Майкл Маршалл

Запретный район

Название: Запретный район

Автор: Маршалл Майкл

Издательство: Эксмо

Страниц: 448

Год: 2014

ISBN: 978-5-699-73991-2

Формат: fb2

АННОТАЦИЯ

Этот Город занимает три четверти площади страны, и в каждом из множества его Районов свои правила. В Красном стреляют на улицах, в Звуке общаются жестами и конфискуют скрипучие ботинки, во Фнапхе верят, что душа имеет форму фрисби, и пытаются зашвырнуть ее на небеса, а из Района Кот людей давно выгнали хвостатые обитатели. И, конечно, у жителей Города хватает проблем. Зато есть мастер их решать – частный детектив по имени Старк. В этот раз подруга из Центрального Района, Младший Супервайзер Отдела Действительно Срочного Проталкивания Работ, нанимает его, чтобы отыскать пропавшего специалиста по Реальному Пониманию Сути Вещей. След начинается в запретном Районе, давно оборвавшем контакты с внешним миром, но ведет значительно дальше, чем может представить себе человек, – в мир снов и в глубины памяти. Где для Старка существует лишь один путь – только вперед…

Часть 1

Кое-какие скрытые гадости

Начало

Однажды, давным-давно, в одной квартире сидел маленький мальчик. Он был дома один, потому что отец ушел на работу, а мама выскочила на минутку в магазин, что за углом. Хотя мальчику было всего четыре года, на него вполне можно было положиться, потому что он отлично знал разницу между игрушками и несчастными случаями, которые только и ждут, чтобы произойти, так что мать доверяла ему и не опасалась оставить его на пять минут одного.

Мальчик сидел в гостиной и играл, когда у него вдруг возникло какое-то странное ощущение. Он огляделся по сторонам, решив, что это, вероятно, кот неслышно подобрался к нему сзади, чуть потревожив неподвижный воздух. Но кота рядом не было, да и вообще все было нормально, ничего необычного, так что мальчик снова вернулся к своим занятиям. Он как раз раскрашивал картинку джунглей в книжке-раскраске и очень хотел ее закончить до того, как отец вернется с работы.

А потом раздался стук в дверь.

Мальчик секунду смотрел на дверь. Так вот что это было за ощущение! Он заранее знал, что сейчас раздастся стук в дверь, точно так же, как иной раз заранее знал, что сейчас зазвонит телефон. Он также знал, что это не мама, потому что видел, как она захватила с собой ключи от входной двери. И еще он знал, что ему не следует открывать дверь чужим людям, когда он один в доме. Но что-то заставило его решить, что сейчас это не имеет значения, что сейчас все иначе. В конце концов, он же знал об этом заранее! Так что он поднялся и медленно подошел к двери. И, немного постояв, открыл ее.

В то время его семья жила на верхнем этаже многоквартирного дома. За входной дверью располагалась терраса-галерея, которая обходила весь дом по периметру и вела за угол, направо, к лифтам. Сейчас было утро, и комнату заливали солнечные лучи, а небо сияло голубым и белым.

За дверью, на галерее стоял мужчина. Это был очень большой мужчина, на нем были поношенные джинсы, а на ногах не было ничего. Торс его был гол, если не считать мелких завитков волос, а головы у него не было.

Мужчина стоял на галерее перед квартирой мальчика, опершись о стену. Его голова и шея были полностью сорваны с тела, как вырывают зуб из десны, а потом плечи зажили и заросли и стали ровной поверхностью с явственным углублением посередине, там, где раньше вроде как были корни зуба.

Мальчик вовсе не почувствовал испуга, вместо этого он ощутил нечто вроде ужасной жалости и потери. Он, конечно же, не знал, не понимал, что это за ощущения, не смог бы выразить их словами. Просто ему было ужасно жалко этого мужчину.

– Эй! – робко сказал он.

И услышал голос у себя в голове.

– Помоги мне, – сказал голос.

– Как?

– Помоги мне, – снова произнес голос. – Я не могу найти дорогу домой.

Мальчик услышал шум поодаль и понял, что это открываются двери лифта. Мама возвращается. Мужчина заговорил снова: он говорил так, словно мальчик был единственным, кто мог ему помочь, словно это некоторым образом вменялось ему в обязанность.

– Я хочу вернуться домой. Помоги мне.

– А где твой дом?

Голос у него в голове что-то сказал, и мальчик попытался повторить сказанное, но он был слишком мал, еще совсем ребенок, и не мог правильно произнести это слово. Он услыхал приближающиеся шаги за углом дома и понял, что это идет мама.

– Я не могу вам помочь, – сказал он. – Не могу. – И он тихонько прикрыл дверь, перекрыв путь свету. Потом он медленно и неуклюже вернулся к своей книжке-раскраске, тут ноги его подвернулись, и он упал.

Когда его мать несколько секунд спустя вошла в квартиру, то обнаружила, что ее сын лежит на ковре и спит, а его лицо все в слезах. Она мягко и нежно разбудила его и обняла. И сказала, что все в порядке. Он не рассказал ей свой сон и скоро и сам забыл про него.

Но позднее он его вспомнил и понял, что это был вовсе не сон.

Глава 01

Я жутко устал.

Я проснулся, выбрался из водоворота простыней. Было 9:30 утра. Я принял душ, я выпил кофе. Я сел на пол, прислонившись спиной к стене, и почувствовал, что все мышцы болят и скрипят, пока с трудом тащат горящую сигарету от пепельницы до рта, а потом обратно ото рта до пепельницы. А когда в первый раз вполне серьезно задумался, не соснуть ли еще, то поглядел на часы. Было 10:45.

Утра.

Я все еще сидел на полу, дожидаясь, когда умру, дожидаясь, когда превращусь в окаменелость, дожидаясь, когда кофе в кухне достаточно созреет, чтобы самостоятельно налиться в чашку и принестись сюда, ко мне, когда зазвонил телефон.

Взять трубку и ответить на звонок было делом очень опасным, очень рискованным – телефон, черт бы его побрал, стоял в противоположном конце комнаты. Я был не в состоянии собраться с силами, чтобы отвечать на звонки. А если бы и смог напрячься, собраться с силами и дотащиться туда, то скорее тихо и мирно умер бы в противоположном конце комнаты, невдалеке от телефона.

Телефон звонил довольно долго, а затем замолчал, и это было просто прекрасно. Но потом он снова начал звонить – и все звонил и звонил, как будто много дней подряд. Тот, кто находился на другом конце провода, явно не знал, как я себя чувствую, да и не умел сочувственно относиться к страданиям ближнего. Вообще не умел, если честно. Я решил, что все-таки стоит, наверное, добраться до противоположного угла комнаты, просто чтобы сообщить ему, кто бы это ни был, чтоб он убирался куда подальше.

Так что я опустился на пол и пополз, словно взбираясь на гору. Я организовал базовый лагерь примерно на одной трети пути через комнату и немного там отдохнул. К этому моменту телефон звонил уже так долго, что я почти забыл о нем, да и трезвон этот не слишком меня беспокоил. Но раз что-то решив, я всегда непременно это делаю, так что я продолжил свой путь.

Это было долгое и трудное путешествие, полное испытаний, неудач, героического безрассудства и отчаянной храбрости с моей стороны. К примеру, я уже почти добрался до цели, когда у меня кончились сигареты, так что пришлось вернуться назад за новой пачкой.

Когда я добрался до противоположного конца комнаты, телефон все еще звонил, что было неплохо, поскольку я уже был на месте, и мне оставалось только найти одну проклятую вещь. С полгода назад один заказчик отдал мне установку «Гравбенда»™ в качестве части платы за работу, которую я для него выполнил. Может, у вас тоже имеется такая машина: что с ее помощью можно сделать, так это управлять гравитационным полем в избранных вами самими комнатах вашей квартиры, менять его направление вне зависимости от тяжести находящихся там вещей, и прочее в том же роде. Так что некоторое время у меня в гостиной гравитация действовала слева направо, а не сверху вниз. Неплохо, правда? Тоже развлечение. Но потом батарейки в установке подсели, и все барахло просто свалилось в кучу в дальнем конце комнаты. Впрочем, откровенно говоря, мне на это было наплевать, я и пальцем не шевельнул, чтобы привести комнату в порядок.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы отыскать телефон. Экран весь потрескался, а звонок скорее напоминал бурчанье – совсем не то, что было раньше; хотя, вполне возможно, аппарат просто устал, он ведь уже больше двух часов подряд трезвонил. Я нажал кнопку «Прием», и на экране появилось сообщение «Входящий звонок». Оно мигнуло, потом вместо него возникло женское лицо, довольно раздраженное, но вместе с тем и знакомое.

– Эй, Старк, долго искал телефон и еле-еле нашел, так, что ли?

Я уставился на экран, пытаясь вспомнить, кто это такая. Она была примерно моего возраста и весьма привлекательна.

– Да уж, так уж получилось… Ты кто?

Женщина тяжко вздохнула:

– Я – Зенда, Старк. Въезжай побыстрее.

Когда я говорю, что устал, понимаете, я имею в виду, что я не просто устал. Болезнь у меня такая. Ничего нового: такое у людей уже много столетий наблюдается. Знаете, бывает такое состояние, когда вам ничего конкретного не нужно делать, не для чего даже бодрствовать? Когда жизнь превратилась в рутину и такое ощущение, что она вообще вам не принадлежит, когда вы настолько устали, вам настолько на все наплевать, что любая мелочь кажется слишком трудной, требующей слишком больших усилий?

Ну вот, такое со мной и происходит сейчас, даже гораздо хуже, потому что в нынешние времена вообще все гораздо хуже. Все, что и раньше было плохо, теперь еще хуже, можете мне поверить. И это состояние усиливается, ускоряется, становится более спрессованным, уплотненным и затвердевшим. Нынче во всем мире существует множество таких Районов, полных людей, которым всю жизнь было нечего делать. Они рождаются на белый свет, но как только перестают ходить пешком под стол, им сразу уже нечего делать. Они иногда с трудом поднимаются и встают на ноги, обнаруживают, что делать им тут совершенно нечего, и снова усаживаются и сидят. Они растут, взрослеют, а делать им по-прежнему нечего, они стареют, и все остается по-прежнему. Всю жизнь свою они проводят дома, внутри, не вылезая из кресла, из постели, и при этом ломают голову над вопросом, кто же они такие.

Я вырос точно в таком вот Районе, но выбрался оттуда. У меня есть своя жизнь. Но когда эта жизнь замедляет свой ход, болезнь тут же вылезает наружу, и очень быстро. И надо держаться, напрягаться, чтоб она тебя не задавила.

– Зенда, черт возьми! Я хотел сказать, привет! Ты как?

– Отлично. А ты как?

– Очень устал.

– Это видно. Слушай, у меня, кажется, появилось кое-что для тебя. Тебе сколько времени потребуется, чтобы одеться?

– Я одет.

– Как следует одеться, Старк. Для встречи. Сможешь быстренько сюда добраться?

– Ну, не знаю… Месяца через два, может, через три.

– У тебя в распоряжении один час.

Экран погас. Она – мой контакт в Центре Действий, в заведении, где болтаются те, кто желает что-то делать. Это целый Район с офисными комплексами, магазинами, отделами и департаментами, и все они целиком и полностью в распоряжении людей, которые всегда должны что-то делать, они только на это и настроены. Конкурс, чтоб туда попасть, крайне суровый, и немудрено, потому что любой там готов делать все, что для этого потребуется, чтобы что-то было сделано, чтобы работать, причем все время, черт бы их всех побрал. Менталитет у них такой, стопроцентно нацеленный на работу, системы «я-все-могу». А как только ты туда попадаешь, тебе приходится работать даже больше прежнего, потому что тебе на пятки наступает некто, все двадцать пять часов в сутки стремящийся занять твое место.

Это чрезвычайно крутые ребята, эти Действующие Деятели: даже когда они спят, они разговаривают по телефону, добросовестно и аккуратно выполняя свои обязанности, а большинству этих Деятелей вообще пришлось хирургическим путем убрать потребность в сне. Что до меня самого, то мне трудновато с ними общаться, больше нескольких секунд подряд я этого не выдерживаю. Но с Зендой все нормально. Она там всего пять лет, но уже очень неплохо устроилась. Мне, правда, хотелось бы, чтоб ее хоть иногда можно было провести на мякине.

Нужные шмотки я нашел довольно легко. Они были в другой комнате, в той, где я не экспериментировал с гравитацией. Они, конечно, были в жутком состоянии, но для таких дел у меня имеется «ДомСлуг»™. Он тоже появился у меня как часть платежа за какую-то работу. Правда, он умудрился каким-то образом изменить цвет моих брюк с черного на изумрудно-зеленый, украсив их мелкими бриллиантами бирюзового цвета, но я подумал: а какого, собственно, черта мне об этом беспокоиться? Пусть будет так, запустим новый модный тренд.

Стены в спальне были ярко-оранжевого цвета, и это означало, что сейчас около семи вечера. Это также означало, что я провел весь день сидя на полу и прислонившись спиной к стене. И мне почему-то показалось, что мне никогда не удастся попасть в Центр Действий.

Чтобы добраться до здания, в котором сидит Зенда в Центре Действий, требуется по крайней мере полчаса, может, даже больше, даже при условии, что мне удастся сразу его отыскать. Они имеют привычку перемещать здания по всей территории, чтобы хоть чем-то заняться во время обеденного перерыва, и если не следить за этими перемещениями, то можно однажды явиться в Центр и не понять, где что находится. Действующие Деятели, конечно же, всегда в курсе дела. А вот я – нет.

Я велел квартире хорошо себя вести в мое отсутствие и выбрался на улицу.

Тот факт, что Зенда потребовала, чтобы я переоделся, свидетельствовал, что мне, скорее всего, предстоит какая-то встреча с кем-то. Я вообще-то встречаюсь с массой всяких людей. Некоторым из них нужно, чтобы я сделал для них то, что я могу сделать, и в таких случаях мне наплевать, как я выгляжу – на тот момент я единственный человек, который может им помочь, и они готовы смириться с любыми портновскими вольностями.

Но по большей части им нужно поправить какую-нибудь мелочь, так они готовы платить деньги только тем, кто для встречи с ними оделся должным образом, аккуратно. Они очень высоко ценят ценности. По тону Зенды я не мог определить, что это будет – нечто конкретное или просто обычное, рядовое, однако требование одеться аккуратно несло в себе намек на последнее.

Весь этот треп насчет болезни, кстати сказать, неправда. Нет, конечно, болезнь имела место, но это все же некоторое преувеличение. Существуют такие Районы, как я уже говорил, но я не оттуда, я вообще ниоткуда, и именно поэтому я так хорошо справляюсь с тем, что делаю. Я не зацикливаюсь ни на чем, не залипаю, меня не так легко сбить с толку. Чтобы сбить меня с толку, нужно доказать мне, что я – это не я, а кто-то другой, и тогда я, вероятно, просто попрошу меня соответствующим образом представить заново.

Просто я устал. Прошлой ночью я спал три часа, чего, вы сами согласитесь, недостаточно. Я не прошу сочувствия, отнюдь: три часа для меня вполне достаточно. По моим меркам, три часа сна превращают меня в Рипа ван Винкля ^[1]. Я устал, потому что только два дня назад вернулся с моей последней работы. Я вам когда-нибудь о ней расскажу, если это будет иметь отношение к делу.

На улицах было очень тихо и спокойно, и это хорошо. Здесь всегда в это время тихо: здесь, чтобы показаться на улице, нужно надеть черный пиджак, а в этом районе немногие имеют черные пиджаки. Ну, это просто одна из местных особенностей. Я сейчас живу в Районе Цветном, он для людей, имеющих хорошо окрашенную внешность. Все улицы и дома устроены так, чтобы соответствовать вашему цвету: вы идете своим путем, и они меняют оттенки, чтобы компенсировать или дополнить цвет того, что на вас надето. Когда на улицах полно народу, эти перемены становятся чрезмерно интенсивными, так что тем, кто подвержен припадкам эпилепсии, не позволяется жить в данном Районе, как бы они ни соответствовали принятым здесь цветам.

Сам я не так уж увлекаюсь разнообразием цветов и оттенков, не в такой степени. Я просто живу в этом Районе, поскольку он гораздо менее странный и непонятный, нежели другие Районы Города: здесь странность, непонятность и таинственность гораздо более мягкого, расслабленного свойства. И еще здесь легко определять время – по цвету внутренних стен жилых помещений, что весьма полезно, поскольку я ненавижу носить часы.

Улицы немного подумали над проблемой, а потом решили, что матовый иссиня-черный цвет наилучшим образом дополняет мою экипировку. Некоторые уличные фонари выделялись таким же бирюзовым оттенком, что и бриллианты на моих брюках, и это, по моему мнению, было с их стороны очень мило. Мелочь, а приятно. Я взял себе на заметку сообщить следующему встреченному Уличному Инженеру, что они тут чертовски здорово работают. Вроде как неожиданная, даже неловкая мысль, но тут я в полной безопасности: я всегда забываю то, что взял себе на заметку.

В последний раз, когда я покидал квартиру, монорельсовая дорога не работала, но работяги явно старательно постарались, починяя ее, потому что Новая и Улучшенная Система Обслуживания уже действовала на полную катушку. Кассир, одетый в черную куртку, продал мне билет, и я сел в вагон, оказавшийся полностью в моем распоряжении. С полки на стене я взял рекламный буклет и узнал из него, что монорельс некоторое время не работал, поскольку им нужно было установить в стенах вагонов сенсоры настроения. Я решил, что это просто здорово, и стены уловили это: сделались нарядно-синими и самодовольно засияли.

«Маленькая Большая Станция», «Тихоокеанской Оттенок», «Зебра-Один», «Радуга-Север» – станции пролетали мимо совершенно беззвучно, и я начал настраиваться и надуваться, готовясь к тому, на предмет чего мне предстояло надуваться и настраиваться. У меня почти не было на этот счет информации, так что я настраивался и надувался в общем и целом.

Я решил, что, вероятно, уже в достаточной степени настроился и надулся, когда стены приобрели режущий глаз фуксиновый цвет, такой анилиново-красный. «Спокойно! – прочел я небольшую надпись, выскочившую из ниоткуда на стене напротив. – Ты уже достаточно настроился, приятель!» Я понял намек и посмотрел в окно. И вскоре разглядел огромную, уходящую вдаль белую стену, которая отделяла Район Цветной от Центра Действий. Действующие Деятели не единственные люди, которые воздвигли стену вокруг себя, дабы не пускать к себе всех других, но их стена чертовски огромная, выше, и длиннее, и белее, и с гораздо более ярко выраженными сволочными наклонностями, нежели большинство других стен.

Поезд монорельса остановился на станции «Действия-Портал-1», и я вышел из вагона и покинул станцию. Дежурный в будке читал какой-то текст по продвинутой теории менеджмента, но тут же перенес внимание на меня. Да, они тут такие, эти Действующие Деятели. Всегда готовые ко всему.

– Пропуск?

Я покопался в бумажнике и вытащил свою карточку. Зенда добыла ее для меня несколько лет назад, а без такой карточки они вас внутрь просто не впустят.

– Пункт следования?

– Департамент Производства Работ Особенно Быстро.

– Ваш контакт?

– Зенда Ренн, Младший Супервайзер Отдела Действительно Срочного Проталкивания Работ.

Он немного постучал по клавишам своей консоли, пользуясь случаем, чтобы одновременно прочесть несколько лишних строк из руководства «Менеджмент Тотального Качества». Компьютер выдал короткий разрешающий сигнал. Он тоже не желал даром терять свое драгоценное время и, несомненно, страстно стремился снова заняться разработкой нового дизайна канализационной системы Центра или чем-то еще в том же роде.

– Вашу руку.

Я сунул кисть руки в щель в окошке, и он защелкнул на ней Браслет Посетителя.

– Вам разрешен получасовой визит. К вашему пункту назначения идет монорельсовый поезд линии А. Поездка бесплатная, никаких наличных или кредитных карт не требуется.

Они обожают об этом трепаться: дескать, мы в своем Центре никакими деньгами не пользуемся, словно они там – какая-то огромная счастливая эгалитарная семья, хотя табель о рангах одних только служащих монорельсовой дороги насчитывает 43 класса.

– Могу я предложить вам продуктивно использовать время поездки – что-нибудь прочесть или заняться иным видом конструктивного времяпровождения?

Я решил, что этот дежурный по крайней мере десятого класса, уж очень он крутой и сметливый!

Я сел в вагон монорельса, и снова весь вагон был в моем полном распоряжении. С семи до восьми вечера в Центре Действий – время обязательной релаксации, и все эти энергичные и проворные Действующие Деятели сейчас заняты релаксацией где-то в другом месте, причем самым что ни на есть сложным, стрессовым и карьерно ориентированным способом, какой только могли придумать. Это означает, что никто сейчас не пользуется телефонами, вмонтированными в каждое кресло вагона, никто не заседает на совещаниях за какими бы то ни было столами для совещаний и никто не направляется на тренировку на машинах-тренажерах для физических упражнений.

Я сидел в своем кресле, не обращая ровным счетом никакого внимания на книжные полки и образовательные видеоэкраны. Синтетический голос вагона, побуждаемый сигналом с моего Браслета Посетителя, оповестил меня, что поездка займет самое большее четыре минуты и тридцать две секунды, и пошел вещать дальше, предлагая разнообразные конструктивные задачи, которые я мог бы решить за это время.

А с этими браслетами вот какое дело. Когда вы посещаете Центр, они тут хотят быть полностью уверены в том, что вы его в конечном итоге покинете. Их, видите ли, не устраивает, если кто-то будет тут ошиваться слишком долго, разжижая и ослабляя своим присутствием здешнюю массовую деловую активность. Вот они и снабжают вас этим браслетом, который автоматически показывает, сколько времени имеется в вашем распоряжении. И если отсчет времени доходит до нуля, а вы все еще в Центре, браслет взрывается. Простенько, не правда ли? Итак, если у вас есть здесь какое-то дело, то в вашем распоряжении полчаса, чтобы с ним покончить, а если не успеете, то взорветесь. Полагаю, что Действующие Деятели именно так и чувствуют себя все время.

Люди из Района Натши, который располагается к югу от Центра, могут получать пропуск на два дня. Эти Натшисты специализируются на технологических проблемах. В этом вся их жизнь. На самом деле это очень милые и приятные люди, маленькие мужчины и женщины, всегда в белых халатах, всегда снуют туда-сюда по всему Центру, накручивая на ходу какие-то наборные диски и что-то там программируя. У них самые лучшие компьютеры и прочие гаджеты, гораздо лучше, чем у кого-либо другого, и Центру приходится покупать новые большие компьютеры у этих Натшистов, что доводит его сотрудничков до жуткого бешенства.

Так получилось, что я и в самом деле успел сделать кое-что конструктивное в течение четырех минут и тридцати двух секунд, что, несомненно, привело мой вагон в прекрасное настроение. Я заставил компьютер, вмонтированный в мое кресло, напечатать карту нынешнего расположения зданий вокруг нужного мне Департамента. На этой неделе, как я заметил, здания расположились так, чтобы напоминать древний символ Усердия и Прилежания, как он смотрелся бы из определенного места в космосе.

Когда двери вагона на остановке раскрылись, я вежливо отступил в сторону, дав первым пройти Действенному Деятелю.

– Ага-ага-ага-ага, – повторял он на ходу в свой портативный телефон. – Ага-ага-ага-ага.

Он совершенно точно был из этой породы, из категории «я-все-могу».

– Старк, ты рано приехал. Поздравляю.

Когда я в конце концов добрался до офиса Зенды, она уже сидела за своим чудовищно огромным письменным столом. На сей раз они переоборудовали также и внутренность здания, использовав при этом промышленную установку «Гравбенда»™, чтобы установить полы под углом 45 градусов к поверхности земли. По-видимому, у них были для этого какие-то причины, но это превращало поиск нужного помещения в непростую головоломку, требующую значительных умственных усилий. Лифт, в который я вошел, был явно очень недоволен всем этим и все время подъема бормотал что-то про себя, вместо того чтобы поведать мне историю Департамента, что он обязан был сделать.

Письменный стол Зенды был примерно сорока квадратных футов ^[2]площадью, буквально так. Помимо компьютера, ручек, зажимов с бумагами и тому подобного добра на нем также стоял аквариум, а еще к нему был приставлен стол для заседаний с шестью стульями. Я проделал долгий путь, обойдя стол, и поцеловал Зенде ручку. Такое в Центре вообще-то не принято, но так всегда делают в том Районе, в котором она выросла, и я знаю, что ей это вроде как нравится.

– Рад видеть тебя, Зенда. Ты нынче выглядишь очень усердной и прилежной.

– Спасибо, Старк. Крутые у тебя штаны.

– Ага. Улицам они тоже понравились. Ну как, я вполне соответствую?

– Отлично соответствуешь.

Она отвернулась к стене и проорала приказание насчет напитков соответствующему вмонтированному туда устройству.

– Ладно, ладно, хватит уже, – раздраженно ответила машина. – Я не глухая.

Я улыбнулся. Зенда – человек спокойный, всегда мягкая и расслабленная, даже слишком для настоящего Действующего Деятеля. Пребывание в Центре не слишком сильно ее изменило, гораздо меньше, чем это обычно бывает с другими людьми; я думаю, что единственная причина, по которой ее все еще здесь держат, состоит в том, что она дьявольски хорошо Делает Дело. Машина наплюхала нам напитки и выставила их на стол, после чего закрылась и заткнулась, не соизволив пожелать нам насладиться ими. Зенда улыбнулась и пододвинула мне стакан.

– Когда ты вернулся?

– Пару дней назад. Потребовалось дополнительное время. Извини за тот разговор по телефону.

– Ничего страшного, я так и поняла, что ты устал.

– Точно, устал.

– Все сработало нормально?

– Все в порядке, просто отлично. Ну, рассказывай, что за дело прорезалось?

– Не могу. Я ведь и сама не знаю. Получила нынче днем звонок от парочки бугров, что выше меня по служебной лестнице, с сообщением, что имеется ультра-суперважное Дело, Которое Срочно Нужно Сделать, для чего требуется особая комбинация опыта, умения и скрытности. На первый взгляд дело как раз для тебя, вот я тебя и вызвала.

– Это обычное дело или Нечто Иное?

– Обычное.

Очень немногие в состоянии понять, о чем я, черт подери, толкую. Зенда – одна из этих немногих, очень немногих, кто меня знает, и в курсе, чем я на самом деле занимаюсь, но мы это никогда не обсуждаем. Есть некоторые дела, с которыми мне приходится разбираться, и очень часто они сваливаются на меня через ее посредство. Я полностью на нее полагаюсь, на нее и еще на парочку людей, но тем не менее я – единственный человек, способный разобраться с подобными делами, и им это прекрасно известно. Это очень странный вид взаимоотношений, но, если подумать, разве отношения вообще бывают нестранными?

– Хорошо. Итак, могу я пригласить тебя на ужин?

– В будущем году – возможно. Сейчас очень напряженный момент: я следующие три месяца буду сидеть на внутривенном кормлении.

– Хорошо, тогда я притащу тебе гамбургер, и мы сможем вместе наблюдать за работой капельницы, – манерно-медлительно протянул я с улыбкой.

– Я позвоню тебе, – ответила она, явно солгав, но с невинным выражением лица. Действующие Деятели никогда не назначают свидания вне Центра. На это здесь смотрят с недовольством, это не вписывается в строгие карьерные правила, а если у тебя срывается совещание или встреча, назначенная на середину вечера, это, надо полагать, может повлечь за собой даже понижение по службе. Я отлично все это знаю, но мне просто доставляет удовольствие попробовать это правило нарушить. Это такая принятая между нами ходовая шуточка, такая же, как исполнение роли частного детектива. Вопреки всем внешним признакам, у меня нет двери с матовым стеклом, на котором красуется моя фамилия, и я никогда не бывал в роли копа. Вот в роли музыканта я выступал. Ну, типа того.

Точно без одной минуты восемь динамик интеркома на столе прохрипел: «Мисс Ренн, Посетители уже поднимаются наверх для встречи с вами. Время совещания – минус одна минута. Отсчет уже пошел».

Никто в Центре никогда-никогда не приходит на встречи раньше назначенного времени. Если придешь раньше, это заставит предполагать, что ты недостаточно занят, что ты не только что влетел сюда после выполнения не менее важного дела или задания. Эти люди всегда точно и четко настроены на время. Я давно уже изо всех сил стараюсь восхищаться этой их способностью.

– Ладно, Старк. Давай-ка лучше присядем, а?

Мы уселись за стол. Зенда устроилась очень красиво в своем кресле во главе стола, а я сел прямо напротив нее, чтобы контролировать все выражения ее лица во время переговоров. И еще чтобы просто все время видеть ее прелестное лицо, эти высокие скулы, зеленые глаза и широкий рот. Да, вы правы, Зенда очень мне нравится. Вы это совершенно верно подметили.

«Время совещания – минус тридцать секунд. Отсчет продолжается».

Двери в конце кабинета распахнулись, и в кабинет вошли двое мужчин и одна женщина, вошли строем и очень быстро. Женщину я сразу узнал – это была Ройн, одна из помощниц Зенды, а у мужчины, шагавшего первым, были очень заметные сиреневые запонки, отличительный знак сотрудника Разведывательного Агентства Центра Действий, РАЦД. Это был плотный, кряжистый мужчина, очень серьезный на вид. Не слишком умелый танцор, как мне показалось.

– Привет, Ройн, – сказал я.

– Привет, Старк. Экие у тебя классные штаны!

Я сделал в уме заметку как-нибудь снова использовать своего «ДомСлуга»™ неправильным образом. Пока они устраивались за столом, я исподтишка успел рассмотреть второго мужчину. Ему было за пятьдесят, высокий и худой, лицо бледное и костистое. Это означало, что он занимает достаточно высокое положение, чтобы не обращать внимания на правила, предписывающие сотрудникам Центра обязательный загар. Значит, это какая-то большая шишка, черт его побери. Интересно, кто он такой.

– А сейчас… совещание начинается! – пропел синтетический голос интеркома. – От имени здания хотел бы пожелать вам усердной работы и продуктивной встречи. Выражаю также надежду на то, что она будет сочтена успешной всеми участниками и теми, на кого, с кем и под кем они работают в соответствующих Департаментах. Начинайте!

Пока Зенда представляла нас друг другу, я закурил сигарету. Обычно это строго запрещено в Центре, поскольку все Действующие Деятели стремятся продолжать свою деловую деятельность бесконечно долго, насколько у них хватает сил, но я решил, что мне следует как-то обозначить свое присутствие. Человек из РАЦД, которого, как оказалось, звали Дарв, уставился на меня долгим взглядом, но я ответил ему точно таким же. Мне такие не раз попадались. Они меня ненавидят. Вообще-то, строго говоря, они ненавидят то, что видят, а это совсем не одно и то же. Я уже десять лет играю в эти игры, так что знаю, как соответствовать и приноравливаться. Любопытно отметить, что то, что они видят и ненавидят, – это то, что они сами хотят видеть.

Худого представили просто как В, что означало, что это третий по старшинству исполнительный директор целого Департамента. Из чего следовало, что это и впрямь опасный боец-тяжеловес, и хотя первые минут десять нашей беседы он не произносил ни слова, мне было понятно, что к нему следует относиться весьма серьезно. Теперь стало понятно, почему Зенда советовала мне сделать над собой усилие, чтобы соответствовать моменту.

Дарв запустил совещание в действие, пройдясь насчет лифта, который вдруг начал выдавать всякие вредоносные инсинуации по поводу сексуальных наклонностей дизайнеров интерьеров данного здания. Ройн куда-то позвонила, и где-то в подвальных этажах тут же возбудилась к активности команда инженеров по лифтам и психотерапевтов-гидравликов.

– Итак, мистер Старк, – продолжал Дарв, разворачивая голову на толстой шее, чтобы видеть меня, – я уверен, что вы понимаете, что человека вроде вас я вряд ли выбрал бы в первую очередь для такого Дела, Которое Нужно Срочно Сделать. Я хочу, чтобы это было зафиксировано в протоколе, потому что, как мне кажется, данное решение может оказаться ошибочным.

Я некоторое время смотрел на него, пока остальные ждали, что я что-нибудь скажу в ответ. Я выпустил струю дыма и кое-что придумал.

– Ну, – сказал я, – пока вы не сообщите мне хотя бы в общих чертах, что из себя представляет эта работа, мне довольно трудно сказать, правы вы в своих сомнениях или же вы просто болван.

Зенда и Ройн закатили глаза, а Дарв явно серьезно обдумывал, не врезать ли мне по физиономии. Я, однако, заметил слабый проблеск улыбки на губах В, и это было гораздо более важным моментом. Хотя Дарв, по всей вероятности, был назначен штатным выступающим в наших переговорах, старшинство в этой комнате оставалось за мистером В. Я смотрел на Дарва, чуть приподняв брови, и он, помолчав немного, продолжил свою речь:

– Ситуация в основе своей вполне простая, но одновременно очень серьезная. Некий старший Действующий Деятель по имени Фелл Элкленд пропал без вести. Элкленд был весьма ценным сотрудником Центрального Департамента Планирования и был связан с основополагающими работами в развитии идеи Реального Понимания Сути Вещей.

Дарв встал с места и начал расхаживать по периметру стола, сцепив руки за спиной. Я и не подумал все время крутить головой, чтобы держать его в поле зрения, так что просто слушал жужжание его голоса и неотрывно следил за выражением лица Зенды и ее реакцией.

– Элкленд покинул Департамент в 6 часов 59 минут вечера три дня назад и в 7 часов 01 минуту вошел на станцию «Стремись!» монорельсовой дороги. Нам это известно, поскольку дежурный по станции хорошо его запомнил. Элкленд дал ему полезный совет: как содержать в порядке корешки проданных билетов. Потом он сел в поезд. Как вам может быть известно, мистер Старк, с семи до восьми в Центре – свободное время, время отдыха и релаксации, а Элкленд предпочитал такую форму релаксации, как поход в плавательный бассейн в подсекции Считаются Только Результаты данного Района. Там он обычно весьма прилежно занимался упражнениями, будучи одет в купальный костюм. В тот день, однако, он в бассейн так и не явился.

Деятель сделал театральную паузу, прежде чем заключить:

– С того момента, как он сел в поезд монорельса, его никто не видел.

– Ах-ха, – сказал я, пошатываясь от удара, который мне нанесло это цитирование скверного монолога из довольно посредственного фильма. – В таком случае отработайте его след.

Дарв театрально вздохнул – я так и знал, что он именно так и сделает. У любого Действующего Деятеля в левую руку имплантировано специальное устройство, позволяющее отслеживать все его передвижения. Так что его можно обнаружить в любое время в любом конце Центра и перенаправить туда адресованные ему телефонные звонки. Если сотрудник РАЦД сообщает мне это, значит, они уже пытались воспользоваться этим и вытянули пустышку. Это я уже понял и знал. Но иной раз не стоит давать знать всем и каждому, что тебе все известно. Понимаете? У меня есть свои тайные тайны.

– Понятное дело, мы пытались, Старк, пытались. Понятное дело.

– Ага, – сказал я и улыбнулся. Зенда незаметно для всех ухмыльнулась. – И что же?

– Внимание! Внимание! – Дарв чуть не упал на стол, так он подпрыгнул и шарахнулся при звуке голоса интеркома. – Мисс Ренн, ваш Посетитель взорвется через две минуты.

– Господи помилуй! – пробормотал Дарв, проползая под столом. Очень осторожный человек, это ясно. Я протянул руку к Зенде, и она провела над моим запястьем своим Удлинителем Срока Визита, дав мне еще полчаса. Я все это время пребывал в полном спокойствии.

– Послушайте, Дарв, – мягко сказал я, когда он снова возник из-под стола. – Вы что же, хотите сказать, что подозреваете, что Элкленда вывезли в другой Район?

– Нет, я ничего такого не подозреваю, – холодно ответил он, снова садясь на свой стул и наклоняясь над столом, чтобы пялиться прямо мне в лицо. – Я точно это знаю. Элкленда нет в Центре, мы в этом полностью уверены. Он участвовал в весьма важной и в высшей степени засекреченной работе. Его явно выкрали, и мы желаем его вернуть.

– Несомненно, даже дежурный у портала станции монорельса, служащий 43-го класса, заметил бы нечто необычное, если бы оно имело место, не так ли? Как мог кто-то его вывезти без его согласия?

– Именно это, – медленно произнес В, поворачивая в мою сторону свое апатично-безмятежное лицо, – мы и хотели бы, чтобы вы выяснили.

Я покинул Департамент через десять минут, и у меня в распоряжении еще было вполне достаточно времени, чтобы убраться оттуда целым и невредимым. Но вместо того чтобы направиться прямо к станции монорельсовой дороги, я пошел через парк «Все в Ответе за Всё» и через Зону Отдыха. Это был невеликий участок зелени посреди башен роскошного вида. Парк был, к сожалению, полон людей, собравшихся на импровизированные встречи на свежем воздухе и затевающих знакомства и флирт с другими людьми, которые могут оказаться им полезными. Так что я снова изменил маршрут и направился к линии Б монорельса в другом конце территории Центра. Напомните мне захватить вас как-нибудь с собой в какой-нибудь бар в Центре. Это будет самое невеселое развлечение из всех, что случались в вашей в жизни.

Ничего особенного больше во время нашей беседы не было. Я вкратце обрисовал мою задачу, она оказалась совершенно недвусмысленна: выяснить, кто выкрал Элкленда, выяснить, куда его увезли, и привезти его назад живым. Был в этом также и подтекст, не высказанный вслух: не позволить никому узнать, чем вы занимаетесь и что намерены делать. Действующим Деятелям не понравится, если кто-то вдруг поймет, что они вовсе не знают абсолютно все абсолютно обо всем, а РАЦД не обладает никакой юрисдикцией за пределами самого Центра. По их мысли, кем бы ни были эти парни в черных плащах и шляпах, скорее всего они прячутся в Красном Районе, который граничит с восточным краем территории Центра. Я в этом не был до конца уверен, но мне все равно придется туда отправиться, так что для начала и этот Район сгодится.

Я получил в свое распоряжение кубик-флэшку со всеми данными на Элкленда, с его фото и другими разнообразными сведениями о нем, и в распоряжении у меня было двадцать четыре часа до того момента, когда мне нужно будет сделать первый отчет Зенде о проделанной работе. Обычная, стандартная процедура, вполне нормальная. Теперь у меня есть чем заняться.

Я сел в вагон монорельса до станции «Действия-Портал-3», а поскольку у меня оставалось еще пять минут, я отыскал Хели, дежурного, который последним видел Элкленда. Его перевели с внутренней линии монорельса, и Ройн сообщила мне, где его теперь можно найти. Он был рад помочь, но не мог сообщить ничего нового, чего я еще не знал.

Прежде чем я сел в вагон монорельса, Хели показал мне все корешки проданных билетов. Тут я понял, почему они так страстно желают заполучить Элкленда назад. Пачка имела весьма-весьма аккуратный вид.

Глава 02

На поезд монорельса Линии-1 в Район Красный я сел в 8 часов 30 минут вечера и, как всегда, тут же пожалел, что это сделал.

Район Красный не похож на Центр. Не похож он и на Район Цветной. Он вообще ни на что не похож. Центр окружен чертовски высокой стеной по всему периметру – главным образом для того, чтобы отгородиться от Района Красного.

Позвольте мне немного прояснить ситуацию со всеми этими Районами. Много-много времени назад прежняя негласная договоренность о том, чтобы делить города на районы по признаку расы или веры, просто сошла на нет. Я так думаю, что всем просто надоела сама эта идея, люди просто потеряли к этому всякий интерес: проводить все дни в состоянии ненависти по отношению к собственным соседям – дьявольски утомительное занятие. При этом начала меняться и сама концепция городского поселения. Когда территория главного города страны превышает семьдесят процентов площади всей страны, понятно, что такое положение требует несколько иной организации.

Что получилось в итоге, так это то, что все районы превратились в Районы – самоуправляемые государства с собственными законами, где каждый волен делать все, что ему, черт побери, вздумается. Люди, живущие в данном Районе, – это люди, которым нравится то, что нравится данному Району. Если же вам не нравится данный Район, убирайтесь оттуда к чертовой матери и найдите себе такой, который вам подходит больше. Если, конечно, вы не родом из скверного Района, в каковом случае вы обречены торчать там, где торчите. Кое-какие вещи меняются, а кое-какие остаются все теми же. На какое-то время, во всяком случае. Вот таким образом.

С течением времени сложившееся положение начало меняться в несколько странном, причудливом направлении и так и осталось в этом состоянии. Все вокруг продолжает усиливаться, ускоряться, спрессовываться и уплотняться, но не все одинаковым образом. Существует довольно свободный набор Районов, которые, в принципе, находятся на одной и той же планете, так что если требуется принять какие-то решения, обязательные для всей страны, они собираются вместе и эту проблему решают. А что же все остальные? Да кто их знает… Я бывал в разных концах Нашего Города, я вообще много где бываю. Но существует множество мест, где я не бывал никогда, мест, куда вообще никто уже сотни лет не заглядывал, за исключением тех, кто там живет. В некоторые места люди не ездят, потому что там слишком опасно, а в некоторые места просто не пускают никого постороннего. Можете мне поверить: существуют некоторые Районы, в которых происходят самые невероятные вещи, полное дерьмо.

Район Красный в эту категорию не попадает. Не такой уж он скверный. Просто жизнь там слишком интенсивная, напряженная. Как-то раз я ездил в Район Красный, потому что мне нужно было купить пистолет, а в Центре или в Районе Цветном пистолет не купишь. А вот в Красном можно купить все, что тебе, черт возьми, в башку взбредет. Да еще и со скидкой.

В общем и целом поездка на монопоезде в Красный – не самое приятное, но и не самое неприятное времяпрепровождение. У них там нет четкого разделения на часы, даже на дни, когда вы что-то должны делать, а что-то не должны. Вы просто покупаете билет и полагаетесь на судьбу. Риск – за ваш счет. Вообще-то, по меркам Красного, вагон, в который я сел, был вполне приличный, цивилизованный. Да, конечно, там было грязно, наблевано, на соседнем сиденье лежали человеческие экскременты, но я видывал штучки и похуже. Проститутки были слишком пьяны, чтобы серьезно заниматься своим бизнесом, драка в дальнем конце прохода скоро прекратилась, и вообще в вагоне не наблюдалось одновременно более двух трупов.

Зенда считает меня очень храбрым, раз я езжу в Красный один. Отчасти она права. Но только отчасти. Дело в том, что надо просто знать, как влиться в эту их толпу, как не позволить, чтоб тебя обжулили. Если бы Дарв или кто-то еще из этих типов из РАЦД в этих их приличных костюмах вздумал сунуть сюда нос, его бы тут же измолотили до полусмерти, еще до того, как он успел бы сесть, – а все потому, что по ним сразу видно, что они не свои, чужаки.

А посмотрите на меня. Ладно-ладно, на мне приличная одежда, но дело совсем не в этом. Одежда не самое главное. Одежда ничего не значит. Все дело в лице, в его выражении. По мне не заметно, что я до смерти желаю, чтобы поездка на этом моно наконец закончилась, что я вот-вот напущу в штаны от страха. По мне совсем не видно, что у меня вызывает отвращение все, что я вижу вокруг. Я выгляжу как парень, который без промедления всадит вам нож в горло, прежде чем вы успеете причинить ему какие-то неприятности. Я выгляжу как парень, мать которого подохла на улице, нажравшись дури вроде допаза и захлебнувшись в собственной блевотине. Я выгляжу как парень, который торгует собственной сестрой-шлюхой, но не из-за денег, а просто потому, что ненавидит ее.

Вот так. Я выгляжу как свой парень, отсюда, такой же, как все они тут.

Я сошел с поезда на станции Фак-Зеро и пошел кружным путем через боковые улочки. В Красном никто не занимается уборкой мусора, им на это наплевать, да и о зданиях они не слишком заботятся. В самых глубинах Красного, в округах вроде Хю, горы мусора уже так слежались, что превратились в окаменелости. Найти дорогу здесь не проблема, если, конечно, ты с самого начала знаешь, куда и как идти: карт здесь никаких нет. А если не знаешь, куда идти, тебе нужно немедленно убираться из Красного к чертовой матери, пока с тобой не случилась какая-нибудь неприятность с деморализующим или, что более вероятно, фатальным исходом.

В последний раз я посещал Район Красный где-то пару месяцев назад и сейчас испытал немалое облегчение, увидев, что «БарДжи» еще работает. Развлекательно-распивочные заведения в Красном появляются и исчезают очень быстро по причине гангстерских войн, поджогов и даже применения напалма. «БарДжи» работает уже почти шесть лет, что, как я подозреваю, своего рода рекорд. Причина проста. Причина – в самом Джи.

Это всегда довольно напряженный момент, когда суешь голову в любой бар в Красном Районе. Можете быть полностью уверены, что в этот момент в данном баре вовсю идет драка, но гораздо труднее понять или определить, из-за чего и какого рода эта драка. То ли на кулаках, то ли на пистолетах, то ли с использованием химического оружия. Выяснение личных отношений между двумя противниками или всеобщая свалка? Драка в баре Джи была нынче очень скромная, мелкая, всего лишь на ножах, отчего возникало ощущение, что ты чуть ли не в церкви, несмотря даже на чудовищно грохочущий рок, несущийся из почти взрывающихся от громкости динамиков.

Причина – в самом Джи.

Джи – мой старый, ну, скажем, друг. Так надо полагать. Мы познакомились уже давно, когда оба кое-чем занимались. Я, может, расскажу вам об этом – как-нибудь, если это потребуется по ходу дела. Он жил не в Красном, он жил в Районе Ширнись Еще Разок, а это второй по значимости самый странный и дикий из всех Районов, где я когда-либо бывал. В Районе Ширнись я был дважды, и чтоб мне провалиться, если я еще раз суну туда свой нос.

И я даже рассказывать не желаю, каким был первый по странности и дикости Район.

С Джи очень трудно иметь дело – тяжелый он человек, даже по стандартам Ширнись. В Красном он – настоящий король. Банды наширявшихся гангстеров в прилегающих областях веселья ради гоняют туда и сюда по улицам в своих бронированных машинах, вышибая друг другу мозги и все остальное с помощью противотанковых ракет и пуская в ход огнеметы, чтобы разогнать прохожих. Но когда они заявляются во владения Джи, то убирают и прячут оружие, а также соблюдают все ограничения скорости, пока благополучно не выберутся оттуда. Джи придумал кучу хитроумных, тщательно спланированных, чудовищно успешных и крайне жестоких акций, с помощью которых создал себе репутацию человека, с которым ни при каких обстоятельствах не следует даже думать затевать какие-то склоки. Это превращает его в персону, с которой неплохо иметь постоянный контакт, особенно если он вам кое-чем обязан. Я тоже ему кое-чем обязан, за мной числятся кое-какие должки, но эти наши с ним долги друг другу не носят взаимоисключающего характера, так что не аннулируют друг друга. По крайней мере, мы оба считаем, что не аннулируют; впрочем, мы с ним так никогда и не пытались до конца в этом разобраться.

Я сел за столик и заказал себе что-то алкогольное. Бармену это не очень понравилось, но я пережил его недовольство. Я отлично знал, что помощники Джи с помощью камер внутреннего видеонаблюдения контролируют любого, кто приходит в этот бар, и что Джи непременно проинформируют о моем появлении, как только он окажется в доступном для доклада состоянии. Я отпил из бокала, напустил на лицо маску «Относительно Опасного» и принялся погружаться в обстановочку.

Местная обстановочка была по преимуществу оранжевых оттенков. Украшения и отделка зала были оранжевые, напитки оранжевые, светильники оранжевые, даже тела женщин, вяло и апатично вытворяющих друг с другом некие исследовательские гинекологические эксперименты на освещенной оранжевым светом сцене, тоже были выкрашены в оранжевый цвет. Бар Джи – допазный бар, и любой нажравшийся допаза торчок может вам сообщить, что оранжевый – это, типа, такой цвет, ну, как бы, оранжевого цвета, понимаешь, он оранжевый, такой оранжевый, потому что, типа, оранжевый.

Допаз в Красном Районе выполняет две основные функции. Во-первых и в-основных, это наркотик для отдыха и расслабухи. При этом он здесь – одна из наиболее распространенных причин высокой смертности. Сильная ли это дурь? Вот что я вам скажу. Наркотики частенько разбавляют или, как говорят, бодяжат, добавляя в них разные другие вещества либо чтобы дурачить и надувать покупателей, либо с целью уменьшить дозу. Множество наркотиков бодяжат, добавляя в них двууглекислую соду. Но если бодяжат допаз, то в него добавляют крэк.

Большая часть наркашей, торчавших сейчас в «БарДжи», сидели у главной барной стойки, наблюдая за биолого-гинекологическими экзерсисами на сцене и потягивая напитки с небольшой добавкой допаза. Большая часть этих смесей способна отправить вас в небытие аж на сорок восемь часов. Уже крупно нажравшиеся обычно отправляются в помещения в задней части бара, а завтра половину из них нетрудно будет обнаружить в кучах мусора на улице, где их трупы будут потихоньку превращаться в окаменелости вместе со всем остальным вокруг них. В Красном Районе нет страховочных сетей: если уж ты падаешь, то падаешь. Красный Район невозможно покинуть и переехать в другой Район: у них там свои стандарты, критерии, приемные экзамены и вступительные взносы. Уж если ты родился в Красном, то в Красном и сдохнешь, тебе никогда и ни за что не выбраться оттуда наверх, к свету. Единственная дорога из Красного – вниз.

Пока я дожидался Джи, я успел просмотреть все данные, записанные в кубике-флэшке Элкленда. Этому Деятелю было шестьдесят два года от роду, он родился и вырос в Центре. Папаша его семь лет был Б в Департаменте Шевели Задницей, а потом стал А и пробыл в этом статусе еще рекордные тринадцать лет. А его мать внесла революционные изменения в теорию и практику служебных записок. Карьера Элкленда вылетала со страниц его биографии подобно стреле или чему-то еще в том же роде, такому же прямолетящему: это был не просто человек, хорошо умеющий делать дело, но первоклассный продукт Центра, на сто процентов персона из категории «я-все-могу». Его работа за последние пять лет была спрятана под грифом «совсекретно», а у меня недостаточно высокий рейтинг, чтобы взломать этот код, хотя я и понимаю, что это, должно быть, результат весьма прилежных трудов. Департамент Реального Понимания Сути Вещей – это основное, ведущее подразделение Центра. Все в конечном итоге отчитываются перед ним, а А этого Департамента по сути дела – Главный Действующий Деятель.

Из кубика я узнал все, что необходимо знать об Элкленде, если вы сами Действующий Деятель. Для них то, чем вы занимаетесь в рабочее время, и есть то, чем вы являетесь на самом деле. Но мне-то необходимо было понять, почему те, кто его похитил, выбрали именно его, а не кого-то еще. Мне не нужно было знать, чем был Элкленд, мне нужно было понять, кто он такой. Мне нужно было понять этого человека.

В конце концов, злой и недовольный, я переключился на его внешний вид, врубив подпрограмму «Портрет», и тут же на стол передо мной выскочила голограмма Элкленда размером 10×8×8 дюймов. У него было худое, костлявое лицо, седые, редеющие тонкие волосы и еще более тонкий нос. Глаза за стеклами очков смотрели умным, интеллигентным взглядом, но довольно добро, а линии вокруг рта свидетельствовали о привычке криво улыбаться. Для Деятеля он смотрелся достаточно мягким и добрым человеком. И все. Больше никакой информации из кубика было не почерпнуть, а больше сведений для размышлений у меня не было.

– Старк, фак твою перефак, как твои факаные делишки, факер?

– Сам ты факер, – ответил я и обернулся, уже улыбаясь. Я знаю, мой лексикон далек от идеала, но в присутствии Джи я всегда начинаю высказываться прямо как робкий, подыхающий от творческой хилости поэт. Я встал и протянул ему руку, и он потряс ее сильно и больно, в обычной своей манере. Двое молодцов ростом по семь футов разглядывали меня с большим сомнением.

– А кто этот факер? – спросил он, кивнув на голограмму.

– А это как раз одно из дел, по поводу которого я и хотел с тобой потолковать, – ответил я и снова сел.

Главный бар в заведении Джи на самом деле весьма подходящее место, чтобы потолковать без помех, поскольку все его посетители уже настолько нагрузились и наширялись, что можно разжечь костер прямо у них под носом, а они этого даже не заметят. Да и вообще, они сюда заявились вовсе не для того, чтобы подслушивать чужие разговоры.

– Итак, надо понимать, что он, должно быть, здорово вляпался в какое-то дерьмо, раз уж ты его разыскиваешь, – заметил Джи и с грохотом уселся на один из стульев возле моего столика.

Джи выглядит так, словно его вырубили из очень крупного обломка скалы, причем вырубил его некто достаточно талантливый, но здорово наширявшийся. Но при этом есть в нем некая грубая справедливость, если не обращать внимания на его глаза. Вокруг них – сплошные жуткие шрамы.

Его телохранители скользнули за соседний столик, отслеживая каждое мое движение. Принимая во внимание тот факт, что Джи способен убить любого из них, даже не вспотев, я никогда не понимал, какой от них прок, но, надо полагать, существует какой-то протокол, правила поведения, обязательные для любого гангстерского босса.

Джи махнул рукой в сторону бара, и кувшин со спиртным тут же возник на столе перед ним, прежде чем он успел опустить руку. Он кивнул в сторону сцены:

– Как тебе это шоу?

– Непристойное, – ответил я и кивнул в знак восхищения и одобрения. – Истинно непристойное.

– Ага, – пробурчал он, явно довольный. – Специально для этого выведенные, сам знаешь. – Он не шутил: так оно и было на самом деле. Едва ли Красный когда-нибудь станет самым лучшим и подходящим для женщин Районом. Я давно заметил, что у всех тутошних девиц, как обычно, мощные гривы черных волос. У Джи пунктик такой.

Мы некоторое время обменивались обычной словесной жвачкой. Я вспомнил какие-то прежние события, упомянул парочку общих знакомых, с которыми недавно встречался. А Джи сообщил мне, что подконтрольная ему территория расширилась еще на полмили к северу, что объясняло факт продолжающегося существования его бара, рассказал о парочке особенно жутких успешных операций, более четырех сотен раз воспользовавшись при этом словом «фак».

– Итак, – сказал он в конце концов, махнув рукой и получив еще один кувшин с алкогольным пойлом, – какого фака тебе нужно? Я, конечно, понимаю, тебе приятно снова увидеть мою рожу, но есть ведь что-то еще? Кстати, отличные у тебя штаны.

– Спасибо. А нужны мне две вещи, – ответил я, наклоняясь над столом и понижая голос, просто так, на всякий случай. – Мне нужно отыскать этого парня. Его зовут Элкленд. Люди, которые его разыскивают, считают, что он мог оказаться где-нибудь в Красном.

– Деятель?

– Ага, но не просто какой-то старый пердун из этих умников «я-все-могу». Настоящий золотой мальчик.

– Тогда какого фака ему тут делать?

– Этого я не знаю. Я даже не уверен, что он находится именно здесь. Все, что мне известно, – это то, что он не в Центре. Парни в РАЦД полагают, что его выкрали и спрятали где-то в Красном Районе. Надо думать, это логичное предположение, оно первым приходит в голову.

Я откинулся назад и отпил алкогольного. Джи понял, что мне нужно, ему не требуется все объяснять и разъяснять. Тем временем на сцене к двум потеющим и тяжко трудящимся исполнительницам присоединилась новая парочка девиц, которые тут же, немедленно, использовали предыдущих в качестве туалета. Такие вот тут развлечения, в Красном.

– Нет, я ничего такого не слыхал.

Я кивнул и закурил новую сигарету. Кажется, я забыл упомянуть, что только что выкурил одну. Ну так вот, выкурил. Выкурил, загасил окурок, а потом закурил новую. Пустите в ход собственное воображение.

– Я так и думал.

– Но я поспрошаю о нем. Ты по-прежнему в Цветном?

– Да.

– Если что-то услышу, дам знать. Правда, не думаю, что что-то смогу узнать.

– Да я и сам не думаю, что что-то здесь прорежется. Не могу себе представить, что в Красном найдется банда, достаточно мощная, чтобы выкрасть Деятеля прямо из Центра. Это, видимо, кто-то другой, может быть, команда из Ширнись или еще откуда-нибудь. Но его вполне могут держать здесь.

– А какое второе дело?

– Мне нужен ствол. Я свой потерял.

Джи расплылся в улыбке и махнул одному из своих телохранителей. У Джи это здорово получается, махать соответствующим образом: телохранителю не нужно даже подходить, чтобы понять, что от него требуется. Он просто исчез, скрывшись в задних помещениях бара.

– Спасибо.

– Не проблема. Оставишь мне кубик?

– Не могу. Зенда меня убьет.

– Ты еще работаешь на нее?

Я нажал на кубик, сделал цветной отпечаток изображения Элкленда и отдал его Джи.

– Ну, ты ж меня знаешь. Я на кого угодно работаю.

– Особенно на нее.

– Особенно на нее.

Когда я вернулся к себе в квартиру, было уже поздно. В Центр не разрешается являться более одного раза за день, так что мне пришлось возвращаться долго, кружным путем, через два других Района. К счастью для меня, Джи, этот старый хитрый лис и психопат, раздобыл где-то такое средство, «СтволНезаметн»™, которое делает оружие невидимым, так что я без помех протащил пистолет домой.

Вообще-то, даже пистолеты. Джи дал мне пистолет, любимое мое оружие, а вдобавок еще и фурт. Фурт – это, типа, лазерное устройство, которое также работает в качестве режущего инструмента и посему вроде как очень полезное. Пистолет стреляет энергетическими пулями. Грубо, конечно, зато эффективно. А поскольку он сам генерирует эти пули, то нет необходимости его перезаряжать, что целых одиннадцать раз спасало мне жизнь. Пистолет был той же марки, что и мой последний ствол, который я потерял при выполнении предыдущей работы, о которой так вам еще и не рассказал. Так что новое оружие очень удобно разместилось у меня в руке. Сидя над еще двумя кувшинами алкогольного, мы с Джи пытались припомнить, сколько одолжений мы с ним сделали друг другу и что кто кому должен. Мы довольно здорово запутались к этому моменту, но в конечном итоге пришли к выводу, что, кажется, теперь за ним на один должок больше, чем прежде.

Пока я сидел с кружкой джахаванского кофе, каждая молекула которого запрограммирована на то, чтобы мотаться по всему организму и вышибать мозги любой молекуле алкоголя, которая ей встретится на пути, я все думал, куда мне теперь отсюда направиться. Пока что работать мне было практически не с чем. Я установил, что Джи никак не связан с похищением Элкленда, но это мне было известно и раньше. Джи просто-напросто стремился подмять под себя как можно большую территорию Красного Района, насколько это ему удастся, оставаясь при этом в живых столько времени, сколько выйдет, и убив при этом как можно больше людей – столько, сколько получится. Он простой человек с простыми потребностями.

Те, кто прихватил Элкленда, были замешаны в каком-то гораздо более сложном и крупном деле. Они отнюдь не за деньгами гонялись, потому что у Центра денег вообще не было, но вряд ли они это проделали просто развлечения ради. Они, должно быть, стремились заполучить нечто, что им мог дать только Центр. Значит, самое важное – выяснить, что именно они желают заполучить, так что я сделал себе заметку в соответствующей ячейке файла памяти, чтобы заняться этим вопросом, когда смогу поломать над ним голову. Мои ячейки памяти по-разному воспринимают эти мои памятные заметки: я, правда, всегда в конце концов предпринимаю какие-то меры в связи с ними, и они буквально напечатаны у меня в памяти, так что я всегда могу их прочесть. Вот, например:

Внутренняя памятная заметка. Кто прихватил Элкленда?

1) Некая группа, обладающая достаточной мощью и спайкой, чтобы протащить своих людей в Центр и похитить его.

2) Некая группа, обладающая достаточной мощью и спайкой, чтобы прежде всего все о нем узнать.

(Степень мощи и спайки этих людей должна быть очень высокой. Центр отнюдь не распространяет списки «Людей, Делающих Действительно Серьезные Вещи, Которых Вы Могли Бы Счесть Подходящими Для Похищения». Я до сегодняшнего вечера никогда не слышал об Элкленде, а я ведь знаю Центр довольно хорошо для постороннего человека.)

3) Некто, кто желает заполучить нечто такого рода, что ему может дать только Центр.

(Когда я выясню, что это может быть, я пойму, с какого рода людьми мне пришлось иметь дело, что облегчит мне задачу выяснить и предсказать способы их действий.)

4) Надо купить новые батарейки для «Гравбенды»™.

Понятно? Очень кропотливая работа, требующая усердия и прилежания. На Зенду это, несомненно, произведет должное впечатление. Ну, может, и не такое уж должное, потому что ее собственные памятные заметки простираются на 120 страниц – со всеми графиками, диаграммами, индексами и вспомогательными видео– и аудиоматериалами; но, может быть, она приятно удивится. Удивится в любом случае, это уж точно.

Я сделал себе еще заметку, о которой ничего вам не скажу. Потом, может быть, открою этот секрет, если он окажется имеющим отношение к делу.

К тому времени, когда я прикончил кружку кофе, я был уже совершенно трезв. Более даже трезв, чем мне хотелось: вообще-то, я выпил слишком много кофе и теперь слишком глубоко ушел в черный цвет – с точки зрения трезвости. От этого я стал замечать такие вещи, как, например, то, что когда бы я ни вернулся в свою квартиру, она всегда пустая. Это очень милая квартирка, полностью координирующая все цвета и с хеппенинговой мебелью, которую я использую просто как место, чтобы хранить свое барахло и чтобы заявляться сюда на ночь, когда я оказываюсь в этом Районе. Когда я сюда возвращаюсь, квартира всегда пуста. Ни единого человека. Вернее, ни единой личности, чтобы быть точным.

У меня имеется квартира, у меня имеется больше денег, чем мне нужно, у меня имеется работа, какая ни есть, но имеется. Но вот есть ли у меня жизнь?!

Понимаете, о чем я? Глупые, бесполезные мысли. Я глянул на пакет с джахаванским кофе и заметил, что по ошибке прихватил «экстра крепкий». «Фирма предупреждает, – было написано на пакете. – Все, кроме алкоголиков, могут обнаружить у себя наличие глупых и бесполезных мыслей».

Я не чувствовал себя усталым, но решил все равно попытаться уснуть. Когда я погружаюсь в работу, то имею склонность несколько дней подряд обходиться вообще без сна, и это одна из причин того, что в конце всегда чувствую себя таким усталым. Но нынче вечером в любом случае делать больше было нечего, так что самым умным было сделать очередной взнос на депозит моего банка сна.

Прежде чем забраться в постель, я проверил поднос для входящих сообщений – на всякий случай, а вдруг Джи уже прислал мне что-то. Но там было пусто, если не считать послания от уличного совета. Уличный Компьютер-Координатор Цветов сообщал мне, какое наслаждение он испытал, работая с моими брюками.

Глава 03

В 4 часа 45 минут я проснулся, мгновенно ожил и насторожился. Потом перевернулся и попытался снова заснуть, но это у меня не получилось. В крови все еще бешено бурлили потоки джахаванского кофе, вопили, орали, продолжали свою активную деятельность, пробуждая все клетки организма. Я встал, принял душ, пошел на кухню и выбросил пакет с этим кофе. Не нужно мне таких гнусных напитков.

Я приготовил себе чашку «Дебе», это нечто вроде кофе, за исключением того, что в нем нет натуральных продуктов, да и кофе он на вкус тоже совсем не напоминает. Потом сел у стены в гостиной, дожидаясь, когда начнется рассвет. По полу передо мной пробежал удивительно, чудовищно огромный паук. Я некоторое время смотрел на него, удивляясь, как и за каким чертом он сюда забрался. Моя квартира находится на пятом этаже – ни за что не поверил бы, что эта животина способна взобраться на стофутовую высоту просто для того, чтобы показаться мне на глаза. Видимо, у него где-то тут имеется гнездо, в какой-то квартире по соседству, только я не мог себе представить, где именно. Не верилось мне, что в стенах могут оказаться щели, достаточно широкие, чтобы в них поместилась тварь такого размера. Скорее всего, он просто весь день сидел где-то на открытом месте, хитренько притворяясь предметом меблировки и дожидаясь ночи, чтобы слезть вниз и побегать по полу, как они это обычно любят делать. Я сам мог сидеть на нем, не имея об этом понятия. Или поставить на него стакан с выпивкой. Черт побери, да я даже мог растянуться прямо на нем и проспать так всю ночь!

На полпути от стены к стене паук остановился, повозился на месте и сел, уставившись на меня. Я тоже уставился на него. Мы оба напряженно замерли – такой получился момент.

Меня можно провести, я и сам могу поддаться, когда это нужно, но только не созданиям, столь низко стоящим на эволюционной лестнице, как паук, – ни за что. Думаю, он это почувствовал. Посидев так довольно долго, он развернулся и направился в ином направлении, чем прежде, и медленно, многоножественно потащился к двери. Потом, видимо поняв, что это для него последний шанс побегать, он вдруг прибавил скорости до пьяной рыси и выскочил в холл, на двух ногах обогнув угол.

В отличие от других Районов, Цветной открыт небу, и в половине шестого утра черноту за моим окном разбавил намек на розово-голубой свет. В Цветном небо всегда приобретает по утрам прекрасные цвета – думаю, оно тоже любит играть разнообразными красками и оттенками.

Было еще слишком рано начинать делать что-то полезное, так что я отправился по магазинам.

Ранний день застал меня уже дома – я сидел, скрестив ноги, на потолке гостиной и приканчивал мощный ланч.

Обычно меня трудно выгнать на шопинг, я подолгу избегаю бегать по магазинам, особенно продуктовым. Я пытаюсь, конечно, но к тому времени, когда добираюсь до магазина, либо меня поражает приступ скуки, сама эта идея становится скучной, либо же на меня вдруг наваливается какая-то особая обеспокоенность, и мне уже кажется, что все это как-то слишком. Но сегодня я все-таки прорвался и дорвался до шопинга. И действительно пошопинговал, от души. Продукты, батарейки для «Гравбенды»™, еще продукты, кофе нормальной крепости, продукты, продукты. Холодильник был истинно счастлив. Наконец-то он заполучил нечто, во что мог снова вонзить свои зубы – горы продуктов, которые он теперь мог отлично хранить холодными и свежими. Не все эти продукты были для меня самого: один из пунктов в моем списке предстоящих дел напоминал мне о необходимости связаться с моим котом Спэнглом и выяснить, не желает ли он прийти сюда и пожить немного у меня.

Но прежде всего, конечно, мне было нужно сделать несколько звонков. И я их сделал. Я связался со всеми надежными контактами в Районах вокруг Центра, а также с некоторыми ненадежными тоже.

Ничего. Кем бы он ни был, тот, кто выкрал Элкленда, он проделал великолепную работу, отличную с точки зрения секретности. Дело все больше и больше походило на то, что это была работа банды из Района Ширнись Еще Разок, и это было очень скверно. Я берусь за такие дела, это для меня нормальные дела, и берусь за них в основном для того, чтобы что-то делать. Мне же надо как-то заполнять свое время, поскольку теперь это все, что у меня есть. Но я предпочитаю, чтобы эти занятия не приобретали такой серьезный оборот. Я за последние годы немного подуспокоился, и теперь перспектива помериться силами с бандой хорошо организованных психопатов уже не слишком меня привлекает, не так, как было раньше.

Я поел еще немного. Дела пока что идут не слишком хорошо, но так оно всегда и бывает. Город – чертовски огромная территория, он разбит на множество отдельных мест, и в любом из них не имеют ни малейшего понятия о том, что происходит во всех остальных. Так что не имеет никакого смысла скакать и прыгать туда-сюда в блаженной надежде наткнуться за первым же углом на то, что разыскиваешь. Работу вам поручают отнюдь не с приложением коробочки с полным набором указаний, наводок и улик, способных вам помочь. Со мной, во всяком случае, такого не случалось никогда. Начальный этап расследования всегда предполагает осторожное выжидание, и на это уходит много времени. Сперва следует выпустить вперед щупальца, зафиксировать свой интерес, и это пока что все.

Внезапно поднос для входящих сообщений издал громкий харкающий звук. К сожалению, этот поднос закреплен на стене над самым полом, и я не мог до него дотянуться с того места, где сидел, то есть с потолка. Пришлось нажать на выключатель «Гравбенды»™, чтобы вернуть все к нормальному состоянию.

Дело не только в батарейках в этом устройстве – понимаете ли, видимо, оно совершенно перестало нормально функционировать. Вместо того чтобы постепенно переориентировать комнату в соответствии с нормальными законами гравитации, оно переключилось мгновенно, уронив меня и остатки моего ланча на пол, куда все это и свалилось, образовав огромную малопривлекательную кучу. Я сделал себе в уме заметку: как-нибудь устроить пикет возле квартиры моего бывшего клиента и орать там во всю глотку: «Остерегайтесь, если этот джентльмен предложит вам оплату натурой или товаром, поскольку потребительские товары, которые он вам предложит, в значительной мере дефектные!» – или что-нибудь не менее внушительное. После падения я, болезненно охая, пополз через образовавшуюся кучу к подносу для сообщений. Вообще-то я не успел расчистить комнату от последствий предыдущей катастрофы с «Гравбендой»™, прежде чем снова включить это проклятое устройство, так что вы не видели настоящего беспорядка, пока не насладились зрелищем комнаты, в которой гравитация дважды меняла свое направление, причем – в противоположные стороны.

Сообщение было от Джи. Он собирался выбить дурь кое из кого в одном из анклавов округа Хю Красного Района и интересовался, не желаю ли я принять в этом участие. Я достаточно хорошо знал Джи, чтобы понять, что это не просто обычное приглашение на светское мероприятие. Он явно что-то затеял.

Я быстренько переоделся в шмотки, подходящие для гангстерских войн, не предусмотренные разве что для размещения в них ядерного оружия. Длинный черный плащ, черная куртка, черные штаны, черная рубашка. По наитию я сперва напустил на рубашку своего «ДомСлуга»™ – рубашка осталась черной, однако приобрела весьма сложный, почти вызывающий рисунок темно-синих, пурпурных и зеленых оттенков. Я нашел пистолет и сунул его в плечевую кобуру.

Всегда трудно предсказать, сколько времени продлится подобное мероприятие, так что я позвонил Зенде и предупредил ее, что, возможно, заскочу к ней немного позже. Вот вам я, полностью настроенный на действие: динамичный, горящий нетерпением, но в то же время внимательный и заботливый. На мой звонок по видифону ответила Ройн:

– Привет, Старк! Классная рубашка!

– Спасибо. Зенда в наличии?

– Извини, Старк, она сейчас занята, к аппарату подойти не может. Очень-очень занята.

– Она всегда занята.

– Ага, но на этот раз занята по максимуму. Слишком занята, чтобы разговаривать даже с людьми, с которыми делает бизнес, не говоря уж обо всяких других. Что-нибудь ей передать?

– Передай только, что я могу немного задержаться. Я тут на гангстерскую войну собрался.

– Ух ты! Ну что же, желаю повеселиться от души. Я все ей передам.

Я попытался отыскать фурт, но в таком бардаке это оказалось невозможно, я так его и не обнаружил. Продукты уже все исчезли – они так запрограммированы, чтобы исчезать через час после того, как приготовлены, – но всюду валялась мебель, книги и тому подобное барахло, а фурт – оружие небольших размеров. Моя квартира оборудована и Поисковой Системой: в моем распоряжении небольшое устройство, надо только ввести в него то, что вы разыскиваете, и оно электронным искателем обыскивает всю территорию и сообщает, где этот предмет находится. К сожалению, я потерял это устройство, так что точно сел с этим делом в лужу. Впрочем, там, куда я собирался отправиться, маленький фурт почти бесполезен, проку от него там будет немного, так что я плюнул на него и рванул на станцию монорельса.

Я уже говорил вам, что дело скоро начнет стремительно разворачиваться.

Двое телохранителей Джи встретили меня на станции Фак-Зеро. Одеты они были в официальные вечерние костюмы при черных бабочках. Держались они очень вежливо и уважительно. Быть личным другом гангстерского босса – штука вроде как весьма приятная.

Мы быстро добрались до «БарДжи», «шкафы» шли по обе стороны от меня. При нашем приближении уличная жизнь очень быстро выходила из нормального состояния. Это одно из тех явлений, к которому быстро привыкаешь в Красном: если видишь людей, одетых преимущественно в черное и торопливо идущих по улице, следует сразу же убраться к чертовой матери, пока вокруг тебя не начала развиваться экстремальная ситуация с проявлениями крайней жестокости.

Джи тоже был в вечернем костюме с черной бабочкой. Он выглядел спокойным и собранным.

– Нам нужно все проделать очень быстро, – буркнул он. – До меня дошло, что эти факеры узнали, что мы идем к ним.

Я счел это неприятным обстоятельством и выразил свою озабоченность вслух.

– Стало быть, они наверняка нас уже ждут? – спросил я, осознавая, что день у меня, возможно, будет значительно более интересным и занимательным, чем он оказался бы, если б я занялся уборкой своей квартиры.

– Нет, они собираются смыться оттуда. Так что если мы не поторопимся, фак нас всех перефак, там будет некого убивать.

Мы вышли из бара плотной, сплоченной группой. Бронированные машины, дожидавшиеся снаружи, приняли сигнал, немедленно развернулись и с грохотом и ревом помчались мимо нас по улице, направляясь в округ Хю. Джи и я пошли по улице следом за ними, прикрываемые с флангов телохранителями, а сзади за нами катили еще две машины. Подобно тем стриптизершам в баре, телохранители в Красном рождены и выращены специально для того, чем они занимаются: все они более семи футов ростом и такого телосложения, что способны выдержать прямое попадание метеорита. В частности, их отбирают в соответствии с размерами торсов. Джи, конечно же, заимел себе самых лучших – у всех шестерых «шкафов» вокруг нас торсы были не менее двух футов толщиной. Телохранитель высшего класса, как считается, способен прикрыть своего хозяина от примерно тридцати пуль или двух снарядов не слишком крупного калибра. Мой рост всего шесть футов, и хотя я не имел представления, куда, к дьяволу, мы направляемся, все равно чувствовал себя в полной безопасности.

Неба над Красным не видно, здесь всегда царит ночная тьма. Улицы темные, но все стены утыканы слепящими неоновыми надписями и вывесками, зазывающими в допаз-бары и трах-бутики. Тротуары при нашем приближении пустели, но сквозь витрины на нас пялилось множество лиц. Перед парочкой баров красовались сделанные от руки призывные надписи «Давай сюда! Попробуй!», выставленные на всеобщее обозрение.

Из-за угла вывернула какая-то человеческая развалина, и я скривился в предчувствии неприятностей. Джи терпеть не может таких типчиков. И вовсе не потому, что это не клиенты и, таким образом, не представляют для него никакого интереса, а в основном потому, что он терпеть не может людей, не обладающих никаким драйвом. Мне частенько приходило в голову, что из Джи, вероятно, мог бы выйти поражающий всякое воображение Действующий Деятель, хотя в таком случае Центру пришлось бы очень значительно расширить свои представления о том, что такое Дела, Которые Следует Сделать. Конечно, Джи, даже не замедлив хода, произвел выстрел, и голова этой развалины размазалась по десяти квадратным футам стены. Из баров раздались крики одобрения.

Хю – маленький округ почти в самом центре Красного Района, на западе он граничит с территорией, подконтрольной Джи. Это одна из самых старых частей Красного, и каким бы скверным и опасным ни был весь Красный в целом, Хю гораздо хуже во всех отношениях. Хю – это такой округ, где происходят действительно страшные вещи. Здесь на улицах не увидишь и не встретишь ни единой живой души, и баров нет ни единого. Никакого коммерческого интереса округ Хю ни для кого не представляет, потому что в Хю все всегда сидят дома. В Хю можно спрятаться, если вы серийный убийца и вам необходимо где-то укрыться, чтобы спокойно расчленить свою жертву на мелкие кусочки. Хю – это такое место, куда можно отправиться, чтобы должным образом помолиться дьяволу, без опасений, что вам помешают душевноздоровые люди. Хю расположен на самой низшей ступени социальной лестницы. Если вы попали в Хю, то вы либо уже труп, либо скоро станете трупом, или же вы – заброшенный дом, торчащий во тьме и пожевывающий мертвые тела.

– И что у тебя за интерес к этому месту, Джи? – спросил я, чуть запыхавшись после пяти минут непрерывной быстрой ходьбы. – Какой тебе прок от Хю?

Джи покатал голову на плечах, разминая шею:

– Я тут вчера поузнавал… Никто про этого твоего приятеля не знает. Но прошел слушок о какой-то новой банде, которая скрывается в Хю. Может, это твои ребята, может, нет. В любом случае мне эти факеры под боком не нужны.

Впереди нас бронированные машины уже замедляли ход. Мы приближались к границе территории Джи. Пограничные зоны в Красном – самые опасные. Здесь все ненавидят всех. Внезапно из окна на третьем этаже справа раздался выстрел, один из телохранителей дернулся, и на его безупречной белой рубашке появился маленький красный кружок.

– Отличная работа, Фыд, – сказал Джи, хлопнув его по плечу. – Ты в порядке?

– Самочувствие отличное, Джи, – проворчал охранник и с помощью авторучки выковырял попавшую в него пулю. Крутой малый, решил я. Одна из бронированных машин развернулась и открыла огонь. Третий этаж данного здания тут же превратился в ничто, просто исчез. Мы рысью пробежали вперед, к другой машине; телохранители при этом сохраняли вокруг нас непробиваемый щит. Распахнулась дверца, и мы с Джи нырнули внутрь, а следом за нами – трое телохранителей.

– Снайпер-одиночка, сэр, – сообщил водитель, – но впереди наблюдается какая-то непонятная активность.

– Лады, – сказал Джи, поудобнее усаживаясь в кресло стрелка. – План вот какой. Мы едем прямо туда и убиваем всех, кто попадется.

– Годится. – Водитель улыбнулся и утопил педаль газа в пол.

В общем и целом это заняло десять минут. Четыре машины с визгом влетели в округ Хю, и при этом их пулеметы посылали струи энергетических пуль на 360 градусов вокруг, а стрелки всаживали снаряды во все, что движется или хотя бы делает вид, что может двигаться. Из окон и витрин окрестных магазинов на машины летели потоки пуль и снарядов, но с таким человеком, как Джи, спорить совершенно невозможно. Когда в него стреляют, он только еще больше злится.

По мере того, как здания вокруг нас взрывались этаж за этажом, вражеский огонь понемногу слабел, и машины сосредоточились на ликвидации людей, что начали появляться на улицах, удирая от нас со всех ног. Один сумасшедший спрыгнул на машину из окна второго этажа и попытался выстрелить в окно из своего гранатомета. Фыд, который уже покончил с выковыриванием пуль из своей груди, пробил кулаком дюймовое боковое стекло и врезал ему, так что тело этого безумца изящно вляпалось в стену дома, мимо которого мы как раз пролетали со свистом. И большая его часть – не все целиком, конечно, – упала на землю.

– Лады, – спокойно сказал Джи, – велите четвертой машине развернуться и двигаться назад – на тот случай, если кто-то вздумает бежать в том направлении. А первой и третьей велите чуть отстать, сохранять строй и прикрывать нас с флангов.

Три машины устремились по улице в самое сердце округа Хю, кося все, что попадалось на пути. Мне бы ужасно не хотелось оказаться сейчас на стороне противника. Это не самое большое удовольствие – убегать, словно за тобой черти гонятся, из этого сущего ада на земле, наполовину оглохнув от рева и грохота трех преследующих тебя бронированных машин, принадлежащих самому страшному человеку в Красном Районе. Ощущения при этом, надо полагать, самые мерзкие и гнетущие. К счастью для них, эти ощущения были непродолжительны, поскольку всех их очень быстро избавляли от этих страданий и мучений.

– Стоп! – тихо скомандовал Джи, и машины немедленно остановились. С минуту вокруг царили тишина и спокойствие, пока Джи настороженно ворочал головой и прислушивался к сигналам каких-то диких инстинктов, какие только могут быть у такого человека. Улицы вокруг нас были пусты, если не считать кусков мертвых тел и горящего мусора; каменная кладка была красной от крови и посверкивала в пламени пожаров. – Лады, – удовлетворенно произнес он наконец. – Поехали дальше.

Фыд раздал оружие. Мне он предложил крунтомет, но я похлопал себя по плечевой кобуре, и он лишь пожал плечами в ответ. Когда все в машине были положительно вооружены, другой телохранитель распахнул дверцу, и мы вылезли наружу. Остальные трое телохранителей уже поджидали нас, и мы с Джи вступили в их окружение, в их тень. Джи быстро огляделся по сторонам, потом кивнул на здание слева от нас.

– Туда, – сказал он.

Мы медленно пошли к этому зданию, телохранители, что были позади нас, двигались спиной вперед, уже взведя курки своих крунтометов. Не успели мы приблизиться к двери в этот дом, как из одного из крунтометов вырвалась полоса шума, и с противоположной стороны улицы донесся вскрик, смешанный с грохотом взрыва.

– Отличный выстрел, Бидж, – отметил Джи, даже не обернувшись.

– Спасибо, сэр.

На первом этаже дома что-то горело, несильно, так что опасений, что пожар может выйти из-под контроля, не возникало. Там и гореть-то было нечему. Одни лишь каменные стены – все, что можно было вынести, украли еще десятки лет назад. Здание выглядело чем-то вроде офисного центра, чем оно, видимо, и было лет сто назад, когда вокруг еще жили люди. Вокруг стоял какой-то очень странный запах, но во всех остальных отношениях в нем ничего особенного не было. Джи отлично разбирается в подобных вещах. Не знаю, как он это делает, но это так.

Мы направились к лестнице и начали медленно подниматься, по-прежнему соблюдая тот же строй. Второй этаж был пуст. Запах здесь был хуже, и я обернулся к Джи, удивленно подняв брови.

– Думаю, мы наткнулись на чей-то буфет с запасами, – сказал он.

И был совершенно прав. На третьем этаже лестница кончилась, и нам пришлось пройти его весь, чтобы продвинуться дальше. Мы тихонько вошли в первое офисное помещение, и внезапно телохранители одновременно сдвинулись вместе, пригнулись и сплотились в тесную группу позади двери, зажав нас с Джи в середине, прикрытых со всех сторон. Потом они медленно выпрямились.

– Извините, сэр, – сказал Фыд. – Ложная тревога.

Мы осмотрели помещение. Там было темно, свет проникал только с улицы, от все еще горящего там мусора. Весь пол был завален человеческими телами, и вонь стояла ужасная.

– Лады, ничего страшного, – сказал Джи. – Нормально проходим, в любом случае.

Вынужденные продвигаться дальше цепочкой по одному, мы проследовали вперед. Снаружи вспыхнуло что-то легко воспламеняющееся, и пламя мощно взлетело вверх, залив комнату красно-оранжевым светом.

На полу валялось порядка сорока трупов, по большей части взрослые, но было и несколько детей. Многие были без одежды, и у всех лица были срезаны, так что обнажились кости черепа, теперь уже высохшие. Многие были отчетливо накрашены – вокруг остатков десен виднелась синяя губная помада, под разлагающимися глазными яблоками темнели зеленые тени. У всех женщин из животов торчали воткнутые туда отвертки, а руки всех мужчин были скреплены вместе мощным промышленным степлером.

Я сперва решил, что детей подожгли, но когда мы перешли на противоположную сторону помещения, я заметил, что общее состояние трупов здесь иное. Здесь явно были те, кого сюда притащили раньше, – более разложившиеся, а также более заметно изжеванные. Данное человеческое существо прятало здесь убитые им жертвы и сперва поедало тех, кого спрятало тут раньше: детей в вареном или жареном виде, а взрослых жрало сырыми, но уже кишащих червями. Интересно, где эта тварь сейчас, наверное, бродит где-то по Красному, отыскивая и отлавливая новые жертвы и запасая их на зиму. Я человек широких взглядов, но, честно, есть такие люди…

Мы, наконец, добрались до другой лестницы и поднялись на четвертый этаж. Все тут было тихо. Мы пошли дальше, но как только достигли пятого этажа, Джи замер и прислушался.

– Лады, – прошептал он. – Конец игры.

Бидж и еще один телохранитель пошли вперед первыми. Между их головами просвистела ракета и врезалась в стену позади. Вместо того чтобы отдернуться, они сублимировали свое раздражение в ответный удар и разнесли комнату к черту из своих крунтометов. А когда решили, что впереди все чисто, мы присоединились к ним.

То, что осталось от этого кабинета, имело некоторые признаки жилья и подготовки к контратаке. По всей комнате стояли пустые ящики из-под оружия, валялись какие-то остатки пищи и одежды. Из следующего помещения пробивался слабый свет, и Джи пошел к двери, оставив нас позади. Из-за каких-то ящиков в углу донесся едва слышный звук, и, действуя чисто инстинктивно, я упал и прокатился по полу с переворотом и вскочил на ноги перед Джи, наставив пистолет в темноту. На груди Джи возникла красная точка лазерного прицела, и я выпустил в темноту пять пуль подряд. Последний член этой банды медленно вывалился из-за ящиков и рухнул на пол. Джи поглядел на меня и кивнул.

Оставив телохранителей позади, мы подошли к двери и выбили ее ногами. Офис был пуст, за исключением кресла и стола, на котором имелась зажженная лампа, отбрасывающая круг яркого света. В кресле кто-то сидел.

– Привет, Джи, – раздался его голос, который я сразу узнал. – Привет, Старк. Эй, какая классная у тебя рубаха!

– Господи, мать его, Иисусе! – с чувством проорал Джи.

Мы подошли поближе к креслу. Я вытянул шею, стараясь разглядеть огромную фигуру, агрессивно развалившуюся в кресле, и зеленые цифры на лбу этого типа. И сразу же ощутил исходящий от него дух нескрываемой враждебности.

– Господи, мать его, Иисусе! – заорал я. – А ты-токакого хрена тут делаешь?!

– Господи, мать его, Иисусе! Снедд! – проорал Джи, уже несколько более спокойным тоном. – И какого хрена ты тут оказался, что это у тебя за игры?!

– Так, – сказал Снедд, прищелкивая пальцами. – Так, значит, вы здороваетесь. Выпить хотите?

– Господи, мать его, Иисусе, – снова повторил я. Это было единственное, что сейчас казалось подходящим к ситуации. Я мог бы повторять это день за днем, если бы Джи не сменил тему. Он внезапно расплылся в улыбке и потряс руку своему братцу.

– Ага, – казал он. – Выпить. Алкогольного. А тебе лучше бы объясниться по-хорошему.

Из тени показался человечек маленького роста, лет семидесяти, очень испуганный на вид. Он нес поднос с кувшином алкоголя и несколькими стаканами. Он бесшумно поставил его на стол и снова исчез в тени.

– Снедд, – сказал я, когда Фыд разлил спиртное по стаканам. – Ты ж нас всех тут мог убить.

– Да ладно тебе, дерьмо это все, – ответил Снедд. – Они вовсе и не собирались воевать с вами. Как только я узнал, что вы собираетесь сюда, я велел им всем убираться куда-нибудь в безопасное место. Я знаю только одного человека более опасного, чем я сам, – это Джи. Кстати, большое вам спасибо: я две недели напрягался, сколачивая эту банду, а вы их всех за пять минут уделали напрочь. Ваше здоровье!

– И твое здоровье, ублюдок, – ответил Джи, и мы выпили.

Здесь, по-видимому, следует внести некоторые пояснения. Снедд – младший брат Джи. Если не принимать во внимание то обстоятельство, что он матерится несколько меньше брата и у него на лбу написаны зеленые цифры, они смотрятся почти одинаково. Я помню Снедда со времен пребывания в Районе Ширнись Еще Разок, когда мы с Джи работали вместе. Восемь лет я его не видел и уже не рассчитывал когда-нибудь встретить снова.

Цифры на лбу у Снедда имеются потому, что он был осужден на смерть. Он однажды вломился в Район Стабильный – просто ему так чертовски этого захотелось – и, на свою беду, был пойман. Стабильный – это один из Районов, которые держатся в полной изоляции, в настоящей блокаде, напрочь закрывшись от всего остального мира. Внутрь никого не пропускают и оттуда никого не выпускают. Вся информация о внешнем мире блокируется, так что обитатели такого района не имеют понятия о том, что происходит вне их мирка.

Власти Стабильного мелочами не занимаются. Наказание за вторжение в их Район – смерть в результате экспирации ДНК. Код ДНК виновного принудительно меняется таким образом, что он умирает ровно через год после вынесения смертного приговора: все функции организма просто прекращаются, а все химические соединения, входящие в состав этого организма, распадаются. Это вполне обычный способ казни в цивилизованных Районах, и в некоторых даже делают это так основательно, что пересаживают на лоб осужденного преступника кусок кожи со лба уже казненного – с цифрами, демонстрирующими, сколько дней осталось жить этому парню. Кое-кто считает это излишне жестокой и кровавой процедурой, но самих лбоносителей этих цифр такое не слишком беспокоит. Частенько их гораздо быстрее обслуживают в ресторанах, поскольку официанты видят, что этому парню не так долго осталось жить и он не хочет терять время попусту. Особенно в последнюю неделю жизни, когда цифры начинают светиться и мигать ярко-красным.

И еще одно – это помогает четко определять, который теперь день и час, просто поглядев в зеркало, что как бы неплохо, если не любишь носить часы.

– А ты разве уже не должен был сдохнуть? – спросил я Снедда.

– Ага. – Он рассмеялся. – Но ты ж меня знаешь. Я умею выкручиваться. Вот и нашел способ, как заставить эти часы снова возвращаться к нулю, так что к концу каждого года я получаю еще один год. Это, конечно, всегда довольно напряженный момент, когда отсчет доходит до 00—00—00, но пока что этот способ работает.

– А Джи знал, что ты еще жив?

– Ага, – буркнул Джи. – Только я все время пытаюсь про это забыть. Так какого хрена ты тут делаешь, Снедд? И за каким хреном тебе понадобилось сколачивать банду?

– Мне стало скучно, – ответил тот. – Вот я и решил заняться кое-каким бизнесом, войти с тобой в совместное предприятие.

– Со мной?!

– Ага. Мне не хотелось просто болтаться при тебе в качестве нахлебника, вот я и решил привнести в это предприятие кое-что свое. А теперь ты их всех перебил…

– Снедд, – спросил я, – эта банда – это все, что ты хотел «привнести», или у тебя в загашнике было что-то еще?

– Что ты имеешь в виду?

– Старк разыскивает одного малого, – пояснил Джи, наливая себе еще алкогольного. Маленький старичок циркулировал по комнате, раздавая закуски телохранителям.

– Один Действующий Деятель по имени Элкленд был похищен, – сказал я, глядя прямо в глаза Снедду. – В РАЦД полагают, что выкравшая его банда может скрываться где-то в Красном.

– Нет, – ответил Снедд, покачав головой. – Для начала – это не я. Кроме того, я в последние пару недель провел очень широкие расследования, стараясь отыскать какую-нибудь зацепку в этом Районе, что-нибудь, с чего мне можно было бы начать здесь закрепляться. Я на всех тут нарыл полные досье и выяснил, кто здесь обладает реальной властью. И понял, что единственная банда, которая в состоянии нанести моей задумке хотя бы наполовину смертельный удар, – это банда моего братца.

– А из Ширнись здесь никого нету? – спросил я удивленно.

– Только мы двое.

– Вот дерьмо! Значит, его прячут не здесь.

– Ага, не здесь. Но я слышал кое-что, что могло бы тебя заинтересовать.

– Что?

Снедд посмотрел на брата.

– Рассказывай все, что знаешь. – Джи покивал. – Нам это ни к чему. Это проблемы Старка.

– Лады. – Снедд взял кусочек обильно сдобренного специями цыпленка с тарелки, услужливо поднесенной маленьким старикашкой. Я ничего у него на этот раз не взял, но при следующем его обходе сцапал ломтик авокадо. – Вообще-то, ничего особенного я не узнал. Просто слух прошел, что пару дней назад тут появлялся некто из Центра. Пришел и ушел. Не знаю, кто это был, его имя никак не упоминалось.

– А откуда ты про это узнал? – раздраженно спросил Джи. – Я же посылал запросы и ничего не получил в ответ.

