницу?

– Нет.

– А студенты не приходили?

Студенты его ненавидят. Все без исключения.

– Нет, – покачал головой Линк. – Я бы сразу заметил, если бы кто-нибудь стал возиться у вашего мотоцикла или у машин.

– Значит, никто не приходил?

У Марино возникло подозрение, что это дело рук Линка. Никто в академии его не любит. Все завидуют его навороченному «Харлею». Люди часто глазеют на него и даже останавливаются, чтобы получше рассмотреть.

– Вам надо закатить его в гараж рядом с ангаром, – посоветовал Линк. – Или мы можем поставить его на одну из платформ, которые Люси использует для своих новых вертолетов.

Марино вспомнил, что на территорию академии можно попасть, только зная код. Никто посторонний через ворота не пройдет. Значит, это сделал кто-то из своих. Он снова подумал о Джо Эмосе, но тут в его памяти всплыло одно обстоятельство. Джо участвовал в утреннем совещании. Когда пришел Марино, он уже сидел в конференц-зале и молол языком.

Глава 25

Оранжевый дом с белой крышей был построен в те годы, когда родилась Скарпетта – в середине пятидесятых. Обходя участок, она попыталась представить, что за люди здесь жили. Их отсутствие сразу бросалось в глаза.

Она думала о человеке, назвавшемся Свином, о загадочном упоминании Джонни Свифта и непонятном Христиане Христиане.

Скарпетта была уверена, что на самом деле Свин имел в виду Кристину Христиан. Джонни убит. Кристина пропала. Скарпетте часто приходило в голову, что в южной Флориде полно мест где можно избавиться от трупа, – болота, каналы, озера, обширные сосновые леса. В субтропиках тела разлагаются быстро, на них пируют насекомые, а кости обгладывают и растаскивают животные. В воде распад происходит еще быстрее, а морская соль полностью разъедает кости.

Канал позади дома цветом напоминал гнилую кровь. В бурой стоячей воде плавали опавшие листья, похожие на обломки кораблекрушения. Среди них, словно человеческие головы, покачивались зеленые и коричневые кокосы. Временами налетали порывы ветра, и из-за громоздящихся туч проглядывало солнце. Было тепло, сыро и душно.

Детектив Вагнер предпочитала называться Ребой. Голубоглазая крашеная блондинка, она была красива несколько перезрелой красотой, которая, казалось, задубела на солнце. Но мозги ее нельзя было назвать куриными. Она не была ни тупой коровой, ни сукой на колесах, как отзывался о ней Марино. Он также называл ее пистонщицей, хотя Скарпетта не совсем понимала, что это значит. Конечно, Ребе не хватало опыта, но она старалась, как могла. Скарпетта колебалась, сказать ли ей о том анонимном телефонном звонке, в котором упоминалась Кристина Христиан.

– Они прожили здесь какое-то время, но гражданство еще не получили, – сообщила Реба о сестрах, которые жили в этом доме с двумя маленькими мальчиками, взятыми на воспитание. – Они приехали из Южной Африки, и дети тоже оттуда. Мне кажется, что все они укатили обратно.

– А почему они вдруг решили сбежать? Должна же быть какая-то причина? – спросила Скарпетта, глядя на темную воду. Воздух был таким влажным, что казалось, ее накрыла теплая липкая рука.

– Я так понимаю, они хотели усыновить мальчишек. Но у них врядли бы это вышло.

– Почему?

– Похоже, родственники в Южной Африке собирались забрать их обратно, когда переедут в дом побольше. А сестры эти настоящие религиозные фанатички, что тоже говорит не в их пользу.

Скарпетта посмотрела на дома, стоявшие на другом берету с их ярко-зелеными лужайками и маленькими голубыми бассейнами. Интересно, в каком из них живет миссис Симистер и успел ли поговорить с ней Марино?

– А сколько лет мальчикам?

– Семь и двенадцать.

Скарпетта перелистала свою записную книжку.

– Ева и Кристина Христиан. Мне не совсем понятно, почему они их воспитывают?

Она старалась говорить о пропавших как о живых.

– Нет, ее зовут не Ева, а короче.

– Эв или Ив?

– Эв. От Эвелин. Только Эв ее полное имя. Не Эва и не Ева, а просто Эв.

«Ну и имечко», – подумада Скарпетта, записывая его в свою черную книжку. Она опять взглянула на канад. Под солнечными лучами он приобрел цвет крепкого чая. Эв и Кристина Христиан. Подходяшие имена для набожных женщин, которые исчезли, словно бесплотные духи. Солнце снова спряталось за тучи, и вода потемнела.

– Это их настоящие имена? – спросила Скарпетта. – Можем быть уверены, что они не вымышленные? Возможно, они взяли себе религиозные псевдонимы, – рассуждала Скарпетта, глядя на соседние дома, которые казались нарисованными пастельными красками.

На одном из участков она заметила фигуру в черных брюках и белой рубашке. Возможно, это были владения миссис Симистер.

– Насколько нам известно, это их настоящие имена, – ответила Реба, посмотрев в том же направлении. – Эти проклятые инспектора шныряют по всей округе. Якобы ищут вредителей. А на самом деле все это делается для того, чтобы люди не выращивали цитрусы, а покупали их в магазине.

– Вы не правы. Цитрусовая гниль очень опасная болезнь. Если не держать ее под контролем, она погубит все растения.

– Это тайный сговор. Разве вы не знаете, что об этом говорят по радио? Вы слушаете выступления доктора Селф? Это просто ужас, что она рассказывает по этому поводу.

Скарпетта никогда не слушала доктора Селф, кроме тех случаев, когда не могла этого избежать. Человек на другом берегу присел на корточки и стал рыться в большой черной сумке.

– Эв Христиан – проповедница в одном из религиозных объединений… Сейчас я прочитаю вам название. Так сразу и не запомнишь, – сказала Реба, перелистывая свой блокнот. – «Истинные дочери свидетельства Божьего».

– Никогда не слышала о таком сообществе, – усмехнулась Скарпетта, записывая название. – А Кристина? Чем она занимается?

Инспектор поднялся на ноги, держа в руках что-то похожее на плодосборник. Высоко подняв его, он сбил с дерева грейпфрут. Плод тяжело шлепнулся на траву.

– Кристина тоже работает в церкви. Помотает во время службы. Читает религиозные тексты, руководит церемонией. Родители мальчиков год назад погибли в автокатастрофе.

– Где?

– В Южной Африке.

– Откуда эти сведения?

– Из церковной общины.

– У вас есть протокол?

– Я же сказала, что это произошло в Южной Африке. Мы пытаемся выяснить подробности.

Скарпетта все прикидывала, когда ей сообщить о странном звонке Свина.

– А как зовут мальчиков?

– Дэвид и Тони Лак[Luck – удача, везение (англ.)]. Звучит как насмешка, если учесть, что с ними произошло.

– Вы не связывались с южноафриканскими властями? Где именно погибли их родители?

– В Кейптауне.

– А сестры тоже оттуда?

– Так мне сказали. После того как погибли родители, сестры взяли мальчиков к себе. Их церковь находится в двадцати минутах ходьбы отсюда, на бульваре Дейви, рядом с зоомагазином, где продают всякую гадость.

– Вы обращались с запросом в судмедэкспертизу Кейптауна?

– Еще нет.

– Могу вам в этом помочь.

– Это было бы отлично. Представляете? Они там продают пауков, скорпионов, ядовитых лягушек и белых крысят, которыми кормят змей, – продолжала Реба. – Прямо какое-то капище.


– Я никому не разрешаю здесь фототрафировать, кроме полиции. Меня ведь уже грабили, – объяснял Лэрри, сидя на высоком стуле за прилавком.

За окном была видна автострада, по которой непрерывным потоком шли машины, а за ней – бескрайняя гладь океана. Стал накрапывать дождь, предвещая грозу, надвигавшуюся с севера. Люси думала о том, что ей только что говорил по телефону Марино, – об исчезнувших жильцах и о своей проколотой шине. Второе волновало его гораздо больше. Интересно, что сейчас делает ее тетка и скоро ли начнется гроза?

– Ну конечно, я слышал об этом, – сказал Лэрри, возвращаясь к Флорри и Хелен Куинси, после пространного рассуждения о том, как сильно изменилась южная Флорида и как серьезно он думает над тем, чтобы перебраться обратно на Аляску. Обычная история. Со временем все обрастает несуществующими подробностями.

– Но мне бы не хотелось, чтобы вы здесь снимали.

– Это уголовное дело, – возразила Люси. -Я расследую его как частный детектив.

– А может, вы репортер. Как я об этом узнаю?

– Я бывший агент ФБР. Вы когда-нибудь слышали о Национальной академии судебной медицины?

– Это тренировочный лагерь в Эверглейдсе?

– Нет, не совсем в Эверглейдсе. У нас частные лаборатории и судмедэксперты, которые работают по договору почти со всеми полицейскими управлениями Флориды. Они обращаются к нам за помощью.

– Наверно, дорогое удовольствие. Обходится налогоплательщикам в копеечку.

– Не напрямую. Мы получаем гранты и работаем по принципу услуга за услугу. Они нам помогают, а мы их обучаем. Всему, что умеем сами.

Вынув из заднего кармана черное портмоне, Люси подала его Лэрри. Он стал внимательно изучать ее фальшивое удостоверение и значок следователя, который не стоил даже той латуни, из которой был изготовлен, ибо она тоже была ненастоящая.

– Но здесь нет фотографии, – заметил он.

– Это же не водительское удостоверение.

Лэрри прочитал вслух ее вымышленную фамилию и должность.

– Допустим, что это так, – сказал он, возвращая ей портмоне.

– Расскажите все, что знаете, – попросила Люси, устанавливая на прилавок видеокамеру.

Посмотрев на запертую дверь, она увидела, что какая-то пара в пляжном облачении пытается ее открыть. Они заглядывали через стекло, но Лэрри покачал головой.

– Магазин закрыт. Вы мне весь бизнес порушите, – без особого сожаления сказал он Люси. – Когда я стал здесь работать, мне про эту Куинси все уши прожужжали. Говорили, что она всегда приходила сюда в половине восьмого утра, чтобы зажечь гирлянды, включить рождественскую музыку и привести все в порядок. Но в тот день магазин так и не открылся. Когда ее сын забеспокоился и пришел сюда, на двери висела табличка «Закрыто».

Люси полезла в карман мешковатых брюк и вытащила из спрятанного там магнитофона черную шариковую ручку. Из другого кармана она извлекла маленькую записную книжку.

– Вы не возражаете, если я буду записывать?

– Только не относитесь к моим словам как к Священному писанию. Меня тогда здесь не было. Я просто пересказываю, что слышал от других.

– Насколько я понимаю, миссис Куинси заказывала себе обед по телефону? В газетах что-то писали по этому поводу.

– Да, в кафе «Флоридиан», которое находится за подъемным мостом. Очень модное заведение, скажу я вам. Но звонить ей было незачем. Они и так знали, что ей приготовить. Всегда одно и то же – жареный тунец.

– А что для дочери? Для Хелен?

– Этого я не помню.

– Миссис Куинси обычно забирала свой заказ сама?

– Иногда приезжал ее сын. Это он рассказал мне, что случилось.

– Я бы хотела с ним поговорить.

– Я уже год его не видел. Сначала он частенько сюда заглядывал. Приходил поболтать. Первый год после того как они исчезли, он был просто как помешанный. А потом, мне кажется, смирился с потерей. Он живет в большом красивом доме в Голливуде.

Люси оглядела магазин.

– Здесь больше нет рождественских товаров, – поспешил сообщить Лэрри.

Люси не стала спрашивать его про Фреда, сына миссис Куинси. Через свою систему поиска она уже выяснила, что Фред Андерсон Куинси, молодой человек двадцати шести лет, является независимым веб-дизайнером, и узнала его адрес. Лэрри продолжал рассказывать, что в тот день, когда миссис Куинси с дочерью исчезли, Фред несколько раз пытался им звонить, а потом приехал в магазин и нашел его закрытым. «Ауди» его матери был припаркован рядом.

– А они вообще-то открывали магазин в тот день? – спросила Люси. – Может быть, с ними что-то случилось, когда они вышли из машины?

– Все может быть, – пожал плечами Лэрри.

– А ключи от машины и записная книжка миссис Куинси были в магазине? Она варила в тот день кофе? Звонила по телефону? Были какие-нибудь свидетельства того, что они с Хелен входили в магазин? Они успели зажечь гирлянды, включить железную дорогу? Играла ли музыка? Был ли освещен магазин?

– Я слышал, что ее записную книжку и ключи от машины так и не нашли. Одни говорили, что в магазине все было перевернуто вверх дном, другие – что там был порядок.

Люси посмотрела на дверь в глубине магазина, вспомнив о том, что говорил Бентону Бэзил Дженрет. Было непонятно, как мог Бэзил изнасиловать и убить кого-то в подсобке. А потом убрать за собой, вытащить тело из магазина, погрузить в машину и уехать незамеченным. Ведь дело происходило днем. Вокруг полно народа даже в мертвый сезон, которым считается июль. Кроме того, такой сценарий не объясняет, куда девалась дочь, если только он не похитил и не убил ее где-то в другом месте, как это происходило с его жертвами. Ужасное предположение. Ведь ей было всего семнадцать.

– А что стало с магазином после того, как они исчезли? – спросила Люси. – Он открылся снова?

– Нет. Здесь не слишком интересуются рождественскими штучками. Я так думаю, что этот магазин был просто ее причудой. Он больше не открылся, и через пару месяцев после ее исчезновения сын вывез оттуда все товары. В сентябре «Короли пляжа» уже открыли здесь свою точку и наняли меня продавцом.

– Если можно, я осмотрю подсобку, – попросила Люси. – А потом оставлю вас в покое.


Свин сбил еще два апельсина, потом перешел к грейпфрутам, которые он собирал в корзинку на конце длинной ручки плодосборника. Время от времени он поглядывал на другой берег, где бродили Скарпетта и детектив Вагнер.

Детектив все время жестикулировала. Скарпетта внимательно осматривала все вокруг, делая записи в блокноте. Свин с огромным удовольствием наблюдал эту сцену. Вот идиоты. Только воображают себя умниками. Ему ничего не стоит обвести их вокруг пальца. Свин улыбнулся, представляя, как опоздает Марино из-за своей проколотой шины. Любой другой взял бы машину академии и приехал сюда вовремя. Но только не этот болван. Разъярившись, он будет пытаться исправить все на месте. Тупая деревенщина. Свин присел на корточки, развинтил свой плодосборник и убрал его алюминиевые детали в большую нейлоновую сумку. Она здорово тянула руку, и он закинул ее на плечо, как это делают дровосеки со своими топорами. Как тот дровосек в рождественской лавке.

Он неторопливо пошел к маленькому оштукатуренному домику. Старуха сидела на веранде и смотрела в бинокль на оранжевый дом на другом берегу. Она следила за ним уже несколько дней. Вот умора. Свин уже побывал там три раза, но никто этого не заметил. Его тянуло на это место, хотелось пережить все снова, и он возвращался в дом и сидел там в свое удовольствие. Но никто его так и не увидел. Он умеет быть незаметным.

Войдя на участок миссис Симистер, Свин начал осматривать один из ее лаймов. Она наставила на него бинокль. Потом открыла раздвижную дверь, но в саду не появилась. Он ни разу не видел, чтобы она выходила в сад. За деревьями ухаживал садовник, но она никогда не покидала дома и не разговаривала с ним.

Продукты ей привозил всегда один и тот же мужчина. Возможно, сын или какой-нибудь родственник. Он никогда не задерживался подолгу. Больше никто ею не интересовался. Пусть скажет спасибо Свину. Очень скоро она окажется в центре внимания. О ней узнает множество людей, и доктор Селф упомянет о ней в своей передаче.

– Оставьте в покое мои деревья, – с сильным акцентом произнесла миссис Симистер. – На этой неделе ваши люди приходили уже дважды. Это просто безобразие.

– Извините, мадам. Я уже почти закончил, – вежливо сказал Свин, срывая листок с лаймового дерева.

– Убирайтесь с моего участка, или я вызову полицию! – визгливо крикнула она.

Миссис Симистер была в панике. Она боялась потерять свои любимые деревья. И она их лишится, но к тому времени ей уже будет все равно. Ее деревья действительно заражены. Им не меньше двадцати лет, и они обречены. Сделать это было легко. Всякий раз, когда приезжал большой оранжевый грузовик, чтобы срубить зараженные деревья и превратить их в опилки, на дороге оставались листья. Свин собирал их, разрывал на мелкие кусочки, бросал в воду и наблюдал, как там размножаются бактерии. А потом наполнял этой водой шприц, который дал ему его Бог.

Расстегнув молнию на сумке, Свин вытащил оттуда баночку с аэрозольной краской и обвел ствол лайма красной полосой. И прольет ангел смерти кровь у порога твоего и не будет тебе спасенья. Из глубины сознания всплыли слова, похожие на заклинание:


Ложное свидетельство да не останется безнаказанным. Я ничего не скажу.

Да понесут все лжецы заслуженную кару.

Я же никому ничего не говорила… Никому.

От руки моей понесешь наказание.

Я же ничего такого не сделала. Клянусь!


– Что вы делаете? Не трогайте мои деревья! Вы слышите меня?

– Я вам все сейчас объясню, мадам, – вежливо сказал Свин, сочувственно глядя на старую даму.

Миссис Симистер покачала головой и сердито захлопнула стеклянную дверь, повернув в замке ключ.

Глава 26

В последнее время было не по сезону жарко и часто шли дожди. Шагая по высокой пружинящей траве, Скарпетта обошла участок. Выглянувшее из-за туч солнце припекало ей голову и плечи.

Среди кустов гибискуса и пальм она заметила несколько цитрусовых деревьев, стволы которых были помечены красной краской. Взглянув на другой берег, она увидела, что инспектор застегивает свою сумку. Вероятно, его смутил окрик старой женщины. Возможно, это и есть миссис Симистер, а Марино что-то не видно. Вечно опаздывает и никогда не торопится выполнять ее распоряжения – или вообще игнорирует их. Она подошла к бетонной стене, которая круто спускалась к каналу. Аллигаторов здесь, по-видимому, нет, но канал не огорожен, и ребенок или собака могут легко скатиться в него и утонуть.

Эв и Кристина взяли на воспитание двух детей, но не позаботились огородить участок. Скарпетта подумала, что ночью, когда темно, трудно разобрать, где кончается земля и начинается вода. Канал, довольно узкий за домом, дальше расширялся, превращаясь в полноводную реку. Вдали виднелись яхты и моторные лодки, пришвартованные у богатых и красивых домов, сильно отличавшихся от скромного жилища, где обитала эта странная семья.

По словам Ребы, последний раз всех их видели в четверг вечером, 10 февраля. На следующее утро Марино позвонил человек, назвавшийся Свином. К этому времени семья уже исчезла.

– А в новостях сообщали об их исчезновении? – спросила Скарпетта, пытаясь выяснить, каким образом звонивший мог узнать имя Кристины.

– Нет, насколько мне известно.

– Вы просто составили протокол?

– Не такое это важное событие, чтобы сообщать о нем в газетах. Люди здесь исчезают постоянно, доктор Скарпетта. Добро пожаловать в южную Флориду.

– Расскажите поподробней, где их видели в последний раз во вторник вечером.

Реба сообщила, что Эв вела службу в их церкви, а Кристина читала прихожанам Библию. Когда на следующий день женщины не пришли на утреннюю молитву, одна из прихожанок позвонила им домой, но там никто не отвечал. Тогда она поехала к ним. У нее был ключ, и она смогла войти в дом. Там все было как обычно, но Эв, Кристина и мальчики исчезли. На плите на слабом огне стояла пустая кастрюля. Скарпетта отметила про себя это обстоятельство. Она обязательно обратит на него внимание, когда будет осматривать дом, но пока она к этому не готова. Подобно хищнику, подбирающемуся к жертве, она ходила кругами вокруг места преступления, не торопясь с окончательными выводами.


Люси поинтересовалась у Лэрри, менял ли он что-нибудь в подсобке после того, как начал торговать здесь два года назад.

– И пальцем не прикасался, – ответил он.

Она посмотрела на большие картонные коробки и полки, на которых лежали майки, крема, пляжные полотенца, солнечные очки и подручные средства для уборки помещения. Все это освещалось единственной лампочкой под потолком.

– Какой смысл что-то менять? – пожал плечами Лэрри. – А что именно вас интересует?

Люси прошла в ванную комнату, которая представляла собой тесную клетушку с раковиной и унитазом. Стены из шлакобетонных блоков были покрашены бледно-зеленой краской, на полу лежала коричневая битумная плитка. Над головой висела такая же одинокая электрическая лампочка.

– Вы не красили стены? Плитку не меняли? – спросила Люси.

– Здесь все так, как было до моего появления. Вы предполагаете, что здесь что-то произошло?

– Я приду еще раз и приведу с собой кое-кого.


С другой стороны канала за оранжевым домом наблюдала миссис Симистер.

Сидя в кресле-качалке на своей застекленной веранде, она раскачивалась взад и вперед, слегка отталкиваясь ногами от пола. Старушка ждала, когда снова появится та блондинка в темном костюме, которая ходила по участку вокруг дома. Беспокоил ее и инспектор, который бесцеремонно вторгся в ее владения и обрызгал красной краской ее деревья. Но потом он ушел. Исчезла и блондинка.

Сначала миссис Симистер приняла ее за одну из этих святош. Они ходили в дом целыми толпами. Но, посмотрев на нее в бинокль, она засомневалась. На плече у блондинки висела черная сумка, и она все время что-то записывала. Миссис Симистер стада склоняться к мысли, что это адвокат или банковская служащая, но тут на участке появилась еще одна женщина, загорелая, светловолосая, в брюках защитного цвета и с пистолетом в кобуре. Возможно, та же самая, что уже побывала здесь на днях. У той тоже были белые волосы. Но точно сказать нельзя.

Женщины о чем-то поговорили, потом пошли вдоль дома и исчезли за углом. Возможно, они еще вернутся. Миссис Симистер поискала взглядом инспектора, который в первый свой приход был очень любезен и все расспрашивал ее о деревьях – когда их посадили и как она к ним относится. А потом пришел опять и пометил их краской. Это заставило ее впервые за много лет вспомнить о пистолете. Когда ее сын привез его, она сказала, что толку от этого не будет – вряд ли она сумеет им воспользоваться и им завладеет первый же злоумышленник. Поэтому она спрятала его под кровать, подальше от людских глаз. Она, конечно, не убьет этого инспектора. Но попугать его не мешает. Эти инспектора получают деньги за то, что срубают деревья, которые люди выращивали всю жизнь. Она слышала, как об этом говорили по радио. Теперь настал черед и ее любимцев. Это ужасно. За ними ухаживал садовник, который собирал плоды и оставлял их на крыльце. Джейк заложил этот сад, когда купил дом вскоре после их свадьбы. Миссис Симистер погрузилась в воспоминания, от которых ее оторвал звонок телефона, стоявшего на столике рядом с креслом.

– Алло!

– Миссис Симистер?

– А кто это?

– Следователь Пит Марино. Мы с вами уже разговаривали сегодня.

– Разве? А вы кто?

– Вы ведь звонили в Национальную академию судебной медицины?

– Никуда я не звонила. Вы хотите мне что-то продать?

– Нет, мадам. Я бы хотел заехать и поговорить с вами, если вы не возражаете.

– Возражаю! – отрезала она и повесила трубку.

Миссис Симистер вцепилась старческими руками в холодные металлические подлокотники, так что у нее побелели костяшки пальцев. Все время звонят какие-то незнакомые люди. Мало того, звонят автоматы, и люди должны сидеть и слушать записанные на пленку голоса, которые пытаются выудить у них деньги.

Опять зазвонил телефон, но старушка не стала брать трубку. Она снова наставила бинокль на оранжевый дом, где жили эти женщины с маленькими сорванцами.

Миссис Симистер посмотрела на канал, потом стала разглядывать участок на другом берету. В бинокль он казался необычно большим, с ярко-зеленой травой и бирюзовым бассейном. Но ни блондинки в темном костюме, ни загорелой женщины с пистолетом нигде не было видно. Что им здесь надо? И где те две женщины, что жили в этом доме? Где их сорванцы? Сейчас все дети такие хулиганы.

Послышался звонок в дверь. Миссис Симистер перестала раскачиваться, сердце у нее застучало. С возрастом ее стали пугать неожиданные звуки и движения. Она все больше боялась смерти и того, что ожидало ее за последней чертой, если там и вправду что-то есть. Через несколько минут опять раздался звонок. Она сидела и ждала, а в дверь кто-то настойчиво звонил, потом стал стучать. Наконец она поднялась с кресла.

– Подождите, сейчас открою, – раздраженно пробормотала она. – Надеюсь, вы не будете мне ничего продавать?

Шаркая шлепанцами, она прошла в гостиную. Ноги почти не слушались ее.

– Да хватит вам, я уже иду, – нетерпеливо сказала она, когда в дверь позвонили опять.

Может быть, это курьер. Ее сын иногда делает для нее заказы через Интернет. Подойдя к входной двери, она посмотрела в глазок. На человеке, стоявшем на ее крыльце, не было ни синей, ни коричневой формы, и в руках он не держал никаких пакетов. Опять этот тип.

– Ну, что на этот раз? – сердито спросила она, продолжая смотреть в глазок.

– Миссис Симистер? Вы должны заполнить бланки.

Глава 27

Скарпетта внимательно осмотрела густые заросли гибискуса, которые отделяли участок от дорожки, ведущей к каналу. Все ветки были целы, ничто не указывало на то, что кто-то продирался сквозь кусты, чтобы попасть на участок. На потрескавшейся бетонной площадке стоял старый серый автомобиль-универсал, небрежно брошенный на краю, так что его колесо сьехало на траву. Открыв черную нейлоновую сумку, с которой она обычно ходила осматривать места преступлений, Скарпетта достала белые хлопчатобумажные перчатки. Надевая их, она размышляла, почему Эв или Кристин так неаккуратно поставили машину.

Заглянув в окно, Скарпетта увидела серые виниловые сиденья и карточку оплаты проезда, аккуратно прикрепленную к внутренней стороне переднего стекла. Она сделала кое-какие записи в блокноте. Постепенно картина стала вырисовываться. За домом и в бассейне она не обнаружила ничего существенного. То же самое можно сказать об огороженном патио и садовой мебели на газоне. В машине тоже ничего нет, кроме черного зонтика на заднем сиденье. Ни мусора, ни какого-либо беспорядка. И тем не менее она поставлена кое-как, словно водитель плохо видел или очень торопился. Наклонившись, Скарпетта увидела на шинах комки грязи и высохшие остатки травы. На капоте густым слоем лежала пыль, делая его похожим на старые серые кости.

– Похоже, на ней ездили по бездорожью, – заметила Скарпетта, обходя машину.

Реба следовала за ней. На ее загорелом, изрезанном морщинами лице застыло удивленное выражение.

– Судя по тому, что шины забиты грязью, машина ездила по влажной или мокрой земле, – сказала Скарпетта. – Вы не знаете, стоянка у церкви заасфальтирована?

– Да она здесь понацепляла грязи, – возразила Реба, глядя на изрытую землю под задней шиной.

– Нет, это вряд ли. Ведь землей запачканы все четыре шины.

– Рядом с церковью есть большая стоянка. Там вокруг все заасфальтировано.

– А когда прихожане пришли искать Эв и Кристину, машина здесь стояла?

Реба обошла автомобиль, рассматривая грязные шины.

– Они утверждают, что стояла. Во всяком случае, когда я в тот день пришла сюда, она была здесь.

– Надо бы проверить карточку и посмотреть, какие контрольные посты они проезжали и когда. Вы открывали дверцы?

– Да. Они были не заперты. Я не заметила ничего подозрительного.

– Значит, карточку не проверяли?

– Я не могу просить экспертов что-либо проверять, если не обнаружено никаких следов преступления.

– Я понимаю, – прищурилась Скарпетта, глядя через пыльное стекло на загорелое лицо Ребы.

Скарпетта еще раз обошла машину, стараясь ничего не упустить.

– Кому она принадлежит?

– Церковной общине.

– А дом?

– Тоже ей.

– Мне сказали, что община арендует этот дом.

– Нет, он принадлежит церкви.

– Вы знаете женщину по имени миссис Симистер? – спросила Скарпетта.

Она вдруг почувствовала, как внутри у нее все сжимается и к горлу подкатывает комок. Такое же чувство она испытала, когда Реба назвала Марино имя, похожее на Христиан Христиан.

– Кого?

С противоположного берега канала послышались приглушенные звуки выстрелов. Реба нахмурилась. Женщины замолчали и посмотрели в сторону соседних домов. Там никого не было видно.

– Автомобильные выхлопы, – решила Реба. – Многие здесь ездят на полных развалинах. Большинству из них вообще нельзя водить машину. Стары, как сама смерть, и подслеповаты, как кроты.

Скарпетта повторила имя миссис Симистер.

– Никогда о такой не слышала, – ответила Реба.

– Она утверждает, что уже несколько раз с вами разговаривала. Три раза, если быть точнее.

– Первый раз о ней слышу. И уж точно с ней не говорила. Это, наверно, та самая тетка, которая поливает меня за то, что я не занимаюсь этим делом.

– Извините, – сказала Скарпетта, набирая номер Марино. На его сотовом работал только автоответчик, и она попросила немедленно ей перезвонить.

– Когда вы выясните, кто такая эта миссис Симистер, обязательно мне сообщите. Здесь что-то не так. Давайте хотя бы снимем отпечатки пальцев внутри машины. Будем действовать методом исключения.

– К сожалению, детских отпечатков снять не удастся, – вздохнула Скарпетта. – Прошло уже четыре дня. В доме мы тоже вряд ли сумеем их снять. Во всяком случае, у семилетнего мальчика они точно не сохранились.

– Не совсем вас понимаю.

– Отпечатки пальцев детей долго не сохраняются. Всего несколько часов, в лучшем случае несколько дней. Мы до сих пор не знаем, почему так происходит. Возможно, это связано с отсутствием саловыделения, которое начинается только при достижении половой зрелости. Дэвиду уже двенадцать? Возможно, его отпечатки пальцев сохранились. Я подчеркиваю, возможно.

– Впервые об этом слышу.

– Я предлагаю отправить машину в лабораторию, сделать анализ следов и как можно быстрее обработать кабину суперглюболом, чтобы снять отпечатки пальцев. Если хотите, мы можем это сделать у себя в академии. У нас есть камера для обработки автомобилей.

– Неплохая идея, – поддержала ее Реба.

– Мы должны снять отпечатки пальцев Эв и Кристины внутри дома. И взять образцы ДНК всей семьи, включая мальчиков с зубных щеток, расчесок, обуви и одежды.

После этото Скарпетта рассказала о том анонимном звонке, где впервые прозвучало имя Кристины Христиан.


Миссис Симистер жила в белом одноэтажном домике, отделанном штукатуркой, дом ее по местным понятиям считался развалюхой.

У нее был металлический гараж, который стоял пустым, потому что у нее не было ни машины, ни водительских прав. Марино заметил, что в окнах по правую сторону от крыльца задернуты шторы, а в почтовом ящике нет газет. Она выписывала «Майами гералд» – это говорило о том, что читать она еще может.

В последние полчаса ее телефон был постоянно занят. Марино заглушил мотор своего мотоцикла. По пустынной улице проехал белый «шевроле-блейзер» с затемненными стеклами. Вероятно, большинство местных жителей – пожилые люди, которые поселились здесь уже давно, а сейчас не в состоянии платить налог на недвижимость. Он с горечью подумал, каково это – прожить на одном месте двадцать или тридцать лет, расплатиться к старости за дом, а потом вдруг обнаружить, что ты не в состоянии осилить налоги, взвинченные в интересах богачей, возжелавших жить у воды. Скромный домик миссис Симистер был оценен в семьсот пятьдесят тысяч долларов, и ей скорее всего придется его продать, чтобы не очутиться в доме для престарелых. Все ее сбережения не превышали и трех тысяч долларов.

Теперь Марино знал о Дагмаре Шудрих Симистер почти все. После того как Скарпетте позвонил некто назвавшийся ее именем, он перетряхнул всю поисковую систему Люси. Миссис Симистер, которую здесь звали Дагги, было восемьдесят семь лет. Она была еврейкой, прихожанкой местной синагоги, которую уже много лет не посещала. Эта дама никогда не была членом той церковной общины, где проповедовали ее пропавшие соседи. Это значит, что она сказала им неправду, если звонила действительно Дагги Симистер, в чем Марино сильно сомневался.

Она родилась в польском городе Люблине, пережила Холокост и оставалась в Польше почти до тридцати лет, чем и объяснялся ее сильный акцент, который отметил Марино, когда разговаривал с ней по телефону несколько минут назад. Женщина, которая позвонила Скарпетте, говорила без акцента. У нее был просто старческий голос. Единственный сын миссис Симистер жил в Форт-Лодердейле и за последние десять лет был два раза задержан за управление автомобилем в нетрезвом состоянии и три раза за нарушение правил дорожного движения. По иронии судьбы он был подрядчиком и застройщиком, одним из тех, кто был причастен к установлению непосильных налогов на недвижимость.

Миссис Симистер находилась под наблюдением четырех терапевтов по причине артрита, больного сердца, проблем со зрением и ногами. Она никогда не путешествовала, во всяком случае, услугами частных авиакомпаний ни разу не пользовалась. Похоже, старушка все время проводила дома, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Многие из тех, кто безвылазно сидит на месте, постоянно следят за окружающими, и Марино надеялся, что миссис Симистер не исключение. Возможно, она видела, что произошло в оранжевом домике на том берегу канала. Может быть, она подскажет, кто мог звонить в академию от ее имени.

Марино позвонил в дверь, держа наготове полицейский жетон, хотя он не имел права им пользоваться. Он больше не служил в полиции, никогда не был копом во Флориде и должен был сдать свое удостоверение и пистолет, когда уходил из полицейского управления в Ричмонде, штат Виргиния, где он всегда чувствовал себя чужаком, которого не смогли оценить по достоинству. Он снова нажал на звонок и набрал номер миссис Симистер.

Все еще занято.

– Полиция! Кто-нибудь есть дома? – громко спросил он, постучав в дверь.

Глава 28

Скарпетта совсем запарилась в своем темном костюме, но стоически терпела жару. Если она снимет пиджак, его придется сложить или куда-нибудь повесить, а это не совсем удобно на месте преступления, даже если полиция и не считает его таковым.

Пройдя по дому, она пришла к выводу, что одна из сестер страдала навязчиво-маниакальным расстройством. Окна, плиточный пол и мебель сверкали чистотой, везде был безукоризненный порядок. Ковер лежал строго в центре комнаты, его бахрома была такой ровной, словно ее тщательно расчесали. Скарпетта осмотрела кондиционер, висящий на стене, отметила в блокноте, что он работает, и записала температуру в помещении.

– Кондиционер не трогали? – спросила она. – Он так и был включен?

– Мы оставили все как было, – отозвалась их кухни Реба, где вместе с ней находилась следователь академии Леке. – Кроме плиты. Ее выключила та женщина, которая пришла сюда, когда Эв и Кристина не явились на церковную службу.

Скарпетта отметила в блокноте, что в доме отсутствует пожарная сигнализация.

Реба открыла холодильник.

– Надо нанести порошок на дверцы шкафа, – сказала она Леке. – И вообще на все поверхности, раз уж вы здесь. Что-то маловато, чтобы прокормить двух растущих парнишек. С едой у них явно напряженно. Они, видно, вегетарианцы.

Реба захлопнула дверцу холодильника.

– Порошок может испортить дерево, – заметила Леке.

– Ну, решайте сами.

– Известно, в котором часу они в четверг вернулись домой? – спросила Скарпетта. – Если они вообще вернулись.

– Проповедь кончилась в семь. После этого Эв и Кристина некоторое время беседовали с прихожанами. Потом прошли в кабинет Эв, где она провела собрание. Кабинет у нее совсем маленький, как, впрочем, и сама церковь. Помещение, где проходят службы, может вместить не больше пятидесяти человек.

Выйдя из кухни, Реба прошла в гостиную.

– А что за собрание? И где в это время были мальчики? – спросила Скарпетта, снимая подушку с цветастого дивана.

– Там собрались женщины, которые ведут все церковные дела. Не знаю, как их назвать. Мальчиков на собрании не было, они где-то бегали. Около восьми все разошлись по домам.

– По четвергам всегда устраиваются собрания?

– Похоже, что так. В пятницу у них основная служба, так что они встречаются накануне. Это у них что-то вроде Страстной пятницы, когда Христос умер, чтобы искупить наши грехи. Но они называют его не Христом, а Господом. Дoвoльно странная община. Скорее, какая-то секта. Как у заклинателей змей.

Леке насыпала на лист бумаги немного черного порошка. Белый кухонный стол сверкал чистотой и был совершенно пуст. Опустив в порошок кисть из стекловолокна, Леке начала осторожно растушевывать его по столешнице. Там, где он прилипал к жировым субстанциям и другим невидимым пятнам, проступали черные, как сажа, разводы.

– Я не нашла в доме ни кошельков, ни записных книжек, в общем, ничего такого, – сообщила Реба. – Это тоже говорит о том, что они сбежали.

– Когда вас похищают, у вас вполне может оказаться с собой записная книжка, – возразила Скарпетта. – Людей похищают вместе с их кошельками, ключами, машинами и детьми. Несколько лет назад у меня был случай похищения с убийством, когда жертве разрешили взять с собой чемодан с вещами.

– Я тоже знаю случаи, когда люди инсценируют преступления, для того чтобы просто слинять. Возможно, вашему следователю звонил какой-нибудь придурок из этой общины.

Скарпетта прошла на кухню, чтобы осмотреть плиту. На дальней конфорке стояла медная кастрюля с крышкой, вся потемневшая и в подтеках.

– Эта конфорка была включена? – спросила Скарпетта, поднимая крышку.

Внутреннее покрытие из нержавеющей стали стало совсем черным.

Леке с треском оторвала кусок переводной ленты.

– Когда сюда пришла женщина из общины, горела левая дальняя конфорка. Кастрюля разогрелась докрасна и была совершенно пустая, – объяснила Реба. – Во всяком случае, так мне было сказано.

Внутри кастрюли Скарпетта заметила беловато-серую золу.

– В ней что-то было. Возможно, масло. Но не еда. На кухонном столе что-нибудь лежало?

– Когда я сюда пришла, все выглядело так же, как сейчас. Женщина из общины сказала, что никаких продуктов она не видела.

– Какая-то полоска, но в основном обычные пятна, – сообщила Леке, снимая ленту с кухонного стола. – Шкафы я обрабатывать не буду. Дерево – неустойчивый материал. Нет смысла его портить без особой нужды.

Открыв холодильник, из которого дохнуло холодом, Скарпетта стала осматривать полки. Судя по недоеденному куску индейки, не все здесь были вегетарианцами. В холодильнике лежали салат-латук, свежая брокколи, шпинат, сельдерей и девятнадцать пакетов мелкой очищенной морковки – легкая, низкокалорийная пища.


Раздвижная дверь на веранду миссис Симистер оказалась незапертой. Стоя перед ней, Марино оглядывался по сторонам.

Посмотрев на оранжевый домик на противоположном берегу канала, он подумал о Скарпетте. Интересно, нашла она там что-нибудь? Возможно, она уже уехала. Он ведь опоздал. На кочение мотоцикла в ангар и замену шины ушла уйма времени. Потом он еще долго разговаривал с техниками, студентами и преподавателями, чьи машины парковались на той же стоянке, в надежде выяснить, не видел ли кто-нибудь из них злоумышленника. Никто ничего не видел. Во всяком случае, они так утверждали.

Приоткрыв дверь, Марино окликнул миссис Симистер. Никто не ответил. Тогда он громко постучал по стеклу.

– Есть кто-нибудь дома? Эй?

Он снова набрал ее номер. По-прежнему занято. Посмотрев на свой телефон, он увидел, что ему звонила Скарпетта. Вероятно, когда он мчался сюда на своем мотоцикле. Он перезвонил ей.

– Ну, как там у вас дела?

– Реба говорит, что она не слышала ни о какой миссис Симистер.

– Кто-то нас просто надул. Она вовсе не из той общины, где проповедовали эти пропавшие женщины. А сейчас она не подходит к двери. Я собираюсь войти в дом.

Кинув взгляд на оранжевый домик на другом берегу, Марино поднялся на веранду.

– Миссис Симистер? – громко позвал он. – Кто-нибудь есть тут? Это полиция!

Вторая раздвижная дверь тоже была не заперта, и Марино вошел в столовую. Немного подождав, он снова позвал хозяйку. В глубине дома громко работал телевизор, и Марино пошел на звук, вынув пистолет и продолжая оповещать о своем присутствии. Пройдя по коридору, он услышал, как говорят и смеются участники какой-то передачи.

– Миссис Симистер? Есть здесь кто-нибудь?

Телевизор стоял в спальне, дверь в нее была закрыта. Немного поколебавшись, он постучал в дверь и резко распахнул ее. В комнате он увидел лужу крови, маленькую женщину на кровати и то, что осталось от ее головы.

Глава 29

В ящике стола лежали карандаши, шариковые ручки и маркеры. Концы двух карандашей и одной ручки были изжеваны. Глядя на отметины от зубов, Скарпетта гадала, кто из мальчиков мог так изгрызть их.

Карандаши, ручки и маркеры она сложила в отдельный пакет. Задвинув ящик, она осмотрелась, размышляя о жизни сирот из Южной Африки. В комнате не было игрушек, ничего не говорило об их увлечениях или играх.

Ванная комната с раковиной и белым унитазом была облицована невзрачным зеленым кафелем. Открыв дверь, она увидела собственное отражение в зеркале шкафчика. На его металлических полках лежали зубные нити, аспирин и маленькие кусочки мыла, какие обычно кладут в мотелях. Подняв оранжевый пластиковый пузырек, она с удивлением заметила на этикетке имя доктора медицины Мерилин Селф.

Знаменитый психиатр прописала Дэвиду Лаку риталин. Он должен был принимать его по десять миллиграммов три раза в день. Лекарство было куплено ровно три недели назад в расфасовке по сто таблеток. Открыв пузырек, Скарпетта высыпала на ладонь зеленые пилюли. Их было сорок восемь. Если принимать каждый день по три таблетки, должно остаться тридцать семь. Мальчик исчез в четверг вечером, пять дней назад. Значит, пятнадцать таблеток он не принял. Пятнадцать плюс тридцать семь будет пятьдесят два. Приблизительно совпадает. Если они просто уехали, то почему не взяли с собой риталин? Почему оставили зажженную плиту?

Скарпетта высыпала таблетки обратно в пузырек и положила его в пакет. Пройдя по коридору, она вошла в спальню сестер. Там стояли две кровати, покрытые изумрудно-зелеными покрывалами. Стены были оклеены зелеными обоями, на полу лежал зеленый ковер. Мебель была покрыта зеленым лаком.

Лампы и вентилятор тоже были зелеными. Плотные зеленые шторы не пропускали свет. На тумбочке горела настольная лампа. Комнату освещал лишь ее тусклый огонек и тот свет, что падал из коридора.

Здесь не было ни зеркала, ни каких-либо картин, только на комоде стояли две фотографии в рамках. На одной из них два патлатых мальчугана стояли на берегу океана и улыбались во весь рот. Они были похожи на братьев – один постарше, другой помладше. На другой – две женщины с тросточками щурились от яркого солнца на фоне голубого неба. За ними возвышалась причудливая гора, вершина которой скрывалась за облаками, похожими на клубы пара. Одна из женщин была низенькой и полной, с длинными седеющими волосами, зачесанными назад. Другая – повыше и постройнее, с густыми черными кудрями, которые трепал ветер.

Достав из сумки увеличительное стекло, Скарпетта стала внимательно рассматривать фотографии, обращая внимание на лица и кожу и пытаясь разглядеть шрамы, татуировки, физические дефекты, украшения. Наведя лупу на стройную брюнетку, она обратила внимание на нездоровый цвет ее лица. Кожа имела такой оттенок, словно у нее была желтуха. Возможно, такой эффект давало освещение или средство для загара.

Потом Скарпетта открыла платяной шкаф. Там висела дешевая повседневная одежда и более дорогие строгие костюмы восьмого и двенадцатого размеров. Она вытащила все белые вещи и стала смотреть, нет ли на них пятен пота. Ей удалось обнаружить несколько блузок восьмого размера с пятнами под мышками. Кинув взгляд на фотографию желтокожей брюнетки, Скарпетта вспомнила о сырой морковке в холодильнике и невольно подумала о докторе Селф.

В спальне не было никаких книг, кроме Библии в коричневом кожаном переплете, она лежала на тумбочке у кровати и была открыта на Апокрифах. Тусклый свет лампы освещал старые пожелтевшие страницы, истертые от многолетнего употребления. Надев очки, Скарпетта записала в блокноте, что Библия открыта на Книге премудрости Соломоновой и стих двадцать пятый из двенадцатой главы помечен тремя маленькими крестиками.

За то, что были безрассудны, как дети малые, да ниспошлю им кару и посмеюсь их погибели.

Скарпетта позвонила Марино, но ей снова пришлось услышать автоответчик. Отдернув штору, она проверила, заперты ли стеклянные раздвижные двери. Потом позвонила еще раз и оставила Марино еще одно срочное сообщение. Набежали тучи, поверхность воды покрылась оспинками дождя. Пальмы забились в судорогах, розовые цветы гибискуса затрепетали на ветру. Скарпетта заметила на стекле два пятна. Ребу и Леке она нашла в помещении для стирки, где они осматривали стиральную машину и сушилку.

– В спальне лежит Библия, открытая на Апокрифах, а на прикроватной тумбочке горит лампа.

Реба удивленно подняла на нее глаза.

– Меня интересует, как выглядела спальня, когда сюда приходила дама из общины. Вы же тоже ее видели.

– Когда я пришла, в спальне ничего не было тронуто. Я помню, что шторы были задернуты. Библии я не видела, и лампа на тумбочке не горела, – сообщила Реба.

– Там стоит фотография двух женщин. Это Эв и Кристина?

– По словам той прихожанки, это они.

– А на другой – Тони и Дэвид?

– Скорей всего.

– У одной из женщин расстройство пищеварения? Она больна? Они наблюдались у врача? И кто из них Эв, а кто Кристина?

Реба немного растерялась. Она не ожидала таких вопросов. Поначалу все это не казалось ей таким важным.

– А вы или кто-нибудь другой открывали стеклянные раздвижные двери в их спальне?

– Нет.

– Они не заперты. С внешней стороны стекла я заметила отпечатки уха. Они там были, когда вы осматривали дом в пятницу?

– Отпечатки уха?

– Два отпечатка правого уха, – уточнила Скарпетта.

В этот момент зазвонил ее сотовый.

Глава 30

Когда она подъехала к дому миссис Симистер, уже вовсю лил дождь. Перед домом стояли три полицейские машины и фургон «скорой помощи».

Скарпетта вышла из машины, продолжая разговаривать с Центром судебно-медицинской экспертизы округа Бровард, который занимался всеми внезапными и насильственными смертями на территории между Палм-Бич и Майами. Она объяснила, что осмотрит тело на месте преступления, и попросила прислать машину, чтобы отвезти его потом в морг. Она также порекомендовала немедленно произвести вскрытие.

– Вы считаете, что с этим нельзя подождать до утра? Возможно, это самоубийство на почве депрессии, – осторожно предположил дежурный эксперт, стараясь, чтобы у Скарпетты не сложилось впечатление, что он сомневается в ее компетентности.

Он был уверен, что дело это не такое уж срочное, но прямо сказать об этом не решатся. Он тщательно подбирал слова, но Скарпетта сразу догадалась о его сомнениях.

– Марино сообщил, что на месте преступления отсутствует оружие, – объяснила она, взбегая по лестнице на крыльцо. Она

изрядно вымокла.

– Извините. Я этого не знал.

– Вряд ли это самоубийство.

Она попыталась вспомнить, когда раздались выстрелы, которые они с Ребой приняли за автомобильные выхлопы.

– Вы будете осматривать место преступления?

– Конечно. Передайте доктору Эмосу, чтобы он приготовил все необходимое.

Откинув назад мокрые волосы, Скарпетта вошла в дом. Там ее уже ждал Марино.

– А где Вагнер? – спросил он. – Я думал, она тоже приедет. К сожалению. Только этой идиотки здесь и не хватало.

– Она уехала сразу за мной. Не знаю, куда она делась.

– Наверно, заблудилась. У нее полный пространственный кретинизм.

Скарпетта рассказала о Библии, найденной в спальне у Эв и Кристины, и о стихе, отмеченном крестиками.

– Именно это он и сказал, когда звонил мне! – воскликнул Марино. – Господи Иисусе! Что вообще происходит? Идиотка чертова, – выругался он, возврашаясь к Ребе. – Я добьюсь, чтобы нам дали настоящего детектива, который не угробит это дело.

Скарпетта уже достаточно наслушалась его проклятий.

– Сделай мне такое одолжение, перестань злиться и помоги ей всем, чем сможешь. А пока расскажи, что здесь случилось.

Она бросила взгляд на полуоткрытую дверь. В комнате собирали свои чемоданчики два врача «скорой помощи», которые только зря потратили время.

– Ей выстрелили в рот и снесли половину черепа, – начал Марино, посторонившись, чтобы пропустить врачей, которые торопливо шли к своей машине. – Она лежала на кровати в спальне, полностью одетая. Телевизор был включен. Ничего похожего на насильственное вторжение, ограбление или изнасилование. В ванной комнате мы нашли пару латексных перчаток. Они лежали в раковине, и одна была испачкана кровью.

– В какой ванной комнате?

– В той, что у нее в спальне.

– Есть еще какие-нибудь свидетельства, что убийца прибрал за собой?

– Нет. Только эти перчатки в раковине.

– Я должна их посмотреть. Ее личность установлена?

– Мы только знаем, чей это дом. Он принадлежит Дагги Симистер. А кто лежит на кровати, пока точно сказать нельзя.

Вынув из сумки перчатки, Скарпетта вышла в холл. Оглядевшись, она вспомнила о незапертых дверях в спальне дома на другом берегу канала. Бетонный мозаичный пол, голубые стены, дверь в маленькую гостиную. Там было много мебели, фотографий, фарфоровых птичек и старомодных статуэток. Все осталось нетронутым. Проведя Скарпетту через гостиную, Марино проводил ее в глубь дома, где в спальне с окнами на канал находилось мертвое тело.

На кровати лежала женщина в розовом теплом домашнем костюме и таких же шлепанцах. Рот ее был раскрыт, над потухшими глазами зияла ужасающая рана, словно ей оторвали верхнюю часть головы. Мозг и осколки черепа разлетелись по мокрой от крови подушке. Стена и спинка кровати были в красных подтеках, к ним прилипли кусочки кожи и мозговой ткани.

Просунув руку под окровавленную фуфайку, Скарпетта ощупала грудь и живот убитой, затем дотронулась до ее рук. Тело еще не успело остыть и окоченеть. Расстегнув молнию, она сунула женщине под мышку химический термометр. Пока измерялась температура тела, Скарпетта пыталась найти на нем другие повреждения.

– Как давно ее убили? – спросил Марино.

– Она еще теплая. Никаких признаков окоченения.

Скарпетта вспомнила, что так называемые автомобильные выхлопы они с Ребой услышали приблизительно час назад. Подойдя к кондиционеру, висевшему на стене, она увидела, что он включен, и записала температуру воздуха в комнате – шестьдесят восемь градусов[20 °С.]. Потом стада осматривать помещение. Пол в маленькой спальне был из мозаичного бетона, на нем лежал темно-синий ковер, покрывавший все пространство между кроватью и окном, выходящим на канал. Шторы были задернуты. На тумбочке стоял стакан с водой и лежала книга Дэна Брауна и очки. Следов борьбы заметно не было.

– Должно быть, ее убили прямо перед моим приходом, – сказал Марино, стараясь скрыть волнение. – За несколько минут до того, как я сюда приехал. Я опоздал, кто-то проткнул переднюю шину на моем мотоцикле.

– Нарочно? – спросила Скарпетта, думая о странном совпадении этих событий.

Если бы он приехал сюда чуть раньше, женщина осталась бы жива. Она стала рассказывать об услышанном ею выстреле, но тут из ванной вышел полицейский с целой пригоршней баночек и пузырьков, которые он аккуратно расставил на комоде.

– Да, это было сделано специально, – ответил Марино.

– Она была убита совсем недавно. В котором часу ты ее обнаружил?

– Я позвонил тебе минут через пятнадцать после того, как нашел ее. Хотел вначале осмотреть дом, чтобы убедиться, что убийца не прячется где-нибудь в шкафу.

– Соседи что-нибудь слышали?

По словам Марино, в соседних домах никого не было. Один из полицейских это уже проверил. Лицо у Марино побагровело, он весь покрылся испариной, в широко раскрытых глазах застыло недоумение.

– Не понимаю, что происходит, – проговорил он под аккомпанемент дождя, барабанившего по крыше. – Похоже, нас подставили. Вы с Вагнер были совсем рядом, на том берегу канала. А я опоздал из-за этой проклятой шины.

– Там был инспектор! – вспомнила Скарпетта. – Кто-то осматривал цитрусовые деревья!

И она рассказала ему о том, как инспектор на ее глазах разобрал свой плодосборник и положил его в большую черную сумку.

Вынув термометр из-под мышки трупа, она записала температуру – девяносто семь целых две десятых градуса[36 °С.]. Затем прошла в ванную комнату и заглянула в душевую кабину. Осмотрела унитаз и ведро с использованной туалетной бумагой. Раковина была сухой, и на ней не было следов крови. Скарпетта посмотрела на Марино:

– Перчатки лежали в раковине?

– Да.

– Если после убийства он – или она – снял их и бросил в раковину, там обязательно должны были остаться следы крови. Окровавленные перчатки не могли не оставить следов.

– Если только кровь не успела высохнуть.

– Это вряд ли, – усомнилась Скарпетта, открывая свой чемоданчик с реактивами и доставая оттуда всю свою химию. – Если только убийца не оставался в них достаточно долго.

– Но кровь высыхает довольно быстро.

– Не всегда. Они у тебя далеко?

Они вышли из ванной комнаты, и Марино извлек из коробки с вещественными доказательствами большой коричневый пакет. Открыв его, он дал заглянуть туда Скарпетте. Одна из перчаток была совершенно чистой, другая частично вывернута наизнанку и испачкана темной запекшейся кровью. На перчатках не было талька. Похоже, чистую перчатку вообще не надевали.

– Мы сделаем анализ ДНК и снимем отпечатки, – сказала Скарпетта.

– Он, видно, не знал, что внутри латексных перчаток остаются отпечатки пальцев, – заметил Марино.

– Значит, он не смотрит телевизор, – подал голос один из полицейских.

– Да там одно фуфло. Смотреть тошно, – прокомментировал другой коп из-под кровати. – Ага, кое-что есть.

Он поднялся на ноги, держа в руках фонарик и маленький револьвер с рукояткой из палисандрового дерева. Стараясь не прикасаться к металлу, он открыл барабан.

– Не заряжен. Не слишком-то он ей помог. Похоже, из него вообще не стреляли.

– Все равно надо снять отпечатки, – сказал Марино.- Странное место для хранения оружия. Как далеко он лежал?

– Чтобы его достать, надо было залезть под кровать. Двадцать второй калибр. В самый раз для такой развалины.

– Ты шутишь, – сказал Марино, взглянув на револьвер. – Неподходящая игрушка для старой бабушки с трясущимися руками.

– Должно быть, кто-то дал ей его для самообороны, а старушка засунула его подальше.

– А патроны к нему вы нашли?

– Пока нет.

Опустив револьвер в пакет, полицейский положил его на комод, где стояли пузырьки с лекарствами, которыми уже занялся его напарник.

– «Аккуретик», «Диурез» и «Эндурон», – прочитал он названия на этикетках. – Понятия не имею, что это такое.

– Мочегонное. Прописывают при гипертонии.

– «Верапамил», уже давнишний. Куплен в июле.

– От гипертонии, ангины и аритмии.

– «Апрезолин» и «Лонитен». Язык сломаешь. Им уже больше года.

– Сосудорасширяющее. Тоже от гипертонии.

– А может, ее кондрашка хватила? «Викодин». Я знаю, что это такое. И «Ултрам». Эти выписаны недавно.

– Болеутоляющее. Возможно, она пила их из-за артрита.

– «Зитромакс». Это ведь антибиотик? Выписан в декабре.

– Еще что-нибудь есть? – спросила Скарпетта.

– Нет, мадам.

– Кто сообщил в Центр судмедэкспертизы, что она страдает от депрессий? – спросила Скарпетта, глядя на Марино.

Последовало молчание.

– Какого черта, – буркнул Марино. – Я уж точно не звонил.

– Так кто же звонил? – повторила она свой вопрос.

Полицейские переглянулись.

– Вот черт, – снова скривился Марино.

– Подождите. – Скарпетта принялась набирать номер Центра судебно-медицинской экспертизы. – Кто сообщил вам о смерти от огнестрельного оружия? – спросила она дежурного.

– Голливудская полиция.

– Но кто именно?

– Детектив Вагнер.

– Детектив Вагнер? – удивилась Скарпетта. – А в котором часу она звонила?

– Подождите, я посмотрю. В два часа одиннадцать минут.

Взглянув на Марино, Скарпетта спросила:

– Ты можешь точно сказать, когда ты мне звонил?

– В два двадцать, – ответил он, проверив время по сотовому.

Скарпетта посмотрела на часы. Уже половина четвертого. На рейс в шесть тридцать она уже не успевает.

– А в чем дело? – спросил ее дежурный.

– Когда вам звонила так называемая детектив Вагнер, какой номер был на дисплее?

– Так называемая?

– Ведь вам звонила женщина?

– Да.

– В ее голосе было что-нибудь необычное?

– Вовсе нет, – ответил дежурный, чуть помедлив. – Он звучал вполне убедительно.

– Она говорила с акцентом?

– Кей, что происходит?

– Ничего хорошего.

– Дайте я посмотрю. Так, звонок в два одиннадцать. Абонент не опознан.

– Ничего удивительного, – вздохнула Скарпетта. – Я приеду через час.

Наклонившись над кроватью, она внимательно посмотрел на руки убитой, затем осторожно повернула их ладонями вверх. Она всегда старалась быть деликатной, несмотря на то, что ее пациенты уже ничего не чувствовали. На руках не было ссадин порезов или синяков – никаких признаков того, что жертва боролась или была связана. Скарпетта вынула лупу и осмотрела руки еще раз. На этот раз она заметила на ладонях какие-то волокна и следы пыли.

– Вероятно, она лежала на полу, – предположила Скарпетта.

В этот момент в комнату вошла Реба, бледная и мокрая от дождя.

– Лабиринт какой-то, а не улицы, – сказала она.

– Эй, в котором часу ты звонила медэкспертам? – спросил ее Марино.

– Насчет чего?

– Насчет цен на яйца в Китае.

– Что? – переспросила она, глядя на окровавленный труп на кровати.

– Насчет этого случая! – рявкнул Марино. – О чем еще я могу спрашивать? И почему у тебя не работает опознаватель?

– Я не звонила медэкспертам. Зачем звонить, когда она и так уже здесь? – ответила Реба, глядя на Скарпетту.

– Надо надеть ей на руки и на ноги пакеты, – распорядилась Скарпетта. – И завернуть ее в одеяло и чистый кусок полиэтилена. Постельное белье тоже нужно забрать.

Она подошла к окну, выходящему на канал. Глядя на цитрусовые деревья, мокнущие под дождем, она думала об инспекторе, которого видела здесь днем. Он ходил именно по этому участку, и сейчас она старалась припомнить, в котором часу это было. Незадолго до того, как они с Ребой услышали выстрелы. Еще раз оглядев спальню, она заметила на ковре рядом с окном два темных пятна.

На темно-синем ковре они были едва видны. Скарпетта вынула из сумки пузырьки с химикатами и пипетки, чтобы проверить наличие крови. Пятна находились на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Они были величиной с четверть доллара и имели овальную форму. Скарпетта потерла одно из них тампоном и накапала на него изопропиловый спирт, фенолфталеин и перекись водорода. Тампон окрасился в ярко-розовый цвет. Это не обязательно свидетельствовало о присутствии человеческой крови, но вероятность того была высокой.

– Если это ее кровь, то почему она здесь? – стала рассуждать Скарпетта.

– Может быть, это брызги? – высказала предположение Реба.

– Это невозможно.

– Это капли, и к тому же пятна не круглые, – заметил Марино. – Тот, из кого текла эта кровь, стоял на ногах.

Он поискал глазами другие пятна.

– Странно, что они только здесь и больше нигде. Если у кого-то шла кровь, пятен должно быть больше, – продолжал он, словно Ребы не было в комнате.

– На такой темной поверхности их трудно заметить, но я тоже не вижу других, – ответила Скарпетта.

– Надо обработать пол люминолом, – сказал Марино, по-прежнему игнорируя Ребу.

На ее лице появились признаки раздражения.

– Когда придут техники, надо попросить их взять образцы волокон с этого ковра, – сказала Скарпетта, обращаясь ко всем присутствующим.

– И пусть пропылесосят ковер, – добавил Марино, избегая негодующего взгляда Ребы.

– Вы должны дать мне показания, прежде чем уедете. Ведь это вы нашли ее, – обратилась к нему Реба. – Мне неизвестно. Что вы делали в ее доме.

Марино не удостоил ее ответом. Она для него просто не существовала.

– Давай-ка выйдем и поговорим. Я хочу послушать, что ты скажешь. Марк! – позвала Реба одного из полицейских. – Как насчет того, чтобы проверить следователя Марино на следы пороха?

– Пошла ты на… – рявкнул Марино.

Скарпетта услышала, как в его голосе зарокотал гром. Обычно это предшествовало взрыву.

– Это просто формальность, – продолжала Реба. – Ты же не хочешь, чтобы тебя в чем-то подозревали?

– Послушай, Реба, – проговорил полицейский, которого она назвала Марком. – У нас с собой ничего нет. Пусть этим займутся техники.

– Кстати, где они? – раздраженно спросила Реба. Она все еще чувствовала себя неуверенно. – Марино, узнай, куда запропастилась служба перевозки. Им давно пора быть здесь.

– Интересно, как часто у вас на месте убийства присутствует только один детектив? – спросил Марино, наступая на Ребу.

Она отшатнулась.

– Я жду, пока вы уйдете. Ты и доктор Скарпетта. Чтобы мы могли приступить к делу.

– Не дождешься! – отрубил он. – Никто из нас не уйдет. Если ты заглянешь в свое пособие для тупых детективов, то увидишь, что осмотр тела производится судебно-медицинским экспертом. Так что это ее дело, а не твое. А поскольку, помимо всех других моих званий, я еще и дипломированный следователь по убийствам и ассистирую доктору Скарпетте, ты не можешь выставить меня отсюда.

Полицейские с трудом удерживались от смеха.

– Все это я говорю к тому, что сейчас мы с доктором здесь главные, а ты ни черта не знаешь и только путаешься под ногами.

– Не смей так со мной разговаривать! – чуть не плача, воскликнула Реба.

– Вы не можете вызвать сюда настоящего детектива? – обратился Марино к полицейским. – А то я не смогу отсюда уйти.

Гпава 31

Бентон сидел в своем кабинете на первом этаже лаборатории когнитивной нейровизуализации, которая занимала одно из немногих современных зданий на обширной территории, где среди фруктовых деревьев и прудов расположились красивые старинные постройки, в отличие от большинства помещений Маклейновской больницы, вид из его кабинета не радовал глаз. Прямо под окном находилась автостоянка, граничившая с шоссе, за которым начиналось поле, куда то и дело забредали канадские гуси.

Небольшой кабинет Бентона, весь забитый бумагами и книгами, находился в самом центре лаборатории, формой напоминавшей букву Н. В каждом из ее углов было установлено по магнитно-резонансному сканеру, и все вместе они создавали поле, способное стащить с рельсов поезд. Бентон был единственным судебным психологом, чей кабинет располагался в лаборатории, потому что «Хищник» требовал его постоянного присутствия. Бентон позвонил координатору проекта.

– Наш последний доброволец еще не звонил? – спросил он глядя в окно на двух гусей, прогуливающихся у дороги. – Я имею ввиду Кенни Джампера.

– Одну минуточку, кто-то как раз звонит. Доктор Уэсли, это он. Я вас соединяю.

– Добрый день, Кенни. Это доктор Уэсли. Как вы себя чувствуете?

– Неплохо.

– Судя по голосу, вы немного простудились.

– Это, наверно, аллергия. Я возился с кошкой.

– Хочу задать вам несколько вопросов, Кенни, – сказал Бентон, взглянув на дисплей своего телефона.

– Вы уже спросили у меня все, что можно.

– Нет, не все, у нас есть стандартный перечень вопросов, которые мы задаем всем, кто участвует в нашем исследовании.

– Ну ладно.

– Прежде всего, откуда вы звоните?

– С телефона-автомата. Вы не можете мне звонить. Я должен звонить сам.

– А у вас дома разве нет телефона?

– Я же говорил, что живу у приятеля в Уолтхэме, а у него нет телефона.

– Ну хорошо, Кенни.Я просто хочу уточнить кое-что из того, что вы говорили вчера. Вы холосты?

– Да.

– Вам двадцать четыре года?

– Да.

– Белый?

– Да.

– Кенни, вы левша или правша?

– Правша. Если вы хотите удостоверить мою личность, то предупреждаю, что водительских прав у меня нет.

– Ничего страшного. Это не имеет значения.

Спрашивать удостоверение личности, фотографировать пациентов или пытаться выяснить, кто они на самом деле, является нарушением конфиденциальности. Бентон приступил к дальнейшему опросу. Он осведомился, есть ли у Кенни зубные протезы или скобки, медицинские имплантаты, металлические пластины или штифты. Поинтересовался насчет аллергии и проблем с легкими, выяснил, есть ли у парня какие-нибудь хронические болезни, принимает ли он лекарства, были ли у него травмы головы и возникает ли у него желание причинить вред себе или другим. А также проходит ли он в настоящее время курс лечения или какое-нибудь обследование. Обычно все отвечали на эти вопросы отрицательно. Однако более трети кандидатов, которые считали себя нормальными, пришлось отбраковать, потому что они таковыми не являлись. Но Кенни, судя по всему, вполне перспективен.

– Как часто вы выпивали за последний месяц? – продолжал Бентон, строго следуя процедуре.

Телефонные опросы очень утомительны и скучны. Но если делать этого самому, тогда лучше вообще отказаться от этой затеи. Бентон не доверял сведениям, собранным его ассистентами и другим неквалифицированным персоналом. Что толку брать добровольцев с улицы и тратить драгоценное время на опросы, диагностические интервью, рейтинги, нейрокогнитивные испытания, исследования мозга и обработку результатов, если после всего этого выясняется, что они психически неустойчивы или потенциально опасны.

– Ну, иногда позволяю себе пивка, – сообщил Кении. – Вообще-то я непьющий. И не курю совсем. Когда я могу приступить? В объявлении сказано, что мне дадут восемьсот долларов и будут оплачивать такси. Машины у меня нет, так что вам придется меня возить.

– Как насчет пятницы? В два часа дня. Вам это удобно?

– Придется лезть под магнит?

– Да. Мы будем вас сканировать.

– Нет. В четверг в пять. Я могу только в четверг.

– Хорошо. В четверг в пять, – согласился Бентон, помечая дату.

– И вы пришлете за мной такси.

Спросив адрес, Бентон был несколько озадачен ответом Кении. Тот попросил прислать машину к похоронному бюро «Альфа и омега» в Эверетте. Эта безвестная контора находилась в пригороде Бостона, в месте, имеющем дурную репутацию.

– А почему к похоронному бюро? – удивленно спросил Бентон, постукивая карандашом по анкете.

– Оно рядом с тем местом, где я живу, у них есть телефон-автомат.

– Кенни, позвоните мне завтра, чтобы мы окончательно договорились. Идет?

– Идет. Я позвоню вам с этого же телефона.

Повесив трубку, Уэсли посмотрел по справочнику, есть ли в Эверетте похоронное бюро «Альфа и омега». Оказалось, есть. Он позвонил туда, и его попросили подождать. В трубке зазвучали «Мотивы» Хубостанка.

«Мотивы для чего? – с раздражением подумал он. – Для смерти?»

– Бентон?

Подняв глаза, Уэсли увидел в дверях Сьюзен Лейн с отчетом в руках.

– Привет, – поздоровался он, кладя трубку.

– У меня кое-какие новости о вашем друге Бэзиле Дженрете, – сообщила доктор Лейн, внимательно посмотрев на Бентона. – Вы выглядите усталым.

– А разве когда-нибудь было иначе? Результаты уже обработали?

– Идите лучше домой. Вид у вас совсем измученный.

– Просто озабоченный. Немного не выспался. Ну, расскажите, как работают мозги у старины Бэзила. Я просто сгораю от любопытства.

Вручив ему листок с результатами структурного и функционального исследований, доктор Лейн принялась объяснять:

– Повышенная активность мозжечковой миндалины в ответ на раздражители. Особенно если это лица, на которых написан страх или отрицательные эмоции.

– Это интересно, – заметил Бентон. – Может подсказать нам, как они выбирают жертву. Удивление или любопытство на лице они могут принять за гнев или страх. И это выводит их из равновесия.

– Звучит не слишком утешительно.

– Надо сосредоточиться на этом факторе. С Бэзила и начнем.

Выдвинув ящик стола. Бентон достал аспирин.

– Давайте посмотрим, – предложила Лейн, глядя в отчет. – Испытание по Штрупу показало пониженную активность переднего пояса в дорсальной и сабгенуальной областях, сопровождающуюся повышенной дорсолатеральной префронтальной активностью.

– Прочитайте мне только заключение, Сьюзен. У меня голова раскалывается.

Вытряхнув на ладонь три таблетки аспирина, Бентон проглотил их без воды.

– Как это вам удается?

– Многолетняя практика.

Сьюзен вернулась к анализу бэзиловского мозга.

– Итак, полученные результаты свидетельствуют об аномальной связанности фронтальных и краевых структур, что предполагает аномальную задержку реакции, которая может быть следствием дефицита фронтально-опосредованных процессов.

– Это говорит о его способности контролировать свое поведение, – заметил Бентон. – У наших тюремных пациентов такое не редкость. Это совместимо с биполярными нарушениями?

– Конечно. И с другими психическими расстройствами тоже.

– Одну минуточку, – извинился Бентон, набирая номер координатора проекта. – Вы можете сказать мне номер телефона, с которого звонил Кенни Джампер?

– Номер неопознан.

– Хм. Не знал, что автомат нельзя опознать.

– Только что звонили из Батлеровской больницы, – сообщила доктор Лейн. – С Бэзилом что-то творится. Они просят вас прийти и посмотреть.

К половине шестого вечера стоянка Центра судебно-медицинской экспертизы округа Бровард почти опустела. Его служащие, особенно те, кто не имел отношения к медицине, редко задерживались в морге.

Центр находился на Тридцать первой авеню в малонаселенном районе, где росли пальмы, дубы и сосны, среди которых были разбросаны домики на колесах. Архитектура, характерная для южной Флориды – одноэтажное оштукатуренное здание, построенное из кораллового известняка. Оно стояло на берегу узкого полукруглого канала, где было полно москитов и не в меру активных аллигаторов. По соседству с моргом располагалась Служба спасения округа. Ее сотрудники, работающие на «скорой помощи», постоянно имели перед глазами напоминание о том, куда попадают те, кому им не удалось помочь.

Дождь почти прекратился. Шагая по лужам, Скарпетта и Джо направлялись к серебристому «хаммеру». Скарпетта его недолюбливала, но он был незаменим для поездок по бездорожью и перевозки громоздкого оборудования. Люси обожала «хаммеры». Но Скарпетту всегда угнетала парковка.

– Просто не понимаю, как кто-то мог разгуливать средь бела дня с дробовиком, – в который раз повторил Джо. – Разве что у него был обрезан ствол.

– Если обрезанное дуло не отшлифовали, на пыже могли остаться отметины, – ответила Скарпетта.

– Но отсутствие отметин еще не означает, что ствол не обрезан.

– Согласна.

– Он мог отпилить ствол, а потом зачистить дуло. Тогда мы ничего не сможем сказать, пока не найдем оружие. Двенадцатый калибр. Это все, что мы знаем.

Они это знали, потому что Скарпетта извлекла из размозженной головы Дагги Симистер пластиковый четырехлепестковый пыж от «ремингтона». Помимо этого обстоятельства, ей удалось выяснить не так уж много. Вскрытие показало, что характер нападения на миссис Симистер отличался от того, который они предположили вначале. Скорее всего она умерла бы и без всяких выстрелов. Скарпетта была уверена, что женщина находилась без сознания, когда убийца воткнул ей в рот дуло и спустил курок. Чтобы прийти к такому выводу, ей пришлось немало потрудиться.

Обширные раны головы часто скрывают повреждения, нанесенные ранее. Иногда патологоанатому приходится заниматься пластической хирургией. В морге Скарпетта восстановила голову миссис Симистер, собирая ее по кусочкам, а потом сбрила с черепа волосы. После чего обнаружила рваную рану на затылке и перелом основания черепа. Место удара совпадало с гематомой в нижней части мозга, которая была почти не повреждена выстрелом.

Если окажется, что пятна на ковре у окна – это ее кровь, значит, на нее напали именно здесь. Это также объясняет наличие пыли и синих волокон на ее ладонях. Ее ударили сзади по голове каким-то тупым предметом, и она упала. После этого нападавший поднял ее и положил на кровать.

– Я говорю это к тому, что обрез легко можно спрятать в рюкзаке, – продолжал бубнить Джо.

Направив пульт на «хаммер», Скарпетта открыла двери.

– Вовсе нет, – устало сказала она.

Джо ее утомлял. С каждым днем он раздражал ее все больше.

– Если ты отпилишь от ствола дюймов двенадцать-восемнадцать и укоротишь приклад на шесть, длина ружья будет никак не меньше восемнадцати дюймов. Если, конечно, речь идет об автоматическом ружье.

Скарпетта подумала о большой черной сумке, с которой ходил инспектор цитрусовых.

– Помповое ружье еще длиннее, – добавила она. – Так что рюкзак здесь не подойдет, разве что совсем огромный.

– Тогда большая сумка.

Скарпетта вспомнила плодосборник на длинной ручке, который инспектор разобрал и положил в большую черную сумку. Те инспектора, которых ей доводилось видеть раньше, никогда не пользовались плодосборниками. Обычно они срывали те фрукты, до которых могли дотянуться.

– Держу пари, что у него была сумка.

– Понятия не имею, – резко бросила Скарпетта.

Во время вскрытия Джо болтал, строил догадки и важно надувал щеки, пока у нее голова не пошла кругом. Он считал необходимым объявлять о каждом своем действии и зачитывать все, что записывал в протокол. Он сообщал ей вес каждого органа и вычислял, когда миссис Симистер последний раз ела, рассматривая полупереваренные овощи и мясо у нее в желудке. Вскрывая частично закупоренные коронарные сосуды, он обращал внимание Скарпетты на хруст кальция, отложившегося на их стенках, и объявлял, что, возможно, ее убил атеросклероз. Ха-ха!

Вообше-то миссис Симистер и так долго бы не протянула, у нее было больное сердце, в легких они обнаружили спайки, результат когда-то перенесенной пневмонии. Мозг частично атрофировался, так что она, вероятно, страдала болезнью Альцгеймера.

– С таким здоровьем уже все равно, от чего умирать, – заметил во время вскрытия Джо. – Мне кажется, убийца ударил се по затылку прикладом ружья, – предположил он. – Вот так. – Он ударил по воображаемой голове несуществующим прикладом. – В старушке было от силы футов пять роста, – продолжал он сочинять очередной сценарий. – Значит, чтобы разбить ей голову прикладом, который в неукороченном виде весит шесть-семь фунтов, преступник должен был обладать изрядной силой и быть выше ее.

– Вовсе не обязательно, – возразила Скарпетта, выезжая со стоянки. – Многое зависит от положения нападавшего относительно жертвы. И другие факторы тоже имеют значение. Мы же точно не знаем, чем ее ударили. И к тому же нам неизвестен пол убийцы. Так что будьте осторожнее, Джо.

– В чем?

– Пытаясь воссоздать обстоятельства ее смерти, вы выдаете желаемое за действительное и искажаете факты. Это ведь не инсценировка. Вы имеете дело с реальным человеком, которого действительно убили.

– Это просто творческий подход к делу. Что же в этом плохого? – спросил Джо, глядя прямо перед собой.

Его тонкие губы и длинный острый подбородок задрожали от обиды.

– Творчество, конечно, вещь хорошая. Но оно должно давать направление нашим поискам, а не воспроизводить то, что видим в кино и по телевизору.

Глава 52

Небольшой особняк был окружен цветущими кустами и плодовыми деревьями. Рядом голубел бассейн под черепичной крышей. Не совсем обычное место для приема пациентов, но очень поэтическое и полное символов. Когда шел дождь, доктор Мерилин Селф ощущала прилив творческой энергии, которую она, казалось, черпала из сырой теплой земли.

Она считала, что погода как бы отражает то, что происходит с пациентами, когда они переступают порог ее дома. Подавленные эмоции, подчас очень мучительные, освобождаются в этой целительной обстановке. Перемена погоды несет в себе скрытый смысл, понятный только ей одной.

«Добро пожаловать в мое ненастье. А теперь давайте поговорим о вашем».

Она придерживалась такого подхода и в своей врачебной практике, и в своих выступлениях по радио и телевидению. Она объясняла своим пациентам и слушателям, что человеческие эмоции сродни погодным катаклизмам. Любая гроза не происходит просто так. Все имеет свои причины. Разговоры о погоде не казались ей пустыми и банальными.

– Я замечаю у вас особое выражение лица, – сообщила она Пациенту, сидя в кожаном кресле в своей уютной гостиной. – Оно появилось, когда кончился дождь.

– Да нет у меня никакого особого выражения.

– Интересно, что оно появляется, когда кончается дождь. Не тогда, когда он начинается или расходится, а только после его прекращения, как это произошло сейчас.

– Ничего особенного мое лицо не выражает.

– Теперь, когда дождь кончился, оно снова появилось на вашем лице, – повторила доктор Селф. – Такое же, как тогда, когда наши беседы подходят к концу.

– Ничего подобного.

– Уверяю вас, это так.

– Я плачу триста долларов за час не для того, чтобы разговаривать о дожде. С лицом у меня все в порядке.

– Пит, я просто говорю, что вижу.

– Никакого особого выражения у меня не появляется, – продолжал настаивать Пит Марино, сидя напротив нее в откидывающемся кресле. – Все это чушь собачья. Какое мне дело до грозы? Я их столько перевидал за жизнь. Все-таки не в пустыне вырос.

Она изучающе посмотрела на него. Довольно привлекательное, хотя и несколько грубоватое лицо настоящего мужчины. Темно-серые глаза, спрятанные за стеклами очков в тонкой оправе. Его лысина, белеющая в мягком свете лампы, чем-то напомнила ей темечко новорожденного. А массивная круглая голова представлялась мягким задом, который так и тянет отшлепать.

– Мне кажется, мы должны доверять друг другу, – проворковала доктор Селф.

Он сердито посмотрел на нее.

– Пит, почему вы не хотите сказать, как на вас действует окончание дождя? Ведь оно на вас действует? Я абсолютно в этом уверена. И выражение лица у вас при этом меняется. Уверяю вас. Оно и сейчас у вас особенное.

Марино дотронулся долина, словно это была маска или что-то ему не принадлежащее.

– Лицо у меня совершенно нормальное. Ничего особенного в нем нет. Ничего. – Он постучал по квадратной челюсти и высокому лбу. – Будь у меня что-то не так, я бы об этом знал. Лицо как лицо, ничего необычного.


Последние несколько минут они молчали. Скарпетта подвозила Джо к стоянке полицейского управления Голливуда, где стоял его красный «корвет», с облегчением думая, что на сегодня их общение закончилось.

– Я говорил вам, что получил разрешение на подводное плавание, – вдруг спросил он.

– Поздравляю, – равнодушно ответила Скарпетта.

– Я покупаю дом на Каймановых островах. Точнее, мы покупаем его с моей подругой. У нее больше денег. Как вам это нравится? Я дипломированный врач, а она всего лишь помощник юриста, а зарабатывает больше меня.

– Вот уж не предполагала, что вы занялись судебной медициной ради денег.

– Но и не ради того, чтобы нищенствовать.

– Тогда, Джо, вам лучше выбрать себе другое занятие.

– Вы, похоже, готовы довольствоваться малым.

Машина остановилась на светофоре. Скарпетта почувствовала, что Джо смотрит на нее в упор.

– Поди неплохо иметь племянницу, богатую, как Билл Гейтс, и дружка из состоятельной семейки, – обронил он.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Скарпетта. Она вдруг вспомнила историю с инсценировками.

– Хорошо пренебрегать деньгами, когда их у тебя много. Особенно если они незаработанные.

– Вообще-то мои финансы вас совершенно не касаются, но могу сказать, что если работать так долго и успешно, как это делала я, то можно рассчитывать на приличные деньги.

– Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «приличные».

Скарпетта вспомнила, как впечатляюще выглядела анкета Джо. Когда он подал документы в академию, она ожидала, что он станет одним из лучших ее сотрудников. Как могла она так ошибаться?

– Из вашей компании никто не бедствует, – ехидно заметил Джо. – Даже Марино зарабатывает больше, чем я.

– Откуда вы знаете, сколько он зарабатывает?

Впереди появилось здание полицейского управления Голливуда. Это был четырехэтажный дом, стоявший так близко от площадки для игры в гольф, что перелетавшие через забор мячи нередко ударялись в полицейские машины. Скарпетта заметила на стоянке красный «корвет» Джо. Он был задвинут в самый дальний угол, чтобы ничто не могло повредить его драгоценную поверхность.

– Здесь все знают о чужих доходах.

– Не уверена.

– В такой небольшой конторе вряд ли можно сохранить что-нибудь в секрете.

– Академия не так уж мала, и здесь не принято разглашать конфиденциальную информацию. Такую, например, как размер зарплат.

– Мне должны платить больше. Марино не врач. У него всего лишь среднее образование, а денег он гребет больше меня. Люси только корчит из себя секретного агента со всеми своими «феррари», вертолетами, самолетами и мотоциклами. Откуда только деньги на всю эту роскошь? Ну как же, она большая шишка, суперагент. Сплошной гонор, на всех смотрит свысока. Неудивительно, что студенты терпеть ее не могут.

Остановив машину рядом с красным «корветом», Скарпетта повернула к нему непроницаемое лицо.

– Джо, вам остался один месяц. Надеюсь, мы как-нибудь друг друга потерпим.


По мнению доктора Селф, причина жизненных трудностей Марино заключалась в том выражении, которое носило в данный момент его лицо.

То, что выражение это было скрыто от непосвященных, только ухудшало дело, хотя состояние пациента и так было близко к критическому. Жаль, что он так упорно скрывал свои тайные страхи, ненависть, одиночество, сексуальную неудовлетворенность, нетерпимость и другие негативные факторы. Хотя она сразу заметила его сжатые губы и напряженность во взгляде, другие вряд ли обращали внимания на такие мелочи. Но подсознательно они это чувствовали и реагировали соответствующим образом.

Марино часто грубили, обманывали, бросали и предавали. В ответ он становился агрессивным. На своем нелегком и опасном поприще ему пришлось убить нескольких человек. Те, кто имел неосторожность его задеть, получали отпор, которого вряд ли могли ожидать. Однако Марино видел все в другом свете. Ему казалось, что к нему плохо относятся без всякой видимой причины. Эту враждебность он относил на счет рода своих занятий. Большинство его проблем было связано с предубеждениями, потому что он был родом из Нью-Джерси и вырос в бедной семье. Он часто повторял, что не понимает, почему люди так дерьмово к нему относятся.

За последние несколько недель его состояние ухудшилось. А сегодня он был совсем плох.

– У нас ocталось несколько минут. Давайте поговорим о Нью-Джерси, – сказала доктор Селф, ненавязчиво напоминая, что ему пора уходить. – На прошлой неделе вы несколько раз упомянули Нью-Джерси. Почему Нью-Джерси имеет для вас такое значение?

– Если бы вы там выросли, то не спрашивали бы, – ответил Марино, и на его лице отчетливо проступило то самое выражение.

– Это не ответ. Пит.

– Мой отец был пьяницей. Мы оказались на самом дне. Люди попрежнему смотрят на меня, как на изгоя, и ведут себя соответственно.

– Возможно, это выражение вашего лица заставляет их вести себя подобным образом. И дело вовсе не в их поведении.

На столе звякнул автоответчик, и лицо Марино вновь приняло знакомое выражение. На этот раз оно не вызывало у нее сомнения. Он терпеть не мог, когда во время сеанса кто-нибудь звонил, даже если доктор не отвечала. Ему было непонятно, почему она держится за такое старье, как автоответчик, вместо того чтобы пользоваться голосовой почтой, которая бесшумна, не звякает, когда кто-нибудь оставляет сообщение, и никого не раздражает. Он уже не раз говорил об этом доктору. Она посмотрела на золотые наручные часы с большими римскими цифрами, которые она могла видеть без очков.

До окончания сеанса оставалось двенадцать минут. Пит Марино не умел вовремя закругляться. У него были проблемы со всем, что закончилось, ушло, миновало или умерло. Доктор Селф не случайно назначала ему сеансы на конец дня, желательно около пяти, когда начинало темнеть или заканчивалась послеполуденная гроза. Он представлял собой чрезвычайно интересный случай. Иначе она не стала бы с ним возиться. Со временем она уговорит его участвовать в ее общенациональной программе на радио или даже в ее новом телешоу. Он будет хорошо смотреться перед камерой. Гораздо лучше, чем этот противный и глупый доктор Эмос.

у нее еще ни разу не было копа. Когда она читала лекции в Национальной академии судебной медицины во время летней сессии, в ее честь был устроен обед и она оказалась за столом рядом с Марино. Именно тогда ей пришла в голову мысль пригласить его в свое шоу. Конечно, он нуждается в лечении. Слишком много пьет. Она сама видела, как он выпил четыре стакана виски за один присест. Курит. От него сильно пахнет табаком. Любит поесть. На том обеде он проглотил три десерта. С первого взгляда было видно, что он склонен к саморазрушению и ненавидит себя.

– Я могу вам помочь, – предложила она ему в тот вечер.

– В чем? – вскинулся он, словно она схватила его за ногу под столом.

– Совладать с вашими бурями. Пит. С теми, что бушуют у вас внутри. Расскажите мне о них. Мы с вами поговорим так же, как я беседую с вашими блестящими студентами. Вы сможете управлять своей погодой, как захотите. Солнце и ненастье будут подчиняться вашим желаниям. Хотите – прячьтесь от дождя, хотите – гуляйте на солнышке.

– При моей работе гулять на солнышке бывает опасно.

– Я не хочу, чтобы вы погубили себя. Пит. Вы большой, умный и красивый мужчина. Такие должны жить долго и счастливо.

– Но вы ведь меня совсем не знаете.

– Я знаю о вас больше, чем вы думаете.

Марино стал ходить к ней на прием. Через месяц он бросил пить и курить и похудел на десять фунтов.

– Ничего особенного мое лицо не выражает. Не понимаю, о чем вы говорите, – повторил Марино, дотрагиваясь до лица кончиками пальцев, как это делают слепые.

– Выражает. Как только кончился дождь, на вашем лице появилось это выражение. Все, что вы чувствуете, отражается на вашем лице. Пит, – со значением сказала доктор Селф. – Мне кажется, что это тянется еще со времен Нью-Джерси. Как вы считаете?

– Я считаю, что все это ерунда. Я пришел к вам, потому что не мог бросить курить и слишком много пил и ел. А вовсе не потому, что у меня на лице что-то там написано. Никто никогда не жаловался на мое лицо. Моя жена Дорис была недовольна, что я такой толстый и слишком много пью и курю. Но мое лицо ее вполне устраивало. Она никогда не высказывалась по этому поводу. И все мои женщины были им довольны.

– А как насчет доктора Скарпетты?

Марино весь напрягся и ушел в себя, как это всегда случалось с ним, когда речь заходила о Скарпетте.

– Мне пора в морг, – бросил он.

– Пока еще нет, – пошутила она.

– Мне не до шуток. Я расследовал дело, а меня отстранили. Последнее время такое происходит со мной постоянно.

– Это доктор Скарпетта отстранила вас?

– Она не успела. Я сам не стал участвовать во вскрытии, потому что кое-кто пытается меня в чем-то обвинить. Не хочу злоупотреблять служебным положением, и без того ясно, отчего умерла эта дама.

– А в чем вас обвиняют?

– Меня всегда в чем-нибудь обвиняют.

– На следующей неделе мы поговорим о ваших параноидальных идеях. Это тоже связано с выражением вашего лица, уж поверьте мне. А Скарпетта не замечала этого выражения? Уверена, что замечала. Обязательно спросите ее.

– Все это бред собачий.

– Вы помните наш разговор о сквернословии? Мы же с вами договорились. Сквернословие – это способ выразить подавленные эмоции. Я же хочу, чтобы вы рассказывали мне о ваших чувствах, а не выражали их.

– Я чувствую, что это бред собачий.

Доктор Селф снисходительно улыбнулась, словно перед ней был непослушный ребенок.

– Я к вам хожу не для того, чтобы слушать про выражение моего лица, которого на самом деле нет.

– Почему бы вам не спросить про него Скарпетту?

– Я чувствую, что это не ее собачье дело.

– Давайте обсуждать проблемы, а не выражаться по их поводу. Очень удачная фраза. Надо сделать ее девизом радиопередачи. «Давайте обсудим» с доктором Селф.

– Так что же случилось сегодня? – спросила она Марино.

– Вы серьезно? Я обнаружил старуху, которой выстрелом разнесли всю голову. Угадайте, кто будет следователем?

– Наверно, вы. Пит.

– Как бы не так. Раньше-то, конечно. Я же вам рассказывал. Я был следователем по убийствам и помогал доку. Но сейчас я смогу вести дело, только если мне поручат это правоохранительные органы. А Реба черта с два захочет это сделать. Сама она ни хрена не смыслит, но у нее на меня зуб.

– Насколько я помню, вы ее тоже не слишком любите, потому что она неуважительно к вам относится и старается унизить.

– Какой детектив из этой телки?! – воскликнул он, побагровев.

– Расскажите об этом поподробнее.

– Я не могу рассказывать о своей работе. Даже вам.

– Я не спрашиваю вас о конкретных делах и расследованиях. Вы можете не беспокоиться. Все, что здесь говорится, никогда не покидает пределы этой комнаты.

– Если только не попадает на радио или в ваше новое телевизионное шоу.

– Но мы сейчас не на радио и не на телевидении, – с улыбкой сказала доктор Селф. – Хотя, если хотите, я могу пригласить вас в свои передачи. Вы гораздо интереснее доктора Эмоса.

– Козел. Мудак чертов.

– Пит! – предостерегающе воскликнула она. – Я понимаю, что вы его не любите. Вероятно, ваше к нему отношение тоже определяется параноидальными мотивами. В этой комнате нет ни микрофонов, ни камер. Только мы с вами.

Марино оглянулся, как бы проверяя истинность ее слов.

– Мне не понравилось, что она разговаривала с ним в моем присутствии.

– Он – это Бентон? Она – Скарпетта?

– Она пригласила меня, чтобы поговорить, а сама повисла на телефоне, словно я пустое место.

– То же самое вы чувствуете, когда звякает мой автоответчик?

– Она же могла поговорить с ним и без меня. Это было сделано нарочно.

– Она всегда так делает, правда? Звонит своему любовнику в Вашем присутствии, хотя прекрасно знает, что вам это не нравится, что вы ему немного завидуете.

– Завидую? Чему там завидовать, черт побери? Он бывшая фэбээровская мелкая сошка. А сейчас гадает на кофейной гуще,

– Это не так. Он преподает судебную психологию на одном из факультетов Гарвардского университета, происходит из известной новоанглийской семьи. На мой взгляд, весьма уважаемый человек.

Доктор Селф не была знакома с Бентоном, но очень бы хотела заполучить его для своего шоу.

– Он ничего собой не представляет. Все бывшие идут в преподаватели.

– Но он не только преподает.

– Все равно он отработанный материал.

– Создается такое впечатление, что большинство ваших знакомых уже никуда не годятся. И Скарпетта тоже. Вы ведь и о ней так говорили.

– Я просто называю вещи своими именами.

– А сами вы не ощущаете себя бывшим?

– Кто, я? Вы что, издеваетесь? Я могу отжаться в два раза больше, чем раньше, и позавчера полдня провел на беговой дорожке. Первый раз за последние двадцать лет.

– Нам пора заканчивать, – напомнила она. – Давайте поговорим о вашем недовольстве Скарпеттой. Это из-за того, что она вам не доверяет?

– Дело не в доверии, а в уважении. Она лжет и относится ко мне как к последнему дерьму.

– Вы считаете, что она вам не доверяет из-за того, что случилось прошлым летом в Ноксвилле? Там, где проводятся исследования на трупах? Как называется это место?

– «Опытное поле».

– Ах да.

Какая увлекательная тема для обсуждения в ее передаче. «Опытное поле» – это не то, что вы думаете. Что такое смерть? Давайте обсудим с доктором Селф.

Она уже обдумывала рекламный ролик.

Марино демонстративно посмотрел на часы, словно его совсем не огорчало, что время сеанса подходит к концу. Казалось, он с нетерпением ждет его окончания.

Но доктора Селф не так легко было провести.

– Страх, – начала она свое заключительное слово. – Экзистенциальный страх перед одиночеством и пренебрежением со стороны окружающих. Когда кончается день, когда кончается гроза. Когда кончается все. Это ведь ужасно, когда все кончается? Деньги, здоровье, молодость, любовь. Возможно, ваши отношения с доктором Скарпеттой тоже закончатся? Может быть, она в конце концов отвернется от вас?

– Мне на все наплевать, кроме работы, а она у меня никогда не закончится, потому что люди будут убивать друг друга всегда. Даже после того, как я отправлюсь на небо. Я не собираюсь больше сюда приходить и выслушивать весь этот вздор. Вы только и знаете, что говорите о доке. И дураку ясно, что мои проблемы связаны не с ней.

– На сегодня у нас все.

Улыбнувшись, она поднялась со стула.

– Я бросил принимать лекарство, которое вы мне выписали. Еще две недели назад, но все забывал сказать вам. – Марино тоже поднялся, заполонив собой всю комнату. – От него никакого толку, – добавил он. – Ну и нечего его пить.

Когда он вставал, доктор Селф всегда слегка вздрагивала. Его внушительная фигура нагоняла на нее страх. Загорелые руки напоминали окорока или бейсбольные перчатки. Она представляла, как он крушит ими чьи-то черепа или ломает шеи. Для такого громилы человеческие кости все равно что картофельные чипсы.

– Мы поговорим об «Эффсксоре» на следующей неделе. Жду вас во вторник в пять, – сказала доктор, заглянув в записную книжку.

Марино бросил взгляд на открытую дверь, за которой находилась небольшая веранда, где стояли стол и два стула и были расставлены растения в кадках. Некоторые пальмы уже достигали потолка. На веранде никого не было. В эти часы у доктора Селф никогда не бывало пациентов.

– Хм, – усмехнулся он. – Как хорошо, что мы поторопились и уложились вовремя. Иначе вашим пациентам пришлось бы ждать.

– Вы, вероятно, расплатитесь со мной в следующий раз?

Таким деликатным образом доктор Селф напоминала Марино, что он должен ей триста долларов.

– Да, да. Я забыл свою чековую книжку.

Это сущая правда. Он вовсе не собирается становиться ее должником. Придется прийти еще раз.

Глава 33

Бентон оставил свой «порше» на гостевой стоянке за высоким забором из гофрированного металла, по верху которого была протянута колючая проволока. На фоне неприветливого, затянутого тучами неба возвышались сторожевые башни. На служебной стоянке виднелись белые фургоны со стальными перегородками и без окон, своего рода камеры, в которых перевозили заключенных.

Батлеровская больница, располагавшаяся в часе езды от Бостона, представляла собой восьмиэтажное здание с окнами, забранными металлической сеткой, которое окружали двадцать акров леса и прудов. Туда помешали преступников, признанных невменяемыми. Это было в высшей степени прогрессивное и цивилизованное учреждение. Блоки там именовались коттеджами, куда пациенты распределялись по степени их опасности для окружающих. Коттедж Д стоял особняком, неподалеку от административного здания. Там содержалось около сотни заключенных, осужденных за убийство.

Изолированные от других пациентов больницы, они проводили большую часть времени в одиночных камерах, в каждой из которых был душ, пользоваться которым можно было не больше десяти минут в день, в туалет разрешалось ходить два раза в час. К блоку Д была прикомандирована команда судебных психиатров, и, кроме того, его регулярно посещали адвокаты и специалисты в области психиатрии. Батлеровская больница считалась образцом гуманного отношения к заключенным, местом, где они могли получить реальную помощь. Но для Бентона она была всего лишь комфортабельной тюрьмой, где содержались люди, которых уже не исправишь. Он не питал никаких иллюзий относительно их лечения. Субъектов, подобных Бэзилу, вообще трудно было назвать людьми. В прошлой жизни они умели только убивать и при первой же возможности с радостью займутся этим снова.

Войдя в бежевый вестибюль. Бентон подошел к пуленепробиваемой перегородке и взял трубку внутренней связи.

– Как дела, Джордж?

– Все так же.

– Прискорбно это слышать. Значит, вы еще не ходили к доктору?

Раздался громкий металлический щелчок, и Бентон получил возможность войти. Когда дверь за ним закрылась, он поставил свой портфель на маленький металлический столик. Джорджу было уже за шестьдесят, и жизнь казалась ему невыносимой. Он терпеть не мог свою работу. Ненавидел жену. Всегда был недоволен погодой. Не любил политиков и при первой возможности снимал со стены вестибюля фотографию губернатора штата. В последний год его мучили постоянная усталость, проблемы с желудком и непонятные боли. Но докторов он тоже ненавидел.