– Ну, сам знаешь, как оно бывает, – хитренько ответил Снедд. – Я-то никаких запросов не рассылал, эта информация сама ко мне пришла. Тот, кто его прихватил, разыскивал меня. Они сперва искали в Ширнись, потом кто-то отследил меня и явился сюда.

Джи рассмеялся:

– И на какой же хрен ты им понадобился?

– Ну, я и сам над этим голову ломал. Если им был нужен самый крутой парень в здешних местах, они бы напрямую обратились к тебе. Это самое лучшее решение – прямо к тебе. Но это не то, что им было нужно. А нужно им было нечто, что мог бы им дать только я, а ты не смог бы.

– И что это такое? – спросил я, уже начиная подозревать, какой получу ответ.

– Я думаю, они хотели выяснить, как попасть в Район Стабильный.

Вскоре после этого мы переместились в «БарДжи», и послебоевая вечеринка была в полном разгаре, когда я оттуда ушел. Нечасто в таком деле участвуют боссы двух банд, так что атмосфера в баре была необычайно веселой и доброй. Как только новость о том, что теперь здесь обретаются оба эти сумасшедших, разойдется, боссы остальных банд в Красном Районе точно начнут нервничать. Фыд пожал мне руку на выходе, и, несмотря на то что он при этом чуть не переломал мне все пальцы, это было приятным знаком. Оказаться на правильной стороне от такого человека совсем неплохо, это очень приличное местечко.

Я добрался до Департамента Производства Работ Особенно Быстро почти в девять вечера. Лифт сегодня пересказывал историю Департамента именно так, как и должен был, отчего я пал духом и помрачнел, пока не понял, что он перепутал все даты.

– Так и действуй, – прошептал я ему, выходя на нужном этаже. – Подрывай их изнутри!

– Точно! – так же шепотом ответил он мне.

Кабинет Зенды был пуст, так что я некоторое время поболтался поблизости. На секунду появилась Ройн, сообщила, что Зенда уже идет сюда, но может задержаться. Я недовольно нахмурился. Зенда никогда не опаздывает и не задерживается, даже встречаясь со мной. Это еще одно качество, которое мне в ней нравится.

Она появилась в 9.03. В Центре это то же самое, как если бы ты появился после того, как все в конторе уже скончались от старости, так что я дал ей время что-нибудь выпить, прежде чем произнес хоть одно слово. Она тяжело опустилась в кресло, с минуту смотрела прямо перед собой и только потом перевела взгляд на меня.

– Неприятности? – спросил я.

– Нет, – ответила она, но точно соврала. После небольшой паузы она врезала по кнопке интеркома и пролаяла в него распоряжение кому-то на предмет встречи через четыре дня. – Ну, ладно, – вздохнула она после этого. – Что у тебя имеется?

– Элкленда в Красном нет, – сообщил я.

– Дерьмо!

– Но я, кажется, знаю, где он может быть.

Зенда прямо-таки вся засветилась при этом сообщении и одарила меня улыбкой.

– Умница! И где?

– Это, боюсь, не самая лучшая новость. Думаю, его могли утащить в Стабильный.

– В Стабильный?! Что ты несешь, черт тебя побери!

– Сама подумай, Зенда. Те, кто уволок Элкленда, опасно умны и крепко спаяны. Где, по-твоему, самое умное место во всей округе, где можно хорошо спрятать человека?

– Где-нибудь, куда никому нет доступа. Вот дерьмо! – Она некоторое время барабанила пальцами по столу. – С этим мне придется идти наверх.

Она взяла трубку телефона и через секунду уже беседовала с кем-то, говоря, что ей необходимо встретиться с В, и как можно скорее. Потом кивнула, получив ответ, и положила трубку на место.

– У меня нет полномочий разрешить вторжение в запретный Район. Дерьмо, дерьмо , дерьмо!

– Зенда, – мягко перебил ее я, – что происходит?

– Ничего, – ответила она. – Ничего особенного. – Она поглядела на меня, я поглядел на нее и понял, что она жутко чем-то обеспокоена, а она поняла, что я это понял. Сохранять профессиональные отношения – дело трудное, особенно если с этим человеком ты был знаком и раньше. Чем больше ты знаешь данного человека, тем глубже и шире становится пропасть между тем, что ты знаешь, и тем, что ты можешь сказать. Есть некоторые вещи, которые просто невозможно обсуждать в офисе и даже на кухне, склонившись над чайником.

Заверещал интерком.

– Время совещания – минус двадцать секунд, отсчет пошел, – пролаял он. – Ваши посетители уже на пути к вам, мисс Ренн.

Зенда встала, уже готовая встретить их, потом обернулась ко мне.

– Конечно, я не стану спрашивать, готов ли ты попробовать туда забраться, – сказала она с сокрушенным видом. Я улыбнулся ей, стараясь кое-что ей сообщить одними глазами. Думаю, до нее дошло, потому что она улыбнулась мне в ответ.

– Спасибо.

Дверь с грохотом отворилась, и в кабинет вплыл В в плотном сопровождении Дарва.

Совещание продолжалось не слишком долго. Я рассказал В, что мне удалось выяснить, и он согласился с моими выводами и заключениями. Тот факт, что я все еще цел и невредим после двух визитов в Район Красный, а также то, что я был на переднем крае в ходе гангстерской войны между двумя психопатами из Района Ширнись, не потерял своего значения даже для Дарва, и, хотя он не стал более вежливым, кажется, он все же смирился с тем, что я и в самом деле гожусь для этой работы.

Работа же предполагала риск – риск почти несомненной казни и/или немедленной смерти, как бы мелодраматично это ни звучало. Вопроса о том, продолжать или нет данную работу, не возникало вообще, и это заставило меня немного призадуматься. Запретные Районы, а в особенности Стабильный, очень, просто очень заботятся о своей недоступности и приватности. А Центру положено уважать это их стремление. Если я намеревался получить с самого верха разрешение действовать и вторгнуться туда, значит, ставка на кону очень крупная. Я уже начинал задумываться, а известно ли мне все, что мне нужно знать – если, конечно, это будет обычная, нормальная работа.

– Итак, – сказал В, откидываясь назад в своем кресле. – В данной ситуации, как мне кажется, нам остается только один способ действий. Мисс Ренн предложила вас для этой работы, мистер Старк. Она заявила, что вы не только самый лучший из всех, кто занимается подобными делами, но также сообщила, что вы никогда не отказываетесь от продолжения того, что вы уже начали делать. В нынешнем деле не будет иного исхода?

– Не будет, – ответил я, твердым взглядом глядя прямо ему в глаза и выдав то, что он и ожидал услышать. – И, как я считаю, данный разговор вообще никогда не имел места.

Он мягко улыбнулся и кивнул:

– Да, мисс Ренн хорошо разбирается в человеческих качествах.

Он встал и вышел из комнаты, не сказав более ни слова. Дарв, как всегда ворчливым тоном, нашел время разъяснить мне, насколько Центр будет не заинтересован в том, чтобы возиться с любыми неприятностями, в которые я вляпаюсь, после чего тоже ушел. Я посмотрел ему вслед и на секунду ощутил всю нереальность происходящего и всего мира вокруг меня. Но это ощущение быстро исчезло. Так всегда бывает.

Зенда проводила меня до двери.

– Будь осторожен, Старк, – сказала она.

– Буду, – сказал я, целуя ей руку и на мгновение ощутив хрупкий момент интимной близости в этой сухой административной пустыне. – Если тебе понадобится, чтобы я что-нибудь для тебя сделал, если твое «ничего особенного» станет еще хуже, позови меня.

Она быстро кивнула два раза, и я пошел.

Глава 04

На пути назад к себе домой я сделал все от меня зависящее, чтобы выработать план наступательных действий. По причинам совершенно личного характера я ощущал сильное возбуждение при одной мысли, что мне удастся заглянуть внутрь Стабильного Района, но, как и все остальные, я почти ничего о нем не знал. А той небольшой информацией, которой я располагал, включая единственный возможный способ попасть туда, я разжился у Снедда. У меня были заметки, которые я заставил его подготовить после того, как его выпустили оттуда с цифрами на лбу, но это были лишь отрывочные сведения. Он так и не понял, почему меня так интересует то, что происходит внутри этого Района, в который мне никогда не попасть, к тому же он тогда был далеко не в самом лучшем настроении.

И сейчас уже не имело никакого смысла снова тащиться в Красный и снова его расспрашивать. За истекшие восемь лет многое уже выскочило у него из памяти, так что оставалось мало шансов, что он сумеет вспомнить что-то еще. Все, что мне оставалось, – это выучить наизусть то, что у меня имеется, и попытаться повторить его маневры, когда он туда проник.

Я запомнил, что он все время настоятельно повторял одно и то же: если попытаешься прорваться туда, это нужно делать днем. Большая часть Районов запрограммирована на 24-часовой цикл жизни, хотя к ночи активность в них обычно здорово снижается. Это только в таких местах, как Красный, жизнь кипит круглые сутки. Но в Стабильном, как утверждал Снедд, все напрочь закрывается в 11 часов вечера. В этом и заключалась его главная ошибка. Он вломился туда ночью, потому что обычно все так поступают, и обнаружил, что он там единственное движущееся существо.

Помимо полиции Стабильного Района, конечно. Именно поэтому его и поймали, и именно поэтому он теперь являет собой живую мину замедленного действия. Ему, конечно, повезло, его совершенно случайно прихватили в застроенном жилом районе – если бы не это, полиция его просто пристрелила бы на месте.

К тому времени, когда я добрался до своей станции монорельсовой дороги, стены вагона напоминали результат взрыва на лакокрасочной фабрике, так усиленно они старались справиться с тем вызовом, который бросила им проблема поднять мне настроение. В большинстве Районов у меня есть связи и контакты, есть зацепки, там у меня есть способы и пути защитить себя, вести работу на уровне всего лишь опасной игры. В Центре у меня имеется Зенда. В Красном – Джи. В Натши у меня есть один парень по имени Брайан Диод-4, который может взломать любой защитный код практически любого компьютера во всем Городе, если у него имеется достаточно времени и достаточный запас готовой пиццы. В Брэндфилде я знаю девицу по имени Шелби, у которой имеется двухместный гелипортер, который не раз спасал мне жизнь.

И так далее в том же роде. В Стабильном у меня нет никого. Влиться в тамошний антураж, слиться с ним будет нелегко, конечно, при условии, что мне вообще удастся получить туда доступ. А если не удастся, я просто умру. Погибну.

И еще одно: что за чертовщина происходит в Центре? Я знаю Зенду уже достаточно давно, но никогда не видел ее такой, какой она была нынче вечером. Некоторые признаки паранойи считаются естественными в Районе, где абсолютно все стремятся вскарабкаться как можно выше, обогнав всех остальных, но она никогда не казалась параноиком. Нынче она выглядела так, словно что-то ее ужасно тревожит, но она сама еще не поняла, что именно. Я счел это весьма тревожным симптомом.

Кроме того, с кем мы, черт побери, вообще имеем дело?! Любая банда, способная не только похитить видного и важного Деятеля, но и тайно протащить его в запретный Район и незаметно держать его там, это группа очень серьезных и суперуспешных ребят. Если они обнаружат, что я иду по их следу, полиция Стабильного будет самой незначительной из встающих передо мной проблем, а рядом не будет ни Джи, ни Снедда, чтобы мне помочь.

И как же мне справиться со всеми этими трудностями? И вообще, зачем я взялся за эту работу? Зачем мне все еще нужна эта страховочная сеть, если все уже идет наперекосяк? Может, сейчас самое время сказать «до свидания»?

Тут раздался негромкий гудящий звук, я поднял взгляд и увидел, что стены теряют цвета и становятся одинаково черными. Видимо, я испортил детектор настроения в этом вагоне.

Ну и черт с ним, решил я. В любом случае надо дождаться завтрашнего дня. А пока что я намерен сделать небольшой перерыв. Я все же намерен отыскать своего пропавшего кота.

Я доехал на монорельсе до противоположного конца Цветного, а потом сошел на пересадочном портале. Мне нужно было проехать сквозь еще один Район, чтобы попасть туда, куда я направлялся, а это означало, что нужно купить новый билет. Дежурный у ворот обозрел и изучил меня, проверил, не скрипучие ли на мне ботинки, потом кивнул. Я прошел к билетной кассе и ткнул пальцем в карту, указывая место, куда мне нужно попасть. Кассир за окошком кивнул и показал мне три пальца. Я передал ему три кредита, держась совершенно спокойно, насколько это было возможно, и он выдал мне билет. После чего я на цыпочках влез на платформу и стал ждать.

Следующий за Цветным – Район Звук, он так называется, потому что там не разрешены никакие звуки. Когда подошел поезд монорельса, он замедлил ход и встал к платформе едва слышно, буквально шепотом, двери открылись беззвучно. Я вошел в вагон и осторожно уселся на мягкую подушку сиденья. Эта поездка много времени не займет – Район Звук, по счастью, не слишком большой. У меня от него всегда мурашки по спине бегают.

Вагон был пуст. У Звуковиков имеется в распоряжении один час каждый вечер, когда им разрешается удалиться в какую-нибудь маленькую комнатку и орать там во всю глотку, и я как раз попал туда точно посредине этого часа. Я, несомненно, все равно не имел права производить какие-либо звуки, поскольку во всех вагонах во всех углах понатыкано полно микрофонов. А если произведешь какой-то шум, тут же где-то сработает неслышный сигнал тревоги, сюда тут же явятся эти гады и молча выбросят тебя из поезда, и тебе придется молча тащиться пешком по молчаливым улицам, что даже еще хуже.

Так что я молча сидел и думал, стараясь успокоиться и привести свое настроение в норму, а также припомнить как можно больше из того, что Снедд рассказывал мне о Стабильном.

А этого было немного. Район стал запретным с самого начала своего существования. Когда началась реорганизация Города, население Стабильного просто воздвигло вокруг своей территории стену, закрылось со стороны неба, обрубило все связи с внешним миром и притворилось, что такового не существует вовсе. Первое поколение, конечно, еще помнило, что он есть, но им было запрещено сообщать об этом своим детям. Да они были просто счастливы ничего такого им не сообщать: первое поколение оставалось взаперти в Стабильном, потому что им так нравилось.

Все они теперь уже давно умерли, а шестое и седьмое поколения не имели понятия о существовании внешнего мира. Насколько им было известно, вся планета, за исключением территории, на которой они проживали, была уничтожена в ядерной войне. Они могли подойти к стенам и посмотреть в окна – и точно! – за их стенами лежала лишь голая выжженная красная равнина, усыпанная радиоактивным песком. Окна на самом деле были видеоэкранами, которыми управляли чиновники, чьей обязанностью было поддерживать все в том же самом состоянии.

И самое последнее, чего эти чиновники захотели бы, это то, чтобы кто-то проник к ним снаружи: это взорвет все и вся и выбросит на свалку истории продолжавшийся сотни лет столь желанный обман. Желанный, поэтому я и не упоминаю здесь ни о каких репрессивных мерах. Стабильников держат в неведении вовсе не против их воли. Просто это все, что они знают, и все, что они хотели бы знать.

В вагон моно зашла парочка и попыталась завязать со мною разговор, но, поскольку жестикулировал я не слишком бодро, беседа вылилась в короткую и неуклюжую попытку социального общения. Они перед этим, видимо, вволю наорались и теперь выглядели возбужденными, с красными от прилива крови физиономиями, явно стремились поскорее попасть домой и яростно, страстно и молча заняться любовью. Через некоторое время они отстали от меня и вообще вышли, оставив меня предаваться своим молчаливым размышлениям, хотя, уходя, все продолжали указывать на мою рубашку, показывая мне большие пальцы и широко улыбаясь.

При выходе из портала я на секунду застыл в неподвижности, надуваясь и собираясь с духом, напрягая и расслабляя все мышцы, готовые противостоять любым непоняткам и странностям. Звук – странный, таинственный и непонятный Район, но там, куда я сейчас направлялся, было намного страньше и непонятнее. А направлялся я в Район Кот.

Много лет назад некий эксцентричный тип, завладевший контролем над никем не используемым Районом, решил оставить его кошкам. Место представляло собой полную развалину и бардак, территорию, сплошь заваленную мусором, всякими отходами и обломками. Он заставил выехать оттуда немногих еще живших там людей, построил стену вокруг него и после этого умер, оставив завещание с неотменяемым распоряжением, что там впредь не будет жить никто, кроме котов и кошек.

Ха-ха, решили все остальные, ну и идиот! Мы на пару лет оставим все как есть, а потом снова въедем сюда. Район Кот, ну надо же! Ха-ха!

Но тут в Район начали прибывать кошки. Со всего Города – сперва поодиночке, потом стаями – они все прибывали и прибывали. Кошки, у которых не было хозяев или были жестокие хозяева, кошки, за которыми не ухаживали должным образом, кошки, которым просто хотелось перемен, все эти кошки прибывали сотнями, потом тысячами, потом сотнями тысяч, и все селились в этом Районе.

Интересно, подумали все.

Через некоторое время несколько людей решили посетить этот Район и обнаружили там две вещи. Первая: если ты не любишь кошек, тебя туда не пустят. Они тебя просто туда не пустят. Вторая: там происходит нечто очень странное. Мусор и развалины исчезли. Дома вымыты и вычищены. Трава в парках подстрижена. Весь Район абсолютно и безукоризненно чист.

Интересно, подумали все, уже начиная немного нервничать.

Освещение улиц действует. Водоснабжение и канализация действуют. Люди, которые посещают этот Район, чтобы навестить своих кошек, ночуют в комнатах таких чистых, словно горничная только что вышла оттуда. В каждом квартале на углу имеется свой небольшой магазин, и в этом магазине продаются продукты питания, и они всегда свежие. За прилавком сидит кошка и наблюдает за тобой. Ты входишь, выбираешь то, что тебе нужно, и уходишь.

Никто не знает, как они это делают. В Районе не проживают люди, абсолютно ни единого человека. Уж я-то знаю, я сам видел. Там просто чертовски много кошек. Некоторые живут там круглый год, другие – всего по нескольку месяцев. Они гоняются за чем-то, катаются и валяются на солнышке, спят на разнообразных поверхностях и под ними, и вообще – фантастически прекрасно проводят время. Освещение работает, водоснабжение и канализация действуют, территория безукоризненно чиста.

Я спустился по ступеням из портала станции монорельсовой дороги и направился к главным воротам. Это огромное железное сооружение, оно открывается само при вашем приближении, а потом бесшумно закрывается за вами. По другую его сторону начинается Путь – широкая, мощенная булыжником улица, которая ведет в самое сердце Района. Путь по всей его длине освещают уличные фонари, старомодные, типа газовых, отбрасывающие на мостовую круги желтого света.

Район Кот – совершенно спокойное, мирное место, особенно по ночам, а я никуда не торопился и медленно брел по улице между высокими старыми зданиями. Вокруг царило полное спокойствие, везде было тихо, все вокруг было очень похоже на оживший фотоснимок из давно прошедших времен. Некоторое время улица была пустынна, потом я увидел в отдалении кота светлого окраса, небрежной походкой направляющегося в мою сторону. Мы сходились все ближе и ближе, и когда нас уже разделяло всего несколько ярдов ^[3], кот сел, потом повалился на землю и подставил брюхо, чтобы я его почесал.

– Привет, Спэнгл, – сказал я, присаживаясь рядом, чтобы как следует его почесать и пощекотать. – Как ты узнал, что я приеду? И вообще, откуда вы, ребята, всегда все узнаете?

На следующее утро ровно в 7:00 я уже сидел в вагоне моно, напившийся кофе. Я был усталый, но бдительно-напряженный, ко всему готовый. У меня с собой был ствол, в запасе имелось несколько профессиональных трюков, но ничего более.

Мы вернулись в мою квартиру около полуночи, и Спэнгл неплохо поразвлекся, суя нос под опрокинутые и перевернутые предметы мебели и прочие обломки, пока я разбирался с поступившими сообщениями. По большей части они были от моих связников и контактов, которым я звонил утром, и все они сообщали, что ничего не слыхали. Было там также фото большей части чьего-то мозга, пересланное факсом Джи и Снеддом, явно нажравшимися до полного затмения мозгов. Потом с помощью огромного количества кофе я прошелся по записям о Стабильном, которые у меня имелись, стараясь не столько запомнить их содержание, сколько ассимилировать, сделать их частью меня самого. В постель я лег около трех часов ночи.

К половине десятого я добрался до дальнего конца Красного и с облегчением покинул вагон. Пока я ехал по Красному, рядом имело место шесть фатальных исходов, а проститутки вовсю трудились, принимая самые разнообразные позы, очень далекие от естественных. Один из сутенеров без каких-либо видимых причин начал грубо приставать ко мне, явно напрашиваясь на драку, но я показал ему пистолет, на котором стояла марка Джи. Этот маневр принес должный результат, более того – сутенер предложил мне бесплатно попользоваться его подопечной. От чего я, естественно, отказался, должен вам это сообщить совершенно откровенно.

Дальний портал и выход со станции моно в Красном всегда безлюден: следующий Район, Ройл, совершенно необитаем, так что выходить там не имеет смысла. Я быстренько прошелся по своим памятным заметкам, желая удостовериться, что ничего не забыл, а потом полез через забаррикадированные ворота.

Когда я заглянул через их верх на противоположную сторону, то увидел, что солнце светит ярко и что день будет довольно приятный. Не то чтобы Стабильники когда-нибудь об этом узнают, конечно; все, что они когда-либо смогут увидеть, – это вечно продолжающий вертеться и закручиваться поток фальшивой радиоактивной пыли. Я перебрался на металлический балкон и уставился через весь Район Ройл на стену, которую мне предстояло преодолеть.

Стена вокруг Стабильного очень-очень высокая. Между нею и мной располагается целая сеть металлических пешеходных дорожек, проходов и мостиков, которые соединяют между собой отдельные скопления металлических зданий. Вся поверхность этого узкого Района заполнена водой, и сейчас она, вялотекущая, лениво, ползуче шевелилась и волновалась под легким ветерком. Давным-давно, много лет назад Район Ройл пользовался у местных жителей большой популярностью, он был своего рода городом-на-воде и даже считался настоящим сокровищем. К сожалению, некоторые другие Районы – Красный, Стабильный и Фнапх – начали тогда спускать свои нечистоты в эту воду через трубы, проложенные сквозь окружающие их стены, и очень скоро территория стала непригодной для проживания, и все отсюда выехали. Так что мне следовало быть особенно осторожным и в течение следующего часа серьезно опасаться лишь одного – как бы не упасть в эту воду.

Так же как в округе Хю, заброшенные и покинутые дома в Ройле – это пустые скорлупы, так что ступал я очень осторожно, избегая производить шум, стараясь не нарваться на что-нибудь, что может лязгнуть или загреметь, и эхо от этого разнесется по всему городу. В Ройле, если ступишь слишком тяжело, начинается жуткая вибрация, которая тут же разносится по всему Району, все более и более резонируя и усиливаясь по пути, так что когда она вернется сюда, то может швырнуть вас в воздух футов на сорок. Пока я пробирался по ржавым проходам и переходам, направляясь к Главной Площади, я все время смотрел на белую стену вдали, подогревая и накачивая себя и изо всех сил стараясь думать, как думают Стабильники.

Когда я достиг Площади, которая была самым большим открытым местом в Районе, я уже умственно вымотался и начал подумывать, что мне легче всего будет сойти за своего, если я притворюсь Фнапхетом. Они там, в Районе Фнапх, верят, что у каждого человека есть душа, имеющая форму фрисби, и все люди проводят свою жизнь в попытках зашвырнуть ее как можно выше, стараясь попасть на небеса, в рай. Я остановился и закурил сигарету.

Это, должно быть, был настоящий подвиг инженеров в свое время – я имею в виду Ройл. Площадь, ширина которой достигает четверти мили, сделана полностью из одного цельного листа стали. Я однажды побывал здесь несколько лет назад, – просто поглядеть, что это такое. Она с того времени не слишком изменилась, сохранившись лучше, чем мосты и пешеходные переходы.

Что я люблю делать, попав в пустой Район, так это наполовину прикрыть глаза и попытаться вообразить, каким он был, когда еще жил полной жизнью. Вот и теперь я сел и попытался представить себе, как вхожу сюда, когда по этой Площади каждый день проходят тысячи людей, когда культурные и богатые собираются в кучки и направляются в металлический оперный театр в одном ее конце, а металлические кафе и магазины по обе ее стороны кишат народом, в них бурлит болтливая жизнь, как это было в те времена, когда Район представлял собой целую и аккуратную структуру из сверкающего металла, гордо вознесшуюся над чистой водой. Должно быть, все здесь тогда сияло пышностью и великолепием, а теперь это просто довольно странная и крайне неприветливая свалка железного лома, зависшая над канализационным отстойником.

Так я и сидел там, на теплом, нагретом металле, пока два из моих органов чувств внезапно не выдали мне одновременно предупредительные сообщения. Моя рука зафиксировала самую слабую вибрацию из всех возможных, а мои глаза различили мгновенное движение в дальнем конце Площади. Ничего больше я разглядеть не успел, мешали блестящие на солнце стальные поверхности, но сообщение было вполне понятным: кто-то еще явился сюда нынче утром и теперь осматривает тутошние достопримечательности. Я встал и снова пристально уставился в том направлении, прикрыв глаза от солнца, но так и не сумел ничего разглядеть. Это мог оказаться какой-нибудь бродяга из Красного – они иной раз используют Ройл в качестве убежища, те, кто чем-то насолил кому-нибудь вроде Джи. Это было наиболее вероятное объяснение. И у меня не должно было появиться никаких причин для этой странной тревоги, словно кто-то защемил мне какое-нибудь нервное окончание. Вероятно, это просто бродяга. В любом случае мне пора двигаться дальше.

За последующие пятнадцать минут я оказался примерно в двух сотнях ярдов от массивной высоченной стены, которая держала в заключении полмиллиона обитателей Стабильного, и занялся выбором дальнейшего пути через нагромождение взаимопересекающихся мостов и переходов. Двигался я теперь очень аккуратно, направляясь в сторону территории, о которой Снедд рассказывал мне около восьми лет назад. Через несколько минут я высмотрел отчетливо выделяющееся здание, о котором он мне говорил, и двинулся к нему, несколько раз подвергнув себя значительному риску на трясущихся переходах, но в конечном итоге добрался до него в целости и сохранности.

Спутать это здание с чем-то другим было невозможно – Снедд его подробно описал. Выглядело оно так, как будто архитектор, находящийся на грани безумия, по своему полному кретинизму решил воздвигнуть из сияющей полированной стали самое тревожно-волнующее здание всех времен и народов, вызывающее чувства, близкие к панике, и умудрился весьма успешно справиться с поставленной задачей, даже превзошел свои самые безумные мечтания. Из его стен под самыми немыслимыми и пугающими углами выступали разнообразные башенки и прочие экструзии, все разные. Либо этот архитектор потерял свой угломер еще до того, как приступил к работе, либо он намеренно его сломал и потом неверно починил и неправильно собрал снова.

За углом на улицу из стены выступал весьма странный балкон. Сперва покачав его и проверив на прочность, я собрался с силами, осторожно подтянулся и влез на него, чтобы оттуда рассмотреть основание стены над тем местом, где она уходила в воду. Она была еще в пятидесяти ярдах от меня, и эта зона была довольно труднопроходима, вся заваленная многими поколениями проржавевших, скрученных стальных балок и прутьев, так что у меня ушло немало времени, прежде чем удалось высмотреть то, что мне было нужно.

Но все же я это высмотрел: небольшую дыру примерно в трех футах выше уровня воды. Используя ее как ориентир, я спрыгнул с балкона и двинулся дальше по стальным пешеходным дорожкам и переходам, что вели в нужном направлении, то есть к стене.

Одна из причин, в силу которых Джи и Снедд образуют такую пугающую парочку, заключается в том, что они не в точности одинаковые. В основе своей они прежде всего чрезвычайно опасные психопаты, это никакому сомнению не подлежит, однако тут имеются некоторые различия, оттенки, которые делают их дополняющими друг друга. Джи предпочитает прямой, лобовой подход ко всему, тогда как Снедд обычно размышляет несколько дольше и иногда находит способ обойти возникшее препятствие. Джи просто уничтожает то, что появляется у него на пути, а вот Снедд вполне может сперва попросить это препятствие освободить проход. У Снедда также имеется редкая способность Выяснять Обстоятельства, что, откровенно говоря, производит неизгладимое впечатление даже на меня, а я ведь всю жизнь только этим и занимаюсь. Тот факт, что он еще жив после восьми лет ежегодно истекающих сроков отпущенной ему жизни, сам по себе достаточное тому доказательство: насколько мне известно, никому еще никогда не удавалось обмануть смертный приговор, приводимый в исполнение с использованием экспирации ДНК. В результате наличия у него одного такого Выясненного Обстоятельства Снедд и ухитрился однажды забраться в Стабильный, и я здорово полагаюсь на то, что это обстоятельство еще не утратило силу.

Выяснил он тогда вот что: уровень воды в Ройле несколько упал. Не слишком сильно, там по-прежнему глубина в несколько сотен футов, но достаточно, чтобы обнажилась очень старая канализационная труба, выходящая из Стабильного наружу – она была там установлена более двух столетий назад. Потом ее заменили целой системой выбросов, которые сейчас расположены ниже нынешнего уровня воды, но эту трубу никто так и не перекрыл и не забил. Полиция Стабильного пользовалась ею, чтобы иметь доступ за стену для ремонтных работ и обслуживания, а в прежние времена – чтобы выбрасывать из Района тех, кто туда влез, после того как им в организм уже установили биологическую мину замедленного действия. Трубу охраняло подразделение из трех человек, вооруженных пулеметами, но в представлении Снедда это было то же самое, как если бы перед ним расстелили красную ковровую дорожку и зажгли над нею неоновую надпись «Добро пожаловать!». В ту ночь восемь лет назад он пролез в эту трубу, ликвидировал охранников и очертя голову бросился внутрь этого Района, ища развлечений и новых впечатлений, но, к несчастью, не учел то обстоятельство, что в одиннадцать вечера там все закрывается и замирает.

Когда я подошел к стене поближе, отверстие трубы стало выглядеть более широким, но все равно забраться в него будет сущей пыткой. В двадцати ярдах от него я встал на край металлического перехода, потом сел, а потом съехал под него. Внешнюю стену Стабильного не возьмешь ничем, разве что ядерной бомбой. Подобных попыток никогда не бывало, а Снедд заполучил большую часть информации об этом Районе от единственного выжившего из группы, которая была последней пробравшейся на ту сторону стены. Теперь же стена была совершенно непроходима, так что я не думаю, что полиция Стабильного станет попусту терять время, чтобы держать под постоянным присмотром все окружающие переходы и пешеходные дорожки. Но никогда ведь не знаешь, что тебя может ожидать, так что я пробрался до самого конца этого перехода, цепляясь за перекладины снизу и перемещаясь на руках.

За несколько ярдов до стены переход закончился – остальная его часть уже много лет назад была разрушена властями Стабильного. На поверхности истерзанной ветрами каменной стены едва можно было разглядеть очертания когда-то существовавших в этом месте больших ворот. Они были тщательно и плотно заделаны, и от этого зрелища у меня возникло ощущение суеверного страха, как будто я намеревался вломиться в огромный мавзолей, в гробницу, вход в которую замурован, а внутри остались еще живые люди.

Следующий этап моего путешествия, понял я, слегка раскачиваясь под металлической дорожкой, будет в некотором роде вызовом моим способностям и возможностям. Следующий этап потребует от меня немалой смелости и бесстрашия. Оттолкнуться мне здесь не от чего, а надо так раскачаться, чтобы суметь пролететь вперед и преодолеть по воздуху над водой почти два ярда, имея после этого еще достаточно инерции, чтобы успеть уцепиться за что-нибудь на противоположной стороне, на самой стене. Я напрягал и расслаблял мышцы, подтягивался повыше, рассматривая и изучая зону под трубой и пытаясь высмотреть хоть что-то, за что можно будет ухватиться, не покончив при этом с собой.

Ничего такого я высмотреть не мог. Под отверстием трубы виднелся здоровенный лист ржавого металла, остатки какого-то крепления или упора или какой-то иной конструкционной штуки. Верх листа отслаивался клочьями ржавчины и превратился в опасный на вид острый зубчатый край. Если я попытаюсь ухватиться за него, то попросту останусь без пальцев, а потом свалюсь в воду, выбраться из которой не будет никакой надежды. Сама труба была около ярда в диаметре. Я оценил свои шансы точно влететь прямо в это отверстие, согнувшись и сложившись вдвое, как когда-то проделал этот безумец Снедд, но моя оценка оказалась даже ниже нуля.

Вздор, решил я. Руки уже начинали болеть от напряжения. Вздор!

Я мог бы провисеть здесь целый день или пока держат руки, если бы вдруг не получил весьма солидный импульс, побуждение к действию. Перед моим животом внезапно возник поток воздуха, и долю секунды спустя я услыхал мягкий звук «фипп», звук выстрела энергетической винтовки. Пока я дико озирался по сторонам, звук повторился.

Какой-то ублюдок стреляет по мне!

Жутко озабоченный подобным развитием событий, я начал раскачиваться взад-вперед, изо всех сил, одновременно вывернув шею и глядя назад, пытаясь определить, откуда стреляют. И ничего не увидел, однако воющий звук пули, рикошетом отлетевшей от верха металлической дорожки тридцать секунд спустя, уничтожил даже минимальные шансы на то, что это случайность.

Кто-то действительно стрелял по мне. Действительно стрелял. И ничего с этим не поделаешь. Да дайте ж мне передохнуть! – подумал я. У меня же и без того забот полон рот!

Полиция Стабильного, должно быть, поставила там кого-то, чтоб охранять дыру с внешней стороны. Вот кого я видел на Площади! Я перестал крутить шеей и спрятал голову за одну из рук, раскачиваясь теперь взад-вперед во всю мочь. Очередной раз, когда я качнулся назад, еще одна энергетическая пуля прорезала воздух там, где секунду назад располагался мой живот, и я решил наконец убраться к черту из этого гнусного положения.

Еще один выстрел, пуля просвистела позади меня, как раз когда я качнулся вперед, и я понял, что пора с этим кончать: пули ложились все ближе и ближе. Я откачнулся назад, напряг кисти и руки, а когда достиг крайней верхней точки, поднажал изо всех сил, дотерпел до момента, когда начал с ускорением лететь вперед, и отцепился.

Я был почти на грани того, чтобы все угробить к чертовой бабушке. Мне так хотелось бросить тело вперед как можно более мощным усилием, что мои ноги устремились вперед, далеко опережая остальное тело, так что на какой-то ужасный момент все выглядело так, словно я скорее всего кончу тем, что врежусь в стену спиной и разобью о нее череп. Я резко опустил ноги вниз, а руки вытянул вперед, добившись того, что на мгновение завис в воздухе в полураспрямленном состоянии. И как раз вовремя: в следующую секунду я врезался в стену чуть сбоку от трубы. И начал падать вниз, скребя руками по поверхности стены, и правая ухитрилась зацепиться за край трубы. Я тут же бросил туда и левую, пальцы скользнули вниз по поверхности древней кладки, но я удержался.

Новая пуля врезалась в камень в футе от моей головы. Бог ты мой, подумалось мне, а почему бы им ко всему прочему еще и не завязать мне глаза и не поджечь на мне одежду? Отчаянным, но осторожным броском, так, чтобы не сверзиться вниз, я подтянулся выше, к отверстию трубы. Правая рука смогла довольно далеко просунуться внутрь и с трудом ухватиться за какой-то желобок или канавку, когда новая пуля с треском ударилась в стену – еще ближе.

Чтоб тебя! – подумал я и подтянулся вверх. Перевалился через обрез трубы, влез в нее одним на удивление гибким движением, и как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как здоровенный кусок камня вылетел из стены как раз в том месте, где секунду назад дышали мои легкие. Я пробежал на четвереньках пару ярдов в глубь этого тоннеля, пока не оказался в безопасности, потом тяжело сел. Грудь тяжело вздымалась. Все обернулось гораздо хуже, чем можно было ожидать, ситуация из похабной стала травматически похабной. Звуков выстрелов больше слышно не было, но этот охранник, что торчал снаружи, несомненно, сообщит по радио тем, кто сидит внутри, что имеет место несанкционированное проникновение через трубу.

Я, конечно, малый крутой, если судить по обычным стандартам, но я же не Снедд! Если они обнаружили меня и знают о моей попытке к ним забраться, то три пулеметчика, вооруженные тремя пулеметами, уже ждут меня, и мне с ними не справиться. К несчастью, ничего другого мне не оставалось. Назад мне ходу не было, потому что внешний страж по-прежнему торчит на своем месте, нацелив винтовку на выход из трубы. Даже если я проделаю это очень быстро, все равно у него будет полная возможность снять меня, едва я упаду в воду, а мне вовсе не хотелось погибать, будучи изрешеченным пулями, да еще и в озере из настоявшегося дерьма. Мне такая смерть представляется недостойной.

Не было смысла и торопиться лезть дальше по тоннелю и стрелять в пулеметчиков из пистолета: плотная огневая завеса из энергетических пулеметов разнесет меня на половинки, четвертушки и осьмушки еще до того, как я до них доберусь. Впереди, ярдах в пяти от меня, труба немного изгибалась, и это, видимо, было для меня единственной потенциальной надеждой. Если я стану ждать и они в конце концов сами полезут в трубу и доберутся до меня, тогда у меня будет маленький, минимальный, бесконечно малый, но все же шанс, что мне удастся первым достать хоть одного из них или, может, даже больше. Мое положение будет, конечно же, по-прежнему жутко скверным, но, по крайней мере, я еще не превращусь в труп. Вскоре после этого, возможно, все же превращусь в него, но когда у вас имеется в распоряжении всего несколько минут, каждая из них представляется ужасно драгоценной, так что стоит побороться даже за каждую пару секунд. Я пролез вперед, замер и стал ждать, держа пистолет наготове.

Повинуясь внезапному импульсу, я нащупал в кармане куртки свой видифон и набрал номер собственной квартиры. Велел холодильнику обеспечить, чтобы Спэнгл вовремя получал кормежку, и предупредить магазин, когда у него будет кончаться кошачий корм. Полагаю, он учуял, что я по уши увяз в заботах и неприятностях, потому что отказался от обычной болтовни и пожелал мне удачи. Впереди в трубе не было слышно ни звука, так что я быстренько набрал номер офиса Зенды, и на экране появилось личико Ройн.

– Ох, привет, Старк! Эй, да ты в каком-то туннеле сидишь!

– Ага. Зенда на месте?

– Господи, да нету ее, Старк! У нее в следующие семьдесят два часа сплошные встречи и совещания подряд. Что-нибудь ей передать?

Я секунду думал. Но ничего не придумал, ничего особо существенного.

– Просто скажи, что я звонил. Нет, скажи вот что: скажи, что я помню водопад.

– Непременно передам. Что ты помнишь водопад. Так и передам.

– Спасибо, Ройн.

Я услышал впереди какой-то звук, дал отбой и прижался к стене изо всех сил. Любой выстрел может оказаться критическим, решающим, так что я весь сжался, напряг руку и сам напрягся, насколько было возможно, ожидая – я отлично это понимал – неминуемой смерти.

После всего, что я проделал, всего, что я видел, длинного пути, который я преодолел, мне теперь предстояло умереть от пуль в древней канализационной трубе при выполнении не слишком важной работы. И тут я обнаружил, что мне вовсе не все равно, что меня это здорово беспокоит. И это было странно. Всего несколько лет назад мне было бы наплевать. Что-то во мне изменилось, и совсем недавно. Что-то произошло в моем организме, что-то сдвинулось и расслабилось. И теперь я чувствую себя гораздо хуже, но беспокоюсь гораздо больше. Что-то со мной происходит, а я и не знаю, что именно. И теперь, судя по всему, никогда не узнаю.

Звук повторился, и у меня невольно чуть дрогнула рука. Звук был едва слышный, но, думаю, я понял, что это такое. Я чуть приоткрыл рот, чтобы звук проникал через него и доходил до евстахиевых труб, а не только до ушей, и напряг все нервные окончания, чтобы лучше слышать. Звук раздался снова, и у меня отвалилась нижняя челюсть, сама по себе, без всякого моего участия.

Это был смех! Этим звуком точно был смех!

У меня большой опыт общения с разными мачо. За последние девять лет я успел поработать на, вместе и против огромного количества самых разнообразных солдат, полицейских, сумасшедших, боевиков и гангстеров и встречался с широчайшим спектром разных парней типа «если оно движется, застрели его» и «если оно не движется, стреляй, пока оно не задвигается». Когда подобная личность выходит на охоту, когда у него намечена жертва и она уже у него на мушке, и он уже готов разнести ее в мелкие кровавые дребезги, некоторые из них начинают смеяться. Некоторые смеются нервозно, в последнюю секунду осознав, что вот-вот сделают нечто чудовищное. Некоторые смеются от всей души, отчаянно гордясь своей силой и ловкостью, а некоторые смеются тоненьким смехом полностью и безнадежно сбрендивших, психически больных людей, смеются, когда сидящий у них внутри гнусный дьявол высовывается наружу, чтобы полюбоваться своей работой.

Однако никто из них никогда не смеялся таким смехом, который сейчас эхом отдавался от стен тоннеля и который я отлично слышал – утробным, похотливым, свидетельствующим об отличном чувстве юмора. Это был весьма неприятный смех, но настоящий, реальный.

Такое заключение напрашивалось само собой, но было столь неожиданным, что у меня ушло немало времени на то, чтобы изучить его со всех сторон. Человек, собирающийся кого-то убить, так не смеется. Однако, по крайней мере, один из охранников именно так и смеялся. Стало быть, они не собираются забираться сюда и нападать на меня. Они не знают, что я здесь.

Вам это может показаться слабым аргументом, но он как раз из той категории, что позволяла мне все эти годы оставаться в живых, и я научился доверять подобным аргументам. Вот и сейчас я понял, что у меня все еще есть шансы на успех, по крайней мере, на краткий успех. Тот парень, что в меня стрелял, вовсе не страж, не охранник. Не мог он быть охранником, потому что в ином случае он связался бы со своими коллегами, и те не стали бы вот так смеяться. И кто же он в таком случае?

Вероятно, он – член той банды, что выкрала Элкленда. У всех остальных нет никаких причин убивать вторгнувшегося сюда человека. Эти умненькие уроды поставили там, за стеной, сторожа, так, на всякий случай.

Это, конечно, было и хорошо, и плохо. Это означало, что я на правильном пути, и это было хорошо. Но это также означало, что эта банда гораздо более сплоченная и на все готовая, чем я раньше думал, а это было совсем не хорошо. Но, кроме того, поскольку это означало, что я совсем не обязательно погибну в следующие пару минут, я пришел к заключению, что по зрелом рассуждении это следует считать хорошей новостью, абсолютно прекрасной новостью, новостью из самого факаного первого ряда самых замечательных новостей.

Мне с трудом удалось уговорить себя не устраивать тут немедленно шумный праздник на всю округу, пришлось удовлетвориться тем, что я просто пересмотрел сложившееся положение. Оно, как я осознал, было таково, что все у меня вроде как развивалось полностью по плану. Оно, конечно, не было таким уж прекрасным, но вполне сойдет. Банда – это, конечно, проблема, с которой мне еще придется иметь дело в любом случае, когда настанет время. А что мне нужно делать прямо сейчас, так это просто продолжать действовать так, как я и намеревался. Я понимал, что мой план вторжения в этот Район был не слишком хорош, но сейчас чувствовал такое облегчение, что все казалось возможным, вот я и начал тихонько пробираться дальше по трубе. Я осторожно прополз через первый ее изгиб и увидел, что впереди имеется по крайней мере еще один. В конце расширяющегося тоннеля завиднелся неясный свет, и оттуда снова донесся смех. Я достиг последнего изгиба и проструился через него, словно хорошо смазанная тень или нечто столь же бесшумное.

Примерно в двадцати ярдах впереди стоял стол, громоздкий и угловатый, темного дерева. За ним сидел охранник, спиной ко мне, а еще один лениво развалился на стуле по другую его сторону.

Охранников было всего двое. И, что самое главное, они не обращали никакого внимания на выход из тоннеля, а пили что-то из пластиковых стаканов и обменивались неправдоподобными историями о своих необыкновенных сексуальных подвигах.

Да, это не элитное подразделение, не первоклассные солдаты, накачанные и всегда готовые к действию. Это просто парочка копов, подыхающих от скуки и вполне довольных своей долей, попивают себе кофеек и с радостным видом травят друг другу разные выдумки, причем оба отлично знают, что никто им не поверит. Лежавшие на столе стволы оказались вовсе не пулеметами, а всего лишь парочкой старомодных револьверов. Возможно, Снедд был последним чужаком, пытавшимся произвести вторжение, и за прошедшие с тех пор восемь лет служба безопасности несколько расслабилась.

Чего мне нельзя было делать, так это рисковать выдать себя каким-то звуком, тем более стрельбой, которая эхом разнесется по всему тоннелю. Но у меня на уме было совсем другое. Я пробирался вперед, дюйм за дюймом, пока не оказался примерно в десяти ярдах от них. Там я остановился и замер. В тоннеле становилось слишком светло, так что я не осмеливался продвигаться дальше. Я порылся в карманах, отыскивая заранее подготовленное устройство, напрягся и затем рванул вперед изо всех сил, прямо как спринтер.

Я был уже всего в паре ярдов от них, когда они меня наконец заметили, но этого мне было вполне достаточно. К тому моменту, когда они начали подниматься со своих стульев, я уже взлетел в воздух, одним прыжком достиг стола, вскочил на него, так рассчитав место приземления, что одной ногой тут же сбросил с него оба револьвера. Потом развернулся и мощным пинком отшвырнул лампу прямо в стену. Она разбилась, и тоннель погрузился во тьму. Я спрыгнул со стола и, отбежав на несколько ярдов, метнул свое устройство назад, в общем, в их сторону. Оно ударилось о стол и сдетонировало с едва слышным хлопком. И оба охранника тут же принялись чихать, кашлять и отплевываться.

После чего я рванул вперед, будто за мной черти гнались. И некоторое время бесшумно несся по тоннелю, прислушивался к звукам возможной погони, но они скоро пропали, остались далеко позади. Правда, время от времени доносились звуки хриплого кашля, но больше ничего не было.

Устройство, которое я в них кинул, – это ОРЗ-бомба. Когда она взрывается, любой, кто оказался в радиусе двух ярдов от нее, тут же валится с реально катастрофическим приступом ОРЗ. Истекающий соплями нос, головная боль, грудной кашель, ноющие мышцы – все прелести. Ни в малейшей степени не смертельно, но все, чего вам при этом хочется, – это тут же рвануть домой, залечь в постель, потеплее закутаться и смотреть старые фильмы, наливаясь галлонами горячего чая с лимоном и медом. И уж, конечно, у вас не возникает абсолютно никакого желания гоняться по погруженному во мрак тоннелю за каким-то безумцем и, вполне возможно, получить при этом пулю. Такое вам просто в башку не придет.

Я, конечно, понимал, что они тащатся за мной где-то там, далеко позади, исполняют свой долг, жалобно стеная при этом, жалуясь друг другу на боли в спине, но в том, чтобы меня поймать, они уже явно не преуспеют. Они уже выбыли из игры.

Через несколько сотен ярдов тоннель вывел меня в слабо освещенную комнату, я промчался сквозь нее, на бегу заметив в углу дверь лифта. Понятно. Именно таким путем сюда и попадали охранники. Но, поскольку лифт наверняка выходит в полицейский участок, для меня он бесполезен. Далее, за этой комнатой, тоннель вернулся к прежним своим размерам, и я прибавил ходу, понимая, что времени у меня совсем немного.

Еще через четверть мили я достиг перекрестка. Следуя путем, которым шел Снедд, я бросился в левый тоннель. Постепенный подъем пола сменился ровной поверхностью, и я понял, что нахожусь всего в нескольких ярдах под поверхностью, под улицей. Я пропустил первую встретившуюся мне лестницу, потом и вторую, но когда добрался до третьей, прыгнул на нее и тихонько полез вверх. Надо мной было закрытое крышкой отверстие люка, и я приостановился на мельчайшую долю секунды, уже забыв про Центр, про Красный, про Звук и про Натши, а думая только о Стабильном, Стабильном, Стабильном.

Мир очень мал, думал я, и мне это нравится. Мне очень повезло, я доволен и рад, что оказался здесь, потому что по ту сторону стен – сплошная, смертельно опасная пустыня. Я это точно знаю, потому что видел это, слышал об этом, учил про это в школе. Мы пытались расширить свою территорию, пытались идти дальше, чем должны были, и видите, что в итоге получилось? Все кончилось полной катастрофой. Нет, я и впрямь очень счастлив и доволен, что живу здесь. Ой, смотрите-ка, уже одиннадцать! Наверное, уже пора спать.

После этого я приподнял крышку люка, сдвинул ее в сторону и высунул голову наружу, на улицу.

Глава 05

– И последнее, еще раз все главные новости. Уровень инфляции снизился до 4,5 процента и держится на этом уровне уже третий месяц подряд.

– Колетт Уильямс, золотая медалистка Олимпиады Стабильного, в четвертый раз побила рекорд на стометровке брассом.

– Ученые из Института Принципиальных Исследований пришли к единодушному выводу, что уровень внешнего заражения, вероятно, нужно будет пересмотреть еще раз в сторону повышения. Как теперь представляется, уровень радиации вне стен Стабильного будет еще по крайней мере двести лет оставаться смертельно опасным.

– Погода: завтра ожидается ясный день, возможен небольшой дождь между 9 и 10 часами 5 минутами утра.

– А вот вам и наш подарок: завершаем программу рассказом о Джералде, говорящем утенке. Спокойной ночи!

Полчаса спустя я сидел, небрежно развалясь, в кафе в миле от тоннеля, пил вполне приличный кофе, расслаблялся, покуривая сигарету, и читал местную газету. Ученые Стабильного провели еще несколько анализов и были теперь грустно уверены, что пройдет еще не менее трехсот лет, прежде чем можно будет безопасно выходить за стену. Статья об этом была на шестой полосе. Добрые вести о прогрессе экономики располагались на первой, спортивные новости на второй и третьей, а большую половину четвертой занимали сообщения об утенке, который умеет разговаривать. Рано или поздно мне, конечно, придется взяться за работу, но пока что я полагал, что вполне заслужил чашечку кофе. Сейчас было, в конце концов, только двенадцать дня, а я не пил кофе с того момента, как вышел из своей квартиры. Я проник в Стабильный, я был жив, и все шло в точности по плану.

Ладно, следует честно признать, что в тоннеле мне вроде как здорово повезло. Трое парней с пулеметами – это было бы несколько слишком. А план, если это вас интересует, предусматривал использование ОРЗ-бомбы, чтоб при ее взрыве погас свет, после чего следовало бежать и прыгать.

Это было, следует признать, критически опасное предприятие – мгновенно нанести удар и тут же удрать, – но я же прорвался, не так ли? Что тут еще можно сказать? Мне здорово повезло, мне улыбнулась удача – неужто вы станете мне завидовать? Ну, вот и заткнитесь.

На боковой улочке, на которую я выбрался из тоннеля, оказалось только трое людей – старик с собакой и молодая домохозяйка, толкающая перед собой коляску с младенцем. Сперва они выразили легкое удивление, увидев меня, но у меня на такой случай был готовый план.

– Ну, – сказал я, отряхивая руки, – об этомвы можете больше не беспокоиться!

Они, конечно, не имели понятия, о чем я говорю, но это прозвучало очень уверенно и ободряюще, так что они тут же забыли обо всем этом и пошли дальше по своим делам. А я уверенно направился по улице, высоко держа голову, спокойный и довольный, уверенный, что все вокруг в полном порядке, а вся радиоактивная зона находится за стеной. Я свернул за угол, вышел на оживленную торговую улицу и замедлил шаг, явно убивая время, разглядывая витрины и врастая в окружающий антураж. Я сказал «явно», потому что хотя и предпринимал все усилия, чтобы казаться одним из многих, массами бесцельно слоняющихся по улицам в этот субботний день, на самом деле я просто желал свалить куда-нибудь подальше от стены.

Стабильный, решил я, совсем неплохое место. Потолок над этим Районом был довольно высок, так что здесь имелось достаточно атмосферы, чтобы заволакивать, затуманивать, закрывать почти до полной невидимости тот факт, что этот потолок вообще существует. Широкие улицы были по обе стороны обсажены деревьями, и то тут, то там попадались небольшие парки. Никто здесь не пользовался портативными телефонами, никто не пытался продемонстрировать свое превосходство над другими во владении теорией направленной мотивации персонала, здесь не пользовались услугами проституток и никто не пытался незаметно избавиться от трупа. Они просто праздно расхаживали вокруг по травке или выгуливали собак.

Товары в витринах магазинов были все старомодные, но великолепного дизайна – весь этот Район вообще смотрелся как оживший музей, как замкнутая капсула с навеки замершим временем. В Городе есть более старые места и округи, но нет ни единого, где жизнь замерла и где все живут точно так, как прежде. Там можно увидеть какие-то фрагменты былого, но не все былое, и от этого у вас может даже возникнуть некое ностальгическое чувство. По забитым народом улицам медленно проползали потешные пятиколесные машины, а телефонные будки были явно сконструированы так, чтобы тебе не было видно, с кем ты разговариваешь.

А я и не представлял, насколько странная тут на самом деле жизнь, в этом Стабильном. Они знали только то, что они знали. Насколько это их касалось, так и должно было быть. У них по-прежнему имелись районы – с маленькой буквы! – и маленькие домики с подъездными дорожками к ним и садиками перед ними; у них по-прежнему в ходу были телевизоры с плоским, непространственным изображением; они по-прежнему жили семьями, все вместе, и даже знали, где живут их дедушки и бабушки. Эти люди ничего не знали о других планетах, они ничего не знали о звездах. Они знали только о своей работе, о своих друзьях, о своей жизни.

Жизнь их вовсе не была безмятежной, как доказывала ссора двоих из-за места на парковке, но, судя по тому, что ни один из них не полез за пистолетом, все было куда лучше, чем могло бы. Улицы не были искусственно вычищены, как в Цветном, или по колено завалены всякой дрянью от обычного мусора до трупов, как в Красном, – это были просто обычные улицы. Здесь не существовало никаких альтернатив, никаких диаметрально противоположных, дико различающихся образов жизни. Все было таким, каким было, и это был для них единственно возможный вид и способ жизни. Это был их родной дом.

Никто не обращал на меня особого внимания, никто не удосужился посмотреть на меня еще раз, чего следовало ожидать, но и вселяло дополнительную уверенность в себе. Полиция явно не собиралась, да и не могла объявлять во всеуслышание, что разыскивает некоего незваного гостя извне, но может вытащить мою физиономию на телеэкраны и страницы газет, обвинив меня в каком-нибудь чудовищном преступлении, что, несомненно, вызовет гнев Стабильников.

Но чтобы проделать такое, им придется сперва выяснить, кто я такой. Единственные люди вовне Стабильного, кому известно, что я могу находиться здесь, – это люди в Центре, а также Джи и Снедд. Власти Стабильного наверняка не имеют понятия о существовании двоих последних, а что до первых, то они, даже если их спросят, и под пыткой будут отрицать сам факт моего существования. Охранники в тоннеле не разглядели толком ничего, разве только то, что я мужчина, возможно одетый в костюм. Единственные, кто, возможно, мог бы навести их на мой след и поднять тревогу, – это гангстеры, спрятавшиеся в Стабильном, те, кто удерживает у себя Элкленда. Но они здесь тоже незваные гости и ограничены в выборе средств, даже если узнают, кто я и откуда. В общем и целом положение выглядело довольно приемлемо.

Пока что.

Приняв добавку от улыбающейся официантки, я прошелся по своим пока что находящимся в эмбриональном состоянии планам на следующий этап действий. Ясное дело, первая, приоритетная задача – определить, где они держат Элкленда. Потом придется заняться выслеживанием этой банды и решать, каким, черт побери, образом выдернуть его куда-нибудь подальше от них, чтобы при этом мы оба остались целы и невредимы. После этого нужно будет как-то найти способ выбраться из этого Района, опять-таки целыми и невредимыми.

Бог ты мой!

Я решил вначале сконцентрировать все внимание на первой проблеме, потому что до тех пор, пока я ее не решу, я не могу приниматься за остальные, даже более трудные и внушающие серьезные опасения.

Вот так я всегда и работаю, понятно? При той работе, которой я занимаюсь, невозможно, да и бессмысленно пытаться составить некий унифицированный от старта до финиша, от А до Я план, прежде чем начнешь действовать. Это невозможно, потому что вначале практически не располагаешь никакой информацией, потому что времени обычно в обрез и, как в моем случае, просто потому что лень.

Я достал карту Района, которую успел прикупить по дороге, и развернул ее на столе. Это все, что я смогу изучить, пока не найду Элкленда, а лицезрение сложной сети пересекающихся улиц и смежных районов, выложенных перед тобою, помогает хоть немного сосредоточиться и напрячь умственные способности. Здесь у меня нет никаких связей и контактов, никаких зацепок, а свой видифон я отключил, поскольку не хотел рисковать – радиопереговоры вполне могут засечь. Я был один-одинешенек на этих улицах, которые я совсем не знаю. А где-то тут, среди этих улиц, прячут Элкленда.

У меня был выбор, по какому из двух путей размышлять. Банде извне никак невозможно полностью слиться с окружающими, со здешней средой. У них нет здешних историй, биографий, нет работы, нет своего жилья. Поэтому им наверняка пришлось где-то спрятаться и затаиться – в каком-нибудь заброшенном и запустелом районе, где люди то появляются, то исчезают, или в отеле, где временные жильцы – обычное явление. Альтернативой было принять как данность факт, что эти гангстеры вообще-то сами из Стабильного, но это, во-первых, представлялось мне крайне невероятным, а во-вторых, отбрасывало меня обратно на самый начальный этап работы, потому что тогда они могут прятаться где угодно. Так что первая стоящая передо мною задача была относительно простой, такой, какую я решал прежде сотни раз, хотя и в более легких условиях. Она состояла в том, чтобы определить, где вообще можно спрятаться в данном Районе.

Через пару минут я свел эту возможность к двум наиболее вероятным зонам, что немного улучшило мое настроение. Стало быть, мне уже не придется таскаться по всем улицам этого Района. При том, что Стабильный закрыт для всего остального мира, у них нет нужды в большом количестве отелей, как в некоторых частях иных Районов: все отели, что здесь имелись, кажется, были сконцентрированы в одной зоне в северной части, которая именовалась Игровой. У меня сложилось впечатление, что, судя по этому пятну на карте, тутошние обитатели за неимением других мест, куда отправиться путешествовать или отдыхать, превратили один квартал площадью в квадратную милю в некое подобие дешевого курорта, в место, где можно пожить в отпуске. На фотографиях оно выглядело не слишком привлекательно: в основном это была полоска искусственного пляжа на берегу реки, но, полагаю, это лучший выбор, если выбирать не из чего. Вторая зона, тоже выглядевшая многообещающей, представляла собой небольшой анклав в центре Района – несколько кварталов по обе стороны от железной дороги. Что-то в его расположении, то, что он задней частью упирался в склады и железнодорожные депо, подсказало мне, что если где-то в Стабильном имеется место, куда направляются все отверженные и деклассированные элементы, все изгои и отщепенцы, то это именно там.

Быстро прикончив свой кофе, я вышел на послеполуденное солнце. Оно было искусственное, конечно, но все же довольно милое. Мне потребовалось полчаса ходьбы, чтобы добраться до этого заброшенного уголка Района, и как только я понял, что нашел его, то тут же начал сильно подозревать, что это совсем не то, что мне нужно, и их здесь быть не может.

Уголок выглядел слишком анемичным, каким-то слишком жалким. Я в некотором роде знаток и ценитель пораженных бедами и несчастьями кварталов в самых разных Районах, так что могу сразу сказать, что они из себя представляют. Это было не то место, где вы стали бы прятать оружие или организовывать концерн для распространения наркотиков. Здесь было слишком чисто, слишком гладко, слишком скучно. Не могу точно сказать, чего тут не хватало: то ли чувства страха, то ли ощущения открывающихся возможностей, то ли еще чего-то. Вокруг, конечно, болталось несколько деклассированных типов, явных изгоев, типичных бомжей, но это еще ничего не означало: лично я ни за что не выбрал бы это место, чтобы здесь прятаться. Здесь не было соответствующей атмосферы, ощущения внутреннего содержания, чувства общности. Где-то ведь существуют такие места, не совсем такие же приятные, как остальные, и это, по случайности, оказалось именно таким местом. И все тут.

Конечно, для по-настоящему умных гангстеров это вполне могло оказаться именно тем, что они искали, этакая ничейная земля, на которую всем, в сущности, наплевать. Недостаточно приличное и приятное место, чтобы здесь жить, но и недостаточно скверное, чтобы донимать этой проблемой городской совет.

Я должным образом пару часов ходил-бродил среди покинутых домов, остановил и расспросил нескольких бродяг, но все они лишь подтвердили мои подозрения.

Никаких банд здесь не было. По словам этих отверженных и отщепенцев, здесь вообще никогда не было никаких гангстеров. Отщепенцы и бродяги были точно такие же, как все отщепенцы и бродяги, только более тихие. Они как бы являлись логическим продолжением того, что я начал замечать вообще во всех Стабильниках: все они казались совершенно безмятежными и умиротворенными. Мне потребовалось немало времени и усилий, чтобы заставить их понять, о чем я спрашиваю: организованная преступность в Стабильном точно не была проблемой. Все они тут отлично ладили друг с другом.

К пяти с меня было вполне довольно. Здесь их не было. Я не стал проверять каждое здание, и, конечно же, оставалась вероятность, что они в этот самый день куда-нибудь перебирались, но я уже точно знал, печенкой чувствовал, что это не то место. Значит, теперь надо заняться пятью отелями на другом конце Района. Найти Элкленда будет проще, чем я думал.

Если есть на свете что-то, что я действительно ненавижу, так это когда все образуется лучше, чем ожидалось. Это явный признак того, что за горизонтом прячется нечто весьма малоприятное, и именно там, куда я направляюсь.

Это отнюдь не пессимизм. Просто так оно всегда и бывает. Когда все развивается хорошо и гладко, меня наполняет ощущение ужаса, и теперь я уже начал надеяться, что вскоре нарвусь на какие-то проблемы, скорее раньше, чем позже.

Переодевание к обеду состояло в том, что я спрятался в темный уголок парка на окраине Игрового и взмахом руки подозвал к себе «ДомСлуга»™. Таскание по заброшенным зданиям привело мой костюм и пальто в чрезмерно пропыленное состояние, чтобы соответствовать любой цивилизованной компании, а когда вы, в сущности, находитесь в бегах, то никогда не повредит почаще менять свой внешний вид. «ДомСлуг»™ был, по-видимому, в минималистском настроении: он придал всему, что на мне было, эффективно-черный цвет, оставив в качестве исключения два небольших квадрата, по одному на каждом колене, которые выкрасил в ярко-красный, фуксиновый цвет.

План у меня был простой и прямой: обойти по очереди все отели и некоторое время поболтаться в каждом. В течение этого дня я видел достаточно Стабильников, чтобы понять и ощутить, что они из себя представляют, так что теперь полагал, что, вероятно, довольно быстро смогу вычислить чужака вроде самого себя. Маловероятно, конечно, что они будут свободно шататься по округе, размахивая своими крунтометами и пялясь непонимающими взглядами в меню. Еще более невероятным представлялось то, что сам Элкленд будет свободно разгуливать по улицам. Но если мне не повезет с таким вот тихим, мирным подходом, все, что мне останется делать, это присмотреться к этим отелям несколько более пристально. Можете мне поверить, это просто легкая прогулка в сравнении с некоторыми поисками и расследованиями, что я проводил раньше. Однажды мне пришлось отыскивать одну конкретную крысу (грызуна) в Красном Районе. И я не только нашел ее, но и доставил ее и ее любовника (тоже грызуна) на монопоезде обратно в Район Шмыг – и все это менее чем за двадцать четыре часа. Вагоном первого класса, для курящих. Все – истинная правда, за исключением последней части.

План также предусматривал заботу и о моих собственных нуждах, причем довольно милым образом. Я уже проголодался и решил поболтаться в первом по очереди отеле ресторанно-ориентированным образом. Я выбрался из парка и пошел по променаду.

Игровой, как я обнаружил, был довольно странным и причудливым районом. Не странно странным, но все же вполне странным, тихим и спокойным. Видимо, когда я думаю о курортах, то мне на ум приходит верхняя рыночная часть ЛонгМолла и весь Район Йо!, которые настроены на то, чтобы предоставлять визитерам море взрывных удовольствий. «Господи! – начинают думать люди, проведшие в таких местах день или два. – Хватит с меня удовольствий! Более чем достаточно! Выпустите меня отсюда!»

В Игровом имелись отели, имелся пляж и еще «Ярмарка чудес» – парк развлечений. Вот так обстояли там дела, но в наступающих сумерках все там имело какой-то заброшенный вид, как в любом Районе на побережье по окончании сезона. Улица, выходящая на пляж, была почти пуста, лишь несколько парочек медленно бродили взад-вперед, взад-вперед.

Я потратил пару минут на то, чтобы постоять, облокотившись на перила и глядя на реку. Вероятно, изначально это была естественная река, но с годами берега были перемоделированы, появились повороты, петли и изгибы, слишком живописные и привлекательные, чтобы выглядеть чисто географическими явлениями. Из лениво плескавшейся воды торчали небольшие причалы и пирсы, на берегу виднелось несколько пляжных домиков, свободно разбросанных по песчаной поверхности пляжа. Я мог бы, наверное, простоять там довольно долго, прислушиваясь к плеску воды, но до одиннадцати оставалось только четыре часа, так что я неохотно повернулся и пошел прочь от берега.

Первый отель на прибрежной полосе оказался ошметком былого величия в стиле ар-деко и именовался «Пауэрс». «Власти», видите ли. Я собрался с духом, повторив в уме всю стандартную информацию касательно Стабильного как самого суперпревосходного места для жизни и добавив к этому несколько мыслей о том, как хорошо быть в отпуске. И вошел внутрь.

Вестибюль был пуст. Я направился к стойке портье, ударил в здоровенный колокол и успел продумать планы на большую часть оставшейся мне жизни, прежде чем из задней комнаты со скрипом выполз усохший, сморщенный человек. Я выяснил у него, где находится ресторан, и направился туда. Там тоже было пусто, но он выглядел довольно ярко, так что я отбросил свои опасения и дурные предчувствия и устроился за первым же столиком, поскольку вокруг все равно никого не было.

Некоторое время все так и оставалось – никто не появлялся. Минут через пятнадцать тоненькая девица, одетая исключительно в черное, приблизилась к моему столику, видимо совершенно случайно, однако, заметив меню у меня в руках, кажется, решила все же принять у меня заказ, а там будь что будет.

Ощущая себя достаточно бодро, несмотря на здешнюю заброшенность и тишину, я спросил у нее, что она может порекомендовать. Она пожала плечами. Я ждал, но это было все, так что я вернулся к изучению меню и выбрал что-то наугад. Она не стала доставать блокнот или что-то еще, чтобы записать мой заказ, и я начал уже сомневаться – может быть, это вовсе не официантка, а какая-нибудь случайно проходившая мимо студентка какой-нибудь художественной школы, которой уже надоела эта игра. Но тут она вдруг осведомилась, не желаю ли я заказать что-нибудь выпить. Я ответил, что желаю, и она довольно подробно описала, что может предложить. И снова ничего не стала записывать, а просто развернулась и ушла.

А я пока что закончил строить планы на всю оставшуюся жизнь. Сперва, правда, поиграл с несколькими альтернативными вариантами своей дальнейшей карьеры, представил себе, что это будет за персона, с которой я буду навечно счастлив, решил, где мы с нею будем жить и как долго, какого цвета у нас будут стены в каждой комнате квартиры, а также определил возможные карьеры для наших будущих детей. После чего рассмотрел для себя другую карьеру и другую персону и также спланировал для нас всю жизнь.

Потом я задумался обо всех людях, с которыми был знаком, и спланировал дальнейшую жизнь и для них тоже, даже еще более подробно. Мне удалось очень удачно предсказать окрас прапраправнуков Спэнгла с учетом всех различных и возможных перестановок среди его будущих подружек. Я дважды посетил туалет, выкурил большую часть сигарет, еще остававшихся у меня в пачке, и нарисовал на бумажной салфетке поистине весьма реалистичное изображение птички.

После чего – наконец-то! – студентка института искусств появилась вновь, очень похожая на оптическую иллюзию. Скажу откровенно, я крайне удивился, не поверил собственным глазам, увидев, что у нее вовсе не седые волосы и она не горбится при ходьбе, но решил все же, что это, должно быть, праправнучка той, что приняла у меня заказ, что она завершает сейчас исполнение древней и мистически загадочной наследственной задачи, перешедшей к ней по семейной линии от предков. Она, покачиваясь, приблизилась к столику и с грохотом уронила передо мной стакан с чем-то, явно не тем, что я заказывал, а затем тарелку. И снова исчезла.

После ее ухода я очень долго пристально смотрел в тарелку, пытаясь определить, как мне к этому отнестись достойным и соответствующим образом. На тарелке лежали темно-коричневые треугольники какого-то вещества, частично перекрывая друг друга, и еще несколько волокон зеленой субстанции, размазанные по ним крест-накрест. Имелась там и маленькая лужица чего-то еще. И все это, если его собрать в одно целое и сжать, будет, по моим оценкам, иметь объем чуть больше одного кубического дюйма.

Я снова нагнулся над этой тарелкой и попытался рассмотреть то, что на ней лежало, с более близкого расстояния. Это могло оказаться мозгами кита, это могла быть модельная глина – без помощи судебно-медицинского эксперта и его науки точно определить было невозможно. Общий эффект от этого произведения поварского искусства совершенно не соответствовал моим представлениям о том, что такое пища, так что я был вынужден рассмотреть и иные возможности: возможно, это был результат работы этой студентки над очередным арт-проектом или стилизованный план предлагаемого нового торгового центра, если смотреть на него с воздуха, и он представлен мне сейчас в качестве предмета для рассмотрения и анализа, пока я дожидаюсь прибытия настоящей еды. В конце концов я все же решил попробовать это съесть, я уже не мог больше тратить время попусту. Я отрезал кусочек треугольника, обмакнул его в эту лужицу, из чего бы она, черт ее побери, ни состояла. Прожевав первый кусок, я избавился от всех былых недоумений.

Это и впрямь была модель будущего торгового центра.

Устало отодвинув тарелку, я отпил из стакана. Не знаю, что там было, но в нем точно имелся алкоголь, так что я решил прикончить напиток, выкурив при этом еще одну сигарету, прежде чем двигаться в следующий по очереди отель.

Подняв взгляд, я тут же обнаружил, что в ресторан вошел кто-то еще и теперь он сидит через шесть столиков от меня и с благожелательным выражением на лице изучает меню. Я долгое время просто пялился на него, а сигарета между тем догорала и догорала, и догорела до самых пальцев.

Это был Элкленд.

Позвольте мне объясниться насчет того жуткого зверя, воплощающего в себе все неприятное и горестное, о котором я уже упоминал выше, зверя, который преследует меня всю жизнь.

Есть где-то там некий маленький божок, единственная функция которого заключается в том, чтобы обеспечивать наличие в моей жизни множества неприятностей и бед. Это мерзкое существо не просто посещает меня время от времени, это больше похоже на регулярное движение автобуса по установленному маршруту, мать его так. Причина этого явления в значительной мере заключается в том, что я всякий раз заполучаю такую работенку, с которой никто другой справиться не может. Но отчасти это происходит еще и вследствие деятельности этого ублюдочного божка, который сидит там и пристально отслеживает показания счетчика горя и бед, то и дело дергая за его рычажок. И в результате, как я подозреваю, произошло вот что: некто, находящийся на противоположном конце вселенной, заключил соглашение с нужными парнями и продал свою душу в обмен на жизнь, свободную от горя и бед. Но горе и беды должны ведь все же как-то использоваться, а иначе они просто будут скапливаться, отчего возникнет беспорядок. Вот они и переправляют эти беды и горести мне.

Но самое странное, что эти неприятности всегда поступают ко мне пачками одного и того же размера. Некоторые задания – сущая сволочная дрянь с первой же минуты и продолжают оставаться тем же на всем протяжении работы по ним. Да и заканчиваются тоже какой-нибудь сволочной дрянью. Другие же задания, напротив, начинаются поразительно гладко, при их выполнении то и дело встречаются разные удачные совпадения и странные подарки фортуны, и вот эти-то я действительно ненавижу. Потому что это означает, что в них все беды и неприятности копятся и откладываются на потом, что все опасности, странные, неприятные и горестные явления, какие только бывают и которые непременно на меня обрушатся, объединяются, сливаются воедино и образуют такую пульсирующую гору где-то там, впереди, которая сидит и ждет, когда я в нее вмажусь.

Сигарета в конечном итоге догорела и обожгла мне пальцы, и я затушил ее. Такого просто не могло быть, что человек, сидящий там, менее чем в пяти ярдах от меня, – это Элкленд. Мне не нужно было даже проверять по кубику с информацией о нем, лежащему у меня в кармане, чтобы в этом окончательно удостовериться. Он сидит там, неспешно изучает меню, и это выглядит точно как реклама того, насколько велико портретное сходство с оригиналом у всех этих изображений, хранящихся в памяти инфо-кубиков. Он выглядел немного усталым, и костюм у него был несколько помятый, но во всем остальном он смотрелся точно таким, каким я ожидал его увидеть. Я снова взялся за вилку и нож и чуть передвинул эту гадость, лежавшую у меня на тарелке, незаметно оглядывая зал. Данный Действующий Деятель, как мне показалось, был несколько более напряжен, чем хотел показать, но все равно он очень неплохо играл свою роль. В ресторан больше никто не заходил, по-видимому, его похитители были уверены, что он не бросится убегать. Да и куда ему тут бежать-то, в конце-то концов?!

Через несколько минут он, нахмурившись, посмотрел на часы, явно раздраженный, как только может быть раздражен Действующий Деятель, когда его заставляют ждать. Потом снова вернулся к изучению меню, несомненно уже обдумывая способы, с помощью которых его можно улучшить и сделать более эффективным. Я вообще-то был удивлен тем, насколько он сейчас казался хорошо адаптировавшимся к своему положению, насколько сумел слиться с окружающей средой. Он выглядел так, словно и впрямь приехал сюда в отпуск, что для человека, насильно удерживаемого от привычной работы, от занятий миллионами, миллиардами нужных вещей, смотрелось просто великолепно и демонстрировало, что у него имеются очень мощные запасы приспособляемости, вплоть до полного отказа от должности. Когда эта художественная студентка появилась снова и протащилась на расстоянии крика от его столика, он поднял взгляд и слегка улыбнулся:

– Привет, моя дорогая. Как ты нынче вечером?

– Отлично, спасибо, мистер Элкленд. А вы как?

– О, прекрасно, просто прекрасно. Отлично провожу отпуск, спасибо. Итак. Есть ли нынче что-нибудь съедобное из этого скверно оформленного меню?

– Нет, к сожалению, нет. Шеф-повар заявил, что цыпленок по-турецки под соусом из клубничного йогурта и с жареными семечками подсолнуха, по всей вероятности, не причинит никому особого вреда, но мне кажется, он не вполне в этом уверен.

Мне прямо как в морду плюнули, правда-правда, честное слово! Я-то из кожи вон лез, чтобы очаровать эту художественную студентку, был таким очаровательным, что просто трудно себе представить, и не добился от нее ни единого слова. Вот вам живая демонстрация того, как на людей действует один вид безобидного профессора. Я ведь не описывал, как выгляжу я сам, не так ли? Напомните мне потом, и я это сделаю: у меня не такой уж плохой внешний вид, только вот он вроде как не допускает никаких компромиссов. Любое лицо всегда что-то выражает: а вот с моим проблема в том, что, хотя вам может не понравиться его выражение, вам все равно придется восхититься его силой и убедительностью.

– А как он выглядит, этот цыпленок? – с сомнением в голосе спросил Элкленд.

Официантка на минутку задумалась:

– Странно.

– Не могу сказать, что меня это удивляет. Ну, ладно, думаю, придется все же рискнуть.

– Что-нибудь выпить, сэр?

– Стакан вина было бы неплохо… Сколько времени это может занять? До завтрашнего дня?

– Ну, понимаете, он уже сегодня вечером изготовил одно блюдо, так что, вероятно, немного устал. Но я постараюсь убедить его сделать это для вас побыстрее, сэр.

– Спасибо, моя дорогая. – Элкленд радостно расплылся в улыбке, возвращая ей меню, откинулся на спинку стула и благосклонным взглядом окинул зал ресторана.

Я махнул ей, когда она проходила мимо, и попросил счет, закурил сигарету и приготовился к долгому ожиданию. Она, однако, вернулась прежде, чем я успел докурить, со счетом для меня и салатом для Элкленда, черт побери. А он ведь даже не заказывал никакого салата, и вот вам пожалуйста, сидит теперь и поглощает его, а прошло-то всего пять минут! Ясное дело, что дано одним, другим в жизни не получить.

Я расплатился и пошел прямо в вестибюль, где теперь стоял облаченный в униформу лакей, пытающийся притвориться очень занятым. Может, это потому, что сейчас мертвый сезон, а может, это самый малопосещаемый отель Игрового. В любом случае это отличный выбор для банды, желающей здесь укрыться. Приняв такой вид, словно я «один из своих», я осведомился, в каком номере проживает Элкленд, и лакей был рад оказаться полезным. Он сообщил мне это целых два раза, для него это явно было чем-то совершенно новым, что надо было что-то сделать. А когда я спросил его, где у них бар, он чуть ли не на руках меня туда отнес.

В течение следующих двух часов я сидел в баре, стараясь быть незаметным, просматривал журналы и держал ушки на макушке. Я решил дождаться закрытия и отбоя, прежде чем начинать действовать, а бар был очень удобно расположен, чтобы контролировать вход и следить, чтобы никто из тех, кто меня интересует, не покинул отель без моего ведома. В баре сидело несколько парочек, еще несколько людей прошли через него, направляясь куда-то еще, но все они смотрелись в точности как уроженцы Стабильного. Либо гангстеры залегли на дно и не высовывают носа из своих номеров, либо они таскаются где-то по Стабильному. Я уже хотел было попросить у лакея в вестибюле список зарегистрировавшихся гостей в надежде на хлипкий шанс увидеть знакомое имя, но потом решил, что это будет выглядеть подозрительно. Около десяти вечера Элкленд вышел из ресторана и проследовал к лестнице, ведущей наверх, к номерам, но я за ним не пошел. Я уже знал, куда он идет.

К половине одиннадцатого в баре остался только один человек – я сам. Остальные, зевая на ходу, по одному выбрались оттуда. Интересно, может, тутошние Власти что-то добавляют в воду? Идеи насчет мятежа или подстрекательства к бунту обычно приходят по ночам, это мысли, одолевающие в два часа ночи, результат уставших глаз и черного кофе. Спорю на что угодно, что все эти революционеры и прочие активисты прошлого никогда бы так не раздражались и не злились, если бы каждый вечер к одиннадцати часам уже лежали в теплой постельке.

Никаких признаков усталости я не ощущал. Я был напряжен, настроен на работу, готов к активным действиям. Если бы поблизости случился детектор настроения, он бы уже взорвался, вдребезги разнеся при этом парочку жилых кварталов. Я же изобразил два или три зевка и посмотрел на часы пару раз на случай, если кто за мной наблюдает. Без пяти одиннадцать, поминутно зевая, я пожелал спокойной ночи бармену, сонно протиравшему барную стойку, и направился в вестибюль. Лакей уже исчез, и там не было ни души. Быстро осмотревшись, я выскользнул через входную дверь.

Едва я успел выйти наружу, как сразу понял, почему Снедд нарвался тогда на неприятности. Вокруг не было ни души, ни единой души. Стабильники вполне могли бы договориться насчет таймшера ^[4]с какой-нибудь расой, которая предпочитает выходить на улицу только по ночам, и никто – ни те, ни другие – даже не подозревали бы о существовании друг друга. Я свернул за угол отеля и пошел через кустарник на зады, держась осторожно и поближе к стене. Элкленд проживал в номере 301, расположенном в заднем правом углу здания на третьем этаже. Мой план был взобраться по стене и залезть в его номер – это было получше, чем риск быть рассеченным пополам пулеметной очередью еще до того, как я к нему подберусь поближе. Раз уж они разрешают ему одному свободно перемещаться по отелю, вряд ли у него в номере сидит куча охранников. Позади отеля проходил узкий переулок, и я перешел на дальнюю его сторону, чтобы поглядеть наверх и определить, насколько трудно влезть на эту стену.

Выглядело это совсем неплохо. Там имелось множество оконных выступов и орнаментов, а что касается присосок, которые я с собой прихватил, то они могли понадобиться разве что в качестве резервного средства. Я тихо приблизился к стене здания и приготовился действовать бесстрашно и отважно. Снова, уже в который раз.

Подушки-присоски были последней модели – «ИнсектоВсос»™. Ими не так легко пользоваться, потому что прежде нужно овладеть мастерством включать и выключать всасывание в нужный момент, но для стенолазания поистине нет приспособления лучше.

Я неплохо управляюсь с присосками, так что через пару минут напряженных трудов уже добрался до уровня третьего этажа. Чуть передвинувшись вбок, я распрямился, пробрался чуть дальше и вскоре оказался рядом с окном в номер 301. Оно было распахнуто, мрачно отметил я, мне даже не придется его вскрывать. Чем дольше длится этот период удач, тем хуже мне рано или поздно придется.

Гардины были задернуты, что было довольно скверно. Несомненно, мне бы ни за что не удалось подняться на третий этаж по лестнице и свободно вальсировать там, пытаясь точно определить, где расположен какой номер, так что неплохо было бы сперва убедиться, что это тот, который мне нужен. Я, однако, мрачно надеялся, что все хотя бы пока что будет иметь тенденцию проходить так же гладко, как до сего момента.

Утвердившись ступнями на скосе окна комнаты 201, я снял с рук подушки-присоски и вытянул руки вверх. Окно 301-го номера открылось легко, и я ухватился одной рукой за подоконник, а другой снял присоски с ног, смутно надеясь, что если кто-то из полицейских Стабильного намерен выстрелить по мне, то это случится не сей момент. Но никто в меня не выстрелил, и я быстренько и относительно гибко подтянулся и влез в номер.

Глава 06

Оглядываясь назад, следует отметить, что последние пять минут были последними более или менее спокойными за все время выполнения того задания, это было в последний раз, когда я еще полагал, что это будет вполне обычная, заурядная работенка, хотя и требующая некоторой отваги, этакая работка типа «Найди-и-вытащи-этого-парня».

Я помню, что все еще так и не объяснил в подробностях, что это за задания и работы, которыми я занимаюсь, но проблема в том, что я это сделать вообще-то не могу, во всяком случае, не могу раскрыть самые важные детали. По большей части это просто поиски и посредничество. Работа из категории «Разберись-с-этой-маленькой-проблемкой». На свете есть множество людей, занимающихся подобными делами. Иногда, как вы уже, наверное, догадались, я готов идти чуть дальше, что-то выкрасть, кого-то спрятать, кого-то убить. Многие готовы взяться и за такие виды работы.

Но иногда встречается и кое-что иное, нечто такое, чего никто другой сделать не может, и именно про такое мне очень трудно вам рассказать и все объяснить. Это имеет отношение только ко мне, ну, и еще кое к кому, кто умер некоторое время назад. Но главным образом имеет отношение ко мне.

И все же, что я хочу отметить, в последующие пять минут ничего особенного не произошло.

Полоса зловеще непрерывных удач никак не кончалась: в комнате никого не было, ни единого охранника любого вида и типа. На полу перед платяным шкафом лежал небольшой чемодан, и он меня сразу заинтересовал. Следовало полагать, что и сам чемодан, и его содержимое предоставили Элкленду его похитители. Кто бы они ни были, они явно не стеснялись в средствах, чтобы ему было хорошо и удобно. Номер, если вас это интересует, был большой, обширный и комфортабельный на вид, и, хотя обивка кое-чего из мягкой мебели была сомнительного вкуса, я бы сказал, что номер был вполне приемлемый, какой только можно получить за деньги.

Как только я установил, что здесь нет никого, кто готов прыгнуть на меня и испортить мне настроение, я запер дверь номера и опустил защелку на замке. Потом отмотал с прихваченной с собой катушки некоторое количество микротроса и привязал один его конец к ножке кровати, а саму катушку положил на подоконник дожидаться своего часа. Потом подтащил кресло к кровати, уселся в него и закурил сигарету.

Я такие вещи делал и раньше, понимаете, так что с полной ответственностью могу вам сообщить, что на свете существует всего несколько способов разбудить человека по-тихому. Если ткнуть его в бок, он заорет. Если вы решитесь на такой идиотский способ, как начать что-то шептать ему в ухо, одновременно зажав ему ладонью рот, он при пробуждении перепугается до смерти, что совсем не удивительно, и некоторые даже могут устроить жуткий тарарам, вырываясь и отбиваясь от вас. Один парень, которого я пытался разбудить таким образом, наделал столько шуму, что мне пришлось оглушить его, а потом ждать два с половиной часа, пока он снова придет в сознание. А когда он в конце концов пришел в себя, мне пришлось оглушить его снова, а потом вытаскивать оттуда на себе, что было совсем не идеальным выходом из положения. Самый же лучший способ, как я обнаружил – а никакого патента на него не существует, так что вы имеете полное право им воспользоваться, – это сидеть возле постели спящего и курить.

Когда вы спите, небольшая часть мозга всегда бодрствует, она, так сказать, дежурит, вполглаза следя за происходящим вокруг, успокаивает вас, убеждает, что все в порядке, все идет как надо, что рядом не возник пожар, что ноги у вас пока что не горят и так далее. После того как вы посидите рядом со спящим и выкурите пару сигарет, несколько молекул дыма спустятся ниже и попадут в легкие спящего. Его мозг сперва этого не заметит, но потом внезапно в нем возникнет мысль: «Погодите-ка! Я же сплю! Я не курю! Черт побери, да я же вообще не курю! Происходит что-то странное!»

Паниковать пока что нет причин, поэтому бодрствующая часть осторожно пихает остальную часть мозга, будит его, давая ему возможность реагировать, если тот сочтет это необходимым. Спящий очень мирно и спокойно выплывает из сна, он уже наполовину проснулся, он сонно осматривается, оценивает ситуацию, а потом, если не видит ничего подозрительного, засыпает снова. Но если рядом торчит какой-то странный тип, с ног до головы одетый в черное, с пистолетом в руке, да еще и курит возле твоей кровати, спящий просыпается очень быстро и абсолютно тихо. Можете мне поверить, это срабатывает везде и всегда.

Но пока что я все сидел и ждал. В последние пару дней у меня, в сущности, не было свободного времени, чтобы заняться просмотром всех своих памятных заметок, что я еще держу в уме. Да, конечно, я кое-что сделал: купил новые батарейки для «Гравбенды»™, каким бы бесполезным уродом ни было это устройство, но так и не сел и не поломал голову над тем, что это такое может быть, что может предоставить гангстерам только Центр, что это такое, из-за чего эта шайка пустилась во все тяжкие. Им, вообще-то, следует отдать должное: они не только умыкнули Элкленда и сумели проникнуть сюда, но теперь, оказавшись здесь, они продолжают вести очень тонкую игру, причем совершенно хладнокровно. Даже несмотря на то, что я сейчас сижу возле постели, в которой спит тот, за кем я гоняюсь, я ничуть не приблизился к пониманию того, что на самом деле происходит. Если мне удастся вытащить нас обоих и вернуться в Центр целыми и невредимыми, это, конечно, уже не будет иметь никакого значения, но мне вообще-то всегда хочется выяснить подобные вещи.

Еще через пару минут Элкленд начал ворочаться во сне. Я отставил все эти мысли в сторону, пусть подождут, и стал дожидаться, когда он выплывет из сна. Пистолет я сунул под пиджак, чтоб на клиента сразу не обрушилось слишком много неожиданных впечатлений. Потом я сообразил, что он вовсе не собирается просыпаться, и я наклонился и заглянул ему в лицо. Его глазные яблоки под закрытыми веками быстро двигались туда-сюда, а тело начало поворачиваться более часто, да и голова теперь раскачивалась взад-вперед.

Внезапно он всхлипнул во сне, хватанул ртом воздуху, отдернул голову вбок, нахмурился, потом явственно вздрогнул, выдернул руку из-под простыни и прикрыл ладонью лицо. Когда он отнял руку, оказалось, что глаза у него плотно зажмурены, а на лице застыла маска страха.

Я смотрел на него, и волосы у меня на голове вставали дыбом, а в груди образовался ледяной комок, словно сквозь легкие медленно просачивается холоднющая вода.

Я, видите ли, хорошо знаю, что такое ночные кошмары. Я вовсе не хочу этим сказать, что они меня самого посещают; я имею в виду, что все знаю про них. Я смотрел на его судорожно дергающиеся под веками глазные яблоки, на застывшую маску страха на его лице и почти читал его кошмар, почти понимал, что с ним происходит. Понимал, что ему снится не просто какой-то обычный скверный сон, а что это момент, когда все вдруг изменилось, хотя, надо признаться, еще не понимал это до конца.

Секунду спустя его глаза вдруг распахнулись, и он увидел меня. Я ободряюще улыбнулся ему, подождал, пока он не проснется на все сто процентов, потом тихо заговорил:

– Все в порядке. Я один из хороших парней, я так полагаю.

Элкленд поморгал, потом неуклюже приподнялся на локтях.

– Что вы тут делаете? – промычал он, протирая глаза.

– Я пришел сюда, чтобы забрать вас домой, – тихо ответил я. – Вставайте. Пора вставать.

У него не было шансов отреагировать на мой призыв, потому что тут произошли сразу два события. Первое заключалось в том, что под дверью возникла полоса света, означавшая, что кто-то включил свет в коридоре. Ох, ну и дерьмо, подумал я, вот грядет Беда № 1, Первый выпуск. Кто-то из этих гангстеров явился проверить, на месте ли Элкленд, явился в самое неподходящее время. Пока что это было первое скверное явление, но я-то понимал, что оно всего лишь здорово запоздало, но надо же, в какое неудачное время оно произошло, а?!

– Давайте же! – прошипел я Элкленду. – Одевайтесь, и побыстрее!

Я соскользнул со стула и тихонько приблизился к двери, держа пистолет наготове. И тут произошло второе событие. Я услышал голоса, кто-то поднимался по лестнице. Что-то в них было странное, но я не смог определить, что именно, пока не услышал хриплый кашель, который сопровождал эти голоса.

– Кто там идет? – шепотом спросил Элкленд, устроив при этом настоящий балаган – не нарочно, конечно, а сослепу, спросонья, – с надеванием брюк. Волосы его самым диким образом торчали в разные стороны, а лицо плаксиво морщилось, желая поскорее заполучить очки.

– Полиция, – ответил я.

Это вполне могли оказаться самые обычные рядовые полицейские, и они, несомненно, отнюдь не в самой лучшей форме, если судить по чиханью и сопенью, которые становились все слышнее по мере того, как эти ребята устало и неспешно продвигались по коридору. Но они ведь не полные идиоты. Возможно, они сперва проверили район возле железной дороги, как это проделал я сам, а уж потом направились в Игровой. Члены банды почти наверняка зарегистрировались здесь под своими собственными именами, так же как и Элкленд. И никто их ни в чем не заподозрил, поскольку ложь всегда гораздо труднее протащить, чем правду. У полиции точно имеются списки всех Стабильников; все, что им нужно было сделать, это сравнить его со списком зарегистрировавшихся гостей и обнаружить несоответствия. Так они обнаружили, что Элкленд – чужак, откуда-то извне, и решили, что это они меня обнаружили. Да, конечно, обнаружили. Повезло этим уродам.

Я прижался ухом к двери, дав знак Элкленду двигаться побыстрее. Он уже успел нацепить очки и теперь выглядел относительно более собранным, хотя все еще двигался с приводящей меня в бешенство медлительностью. Как только гангстеры услышат, что сюда явилась полиция, здесь черт знает что начнется.

– Мед и лимон, – услышал я чей-то голос за дверью. – Мед и лимон.

– Ага, – печально согласился с ним коллега и разразился новым приступом кашля.