– Я не пью никаких лекарств. Какой от них толк? Эти доктора только и умеют, что пичкать нас лекарствами, – проворчал Джордж, проверяя портфель Бентона. – Ваш приятель уже на месте. Желаю повеселиться.

Снова раздался щелчок, и Бентон прошел через вторую металлическую дверь. Охранник в желто-коричневой форме по имени Джеф повел его по коридору к еще одной металлической двери. За ней находилось отделение, где адвокаты и психиатры встречались с заключенными в небольших комнатках без окон.

– Бэзил жалуется, что не получает корреспонденцию, – сказал Бентон.

– Да он много чего болтает, – мрачно заметил Джеф. – Рот у него прямо не закрывается.

Отперев серую металлическую дверь, он пропустил доктора вперед.

– Спасибо, – поблагодарил Бентон.

– Я буду за дверью, – сказал Джеф, бросив на Бэзила уничтожающий взгляд.

Тот сидел за небольшим деревянным столом и при виде доктора не сделал никаких попыток подняться. Он был без наручников и в своей обычной тюремной одежде, которая состояла из синих штанов, белой майки и шлепанцев. От него сильно пахло потом, налитые кровью глаза рассеянно блуждали по комнате.

– Ну, как дела, Бэзил? – спросил Бентон, садясь напротив.

– У меня был плохой день.

– Расскажите, в чем дело.

– Я чувствую беспокойство.

– Как вы спали?

– Да я почти всю ночь не спал. Все думал о нашем разговоре.

– Вы что-то все время суетитесь.

– Не могу сидеть спокойно. Это из-за того, что я вам рассказал. Доктор Уэсли, мне надо принять лекарство. «Ативан» или что-нибудь в этом роде. Вы еще не смотрели снимки?

– Какие снимки?

– Ну, моего мозга. Небось уже смотрели. Вы же любопытный. Вы все здесь очень любопытные, так ведь? – Он нервно улыбнулся.

– Вы только это хотели мне сказать?

– Нет, я много чего хотел сказать. И потом мне нужна моя корреспонденция. Они мне ее не дают, поэтому я не могу ни есть, ни спать. Совсем нервы расстроились. Может, дадите мне «ативана»? Вы, наверно, тоже об этом думали?

– О чем?

– Да о той убитой женщине, про которую я вам говорил.

– Из «Рождественской лавки»?

– Ну да.

– Я много думал над тем, что вы мне рассказали, – произнес Бентон, словно правдивость Бэзила не вызывала у него сомнений.

Он всегда делал вид, что верит пациентам, даже когда они явно лгали. А в данном случае такой уверенности у него не было.

– Давайте вернемся к тому, что произошло в июле два с половиной года назад.


Марино не понравилось, что доктор Селф, захлопнув за ним дверь, торопливо закрыла ее на задвижку, словно рада была от него избавиться.

Он был оскорблен таким отношением. Ей на него просто наплевать. Он всего лишь один из ее клиентов. Она рада, что он убрался и на целую неделю избавил ее от своего общества. В следующий раз она уделит ему те же пятьдесят минут, и ни секундой больше, ничуть не озаботившись тем, что он бросил пить лекарство.

Настоящая отрава. Из-за него он не мог заниматься сексом. Какой же это антидепрессант, если от него перестаешь быть мужчиной?! Одного этого достаточно, чтобы впасть в депрессию.

Стоя у запертой двери в кабинет, он рассеянно смотрел на бледно-зеленые кресла и стеклянный столик с журналами. Он успел прочитать их все, потому что всегда приходил на прием раньше времени. Это его тоже раздражало. Куда лучше было бы опаздывать, делая вид, что у него есть дела поинтереснее, чем торчать у психоаналитика. Но если он будет опаздывать, время сеанса сократится, а он не мог себе позволить терять драгоценные минуты, которые стоили так дорого.

Шесть долларов одна минута. Точно пятьдесят минут, и ни секундой больше. Ничто не могло заставить ее продлить прием даже на минуту. Соберись он покончить жизнь самоубийством у нее на глазах, она все равно посмотрела бы на часы и сказала: «Нам пора заканчивать». Начни он рассказывать о том, что кого-то убил, она и тут прервала бы его на самом интересном месте, произнеся те же слова.

– Разве вам самой не любопытно? – как-то раз спросил он ее. – Как вы можете прерывать меня на полуслове?

– Вы расскажете мне остальное в следующий раз. Пит, – ответила она со своей обычной улыбкой.

– А может, не расскажу. Вам повезло, что вы можете про это узнать. Многие люди с удовольствием заплатили бы деньги, чтобы послушать такую историю, причем подлинную.

– В следующий раз.

– Ладно, забудем. Следующего раза не будет.

Она никогда не спорила с ним, когда прием подходил к концу. На какие бы уловки он ни пycкaлcя, чтобы прихватить еще пару минут, она всегда вставала, провожала его к выходу и запирала за ним дверь. Никакие уговоры не помогали. Ради чего он платит шесть долларов за минуту? Ради того, чтобы его оскорбляли? Но он почему-то возвращался сюда опять.

Марино посмотрел на небольшой изогнутый бассейн, отделанный цветной плиткой, потом перевел взгляд на апельсиновые и грейпфрутовые деревья, увешанные плодами. Их стволы были обведены красной полосой.

Тысяча двести долларов ежемесячно. Зачем ему это нужно? На эти деньги он мог бы купить себе «додж» с двигателем V-10 «Вайпер». Мог бы купить еще кучу полезных вещей.

Через закрытую дверь послышался ее голос. Она разговаривала по телефону. Он стал слушать, делая вид, что заинтересовался журналом.

– Простите, кто это? – спросила доктор Селф.

У нее был звучный голос человека, привыкшего выступать публично. Такой голос придает человеку вес, не меньший, чем пистолет или полицейский жетон. Марино нравился ее голос. Он действовал на него завораживающе. Она была по-настоящему хороша, и ему не хотелось думать, что в кресле напротив нее может сидеть какой-нибудь другой мужчина, который будет так же восхищенно смотреть на нее. На эти темные волосы и тонкие черты лица, блестящие глаза и ослепительно белые зубы. Он был не в восторге от того, что она выступает по телевидению, где каждый может видеть, насколько она соблазнительна.

– Кто вы и как узнали этот номер? – продолжала она спрашивать. – Нет, это не она. Это не прямой телефон. Кто это?

Марино забеспокоился, его бросило в жар. После дождя было сыро и душно, с деревьев капало, на траве сверкали бусинки воды. Голос у доктора Селф был озабоченный. Звонивший ее озадачил.

– Я понимаю, что вы хотите сохранить конфиденциальность, но как мы проверим достоверность вашего сообщения, если вы себя не назовете? Такие детали требуют проверки и подтверждения, иначе доктор Селф не захочет иметь с вами дело. Нет, нет, это прозвище, а не имя. Неужели это ваша настоящая фамилия? Ну хорошо.

Марино понял, что доктор Селф говорит не от своего имени. Звонивший ей неизвестен, и она чувствует себя не в своей тарелке.

– Хорошо, – услышал Марино. – Но вы должны обязательно поговорить с режиссером. Я допускаю, что ваша история может быть интересна при условии, что это правда, но вам надо позвонить режиссеру. Сделайте это сразу, поскольку передача в четверг будет посвящена как раз этой теме. Нет, не на радио. Я имею в виду телевизионную программу.

Голос ее обрел прежнюю твердость, он с легкостью проникал через деревянную дверь и был хорошо слышен на веранде.

По телефону она говорила гораздо громче, чем во время приема. И слава Богу. Было бы куда хуже, если бы пациенты, сидящие на веранде, могли слышать каждое слово, которое доктор Селф говорила Марино во время их коротких, но таких дорогостоящих встреч. Когда они оказывались вдвоем за этой запертой сейчас дверью, голос ее звучал гораздо тише. Правда, во время приема на веранде никогда никого не бывало. Он всегда был последним, так что ей ничего не стоило сделать ему послабление и накинуть несколько лишних минут. Никто бы от этого не пострадал. Он же всегда был последним пациентом. Ну ничего. Скоро он скажет ей нечто настолько важное, что она забудет о времени. Возможно, первый раз в жизни и именно с ним. Она сама захочет этого. А вот он еще посмотрит, задержаться ему или нет,

– Мне надо идти, – скажет он.

– Не спешите. Мне очень хочется узнать, чем все закончится.

– Нет, не могу. Очень спешу, – скажет он, вставая с кресла. – В следующий раз. Обещаю, что расскажу вам остальное… погодите-ка… В любом случае наследующей неделе. Вы мне только напомните, хорошо?

Услышав, что доктор Селф положила трубку, Марино потихоньку прокрался через веранду и вышел через стеклянную дверь. Бесшумно закрыв ее за собой, он пошел по дорожке через сад, где фруктовые деревья были помечены красной полосой. Проходя мимо белого домика, где жила доктор Селф, он подумал, что ей не пристало жить таким образом. К ней на участок мог зайти кто угодно. Это небезопасно. Человек, которого каждую неделю слушают миллионы людей, должен жить по-другому. Зачем подвергать себя риску? Надо вернуться и сказать ей об этом.

Подойдя к своему разрисованному мотоциклу, Марино внимательно осмотрел его, чтобы убедиться, что с ним ничего не

произошло, пока он был на приеме. Он подумал о спущенной шине и о том, как он расправится с обидчиком. На хромированных частях и языках пламени, горевших на голубом фоне, лежал тонкий слой пыли. Марино почувствовал раздражение. Сегодня утром он натер свой мотоцикл до блеска, и вот теперь он весь в пыли. Доктор Селф должна иметь крытую стоянку или хотя бы гараж для своей машины. Ее красивый белый «мерседес» с откидным верхом обычно стоял на подъездной дорожке, и пациентам приходилось парковать свои машины на улице. Это тоже небезопасно.

Разблокировав переднюю вилку и зажигание, он оседлал своего коня, думая о том, как здорово, что он больше не полицейский, коим пробыл большую часть жизни. Академия предоставила в его распоряжение «хаммер» повышенной проходимости с турбодизельным двигателем V8 мощностью 250 лошадиных сил, четырехступенчатой коробкой передач, внешним багажником и грузовой лебедкой. Он купил «харлей» с самыми крутыми наворотами и может позволить себе личного психоаналитика. Подумать только.

Бросив взгляд на симпатичный белый домик, где обитала доктор Селф, хотя ей и не стоило жить в таком неподходящем месте, Марино включил стартер и нажал на газ. Мотоцикл с ревом сорвался с места. Вдали все еще сверкали молнии, и отходящая армия темных туч бесцельно освобождалась от боезапаса над просторами океана.

Глава 34

С лица Бэзила не сходила улыбка.

– Я не нашел никаких упоминаний об убийстве, – сказал Бентон. – Но два с половиной года назад из магазина, который назывался «Рождественская лавка», пропали мать и дочь.

– Я же вам говорил, – просиял Бэзил.

– Но вы ничего не сказали об исчезновении женщины и о том, что у нее была дочь.

– Мне не дают корреспонденцию.

– Я позабочусь об этом, Бэзил.

– Вы уже целую неделю мне это говорите, я хочу получать мою корреспонденцию. Они перестали мне ее давать сразу после той ссоры.

– Это когда вы рассердились на Джефа и назвали его дядюшкой Римусом?

– И за это меня лишили корреспонденции?! Мне кажется, он плюет мне в еду. Я хочу получить все, что пришло за месяц. И еще хочу, чтобы меня перевели в другую камеру.

– Вот это невозможно, Бэзил. Для вашей же пользы.

– Вы просто не хотите мне помочь!

– Обещаю, что к концу дня вы получите все, что вам полагается.

– Да уж постарайтесь, не то конец нашим дружеским беседам о «Рождественской лавке». Мне уже надоел этот ваш научный эксперимент.

– Единственная «Рождественская лавка», которую я нашел, находится в Лас-Оласе, на побережье, – продолжал Бентон. – Четырнадцатого июля оттуда исчезли Флорри Куинси и ее семнадцатилетняя дочь Хелен. Вы что-нибудь об этом знаете, Бэзил?

– У меня плохая память на имена.

– Расскажите, что вы помните о «Рождественской лавке»?

– Там везде были деревья с лампочками, игрушечные поезда и украшения, – сообщил Бэзил уже без улыбки. – Я же вам говорил. Скажите лучше, что вы там нашли у меня в мозгах? Вы ведь уже смотрели картинки? – Он указал на свою голову. – Значит, вы и так знаете все, что вам нужно. А сейчас мы просто время теряем. Где моя корреспонденция, черт побери?

– Я же вам обещал.

– Там в подсобке был шкафчик. Неказистый такой. Я заставил ее открыть его, он оказался полон всяких немецких безделушек в раскрашенных деревянных шкатулках. Гензель и Гретель, Снупи, Красная шапочка и все такое. Она хранила их под замком, они были очень дорогие. Я ей сказал: «Какого хрена? Их же можно унести вместе со шкафом! Думаешь, если ты их заперла, так никто и не украдет?»

Бэзил замолчал, взглядом упершись в стену.

– Что еще вы ей говорили, прежде чем убить?

– Я ей сказал: «Конец тебе, сука».

– А когда вы с ней говорили о шкафчике в подсобке?

– Я не говорил.

– Вы же только что сказали…

– Не говорил я с ней об этом, и точка, – нетерпеливо оборвал его Бэзил. – Я хочу, чтобы мне дали лекарство. Почему вы мне ничего не прописываете? Я не сплю по ночам. Не могу сидеть спокойно. Я завожусь, а потом меня развозит, и я не могу встать с постели. Где моя корреспонденция?

– Сколько раз в день вы мастурбируете? – спросил Бентон.

– Шесть или семь. А может, десять.

– Больше, чем обычно.

– После нашего вчерашнего разговора я ничего не мог делать. С постели вставал только чтобы отлить, ничего не ел, не мылся. Я знаю, где она. Отдайте мою почту!

– Кто? Миссис Куинси?

– Послушайте, – откинулся Бэзил на спинку стула, – мне ведь нечего терять. Чем вы можете заставить меня делать то, что вы хотите? Маленькими поблажками, хорошим отношением, пониманием. Где моя чертова почта?

Бентон встал, открыл дверь и попросил Джефа сходить и узнать, куда делась корреспонденция Бэзила. По выражению лица охранника он понял, что тот прекрасно знает, куда она делась, и не имеет никакого желания облегчать Бэзилу жизнь. Значит, это правда. Бэзил действительно ее не получал.

– Пожалуйста, сделайте это для меня, – сказал Бентон, посмотрев Джефу в глаза. – Это очень важно.

Согласно кивнув, Джеф пошел за почтой. Бентон, закрыв за ним дверь, вернулся за стол.

Через пятнадцать минут их разговор иссяк. Это была причудливая смесь дезинформации и изощренной игры. Бентон пытался скрыть раздражение. Увидев Джефа, он облегченно вздохнул.

– Твоя почта на койке, – сообщил Джеф, холодно взглянув на Бэзила.

– Надеюсь, вы не украли мои журналы?

– Кому нужны твои гребаные рыбацкие журналы? Извините, доктор Уэсли. Все четыре у тебя на койке.

Бэзил закинул воображаемую удочку.

– Срывается всегда самая крупная рыба! В детстве папаша брал меня на рыбалку. Когда не бил мою мать.

– Заруби себе на носу, – сказал Джеф. – Говорю тебе при докторе Уэсли. Если опять будешь безобразничать, у тебя появятся проблемы посерьезнее почты и рыбацких журналов.

– Видите, как здесь ко мне относятся? – заныл Бэзил.

Глава 35

Войдя в подсобку, Скарпетта открыла свой чемоданчик, который она принесла из «хаммера». Вынув из него пузырьки с перборатом натрия, углекислым натрием и люминолом, она смешала их в стакане с дистиллированной водой, встряхнула и перелила раствор в черный пульверизатор.

– Все планы на выходные полетели к черту, – заметила Люси, устанавливая на треножник 35-миллиметровую камеру.

– Зато с пользой проводим время, – отозвалась Скарпетта. – Хоть увиделись наконец.

Обе они были одеты в одноразовые белые комбинезоны и бахилы, лица их закрывали защитные очки и маски, волосы были убраны под шапочки. Дверь в подсобку была закрыта. На часах еще не было восьми, но «Короли пляжа» опять закрылись раньше времени.

– Подожди минутку, я сейчас закончу, – сказала Люси, прикручивая спусковой тросик к камере. – А помнишь носок?

На фотографиях пульверизатор не должен быть заметен, а это возможно только если он черный или закрыт чем-то темным. Вот Скарпетта и придумала как-то натянуть на него носок – в отсутствие иных подходящих средств.

– Хорошо, когда не надо ограничивать себя в финансах, – добавила Люси, открывая затворе помощью тросика. – Раньше мы бы не смогли провернуть такую операцию. Без денег далеко не уедешь.

Она навела объектив на полки и бетонный пол.

– Не знаю, – пожала плечами Скарпетта. – Мы всегда как-то обходились. В каких-то отношениях раньше было проще, адвокаты не задавали столько провокационных вопросов: «Вы использовали лазерную траекторию? Вы пользовались стерильной водой в ампулах? Что? Вы использовали дистиллированную воду в бутылках? А где вы ее покупали? В «С семи до одиннадцати»? Вы покупаете реактивы в продовольственном магазине?…

Люси сделала еще одну фотографию.

– …а вы сделали анализ ДНК деревьев, птиц и белок, обнаруженных на месте преступления? – продолжала Скарпетта, надевая на левую руку черную резиновую перчатку. – А почему вы не пропылесосили всю округу, чтобы найти следы, оставленные преступником?…»

– У тебя сегодня плохое настроение.

– Просто мне надоело, что ты меня избегаешь. Звонишь только по делу.

– Я всем так звоню.

– Значит, я для тебя всего лишь один из сотрудников?

– Не говори глупостей, я могу погасить свет?

– Давай.

Люси выключила лампочку под потолком, комната погрузилась в темноту. Скарпетта брызнула люминол на картонную карточку с контрольным образцом крови. На ней вспыхнуло зеленовато-синее пятно, постепенно оно исчезло. Она начала опрыскивать пол, он засветился зеленовато-синим неоновым пламенем.

– Господи, первый раз такое вижу! – воскликнула Люси, щелкая затвором.

Яркое зеленовато-синее свечение таинственно вспыхивало и угасало в такт движениям Скарпетты, разбрызгивающей люминол. Наконец Люси зажгла свет, и они внимательно осмотрели пол.

– Я ничего не вижу, кроме грязи, – разочарованно вздохнула Люси.

– Давай соберем ее, пока мы не наследили еще больше.

– Черт! Надо было начать с «Волшебного фонаря».

– Не сейчас, еще успеем.

С помощью кисточки Люси собрала грязь с пола в пластиковый пакет, потом переставила треножник с камерой и сделала несколько фотографий деревянных полок. На этот раз люминол дал другую картину. На полках возникали пятна цвета электрик, которые искрились и переливались в темноте. Скарпетта обрызгивала полки, Люси щелкала затвором, а голубое свечение ритмично пульсировало, угасая быстрее, чем это бывает, когда присутствует кровь и большинство других веществ, реагирующих на хемилюминесценцию.

– Отбеливатель? – высказала предположение Люси.

Ряд веществ дают ложную положительную реакцию, и чаше всего это отбеливатели, следы которых выглядят очень характерно.

– Спектр здесь немного другой. Скорее всего это что-то близкое к отбеливателю, – заключила Скарпетта. – Возможно, моющее средство, содержащее отбеливатель на основе гипохлорита. Например, «Хлорокс», «Дрэно», «Фантастик», «Уоркс», «Беклинсер». Я не удивлюсь, если мы обнаружим здесь что-нибудь подобное.

– Ты закончила? Готово.

Яркий свет лампы заставил их сощуриться.

– Бэзил сказал Бентону, что он отмыл кровь отбеливателем – сказала Люси. – Но ведь прошло два с половиной года, и люминол вряд ли будет реагировать на отбеливатель?

– Если он впитался в дерево и его не смывали, то реакция вполне возможна. Но сказать наверняка я не могу. Вряд ли кто-нибудь проводил подобные тесты. – Скарпетта извлекла из чемоданчика увеличитель с подсветкой и провела им по краям полок, заполненных майками и снаряжением для подводного плавания.

– На древесине видны еле различимые светлые пятна. Похоже, что на нее действительно чем-то брызнули.

Подойдя к ней, Люси взяла увеличитель.

– И в самом деле…


Он принес сандвич с запеченным сыром и немного воды и сразу же вышел из комнаты, даже не взглянув на нее. Он явно здесь не жил и никогда не оставался на ночь. Во всяком случае, вел он себя так тихо, что казалось, в доме никого нет.

Было уже поздно. В разбитом окне показалась луна, подернутая мутной пеленой облаков. Она слышала, как он ходит по дому. Когда за дверью послышались его шаги, сердце у нее отчаянно забилось. Схватив розовую теннисную туфлю, она спрятала ее за спину. В комнате возник темный силуэт, от которого тянулся длинный луч фонарика. Вошедший принес с собой паука размером с его ладонь. Она никогда не думала, что пауки могут быть такими огромными.

Эв прислушалась, пытаясь выловить из мрака голоса мальчиков и Кристины. Луч фонарика осветил ее распухшие запястья и лодыжки, скользнул по грязному матрасу и ярко-зеленому халату, прикрывавшему ноги. Она инстинктивно подняла колени и закрылась руками, защищая свою наготу от бесстыдного света. Почувствовав, что он пристально на нее смотрит, она отшатнулась. Лица его она никогда не видела. Он всегда ходил в черном и днем закрывал лицо колпаком. Ночью же она могла различить лишь его темный силуэт. Он отнял у нее очки. Это было первое, что он сделал, когда проник в их дом.

– Дай мне свои очки! – сказал он. – Быстро!

Она как вкопанная застыла на кухне. Страх лишил ее дара речи и способности соображать. Казалось, из нее вытекла вся кровь. Оливковое масло на сковородке задымилось, мальчики закричали, и он направил на них ружье. Потом перевел его на Кристину. Он был весь в черном, лицо скрывал колпак. Тони впустил его через заднюю дверь, и все произошло очень быстро.

– Дай мне свои очки!

– Отдай, – попросила Кристина. – Не трогайте нас, пожалуйста. Вы можете взять все, что хотите.

– Заткнись, или я всех вас перестреляю!…

Он приказал мальчикам лечь ничком на пол в гостиной и ударил их прикладом по голове, так что они потеряли сознание. Выключив свет, он велел Кристине и Эв волоком вытащить детей из дома через раздвижную дверь спальни. Весь пол в коридоре был закапан кровью. Она потом часто думала, что эту кровь должны заметить. Их, вероятно, уже хватились. И тот, кто пришел их искать, обязательно должен увидеть эти пятна! Где же полиция?

Мальчиков они положили на траву у бассейна, и он связал их телефонным шнуром, заткнув рты кухонными полотенцами, хотя они не двигались и не издавали ни звука. Потом он заставил Эв и Кристину идти в темноте к автомобилю.

Эв пришлось сесть за руль.

Кристина села на переднее сиденье, а он устроился на заднем, приставив дуло к ее голове.

Холодным спокойным голосом он объяснил Эв, куда ехать.

– Я отвезу вас, а потом вернусь за ними, – так же холодно сказал он, когда машина двинулась с места.

– Позвоните куда-нибудь, – взмолилась Кристина. – Их надо отвезти в больницу. Не оставляйте их умирать. Они же еще дети.

– Я же сказал, что вернусь за ними.

– Но им нужна помощь. Они же совсем мальчишки. И к тому же сироты. Их родители погибли.

– Вот и хорошо. Значит, никто их не хватится.

Он говорил ровным, бесстрастным голосом, в котором не было ничего человеческого.

Эв заметила указатель поворота на Неаполь. Они ехали на запад, в сторону Эверглейдса.

– Я не могу вести машину без очков, – сказала она. Сердце ее так отчаянно билось, что казалось, вот-вот сломает ей ребра. Она тяжело дышала. Он вернул ей очки только после того, как машина вильнула и съехала на обочину. Но когда они приехали в этот темный дьявольский дом, который с тех пор стал ее жилищем, он отобрал их у нее снова.


Скарпетта опрыскала стены туалета, и на них засветились разводы, которые на свету не были заметны.

– Кто-то явно замывал стены, – послышался в темноте голос Люси.

– Я, пожалуй, закончу, а то как бы не уничтожить следы крови, если они здесь есть. Ты все сфотографировала?

– Да, – отозвалась Люси, включая свет.

Взяв ватный тампон, Скарпетта тщательно протерла те участки стены, на которых светился люминол, стараясь попасть в углубления, где кровь могла остаться даже после уборки. Потом с помощью пипетки смочила тампон специальным составом. Он окрасился в ярко-розовый цвет, что свидетельствовало о возможном присутствии здесь человеческой крови. Окончательный ответ может быть получен только в лаборатории.

Старую кровь обнаружить даже легче, чем свежую. Люмино реагирует на гемоглобин красных кровяных телец, а чем старее кровь, тем больше она окисляется. Значит, реакция будет интенсивнее. Скарпетта несколько раз протерла стену стерильной водой, собирая образцы в коробочки, которые она потом заклеивала лентой, надписывала и маркировала своими инициалами.

Все это продолжалось больше часа, и они совсем взмокли в своих защитных комбинезонах. Было слышно, как за дверью по магазину ходит Лэрри. Несколько раз звонил его телефон.

Когда они вернулись в подсобку, Люси открыла черный массивный футляр и вынула из него так называемый Волшебный фонарь – металлический ящик с боковыми отверстиями и мощной галоидной лампой с гибким световодом, который был похож на блестящий стальной шланг и позволял изменять длину волны. Когда Люси включила прибор, внутри заработал вентилятор. Покрутив регулятор, она установила длину волны на 455 нанометров. Женщины надели очки. Оранжевые стекла защищали глаза и обеспечивали повышенную контрастность.

Выключив свет, Скарпетта стала медленно водить световодом по стенам, полкам и полу. Кровь и другие вещества, которые проявляет люминол, не всегда реагируют на альтернативный источник света. Поэтому участки, что прежде светились, сейчас оставались темными. Однако на полу вдруг вспыхнуло несколько ярко-красных пятен. Включив свет, Люси установила треножник и надела на объектив оранжевый фильтр. Снова погасив свет, она сфотографировала алые светящиеся пятна. При свете их почти не было видно. На первый взгляд это были лишь пятна грязи на полу, но при увеличении Скарпетта заметила слабый красноватый оттенок. Чем бы ни было это вещество, оно не растворялось в стерильной воде, а использовать растворитель Скарпетта не хотела, опасаясь уничтожить следы.

– Нам надо взять пробу, – сказала Скарпетта, изучая бетонный пол.

– Подожди минутку.

Приоткрыв дверь, Люси окликнула Лэрри. Он сидел за прилавком и болтал по телефону. Увидев Люси в белом пластиковом скафандре, Лэрри слегка оторопел:

– Меня запустили на космическую станцию «Мир»?

– У вас здесь есть какие-нибудь инструменты, чтобы мне не идти за ними в машину?

– В подсобке, в ящичке. На верхней полке вон у той стены. Такой маленький красный ящичек!

– Я немного попорчу ваш пол. Совсем чуть-чуть.

Лэрри хотел что-то сказать, но передумал и просто пожал плечами, глядя, как Люси достает инструменты. Вынув из ящика молоток и отвертку, она отколола небольшие кусочки бетона с красными пятнами и поместила их в пластиковые пакеты.

Потом они со Скарпеттой сняли свои комбинезоны и затолкали их в мусорное ведро. Собрав оборудование, они покинули магазин.


– Зачем ты это делаешь? – опять спросила Эв.

Она задавала этот вопрос всякий раз, когда он приходил. Задавала его хриплым голосом и сейчас, когда он направил на нее свет, резанувший ей по глазам.

– Пожалуйста, не свети мне в лицо!

– Ты жирная противная свинья. Поэтому тебя никто и не любит.

– Твои слова для меня ничего не значат. Ты для меня никто. Я принадлежу Богу.

– Ты только посмотри на себя! Ну кто такую захочет? Ты должна мне спасибо сказать, что я с тобой вожусь.

– Где все остальные?

– Проси прощения. Ты знаешь за что. Грешники должны быть наказаны.

– Что ты с ними сделал? – в который раз спросила она. – Отпусти меня. Бог тебя простит.

– Это ты проси прошения.

Он пнул ее ботинком в лодыжку, причинив нестерпимую боль.

– Господи, прости его! – стала громко молиться Эв. – Ты же не хочешь попасть в ад, – обратилась она к нему. – Еще не поздно одуматься.

Глава 36

Вокруг было темно. Луна тускло светила из-за туч, напоминая собой рентгеновское изображение. В свете фонарей кружились какие-то мелкие насекомые. На магистрали А1А движение не прекращалось даже ночью, и в воздухе стоял непрерывный гул машин.

– Тебя что-то беспокоит? – спросила Скарпетта сидевшую за рулем Люси. – Мы с тобой уже бог знает сколько времени не оставались вдвоем. Давай поговорим.

– Надо было позвонить Леке. Жалею, что вытащила тебя сюда.

– Я тоже жалею, что поехала. Совсем не обязательно было составлять тебе компанию.

Обе они устали и были раздражены.

– И все же мы здесь. Возможно, это был лишь предлог, чтобы встретиться, я вполне могла позвонить Леке, – заявила Люси, глядя прямо перед собой.

– Ты что, издеваешься?

– Вовсе нет, – серьезно ответила Люси, бросив быстрый взгляд на Скарпетту. – Я собой недовольна.

– Ничего удивительного.

– Это тебе так кажется. Ты же не знаешь, что со мной происходит.

– Мне бы очень хотелось это узнать. Но ты постоянно меня отталкиваешь.

– Тетя Кей, на самом деле тебя это не так уж сильно интересует. Тебе никогда не приходило в голову, что я делаю это для твоей же пользы? Почему бы тебе не любить меня такой, какой ты меня знаешь, и не касаться всего остального?

– Что ты имеешь в виду под остальным?

– Я не такая, как ты.

– Нет, у нас много общего. Ум, порядочность, честность. Мы честолюбивы, не боимся риска и много работаем. Мы полностью отдаемся делу.

– Насчет моей порядочности ты ошибаешься. Я постоянно кого-нибудь обижаю. Это уже вошло в привычку. И с каждым разом все меньше переживаю по этому поводу. Возможно, со временем я стану кем-то вроде Бэзила Дженрета. Бентону нужно было включить в свой проект и меня. Держу пари, что мозги у меня такие же. как у Бэзила и всех этих чертовых психопатов.

– Не пойму, что с тобой происходит, – тихо сказала Скарпетта.

– Я все-таки думаю, что это кровь, – заявила Люси, резко меняя тему. – Бэзил скорее всего говорит правду. Думаю, он убил ее в подсобке. У меня предчувствие, что то, что мы наскребли там, окажется кровью.

– Давай подождем результатов лабораторного анализа.

– Там весь пол светился! Жуткое зрелище.

– Но почему Бэзил вдруг решил сообщить об этом? Именно сейчас и именно Бентону? – задумчиво спросила Скарпетта. – Это меня беспокоит. И даже пугает.

– У таких людей своя логика. Возможно, здесь какой-то расчет.

– Вот это меня и тревожит.

– Возможно, он говорит это с целью чего-то добиться или просто ради удовольствия. Но как он об этом узнал?

– О пропаже хозяйки «Рождественской лавки» писали в газетах. И потом, он же бывший полицейский. Мог слышать об этом от других копов, – предположила Скарпетта.

Она все более укреплялась в мысли, что Бэзил действительно имел отношение к тому, что произошло с Флорри и Хелен Куинси. Но ей было трудно представить, как он мог изнасиловать и убить мать в этой подсобке. Как сумел незаметно вытащить окровавленное тело или даже два, если предположить, что Хелен он тоже убил…

– Да, я тоже как-то не очень себе это представляю, – произнесла Люси. – И потом, почему он просто не оставил их тела в магазине? Или он хотел сохранить убийство в тайне? Чтобы все считали, что они просто исчезли, причем по своей воле?

– Значит, был какой-то мотив, – заметила Скарпетта, – а не просто маниакальная тяга к убийству на сексуальной почве…

– Забыла спросить, куда тебя отвезти, – прервала ее Люси. – Домой?

– Куда же еще в такое время!

– А как же Бостон?

– Мы должны были заняться убийством миссис Симистер, а я, как видишь, отвлеклась на другое. Но, наверное, Реба обошлась без меня.

– Она не возражает против нашего участия?

– Нет, но с условием, что мы ее не отодвинем. Ладно, займемся этим завтра утром. Вообще-то мне сейчас не до Бостона, но я не хочу обижать Бентона. Вот всегда у нас так, – сказала она, не в силах скрыть огорчения. – То у него срочное дело, то у меня. Конечно, работа прежде всего.

– А что там у него за дело?

– Рядом с Уолденским озером нашли труп обнаженной женщины со странными татуировками, которые, как я предполагаю, были сделаны уже после убийства. Красные отпечатки рук, причем татуировка ненастоящая.

Люси крепче сжала руль.

– Что значит ненастоящая?

– Нарисованная. Нательное искусство, как говорит Бентон. На голову ей надели колпак, гильзу от патрона засунули в задний проход, телу придали унизительную позу. Подробностей пока не знаю, но надеюсь выяснить.

– Ее опознали?

– О ней почти ничего не известно.

– А в этом районе уже были подобные случаи? Такие же убийства? С такими же рисунками на теле жертвы?

– Ты можешь сколько угодно уходить от разговора, Люси, но меня не проведешь. С тобой что-то неладно. Неспроста же ты так растолстела. Не скажу, что тебя это сильно портит, но меня это беспокоит. Ты устала и неважно выглядишь. Не одна я это замечаю. Я давно подозреваю, что с тобой что-то неладно, просто ничего не говорила. Так ты мне расскажешь?

– Я должна знать все, что связано с этими рисунками.

– Мне больше ничего неизвестно. А тебе это зачем? – спросила Скарпетта, не спуская глаз с напряженного лица Люси. – Что с тобой происходит?

Люси смотрела прямо на дорогу. Что бы такого насочинять? У нее это всегда здорово получалось. Она умела так преподать вымысел, что ни у кого не возникало и тени сомнения. Она помнила все свои россказни и никогда не попадала впросак. На все поступки у нее находилось логическое объяснение, с которым трудно было спорить.

– Ты, наверное, проголодалась, – мягко сказала Скарпетта. Сейчас она говорила с Люси так, словно та все еще была трудным ребенком, который под необузданным поведением пытается скрыть свою тайную боль.

– Когда ты не знаешь, что со мной делать, то всегда пытаешься меня накормить, – тихо ответила Люси.

– Раньше это помогало. Когда ты была маленькой, то за мою пиццу готова была сделать что угодно.

Люси промолчала. В красноватом свете фонарей ее лицо казалось чужим и недобрым.

– Люси? Ты хоть раз посмотришь на меня за сегодняшний вечер? Может, все-таки улыбнешься?

– Я столько глупостей наделала. Все время какие-то случайные связи. Мне наплевать на всех. Вот позавчера в Провинсе опять не удержалась. Дело в том, что я не хочу ни с кем сближаться. Хочу быть одна и ничего не могу с этим поделать. В этот раз я вела себя по-настоящему глупо. На самом деле мне все равно. Я и гроша ломаного не дам за такие свидания.

– Я не знала, что ты была в Провинсе, – заметила Скарпетта. Казалось, сексуальная ориентация Люси ее ничуть не беспокоит. – Раньше ты была осмотрительней.

– Тетя Кей, я больна.

Глава 37

В луче фонарика появился паук, закрывавший всю его ладонь. Так близко он его еще не подносил. Темный силуэт застыл в нескольких дюймах от ее лица. Он посветил на ножницы, которые положил на матрас чуть раньше.

– Проси прошения, – опять повторил он. – Ты сама во всем виновата.

– Прекрати творить зло, пока еще не поздно, – ответила Эв.

Он подтолкнул ножницы поближе к ней.

Может, он нарочно провоцирует ее? Она с трудом различала их даже при свете фонаря. Эв опять прислушалась, надеясь услышать голоса мальчиков и Кристин. Паук у ее лица казался ей большим расплывшимся пятном.

– Ничего этого могло и не быть. Ты сама навлекла на себя несчастье. А теперь пришел час расплаты.

– Еще не поздно все исправить, – твердо сказала она.

– Тебя постигнет кара. Проси прошения.

Сердце у нее заколотилось. От ужаса к горлу подкатила тошнота. Но она не будет просить прощения, она не совершила никакого греха. Если она попросит прошения, он ее убьет. Она подсознательно чувствовала это.

– Проси прошения!

Она продолжала упорствовать.

Он приказывал ей просить прощения, а она сопротивлялась. Потом начала молиться. Эта безмозглая дуреха молилась своему ничтожному божку. Если бы ее Бог чего-то стоил, она бы не оказалась на этом матрасе.

– Мы сделаем вид, что ничего не произошло, – хрипло сказала она.

Он видел, что она умирает от страха, и снова требовал, чтобы она просила прощения. Молитвы не очень-то прибавили ей смелости. Паук поверг ее в ужас. Ноги ее так и подскакивали на матрасе.

– Бог тебя простит. Если ты раскаешься и отпустишь нас, он тебя простит. Я не буду звонить в полицию.

– Конечно, не будешь, и никому ничего не скажешь. Тех, кто болтает, постигает кара, такая страшная, что ты и представить себе не можешь. Его зубы могут прокусить палец до самого ногтя. Некоторые тарантулы могут жалить по многу раз.

Паук уже почти касался ее лица. Она отдернула голову.

– Они не перестают жалить, пока их не оторвешь. Если он перекусит тебе артерию, ты умрешь. А если выстрелит волосками в глаза, ты ослепнешь. Это очень больно. Проси прошения.

Той девушке Свин тоже приказал просить прощения. Он вспомнил, как закрыл старую деревянную дверь с облупленной краской, вспомнил матрас на грязном полу. В его ушах все еще стоял скрежет лопаты, роющей землю. Он ведь велел ей молчать после того, как сделал это. Предупредил, что тех, кто болтает лишнее, Бог сурово наказывает.

– Моли о прошении. Бог простит тебя. Проси прощения!

Он направил ей свет в глаза. Зажмурившись, она отвернула лицо, но он продолжал светить. Такая не заплачет.

А вот та девочка, с которой он поступил плохо, начала лить слезы. Он сказал, что она еще не так заплачет, если кому-нибудь расскажет об этом. Но она все-таки рассказала, и Свину пришлось признаться – потому что это было правдой, – что он действительно поступил с ней плохо. Но мать Свина не поверила и сказала, что ее сын не мог этого сделать. Он просто болен и сам не знает, что несет.

Там было холодно и шел снег. Ему было трудно представить, что на свете может быть такая погода. Правда, он видел снег по телевизору и в кино, но сам никогда не попадал в такой холод. Он помнил, как в окне машины, на которой его привезли, появились старые кирпичные здания, помнил приемную, где они с матерью ждали доктора. Небольшое ярко освещенное помещение, где сидел еще один человек, который шевелил губами, закатывал глаза и разговаривал сам с собой.

Потом мать вошла в кабинет и долго разговаривала с доктором, а Свин сидел и ждал ее в приемной. Она сказала доктору, что все, в чем признался ее сын, не может быть правдой. Он просто очень болен, это чисто семейное дело, его надо подлечить, чтобы он не болтал такие вещи, от которых страдает репутация семьи.

Она действительно не могла поверить, что ее сын мог совершить такое.

– Ты немного не в себе, – сказала она ему. – Это не твоя вина. Ты такой впечатлительный, придумываешь невесть что и выдаешь это за правду. Я буду за тебя молиться. И ты тоже молись, проси Господа простить тебя, скажи ему, что ты больше не будешь обижать людей, которые тебе ничего плохого не сделали. Я знаю, что ты болен, но все равно так вести себя нельзя.

– Я сейчас посажу его на тебя, – сказал Свин, поднося к ней фонарик. – Если сбросишь его, как она, то пожалеешь, что на свет родилась. – Он слегка стукнул ее прикладом в лоб.

– Как тебе не стыдно!

– Прекрати бубнить одно и то же.

Он ударил ее сильнее, и она закричала. Усилив свет фонаря, он направил его на ее распухшее изуродованное лицо. Оно был в крови. Когда та, другая, сбросила паука на пол, его брюшко треснуло и из него тоже потекла кровь. Желтая кровь. Свину пришлось замазывать ранку клеем.

– Проси прощения. Она же просила. Сказать тебе, сколько раз она это повторила?

Он представил, каково ей ощущать мохнатые паучьи лапы на своем голом плече, чувствовать, как паук проползает по ней, останавливается и приникает к телу. Содрогаясь, она смотрела на ножницы, лежавшие на матрасе.

– Всю дорогу до Бостона. Мы ехали долго, а в машине было холодно. Она лежала сзади на холодном железном полу, голая и связанная. Представляешь, как она замерзла? Им там будет над чем поломать голову.

Он вспомнил старые кирпичные здания с синевато-серыми шиферными крышами. Его мать привезла его туда после того, как он поступил плохо, а потом, через несколько лет, он вернулся туда уже по своей воле и жил среди этого кирпича и шифера, правда, очень недолго. И все из-за того, что он поступил плохо.

– Что ты сделал с мальчиками? – спросила она, пытаясь придать своему голосу твердость. – Отпусти их немедленно.

Он стал тыкать ее прикладом в интимные места. Она дергалась от боли, а он смеялся и называл ее толстой тупой коровой, которая никому не нужна. То же самое он говорил в тот раз, когда поступил плохо.

– Ну кто такую захочет? – повторял он, глядя на ее обвислую грудь и толстое дряблое тело. – Радоваться должна, что я с тобой вожусь. Никто другой к тебе и близко не подойдет. Глупое страшилище.

– Я никому ничего не скажу. Отпусти меня. Где Кристина и мальчики?

– Я вернулся и забрал бедных сироток. Как и обещал. И даже вернул вашу машину. Я настоящий праведник, не то что вы. Не бесспокойся. Я привез их сюда.

– Но я их не слышу.

– Проси прошения.

– Ты их тоже отвез в Бостон?

– Нет.

– А Кристину?

– Ну и задачку я им там задал. Он бы посмеялся. Надеюсь он уже знает. Во всяком случае, скоро узнает. Ждать осталось совсем недолго.

– Кто? Мне ты можешь сказать. Я не держу на тебя зла, – произнесла она с сочувствием в голосе.

Он понял, куда она клонит. Хочет подружиться. Думает, что если сделает вид, что не боится и даже симпатизирует ему, то он растает и отпустит ее.

– Этот номер не пройдет! – отрезал Свин. – Все они пытались подлизаться, но у них ничего не вышло. Да, там была штучная работа. Он бы одобрил, если б узнал. Я их всех там напряг. Уже недолго осталось. А ты зря упрямишься. Проси прошения!

– Я не знаю, в чем я виновата, – жалобно сказала она.

Вот лицемерка.

Паук зашевелился и переполз на подставленную руку Свина. Тот пошел к двери, оставив ножницы на матрасе.

– Остриги свои мерзкие волосы, – приказал он. – Наголо. Если к моему возвращению ты этого не сделаешь, пеняй на себя. И не пытайся перерезать веревки. Все равно не убежишь.

Глава 58

В кабинете было темно. За окном серебрился снег, залитый призрачным лунным светом. Бентон сидел у компьютера, просматривая на мониторе фотографии.

Их было сто девяносто – страшных, переворачивающих душу снимков, – и найти среди них нужные было достаточно трудно.

Тем более что он был несколько растерян и чувствовал необъяснимое беспокойство. Происходило что-то непонятное. Этот случай задел его за живое, что в его многолетней практике случалось довольно редко. Он не запомнил номера заинтересовавших его фотографий, и сейчас ему пришлось потратить полчаса, чтобы найти их. Это были снимки № 62 и № 74. Нужно отдать должное детективу Трашу из Массачусетсского полицейского управления. Когда речь идет об убийстве, особенно таком необычном, всегда лучше немного перестараться.

Когда расследуется убийство, время работает против следователей. Обстановка на месте преступления быстро меняется, часто оно просто затаптывается, и уже нет смысла возвращаться туда. Тело после смерти, и особенно после вскрьгтия, тоже претерпевает сильные изменения. Поэтому полицейские следователи проявили необычайную активность, и Бентон был завален фотографиями и видеозаписями, изучением которых он занялся после беседы с Бэзилом Дженрегом. После двадцати лет сотрудничества с ФБР он считал, что его ничем уже не удивишь. Как судебный психолог он, казалось, был знаком со всеми видами извращений. Но такого ему видеть еще не приходилось. На фотографиях № 02 и № 74 было видно не все тело, – на них отсутствовало то, что осталось от головы этой неизвестной. Поэтому часть ужасающих подробностей осталась за кадром. Голова и шея женщины чем-то напоминали Бентону ложку. Вместо лица зияла дыра, черные, неровно остриженные волосы были забрызганы мозгом, обрывками тканей и засохшей кровью. На отобранных же Бентоном фотографиях было снято только тело – от шеи до колен. При взгляде на них у него возникаю какое-то тревожное чувство, смутное ощущение чего-то знакомого, чего он никак не мог вспомнить. Что-то похожее ему уже приходилось видеть. Но где? и когда?

На одной из фотографий тело лежало на секционном столе ничком, на другой – навзничь. Щелкая мышью, он переходил от одного изображения к другому, внимательно изучая обнаженный торс и пытаясь понять, что означают эти ярко-красные отпечатки рук и воспаленная ссадина между лопаток – участок с содранной кожей размером шесть на восемь дюймов, на котором, согласно протоколу вскрытия, были обнаружены «множественные деревянные занозы и грязь».

Бентон не исключал возможности, что красные отпечатки рук были нарисованы еще при жизни женщины и не имели никакого отношения к убийству. Может быть, она сделала татуировку еще до встречи со своим убийцей. Такая возможность, конечно, была, но он в нее не верил. Гораздо вероятнее, что ее тело расписал убийца, дав волю своим сексуальным фантазиям. Руки, схватившие ее за грудь и раздвигающие ей ноги, были неким символом насилия и унижения. Скорее всего он нарисовал их, когда держал ее в заточении или уже после убийства. Сказать трудно. Жаль, что осмотр и вскрытие производила не Скарпетта. Ему так не хватало ее. Но, как обычно, что-то стряслось, и она не смогла приехать.

Он еще раз просмотрел все фотографии и перечитал протоколы. Женщине было лет тридцать пять – сорок. Ее нашли вскоре после убийства, у дороги через Уолденский лес, неподалеку от озера. Экспертиза показала отсутствие на теле семенной жидкости, что дало возможность Бентону предположить, что неведомый убийца просто реализовал на жертве свои сексуально-садистские фантазии.

Как человек она ничего для него не значила. Это был всего лишь символ, предмет, с которым можно делать все, что захочешь, а ему хотелось запугать ее и унизить, наказать, заставить страдать, ждать неминуемой и мучительной смерти, ощутить вкус металла во рту и увидеть, как он спускает курок. Это могла быть его знакомая или совершенно посторонняя женщина. Он мог выследить ее и похитить. Но в делах полицейского управления Массачусетса в Новой Англии не было сведений о пропаже какой-нибудь женщины, подходящей под это описание. Да и в других местах тоже.


Сразу за бассейном начинался причал, достаточно большой, чтобы к нему могла пришвартоваться шестидесятифутовая яхта. Но такой яхты у Скарпетты не было, и ей никогда не хотелось ее иметь.

Она любила смотреть на них, особенно по ночам, когда носовые и кормовые огни скользили по темной воде, словно самолеты в небе. Порой в темноте был слышен только шум двигателей. Когда каюты были освещены, Скарпетта видела там людей, они поднимали бокалы, смеялись, ходили или просто сидели на диванах и креслах. Но у нее никогда не возникало желания быть с ними, быть похожей на них или одной из них.

Она была человеком другого круга и не испытывала потребности иметь с ними ничего общего, в молодости она была бедна и одинока, и тогда ей просто пришлось смириться со своим местом. Но теперь она могла выбирать. Ее жизненный опыт позволял ей видеть изнанку вот этой яркой с виду жизни – а на самом деле вымученной, тягостной, пустой. Она всегда опасалась, что с ее племянницей произойдет какая-нибудь трагедия. Скарпетта вообще была склонна предаваться мрачным предчувствиям в отношении близких, а в отношении Люси особенно. Она всегда опасалась, что та умрет насильственной смертью. Смерть от болезни или по чисто биологическим причинам просто не принималась во внимание.

– У меня появились какие-то странные симптомы, – зазвучал в темноте голос Люси.

Они сидели на тиковых стульях у деревянных свай. Рядом стоял стол с напитками, крекерами и сыром. К еде они не притронулись, зато уже успели дважды наполнить стаканы.

– Иногда я жалею, что не курю. – Люси протянула руку за стаканом с текилой.

– Странно от тебя это слышать.

– Ты столько лет курила, и тебе это не казалось странным. Тебя ведь и сейчас тянет.

– Это не имеет значения.

– Ты так говоришь, словно тебе чуждо все человеческое, – заметила Люси, глядя на воду. – Очень даже имеет. Любое желание имеет значение. Особенно когда ты не можешь его удовлетворить.

– А что, тебя к ней тянет? – спокойно спросила Скарпетта

– К кому?

– Да к той, последней. В Принстауне. Твое последнее увлечение.

– Я не рассматриваю их как увлечения. Скорее, это кратковременный уход от действительности. Косячок марихуаны. В этом-то и вся трагедия. Они ничего для меня не значат. Кроме этого последнего случая. Тут что-то необъяснимое. Похоже, я влипла. Вела себя как последняя дурочка.

И Люси рассказала о Стиви и ее странной татуировке. Говорить об этом было нелегко, но она постаралась сохранить невозмутимость, словно рассказывала о ком-то другом или обсуждала судебное дело.

Скарпетта молча слушала. Подняв стакан, она размышляла над тем, что ей открывалось.

– Возможно, что это ничего не значит, – продолжала Люси. – Простое совпадение. Сейчас многие себя раскрашивают. Берут акриловую краску и латекс и изображают на себе всякую чертовщину.

– Я уже устала от совпадений. Что-то слишком часто они происходят в последнее время, – заметила Скарпетта.

– Отличная текила. Не хватает только косячка.

– Ты нарочно меня дразнишь?

– Травка не так уж вредна, как ты думаешь.

– Ну конечно, ты же у нас доктор.

– Нет, правда.

– Почему ты так не любишь себя, Люси?

– Знаешь что, тетя Кей? – повернулась к ней Люси. В мягком свете фонарей, освещающих причал, черты ее лица казались резкими и суровыми. – Вряд ли ты понимаешь, что со мной происходит, и не пытайся делать вид, что тебе все ясно.

– Звучит как обвинение. Как и все прочее, что мне пришлось сегодня от тебя услышать. Прости, если я чего-то не понимаю. Ты даже не представляешь, как меня это огорчает.

– Я не такая, как ты.

– Ты мне это уже говорила. Конечно, не такая.

– Я не хочу ничего постоянного. Не хочу никаких прочных связей, ничего серьезного. Короче, мне не нужны бентоны. Мне нужны люди, которых я могу легко забыть. Партнеры на ночь. Хочешь знать, сколько их у меня уже было? Давно со счета сбилась.

– В последний год ты всячески меня избегала. Из-за этого?

– Так проще.

– Ты боялась, что я буду тебя осуждать?

– Наверно, следовало бы.

– Мне все равно, с кем ты спишь. Меня беспокоит другое. В академии ты держишься особняком, со студентами не общаешься, появляешься там редко, а если и приходишь, то пропадаешь в спортивном зале или на стрельбище, летаешь на вертолете или испытываешь машины.

– С машинами у меня получается лучше, чем с людьми.

– Все, чем мы пренебрегаем, приходит в упадок.

– Включая мое собственное тело.

– А как насчет сердца и души? Не поговорить ли нам о них?

– Э, куда хватила!… И вообще – хватит обо мне!

– Но я не могу не беспокоиться. Твое благополучие для меня важнее моего собственного.

– Мне кажется, она все подстроила. Нарочно подсела ко мне в баре. Там был какой-то расчет.

– Ты должна рассказать Бентону об этой Стиви. А как ее фамилия? И что ты о ней знаешь? – спросила Скарпетта.

– Очень немного. Я уверена, что она ни к чему не причастна, но все-таки это странно. Она как раз была там, когда убили ту женщину. В том самом районе.

Скарпетта промолчала.

– Может быть, у них там такая мода и многие разрисовывают себя подобным образом. Не осуждай меня. Я и без тебя знаю как глупо и опрометчиво я поступила.

Скарпетта молча посмотрела на нее. Люси вытерла глаза.

– Я тебя не осуждаю. Просто пытаюсь понять, почему ты вдруг охладела ко всему, что так любила раньше. Ведь академия – это твое детище. Твоя мечта. Ты же всегда терпеть не могла официальные органы, особенно федералов. И поэтому создала свое собственное дело. А теперь оно как лошадь без всадника, мечущаяся на плацу. Куда ты пропала? Все те, кого ты объединила общим делом, чувствуют себя заброшенными. Большинство студентов никогда тебя не видели, а часть преподавателей вообще с тобой не знакомы и не знают тебя в лицо.

Люси смотрела на яхту со свернутыми парусами. Яхта медленно проплывала мимо них.

– У меня опухоль в мозгу, – тихо сказала она.

Глава 39

Бентон увеличил одну из фотографий.

Она была похожа на отвратительный порнографический снимок. Жертва лежала на спине с широко раскинутыми руками и ногами. Ее бедра были обернуты окровавленными белыми брюками, на размозженную голову были натянуты вымазанные фекалиями белые трусы с двумя дырками для глаз. Бентон в раздумье откинулся на спинку стула. Было бы слишком просто считать, что тот, кто бросил тело в Уолденском лесу, сделал это лишь для того, чтобы шокировать публику. Здесь явно был какой-то иной умысел.

В этом деле было что-то смутно ему знакомое.

Белые брюки… Они были вывернуты наизнанку. Это могло объясняться несколькими причинами. Она могла снять их сама во время заточения. Или же убийца стащил их с нее уже после. Полотняные брюки. В это время года в таких в Новой Англии никто не ходит. Фотография их, лежащих на секционном столе, говорила о многом. Вся их передняя часть от колен и выше была коричневой от засохшей крови. Ниже колен были заметны лишь небольшие пятна. Значит, она стояла на коленях, когда он в нее стрелял. Бентон представил себе эту картину. И позвонил Скарпетте. Ее телефон молчал.

Унижение. Упоение властью над жертвой, ее абсолютной беспомощностью. Колпак на ее голове – как у приговоренного к смерти или попавшего в плен. Желание вселить страх и поиздеваться. Убийца проигрывал какие-то события своей жизни. Возможно, то, что произошло с ним в детстве, к примеру, сексуальное насилие. Или садизм. Такое часто случается. Поступай с другими так, как поступили с тобой. Бентон опять позвонил Скарпетте. Никакого эффекта.

Он подумал о Бэзиле. Тот тоже придавал некоторым из своих жертв определенные позы, прислонял их к разным предметам, например к перегородке женского туалета. Бентон вспомнил фотографии, сделанные на местах преступлений Бэзила и во время вскрытия его жертв. Там тоже были окровавленные лица без глаз. Возможно, сходство в этом. Натянутые на голову трусы с дырами для глаз – безглазые жертвы Бэзила.

Вероятно, дело здесь в колпаке. Надеть его – значит полностью подчинить себе жертву, лишить ее возможности сопротивляться или убежать. Своего рода символ мучений, страха и наказания. На жертвах Бэзила не было колпаков, во всяком случае, никто их не видел. Но ведь никогда нельзя с точностью сказать, как именно происходило садистское убийство. Жертва уже ничего не расскажет.

Зря он столько времени копался у Бэзила в голове.

Бентон еще раз позвонил Скарпетте.

– Это я, – сказал он, когда наконец услышал ее голос.

– Я уже сама собиралась звонить тебе, – холодно и резко сказала она.

Голос у нее срывался.

– Ты чем-то расстроена?

– Тебе лучше знать, Бентон, – ответила она с той же необычной интонацией.

– Ты что, плакала?

Почему она так с ним разговаривает?

– Я хотел поговорить с тобой об этом нашем случае. – Он был близок к отчаянию. Она была единственной, кто мог привести его в такое состояние. – Я надеялся обсудить это дело с тобой. Сейчас как раз им занимаюсь.

– Я рада, что ты хоть что-то желаешь со мной обсуждать. – Она сделала ударение на «что-то».

– Что случилось, Кей?

– Люси. Это с ней случилось! Ты уже год назад знал об этом. Как ты мог молчать?

– Так, значит, она тебе сказала… – задумчиво произнес он, потирая подбородок.

– Ее обследовали в твоей проклятой больнице, а ты и словом не обмолвился. Как так можно? Это ведь моя племянница, а не твоя. Ты не имеешь права…

– Она не велела мне говорить.

– Какое она имела право?

– Это ее личное дело, Кей. Никто тебе ничего не скажет без ее согласия. Даже ее доктора.

– Но тебе же она рассказала!

– На то были причины…

– Нам надо поговорить. Но теперь я вряд ли смогу доверять тебе…

Бентон почувствовал, как внутри у него все напряглось. Он тяжело вздохнул. Они редко ссорились, и для него не было ничего ужаснее этих стычек.

– Разговор окончен! – отрезала Скарпетта. – Но мы к нему еще вернемся.

Не прощаясь, она отключилась. Бентон застыл в кресле, невидящим взором уставившись на жуткую фотографию в мониторе. Потом принялся вновь просматривать дело, перечитывая протоколы и отчет Траша, который тот составил специально для него. Совсем отвлечься от невеселых дум не получалось, но все же…

Тело, должно быть, волочили по снегу. От стоянки к месту, где его нашли, тянулись глубокие борозды. На снегу остались только следы убийцы. Он был в ботинках на толстой подошве – размер девятый или десятый.

Скарпетта не права, обвиняя его! Он не мог поступить иначе. Люси попросила его сохранить все втайне. Сказала, что никогда не простит ему, если он проболтается, особенно ее тетке или Марино.

Ни крови, ни каких-либо пятен на снегу не обнаружили. Значит, тело было во что-то завернуто. Полиция обнаружила в бороздах волокна ткани.

Скарпетта просто обратила на него свое недовольство племянницей. Она напала на него, ибо бессильна перед Люси и ее опухолью. Сердиться на больных не в ее правилах.

Под ногтями, в засохшей крови, на ссадине и волосах были обнаружены волокна и микроскопические час тины мусора. Предварительный лабораторный анализ показал что это волокна хлопка и частицы ковра, неорганические вещества, фрагменты насекомых и растений, цветочная пыльна – словом, все, что медэксперт емко обозначил словом «грязь».

На столе зазвонил телефон. Решив, что это Скарпетта, Бентон торопливо схватил трубку.

– Говорит дежурный врач Маклейновской больницы.

Бентон с трудом скрыл разочарование и обиду. Он надеялся, что Скарпетта ему перезвонит. Раньше она никогда не бросала Трубку.

– Могу я поговорить с доктором Уэсли?

Бентон до сих пор не мог привыкнуть, что его так называют. Он уже много лет носил звание доктора философии, но никогда не требовал, чтобы к нему так обращались.

– Я вас слушаю, – вздохнул он.


Люси сидела на кровати в гостевой комнате своей тетки. Вокруг было темно. Она слишком много выпила, чтобы сесть за руль. На дисплее «Трео», когда она пробежала джойстиком по меню, высветился номер с кодом 617. Алкоголь еще не выветрился у нее из головы.

Она сидела и вспоминала Стиви, как та поникла, когда Люси ее выставила, как она пошла за ней на стоянку, как снова стала соблазнительной, загадочной и уверенной в себе в момент прощания… На Люси нахлынули прежние чувства. Она пыталась им сопротивляться, но они взяли верх…

Мысли о Стиви не давали ей покоя. Эта девушка явно что-то знала! Она была в Новой Англии как раз в то время, когда там убили женщину, найденную у Уолденского озера. И эти странные отпечатки рук на них обеих. Стиви сказала, что нарисовала их не сама. Это сделал кто-то.

Кто?

Чуть поколебавшись, Люси нажала на кнопку соединения. Она должна проверить этот номер и убедиться, что он действительно принадлежит Стиви!

– Алло!

– Стиви?

Так, значит, номер ее.

– Ты меня помнишь?

– Как можно забыть тебя?

Ее низкий голос звучал по-прежнему соблазнительно, и Люси почувствовала, что опять теряет голову. Пришлось напомнить себе, зачем она звонит.

Отпечатки. Откуда они у нее? Кто их нарисовал?

– Вот уж не ожидала, что ты мне позвонишь, – проворковала Стиви.

– Ну вот, позвонила.

– А почему ты так тихо говоришь?

– Я не у себя дома.

– Вероятно, я не должна задавать лишних вопросов. Но уж очень трудно удержаться. С кем ты сейчас?

– Ни с кем. Ты все еще в Принес?

– Я уехала сразу же вслед за тобой. И никуда не заезжала. Сейчас я дома.

– В Гейнсвилле?

– А ты где?

– Я до сих пор не знаю твоей фамилии, – заметила Люси.

– А у кого ты, если не у себя? У тебя ведь свой собственный дом? Или я ошибаюсь?

– Ты на юг не собираешься?

– Я человек свободный. Езжу куда хочу. Ты сейчас в Бостоне?

– Я во Флориде. И очень хочу тебя видеть. Нам надо поговорить. Почему ты скрываешь свою фамилию? Может, мы уже пересекались.

– А о чем ты хочешь поговорить?

Стиви явно не хотела себя называть. Нет смысла просить ее об этом. Возможно, она вообще ничего не скажет, во всяком случае, по телефону…

– Давай встретимся, – предложила Люси.

– Да, так будет лучше.

Она сказала Стиви, что будет ждать ее на южном берегу завтра в десять вечера.

– Ты знаешь бар «Двойка»?

– Прекрасно, – кокетливо ответила Стиви. – Место довольно известное.

Глава 40

Круглое латунное основание гильзы сияло на экране, как маленькая луна.

Том, специалист по огнестрельному оружию, сидел в темной комнате в окружении компьютеров и микроскопов. Единая информационная баллистическая сеть N1 BIN наконец ответила на его запрос.

Он смотрел на увеличенное изображение царапин и вмятин, оставленных на двух гильзах металлическими частями ружья. Их рисунок полностью совпадал. Эти микроскопические подписи, как называл их Том, были практически идентичны.

– Конечно, пока я не сравню их под микроскопом, можно говорить лишь о возможном совпадении, – объяснял он по телефону доктору Уэсли. Легендарному Бентону Уэсли!

А про себя подумал, что тут и так все ясно.

– Но для этого из округа Бровард мне должны прислать вещдоки, что, к счастью, не является проблемой, – продолжал Том, подавляя ликование. – А пока могу сказать, что вряд ли это случайное совпадение. По моему мнению – подчеркиваю, это лишь предварительное заключение – эти два патрона были выпушены из одного ружья.

Он ждал реакции, чувствуя в душе необычайный подъем, словно он только что пропустил пару стаканчиков виски с лимонным соком. Обнаружить такое совпадение – все равно что выиграть в лотерею.

– А что вам известно о том голливудском деле? – невозмутимо спросил доктор Уэсли. Никакого намека на благодарность!

– Насколько я знаю, оно раскрыто, – оскорбленно поджал губы Том.

– Мне там не все понятно, – продолжал доктор Уэсли все в той же своей манере.

Неблагодарный высокомерный тип. Впрочем, что в том удивительного? Ни для кого не секрет, что ФБР, пользуясь своим влиянием, нещадно эксплуатирует местных следователей, относясь к ним с пренебрежением, а потом присваивает себе их успехи. Заносчивый козел. Не зря Траш перекинул на Тома этого пресловутого доктора. Сам-то не больно хочет иметь дело с фэбээровской братией.

– Это произошло два года назад, – начал Том отчужденно. Голос его звучат тускло и вяло. Как и всегда, когда бывало задето его самолюбие. Жена нередко пеняла ему на мягкотелость, сердясь, что в ответ на обиды он реагирует как пришибленный. – В Голливуде тогда ограбили ночной магазин, – продолжал Том, стараясь, чтобы голос его звучал равнодушно. – Туда ворвался парень в резиновой маске и застрелил мальчишку, подметавшего пол. Но продавец не растерялся и выстрелил в него из пистолета, который он держал под прилавком. Попал в голову.

– И они проверяли гильзу в NIBIN?

– Да, чтобы посмотреть, не замешан ли этот парень в маске в каком-нибудь нераскрытом преступлении…

– Мне не совсем ясно, что произошло с ружьем, после того как парень был убит? – нетерпеливо прервал его доктор Уэсли. – Вместо того чтобы находиться в полицейском управлении, оно вдруг всплывает в Массачусетсе, и опять в деле об убийстве.

– Я задал следователю округа Бровард тот же вопрос, – ответил Том, тщательно следя за своим голосом. – Он сказал, что после экспертизы ружье было передано в полицейское управление Голливуда.

– Могу вам гарантировать, что сейчас его там нет. – Доктор Уэсли говорил таким тоном, каким обычно беседует с дурачками.

Том принялся грызть заусеницу и грыз ее, пока на пальце не показалась кровь. Эта его привычка выводила его жену из себя.

– Спасибо, – бросил напоследок доктор Уэсли. И повесил трубку.

Том посмотрел в микроскоп. Под ним лежала красная пластиковая гильза двенадцатого калибра с латунным основанием. Вмятина от бойка на нем была довольно необычная. Ради этого дела он отложил всю другую работу. Целый день он снимал гильзу под прямым и боковым освещением, в разных положениях, в разное время, заводя на каждый снимок отдельный файл, причем проделал он все это для каждой группы отметин, оставленных бойком, пистоном и стволом ружья, и только после этого послал запрос в базу данных Единой информационной баллистической сети.

Четыре часа ждал результатов, вместо того чтобы пойти в кино с женой и детьми. Перед уходом Траш попросил его позвонить доктору Уэсли, но забыл дать прямой телефон, и Тому пришлось звонить в справочную службу Маклейновской больницы, где его сначала приняли за пациента. Наверное, он все-таки заслужил благодарность. Доктор Уэсли мог хотя бы сказать не просто пустое «Спасибо», а «Отличная работа» или «Удивительно, как быстро вы все нашли. Я не ожидал, что у вас это получится».

Том посмотрел на снимок. Ему еще не приходилось иметь дело с гильзой, которая побывала в заднице трупа.

Взглянув на часы, он позвонил Трашу.

– Скажи мне только одно, – начал он, когда тот снял трубку. – Зачем ты подсунул мне этого козла из ФБР? Он мне даже спасибо толком не сказал.

– Ты говоришь о Бентоне?

– Нет, о Джеймсе Бонде.

– Он отличный парень. Не знаю, что у вас там вышло, но, по-моему, ты просто не любишь федералов. Знаешь, что я тебе скажу. Том, – продолжал Траш слегка заплетающимся языком. – Послушай мудрого человека. N1BIN принадлежит федералам, а значит, и ты тоже. Как ты думаешь, кто тебе дал все это классное оборудование и научил тебя, как с ним работать. Угадай кто?

– Избавь меня от своих нравоучений, – отмахнулся Том.

Зажав трубку подбородком, он бегал пальцами по клавиатуре, закрывая файлы, прежде чем уйти домой, где его, впрочем, никто не ждал. Его семейство развлекалось без него.

– К твоему сведению, Бентон давно ушел из ФБР и сейчас не имеет к ним никакого отношения.

– Но он по крайней мере мог бы меня поблагодарить. Мы же в первый раз нашли гильзу в сети.

– Поблагодарить? Какого хрена? За что благодарить-то? За то, что гильза из задницы этой бабы совпала с ружьем убитого преступника, которое хранится у этих чертовых голливудских копов, если только они не сдали его в металлолом? – Пропустив пару стаканчиков, Траш обычно не стеснялся в выражениях. – Какого дьявола ему рассыпаться в благодарностях? У него сейчас на уме небось то же, что и у меня, – напиться в стельку и послать все к чертям собачьим.

Глава 41

В разрушенном доме было жарко и душно. Пахло плесенью, прогорклой пищей и нечистотами.

Свин уверенно двигался в темноте, чутьем определяя, где он, в лунном свете он мог видеть так же отчетливо, как днем. Там, где лежали густые тени, его глаза легко различали любую подробность. Он видел красные рубцы на лице и шее женщины, пот, блестевший на грязной коже, страх в ее глазах, остриженные волосы, разбросанные по матрасу и полу. Она же его не видела.

Он подошел к грязному вонючему матрасу, на котором она сидела, прислонившись к стене и вытянув ноги, прикрытые зеленым платьем. Оставшиеся на ее голове волосы стояли дыбом, словно она сунула палец в розетку или увидела привидение. У нее хватило ума положить ножницы на матрас. Подняв их, мыском ботинка он поправил яркую ткань на ее ногах. Он слышал дыхание и чувствовал на себе взгляд. Ее глаза были похожи на два больших влажных пятна.

Свин взял это платье с дивана, куда она положила его, вернувшись из церкви. Чем-то оно ему приглянулось. Сейчас оно было смято и напоминало поверженного дракона. Дракон был его добычей. Он по праву принадлежал ему, и его жалкое состояние приводило Свина в неистовство. Дракон не оправдал его надежд. Предал его. Когда он летал на воле, привлекая взгляды людей и заставляя их внимать его речам, Свин жаждал им обладать. Он восхищался им и даже испытывал к нему любовь. И что с ним стало?

Подойдя ближе. Свин пнул ноги пленницы, прикрытые зеленой тканью. Женщина не пошевельнулась. Раньше она была живее. Но паук, похоже, ее доконсил. Она больше не молилась и не молола всякую чушь. Предпочитала помалкивать. За тот час, что он отсутствовал, она успела помочиться, и в воздухе стоял резкий запах аммиака.

– Какая же ты омерзительная, – сказал Свин, глядя на нее сверху вниз.

– А мальчики уже спят? Я что-то их не слышу, – произнесла она как в бреду.

– Заткнись.

– Я знаю, что ты их не обидишь. Ты же хороший.

– Зря стараешься. Помолчи лучше, раз уж ни черта не смыслишь. Тупая безобразная телка. Смотреть тошно. Кого ты хочешь обмануть? Проси прошения. Ты сама во всем виновата.

Он снова ударил ее по лодыжкам. На этот раз сильнее. Она вскрикнула.

– Какой позор. Ты только посмотри на себя. Во что превратилась моя милая девочка? В грязную шлюшку. Маленькая дрянь, неблагодарная и упрямая стерва. Я научу тебя послушанию. Проси прошения.

Он еще раз пнул ее. Она вскрикнула, из глаз ее потекли слезы и заблестели в лунном свете, как два осколка стекла.

– Теперь ты уже не задираешь нос, верно? Ты думала, что ты лучше всех, самая умная, да? Ну так посмотри на себя. Придется наказать тебя по-настоящему. Обувайся.

В ее глазах мелькнуло замешательство.

– Пойдем во двор. Иначе тебя не проймешь. Проси прошения!

Он стукнул ее прикладом. Она дернулась всем телом.

– Ведь ты сама этого хочешь, правда? Скажи спасибо, что хоть кто-то обратил на тебя внимание. Кому нужна такая уродина? И так слишком много чести, – произнес он, понизив голос, чтобы произвести на нее впечатление, и ткнул ружьем в грудь. – Корова безмозглая. Где твои туфли? Ты сама меня вынудила.

Он снова ударил ее по лодыжкам. По ее лицу, покрытому запекшейся кровью, текли слезы. Похоже, он сломал ей нос.

Та девочка тоже сломала ему нос. Ударила так сильно, что у него потом долго шла носом кровь, а на переносице выросла шишка. Она ударила его, когда он стал плохо себя вести. Сначала она сопротивлялась тому, что в конце концов произошло за облупленной дверью. А потом его мать отвезла его туда, где шел снег и было много старых домов. Раньше он никогда не видел снега и не думал, что на улице может быть так холодно. Она отвезла его туда, потому что он говорил неправду.

– Ну что, больно? – спросил он. – Еще бы не больно, если тебе в ноги врезаются вешалки. Особенно если по ним стукнуть как следует. Это тебе за то, что ты не слушаешься и все время врешь. Ну, где там наша трубка?

Он ударил ее еще раз, и она застонала. Ее ноги дернулись под мятым зеленым платьем, этим мертвым драконом, обвившим ее тело.

– Я не слышу мальчиков, – безжизненным голосом произнесла она. Похоже, она растеряла весь свой пыл.

– Проси прошения.

– Я тебя прощаю, – прошептала она, глядя на него широко раскрытыми блестящими глазами.

Подняв ружье, он прицелился ей в голову. Она равнодушно смотрела на дуло, словно ей было уже все равно. Это привело его в возбуждение.

– Можешь сколько угодно повторять, что ты меня прощаешь, но Бог все равно на моей стороне. Ты заслужила Божью кару. Вот почему ты здесь. Поняла? Сама виновата. Ты навлекла на себя гнев Господа. Делай, как я говорю! Проси прощения!

Бесшумно двигаясь в темноте, он отошел от нее и встал в дверном проеме, глядя на свою жертву. Поверженный зеленый дракон слегка шевелился под дуновением теплого ветерка, проникавшего в комнату через разбитое окно. Оно выходило на запад, и в лучах заходящего солнца зеленый дракон светился, как драгоценный изумруд. Но сейчас было темно, дракон казался черной безжизненной тряпкой, брошенной на пол. Он был мертв и безобразен, и все это по ее вине.

Свин посмотрел на ее бледное рыхлое тело, покрытое сыпью и следами укусов насекомых. Его зловонный запах чувствовался даже в коридоре. Когда она двигалась, мертвый зеленый дракон тоже слегка шевелился. Его приводила в ярость мысль, что плененный им дракон оказался лишь оболочкой для ее тела. Он обманулся. И все по ее вине. Это она все так подстроила. Во всем виновата она.

– Проси прощения!

– Я тебя прощаю.

Она по-прежнему смотрела на него широко раскрытыми блестящими глазами.

– Ты, наверно, догадываешься, что сейчас произойдет? – спросил он.

Она чуть шевельнула губами.

– Или не догадываешься?

Он смотрел на это жалкое, отвратительное существо, распростертое на грязном матрасе, и чувствовал в груди холод, спокойный равнодушный холод, словно все его чувства умерли, как этот зеленый дракон.

– Думаю, что не догадываешься.

Он взвел курок, и его щелчок гулко разнесся полому.

– Вставай, – скомандовал он.

– Я тебя прощаю, – беззвучно произнесла она, не спуская с него подернутых слезами глаз.

Услышав, как хлопнула входная дверь, Свин удивленно отступил в коридор.

– Ты здесь? – крикнул он в темноту.

Опустив ружье, он пошел в переднюю часть дома. Сердце у него учащенно забилось. Он не ожидал, что она сегодня придет.

– Я же не велела тебе этого делать, – послышался ее голос, голос Бога. – Ты должен делать только то, что я тебе велю.

Через секунду она материализовалась, и ее темный силуэт подплыл к нему в темноте. Такая красивая и всемогущая. Он любил ее и уже не мог без нее обойтись.

– Чем ты здесь занимаешься? – спросила она.

– Она до сих пор не попросила прошения.

– Еще не время. Ты не забыл принести краску?

– Она в машине. Осталась там с прошлого раза.

– Принеси. Надо сначала все подготовить. А ты теряешь голову и творишь неведомо что. Ты же знаешь, что нужно делать. Не огорчай меня.

Она подплыла ближе. Коэффициент умственного развития у нее не меньше ста пятидесяти.

– У нас осталось мало времени, – заметил Свин.

– Ну что бы ты делал без меня? Не огорчай меня больше.

Глава 42

Доктор Селф сидела за письменным столом, ее взгляд скользил по поверхности бассейна. В среду утром она приезжала на студию для подготовки к выступлению. Сейчас она говорила по телефону, и, если бы ее не поджимало время, разговор этот доставил бы ей величайшее наслаждение – по причинам, о которых она предпочла бы умолчать.

– Не могу сказать вам точно, – решительно произнесла она.

– Нет никаких сомнений, что это вы прописали Дэвиду Лаку риталин гидрохлорид.

Доктор Селф невольно вспомнила Марино и все, что он говорил о Скарпетте. Но ее не так-то просто обескуражить. Сейчас она чувствовала неоспоримое превосходство над этой женщиной, которую видела лишь однажды, но слухи о которой доходили до нее постоянно.

– По десять миллиграммов три раза в день, – настаивала Скарпетта.

Голос у нее был усталый и какой-то подавленный. Возможно, она нуждалась в помощи доктора Селф, которую, кажется, та уже предлагала ей, когда в июне они встретились на обеде, устроенном академией в честь прославленной докторши.

– Успешные профессионалки с высоким уровнем мотивации, такие, как мы с вами, не должны забывать о своем эмоциональном климате, – сказала она Скарпетте – они столкнулись в дамской комнате.

– Спасибо за ваши лекции. У наших студентов они пользуются большим успехом, – ответила тогда Скарпетта.

Доктор Селф видела ее насквозь. Такие, как эта дамочка, всегда избегают психоанализа или всего того, что может выявить их скрытую уязвимость.

– Уверена, что они будут для них полезны, – продолжала Скарпетта, столь тщательно намыливая руки, словно готовилась к операции. – Мы рады, что вы нашли время посетить нашу академию.

– На самом деле вы этого не думаете, – заявила ей в лоб доктор Селф. – Большинство моих коллег в медицинском мире свысока смотрят на частнопрактикующих врачей, ведущих передачи на радио и телевидении. Но они попросту нам завидуют. Мне кажется, добрая половина тех, кто меня критикует, душу бы продали дьяволу, только чтобы оказаться в эфире.

– Вероятно, вы правы, – согласилась Скарпетта, вытирая руки.

Это замечание можно было толковать по-разному: доктор Селф могла быть права в том, что большинство медиков смотрят на нее свысока; или в том, что критикуют ее из зависти; или в том, что все это ей только кажется, а на самом деле никто ей не завидует. Потом она много раз возвращалась к этому замечанию, но так и не смогла понять, что оно означало и не содержалось ли тем хитро завуалированного оскорбления.

– Голос у вас какой-то озабоченный, – заметила доктор Селф, продолжая телефонный разговор.

– Так оно и есть. Мне бы хотелось знать, что произошло с вашим пациентом Дэвидом, – сказала Скарпетта, по-прежнему уклоняясь от разговоров на личные темы. – Три недели назад ему было выписано сто таблеток.

– Не могу это подтвердить.

– А мне и не нужно ваше подтверждение. Я нашла у него дома пузырек с рецептом и знаю, что вы прописали ему риталин гидрохлорид, причем мне известно, когда и сколько. Аптека находится рядом с церковью, куда ходили Эв и Кристина.

Доктор Селф по-прежнему отказывалась это подтвердить, хотя отлично знала, что это правда.

– Надеюсь, вы понимаете, что такое конфиденциальность, – сказала она вместо этого.

– А я надеюсь, что вы понимаете, что нас волнует судьба Дэвида и его брата, а также двух женщин, с которыми они жили.

– А вы не рассматривали такую возможность, что они просто соскучились по дому и вернулись в Южную Африку? Я не настаиваю на этой версии, просто выдвигаю гипотезу.

– Их родители в прошлом году погибли, – сообщила Скарпетта. – Я разговаривала с медэкспертом, который…

– Да, да, – перебила ее доктор Селф. – Это такая трагедия.

– А у вас лечились оба мальчика?

– Можете представить, какая это была для них травма? Насколько я знаю, они постоянно скучали полому. Ведь им сказали, что они вернутся в Кейптаун, как только их родственники переедут в новый дом и смогут их забрать.

Доктор Селф не могла сообщить ничего существенного, этот разговор доставлял ей такое удовольствие, что она все никак не могла прекратить его.

– А как они попали к вам?

– Мне позвонила Эв Христиан. Она слушала мои передачи

– Так ведь бывает довольно часто? Люди слушают ваши передачи, а потом становятся вашими пациентами.

– Именно так.

– Но ведь принять всех вы не в состоянии?

– Что делать…

– Так почему же вы решили заняться Дэвидом и его братом?

Доктор Селф заметила, что у ее бассейна ходят какие-то люди.

Двое мужчин в белых рубашках, черных бейсбольных кепках и темных очках осматривали фруктовые деревья, на стволах которых были видны красные полосы.

– Похоже, у меня непрошеные гости, – с неудовольствием заметила доктор Селф.

– Простите?…

– Эти чертовы инспектора! Завтра у меня как раз передача на эту тему. Новая программа на телевидении. Теперь у меня появились новые аргументы. Вы только посмотрите, как бесцеремонно они ходят по моему участку. Сейчас пойду с ними разберусь.

– Это очень важно, доктор Селф. Я бы не стала вас беспокоить, если бы у меня не было на то веских причин…

– Я и так опаздываю, а теперь еще это. Эти идиоты опять вернулись. Хотят погубить все мои деревья! Ну, это мы еще посмотрим. Будь я проклята, если пущу сюда эту шайку лесорубов. Мы еще посмотрим, – угрожающе произнесла она. – Все интересующие вас сведения я вам предоставлю только по распоряжению суда или с разрешения пациента.

– Довольно сложно получить разрешение от того, кто пропал без вести.

Повесив трубку, доктор Селф решительно направилась к мужчинам в белых рубашках с логотипами на груди. Такие же логотипы были и на их бейсболках. На спине у каждого большими черными буквами значилось: «Флоридский департамент сельского хозяйства и потребительских услуг». Один из инспекторов держал в руках миниатюрный компьютер, другой звонил по сотовому телефону.

– Извините, я вам не помешала? – наступательно поинтересовалась доктор Селф.

– Доброе утро. Мы инспектора департамента сельского хозяйства, – представился человек с компьютером.

– Я вижу, – без улыбки произнесла доктор Селф.

У каждого был приколот зеленый значок с фотографией, но без очков доктор Селф не могла разглядеть имена.

– Мы думали, что дома никого нет.

– Значит, вы считаете, что можете разгуливать по моему участку, как у себя дома? – спросила доктор Селф.

– Мы имеем право входить на неогороженную территорию. Я же сказал, что мы думали, что никого нет дома. Мы несколько раз звонили у ворот.

– Из моего кабинета звонков не слышно, – сказала она так, словно это была их вина.

– Извините. Но мы должны осмотреть деревья. Оказывается, у вас уже были инспектора.

– Да, вы уже вторгались на мою территорию.

– Это были не мы. Я хочу сказать, что ваши деревья осматривал кто-то другой. У нас нет об этом никаких сведений, – сказал инспектор с компьютером.

– Мадам, кто нарисовал эти полосы? Вы?

Доктор Селф безучастно посмотрела на помеченные деревья.

– С какой стати? Я думала, это вы их…

– Нет, мадам. Деревья были помечены раньше. Разве вы не замечали?

– Конечно, замечала.

– Но когда появились эти полосы?

– Несколько дней назад. Впрочем, я не помню.

– Это означает, что ваши деревья заражены цитрусовой гнилью и должны быть уничтожены. Судя по всему, они болеют уже давно.

– Давно?

– Их давно должны были удалить, – объяснил второй инспектор.

– Не понимаю, о чем идет речь.

– Мы перестали помечать их красной краской еще два года назад. Сейчас используем для этого оранжевую ленту. Значит, кто-то пометил ваши деревья, но их так и не уничтожили. Мне непонятно, как такое могло произойти. Налицо все признаки цитрусовой гнили.

– Но они заболели совсем недавно. Раньше у меня в саду ее не было.

– Мадам, разве вы не получали уведомления об обнаружении болезни? Вы должны были позвонить по номеру один-во-семь-сто. Неужели вам не показывали результатов анализа?

– Не понимаю, о чем вы говорите, – отмахнулась доктор Селф.

Она вдруг вспомнила о вчерашнем анониме, который позвонил ей после ухода Марино.

– А что, мои деревья действительно заболели?

Она подошла к грейпфрутовому дереву, увешанному плодами. На вид оно казалось вполне здоровым, но, наклонившись над веткой, на которую указал ей инспектор, она увидела на листьях еле заметные светлые пятна, формой напоминающие пропеллеры.

– Видите? Пятна указывают на недавнее заражение. Очень характерные признаки.

– Не понимаю, – вмешался второй инспектор. – Если эти красные полосы действительно были нанесены инспекторами, сейчас бы уже наблюдалась суховершинность и падение плодов. Чтобы определить, когда произошло заражение, достаточно посчитать древесные кольца. Как вы знаете, в год прибавляется по четыре-пять колец, так что если…

– Какого черта мне считать кольца и падалицу? О чем вы говорите? – возмущенно воскликнула доктор Селф.

– Я просто прикидываю. Если полосы были нанесены два года назад… Что-то здесь не то!

– Вы что, смеетесь надо мной? – завопила доктор Селф. – Я лично не вижу здесь ничего смешного!

Из головы у нее не шел вчерашний телефонный аноним.

– Зачем вы явились сюда? – возмущенно воскликнула она, глядя на светлые пятна.

– Все это очень странно, – заявил инспектор с компьютером. – У нас почему-то нет протокола осмотра ваших деревьев и решения об их уничтожении. Не понимаю. Все наши действия мы регистрируем в компьютере. Пятна на этих листьях имеют довольно необычную форму. Видите? – Он показал ей лист со странными пятнами, похожими на маленькие пропеллеры. – Обычно они выглядят несколько по-другому. Нам нужна консультация патолога.

– Почему вы пришли именно сегодня?

– Нам позвонили и сказали, что ваши деревья могут быть заражены…

– Позвонили? Кто позвонил?

– Какой-то садовник из вашего района.

– Ерунда. У меня есть садовник, но он никогда не говорил мне, что с моими деревьями что-то неладно. Чушь все это! Ничего удивительного, что люди возмущены вашими действиями. Вы черт знает что себе позволяете. Врываетесь на чужие участки и сами толком не знаете, какие деревья надо уничтожать.

– Мадам, я понимаю ваше возмущение. Но с цитрусовой гнилью шутки плохи. Если мы не будем с ней бороться, здесь не останется ни одного цитрусового дерева…

– Я хочу знать, кто вам звонил.

– Нам это неизвестно, мадам. Извините за причиненные неудобства. Но другого выхода у нас нет. Когда мы сможем прийти к вам опять? Вы будете дома после обеда? Мы пригласим патолога.

– Можете сказать своему чертову патологу и всем вашим начальникам, что я этого так не оставлю. Вы знаете, кто я?

– Нет, мадам.

– Тогда включите радио сегодня в полдень. Передача «Давайте обсудим» с доктором Селф.

– Вы шутите. Так это вы? – изумился инспектор с компьютером. – Я постоянно слушаю вашу передачу.

– У меня есть еще и телевизионная программа. На канале Эй-би-си, по четвергам, в час тридцать, – слегка оттаяв, сообщила доктор Селф.


За окном, похоже, копали землю. Эв сидела с поднятыми над головой руками и, прерывисто дыша, прислушивалась к звукам, доносившимся снаружи.

Ей казалось, что она уже слышала эти звуки, но только не помнила когда. Может быть, ночью. Она прислушивалась к скрежету лопаты, вонзавшейся в сухую землю за домом. Когда Эв попыталась двинуться, лодыжки и запястья пронзила такая боль, словно ее ударили. У нее ныли плечи, было жарко и хотелось пить. В голове стоял туман – наверное, у нее поднялась температура. Раны и ссадины воспалились и нестерпимо болели. Теперь она могла опустить руки только когда вставала.

Она скоро умрет. Если даже он не убьет ее, она все равно умрет. В доме было тихо. Теперь она точно знала, что их здесь больше нет.

– Воды, – прошептала она.

Слова возникали у нее в голове, но, выходя наружу, лопались воздухе подобно мыльным пузырям. Они поднимались вверх и беззвучно исчезали в горячем смраде.

– Пожалуйста, ну пожалуйста.

Но слова уходили в никуда. Она заплакала.

Слезы капали на мятое зеленое платье, лежавшее у нее на коленях. Она рыдала, словно самое страшное уже произошло и судьба вынесла ей свой приговор. Она смотрела, как платье покрывается темными пятнами, и вспоминала, как ходила в нем в церковь. Сейчас под его складками лежала маленькая розовая спортивная туфелька. Эв чувствовала ее бедром, но руки у нее были подняты над головой, и теперь она не могла взять туфельку или получше ее припрятать. Она заплакала еще сильнее.

Копать продолжали, и через окно стал проникать дурной запах.

Он становился все сильнее, вскоре комнату наполнило жуткое зловоние, резкий отвратительный запах разлагающегося трупа.

– Освободи меня. Господи, – начала она молиться. – Избавь меня от этого. Укажи мне путь.

Ей удалось встать на колени. Скрежет лопаты стих, потом возобновился снова, и вдруг наступила тишина. Усилием воли она заставила себя подняться. Извиваясь всем телом, падая и поднимаясь вновь, она наконец встала на ноги. От боли у нее потемнело в глазах. Она с трудом перевела дыхание.

– Укажи мне путь, – молила она.

Ее держали гонкие нейлоновые веревки. Одна из них была привязана к металлической вешалке, которой были обкручены ее воспаленные, распухшие запястья. Когда она вставала, веревка провисала. Если же она садилась, веревка натягивалась, поднимая ее руки вверх. Она больше не могла лежать. Он укоротил веревку, и теперь она большую часть времени проводила на ногах, прислонившись к деревянной стене. Когда она в изнеможении опускалась на матрас, веревка подтягивала ее руки вверх. Его жестокость не имела пределов. Сначала он велел ей остричь волосы, теперь вот укоротил веревку.

Она посмотрела на стропило с перекинутой через него веревкой. Один ее конец был привязан к вешалке, на запястьях, другой – к такой же вешалке, на ногах.

– Укажи мне путь. Прошу тебя. Господи!…

За окном больше не копали. Зловоние заполнило комнату, от него резало глаза. Она поняла, что это означает.

Их больше нет. Она осталась одна.

Эв посмотрела на веревку, привязанную к вешалке на ее руках. Если она стоит, веревка провисает настолько, что ее можно обернуть вокруг шеи. Она вдохнула. Этот запах может означать лишь одно. Помолившись, она накинула веревку на шею и поджала ноги.

Глава 43

В лицо била тяжелая воздушная струя, но двигатель с У-образным расположением цилиндров, казалось, не испытывал никакого напряжения. Люси вжалась в сиденье и увеличила скорость до ста двадцати миль в час. Низко наклонив голову и прижав локти к телу, она испытывала на автодроме свое последнее приобретение.

Утро было ясным и не по сезону жарким. Ничто не напоминало о вчерашнем ненастье. Люси сбавила обороты до тринадцати тысяч. Она была довольна. Ее новый «харлей» с форсированным двигателем может при необходимости развивать бешеную скорость. Однако до бесконечности испытывать судьбу не стоило. Даже на одиннадцати тысячах она не видит дороги, а это чревато неприятностями. При таких высоких скоростях даже малейшая выбоина может привести к аварии, а обычные дороги – это совсем не то, что гладкое покрытие автодрома.

– Ну как он? – услышала она под шлемом голос Марино.

– Как надо.

Она сбавила скорость до восьмидесяти миль в час и, легонько поворачивая руль, стала маневрировать между пластиковыми оранжевыми конусами.

– Тихая машинка! Отсюда ее почти не слышно, – продолжал докладывать Марино с диспетчерской вышки.

«Он и должен быть тихим», – подумала она. Этот гоночный «харлей» выглядел как обычный мотоцикл и особого внимания не привлекал. Откинувшись на спинку сиденья, она снизила скорость до шестидесяти и включила автомат постоянной скорости. Потом вытащила из кобуры на правом бедре пистолет «глок» сорокового калибра.

– На трассе никого нет? – спросила она через передатчик.

– Все чисто.

– Отлично. Ставь мишени.

С диспетчерской вышки Марино следил, как Люси выписывает кривую в северном конце автодрома.

Он посмотрел на небо, окинул взглядом высокий земляной вал, поросшее травой стрельбище, дорогу, ангар и взлетно-посадочную полосу, находившуюся в полумиле от автодрома, – надо было убедиться, что там нет ни машин, ни людей. Когда на автодроме испытания, к нему не разрешается подходить ближе чем на милю. Даже полеты над ним запрещены.

Глядя на Люси, Марино испытывал противоречивые чувства. Ее бесстрашие и многочисленные таланты приводили его в восхищение. Она ему нравилась, но в то же время, он на нее злился. Больше всего ему хотелось быть к ней равнодушным. В чем-то она была похожа на свою тетку. Женщины такого типа всегда привлекали его, но в их присутствии он чувствовал себя неуверенно и никогда не решался за ними ухаживать. Он смотрел, как Люси носится по треку, без труда справляясь с норовистым мотоциклом, словно он был частью ее самой, и думал о Скарпетте, которая сейчас ехала в аэропорт, чтобы увидеться со своим Бентоном.

– Готовность пять секунд, – произнес он в микрофон.

Из-за стекла казалось, что мотоцикл, подобный черной капле, скользил по треку совершенно бесшумно. Прижав правую руку к телу, Люси уперлась локтем в талию, чтобы ветер не вырвал оружие у нее из рук. Взглянув на цифровой датчик времени, Марино нажал на кнопку «Зона-2». В восточной стороне трека появились небольшие круглые металлические мишени и одна за другой стали быстро падать под градом сорока-калиберных пуль. Люси никогда не промахивалась. Со стороны казалось, что ей ничего не стоило точно попадать в цель.

– А теперь поставь подальше.

– По ветру?

– По ветру.


Он шел быстро, гулко бухая ботинками по выщербленному деревянному полу коридора. В руках у него было ружье и ящичек с распылителем, красной краской и шаблоном.

Он все подготовил.

– Теперь-то ты попросишь прощения, – произнес он, обращаясь к темному дверному проему в конце коридора.

– Сейчас получишь по заслугам, – бормотал он, ускоряя шаг. На пороге комнаты в нос ему ударила невыносимая вонь.

Здесь смердело еще сильнее, чем у ямы, в застоявшемся воздухе трупный запах ощущался особенно остро.

И тут Свин в растерянности застыл на месте.

Этого не может быть! Как? Кто мог допустить это?

В коридоре послышался шорох, и она вплыла в комнату, укоризненно качая головой. Его Бог…

– Я же все подготовил! – вскричал он.

Взглянув на повесившуюся, которая все же ухитрилась избежать наказания, она опять покачала головой. Это он во всем виноват! Быть таким глупым, чтобы не суметь предугадать такого исхода?…

Она так и не попросила прощения. А ведь другие раскаивались, почувствовав у себя во рту дуло. Умоляли пощадить их и не жалели слов. «Простите. Ну пожалуйста, простите меня».

Богиня исчезла, оставив его наедине с неудачей и… розовой теннисной туфелькой на покрытом пятнами матрасе.

Он весь затрясся в дикой ярости. Она рвалась наружу и требовала немедленных действий.

Он с воплем бросился к трупу, скользя на грязном полу, липком от мочи и кала, и стал избивать безжизненное голое тело, вкладывая в удары всю свою ненависть. От каждого пинка тело дергалось, как тряпичная кукла. Оно висело на веревке, накинутой на шею, слегка отклонившись в сторону. Высунутый язык, казалось, дразнил его. Лицо побагровело, как от негодующего крика. Голова была опущена, будто женщина молилась, а ее связанные руки были подняты вверх, словно в минуту торжества.

Да! Да! Она висела на веревке, празднуя свою победу, а рядом лежала маленькая розовая туфелька.

– Заткнись! – вне себя заорал Свин. И продолжал бить ее ногами, пока не выдохся. Затем несколько раз ударил по лицу и кладом.

Глава 44

Марино готовился поставить на стартовой кривой, или мертвой петле, так ее называла Люси, мишени в виде человеческих фигур – как если бы они выскакивали из-за кустов, заборов и деревьев.

Взглянув на ярко-оранжевый флюгер, он убедился, что ветер по-прежнему дует с востока со скоростью около пяти узлов. Выруливая на прямую, Люси спрятала «глок» в кобуру и потянулась к большому кожаному багажнику в задней части мотоцикла.

На этот раз она вытащила десятимиллиметровый карабин «Беретта Сх4 шторм».

– Готовность пять секунд, – скомандовал Марино.

Этот словно вылепленный из матового черного полимера карабин с телескопическим затвором, как у автомата «узи», был настоящей страстью Люси. Он весил меньше шести фунтов и имел очень удобную пистолетную рукоятку, что позволяло стрелять с любой руки. Легкое, но серьезное оружие. Едва Марино поставил мишени в «Зоне-3», как позади мотоцикла засверкали на солнце латунные гильзы. Мишень падала за мишенью. Вся мертвая петля! Марино насчитал пятнадцать очередей. В запасе у нее осталась еще одна.

Марино подумал об этой женщине, Стиви. Сегодня вечером Люси должна с ней встретиться, в «Двойке». Номер телефона, который она дала Люси, принадлежал парню по имени Дат, жившему в Конкорде, штат Массачусетс. Несколько дней назад он заявил, что потерял свой сотовый в баре Принстауна. И сказал, что номер пока не аннулировал, поскольку телефон нашла какая-то девушка. Она позвонила по одному из номеров в записной книжке, и друг Дата дал ей его домашний телефон. Позвонив Дату, она сообщила, что нашла его сотовый, и обещала прислать его по почте.

Но до сих пор так и не прислала.

Старый трюк! Если вы нашли или украли сотовый телефон и пообещали прислать его владельцу, он, возможно, не будет блокировать номер и вы сможете пользоваться телефоном, пока владелец не заподозрит неладное. Марино не совсем понимал, почему Стиви прибегла к этому способу. Если ей не по карману сотовая связь таких компаний, как «Вершен» или «Спринт», почему не выбрать что-то подешевле?

В любом случае эта Стиви представляет собой опасность. В последнее время Люси явно не в себе. Она изменилась. Стала невнимательной и равнодушной. Иногда Марино казалось, что она сознательно старается навредить себе.

– За тобой еще одна машина, – передал он по рации. – Считай, твоя песенка спета.

– Я перезарядила.

– Не может быть!

Он не мог в это поверить. Когда она успела заменить магазин?