– Да что с тобой, – просипел первый голос, когда кашель перешел в хриплое хлюпанье и сопение. – Тебе вроде как хуже стало, да?

– Ага. Вот что я тебе скажу: первое, что сделаю, когда туда влезем, так это обдышу микробами всего этого ублюдка.

– Я готов. – Это уже был Элкленд, он стоял возле кровати, и вид у него был потерянный и совершенно убитый. Мне стало его жалко. Все, что ему хотелось делать, – это летать и жужжать, как пчелка, по Центру, раздвигая пределы поля деятельности, и вот он здесь, в каком-то чужом Районе, застрял между бандитами, полицией и каким-то типом, с которым никогда прежде не встречался.

– Хорошо, – сказал я и подвел его к окну. Взял с подоконника катушку микротроса и выбросил ее за окно, потом достал свои подушки-присоски. – Давайте сюда руки.

Элкленд протянул мне руки, послушный, как сбитый с толку ребенок, и я натянул ему на кисти свои ножные присоски.

– Теперь вам предстоит вот что, – быстро сказал я. – Вы спуститесь вниз по этому тросу. Не говорите, что не можете это сделать, потому что у нас нет времени на дискуссии. Можете мне поверить, вы сможете это проделать. Трос выдержит ваш вес – на нем можно спустить вниз целое пианино. Подушки помогут вам избежать стертой кожи и ожогов на ладонях.

Я не дал ему времени ответить, а подтолкнул к подоконнику. Он сел, выпростал ноги наружу и с сомнением уставился вниз, на землю.

– Ох ты, боже мой! – сказал он и снял очки. Я вложил трос ему в руки.

– Держитесь за него покрепче, – сказал я ему. – И согните колени, когда достигнете земли. – И вытолкнул его наружу.

Его тихий вскрик замер за окном. Влезая следом за ним на подоконник, я услышал стук в дверь. И быстренько натянул на руки подушки-присоски.

– Эй, есть там кто-нибудь? – спросил один из копов, после чего жутко чихнул. – Мистер Элкленд, нам надо с вами побеседовать.

– Ага, – сказал другой. – Но сперва мы вас всего обкашляем.

Я услышал глухой удар снаружи, уже держась за подоконник одной рукой, а второй нащупал трос и потянул его к себе. Он со щелчком вознесся вверх и притащил за собой катушку. Я сунул ее в карман, потом вытянул руку и пришлепнул присоску к стене снаружи. Выбросил следом за ней все тело, продержавшись одну опасную и очень утомительную секунду на одной руке, и рывком захлопнул за собой створку окна. Быстро – а только так и можно было это проделать – я с помощью присосок спустился по внешней стене отеля, нащупывая ногами возможные препятствия.

Секунд через двадцать я уже стоял на земле, в переулке, рядом с Элклендом, и, пока стягивал присоски с рук, услышал негромкий стук и увидел, что в номере 301 загорелся свет. Если нам повезет, да еще и при отсутствии явно видимых следов бегства, они будут в полной растерянности. А у нас есть несколько секунд, чтобы убраться отсюда к чертовой матери.

Я ухватил Элкленда за руку и направил его вперед, вдоль стены отеля, подталкивая его сзади и помогая пробираться между кустами. Пару раз он споткнулся и чуть не упал, но извинился, что было очень мило с его стороны. Я однажды целых восемь миль тащил на себе через болото женщину, и она только и делала, что всю дорогу жаловалась.

Когда мы выбрались на улицу перед фасадом отеля, я обогнал Элкленда и оглядел улицу, и справа, и слева. Никого видно не было. Жизнь, она как видеоигра: когда переходите на следующий уровень, в новый антураж, самое главное – двигаться как можно быстрее, пока ситуация не изменилась к худшему. Таща за собой Элкленда, который послушно семенил рядом, я перебежал через улицу, успев бросить взгляд назад, на отель. Полицейские, по-видимому, все еще пытались понять, что означает пустая комната, запертая изнутри, но с их мозгами, пораженными простудой, катаром верхних дыхательных путей или еще чем, это займет еще несколько минут. В некоторых окнах появился свет, но пока что все шло хорошо. Пока полиция стучит и гремит, члены шайки будут сидеть тихо – то, что мне сперва показалось бедой, обернулось подарком фортуны.

Я перепрыгнул через ограждение и приземлился на дорожку, что вела вниз, к берегу, и Элкленд полез следом за мной. Держась поближе к стене, мы спустились ниже, пока не достигли пляжа и ощутили под ногами песок, и тут я остановился и уставился вдаль, не имея никакого понятия о том, какого черта нам делать дальше.

Вот что я имел в виду, говоря о точных, от А до Я, планах, понятно? Я просто не представлял себе, что все обернется именно таким вот образом, так что не имел никакой возможности что-то спланировать заранее. Так оно всегда и бывает: надо сперва справиться с тем, что происходит, а уж потом разбираться с тем, что произойдет в следующий момент.

Следующий момент уже наступил. Первое желание было где-нибудь спрятаться, и это не было ни ужасно, ни невозможно. Любой из пляжных домиков вполне мог стать подходящим убежищем. Но хотя идея укрыться всегда привлекательна, это не очень-то дальновидное решение. Вы ведь сами небось видели в фильмах, что когда кто-то убегает от какого-нибудь привидения или вампира, он всегда по какой-то непонятной причине прячется в таком месте, откуда ему потом никак не выбраться: на крыше или в подвале. И первые пять минут чувствует себя просто великолепно, пока не начинает понимать, что загнал себя в ловушку, причем гораздо более эффективно, чем кто-то иной мог мечтать. И еще одно: мы сейчас неплохо оторвались от возможных преследователей, имеем некоторое преимущество, так что надо этим воспользоваться в полной мере, а не терять зря время, укрывшись в какой-нибудь дыре.

Элкленд терпеливо стоял рядом и ждал. А я выбросил из головы идеи о пляжном домике и пустил свою мысль в горизонтальном направлении. Что еще мы имеем вокруг нас? Песок. Звучит не слишком многообещающе. Несколько среднего размера металлических бочек, на вид вроде как такие, что используют для приготовления барбекю или чего-нибудь в том же роде. Не годится. Еще огромное пространство воды.

Сделав знак Элкленду следовать за собой, я, пригнувшись, бросился к воде. Она текла довольно быстро.

– Плавать умеете? – спросил я его.

– Нет, – ответил он.

– Прекрасно.

Вот и все. Я оглянулся на отель. Там горело уже много огней, в вестибюле возникла явная активность, хотя пока что видны были только служащие отеля. Мой мозг выбросил быструю, но едва ли относящуюся к делу идею, которую я тут же отложил в сторону, чтобы озаботиться ею когда-нибудь попозже: что как только полицейские опросят служащих отеля, они тут же поймут, что хотя Элкленд – чужак, он вряд ли тот самый малый, который нынче утром перескочил через стол охранников на выходе из древней канализационной трубы. И тогда Власти отрядят парочку копов выслеживать того единственного непрошеного гостя, но как только те выяснят, что вместо одного такого гостя к ним забрались целых двое, дела могут приобрести более серьезный оборот.

Я оглянулся на воду, лихорадочно обдумывая положение.

– Идите вон туда, – прошептал я Элкленду. – Держитесь очень, очень осторожно, старайтесь быть как можно более незаметным. Осмотрите эти домики. Ищите лодку или что-нибудь в этом роде.

Элкленд послушно потащился назад и вскоре исчез в первом из домиков. Я же побежал к другому их ряду и быстро осмотрел их. Там были столы, стулья, книги, какие-то осколки и обломки, но ничего даже отдаленно похожего на лодку. Я выбрался обратно на берег, чувствуя, как наше преимущество, каким бы оно ни было, потихоньку испаряется.

Но тут – слава тебе, господи! – меня осенило. Ну конечно! Я бегом бросился обратно, выше по пляжу, к слипу ^[5]для спуска лодок, схватил пару бочек. Они не были в идеальном состоянии, но, по крайней мере, крышки были на месте, так что придется довольствоваться и такими. Элкленд между тем тоже ничего подходящего не обнаружил, так что я велел ему пойти и притащить еще пару бочек. А сам вернулся в ближайший домик. Внутри стоял большой деревянный стол, и я кое-как выволок его через дверь наружу и потащил к воде. Достав из кармана подушки-присоски, я включил их, чтобы всасывали воздух с обеих сторон, и пришлепнул к столешнице через равные интервалы. После этого я установил сверху все четыре бочки, по одной на каждую присоску, и сильно прижал их. Перевернув стол, я показал Элкленду, чтобы он хватался за другой его конец, и мы потащили его к воде. Я проверил крышки бочек, убедился, что они плотно закручены, после чего спихнул получившееся сооружение в воду. И оно осталось держаться на поверхности.

– Супер! – сказал я.

– Вы намерены, как я понимаю, отправиться на этом в плаванье? Чтобы мы на нем сидели? – пробормотал Элкленд, опасливо хмурясь.

– Да, примерно такая была идея.

– А оно не потонет?

– Ответ на этот вопрос, – сказал я как можно более бодрым тоном, подталкивая сооружение к воде, – мы получим в самое ближайшее время.

Когда вода дошла Элкленду до пояса, я придержал плот, и он взобрался на него. Один его конец погрузился в воду, но столешница оставалась в нескольких дюймах над поверхностью. Я выталкивал плот дальше в воду, к середине реки, пока вода не дошла мне до груди. Ухватившись за противоположный конец, я подтянулся и втащил тело на него, потом подтянул ноги и перебросил их на другую сторону столешницы.

– Вы раньше были гимнастом? – спросил Элкленд, пялясь на меня сквозь свои очки.

– Нет. Музыкантом, – ответил я, шлепая руками по воде, чтобы вытолкнуть плот еще дальше. – Нам бы неплохо было прихватить с собой электрогитару и усилители.

Когда мы отошли подальше от берега, я развернул плот, чтобы он направлялся прямо вниз по течению. Течение уже подхватило нас, и мы были уже ярдах в пятидесяти от отеля «Пауэрс». Отель уже весь горел огнями, и рядом с ним на улице стояли двое или трое человек. Я подумал, что, поскольку время уже почти полночь, события нынешней ночи вполне могут вытеснить говорящего утенка Джералда с четвертой полосы завтрашних газет.

Велев Элкленду держать курс и погрести руками, если потребуется его скорректировать, я достал карту Стабильного и свою зажигалку. Быстро оглядевшись по сторонам, я щелкнул ею и посмотрел на карту. Река, если не считать небольшой петли в миле ниже по течению, текла почти прямо через незаселенные кварталы Стабильного, что вселяло большие надежды. Куда она девалась, когда доходила до окружающей этот Район стены, можно было только гадать, но на текущий момент в нашем распоряжении имелось идеальное средство транспорта.

Я убрал карту и попытался придумать, что мы будем делать дальше, на следующем этапе, но ничего особенного у меня не получилось. Выбор у нас, конечно, кое-какой был. Например, бросить наше судно через милю и попытаться раствориться в городе. Или держаться реки и решать следующие проблемы по мере их возникновения, когда дальше плыть будет некуда. Мои мозги явно чувствовали себя так, словно на данный момент уже сделали все, что могли, и я не стал их насиловать. Плот отлично держался на воде, присоски работали в режиме молекулярного притяжения, а не за счет собственно присасывания, так что соприкосновение с водой не оказывало на них никакого негативного воздействия. Поскольку ножки стола торчали вверх, на них можно было опереться, так что плыть нам было на удивление удобно, даже комфортабельно, если не сказать уютно, вот я и устроился поудобнее и так и сидел, наслаждаясь проплывающими мимо пейзажами. Элкленд молчал и вроде как занимался тем же самым.

Когда по обоим берегам начали появляться первые высоченные здания, возникло некоторое напряжение, но город столь явно дрых без задних ног, что я вскоре снова расслабился. Было в этом что-то странное – плыть ночью по реке, особенно внутри города. При этом видишь заднюю часть всего, что там есть, да еще и под каким-то странным углом, когда там горит всего несколько фонарей, отсвечивая оранжевым в темноте, а ты чувствуешь себя так, как будто скользишь невидимым сквозь незнакомый город, подобно случайно забравшемуся сюда призраку.

Когда здания начали снова расходиться подальше от реки, а сама река повернула назад, обратно в глубь Района, я повернулся и посмотрел на Элкленда, который сидел и спокойно смотрел в воду. Я закурил сигарету, укрыв ее горящий конец в сложенной чашечкой ладони, чтобы огонька не было видно с берега. Тут он поднял на меня взгляд:

– Это вредно, вы же сами знаете.

Странно, но я и впрямь это знал. Все некурящие, кажется, живут в полной уверенности, что курильщики жутко наивны и совершенно не понимают, что эта их привычка чрезвычайно вредна для них самих. «Вот я им расскажу, как это вредно, – видимо, думают они, – и они тут же выбросят свои сигареты». Обычно это меня раздражает, но сейчас я настолько устал, что мне было все равно. Да он и не хотел меня как-то задеть. В конце концов, он же Действующий Деятель.

– Я знаю, – успокаивающим тоном ответил я.

Он улыбнулся и огляделся по сторонам, потом одобрительно кивнул:

– Очень профессионально проделано. Совсем неплохо, если учесть, сколько у вас было времени. Вы часто такое проделываете?

– Не совсем то же самое, но нечто в том же роде.

– А чем вы вообще занимаетесь?

– Только не надо начинать вечер вопросов и ответов, – сказал я, но тут же понял, что он все равно не имеет понятия, о чем я говорю. – Вообще я просто разбираюсь с разными запутанными делами. Иногда это означает отыскивать что-то или кого-то.

– И теперь вы отыскали меня.

– Да.

– Это было трудно?

– Не слишком, нет, и именно это меня немного беспокоит.

– Почему?

– Ничто никогда не дается легко. И рано или поздно наступает расплата.

Он улыбнулся: кажется, он знал, о чем я говорю.

– Вот, к примеру, – продолжал я, сразу задавая ему вопрос, с которым скорее рано, чем поздно все равно придется разбираться, – что это за банда, с которой мы тут имеем дело?

Он секунду недоуменно смотрел на меня:

– Банда?

– Ну да, те люди, которые вас сюда притащили. Чего они хотели? Сколько их там было? Откуда они? Как их зовут?

– Да не было никакой банды. – Он нахмурился. – Я сам сюда заявился.

Издали до нас долетал слабый гул, щебет насекомых и шорох листьев, колеблемых ветром. Вода в реке тихонько журчала вокруг, кончик моей сигареты тихо потрескивал, огонек по-прежнему был скрыт в согнутой ладони.

– Ах вот как, – сказал я.

Помните, когда я составлял в уме свои первые памятные заметки, этот свой внутренний меморандум, я отметил, что была еще одна вещь, о которой я тогда подумал, и что я расскажу о ней, если сочту, что она имеет отношение к делу? Ну так вот, как оказалось, она таки имеет к делу прямое отношение.

А мысль была вот какая.

Это очень сложное предприятие для любой банды – организовать проникновение в Центр, выкрасть Элкленда, вытащить его из этого Района – и все это незаметно, чтобы никто не узнал, кто они такие. И какая же альтернатива всему вышесказанному? А такая, что Элкленд смылся по собственному желанию.

Это очень здорово выглядит в качестве концепции, но у меня нет никаких улик, свидетельств, вообще нет даже причин предполагать, что он мог это проделать, да и не имело это в любом случае никакого для меня значения: мне все равно нужно было выяснить, где он находится, и добраться до него. Я не оставляю какие-то мысли на потом не потому, что ленив, – нет, просто истина все равно вылезает наружу, в свое время и в нужном месте. Я не такой уж глупый, как может показаться, понимаете, да я и не собираюсь рассказывать вам все. Так что сами смотрите и думайте.

Однако должен признать, что был удивлен. Я говорю «удивлен», а на самом деле чуть не свалился с плота.

– Ах вот как, – снова сказал я.

Элкленд смотрел на меня, подняв брови. Я некоторое время думал.

– Вы можете мне все это объяснить потом, если захотите, – сказал я наконец. – Вообще-то, вам просто придется это сделать. Тут замешана целая куча очень влиятельных людей из категории «я-все-могу», и они вас разыскивают, причем я, как предполагается, должен притащить вас назад, к ним.

Элкленд вроде бы хотел что-то сказать, но я поднял руку:

– Пока что это может только запутать дело, а у меня и без того есть о чем беспокоиться. Полиция там разыскивает меня, а не вас. Но теперь они уже знают, что в Район явились двое непрошеных гостей, и они знают ваше имя. Так что никакая информация, которую вы мне сообщите, ничего не изменит. Если мы не уберемся из Стабильного как можно скорее, мы очень быстро превратимся в трупы.

Я ведь беседовал со Снеддом, понимаете, и выяснил кое-что еще насчет экспирации ДНК, как исполняется этот их смертный приговор. Они используют для этого такое средство, оно называется «стрим». Давно, очень давно этот стрим был чем-то типа допаза и использовался в некоторых местах как тяжелый наркотик, самый популярный. Его действие гораздо более широкое, чем у допаза, и он далеко не всем нравится: он что-то жуткое производит с генетическим материалом, на некоторое время изменяя работу нервной системы и головного мозга. При этом ощущения и восприятие мира не просто искажаются или деформируются, нет, они становятся полностью чужими, перенося наширявшегося в совершенно другую вселенную, которую по всем канонам следует считать кошмаром.

За многие годы жители Района Ширнись Еще Разок, эти гребаные безумцы и любители всякой дури, так часто пользовались этой дрянью и в таких все возрастающих количествах, что естественный отбор быстренько выделил и выполол тех, кто был к нему восприимчив, так что со временем некоторые слои населения выработали иммунитет к его воздействию. Повседневная деятельность Снедда была связана с потреблением стрима в таких количествах, какое способно тут же, на месте насмерть уложить добрую сотню нормальных людей. Так что теперь перспектива провести остаток жизни с включенным часовым механизмом у себя на лбу, будучи заклейменным как уголовный преступник, превратила его существование в далекое от идеального, но это все-таки была жизнь. А вот для Элкленда и меня такого запасного выхода не будет. Если нас поймают, мы либо умрем немедленно, либо через год.

Ни та, ни другая перспектива не радовала.

Элкленд кивнул, и это снова подняло его на уровень, недоступный моим обычным выручаемым из беды клиентам. Он хорошо понимал наше положение.

– Вы меня простите, я, кажется, все вам испортил, – сказал я. – Но они ведь все равно рано или поздно до вас добрались бы.

– Я знаю, – кивнул он. – Я не очень хорошо соображал, когда сюда добирался. По сути дела, вообще не соображал.

– А каким, черт возьми, образом вам удалось сюда проникнуть? – спросил я, касаясь вопроса, который представлял для меня самый жгучий интерес. Я хочу сказать, вы ведь сами видели, какие беды и испытания пришлось при этом испытать мне, а ведь я буквально создан для такого рода испытаний.

– Меня сюда протащили, – ответил он. – Один мой друг, он покинул Центр много лет назад, перевелся в Район Натши. Он компьютерами занимается, понимаете. И теперь занимает там высокое положение. Стабильники купили у Натшистов свой самый главный компьютер, тот, который используют для контроля всех камер видеонаблюдения и их экранов, а еще с его помощью контролируют состояние атмосферы. Это было давно, очень давно – это было практически все, что они тогда импортировали. И никто об этом, конечно, не помнит, за исключением здешних Властей. А несколько дней назад им сюда поставили еще один комп, и я уверен, они им так довольны, что даже не заметили, что он не такой мощный, как им было обещано.

– И почему это?

– А потому что там, где в нем должны располагаться платы оперативной памяти, просто осталось свободное пространство. Не слишком большое, но для меня оно оказалось вполне достаточным.

– Неплохо придумано, – заметил я. – Прямо как вализа с диппочтой ^[6].

Он засмеялся.

– Да, по сути дела, именно так. К тому же задняя съемная панель, что совершенно необычно, открывалась изнутри. Я был готов просидеть там, внутри, несколько дней, дожидаясь удобного момента для выхода наружу. И так случилось, что комп на несколько минут оставили стоять на улице, и я выбрался оттуда. И просто пошел прочь, и никто не обратил на меня внимания, даже не оглянулся.

Я покачал головой. За контакты и связи такого рода я всегда готов отдать хоть свою правую руку. Даже Зенде не по силам устроить подобную штуку. Мысль о ней заставила меня на секунду замереть, и я даже задумался, как могут там развиваться события, в этом Районе со всеми тамошними «я-все-могу». Если Ройн передала мое сообщение, а она всегда точно выполняет полученные инструкции, тогда Зенда уже знает и то, что я проник в Стабильный, и то, что успел вляпаться в дерьмо и сидел в нем по уши, когда это сообщение отправлял. Интересно, беспокоится она обо мне или нет? Я вроде как надеялся, что беспокоится, но, конечно, не до такой степени, чтобы это негативно повлияло на ее вечное состояние гиперактивной динамо-машины, в каком она постоянно пребывает, или отвлекло от насущных проблем. Но даже если совсем немного беспокоится, это очень мило.

– Неплохо было проделано, – заметил я. – За такое вам следует поставить «отлично».

– Спасибо, – ответил он с гордостью. – Я ведь никогда раньше такого не делал. Меня просто осенило однажды.

– Но обратная сторона медали, к несчастью, такова, что для нас сейчас это никак не годится. Я сюда прибыл туристским классом, перепрыгивая через множество препятствий и пробегая большие дистанции, бежал так, словно за мной черти гонятся, и чуть не погиб, но и это нам теперь тоже не годится. Они уже заслали в эту трубу целую толпу полицейских, они туда сейчас как сардины в банку набились.

– И вы не знаете никакого другого способа отсюда выбраться?

– Не знаю, – радостно сообщил я. – Так что с сего момента начинаем мыслить широко, креативно и оригинально.

Глава 07

«Большая полицейская облава идет сегодня по всему Району после инцидента, произошедшего прошлой ночью в Игровом. Шестеро полицейских, трое маленьких детей и один ручной кролик погибли, когда из отеля «Пауэрс» сбежал Фелл Элкленд, скрывающийся от правосудия. Полиция намерена вскоре опубликовать и распространить фото этого отвратительного вора, истязателя детей, мучителя животных и осквернителя могил. Согласно имеющемуся описанию, ему за шестьдесят, он среднего телосложения, у него редеющие седые волосы и нос гнусного вида. У него имеется молодой сообщник, которого полиция характеризует одним термином – «очень шустрый»; он также находится в розыске. Если вы заметите кого-то, кто подходит под эти описания, немедленно сообщите по телефону в полицию».

«Джералд, говорящий утенок, попал в больницу вследствие сердечного приступа, вызванного перенапряжением на работе. Его состояние, как уверяют врачи, стабильное. Пожелаем ему ни пуха ни пера! О том, как развиваются события, мы расскажем вам после перерыва».

Четыре часа утра – то время, когда люди спят глубоким, мертвым сном, а мы в этот час по-прежнему плыли, сидя на столе. Элкленд через какое-то время задремал, опершись спиной на ножку стола. Иногда он вздрагивал, но по большей части его сон вроде как ничто не нарушало. Я бодрствовал, пытаясь придумать выход из положения.

Главная проблема заключалась в том, что я недостаточно хорошо знал Стабильный. Да его и никто толком не знал. Из того, что Элкленд сообщил мне, каким путем его сюда протащили, следовало, что где-то имеется какой-то проход, но абсолютно ясно, что он тщательно охраняется, так что даже если нам удастся выяснить, где он находится, это ничего не даст. Было также понятно, что с восходом солнца все Стабильники, у кого в сердце имеется хоть унция чувства долга перед обществом (то есть все они до единого), будут пребывать в убеждении, что нас следует выловить любыми средствами. Фотографий наших у них нет и не будет, но эта художественная студентка может дать им самое подробное описание внешности Элкленда, так что рано или поздно мы так или иначе выдадим себя. Значит, нам следует держаться подальше от общественных мест – оставаться на реке или на этой полоске «сельской местности» по обоим ее берегам – в этом была наша единственная надежда не попасться.

Но я здорово устал, так что никаких умных мыслей в башку не приходило. Надобно вам напомнить, что с тех пор, как я спал в последний раз, мне пришлось поехать в Ройл, пересечь его, преодолеть все трудности вторжения в Стабильный, что тоже было достаточно утомительно, пробраться сквозь заброшенный и забытый район, а еще неоднократно приходилось взбираться на всякие стены и спускаться с них, строить самодельные плоты и так далее. «Ты уже достаточно потрудился, – твердил мне мой мозг. – Сделай перерыв». Но перерыв ему я дать не мог, мне необходимо было следить, чтобы нас не прибило к берегу, поэтому он обиженно и раздраженно приостановил свои мыслительные функции и предоставил мне полагаться только на пару тупо пялящихся по сторонам глаз.

Я закурил еще сигарету, а когда поднял взгляд, увидел, что Элкленд проснулся и уныло смотрит на меня.

– Так, значит, – сказал он. – Стало быть, это был не сон. Какое разочарование…

Он попытался вытянуть ноги, обнаружил, что сделать это невозможно, не пнув меня в лицо, и сдался, оставил эти попытки. Дрожа от холода, он поплотнее натянул на себя пиджак и уставился в пространство.

– Итак, – сказал он через некоторое время, – мы по-прежнему под угрозой того, что нас убьют еще до конца дня? Или опасность стала меньше?

– Если и меньше, то незначительно. В конечном итоге из реки нам придется выбраться. Можем вылезти на берег и устроить там лагерь, но я бы это делать не посоветовал. Идти нам некуда, а берега они рано или поздно начнут обшаривать. Думаю, лучший выход из положения – продолжать плыть, пока не упремся в стену, а уж тогда посмотрим, что можно предпринять дальше.

Я не стал добавлять, что дальше вполне может быть стрельба. Он же умный малый, я уверен, что он и сам об этом догадался. Что-то, несомненно, должно произойти, когда река упрется в стену. Я не имел представления, что именно, я просто надеялся, что это как-то нам поможет. Это был наш единственный шанс.

– Как вы думаете, они знают, что мы на реке?

– Нет. Сами подумайте. Что они там обнаружили? Запертую дверь и пустую комнату. Смятую постель, в которой спали. Вот и все, что у них есть. Вы могли сделать оттуда ноги задолго до того, как они туда явились. Им неизвестно, спешим мы отсюда убраться или нет, а раз так, вариант с рекой им в голову не придет. Зачем возиться с водным транспортом, когда можно уйти пешком? Скорее всего, они подумают, что мы все еще в Стабильном, прячемся где-нибудь. И еще они не знают точно, что мы действуем вместе, а описания нашей внешности, что у них имеются, не дают им никаких возможностей сделать хоть какие-то выводы относительно того, что мы владеем кое-какими умениями из практики диверсионной работы и умеем, например, строить плоты из обеденных столов. Так что пока мы в относительной безопасности.

Элкленд кивнул, кажется, это его несколько успокоило. Я тоже был доволен, что хоть один из нас успокоился.

События перед стеной сперва начали развиваться скверно. Она вроде как выплыла на нас, а когда я понял, что произошло, было уже поздно. Я, типа, изначально принял на веру, что мы успеем спрыгнуть с нашего корабля еще до того, как туда попадем. К сожалению, такого не случилось.

К пяти утра на небе уже разгоралась заря, делала свое черное дело, а последний изгиб реки вывел нас на прямой участок русла, который упирался прямо в стену, огораживающую этот Район. Берега за последний час нашего плавания раздвинулись пошире, так что добраться до них теперь означало немалое свершение, поскольку нужно было бороться с усиливающимся течением.

Потом, еще через полмили, постепенно сужающиеся берега оказались заделанными в кирпичные стены. Некоторое время они были шести футов вышиной, или около того, что мы вполне могли преодолеть, но когда мы уже приближались к самой стене, их высота увеличилась до двадцати футов. А что еще хуже, теперь эти стены поднимались не вертикально, но наклонно, нависая над водой. Подвести к ним плот будет нелегко. Разобрать плот, еще находясь на нем, чтобы снять подушки-присоски, означало бы сунуть голову в ловушку, перейти в статус «Очень Трудное Положение». У каждого из нас будет только по две подушки; воображаемое зрелище Элкленда, взбирающегося по нависающей и постепенно закругляющейся над водой стене, сразу же попадало в категорию «Невозможно», которая соседствовала с категориями «Выброси Это Из Головы» и «Ничего Не Выйдет». Река впереди резко сужалась, уходя затем в отверстие в стене; отверстие было около десяти футов в ширину и четырех в высоту.

– Мы поплывем прямо в эту дыру, да? – печально спросил Элкленд.

– Ага.

– Имеете представление о том, что там, по ту сторону?

– Не-а.

– Очень хорошо, – вздохнул он.

Примерно в сотне ярдов от стены мои мозги, ощутив, что я вот-вот подвергну их очередной опасности, предложили временное перемирие. «Мы с тобой потом еще разберемся! – сообщили они, яростно на меня пялясь. – И что мы теперь будем делать, в такой вот ситуации?!» Думаю, однако, что они втайне радовались, что мы снова работаем вместе, одной командой, потому что через секунду я уже имел в своем распоряжении первое деловое соображение.

– Идите-ка сюда и садитесь рядом со мной, сзади, – велел я Элкленду, и он послушно выполнил это распоряжение. – Когда подойдем к стене, вытянем руки вверх и попытаемся за нее зацепиться. Течение довольно сильное, так что нам нелегко придется, но что нужно проделать, так это попытаться удержаться достаточно долго, чтобы можно было заглянуть в дыру и увидеть, что там дальше происходит. Хорошо?

Элкленд кивнул, засовывая очки поглубже в карман. Я застегнул молнию на внутреннем кармане пиджака, который имел водонепроницаемую подкладку. И был готов к дальнейшему.

На последних тридцати ярдах скорость потока возросла еще сильнее. В десяти ярдах от стены мы уже выставили руки вперед и вверх и на несколько секунд замерли. По всей вероятности, мы сейчас выглядели как парочка очень мрачных бухгалтеров, угрюмо предвкушающих сомнительное удовольствие от водной прогулки в природном заповеднике. Дыра в стене оказалась выше, чем представлялось вначале, и в последнюю минуту нам пришлось приподняться и даже подпрыгнуть вверх, чтобы дотянуться до стены. Мои ладони со звонким шлепком ударились о ее немного скользкую каменную поверхность, и я на секунду усомнился, что мне удастся за нее уцепиться: мощное течение тащило нас в дыру, но я все-таки умудрился прежде заглянуть туда, осмотреть ее внутренность, которая оказалась очень шумной и освещенной странным светом. Потом, напрягая мышцы, мы сумели остановить плот и удержать его на месте. Было понятно, что долго мы его так не удержим, и я сунул голову в дыру, пытаясь рассмотреть, что там нас ждет.

То, что я увидел, было настолько монументально-поразительным, что мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что это такое, и еще больше времени, чтобы прикинуть, что это означает. Узкий поток воды несся дальше в бетонном ложе, еще пять ярдов после выхода из стены, и вода в нем бурлила и закручивалась весьма опасным, обескураживающим образом, после чего изливалась в бассейн ярдов десяти в поперечнике.

В центре этого бассейна имелось нечто крайне странное. Из него вертикально вверх била струя воды толщиной футов в шесть, она взлетала очень высоко, насколько хватало глаз. На струю были наведены четыре горящих прожектора, а сама она, кажется, была заключена в трубу из толстого стекла.

– Что вы там видите? – спросил Элкленд, изо всех сил цепляясь за выступ над дырой, благослови его господь.

– Не знаю. Не понимаю. Но оно очень неплохо освещается.

Но вскоре я все, конечно, понял, все встало на свои места. Вы, вероятно, решили, что уже бывали там до меня, однако вы ведь сейчас не висите над водой, вцепившись в стену и удерживая при этом ногами плот. А если даже и висите, то это делаете по своей собственной воле, и, могу спорить на что угодно, вода под вами несется не так уж стремительно.

Река вовсе не вытекала из Района и не сливалась в это внешнее канализационное устройство: воды в таких количествах не напасешься, ее просто неоткуда столько взять, а идея пополнять запасы из навозного бульона, что плещется в Ройле, выльется для местных Властей в настоящую головную боль. Так что вместо этого они создали вот такое сооружение. Реку направили в эту стеклянную трубу, что поднимается на крышу над Районом, проходит поверху, над стеной, так что вода перетекает назад, на противоположную сторону Района, чтобы потом снова течь сюда, уже в виде реки. Впечатляющее инженерное решение, по любым меркам впечатляющее. Должно быть, им оказывал помощь и содействие кто-то извне: подобные штучки с антигравитацией – это искусство высшего порядка. Эти технологии черт знает какие дорогие, и те, кто их придумал и разработал, обычно стараются не выпускать их из рук. Власти Стабильного, должно быть, располагают весьма интересными, поражающими воображения связями за границами своего Района. Я оставил на потом, для последующего рассмотрения, вопрос о том, что именно они могли бы предложить взамен.

А для немедленного рассмотрения передо мной стоял вопрос о том, что это дает нам. Руки у меня уже ужасно устали от напряжения, а помощь Элкленда теперь превратилась в несущественную. Выбора практически не было. Назад мы вернуться не могли, а как только нас засосет внутрь, то мы непременно окажемся в этом бассейне – иного пути у нас просто нет. Течение там просто яростное, стеклянная труба с огромной силой всасывает в себя этот поток.

– Элкленд! – громко позвал я его, и он устало опустил голову и заглянул в дыру. Я дал ему секунду, чтобы рассмотреть, что там. – Мы сейчас двинемся в эту трубу.

Такая перспектива явно его не обрадовала, даже очень здорово обеспокоила и испугала, но с этим я ничего поделать не мог. Я и сам-то вовсе не положительно отношусь к подобным экспериментам, но у нас не было иного выбора, и он это отлично понимал.

– Ох, ужас какой… Я… ох, какой ужас!

– Ага. Хорошо понимаю, что вы хотите сказать. Мы поплывем туда на плоте. Его не надо отпускать, чтобы он плыл впереди нас, а не то он еще заблокирует трубу, а при таком мощном потоке нам его никогда оттуда не вытащить. Итак, отцепляемся и плывем по течению. Готовы?

– Ох, какой ужас…

Я принял это как «да» и отцепился от стены. Плот незамедлительно пулей рванул по каналу по направлению к бассейну, и через пару секунд мы уже болтались вокруг этой струи, как в каком-то адском джакузи. Почти сразу же две бочки выпрыгнули из-под стола – присоски оказались не в состоянии противостоять силе потока. Плот накренился набок, сбросив нас в бурлящую воду. Я ухватил Элкленда за пиджак и потащил его к себе изо всех сил. Нас уже подхватило течением и теперь вращало по бассейну с возрастающей скоростью вместе со столом и двумя бочками, которые следовали за нами. Элкленд выглядел совершенно несчастным в результате всех этих наших приключений, и я улыбнулся ему улыбкой маньяка, стараясь его хоть как-то подбодрить. Я всегда забочусь о своих клиентах.

– В самый последний момент, – проорал я ему, стараясь перекричать шум и грохот воды, – вдохните как можно глубже! Потом выдохните до конца и снова вдохните полной грудью! Это поможет вам продержаться!

Я не стал добавлять, что это может стать его последним вдохом. В следующую секунду нас швырнуло под отверстие трубы, втянуло в струю воды и потащило к небу.

Чудовищная скорость, грохот ревущей воды, ощущение, что тебя крушат и дробят, и полная беспомощность. В первые несколько секунд это было все, что я чувствовал. Потом я заметил, что по-прежнему сжимаю в руке лацкан пиджака Элкленда, и зажал его еще сильнее. Если, несмотря ни на что, мне удастся выбраться отсюда, я хотел бы, чтобы он выбрался вместе со мной.

Стремительный подъем занял, как мне показалось, порядка сорока секунд, но вообще-то, наверное, длился чертовски дольше. Последняя треть его, казалось, тянулась вечно, все разбухая и раздвигаясь, пока время почти остановилось, и вокруг не осталось ничего, кроме рева воды и блеска стеклянной трубы, отражающей свет прожекторов внизу. Хотя напор воды заставил меня выпустить какое-то количество воздуха, в легких оставалось еще достаточно, чтобы продержаться еще немного. Только вот я понятия не имел, сколько еще времени продлится этот наш заплыв и что произойдет потом. Если эта труба поднимается на уровень верха стены и потом вода направляется в другую трубу и перегоняется через весь Район на противоположную его сторону, тогда нам конец. Так долго мне дыхание не удержать, да и самому не продержаться, а ведь я-то достаточно молод и вполне прилично подготовлен. А что до Элкленда, тут вопросов вообще нет. Так что к тому моменту, когда нас пронесет хотя бы десятую часть пути через Стабильный, я буду сжимать в руке клок пиджака мертвеца.

Я старался думать, но в данных обстоятельствах мне вряд ли удалось бы заставить свою башку заняться анализом физических процессов, протекающих в этом сооружении. Чтобы поддерживать на таком уровне цикл водооборота, смутно подумалось мне, через Район должны протекать совершенно одинаковые количества воды, как по поверхности, в реке, в одном направлении, так и по трубе наверху, в противоположном. Если труба того же размера, что и река, то и скорость воды и там, и тут должна быть одинаковая. Вероятно. Если же труба тоньше, скорость должна быть выше. Должна? Ну а если так, то насколько тоньше она должна быть, чтобы вода текла достаточно быстро? У меня не было ни ручки, ни клочка бумаги, ни калькулятора, ни даже кувшина чего-нибудь алкогольного, так что я бросил все попытки что-то высчитать, и почти немедленно после этого случилось вот что.

Стеклянная труба внезапно кончилась. Струя воды взлетела еще на несколько футов над нею, а затем рассыпалась, разлетелась в стороны и начала падать назад, вниз. Я слышал, как Элкленд судорожно глотнул воздуха, а мы тем временем продолжали болтаться на фонтане воды, с силой бьющей снизу. Потом мы съехали по какому-то водосливу и оба почти одновременно приземлились, имея вид парочки побитых и раздерганных куч тряпья. Почти ничего не осознавая, мы, почти ничего перед собой не видя, инстинктивно поползли вбок, подальше от непрекращающегося потока воды. Ярдов через пять мы доползли до какого-то возвышения, и я с трудом поднялся на колени, развернулся и уселся на него.

Элкленд присоединился ко мне минутой позже. Грудь у него тяжко вздымалась. Мы поглядели друг на друга затуманенными взорами. Действующий Деятель выглядел как результат неудачного эксперимента по выведению новой породы водяных крыс, да и сам я наверняка смотрелся отнюдь не одетым с иголочки. Но через минуту мы оба уже смеялись, сперва тихонько, а потом все громче и громче, тыкая друг в друга пальцами, довольно слабыми и дрожащими. Всякий раз, когда казалось, что кто-то из нас уже готов справиться с этим приступом, другой снова взрывался хохотом, и первый тут же начинал ему вторить. Истерика это была, вот что я вам скажу, но все равно это было хорошо и даже полезно.

Когда мы наконец успокоились, я расстегнул молнию внутреннего кармана и достал сигарету. Элкленд достал свои очки и надел их. И мы оба, вооружившись таким образом вещами, крайне необходимыми для стимуляции мыслительного процесса, медленно обозрели местность, в которой очутились.

Мы находились в огромном низком и темном помещении размером с весь Район Стабильный. Потолок был футах в десяти над нашими головами, маленькие лампочки, установленные в полу, отбрасывали слабый свет, достаточный, чтобы понять, как это все работает.

Прямо перед нами и слева виднелась верхняя часть водной струи. Вода продолжала бить и изливаться с постоянным напором, и через минуту из нее показалась одна из наших бочек, а сразу за нею и вторая. Они выскочили, как пробки из бутылки, и свалились с грохотом на пол. Стол выскочил кусками, и это было хорошо. Он вполне мог там застрять, в самом начале трубы, что рано или поздно привлекло бы внимание тех, кто обслуживал эту конструкцию. Вода падала в широкий водовод, через который мы и пробирались ползком.

Этот водовод состоял из двух частей: одна вела в нашу сторону и дальше, куда-то позади нас, а вторая на некотором расстоянии сворачивала и уходила вдаль. Обе постепенно понижались, чтобы вода стекала свободно. По всей длине этого канала, через равные интервалы имелись маленькие сливные трубы, через которые на пол стекало то, что, видимо, оказывалось излишками воды. Помещение же, как я сумел разглядеть, озираясь вокруг, простиралось далеко, насколько хватало глаз, уходило прямо и вправо. Оно было разделено на каналы по шесть футов шириной низкими бортиками вроде того, на котором мы примостились. Хотя это было довольно трудно определить, я все же догадался, что уровень пола, видимо, имеет некоторый небольшой наклон от того места, где мы сидим, в направлении противоположной стороны Стабильного.

Вообще-то, это была единственная особенность, которую я даже не пытался понять, болтаясь в струе воды. Вместо того чтобы качать воду обратно по узкой трубе или дать ей возможность течь туда широко и свободно, как река, они придумали совсем другое решение. Вода падала в эти небольшие водоводы и растекалась по всей территории Района, попадая затем в каналы пошире. И по ним, имея в глубину не более дюйма, она стекала на ту сторону Района, где, по всей видимости, направлялась в слив, по которому попадала в исток реки Стабильного.

– Очень занятно, – заметил Элкленд. Это означало, что он производил примерно такие же выкладки, пока несся в потоке воды по трубе, и, будучи человеком из категории «я-все-могу», оказался способен решить проблему в уме. Он точно определил, какого диаметра эта труба должна быть, чтобы мы в ней уцелели и выжили, понял, насколько это маловероятно, и был приятно удивлен, что все еще жив. Я тоже, надо думать, был приятно удивлен, так что настроение у меня было приподнятое, хотя и не слишком. Элкленд помотал головой, прямо как заслуженный старый пес, разбрызгав вокруг некоторое количество воды из волос, отчего тут же приобрел такой вид, как будто его только что поразил удар тока. Стаскивая с ног хлюпающие ботинки, он обернулся ко мне:

– И что будет теперь, мистер Старк?

– Зовите меня просто Старк, – сказал я. Я уже решил, что он мне нравится. С чисто деловой точки зрения, работать с ним было совсем неплохо. Он делал все, что ему говорят, не возникал без конца со всякими невероятными предложениями, не нарушал течение моих мыслей, да и не жаловался особо. И еще держался довольно свободно и расслабленно, особенно для человека такого возраста и положения. Сам-то я привык оказываться в разных странных местах. Вся жизнь у меня такая. А большинство Деятелей – за несколькими достопочтенными исключениями – после таких экзерсисов нуждались бы в многомесячном лечении, а он – вот он, сидит и просто терпеливо дожидается начала следующего этапа наших приключений. То, что он мне нравится, наверняка осложнит все дело, если мы когда-нибудь доберемся обратно домой, но эта проблема стоит в самом конце очереди.

– А теперь будет то, – заявил я, вставая, – что мы пойдем дальше. Пешком.

– А куда? – Элкленд нахмурился, многозначительно глядя во мрак.

– Куда угодно. Нет смысла здесь торчать. Любое передвижение в любом направлении увеличивает вероятность того, что мы придем к какому-то решению.

Он одобрительно кивнул.

– Вы ведь не Действующий Деятель, не так ли? – спросил он.

– Нет. – Я улыбнулся. – Не моя это сфера деятельности.

– А жаль.

Держа обувь в руках, мы пошли по этой переборке, которая была едва достаточной ширины, чтобы нам не пришлось исполнять упражнения по балансированию на канате. Но это оказалось довольно утомительным занятием, так что через некоторое время мы сошли вниз и побрели по дну канала, хлюпая и шлепая в мелком потоке воды. Я все пытался решить, что лучше – направиться назад или продолжать продвигаться вперед, к центру помещения, когда Элкленд указал мне на пол.

– Посмотрите-ка, – сказал он.

Я наклонился и увидел, что он имел в виду. Из пола поднималась тоненькая струйка пузырьков воздуха.

– Кажется, у них тут протечка.

– Сомнительно, – сказал я и прошел еще несколько шагов по течению канала, глядя в воду. И точно, очень скоро обнаружил еще одну такую же струйку пузырьков, а еще через минуту понял, что их полно в этом канале и располагаются они на равном, через один ярд, расстоянии друг от друга. – Думаю, сегодня в Стабильном идет небольшой дождик.

– Как умно придумано, – сказал Элкленд, сразу врубаясь.

Видимо, так оно и было на самом деле. Сначала до меня это не дошло, потому что в большинстве Районов, имеющих собственные крыши, их наличие избавляет жителей от капризов погоды. Последнее, чем они стали бы заниматься, так это созданием сложных систем и конструкций, чтобы вновь испытывать эти капризы на себе. В Стабильном, конечно же, все иначе. Им по-прежнему хотелось наслаждаться всеми погодными явлениями, они ведь отказались только от общения с внешним миром. Так что вместо того, чтобы перекачивать воду самым быстрым способом, они убивали двух зайцев одним выстрелом. Элкленд пробрался в соседний канал, нагнулся и тоже уставился в воду.

– А здесь пузырьков нет, – заметил он. – Видимо, именно так они контролируют это явление. Когда они хотят, чтобы у них был солнечный день, они направляют воду по тем каналам, где никаких сливных отверстий нет. А чтобы иметь хороший дождик, направляют воду в каналы с отверстиями. Сегодня у них, видимо, небольшой дождь.

– Неудивительно, что им потребовался такой мощный компьютер, – заметил я, качая головой.

Я все никак не мог понять, зачем им такие изощренные и ненужные технические изыски. Если уж они способны оставаться на уровне новейших достижений мира и уметь договариваться с внешним миром, то вполне могли бы устроить себе нормальный дождик с неба без всех этих технических заморочек. Это, конечно, было очень умно придумано, но вместе с тем и достаточно глупо.

– Мне пришла в голову вот какая мысль, – сказал я, и лицо Элкленда тут же осветилось новой надеждой. – Мы сейчас с вами разделимся и пойдем в противоположные стороны, осматривая потолок.

– Понял, – с умным видом сказал он. – А зачем?

– На свете нет идеально работающих систем. Вечного двигателя не существует. Ведь существует испарение, протечки, просачивание, так что в этом процессе должны теряться небольшие количества воды либо здесь, наверху, либо внизу. И в один прекрасный момент вся система в результате этого может пересохнуть, если не имеется какого-то устройства, добавляющего в нее воду. Либо они как-то очищают воду, поступающую из Ройла, или же получают ее откуда-то еще. Я склоняюсь к последнему варианту, потому что видел только одну трубу, подающую воду.

– Тогда откуда, по-вашему, они ее берут?

– Из любого места, откуда угодно, – ответил я, указывая на потолок. – На крышу Района льются дожди, это чистая вода, падающая с неба. И было бы чистым безумием этим не воспользоваться. Возможно, мы сумеем выбраться тем путем, каким эта вода снаружи попадает внутрь.

Мы разделились и быстро пошли в разные стороны, глядя на потолок, который был серого цвета, ровный, однообразный и местами покрытый водорослями. Элкленд разок споткнулся о разделительную переборку и плашмя свалился в воду, но я притворился, что не заметил этого. Не думаю, что вы тоже сочтете подобные вещи смешными, если, конечно, отдаете себе отчет в том, насколько хрупкие это штуки, человеческая гордость и чувство собственного достоинства. Взять вот меня, к примеру. Сами ведь видите.

Когда Элкленд закричал, мы разошлись так далеко друг от друга, что я его уже не видел. Микроскопические лампочки, установленные в перегородках, бросали на воду маленькие пятна света, но их лучи далеко не доставали. Он закричал снова откуда-то из темноты, и я направился на звук его голоса, лелея при этом надежду, что вся эта тутошняя система действует сама по себе, и никаких следящих за ее работой инженеров при ней нет.

Мой Деятель, когда я его обнаружил, стоял на перегородке и, прищурившись, пялился вверх. Я присоединился к нему и направил взгляд туда же. И увидел там свет. И так шлепнул Элкленда по спине, что мне пришлось тут же ухватить его, чтобы он снова не рухнул лицом прямо в воду. Когда он восстановил равновесие, то широко мне улыбнулся, а потом мы вместе уставились вверх.

Над нами виднелось отверстие площадью примерно в три квадратных фута, закрытое сеткой. Сетка была слишком мелкая, чтобы разглядеть, что там, за нею, но нетрудно было догадаться. Там внешний мир.

Я с некоторым трудом помог Элкленду взобраться мне на плечи, он дотянулся до сетки и потыкал в нее. Она не сразу поддалась, и я пожалел, что не нашел свой фурт, прежде чем покинул квартиру двести лет назад. Он надавил на нее сильнее, и один ее конец сдвинулся с места. Еще нажим, и она подскочила вверх, как крышка люка, открыв то, что было за нею.

Жизнь редко бывает легкой. Несмотря на события последних дней, боги судьбы редко выходят за привычные рамки, чтобы мне помочь. Вот и сейчас – все то же самое. Тот божок, который заведует отделом «Дадим Старку Передышку», торчит на каких-то заседаниях или смылся куда-то на уик-энд. Перед нами открылся квадратный в сечении колодец высотой, по крайней мере, футов в двенадцать. Я еще раньше понял, что окружающая Стабильный стена должна быть очень толстой, но не настолько же толстой! Боковые стены колодца были абсолютно гладкие, никаких выступов, лестниц или подъемников видно не было. А наверху виднелась еще одна сетка или решетка.

Я помог Элкленду спуститься обратно, и мы с минуту постояли, опустив головы. Подушки-присоски мы потеряли. Даже если одну из них принесло сюда течением, у нас уйдет уйма времени на ее поиски, несколько часов, но гораздо вероятнее, что они плотно застряли где-то внизу. В этот момент я чувствовал себя очень, очень усталым.

– Итак, – радостно сказал Элкленд. – Кто полезет первым?

Я медленно поднял взгляд и увидел, что это он пошутил.

– Вы. – Я улыбнулся, и он рассмеялся, и этого оказалось достаточно.

Я заставил Элкленда встать, расставив ноги и чуть нагнувшись, чтобы он являл собой как можно более прочную и надежную опору. Он сцепил пальцы, и я поставил на них ногу. Утвердив левую ногу на его плече, я проверил, насколько удается сохранять равновесие, а потом быстро подтянул и правую ногу и поставил ее на другое его плечо, одновременно выпрямившись.

Ну, пока что все идет неплохо. Я стоял прямо, мой торс уже был в этом колодце. Следующим номером нашей программы должен был стать мощный рывок вверх, и поскольку я понимал, что Элкленд не сможет так меня держать до бесконечности, я решился.

– Держите меня за ноги, – сказал я ему и почувствовал, как он ухватил меня за щиколотки. Я чуть откинулся назад, чтобы плечи прижались к стенке колодца, осторожно поднял правую ногу, подтянув, насколько это возможно, колено к корпусу. Элкленд чуть пошатнулся, и на мгновение у меня даже сердце замерло при мысли, что я сейчас рухну вниз, спиной прямо на перегородку. Но он восстановил равновесие и чуть изменил положение, чтобы помогать мне продвигаться вверх в нужном направлении, так что теперь моя левая нога опиралась на верхнюю часть его груди и могла от нее оттолкнуться.

Я опустил руку и ухватил ею свою правую ногу, а потом очень медленно подтянул ее вверх. Это было очень трудно и удалось сделать только в процессе сложной борьбы с самим собой, но я все же ухитрился эту ногу поднять и втиснуть ее в колодец. Как только она оказалась выше нижнего обреза его стенки, я плотно уперся ею в противоположную стенку и сильно нажал. Когда я убедился, как и должен был убедиться, что хорошо удерживаюсь в таком положении, то подтянул вверх и вторую ногу. Осторожно втащив ее внутрь колодца и прижав к стенке рядом с первой, я только теперь почувствовал себя в относительной безопасности. Медленно, выгибая спину, я заработал плечами, извиваясь и одновременно изо всех сил отталкиваясь ногами, стараясь, чтобы спина ползла вверх по стенке. Снизу до меня доносились чуть слышные смешки.

– Да заткнитесь вы, мать вашу! – сказал я, стараясь не рассмеяться. – Это не так просто, как кажется.

Дело понемногу оборачивалось в мою пользу, теперь фортуна явно была на моей стороне, я чувствовал, как мои плечи медленно поднимаются над уровнем, куда упирались мои ноги. Через некоторое время двигаться стало немного легче, и через минуту я оказался вроде как в сидячем положении, спиной прижимаясь к одной стенке и изо всех сил упираясь ногами в противоположную. Потом я немного подвинулся вбок, чтобы спина оказалась в одном из углов; квадратное сечение колодца теперь превратилось вроде как в ромбовидное, и это должно было облегчить мне дальнейший подъем. Упираясь ногами теперь в две стенки, хватаясь и упираясь руками во все, что попадется, я начал дюйм за дюймом подтягиваться вверх.

Это заняло примерно полчаса. Два раза я чувствовал, как спина соскальзывает вниз, и был уверен, что сейчас свалюсь обратно и упаду прямо на Элкленда, озабоченно и нетерпеливо таращившегося вверх. Раздувая грудь насколько это было возможно, я все же ухитрился остановить это сползание и продолжить подъем, но к тому времени, когда я добрался до верха колодца, сердце у меня колотилось с жутко опасной скоростью, ноги тряслись и дрожали, а мышцы уже были готовы сдаться. Выгнув спину так, чтобы понадежнее удерживаться на месте, я вытянул руку вверх и покачал решетку. Она не поддалась. Ни на миллиметр.

– Вот сволочь! – с чувством промычал я.

– Как там дела? – спросил снизу Элкленд.

– Скверно.

– Вот и хорошо, – оптимистично заявил он. – Пока что это всякий раз оказывалось хорошим, ободряющим признаком.

Тут я понял, что у меня есть еще кое-что, чем я могу воспользоваться. Осторожно сунув руку в карман, я вытащил пистолет. Поставил энергетический регулятор на максимальное рассеяние, прикрыл лицо и выстрелил в решетку. Раздался звук «ффут», и на меня посыпались капли расплавленного металла.

Даже еще не успев открыть глаза, я по резко увеличившейся силе света понял, что это сработало. В решетке образовалась дыра с фут в поперечнике, сквозь которую тут же устремились солнечные лучи, а тихое оханье снизу сообщило мне, что Элкленд понял, что произошло. Еще парочка таких же «ффут» расширили дыру, и я протянул в нее руку и заскреб там в поисках, за что бы ухватиться и зацепиться. Другая рука последовала в дыру за первой, и я мощным усилием вытащил наружу голову, а следом за ней и плечи. Остальное было совсем легко.

Я перекатился на бок и некоторое время лежал, тяжело дыша. Вокруг меня, насколько хватало глаз, был сплошной белый камень, а надо мной – небо, настоящее небо. Немного погодя я вознес себя в сидячее положение и огляделся по сторонам, еще чувствуя легкое головокружение. Я сидел на дне огромного мелкого углубления, явно предназначенного для сбора дождевой воды и направления ее к решетке. Каменная поверхность простиралась на много акров во всех направлениях, кроме одного: позади меня она внезапно оканчивалась, ярдах в двухстах от меня.

Устало подтащившись к отверстию колодца, я окликнул Элкленда:

– Снимите пиджак и оберните им руки!

Пока он этим занимался, я достал из кармана катушку микротроса и стравил его вниз, в колодец. Я не был чертовски уверен том, что это сработает. Возвратная пружина в катушке была достаточно мощная, чтобы удерживать небольшой груз. Элкленд, хотя и не слишком высокий и толстый, имел все же нормальное человеческое тело, а подобные катушки разработаны отнюдь не с учетом подобной нагрузки.

– Это нужно будет проделать очень быстро, одна нога там, другая здесь, – сказал я. Элкленд кивнул, как будто ожидал чего-то в этом роде. – Как только будете готовы, лезьте наверх, втиснитесь и закрепитесь в колодце, растопырив руки и ноги.

Он ухватился за конец троса и обернул его несколько раз вокруг обмотанных пиджаком рук.

Я встал над отверстием, утвердив ноги по обе его стороны, и переключил стопор катушки. Сперва она работала хорошо, мягко, быстро вытаскивая Элкленда наверх, пока его голова и плечи не показались из дыры. Потом мягкое жужжание сменилось глухим гудением, а темп подъема значительно снизился. Элкленд медленно, спирально извиваясь, поднялся еще, пока я не увидел его руку, судорожно вцепившуюся в край решетки. Когда его пальцы заскребли по ней, возвратная пружина со звоном лопнула, и я рванулся вперед и вниз и схватил Деятеля за руку, чуть не свалившись вместе с ним обратно в колодец. Пиджак соскользнул с его руки, но я успел сцапать его за запястье другой рукой и медленно потащил его наружу, пока его голова и плечи не вылезли из дыры. Я помог ему выбраться целиком, после чего мы оба упали на спину, но в разных направлениях.

И так и лежали на спине, довольно долго лежали. Это оказалось именно то, что нам сейчас нужно.

Глава 08

Вы знаете, как это бывает, когда в голове крутится смутная мысль: вы чуете, что что-то неладно, вы догадываетесь, что думаете не о том, понимаете, что нечто ускользает от вашего сознания, но никак не можете сообразить, что же именно? А что бывает, если вы напрочь забываете об этом, а потом, чуть позднее, эти мысли снова являются к вам и начинают вас преследовать, причем непрерывно и надоедливо?

Вот сейчас со мной такое и произошло, правда, на один короткий момент.

Я забыл об этом.

Я задремал на несколько минут, убаюканный этим каменным пространством и жуткой усталостью, а когда очнулся, Элкленд сидел рядом и рассматривал свои ладони. Приподнявшись и приняв более вертикальное положение, я поглядел на этого Действующего Деятеля, и его вид несколько меня встревожил и обеспокоил. Это был первый раз, когда я смог рассмотреть его лицо в освещении, сколько-нибудь приближающемся к нормальному, первый раз с того момента в ресторане отеля «Пауэрс» двенадцать часов назад, и произошедшая в нем за это время перемена оказалась весьма заметной. Дело даже не в том, что он выглядел вымотанным: он выглядел еще и совершенно больным. Кожа была чрезвычайно бледной под остатками принудительного загара, а фонари под глазами были черными, болезненными. Я кашлянул, давая понять, что проснулся, он вздрогнул и обернулся ко мне. В это мгновение он выглядел гораздо более молодым, но очень обеспокоенным человеком. Потом он рассеянно улыбнулся и снова превратился в просто измученного человека шестидесяти с лишним лет.

– Я почти дошел до ручки, – заявил он. – Это был такой долгий путь, понимаете ли… И что теперь? Нам, видимо, придется нырять отсюда вниз? Или что?

Я чуть не подавился смехом. Район Стабильный достигает в высоту почти восьми сотен ярдов. Он осторожно и неуверенно улыбнулся, словно подозревая, что я могу сказать, нет, конечно, мы вовсе не собираемся нырять, я вас сейчас летать научу. Чтобы отвлечь его от таких скорбных мыслей, я достал свой видифон.

– Нет, – сказал я. – Есть надежда, что отсюда мы уберемся с комфортом.

Я набрал номер Шелби в Районе Брэндфилд, и менее чем через пять звонков был вознагражден появлением на экране ее сияющей физиономии.

– Божежтымой, Старк! Как ты там?

– Я-то отлично. А как твои штучки?

– Очень хорошо, Старк, они похожи на… Да ты где вообще, Старк?!

– Сижу на крыше Района Стабильный.

– Божежтымой!..

– Да-да, я знаю. Слушай, Шелби. Мне нужна твоя помощь. Сделаешь мне одолжение?

– Всегда готова, Старк, целиком и полностью. Железно.

– Меня надо забрать отсюда.

– Конечно. Могу забрать. Железно. Заметано.

– Но есть одна проблема, Шелби.

– Да ну? Излагай.

– Нас тут двое.

– Тоже мне, проблема. Будет не так удобно, да и слишком далеко я тебя не смогу отволочь, но сделаю.

Я почувствовал такое облегчение, что чуть не свалился на пол.

– Шелби? Ты отличная подруга, я очень высоко ценю твою дружбу и поддержку.

– Взаимообразно, Старк, все у нас с тобой взаимообразно. Придется с полчаса подождать. Чао!

Я убрал видифон. Элкленд выглядел гораздо спокойнее.

– Кто это?

– Одна моя подруга. У нее имеется гелипортер.

– Ее голос мне показался несколько… напряженным.

– Да нет, ничего. Отличная баба. Она из Брэндфилда, вот и все.

Брэндфилд – это Район для богатых людей, там все очень чисто и просто. Каждый взрослый в Брэндфилде – либо врач, либо адвокат, либо дантист, специализирующийся на исправлении прикуса, просто жена и домохозяйка, а их прелестные дочери, умеющие великолепно держаться в обществе, просто порхают с одного бала на другой, устраивают вечеринки и занимаются шопингом, дожидаясь своего часа стать врачами, адвокатами или женами дантистов. Почти треть этого Района занимают площадки для гольфа, а борьба за звание самого эксклюзивного гольф-клуба частенько принимает невероятно яростные формы. Первые три такие клуба, самые знаменитые, вообще никого не принимают в свои ряды.

Шелби – стопроцентная девушка из Брэндфилда, но у нее имеется и другая сторона. Большая часть ее друзей сочла бы чрезмерно эксцентричным и экстравагантным умение завести часы, она же мотается повсюду на своем гелипортере, как лихая птичка, и даже, как я подозреваю, имеет некоторое представление, как эта ее машина работает. Когда я однажды заметил ей, что это настоящая магия, она, кажется, не слишком в это поверила. Некоторые врачи, адвокаты и дантисты, особенно специалисты по исправлению прикуса, со временем наверняка обнаруживают, что им обвалилось несколько больше того, на что они рассчитывали вначале.

Мой Деятель только головой покачал:

– Никогда там не был. По правде говоря, я вообще мало где бывал. А где это?

– Через пару Районов отсюда. Она сказала, что будет через полчаса, но она всегда немного опаздывает.

Возникла пауза, прежде чем Элкленд заговорил снова:

– Значит, мы в конечном итоге выберемся отсюда?

– Кажется, так. Круто, верно?

Он снова замолчал. Я тоже сидел тихо, исподтишка наблюдая за этим Действующим Деятелем. Он покачивался и время от времени вздрагивал. Он явно очень устал, но старался бороться со сном. Такое впечатление, что его что-то продолжает беспокоить. Через минуту он встряхнулся и повернулся ко мне:

– Старк, когда мы отсюда выберемся, то куда направимся?

Мы с ним еще не успели обсудить положение, в котором оказались с того момента, как очутились на плоту, так что я уже давно ждал этого вопроса. Сейчас, наконец, стало вполне понятно, что мы выжили и будем продолжать жить, и это означало, что настало время обсудить некоторые вопросы.

– Ну, это вроде как вам решать. Мое задание – найти вас и привезти назад в Центр.

Он кивнул и болезненно улыбнулся.

– Однако, – продолжал я, – у меня есть ощущение, что вам, вероятно, понадобится некоторое время, чтобы прийти в себя и вообще сориентироваться. Или еще для чего-то. Кроме того, есть еще два-три вопроса, которые мне хотелось бы с вами обсудить. У нас есть альтернативный вариант – сперва отправиться в Цветной.

– Это там вы живете?

– Ага. Вместе со своим котом. Центр пока что не имеет понятия, что мы выбрались отсюда. Когда мы к ним заявимся – парой часов раньше, парой часов позже, – это особого значения не имеет. Я человек гибкий. Так что решать вам.

– Если вы не возражаете, если вы действительно не против, я бы хотел отложить свое возвращение туда на некоторое время. Если это вас не затруднит.

В этот момент он выглядел таким убитым и жалким, так напоминал потерявшегося ребенка, что я едва не начал расспрашивать его, что за чертовщина происходит в его жизни. Но обычно ведь получаешь от человека гораздо больше достоверной информации, если он начинает все рассказывать сам, если его не понукаешь, если не нужно полагаться только на то, что сумел задать все нужные вопросы. Вот я и не стал его теребить. Я вообще всегда веду себя со своими клиентами на удивление мягко, даже нежно. И очень хотел бы, чтобы хоть кто-то был столь же мягок и нежен со мной.

– Ладно, нет проблем. Теперь вот что. У нас есть примерно сорок минут, я думаю, пока она прилетит. А у вас такой вид, словно вам не мешало бы немного поспать. Так почему бы не вздремнуть?

– Да, конечно. Поспать – это мне действительно крайне нужно. Не знаю, правда, удастся ли заснуть, но я попробую.

– Вот и хорошо. – Меня отнюдь не радовало то, каким бледным и вымотанным он выглядит, какой у него осоловелый взгляд. – Не беспокойтесь, я без вас не улечу.

Он улегся на камень, подложив пиджак под голову вместо подушки, и меньше чем через минуту отрубился. Я закурил новую сигарету и уставился в небо, дожидаясь подхода кавалерии из-за холмов и обдумывая ситуацию.

Мне было совершенно непонятно, что произойдет, когда мы вернемся в Цветной. Предполагалось ведь, что я привезу Элкленда обратно в Центр, именно такое задание было мне дано, верну его некоторым парням, с которыми он должен будет закончить работу, которой они там занимались. Но тот факт, что Элкленда никто вовсе не похищал, что он удрал оттуда по собственному желанию, несколько менял ситуацию.

Я ведь не из-за денег работаю, понимаете? Я просто делаю свое дело или, вернее, интересное дело или такое дело, которое представляется мне правым и правильным. Именно это позволяет мне делать эти дела хорошо. Я следую своим инстинктам, и обычно они ведут меня правильным путем. Кое-кто по завершении работы даже благодарен мне – правда, нередко это совсем не те люди, кто изначально просил меня сделать эту работу. Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, и иной раз мне самому приходится выбирать, кто именно. Единственный человек, у которого никогда нет ни единого шанса выиграть, – это я сам, потому что для меня никаких побед не существует, а есть только грядущие битвы. Иногда мне хочется, чтобы все было не так. Но положение всегда остается все тем же.

Как оказалось, Шелби – впервые за всю жизнь – прилетела почти вовремя, что было очень хорошо. Вовремя, но отнюдь не раньше назначенного срока.

Пока Элкленд спал, я встал и подошел к краю крыши, чтобы как следует осмотреться. Открывавшийся оттуда вид – это был вид! Да еще какой вид! Самая высокая стена в Городе окружает Район Вавилон, но это совершенно другой Район, да и расположен он далеко отсюда. Вавилон всего три сотни ярдов в поперечнике, с какой стороны ни посмотреть, но более мили высотой. Именно туда устремляются люди, которым страшно нравится жить в высоченных зданиях, там они и ошиваются. На одних этажах расположены их офисы, некоторые этажи полностью жилые, есть там и отели, и развлекательные комплексы, имеется даже шестиэтажный парк, а еще у них самые-самые «я-все-могу» лифты в мире.

Стабильный следует за ним. Мы сейчас находились в том его конце, что граничит с Ройлом, но гораздо ниже уровня гор искореженного железного лома, блестевшего на солнце. Позади него виднелась более низкая крыша Красного, а затем, чуть выше, крыша Центра. Еще дальше отсюда, невидимый в отдалении, располагался Цветной. Слева был Фнапх, справа – Натши, а дальше, еще через несколько Районов, Ширнись Еще Разок. Шелби должна прилететь сзади, примчаться из своего Брэндфилда, проскочив сперва над Районом Йо!, а потом над Грэйнджером.

Ну ладно, хватит географии – вполне могли бы вы сказать, но, признайтесь, это вас впечатлило. Некоторые люди за всю жизнь побывали всего в двух или трех Районах. Я этого понять не могу, но так уж обстоят дела. В небе вокруг меня было пусто: гелипортеры – это каприз, причуда, с которой расстались более сотни лет назад. Машина Шебли – сущий антиквариат, она просто переходила у них в семье по наследству и не использовалась, пока на свет не появилась сама Шелби. Путешествия на другие планеты практически прекратились, тамошнее население относится к этому точно так же, как и наше.

Я так полагаю, что теперь у людей уже не возникает особого желания что-то искать: где-то на свете, разумеется, есть подходящее для вас место, и вы туда едете и там остаетесь. Но большинство остается в том Районе, где они родились. Районы нынче такие обособленные, такие специализированные, что если вы выросли в одном, то не будете себя комфортно чувствовать ни в каком другом. У некоторых людей все же возникает желание постранствовать, попутешествовать просто ради самого путешествия, ради того, чтобы увидеть новые места и иные, новые и странные, вещи просто потому, что они существуют, но таких людей немного. От добра ведь добра не ищут, не правда ли? Если уже нашел самое лучшее, зачем пытаться искать что-то еще? Большая часть народа это самое лучшее к настоящему моменту уже нашла, набрела на свое пастбище, устроенное полностью в соответствии с их желаниями и потребностями, и теперь пасется там, щиплет травку. Я не из таких, однако, полагаю, мне никогда не удастся чувствовать себя как дома нигде, куда бы я ни заявился.

Так я стоял и смотрел вокруг добрых пятнадцать минут. Ведь редко выпадает возможность увидеть нечто в этом роде, так что я стоял и впитывал в себя окружающее и упаковывал это в память. А когда ее заполнил, то повернулся и пошел назад, к спящему Элкленду, и тут же пожалел, что не вернулся раньше.

Действующий Деятель снова мучился от какого-то кошмара, и на этот раз все выглядело гораздо хуже, чем то, что я видел в его номере в отеле. Когда мы попадем в Цветной, я намерен его немного расспросить, прозондировать этого Элкленда – для его же собственного блага. Для этого вовсе не было необходимо, чтобы он был рядом, но так оно пойдет гораздо легче.

Зная по опыту, что это не самая лучшая идея – насильно будить человека при такого рода кошмарах, если можно этого избежать, я сел поближе к нему, закурил сигарету и поднес ее к его искаженному ужасными гримасами лицу, чтобы дым попадал ему в ноздри.

Через пару минут я услышал некий звук. Это был очень слабый звук, но вокруг было так тихо, на этой вершине мира, что от этого звука я весь содрогнулся, с головы до пят, и тут же бросился к отверстию колодца. Звук повторился, на сей раз громче, и я сразу понял, что это такое. Яростно ругаясь, я выхватил пиджак из-под головы Элкленда и растянул его над дырой, стараясь создать тот же эффект, который производила бы решетка на освещение внизу, а потом положил на середину еще одно устройство из тех, что прихватил с собой. Элкленд не проснулся, так что я ткнул его в бок, и он в конце концов очнулся.

Некоторое время он озирался вокруг широко распахнутыми глазами, все еще не в силах выбраться из своего кошмара, но в итоге начал ориентироваться в происходящем.

– Что случилось?

– Полиция. Опять. – Звуки, которые я услышал, были глухим пыхтением и чиханием. – Они в том помещении, откуда идет дождь. Это те самые двое, что приходили в отель, но готов поспорить, что теперь они прихватили с собой побольше коллег.

– Ох, какой ужас! – произнес Элкленд, быстро вскакивая на ноги. – А ваша подруга скоро прилетит?

Прошло всего двадцать пять минут со времени моего ей звонка, что означало, что ждать придется, по моим прикидкам, еще минут пятнадцать.

– Еще не скоро. Думаю, нам следует убраться подальше от этой дыры. Причем быстро.

Я взял Элкленда за руку и повел его по крыше, двигаясь со всей возможной быстротой. Либо какая-то часть или обломок нашего плота забила канал и вызвала тревогу, либо они настолько вдохновились погоней, что начали прочесывать все подряд. Я надеялся, что имеет место как раз последнее. Если бы даже они еще не поняли, что мы забрались сюда, на эту верхотуру, тогда, как только они установят, что нас в этой дождевой комнате нет, то сразу решат, что единственное место, где мы можем находиться, – это здесь. Мы уже бежали, и я осматривал небо в поисках гелипортера, но его там пока что не было видно.

– Дело принимает скверный оборот, не так ли? – спросил он.

– Да, – ответил я. – Они теперь наверняка притащили с собой кого-нибудь из сил безопасности, а те стреляют на поражение. Бежать нам отсюда некуда. – Тут я вспомнил свои сомнения по поводу того, чтобы укрыться где-нибудь на берегу реки, и печально усмехнулся.

И тут – вот сюрприз! – я заметил в небе маленькую, едва различимую точку. Она направлялась к нам со стороны Района Грэйнджер. Кавалерия все же идет на помощь, прибывает на сей раз более или менее вовремя. Несколько секунд спустя я услышал позади нас чей-то слабый вопль.

– Вот дерьмо! – заметил я, заставляя Элкленда бежать еще быстрее. – Они нашли колодец и выбрались наверх!

Гелипортер уже превратился в видимый силуэт, парящий в отдалении и приближающийся все быстрее, и тонкое жужжание его двигателя становилось все слышнее. У меня возникли некоторые надежды, но, оглянувшись, я увидел голову, показавшуюся из колодца.

– Я их вижу! – заорал этот человек и заскребся, выбираясь наружу. Я заметил, что одет он во все темно-синее. От Снедда я знал, что это форма сил безопасности, и у меня упало сердце.

– Теперь бежим со всех ног, словно черти за нами гонятся, – сказал я Элкленду.

– Точно-точно, – выдохнул он и действительно побежал немного быстрее. То, что он столько времени пробыл в насквозь пропитанном водой костюме, видимо, несколько его взбодрило. Я вполне мог не отставать от него, но продолжал оглядываться, следя за дальнейшим развитием событий. По крайней мере, он все-таки бежал, а не полз. Мы оторвались от преследователей на пару сотен ярдов, а прицельно выстрелить и попасть с такого расстояния, особенно в бегущую цель, это надо быть чертовски хорошим стрелком.

Скверная же новость заключалась в том, что гелипортер был все еще в доброй полумиле от нас, а также в том, что на крыше теперь было пять мужиков, одетых в темно-синее, и все они бежали в нашу сторону, и бежали быстрее нас. А это означало, что оставленное мною там устройство не оправдало надежд, не сработало, и это было действительно скверно. А оставил я там АпатиБомбу, которая могла бы здорово улучшить наши шансы на спасение.

Потом я увидел тех двоих дюжих полицейских, вылезающих на крышу, а затем убедился, что Бомба все-таки сработала. Те двое выглядели так, словно их ледником переехало. Тогда почему же эти, в синей форме, еще не свалились?! Возможно, тем двоим было приказано взобраться по колодцу наверх первыми, и они приняли на себя весь удар. И еще, я вспомнил, они же были сильно насморочные! Можно было лишь порадоваться, что я сам не оказался на их месте: моя Бомба наверняка очень здорово их ухайдокала. С другой стороны, они теперь оказались в гораздо лучшем положении, чем мы: ребята из сил безопасности уже надвигались на нас, и секунду спустя раздался первый выстрел, и пуля отскочила от камня ярдах в пяти от нас, сбоку.

– Ох, какой ужас, – задыхаясь, пробормотал Элкленд. – Кажется, дела совсем плохи.

– Трудно в это поверить, правда?

Свист винта гелипортера и рев его двигателя набирали силу, и я понял, что Шелби вполне оценила сложившуюся ситуацию и сейчас вовсю жмет на педаль газа своей безукоризненно обутой ножкой. Она была всего в паре сотен ярдов от нас, но люди в синем были намного ближе. Раздался еще выстрел, это выстрелил тот, что бежал впереди, и его пуля ударила гораздо ближе. Потом второй вдруг резко остановился и замер на месте, упер руки в боки и нахмурился.

– А знаешь, – услышал я его слова, – на самом деле мне на все это наплевать!

И он медленно пошел прочь, куда-то вбок, высматривая местечко, где бы можно было прилечь. Секунду спустя другой, тот, что замыкал их группу, тоже заявил:

– Да и мне тоже наплевать. К дьяволу все это! – И присоединился к первому. Да, Бомба сработала, но это все же были тренированные профессионалы, так что воздействие на них оказалось более слабым, да и наступило оно несколько позднее. Гелипортер был уже в сотне ярдов, и Шелби заложила крутой вираж с сильным креном, чтобы попасть прямо к нам. Выстрел, пуля просвистела рядом с моей головой, и я понял, что пора перестать бежать.

– Дальше бегите сами! – крикнул я Элкленду. – Я вас догоню!

Он секунду колебался, потом рванул дальше. Я вытащил пистолет и быстро переключил его обратно на максимальную интенсивность разряда. Тут один из полицейских резко затормозил, остановился, потянулся и сел. Отступая спиной вперед, я навел на него пистолет и выстрелил.

Точный прицельный выстрел при беге спиной вперед требует большого опыта, так что первая пуля ушла в никуда, но вторая оказалась точнее, и тот, что бежал впереди, замедлил ход, чтоб прицелиться получше. Грохот гелипортера раздавался уже совсем близко, и я оглянулся и увидел, что он завис в футе над крышей и что Элкленд всего в паре футов от него.

Второй полицейский еще стрелял и выглядел при этом так, словно собирался продолжать бодрствовать, но он бежал гораздо медленнее, чем тот, что был впереди, который теперь был совсем близко. Либо он оказался последним в очереди, когда сработало мое устройство, либо у него мотивация была сильнее, у этого урода. Он выстрелил снова, и сейчас я оказался ближе всего к тому, чтобы лишиться головы. Когда я достиг гелипортера, Элкленд уже торчал на пассажирском сидении.

Гелипортеры по природе своей – роторные машины, их основная часть – несущий винт, а остальное – скелетная конструкция. Одна железяка торчит вниз, к ней под прямым углом присобачена другая, к которой с каждой стороны приделано по сиденью. Мне предстояло запрыгнуть на эту железяку и усесться на нее верхом, свесив ноги, и постараться там удержаться. Но прежде, чем это проделать, нужно было разобраться с этим стреляющим полицейским. Он все еще бежал к нам, но теперь стрелял по гелипортеру, а не по мне. Если он попадет, нам капут.

Мне подобные штуки совсем не нравятся, но если уж приходится такое делать, я это делаю. Мне была отлично видна грудь этого парня, в нее я и выстрелил.

Пуля ударила его точно между легкими и разорвала его торс надвое. Он рухнул назад, и лицо его при этом было встревоженное и злое, что меня совершенно не удивляет. Это ведь единственная грудь, которая у него была. С этого момента его жизнь круто изменилась.

Я пробежал последние несколько шагов и запрыгнул на гелипортер. Шелби проделала воздушный эквивалент полицейского разворота, и машина взвилась в воздух. Пуля последнего, еще целого, полицейского с визгом пролетела под нами.

– Полный вперед, Шелби! – задыхаясь, скомандовал я.

– Есть! Типа, железно! – ответила она.

Этот полет в Район Цветной, этот свистящий и ревущий полет обратно к свободе сквозь лучи утреннего солнца, высоко надо всеми Районами, оставшийся позади Стабильный, все это надолго сохранится у меня в памяти как самый выдающийся, самый яркий момент в моей жизни.

Первую сотню метров мы еще пребывали в некотором напряжении. Шелби врубила максимальную скорость подъема и максимальное ускорение, отчего Элкленда отбросило назад и вообще сбросило бы с сиденья, если бы я его не держал. Я и сам едва держался, обхватив ногами эту центральную консоль или перекладину, а пули из пистолета полицейского все продолжали с визгом свистеть рядом и мимо, что добавляло еще кое-каких ощущений к уже имеющимся. Очень скоро мы оказались вне досягаемости его огня, и когда оглянулись назад, то увидели, что полицейский уже сидит на крыше, погрузившись в апатию, и вытаскивает из кармана книжку. Тут-то мы наконец поняли, что ушли. Шелби проделала отличную спасательную операцию, какой могли бы гордиться все мои друзья-профессионалы, а мы с Элклендом сумели уйти он неминуемой смерти – первые люди за последние более чем пятьдесят лет, кто сумел забраться в Стабильный и смыться оттуда, не будучи пойманы. Думаете, мы при этом орали и прыгали от восторга, выкрикивая «Йо-йо!» или «Как здорово!»? Кажется, так и было.

Я попросил Шелби сделать петлю, чтобы не лететь прямо над Центром, а обойти его сторонкой, имея в виду случайную возможность, что РАЦД еще не отключило автоматический поиск Элкленда по его имплантированному радиомаячку. Проплывая высоко над Ройлом и глядя вниз на сверкающие металлические конструкции и вздувшиеся тухлые воды, я еще сильнее вцепился в свою железяку и удостоверился, что Элкленд держится хорошо и надежно. Действующий Деятель был полностью вымотан после всех этих перипетий, но при этом настолько поражен тем, что все еще жив, что совсем забыл про то, что следует бояться и ужасаться, и просто благостно взирал вокруг себя, упиваясь окружающим пейзажем. За всю свою жизнь он побывал только дважды в Районе Натши и один раз в Стабильном, попав туда через Красный, а больше никуда и не выбирался. Он был так занят своей Деловой Деятельностью, что так ни разу ничего толком и не сделал.

Чувствуя себя папашей, который счастлив видеть, как его чадо наслаждается чем-то необычным, я повернулся и поглядел на Шелби. Она выглядела безукоризненно – брендовые джинсы, брендовая белая блузка, брендовый красный свитер и брендовые жемчуга. Она тоже наблюдала за Элклендом, и мы улыбнулись друг другу. Повинуясь внезапному импульсу, я обнял ее рукой за плечи и поблагодарил от всей души, поцеловав в щечку.

Мы летели дальше, над Районом Фнапх, и я объяснял Элкленду, почему все люди там, внизу, вроде как все время подпрыгивают, стараясь прыгнуть как можно выше, а потом падают на землю и повторяют это упражнение снова и снова. После Фнапха мы миновали угол Района Шунт и влетели в воздушное пространство над Цветным. Когда Шелби чуть сбавила скорость и начала снижаться, направляясь в сторону моей квартиры, у Элкленда отвалилась нижняя челюсть и некоторое время оставалась в таком положении. Я знал, что это должно означать. Вид на Цветной с высоты птичьего полета – это нечто. С большой высоты хорошо видно, что Уличные Компьютеры-Координаторы Цвета не просто реагируют на цвет одежды людей вокруг, но там работает также целостная система этой координации, образующая постоянно меняющееся живописное полотно огромных размеров. Зачем именно они это делают, когда здесь, наверху, нет никого, кто мог бы это должным образом оценить, остается загадкой. Наверное, просто потому, что умеют такое делать. Менее чем через час после своего очень удачного приземления на крышу Стабильного Шелби мягко посадила гелипортер на верхушку моего дома. Мы дождались, пока ротор перестанет крутиться, и сошли на крышу.

– Шелби, – сказал я, взяв в руки ее ладони. – Ты заслужила тысячу очков в карму.

– Да, – неуверенно улыбнулся Элкленд. – Большое вам спасибо.

– Старка благодарите, – улыбнулась она ему в ответ. – Это он меня научил.

Я спросил, не желает ли она зайти ко мне на минутку, но она с сожалением помотала головкой:

– Очень хотела бы, но мне надо на шопинг. Я уже и так здорово задержалась. Но слушай, ты, – тут она ткнула меня пальцем в грудь. – Нам бы совсем не помешала какая-нибудь неофициальная дружеская встреча, тет-а-тет. Нечто в этом роде давно уже назрело, тебе не кажется?

– Когда я закончу с этим делом, – пообещал я, – мы поужинаем вместе.

– Железно, – сказала она. – У «Максима». И в стильных шмотках.

– Заметано. Это у нас свидание будет.

– Только не тяни, не дожидайся, пока закончишь, – улыбнулась она, элегантно размещаясь на своем сиденье запуская ротор. – У тебя никогда ничего не заканчивается.

Мы подождали, пока она поднимется в воздух и развернется в направлении Брэндфилда, после чего я повел Элкленда к двери, что ведет на лестницу. Верхние три этажа нашего дома пустуют, и пока мы спускались, Элкленд споткнулся и чуть не упал. Дотянуться до него и ухватить оказалось нелегким делом, чуть не на целый рабочий день.

– Извините, – пробормотал он. – Очень устал.

Так он и выглядел, да-да. Теперь, когда он оказался на твердой земле, где его не преследовали размахивающие пистолетами фанатики, он тут же сдал. Лицо моего Действующего Деятеля уже начинало выглядеть таким же нездоровым, каким оно смотрелось на крыше Стабильного. Я сочувственно покивал и покрепче ухватил его за руку. Я и сам был здорово вымотан.

– Никаких проблем, – бодро сказал я. – Здесь вы сможете отдохнуть. А потом нам надо будет поговорить. Но пока что вы в полной безопасности.

Элкленд улыбнулся и даже поднял голову, что я заметил и записал себе в память как приятное впечатление. Однако, что бы оно ни означало, оно все же не выглядело как полная и искренняя уверенность в себе.

На пути вниз нам никто не встретился. Коридор, ведущий к моей квартире, был тоже пуст. Зачем я все это вам сообщаю? А затем, что я это заметил, а когда я что-то замечаю, то обращаю внимание на то, что это заметил. Это вовсе не удивительно, что вокруг никого не оказалось. По утрам в Цветном всегда тихо и спокойно, как и полагается быть в богемном Районе, да и дом мой по большей части пуст. Так для чего я вообще что-то тут замечаю?

Когда мы шли по коридору к повороту к моей квартире, я сделал знак Элкленду, чтобы он сместился мне за спину. Деятель удивленно на меня воззрился, но сделал так, как ему было указано. Чем дальше мы шли, тем больше я начинал ощущать какое-то покалывание у себя в затылке и решил держаться поближе к стене. Когда мы дошли до конца, я остановился, прижав палец к губам как сигнал, что мне крайне желательны сейчас полная тишина и спокойствие. Потом, очень осторожно, я вытянул шею и заглянул за угол.

Следующий отрезок коридора тоже был пуст. Я втянул шею обратно и закрыл глаза, игнорируя вопросительно поднятую бровь Элкленда. С минуту я держал глаза закрытыми, стараясь справиться с собой. Та действующая часть моего мозга, которая обращает внимание на все происходящее вокруг, чего сам я не замечаю, и помнит то, что я уже забыл, вдруг чем-то очень обеспокоилась. С ней такое иногда случается, и она всегда оказывается права. К сожалению, она была сейчас настолько впереди всего остального меня, что все, что мне оставалось делать, это проявлять осторожность.

Протянув назад руку и сдерживая таким образом Элкленда, я медленно обогнул угол, очень плотно прижимаясь спиной к стене. Так же медленно, по шагу, продвигаясь вперед, я преодолел восемь ярдов коридора за поворотом к тому месту, где располагалась моя дверь, напрягая слух, но ничего не слыша. Элкленд, тихий и неподвижный, наблюдал за мной, стоя у поворота. Я вытащил пистолет и был готов действовать дальше.

Здесь никого не было. И я на секунду расслабился, но тут заметил царапины на краске около замка. Сдвинувшись вбок, к дверному косяку, я сделал знак Элкленду, приказывая ему опуститься на пол. Он с трудом нагнулся и лег грудью на пол, не представляя, что происходит, но, слава Создателю, веря мне на слово. Я очень медленно вытянул левую руку параллельно двери, а правую положил на предплечье левой, чтобы пистолет был направлен прямо на дверь. И насколько возможно тихо повернул ручку замка, и она свободно провернулась.

Замок был взломан. Я чуть подался назад и протянул руку за спину, чтобы выключить в коридоре свет. Если в квартире темно, поток света из коридора тут же меня выдаст. Я такие штучки проделывал и раньше, понимаете, и совсем не всегда в роли хорошего парня.

Я снова повернул ручку и немного приоткрыл дверь, на дюйм. Внутри было темно и тихо. Двигаясь теперь очень, очень быстро, я проскользнул в дверь и снова прикрыл ее, почти до конца.

В квартире не горела ни одна лампочка. И никаких особых сюрпризов меня здесь тоже не ожидало: было-то всего девять часов утра. Но здесь было темнее, чем должно было быть. Кто-то включил затемнение окон.

В квартире было абсолютно тихо, что меня очень беспокоило. Я и сам умею быть чертовски тихим и незаметным, когда надо, но не настолько, чтобы Спэнгл меня не услышал. Когда он у меня в гостях, то самое приятное – это то, что он всегда бежит мне навстречу, мяукая и задирая голову, стоит мне открыть входную дверь, – он всегда страшно рад меня видеть.

Но сейчас этого не произошло. Или его здесь не было, или с ним что-то не так. Я надеялся на первый вариант – для блага того, кто забрался ко мне в квартиру. Я человек не злобный, но у меня имеется недлинный список друзей, за которых я буду мстить самым отъявленно злобным и коварным образом. А Спэнгл занимает одно из первых мест в этом списке. Стоит в нем под вторым номером, если быть точным.

Стиснув зубы, я начал прокрадываться внутрь, направляясь к гостиной. Когда я был в шаге от двери в нее, то чуть вытянулся вперед и осторожно заглянул туда. И почти сразу же отпрянул назад. Потом проделал то же самое еще раз, но более медленно. С гостиной было явно что-то не так. Она выглядела настолько странно, что мне потребовалось осмотреть ее еще раз, чтобы понять, что там произошло.

Гостиная была убрана. Аккуратнейшим образом.

Я на минутку привалился к стене, плоско прижав пистолет к груди и пытаясь осознать и понять, в чем дело. Спэнгл, конечно, существо загадочное и непредсказуемое, пути его воистину неисповедимы, но он ни разу еще не приводил мою квартиру в порядок.

Насколько мне известно из былого опыта, непрошеные гости, силком проникающие к тебе в квартиру, также не склонны приводить ее в порядок. Им подобная мысль и в голову никогда не придет. Она и мне в голову никогда не приходит, а ведь я там живу.

Но все это не имело ровным счетом никакого значения: ситуация была такая, что мне предстояло снова проявлять смелость и бесстрашие. Я еще с минуту прислушивался, надуваясь и собираясь с духом, а потом рванул внутрь тихой гостиной, бесшумно прокатился по полу, пролетев половину ее длины на одном колене и выставив пистолет, готовый в любую секунду открыть огонь.

Но так и не выстрелил. А просто непонимающе уставился в другой конец комнаты, на диван. На диване в этой полной темноте сидела Зенда – очень одинокая и испуганная, наставив на меня не тот конец моего фурта.

Часть 2

Кое-какая ложь

Глава 09

Пару секунд мы пялились друг на друга, представляя из себя некую странную скульптуру под названием «Безысходность», «Пат» или «Двое, Нацелившие Друг На Друга Пистолеты».

Ну, по крайней мере, вопрос о Спэнгле отпал сам собой. Он сидел на полу, между мною и диваном, и выглядел при этом так, словно охранял сидевшую на диване девушку от любых покушений. Зная его, я был уверен, что именно этим он и был занят. Я изо всех сил старался найти приемлемый способ как-то сформулировать и выразить словами следующий вопрос, который уже занозой торчал у меня в мозгах, способ, несомненно включавший в себя использование нецензурной лексики и в то же время достаточно приличный, но вытянул пустышку. Вместо этого я просто медленно опустил пистолет.

– Зенда, с тобой все в порядке?

Она тоже опустила оружие. Она явно была очень-очень рада меня видеть. Потом она быстро кивнула, два раза, и заплакала. Спэнгл скользнул в сторону, давая мне возможность придвинуться, все так же на коленях, к дивану. И когда я там оказался, то раскрыл объятия, и она притянула меня к себе.

Посидев так немного, я чуть подвинулся, чтобы отложить в сторону пистолет, а Зенда издала слабый стон и еще крепче прижала меня к себе.

– Все в порядке, – сказал я. – Я здесь и никуда не уйду.

Я поднялся и сел рядом с нею, прижал ее голову к своей груди и обнял ее покрепче, как она явно сама хотела, то есть очень крепко. Спэнгл некоторое время наблюдал за нами, глядя снизу вверх, потом почесался за ухом без всякой на то надобности, после чего, мягко изгибаясь, вышел из гостиной, явно решив, что теперь это моя сфера деятельности, а он уже сменился с дежурства.

Так мы с нею и сидели, довольно долго. Я тихонько укачивал Зенду и гладил по головке, а она крепко обнимала меня, прижав мокрое лицо к моей шее. Спэнгл был прав: это и впрямь моя сфера деятельности.

Я еще не все вам рассказывал про Зенду, а то, что рассказал, может вполне оказаться неправдой. Но пока что хватит и такой информации: я единственный человек, знакомый с девочкой, которая живет в Центре в шкуре Младшего Супервайзера Отдела Производства Работ Особенно Быстро, единственный человек, которому когда-либо дозволялось с нею встречаться. Она редко выходит на люди, и я рад, что сейчас оказался здесь. Потому что если есть на свете человек, за которого я готов жизнь положить, так это она. И она знает это, и я очень рад, что она это знает.

Через несколько минут она уже сидела совершенно прямо, еще с красными глазами, но уже потихоньку успокаиваясь. Я не стал задавать ей никаких вопросов. Никогда с этим не спешу. Знаю, что она сама на них ответит, когда будет к этому готова.

Через некоторое время она тяжко вздохнула и улыбнулась. И подняла на меня взгляд.

– Я получила твое сообщение, – сказала она.

– В тот момент дела выглядели довольно напряженно.

Со стороны двери донеслось легкое покашливание, и мы с нею расцепились. Это был Элкленд, он стоял там в темноте, имея несколько робкий и застенчивый вид.

– Э-э-э, извините за вторжение, – сказал он, – но, насколько понимаю, это означает, что все в порядке?

Мы рассмеялись, женщина, сидящая рядом со мной, снова стала Зендой Ренн, устрашающей динамо-машиной из категории «я-все-могу», а маленькая девочка снова скрылась где-то в глубинах. Но скрытно она продолжала крепко держать меня за палец, словно напоминая, что она здесь, рядом. Спэнгл, обойдя Элкленда, пробрался в гостиную, следуя обычным своим странным извилистым маршрутом, который видят только кошки.

– Это ваш кот? – спросил Элкленд, делая неуверенный шаг внутрь комнаты.

– Да. Это Спэнгл.

– Он пришел за мной и привел сюда. Я лежал там, в коридоре, уткнувшись лицом в пол, и не понимал, что происходит. А потом мне вдруг на голову уселся кот. Я встал, и он проводил меня сюда. – Деятель наклонился и почесал Спэнгла за ухом. – Он, должно быть, очень умный кот.

– Ничего особенного, – сказал я, глядя на Зенду. – Он еще и убрал всю квартиру, пока меня не было. – Она глупо улыбнулась, еще сильнее вцепившись мне в палец, и на секунду мне хотелось лишь одного – обнять ее и сказать ей одну вещь, которую я никогда ей не говорил. Но я не стал этого делать. Момент для этого был упущен давным-давно, и целиком по моей вине.

– Это Зенда Ренн, – сообщил я Элкленду. – Она тоже из Центра.

– Очень рад с вами познакомиться, – сказал Элкленд, подходя ближе, чтобы пожать ей руку. Ей пришлось отпустить мой палец, чтобы ответить на рукопожатие, что было неприятно, но я все же знал, что рано или поздно это все равно произойдет. – Вы из какого департамента?

– Департамент Производства Работ Особенно Быстро, – ответила Зенда. – Младший Супервайзер Отдела Действительно Срочного Проталкивания Работ.

– Неужели? – уважительно переспросил Элкленд, и я решил, что это с его стороны довольно мило. Зенда, конечно, не самый младший сотрудник, но Элкленд примерно на двадцать ступеней выше ее на иерархической лестнице ведущего департамента Центра. – А я – Фелл Элкленд.

– Боюсь, я это знаю, – сказала Зенда. – Это я послала Старка вас разыскивать.

– Ага, – сказал он, и разговор на некоторое время увял.

К середине дня мы все сидели на полу в гостиной. За прошедшее время мы с Элклендом по очереди приняли душ, чрезвычайно полезный и телу, и душе, а главное – чудовищно долгий. Я проверил входящую почту, не обнаружив в ней ничего существенного, за исключением пресс-релиза от Джи, в котором сообщалось, что они со Снеддом захватили контроль над еще большей территорией Района Красный. Потом мы соорудили себе некое подобие ланча. По сути дела, мы делали все, чтобы как-то отдалить момент неизбежного возобновления прерванного ранее разговора.

– Ну, – сказал я в конце концов, зная, что буду именно тем, кто сдвинет дело с мертвой точки, – я полагаю, что вы оба ожидаете от меня объяснений, почему мы все оказались здесь. – Слабо сказано, я знаю, но у меня ведь нет спичрайтера, который готовил бы для меня все речи. Мне приходится их самому сочинять.

Они оба жалко заулыбались, но ничего на это не сказали. Я уже собирался с духом, чтобы начать задавать прямые вопросы, но тут заговорила Зенда.

– Я оказалась здесь по двум причинам. – После чего она надолго замолчала, но потом все же продолжила: – Первая, потому что я опасалась, что ты не вернешься. Когда я получила твое сообщение, то ужасно перепугалась и решила приехать сюда.

Я кивнул.

– Но была и еще одна причина. Мне нужно было поговорить с тобой, Старк, и я понимала, что в Центре это сделать не удастся.

– Поговорить о чем?

– Да в этом-то все и дело! Я не знаю! Все, что мне известно, – это то, что в Центре что-то происходит, что-то очень загадочное, даже сверхъестественное.

– Как тогда, когда я был там в прошлый раз?

– Да, только еще хуже. Когда ты спрашивал у меня, что происходит, я не знала, что ответить. Ничего такого не было, на что можно было бы точно указать, ткнуть пальцем, просто ощущение, что все теперь почему-то пошло наперекосяк. Это трудно описать словами, но в Центре всегда действовал некий ритм, все дела шли ритмично. А теперь этот ритм каким-то образом сбился, все работает неритмично, несинхронно. Встречи и совещания отменяются или переносятся в последний момент. Нужных людей не найти… – Тут она замолчала.

– И что?

– Вот это я нашла у себя в столе. – Она полезла в карман и вытащила маленькую металлическую коробочку. Открыла ее и протянула мне какой-то серый предмет размером с горошину. – Ты знаешь, что это такое?

– Да, – ответил я. – Знаю. А ты?

– Мне только известно, что я эту штуку туда не клала. Но, кажется, могу догадаться, откуда она там взялась. Поэтому-то я и запрятала ее в эту коробку.

– И была совершенно права. Это «клоп». Подслушка, – сказал я. Элкленд немедленно устроил некое сложное представление типа «я тупой и ничего не понимаю», нервно тыкая в «клопа» пальцем. – Ничего страшного, все в порядке, – уверил я его. – Эта квартира закрыта от любого прослушивания, вы даже не поверите, как мощно закрыта. Любители подслушивать могут сидеть у меня в кухне и не слышать ни звука.

– Это стандартная предосторожность? – удивленно спросил он.

– Нет. Я ведь этими делами зарабатываю себе на жизнь, помните? Зенда, у тебя имеются какие-нибудь соображения насчет того, зачем кому-то потребовалось ставить в твой кабинет подслушку?

– Есть только одно дело, с которым я сейчас связана, и оно может оказаться относительно подозрительным в этом плане, – ответила она, стараясь не смотреть на Элкленда. – Я то и дело наталкиваюсь на Дарва, он все время болтается в нашем Департаменте. Видимо, это как-то связано с этим делом. Должно быть связано, я ведь ни единой ошибки не допустила. Правда ни единой.

Она явно была в очень расстроенном состоянии. Попасть в Центр было для Зенды мечтой всей жизни. Я подумал минутку, потом поднялся и пошел к своему письменному столу, где хранил все нужные и важные вещи. Там они не могли пропасть, что бы ни вытворяла моя «Гравбенда»™, когда начинала барахлить. Иной раз, правда, я не могу их отыскать, потому что забываю, что засунул их именно туда, вроде как для сохранности.

В конце концов я нашел свой «КлопИзуч»™, положил его на стол и сунул в него «клопа».

– Але, Старк, привет, давненько не виделись!

Да, «КлопИзуч»™, к несчастью, умеет разговаривать.

– Привет, Клоп. Что можешь сообщить?

– Это ТХ-77-И, устройство для аудиослежения, «железо» версии 4.5, программа защиты версии 3.4, программное обеспечение версии 5.1.

– Ага, ага, ага. Что-нибудь еще?

– Очень миниатюрное.

– Ну, Клоп!..

– Шучу, шучу, конечно. Ох, да оно еще и накрученное.

– Конкретнее.

– Оно не версии 5.1, это версия 5.1.3.

Я тяжко вздохнул. Устройство «КлопИзуч»™, так уж случилось, не наемник, действующий «от сих до сих», но вполне могло быть именно таким.

– Крутой гаджет эта штучка, – заметила Зенда.

– Очень интересная штучка, вообще-то! – рявкнул Клоп.

– Чем именно? – спросил я, стараясь сохранять терпение.

– Я тебе этого сейчас не скажу.

– Клоп!..

– Нет. Это будет так скучно, все тебе объяснять… Нет, не буду больше отнимать у тебя время.

– Да говори же!

– Нет!

– Клоп, немедленно говори, или я тебя сейчас в гребаное окно вышвырну!

– Не посмеешь.

– Сейчас сам увидишь!

– Ну, ладно, ладно. Программное обеспечение в этом устройстве сделано по спецзаказу. Оно не передает информацию на интерфейсный адаптер асинхронной передачи данных, оно шлет ее напрямую в соответствующий департамент правительства. Это очень необычно. Очень, очень необычно. Совершенно невероятно…

– Да-да, хорошо, я все понял.

– Хочешь знать, что это за департамент? – хитренько осведомился «КлопИзуч»™.

– Департамент Производства Работ Особенно Быстро?

Возникла короткая пауза.

– Если ты с самого начала это знал, – заорало устройство, – тогда зачем было меня так насиловать?!

– Кто-то из моего собственного Департамента меня подслушивал? – изумленно прошептала Зенда.

– Я не намерено терпеть подобное обращение! – продолжал разоряться «КлопИзуч»™, на секунду оставленный без внимания.

– Подозреваю, – сказал я, оборачиваясь к Зенде и Элкленду, – что у вас там имеется нечто вроде сигнального фонаря, где-то на верхнем этаже, к примеру в кабинете мистера В. Это, конечно, всего лишь предположение. Ты не совершала никаких ошибок, Зенда, это просто очень специфическая форма слежки.

– Да я всем чем угодно могло стать! Даже работать само по себе, а не на кого-то! – продолжал бушевать Клоп.

– Но зачем все это? – жалобно спросила Зенда. – Что это за дела? И еще, коль об этом зашла речь, почему вы двое приехали сюда, а не вернулись в Центр?

– Я бы могло соперничать даже само с собой! – вопил Клоп.

– Клоп, – сказал я, оборачиваясь к нему, – ты когда-нибудь заткнешься?

– Попробуй заставь меня!

– Засохни, железяка! – заорала Зенда. – Или это я тебя сейчас в окно вышвырну!

– Ох, отлично! Вот вам реально мотивированный менеджмент, а? – пробормотал «КлопИзуч»™. – Если именно так вы работаете в своем Департаменте, ничего удивительного, что они вас подслушивают.

– Ну, все, хватит! – выкрикнула Зенда, решительно и целенаправленно шагнув к столу.

– Нет-нет, я не хотело! Старк, спаси!

Я протянул руку и сбросил устройство обратно в ящик стола, который тут же закрыл.

– Мне кажется, настало время нам как следует побеседовать, тихо и мирно, – сказал я, глядя на Элкленда. Он опустил глаза, потом кивнул, и я заметил, что улучшения в его внешнем виде, проявившиеся после душа, оказались временными. Он снова выглядел ужасно.

– Старк? – донесся приглушенный голос из ящика стола.

– Ну, что еще?!

– Ты забыл вытащить из меня «клопа».

Я открыл ящик, и устройство выплюнуло подслушку в воздух. Я попытался схватить ее, промахнулся, и пришлось подбирать ее с полу, после чего я задвинул ящик обратно под тихое металлическое похихикиванье этого траханого гаджета. Вышвыривание этого маленького ублюдка в окно я отложил на потом, когда мне понадобится действительно мощный заряд энергии.

Я сварил кофе. Мы уселись поудобнее. И начали.

– Я родился в самом Центре и прожил там всю свою жизнь, – начал Элкленд. – Сегодня, когда мы летели сюда, я видел гораздо больше Районов, чем видел когда-либо раньше, а уж тем более посетил. Все дни своей жизни я трудился, очень напряженно, старался, прилагал все усилия, был упорен и прилежен – и все для Центра.

Сообщив это, он сделал короткую паузу, словно не до конца уверенный в том, что следует сказать дальше.

– Старк знает, каких трудов мне стоило пробраться в Стабильный. Ему также известно, что я не имел никакого понятия, как оттуда выбраться.

– Погодите, погодите, погодите, – перебила его Зенда. – Каких трудов вамстоило?..

– Да.

– Там не было никакой банды, Зенда, – сказал я.

– Никакой банды?..

– Никакой, – подтвердил Элкленд. – Я сам все это организовал. Я просто сбежал.

У Зенды был совершенно пораженный вид. Никто так просто из Центра не сбегает. Если ты провел всю жизнь, стараясь всегда опережать других, которые стремятся занять твое место, ты так просто не сбежишь. Да даже если отлучишься с этого места всего на пару минут, вернувшись, непременно обнаружишь, что за твоим столом уже сидит кто-то другой. Очень многие Действующие Деятели даже спят за своими столами, чтобы быть уверенными, что никто туда за ночь не проберется. Элкленд словно прочитал ее мысли.

– Для вас подобная мысль неприемлема, я знаю, равно как и для любого другого Деятеля. Именно поэтому все выглядело так, как будто меня похитили. Это было единственное объяснение, которое всем казалось разумным, и все в это поверили.

– Почти все, – предположил я. Не знаю, почему так получается в ходе подобных разговоров, но их атмосфера просто заставляет всех участников сидеть совершенно прямо и выражаться короткими, компактными предложениями.

– Да, – вздохнул он. – Были и такие, кто, видимо, с самого начала знал, что меня вовсе не похищали, и один из них дал вам, Зенда, задание, поручил Дело, Которое Нужно Сделать. В знал, что я сбежал по собственной воле, и знал почему.

– Погодите минутку, – сказала Зенда. – В знал, что вас вовсе не похитили? Тогда зачем он сказал мне, что похитили? Зачем поручил мне это расследование?

– Затем, что он не знал, где я, и хотел, чтобы меня нашли. Самое простое в подобных случаях – заявить, что меня похитили. Таким образом лучше мотивировать людей на поиски и отыскать меня.

– Вообще-то, кое-какие сомнения у меня были, – заметил я. – А именно: зачем кому-то похищать одного из старших Деятелей, что это такое было в распоряжении Центра, за чем кто-то мог охотиться и что стоило бы стольких затраченных усилий. И ничего разумного мне тогда в голову не пришло, я просто решил, что недостаточно долго над этим думал.

– Но В ведь мог просто сказать мне, что вы уехали, – рассерженно заявила Зенда. – Почему он не был со мною откровенен? Мне-то ведь совершенно безразлично, что именно произошло. Я делаю свое дело: если кого-то нужно разыскать, я организую поиски, и его находят.

– Да потому, что вы могли начать задавать вопросы. Сами вспомните, как вы отреагировали на мое сообщение, что я просто сбежал. Вы вполне могли бы спросить В, в чем было дело, и все равно считали бы это происшествие очень странным. Вы же и сами заметили, что в Центре происходит нечто странное; вы бы в любом случае рано или поздно это заметили, если бы пригляделись повнимательнее.

Тут мой Деятель снова замолк, застопорился, и я решил, что наступил момент задавать кое-какие конкретно сфокусированные вопросы и вообще заготовить нечто вроде повестки дня. День уже клонился к вечеру. Уж не знаю, какой предлог выдумала Зенда, чтобы так надолго отлучиться из Центра, но надолго его не хватит.

– Хорошо, – сказал я. – Есть три вопроса, которые требуют ответов. Почему вы сбежали? Почему они вас ищут? Быстро отвечайте, Элкленд! – Мне не хотелось подталкивать пожилого человека, поскольку он выглядел совершенно больным, да я и без того знал, что он дошел до ручки. Однако, с другой стороны, мне необходимо было это сделать по точно тем же причинам. Прошло почти пять часов с того момента, когда мы покинули крышу Стабильного, и снаружи уже темнело. Если я не закончу работу, которую меня попросили сделать, мне нужно узнать, что еще должно теперь произойти, и узнать очень быстро.

– Это только два вопроса, – раздался приглушенный голос из ящика стола. – Болван!

– Заткнись и выключись, – предложил ему я. – В любом порядке.

– А какой третий вопрос? – спросил Элкленд.

– Потом, позднее, – ответил я.

– Он его еще не придумал, – пропищал «КлопИзуч»™. – Он просто старается выглядеть очень умным.

Я встал, выдвинул ящик и выключил устройство, стукнув по нему рукой, но не слишком сильно, чтобы его не разбить. Оно все же иногда бывает полезно, а еще более важно то, что я хочу, чтобы оно пребывало в полном рабочем состоянии, когда наконец будет вышвырнуто из окна.

Гораздо позже я сообразил, что нужно было задать четыре вопроса. Если бы я понял это уже тогда, все произошло бы иначе. Но я не понял.

– Ну, хорошо, – сказал Элкленд. – Почему я сбежал? Я сбежал, потому что больше не мог смотреть сквозь пальцы на то, что уже в течение многих лет происходит в Центре. Зенда, вы слыхали про наркотик под названием «прилеж»?

Мы оба про него слыхали. Некоторые Действующие Деятели, самые до отвращения, до тошноты прилежные-прилежные, этакие молодые волки породы «я-все-могу-и-сделаю-любой-ценой», готовые зубами и когтями карабкаться вверх по служебной лестнице, вроде как время от времени пользуются этой дрянью. Она, конечно, считается незаконной, но что нынче законно?

– Да, – ответила она пренебрежительно. – Как считается, это средство делает человека более прилежным и старательным.

Я улыбнулся. Зенда не любит врать, никогда не врет.

– Действительно делает, – грустно подтвердил Элкленд. – Ненамного и ненадолго, но делает. Оно уже довольно давно известно, и кое-кто из тех, кто достиг высших постов в Центре, употребляет его всю жизнь. Именно оно вознесло их туда, где они сейчас сидят. Это теперь нечто вроде внутреннего круга, закрытая группа, сеть людей, которые им пользуются и контролируют его распространение, выделяя его тем, кому хотят помочь добиться успеха. Центр сегодня уже больше не та контора, где людей выдвигают на повышение только на основании их реальных заслуг. И, боюсь, уже давно таковой не является.

Я не слишком удивился, услышав это, но видел, что Зенда была буквально потрясена. Она не то чтобы наивна, не совсем так, просто сосредоточена на своих делах. Она здорово потрудилась, чтобы попасть в Центр, и, подобно большинству таких же успешных, гордится своими способностями и достижениями. Я понимал также, что ей потребуется определенное время, чтобы усвоить эту новую картинку, осознать, как этот Район теперь работает, управляемый из-за кулис. Интересно, как это на нее подействует? Наверняка ведь она уже никогда не будет прежней – такой, как раньше.

– Но ситуация на самом деле еще хуже, – продолжал Элкленд, теперь более горячо. – И когда я понял, как у нас теперь все работает, то в конце концов решил, что с меня довольно. Почему одни люди работают прилежнее, чем другие? Что заставляет некоторых так отчаянно добиваться успеха? Частично дело в образе мысли, но свою роль играет и физиология, химия. Прилеж изготавливают из особого экстракта на основе вытяжки из человеческого мозга.

При этих словах Зенда резко вдохнула, ахнула, да и меня это несколько шокировало. Не слишком, совсем чуть-чуть. Я ведь уже говорил, что навидался штучек и похуже.

– Все всегда утверждали, что этот наркотик закупается в Красном, но это неправда. Экстракт, да, и впрямь закупается извне, но сам наркотик производится в Центре.

– А где они закупают экстракт?

– В Стабильном.

Я поставил галочку напротив вопроса, который ранее отложил в памяти для дальнейшего рассмотрения. Так вот откуда у Властей Стабильного покупательная способность, чтобы приобретать компьютеры и новейшие технологии! Зенда была ошеломлена и поражена ужасом.

– И они делают эту вытяжку из человеческих мозгов?

– Процесс вполне отработан и не причиняет «донору» никакого физического вреда или ущерба. Просто после отбора вытяжки они делаются, ну, скажем, менее прилежными и старательными, чем они были ранее. Более спокойными, безмятежными. Тихими.

– И для Властей это, – добавил я, – просто превосходный результат.

– Именно! Поистине символическое решение для властей предержащих! Так сказать, трансплантация прилежности и прилежания. Те, кто не желает, чтобы его народ трудился прилежно и старательно, продают вытяжку тем, кто желает это заполучить. Превосходное решение!

– Отвратительное! – яростно пробормотала Зенда.

– Но теперь инженеры сделали новый шаг вперед: создали «прилеж-2». Более мощный, действующий гораздо дольше, но требующий для изготовления экстракт иного типа. При его извлечении донор также не погибает, но превращается в растение. А об этих растениях теперь никто не заботится, особенно в Стабильном. Они никому не нужны, никто не может себе позволить этот мертвый груз. В конечном итоге процесс превратился в поточное производство людей-овощей, безмозглых растений, и я более не мог с этим мириться. Вот я и сбежал.

– Ага, это ответ на вопрос номер два, – заметил я. – Они полагают, что вы намереваетесь их разоблачить.

– Ну да. – Он пожал плечами.

– А вы намереваетесь?

Деятель тяжело вздохнул. Сейчас он выглядел еще более старым и усталым.

– Перед кем разоблачать-то? Главный Деятель прекрасно знает, что происходит, но он стар и хочет оставаться Главным Деятелем. У В достаточно власти и влияния, чтобы его сбросить, если тот поднимет шум. А вне Центра кому какое до этого дело? Никто не обладает реальной властью над Центром или над кем-то еще. В и те, кто с ним работает, уже ведут переговоры со Стабильным и парой других Районов. Никакого смысла идти со своими разоблачениями в Стабильный, в Шан или Идилл, потому что тамошние Власти прекрасно обо всем об этом знают. Они уже сами в этом завязаны.

– И Идилл?! – воскликнула Зенда. – Идилл тоже завязан? Нет, нет, быть такого не может…

Я попытался ее успокоить, но не слишком успешно – я и сам был в ярости. Я видел немало Районов, я во многих бывал. Но Идилл – особое место, в силу многих причин. Он не похож на другие. Идилл – старый Район, люди там мирные и спокойные, приезжают и уезжают тихо и незаметно. Им нет дела ни до кого, они ни с кем не спорят и не ссорятся. Они просто желают, чтобы все оставили их в покое, чтобы продолжать жить мирно и быть добрыми и чуткими по отношению друг к другу. Знаю, знаю, это звучит вроде как странно и даже фантастически, но у них это работает.

– Ну, пока еще не совсем, – быстро поправился Элкленд. – Пока что Центр использовал ресурсы Стабильного и Шана. Но для изготовления «прилежа-2» требуется все больше доноров, а Идилл сейчас испытывает серьезные финансовые трудности. Я там никогда не был, но слыхал, что это очень милый Район, и…

– Очень милый?! – возопила Зенда. – Да это же мой дом! Я там выросла. Это же… Старк, скажи ему!.. Он же…

– Он уже не может себя содержать, – закончил за нее Элкленд. – Центр угрожает востребовать назад все займы и кредиты на приобретение оборудования, которые выдал им через посредство Натши. Если такое случится, Идилл просто развалится на части. Так что иного выбора у них нет.

Зенда некоторое время сидела и кипела от негодования. Я ждал. Я знал, что будет дальше. Я уже многое подозревал, довольно многое, особенно когда узнал, что никакой банды не существует и что нечто в этом роде уже висит над горизонтом и надвигается прямо на меня. Я не ищу работу. Она сама меня находит. Приходят всякие и предлагают мне работу. И именно поэтому моя жизнь – это настоящий пышный карнавал, состоящий из сплошных гнусных событий, несущих одни беды и несчастья. В конце концов Зенда повернулась ко мне, а я так и знал, что именно это она сделает в конечном итоге.

– Да, это так, – сказала она. – У них и впрямь нет выбора.

Я поглядел на нее и улыбнулся. Как я уже говорил выше, иногда я могу выбирать, а иногда не могу. Странность же заключается в том, что, воюя за правое дело, далеко не всегда чувствуешь, что это твой осознанный выбор. Вот когда делаешь что-то плохое – это твой выбор, а хорошие дела являются к тебе сами и увлекают за собой. И несчастье в том, что вся эта их хорошесть никак потом с тебя не слезает, не стирается.

– Я сделаю все, что смогу, – твердо сказал я.

Она улыбнулась радостной сияющей улыбкой и взяла меня за руку.

– Я тоже сделаю все, что смогу, – сказала она. – Говори, что мне надо делать, и я все сделаю.

Элкленд тупо посмотрел на нас:

– О чем вы говорите?

– Мы говорим о том, как это остановить.

Деятель с безнадежным видом покачал головой.

– Это невозможно. Они слишком сильны и сами ни за что не остановятся. А вы даже не представляете, с чем вам придется иметь дело.

– Они тоже не представляют! – яростно заявила Зенда, кивая головой в мою сторону, что было вроде как лестью. Я приложил все усилия, чтобы выглядеть как могучая сила, с которой нельзя не считаться, но этого не выразишь лицом, так что я и не ожидал, что убедил его. Пока что. Элкленд некоторое время мрачно смотрел на нас, потом снова покачал головой.

Немного позже Деятель уснул на диване, убаюканный теплом моей квартиры и ощущением безопасности, а мы с Зендой пробрались на кухню, чтобы его не беспокоить. Я воспользовался видифоном, чтобы заказать пиццу. Я много ее заказал. Телефонистка, кажется, была здорово озадачена количеством заказанного, но мне в конце концов все же удалось ее убедить, что я совершенно серьезен.

– И что будет теперь, Старк? – тихонько спросила Зенда, когда я покончил с заказом.

– Тебе придется вернуться в Центр, – ответил я. – И забрать с собой этого «клопа». – При этом сообщении она помрачнела, но согласилась, уступила. Это очень важный момент, как она это делает, всегда делает так, как я говорю. Ну, почти всегда. – Ты должна положить его туда, откуда вытащила. Будем надеяться, что никто не заметил его временного отсутствия.

– А что, если заметили?

– Тогда сыграй по-умному. Скажи, что нашла его и просто проверила, работает ли он.

– Что? Разве это разумно?

– Если скажешь что-то другое, это может выглядеть неубедительно. Просто не говори, что виделась со мной или получала от меня какие-то сообщения. Именно для этого они и подсунули тебе «клопа» в первую очередь. Служба Безопасности твоего Департамента наверняка в курсе дела, если кто-то заходил в твой кабинет, и непременно сообщит тебе, кто это был. Если у тебя действительно кто-то побывал, например Дарв, иди прямо к В и сообщи о «клопе». И помни: ты ничего не знаешь и ты не виделась с Элклендом и со мной, так что это самое естественное, что ты могла сделать в такой ситуации. Он притворится, что ничего об этом не знает, извинится, а следующий «клоп» они спрячут более тщательно.

– Ладно. А потом что мне делать?

– Тихо сидеть на месте, заниматься своими делами и притворяться, что ничего от меня не получала. Я свяжусь с тобой, как только смогу.

– А куда ты собрался?

Я долго смотрел на нее, и она все поняла и кивнула.

– Я просто подумала… Значит, Нечто все же имеет место. А он знает?

– Не думаю, – ответил я. – Он думает, что все это лишь дурной сон, да и нет оснований опасаться, что он может подумать иначе. Ты ж сама видела, какой у него вид, на что он сейчас похож, так что с этим нужно разобраться в первую очередь, иначе от него не будет никакого проку.

– Будь осторожен, Старк.

– Буду. И вот еще что: по пути домой позвони Джи и сообщи, куда я отправился.

– А он помнит, кто я такая?

– Он помнит.

Внезапно из гостиной донесся вскрик, и я рывком распахнул дверь. Элкленд бился и корчился на диване, еще пребывая во сне. Кожа его вся покрылась пятнами, дыхание вырывалось короткими, нерегулярными и судорожными всхлипами. Я бросился к нему и сильно потряс за плечо. Заверещал звонок снизу, и Зенда нажала на кнопку входофона, впуская в подъезд доставщика пиццы. Потребовалось пару раз очень сильно встряхнуть Элкленда, чтобы его разбудить. Он резко привстал, широко раскрыв глаза и что-то неразборчиво бормоча. Я снова потряс его, и он наконец сфокусировал зрение на мне и уставился полным ужаса взглядом.

– Где вы были? – быстро спросил я. Деятель только бормотал что-то и заикался, и я снова потряс его, еще сильнее. – Это третий вопрос. И это очень важно. Где вы были? Что за кошмар вам снился?

– Я… я… в джунглях. Я был в джунглях.

– С вами там был кто-нибудь еще? Давайте, вспоминайте!

– Нет, я… нет, я был один. – Он весь дрожал, руки тряслись от страха, но я снова тряхнул его. Так надо было.

– Вы уверены? Думайте же, вспоминайте!

– Да, только… – Он отчаянно затряс головой, он явно был готов заплакать. Я слегка шлепнул его ладонью по лицу. Это было нелегко, но я шлепнул. Зенда не вмешивалась, она отлично знает, что я знаю, что делаю.

– Только что?

Он судорожно выдохнул.

– Кто-то ко мне приближался.

Тут звякнул дверной звонок, и я кивнул Зенде. Она осторожно открыла дверь, и в квартиру вошла девица – доставщица пиццы, бросила лишенный всякого интереса взгляд на меня и на Элкленда и проследовала прямо на кухню. Зенда вернулась в гостиную и села возле нас, свернувшись клубочком и делая все, что в ее силах, чтобы успокоить нашего Деятеля. Не знаю я, как это женщинам удается, но они это могут. Есть у них какая-то своя технология. Даже в нынешние времена, когда всем совершенно наплевать на различия между мужчиной и женщиной, даже теперь, когда женщины работают больше, чем мужчины, даже теперь, когда половые различия перестали так уж сильно и повседневно досаждать людям, эти различия все равно существуют, как и всегда существовали. Мужчины и женщины – это разные биологические виды. Извините, но это истинная правда.

Элкленд немного успокоился, но вывернул шею и поглядел в сторону кухни, откуда доносился перезвон посуды.

– Кто это? – спросил он.

– Она пиццу нам привезла, – пояснил я. – Они всегда приходят и все готовят у вас на кухне. На одну минуту делов, но вкус – фантастический. И вы сейчас будете ее есть, и много, потому что прямо после этого мы с вами кое-куда отправимся.

– Куда? – спросил он очень жалобно, но я не успел ему ответить, потому что в этот самый момент раздался чудовищный взрыв, который разнес мою кухню примерно на миллион обломков.

Глава 10

Есть нечто странное и загадочное в этих взрывах. Неважно, если вам отлично известно, что звук, который они производят, – это сильный глухой удар, за которым следует свист осколков и обломков, грохот и звон бьющегося стекла. Существует только одно слово, способное вобрать в себя все производимые им звуковые эффекты, – БАХ!!!

А это было нечто гораздо более мощное, чем просто БАХ!!! И то, что за ним немедленно последовало, было, я бы сказал, несколько чрезмерным. Зенду швырнуло ко мне, она рухнула на меня сверху, а я оказался растянувшимся на диване поверх Элкленда, весь засыпанный обломками штукатурки и заваленный мигающей, сверкающей видеостеной.

– Вот дерьмо! – очень интеллигентно заорал я, подскочив, когда показалось, что уже все позади. – Мать твою! – Я быстро осмотрел Зенду, которая была в порядке, если не считать нескольких царапин. – Побудь с ним! Черт, а где Спэнгл? Где мой кот?!

Я обнаружил его сидящим с сонным видом в спальне. Вид у него был слегка удивленный, но гораздо более спокойный и расслабленный, чем я мог предположить. Я бросился обратно в гостиную. Искры из уничтоженной видеостены мелькали в воздухе, выписывая круги и зигзаги вокруг сквозного пролома в кухню. Я пнул ногой блок питания и выключил его. И прошел сквозь образовавшуюся дыру в кухню.

Кухня выглядела, ну, словно в нее прямиком угодила приличная бомба. Она была полна дыма, в углах повсюду занимались язычки пламени. Я затоптал их, насколько мне это удалось, стараясь не вляпаться в мерзкие красные ошметки, которыми были покрыты стены и пол, и не вымазаться. По ним невозможно было определить, что раньше было пиццей, а что нет.

– Она погибла? – прокричала Зенда.

– Вроде как, – крикнул я в ответ. – И пицца тоже полностью накрылась. – Элкленд пришел в ужас и пребывал в нем, пока Зенда не объяснила ему, что девицы – доставщицы пиццы – это всего лишь псевдоживые андроиды. Фирмы-производители пиццы в некоторых наиболее продвинутых Районах все имеют службу рассылки, состоящую из таких псевдоживых андроидов. Они приезжают к вам, трахаются с вами, готовят вам пиццу, после чего уезжают – и все за двадцать кредитов. В Районе Шовини результаты поголовного голосования принесли этой системе титул «Самой Потрясающей Концепции Всех Времен», который держался за ней четыре года подряд, и я знаю нескольких очень деловых женщин, у которых номер такой службы намертво вбит в их мобильные телефоны.

Я опустился на колени перед останками своей ядерной кухплиты и осторожно заглянул внутрь. В глубине ее, посреди искореженного и перекрученного металла, покрытого остатками испарившейся томатной пасты, я нашел то, что хотел отыскать. Маленький металлический кубик с мигающим индикатором на нем.

Это устройство именуется «Импакт», оно действует как бомба, но его действие легче контролировать и регулировать, поскольку оно производит разрушения при помощи искусственных ударных волн и может быть установлено на определенный радиус поражения. К нашему счастью, тот, кто засунул сюда эту бомбу, установил интенсивность ее действия на пределы одной комнаты, решив, видимо, что этого будет достаточно. Мне совсем не нужен был «КлопИзуч»™, чтобы сообщить, что означает этот мигающий индикатор. Он передает на базу сообщение о том, что его миссия успешно выполнена, и передает это с помощью взаимозамещения ударных звуков. Такое не заэкранируешь.

– Мать вашу! – снова выразился я и поспешно перебежал в гостиную. – Надо убираться отсюда, прямо сейчас!

– Почему?

– Потому что в любую минуту можно ожидать прибытия визитеров.

Тут меня внезапно осенило: с полной и четкой ясностью я понял, что это была за мысль, которая занозой сидела у меня в башке, пока мы торчали на крыше Стабильного, та самая беспокойная мысль, о которой я потом забыл. Теперь я понял, что это была за мысль.

Я пробежался по гостиной, хватая подряд все, что попадалось под руку, пока Зенда, мягко поддерживая Элкленда, помогала ему подняться на ноги. Я заскочил в спальню, подхватил Спэнгла и погнал всех бегом в холл, где уже сверкали сигнальные лампочки пожарной тревоги.

– Так, – сказал я, – Зенда, тебе нужно срочно валить обратно в Центр. Возьми с собой Спэнгла и будь очень, очень осторожна.

– Да что происходит?!

– Элкленд был прав, – ответил я, направляя их к лифту, который тут же понесся вниз, к земле. – Эти ребята очень серьезно настроены и смертельно опасны. Когда я звонил тебе в тот момент, когда пытался забраться в Стабильный, по мне стреляли. Я тогда подумал, что это кто-то из банды, что похитила Элкленда, но, конечно же, там не было никакой банды. – Мимо мелькали этаж за этажом, и я дал лифту команду снижаться еще быстрее, передав Спэнгла Зенде.

– Так кто же стрелял?

– Кто знал о том, что я намерен туда влезть? Ты, Джи, Снедд. И люди в Центре. В, Дарв и еще куча безумцев, что держат их сторону. Они пытались убить меня вчера, еще до того, как я добрался до Элкленда.

– Центр не занимается убийствами.

– Теперь занимается.

Лифт с грохотом остановился, и я вытолкнул их обоих перед собой наружу, а сам задержался на секунду, чтобы отправить кабину обратно на верхний этаж. Мы выскочили на улицу и побежали. И, пару раз свернув за угол, выскочили на Лиловую-34, это боковая улочка, ведущая к Розовой, главной магистрали Цветного. Я замедлил ход, мы перешли на быстрый шаг и направились к перекрестку, держась поближе к стене. Отойдя ярдов на двадцать, я остановился.

– Так, здесь мы разделимся. Зенда, кати в Центр. На Розовую, потом направо. Станция моно Тон-1 будет через пару кварталов оттуда. Голову держи низко и иди спокойным, нормальным шагом. А ты, – я наклонился и потер Спэнглу нос, – присматривай за ней.

Зенда, поколебавшись, стремительно рванулась вперед и клюнула меня в щеку.

– Желаю удачи, – сказала она Элкленду. Секунду смотрела мне прямо в глаза, потом бросилась прочь. Я схватил моего Деятеля за руку и потащил в переулок, который вел к Лиловой-35.

– Мы же вроде как обратно идем? – запыхавшись, спросил он.

– Ага. Курс Психологии Бегства для начинающих.

Низко наклонив головы, но придерживаясь нормальной скорости передвижения, мы пересекли улицу. И едва успели добраться до противоположной стороны, как две открытые аэромашины со свистом влетели на улицу, стремительно обогнув угол и чуть не заваливаясь при этом набок. Я мягко оттащил Элкленда назад, и мы растворились в тени ближайшего дома.

Машины мгновенно и одновременно остановились перед жилым домом. Слишком мгновенно, надо заметить, потому что одного из пассажиров при этом чуть не вышвырнуло из машины. Из обеих машин выскочило по двое мужчин, они тут же бросились в дом. Все были вооружены пистолетами, и когда ввалились в подъезд, я успел уловить блеск сиреневых запонок на запястье одного из них. Все понятно. Это парни из РАЦД.

– Извините, – раздался тихий и вежливый голос, отчего мы подпрыгнули в воздух футов на двадцать. А когда приземлились обратно, я резко развернулся, но позади нас никого не было.

– Простите, что напугал вас, – извинился голос, и я понял, что он электронный и исходит из маленького динамика, установленного в стене. – Уже пробило семь часов, – продолжал этот уличный компьютер, – и не мог не обратить внимания на то, что лишь один из вас одет в требуемый в это время черный пиджак.

Я поглядел на Элкленда, который, естественно, был одет в единственный пиджак, который у него был. Он тупо посмотрел на меня, даже не пытаясь понять портновскую суть склочной выволочки, полученной от невидимого компьютера.

– Он же темно-синий, – прошептал я. – Разве не сойдет?

– Темно-синий и черный – это совершенно разные вещи. Черный – это отсутствие цвета, тогда как синий, как бы он ни был смешан с черным, сохраняет явный спектроскопический эффект.

– Послушай, – сказал я. – Я живу напротив, на этой самой улице. По причинам, которые я предпочел бы в данный момент не обсуждать, было бы просто здорово, если бы мы могли некоторое время поторчать здесь. А потом уйдем, хорошо?

Возникла пауза.

– Обещаете?

– Да!

– У вас есть пятиминутное разрешение на отступление от норм.

Тихий щелчок обозначил конец связи. Мы подождали пару минут. Элкленд раздраженно подергивался. Потом эти четверо парней снова возникли на улице, на сей раз двигаясь более медленно, но по-прежнему целеустремленно, что меня несколько расстроило. Был, конечно, некоторый шанс, что искалеченная масса псевдоживого андроида у меня на кухне могла убедить их, что бомба сделала свое дело и им можно ехать обратно домой. Но такого, увы, не произошло.

Эти парни с минуту стояли перед входом тесной кучкой, о чем-то напряженно споря, потом расселись по своим аэромашинам. Двигаясь с умеренной скоростью, одна проехала по улице вправо от нас, а вторая двинулась в противоположную сторону. Все четверо пассажиров внимательно осматривали тротуары и прохожих. Мы смотрели, как они убираются прочь, потом я повернулся к Элкленду, и мы тихо пошли по переулку.

– Так, – сказал я, – теперь мы знаем, куда направлен их поиск. И что мы делаем? Мы направляемся в противоположную сторону.

– Ага, – произнес он, успокаиваясь.

– Единственная потенциальная проблема в том, что они могли прихватить с собой трейсер, отслеживающий сигналы с вашего имплантированного радиомаячка.

– И что нам тогда делать?

– Действовать по Плану Б.

– А в чем он заключается?

– А его пока еще нет, – буркнул я, прибавляя шагу.

Пять минут спустя альтернативный способ действий уже представлял собой гораздо более насущный интерес, точнее, стал первоочередной задачей, решением каковой я и озаботился. Вообще-то задача выбраться из Цветного серьезных трудностей не представляла, это вам не Стабильный. Я уже превосходно осознавал, насколько дьявольски упертым может быть Центр, разыскивая нас, так что отдавал себе отчет в том, что все станции монорельса наверняка будут перекрыты их людьми. И еще надеялся, что Зенда успела вовремя проскочить. Если же нет, тогда Спэнгл может, по крайней мере, послужить вполне законным оправданием ее поездки сюда. А для нас это особого значения не имело. Монорельс – не единственный способ убраться отсюда. Так что это не проблема.

Проблема же в том, что у людей из РАЦД имелся трейсер. Мы были уже на полпути к границе Цветного, быстренько пробегая по пустым улицам, когда я заметил одну из этих аэромашин в нескольких кварталах от нас. Она двигалась не в нашу сторону, но если судить по тому направлению, которое они избрали вначале, она вообще не должна была здесь оказаться. Я свернул еще в один переулок, такой узкий, что он даже не имел названия, и мы остановились.

– Что такое? – простонал Элкленд.

– Они отслеживают вас. – Деятель привалился спиной к стене, тяжело дыша. Выглядел он здорово вымотанным и почти сдавшимся. Я понял, что он не надеется, что нам удастся выбраться. Он посмотрел на меня усталым взглядом: – Как я понимаю, План Б все еще в эмбриональном состоянии?

– Точнее, в предзачаточном.

– Видимо, не следует предполагать, что ваша другая подруга, та леди с этой летающей штукой…

– Нет. Она слишком далеко.

– Извините, – раздался чей-то голос, и Элкленд подался в сторону, открыв маленький черный матовый динамик, вмонтированный в черную матовую стену. – Сейчас 7 часов ноль восемь минут. Срок действия вашего пятиминутного разрешения кончился. Пожалуйста, немедленно зайдите внутрь.

– О господи! – в отчаянии возопил я. – Отстань ты от нас, а?

– Извините, – вежливо ответил голос. – Теперь это не в моей власти. Это последнее предупреждение. Зайдите внутрь.

Тут я понял, в чем должен заключаться План Б. Нужно было бежать отсюда, да так, словно за нами все черти гонятся. Я сообщил это Элкленду, и мы бросились сломя голову вниз по переулку. В конце его мы рванули через улицу, а потом нырнули еще в один боковой переулок. Я бросил на бегу взгляд по сторонам, потом мы забежали в тень, и я увидел в точности именно то, что надеялся никогда не увидеть. В двух кварталах впереди одна из аэромашин разворачивалась в нашу сторону. Трейсер наводил их прямо на нас. Я пихнул Элкленда в бок, отчего он едва не свалился, так что ему пришлось поднажать, прибавить ходу, чтобы не рухнуть лицом на мостовую. Грубо, зато эффективно. Приходится на ходу учиться.

Боковые улочки, черные тротуары, темнота, легкий топот ног, перемещающихся со всей возможной быстротой, смазанный свет фонарей, бьющие в лицо потоки воздуха, боль в легких, которым совсем не нужна такая похабная нагрузка… Почему я так хорошо это помню?! Почему мне приходится тратить так много времени и так часто, убегая от чего-то?! Мы проскочили еще через одну улицу, и тут вторая аэромашина как раз свернула в нее всего в квартале от нас. Раздался чей-то крик, сигнал о том, что они наконец нас выследили. Мы промчались по этому переулку еще ярдов пятьдесят, и я бросился вправо, в направлении той улицы, из которой появилась эта аэромашина. Снова Психология Бегства в действии, но уже самая отчаянная ее сторона: у них в распоряжении электронное устройство, безжалостно отслеживающее нас. Смена маршрутов бегства, неожиданные ходы, все это работает, когда у тебя есть выбор. А у этих ребят есть кое-что получше любого прожектора.

Мы остановились в переулке в стороне от крупного перекрестка. Что меня бесило больше всего, так это то, что мы были почти у цели: до границы Цветного оставалось около сотни ярдов. За этим перекрестком шли несколько ступеней вниз, они заворачивали за угол, а там располагались ворота, за которыми уже был Район Звук. Они могли последовать за нами и туда, несомненно, но уже пешком, а при таком раскладе я их тут же стряхну с хвоста.

– Внимание! – заорал электронный голос из стены. Вежливые предупреждения кончились: дело было передано выше по компьютерной иерархической лестнице. – Несоответствующим образом одетые лица обязаны немедленно удалиться внутрь любого помещения! – А затем – вот чудо-то! – завыла сирена – следующий сигнал раздосадованного Уличного Компьютера-Координатора Цвета, выражающий его полное неудовольствие.

– Ну, отлично! – простонал Элкленд.

Однообразно-черная стена, к которой мы прижимались, внезапно изменила цвет. И на ней возникли огромные красные стрелы, указывающие на нас, то вспыхивающие, то гаснущие. Мы быстро двинулись к перекрестку, вышли на улицу, но стрелы продолжали нас преследовать, так же как и орущая сирена.

– Слушай, – обратился я к стене, – это мой гость, понятно? Он не знает здешние правила.

– Но ты их знаешь, – суровым наставительным тоном ответствовала стена мучительно громко. – Тебе известно о важности соблюдения периода ношения бесцветных пиджаков для того, дабы давать отдых цветоразличающим способностям резидентов.

– Они приближаются, – бесцветным тоном сообщил Элкленд. – Я слышу их крики.

– Послушай, стена, за нами гонятся какие-то люди.

– Мне это известно. Они все одеты должным образом.

– Да, но они пытаются нас убить!

– Вздор!

– Нет, пытаются!

– Жители Цветного Района, – заявила стена высокомерным тоном, – никогда не пытаются убивать друг друга!

– Да эти парни не из Цветного, они из Центра. – Возникла пауза, компьютер изучал и оценивал мое заявление. – Посмотри на их запястья, – жалобным тоном добавил я. – Сиреневые запонки! Они из РАЦД!

– Понятно, – в конце концов сообщила стена, уже более спокойно. – Вы что-то натворили?

– Нет, – ответил я, и возникла новая, более длинная пауза.

– Да, это никуда не годится. Проклятые «я-все-могу», умники сраные.

Это было неожиданно: я раньше и не представлял, что анти-Деятельские чувства зашли так далеко даже среди компьютеров Района. Но это было очень кстати. Сирена замолкла, а стена немедленно обрела черный цвет. В конце квартала снова показались обе аэромашины, они свернули в эту улицу и двигались очень быстро.

– Подойдите вплотную ко мне, – сказала стена. Элкленд был настолько ошеломлен появлением аэромашин, что застыл на месте, а те были уже в шестидесяти ярдах от нас. Я сцапал его и пригвоздил к стене, а потом и сам на ней распластался.

Машины медленно приближались к нам, двигаясь рядом друг с другом. Парни из РАЦД разделили улицу пополам между собой, интенсивно обследуя обе ее стороны.

– Сейчас мы погибнем, – тихонько высказался мой Деятель.

Я не был уверен в противном, чтобы спорить с ним. Хотя, конечно, теперь уже не было яркого и громогласного указателя, тыкающего прямо в нас, и это было неплохо для начала, однако я пока что не видел, каким образом это может изменить обстановку и соотношение сил. Ближе и ближе они придвигались к нам, пока я не заметил маленький красный маячок, мигающий на приборной доске той, что была ближе. Он мигал так быстро, что, казалось, не мигал вовсе, а горел постоянно. Она должны были понять, что практически вышли на нас, а я все никак не мог понять, почему они нас не видят.

Машины остановились прямо-таки напротив того места, где мы стояли, распластавшись на стене, и я изо всех сил напрягся, готовый выхватить пистолет. Шансов у меня почти не было, я прекрасно это понимал, но что еще можно предпринять в подобной ситуации? Вот именно. Стало быть, выхватывай пистолет.

Секунда тянулась за секундой, одна бесконечно длинная за другой такой же, потом вдруг – блямс! – и машины медленно двинулись дальше.

– Может, они на следующей улице.

– Никак невозможно, ты погляди на маячок, парень!

– Но ведь здесь их нету, не так ли?

– Надо думать, нету. Ладно, поехали вокруг. Кинип, доедешь до конца и повернешь, объедем квартал с другой стороны.

– Понял.

Первая машина поехала в конец улицы, тогда как вторая развернулась на месте и потащилась обратно. Мы с Элклендом одновременно с трудом перевели дыхание, и я отошел от стены и посмотрел на него.

– Какого чер!.. – начал было я, но потом увидел и все понял. С расстояния в два ярда я его не видел. Уличный компьютер превратил стену, к которой мы прижимались, в гигантское художественное полотно, пульсирующее настоящим безумием переливающихся красок. Переливы, проходящие за Элклендом, были в точности того же цвета, что его пиджак. Щедрый и длинный мазок на высоте его головы был того же цвета, что его лицо, исключая его верхнюю часть, где он переходил в такой же серый, как его седина. Я отступил еще на шаг назад, качая головой. Мы с ним, оказывается, были практически невидимы.

– Стена! – с восхищением сообщил я ей. – Это было круто!

– Не проблема, – ответила она. – А теперь уходите.

Я взял Элкленда за руку и потащил через улицу на другую сторону.

– Бог ты мой, – пробормотал он, оглядываясь на меркнущие краски.

– Ага.

Мы, шатаясь, спускались по ступеням. Внизу оказался небольшой темный дворик, старый, видимо заброшенный. Я вообще-то большой любитель и ценитель подобных местечек. В Цветном таких немного, да и в других Районах, в сущности, тоже. Там ничего не меняется уже сотни лет, туда почти никто не заглядывает, это нечто вроде дорожки в прошлое.

Ладно, к черту лирику. Это еще и дорожка в Район Звук. Я велел Элкленду снять эти его громко топающие ботинки и не производить ни звука, пока я не скажу, что можно, и мы быстро побежали дальше, в темноту.

Что было дальше? Мелькающие огоньки, едва слышный гул чего-то электрического, вращающегося и движущегося, ритмично налетающие порывы теплого воздуха от какого-то движения, тишина опустевших на ночь общественных мест и сухость в уставших глазах. Дальше и дальше, мимо чего-то темного, снова дальше, сквозь что-то, а вокруг только темный тоннель с мелкими проблесками смазанного искусственного света. Я наполовину лежал, наполовину сидел на жестком сиденье монопоезда, вполглаза наблюдая за вздрагивающим во сне Элклендом, а остальными вполглаза – за самим собой.

Мы оторвались от них. Не знаю, удалось ли им добраться до Звука, если они вообще поняли, куда мы делись. Я избрал самый извилистый путь по тихим улицам, пару раз делал крюк назад, путал следы и в итоге выбрался из Района в самом неожиданном месте – еще один маневр, призванный привести нас туда, куда мы направлялись.

К приглушенным краскам и цветам, к серой гальке, без конца охлаждаемой приливами и отливами огромных масс воды, к чайкам, плавучим мегаваттам шумов на фоне акварельных облаков и рассеянных лучей низкого солнца, к берегу – этому абсолютному кладбищу прошлого, к месту, где оно было мертвее мертвого, потому что оно все еще было здесь и можно было ясно разглядеть, насколько оно мертво.

Я сидел в поезде, усталый, слишком усталый, чтобы заснуть, мне было тепло от системы отопления вагона, а голова уютно пристроилась затылком к окну, и я пытался подвести итог, усвоить и осознать все произошедшее. Сквозной монопоезд отвезет нас куда надо. Пересадок делать больше не надо, все, что нам нужно было делать, это просто сидеть. К утру мы будем уже вблизи побережья, там начнется следующий этап наших действий. Все, что мне оставалось делать, – это сидеть и прислушиваться к болям в спине.

Я думал о последних днях, пробирался сквозь них по часам, отыскивая что-нибудь еще, что мог забыть, – что угодно, что могло оказаться важным. И пришел к определенным выводам по двум пунктам. Кто-то пытался связаться со Снеддом, почти наверняка, чтобы что-то разузнать насчет Стабильного. Это мог быть кто-то из РАЦД, а может, и нет. И еще – кто-то пытался убить меня возле стены Стабильного. Это мог быть кто-то из РАЦД, а может, и нет.

Не совсем точный анализ – это вам не укол рапирой, но придется смириться и с этим. Когда начинается какая-то заваруха, некоторое время приходится рассматривать и оценивать все по чисто внешним признакам, потому что нет причин думать иначе. Уделять внимание каждой мелочи, каждому непредвиденному обстоятельству – значит просто зря терять время, и это здорово замедляет действия. А с течением времени постепенно врубаешься в контекст, приходишь к пониманию того, что и как работает, приучаешься более точно предвидеть и подозревать. Все становится менее линейным, менее связанным, более фрагментированным, а попытки контролировать происходящее превращаются в пустую фантазию. В фантазию, имеющую огромную важность и значение, но тем не менее в фантазию.

Думал я и о Зенде. Я был уверен, что она сможет хорошо сыграть свою роль, так что пока все остается под контролем. Но когда это все выйдет из-под контроля, ничего другого не останется, кроме как должным образом на это реагировать, и я надеялся уже вернуться к тому времени, когда это произойдет. Вы, может быть, подумали, что я до сего момента выступал не слишком впечатляюще, и, вероятно, были правы. Я вполне могу защитить себя, пусть это иной раз и нелегко, могу все время быть начеку, быстро реагировать, все время убегать, но не хочу об этом говорить, потому что дело вовсе не в этом. Дело-то слишком глубокое, слишком личное, да и слишком незначительное, чтобы пускаться в объяснения. Это дело не для посторонних зрителей. Ничто из того, что имеет важное значение, действительно важное, никогда не выглядит достаточно впечатляющим, потому что оно что-то значит только для человека, который этим делом занят. Например, остаться в живых, а не погибнуть: на первый взгляд это так легко, но иногда такое просто невозможно вынести.

Я думал о Джи, о Шелби и о Снедде. Одинокий, не спящий в этом летящем вдаль вагоне, окруженный ночью и сном, я думал о них и желал, чтобы у всех у них все было хорошо. Я аккуратно свернул все эти свои мысли, покончил с ними, уложил их спать. Я желал, чтобы они улеглись в стройном порядке, чтобы уснуть, потому что сон, как говорят, может быть очень похожим на смерть. А может быть, это, в сущности, и есть сама смерть.

Мне же самому спать в эту ночь было не суждено. Кто-то должен был присматривать за Элклендом и пробудить его, освободить от кошмарных снов, что могут его посетить. Кто-то должен был играть роль героя, должен был выяснить кое-что еще, должен был стать тем маленьким шагом вперед, чтобы эта история не останавливалась, а продолжала развиваться. И, как всегда в моей жизни, этот кто-то – я. Сам-то я не прочь иногда поспать, чтобы меня при этом кто-нибудь охранял. Мне нравится чувствовать, что кто-то оберегает мой сон и все время на месте, чтобы вовремя взять меня за руку и оказать мне помощь. Мне нравится быть таким, кому стоит лишь протянуть руку, чтобы тебя тут же успокоили и приголубили, полюбили, чувствовать себя как ребенок, который тянется к солнцу, чтобы обнять его, зная, что оно всегда согреет его своими теплыми лучами. Но такого быть просто не может. Почему? Может быть, узнаете потом. Если это будет иметь прямое отношение к делу.

Итак, спать в ту ночь я не собирался. Да и на следующий день тоже. Но завтра я точно буду видеть сны.

Глава 11

Вам следует хорошенько усвоить, что иногда вещи бывают именно такими, какими кажутся. Этим я вовсе не хочу сказать, что они не такие, какими вы их себе вообразили, или могут быть такими под покровом того, что доступно глазу, это совсем необязательно, я вот что хочу сказать… Господи, лучше я начну сначала…

Иногда вещи совсем не такие, какими кажутся. Вы иногда смотрите на что-то, и оно представляется вам чем-то совершенно понятным и простым, вы думаете, что уже поняли, что это такое, и лишь потом, позже начинаете осознавать, что на самом деле они совсем не такие, что истина лежит где-то совсем не тут.

Ладно. За такое наблюдение медали не дают.

С другой же стороны, иногда вы смотрите на что-то и уже знаете, что оно совсем не такое, каким представляется. Вы знаете это потому, что сопоставляете то, что видите, с тем, в каком контексте оно находится, и понимаете, что внешность вас обманывает.

Но иногда – и это иной раз крайне важно – вы ошибаетесь.

Иногда, когда вы полагаете, что вас обманывают, на самом деле это не так. Иногда вещи оказываются именно тем, чем они представляются взгляду, как бы это ни было удивительно. И еще: иногда это может оказаться самым важным, самым наиважнейшим.

Позвольте мне выразить это несколько иначе. Почему поездка всегда кажется короче, когда едешь назад?

В восемь часов следующего утра мы стояли перед выходом в Район Истидж и смотрели на море. Вокруг не было ни души – никого, одни только мелькающие в воздухе морские птицы и мы сами. И никаких звуков, кроме мягкого шелеста волн, и еще где-то в отдалении кто-то играл на пианино.

Элкленд вроде как выпал из окружающей действительности. Я-то в последние годы бывал здесь много раз, иногда это нужно было по работе, но гораздо чаще мне просто хотелось побыть здесь. Море я видел не раз, действительно видел. А Элкленд – никогда. Как и большинство современных людей, он знал, что оно существует, знал, каков химический состав его воды, но вот увидеть его воочию, понять, что это такое на самом деле…

– Оно, э-э-э, такое большое, просто огромное, да? – в конце концов смог он произнести. Я кивнул. Не знаю почему, но мне затруднительно разговаривать нормальным языком, стоя перед морем. Его присутствие почему-то вынуждает меня пользоваться исключительно афористическими и туманными выражениями.

Это отчасти из-за того, что так на меня воздействует Район Истидж. Мы медленно брели по берегу, и сильный бриз раздувал наши одежды, обтягивая тело. Я уже заметил, что Район совсем не изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз. Он вообще смотрится как город-призрак, каковым и является на самом деле. Истидж огромен, он занимает около пятидесяти миль побережья, но проживает в нем едва ли человек двадцать. Никто сюда не приезжает, и так длится уже более ста лет. Мы повернулись спиной к морю, задом к этому огромному бушующему шторму неизвестности и неопределенности: все это было нам больше не нужно, все это было нам больше ни к чему. Здания вдоль прибрежной полосы были по-прежнему во вполне приличном состоянии, поскольку ни у кого не было ни сил, ни желания забираться в такую даль, чтобы подвергнуть этот мертвый город варварскому разгрому. Да и какой в этом смысл? Магазины и рестораны, разваливающиеся отели и гниющие причалы – они уже многие десятилетия существуют сами по себе, глядя на приливы и пролетающие года, выброшенные за все пределы времени, видя перед собой лишь разрушение и разложение, уходящую в прошлое роскошь былого мира.

Понимаете, о чем я? Я все же старался вырваться из этого состояния.

– Тут вообще-то все какое-то призрачное, – сказал Элкленд, оторвав наконец взгляд от моря и теперь изучая облезлые фронтоны зданий и пустые, насквозь продуваемые ветрами улицы. – Здесь что, больше никто не живет?

– Очень немногие, по большей части слегка помешанные или совсем безумные. Мы сейчас посетим одного такого.

– Неужели? – В голосе Действующего Деятеля звучало сомнение. – А зачем? И откуда эти звуки фортепьяно?

Мы как раз приближались к источнику этих музыкальных звуков. Мелодия была, в общем, довольно красивая, правда, немного мрачноватая, этакие отрывки, исполненные тихой меланхолии. Когда мы проходили мимо одного из самых больших ресторанов, расположенного на противоположной стороне улицы, мне показалось, что я заметил какое-то движение в глубине его зала, но проверять не пошел. Люди здесь легко пугаются, а музыка мне, в общем, нравилась.

– Нам нужно его посетить, потому что у него есть самолет.

– Ага. А я-то все гадал, зачем мы так далеко забрались. – После целой ночи беспробудного сна мой Деятель отнюдь не выглядел лучше и здоровее, но явно приободрился, правда, бодрость эта была с доброй долей усталости. – Мы собираемся улететь из страны или что?

– Да, – ответил я. – И нет. Мы не собираемся никуда лететь на самолете. Это он полетит.

– Понятно, – ответил он, потом нахмурился. – Нет, непонятно. Тогда что мы сами-то будем делать?

– Останемся здесь.

– Что?!

Я знал, что раньше или позже мне придется объяснять ему, каков будет следующий этап наших действий, но хотел пока что повременить с этим объяснением. Если у него не будет достаточно времени, чтобы его обдумать, тем легче для меня. Или, по крайней мере, менее затруднительно, хотя в это трудно поверить.

– Доверьтесь мне.

– Хм-м, – произнес он, но продолжать не стал.

Два часа спустя мы сидели в «Куполе». «Купол» когда-то был огромным отелем на берегу, таким местом, куда люди приезжают, если у них имеется огромное количество денег и они желают, чтобы этот факт стал абсолютно ясен и понятен всем и каждому. Если не носить на себе здоровенный плакат с соответствующим объявлением, то наилучший способ заявить: «Эй, смотрите! У меня больше бабок, чем я мог бы истратить, да я и не знаю, как это сделать!» – это поселиться на пару недель в «Куполе».

Но богатые люди нынче стали очень серьезными, как мне представляется, поэтому теперь они ошиваются в Брэндфилде или в Районе Кэш и играют в гольф. Быть нынче богатым – не такое уж веселое развлечение или забава, как это было раньше. В прежние времена, если ты вдруг разбогател, то сразу переставал работать и максимально сосредотачивался на том, как бы получше развлечься, причем самым дорогим способом. А теперь люди богатеют, а потом просто продолжают работать еще напряженнее, чтобы стать еще богаче. Иногда, правда, они играют в гольф. Вот так оно и происходит, судя по всему. Это не слишком завлекательно выглядит, на мой взгляд, но так оно есть.

Мы сидели в обеденном зале ресторана в отеле «Купол». Размер зала около ста квадратных метров, он все еще уставлен редкими столами и стульями, разбросанными посреди обломков и пыли. Зал расположен в центре отеля, и в нем нет окон. Это важно.

Найти Виллига оказалось просто. Он живет в некоем подобии лачужного городка на одну персону на самом берегу. Начал он с того, что поселился там, в старой развалюхе, но с годами приделал к ней разнообразные пристройки, надстройки и навесы, всякие дополнительные закуты и загоны, так что теперь этот конгломерат занимает всю прибрежную полосу шириной около двадцати ярдов между дорогой и морем.

По причинам, известным только ему самому, а возможно, и ему неизвестным, Виллиг выстроил свой «дом» таким образом, что крыша находится всего в четырех футах над землей. Внутри этого «дома» располагается целая сеть камер, тоннелей и берлог, пробираться через которые приходится на четвереньках, приняв коленно-локтевое положение. Оставив своего Деятеля снаружи – к его явному облегчению, – я нашел один из нескольких входов и пополз к центру этого сооружения.

Потребовалось довольно продолжительное время, чтобы найти его хозяина, но Виллиг оказался дома. Он всегда дома. Если бы я то и дело не заявлялся сюда и не ворошил его гнездо, он бы к настоящему времени, скорее всего, пустил бы там корни. Как только я его нашел, то сразу пополз к тому закуту, который служит ему кухней, и соорудил себе кружку джаваханского кофе марки «Идиотски Мощная Сила». Кстати, никогда не пейте эту гадость: она все глупые и бесполезные мысли превращает в состояние трансцендентального блаженства. Выпив этого джаваханского кофе, начинаешь понимать, почему алкоголики так много пьют. Я упоминаю об этом только потому, что оказался в этой кухне Виллига.

Соорудив из картона нечто вроде воронки, я лил это пойло Виллигу в глотку, пока он не превратился в нормально функционирующее человеческое существо, после чего выволок его через тоннель во внешний мир. Элкленд стоял возле воды, благосклонно взирая на огромное пространство сини, позволяя волнам лизать его ботинки, глядя на волны, вдыхая соленый воздух.

– Ух ты! – поразился Виллиг, вновь оказавшись на свежем воздухе. – Оно все еще здесь! И небо, и земля, и все прочее! И никаких змей.

Элкленд присоединился к нам, с некоторой опаской разглядывая Виллига. Тот факт, что Виллиг одет в сплошные лохмотья, а волосы у него отросли до пояса, имеет склонность не внушать к нему особого доверия, а как я полагаю, Элкленду еще никогда в жизни не приходилось встречать такого отъявленного, патентованного придурка. Виллиг некоторое время рассеянно смотрел на Элкленда, потом повернулся и ткнул меня пальцем в плечо.

– Ну, Старк, что? А? Что, а? – Тут он замолчал, с трудом продираясь назад сквозь заторы в мозгах к тому месту, откуда начал, пытаясь сообразить, в чем смысл начатого им предложения, наконец нашел его и продолжил: – Опять в драку полез? Вернулся в сумеречную зону, а? Я прав? А?

Потом он довольно долго хихикал. Элкленд приподнял брови, удивленно глядя на меня, но я лишь пожал плечами. Виллиг – полная и совершеннейшая развалина, ходячее несчастье в человеческом облике, во всех отношениях, кроме одного. Есть одно дело, в котором он уникальный специалист, и именно это мне сейчас и было нужно.

– Вилл, – сказал я, махая рукой перед его лицом, чтобы привлечь его внимание. – Мне скоро нужно будет идти. Очень скоро.

– Ах-ха, – крякнул он, потом крутанулся на месте, чтобы снова посмотреть на Элкленда, который передернулся. – Это тот самый джентльмен? Тот истец?

– Да, – сказал я. – Он тоже пойдет.

– Ага, ладно. – Виллиг некоторое время пристально рассматривал лицо Элкленда. – Насмотрелись дурных снов, а?

Элкленд уставился на него, пораженный:

– Откуда вам это известно?

– Дак это у вас на лбу написано. Крупными буквами.

Элкленд обернулся ко мне, только сейчас, подозреваю, сообразив, что его проблемы со сном, вероятно, куда проблемнее, чем он раньше думал. И это было хорошо. Именно по этой причине я и притащил его сюда, к Виллигу, а не оставил разбираться со своими проблемами в одиночестве, пока я разбираюсь с нашими делами.

– Ладно, – резко бросил Виллиг. Он закрыл глаза, постоял так довольно долго, потом открыл их. Хотя они по-прежнему были воспаленные и налитые кровью, теперь внезапно их взгляд приобрел вполне осмысленное, даже интеллигентное выражение, хотя смотрели они все так же пронзительно, несмотря на все его усилия избавиться от этого. Он глянул на запястье, поцыкал языком, поскольку там не оказалось никаких часов, и осведомился у меня, сколько теперь времени.

– Так! – сказал он. – Так! Дай мне один час. – Он кивнул Элкленду, а тот, удивленный этой метаморфозой и вдруг проявившейся властностью, кивнул в ответ. После чего Виллиг пошел прочь по берегу. Мы с минуту смотрели ему вслед, потом Элкленд заговорил.

– Старк, – сказал он, – некоторые ваши друзья – очень странные люди.

И теперь, сидя за столом ресторана в окружении былой роскоши и величия, я пытался объяснить ему, что с нами будет дальше.

Понимаете, что есть, то есть.

Некоторые вещи иногда являются именно такими, какими они представляются взгляду.

Это сводное обобщение, концентрированная версия, но вам придется иметь ее в виду и добавить ее еще к одному положению, прежде чем вы поймете, к чему я клоню.

Представьте себе улицу, которую вы хорошо знаете, улицу, на которой находится ваш дом, или дорогу к ближайшим магазинам или к чему-то еще в том же роде. А теперь представьте, что вы идете по ней. Вспомните дома, деревья, если они там имеются, трещины в тротуаре – то, что вы обычно видите и чувствуете во время таких прогулок.

Представили? Хорошо, а теперь проделайте то же самое, но идучи в обратную сторону.

Ощущения совсем другие, не правда ли? Я имею в виду не только то, что вы видите: улица, по которой идете в ту или другую сторону, ощущается всякий раз совершенно по-разному, представляется совершенно другой улицей. Конечно, вы знаете, что это та же самая улица, но как она выглядит на самом деле, какие ощущения вызывает?

Есть ли у вас ощущение, что вы идете в ту или другую сторону по той же самой улице, или же вам немного кажется, что вы идете тем же путем, но по другой улице?

Вы, возможно, и раньше подобное замечали, замечали, что если пойдете несколько другим путем по улице, которой пользуетесь постоянно, то вы можете ее и не узнать, можете даже не заметить, что проход обратновсегда кажется более быстрым, более коротким, чем проход туда, даже если вы шли одной и той же дорогой.

Ну и что, скажете вы, это же все просто элементы субъективного сознания. Все дело в психологии, в способности воспринимать и осознавать.

Вот в этом-то все и дело! Это вовсе не вопросы психологии, дело отнюдь не в способности что-то воспринимать и осознавать и не в субъективности. Улицы действительно разные, неодинаковые – все зависит от того, в каком направлении вы по ним идете. Это действительно так. Немногие это понимают, немногие обладают этим даром – видеть и доверять тому, что они видят; и тот факт, что Виллиг этим даром обладает, объясняет, почему он может делать то, что он делает, а тот факт, что этим даром обладаю я, является одной из причин, что мне так хорошо удается делать то, что я делаю. Это чертовски трудная вещь, чтобы ее понять и осознать, но так уж оно есть на самом деле. И как только вы начинаете это понимать, все ворота перед вами тут же распахиваются настежь.

– Ну, хорошо, – сказал наконец Элкленд. – Хорошо. Даже если я способен воспринять это интеллектуально, как концептуальное положение, что это может изменить? И что у всего этого общего с тем, что мы сейчас здесь, и с этим странным человеком?

Я закурил новую сигарету. Последние полчаса достались мне очень тяжело. Как я и ожидал, этот Действующий Деятель, этот «я-все-могу», этот рациональный типчик, привыкший к тому, что «действительность-это-то-чем-она-представляется», только что изо всех сил сражался с тем, что я ему пытался объяснить, и все еще не желает с этим смириться. Мне-то все равно, но ведь его нужно убедить или, по крайней мере, подготовить к тому, чтобы он в это поверил. Без этого у нас ничего не выйдет.

– Вы ведь никогда не летали на самолете, верно? – спросил я в качестве подготовительного вступления. – И в другие страны не летали?

– Нет, конечно, не летал.

– Хорошо, – сказал я и потер лоб. – Ну, тогда вам придется поверить мне на слово, каким будет следующий этап наших действий.

Людям обычно приходится это делать, и впрямь приходится. За границу в нынешние времена никто не ездит, не возникает ни у кого такого желания, равно как и мотаться по разным Районам.

– Итак, – начал я, но тут же передумал. Он ведь не поверит в то, что я ему собираюсь сказать, он просто не создан для того, чтобы интуитивно взять на борт то, что кто-то, летающий на самолете, осознал еще несколько сотен лет назад, и понять, что это вообще означает. Мне придется только надеяться, что моей веры, моих знаний окажется достаточно, чтобы протащить туда нас обоих. Обычно этого хватало, но я предчувствовал, что Элкленд окажется очень тяжелым грузом.

– Ладно, ничего. Дело вот какое. Мы с вами сейчас выйдем из этого отеля и пойдем по берегу. И нам нужно будет пройти пешком пару миль.

– В море? – засмеялся Элкленд.

– Да, – сказал я. У него изменилось лицо, и в первый раз я понял, как ему удалось так высоко подняться в Центре.

– Послушайте, Старк, сейчас неподходящий момент для шуток. Вы же знаете, я не умею плавать, и если вы не планируете, что мы пойдем по морю аки посуху…

– Нет, это вы послушайте! – раздраженно перебил его я. Я устал, мне уже начинало это надоедать – беспрерывно пробиваться вброд сквозь бесконечные слои рационального мышления, чтобы сказать то, что мне нужно сказать. – Нам вовсе не придется плыть, мы будем идти. Я не жду, что вы поймете это, но вам придется держать мозги открытыми и быть готовым ко всему. Вам придется верить, что я знаю, что делаю. Вы готовы к этому?

– Я не знаю.

– Давайте я изложу это вам таким образом, который, я уверен, будет вам понятен. Дело в передаче полномочий, в разделении труда, понимаете? Вы ведь в своем Департаменте не занимаетесь всеми делами, не выполняете вообще все работы, не так ли? Иной раз приходится передавать некоторые работы более квалифицированным узким специалистам, так ведь?

– Да, – недовольно признал он. Действующие Деятели все такие: тот факт, что они не могут делать абсолютно все, бесит их до полного умопомрачения.

– Ну так вот. Когда дойдет до дела, я буду не просто более квалифицированным специалистом. Я буду единственнымквалифицированным специалистом. Именно по этой причине Зенда пригласила меня для выполнения этого задания. Именно поэтому я оказался здесь. Я – единственный человек, кто может это проделать. Я, вероятно, сумею это проделать и без вашей веры, но это будет чертовски труднее для нас обоих, особенно для вас.

Элкленд с минуту молчал, потом выражение его лица чуть смягчилось.

– Ладно. Извините меня, Старк. Я уже просто не знаю, что думать, что делать. Я к подобным вещам совсем не привык. И к неопределенности тоже не привык.

– Я знаю. А вот я привык. Это моя работа. Вся моя жизнь – это одно сплошное огромное «Что дальше?». Я всегда и везде пользуюсь Планом Б, или В, или Г. Вот так такие дела и делаются, Элкленд. Жизнь – это вам не служебная записка, не официальный циркуляр. Это странная штука, и она всегда может обратиться против вас и делает то, чего вы менее всего ожидаете в данный момент, мать ее так! И на небе, и на земле есть много такого, чего вы никогда не видели, Элкленд, и сегодня я намерен показать вам одну такую штуку.

Он внезапно улыбнулся, и от этой улыбки, этакой «да-черт-бы-все-это-побрал!» улыбочки разом помолодел лет на тридцать.

– Хорошо, хорошо. Что я должен делать?

– Мы сейчас выйдем отсюда, и снаружи все будет иначе. Следующие пять минут можете посвятить обдумыванию этого явления. Все будет выглядеть иначе и странно. Но то, что вы увидите, действительно будет именно тем, чем кажется, понятно? И верьте мне.

– Я верю, – ответил он. – Бог знает почему, но верю.

Кажется, он дозрел. И, кажется, в достаточной мере.

Пять минут спустя я почувствовал некоторое покалывание в затылке и понял, что время трогаться. Я встал, и Элкленд тоже поднялся с места. Последние пять минут мой Деятель провел в глубокой задумчивости, полностью уйдя в себя, он явно прилагал все усилия, чтобы усвоить и внутренне смириться с тем, что я ему сказал. Он несколько нервно посмотрел на меня:

– А оно сработает, что бы это ни было?

– Да. – Я знал, что оно сработает, потому что чувствовал это. Это трудно описать словами, просто все вокруг в такие моменты кажется более напряженным, более интенсивным, более значительным. Цвета обретают большую резкость, как это бывает перед грозой, вам кажется, что вы все вокруг видите более четко и ясно, но немного странным образом. Это немного похоже на состояние опьянения, но при этом вы абсолютно трезвы и холодны, как лед. Возможно, Элкленд уже начал верить в то, что я ему говорил. Может быть, вид Виллига придал ему сил, чтобы понять, что впереди нас ждет нечто действительно странное и даже фантастическое и загадочное. Как бы то ни было, это что-тосработало. Я вывел Деятеля из ресторанного зала, провел через вестибюль, и мы на секунду остановились перед огромными деревянными входными дверями.

– Ну, вы готовы к этому?

– Кажется, готов, – с сомнением в голосе ответил он. – А чего мне следует ожидать?

– Того, что вы увидите. И ничего более.

Он кивнул, я распахнул входную дверь, и мы вышли наружу.

Яркое утреннее солнце исчезло. Вместо него над нами висел низкий потолок серых облаков, отчего мир казался бесконечным пространством зимнего послеполудня. Редкие сильные порывы ветра проносились вдоль улицы. Мы пересекли ее и вышли к прогулочной дорожке вдоль берега. Мимо пролетали сухие листья и старые газеты, крутились вокруг нас, со свистом влетали в открытые двери и исчезали. С мусорного бака сорвало крышку, и она покатилась через дорогу, побрякивая, пока не исчезла из виду. Пианино теперь молчало, потому что пианиста больше здесь не было. Никого здесь не было, кроме нас.

Когда мы достигли променада, я остановился, давая Элкленду возможность все это увидеть и впитать. Берег теперь был совсем другой, как это всегда бывает. Вместо того, чтобы оставаться желтым, он теперь стал сероватым, мокрым на вид, словно его уже десятилетия пропитывали сплошные дожди. Это вообще был теперь совсем не песок, а нечто вроде тяжелой, мокрой грязи. И еще кое-что там было.

– А море-то куда подевалось? – простонал Элкленд, хватаясь за перила. – Где оно, это клятое море?!

Океан и впрямь исчез, а на его месте вдаль уходил темный пляж, он тянулся до самого горизонта. Первые пятьдесят ярдов нам не встретилось ничего заметного, но потом поверхность пляжа начала волнообразно вздыматься, перед нами возникли невысокие гряды, рытвины и холмики, и они простирались до самого горизонта, уходили вдаль на сотни, на тысячи миль.

Путь перед нами был открыт.

Давно, очень-очень давно, в те времена, когда люди еще постоянно путешествовали по разным странам, жил этот парень, который летал на самолете. Этого малого звали Кратс, и вот однажды ему в полете стало очень скучно, и чтобы скоротать время, просто за неимением ничего лучшего, он выглянул в окно пилотской кабины. Самолет как раз летел над океаном, очень высоко, и он глянул вниз и был поражен тем, что увидел.

Выглядело это так, как будто он летел над какой-то фантастической бесконечной грязевой равниной, над неким плоским пространством сплошного серого, усеянным ямками и низкими грядами. Он знал, конечно, что это вовсе не так, знал, что внизу океан, просто океан, но чем дольше он туда глазел, тем труднее было в это поверить. Он знал, что эти гряды и ямки на самом деле волны, замерзшие до явной неподвижности, а их цвет – это темно-синий металлик, но с этой высоты он таким не казался. Все там смотрелось как сплошная серая равнина.

Потом он уснул, что, вообще-то, совершенно неромантично, но так уж случилось, и забыл про это про все, пока не развернулся и не полетел обратно домой. Тут он все вспомнил и снова выглянул за борт, и вот вам пожалуйста, внизу снова был океан, но смотрелся он такой же странной бесконечной равниной.

Он часами смотрел на это, не в силах оторвать глаз, а когда вернулся домой, рассказал об этом одной своей приятельнице, попытался объяснить ей, насколько странным и фантастическим было это ощущение и что он при этом чувствовал, а чувство у него было такое, что если сбросить вниз с самолета веревочную лестницу и спуститься по ней на тридцать тысяч футов, до самого низа, то не упадешь в воду, а ступишь на эту странную темную равнину.

По счастью, у этой его подруги оказалось не менее развитое воображение, чем у него самого, а поскольку она еще и была в него тогда влюблена, то была готова воспринять это его странное наблюдение более серьезно, чем оно того заслуживало. Кратс жил рядом с морем, вот они и пошли на берег, на пляж в тот вечер, когда он вернулся из своего полета, рассуждая свободно и все более и более пьяно об этом феномене, как это обычно бывает у любовников.

А потом они отправились в постель и забыли про все это, как это также обычно бывает у любовников. Это, вообще-то, самое странное во всех подобных происшествиях: они очень легко забываются. В течение некоторого времени у вас сохраняется ясное и настоятельное ощущение полного понимания произошедшего, а потом оно вдруг пропадает, исчезает, и вы судорожно ощупываете ячейки памяти, пытаясь вспомнить, что это было, что вы, как вам тогда показалось, поняли и запомнили. Сам-то я всегда это помню, но это очень необычная и редкая способность. Во всем мире есть только пять человек, которые об этом знают.

Ну, ладно. Пару месяцев спустя подружке Кратса зачем-то понадобилось совершить точно такой же полет. Проведя примерно четыре часа в воздухе, она выглянула в окно кабины, глянула вниз, за борт самолета, и тут же вспомнила тот разговор, потому что Кратс оказался прав. Океан действительно выглядел как равнина.

А дальше было вот какое совпадение. Это очень трудно себе вообразить, но вам просто придется принять это на веру, потому что именно так оно и происходило.

В тот момент, когда подружка Кратса выглядывала из окна кабины, сам Кратс находился в магазине на берегу. И вдруг почувствовал какую-то странную щекотку и покалывание в затылке. Он сперва решил, что сзади образовался кто-то из его знакомых, и обернулся. И увидел то, что сейчас видел Элкленд. Что море исчезло.

Он выбрался из магазина, отвесив нижнюю челюсть, пересек дорогу и вышел на берег. Океан действительно исчез, а то, что осталось, выглядело в точности как то, что он видел с самолета, – бесконечное пространство… чего-то под низким грозовым небом. Даже не заметив, что и пляж, и променад совершенно опустели, что все летние туристы, которые только что толпились и вертелись здесь, когда он шел в магазин, исчезли, он перелез через стенку и спустился вниз, на пляж. И вышел на эту равнину и пошел дальше. И обнаружил то, что обнаружил.

Сообщения о том, что произошло дальше, различаются, но это не имеет никакого значения. Самое важное – это то, что путь был открыт, что внезапно отворились ворота, о существовании которых никто даже не подозревал.

Шесть часов спустя Кратс проснулся и обнаружил, что лежит на диване у себя в гостиной. Он чувствовал себя измотанным и очень хотел пить, он пошел в кухню взять молока. А по пути туда вспомнил свой сон, совершенно внезапно и с потрясающей четкостью. Какая жалость, подумал он, пока пил молоко, а ведь это все неправда – океан вовсе не исчезал, я просто заснул на диване и видел сон. Какая жалость, ведь это было бы так интересно!

Но тут он заметил, что его ботинки все перемазаны темно-серой грязью и что он оставил грязные следы, ведущие из гостиной в кухню. Он пошел по этим следам и обнаружил нечто еще более странное. Отпечатки начинались от дивана.

Вот так это все и началось. Я объяснил это Элкленду, пока мы стояли, глядя на равнину, а наши пиджаки развевались и закручивались вокруг нас, раздуваемые странными порывами время от времени налетавшего ветра. Они казались частью всего происходящего. Я объяснил, что Виллиг сейчас там, вверху, высоко над землей в своем самолете, он смотрит вниз, на океан и видит его таким же, каким его видим мы, и что мне нужно было, чтобы он поднялся наверх, чтобы получить возможность провести внутрь этогои его, Элкленда. Я объяснил ему еще раз, что иногда вещи являются именно такими, какими они представляются, и что если ты это знаешь, мир становится совершенно другим. Мой Деятель стоял, открыв рот, качая головой и пытаясь, пусть и не слишком прилежно, отвергнуть все, что он видит.

Но в конце концов все же не отверг, не смог. Если бы это ему удалось, он бы не видел то, что видел. Он не мог это отвергнуть, только не в моем присутствии, а я-то стоял рядом. А я, видите ли, очень сильный сновидец.

– И что теперь? – наконец спросил он, глядя на меня открытым и честным взглядом, как у пожилого младенца.

– Мы пойдем туда.

Мы спустились по ступеням на пляж. Элкленд довольно колебался, прежде чем решиться ступить на него, как будто напуганный тем, что равнина может оказаться просто иллюзией и что его нога сейчас провалится и он рухнет бог знает куда. Я его не торопил. Я понимал, что ему сейчас придется слишком многое принять на борт, а его нынешнее состояние и способность что-то воспринимать, с чем-то соглашаться без протестов и возражений оставляют желать лучшего. Шаги, которые вы делаете самостоятельно, гораздо крепче; а если вы кого-то подталкиваете, он может и упасть. А вот если вы можете заставить его прыгнуть самого, он может приземлиться мягко и безопасно.

В конце концов он сделал этот первый шаг, и я последовал за ним на равнину.

– Далеко нам так идти?

– Возможны варианты. Вероятно, милю или две.

– Тут… э-э-э… как-то мягко под ногами, не правда ли? – пробормотал он, глядя под ноги на эту грязь. – А дождика не будет?

– Нет. Эти облака всегда такие.

– Почему?

– Не знаю. Они такие, и это все.

Он кивнул.

– Ну, хорошо, – сказал он, и мы пошли вперед.

На равнине царила абсолютная тишина. Единственным звуком, который ее нарушал, было тихое шлепанье наших ботинок по грязи. Вообще-то, грязь была во вполне приличном, подсохшем состоянии; я помню времена, когда она доходила до колена и мерзко воняла, но сейчас она была относительно твердой и проходимой.

Менее чем через десять минут мы оставили ровную поверхность позади и теперь пробирались, лавируя, между низкими грядами и редкими впадинами и ямками, покрывавшими поверхность. Довольно долго мы шли, не разговаривая. Элкленд тащился рядом, иногда оглядываясь назад, откуда мы пришли, иногда оглядывая окрестности с несколько сердитым и недовольным удивлением. Я пока что мирился с окружающим, принимая во внимание его приемлемое поведение, но мне это не нравилось. Хочешь быть грязью, а не морем – отлично. Только не вздумай выкидывать какие-нибудь фокусы, менять цвет, например. Учти, я за тобой слежу!

Примерно через час низкие грязевые гряды начали становиться выше, некоторые даже до четырех-пяти футов в высоту, а ямы и рытвины – глубже. Я прокладывал путь, выбирая более ровные поверхности, и наш курс определялся и менялся в зависимости от этих неровностей.

– Это дорога?

– И да, и нет. Нет потому, что она всякий раз другая, так что она не может быть настоящей дорогой. Да потому, что она ведет нас туда, куда мы идем.

– Понятно. – Элкленд уставился на очередную гряду, мимо которой мы проходили, словно полагая, что это можно квалифицировать как дополнительную странность, о которой его предупреждали. – Если я спрошу, куда мы идем, я, вероятно, об этом пожалею?

– Нет, – ответил я. – Вероятно, нет.

– А я пойму ваш ответ?

– Сначала нет, не поймете. Потом сами все увидите, когда доберемся до места. Вы там уже бывали.

– Неужели?

– Да.

– Моя жизнь, – жалобно заявил мой Деятель, – в последнее время стала очень странной, фантастически странной. – В бледном неярком свете его лицо выглядело усталым и осунувшимся, кожу покрывали какие-то пятна нездорового цвета.

– Вам бы моей отведать, – улыбнулся я ему.

– Нет уж, спасибо, – быстро и с чувством ответил он. – Спасибо, не надо.

Еще через полчаса мы уже были почти на месте. Грязевые гряды сворачивали вбок, и я давно знал, куда они сворачивают. Следующий поворот привел нас в нечто вроде узкой долины, но достаточно широкой, чтобы идти колонной по четыре. Ее стены чуть возвышались над нашими головами. Это был тупик, и я понял, что мы пришли.

– Э-э, а теперь что?

– Вы когда-нибудь пребывали под общим наркозом?

– Да, – ответил он. – Мне тогда четыре зуба мудрости удалили. А что?

– А то, что теперь будет нечто очень похожее. Помните, что вы чувствовали, когда вам вкололи в вену катетер и начали вводить анестетик? Сперва вы ощущали холод, холод и тяжесть, помните? Вот теперь будет нечто в том же роде.

– Старк, – сказал он, оборачиваясь лицом ко мне. – Я боюсь.

– Не надо. Все будет нормально, все будет хорошо. Бояться не нужно. Пока, по крайней мере. – Кажется, я его не убедил. – Не беспокойтесь о том, что произойдет в следующий момент. Я вас в любом случае найду. Я буду рядом.

Он судорожно выдохнул:

– Ладно.

Мы продолжали идти вперед, прямо в тупик. Пройдя ярдов пять, Элкленд застенчиво взял меня за руку, и я сжал его пальцы. Еще несколько шагов, и это обрушилось на нас – острое и ледяное ощущение, будто резкий холод пропитывает все тело. Я покрепче ухватил своего Деятеля за руку и продолжал идти дальше.

– Старк…

– Счастливых сновидений!

Глава 12

Полный мрак вокруг, если не считать неясного света, вроде как фонарик светит, посылая жалкий лучик света, тут же поглощаемый тьмой. Мягкие шаги, они приближаются, потом мимо проскакивает какое-то создание, напоминающее кенгуру, на него мимолетно падает слабый отсвет, освещает его на мгновение сбоку, и оно уже исчезло, неслышно подпрыгивая и подскакивая.

Угол школьной парты, рисунок дерева – крупный и выпуклый. Чьи-то неразборчивые инициалы, вырезанные на ней ножом. Кусок пола.

Мимо мелькает чья-то рука.

Дальше, глубже…

Это было в субботу, поздно вечером, когда мы добрались до этого городка. Мы тогда забросили в пикап Рейфа всего пару рюкзаков с барахлом и продуктами и поехали туда, оставив позади наши прежние жизни. Усталые, несчастные, двое неприкаянных, которым было нужно нечто большее, нечто иное. Мы огляделись по сторонам, осмотрели пустую площадь этого города-призрака и решили считать это своим домом.

С вами часто такое бывает, что вам вдруг захотелось послать все к черту и сделать что-то другое? С вами часто такое бывает, чтобы у вас хватило мужества все бросить, все оставить позади, все, с чем вы могли бы быть счастливы? Если да, если вам такое случалось делать, если вы хоть раз пошли на риск, если вам удалось что-то открыть – это особое ощущение! Позднее в тот же вечер мы нашли пианино в одном из домов возле этой площади и придумали мелодию и даже записали ее, написали эту милую, нежную песенку. Мы, собственно, написали и этот город.

Два года спустя все было несколько иначе. Некоторое время там были только мы одни, болтались по пустым домам, пытаясь написать свои песни. В те дни мы могли бы стать звездами эстрады. Мы намеревались придумать и написать такие мелодии, слушая которые люди плакали бы, от которых у них разрывались бы сердца, мелодии, которые должны были навеки остаться в памяти людской. Мы не собирались оставаться в этом городке навсегда, ни за что. Сам по себе он не имел для нас особого значения, это был лишь символ нашей свободы.

Потом, потихоньку, в некоторых из этих домов начали появляться люди, приплывали откуда-то. Сначала они были немного похожи на нас, одиноких бродяг, ищущих место для отдыха, чтобы набраться сил и вновь вступить в борьбу, какой всегда и является и всегда будет жизнь некоторых людей. Они не присоединялись к нам как к таковым – мы не были ни бандой, ни общиной. Они просто устраивались рядом, и мы видели их повсюду вокруг. А потом их стало еще больше и еще.

На сегодняшний день тут проживает несколько сотен людей – парами, целыми семьями. Городок снова стал обитаемым местом. Мы с Рейфом по-прежнему были здесь, мы не уехали отсюда: так и не нашли то, что искали, потому и не уехали. Каким-то непонятным образом мы сбились с пути и теперь считались отцами-основателями нового городка, который поднялся из пепла мертвого города, который мы тогда открыли.

За последние пару лет наши с Рейфом отношения несколько испортились. Каким-то образом нечто чуждое встало на пути нашей дружбы, и мы разошлись в разные стороны. Когда мы сюда прибыли впервые, в ту темную и очень интересную ночь, наши заботы, наши надежды, даже наши души были совершенно одинаковы. Мы являли собой две стороны одной монеты, мы были друг для друга самыми старыми, самыми лучшими и единственными друзьями. Но с тех пор что-то изменилось, у нас появились разные интересы, словно сам этот городок теперь встал между нами. Я надеялся, что сегодня мне, может быть, удастся как-то это исправить. На площади должно было состояться общее собрание жителей: городу что-то угрожало или считалось, что угрожает. Я полагал, что эта их проблема высосана из пальца и раздута, что по данному поводу вовсе не стоит так заводиться, но в качестве отца-основателя пользовался среди жителей большим уважением и понимал, что обязан присутствовать на этом собрании.

На площади я появился довольно рано и увидел, что там уже выставлены четыре стула. Я был уверен, что один из них предназначен для меня и что к нам с Рейфом присоединятся еще двое других людей и будут вместе с нами заседать там и наблюдать за дебатами, словно мы здесь что-то вроде правительства. Я никогда особенно не задумывался по поводу нашего предполагаемого статуса в этом городе, а теперь вдруг почувствовал, что надо бы и задуматься.

Вместо того чтобы занять полагающееся мне по праву место в предполагаемом президиуме, вместо того чтобы просто усесться на этот стул, я отошел в сторонку, к обочине, где мы остановили свой пикап в ту ночь, все эти многие годы назад, нагнулся и сел на теплый камень.