Люси остановила мотоцикл у диспетчерской вышки. Когда Марино спустился по деревянным ступенькам, она уже сняла шлем и перчатки и расстегивала куртку.

– Как ты это делаешь?

– Маленькая хитрость.

– Догадываюсь.

Щурясь от солнца, он вспоминал, где мог оставить свои темные очки. В последнее время он постоянно что-нибудь терял.

– У меня был здесь запасной магазин, – похлопала она по карману.

– Хм… В реальной жизни такое может и не случиться. Значит, ты со мной хитришь.

– Победителей не судят.

– А как насчет того, чтобы полностью перейти на двигатели «Z»? – спросил Марино, заранее зная ответ. Он все же надеялся, что она передумает.

Какой смысл увеличивать объем двигателя с 1150 до 1318 кубиков и доводить мощность до 170 лошадиных сил, чтобы мотоцикл мог разгоняться до 140 миль в час за 9,4 секунды? Чем легче мотоцикл, тем быстрее он ездит, но это значит, что придется заменить кожаное сиденье на отформованный стеклопластик и лишиться багажников, на что они не пойдут. Неужели Люси решится пустить под нож весь их новый мотоциклетный парк? Разве ей не достаточно того, что у нее есть?

– Это неразумно и никому не нужно, – к его удивлению, заявила она. – Двигатели с Z-образным расположением цилиндров рассчитаны на пробег десять тысяч миль. Сам посуди. Зачем нам головная боль с техобслуживанием? Придется разбирать двигатель, привлекать к машинам лишнее внимание. И потом они слишком шумные из-за увеличенного воздухозаборника.

– Так, значит… – пробормотал Марино, но тут у него зазвонил сотовый. – Да? – резко ответил он. Немного послушав, он отключил телефон и выругался. – Они собираются обрабатывать их машину. Вы сможете начать без меня у Симистер?

– Не беспокойся. Я позвоню Леке. – Люси сняла с пояса рацию. – Ноль-ноль-один вызывает гараж.

– Какие будут распоряжения?

– Заправьте моего коня. Сегодня у нас прогулка.

– Положить под седло колючку?

– Он и так резво бегает.

– Рад слышать. Ждем вас.

– Выезжаем около девяти. – Люси повернулась к Марино: – Встретимся на месте.

– Так, может быть, лучше сразу поехать вместе? – спросил он, стараясь понять, что у нее на уме.

Он никогда не мог ее разгадать. Еще немного, и ему понадобится переводчик.

– Она может увидеть нас в одной машине. Не будем рисковать, – ответила Люси, снимая тесную гоночную куртку, рукава которой напоминали, по ее словам, китайские колодки.

– Возможно, это какой-то культ, – предположил Марино. – Шайка ведьм, которые рисуют на себе красные руки. Ведь Салем как раз рядом с Бостоном. А там каких только ведьм нет!

– Ведьмы не собираются в шайки. Они устраивают шабаши, – улыбнулась Люси, хлопнув его по плечу.

– Может, твоя новая знакомая – ведьма, которая похищает сотовые телефоны?

– Давай я лучше сама спрошу у нее.

– Тебе надо быть осторожней. Смотри, с кем связываешься. Где твоя проницательность?

– Думаю, у нас с тобой общая проблема. Твоя проницательность не лучше моей. Тетя Кей говорит, что Реба очень милая женщина, а ты ее совсем задолбал.

– Вот это она зря. Лучше бы молчала на эту тему.

– И это не все. Она еще сказала, что Реба очень неглупа. Ей не хватает опыта, но она не дура. И вовсе не дубина стоеросовая, как ты любишь ее называть.

– Да пошла она к черту.

– У тебя же с ней был роман.

– Кто тебе сказал? – завопил Марино.

– Да ты сам. Причем только что.

Глава 45

у Люси оказалась макроаденома. На ее гипофизе у основания черепа выросла опухоль.

Обычно гипофиз бывает величиной с горошину. Его еще называют главной железой, потому что он посылает сигналы в щитовидку, надпочечники и яичники или яички, контролируя выделение гормонов, которые влияют на обмен веществ, давление, репродуктивную функцию и другие жизненно важные факторы. Опухоль была доброкачественная, но сама по себе рассосаться не могла. Она вызывала головные боли и повышение уровня пролактина, что было чревато ложными беременностями. Чтобы уменьшить размер опухоли и снизить пролактин, Люси прописали лекарственную терапию. Однако она переносила ее не слишком хорошо, и ей грозила операция.

Приехав на летное поле, Скарпетта припарковала машину рядом с ангаром, где стоял самолет Люси. Она еще не отошла от разговора с Бентоном. Вряд ли она когда-нибудь простит ему подобное вероломство. От возмущения у нее все еще колотилось сердце и дрожали руки.

– Там все еще идет снег, – сказал при виде ее Брюс, первый пилот. – Лёту нам больше двух часов, если учесть встречный ветер.

– Я знаю, что вы не станете обедать, но все же мы приготовили кое-какую закуску, – сказал второй пилот. – Багаж у вас есть?

– Нет, – ответила Скарпетта.

Пилоты на самолете Люси летали без формы. Это были специально обученные агенты – они не пили, не курили, не помышляли о наркотиках, поддерживали прекрасную спортивную форму и могли быть первоклассными охранниками. Скарпетту проводили на площадку, где ее ждал «ситейшн», похожий на белую пузатую птицу. Скарпетте невольно вспомнился огромный живот Люси и ее болезнь.

В самолете, сев в просторное кожаное кресло, она сразу же позвонила Бентону:

– Я буду где-то в час пятнадцать.

– Постарайся понять меня, Кей. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.

– Поговорим об этом, когда я прилечу.

– Не сердись.

Это было их правилом. Умерь свой гнев до захода солнца. Никогда не выходи излома, не садись в машину или в самолет, если ты сердишься. Им, как никому другому, было известно, как неожиданно может обрушиться на человека несчастье.

– Счастливого полета, – сказал Бентон. – Я тебя люблю.


Леке и Реба огибали дом Дагги Симистер, когда на подъездной дорожке появился мотоцикл Люси.

Заглушив мотор, она сняла черный шлем, расстегнула на куртке молнию.

– Ты похожа на Дарт Вейдер, – сияя, заметила Леке.

Люси никогда не встречала людей, которые были бы так хронически счастливы. Леке была для академии настоящей находкой. Умная, исполнительная и без фанаберии.

– Что мы здесь ищем? – спросила Люси, окидывая взглядом участок.

– Осматриваем фруктовые деревья, – ответила Леке. – Я, конечно, не детектив, но, когда мы были в том доме, откуда пропали люди, – она указала на оранжевый домик по другую сторону канала – доктор Скарпетта упомянула инспектора, который здесь ходил. Она сказала, что он осматривал деревья. Здесь на стволах такие же красные полосы, как и там, – сообщила она, вновь указав на оранжевый домик.

– Конечно, цитрусовая гниль распространяется очень быстро. Если эти деревья заражены, то и в других местах может быть то же самое. Кстати, меня зовут Реба Вагнер. Пит Марино, наверное, уже говорил вам обо мне.

Люси посмотрела на нее в упор.

– И что же, по-вашему, он мог мне сказать?

– Что у меня ограниченные умственные возможности.

– Такая формулировка ему не по зубам. Кажется, он сказал, что вы умственно отсталая.

– Одно другого стоит.

– Идемте в дом, – скомандовала Люси. – Посмотрим, что вы упустили по причине своих ограниченных умственных возможностей.

– Она шутит, – объяснила Леке Ребе, поднимая черный чемоданчик, оставленный ею у входной двери. – Прежде чем мы начнем, я хотела бы убедиться, что после осмотра места преступления дом был опечатан.

– Можете не сомневаться. Я лично за этим проследила. Все двери и окна были опечатаны.

– А сигнализация здесь имеется?

– Здесь она мало у кого есть.

Люси заметила на окнах наклейки компании, устанавливающей охранную сигнализацию.

– Она чего-то боялась. Установить сигнализацию ей было не по средствам, и она пыталась таким образом отпугнуть злоумышленников.

– Беда в том, что злоумышленники отлично знают эту уловку, – заметила Реба. – Наклейки и таблички на клумбах. Грабителям ничего не стоит определить, есть ли в доме сигнализация. Они сразу видят, что хозяева не могут себе этого позволить или слишком стары, чтобы заниматься этим.

– Вы правы, многие старики просто не придают этому значения, – согласилась Люси. – И потом они часто забывают коды.

Реба открыла дверь, и на них пахнуло затхлым воздухом, словно здесь уже давно никто не жил. Войдя, она сразу включила свет.

– Здесь уже что-нибудь обрабатывали? – спросила Леке, глядя на покрытый плиткой пол.

– Только в спальне.

– Тогда давайте немного подумаем, – сказала Люси. – Что мы знаем? Убийца каким-то образом проник в дом, не взломав дверь. Застрелив жертву, он скрылся. Как? Вышел через дверь?

– Похоже, да, – ответила Реба. – На окнах решетки. Через них может пролезть только крыса.

– Тогда начнем с этой двери и пойдем по направлению к спальне, где произошло убийство, – предложила Люси. – Потом то же самое проделаем с другими дверями. Замкнем треугольник.

– Это значит, мы должны обработать эту дверь, дверь в кухню и раздвижные двери из гостиной на веранду и с веранды на улицу, – уточнила Реба. – Когда сюда пришел Пит, обе раздвижные двери были не заперты, во всяком случае, он так сказал.

Войдя в прихожую, они закрыли за собой дверь.

– Что-нибудь известно о том инспекторе, которого вы с доктором Скарпеттой заметили на участке? – спросила Люси.

В рабочей обстановке она называла Скарпетту официально.

– Я кое-что выяснила. Прежде всего они всегда работают парами. А тот был один.

– А может быть, его напарника просто не было видно? Возможно, он был за домом? – засомневалась Люси.

– Возможно. Но мы видели только одного человека. И в департаменте сельского хозяйства утверждают, что в тот день они вообще не посылали в этот район никаких инспекторов. Еще один момент. У него был плодосборник, такая длинная палка с захватом на конце, чтобы срывать плоды с высоких деревьев. Но мне сказали, что инспекторы не пользуются такими приспособлениями.

– И что?

– Он разобрал его и положил в большую черную сумку.

– Интересно, что еще было в этой сумке? – задумчиво спросила Леке.

– Ну, например, ружье, – подсказала Реба.

– Оставим этот вопрос открытым, – отозвалась Люси.

– Вообще-то он здорово нас поимел, – заметила Реба. – Меня же было отлично видно с той стороны! Полицейский в форме. Мы с доктором Скарпеттой топтались вокруг дома, а он за нами наблюдал, прикидываясь, что осматривает деревья.

– Ну, мы не можем утверждать это с точностью. Давайте не делать поспешных выводов, – еще раз предупредила Люси.

Присев на корточки, Леке открыла свой чемоданчик. Они задернули все шторы и надели защитные комбинезоны. Люси установила треножник с камерой. Леке приготовила люминол и вылила его в черный пульверизатор. Они сфотографировали участок пола у входной двери, выключили свет и с первого же раза получили замечательный результат.

– Силы небесные! – ахнула Реба.

Леке обрызгала пол, и на нем сразу же проступили зеленовато-синие следы. Люси защелкала камерой.

– Сколько же на нем было кровищи, раз он сумел так наследить, после того как прошел через весь дом?! – удивилась Реба.

– Есть один только нюанс, – послышался из темноты голос Люси. – Следы идут в обратном направлении. В дом, а не из дома!

Глава 46

В длинном черном замшевом пальто и бейсболке он выглядел просто потрясающе, хоть и несколько мрачновато. Его высокая стройная фигура, на которой лежала печать изысканной элегантности, неизменно производила на Скарпетту неизгладимое впечатление. При виде его она забывала все свои обиды. Устоять было просто невозможно.

– Нам было очень приятно лететь с вами. Дайте нам знать, когда соберетесь назад, – сказал Брюс, пожимая ей руку. – Звоните, если вам что-то понадобится. У вас ведь есть мой телефон?

– Спасибо, Брюс, – поблагодарила Скарпетта.

– Извините, что заставили вас ждать, – обратился он к Бентону. – Очень сильный встречный ветер.

Бентон не проявил никаких признаков дружелюбия. Он ничего не ответил и теперь молча наблюдал, как пилот идет к самолету.

– Попробую угадать, – повернулся он к Скарпетте. – Очередной троеборец, который решил поиграть в полицейского. Вот из-за чего я терпеть не могу ее самолет! Эти накачанные пилоты-сердцееды!…

– Но с ними я чувствую себя в безопасности.

– А я нет.

Скарпетта застегнула пальто, и они двинулись к выходу.

– Надеюсь, он не слишком надоел тебе своей болтовней? По-моему, тот еще тип.

– Я тоже рада видеть тебя, Бентон, – ответила Скарпетта, поднимаясь по лестнице.

– А мне почему-то показалось, не очень.

Он придержал стеклянную дверь, пропуская Скарпетту вперед. В лицо им ударил холодный ветер, в воздухе кружились мелкие снежинки. Было так пасмурно, что на стоянке горели фонари.

– Она набирает смазливых качков, которые воображают себя суперменами, – проворчал Бентон.

– Ты просто зациклился на этом. Хочешь опять поссориться?

– Ты должна быть осмотрительней. Все эти подзаходы делаются неспроста. Боюсь, ты не замечаешь очевидного.

– Это просто смешно, – закипая, ответила Скарпетта. – Если уж на то пошло, я замечаю даже больше, чем нужно. Хотя в последний год я проглядела кое-что очень важное. Ты сам напросился.

Они подошли к заснеженной стоянке. Огни вдоль посадочной полосы были едва видны за пеленой снега. Раньше они всегда ходили под руку. Как он мог так поступить? На глаза у нее навернулись слезы. Вероятно, от ветра.

– Меня беспокоит эта история, – сказал он, открывая свой полноприводный внедорожник «порше».

Бентон любил мощные машины. Они с Люси уважали силу во всех ее проявлениях. Разница была лишь в том, что Бентон ощущал эту силу в себе, а Люси страдала от неуверенности.

– Что тебя беспокоит? – спросила Скарпетта, предполагая, что он продолжает говорить о том, что она не замечает очевидного.

– Я имею в виду убийство этой женщины. Обнаружилась гильза, которая, похоже, была выпущена из того же ружья два года назад в Голливуде. Ограбление ночного магазина. Мужчина в маске убил паренька, мывшего полы, а потом продавец убил его самого. Слышала что-нибудь об этом случае? – спросил Бентон, выезжая со стоянки.

– Да. Убитому было семнадцать лет. Никакого оружия, кроме швабры, при нем не было. А есть какие-то версии, почему это ружье снова всплыло при убийстве? – спросила она, чувствуя, как в ней бушует обида.

– Пока нет.

– Слишком многих застрелили из ружья в последнее время, – холодно заметила она. Хочешь говорить на производственные темы? Прекрасно, она подыграет! – К чему бы это? Но ружье, из которого был застрелен Джонни Свифт, исчезло. А Дагги Симистер тоже разнесли голову из ружья.

Она рассказала Бентону об этом последнем случае. О нем он еще не знал.

– Ружье, которое должны были изъять или уничтожить, почему-то снова оказывается в руках убийцы, – продолжала Скарпетта. – И потом эта Библия в доме, откуда пропали люди…

– Какая Библия и что за люди?

Она рассказала и о телефонном звонке таинственного незнакомца, назвавшего себя Свином. Еще она сообщила, что старая Библия в доме исчезнувшей семьи была открыта на «Книге премудрости Соломоновой», и там был отмечен стих, который Свин процитировал Марино по телефону.

За то, что были безрассудны, как дети малые, да ниспошлю им кару и посмеюсь их погибели.

– Он был помечен карандашными крестиками, – добавила Скарпетта. – Библия же – 1756 года.

– Откуда у них такая древность?

– Других старых книг в доме не было. Во всяком случае, так утверждает детектив Вагнер. Ты ее не знаешь. Прихожане их церкви сказали, что никогда не видели у них этой Библии.

– Отпечатки пальцев снимали? Генетическую экспертизу проводили?

– На Библии нет никаких отпечатков и следов ДНК.

– Есть какие-нибудь версии, что с ними могло произойти? – продолжал допытываться Бентон, словно она прилетела сюда с единственной целью поговорить с ним о работе.

– Практически нет, – сухо произнесла она.

Ее собственные проблемы его, похоже, не интересуют.

– А может быть, это убийство?

– У нас прорва материала. Лабораторию мы загрузили пол завязку. Я обнаружила отпечаток уха на раздвижной двери в спальне. Кто-то прижимался ухом к стеклу.

– Возможно, один из мальчиков?

– Вовсе нет! – отрезала Скарпетта, злясь все больше. – У нас есть образцы их генетического материала с одежды, зубных щеток, баночки с лекарствами.

– Я лично считаю отпечатки ушей не слишком надежными вещественными доказательствами. Из-за них осудили не одного невиновного.

– Как и полиграф, это одно из средств установить истину, – резко бросила Скарпетта.

– Не хочу спорить с тобой, Кей.

– С отпечатков ушей мы взяли образцы ДНК, точно так же, как и с отпечатков пальцев. Никому из тех, кто жил в доме, они не принадлежат. В банке данных мы тоже ничего не нашли. Я попросила коллег из Центра геномного импринтинга в Саратоге сделать анализ для определения пола, наследственных особенностей и расовой принадлежности. Но это потребует много времени. Это не то, что сравнивать чье-то ухо с отпечатком.

Бентон промолчал.

– У тебя в доме есть какая-нибудь еда? И потом я хочу выпить. Наплевать, что сейчас день. Нам есть о чем поговорить, кроме работы. Я прилетела сюда в буран не для того, чтобы обсуждать производственные проблемы.

– Нет еще никакого бурана, – мрачно заметил Бентон. – Но будет.

Она стала смотреть в окно. Они подъезжали к Кембриджу.

– Еды у меня дома достаточно, – тихо произнес Бентон. – И выпивка на любой вкус.

Он добавил что-то еще. Но она не была уверена, что расслышала его правильно. Не может быть, чтобы он это сказал.

– Прости, что ты сказал? – настороженно переспросила она.

– Если ты хочешь от меня уйти, скажи это сейчас.

– Если я хочу уйти? – изумленно переспросила она. – Ты это серьезно, Бентон? Почему мы должны расставаться, вместо того чтобы вместе обсудить проблему?

– Я просто предоставляю тебе такую возможность.

– Я в этом не нуждаюсь.

– Я вовсе не имел в виду, что тебе для этого требуется мое разрешение. Мне просто не совсем понятно, как мы можем продолжать наши отношения, если ты мне не доверяешь.

– Возможно, ты прав, – пробормотала Скарпетта, с трудом сдерживая слезы.

Отвернувшись, она стала смотреть на падающий снег.

– Значит, ты мне действительно не доверяешь.

– А что, если я и вправду уйду от тебя?

– Я буду очень переживать, но постараюсь тебя понять. Люси имеет право на конфиденциальность, причем по закону. Мне стало известно о ее опухоли только потому, что она попросила обследовать ее в Маклейне, чтобы никто ничего не узнал. В другие больницы она обращаться не хотела. Ты же знаешь, какая она. Особенно в последнее время.

– Теперь я ничего не знаю.

– Кей, она не хотела заводить историю болезни. Сейчас ведь невозможно ничего сохранить в тайне, особенно после выхода Закона о патриотизме.

– Здесь мне нечего возразить.

– Теперь федералы могут контролировать все наши медицинские документы, рецепты, банковские счета, покупки, личную жизнь, и все это делается под видом борьбы с терроризмом. Ты же знаешь, что она была связана с ФБР. Теперь она боится, что они что-нибудь раскопают и натравят на нее Внутреннюю налоговую службу, запретят летать, обвинят в инсайдерской торговле, обольют грязью в газетах, да мало ли что еще.

– Но ты же тоже на них работал.

Бентон пожал плечами. За окном по-прежнему кружился снег.

– А что они могут мне сделать? Только зря время потеряют. Меня гораздо больше беспокоит этот тип, разгуливающий с ружьем, которое голливудская полиция должна была изъять или уничтожить.

– А как же лекарства, которые ей прописали? Как быть с ними, если она так опасается огласки?

– Ничего удивительного, что Люси боится. Она же не слепая. Они могут добраться до чего угодно, если захотят. Даже если для этого потребуется распоряжение суда. Как ты думаешь, что происходит, когда ФБР хочет получить такое распоряжение у судьи, который, как тебе известно, назначается властями штата и который прекрасно понимает, что его отказ сотрудничать может иметь очень неприятные последствия. Могу назвать тебе пятьдесят способов выколотить из него это распоряжение.

– Раньше в Америке жилось лучше.

– Мы сделали все, что могли, чтобы сохранить ее болезнь в тайне.

Бентон стал рассказывать, какая хорошая у них больница, уверяя, что лучшего места Люси было не найти. К тому же у них обширные контакты в научном мире, и при необходимости они могут обратиться к любому специалисту. Но все это казалось Скарпетте неубедительным.

Они добрались наконец до Кембриджа и сейчас ехали по Брэттл-стрит с ее чудесными старинными особняками.

– Она не может пользоваться обычными услугами, в том числе и медицинскими. А здесь мы ни перед кем не отчитываемся. Регистрируются только ошибки и оплошности, – продолжал объяснять Бентон.

– Все не вечно. Люси не может до конца дней жить в страхе, что кто-нибудь узнает о ее опухоли и о том, что она принимает лекарства, чтобы держать ее под контролем. А если придется делать операцию?

Ей было трудно произнести это слово. Хотя по статистике операции по удалению опухолей гипофиза в большинстве случаев проходят удачно, всегда есть вероятность, что что-нибудь пойдет не так.

– Это же не рак, – продолжал Бентон. – Иначе я бы тебе сказал, несмотря на все ее запреты.

– Я вырастила ее, она мне почти дочь. И не тебе решать, что для нее опасно, а что нет.

– Ты сама прекрасно знаешь, что опухоли гипофиза не такая уж редкая вещь. Исследования показывают, что они встречаются у двадцати процентов населения.

– Зависит от того, кто проводит исследования. Десять процентов, двадцать процентов. Плевать мне на статистику!

– Я уверен, что ты видела их на вскрытиях. Часто люди даже не подозревают, что они у них есть. Большинство оказываются в морге совсем по другой причине.

– Но Люси знает о своей опухоли. В этот показатель входят и те, у кого всего лишь микроаденомы, не дающие никаких симптомов. А у Люси двенадцатимиллиметровая опухоль, которая активно дает о себе знать. Она вынуждена сидеть на лекарствах, чтобы понизить уровень пролактина. Без операции ей придется принимать лекарства до конца жизни. Ты прекрасно знаешь обо всех осложнениях, наименее серьезное из которых – продолжение роста опухоли после неудачной операции.

Бентон свернул на дорожку и пультом открыл гараж, который располагался в бывшем каретном сарае. Поставив свой внедорожник рядом с мощным «порше», Бентон закрыл ворота, и они со Скарпеттой молча пошли к боковому входу в его старинный викторианский особняк из темно-красного кирпича.

– А кто сейчас лечит Люси? – спросила Скарпетта, когда они вошли в кухню.

– В настоящий момент никто.

Она изумленно смотрела, как он снимает пальто и, сложив, аккуратно вешает его на спинку стула.

– Как это никто? Ты что, шутишь? А чем же вы там занимаетесь в вашей чертовой больнице? – Скарпетта рывком сбросила с себя пальто и швырнула его в кресло.

Открыв дубовый шкаф, Бентон достал бутылку виски и два стакана. Положил в стаканы лед. Прозрачные кубики слабо звякнули о стекло.

– Боюсь, мой ответ расстроит тебя еще больше, – сказал он. – Ее доктор убит.


Хранилище вещественных доказательств располагалось в ангаре с тремя гаражными воротами. Рядом находился еще один ангар, где Люси держала свои вертолеты, мотоциклы, бронированные «хаммеры», катера и аэростаты.

Реба была наслышана об этих вертолетах и мотоциклах. О них знали все. Но относительно всего остального, что, по словам Марино, находилось в этом ангаре, ее обуревали сомнения. Она подозревала, что он пытается подшутить над ней, причем довольно жестоко. Ведь если она ему поверит и станет пересказывать его слова другим, ее сочтут за идиотку. Он и без того навешал ей на уши достаточно лапши. Говорил, что она ему нравится. Что в постели лучше ее у него никого не было. Что они в любом случае останутся друзьями, что бы между ними ни произошло. И все это было враньем.

Она познакомилась с ним несколько месяцев назад, когда еще была полицейским мотоотряда. В один прекрасный день он прикатил к ним на «софтеле», на котором ездил до того, как купил себе навороченную «двойку». Едва она поставила у входа в полицейское управление свой «ройял КИНГ», как послышался рев мотора и появился он.

– Давай меняться, – предложил он, перекидывая ногу через сиденье, словно ковбой, слезающий с лошади.

Подтянув джинсы, он подошел к ее мотоциклу. Она как раз доставала из багажника вещи.

– Еще чего захотел, – ответила она.

– Сколько раз ты на нем падала?

– Ни разу.

– Ха. Все мотоциклисты делятся на две категории. На тех, кто уже заваливал свои машины, и тех, кому это только предстоит.

– Есть еще третья категория, – ответила она, чувствуя себя неотразимой в форме и высоких черных ботинках. – Те, которые падали, но не признаются в этом.

– Это не про меня.

– А я слышала другое, – немного кокетничая, сказала она. – Говорят, что ты как-то раз забыл выставить подножку на автозаправке.

– Брехня.

– А еще я слышала, что во время гонки с препятствиями ты забыл разблокировать переднюю вилку, перед тем как перескочить через очередной брус.

– Сроду не слышал большего вранья.

– А как насчет того, что ты нажал на тормоз вместо поворотника?

Он рассмеялся и предложил ей поехать в Майами и пообедать в «Монти трейнерс» у воды. После этого они часто ездили куда-нибудь вдвоем. Один раз даже побывали в Ки-Уэсте, пересекая архипелаг по автостраде, словно это было не скопление островов, а твердая суша. Они проезжали по железнодорожным мостам, построенным еще Флэглером – потрепанным штормами памятникам романтического прошлого, когда южная Флорида была тропическим раем с отелями в стиле ардеко, где жили Джеки Глисон и Хемингуэй, каждый в свое время, разумеется.

Все было прекрасно – до прошлого месяца, когда ее перевели в отдел расследований. После этого он и стал избегать ее. Она догадывалась, что это каким-то образом связано с ее назначением. А может быть, она просто ему надоела. Ведь ее уже бросали мужчины, так почему такое не может случиться еще раз? Их отношения окончательно испортились, когда они ужинали в «Сирене» – она никогда не любила этот ресторан – и разговор зашел о Скарпетте.

– У нас в управлении все мужики от нее балдеют, – заявила Реба.

Марино изменился в лице.

– Мне об этом ничего не известно, – ответил он каким-то чужим голосом.

– Ты знаешь Бобби? – спросила Реба.

Лучше бы она тогда прикусила язык.

Марино стал размешивать кофе. Она впервые видела, чтобы он клал в чашку сахар. Он говорил ей, что больше не притрагивается к сладкому.

– Мы с ним расследовали убийство, – продолжала Реба. – Когда доктор Скарпетта отправляла труп в морг, Бобби шепнул мне, что ради того, чтобы эти ручки прикасались к его телу, он готов умереть. А я ответила, что если он загнется, она скорее всего распилит ему череп, чтобы посмотреть, есть ли там вообще мозги.

Потягивая сладкий кофе, Марино разглядывал официантку с большим бюстом, которая нагнулась над столом, чтобы убрать тарелку из-под салата.

– Это он о Скарпетте так говорил, – пояснила Реба, не совсем уверенная, что он ее понял.

Он мог бы засмеяться или отреагировать как-нибудь еще. Все, что угодно, только не этот тяжелый отсутствующий взгляд, которым он провожал все проплывающие мимо задницы.

– Я тогда первый раз увидела ее, – заметно нервничая, продолжала Реба. – И почему-то подумала, что у вас роман. Слава Богу, что это не так.

– Ты всегда должна работать в паре с Бобби, – заметил Марино, как бы не слыша того, что она сказала. – Пока не научишься соображать, что к чему, не берись за расследования одна. На твоем месте я бы вообще не стал лезть в детективы. Ты, по-моему, не очень представляешь себе, во что ввязалась. Это совсем не похоже на то, что показывают по телевизору.

Окинув взглядом хранилище, Реба почувствовала, что она здесь лишняя. Рабочий день был в самом разгаре. Серый автомобиль «универсал» стоял на гидравлическом подъемнике, окна его были мутными от паров суперглюбола, коврики обработаны и вычищены пылесосом. Под водительским сиденьем что-то светилось. Возможно, пятна крови.

Судмедэксперты обрабатывали шины, кисточками счищая с протекторов пыль и грязь на листки белой бумаги, которые они затем сворачивали и заклеивали ярко-желтой лентой. Минуту назад одна из медэкспертов, хорошенькая молодая женщина, объяснила Ребе, что они не пользуются металлическими банками, потому что, когда образцы попадают в СЭМ…

– Куда? – переспросила Реба.

– В сканирующий электронный микроскоп с энергорассеивающей рентгеновской системой.

– Ах да, – сказала Реба.

Хорошенькая медэкспертша стала объяснять, что если в образцах, лежавших в металлических банках, обнаружат железо или алюминий, то как можно быть уверенным, что это не микроскопические частицы банок?

Ребе такое даже в голову не могло прийти. Да и все, что они тут делали, было для нее в диковинку. Почувствовав себя глупой и необразованной, она отошла в сторонку. Ей вдруг пришло на память, что Марино не советовал ей работать в одиночку и какое у него при этом было лицо. Она посмотрела на тягач, на другие гидравлические подъемники, на столы с фотографическим оборудованием, наборы химических реактивов, люминесцентные порошки и кисточки, пылесосы, защитные комбинезоны, суперглюбол и чемоданчики судмедэкспертов, которые были похожи на большие черные ящики для инструментов, в дальнем конце ангара она заметила даже грузовые сани и манекены для инсценировки аварий. В ушах снова зазвучал голос Марино.

– Это совсем не похоже на то, что показывают по телевизору.

Какое право он имел так говорить?

– На твоем месте я бы вообще не стал лезть в детективы.

И вдруг Реба действительно услышала его голос. Она удивленно оглянулась.

Марино шел мимо нее к машине, держа в руках чашку с кофе.

– Нашли что-нибудь новенькое? – спросил он у хорошенькой медэкспертши, поднимая сложенный листок бумаги.

Марино смотрел на подъемник с машиной, не обращая внимания на Ребу, словно та была тенью на стене, миражом или чем-то совсем незначительным.

– Возможно, в кабине есть кровь. Во всяком случае, что-то реагирующее на люминол.

– Ну вот, только отошел налить кофе, а здесь уже такие находки. А как насчет отпечатков?

– Мы еще не открывали ее. Я пока все подготовила, чтобы ничего не упустить.

У хорошенькой медэкспертши были длинные блестящие волосы, чем-то напоминавшие гриву гнедой лошади. Кожа у нее была просто изумительная. Реба все бы отдала, чтобы иметь такую кожу, не тронутую палящим флоридским солнцем. Ей самой уже не было смысла прятаться в тень – на бледном лице морщинки еще заметнее. Поэтому она продолжала жариться на солнце. Она смотрела на гладкую кожу и молодое тело хорошенькой медэкспертши, едва сдерживая слезы.


Двери в гостиной были из красного дерева, на полу лежали шкуры. Присев перед камином, Бентон чиркнул спичкой, и от лежащих в топке дров потянулись струйки дыма.

– После окончания Гарвардской медицинской школы Джонни Свифт работал в неврологическом отделении Маклейновской больницы, – сказал он, садясь на диван. – Пару лет назад он открыл собственную практику в Стэнфорде, и, кроме того, у него был кабинет в Майами. Мы направили к нему Люси, потому что он считался прекрасным специалистом. Он стал ее невропатологом, и они быстро подружились.

– Как она могла скрыть это от меня? – продолжала недоумевать Скарпетта. – Мы занимаемся его делом, а она ни слова не говорит о том, что это ее врач. Вполне вероятно, что он был убит, а она как в рот воды набрала!

– Он был склонен к суициду, Кей. Я не исключаю, что его убили, но когда он учился в Гарварде, у него начались нервные расстройства, он обращался в Маклейн, там у него обнаружили биполярность и прописали препарат лития. Так что у нас его хорошо знали.

– Тебе нет нужды оправдываться. Ваш выбор был не случаен, и Свифт был хорошим профессионалом и проявлял к Люси сочувствие.

– Он действительно был отличным специалистом, поэтому мы порекомендовали именно его.

– Мы расследуем его дело, весьма спорное и подозрительное, а Люси не сочла нужным сказать мне правду, – продолжала возмущаться Скарпетта. – Какой же объективности можно ждать от нее в этом случае?

Потягивая виски, Бентон смотрел на огонь, отблески которого играли на его лице.

– Кей, я не уверен, что его смерть имеет к ней какое-то отношение.

– А я не уверена, что мы можем об этом судить.

Глава 47

Реба смотрела, как Марино не сводит глаз с хорошенькой медэкспертши. Та открывала дверцу машины, предварительно вооружившись кисточкой и листком белой бумаги.

Она собрала пакетики из-под суперглюбола и выбросила их в оранжевый контейнер для мусора, представляющего биологическую опасность. Став рядом, они с Марино стали осматривать кабину, перебрасываясь замечаниями, слышать которые Реба не могла. Потом хорошенькая медэкспертша засмеялась, и Реба почувствовала себя несчастной.

– Я ничего не заметил на стеклах, – громко сказал Марино, выпрямляясь.

– Я тоже.

Присев на корточки, он снова осмотрел внутреннюю сторону дверцы водителя. На этот раз он присматривался более внимательно, словно заметил что-то важное.

– Подойди-ка сюда, – окликнул он напарницу, продолжая игнорировать Ребу.

Они стояли так близко друг к другу, что между ними не воткнулся бы и листок бумаги.

– Смотри, – сказал Марино. – Здесь явно отпечатался какой-то металлический предмет.

– Только частично, – ответила она. – Похоже на что-то клинообразное.

Других отпечатков они не нашли, ни полных, ни частичных. В салоне тоже не было никаких пятен. Марино громко предположил, что внутри машины все было вытерто.

Он не сдвинулся с места, когда Реба попыталась подойти к машине. А ведь она имеет полное право участвовать в осмотре. Это ее дело, а не его. Что бы он там ни думал и ни говорил о ней, она детектив и должна расследовать это дело.

– Прошу прошения, вы не пропустите меня к машине? – произнесла она с уверенностью, которой на самом деле не ощущала. – Что вы обнаружили на ковриках? – Это уже относилось к хорошенькой медэкспертше.

– Они относительно чистые, есть только небольшие загрязнения, которые обычно остаются, когда их вытряхивают или чистят не очень мощным пылесосом. Возможно, там есть пятна крови, но это надо проверять.

– Вполне может быть, что машину использовали, а потом вернули на место, – отважно предположила Реба.

На лице Марино появилось то же мрачное и отсутствующее выражение, какое было у него в «Сирене».

– После исчезновения владельцев эта машина не проходила ни через один пост оплаты.

– О чем это ты? – наконец удостоил ее взглядом Марино.

– Мы проверили автостраду «Санпас», но это еще ни о чем не говорит. Есть много бесплатных дорог. Возможно, она ехала по одной из них.

– Все это лишь домыслы, – буркнул Марино, отвернувшись.

– А что в этом плохого?

– Такие данные в суде не проходят! – отрезал он, глядя мимо нее. – Гадание на кофейной гуще. Если ты начнешь говорить «возможно», защитник сожрет тебя с потрохами.

– Не вижу ничего страшного, чтобы высказывать предположения, – продолжала стоять на своем Реба. – Что, если кто-то похитил этих людей на их машине, а потом вернул ее обратно и бросил незапертой на траве? Это довольно хитрый ход. Если кто-то видел, как машина отъезжала от дома, вряд ли это показалось ему странным. Когда она вернулась, на это тоже скорее всего не обратили внимания. Но могу поспорить, что никто ничего не видел, потому что было темно.

– Я хочу, чтобы собранные образцы проверили немедленно, а отпечатки пальцев пропустили через APIS[Автоматическая система распознавания отпечатков пальцев.], – безапелляционно заявил Марино, пытаясь оставить за собой последнее слово.

– Кто спорит? – усмехнулась хорошенькая специалистка. – Я сейчас принесу свой волшебный ящик.

– А правда, что у Люси в том ангаре стоят бронированные «хаммеры», скоростные катера и аэростаты?

Хорошенькая специалистка засмеялась и, стянув перчатки, бросила их в мусорный бак.

– Кто вам это сказал?

– Да так, придурок один.


В семь тридцать вечера дом Дагги Симистер погрузился во тьму. Люси стояла наготове, держа в руке пусковой тросик фотокамеры.

– Начали, – скомандовала она, и Леке стала опрыскивать люминолом переднее крыльцо.

Чтобы начать обработку, им пришлось дожидаться темноты. Следы ярко вспыхивали и исчезали. Люси живо щелкала фотокамерой, но вдруг остановилась.

– В чем дело? – спросила Леке.

– У меня какое-то странное ощущение, – задумчиво сказала Люси. – Дай-ка мне пульверизатор!

Леке протянула ей бутылочку.

– Какие вещества чаще всего дают ложную реакцию на люминол? – спросила Люси.

– Отбеливатели.

– А еще?

– Медь.

Люси начала широкими движениями разбрызгивать люминол по земле, и трава засветилась зловещим синевато-зеленым огнем, вспыхивая и угасая, как переливающаяся водная гладь. Она впервые видела такое.

– Единственное разумное объяснение – светятся фунгициды на основе меди, – заметила Люси. – Их применяют для профилактики цитрусовой гнили. Правда, они не всегда помогают. Посмотри, сколько зараженных деревьев помечено красным.

– Кто-то прошел по ее участку и занес фунгицид в дом, – сказала Леке. – Возможно, цитрусовый инспектор.

– Вот это мы и должны выяснить.

Глава 48

Марино терпеть не мог модные рестораны южного побережья и никогда не ставил свой «харлей» рядом со всякой мелочью вроде японских мотороллеров, которые в это время уже тесно жмутся вдоль разогретых тротуаров. Он медленно ехал по Оушен-драйв, втайне радуясь, что его мощно ревущий красавец раздражает слух посетителей ресторанчиков, неспешно потягивающих мартини и сухое вино за маленькими, освещенными свечами столиками.

Он остановился в нескольких дюймах от заднего бампера красного «ламборджини», включил сцепление и поддал газу – ровно настолько, чтобы дать о себе знать всем окружающим. «Ламборджини» немного подал вперед. Марино, отчаянно газуя, тут же последовал за ним. «Ламборджини» подвинулся еще, и то же самое сделал Марино. Его «харлей» издавал львиный рык. Из открытого окна машины высунулась голая рука с длинными ярко-красными ноготками и сделала предупреждающий жест.

Улыбнувшись, он опять поддал газу и, лавируя между машинами, остановился рядом с «ламборджини» и уставился на смуглую девушку, сидевшую за рулем. На вид ей было лет двадцать, вся ее одежда состояла из джинсового жилета и шортов. Сидевшая рядом женщина была довольно невзрачна, но компенсировала это обстоятельство почти полным отсутствием одежды. На ней была лишь узкая черная полоска, прикрывавшая грудь, и шорты, которые вообще ничего не прикрывали.

– Как же ты печатаешь и занимаешься хозяйством с такими ногтями? – спросил Марино девушку, перекрывая голосом рев двигателей.

Он растопырил свои толстые пальцы, чтобы как можно доходчивее выразить свое отношение к ее акриловым ногтям.

Девушка подняла глаза на светофор, и на ее хорошеньком надменном личике появилось нетерпеливое выражение – когда же наконец зажжется зеленый и она сможет умчаться от этого дикобраза в черном?

– Отвали от моей машины, козел, – процедила она с сильным испанским акцентом.

– Что за выражения в устах дамы? – укоризненно покачал головой Марино. – Вы меня неприятно удивили.

– Иди ты на…

– А может, выпьем, крошки? А потом пойдем на танцы.

– Оставь нас в покое, кретин.

– Я сейчас вызову полицию, – пригрозила та, что была прикрыта черными ленточками.

Наконец загорелся зеленый свет. Марино опустил шлем, тот самый, с трассирующими пулями, и сорвался с места, оставив дам далеко позади. Свернув на Четырнадцатую улицу, он остановился рядом со счетчиком перед тату-салоном «Лу», заглушил двигатель и соскочил с седла. Включив блокировку, он перешел на другую сторону улицы, где находился самый старый на южном побережье бар – единственное местное заведение, которое он посещал достаточно часто. «Двойку треф», или просто «Двойку», как его называли постоянные посетители, не следовало путать с «двойкой» «харлей-дэвидсона». «Двойная тусовка» – так Марино называл вечера, когда он на своей «двойке» приезжал в бар «Двойка», темное логово с черно-белым плиточным полом, бильярдным столом и голой неоновой красоткой на вывеске.

Увидев Марино, Рози тут же начала наливать ему «Будвайзер». Здесь знали, что он пьет.

– Ты будешь не один? – спросила она, ставя высокий пенящийся стакан на старую дубовую стойку.

– Ты ее не знаешь. И со мной сегодня ты тоже не знакома.

– Ох-ох-ох, – вздохнула Рози, наливая в стакан водку для старика, сидевшего на соседнем стуле. – Никого я тут не знаю, и в первую голову вас двоих. Хорошенькое дело. А может, оно и к лучшему.

– Не разбивай мне сердце, – сказал Марино, подвигая к ней свой стакан. – Брось-ка сюда пару кусочков лайма.

– Какие у нас замашки, – улыбнулась Рози, опуская в стакан несколько кружочков. – Так тебя устроит?

– Очень хорошо.

– Я не спрашиваю, хорошо или плохо. Главное, чтобы тебе нравилось.

Как водится, местные завсегдатаи не обращали на них ни малейшего внимания. Застыв в оцепенении в глубине бара, остекленевшими глазами они смотрели на экран большого телевизора, где показывали бейсбольный матч. Марино не знал их имен, да это было и ни к чему. Там сидели толстяк с козлиной бородкой, толстая тетка, которая вечно на что-то жаловалась, и ее тощий приятель, очень похожий на хорька – с его длинными желтыми зубами. «Интересно, как они трахаются?» – подумал Марино. Он представил себе худосочного ковбоя, подскакивающего на огромном брыкающемся быке. Все они курили. Во время «двойных тусовок» Марино обычно позволял себе несколько сигарет, временно забывая о рекомендациях доктора Селф. Ей не обязательно знать, что здесь происходит.

Взяв стакан с пивом, Марино отошел к бильярдному столу и вытащил из кучки прислоненных к стене в углу кий. Сложив шары, он с сигаретой в зубах обошел вокруг стола, натирая мелом кий. Краем глаза он заметил, как «хорек» направился в туалет, прихватив с собой свой стакан, чтобы его кто-нибудь не стянул. От недремлющего ока Марино не ускользала ни одна мелочь.

Вот в бар, пошатываясь, вошел костлявый бродяга с всклокоченной бороденкой и тощим хвостиком волос на затылке. На нем был темная бесформенная одежда, которой его, вероятно, снабдила какая-нибудь благотворительная организация, грязная бейсболка с надписью «Майамские дельфины» и нелепые розовые очки. Опустившись на стул возле двери, он засунул в задний карман штанов что-то похожее на половую тряпку. На стоянке у бара какой-то парень тряс сломанный счетчик, который только что проглотил его деньги.

Поглядывая по сторонам сквозь пелену сигаретного дыма. Марино загнал в лузу два шара.

– Отлично. Как всегда, в точку, – похвалила Марино Рози, наливая ему еще стакан. – Где тебя носило все это время?

Выглядела она довольно привлекательно, несмотря на свой несколько измотанный вид, но ни один из посетителей не отваживался приставать к этой малышке, даже напившись в лоск. Марино был однажды свидетелем, как она перешибла бутылкой руку верзиле, попытавшемуся ущипнуть ее за зад.

– Все, посылаю всех подальше и хожу только сюда, – заверил ее Марино, ударяя кием по шару.

Шар покатился по зеленому сукну и застыл в центре поля.

– Черт, – пробормотал Марино.

Прислонив кий к столу, он перешел к музыкальному автомату. Рози откупорила две бутылки пива «Миллер лайт» и поставила их перед толстухой и «хорьком».

Рози постоянно находилась в движении, как включенный стеклоочиститель автомобиля. Вытерев руки о джинсы, она стала смотреть, как Марино выбирает любимые мелодии семидесятых.

– Ну, чего уставился? – обратился он к бродяге, сидевшему у двери.

– Может, сыграем?

– Я занят! – отрезал Марино, не оборачиваясь.

– Сначала закажи что-нибудь, – вмешалась Рози. – Нечего здесь болтаться просто так. Сколько раз тебе говорить?

– Я думал, может, он захочет сыграть со мной, – пробурчал бродяга.

Вытащив из штанов свою тряпку, он стал нервно теребить ее в руках.

– Убирайся. Ты помнишь, что я сказала тебе прошлый раз, когда ты приперся сюда в сортир? – грозно осведомилась Рози, уперев руки в бока. – Если хочешь здесь сидеть, плати денежки.

Продолжая мять тряпку, бродяга поднялся со стула. Вид у него был пришибленный, но в глазах светился огонек.

– Я думал, может, вы захотите со мной сыграть, – повернулся он к Марино.

– Пошел вон! – раскричалась Рози.

– Я провожу его. – Марино подошел к бродяге. – Двигай отсюда, приятель, пока не поздно. Ты ведь знаешь, какая она.

Бродяга не стал сопротивляться. К удивлению Марино, запах от него был вполне терпимый. Они вышли на улицу, где молодой придурок продолжал трясти счетчик.

– Это тебе не яблоня, приятель, – беззлобно прокомментировал Марино его энтузиазм.

– Иди ты на…

Сделав несколько широких шагов. Марино свирепо навис над парнем. Тот в испуге вытаращил глаза.

– Что ты сказал? – рявкнул Марино, схватив его за ухо. – Может, я неправильно понял?

– Я опустил в него три четвертака.

– Какая жалость. Давай-ка влезай в свою говенную машину и уноси свою задницу, пока я не арестовал тебя за порчу городского имущества, – пробасил Марино, хотя он уже давно никого не был вправе арестовывать.

Бродяга, то и дело оглядываясь, поплелся по улице. Он словно ждал, что Марино пойдет за ним. Когда «мустанг» незадачливого водителя рванул с места, он что-то произнес.

– Это ты мне? – спросил Марино.

– Он все время так делает, – тихо сказал бродяга. – Я его знаю. Он сроду не положил ни цента в счетчик, только трясет их, пока они не сломаются.

– Чего ты хочешь?

– Джонни приходил сюда накануне того дня, когда это случилось.

– О ком ты?

– Вы знаете о ком. Он не убивал себя. Я знаю, кто это сделал.

Марино почувствовал нечто похожее на то, что он испытал, когда вошел в дом миссис Симистер. Взглянув в конец улицы, он увидел Люси. Она медленно шла по тротуару. Одета она была не так, как всегда.

– В тот вечер мы с ним играли в бильярд. На руках у него были шины, но, похоже, они ему не мешали. Играл он отлично.

Марино незаметно наблюдал за Люси. Выглядела она как любая из местных лесбиянок, что ходили здесь косяками. Похожая на мальчишку, но хорошенькая и сексуальная, она была одета в дорогие потертые джинсы, пестревшие дырами. Под курткой из мягкой черной кожи виднелась белая майка, облегающая грудь. Марино всегда нравилась ее грудь, хотя по идее он не должен был обращать на нее внимания.

– Я видел его только один раз. Он был с девушкой, – продолжал бродяга, беспокойно озираясь. – Сдается мне, что ее-то вам и нужно искать. Это все, что я хотел сказать.

– Какая еще девушка, и какое мне до нее дело? – буркнул Марино.

Он смотрел, как Люси подходит к бару, внимательно оглядывая улицу, чтобы удостовериться, что за ней никто не следит.

– Хорошенькая, – уточнил бродяга. – Из тех, на кого пялятся и мужики, и бабы. Одета в обтяжку и все такое. Но здесь она никому не понравилась.

– Похоже, и тебя здесь не слишком привечают. Иначе не выставили бы.

Люси прошла мимо них, словно они были пустым местом, и исчезла за дверью бара.

– В тот вечер Джонни купил мне выпивку, потому меня и не вышвырнули. Мы играли в бильярд, а его девчонка сидела рядом с музыкальным автоматом и все оглядывалась по сторонам, словно первый раз в жизни попала в такую дыру. Пару раз она срывалась в туалет, и там потом попахивало травкой.

– А ты что, ходишь в женский туалет?

– Нет, я слышал, как говорили женщины за стойкой. От таких, как она, одни неприятности.

– А как ее звать, случайно, не знаешь?

– Да нет, откуда…

Марино зажег сигарету.

– А почему ты думаешь, что она как-то связана с тем, что случилось с Джонни?

– Уж очень она мне не понравилась. Да и остальным тоже. А больше я ничего не знаю.

– Ты уверен?