Я понимал, что люди будут недоумевать, что это я задумал и что намерен предпринять, почему не занял полагающееся место в президиуме, но мне все равно это казалось правильным. Когда на площади появится Рейф и увидит, что я сижу там, где сижу, вспомнит ту ночь, вспомнит, зачем мы сюда приехали и то, какими мы тогда были, он наверняка подойдет ко мне и сядет рядом. И все эти годы просто исчезнут. И мы снова будем друзьями, присевшими на бордюрный камень, лицом к лицу со всем остальным миром. Какого черта, это наверняка сработает! И весь город, видя нас сидящими вот так, рядышком, видя отцов-основателей снова вместе, плечом к плечу, сплотится вокруг нас, и мы расправимся с этой проблемой, встанем перед нею единым фронтом и победим ее.

Площадь быстро заполнилась народом, и я оглядел собравшуюся толпу, радуясь тому, какое множество людей здесь теперь живет, и поражаясь, какая мощная община выросла практически из ничего и теперь ведет свою собственную жизнь.

Потом я оглянулся назад и увидел, что Рейф прибыл. И сидит на одном из стульев.

Я уставился на него, думая, что он, возможно, просто не заметил меня, когда сюда пришел. Он сидел, сложив руки на груди, очень важный, в костюме и при галстуке, и слушал произносимые речи. Потом он бросил взгляд в мою сторону и нахмурился. И указал на стул рядом с собой. Я покачал головой, улыбнулся, думая, что он понял, что именно я имел в виду, но он лишь пожал плечами и снова вернулся к продолжавшимся дебатам, наблюдая за ними с важным и авторитетным видом, как и следует отцу-основателю.

Я посмотрел на него и понял, что проиграл. Я все неправильно понял. Я-то думал, что с помощью этого романтического жеста мне удастся вернуть все назад, к тому состоянию, к которому сам хотел вернуться, но все, что мне удалось сделать, – это отказаться от той малой власти, которой я располагал раньше, от чувства своей принадлежности к этой общине. А вот Рейф был частью общины, главной персоной в этом сборище людей. Я тоже мог бы быть таким, но упустил эту возможность – упустил ее, потому что мое сердце совсем в другом месте, потому что я живу в своем собственном мире, хоть и на периферии его, в том мире, который на самом деле – фильм, а я в нем – главный герой.

Обсуждения и споры продолжались, но я их не слышал. У меня было пусто на душе, словно я куда-то падал, как камень, и уши мне заполнял свист рассекаемого воздуха. Ужасный страх и ощущение полного одиночества. Я встал на ноги и пошел прочь от этого бортового камня, прочь от этих дебатов и споров. Несколько голов с любопытством обернулись в мою сторону, но немного. Недостаточно много.

Я пошел в старый бар, где все еще стояло то разбитое пианино. На его крышке валялась покрытая пылью пачка сигарет, пожелтевшая от времени. Это были сигареты Рейфа, они тут остались с той ночи, когда мы сюда приехали. Мы оставили их здесь в качестве своего рода памятника – тогда, давно, когда мы оба думали одинаково и верили в одно и то же. При виде этой пачки я осознал, как много времени прошло с тех пор, когда я был здесь в последний раз. Я встал перед пианино и приготовился использовать последний оставшийся у меня шанс.

Сквозь грязное, покрытое пылью окно я видел толпу, стоявшую на солнце, – они все еще слушали речи, все еще ворочали туда-сюда эту свою проблему, прогибаясь под ее весом и путаясь в растерянности: люди, застрявшие в сегодняшнем дне и забывшие о своем прошлом.

Я положил пальцы на клавиши и начал, как умел.

Я играл ту мелодию, которую мы с Рейфом написали в ночь нашего приезда. Когда эта мелодия поплывет над площадью, на что я отчаянно надеялся, все сразу вернется к норме. Люди узнают ее, и случится то, чего я не добился, сев на бордюрный камень. Все и все снова сплотятся, собранные вместе мелодией из прошлого – из времени, когда все началось.

Однако, едва начав играть, я сразу понял, как много времени прошло с тех пор, когда я играл в последний раз. Я потерял сноровку, я все забыл. Мои пальцы зависли над пыльными клавишами, не зная, куда ударить.

И я не мог вспомнить ту песню. Я старался, я что-то подбирал, пробовал, пытался вспомнить ноты, но их больше не было. Мелодия пропала. Я поднял взгляд и заметил, что на меня с площади смотрят двое людей, в том числе Рейф, но они тут же отвернулись, снова окунувшись в свои споры и обсуждения, вернулись к своему нынешнему миру. К миру, который у них был, но которого не было у меня.

Песня умерла. Я не мог вспомнить ее мелодию.

И я понял, чтоя теперь из себя представляю. Я проиграл. Рейф переменился, мир переменился, а я остался прежним. Я был все тот же романтик, тот же глупый парнишка, каким стал десять лет назад – с башкой, полной пустых мечтаний, и верой в свою очень особую сущность. Я не переменился и, хотя еще имел здесь некоторые не совсем законные позиции, все равно глубоко внутри, в душе, оставался таким же романтиком и лузером. Рейф пошел дальше, обрел мантию власти и привык к ней, стал серьезным и важным, занял высокое положение. Я видел его – вон он сидит там, полностью поглощенный обсуждаемой проблемой, – и понимал, что и сам я должен заниматься тем же самым, а вовсе не пытаться решить все вопросы одним мастерским ударом, больше подходящим для дешевой мелодрамы.

А что же я? Все, что я сделал, – это сам ушел со сцены, вышел из света прожектора, с места, которое прежде всего ничем не заслужил. Внезапно я почувствовал себя страшно старым и усталым, согнувшимся под грузом впустую прожитых лет. До настоящего момента я просто не понимал, что что-то и впрямь изменилось, но тут, наконец, осознал, что время пролетело мимо меня, что и город, и Рейф ушли вперед и вверх и оставили меня позади, все еще привязанного к прошлому, все еще полного своими мечтаниями и чувствами и ничем более, все еще такого же, каким я был десять лет назад. Все это время, все эти годы – ничего не стоили. Я по-прежнему оставался парнишкой, задержавшимся в развитии, который смотрит на настоящее откуда-то со стороны, из какого-то пустого места, одержимого самим собой.

Я отвернулся от пианино и вышел через другую дверь, ту, что смотрела не на площадь. Я не мог пойти назад, в город, потому что мне больше не было там места и у меня не было другого дома, куда я мог бы вернуться. Единственное место, где я всегда буду чувствовать себя как дома, – это я сам. И как бы я ни ненавидел пребывание в этом месте, ни одна другая дверь передо мной не откроется.

Хотя стоял еще ясный день и на площади было светло, на той улице, на которую я вышел, стемнело, там уже наступил вечер, как в ту первую ночь, когда мы только сюда приехали. Я не озаботился тем, чтобы вернуться за своими вещами. Я просто ушел, зная, что никогда больше сюда не вернусь.

Я шел по темной дорожке, которая огибала гору, пока она не вывела меня к заброшенному супермаркету, к его парковочной площадке, где мостовая была мокрой после недавнего дождя. Легкий ветерок гонял между стенами старые газеты и опавшие листья, которые, как игрушечные кораблики, носились по темным лужам. Было совсем темно, и площадка перед супермаркетом опустела, если не считать сломанной гитары и пустой тележки для продуктов. Я пошел дальше, но тут тележка вдруг сама куда-то поехала, и я решил последовать за ней.

Тележка ехала медленно, потому что одно из ее задних колес было сломано и болталось свободно. Я шел следом за нею, вдыхая влажный после дождя воздух, чувствуя запах опавших листьев, и, пока так шел, понемногу начинал чувствовать себя немного лучше. Над головой висела полная луна, то и дело выныривая в просветы между тяжелыми грозовыми тучами, а темная земля была погружена в полное безмолвие, нарушаемое только стуком моих шагов по дорожке и редким поскрипыванием сломанного колеса тележки.

Потом мы вышли на улицы – это оказалась жилая зона какого-то старомодного Района. Древние уличные фонари возвышались над нами, отбрасывая на искалеченные мостовые пятна скудного зеленоватого света. Все вокруг было каким-то экстравагантным и чрезмерно напряженным, словно киношная декорация, подсвеченная капризным оформителем, пребывающим в угрюмом настроении. Но все было реальное, все имело все три измерения. Мы продолжали двигаться вперед между кварталами домов, в которых все окна были темные, а все занавески задернуты. Вокруг никого не было. Я попробовал открывать дверцы нескольких старомодных колесных машин, но не смог их открыть, а дверные ручки были холодные. Я не удивился: я понимал, что это за место. Тележка продолжала ехать дальше, и я последовал за нею.

Мы доехали до тупика и уперлись в кирпичную стену, серую и высокую. Я попытался взобраться на нее, но там не за что было ухватиться и зацепиться, так что я просто съехал обратно на землю. А когда обернулся, то увидел, что мы находимся возле канала.

Тележка покатилась по дорожке, идущей вдоль воды, и я пошел следом, оглядывая по пути старые темные склады и слыша тихое шлепанье воды о берег. Одно здание выглядело немного пугающим – огромная белая каменная масса, которая смотрелась так, словно это когда-то был отель или странно изукрашенная фабрика, всей своей массой осевшая на берегу вяло протекающей мимо воды. Было в ней что-то крайне неприятное, но я так и не додумался, что именно. Ничего не случилось, пока мы шли мимо нее, так что, вероятно, это был всего лишь приступ паранойи.

Тележка замедлила ход и остановилась. И я увидел, что передо мной на берегу канала располагается детская игровая площадка и парк. Качели и карусели раскачивались и крутились, словно на них сидели дети, а огромный металлический конь-качалка со странной головой тихо качался взад-вперед. Откуда-то доносился некий едва слышимый звук. Оставив тележку возле канала, я отправился расследовать, что это такое.

Я осторожно продвигался, лавируя между качелями и клумбами, пробираясь через груды мертвых листьев и заросли высокой травы. Игровая площадка была небольшая. Поиски источника того странного звука не должны были занять много времени. Он напоминал чириканье, и это было хорошо. Во всяком случае, не так плохо, как могло бы оказаться. Однажды я вот так же отправился посмотреть, откуда доносятся звуки плача, и обнаружил точно такую же детскую игровую площадку, а за стволом дерева нашел целый выводок гнусных младенцев. Я их потом не раз еще видел, и они становились все гнуснее.

А тут я увидел это за очередными качелями, которые все раскачивались взад-вперед, словно кто-то только что на них влез и уселся. Я медленно прошел вдоль стены, осторожно заглядывая под качели и в клумбы, и по мере моего продвижения звук становился все громче. Я надеялся, что не обнаружу там ничего такого уж скверного. Того, чего я уже насмотрелся в этом городе-призраке, было пока что вполне достаточно. Ничего пугающего, но все вызывающее изрядную депрессию. Некоторое время я почти не думал о Рейфе, да и сейчас не хотел о нем думать.

Впереди показалась скамейка и какой-то темный силуэт под нею, в тени. Я осторожно приблизился к ней и присел, высматривая, что там такое. Это оказался Элкленд.

Действующий Деятель лежал под скамейкой, плотно свернувшись в клубок, а звук, что привлек мое внимание, оказался перестуком и скрежетом его зубов. Его одежда была вся мокрая, ладони он плотно прижимал к лицу, закрывшись от всего на свете. Косточки на кулаках были совершенно белые и торчали наружу, мышцы вибрировали от напряжения – он с силой прижимал ладони к лицу. Я протянул руку и легонько прикоснулся к его плечу. Он вздрогнул и свернулся в еще более плотный комок.

– Элкленд, – тихо позвал я. – Это я. Старк.

Одна его рука начала сдвигаться в сторону, очень медленно, как ручка ребенка, который страшно боится выглянуть и посмотреть, опасаясь увидеть что-то плохое, которое только этого и дожидается. Я понял, что ему, должно быть, здорово досталось, как только мы здесь оказались. Так оно всегда бывает по какой-то неизвестной мне причине: даже для меня самого это всегда довольно скверное событие. Его рука сдвинулась ровно настолько, чтобы из-под нее выглянул один глаз.

– Старк? – спросил он тихо, очень тихо.

– Ага. – Я протянул ему руку. – Вставайте. Пошли дальше.

Гораздо более осторожно, чем я мог себе представить, словно реклама самой концепции осторожности, Элкленд медленно выбрался из-под скамейки. Пока я помогал ему подняться на ноги, он только и делал, что озирался вокруг, опасливо, боязливо осматривая все пространство, заглядывая во все уголки площадки.

– Они ушли? – шепотом спросил он, когда наконец выпрямился.

– Кто?

– Младенцы.

– Ох, дерьмо!.. Так вы их видели!

Он кивнул, вытирая губы ладонью.

– Так они ушли?

– Да, – ответил я. – Ушли. Прислушайтесь. – На площадке и в парке было тихо, только листья шуршали. – Никто больше не плачет.

Он прислушался, продолжая тереть губы. Я ожидал, что он будет выглядеть не самым лучшим образом, попав сюда, но это было гораздо хуже, чем я рассчитывал. Кожа его лица приобрела зеленоватый оттенок, а в некоторых местах проступали пятна ядовито-лилового цвета. Видеть этих младенцев – ужасная вещь, жаль, что это с ним произошло сразу же по прибытии сюда. Тут он наконец перестал тереть себе губы.

– Да, никто больше не плачет, – подтвердил он.

Я повел его через парк к каналу. К сожалению, продуктовая тележка из супермаркета продолжала ездить, описывая правильные круги вокруг клумбы, а это было совершенно лишнее для Элкленда в его нынешнем состоянии. Только этого ему не хватало. Он прильнул ко мне, что-то бормоча и всхлипывая. Я удостоверился, что он плотно закрыл глаза, и сам зажмурился.

А когда снова открыл глаза, тележка исчезла. Элкленд тоже поглядел и уставился на пустую дорожку.

– Как вы это сделали? Послушайте, Старк, где мы, черт побери?! Что происходит? Что это такое? Какого дьявола, мать вашу, где мы оказались?!

– Пошли, – сказал я. – Надо убираться отсюда. И поаккуратнее с выражениями.

Было такое впечатление, что мы пока что застряли в ночи, а также рядом с каналом. Было тихо и вполне нормально, никакого безумства вокруг, так что я был просто счастлив. И даже стал еще счастливее, когда обнаружил, что у меня еще остались сигареты. Элкленд брел рядом, все еще оглядываясь назад. Потом ткнул пальцем куда-то вперед:

– Это что?

Это была вообще-то гондола, она изящно плыла по каналу в нашу сторону, описывая временами круги.

– В ней вроде бы никого нет… Нет, бог ты мой, да там полно жуков!

– Не обращайте внимания, – сказал я. – Она скоро скроется из виду.

– А куда мы идем?

– Ну, видите ли, нам некоторым образом надо подождать и посмотреть. Ага! – Внезапно мы оказались в лесу, на гравиевой дорожке, достаточно широкой, чтобы шагать рядом. – Это выглядит обнадеживающе.

– Да что тут происходит?! – провыл-простонал он. По обе стороны от нас рядами выстроились огромные деревья, толстенные стволы без веток, тянущиеся прямо в черное небо и растворяющиеся в нем. Элкленд встал, уперев руки в боки, и с недовольно-раздраженным видом уставился на меня.

– Объясните же, Старк!

Я продолжал идти вперед, и через некоторое время он последовал за мной.

– Это не самая лучшая мысль – разговаривать, когда мы идем, – заметил я вполне честно. – Это отвлекает внимание, а нам пока что следует оставаться там, где мы находимся. Вы не проголодались?

Деятель нахмурился.

– Да, вообще-то проголодался, – ответил он, вроде как удивленный тем, что его тело может найти время для столь приземленных ощущений.

– Хорошо. Сосредоточьтесь пока что на этом.

Мы шли так еще минут пятнадцать, по этой лесной тропинке. Вверху, в кронах деревьев дважды ухнула сова, но кроме этого вокруг все было тихое и мирное.

– Постойте.

Я обернулся к Элкленду, а тот как раз наклонился, чтобы завязать шнурок на ботинке. Потом он выпрямился и устало посмотрел на меня. Выглядел он плохо – весь в поту, мокрый и павший духом.

– Вы в порядке? – спросил я.

– И да, и нет, как вы любите выражаться. – После чего он вдруг дернулся и уставился в темную глубину леса, явно испуганный. – Что это?!

Я обернулся и посмотрел. Сперва ничего не было видно, раздавалось лишь слабое шуршание, но потом я различил смутный бледный силуэт, приближающийся к нам по тропинке.

– Ни звука! – прошептал я Элкленду. – Этого не надо бояться. Встаньте поближе ко мне и ведите себя очень тихо.

Он быстро сделал шаг ко мне, и мы замерли.

Через минуту силуэт приобрел более четкие очертания. Это была молодая женщина, лет двадцати, одетая в аккуратную юбку и белую блузку. Она медленно шла по тропинке по направлению к нам.

– Старк…

– Ш-ш-ш! – сказал я.

Женщина слабо светилась, и этот белый свет обволакивал ее с головы до ног, приглушая и забивая цвет ее одежды и кожи. Она смотрела прямо вперед, сфокусировав взгляд на чем-то отстоящем на небольшом расстоянии от нее. Ярдах в трех перед нами она остановилась. Элкленд вцепился пальцами в мою руку, но пока что не издавал ни звука. Женщина несколько минут что-то говорила, словно беседовала с кем-то стоящим рядом с нею, хотя до нас не долетало ни звука. Потом она рассмеялась и пошла дальше. Она прошла мимо нас и продолжала идти по тропинке в темноту между деревьями. Прежде чем Элкленд успел задать мне очередной вопрос, я снова двинулся вперед, быстро, чтобы он не отвлекался и был занят только тем, чтобы не отстать.

Через несколько минут такой ходьбы лес кончился, и мы оказались на высоком и темном склоне холма, который тенью спускался в заросшую лесом долину. И я повел Элкленда дальше по тропинке, вниз по крутому склону холма.

– Очень мило здесь, – заметил он, удивив меня этим своим замечанием.

Здесь и впрямь было очень мило. В окружающей нас темноте зелень на крутых склонах окрестных холмов, оцепивших узкую долину, казалась насыщенной темно-изумрудной, и, хотя было холодно, а в воздухе висела дождливая морось, мы здесь чувствовали себя в полной безопасности, словно оказались в каком-то королевстве эльфов.

– Ага, – согласно кивнул я. – Тут все спокойно.

Дальше тропинка тянулась по дну долины, рядом с ручейком, который журчал тихо и успокаивающе. А еще дальше она выводила к маленькой деревеньке. И хотя все дома в ней были темны, она смотрелась вовсе не так, как территория, которую мы проходили перед этим. Никакого ощущения отчужденности, просто тихое, спокойное и древнее место.

– Отлично, – радостным тоном заявил я. – Где-то там впереди мы наверняка обнаружим постоялый двор. Смотрите внимательно, не пропустите его.

Деревня и впрямь оказалась очень маленькой, не более чем по двадцать домов с каждой стороны от дорожки, и мы прошли ее менее чем за минуту, так и не увидев ни единого огня. Я уже начал думать, что сделал ошибку, когда заметил, что в последнем доме справа, стоявшем несколько поодаль от остальных, виднеется слабый свет, исходящий из одного из окон, выходящих на задний двор.

– Такое ощущение, что это не постоялый двор, а просто жилой дом, – заметил я.

– Где?

Я сделал ему знак молчать и направился к этому дому.

– Принимайте все как есть, – сказал я ему и постучался в тяжелую старую дубовую дверь.

Возникла пауза, достаточно длинная, чтобы Элкленд успел еще раз произнести мое имя с тяжелым раскачивающимся вопросительным знаком после него, а затем дверь широко распахнулась, выпустив наружу, на дорожку желтый поток теплого света.

– Вот неожиданность-то! – Это произнесла женщина средних лет, толстая и веселая, с розовыми щечками, прямо-таки пышущая здоровьем. – Да не стойте вы там! Заходите, заходите!

Я, подталкивая, провел Элкленда внутрь. У него были совершенно круглые от удивления глаза, он явно пребывал в полном замешательстве. Женщина торопливой походкой семенила впереди, ведя нас через скудно освещенный коридор в заднюю комнату, где приветливо и радушно горел огонь в печи. Оказалось, что это кухня с огромным столом посередине и несколькими грубо сколоченными деревянными стульями вокруг него. На одном из них сидел муж этой женщины, огромный деревенский увалень, настоящий медведь. Он встал, когда мы вошли, и широко нам улыбнулся, застенчиво потирая свою бороду.

– Ну, и кто это к нам пожаловал? – спросил он резким и грубоватым, этаким деревенским голосом, но вполне доброжелательно.

– Гости! – воскликнула его жена. – Весь вечер провели где-то на улице, судя по вашему виду, а?

– Да.

– Скверная ночка, – мудро заметил мужчина, подходя и пожимая нам руки. Ладони у него были огромные и теплые, кожа сухая, рукопожатие успокаивающее и ободряющее, как руки отца в детстве.

– Да вы только поглядите на себя! – провозгласила женщина, глядя на Элкленда и тыкая его пальцем в живот. – Мокрый насквозь! И голодный к тому же, я уверена!

Элкленд, настолько удивленный, что даже улыбнулся, кивнул в ответ:

– Да, немножко.

– Ну, так садитесь же, садитесь за стол, я сейчас чайку приготовлю. Давай, Генри, иди на двор, принеси еще дров для очага!

Мужчина улыбнулся нам, снял со спинки стула старую потрепанную шляпу и отворил дверь на задний двор.

– Что она велит, то и делаю, – сказал он и подмигнул нам, прежде чем выйти в темноту ночи и закрыть за собой дверь.

Элкленд посмотрел ему вслед, пытаясь совладать со своими бровями, старавшимися забраться повыше на его лоб.

– Ну, вот и чай, – сказала женщина, ставя на стол перед нами две гигантские кружки с чаем. – Пейте, наливайтесь, пока я приготовлю вам что-нибудь поесть. Давайте, приступайте.

Я отпил чаю, который оказался просто замечательным на вкус, крепким и подслащенным медом. Элкленд тоже попробовал, и я практически видел, как тепло проникает во все его тело, пропитывает его, убирая с его лица все эти жуткие краски и пятна, делая их почти незаметными. Я, конечно, понимал, что этот бальзам приносит лишь временное облегчение, но видеть такие благодатные перемены все равно было приятно. Женщина возилась у огромной железной плиты, звеня и брякая кастрюлями и громко напевая что-то, пока что-то там разогревала и перемешивала.

Я развернулся, чтобы видеть Элкленда, который сидел и смотрел на меня с таким выражением, которое явно говорило, что он не намерен произносить ни единого, черт побери, слова, пока я ему хоть что-то не объясню.

– Ну хорошо, – сказал я, наклоняясь над столом. – Как вы думаете, где мы оказались?

– Не имею понятия. Ни малейшего.

– Так что с вами было?

– Ну, – тут он прижал кружку к груди, наслаждаясь ее теплом. – Все было, как вы говорили. Я услышал, как вы что-то сказали, а потом сразу вдруг стало холодно, и я почувствовал, что вроде как весь состою из тяжелой воды. Потом я очнулся, и у меня было ощущение, что сразу, что никакого времени не прошло, только я знал, что прошло. Я находился на той детской площадке, а вас нигде рядом не было. Я был очень напуган, потому что все вокруг вдруг начало двигаться, а я никого нигде не видел, ни единого человека. А потом я услышал чей-то плач и пошел выяснить, кто это плачет. – Он замолчал и поставил кружку на стол. Руки у него сильно дрожали.

– Скверно вышло, что вы на них наткнулись, – заметил я.

– Старк, кто они такие?

Я не ответил, потому что женщина вернулась к столу и поставила перед нами тарелки с едой. Неизвестно откуда взялось такое количество стряпни – колбаса, толстые ломти бекона, яичница, поджаренные хлеб и картошка. Элкленд тупо уставился на это изобилие.

– Элкленд, – сказал я ему, – вы же, кажется, проголодались.

Женщина засмеялась и вернулась обратно к плите и снова запела. Элкленд с трудом оторвал взор от еды, секунду смотрел на нее, потом наклонился ко мне и прошептал:

– Я знаю эту песню. Не знаю откуда, но знаю.

Я кивнул, пододвигая поближе тарелку с кучей еды.

– Так и должно быть, – сказал я. – Точно так же, как ваше понимание того, что есть истинный праздник.

– Что?

Ну, вот. Это, вероятно, вызовет у вас некоторое удивление, особенно если вы один из тех умников-засранцев, кто уже давно, раньше срока успел сообразить, что никакой банды на самом деле нет и не было и все такое прочее, но сам-то Элкленд явно все еще здорово отставал от происходящих событий, никак не мог за ними поспеть, поэтому мне нужно было прояснить для него обстановку.

– Место, куда мы попали, Элкленд, это Джимленд.

Он перестал жевать и уставился на меня.

– Повторите, пожалуйста.

– Это Джимленд.

– Вы хотели сказать, Дримленд? Страна мечты? Страна снов?

– Нет. Джимленд. Когда вы идете по той равнине, если сумели ее отыскать, то рано или поздно приходите к воротам, а когда проходите сквозь ворота, то попадаете вот сюда.

– Так это вроде как сон, это вы хотели сказать?

– Нет. Это не вроде как сон, это и есть сон. Это место, куда вы приходите, чтобы видеть сны, куда все приходят, чтобы видеть сны.

– Вы хотите сказать, что мы спим, да?

– Нет. Мы не спим. Помните ту женщину, в лесу?

– Которая вся светилась? Да.

– Ага, ее. Вот она действительно спала. Где-то в огромном мире она лежала в постели или распростерлась на диване, погруженная в глубокий сон. Когда она проснется – если вспомнит свой сон, – то вспомнит лес, темный густой лес с огромными, толстыми деревьями, и вспомнит, что шла по тропинке и все, что с нею произошло после этого.

– Канал.

– Необязательно. Это не совсем так работает. Все зависит от пути, который она выбрала, от того, зачем она видит этот сон.

– Мы тоже в глазах других людей выглядим такими, как она?

– Нет. Потому что мы не спим. Мы бодрствуем.

Элкленд прикончил все, что было у него на тарелке, как раз вовремя, потому что перед ним тут же появилась еще одна. На ней лежал толстенный сэндвич – толстый кусок домашней ветчины, зажатый между двумя ломтями свежего хлеба. У Элкленда отвисла челюсть.

– Я знаю, откуда это, – заявил он, указывая на тарелку.

– Что такое?

– Когда я был маленький, то читал книжки одной женщины, ее звали Мег Финда. Очень старые книжки, они принадлежали еще моей бабушке, она их читала, когда была девочкой. – Он замолчал, пораженный внезапным открытием, и посмотрел на женщину у плиты, которая снова с чем-то там возилась, что-то опять готовила. – Вот откуда я знаю эту песню! Моя бабушка ее пела. Черт побери!

– Продолжайте.

– Эти книжки, которые в нашей семье переходили по наследству из поколения в поколение, все были про этих детей, с которыми все время случались всякие приключения. – Он глуповато улыбнулся. – Не думаю, что моим родителям это особо нравилось. Это не входило в список литературы, требуемый для детей из Центра. Я думаю, вы это уже поняли.

– Верно. Это не из серии «Дженет и Джон Раздвигают Границы Управленческого Бухучета».

– Вот именно. Как бы то ни было, в этих детских книжках, как только возникал перерыв в их приключениях, они каким-то образом попадали к некоей тетушке, которая тут же тащила их к себе в коттедж и угощала хорошим, плотным ужином и чаем. – Он улыбнулся. Вид у него был отсутствующий, он явно пребывал сейчас где-то за сотни миль отсюда. – Пшеничные лепешки, чай, джем, густые сливки. Я ничего подобного никогда и не пробовал.

– Может, еще чаю? – спросила женщина. Она уже стояла рядом, с раскрасневшимся лицом от работы у плиты, и улыбалась, протягивая огромный старый железный чайник. Мы благодарно закивали, и она подлила нам в кружки и поставила на стол кувшин, полный жирных сливок, пододвинула его к нам, чтобы мы сами брали сколько захочется. Элкленд посмотрел на него и продолжил свой рассказ.

– Один рассказ про них я хорошо помню. Жена фермера зазвала их к себе и дала им по сэндвичу с ветчиной. В точности вот такому. – Он указал на быстро исчезающие остатки своего сэндвича. – В точности. – Потом он некоторое время не произносил ни слова, потом улыбнулся какой-то болезненной улыбкой. – Мне очень нравились эти книжки.

– Они очень многим нравились, – заметил я. – Вот поэтому все сейчас так и происходит. Это у нас перерыв на отдых, пауза. В Джимленде это эквивалент привала в пути. Они тут повсюду разбросаны, в основном в районах вроде этого. Вы появляетесь у них на пороге, вас приглашают зайти, кормят, а потом вы снова пускаетесь в путь, готовые к новым путешествиям и приключениям. По сути дела, вы можете туда зайти, позволить себя накормить, выйти, снова постучаться в дверь, снова войти и снова быть накормленным. И во второй раз все будет в точности как в первый: хозяева вас не узнают, не поймут, что вы только что здесь уже были. Если бы мы снова сюда зашли, старикан сидел бы на этом стуле, и он встал бы точно так же, как уже вставал, и все остальное происходило бы точно так же, но снова.

– Вообще-то, его уже долго нет.

– Он не вернется, – сказал я. – В нем нет никакой необходимости. Он не является частью происходящего. Он просто деталь антуража.

Элкленд покачал головой и прибрал последний ломтик своего сэндвича.

– То, что вам попадется, зависит от того, что вам нужно, – именно поэтому я вас и спросил, не голодны ли вы, – продолжал объяснять я. – Если бы оказалось, что мы устали, то нам по-быстрому дали бы что-нибудь перекусить, а потом проводили бы к парочке старинных высоких кроватей с бронзовыми спинками, толстенными матрасами и пуховыми перинами.

– Старк, откуда вам все это известно?

– Я бывал здесь раньше. – Я пожал плечами.

Он посмотрел на меня напряженным взглядом:

– И не раз, я подозреваю.

– Ага.

– А почему это место называется Джимленд, а не Дримленд? Последнее, по крайней мере, имеет больше смысла.

– Это длинная история.

Элкленд на минуту задумался над этим.

– Итак, – подвел он итог, – я сплю и вижу сон, и вы вместе со мной.

– Але! Послушайте! – сказал я, выходя из терпения. – У вас все дома? Нет, мы не спими не видим сны! Мы бодрствуем. В этом-то все и дело, мать его!

– Что за слова! – укоризненно заметила женщина у плиты и поставила перед нами лепешки и джем и долила нам в кружки чаю.

– Извините. В этом-то все и дело с этой равниной, Элкленд. Для тех, кто может ее найти, это путь туда, где можно оставаться бодрствующим. Если бы я захотел, чтобы мы видели сны, я бы просто велел вам заснуть. Но я этого сделать не мог, не так ли? Потому что когда вы спите и видите сны, с вами происходят скверные вещи, верно?

Элкленд смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Да, – тихо сказал он. – Происходят.

– А знаете почему?

Он помотал головой. И я сказал ему.

– Потому что нечто охотится на вас, хочет вас прихватить.

Когда Элкленд насытился до такого предела, что уже угрожал лопнуть, мы распрощались с гостеприимной хозяйкой. Она проводила нас до входной двери, продолжая болтать. Мы остановились на пороге, и она сунула Элкленду небольшой сверток, и он поблагодарил ее с неловкой и застенчивой вежливостью, отчего она вспыхнула.

– Это самая вкусная еда, какую я только пробовал в своей жизни, – заявил он со всей своей патентованной честностью.

– Ох, перестаньте! – воскликнула она, явно польщенная. – Вы там поосторожнее, слышите? Ночью монстры выходят на охоту.

– Я знаю, – ответил я.

– Ну, так будьте осторожны, – повторила она, закрывая дверь. – Очень милая у вас рубашка, кстати сказать.

Долина, в которой мы теперь оказались, была не такой, как прежняя. Почти такая же, но не такая. Мы шли по тропинке вниз по склону, пока не достигли ее дна, после чего двинулись дальше, под нависающими с обеих сторон склонами. По-прежнему была ночь и было темно.

– Нечто охотится на вас и хочет вас прихватить, – сказал я, возвращаясь к нашему прерванному разговору. – И нам нужно выяснить, что это такое, и остановить его.

– Зачем?

– Затем, что в противном случае мы погибнем, – просто ответил я.

Элкленд остановился.

– О чем вы говорите?

– Когда я вас в первый раз увидел – в отеле, в Стабильном, – вы спали, и вам снился какой-то кошмар. На крыше, когда вы на несколько минут задремали, вам снова снился кошмар. Потом, у меня в квартире, вы снова видели кошмар.

– Ну, люди же иногда видят кошмары… – Он уже понял, о чем я говорю, только был слишком напуган, чтобы в этом признаться.

– Но не такие, не то, что снилось вам. И обратите внимание на свою кожу, Элкленд. На ней все большими буквами написано, как выразился Виллиг. Вы больны. Вы этого не видите, но сейчас вы выглядите хуже, чем раньше. Пока что это лишь внешние, чисто косметические признаки, но болезнь на этом не остановится. Что-то на вас охотится, что-то вас преследует, причем изнутри, и если оно вас прихватит, вы умрете.

– Это имеет какое-то отношение к Центру?

– Нет. Об этой штуке в Центре ничего не знают. Такое иногда случается. Это что-то вроде инфекционного заболевания, как лихорадка. – Это с моей стороны было очень увертливо, так небрежно обращаться с истинным положением вещей, однако сейчас было не время, да и не место углубляться в историю. А ежели все сложится по-моему, тогда такое время не наступит никогда.

– Тогда зачем вы притащили меня сюда?

– Затем, что если с этим не разобраться сразу, вам вообще будет некуда идти. Нет смысла защищать вас от людей Центра, если в это время вас что-то грызет изнутри, не так ли?

– Нет, надо полагать, смысла и впрямь нет.

– Вам давно снятся эти кошмары? Не обычные, а именно вот такие?

Элкленд задумался.

– Недели две.

Примерно тогда же он узнал о «прилеже-2». Возможно, это совпадение, но не столь интересное. Во всем, как я полагаю, конечно, могла быть виновата эмоциональная травма, которую он при этом заработал, однако это особого значения, в общем-то, не имело. Одна из самых похабных сторон разборок с подобными явлениями – это то, что в таких играх практически не существует никаких правил. Иногда эти явления что-то означают, иногда нет. Но в конечном итоге – никакой разницы.

– Итак, что мы будем делать дальше? – спросил Элкленд.

– Не знаю. Надо подождать и посмотреть.

– Так. Подождать и посмотреть. Вам бы следовало вытатуировать эти слова у себя на лбу.

– Элкленд, именно так оно тут и работает. Меня наняли, чтобы я вас нашел и приволок обратно в Центр. Очень простая и ясная задача. И тем не менее вот я торчу здесь, пытаюсь помочь вам остаться в живых. Из-за вас я рискую жизнью одного дорогого мне человека. А если прибавить сюда и мою жизнь, то, стало быть, жизнью двоих. Такое иной раз случается, что суть задания меняется радикально. Такова жизнь: она то идет по прямой линии, то начинает вилять и метаться, а вам приходится всего лишь следовать этому пути и смотреть, что произойдет дальше. Коротких путей не существует, срезать угол, сократить путь не удастся, никаких подсказок нет и никаких зацепок, информации из подтекста тоже не получить. События просто случаются, происходят, и все, что вам остается делать, так это просто вовремя убираться к чертовой матери у них с дороги.

– Да, я понимаю. Жизнь – это один огромный План Б. Великолепно! – Он отвернулся.

– Элкленд, не злите меня! Я ведь пока что на вашей стороне во всем этом дерьме.

– Ага, и это очень помогает. В меня стреляли, чуть не взорвали, а теперь я убегаю от теней в местности, которая даже не существует!

– А без меня вы бы давно уже сгинули к едреной матери, – сказал я, глядя на него в упор. И на этом остановился. Он смотрел на меня, и его гнев потихоньку уходил, потому что на самом деле это был вовсе и не гнев, а прежде всего страх.

– Да, я знаю, – в конце концов произнес он. – Кошмар какой-то.

Мы пошли дальше, и через некоторое время он извинился. Я же сообщил ему, что он просто мечта по сравнению со многими людьми, с которыми мне приходилось иметь дело, и даже привел несколько примеров, отчего он в конце концов даже начал смеяться. А история была такая, что некая леди, которую я вытащил на себе из болота, вскоре после этого сожгла до основания наше убежище, не затушив как следует сигарету. А ведь я с самого начала велел ей не курить, но она поступила ровно наоборот. Напряжение между нами рассеялось, и все снова встало на свои места.

Меня этот его взрыв совершенно не удивил, я заранее знал, что в конечном итоге он наверняка даст выход накопившимся негативным эмоциям, да и не возражал против этого. Так оно всегда с нами бывает. Люди всегда разочаровываются и раздражаются, когда не видят никакой понятной системы или структуры событий. Их иной раз просто бесит, что они должны плыть по течению и просто смотреть, что им попадется. Они, видите ли, желают знать замысел и смысл происходящего, чтобы заранее догадаться, что их ждет в конце, потому что боятся того, что там может оказаться. Я могу это понять, даже при том, что знаю, что вся эта система работает совсем не так. Сам я никогда не знаю, что произойдет в следующий момент, черт бы его подрал, но вполне могу с этим мириться и жить дальше.

– Итак, – сказал он через некоторое время, – куда мы направимся теперь?

– Мы постараемся найти джунгли, – ответил я.

– Ох! – Кажется, он понял значение сказанного. – Вроде тех, что мне снились в кошмаре?

– Да. Где-то там протекает ваш поток, а вокруг него зона, в которой разворачивается действие.

– Мой поток?

– В Джимленде у каждого имеется свой поток. Именно оттуда и проистекают наши сны.

– Вам когда-нибудь приходилось длительное время, скажем, шесть или семь лет подряд, принимать наркотики по двадцать четыре часа в сутки? – спросил он, с натугой зевая. На его лицо вернулись все те же жуткие краски, и он выглядел очень усталым. И я принял решение.

– Послушайте, – сказал я. – Долина выглядит так, словно будет тянуться до бесконечности. Мы, я полагаю, попали на установленный, фиксированный маршрут.

– И что это означает?

– Это означает, что она будет оставаться все такой же, сколько бы мы по ней ни шли. И самое лучшее для нас сейчас – попытаться немного поспать. – Я подождал, когда он что-нибудь на это скажет, например «Мы же и так уже спим», но он, кажется, наконец врубился в ситуацию.

– А это безопасно?

– Думаю, да.

– Подождать и посмотреть, да? – спросил он и улыбнулся.

Глава 13

Монстры существуют.

Действительно существуют.

Я проснулся от странных звуков. С одной стороны раздавалось ритмичное поскрипывание и потрескивание каких-то насекомых и карканье ворон, а с другой – явные, безошибочно угадываемые звуки рвоты. Кого-то здорово тошнило. Я открыл глаза и убедился, что уже ясный день и что чудовищно, угрожающе жарко.

Сев, я убедился также, что все мои ощущения, за исключением одного, можно свести к общему знаменателю. Мы находились в джунглях, только джунгли были какие-то странные. Последнее же ощущение, которое я сперва исключил, оказалось просто правильным. Примерно в пяти ярдах от меня, спрятавшись за мощным ветвистым деревом, мучился и тяжко страдал Элкленд. Я остался сидеть на месте, дожидаясь, когда он закончит свои излияния. Никому не по нраву быть в центре внимания, когда его выворачивает наизнанку.

Пару минут спустя он пришел и сел в нескольких футах от меня. Все его лицо было абсолютно зеленого цвета, исключая пятна пурпурно-лилового оттенка вокруг глаз и рта. Глаза покраснели. Он поглядел на меня и слабо улыбнулся.

– Полагаю, вы не в силах магическим образом создать чашечку кофе или что-нибудь еще, а?

Я покачал головой. Такое невозможно. Бог свидетель, я пытался, но безуспешно.

– Вы спали?

– О, да! – сказал он. – Отлично поспал. Но потом, примерно полчаса назад, я проснулся, поняв, что через пару секунд просто взорвусь, и с того момента был крайне занят, как вы, вероятно, слышали.

– А теперь как вы себя чувствуете?

– Ужасно. Старк, там есть небольшой водоем, вон там. Я там немного умылся. И увидел свое отражение.

Я кивнул.

– Ага. У вас отличный камуфляж для джунглей.

– Что со мною происходит?

– Вы заболеваете.

– Нет, правда… Давайте, Старк, говорите же! Уже пора выдавать мне информацию не в час по чайной ложке, а более крупными порциями. – Голос его звучал твердо, но он все равно был испуган.

– Встаньте, – сказал я. Он встал, и я тоже поднялся, чтобы более внимательно рассмотреть его лицо. Если не считать обесцвечивания кожи, он держался совсем неплохо, по большей части потому, что мне удалось дотащить его сюда, прежде чем дело зашло слишком далеко. Ему все еще становилось хуже и хуже, но уже не так быстро. На лице было заметно два пятна, где кожа выглядела немного размягчившейся, но это было все. Элкленд неловко передернулся.

– Если бы вы не оказались здесь, ваша кожа была бы все тех же цветов, что и прежде, что и всегда. Вы бы просто выглядели так, словно долго-долго болели. Теперешний ее цвет сам по себе ничего не означает, это просто показатель, нечто вроде индикатора уровня оставшейся в вас энергии.

– Так что же на самом деле происходит?

– Пошли, – скомандовал я.

– Старк!

– Я все объясню, но пока надо идти. Вы помните, нам ведь надо кое-куда попасть?

Элкленд неохотно пошел рядом со мной, и мы двинулись в путь, обходя ближайшие заросли.

– Какие-то совершенно фантастические джунгли, – заметил я.

Так оно и было. Они скорее напоминали джунгли из какой-нибудь детской книжки: огромные живописные деревья с опутанными лианами ветвями, высокие и массивные папоротники с широкими листьями, протянувшимися низко над землей, но между ними пролегала хорошо видимая тропинка, местами освещаемая столбами солнечного света, насквозь пропитанными поблескивающей влагой. В густых кронах наверху, высоко над головой, каркали и ухали какие-то экзотические птицы, выводя свои мелодии на фоне качающегося ритма, в котором работала группа насекомых.

Но самым странным здесь были цвета и оттенки. Я сорвал лист с ближайшего папоротника и поднес его поближе к глазам. Его края были не ровные, а слегка зазубренные. Сам лист состоял из маленьких квадратиков разного цвета, но взятых с очень скромной палитры. На расстоянии это создавало эффект постепенно переходящих друг в друга разных оттенков зеленого, но вблизи можно было рассмотреть, что эти оттенки состоят из нескольких четких оттенков зеленого, смешанных с синим и желтым. Из того, что было видно, когда я оглядывался вокруг, я насчитал, что в наличии здесь имеется двести пятьдесят шесть разных цветов.

Дорожка была в основном коричневых тонов с редкими черными пятнами и иногда белыми, а также ярко насыщенными цветными квадратиками, видимыми совершенно четко, даже не нагибаясь. Дальше было все то же самое: меняющиеся и перемещающиеся пятна интенсивно-голубого высоко вверху, над деревьями – они являли собой смесь темно-синего, зелено-голубого и белого, а когда в нескольких ярдах перед нами через тропинку перелетела птичка, очень похожая на австралийского попугая, она тоже оказалась окрашена так же, словно вся состояла из цветных квадратиков. Квадратики были очень маленькие, неважно, насколько далеко от вас находился данный объект. Фактура неба была ничуть не тоньше фактуры тропинки. Вообще-то, чем ближе располагался объект, тем более нежными казались его цвета, потому что квадратики были меньше по отношению к размеру самого объекта.

И все это представлялось чем-то вроде компьютерной графики в трех измерениях, и тем не менее листья были теплыми, а стволы мощными и твердыми, а подсохшая грязь у нас под ногами разлеталась в стороны, когда мы топали дальше по тропинке. Очень странное и причудливое место.

Некоторое время мы брели по этой тропинке в полном молчании, занятые разглядыванием того, что нам попадалось. Довольно скоро цвета начали терять свою странность: джунгли в конце концов были вполне реалистично жаркими и влажными, а я был уверен, что Элкленд в любом случае никогда в жизни не бывал в настоящих джунглях. По мере нашего продвижения вперед растительность становилась все гуще и гуще, наступая на тропинку, а кроны над головой пропускали вниз все меньше и меньше света. И вскоре мы уже протискивались сквозь густые заросли папоротников, оказавшись в темно-зеленом и гнетуще-влажном полумраке. Можно было, конечно, отнести тот факт, что джунгли становились все более непроходимыми, на счет путаницы в голове Элкленда, его беспокойства и замешательства, поэтому я решил заговорить, пока обстановочка не стала еще хуже.

– Что вам вообще известно о снах? – спросил я его.

– Немногое, – неохотно ответил он. Действующие Деятели очень не любят признаваться в том, что чего-то не знают. В Центре они никогда в этом не признаются. Они просто сразу принимают вид истинных экспертов, знающих о данном предмете все, но тут же поспешно убегают прочь, чтобы разузнать об этом предмете как можно больше, пока их не успели уличить в невежестве. Здесь такой вариант явно не проходил.

– Да никто о них, вообще-то, ничего толком не знает, особенно те, кто считает, что знает. Давным-давно люди считали, что это видения, предсказания. Потом стали считать, что это отражение подсознания, кипящего под поверхностью. – Тут мне пришлось на некоторое время остановиться и сосредоточиться на том, чтобы убрать с дороги ветви особенно разлапистого папоротника. Но когда я с ним наконец справился, тропинка отнюдь не стала выглядеть лучше, а растительность над головами была теперь настолько густой, что мы уже двигались в каком-то туманно-сумеречном, мрачном коридоре.

Еще через несколько ярдов мы вынуждены были остановиться, не в силах идти дальше. Я обернулся к Элкленду и увидел, что путь, которым мы сюда добрались, теперь тоже закрыт, заблокирован: тропа вся заросла зеленью. Мы застряли и теперь стояли на одном квадратном ярде еще свободного пространства, пялясь в залитые потом лица друг друга.

– Может, здесь где-нибудь есть дорожка посвободнее? – спросил Элкленд, раздраженно раздавив клопа, севшего ему на лицо. Хотя клоп состоял из мелких квадратиков черного и серого цвета, кровавое пятно, оставшееся на его месте, было очень даже настоящим.

– Нет. И вот на что обратите теперь особое внимание. – Мне необходимо было освободить его от всех ненужных мыслей, иначе нам будет дьявольски трудно выбраться из этих джунглей. – На то, до какой степени они оказались правы. Сны – это рефлексия. Отражение реальности. Одновременно, как вы сами видите, они также и сама реальность. Когда вы видите сон, вы приходите сюда. Это то место, где они происходят.

– А это место останется на месте, если никому не снится никаких снов?

– Да. И в этом-то все и дело, – добавил я, довольный его догадливостью. – Джимленд существует всегда. Он такой, какой есть, и отчасти это потому, что сны имеют место, происходят здесь. Но сны, которые видят люди, тоже оформили это место, придали ему его нынешние формы. Такое вот взаимовлияние, взаимное воздействие.

– Хорошо, – сказал он и кивнул. – Пока что я вас понимаю.

Я оглянулся назад и увидел, что хотя сзади путь был заблокирован, впереди, кажется, стало немного светлее.

– Сны существуют и действуют не только у вас в мозгу, – продолжал я. – Они существуют и на самом деле, они – часть вас самого. Как воспоминания, они создают вас, каким вы по большей части являетесь, помните вы их или нет. И, опять-таки, здесь тоже имеет место взаимное воздействие.

– Верно.

– Если с какой-то частью вашего тела происходит что-то не то, если какие-то клетки начинают беситься или по какой-то причине выходят из строя, вы заболеваете.

– А если что-то становится не так с вашими снами, вы тоже заболеваете.

– Браво, вам десять очков.

– Старк, с этими ветвистыми штуками происходит что-то необыкновенное. Там, позади нас, кажется, снова открылась дорога.

Я поглядел туда. Да, он был прав. Это была довольно-таки каменистая тропа, высоко, нам по грудь заросшая перепутанными ветвями, но это все же была тропа.

– Вообще-то, во сне вы никого не можете просто так убить, – сказал я, медленно продвигаясь назад по этой тропе. – Вы не можете ничего такого сделать, чтобы кто-то умер во сне. – Еще одна ложь, но он-то об этом не знает, да к тому же это почти что истинная правда.

– Это радует.

– Но вы можете вызвать их смерть.

– Ох!

– Вы можете как-то затесаться среди их снов и все их перемешать, спутать, исказить и переиначить, заразить болезнью. И тогда этот человек заболеет и умрет.

– Именно это и случилось со мною?

– Ага.

– И кто это со мною сделал? Я хочу сказать, кто в самом деле этим занимался?

– Никто, – ответил я.

– Ох, да ладно вам, Старк! Это должен быть кто-то, конкретный человек, а на свете не слишком много таких, кто на это способен. Выбор должен быть очень невелик.

– Но так оно и есть. На свете не осталось больше таких людей, кто способен на подобные штучки. Не считая меня. Был еще один, но его убили восемь лет назад. Я остался такой один. Это просто сбой в системе, случайное, произвольное Нечто.

Тут со мной произошло что-то, что случается крайне редко. Я эмоционально возбудился. Я развернулся в ту сторону, откуда мы пришли, и быстро пошел в том направлении. Теперь, когда Элкленд вернулся в состав команды – в смысле понимания того, что происходит, – идти стало значительно легче, хотя мы проходили через чрезвычайно густой участок джунглей, и это еще мягко сказано. Потом я увидел впереди нечто вроде небольшой полянки и направился к ней. Мне было чудовищно жарко, я страшно устал, мне все это до смерти осточертело, мне хотелось только сесть и хоть немного посидеть одному. Я не желал более ничего объяснять, тащить кого-то на себе и вообще о чем-либо думать. Особенно думать хоть о чем-то.

– Старк, погодите! – крикнул позади Элкленд, стараясь догнать меня. Проблема с этими приступами моего дурного настроения в том, что они кончаются, едва успев начаться. К тому моменту, когда мой собеседник начинает понимать, что я разозлился, я уже ни на что не злюсь. Да и все мои настроения нынче меняются точно так же, даже хорошие.

Я продолжал идти как ни в чем не бывало, давая себе время еще немного успокоиться. Я как раз понял, что в последние пару дней как раз пребывал в скверном настроении, с момента поездки на монопоезде из Цветного в Истидж. Проблема в том, что никогда никто не знает всего на свете. Даже вы, мистер «Там точноне было никакой банды». Я вам еще этого не говорил, так что вам этого не понять. Но я вам скажу, если это будет иметь прямое отношение к делу. Я могу это сделать в любом случае, но вы вряд ли это поймете. И еще менее вероятно, что вас это как-то озаботит.

Как часто такое случается, когда вы пытаетесь с кем-то поговорить о чем-то, что имеет для вас огромное значение, пытаетесь заставить его увидеть и понять то, что уже увидели и поняли вы сами! И как часто все это кончается тем, что вы ощущаете лишь горечь поражения и презрение к тем, кто заставил вас понять, что ваша боль вообще не имеет никакого смысла и веса.

Вспомните, что вы ощущали, когда расстались с кем-то, а потом пытались с ним связаться, передать ему то, что вы чувствуете, потому что вам нужно было высказать эти слова, нужно почувствовать, ощутить, что кто-то понимает, как вы разозлены и напуганы. Проблема в том, что никто и никогда этого понять не в силах. «Да в море еще полным-полно рыбы!» – ответят вам. Или: «Да тебе без них даже лучше будет!» Или: «Может, тебе еще картофельных чипсов?» Никогда они вас по-настоящему не понимают и не поймут, потому что их не было там, с вами, не было рядом каждый день, каждый час. Они не знают, как все происходило, как все это на вас повлияло, как изменило вас, не понимают, как это воздействовало на структуру вашего мира. Они никогда не поймут, что некто, кто заставил вас плохо себя почувствовать, может оказаться единственным в мире человеком, в котором вы более всего нуждаетесь. Они не понимают историю, не разбираются в прошлом, не знают, какие такие столпы памяти вас поддерживают. И в конечном итоге они недостаточно хорошо знают вас самого, да и никогда не смогут узнать. Каждый одинок в собственном мире, потому что у каждого из нас своя жизнь, и все они совершенно разные. Вы можете писать людям письма, показывать им фотографии, но они никогда не приедут навестить вас туда, где вы живете.

Разве только если вы их любите. Но тогда они просто могут ее сжечь, эту любовь.

Я сидел на полянке и поджидал Элкленда. И услышал какой-то звук в отдалении. Я еще не был уверен, но мне показалось, что это очень похоже на рык тигра, и я обрадовался, когда взъерошенный Деятель наконец выбрался туда, где я сидел. Выглядел он таким же разгоряченным и потным, каким я ощущал себя, и, приближаясь, разглядывал меня с некоторой настороженностью.

– Вы простите меня, если я что-то такое сказал, что вас расстроило, – сказал он с сокрушенным видом.

– Это не ваша вина. Просто вы случайно задели незажившую рану, вот и все. Как вы себя чувствуете?

Он плюхнулся на землю рядом со мной.

– Устал. Очень жарко. Нам надо оставаться в этих джунглях или, может, можно найти какое-нибудь другое место, где-нибудь на лугу?

– Может. Но не думаю, что следует. Единственный способ выяснить, что именно причиняет вам все эти неприятности, это идти по следу. А вы ведь именно это видели в кошмаре, когда спали у меня в квартире, а с тех пор вам ничего не снилось, не так ли?

– Да, так.

– Тогда это ближайшая точка к тому, где это нечто располагается.

– А что вы пытаетесь отыскать?

– Что угодно. Ничего конкретного. – Я пожал плечами. – Что попадется на глаза. Остановите меня, если я, на ваш взгляд, стану употреблять слишком точные и конкретные термины.

– Понятно, – сказал он. – Подождать и посмотреть.

Я шлепнул его по спине и встал.

– Кажется, вы начинаете проникаться и осваиваться.

В середине дня мы все еще топали, пробираясь сквозь джунгли. Элкленд с виду совсем неплохо переносил это, но сам я чувствовал себя совершенно выжатым и сомневался, что он чувствует себя хотя бы так же, как я. Некоторое время мой Деятель экспериментировал со своим пиджаком, сняв его, но я объяснил ему, что вся хитрость, связанная с этими джунглями, заключается в том, что в них всегда жарко, вне зависимости от того, что на вас надето. Тот факт, что он немедленно проникся этим, кажется, демонстрировал, что он в конечном итоге все-таки врубился в ситуацию и понял, как тут все работает.

В середине дня мы сделали перерыв на ланч. В свертке, что вручила Элкленду жена фермера, оказалось достаточно жратвы, чтобы мы до отказа набили животы. Помимо этого перерыва мы только и делали, что топали и топали сквозь заросли, так что я лучше избавлю вас от подробностей: мы шли, потом снова шли, после чего шли опять. Вот и все, вполне достаточно для общего представления. Единственным чуть отличным аспектом этой нашей ходьбы стало то, что тропинка теперь шла гораздо ниже, в лощине, где по обе стороны от нас уходили вверх наклонные берега. Отличным, но не слишком возбуждающим интерес.

Я уже начал подумывать, что эти джунгли будут неумолимо тянуться до бесконечности: все то же самое, ничего нового или необычного. Но тут Элкленд указал на что-то впереди:

– Что это?

Первое, что пришло мне в голову, это «Еще более густые заросли, чтоб им пусто было, не так ли?», но при более близком рассмотрении я понял, что он имел в виду. Я подошел поближе к этим ветвистым кущам и отодвинул несколько веток в сторону.

– Это стена, – сказал я, потому что это была именно стена. В правый берег был встроен, врезан кусок стены. Он был сложен из серых каменных блоков и выглядел очень древним, вроде реликта цивилизации инков. Я говорю «серых», хотя, конечно же, блоки состояли из искрящейся смеси черного, серого, синего и белого.

– Да, стена, – сказал Элкленд, отирая потный лоб грязноватой рукой. – Слава богу, мне попался такой опытный и бывалый проводник.

– А что еще тут можно сказать? Стена. Пошли дальше.

Чуть дальше мы обнаружили еще один такой же кусок стены, а еще дальше впереди заметили, что растительность в отдалении вроде как редеет, словно джунгли расступаются. Если я не заблуждался, следующий этап наших приключений будет проходить впереди, на равнине, о чем и сообщил Элкленду.

– Вот и хорошо. Мне уже эти джунгли начали немного надоедать, – ответил он, припечатывая еще одного клопа. Они, кажется, здорово на него накинулись. Эти клопы на меня вроде как не обращают особого внимания: в их насекомом царстве старкозависимых, видимо, держат в узде. А вот Элкленд для них – лакомая цель, так сказать, допаз для насекомых.

Внезапно раздался какой-то звук, и мы стремительно развернулись на месте и уставились в ту сторону, откуда пришли.

– Что это было?

– Думаю, тигр, – ответил я. Звук раздался снова, до его источника было с полмили. – Ага, точно. Тигр.

– Это ведь не слишком, э-э-э, идеальный вариант, не так ли?

– Нет. Хотя интересный. Слушайте. – Когда тигр рыкнул еще раз, сомнений уже не оставалось. Рык был каждый раз точно такой же, словно оцифрованный обрывок звуковой дорожки. – Вполне соответствует антуражу, мне кажется. Оцифрованный тигр в битовом массиве джунглей.

– А его оцифрованные зубы на чьем-нибудь горле – это хорошо или плохо? – спросил Элкленд, пристально вглядываясь в ту сторону, откуда донесся этот рык.

– Вероятно, плохо. Вот я и предлагаю – на сей раз не нужно «подождать и посмотреть».

Мы поспешно двинулись дальше по тропинке, и когда услышали этот рык в следующий раз, он раздался гораздо дальше от нас, чем раньше. Тигр, кажется, продвигался в противоположном направлении, что было хорошо. Элкленд явно испытывал облегчение. Я не открывал шампанское, ничего подобного, но чувствовал себя тоже очень неплохо.

В течение последующих минут тридцати деревья вокруг нас ощутимо поредели. Вверху над головами теперь было почти столько же неба, сколько зелени, а стена справа от нас превратилась в непрерывный массив серого. Сама тропинка последнюю милю или около того шла немного вверх, медленно выводя нас все выше. Оглядываясь назад, я убедился, что эти джунгли являют собой гигантскую чашу сплошной зелени, этакий огромный чан, к бортику которого мы как раз подходили.

Деревьев вокруг становилось все меньше, и вдруг оказалось, что мы теперь шагаем просто по влажному лесу, а не по джунглям. Земля тоже была менее заросшая, сквозь ползучие растения виднелись участки красноватой почвы. Впереди, ярдах в пятидесяти от нас, виднелся какой-то скальный выступ, вроде как фиксирующий границу джунглей, и мы направились прямо к нему. Последний отрезок пути оказался весьма крутым, и к тому времени, когда мы добрались до верха, оба тяжело дышали.

Но дело того стоило. Перед нами расстилалась равнина, плоская и невыразительная, без каких-либо выделяющихся особенностей, если не считать редких кустов и чахлых низкорослых деревьев. В дальнем ее конце, в миле или около того от нас, вверх вздымалась гряда серых скал, наполовину закрывая небо.

Что еще важнее, на равнине стояло здание. Прямо на противоположной стороне, прилепленный к скалам, возвышался замок, возведенный на колонне, сложенной полностью из красного кирпича. Это основание было, наверное, ярдов двадцати в поперечнике, мощная такая колонна, взлетающая вверх примерно на двести метров и сильно расширяющаяся кверху, чтобы должным образом поддерживать замок. Более тонкие колонны, метра два в диаметре, возвышались в четырех углах верхней ее части. Над самой высокой башней замка развевался белый треугольный флаг. Мы остановились, дрожа от усталости, и уставились на замок, пораженно улыбаясь.

– Фантастическое строение, – задыхаясь, произнес Элкленд. – Но мне нравится.

– Это хорошее место, доброе, – сказал я. – Нам повезло. Выскочили. Еще раз.

– Вы знаете, чье оно?

– Нет. Но они меня узнают. Пошли.

Тут прямо позади нас раздался громкий страшный рев.

– Вот дерьмо! – в унисон воскликнули мы, резко оборачиваясь.

Сзади ничего не было.

– Откуда это?

– Не знаю.

Прижавшись спиной к спине, мы медленно повернулись, описав полный круг и пристально глядя в кусты.

– Старк!

– Ш-ш-ш!

Мы перестали крутиться и прислушались. Лишь шуршание сухих листьев говорило нам, что тигр все еще там, где-то в кустах.

– Как он сюда попал?

– Тихо. Ш-ш-ш.

Тигр рыкнул снова, звук исходил из густых зарослей папоротника слева от тропинки. Джунгли снова разрастались вокруг этого места, и быстро: опушка была сейчас всего в десяти ярдах от нас, и всякий раз, когда мы поворачивались в ту сторону, заросли становились все гуще и гуще. Еще один рык, и мы повернулись лицом в ту сторону, встав плечом к плечу.

– И что будем делать?

– Не знаю. Нет, знаю: медленно идем назад, к опушке джунглей.

Сперва мне показалось, что сейчас упадет ночь, потому что из яркого солнечного света мы снова оказались в очень туманном зеленом месиве, но, поглядев вверх, я убедился, что небо снова заслонили ветки деревьев и лианы. Мы все быстрее продвигались назад, но и джунгли не отставали, сдвигаясь и густея вокруг нас. И хотя мы производили немалый шум, продираясь сквозь заросли, шуршание листьев впереди было более чем громкое, а рык, когда мы подошли ближе, стал оглушительным.

– Дрянь дело, – сказал я. – Это не срабатывает. Может, придется действовать по Плану Б.

– То есть?

– Как обычно. Бежать прочь.

– Лично мне это вполне подходит.

Мы одновременно развернулись и бросились бежать.

И тут перед нами возник тигр, самый огромный из всех, каких я когда-либо видел. Ну ладно, не так уж много я их видел, но обычные средние размеры таких зверей мне прекрасно известны, это, так сказать, стандартный, средний размерчик. А вот этот был отнюдь не средний. Это был сущий гигант, очень похожий на восемнадцатиколесный тяжелый грузовик. Его спина возвышалась над землей на пять футов, челюсти были шириной с фут и полны зубов, что вполне могло привести в отчаяние. Его шкура была похожа на ковер из сплошных оранжевых, черных и белых полос. Цвета были все такие же оцифрованные – это, конечно, звучит очень мило, но отнюдь не успокаивает. Это вам не компьютерная графика. Нам было хорошо слышно, как он дышит.

– О господи! – тихо сказал Элкленд, демонстрируя похвальную сдержанность.

Тигр зарычал – и этот потрясающий рык заполнил все джунгли, заполнил весь мир. Я положил руку на плечо Элкленда. Сперва мне показалось, что он стряхнул ее, но потом я понял, что это просто по причине того, что он весь трясется.

– Назад, – тихо сказал я, глядя на тигра и пытаясь определить, что он намерен делать. Дикие животные, особенно вот такие жутко кровожадные типы, несколько непредсказуемы в своем поведении. Они предупреждений не делают, повестку дня заранее не оглашают, они просто действуют, и действуют немедленно. Мы сделали пару небольших, очень осторожных и медленных шагов назад. Тигр сделал один шаг вперед, снова густо зарычав.

– Мать твою!

– Я не думаю, что у вас имеется План В, не так ли?

– Нет, сейчас не имеется.

– Жаль.

Тигр снова рыкнул и сделал еще один шаг вперед. До него теперь было ярда три – дистанция, которую он легко мог преодолеть одним прыжком. Я говорю это, потому что тигр начал приседать на задние лапы, напрягая мышцы – он готовился атаковать. Как далеко он может прыгнуть, казалось в этот момент очень важным и гораздо более относящимся к делу, нежели что-либо другое, о чем я мог сейчас подумать. И тут Элкленд вдруг сказал:

– Эй, кыса, иди сюда.

– Простите? – невольно сказал я, поворачиваясь к нему. Действующий Деятель, все еще трясясь, протянул вперед, навстречу тигру, дрожащую руку, а его почти совершенно зеленое лицо передергивалось от страха.

– Иди ко мне, кыса. Хорошая кыса.

Я оглянулся на тигра и поразился, увидев, что этот зверюга выглядит столь же обескураженным подобным развитием событий, как и я. Он все еще оставался в полуприседе, чуть поводил спиной, готовый к нападению, но тело напряглось и застыло.

– Ко мне, кыса, ко мне.

Тигр еще секунду смотрел на него, потом вдруг сел, аккуратно положив передние лапы прямо перед собой, и склонил голову набок, глядя на нас.

– Хорошо придумали, – сказал я, очень впечатленный всем этим. – Как вы это придумали?

– Да просто вскочило в голову, – прошептал Элкленд. – Ну, и что теперь?

Я сделал один осторожный, просто микроскопический шаг вперед. Тигр сидел как сидел, с любопытством нас рассматривая.

– Проблема в том, – сказал я, – что нам надо бы оказаться по ту сторону от него. Хоть он вроде как и расслабился…

Тут я замолчал и уставился, пораженный. Тигр не просто сидел смирно. Он был мертв.

– Ох, нет, – простонал Элкленд. – Нет, только не это…

А у тигра уже остекленели глаза, они ничего не видели, а его тело тряслось и вздрагивало. Дрожь становилась все сильнее, потом глаза вылезли из орбит, один сразу за другим, на нос потекла кровь и слизь. Красная кровоточащая плоть так и поперла из глазниц, словно вытягиваемая невидимыми крючками, по всему телу вдруг вскрылись зияющие раны, из которых толчками забила кровь, кожа лопалась от непонятного внутреннего давления.

– Он сейчас… – провыл Элкленд. – Он сейчас лопнет…

Внезапно шкура тигра взорвалась и расползлась на части, и настоящая башня сплошного мяса вырвалась из нее вверх, трясущаяся и дрожащая. Она остановилась, достигнув высоты футов в пятнадцать, гротескная, огромная, в сотню раз больше, чем могло бы поместиться в шкуре тигра, она вся пульсировала и исторгала кровь, дергалась, пытаясь в полной тишине принять какую-то форму.

Ночь упала практически мгновенно, полная темнота повсюду, исключая место перед нами, где происходящая метаморфоза отбрасывала жидкий оранжевый отсвет на несколько ярдов вокруг. Ничего оцифрованного тут больше нет, безнадежно подумал я. Это все совершенно реально, в любом смысле. И тут поднялся шум.

– Пошли! – выкрикнул я и ухватил Элкленда, который замер на месте, пораженный ужасом.

– Не могу! Не могу!

– Да нет, можете! Быстрее, пока хуже не стало!

Грубой силой я заставил его оборвать корни и потащил мимо этой горы кровавой плоти. Какая-то шальная, похожая на веревку мышца выскочила из мяса, когда мы проходили мимо, и исходящий от нее жар и запах ударили мне в нос, словно заточенный карандаш, вонзившийся в ноздрю. Элкленд споткнулся в темноте о куст и упал, и я рывком поднял его обратно на ноги.

Я толкал его перед собой, а шум где-то позади нас все нарастал, это был какой-то оглушающий, вибрирующий вой. Мы пробежали с десяток ярдов, спотыкаясь и пролетая несколько шагов зараз, когда звук достиг пика и взорвался, перейдя в рев, по сравнению с которым рык тигра казался бы ничтожным писком, и от него у нас задрожали, завибрировали кости и голова. Элкленд стонал и бормотал что-то неразборчивое, цепляясь ногой за ногу, а его тело, казалось, разваливалось на ходу, и его части, словно свободно связанные друг с другом, дергались и валились в разные стороны.

Все, он кончился. Действующего Деятеля из породы «я-все-могу» больше не было, он исчез, как будто никогда и не существовал вовсе. Элкленд снова превратился в ребенка, в обуянного ужасом пятилетнего детеныша в теле шестидесятилетнего мужчины. Я схватил его за руку и забросил ее себе на шею. Держа за кисть и обняв другой рукой за спину, я потащил его вперед, насколько хватало сил, чувствуя, как мышцы спины напрягаются и тянутся. Рев раздался снова, и на этот раз – трудно в это поверить – он звучал еще громче. Он теперь был везде: позади и вокруг нас, он был внутри нас. Сгибаясь под весом Элкленда, я кое-как поднял и вывернул голову и посмотрел вдаль. В темноте я разглядел замок, причудливо подсвеченный прожекторами снизу, с желтыми пятнами света над поддерживающей его колонной. Он смотрелся сейчас скорее как водонапорная башня, имеющая историческое и архитектурное значение, как некий городской монстр, и я потащил нас дальше, как можно быстрее, напрягая все силы.

Но это было очень медленное продвижение, а замок был еще так далеко! Потом, внезапно, ярдах в пяти перед нами что-то вспыхнуло, осветив тропу яростным ядовито-красным светом, и этот свет, я точно это знал, исходил из дыр в теле того создания, что было позади нас.

– Я ничего не мог сделать, – пробормотал Элкленд. Голова у него моталась, дергалась вверх-вниз, а я все бежал и тащил его. – Не мог я это остановить.

Он не мне это говорил. Позади слышался нарастающий шум, это создание приближалось. Страшный, вселяющий ужас шум. Тот факт, что это был легкий шелест и шорох, тогда как должен был быть сотрясающим землю топотом, делал его еще хуже. Тащить на себе Элкленда становилось все труднее и труднее: он в этом процессе не участвовал, только бормотал, что это не его вина, повторял это снова и снова. Это было так же, как тащить на себе тяжелый мешок с кирпичами, которые не желают двигаться с вами дальше, с кирпичами, которые даже не знают, что вы их тащите. Зарослей впереди нас я не видел, пока не стало слишком поздно. Мы наткнулись на них, споткнулись и полетели куда-то вперед и упали, растянувшись на земле и уткнувшись лицом в твердую каменистую землю. Я тотчас вскочил на ноги, со всей доступной быстротой, чувствуя, как по щеке течет кровь. И оглянулся назад.

Нет, вам этого не понять. И у меня нет никакой надежды, что мне удастся заставить вас увидеть то, что увидел я. Припомните, как это бывало, когда вам было пять и вам приснился дурной сон. Припомните, как вы проснулись и заорали, призывая мамочку, что заставило вас вопить и визжать, срывая глотку, пока в коридоре не зажегся свет и вы не услышали ее шаги, шелестящие по паркету коридора по направлению к вашей двери. Припомните, как вы себя чувствовали, – как будто у вас сердечко вот-вот остановится, как будто вы описались и обкакались, как будто все ваше тело сжалось и застыло и обратилось в камень, в ледяной камень.

Оно было тридцати футов высотой. Оно скакало галопом, как лошадь, но медленно, отвратительно медленно. У него не было шкуры, одни только перекрученные мускулы, которые терлись друг о друга, растягиваясь и сокращаясь, лопаясь и снова соединяясь в одно целое. Создавалось также впечатление, что на нем сидит некий всадник, но это было не так. На его спине просто ворочался некий мокрый красный силуэт, и он вертелся, извивался и дергался и плевался, силуэт, который был трепещущими останками всех тех, кто обижал вас, когда вы были слишком юны, чтобы это запомнить. Это был тот подонок из парка и отчим, злобный дворник и вечно потный дядюшка – все они были вбиты, вмазаны в одно целое и мертвы, но все еще двигались, вырастая в размерах и крутясь, ставшие в смерти безумными, неслись с ревом, от которого у вас огнем жгло внутри черепа и выжигало то, что вы выстроили, чтобы прикрыть память о ваших горестях и несчастьях.

И это было очень скверно.

Я наклонился и ухватил Элкленда за пиджак, вздернув его на ноги, а затем потащил, погнал его снова вперед, собрав все силы, что у меня еще оставались, и вложив их в последний бросок, в последнюю попытку удрать. Далеко впереди раскачивались огни замка, все еще невозможно далеко, а позади раздавался шорох и хруст, который не становился громче, хотя по-прежнему приближался. Я попытался сфокусировать зрение на огнях впереди, попытался представить, что они притягивают нас к себе, попытался пустить себя вплавь по образовавшемуся каналу и тащить за собой Элкленда. Но потом замок мигнул, моргнул и отпрыгнул назад, дальше от нас на добрую сотню ярдов. Пока мы бежали, он снова мигнул, придерживаясь того же ритма, а потом, набирая темп, отпрыгивая все дальше и дальше назад, уходил от нас на все большее расстояние, как бы я ни старался, ни напрягался. Земля под ногами теперь превратилась в глубокую жидкую грязь, и мои ботинки уже набрали на себя по нескольку фунтов этой дряни. С неимоверными усилиями я вытаскивал ноги из липкого месива, и делать это становилось все труднее и труднее, а замок по-прежнему все отпрыгивал и отскакивал назад, пока его огни не оказались в миле от нас, потом в двух милях, потом в сотне миль.

Я взял себя в руки и снова оглянулся назад. Это гнусное существо приближалось, было уже гораздо ближе, чем прежде, мы не убегали, не отдалялись от него. Сбоку были все те же кусты, уже тридцать секунд все те же. Мы не двигались, неважно, с какой скоростью я бежал, а в замке, теперь уже за тысячу миль от нас, гасли огни.

– Элкленд! – заорал я прямо ему в ухо, все еще волоча его вперед. Он продолжал что-то бормотать, с каждым шагом все тяжелее повисая на мне, а лилово-пурпурные пятна на его лице продолжали заметно расползаться, клетка за клеткой. Я снова заорал на него и изо всех сил дал пощечину.

– Я не виноват! – завизжал он, и эти его слова внезапно прорезались сквозь его бормотанье. – Я не мог ей помочь!

– Элкленд! Мы сейчас повернем назад!

– НЕТ!

– Да! Так нужно! Доверьтесь мне!

– Не могу!

– Вы должны! Надо обратиться к нему лицом к лицу, иначе оно пожрет вас!

– Нет!

Он плакал, слезы потоками лились по его лицу, и мне очень не хотелось делать с ним такое, но я знал, что должен сделать именно так.

– Да! – Я резко остановился, сдернул его руку с плеча и развернулся назад. Шорох и похрустывание внезапно сделались громче, теперь это был скребущий, царапающий звук, словно железом по стеклу или как попытка открыть замок-молнию дрожащими руками и в отчаянной спешке. Я снова увидел этого монстра и, едва понимая, что делаю, начал блевать. Попытался развернуть Элкленда, но он застыл в своем ужасе на месте, прочно застыл, как камень. Монстр заревел, и у меня из носу хлынула кровь, пятная землю.

– Повернитесь, Элкленд, черт бы вас взял! – заорал я ему. – Повернитесь же!

У каждого имеется такой особый запас сил, запас, который можно найти, когда иных альтернатив не существует и придумать еще что-то невозможно. Я собрал этот запас и обратил его на Элкленда, рывком развернул его, крича, чтобы он посмотрел, но он плотно зажмурил глаза, да еще и с силой зажал их стиснутыми кулаками. Я кинулся ему за спину, просунул руки сзади ему под мышки, силой отжал его кулаки от лица, а монстр уже жег мне лицо своей близостью и своей вонью. Я закрыл глаза и всадил пальцы Элкленду в глазницы, со всей силой всадил.

– ВЗГЛЯНИТЕ ЖЕ НА НЕГО!

Ответом мне было молчание.

Я открыл глаза. Оно исчезло.

Передо мной стоял Элкленд, закрыв лицо руками, и плакал. Я едва мог его разглядеть, потому что теперь тут не было никакого источника света: сияние исчезло вместе с монстром.

Я протянул руку, чтобы коснуться его плеча, но он отшвырнул ее, и я отступил на шаг назад и опустил голову, тяжело дыша, вдруг поняв, сколько связок и мышц я успел себе порвать, как я пропитался потом, как меня трясет и как мне хочется домой к мамочке.

Я обернулся, поглядел на замок. Он был всего в четырех сотнях ярдов от нас, и прожектора горели по-прежнему, посылая вверх, вдоль кирпичных колонн мощные потоки света. Откинув голову назад, я уставился в ночное небо, туда, куда били лучи прожекторов.

Элкленд стоял напряженно и неподвижно, как статуя, его раскачивало от рыданий, таких незаметных и таких интенсивных, что их и заметить-то было невозможно. Но в данный момент я ничем не мог ему помочь.

Можете говорить что угодно насчет курения, что это скверная привычка, что курение убивает. Знаю я все это, слыхал не раз. И все, что могу сказать в ответ, – это то, что иной раз все эти предупреждения не имеют ровно никакого значения. Если бы я не был заядлым курильщиком, этот момент был бы самым подходящим, чтобы начать смолить. Только вот где здесь, черт побери, можно купить сигарет?!

Глава 14

Пять минут спустя самая худшая часть грозы закончилась. Элкленд все еще стоял спиной ко мне, но теперь был не так напряжен и, судя по его виду, уже не так сильно старался взять себя в руки одним только усилием воли. Он упер руки в боки и слегка осел, расслабился, опустил голову. Я закурил еще одну сигарету из последних оставшихся, сожалея, что у меня нет таких, чтобы были в ярд длиной.

Ничего другого мне по-прежнему делать не оставалось. Вряд ли стоит сочувствовать парню, обнимать его за плечи, когда он только что прошел сквозь такое. Сказать «Эй, расслабься»? Не годится. Монстры в Джимленде все персонального типа. Я пытался вам это объяснить, как-то интерпретировать доступным способом. Монстр, это чудовище, ничего не значило для меня самого, оно даже могло не иметь никакого отношения и к тому, что чувствовал сам Элкленд. Это был монстр Элкленда, а вам ни за что не понять до конца боль и страдания кого-то другого. Когда человек видит нечто в этом же роде, когда у него кишки выворачиваются наизнанку, ему вовсе не нужны утешения кого-то постороннего. Они для него ничего не значат.

Мозг человека как пруд с водой: все время, пока вы растете и стареете, идет дождь, пруд наполняется, становится глубже и выглядит совсем спокойным; лишь иногда какая-то шальная мысль или импульс показывают, насколько он глубок, но это случается редко.

Но внизу, в самой глубине, прямо у дна – там может что-то лежать: нечто, что умерло давным-давно, нечто сгнившее и разложившееся, и оно противоречит первому впечатлению от спокойной поверхности этого пруда. Элкленд только что видел пузыри, поднимающиеся со дна, почувствовал запах разложения, а когда такое случается, вам вовсе не нужно, чтобы кто-то подходил к вам слишком близко, не то они могут тоже учуять этот запах.

Посему вместо утешений я занялся собственными делами и устало вытащил на поверхность мысли о следующем этапе наших похождений. Всегда ведь впереди имеется этот следующий этап, каким бы он ни был, и я как раз такой человек, который всегда об этом размышляет.

В любой другой день, в любое другое время замок, стоящий на незначительном расстоянии от нас, показался бы весьма странным и таинственным. Сегодня же, сейчас он выглядел как неплохое местечко для проживания. Его нижняя колоннообразная часть тянулась строго вертикально вверх на пару сотен футов и, хотя была сложена из кирпича, выглядела так, как будто ей уже несколько сотен, даже тысяч лет.

Сверху на ней, подобно птичьему гнезду, простирался сам замковый комплекс. Он широко расходился в стороны, нависая над краями центральной колонны, и это означало, что нам придется воспользоваться одной из четырех более тонких угловых колонн. Они были не слишком толстыми и большими, и мне подумалось, что мы, вероятно, сумеем взобраться по одной из них наверх. На равнине, где мы сейчас стояли, было абсолютно тихо, сверху до нас не долетало ни звука, но все огни горели, и это означало, что кто-то был дома. Я лишь надеялся, что они не причинят нам никаких неприятностей. Дополнительные беды и несчастья, побочные порции неприятностей нам сейчас были совершенно не нужны.

Сзади раздался какой-то тихий звук, и я медленно обернулся. Элкленд снова кашлянул и тоже повернулся. Он не встречался со мной взглядом, да и потом, еще с полчаса, не предпринимал подобных попыток, а в положении его опущенных плеч читался стыд, который он не мог выразить никак иначе. Правда, его лицо выглядело несколько лучше. Это произошло после того, как он посмотрел на монстра, так что это явление временное. А вообще он выглядел усталым, он выглядел старым. Через минуту он заговорил:

– Вы знаете, что делаете, не так ли?

Я ничего не ответил.

– Я всегда считал, что вся эта болтовня насчет того, что надо посмотреть несчастью прямо в лицо, просто вздор. Выдумки доморощенных психологов-теоретиков.

Я опять ничего не ответил – по целому ряду причин.

– Как бы то ни было, спасибо вам. – И он пожал плечами.

– Кушайте на здоровье. Готовы идти дальше?

Мой Деятель на секунду стиснул ладони, потом почти что посмотрел мне прямо в глаза:

– Не могли бы мы… не могли бы мы проснуться хоть на минутку?

– Боюсь, что нет.

– Почему?

– Мы просто не можем этого сделать. Если вы уже прошли такой путь, который мы прошли, вам придется возвратиться назад, туда, откуда все началось, или к чему-то подобному.

– А мы можем вернуться назад тем же путем, каким сюда пришли? Я понимаю, это длинный путь, но я просто не знаю, сколько таких же штучек смогу выдержать за один присест.

– Нет, не можем. Этот путь более не существует. Все двигается, все меняется. Мы смогли пройти этим путем, потому что мы такие, какие есть – что мы из себя представляем, чего мы пытаемся добиться. В Джимленде пути назад нет.

Он тяжко вздохнул, и я заметил, что руки у него все еще дрожат.

– Так что мы будем делать теперь?

– Мы поднимемся в замок.

Элкленд бросил взгляд мимо меня, на тонкие и изящные кирпичные колонны:

– А там есть лифты, в этих строениях?

– Нет. Нам придется карабкаться.

– Старк, вы с ума сошли! – закричал Элкленд, внезапно впадая в истерику. – Если вы полагаете, что я буду в состоянии взобраться на несколько сотен футов по сплошной кирпичной стене, вы окончательно спятили, черт бы вас побрал! – Он еще довольно долго и громогласно распинался на эту тему, все больше и больше распаляясь. Я ему не мешал. Пускай себе. Люди всегда чувствуют заметное облегчение, когда им выпадает возможность выпустить хоть немного пара, особенно по поводу того, что реальной проблемой вовсе и не является.

Прервал я его только тогда, когда он начал повторяться и его голос возвысился до резкого визга.

– Ш-ш-ш! – сказал я. – Пойдемте со мной.

Через час мы взобрались на три четверти высоты одной из поддерживающих углы замка колонн. Только все ли шло так уж хорошо? А сами-то вы как думаете?

Я даже не пытался объяснить Элкленду, как мы будем взбираться. Я просто повел его дальше по равнине, к замку. Сквозь постоянный облачный покров вверху просачивался минимум лунного света, бросая на равнину очень слабый, тусклый отблеск и чуть высвечивая редкие призрачные кусты. После жары в джунглях здесь было холодно, но мы были уже достаточно близко к замку, чтобы не успеть замерзнуть. У нас не ушло много времени, чтобы дойти до основания одной из колонн, хотя на полпути пришлось ненадолго остановиться, чтобы пропустить перед собой очередного сновидца.

– Так, – сказал я, когда мы встали перед этой тонкой поддерживающей колонной. – Теперь снова наступает этап «верь Старку».

Элкленд лишь посмотрел на меня. На лице его разлилось выражение мрачного пессимизма. Я-то знал, что замок появился перед нами совсем не раньше нужного момента. Но в одном он был прав: он и в самом деле не мог все идти и идти, и так до бесконечности, не в таком он был сейчас состоянии. Его лицо выглядело так, словно его изобразил некий импрессионист, твердо вознамерившийся выйти за рамки своей техники, добиться некоей окончательной экстравагантности, но потом художник понял, что делает глупость, и вернулся обратно к нормальной манере письма.

– Старк, – сказал он медленно и с терпеливым выражением. – Колонна имеет в высоту несколько сотен футов. Я человек весьма скромных достоинств и, как таковой вынужден действовать строго в рамках законов физики. Я не могу туда взобраться.

– Смотрите.

Я протянул к нему руки, словно мим на арене цирка, демонстрируя, что никаких подушек-присосок у меня нет. Лучше, конечно, чтоб они были, но мой единственный комплект сейчас все еще циркулировал по дождевальной системе Стабильного. После чего подошел к колонне и расслабился, выкинув из головы все мысли о скептических замечаниях Элкленда. Поднял руки, положил ладони на колонну, вставил кончики пальцев в зазоры между кирпичами и перенес весь вес тела на руки. После чего осторожно поднял одну ногу, оторвав ее от земли, и вставил носок ботинка в первую попавшуюся трещину. Оттолкнулся, оторвал одну руку от кирпичей и вытянул ее вверх, ища зацепки уже там, выше.

– Да-да, я так и думал, что будет нечто в этом роде, – пробормотал Элкленд. – Именно поэтому и говорю: я на подобное не способен.

Не обращая на него внимания, я поднял вторую ногу и нашел опору и для нее. Сделал секундную паузу, а затем быстро вскарабкался футов на пятнадцать вверх по колонне. И почувствовал в душе глубокое удовлетворение, услышав снизу вздох восхищения. Я повернул голову и улыбнулся Элкленду, а затем быстро спустился обратно на землю. Он смотрел на меня так, словно я только что обратился в вазу с фруктами.

– Как это у вас получается, черт побери?!

– Вот именно, черт побери, Элкленд. Я человек сильный, но вовсе не супермен. Разве вы не помните, как это бывает в ваших снах? Разве вам во сне никогда не приходилось на что-то взбираться?

– Да, но…

– А разве вам при этом приходилось пользоваться всякими там крючьями, кошками, веревками и прочим дерьмом того же рода?

– Нет.

– Вот именно! Это же Джимленд! Нам нужно туда взобраться, потому что именно в этом и состоит следующий этап наших похождений. Это такая тут атмосфера, это мысль, а не действие. Это вовсе не то что реальное скалолазание. Здесь все работает иначе. И как только вы принялись за дело, у вас почти возникает ощущение, что вы ползете по плоской горизонтальной поверхности, хотя сами при этом чувствуете, что взбираетесь наверх.

– Значит, я тоже могу с этим справиться?

– Если примете это на веру, да. Так что будьте готовы.

Он тяжко вздохнул и сделал шаг к колонне. Я помог ему найти щели и зазоры между кирпичами и вставить туда пальцы. Он с минуту стоял в таком положении, приходя в соответствующее настроение. Потом поднял правую ногу и вставил носок ботинка в подходящую щель. Затем осторожно попробовал напрячь мышцы этой ноги и приподнять тело. Пальцы его побелели от усилия, он со свистом выдохнул.

– Хорошо. А теперь быстро находите опору для второй ноги.

Он сделал это и повис, дрожа от напряжения, но сразу же свалился обратно и упал на землю, образовав малопривлекательную кучу. Я вздохнул. Центру за многое придется ответить. Да, большая часть попавших сюда людей встречается с определенными затруднениями, когда пытается приспособиться к тому, как здесь все работает, но Элкленду приходилось сейчас исключительно туго. Ни один нормальный человек, который считает служебные записки и меморандумы самым важным в жизни, никогда не сможет легко научиться летать.

– Вот что. Давайте-ка проделаем это вместе.

– Ничего у нас не выйдет, Старк.

– Выйдет, все у нас выйдет. Давайте!

Заставляя его повторять в точности то, что делал сам, я начал производить те же операции, что в прошлый раз. Когда мы с ним повисли рядышком на этой колонне, я повернулся лицом к нему.

– Это очень легко, – успокаивающе заявил я, глядя ему в глаза. – Мы вовсе никуда не взбираемся. Мы просто двигаемся кое-куда, а это случайно оказалось – вверх.

– Верно.

– Чувствуете, как это легко? – продолжал я, медленно поднимая правую ногу. Он последовал моему примеру, и хотя это явно далось ему с трудом, он все же проделал все как надо. – А теперь правую руку. – Мы поднялись выше, и я краем сознания почувствовал некоторый трепет, мгновенную радостную вибрацию, словно мы в этот момент ползли по мощенной кирпичом дорожке, а не взбирались на колонну. Он уже все понял и освоил. Мы одновременно подняли левые ноги и левые руки, потом чуть передохнули, прижимаясь к поверхности, но не слишком тесно.

– Кажется, я начинаю осваиваться, – заявил мой Деятель с оттенком тихой гордости.

– Вот и отлично. Готовы ползти дальше?

Он кивнул, и мы поползли дальше.

Он и впрямь вполне освоился.

Мы преодолели почти две трети пути, поднялись более чем на сто футов над землей, когда мне в первый раз показалось, что я что-то слышу. Это не было эхо какого-то отдаленного праздника наверху, которое мы слышали уже несколько минут. Это было что-то другое. Короткий свистящий звук. Я оглянулся через плечо, посмотрел на землю, но ничего не заметил. Пожав плечами, я продолжил подъем, так же медленно и размеренно, чтобы Элкленд мог держаться рядом. Секунду спустя я снова услышал тот же звук.

– Что это было? – капризным тоном осведомился мой Деятель.

– Не знаю, – ответил я. – Вы это тоже слышали?

– Да, – ответил он, оглядываясь по сторонам. – Свистящий звук.

Мы поднялись еще на несколько ярдов и снова услышали этот звук, дважды в быстрой последовательности. А затем что-то тонкое и деревянное рикошетом отскочило от колонны рядом с моей рукой.

– Вот дерьмо! Они стреляют в нас! Стрелами из луков!

– Здорово! – сказал Элкленд испуганно. – Просто супер! Я что хочу сказать… Мы всего лишь прижимаемся к кирпичной колонне в сотне футов над землей. Так стреляйте же в нас, сколько угодно мечите в нас свои острые штуки, сделайте одолжение!

Он на секунду очень опасно зашатался, и мне пришлось оторвать одну руку от кирпичей и ухватить его за плечо и прижать обратно к колонне.

– Элкленд, послушайте! Мы никуда не взбираемся, вы помните? Вы же сами заявили, что не в силах забраться на такую высоту, а поглядите, где мы с вами оказались! Так что никуда мы не взбираемся. Если на нас еще что-то спустят сверху, просто отклонитесь в сторону. Постарайтесь не беспокоиться насчет опоры под ногами. Просто отклонитесь вбок. И все будет в порядке. Вы не упадете, если не подумаете, что падаете.

Его напряженное лицо осветилось улыбкой, и он чуть кивнул. Мимо просвистела еще одна стрела, и я заставил его взбираться быстрее. По мере нашего подъема стрелы свистели все чаще, и теперь мы уже слышали звуки возбужденных голосов где-то наверху. Потом вниз пролетело копье, оно наверняка пронзило бы меня насквозь, нанизав меня на себя, как на шампур, если бы я вовремя не взглянул вверх, не увидел его и не сместился быстренько на другую сторону колонны. Убедившись, что подобное вполне возможно, Элкленд окончательно поверил в свои силы, потому что секунду спустя он уже скользнул вбок, уйдя с траектории стрелы, летевшей прямо в него. Это было проделано очень неуклюже, без всякого изящества, он даже успел поколебаться, но все же смог сместиться.

– Отличный уход, – сказал я, и он широко мне улыбнулся.

Вскоре после этого метательные снаряды начали сыпаться быстро и густо, и мы оба скользнули на противоположную сторону колонны. Это помогло нам всего на несколько следующих ярдов, но потом над нашими головами открылся небольшой люк, и снаряды начали сыпаться и с этой стороны.

Мы по-крабьи переползли обратно на переднюю сторону колонны и продолжали карабкаться вверх со всей доступной нам быстротой. Внезапно сверху донесся странный металлический звук, я поднял глаза и увидел большой металлический котел.

– Черт возьми, Элкленд, быстро на другую сторону!

Мы успели как раз вовремя, чтобы избежать потока кипящего масла, который пролетел мимо нас и расплескался по земле внизу. С минуту мы, дрожа, висели там, где висели.

– Кажется, они не слишком рады нас видеть, – заметил Элкленд, весь трясясь. – Мне показалось, вы говорили, что это хорошее место. Доброе.

– Да, именно так и есть. Просто они принимают некоторые меры предосторожности.

Я осторожно высунул голову из-за колонны.

– Эй! – закричал я. – Эй, там!

– Что вы делаете?! – прошипел Элкленд.

Из-за зубчатой стены, до которой оставалось всего около тридцати футов, высунулась голова в коническом железном шлеме.

– Эй! – еще раз крикнул я.

– Ну, что? – прокричали мне в ответ. – Чего вам надо?

– Может, вы перестанете в нас стрелять? Пожалуйста! Нам и без того трудновато приходится!

– Это ваши проблемы. Вы на нас напали. И что, по-вашему, мы должны делать? Расстелить перед вами красную ковровую дорожку?