– Да, сэр.

– Больше никому не говори об этом, понял?

– Да на фига мне…

– На фига или не на фига, а держи язык за зубами. А сейчас расскажи-ка мне, как ты, черт побери, узнал, что я сегодня буду здесь, и почему сунулся именно ко мне?

– Да у вас мотоцикл больно крутой, – пробурчал бродяга, бросив взгляд на другую сторону улицы. – Мимо такого не пройдешь. И потом, здесь все знают, что вы были следователем по убийствам, а теперь занимаетесь частным сыском в каком-то полицейском заведении на севере.

– Откуда меня все знают? Я что, здешний мэр?

– Вы здесь частый посетитель. Я несколько раз видел вас с другими байкерами. Когда это случилось, я несколько недель вас искал, хотел поговорить. Сейчас у меня черная полоса, но я надеюсь на лучшее.

Достав портмоне, Марино вынул оттуда пятидесятидолларовую бумажку и протянул бродяге.

– Если разузнаешь что-нибудь об этой девчонке, получишь еще. Как тебя найти?

– Я каждый день на новом месте. Кручусь колесом.

Марино дал ему номер своего сотового.

– Еще стаканчик? – спросила Рози, когда Марино вернулся в бар.

– Лучше налей бензина. Помнишь, сюда перед Днем благодарения приходил такой симпатичный блондинистый доктор с девушкой? Он еще играл в бильярд с тем типом, которого ты сейчас выставила.

Рози задумалась, вытирая стойку, потом покачала головой.

– Сюда приходит много народу. И потом, прошло столько времени… За сколько дней до праздника он приходил?

Марино посмотрел на дверь. Было уже почти десять.

– Возможно, накануне.

– Нет, меня здесь не было. У меня, как ни странно, тоже есть личная жизнь, и я не торчу здесь каждую ночь. На День благодарения я уезжала в Атланту к сыну.

– Возможно, он был здесь с девушкой, которая баловалась травкой. Доктора видели с ней накануне его смерти.

– Ничего не знаю.

– А может быть, она приходила, когда тебя не было в городе?

Рози продолжала ожесточенно тереть стойку.

– Не создавай мне лишние проблемы.

Люси села у окна рядом с музыкальным автоматом. Марино устроился за столиком в другом конце бара, подключив наушники к рации. Выглядела она как сотовый телефон. Он курил и потягивал безалкогольное пиво.

Местная публика, как обычно, была погружена в себя. Всякий раз, когда Люси приходила сюда с Марино, она заставала здесь одних и тех же неудачников, которые сидели на одних и тех же стульях, курили ментоловые сигареты и пили легкое пиво. Рози была единственным человеком, который был допущен в их узкий круг. Один раз она рассказала Люси, что толстуха и ее хлипкий дружок были когда-то богаты и жили в престижном районе Майами, пока он не угодил в тюрьму, продав наркоту тайному агенту полиции. Теперь она работает кассиром в банке, а он живет за ее счет. Толстяк с козлиной бородкой служит поваром в дешевой закусочной. Он приходит сюда каждый вечер, напивается в стельку, а потом садится за руль и едет домой.

Люси и Марино игнорировали друг друга. Оба они чувствовали себя неловко, несмотря на то, что это была далеко не первая их совместная операция. Люси терпеть не могла, когда за ней следили, даже если это диктовалось соображениями безопасности.

Она проверила беспроводной микрофон, прикрепленный внутри ее кожаной куртки. Чтобы никто в баре не заметил ее переговоров, Люси нагнулась, делая вид, что завязывает шнурок на ботинке.

– Пока никого, – передала она Марино.

Было уже три минуты одиннадцатого. Люси продолжала ждать, потягивая безалкогольное пиво. Потом опять посмотрела на часы. Прошло еще пять минут. Дверь открылась, и в бар вошли двое мужчин.

Еще через две минуты она передала Марино:

– Что-то не так. Пойду посмотрю. Оставайся здесь.

Люси шла по Оушен-драйв, стараясь разглядеть в толпе Стиви.

С наступлением ночи жизнь на южном побережье начинала бурлить. Улицы заполнялись людьми и автомобилями. Глупо искать Стиви среди такого столпотворения. Она не пришла. Вполне вероятно, что она сейчас находится за сотни миль от этого места. Но Люси продолжала ее высматривать.

Она вспомнила, как Стиви нашла ее «хаммер», припаркованный у гостиницы «Якорь». Она сказала, что шла по ее следам, оставленным на снегу. Как Люси могла ей так наивно поверить. Следы были хорошо видны лишь рядом с коттеджем и совершенно терялись на тротуаре, истоптанном множеством ног. Ведь в то утро по Принстауну ходила не одна Люси. Еще она вспомнила о сотовом телефоне, принадлежавшем парню по имени Дат, о красных отпечатках рук, о Джонни. Как же безрассудно она себя повела! Какой оказалась неосмотрительной и близорукой.

Скорее всего Стиви и не собиралась встречаться с ней в «Двойке». Она просто дразнила ее, играла с ней, точно так же, как в тот вечер у «Лорейн». Видно, это ей не впервой. Она явно ведет какую-то тонкую, изощренную игру.

– Ну, нашла? – послышался в микрофоне голос Марино.

– Я возвращаюсь. Никуда не уходи.

Перейдя Одиннадцатую улицу, Люси направилась к Вашингтон-авеню. Когда она проходила здание суда, мимо нее проехал белый «шевроле-блейзер» с затемненными стеклами. Невольно вспомнив о пистолете в ножной кобуре, она ускорила шаг, задыхаясь и уже не ощущая прежней уверенности в себе.

Глава 49

Кембридж накрыла еще одна снежная буря, и Бентон с трудом различал дома на противоположной стороне улицы. С неба валил неправдоподобно густой снег, укрывая все вокруг белой ватой.

– Если хочешь, я сварю еще кофе, – сказала Скарпетта, входя в гостиную.

– Мне уже достаточно, – ответил Бентон, не поворачиваясь.

– Мне тоже, – согласилась она.

Бентон слышал, как она присела у камина, поставив кружку на каминную полку. Почувствовав на себе ее взгляд, он повернулся и посмотрел на нее, не зная, что сказать. Волосы у нее были мокрые, на голое тело она набросила черный шелковый халат, открывавший глубокую ложбинку на груди. Ее кожа, гладкая и нежная, сияла безукоризненной белизной, как у молодой девушки. Огонь играл на коротких светлых волосах и точеном лице, оттеняя их красоту. Бентон вдруг остро почувствовал, как сильно он ее любит, но нужные слова никак не приходили на ум. Он не знал, как поправить дело.

Вчера вечером она сказала, что уходит от него. В такой ситуации обычно начинают укладывать чемодан, но она всегда приезжала налегке. Все ее вещи хранились здесь. Ведь этот дом принадлежал и ей тоже. Все утро Бентон прислушивался к звукам выдвигаемых ящиков и открываемых шкафов, этой печальной симфонии расставания.

– Ты не можешь ехать сейчас, – наконец сказал он. – Видишь, как все замело?

На улице не было видно ни одной машины, лишь тонкие силуэты деревьев темнели на фоне светящейся белизны.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, но сейчас уехать не получится. Сегодня всем придется сидеть дома и ждать, пока почистят улицы.

– Но у тебя же внедорожник, – возразила Скарпетта, глядя на свои руки, сложенные на коленях.

– Здесь выпадет не меньше двух футов снега. Если я даже сумею довезти тебя до аэропорта, твой самолет все равно никуда не полетит. Во всяком случае, сегодня.

– Ты должен поесть.

– Я не голоден.

– Как насчет омлета с вермонтским чеддером? Тебе обязательно надо поесть. Ты сразу почувствуешь себя лучше.

Подперев подбородок рукой, Скарпетта, не отрываясь смотрела на Бентона. Блестящий черный шелк обтягивал ее тело, придавая ему сходство со скульптурой. Бентон почувствовал, что его тянет к ней так же сильно, как и пятнадцать лет назад, когда они встретились впервые. Тогда оба они были старшими судмедэкспертами. Он работал в отделе изучения поведенческих характеристик ФБР, а она – в Центре судебно-медицинской экспертизы штата Виргиния. Они разбирали какое-то особенно гнусное дело, а она в это время вошла в конференц-зал. Он до сих пор помнит, как она выглядела, когда он впервые увидел ее. Длинный белый халат, надетый на жемчужно-серый костюм в тонкую полоску, ручки, выглядывающие из карманов, гора папок в руках. Он был поражен ее руками, сильными и ловкими и в то же время такими изящными.

Наконец он заметил, что она на него смотрит.

– Кому ты только что звонила? – спросил Бентон. – Я слышал, как ты разговаривала по телефону.

«Должно быть, она звонила своему адвокату, – подумал он. – Или Люси. Хотела сказать, что порывает со мной».

– Я звонила доктору Селф. Но не застала ее дома и оставила сообщение.

Бентон был озадачен.

– Ты наверняка помнишь ее. Возможно, даже слушаешь ее передачи по радио, – сухо сказала Скарпетта.

– Только не это.

– Но ее слушают миллионы людей.

– А зачем ты ей звонила?

Скарпетта рассказала ему о Дэвиде Лаке и прописанных ему лекарствах, добавив, что доктор Селф не выразила ни малейшего желания сотрудничать, когда она позвонила ей первый раз.

– Ничего удивительного. Она же чокнутая. Законченная эгоистка. И имечко у нее подходящее. Селф[Self – собственная персона (англ.).].

– В обшем-то она имела на это право. У меня нет соответствующих полномочий. Ведь пока речь не идет об убийстве. На этом этапе доктор Селф не обязана отвечать на вопросы судмедэксперта. И чокнутой я бы ее не назвала.

– Психичка тебе больше нравится? Ты хоть слышала, что она несет?

– Так, значит, ты все-таки ее слушаешь.

– В следующий раз приглашайте в академию настоящего психиатра, а не пустую радиобалаболку.

– Это была не моя идея. Я была категорически против. Но у нас все решает Люси.

– Но это же смешно. Люси терпеть не может таких дамочек.

– Я думаю, что это Джо предложил пригласить к нам доктора Селф. Своего рода маневр нового преподавателя. Заполучить знаменитость для летнего курса и попасть к ней на шоу. Он там уже постоянный гость. И они уже успели обсудить нашу академию в прямом эфире, что меня вовсе не приводит в восторг.

– Идиот. Они друг друга стоят.

– Люси просто не обратила на это внимания. На лекции она, естественно, не ходила. Ей наплевать, что делает Джо. Последнее время она вообще на многое закрывает глаза. Ну, что будем делать?

Это уже относилось не к Люси.

– Не знаю.

– Ты же психолог. Кому, как не тебе, об этом знать. Ты каждый день имеешь дело с психическими травмами.

– Я и сам поставлен в психотравмирующую ситуацию. Здесь ты права. Если бы я был твоим психотерапевтом, то предположил бы, что ты переносишь свой гнев и обиду на меня, потому что не можешь излить их на Люси. Ведь невозможно злиться на человека, у которого опухоль в мозгу.

Скарпетта отодвинула экран и подложила в камин дров. Огонь затрещал и рассыпался искрами.

– Она всю жизнь терзает меня, – призналась Скарпетта. – Никто так не испытывал моего терпения, как она.

– Люси – единственный ребенок женщины с пограничным изменением личности, – начал объяснять Бентон. – Гиперсексуальной нарциссистки. Твоей сестры. Прибавь сюда то, что Люси необыкновенно одаренная особа. У нее оригинальное мышление. И она имеет нетрадиционную сексуальную ориентацию. Вполне достаточно, чтобы замкнуться в себе.

– То есть стать закоренелой эгоисткой.

– Мы становимся эгоистами, когда нам лезут в душу. Она думала, что если ты узнаешь о ее опухоли, то будешь относиться к ней иначе, а этого она боялась больше всего. Когда о твоем несчастье узнают другие, оно становится реальным.

Скарпетта как завороженная смотрела в окно, затянутое снежной дымкой. Земля была покрыта толстым слоем снега, который превратил припаркованные машины в некое подобие сугробов. В такую погоду даже дети предпочитай оставаться дома.

– Слава Богу, что я сходил в магазин, – заметил Бентон.

– Кстати, пойду сварганю что-нибудь на обед. Мы устроим пир и постараемся провести этот день наилучшим образом.

– У тебя когда-нибудь было раскрашенное тело?

– Мое или чужое?

Он чуть улыбнулся.

– Конечно, чужое. Твое не нуждается в раскраске. Я говорю о том убийстве. Красные отпечатки рук на теле женщины. Интересно, когда их нанесли? При жизни или уже после смерти? Есть ли способ это установить?

Скарпетта посмотрела на него долгим взглядом. За ее спиной плясали языки пламени и потрескивали дрова.

– Если он сделал это, когда она была еще жива, мы имеем дело с особого рода преступником. Как страшно и унизительно сидеть на привязи, – продолжил Бентон.

– А она была привязана?

– На ее запястьях и лодыжках имеются покрасневшие участки, которые судмедэксперт охарактеризовала как вероятные ушибы.

– Вероятные?

– То есть полученные еще перед смертью. Ведь тело пролежало долгое время на холоде. Во всяком случае, так она утверждает.

– Кто?

– Здешний старший медэксперт.

– Бостонские судмедэксперты не вызывают у меня большого доверия, – заявила Скарпетта. – Она вела себя на месте преступления как слон в посудной лавке.

– Буду тебе признателен, если ты посмотришь протокол. Он у меня на диске. Мне хочется знать твое мнение об этих узорах и обо всем остальном. Для меня очень важно, когда он разрисовал ее – до или после смерти. Жаль, что мы не можем просканировать ее мозг и узнать, как все это произошло.

Скарпетта приняла последнее замечание всерьез.

– Но это был бы кошмар. Даже для тебя. Если это вообще возможно.

– Бэзилу, например, очень хочется, чтобы я увидел, что там у него в мозгах.

– Опять наш ненаглядный Бэзил, – произнесла Скарпетта без всякого энтузиазма. Ей очень не нравилась вся эта возня с Бэзилом Дженретом.

– А ты бы хотела это увидеть? Теоретически?

– Даже если бы существовал способ воспроизвести последние мгновения человеческой жизни, вряд ли это можно считать надежным свидетельством. Мне кажется, что человеческий мозг имеет свойство интерпретировать события таким образом, чтобы свести до минимума травматический эффект.

В этот момент у Скарпетты зазвонил сотовый.

Это был Марино.

– Срочно звони по добавочному два сорок три.

Глава 50

Добавочный два сорок три – это лаборатория анализа отпечатков пальцев. Любимое место встреч сотрудников академии, где они обсуждают вещественные доказательства, требующие сложной судебно-медицинской экспертизы.

Отпечатки пальцев теперь не просто отпечатки как таковые. Они могут быть источником ДНК, причем не только того, кто их оставил, но и жертвы, к которой прикасался преступник. В них также могут быть найдены следы наркотиков или веществ, которые были на руках подозреваемых, например, чернил или краски. Для этой цели используются сложные современные приборы, такие, как газовые хроматографы, инфракрасные спектрофотометры или инфракрасные микроскопы на основе преобразования Фурье. Раньше улики выступали как нечто самостоятельное. Теперь, с появлением современных высокоточных приборов и методик, сольная партия переросла в струнный квартет и даже в симфонию. Но остается проблема первоочередности. Обнаружение одного вещества может привести к потере другого. Поэтому специалисты и собирались в лаборатории у Мэтью, чтобы выработать план действий и договориться, с чего нужно начинать.

Когда Мэтью получил латексные перчатки с места убийства миссис Симистер, перед ним открылась масса возможностей. Но ни одна из которых не гарантировала успеха. Он мог надеть хлопчатобумажные перчатки, а потом натянуть на них вывернутые наизнанку латексные. Так легче обнаружить и сфотографировать скрытые отпечатки. Но при этом можно упустить возможность обработать отпечатки суперглюболом, или обнаружить их с помощью альтернативного источника света и люминесцентного порошка, или же воздействовать на них реагентами типа нингидрина или диазафлуорена. Взаимное влияние химических процессов может в конечном итоге привести к необратимым потерям.

В половине девятого утра в маленькой лаборатории сотрудники устроили мини-конференцию. Мэтью, Марино, Джо Эмос и еще трое специалистов собрались вокруг большого прозрачного бака из пластика. Внутри его висели на зажимах две вывернутые наизнанку латексные перчатки, одна из которых была в крови. На окровавленной перчатке были видны небольшие дырочки. С внутренней и внешней поверхностей перчаток предельно осторожно, чтобы не повредить возможные отпечатки пальцев, были взяты образцы ДНК. Теперь Мэтью должен был выбрать, в какие двери входить сначала. Так он обычно называл процесс принятия решения, в котором интуиция, опыт и везение играли не меньшую роль, чем научные соображения. Начал он с того, что положил в бак перчатки, суперглюбол в пакете из фольги и миску с теплой водой.

В результате был обнаружен один отчетливый отпечаток большого пальца левой руки. Он снял его на черный гель и сфотографировал.

– Вся команда здесь, – сообшил Мэтью Скарпетте по громкой связи. – С кого начнем? – обратился он к сотрудникам, столпившимся вокруг лабораторного стола. – Может, Рэнди?

Рэнди, эксцентричный маленький человечек с большим носом и косоватыми глазами, был специалистом по ДНК. Мэтью всегда его недолюбливал, о чем сразу же вспомнил, когда тот заговорил.

– Я получил три потенциальных источника ДНК, – начал Рэнди с присущим ему педантизмом. – Две перчатки и два отпечатка уха.

– Получается четыре, – послышался в лаборатории голос Скарпетты.

– Ну да, я хотел сказать – четыре. Предполагалось получить образцы ДНК с внешней поверхности одной из перчаток, с той, что испачкана в крови, а также с внутренней поверхности обеих перчаток. С отпечатков ушей образцы ДНК мной уже получены, причем максимально щадящим способом, сохраняющим все индивидуальные или потенциально характерные особенности, такие, например, как нижнее удлинение противозавитка. Как вы знаете, в базе данных мы подобных ушей не нашли, но зато обнаружили, что ДНК с отпечатков ушей совпадает с образцом ДНК с внутренней поверхности одной из перчаток.

– Только одной? – спросил голос Скарпетты.

– Да, той, на которой кровь. Со второй перчатки взять ничего не удалось. Не уверен, что ее вообще надевали.

– Странно, – озадаченно произнесла Скарпетта.

– Мне помогал Мэтью, потому что я не слишком разбираюсь в строении ушей. Отпечатки – это его специальность, а не моя, – пояснил Рэнди, будто это имело значение. – Как я уже говорил, мы получили образцы ДНК с отпечатков ушей, в частности, с завитка ушной раковины и мочки. Они принадлежат тому же человеку, который надевал перчатку. Поэтому можно предположить, что человек, который прижимал ухо к стеклянной двери дома, откуда исчезли люди, позднее убил Дагги Симистер. Или по крайней мере надевал одну из латексных перчаток, найденных на месте преступления.

– Сколько раз ты затачивал свой карандаш, пока все это расписывал? – прошептал Марино.

– Не понял.

– Ни одной детали не упустил, – тихо сказал Марино, чтобы его не услышала Скарпетта. – Ты, наверное, считаешь трещины на тротуаре, когда ходишь, а сексом занимаешься по таймеру.

– Продолжайте, пожалуйста, Рэнди, – попросила Скарпетта. – Так, значит, в базе данных ничего не нашли? Какая жалость…

Продолжая говорить все в той же тягучей пространной манере, Рэнди подтвердил, что поиски в базе данных ДНК оказались безуспешными. Того, кто оставил свои отпечатки, в базе данных не оказалось. Значит, человек этот никогда не подвергался аресту.

– То же самое можно сказать и о ДНК крови, обнаруженной в магазине в Лас-Оласе. Однако некоторые из проб вообще не содержат крови, – сообщил Рэнди, обращаясь к черному телефонному аппарату. – Я не знаю, что это такое. Некоторые вещества дают ложную положительную реакцию. Люси высказала предположение, что это может быть медь. Она считает, что фунгицид, которым опрыскивают деревья для борьбы с цитрусовой гнилью, может аналогично реагировать на люминол. Вы знаете, что там содержится медь.

– А на чем основано такое предположение? – подал голос Джо.

Еще один сотрудник, которого не переваривал Мэтью.

– На месте убийства миссис Симистер было обнаружено большое количество меди, как в доме, так и на участке.

– А из тех проб, что были взяты в магазине, какие именно содержали кровь? – поинтересовалась Скарпетта.

– Те, которые были взяты в туалете. Образцы, взятые в подсобке, кровью не являются. Возможно, что это тоже медь, и то же можно сказать о пробах из машины исчезнувшей семьи. Коврик на водительском месте дал положительную реакцию на люминол. И там тоже не оказалось крови. Еще одна ложная реакция. Не исключено, что опять медь.

– Фил? Ты здесь?

– Конечно, – ответил Фил, эксперт по оставленным следам.

– Очень жаль, – металлическим голосом произнесла Скарпетта. – Я же просила, чтобы лаборатории работали в усиленном режиме.

– Да мы и так уже крутимся как заведенные, – послышался голос Джо, который, даже идя на дно, вряд ли сумел бы держать рот закрытым.

– Я бы хотела, чтобы все биологические пробы были обработаны в кратчайший срок, – еще жестче произнесла Скарпетта. – Включая потенциальные источники ДНК из голливудского дома, откуда пропали две женщины и два мальчика. Все проверять по базе данных. Будем исходить из того, что их уже нет в живых.

Сотрудники переглянулись. Никогда раньше Скарпетта не позволяла себе разговаривать таким образом.

– Звучит оптимистично, – саркастически заметил Джо.

– Фил, как насчет того, чтобы проверить очесы с ковра, следы излома Симистер и из машины пропавшей семьи, – словом все, что мы нашли, под сканирующим электронным микроскопом и сравнить результаты с базой данных? – продолжала Скарпетта. – Посмотрим, действительно ли это медь.

– Да она здесь повсюду.

– Вовсе нет! – отрезала Скарпетта. – Не все пользуются фунгицидами. И не у всех есть цитрусовые деревья. А вот в тех случаях, которые мы расследуем, это доминирующий фактор.

– А как же тогда тот магазин на побережье? Там-то уж точно нет цитрусовых деревьев.

– Ты прав. Хорошее замечание.

– Пока мы только можем сказать, что некоторые следы дают положительную реакцию на медь…

– Это очень важно, – заметила Скарпетта. – Мы должны задать себе вопрос, почему это так? Каким образом медь оказалась в подсобке магазина? Кто занес ее в машину? Теперь нужно поискать ее и в том доме, откуда пропали люди. А как насчет того красного вещества, которое мы обнаружили на полу в магазине? Вы исследовали образцы бетона, которые мы там взяли?

– Это хна на спиртовой основе. В покрытиях и обоях ее точно не используют, – ответил Фил.

– А в татуировках и раскраске тела?

– Вполне возможно, но, если она на спиртовой основе, идентифицировать ее будет невозможно. Этиловый или изопропиловый спирт уже давно испарился.

– Странно, что она вообще там оказалась. Кстати, где сейчас Люси?

– Не знаю, – ответил Марино.

– Нам нужны образцы ДНК Флорри Куинси и ее дочери Хелен, – продолжала Скарпетта. – Чтобы определить, их ли это кровь на полу в магазине.

– В туалете кровь только одного человека, – начал объяснять Рэнди. – Мы можем совершенно определенно это утверждать. А если бы там была кровь двух людей, мы бы могли сказать, являются ли они родственниками. Например, матерью и дочерью.

– Я займусь этим, – сказал Фил. – Я имею в виду исследование под электронным микроскопом.

– Так сколько же здесь преступлений? – поинтересовался Джо. – Вы что, считаете, что все они связаны друг с другом? И поэтому мы должны считать, что никого уже нет в живых?

– Я не уверена, что все они связаны друг с другом, – ответил ему голос Скарпетты. – Но не исключаю такой вероятности.

– Как я уже упоминал, в банке данных ничего не найдено, – снова заговорил Рэнди. – Но ДНК с внутренней поверхности перчатки отличается от ДНК крови на ее внешней поверхности. Здесь нет ничего удивительного. Внутри перчатки остались клетки кожи того, кто ее надевал. А кровь на ее наружной стороне принадлежит кому-то другому, по крайней мере мы так можем предположить, – старательно объяснял он.

«Как такой зануда может быть женат? – подумал Мэтью. – Как с ним можно жить? И кто все это выдержит?»

– Это кровь Дагги Симистер? – прервала его Скарпегта.

Вполне логично было бы предположить, что окровавленная перчатка, найденная на месте убийства Дагги Симистер, испачкана именно ее кровью.

– Да, кровь на ковре принадлежит ей.

– Он имеет в виду ковер у окна, на котором она, очевидно, стояла, когда ее ударили по голове, – пояснил Джо.

– Я говорю о перчатке. На ней кровь Дагги Симистер? – нетерпеливо спросила Скарпетта.

– Нет, сэр. – Рэнди говорил «сэр» абсолютно всем, не делая различий по половому признаку. – Как это ни странно, но на перчатке не ее кровь, – неторопливо продолжал объяснять Рэнди. – Хотя вполне логично ожидать, что там будет ее кровь.

«О Господи! Сколько можно?!» – подумал Мэтью.

– Кровь обнаружена лишь на одной перчатке, при чем только снаружи.

– А с какой стати она будет внутри? – нахмурился Марино.

– Ее там нет.

– Я знаю, что нет, да и откуда ей там взяться?

– Ну например, если преступник поранился, когда был в перчатках, то кровь, естественно, попадает внутрь. Такое возможно при колотых ранах. Предположим, преступник надел перчатки, а потом порезался. Тогда его кровь окажется внутри перчатки. Правда, в данном случае этого не произошло. И поэтому у меня возникает вопрос. Если кровь принадлежит преступнику, почему она находится на внешней стороне перчатки? И почему ДНК этой крови отличается от образцов ДНК, которые я взял с внутренней стороны перчатки?

– Мы уже все поняли, – сказал Мэтью, чувствуя, что его терпению приходит конец.

Еще минута этого словоблудия, и он пулей вылетит из лаборатории, придумав первую попавшуюся причину.

– Если преступник прикасался к чему-то или к кому-то, запачканному кровью, то она окажется на внешней стороне перчатки, – продолжал разглагольствовать Рэнди.

Все присутствующие уже знали, в чем дело, но Скарпетта пока оставалась в неведении. Рэнди наслаждался своим могуществом – никто не должен был посягнуть на его права. ДНК проходила по его ведомству.

– Рэнди? – напомнила о себе Скарпетта.

Таким тоном она обычно говорила, когда Рэнди морочил голову и приводил в раздражение всех окружающих, включая ее саму. – Нам известно, чья кровь на перчатке? – спросила она.

– Да, сэр. Почти. Это кровь Джонни Свифта или его брата Лорела. Они ведь однояйцевые близнецы, – наконец родил он. – Поэтому ДНК у них идентична.

– Вы еще на проводе? – спросил Мэтью Скарпетту после длинной паузы.

– Не понимаю, откуда там может быть кровь Лорела. – подал голос Марино. – Ведь это не ему снесли голову, а его брату.

– Я тоже ничего не понимаю, – включилась в разговор токсиколог Мэри. – Джонни Свифт был застрелен в ноябре. Так как же его кровь спустя десять недель оказалась на месте преступления, которое не имеет к нему никакого отношения?

– Как вообще могла появиться его кровь на месте убийства Дагги Симистер? – вновь послышался голос Скарпетты.

– Вполне возможно, что кто-то нарочно подбросил эти перчатки, – заявил Джо.

– Это и дураку ясно, – ухмыльнулся Марино. – Совершенно очевидно, что тот, кто снес голову этой бедной даме, пытается нам намекнуть, что убийство Джонни Свифта тоже его рук дело. Кто-то просто имеет нас во все щели.

– Но Джонни делали операцию…

– Чушь собачья! – рявкнул Марино. – Эти проклятые перчатки не имеют никакого отношения к операции на его запястьях. Господи, зачем все так усложнять?

– Что?

– Здесь же все ясно как день, – повторил Марино, меряя шагами комнату. – Убийца старушки дает нам знать, что он убил и Джонни Свифта. Для этого он и подсунул эти перчатки.

– Но мы не можем быть абсолютно уверены, что кровь на перчатках не принадлежит Лорелу, – послышался голос Скарпетпы.

– Это бы многое объяснило, – сказал Рэнди.

– Ни хрена это не объясняет. Если это Лорел убил миссис Симистер, на кой черт ему бросать в раковину перчатки со своей ДНК? – возразил Марино.

– Возможно, это кровь Джонни Свифта.

– Заткнись, Рэнди. У меня от твоих разговоров прямо волосы становятся дыбом.

– Но у тебя же нет никаких волос,Пит, – серьезно ответил Рэнди.

– Ты хочешь сказать, что мы не сможем отличить кровь Лорела от крови Джонни, потому что у них одинаковая ДНК? – взревел Марино. – Это даже не смешно, черт бы тебя подрал! – Он негодующе посмотрел на Рэнди, потом перевел взгляд на Мэтью и снова уставился на Рэнди: – А ты ничего не перепутал, когда проводил анализ? – Марино обычно не слишком церемонился с сотрудниками. – Может, вы тут перепутали пробы или еще чего-нибудь напортачили?

– Нет, сэр. Это абсолютно исключено, – с достоинством ответил Рэнди. – Мэтью получил пробы, а я готовил вытяжки, проводил анализ и сверял результаты с базой данных. ДНК Джонни Свифта там есть, потому что туда попадают все, кому делали вскрытие. Значит, ДНК Джонни Свифта была включена в базу данных в ноябре. Я правильно понимаю? Вы меня слышите? – обратился он к Скарпетте.

– Да…

– С прошлого года в базу данных включают все смертельные случаи – самоубийства, убийства, несчастные случаи и даже естественную смерть, – начал вещать Джо, как всегда перебив ее. – То, что человек является жертвой преступления или умирает естественной смертью, еще не означает, что он никогда не был замешан в преступной деятельности. Нам известно, что братья Свифт являются однояйцевыми близнецами.

– Конечно. Они на одно лицо и все делают одинаково – и говорят, и одеваются, и даже трахаются, – шепнул ему Марино.

– Марино? – вновь послышался голос Скарпетты. – А полиция брала пробы ДНК Лорела Свифта после смерти его брата?

– Нет. А какой смысл?

– Даже учитывая исключительные обстоятельства? – спросил Джо.

– А что в них исключительного? – вскинулся Марино. – Зачем нам ДНК Лорела? Она там по всему дому. Он ведь там живет.

– Было бы неплохо протестировать ДНК Лорела, – вмешалась Скарпетта. – Мэтью, ты обрабатывал перчатку с кровью какими-нибудь реагентами? Чем-нибудь таким, что создаст нам проблемы при повторном тестировании?

– Только суперглюболом, – ответил Мэтью. – Кстати, я пропустил через базу данных тот единственный отпечаток пальца, который был внутри перчатки. Там такого нет. И с тем отпечатком, что был на ремне безопасности машины, тоже сравнить не удалось. Очень уж он нечеткий.

– Мэри, возьми, пожалуйста, образцы крови с этой перчатки.

– Суперглюбол не помещает. Он ведь реагирует только на аминокислоты жировых выделений и пота, а не на кровь, – поторопился объяснить Джо. – Так что все будет в порядке.

– С удовольствием дам ей образец, – обратился Мэтью к черному телефонному аппарату. – Там еще осталось полно запачканного латекса.

– Марино. а ты, пожалуйста, пойди в центр судебно-медицинской экспертизы и возьми там дело Джонни Свифта, – продолжала инструктировать Скарпетта.

– Давайте я туда схожу, – немедленно вызвался Джо.

– Марино, в деле должны быть карточки с его ДНК. Мы всегда делаем по нескольку штук.

– Только сунься, и я тебе все зубы пересчитаю, – шепотом предупредил Марино Джо.

– Положишь одну карточку в пакет и отдашь Мэри, – продолжала Скарпетта. – А ты, Мэри, возьми образец крови с карточки и с перчатки.

– Я не совсем поняла, что от меня требуется, – сказала Мэри. Мэтью вполне разделял ее недоумение. Что может сделать токсиколог с пятнышком сухой крови на карточке ДНК и со столь же незначительным количеством крови с перчатки?

– Вы, наверно, имели в виду Рэнди? – предположила Мэри. – Хотите провести еще один ДНК-тест?

– Нет, – ответила Скарпетта. – Я хочу проверить кровь на наличие лития.

Скарпетта мыла в раковине цыпленка. В ухе у нее торчал наушник, от которого тянулся провод к лежащему в кармане «Трео».

– После смерти его кровь не проверяли на литий, – продолжала она говорить с Марино. – Если Джо принимал литий, вряд ли его брат сообщил об этом полиции.

– Но тогда полиция должна была найти пузырьки от лекарства, – заявил Марино. – Что это у тебя за шум?

– Я открываю банки с куриным бульоном. Жаль, что здесь нет тебя. Не знаю, почему они не обнаружили литий. Но возможно, его брат убрал все пузырьки до прихода полиции.

– Зачем? Это же не кокаин.

– Джонни Свифт был известным невропатологом. Возможно, он не хотел, чтобы люди знали о его психическом расстройстве.

– Я бы уж точно не захотел, чтобы в моих мозгах ковырялся врач с неустойчивой психикой.

Скарпетта начала шинковать лук.

– На самом деле его биполярное расстройство никак не влияло на его врачебную квалификацию, но большинство людей не разбираются в таких тонкостях. Вполне возможно, что Лорел не хотел, чтобы полиции стало известно о проблемах его брата.

– Что-то здесь не складывается. Ведь, по его словам, увидев мертвое тело, он сразу же выбежал излома. Вряд ли у него было время ходить и собирать пузырьки от лекарств.

– Вот об этом ты его и спросишь.

– Да, как только у нас будут результаты по литию. Я подключусь, когда прояснится ситуация. А сейчас у нас проблема посерьезней.

– Куда уж серьезней, – вздохнула Скарпетта, разрезая цыпленка.

– Я имею в виду гильзу от дробовика, найденную у Уолденского озера, – сказал Марино. – Ту самую, которая нашлась в базе данных NIBIN.

– Я не хотел говорить об этом при сотрудниках, – объяснил Марино. – У нас явно завелся крот. Иного объяснения я не вижу. – Он сидел у себя в кабинете за запертой дверью и говорил со Скарпеттой по телефону. – Вот что произошло. Я не хотел говорить об этом при всех, но сегодня утром я разговаривал с моим приятелем, который заведует хранилищем вещественных доказательств полицейского управления Голливуда. Он влез в свой компьютер и ровно через пять минут нашел сведения о том ружье, которое фигурировало в деле об ограблении ночного магазина, произошедшем два года назад. Тогда еще был убит мальчишка-уборщик. Угадай, где оно обнаружилось. Но сначала лучше присядь.

– Это не поможет. Говори сразу.

– В нашей чертовой коллекции оружия.

– У нас в академии? В нашей коллекции огнестрельного оружия?

– Год назад полицейское управление Голливуда передало его нам вместе с кучей других ружей, которые им больше не были нужны. Помнишь?

– А ты уже ходил в лабораторию огнестрельного оружия, чтобы убедиться, что его там нет?

– Конечно, его там нет. Мы же знаем, что из него убили женщину в том городе, где ты сейчас находишься.

– Иди и проверь. А потом перезвони мне.

Глава 51

Свин стоял в очереди за толстой дамой в ярко-розовом костюме, в одной руке у него были ботинки, в другой – большая сумка, водительское удостоверение и посадочный талон. Продвинувшись вперед, он положил ботинки и пиджак в пластиковый ящик.

Ящик и сумку он поставил на транспортер, который тут же их увез. Сам Свин встал на коврик с двумя белыми следами, которые точно соответствовали его ногам. Офицер службы безопасности аэропорта сделал знак, чтобы он прошел через рамку. Там ничего не зазвенело. Свин показал офицеру посадочный талон, взял из ящика свои ботинки и пиджак и подхватил сумку. После чего направился к выходу 21. Никто не обращал на него внимания.

Он все еще ощущал запах разлагающихся тел. Казалось, все вокруг пропитано этим зловонием. Возможно, это обонятельные галлюцинации. Они бывали у него и раньше. Иногда его преследовал запах одеколона «Олд спайс», которым пропитался тот матрас, где он сделал нехорошую вещь, за что был отправлен в город со старыми кирпичными домами, где было холодно и шел снег. Именно туда он направлялся сейчас. Сегодня там тоже шел снег, правда, не очень сильный. Он узнал, какая там погода, перед тем как поехать в аэропорт. Пришлось взять такси, потому что он не хотел оставлять свой «блейзер» на стоянке. Это стоит кучу денег, да еще кто-нибудь может заглянуть в багажник. А он не успел его почистить.

В сумке у него было совсем мало вещей. Кое-что из одежды, туалетные принадлежности и пара новых ботинок. Старые ему больше не понадобятся. Они представляют собой биологическую опасность. Звучит забавно. Вообще-то их стоило бы сохранить как память. У них интересная история. Они побывали во многих местах, похищали людей, возвращались и незаметно следили, дерзко входили в дома, топая по комнатам. В общем, делали все, что приказывал его Бог. Наказывали, сбивали с толку. Прятали ружье, подбрасывали перчатку. Пусть поломают голову.

У Бога коэффициент умственного развития 150 единиц. Ботинки внесли Свина в дом, где жили эти глупые религиозные фанатички. Лицо его было спрятано под колпаком, и они поначалу ничего не поняли. Вот дуры-то. И эти их убогие сиротки. Один из них потащился с мамочкой в аптеку, чтобы ему там дали лекарство. У него с мозгами не все в порядке. Свин ненавидел сумасшедших и мерзких святош, ненавидел маленьких мальчиков и девочек, ненавидел «Олд спайс». Им душится этот здоровенный тупой коп Марино. Доктора Селф Свин тоже ненавидел. Вот бы посадить ее на матрас и вздернуть на веревках. Она это заслужила.

Свин выбился из графика. Богу это не понравится. Самого главного обидчика наказывать было уже некогда.

– Обратно возвращайся с Бэзилом, – приказал ему Бог. Ботинки привели Свина к выходу 21, чтобы он мог полететь к Бэзилу. Жизнь снова будет прекрасна, как в добрые старые времена, когда вышедший из больницы Свин встретил Бэзила в баре.

Свин никогда не боялся Бэзила и не чувствовал к нему ни малейшего отвращения. Его сразу же потянуло к нему, когда они оказались рядом за барной стойкой. После нескольких стаканчиков текилы Свин проникся к нему самыми лучшими чувствами.

– Ты не такой, как все, – сказал он Бэзилу.

– Я же коп, – ответил тот.

Это было на южном побережье, где Свин часто колесил в поисках секса и наркотиков.

– Ты не простой коп, я же вижу.

– Неужели?

– Точно, я неплохо разбираюсь в людях.

– Не хочешь поехать со мной? – спросил Бэзил, и Свин почувствовал, что тот его тоже раскусил. – Поможешь мне кое в чем.

– А почему я тебе должен помогать?

– Потому что тебе это понравится.

В конце концов Свин оказался в машине Бэзила. Это был белый «форд», который выглядел как полицейская машина, но на самом деле принадлежал Бэзилу. Они были за пределами Майами, и Бэзил не мог ездить на полицейской машине с номерами округа Дейд. На нее могли обратить внимание. Свин был слегка разочарован. Ему нравились полицейские машины с их сиренами и огнями. Их мигалки напоминали ему о «Рождественской лавке».

– Им и в голову не приходит что-то заподозрить, когда я к ним подкатываюсь, – сказал Бэзил в ту первую ночь, когда они ездили по городу, покуривая крэк.

– А почему ты выбрал меня? – спросил Свин, не ощущая никакого страха.

Здравый смысл подсказывал, что Бэзила следовало опасаться. Он убивал всех подряд. И мог с таким же успехом убить Свина. Запросто.

Но Свина хранил его Бог.

Наконец Бэзил засек девушку. Как выяснилось позже, ей было всего восемнадцать. Она брала деньги в банкомате, а рядом стояла ее машина с включенным двигателем. Вот дурочка. Разве можно получать наличные ночью, особенно хорошеньким девушкам в шортах и обтягивающих майках? С хорошенькими молодыми девушками часто происходят нехорошие вещи.

– Дай-ка мне свой нож и пистолет, – попросил Свин Бэзила.

Засунув пистолет за пояс, он порезал ножом палец и размазал кровь по лицу. После чего лег на заднее сиденье и закрыл глаза. Бэзил подъехал к банкомату и вылез из машины. Открыв заднюю дверь, он принял подобающий случаю расстроенный вид.

– Все будет в порядке, братишка, – сказал он Свину. И обратился к девушке: – Помогите нам, пожалуйста. Мой друг ранен. Где здесь ближайшая больница?

– О Господи! Надо позвонить в Службу спасения, – засуетилась девушка, торопливо доставая из сумочки сотовый телефон.

Но тут Бэзил с силой толкнул ее на заднее сиденье, а Свин приставил к ее виску пистолет. Машина сорвалась с места.

– Черт, а ты молодец, – похвалил его Бэзил. Он был под кайфом и все время смеялся. – Куда двинем теперь?

– Отпустите меня, – заплакала девушка.

Держа под прицелом умоляющую о пощаде жертву, Свин почувствовал, как в нем постепенно разгорается желание.

– Заткнись, – бросил Бэзил. – Тебе это не поможет. Надо найти подходящее место. Может, поедем в парк? Нет, там ездит полицейский патруль.

– Я знаю одно местечко, – заявил Свин. – Там нас никто не найдет. Это то, что надо. Будем делать что захотим.

Он пришел в сильное возбуждение и теперь просто умирал от похоти.

Свин подсказад Бэзилу, как проехать к одиноко стоящему дому, где не было ни электричества, ни воды. Только грязный матрас на полу да стопка порнографических журналов. Это он придумал, как привязывать их так, чтобы они сидели со вздернутыми руками.

– Руки вверх!

И они дергались как марионетки.

– Руки вверх!

Ну прямо как в старых вестернах.

Бэзил сказал, что Свин просто гений и более классного парня ему встречать не приходилось. Они привозили женщин и держали их там, пока те не начинали дурно пахнуть, заболевали или просто им надоедали. А потом Свин рассказал Бэзилу о «Рождественской лавке».

– Ты там когда-нибудь бывал?

– Нет.

– Много потерял. Она как раз у автострады А1А. У хозяйки водятся деньги.

Свин объяснил, что по субботам она приходит туда с дочерью. Народу там практически не бывает. Кому придет в голову покупать рождественские украшения в июле?

– Только без глупостей.

Бэзил не должен был заниматься этим в магазине.

Но не успел Свин и глазом моргнуть, как Бэзил уже изнасиловал и зарезал хозяйку в подсобке, залив кровью все, что было можно. Наблюдая эту картину, Свин судорожно соображал, как им выпутаться из этой истории.

У двери стоял деревянный дровосек пяти футов роста. На плече у него был настоящий старинный топор с резной рукояткой и блестящим стальным лезвием, наполовину закрашенным красной краской. И Свина осенило.

Приблизительно через час Свин вышел из магазина с мешками для мусора. Оглядевшись, он положил их в багажник бэзиловской машины. Никто их не видел.

– На этот раз пронесло, – сказал Свин, когда они с Бэзилом вернулись в старый дом и начали копать яму. – Больше так не делай.

Но месяц спустя Бэзил опять прокололся, попытавшись увезти сразу двух женщин. Свина тогда с ним не было. Бэзил вынудил их сесть в машину, но проклятая телега сломалась. Бэзил никому не рассказал о Свине. Он его не выдаст. Теперь настала очередь Свина выручать приятеля.

«В больнице проводят исследования, – написал ему Свин. – Они попросили предоставить им заключенных. Ты можешь вызваться добровольцем. Это пойдет тебе на пользу. По крайней мере сделаешь доброе дело».

Вполне безобидное хорошее письмо. Тюремное начальство ничего не заподозрило. Бэзил сказал надзирателю, что он хочет участвовать в исследовании, которое проводится в Массачусетсе, чтобы хоть немного искупить свои грехи. Если доктор узнает, что делается в мозгах у таких, как он, может, что-то изменится. Трудно сказать, поверил ли надзиратель в благие намерения Бэзила, но в декабре его перевели в Батлеровскую больницу.

И все это благодаря Свину. Орудию в руке Божьей.

После этого их общение cталo более разнообразным. Бог научил Свина, как сообщать Бэзилу все, что ему требуется. Не зря же у Бога коэффициент умственного развития сто пятьдесят единиц.

Свин сел у выхода 21, стараясь держаться подальше от других пассажиров. Девятичасовой рейс не задерживался, так что в двенадцать он уже будет на месте. Открыв сумку, он достал письмо Бэзила, написанное месяц назад.

«Рыбацкие журналы я получил. Большое спасибо. Там много интересного. Бэзил Дженрет.

P.S. Они опять собираются положить меня в эту проклятую трубу – в четверг 17 февраля. Но обещают, что это ненадолго. С пяти до пяти пятнадцати вечера. Одни сплошные обещания».

Глава 52

Снег кончился. Куриный бульон закипел. Отмерив две чашки итальянского риса «Арборио», Скарпетта открыла бутылку сухого белого вина.

– Ты не можешь спуститься вниз? – позвана она Бентона, подойдя к лестнице.

– Может быть, ты поднимешься? – отозвался он из своего кабинета на втором этаже.

Растопив в медной сковородке масло. Скарпетта начала обжаривать цыпленка. Потом засыпала в куриный бульон рис. И тут зазвонил сотовый. Это был Бентон.

– Ты что, смеешься? Я же готовлю, – сказала она, посмотрев в сторону лестницы. – Разве ты не можешь спуститься? Во Флориде происходит черт знает что. Мне нужно с тобой поговорить.

Она стала поливать цыпленка бульоном.

– А мне нужно, чтобы ты кое-что посмотрела здесь.

– Но я же занята.

– Хочу у тебя кое-что спросить. Почему у нее занозы между лопатками? Откуда они там?

Голос Бентона раздавался сверху и одновременно звучал в телефонной трубке, словно два человека говорили хором.

– Древесные занозы?

– Большая ссадина с занозами. Как раз между лопатками. Меня интересует, когда она появилась – до или после смерти?

– Такая ссадина могла появиться, если ее тащили по деревянному полу или ударили каким-нибудь деревянным предметом. Причин может быть несколько, – ответила Скарпетта, переворачивая куски цыпленка.

– Если ее тащили по полу, ссадины должны быть и в других местах. При условии, что ее тащили голой по старому занозистому полу.

– Не обязательно.

– Мне бы все-таки хотелось, чтобы ты поднялась сюда.

– Может быть, повреждения были получены при попытке самозащиты?

– Почему ты не хочешь подняться?

– Потому что я должна следить за обедом. Сексуальное насилие?

– Нет никаких признаков, но сексуальная мотивация, несомненно, присутствует. Я пока не хочу есть.

Скарпетта помешала рис и положила ложку на свернутое бумажное полотенце.

– А есть еще какие-нибудь источники ДНК? – спросила она.

– Какие именно?

– Ну, я не знаю. Может быть, она укусила его за нос, или за палец, или за что-нибудь еще и эти следы обнаружили у нее в желудке.

– Ты серьезно?

– Это может быть его слюна, волосы или кровь. Надеюсь, они взяли пробы отовсюду и проверили по всем статьям.

– Почему бы нам не обсудить это наверху?

Скарпетта сняла фартук и стала подниматься по лестнице. Глупо разговаривать по телефону, находясь в одном доме.

– Конец связи, – сказала она, поднявшись на верхнюю площадку.

Бентон сидел в большом кожаном кресле. Их глаза встретились.

– Хорошо, что ты не вошла минутой раньше, – сказал он. – Я разговаривал по телефону с потрясающе красивой женщиной.

– Слава Богу, что ты не спустился на кухню. Я тоже кое с кем разговаривала.

Пододвинув к нему стул, она посмотрела на экран компьютера. Там была фотография женщины, ничком лежавшей на секционном столе. На ее теле были видны красные отпечатки рук.

– Похоже, что они были сделаны аэрозольной краской по шаблону, – заметила Скарпетта.

Бентон увеличил участок кожи между лопатками, и она стала изучать ссадину.

– В принципе мы можем определить, до или после смерти появилась ссадина с занозами. Но для этого надо знать реакцию тканей. Гистологический анализ, видимо, не проводился.

– Если и есть такие стекла, мне о них ничего не известно.

– А у Траша есть сканирующий электронный микроскоп с энергорассеивающей рентгеновской системой?

– В полицейских лабораториях криминалистики сейчас есть все.

– Я бы предложила, чтобы он взял образцы заноз, увеличил их раз в пятьсот и посмотрел, как они выглядят. И было бы неплохо проверить их на присутствие меди.

– Зачем? – пожал плечами Бентон.

– Мы обнаруживаем ее везде. Даже в подсобке бывшего рождественского магазина. Возможно, это фунгицид на основе меди.

– Семья Куинси занималась ландшафтным дизайном. Такие фунгициды применяют во многих питомниках. Возможно, кто-то из них занес его в подсобку «Рождественской лавки».

– И краску для тела тоже. Мы обнаружили ее в подсобке вместе с кровью.