Возле моей щеки вжикнула очередная стрела.

– Да вовсе мы на вас не нападаем! Бог ты мой, поглядите сами, ведь нас всего двое!

– Это дело принципа!

– Послушайте! – заорал я, окончательно разозлившись. – Вы что, не знаете, кто я такой?!

– Не-а, – ответил он. – А что, разве должен знать?

– Вот еще дерьмо! – пробормотал я, прежде чем снова начать орать. – Там есть кто-нибудь из командиров?

– Есть.

– Кто?

– Я.

– Ох ты! – Я на секунду опустил голову, но тут же сделал знак Элкленду, чтобы он продолжал медленно продвигаться дальше вверх. И сам продолжил подъем, не переставая кричать.

– А король там? – наугад спросил я.

– Конечно. Это ж замок, мать его так!

– Могу я с ним поговорить?

– Не-а. Он на совещании.

Стрела рикошетом отскочила от колонны над моей головой и боком шлепнула меня по щеке.

– Прошу прощения, – раздался сверху все тот же голос, – но теперь снова наступило время полить вас кипящим маслом.

Поглядев вверх, я увидел закопченный котел, наклоняющийся над отверстием люка. Элкленд быстренько убрался на другую сторону колонны.

– Нет! Не надо! – крикнул я. – Погодите минутку! У меня есть идея!

– Лучше бы она оказалась интересной.

– Так и есть. Послушайте! Ступайте к королю и скажите ему, что это Старк к вам пожаловал. Лады?

– Что ему сказать?

– Что это Старк!

– Извините, вам придется повторить еще раз, и громче. У меня тут рядом масло булькает.

– Это Старк! – заорал я.

– Что-что?

– Это я! Старк!!!

– И что?

– Да просто скажите ему это!

Мимо просвистело еще одно копье.

– Ну, я не знаю… – произнес голос. – Откуда мне знать, а может, вы, пока меня тут не будет, разом обратитесь в ревущую орду из двадцати тысяч хищных варваров или в грабительское монгольское племя?

– Можете верить мне на слово! – проорал я придушенным голосом. – Такого не будет!

– Хм-м! – Голова на секунду исчезла, и я услышал звуки горячей перебранки. В этот момент мы с Элклендом ненароком одновременно посмотрели вниз, на землю. Она сейчас была очень, очень далеко. Тут голова снова появилась над парапетом.

– Лады, – сказал этот воин. – Вот что мы сейчас сделаем. Я пойду к королю, может, удастся с ним поговорить. И посмотрим, что он скажет. А пока что, боюсь, мои товарищи продолжат обстреливать вас, просто на всякий случай. Хорошо?

– Бог ты мой, хорошо, только поспеши, ладно? А масло можно пока отставить в сторону?

– Э-э-э… Ладно, хорошо. Но только до моего возвращения. Это ж моя любимая игрушка.

Голова исчезла за зубцами стены. Возникла небольшая пауза, а потом обстрел продолжился. Я переместился на заднюю сторону колонны, где уже висел Элкленд, окончательно впавший в отчаяние.

– Нам бы лучше продолжать карабкаться вверх.

– Мне показалось, вы говорили, что они вас знают, – задыхаясь, произнес Элкленд, устало нащупывая следующую опору.

– Ну, в общем, знают. – В отверстии люка появилась какая-то тень, и мы быстренько переместились обратно на фронтальную сторону колонны. И вовремя – сверху обрушилась куча мелких камней. – Вот ведь чертовщина!

И мы полезли вверх, извиваясь и оборачиваясь вокруг колонны в зависимости от того, откуда сыпались наиболее опасные снаряды. По мере приближения к верху фронтальная часть оказывалась все более безопасной, потому что зубчатая стена, нависающая над поддерживающей замок колонной, мешала лучникам целиться. К сожалению, мы никак не могли преодолеть этот нависающий край, а люк хорошо охранялся.

Мы подбирались все ближе и ближе, пока не зависли под самым основанием замка, почти на предельной высоте, которой могли достичь, и стрелы вновь засвистели в опасной близости от нас. Стреляя, лучники далеко высовывались и свешивались с бастиона наружу, и товарищам приходилось держать их за ноги. Стрельба усилилась, когда этому примеру последовали многие другие стрелки, так что камни начали попадать в цель чаще. Элкленд ослабил хватку, да и мне было трудно держаться. И тут сверху раздался громкий скрежет. Мы были вынуждены переместиться на внутреннюю сторону колонны, как раз под люком, и тут я понял, что они намерены предпринять. Эти ублюдки собирались вылить на нас кипящее масло.

– Старк, я сейчас свалюсь, – провыл-простонал Элкленд. Взглянув на него, я увидел, что он говорит истинную правду. Скрежет перешел в скрип, когда воины медленно наклонили котел набок, и я метнулся в сторону и ухватил моего Деятеля в тот момент, когда он уже начал падать. К сожалению, мне пришлось продвинуться вокруг задней части колонны, чтобы добраться до него, и когда я посмотрел вверх, то увидел огромный черный край котла, все больше наклоняющийся в нашу сторону, и на секунду даже решил, что это все, с нами покончено.

Но тут наверху вдруг раздались крики, край котла начал подниматься обратно, и через минуту в отверстие люка просунулись руки, чтобы вытащить нас наверх.

– Старк, привет! Это выходит за рамки моих ограниченных, хотя и королевских, возможностей, чтобы должным образом выразить радость от новой встречи с тобой!

– Ага… э-э-э, привет, – сказал я и слегка поклонился.

Помещение, в которое нас с Элклендом привели воины, теперь примолкшие и исполненные почтения, оказалось огромным мраморным покоем, отделанным многоцветными шелковыми панелями. В ведущем к нему коридоре шеренгами стояли солдаты и ливрейные лакеи, и эти шеренги доходили до самой королевской приемной. Мы прошли по мохнатому синему ковру и выбрались в центр помещения.

Король сидел на огромном золотом троне в его конце, а по обе стороны от него сидели женщины, увенчанные коронами и в белых одеждах, держа на украшенных драгоценными камнями поводках крупных псов, похожих на серых борзых. Одна из женщин была довольно похожа на Зоэ, женщину, живущую по соседству со мной, но это необязательно должно было что-то означать. Иногда такое сходство что-то означает, иногда нет. Это неважно. А может, и важно – я точно не знаю. Если бы мне удалось как следует озаботить свою башку решением подобных вопросов, я бы кончил жизнь на улице, подбирая бычки и крича на проезжающие машины.

Позади стояли мужчины весьма благородного вида, все с подкрученными усами, одетые в тесные шелковые куртки и пышные короткие штаны. Сам король, харизматический сорокасчемтолетний красавец с аккуратной каштановой бородкой, молча улыбался и некоторое время рассматривал нас, стряхивая пепел с сигары в предмет, более всего напоминающий одну из тех свободно расставленных пепельниц, которых обычно полно в вестибюлях отелей.

Я никогда раньше его, конечно, не видел, но он про меня знал. Вы, наверное, знаете, как это бывает во сне – вы встречаетесь с людьми, которых никогда раньше не видели, но уверены, что это ваши друзья. Вот так оно тут и работает. Это вообще-то лишь немного сложнее, особенно в том, что касается лично меня, но в целом, в основе своей, это именно так.

– Я должен извиниться, – продолжал король, – за излишнюю бдительность и усердие моих солдат. Они решили, что вы разведчики, посланные сюда бастардом-узурпатором Квентором, этим гнусным осквернителем истинной чистоты, этим бичом, бедствием, уже двадцать лет нарушающим мир в нашем королевстве. Благодаря поддержке злобной ведьмы Иллериамнит он стал очень силен, и мои благородные воины должны все время соблюдать особую осторожность, потому что он умеет зачаровывать и часто меняет свой облик и является людям то в виде ворона, то прекрасной девицы. Но он никогда не одержит победу, – заключил король, возвысив голос до властного оглушительного рева, – потому что все мы, и благородные дворяне, и отважные йомены ^[7], будем твердо стоять на защите памяти моей дорогой матушки, доброй королевы Твамбо, и никогда, никогда не уступим!

Тут все – слуги, солдаты и благородные дворяне тоже – разразились бурными и продолжительными аплодисментами.

О господи, подумал я, экая куча болтунов нам попалась! Невежливо с моей стороны, я знаю, даже жестоко, только я просто ненавижу все эти штучки с мечами и волшебством. Они очень похожи на волшебные сказки, сочиненные программистами-компьютерщиками. Однако я отлично знаю, как следует себя вести в подобных обстоятельствах, так что я поклонился – гораздо ниже на сей раз, – подтолкнув Элкленда, чтобы он проделал то же самое.

– Истинно так, – очень серьезно сказал я. Элкленд тоже что-то такое пробормотал. На его лице расплылась широкая, во все щеки, улыбка. Думаю, для него это уже был некоторый перебор впечатлений.

– Итак, что привело тебя на сей раз в наше благословенное королевство, о Старк, одинокий меченосец на путях праведных?

Не обращая внимания на тихое хихиканье Элкленда, я сделал шаг вперед.

– Понимаешь, король, вот какое дело… Я явился сюда не по собственной воле и не по собственному делу, но в качестве проводника, в качестве сопровождающего лица при лорде Фелле из Элкленда. – Я сделал знак в сторону Действующего Деятеля, который снова поклонился, захлебываясь и давясь от смеха. – Его светлость в данный момент испытывает некоторые сложности и неприятности, вот мы и отправились в долгий путь в поисках решения его проблем и выхода из затруднений.

– Понимаю, – с мудрым видом кивнул король. – И воистину могу лицезреть печать зла на его челе. – Это, как я понимаю, относилось к расцветке лица Элкленда, хотя кто знает… Может, королю не понравился его пиджак. – И где же искать источник сего зла?

– Боюсь, государь, наш поход ведет нас в дальние края, далеко отсюда, за горы и моря, через, э-э-э, через царства Спэнгла. По всей вероятности.

– Царства Спэнгла? А где это, о воин?

Я понесся дальше, импровизируя на ходу:

– За много, много лиг ^[8]отсюда, мой государь. За много миль. Через Коридор Йопера и созвездие Вечнозвучащего Звука.

В конце концов для Элкленда это превысило все пределы, и он взорвался хохотом. Король перевел взгляд на него.

– Его светлость видит здесь что-то смешное?

– О нет, – быстро ответил я. – Это всего лишь часть проклятья, на него наложенного. Иногда – таковы гнусные чары, насланные на него злобным колдуном Телефоном – он смеется в совершенно неподходящие моменты.

Элкленд все понял правильно и взял себя в руки, вполне протрезвев, чтобы держать свои эмоции под контролем. Король кивнул и снова повернулся лицом ко мне:

– Хорошо, о Старк, если ты соблаговолишь принять мой совет, я бы предписал вам некоторое время отдохнуть здесь. Драконы нынче ночью летают повсюду, а вам предстоит путь в сотни миль.

– Вообще-то это будет просто великолепно, – сказал я.

– Значит, решено. В девять у нас будет пир, но сначала я предлагаю вам воспользоваться всеми удобствами, кои может вам предоставить мой замок. Душ, например, – вам ведь не помешает освежиться, не так ли?

– Это будет просто прекрасно!

– Вот и хорошо. Обырк покажет вам ваши комнаты, а ваши БуфПуффы уже будут вас там ожидать. Мы с нетерпением ждем случая посоветоваться с вами. Есть много вопросов, которые нам следует обсудить.

Рядом тут же возник солдат, с которым я перед этим занимался кричальной дипломатией, мы откланялись, после чего нас повели по тому же ковру и обратно в коридор.

– Извини за всю эту стрельбу, – довольным тоном сказал Обырк, ведя нас через анфиладу каменных помещений и коридоров с поразительно высокими потолками. – Сами ведь знаете, как оно бывает…

– А что такое БуфПуффы? – спросил Элкленд, стараясь не уснуть на ходу.

– Прислужницы при душе, – ответил солдат. – Они моются под душем вместе с вами, чтобы заглушить шум льющейся воды и не допустить избытка пространства в душевой кабинке.

– Ох! – произнес пораженный Элкленд. Я улыбнулся. БуфПуфф звучит как эвфемизм, мне такое очень знакомо. Гостеприимство короля явно простиралось далеко за границы, обычные для большинства принимающих гостей хозяев.

Потом я вдруг на секунду почувствовал себя очень странно. Ничего особенного, просто маленький укол, мгновенное непонятное ощущение, как будто я что-то забыл. Но оно тут же исчезло.

Нас ввели в огромную пустую комнату. Каменные стены были отделаны светло-коричневой керамической плиткой. С одной стороны возвышался каменный стол, на котором было разложено огромное количество разнообразных фруктов и тартинок ^[9]. Обырк покинул нас, велев немного подождать, и Элкленд тут же набросился на еду. Он немедленно сунул в рот несколько тартинок, прежде чем увидел то, на что я сразу обратил внимание. Его руки сейчас быстро меняли цвет.

– Дайте-ка я посмотрю, – сказал я, и он протянул ладони ко мне. – Не так уж и плохо, – сообщил я ему после тщательного их осмотра. – Цвет меняется на тыльной стороне, а ладони все еще нормального, здорового оттенка. Ладони – это самое главное, в них все дело.

– Но это ведь скверный признак, не так ли?

– Да. – У меня в мозгах что-то билось и кололось, прямо-таки свербило. Что-то явно происходило, но я никак не мог понять, что именно.

– Что мы тут будем делать? – Независимо от его воли, рука Деятеля уже снова протягивалась к закускам, и он крайне удивился, увидев очередную тартинку прямо у себя под носом. И продолжил уже с полным ртом: – Я хочу сказать, разве это место близко от этого моего потока или от чего-то еще? Или как? И не повторяйте свое «подождать и посмотреть».

– Мы тут будем отдыхать, – сказал я. – Вам это необходимо, иначе… – Я тут же забыл, что собирался сказать дальше. – Иначе… – я старательно мотал головой, стараясь вспомнить. Я совершенно забыл это, потому что сквозь туман в мозгах упорно пробивалась какая-то новая мысль. Какого черта, что это еще такое?!

– Старк, с вами все в порядке?

– Все в порядке. Вам это необходимо, иначе… – Тут плотина внезапно рухнула, и я вспомнил наконец, что собирался сказать. – Вам необходимо отдохнуть, иначе вы сломаетесь. Вы сейчас в таком состоянии, как если бы провели несколько дней без сна там, у себя дома. Некоторое время все идет нормально, но потом вдруг на вас резко обрушивается усталость и сонливость, и в конце концов у вас начинаются галлюцинации. Здесь происходит то же самое, даже еще сильнее, потому что здесь вы не можете спать и видеть сны.

– И это, стало быть, пятизвездочный вариант той замечательной домашней кухни, где мы закусывали вчера вечером?

– Вроде того, но и более того. Здесь мы к тому же будем в полной безопасности. Здешние люди, хотя несколько тупые и недалекие, все же на праведной стороне.

– И что это за сторона?

– Это сторона тех, кто заявился сюда первым. А это в данном случае мы.

– И это, – с чувством произнес Элкленд, – следует считать хорошей новостью, не так ли?

– Завтра мы найдем ваш поток. Вы станете сильнее, и мы начнем потихоньку и общими усилиями разминировать и нейтрализовать это ваше Нечто. А пока что – перерыв на отдых.

Кто-то отодвинул в сторону тяжелый бархатный занавес, закрывавший дверной проем, и в комнату вошли две женщины.

– Добрый вечер, господа, – произнесли они в унисон, улыбаясь.

Мы с Элклендом так и уставились на них. Женщины были совершенно одинаковы, с прекрасными веселыми лицами и безукоризненно взбитыми и уложенными волосами цвета меда. Они немного напомнили мне мою учительницу, когда мне было около семи лет, учительницу, к которой я вроде как испытывал очень сильное влечение. Мисс Тэйлор, вот как ее звали. Воспоминание было сложное, противоречивое – теплое чувство, память о детской влюбленности, но перемежающееся смущением. Один из моих одноклассников оставил на ее столе в день святого Валентина записку, подписанную моим именем. В записке говорилось, что я люблю ее. У женщин были огромные, яркие глаза, улыбки их сияли белизной великолепных зубов, и обе они были одеты в роскошные коричневые махровые купальные халаты.

– Э-э-э, привет, – сказал я. – Извините, мы, кажется, заняли вашу комнату, а?

– О, нет, – ответили они и рассмеялись, опять же в унисон. – Мы ваши БуфПуффы.

Тут я внезапно понял, что БуфПуфф вовсе не эвфемизм. Этим женщинам действительно полагалось заходить вместе с вами в душевую кабинку, чтобы заглушать шум льющейся воды и не допустить избытка свободного пространства в этой кабинке, что бы это ни означало. Странный и причудливый способ зарабатывать себе на жизнь.

– Хорошо, – сказал я, слегка обескураженный. – Стало быть, пришло время принять душ.

– Старк, – тихонько сказал Элкленд, – они что, действительно залезут в душ вместе с нами?

– Да, думаю, что, наверное, залезут.

– Понятно…

И тут эта назойливая мысль возникла вновь, пробиваясь на поверхность, но никак пока что себя не обозначая, танцуя где-то на границе осознания и понимания. И я никак не мог с ней разобраться, черт бы ее побрал. Что-то мне нужно было сделать, что-то выяснить…

Обе женщины одновременно сбросили с себя свои банные халаты. У обеих были одинаковые тела, великолепные, белые и очень-очень чистые. Они опустились на колени и начали о чем-то оживленно болтать между собой, дожидаясь, пока мы будем готовы к процедуре принятия душа.

– Ох, черт! – вдруг сказал я. – Вот черт!

– Что такое? – удивленно спросил Элкленд.

– Я забыл кое-что, – торопливо сказал я, хватая свой пиджак.

– Что?

– Не знаю. Что-то я забыл, что-то потерял.

– Старк, о чем это вы?

– Мне надо назад… Мне нужно сейчас же вернуться назад.

– Куда? Вернуться куда, Старк?

– Туда, где я это потерял. Слушайте, – настоятельным тоном сказал я. – Мне нужно уйти. Вы принимайте душ. Я вернусь к ужину.

– Да куда вы идете?!

– Не знаю!Просто мне надо уйти. Я скоро вернусь. – Я бросился к двери, оставив позади Элкленда с удивленным выражением лица, отбросил в сторону занавес и вылетел в коридор. Промчался по широким каменным коридорам мимо разинувших рты и гогочущих благородных дворян. Мимо торопливо сновали слуги, пересекая мне дорогу и двигаясь навстречу, они тащили подносы с едой и корзины фруктов. Я вилял между ними и бежал со всей доступной быстротой к главному входу, так что коптящие факелы на стенах превратились в сплошную желтую полосу света. Огромные деревянные двери были чуть приоткрыты, и я проскочил наружу. Никто не пытался меня остановить, меня даже, кажется, не заметили, когда я проскочил через внутренний двор замка.

Оборонительные стены оказались странным образом пусты, и я взлетел на самый верх, оказавшись в одном из углов. Тут я вспомнил про люки, спустился обратно вниз и открыл один из них. Прежде чем пролезть сквозь него, я посмотрел вниз. Путь предстоял неблизкий. Но нужно было спускаться. Нужно было попасть обратно вниз и отыскать то, что я там оставил. Но я вернусь к ужину, в этом я был уверен.

Я спустил ноги в отверстие люка, нащупывая носками ботинок опору на поверхности колонны. Нашел что-то подходящее и быстро скользнул вниз, пока плечи не выбрались из отверстия. Зашарил руками по кирпичам, нащупывая, за что ухватиться. И начал спускаться дальше вниз, стараясь двигаться как можно быстрее.

Мне нужно было попасть туда. Мне нужно было вернуться назад, найти это, и как только я это найду, тогда уже можно будет возвратиться наверх. Я найду это и вернусь наверх, и вернусь вовремя, чтобы успеть к ужину. И вообще, отсутствовать буду совсем недолго, никто этого и не заметит. И вовремя вернусь, к ужину. Колонна была теперь выше, чем прежде, и она больше не спускалась на равнину, которую мы пересекли. Она все продолжала и продолжала тянуться вниз, и я в отчаянии гадал, когда она наконец кончится, потому что мне необходимо было спуститься до самого низа и найти дорогу обратно туда, где я оставил то, что я там оставил, внизу, позади. Мне необходимо было найти это и принести назад.

Моя рука начала соскальзывать, и прежде чем я успел это заметить, я повис, цепляясь только одной ногой, и всем своим весом медленно отклонился назад, увлекаемый невеликой силой гравитации. Я замахал руками, стараясь сохранить равновесие.

Мое отсутствие едва ли кто-то заметит. Я вовремя вернусь к ужину.

Я отлетел от колонны и почувствовал, что падаю вниз, падаю все быстрее и быстрее, падаю вниз, на дно, а главная задача заключалась в том, чтобы найти это и вовремя вернуться наверх к ужину, а я все падал, и падал, и падал, и когда я только успел подумать, что вот-вот, несомненно, врежусь в дно, я почувствовал мощный толчок, открыл глаза и увидел, что сижу на диване в своей квартире в Цветном Районе.

Глава 15

Секунду я неподвижно сидел там, весь напряженный, едва понимая, где я, к черту, оказался. А когда понял, то вскочил на ноги, яростно выругался, злобно затопал ногами по полу гостиной и замахал кулаками.

Основная суть этого моего перемещения состояла в том, что я не мог в него поверить. Я много раз повторил это, сопровождая такими терминологическими изысками, которые заставили бы Джи неодобрительно покачать головой. Но я действительно не мог в это поверить.

Когда я хоть немного успокоился, то быстренько осмотрел и проверил свою квартиру. Входная дверь не была опечатана, в коридоре никого не было. В Центре явно решили, что не стоит устраивать засаду в моей квартире, когда есть возможность держать наблюдение за всеми станциями моно. Оставалась, конечно, возможность, что они посадили кого-то внизу, в вестибюле, просто на всякий случай, но этой проблемой можно будет заняться и потом.

Я вытащил из ящика стола свой «КлопИзуч»™ и быстренько просканировал всю квартиру. Чисто. Устройство оставалось весьма вежливым и уважительным на протяжении всей этой процедуры, что было с его стороны очень разумно, именовало меня «сэр» и вещало приглушенным тоном. Думаю, оно ощутило, что сейчас я вполне могу выполнить свою давнишнюю и долгоиграющую угрозу и научить его правилам поведения, выбросив наконец в окно. В развалинах кухни я набрал немного воды и приготовил себе кружку джахаванского кофе, после чего, яростно топая, выбрался обратно в гостиную, дымя, как древний паровоз, сигаретой.

Я просто не мог в это поверить, мать его так!

Вам следует понять, что уж Джимленд-то я знаю очень хорошо и со мной никогда таких неожиданных поворотов не случается. Штучки подобного рода происходят в реальных снах или с людьми, которые оказываются там впервые. Со мной такого просто не могло произойти. Я чертовски хорошо знаю, что импульс, заставляющий вернуться назад и что-то найти, а также уверенность в том, что точно придешь обратно и все будет в полном порядке, все это полная чушь. Это Джимленд играет с тобой, выкидывает свои фокусы. Даже если ты вернешься, люди, с которыми ты был до того, и сама ситуация, все это уже исчезнет. Хуже того, ты можешь вообще никогда туда не вернуться. Или можешь проснуться. Вот я проснулся и оставил Элкленда там одного.

Более того, он там прочно застрял. Я сказал ему истинную правду, когда он спросил меня насчет перерыва на отдых. В обычных условиях вы не можете заставить себя проснуться, вернее, большинство людей не может. Это надо быть полным кретином, чтобы дать себя застигнуть такой вот случайной флуктуации, как это произошло со мной. Элкленд застрял там надолго, а я торчу здесь. Полная катастрофа.

Могло, конечно, быть и хуже. Такое могло произойти в джунглях или еще где-то, в еще более опасном месте. Но пока что Элкленд оставался в относительной безопасности там, где он застрял, по крайней мере, на некоторое время. Однако меня-то там не было, некому было им руководить, направлять его, так что он вполне мог в любой момент оказаться в совершенно другом сне, и это могло стать для него опасным, да и мне затруднительно будет его найти, когда я туда вернусь. И все усилия, которые для этого потребуются, вполне могут вызвать очередной поток пузырей, взлетающих к поверхности пруда, и это в итоге может обернуться для него кучей новых неприятностей.

Вернуться назад – вот что мне следовало сделать как можно скорее. Когда имеешь дело с Джимлендом, надо всегда помнить: в первый раз, когда ты туда направляешься, надо идти через равнину, надо все делать соответствующим образом. После этого, если тебе случилось проснуться, ты можешь лишь возвратиться к тому положению, в котором находился, когда заснул и начал видеть сон. Проблема, конечно же, в том, что чем больше ты хочешь спать, тем труднее тебе заснуть. Снотворными для этого пользоваться нельзя, потому что они искажают твои сны, что может закончиться тем, что ты окажешься в захватывающе скверном положении.

Я закрыл глаза и погрузился в созерцательное состояние. Некоторое время я не стал сосредотачиваться ни на чем конкретном, просто отпустил мысли на свободу, чтобы они все прошли передо мной. Но это явно не срабатывало. Засыпать я точно не собирался.

Так что можно было вполне сделать что-то конструктивное. Я быстро принял душ – я в этом здорово нуждался, и даже обнаружил, что чуть улыбаюсь, вспомнив, что Элкленд, должно быть, занимается сейчас тем же самым и ему прислуживают БуфПуффы. Мне стало жалко, что я пропустил такое зрелище. Чем больше я об этом думал, тем мысль о том, чтобы завлечь кого-то к себе в душевую кабинку, пусть с чисто платоническими намерениями, казалась все более привлекательной. Принимать душ после первых тысячи или около того раз становится скучно, вам не кажется? Только представьте себе: вы там один-одинешенек, стараетесь не заледенеть или, наоборот, не обжечься, намыливаетесь… и, в общем-то, все. Ничего возбуждающего, интересного или завлекательного. Может, они там совсем и не такие уж недоумки, в конце-то концов…

Все шмотки, что были на мне, я прогнал через «ДомСлуга»™, но эта машина, кажется, на сей раз снова работала исправно, так что ничто не поменяло своего цвета и вообще ничего ненужного не произошло.

После этого я некоторое время конструктивно вышагивал взад-вперед по гостиной, все еще продолжая кипеть, но уже не так активно, и пытался определить, что мне делать дальше. Потом мне показалось, что в коридоре послышался какой-то звук, и я занял позицию за дверью, приготовив пистолет, но это оказался кто-то из соседей. Это была Зоэ, та женщина, что живет через пару квартир от меня. Она являет собой двухмерную фигурку, мечту любого мужика. Я вовсе не сексист. Просто работа у нее такая. У нее это в паспорте записано. Я внезапно вспомнил, что одна из супруг короля была довольно здорово на нее похожа; на секунду этот отрывок из сна мелькнул у меня в памяти, но потом пропал.

В случае, если вы удивились, должен сообщить, что наставлять пистолет на монстра Элкленда было бы пустой тратой времени, к тому же опасной. Опять-таки, я это знаю, я уже пытался такое проделать. И тогда все обернулось совсем скверно. Мозг человека подобен возмутившейся общине, в которой представители разных рас и религий борются и сталкиваются друг с другом, иногда переходя к кулачной драке. Если попробовать атаковать с целью разобраться с этим делом, все кончится всеобщими беспорядками. Ментальный же беспорядок еще хуже: он не производит особого шума, но, черт меня побери, какое гнусное месиво он после себя оставляет!

Я проверил входящую почту и обнаружил записку от Джи, в которой мне предлагалось связаться с ним. Я позвонил в его бар, но его не было на месте, так что я оставил сообщение, что пока что нахожусь здесь. Мелькнула мысль позвонить Зенде, но я знал, что этого делать не следует. Ее номер наверняка прослушивается, а мне не хотелось связывать ее с собой больше, чем она уже успела связаться.

Я раздраженно пометался по квартире еще немного, потом заставил себя сесть к письменному столу и пустить в дело очередной скромный метод работы. Задача заключалась в том, чтобы превратить проблему в преимущество, использовать это время для проверки того, что произошло, и поглядеть, есть ли там хоть что-то, о чем стоит поразмыслить. Таким образом я могу лучше подготовиться к тому, что меня ждет, когда мне в конце концов удастся вернуться в Джимленд. Глянув на часы, я увидел, что пробыл здесь всего полчаса. За это время с Элклендом, как я надеялся, ничего особого случиться не могло, так что я сел и сосредоточился.

Он видел этих плачущих младенцев. Первое, на что он там наткнулся, были эти младенцы. И это было плохо. И именно тогда я понял, что он гораздо глубже увяз в своих бедах и неприятностях, чем я рассчитывал. Младенцы – это очень скверный знак, более того, они вовсе не являются естественной принадлежностью Джимленда.

С другой стороны, тот факт, что у него начали возникать ассоциации в стиле книжек Мег Финды, немного утешал и ободрял. Те, кто читал в детстве книжки подобного рода, те, чья психика формировалась под воздействием этих уютных и приятных историй, в которых все всегда заканчивается благополучно, обычно переносят Джимленд гораздо лучше. Но в нынешние времена такие книжки читает все меньше и меньше детей, вот им и приходится туго. Нынче все полагают, что реализм лучше для детей, чем сказки, что их не следует обманывать насчет того, как на самом деле функционирует этот мир. Я вполне понимаю их точку зрения, но на самом деле это полное дерьмо. Когда ваш ум полностью открыт, как у ребенка, реализм – самое последнее, что вам нужно. Мир в определенной мере функционирует именно так, как вы думаете, но в Джимленде все совсем не так. Я однажды сопровождал туда одного малого, выросшего в самом страшном и диком закоулке Района Ширнись. Бог ты мой, что это был за мерзкий, просто отвратительный поход!

Самое значительное и страшное там – это монстры. Я-то помню, какого страха я сам тогда натерпелся, но не имею никакой возможности рассказать, насколько это было близко к тому, что видел и ощущал Элкленд, что это значило для него. Но одно было совершенно ясно: в тихих водах, в душе этого Действующего Деятеля таится нечто жутко гнусное. И то, что за ним гонялось, прекрасно об этом знало. Я решил, что нужно поскорее выяснить, что это такое.

Мои воспоминания об этой гонке преследования оказались весьма фрагментарными. Можете мне поверить, когда за вами гонится нечто в этом роде, все ваши умственные способности, все хранилища памяти, все умение мыслить рационально, все это катится ко всем чертям. Вся их энергия уходит в те центры мозга, которые вопят: «Быстрее-сматывайся-отсюда-к-чертовой-бабушке!», вот пускай эти центры и справляются с ситуацией. Все, что я сумел вспомнить, – это как Элкленд повторял, что он в чем-то не виноват, и повторял это бесконечно.

Что-то очень плохое с ним когда-то произошло, что-то такое, что потом долгое время ему не встречалось. Возможно, он даже сам этого теперь не помнит. Но вышло так, что сейчас его не было рядом, так что спросить было не у кого, и от этого возникало какое-то странное ощущение. Когда проведешь семьдесят два часа подряд, куда-то кого-то сопровождая, довольно странно себя чувствуешь, снова оказавшись один, когда уже не нужно ни о ком заботиться.

Я включил свой настольный терминал и прошелся по мэйнфрейму «Данные о Гостях Центра». У меня имеется парочка фальшивых логинов – спасибо моему дружку Брайану Диоду-4, – но я тем не менее действовал очень быстро на тот случай, если тот, которым я сейчас пользовался, уже раскрыт. ДГЦ, этот мэйнфрейм Центра, содержит информацию об этом Районе, к которой могут иметь доступ любые посторонние лица. Это всего лишь небольшая часть сведений в их основной сети, но в ней содержится огромное количество информации о самих Действующих Деятелях. В основном похвальба.

Я нашел генеалогическое древо Элкленда и прошелся по нему на одно поколение в прошлое. Оба его родителя уже умерли. Они умерли от инфаркта более двадцати лет назад. Так случается с большинством Деятелей: либо инфаркт, либо язва желудка. Эти сведения ничего мне не дали, но я обнаружил кое-что интересное. У Элкленда имеется сестра.

Вернее, когда-то раньше имелась. Ее зовут – или звали – Сюзанна, она родилась через два года после самого Элкленда, стало быть, сейчас ей шестьдесят. Когда же я попробовал вызвать ее самое последнее фото, имевшееся в памяти ДГЦ, то, что появилось на экране, выглядело довольно странно. Это было изображение трехлетней девчушки. Очень милая, симпатичная, смеющаяся маленькая девочка, светло-соломенные волосы бросило ветром на лицо, и было это давным-давно и уже кануло в вечность. Она стояла в каком-то парке перед детской игровой площадкой, крепко сжимая в руках игрушечного медвежонка, а позади нее присела на корточки ее мать, одетая по моде шестидесятилетней давности, она гордо улыбалась, глядя на дочь. Что-то странное было в этой фотографии, хотя что именно, я так и не понял. Что-то в ней вызывало грусть.

Но Сюзанна – это, конечно, тупик. Кроме этого фото, там о ней не было больше никаких сведений. Как всегда осторожный, я аккуратно вышел из этой системы, а затем, пользуясь уже другим фальшивым логином, вернулся к генеалогическому древу Элкленда, но уже совсем другим маршрутом. Кузенов и кузин у него вроде бы не было, никаких других членов семьи тоже.

Я отодвинулся от экрана, прикрыл глаза и попытался вспомнить как можно больше из того стихотворения, которое однажды выучил еще в детстве. Это заняло некоторое время, и мне стало грустно, когда я осознал, как мало мне удалось припомнить. Но это упражнение свое дело сделало.

Когда мозги прояснились, я снова обратился к Элкленду и попытался вспомнить все, что мне о нем известно. Я знал, что он работал в Департаменте Реального Понимания Сути Вещей. Вполне возможно, что кто-то из этого Департамента может что-то о нем знать, но я не видел способа выйти с ними на связь. Если попытаться, можно нарваться совсем не на того, кто мне нужен, и РАЦД тут же свалится мне на голову подобно тонне тяжеленных камней. Я не могу отправиться в Центр и попробовать найти каждого по отдельности. Если попытаться воспользоваться моим Пропуском, я вообще никуда не попаду. Нет, попаду, конечно, но совсем не туда, куда мне нужно. Пока что Центр для меня закрыт.

И тут меня осенило. Я вернулся обратно к самому Элкленду и просмотрел данные за более ранние годы, когда он учился в начальной школе. Кроме небольшой, неизвестно откуда взявшейся икоты, которая поразила его в возрасте шести лет, все было нормально, как и следовало ожидать, но я искал совсем не это. Период школьного обучения детей в Центре Действий делится на две части. Сначала, до десяти лет, они учатся в классах по шестнадцать человек в каждом. Потом каждый такой класс разбивают на четыре группы по четыре человека, и в них они учатся до того момента, когда обучение переходит в работу – в шестнадцать лет. На практике они до восемнадцати лет все еще считаются учащимися, но поскольку большая их часть в это время уже прогрызает себе дорогу вверх по служебной лестнице какого-нибудь Департамента, это почти ничего не значит.

Я нашел имена всех, кто учился вместе с Элклендом в первом классе. Существовала определенная вероятность, что человек, которого я разыскиваю, мог оказаться в дальнейшем и в одной с ним группе, но просеивание шестнадцати человек вряд ли займет намного больше времени, нежели изучение четверых, а лучше все-таки просмотреть все возможные варианты.

Выведя на экран все имена, я переключил компьютер на поиск по основным биоданным, дав ему команду выдать мне сводную информацию по всем именам. К тому моменту, когда я вернулся к столу с новой кружкой кофе, комп уже закончил эту работу.

Из первых одноклассников Элкленда трое уже умерли: двое от старости, а еще одного убило упавшей на него собакой, что звучало весьма интригующе. Из оставшихся тринадцати все, кроме двоих, по-прежнему находились в Центре. А те двое были переведены в Натши. Я сверил этот список с членами более поздней группы Элкленда и увидел, что только один из переведенных оставался в этой группе вместе с ним. Его звали Спок Беллрип, и, должно быть, это и был человек, которого я искал.

Я схватил свой пиджак. У меня возникла догадка, что этот Беллрип и был тем человеком, который устроил Элкленду проникновение в Стабильный, запрятав его в нутро прекрасного компьютера последней модели. Чтобы он решился такое проделать, нужно было, чтобы они оставались в очень хороших, дружеских отношениях. Так что если кто-то способен помочь мне выяснить побольше насчет Элкленда, это, видимо, и будет этот малый.

Мне потребовалось пять часов, чтобы добраться до въездного портала Натши. Не буду затруднять вас подробностями: поскольку я не мог рисковать нарваться на кого-то из РАЦД при выезде из Цветного, мне пришлось сойти с моно на одну остановку раньше и сперва попасть в Район Жирный, но другими средствами. Я даже принял дополнительную меру предосторожности – покинул свою квартиру через крышу, после чего храбро перебрался поверху еще через два здания, прежде чем незаметно спуститься по пожарной лестнице и смешаться с утренней уличной толпой. Район Жирный – это один из новых Районов, куда люди бегут, чтобы избежать шейпинг-кондиционирования. Те, кто не соответствует принятым в данной культуре требованиям и стереотипам, определяющим, насколько стройным и привлекательным вам следует быть, должны ехать туда и потом ошиваться только там, живя свободно и независимо, не подвергаясь никакому давлению и не испытывая никаких отрицательных эмоций насчет своего внешнего облика. Это отличная идея, но судя по тому, что все, кто там проживает, сидят на диете, похоже, что она не очень-то работает. Работа монопоезда в этом Районе, как обычно, оставляла желать много лучшего – как я подозреваю, они твердо уверены в том, что его починка и приведение в должный вид могут представлять собой насильственное принуждение к соответствию культурным стереотипам, принятым для обычных средств транспорта.

Пробраться в Район Натши относительно нетрудно, это чистая формальность. Свободный вход туда, правда, отнюдь не для всех, как у нас в Цветном или иных Районах с менее жесткими установлениями, но все равно попасть туда нетрудно. Следует лишь назвать имена пяти знаменитых компьютерных программистов и названия четырех субатомных частиц, а также продемонстрировать хотя бы небольшой интерес к проблеме корректировки расписания движения монорельсового транспорта. К последнему у меня никогда не возникало никакого интереса, но я знал, что нужно сказать по этому поводу. Так что я вполне мог вписаться в тамошний антураж.

Мне выдали электронную карту Района и выразили надежду, что мне очень здесь понравится. Как только я вышел из портала, то сразу включил карту и отыскал местожительство Беллрипа. Оно оказалось всего в полумиле, так что я решил пройтись пешком. Самое любимое времяпрепровождение у Натшистов – это стоять возле монорельса и отмечать номера проходящих мимо вагонов монопоездов. Не говоря уж о чудовищной тупости и монотонности подобного занятия, лично я нахожу это несколько нервирующим обстоятельством – видеть эти бесконечные группки мужчин и женщин в белых плащах, которые пялятся на твой вагон и лихорадочно делают пометки в своих блокнотах, записывая номера.

Здешние электронные карты – отличная штука. Уверен, что их следует ввести в обиход повсеместно. Что они из себя представляют? Это небольшая коробочка размером в шесть квадратных дюймов и с экраном. Вы идете своим путем, а она показывает вам разворачивающуюся оцифрованную карту участка, в котором вы находитесь, рассказывает, что продается в том или ином магазине, который вы минуете, кто живет в данном квартале, то есть выдает всю подробную информацию, меняя содержание экрана на каждом перекрестке. Если ткнуть пальцем в определенное место на экране, обозначить, куда вам нужно попасть, там появляется красная линия, указывающая ваш дальнейший маршрут, а коробочка шепотом сообщает вам, когда и куда следует свернуть. Я определил маршрут к дому Беллрипа и двинулся вперед по безукоризненно чистой улице. Натши очень чистый и аккуратный Район. У них полно всяких маленьких дроидов, которые все время торопливо снуют повсюду и все убирают и подметают.

Принимая как данность, что ничего плохого еще случиться не успело, думаю, что Элкленд к этому времени уже спал, если, конечно, не сидел, гадая, куда к черту я мог запропаститься. Я сказал ему, что скоро вернусь, а он, думаю, вполне мне доверяет, чтобы оставаться в уверенности, что так оно и будет. С другой стороны, однако, я сказал, что вернусь к ужину, но не вернулся.

С момента, когда я покинул квартиру, я все пытался успокоиться, расслабиться, как-то отделаться от напряжения, потому что оно не даст мне снова заснуть. Но никакие мои усилия не давали результата, я по-прежнему чувствовал себя напряженным, настороженным, и это дико меня раздражало. То, что я не мог связаться с Зендой и убедиться, что у нее все в порядке, также здорово действовало мне на нервы. Жаль, что мне не пришло в голову заглянуть в ее биоданные и убедиться, что она по-прежнему числится Младшим Супервайзером Департамента Действительно Срочного Проталкивания Работ. Но это мне в голову не пришло.

В общем и целом я представлял собой сущий комок нервов, пока топал через паутину улиц к одному из жилых кварталов Района, направляемый тихими командами электронной карты. По пути я остановился у газетного киоска, чтобы купить сигарет и просмотреть экземпляр «Центр Ньюз» – хотел увидеть, нет ли там сообщения об исчезновении Элкленда. Его не было – вся эта история явно оставалась засекреченной. Идя дальше, я небрежно отбросил пустую сигаретную пачку, и случившийся поблизости ловец-дроид произвел поражающий воображение прыжок и успел подхватить пачку в трех дюймах от земли.

– Отлично проделано, – похвалил я его.

– Еще есть? – с энтузиазмом спросила машина, подъезжая к моей ноге. Это был небольшой металлический цилиндр с мигающим красным огоньком сверху, и у него имелась тонкая и длинная металлическая рука с маленькими пальчиками на конце.

Я пошарил по карманам.

– Нет, кажется, нету.

– Фу-ты, пустой!

– Брысь отсюда, дроид, – раздраженно сказала электронная карта.

Я нашел спичечный коробок и вытащил его.

– Отлично! Давай, кидай посильнее! – сказал робот, уже готовый к действию.

Я швырнул коробок вдоль улицы, и дроид рванул за ним. Дело требовало молниеносного броска, но он справился – метнулся за коробком и сцапал его своей ручонкой. Потом помахал нам и быстро понесся дальше по улице к листику, падавшему с дерева в сотне ярдов от нас. Два других робота примчались туда одновременно с ним, и до нас донесся звучный звон, когда они вступили в контакт, потом один схватил листок и, покачиваясь, рванул дальше по улице, триумфально размахивая своей добычей.

Десять минут спустя я свернул в квартал Рез-205-М и нашел дом Беллрипа. Мне повезло – от необходимости вскрывать кодовый замок входной двери меня избавила небольшая толпа мужчин в белах халатах, радостно трепавшихся о каких-то машинных кодах: выходя, они придержали для меня дверь открытой. По каким-то причинам натшисты живут в однополых домах, сильно напоминающих огромные общаги. Они, конечно, женятся и все такое прочее, но и после этого дело ограничивается тем, что они ходят спать друг к другу, как в гости, из женской общаги в мужскую или наоборот. Мне такое житье представляется крайне странным, но сами они явно вполне этим довольны. В холле на стене висела доска объявлений, вся заляпанная листовками всяких обществ и клубов. А еще там имелась табличка с указателем на столовую. Я к этому времени уже здорово проголодался, но решил с этим подождать: может, придется пригласить Беллрипа на ланч.

К вящему моему сожалению, лифта в этом доме не было, пришлось карабкаться пешком через шесть лестничных пролетов, чтобы попасть на этаж, где обитал Беллрип. Подойдя к его двери, я нажал на кнопку звонка и довольно долго держал ее нажатой, но никакого ответа так и не дождался. Этого урода не было дома.

Тяжко вздохнув, я попытался придумать, что делать дальше. Достал из кармана листок бумаги и написал Беллрипу записку, прося его связаться со мной. Оставил свой адрес, номер домашнего видифона, номер портативного видифона, номер факса. Сообщил ему даже свой знак Зодиака. Мне действительно очень нужно было поговорить с этим парнем, и поскорее: я хотел как можно скорее заснуть, а с такими стрессами я наверняка буду бодрствовать несколько дней.

Я сложил записку и сунул ее под дверь. Но когда я ее туда запихивал, произошло нечто неожиданное. Дверь приотворилась.

Я быстро поднялся на ноги, неотрывно глядя на дверь, которая медленно отворилась еще на пару дюймов.

– Э-э-э… Мистер Беллрип?

Ответа не последовало. Да я его и не ждал, правда не ждал. Если бы он хотел ответить, он бы это уже проделал, я ведь секунд сорок держал нажатой кнопку звонка. Его явно не было дома.

Бросив взгляд назад, я распахнул дверь пошире и просунулся внутрь, закрыв дверь за собой. Из короткого коридора, в котором я оказался, квартира выглядела весьма похожей на апартаменты моего приятеля Брайана Диода. Компактная, иного слова не подобрать. Я громко кашлянул, не получил опять никакого ответа, сделал парочку неслышных шагов к двери в гостиную. Она была чуть приоткрыта, и я постоял перед нею пару секунд, прислушиваясь, но ничего не услышал. Заранее приготовив нужные извинения по самому высокому классу, если хозяин окажется глухим, я толчком распахнул дверь.

Качество освещения в комнате было крайней низким и очень странным, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять почему. Беллрип сидел в кресле в центре комнаты, и его волосы торчали вбок под странным углом.

Как оказалось, он и впрямь был глух. Он был глух, потому что он был мертв. Он был также слеп, потому что его глаза были выжжены. Одна его нога валялась в паре ярдов от кресла. Обе руки все еще были при теле, но только суставами. Мышцы были содраны полосами, и эти полосы свисали с локтей подобно усохшим, вялым щупальцам. Зона между шеей и тазом практически отсутствовала. Выглядело это так, словно его тело взорвалось изнутри, и стены и окна были забрызганы кровью, это она приглушала свет, проникавший в комнату. На полу перед ним лежала часть его внутренностей длиной с фут, похожая на усталую змею, а сама комната была буквально залита кровью, закидана маленькими ошметками внутренностей, фрагментами костей и кусочками наполовину переваренной пищи. Воняло здесь прямо как в самом заброшенном углу бойни, который никто никогда толком не убирал; больше это было похоже на то, что кто-то забрел сюда и от души тут наблевал, да еще и в жаркий день.

Я даже не почесался, чтобы достать пистолет. Кровь на стенах и окнах давно высохла, а то, что осталось от отделенной от тела ноги Беллрипа, находилось на продвинутой стадии прогрессирующего разложения. Даже при здешней жаре все это означало, что мертв он уже пять или шесть часов.

Осторожно выбирая дорогу сквозь разбросанные потроха, я зашел трупу за спину. Волосы Беллрипа торчали под таким странным углом, потому что части черепа, к которым они ранее крепились, отсутствовали. Задняя часть его черепа смотрелась так, словно внутри него взорвался трехдюймовый снаряд, разнеся все вокруг в мелкие дребезги.

Это, конечно, был никакой не снаряд, а чья-то умелая рука, и я в конце концов должен был признать нечто, что мне следовало осознать давным-давно. Нечто, что все время было рядом. И тут, совершенно внезапно, словно чудовищное откровение, меня осенило. Кусочки пазла начали складываться в четкую картину. Это было как в фильме, пущенном задом наперед, когда разбитое стекло снова становится целым. Теперь я знал, чья рука все это проделала, я знал, кто преследует Элкленда. Это уже невозможно было отрицать, каким бы невозможным оно ни казалось.

Элкленда преследовал Рейф.

Часть 3

Реквием

Глава 16

В бар Джи я явился после четырех. Я старался перемещаться как можно быстрее, но дорога была чертовски длинной, добираться пришлось кружным путем, потому что мне нельзя было ехать через Центр, а в Красном монопоезд накрылся медным тазом. Я быстренько шагал пешком по пораженным несчастьем улицам, радуясь, что одет в черное. Уличная жизнь превратилась в сплошной бедлам, и это было хорошо. Если бы не этот бардак, мне пришлось бы стрелять, чтобы расчистить себе дорогу.

Эмблемы Джи на стенах домов я начал замечать на четверть мили раньше, чем в прошлый раз, когда я был в Красном. Братья явно перестарались, давая понять другим здешним бандам, кто тут есть кто. Да прочим гангстерам с ними было и не справиться. Большая часть вновь завоеванной ими территории была здорово повреждена и разрушена, по улицам в некоторых местах было вообще не пробраться – повсюду виднелись воронки от снарядов, а уличное освещение сохранилось лишь в отдельных редких местах.

Как только я оказался точно на территории Джи, я достал свой пистолет и дальше нес его открыто, чтобы всем была видна эмблема Джи на рукоятке. Здесь на улицах народу было побольше, здесь было более шумно: отовсюду доносились звуки перестрелки, а иногда случайные выстрелы – просто для развлечения и отдохновения. Проститутки выстроились по обоим тротуарам так густо, что мне пришлось тащиться по проезжей части. Весь район выглядел как извращенный вариант города, переживающего экономический бум, каким он, надо полагать, теперь и стал, превратившись в укрепленную цитадель, в твердыню самой опасной банды в самом опасном Районе.

«БарДжи» кипел и бурлил жизнью, из него на всю округу, на сотни ярдов разносился оглушительный рок. Улица перед ним была еще гуще запружена народом, так что мне пришлось прокладывать себе путь плечом, раздвигая толпу и размахивая пистолетом перед носом любого, кто проявлял раздражение или чрезмерно наглел. Это сочетание плюс выражение моей физиономии, которое, вероятно, было крайне мрачным, помогли мне прорваться сквозь них.

Я ввалился в бар и огляделся по сторонам, высматривая Джи или Снедда. Сначала я их не увидел, потому что бар был забит битком, народ толпился от стены до стены, плотная толпа потеющих наркош, торчков, нажравшихся «допаза», раскачивалась в оранжевом свете, хрипло выкрикивая непристойности, стимулируя таким образом кривляющихся на эстраде исполнительниц. Кто-то швырнул на эстраду разбитую бутылку, и она угодила прямо в лицо одной из девиц. Как обычно, у девицы были длинные черные волосы, длинные и черные, как наводнение. Она пошатнулась и упала, но тут же вскочила на ноги. Из пореза на лбу текла кровь. Толпа заорала от восторга.

Потом я наконец увидел их – они сидели за столиком в дальнем конце зала. Фыд и еще один телохранитель примостились за другим столиком, позади братьев. Они внимательно отслеживали все происходящее в зале, держа под рукой крунтометы – на всякий случай, если события начнут развиваться и выходить за рамки дальше, чем нужно. Какой-то торчок обложил меня, когда я перекрыл ему вид на эстраду, и сильно оттолкнул меня к стене, но я с силой ткнул его дулом пистолета в шею, уже нажимая на спуск, и он тут же все правильно понял.

– Старк, эй, Старк, за каким хреном тебя сюда принесло? – радостно завопил Снедд.

– Что стряслось? – спросил Джи, немедленно оценив ситуацию.

– Можем подняться наверх?

Джи махнул рукой Фыду, велев ему оставаться на месте, и я последовал за Джи и Снеддом в заднюю часть зала. Братья прорезали толпу, как цепная пила, режущая масло.

Наверху было несколько тише, но не слишком. Музыка просачивалась сквозь пол, а ее громкость заглушалась и перекрывалась лишь регулярными вскриками и визгами наркашей, принявших дозу разбодяженного «допаза» и балдеющих в соседних комнатах дальше по коридору. Потом один из этих торчков начал орать все громче и громче, звук достиг верхнего предела, потом раздался выстрел и вопли перешли в глухое бульканье. Минуту спустя один из служащих Джи вышел из этой комнаты, волоча безжизненное тело, которое он спустил в люк мусоропровода, выходившего на улицу позади бара. Из комнаты, откуда он вышел, продолжали доноситься выкрики и вопли, и служащий снова пошел туда, чуть приподняв брови, когда проходил мимо нас.

Снедд затворил за нами дверь, а Джи вручил мне кувшин спиртного. Я сделал длинный-предлинный глоток и вернул кувшин.

– Итак, – сказал Джи самым серьезным тоном, – что стряслось?

– До того, как я вляпался в это дело, что ты хотел мне сказать?

– Хотел тебя предупредить. Тебя кое-кто разыскивает.

– Кто?

– Мы не знаем, – сказал Снедд. – Девочка, на которую ты работаешь, через пару дней после того, как ты вытащил Элкленда, связалась с Джи.

– Откуда она звонила?

– Из Центра.

– Голос звучал нормально?

– Да, вполне в стиле «я-все-могу». Сказала, что вы, парни, вроде как здорово развлеклись в Цветном.

– Так и было. – Я улыбнулся, мне было радостно услышать, что Зенда добралась до дому благополучно.

– Еще она сказала, что это дело с Элклендом… скверное дело.

– Ага.

– Он где сейчас?

– Погоди! Что там насчет того, кто меня разыскивает?

– Так оно и есть. Разыскивает. Когда мы прихватили территорию Шена Крыса, мы его самого притащили сюда на случай, если у него имеется какая-нибудь случайная информация, которая и нам не помешает.

– Имелась?

– Не-а. Только то, что некто старается выяснить, где ты обретаешься.

– И еще кое-что, Старк, – добавил Снедд. – Помнишь, когда мы виделись в последний раз, я сказал, что кто-то пытается выяснить, каким образом можно попасть в Стабильный?

– Ага.

– Может, это был Элкленд, а?

– Нет, – ответил я. Сам-то я это уже давно понял. Имея в рукаве этот шулерский трюк с компьютером, Элкленду не нужно было болтаться в Красном, пытаясь пробраться в Стабильный.

– Стало быть, этот кто-то еще разыскивает вас обоих.

– Ага.

– Ты знаешь, кто?

– Ага. Именно поэтому я здесь.

– Так какого хрена! Кто это?! – нетерпеливо рявкнул Джи.

– Рейф.

Джи недоверчиво уставился на меня:

– Не валяй дурака, Старк! Рейф мертв!

– Я знаю, – сказал я.

По крайней мере минуту в комнате стояла полная тишина. Музыка по-прежнему просачивалась снизу, но теперь казалась очень далекой, какой-то выдохшейся, вылинявшей, высохшей. Воспользовавшись этой паузой, я закурил сигарету и глубоко затянулся, чувствуя, как дым жжет то, что осталось от моих легких. Слишком много я курю. Но вовсе не виню себя за это.

Джи и Снедд просто продолжали таращиться на меня широко распахнутыми глазами, оба неосознанно потирая верхнюю губу – совершенно одинаковым жестом. Было бы очень здорово, если бы вся эта штука не оказалась столь ужасной. Но все это отнюдь не было здорово, совсем не было.

Джи первым нарушил молчание.

– Давай рассказывай, – потребовал он.

– Элкленд сейчас в Джимленде, – сообщил я. – И знаете, что произошло? Я проснулся.

Джи вытаращил глаза.

– Ты чтосделал?!

– Проснулся. Я был в замке. Мы собирались передохнуть после того, как нам здорово досталось по пути туда, и тут я и проснулся. У меня вдруг возник синдром – «я что-то забыл и оставил» и «я скоро вернусь». Надо было, конечно, сразу догадаться… Черт побери, мне давным-давно следовало бы это знать. И мне даже казалось, что я знаю, правда, но я все время отметал эту мысль.

– Знаешь что? – Джи взял у меня сигарету и рассеянно прикурил.

– Я потащил Элкленда туда, потому что ему снились кошмары. Жуткие кошмары. Спервоначалу я просто зафиксировал этот факт, решил, что это просто случайность, что это самое Нечто просто шатается по всему Джимленду, ища, кого бы прихватить и пожрать, и наткнулось на него.

А когда я выяснил, что Элкленда никто не выкрадывал и не похищал, что он сам оттуда смылся, выяснил, почему он это сделал, тогда я отнесся к этому более серьезно. Он к тому времени был совсем больной, и ему быстро становилось все хуже и хуже. И еще до меня дошло, что это очень странное совпадение – что ему пришлось бежать из Центра и одновременно его начало преследовать это самое Нечто.

Ну, вот, я и потащил его туда, в Джимленд. По дороге нам пришлось очень несладко. Мне снился Рейф, а Элкленду снились младенцы.

– Вот дерьмо!

– Точно. Это должно было послужить мне указанием. Однако, с другой стороны, какого черта, такое ведь нередко случается. Как бы то ни было, сперва все было нормально. Нас накормили, мы поспали, мы добрались до того места, куда направлялись, – это были джунгли. К тому времени Элкленд уже выглядел как полная дерьмовая развалина, а я уже начал гадать, что это такое происходит на самом деле. Уже создавалось такое впечатление, что кто-то специально нацелил на него это Нечто. Но ведь кроме меня кто еще мог такое проделать? Да никто. А потом мы встретили тигра.

– Мы одного такого однажды видели, помнишь? – спросил Джи тоскливым голосом.

– Да, – сказал я, припоминая. Давненько это было.

– Это было круто. А потом он превратился в котенка.

– А вот этот не превратился, – сказал я. – Он взорвался. А потом обратился в чудовище, в монстра.

– Чьего монстра?

– В монстра Элкленда.

– Скверно было?

– Я видал штучки и посквернее. Но не так часто и не в последнее время. По сути, уже восемь лет их не встречал. – Я поглядел на Джи. Он в ответ поглядел на меня. Взгляд у него был очень напряженный. В этом мире Джи мало что может напугать. Но мы сейчас говорили о Джимленде, а там все совсем иначе. И он хорошо помнил об этом.

– Потом мы добрались до замка. Стандартный сюжет: все одеты в шелка, толкуют про ведьм, мертвых королев и о прочем таком же дерьме. Мы как раз собирались принять душ, когда это произошло. Я не имел ни малейшего понятия, зачем мне нужно вернуться назад и вообще куда меня несет. Но я пошел – и в итоге проснулся. Проснулся в Цветном. Бог ты мой, как же я озлился!

Я сделал паузу и закурил еще одну сигарету. Сейчас мы все трое смотрелись как элитная группа сигнальщиков, подающих дымами знаки своим сотоварищам, выполняя очень важное задание. Снедд передал мне кувшин с алкоголем, и я сделал еще один большой, длинный глоток. Меня совсем не удивило, что руки у меня трясутся.

– Теперь-то я понимаю, что должен был еще тогда все осознать. Я что хочу сказать? Проснулся я? Да, но для чего? Но тогда я еще ничего не осознал.

Я кое-что разузнал про Элкленда, покопался в его прошлом. Хотел выяснить, что может из себя представлять этот его монстр. Ничего особенного мне обнаружить не удалось, но я нашел зацепку, данные о человеке, который может что-то знать. Вот я и отправился в Натши, чтоб с ним потолковать.

– Кто он такой?

– Его имя – Спок Беллрип. Он учился в школе вместе с Элклендом, в одном классе. Он умер. Поэтому я и пришел сюда, к вам.

– Умер? Ну и что? – Снедд пожал плечами. Как вы уже, наверное, поняли, смерть как таковая не имеет для него особого значения.

– Он умер, его разорвало на части. И размазало по стенам. И в затылке у него здоровенная дырища.

– Ох, вот дерьмо! – сказал Джи, поднимаясь с места. – Ну и хрень! Самая дерьмовая хрень!

Снедд с удивленным видом воззрился на братца, потом обернулся ко мне.

– Что такое? – спросил он.

Здесь мне следует сделать небольшое отступление в прошлое. Давно пора это сделать, как я подозреваю.

Мы с Джи знакомы друг с другом уже достаточно долгое время. Он тоже бывал в Джимленде. Я брал его туда с собой, чтобы его выручить, так сказать, вытащить занозу у него из задницы. В ответ он тоже мне помог в одном очень крупном деле. Он лучше многих других понимает, чем я занимаюсь, даже лучше, чем Зенда. Он знает про этих плачущих младенцев, он знает про все эти Нечто, он и о монстрах знает тоже. Еще бы ему не знать!

А Снедд никогда там не был. Я познакомился с ним сразу после того, как мы с Джи побывали в Джимленде, но он не участвовал в основном действе, да мы и не стали сообщать ему все подробности того, что там произошло в действительности. Об этом знают только трое – Джи, Зенда и я. Так что хотя то, о чем я рассказывал, кое-что для него и значило, все же он не понимал истинного смысла происшедшего и его результатов. Он не понимал, как это мысль о человеке со здоровенной дырищей в затылке может заставить его братца – заставить самого Джи! – волчком крутиться по комнате, ругаясь последними словами и дрожа от ужаса.

Как я уже говорил, Джимленд таков, каким вы сами его сделаете, а Джи вырос в самом гнусном, самом темном уголке Района Ширнись Еще Разок. Джи теперь крутой малый, очень опасный, глава гангстерской шайки, способный до поноса напугать других гангстерских вожаков. Но, как и все мы, грешные, Джи когда-то тоже был ребенком. Прежде чем стать хорошим или плохим, святым или психопатом, до того, как человек становится таким, каким, как он полагает, он стал, все мы были детьми.

Возьмите, к примеру, меня. Я принимаю вещи и явления такими, какие они есть на самом деле. Я стараюсь всегда сохранять спокойствие, я занимаюсь делами, сути которых, вполне вероятно, сам до конца не понимаю. Но прежде чем стать таким, до того, как я стал говорить так, как сейчас говорю, до того, как я заполучил все эти шрамы, я тоже был ребенком. Трудно в это поверить, но это так.

Вы помните это время? Помните, как вы сами были ребенком?

Ответ один – нет. Боюсь, что не помните. Вам, конечно, может казаться, что это не так, что вы все можете вспомнить. Но вы не можете. Все, что вы способны вспомнить об этих закрытых туманом днях, – это лишь обрывки и кусочки, которые тогда помогли вам стать таким, какой вы теперь. Вы можете вспомнить времена, когда ощущали себя живым, сильным и на многое способным, но это лишь моментальные снимки особо значительных дней вашей прошлой жизни, случайные впечатления; но они и без того являются неотъемлемой частью вас самого. А вот все остальное вы вспомнить не можете. Вы не можете вспомнить, как это было тогда, когда вы были ребенком, не можете вновь ощутить себя в этом состоянии, когда это было все, что вам вообще известно.

Но только не в Джимленде.

А вот в Джимленде вы можете вспомнить, как это было тогда, когда вы еще были глупо, бездумно счастливы, когда счастье было не чем-то таким, за чем нужно гоняться, когда оно само знало, где и как вас найти. Там вы можете вспомнить, как любой предмет может стать талисманом, который вам необходимо всегда держать при себе, как любую новую игрушку непременно нужно всегда класть на прикроватную тумбочку, чтобы она непременно была там, когда вы проснетесь. Вы можете вспомнить, как мама вас ласкала и обнимала – просто потому, что любила вас, а вы тогда еще недостаточно повзрослели, чтобы это вас смущало. Вы можете вспомнить, как вы носились сломя голову просто потому, что хотелось носиться сломя голову; какое это было замечательное ощущение – чувствовать в себе всю энергию мира; как это было – знать, что завтра вы сможете делать все то же самое, и послезавтра – тоже; что ничто никогда не изменится, разве что к лучшему, и нет на свете никаких проблем, которые нельзя было бы уладить. И в подобный краткий момент вы вдруг почувствуете себя единым целым, самим собой, почувствуете все прожитые годы одновременно, почувствуете в себе и ребенка, и взрослого, ощутите, как они вдруг сплетаются в тесном объятии и прижимаются друг к другу так тесно, что сливаются в одно целое.

И это замечательное, совершенно потрясающее ощущение, потому что этот ребенок всегда внутри вас, вот только он закрыт в какой-то глубокой и темной клеточке, где он не видит никакого света, где ему совсем нечего делать и не с кем поговорить. Это вовсе не тот «внутренний ребенок», которого всуе поминают эти болтуны-психологи, я говорю совсем не о таком. Это буквально так, как есть на самом деле. Ребенок сидит там, он там совершенно один, ему там сыро и холодно, он в глубокой глубине, в тысяче миль внутри вас, но он по-прежнему надеется, что однажды вы придете за ним, возьмете его за ручку и выведете на свет, к какому-нибудь ручейку, где вы сможете вместе играть. А вы все не приходите и не приходите.

Что, по вашему мнению, было самое важное в вашей жизни, что это было такое, от чего вы чувствовали себя счастливым? Например, любовь к кому-то, любовь такая сильная, что вы могли протянуть руки и обнять и быть обнятым. Например, вкусная еда, когда вы наслаждались каждым кусочком, каждым глотком. Это вовсе не биологические императивы. Вам вовсе не нужно любить, чтобы совокупляться, вы можете есть что угодно, лишь бы оно не было сделано из металла. Биологические императивы – это полузабытые стрекала для скота ^[10], они устарели и стали ненужными уже тогда, когда вы перестали забираться на деревья и научились вместо этого манипулировать законами гравитации. Природа-мать знает, что вы уже вышли из ее подчинения, и предоставляет вас полностью самим себе. Она болтается и толкается где-то поблизости со всеми своими клопами, жучками и колючками, вполне довольная тем, что время от времени насылает на вас какой-нибудь вирус, просто чтобы напомнить о своем существовании.

Вы любите, потому что вам хочется в ком-то нуждаться, как вам этого хотелось, когда вы были ребенком, и чтобы и в вас тоже кто-то нуждался. Вы едите, потому что интенсивность вкусовых ощущений напоминает вам о голоде и жажде и о том, что их нужно удовлетворить, как нужно унять боль. Самые великолепные картины – это не более чем милый расцветший бутон, склонившийся при дуновении ветерка – вам тогда было два годика; самый завлекательный фильм – это просто то, как все было тогда, в те давние дни, когда вы выпученными глазами смотрели на крутящийся хаос вокруг вас. Все, что с вами делают эти вещи и явления, – это заставляют взрослого в вас на некоторое время заткнуться и всего лишь на мгновение приоткрыть микроскопическое окошко в засунутой в глубокую глубину клетке внутри вас, позволив бледному до синевы ребенку жадно выглянуть наружу и впитать, влить в себя этот мир, прежде чем над ним снова сомкнется тьма.

Джимленд держит это окошко всегда открытым, широко открытым. И дает ребенку возможность вырваться наружу, бежать. Вот отсюда и происходит его название. Представьте себе, что вам четыре года и вы пытаетесь произнести слово «Дримленд». И что у вас получилось?

Но это не все, что вы можете там вспомнить. Быть ребенком отнюдь не всегда прекрасно, детство вовсе не всегда сплошные свет и радость. В нем бывают и темные пятна: некоторые вообще ставят в тупик, а иногда просто ужасают.

Например, вы проснулись ночью и почувствовали, что над вами кто-то склонился. И вы знаете, что он сейчас сделает. Может, вы, подобно моему приятелю Джи, выросли в кошмарном мире, где ваша психически больная мамаша убила вашего папашу прямо у вас на глазах, а тело держала в комнате до тех пор, пока от него не осталось одно только странное пятно на полу. Может, все, что вы нынче делаете, все, что вы чувствуете, носит отпечаток чего-то ужасного, что вам совсем не хочется вспоминать. Из всего того, что было сказано или не сказано, из событий, которые случились или не случились, из всех этих мельчайших обрывков и фрагментов в конечном итоге возникает, вырастает Нечто, во что вливает жизнь Что-то Плохое, само Зло. Вот что такое эти монстры и вот почему они никогда не могут умереть совсем. Это потому, что они являют собой конкретную, определенную часть вас самих, это мрачные тени за вашими глазами, которые делают вас отличными от других людей.

Когда вы рождаетесь, включается свет, тот свет, который потом светит вам всю жизнь. По мере того как вы взрослеете, этот свет по-прежнему виден вам, он сверкает и сияет, пробиваясь сквозь ваши воспоминания. И если вам везет, когда вы продвигаетесь вперед через время, вы несете вместе с собой всего себя, подобрав юбки и ничего не оставляя позади, ничего, что могло бы затмить этот свет. Но если в дело вступает Зло, если случается Что-то Плохое, часть вас в этот самый момент буквально прижигается к тому месту, куда вы сейчас попали, оказывается зажатой в ловушке. Остальные части вас продолжают двигаться дальше, разбираются со всеми сегодня и завтра, но что-то, какая-то часть вас осталась позади. Эта часть вас перекрывает свет, она бросает тень на оставшуюся часть вашей жизни, но что хуже всего, она живет. Попавшая в тот момент в ловушку и зажатая в ней, одинокая во тьме, эта часть вас все еще живет.

В Джимленде вы можете все помнить, и все может никогда не стать снова таким же, как прежде. Вы можете встретиться с этим ребенком, с этим более юным собой, осознать, как он гневается на вас за то, что вы его покинули, оставили позади, понять, как он вас теперь ненавидит. Нет смысла убеждать его, что это вовсе не ваша вина. Это очень больно – слышать его слова.

Ребенком мне всегда очень везло. Большая часть гадостей и неприятностей поджидала меня в будущем. Может, с вами было так же. Но, возможно, вам встретилось нечто совсем иное. Может быть, когда вы были маленьким, вам встретилось нечто, о чем вы никому не могли потом рассказать, потому что никто вам не поверил бы. Нечто совершенно невозможное. Нечто, что вы потом никогда не вспомните, когда вырастете, просто потому, что это никак не вписывается в окружающий мир, но, тем не менее, нечто такое, что навсегда останется частью вас самого.

С вами такое случалось? Да вы и сами этого не знаете, потому что никогда не сумеете вспомнить. Большая часть людей и не вспоминает.

А вот я помню.

Джи потихоньку успокаивался и приходил в себя, он уже перестал так сильно дрожать. Он взмахнул рукой, и дверь почти немедленно отворилась. Вошел Фыд, он притащил еще чего-то алкогольного. Я подумал, что это нечто невероятное, почти магическое, но потом понял, что комната наверняка находится под видеонаблюдением.

– Лады, – сказал Снедд, когда разобрался со всем. – Только что это за дела с дыркой в черепе? С чего бы поднимать такой шум по этому поводу?

– А с того, – ответил я, – что нам известно, кто имеет привычку убивать именно таким образом, не так ли, Джи?

Джи молча кивнул, говорить он явно не был расположен.

– Джимленд имеет свою историю, – продолжал я. – И этот человек – часть этой истории. Этот человек может причинить больше зла, чем тысяча всяких Нечто, вместе взятых.

– И это Рейф?

– Это был Рейф, – поправил его я. – Рейф мертв.

– Откуда ты знаешь?

Джи посмотрел на меня, и мы уставились друг другу в глаза. Он сам ответил брату:

– Потому что мы его убили.

– И что мы теперь станем делать?

Я поглядел на Джи и с минуту подумал.

– Ну, я еще не знаю, – сказал я. Возникла новая пауза, пока я пытался придумать, что нам нужно сделать, как со всем этим справиться. Братья сидели и молча ждали. Снедд понимал, что на сей раз он не владеет ситуацией, а Джи всегда по всем вопросам, касающимся Джимленда, полагался на мое мнение. Да ему ничего другого просто не оставалось.

– Первое, Джи, я хочу, чтобы ты связался с Зендой. Сам я не могу, потому что Центр меня разыскивает. Они же знают, что это я выкрал Элкленда. Ну, типа того, – уныло добавил я. – Так что в данный момент я пребываю в первых строчках этого их факаного списка разыскиваемых.

– А эта штука, прилеж, это и впрямь дерьмовая штука?

– Ага, – сказал я.

Так оно и было. Эта дрянь, надо отметить, с самого начала показалась мне фантастически дерьмовой, а принимая во внимание то, что мне вроде как стало известно теперь, она представлялась еще более дерьмовой. Кусочки мозаики начинали складываться в единую картинку, а точнее, укладывались на один и тот же квадратный ярд.

Самому Центру это дерьмо не нужно. Я что хочу сказать: всегда ведь могут отыскаться люди, которым приходится обходить законы и установления, люди, которые стараются добиться преимуществ всякими разными неприемлемыми способами. Но в Центре таких людей нет. Суть дела заключается в том, что в Центре ты все делаешь сам. Это не обязательно всегда высокоморальные дела и поступки, никто даже в Центре не станет воздерживаться от удара ножом в спину и прочих подобных махинаций и лжи, если желает ускорить свое продвижение по карьерной лестнице, но охота за человеческими мозгами и даже их выращивание на продажу – это все-таки довольно странное и гнусное занятие. И если дело дошло до таких отчаянных мер ради преуспеяния, чтобы подмять под себя все процессы принятия решений в столь крупном Районе, то это пахнет безумным сценарием типа «хочу-владеть-всем-миром», а подобных задумок, вообще-то, давно уже больше не существует.

Люди давно обратились внутрь самих себя, устроили себе собственные маленькие убежища, где они могут быть такими, какими им хочется. В наше время, когда едва ли найдется такой, кто захочет посещать Районы, отстоящие дальше, чем на десяток миль от его дома, эмоционального порыва к власти надо всем миром более не существует. Во всем подобном сценарии есть что-то атавистическое, да и сам он выглядит совершенно нереалистичным.

– И что мне сказать Зенде?

– Не надо ей ничего говорить. Просто вытащи ее оттуда. Там она в опасности, да и вы оба тоже.

– Так ты действительно считаешь, что все именно так, как оно выглядит?

Я вздохнул и попытался ему улыбнуться. По выражению его глаз было видно, что улыбка вышла не слишком удачная, так что я убрал ее.

Джи медленно кивнул, медленно и мрачно.

– Дерьмо, – сказал он.

– После этого вам троим нужно будет найти местечко, чтобы спрятаться. Безопасное местечко.

Тут страх Джи вылился в самый разнузданный взрыв ярости:

– Слушай, Старк, ты ж сам знаешь, что это невозможно! Если… если… – он все пытался заставить себя произнести это имя, и Снедд снова удивленно вылупился на братца. Воздействие, которое произвела на Джи моя информация, более чем что-либо другое заставило Снедда осознать, что происходит нечто по-настоящему скверное. – Если за всем этим стоит Рейф, безопасных местечек не отыскать нигде,мать твою так!

– Да знаю я! – резко ответил я. – Но что еще я могу посоветовать? Вы и Зенда сидите по уши в дерьме, ты сам это прекрасно знаешь. Я же просто стараюсь понять, кто стоит за всем этим, потому что тот ответ, который мне известен, попросту невозможен.

– Да перестань ты! Это же Рейф! Больше просто некому. Господи Иисусе! – Джи встал и прошелся по комнате, вздрагивая и трясясь.

– Стало быть, вам нужно спрятаться. Утащить свои задницы отсюда и засунуть куда-нибудь, где поглубже. Он ведь знает, где вы живете.

– Да куда мы смоемся? В Идилл нам нельзя.

– Нельзя, – быстро подтвердил я. – Туда не суйтесь, только не сейчас.

– Тогда куда? Давай, Старк, это твой Департамент. Это твой факаный кошмар – что нам теперь делать, черт побери?!

Внезапно у меня возникло дурное предчувствие. И Джи заметил это по моему лицу. Я встал, и Снедд поднялся с места вместе со мной. На его лице было очень странное выражение.

– Что? Что это такое?

– Я не могусказать, куда вам идти! – заорал я.

– Да почему?

– Просто не могу. А если скажу, он узнает. Услышит. – Снедд и Джи уставились на меня, и по их лицам было видно, что происходит нечто странное. Они вдруг начали пятиться, отступать от меня, и Снедд отлетел и упал на свой стул. – Просто бегите отсюда. Куда угодно, в любое безопасное место, туда, где вас никто не увидит. В любое место, которое на вашей стороне. Давайте же! Сваливайте отсюда к факаной матери! ПОШЛИ ВОН ОТСЮДА!!!

Снедд к этому моменту уже оказался возле двери и рывком отворил ее. Он поглядел назад, секунду смотрел на меня, и я понял, почему выражение его лица кажется мне странным: это было в первый раз, когда я заметил на нем страх. Я знал, что видит он сам, и меня вовсе не удивляло, что у него такое выражение лица. Он видел человека, которого, как он считал, он хорошо знает, но сейчас он видел его в совершенно другом свете. Я отлично понимал, что сейчас в его глазах я выгляжу как человек, резко выделяющийся на фоне того, что находится позади меня, с исключительной резкостью и интенсивностью, как деревья на фоне грозовых облаков.

Джи подскочил к двери и вытолкнул брата наружу. Прежде чем исчезнуть самому, он обернулся и поглядел на меня, и его лицо на мгновение заставило меня почувствовать себя хоть чуть-чуть лучше. Но сразу за этим я ощутил позади себя мощный порыв ветра и понял, что сейчас начну светиться бледным светом, как видение какого-нибудь евангелиста. Но Джи все еще был рядом. Он был перепуган, но он был рядом. Джи – это кремень, и под покровом внешнего испуга в нем уже зрели первобытный гнев и злость. Он кивнул мне.

– Я вытащу ее оттуда, – сказал он. – И мы будем тебя ждать. Удачи!

И он выскочил следом за братом. А я остался стоять, дожидаясь дальнейшего. И оно не заставило себя долго ждать.

Я перевернулся на живот и сунул руку под подушку, наслаждаясь прохладой простыни под нею. Я слышал щебетанье птиц за окном и знал, что уже давно пора вставать. Я еще с минуту наслаждался ощущением тепла и комфорта великолепного постельного белья, защищающего меня от утренней прохлады, а потом все же открыл глаза. Грубо и небрежно раскатанное стекло в арочном окне, врезанном в противоположную стену, странным образом, как призма, искажало утренний свет, бросая разноцветные лучики на плиты каменного пола. Откуда-то снизу, с нижних этажей замка донесся звук трубы и веселые выкрики солдат, выходящих во внутренний дворик.

Тут я все понял. Я снова был в Джимленде. И я опоздал.

Глава 17

Много лет назад, когда я был юн, когда еще надеялся, что стану музыкантом, я проснулся однажды утром в номере гостиницы. Я сонно смотрел на часы, стоящие на ночном столике, смотрел на них сквозь пелену болезненной усталости и терзающего башку похмелья и в конце концов понял, что уже одиннадцатый час. Я поставил будильник на семь утра и, как смутно припомнилось, попросил портье позвонить мне в это время и разбудить.

Внезапно полностью проснувшись, я громко застонал от отчаяния и как можно быстрее вытряхнулся из постели. Голова кружилась, в висках дико стучало, я, пошатываясь, добрался до ванной, очень напоминая при этом раненого жирафа. С молниеносной быстротой принял душ – голова при этом раскалывалась, словно захваченная грозовой тучей отчаяния, – свалил в кучу свои вещи, потом сцапал трубку телефона и позвонил на автобусную станцию.

Они заставили меня дожидаться аж двадцать минут, я за это время заполнил целый стакан изуродованными окурками. А когда я наконец дозвонился куда надо, мне сообщили то, что я уже и так знал, что я понял уже в тот момент, когда проснулся. Я пропустил свой автобус.

Это, конечно, вовсе не выглядит особо большой бедой, не правда ли? Подумаешь, пропустил автобус. Ладно, ладно, но в данном случае это таки было большой бедой. Я застрял в городе, где никого не знал, и у меня не было денег, чтобы остаться в этом отеле еще на одну ночь. Но и это тоже не особо большая беда, верно? А еще это означало, что я не приеду туда, куда мне нужно было приехать, а это было уже совсем неприятно, потому что я должен был явиться к людям, которых никогда в жизни не видел, но которые любезно предложили мне свое гостеприимство. Я даже не был полностью уверен, что у меня есть их номер телефона, чтобы предупредить, что я не появлюсь вовремя. И все же бывают ситуации и похуже.

Дело было в том, что я находился в чужой стране. Я был на каникулах, в первый раз предоставленный самому себе. Впервые за мной никто не присматривал, никто здесь не обеспокоился бы, что бы со мной ни случилось. Но дело было даже не в этом.

Предыдущую неделю я провел с друзьями, которые уже уехали из этого города, и я пребывал в большом затруднении и отвратительно себя чувствовал в связи с тем, что у меня произошло с одной из них. Она уже уехала, оставив меня гадать о том, что случилось и что это означает. Одно я точно знал: это означало, что где-то, за тысячи миль отсюда, есть один человек, который будет на меня страшно сердиться, и вполне справедливо. Человек, который, несмотря ни на что, был последним, кому я хотел бы причинить вред.

В конечном итоге все образовалось само собой. Так иной раз бывает. Я позвонил людям, у которых должен был остановиться, и сообщил им, что я полный идиот. Я нашел, где перекантоваться следующую ночь, и добрался до места назначения на следующий день. Отношения с тем человеком, которого я так уважал, съехали с рельсов раз и навсегда, но с нею я еще поддерживал связь, и мы оставались друзьями все то время, пока я не уехал.

Но в то утро, когда я, весь трясясь, сидел у телефона, я пережил страшное потрясение, я чувствовал себя необратимо одиноким и смятенным. И это ощущение никогда больше меня не покидало. Оно всегда было со мною, запрятанное глубоко под внешней бравадой и остроумными мыслями. Когда я проснулся и обнаружил, что меня занесло обратно в Джимленд, когда я тут же интуитивно догадался, что Элкленда здесь уже нет, это ощущение немедленно выскочило на поверхность, и на минуту я снова стал двадцатидвухлетним молодым человеком, который уже давным-давно умер.

Я пулей вылетел из спальни. Вторая кровать там была смята, в ней спали, и мне не нужно было никого спрашивать, чтобы понять, что спал в ней Элкленд и что его уже здесь нет. В Джимленде такие вещи понимаешь сразу. Сами ведь знаете, что я имею в виду, вы ведь тоже там бывали.

Слуга, одетый во все белое, окликнул меня, когда я несся по коридору, направляясь к лестнице. Все, что он мог мне сообщить, только отвлекло бы меня, так что я не обратил на него внимания. Мне нужно было отыскать Элкленда, и отыскать его как можно скорее. Если я его не отыщу, он погибнет.

То, что этот проклятый Рейф каким-то образом снова возбудился к активности, уже невозможно было отрицать и игнорировать, как бы мне этого ни хотелось, как бы ни тяжело было это принять или понять. Никто другой и ничто иное не могло бы притащить меня обратно в Джимленд. Только у одного человека имеется сотая доля той силы и ненависти, что требуется для такого действа. Сразу перед тем, как это произошло, я почувствовал в мозгу едва ощутимый толчок, слабенькое предупреждение, что кто-то пытается туда проникнуть, кто-то, кто очень-очень хорошо меня знает. В мире есть только один такой человек, который знал меня задолго до всего этого. Вы уж извините меня, я с вами не был прямо так уж откровенен. Есть много такого, чего вы обо мне не знаете, а у меня нет времени, чтобы все это вам рассказывать.

Когда я сбежал на первый этаж и рванул дальше за угол, направляясь к королевской приемной, я на ходу попытался найти хоть какое-то удовлетворение в том соображении, что Джи теперь уже полностью убедился в том, что Рейф каким-то образом восстал из мертвых. Мне же оставалось только надеяться, что он своевременно сумел связаться с Зендой и что уже понял, о каком месте я ему толковал, самом безопасном месте, где они могли бы укрыться. Жаль, что у меня не было побольше времени, времени, чтобы удостовериться, что они туда добрались, времени, чтобы подготовиться к дальнейшему. Но тут ничего не поделаешь, любого времени для этого было бы недостаточно.

Я ворвался в приемную и затормозил. Король сидел на своем троне и снова курил, опять-таки стряхивая пепел в свободно стоящую вестибюльную пепельницу. Больше в приемной никого не было, и король взирал на меня вполне благосклонно, а я, тяжело дыша, стоял перед ним. Я заметил, что на пепельнице красовалась какая-то эмблема, и я ее почти узнал, и она вызвала у меня какие-то неясные воспоминания. Отвлекшись от насущного, я подошел поближе и наклонился, пытаясь вспомнить. Что-то связанное с каким-то отелем, кажется, сувенир на память…

– Ну?

Я резко выпрямился в некотором замешательстве. Король смотрел прямо на меня. И выглядел при этом неожиданно довольным, а чем, кто знает.

– Э-э-э, доброе утро, ваше величество, – прошамкал я, чувствуя внезапный прилив жара. Этот символ на пепельнице… Чувство вины… Женщина…

– Ты имеешь понятие о том, который теперь час? – спросил король с этаким вкрадчивым самодовольством. Понятия я не имел, ни малейшего. Ненавижу носить часы. – Уже одиннадцать часов, Старк! Одиннадцать! Ты понимаешь, что это означает?

Я помотал головой, как для того, чтобы прочистить мозги, так и в ответ на его вопрос.

– Ты пропустил свой автобус! – триумфальным тоном прокаркал король. – Он ушел! Его уже здесь нет! Он теперь – история!

Внезапно заголосили сотни людей, начали петь. Я крутанулся на месте и увидел, что приемная полна народу – они прятались, стояли, прижавшись к стенам, скрываясь за занавесями. Среди них был Обырк, женщины в белых халатах, группа БуфПуффов, дворяне, разнообразные слуги, солдаты. И все пели: «Прощай, автобус, прощай!»

Когда я повернулся к ним, они отступили от стен, выстроились в две шеренги, смеясь и тыкая в меня пальцами. Я в смятении и тревоге обернулся обратно к королю, но он тоже смеялся. Я снова крутанулся на месте, снова повернувшись лицом к толпе, а они все указывали на меня и смеялись, а потом вдруг начали скандировать нараспев: «Нам видна твоя задница, нам видна твоя задница!». Я глянул вниз и обнаружил, что стою совершенно голый. Я прикрылся ладонями и снова повернулся к королю. Он все еще продолжал смеяться, и смеялся все сильнее и сильнее, и верхняя часть его тела вся ходила вверх-вниз, да так быстро, что головы не было видно, она превратилась в какую-то смазанную кляксу.

Одна из БуфПуффов сняла свой халат и швырнула его мне, но он до меня не долетел. Он просто перестал существовать, растворился где-то в воздухе, в середине пути ко мне, и все снова рассмеялись. Посмотрев на ее тело, я заметил, что у нее на животе ножом вырезан некий символ. Кровь из порезов еще сочилась, закрывая рисунок, но я успел рассмотреть, что это та же эмблема, что и на пепельнице.

Чувство вины.

Из толпы раздались разрозненные выкрики, кто-то танцевал и что-то распевал.

– Мисс, а я вижу, какой у Старка петушок!

БуфПуфф сделала шаг вперед и встала в паре ярдов от меня, плача и стеная, ее лицо, искаженное мукой, стало уродливым, и я ощутил, как все годы, проведенные с нею, падают и рушатся вокруг меня и лежат голые на полу маленькой арендованной комнатки. Серая борзая на украшенном драгоценными камнями поводке выбралась из толпы и присела рядом с нею, слизывая с пола капельки ее крови.

– Ты проспал экзамены, Старк. Они же в девять начались, разве ты не знал? Разве тебе не сказали? А ты их проспал!

Тут раздалось чуть слышное легкое постукивание, и несколько маленьких белых штучек запрыгали возле головы борзой: это зубы короля вылетели у него изо рта, пока он весь колыхался и трясся, заходясь от смеха, такого смеха, от которого его глотка и легкие разрывались в клочья.

– А ты понравилась Старку, мисс!

БуфПуфф внезапно перестала стенать и замолкла, как мертвая. И уставилась на меня с жутко, ненормально идиотским выражением на лице. Одной рукой она чесала себе ногу, и ее длинные ногти впивались в плоть, врезаясь все глубже и глубже – она чесала и царапала одно и то же место. А другая ее рука протянулась к порезам на животе. Она прихватила край пореза двумя ногтями и потянула, медленно отдирая от плоти полоску сочащейся кровью кожи. Полоска была довольно толстая, заключавшая в себе все слои кожи, и женщина протянула ее собаке, которая быстро закусила ее зубами. А БуфПуфф снова начала отдирать кожу, обнажая пятнистый слой блестящей субстанции, похожей на сало и прилегающей к поперечно-полосатой мышце. Смех короля теперь стал неотличим от визга, и чем больше я пытался прикрыться, тем более голым я себя чувствовал. И тут БуфПуфф снова заорала на меня:

– Ты, дерьмо! Ты, гаденький факаный маленький дерьмец! – Я в ужасе отступил на шаг назад, и мне в подошву вонзился один из королевских зубов. – Ты, маленький извращенец! Как ты посмел представить меня себе голой?! У меня есть огромное желание заставить тебя пройтись голым перед всеми другими учителями, перед всей школой! Перед всеми девочками! Как насчет такого наказания, маленький дерьмец?!

Из толпы выступил Обырк, на нем был твидовый пиджак. Он оторвал полоску кожи с живота БуфПуфф и уронил ее ей в рот. Это был бойфренд мисс Тэйлор, в руке он небрежно крутил ключи от открытого спортивного «МГ». Он бросил на меня совершенно равнодушный взгляд – так мужчина с машиной может смотреть на ошалевшего от любви малолетку-семилетку. БуфПуфф с жадностью принялась жевать эту полоску, а затем притянула голову Обырка к себе, вытянув навстречу ему язык, перемазанный кровью. Потом они оба повернулись ко мне, нагнулись надо мной и закричали: «У него есть машина!», и снова и снова кричали это прямо мне в лицо, и тут я почувствовал, как мой рот заполняется слюной и меня начинает терзать жуткий голод, еще до того, как я понял, что это за ощущение. Из разреза у нее на животе вдруг вылезла маленькая ручонка, вылезла и стала манить меня к себе.

А король все еще смеялся, все его тело ходило ходуном, и тряслось, и крутилось с нечеловеческой быстротой, мотающиеся руки и ноги слились в размазанное пятно, словно крылышки насекомого. Другая рука БуфПуфф по-прежнему терзала ногу, пальцы уже были все в крови, с них свисали клочья мяса, а ногти теперь звучно скребли по обнажившейся кости.

А когда она сунула руку в образовавшуюся дыру и вытащила оттуда головку бедренной кости, с мокрым хлюпающим звуком извлеченную из тазобедренного сустава, я потерял сознание.

И немедленно снова пришел в себя и обнаружил, что стою на траве. Меня всего трясло, да так здорово, что я слышал стук костей у себя в запястьях, но по крайней мере я был одет. Я сунул руку в карман пиджака в поисках сигарет, даже не посмотрев, куда я попал. Пока не закурю, и знать этого не желаю.

А стоял я на маленьком островке футов десяти в поперечнике. Островок был плоский, он густо порос травой глубокого зеленого оттенка. Ярдах в десяти от него находился другой островок, чуть меньше размером. Позади меня тоже виднелись островки, и сбоку тоже. Я подошел к краю островка и поглядел вдаль. Воды между островками не было. По сути дела, между ними вообще ничего не было. Островки оказались всего лишь верхушками иззубренных каменных колонн, огромных естественных столпов, которые уходили на тысячи футов вниз, в туман. Небо над головой было мутным, напоминающим матовое стекло – небо, обещающее снегопад.

Я стоял и некоторое время озирался вокруг диким взглядом. Идти было некуда. Острова тянулись вдаль, насколько можно было разглядеть, во всех направлениях, разные по размеру, на разных расстояниях друг от друга, но я не мог добраться даже до ближайшего. Я знал, что бывал здесь прежде, бывал здесь в своих самых ранних сновидениях, но так и не мог придумать, какого черта мне теперь делать. Я чувствовал себя как тот легендарный гонщик, которого искусом выманили обратно из добровольной отставки. И вот теперь он с независимым видом забирается в машину и тут понимает, что не может даже вспомнить, как завести мотор.

Некоторое время я безостановочно бродил взад-вперед по этому островку, размахивая руками, чтобы стало потеплее. Вокруг лица колыхалось облачко сконденсировавшейся влаги от выдоха. Я никак не мог вспомнить. Я не мог вспомнить мелодию.

Самое скверное заключалось в том, что замок был всего лишь сеансом разогрева. Никакое это было не удовольствие и не развлечение, вообще никакая не радость, но, по стандартам Рейфа, это был «мокрый сон», сон с поллюциями. Прошло целых восемь лет с тех пор, как мне пришлось посмотреть самому себе в лицо, восемь лет, в течение которых я не раз сподобился протащить случайного бедолагу через Джимленд в целости и сохранности, будучи абсолютно уверен, что сам я пребываю в относительной безопасности, а риск может исходить только от монстров, преследующих других людей.

Безопасности больше не было, даже относительной. Совершенно не было. Человека, которым я был столь долгое время, более не существовало. Его подрезали, подсекли, выбросили в прошлое и сорвали с него все покровы. Я снова стал самим собой, и мне было страшно. Я потерял сноровку, забыл, как это – быть самим собой, и сейчас, в диком раздражении бродя по этому островку, дожидаясь чего-то дьявольского, что вот-вот должно воспоследовать, я настырно копался у себя в памяти. Мне пришлось забраться очень далеко в прошлое, очень далеко, вспомнить того человека, каким я был когда-то. И что в итоге? Утраченный Рай или Рай Обретенный? Догадайтесь сами.

Потом, побуждаемый внезапным уколом интуиции, я обернулся и посмотрел назад. Там ничего не было.

Всего три минуты назад там что-то было. Не на том островке, на котором я стоял, а дальше, в отдалении. Островов через двадцать от этого места располагался грозовой фронт, он двигался в мою сторону, и это было Нечто. Я пока что не видел, что это на самом деле, но в одном был совершенно уверен. Мне совсем не хотелось с ним встречаться, не было у меня никакого желания с ним знакомиться, никакого стремления с ним как-то взаимодействовать, никоим образом.

Что они из себя представляют, эти Нечто? Ну, черт бы меня побрал, если я знаю. Вот отсюда и их название. Это просто всякие скверные вещи и явления. Они подобны злобным маленьким моторным катерам, которые носятся, баламутят воду и поднимают волны в Джимленде. Вы не столько видите их, сколько ощущаете последствия их появления. Они всегда были здесь, хотя, как мне кажется, теперь их стало больше, чем было раньше, и они, несомненно, гораздо опаснее. Большинство бедолаг, которых мне удалось протащить через Джимленд, страдали от воздействий какого-нибудь Нечто, которое самым случайным образом вдруг врезалось в их поток и начинало их баламутить, пугать и возбуждать. Бывали случаи, когда это Нечто начинало надвигаться, наваливаться на такого бедолагу, но не часто и не в последнее время. Не в последние восемь лет.

При нормальном ходе вещей я могу справиться с таким Нечто достаточно эффективно, хотя никоим образом не строго научными методами. Кроме того, это не так уж легко, после такого предприятия чувствуешь себя полностью вымотанным – именно поэтому после каждого подобного задания я в течение нескольких дней вообще ни на что не способен. Они очень похожи на невидимые липкие щупальца, ползающие по комнате, полной пыли. Чем дальше они протягиваются, тем больше пыли на себя собирают, тем тяжелее становятся и тем быстрее продвигаются дальше. И вся хитрость в том, чтобы знать, как их остановить, не дать им преследовать вашего подопечного, в частности, не дать им продвинуться, проникнуть сквозь его пыль. С годами я научился неплохо с ними справляться, отражать их атаки, но это пока они оставались более или менее такими же самыми.

А вот теперь все будет совсем иначе. Теперь они будут сильнее и еще более липкими и приставучими, они будут крупнее и быстрее. И рано или поздно мне придется столкнуться с одним из них, но мне не хотелось, чтобы это произошло сейчас. После событий в замке я все еще чувствовал себя в низшей точке упадка сил, все еще то и дело нервно поглядывал вниз, желая убедиться, что на мне надеты хоть какие-то штаны. Оказаться лицом к лицу с таким Нечто требует немалой ментальной силы и решительности, и, хотя я довольно быстро оправлялся от последствий произошедшего в замке – намного быстрее, чем кто-либо другой на моем месте, – мне не хотелось рисковать и браться за дело более крупное, чем такое, с каким я мог бы справиться. Джимленд ведь мне не принадлежит, да он и никому не принадлежит и не подвластен. Нет здесь никакого особого управления или руководства.

Я лег ничком на краю острова и заглянул вниз – без особой надежды, просто для того, чтобы окончательно убедиться, что это не реальный выход из положения. Каменная колонна, на верхушке которой я находился, была здорово выветрена и повреждена атмосферными явлениями, но на ее поверхности имелось некоторое количество подходящих и вводящих в искушение выступов и впадин. Но тут же навалившееся на меня головокружение лишний раз подтвердило то, что я уже знал и так. Эта колонна была не такая, как те, по которым мы лезли в замок. Здесь цепляться за эти выступы и впадины нужно было по-настоящему, и я отлично понимал, что если действительно попытаюсь спуститься вниз, гравитация будет работать на полную мощность. Опоры и зацепки, которые я разглядел, были всего лишь уловкой, попыткой заманить меня, заставить карабкаться вниз. И это означало вот что. Первое: то, что находится там, внизу, не обещает мне ничего хорошего. И второе, что еще хуже: Джимленд начинает искажаться и деформироваться, едва кто-то попытается лишний раз подчинить его своим целям и намерениям.

Я поднялся на ноги и снова посмотрел вдаль. Нечто было теперь гораздо ближе, всего в пяти островах от меня. Ничего особенного там было еще не разглядеть, но я знал, что оно приближается. Что-то такое происходит в воздухе, когда оно рядом, что-то такое, отчего шея сзади холодеет. Это похоже на ощущение, когда смотришь на какое-нибудь проклятое место или на ночное кладбище: шее холодно, пальцы покалывает, внутри все трясется, и ты понимаешь, что на тебя движется что-то жуткое.

Зажмурившись, я сконцентрировался и попробовал представить себе, что я нахожусь где-то в другом месте. Это вообще-то всегда нелегко, а особенно в стрессовой ситуации, но это можно проделать, если сумеешь подгрести нужные воспоминания и нажать на нужные промежуточные кнопки. Когда я открыл глаза, то по-прежнему находился на этом островке, а плохое было еще ближе. Я попробовал еще раз, хотя знал, что это бесполезно. Это напоминало попытку подпрыгнуть, когда твои ноги привязаны к полу.

Так оно, собственно, и обстояло. Некоторым образом. У меня еще оставался шанс, что я не слишком отстал от Элкленда, а ведь именно за ним я должен был приглядывать. Мне вдруг стало холодно.

– Это ваш остров, сэр?

Я обернулся и увидел позади себя двоих полицейских. Оба они были одеты в темно-синие мундиры и черные сапоги, у них были высокие шлемы, увенчанные хромированными гребнями. Выглядели они отнюдь не дружелюбно. С этими своими совершенно одинаковыми усиками и пронзительными взглядами они выглядели как настоящая неприятность, и я снова ощутил чувство вины.

– Э-э-э, нет… – запинаясь, ответил я, проклиная себя за то, что не смылся отсюда еще до появления этого Нечто.

Один из копов удивленно поднял брови.

– Нет, сэр? – переспросил он, каким-то образом придавая слову «сэр» презрительно-насмешливое звучание.

– Э-э-э, нет. – О чем это они?! Как это может быть мойостров?! Полицейский повернулся к своему коллеге, брови которого также находились в чрезмерно приподнятом состоянии. Они смотрелись, как две совы, впавшие в саркастическое настроение.

– Так, так, констебль Перкинс, – сказал первый. – Что будем делать? Джентльмен стоит тут, на этом острове, это ясно, как божий день, и говорит, что это не его остров. – Он сложил руки на груди и поглядел на меня с сардонической улыбочкой, тогда как констебль Перкинс раздраженно засопел, покачал сокрушенно головой и достал небольшой блокнот.

– Он не мой, – подтвердил я. – Я хочу сказать, что не владею им, понимаете?

– Вот и скажите нам, – сказал констебль Перкинс, делая шаг вперед и глядя на меня тяжелым взглядом. – Вы ведь стоите на нем или нет?

– Ну, да, – ответил я, стараясь не выглядеть виновато, но без особого успеха. – В этом смысле он мой, да.

– Ах вот как, теперь он, значит, ваш, да? – сказал первый коп удивленно. И тоже сделал шаг вперед. – Не возражаете, если я взгляну на вашу лицензию?

– Какую еще лицензию? О чем вы тут толкуете?

– Так вы отказываетесь сотрудничать с нами, сэр?

– Нет! И нету у меня никакой лицензии!

– Ага! – значительным тоном произнес первый коп, а констебль Перкинс понимающе покивал, словно дело обстояло именно так, как они и подозревали с самого начала. – Зафиксируйте это, констебль.

– Так точно, – сказал Перкинс, слюнявя языком кончик карандаша и начиная записывать. – Мы делали обход своей территории самым обычным образом и наткнулись на подозреваемого, который, вне всяких сомнений, абсолютно определенно и точно, стоял на острове. Подозреваемый сперва заявил, что этот остров не его, но потом признался при допросе с пристрастием, проведенном констеблем Дженкинсом, что остров его.

– Спасибо, констебль Перкинс.

– Не за что, констебль Дженкинс. Ваша манера допроса оказалась и уместной, и эффективной.

– Послушайте, – сказал я. – Это не мой остров, будь он проклят, понятно?

Полицейские посмотрели друг на друга с выражением фальшивого удивления на лицах, а затем одновременно сделали шаг поближе ко мне. Я сделал шаг назад, чтобы они оставались на расстоянии вытянутой руки от меня, сознавая при этом, что край острова может быть не более чем в паре ярдов позади.

– Подозреваемый использует грязные выражения и угрозы по отношению к офицеру полиции, находящемуся при исполнении служебных обязанностей, – пробормотал себе под нос констебль Дженкинс, и Перкинс зафиксировал и это. – Ну, ладно. Думаю, нам нужно еще кое-что зафиксировать, кое-какие детали. Советую вам говорить правду, сэр. Это избавит вас от многих неприятностей в будущем.

Я вздохнул, стараясь стоять в расслабленной, спокойной позе и пытаясь выдавить из себя чувство вины. Эти Нечто всегда жадно набрасываются на страдающих от комплекса вины.

– Хорошо, – сказал констебль Перкинс. – Давайте начнем с самого начала. Какой величины ваш нос?

– Что?!

– Вы оглохли, что ли, сэр?

– Нет, но…

– Так какой он величины?

– Вы и сами можете видеть, какой он величины.

– Я хотел бы услышать это от вас, сэр.

– Послушайте, что вам от меня надо? – спросил я.

Бесполезный вопрос. Они были – Нечто, и они желали запутать меня, чтобы я впал в столбняк. Но я должен был играть в эту их игру, держаться на уровне. Если я заявлю, что это чистый блеф, дело может кончиться еще хуже. Джимленд теперь иной, а у меня тоже имеются свои плохие воспоминания. Так что здесь есть монстры, и это мои собственные монстры, понимаете ли, и у меня имеются свои собственные пузыри, которые иногда поднимаются даже из тихих вод. Вас это не касается, это не ваши заботы, так что вы о них не услышите, даже не надейтесь. Но они здесь есть.

– Что нам надо? – спросил констебль Дженкинс, обращаясь к своему коллеге и буквально наслаждаясь собственной риторикой. – И впрямь, что нам надо?

Он со злобным выражением повернулся ко мне, и когда сунулся своей физиономией прямо мне в лицо, мне пришлось сделать еще один торопливый шаг назад, чтобы он меня не забодал.

– Послушайте, сэр, либо это ваш остров, в каковом случае вы обязаны предъявить нам вашу лицензию, каковой, как вы утверждаете, у вас не имеется…

– Не имеется, – контрапунктом пропел констебль Перкинс, вторя коллеге.

– Или же это не ваш остров, в каковом случае вы его сперли.

– Сперли!

– И в любом случае, мы поймали вас на месте преступления, не так ли, сынок?

– Слушайте, я… – Я сделал еще шаг назад, когда копы рванулись вперед.

– Не говоря уж о том, что вы употребляли грязные выражения в разговоре с полицейским, находящимся при исполнении служебных обязанностей, – продолжал он, демонстративно загибая пальцы, – отказывались описать размеры своего носа и общались с противоположным полом, не проявляя должной заботы и внимания.

– Да о чем вы толкуете?!

– Думаю, вам лучше пройти с нами, – мрачно заявил констебль Перкинс, засовывая блокнот в карман. Он сделал еще шаг ко мне, протянул руку, чтобы ухватить меня за плечо, и я сделал последний, еще возможный шаг назад.

– Сопротивление властям при аресте, – зацыкал констебль Дженкинс, качая головой. – Ты уже по уши в дерьме, сынок.

– И даже выше. – Оба полицейских наклонились ко мне.

– Мы можем даже сообщить об этом твоим родителям.

– И у них сердце разобьется от горя.

– Они такого не заслужили.

– И тем не менее они должны про это узнать.

– Нет, погоди-ка минутку, – вдруг спохватился констебль Дженкинс. Его лицо было всего в нескольких дюймах от моего. Поры на коже казались огромными, они смотрелись как мириады маленьких скважин, а из его темного рта струйками вырывалось отдающее мятой дыхание. Мне отчаянно хотелось отступить еще дальше назад, но там уже не оставалось места, отступать было некуда. – Мы же не можемсообщить его родителям, ведь верно?

– Точно, – согласно кивнул констебль Перкинс. – Не можем.

– И знаешь почему? – требовательно осведомился констебль Дженкинс, злобно глядя на меня. – Знаешь, почемумы не можем им про это сообщить?

– Нет, – ответил я еле слышно, испуганно, надеясь их как-то успокоить.

– Потому что они умерли! – заорал он. – Они МЕРТВЫ!

– Нет, – сказал я. – Они не умерли. Они живы.

– Недавно виделся с ними, да?

– Нет, но…

– Совершенно мертвы, да-да!

– И их уже черви жрут.

– И плоть отваливается от их костей.

– А ты даже об этом не знал. Так-так-так.

И тут я внезапно понял, что они говорят правду. Мои родители умерли.

Я почувствовал, как горло сдавил спазм, потом голова пошла кругом. Я дал себе команду заблокировать этот приступ и вообще забыть о нем. Потом этим займусь. Но команда не сработала, и я увидел перед собой лица родителей, они распадались, оплывали, как горящие свечи. Полицейские уже поняли, что попали точно в цель, и стали дожимать дальше, все ниже склоняясь ко мне:

– Наверное, уже, э-э-э, три года прошло.

– По меньшей мере.

– Должно, от них уже мало что осталось.

– Две кучи сгнившей плоти.

– А ты даже и не знал.

– Никогда им не звонил.

– И писем не писал.

– Никогда не сообщал, где находишься.

– Даже не попрощался.

– И на похороны не приехал.

– И никогда им не говорил, как ты их любишь.

– А теперь уже поздно.

– Совсем поздно.

– О господи ты, боже мой!

– Убирайтесь к гребаной матери, вы, ублюдки! – внезапно заорал я, надрывая глотку. Они отступили на шаг, очень удивленные, и выражение их лиц доставило мне огромную радость.

Это Нечто поколебалось минутку, поняв, что у меня еще остались силы и что силы, которой снабдил их Рейф, может оказаться недостаточно. Эта минута была всем, что мне сейчас было нужно. Информация, которую они с таким наслаждением мне сообщили, буквально швырнули мне в лицо, на самом деле обернулась против них самих. Рейф рассчитывал получить преимущество за счет моего чувства вины, которое, как ему было известно, я испытывал по многим причинам, но в итоге он получил противоположный результат. Потом, позднее, я еще буду чувствовать себя виноватым, даже более виноватым, чем уже чувствовал, но пока что боль восторжествовала там, где не преуспело грубое ментальное усилие. Она открыла канал связи со мной более юным, с тем мной, который был сильнее и гораздо опаснее.

Бросив взгляд за их спины, я увидел, что там появился узкий мостик из коротких, в фут длиной, деревянных планок, свободно связанных веревкой, ненадежно и опасно протянувшийся к соседнему островку. Ничего не могу поделать, если это выглядит как сказочная случайность, как путь к бегству, к спасению, взявшийся невесть откуда, но так вот оно и бывает, так эти штучки и работают. Так что можете забыть все эти детективные приемчики, все эти «иди по следу» или «анализируй улики». Помните, я ведь уже давно говорил, что точные планы от А до Я в реальности неосуществимы, что приходится иметь дело с тем, что на вас сваливается, только когда оно на вас сваливается. Помните? Уж я-то знал, о чем тогда говорил. Со мной обычно так и бывает. Так что будет только лучше, если вы начнете воспринимать меня более серьезно.

Выражение нерешительности пробыло на их лицах лишь секунду, но когда они бросились на меня, было уже поздно. Я сделал обманный нырок влево, застыл на мгновение, дождался, когда они рванутся в ту сторону, и стремительно обошел их справа. Констебля Перкинса пронесло по инерции до самого края острова, он сумел остановиться там на секунду, судорожно размахивая руками. Констебль Дженкинс успел вытянуть руку и схватить его, но к тому времени, когда они вновь устремились ко мне, я уже пробежал половину островка, стремительно направляясь к мостику.

Он выглядел ужасно ненадежным, словно скрепленный скорее случаем, удачей, нежели законами физики, но это в данных обстоятельствах было самым лучшим, на что можно было рассчитывать, и я бросился по нему вперед, скользя ладонями по веревочным перилам. Планки под ногами тряслись и раскачивались, подскакивали и проваливались, а я мчался по ним. И тут сердце у меня подпрыгнуло – одна из веревок лопнула. Я двумя длинными прыжками преодолел последние несколько ярдов, и в тот момент, когда моя нога коснулась следующего острова, на другой его стороне возник точно такой же мостик. Я рванул к нему, бросив быстрый взгляд назад. Двое полицейских были уже на мостике и бежали за мною, делая кошмарно маленькие шажки, шажки примерно по девять дюймов каждый, но так быстро, что двигались они так же стремительно, как и я. Я поскользнулся на мокрой траве и на секунду упал на колени.

– Мы все равно тебя поймаем, ублюдок!

Я вскочил на ноги, слыша, как скрипят подошвы по мокрой растительности, и чувствуя влагу на горящих ладонях. Тут у меня вдруг случился внезапный поворот мыслей, я вспомнил что-то насчет того, что куда-то опаздываю. Я продолжал бежать, сосредоточившись на этой мысли, проникаясь ею. У меня никогда не возникало особых проблем с опозданиями, я по подобным поводам никогда особо не страдал, это не превращалось у меня в настырные неврозы. Было такое однажды, тогда, в том номере гостиницы, но это дело прошлое, старое, не имеющее отношения к настоящему. Кошмар в замке был хуже, чем можно было ожидать. Ощущения, которые я тогда испытывал, как мне показалось, были не совсем мои.

Я прыгнул на следующий мостик и быстро понесся по нему, стараясь ступать ногами по самым краям планок, где они должны были держаться крепче. Мостик начал заметно раскачиваться из стороны в сторону и качался так сильно, что чуть не сбросил меня, но я все же добрался до следующего островка и увидел возникший впереди новый мост. Обернувшись, я убедился, что обогнал полицию на целый остров, и бросился к противоположной стороне. Острова тянулись впереди, и я уже начал гадать, сколько их еще мне придется пересечь и сколько мостов еще возникнет впереди.

Внезапно я почувствовал, что далеко-далеко впереди, сразу за самым дальним островком, в далекой бесконечности началась встреча, в которой я, как предполагается, должен принимать участие. Не моя вина, что я опаздываю. Случилось нечто скверное, нечто такое, что я должен был остановить. Я помотал головой, пытаясь избавиться от этого ощущения, потому что оно было не мое. Потом достал из памяти самое ничтожно маленькое воспоминание, в сущности, осколок воспоминания – менее чем секундный промельк светлых волос на солнце, смех маленькой девочки и железная лошадка-качалка со странной мордой, и окончательно и наверняка понял то, что уже начал подозревать. Я двигался в правильном направлении. Наши сновидения взаимно пересеклись, перемешались, и теперь меня мотало и швыряло вокруг да около отмирающих остатков снов Элкленда, которые, медленно тая, висели в воздухе, как дым в прокуренной комнате.

Едва я ступил на следующий мостик, как сразу понял, что он гораздо более хлипкий, чем предыдущие. Вместо планок здесь были связанные наполовину гнилые, потемневшие ветки и побелевшие сухие обломки коры. Каждый осторожный шаг по ним сопровождался треском, или мокрым хрустом, или скрипом, и мне пришлось сбавить скорость и найти подходящий ритм движения, совпадающий с колебаниями мостика, чтобы до конца пройти по этим ломающимся деревяшкам. Свет, и без того не слишком яркий, быстро угасал, а тяжелое дыхание и раздраженные вопли краснорожих полицейских преследовали меня не хуже потерявшего управление поезда.

Одна ветка под ногами выбилась из ритма, и мне пришлось метнуться вбок, чтобы не провалиться в образовавшуюся дыру, потом быстро повернуться и кинуться в противоположную сторону, поскольку мостик продолжил разваливаться. Полицейские, морды которых от ярости раскалились так, что аж светились в наступившей темноте, уже преодолели половину моста и приближались. Под ногами опять что-то треснуло, и ритм колебаний полностью нарушился, и все, что мне осталось делать, – это подтягиваться дальше по остаткам моста, помогая себе руками, хватаясь за веревки и стараясь притянуть следующий остров поближе к себе. Мне оставалось преодолеть еще несколько ярдов, когда впереди из ниоткуда вдруг возникла высокая мужская фигура в черном пальто – она стояла у самого конца мостика. Человек чуть наклонился вперед, словно разговаривал с кем-то небольшого роста, двух-трех футов высоты. Я перехватил обрывок этого приглушенного разговора и задержался на лишнюю секунду, не понимая, что здесь было мной, а что уже нет.

– Нет, пожалуйста, не надо.

– Интересно, который из вас будет первым?

– Я скажу.

– Нет, не скажешь, иначе я убью вас обоих.

Грохот шагов полицейских стучал мне в уши, и я почувствовал, что мостик забыл ту молитву, которая ранее держала его в целости. Когда то, что прежде казалось целым, превратилось в ничто, выбросив меня в воздух, мне показалось, что я услышал чей-то чих.

Все вокруг было синим и смазанным, не в фокусе. Ну, не совсем не в фокусе, а скорее похоже на двоящееся изображение. Мутный свет проникал в окна, но этот свет исходил из ниоткуда и ничего толком не освещал, не делал хоть немного менее темным.

Я с трудом поднялся на ноги, произвольно предположив, где сейчас находится верх. По полу расползался густой туман, он крутился и извивался по собственному желанию, расплываясь во все стороны по этому склепу, где воздух совершенно не двигался. У меня подвернулась нога, и меня мотнуло в сторону, так что я оказался лицом к лицу с каким-то мужчиной. Он стоял и смотрел на меня. Целую секунду я был уверен, что у него, скорее всего, нет головы, но потом увидел, что это всего лишь я сам, мое собственное отражение в зеркале. А зеркало было высоким, высотой, по крайней мере, с дверь, и пока я в него смотрел, заметил мгновенный промельк какого-то движения у себя за спиной. Я обернулся и успел заметить фигуру, тут же скрывшуюся за углом, фигуру высокой женщины в белом с синим отливом халате или мантии, без лица, но с пышной копной волос; она двигалась легкими, судорожными шажками. Я метнулся к этому углу, но за ним была полная тьма, тупик, стена. Движимый самыми горестными предчувствиями, я всем телом ударился о стену, но она не поддалась. Повернувшись назад, я заметил в стене позади зеркала арочный проход. Я бросился к нему и вышел наружу.

На луг, на волнующийся под ветром и сияющий синевой луг, заросший высокой травой с белыми головками, под сине-черным небом. Луг был прекрасен, но мертв, здесь не было ни единой певчей птички. Я пошел напрямик сквозь высокую траву, пошатываясь и спотыкаясь, пролагая неровную дорожку и направляясь в тусклый предвечерний свет.

Через сотню ярдов я остановился и обернулся: позади не было никакого здания. Пока я так стоял, борясь с головокружением и тошнотой, вдыхая тяжелый, влажный воздух, начал идти снег – огромные хлопья идеально-белого цвета прорезали каналы в свинцово-сером небе. Снегопад помог воздуху немного очиститься и проясниться, и я почувствовал себя уже в силах покопаться в карманах и выудить сигаретку. Иногда я чувствую себя так, как будто моя жизнь – всего лишь способ как-то заполнить промежутки времени между прикуриванием этих проклятых штуковин.

Прикуривая трясущимися руками, сам немного дрожа, я припомнил, как сперва мне казалось недостойным курить здесь, особенно бросать на сотканную из сновидений землю окурки сигарет, изготовленных человеком. Но потом я однажды уронил здесь несколько монет, когда пытался выкупить назад любимый пиджак одного из своих подопечных, а когда посмотрел на пол, монет там не оказалось. А ведь это были настоящие монеты, монеты Города, и я так и не понял, куда они девались.

После этого я уже не особенно озадачивался проблемой сигарет и спичек: если уж металл не может найти себе здесь места, то они тем более не найдут. С годами я еще больше уверился в том, что это вообще не имеет никакого значения, что все, что здесь упало, проваливается сквозь несуществующую, нематериальную поверхность и падает куда-то еще. А к тому времени я уже не мог делать вид, что Джимленд не меняется от нашего присутствия, что он всегда будет все таким же.

– Нет! Пожалуйста, не надо!

– Услышу от тебя еще хоть звук, и горло тебе перережу! И запущу туда пауков!

Я обернулся назад, лицом к протоптанной в высокой траве дорожке, и глубоко затянулся. Голос проплыл мимо и упал на землю вместе со снежными хлопьями, отчетливо слышимый, словно говорящий сидел у меня на плече. Но рядом никого не было. На секунду меня охватил приступ жуткого отвращения, смазанного и скользкого, хорошо ощутимого в этом свежем, бодрящем воздухе. Это было похоже на горячую волну темного ужаса, смешанного со стыдом. Потом это ощущение пропало, ускользнуло само собой и исчезло где-то вдали, оставив меня всего в соленом поту и в грязи, и все яркие огни мира вдруг вызверились на меня и погасли. Сделав еще одну глубокую затяжку, я последовал за этим ощущением.

Снег падал все гуще, а я шел все дальше, и ноги шуршали в высокой траве. Так я шел, кажется, примерно час, следуя инстинкту, следуя за неслышимым хихиканьем, доносившимся из-за завесы падающей белизны. Сейчас я наверняка уже почти догнал Элкленда. Остатки его снов были слишком плотные и узнаваемые, их явно оставили здесь совсем недавно.

Я и раньше терял здесь людей и знаю, что их нетрудно найти снова, для этого мне вовсе не нужно особо напрягаться. Не нужно, потому что их обнаружение не такая уж приятная вещь – для меня. Когда я их обнаруживаю, то это вовсе не означает, что все вокруг развивается на удивление и подозрительно хорошо, потому что любой дурной сон, который им снится, становится частью меня самого. Я умею и могу отыскивать людей, я могу вести людей за собой, потому что разделяю их сны. Если это звучит похоже на очередной вздор в стиле хиппующих идиотов, тем хуже. И если то, что я иной раз теряю людей, по-вашему означает, что я некомпетентен в своем деле, значит, вы сами не знаете, о чем толкуете. В следующий раз, когда вам приснится сон, попытайтесь сделать хоть что-нибудьпо собственному желанию, свободному от всех влияний, не останавливаясь перед тем, чтобы тащить кого-то с собой, не останавливаясь перед тем, чтобы забраться в их сны и полными пригоршнями вытаскивать оттуда что попадется, пока не вытащите то, что вам нужно, не останавливаясь перед тем, что на каждом углу вас бьет ножом в спину чувство вины, и все, чего вам хочется, – это снова оказаться у себя дома. Никто другой не может все это проделать, вот я и делаю эту работу, как умею и как могу. Я на это отнюдь не напрашивался. Я всегда хотел чего-то совершенно другого. И нашел это. И потерял все остальное, абсолютно все, исключая только то, что действительно хотел потерять.

Тут мне попался автомобиль. Старомодная машина со всякими роскошными изгибами и выступами, давно мертвая и забытая, покрытая девятью дюймами снега. Я медленно обошел вокруг нее, пытаясь вытащить на поверхность чувство узнавания, которое у меня возникло при ее виде. Обрывки воспоминаний начали затемнять воздух вокруг, потому что Память очень близка Джимленду, и туда тоже нетрудно попасть, если знаешь, как это сделать.

Я потянул на себя одну из дверей, и она открылась с выворачивающим душу скрежетом, выпустив в снежный воздух запах старой кожи. Был там еще какой-то запах, легкий, едва уловимый, и он почему-то показался мне карамельно-сладким и возбуждающим. Я сунул голову в салон машины, опершись на одно из красных кожаных сидений и пытаясь уловить ускользающее воспоминание.

И скоро уловил. Это была машина моего дедушки, первая и единственная машина, которой я потом владел. А запах был запахом сигарет в холодном воздухе, моих первых тогдашних сигарет. Юность, глупости, семья… Я быстро выбрался из машины, и вовремя, потому что она вся сложилась, рухнула внутрь. И словно ее здесь и не было – только куча снега и сосулек, куча странных, случайных очертаний. Потом падающий снег приобрел форму – форму мужчины, словно бы сидящего за рулем, повернув голову ко мне. Старое, морщинистое лицо, лицо, которое я едва мог вспомнить. А потом снег упал, и изображение растворилось и распалось на части.

– Делай!

– Нет! – И звук отчаянных, скачущих рыданий, а потом звук пощечины.

Я отпрянул от кучи снега и, шатаясь, побрел по сугробам и заносам на этот звук, стараясь двигаться быстрее.

И я его нашел. Вернее, я споткнулся о него. Когда я услышал плач, он раздавался где-то поблизости, и я поспешил к нему, несмотря на то что это был плач маленькой девочки, а не взрослого мужчины. Я пробежал ярдов двадцать, может, пятьдесят, ледяной воздух жег мне легкие, я бежал изо всех сил, стараясь успеть, пока не случилось что-нибудь еще, пока нас не разделило снова. Обычно идти по следу человека совсем не так уж и трудно. Но теперь все было иначе. Теперь Джимленд больше не был самим собой, он структурировался иначе, реформировался, изуродованный человеком, которого я знал. Человеком, которого я считал мертвым. Нет, черт побери, я был совершенно уверен, что этот человек мертв.

Я знал, что сейчас я должен сделать все, что в моих силах, так быстро и хорошо, как это вообще возможно. Время для второй попытки уже уходило, и уходило быстро. Рейф был отвратный, гнусный человечишка, пока был жив. А теперь, когда он мертв, невозможно понять, что он из себя представляет.

Еще через сотню ярдов я начал сомневаться в своей интуиции и пошел медленнее, вертя головой и всматриваясь в падающий снег вокруг. Потом я вдруг разглядел впереди сугроб, похожий формой на клумбу на детской игровой площадке, и рванул к нему. Снег закрутился вокруг меня, и сугроб исчез. Тут я обо что-то зацепился ногой и отскочил назад, споткнулся и чуть не упал плашмя, спиной в снег. Это оказалась человеческая фигура, она свернулась клубочком, приняв позу эмбриона, она была вся засыпана снегом и проваливалась в него все глубже. Это был Элкленд.

Быстро оглядевшись вокруг, я опустился на колени и тронул его за плечо. Пальцы у меня совсем замерзли, но я все же почувствовал, что он еще холоднее, чем они.

– Элкленд! – позвал я и потряс его за плечо. Он никак не ответил. Складки его пиджака все обмерзли и покрылись льдом, и когда я повернул его на спину, он весь зазвенел. Одна сторона его лица обгорела, на другой красовался длинный порез. Кожа была вся в пятнах и темно-зеленого оттенка, такой цвет имеет нечто, готовое лопнуть. Я осмотрел его ладони и увидел, что они теперь светло-зеленого цвета.

Тут я внезапно услышал какой-то звук и поднял взгляд. Ничего видно не было, совсем ничего на несколько десятков ярдов сплошной отличной сверкающей видимости, которую обеспечивал мне падающий снег. Некоторое время он немного напоминал мне водопад, и я даже чуть не заулыбался, но потом снова услышал этот звук. Это было чихание. За ним быстро последовал кашель, слишком быстро, чтобы его мог издать тот же человек, который чихнул.

– Вставайте, Элкленд, это опять те же чихающие полицейские, – сказал я и потряс его. – Пора уже просыпаться! – Ответа не последовало. Я закрыл ему ладонью рот и крепко сжал ноздри. Долгое время ничего не происходило, но потом мне показалось, что я ощутил некий намек на шевеление одной из его рук.

Но он не собирался просыпаться. Я даже не был уверен, что он выживет. Я услыхал еще один чих и понял, что мне придется принять кое-какие неординарные меры, которых я поклялся никогда в жизни больше не принимать. Такие меры я без лишних раздумий принимал в старые времена, прежде чем понял, какой вред они причиняют.

Я лег в снег рядом с Элклендом и обнял его обеими руками. И весь затрясся, когда владевший им ледяной холод передался мне. Я не ощущал никакого дыхания, исходящего из его рта, хотя почти прижался лицом к его лицу, и на секунду внутри меня поселилось сплошное отчаяние. Хриплый, булькающий смех в отдалении дал мне понять, что мой след обнаружен, и я быстро захлопнул на нем крышку, закрыл глаза и дал пинка своим мозгам, схватил кувалду и врезал по ним как следует, всадил в них раскаленный металлический шип, пока не стало так больно, что у меня появились силы, в которых я так сейчас нуждался. Прошло немало времени с тех пор, когда я в последний раз прибегал к подобному, и сейчас эта мера почти не сработала. Но потом я ощутил, что вроде как медленно выпадаю из кровати, и проснулся на своем диване.

Глава 18

Я соврал вам насчет того, что по собственному желанию проснуться невозможно. Я могу такое проделать.

Я соврал вам насчет тех двух любовников, которые шли по пляжу и несли всякий любовный вздор. Все, что у них было общего, так это пара ночей, проведенных вместе, и все, что они оставили позади, было сплошное несчастье.

Я врал насчет многого другого, просто опуская это как ненужное.

А более всего я врал насчет самого себя.

Я надеялся, что это поможет мне все сохранить в целости, но жизнь не всегда оборачивается так, как вам хочется.

Вы тоже это замечали? Ведь и вправду не всегда. В квартире было тепло, она была на удивление тропической и приглашающе-доброжелательной. Открыв глаза, чтобы проверить, где я нахожусь, я тут же снова их зажмурил и пребывал в таком состоянии целый благословенный момент. Веса Элкленда было вполне достаточно, чтобы убедить меня в том, что я все-таки притащил его сюда. Я полежал так некоторое время, прислушиваясь к тихим капающим звукам – это таял лед.

В конце концов я с трудом приподнялся и сел прямо, сбросив Элкленда на диван. Он растянулся в неудобной позе и выглядел при этом таким мертвым, что я на секунду даже подумал, что битва проиграна. Его лицо, хотя теперь уже больше не зеленое, все же было ужасно вытянутое и здорово изуродованное, а правая щека ярко-красная. Руки были покрыты коричневыми пятнами, которых раньше на них не было, порез на другой щеке превратился в открытую рану. Я наклонился ближе к нему и ощутил слабое, едва заметное дыхание, и только тогда немного успокоился и расслабился. Немного и на очень короткое время. Часы подсказали мне, что в Джимленде я пробыл меньше трех часов и что сейчас чуть больше семи.

На сей раз люди РАЦД все же явно побывали здесь. Стены были сплошь черные, и это означало, что питание от них отключено и квартира больше не охраняется и не прослушивается. Может быть, они уже раззвонили по всему Району, что я мертв. Книги были разбросаны по всему полу, а книжный шкаф, разбитый, валялся в углу. Все выглядело как после очередного безумного фокуса моей «Гравбенды»™, но меня это мало беспокоило. Я и сам-то чувствовал себя здесь незваным пришельцем.

Когда я встал, то сразу ощутил, что нереальность моей квартиры буквально вопиет из каждого угла. Да что ж это такое?!– вопрошала она. – Ты хоть понимаешь, где ты находишься?! Разве это место, где ты живешь?!Такое ощущение нередко возникает, когда возвращаешься домой после долгого отсутствия и видишь все вещи и пространство, которым ты себя окружил, в совершенно новом свете, словно голыми, лишенными навязанной им привычности и знакомости.

Но сейчас это ощущение было гораздо, гораздо более сильным. На какой-то миг мне даже показалось, что все это грозится немедленно исчезнуть или по крайней мере восстать и оставить меня наедине с самим собой там, где я нахожусь. Потом оно понемногу пропало, правда, очень неохотно, и когда я подошел к письменному столу, то понял, что сумел это проделать с его молчаливого согласия. Мир терпит всякие твои штучки-дрючки только в определенных пределах, а я слишком долго ходил по лезвию бритвы.

Дверь была накрепко заколочена гвоздями снаружи. Но вследствие моего несколько необычного способа проникать внутрь этот факт на какое-то время обеспечивал мне некоторую безопасность. Если только не… Я открыл ящик стола и достал оттуда свой «КлопИзуч»™.

– Привет, Старк. Отвратно выглядишь. Полное дерьмо.

– Ш-ш-ш!

– Что? Ох!

Устройство на секунду замолчало, потом на его экране вспыхнуло сообщение. «Клопов нет, – проинформировало оно. – Ох, погоди-ка…», и после паузы вспыхнуло новое: «Давай-ка прошмонаем видифон».

Я отнес устройство к видифону и поводил им над аппаратом.

«Этого делать не нужно, – сообщил мне экран. – Просто подержи меня над ним».

«Ага, видифон прослушивается, – заключило оно в конечном итоге. – Стандартный перехват волны, аудио и видео. Включается по голосу. Хочешь, я его отключу? Это не проблема, но только если тебе не нужно кому-то позвонить».

– А они узнают, что ты его поуродовал? – спросил я.

«Э-э-э, да. Оно с устройством самоконтроля. Неважнецкая ситуация».

– А ты можешь его временно заткнуть?

«Погоди минутку… Да, могу. Я его сейчас “белым шумом” перекрою и забью. Но только секунд на двадцать. Если дольше, оно пошлет сигнал тревоги».

– Двадцать секунд – это все, что мне нужно. – Я набрал номер и стал ждать. Через секунду экран мигнул, и на нем появилась Шелби.

– Старк, привет! Ух ты, ну и видок у тебя!

– Я знаю. Сижу в дерьме, Шелби, по уши, даже глубже.

– Тебя вытащить?

– А можешь?

– Когда пожелаешь, Старк, ну, типа, железно. Куда?

– Мой дом, крыша. Мне надо отсюда слинять.

– Двадцать минут. – И экран погас.

– Еще и время осталось, – одобрительно заметил «КлопИзуч»™. Кажется, он успел произвести в себе замену личности. И теперь даже наполовину не раздражал меня, как раньше.

– Ты уверен, что больше клопов тут нет?

– Стопудово.

Я оставил устройство на столе и пошел обратно к Элкленду. Большая часть льда с его одежды и волос успела растаять, и он теперь лежал в небольшой лужице талой воды. На лице появился хоть какой-то цвет, но он по-прежнему выглядел очень, очень больным. Рана на щеке выглядела паршиво, и я заметил еще одну у него под глазом. Он был, следует это сказать определенно, в отвратительном состоянии.

Но все же он был жив, и это означало, что он не встретился с Рейфом. Возможно, тот оставил его на время в покое, чтобы Деятель приманивал меня, но подобная умеренность с его стороны представлялась мне маловероятной. Он вполне мог забраться Элкленду в мозги, и даже жалких остатков снов моего Деятеля оказалось бы все еще вполне достаточно, чтобы привлечь мое внимание. Так что же происходит? На чем решил сыграть проклятый Рейф?

Я некоторое время растирал Элкленду руки, стараясь их разогреть, и был вознагражден слабым стоном. Он пока что не собирался приходить в себя, выплывать на поверхность, но теперь уж точно не умрет. Во всяком случае, пока что.

Я накрыл его одеялом, а потом покопался в своем барахле, переоделся, заменив мокрую одежду на такую же, но сухую, нашел еще сигарет и так далее. Много времени это не заняло, и я уже начал ощущать тот вид нервного напряжения, который возникает, когда вы куда-то спешите, а у вас вдруг появляется кусок свободного времени, которое вы не знаете, как использовать.

Чтобы хоть чем-то себя занять, я направился в кухню набрать воды на пару чашек кофе. Но туда я так и не добрался.

Я был уже на полпути через гостиную, когда услышал вой быстро снижающихся и замедляющих ход аэрокаров. И, повинуясь мгновенному приступу страха, бросился к окну. Поднял занавеску и выглянул вниз, на темную улицу.

Три машины РАЦД подлетели и не слишком аккуратно приземлились сбоку от дома. Из каждой вылезло по двое мужчин. Они огляделись по сторонам с извечным своим самодовольством, всегда присущим людям вооруженным и полагающим себя выше закона, а потом направились ко входу в здание.

– Клоп сработал, мать твою! – прошипел я, оборачиваясь к «КлопИзучу»™. – Ты ж утверждал, что здесь чисто!

Устройство ничего не ответило. Я схватил его и потряс. Бесполезное занятие.

– Сдайся им, Старк, – резко произнесло оно. – Игра окончена. Звиздец. Финита.

Тут я понял, почему мое устройство разговаривает по-другому. Единственным «клопом» в квартире было то, что я сейчас держал в руке. Они нашли мой «КлопИзуч»™ и перепрограммировали его. И этот ублюдочный аппарат предал меня, перешел на сторону врага.

В ярости, не думая о том, что у меня куча других, более важных проблем, которыми следует заняться, я шагнул к окну и уже был готов вышвырнуть проклятое устройство в ночь, но тут мне в голову пришла новая мысль. Я с грохотом пришлепнул его к столу и бросился к дивану. Несколько раз позвал Элкленда, но получил в ответ лишь еще один низкий, бессознательный стон.

Грязно ругаясь, я ухватился за письменный стол и потащил его в угол комнаты. «КлопИзуч»™ соскользнул с него и тяжело упал на пол, и я понял, что мне на это, в сущности, наплевать. Когда стол занял нужное мне положение, я подхватил Элкленда под мышки и рывком поднял его вверх. Потащил к столу, мягко опустил на столешницу, на спину. Потом взял его за ноги и подвинул вперед, пока он весь не оказался лежащим на столе.

Потом подхватил с полу «КлопИзуч»™ и рванул в спальню, где сцапал «МиниКрунт», валявшийся на прикроватном столике. Не выпуская из рук оба эти аппарата, я занял позицию позади входной двери. Открыл заднюю крышку «КлопИзуча»™ и сунул внутрь «МиниКрунт», прежде установив его на максимальную чувствительность. После чего аккуратно пристроил устройство на дверную ручку.

– Погоди, Старк, – обеспокоенно произнес аппарат. – Что это? Что это ты в меня засунул?

– «МиниКрунт», – ответил я. – Желаю тебе хорошего дня.

Игнорируя вопли аппарата, я бросился к столу и влез на него. Вытащил свой фурт и настроил его на режущий режим, прислушиваясь при этом к шумам в коридоре. Там пока что никто не появился, я не слышал, чтобы просигналили открывающиеся двери лифта. Я надеялся, что у них уйдет по крайней мере полминуты, чтобы разобраться с результатами собственных упражнений с гвоздями и моей дверью. Не слишком много времени, но это было все, на что можно было рассчитывать.

Прикрыв лицо рукой, я наставил фурт на потолок и нажал на кнопку включения. Тонкая игла зеленого огня уперлась прямо в плексипластер, и я сразу успокоился. Мне никогда раньше не приходилось прорезать дыры в потолках и крышах, так что я не был уверен, что такое возможно.

Я уже понял, что нашел выход, когда услышал приглушенные вопли в квартире надо мной. Стараясь действовать как можно быстрее и надеясь, что у обитателей квартиры наверху хватит ума не мешаться под ногами, я прорезал в плексипластере потолка круг фута в два диаметром. Прорезал не до конца, оставил пару дюймов нетронутыми, после чего сильно и резко надавил вверх. Вырезанный диск с хлопком вылетел из образовавшегося отверстия и грохнулся на пол верхней квартиры.

На его месте тут же появились два лица разного пола, но одинаково продвинутого возраста.

– Что это вы тут затеяли? – недовольно осведомился пожилой мужчина. Он был в очках, а его изрезанное глубокими морщинами лицо венчали реденькие желтовато-седые волосики. Он являл собой типичную иллюстрацию к термину «пожилой».

– Прорезаю дыру в вашем полу, – ответил я. – Подобные возможности случаются не слишком часто! Так что следует пользоваться ими, едва они возникают. Я пользуюсь, во всяком случае.

– Перестаньте тут умничать, молодой человек! И немедленно прекратите это безобразие!

– Да я уже прекратил, – с довольным видом маньяка парировал я. Его возмущение было слишком демонстративным, чтобы быть искренним. С этим старым хреном можно было тут стоять и трепаться до бесконечности. – А теперь, боюсь, мне придется покинуть свою квартиру через вашу квартиру.

– Ничего у вас не выйдет!

– Еще как выйдет! Покину, и, более того, с вашей помощью! – Я нагнулся, подсунул обе руки под тело Элкленда и поднял его в стоячее положение. Сгорбленное и скрюченное положение, если уж быть до конца точным: люди, находящиеся в бессознательном состоянии, жутко тяжелые. Я поднял руки Элкленда, чтобы они просунулись в дыру. Пожилой дядечка толкнул их обратно. Я снова их туда просунул. Он снова толкнул их вниз.

– Ох, Невилл, – недовольно сказала его старуха. – Не будь таким идиотом! Хватай джентльмена за руки!

– Нора! – прошипел в ответ старый хрен, весьма оскорбленный подобным вероломством в собственных рядах. Старуха не обратила на его шипение никакого внимания, опустила руки в дыру и ухватила Элкленда за руку.

– Вы уж извините моего мужа, – сказала она. – Он очень старый.

Невилл секунду трепетал от неудовольствия, но потом, демонстративно давая понять, что это абсолютно противоречит его понятиям и убеждениям, ухватился за другую руку Элкленда.

– Это все плохо кончится, – с кислым выражением лица сообщил он. Я не стал ему говорить, что он почти несомненно прав. Наклонившись, я ухватил Элкленда за талию и изо всех сил толкнул его вверх. Тянущая сила пожилой пары наверху была отнюдь не геркулесовой, но еще одно усилие позволило втянуть моего Деятеля наверх, и в этот момент я услышал топот в коридоре.

Я спрыгнул со стола, пододвинул его в самый угол комнаты, влез на него снова, а потом подпрыгнул, вцепившись в края дыры. Подтянулся и просунулся в нее под звуки угрожающих и предупреждающих выкриков из-за входной двери моей квартиры. Как только я оказался в гостиной пожилой пары, то тут же вставил вырезанный из пола диск обратно в дыру. Торчащего обломка, который я оставил невырезанным и потом обломал, оказалось достаточно, чтобы не дать ему провалиться вниз. Ладно, это было уже чистое везение, охотно готов признать.

Я взвалил Элкленда себе на плечо, сам чуть не упав при этом, и кое-как восстановил равновесие. Поблагодарив старуху и выразив Невиллу свое согласие возместить все расходы, связанные с ремонтом их пола, я распахнул входную дверь, и в этот момент снизу донесся громкий хлопок, возвестивший, что «КлопИзуч»™ получил наконец то, что ему причиталось. Несколько довольно неприятных воплей подтвердили, что парочка агентов РАЦД стояла, вероятно, к нему слишком близко. Но это все совершенно неважно, не правда ли? Во-первых, неужто вы полагаете, что мы с Элклендом смогли бы покинуть мою квартиру, если бы они туда вломились? И во-вторых, плевать я на них хотел. Я оказался там, где оказался, потому что когда я был юн, мне хотелось большего. Мне хотелось жить, как в кино. Я искал такую жизнь и нашел ее. Теперь я живу, как в кино, а здесь плохие парни – это все, кто не вы, все, помимо вас, и если они гибнут, вам вовсе не нужно по ним плакать и сокрушаться.

Теперь-то меня, конечно, не слишком волнует то, каким я был в юности, не слишком заботят идеи, владевшие молодым мною, и мне очень хотелось бы вернуть назад то, что он сделал, не найти то, что он нашел. Но это невозможно. Что я сделал, то и сделал, я такой, каким я стал. Да, таким вот я был когда-то, вроде тех тинейджеров, что мечтают стать рок-звездами, вроде тех мальчишек, которые никогда ни в кого не стреляли, так чтобы чьи-то мозги забрызгали им все лицо, чьи пальчики были чистыми, маленькими и теплыми и чувствовали себя в полной безопасности, пребывая в папиной ладони. Всем этим когда-то был я, и все они все еще где-то там, стоят одиноко, как потерянные, в неясных сумерках. Но найти их я не могу. Не могу, потому что они прячутся, когда я пытаюсь их отыскать. Прячутся от меня. Они не желают со мной знаться, потому что знают, что на самом деле там никого нет.

Ох, черт бы меня побрал, забудьте все, что я еще вам скажу, не обращайте на это внимания. Я сейчас не в себе. Или, может, наоборот, как раз в себе. Это было так давно, что я уже почти ничего не помню. Чем больше узнаешь человека, тем больше обнаруживаешь в нем неприятных черт, которые вам не нравятся. А если удастся узнать его как следует, вы начинаете его ненавидеть.

А кто знает меня лучше, чем кто-либо другой?

Рейф знает.

У меня не было особых надежд на то, что ребят из РАЦД надолго собьет с толку эта старая, как мир, уловка с дыркой в потолке. Топая вверх по трем лестничным пролетам и прилагая все силы, чтобы двигаться побыстрее, я очень надеялся, что Шелби во второй раз в жизни прилетит раньше, чем обещала.

Пусть милая Шелби выйдет замуж за самого наименее скучного, наименее глупого и наиболее знаменитого врача, адвоката или дантиста ее поколения! Пусть их вечерние приемы будут самыми великолепными и эксклюзивными суаре ^[11], какие когда-либо устраивались в Брэндфилде, и пусть у них будет собственный гольф-клуб, созданный исключительно для них, в котором они будут единственными членами!

Она уже была там, вот что я хотел сказать.

Пока я преодолевал последний лестничный пролет, прыгая через две ступеньки и ощущая, как меня тянет назад и шатает под весом моего потерявшего сознание Деятеля, то услышал грохот распахнувшейся внизу двери. Они увидели прорезанную в потолке дыру. Или это Невилл меня им заложил, что гораздо более вероятно. Я вообще-то даже надеялся, что он настучит им: таким образом и у него, и у его жены будет шанс не пострадать от моих выходок.

Когда я высыпался на крышу и увидел Шелби, выглядывающую из своего гелипортера, – она просто отлично смотрелась, вся такая хорошенькая и спокойная, освещенная неярким светом с панели приборов, – то почувствовал, как меня окатила волна облегчения, словно меня поцеловал цветок. Я дотащился почти до самого гелипортера, остановился футах в десяти от него и как можно осторожнее спустил Элкленда с плеч. Это было проделано не слишком бережно, и он издал тихий стон, первый с того момента, как мы покинули квартиру. Я подтащил его к гелипортеру и звучно поцеловал Шелби в щечку. Она покраснела и искоса поглядела на меня.

– Ну, привет, – сказала она.

– Шелби, знаешь что? – заявил я. – Я всегда счастлив тебя видеть. Это всегда для меня огромная радость, всегда! Однако сегодня – а я сейчас имею в виду моменты, когда встречался с тобой, скажем так, в твоем профессиональном качестве, – я гораздо более рад и счастлив, чем когда-либо прежде.

– Старк, кончай!

– Нет слов, чтобы выразить мою радость. Таких вообще, наверное, не существует. У меня есть словарь, и я искал в нем. Я должен написать тебе картину, вырубить статую или, возможно, попытаться выразить свои чувства с помощью импровизированного танца свободной формы.

– Старк, ты трепло, – сказала она. – И хотя это очень милый, просто очаровательный треп и я вовсе не желаю, чтобы ты обязательно останавливался, однако, может быть, тебе лучше будет трепаться в воздухе?

– Ты абсолютно права! – заявил я и завертел головой и всем телом, принимая полсотни разных положений в стремлении уместить моего бесчувственного Деятеля и самого себя на одном сиденье. Пришлось крепко ухватиться одной рукой за центральную консоль, поместить одну ногу рядом с Шелби, а другой приподнять и подпихнуть Элкленда к себе. Я устал еще до того, как полностью уселся, но это был единственный способ там разместиться.

В ту секунду, когда я наконец устроился, дверь, выходящая на крышу, открылась, и оттуда вывалились разом трое людей РАЦД. У одного костюм был в крови. Следом за ними выскочил еще один. Все они одновременно заорали на меня, а двое упали на колени и прицелились. Третий, кажется, пытался их остановить – уж не знаю, по какой причине, – но это было все равно, что мочиться против ветра.

– Ух ты! – сказала Шелби и сморщила свой изящный маленький носик. – Какие они агрессивные! Думаю, нам лучше свалить отсюда. – И она изящным жестом врезала по рычагу управления, и мы еще раз были вознаграждены видом и свистом пуль, пролетающих непосредственно под нами, тогда как сами мы стремительно взмыли в воздух. Если кому-то понадобится экстремально-компетентный водила для того, чтобы быстро откуда-то смыться, да к тому же еще имеющий самые близкие дружеские отношения с метрдотелями самых престижных заведений Брэндфилда и его окрестностей, без малейших колебаний рекомендую вам Шелби.

Элкленд при этом ускоренном старте опасно завалился вбок, и мне снова пришлось выполнять эти упражнения по подхватыванию и втягиванию его обратно на место. Когда Шелби подняла гелипортер на пятьдесят футов над крышей, я обхватил Элкленда ногой и прижал его рукой к спинке сиденья. Гелипортер перешел в горизонтальный полет, и мы понеслись вперед сквозь град пуль – это был настоящий град, только летел он снизу вверх и очень быстро. Легко и точно манипулируя своими наманикюренными пальчиками, Шелби выписывала в воздухе настоящие фигуры высшего пилотажа, явно не слишком стараясь уйти от пуль, а просто не давая противнику прицелиться поточнее. Элкленд вдруг застонал, и я сконцентрировался на удержании его тела и пригнул голову под свист встречного ветра и пролетающих пуль.

Гелипортер меж тем набрал скорость, и через несколько долгих секунд мы вышли из зоны досягаемости и понеслись дальше, вспарывая холодный воздух. Я оглянулся назад и увидел, что они все еще стреляют в нас – это теперь были лишь едва заметные вспышки в темноте.

– Куда? – напряженным тоном спросила Шелби.

– Давай в Звук, – ответил я, тяжело дыша. – И возьми повыше. Батареи хорошо заряжены?

– Под завязку, – ответила она и улыбнулась. – Мне отчего-то казалось, что я, вероятно, очень скоро снова с тобой повстречаюсь. Батареи заряжены по максимуму.

– Шелби, я… – Я посмотрел на нее, я хотел выразить ей свою благодарность, хотел сказать, как это прекрасно, когда у тебя есть кто-то, кто всегда готов прийти на помощь, кто твой настоящий друг, который хорошо к тебе относится. Таких немного встречается, сами знаете. В любом случае мало, недостаточно. Но я никак не мог заставить свой язык двигаться и произносить нужные слова, а выражение искренней доброты на ее лице было такое, что я просто не мог этого вынести. Она бросила на меня быстрый взгляд, протянула руку и обняла меня за плечи. И я заплакал.

У моего отца был книжный магазин. Нет, не с самого начала: когда я был совсем маленьким, он просто работал в книжной лавке. Потом он в конце концов решился, собрал необходимую сумму и открыл свой собственный магазин. Мне тогда было около шести, и я очень хорошо помню, как в первый раз пришел в это заведение. Это у меня самое лучшее воспоминание, которое всегда будет самым светлым, светлее и добрее всех остальных.

Мой отец был твердо уверен в том, что всему свое время, что все дела нужно делать строго в отведенное для этого время. Когда он, например, забирал из фотостудии готовые фотографии, то никогда не останавливался тут же на улице, чтобы их просмотреть, хотя бы бегло, а всегда откладывал первый просмотр. Он нес их домой и уже там, приготовив себе чашечку чаю, удобно усаживался в свое кресло, затем медленно распаковывал пачку и рассматривал их по очереди, наслаждаясь и смакуя каждую.

То же самое было и с магазином. Он не разрешил нам прийти туда и все осмотреть сразу после того, как подписал договор об аренде помещения, но заставил ждать, пока он не перестроит и не переделает все внутри и не получит все заказанные книги, создаст первоначальный их запас и не расставит их аккуратно по полкам. И только после этого, вечером перед днем открытия, он пришел, забрал маму и меня, и мы пошли в магазин все вместе. Мы медленно шли через город, шли одной семьей, шли в магазин, как будто мы сами покупатели.

Когда мы дошли до темно-зеленой двери магазина, он улыбнулся и указал на вывеску над витриной. «СТАРК» было на ней написано золотисто-зелеными буквами, а ниже – «КНИГИ». Наша фамилия выглядела гораздо меньше, чем «КНИГИ», и я не понимал, почему это так. Тогда не понимал. И решил, что он так сделал просто из скромности, как обычно. И только много позже я понял, почему он заказал именно такую вывеску, а когда понял, было уже слишком поздно, и я тогда ощутил горький укол совести, который так никогда и не зажил совсем. Он заказал такую вывеску, потому что оставил на ней свободное место, чтобы позднее добавить к фамилии Старк слова «И СЫН», если я захочу к нему присоединиться. Но я так этого в то время и не понял. И к нему не присоединился.

Мы с мамой стояли и ждали, пока он разбирался с незнакомыми еще ключами, и хотя я был совсем еще маленького роста, мне удалось перехватить взгляд мамы, полный любви и гордости, когда она смотрела, как он отпирает дверь. Дверь широко распахнулась, и отец провел нас внутрь, в потоки мягкого желтоватого света.

«СТАРК КНИГИ» был прекрасный магазин. Не думаю, что найдется много ему подобных, а в наших краях ничего такого точно не было. Отец очень любил книги, любил их преданно и самозабвенно, чего многие вообще не могут понять, и меня он тоже научил их любить. Мама научила меня доброте – тому немногому, что я в этом понимаю, – а отец познакомил меня с магией, что таится в книгах, тому, что под их обложками можно найти для себя все, что угодно, и хотя они такие тихие и неподвижные, каждая из них – ворота в свой мир.

Его магазин был не только и не столько местом, где продаются книги, но местом, где они пребывают. Ковер на полу был зеленый и толстый, полки благородного коричневого тона, и когда мы ходили между ними, ощущение было такое, словно мы пришли в гости во дворец, где эти книги живут. Заглядывая во все углы магазина, мы убеждались, что каждый его дюйм – это воплощение моего отца, и мы с мамой все сильнее сжимали друг другу руки, а чем больше мы видели, тем меньше мне верилось, что сияющий свет, в который мы вступили, войдя в магазин, излучают какие-то лампы. Сияющим светом были мои родители.

Обход мы закончили в задней части магазина, перед служебной дверью. Отец без особых церемоний протянул руку и отворил ее, и мы перешли в кабинет. Там было очень уютно и тепло, как и в самом магазине, и когда мама обходила его, она даже немного спотыкалась, и рот у нее приоткрылся. Потому что это было ее рабочее место.

Моя мама была бухгалтером. До того, как у нее появился я, она работала в крупной фирме. Пока я рос, она время от времени выполняла разные частные заказы. А теперь, когда я достаточно вырос, чтобы пойти в школу, я знал, что она хотела бы снова работать по-настоящему, полный день, но никак не могла найти себе подходящее место.

В кабинете стояло два письменных стола. На одном из них имелась фотография мамы, как это обычно бывало на столах отца. На втором лежала огромная красная бухгалтерская книга, а на стене рядом – большой плакат. На плакате был изображен витраж от Тиффани, который маме очень нравился. Еще на ее столе стояла фарфоровая вазочка, а в ней были шариковые ручки – черная, красная и зеленая. Цвета моей мамы, цвета, которыми она пользовалась, когда аккуратнейшим образом, от которого захватывало дух, составляла бухгалтерские отчеты по частным заказам.

Она протянула руку и погладила спинку стула, которому предстояло стать ее стулом, потом сунула руку в карман и достала оттуда маленький кусочек мыльного камня, небольшую полированную статуэтку и поставила ее на стол отца. После чего они обнялись и похлопали друг друга по спине, да так крепко, что я испугался, как бы они кости друг другу не переломали.

Было бы лучше, если бы я тогда же и умер. Я бы умер совершенно счастливым. Того, что я увидел, для полного счастья было более чем достаточно.

Но я все еще был жив, а они умерли, и, пока Шелби с нами на борту неслась над Цветным по направлению к Звуку, положив одну руку на штурвал, а второй обняв меня, я все плакал и плакал, пока у меня чуть сердце не остановилось.

А через полчаса мы оказались так близко от смерти, что все мысли о родителях пришлось на некоторое время отставить в сторону. Это было больно, это было вроде как предательство по отношению к ним, но во всем, что со мною было потом, они присутствовали всегда, так что все, что я видел, я видел сквозь золотисто-зеленую пелену.

Первое, что я заметил, когда в конце концов взял себя в руки, было то, что Элкленд начал дышать очень быстро и неровно. Раньше этого не было заметно, потому что я слишком крепко прижимал его к себе. Я вытер слезы тыльной стороной ладони и повернул его лицо к себе, чтобы лучше его рассмотреть. Оно было покрыто смертельной бледностью.

– Что это с ним? – спросила Шелби, крепко держа меня за плечо, чтобы я не выпал и мог осмотреть Элкленда.

– Не знаю, – ответил я, но потом увидел. Вернее, сначала почувствовал, ощутил, что моя нога, та, которой я обхватывал ногу Элкленда, вдруг стала заметно холоднее, чем остальной я. Глянув вниз, я обнаружил на ней темное пятно.

– Ох ты… Вот дерьмо! – Я сдвинул ногу вбок и нагнулся пониже, осматривая Элкленда. Да, он был ранен. В него попала пуля.

Я просунул руку вниз и бережно развернул его ногу. Выходного отверстия не было: пуля застряла у него в ноге. Судя по входному отверстию, она должна была находиться где-то рядом с бедренной артерией, и кровь из рваной раны лилась сильной струей.

Шелби побледнела, когда увидела темные следы крови у меня на пальцах, с трудом сглотнула и перевела взгляд на ветровое стекло.

– Плохо? – спросила она.

– Очень, – ответил я.

– Он и до того не слишком хорошо выглядел.

– Это точно. Вот дерьмо!

– Куда мне лететь, Старк?

– К кошкам, – ответил я. – В Район Кот. – Она повернулась и посмотрела на меня. Я кивнул, подтверждая свои слова. – Это единственное место, где мы можем быть хоть немного в безопасности.

– Старк, – сказала она, – не мне, конечно, ставить под вопрос твои решения, но скажи, как может стая кошек защитить тебя от парней из РАЦД?

– РАЦД – это самая последняя из наших проблем, – ответил я, перемещаясь в такое положение, в котором мог стащить с себя пиджак. – За нами гонится кое-кто еще.

– И у него, типа, котофобия?

– Нет. – Я затянул рукав пиджака на тощей ноге Элкленда и крепко завязал его узлом. Шелби чуть выправила курс, и гелипортер слегка наклонился на правый борт и лег на курс к Району Кот. – Но кошки-то на моей стороне.

Шебли некоторое время смотрела на меня – достаточно долго, чтобы понять, что я не шучу, потом покачала головой.

– Старк, – заключила она, – ты очень странный тип.

Элкленд вдруг весь передернулся, я покрепче прижал его к себе и заглянул ему в лицо. Если вас когда-нибудь ранят пулей в ногу, воспользуйтесь моим советом: всеми средствами обеспечьте себе отменное состояние здоровья до ранения и попытайтесь сделать так, чтобы вас ранили не в тот момент, когда вы замерзли до полусмерти, зависли в полной темноте, да еще и в сотнях футов над землей. Вообще-то, гораздо лучше будет, если вам удастся всего этого избежать. Это совсем не так весело, как может показаться, – вам непременно будет очень плохо. Это гораздо хуже, чем курение, можете мне поверить.

Состояние кожи Элкленда теперь ухудшалось еще быстрее, ее сцепление с плотью было явно нарушено. Кости лица, особенно скулы, все сильнее выпирали наружу, натягивая кожу, а вот щеки стали какими-то пористыми, ноздреватыми, и мои пальцы оставляли на них вмятины, которые никак не проходили.

– Он умирает?

– Меня удивляет, что он еще жив.

Меня это и впрямь здорово удивляло. Те передряги, которые на него свалились в Джимленде, вообще-то должны были довести его до точки. Да и мощная кровопотеря в результате пулевого ранения вполне могла его прикончить. Так что мой Действующий Деятель каким-то совершенно непонятным образом, но очень крепко держался за жизнь. Я на минутку ослабил наложенный на его ногу жгут, чтобы из раны вытекло немного крови, затем снова затянул его покрепче.

Проделав это, я уставился невидящим взором вниз, в сторону земли, пытаясь представить себе возможные варианты развития событий, которые могут еще больше ухудшить наше положение.

– Старк, – позвала меня Шелби, и странное спокойствие ее голоса заставило меня тут же резко поднять взгляд. – Кажется, у нас новые проблемы.

– Что такое? – спросил я, но она сразу мне не ответила. Вместо этого она всем корпусом повернулась, наклонилась и посмотрела себе под ноги. А когда снова выпрямилась, ее лицо немного раскраснелось от прилива крови, и я в первый раз заметил, как прелестно она сейчас выглядит.

Словно отвечая на мой вопрос, на минималистически-скромной панели приборов гелипортера замигал красный индикатор. Шелби глянула на него, потом на меня, потом улыбнулась ужасно кривой улыбкой, словно в первый раз осознав, что дела, которыми я занимаюсь, – это отнюдь не игра и что в их ходе вполне могут случаться скверные вещи.

– Току нету, – сказала она. – Следующая остановка – земля.

– Что ты такое говоришь? – мягко и тихо спросил я. – Ты ж сказала, что зарядилась под завязку.

– Зарядилась. Но его нога – не единственное место, которое поймало пулю. – Лопасти гелипортера на секунду безжизненно зависли, и мы сразу упали на ярд, но затем они снова замолотили по воздуху. Изворачиваясь изо всех сил и стараясь при этом не выпустить Элкленда, я потянулся к панели, чтобы убедиться самому.

Она была права. Во второй батарее красовалась хорошая дырка, а третьей вообще не было на месте. Мы находились в паре сотен футов над землей, в полумиле от Кота, и нам не на чем было лететь.

– Начинай спуск, – сказал я. – И побыстрее.

Но Шелби и без того направила машину вниз. Лопасти снова зависли на секунду, и мы провалились еще на пару ярдов, так что сердце зашлось.

– Вижу землю, – сообщила она. – Куда направимся?

Я быстро осмотрел пространство под нами. Ворота в Кот располагались чуть вправо от нас и еще примерно в шестистах ярдах впереди. Маловероятно, что мы сумеем туда долететь, не говоря уж о том, чтобы перелететь через стену. В Районе Звук не опускаются до того, чтобы возиться с уличным освещением, так что вся зона под нами была очень темной, лишь кое-где поблескивали еле заметные точечки света, от которых нам не было никакого проку.

– Держи курс на ворота, – сказал я. – Мы дотуда не дотянем, но там хоть есть открытые места.

– Старк, – вдруг сказала она, – если мы не дотянем…

– Забудь про это, – сказал я. – Приглашаю тебя на ужин.

Элкленд слабо застонал, его рука вдруг задергалась, и я чуть не выронил его. Если быть до конца честным, должен сознаться, что в ту секунду я подумал, что, вероятно, это было бы совсем неплохо, если бы так и случилось. Его шансы пройти через все эти перипетии и выжить с каждой минутой таяли, а его вес еще более ухудшал положение и без того падающего гелипортера.

Но это продолжалось только секунду, и если вы плохо обо мне подумали, что я мог такое подумать, это лишь показывает, что вы никогда не попадали в подобное положение. Вас бы самих очень удивили ваши собственные реакции в некоторых особо щекотливых ситуациях, а также то, что бы вы тогда узнали о себе самих и о вашем инстинкте самосохранения, готовом любой ценой обеспечить выживание лично вам.

По мере того, как мы опускались все ниже в Район Звук, лопасти винта останавливались все чаще, а улицы внизу различались все лучше. Там было достаточно много народу. Час воплей только что закончился, так что обычная редкая толпа пешеходов дополнилась парочками раскрасневшихся крикунов, спешащих по домам. Я надеялся, что если мы туда рухнем, то по крайней мере сделаем это тихо. Не хватало нам только неприятностей от населения Звука.

Мы пронеслись над веткой монодороги всего в пяти футах от нее, и Шелби резко рванула штурвал вправо, направляя машину к пятачку свободной территории. Лопасти винта остановились окончательно, когда мы были еще в десяти футах над заросшим травой газоном, внезапно стало совершенно тихо, и мы устремились к земле.

– Откинься назад, – быстро сказал я. – Подбери ноги и вались вбок. – Но она замерла, с ужасом глядя на землю, которая мчалась нам навстречу. Когда мы были уже в паре футов над землей, я толкнул ее вбок и завалился сам, потянув Элкленда за собой.

Мы тяжело ударились о землю. Бог ты мой, как же мы об нее ударились! Из легких вышибло весь воздух, все тело подскочило от удара, и я врезался плечом в землю.

Хорошо еще, что сознание я потерял всего секунд на тридцать: скорее всего, это было результатом кислородного голодания, а не сотрясения. Я с трудом, болезненно охая, приподнялся и сел. И оглянулся по сторонам.

Гелипортер валялся футах в десяти от меня и был похож на искалеченного кузнечика. Две лопасти были сломаны, но если не считать этого, он выглядел гораздо менее пострадавшим, чем можно было ожидать. Шелби лежала по другую сторону от меня, приняв вид более аккуратной кучки. Тяжело дыша, я подобрался к ней. Она лежала, свернувшись калачиком, крепко обхватив себя за плечи и зажмурив глаза. Я обхватил ее обеими руками, приподнял, как всегда размышляя о том, какими тяжелыми могут оказаться даже тоненькие девушки, и придвинулся лицом близко к ее лицу. Она открыла глаза.

– Шелби, – позвал я, – ты как?

– Не знаю, – ответила она с болезненным стоном. – Волосы у меня нормально выглядят?

– Отлично выглядят, – сообщил я, ужасно обрадованный, что по крайней мере я не привел ее к смерти. – Разлохмачены немного, но тебе это идет.

– Ну еще бы, – сказала она, приподнимаясь в сидячее положение. – Ох!

– Двигайся, – велел я, растирая ей плечо, и она осторожно вытянула руку. Скривилась, но потом все же покрутила плечевым суставом.

– Кто бы только мог подумать! – заметила она. – Работает! – Заметив на моем лице выражение глубочайшего облегчения, она улыбнулась и потрепала меня по щеке. – Я в полном порядке, – заявила она. – Но знай: я пересматриваю стоимость ужина, который ты мне задолжал, в сторону увеличения.

– Шелби, мы закажем столик у «Максима» на каждый вечер на этой неделе.

– Если, – добавила она, когда я помог ей подняться на ноги. Я удивленно на нее посмотрел. – Это «если» все равно присутствует, – сообщила она, глядя на меня, – даже если ты его не произнес.

Элкленд жалкой кучкой лежал в нескольких ярдах от нас. В спешке, торопясь проверить, в каком состоянии Шелби, я о нем даже не вспомнил. А теперь вспомнил и припомнил также глухой удар, который я слышал при нашем падении, потому что его левая нога вывернулась вбок таким образом, который явно не был предусмотрен матерью-природой.

– Ох, мать твою! – простонал я, падая на колено рядом с ним. Хриплое и прерывистое дыхание моего Деятеля болезненно напомнило мне звук лопастей гелипортера сразу перед тем, как они навсегда замерли.

– Боже! – воскликнула Шелби. – У этого малого выдался малоприятный денек!

Я подсунул пальцы под нижнюю челюсть Элкленда. Пульс прощупывался, но неровный и слабый.

– Мне не хотелось бы в такую минуту выглядеть сухой материалисткой, – сказала Шелби, – но, может быть, мы можем что-то сообразить насчет гелипортера?

– Его отсюда уберут, – ответил я, пытаясь привести ногу Элкленда в менее причудливое состояние. – Ты потом заявишь о пропаже, и они его тебе перешлют на монопоезде.

– Здорово, – сказала она. – Просто мне очень не хочется его потерять. – Что-то в ее тоне заставило меня поднять взгляд, и я кивнул ей и улыбнулся.

– Ага, – сказал я и тут же выругался, потому что услышал крики в отдалении, на другой стороне этого пятачка. – Пошли. Пора отсюда сваливать.

– Это плохие парни? – спросила она, нагибаясь, чтобы помочь мне поднять Элкленда.

– Нет, не думаю. Но у нас нет времени с ними разбираться. Да и парни из РАЦД скоро тут будут. Надо двигаться.

Как только нам удалось поднять Элкленда в вертикальное положение, я забросил его себе на плечо и тут же направился к огромным и массивным воротам Района Кот, которые высовывались из темноты менее чем в сорока ярдах от нас. Шелби храбро топала рядом, иногда переходя на рысь, чтобы не отставать. Я попробовал зажать ногу Элкленда, чтобы она не слишком болталась, но, думаю, было все же очень неплохо, что он все еще без сознания.

– Они уже… э-э-э… бегут за нами, – задыхаясь, сообщила Шелби, оглянувшись назад. – Ты уверен, что это нормальные ребята, а не плохие парни?

– Насколько мне известно, да, – прохрипел я и тут понял кое-что еще. Они же кричали! Эти люди, которые сейчас бежали к нам, они кричали! – Но если глубоко задуматься, то они вполне могут оказаться плохими парнями. Так что лучше поспешим.

Когда мы достигли мощного комплекса входных ворот, я быстро оглянулся назад, прежде чем нырнуть в арочный проход. В нашу сторону бежали четверо мужчин в костюмах, бежали с пугающей решимостью. Было слишком темно, чтобы быть полностью уверенным, но они выглядели очень похоже на парней из РАЦД. Было от чего впасть в уныние. Один из них заметил, что я обернулся, и что-то проорал, но я схватил Шелби за руку и бросился в тоннель. Пройдя по нему вниз, мы достигли лестницы, что вела к самим воротам, и бросились вверх по ней, перепрыгивая через ступеньку. Поднявшись наверх, мы направились прямо к огромным старым железным воротам.

Они были закрыты.

Глава 19

Я однажды дрался из-за кота, когда был еще мальчишкой. За ним гонялись двое ребят старше меня. Сначала я не обратил на это особого внимания: нормальный кот всегда может удрать даже от двоих ребят. Но потом я заметил, что кот хромает, а у одного из мальчишек в руке банка с горючкой для зажигалок.

И побежал за ними, побежал изо всех сил и набросился на того, у которого была банка. Я в тот момент вообще ни о чем не думал. Они так долго меня били, что кот успел удрать. После этого, должен признаться, я задумался, а стоило ли вообще все это затевать, но с тех пор коты и кошки очень хорошо ко мне относились и вообще заботились обо мне.

Да, пока что так оно и было.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул я, крайней удивленный, когда мы застопорились перед воротами. Я бывал в Районе Кот много раз, и прежде ворота всегда были открытыми. – Эй, ворота!

Ворота продолжали оставаться закрытыми.

– Ты ведь любишь кошек, верно? – спросил я в конце концов, в отчаянии оборачиваясь к Шелби.

– Да я их просто обожаю! – возмущенно ответила она. – А что такое?

– Ворота нас не пропускают. Они не пропускают никого, кто не любит кошек.

– Может, это Элкленд их не любит?

– Нет, он любит. Он чесал Спэнгла за ухом. – Тут я услышал топот бегущих шагов, эхом отдававшийся в тоннеле, и снова посмотрел на ворота.

– Давайте же, мать вашу! – прошипел я. – Впустите нас! – Я даже не знал, к кому или к чему я обращаюсь. Компьютера здесь нет, насколько мне известно, но что-то ведь должно ими управлять…

– А другой вход туда есть?

– Нету. Это единственный. А стены тут высокие и толстенные. – Топот шагов позади нас изменился. Они достигли тоннеля. – Давайте же, ворота! Эти парни нас убьют!

Возникла пауза, а потом створка ворот бесшумно распахнулась. Я втолкнул Шелби внутрь перед собой, и мы тут же отпрянули в сторону, едва миновали ворота. И дверь немедленно закрылась за нами.

Я сделал Шелби знак следовать моему примеру и прижался к стене в нескольких ярдах от входа, как раз вовремя, потому что тут же услышал, как с той стороны о ворота колотятся несколько человек.

– Куда они подевались?! – раздался оттуда чей-то резкий, свирепый голос.

– Не знаю. Видать, вот сюда.

– Так эти проклятые ворота же закрыты! Не могли они туда пройти!

– Куда ж тогда они смылись? Мы ж по тому же проходу сюда шли…

– Он прав, – свирепо произнес еще один голос, и он показался мне знакомым. – Они где-то там, внутри.

– Поглядите сами, сэр: ворота заперты!

– Я и сам это вижу, – сказал свирепый. И я узнал его. Это был Дарв. На сей раз за нами гнались отнюдь не рядовые сотруднички. В игру вступили большие шишки. – Говорят, ворота открываются только перед теми, кто любит кошек. Я-то всегда считал, что это просто собачья чушь. Может, это и не так. Кто-нибудь из вас любит кошек?

– Нет.

– Нет, черт бы их драл!

– Да я их просто ненавижу!

– Я тоже. Ладно, Знекс, ты оставайся здесь, со мной. А вы двое возвращайтесь в Звук и найдите кого-нибудь, кто любит кошек. Давайте, шевелитесь!

Я тяжело, с горечью выдохнул. «В поле» Дарв явно действовал умнее, сейчас он был даже более в состоянии «я-все-могу». Не займет много времени отыскать какого-нибудь любителя кошек, перед которым ворота откроются, и все, что им останется тогда сделать, так это проскользнуть следом за ним. Хотя ворота, кажется, работали сейчас как-то странно, если судить по тому, с каким трудом мы сквозь них прошли. Может, это сработает в нашу пользу. А может, и нет.

– Старк, погляди! – прошептала Шелби. В десяти ярдах от нас сидел черный кот, сидел совершенно прямо в тени стены. Я уставился на него. Он секунду выдерживал мой взгляд, а потом встал и пошел прочь, держась в нескольких футах от стены.

– Идем за котом, – сказал я.

Чувствуя себя полными глупцами, достигшими непревзойденного уровня идиотизма, мы последовали за котом. Ярдов через пятьдесят он чуть свернул в сторону, отдаляясь от стены. Я немного нервно оглянулся назад, ожидая, что могу попасть в поле зрения Дарва и его когорты, застрявших перед воротами, но кот, насколько можно было судить, выбирал дорогу очень аккуратно. И чем больше мы уклонялись в сторону, тем дальше отходили от стены, но увидеть нас от ворот было невозможно.

Я сообщил об этом Шелби, которая кивнула, потом подумала, что бы это могло означать, а потом помотала головой с выражением досады на лице. Кот, кажется, вел нас через большой парк, который занимал все пространство сразу за воротами, и направлялся к ближайшему крупному кварталу жилых домов.

– Куда это он нас ведет? – прошептала Шелби.

– Думаю, к Спэнглу.

– Старк, но это же… я хочу сказать, это ж просто кот, не правда ли?

– Ты когда-нибудь раньше здесь бывала?

– Ох! Нет.

Я пополнил ее познания касательно крайне интересного мира Района Кот, а кот продолжал вести нас в квартал Полосатый-5. Улицы были пусты, что было необычно. Обычно здесь всегда постоянный поток кошачьих тел – ночью они всегда снуют туда-сюда по всем улицам Района Кот. Но нынче ночью булыжные мостовые были покрыты лишь следами дождя и отражениями уличных фонарей в лужах. И было очень тихо.

К моему удивлению, мы прошли Полосатый насквозь, а ведь именно в этом квартале Спэнгл всегда ошивается, когда заглядывает в Кот, и проследовали в квартал Персы-1. У меня здорово болела спина под весом Элкленда, и я несколько раз останавливал себя, чтобы не задержаться и не заглянуть ему в лицо. Ничего хорошего я там все равно не увижу.

Мы все шли и шли, и я начал осознавать, что улицы здесь очень похожи на те, по которым мы с ним пробирались, когда в первый раз попали в Джимленд, когда я шел следом за магазинной тележкой. Это, по всей вероятности, ничего не означало, так что я об этом и не задумывался. Как я уже говорил, так недолго и с ума сойти, если пытаться связать все воедино, все свободно болтающиеся концы. Мне вполне хватает забот с теперешними проблемами.

Кот, шагавший ярдах в двадцати впереди нас, остановился и сел на мостовую. Когда мы приблизились, он снова встал и повел нас к двери здания по ту сторону улицы. Крыльцо из стертых каменных ступенек подвело нас к самой огромной деревянной двери, испещренной от старости пятнами и крапинками. На верхней ступеньке кот снова сел и поднял взгляд на дверь. Мы секунду постояли неподвижно, гадая, что за этим последует, потом Шелби рассмеялась.

– Я даже вроде как ожидала, что он ее перед нами распахнет, – призналась она дрожащим голосом и потянулась к ручке.

Дверь открылась, и мне потребовалась добрая минута, прежде чем я понял, что вижу. Сперва мне показалось, что помещение заполнено разноцветной шерстью, обильно усыпанной зелеными пуговицами. Но это оказалось совсем не так.

Перед нами открылся входной вестибюль. В задней его части виднелась лестница, широкое и величественное сооружение, которое вело к большому фойе. Пол вестибюля и каждый свободный квадратный дюйм лестницы были заполнены кошками – кошками всех возможных видов и пород. Они сидели ровными рядами, смотрели на нас и не издавали ни звука.

Я услышал, как Шелби судорожно сглотнула, и повернулся к ней.

– Сильно, – сказала она.

Кот, который привел нас сюда, переступил через порог и исчез, растворился в массе меха и усов. Я сделал маленький шажок вперед и оказался в дверном проеме. Кошки не пошевелились. Я продвинулся еще на шесть дюймов вперед. Они по-прежнему не шевелились.

– И что это должно означать? – спросила Шелби.

– Не знаю, – пробурчал я, не вполне в себе. Вообще-то я отлично лажу с кошками. Это одно из моих главных достижений в жизни. Но сегодня – сперва у входных ворот, а теперь здесь – я пребывал в полном недоумении.

Потом, совершенно внезапно, все кошки, сидевшие в вестибюле, разом подались в стороны, и перед нами открылся узкий проход. Я шагнул туда, снова забросив Элкленда себе на плечо, но теперь на другое, чтобы уже другая часть моей спины испытывала эту нагрузку и боль. Шелби последовала за мной. Мы прошли половину вестибюля, и тут кошки перестали раздвигаться в стороны.

– И что теперь?

– Дверь, наверное, – предположил я. Она закрыла входную дверь, и точно, кошки, сидевшие на нижних ступеньках лестницы, тоже раздались в стороны. А потом, неизвестно по какой причине, они все вдруг поднялись на лапы и начали вертеться и толочься вокруг. Их тут было не меньше двух сотен, даже больше, они поднимались и спускались по лестнице, бродили по вестибюлю, перемещаясь подобно медленно текущей реке.

Когда мы поднялись на самый верх лестницы, из толкучки вылез наш кот-проводник и повел нас в огромное фойе. Оно было порядка тридцати квадратных ярдов площадью. С одной стороны виднелась ниша в стене, отгороженная от остального помещения несколькими старыми деревянными письменными столами – это явно был холл того, что когда-то было отелем. А вся остальная зона являла собой массу из сотен, может, даже тысяч быстро перемещающихся кругами кошек. Они, как мне показалось, не обращали на нас особого внимания, пока мы пробирались сквозь их ряды, а просто продолжали мягко ходить вокруг, потираясь о наши ноги.

Шелби взяла меня за руку, и мы продолжали медленно продвигаться посреди перемещающихся кошачьих тел. Я был почти рад, что Элкленд без сознания и не видит это. Он бы, несомненно, потребовал объяснений. А у меня их не было, никаких.

Мы прошли через холл, направляясь к еще одной лестнице в его дальней стороне. Лестница была широкая и точно так же вся заполнена толпящимися кошками. Когда мы миновали половину лестницы, я обернулся и поглядел вниз, в холл, пытаясь определить, есть ли какой-нибудь заметный рисунок или манера в их движении.

А они теперь больше не двигались. Они все снова сидели и все смотрели туда, откуда мы пришли, на входную дверь. И все, что я видел, – это спинки тысяч кошек. То же самое произошло и с другими кошками, как только мы двинулись дальше вверх по лестнице. Лишь только мы поднимались на две-три ступеньки выше их, они переставали толпиться и толочься, снова садились ровными рядами, глядя прямо перед собой. Я должен был бы быть готов к тому, что увидел на втором этаже отеля, но нет. Наверху лестница самым элегантным образом делилась на два пролета, и каждый из них вел на свою половину этажа. Как только наши головы поднялись над полом второго этажа, я заметил, что он простирается довольно далеко вбок, прямо как оставшаяся позади улица. Проход сбоку от лестницы был футов десяти шириной – свободный широкий коридор между лестничным пролетом и утыканной дверями стеной, за которой, судя по всему, располагались роскошные номера-люкс.

Этот коридор, или лестничная площадка, или антресоль, не знаю уж, как точно именуется этот вид архитектурного изыска, тоже был весь заполнен кошками. Сотни и сотни кошек заполняли каждый его квадратный фут. Они не толклись, а просто молча сидели и наблюдали за нами, а мы продвигались к двери номера-люкс 102. Перед дверью я на секунду остановился и оглядел кошек, гадая, что это с ними происходит. Меня смущал и беспокоил не столько сам факт, что они все тут собрались, а скорее то, что они выглядели такими серьезными. Кошки в Районе Кот обычно дружелюбны: это их место, и им тут нечего опасаться ни от кого, кто сюда заходит. Сейчас на меня взирали тысячи безмятежных и безразличных кошачьих глаз.

Я постучался в дверь.

С того самого момента, когда я вернулся из Джимленда, весь полет из Цветного и после нашего странного приземления и прохода в Кот меня преследовало одно и то же чувство. Его трудно описать, разве что оно подсказывало мне, что я оказался в некоем структурном затруднении. То есть у меня было ощущение, что события развиваются и наваливаются на меня в соответствии с неким готовым сценарием, словно что-то на некоторое время зависло над горизонтом, а теперь, наконец, придвинулось ближе. Мне это чувство очень не нравилось. Совершенно не нравилось. Я давно уже научился не любить все эти структурные затруднения, поскольку обычно они означают, что где-то рядом что-то происходит, а ты об этом ничего не знаешь. И особенно мне не нравилось вот это, потому что казалось, что оно на меня надвигается изнутри.

Когда дверь открылась и передо мною возникла массивная фигура Джи, я невыразимо обрадовался, увидев его. Мы оба обрадовались и несколько секунд просто стояли, уставившись друг на друга. Потом он быстро шагнул вперед и стянул Элкленда с моего плеча, странно нежным движением поднял его на руки, заставив меня невольно подумать, что и ребенку было бы вполне удобно и безопасно в его объятиях.

Он повернулся и направился по короткому коридору люкса к комнате в самом его конце. Я последовал за ним, расслабившись и сгорбившись, поскольку теперь мне приходилось тащить только собственный вес, а шедшая позади Шелби принялась массировать и растирать мне плечи.

Когда мы ввалились в эту комнату, навстречу нам поднялись Зенда и Снедд. Подобно Джи, Снедд, как всегда, ухитрился выглядеть решительно примитивным и опасным, даже укрываясь в номере-люксе бывшего пятизвездочного отеля. Он кивнул мне.

– Стало быть, Джи, ты правильно выбрал место, где укрыться, – заметил он.

Джи крякнул и мягко опустил Элкленда на диван. Потом оторвал нижнюю часть его штанины и наклонился над ногой, изучая рану.

А я смотрел на Зенду, а она смотрела на меня. Вместо роскошных пышных юбок, что она носила в последнее время, вместо деловых костюмов на ней были потрепанные черные брюки и длинное пальто темно-зеленого цвета. Волосы были убраны назад и свободно стянуты резинкой, и она выглядела юной и свежей, как и всегда.

Она улыбнулась и подошла ко мне, и я подумал, что, кажется, тоже выгляжу как обычно, потому что я всегда ношу одно и то же. Когда она протянула руки и обняла меня, у меня с плеч свалилось лет десять, но я снова ощутил это структурное затруднение и понял, что так и должно быть. Ощущение длилось всего секунду, но этого было вполне достаточно, чтобы понять, что все должно вот-вот измениться. Что так оно и должно в конечном итоге произойти.

– Совсем плох? Сломался? – спросил сзади Снедд.

– Ага, – ответил я. Ладонь Зенды скользнула вниз по моей руке, и мы отодвинулись друг от друга. – Плюс пулевое ранение.

Я подошел к дивану и склонился над Элклендом рядом с Джи. Шелби и Зенда обменялись вежливыми приветствиями. Они и раньше встречались, но нечасто. Не знаю почему, но между ними всегда существовали какие-то подводные течения.

– Насколько он плох, Джи?

– Совсем плох. Скоро умрет.

– Не увиливай. Говори прямо.

– Да что я могу тебе сказать, Старк?! Помирает он, мать его! Да ты на себя посмотри! – Я посмотрел. Я весь спереди был залит кровью. – Он потерял черт знает сколько крови, да еще и лихорадка у него. Если бы его забросить в медЦентр, тогда, может, у него были бы какие-то шансы. А так он не выживет.

Я закрыл лицо ладонями и опустил плечи. Я и раньше, бывало, терял клиентов, и, как полагаю, это похоже на то, когда врач ошибся в диагнозе и не проделал нужные процедуры точно в нужное время. И в итоге кто-то умер. И сколько бы ты ни твердил себе, что сделал все, что в твоих силах, что принял самые верные, самые лучшие решения, которые только мог принять в тот момент, все равно чувствуешь себя полным дерьмом. Это вроде как не твоя вина, но это твоя вина. Твоя.

Я вернулся на середину комнаты. Зенда, Шелби и Снедд смотрели на меня, и я чувствовал себя неуютно, став вдруг центром внимания. Скверное ощущение. Это ведь был не просто мой очередной клиент. Это была не просто моя обычная работа. Этот номер-люкс сейчас был для меня чем-то вроде плохо освещенной сценой, а мои друзья смотрелись как актеры, брошенные на ней на произвол судьбы. Здесь не было ни публики, ни сценария. И я стоял там, под взглядами людей, которые отлично знали, кто я такой и что я такое, и понял в конце концов, что все рассыпается и распадается, что мне снова придется искать самого себя и что-то с этим делать.

Секунда тянулась и тянулась, а потом вдруг взорвалась, и я протянул руку за кружкой кофе в тот момент, когда Шелби спросила небрежно:

– А вы, ребята, уже поняли, что тут полным-полно кошек, прямо-таки все ими забито?

Все чуть сдвинулись с места, чуть развернулись, и комната снова стала просто комнатой.

– Ага, – сказал Снедд, может, немного беспокойно. – Они сюда стягиваются уже почти два часа. Кот Старка тоже где-то там, среди них. – Он помолчал, потом посмотрел на нее. – А вы, собственно, кто такая?

Зенда подошла и тоже взяла себе кружку кофе.

– Почему вы оказались в этом номере? – спросил я. Она пожала плечами. Я обнаружил, что ищу по карманам свою зажигалку, изучаю свою кружку с кофе, словом, делаю все, только чтобы не смотреть ей в глаза. Интересно, она это заметила? И что почувствовала? Жаль, что я не могу определить, один ли я сейчас такое чувствую.

– Мы сперва пошли в Полосатый-5, – сказала она. – Но Спэнгл спрыгнул у меня с рук и рванул сюда. Мы пошли за ним. – Она снова пожала плечами, уже с более независимым видом. Я кивнул. – Однако, знаешь, – продолжала она уже серьезно, – тут что-то странное происходит.

– Это точно.

– Ага, ты послушай. В зашел ко мне поговорить за пять минут до звонка Джи. – Это напомнило мне, что Дарв и трое других агентов болтаются у входных ворот. А может, уже и внутрь пролезли.

– И что?

– Он выглядел усталым. Очень усталым.

– И чего он хотел?

– Я так и не поняла. В этом-то и заключалась вся странность… Он зашел ко мне в кабинет, сказал «привет». Спросил, как я себя чувствую. И после этого ему вроде как нечего больше было сказать, но он оставался торчать у меня. Такое впечатление, словно… – тут она замолчала.

– Словно что? Говори же!

– Словно он хотел что-то мне сказать, но сам не знал что. Он поторчал у меня пару минут, потом ушел. А сразу перед тем, как он закрыл за собой дверь, он все же кое-что сказал. Он сказал: «Что-то странное у нас тут происходит, и я не могу понять, что именно. Скажите вашему приятелю, чтобы он был очень осторожен».

Джи включился в разговор до того, как я среагировал:

– Старк, с Элклендом совсем плохо.