Бентон над чем-то размышлял.

– Этот фактор прослеживается во всех убийствах Бэзила. На всех его жертвах, по крайней мере на тех, которые были найдены, имеется медь. Медь и пыльца цитрусовых деревьев, что само по себе ничего не значит. Во Флориде она повсюду. Никто не подумал о фунгицидах. Возможно, он завозил их туда, где много цитрусовых и используются фунгициды.

Бентон посмотрел на серое небо. За окном шумели снегоуборочные машины.

– Когда тебе нужно ехать? – спросила Скарпетта, разглядывая ссадину на спине убитой женщины.

– Не раньше четырех. Бэзила привезут в пять.

– Отлично. Посмотри, как воспалился этот участок, – показала она на фотографию. – Там, где содран эпидермис в результате трения о шероховатую поверхность. При увеличении видно, что на поверхности ссадины находится серозно-геморрагическая жидкость. Видишь?

– Да. Похоже на струп. Но не на всей поверхности ссадины.

– Такая жидкость течет при глубоком повреждении кожи. Ты прав, струп только частичный, что наводит меня на мысль, что повреждения были неоднократными, то есть соприкосновение с шероховатой поверхностью происходило много раз.

– Довольно странно. Я стараюсь представить себе эту ситуацию.

– Жаль, что у меня нет результатов гистологического исследования. Полиморфно-ядерные лейкоциты указывают на то, что повреждение произошло от четырех до шести часов назад. А красновато-коричневые корки появляются не раньше чем через восемь часов. Так что после получения этого повреждения она еще какое-то время была жива.

Скарпетта просмотрела все фотографии, делая пометки в желтом блокноте.

– На фотографиях размером тринадцать на восемнадцать видны красные воспаленные участки на ягодицах и задней стороне ног. Похоже на укусы насекомых. А если вернуться к фотографии ссадины, то там тоже имеется припухлость и чуть заметное точечное кровоизлияние, что может быть связано с укусами паука.

– Если я права, то под микроскопом будет видна закупорка сосудов и инфильтрация белых кровяных телец, главным образом эозинофилов. Если у нее была анафилактическая реакция, мог также измениться уровень триптазы, хотя это бывает не всегда. Но я несколько удивлена. Она, конечно, умерла не от анафилактического шока в результате укуса насекомого. Жаль, что у меня нет этой чертовой гистологии. Там могли обнаружиться не только занозы. Брюшные волоски. Пауки, в особенности тарантулы, могут их метать в целях самозащиты. Церковь, куда ходили Эв и Кристина, находится рядом с зоомагазином, где продают тарантулов.

– А они вызывают зуд?

– Если в нее действительно попали эти волоски, зуд был просто нестерпимым, – объяснила Скарпетта. – Она, вероятно, терлась спиной обо что-то твердое и содрала себе кожу.

Глава 53

– Она страдала от болезненных укусов, которые чесались и доводили ее до исступления, – заключила Скарпетта.

– Может быть, москиты? – предположил Бентон.

– Тогда почему только в одном месте, между лопатками? Больше нигде нет таких воспалившихся ссадин, – возразила Скарпетта. – За исключением локтей и коленок, где есть незначительные повреждения кожи, которые бывают, когда человек стоит на коленях на шероховатой поверхности или пытается приподняться на локтях. Но эти повреждения совсем другого рода.

Она снова показала на воспаленный участок между лопатками.

– Мне кажется, что она стояла на коленях, когда он застрелил ее, – сказал Бентон. – Я сужу по пятнам крови на ее брюках. А через брюки можно получить такие ссадины?

– Конечно.

– Значит, он сначала убил ее, а потом уже раздел. Это несколько меняет дело. Если бы он хотел над ней поизмываться и как можно сильнее унизить, он сначала раздел бы ее догола, а потом уже поставил на колени, сунул в рот дуло и нажал на курок.

– А как тогда расценивать гильзу в заднем проходе?

– Возможно, это было сделано в порыве гнева. Или же он хотел, чтобы мы связали этот случай с убийством во Флориде.

– Ты предполагаешь, что он убил ее в состоянии аффекта? И одновременно выдвигаешь версию, что убийство было преднамеренным и являлось частью игры, которую он ведет? – удивленно взглянула на него Скарпетта.

– У агрессивных психопатов своя логика.

– Ясно только одно. Ее какое-то время держали там, где много насекомых. Возможно, огненных муравьев или пауков. Но в жилых домах и гостиничных номерах они обычно не встречаются. Во всяком случае, не здесь и не в это время года.

– Кроме тарантулов. Их держат как домашних животных независимо от климата, – заметил Бентон.

– Она была привезена из другого места. Где именно нашли ее тело? Прямо у Уолденского озера?

– В пятидесяти футах от дорожки, по которой в это время года почти никто не ходит. Ее нашла семья, катавшаяся на велосипедах вокруг озера. Их Лабрадор забежал в лес и начал лаять.

– Какая ужасная находка для мирных отдыхающих!

Скарпетта стала просматривать протокол вскрытия.

– Она пролежала там совсем недолго. Если верить тому, что здесь написано, ее тело привезли ночью. Это вполне логично. Вероятно, он опасался, что его увидят, поэтому бросил тело в лесу. Хотя ночью вряд ли там вообще кто-то ходит. Что касается антуража, – она показала на колпак и некое подобие пеленки, – это можно было сделать за считанные минуты, особенно если он подготовился – заранее раздел ее, прорезал дыры в трусах. Все это наводит меня на мысль, что он хорошо знал эту местность.

– Вероятно, так оно и есть.

– Ты есть будешь? Или ты намерен сидеть здесь весь день?

– А что ты приготовила? Все будет зависеть от этого.

– Ризотто сбираглиа. Иными словами – ризотто с курицей.

– Сбираглиа? – переспросил он, взяв ее за руку. – Это какая-нибудь экзотическая венецианская курица?

– Очевидно, производное от слова «сбир», что на итальянском жаргоне означает «полицейский». Блюдо, вполне подходящее к случаю.

– А какое отношение имеет полиция к курице с рисом?

– Согласно моим кулинарным источникам, когда Венеция была под австрийцами, их полицейским очень нравилось именно это блюдо. К нему подходит «Соаве» или более терпкое «Пиаве пино бьянко». Оба они есть в твоем винном погребе. Как говорят венецианцы, тот, кто пьет вино, хорошо спит, а кто хорошо спит, тот не имеет греховных мыслей и попадает в рай. Или что-то в этом роде.

– Боюсь, что на свете нет такого вина, которое заставит меня забыть о греховном, – заметил Бентон. – А в рай я не верю. Только в ад.

Глава 54

Над лабораторией огнестрельного оружия горела красная лампочка, а в вестибюле академии был слышен глухой звук выстрелов. Но Марино не задумываясь вошел в лабораторию, поскольку стрелял сам Винс.

Винс вытащил небольшой пистолет из отверстия горизонтального бака из нержавеющей стали, который с водой весил пять тонн. Поэтому лаборатория и находилась на первом этаже.

– Ты сегодня уже летал? – спросил Марино, взбираясь по алюминиевой лестнице на помост для стрельбы.

Винс был одет в черный летный костюм и высокие черные ботинки. Он был не только экспертом по огнестрельному оружию, но и пилотом вертолета. Как и у многих, кто работал на Люси, внешность его никак не соответствовала роду его деятельности. Винс, которому уже стукнуло шестьдесят пять, летал на «Черном ястребе» во Вьетнаме, а потом испытывал военные истребители. У него были короткие ноги, бочкообразная грудь и длинный хвост седых волос, которые он не стриг уже десять лет.

– Ты что-то сказал? – спросил Винс, снимая наушники и защитные очки.

– Удивительно, что ты еще что-то слышишь.

– Теперь уже не так хорошо. Домой прихожу совсем оглохший. Так по крайней мере утверждает моя жена.

Марино узнал пистолет, из которого стрелял Винс. «Черная вдова» с палисандровой ручкой, которая была найдена под кроватью у Дагги Симистер.

– Малышка 22-го калибра, – сказал Винс. – Я подумал, что не помешает включить ее в нашу базу данных.

– Сдается мне, что из него ни разу не стреляли.

– Это меня не удивляет. Ты не представляешь, сколько людей на всякий случай покупают пистолеты, а потом напрочь забывают о них, не могут вспомнить, куда они их положили, и не замечают их пропажи.

– Вот и у нас кое-что пропало, – заметил Марино.

Винс открыл коробку с патронами и стал заряжать пистолет.

– Хочешь попробовать? – спросил он. – Не самое удачное орудие самозащиты для старушки. Наверное, ей кто-то его дал. Я бы порекомендовал что-нибудь попроще, например «леди смит» 38-го калибра или питбуля. Насколько я понял, он валялся под кроватью вне зоны досягаемости.

– Кто тебе это сказал? – спросил Марино, в который раз за последнее время ощущая тревогу.

– Доктор Эмос.

– Но он не был на месте преступления. Что он может знать, черт бы его подрал?

– Но ему-то кажется, что он знает все. Все время здесь толчется, я от него просто обалдел. Надеюсь, доктор Скарпетта не оставит его в штате, когда закончится контракт. Если она это сделает, я наймусь охранником в «Уол-март».

Он протянул Марино пистолет.

– Нет, спасибо. Единственно в кого мне хочется пальнуть сейчас, так это в Эмоса.

– Ты сказал, что у нас что-то пропало. Это ты о чем?

– У нас из коллекции пропал дробовик.

– Это невозможно, – покачал головой Винс.

Они спустились с помоста, и Винс положил пистолет на стол, где лежали несколько пистолетов с ярлычками, множество мишеней и разбитое автомобильное стекло.

– Помповое ружье «Моссберг-835», – уточнил Марино. – Фигурировало в деле об ограблении и убийстве, произошедшем здесь два года назад. До ограбления так и не дошло, потому что продавец пристрелил нападавшего на месте.

– Как странно, что ты именно сейчас об этом сказал, – озадаченно произнес Винс. – Буквально пять минут назад мне позвонил доктор Эмос. Он спросил, можно ли ему прийти, чтобы кое-что посмотреть в моем компьютере.

Винс подошел к столу, на котором стояли микроскопы, цифровой счетчик и компьютер. Потыкав указательным пальцем в клавиатуру, он нашел упомянутое Марино ружье.

– Я ему отказал, потому что во время испытаний сюда никому входить нельзя. Когда я его спросил, что именно он хотел посмотреть, он сказал, что это не важно.

– Не понимаю, какое он имеет к этому отношение? – проворчал Марино. – И как он мог об этом узнать? Мой дружок из полицейского управления никому, кроме меня, об этом не говорил. А я сказал только доку и теперь вот тебе.

– Камуфляжный приклад, 24-дюймовый ствол, тритиевый оптический прицел, – прочитал Винс. – Ты прав. Оно фигурировало в деле об убийстве. Подозреваемый был убит. Поступило из голливудского полицейского управления в марте прошлого года. Насколько я помню, они нам тогда передали десять или двенадцать единиц огнестрельного оружия в обмен на бесплатное обучение и консультации. Ну-ка посмотрим. Здесь из него стреляли только два раза. Восьмого апреля прошлого года его проверял я, чтобы удостовериться, что оно исправно.

– Сукин сын, – сказал Марино, который смотрел на экран из-за спины Винса.

– Второй раз из него стрелял доктор Эмос в июне прошлого года в три пятнадцать пополудни.

– С какой целью?

– Возможно, он испытывал оружейный желатин. Прошлым летом доктор Скарпетта как раз учила его стряпать. Он столько раз здесь мелькал, что я уже совсем запутался. Здесь указано, что он стрелял из него 28 июня и в тот же день в пять пятнадцать возвратил обратно. В компьютере помечено, что я брал его из хранилища, а потом вернул на место.

– Тогда как оно оказалось у убийцы?

– Возможно, эта запись не совсем точна, – нахмурился Винс.

– Может быть, поэтому он собирался залезть в твой компьютер? Сукин сын. Кто ведет учет? Ты или тот, кто стреляет? Кто-нибудь, кроме тебя, имеет доступ к этому компьютеру?

– В компьютер сведения заношу я. Сотрудники пишут заявки вон в той книге. – Винс указал на большую общую тетрадь рядом с телефоном. – Когда берут оружие и потом возвращают его, то дважды указывают свою фамилию и инициалы и расписываются. После этого я ввожу информацию в компьютер, указывая, кто и когда пользовался оружием. Похоже, ты никогда здесь не стрелял.

– Я не эксперт по оружию. Это по твоей части. Проклятый сукин сын.

– В заявке указывают вид оружия и время его использования на стрельбище или в баке с водой. Могу тебе показать. – Взяв общую тетрадь, он открыл ее на последней заполненной странице. – Опять доктор Эмос. Две недели назад он брад «Таурус РТ-145» для испытания оружейного желатина. В тот раз он по крайней мере зарегистрировался. А вот позавчера не удосужился.

– А зачем он приходил в хранилище?

– Принес свой собственный пистолет. Он коллекционирует оружие. Крутой парень.

– А ты можешь сказать, когда в компьютер были введены сведения о «Моссберге»? – спросил Марино. – Ну, вот как с файлами: там всегда указывается последняя дата сохранения. Меня интересует, мог ли Джо поменять что-нибудь в компьютере задним числом, представив все так, будто ты дал ему ружье, а потом вернул его в хранилище.

– В компьютере есть файл, который называется «Журнал». Сейчас я его закрою без сохранения и посмотрю, когда его в последний раз открывали, – сказад Винс, внимательно вглядываясь в экран. – Последнее сохранение было сделано двадцать три минуты назад. Вот это да!

– А у этого компьютера есть пароль доступа?

– Конечно, есть. Кроме меня, туда никто не может войти. Кроме Люси, конечно. Непонятно, зачем доктору Эмосу понадобилось звонить и просить разрешения посмотреть файлы. Если он что-то исправил в электронном журнале, какой смысл влезать в компьютер снова?

– Все очень просто. Если бы ты открыл для него файл, а потом сохранил и закрыл его, то этим бы замаскировал предыдущее сохранение.

– Этот парень неплохо соображает.

– Ну, это мы еще посмотрим.

– Очень неприятная история. Если он смог влезть в мой компьютер, значит, он знает пароль.

– А ты его где-нибудь записывал?

– Нет. Я соблюдаю осторожность.

– Кто, кроме тебя, знает код хранилища? На этот раз я его прищучу. Так или иначе.

– Люси. Она имеет доступ во все помещения. Пойдем, я тебе покажу.

Хранилище представляло собой несгораемое помещение со стальной дверью и кодовым замком. Внутри располагались стеллажи с ящиками, в которых хранились тысячи образцов патронов и гильз. На полках лежали сотни пистолетов, на стенах висели винтовки, дробовики и ружья, на каждом из которых был инвентарный номер.

– Ну прямо кондитерский магазин, – сказал Марино, оглядываясь по сторонам.

– А ты раньше здесь не был?

– Я не фанат оружия. Мне оно и так поперек горла.

– В каком смысле?

– В том смысле, что мне приходится им пользоваться.

Винс осмотрел все полки с ружьями, поднимая каждый дробовик и внимательно читая этикетку. Он проделал это дважды. В поисках «моссберга» они с Марино буквально обшарили каждую полку. Но он как сквозь землю провалился.


Скарпетта показала на участки посмертной синюшности кожи – красновато-фиолетовые пятна, вызванные застоем крови. На правой щеке, груди, животе, бедрах и внутренней стороне предплечий кожа побелела в результате соприкосновения с какой-то твердой поверхностью, например с полом.

– Она какое-то время пролежала ничком, – сказала Скарпетта. – По крайней мере несколько часов. Причем голова была повернута набок, о чем свидетельствует побеление правой щеки, которая была прижата к полу или к какой-то твердой поверхности.

Она перешда к следующей фотографии, где на секционном столе ничком лежало обмытое тело той же женщины. На мокрой коже ярко выделялись красные отпечатки рук, которые, очевидно, были нанесены водостойкой краской. Скарпетта вернулась к предыдущим фотографиям, стараясь восстановить подробности гибели жертвы.

– Убив се, он, вероятно, перевернул ее на живот, чтобы нанести рисунок на спину, – предположил Бентон. – Возможно, он разрисовывал ее несколько часов. Из-за застоя крови образовалась синюшность, которую мы видим на фотографии.

– У меня другая версия, – сказала Скарпетта. – Он сначала разрисовал ее спереди, потом перевернул и нанес рисунок на спину. В таком положении он ее и оставил. Конечно, все это он проделал не на улице и не в темноте. А там, где никто не мог услышать выстрела или увидеть, как он погружает тело в машину. Возможно, в машине. В фургоне, внедорожнике или грузовике. Застрелил, раскрасил и привез к озеру.

– Все одним махом.

– Это ведь значительно снижает риск. Он ее похитил, привез в укромное место, убил в машине – при условии, что там было достаточно места, – а потом бросил тело в лесу, – рассуждала Скарпетта, продолжая просматривать фотографии на мониторе.

Она остановилась на фотографии ее мозга, вернее, того, что от него осталось. Плотная волокнистая оболочка, выстилающая внутреннюю поверхность черепа, которая называется твердой мозговой оболочкой, обычно имеет кремоватый оттенок. На фотографии же она была желтовато-оранжевой. Скарпетта вспомнила фото Эв и Кристины, которое она видела в их спальне. Ей тогда бросился в глаза желтушный цвет кожи одной из сестер. Открыв протокол вскрытия, она посмотрела, что там было написано о белках глаз убитой женщины. Они были нормального цвета.

Скарпетта подумала о девятнадцати пакетах с морковью, обнаруженных в холодильнике сестер Христиан, и о белых полотняных брюках, в которые, как в пеленку, было завернуто тело убитой женщины. Такая одежда больше подходит для теплого климата.

Бентон с любопытством посмотрел на нее.

– Ксантохромия кожи, – объявила Скарпетта. – Пожелтение, которое не распространяется на белки глаз. Может вызываться повышенным содержанием в крови каротина. Возможно, мы знаем, кто она такая.

Глава 55

Доктор Бронсон сидел в своем кабинете, вращая предметное стекло сравнительного микроскопа. Марино постучал в открытую дверь.

Доктор Бронсон, умный и компетентный медэксперт, в академии всегда ходил в накрахмаленном белом халате. Он был неплохим специалистом, но несколько отстал от жизни и упорно продолжал работать по старинке. С этой же позиции он судил об окружающих. Марино был уверен, что доктор Бронсон не утруждает себя сбором и изучением информации о прошлом пострадавших или другими методиками интенсивных исследований, которые широко применяются в современной науке.

Марино постучал погромче, и доктор Бронсон оторвался наконец от своего микроскопа.

– Входите, – сказал он улыбаясь. – Чему я обязан удовольствию видеть вас?

Это был человек из старого мира, вежливый и обаятельный, с лысым черепом и рассеянным взглядом серых глаз. В пепельнице на его аккуратно прибранном столе лежала вересковая курительная трубка, в воздухе витал слабый запах душистого тбака.

– Здесь, на солнечном юге все еще разрешают курить в помещениях, – заметил Марино. придвигая стул поближе.

– Вообще-то я не должен этого делать, – отозвался доктор Бронсон. – Моя жена говорит, что я заработаю себе рак языка или горла. А я ей обычно отвечаю, что, если это случится, мне не о чем будет жалеть.

Марино вспомнил, что не закрыл дверь. Он все таки захлопнул ее и сел обратно.

– Если мне отрежут язык или голосовые связки, жизнь потеряет всякий смысл, – объяснил доктор Бронсон.

– Вы должны мне помочь, – сказал Марино. – Прежде всего нам нужен образец ДНК Джонни Свифта. Доктор Скарпетта сказала, что в его деле должны быть карточки с образцами.

– Она вполне достойна занять мое место. Я бы не имел ничего против, – заявил доктор Бронсон, и Марино сразу понял, что старику известно, что о нем думают люди.

Все жаждали отправить его на заслуженный отдых, причем уже давно.

– Я ведь создал здесь все своими руками, – продолжал он, – мне бы не хотелось, чтобы пришел какой-нибудь Том, Дик или Гарри и загубил все дело. Это было бы нечестно по отношению к общественности и моим сотрудникам.

Доктор снял трубку и нажал на кнопку.

– Полли? Вы не принесете мне дело Джонни Свифта? Нам требуются кое-какие документы. – Он сделал паузу. – Мы должны отдать Питу карточку с ДНК. Они хотят провести какой-то анализ.

Повесив трубку, доктор снял очки и протер их носовым платком.

– Я полагаю, что в деле наметился некоторый прогресс? – поинтересовался он.

– Похоже на то, – ответил Марино. – Когда мы его раскроем, вы первый об этом узнаете. Могу только сказать, что появились сведения, указывающие на то, что Джонни был убит.

– Буду счастлив изменить свое мнение, если вы сумеете это доказать. Это дело всегда вызывало у меня сомнения. Однако вещественных доказательств так мало, что вряд ли можно делать окончательные выводы. Я лично склоняюсь к мысли, что это самоубийство.

– А куда тогда делось ружье? – напомнил ему Марино.

– Вы знаете, Пит, подчас происходят очень странные события. Сколько раз мне приходилось сталкиваться с ситуацией, когда родственники заметали следы, чтобы спасти репутацию семьи. Особенно в случае аутоэротических удушений. Когда я приезжал на место происшествия, там уже не было порнографических журналов или садомазохистских одеяний. И то же самое с самоубийствами. Родственники не хотят лишаться страховок и поэтому прячут ружья и ножи. Они способны на любые уловки.

– Я бы хотел поговорить с вами о Джо Эмосе.

– О, это такое разочарование, – вздохнул Бронсон, и с лица его сошло приятное выражение. – Я очень жалею, что рекомендовал его вашей академии. Кей заслуживает гораздо большего, чем этот высокомерный ублюдок.

– Вот об этом я и хочу поговорить. На основании чего вы его рекомендовали?

– У него прекрасное образование и отличные рекомендации. Породистая скотина.

– А где его дело? Все еще у вас? Я имею в виду оригиналы документов.

– Да, конечно. Я сохранил у себя оригиналы, а копии послал Кей.

– Когда вы просматривали эти блестящие дипломы и рекомендации, вы проверяли их подлинность? – спросил Марино. – Сейчас ведь можно подделать все, что угодно. Компьютерная графика и Интернет делают чудеса. Поэтому так много фальшивок.

Доктор Бронсон повернул свое кресло к шкафу и выдвинул один из ящиков.

Перебрав несколько аккуратно пронумерованных папок, он вытащил дело Джо Эмоса и протянул его Марино;

– Вот, пожалуйста.

– Вы не возражаете, если я у вас пут немного посижу?

– Не знаю, почему Полли так долго копается, – сказал доктор Бронсон, разворачивая свое кресло к микроскопу. – Сидите, сколько хотите, Пит. А я займусь стеклами. Довольно грустная картина. Женщину нашли в бассейне.

Склонившись над микроскопом, доктор подкрутил фокус.

– Ее обнаружила двенадцатилетняя дочь. Возникает вопрос, отчего она умерла – просто захлебнулась или у нее случился сердечный приступ? Вообще-то она страдала булимией.

Марино стал просматривать рекомендательные письма и другие документы, представленные Джо Эмосом. Его резюме занимало пять страниц.

– Доктор Бронсон, а вы звонили кому-нибудь из этих людей? – поинтересовался он.

– А зачем? – спросил доктор, не отрываясь от микроскопа. – На ее сердце нет рубцов. Конечно, если у нее был инфаркт, после которого она прожила всего несколько часов, они не успели образоваться…

– Вернемся к Джо, – прервал его Марино. – Я не уверен, что все эти шишки действительно знали его.

– Конечно, знали. Они же направили мне письма.

Марино посмотрел одно из писем на свет. На бумаге были водяные знаки в виде короны с мечом. То же самое он проделал со всеми остальными письмами. На всех были одинаковые водяные знаки. Бланки были вполне правдоподобными, но, если там нет тиснения или гравировки, их легко скопировать на цветном принтере или подделать на компьютере. Марино взял письмо от главного патологоанатома Медицинского центра Джонса Хопкинса и набрал указанный на бланке номер телефона. Ему ответила секретарь.

– Его нет в городе, – сказала она.

– Я звоню по поводу Джо Эмоса.

– Кого?

Марино объяснил и попросил ее посмотреть в компьютере.

– Рекомендательное письмо Джо Эмосу от седьмого декабря прошлого года. Внизу письма стоят инициалы человека, печатавшего письмо – Л.Ф.С.

– У нас нет никого с такими инициалами. Все письма такого рода печатаю я, но это не мои инициалы. А в чем дело?

– Да так, обыкновенное мошенничество.

Глава 56

Мотоцикл нес Люси по трассе А1А. Проскакивая на красный свет, она торопилась к Фреду Куинси.

У него была фирма в Голливуде. Он занимался компьютерным дизайном и фирмой управлял, не выходя из дома. Фред ее не ждал, но она знала, что он дома, по крайней мере был час назад, когда она позвонила ему и предложила подписаться на «Майами гералд». Разговаривал он с ней очень вежливо. Сама Люси обычно не церемонилась с торговыми агентами. Фред жил на побережье, значит, деньги у него водились. Дом его представлял собой двухэтажный оштукатуренный особняк, выкрашенный в бледно-зеленый цвет. Подъезд к нему закрывали черные кованые ворота. Притормозив, Люси нажала кнопку домофона.

– Чем могу помочь? – раздался в трубке мужской голос.

– Полиция, – ответила Люси.

– Я не вызывал полицию.

– Я хочу поговорить о вашей матери и сестре.

– А из какого вел полицейского управления?

– От шерифа округа Бровард.

Вынув фальшивое удостоверение и жетон, Люси предъявила их камере видеонаблюдения. Раздался тональный сигнал, и чугунные ворота отошли в сторону. Проехав по гранитным плитам, Люси остановилась перед большой черной дверью. Она тотчас открылась.

– Ну и мотоцикл у вас! – восхитился мужчина. По-видимому, это и есть Фред.

Среднего роста, стройный узкоплечий блондин с серо-голубыми глазами и приятным лицом.

– Первый раз вижу такой «харлей». – Он обошел вокруг мотоцикла.

– А вы ездите на мотоцикле?

– Нет. Такие опасные занятия не для меня.

– Вы, должно быть, Фред, – сказала Люси, пожимая его руку. – Не возражаете, если я войду?

Пройдя через вестибюль, отделанный мраморной плиткой, они очутились в гостиной, окна которой выходили на узкий грязный канад.

– Так что там с моей матерью и сестрой? Удалось что-то выяснить?

Он говорил, как любящий сын и брат. Это было не простое любопытство. В грустных глазах его вспыхнул огонек надежды.

– Фред, я не из ведомства шерифа. У меня частное сыскное агентство и лаборатории судмедэкспертизы. Просто нас попросили о помощи.

– Значит, вы меня обманули. – Из взгляда Фреда исчезла приветливость. – Не самый лучший способ знакомства. Держу пари, что это вы звонили мне насчет «Майами гералд», чтобы удостовериться, что я дома.

– В самую точку.

– И вы предполагаете, что после всего этого я буду с вами разговаривать?

– Извините. Но по домофону всего не объяснишь.

– А почему возник интерес к этому делу? Почему именно сейчас?

– Боюсь, что вопросы придется задавать мне, – улыбнулась Люси.


Дядя Сэм указывал пальцем на зрителей, произнося «Мне нужны ваши цитрусы».

Доктор Селф сделала эффектную паузу. Приняв непринужденную позу, она сидела в кожаном кресле на фоне декораций к своей передаче «Давайте обсудим». Публики не было. Сейчас в ней нет необходимости. Рядом с креслом стоит телефон, и камеры с разных ракурсов снимают, как доктор Селф нажимает кнопки и произносит:

– Доктор Селф у телефона. Вы в эфире. Вам не кажется, что министерство сельского хозяйства США попирает наши права, установленные Четвертой поправкой к Конституции?

С этим ослом все было ясно, и ей не терпелось вцепиться ему глотку. Взглянув на монитор, доктор Селф осталась довольна. Свет и выбранные камерами ракурсы очень удачно оттеняли ее внешность.

– Так оно и есть, – ответил этот простак.

– Как, вы сказали, вас зовут? Сэнди?

– Да, я…

– Вы призываете перестать размахивать топором, так ведь, Сэнди?

– А? Что?…

– Дядя Сэм с топором? Такой ведь у всех сложился стереотип?

– Нас имеют как хотят. Это заговор.

– Вы так думаете? Старый добрый Дядя Сэм рубит ваши любимые деревца. Тук-тук-тук.

Краем глаза доктор Селф заметила, как улыбаются операторы и режиссер.

– Эти ублюдки без спроса явились на мой участок и пометили все деревья. Теперь их срубят.

– А где вы живете, Сэнди?

– В Купер-сити. Я понимаю людей, которые в них стреляют и спускают на них собак.

– Дело в том, Сэнди, что люди не хотят замечать очевидного. Вы посещали собрания? Обращались к законодателям? Задавали вопросы? Вам приходило когда-нибудь в голову, что действия министерства сельского хозяйства, возможно, не лишены смысла?

У доктора Селф была особая манера вести диалог, она всегда возражала собеседнику, что бы тот ни говорил.

– Вся эта болтовня про ураганы – полная бип-бип, – заявил ее оппонент.

Ага, смекнула доктор Селф, сейчас начнется нецензурщина.

– Это не бип-бип, – передразнила его она. – Никакой бип-бип здесь нет. – И посмотрела в камеру. – Хорошо известно, что цитрусовая гниль – это бактериальное заболевание, распространяющееся по воздуху. А прошлой осенью мы пережили четыре урагана. После рекламы мы вернемся к обсуждению этой ужасной болезни. Оставайтесь с нами.

– Перерыв, – объявил оператор.

Доктор Селф потянулась за бутылкой с водой. Потягивая воду через соломинку, чтобы не смазать губную помаду, она отдала себя в руки гримерши, попутно выражая неудовольствие ее нерасторопностью.

– Хорошо. Достаточно, – через минуту сказал она, отворачивая лицо. – Все идет отлично, – улыбнулась она режиссеру.

– Думаю, что в следующей части нам надо больше внимания уделить психологии. Именно этого ожидают от вас зрители, Мерилин. Их не интересует политика, они хотят узнать, как им решать проблемы со своими подружками, начальниками и родителями.

– Я не нуждаюсь в ваших советах.

– Я не собирался…

– Послушайте, мои передачи уникальны тем, что в них обсуждаются все без исключения насущные проблемы и то, как мы на них реагируем.

– Абсолютно справедливо.

– Три, два, один.

– Мы опять в эфире, – улыбнулась в камеру доктор Селф.

Глава 57

Скрывшись в тени пальмы, зажав в зубах сигарету, Марино наблюдал, как Реба идет вдоль здания академии к своей «краун-виктории». В ее походке чувствовался вызов. Впрочем, он может быть наигранным. Интересно, заметила она его или нет?

Она назвала его придурком. Его так часто называли, однако от нее он этого не ожидал.

Открыв дверцу машины, Реба в нерешительности остановилась. Она не смотрела в его сторону, но Марино понял – она его заметила. Она не должна была этого говорить! Какие у нее основания обсуждать Скарпетту? От «Эффексора» ему стало хуже. Депрессия только усилилась. А тут еще эти разговоры о Скарпетте и мужиках, которые на нее западают.

«Эффексор» просто гадость! Доктор Селф не имела права сажать его на лекарство, от которого пострадали его сексуальные возможности. И зачем она то и дело выводила разговор на Скарпетту, словно это самое главное в его жизни? А Реба еще подлила масла в огонь. Не преминула напомнить, что он стал импотентом. Конечно, он немедленно бросил пить этот чертов «Эффексор», и ситуация стала постепенно улучшаться, но депрессия так при нем и осталась.

Реба открыла багажник.

Марино с любопытством наблюдал за ее действиями. По правде сказать, без нее у него нет власти. Грозить и пугать он мог сколько угодно, но арестовывать права не имел. Это единственное, о чем он сожалел, уйдя из полиции.

Реба тем временем достала из багажника что-то похожее на мешок с грязным бельем и бросила его на заднее сиденье.

– У тебя там что, труп? – подал голос Марино, подходя к машине и выкидывая окурок в траву.

– А про урны тебе никогда не говорили?

Едва взглянув на него, она с силой захлопнула дверцу.

– А что у тебя в мешке?

– Одежда для химчистки. Все никак не сдам. Хотя вообще-то что тебе за дело? – отрезала Реба, легким жестом скрыв глаза темными очками. – Прекрати смешивать меня с грязью, особенно прилюдно. Ведешь себя как придурок, а потом обижаешься.

Подыскивая нужные слова, Марино обшаривал взглядом пальму, под которой только что стоял, потом перевел его на светлое здание, возвышавшееся на фоне ярко-голубого неба.

– Ты вела себя… неуважительно, – наконец сказал он.

Реба возмущенно взглянула на него, сдвинув очки к кончику носа.

– Я? Да что ты несешь? Совсем свихнулся? Насколько я помню, ты затащил меня в этот кабак, даже не спросив, хочу ли я туда пойти! Привозишь женщину в какой-то притон с полуголыми девками, а потом смеешь говорить об уважении? Издеваешься? Я что, должна была сидеть и смотреть, как ты пялишься на всех этих толстозадых вертлявых шлюх?

– Я не пялился.

– Ой!

– Да на кой мне черт? – буркнул Марино, вытаскивая пачку сигарет.

– Ты не много куришь?

– Ни на кого я не смотрел. Сидел себе и пил кофе, а ты вдруг понеслась трепать языком про дока. Ну, я. конечно, взъелся, что ты так неуважительно к ней относишься.

«Ревнует», – самодовольно подумал Марино. И все это она наговорила, потому что он смотрел на официантку в «Сирене». Ну может, и смотрел. Но только из принципа!

– Я работаю со Скарпеттой уже сто лет и не позволю, чтобы кто-нибудь говорил о ней в таком тоне, – продолжил он, закуривая.

В поле его зрения попала стоянка. Группа студентов, одетых в полевую форму, грузилась во внедорожники. Едут на полицейский полигон, там обычно проходят учения.

Марино вспомнил робота Эдди – скрежеща, словно краб, он полз на своих гусеницах по алюминиевому спуску трейлера. Вспомнил собаку Банки, натренированную обнаруживать бомбы. Пожарных на их огромных машинах и парней в защитной одежде – они скорее всего взорвут какую-нибудь из машин.

Но Марино этого не увидит. Его опять не приняли в расчет.

– Извини, – вздохнула Реба, – я не хотела ее обидеть. Я только сказала, что некоторые мужики, с которыми я работаю…

– Мне нужна твоя помощь. Надо кое-кого арестовать, – оборвал ее Марино, взглянув на часы.

Он не собирался еще раз слушать ее цветистый монолог, который она подарила ему в «Сирене», пусть даже речь идет о его проблемах.

А они у него были.

«Эффексор». Рано или поздно Реба узнала бы. Эта отрава покалечила ему жизнь!

– Через полчаса. Если ты, конечно, можешь отложить свой поход в прачечную.

– В химчистку, урод, – притворно резко уточнила Реба.

Он все еще ей нравился!

– Стиральная машина есть у меня дома. Я же не в фургоне живу.

– У меня есть одна идея. Не уверен, что сработает, но, может быть, нам повезет, – сказал Марино, набирая телефон Люси.

Люси ответила, что разговаривать сейчас не может.

– Это очень важно! – стал настаивать Марино, глядя на Ребу. Он вспомнил, как они ездили в Ки-Уэст – в те времена, когда он еще не принимал «Эффексор». – Всего пару минут!

Люси с кем-то разговаривала. В ответ на ее извинения, что она на минуту отвлечется, мужской голос ответил, что он не возражает. Потом Марино услышал ее шаги. Все еще глядя на Ребу, он вспомнил, как они накачались рому в отеле «Холидей-инн», а потом наблюдали закат и вместе сидели в горячей ванне. Тогда он еще не принимал «Эффексор»…

– Ты слушаешь? – послышался голос Люси.

– Ты можешь устроить мне трехстороннюю телефонную конференцию для двух сотовых и одного обычного телефона, в которой будут участвовать два абонента?

– Это что, вопрос на засыпку?

– Я хочу, чтобы это выглядело так, будто я говорю по телефону, который стоит у меня в кабинете. Но на самом деле я буду говорить с тобой по сотовому. Алло! Ты слушаешь?

– Ты считаешь, что кто-то подслушивает твои разговоры по мобильному?

– Да нет, по моему чертову служебному, – сказал Марино, не сводя глаз с Ребы.

Как же ему хотелось произвести на нее впечатление!

– Кто бы это мог быть?

– Вот это я и хочу выяснить, хотя и догадываюсь кто.

– Но без пароля это невозможно. А его знаю только я.

– Мне кажется, кто-то его узнал. Это бы многое объяснило. Так это возможно? Я могу позвонить тебе с моего служебного телефона, потом переключиться на сотовый, оставив служебную линию свободной, но так, чтобы казалось, что я продолжаю ее занимать?

– Да, возможно, – ответила Люси. – Только не сейчас.


Доктор Селф нажала светящуюся кнопку на телефоне.

– Наш следующий гость. Он на связи уже несколько минут. Какое у вас необычное имя. Свин. Простите, что заставила вас ждать. Вы еще у телефона?

– Да, мадам, – раздался вкрадчивый голос.

– Вы в эфире. Итак, Свин, расскажите нам о своем псевдониме. Мы все сгораем от любопытства.

– Это мое настоящее имя.

Наступило молчание. Доктор Селф заволновалась. В эфире не должно быть пауз.

– Ну, пусть так. Вы позвонили, чтобы рассказать нам грустную историю. Вы газонокосильщик и во время работы заметили цитрусовую гниль в одном из садов…

– Нет. Не совсем так.

Доктор Селф почувствовала легкое раздражение. Свин отклонился от сценария. Когда он позвонил в прошлый вторник и она выдала себя за своего секретаря, он совершенно четко заявил, что обнаружил цитрусовую гниль в саду одной пожилой дамы, живущей в Голливуде. Всего на одном апельсиновом дереве. И теперь все цитрусовые деревья в ее саду и на соседних участках должны быть срублены. Владелица зараженного дерева сказала, что покончит с собой, если он сообщит об этом в министерство сельского хозяйства. Она пригрозила застрелиться из ружья, оставшегося от ее покойного мужа.

Муж этой женщины заложил свой сад после их свадьбы. Сейчас он умер, и эти деревья – все, что у нее осталось. Срубить их – значит посягнуть на самое дорогое в ее жизни, а на это никто не имеет права.

– Потерять эти деревья для нее равносильно смерти, – объяснила доктор Селф аудитории. – Жизнь теряет всякий смысл. Ее ничто больше не держит на этой земле. Как вы решили эту дилемму, Свин? Ведь правда заманчиво поиграть в Бога?

– Я не играю в Бога, а делаю то, что он прикажет.

Несколько смутившись, доктор Селф тем не менее продолжила:

– Какой нелегкий выбор вам предстояло сделать! Выполнить свой долг или последовать велению сердца?

– Это я пометил ее деревья. Теперь она мертва. Вы были следующей. Но у меня уже нет времени.

Глава 58

Они сидели на кухне. Ее окно выходило на грязный узкий канал.

– Когда они исчезли, полицейские попросили дать им что-нибудь из вещей, на которых могла бы сохраниться их ДНК, – рассказывал Фред. – Расчески, зубные щетки, еще что-то… Но я не знаю, что они со всем этим сделали.

– Вероятно, они так и не провели анализ. – Слушая Фреда, Люси размышляла о том, что сказал ей Марино. – Возможно, вещи все еще в хранилище вещдоков. Мы можем сделать запрос, но это слишком долго.

Неужели кто-то мог узнать пароль ее компьютерной системы? Невероятно… Марино явно ошибся! Быть этого не может! Но освободиться от тревоги у нее никак не получалось.

– Очевидно, они не придали большого значения этому происшествию. Сочли, что они просто сбежали, в магазине не было обнаружено никаких следов насилия, – продолжал Фред. – Никто ничего не видел, а ведь было уже утро, и мимо проходили люди. И потом мамин внедорожник… Он тоже исчез.

– Но мне сказали, что ее машина была на месте. «Ауди».

– Нет, ее машины не было. Это моя «ауди». Очевидно, кто-то видел ее, когда я приезжал в магазин. У мамы был «шевроле-блейзер». Она возила на нем товары. Вы же знаете, как свидетели все перевирают. Я весь день звонил в полицию, а потом приехал в магазин. Но там не было ни мамы, ни сестры. Мамина машина и сумка исчезли.

– А по вашему сообщению кто-нибудь вообще приходил туда в тот день?

– Магазин был открыт. Таблички «Закрыто» на двери не висело.

– Что-нибудь пропало?

– Да вроде ничего. Во всяком случае, ничего значительного. Правда, в кассе было пусто, но это еще ничего не значит. Она не оставляла там деньги на ночь. Должно быть, что-то произошло, если вам вдруг срочно понадобилась ее ДНК?

– Я вам потом расскажу. Возможно, мы напали на след.

– Вы не можете мне сказать?

– Обещаю, что вы все узнаете. Что вы подумали, когда не застали их в магазине?

– По правде говоря, я решил, что они просто укатили куда глаза глядят.

– Почему вы так подумали?

– У нас в семье была куча проблем. Финансовые взлеты и падения. Проблемы личного характера. У отца была фирма, занимавшаяся ландшафтным дизайном. Очень успешный бизнес.

– В Палм-Бич?

– Там был главный офис. Но у него были теплицы и питомники и в других местах. В середине восьмидесятых его разорила цитрусовая гниль. Все его деревья срубили, и он был вынужден распустить почти весь персонал. В общем, дело шло к банкротству. Мама очень переживала. Но отец сумел встать на ноги, и его дела пошли даже лучше, чем раньше. Однако мама так и не оправилась. Не знаю, зачем я все это вам рассказываю.

– Фред, я пытаюсь вам помочь. Но я не смогу этого сделать, если вы что-то скроете от меня.

– Тогда, вероятно, надо начать с того времени, когда Хелен было двенадцать. Я учился на первом курсе колледжа, а Хелен отправили к маминому брату и его жене. Она прожила там около полугода.

– А зачем ее туда отправили?

– Бедная девочка. Она была такой красивой и талантливой. В шестнадцать уже поступила в Гарвардский университет. Правда, проучилась там только один семестр, а потом у нее случился нервный срыв, и она вернулась домой.

– Когда это произошло?

– В последнюю осень перед их с мамой исчезновением. Она продержалась в университете только до ноября.

– Значит, она вернулась за восемь месяцев до исчезновения?

– Да. У Хелен была плохая наследственность. – Он замолчал, словно не решаясь рассказывать дальше. – Ну ладно. Моя мать страдала психическим расстройством. Ее одержимость Рождеством – лишь одно из проявлений больной психики. У нее постоянно были припадки. Но совсем плохо ей стало, когда Хелен исполнилось двенадцать. Мама начала совершать странные поступки.

– Она лечилась у психиатра?

– У самого лучшего. Денег мы не жалели. Возили ее к этой знаменитости, доктору Селф. Она тогда жила в Палм-Бич. Доктор порекомендовала положить ее в больницу. Вот почему Хелен отправили к дяде. Отец был очень занят и не мог заниматься дочкой. Обе они вернулись домой не вполне нормальными.

– А Хелен посещала психиатра?

– В то время еще нет. Просто была какой-то странной. Не такой больной, как мама, а так, немного не в себе. Она прекрасно училась в школе, поступила в Гарвард, а потом произошел этот срыв. Ее нашли в вестибюле одного похоронного бюро. Она не помнила, кто она такая и как там очутилась. Ко всем прочим несчастьям, умер отец. Мама совсем обезумела, куда-то уезжала по выходным, скрывала от меня, где бывает, хитрила и обманывала. Это было ужасно.

– Значит, полиция решила, что, будучи не вполне нормальной, она просто сбежала вместе с Хелен?

– Я и сам так думал. Даже сейчас мне кажется, что мама с Хелен живут где-то в другом городе.

– А как умер ваш отец?

– Он упал с лестницы в библиотеке. У нас в Палм-Бич был трехэтажный дом, весь отделанный мрамором.

– Он был дома один, когда это случилось?

– Хелен нашла его на площадке второго этажа.

– Кроме нее, в доме кто-нибудь был?

– Кажется, ее приятель. Я его не видел.

– Когда это произошло?

– За пару месяцев до того, как они с мамой пропали. Хелен было семнадцать, но выглядела она совсем взрослой. Честно говоря, после возвращения из Гарварда она стала совсем неуправляемой. Возможно, это была реакция на общение с моим дядей и родней по отцовской линии. Все они были очень религиозными людьми, занимавшими высокое положение в своих церквях. Священники, учителя воскресных школ, которые всегда стремились наставлять людей. Слова не вымолвят, не помянув Христа.

– А вы были знакомы с ее поклонниками?

– Нет. Она постоянно где-то пропадала, по нескольку дней не появлялась дома. Все время создавала проблемы. Я старался как можно больше времени проводить вне дома. Мамина одержимость Рождеством выглядела просто насмешкой. На самом деле у нас в доме никогда не было праздников. Обстановка была просто ужасной. – Фред поднялся из-за стола. – Не возражаете, если я выпью пива?

– Пожалуйста.

Взяв бутылку «Микелоба», он отвинтил крышку, захлопнул холодильник и снова сел за стол.

– А вашу сестру когда-нибудь клали в больницу? – спросила Люси.

– Да, в ту самую, где лечилась мама. Через месяц после того, как она вернулась из Гарварда. Я называю ее Маклейновским семейным клубом.

– Маклейновская больница в Массачусетсе?

– Да. А почему вы не записываете? Разве можно упомнить все, что я вам тут наговорил?

Люси покрутила ручку, которую держала в руках. В кармане у нее работал включенный магнитофон.

– Нам нужны образцы ДНК вашей матери и сестры, – сказала она.

– Не знаю, как сейчас можно их получить. Разве что они сохранились в полиции.

– Ваша тоже сгодится. Вы же одна семья.

Глава 59

Скарпетта посмотрела в окно на заснеженную улицу. Было уже почти три. Весь день она провела на телефоне.

– А вы как-то проверяете тех, кто выходит в эфир? Какая у вас в студии система контроля?

– Конечно, проверяем. Один из режиссеров предварительно беседует с каждым звонящим, чтобы убедиться, что он не сумасшедший.

Забавно звучит в устах психиатра!

– В этот раз я сама разговаривала с тем газонокосильшиком. Это целая история, – сбивчиво говорила доктор Селф.

– Он еще тогда назвался Свином?

– Не помню. У людей часто бывают дурацкие клички. Та пожилая дама действительно умерла? Это было самоубийство? Я должна знать. Он ведь грозился меня убить!

– Боюсь, что пожилые дамы умирают постоянно, – едко заметила Скарпетта. – Вы не могли бы изложить все поподробнее? Что именно он сказал?

Доктор Селф стала рассказывать о заболевших деревьях в саду у старой женщины, о ее горе по поводу смерти мужа, об угрозе застрелиться из его ружья, если газонокосильщик Свин сообщит о болезни деревьев.

В гостиную вошел Бентон с двумя чашками кофе, и Скарпетта включила громкую связь.

– А потом он сказал, что убьет меня, – повторила доктор Селф. – Вернее, что хотел убить, а потом передумал.

– У меня рядом человек, которого это очень интересует, – сказала Скарпетта, представляя Бентона. – Расскажите ему все, о чем вы сейчас сообщили.

Бентон сидел на диване, слушая, как доктор Селф выражает свое удивление по поводу того, что судебный психиатр из Массачусетса интересуется самоубийством во Флориде, которого, может быть, и вообще не было. А ей хотелось бы услышать его компетентное мнение относительно грозящей ей опасности, и тогда она с удовольствием пригласит его в свою передачу. Кто мог ей так угрожать? Насколько это серьезно?

– У вас на студии есть определитель номера? – спросил Бентон. – Номера звонивших сохраняются хотя бы временно?

– Думаю, что да.

– Вам нужно срочно это уточнить. Посмотрим, откуда он звонил.

– Я точно знаю, что анонимные звонки не принимаются. Чтобы звонящий попал в эфир, надо снять блокировку. Мы поставили ее, после того как одна ненормальная заявила в прямом эфире, что убьет меня. Теперь никаких анонимных звонков.

– Значит, вы фиксируете номера всех звонящих. Я хотел бы получить распечатку номеров тех, кто звонил во время сегодняшней передачи. Вы сказали, что он звонил вам раньше. Когда именно? Звонок был местный? Вы зафиксировали номер?

– Он звонил во вторник днем. Определителя номера у меня нет. Да и зачем он мне? В телефонной книге моего номера нет, он нигде не указывается.

– Он себя назвал?

– Сказал, что его зовут Свин.

– Он позвонил вам домой?

– В мой кабинет. Я принимаю пациентов в кабинете, который находится рядом с домом. Такой небольшой гостевой домик возле бассейна.

– Как он мог узнать ваш телефон?

– Понятия не имею. Хотя его знают все мои коллеги и пациенты.

– А этот человек не мог быть одним из ваших пациентов?

– Голос был незнакомый. Не представляю, кто бы это мог быть. Объясните наконец, что происходит? – резко сказала она. – Я имею право знать, что стоит за всем этим. Вы даже не сказали мне, существует ли на самом деле эта женщина, которая застрелилась, потому что у нее заболели деревья.