Я быстро подошел к дивану и посмотрел на моего Деятеля. Он дышал очень неровно и прерывисто, дыхание вырывалось у него изо рта короткими, неглубокими всхлипами, а его лицо напомнило мне лицо моего дедушки в снегу. А следующие тридцать секунд прошли так, словно подчинялись ритму, задаваемому метрономом. Снедд вдруг поднял голову.

– Старк, я что-то слышу!

– Где?

– В соседнем доме.

– Оружие есть?

– Два пистолета.

– Тушим свет!

Снедд аккуратно и бесшумно метнулся к выключателям, и картинка за секунду до того, как свет погас, вмерзла мне в сознание, словно фотография: Джи выпрямляется и поворачивается, по-прежнему не отводя взгляда от лица умирающего Элкленда; Шелби поплотнее обтягивает себя полами пальто, она выглядит испуганной и потерянной; Зенда присела возле окна, а Снедд застыл над выключателями.

Я двинулся к Зенде, и тут свет погас.

Стало очень темно. Из-под двери просачивалось немного света от ламп в коридоре, но окон там не было. В комнате шторы были задернуты и едва различимо светились от света уличных фонарей внизу за окном. В самой же комнате можно было различить несколько мягких промельков света, силуэты и очертания мебели. И все.

Мы замерли, прислушиваясь. У Снедда был сверхчувствительный слух, я это знаю по опыту. Прошло несколько минут, прежде чем я расслышал едва различимый шорох. Он донесся сюда через несколько кварталов.

– Они могут нас выследить? – тихонько спросил я.

– Возможно, – ответил Джи. – Мостовые все мокрые. Дверь внизу заперли?

– Нет, – ровным тоном ответила Шелби. – Просто прикрыли. Что будем делать?

– Ждать.

– Ждать чего?

Из-за двери в другом конце номера раздался какой-то шум. Одновременный разворот пяти голов в том направлении почти можно было расслышать.

– Что там, за дверью? – спросил я.

– Ванная.

– Так что это за звук, черт бы его побрал?!

Звук раздался снова, и на сей раз я понял, что это просто нота. Чей-то голос выпевал одну ноту, звук ля, но так тихо, что его едва можно было услышать.

Потом это «ля» раздалось опять, точно так же, потом опять. Я почувствовал, как в темноте у меня волосы на голове встают дыбом, ощутил влагу, щиплющую мне глаза. Сморгнуть я не мог.

Зенда крепко вцепилась мне в руку, так крепко, что я уж подумал, что сейчас она поранит меня ногтями, а ее рука жутко дрожала. Никто не дышал.

– Ля-ля-ля!

Это звучало как задумчивый напев ребенка, ребенка, который так погрузился в свои мысли, что даже не замечает, что издает какие-то звуки.

Потом раздалось слабое шуршание, словно матрас протащили по плиточному полу, и дверь ванной комнаты начала медленно отворяться. Мне нужно было поморгать, чтобы освободить глаза от влаги, и нужно было перевести дыхание, но я не мог. Просто не мог.

Дверь медленно отворилась внутрь, открыв нам комнату, в которой было даже темнее, чем в нашей. Пятно мрака там секунду стояло неподвижно, а потом по нему скользнул отблеск света. Мне показалось, что от дивана донесся какой-то звук, вроде как Элкленд задышал глубже. Отблеск передвинулся, выбрался из двери, и тьма под ним приняла форму, которая направилась в середину нашей комнаты.

Это была маленькая девочка. Это была маленькая девочка с симпатичным полнощеким личиком и светлыми волосами, которые мило торчали в разные стороны – мама точно захотела бы их пригладить, – но которые и без этого выглядели очень красиво. Под мышкой она держала потрепанного плюшевого медведя.

– Ля-ля-ля, – тихонько напевала она. – Ля-ля-ля. – Элкленд снова очень глубоко вздохнул, а девочка направилась к нему качающейся детской походкой, улыбаясь, словно увидела милую собачку, виляющую ей хвостиком. Она протянула руку и пошлепала Элкленда ладонью по руке. Подождала немного, потом похлопала еще, чуть сильнее, но по-прежнему мягко, по-прежнему любовно, по-прежнему как маленькая девочка, старающаяся привлечь внимание старшего брата, и тут я все понял.

Девочка вдруг заплакала, беззвучно, ее лицо исказилось, рот растянулся в горестной гримасе, такой горестной, которую никак не выразить словами. Она в отчаянии заколотила по руке Элкленда, ее невидящие глаза обратились в нашу сторону, но она искала не нас, а свою мать, которой здесь не было, и отца, который умер много лет назад. Теперь она дышала как бы в унисон с Элклендом, словно их боль пыталась выйти наружу, словно у нее разрывалось сердце от страдания и ужасного непонимания происходящего, как это уже было шестьдесят лет назад. А ее брат и сейчас ничем не мог ей помочь, он был тяжело ранен и болен, он страдал ничуть не меньше сестрицы от той же боли и от чувства вины, что не сумел защитить свою сестру, страдал от шока и ужаса, написанного у нее на лице, такого, что, казалось, улыбка уже никогда не сможет на него вернуться, страдал от понимания того, что чья-то рука грубо ухватила ее за светлые волосы и оставила синяки на ножках.

Они умерли вместе в тот день в парке, в тот день, когда кто-то навсегда отнял у маленькой девочки улыбку и смех и разбил их о стену, бил, пока они не начали кровоточить, бил до тех пор, пока в его гнусной, грязной руке не осталось ничего, кроме молчания, молчания, которое затем воцарилось между Элклендом и Сюзанной по причине всего того, что они не могли никому высказать, по причине того, что больше не чувствовали себя прежними, да и не были ими.

Я услышал, как Зенда всхлипнула, прижавшись сзади к моему пиджаку, и сам быстро заморгал. Я вспомнил фото, которое тогда видел, вспомнил то ощущение странного, что тогда почувствовал. Девчушка плакала и выла в тихом и бессильном ужасе на экране моего компа, и я учуял боль и беду в тихом омуте, который был Элкленд.

Нам всегда кажется, что такого с нами никогда не случится, мы не в состоянии понять, как такое вообще может произойти. Когда улыбающийся отец наблюдает за своей дочкой, играющей в саду, смеющейся и кувыркающейся под ясным небом, разве может он представить, что его маленькая принцесса кончит безумием и бессвязным лепетом в куче пропитанного мочой и кишащего блохами тряпья, в картонной коробке, где-то под мостом? Когда вы рассматриваете любой семейный альбом и видите этих маленьких девочек, радостно хлопающих в ладоши от удовольствия, одетых в свои самые красивые платьица, счастливых и освещенных ярким солнцем, играющих под наблюдением своих матерей, которые выглядят абсурдно юными, откуда вам знать, которая из них кончит тем, что будет до крови царапать себе лицо, царапать и рвать, пытаясь содрать, сбросить с него пауков, которых там нет?

А если вы брат этой маленькой девочки, и вы не в состоянии ее защитить, и вы не можете ее вылечить, и вы не можете заставить ее снова улыбаться, сможете ли вы простить себя хоть когда-нибудь?

Элкленд жутко закашлялся, его грудь выгнулась вверх, раздулась, и в комнате вдруг воцарился ледяной холод. Раздался звук чего-то бьющегося, и на потолке образовалась полоса интенсивно-желтого цвета, полоса, вытекающая прямо из грудной клетки Элкленда.

– Старк! – закричала Шелби, с рыданиями отскакивая назад, к стене.

Я встал, чувствуя, как у меня яростно стучат зубы, буквально вываливаясь из десен. С улицы донесся какой-то выкрик, но это было совершенно неважно, и я заорал, сам мало что понимая, заорал на расширяющуюся полосу:

– Я иду!

Я неуклюже подошел к дивану, миновав рыдающую девочку, и тут у Элкленда широко распахнулись глаза, в ужасе, словно он увидел саму Смерть, протянувшую к нему руки, словно он почувствовал, как Зло, которое владело им неделями или даже месяцами и то и дело швыряло его о землю, желая сломать и уничтожить, вдруг иссякло и отступило. Джи тоже встал и бросил свой пистолет Снедду.

И мы вдвоем пошли вместе вперед, как бывало раньше, направляясь к самому худшему из всего существующего. Джи шагал в ногу со мной, в последний раз. Грудная клетка Элкленда взорвалась, распахнулась, и мы вошли в льющийся оттуда свет.

Глава 20

Один призрак сказал как-то раз: «Я не небесное создание».

Вот и я тоже отнюдь не небесное создание.

Я убил своего лучшего друга. Я видел, как его лицо взорвалось, видел, как его ярко-зеленые глаза разлетелись на мелкие брызги, расквашенные разлетающимися костями черепа, когда он разбросал свои мозги по всей комнате. Ничего героического в этом не было, никакой кульминации, никакого романтического столкновения титанических сил Добра и Зла, решающего судьбы тысяч и миллионов. Мы вместе с Джи вычислили его, выследили и настигли, пройдя через Джимленд и Город, и загнали его в угол в Районе Ширнись Еще Разок. Рейф пытался прорваться обратно в Джимленд, но я крепко его удерживал, а я тогда был сильнее, гораздо сильнее. Это было давно, в старые добрые времена, когда я иногда все же бывал самим собой, когда я более или менее бодрствовал.

Я сильным толчком заставил его опуститься на колени, и он не стал молить о пощаде, не просил помилования. Он просто смотрел вверх на меня своими глазками, похожими на зеленые ледышки, а Джи тем временем достал пистолет и приставил ствол к его черепу. А потом Джи нажал на спусковой крючок и разметал лицо Рейфа по трем квадратным ярдам разваливающегося бетона в темной комнате, воняющей дерьмом.

Конечно, это был тот самый город, пыльный город-призрак. Мы с Джи стояли посреди пустой площади, освещаемые слабеньким послеполуденным солнышком. Сквозь разбитые двери свистел и завывал ветер, и под ногами равнодушно катались клубки перекати-поля. Солнечные лучи отражались от разбитых оконных стекол в домах вокруг, а дальше, уже невидимая за останками разрушенного города, простиралась пустыня.

– Опять мы здесь, – сказал Джи. Да, опять мы здесь, через восемь лет, восемь лет, за которые никто из нас не стал старше, за которые мы изменились, но остались теми же самыми.

Мы обернулись на звук чего-то треснувшего, но это оказалась всего лишь отвалившаяся под ветром ставня, ударившаяся о стену. Если бы мы стояли неподвижно, если бы мы просто стояли посреди этой древней площади, ничего бы не произошло. Мы должны были идти туда. Это была наша работа, и мы должны были сделать ее снова.

Я посмотрел на Джи. Он тоже это понимал. Раньше он не был сильным сновидцем, до того как в его снах поселился некто странный, но он все отлично понимает. Мы могли бы просто стоять там, чувствуя себя юными, чувствуя себя так, словно годы не проходили мимо, и площадь оставалась бы такой же, как раньше, застигнутая и зажатая в ловушке времени в самый золотой момент своего существования. Я чувствовал, как у меня дергается шея, и сжал ее руками, усилием воли заставив успокоиться. А Джи просто стоял, понимая, что ему никогда не понять, никогда не узнать, какой эта местность была прежде, до того как все пошло наперекосяк, никогда не узнать, что при этом чувствуешь.

Долго это не продолжалось. Я сглотнул и кивнул ему. И мы пошли через площадь, и Джи вдруг посмотрел на меня, и я заметил что-то в его глазах. Ему пришла в голову мысль, понимание того, куда он идет, понимание того, что должно сейчас произойти. Это, конечно, могла оказаться чистой воды интуиция, но он протянул руку и крепко сжал на секунду мою ладонь, глядя мне прямо в глаза. Потом он отпустил меня, чуть улыбнулся, и мы пошли дальше.

Пока мы так шли, ветер усилился, под ногами начала завихряться пыль, поднимаясь все выше, пока мы не перестали видеть солнце, пока небо не стало темным. Мы уже больше не видели угол площади, куда направлялись, но это было неважно, потому что дело было вовсе не в этом угле. Путь, который лежал перед нами, находился не в пространстве, он не мог быть даже в Джимленде. Тьма сгущалась, и хотя крутящаяся пыль по-прежнему закрывала свет, теперь послеполуденный городишко освещал лунный свет.

Я почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом, и на какой-то незначительный, не имеющий никакого смысла момент даже пожалел, что мы куда-то пошли, а не остались стоять на площади, на солнышке. Но так поступить мы не могли. Сегодня, в конце концов, все должно было свершиться, развалиться и разрушиться, и на этот раз навсегда.

Пыль продолжала летать и кружиться перед нами, и площадь уже почти исчезла, по сторонам виднелись лишь смутные очертания зданий. Свет теперь лился из пыли, черный и темно-красный, он бил в глаза, а вокруг нас начали возникать тихие звуки. Я чувствовал, как все сильнее напрягается Джи, и понимал, что долго он этого не выдержит. Он знал кое-что из того, что должно случиться, и у него уже не было сил дождаться этого.

Да я и не думал, что он должен ждать.

С Джи я познакомился после того, как пробыл в Городе пару лет. Я тогда просто болтался, пытаясь сообразить, что мне делать, чем заняться и как организовать свою дальнейшую жизнь. К тому времени я уже выполнял кое-какие работы в Джимленде, разбирая дела, которые сам же и запутал, и при этом знакомился с разными странными людьми. Можно сказать, я катился вниз по наклонной плоскости.

У меня не было собственного офиса с моей фамилией, написанной на матовом стекле входной двери, но я вполне мог таковым обзавестись. Я был тогда сущий болван. Я всегда был болваном, но тогда пребывал в самом болванистом состоянии. Я нашел то, что мне было нужно, но оно бросило меня на произвол судьбы, оставило на мели, а у меня не хватало стойкости характера, чтобы вернуться к прежнему. Я болтался, как обиженный маленький мальчик, бродил и метался, выискивая все новые отговорки и причины, чтобы самого себя жалеть. Если кого-то хорошо знаешь, то начинаешь его ненавидеть, а уж себя-то я знал более чем хорошо. Я заглянул внутрь себя, я разъял себя на части и бросился копаться в этих остатках и обрывках, лоскутьях и лохмотьях в надежде найти что-то забытое и брошенное там, за что мог бы ухватиться, но так ничего и не нашел. Собственно говоря, меня там уже не было. Все, что осталось, были только воспоминания, а пространство между ними заполнял горький осадок.

Раньше я надеялся на Господа, что Он поможет мне найти какую-нибудь мелкую работенку, что-то нормальное, а потом я вдруг обнаружу однажды, что оказался в какой-то задней комнате, загнанный туда превосходящими по численности и вооруженными до зубов врагами, что вдруг почувствую, как мое лицо разлетается на мелкие кусочки, после того как кто-то укокошил меня, не зная, кто я такой и что я такое, да и не беспокоясь на этот счет. Именно этого я хотел и добивался такой долгий период времени – просто того, чтобы кто-то причинил мне вред. Я даже много фантазировал на эту тему, представлял себе, как меня режут на куски или разносят вдребезги. А потом перестал, потому что мне, в общем-то, было на все наплевать, даже на то, что я так сильно сам себя ненавижу.

Все, что мне в те дни было нужно, чтобы хорошо себя чувствовать, – это то, что делал Рейф, потому что он был точно и определенно плохой парень, как бы предназначенный для этой роли. Пока он был где-то поблизости, я мог притворяться перед самим собой, что борюсь за правое дело, мог даже магическим образом создать себе белого коня, на котором мог бы нестись в атаку. Каждому хочется быть героем, хотя бы в собственных глазах. Каждому нужно хоть немного побыть в должности хорошего парня, какой бы лжи и притворства это ни потребовало. А истина в том, что ты просто делаешь то, что тебе хочется делать, ты защищаешь себя, ты убиваешь людей, которые пытаются помешать тебе получить то, чего ты хочешь.

Я никогда не утверждал, что я хороший парень. Хороших парней вообще не существует.

А Джи просто здорово не повезло, что я работал вместе с ним, когда все эти дела добрались до кризисной точки, когда Рейф решил наконец содрать с себя все покровы и маски. Рейф очень здорово ему навредил, он разозлил его и раззадорил, так что Джи пришлось встать на мою сторону, помогать мне, если он хотел остаться в живых. Я спас ему жизнь, а он спас меня. А теперь Рейф стремился лишить жизни нас обоих.

Мы все шли, а потом я услышал, как в отдалении заработал мотор машины, как залаяла собака, потом раздался звон разбитой бутылки. Все это не имело никакого смысла, все это были лишь какие-то фрагменты происходящего, вроде грохота сапог по мостовой. Потом мы услышали звук падения чего-то мокрого и поглядели в ту сторону. Там был мужчина, под его глазами были зеленые тени, а губы накрашены синей помадой, он сидел на корточках возле останков чьего-то тела и что-то жевал – челюсти так и ходили вверх-вниз.

– Это Нечто? – спросил Джи.

– Ага, – ответил я. – Они собираются в кучу.

Что-то еще быстро пробежало мимо в темноте, за еще видимой нами зоной, и у Джи дернулось лицо.

– Значит, никакого «прилежа-2» не было, верно?

– Нет, – ответил я. – Не было.

– Как тебе кажется, Элкленд об этом знал?

– Нет. Он был просто невинный посторонний болван, загруженный до предела. И не имел ни малейшего понятия о том, что вокруг происходит. И я тоже не имел об этом понятия. Я притащил его в Кот, помнишь? И притащил за собой Рейфа. Вот почему ворота не открывались. Когда Элкленд рассказал мне про «прилеж-2», я должен был задать ему еще один вопрос. Мне следовало спросить его, как он про это узнал.

– А почему Рейф раньше не показывался? Я хочу сказать, если он неделями сидел внутри Элкленда, то почему так и не вылез наружу и не набросился на тебя тут же?

– Я не думаю, что он там сидел. Думаю, что он туда забрался только для того, чтобы внедрить в сознание Элкленда эту мысль про «прилеж-2» и выставить беднягу в качестве приманки. Думаю, он снова влез туда, когда Элкленд застрял в Джимленде, оставшись в одиночестве. Почему он тогда медлил и чего ждал, я не знаю. Может, не чувствовал себя достаточно сильным. Может, хотел прихватить нас с тобой одновременно. Я просто не знаю, Джи.

– А что произошло в номере отеля?

– Это тоже было Нечто. Должно было быть.

– Прямо в Городе? Да как же оно могло туда проникнуть, мать его?!

– Не знаю. С помощью Рейфа, надо полагать. Именно это он пытался проделать в прошлый раз, помнишь? Развалить стену.

– А где он теперь?

– Джи, я правда не…

Внезапно все вокруг стало сплошным грохотом, визжащим, все раздавливающим взрывом звука. Тьма мгновенно исчезла во вспышке ярчайшего, слепящего красного света. Нас окружали сотни лиц, накладываясь слой над слоем и образуя круг в сорок ярдов диаметром, и каждое лицо являло собой воплощение разверстого рта, изрыгающего взаимные обвинения и упреки. На мельчайшую секунду, как вспышка стробоскопа, этот всплеск изображения и звука, эти лица вознеслись над нами как образ вопящего и визжащего несчастья и страдания, а потом мы снова очутились в темноте и тишине.

Мы с минуту шли медленнее, а затем свет обрушился на нас снова, и вопли опять полились сверху, еще громче, еще ужаснее. Потом они исчезли. Мы нервно оглянулись по сторонам, пребывая в полной темноте, но как только собрались сделать следующий шаг вперед, свет снова осветил все вокруг, и на этот раз пронзительные крики были еще громче, они так и колотили по черепу, словно ледяные кулаки. У Джи из носа пошла кровь, капая на плиты мостовой.

Тьма и тишина снова свалились на нас, но не успели мы сделать еще шаг, как лица возникли снова. Стробоскопическое мелькание ускорилось, это мигание било по нам, то включаясь, то выключаясь, окружая нас то мраком, то кошмаром, оно вспыхивало все быстрее и быстрее, пока не перешло в непрерывное мелькание звука и ярости. По мере его приближения у меня тоже потекло из носу, кровь полилась мне на рубашку, и мы зажали уши ладонями, хотя и знали, что это ничего не даст. А темп мигания вспышек все убыстрялся, теперь было больше света, чем тьмы, и мы согнулись под тяжестью шума и боли, и тут я разглядел высокие темные башни, которые возвышались позади этого круга пронзительно вопящих лиц. Башни были безликие, невыразительные, они возвышались на фоне неба, которое являло собой крутящуюся черноту. Это было такое небо, которое не просто виднелось за зданиями, но крутилось и неслось перед ними, словно тень, вылезшая из темного угла.

По мере того, как вспышки становились все ярче, круг лиц начал придвигаться, скользить ближе к нам, и весь свет сосредоточился в них, тяжелый, липнущий красный отсвет, испещренный бледно-желтыми полосками. Позади него висел мрачно-красный полумрак, струившийся масляными красками и спиралями, поднимавшийся к нему, сливаясь с ним.

Это был Район Ширнись Еще Разок – Район Ширнись, обернувшийся кошмаром, а мы все шли дальше, спотыкаясь и шатаясь, и я старался заставить Джи пригнуться пониже, чтобы он не видел всего этого.

Круг становился все уже, лица приблизились, и каждая пара глаз была жутко знакомой. Были там глаза Зенды, и глаза Шелби, и глаза моих отца с матерью, и они моргали и перемещались с одного равнозначно пустого лица на другое, вылезали из орбит и растягивались от разрывающих сердце криков.

Внезапно на земле возник младенец. У него отсутствовала нижняя челюсть. Его личико было все изрезано, все в коричневых ранах, и изо рта у него капала кровь и падала на камни, а он полз к нам, оставляя за собой размазанные клочья распадающейся плоти.

Мы с Джи невольно заорали, это были душераздирающие пронзительные вопли, почти совпадающие с ритмом вспышек света. Безумные, неконтролируемые вопли, мы были как безмозглые существа, с частотой и точностью метронома извергающие звуки, полные беспомощного ужаса. Верхняя челюсть младенца ввалилась внутрь черепа, а потом и вовсе отвалилась, когда он потянулся к руке Джи, а тот отпрыгнул на несколько шагов в сторону от младенца в судорожном, спазматическом рывке, к которому его мозг не имел никакого отношения.

Мы к этому времени уже не понимали, где кто из нас находится, воспринимали друг друга только как силуэт, неясную форму, которая почти сливалась с окружающей тьмой. Глаза Джи метались, ничего не видя, минуя меня, то и дело поднимаясь кверху, а рот распахнулся и издал жуткий вой, когда он понял, где находится. Он снова завыл, и жилы на его шее так напряглись, что, казалось, вот-вот лопнут, а все мышцы его тела разом сжались, и его тело устремилось сразу во всех направлениях. Его лицо промелькнуло рядом со мной, а он уже не понимал, кто я такой, совершенно не понимал.

Он метнулся вперед, к этой стене лиц, и его нога с треском провалилась сквозь тело младенца, утяжеленная всем весом его тела. Он слепо ударил кулаком по этим лицам, и они распались под его ударами, и из-под гладкой кожи этих лиц во все стороны брызнула радужно переливающаяся слизь. Джи рванулся сквозь этот кордон, но когда поднял ногу, чтобы сделать следующий шаг, младенец поднялся вместе с нею, нанизанный на его ногу, как на шампур, и застрявший на ступне. А когда я бросился к этой стене, спотыкаясь и стараясь нагнать Джи, младенец поднял на меня взгляд и загукал, забулькал.

– Я могла бы быть твоей дочерью, Старк, – пропел он. – Могла бы быть дочерью.

Я пнул его ногой, и его голова оторвалась и раскололась, ударившись о стену, а когда образовавшаяся масса упала на землю, то приобрела вид узора – узора с хлопчатобумажного платья из давнего прошлого.

Сначала мы с Рейфом были партнерами. Мы были единственными людьми, которые знали, как работает эта штука, единственными, кто мог разделять с людьми их сны. Джимленд принадлежал нам, и мы наслаждались и упивались им, узнавая его все лучше, изучая, как он действует. Это было великолепно, потрясающе: это было лето, это была игровая площадка. Мы снова были детьми, и мы помнили, что чувствуешь, снова окунаясь в солнечный свет, в тот хорошо знакомый солнечный свет, когда завтра казалось лишь еще более восхитительным вариантом сегодняшнего дня, когда лето, казалось, будет длиться вечно.

И пока мы не нашли оттуда выхода, мы, конечно же, не понимали, что это такое в реальности. Это казалось нам миром сновидений, да оно и работало как мир сновидений, но мы толком этого не знали, не понимали. А потом Рейф обнаружил, что мы можем пробиться сквозь стену. Это всегда был Рейф, это он выяснял, как что работает, если не считать самого первого раза. Он шел впереди, я как всегда следовал за ним. Когда я вспоминаю Рейфа тех дней, я вспоминаю его спину и свое тяжелое дыхание, поскольку я старался не отставать.

С течением времени я стал больше времени проводить в Городе. Слишком долго я гонялся за пустотой и в итоге сжег себя изнутри. Мне теперь нужна была операционная база, какая-то опора, структура. Из дому я ничего такого получить больше не мог, это я к тому времени уже понял, но мне нужно было откуда-то это добыть. Думаю, именно в это время Рейф начал от меня отдаляться, когда я повернулся спиной ко всему тому, что мы с ним нашли, когда я утратил мужество, потерял веру в необходимость приключений любой ценой. А потом я встретил Зенду.

Я встретил Зенду и потерял ее. Она вообще-то никогда не была моей, и именно это заставило меня, наконец, понять, что внутри я все тот же самый, что все эти бегства и находки ничуть меня не изменили.

И мне стало больно. Очень больно мне стало. Она была всем, что мне когда-либо хотелось заполучить, а я ни разу даже руки не протянул, не попытался взять ее, никогда не давал ей понять, что я чувствую, не считая одного раза.

Можно предположить, что это ее опечалило. Через некоторое время она перестала появляться рядом со мной, перестала задумываться о том, не следует ли нам вместе подумать о совместном будущем, она отошла в сторонку и стала жить собственной жизнью. Она приноровилась к этому, двинулась дальше вперед, но не в сторону, и оставила меня пребывать в гробу, который я сколотил для себя. Пройти весь этот путь и обнаружить, что остаюсь на том же месте, было слишком, и когда я узнал то, что Рейф собирался мне сообщить, я сломался. Все, что я сумел сделать, так это искрошить сам себя на части, отрезать от собственных корней. И больше мне уже ничего не светит, а все, что я сумел разузнать, так это то, сколько времени дерево может казаться абсолютно прочным, тогда как внутри оно все уже сгнило и высохло.

А Рейф тем временем добился больших успехов. Он уже не был тем, что раньше, он попусту не болтался и не терял даром время. Он шел вперед, он менялся, как все люди меняются. Все, но не я, а когда я его увидел, то обнаружил, что теперь совсем его не знаю, не знаю единственного в мире человека, который знает, что я такое и кто я такой.

Не знаю, чем он тогда руководствовался. Я недостаточно часто с ним виделся, а потом мы с ним виделись только в снах. К тому времени все уже развалилось и распалось, и мы уже ненавидели друг друга, да так ненавидели, что чуть не разорвали мир пополам, стремясь убить друг друга. Клянусь, я считал, что именно мое дело правое, да и сейчас в этом уверен.

Но это так трудно объяснить, так что когда дело дошло до развязки, было уже неважно, кто прав и кто нет. Мы изменили Джимленд, а Джимленд изменил нас. Я убил Рейфа, чтобы спасти Джимленд, спасти память о прошедших детствах. И еще я убил его, потому что хотел, чтобы он умер. Но мы были сильными сновидцами, Рейф и я, так что я вовсе его не убил.

Он всегда действовал быстрее меня, всегда шел на шаг впереди, он и сейчас такой же. А я – вот он я, все еще болтаюсь в Городе, как какой-нибудь убогий бедолага, пытаюсь быть то хипповым, то забавным, пытаюсь быть чем-то, чем угодно. А он просто водил меня за нос, как последнего дурака.

Да-да, надо всего лишь найти кого-нибудь из Центра, чтобы в игру вступила Зенда и вызвала на помощь Старка. Да-да, скажи, что возникла угроза Району Идилл, чтобы Старк пустился во все тяжкие – ради нее. Да-да, напусти на Элкленда кошмарные сновидения, чтобы Старк заставил себя вспомнить вещи, которые он до смерти не хотел бы вспоминать. Старк ничего не заметит, он же просто гребаный тупица.

И почему у него все это получилось? Да потому, что я дал ему такую возможность.

Я упал лицом вниз, как только выбрался из круга лиц, оцарапав щеку о горячие камни мостовой. Младенец, надетый на ногу Джи, все еще пытался мне что-то петь, хотя головы у него уже не было, и хриплый свист его дыхания еще больше усиливал шум у меня в ушах. Я с трудом поднялся на ноги и пошел за Джи, крича ему, пронзительно вопя, чтобы он остановился. Но он не мог меня услышать и, наверное, даже не помнил, что я где-то рядом.

Скользя и оступаясь, я побежал по дороге, оскальзываясь на маслянистых булыжниках, на самом деле следуя только за звуком шагов. Воздух был слишком тяжелым и плотным, чтобы я мог хоть что-то разглядеть, он был весь насыщен гнилой зеленью. И еще было очень жарко, гораздо жарче, чем обычно бывает в Районе Ширнись, и пока я бежал, эта жара медленно коагулировалась, сливалась в формы, которые мешали мне, били по мне и сгущались, уплотнялись, и вскоре я уже пробивался сквозь расплывающуюся и болтающуюся гору мяса, которая двигалась и изгибалась, и душила меня. Это было все равно, что бежать сквозь море расчлененных рук и в темноте, сквозь все эти руки и ноги, что заполняют каждый дюйм пространства вокруг, скользят и увертываются и плюются, когда я протискиваюсь сквозь них дальше вперед. Я ничего не слышал, а все, что мог разглядеть, было черно-зеленое месиво, словно у меня глаза были зажмурены, но я все протискивался дальше и бежал, чтобы нагнать Джи, быть вместе с ним, хотя в определенном смысле я и так уже был с ним.

Я вмазался во что-то очень твердое и понял, что это стена. Ощупав ее по обе стороны от себя, я нащупал дверь и распахнул ее, превозмогая напор давящего сверху воздуха. Проскочив внутрь, я снова споткнулся и упал на какие-то ступеньки. И начал взбираться по ним на четвереньках со всей возможной быстротой, чувствуя, что часть моего мозга словно бы пригвоздило к основанию черепа, а плоть с меня что-то сдирает при каждом сделанном шаге. Меня тянуло в разные стороны, как будто за все сухожилия сразу, тянуло сильно, я весь натянулся и был готов разорваться.

Наверху я снова поднялся на ноги и двинулся дальше по грязным, сальным каменным плитам, а приторно-клейкий воздух становился все горячее и горячее, и тут я догнал Джи. Он был все еще на несколько ярдов впереди меня, но я уже мог чувствовать, как он тащится дальше, мог ощутить, что весь Джимленд сейчас вливается в этот полусгнивший коридор этого мертвого здания. Меня это ощущение подтолкнуло, и я упал вместе с ним, и каждый шаг теперь был как сообщение о том, что кто-то, кого ты любил, умер, каждый вдох был моментальным ощущением, словно весь мир сует тебе в лицо раскаленное железо. Я услышал крик и еще быстрее устремился вперед сквозь эту маслянистую скользкость воздуха, который теперь стал плотью. Я утратил всякое чувство времени, потерял представление о пространстве. Я так мог протискиваться много минут или много часов. А мог и много лет.

А потом, совершенно внезапно, я опять врезался во что-то твердое. Пощупал вокруг, надеясь обнаружить дверь, но не нашел, ощущал под пальцами только грубые швы между камнями.

Я откинул голову назад и посмотрел вверх. В нескольких ярдах надо мною висела, тряслась и жужжала трахея младенца, а потом она шмякнулась на стену. Только это не было стеной. Это был пол, и Джи полз прямо впереди меня, полз, направляясь к чему-то воющему в углу комнаты. Ломая ногти о швы между каменными плитами, я стал подтягиваться следом за ним. О том, чтобы встать на ноги, и речи быть не могло вообще. Даже вот так подтягиваться вперед было как пробиваться головой сквозь сплошной камень.

Я почувствовал на своей руке чью-то теплую сухую ладонь и с воплем отдернул руку еще до того, как осознал это прикосновение. Я уставился на мерзость, оставшуюся на пальцах, и понял, что это была рука отца, и почувствовал вонь от липкой слизи, сквозь которую пробирался, хотя я знал, как это должно быть, и вообще понимал, куда я попал. Я уже был здесь один раз и сумел вытащить Джи отсюда. Но тогда я был сильнее.

– Джи, не надо! – заорал я. Я сбросил с руки разложившуюся плоть и распрямил спину, напрягаясь под весом собственной головы. Встать я не мог, но двинулся вперед чуть быстрее, достаточно быстро, чтобы успеть заметить, как Джи опускается на колени у ног какой-то женщины. У нее были длинные черные волосы, водопадом падавшие на плечи, и она вся вибрировала, а глаза у нее тоже были черные, потому что ее голова была полна пауков.

Она улыбнулась Джи, когда он протянул к ней руки и попытался подняться на ноги, и ее улыбка была самым худшим, самым мерзким, что я когда-либо видел. Джи поднял голову и посмотрел на нее, и на его лице отразилась вся боль, которую он испытывал с тех пор, как она умерла, оно исказилось от всех тех взрослых проблем, от которых она не могла его освободить, потому что ее там уже не было. Она протянула к нему руки, чтобы погладить его по щеке, и я понял, что на этот раз мне его не спасти.

Потому что вместо того, чтобы его погладить, она вонзила ногти ему в щеки под глазами, царапая, вспарывая, рассекая, а когда порезы стали достаточно глубокими, она всадила в них пальцы, отрывая кожу и плоть от костей черепа. Джи вскрикнул, но даже не попытался отпрянуть от нее. Он не хотел бежать. Он хотел оставаться рядом со своей матерью.

Когда ее пальцы достаточно глубоко ушли в его плоть, она распрямилась, расставила ноги врозь, утвердилась в таком положении и дернула и потянула плоть на себя, и голова Джи оторвалась от тела, таща за собой шею, как корень зуба. Она подняла ее над головой и швырнула на пол, а его губы все еще двигались, и последнее, что он успел выкрикнуть, было обращено ко мне.

– Это все ты, Старк! Это все твоих рук дело!

Его голова распалась на части прямо передо мною, и я вдруг почувствовал, что могу встать. Я мог встать, потому что наконец все понял. Это сказал не Джи, но он был прав. Это было моих рук дело, именно я все это наделал.

Я бросился к матери Джи и накинулся на нее. Но она исчезла, прежде чем я к ней приблизился, и я споткнулся о тело Джи и растянулся на полу. Падая, я заметил промельк чего-то черного, черного пальто, за которым я однажды следовал, пальто человека, который всегда оказывался впереди меня. Я разглядел текстуру материи, шов, который тянулся вниз по спине, колыхание фалд, которые болтались позади того, кто всегда стремился и уходил вперед. Я слышал его дыхание и топот его шагов по камню и вспомнил, что когда-то этот топот звучал совершенно героически, давным-давно, когда мы оба были героями, когда мы были друзьями. И еще я вспомнил, как мне тогда нравился этот звук, и последние остатки слизи высохли во мне, испарились в воздух, и все, что у меня осталось, были только одни воспоминания.

Глава 21

С Робертом Эйфелдом, он же Рейф, я познакомился, когда мне было восемь лет. К тому времени магазин «СТАРК КНИГИ» уже процветал, функционировал тихо и ненавязчиво – так, как хотел отец, а наша семья уже переехала в отдельный домик в пригороде. Я был тихий мальчик, серьезный и всегда погруженный в книги, такой, на которого вполне можно положиться и быть уверенным, что в его комнате всегда полный порядок, а сам он всегда вежлив с посетителями.

К тому моменту, когда Рейф поступил в нашу школу, я уже вполне устроился в этой новой жизни. Я был тихим и спокойным, я много занимался и хорошо учился. Это было все, что видели посторонние, а лишь немногие из них хотели бы узнать обо мне побольше.

А Рейф был совсем другой. Рейф уже тогда был нехороший мальчик, такой, которого вечно выставляли из класса, и он вечно торчал в коридоре, такой, который, кажется, был не в силах высидеть весь урок, не сказав какую-нибудь гадость, которую учитель не мог не заметить. Он вовсе не был глуп – просто беспокойный, непоседливый. А в школе обычно не терпят непоседливых ребят.

Мы стали друзьями случайно, вопреки всем вероятностям. Я играл с мраморными шариками на нашей игровой площадке вместе со знакомыми ребятами, а Рейф в паре ярдов от нас играл в свою игру. На игровых площадках отдельные группы ребят обычно ведут себя как суверенные государства, когда каждое не обращает внимания на других и вообще отрицает их существование. Я тогда еще не разговаривал с Рейфом, ни одним словом с ним не обменялся. Хотя мы уже пару месяцев учились в одном классе, наши пути просто не пересекались: мы были как бы двумя кучками плавучего мусора, которые несет по течению вдоль противоположных берегов реки. Самое странное заключается в том, что если бы не то падение на асфальт на игровой площадке, мы бы так и пребывали на расстоянии друг от друга и ничего последовавшего никогда бы не случилось.

Я теперь даже не вспомню, что это за игра в мраморные шарики и как в нее играть, у меня не сохранилось ни малейших воспоминаний о ее правилах, которые тогда представлялись столь важными. Все, что мне запомнилось, – это то, что брошенный мною шарик странным образом отскочил от асфальта и полетел дальше, к соседней группе, раскидав их шарики.

Я тут же вскочил на ноги, готовый извиниться – такой я был хороший маленький мальчик, – но Рейф и слышать ни о чем не хотел. Он схватил мой шарик, выхватил его из смешавшейся кучи и швырнул его через забор. Это было глупо, совершенно по-детски, но у Рейфа в последние месяцы были в школе сплошные неприятности, и он уже приближался к тому, чтоб на всю жизнь остаться плохим парнем. Я обнаружил, что это с его стороны вполне объяснимый поступок под влиянием секундного импульса, потому что прежде чем понял, что делаю, я уже в ярости сцапал один из его шариков и швырнул его туда же, за забор.

Рейф, пораженный, секунду изучающе смотрел на меня. А потом схватил горсть наших шариков, и они тоже улетели в дальнюю даль. К этому моменту ребята, с которыми я играл, разбежались на безопасное расстояние, оставив у забора только нас двоих, по очереди выбрасывающих с площадки с таким трудом выигранные шарики друг друга, сопровождая их яростными воплями сражающихся богов.

– Какого черта вы тут делаете?!

Когда мы услышали этот выкрик, то оба разом повернулись и увидели мистера Марчанта, который надвигался на нас, как грозный ураган. И вдруг мы превратились просто в двух маленьких мальчиков, застигнутых на месте преступления, а учитель продолжал кричать на нас, требуя ответить, что бы произошло, если бы кто-то проходил по ту сторону забора, и мы чувствовали себя ужасно глупо и стыдно. Нас отвели в здание школы и посадили сидеть на скамейке возле кабинета директора.

Вот там и зародилась наша дружба. Хороший мальчик и плохой мальчик на одной скамейке, за одно и то же преступление. Нам нечего было сказать друг другу, у нас не было ничего общего, никаких общих интересов, но пока мы там сидели, мы были вместе и заодно, и Рейф улыбнулся мне, когда меня позвали в кабинет. У него была хорошая, добрая улыбка.

После этого мы всегда кивали друг другу, встречаясь в коридорах, а потом обнаружили, что уже разговариваем. К тому времени, когда нам стукнуло по десять, мы уже были лучшими друзьями.

Я заходил в Память однажды, давно. Она вообще-то не слишком отличается от Джимленда. Она проще, она более застывшая и бесплодная, равнодушная. По сути дела, она больше в стиле Старка, потому что на самом деле я вышел именно оттуда. В сущности, это я сам.

По обе стороны тропинки стояли высокие деревья, похожие на калифорнийское мамонтовое дерево, они росли вразброс, насколько я мог разглядеть в темноте. Это было немного похоже на тот лес, сквозь который мы пробирались с Элклендом, но этот выглядел более величественно, более естественно.

Я люблю мамонтовые деревья. Мне нравятся их стволы диаметром в несколько метров, то, как они вздымаются вверх, к небу, не выпуская ветвей, пока не достигнут тридцати ярдов в высоту. А там, высоко-высоко, листва такая густая, непроницаемая, сквозь нее не просачивается никакого света. Я шел по расстилавшейся передо мной тропинке, ни разу не озаботившись обернуться и посмотреть, что осталось позади. Другого пути здесь все равно не было.

Мне нравится думать, что я от чего-то спас Рейфа, что если бы он не стал моим другом, то наверняка продолжал бы скатываться дальше вниз по наклонной плоскости, его бы точно завалили на каком-нибудь экзамене и выперли из школы. Вероятно, это так, это истинная правда. Но не менее истинно то, что и Рейф меня тоже спас.

Чем я был занят, так это мыслями, размышлениями, соображениями насчет того, что происходит не здесь и не сейчас, за пределами нашего бытия. Я всегда был жадным читателем, ничего не мог с этим поделать, да это было совершенно неизбежно с такими-то родителями. Я твердо знал, что существуют иные миры, вне границ мира, в котором мы живем, миры, которые можно найти на бумаге, на страницах книг.

Но вот драйва, стремления действовать у меня не было. Я был романтик, прикованный к креслу, человек, привыкший сидеть и размышлять, и так вполне могло бы продолжаться, да еще и с возрастающей бессмысленностью, до конца моих дней. Рейф был полной противоположностью: он был сущий водоворот активности, волевой и стремительный. Он всегда пребывал в движении, куда-то мчался, что-то делал.

Мы росли и взрослели вместе, настолько связанные друг с другом, что в итоге двое нас на самом деле превратились в одного с половинкой. Рейф научил меня действовать, а я научил его думать. Я оказался тем, кого он мог тянуть за собой, а он был тем, кого я мог бомбардировать своими идеями, а со временем и я научился изредка выступать в роли тянущего, а у него изредка стали появляться свои идеи.

Это вообще-то была идея Рейфа, чтобы мы начали заниматься музыкой. Он уболтал своих родителей, чтобы они купили ему гитару, когда ему исполнилось четырнадцать, а мои родители вскоре обнаружили, что с ними произошло то же самое. Теперь это вызывает у меня улыбку, когда я вспоминаю об их терпении и выдержке в те дни. Где в вашем контракте на отцовство или материнство говорится, что вы обязаны мириться с кошмарно громким и чудовищно неумелым бренчанием на электрогитаре, да и со всем остальным тоже?!

Мы открыли для себя одни и те же рок-группы, мы научились брать одни и те же аккорды и тянулись к одним и тем же мелодиям, и к тому времени, когда достигли шестнадцати, именно этим мы и намеревались заниматься дальше. Мы собирались создать собственную группу, мы собирались стать знаменитыми. Мы верили в себя, и эта вера была очень крепкой, да и что могло встать у нас на пути? У нас была общая воля, и мы были твердо намерены скрутить мир, чтобы он ей соответствовал.

Этого, конечно, не произошло. Несмотря на время, проведенное вместе, несмотря на все сходство, мы все же были разными. Мои подружки говорили многословно и четко формулировали свои мысли, а его девочки выражались односложно, и наши экзаменационные работы грешили тем же самым. Когда мы окончили школу, я получил место в колледже, а Рейф не получил.

И вот я уехал, и мы стали видеться только во время каникул и иной раз на случайных пьяных уик-эндах, когда Рейф заявлялся ко мне в колледж и мы надирались и трепались всю ночь до утра. Репетировать мы больше не могли, так что идея создать вместе рок-группу потихоньку начала угасать, хотя время от времени мы снова заявляли, что сделаем это, особенно когда валялись, растянувшись на полу в моей комнате, слишком бухие, чтобы сидеть прямо.

Так что вместо музыки у нас с ним появилось нечто другое. Общая идея.

Что это такое, что делает людей помешанными на идее о существовании иных миров, о реальностях, существующих вне границ того, что доступно глазу? Это не может быть одно только чтение, потому что читают-то многие, но лишь некоторые приходят к мыслям и ощущениям, которые появились у меня. Мне кажется, что с некоторыми людьми должно кое-что произойти, как это произошло со мной – какое-то случайное откровение или осознание или необъяснимое явление, нечто, от чего у них возникает и укрепляется вера, которая потом останется с ними на всю оставшуюся жизнь, даже если они не вспомнят, что послужило исходным катализатором. Не думаю, что кому-то из них когда-либо, когда они были маленькими, встречался человек без головы, стоящий на террасе, но с ними случилось что-то еще, что-то, что заставило их жить дальше с верой в душе. Такой неясный зуд ведет некоторых к темным и запутанным религиозным верованиям, он заставляет их часами сидеть в позе лотоса в полутемной комнате, в тоске и вожделении стремиться к чему-то, что, как они очень хотели бы верить, находится где-то там, далеко. Со мной все произошло иначе, и я потянул за собой и Рейфа.

Я вдруг осознал, что мозг, которым мы пользуемся в течение дня, остается тем же самым и ночью. Это может показаться вовсе не слишком возвышенным и сложным результатом долгих раздумий, однако, по сути дела, эта идея выходила далеко за рамки обычного человеческого понимания и восприятия, как и доказали последующие события. Мозг, который во сне сочиняет и вызывает в воображении разнообразные сцены и явления, по всей видимости, взятые из ниоткуда, это тот же самый мозг, который может всего лишь смутно что-то себе представить и вообразить, когда бодрствуешь, тот же самый мозг, который так часто ошибается и совершает промахи. И мне пришло в голову, что если суметь натренировать свой мозг таким образом, чтобы он в состоянии бодрствования действовал точно так же, как во сне, тогда можно будет видеть сны наяву, когда не спишь, и видеть иные миры.

Мы с Рейфом несколько лет пытались проделать такое то так, то эдак. Мы испробовали разные упражнения по концентрации внимания, мы старались воображать, мысленно что-то себе представлять. Ничто не срабатывало, мы утратили первоначальный интерес, и исходная идея зачадила и угасла.

Теперь-то я уже понимаю, что наши пути начали расходиться уже тогда, что перед тем, как все это произошло, узы, которые удерживали нас вместе, уже начали рваться. Набранный и накопленный вместе опыт и детская дружба могут завести вас очень далеко, но они не в силах противостоять остальному миру, они даже вам самим не могут противостоять.

Ко времени окончания колледжа я уже был вполне взрослым мальчиком. И более грустным мальчиком. Я вернулся домой и некоторое время жил с родителями, пока пытался разобраться в себе, придумать, чем буду заниматься в этой жизни. Рэйчел пока что оставалась в колледже, продолжала обучение, хотела получить степень магистра.

С Рэйчел я познакомился, еще только поступив в колледж, в первом семестре, и мы полюбили друг друга. Все было очень просто и очень чудесно. Мы с нею не спешили, старались медленно узнавать друг друга, словно в силу какой-то интуиции знали, что это самый лучший способ сблизиться. Прошло много месяцев, прежде чем неизбежное случилось, но когда это произошло, мы тут же забросили всех своих прежних друзей и приятелей.

Когда вы хотите сказать, что кого-то любите, как вы это делаете? Лично я могу припомнить так много случаев, так много мгновенных, отрывочных картин. Вот мы сидим на верхней палубе автобуса, поворачиваемся и улыбаемся друг другу, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. Или оказываемся в хорошо протопленной комнате темным зимним вечером, а в углу зелеными огоньками светится стереосистема, а в окно пробиваются полосы белесого света уличных фонарей. Или идем куда-то, и моя рука обнимает ее за плечи, ощущая их округлость, и я чувствую ее тело, крепко прижимающееся к моему, когда мы сворачиваем за угол. Или сидим за разными столами в аудитории и вдруг одновременно поворачиваемся и улыбаемся, демонстрируя друг другу, что мы по-прежнему здесь, рядом. Или вот я лежу в постели позади нее, а она прижимает рукой мою ладонь к своей груди, и я прислушиваюсь к ее дыханию.

Любой может перечислить все скверные случаи своей жизни, но как рассказать обо всех хороших? Я могу что-то вспомнить и рассказать, но я не могу заставить вас это увидеть. Я могу прислать вам открытку, но вы же не можете приехать и пожить со мной.

Я любил ее. И по-прежнему люблю. И всегда буду любить.

Все пошло вразнос в последний год нашего обучения в колледже. Рэйчел была очень привлекательная девушка, самая красивая из всех, что у меня были. К сожалению, другие тоже это замечали. Я же пока что чувствовал себя не слишком уверенно и все время был занят. И теперь мы не слишком часто обменивались взглядами и обнимались уже не так крепко.

Мы оба совершали ошибки, оба нередко проводили вечера и даже ночи с кем-то еще, когда кто-то другой завладевал нашими телами, кто-то другой брал то, что оказывалось прямо перед ним, и потом, наутро, не помнил, что и как это было. Но мы по-прежнему сильно любили друг друга и оставались вместе, заделывая прорехи в наших отношениях, перевязывая раны, поправляя и поддерживая прежнее, но возвратить все к былому, сами знаете, невозможно. Можно, конечно, прикрывать все эти бреши и трещины пустыми разговорами и обещаниями, извинениями и твердыми намерениями, всякими там доводами и слезами, но как бы ни был прозрачен и невидим клей, скрепляющий прежние отношения, как бы он ни был прочен, это все равно только клей. А под ним все те же бреши и трещины.

Когда я уехал, стало еще хуже. К тому времени я все еще чувствовал себя непрочно, неустойчиво, мне то и дело требовалось куда-то ехать, во что-то верить. Мне нужен был кто-нибудь, кто выдернул бы меня из этого состояния, но никто не в силах был это сделать, потому что я слишком уж ушел в себя. Я оказался в ловушке, меня словно бы пригвоздило к земле, и я знал, что Рейф чувствует себя точно так же. В этом были виноваты не женщины – ни одна его не обидела, не причинила ему вреда, но и ему не позволила обидеть себя. Его обидел окружающий мир, который так усиленно старался вбить его в землю, унизить, заклевать. Мир уже приготовил для него некую узкую щель, и по мере того, как все его начинания кончались крахом, все упорнее загонял его в эту щель.

Я помню, как мы вместе проводили время, все эти темные ночи, занятые поисками чего-то внутри самих себя. Мы еще разговаривали, мы еще иной раз вспоминали о нашем намерении создать рок-группу, но теперь уже знали, что никогда ее не создадим. Гитары, которые когда-то должны были стать талисманами наших успехов, теперь превратились в символы неудачи, когда мы поняли, как оно теперь будет на самом деле, осознали, что через двадцать лет мы однажды займемся приборкой наших чердаков и наткнемся на эти инструменты, валяющиеся в пыли и совершенно забытые.

Это может показаться мелочью, не заслуживающей внимания, и мы никогда не обсуждали это между собой, но отдавали себе отчет, что это поворот к худшему в нашей дружбе, предательство мечты, в которую раньше мы оба так искренне верили. Мы стали друг для друга живым свидетельством, живым подтверждением того факта, что все в жизни оборачивается совсем не так, как мы думали. Пока ты ребенок, мир к тебе относится снисходительно, разрешает тебе полеты воображения, даже поощряет твое ощущение особости, избранности. Но рано или поздно все подобные привилегии и послабления куда-то уходят, исчезают, и все, что у тебя остается, – это лишь оглушающая горечь от понимания, что ты такой же, как и все остальные.

Раньше у нас с ним были общие потребности, общее неприятие всего, что нас окружало. Нам был нужен фильм, в котором мы играли бы главные роли, нам были нужны многочисленные Сигурни Уивер ^[12], чтоб они сражались на нашей стороне, пока мы обороняем и прикрываем последний мост в вечно длящейся последней серии этого фильма. Эту нашу потребность усиливали годы растущего понимания происходящего вокруг, усиливал и импульс дружбы, которая, тем не менее, разваливалась под воздействием сплошных разочарований, и в конце концов, думаю, именно эта потребность дала нам силы добиться того, что нам не удавалось заполучить прежде.

Это и кое-что еще.

Обвал произошел, когда я был на каникулах, или сразу после них. Один мой однокурсник собирался жениться, свадьба должна была состояться в Нью-Йорке, и я отправился через Атлантику, дабы проводить его в мир супружеского блаженства.

Время я там проводил просто замечательно. Я дал себе полную волю, пустился во все тяжкие, чего, кажется, никогда не мог себе позволить в Англии. Дома я все время ощущал себя зажатым в паутине фактов и обычаев, традиций и общепринятых норм, шагал теми же путями, думал те же мысли, без конца латал и снова терзал ту же любовь, снова, снова, снова. Поехав на эту свадьбу, я на некоторое время вырвался из этих тенет, и, несмотря на все, что потом произошло, я рад, что туда поехал, потому что это было в последний раз, когда я чувствовал себя реальным человеком.

Сидя в самолете на пути в Нью-Йорк, я случайно выглянул в иллюминатор и посмотрел вниз, на океан – мне просто нужно было убить время, дожидаясь, пока освободится один из туалетов. Я уставился вниз, на океан, и заметил, что он выглядит почти так же, как огромная грязевая равнина, со всеми этими рытвинами и бугорками, – равнина, простирающаяся в бесконечность. Я был прямо-таки заворожен этим зрелищем и обнаружил, что гадаю, а что может произойти, если спуститься сейчас туда, вниз, на веревке. Что будет? Я просто упаду в воду или же обнаружу, что стою на этой равнине, на земле иного мира?

Мне зачем-то нужно было позвонить Рейфу, пока я был в Америке, и я рассказал ему об этом происшествии. Его это заинтересовало, а я заранее знал, что так оно и будет. Я сообщил ему, когда у меня обратный рейс, и он пошутил, что поедет на побережье и посмотрит, что произойдет, посмотрит, способно ли мое воображение повлиять на реальный мир. Никогда бы не подумал, что он именно так и сделает.

Что произошло во время свадьбы? Я встретил девушку, которую сразу заметил и отметил. Все то время, пока мы с Рэйчел то сходились, то расходились, такого ни разу не случалось. Я спал с призраками и фантомами, девицы, что проходили через мои руки, никогда меня не затрагивали и считали, что в этом виноват я сам, а не они. С некоторыми я пообщался в результате пьяного столкновения двух тел, этакого травматического сексуального несчастного случая, после которого очень сожалеешь, что не предпринял никаких мер эмоциональной страховки. А остальные были просто из категории тех случайностей, которые только и ждут удобного момента, чтобы произойти, дожидаются появления подходящего партнера, а мой собственный вклад в эти происшествия никогда не выходил за скромные рамки минутного порыва души и тела, которые сами никогда не знают, чего они хотят, и просто позволяют событиям развиваться, как им заблагорассудится, потому что сами понятия не имеют, чего им нужно добиться, что заполучить.

Когда сам не знаешь, чего хочешь, хватаешься за все, что попадет под руку, полагая, что раз это нечто новое, то оно лучше, и не понимая, что человек не может быть счастлив, заполучив что попало. Но там, на свадьбе, все было по-другому. На сей раз эта случайность кое-что значила. То, что там произошло, было не просто вторжением в мой ум какого-нибудь полтергейста, который пирует и наслаждается визитом на одну ночь. Это был я, не кто-то другой, а я сам все это сделал.

Не кто-то другой, а я потом обнаружил, что сижу в номере отеля, проспав и пропустив свой автобус, и ломаю голову, что, черт побери, делать дальше. Мы с Рэйчел все еще были вместе, во всяком случае, внешне. В последний раз, когда мы с нею виделись, она даже разговаривала со мной гораздо более теплым тоном, чем в последнее, довольно длительное время. Любовь теперь, казалось, является ко мне временами, вместо того чтобы уныло торчать все время где-то рядом. Я все теперь испортил, испохабил, да мне, кажется, и не хотелось больше делать вид, что это не так. Я не имел представления, что буду делать дальше.

Когда свадебные торжества закончились, я отправился обратно домой. В обратном полете я прошел в хвост самолета и встал у иллюминатора. И был рад отметить, что океан по-прежнему выглядит так же, как и на пути в Америку. Я даже подумал, а что вообще могло произойти, если бы Рейф действительно поехал на побережье, если бы мы случайно смотрели на воду в одно и то же время – я сверху, а он там, внизу.

Первое, что я сделал, вернувшись домой, так это отправился к Рэйчел. Я тогда не умел хранить секреты, как умею это делать сейчас. Я ввалился в ее маленькую съемную квартирку, и она была такой счастливой, прямо вся сияла в своем белом хлопчатом платье с красными и синими полосками. Она была так рада меня видеть!

Через час я ушел, и больше мы с нею никогда не виделись. После этого никакой дружбы уже не было. Насчет этого я вам соврал.

Именно тогда и произошел обвал, вернее, тогда он начался.

Вернувшись домой, я обнаружил одиннадцать сообщений от Рейфа, одни с требованием немедленно ему позвонить, другие с вопросом, где это меня черти носят. Но все, что я мог видеть в тот вечер, было лицо Рэйчел, как оно покраснело, когда она заплакала, и у меня не было сил ему отзвонить. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, мне нечего было сказать. В конечном итоге нить, которая всегда, несмотря на то что случилось, держала нас с Рэйчел вместе, лопнула, точнее, была грубо порвана. Порвана мною, ее больше не было, и я даже не знал, что осталось внутри меня. Если там вообще хоть что-то осталось.

Час спустя ко мне заявился Рейф. Он проскочил мимо моего отца, который открыл ему дверь, и с грохотом поднялся по лестнице в мою комнату. У меня была всего секунда, чтобы вспомнить, как много времени прошло с того дня, когда он был здесь в последний раз, а также заметить, что мой старый друг уже стал взрослым мужчиной, что он уже не мальчик. И тут он все мне сказал.

Он сделал именно то, о чем мне говорил. Он поехал на побережье и стоял там три часа подряд спиной к морю, то и дело оборачиваясь к нему. Он уже начал чувствовать себя немного идиотом и привлекать к себе внимание прохожих, бросавших на него странные взгляды, когда внезапно ощутил где-то в голове какое-то покалывание, вроде как зуд. Он на секунду прикрыл глаза, пытаясь определить, что это за ощущение. А когда открыл их, пляж был пуст, небо оказалось угольно-серого цвета, а у щиколоток гулял какой-то очень странный ветер. И тут он медленно, очень медленно повернулся лицом к морю.

Вот так оно и случилось, так оно началось. Я врал вам раньше. Никаких любовников не было. Были только Рейф и я. Вариант с любовниками – это для постоянных клиентов, любителей любовных историй.

И это тоже не вся правда. Вариант с любовниками – это лишь то, что мне хотелось бы, чтобы оно так было. Чтобы и впрямь были я и Рэйчел. Но такого не было.

Мы с Рейфом стояли в моей комнате, уставившись друг на друга, и я чувствовал, как что-то шевелится, меняется у меня внутри. Я понимал, что он не врет. Не было у него на это никаких причин. То, во что я всегда верил, что я всегда знал, оказалось правдой.

Можете себе представить, что при этом чувствуешь? Можете представить себе эту картинку: вот мы двое, стоим там, не зная, что делать дальше, не в силах даже сдвинуться с места? Мир сорвался со своей оси, и знали об этом только мы двое.

Мы нашли нужный нам фильм.

Когда я шел по этому пути, я точно знал, что это не будет продолжаться вечно. Я шел на некую встречу, шел против течения времени, и конец памяти, ее последний предел был уже не слишком далеко от меня. Темные колонны деревьев, между которыми я проходил, были частью меня самого – конструкционные подпорки памяти. Высоко надо мной находилось мое лицо, внешний облик, листья, которые поддерживало мое прошлое. А между деревьями не было ничего, одна пустота.

Нам потребовалась пара дней, чтобы собраться. Мы купили себе рюкзаки, какое-то продовольствие, сапоги и сообщили родителям, что уезжаем на пикник на пару дней. Так я, во всяком случае, сказал своим. Пока что мы не хотели никому сообщать о том, что обнаружили. Отчасти потому, что это выглядело бы так, словно мы спятили, ведь никаких доказательств своей правоты мы представить не могли, отчасти потому, что нам просто хотелось пока что держать это при себе. Мы ведь пока что не знали до конца, что это такое, но в любом случае это было наше.

Мы не слишком задумывались о том, как нам удастся снова заставить это произойти. На этот раз в летящем в вышине самолете не будет никого постороннего, никто не будет помогать нам увидеть то, что там есть, помогать нам отворить туда дверь. Думаю, мы верили в это, потому что мы двое об этом знали, и этого нам казалось вполне достаточно.

Может, мы были правы. Но так случилось, что при этом произошло кое-что еще, и это довершило обвал. Для меня. Кое-что, что отрезало меня от того, чем я был прежде, и забросило меня в мир с надписью «Закрыто» у меня на сердце.

В последний вечер перед тем, как мы туда отправились, я был дома, обдумывая то, что мы собирались предпринять, проверяя, все ли я взял, что нам может понадобиться, заряжая в фотоаппарат пленку. Рейф считал, что на пленку, вероятно, ничего не запишется, даже если нам удастся добиться, чтобы это вновь получилось, но я полагал, что стоит попробовать. Зазвонил телефон, но я к нему не пошел. Родители сидели ближе, да и в любом случае вряд ли кто знал, что я дома. Потом папа позвал меня. Звонили мне.

Это была Рэйчел. Когда я услышал ее голос, меня тут же захлестнула волна смешанных эмоций. После открытия Рейфа и наших планов я старался выкинуть из головы все мысли о Рэйчел, отодвинуть их куда-нибудь на задний план, так что слышать ее голос теперь означало почувствовать себя так, словно открыл контейнер с червями. Я уже гадал, что она собирается мне сказать, например не повторит ли она свое требование, чтобы я убирался ко всем чертям, и как мне реагировать, если повторит. Рэйчел всегда производила на меня такой эффект: я, кажется, всегда умел находить еще одну, самую последнюю соломинку для спасения, даже когда именно я был не прав.

Но она свое требование не повторила. Она лишь коротко осведомилась, как я себя чувствую, отчего у меня волосы на затылке встали дыбом. Я никогда до этого не слышал, чтобы она так говорила, таким тоном. Я ответил, что у меня все в порядке, и задал ей такой же вопрос. А она без всяких околичностей заявила, что ей нужно кое-что мне сказать, нечто такое, что я должен знать.

И сообщила, что когда мы виделись в последний раз, она была беременна и что теперь уже сделала аборт. После чего сделала паузу, и я положил трубку. Я вовсе не хотел ее обидеть. Я просто был не в силах более ее слушать.

Потом я сидел в своей комнате и плакал, плакал, пока у меня голова не начала раскалываться. Через несколько часов родители пошли наверх, спать, и отец постучался ко мне и пожелал спокойной ночи, не открывая дверь, как он обычно это делал. Если бы он подождал там еще секунду или если бы открыл дверь, я бы все ему рассказал.

Я бы попытался рассказать ему, какое возникает чувство, когда узнаешь, что девушка, которую ты любил целых четыре года, вдруг оказалась беременной, а в результате того, что я сделал что-то не так, решилась на аборт. Я бы постарался объяснить ему, что до сегодняшнего вечера даже не понимал, что уже готов стать отцом и что надеялся, что у нас будет дочь. Или я бы ничего ему не сказал, а просто подержал бы в руках его теплую сухую ладонь, и это было бы уже кое-что.

Но он не открыл дверь и не подождал еще секунду в коридоре, и когда я услышал его шаги дальше к их спальне, у меня перехватило сердце, и я отвернулся к окну и стал смотреть в ночь, которая и теперь все еще сидит у меня в памяти.

Когда Рейф приехал за мной в десять на следующее утро, он немедленно спросил, что случилось, что не так. Я не стал ему ничего рассказывать, но рассказал потом, позднее, когда мы почти добрались до побережья. Кажется, он был шокирован, и это многое для меня значило. Это было хорошо, когда хоть кто-то понимает, что ты чувствуешь в подобной ситуации.

Тот день, когда мы сидели в поезде, направляясь к побережью, был очень странный день. Казалось, что все вокруг остановилось, замерло, словно закончилась очередная глава, даже вся книга. Думаю, все дело было в той пустоте, что образовалась внутри меня, и именно она дала нам силы сделать то, что мы сделали. Но, думаю также, она еще и многое изменила, изменила то место, которое мы нашли.

Мы были так напряжены, что от нас буквально искры отлетали, люди с удивлением смотрели на наши возбужденные лица, когда мы шли от станции к берегу. Видимо, мы здорово выделялись из толпы, как актеры на фоне декораций, должно быть, мы выглядели очень живыми.

После многодневного напряжения все оказалось в конце концов до абсурда простым. Рейф показал мне место, где он стоял. Мы не знали, что сейчас произойдет, но знали, что это будет приключение, наше приключение, и мы взялись за руки и закрыли глаза. Это было в субботу 19 сентября 1994 года в четыре часа пять минут пополудни.

Глава 22

Через несколько минут я увидел впереди свет. Даже не свет, а какое-то светлое пятно. Память заканчивалась, и разделяющая мембрана была всего лишь в нескольких сотнях ярдов перед нами. Тропинка, петлявшая между деревьев, вела нас вперед, и когда я начал всматриваться в даль, то увидел вспышку мрака, словно движущееся черное пальто.

Когда мы открыли глаза, перед нами была равнина, и в первую минуту все, что мы могли предпринять, так это просто стоять и пялиться на нее. Мне даже не пришла в голову мысль достать фотоаппарат. Почему-то это казалось мне неуместным. Этот аппарат и сейчас где-то у меня валяется. И в нем по-прежнему заряжена все та же пленка.

А потом мы заорали, завопили, запрыгали и закричали. И побежали вниз по берегу. Мы шли, пока чувство направления вело нас куда-то, а потом все вокруг стало холодным и тяжелым, и мы очнулись на пыльной площади в сумерках, в городе-призраке посреди пустыни.

В течение нескольких дней мы просто шатались по окрестностям, ходили, спали, разузнавали, что тут к чему. Нам не потребовалось много времени, чтобы понять, что все тут устроено так, как устроены сны, и мы вспомнили наши дикие пьяные дискуссии и порадовались тому, как же правы мы оказались, а потом я вытащил из глубин памяти подходящее название для этого места. Эти несколько дней были последними днями лета, последние минуты, когда мы действительно оставались друзьями, когда мы были вместе – как один с половинкой. Я неделями мог бы рассказывать о том, что мы там находили и что при этом чувствовали, но не буду. Я же не могу сделать так, чтобы вы это увидели.

Это был иной мир. И он был наш.

Вскоре мы обнаружили, что этот мир состоит не только из света и радости. На второй день, когда мы направлялись к замку, вроде того, который видели мы с Элклендом, я заметил краем глаза нечто странное и пошел посмотреть, что это такое.

Это был младенец, крошечная девочка-грудничок, и она сидела, радостно и весело гукая, под кустом, одна на всей этой равнине размером с целую Данию. Зрелище было жуткое, пугающее, оно вызывало душевную боль, но тогда младенцы еще были не такими неприятными, с ними легче было справиться. Изменились они лишь позднее. Я часто задумывался, а были ли в Джимленде младенцы до того, как мы нашли туда дорогу. Не уверен, что были. Думаю, мы изменили Джимленд с самого начала, даже до того, как Рейф начал делать это осознанно и целенаправленно.

Два дня спустя мы встретили первое Нечто, а потом увидели, как оно превращается в монстра. Это был монстр Рейфа, и выглядел он очень похожим на его папашу. Я так никогда и не понял сути этого явления до конца, но, думаю, можно догадаться, что это такое. Папаша Рейфа был не слишком приятный типчик. Он, конечно, был ничто в сравнении с его мамашей, но по нормальным меркам он, несомненно, был урод, ублюдок.

Это изменило Рейфа. После этого монстра он стал относиться к Джимленду по-другому, да и Джимленд теперь иначе относился к нему самому. Не думаю, чтобы наши отношения пошли развиваться по тому пути, по которому они пошли, если бы мы не открыли дорогу в мир снов. Джимленд изменил нас в той же мере, в которой мы изменили Джимленд. Рейф изменил его гораздо больше, чем я, и я думаю, что именно поэтому он сошел с ума, тогда как я всего лишь стал таким, какой я есть сегодня. Не имею понятия, кто из нас больше от этого выиграл.

К вечеру того дня, когда мы видели монстра, я уже начал подумывать о возвращении домой. Я же сказал предкам, что мы едем всего на пару дней, и так же, как Элкленд во время его первого путешествия, считал, что могу отлично справиться с реальностью.

А вот Рейф в последние пару часов начал себя вести немного странно, он то и дело останавливался и склонял голову набок, а затем снова продолжал идти дальше, заметив, что это все ерунда, ничего особенного. Но в конце концов все-таки объяснил, в чем было дело, когда я поделился с ним мыслью о возвращении домой.

Рейф начал ощущать, что там было что-то еще, какой-то иной слой ощущений. Чувство, которое я всегда испытывал в нормальном мире, он начал испытывать по отношению к Джимленду: там было что-то еще, и он желал выяснить, что это такое.

И вот мы сосредоточились, открыли наши умы для всего нового и начали нащупывать вокруг себя что-то еще, что-то большее. Мы вообще исходно были из тех, кого невозможно удовлетворить до конца.

Когда мы открыли наши умы, то оказались в Городе. Нам потребовалось некоторое время, чтобы установить, что это не просто еще одна часть Джимленда, а потом это стало как бы открытием целой еще одной комнаты, полной рождественских подарков, и все мысли о возвращении домой меня покинули. Через пару часов я уже знал, что здесь я буду гораздо более счастлив, нежели в Джимленде, что это именно такое место, куда я буду возвращаться еще многие годы. Это было все равно что заполучить научно-фантастический фильм в свою полную и безраздельную собственность, такой странный другой мир, в котором тебе известно вполне достаточно правил и законов, чтобы неплохо в нем существовать. Это был тот мир, в котором я всегда хотел оказаться: интересный, но управляемый, место, где хорошо оказаться таинственному постороннему.

Рейфу через пару дней стало там скучно, он уже хотел вернуться в Джимленд. Я же понимал, что мне нужно вернуться домой, так что я отправился с ним. Рейфа здорово раздражало, что мне так хочется снова показаться в этой пригородной родительской усадьбе или по крайней мере дать знать предкам, что со мной все в порядке, но его успокаивало то, что я был твердо намерен сразу же вернуться сюда. Затем, следуя тому пути, по которому добрались сюда, мы закрыли глаза и сосредоточились, слили вместе нашу дружбу и наше знание, вспомнили дом и потянулись к нему.

А когда снова открыли глаза, то по-прежнему были в Джимленде.

Мы попробовали еще раз. И еще. Мы сменили место и снова попробовали. Мы проскочили обратно в Город и попробовали снова, но опять оказались в Джимленде. Полтора дня мы старались, делая часовые интервалы, пока у нас головы не начали разламываться от боли. А мы все стояли и смотрели друг на друга налитыми кровью глазами.

Мы не могли это сделать. Мы не могли вернуться.

Мы убедили себя, что это лишь временная проблема, что мы просто устали, вымотались. Я отправился обратно в Город в попытке найти какое-нибудь нормальное местечко и передохнуть пару дней, оставив Рейфа в Джимленде.

Это был первый раз, когда мы разделились, оказавшись там, но с меня было довольно. Мне нужно было что-то более стабильное, хотя бы ненадолго. Я вспомнил взгляд, который Рейф кинул мне как раз перед тем, как мы сюда прорвались. Он кивнул мне, я этот его кивок видел сотни раз – в школе, на улице, в барах. Но сейчас у него были совершенно другие глаза, его взгляд блуждал где-то еще. Глаза начинали смотреть внутрь себя.

В последующие пару недель мы снова пытались. Я сказал Рейфу, где меня отыскать в Городе, и каждые пару дней он заявлялся ко мне, и мы опять старались. И ничего у нас не получалось.

По мере того, как неделя тянулась за неделей, превращаясь в месяцы, мы уже пытались не так часто. Ночью мне снились родители, я даже похудел, беспокоясь за них. Я старался успокоиться, расслабиться. В конце концов, не было ведь никаких логических оснований, чтобы увериться, что мы не в силах вернуться домой тем же путем, которым прибыли сюда. Так почему с каждым прошедшим днем мы все больше чувствовали, что это невозможно? Может быть, потому, что всякий раз, когда я видел Рейфа, я чувствовал, что нас разносит все дальше друг от друга, что он уходит от меня.

Зенду я встретил совершенно случайно. Я только что открыл для себя Район Кот и уже приспособился проводить там все выходные. Кошки, кажется, не имели ничего против того, чтобы я там обретался, а я всегда любил кошек.

В один такой уик-энд я сидел на лужайке перед кварталом Полосатый-5 и играл с котятами, предоставив им новое восхитительное развлечение – возможность взбираться на меня и ползать, и тут вдруг увидел высокую стройную девушку. Она шла по дорожке в мою сторону. У меня аж сердце подпрыгнуло – я почему-то на секунду вообразил, что это Анджали, девушка, с которой я познакомился в Нью-Йорке, но тут она подошла ближе, и я понял, что она совсем другая. Вообще-то я только потом понял, что единственное сходство между нею и Анджали было самым главным, и из-за этого она даже была немного похожа на Рэйчел. Я заметил ее, отметил. Она точно выделялась.

Она увидела меня, поздоровалась, и мы разговорились. В последующие недели мы несколько раз выбирались куда-нибудь вместе, развлекались, весело проводили время. К тому времени прошло уже шесть месяцев, как мы с Рейфом заявились в Джимленд. Подошло, а потом и прошло Рождество, первое Рождество, которое я провел в одиночестве в своей квартире, совершенно несчастный, свернувшись от горя клубочком и думая о родителях и доме. Я еще не забыл о Рэйчел, но уже был готов попробовать забыть ее.

Потом однажды я отправился проведать Зенду в ее родном Районе. Я уже был наслышан о Районе Идилл, но еще не собрался его как следует изучить, и он мне сразу понравился, как только я миновал окружающую его стену. Было в нем что-то старинное, такое доброе и благородное.

Я зашел за Зендой, и мы пошли гулять, изучая тамошние достопримечательности, а потом она взяла меня за руку и повела в узкий переулок. В конце его оказалась огромная площадь, заросшая почти до состояния настоящих джунглей. Это была самая старая площадь в Идилле, гордо сообщила мне Зенда, она за все прошедшие годы изменилась менее всего остального. Центр площади был огорожен, а внутри ограды лежала огромная разбитая каменная колонна. Мы прошлись вдоль нее, любуясь и пытаясь представить себе, как она выглядела, когда стояла.

Когда мы достигли ее конца, я остановился и уставился на нее, пораженный. Я пялился и пялился на нее, пока чуть не потерял сознание. Конец колонны был увенчан изъеденной кислотой статуей.

Это была Колонна Нельсона ^[13].

Я подошел поближе и понял, что не ошибся. Там и впрямь была статуя, в самом конце колонны, некто в черном пальто. Думаю, что если бы я задумался о том, какие именно чувства я испытывал в этот момент, если бы поверил, что подобное вообще может произойти, я бы скорее испытал страх. Или злость. Или даже ненависть. Но я просто ускорил шаг и пошел к этой фигуре.

Потом Зенда отвела меня в кафе. Ей практически пришлось тащить меня на себе.

Сперва она, конечно же, подумала, что я совсем свихнулся. Тогда я взял ее с собой в Джимленд. Мне все равно нужно было найти Рейфа, рассказать ему, что я обнаружил. Мне потребовалось несколько недель, чтобы придумать, как лучше это сделать, но я все же взял ее с собой. Она не умела входить в то состояние, которое освоили мы с Рейфом, так что мне пришлось придумывать, как заставить ее это видеть. Я отправился на побережье и нашел там Виллига. И придумал, как это сделать, и взял ее с собой. И она все увидела.

Мы примерно час шли через лес из высоких и стройных деревьев, пока не вышли к водопаду. Это был водопад Зенды. Она видела его во сне еще ребенком, и ее радость, когда она увидела его вновь, заставила меня чувствовать себя страшно счастливым, заставила снова почувствовать гордость за Джимленд.

Это был превосходный, прекрасный день, последний действительно хороший. Мы сидели на поросшем травой берегу в потоках яркого солнечного света и разговаривали, и я, наконец, понял, что вот она, вторая половинка меня самого, та самая, которую я всегда пытался отыскать. В солнечных лучах она вся светилась, прямо как ангел, и я набрался мужества и взял ее за руку.

Вот так. И это был самый тесный наш контакт, когда я ближе всего подобрался к тому, чтобы сказать ей, что я чувствую.

Потому что сзади вдруг раздался взрыв смеха, я обернулся и увидел Рейфа – он стоял на самой опушке леса. Это был недобрый смех, и когда я встал, чтобы представить его Зенде, у меня возникло странное ощущение, словно я скольжу куда-то в сторону.

В первый момент я даже его не узнал. Я просто видел какого-то мужчину, которому, судя по его виду, я не слишком нравился.

Я никогда не мог понять Джимленд так же хорошо, как его понимал Рейф, потому что по мере течения времени он все больше и больше пропитывался духом этого места. Может, это была чистая случайность, что он оказался там, где мы сидели, а может, и нет.

Я рассказал ему про Идилл и про разбитую каменную колонну. Он понял, что это означает. Да и не могло быть об этом двух разных мнений.

Город, в конце концов, вовсе не был иным миром, иным царством. Это не была и вторая, альтернативная реальность. Это была та самая реальность, из которой мы вышли. Это был реальный мир, но много-много лет спустя.

Мы долго смотрели друг на друга и, мне кажется, поняли тогда, что все кончено, что мы и впрямь никогда не сможем вернуться домой. Это иной раз очень трудно – принять что-то и смириться с этим, например с таким вот будущим, если ты не пришел к нему сам, длинным кружным путем. Но это именно то, что мы тогда обнаружили и поняли – что если уж ушел так далеко по этому пути, то домой тебе уже не вернуться. Мы теперь были навсегда отрезаны от собственного детства, и узы, державшие нас, порвались именно там и именно тогда. Потоки солнечного света погасли, и Зенда поплотнее запахнула пальто, ей вдруг стало холодно.

Так мы и стояли, глядя друг на друга прямо как чужаки, а потом Рейф ухмыльнулся и мотнул головой в сторону Зенды.

– Нашел себе новую, а? – сказал он провокационным тоном, явно намекающим на что-то непристойное. Я ничего ему не ответил. – Не слишком ею увлекайся, – добавил он, а я все продолжал молчать. Я чувствовал, что он что-то затевает. Меня не удивило, что Зенда ему не понравилась. По ее внешности было сразу видно, что она способна иметь собственное мнение по любому вопросу. Ее невозможно было провести на мякине уже тогда.

– Ну, ладно, можешь пока держать ее при себе, – сказал он в заключение и подмигнул.

– О чем это ты? – спокойно спросил я, внутренне холодея. Рейф посмотрел на меня, потом повернулся к Зенде, приглашая ее вступить в разговор. Движение это было резким, точно он едва себя сдерживал. – Вы знаете, что он прямо так и рассказал мне о ее ребенке? И хотел, чтобы я ему подтвердил, что все в полном порядке. Знаете?

Зенда отпрянула, словно ее ударили по лицу, а он злобно улыбнулся. Потом он резко дернулся ко мне и прокричал прямо мне в лицо:

– А как ты думаешь, мать твою так, что япри этом чувствовал?!

Вы, наверное, знаете, как это иной раз бывает, когда ты заранее улавливаешь то, что кто-то намерен вам высказать, еще до того, как он это сказал? Это такое интуитивное ощущение того, что сейчас должно воспоследовать. Знаете? Вот у меня тогда и было такое, но он сам закончил свою мысль еще до того, как я понял, что это будет.

– Это был мойребенок, Старк. Не твой, а мой.

У Рейфа был роман с Рэйчел. И он продолжался целых шесть недель. Вернее, четыре уик-энда. Они восемь раз спали друг с другом. И о ребенке она сообщила ему первому. Она не была уверена, чей это ребенок, но решила, что ей нужен я, и поэтому собиралась сказать мне, что он мой. Может, он был прав. Может, он ее любил. Может, именно это она собиралась мне сказать, когда звонила в последний раз. Может, даже уже начала это говорить, когда я положил трубку. Кто знает…

Именно это Рейф выкрикнул в лицо мне и Зенде. Потом ударил меня в лицо и в живот, и я упал. Я не сопротивлялся. Не было у меня сил сопротивляться. Ничего у меня не было. Он пнул меня дважды, а потом ушел.

Я вернул Зенду в Город. Мы продолжали время от времени встречаться, но у меня внутри что-то умерло. Я-то считал, что по крайней мере знаю мир, в котором живу, тот мир, в котором я вырос. А оказалось, что не знаю. Совершенно не знаю. Я-то думал, что ложь всегда звучит как-то по-другому, что сразу поймешь, где правда, а где ложь, если внимательно слушать.

Я ошибался. Ребенок Рэйчел дал мне кое-что понять гораздо сильнее, чем Джимленд, гораздо сильнее, чем Город. Вы ничегоне знаете о мире, о реальном мире, о том, который действительно что-то значит. Я так и не понял, как они ухитрились сойтись. Я даже не имею в виду эмоциональную сторону, я говорю, как это им удалось чисто практически. Я так и не понял, как они умудрились найти время и место, и я ничего об этом не знал. Вы думаете, что видите мир таким, каким он является в реальности, думаете, что все прорехи в нем, которые вы заметили, течение времени, которое вы осознали, и есть то, как устроен этот мир? Но в нем имеются и другие прорехи, о которых вам ничего не известно, и в этих прорехах сидят дьяволы, играющие с вами. Ничего вы не знаете о мире. Ни хрена не знаете, мать вашу!

Вот я и убрался оттуда. Я не покончил самоубийством, хотя не раз стоял, весь дрожа, с розочкой из разбитой бутылки в руке. Я просто на некоторое время закрылся, а когда открылся снова, я уже был другим. Я нашел себе другую сущность, я стал кем-то иным. Вы с ним встречались.

Прошел целый год, прежде чем я отправился обратно в Джимленд, а когда отправился, то имел на это веские причины. Подруга одного моего друга вдруг начала видеть страшные кошмары, кошмары, которые ее попросту медленно убивали. И в этих кошмарных снах она все время видела мужчину, который был очень похож на Рейфа.

Вот так оно и началось. Я провел еще один год, пытаясь залатать, исправить то, что творил с Джимлендом Рейф, но не мог за ним угнаться. Он к тому времени совсем рехнулся, он будил и поднимал многочисленные Нечто, он делал их сильнее, он гадил в людские потоки и в конечном итоге убивал их. Просто ради собственного удовольствия. От нечего делать.

Он был так же потерян, как и я, но он был до краев заполнен Джимлендом, и он убил моего друга точно так же, как прежде ребенок Рэйчел убил его ребенка. Тот Рейф, которого я знал раньше, никогда не дошел бы до того, чтобы насобачиться пробивать, взрывать изнутри череп человека собственным кулаком. Чем больше времени я проводил в Джимленде, пытаясь противостоять ему, тем хуже становился сам и тем больше я его ненавидел, и когда он решил попробовать все это раз и навсегда разрушить, развалить стену, разделяющую Джимленд и Город, я вскочил в седло и бросился в бой.

Мы с Джи нашли его и убили. Разница между мирами, завершение двадцати проведенных вместе лет, конец всему – все это нашло свое окончание в грязной комнате в будущем и в омерзительной ненависти друг к другу двоих людей, которые слишком испоганились, чтобы жить дальше. Курок спустил Джи, но это лишь техническая подробность. На самом деле на спуск нажал я и почувствовал при этом прилив дикой радости.

И после многих лет шатаний по Городу, где я занимался вылавливанием всех этих Нечто, которые все еще свободно разгуливали вокруг, несмотря на то что с момента смерти Рейфа прошло восемь лет, я нашел эту тропу в лесу и обнаружил, что эти Нечто были далеко не все, для кого он никогда не умирал.

Искажения, происшедшие в Джимленде, те самые, что так ударили по Элкленду, то Нечто, которое убило Беллрипа, точно следуя гнусной методике Рейфа, неясная фигура, что задавала нам вопросы в Красном и стреляла в меня в Ройле, весь этот кошмар – все это был я сам. Я сам это проделал.

Когда я был в нескольких ярдах от этой фигуры, то остановился на секунду, а потом сделал более осторожный шаг вперед. Пальто было точно таким, каким я его помнил, и волосы, и поза, все. Это был Рейф.

Потом он медленно обернулся. На загорелый лоб упал локон темных волос, его лицо выглядело усталым. Глаза тоже казались усталыми, усталыми, но живыми, как это с ними было всегда, и на сей раз у меня не хватило сил сдержать слезы, которые так и старались вырваться наружу, распирая голову изнутри. Я вытер лицо рукавом, чтобы слезы не застилали мне глаза, я хотел отчетливо видеть своего друга. Это лицо.

Я попытался улыбнуться, и он улыбнулся мне в ответ, и его улыбка была той же самой. Это была улыбка, которая была у него всегда, с тех времен, когда мы были маленькими мальчиками и сидели на скамейке возле кабинета директора – четыреста лет назад. Она была точно такая, какой я ее тогда запомнил.

Так оно и должно было быть. Потому что это было именно так, как оно было, как я это запомнил. В конце я стал более сильным сновидцем, достаточно сильным, чтобы притащить своего монстра обратно в жизнь, чтобы в конце концов взглянуть ему прямо в лицо.

Все еще мягко улыбаясь, Рейф мотнул головой в сторону стены, и я осторожно шагнул вперед и встал рядом с ним. Так мы и стояли, плечом к плечу, и смотрели сквозь прозрачную мембрану, смотрели в сентябрьский день 1994 года, на дом на тенистой улице. Открылась дверь, и мы вышли оттуда, такие юные, но гораздо более похожие на самих себя. Мы остановились на дорожке, и мама с папой вышли на крыльцо, чтобы помахать нам, они еще не знали, что больше никогда меня не увидят.

Я очень ясно видел их лица, а они стояли рука об руку на крыльце, в унисон махали нам руками, и я тоже поднял руку и помахал им в ответ. Рейф тоже им помахал, и при этом я тихонько прошептал сам себе все то, что никогда не нашел случая им сказать. Это, конечно, было совсем не то, но это было самое лучшее, на что я был способен.

Они перестали махать, папа повернулся к маме и что-то ей сказал, отчего она засмеялась, и они ушли в дом. Вот и вся память о них, которую я сохранил навсегда, такая вот картинка. Хорошая картинка, взгляд в последний день, который я был с ними, и я рад, что в тот день они чувствовали себя счастливыми.

Когда дверь затворилась, я обернулся к Рейфу, и мы долго смотрели друг на друга, вроде как взвешивая последний шанс на удачный исход нашего предприятия.

Потому что Рейф был мертв, мертв повсюду, исключая меня самого. Он сидел у меня внутри, и я сохранял его живым все эти годы, проклиная его, ненавидя его, пока поддерживающие колонны моей памяти не ослабли настолько, что ничего уже не могли поддерживать. Свет жизни светит нам с самого рождения, а я по дороге так много растерял, что годами торчал в полумраке, изолированный ото всех, одинокий, тогда как тот человек, которым я когда-то был, топотал и неистовствовал, закрывая мне свет и отравляя солнечные лучи. Мир больше не мог до меня дотянуться, и мое прошлое стало всем, что у меня осталось, и с этим прошлым я уже ничего не мог поделать, не мог вернуться в него и измениться.

Все, что ты сделал, все, что ты видел, все, чем ты стал, остается при тебе. Ты не можешь вернуться назад, ты можешь только двигаться дальше вперед, и если ты не возьмешь всего себя с собой, ты больше никогда не увидишь солнце.

Я неуклюже подался вперед и обнял его обеими руками, и почувствовал, как он подался мне навстречу и тоже обнял меня. Однажды нам приходится расплачиваться за все, и мы знали и понимали это, и обнимались, стоя возле стены, положив головы друг другу на плечи, и плакали, проливая слезы на пальто друг друга. Мы обнимались как друзья, какими мы были когда-то, как друзья, которыми должны были оставаться, мы оплакивали время прошедшее и время потерянное. Мы чуть отстранились друг от друга на секунду и неуверенно засмеялись, просто довольные, что снова смотрим в лицо друг другу, а потом обнялись в последний раз. И когда я открыл глаза, его уже не было.

Через какое-то время я уже медленно брел назад по тропинке между деревьями. Я не собирался никогда больше сюда возвращаться, так что не спешил, без конца напоминая себе, кто был этот человек. Между деревьями по-прежнему ничего не было, но лес теперь выглядел иначе. Здесь больше не было пустоты, но было пространство, а любое пространство всегда можно чем-то заполнить.

В конце концов я оказался в Джимленде. Я не стал заниматься поисками тела Джи. Я знал, что никогда его не найду, и гадал только, сколько времени ему пришлось ходить, чтобы найти тот многоквартирный дом, в котором я жил ребенком, и что произошло с ним после того, как он поговорил со мной. Я вернулся обратно на старую площадь и снова постоял там минутку, вспоминая, и в первый раз мне было хорошо, когда я вспоминал те дни.

Я чувствовал, что не буду возвращаться в Джимленд слишком часто, что по мере течения лет я буду приходить сюда все реже и реже. И, может быть, придет такой день, когда я уйду отсюда и больше не вернусь никогда. И это тоже было хорошо.

Потом я закрыл глаза и проснулся.

– Боже мой, Старк, с тобой все в порядке?!

– Да, – ответил я.

Конец

Потом мне рассказали, что произошло на самом деле.

Парни из РАЦД в конце концов все же объявились. Спэнгл впустил их внутрь, но кошки заполнили весь номер в отеле до предела на тот случай, если возникнут какие-то недоразумения или неприятности. Но ничего такого не возникло. Эти парни из РАЦД больше ничего против меня не имели.

В и в самом деле считал, что Элкленда похитили, сперва кто-то неизвестный, а потом я. Парень, который заложил мину в моей квартире, действовал сам по себе, он пытался рвануть вверх по служебной лестнице РАЦД, как и полагается настоящему суперуспешному и пробивному карьеристу. Теперь он был служащим на станции моно, его «бросили на низовку», дав ему 43-й класс. Так ему и надо. В просто пытался защитить Элкленда. Он в конце концов оказался вовсе не плохим парнем.

Как оказалось, основу «прилежа» составляет растительный экстракт. Им теперь никто, кажется, уже не пользуется – он не дает никакого эффекта.

Я рассказал Снедду про Джи, и он кивнул. Он все уже знал, еще до моего возвращения. Я пытался что-то еще ему сказать, но он остановил меня. Он все понял.

Мы выбрались из Района Кот. Тело Элкленда несли парни из РАЦД. Его потом похоронили в Центре, рядом с его сестрой. Снедд вернулся обратно в Красный. Он теперь контролирует его почти целиком и продолжает присылать мне жутко подробные пресс-релизы. Шелби получила обратно свой гелипортер, его доставили ей в Брэндфилд, и я починил его в течение той недели, в ходе которой мы каждый вечер ужинали у «Максима». Я все еще продолжаю оплачивать эти счета.

А что же Зенда? Она по-прежнему работает в Центре, она по-прежнему активна, по-прежнему девушка из категории «я-все-могу». Но она получила от В разрешение и теперь живет со мной в Цветном. Прошел уже год, и у нас все в порядке. Думаю, так оно и останется. Надеюсь. Любой человек заслуживает счастливый конец.

Даже я.

Примечания

1

Рип ван Винкль– герой рассказа Вашингтона Ирвинга, проспавший 20 лет. ( Здесь и далее прим. пер.)

2

Фут равен 0,3048 метра, 40 кв. футов – около 12 кв. метров.

3

Ярд равен 0,9144 метра.

4

Таймшер– термин гостиничного бизнеса, буквально «разделение времени», когда несколько владельцев пользуются недвижимостью по очереди, в разные периоды времени.

5

Слип– наклонная береговая площадка.

6

Дипломатическая вализа (пакет с почтой) не подлежит задержанию или вскрытию на таможне.

7

Йомены– свободные мелкие землевладельцы Средневековья.

8

Лига равна 4828,032 метра; лига как мера длины традиционно используется в сказках и фэнтези.

9

Тартинка– бутерброд «на один укус».

10

Стрекало– спица; палка с колючкой для управления скотом.

11

Суаре– званые вечера.

12

Сигурни Уивер(р. 1949) – американская киноактриса, прославившаяся своими героическими ролями в боевике «Чужой» и его сиквелах.

13

Колонна Нельсона– монумент в центре Трафальгарской площади в Лондоне.