– Недавно у нас был случай, похожий на то, что вы описали, – подала голос Скарпетта. – Пожилая женщина, чьи деревья пометили для вырубки, позже умерла от огнестрельной раны.

– О Господи! Это случилось после шести вечера во вторник?

– Нет, вероятно, раньше, – ответила Скарпетта, прекрасно понимая, к чему клонит доктор Селф.

– Какое счастье. Значит, когда мне позвонил этот Свин, она уже была мертва. Он позвонил в начале седьмого и рассказал эту историю о старушке, которая грозила покончить жизнь самоубийством. Ему хотелось попасть в мою передачу. Значит, к тому времени она уже застрелилась. Мне бы не хотелось, чтобы ее смерть была как-то связана с его желанием попасть в мою программу.

Бентон бросил на Скарпетту взгляд, в котором читалось: «Самовлюбленная бесчувственная сука».

– Сейчас мы пытаемся выяснить совсем другое, доктор Селф, – сказал он. – Вы бы нам очень помогли, если бы поподробнее рассказали о Дэвиде Лаке. Вы ведь выписали ему ритадин.

– Вы хотите сказать, что с ним тоже случилось что-то ужасное? Я знаю, что он пропал. Удалось что-нибудь выяснить?

– Причины для беспокойства есть, – сказала Скарпетта. – Мы весьма озабочены судьбой всей его семьи. Как долго вы его наблюдали?

– С прошлого лета. Его привели ко мне в июле. Или в конце июня. Его родители погибли в автомобильной катастрофе, и он стал совсем неуправляемым, плохо учился. Они с братом занимались дома.

– Как часто он приходил к вам? – спросил Бентон.

– Обычно раз в неделю.

– А кто его привозил?

– Иногда Кристина, иногда Эв. Но чаще они приходили вместе.

– Каким образом он к вам попал? – спросила Скарпетта.

– Это довольно трогательная история. Кристина позвонила мне в студию. Она, видимо, постоянно слушала мои передачи и решила обратиться ко мне за помощью. Она рассказала, что опекает южноафриканского мальчика, у которого погибли родители. Он нуждается в помощи психиатра, ну и так далее и тому подобное. Прямо-таки разрывающая душу история. Я, конечно, согласилась его посмотреть. Вы не представляете, сколько писем пришло мне после этой передачи! И пишут до сих пор, интересуются судьбой этого маленького южноафриканского сироты.

– У вас есть запись этой передачи? – спросил Бентон. – Я имею в виду аудиоклип.

– Мы записываем абсолютно все.

– Как скоро вы сумеете передать мне ее вместе с записью сегодняшнего телевизионного шоу? Нас тут немного засыпало снегом, и мы пока ограничены в передвижении.

– Да, я слышала, у вас метель! Надеюсь, электричество не отключили? – Доктор Селф произнесла это таким тоном, словно последние полчаса они вели ничего не значащий светский разговор. – Я позвоню своему режиссеру, он пришлет вам записи по электронной почте, и наверняка предложит участвовать в моей передаче.

– И не забудьте о списке номеров звонивших вам в студию, – напомнил Бентон.

– Доктор Селф, а что вы можете сказать о Тони, брате Дэвида? – спросила вдруг Скарпетта, блуждая взглядом по снежной белизне за окном.

Снег продолжал идти.

– Ну… Они часто дрались.

– Он тоже к вам приходил?

– Нет, я его никогда не видела.

– Вы сказали, что видели обеих женщин. Вам не показалось, что одна из них страдает расстройством пищеварения?

– Откуда мне знать? Они не были моими пациентками.

– Но вы могли заметить это по внешнему виду. Она ела одну морковь.

– Судя по всему, это Кристина.

Скарпетта посмотрела на Бентона. Обнаружив пожелтение мозговой оболочки у убитой, она распорядилась, чтобы лаборатория ДНК немедленно связалась с инспектором Трашем. ДНК убитой женщины совпала с образцами ДНК, взятыми с желтых пятен на блузке, обнаруженной в доме сестер. Тело, найденное в Бостоне, скорее всего принадлежит Кристине, но Скарпетта не собиралась сообщать об этом доктору Селф, опасаясь, что та разболтает обо всем в эфире.

Бентон поднялся с дивана, чтобы подбросить в камин дров. Положив трубку, Скарпетта задумчиво смотрела, как снежинки кружатся в свете фонарей.

– По-моему, кофе сегодня больше не понадобится, – проговорил Бентон. – Мои нервы и так на взводе.

– А здесь вообще-то, кроме снегопадов, что-нибудь происходит?

– Главные улицы, вероятно, уже расчистили. Здесь с этим быстро. Не думаю, чтобы мальчики имели к этому какое-то отношение.

– Видимо, все-таки имели… – Скарпетта передвинулась ближе к огню. – Они ведь тоже пропали. Кристина мертва. Вероятно, остальные тоже.

Глава 60

Пит Марино связался по мобильнику с Джо Эмосом. Реба сидела рядом, листая сценарии его инсценировок.

– Мне надо с тобой поговорить. Есть проблема.

– Какая? – осторожно поинтересовался Джо.

– Я все тебе расскажу. Но сначала мне нужно кое-кому позвонить и кое-что уладить. Где ты будешь в ближайший час?

– В комнате один двенадцать.

– Ты сейчас там?

– Я туда иду.

– Чтобы устроить инсценировку, которую украл у меня?

– Если ты об этом хочешь поговорить…

– Нет, все обстоит гораздо хуже.

– Ну ты и молоток! – Реба шлепнула на стол папку со сценариями. – Отлично придумано! Сценарии блестящие. Пит!

– Мы пойдем к нему ровно в пять, чтобы он успел добраться до своего логова, – ответил Марино, набирая номер Люси. – Говори, что я должен делать!

– Мы оба повесим трубки, – медленно проговорила она, – потом ты на своем телефоне нажмешь кнопку конференции и наберешь номер моего сотового. Когда я отвечу, ты снова нажмешь кнопку конференции и наберешь номер своего сотового. Потом переведешь телефон в режим ожидания, чтобы оставить линию открытой, или просто не будешь класть трубку. Если кто-то подслушивает наш разговор, у него будет впечатление, что ты разговариваешь из кабинета.

Выждав несколько минут. Марино сделал все, как было велено, после чего они с Ребой вышли из здания и он продолжил говорить с Люси по мобильному. Оставалось надеяться, что Джо их слушает. Пока им с Люси везло. Связь была отличная, голос ее звучал так, словно она сидела в соседней комнате.

Болтали они о мотоциклах.

Мотель «Последняя остановка» представлял собой широкий фургон, разделенный на три помещения, где устраивались инсценировки преступлений. Каждое помещение имело отдельный вход, обозначенный с номером на двери. Комната 112 находилась посередине. Марино заметил, что ее окно задернуто, внутри работает кондиционер. Ни секунды не медля, он подошел к запертой двери и с ходу вышиб ее ногой, обутой в фирменный харлеевский сапог. Тонкая дверь с грохотом отлетела к стене. Джо сидел за столом – в наушниках, рядом стоял магнитофон, подключенный к телефонному аппарату. Удивление на его лине сменилось ужасом. Марино и Реба некоторое время молча смотрели на него.

– Знаешь, почему это место называют мотелем «Последняя остановка»? – нарушил тишину Марино, подходя к Джо и сгребая его в охапку, словно тот ничего не весил. – Потому что тебе конец.

– Отпусти! – завопил Джо.

Марино приподнял мерзавца над полом, так что их лица оказались на одном уровне, и резким движением притиснул его к стене.

– Отпусти! Мне больно!

Марино разжал руки, и он грохнулся на пол.

– Ты догадываешься, зачем она здесь? – Марино кивнул на Ребу. – Чтобы арестовать твою несчастную задницу.

– Но я ничего не сделал!

– Фальсификация протоколов. Крупная кража. Возможно, убийство. Ведь это ты украл ружье, из которого разнесли голову старухе. Добавь сюда мошенничество, – перечислял Марино, ничуть не заботясь о том, чтобы аргументировать обвинения.

– Ничего не знаю! О чем ты говоришь?!

– Прекрати орать. Я не глухой. Детектив Вагнер является свидетелем, верно?

Реба мрачно кивнула. Марино никогда не видел такого жесткого выражения ее лица.

– Я к нему и пальцем не притронулся, – сказал ей Марино.

– Абсолютно точно.

Джо был так ошеломлен, что, кажется, обмочил штаны.

– Может, скажешь, зачем ты стащил ружье и кому ты отдал его или продал? – Марино рывком вытащил из-за стола стул и, повернув его, сел на него верхом, положив свои огромные ручищи на спинку. – Или это ты снес старой даме голову, воплощая инсценировки в жизнь? Только у меня такого сценария не было. Ты, должно быть, украл его у кого-нибудь другого.

– Какая еще дама? Я никого не убивал! И не крал никакого ружья! Какое ружье?

– То самое, из которого ты стрелял двадцать восьмого июня в три пятнадцать дня. А потом подменил запись в компьютерном журнале.

Джо в изумлении открыл рот.

Марино вытащил из заднего кармана листок и, развернув, вручил его Эмосу. Это была фотокопия страницы журнала с записью о том, что Джо Эмос брал «моссберг», а потом якобы возвратил его.

Джо недоуменно уставился на документ. Руки у него дрожали.

– Клянусь Богом, я его не брал! Я помню, как все было. Я испытывал оружейный желатин, возможно, стрелял по нему. Потом пошел в лабораторию, чтобы испытать еще несколько новых блоков. Те, которые мы использовали для имитации пассажиров при авиакатастрофах. Я помню, Люси сбрасывала с вертолета фюзеляж, чтобы студенты могли…

– Ближе к делу!

– Когда я вернулся, ружья уже не было. Я решил, что Винс вернул его в хранилище. Был уже конец дня. Он, вероятно, запер его, перед тем как идти домой. Я просто кипятком писал от злости, поскольку намеревался еще пострелять.

– Теперь понятно, почему ты крадешь у меня сценарии, – заметил Марино. – У тебя нет воображения. Попробуй еще раз.

– Но я говорю правду!

– Ты хочешь, чтобы она надела на тебя наручники? – спросил Марино, большим пальцем указав себе за спину, там стояла Реба.

– У вас нет никаких доказательств!

– У меня есть доказательства твоего мошенничества, – возвысил голос Марино. – Может, поговорим о тех поддельных рекомендациях, которые ты представил, чтобы док взяла тебя на работу?

На минуту Джо онемел. Но быстро обрел дар речи. На лице его появилось прежнее нагловатое выражение.

– Это надо еше доказать!

– Все эти письма написаны на бумаге с одинаковыми водяными знаками.

– Это ничего не доказывает. – Он поднялся, потирая ушибленное место. – Я намерен подать на тебя в суд.

– Отлично. В таком случае я могу еще разок тебе врезать. – Марино сжал и разжал кулак. Зрелище было эффектным. – Может быть, даже сломать тебе шею. Детектив Вагнер, вы ведь подтвердите, что я его не трогал?

– Конечно, – подала голос Реба. – Если не вы взяли ружье, тогда кто? С вами был кто-нибудь в тот день?

Джо задумался. В его глазах появилось какое-то странное выражение.

– Нет, – ответил он. – Никого.

Глава 61

Заключенные, склонные к самоубийству, находились под круглосуточным видеонаблюдением.

Одним из таких был Бэзил Дженрет. Охранники неотступно следили за ним – как он спит, ест, принимает душ и оправляется. Они видели, как он, повернувшись спиной к камере, снимает сексуальное напряжение на своей узкой стальной кровати.

Он представлял себе, как они потешаются над ним и что говорят, глядя в свои мониторы, и все рассказывают другим охранникам. Он это чувствовал – по их ухмылкам, когда они приносили ему еду или выводили на прогулку. Иногда они не удерживались от комментариев. Или изображали, как он онанирует, смеялись и колотили ему в дверь.

Бэзил сидел на кровати, глядя в камеру, вмонтированную в противоположную стену. Он листал журнал «Поля и реки» и думал о своей первой встрече с Бентоном Уэсли. Тогда он совершил ошибку, правдиво ответив на один из его вопросов.

– У вас когда-нибудь появлялось желание причинить вред себе или другим?

– Я уже причинял другим вред, значит, такое желание у меня появлялось.

– А о чем вы думаете, Бэзил? Вы можете сказать, какие образы возникают у вас в голове, когда вы собираетесь причинить вред другим людям?

– Я думаю о том, что привык делать. Когда я вижу женщину, то чувствую непреодолимое желание втолкнуть ее в мою полицейскую машину, вынуть револьвер и жетон и сказать, что она арестована. А если будет сопротивляться или хотя бы дотронется до дверцы, то я ее застрелю. Все они обычно подчинялись.

– Значит, никто не оказывал сопротивления?

– Кроме двух последних. Потому что у меня сломалась машина. Так глупо вышло.

– А все другие верили, что вы полицейский и хотите арестовать их?

– Да, они верили, что я коп. Но довольно быстро соображали, что их ждет. Я хотел, чтобы они поскорей это поняли. Заводился с пол-оборота. Показывал им свой член, заставлял брать его в руки. Все они должны были умереть. Это так глупо.

– Что глупо, Бэзил?

– Так глупо. Я уже тысячу раз это повторял. Вы же слышали. Что бы вы предпочли: чтобы я убил вас сразу же в машине или отвез в укромное место, где мог бы делать с вами что хочу? Почему они позволяли мне отвозить их черт знает куда и связывать там по рукам и ногам?

– Расскажите, как вы их связывали, Бэзил. Всегда одинаково?

– Да. Я изобрел классный способ. Совершенно исключительный. Я придумал его, когда начал проводить аресты.

– Под арестами вы подразумеваете нападение и похищение женщин?

– Да.

Сидя на кровати, Бэзил с улыбкой вспоминал, с каким наслаждением он обкручивал запястья и лодыжки металлическими вешалками и пропускал через них веревку, подвешивая жертву к потолку.

– Они были моими марионетками, – пояснил он во время первой беседы, стараясь произвести на доктора Уэсли впечатление.

Что бы ни говорил Бэзил, лицо Бентона сохраняло непроницаемое выражение. Он просто слушал, внимательно глядя на пациента. Возможно, он и вправду не испытывал никаких эмоций. Может быть, даже сочувствовал Бэзилу.

– В том месте, куда я их привозил, местами обвалился потолок и были видны стропила, особенно в той дальней комнате. Я перекидывал веревки через стропила и мог натягивать их или ослаблять. Короче, держал их на коротком или длинном поводке.

– И они никогда не сопротивлялись? Даже когда вы привозили их в то место и они начинали понимать, что их ждет? Кстати, что это было? Дом?

– Не помню.

– Так они не сопротивлялись, Бэзил? Как же вы могли их связывать и одновременно держать под прицелом? Довольно трудно себе представить.

– Мне всегда хотелось, чтобы кто-нибудь на это смотрел, – продолжал Бэзил, не отвечая на вопрос. – Как я занимаюсь сексом, когда все уже позади. Часами насилую это тело на матрасе.

– Вы имеете в виду секс с мертвым телом или с кем-то другим?

– Нет, мертвые – это не для меня. Никогда этим не занимался. Мне надо их слышать. Чтобы они кричали от боли. Иногда они вывихивали себе руки. Тогда я немного ослаблял веревку, чтобы они смогли сходить в туалет. Вот это было самое противное. Приходилось выносить ведро.

– А что вы делали с их глазами, Бэзил?

– Закрывал их, образно говоря.

Доктор Уэсли шутке не улыбнулся, и это отчасти задело Бэзила.

– Они у меня плясали на этой веревке, как куклы. Вы когда-нибудь улыбаетесь? Ведь я рассказываю смешные вещи!

– Я слушаю вас, Бэзил. Не пропускаю ни единого слова.

Ничего удивительного. Ведь он такой крутой парень. Доктор Уэсли проявляет к нему неподдельный интерес. Вряд ли ему приходилось встречаться со столь необыкновенной личностью, как он, Бэзил Дженрет.

– Перед тем как заняться сексом, я выкалывал им глаза, – продолжал Бэзил. – Знаете, если бы я родился с приличным членом, ничего этого не понадобилось бы.

– Но ведь им было больно.

– Я бы и сам предпочел делать это под наркозом. Не очень-то приятно было, когда они орали и дергались как сумасшедшие. Но я не мог заниматься с ними сексом, пока они все видели. Я старался им это объяснить. «Извини, что приходится так поступать, – говорил я. – Будет немного больно, но я сделаю все очень быстро». Ну разве не забавно? «Будет немного больно». Когда так говорят, это значит, что боль будет адская. Потом я говорил им, что развяжу их, чтобы мы могли заняться сексом. И предупреждал, что, если они попытаются сбежать или сделать какую-нибудь глупость, я еще не так их отделаю. Этого было достаточно. Теперь я мог спокойно заняться сексом.

– Как долго это продолжалось?

– Вы имеете в виду секс?

– Как долго вы их держали и занимались с ними сексом?

– По-разному. Если мне нравилось спать с ними, я не убивал их по нескольку дней. Одну продержал дней десять. Но зря я это сделал, потому что она вся загноилась, и это было очень противно.

– А вы что-нибудь еще с ними делали? Кроме того, что ослепляли и насиловали?

– Иногда я экспериментировал.

– Вы их мучили?

– Достаточно того, что я выкалывал им глаза… – ответил Бэзил.

Теперь он очень жалел, что сказал это.

Посыпался град вопросов. Доктор Уэсли начал выяснять, понимает ли Бэзил, что причинял страдания другим, намеренно ли он их мучил, сознавал ли он, что делает, и размышлял ли над своими поступками. Он не сказал это прямо, но было ясно, куда он клонит. Старая песня! Он уже слышал ее в Гейнсвилле, когда тамошние психиатры решали, насколько он вменяем. Он должен был всячески скрывать свою вменяемость. Судебная психиатрическая больница – просто пятизвездочный отель по сравнению с тюрьмой, особенно если у тебя смертный приговор и ты сидишь в крошечной камере, обряженный, как клоун, в полосатых штанах и рыжей майке.

Поднявшись со своей стальной кровати, Бэзил потянулся. Он делал вид, что его совершенно не интересует камера в верхней се части, у потолка. Он всячески скрывал, что порой его посещают мысли о самоубийстве. Ему бы хотелось перерезать себе вены и смотреть, как течет кровь, образуя на полу лужу. Это напомнило бы ему о том удовольствии, которое он испытал со всеми этими женщинами. Сколько их было? Он уже со счета сбился. Может быть, восемь. Доктору Уэсли он сказал, что восемь. Или все-таки десять?

Бэзил опять потянулся.

Справив нужду в стальной унитаз, он вернулся на кровать и раскрыл последний номер журнала «Поля и реки» на странице 52. Там должны были быть статья об охотничьей винтовке 22-го калибра, счастливые воспоминания об охоте на кролика и опоссума и заметка о рыбной ловле в Миссури.

Но в этом журнале страница 52 была поддельной. Настоящая страница 52 была вырвана и отсканирована на компьютере. Потом тем же шрифтом было набрано письмо, которое потом вставили в журнальный текст. Страницу 52 снова вклеили в журнал, но теперь вместо заметок об охоте и ужении рыбы там было тайное послание Бэзилу.

Охранники не интересовались рыбацкими журналами. Они даже не просматривали их! Какой интерес листать журналы, где нет ни секса, ни насилия?

Бэзил залез под одеяло и повернулся спиной к камере, как он всегда делал, когда ему приспичивало. Сунув руку под тонкий матрас, он вытащил оттуда полоски белой хлопчатобумажной ткани – он нарвал их из двух пар широких трусов.

Накрывшись одеялом с головой, он принялся рвать их зубами на более тонкие полоски, чтобы потом сплести в прочную веревку, футов шесть. Ткани оставалось еще на две полосы. Он снова начал рвать ее зубами. Тяжело дыша и ворочаясь, словно он онанирует, Бэзил изорвал всю материю и доплел веревку до конца.

Глава 62

Сидя за монитором, Люси просматривала архив электронной почты. Сегодня она работала в компьютерном центре академии.

Им с Марино удалось выяснить, что еще до работы здесь Джо Эмос имел контакты с режиссером, который собирался запустить по одному из кабельных каналов очередную программу на криминальную тему. Джо было обещано пять тысяч долларов за эпизод при условии, что он попадет в эфир. Блестящими идеями Джо начал фонтанировать в конце января, как раз тогда, когда Люси испытывала электронное оборудование на одном из своих вертолетов. Помнится, однажды, почувствовав себя плохо, она побежала в туалет и оставила на сиденье мобильный. Эмос первое время скромно занимался плагиатом, но затем обнаглел и принялся открыто воровать сценарии целиком, беспрепятственно влезая в базы данных.

Люси нашла еще одно любопытное письмецо, датированное 10 февраля прошлого года. Оно было от бывшей практикантки. Джен Гамильтон, которая прошлым летом на занятии укололась иглой от шприца, в связи с чем угрожала подать на академию в суд.

«Уважаемый господин Эмос!

Я слышала ваше выступление в радиопередаче доктора Селф и была просто потрясена тем, что вы рассказали о Национальной судебной академии. Это поистине замечательное учреждение. Позвольте вас поздравить с зачислением в его штат. Это большая удача. Мне бы хотелось пройти там летнюю стажировку. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь? Я изучаю ядерную биологию и генетику в Гарвардском университете и в будущем собираюсь стать судмедэкспертом, специализирующимся на анализе ДНК. Направляю вам свои данные и фотографию.

Джен Гамильтон

Р.8. Меня можно найти по указанному адресу. К сожалению, мой гарвардский номер имеет сетевой экран, и я могу им пользоваться только на территории университета».

– Черт, – хмыкнул Марино. – Ну и дела!

Люси восстановила всю переписку. Из личной она превратилась в любовную, а под конец стала и вовсе непристойной. Переписка продолжалась все то время, пока Джен стажировалась в академии, и закончилась посланием, которое Джо направил ей в начале июля. В нем он предлагал ей проявить изобретательность при проведении инсценировки на «Опытном поле» и просил взять в его кабинете иглы от шприца и все, чем можно уколоться.

Люси ни разу не смотрела запись инсценировки, которая окончилась столь плачевно. Она вообще не видела ни одной инсценировки. До сегодняшнего дня они не вызывали у нее интереса.

– Как называется запись? – нетерпеливо спросила она.

– «Опытное поле», – ответил Марино.

Люси быстро нашла нужный видеофайл.

Они стали смотреть, как студенты ходят вокруг безобразного трупа мужчины. Одетый в дешевый серый костюм, он лежал на земле. По сценарию у мужчины внезапно остановилось сердце. Труп уже начал разлагаться, и по его лицу ползали черви.

Камера остановилась на хорошенькой молодой женщине. Она копалась в нагрудном кармане умершего, но вдруг, посмотрев в объектив, с криком отдернула руку. Она кричала, что укололась чем-то сквозь перчатку.

Это была Стиви.

Люси бросилась звонить Бентону. Тот не отвечал. Она набрала номер своей тетки. Безрезультатно. Тогда она позвонила в лабораторию нейровизуализации. Трубку сняла доктор Лейн. Она ответила, что Бентон со Скарпеттой вот-вот будут, у них назначен сеанс с пациентом. С Бэзилом Дженретом.

– Я сейчас пришлю вам видеофайл, – сказала Люси. – Три года назад вы обследовали пациентку, молодую девушку по имени Хелен Куинси. Посмотрите, пожалуйста, может быть, это она?

– Люси, но я не имею права.

– Знаю, знаю. Но я прошу вас! Это очень важно…


Внутри магнита лежал Кенни Джампер. В лаборатории слышались характерные щелчки. Доктор Лейн проводила магнитно-резонансное исследование мозга.

– Вы можете посмотреть в нашей базе данных, была ли у нас пациентка по имени Хелен Куинси? – обратилась она к своей ассистентке. – Приблизительно три года назад. Продолжайте, Джош, – кивнула она оператору. – Я на минутку отойду. Вы без меня справитесь?

– Постараюсь, – улыбнулся Джош.

Бет, ассистентка доктора Лейн, работала за компьютером. Хелен Куинси она нашла сразу. Доктор Лейн тут же набрала номер Люси.

– У вас есть ее фотография? – спросила та.

Звуки, раздававшиеся в лаборатории, были похожи на шум гидролокатора подводной лодки.

– Только ее мозга. Мы не фотографируем пациентов.

– Вы посмотрели файл, который я вам послала? Может быть, вы кого-то там узнаете?

Голос Люси звучал убито.

– Подождите минутку. Но я не знаю, чем могу вам помочь.

– Может быть, вы ее вспомните? В то время вы уже здесь работали! Исследование тоже, вероятно, проводили вы. И Джонни Свифт проходил у вас стажировку в то же самое время. Он вполне мог заинтересоваться ее случаем и просматривать результаты сканирования.

Доктор Лейн не совсем понимала, о чем идет речь.

– Вполне вероятно, что именно вы сканировали ее! – настаивала Люси. – Возможно, посмотрев видеозапись, вы ее вспомните!

Доктор Лейн пребывала в недоумении. Три года – срок не маленький. Сколько за это время пациентов прошло через ее руки!

– Подождите минуточку!

Подойдя к компьютеру, она открыла свою почту и просмотрела присланный файл. Хорошенькая темноглазая девушка с длинными темно-русыми волосами, присев рядом с трупом необычайно толстого мужчины, по лицу которого ползают черви, ищет что-то в кармане его пиджака.

– Боже правый! – прошептала она.

Посмотрев в камеру, девушка отдернула руку. Клип на этом закончился, но доктор Лейн снова вернулась к началу. В голове ее мелькнула смутная догадка.

Она посмотрела в дальний конец магнита. Там виднелась лишь голова Кении Джампера, но она только что видела его, вошедшего в кабинет. Небольшого роста, стройный и миловидный, он был одет в мешковатый темный костюм и дешевые ботинки. Одежда делала его похожим на бродягу. Длинные темно-русые волосы были собраны в хвост, темные глаза смотрели в потолок. Догадка переросла в уверенность. Он был так похож на эту девушку из клипа, что мог бы быть ее братом, возможно, даже близнецом.

– Джош, вы можете проделать свой любимый фокус с диском?

– С этим парнем?

– Да. Прямо сейчас, – распорядилась доктор Лейн. – Бет, найдите и дайте ему диск Хелен Куинси. Немедленно.

Глава 63

Бентону показалось несколько странным, что у лаборатории стоит такси. Синий внедорожник, и в нем никто не сидит. Возможно, это приехал из своего похоронного бюро Кенни Джампер, но почему оно осталось здесь и где водитель? Рядом с такси стоял белый тюремный фургон, в нем привезли Бэзила. Последнее время он что-то хандрил. Заявил, что его все время тянет покончить с собой и просил прекратить исследование.

– Мы так долго с ним возились, – жаловался Бентон Скарпетте, нока они шли в лабораторию. – Ты не представляешь, как страдает проект, когда из него выходят участники. Особенно такие, как он. Черт бы его побрал. Может, ты сможешь повлиять на него?

– Даже не подумаю, – ответила Скарпетта.

У двери небольшой комнаты, где Бентон собирался отговаривать Бэзила от самоубийства, стояли два тюремных охранника. Комната примыкала к кабинету магнитно-резонансной томографии. Бентон предупредил Скарпетту, что охрана не вооружена.


Когда они вошли в комнату, Бэзил уже сидел там за небольшим столиком. К удивлению Скарпетты, он был без наручников. Проект нравился ей все меньше.

– Это доктор Скарпетта, – представил ее Бентон. – Она тоже принимает участие в исследовании. Вы не возражаете, если она будет присутствовать?

– Буду только рад, – просиял Бэзил.

Глазки его забегали, в них сверкнуло что-то зловещее. Он бесцеремонно уставился на Скарпетту.

– Ну-с, рассказывайте… Что с вами происходит? – начал Бентон, когда они все расселись.

– У вас с ней роман, – объявил Бэзил, поглядывая на Скарпетту. – Я вас понимаю. Я пытался утопиться в унитазе, а они даже не заметили. Вот умора. Эта их камера следит за мной день и ночь, а когда я пытаюсь покончить с собой, никто ничего не видит.

На нем были джинсы, белая рубашка и теннисные туфли. Ни пояса, ни каких-либо украшений ему не полагалось. Этот Бэзил Дженрет оказадся совсем не таким, каким представляла его Скарпетта. Она ожидала увидеть что-то более значительное. А перед ней сидел маленький тщедушный человечек со светлыми реденькими волосами. Не сказать чтобы урод, просто какой-то невзрачный, безликий. Вероятно, когда он подходил к своим жертвам, у них создавалось такое же впечатление. Во всяком случае, поначалу. Жалкий мужичонка с вежливой улыбочкой. Вот только глаза… Сейчас в них было какое-то странное беспокойное выражение.

– Можно задать вам вопрос? – обратился он к Скарпетте.

– Давай, – не слишком любезно ответила та.

– Если бы я подошел к вам на улице и сказал, что пристрелю, если вы не сядете в мою машину, как бы вы поступили?

– Не села бы я в твою машину, даже под дулом пистолета. Лучше уж умереть.

Бэзил наставил на Бентона указательный палец, словно это был пистолет.

– Высший класс! – ухмыльнулся он. – Сколько сейчас времени?

Часов в комнате не было.

– Одиннадцать минут шестого, – ответил Бентон. – А теперь давайте выясним, почему же вы хотите покончить с собой, Бэзил.

Через две минуты на мониторе у доктора Лейн уже была томограмма Хелен Куинси. Рядом с ней – такое же изображение головы пациента, лежашего сейчас под магнитом.

Кенни Джампер.

Он только что поинтересовался, который час. Потом стал проявлять признаки нетерпения и проситься наружу.

Джош поворачивал на экране бледное, безволосое и безглазое изображение. Голова Кении Джампера резко обрывалась под подбородком, словно была отделена от тела. Джош продолжал крутить изображение, добиваясь, чтобы обе томограммы приняли одинаковый ракурс.

– Вот так номер, – сказал он.

– Мне надо выйти, – послышался голос Кении. – Который час?

– Ничего себе! – воскликнул Джош. Доктор Лейн продолжала колдовать над томограммой, переводя взгляд с одного экрана на другой.

– Мне срочно надо выйти!

– Поверни-ка еще немного, – попросила доктор Лейн, сравнивая оба черепа.

– Мне нужно выйти!

– Вот оно! – выдохнула она. – О Боже!

– Bay! – только и смог произнести Джош.


Поглядывая на закрытую дверь, Бэзил проявлял все больше признаков беспокойства. И снова спросил, который час.

– Пять часов семнадцать минут. Вы куда-то спешите? – с иронией спросил Бентон.

Куда ему идти, кроме камеры? Пусть спасибо скажет, что попал сюда! Он и этого не заслуживает.

Бэзил вытащил что-то из рукава. Скарпетта не сразу поняла, что это. Но тут Бэзил вскочил со стула и, бросившись к ней, накинул это ей на шею.

Длинная тонкая веревка.

Вокруг ее шеи.

– Только дернись, сука, и я тебя удавлю! – прошипел Бэзил.

Скарпетта видела, как Бентон вскочил и что-то закричал ему. В висках у нее застучало. Дверь открылась, и Бэзил поволок ее из комнаты. Она вцепилась руками в веревку на шее, но Бэзил продолжал тащить ее к двери за эту тонкую белую удавку… Бентон что-то кричал охранникам… Они тоже что-то кричали…

Глава 64

Три года назад в Маклейновской больнице Хелен Куинси поставили диагноз «диссоциативное расстройство идентичности».

Она переживала несколько самостоятельных и независимых друг от друга эго-состояний. Психическое расстройство, связанное с расщеплением личности индивидуума.

Сидя за рулем автомобиля. Бентон объяснял Скарпетте, что такое множественная личность. Они ехали на запад, в сторону Эверглейдса.

– Это адаптивная реакция на серьезнейшую психическую травму. Девяносто семь процентов пациентов с таким диагнозом ранее подверглись сексуальному или физическому насилию, а порой были жертвами того и другого. Женщины страдают этим расстройством в девять раз чаще, чем мужчины.

Солнце светило прямо в глаза, и Скарпетта щурилась, несмотря на темные очки.


Вертолет Люси кружил над заброшенным садом. Сад принадлежал Эджеру Куинси. Двадцать лет назад он был поражен цитрусовой гнилью, и все грейпфрутовые деревья в нем были вырублены и сожжены, с тех пор в усадьбе никто не жил, и дом, постепенно разрушаясь, пришел в теперешнее запущенное состояние. Эджер Куинси был еще жив. Худощавый неприметный мужчина, чрезвычайно набожный, настоящий религиозный фанатик.

Эджер отрицал, что произошло что-то из ряда вон выходящее, когда двенадцатилетняя Хелен приехала к ним жить, после того как ее мать попала в психиатрическую больницу. Он утверждал, что был очень внимателен к заблудшей строптивой девочке, которая нуждалась в спасении.

– Я делал все, что мог, прилагал огромные усилия, чтобы ее спасти, – заявил он, когда давал показания Марино.

– Откуда она знала о вашем старом доме? – спросил его тот.

Эджер был не слишком расположен говорить на эту тему, но все же сказал, что иногда ездил с девочкой в заброшенную усадьбу, чтобы проверить, все ли там в порядке.

– Да что там было проверять?

– Туда могли залезть или что-то испортить.

– А что там было красть или портить? Десять акров сожженных деревьев, сорняки и полуразрушенный дом.

– Почему же я не могу проверить свою собственность? А потом – я там молился и разговаривал о Господе с заблудшей.


– То, как он говорил об этом, наводит на мысль, что рыльце у него в пушку, – заметил Бентон.

Они приближались к тому месту, где над заброшенным садом Эджера снижался, кружась, как перышко, вертолет Люси.

– Чудовище, – бросила Скарпетта.

– Мы, вероятно, никогда не узнаем, что он там делал с ней. А может быть, не только он. – Бентон сжал челюсти.

Он был взбешен и подавлен. Его терзали подозрения.

– Хотя это очевидно, – продолжил он. – Ее различные воплощения, альтер-личности, были адаптивной реакцией на тяжелейшую травму, когда не от кого ждать помощи. Похожую картину мы можем наблюдать у некоторых выживших узников концлагерей.

– Изверг.

– Больной человек. А теперь еще и очень больная молодая женщина.

– Это не должно сойти ему с рук.

– Боюсь, уже сошло.

– Надеюсь, он попадет в ад.

– Да он давно уже там.

– Почему ты его защищаешь? – возмутилась Скарпетта, машинально потирая шею.

На ней осталась синеватая полоса. Шея все еще болела, и всякий раз, когда Скарпетта дотрагивалась до нее, она вспоминала, как Бэзил набросил на нее эту жуткую белую веревку. Он успел ее затянуть, перекрыв сосуды, снабжающие мозг кровью. Она потеряла сознание. Но сейчас все уже позади. Хотя дело могло кончиться гораздо хуже – если бы охрана не сумела быстро совладать с преступником.

Его вместе с Хелен Куинси препроводили в Батлеровскую тюремную больницу. Бэзил Дженрет больше не будет принимать участие в проекте «Хищник». И никогда не появится в Маклейновской клинике.

– Я его не защищаю. Просто пытаюсь объяснить его поведение, – устало проговорил Бентон.

Сбавив скорость, он свернул на узкую грязную дорогу и остановился. Проезд закрывала ржавая цепь. На дороге были видны многочисленные следы автомобильных покрышек. Выйдя из машины, Бентон откинул толстую цепь, и она с лязгом упала на землю. Проехав, он снова остановился, вышел из машины и вернул цепь на место. Пресса и зеваки еще не пронюхали, что здесь происходит. Конечно, ржавая цепь вряд ли остановит непрошеных гостей, но лишняя предосторожность не помешает.

– Говорят, что все случаи диссоциативного расстройства идентичности похожи одни на другой, – продолжал Бентон. – Я с этим не согласен, но для такого сложного и странного заболевания симптомы удивительно устойчивы. Внезапное и существенное изменение личности, когда одно эго-состояние переходит в другое, причем каждое из них в равной степени является доминантным и определяет поведение. Меняется лицо, осанка, походка, манеры и даже голос. Это расстройство часто ассоциируется с одержимостью дьяволом.

– Как ты думаешь, все эти личины Хелен – Джен, Стиви, инспектор цитрусовых и бог знает кто еще, подозревали о существовании друг друга?

– В Маклейновской больнице она отрицала свою множественность, даже когда перевоплощения происходили прямо на глазах персонала. Она страдала слуховыми и зрительными галлюцинациями. Временами ее альтер-личности разговаривали друг с другом. А потом она опять становилась Хелен Куинси, которая смирно сидела на стуле и вела себя так, словно сумасшедшим был психиатр, который утверждал, что у нее расщепление личности.

– Интересно, а среди ее личин может опять появиться Хелен?

– Когда они с Бэзилом убили ее мать, она стала Джен Гамильтон. Но это было сделано исключительно из практических соображений. Джен не была ее вторым «я», если ты понимаешь, что я имею в виду. Это была лишь ширма, за которой прятались Хелен, Стиви, Свин и неизвестно кто еще.

Они ехали по проселочной дороге. За ними поднимались клубы пыли. Вдали, среди сорняков и низкорослого кустарника, виднелся полуразрушенный старый дом.

– Вероятно, Хелен Куинси перестала существовать, когда ей было двенадцать, – предположила Скарпетта.

Вертолет приземлился на маленькой прогалине. Люси заглушила мотор, но винт продолжал вращаться. У дома стояли фургон для перевозки тел, три полицейские машины, два внедорожника академии и «форд», принадлежащий Ребе.


Пансион «Морской бриз» находился слишком далеко от берега, чтобы до него мог долететь ветер с моря. Здесь не было даже бассейна. По словам мужчины, сидевшего за стойкой неопрятного вестибюля с потрескивающим кондиционером и искусственными растениями, постояльцы, снимающие комнаты на длительный срок, имеют дополнительные скидки.

Он сказал, что Джен Гамильтон вела довольно необычный образ жизни: пропадала по нескольку дней, особенно в последнее время, и имела странную манеру одеваться. То по-женски сексуально, то как мужеподобный трансвестит.

– Мой девиз: «Живи и давай жить другим», – заявил мужчина за стойкой, когда с ним беседовал Марино, разыскавший обиталище Джен.

Это было несложно. Когда охрана уложила Бэзила на пол и все было кончено, Джен вылезла из магнита, съежилась в углу и заплакала. Она больше не была Кенни Джампером и никогда о таком не слышала. Не понимала, о чем ее спрашивают, отрицала свое знакомство с Бэзилом и не могла объяснить, как оказалась в кабинете магнитно-резонансной томографии в Маклейновской больнице города Бельмонт, штат Массачусетс. Она очень вежливо говорила с Бентоном, охотно дала свой адрес и сказала, что работает барменшей в ресторане «Молва», который принадлежит очень милому человеку по имени Лорел Свифт.

Надев перчатки, Марино присел перед открытым стенным шкафом. Шкаф был пуст. Внутри него осталась лишь палка для вешалок. Вся одежда аккуратной стопкой лежала тут же, на грязноватом ковре. Он начал перебирать ее – вещь за вещью. Кондиционер на окне не слишком-то хорошо работал, и по лицу Марино текли струйки пота.

– Длинное черное пальто с капюшоном, – сказал он Гасу, одному из спецагентов Люси. – Что-то знакомое.

Он передал пальто Гасу, и тот положил его в коричневый бумажный пакет, надписав на нем дату, название вещдока и место, где он был обнаружен. Таких пакетов, заклеенных специальной лентой, набралось уже не один десяток. Туда перебрались практически все вещи из комнаты Джен. Марино получил ордер на обыск, в котором, по его словам, было сформулировано предписание забирать все, вплоть до кухонной раковины.

Его большие руки в перчатках продолжали поднимать с полу облачение: поношенная мужская одежда, пара туфель со срезанными каблуками, кепка с эмблемой «Майамских дельфинов», белая рубашка с надписью «Министерство сельского хозяйства» на спине – надпись была сделана от руки обычным маркером.

– Как же вы не догадались, что это женщина? – спросил Гас, запечатывая очередной пакет.

– Подсказать было некому. Тебя же там не было!

– То-то и оно. – Гас протянул руку за очередным вещдоком – черными колготками.

Он был вооружен и одет в форму, как того требовала Люси от своих спецагентов, даже когда в этом не было большой необходимости. Если учесть, что подозреваемая двадцатилетняя девушка была надежно изолирована в массачусетской больнице, вряд ли стоило посылать в «Морской бриз» бригаду из четырех спецагентов. Но на этом настояла Люси. Да и сами агенты считали, что так будет лучше. Хотя Марино подробно пересказал им все, что Бентон сообщил ему об альтер-личностях Хелен, агенты не совсем верили в отсутствие у нее реальных сообщников типа Бэзила Дженрета, которые по-прежнему могли разгуливать на свободе.

Двое из агентов возились с компьютером, стоявшим на столе у окна, выходившего на стоянку. Там были еще сканер, цветной принтер, пачки бумаги и полдюжины рыбацких журналов.

Доски на веранде одноэтажного каркасного дома покоробились и сгнили, сквозь дыры в полу была видна песчаная почва.

Тишину нарушал лишь отдаленный гул машин на шоссе да скрежет лопат, которыми рыли землю. В раскаленном воздухе стоял отвратительный запах смерти, он накатывал удушливыми волнами, с каждым ударом заступа становясь все сильнее. Нашли уже четыре могилы. Но, судя по неровностям тут и там, их было гораздо больше.

На столе в прихожей стоял аквариум. В нем, у самой стенки, съежившись, недвижно застыл огромный дохлый паук. В углу было прислонено двенадцатикалиберное ружье «моссберг», рядом валялось пять коробок с патронами. Скарпетта с Бентоном смотрели, как двое мужчин в костюмах, галстуках и синих нитриловых перчатках везут каталку, на которой подрагивает от толчков мешок с останками. Эв Христиан. Дойдя до входной двери, процессия остановилась.

– Отвезите ее в морг и сразу же возвращайтесь, – распорядилась Скарпетта.

– Мы так и собирались. Да, такого мне видеть еще не приходилось, – сказал один из служителей.

– Уж здесь тебе работенки хватит, – отозвался другой. Они с громким щелчком сложили каталку и понесли образовавшиеся носилки к синему фургону.

– Чем, интересно, кончится это дело? – спросил вдруг один из служителей, когда они спустились по лестнице. – Я хочу сказать, если эта женщина покончила с собой, кого тогда привлекать за убийство?

– До скорой встречи, – сказала Скарпетта.

Чуть потоптавшись, мужчины пошли к фургону. Из-за дома появилась Люси. Она была в защитном комбинезоне и темных очках, но маску и перчатки уже успела снять. Люси быстрым шагом пошла к вертолету, тому самому, в котором она когда-то забывала свой «Трео».

– Совершенно очевидно, что и это сделала она, – сказала Скарпетта, открывая пакеты с защитной одеждой для себя и Бентона.

«Она» – это Хелен Куинси.

– С таким же успехом можно сказать, что это сделала не она. Они в общем-то правы, – заявил Бентон, глядя, как служители выдвигают у носилок ножки и ставят их на землю, чтобы открыть фургон. – Самоубийство, которое на самом деле является убийством. Преступник страдает диссоциативным расстройством идентичности. Адвокатам есть где разгуляться.

Носилки, стоявшие на неровной, заросшей сорняками земле, слегка накренились, и Скарпетта испугалась, что они сейчас перевернутся. Такое уже случалось, и запакованное в мешок тело подчас оказывалось на земле.

– Вскрытие, вероятно, покажет, что она умерла от удушения, – сказала она, глядя, как Люси вынимает из вертолета ящик со льдом.

Этот вертолет был своеобразной точкой отсчета. Бросив там свой «Трео», Люси дала толчок событиям, которые привели их всех к этой адской бездне зловещих могил.

– Но все остальное – совсем другая история, – продолжила Скарпетта.

Все остальное – это боль и страдания Эв, ее обнаженное распухшее тело, связанное веревками, перекинутыми через стропила, одна из которых обвилась вокруг ее шеи. Все тело было покрыто сыпью и укусами насекомых, запястья и лодыжки воспалились и побагровели. Когда Скарпетта ощупывала ей голову, под ее пальцами двигались осколки разбитых костей. Лицо женщины было превращено в кашу, кожа головы изодрана, на теле были видны многочисленные следы ударов. Вероятно, обнаружив, что Эв повесилась, Джен, она же Стиви, она же Свин или кто-то еще, стала зверски избивать мертвое тело. На животе, ягодицах и нижней части спины были видны отпечатки подошв.

По прогнившим ступенькам осторожно поднялась Реба, одетая в белый защитный комбинезон. В руках она держала коричневый бумажный пакет, верхняя часть которого была аккуратно завернута.

– Мы нашли черные пакеты для мусора, – сообщила она. – Они были зарыты совсем неглубоко, в отдельной яме. Там же лежала пара рождественских сувениров. Похоже на Снупи и колпак Санта- Клауса.

– Сколько тел вы уже нашли? – спросил Бентон в своей обычной манере.

Он никогда не терял самообладания перед лицом смерти, даже самой ужасной и отвратительной. Наоборот, казался деловитым и спокойным, словно происходящее его не трогало, и Снупи с красным колпаком – всего лишь будничная информация, которую надо принять к сведению.

Но спокойным он только казался. Несколько часов назад, когда они ехали сюда, он был совсем другим. Не оставил его равнодушным и осмотр дома, когда они осознали истинные масштабы преступления, которое здесь совершилось в то время, когда Хелен было двенадцать. На кухне стоял ржавый холодильник, в котором они обнаружили шоколадный шербет, виноградный и апельсиновый лимонад и коробку с молочным шоколадом, срок годности которого истек восемь лет назад, когда двенадцатилетняя Хелен жила со своими дядей и тетей. Там же лежали десятки порнографических журналов, относящихся к тому же времени. Все это наталкивало на мысль, что благочестивый школьный учитель Эджер наведывался сюда со своей племянницей довольно часто.

– Мы нашли двух мальчиков, – сказала Реба, отодвигая ото рта спущенную на подбородок маску. – Похоже, у них проломлены головы. Но это скорее по вашей части. – Она повернулась к Скарпетте: – Еще – останки нескольких женщин. Все голые, но одежда там тоже есть. Не на них, а просто рядом. Похоже, они сваливали в яму тела своих жертв, а потом бросали туда их одежду.

– Видимо, он убил больше, чем показал на следствии, – заметил Бентон. – Кого-то закопал, кого-то бросил на видном месте.

Открыв пакет, Реба показала Бентону и Скарпетте его содержимое. Трубка для подводного плавания и грязная розовая теннисная туфелька, судя по размеру – девочки.

– Такая же, как та, что мы нашли на матрасе, – сказала Реба. – Эту мы обнаружили в яме, где ожидали найти тела. Но там ничего не было, кроме вот этого. – Она указала на туфельку и трубку. – Их нашла Люси. Мне пока непонятно, откуда они там взялись.

– Боюсь, я догадалась, – сказала Скарпетта, вынимая из пакета то и другое.

Она представила себе, как дядя закапывает двенадцатилетнюю Хелен в яме, заставляя ее дышать через трубку.

– Детей запирают в сундуки, приковывают к стенам в подвалах, закапывают в землю, – объяснила Скарпетта с ужасом смотрящей на нее Ребе.

– Ничего удивительного, что потом она мучила всех этих женщин, – сказал Бентон, частично растерявший свой стоицизм. – Чертов ублюдок.

Реба отвернулась, судорожно глотая воздух. Но потом, взяв себя в руки, аккуратно завернула коричневый бумажный пакет.

– У нас есть холодные напитки, – хрипло сказала она. – Мы там ничего не трогали. Мешки из ямы со Снупи тоже не открывали, но, судя по их форме и запаху, там части тела. Один слегка порвался, и там видны крашеные рыжие волосы. Такой цвет имеет хна. И еще рука в рукаве. Думаю, что это тело не раздевали. Все остальные голые. Так что вы будете пить? У нас есть диеткола, «Гаторейд» и вода. Принимаю заказы. Если вы хотите чего-то еще, мы можем послать кого-нибудь в магазин. Хотя… – Она посмотрела в сторону могил. Нижняя губа у нес дрожала. – Боюсь, мы сейчас вряд ли можем появляться на людях, – сказала она, откашлявшись. – С таким запахом в магазин лучше не входить. Не понимаю, как… Это ему не должно сойти с рук! Надо сделать с ним то же, что он сделал с ней! Похоронить заживо, но только без этой проклятой трубки! Яйца ему отрезать!

– Давай одеваться, – тихо сказала Скарпетта Бентону. Они стали облачаться в белые одноразовые комбинезоны.

– Но мы же не сможем ничего доказать, – сокрушалась Реба. – Столько лет прошло.

– Напрасно вы так думаете, – возразила Скарпетта, вручая Бентону бахилы. – Он там достаточно наследил. Кто же мог ожидать, что мы сюда нагрянем?

Надев кепки, они стали спускаться по развалившимся ступеням, на ходу натягивая перчатки и маски.


на главную | моя полка | | Хищник |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 6
Средний рейтинг 3.2 из 5



Оцените эту книгу